«Многоцветная Земля»

Джулиан Мэй Многоцветная Земля

ТАДЕУШУ МАКСИМУ,

ЛУЧШЕМУ ИЗ НИХ

Сердце мое трепещет во мне, и смертные

ужасы напали на меня;

страх и трепет нашел на меня, и ужас объял

меня.

И я сказал: «кто дал бы мне крылья, как

у голубя?

я улетел бы и успокоился бы;

далеко удалился бы я, и оставался бы

в пустыне;

поспешил бы укрыться от вихря, от бури».

Библия. Псалом 54-й

МНОГОЦВЕТНАЯ ФАНТАСТИКА ДЖУЛИАН МЭЙ

Джулиан Мэй соткала многоцветный гобелен из экзотических приключений, плотно спаяв судьбы людей и пришельцев там, где наука может проявить себя как волшебство а противоречия приобретают характер мифов С удовольствием рекомендую эту книгу читателям

Роджер Желязны

У вас плохое настроение? Вам не по себе? Так перенеситесь на шесть миллионов лет назад в эпоху плиоцена. Умеренный климат, чистый воздух, никаких налогов! Воспользуйтесь машиной времени, изобретенной профессором Гудерианом. В этом великолепном научно-фантастическом романе вас ожидают самые невероятные приключения.

«Chicago Sun-Times»

Часто первая фраза оказывается решающей: либо – все дела побоку и книга проглочена в один присест, либо… Как говорилось в одной старой рецензии, писанной еще в начале века в отечественном художественном журнале «Аполлон», «последуй далее хоть пятое Евангелие, читателя все равно уже никакой силой не заставишь продвинуться хоть на страницу»!

В особенности если речь идет о научной фантастике. Стоит только автору на самой первой странице заявить о том, что гигантский звездолет вывалился из нуль-гипер-супер и прочего подпространства аккурат в окрестностях белого (голубого, зеленого, красного, серого в крапинку – раскрасьте по вкусу) солнца, – и отлетает всякая охота читать дальше. Сколько их уже повываливалось на страницы читанной фантастики, и – ничего! Штампы, годами заезженные приемы, убогость фантазии, не расцвеченной решительно никакими красками…

Сразу же спешу успокоить читателя: книга, которую вы только что раскрыли, как раз представляет собой приятное исключение. И хотя первые абзацы настраивают на тот самый привычный лад, над коим я позволил себе поиронизировать («В подтверждение того, что все действительно происходит на грани смерти, огромный Корабль входил в нормальное пространство с томительной медлительностью»… и т д.), – дальше сюжет решительно сорвется с накатанной колеи. И читателей, истосковавшихся по многотомным фантастическим «сагам» с лихо закрученной интригой, яркими романтическими героями и захватывающими дух масштабами, ждет такое !.. Фантастика «вкусная», изобретательная, многоцветная – как и юная Земля миллионы лет назад, ставшая ареной событий «длиною» в четыре толстых тома, на которые растянулась эпопея американской писательницы Джулиан Мэй.

Изгнанники со звезд, волею судеб оказавшиеся на нашей планете, к тому времени населенной лишь отдаленными родственниками будущего homo sapiens – человекообразными обезьянами, вероятно, не ожидали в скором времени встретить их обретших разум потомков. Мало того что среди инопланетной колонии образовались две «фракции» – расы, вступившие в непримиримую войну между собой, а тут еще сваливаются как снег на голову аборигены из далекого будущего – как выяснится, тоже изгнанники, но добровольные! Социальные аутсайдеры, неудачники и чудаки, которым неуютно в «райском» технологическом XXII веке – времени расцвета Галактического Содружества (наступившем, правда, после глухо упоминаемой Интервенции инопланетных «прогрессоров»), совместной созидательной деятельности представителей различных разумных рас. Времени, казалось бы, неограниченных возможностей для каждого – в том числе долгожданной «отмены» старости и самой смерти…

Они ж, мятежные, ищут бури: выхода атавистических инстинктов, настоящих приключений – вместо тех, что в избытке разыгрываются (хотя бы и в реальных исторических декорациях) для праздных туристов роботами. Подвигов. Самоутверждения. Стоило только ученому-физику открыть способ путешествий во времени (в плиоцен на 6 млн. лет назад) – однако строго в один конец , – как добровольные изгои целыми группами отправляются туда, на просыпающуюся Землю, навстречу неведомым реальным опасностям и сюрпризам.

И находят их в избытке – иначе б не проглотить вам запоем все четыре тома кряду (а я смело это гарантирую!).

Все будет в этой длиннющей, растянутой на тысячи страниц, саге. Интересные и смелые по мысли мозаичные фрагменты будущего Галактического Содружества и совсем уж необычные представители инопланетных рас, враждующих на первобытной Земле. Фантастическая генетика и парапсихология в сочетании с мифологией, историей, философией, географией, геологией, теологией и астрофизикой – для любителей «основательной» научной фантастики в духе эпопей «Основание» Азимова или «Дюна» Херберта. Любовные драмы, волшебные амулеты и откровенно смахивающие на магию ментальные способности инопланетян (вкупе с неустаревающими даже в фантастике поединками на старомодных клинках разной длины и убойной силы) – для поклонников «героической фэнтези». Карты, генеалогии и целая россыпь экзотически звучащих на слух имен и терминов – для тех и других. Наконец, десятки, если не сотни ярких, запоминающихся образов героев (каждый – со своей психологией и судьбой) – для ищущих и в научной фантастике просто хорошую литературу .

А над всеми героями и перипетиями – умело организующий их автор-режиссер, не только не теряющий контроля над расползающимся, как тесто, сюжетом, но и, как выяснится ближе к финалу тетралогии, подумывающий о новой серии романов, органически связанных с «Сагой об изгнанниках в плиоцен», однако на сей, раз обращенных в далекое будущее .

Я, разумеется, не собираюсь убивать столь чудесный замысел пересказом сюжета – да и физически это задача невыполнимая. Читайте , наслаждайтесь сами. Никаких серьезных дел на ближайшую неделю планировать не советую… Пока же, мне кажется, пора ближе познакомиться с автором этой замысловатой конструкции, распутывать все узелки и заморочки которой, надеюсь, доставит удовольствие самому взыскательному ценителю.

Итак, Джулиан Мэй. Имя, нашим фэнам практически неизвестное. Если же добавить, что и в мире американской фантастики о нем по-настоящему узнали только спустя три десятилетия после выхода первого рассказа писательницы, то ситуация выглядит и вправду интригующей донельзя.

Впрочем, и утверждать, что Джулиан Мэй все эти три десятилетия пребывала в абсолютной безвестности, было бы неверно.

Родилась она в 1931 году в Чикаго. Там же, в Иллинойсе, окончила местный колледж Розари, а в 1953 году вышла замуж за известного критика, библиографа и издателя научной фантастики Тэда Дикти, с которым прожила все последующие годы (Дикти скончался совсем недавно, в 1991-м), приняв участие в большинстве его издательских проектов. Так что первая ипостась также многоцветной биографии Джулиан Мэй – редактор и издатель.

Затем она попробовала силы в активном фэндоме . Так называют фэнов, которые не просто проводят дни и ночи напролет за чтением любимых книг, но еще и развивают кипучую деятельность (благо Америка предоставляет таким неограниченный «оперативный простор»): устраивают конвенции, издают любительские некоммерческие журнальчики-фэнзины, составляют библиографии и обмениваются фантастическими раритетами… Фэны со стажем, разумеется, помнят, что председателем Оргкомитета памятной Всемирной Конвенции 1952 года в Чикаго (названной по случаю Чиконом-II) была молоденькая местная активистка по имени Джулиан Мэй. А почему памятной? Да ведь именно на ту Конвенцию почетным гостем был приглашен человек-легенда американского фэндома – создатель первого научно-фантастического журнала Хьюго Гернсбек. И то ли благодаря прозрению двадцатилетней Мэй, то ли – живому присутствию в зале Гернсбека, но свершилось: собравшиеся в Чикаго фэны решили отныне на Всемирных Конвенциях присуждать ежегодные премии. Назвав их именем… сами догадаетесь чьим.

Так что и история американского фэндома с благодарностью хранит имя Джулиан Мэй.

Что же касается собственно литературной деятельности, то стартовала Мэй на удивление рано: длинный рассказ-дебют (или небольшая повесть – это как считать) «На роликах по дюнам» был опубликован в журнале «Эстаундинг сайнс фикшн» в 1951 году, а впоследствии даже экранизирован на телевидении. Однако в целом сфера литературных интересов писательницы лежала вне научной фантастики. Выпустив в 1960 году еще один фантастический рассказ «Звезда удивления», она полностью переключилась на популярные книжки для детей, издав их (часто под псевдонимами) общим числом поистине «азимовским » – 290! Наверное, подвиг ее на такой титанический труд собственный родительский опыт: Мэй, последние годы проживающая в Мерсер-Айленде, маленьком населенном пункте в штате Вашингтон, как-никак воспитала двоих сыновей и дочь… Читатели же научной фантастики, как я уже отметил, о Мэй-писательнице ничего не слышали почти три долгих десятилетия.

Пока не наступил 1980 год. Одной из лучших книг которого стал роман Мэй «Многоцветная Земля»; хотя он и не принес автору желанных премий – «Хьюго» и «Небьюлы», в оба списка номинаций был включен по праву. То, что должны последовать неизбежные продолжения, умудренный опытом читатель мог догадаться и без авторского уведомления на последних страницах книги…

Грандиозность всего замысла открылась критикам и читателям после выхода следующих томов «Саги об изгнанниках в плиоцен» – «Золотой торквес»(1982), «Узурпатор» (1983), «Враг» (1984). В 1982 – 1984 годах книги тетралогии были переизданы попарно в 2 томах, и тогда же Мэй дописала еще один том, на сей раз – не беллетристический, а «научно-популярный» – «Путеводитель по плиоцену» (1984). Что ж, ее богатый деталями и персонажами, во всех отношениях колоритный мир настолько разросся в литературном пространстве-времени, что настоятельно потребовал создания путеводителя !

Сама писательница без ложной скромности комментирует главное свое творение так: «Мои книги всецело принадлежат к традиции классического „литературного“ (в смысле общей культуры и грамотности) триллера. Сюжет их тонко организован вокруг судеб многих персонажей, участников событий в „истории будущего“ или „истории прошлого“. Несмотря на часто фэнтезийный антураж, все эти книги относятся к научной фантастике, а не героической фэнтези. Четыре тома саги о плиоцене фактически образуют один гигантский том, стилистически витиеватый, пышный, но также с элементами юмора и мелодрамы». Конечно, подобное – по правилам – следовало бы изрекать не автору, а рецензенту или критику, но… как раз в данном случае мне решительно нечего возразить!

А вот и комментарий профессионального критика (речь идет об одном из героев, с которым вы встретитесь во втором томе): «Эйкен Драм – король не по праву рождения – не просто умница со сверхспособностями, намного превосходящими все, чем обладают обыкновенные люди; это еще и многоликий мерзавец (слово scamp в английском языке означает также „бездельник“. – Вл. Г.), в котором есть что-то от тривиального „трудного подростка“, но чем-то он напоминает и Тиля Уленшпигеля… и вызывает параллели с персонажами шотландского фольклора, с друидами и т. п. Отпетые злодеи и ангельски беспорочные герои – вообще нетипичны для Мэй».

Как не встретишь в ее книгах столь безапелляционного сегодня в американской фантастике феминизма ; ее женские персонажи, хотя и мало напоминают романтических инженю, все же в большинстве своем остаются женщинами , а не мужчинами со знаком плюс! Как неожидан – для постоянного и долголетнего читателя этой литературы – подчеркнутый интернационализм ее Галактического Содружества. В него входят планеты, заселенные колонистами из Франции, Скандинавии, представителями других земных культур и народов (кстати, само слово «Содружество» Мэй упрямо пишет по-французски – Milieu, что переводится также и как «среда», «область распространения»)… Последнее не стоит преувеличивать: все-таки Джулиан Мэй – не Урсула Ле Гуин, но для американской science fiction, давно и без тени сомнения раскрашивающей будущую звездную цивилизацию в привычный «звездно-полосатый» колер, – и это немало.

Может быть, не присутствуй в ее романах это самое многоцветие, неоднозначность – и стоять бы саге Джулиан Мэй лишь равной в ряду других многочисленных тетра-, пента-… и бог еще знает скольких «логий»!

Следующий хронологически роман, «Интервенция» (1987), – это своего рода мостик между «Сагой об изгнанниках в плиоцен» и новой серией, где действие развертывается уже в будущем, на звездных пространствах Галактического Содружества. Две трети новой трилогии уже написаны – это романы «Джек Бестелесный» (1992) и «Алмазная маска» (1994), а на подходе – третий, завершающий. И если в результате весь многолетний труд Джулиан Мэй останется без награды – со стороны американского фэндома, на мой взгляд, это будет форменным свинством! Как ни относись к подобным многосерийным сагам – а кто их только в последнее десятилетие не пишет: Брэдли, Черри, Роберсон, Лэки, если говорить об одних дамах фантастики!.. – но творение Мэй, безусловно, выделяется даже на фоне этих славных имен.

Справедливости ради следует хотя бы вкратце упомянуть и другие книги, написанные автором «Саги об изгнанниках в плиоцен» (разумеется, не те 290 детских – одно перечисление их заняло бы добрый десяток страниц!).

Вместе с двумя заслуженными «бабушками американской фэнтези» Мэрион Зиммер Брэдли и Андре Нортон Мэй сочинила коллективный роман «Черный Триллиум» (1990) – на сей раз это действительно чистой воды фэнтези , без дураков! Чуть позже она продолжила серию сольным «Кровавым Триллиумом» (1992), а Нортон в 1993 году – «Золотым Триллиумом». Четвертый роман – «Небесный Триллиум», создаваемый в одиночку теперь уже «очередницей» Мэй, был сначала заявлен на 1994 год, затем перенесен на следующий… Причина задержки – диктат издателей, заставивших писательницу срочно дописать завершение трилогии о Галактическом Содружестве. Это к вопросу об «их» свободе творчества… Зная нравы американского книжного рынка, не сомневаюсь, что серия на том не закончится. Для библиографов сообщу еще, что под псевдонимом Ли Фалконер Джулиан Мэй выпустила книгу под названием «Газета Гиборийского мира Конана» (1977), посвященную, как догадался искушенный читатель, одному известному герою фэнтези. И, наконец, под псевдонимом Йэн Торп – ряд новеллизаций популярных фантастических кинолент: «Франкенштейн», «Дракула», «Человек-волк», «Мумия», «Франкенштейн встречает человека-волка», «Существо из Черной лагуны», «Капля», «Смертоносный богомол», «Это пришло из космоса»…

По стандартам американской фантастики – не столь впечатляющий результат. Количественно… Но если говорить о качестве , то одна «Сага» вывела писательницу в первые ряды американской научной фантастики 1980-х. И, кажется, Джулиан Мэй вовсе не склонна почить на лаврах – а, наоборот, только расписывается ! И ваше знакомство с ее яркой, расцвеченной в тысячи красок, фантастикой – можно уверенно прогнозировать – только начинается.

Вл. Гаков

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

Меня очень радует, что моя научная фантастика переводится на русский язык. Придуманный мною мир космополитичен: его населяют персонажи, которые, как и мои читатели, принадлежат к разным народам и разным культурам. Люди, наделенные умственными способностями высшего порядка, такими, как телепатия, психокинез, экстрасенсорика, соседствуют на страницах моих книг с обычными, «нормальными» людьми, а человечество будущего входит в миролюбивую межзвездную цивилизацию, названную Галактическим Содружеством.

В центре событий, разворачивающихся в первых четырех томах («Многоцветная Земля», «Золотой торквес», «Узурпатор» и «Враг») – однонаправленные врата времени; через них люди, не нашедшие себе места в галактическом сообществе XXII века, проникают в далекую эпоху плиоцена, мечтая о более простой и гуманной жизни. Эти высокоразвитые обитатели Содружества надеются обрести в Западной Европе шестимиллионнолетней давности настоящий рай, не испорченный цивилизацией. Однако они обнаруживают, что «рай» уже заселен изгнанниками из другой галактики – почти богоподобным (если не считать некоторых любопытных изъянов) племенем тану. Путешественники во времени попадают в рабство к этим гуманоидам. Упомянутые четыре тома повествуют о приключениях восьми землян в плиоцене, о том, как им удается свергнуть власть тану и найти дорогу обратно в будущее.

В романах смешное идет рука об руку с невероятным, политические интриги переплетаются с конфликтами чисто сексуального свойства. В каждой книге присутствует мифологический и философский подтекст, но я старалась, чтобы он не мешал развлекательности. Среди персонажей вам встретятся русские – сибиряки – наряду с выходцами из Франции, Германии, Италии, скандинавских стран, Северной Америки, Японии. Ну и конечно, гуманоиды… Как выяснилось, генетически они удивительно близки людям, что для путешественников во времени (особенно для женщин) порой чревато роковыми последствиями.

Второй цикл романов («Интервенция», «Джек Бестелесный», «Алмазная маска» и «Магнификат») переносит читателя в мир будущего, покинутый путешественниками во времени. В этих книгах ведется рассказ о социально-политических трениях, возникающих из сожительства «великих умов» с обыкновенными людьми. Напряженность усиливается, когда в 2013 году Земля становится частью Галактического Содружества и людям волей-неволей приходится искать способы разумного, мирного сосуществования с чуждыми расами и культурами. В конце концов люди развязывают войну, приводящую, как это ни странно, к той новой духовной зрелости, ради которой, собственно, и создавалось Галактическое Содружество.

Пока мне не довелось побывать в вашей стране, но в романе «Интервенция» русский читатель наверняка услышит знакомые мотивы моей фантазии на тему парапсихологических экспериментов 70-х годов, проводившихся в бывшем Советском Союзе.

Надеюсь эти книги – итог сорокалетнего писательского труда – вам понравятся.

Пролог

ГЛАВА 1

В подтверждение того, что все действительно происходит на грани смерти, огромный Корабль входил в нормальное пространство с томительной медлительностью. Ощущение боли, сопровождающее обычно стремительный переход, также растянулось, пока тысяча пассажиров, находившихся на борту Корабля, крепясь изо всех сил, мысленно бранясь и плача, не убедились, что попали в ловушку. Осуждены навечно пребывать в этом сером преддверии ада. И ждет их только боль и безысходность.

Между тем Корабль вел себя просто великолепно. Испытывая те же муки, что и пассажиры, он упорно пробивался сквозь плотную ткань разделяющих поверхностей до тех пор, пока на сером фоне не запестрели черные пятна. Корабль и люди на его борту ощутили, как нестерпимая боль, наполнявшая все их существо, сменилась чистой гармонией музыкальных тонов, которые звучали внутри, отдаваясь эхом, затухали и наконец бесследно исчезли.

Они висели в обычном пространстве, и вокруг сияли звезды.

Корабль возник в конусе тени, отбрасываемой планетой. И пока потрясенные пассажиры озирались, не сознавая, что они видят, сияние розовой атмосферы и жемчужные крылья короны затемненного Солнца озарили черное пространство. Корабль неумолимо уносил их все дальше, и вскоре перед пассажирами открылась хромосфера и оранжевые языки пламени, окаймлявшие солнечный диск, а немного погодя и сам желтый диск.

Корабль плавно огибал планету. Казалось, что ее освещенная поверхность расстилалась навстречу им. Это был голубой мир с белыми облаками, снежными вершинами гор и равнинными просторами багрово-красного и серо-зеленого цвета, мир, несомненно, совместимый с жизнью. Рейс Корабля оказался удачным.

Тагдал повернулся к невысокой женщине, восседавшей за пультом управления. Двуликая Бреда кивнула. Тусклые фиолетовые разводы на экране убедительно свидетельствовали о том, что возможности Корабля на исходе. Отныне все, кто находился на борту Корабля, становились пленниками планетного тяготения. Двигаться дальше, не ведая уз инерции, было невозможно.

Тагдал мысленно произнес, обращаясь ко всем, кто находился на борту Корабля:

– Внемлите мне все, кто остался в боевых отрядах! Наш верный экипаж почти весь погиб. В живых остались только механики, но и их силы на исходе. Корабль опускается по траектории, ведущей к столкновению с поверхностью планеты, и мы должны высадиться до того, как он войдет в нижние слои атмосферы.

Эманации сожаления, ярости и страха заполнили умирающий Корабль. Бесчисленные вопросы и упреки посыпались со всех сторон и едва не подавили разум Тагдала, но тот притронулся к золотому ожерелью и заставил всех смолкнуть.

– Во имя Богини, остановитесь! Предпринятое нами – дело было весьма рискованным, и все были против нас. Бреду беспокоит, что планета может оказаться не тем идеальным убежищем, какое мы надеялись обрести. Возможно, это и так, однако новая планета пригодна для жизни и находится в далекой галактике, где никому не придет в голову искать нас. Здесь нам ничто не угрожает, и не придется прибегать ни к копью, ни к мечу. Бреда и Корабль сделали все зависящее от них, чтобы благополучно доставить нас сюда. Возблагодарим же их за это!

Раздался дружный хор благодарственных славословий. И лишь одна едкая мысль нарушила гармонию:

– К дьяволу гимны! Сможем ли мы здесь выжить?

Тагдал тотчас же парировал выпад:

– Мы выживем, если будет на то воля Милосердной Таны, и даже обретем радость, столь долго избегавшую нас. Но не благодаря тебе, Пейлол! Неотступная тень! Старый недруг! Нарушитель перемирия! Как только мы избегнем грозящей нам сейчас опасности, ты мне за все ответишь!

Голос Пейлола был не одинок. Взметнувшееся облачко вражды быстро развеялось, ибо разуму, испытывающему облегчение после нестерпимой боли, свойственна некоторая вялость. Никто не хотел вступать в перепалку. И только неукротимый Пейлол, как всегда, был готов к бою.

Бреда – Супруга Корабля пролила масло на бушующие воды:

– Эта Многоцветная Земля будет для нас хорошим убежищем, мой Король. И тебе, Пейлол Одноглазый, нечего опасаться. Я уже исследовала звуковым лучом планету, разумеется не тщательно, и нигде не встретила враждебного вызова нашему разуму. Доминирующая на планете форма жизни пребывает еще в бессловесной невинности и представляет для нас ничуть не большую угрозу, чем на шести миллионах других планет. Протоплазма на планете пригодна к употреблению в пищу и для других надобностей. Терпение и искусный труд заведомо позволят нам здесь выжить. Но попробуем пойти дальше и еще немного продлить наше перемирие. Пусть более никто не говорит о мщении или о недоверии моему возлюбленному Супругу.

– Прекрасно сказано, Предвидящая Грядущее! – донеслось несколько одобрительных возгласов, высказанных как мысленно, так и вслух. (Все несогласные сочли за благо промолчать.)

– Небольшие летательные аппараты флайеры ожидают нас, – сообщил Тагдал. – А поскольку мы расстаемся, возвысим свой разум в прощальном приветствии.

Шумно ступая, он отошел от пульта управления. В его золотистой бороде и в волосах на голове от подавляемой ярости потрескивали искры, края белых одежд волочились по матовому покрытию из металлоида. Идона, Дионкет и Мейвар, Создательница Королей, последовали за ним, сливаясь мысленными голосами в благодарственном гимне и нежными прикосновениями пальцев прощаясь с быстро остывающими переборками Корабля, еще совсем недавно сотрясавшимися от сдерживаемой мощи. Мало-помалу к гимну присоединились и те, кто находился в других отсеках, и вскоре его распевали почти все пассажиры.

Флайеры торопливо, один за другим, стартовали с борта обреченного на гибель Корабля и уносились прочь. Более сорока птицеподобных машин пронзили атмосферу планеты, как сверкающие наконечники дротиков, и, отлетев на некоторое расстояние, резко сбавляли скорость и расправляли крылья. Один из флайеров занял место ведущего, остальные четким строем полетели за ним к самому обширному участку суши на планете – к месту ожидаемого падения Корабля.

К намеченному пункту флайеры приближались с юга, и маршрут их пролегал над самой заметной достопримечательностью планеты – огромным, почти полностью высохшим морем. Обнажившееся дно поблескивало соляными «блюдцами», причудливой дорожкой уходившими к западному побережью обширного континента. С севера Пустое Море замыкал снежный горный хребет. Флайеры миновали его отроги и в ожидании падения Корабля принялись кружить над долиной большой реки, катившей свои воды на восток.

Корабль падал, двигаясь в западном направлении, и сгорал в атмосфере, оставляя за собой длинный огненный шлейф. Чудовищной силы ударная волна, которую Корабль гнал перед собой, обуглила всю растительность и оплавила камни. На месте взрыва наружной оболочки Корабля восточный склон горного хребта покрылся зелеными и коричневыми стекловидными шариками, а реки бесследно испарились, обнажив свои русла.

Когда же более двух миллиардов тонн, несшихся со скоростью двадцать два километра в секунду, врезались в расстилавшуюся внизу планету, последовал взрыв – ослепительная световая вспышка, мощное выделение тепла и оглушительный грохот. Скалистый ландшафт преобразился, а сам Корабль бесследно исчез в адском всепожирающем пламени. Почти сотня кубических километров верхних слоев коры планеты взлетели при взрыве. Более легкие частицы взвились черным столбом в стратосферу, где высотные ветры далеко разнесли их, окутав траурной пеленой значительную часть планеты.

Кратер, образовавшийся на месте падения Корабля, достигал в поперечнике почти тридцати километров, но был неглубок, и эту язву, зиявшую на лике планеты, нещадно хлестали бури и вихри, зародившиеся в возмущенной грубым вторжением атмосфере. В течение многих дней флайеры торжественно кружили над кратером, словно не замечая пыльных смерчей, в ожидании, когда потухнут пожары. После того как дожди сделали свое дело, флайеры надолго удалились.

Они вернулись к могиле Корабля, только полностью выполнив стоявшие перед ними задачи, и, вернувшись, остались на тысячелетия.

ГЛАВА 2

Небольшая самка рамапитека была упорна. Она не сомневалась в том, что детеныш забрался в заросли. Его запах доносился оттуда и был явственно различим даже на фоне по-весеннему пряного благоухания вереска, чебреца и утесника.

Издавая мелодичные призывные крики, самка рамапитека поднималась вверх по склону, продираясь сквозь густые заросли к древней гари. Юркий черно-желтый чибис издал пронзительное «фиу-уит» и захромал в сторону, волоча одно крыло. Самка рамапитека знала, что это не более чем притворство и весь спектакль разыгрывается с единственной целью – отвлечь ее от гнезда, которое находилось где-то поблизости. Но какое ей дело до чибиса, когда все ее желания сосредоточились сейчас на одном: найти пропавшего детеныша.

Она пробиралась по заросшему склону, сбивая мешавшие ей кусты веткой дерева. Самка рамапитека умела пользоваться этим орудием и несколькими другими. У нее был низкий лоб, но небольшая гуманоидная челюсть. Невысокая – немногим более метра, она слегка сутулилась, а все тело, кроме лица и ладоней, покрывала короткая коричневая шерсть.

Самка продолжала, не умолкая, издавать мелодичные крики. Это было послание, не выраженное в словах, но понятное любой молодой особи ее вида, ибо оно означало:

– Здесь мать. Иди к ней, и она защитит тебя от опасности и сделает так, чтобы тебе было уютно.

По мере приближения к гребню холма заросли начали редеть. Выйдя на открытое пространство, самка огляделась вокруг и издала низкий стон от страха. Она стояла на краю чудовищной впадины, заполненной водами, образовавшими темно-синее озеро. Край впадины уходил, изгибаясь, к горизонту, и узкая полоска крутого внутреннего склона, отделявшая край впадины от обреза воды, была полностью лишена растительности.

Метрах в двадцати от самки рамапитека стояла какая-то ужасная птица. Чем-то она напоминала жирную цаплю ростом с сосну и примерно таких же размеров в длину, с печально опущенными крыльями, головой и хвостом. Из брюха птицы свисало некое подобие лестницы. Птица не из живой плоти, а из чего-то твердого. Она была покрыта пылью, а ее некогда гладкая черная шкура пестрела от пятен ржавчины вперемешку с желтыми, серыми и оранжевыми лишайниками. Вдали на краю впадины по обе стороны от себя самка рамапитека могла различить еще несколько таких птиц, расставленных с большими промежутками. Все птицы обращены к глубинам озера.

Самка чуть не обратилась в бегство, как вдруг услышала знакомые звуки.

Она издала радостный вопль. Тотчас же из отверстия в брюхе гигантской птицы показалась головка беззаботно верещавшего детеныша. Издаваемые им звуки означали:

– Как я рад, что ты пришла, мама! Посмотри, что я нашел! Здесь так весело!

Напряжение сразу спало. Взбираясь по крутому склону, самка рамапитека выбилась из сил, и руки, которыми она раздвигала колючие заросли, были изодраны в кровь. Она яростно рявкнула на своего отпрыска, и тот, торопливо скатившись по выходной лестнице флайера, опрометью бросился к матери. Та радостно схватила детеныша и крепко прижала к своей груди, но тут же спустила его с рук и надавала затрещин, непрестанно издавая негодующие звуки.

Пытаясь умиротворить разгневанную родительницу, детеныш протянул ей то, что нашел внутри странной птицы. Предмет напоминал кольцо, но в действительности состоял из двух соединенных между собой полуколец из круглых золотых стержней толщиной в палец. Поверхность полуколец была испещрена причудливыми мелкими значками, напоминавшими отверстия, проделанные древоточцами в свае, долгое время находившейся в морской воде.

Молодой рамапитек улыбнулся и с щелканьем раскрыл золотое ожерелье в том месте, где полукольца заканчивались утолщениями. Противоположные концы полуколец были соединены шарниром, что позволяло раскрывать ожерелье. Раскрыв ожерелье, детеныш надел его себе на шею и, вернув полукольца в исходное положение, защелкнул замок. Золотое ожерелье засверкало на его рыжевато-коричневой шерсти. Оно было слишком велико для детеныша, но блеск его завораживал. Все еще улыбаясь, детеныш рамапитека демонстрировал матери свое новое умение.

Мать ответила пронзительным визгом.

Детеныш в испуге отпрянул. Оступившись, он ударился о камень и упал навзничь. И прежде чем успел встать, мать склонилась над ним и, сильно рванув, стащила украшение с головы детеныша, поранив ему уши. Детенышу было больно. Но утрата сокровища была хуже, чем боль, сильнее, чем любая боль, которую ему приходилось испытывать. Он должен вернуть ожерелье…

Когда детеныш попытался вновь схватить ожерелье, мать завопила еще громче, и эхо повторило ее крик над озером. Она зашвырнула ожерелье подальше, в заросли утесника. Детеныш взвыл, безутешно протестуя, но мать схватила его за руку и потащила за собой по тропе, которую проделала, продираясь сквозь заросли.

Позади, в кружевной тени, сияло золотое ожерелье, и лишь едва заметная вмятина на его поверхности напоминала о случившемся.

ГЛАВА 3

В первые годы эры Гуманности профессор физики динамических полей Тео Гудериан открыл путь, ведущий в Изгнание. Его исследования, как и исследования других неортодоксальных, но многообещающих мыслителей того времени, проводились при поддержке фонда, созданного Конфедерацией землян, входящей в Галактическое Содружество (предоставление средств не накладывало никаких ограничений на получателя).

Поскольку науке в то интереснейшее время, в которое жил Гудериан, приходилось усваивать много самых разнообразных новостей, а также по той простой причине, что открытие Гудериана, по мнению современников, не могло найти практическое применение, публикация его основополагающей статьи в 2034 году вызвала лишь небольшой ажиотаж в том научном «курятнике», обитатели которого занимались физической космологией. Хотя явно доминировал дух безразличия, небольшое число ученых из всех шести рас Галактического Содружества продолжали проявлять интерес к открытиям Гудериана и сумели разыскать его в скромном доме-лаборатории в окрестностях Лиона. Несмотря на основательно пошатнувшееся здоровье, профессор Гудериан радушно принял навестивших его коллег и заверил, что для него будет большой честью повторить свой эксперимент в их присутствии. Профессор Гудериан выразил надежду, что ученые коллеги извинят некоторую примитивность аппаратуры, которую ему пришлось разместить в погребе своего дома после того, как фонд утратил всякий интерес к проводимым им исследованиям.

Мадам Гудериан не сразу привыкла к экзотическим пилигримам от науки, прибывавшим из других миров. Но как бы то ни было, следовало соблюдать светские условности и развлекать гостей. Однако здесь возникли кое-какие трудности. Только путем самовнушения мадам Гудериан удалось подавить в себе отвращение к высокому двуполому гии. Не нужно обладать особым воображением, чтобы принять полтроянцев за вполне цивилизованных гномов. Но привыкнуть к ужасному крондаку или полувидимому лилмику было выше ее сил, а манера менее утонченных симбиари капать зеленым на ковер вызывала у мадам Гудериан решительное неодобрение.

Такова была последняя группа гостей, навестивших скромное жилище четы Гудерианов всего лишь за три дня до того, как у профессора Гудериана началась болезнь, которая свела его в могилу. Мадам отворила дверь, чтобы приветствовать двух гуманоидов мужского пола (один из которых был чрезвычайно тучен, а другой имел вполне заурядную внешность), изысканно вежливого крохотного полтроянца, облаченного в пышные одежды Проливающего Свет, двух с половиной метрового гии (к счастью, одетого, а не обнаженного) и – о святая Дева! – не менее трех симбиари.

Мадам Гудериан пригласила гостей войти и предусмотрительно принесла и расставила несколько пепельниц и мусорных корзин.

Как только обмен любезностями завершился, профессор Гудериан провел гостей в погреб своего просторного дома.

– Друзья мои, не будем терять время и сразу приступим к демонстрации. Прошу меня извинить, но мне нездоровится и я немного устал.

– Очень жаль, – сочувственно заметил заботливый пол-троянец. – Может быть, дорогой профессор, вам станет лучше, если вы пройдете курс омоложения?

– О нет, – с улыбкой отверг предложение Гудериан. – Одной жизни с меня вполне достаточно. Я счастлив, что мне выпало жить в эпоху Великого Вторжения, но должен признаться, что события сейчас развиваются чересчур стремительно для меня. Пора подумать о вечном покое.

Через дверь, обитую металлическим листом, гости прошли в лабораторию, переделанную из винного погреба. В одном месте каменная кладка была разобрана до самого грунта так, что образовалась площадка в три квадратных метра. Экспериментальная установка Гудериана располагалась в самом центре грунтовой площадки.

Старый профессор порылся в старинном дубовом шкафу, стоявшем у входа, и подошел к гостям со стопкой печатных материалов, которые он раздал ученым коллегам.

– В этих материалах, которые моя жена любезно подготовила для посетителей, кратко изложены мои теоретические соображения и приведены чертежи экспериментальной установки. Надеюсь, вы извините меня за то, что материалы изданы более чем скромно. К сожалению, фонд, служивший основным источником финансирования моих работ, давно прекратил свою деятельность.

Гости что-то сочувственно пробормотали.

– Прошу вас оставаться там, где вы сейчас стоите. Как вы, должно быть, заметили, моя установка внешне несколько напоминает субпространственный транслятор и требует незначительного расхода энергии. Предложенный мной вариант транслятора разработан с учетом остаточного магнетизма некоторых руд в сочетании с полями, генерируемыми токами в жидком ядре планеты под континентальной платформой. Взаимодействуя с матрицами полей, создаваемых транслятором, эти поля порождают сингулярность.

Гудериан опустил руку в карман своего лабораторного халата и извлек оттуда большую морковку. Едва заметно пожав плечами, профессор заметил:

– Именно то, что нужно, хотя и выглядит нелепо.

Гудериан положил морковку на обычный деревянный стул и подвинул его к экспериментальной установке, которая внешне очень напоминала старомодную ажурную беседку или террасу, увитую виноградом. Но конструкция была выполнена из прозрачного стекловидного материала, за исключением нескольких узлов, покрытых черным лаком, а побеги «винограда» в действительности представляли собой провода из цветных сплавов, которые, казалось, вырастали из пола погреба, причудливо извиваясь, взбирались по остову установки и внезапно исчезали у самого потолка.

Поставив стул с морковкой в нужное положение, Гудериан вернулся к гостям и включил установку. В погребе воцарилась тишина. «Беседка» мгновенно померкла. Откуда ни возьмись, возникли зеркальные панели, которые полностью скрыли от присутствовавших то, что происходило внутри установки.

– Как вы понимаете, – пояснил старый профессор, – трансляция осуществляется не сразу. Какое-то время приходится ждать. Эксперимент с морковкой чаще всего проходит успешно, но иногда бывают и казусы.

Все семеро гостей замерли в ожидании. Широкоплечий гуманоид не спускал глаз с установки. Другой гуманоид из какого-то института в Лондиниуме с безмятежным видом деликатно разглядывал пульт управления. Гии и полтроянец дружно уткнулись в розданные гостям печатные материалы. Один из молодых симбиари совершил то, что неизбежно должно было случиться: уронил изумрудную каплю и попытался втереть ее в пол.

Цифры на табло настенного хронометра сменяли одна другую. Прошло пять минут. Десять.

– Посмотрим, что у нас вышло, – произнес Гудериан, подмигнув гуманоиду из Лондиниума, и выключил поле, заключенное в пространство между зеркальными панелями. На какую-то наносекунду глазам изумленных ученых предстало внутри «беседки» странное существо, похожее на пони. В следующий миг оно превратилось в двигавшийся как на шарнирах скелет, который тотчас же распался на отдельные кости, рассыпавшиеся в сероватый прах.

– Дьявол! – воскликнули в один голос семеро знаменитых ученых.

– Спокойствие, коллеги, – раздался голос Гудериана. – Такого рода развязки, к сожалению, неизбежны. Но мы попробуем воспользоваться замедленной съемкой, что позволит нам идентифицировать нашу добычу.

Гудериан включил скрытый проектор и остановил изображение. Все увидели небольшое животное, напоминавшее по виду лошадь, с добрыми черными глазами, трехпалыми ногами и рыжевато-коричневой шкурой с блеклыми белыми полосами. Изо рта животного торчала зеленая морковная ботва. Позади странного существа стоял деревянный стул.

– Перед вами изящный гиппарион. В эпоху плиоцена этот вид был широко распространен на Земле.

Гудериан нажал кнопку, и изображение ожило. Стул бесследно исчез, словно растворился в пространстве. Шкура и плоть гиппариона начали на глазах таять с ужасающей медлительностью, отделяясь от скелета и то и дело взрываясь облачком пыли. Внутренние органы гиппариона сморщивались, уменьшаясь в объеме и обращаясь в прах. Голый скелет какое-то время стоял прямо, но потом кости искривились, распались и при соприкосновении с полом рассыпались в прах.

Чувствительный гии испустил вздох и закрыл свои большие желтые глаза. Житель Лондиниума побледнел, а гуманоид из сурового и жестокого мира Шкипни принялся жевать свой длинный каштановый ус. Не в силах справиться с позывом, молодой симбиари опрометью бросился к мусорной корзине.

– Я пытался заманивать в свою ловушку и растения, и животных, – заметил Гудериан. – Морковка, кролик или мышь без особого ущерба переносят путешествие в плиоцен, но на обратном пути любое живое существо, находящееся в тау-поле, неизбежно испытывает тяжкое бремя более чем шести миллионов лет земного существования.

– А неорганическая материя?

– При определенной плотности некоторые кристаллические вещества хорошо переносили путешествие в плиоцен и обратно. Более того, мне даже удалось отправить в плиоцен и благополучно вернуть оттуда два образчика органической материи – янтарь и каменный уголь.

– Это необычайно интересно! – воскликнул Первый Мыслитель двадцать шестого колледжа Симба. – Теория темпоральной пликации, любезный Гудериан, находится в сокровищнице нашего знания уже семьдесят тысяч ваших, земных, лет, но продемонстрировать ее не удавалось, я хочу сказать, до сих пор не удавалось лучшим умам Галактического Содружества. И то, что вам, землянину, удалось хотя бы отчасти достичь успеха там, где терпели неудачу столь многие ученые мужи, несомненно, служит еще одним подтверждением уникальных способностей, которыми наделены Дети Земли.

– В отличие от некоторых союзных рас Амальгама Полтроя никогда не сомневалась, что Вторжение было полностью обоснованно, – сказал, сверкнув рубиновыми глазами, полтроянец.

– Для вас и вашего Содружества – вполне возможно, – тихо заметил Гудериан. В его глазах, с болезненным выражением смотревших сквозь стекла очков, мелькнула горечь.

– Но так ли обоснованно Вторжение с точки зрения нас, землян? Нам пришлось пожертвовать очень многим: нашими некогда разнообразными языками, многими из наших социальных философий и религиозных догматов, нашим так называемым непроизводительным образом жизни… нашим очень человеческим суверенитетом, сколь ни смешными показались бы эти утраты древним умам Галактического Содружества.

Гуманоид со Шкипни воскликнул:

– Да как вы можете сомневаться в мудрости решения о Вторжении, профессор? Мы, земляне, отказались от нескольких культурных безделушек, но взамен приобрели вдоволь энергии, неограниченное жизненное пространство и стали членами галактической цивилизации! Теперь нам уже не приходится напрасно тратить время и наши жизни в борьбе за выживание! Ничто не удерживает более развитие человечества! Наша раса только приступила к развертыванию своего генетического потенциала, а он вполне может оказаться более высоким, чем у других рас!

Обитатель Лондиниума поморщился.

Первый Мыслитель вкрадчиво заметил:

– Ах это пресловутое генетическое превосходство землян! Сколь сильное возмущение оно вносит в банк генов. Не следует забывать, однако, об общеизвестном репродуктивном превосходстве молодого организма над зрелой особью, чья плазма, хотя и расходуется не столь расточительно, в поисках генетического оптимума может достигать несравненно большего.

– Вы сказали «зрелая особь»? – презрительно фыркнул симбиари. – Может быть, точнее было бы сказать «атрофировавшаяся особь»?

– Коллеги! Коллеги! – дипломатично попытался успокоить оппонентов маленький полтроянец. – Боюсь, мы утомляем профессора Гудериана.

– Не беспокойтесь, все в порядке, – ответил старый профессор, но лицо его было бледным, и выглядел он совсем больным.

Гии попытался сменить тему разговора:

– Нет никаких сомнений в том, что эффект, который нам любезно продемонстрировал профессор, станет превосходным инструментом для палеобиологии.

– Боюсь, что вымершие формы жизни, некогда населявшие междуречье Роны и Соны, не привлекут особого интереса в Галактическом Содружестве.

– А нельзя ли настроить вашу установку так, чтобы путешествие в прошлое и возвращение происходили где-нибудь в другом месте? – спросил гуманоид из Лондиниума.

– Увы, это невозможно, дорогой Сандерс. Сколько ни бились другие исследователи, им так и не удалось воспроизвести мой эксперимент ни где-либо в другом месте на Земле, ни в иных мирах.

Гудериан указал на стопку оставшихся у него печатных материалов.

– В моих заметках вы найдете упоминание о том, что при вычислении тонкой структуры геомагнитных полей возникает одна пока еще не решенная проблема. Здесь, в Монт-де-Лионнез, мы находимся на выступе, где древние породы соседствуют с молодыми вулканическими интрузиями. Метаморфизм внутри земной коры еще более отчетливо проявляется в соседних областях Центрального массива: анатексис породил один или несколько очагов выбросов астеносферы. К востоку лежат Альпы с их мощными складчатыми пластами. К югу расположен Средиземноморский бассейн с активными зонами субдукции, что, замечу к слову, создало совершенно особые условия в эпоху Нижнего плиоцена.

– Похоже, вы оказались в безвыходном положении, профессор, – заметил симбиари. – Жаль, что период плиоцена на Земле не был ничем примечателен. Так, разделительная полоса в несколько миллионов лет между миоценом и ледниковым периодом. Так сказать, остатки ценозоя.

Гудериан достал небольшую щетку и совок и принялся обметать экспериментальную установку.

– Вы глубоко заблуждаетесь, – улыбнулся он. – Плиоцен был золотым временем незадолго до появления человека разумного. То было время благоприятного климата, пышной растительности и бурно развивавшейся фауны. Благословенная пора, неиспорченная и спокойная. Своего рода золотая осень перед суровой зимой плейстоценового оледенения. Руссо понравилась бы эпоха плиоцена. Неинтересная? Даже сегодня в Галактическом Содружестве найдутся люди с еще не остывшей душой, которые не согласятся с вашей оценкой.

Ученые гости переглянулись.

– Как жаль, что путешествие во времени носит односторонний характер, – заметил гуманоид из Лондиниума.

Гудериан сохранял невозмутимое спокойствие.

– До сих пор все мои попытки изменить положение Сингулярности во времени и в пространстве не увенчались успехом. Она остается неподвижной, зафиксирована в эпохе плиоцена и находится в верховьях этой реки с ее древней долиной. В том-то и дело: замечательное достижение науки о путешествиях во времени внешне предстает как попытка удовлетворить научное любопытство.

Гудериан снова едва заметно пожал плечами.

– Будущие исследователи многое почерпнут для себя из ваших пионерских работ, – заявил полтроянец. Остальные гости поспешили высказать аналогичные замечания.

– Достаточно, достаточно, дорогие коллеги, – засмеялся Гудериан. – С вашей стороны было очень любезно навестить меня, старика. А теперь нас ожидает мадам Гудериан, которая уже давно накрыла на стол. Что же касается практических приложений моего скромного эксперимента, то я завещаю их более острым и проницательным умам.

Профессор Гудериан подмигнул внеземным гуманоидам и высыпал содержимое совка в корзину для мусора. Прах гиппариона крохотными островками плавал в капельках изумрудной слизи.

Часть первая. ОТБЫТИЕ

ГЛАВА 1

Сверкающие фанфары возвестили о начале празднества. Из ворот Шато-де-Риом показалась герцогская свита. Лошади гарцевали под всадниками, делали курбеты, но знатные дамы, бочком, по-амазонски сидевшие в своих седлах, чувствовали себя в полной безопасности: лошади были великолепно выезжены. Солнце сверкало и переливалось на золоте и драгоценных камнях, которыми были усыпаны чепраки и сбруя, а толпа рукоплескала всадникам.

В зеленовато-голубом отсвете монитора, на экране которого развертывалось красочное зрелище, каштановые волосы Мерседес Ламбаль казались темнее, чем обычно, а по ее тонкому лицу пробегали светлые блики.

– Туристы тянут жребий за право участвовать в процессии аристократов, – пояснила она Гренфеллу. – Им и невдомек, что быть простолюдином гораздо интереснее. Разумеется, все главные лица у нас профессионалы.

Жан, герцог де Берри, поднял руку, приветствуя ликующую толпу. Он был в широком плаще синего цвета, цвета семейства де Берри, усыпанном геральдическими лилиями. Рукава завернуты, и обшлага богато украшены шитьем. Белые штаны, туго обтягивавшие ноги герцога, сверкали золотыми блестками. Шпоры также золотые. По правую руку от герцога ехал принц Шарль Орлеанский. В его одеждах королевский пурпур соседствовал с черным и белым, а тяжелая перевязь из золотой парчи позвякивала крохотными бубенчиками. Остальные высокородные господа из свиты, словно пестрая стая певчих птиц по весне, следовали за благородными дамами.

– А нет ли здесь риска? – осведомился Гренфелл. – Лошади с неопытными всадниками? Признаться, я думал, что вы больше увлекаетесь роботами.

Ламбаль мягко возразила:

– Здесь все должно быть по-настоящему. Ведь это Франция, какой она была и есть. Лошадей специально разводят за их ум и уравновешенность.

В честь праздника весны помолвленная принцесса Бонни и все ее фрейлины были одеты в малахитово-зеленый шелк Высокие прически придворных дам по моде начала XV века были покрыты металлической сеткой из тонких позолоченных проволочек, унизанных драгоценными камнями. Проволочные уголки выступали из тщательно заплетенных в косы волос, уложенных наподобие кошачьих ушек. Проволочная сетка, украшавшая прическу принцессы, была еще более диковинной: на висках проволочки выступали двумя рогами, а сверху все сооружение было изящно задрапировано тончайшей белой тканью.

– Девочки с цветами – на выход, – произнес Гастон, находившийся в другом конце рубки управления.

Мерси Ламбаль сидела неподвижно, с увлечением наблюдая за блестящим шествием. Антенны на ее шлеме казались причудливым головным украшением, по сравнению с которым прическа средневековой принцессы там, у замка, выглядела как скромный убор простолюдинки.

– Мерс, – повторил директор с мягкой настойчивостью, – девочек с цветами – на выход.

Мерседес медленно протянула руку и включила канал церемониймейстера.

Снова прозвучали фанфары, и толпа туристов-простолюдинов восторженно ахнула. Множество девочек с ямочками на пухлых щечках, в коротких розово-белых туниках выбежали из сада с корзинами цветущих яблоневых веток. Они осыпали цветами дорогу перед процессией, а флейты и тромбоны выводили одну веселую мелодию за другой. Жонглеры, акробаты и пляшущий медведь создавали в толпе праздничную неразбериху. Принцесса посылала толпе воздушные поцелуи, а герцог время от времени бросал золотые монеты.

– Придворные – на выход, – скомандовал Гастон.

Женщина за пультом управления осталась неподвижной. Брайану Гренфеллу было видно, как капельки пота выступили у нее на лбу и увлажнили пряди каштановых волос. Рот Ламбаль был сжат.

– Мерси, что с тобой? – шепотом спросил Гренфелл. – Что-нибудь не так?

– Нет, ничего, все в порядке, – ответила Мерседес. Голос ее звучал хрипловато, и в нем явственно слышалась напряженность. – Придворные вышли, Гастон.

Трое молодых людей в зеленом галопом выскочили из леса навстречу процессии. В руках у них были охапки веток с нежными, недавно распустившимися листьями. С милым щебетом дамы разобрали ветки и сплели из них венки, которыми увенчали кавалеров. Те не остались в долгу и сплели изящные венки для дам. Между тем кавалькада приблизилась к лужайке, посреди которой уже был водружен майский шест, увитый лентами и зеленью. По команде Мерси Ламбаль босоногие девушки и улыбающиеся юноши раздавали цветы и зеленые побеги в толпе, окончательно потерявшей голову от праздничной суеты.

– Зелень! Кому зелень для праздника мая!

По команде Мерседес герцог и свита запели:

C'est le mai, c'est le mai,

C'est le joli mois de mai!1

[Это май, это май,

Мой веселый месяц май! (фр. )]

– Опять фальшивят! – недовольно заметил Гастон. – Добавьте голосов и давайте жаворонка, пусть себе вьется, и несколько желтых бабочек.

Переключившись на канал церемониймейстера, Гастон распорядился:

– Эй, Мену, уберите зевак, чтобы не толпились перед лошадью герцога, и следите за ребенком в красном. Похоже, ему не терпится позвонить бубенчиком с герцогской перевязи.

Мерседес Ламбаль добавила голосов. Вся толпа подхватила песню, популярную еще со времен коронации Карла Великого. Нажатием кнопок на пульте Мерседес наполнила пением птиц благоухающий сад, и по ее сигналу из искусно замаскированных клеток вылетели бабочки. Уже не по распоряжению директора, а от себя она послала напоенный ароматами весеннего сада ветерок, чтобы тот принес прохладу туристам из Аквитании, Нистрии, Блуа, Фуа и всех остальных «французских» планет Галактического Содружества, прибывших вместе с франкофилами и специалистами по истории средних веков из всех уголков различных миров, дабы приобщиться к блеску и славе древней Оверни.

– Им было слишком жарко, Брай, – заметила Мерседес, обращаясь к Гренфеллу. – Ветерок освежит их.

Брайан с облегчением отметил, что голос Мерс звучал более спокойно.

– Мне кажется, – продолжала Ламбаль, – что при погружении в культурную среду прошлого туристы готовы терпеть неудобства лишь в определенных пределах. Впрочем, мы воспроизводим прошлое таким, каким хотели бы его видеть, а реалии средневековой Франции требуют других маршрутов.

– Мерс, появились непрошеные гости. Я вижу в толпе две-три экзотические фигуры. Должно быть, это те самые специалисты по сравнительной этнологии с Крондака, из-за которых мы так переполошились. Дайте им трубадура, и они будут вне себя от счастья, пока не присоединятся к основной группе. Эти непрошеные визитеры, если их не ублажить, способны написать мерзкий отзыв.

– Некоторые из нас, визитеров, сохраняют объективность, – мягко заметил Гренфелл.

Директор фыркнул:

– Вы же не топаете в дурацком одеянии по конскому навозу на самом солнцепеке в атмосфере с низким содержанием кислорода и удвоенной гравитацией!.. Мерс! Что с тобой, детка?

Брайан поднялся с кресла и, подойдя к Мерседес, внимательно вгляделся в ее лицо.

– Гастон, разве вы не видите, что она больна?

– Я не больна! – резко возразила Мерси. – Это так, минутная слабость, сейчас пройдет. Трубадур вышел, Гастон.

На экране монитора крупным планом стало видно лицо певца, который, поклонившись небольшой группе зевак, тронул струны лютни и, запев, искусно повел их за собой на поляну, посреди которой возвышался майский шест. Хватающий за душу приятный голос трубадура заполнил всю комнату, где находился пульт управления. Трубадур пел сначала по-французски, а затем – для тех, кому лингвистические изыски были не по зубам, на обычном языке Конфедерации землян, входящей в Галактическое Содружество:

Le temps a laiss'e son manteau

De vent, de froidure et pluie,

Et s'est vestu de broderil

De soleil luusant – cler et beau.

[Время скинуло мантию

Из ветров, морозов, дождей

И облеклось в ткань

Из солнечного света, легкую и прекрасную (фр.).]

К песни трубадура присоединился жаворонок, настоящий жаворонок. Мерси опустила голову, и слезы закапали на пульт управления. Проклятая песня! И эта весна в Оверни. И оживленные после глубокой заморозки жаворонки, и заново выведенные бабочки, и подстриженные лужайки и сады, по которым слоняются толпы довольных туристов, прибывших с далеких планет, где жизнь сурова, но трудности успешно преодолеваются всеми поселенцами… Всеми, кроме неизбежных неудачников, которые никак не могут приспособиться к окружающему и портят всю великолепную картину Галактического Содружества.

– Простите меня, ребята, – проговорила Мерседес с виноватой улыбкой, вытирая лицо легкими прикосновениями ткани. – Должно быть, неудачная для меня фаза Луны или встала не с той ноги. Брай, вы просто выбрали неподходящий день для визита. Простите меня и не обращайте внимания.

– Вы, кельты, большие привереды, – шутливо заметил Гастон, давая понять, что все в порядке. – Тут у нас в свите короля есть один инженер из Бретани, так он мне рассказывал, что может охотиться, только если собственноручно набьет патроны в мегалите. Выше голову, Мерс. Держи себя в руках, ведь представление еще не закончилось.

На экранах мониторов танцевавшие вокруг майского шеста сплетали и расплетали свои ленты, образуя из них замысловатые узоры. Герцог де Берри и другие актеры из его свиты позволили потрясенным туристам вдоволь налюбоваться настоящими драгоценностями и великолепием костюмов. Заливались флейты, завывали волынки, торговцы разносили вино и сладости, пастухи разрешали желающим погладить своих овечек, а с высоты на эту умилительную картину, улыбаясь, взирало Солнце. Все было как в доброй старой Франции в 1410 году после Рождества Христова и будет оставаться так еще шесть часов, пока не завершится рыцарский турнир и не отшумит заключительное празднество.

А затем уставшие туристы, жившие спустя семь веков после средневекового герцога де Берри, толпами заполнили комфортабельные вагоны метро и отправились в следующий пункт программы культурного погружения – в Версаль. А Брайан Гренфелл и Мерси Ламбаль вышли в сад, чтобы при свете уходящего дня помечтать о том, как хорошо было бы отправиться вдвоем на яхте в Аяччо и посмотреть, много ли бабочек уцелело после дневного столпотворения.

ГЛАВА 2

В дежурной комнате центрального поста Лиссабонской энергосистемы хрипло прозвучал ревун.

– Проклятье! – воскликнула Большая Джорджина. – Впрочем, я все равно не играла, а только сидела сложа руки.

Она поправила кондиционер на своем скафандре и с шлемом под мышкой грузно прошествовала к стоявшим наготове аварийным машинам с мощными бурами.

Стейн Ольсон швырнул на стол свои карты. Стоявший перед ним стакан опрокинулся, и содержимое разлилось, подмочив небольшую стопку фишек.

– Стоит впервые за весь день пойти приличной карте, и на тебе! Проклятые трисомики, чтоб им пусто было!

Ольсон поднялся из-за стола, опрокинув армированное кресло, и стоял, покачиваясь, – безобразно-прекрасный викинг-берсеркер ростом под два метра с лишним. Покрасневшие белки его глаз странным образом контрастировали с ярко-синей радужной оболочкой. Ольсон уставился на еще сидевших за столом игроков, и его руки как бы в рыцарских доспехах сжались в огромные кулаки.

Хуберт громко захохотал. Ему было отчего радоваться, ведь он остался в выигрыше.

– Не бери в голову, Стейн. Лучше подотри за собой. Говорил же я тебе, что выпивка в игре не помощник.

Подал свой голос и четвертый игрок:

– И я тебе толковал о том же. Сам виноват. Сейчас нам на выход, а ты снова в прогаре.

Ольсон бросил на говорившего убийственный взгляд. Включив фонарь на скафандре, он забрался в свою аварийную машину и принялся задраивать люки.

– Ты бы лучше помалкивал, Жанго. Даже в стельку пьяный, я точнее пробурю скважину, чем какой-то вонючий портуталишка, сардинщик проклятый.

– Будет вам грызться, – попытался утихомирить страсти Хуберт.

– А ты попробуй поработать в паре с этим красноглазым ублюдком, тогда узнаешь почем фунт лиха! – огрызнулся Жанго.

Он высморкался через край верхнего отверстия скафандра и пристегнул шлем.

Ольсон презрительно фыркнул:

– И этот подонок еще смеет называть меня ублюдком!

Пока дежурная смена занималась перед выездом проверкой всех систем, донесшийся по переговорному устройству электронный голос Джорджины, которая была старшей по смене, сообщил скверные новости.

– Авария на семьсот девяносто третьем километре магистрального туннеля на Кабо да Рока-Азорес. Завален и смотровой туннель. Сброс класса три с сильным надвигом. Слава богу, хоть свищ закупорен. Похоже, что придется изрядно повозиться.

Стейн Ольсон включил двигатель. Его стовосьмидесятитонная машина поднялась сантиметров на тридцать над палубой и, покинув место стоянки, заскользила по наклонному спуску, виляя из стороны в сторону и волоча за собой хвост, словно слегка подвыпивший железный динозавр.

– Мадре де деус! – раздался в переговорном устройстве голос Жанго. Его машина следовала за машиной Ольсона в полном соответствии с уставом аварийной службы.

– Джорджина, да он не в себе. От него в любой момент можно ожидать чего угодно. Будь я проклят, если стану бурить с ним на пару. Слышишь, Джорджина? Ничего себе перспективочка: идти на дело, зная, что твой зад отделяет от докрасна раскаленной лавы только вдребезги напившаяся скотина!

Послышался приглушенный смешок Ольсона:

– Что, наложил со страху в штаны, Жанго? Вали отсюда поскорей и подыщи себе менее пыльную работенку. Попробуй бурить дырки в швейцарском сыре. Тебе должно понравиться.

– Да кончишь ты когда-нибудь нести чепуху? – резко оборвала Ольсона Джорджина. – Хуби, поработаешь на этот раз в паре с Жанго, а я – в паре со Стейном.

– Послушай, Джорджина… – подал было голос Ольсон.

– Стейн, говорить больше нечего, – отрезала Джорджина, проверяя герметичность выходного люка на своей машине. – Теперь мы с тобой, Синеглазый, вдвоем, Большая Мамочка и Стейни против всех на свете. И храни тебя Бог, если ты не успеешь протрезветь к тому времени, как мы прибудем на место аварии. А теперь, ребятки, полный вперед!

Огромные ворота метров одиннадцать в высоту и почти столько же в толщину отворились, открывая вход в смотровой туннель, уходивший под морское дно. Джорджина ввела координаты места аварии в автопилоты аварийных машин, и дежурные могли немного расслабиться, поудобнее устроиться в своих скафандрах и, возможно, принять одну-две порции возбуждающего. Тем временем их машины со скоростью пятьсот километров в час мчались по смотровому туннелю, проложенному под дном Атлантического океана, к месту аварии.

Стейн Ольсон поднял парциальное давление кислорода в своем скафандре и принял изрядную дозу альдетокса и стимвима. Затем он включил кухонный комбайн и запрограммировал его так, чтобы тот приготовил литр сырых яиц, пюре из копченой сельди и порцию аквавита. (Ольсон имел обыкновение похмеляться именно аквавитом.)

В приемнике внутри его шлема раздалось тихое бормотанье:

– Выродок проклятый, викинг дерьмовый! Шлем ему подавай с рогами, а зад чтобы непременно был укутан в медвежью шкуру!

Стейн невольно улыбнулся. В своих мечтах Ольсон действительно любил воображать, будто он викинг. Нет, даже не викинг, так как в нем были не только норвежские, но и шведские гены, а разбойник, грабитель из Варангер-фиорда, совершающий время от времени набеги на юг, в русские земли. Как здорово было бы отвечать на любое оскорбление ударом боевого топора или меча, не будучи стесненным дурацкими узами цивилизации! Как замечательно было бы не сдерживать застилающую глаза кроваво-красную пелену гнева! Пусть бы наливались мускулы перед битвой! Брать силой высоких белокурых женщин, которые сначала сражались бы с тобой не на жизнь, а на смерть, а потом отдавались! Нет, что ни говори, а он, Стейн Ольсон, рожден для такой жизни.

Однако, к великому сожалению для Стейна Ольсона, период дикости человечества завершился задолго до наступления Галактического века, и ныне по той эпохе сокрушалось разве что несколько этнографов, а тонкости новых культурных варваров были недоступны пониманию Стейна. Компьютер помог Ольсону подыскать увлекательную и опасную работу, но духовный голод остался неутоленным. Мысль об эмиграции на далекие звезды никогда не приходила Стейну в голову; он твердо знал, что ни в одном из человеческих поселений в Галактическом Содружестве Эдема не было. Нежный росток человеческой цивилизации представлял слишком большую ценность, чтобы им можно было рисковать, бросая в тихую заводь неолита. Каждый из семисот восьмидесяти трех новых миров, заселенных землянами, был вполне цивилизован, регламентирован этическими нормами Галактического Содружества. Каждый нес бремя посильного участия в медленном становлении Единого Целого. Тем, кто горел желанием поглубже познакомиться со своими историческими корнями, предоставлялась возможность посетить реконструкции культурного прошлого Старого Мира или принять участие в великолепно организованных инсценировках исторических событий, почти не отличавшихся от подлинных событий даже в мельчайших деталях и позволявших всем желающим активно познавать избранные главы истории культуры.

Стейн, родившийся в Старом Мире, в юности однажды вознамерился было принять участие в «Саге о Стране Фиордов» и вместе с другими студентами на каникулах совершил путешествие из Чикаго в Скандинавию. Экскурсия закончилась неудачно: Стейну пришлось отказаться от участия в инсценировке «Завоевание Англии норманнами», и ему основательно намяли бока после того, как он, вмешавшись в самую гущу весьма правдоподобно поставленной сцены битвы, откусил одному из «норманнов» волосатую руку. И спас от изнасилования умыкнутую завоевателями британскую деву. Пострадавший актер философски отнесся к Перспективе провести три месяца в регенерационной камере и заметил виновнику происшествия, когда тот, исполненный раскаяния, навестил поверженного противника:

– Что делать, парень, наша профессия сопряжена с риском.

Через несколько лет, когда Стейн повзрослел и обнаружил, что подвернувшаяся ему работа даже способна в определенной мере приносить удовлетворение, он вновь решил принять участие в инсценировке «Саги о Стране Фиордов». То, что он увидел на этот раз, потрясло его: зрелище было жалким и убогим. Стейна окружали толпы туристов из Тронделага, Туле, Финнмарка и всех прочих «скандинавских» планет. Сиявшие от радости, они показались Стейну нелепо разряженными идиотами, напыщенными дебилами, придурковатыми бездельниками.

– А что вы будете делать, когда узнаете, кто вы такие, вы, праправнуки выведенных в пробирках недоумков? – орал Стейн, напившись на празднестве в Вальхалле. – Убирайтесь туда, откуда прибыли – в свои новые миры с их дурацкими чудовищами!

Произнеся столь пылкую тираду, Стейн взгромоздился на пиршественный стол и помочился в чашу с медом.

Ему снова основательно намяли бока и немедленно отправили домой. На этот раз в его кредитной карточке сделали специальную отметку: в какое бы бюро Культурного Погружения он ни обратился, отныне его мог ждать только отказ…

Аварийные машины неслись по смотровому туннелю, проложенному под континентальным склоном, и их прожекторы выхватывали на гранитных стенах пятна – розовые, зеленые и белые. Затем туннель вошел в темные базальты земной коры, подстилавшие дно океана в районе абиссальной равнины Тагус. В трех километрах над смотровым туннелем залегала толща океанских вод, в десяти километрах под туннелем находилась расплавленная мантия Земли.

Пока аварийные машины, разбившись на пары, мчались сквозь литосферу, ремонтникам казалось, будто они скатываются по наклонной плоскости, которая время от времени изменяет свой наклон. Какое-то время аварийные машины летели прямо на одной и той же высоте, потом их носы делали «клевок» вниз, чтобы через несколько минут выполнить этот маневр снова. Дело в том, что смотровой туннель повторял кривизну Земли, но не плавно, а в виде ломаной. Смотровой туннель, достаточно широкий для того, чтобы по нему в случае необходимости могла пройти аварийная машина, пролегал под узким магистральным туннелем, по которому были проложены кабели энергосистемы, а проходку широкого туннеля удобнее вести прямолинейными штреками. На большинстве участков между смотровым и магистральным туннелями через каждые десять километров были пробиты штольни, по которым ремонтники могли пробираться из смотрового туннеля в магистральный, чтобы производить профилактический осмотр, а в случае необходимости и ремонт энергетического хозяйства. На случай, если штольни оказались бы заваленными, аварийные машины снабжены буровыми установками, позволявшими им прогрызать необлицованные стены смотрового туннеля и подходить к магистральному практически под любым углом.

До того момента, когда в Лиссабоне прозвучал сигнал тревоги, главный туннель, соединявший континентальную Европу и Азорские острова с их многочисленными фермами, занятыми интенсивным разведением морских культур, озаряло сияние, исходившее от фотонного пучка. Поток световой энергии, призванный утолить хронический энергетический голод Европы, начинался в солнечном свете дня на Серра-да-Эстрела – в Центре по сбору энергии Тьер. Вместе с аналогичными центрами в Жиукуане, на платформе Акебоно и в калифорнийском городке Седар Блаффстьерский центр занимался сбором и распределением солнечной энергии между потребителями, обитающими по соседству с тридцать девятой параллелью в Северном полушарии. Целая сеть паукообразных стратобашен, надежно защищенных и от земной гравитации, и от капризов погоды, собирала солнечные лучи с безоблачного неба, преобразовывала их в когерентные пучки и посылала на Землю, где энергия безопасно распределялась по сложной паутине магистральных туннелей и отходящих от них еще более узких местных туннелей для силовых кабелей. Фотон дневного света из Португалии, Китая, с платформы в Тихом океане или из Канзаса направляли «на путь истинный» с помощью плазменных зеркал, расположенных в магистральных туннелях, и в мгновение ока он оказывался на фермах в Северной Атлантике, где небо вечно затянуто туманом. Морские фермеры использовали энергию для самых различных надобностей – от сбора урожая на подводных плантациях до обогрева электрических одеял. И лишь очень немногие фермеры задумывались над тем, откуда берется Энергия.

Подобно всем подводным магистральным силовым туннелям на Земле, Кабо-да-Рока-Азорес регулярно патрулировали небольшие роботы – проныры и уборщики. В случае необходимости они могли исправить небольшие повреждения, возникающие при подвижках земной коры класса один, даже не прерывая фотонный пучок. Повреждения класса два были достаточно серьезны и вызывали срабатывание автоматической блокировки, сразу же прерывавшей пучок. Подземный толчок мог нарушить геометрию магистральных туннелей или повредить одну из станций с плазменными зеркалами. Бригада ремонтников с поверхности Земли могла быстро добраться до места аварии по смотровому туннелю и обычно очень быстро исправляла повреждения.

Но в тот день, когда развертывались описанные выше события, подземный толчок был отнесен к классу три. Землетрясение произошло в зоне разлома Деспача, и паутина трещин, сбросов и надвигов распространилась по базальту под дном океана. Раскаленная порода, окружавшая трехкилометровый отрезок спаренных туннелей, внезапно «задышала» – задвигалась и обрушила не только магистральный туннель, но и гораздо более широкий смотровой туннель. Поскольку станция с плазменным зеркалом в момент аварии испарилась в результате очень слабого термоядерного взрыва, фотонный пучок в течение микросекунды не отклонялся зеркалом и светил прямо, после чего благополучно погас. Но и за эти мгновения луч прожег стенку засыпанного обрушившейся породой магистрального туннеля и проделал в земной коре прямое, как стрела, отверстие в западном направлении, продырявив на излете морское дно. Едва луч погас, как морская вода, хлынувшая в образовавшееся отверстие, при соприкосновении с расплавленной породой обратилась в пар, и последовавший взрыв закупорил свищ. Но на большой территории то, что некогда было твердой скальной породой, превратилось в нагромождение каменных обломков, спекшегося ила и медленно остывающих карманов, заполненных расплавленной лавой.

Через секунду после аварии подача энергии на Азорские острова возобновилась по обводному маршруту. Вплоть до ликвидации аварии основная часть солнечной энергии теперь поступала из Центра по сбору энергии Тьер 38, расположенного к северо-западу от Лорки в Испании, через Гибралтар-Мадейру. Ремонтным бригадам предстояло, действуя с противоположных концов поврежденного участка, очистить обрушившийся магистральный туннель от обломков породы и мусора, восстановить плазменное зеркало и укрепить стены туннелей в образовавшихся новых зонах нестабильности.

Только после этого фотонный пучок мог вспыхнуть снова.

– Лиссабонская бригада. Вызываю старшего. Говорит бригада Три-альфа из Понта Цель. Мы на 797-м километре. Как слышите? Прием.

– Говорит Лиссабон. Шестнадцать-Эхо. Вас слышу, Понта Дель, – ответила Джорджина. – Мы находимся на 780-м километре и продолжаем продвигаться вперед… 785-й… 790-й… Мы у сброса на 792-м километре. Ну что, ребята, возьмете свищ на себя?

– Лиссабон, как слышите нас? Свищ заделаем. Джорджина, дорогая, давненько не виделись. Поставь своего лучшего бурильщика на сбойку туннелей. Мы ведем проходку вам навстречу. Твой бурильщик должен ввинтиться в породу, как штопор. Как слышишь меня, прием.

– Все будет в порядке, Понта Дель. Скоро увидимся, Ларри. Связь прекращаю. Шестнадцать-Эхо.

Стейн Ольсон скрипнул зубами и стиснул сдвоенные рычаги управления своей машины. Он знал, что в лиссабонской ремонтной бригаде ему как бурильщику не было равных. Никто не мог пробурить туннель точнее, чем он, и никакие бластеры для проходки застывшей лавы или магнитные самонаводящиеся буры не могли помочь другим ремонтникам превзойти его. Стейн приготовился включить свой бур.

– Хуберт, давай становись на проходку магистрального туннеля, – распорядилась Джорджина.

Стейн почувствовал, как от унижения и ярости у него скрутило все внутри. Во рту появился тошнотворный привкус желчи и селедочного пюре. Стейн с усилием проглотил вставший в горле комок. Сделал глубокий вдох. И замер в ожидании.

– Жанго, ты идешь вслед за Хуби и крепишь стены туннеля, пока не дойдешь до плазменного зеркала. Тогда займешься ремонтом зеркала. А мы с тобой, Стейни, попытаемся привести в порядок смотровой туннель.

– Хорошо, Джорджина, – тихо ответил Стейн и нажал на кнопку в правом рычаге. Зеленовато-белый луч вырвался из носа его машины. Две огромные машины начали медленно врезаться в груду еще дымившейся черной породы. Небольшие роботы-уборщики пристроились сзади и суетливо оттаскивали обломки.

ГЛАВА 3

Весь клан Форхесов отправился в глубокий космос почти сразу после Великого Вторжения, что и следовало ожидать от потомков шкиперов из Нового Амстердама и четырех поколений морских летчиков, служивших в ВМС США. Тяга к дальним странствиям была в крови у всех Форхесов.

Ричард Форхес и его старшие брат и сестра, Фарнум и Эвелин, родились на Ассавомпсете – в одном из самых давних «американских» поселений на базе Четырнадцатого флота, где служили его родители. Фар и Эви продолжили семейную традицию: оба стали линейными офицерами, Эви командовала дипломатическими курьерами, а Фар служил старшим офицером на транспортном корабле, обслуживавшем поселения на астероидах. К чести семьи Форхесов, службы, которую они представляли, и человечества в целом, брат и сестра Форхесы отлично проявили себя во время Метапсихического Восстания в восьмидесятых годах.

А потом появился Ричард.

Он также отправился к звездам, но не числился на правительственной службе. Ему не нравилась военная жизнь с ее жесткими рамками, к тому же он стал ярым ксенофобом. Представители пяти экзотических рас были частыми посетителями секторной базы на Ассавомпсете, и Ричард ненавидел и боялся их с тех пор, когда он еще ходил под стол пешком. Позднее, на школьной скамье, он нашел рациональное основание для своей ненависти, прочитав о продолжавшемся почти полвека периоде, предшествовавшем Вторжению на Старую Землю, когда небольшие группы наиболее рьяных антропологов Галактического Содружества все чаще и чаще вносили возмущения в жизнь на Земле, а иногда даже повергали в ужас все человечество. Особенно бестактными экспериментами отличились крондаки, а группы исследователей, прибывавшие из некоторых миров симбиари, чтобы развеяться после длительных и однообразных разведывательных полетов, не брезговали даже поднимать смуту среди коренных жителей Земли.

Галактический Консилиум сурово пресекал подобные нарушения, к счастью весьма немногочисленные. Тем не менее рудименты старого психоза, связанного с «вражеским нашествием», глубоко укоренились в сознании землян и оставались живы даже после того, как Вторжение открыло человечеству путь к звездам. В той или иной, чаще всего не ярко выраженной, форме проявления ксенофобии были широко распространены среди колонистов-землян, но не у многих предрассудки против «чужаков» были так сильны, как у Ричарда Форхеса.

Подогреваемые чувством неполноценности, иррациональные страхи ребенка переросли у взрослого Форхеса в неистребимую ненависть. Ричард отверг службу в Галактическом Содружестве и избрал карьеру капитана торгового космического корабля. Эта профессия позволяла ему по своему усмотрению выбирать экипаж и порты, в которые он заходил. Фарнум и Эвелин пытались разобраться в проблемах брата, но Ричарду прекрасно было известно, что офицеры космического флота втайне смотрят на него свысока.

– Подумать только, наш брат ходит на каком-то торговом корабле! Хорошо еще хоть не пират! – посмеивались Фарнум и Эвелин.

Ричарду потребовалось более двадцати лет и немалая изворотливость, чтобы пройти путь от простого матроса на космическом корабле до боцмана, стать наемным шкипером на чужих кораблях и наконец владельцем торгового корабля. Но вот желанный день настал, и он отправился в док при Бедфордском космопорте, чтобы полюбоваться стремительными обводами космического корабля «Волвертон Маунтин» длиной в четверть километра. Приятно сознавать, что ты владелец такого великолепного корабля. Приобретение Ричарда было спидстером – сверхскоростным кораблем для очень важных персон, оборудованным самым мощным сверхсветовым транслятором и огромных размеров безынерционными двигателями для полетов на досветовых скоростях. Форхес распорядился убрать все пассажирские каюты и превратил спидстер в сверхскоростной грузовой корабль для доставки срочных грузов, ибо, насколько ему было известно, за это платили хорошие деньги.

Ричард дал понять, что для него не существуют ни дальность, ни продолжительность рейса, ни опасность, ни риск, на которые бы он ни пошел ради доставки редкого или экстренно необходимого груза в любую точку Галактики. И клиенты не замедлили появиться.

В последующие годы Ричард Форхес восемь раз побывал на ужасном Хубе, прежде чем крайне рискованные поселения там были окончательно заброшены. Он израсходовал четыре комплекта кристаллов с энергией эпсилон-поля и чуть не расстроил собственную нервную систему в побившей все рекорды гонке к созвездию Геркулеса. Форхес доставлял лекарства, любое оборудование и детали для машин, обеспечивавших жизнедеятельность поселений. В огромные, великолепно оснащенные лаборатории Старого Мира он привозил образцы руд и культуры различных организмов. Он сумел предотвратить катастрофу с наследственностью на Бафуте, срочно доставив туда сперму взамен пораженной генетическими недугами. Он скрасил последние часы умирающего воротилы, доставив драгоценную бутылку виски «Джек Дэниел» с Земли в далекую Систему Камберленда. Он брался за любые перевозки и доставлял что угодно и куда угодно, будь то сыворотка в Ноле или конфиденциальное послание на Гарсиа.

Ричард Форхес разбогател и даже стал своего рода знаменитостью, прошел омоложение, приобрел вкус к древним самолетам, редким винам из лучших погребов на Земле, изысканным блюдам, роскошным женщинам, отрастил большие черные усы и сказал своим знаменитым родственничкам, старшим брату и сестре, чтобы те катились ко всем чертям.

… Как обычно, Ричард Форхес в полном одиночестве находился на капитанском мостике «Волвертон Маунтин», который глубоко погрузился в унылое небытие подпространства с тем, чтобы вынырнуть из него у изолированной системы Орисса, расположенной на расстоянии тысячи восьмисот семидесяти световых лет к югу от плоскости галактики. На борту «Волвертон Маунтин» находился большой храм Джаганната замысловатой архитектуры со священной статуей бога и катками для ее перевозки с места на место. Храм должен был заменить разрушенный религиозный комплекс на Ориссе, населенной колонистами-индуистами. Искуснейшие ремесленники Старого Мира, используя инструменты и приборы, недоступные их собратьям в далеком поселении, изготовили точную копию древнего храма, в мельчайших деталях повторявшую оригинал, ко провозились с этим нелегким делом слишком долго. В контракте Форхеса было указано, что он должен доставить храм на Ориссу за семнадцать дней до начала местного праздника Рат Ятра, когда статую бога надлежало перевезти в сопровождении торжественной процессии в ее летнюю резиденцию. В условиях контракта значилось, что в случае, если корабль прибудет с опозданием и верующим придется провести священный праздник без храма и статуи, плата уменьшается вдвое, а речь шла о весьма солидной сумме.

Форхес был уверен, что уложится в срок. Запрограммировав оптимальную траекторию полета в субпространстве, он убедился в том, что у него под рукой имеется изрядный запас болеутоляющих средств для снятия болевых ощущений при прохождении из обычного пространства в субпространство и обратно в форсированном режиме. После этого он уселся играть в шахматы с курсовым компьютером и обменивался всякого рода сплетнями и слухами с капитанами других космических кораблей. Если не считать самого Ричарда, «Волвертон Маунтин» был полностью автоматизирован. Сколь ни слабы были у Ричарда потребности в общении с себе подобными, но они все же существовали, поэтому он наделил всех роботов на борту корабля индивидуальными особенностями и голосами, а также ввел в их память скандальные хроники своих любимых миров, анекдоты и всякого рода сплетни. Это помогало ему коротать время.

– Кэп! – прозвучало неотразимое контральто, прерывая атаку Ричарда на ферзя компьютера.

– Слушаю. В чем дело, дорогая Лили?

– Мы приняли сигнал бедствия из субпространства, лежащего в одном с нами времени, – сообщил компьютер. – Полтроянский исследовательский корабль. Завяз в матрице, у него поломка в трансляторе. Навигационная система уточняет его псевдокоординаты.

Проклятые вечно ухмыляющиеся карлики! Наверное, шныряли в субпространстве со своим обычным деловым видом, а за кристаллами не следили и профилактический осмотр не производили.

– Кэп! – раздался другой голос.

– Слушаю, Фред.

– Терпящий бедствие корабль находится чертовски близко от нашей расчетной траектории. Этим ребятам повезло. В том временном сечении субпространства, в котором они оказались, движение кораблей не очень интенсивно.

Ричард охватил пальцами пешку и крепко сжал ее. Он мог бы, конечно, выступить в роли доброй нянюшки по отношению к проклятым карликам, вечно путавшимся у него под ногами. Но тогда наверняка пришлось бы распрощаться с половиной платы за доставку. Если учесть, что полтроянцы по своим физическим возможностям – не самые лучшие из помощников и что на борту «Волвертон Маунтин» имеются только три робота-инженера для выполнения аварийных работ за бортом судна, на ликвидацию повреждений у полтроянцев потребуется несколько дней. Если бы речь шла о спасении людей, то и думать было бы нечего. Но эти экзотические расы!

– Я подтвердила прием сигнала бедствия, – сообщила Лили. – На полтроянском корабле вышла из строя система жизнеобеспечения. Они терпят бедствие уже в течение некоторого времени, кэп.

Проклятье! До Ориссы осталось всего два дня пути. С полтроянцами ничего не случится, если они еще несколько дней поболтаются в субпространстве. На обратном пути их вполне можно было бы подобрать.

– Внимание всем системам! Выдерживать первоначальный вектор в субпространстве. Прекратить всякую связь, Лили, я хочу, чтобы ты стерла из памяти сигнал бедствия и весь последующий радиообмен как внутри корабля, так и с другими кораблями. Стереть все вплоть до звука моего сигнала. Я произнесу слово «отметка». Отметка!

На Ориссу Ричард Форхес прибыл вовремя и получил от благодарных почитателей Джаганната всю причитающуюся ему по контракту сумму.

Примерно в то же время, когда «Волвертон Маунтин» находился в космопорте Ориссы, крейсер лилмикского космического флота оказал полтроянцам помощь. Когда спасатели подошли к терпящему бедствие кораблю, в системе жизнеобеспечения полтроянцев кислорода оставалось на пятнадцать часов.

Полтроянцы представили свою запись первоначального ответа Форхеса в секторный Магистрат. По возвращении на Ассавомпсет Ричард был арестован по обвинению в нарушении Устава Галактического Альтруизма, статьи 24 «Этические обязанности кораблей в открытом космосе».

После того как ему было предъявлено столь тяжкое обвинение, Ричарда Форхеса оштрафовали на огромную сумму. На уплату штрафа ушла значительная часть его состояния. «Волвертон Маунтин» конфисковали, а капитану запретили заниматься астронавигацией или межзвездной торговлей до конца его естественных жизней.

– Думаю, мне пора навестить Старый Мир, – сообщил Ричард своему адвокату после того, как разбирательство дела закончилось. – Говорят, одолеть его невозможно, даже если встать на уши.

ГЛАВА 4

Фелиция Лендри, привычно выпрямив спину, сидела в седле на спине трехтонного веррула, держа в правой руке клюшку. На восторженные крики болельщиков Фелиция ответила сдержанным поклоном. На стадионе собралось почти пятьдесят тысяч зрителей. Для такой маленькой планеты, как Акадия, это было совсем неплохо.

Лендри сама выездила своего веррула и научила его понимать все команды. Страшный зверь, напоминающий длинноногого жирафа с воротником из острых шипов, как у цератопса, со злобными сверкающими глазками, переминался с ноги на ногу среди толпы, удивительным образом ухитряясь никого не раздавить. Из всех игроков на бело-зеленом поле, покрытом опилками, в седле оставалась только Лендри.

Остальные веррулы уже вернулись в свои стойла, расположенные за высокой изгородью вдоль боковой линии поля, и рев их сливался с криками и аплодисментами болельщиков. Легким небрежным движением Фелиция заставила своего веррула поддеть рогом алое кольцо и послала его в галоп к цели, которую не защищал ни один игрок из «Белого Крыла». Строго говоря, торопиться было некуда, и веррул мог тащиться к цели и шагом.

– Лен-дри, Лен-дри! – скандировали зрители.

Казалось, юная наездница и страшный зверь под ее седлом с разбега влетят в обширный загон, примыкавший к игровому полю. До конца поля оставалось совсем немного. Лендри резким движением поводьев послала великолепно выезженному веррулу бессловесную команду. Повинуясь, зверь мгновенно развернулся и мотнул чудовищной головой, длина которой едва ли не превышала рост всадницы. Кольцо, слетев с рога и просвистев в воздухе, приземлилось в самом центре загона. Звуковой и световой сигналы подтвердили: цель поражена!

– Лен-дри! Лен-дри! – надрывались восторженные зрители.

Фелиция, потрясая над головой клюшкой, приветствовала своих болельщиков. Подскакал судья с флагом чемпиона, развевавшимся на конце длинного древка копья. Фелиция и ее веррул совершили круг почета по стадиону, отвечая поклонами на приветственные крики болельщиков и «Белого Крыла» и «Зеленого Молота».

Болельщики не могли припомнить похожего сезона. Такого чемпионата не проводилось на Акадии никогда – никогда до тех пор, пока не появилась Фелиция Лендри.

Помешанные на спорте обитатели «канадской» Акадии относились к игре в хоккей с кольцом более чем серьезно. Сначала они просто воздавали должное смелости Лендри, отважившейся играть в столь опасную игру. Но вскоре сдержанное уважение сменилось восторженным поклонением. Невысокого роста, хрупкого телосложения, сильная телом и духом, обладающая природным даром повелевать злобными и коварными веррулами, Фелиция превзошла талантом и опытом всех игроков-мужчин и в первый же сезон, выступая как профессионал, стала спортивным идолом. Она отлично играла в обороне и нападении, ее молниеносные удары стали легендой; она никогда не падала с веррула.

В последнем матче из серии игр на звание чемпиона она восемь раз поразила цель, установив новый рекорд. После того как все товарищи по команде в заключительном периоде выбыли из игры, Фелиция в одиночку выполнила последний бросок по цели. Четыре упорных гиганта из команды «Белое Крыло» были разбиты в пух и прах, прежде чем ей удалось добиться победы и поразить последнюю цель.

Аплодисменты. Всеобщее восхищение. Можете говорить, что я ваша королева, любовница, жертва – что угодно, – только оставьте меня в покое.

Она направила веррула к выходу, через который уходили с поля игроки, – хрупкая фигурка на спине чудовищного зверя. На ней была короткая спортивная юбка из зеленой переливающейся ткани и сдвинутый на затылок шлем с зелеными перьями. Пышные волосы (Фелиция платиновая блондинка), обычно окружавшие ее лицо наподобие нимба, слипшимися прядями выбивались из-под шлема на ее доспехи, напоминавшие доспехи гоплита.

– Лен-дри! Лен-дри!

Я расплескала себя всю до последней капли, разрядила себя для вас, мои рабы, пожиратели меня, мои мучители. А теперь, молю вас, отпустите меня.

Юркие машины «Скорой помощи» сновали по проходу к арене, пытаясь подобрать растерзанных и помятых в страшной давке. Фелиции приходилось все время осаживать нервного веррула, пока они продвигались к выходу, из которого появлялись на поле игроки «Зеленого Молота». Внезапно ее окружило множество народа – ассистенты, тренеры, конюхи (так по старой памяти называли тех, кто ухаживал за веррулами), какие-то темные личности, вечно отиравшиеся вокруг спортсменов, прихлебатели и ротозеи. Воздух наполнился несмолкаемыми приветствиями и поздравлениями. Все как один стремились показать, что они на короткой ноге с Фелицией. Героиня среди своих.

Фелиция вежливо, но сдержанно улыбалась. Кто-то взял веррула под уздцы и поднес ему ведро с кормом.

– Фелиция! Девочка моя!

Тренер Мегоуэн, красный и потный от духоты в кабине, с волочившимися за ним лентами с планом игры и потому напоминавший древних телеграфистов, с шумом спускался на поле.

– Ты была просто великолепна, дорогая! Потрясающе! Грандиозно! Пиротехнично!

– Это для вас, тренер, – сказала Фелиция, наклонилась с седла и вручила ему флаг чемпиона. – Наш первый трофей. Надеюсь, не последний.

– Молодец, Фелиция! Здорово ты утерла нос «Белым»! Задай им жару! – вопили толпившиеся вокруг нее болельщики. Веррул предупреждающе зарычал.

Лендри протянула тренеру изящную руку, затянутую в перчатку. Мегоуэн крикнул, чтобы принесли платформу и помогли Фелиции спешиться. Конюхи взяли норовистого веррула под уздцы, и Фелиция, опираясь на руку тренера, спустилась на землю.

Лесть, радость, боль, тошнота. Тяжкое бремя. Суровая необходимость.

Фелиция стянула с себя греческий шлем с длинными зелеными перьями и отдала его тренеру, смотревшему на нее с нескрываемым восхищением. Стоявший поблизости здоровенный детина, запасной защитник «Зеленого Молота», еще не успевший прийти в себя от победы, одержанной с разгромным счетом над «Белым Крылом», завопил:

– Лендри, чмокни меня от души, дорогая!

И прежде чем Фелиция успела отступить в сторону, сгреб ее в свои объятья. Мгновением позже он был распростерт на стене. Фелиция рассмеялась. Но тут налетели другие игроки.

– Как-нибудь в другой раз, Бенни, дорогой!

Ее большие – очень большие – карие глаза встретились с глазами одного из игроков «Зеленого Молота». Тот почувствовал удушье.

Фелиция, тренер и сопровождавшая их толпа поклонников направились в раздевалку, где уже ждали репортеры. В коридоре остался только незадачливый защитник. Постояв немного, он сполз по стене на пол и так и остался сидеть, бессильно раскинув в стороны руки и ноги. Таким его нашел через несколько минут медик, сидевший за рулем машины «скорой помощи». Он же помог запасному игроку подняться на ноги.

– Эй, парень, что с тобой?.. Ты же сегодня даже не выходил на поле!

Застенчиво улыбаясь, Бенни поведал медику о том, что произошло.

Медик изумленно покачал головой.

– Да ты, парень, просто смельчак, если решился обнять Фелицию. Мордочка у нее смазливая, что и говорить, но ведь она просто стерва!

Защитник угрюмо кивнул.

– Разве ты не знаешь? Ей же нравится унижать парней. Я хочу сказать, что она просто радуется, когда ей удается ткнуть какого-нибудь парня носом в грязь. Усек? У нее с этим делом не все в порядке. Все остальное при ней – роскошная женщина, талантливая стерва, чемпионка, а с этим делом непорядок.

Медик скорчил многозначительную гримасу.

– Иначе зачем женщине играть в такую дурацкую игру? Давай, герой. У меня есть для тебя кое-что. Примешь, и сразу полегчает.

Запасной игрок взгромоздился в машину «Скорой помощи», где уже храпела одна жертва давки.

– И не забудь, приятель, что сейчас ей всего семнадцать лет! Представляешь, какой она станет, когда вырастет? Таким парням, как ты, воображение – только помеха. Мешает выполнять указания тренера.

И медик погнал свою машину по коридору туда, откуда раздавались приглушенные крики и смех.

Позади, на поле, восторженный рев умолк.

ГЛАВА 5

– Попробуйте еще раз, Элизабет.

Она сосредоточила все силы (точнее, жалкие остатки сил) своего разума на способности проецировать, внушать на расстоянии. Усиленно гипервентилируя легкие, учащая сердцебиение и напрягая все мышцы, Элизабет добилась лишь одного: у нее появилось такое ощущение, будто она парит над креслом.

Задание висело прямо перед глазами.

ПРИВЕТСТВЕННАЯ УЛЫБКА КВОН ЧУНМЕЙ, ТЕРАПЕВТУ, ОТ ЭЛИЗАБЕТ ОРМ, ГОВОРЯЩЕЙ НА РАССТОЯНИИ. ЕСЛИ БЫ У МЕНЯ БЫЛИ АНГЕЛЬСКИЕ КРЫЛЬЯ, Я ПЕРЕЛЕТЕЛА БЫ ЧЕРЕЗ СТЕНЫ ТЕМНИЦЫ. КОНЕЦ.

– Попробуйте еще раз, Элизабет.

Элизабет попыталась сосредоточиться еще раз. Потом еще и еще. Спроецировать краткое ироничное послание, которое она сама выбрала. (Чувство юмора – свидетельство целостности личности.) Спроецировать. Спроецировать.

Дверь в кабину отворилась. Вошла Квон.

– Мне очень жаль, Элизабет, но ничего не получается. Кромешный туман.

– Даже улыбка не проецируется?

– Даже улыбка. Мне очень жаль, но не видно ничего, кроме носителя. Может быть, вам лучше устроить перерыв на один день? На мониторе жизненно важных показателей ваше изображение совсем пожелтело. Вам необходимо отдохнуть. Вы просто изнуряете себя, пытаясь проецировать послания.

Элизабет Орм откинулась в кресле и прижала пальцы к раскалывавшимся от боли вискам.

– Давайте говорить напрямик, Чунмей. Мы прекрасно понимаем, что я вряд ли стану снова метафизическим агентом: вероятность такого события исчезающе мала. Регенерационная камера позволила мне восстановить все телесные повреждения после того несчастного случая. Ни шрамов, ни аберраций. Со мной все в порядке. Я здоровый, нормальный образчик женской половины человечества – нормальный, но и только.

– Элизабет…

Глаза терапевта были полны сострадания.

– Не отнимайте у себя шанс. У вас произошла почти полная неокортикальная регенерация. Мы не понимаем, почему ваши метафункции не восстановились вместе с другими высшими функциями мозга, но время и труд творят чудеса, и вы вполне можете снова стать метапсихическим агентом.

– Но ведь до сих пор метафункции не удалось восстановить ни у кого из тех, кто получил такие же повреждения, как я.

– Ни у кого, – согласилась не без некоторых колебаний терапевт. – Тем не менее надежда есть, и мы не должны сбрасывать ее со счета. Нужно пытаться снова и снова. Нам бы очень хотелось, чтобы вы полностью восстановили все функции мозга независимо от того, сколько времени на это потребуется. Только не отчаивайтесь. Наберитесь терпения и продолжайте попытки.

Наберитесь терпения! Все равно что набраться терпения и обучать слепую любоваться лунами Денали. Или набраться терпения и обучать глухую наслаждаться музыкой Баха или немую – исполнять арии Беллини. Примерно одно и то же.

Вы чудесный друг, Квон Чунмей, и, видит Бог, немало поработали, чтобы помочь мне. Но все же будет лучше, если я смирюсь с потерей. Ведь живут же, в конце концов, миллиарды обыкновенных людей, которые счастливы и довольны жизнью, хотя и не обладают метапсихическими способностями. Мне просто нужно адаптироваться к новой перспективе.

Забыть о том, что ангел моего разума утратил крылья. Научиться быть счастливой в стенах темницы собственного черепа. Забыть о прекрасном Единстве, о синергии, о возвышенных узах между мирами, о теплоте общения с подобными тебе по духу, о радости раскрытия метапсихических способностей ребенка. Забыть о милом образе покойного Лоуренса. Забыть…

Квон нерешительно предложила:

– А почему бы вам не последовать совету Чарнеки и не устроить себе хорошие продолжительные каникулы на какой-нибудь теплой и тихой планете? Туамоту, Ривьера, Тамиами. Наконец Старая Земля! А когда вы вернетесь, мы сможем начать с проецирования простых изображений.

– Возможно, что это как раз то, что мне сейчас нужно, Чунмей.

От внимания терапевта не ускользнуло, что Элизабет произнесла эти слова с какой-то особенной интонацией. Квон озабоченно сжала губы, но промолчала, боясь причинить боль пациентке.

Элизабет надела накидку, отороченную мехом, и, раздвинув занавеси, выглянула из окна.

– Похоже, опять собирается буря! Было бы глупо не воспользоваться шансом и не провести зиму подальше от Денали. Надеюсь, мой драндулет не станет капризничать и сразу заведется. Сегодня утром на транспортной стоянке он был единственной машиной. Это он с виду ничего, а на самом деле того и гляди рассыплется на части.

Как и его водитель.

Терапевт проводила Элизабет Орм до дверей и в порыве сочувствия положила ей руку на плечо. Внушить покой. Внушить надежду.

– Не падайте духом, Элизабет. Ваш долг и перед собой, и перед всем метапсихическим сообществом – не оставлять попыток восстановить метапсихические функции. Вы непременно должны быть среди нас.

Элизабет улыбнулась. Ее лицо казалось безмятежным, и только около уголков глаз проглядывали едва заметные морщинки – стигматы глубоких переживаний после регенерации, позволившей воссоздать из разбитого, раздавленного, искалеченного сорокачетырехлетнего тела новое, совершенное тело женщины в пору зрелости. Подобно тому как у рака, потерявшего клешню, вырастает новая, у Элизабет выросли новые клетки – взамен раздавленных рук, сломанных ребер и таза, разорванных легких, сердца и внутренних органов, поврежденного спинного и головного мозга. По отзывам врачей, регенерация прошла идеально.

Элизабет пожала руку терапевту:

– До свидания, Чунмей. До следующего раза.

Которого никогда не будет. Никогда.

Элизабет вышла из здания. Снега намело уже по лодыжку. Освещенные окна Деналийского института метапсихологии причудливым узором разрисовали белый прямоугольник фасада. Френк, сторож, поставил лопату, которой расчищал дорожку от снега, и помахал Элизабет рукой. Снеготаялка, как всегда, не работала. Добрая старая планета Денали.

Она, Элизабет, не вернется больше в институт, в котором проработала столько лет. Кем она только ни была – сначала студенткой, потом консультантом по метапсихологии и наконец пациенткой. Боль от утраты метапсихических функций была невыносимой. Элизабет рассудила, как всегда, здраво: нужно смотреть правде в глаза, настала пора для чего-то совершенно необычного, нового.

Элизабет поплотнее натянула на голову капюшон и направилась туда, где оставила свой драндулет. По привычке, появившейся у нее в последнее время, Элизабет молилась про себя на ходу, едва заметно шевеля губами:

– Благословенная Алмазная Маска, наставь меня на пути в Изгнание.

ГЛАВА 6

Допустить в Галактическое Содружество человеческую расу до того, как она достигнет социополитической зрелости, несомненно, было рискованным шагом.

Даже после того, как достопочтенные святой Джек Бестелесный и Алмазная Маска парировали первую метапсихическую угрозу Содружеству со стороны человечества, печать первородного греха упорно сохранялась на сынах человеческих.

Один из носителей первородного греха – Эйкен Драм.

Эйкен был одним из тех неординарных личностей, чье поведение способно довести до отчаяния специалистов по отклонениям в психике. У него нормальный набор хромосом, мозг Эйкена не травмирован и не подвержен болезни, у Эйкена великолепный коэффициент умственного развития. Более того, Эйкен наделен метафункциями, которые пребывали в латентном состоянии, но в надлежащее время вполне могли проявиться. Детство Эйкена, прошедшее в новом поселении на Дальриаде, ничем не отличалось от детства тридцати тысяч других нерожденных, выведенных путем искусственного осеменения яйцеклеток. (Сперма и яйцеклетки были взяты у тщательно отобранных родительских пар из Шотландии.)

И все же Эйкен отличался от всех остальных нерожденных. Он был прирожденным негодяем.

Несмотря на любовь своих не совсем настоящих, суррогатных родителей, внимание высококвалифицированных учителей и неизбежные исправительные курсы, которые то и дело назначались ему на протяжении всей бурной юности, Эйкен неотступно следовал по начертанному ему пути поножовщины и преступлений. Он крал. Он лгал. Он обманывал, если чувствовал, что обман выгорит. Ему нравилось нарушать все установленные правила, и он с презрением относился к своим сверстникам с нормальной психосоциальной ориентацией.

«Субъект Эйкен Драм, – гласила запись в его личном деле, – страдает тяжелой формой дисфункции воображения. Он, по существу, лишен способности оценивать социальные последствия, равно как и последствия для отдельной личности, своих действий, его эгоцентризм достигает опасной степени. Резистентен по отношению ко всем методам морального воздействия».

Вместе с тем у Эйкена Драма была уйма обаяния. Он обладал лукавым юмором. И при всех своих наклонностях закоренелого мошенника и негодяя Эйкен Драм был прирожденным лидером. У него искусные руки, а по части придумывания всяких проказ, призванных нарушить установленный порядок, он не имел равных. Поэтому мало-помалу у современников Эйкена Драма сложилось о нем мнение как о своего рода герое. Даже взрослое население Дальриады, поглощенное тяжкой задачей воспитания целого поколения искусственно выведенных колонистов для освоения нового мира, не могло порой удержаться от смеха при некоторых выходках Драма.

Когда Эйкену Драму исполнилось двенадцать лет, его группе из экологической службы поручили убрать разлагающиеся останки кита, прибитого волнами к побережью у четвертого по величине поселения на планете. Более здравые головы среди ребят ратовали за то, чтобы с помощью бульдозера закопать гниющую двадцатитонную массу в песке выше уровня, до которого поднимается прилив. Но Эйкен убедил их испробовать более эффективное средство. И юные экологи подорвали дохлого кита пластической взрывчаткой, которую изготовил по своему рецепту неугомонный Эйкен. Ошметки издававшей ужасное зловоние китовой плоти размером с кулак разбросало по всему поселению, подвергнув тяжкому испытанию не только местных жителей, но и прибывшую с официальным визитом на Дальриаду делегацию высокопоставленных чинов Содружества.

Когда Эйкену Драму исполнилось тринадцать лет, он работал в отряде строителей, которому было поручено изменить направление небольшого водопада, чтобы вода из горного водохранилища поступала к незадолго до того построенному поселению. Однажды ночью Эйкен и банда его юных сотоварищей, похитив изрядное количество цемента и трубы, изменили профиль скал на верхнем обрыве, с которого низвергался водопад. Снизу, из долины, глазам изумленных зрителей предстало наутро удивительное зрелище: вполне сносное подобие гигантских мужских половых органов испускало струю в резервуар, расположенный сорока метрами ниже.

Когда Эйкену Драму исполнилось четырнадцать лет, он ухитрился незаметно пробраться на борт роскошного лайнера, отправлявшегося в Каледонию. Вскоре у пассажиров начали пропадать драгоценности, хотя мониторы свидетельствовали, что ни один вор-человек не входил в их каюты. Тщательный обыск грузовой палубы обнаружил малолетнего «зайца» и радиоуправляемую «мышь», запрограммированную так, что она могла отыскивать и похищать драгоценные металлы и камни. Безбилетный пассажир спокойно признался, что намеревался продать украденные драгоценности в Новом Глазго.

Разумеется, его отослали домой, и специалисты по исправлению отклонений в психике предприняли еще одну безуспешную попытку направить оступившегося Эйкена по узкой стезе добродетели.

– Он просто разбивает твое сердце, – жаловался один психолог другому. – Ты не можешь не привязаться к нему, ведь он еще совсем ребенок, и в его щуплом тельце тролля кроется блестящий изобретательный ум. Но что же с ним делать? В Галактическом Содружестве просто нет места для Тиля Уленшпигеля!

Психологи попытались направить нарциссизм Эйкена Драма в русло комедиантства. Они рассуждали просто: пусть Эйкен Драм веселит народ на театральных подмостках, раз у него так развито чувство юмора! Но актеры чуть не линчевали его, когда он вздумал по ходу спектакля разыгрывать над ними свои дурацкие шутки. Психологи попытались использовать замечательные способности Эйкена Драма к механике, но, воспользовавшись оборудованием технического училища, он изготовил несколько запрещенных законом черных ящиков, позволявших получать несанкционированный доступ к половине компьютеризованных кредитных систем сектора, в который входила Дальриада. Психологи пробовали применить к Эйкену Драму глубокое метапсихическое корректирование, различные отвлекающие средства, многофазный электрошок, наркотерапию и даже древнюю религию.

Но перед злокозненным разумом Драма все средства оказались бессильными.

Дожив до двадцати одного года и так и не раскаявшись в содеянных грехах и злоумышлению, Эйкен Драм был вынужден ответить на вопросы анкеты, от которой зависело, как сложится его жизнь в будущем:

«Какой из предлагаемых ниже вариантов вашего будущего представляется наиболее предпочтительным для вас, закоренелого рецидивиста и нарушителя гармонии в Галактическом Содружестве:

Пожизненное заключение в Исправительном институте Дальриады.

Психохирургическая имплантация датчика послушания.

Эвтаназия?»

– Никакой, – ответил Эйкен Драм. – Я выбираю Изгнание.

ГЛАВА 7

Сестра Анна-Мария Роккаро впервые встретила Клода, когда тот привез в Приют Орегонского Каскада свою умирающую жену.

Оба супруга, люди далеко не первой молодости, были экзопалеонтологами: Клод Маевский специализировался по макроископаемым, а Женевьева Логан – по микроископаемым. Они поженились более девяноста лет назад, прошли один курс омоложения и вместе занимались изучением исчезнувших форм жизни на более чем сорока планетах, на которых были поселения людей. Но когда Женевьева в третий раз почувствовала, что силы ее на исходе и отказалась от третьей жизни, Клод присоединился к ее решению, как делал всегда на протяжении всей их совместной жизни. Какое-то время супруги продолжали выполнять привычные обязанности, а когда вышли в отставку, провели несколько лет в своем домике на тихоокеанском побережье Северной Америки в Старом Мире.

Клод никогда не задумывался о неизбежном конце, пока тот не приблизился вплотную. По его смутным представлениям, однажды Женевьева и он вместе, непременно вместе, тихо отойдут во сне. Но в действительности все складывалось не столь гладко. Крепко сбитое тело Клода, потомка польских крестьян, сопротивлялось распаду гораздо упорнее, чем организм его жены с ее афро-американскими предками. И вот настало время, когда Женевьева отправилась в Приют, а Клод сопровождал ее. Их приняла сестра Роккаро, высокая женщина с открытым лицом, на которую была возложена персональная ответственность за физическое и духовное состояние и утешение умирающей женщины-экзопалеонтолога и ее мужа.

Женевьева, пораженная остеопорозом, частично парализованная и как бы выключенная из реальности после серии небольших инсультов, находилась в стадии длительного умирания. Возможно, она сознавала, что муж пытается облегчить ее страдания, но внешне это почти не проявлялось. Не испытывая боли, Женевьева проводила дни в сонном забытьи или во сне. Сестра Роккаро вскоре обнаружила, что все больше и больше профессиональной опеки с ее стороны требует Клод, впавший в фрустрацию и глубокую депрессию при виде того, как его жена медленно движется к неизбежному концу.

Сам Клод в свои сто тридцать три года был физически крепок, и сестра Роккаро часто приглашала его на прогулки в горы. Они бродили во влажных вечнозеленых лесах Каскада и ловили форель в горных ручьях, бравших начало от ледников Маунт Худ. В разгаре лета они определяли птиц и дикоросы, взбирались на склоны Маунт Худ, а в жаркий полдень сидели где-нибудь в тени, неизменно сохраняя полное молчание, ибо Маевский не мог или не хотел облекать горечь предстоящей утраты в слова.

Но вот в начале июля 2110 года в состоянии Женевьевы Логан наступило резкое ухудшение. Она начала быстро слабеть. Теперь она и Клод общались друг с другом только прикосновением, так как Женевьева уже не могла ни видеть, ни слышать, ни говорить. Когда монитор в реанимационной палате показал, что мозг Женевьевы перестал функционировать, сестра прочитала над ней заупокойную молитву и причастила ее. Клод выключил все аппараты и, сев на постель, взял исхудавшую руку Женевьевы в свою и держал до тех пор, пока рука не начала холодеть.

Сестра Роккаро закрыла Женевьеве глаза.

– Вы хотите побыть с ней, Клод?

Старый ученый рассеянно улыбнулся.

– Ее уже здесь нет, Амери. Не могли бы вы немного пройтись со мной, если у вас нет сейчас срочных дел? Еще не поздно. Я хотел бы поговорить с вами.

Надев горные ботинки, Анна-Мария и Клод отправились на гору. Яйцеобразный экипаж, который обычно называли просто яйцом, доставил их туда за несколько минут. Припарковав «яйцо» на Клауд-Кэп, они поднялись на Купер-Спур по узкой тропинке и остановились под Тай-Ин-Рок на высоте две тысячи восемьсот метров. Там они нашли удобное местечко, чтобы сесть и подкрепиться. Прямо под ними лежал ледник Эллиота. На север, за ущельем Коламбия-ривер, возвышался Маунт-Адамс и вдали – Рейньер. Обе горы, как и Худ, были увенчаны снежными шапками. Над симметричным конусом горы Св. Елены, расположенной вниз по течению реки на запад, курился серый шлейф дыма и вулканического пара.

– Не правда ли, здесь очень красиво? – нарушил молчание Маевский. – Когда Жен и я были детьми, Святая Елена не была вулканом. В лесах велись лесоразработки. Дамбы перегораживали Коламбия-ривер, и лосось во время нереста поднимался в верховья реки по специальным рыбьим лестницам в обход дамб. Порт Орегон-Метро еще назывался Портлендом и Фортом Ванкувер. Разумеется, если вы непременно хотели жить поблизости от того места, где велись работы, то там было и дымновато, и с жильем плохо. Но все же жить было можно даже в те недобрые дни, когда Святая Елена начала извергаться. И только перед самым концом, перед Вторжением, когда мир исчерпал все запасы энергии и техноэкономика пришла в упадок, этот уголок на северо-западе тихоокеанского побережья начал ощущать те трудности, с которыми давно столкнулся остальной мир.

Клод указал на восток, где лежали высохшие каньоны и за Каскадом простиралось пустынное, поросшее кустарником плато застывшей лавы.

– Там находятся залежи ископаемых Джона Дея. Жен и я собрали свои первые образцы в тех местах, еще когда были студентами. Тридцать или сорок миллионов лет назад пустыня была покрыта пышной растительностью. Здесь обитали крупные популяции млекопитающих – носорогов, лошадей, верблюдов, ореодонтов. В шутку мы называли их домашними животными. Водились также гигантские собаки и саблезубые кошки. Но вот однажды вулкан проснулся, и началось извержение. Вулканический пепел и вулканические бомбы толстым слоем покрыли все эти восточные равнины. Растения выгорели, горные потоки и озера отравлены. Повсюду текли пирокластические потоки – своего рода огненные облака из газа, пепла и лавы. Их скорость достигала ста пятидесяти километров в час и более.

Клод медленно развернул бутерброд, откусил и принялся задумчиво жевать. Анна-Мария хранила молчание. Она сняла с головы повязку и вытерла ею выступившую на лбу испарину.

– Как ни быстро мчались несчастные животные, они не могли спастись, сгорели заживо и были погребены в слоях вулканического пепла. По истечении какого-то времени вулканическая деятельность прекратилась. Дожди вымыли яды, и растения вернулись. Вслед за ними вернулись и животные и вновь населили эту землю. Но мирная жизнь продолжалась недолго. Вулкан начал действовать снова, и опять все живое оказалось погребенным под слоем пепла. Так повторялось неоднократно на протяжении последующих пятнадцати миллионов лет или около того. Уничтожение живого и возрождение жизни, смерть и новая жизнь. Слой за слоем откладывались ископаемые останки растений и животных и вулканический пепел. Формация Джона Дея достигает в толщину более половины километра, и аналогичные формации залегают выше и ниже ее.

Пока старый ученый говорил, сестра смотрела на равнину, простиравшуюся на восток. Пара гигантских кондоров медленно парила, описывая круги в восходящем потоке воздуха. Ниже плотным строем шли, повторяя извилины невидимого сверху каньона, девять яйцеобразных летательных аппаратов.

– Слои пепла покрыл толстый слой лавы. За миллионы лет река прорезала себе русло и в каменистой лаве, и в лежавших ниже слоях пепла. Жен и я находили ископаемых вдоль берегов реки, причем не только кости и зубы, но и отпечатки листьев и даже целых цветов в более тонких слоях пепла. Своего рода свидетельства о серии исчезнувших миров. Эти останки рождали у нас какое-то странное чувство горечи. По ночам Жен и я любили друг друга под яркими звездами и смотрели на Млечный Путь, любуясь созвездием Стрельца. Мы размышляли о том, какими виделись эти созвездия исчезнувшим животным. Нас мучила мысль о том, сколько еще бедное старое человечество сможет продержаться на Земле, прежде чем оно окажется погребено под пеплом и будет пребывать в своей могиле до тех пор, пока через тридцать миллионов лет палеонтологи со Стрельца прибудут на Землю, чтобы приступить к раскопкам и обнаружить останки людей.

Клод издал приглушенный смешок.

– Мелодрама. Одна из опасностей, подстерегающих тех, кто занимается раскопками в поисках давно вымерших форм жизни на фоне романтических декораций.

Клод доел свой бутерброд и хлебнул из фляжки. Помолчав, он произнес:

– Женевьева.

И надолго замолк.

– Вас не шокировала мысль о Вторжении? – прервала наконец молчание сестра Роккаро. – Многие из людей преклонного возраста, с которыми мне доводилось беседовать, были почти разочарованы тем, что человечество вознамерилось покинуть свою колыбель, превратившуюся почти повсеместно в экологическую пустыню.

– Мысль о Вторжении могла шокировать злорадствующую толпу, – согласился, улыбнувшись, Маевский. – Тем, кто рассматривает человечество как своего рода чумную бациллу, нанесшую непоправимый ущерб планете, которая могла быть просто раем. Но палеонтологи имеют обыкновение судить о жизни на более продолжительном промежутке времени. Одни существа выживают, другие исчезают. Независимо от того, сколь велики масштабы экологической катастрофы, парадокс, называемый жизнью, продолжается вопреки энтропии и, более того, пытается усовершенствовать себя. Тяжелые времена лишь способствуют эволюции. Ледниковый период в эпоху плейстоцена мог бы привести к гибели всех гоминидов, питавшихся растениями. Но произошло нечто иное: суровый климат и изменения растительности побудили некоторых из наших далеких предков отказаться от растительной диеты и начать есть мясо. А если вы едите мясо, то вам не приходится тратить так много времени на поиски пищи. У вас появляется досуг. Вы можете сесть и подумать.

– Значит, когда-то, давным-давно, убийца-охотник был лучше, чем сборщик растений?

– Охотника не следует отождествлять с убийцей. Я отнюдь не разделяю постулируемое некоторыми этологами представление о наших далеких предках как о человекообезьянах. Оно полностью лишено оснований. Нашим предкам-гоминидам добро и альтруизм были присущи ничуть не в меньшей степени, чем большинству людей в наше время.

– Но зло – это реальность, – возразила сестра. – Как бы вы ни называли зло – эгоцентризмом, злоумышленной агрессией, первородным грехом или как-нибудь еще. Хотим мы того или не хотим, но Эдема давно не существует.

– Но разве библейский Эдем – не амбивалентный символ? Мне кажется, что притча об Эдеме просто показывает нам, сколь опасны самоуверенность и умничанье. Они действительно таят в себе смертельную опасность. Но рассмотрим альтернативу древу познания. Захотел бы кто-нибудь сохранить целомудрие такой ценой? Только не я, Амери. Нам бы не хотелось отдавать назад тот кусок яблока, который откусили наши прародители. Даже агрессивные инстинкты и неуемная гордыня и те пошли нам на пользу, ибо помогли стать правителями Земли.

– Может быть, когда-нибудь они помогут людям стать… правителями Галактики?

Клод усмехнулся.

– Бог знает сколько мы спорили на эту тему, когда гии и полтроянцы присоединились к нашим раскопкам. Все сошлись на том, что, несмотря на наше высокомерие и напористость, мы, люди, обладаем таким невероятным потенциалом, что это само по себе предрешило Вторжение еще до того, как мы согласились пойти на него. С другой стороны, переполох, вызванный нашим метапсихическим вмешательством, заставляет задуматься, не распространили ли мы свой особый талант портить все на свете на космические просторы вместо того, чтобы ограничиться планетарными масштабами.

Анна-Мария и Клод съели по апельсину. После долгого молчания Маевский сказал:

– Знаете, а все-таки я рад, что летал на далекие звезды, что встретил Жен и работал с другими мыслящими существами доброй воли. Теперь все позади, но, поверьте, это были замечательные странствия.

– А как относилась к вашим странствиям Женевьева?

– Она была привязана к Земле сильнее, чем я, но путешествия в чужие миры ей нравились. Она только настояла на том, чтобы сохранить наш дом здесь, на северо-западном побережье Тихого океана, где мы выросли. Возможно, если бы у нас были дети, она ни за что не согласилась бы покинуть дом. Но у нее были серповидные эритроциты, а метод изменения генетического кода разработали уже после того, как Жен миновала оптимальный для деторождения возраст. Позднее, когда мы оба подверглись омоложению, наши родительские инстинкты были сильно атрофированы, к тому же мы были по горло заняты работой. Поэтому мы продолжали заниматься вместе любимым делом – экзопалеонтологией, и занимались ею девяносто четыре года…

– Клод, – сестра Роккаро протянула к нему руку. Легкий ветерок шевелил на ее голове короткие волнистые волосы. – Клод, вы выздоравливаете. Приходите в себя, как после тяжелой болезни.

– Я знал, что так произойдет. Так и должно было произойти после смерти Жен. Хуже всего было, пока она умирала. Знаете, мы говорили с ней об этом несколько месяцев назад, когда она еще была в силах и могла контролировать себя. Это помогло несколько уменьшить боль предстоящей утраты, примириться с мыслью о ее неизбежности и способствовало эмоциональному очищению. Но как бы то ни было, ей предстояло умереть, а мне не оставалось ничего другого, как наблюдать и ждать. На моих глазах человек, которого я любил больше собственной жизни, уходил все дальше и дальше, оставаясь в то же время со мной. Теперь Жен нет. Я снова начинаю функционировать. Но неотвязно мучает вопрос: что в этом мире держит меня? Что мне здесь делать?

– Я жажду обрести ответ на тот же вопрос, – задумчиво проговорила Анна-Мария.

Маевский вздрогнул и посмотрел на сестру так, словно никогда прежде не видел ее.

– Амери, дитя мое. Вы всю свою жизнь утешали тех, кто нуждался в утешении, ухаживали за умирающими, облегчали страдания тех, кто их оплакивал. И вы задаете себе подобный вопрос?

– Клод, я не малое дитя. Я взрослая женщина. Мне тридцать семь лет, и пятнадцать из них я проработала в Приюте. Это была… нелегкая работа. Внутри у меня все выгорело. Я решила, что вы и Женевьева будете моими последними клиентами. Начальники согласились с моим решением оставить Орден.

Клод, пораженный, смотрел на свою собеседницу. Анна-Мария продолжала:

– Я обнаружила, что все более отдаляюсь от людей, которым пыталась помочь, их эмоции как бы иссушают меня. К тому же, – Анна-Мария слегка поежилась, – моя вера несколько ослабела. Это случается со многими верующими. Рациональному человеку с научным складом мышления вроде вас покажется смешным…

– Я никогда не осмелился бы смеяться над вами, Амери. И если вы действительно считаете меня рациональным и доверяете моему разуму, может быть, я сумею вам помочь.

Сестра Роккаро встала и отряхнула песок со своих джинсов.

– Нам пора спускаться с горы. Ведь до нашего «яйца» отсюда нужно добираться часа два.

– Прошу вас, – настойчиво попросил Клод, – расскажите мне по дороге о вашей проблеме и о ваших планах на будущее.

Анна-Мария Роккаро посмотрела на своего очень старого спутника с шутливым гневом:

– Доктор Маевский! Вы отставной собиратель истлевших костей, а не духовный наставник.

– Вы правы, Амери, и все же расскажите о том, что вас волнует, если не знаете, как поступить. Во всем Галактическом Содружестве вы не найдете никого более упрямого, чем поляк, которому что-то взбрело в голову. А я упрямее, чем дюжина поляков, потому что у меня было больше времени для того, чтобы действовать. Кроме того, – лукаво улыбнулся Клод, – вы бы никогда не упомянули о своей проблеме, если бы не хотели обсудить ее со мной. Так что выкладывайте. И в путь!

Клод стал медленно спускаться по тропинке. Анна-Мария шла следом за ним. Минут десять царило молчание. Наконец сестра Роккаро заговорила:

– Когда я была маленькой девочкой, моими религиозными героями были не святые Галактического века. Я никогда не восхищалась ни отцом Тейяром де Шарденом, ни святым Джеком Бестелесным, ни Доротеей Алмазной Маской. Мне были больше по душе мистики старого времени: Симеон Столпник, святой Антоний, святая Джулиан Норвичская. Но в наше время их подвиги во имя веры, свершавшиеся в одиночку, противоречат новому видению церкви человеческой энергетики. Предполагается, что мы можем предначертать наш жизненный путь к совершенству в рамках единства любви человеческой и Божественной.

Клод обернулся к Анне-Марии, и на лице его появилась гримаса:

– Боюсь, что я ничего не понял из сказанного вами, дитя мое.

– Если отбросить жаргон, то сказанное мной означает, что современная церковь принимает благотворительную деятельность, но отвергает мистические откровения одиночек. Наш Галактический век слишком прагматичен и деловит, чтобы в нем было место затворницам или отшельникам. В отшельничестве и затворничестве ныне усматривают эгоизм, эскапизм, мазохизм и противоречие с социальной эволюцией церкви.

– Если я вас правильно понял, Амери, вы на самом деле так не думаете. Вы хотите удалиться от мира в какое-нибудь уединенное место и там ценой углубленных размышлений и страдания достичь просветления.

– Не смейтесь надо мной, Клод. Я пыталась уйти в монастырь… к цистерианцам, к нищенствующим кармелитам. Но одного взгляда на мой психосоциальный профиль им было достаточно, чтобы тут же, с порога, отвергнуть меня. И при этом они еще читали мне наставления! Даже дзен-бригиттинцы и те отвергли бы меня. Но после долгих поисков я наконец открыла для себя, где старомодный мистик отшельнического толка мог бы найти себе место. Вам когда-нибудь приходилось слышать об Изгнании?

– О чем только не приходилось слышать палеобиологу!

– Тогда вы, возможно, знаете, что на протяжении многих лет в Изгнание вела своего рода подпольная дорога. Но, возможно, вам неизвестно, что четыре года назад, уступая настойчивым требованиям, власти Содружества дали официальное разрешение на использование врат времени. И после прохождения учебного курса выживания самые разные люди стали отправляться в Изгнание. Люди с различным образовательным уровнем, разных профессий, с Земли и из поселений на других планетах. И у всех путешественников во времени было одно общее: они хотели жить, но не могли больше функционировать в этом сложном, структурированном мире галактической цивилизации.

– И вы выбрали для себя Изгнание?

– Мое прошение было принято более месяца назад.

Они подошли к каменистой осыпи (остатки некогда спустившегося оползня) и стали внимательно смотреть себе под ноги, ибо спуск был опасен. Благополучно преодолев осыпь, Клод и Анна-Мария остановились, чтобы немного передохнуть. Солнце нещадно палило.

– Амери, – заметил старый ученый, – было бы очень интересно увидеть ископаемые кости, облаченные живой плотью.

Сестра подняла брови:

– Не слишком ли импульсивно ваше желание?

– Может быть, но мне все равно нечего делать. А увидеть воочию плиоценовых животных было бы интересным завершением моей многолетней карьеры в палеобиологии. Что же касается повседневного выживания, то в этом я не усматриваю никакой проблемы. Если полевые экспедиции чему-нибудь учат, то это умению быть очень неприхотливым и довольствоваться весьма скромным комфортом. Возможно, я мог бы помочь вам обустроить отшельническую обитель. Разумеется, если вы не сочтете, что я своим присутствием чрезмерно искушаю ваших послушниц.

Анна-Мария рассмеялась и, остановившись, сказала:

– Клод! Вы беспокоитесь обо мне. Вам кажется, что меня непременно съест саблезубый тигр или затопчет мастодонт.

– Мне не до шуток, Амери! Знаете ли вы, на что себя обрекаете? Оттого, что вы совершили одно-два восхождения на давно покоренные вершины и ловили пятнистую форель в Орегоне, вам кажется, будто ваш удел – жить в первозданной глуши наподобие этакого Франциска Ассизского в юбке!

Клод отвернулся и нахмурился.

– Бог знает какие подонки бродят там. Я не хочу вмешиваться в вашу жизнь и как-то влиять на принятое вами решение. Мне просто хотелось бы, чтобы вы здраво взглянули на вещи. Я мог бы присматривать за порядком. Приносить вам съестные припасы и все такое. Даже те мистики прошлого, которых вы упомянули, принимали, как вам известно, приношения от верующих. Амери, неужели вы не понимаете? Я ничем не хотел бы помешать осуществлению вашей мечты.

Сестра Роккаро внезапно обняла Клода, потом отступила и с улыбкой посмотрела на старого палеонтолога. И на миг ему представилось, что он видит ее не в рубашке и джинсах, а облаченной в белую рясу с клобуком, подпоясанную белым вервием.

– Доктор Маевский, я почту за честь иметь вас своим протектором. Вы вполне можете ввести в искушение кого угодно, но я буду стойко и упорно сопротивляться вашим чарам, хотя и очень люблю вас.

– Тогда решено. Нам лучше поторопиться и распорядиться об отпевании Женевьевы. Мы заберем ее прах во Францию и похороним в плиоцене. Жен одобрила бы это.

ГЛАВА 8

Вдова профессора Гудериана была очень удивлена, когда первый путешественник во времени появился у калитки ее домика на склоне Монт-дю-Лионнез.

Произошло это в начале июня 2041 года. Мадам Гудериан занималась обрезкой своих роз, размышляя над тем, где взять денег на оплату всех долгов, связанных с похоронами мужа, когда сухопарый незнакомец с таксой на поводке показался на пыльной дороге, ведущей из Сент-Антуан-де-Винь. Он хорошо знал цель своего путешествия. Остановившись точно перед входной калиткой, он подождал, пока подойдет хозяйка дома. Такса уселась на шаг позади левой ноги своего хозяина.

– Добрый вечер, мсье, – приветствовала нежданного гостя мадам Гудериан, закрывая секатор и опуская его в карман рабочего халата.

– Гражданка Анжелика Монтманьи?

– Я предпочитаю носить фамилию мужа. Да, я Анжелика Монтманьи.

Незнакомец вежливо поклонился.

– Мадам Гудериан! Позвольте представиться. Рихтер, Карл Йозеф. По профессии я поэт и до сих пор жил во Франкфурте. Я прибыл к вам, уважаемая мадам, чтобы обсудить одно деловое предложение относительно экспериментальной установки вашего покойного мужа.

– Сожалею, но я не могу продемонстрировать вам установку. – Мадам поджала губы, и ее тонкий орлиный нос горделиво вздернулся. В черных глазах блеснули слезы. – Я намереваюсь демонтировать установку, чтобы продать ее наиболее ценные детали.

– Вы не должны этого делать! – закричал Рихтер, хватаясь за верх калитки. – Ни в коем случае!

Мадам сделала шаг назад и в изумлении посмотрела на посетителя. Он был круглолиц, с выцветшими сверкающими глазами и густыми рыжеватыми бровями, которые теперь с негодованием были подняты. Одет дорого, как состоятельный турист, собравшийся в дальний пешеходный маршрут. За спиной у необычного гостя большой рюкзак. К нему аккуратно приторочены скрипичный футляр, угрожающего вида катапульта и зонтик, которым обычно пользуются игроки в гольф. Такса с невозмутимым видом охраняла большую стопку книг, тщательно завернутых в пленку и обвязанных веревкой с ручкой, чтобы удобнее было нести.

Овладев собой, Рихтер произнес:

– Прошу извинить мою горячность, мадам. Но вы не должны демонтировать чудесное достижение вашего покойного мужа. Уничтожение его экспериментальной установки было бы невосполнимой потерей.

– Тем не менее мне необходимо уплатить по счетам за похороны мужа, – заметила мадам Гудериан. – Вы упомянули о деловом предложении, мсье. Но вам следовало бы иметь в виду, что об эксперименте моего мужа писали очень многие журналисты.

– Я не журналист, – с достоинством произнес Рихтер, и на его лице мелькнула тень испуга. – Я поэт. И я надеюсь, что вы уделите моему предложению самое серьезное внимание.

Рихтер расстегнул молнию на боковом отделении рюкзака, достал оттуда кожаную папку для кредитных карточек и извлек из нее небольшой прямоугольник голубого цвета.

– Надеюсь, что это убедит вас в серьезности моих намерений, мадам, – произнес Рихтер, протягивая голубую карточку хозяйке дома.

Это был чек на предъявителя на очень крупную сумму.

Мадам Гудериан открыла калитку.

– Прошу вас, входите, мсье Рихтер. Надеюсь, ваша собачка хорошо воспитана.

Рихтер подхватил стопку книг и улыбнулся:

– Шатци воспитана лучше, чем большинство людей.

Хозяйка и гость сели на каменную скамью под гудящей от пчел аркой Солей д'Ор, и Рихтер объяснил вдове цель своего визита. На приеме, устроенном одним книгоиздателем во Франкфурте, ему довелось услышать о вратах времени Гудериана, и в тот же вечер у него созрело решение распродать все свое имущество и поспешить в Лион.

– Все очень просто, мадам. Я хочу пройти сквозь врата времени и навсегда поселиться среди доисторической простоты плиоценовой эпохи. Царство покоя! Локус аменус! Первозданная природа! Безмятежная земля, на которую еще не пролилась ни одна слеза человеческого существа!

Поэт умолк и выразительно постучал по голубой карточке, которую мадам Гудериан все еще рассеянно вертела в руках.

– И я охотно уплачу вам солидную сумму, если вы поможете мне пройти сквозь врата времени.

– Сумасшедший! – Мадам осторожно нащупала секатор в глубине кармана своего рабочего халата. – Видите ли, – осторожно начала она, – врата времени открываются, но только в одном направлении. Вернуться нельзя. И мы не располагаем сколько-нибудь подробными сведениями о том, что лежит по ту сторону врат – в стране плиоцена. Транслировать туда и обратно Три-Д-камеры и другую записывающую аппаратуру не удалось ни разу.

– Фауна эпохи плиоцена, как и климат, хорошо известна, мадам. Человеку благоразумному и осмотрительному бояться нечего. И вы, достопочтенная фрау, не должны терзать себя угрызениями совести после того, как позволите мне пройти сквозь врата времени. Я самодостаточен и вполне способен приглядеть за собой в условиях первобытной дикости. Я тщательно выбрал снаряжение и взял с собой моего преданного друга Шатци. Прошу вас, отбросьте колебания и сомнения! Позвольте мне пройти сквозь врата времени. Прямо сейчас. К чему откладывать?

Ну, конечно же, сумасшедший! Но, быть может, безумец, ниспосланный Провидением?

Какое-то время мадам Гудериан пыталась отговорить нежданного гостя от безумной затеи. Небо начало темнеть, защелкали соловьи. Рихтер парировал все возражения одно за другим. Нет, семьи у него нет и горевать о нем некому. Нет, он никому не сообщил о своих намерениях, поэтому ее никто не будет тревожить расспросами о нем. Нет, никто не заметил его, когда он шел по пустынной дороге из деревушки. Разрешив ему пройти сквозь врата времени, мадам Гудериан окажет ему благодеяние, поскольку позволит осуществить вековечную мечту об Аркадии. Нет, он не совершает самоубийство. Он просто ищет новой, более спокойной жизни. Если же мадам Гудериан ему откажет, то отчаяние, которое охватит его душу, не оставит ему другого выбора, кроме самого мрачного. К тому же он готов заплатить за право пройти сквозь врата времени деньги, и немалые…

– C'est entendu note 1, – согласилась наконец мадам Гудериан. – Прошу вас следовать за мной.

Она провела гостя в погреб и включила свет. Посредине, точно в таком виде, в каком все оставил бедный Тео, стояла окутанная проводами «беседка». Поэт издал радостный крик и устремился к установке. По его круглым щекам текли слезы.

– Наконец-то!

Такса невозмутимо семенила вслед за хозяином. Мадам Гудериан подняла с пола стопку книг и поставила внутрь сооружения.

– Vite note 2, мадам! Vite! – В порыве экзальтации Рихтер умоляюще заломил руки.

– Послушайте, – резко сказала мадам Гудериан. – Когда вы прибудете на место после трансляции, вам следует как можно быстрее отойти в сторону метра на три-четыре и прихватить с собой вашу собаку. Ясно? В противном случае вы будете возвращены назад в виде мертвого тела и рассыпетесь в прах.

– Понял! Мадам, скорее, скорее! Поторопитесь!

Дрожа, мадам Гудериан села за примитивный пульт управления и привела врата времени в действие. В пространстве внутри «беседки» между зеркалами возникло поле, и голос поэта внезапно умолк, словно кто-то выключил телевизор. Вдова опустилась на колени и принялась молиться, затем поднялась и, собравшись с духом, выключила энергию.

Зеркала исчезли. «Беседка» была пустой.

Мадам Гудериан с облегчением вздохнула, аккуратно выключила свет в погребе и поднялась по ступеням наверх, теребя в кармане небольшой голубой прямоугольник – чек на предъявителя в Лионском банке.

После Карла Йозефа Рихтера были и другие посетители.

Первый же щедрый гонорар позволил мадам Гудериан оплатить счета за похороны мужа, внести налог на наследство и рассчитаться со всеми долгами. Через несколько месяцев, когда нескончаемый поток посетителей помог мадам Гудериан в полной мере осознать коммерческий потенциал врат времени, она даже организовала для своих гостей нечто вроде пансионата. Она купила участок земли по соседству со своим домиком и построила на нем прелестную маленькую гостиницу. Любимые розы мадам Гудериан были высажены и на новом участке; несколько родственников принялись помогать ей по хозяйству. К изумлению скептически настроенных соседей, гостиница процветала.

Правда, дотошные соседи поговаривали, будто не все посетители мадам Гудериан возвращаются: иных вроде бы никто больше не видел. Впрочем, с уверенностью этого никто не утверждал. Не исключено, слух пущен злыми языками по той простой причине, что мадам имела обыкновение требовать плату вперед.

Минуло несколько лет. Мадам Гудериан прошла курс омоложения, и в своей старой жизни отличалась каким-то особым строгим шиком. Благотворные изменения коснулись и самого древнего сельского городка во Франции, раскинувшегося в долине у подножия горы, на которой располагался пансионат мадам Гудериан. Впрочем, в середине XXI века аналогичные изменения претерпели и все крупные населенные центры Старого Мира. Следы безобразной технологии, наносившей непоправимый ущерб окружающей среде, постепенно исчезли с лика большого города у слияния Роны и Соны. Промышленные предприятия, службы быта и транспортные системы были упрятаны в подземные инфраструктуры. Излишки городского населения Лиона переселялись на новые планеты, а на месте опустевших трущоб и мрачных пригородных районов возникали зеленые зоны. Среди лугов и лесов были разбросаны утопающие в зелени садов небольшие поселки и более крупные жилые массивы с тщательно продуманной планировкой. Исторические здания Лиона, живые свидетели жизни города на протяжении его более чем двухтысячелетней истории, были заново отремонтированы и напоминали драгоценности в искусной оправе. Лаборатории, официальные учреждения, представительства деловых людей и коммерческие предприятия располагались в старинных зданиях, реставрированных по последнему слову строительной техники, или в новых зданиях, спроектированных и возведенных с таким расчетом, чтобы их архитектура не дисгармонировала с находящимися по соседству памятниками старины. Автострады, по которым в стародавние времена с ревом мчались автомашины, уступили место бульварам и загородным виллам. А когда колонисты из далеких миров начали возвращаться в Старый Мир в поисках своего этнического наследия, в городе появилось великое множество увеселительных заведений, целые улочки мелких лавочек и различного рода культурных фондов.

Прибывали в Лион и другие гости. Их интересовало одно: как найти дорогу в гостиницу на западном склоне горы, которая теперь называлась «Приют у врат», где каждого посетителя приветствовала владелица пансионата мадам Гудериан собственной персоной.

В первые годы, когда мадам Гудериан еще рассматривала врата времени как доходное предприятие, она установила для своих клиентов простые критерии. Будущий путешественник во времени должен провести в «Приюте» по крайней мере двое суток: мадам Гудериан с помощью компьютера проверяла общественный статус посетителя и его психосоциальный профиль. Мадам не допускала к вратам времени тех, кто пытался скрыться от правосудия, у кого были нарушения психики, а также тех, кто не достиг двадцати восьми лет (последнее требование объяснялось тем, что столь серьезный шаг, как переселение в плиоцен, требовал духовной и физической зрелости). Мадам Гудериан зорко следила за тем, чтобы никто не захватил с собой в плиоцен оружие или какие-нибудь другие средства принуждения. С собой разрешалось брать только не подлежащие разборке механизмы, приводимые в действие солнечной энергией. Тем, кто был явно не подготовлен к выживанию в дикой первобытной среде, мадам Гудериан предлагала предварительно приобрести необходимые навыки и лишь после этого помышлять о путешествии в плиоцен.

По зрелом размышлении, мадам Гудериан выдвинула еще одно условие, которому должны были удовлетворять женщины, вознамерившиеся отправиться в плиоцен.

– Attendez note 3, – со своей неподражаемой прямотой заявляла мадам Гудериан посетительницам, – какая участь неизбежно уготована женщине в той давней эпохе. Ее предназначение состоит в том, чтобы вынашивать и рожать одного ребенка за другим до тех пор, пока тело не износится. Все свое время женщина должна ублажать своего повелителя и исполнять все его прихоти. Мы, современные женщины, полностью овладели функциями нашего тела и обрели способность управлять ими по своему усмотрению. Мы в состоянии защитить себя от любого насилия, в чем бы оно ни проявлялось. Но что стало бы с вашими дочерьми, которые могли бы родиться у вас в ту древнюю эпоху? Ведь вы не располагаете технологией, которая позволила бы вам передать им свою свободу в регулировании репродуктивной функции. А как только возникают древние схемы биологического функционирования, возвращается и древнее рабское мышление. Когда ваши дочери достигнут зрелости, их, несомненно, ждет рабство. Неужели вы хотите, чтобы вашему любимому ребенку была уготована такая судьба?

Не обошлось и без парадокса.

На протяжении многих недель после отбытия Карла Йозефа Рихтера мадам Гудериан была серьезно обеспокоена мыслью о том, что те, кто отправляется в прошлое, могут основательно подорвать стабильность современного мира, ибо прошлое сказывается на настоящем. Но потом мадам Гудериан успокоила себя мыслью о том, что такой парадокс не может возникнуть, так как прошлое уже оставило свой отпечаток в настоящем, а все вместе, и прошлое и будущее, находится в добрых руках Господа Бога.

Но и на волю случая полагаться не следует.

Люди, даже прошедшие курс омоложения высокообразованные люди Галактического века всеобщего согласия, не смогут оказать сколько-нибудь значительного влияния на плиоцен или любой другой более поздний период, если они будут лишены способности к самовоспроизведению. И с учетом тех социальных преимуществ, которыми пользовались женщины, намеревавшиеся отправиться в плиоцен, мадам Гудериан приняла твердое решение требовать от всех дам, желающих совершить путешествие во времени, отказа от материнства.

Тем же, кто пытался протестовать, мадам Гудериан заявляла:

– Никто не спорит с тем, что, отказываясь от материнства, вы жертвуете частью своей женской натуры. Разве я не понимаю этого? Ведь мне выпала горькая участь матери, похоронившей двух своих детей. Но вы не можете отрицать очевидного: мир, в который вы намереваетесь отправиться, сильно отличается от того мира, в котором мы живем здесь и сейчас. Вы попадете в незнакомый мир, к которому совершенно не приспособлены, своего рода суррогат смерти, где нет места нормальному человеческому существованию. Раз вы настаиваете на том, чтобы отправиться в Изгнание, то за последствия придется отвечать вам и только вам. Если же у вас не иссякли жизненные силы, то вам лучше бы остаться здесь. Только тем, кто полностью разочаровался в нашем современном мире, следует искать забвенья среди теней прошлого.

Выслушав столь темпераментную речь, сулившую им мрачные перспективы, женщины, выразившие желание отправиться в плиоцен, погружались в глубокую задумчивость и по зрелом размышлении соглашались принять условие мадам Гудериан или навсегда покидали «Приют у врат» с тем, чтобы никогда больше не возвращаться. Число мужчин, желавших отправиться в далекое прошлое, примерно в четыре раза превосходило число женщин, прибывавших в «Приют». Мадам Гудериан это не очень удивляло.

Существование врат времени привлекло внимание местных властей через три года после того, как «Приют у врат» принял первых гостей, в связи с несчастным случаем, происшедшим с одним из тех, кому было отказано. Но искусные адвокаты из Лиона сумели доказать, что заведение мадам Гудериан не нарушает ни местных, ни галактических законов: согласно выданной лицензии, «Приюту» разрешается выполнять функции пансионата, транспортного агентства, психосоциальной консультации и бюро путешествий. Впоследствии местные власти время от времени предпринимали попытки запретить или ограничить деятельность «Приюта», но всегда были вынуждены отступить из-за отсутствия прецедентов и… доходов, поступавших в местную казну от заведения мадам Гудериан.

– Я работаю из сострадания, – заявила однажды мадам Гудериан на одном из очередных расследований. – То, что я делаю, еще каких-нибудь сто лет назад было бы немыслимо, но сейчас, в Галактическом веке, – поистине благословенье Божие. Достаточно хотя бы бегло ознакомиться с досье тех несчастных, чтобы понять, насколько они не вписываются в наш быстро меняющийся современный мир. Такие люди, такие психосоциальные анахронизмы, не приспособленные к тому веку, в котором они родились, существовали всегда. Но до обнаружения врат времени они не могли даже надеяться на то, чтобы как-то изменить свою судьбу.

– Уверены ли вы, мадам, – спросил председатель очередной комиссии, – что врата времени ведут в лучший мир?

– Не знаю, но во всяком случае они ведут в мир более простой и совершенно отличный от нашего, гражданин председатель, – с достоинством ответила мадам Гудериан – И этого, по-видимому, достаточно для моих клиентов.

Записи в книге регистрации постояльцев «Приюта» велись с неизменным тщанием и со временем стали неоценимым сокровищем для статистиков. Выяснилось, например, что большинство тех, кто прошел через врата времени, были люди высокообразованные, интеллигентные, социально неустроенные и обладавшие изысканными эстетическими запросами. Все они были людьми романтического склада. Большинство среди них составляли жители Старого Мира, а не выходцы из поселений на других планетах. Многие путешественники во времени зарабатывали себе на жизнь, занимаясь профессиональной деятельностью в области науки, техники и других сферах, требующих высокой квалификации. Этнический состав выражавших желание отправиться в плиоцен довольно пестрый. Среди них значительное число англосаксов, кельтов, германцев, славян, латиноамериканцев, представителей коренного населения Америки, арабов, турок, народов Центральной Азии и японцев. Коренные жители Африки встречались довольно редко, зато афроамериканцев было предостаточно. Плиоценовый мир манил к себе полинезийцев, но не обладал привлекательностью для китайцев и индодравидов. Среди тех, кто принял решение бежать от настоящего, атеистов больше, чем верующих; но среди самых ревностных сторонников идеи путешествия в прошлое нередко встречались фанатики или консерваторы, разочарованные современными религиозными тенденциями, в особенности официальными актами Галактического Содружества, объявлявшими вне закона и запрещавшими революционный социализм, джихад или любую разновидность теократии. Бежать в прошлое изъявляли желание многие нерелигиозные евреи, но встречались и одиночки-ортодоксы. Среди тех, кто намеревался отправиться в плиоцен, непропорционально большое число составляли мусульмане и католики.

Психопрофили путешественников во времени свидетельствовали о том, что значительная доля их отличалась большой агрессивностью. Среди клиентов мадам Гудериан встречалось немало таких, которые отбыли незначительные сроки в местах лишения свободы за мелкие преступления, но более крупные злоумышленники явно предпочитали оставаться на современной сцене. Небольшой, но постоянный процент отбывающих в прошлое составляли несчастные влюбленные как гомосексуальной, так и гетеросексуальной ориентации. Как и следовало ожидать, среди выразивших желание отправиться в плиоцен были лица, склонные к нарциссизму и к необузданным фантазиям. Некоторые из этих людей заявлялись в «Приют» в костюме и гриме Тарзана, Робинзона Крузо или красавицы дикарки Покахонтас, равно как и других персонажей из богатой истории Старого Мира.

Некоторые собирались в путешествие, наподобие Рихтера, со спартанским прагматизмом. Другие непременно желали захватить с собой «нетленные сокровища» – целые библиотеки старинных книг, напечатанных еще на бумаге, музыкальные инструменты и звукозаписи, арсеналы оружия или обширные гардеробы. Более практичные предпочитали брать с собой продукты, семена растений и орудия труда для обустройства будущего жилища в духе Робинзонов. Коллекционеры и натуралисты непременно хотели взять с собой все свои принадлежности. Писатели отправлялись в плиоцен, прихватив гусиные перья и бутыль чернил или, на худой конец, диктофоны с огромным запасом пленки и блокноты для записей. Люди более легкомысленные предпочитали брать в плиоцен деликатесы, спиртные напитки и психотропные вещества.

Мадам Гудериан старалась делать все возможное, чтобы избежать осложнений при переправке разнообразного имущества своих подопечных в плиоцен: приходилось считаться с ограниченным объемом «беседки», составлявшим примерно шесть кубических метров. Она настоятельно рекомендовала путешественникам во времени объединять свой багаж с целью его более равномерного распределения. (Особенно охотно ее советам следовали цыгане, индейцы некоторых племен и русские староверы.) Однако многие предпочитали отправляться через врата времени в одиночку, независимо от кого бы то ни было. Встречались и такие, кто ставил романтические идеалы превыше практических соображений или ни за что не хотел расставаться с милыми сердцу фетишами.

Мадам Гудериан следила за тем, чтобы у каждого отбывающего в прошлое был по крайней мере минимальный запас всего необходимого для жизнеобеспечения, и регулярно посылала сквозь врата времени медикаменты. В остальном путешественники могли полагаться только на Провидение.

В течение почти шестидесяти пяти лет и двух жизней, последовавших за курсами омоложения, Анжелика Гудериан лично оценивала психосоциальное состояние своих клиентов и принимала решение относительно их отправки в плиоцен. Скаредность, с какой она в первые годы взимала плату с решивших пройти сквозь врата времени, мало-помалу исчезла, уступив место состраданию и сочувствию к тем, кого она обслуживала; размеры гонорара отошли на задний план, и нередко плата вообще не взималась. Между тем число желавших отправиться в плиоцен неуклонно росло, и мадам Гудериан пришлось завести длинный список терпеливо ожидавших своей очереди. К концу XXI века сквозь врата времени навстречу неизвестной судьбе прошло более девяноста тысяч беглецов из настоящего.

В 2106 году мадам Гудериан сама отправилась в плиоценовый мир. К тому времени путешествие в прошлое получило ставшее общепринятым название – Изгнание. Анжелика Гудериан прошла сквозь врата времени в рабочем халате, в котором любила копошиться в саду, с небольшим рюкзаком и саженцами своих любимых роз. Будучи француженкой, мадам Гудериан всегда с неодобрением, чтобы не сказать с презрением, относилась к заполонившему Галактическое Содружество стандартному английскому языку, и ее прощальная записка была написана, разумеется, по-французски. Единственная строка, оставленная мадам Гудериан, гласила: «Plus qu'il n'en faut» note 4.

Представители землян в Галактическом Консилиуме не одобряли мнения большинства отправившихся в Изгнание («С меня хватит»), но не могли не признать, что врата времени выполняют важную социальную функцию, предоставляя выход тем, кто не вписывается в современное общество. И врата времени было решено оставить, реорганизовав процедуру прохождения, сделав ее более гуманной и эффективной. Никаких объявлений или рекламы о существовании подобной услуги не делалось. Сведения о вратах времени распространялись только среди тех, кто по роду своих занятий был вынужден соприкасаться с социально аномальным поведением.

Этическая проблема выдачи разрешения на добровольное Изгнание в плиоцен сама собой отодвинулась в дальний ящик. Проведенные научные исследования убедительно показали, что парадокс времени возникнуть не может. Что же касается судьбы тех, кто выразил желание отправиться в прошлое, то, останься они в своем времени, их участь была бы незавидной.

ГЛАВА 9

Пока космический корабль совершал перелет из Бревонсюр-Мирикон на Землю, Брайан Гренфелл обдумывал, что и в какой последовательности он будет делать по прибытии. Прежде всего позвонит Мерси – прямо из космопорта на острове Анст, как только пройдет контроль, позвонит и напомнит о том, что она обещала отправиться с ним на прогулку под парусом. Встретиться можно в пятницу вечером в Каннах. Тогда он успеет заскочить в лондонскую штаб-квартиру и оставить материалы последней конференции, а также заглянуть к себе домой и взять кое-что из одежды и, разумеется, лодку. Метеорологи обещали на следующие три дня великолепную погоду, и можно было бы отправиться в плавание на Корсику или даже на Сардинию.

И тогда, где-нибудь в укромном уголке, на залитом лунным светом Средиземном море под тихую музыку он вырвет у нее согласие выйти за него замуж.

– Говорит капитан. Через пять минут мы войдем в нормальное пространство над планетой Земля. При переходе через интерфейсы возможны кратковременные неприятные ощущения. У пассажиров с особо тонкой чувствительностью они могут вызвать дискомфорт. Если кому-нибудь потребуется анодин, прошу вас, не колеблясь, обращаться к вашим стюардам и стюардессам. Помните, что наша главная задача – выполнить все ваши пожелания. Благодарю вас за то, что вы выбрали нашу компанию «Юнайтед».

Гренфелл наклонился к микрофону коммуникатора:

– Глендесерри и Эвиан.

Как только напиток был подан, он залпом выпил его, закрыл глаза и принялся думать о Мерси. Печальные глаза цвета моря с темными ресницами. Темная медь волос, обрамляющих бледное лицо с высокими скулами. Тело стройное, как у ребенка. Фигура высокая и изящная в длинной зеленой мантии с летящими вслед лентами чуть более темного цвета. Он явственно слышал ее голос, живой и глубокий, каким тот звучал, когда они прогуливались по саду после средневековой инсценировки.

– На первый взгляд, Брайан, любви не существует. Есть только секс. По крайней мере, так кажется на первый взгляд. И если мои костлявые прелести воспламеняют тебя, то мы можем… полежать. Ведь ты очень мил, а мне так необходим комфорт. Но прошу тебя, не говори о любви.

А он все же говорил. Ничего не мог с собой поделать. Ясно понимал нелогичность своего поведения, наблюдал самого себя с позиции отстраненного холодного наблюдателя и все же ничего не мог с собой поделать. Не мог, ибо знал, что любит ее и что полюбил с самой первой встречи. Осторожно подбирая слова, Брайан попытался объяснить это Мерси, чтобы не выглядеть полным идиотом. Но она только рассмеялась в ответ и потянула на усыпанную опавшими яблоневыми лепестками лужайку. Их страсть доставила обоим острое наслаждение, но не принесла ему облегчения. Она овладела всеми его помыслами. Ему необходимо было находиться рядом с ней или влачить жалкое существование.

Только один день удалось ему провести вместе с ней! Только один день перед тем, как отправиться на важную встречу на полтроянской планете. Она хотела, чтобы он остался, они могли бы походить вместе под парусом, но обстоятельства вынудили его тогда покинуть ее. Безмозглый идиот! Ведь она нуждалась в нем! Как он мог оставить ее одну?

Только один день…

Старый приятель Брайана Гастон Дешамп, с которым он случайно встретился в одном парижском ресторане, пригласил его убить свободное время и посмотреть на Овернские празднества из-за сцены. Гастон, директор инсценировки, называл празднества дурацкими упражнениями по прикладной этнографии. Такими они и были, пока Гастон не представил его Мерси.

– А теперь мы возвращаемся к тем счастливым дням всеобщего ликованья, – произнес Гастон после того, как совершил вместе с гостем ознакомительную прогулку по имению и замку. Директор провел Брайана к высокой башне и рывком отворил дверь в комнату, откуда осуществлялось управление сложным механизмом празднеств. И там сидела она, Мерси.

– Возможно, вам приходилось встречать моего приятеля, чудо-работника, заместителя директора празднеств, а это – самая средневековая из дам, живущих ныне в Галактическом Содружестве… Мадемуазель Мерседес Ламбаль!

Она посмотрела на Брайана из-за пульта управления и улыбнулась, поразив его в самое сердце…

– Говорит капитан. Мы входим в нормальное пространство над планетой Земля. Вся процедура займет всего лишь две секунды, поэтому прошу вас стойко перенести кратковременный незначительный дискомфорт вместе с нами.

Дзинь!

Зубнаябольмолотомпоголовекостедробилка.

Дзинь!

– Благодарю вас за терпение, леди и джентльмены, а также уважаемые пассажиры всех остальных полов. Мы совершаем посадку в космопорте Анст на прекрасных Шетлендских островах планеты Земля ровно в 15. 00 по среднему планетному времени.

Гренфелл скорчил гримасу и заказал еще одну порцию напитка. На этот раз он потягивал напиток не торопясь. В голове совершенно неожиданно зазвучала старинная песенка, и он невольно улыбнулся тому, насколько точно слова песенки подходили к Мерси:

Я встретил девушку. Она

Была прекрасна и мила.

С тех пор минуло много дней,

Но мысли все мои о ней!

Нужно добраться до Ниццы подземным экспрессом, а оттуда долететь на «яйце» до Канн. Мерси будет ждать его на набережной этого тихого старинного города в своем зеленом сценическом одеянии. В ее глазах все то же выражение мягкой печали, а сами глаза, глубокие как море, будут менять свой цвет, становясь то зелеными, то серыми. Пошатываясь под тяжестью битком набитой спортивной сумки и корзины с припасами для пикника (шампанское, сыр, сосиски с начинкой из гусиной печени, масло, хлеб, апельсины, вишни), он подойдет к ней и споткнется, а она в ответ улыбнется.

Он извлечет из сумки лодку, а любопытные мальчишки будут толпиться у них за спиной. (С тех пор как семьи среднего достатка снова открыли для себя Лазурный берег, на набережной всегда хватало мальчишек.) Он, Брай, присоединит к лодке тонкую трубку от крохотного насоса и бросит аккуратно сложенную кипу серебристо-черной декамольной пленки на воду. Медленно, как во сне, на воде вырастет восьмиметровая яхта: киль, корпус, палуба, кокпит. Затем он надует рангоут и такелаж, румпель и руль, успокоитель качки. Все это, словно по мановению волшебной палочки, возникнет из декамольной пленки и сжатого воздуха. Автомат на набережной наполнит киль и успокоитель качки ртутью, остальные емкости – дистиллированной водой, добавив массу к жесткой микроструктуре декамоля. Он, Брай, возьмет напрокат фонари, навигационное оборудование, подъемную стрелу, якорь и прочие вещи, необходимые в плавании, заплатит капитану порта за разрешение на выход в море, даст мелочь мальчишкам, чтобы те не плевали в кокпит.

Мерси взойдет на борт. Они отплывут и при попутном свежем ветре дойдут под парусом до Аяччо! И в один прекрасный день, пока они будут в плавании, он убедит ее, и она согласится выйти за него замуж.

Я встретил девушку…

Когда космический корабль совершил посадку на прекрасных Шетландских островах, температура была шесть градусов Цельсия и дул пронизывающий северо-восточный ветер. Набрав номер телевидеофона Мерседес Ламбаль, Брайан услышал бесстрастный голос автоответчика:

– Абонент выбыл.

В панике Гренфелл наконец добрался по видеофону до Гастона Дешампа. Директор инсценировки сначала говорил уклончиво, потом сердито и наконец заговорил извиняющимся тоном:

– Видишь ли, Брай, эта проклятая леди от нас ушла. Бросила все и ушла. Буквально на следующий день после того, как ты улетел, – месяца два назад. По правде говоря, ее уход создал массу проблем – в самый разгар сезона, понимаешь?

– Но куда она могла отправиться, Гастон?

На экране видеофона Дешамп отвел глаза в сторону:

– Куда, куда! Через врата времени, будь они прокляты, в Изгнание. Знаешь, Брай, мне становится тошно, когда я об этом думаю. Чего ей не хватало? Правда, последнее время она была не в себе, но никто не подозревал, что все зашло так далеко. Мне очень стыдно. К тому же средневековье она знала и чувствовала, как никто другой.

– Понятно. Спасибо, что сказал. Мне очень жаль.

Он прервал связь и продолжал сидеть в будке видеофона, антрополог средних лет с вполне установившейся репутацией в научных кругах, с добродушным лицом, тщательно одетый, с портфелем, набитым Трудами Пятнадцатой галактической конференции по теории культуры. Двое симбиари, прибывшие на том же космическом корабле, терпеливо ждали несколько минут, когда же он выйдет из кабины, а потом забарабанили по стеклу, оставляя зеленые потеки.

Я встретил девушку…

Брайан Гренфелл жестом извинился перед симбиари и повернулся к видеофону.

– Информация о каком городе вас интересует?

– О Лионе, – ответил Брайан.

… Но мысли все мои о ней!

Брайан отправил по почте материалы конференции в лондонскую штаб-квартиру и взял в Лондоне свой летательный аппарат. Хотя все розыски он преспокойно мог провести, оставаясь дома, Брайан в то же день вылетел во Францию. Остановившись в гостинице «Галакси-Лион», он заказал на ужин печеного лангуста, апельсиновое суфле, бутылку «Шабли» и сразу же приступил к поиску нужной литературы.

Библиотечный автомат в его номере выдал удручающе длинный список книг, диссертаций и журнальных статей о вратах времени Гудериана. Брайан бегло просмотрел разделы, посвященные физике и палеобиологии, и сосредоточился на разделах «Психоаналогия» и «Психосоциология», но потом передумал, решив, что подобное верхоглядство недостойно Мерс. Брайан опустил свою карточку в щель библиотечного автомата и заказал всю литературу, значившуюся в списке. Автомат послушно выплюнул столько книг, брошюр, отдельных оттисков и прочей печатной продукции, что при желании ими можно было бы в шесть слоев покрыть пол в обширном гостиничном номере, где остановился Брайан. Он методично рассортировал литературу и принялся пролистывать одни издания, вчитываться в другие, задремывая над самыми скучными и объемистыми. Через три дня Брайан затолкал всю литературу обратно в библиотечный автомат. Заплатил по счету за гостиничный номер, вызвал «яйцо» и в ожидании летательного аппарата поднялся на крышу отеля. Прочитанное отложилось в его разуме, но еще не обрело ни формы, ни структуры. Брайан понимал, что подсознательно он отвергает саму мысль об Изгнании и все связанное с ним, но от этого ему было не легче.

Да, там, в Изгнании, разбитые сердца исцеляются, а память о несчастной любви исчезает, даже о такой необычной любви, как его любовь к Мерси. Инстинктивно Брай чувствовал, что все обстоит именно так. Тщательно взвесив все аргументы за и против, опираясь на информацию, почерпнутую из литературы, Брай принял решение. Теперь он знал, что делать.

О Мерс! Любимая! Как далека ты сейчас от меня – гораздо дальше, чем самая далекая окраина Галактики.

Я встретил девушку…

И все же. И все же!

ГЛАВА 10

Известие о том, что Стейн Ольсон уходит, не огорчило никого, кроме Джорджины. В последний день его работы на Лиссабонской станции они здорово напились.

– А что, если нам заняться любовью в жерле вулкана? Как ты на это смотришь, милый?

Стейн ласково пробормотал, что она спятившая с ума толстуха, но Джорджина заверила его, что знает одного парня, который за соответствующее вознаграждение согласится смотреть в другую сторону, пока они залезут в исследовательскую машину – типа аварийной, только гораздо мощнее – на станции в Мессине, а там неподалеку есть штольня, которая прямиком ведет в центральное жерло Стромболи.

Почему бы и нет? Они взобрались в машину, и парень преспокойно позволил им угнать ее со стоянки. Что из того, что стоило это удовольствие шесть килобаксов? Зато и ощущение было ни с чем не сравнимое – спуск в потоке раскаленной лавы! Лежишь себе в рубке и смотришь, как за смотровым иллюминатором медленно поднимаются разноцветные пузыри газа, словно стая медуз в котле с томатным супом.

– Ох, Джорджина, – обессиленно простонал Стейн, лежа в прострации на полу рубки после исступленной близости. – Иди ко мне.

Джорджина перекатилась по мягкой обивке на полу рубки. Отблески за иллюминатором отбрасывали цветной узор на белую кожу. Гигант викинг зарылся лицом в пышной груди Джорджины и блаженно замолк.

– Стейн, милый. У меня трое красивых детишек, и с моим генетическим показателем я могла бы родить еще троих, если бы захотела. Я счастлива, как устрица в высокий прилив, что могу забавляться со своими детками, что могу прокладывать туннели для силовых кабелей, что занимаюсь любовью с мужчиной, который не боится, что я его съем. Ну сам посуди, к чему мне Изгнание? Мне нравится этот мир, здесь, сейчас. Хочешь лететь на какую-нибудь другую планету – пожалуйста, лети себе на все четыре стороны! Земляне плодятся и размножаются во всех уголках Галактики, и человеческий род прямо на глазах превращается в нечто фантастическое. Кстати, ты знаешь, что у одного из моих ребятишек обнаружились метапсихические способности? Теперь такое случается довольно часто. Впервые со времен старого каменного века биология человека развивается одновременно с человеческой культурой. Как же я могу покинуть такой мир, милый? Это просто невозможно.

Стейн отодвинулся от Джорджины и вытер слезы, очень недовольный своей слабостью.

– Тогда позаботься, чтобы я не посадил ничего в твоем огороде, бэби. Мои гены вряд ли отвечают твоим стандартам.

Джорджина взяла обеими руками его лицо и поцеловала:

– Я знаю, почему ты уходишь, Синеглазый. Но я также видела твой психосоциальный профиль. Что бы ты ни думал, там нет никаких порочащих записей относительно наследственности. Попади ты в детстве в другие условия, все было бы в порядке, милый.

– Животное. Он назвал меня мерзким животным, способным только убивать, – прошептал Стейн.

Джорджина ласково прижала его голову к себе:

– После смерти жены он сам не свой и не понимает, что говорит. Попытайся простить ему, Стейни. Попытайся простить себе.

Машину начало швырять из стороны в сторону: из глубин жерла Стромболи произошел сильный выброс газа. Джорджина и Стейн решили, что пора убираться подобру-поздорову, пока не сели теплозащитные экраны сигма-поля, и выбрались из заполненного лавой жерла вулкана через запасную штольню. Когда их машина, пробурив дно Средиземного моря, выползла из земных недр у западной оконечности острова, ее корпус содрогался и гудел от ударов множества вулканических бомб, падение которых смягчала толща морских вод.

Когда же Джорджина и Стейн поднялись на поверхность, глазам их предстало невероятное зрелище. Стромболи извергал потоки лавы, испускал красно-желтые языки пламени, и раскрашенные вулканические бомбы взмывали в ночное небо, как ракеты, прочерчивая длинные дуги, прежде чем упасть в море.

– Ну и фейерверк, – заметила Джорджина. – Неужели это» из-за нас?

Стейн ухмыльнулся. Машина мерно покачивалась на волнах, от которых поднимался пар.

– Хочешь, устроим так, что разойдутся тектонические плиты? – спросил он, заключая Джорджину в свои объятья.

ГЛАВА 11

Ричард Форхес подземным экспрессом доехал от Анста до Парижа, сделал пересадку на Лион, а последнюю часть пути проделал на взятом напрокат летательном аппарате – «яйце Герца». От своего первоначального плана – всласть поесть и попить, пошататься по Европе, а потом взобраться куда-нибудь в Альпы и прыгнуть в пропасть – Ричард сразу же отказался, услышав от случайного попутчика, летевшего с ним одним рейсом до Ассавомпсета, о существующем на земле странном явлении – Изгнании.

Ричард мгновенно понял, что Изгнание – именно то, что ему нужно: замена смертной казни пожизненной ссылкой в прошлое. Начать все заново в первобытном мире, полном людей, при столь же полном отсутствии законов и правил. Никто не станет охотиться за тобой, разве что какое-нибудь доисторическое чудовище, да и то случайно. Никаких зеленых лягушек-мокрушек, ни карликовых полтроянцев, ни непристойных гии, ни сияющих крондаку, при виде которых тебе кажется, будто ты видишь наяву ночные кошмары, ни, что особенно приятно, лилмиков.

Ричард начал действовать сразу же, как только прошел контроль и ему удалось дозвониться по видеофону. Большинство кандидатов подавали заявления о своем желании направиться в Изгнание через местных психосоциальных советников и проходили все проверки еще у себя дома. Но Форхес, старый космический волк, знал, что должна быть какая-то лазейка, которая позволит ему ускорить процедуру. Волшебный ключик, отворивший нужные двери, действительно нашелся, когда Форхес стал действовать через крупную внеземную корпорацию, для которой он менее чем за год до описываемых событий выполнил важное поручение. К радости корпорации и отставного капитана, быстренько выполнившего все, что от него требовалось, удалось обойтись без выкручивания рук. Представители корпорации, используя свои связи, уговорили нужных людей у врат времени, чтобы Ричарда подвергли проверке по сокращенной программе прямо в космопорте перед отправлением в Изгнание.

Но в тот вечер, когда он в режиме парения вывел «яйцо» из долины Роны и направил к Монт-де-Лионнез, Ричард испытал несколько приступов малодушия. Он приземлился в Сент-Антуан-де-Винь, в нескольких километрах от «Приюта у врат» и вознамерился поужинать на открытой террасе. Августовское солнце уже скрылось за Коль-де-ля-Луэр, и тихая деревушка дремала в нагревшемся за день воздухе. Кафе было маленьким и темноватым, но, слава Богу, напрочь лишенным показного блеска. Войдя в заведение, Ричард с одобрением отметил, что Три-Д note 5 выключен и только музыкальный автомат тихо наигрывает какую-то мелодию. Из кухни доносились соблазнительные запахи.

Молодая пара и двое мужчин постарше, местные жители, судя по их крестьянской одежде, сидели за столиками у окна и с волчьим аппетитом поглощали горы сосисок и огромные порции салата. У стойки бара сидел высокий блондин в блестящем костюме из темно-синего небуллина. Он ел жареного цыпленка под розоватым соусом и запивал его пивом из двухлитровой кружки. Немного поколебавшись, Ричард подсел к стойке.

Высокий блондин кивнул ему, улыбнулся и продолжал ужинать. Из кухни показался владелец кафе, веселый человек с огромным колышущимся при ходьбе животом и орлиным носом. Он лучезарно улыбался Форхесу, с первого взгляда признав в нем пришельца из других миров.

– Мне доводилось слышать, – осторожно начал Ричард, – что еду в этой части Земли никогда не готовят из синтетики.

Хозяин кафе с готовностью ответил:

– Да мы скорее согласимся на резекцию желудка, чем оскорбим свои животы альгипротом, биокексом или какой-нибудь другой синтетической дрянью.

– Браво, Луи, повтори еще раз! – засмеялся один из мужчин постарше у окна, пытаясь подцепить вилкой ускользающий кусок сосиски.

Владелец кафе прислонился к прилавку, упершись в него широко расставленными руками.

– Видите ли, мсье, наша несчастная Франция изрядно изменилась. Французы рассеялись по всей Галактике. Наш добрый старый французский язык мертв. Наша страна превратилась в промышленный улей под землей и в дурацкий исторический диснейленд на земле. Но три вещи остаются неизменными и бессмертными: наши сыры, наши вина и наша кухня! Я вижу, вы прибыли к нам издалека.

Хозяин кафе пристально посмотрел на Форхеса и многозначительно подмигнул.

– Как и другому нашему гостю, вам предстоит еще проделать немалый путь. Что ж, если вы ищете настоящую космическую пищу, то должен сказать вам со всей прямотой, что лучшего места вам не найти. Заведение у нас скромное, но кухня и винный погреб – четырехзвездочные. Разумеется, если вы можете заплатить.

Ричард вздохнул:

– Я вам верю. Распорядитесь подать мне ужин.

– Тогда начнем с аперитива. Вино уже охлаждено. Дом Периньон 2100 года. Попробуйте вино, пока я принесу вам закуски, которые раззадорят ваш аппетит.

– В той маленькой бутылочке шампанское? – поинтересовался пожиратель цыпленка.

Ричард кивнул:

– Там, откуда я прибыл, глоток такого вина обошелся бы вам в три сантибакса.

– Кроме шуток? И далеко тебе пришлось забраться, парень?

– Ассавомпсет. Мы называем это местечко дыркой от задницы Вселенной. Понял? Лучше забудь про него сразу и не пытайся попасть туда – пропадешь.

Стейн, продолжая трудиться над своим цыпленком, засмеялся:

– Да ты наглец, парень! Но тебе везет: у меня железное правило – никогда не драться, пока меня официально не представят.

Появился хозяин с подносом, накрытым белоснежной салфеткой. На подносе были красиво расставлены две корзиночки из теста с какой-то начинкой и серебряное блюдо с белыми комочками, от которых исходил пар.

– Бриоши с гусиной печенкой, пирожки с рисом и телятиной а-ля финансист и кнели на вертеле с раковым маслом. Ешьте! Наслаждайтесь!

Хозяин ретировался.

– Финансист, говоришь? – пробормотал себе под нос Ричард. – Неплохая эпитафия.

Он откусил от одной из корзиночек. Начинка напоминала сливки, взбитые с восхитительной на вкус печенкой, сдобренной всевозможными специями. Другая корзиночка была начинена мелко накрошенными кусочками мяса, грибами и какими-то непонятными яствами, выдержанными в мадере. Блюдо с белым соусом оказалось рыбными кнелями необыкновенно нежного вкуса.

– Все просто великолепно, но что я ем? – спросил Ричард у хозяина, который появился, чтобы взять у местных посетителей их кредитные карточки.

– Бриоши начинены паштетом из гусиной печенки. Тарталетка начинена трюфелями, телятиной и гарниром из цыплят, петушиных гребешков и почек в винном соусе. Рыбные кнели поданы в раковом масле.

– Великий Боже, – пробормотал Ричард.

– С горячим я подам вам замечательное вино. Но сначала филе из молодого барашка с овощами и к нему – молодое вино «Шато дю Нозе».

Ричард ел и потягивал вино, пил и ел. Наконец хозяин вновь появился с небольшим красиво зажаренным цыпленком вроде того, над которым недавно урчал от удовольствия Стейн.

– Позвольте предложить вам наше фирменное блюдо – Пуляр дива! Нежнейший молодой цыпленок, нафаршированный рисом, трюфелями и гусиной печенкой, нашпигованный специями, под превосходным соусом из сладкого перца! К этому восхитительному блюду – великолепное «Шато Грийе».

– Да вы шутите! – воскликнул Ричард.

– Это вино никогда не выходит за пределы планеты Земля! – торжественно заверил хозяин. – Оно редко попадает даже за пределы Франции. Попробуйте, мсье, и ваш желудок скажет вам, что вы почили и душа ваша отправилась на небеса.

Хозяин снова стремительно исчез.

Стейн открыл рот от изумления.

– Мой цыпленок был чертовски неплох на вкус, – заметил он, – но запивал я его пивом «Тюборг».

– Каждому свое, – ответил Ричард после долгой паузы, во время которой он воздал должное фирменному блюду, смакуя великолепное вино. Смахнув с усов остатки розового соуса, он спросил:

– Знаешь ли ты кого-нибудь по ту сторону врат времени, кто разбирается в виноделии и сможет нам помочь раздобыть приличную выпивку?

Глаза Стейна сузились.

– Откуда тебе известно, что я собираюсь туда?

– Потому что ты не очень похож на колониста из внеземного поселения, который прибыл на Землю навестить добрую Старую Родину. А ты задумывался над тем, где раздобыть пойло, когда тебе захочется выпить там, в плиоцене?

– Мне и в голову не приходило!

– А мне приходило. Я помешан на вине. Насколько мог быть помешан, пока меня носило по всему Млечному Пути. Я был капитаном космического корабля. И потерпел крушение. Но хватит, не хочу говорить об этом. Можешь называть меня Ричардом. Не Рик, не Дик – Ричард.

– Стейни.

Огромный бурильщик с минуту помолчал.

– В той кипе всякой всячины об Изгнании, которую они мне прислали, говорилось, что с помощью обучения во сне вас могут научить любой несложной технологии, которой вы хотели бы овладеть перед тем, как отправиться в плиоцен. Не помню, какие именно технологии значились в их списке, но держу пари, что научиться гнать самогон совсем несложно. Его можно гнать из всего. Единственная хитрость – холодильник, но змеевик легко изготовить из омедненной декамольной пленки. Даже если они не разрешат взять ее с собой, ты легко можешь запрятать ее в дупле зуба. Вот с вином у тебя будут проблемы. Тут ведь нужны и особые сорта винограда и все такое, не так ли?

– Виноделы – великие домоседы, – мрачно произнес Ричард, глядя на свет сквозь бокал «Грийе». – К тому же в плиоцене и почва, должно быть, другая. Но все равно нужно прихватить с собой что-нибудь. Например, отростки виноградной лозы, определенные культуры дрожжей. Иначе придется довольствоваться вместо вина какой-нибудь мышиной мочой. Еще нужно знать, как делать бутылочки различных фасонов. Чем люди пользовались до того, как изобрели стекло и пластмассу?

– Глиняными кувшинами и кружками? – неуверенно спросил Стейн.

– Правильно, керамикой. И еще я думаю, что если кожу хорошенько вымочить в воде, то из нее можно будет делать бутылки. Нет, ты только послушай, что я несу! Капитан космического корабля лелеет планы, как стать давильщиком винограда!

– А мог бы ты раздобыть рецепт аквавита? – завистливо спросил Стейн. – Это чистый спирт, настоянный на семенах тмина, – самый чуток семян, и порядок! Я закуплю у тебя весь аквавит, который ты сможешь изготовить.

Стейн подкрепился изрядным глотком пива и продолжал:

– Впрочем, что я говорю. Куплю. Обменяю на что-нибудь. Понимаешь, бартер?.. Вот дьявол! Как, по-твоему, есть в плиоцене хотя бы какая-то цивилизация?

– Должна быть. Ведь люди живут там уже без малого семьдесят лет.

– Это еще ничего не значит, – с сомнением покачал головой Стейн.

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – ухмыльнулся Ричард. – Все зависит от того, чем занимались на протяжении семидесяти лет все эти чокнутые, которые отправились в плиоцен до нас. Создавали рай земной или ловили мух и выпускали друг другу кишки.

Снова откуда ни возьмись появился хозяин кафе, бережно, словно младенца, неся в руках старую, покрытую толстым слоем пыли бутылку вина.

– Вот достойное завершение вашего ужина, мсье! Правда, обойдется вам это недешево. «Шато д'Икем» 83-го года, знаменитый утерянный урожай винограда, ровесник Метапсихического восстания.

Лицо Ричарда внезапно преобразилось. Он с почтением разглядывал слегка обтрепавшуюся по краям этикетку.

– Неужели оно еще живо?

– На все воля Божия, – пожал плечами владелец кафе. – Четыре с половиной килобакса за бутылку.

Стейн разинул рот. Ричард кивнул, и хозяин принялся откупоривать бутылку.

– Послушай, Ричард, можно я попробую глоточек? Если хочешь, я могу заплатить. Мне никогда не доводилось пробовать ничего, что стоило бы так дорого.

– Хозяин! Три бокала! Мы выпьем все вместе! У меня есть тост!

Хозяин с надеждой понюхал извлеченную из бутылки пробку, и лицо его расплылось в блаженной улыбке. Затем он разлил вино по бокалам. Золотисто-коричневая жидкость сверкала при свете фонаря, как топаз.

Ричард поднял свой бокал:

Целует страстно муж жену,

А мотылек – весь сад.

Бокал подставил рту вино,

А я вам всем – свой зад.

Бывший капитан космического корабля и владелец кафе, закрыв глаза, медленно дегустировали вино. Стейн залпом выпил свой бокал, ухмыльнулся и заметил:

– Ничего. Отдает цветами! Только градусов маловато.

Ричард страдальчески поморщился и сказал, обращаясь к хозяину кафе:

– Принесите моему приятелю добрую порцию одеви. Тебе понравится, Стейни! Это вроде аквавита, только без тмина… А вы и я, дорогой хозяин, будем ублажать гортань божественным нектаром.

Сидя в тот вечер в кафе, Форхес и Ольсон рассказали друг другу исправленные и отредактированные версии печальных историй своей жизни, а хозяин кафе сочувственно вздыхал и то и дело наполнял свой бокал. Потребовалась еще одна бутылка «Икема», потом еще одна. Стейн застенчиво поведал Ричарду и хозяину кафе о подарках, которые на прощанье преподнесла ему Джорджина. Его новые друзья потребовали, чтобы он продемонстрировал подарки. Стейн вышел в темноту, извлек вещи из своего летательного аппарата, припаркованного на стоянке, и вернулся в кафе, облаченный в килт из волчьей шкуры, с широким кожаным воротником и поясом, украшенным золотом и янтарем, в бронзовом шлеме викингов и с огромной стальной секирой.

Ричард протянул новоявленному викингу остатки «Шато д'Икема», которые тот допил прямо из бутылки.

– Джорджина говорила, – заметил Стейн, – что рога на шлемах викинги носили только на торжественных церемониях, а в битвах обходились без рогов. Поэтому рога сделаны съемными.

Ричард засмеялся:

– Очень идет, Стейни, бродяга! Тебе идет необыкновенно! Покажись в этом наряде всяким там мастодонтам и динозаврам. Они как взглянут на тебя, так тут же умрут от зависти.

Выражение лица Ричарда изменилось:

– И почему я не догадался захватить с собой какой-нибудь костюм? Каждому, кто отправляется в прошлое, костюм просто необходим. И как я раньше до этого не допер? А теперь мне придется пройти сквозь врата времени в затрапезном костюме! Дурак ты, Форхес, старый голландский болван!

– Не печалься, Ричард, – взмолился владелец кафе. – Грусть портит прекрасный ужин и великолепное вино.

Его глазки-бусинки загорелись пьяным энтузиазмом:

– Придумал! Я знаю одного парня в Лионе, который работает в костюмерной оперного театра. Иногда он заглядывает ко мне поесть настоящий штруперусс. Так вот, этот самый парень просто с ума сходит от одного вина, а у меня его столько, что хватит на дюжину таких, как он. Пойдешь к нему, Ричард, и получишь любой костюм, который тебе понравится, понял? Сейчас не поздно, и парень еще не лег спать. Что ты на это скажешь?

Стейн хлопнул своего нового приятеля по спине, и Форхес ткнулся в стойку бара.

– Давай, Ричард! Чего тут раздумывать!

– А я сейчас позвоню парню, – подхватил владелец кафе, – и он встретит вас на пороге оперного театра.

Сказано – сделано. И вскоре Стейн пилотировал «яйцо» с упившимся почти до потери сознания Ричардом и ящиком «Шато Мутон-Ротшильд» 93-го года, держа курс на проспект Лафайетта в спящем Лионе, где юркая фигурка указала им путь к подземной стоянке, а затем проводила по лабиринту переулков, улочек и закоулков к служебному входу в оперный театр и провела в костюмерную.

– Вот тот! – сказал наконец Ричард, указывая пальцем.

– Ах, зо! Дер флигенде холлендер! Летучий голландец! – произнес костюмер. – Никогда бы не подумал, что этот костюм дожидается вас!

Он помог Ричарду облачиться в костюм XVII века: черный бархатный камзол с обшлагами, отороченными кружевами, и белым кружевным воротником, ботфорты с отворотами, короткую накидку и широкополую шляпу с черным пером.

– Превосходно! – Стейн с чувством хлопнул Ричарда по спине. – В этом костюме ты просто вылитый пират. Значит, в глубине души ты именно такой, да? Настоящий Черная Борода!

– Черные Усы, – возразил Форхес. Силы окончательно покинули его, он чувствовал себя усталым и наконец полностью отключился.

Стейн расплатился с костюмером, и они вернулись в кафе, в котором все огни уже были потушены, перенесли багаж Ричарда из взятого им напрокат «яйца» и полетели в «Приют у врат». К тому моменту, когда они добрались до пансиона, Ричард пришел в себя.

– Выпьем еще? – предложил Стейн. – Попробуй моего пойла – оудиви, или как там оно называется.

Ричард глотнул чистого спирта:

– Букет слабоват, но крепость что надо!

Распевая во все горло, двое гуляк прошли через розарий и забарабанили в дверь гостиницы древком секиры Стейна.

Никто из прислуги не выказал особого удивления. Они привыкли, что клиенты пребывают в состоянии более или менее сильного подпития. Шесть здоровенных служащих позаботились о Викинге и о Черных Усах, и вскоре те храпели на белоснежных простынях, пахнувших лавандой.

ГЛАВА 12

Фелиция Лендри и психосоциальный советник через вымощенный плитками двор вошли в служебный кабинет советника. Комната была точной копией кельи настоятельницы монастыря XV века.

Мраморный камин с фальшивым гербом украшал огромный букет алых гладиолусов, примостившийся между столбиками подставки для поленьев. Каждый столбик был увенчан набалдашником в виде собачьей головы.

– Мне жаль, гражданка Лендри, что вам пришлось проделать дальний путь, – произнес советник. – К сожалению, рассматривая ваше заявление, я встретился с кое-какими трудностями.

Советник откинулся в резном кресле и сложил кончики пальцев. У советника был острый нос и густая курчавая шевелюра, которую спереди пересекала седая прядь. Он часто улыбался. В глазах застыло настороженное выражение. Он ознакомился с психосоциальным профилем Лендри. Но в своей серо-голубой накидке она выглядела вполне покорной, а сплетающиеся и расплетающиеся пальцы выдавали снедавшее ее беспокойство.

Как можно мягче он сказал:

– Видите ли, Фелиция, вы еще слишком молоды для того, чтобы предпринимать столь серьезный шаг. Как вам, должно быть, известно, первый страж у врат времени, – советник кивнул, указывая на портрет мадам Гудериан, возведенной в сан святой, – установила для своих клиентов минимальный возраст в двадцать восемь лет. Мы ныне считаем это ограничение Анжелики Гудериан произвольным, основанным на устаревших представлениях о психической зрелости. Но тем не менее главный принцип остается незыблемым. Принятие решения о жизни и смерти требует тщательно взвешенного суждения. Вам сейчас всего лишь восемнадцать лет. Я абсолютно уверен в том, что вы гораздо более зрелы, чем большинство ваших сверстников. Тем не менее благоразумие подсказывает, чтобы вы подождали еще несколько лет, прежде чем отправляться в Изгнание. Ведь оттуда не возвращаются.

– Я не сделаю ничего плохого. Я так испугана и так мала. Я в вашей власти. Вы мне так нужны, и я была бы вам так благодарна. Вы изучили мой психосоциальный профиль, советник Шонквайлер. Я совсем запуталась и ничего не понимаю.

– Вы правы, но вас еще можно исцелить, гражданка Лендри! – советник наклонился вперед и взял ее холодную руку. – Здесь, на Земле, для этого имеется множество возможностей, гораздо больше, чем на вашей родной планете. Акадия находится так далеко от Земли! Вряд ли можно ожидать, что советники на Акадии располагают новейшими терапевтическими методами. Вам следует отправиться в Вену или Нью-Йорк, где лучшие специалисты помогут вам справиться с вашими пока еще не очень серьезными проблемами и преодолеть гиперагрессивность по отношению к мужчинам-соперникам. По окончании лечения вы почувствуете себя заново родившейся.

Мягкие, покорные карие глаза Фелиции наполнились слезами.

– Я знаю, что вы хотите мне помочь, советник Шонквайлер. Но попытайтесь меня понять.

Какая трогательная малышка! Она просто взывает к жалости и состраданию. Нужно непременно ей помочь.

– Но я предпочитаю остаться такой, какая я есть. Поэтому я отказалась от лечения. Мысль о том, что кто-то будет вторгаться в мой мозг, производить над ним какие-то манипуляции, изменять его, внушает мне сильнейший страх. Я не могла бы вынести ничего подобного! Я бы такого ни за что не допустила! И я такого не допущу.

Советник облизнул губы и неожиданно для себя осознал, что гладит руку Фелиции. Советник резко отдернул руку и произнес:

– Такие психосоциальные проблемы, как ваши, обычно не являются причиной отказа в выдаче разрешения на отбытие в Изгнание. Но в вашем случае, помимо молодости, имеется еще одна причина. Как вам, должно быть, известно, Консилиум не позволяет отправляться в Изгнание лицам с явными метапсихическими способностями. Такие лица представляют слишком большую ценность для Галактического Содружества. Результаты ваших тестов показывают, что вы обладаете пока в латентной, или скрытой, форме метафункцией с коэрцитивным, психокинетическим и психореактивным потенциалами необычайно большой величины. Несомненно, что эти скрытые способности в какой-то мере объясняют ваш успех на поприще профессионального спорта.

На лице Фелиции появилась улыбка сожаления. Она медленно опустила голову так, что ее платиновые волосы совершенно закрыли лицо.

– Со спортом все кончено. Я больше не выступаю.

– Знаю, – спокойно ответил Шонквайлер. – Но если бы удалось разрешить ваши психосоциальные проблемы, то не исключено, что специалистам из Метапсихического института удалось бы перевести ваши метапсихические способности из латентной в активную форму. Подумайте, что это означало бы для вас! Вы сразу оказались бы причисленной к элите Галактического Содружества, стали бы весьма влиятельным лицом, в буквальном смысле потрясателем мира! Какая великолепная карьера открылась бы перед вами! Вы были бы на службе у благодарной Галактики! Со временем вы даже могли бы претендовать на пост в Консилиуме!

– Ни о чем таком я никогда не помышляла. Меня страшит мысль о всех этих делах… Кроме того, я никогда не могла бы отказаться от себя, перестать быть сама собой. Для меня, даже если я не достигла нужного возраста, должна быть какая-то лазейка! Мне непременно нужно пройти сквозь врата времени. Вы должны помочь мне найти эту лазейку, советник Шонквайлер.

Советник задумался.

– Можно было бы воспользоваться тем пунктом, где говорится о рецидивистах, если бы несчастные Мак-Суини и Барстоу вздумали выдвигать против вас обвинения. Для рецидивистов не существует возрастного ограничения.

– И как мне самой это не пришло в голову! – с обворожительной улыбкой сказала Фелиция. – Это же так просто!

Она встала, обошла стол, за которым сидел Шонквайлер, и, по-прежнему обворожительно улыбаясь, взяла его за плечи своими прохладными маленькими руками и надавила большими пальцами. В тишине отчетливо было слышно, как у Шонквайлера хрустнули ключицы.

ГЛАВА 13

Цикады неумолчно трещали в ветвях старого платана, затенявшего своей кроной террасу, на которой были накрыты обеденные столы. В полуденном воздухе запах душистой резеды смешивался с ароматом роз. Элизабет Орм отодвинула тарелку с фруктовым салатом, к которому едва притронулась, и, попивая холодный чай с мятой, принялась с удивлением просматривать длинный список, медленно скользивший по лежавшему перед ней рекламному буклету.

– Ты только послушай, какие специальности требуются, Эйкен! Архитектор, бурильщик колодцев, гончар, кузнец, плетельщик корзин, пчеловод, садовник, сведущий в разведении бамбука. (А я и не знала, что в эпоху плиоцена бамбук рос в Европе.) Сыровар, угольщик, укротитель (ница)… Как ты думаешь, что все это значит?

Черные глаза Эйкена Драма сверкнули. Он вскочил на ноги. Его рыжеватая шевелюра торчала во все стороны и делала похожим на пугало. Взмахнув воображаемым хлыстом, он завопил:

– Назад, саблезубая киска, кому говорят? Ах, ты не слушаться? Ложись, так, хорошо. Теперь перекатись через спину.

Кое-кто из отправлявшихся в плиоцен, сидевших за соседними столами, вытаращили глаза, не понимая, в чем дело. Элизабет рассмеялась.

– Это-то понятно, – продолжал Эйкен. – Укротители диких зверей, несомненно, требуются в плиоцене. Некоторые из гигантских антилоп и другие животные могут быть вполне полезными, если их одомашнить. Но я бы не хотел заняться приручением мастодонта или носорога, пройдя во сне краткий курс обучения искусству укрощения диких животных.

– Те, кто предлагает программу обучения во сне, сделают для тебя, дорогой, кое-что получше. Тебе преподадут основы неолитической технологии и общие правила, которые помогут выжить в условиях плиоцена. Прослушав или, точнее, проспав такой курс, ты по крайней мере будешь знать, как выкопать отхожее место, чтобы при случае не провалиться в него с головой, и что все коренные обитатели плиоцена и пришельцы за последние семьдесят лет отнюдь не собираются встречать тебя цветами. А после того, как ты усвоишь основы и выберешь одну или несколько специальностей, указанных в списке, они дадут тебе возможность прослушать во сне более подробный курс по выбранным специальностям, пройти лабораторный практикум и снабдят справочной литературой, в которой сказано, как выходить из сложных ситуаций.

– Гм, – с сомнением отозвался Эйкен. – Мне кажется, что они пытаются загнать людей в область, далеко не перенаселенную. Я думаю, что тем, кто находится по ту сторону врат времени, может не понравиться, если им послать восемьдесят три лютниста или какого-нибудь белоручку из так называемых сливок общества, тогда как им в действительности нужен мыловар.

– Знаешь, Эйкен, все это не так смешно. Если в Изгнании существует хотя бы какое-то подобие организованного общества, то его члены всецело зависят от тех, кто здесь готовит кандидатов к переходу в плиоцен, от того, насколько вновь прибывающие владеют нужными профессиями. Поскольку женщины, отправляющиеся в плиоцен, стерильны, замена умерших или уволившихся работников молодыми учениками отпадает сама собой. Если твое поселение теряет сыровара, то до тех пор, пока другой сыровар не пройдет врата времени, тебе придется довольствоваться кислым молоком и сывороткой.

Драм допил свой холодный чай и принялся сосать кубик льда.

– Дела в Изгнании не могут обстоять так скверно. Люди уходят в Изгнание с 2041 года, а списки необходимых в плиоцене профессий стали такими нахально длинными лишь за последние четыре года или около того. Но те неумехи, которые предпочли жизнь в плиоцене раньше, должны были что-то делать. – Драм на миг умолк, размышляя. – Прими во внимание, что большинство отправившихся в плиоцен в сороковые годы обладали макроиммунитетом и даже прошли омоложение, поскольку к тому времени процедура омоложения была уже достаточно хорошо разработана. Даже если учесть убыль за счет несчастных случаев (например, кого-то съели чудовища или кто-то пал жертвой злоумышленников), все равно приходится признать, что там должно слоняться довольно много народа. Тысяч так восемьдесят – девяносто. И похоже, что хозяйство там крутится не только на основе бартерного обмена, – большинство отправившихся в плиоцен были чертовски знающими и умными ребятами.

– И сумасшедшие вроде тебя и меня, – добавила Элизабет Орм.

Она незаметно указала Эйкену на соседний столик, за которым высокий блондин в полном облачении викинга потягивал пиво в обществе мрачного на вид бывалого странника в морских сапогах с отворотами и черной рубашке с засученными рукавами.

Эйкен скосил глаза, отчего стал еще больше, чем обычно, похож на гнома.

– Ты думаешь, это перст судьбы, дорогая? Погоди, пока не увидишь меня во всей экипировке.

– Можешь не говорить, я и так знаю. Шотландец с волынкой, пледом, сумкой из шкуры и всеми прочими аксессуарами горца.

– Не угадала! Видно, ты и в самом деле утратила способность читать чужие мысли. И не пытайся выведать их у меня заранее. Ничего не получится. Это будет большой сюрприз. А теперь я хочу сообщить тебе о том, какую профессию я выбрал для себя в Изгнании, откуда нет возврата. Я буду мастер на все руки. Нечто вроде янки при дворе короля Артура, только на шотландский манер! А что ты себе выбрала, моя прекрасная леди, утратившая способность читать мысли людей?

– Не думаю, что мне следует становиться другой. Я хочу остаться сама собой, возможно, облачусь во что-нибудь красное и непременно возьму с собой на память о прошлом кольцо прорицательницы. Что же касается моей профессии…

Элизабет быстро перелистала лежавший перед ней буклет, но, не найдя нужного места, вернулась к началу и сосредоточенно нахмурила брови:

– Видишь ли, я хочу овладеть сразу несколькими профессиями – плетельщицы корзин, угольщицы, маляра. Сложить все вместе и добавить еще одну профессию на букву «в»… Угадай, как будет называться эта профессия, Эйкен Драм?

– Давай выкладывай поживей! Тебе же не терпится самой назвать эту хитрую профессию! – Эйкен от восторга громко хлопнул ладонью по столу. Викинг и пират смотрели на странную пару в немом изумлении.

– Воздухоплавательницей? Что верно, то верно! Ты так или иначе высоко взлетишь, Элизабет!

Раздался мелодичный звуковой сигнал. Бесстрастный женский голос объявил:

– Кандидатов в Зеленую Группу мы приглашаем к советнику Мишиме в Малом салоне, где вас ожидает интереснейшая программа профессиональной ориентации… Кандидатов в Желтую Группу…

– Зеленую – это нам, – сказал Эйкен Элизабет, и они поднялись из-за столика и прошли в главное здание гостиницы. Кругом были тщательно побеленные каменные стены, темные деревянные балки, бесценные произведения искусства. Малый салон оказался небольшим уютным залом с кондиционером, креслами с парчовой обивкой и подлокотниками, спинками и ножками, украшенными фантастической резьбой, и старинным, поблекшим от времени гобеленом с сюжетом о деве и единороге. Впервые группа, которая должна была пройти врата времени после пятидневного обучения, собралась вместе. Элизабет с интересом рассматривала своих будущих спутников, пытаясь угадать, что заставило их выбрать Изгнание.

В зале никого не было, кроме красивой юной девушки, почти девочки, с очень светлыми волосами, в простом черном платье. Ее кресло стояло несколько поодаль от остальных. Одно из хрупких запястий девушки было приковано к подлокотнику тяжелого кресла тонкой серебряной цепочкой.

Первыми в салон заглянули пират и викинг. Их несколько смутило, что все остальные члены группы были в повседневной одежде, но они не подали вида, стараясь скрыть неловкость за напускной бравадой. Прошествовав к первому ряду, они уселись в самом центре. Следом за ними вошли двое, явно давно знакомых друг с другом. Похожая на простую молочницу женщина с вьющимися каштановыми волосами, одетая в белый комбинезон. Мужчина средних лет с типично славянскими чертами лица, плотного телосложения и сильными волосатыми руками, способными, казалось, свалить быка. Последним в салоне появился мужчина ученого вида в старомодном пиджаке с портфелем в руке. Он был настолько погружен в свои размышления и так хорошо владел собой, что Элизабет подумала про себя, какие же проблемы могут возникать у этого-то типа.

Советник Mишима, высокий и худощавый, вошел, сияя улыбкой и непрестанно кланяясь. Он выразил свой восторг но поводу встречи с собравшимися и выразил надежду, что введение в географию и экологию плиоцена, которое он сейчас им прочтет, доставит высокочтимым гостям живейшее удовольствие.

– Среди присутствующих находится известный ученый, чьи глубокие познания в палеоэкологии неизмеримо превосходят мои скромные познания в этой области, – заметил советник, отвешивая почтительный поклон мужчине со славянскими чертами лица. – Я буду весьма признателен знаменитому гостю, оказавшему нам высокую честь своим присутствием, если тот соблаговолит в любом месте прервать мою краткую лекцию своими ценными замечаниями и дополнениями.

«Что привело сюда этого кандидата – совершенно ясно, – решила Элизабет. – Отставной палеонтолог вознамерился совершить путешествие в ископаемый зоопарк. А та куколка на цепи – рецидивистка, закоренелая преступница, чьи злодеяния по тяжести намного превосходят любую из эскапад бедного Эйкена. А парни в несусветных костюмах, судя по всему, неудачники, опоздавшие родиться на несколько веков, своего рода живые анахронизмы. Но кто та Дама в Белом и кто Мыслящий Субъект, не нашедший ничего лучшего, как надеть в августовскую жару костюм из твида?»

Свет в салоне померк. Гобелен поднялся, открывая широкий голографический экран. Зазвучала музыка.

«Господи, – мысленно взмолилась Элизабет, – только не Стравинский!»

Экран из черного стал цветным, и зрители увидели объемное изображение Земли в эпоху плиоцена – шесть миллионов лет назад – с точки зрения наблюдателя, находящегося на спутнике.

Сначала картина казалась удивительно знакомой, но вот очертания стали меняться – «спутник» резко приблизился к земной поверхности.

– Континенты, как вы изволили заметить, – пояснил Мишима, – занимают примерно такое же положение, как теперь. Но очертания континентов несколько отличаются от привычных главным образом потому, что некоторую часть современной суши покрывали неглубокие эпиконтинентальные моря, а другие участки, находившиеся в эпоху плиоцена под водой, теперь стали сушей.

Земной шар на экране медленно вращался. Вращение прекратилось, когда весь экран заняло изображение Европы. Съемочный аппарат спускался все ниже и ниже.

– Вам всем будут розданы комплекты карт на дуропленке. В мелком масштабе карты всей Земли в эпоху нижнего плиоцена, карта Европы в масштабе одна семимиллионная и карта Франции в масштабе одна миллионная. Если вы захотите совершить экскурсию в какую-нибудь другую часть Земли или если вас просто заинтересует какая-то область земного шара, мы сделаем все, что только в наших силах, чтобы снабдить вас соответствующими сухопутными и морскими картами.

– Насколько точны карты? – поинтересовался пират.

– Мы полагаем, что наши карты отвечают самым взыскательным требованиям, предъявляемым к точности в разумных пределах, – вкрадчиво ответил Мишима. – Плиоцен – одна из наиболее близких к нам молодых геологических эпох, и нашим компьютерам удалось восстановить детали ландшафта с точностью, достигающей восьмидесяти двух процентов. Наиболее сомнительны детали, касающиеся литорали, малых рек и некоторых особенностей Средиземноморского бассейна.

Советник Мишима принялся демонстрировать снятые под различными углами «поднятые» карты с выпуклым рельефом, на которые были наложены современные карты тех же областей земной поверхности.

– Британские острова слились в единый большой массив – Альбион, который предположительно был соединен узким перешейком с Нормандией. Нидерланды лежали на дне Анверсианского моря, которое затопило и территорию на северо-западе Германии. Финоскандия была единым участком суши, еще не разделенным Балтийским морем. Значительная часть Польши и России была занята болотами и озерами. Некоторые из них достигали огромных размеров. Еще одна область пресных водоемов простиралась на юго-запад от Вогезов во Франции. Кроме того, довольно большие озера существовали в Альпах.

Восточная часть Европы в эпоху плиоцена была неузнаваема. Солоноватая лагуна – Паннонийский бассейн – занимала территорию Венгрии и через Железные ворота и Дакийский пролив соединялась с мелководными остатками некогда полноводного моря Тетис, называемого также морем Лак. Болотистые лагуны и соленые воды проникали далеко в Центральную Азию, а на севере доходили до Северного океана, который в ту эпоху еще не был покрыт льдами. В последующие эпохи об исчезнувшем море Тетис напоминали только Каспийское море и Арал.

Прошу обратить ваше внимание на то, что Евксинский бассейн, который впоследствии станет Черным морем, в эпоху плиоцена был пресноводным. Его питали воды рек, сбегавших с гор Кавказа, Анатолии и на западе Гельветидов. Бассейн современного Мраморного моря занимало огромное болото. Южнее его располагалось Левантийское озеро, которое примерно соответствует современному Эгейскому морю.

– Средиземное море, на мой взгляд, имеет чересчур сложную конфигурацию, – заметил викинг. – Хорошо было бы что-нибудь разузнать о геологии этого района. Сдается мне, что при составлении карты вам пришлось частенько полагаться на догадки и предположения.

Мишима признал обоснованность замечания.

– В хронологии наступлений Средиземного моря на сушу и последующих отступлений имеются определенные проблемы. Мы полагаем, что представленная на карте конфигурация наиболее правдоподобна для раннего плиоцена. Прошу вас обратить внимание на исчезнувший ныне полуостров на том месте, где сейчас находятся Балеарские острова. Там, где сейчас располагаются Корсика и Сардиния, в эпоху плиоцена был один узкий остров. На месте современной Италии над уровнем моря возвышались лишь отдельные части Апеннинского хребта. К нему примыкала неустойчивая южная область Тирренис, которая когда-то была гораздо больше, но затем погрузилась под воду.

На экране появилось более крупное изображение Западной Европы.

– Эта область должна представлять для вас особый интерес. По Роно-Сонской долине протекает большая река, собирающая воды многочисленных притоков, которые вытекают из болот северной Швейцарии и большого озера Де-Бресс. В эпоху плиоцена долина в нижнем течении Роны, по-видимому, была затоплена водами Средиземного моря. Многие вулканы в центральном массиве были действующими. Вулканическая деятельность наблюдалась также в Германии, Испании, центральной части Италии и в постепенно затопляемой Тирренской области. Дальше на север во Франции Бретань была островом, отделенным от континента узким Редонским проливом. Атлантика глубокими заливами вдавалась к югу от Анжу. Часть Гаскони также была затоплена морем.

– Но с Бордо, слава Богу, все в порядке, – заметил пират.

Мишима засмеялся.

– Еще один знаток и ценитель вин! Вам будет приятно узнать, гражданин, что несколько других путешественников во времени уже выразили желание поселиться в Бордо. Они прихватили с собой в плиоцен портативное оборудование для изготовления вина и саженцы многих сортов винограда… Кстати сказать, граждане, вся информация, которой мы располагаем о тех, кто отбыл через врата времени до вас, введена в компьютер и может быть предоставлена вам по первому требованию. Если вам понадобится какая-нибудь другая информация, например сведения о религиозных или этнических группах, о книгах, произведениях изобразительного искусства или других культурных ценностях, отправленных в плиоцен, прошу вас также обращаться к нам.

Мужчина ученого вида спросил:

– Выдает ли ваш компьютер информацию об отдельных лицах?

– Обо всех, кто прошел через врата времени, имеются обычные сведения, вроде тех, которые собраны в досье на вас. Вы можете также получить информацию о багаже, взятом путешественниками во времени, или о том, куда они предпочли отправиться в плиоценовом мире.

– Благодарю вас.

– Есть ли еще какие-нибудь вопросы? Да, пожалуйста, – Мишима кивнул Фелиции, поднявшей руку.

– Правда ли, что ни один из тех, кто отправился в плиоцен до нас, не взял с собой оружия?

– Мадам Гудериан установила строжайший запрет на любые виды современного оружия, и мы неукоснительно следуем этому мудрому правилу. Отбывающим в плиоцен категорически запрещается брать с собой дезинтеграторы, пулеметы, атомное оружие, звуковые уничтожители, бластеры на солнечных батареях, боевые отравляющие вещества, стрелковое оружие, психокоэрцитивные препараты или устройства. Но ваши предшественники взяли с собой в плиоцен многочисленные разновидности примитивного оружия различных видов, эпох и культур.

Лендри кивнула. Ее лицо оставалось бесстрастным. Подсознательно Элизабет пыталась на метапсихическом уровне проникнуть в сознание этой загадочной девушки, почти девочки, но потерпела неудачу. Тем не менее обладательница в недавнем прошлом метапсихических способностей была немало удивлена, когда девушка повернула к ней голову и в течение минуты, показавшейся необычайно долгой, в упор смотрела на нее, прежде чем снова обратиться к экрану!

«Она не могла почувствовать ничего, решительно ничего, – сказала себе Элизабет. – Собственно, чувствовать было нечего. И даже если бы у меня сохранились прежние метапсихические способности, как она могла узнать, что это была я?»

Между тем советник Мишима продолжал свою лекцию:

– Позвольте мне кратко перечислить некоторые названия, закрепленные за наиболее характерными географическими объектами, а затем перейти к обзору растительного и животного мира так называемого Понтийского пояса нижнего плиоцена…

ГЛАВА 14

Едва дождавшись конца лекции, Гренфелл бросился в свой номер – к компьютерному терминалу, удобно разместившемуся в средневековом алтаре из изъеденного древоточцами грушевого дерева. Все интересовавшие его данные Гренфелл запросил на листах неуничтожаемой дуропленки, не зная заранее, какие данные выдаст ему компьютер. Полученная информация оказалась чрезвычайно скудной, но неожиданно включала портрет Мерси, по-видимому снятый перед тем, как она прошла врата времени.

На снимке Мерси Ламбаль была в красно-коричневой накидке с капюшоном, почти полностью скрывавшим ее прекрасные волосы и подчеркивавшим глубокие провалы глазниц. Лицо бледное и напряженное. На Мерси было длинное простого покроя платье из светло-зеленой ткани, расшитое золотой нитью по воротнику, манжетам и подолу. В талии платье перехвачено темным поясом, к которому подвешены кошелек и небольшой футляр с какими-то непонятными инструментами. Из украшений на Мерси были золотые браслеты и ожерелье с камнями красного цвета. У ног стоял вместительный чемодан. В руках Мерси держала закрытую корзину и кожаный футляр, похожий на небольшую арфу.

Мерси сопровождали большая белая собака в ошейнике, украшенном металлическими бляхами, и четыре овцы.

Некоторое время Гренфелл вглядывался в милые черты. С трудом оторвавшись от портрета, он прочитал скупое досье:

ЛАМБАЛЬ, МЕРСЕДЕС СИОБАН 8-049-333-032-421.

Пол: Ж.

М. рожд.: Сент-Бриюк 48: 31 Сев., 02: 45 Зап., Фр. Евр. Солн. – З. (Земля), 15-5-2082.

Род.: Джордж Бредфорд Ламбаль 3-946-202-664-117, Сиобан Мэйв О'Коннел 3-429-697-551-418. Сестр. и брат.: М-0, Ж-0; двоюр. – О.

Физ. дан.: рост 170 см, вес 46 кг, гр. кр. 1, наслед. 2, тип I, подт. 4.

КУР: 1А+146 ( + ЗВ2); Псих. стат. +5+4, 2 + 3. 0-0, 7+6, 1; Оц. сост. гол. м. 0, 79 (л) +28+6+133+468+1. Мед. Ист.: НСИ, НСТ, НСС (Прил. 1). Псих. Ист.: показ. Аллена-4 (в норме); синд. Ф-5 (в норме), пок. депр. – 2 (0, 25 – наруш.) (Прил. 2). Образ.: бак. Париж. 2102, маг. (антроп.) Оксфорд 2103, докт. (Фр. – ист. мед.) Париж 2104, поч. докт. (кельт, фил.) Дублин 2105.

М. работы: Инсц. истор. погр. Ирландия (Е4-Е1) 05-08; (зам. дир. 3-2) 08-09; Инсц. истор. погр. Франц. (зам. дир.) 09-10.

М. жительства: Тум. Лебедя 25а; Риом 45: 54 Сев., О3: 07 Вост., Франц. Евр., Солн. – З.

Гражд. сост.: 1 А – 0010

Вод. прав.: ЕЗ, Тв, Тс, Е1Тл2, Дг.

Примечание . 10-5-2110. Спец.: красильщик, овцевод, мелкий торговец, ткач, обр. и перераб. шерсти. Личн. вещи: Прил. 3. Пункт назн.: Не указ. Прибыт.: Не указ.

Передано 15-5-2110. Сост. Дж. Д. Эванс. GC2.

ПРИЛОЖЕНИЕ 3. Опись личных вещей Ламбаль М. С.

Одежда: Накидка шелк., золотое шитье. Накидка шелк, с вышивкой. Накидка полихром., выш. серебром. Шарфы шелк. – 3. Плащ репел. терракот. Рейтузы шелк. – 3. Брюки шелк. – 3. Туфли кож. на низком кабл. – 2 пары. Пояс кож. Сумка кож. Цепочка + ножницы, нож, пилка для ногтей, гребень, иголка, вилка, ложка.

Багаж: Комплект для выж. А-6. Набор для вед. хоз. Ф-1: Комплект по уходу за овцами Овен – 1. Муз. на микрочип. 5 Кед. в /АВП (Прил. 4). Библ. на микрочип. 10 Кед в /АВП (прил. 5). Быт предм. из декамоля: прялка, веретено, чесальная машина, ткацкий станок 4Н, красильный чан. Чемодан кож. с инкр. Корзина. Ожерелье золот. с аметистами. Браслеты золот. с аметистами. 3 кольца зол. с жемч. Зеркало серебр. 10 см. Записная кн. 1 Кед. Комплект для шитья Ш-1. Арфа – резное сикимор. дерево с позолотой, кельт., в кож. футляре. Зап. струны, колки и принадл. к арфе. Флейта попер, из серебра.

Растения: Клубника, «Отбуа сюпериер», 100 розеток. Конопля 150 г. Культнаб. СХКН-1. СХ-1. Смесь сем. колокольчики, индиго, марена, горошек.

Животные: Собака пиренейской породы Дейрдра Полярная Звезда (самка, бер. 4 мес., 1 самец + 4 самки). Овцы, рамбуйе дебуйе (3 самки, бер. – 4 самки; 1 самец).

Были и другие сведения – приложения с подробностями медико-психиатрической истории Мерседес, перечень взятых ею с собой нот и книг. Гренфелл бегло просмотрел всю информацию и вернулся к портрету Мерседес и к необычной описи имущества, которое она сочла нужным взять с собой в плиоцен.

«Найду ли я тебя снова, Мерси, вместе с твоими накидками и золотыми украшениями, арфой и флейтой, клубникой и голубыми колокольчиками? Где ты будешь разводить своих овец? Кто будет с тобой, когда я наконец разыщу тебя? Только верная Дейрдра с ее щенками? Обрадуешься ли ты мне? Научишь ли песням древнего Логедока или древней Ирландии, или твои сердечные раны все еще так глубоки, что мне не хватит сил залечить их?

Что открыла ты по ту сторону врат времени, войдя в них в день твоего рождения, начав двадцать девятый год жизни за шесть миллионов лет до своего рождения? Кто скажет мне, зачем я покидаю этот прекрасный мир во имя неизвестности? Что таится там, во мгле, такого, что я боюсь обрести или утратить?

Мерси! Мерседес Ламбаль! Услышь меня! Я не могу жить без тебя!»

ГЛАВА 15

Клод Маевский открыл глаза, вытер скопившуюся в уголках глаз слизь и вынул из ушей миниатюрные наушники: во сне почтенного ученого обучали искусству вязать стропила бревенчатых хижин так, чтобы они могли устоять под порывами даже сильного ветра. Левая рука затекла и онемела, и теперь по ней ползали мурашки. Ноги окоченели. Кровообращение ни к черту не годилось. Разогнав энергичными движениями кровь, Клод подумал, что ему будет здорово недоставать роскоши «Приюта у врат» – пуховых подушек, упругих матрацев, послушно принимающих форму тела, и настоящих муслиновых простынь. Оставалось надеяться, что в комплект для выживания, который ему предстояло опробовать сегодня, входит мало-мальски приличная кровать.

Через залитый утренним солнцем номер Клод прошествовал в ванную. Там все было оборудовано в соответствии со вкусом мадам Гудериан: стены и пол облицованы черно-белым мрамором, золотые краны, пушистые полотенца, источавшее тонкое благоухание мыло, шампуни, туалетная вода и прочие мелочи от Шанель; сауна, солярий и кабинет массажа, готовые принять в свои гостеприимные объятия клиентов гостиницы после первых, особенно тяжелых уроков выживания на лоне дикой природы.

Впоследствии кое-кто из несчастных путешественников во времени, ведя в плиоценовом мире отчаянную борьбу за существование, не раз вспомнит «Приют» с его французской кухней, мягкими постелями и ценными произведениями искусства. Маевский знал, что его воспоминания о «Приюте» будут достойны самого изнеженного сибарита, и не последнее место в них будет занимать теплое мягкое кресло, оказывающее столь благотворное действие на его ноющие суставы. Тонкая, чуть перфорированная обивка кресла напоминала кроличью шкурку. Предавшись воспоминаниям, Клод незаметно для себя мысленно перенесся в те далекие годы, когда он и Жен занимались раскопками на диких планетах, где их жизнь в немалой степени отравляло отсутствие самых элементарных удобств. С чем только им не приходилось мириться: и с переносными туалетами, с вышедшими из строя обогревателями, с жизнью в землянках, кишевших притаившимися в каждой щели кровососами, с туалетом на два «очка» над переполненной водой канавой. Пожалуй, больше всего запомнилась одна ночь на Лусатии, когда он укрылся от бури в заброшенной хижине и лишь через некоторое время обнаружил, что там полно каких-то мерзких тварей.

О, благословенный комфорт туалета, вершина цивилизации! Если там, в плиоцене, еще никто не додумался построить унитаз с водяным смывом, он, Клод Маевский, сам займется воплощением в жизнь этого гениального изобретения человеческого разума.

Клод принял холодный душ (вода источала тонкий аромат), почистил зубы и скорчил самому себе гримасу, глядя в зеркало в стиле Людовика XIV. На вид еще вполне крепок! Можно дать лет этак пятьдесят… с гаком. Клод очень гордился своими зелеными («польскими», как ему казалось) глазами и густой шевелюрой с волнистой седой прядью – следом, оставшимся от стирания в его генетическом коде предрасположенности к облысению. Слава Богу, волосяной покров на остальной части тела удалось уничтожить. Такие типы, как пираты, очень ценили растительность на лице – всякие там усы и бороды. Попади они в первобытный мир, в особенности такой теплый и кишащий всякого рода паразитами, как Европа в эпоху плиоцена, – запели бы по-другому. Клод отметил с мрачным юмором, что во вчерашних лекциях и тщательно продуманных и довольно толковых мультфильмах по экологии плиоцена насекомые и другие беспозвоночные почти не упоминались. Куда более захватывающим зрелищем были несметные стада гиппарионов и изящных газелей, преследуемых лишь немногим уступающими им в изяществе гепардами, или саблезубые хищники, погружающие свои клыки в мычащих от боли травоядных животных.

Клод вернулся в спальню и заказал по видеофону кофе. Поскольку на второй день было намечено практическое ознакомление с простейшими приемами выживания, он оделся так, как собирался быть одетым в день прохождения врат времени. Опыт экспедиционной работы позволил ему легко отобрать все необходимые вещи: тонкое белье, старомодная рубашка-ковбойка и брюки из лучшего египетского длинноволокнистого хлопка, носки из аркадской шерсти, не очищенной от жира, не знающие сноса грубые башмаки из Этрурии. Клод захватил с собой и старый, видавший виды рюкзак, который теперь стоял в спальне открытым, храня в своей вместительной утробе множество необходимых вещей. Готовясь к путешествию в плиоцен, Клод уложил в рюкзак свое любимое пончо из тонко выделанной кожи тюленя и свитер из аркадской шерсти. В кармашке рюкзака, застегнутом на молнию, лежала небольшая резная шкатулка из Закопане. Шкатулка Женевьевы, его Жен. Впрочем, шкатулка не в счет, она почти ничего не весила.

За завтраком Клод изучил программу практических занятий на предстоящий день. Первоначальное ознакомление • с комплексом для выживания А-6. Как поставить палатку и разжечь костер. Как свести до минимума опасность со стороны окружающей среды (хо-хо!). Ориентировка на местности. Как ловить рыбу и пользоваться ловушками для зверей.

Клод вздохнул, допил очень вкусный кофе. День обещал выдаться долгим.

ГЛАВА 16

Большую часть работы по обустройству лагеря сестра Анна-Мария Роккаро выполнила сама, но дорогое новехонькое оборудование из декамоля, входившее в комплект А-6, было превосходным, и, работая с ним, она открыла для себя немало нового.

Для Анны-Марии и других членов Зеленой Группы день начался с прихода в класс, где их приветствовала, улыбаясь, женщина-инструктор. Разбившись на пары, все спустились в пещеру, выдолбленную в скале на глубине двести метров под погребами «Приюта». Там их выпустили на залитую солнцем лужайку, по которой, причудливо извиваясь, бежал поток, и они приступили к практическим занятиям по налаживанию переправы через водные препятствия.

Искусственное солнце палило все нещаднее, и, хотя их индивидуальные термостаты работали на всю мощь, становилось все жарче. После того как она на пару с Фелицией преодолела короткое расстояние, Амери решила отказаться от сандалий, которые первоначально собралась захватить с собой в плиоцен. Они и легки, и свободно пропускали воздух, но подошва слишком тонка, и сквозь нее ощущались каждая ветка и каждый камешек. Невысокие котурны или сапоги более подходили бы для пересеченной местности. Амери также решила, что в белой замшевой куртке даже с отстегивающимися рукавами слишком жарко. Грубая домотканая материя была бы лучше оленьей кожи. Надо прихватить с собой накидку с капюшоном из такой ткани.

– Тебе не жарко в твоем костюме, Фелиция? – спросила Амери свою напарницу. Лендри была одета в черно-зеленый костюм для игры в хоккей с кольцом, в котором явно намеревалась отправиться в плиоцен.

– Мне в самый раз, – ответила девушка. – Я привыкла к нему. Кроме того, на моей планете гораздо теплее, чем на Земле. В своей белой куртке ты выглядишь как настоятельница монастыря, Амери. Мне очень нравится.

Сестра почувствовала странное волнение. Фелиция в боевых доспехах – в кирасе с наручниками по локоть и греческом шлеме с зелеными перьями – не вписывалась в окружающую обстановку, и когда она в своем костюме появилась утром, Стейн и Ричард хотели было пошутить по поводу ее экстравагантного наряда, но почему-то довольно быстро умолкли.

– Может быть, поставим палатку здесь? – спросила сестра. Большой пробковый дуб на берегу ручья отбрасывал густую тень на ровную площадку. Более удобного места для палатки было трудно найти. Обе женщины опустили свои рюкзаки на землю. Амери достала насос размером с кулак и принялась изучать его. Инструктор сказала, что запаса энергии этого прибора должно хватить лет на двадцать.

– Здесь два отверстия: одно – для нагнетания воздуха, другое – для его выпуска, и надпись: «Закройте ненужное отверстие».

– Попробуем надуть мою палатку.

Фелиция достала из рюкзака сверток пленки размером с бутерброд.

– Никак не могу поверить в то, что из такой малости вырастет дом размером четыре на четыре метра.

Сестра Роккаро присоединила длинную трубку, торчавшую из свертка, к нагнетательному отверстию насоса и включила двигатель. Сжатый воздух начал поступать в сверток, и тот на глазах превратился в большой серебристый квадрат. Фелиция и Анна-Мария расположили его так, как им хотелось, и принялись наблюдать за тем, как на их глазах растет палатка. Пол достиг в толщину примерно девяти сантиметров и затвердел, так как воздух заполнил микропоры пленки. Сами собой воздвигались более толстые – для лучшей теплоизоляции – стены с прозрачными окнами на молниях и встроенных экранах-занавесях. Последней появилась крутая остроконечная крыша с навесом над дверным проемом.

Фелиция первая переступила через порог.

– Взгляни. Из пола выросла встроенная мебель.

В комнате были двуспальная кровать с полуотделяющимися подушками, стол, полки и – в дальнем конце – серебристый ящик с трубой, выходившей сквозь крышу наружу. Фелиция прочитала надпись: «Пустое пространство в нижней части печи предназначено для песочного балласта. Без балласта печь при охлаждении будет сжиматься… Этот материал почти невозможно разрушить». Она наклонилась и достала из левых поножей блестящий маленький кинжал с позолоченной рукояткой.

– Нельзя проткнуть даже кинжалом. Жаль, что вся эта красота рассчитана только на двадцать лет, а потом нам придется остаться один на один с окружающей средой.

Большие полости, напоминавшие по форме ведра, по углам хижины нужно заполнить балластом – камнями, землей, водой или любым другим подручным материалом. В небольшом кармане у двери предусмотрительно хранилась пригоршня комочков пленки размером с пилюлю. После надувания эти «пилюли» превращались в герметичные емкости для воды или песка. Воду можно было накачать во внутренние полости с помощью простого складного сифона. Другие «пилюли» превратились в двери, кресла, посуду, напольные дорожки, одеяла и прочую домашнюю утварь. Не прошло и десяти минут после того, как Фелиция и Анна-Мария принялись ставить палатку, а они уже сидели в полностью оборудованном домике.

– Трудно поверить. – Сестра Роккаро недоверчиво провела рукой по стене. – На ощупь совсем твердая. А если поднимется ветер, то вся хижина может улететь, как мыльный пузырь, если не утяжелить ее балластом.

– А чему тут удивляться? – пожала плечами Фелиция. – Даже обычная древесина состоит главным образом из воды и мельчайших пустот, заполненных воздухом. Декамоль просто воспроизводит структуру армированной оболочки, а от нас требуется лишь придать пленке достаточно большую массу. Иное дело – как декамоль компенсирует изменения температуры и давления. По-видимому, секрет здесь – в хитроумной системе микроклапанов. На случай сильного ветра такой домик лучше укрепить растяжками, даже если все его балластные емкости заполнены водой или землей. Но все равно по комфорту такой домик несравним с туристской палаткой. В нем есть все необходимое для нормальной жизни, даже вентиляторы!

– Нужно ли нам надувать лодку, мини-убежище или понтонную переправу?

– Не думаю. Теперь, когда мы собственными глазами увидели, как действует декамоль, остальное можно не проверять, поверим на слово.

Фелиция поджала ноги и медленно стянула с руки перчатку наподобие рыцарской. Такие перчатки входили в комплект спортивной формы игрока в хоккей с кольцом. Она села за небольшой столик.

– Верить… Вера… Это ведь по твоей части, Амери?

Сестра Роккаро тоже села.

– В каком-то смысле. Я хочу стать кем-то вроде затворницы или отшельницы. Сейчас в Галактическом Содружестве отшельники совсем перевелись, а когда-то, в Темные века, их было не так уж мало.

– А что ты собираешься потом делать? Молиться с утра до вечера?

– Почему только с утра до вечера? Я буду проводить в молитвах и часть ночи. Мне бы очень хотелось возродить суточный круг молитвословий, некогда существовавших в древних монастырях. Начинается круг в полночь с заутрени, на рассвете продолжается чтение псалмов, воздающих хвалу Господу, затем уже в дневное время читаются молитвы первого, третьего, шестого и девятого часа. На закате следует всенощная, а перед сном грядущим – повечерие. Такой обряд, особая последовательность молитв, псалмов, отрывков из Священного Писания и гимнов, сложился в соответствии с многовековой традицией. Мне очень жаль, что ни одна из молитв не дошла до нас в первозданном виде.

– И ты все время будешь читать молитвы?

– Это совсем не требуется. Собственно молитвам отводится не очень много времени. Я буду также совершать церковные службы, выполнять различные послушания и погружаться в медитацию, как учат дзен-буддисты. А когда я стану ухаживать за растениями или делать что-нибудь по хозяйству, у меня будут те молитвы, которые читают, отсчитывая по четкам. Если делать все по-старинному, то это нечто вроде мантры. Очень успокаивает.

Фелиция посмотрела на Анну-Марию глазами, полными слез.

– Все, о чем ты говоришь, звучит для меня совершенно необычно. Мне кажется, одиночество – это очень страшно. Тебя не пугает, что ты останешься совсем одна со своим Богом?

– Милый старый Клод обещает помочь мне, но я не уверена, что такое будет ему по силам. Если он сможет снабжать меня съестными припасами, то я в свободное время займусь каким-нибудь ремеслом, а мои изделия мы обменивали бы на что-нибудь еще.

– Клод! – презрительно фыркнула Лендри. – Он все время крутится где-то здесь поблизости. Хотя Клод не такой, как те двое проходимцев в дурацких костюмах, но на меня тоже посматривал.

– Фелиция, нельзя винить людей в чем-то дурном только за то, что они смотрят на тебя. Ты очень красива. И, как я слышала, у себя на планете ты была спортивной звездой первой величины.

Губы Фелиции тронула мимолетная улыбка.

– На Акадии. Я была признана лучшим игроком в хоккей с кольцом всех времен. Но меня боялись. И кончилось тем, что другие игроки – мужчины – отказались играть против меня. На какие только уловки они не пускались! В конце концов меня дисквалифицировали за то, что, как заявили два игрока команды противника, я умышленно попыталась нанести им тяжелые увечья.

– А ты действительно хотела их изувечить?

Фелиция опустила глаза. Она молча перебирала пальцы своей перчатки. Шею и щеки медленно заливала краска.

– Не знаю. Кажется, хотела. Я их ненавидела.

Она вздернула свой острый подбородок и в сдвинутом на затылок шлеме гоплита стала удивительно похожа на маленькую Афину Палладу.

– Знаешь, Анна-Мария, я их никогда не интересовала как женщина. Им хотелось только причинить мне боль, унизить меня. Люди почему-то всегда боялись меня, даже когда я была еще совсем ребенком. Представляешь, каково мне было?

– О, Фелиция, – сочувственно вздохнула Анна-Мария и, поколебавшись, спросила: – А как ты начала играть в эту ужасную игру?

– Я всегда любила возиться с животными. Мои родители были учеными-почвоведами и постоянно работали в экспедициях. Обычно на недавно обжитых планетах с еще сохранившейся дикой фауной. Когда местные детишки не принимали меня в свою компанию, я утешалась, играя с какими-нибудь зверушками, и те заменяли мне друзей. Сначала я приручала мелких животных, но потом перешла к более крупным и опасным. Некоторые из прирученных мною на Акадии зверей были просто красавцами! А когда мне исполнилось пятнадцать лет, я приручила веррула – зверя, похожего на гигантского земного носорога. Местный торговец, поставлявший животных для спортивных соревнований, захотел купить его у меня, чтобы выдрессировать для игры в хоккей с кольцом. Раньше я и не помышляла об этой игре. А тут у меня словно глаза открылись: оказывается, я умею делать нечто такое, что позволяет зарабатывать большие деньги.

– И ты занялась профессиональным спортом, еще совсем девочкой?

– Я сообщила родителям, что собираюсь пойти в помощники к тренеру веррулов и стать служителем, ухаживающим за животными. Родители не возражали. Для них я всегда была лишь обузой. Они настояли на том, чтобы я закончила школу, и предоставили мне полную свободу действий, ограничившись лишь общим напутствием. – Фелиция замолчала и уставилась на Анну-Марию невидящими глазами. – В служителях я пробыла недолго. Тренер вскоре заметил, как легко я управляю веррулом, и сразу смекнул, какую выгоду это сулит ему. Ведь секрет успеха в хоккее с кольцом именно в верруле. Веррул забрасывает кольцо в ворота противника и маневрирует на поле так, чтобы игроки из команды противника не могли поразить вас оружием ближнего боя. В первом сезоне меня выставили в качестве новичка, своего рода темной лошадки. Это должно было обеспечить «Зеленому Молоту» кассовый успех, которого команда не знала три предыдущих сезона. Но когда игроки увидели, что я не рекламная «штучка», они сразу же ввели меня в первую линию нападения… и я заставила этих олухов, изо всех сил пытавшихся доказать, что они умеют играть не хуже меня, выложиться так, что мы выиграли ту проклятую игру. А затем все остальные игры… и завоевали приз.

– Но это же чудесно!

– Должно бы быть чудесно. Но у меня не было друзей. Я слишком отличалась от остальных игроков, была не такой, как все. И во втором сезоне… Они стали меня ненавидеть, и я знала, что рано или поздно они вынудят меня… и я…

Фелиция стукнула кулаками по столу, и ее детское личико исказилось от боли. Анна-Мария ожидала, что та разразится слезами, но слез не было. Боль, терзавшая душу Фелиции, только промелькнула на ее прекрасном лице и мгновенно исчезла под маской холодного безразличия. Сидя за столиком напротив Анны-Марии, Фелиция уже безмятежно улыбалась.

– Как ты знаешь, там, на площадке, я хочу стать охотницей. Мне кажется, что о тебе я смогу позаботиться лучше, чем старый джентльмен.

Сестра молча встала, кровь стучала у нее в висках. Она отвернулась от Фелиции и вышла из домика.

– Думаю, что мы просто необходимы друг другу, – задумчиво проговорила Фелиция, глядя вслед Амери.

ГЛАВА 17

«Приют у врат», ФранЕв., Земля

24 августа 2110 г.

Дорогая Варя!

Мы закончили наши игры в выживание и ремесла, и наши тела полностью акклиматизировались в том тропическом мире, который царил на Земле в эпоху плиоцена. Осталось только совершить Тайную Вечерю и как следует выспаться перед тем, как на рассвете пройти сквозь врата времени. Этот аппарат находится в скромном домике в саду «Приюта», и ты не можешь представить себе более неподходящего помещения для врат, ведущих в иной мир. Тщетно стала бы ты искать на портике слова: «Оставь надежду всяк сюда входящий», хотя ощущение именно такое.

После пяти дней совместных тренировок (должен сказать, что тренировки больше напоминали воскресные экскурсии или туристические походы во время отпуска, чем серьезные занятия) восемь из нашей Зеленой Группы получили весьма приблизительное представление о тех областях первобытной технологии, которые мы для себя выбрали, и обрели веру в свои способности справиться с непредвиденными трудностями (боюсь, что эта вера опасно преувеличена). Лишь немногие из нас трезво оценивают потенциальную опасность, исходящую от наших предшественников по Изгнанию. Мои приятели по группе больше обеспокоены тем, как бы их не затоптали мамонты или не укусили ядовитые змеи размером с хорошего питона, чем размышлениями о «гостеприимном» сообществе, с нетерпением поджидающем хорошо «упакованных» новичков, чтобы поживиться за их счет.

Ты и я знаем, что прибытие тех, кто проходит сквозь врата времени, должно быть облечено в форму какого-то ритуала теми, кто обитает по ту сторону врат времени. Другое дело – что это за ритуал. Вряд ли можно ожидать, что нас встретят, как обычных транзитных пассажиров, но предугадать, уготовано ли нам гостеприимство или эксплуатация, решительно невозможно. В литературе предлагаются умозрительные сценарии прибытия в плиоцен, от которых у меня по спине бегут мурашки. Персонал «Приюта» старательно делает вид, будто вновь прибывшим ничего не угрожает, в то же время всячески пытаясь усилить нашу детскую подготовку к самозащите. Мы пройдем сквозь врата времени двумя группами по четыре человека в каждой. Более громоздкие вещи пришлют нам позднее. Число людей в группе, по-видимому, выбрано с таким расчетом, чтобы обеспечить нам относительную безопасность (если это вообще возможно). Однако не следует забывать и о том, что болевые ощущения при прохождении интерфейса с обычным субпространством и потеря ориентации не могут сказаться на самочувствии путешественников во времени, и в первые минуты прибытия в плиоцен определенные преимущества оказываются на стороне наших потенциальных противников.

Твои весьма остроумные замечания по поводу моей новой основной профессии я высоко ценю. Но, поскольку последние динозавры вымерли по крайней мере за шестьдесят миллионов лет до эпохи плиоцена, желающих охотиться на динозавров не так уж много. Это по поводу твоего предсказания относительно моей будущности как допотопного воротилы-монополиста по части удобрений. Если же от мечтаний спуститься на грешную землю, то моя новая профессия лишь немного выходит за рамки естественного продолжения моего давнего хобби – парусного спорта. Я намереваюсь ловить рыбу, чтобы добыть себе пропитание, плавать по морям в поисках приключений и торговать помаленьку, если представится удобный случай. Моя яхта – слишком сложное судно, чтобы брать ее с собой в плиоцен, и я, продав ее, купил тримаран, в котором балластом вместо ртути могут служить вода и песок. В случае необходимости я могу соорудить из подручных материалов примитивное суденышко. Нас снабдили инструментами из замечательного материала, похожего на стекло, – витредура. В течение двухсот лет такой инструмент не тупится и не разрушается, а затем разлагается, как и декамоль. Кроме корабельного набора, меня снабдили в «Приюте» весьма впечатляющим комплектом для выживания – на языке тех, кто занимается отправкой людей в плиоцен, этот набор называется малым модулем. В него входят всякие орудия труда и утварь из декамоля, облегчающие ведение домашнего хозяйства на ферме, а также несколько пакетиков семян и библиотека, укомплектованная главным образом практическими руководствами типа «Сделай сам… « по самым различным вопросам – от спаривания животных до процессов брожения.

Кстати сказать, наш викинг пока еще не выбрал профессию. Правда, он признался мне, что охотно пошел бы в наемники, если бы такая потребность возникла, искренне полагая, что профессии ландскнехта и викинга великолепно сочетаются.

Тот тип, которого я назвал Пиратом, лелеет мечту заняться виноделием – изготовлением вин и виски. Пират и Викинг стали закадычными друзьями и проводят вместе все свободное время, поглощая в неслыханных количествах самые дорогие спиртные напитки, которые могут предложить винные погреба «Приюта», и разглагольствуя о достоинствах и недостатках дамского общества, в котором они могут оказаться по прибытии в плиоцен. (Должен сказать, что женская часть Зеленой Группы не внушает особого энтузиазма. Помимо Монахини, в число наших дам входит зловещего вида Дева-Охотница. Рассказывают, будто она причинила тяжкие увечья одному из сотрудников «Приюта», а возможно, с нее станется, совершила и что-нибудь похуже, чтобы ее причислили к разряду рецидивистов. Есть еще одна необычайно осторожная экс-Мета-Леди, которая, по крайней мере в настоящий момент, пытается быть «хорошим парнем».)

Вчера вечером нам неожиданно представился случай познакомиться с родственниками Пирата. Его брат и сестра неожиданно прибыли в «Приют», чтобы попрощаться с Пиратом, и оказались блестящими офицерами Космического Флота. Бедный Пират чувствовал себя весьма неуютно, а экс-Мета-Леди высказала предположение, что сам он – проштрафившийся космический волк. Он постоянно пребывает в дурном настроении, но если не обращать внимания на вечное брюзжание, то с ним вполне можно иметь дело. Мне выпало проработать с ним несколько часов на практических занятиях по оснащению лодки рангоутом и такелажем. Он вызубрил инструкции наизусть, – у него врожденный дар к морскому делу.

Остальные члены нашей Зеленой Группы – отпетые индивидуалисты, и у них в этом мире не осталось ни души. Монахине недавно позвонили святые сестры из Северной Америки, чтобы пожелать ей счастливого пути. Накануне она имела встречу с монахом-францисканцем, прибывшим в полном облачении, несомненно, для того чтобы принять у отбывающей сестры последнюю исповедь или исполнить какую-то другую требу. Кстати сказать, францисканец прибыл на похожем на летающую тарелку аппарате Гамбини, а не на многотерпеливом сером осле, как можно было бы ожидать на основе мемуаров Иль Поверелло (Нищенствующего). В прошлом Монахиня занималась тем, что давала физически и духовно страждущим консультации по части медицины и психологии. По прибытии в плиоцен она намеревается стать отшельницей. Надеюсь, что несчастная женщина не очень рассчитывает на помощь сострадательных ангелов. Впрочем, ангел-хранитель у Монахини все же есть – это старый палеонтолог. Он хороший парень и имеет способности к плотницкому делу. Все же я беру на себя смелость утверждать, что экс-Мета-Леди с полным основанием называет его Ждущим Смертного Часа.

Я всецело согласен с твоим анализом Маленького Шута. Причины, по которым его вышвырнули из привычного мира, должны быть весьма основательными, но все же жаль, что его многочисленные таланты не нашли себе применения в Галактическом Содружестве. Бедный маленький нерожденный! Его успели полюбить все члены нашей Зеленой Группы – не только за своеобразное чувство юмора, но и за фантастическую способность делать что-то из ничего. Он собрал колоссальную коллекцию инструментов из витредура: достаточно снабдить их рукоятями или укрепить на шпинделе, и они готовы к работе. Стоит этому парню пробыть неделю-другую в плиоцене, как там начнется промышленная революция. Для своей деревенской кузницы он прихватил воздуходувку из декамоля и все необходимое, а также комплект геологических обзорных карт, чтобы знать, где самостоятельно искать руды на тот невероятный случай, если никто из ранее отправившихся в Изгнание не позаботился сделать это до него.

Возможно, тебе будет небезынтересно узнать социальный состав, нашей Зеленой Группы. Основательница «Приюта» была весьма недурным психологом-практиком и очень рано осознала, что ее клиентам понадобится поддержка со стороны попутчиков, чтобы повысить, насколько это возможно, потенциал выживания за вратами времени. С другой стороны, путешественники во времени слишком эксцентричны, чтобы укладываться в любую из напрашивающихся схем более жесткой организации. Исходя из этих соображений, мадам Гудериан остановила свой выбор на старой испытанной истине: «Заставьте их вместе пройти через ад, и они станут закадычными друзьями». Ты согласишься, что подобный трюк должен пробудить чувство солидарности у всех, кроме наиболее социопатичных индивидуумов. (И должен признать, что трюк действительно сработал, если не считать одного вполне очевидного исключения.)

Каждый день на тренировках мы должны напряженно трудиться вместе, нередко попадая в непредвиденные ситуации, которые вынуждали нас объединять усилия, чтобы быстро и эффективно выполнить ту или иную задачу. Например, на одном занятии нам пришлось наводить мост через тридцатиметровый пруд, кишевший аллигаторами. На другом занятии нам предстояло поймать, разделать и «реализовать» лося; на третьем занятии – защищаться от нападения враждебных сталкеров. По иронии судьбы самым приспособленным к первобытным условиям в нашей группе оказался старый палеонтолог, который более века слонялся по диким берегам Галактики в поисках ископаемых останков.

Друг друга мы знаем только по именам и сообщаем только те сведения о себе, которые считаем необходимыми. Как ты понимаешь, это составляет большой простор для доморощенного психоанализа – с экс-Мета-Леди в качестве главного специалиста. Меня она после первого дня совместных тренировок окрестила любителем приключений. Боюсь, что в моей мужественной фигуре она почувствовала некую склонность к меланхолии. С чего бы иначе она стала вовлекать меня в разговоры о роли клиентуры «Приюта» в современном обществе, о политических последствиях Изгнания и других антропологических «развлечениях».

Как, по-твоему, Варя, я тоже обречен? Сам я до конца в этом так и не разобрался.

В конце дня мне позвонили из Лондона. Это были Каплан и Джибутинджи, Хильдебранд и Катервуд, да благословит Господь их старые кости. Звонили, чтобы попрощаться. Получил письмецо от тетушки Элен. Она почти впала в старческий маразм, но по-прежнему отказывается от омоложения.

Твое письмо, которому я очень обрадовался, пришло с утренней почтой. Мне не нужно объяснять тебе, как высоко я ценю твое согласие продолжать сотрудничество с Комитетом по связям. Это единственное, что мне не хотелось бы оставить, так и не доведя до конца. Существует, не может не существовать какая-то внутренняя корреляция в запутанных материалах о временах, предшествовавших Восстанию, но я чувствую, что Алисия и Адальбетто прекрасно разберутся в этом.

Я заканчиваю свое письмо. Мне остается только попрощаться с тобой, Варя. Мне хотелось быть красноречивым и запоминающимся, а не тяжеловесным, как обычно. Но необычность предстоящего акта говорит за меня. Что бы ты ни делала, прошу тебя об одном: не оплакивай меня. Моя единственная надежда – на то, что по ту сторону врат времени меня ожидает счастье, и я должен пойти на риск и попытаться обрести это счастье. Помни о тех годах, которые мы провели вместе, – как любовники, коллеги и друзья. Я рад, что они были. Радости тебе и счастья, дорогая.

Навсегда твой Брай.

ГЛАВА 18

Когда Тайная Вечеря с невероятно причудливым выбором блюд, которые каждый из отбывающих в плиоцен заказывал по своему усмотрению, подошла к концу, восемь членов Зеленой Группы, прихватив с собой напитки, перешли на террасу, где они продолжали держаться особняком от остальных гостей. Хотя было всего лишь половина девятого вечера, небо над Лионом внезапно почернело – с севера надвигалась гроза, разражавшаяся в этих местах каждую неделю, словно по расписанию. Розовые вспышки отдельных зарниц предвещали приближение стихии.

– Я просто чувствую, как в воздухе накапливается статическое электричество! – воскликнула Элизабет. – Даже теперь, когда мои метапсихические функции нарушены, ионизация перед сильной грозой действует на меня. Все чувства начинают обостряться. Я начинаю явственно ощущать такой прилив сил, что едва могу сдержать себя! Земля как гигантский конденсатор заряжается, и я заряжаюсь вместе с ней! Через минуту-другую я смогу сдвинуть горы!

Элизабет подставила лицо усиливающемуся ветру. Ее длинные волосы развевались, красный спортивный костюм плотно прилегал к телу. Первые субзвуковые раскаты отдаленного грома едва ощутимо сотрясли воздух.

– А прежде вам приходилось сдвигать с места горы? – томным голосом спросила Фелиция.

– По правде говоря, не удалось ни разу. Дело в том, что сильные психокинетические способности встречаются очень редко даже среди тех, кто наделен метапсихическими функциями, – почти столь же редко, как и подлинные творческие. Моих возможностей хватает разве что на несколько демонстраций в сугубо камерных условиях. Я специализировалась в передаче мыслей на расстоянии – знаменитой телепатии. Правильнее было бы говорить о передаче чувств на расстоянии, потому что телепатия включает в себя такие чувства, как зрение и слух. Мне приходилось заниматься редактированием, то есть оказывать на личность терапевтическое и психоаналитическое воздействие, которое большинство неспециалистов называют изменением или перестройкой разума. Мой муж обладал аналогичными способностями. Мы вдвоем работали с разумом очень маленьких детей, помогая им сделать первые трудные шаги на пути к метапсихическому Братству.

– Мне тоже предлагали подвергнуться редактированию, – произнесла Фелиция, и голос ее задрожал от ненависти. – Но я заявила, что лучше умру, чем соглашусь на такое. Не представляю, как вы, люди, обладающие метапсихическими способностями, можете копаться в чужих мозгах и как вы терпите, что кто-нибудь другой читает ваши собственные тайные мысли. Ведь это ужасно – не иметь возможности побыть наедине с собой, укрыться от всех. Я бы не выдержала.

Элизабет мягко возразила:

– Все было не так, как ты говоришь, Фелиция. Что же касается чтения мыслей одних мета другими, то у разума существует много различных уровней. Мы называем их модами. Ты можешь мысленно обратиться ко многим людям на декламационной моде или мысленно беседовать с группой людей, находящихся на небольшом расстоянии от тебя, на разговорной моде. Но существует интимная, персональная мода, на которой тебя может воспринять только один человек. А кроме того, имеется множество сознательных и бессознательных слоев. Их можно защитить от вторжения извне или экранировать различными способами. Все метапсихологи овладевают такими приемами еще в юности. У нас, метапсихологов (я говорю о себе в прошлом), как и у тебя, есть сокровенные мысли. А наша телепатическая связь по существу – не что иное, как немая речь и передача зрительных образов. Ее можно сравнить с электронными аудиовизуальными устройствами – без электромагнитного излучения.

– Но так называемые «вдумчивые» редакторы проникают в самые сокровенные мысли человека, – возразила Фелиция.

– Это правда. Но при этом между метапсихологом и редактируемым всегда возникают отношения врач – пациент. Редактируемый сознательно дает добро редактору на проведение процедуры. Но даже в этом случае дисфункция может быть запрограммирована настолько основательно и глубоко, что терапевт окажется не в состоянии проникнуть сквозь нее независимо от готовности пациента к сотрудничеству.

– Понятно, – буркнул Стейн и припал к огромной кружке с пивом.

– Но я твердо знаю, что метапсихологи могут читать тайные мысли, – настаивала Фелиция. – Иногда тренер нашей команды приводил редакторов, чтобы те поработали с ребятами, у которых что-то не клеилось. И метапсихологи всегда безошибочно находили тех, у кого не ладилась игра. Не станешь же ты утверждать, будто эти несчастные ублюдки добровольно помогали проклятым ищейкам шарить у себя в мозгах и выискивать там нечто такое, от чего они сошли с резьбы?

– Человек, не прошедший специальную подготовку, не обладающий метапсихическими способностями, сам того не сознавая, выдает информацию на невербальном уровне. Если угодно, это что-то вроде мысленного бормотания. Тебе приходилось когда-нибудь стоять рядом с человеком, который разговаривает сам с собой, бормоча под нос? Когда человек испуган, разгневан, выполняет тяжелую работу или у него возникают сексуальные проблемы, он начинает мыслить вслух. И передаваемую им вовне информацию – мысленные образы, субзвуковую речь или эмоциональные порывы – иногда воспринимают даже те, кто не обладает метапсихическими способностями, Чем лучше редактор, тем больше информации он может извлечь из той сумасшедшей мешанины, которую передает во внешний мир человеческий мозг.

– А может ли обычный человек каким-нибудь образом защитить свой мозг от чтения мыслей?

– Разумеется, может. Пресечь поверхностное сканирование мозга несложно. Достаточно установить жесткий контроль над мысленно передаваемой информацией. Если вы подозреваете, что кто-нибудь намеревается глубоко проникнуть в ваш разум, думайте о чем-нибудь нейтральном, например попытайтесь мысленно представить себе большой черный квадрат. Или производите в уме какие-нибудь простые операции, когда вы не говорите вслух, например считайте снова и снова: «Раз, два, три, четыре», пойте про себя какую-нибудь песню. Это позволит вам заблокировать все усилия самого лучшего редактора.

– Дорогая, я рад, что ты не можешь сейчас прочитать, что у меня на уме, – вмешался Эйкен Драм. – Тебя бы это привело в шок. Я настолько боюсь прохождения через врата времени, что мои красные кровяные клетки начинают темнеть на глазах! Я попытался отказаться от Изгнания и даже пообещал советнику, что исправлюсь, если разрешат остаться, но никто мне не верит.

– Не могу понять почему, – заметил Брайан.

Между тучами над холмами сверкнула красноватая молния, но докатившийся раскат грома был еле слышен и подобен глухому звуку барабана.

– А как твой воздушный шар, дорогая? – поинтересовался Эйкен у Элизабет. – Действует?

– Я отвергла теорию постройки воздушного шара из подручных материалов: оболочки из выделанной рыбьей кожи, корзины из прутьев и канатов из волокон древесной коры. Я провела тренировки, используя одну из моделей современных воздушных шаров.

Элизабет извлекла из своего рюкзака пакет размером в два больших кирпича.

– Если его надуть, он достигает в высоту пятиэтажного дома, у него двойная оболочка, и он полууправляемый. К тому же шар ярко-красного цвета, как мой костюм. Я прихватила с собой источник энергии. Он позволит мне без труда надуть шар. Разумеется, надолго его не хватит, но несколько недель полетного времени он вполне обеспечит, а когда источник иссякнет, я перейду на древесный уголь. Хватило бы подручного топлива, а потом я надеюсь найти каменный уголь.

– Дорогая! – воскликнул Эйкен, – держись за меня и мои геологические карты. Не прогадаешь!

Стейн презрительно расхохотался:

– Хотел бы я знать, как ты собираешься добывать уголек? Позовешь на помощь Белоснежку и семь гномов? Ближайшее месторождение каменного угля расположено километрах в ста к северу, около Ле-Крюзо или Монсо. Но дело не только в этом. Даже если тебе удастся добраться до залежей угля, как ты собираешься его вырубать?

– Полагаю, что за неделю-другую я придумаю что-нибудь! – самоуверенно заявил Эйкен.

– Залежи угля должны быть гораздо ближе, – заметил Клод Маевский. – Все эти ваши современные карты врут, Эйкен. Они показывают слои и отложения в том виде, в каком те существуют сегодня, в XXII веке, а не такими, какими те были шесть миллионов лет назад. По всему Центральному массиву тогда были разбросаны небольшие угольные бассейны, а в Сент-Этьене находилось крупное месторождение угля. В XX веке все они были уже разработаны. Но когда вы прибудете в плиоцен, то легко найдете один из таких небольших угольных бассейнов всего лишь в нескольких километрах к югу отсюда. Советую вам поискать вулкан, и вы непременно набредете на каменный уголь.

– А я настоятельно советую вам воздержаться от организации Плиоценовой угледобывающей компании с неограниченной ответственностью, пока хорошенько не обследуете всю территорию и не познакомитесь с обстановкой, – порекомендовал Эйкену Ричард с кислой миной. – У тех, кто заправляет добычей природных ресурсов, там, в плиоцене, могут быть свои представления о том, кому и как ими распоряжаться.

– Вполне возможно, – согласился Брайан.

– Мы могли бы попытаться убедить их поделиться с нами, – улыбнулась Фелиция. – Тем или иным способом.

– Или, чтобы избежать конфликта, переселиться на необитаемые территории, – предложила сестра Анна-Мария.

– Такое решение не в стиле Фелиции, – заметил Эйкен. – Ведь она ищет забав и развлечений, а до всего остального ей нет дела. Не правда ли, крошка?

Платиновые волосы окружали головку Лендри наподобие нимба. На ней был простой хитон – на этот раз белого цвета.

– Что мне нужно, то я и ищу, и, можешь быть уверен, непременно найду. А сейчас мне нужно еще выпить. Кто-нибудь хочет пойти со мной?

И Фелиция в сопровождении Стейна и Ричарда удалилась в бар.

– Эти двое напрасно теряют время. Ничего у них не получится, – пробормотал, глядя им вслед, старый палеонтолог.

– Бедная Фелиция, – проговорила Амери. – Как иронично звучит ее имя, ведь «фелиция» по латыни означает «счастливая», а бедняга так несчастна. Ее агрессивность – не более чем средство защиты, нечто вроде хоккейных доспехов.

– А под защитной оболочкой Фелиция, по-вашему, просто изнывает от любви? – спросила Элизабет с почти закрывшимися глазами и слабой улыбкой. – Боюсь, что вы заблуждаетесь, сестра. Она нуждается в молитве, как никто другой, в этом вы совершенно правы. Но душа у нее чернее черной дыры!

– А ее глаза! Она же готова съесть ими любого заживо, – добавил Эйкен. – И вокруг нее ощущается какая-то чертовщина.

– Она не испытывает к мужчинам даже обычного здорового интереса, – произнес « задумчивости Клод Маевский. – Но что вокруг нее какая-то чертовщина, это точно! Она словно проклята.

– Клод, говорить так – цинично и жестоко! – воскликнула сестра Анна-Мария. – Вы же ничего не знаете о прошлом бедной девочки, о том, что покалечило ее душу. Вы говорите о ней так, будто она какое-то чудовище, а вся ее вина в том, что бедняжку никто и никогда не учил, как надо любить.

Анна-Мария глубоко вздохнула.

– Я не только монахиня, но и медик. Одно из моих послушаний – оказывать помощь страждущим. Не знаю, в моих ли силах помочь Фелиции, но постараюсь сделать все, что от меня зависит, чтобы облегчить ее участь.

Порыв ветра подхватил накидку Анны-Марии, но она нетерпеливо укротила свое одеяние одним движением сильной руки.

– Не засиживайтесь слишком поздно, завтра нас ждет нелегкий день.

Анна-Мария сбежала по ступеням террасы и скрылась в темноте сада.

– Сестричке приспичило помолиться на дорогу, – хихикнул Эйкен.

– Заткнись! – резко оборвал его Клод и добавил уже более спокойным тоном: – Думай, когда говоришь, парень! У нас и без тебя проблем хватает.

Клод посмотрел на небо. Тьму разрезала длинная молния. Послышались отдаленные раскаты грома.

– Гроза приближается. Мне пора спать. Хотел бы я знать, что сулит нам это предзнаменование?

Клод ушел. На террасе остались Элизабет, Эйкен и Брайан. Все смотрели вслед старому палеонтологу. Три мощных раската грома, последовавшие один за другим, придали всему происходящему некую театральность, создав почти комический эффект. Но никто из оставшихся не улыбнулся.

– Я никогда не говорила тебе, Эйкен, – решилась наконец прервать молчание Элизабет, – как мне нравится твой костюм. Ты был прав. Здесь, в «Приюте», ни у кого нет такого красивого костюма.

Эйкен принялся щелкать пальцами и выбивать ритм каблуками, изображая танцора в стиле фламенко. Отблески молний отражались на его костюме. Казалось, что тот был сшит из сверкающей золототканой парчи, хотя в действительности ткань была соткана из бисусса – выделений бисуссовой железы франконианского моллюска, застывающих в прочные нити, которыми моллюск прикрепляется к какой-нибудь опоре. Такая ткань, стоившая немалых денег, славилась по всей Галактике за красоту и прочность. На рукавах и брючинах костюма было нашито множество накладных карманов. Карманы покрывали также грудь, плечи и бедра, а самый большой карман, открывавшийся не сверху, а снизу, был на спине. Карманы были в сверкавших золотом сапогах Эйкена, на его широком поясе. Даже на золотой шляпе с полями, изящно приподнятыми особым изгибом справа, множество мелких карманов украшало ленту на тулье. И каждый карман, большой или маленький, топорщился от находившегося в нем какого-то орудия или инструмента. Эйкен Драм был чем-то вроде передвижной мастерской или лавочки хозяйственных товаров в образе золотого идола.

– Король Артур с первого же взгляда стал бы величать тебя сэром Хозяином, – сказала Элизабет, пояснив Брайану: – Эйкен планирует стать чем-то вроде янки при дворе короля Артура плиоценовой эпохи.

– Тебе, сынок, даже не понадобится солнечное затмение, как у Марка Твена, чтобы привлечь к себе внимание, – признал антрополог. – Один твой костюмчик взбудоражит всю округу. Но не слишком ли он бросается в глаза? Ведь может случиться так, что тебе придется тайком обследовать местность.

– В большом кармане на спине у меня на этот случай есть пончо-хамелеон.

Брайан рассмеялся.

– Я вижу, Мерлину не помогут его заклинания, раз у тебя есть пончо-невидимка.

Эйкен, не отрывая глаз, следил, за тем, как сиявшие вдали огни Лиона меркли и исчезали по мере того, как гроза, приближаясь, затягивала долину пеленой дождя.

– В романе Твена коннектикутскому янки приходилось все время бороться с кознями Мерлина. Современная технология против колдовства. Наука против суеверий и предрассудков Темных веков. Я не очень хорошо помню содержание книги. Я прочитал ее в возрасте примерно тринадцати лет на Дальриаде. Помню, что Твен сильно разочаровал меня. На мой вкус в романе слишком много места уделялось пространным рассуждениям и слишком мало действия. Я даже не помню, чем все кончилось. Совершенно вылетело из головы! Нужно заказать компьютеру перечитать мне Твена, когда я буду спать.

Эйкен подмигнул Брайану и Элизабет.

– Но учтите, я честолюбив! И рассчитываю в плиоцене стать кое-кем повыше сэра Хозяина!

С этими словами Эйкен удалился.

– И осталось их двое, – меланхолично заметил Брайан.

Элизабет допивала свой «Реми Мартин». Она многим напоминала Варю – такая же спокойная и интеллигентная, но все ставни всегда наглухо закрыты. От нее исходило дружелюбие, но не было и намека на секс.

– Если я правильно понимаю, то вы, Брай, не собираетесь долго оставаться с Зеленой Группой. Верно? – спросила Элизабет. – Я сужу по тому, что все остальные за эти пять дней нашли себе партнера, которому они доверяют, – все, кроме вас.

– Вы не очень ошиблись, Элизабет. Вот что значат метапсихические способности. Простите, что я спрашиваю об этом, но вы их действительно утратили?

– Не утратила, – мягко поправила Элизабет. – Метапсихические способности вполне могли сохраниться. Просто после мозговой травмы я впала в то, что у нас принято называть латентным состоянием. Мои метапсихические функции существуют, но в скрытом виде, они недоступны, замурованы в правом полушарии моего мозга. Некоторые люди рождаются с латентными метапсихическими функциями, так сказать, функциями, обнесенными со всех сторон неперелазными стенами. Другие рождаются с активными, или, как принято говорить, оперантными метапсихическими функциями. Они в полной мере владеют всеми функциями своего мозга, в особенности если еще в детские годы получили надлежащую подготовку. Ситуация с метапсихическими функциями очень напоминает ту, с которой мы сталкиваемся в связи с изучением детьми иностранных языков. Перевести латентов в оперантов удается лишь в очень редких случаях. Мой случай совершенно иного рода. От моего собственного головного мозга едва ли сохранилось несколько чайных ложечек серого вещества. Все остальное было регенерировано. Этого оказалось достаточно, чтобы восстановить все высшие функции мозга, снова вдохнуть в меня душу, а специалист вернул мне память. Но по какой-то неизвестной причине метапсихическая оперантность редко выдерживает серьезную мозговую травму.

– Если вам неприятно говорить об этом, можете не отвечать на мой вопрос, но позвольте все же спросить: что с вами случилось, Элизабет?

– Во время полета на «яйце» мы с мужем попали на Денали в смерч. Денали – крохотная необычайно уютная планета с самым ужасным климатом во всей Галактике. Лоуренс, так звали моего мужа, погиб, а я была буквально разбита на кусочки, но врачам удалось меня регенерировать. Восстановились все функции, кроме метапсихических.

– И потеря их настолько невыносима… – начал было Брайан, но тут же обругал себя и извинился перед Элизабет.

Та была, как всегда, невозмутима.

– Человеку, не обладающему метапсихическими способностями, трудно себе представить масштабы потери. Вообразите, что вы оглохли, онемели и ослепли. Представьте, что вы парализованы и неподвижны, лишились половых органов и страшно изуродованы. Так вот, если все эти беды сложить вместе, то и тогда вы не получите полного представления о том, что теряете, утрачивая метапсихические функции. И горечь утраты особенно велика оттого, что некогда вы владели этим безмерным богатством… Но ведь и вас не миновала утрата, Брай. Может быть, поэтому вы лучше, чем кто-либо другой, поймете, что я ощущаю.

– Утрата?.. То, что я потерял, можно назвать и так. Когда я думаю о Мерси, логика теряет всякий смысл.

– А где вы намереваетесь искать ее? Что вы намерены предпринять, если вам не удастся разыскать ее путем расспросов?

– Я могу полагаться только на интуицию. Сначала я попробую посетить Арморику из-за ее бретонских предков, затем Альбион. Лодка нужна мне потому, что я не знаю, каким был Ла-Манш в тот период, в который мы прибудем, – сушей или морским проливом. В начале плиоцена уровень моря претерпевал довольно причудливые колебания. Но куда бы ни отправилась Мерси, я все равно найду ее.

«Интересно, а что найду я на своем красивом воздушном шаре, – подумала Элизабет. – И какое это имеет значение? Будет ли мир Изгнания более пустынным, чем сегодняшний мир?

Если бы у меня и Лоуренса были дети… Но рождение ребенка осложнило бы работу, и мы тогда согласились, что нам вполне достаточно любить друг друга, помогать друг другу во всем, словом, жить так, как живут почти все люди, наделенные метапсихическими способностями. Мы знали, что, когда наступит неизбежное и один из нас уйдет, останется Единство, мириады умов во всем Галактическом Содружестве.

Если бы у нас были… «

Первые капли дождя забарабанили по листьям платанов. Бело-голубые вспышки молний озаряли мертвенным светом всю долину, а раскаты грома, казалось, грозили пошатнуть горы. Брайан схватил Элизабет за руку, и они успели вбежать в главный салон за какие-то мгновенья до того, как хлынул ливень.

ГЛАВА 19

Солнце еще не взошло, и предрассветный воздух был холоден и свеж. Тучи торопливо плыли на юг, словно боясь опоздать на свидание со Средиземным морем. По долине Роны клочьями плыл туман. В камине главного салона потрескивал огонь. Все члены Зеленой Группы, позавтракав у себя в номерах, собрались теперь в салоне. Каждый прихватил с собой только самое необходимое из того, что намеревался взять в новую жизнь, и оделся соответственно выбранной роли. (Остальной багаж путешественников был уже доставлен к вратам времени: ящик «Выборовой» – для Клода, ящик виски – для Брайана, запас пряностей, дрожжей и соды – для Ричарда, бочка пива – для Стейна, шоколадные конфеты с ликером – для Элизабет, большая картина с изображением святого Себастьяна – для Анны-Марии.) Ричард и Стейн перешептывались, уставившись на огонь. Анна-Мария со слабой улыбкой перебирала деревянные четки, свисавшие с ее пояса. Остальные стояли порознь, ожидая, когда все начнется.

Ровно в пять часов в салон по ступеням из мезонина спустился советник Мишима и торжественно всех приветствовал.

– Прошу вас следовать со мной.

Путешественники, захватив свои вещи, покинули салон, пересекли террасу и спустились в сад. На дорожках, выложенных каменными плитами, еще не высохли лужи после вчерашнего ливня. Кусты роз стояли взъерошенные и растрепанные бурей.

Балконы главной гостиницы выходили в сад. Несколько лиц, смутно различимых сквозь стеклянные двери балконов, наблюдали за путешественниками, как они сами наблюдали за предрассветными процессиями из восьми человек, предводительствуемых советником. Они видели цыган и казаков, кочевников из пустынь Аравии и буров, полинезийцев с головными уборами из перьев и воинов с луками, мечами и копьями-ассегаями, баварцев в кожаных штанах до колен, бородатых пророков в белых одеждах, бритоголовых буддийских монахов, первопоселенцев Дикого Запада в широкополых шляпах, ковбоев, фетишистов в жалких гротескных нарядах и практичных людей в ковбойках, джинсах и тропических шлемах. В предрассветной мгле путешественники направлялись через сад к старинному, увитому диким виноградом домику, стоявшему под сенью шелковиц.

Кружевные занавески мадам Гудериан еще висели на окнах, а у входа в горшках, вкопанных в грунт, еще цвели розовая и белая герани, посаженные ею. Восемь гостей и советник вошли в домик, и дверь закрылась за ними. Через полчаса дверь отворилась, и из домика вышел только один советник.

Брайан Гренфелл стоял позади советника Мишимы, когда тот отпирал старомодным бронзовым ключом домик профессора Гудериана. Большой рыжий кот сидел в укромном месте под кустами, глядя на группу сардоническими золотистыми глазами. Заходя в домик, Гренфелл оглянулся и кивнул коту на прощанье. Много вам довелось видеть нашего брата, мсье Кот! А сколько было таких, кто в последний момент чувствовал себя выжатым, одураченным и усталым, как чувствую себя сейчас я, но все же продолжали упорно стремиться в неизвестность. Вот и я иду к вратам смерти в практичном тропическом снаряжении, с рюкзаком, набитым всякими нужными мелочами и продуктами с высоким содержанием белка, с альпенштоком со стальным наконечником и ножом с выбрасывающимся лезвием в левом рукаве, с портретом Мерси и ее досье в нагрудном кармане. Вот я спускаюсь в глубокий погреб…

Стейну Ольсону в дверях пришлось наклонить голову и двигаться осторожно, чтобы не задеть маятника старинных настенных часов мадам Гудериан, не сбросить какую-нибудь хрупкую безделушку с полочки или не повредить рогами своего шлема хрустальные канделябры. Соблюдать молчание становилось для Стейна все труднее. Что-то внутри его неудержимо расширялось и настоятельно требовало выхода в крике, в зверином реве, в оглушительном раскате смеха. Ему неудержимо хотелось выкинуть что-нибудь такое, отчего все остальные члены группы отшатнулись бы, как от внезапно отворившегося зева раскаленной добела печи. Он чувствовал, что его тело под волчьей шкурой наливается мужеством, его ногам не терпелось пуститься в бег или совершать прыжки, мышцы рук непроизвольно напряглись, готовые разить врага боевым топором или копьем с наконечником из витредура, которым он пополнил свой арсенал. Скоро! Теперь уже совсем недолго! Наконец-то развяжется узел, так долго стягивавший его изнутри! Огонь, пылающий в крови, воплотится в героические поступки! Распиравшая Стейна радость была так велика, что ему стоило огромных усилий удержаться от ее внешних проявлений…

Ричард Форхес осторожно спускался в погреб вслед за Стейном. Его ноги в тяжелых морских сапогах с отворотами неуклюже ступали по истертым ступеням. У него все более крепло решение: как только группа минует врата времени и произведет первую рекогносцировку местности, переобуться в более удобные спортивные туфли, благо он предусмотрительно сунул их в рюкзак. Удобства превыше всего, роль потом! Секрет успеха, внушал себе Форхес, состоит в том, чтобы как можно быстрее разобраться в структуре местной власти, не привлекая к себе внимания, опереться на неимущих и создать подходящую базу. А когда он наладит винокуренное производство (Стейн и, возможно, Лендри помогут ему удержать местных от вмешательства в его дела), у него появится солидная финансовая основа и возможность оказывать влияние на политику. В предвкушении будущих успехов Ричард улыбнулся и поправил лямки рюкзака. Разве джентльмены удачи не становились всевластными правителями или, если угодно, королями в начальный период завоевания Америки? Все эти Жаны Лафитты, Кровавые Морганы и даже сам Черная Борода? А как вам нравится Ричард Форхес, король Баратарии? При этой мысли Ричард громко рассмеялся, совершенно позабыв, что его костюм был не только пиратским, но и обычной одеждой мореплавателя…

Фелиция Лендри внимательно наблюдала за тем, как советник Мишима возился со сложным механизмом запора на дверях погреба. Наконец дверь широко распахнулась, и они вошли в отсек старого винохранилища, сырой и затхлый, едва ощутимо попахивавший озоном. Фелиция уставилась на «беседку», так непохожую на дверь, ведущую на свободу, и еще крепче прижала свой новый арбалет к груди. Ее била дрожь, подташнивало, и она изо всех сил сдерживалась, чтобы в последний момент не опозорить себя проявлением слабости. Впервые за всю жизнь с самого раннего детства глаза Фелиции наполнились слезами…

– Как я уже имел честь объявить вам, – нарушил тишину советник Мишима, – мы транслируем вас в два приема группами по четыре человека. Остальной багаж прибудет вслед за вами через пять минут. Будьте внимательны и постарайтесь вынести его из области действия тау-поля. А теперь я покорнейше прошу первую группу занять места…

Элизабет Орм, не испытывая никаких эмоций, наблюдала за тем, как Брайан, Стейн, Ричард и Фелиция вошли в тесное пространство, окруженное металлической решеткой, и замерли. «У всех есть свои планы, – подумала она, – у всех, кроме меня. Все преследуют какую-то цель – трогательную, смешную или сумасбродную. Я же намереваюсь проплыть над миром Изгнания на своем ярко-красном воздушном шаре, вглядываясь сверху в людей и животных, вслушиваясь в свист ветра и пение птиц, вдыхая цветочную пыльцу и смолистый аромат лесов, запах дымка от костра на равнине. Я спущусь на землю только после того, как почувствую, что и планета подо мной и я сама реальны. Если бы это было возможно… «

Мишима повернул выключатель, и «беседку» со всех сторон закрыли зеркальные стенки. Эйкен Драм в своем золотом костюме, сверкающем и переливающемся, отбрасывающем сотни отблесков на стены и потолок погреба, инстинктивно шагнул вперед.

– Черт побери! Неужели это все? Даже лампы не мигнули!

Драм принялся рассматривать силовые кабели, подобно виноградной лозе выходившие из плотно утрамбованного земляного пола и скрывавшиеся в потолке погреба. Мишима предостерег Эйкена, чтобы тот ничего не трогал. Эйкен сделал в ответ успокаивающий жест. Но ему не терпелось рассмотреть все поближе. Система зеркал приводилась в действие едва заметно двигавшимся механизмом. В узлах решетки немеркнущим светом, как бы с большого расстояния сияли точки.

– Сколько времени потребуется, чтобы транслировать людей отсюда туда? – спросил Эйкен и тотчас же поправился: – То есть я хотел сказать из «сейчас» в «тогда»?

– Теоретически трансляция происходит мгновенно, – ответил Мишима. – Мы поддерживаем поле в течение нескольких минут, чтобы дать возможность путешественникам во времени в полной безопасности покинуть сферу действия тау-поля. И я должен с гордостью сообщить вам: за все четыре года, что мы продолжаем дело, начатое мадам Гудериан, у нас не было ни одного несчастного случая.

– Я хотел бы взять с собой в Изгнание еще одну вещь, – заявил Эйкен. – Не могли бы вы, советник, дать мне описание и чертеж этого устройства?

Не говоря ни слова, Мишима отпер дубовый секретер и достал небольшую книжечку. По его виду было ясно, что отбывающие в плиоцен не в первый раз обращаются к нему с подобной просьбой. Эйкен торжествующе поцеловал книжечку и сунул ее в большой карман под правым коленом своего ослепительного костюма.

Мишима шагнул к пульту управления и включил поле. Зеркальные стенки исчезли. «Беседка» была пуста.

– Все благополучно прошли врата времени. Теперь остальные также могут войти в «беседку».

Клод Маевский поднял свой двадцатикилограммовый рюкзак и вошел в установку первым. «Ты совсем спятил, старый», – сказал он себе и улыбнулся, подумав, что именно эти слова произнесла бы Жен. Повинуясь внезапному порыву, он извлек из кармана рюкзака резную шкатулку из Закопане. Неужели за вратами его ждет самый настоящий плиоценовый мир, милая моя девочка? Или все происходящее лишь чья-то дурацкая шутка и из этой зеркальной клетки мы прямиком отправимся в царство смерти? О Жен, не покидай меня. Будь повсюду со мной…

Сестра Анна-Мария Роккаро последней вошла в «беседку». Виновато улыбаясь, она попыталась втиснуться рядом с Эйкеном Драмом, чувствуя, как твердые инструменты в многочисленных карманах его сверкающего костюма впиваются ей в тело. Эйкен был почти на голову меньше ростом, чем она, почти такой же маленький, как Фелиция, но далеко не такой ранимый. «Он-то выживет, этот Эйкен Драм. Выжили бы остальные! Матерь Божия, услышь мою молитву! Пресвятая Владычица моя Богородица, святыми Твоими и всесильными мольбами отринь от меня, смиренной и недостойной рабы Твоей, уныние, забвение, неразумие, нерадение и все скверные, лукавые и хулительные помышления от окаянного сердца моего и от помраченного ума моего; и погаси пламень страстей моих, ибо нища я и окаянна. И избавь меня от многих и лютых воспоминаний и предприятий; и от всех действий злых освободи меня. Благословенна Ты от всех родов, и славится пречистое имя Твое во веки веков. Аминь».

Мишима повернул выключатель.

Мгновенная боль трансляции пронзила всех, кто находился в «беседке», и они погрузились в серое марево. Не дыша, с переставшим биться сердцем, они как бы повисли в пустоте, вопия в полном молчании от боли. Столь же внезапно все почувствовали через мгновение тепло и, открыв глаза, обнаружили, что находятся в ослепительном сине-зеленом сиянии. Чьи-то руки подхватили их, голоса настойчиво торопили покинуть сверкающую площадку, которая мгновение назад была «беседкой», и отойти в сторону, подгоняли, чтобы все успели выйти из опасной зоны и вступили в Изгнание прежде, чем произойдет обращение поля.

Часть вторая. ВХОЖДЕНИЕ

ГЛАВА 1

– Давай сюда, парень. Так, хорошо. Отойди немного в сторонку. Мы стражи у врат времени. Мы здесь для того, чтобы помогать вновь прибывшим. То, что ты сейчас немного не в себе, нормально, так и должно быть. Это быстро пройдет. Отдохни, и мы тронемся в путь. С благополучным прибытием в Изгнание! С тобой все в порядке, слышишь? Сейчас мы все отправимся в «Надвратный замок». Там ты отдохнешь. Мы потолкуем и ответим на все вопросы. Пошли.

Боль отступила, и снова вернулась ясность восприятия. Сначала Брайан слышал только назойливый голос и видел ослепительно яркий свет. Он сознавал, что кто-то держит его за правую кисть и предплечье, но кто это был, оставалось неясно – какая-то расплывчатая фигура, на которой он никак не мог остановить свой взгляд. Кто-то другой принялся пылесосом чистить его одежду. Усилием воли Брайан заставил себя сделать первый шаг и, взглянув на собственные ноги, вдруг увидел их вполне отчетливо, обутые в башмаки из грубой свиной кожи на рубчатой подошве. Сначала ноги ступали по влажному граниту, потом – по толстому дерну, с едва проклюнувшейся или недавно посеянной травой. Вот он зашагал по каким-то мелким цветам, похожим на гвоздики. Бабочка с полосатыми, как у зебры, крыльями – то ли парусник, то ли махаон – неподвижно замерла на стебле, усыпанном каплями росы.

– Подождите, – пробормотал он. – Постойте!

Рука, настойчиво увлекавшая его за собой, ослабила хватку. Брайан остановился и осмотрелся вокруг. Солнце, едва взошедшее над горизонтом, заливало ярким светом зеленую долину. Выше, на склонах гор, зелень переходила в золото. Где я? Что это за страна? Танзания? Небраска? Добруджа?

Франция.

Поблизости от себя Брайан увидел гранитные валуны. Они служили чем-то вроде вех, указывая путь к странному на вид, расплывчатому блоку, который висел в воздухе наподобие миража. Мужчины в одинаковой одежде – белых туниках и брюках, перепоясанных синими веревками, – столпились вокруг Ричарда, Стейна и Фелиции. Еще несколько стражей ожидали, когда прибудут остальные члены Зеленой Группы. Поле, создававшее марево на площадке прибытия, исчезло. Брайан не двинулся с места, пока тау-поле не возникло вновь с четырьмя новыми человеческими фигурами, которые стражи поспешно увели на безопасное расстояние от места прибытия.

– Все добрались благополучно, парень. А теперь пойдем со мной, остальные подтянутся вслед за нами.

Брайан увидел, что назойливый голос принадлежит худому загорелому человеку со светлыми волосами и длинным носом, свернутым на сторону. У него был сильно выступающий кадык, на шее – ожерелье из темного металла толщиной примерно в палец, испещренное мелкими значками и запиравшееся спереди на замок, выполненный в виде утолщения. Человек облачен в тунику из тонкой шерсти. Спереди к веревке, заменявшей пояс, подвешен кусок вяленого мяса. Как ни странно, именно эта деталь придала Брайану уверенность. И он, не сопротивляясь, последовал за своим провожатым, когда тот снова повлек его за собой.

Они поднимались по склону небольшого холма метрах в двухстах от врат времени. Когда разум антрополога вновь обрел ясность, Брайан с интересом увидел перед собой большую каменную крепость, построенную на возвышении. Единственные ворота были обращены на восток. Походила крепость не столько на сказочные замки Франции, сколько на простые и суровые крепости, которые Брайану приходилось видеть у себя на родине – в Англии. Для полного сходства с замком Бодиам в графстве Сассекс не хватало только крепостного рва с водой. Когда подошли поближе, Брайан увидел, что наружная стена крепости сложена из грубо обтесанных каменных глыб величиной в два человеческих роста. Никаких сооружений за крепостной стеной нет. За наружной стеной простирался внутренний двор в форме четырехугольника с четырьмя башнями по углам и большой надвратной башней с опускающейся решеткой. Над воротами укреплено изображение бородатого человеческого лица, выполненное из какого-то желтого металла. Когда Брайан и его сопровождающие подошли почти вплотную к стенам крепости, раздался душераздирающий вопль.

– Нам сюда, – ободряюще сказал сопровождающий. – Кричат амфиционы. Не обращайте внимания.

Они вошли под своды ворот. По обе стороны в стены были вмурованы решетки из толстых деревянных брусьев. С десяток огромных существ неуклюже подбежали к решеткам и принялись рычать и ластиться.

– Хороши у вас сторожевые собачки, – заметил Брайан несколько неуверенно.

Сопровождающий по-прежнему влек его за собой.

– Что верно, то верно! Это примитивные псовые. Мы называем их медведесобаками. Весит каждая такая собачка около трехсот килограммов и готова сожрать любое существо, которое не успеет сожрать ее. Когда нам нужно обеспечить безопасность крепости, мы выпускаем этих милых зверушек и предоставляем им возможность резвиться у стен замка.

Внутри огромной башни шел коридор, который разветвлялся на более узкие проходы. Провожатый по наружной лестнице провел Брайана на второй этаж. Здесь коридоры были чисто выбелены, и на стенах висели красивые медные масляные светильники. Окна в глубоких проемах выходили во внутренний двор крепости.

– Мы приготовили для каждого из вас небольшую комнату, – сообщил страж. – Располагайтесь. Отдохните с дороги. Если проголодались, перекусите.

Он открыл тяжелую деревянную дверь и ввел Брайана в комнату размером четыре метра на четыре. Пол устлан пушистым шерстяным ковром, выдержанным в коричневато-серых тонах. Скамьи и кресла удивительно тонкой работы выполнены из мореного дуба. У одних кресел на сиденье и спинке обивка, у других – черные шерстяные подушки. На низком столике расставлены глиняные сосуды с прохладительными и горячительными напитками, ваза с розовыми сливами и крупными вишнями и тарелка с горой булочек с тмином.

Провожатый помог Брайану снять рюкзак.

– Все удобства вон за той занавеской. Там дверь, вы увидите. Некоторым вновь прибывшим бывает необходимо воспользоваться удобствами. Минут через десять к вам зайдут, чтобы взять у вас интервью. А пока располагайтесь и отдыхайте.

Провожатый вышел и закрыл за собой дверь.

Брайан подошел к узким окнам-амбразурам, смотревшим наружу, за пределы крепости. Окна забраны красивыми бронзовыми решетками. Внизу в загоне разгуливали амфиционы. Дорожка, обозначенная гранитными валунами, вела к выложенной камнем площадке с четырьмя валунами по углам – выходу из врат времени. Заслонив глаза от восходящего солнца, Брайан увидел саванну, мягкими волнами спускавшуюся к долине Роны. Вдали промелькнуло небольшое стадо каких-то четвероногих животных. Какая-то птица беззаботно высвистывала замысловатую мелодию. Где-то в замке послышался смех, потом все снова смолкло.

Брайан Гренфелл вздохнул. Вот он какой – плиоцен.

Брайан принялся осматривать свое временное жилище: бытовые детали могли многое рассказать антропологу о культуре нового мира. Стены из тщательно обтесанного камня побелены (казеин?), двери и ставни на незастекленных окнах из крашеного дуба. В стене туалетной комнаты – узкое вентиляционное отверстие, забранное снаружи металлическим козырьком. Для нечистот в полу прорублено отверстие, как в туалетах, которые Брайану доводилось видеть в средневековых замках Англии. Стульчак с деревянным сиденьем, на крышке – изящная резьба. На стене за стульчаком – коробка с большими зелеными листьями Ванна, облицованная каменной плиткой, и глиняный таз предназначались для омовений. Мыло хорошо сварено и пахнет какой-то душистой травой. Полотенце для рук выделано из льна.

Брайан вернулся в комнату. Угощение на столе навело его на новые размышления. Брайан попробовал крупные вишни, аккуратно складывая косточки на пустое блюдце, и отметил, что мякоть недостаточно сочная, но сладкая «Должно быть, дикая европейская вишня, – подумал он, – или ее ближайшая родственница. Слива также скорее всего дикая: для культурного сорта мелковата. Даже если путешественники во времени привозили с собой саженцы улучшенных сортов, те без химической защиты могли оказаться слишком чувствительными к насекомым и болезням эпохи плиоцена и не выжили». Брайан удивился великолепному винограду и чудесной клубнике, но вспомнил, что оба растения хорошо адаптируются. У Ричарда есть неплохой шанс развести виноградники, а у Мерси – полакомиться клубникой со сливками…

Холодный напиток отдавал лимоном, а в высокогорлом кувшине оказался горячий кофе. Хотя Брайан был убежденным атеистом, он возблагодарил Бога за кофе. Булочки с тмином были упруги, с хрустящей корочкой и источали едва заметный медовый аромат. Они превосходно выпечены и украшены сверху толчеными орешками. Блюдо, на котором лежали булочки, покрыто глазурью цвета бычьей крови с простым геометрическим орнаментом.

В дверь тихо постучали. Бронзовая щеколда поднялась, и сквозь узкую щель между косяком и едва приоткрывшейся дверью Брайан увидел пожилого человека с тщательно расчесанными усами и бородкой. Услышав, что Брайан пробормотал приветствие, человек улыбнулся и проскользнул в комнату. На нем была синяя туника, перепоясанная белой веревкой, а на шее – ожерелье из темного металла, как на провожавшем Брайана страже. Человек двигался с трудом и с видимым облегчением оперся на спинку кресла.

– Меня зовут Талли. Я занимаюсь тем, что беру у вновь прибывших интервью. Разумеется, если у вас нет возражений… Я хочу сказать, что мы можем помочь вам найти дело по вкусу, если вы немного расскажете о своей подготовке и о своих планах. Мы интересуемся всем этим не из любопытства. Отнюдь! Ведь когда будет хотя бы немного известно о вашей общеобразовательной подготовке и ремесле, которое вы освоили перед прибытием сюда, мы сможем лучше помочь вам. Я хочу сказать, что мы могли бы указать, где именно ваши… гм!.. таланты могли бы найти применение. Если вы не захотите поселиться в предложенном вам месте, то со всеми вопросами прошу обращаться ко мне. Я здесь для того, чтобы сориентировать вас. Надеюсь, вы меня понимаете?

Он боится меня, подумал Брайан в изумлении. Но потом вспомнил о тех, кто прибывает сюда, пройдя сквозь врата времени; например, таких персонах, как Стейн и Фелиция, у которых начальная дезориентация и шок от соприкосновения с чужой культурой могут вызвать в качестве реакции насилие, и подумал, что у Талли есть все основания соблюдать осторожность при первых контактах с вновь прибывшими. Должно быть, он получает особую плату за риск. Чтобы успокоить Талли, Брайан откинулся в кресле и принялся жевать булочку.

– Очень вкусно. А из чего они приготовлены? Кажется, овес и кунжут? Приятно, когда тебя встречают цивилизованной пищей. Превосходный психологический маневр с вашей стороны.

Талли довольно рассмеялся:

– Вы так находите? Приятно слышать. Нам стоило немалых трудов создать в замке уютную обстановку, но некоторые из вновь прибывших погружаются в столь глубокий стресс, что нам иногда трудно успокоить их.

– Признаться, поначалу я почувствовал себя не в своей тарелке, но это быстро прошло. Не бойтесь меня, Талли, я не причиню вам вреда и готов ответить на любые разумные вопросы.

– Превосходно!

Талли с облегчением улыбнулся. Из небольшой сумки на поясе он извлек листок (бумаги? пергамента?) и обычную авторучку, какой пользовались в XXII веке.

– Ваше имя и прежнее занятие?

– Брайан Гренфелл. Я культуроантрополог, специализировался в области анализа некоторых типов социального конфликта. Меня очень интересует сложившееся здесь общество, хотя я не питаю никаких надежд на возможную публикацию моих исследований.

Талли оценил шутку и рассмеялся:

– Превосходно, Брайан! До сих пор лишь очень немногие представители вашей профессии прошли сквозь врата времени. Вы, разумеется, захотите побывать в нашей столице и побеседовать там с людьми. Им будет очень интересно пообщаться с вами. Вы по-новому взглянете на многие проблемы!

Брайан несколько удивился.

– Я собирался снискать себе хлеб насущный рыбной ловлей и торговлей в прибрежной зоне. Мне и в голову не приходило, что мои академические регалии получат столь высокую оценку в плиоцене.

– Но мы же не варвары! – возразил Талли. – Вполне вероятно, что ваши научные познания окажутся неоценимыми для – гм! – административных лиц, которые будут рады последовать вашим советам.

– Так и у вас здесь развитое общество со сложной структурой!

– Нет, структура нашего общества очень проста, уверяю вас, – поспешил заверить Талли. – Но я не сомневаюсь, что вам будет очень интересно заняться детальным изучением его.

– Знаете, я с этого уже и начал, – произнес Брайан, разглядывая лицо Талли с холеной бородкой. – Например, этот замок великолепно спроектирован как крепость. Мне было бы чрезвычайно интересно узнать, от кого вы намеревались обезопасить себя.

– У нас здесь водятся несколько видов чрезвычайно опасных животных: гигантские гиены, саблезубые тигры, махайроды…

– Но, если я не ошибаюсь, замок более приспособлен для защиты от нападения людей?

Талли прикоснулся к своему ожерелью. Его глаза в смущении забегали по сторонам, но потом снова уставились на Брайана с самым правдивым и искренним выражением:

– Разумеется, сквозь врата времени к нам иногда прибывают не вполне устойчивые лица, и хотя мы прилагаем все усилия к тому, чтобы ассимилировать каждого вновь прибывающего, нам все равно приходится время от времени сталкиваться с неизбежной проблемой серьезных преступлений. Но вам, Брайан, нечего бояться. Вы и все остальные члены вашей группы можете чувствовать себя здесь в полной безопасности. Что же касается – гм! – возмутителей спокойствия, то они имеют обыкновение скрываться в горах или в каких-нибудь других отдаленных местах. Прошу вас, не беспокойтесь. Вы вскоре сами убедитесь, что в Изгнании все решают высококультурные люди. Повседневная жизнь у нас спокойна, насколько это возможно – гм! – в первозданной среде.

– Очень любезно с вашей стороны.

Талли покусывал кончик авторучки.

– Для наших досье… я хочу сказать, нам было бы очень полезно узнать, что именно из снаряжения вы захватили с собой.

– Вы хотели бы поместить мое снаряжение в общий склад, откуда его мог бы взять каждый желающий?

– О нет! – такая мысль привела Талли в состояние шока. – Уверяю вас, ничего подобного! Все путешественники во времени являются единственными и полноправными владельцами всего своего снаряжения. Ведь они должны выжить и стать полезными членами общества, не так ли? Если вы не хотите сообщать нам, что из снаряжения взяли с собой, я не стану настаивать. Иногда люди берут с собой какие-нибудь необычные книги, растения и вещи, которые представляют огромную ценность для всех. Если обладатели подобных редкостей или сокровищ соглашаются разделить их со всеми, то это способствует повышению качества жизни.

Талли виновато улыбнулся и приготовился записывать.

– Если не считать надувного тримарана и рыболовных принадлежностей, то в моем багаже нет ничего особенного. Диктофон с печатающим устройством. Библиотека и коллекция записей музыкальных произведений. Что же касается ящика шотландского виски, то его, должно быть, потеряли…

Талли отложил в сторону листок и авторучку и лучезарно улыбнулся:

– С вашим снаряжением все! Может быть, у вас есть какие-то вопросы, которые вы хотели бы задать мне?

– Пока вопросов немного. Не могли бы вы назвать общую численность населения?

– Вряд ли мы ведем точный учет. По многим причинам, как вы понимаете, это довольно затруднительно. Но, по разумным оценкам, у нас наберется около пятидесяти тысяч человек.

– Странно, мне казалось, что вас здесь должно быть больше. Не было ли у вас здесь каких-нибудь эпидемий?

– По всей видимости, нет. Наша обычная микроиммунизация и сопротивляемость организма, достигнутая с помощью генной инженерии, великолепно защищают нас здесь, в плиоцене, хотя самые первые путешественники, прибывшие в Изгнание, не пользовались защитой в столь полной мере, как те, кто прибыл за последние тридцать лет. Разумеется, вновь прибывшие, прошедшие омоложение в последние годы, могут рассчитывать на большую продолжительность жизни, чем те, кто проходил омоложение по более ранней технологии. В большинстве случаев – гм! – износ человеческого организма наступает у нас вследствие несчастных случаев.

Талли горестно покачал головой:

– Разумеется, у нас есть врачи. И медикаменты регулярно поступают через врата времени. Но мы не можем регенерировать тех, кто получил серьезные травмы. Мы живем в мире, который можно считать цивилизованным, но вряд ли можно назвать укрощенным, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Понимаю. Позвольте задать вам еще один вопрос.

Гренфелл сунул руку в нагрудный карман и достал оттуда цветной портрет Мерседес Ламбаль.

– Не могли бы вы сказать мне, где я мог бы найти ее? Она прибыла сюда в середине июня этого года?

Талли взял портрет, долго смотрел на него широко раскрытыми глазами. Наконец он произнес:

– Я полагаю, вы найдете ее в… Мне кажется, она отправилась в наш главный город на юге. Я хорошо ее помню. Она произвела самое благоприятное впечатление на всех нас. Необычные таланты и дарования позволили мисс Ламбаль получить приглашение – гм! – стать помощником нашей администрации.

Брайан нахмурился:

– О каких необычных талантах вы толкуете?

В некоторой растерянности Талли пояснил:

– Видите ли, Брайан, наше общество весьма специфично и сильно отличается от привычного вам общества Галактического Содружества. У нас и потребности специфические. Вы поймете это позднее, когда получите более полные сведения от людей из столицы. С чисто профессиональной точки зрения вам предстоит провести увлекательнейшие исследования.

Талли выпрямился.

– А теперь передохните немного. Вас очень хочет расспросить кое о чем один человек, но это не займет много времени, после чего вы сможете присоединиться к своим компаньонам. Я зайду за вами через полчаса. Хорошо?

Еще раз одарив Брайана лучезарной улыбкой, Талли выскользнул из комнаты. Брайан подождал немного, а затем встал и, подойдя к двери, попробовал открыть задвижку. Она не поддавалась: он был заперт.

Брайан оглядел комнату в поисках своего альпенштока с железным наконечником. Альпенштока нигде не было. Брайан закатал рукав, чтобы проверить, на месте ли небольшой нож с выбрасывающимся лезвием, и ничуть не удивился, когда обнаружил, что ножны пусты. Итак, то, что он воспринял как «обработку пылесосом», в действительности было обыском с применением металлодетектора.

– Так вот каков этот плиоцен! – сказал себе Брайан.

И усевшись в кресло, принялся ждать.

ГЛАВА 2

Для Ричарда Форхеса психическая дезориентация при прохождении врат времени была чем-то вроде той, какую всякий раз приходится испытывать всем людям при возвращении космических кораблей в обычное пространство из квазимерного серого субпространства в рейсах со сверхсветовыми скоростями. Но в случае трансляции во времени дискомфорт длился во много раз дольше, чем при переходах в гиперпространство и обратно. Ричард также отметил, что серый туман при трансляции во времени обладает некоторыми специфическими особенностями. Явственно, хотя и смутно, ощущались последовательные повороты вокруг различных осей и сжатие. («Интересно, – подумал Форхес, – был ли каждый атом во Вселенной шесть миллионов лет назад чуть меньше, чем сейчас?») Серый туман стал не таким текучим и более хрупким («Может быть, мы плывем сквозь пространство и продираемся сквозь время?»), а охватившее его чувство, будто запас жизненной силы основательно уменьшился, великолепно согласовывалось с философскими представлениями о сущности Содружества.

Когда Ричард, пролетев небольшое расстояние по воздуху, приземлился на транзитную площадку в Изгнании, он уже полностью владел собой, как и подобает опытному космическому капитану после трансляции в пространстве. Отстранив руки услужливого стража, он самостоятельно вышел из сферы действия тау-поля и, пока провожатый бормотал какие-то объяснения, быстро произвел рекогносцировку местности.

Как и сообщил советник Мишима, долина Роны в эпоху плиоцена оказалась намного уже, а местность на западном фланге, где через много тысячелетий воздвигнут «Приют у врат», – более пологой и менее изрезанной потоками. В эпоху плиоцена это было плато, чуть заметно поднимающееся к югу. Форхес заметил и замок. Позади него, у самого горизонта дымились в лучах раннего солнца два огромных вулкана с покрытыми снегом вершинами. Тот, что к северу, – должно быть, Мон-Доре, вулкан подальше к югу – Канталь.

Повсюду зеленела трава, неподвижно замерли какие-то существа, похожие на кроликов и притворяющиеся, будто они камни. В лощине зеленела роща. Интересно, водятся ли здесь в лесах маленькие, похожие на обезьян рамапитеки?

Стражи вели Брайана, Стейна и Фелицию по тропе к замку. Какие-то другие люди в белых одеждах помогали второй четверке вновь прибывших выбраться из сферы действия тау-поля. Интересно, кому принадлежит это место? Какому-нибудь плиоценовому барону? Есть ли здесь вообще аристократия? Сумеет ли он, Ричард, пробиться в нее? Разум подбрасывал все новые и новые вопросы, работая с давно забытым юношеским энтузиазмом, немало обрадовавшим Форхеса. Он сознавал, что с ним происходило: несколько запоздалый приступ излюбленной болезни космических путешественников, так называемая радость высадки на новую планету. Всякий, кому приходилось странствовать по просторам Галактики и терпеть скуку длительного пребывания в сером тумане, с особой охотой (быть может, даже с горячностью) принимался размышлять о предстоящей высадке на планете, которую никто не посещал. Хорошо ли там пахнет воздух? Стимулируют или угнетают процессы жизнедеятельности ионы в атмосфере планеты? Какое впечатление производят флора и фауна? Пригодны ли к употреблению продукты питания? Удастся ли людям успешно преодолеть все трудности и освоить планету? Уступчивы ли дамы?

Форхес просвистел сквозь зубы несколько тактов из непристойной старинной баллады и только теперь услышал беспокойный голос и почувствовал, что его тянут за рукав.

– Пойдемте, сэр. Ваши друзья уже отправились в замок. Нам тоже пора в путь. Вам следует отдохнуть, немного подкрепиться и, возможно, ответить на некоторые вопросы.

Страж был темноволосым человеком, хорошо сложенным, но излишне худощавым, моложавым, с глазами, безошибочно выдававшими недавнее омоложение. Ричард подумал, что белая туника, по-видимому, более подходящее одеяние в здешнем тропическом климате, чем его, Ричарда, камзол из черного бархата и тяжелая накидка.

– Не торопись, парень, дай мне немного оглядеться, – сказал Ричард, но страж настойчиво тянул его за собой. Не желая вступать в спор, Ричард двинулся по тропе, ведущей к замку.

– Место для крепости выбрано очень удачно. Замок господствует над всей окружающей местностью. Интересно, холм, на котором построен замок, естественный или искусственно насыпан? Как организовано водоснабжение? Далеко ли отсюда до ближайшего города?

– Полегче, сэр! Не столько вопросов сразу! Прошу вас следовать за мной, а в замке человек из комиссии, занимающейся сбором интервью у вновь прибывших, сумеет лучше, чем я, ответить на ваши вопросы.

– Ладно, тогда скажи мне по крайней мере как обстоит здесь дело… с этим самым, ты понял парень, о чем я спрашиваю? Я хочу сказать, что там, в настоящем, или будущем, или чем-то еще, как бы его ни называли, нам говорили, что отношение численности мужчин к численности женщин в плиоцене составляет примерно четыре к одной. И это, должен тебе сказать прямо, парень, чуть не отвратило меня от ухода в Изгнание. Если бы меня не вынуждали некоторые обстоятельства, то вполне возможно, что я вообще не отправился бы в Изгнание! Так насколько серьезна оценка четыре к одной? У вас есть женщины в замке?

Строго придерживаясь фактов, сопровождающий ответил Ричарду бесстрастным «служебным» голосом:

– Большинство персонала в замке либо гомофилы, либо автоэроты. Остальных обслуживает специальная команда специалистов по развлечениям из Ронии или Бураска. У нас нет мелких селений. Только большие города, существующие независимо друг от друга, и плантации. Те, кто служит в замке, почитают за счастье оставаться здесь. Нас щедро вознаграждают за нашу работу.

Едва заметно улыбнувшись, провожатый прикоснулся к своему ожерелью и с удвоенной силой повлек Ричарда по тропе.

– Судя по тому, что вы сказали, у вас сложилась четкая организация, – с сомнением произнес Ричард.

– Вы прибыли в чудесный мир и почувствуете себя счастливым, когда немного освоитесь с нашими порядками… Не обращайте внимания на медведесобак. Мы держим их для собственной безопасности. Напасть на нас они не могут.

Форхес и его провожатый спешно миновали наружную стражу, прошли под аркой ворот и опускающейся решеткой. Оказавшись за стенами замка, провожатый хотел было увлечь Ричарда на лестницу, ведущую во внутренние покои, но тот уперся:

– Полегче парень! Дай-ка мне получше рассмотреть это волшебное место!

– Но вы не можете… – воскликнул провожатый и умолк, поняв, что спорить с Ричардом бесполезно.

Форхес настоял на своем. Нахлобучив поплотнее шляпу с пером, он бегом устремился 6о внутренний двор замка, словно не замечая тяжести рюкзака, висевшего у него за плечами. Громко стуча каблуками по каменным плитам, Ричард пронесся под опускаемой решеткой. Было раннее утро, и весь двор покрывала тень, отбрасываемая стенами высотой в два этажа, с четырьмя угловыми башнями. Внутренний двор имел форму квадрата со стороной почти в восемьдесят метров. В центре плескался фонтан, окруженный деревьями в каменных кадках. Деревья на одинаковом расстоянии друг от друга высажены по периметру внутреннего двора. Одну сторону двора занимал большой загон, обнесенный узорчатой решеткой из камня. В одной половине загона толпилось несколько десятков больших четвероногих животных неизвестного Ричарду вида. Другая половина загона оставалась пустой.

Услышав голоса преследователей, Ричард нырнул в какую-то галерею, опоясывавшую внутренний двор с трех сторон.

Пробежав небольшое расстояние, он свернул в боковой коридор, заканчивающийся тупиком. По обе стороны коридора были расположены двери. Они вели в апартаменты в толще стен.

Форхес распахнул первую попавшуюся дверь, проскользнул внутрь и закрыл ее за собой.

В комнате было темно. Ричард стоял, затаив дыхание, и хорошо слышал, как голоса преследователей приблизились, а затем затихли в отдалении. На этот раз пронесло: ему удалось сбежать от преследователей. Надолго ли? Ричард нащупал карман рюкзака, в котором у него припрятан фонарик. Но тут раздался едва слышимый звук, и кромешную тьму прорезала узкая полоска света: кто-то очень медленно открывал дверь, ведущую в комнату из внутренних покоев. Полоса света становилась все шире, и вскоре Ричард оказался как бы в луче прожектора.

На пороге внутренних покоев возник женский силуэт. Женщина казалась очень высокого роста. На ней была тончайшая накидка без рукавов из какой-то струящейся ткани. Лица ее не было видно, но Ричард почему-то сразу решил, что женщина должна быть необычайно красивой.

– Леди Эпона, – произнес Ричард, сам не ведая почему.

– Можешь войти.

Такого голоса Ричарду еще не приходилось слышать. Его музыкальный тембр был таким многообещающим и манящим, что Ричард сразу же потерял голову. Он бросил свой рюкзак и двинулся навстречу силуэту. Расстояние между ним и таинственной незнакомкой не изменилось ни на дюйм: он медленно надвигался, она медленно отступала в глубь внутреннего покоя. В свете множества ламп сверкали и переливались бело-золотые полотнища полога, сквозь которые виднелась огромная постель.

Женщина протянула к Ричарду руки. Ее бледно-голубая мантия свободными складками ниспадала до самого низа. Длинные желтые полосы, струившиеся с плеч, создавали подобие крыльев. Шея была украшена золотым ожерельем, а на светлых волосах сверкала золотая диадема. Волосы длинные, почти до пояса, и, насколько Ричард мог верить своим глазам, под тонкой тканью мантии угадывалась высокая грудь.

Женщина оказалась ростом почти на полметра выше Ричарда. Глядя на него сверху вниз нечеловеческими сверкающими глазами, она сказала:

– Подойди поближе.

Ричард почувствовал, как все вокруг закружилось. Глаза незнакомки сверкали все ярче, каждое прикосновение нежной кожи доставляло невыразимое наслаждение. Восторг, переполнявший Ричарда, становился все больше, пока он не провалился в пучину блаженства. Захлестнувшая его радость была столь велика, что он едва не распрощался с жизнью.

– Еще! Еще! – требовательно взывала незнакомка.

Ричард пытался продлить острое наслаждение, но не мог.

И тогда светлый поток изливающегося на него невыразимого блаженства в мгновение ока превратился в сметающий все на своем пути вихрь, обрушившийся с вскриками, руганью и слезами, но не на его вконец обессилевшее тело, а на нечто такое, что было внутри него, никчемное, сжавшееся от ужаса и страшившееся заслуженного наказания. Раздавленное, жалкое и смешное, это бесформенное нечто становилось все меньше и меньше, сжималось и съеживалось, пока не исчезло окончательно, сопровождаемое ослепительной вспышкой боли.

Ричард пришел в себя.

Человек в синей тунике стоял перед ним на коленях, что-то делая с его, Ричарда, лодыжками. Ричард сидел в глубоком массивном кресле, прихваченный зажимами. Комната была небольшой, со стенами из серого известняка без единого украшения. Перед ним стояла леди Эпона. В ее глазах янтарного цвета не было ничего кроме скуки, на губах блуждала сочувственная улыбка.

– Он готов, леди.

– Спасибо, Жан-Поль. Будь любезен, подай мне оголовье.

Жан-Поль принес серебряную баронскую корону с пятью зубцами и возложил ее на голову Ричарда. Эпона повернулась к какому-то сооружению на столе, которое Ричард сначала по ошибке принял за хитроумную металлическую скульптуру, украшенную драгоценными камнями. Там, где в устройстве были кристаллы, оно светилось, и разноцветные огоньки вспыхивали и меркли. По-видимому, это означало, что устройство не вполне исправно. Эпона с досадой стукнула указательным пальцем по самой большой призме, светившейся розовым светом.

– Хотела бы я знать, будет ли что-нибудь работать в этом проклятом месте? Так! Наконец-то оно заработало! Можно начинать.

Эпона скрестила руки на груди и обратила свой взор на Ричарда.

– Назови свое имя.

– А пошла ты… – пробормотал он.

В тот же момент. Ричард почувствовал, что голова раскалывается от нестерпимой боли.

– Прошу не отвлекаться и отвечать только на мои вопросы. Мои приказы выполнять немедленно. Не заставляй повторять дважды. Понятно?

– Да, – прошептал Ричард, бессильно повисая на зажимах кресла.

– Назови свое имя.

– Ричард.

– Закрой глаза, Ричард. Я хочу, чтобы ты, не произнося вслух ни слова, позвал на помощь. Скажи про себя: «На помощь!»

Господи, да нет ничего проще! На помощь!

Мужской голос произнес:

– Метапсихическая способность минус шесть.

– Открой глаза, Ричард, – приказала Эпона. – Я хочу, чтобы ты внимательно выслушал меня. Вот кинжал.

Она извлекла откуда-то из бесчисленных складок своего одеяния кинжал со сверкающим лезвием и на ладонях протянула его Ричарду.

– Ударь меня кинжалом прямо в сердце, Ричард. Отомсти мне. Убей меня своей рукой.

Ричард попытался, но безрезультатно. Больше всего на свете ему хотелось уничтожить стерву. Он пытался сделать это, но ничего так и не вышло.

– Коэрцитивность минус два и пять десятых.

Эпона снова заговорила:

– Выслушай внимательно, Ричард, то, что я тебе скажу. Твоя жизнь и твое будущее здесь, в Изгнании, зависят от того, что ты сейчас делаешь в этой комнате.

Эпона бросила кинжал на стол, и тот лежал там менее чем в метре от пригвожденной зажимами к креслу правой руки Ричарда.

– Заставь нож подняться, Ричард! Направь его в меня! Выколи мне глаза! Ну же, Ричард!

Голос Эпоны звучал настойчиво, и Ричарду отчаянно хотелось выполнить ее приказание. Теперь ему стал ясен смысл происходящего: его испытывают на наличие у него скрытых метапсихических способностей; сейчас речь идет о телекинезе. Он мог бы…

– Психокинез – минус семь.

Эпона склонилась над ним, безупречно красивая и хрупкая.

– Сожги меня, Ричард! Вызови огонь из недр своего разума и испепели тело, которого ты не познал и никогда не познаешь, ибо ты не мужчина, а жалкий червь, не ведающий чувств и не знающий, что такое секс. Сожги меня!

Легко сказать, пронеслось в голове у Ричарда. Пока что сжигают меня. Слезы покатились по его щекам и застряли в усах. Он хотел плюнуть этой стерве в лицо, но во рту было сухо, а язык царапался, словно покрытый наждачной бумагой. Ричард отвернулся, так как глаза его не закрывались, а он уже не мог вынести поток холодной жестокости, струившейся из глаз Эпоны.

– Творческие способности – две целых пять десятых.

– Неплохо, но недостаточно. Отдохни немного, Ричард, расслабься, подумай о своих компаньонах там, наверху. Один за другим они будут приходить сюда, как приходили многие до них, и с каждым мне придется знакомиться так же, как я познакомилась с тобой. Некоторые будут служить тану одним способом, другие – как-то иначе, но служить будут все, за исключением тех немногих, отмеченных свыше, которые обнаружат, что врата в Изгнание ведут в рай… Тебе предоставляется последний шанс. Проникни в мой разум. Ощути меня. Подвергни меня любым испытаниям. Разбей меня на мелкие кусочки и сложи заново такой, как тебе хочется.

Эпона наклонялась над ним все ниже и ниже. Безупречная кожа ее лица была совсем близко. Ни пор, ни морщинок. Только булавочные зрачки в нефритовых глазах. Какая красавица! Дух захватывает от такой красоты!

Ричард напрягся, зажимы впились в тело. Разум вопил громко и возмущенно:

– Ненавижу! Ненавижу! Чтоб тебе пусто было! Дрянь! Дерьмо! Мертвечина! Труп смердящий! Чтоб тебе корчиться в неизбывных муках распятой на интерфейсе между обычным пространством и субпространством до скончания Вселенной…

– Редакция – минус один.

Ричард бессильно повис на зажимах. Корона свалилась с его головы и, ударившись о каменные плиты пола, издала звон, прозвучавший, как похоронный.

– Ты снова потерпел неудачу, Ричард, – сказала Эпона голосом, в котором не было ничего, кроме скуки.

– Жан-Поль, составьте опись его имущества и отправьте вместе с другим караваном на север, в Финию.

ГЛАВА 3

Элизабет Орм еще не пришла в себя от шока, испытанного при трансляции во времени, и едва ощущала руки, которые настойчиво увлекали ее по тропинке к замку, не позволяя ступить ни шагу в сторону. Кто-то взял у нее рюкзак, и она была ему очень признательна. Успокаивающее бормотание провожатого вернуло Элизабет к тому времени в недавнем прошлом, когда она была погружена в пучину боли и страха. Она снова ощутила себя в убаюкивающем материнском чреве теплого раствора, в котором ей пришлось пробыть девять долгих месяцев, пока проходила регенерация: в колыбели, опутанной паутиной проводов, трубок и следящих устройств. Тогда глаза ее ничего не видели, а кожа лишилась чувствительности от длительного пребывания в амниотической жидкости, но тем не менее она расслышала приятный мужской голос, сообщивший, что она вновь цела и вскоре сможет самостоятельно двигаться.

– Лоуренс? – прошептала Элизабет. – Ты жив? Не ранен?

– Прошу вас, миссис, не отставайте. Позвольте я помогу. Здесь вам ничто не угрожает. Вы среди друзей. Мы направляемся в замок, где вы сможете немного отдохнуть. А сейчас ни о чем не думайте, только шагайте, как хорошая девочка.

Послышался дикий рев каких-то взбесившихся животных. Элизабет в ужасе широко раскрыла глаза и тотчас же снова закрыла их.

– Где все это происходит?

– Привратный замок находится в том мире, который там, у вас, принято называть Изгнанием. Не бойтесь, миссис, амфиционы не смогут достать нас. Поднимемся вот по той лестнице, и вы сможете отдохнуть. Пожалуйста, сюда. Вот мы и пришли.

Элизабет смутно почувствовала, как перед ней открывают и закрывают двери, и вот она в какой-то комнатке. Чьи-то руки сажают ее, укладывают на постель, заносят ноги, подсовывают голову под подушку.

«Только не уходите! Не оставляйте меня одну!»

– Я вернусь через несколько минут с целителем, миссис. Мы не допустим, чтобы с вами что-нибудь приключилось, можете на нас положиться! Вы необычный человек. Отдыхайте, а я приведу того, кто окажет вам помощь. Ванная комната – за тем занавесом.

Дверь затворилась. Какое-то время Элизабет лежала, не в силах пошевелиться, но приступ рвоты заставил ее подняться и опрометью броситься в ванную. Ее вывернуло. Жгучая боль пронзила мозг, и Элизабет едва не потеряла сознание. Прислонившись к выбеленной каменной стене, она с трудом перевела дыхание. Тошнота медленно отступала, и еще медленнее отпускала головная боль. Как сквозь туман, Элизабет почувствовала, что в комнату кто-то вошел. Разговаривали двое. Потом чьи-то руки обняли ее и поднесли к губам чашку с толстыми краями.

«Я ничего не хочу, мне ничего не нужно», – пронеслось в голове у Элизабет.

– Выпейте это, Элизабет. Вам сразу станет лучше.

Голос был низкий и бархатный.

– Благодарю тебя, Коста. Я позабочусь о ней. Можешь идти.

– Слушаю, милорд.

Звук закрывшейся двери.

Элизабет вцепилась в ручки кресла, ожидая, что боль снова вернется. Но она утихла и не возвращалась. Элизабет с облегчением вздохнула и открыла глаза. Она сидела за низким столом, на котором расставлено несколько блюд с едой и какие-то напитки. Напротив у высокого окна стоял необычный человек. Он облачен в белое и алое одеяние с тяжелым поясом из золотых, сцепленных между собой квадратов, перемежавшихся красными и молочно-белыми драгоценными камнями. На шее у него – золотое ожерелье из толстых перевитых прядей с узорчатым замком спереди. Пальцы, державшие чашку с лекарством, были необычно длинными, с широкими суставами. Сквозь пелену, все еще окутывавшую мозг, Элизабет подумала:

«Интересно, как он умудрился надеть перстни, которыми унизаны его пальцы?»

У человека были светлые волосы, ниспадавшие до плеч, но коротко подстриженные спереди, и голубые глаза в глубоких глазницах, словно не имевшие зрачков. Несмотря на множество морщин и морщинок, лицо казалось красивым.

Ростом человек был почти два с половиной метра.

– О Боже! Кто вы? Где я? Я думала, что перенеслась в эпоху плиоцена. Но это просто невозможно!..

– Почему же? Вполне возможно. Более того, именно это и произошло с вами.

Голос приятный и звучал вполне музыкально.

– Меня зовут Крейн. Вы хотели попасть в эпоху, известную под названием «плиоцен» на планете Земля. Эту эпоху называют также Изгнанием, а Землю – Многоцветной Землей. Прохождение через врата времени несколько нарушило вашу ориентацию во времени и в пространстве, может быть, чуть серьезнее, чем ориентацию ваших компаньонов. Но ваше состояние вполне объяснимо. Я дал вам слабое укрепляющее лекарство, которое поможет вернуть силы, и через несколько минут, если вам будет угодно, мы побеседуем. Ваших друзей опрашивают люди из нашего персонала, которые делают все, чтобы вновь прибывшие чувствовали себя комфортно. Ваших попутчиков разместили в комнатах, похожих на эту, в их распоряжении все необходимое для того, чтобы они могли подкрепить свои силы, и на все их вопросы мы стараемся дать как можно более точные ответы. Стражи у врат времени известили меня о том, что вы чувствуете себя не вполне хорошо. Они смогли также установить, что вы весьма необычная путешественница во времени, поэтому я имею честь сейчас задавать вам вопросы…

Элизабет снова закрыла глаза. Покой и облегчение снизошли на нее. «Так вот она какая, Страна Изгнания! И мне удалось благополучно достичь ее. А теперь я могу забыть о том, что утратила нечто важное. Могу начать новую жизнь».

Элизабет широко открыла глаза. Улыбка высокого человека стала ироничной.

– Здесь вы, несомненно, начнете новую жизнь, – подтвердил он. – Но что такого вы утратили?

– Вы… вы можете читать мои мысли?

– Могу.

Элизабет вскочила, с трудом перевела дыхание и издала восторженный крик – воплощение охватившего ее экстаза. Жизнь, обновленная, вновь возвращалась к ней! Хвала всем богам!

«Спокойно! – приказала она себе. – Нужно осторожно спуститься с вершины. Очень осторожно. Сделав первый сумасшедший внутренний скачок, нужно продвигаться вперед осторожно, шаг за шагом. Ставить перед собой как можно более простые задачи и не забывать, что после своего повторного рождения ты еще очень слаба».

– Я, нет, лучше сказать, мы, радуемся вместе с вами, Элизабет.

– Крейн. Вы не возражаете, если я попытаюсь проникнуть в ваше сознание? Разумеется, проникновение будет весьма неглубоким.

Крейн кивнул в знак согласия.

Медленно и неуклюже Элизабет проникла в самый верхний, поверхностный слой его сознания, где пассивно хранились данные, которые ей предстояло изучить. Более глубокие слои были надежно заблокированы от проникновения. Элизабет поспешно сняла приготовленную для нее информацию и сразу же вышла из сознания Крейна. В горле пересохло, сердце отчаянно билось… Осторожность и еще раз осторожность! Ее вновь обретенная метапсихика за несколько последних минут выдержала два сильнейших удара. Это опасно. Если прервать исцеление, то может последовать саморедактирование. Нужно собраться с мыслями. Крейн не обладает способностью читать и внушать мысли на большом расстоянии или проникать глубоко. Но обладает значительной коэрцитивной силой, а также чудовищно редактирует. А как у него обстоит дело с другими метапсихическими способностями? Никаких выводов сделать нельзя: нет данных.

Наконец Элизабет заговорила, стараясь сдержать невольную дрожь в голосе:

– Крейн, вы не человек и не наделены подлинными активными метапсихическими способностями. Эти два открытия противоречат всему моему предшествующему опыту. В том мире, откуда я прибыла, только тот, кто обладает активными метапсихическими способностями, может передавать и читать мысли на расстоянии. И всего у шести рас во всей нашей Галактике имеются гены предрасположенности к метапсихическим способностям. Вы не принадлежите ни к одной из них. Может быть, вы разрешите мне проникнуть в ваше сознание глубже и узнать о вас больше?

– К сожалению, я не могу вам позволить этого сейчас. Возможно, позднее, при благоприятных обстоятельствах, нам представится случай… узнать друг друга.

– И много ваших… людей здесь?

– Достаточно.

И в ту долю секунды, пока Крейн отвечал ей, Элизабет изо всех сил вонзила свой мысленный щуп-редактор в его мозг. Посланный ею сигнал отразился и рассеялся. Элизабет даже вскрикнула – столь интенсивным был отраженный сигнал, и тот, кто назвал себя Крейном, рассмеялся:

– Элизабет! Какая вопиющая невежливость. К тому же совершенно безрезультатная.

Как стыдно!

– Это было сделано импульсивно. Ошибка, за которую я приношу вам свои извинения. Говоря на привычном нам языке, ни один из тех, кто наделен метапсихическими способностями, даже не помышляет о том, чтобы войти в сознание другого человека без разрешения, за исключением тех случаев, когда под угрозу ставится жизнь. Я не знаю, что нашло на меня.

– Вы еще не пришли в себя после прохождения через врата времени.

Милые, ужасные врата времени с односторонним движением!

– Не только это! – сказала Элизабет, погружаясь в кресло. Мысленно она провела молниеносный смотр всем линиям защиты своей психики. Все оказалось в полном порядке, все превосходно функционировало!

– Видите ли, – продолжала Элизабет, – там, у себя, в прошлом существовании я получила тяжелую травму головного мозга. В процессе регенерации мои метапсихические функции были утрачены. Специалисты полагали, что необратимо. В противном случае…

Элизабет сделала паузу и мысленно подчеркнула значимость того, о чем она говорила:

–… в противном случае мне никогда не разрешили бы отправиться в Изгнание, да я и сама не захотела бы.

– Мы счастливы, что вы прибыли к нам, Элизабет. Приветствуем вас от имени всех тану.

– А другие люди, наделенные метапсихическими способностями, к вам не прибывали?

– Лет двадцать семь назад неожиданно прибыла группа, состоявшая из ста одного человека. К сожалению, они так и не смогли приспособиться к нашим местным условиям.

Осторожно, осторожно. Никакой информации больше.

Элизабет кивнула.

– Должно быть, это были те, кто бежал после восстания. Печальные времена настали тогда для нашего Галактического Содружества… И все они умерли? Я сейчас единственный человек в Изгнании, наделенный метапсихическими способностями?

Надеюсь, ненадолго.

Элизабет оперлась на стол, встала и подошла к Крейну поближе. Дружеское выражение на его лице изменилось:

– У нас не принято так легко входить в чужое личное пространство. Покорнейше прошу вас выйти из моего пространства.

Вежливо извиниться.

– Я просто хотела получше рассмотреть ваше золотое ожерелье. Не могли бы вы снять его? Так мне было бы удобнее разглядывать его. Ваше ожерелье – просто шедевр ювелирного искусства.

Ужас!

– Я очень сожалею, Элизабет, но это невозможно. Золотое ожерелье – своего рода религиозный символ. Мы носим его всю жизнь, не снимая.

– Мне кажется, я понимаю,

Элизабет улыбнулась. Она явственно ощутила, что Крейн пытается проникнуть в ее сознание.

«Теперь ваша очередь принести мне свои извинения, Крейн!»

Досада. Легкое замешательство. «Весьма сожалею, Элизабет. Постепенно вы привыкнете».

Элизабет немного отступила.

– Что будет со мной?

– Вы отправитесь в наш главный город – богатую Мурию, расположенную на Серебристо-Белой равнине. Там, среди тану, вам будет оказан великолепный прием.

Элизабет обернулась и посмотрела Крейну прямо в глаза.

– Вы правите этими тану. И они окажут мне дружественный прием. Вы уверены?

Осторожно.

– Они будут любить вас так же, как любят нас. Постарайтесь воздержаться от каких-либо выводов до тех пор, пока не получите всех данных. Я знаю, что кое-какие аспекты той ситуации, в которой вы сейчас оказались, вызывают у вас опасения. Но терпение! Вам ничто здесь не угрожает.

– А что будет с моими друзьями? С теми, кто вместе со мной прошел сквозь врата времени?

– Некоторые из них также прибудут в столицу. Другие уже заявили о том, что предпочли бы отправиться куда-нибудь еще. Мы всем подберем место по их вкусу. Они будут счастливы.

– Счастливы тем, что ими правят? Счастливы в неволе?

– Мы действительно правим, Элизабет, но правим мягко, без насилия. Вы убедитесь в этом сами. Не делайте никаких выводов, пока не увидите, во что нам удалось превратить этот мир. Здесь же ничего не было, мы все преобразовали и превратили самый захолустный уголок в чудо.

Слишком много впечатлений… Слишком много новой информации… В голове Элизабет снова начала пульсировать боль, возникло головокружение. Элизабет откинулась на мягкую спинку кресла.

– А откуда… откуда вы пришли? Я знаю все разумные расы, которые будут обитать в Галактическом Содружестве в ближайшие шесть миллионов лет, и среди них нет ни одной, которая походила бы на вас, за исключением людей. Но я уверена, что вы не люди. Вы мыслите совершенно иначе.

Различия, сходство, параллели, бесчисленные хороводы звезд без конца, без предела.

– Кажется, я начинаю понимать. В том будущем, откуда я прибыла, никому не удалось совершить путешествие из одной галактики в другую. Мы не смогли преодолеть болевой барьер пространственной трансляции. С увеличением расстояния величина барьера растет в геометрической прогрессии.

Явное облегчение.

– Очень интересно. Как жаль, что информацию нельзя передать в будущее через врата времени.

– Мы обсудим это позднее, Элизабет, в столице. В Мурии вам станет многое ясно.

Отвлечение. Крейн коснулся пальцами своего золотого ожерелья, и в тот же момент раздался стук в дверь. Невысокого роста нервный человечек в синей тунике переступил через порог и приветствовал Крейна, приложив пальцы ко лбу. Тану ответил жестом, исполненным королевского достоинства.

– Элизабет, это Талли, один из наших доверенных лиц, берущих интервью у вновь прибывших. Он беседует с вашими компаньонами, обсуждает их планы на будущее и отвечает на вопросы.

– Все ли они оправились после путешествия? – спросила Элизабет. – Я хотела бы встретиться и побеседовать с моими спутниками.

– В свое время, леди, – ответил Талли. – Все ваши друзья находятся в добром здравии. Они в хороших руках. Вам не нужно беспокоиться. Некоторые из них отправятся на юг вместе с вами. Остальные выразили желание переехать в другой город – на север. Они считают, что их природные таланты и способности найдут там более полное применение. Вам будет интересно узнать, что караваны отправляются на север и на юг ежедневно по вечерам.

– Понятно.

Хотелось бы ей куда-нибудь отправиться? Мысли Элизабет снова смешались. Она обратилась с мысленным вопросом к Крейну. Ответ последовал незамедлительно:

– Доверьтесь мне, Элизабет. Все будет хорошо.

Элизабет снова повернулась к маленькому человечку:

– Я непременно хочу попрощаться с теми из моих друзей, кто отправляется на север.

– Ваше желание будет исполнено, леди. Все будет устроено как нельзя лучше.

Талли прикоснулся рукой к своему ожерелью, и Элизабет получила возможность рассмотреть украшение вблизи. Если не считать темного цвета, оно было как две капли воды похоже на ожерелье Крейна.

– Крейн. Я хочу задать этому человеку один вопрос.

Презрительное пренебрежение.

– Он находится под нашей защитой. Неужели вы захотите подвергать столь жалкого человека моральным мукам и ставить в затруднительное положение только для того, чтобы удовлетворить свое преждевременное любопытство? Ваши вопросы несомненно причинят ему боль. Может быть, даже неутихающую боль. Ведь он не располагает достаточными данными, но будет вынужден отвечать.

– Благодарю вас, Талли, за то, что вы сообщили мне о моих попутчиках, – как можно мягче сказала Элизабет.

На лице человека в синем отразилось облегчение.

– С вашего разрешения я пойду брать следующее интервью. Мне кажется, что лорд Крейн уже ответил на все ваши вопросы… относительно – гм! – общего положения вещей.

– К сожалению, не на все.

Элизабет протянула руку к кувшину и налила в стакан немного холодного напитка:

– Но я надеюсь, что со временем он непременно ответит.

ГЛАВА 4

Едва облаченный в синюю тунику «вопрошатель» вышел из комнаты, как Эйкен Драм внимательно обследовал деревянную дверь и, убедившись, что она заперта снаружи, принялся размышлять, чем бы ее открыть.

Достав из своего скорняжного набора толстую иглу из какого-то материала, похожего на стекло, Эйкен ввел ее в щель между дверью и притолокой. После нескольких попыток ему удалось наконец приподнять задвижку. Осторожно открыв дверь, Эйкен осмотрел устройство на наружной стороне двери, приводившее замок в действие. Подняв с пола небольшой камешек, Эйкен вдребезги расплющил устройство. Теперь можно идти дальше.

Эйкен закрыл дверь в свою комнату и крадучись двинулся по коридору мимо дверей, за которыми, как он полагал, томились в заточении его спутники из Зеленой Группы. Эйкен не стал выпускать их на свободу: сначала нужно все разнюхать и понять, что к чему, чтобы затем воспользоваться обстановкой на благо себе и своим попутчикам. Здесь, в плиоцене, все необычно и поставлено на широкую ногу. Было ясно, что более чем наивные планы Стейна и Ричарда разделаться с местными воротилами и захватить бизнес в свои руки совершенно негодны.

… Кто-то идет!

Эйкен стрелой метнулся в одну из ниш, из которых сквозь узкие бойницы открывался вид на внутренний двор замка, и, закрывшись пончо-хамелеоном, замер на корточках в тени, стараясь вжаться в выложенный каменными плитами пол.

По коридору с той стороны, откуда пришел Эйкен, пробежали четыре рослых стража, предводительствуемые невысоким человеком в синей тунике. В его сторону они даже не взглянули. Вскоре стала понятна и причина их тревоги.

Откуда-то издали послышался яростный рев и приглушенный грохот. По двери одной из комнат кто-то начал наносить изнутри мощные удары. Выглянув из своей ниши, Эйкен успел заметить, что группа служителей замка отпрянула от первой из дверей и сгрудилась на лестничной площадке. Эйкену было видно, как под мощными ритмичными ударами прогибаются и содрогаются толстые дубовые двери.

Страж в синей тунике остановился у двери и в нерешительности дотронулся до своего ожерелья. Четверо других стражников разинули от изумления рты, когда их предводитель закричал на них:

– Кто оставил ему секиру? Слабоумные идиоты!

– Но, господин Талли, мы всыпали ему в пиво столько снотворного, что такой дозой можно свалить и мастодонта!

– Но недостаточно, чтобы утихомирить сумасшедшего викинга! Вы же сами видите! – прошипел Талли.

Дверь задрожала от особенно сильного удара, и сквозь толстые доски двери на миг показалось лезвие секиры Стейна и снова исчезло.

– Еще минута, и он вырвется оттуда! Салим, беги за лордом Крейном. Нужно очень большое серое ожерелье. Подними по тревоге смотрителя замка Питкина и дежурную стражу. Килоло, приведи еще стражников и захвати сеть. Скажи Фрицу, чтобы он опустил решетку на случай, если этот сумасшедший вырвется. Если нам удастся набросить на него сеть, мы его быстро утихомирим. Дерьмо!

Двое стражников бросились выполнять приказания. Эйкен отпрянул в тень. Добрый старина Стейни! Каким-то непостижимым образом он сумел разглядеть истинное положение вещей за фасадом фальшивого доброжелательства и решил незамедлительно приступить к действиям. Пиво с лошадиной дозой снотворного! А что, если в кофе тоже было подмешано снотворное? Он, Эйкен, выпил больше половины чашки. И пытался навязать этому Талли, когда тот интервьюировал его, свою игру. По его ощущениям ему удалось одержать верх над, казалось бы, полезным, безвредным человечком с внешностью клоуна. А может быть, они подсыпали снотворное только тем, кого сочли опасным?

– Поторапливайтесь, скорее, идиоты! – вопил Талли. – Он вот-вот вырвется наружу!

На этот раз Эйкену даже не пришлось выглядывать из своего укрытия. Раздался торжествующий рев и треск разлетевшегося на мелкие щепки дерева.

– Я покажу вам, как запирать меня! – послышался голос Стейни. – Дайте только добраться до этого коротышки с белым брюхом, который подсыпал мне какой-то гадости в пиво! Яу! Яу! Яу!

Очень высокая фигура, облаченная в белое, быстрым шагом прошествовала мимо ниши, где замер Эйкен. За ним, звеня доспехами, промчались стражи – обычные люди в шлемах, похожих на кухонные котлы, и тяжелых панцирях, покрытых желтоватыми пластинами.

– Лорд Крейн! – послышался взволнованный голос Талли. – Я послал за сетью и подкреплением. А вот и они, хвала Тану!

Приникнув к полу под своим пончо, Эйкен подполз к краю ниши и осторожно выглянул в коридор. Стейн, вскрикивая при каждом ударе своей секиры, продолжал разносить дверь. Ему уже удалось прорубить изрядное отверстие. Еще немного, и он выберется из комнаты. С появлением Крейна стража перестала бестолково суетиться и выстроилась у двери в ожидании.

Шесть вооруженных стражников расстелили на полу коридора прочную сеть. Двое других стражей с дубинками толщиной в руку с круглыми металлическими набалдашниками замерли по обе стороны двери. Невооруженные стражи образовали защитную линию перед возвышавшимся над всеми Крейном.

– Яу! – раздался боевой клич, и Стейн одним ударом вышиб из рамы то, что осталось от разнесенной в щепки двери. На какое-то мгновение рогатый шлем викинга мелькнул в проеме и тотчас же исчез.

Стейн выскочил в коридор одним мощным прыжком, позволившим ему почти достичь противоположной стены и приземлиться в самой гуще стражников за пределами сети. Люди в белом повисли на берсеркере с отчаянными криками, но Стейн стряхнул их и изо всех сил обеими руками принялся наносить своей секирой удары направо и налево, не слыша хруста костей и не видя крови. Покалеченные стражники усеяли коридор, оставляя за собой лужи крови. Вооруженная стража попыталась было задержать разъяренного гиганта, но тщетно, и Стейн стал упорно прорубаться сквозь барьер из живых и мертвых тел, отделявший его от Крейна. Каким-то непостижимым образом Стейн понял, что именно он главный противник.

– Сейчас я до тебя доберусь! – взревел викинг.

Одеяние Крейна теперь вряд ли можно было назвать белым. Он спокойно стоял у противоположной стены, поглаживая пальцами золотое ожерелье. Наконец одному из стражей удалось сорвать рогатый шлем с головы Стейна, и в тот же миг другой страж нанес ему по шее удар такой силы, что, окажись на месте Стейна обладатель более хрупкого позвоночника, его шейные позвонки были бы обращены в прах. В течение трех секунд викинг стоял, словно нелепая статуя, с секирой, занесенной над головой Крейна, потом пальцы Стейна разжались, секира выпала из ослабевших рук, колени подогнулись, и он упал ничком, а поверх него тотчас же накинули сеть.

Один из стражей выхватил короткий бронзовый меч и бросился к поверженному с пылающими от ярости глазами, но вдруг замер. Другой страж осторожно отобрал у него меч.

– Этого… не трогать! – властно обронил повелитель тану. Он спокойно перешагнул через останки павших стражей и опустился на одно колено на залитые кровью плиты. Крейн протянул руку и, не оборачиваясь, сжал рукоять вложенного в нее короткого меча; быстрым взмахом он рассек сеть, покрывавшую голову Стейна. Из небольшой сумки, подвешенной к поясу, Крейн извлек ожерелье из серого металла и надел его на шею поверженного викинга.

– Теперь он безопасен. Можете снять сеть. Перенесите его в другую комнату и омойте, чтобы я мог осмотреть раны. Его непременно нужно отправить в столицу. Там ему будут очень рады.

Встав, Крейн сделал знак двум стражам следовать за ним. Все трое двинулись по коридору к той нише, в которой притаился Эйкен, оставляя за собой кровавые следы. Поравнявшись с нишей, Крейн спокойно скомандовал:

– Выходи.

– Ладно, чего уж там! – Эйкен встал на ноги и широко ухмыльнулся. Он снял шляпу в шутливом приветствии и отвесил поясной поклон. Но прежде чем он успел понять, что происходит, Крейн нагнулся и защелкнул что-то на его шее.

О Боже, подумал Эйкен, только этого мне недоставало! Ты же, Эйкен Драм, кот совсем другой породы и любишь совсем другие, более утонченные развлечения, чем твой мускулистый приятель.

Изогнув голову, Эйкен взглянул в холодные глаза, находившиеся где-то высоко над ним. Волосы Крейна, еще недавно такие светлые и мягкие, были покрыты теперь запекшейся кровью людей, которые погибли, защищая своего повелителя, – погибли, сами того не желая, безнадежно вскрикивая и освобождаясь от символа и источника своего рабства только в тот миг, когда Стейн своей секирой отсекал их головы с плеч.

– Я полагаю, что теперь ты можешь делать с нами все, что захочешь, раз уж ты надел на нас эти проклятые собачьи ошейники, – горько заметил Эйкен, трогая ожерелье на своем горле. На ощупь ожерелье было теплым. На какую-то долю секунды Эйкен почувствовал, как где-то внутри, в чреслах, волной разлилось приятное ощущение и побежало по нервам, как электрический ток по проводам, достигнув кончиков пальцев. – Что за черт?

– Тебе нравится? Такова лишь малая толика того, что мы можем тебе дать. Но наш самый главный дар – реализация всего твоего потенциала, полное освобождение от всего, хотя ты и будешь служить нам.

– Служить так, как служили эти бедняги? Обезглавленные туловища, плавающие в крови?

– Забавно. Твое ожерелье – серебряное, а не серое. Как и подобает человеку, наделенному латентными метапсихическими способностями, которые благодаря ожерелью становятся активными. Тебе очень понравится у нас в плиоцене, парень.

– Не может быть! – громко воскликнул Эйкен. – Восторг! Полный восторг! Небывалый восторг! А в скольких метапсихических функциях я силен?

– Это ты установишь сам.

– Думаю, что в ошейниках спрятан механизм, позволяющий тебе управлять этими парнями.

– А что ты еще думаешь?

Эйкен скорчил хитрую гримасу:

– По мне, серебряный ошейник лучше, чем серый, но хуже, чем золотой. Вот что я тебе скажу. Я согласен!

Эйкен аккуратно сложил свое пончо и засунул в карман на спине.

– Что теперь, шеф?

– Теперь тебя отведут ненадолго в комнату, где ты немного отдохнешь, – в комнату с более надежным запором. Через несколько часов ты отправишься в наш столичный город Мурию. Не бойся. Жизнь в Изгнании может быть очень приятной.

– Пока я знаю, кто мой хозяин?

– Именно так.

Стражи втолкнули Эйкена Драма в комнату. Входя, он бросил Крейну через плечо:

– Прикажи одному из твоих холуев принести мне чего-нибудь выпить, хорошо бы покрепче, шеф! А то от всех этих смертоубийств и драк у меня страшная жажда!

Крейн рассмеялся:

– Будет исполнено.

Стражи с грохотом захлопнули дверь и задвинули засов.

ГЛАВА 5

Амери послышалось, будто в коридоре идет какая-то возня, возможно, даже драка, и она, приложив ухо к запертой двери, прислушалась. Не иначе это Стейн или Фелиция. Может быть, у кого-то из них от шока, вызванного трансляцией во времени, помутился рассудок? Может быть, для яростной вспышки насилия была какая-то причина?

Она раскрыла рюкзак и, порывшись в коробочке с набором различных хозяйственных мелочей, достала оттуда небольшой пластмассовый футляр с пилой-ножовкой. Подтащив к окну одно из кресел, Амери подоткнула под веревку, которой была перепоясана, длинные юбки и вскочила на спинку кресла.

Перепилить до половины верхние прутья бронзовой решетки с внутренней стороны! Перепилить полностью нижние прутья, затем, используя скамью в качестве рычага, выломать решетку! Распустить шерстяной коврик и сплести из нитей веревку! Стоп! Ведь у меня же есть две секции моста из декамоля! Одна из них пойдет на лестницу, а другая понадобится, чтобы перебраться через загон с отвратительными медведесобаками…

– Сестра! Что вы там делаете?

Амери резко повернулась. Оба указательных пальца были заняты натянутой на них пилкой, и Амери едва не потеряла равновесие. Дверь была открыта, и на пороге стояли Талли и плотный страж. Туника интервьюера была покрыта темными пятнами.

– Прошу вас, сестра, немедленно спуститесь! Уж от кого-кого, а от вас я не ожидал подобного легкомыслия! Поверьте, все это совершенно излишне: вам здесь ничто не угрожает.

Амери посмотрела прямо в глаза Талли, спустилась на пол и облегченно вздохнула. Огромный страж, протянул руку за пилкой, и она молча отдала ему. Страж сунул пилку в один из карманов ее рюкзака и произнес:

– Я понесу его сам, сестра.

Талли пояснил:

– Мы вынуждены отказаться от обычного опроса вновь прибывших из-за весьма печального инцидента. Поэтому, если вы будете так любезны и не откажетесь пойти с Шубашем и мною…

– Я слышала звуки какого-то побоища, – сказала Амери. – Кто-нибудь ранен? Это не Фелиция?

Она подошла к открытой двери и выглянула в коридор:

– Боже милосердный!

Стражи уже унесли убитых и раненых, и мойщики с огромными ведрами скребли и чистили стены и пол, но следы побоища еще были отчетливо видны.

– Что вы сделали? – закричала Амери.

– Это кровь наших людей, – помрачнел Талли, – и пролил ее ваш компаньон Стейн. Кстати сказать, сам он ничуть не пострадал, если не считать нескольких синяков. Но пятеро наших людей были убиты, а семеро тяжело ранены.

– О Господи! Как все произошло?

– Мне очень жаль, но у Стейна приключился приступ берсеркерства – у викингов берсеркерами называли воинов, на которых в бою накатывала бешеная ярость, стремление крушить и убивать. Возможно, такова была запоздалая реакция Стейна на трансляцию во времени. Переход через врата времени иногда бывает тем толчком, который приводит в действие скрытые взрывные процессы в психике. Для того чтобы защитить и путешественников во времени и себя от неприятных неожиданностей, мы помещаем вновь прибывших на период восстановления в специально отведенные помещения… Вот почему и ваша дверь была заперта.

– Мне очень жаль пострадавших, – сказала Амери с искренней печалью. – Стейни такой необычный человек, но когда вы познакомитесь с ним поближе, то убедитесь, как он мил. Что же приключилось с ним сейчас?

Талли коснулся пальцами своего темного ожерелья.

– Мы, стражи у врат времени, выполняем свой долг. Иногда это бывает нелегко. Вашему приятелю оказана необходимая помощь. Возможность повторения подобного приступа буйства исключена. Разумеется, никто и не помышляет о том, чтобы наказать его, как не наказывают больного за то, что он болен… А теперь, сестра, мы должны срочно перейти с вами к следующей фазе нашего интервью. Леди Эпоне требуется ваша помощь.

Они прошли по коридору, все еще хранившему следы страшной битвы, и по лестнице спустились в небольшой покой по другую сторону опускаемой решетки. Фелиция в полном одиночестве сидела в кресле за столом, на котором стояла какая-то металлическая скульптура, украшенная драгоценными камнями. Талли и страж, которые привели Амери, вышли и закрыли за собой дверь.

– Фелиция! Стейн устроил здесь такое…

– Я знаю, – шепотом прервала Амери спортсменка. Она приложила палец к губам и умолкла, покачивая лежащим на колене шлемом с зелеными перьями. В нимбе светлых волос, окружавших ее красивое личико с широко раскрытыми карими глазами, она напоминала ребенка, которого насильно вынудили принять участие в каком-то зловещем театральном действе.

Дверь отворилась, и в комнату проскользнула Эпона. Амери в изумлении уставилась на необычайно высокую фигуру.

– Еще одна раса, наделенная разумом? – не выдержала сестра. – Здесь?

Эпона величественно наклонила голову.

– Я позже объясню вам все, сестра. В свое время вы получите исчерпывающие объяснения. А пока мне необходима ваша помощь, чтобы заручиться доверием вашей юной спутницы и провести простой тест ее умственных способностей.

Она взяла со стола серебряную корону и сделала шаг в сторону Фелиции.

– Нет! Нет! Я же сказала, чтобы вы не приближались ко мне! – закричала Фелиция. – Если вы попытаетесь насильно надеть ее мне на голову, она не сработает! Знаю я все эти грязные трюки с воздействием на мозг!

Эпона обратилась за поддержкой к Амери.

– Ее опасения и страхи безосновательны. Все вновь прибывшие путешественники во времени соглашались пройти тест на скрытые метапсихические способности. Если обнаруживается, что вы обладаете ими, то с помощью специальной технологии мы переведем их в активную форму на благо вам и всему нашему обществу.

– Вы хотите зондировать мой мозг, совершить обыск в нем, – прервала ее Фелиция.

– Ничего подобного. Тест – это просто проверка, ранжирование.

– Может быть, вы сначала проведете свой тест на мне? – предложила Амери. – Я совершенно уверена, что обладаю ничтожно слабыми скрытыми метапсихическими способностями. Но Фелиция увидит, как все происходит во время тестирования, и убедится, что ей ничто не угрожает.

– Превосходная идея, – согласилась Эпона с улыбкой.

Амери взяла Фелицию за руку и попросила встать. Даже сквозь толстую кожаную перчатку Амери ощутила дрожащие пальцы Фелиции, по в широко раскрытых глазах застыл не страх, а нечто иное.

– Встаньте здесь, Фелиция, – успокаивающе сказала Амери. – Отсюда вам будет удобно наблюдать за тем, как я прохожу тестирование. Если же сама мысль о тестировании все еще беспокоит вас, то я уверена, что эта леди с уважением отнесется к вашим убеждениям.

Амери повернулась к Эпоне:

– Не так ли?

– Уверяю, у меня и в мыслях не было причинить вам какой-то вред. Но, как правильно заметила Фелиция, тестирование не дает точных результатов, если подопытный не желает сотрудничать. Прошу вас сесть, сестра.

Амери вынула булавку, которой была сколота под подбородком черная косынка, сняла белый головной плат, и Эпона возложила корону на ее кудрявые каштановые волосы.

– Прежде всего проверим вашу способность передавать мысли на расстоянии. Не могли бы вы, сестра, не говоря ни слова, мысленно передать мне приветствие?

Амери зажмурила глаза. На одном из зубцов короны появилась едва заметная фиолетовая искорка.

– Минус семь. Очень слабая реакция. Теперь коэрцитивная сила. Сосредоточьте на мне, сестра, всю вашу волю. Заставьте меня закрыть глаза.

Амери закрыла глаза и сосредоточилась. На другом зубце короны зажглась чуть более яркая голубоватая искра.

– Минус три. Способность выражена сильнее, но все еще ниже потенциально полезного диапазона. Протестируем теперь ваши способности к психокинезу. Прошу сосредоточить все свои силы, сестра. Постарайтесь левитировать в кресле в сантиметре от пола.

На зубце короны зажглась едва заметная розовато-золотистая искра, а кресло как стояло, так и продолжало прочно стоять на каменных плитах пола.

– Жаль. Минус восемь. Отдохните, сестра. В качестве теста на творческие способности мы попросим вас создать какую-нибудь иллюзию. Закройте глаза и попытайтесь мысленно представить себе какой-нибудь предмет обыденного обихода, например вашу туфлю, висящим в воздухе перед вами. Сосредоточьте всю вашу волю на том, чтобы этот предмет возник перед нами. Сосредоточьтесь!

Зеленоватая искра вспыхнула, как звездочка. И – может ли быть такое? – в воздухе возникли смутные очертания туфли на низком каблуке.

– Видите, Фелиция? – воскликнула Эпона. – Плюс три с половиной!

Амери открыла глаза, и иллюзия исчезла.

– Вы хотите сказать, что мне удалось…

– Корона усиливает ваши природные творческие способности, переводя их из скрытой формы в активную. К сожалению, ваш психический потенциал в области творческих способностей настолько слаб, что даже при очень большом усилении изображение остается едва заметным.

– Но изображение все же было, – возразила Амери. – Дух созидания снизошел на меня.

– Нам предстоит еще один тест на проверку метапсихических функций, самый важный. – Эпона проделала какие-то манипуляции с устройством, усыпанным драгоценными камнями, и те замерцали. Когда мерцание сменилось устойчивым свечением, она сказала:

– Смотрите мне прямо в глаза, сестра. Попытайтесь, если вам удастся, проникнуть сквозь них в мой разум. Сможете ли вы пройти через преграду и прочитать то, что спрятано в тайниках моего сознания? Проанализировать то, что хранится в моей памяти? Собрата воедино разрозненные фрагменты? Залечить раны, шрамы, восполнить пробелы? Попытайтесь. Попытайтесь!

Бедняжка, вы хотите, чтобы я проникла в ваш разум. Ведь вы хотите этого? Но… какое сильное сопротивление! Словно я бьюсь о прозрачные стены. Темнеет. Становится все темнее. Кромешная тьма.

Красная искра вспыхнула на миг – микроскопическая звездочка – и померкла, став еле заметной. Эпона вздохнула:

– Минус семь – редактирование. Я бы оценила выше, но…

Она сняла с Амери корону и повернулась к Фелиции с самым любезным выражением лица:

– Теперь, дитя, я надеюсь, вы позволите мне протестировать вас?

– Я не могу, – прошептала Фелиция. – Пожалуйста, не заставляйте меня.

– Придется отложить тестирование и провести его позднее, в Финии, – решила Эпона. – Вполне вероятно, что вы – обыкновенная женщина, как и ваша приятельница. Но даже если вы не обладаете метапсихическими способностями, мы можем предложить вам мир, в котором вы обретете счастье и испытаете удовлетворение. В Многоцветной Земле все женщины занимают привилегированное положение, потому что составляют лишь малую часть тех, кто проходит через врата времени. Вам будет хорошо. Вы будете окружены вниманием наших мужчин.

Амери восстановила подобающий ее монашескому сану головной убор и заметила, обращаясь к Эпоне:

– Если вы изучали наши обычаи, то должны знать, что некоторые монашеские ордена соблюдают обет безбрачия. Я принадлежу к одному из таких орденов. Фелиция также лишена гетеросексуальной ориентации.

– Очень жаль, – ответила Эпона. – Но со временем вы приспособитесь к своему новому положению и будете счастливы.

Фелиция сделала шаг вперед и спросила тихим и очень спокойным голосом:

– Не хотите ли вы сказать, что здесь, в Изгнании, женщины служат средством удовлетворения мужской похоти?

Губы Эпоны искривила презрительная усмешка:

– Что такое удовлетворение мужской похоти и что такое удовлетворение собственных плотских желаний? Женской природе предназначено быть сосудом, жаждущим наполнения, питаемым и лелеемым, отдавать всю себя своему возлюбленному. Если отрицать это предназначение женщины, то не останется ничего, кроме пустой вопиющей ярости… о чем слишком хорошо знаю я, как и многие другие женщины моей расы. Мы, тану, прибыли сюда в незапамятные времена из галактики, находящейся на пределе видимости с Земли. Наше Изгнание было вынужденным потому, что мы отказались изменять свои обычаи и жить в соответствии с чуждыми нам принципами. Во многих отношениях планета, которую вы называете Землей, была идеальным убежищем. Но оказалось, что земная атмосфера не задерживает некоторые частицы, которые самым губительным образом сказываются на репродуктивной способности женщин-тану. Они редко приносят здоровое потомство, да и роды проходят у них тяжело. И все же нам удалось выжить как расе. На протяжении долгих веков мы возносили молитвы, не имея ни малейшего проблеска надежды, и наконец Тану услышала наши мольбы и отозвалась на них.

У Амери смутно забрезжила догадка. Она начала понимать, каким образом тану решили проблему выживания своей расы в земных условиях. Лицо Фелиции оставалось бесстрастным.

– Но ведь земные женщины, – заметила Амери, – перед тем как пройти врата времени подвергаются стерилизации.

– Сразу же по прибытии сюда мы возвращаем им репродуктивную способность.

Амери вскочила с места:

– Но даже если вы избавите наших женщин от последствий стерилизации, то генетика будет против…

– Наши расы генетически совместимы, – прервала ее Эпона. – Корабль, доставивший нас на Землю (да будет благословенна память о нем!), выбрал эту галактику и этот мир именно из-за совместимости нашей и человеческой зародышевой плазмы. Ожидалось, что пройдут годы, прежде чем мы полностью восстановим свой репродуктивный потенциал, даже если будем использовать земную форму жизни, которую вы называете рамапитеками, в качестве доноров питательных веществ для нашей зиготы. Но мы живем очень долго! И мы такие сильные! Поэтому мы дождались чуда: врата времени отворились и начали посылать нам вас. Вы, сестра, и вы, Фелиция, молоды и здоровы. Я надеюсь, что вы согласитесь добровольно сотрудничать с нами, тану, как сделали другие представительницы вашего пола, ибо награда за сотрудничество велика, а наказание за отказ невыносимо.

– К черту! К черту! – воскликнула Амери.

Эпона подошла к двери:

– Наше интервью заканчивается. Вы обе приготовьтесь отбыть караваном в Финию. Это красивый город на Прото-Рейне, неподалеку от вашего будущего Фрайбурга. Люди доброй воли живут там счастливо, а наши милые рамапитеки прислуживают им, избавляя от повседневной рутины. Поверьте мне, вы останетесь довольны.

Эпона вышла и тихо затворила за собой дверь.

Амери повернулась к Фелиции:

– Подонки! Гнусные подонки!

– Да не волнуйся ты так, Амери! – попыталась успокоить ее спортсменка. – Меня ей протестировать не удалось. Это очень важно. Всякий раз, когда великанша оказывалась рядом со мной, я начинала мысленно хныкать, так что, если ужасная дама действительно умеет читать чужие мысли, она должна была решить, что я маленькая дурочка, затянутая в кожаные спортивные доспехи.

– А для чего тебе все это? Ты хочешь попытаться сбежать?

Темные глаза Фелиции сверкнули. Она громко рассмеялась:

– Я добиваюсь гораздо большего. Я хочу покорить всю их проклятую орду.

ГЛАВА 6

Под деревьями в обнесенном стеной загоне были расставлены скамьи, но Клод Маевский предпочел усесться в тени прямо на каменные плиты, откуда он мог наблюдать разгуливавших по соседству живых ископаемых. В больших руках старый палеонтолог машинально вертел резную шкатулку из Закопане.

«Достойный конец всем твоим легкомысленным выходкам, старина. Дать себя провести самым дурацким образом, и это в твои сто тридцать три года! А все из-за одной-единственной сумасбродной причуды. Нет, что ни говори, а мы, поляки, всегда были романтическими дураками!

И за что только ты меня любила, моя девочка?»

Самое унизительное во всем то, что Клоду понадобилось так много времени, чтобы разобраться в случившемся. Как он радовался первому дружественному контакту, как понравилась ему уютная комната в замке, угощение, вся тщательно продуманная обстановка, призванная успокоить старого болвана вроде него после стрессов и перегрузок трансляции! Разве Талли не был искренен, когда вывел его из комнаты и повел сюда, расточая комплименты и на все лады расписывая прелести мирной и счастливой жизни в Изгнании? (Сказать по правде, Талли немного перестарался, но лишь самую малость.) А при виде Эпоны он, Клод, едва не потерял голову. Подумать только! Представительница неизвестной ранее экзотической расы на Земле в эпоху плиоцена. Он утратил контроль над собой, столь присущий ему от природы, когда она производила свои измерения, и Эпона отнесла его к категории нужных и отправила сюда.

Даже когда вооруженные стражи вежливо вели его через внутренний двор замка, он был кроток, как ягненок… до последней минуты, когда они отобрали у него рюкзак, открыли дверцу и втолкнули в загон для людей.

– Веди себя потише, путешественник, – напутствовал страж. – Получишь свой рюкзак, если будешь хорошо себя вести. А будешь буянить, мы легко найдем на тебя управу. Захочешь бежать – сразу отправишься на обед к медведесобакам.

Клод так и остался стоять с разинутым ртом, пока его товарищ по несчастью, одетый как для экскурсии в Альпы, не подошел к нему и не отвел в тень. Через час или около того Клоду вернули рюкзак. Все, что могло хотя бы в малейшей степени способствовать побегу, изъяли. Страж сообщил, что столярные инструменты из витредура Клод получит, когда благополучно доберется до Финии.

После того как первый шок прошел, Клод принялся обследовать загон для пленников. Загон был довольно обширной территорией, обнесенной ажурной каменной стеной высотой более трех метров. Вокруг стены непрестанно патрулировали стражи. Загон примыкал к одной из стен замка, внутри которого размещались вполне комфортабельные спальни и умывальные комнаты. Всего в загоне Клод насчитал восемь женщин и тридцать три мужчины. Многих из них Клод узнал – он не раз сталкивался с ними в «Приюте у врат». Все эти люди составляли нечто вроде недельной «порции» прибывших через врата времени. Недостающие, по-видимому, отобраны Эпоной при тестировании, и им уготована какая-то другая судьба.

Вскоре Клод обнаружил, что из всей Зеленой Группы в загоне кроме него находится только Ричард. Тот крепко спал на своей койке в спальне и не проснулся, даже когда Клод потряс его за плечо.

– У нас тут есть еще несколько таких, – сообщил Клоду человек в одеянии альпийского туриста. Его лицо было основательно выдублено солнцем и непогодой и покрыто множеством мелких морщин. Определить возраст незнакомца, как и всякого, кто вторично состарился после омоложения, довольно трудно. Серые глаза смотрели с юмором, из-под тирольской шляпы выбивались пепельные волосы.

– Некоторые бедолаги от всего, что здесь происходит, просто отключаются. Но и это еще не самое страшное. Позавчера одна женщина повесилась. Вам повезло, что вы прибыли с последней партией за неделю. Сегодня ночью нас отправят. Радуйтесь, что вам не пришлось торчать здесь шесть дней, как некоторым из нас.

– А кто-нибудь пытался бежать? – поинтересовался Клод.

– Было несколько побегов еще до того, как я сюда прибыл. Потом пытался бежать казак из моей группы – Прищепа. Вчера – трое полинезийцев. Медведесобаки сожрали их целиком вместе с головными уборами из птичьих перьев. Жаль, очень жаль. Вы любите музыкальные записи? Мне бы так хотелось послушать хоть немного Перселла. Кстати сказать, меня зовут Бэзил Уимборн.

Он сел на свободную койку, достал деревянную флейту и принялся наигрывать какую-то жалобную мелодию. Клод вспомнил, что Брайан часто насвистывал отрывки этой мелодии. Послушав несколько минут, Маевский вышел из спальни в загон.

Каждый из путешественников по-своему реагировал на лишение свободы. Престарелый художник склонился над карманным альбомом, делая зарисовки. Юная пара в костюмах пионеров освоения Дикого Запада, забыв обо всем на свете, предавалась нежным ласкам в тени дерева. Пятеро цыган перешептывались с заговорщицким видом и время от времени резким взмахом руки вонзали в невидимого противника воображаемый нож. Потный человек средних лет в отороченной кроличьим мехом тоге и карнавальном домино из лайковой кожи настойчиво умолял стража, чтобы тот отдал ему бич. Два японских самурая без мечей, но в полном облачении играли в го на декамольной доске. Красивая женщина в легком шифоновом платье, переливавшемся всеми цветами радуги, танцевала, чтобы хоть как-нибудь снять напряжение. Словно изящный мотылек, она время от времени приближалась к ажурной стене, но стражники всякий раз отгоняли ее, крича: «Адью, Париж!» В тени сидел чернокожий человек, похожий на аборигена Австралии, в белой накрахмаленной рубашке, брюках для верховой езды и сапогах. Он с упоением слушал авангардную музыку, доносившуюся из четырех динамиков, расставленных вокруг него. Некто в пестром шутовском наряде неумело жонглировал тремя серебряными шариками перед дамой и ее щенком породы ши-тцу. Щенок неизменно бросался за каждым упавшим шариком и приносил его незадачливому жонглеру. Но, пожалуй, самое жалкое впечатление произвел на Клода высокий, крепко сбитый мужчина с рыжеватой бородой и пустыми, ничего не выражавшими глазами, одетый в довольно точное подобие средневековой кольчуги с накинутым поверх нее длинным рыцарским плащом с вышитым золотым львом. «Рыцарь» беспокойно метался по загону и, приближаясь к стене, принимался всякий раз горестно вопить:

– Аслан! Где же ты, Аслан? Скорее на помощь! Спаси нас от этой ужасной дамы, не ведающей, что такое милосердие!

А ведь он может выкинуть какое-нибудь рискованное коленце, подумал Клод и тут же не без удовольствия решил, что сам-то он не такой.

Маевский подобрал валявшуюся на земле ветвь с листьями и через отверстие в ажурной стене просунул в соседний загон для животных.

– Иди ко мне, дурачок, не бойся.

Одно из животных, находившихся по другую сторону стены, насторожило уши, напоминавшие по форме лошадиные, и не без изящества подошло отведать угощение. Клод с интересом стал наблюдать за тем, как оно сначала откусило острыми мелкими резцами листья, а затем принялось пережевывать веточки мощными коренными зубами. Проглотив лакомство, животное с укоризной посмотрело на Клода, словно упрекая его за недостаточную щедрость. Не выдержав взгляда, Клод протянул в отверстие еще порцию листьев.

Это был халикотерий, представитель одного из наиболее замечательных семейств млекопитающих в эпоху ценозоя. У халикотерия – массивное туловище с хорошо развитой грудной клеткой. В длину его тело достигало почти трех метров, а шея и голова, как у лошади, свидетельствовали о сходстве с периссодактилем. Передние ноги были несколько длиннее задних и по крайней мере вдвое мощнее, чем у ломовой лошади. Ноги халикотерия заканчивались не копытами: на каждой ноге по три пальца с огромными, не до конца затвердевшими когтями. Туловище халикотерия покрыто короткой, жесткой на вид голубовато-серой шерстью с белыми пятнами на холке, по бокам и на задних ногах. Хвост рудиментарный, зато халикотерий мог похвастаться великолепной гривой из длинных черных волос и блестящими щетками над пальцами. Умные глаза расставлены чуть шире, чем у лошади, и обрамлены густыми черными ресницами, которым могла бы позавидовать любая красавица. На халикотерий – кожаная уздечка: он был одомашнен. В загоне разгуливало по крайней мере шестьдесят халикотериев, большинство из них – той же голубовато-серой масти с белыми или темными отметинами.

Плиоценовое солнце поднялось над опускаемой решеткой, защищавшей вход в замок, и залило зноем весь загон для людей, заставив даже самых стойких пленников переместиться в относительную прохладу спален. Поданный обед был вполне сносен: бифштекс с гарниром, фрукты и пунш. Клод еще раз попытался разбудить Ричарда, но безуспешно, и в конце концов поставил обед под койку. После обеда большинство пленников решили отдохнуть и прилегли, а Клод отправился снова побродить по загону, чтобы подстегнуть пищеварение и поразмыслить над своим будущим.

Часа через два появились служители в сером. Они принесли большие корзины с какими-то клубнями, покрытыми выростами и бугорками, и сочными корнеплодами, напоминавшими кормовую свеклу. Содержимое корзин служители вываливали в кормушки для животные. Пока халикотерии насыщались, служители огромными метлами и деревянными лопатами убрали загон, погрузили мусор и навоз в большие тележки и отбыли по направлению к проходу, ведущему к задним воротам замка. Двое служителей с переносным насосом остались. Они погрузили всасывающий патрубок в бассейн фонтана, один служитель принялся качать насос, а другой размотал жесткий шланг из грубого брезента и принялся мыть плиты загона. Избыток воды исчезал в забранных решетками водостоках. Убедившись, что загон вымыт дочиста, служитель со шлангом направил струю воды на животных, толпившихся у кормушки. Судя по всему, халикотериям водные процедуры пришлись по вкусу.

Старый палеонтолог с удовлетворением кивнул. Так и должно быть: халикотерии – любители воды и пожиратели корней и клубней. Ведь они – обитатели сырых полутропических лесов или болотистых речных низин, а когти нужны им для выкапывания корней. Небольшая загадка палеобиологии теперь решена – по крайней мере для него, Клода Маевского. Но неужели пленникам предстояло ехать верхом на этих «скакунах»? Халикотерии вряд ли могут развивать такую же скорость, как верховая лошадь, но похоже, что они выносливы. Впрочем, какую бы скорость они ни развивали, хорош будет он, Клод Маевский, при любом аллюре на спине у одного из этих милых созданий! Да его постоянно ноющие колени и суставы просто рассыплются вдребезги, словно старая елочная игрушка!

Какой-то звук под сводами входных ворот привлек внимание Клода. Стражи сопровождали двух новых пленников к заднему входу в. загон, который вел прямо в спальни. Клод увидел развевавшиеся зеленые перья и фигуру, облаченную в черное и белое. Фелиция и Амери!

Он поспешил во внутренние помещения и вскоре оказался перед двумя пленницами. Один из стражей опустил на пол их рюкзаки, которые он нес, и сказал дружелюбным тоном:

– Теперь уж недолго ждать. Подкрепитесь пока тем, что осталось от обеда.

Странствующий рыцарь в кольчуге и плаще приблизился к Фелиции и Амери с трагическим выражением лица:

– Аслан уже спешит к нам на помощь? Не доводилось ли вам видеть его, сестра? Может быть, эта дева-воительница из его свиты? Аслан должен прийти к нам на помощь, иначе мы погибли!

– Заткнись, болван! – пробормотала Фелиция сквозь зубы.

Клод взял рыцаря за локоть, обтянутый кольчугой, и отвел к одной из коек у другой двери.

– Оставайтесь здесь и ждите. Вы первым увидите Аслана.

Рыцарь торжественно кивнул и сел. В полумраке спальни кто-то из пленников горько рыдал. Любитель горных экскурсий наслаждался музыкой, припав к проигрывателю.

Когда Клод вернулся к своим друзьям, Фелиция перебирала вещи в рюкзаке и на чем свет поносила стражей:

– Все вытащили! Арбалет, ножи для снятия шкур, веревки, – почти все, что могло бы понадобиться мне, чтобы выбраться отсюда!

– Забудьте о побеге, – сказал ей Клод. – Если вы попытаетесь вырваться на волю силой, то они наденут на вас ошейник. Наш товарищ по несчастью, который играет сейчас на флейте, рассказал мне, что один пленник напал на служителя замка. Стражи скрутили его и надели ошейник, или, точнее сказать, ожерелье из серого металла. После того как бедняга перестал кричать и пришел в себя, он стал тих, как овечка. И снять ошейник невозможно.

Фелиция выругалась еще более цветисто:

– Уж не собираются ли они надеть проклятые ошейники на всех нас?

Клод огляделся по сторонам, но никто не обращал ни на него, ни на Фелицию и Амери никакого внимания.

– Думаю, что нет. Насколько я могу судить, серый ошейник – это довольно грубый психорегулятор, по-видимому, как-то связанный с золотыми ожерельями леди Эпоны и других представителей экзотической расы. Я заметил, что ошейники носит не весь персонал замка. Ошейники есть у стражей и таких псевдоначальников, как наш милейший Талли. Но у служителей, ухаживающих за халикотериями, и у служителей в замке ошейников нет.

– Может быть, ошейники надевают только тем, кто занимает более высокое положение?

– Или ошейников на всех не хватает, – предположил Клод.

Фелиция нахмурилась:

– Вполне возможно. Для производства таких штучек требуется довольно хитроумная технология, а до сих пор все, что мы видели, немного смахивает на проделки Микки Мауса. Вспомните, какие выкрутасы выделывала эта проклятая леди – калибратор мозгов! А в комнатах, куда нас привели после прибытия, нет даже водопровода.

– Почему-то они не отобрали ни одно из лекарственных средств, которые я взяла с собой, – проговорила Амери. – Вероятно, ошейники предохраняют стражей от действия любых наркотических препаратов, которые мы можем попытаться им подсыпать. Удобные устройства! Ни один надсмотрщик не должен быть без ошейника.

– Возможно, им просто не всегда нужны ошейники, чтобы подавить волю людей, – с горечью заметил Клод. – Вы только посмотрите на эту компанию!

Он показал рукой на пленников, находившихся в спальне.

– Несколько наиболее энергичных людей попытались бежать, но их поймали и бросили на съедение медведесобакам. Мне кажется, что большинство людей, попадающих в столь страшное положение, оказываются настолько травмированными психически, что на какое-то время они отключаются от действительности и живут лишь надеждой на то, чтобы не стало хуже. Стражи вполне довольны жизнью и рассказывают нам сказки о том, какие райские перспективы нас ожидают. Может быть, вам имеет смысл не принимать близко к сердцу то, что сейчас происходит, и посмотреть, как будут развиваться события дальше?

– Нет, – коротко ответила Фелиция.

– Перспективы для женщины, Клод, здесь не столь радужны, – добавила Амери и пересказала вкратце интервью с Эпоной и то, что ей удалось узнать о происхождении экзотической расы и их проблемах с репродуктивной функцией.

– Таким образом, пока вы, Клод, будете мирно строить бревенчатые хижины, Фелицию и меня превратят в кобылиц-производительниц.

– Будь они прокляты! – прошептал старый палеонтолог. – Будь они прокляты!

Он уставился на свои большие руки, все еще сильные, но покрытые пятнами старческого пигмента, с вздувшимися синими венами.

– В настоящей драке от меня проку немного. Кто нам действительно был бы нужен, так это Стейн.

– Они его взяли, – сообщила Амери и поведала то, что узнала от Талли: викинг подвергнут «обработке», которая исключает возможность повторения эксцессов. Все трое прекрасно понимали, что это означает.

– А есть ли здесь еще кто-нибудь из Зеленой Группы? – поинтересовалась Фелиция.

– Только Ричард, – ответил Клод. – Но с тех пор, как меня привели сюда утром, он все еще спит. Я так и не смог разбудить его. Может быть, он заболел? Вы не посмотрите его, Амери?

Сестра, прихватив свой рюкзак, последовала за Клодом к койке, на которой спал Ричард. Соседние койки пустовали по вполне понятной причине: от спящего изрядно попахивало. Руки Ричарда были плотно прижаты к груди, а колени подтянуты к подбородку.

Амери подняла Ричарду веко и пощупала пульс.

– О Боже, да он же в кататоническом ступоре! Что они с ним сделали?

Порывшись у себя в рюкзаке, Амери достала минидозатор и приложила Ричарду к виску. Крохотная ампула лопнула, впрыснув сильнодействующее лекарство прямо в кровоток. Ричард все еще находился в бессознательном состоянии, но слабо застонал.

– Может быть, это поможет нам вернуть его к жизни, – с надеждой сказала Амери. – Лишь бы дело не зашло слишком далеко. А пока не поможете ли вы мне переодеть его в чистое?

– Разумеется, – невозмутимо сказала Фелиция и принялась снимать мешавшие ей спортивные доспехи. – Вот его рюкзак. Наверное, у него есть во что переодеться.

– А я принесу воды, – предложил Клод. Он направился в умывальную комнату, куда в небольшой каменный бассейн поступала самотеком вода из фонтана. Клод зачерпнул воду деревянной бадьей и прихватил с собой мыло и несколько грубых полотенец. Когда он пробирался между коек, на него обратила внимание одна из цыганок.

– Ты хочешь помочь своему другу, старец, но, может быть, ему лучше не мешать идти туда, куда он идет. С ними бороться бесполезно!

Женщина с абсолютно голым черепом, без единого волоска, вцепилась Клоду в рукав. Вид у нее был весьма необычный: на ней был надет какой-то желтый балахон с множеством мелких складок, а лицо восточного типа покрыто шрамами. Возможно, шрамы – последствие религиозного ритуала.

– Мы хотели стать свободными, – хрипло прокаркала она, – а чудовища из чужой галактики сделали нас своими рабами. Хуже всего, что они выглядят, как люди.

Клод с трудом вырвался от этой дамы и, стараясь не обращать внимания на доносившиеся со всех сторон шепот и стоны, направился к койке Ричарда.

– Я ввела ему еще одну дозу, – мрачно сообщила Амери. – Это либо доконает его, либо позволит прийти в чувство.

И тут «странствующий рыцарь» издал вопль:

– Они седлают своих сказочных коней! Скоро мы отправимся в Нарнию!

– Клод, взгляните, что там происходит, – распорядилась Фелиция.

Проталкиваясь сквозь толпу других пленников, устремившихся из спален в загон, Клод выбрался наружу и приник к отверстию в ажурней стене. Служители выводили пары халикотериев из загона к тому месту во дворе замка, где было сооружено нечто вроде коновязи, – ряды толстых бревен, к которым привязывали халикотериев. Другие слуги принялись навьючивать животных. Восемь халикотериев в сбруе и снаряжении, украшенных медными заклепками, были выдрессированы как верховые животные для стражей и стояли отдельно от вьючных животных.

– Похоже, что в пути нас будут охранять, – произнес с иронией чей-то голос сзади.

Клод быстро обернулся и узнал говорившего: это был любитель экскурсий в Альпах. Он с интересом наблюдал за погрузкой каравана.

– Так, теперь все понятно. Обратите внимание на остроумную модификацию конструкции стремени. Видите – вон там.

Со стремян до земли свисали бронзовые цепи. Нижние волочившиеся по земле звенья обтянуты кожей, а размеры их выбраны с таким расчетом, чтобы звено свободно охватывало лодыжку, причиняя минимальные неудобства тому, кто будет закован в цепи.

Седловка халикотериев продолжалась какое-то время, и солнце успело скрыться за стеной замка. Стало ясно: караван поведут ночью, чтобы избежать нестерпимой дневной жары в саванне. К воротам, ведшим из загона для людей во внутренний двор замка, подошла группа из четырех солдат во главе с офицером в коротком синем плаще с откинутым назад капюшоном. Немного повозившись с запорами, они открыли ворота и вошли в загон. На солдатах были шлемы, похожие на кухонные котелки, и выложенные бронзовыми пластинами панцири, надетые поверх рубах. Вооружены солдаты были арбалетами, короткими бронзовыми мечами и копьями из витредура. При виде солдат все пленники отпрянули.

Скучным казенным голосом офицер произнес:

– Я обращаюсь ко всем вновь прибывшим. Слушайте меня внимательно. Я предводитель каравана каптал Вальдемар. За предстоящую неделю мы хорошо узнаем друг друга. Мне известно, что некоторым из вас пришлось провести здесь, в этом чертовом пекле, несколько дней, ожидая, пока соберется караван. Полагаю, что это были не самые приятные дни в вашей жизни. Но вскоре все изменится к лучшему. Наш караван направляется на север, в город Финию, где вы сможете обрести свой дом. Там гораздо прохладнее, чем здесь. Нам придется преодолеть примерно четыреста километров. Переход займет около шести суток. В течение первых двух суток, пока мы находимся в жарком поясе, караван будет двигаться по ночам. Когда мы достигнем Герцинейского леса, переходы будут происходить в дневное время.

А теперь о главном. Не доставляйте мне лишних хлопот, и на привалах вы получите вкусную жратву. Но если вздумаете артачиться, ваш рацион будет немедленно сокращен. Если же выкинете что-нибудь более серьезное, то вообще не получите никакой жратвы. Тем, кто думает, что ему удастся сбежать по дороге, я рекомендую не забывать об обитателях ископаемых зоопарка, которые с горящими глазами бьют от нетерпения хвостом в предвкушении, что кто-то из вас достанется им на обед. У нас здесь водятся премиленькие саблезубые кошечки вроде гигантских львов и гиен величиной с медведя-гризли. Есть дикие вепри побольше быка, способные отхватить одним махом у человека ногу. Не следует забывать и о носорогах и мастодонтах, которые затопчут до смерти, стоит им лишь увидеть вас. Для любителей острых ощущений имеются также дейнотериумы – слоны с огромными бивнями. Поймав кого-нибудь из людей, они разрывают его на части, устраивая нечто вроде перетягивания каната, а останки растаптывают в лепешку, исполняя на них свой воинственный танец. Кстати сказать, в плечах они достигают высоты четырех-пяти метров. Если же вам все же удастся чудом избежать всех этих шалунов и проказников, то вы попадете, что называется, из огня да в полымя. Ручьи и болотистые низины кишат питонами и крокодилами. В лесах полным-полно ядовитых пауков с туловищем размером с хороший персик и зубами, как у болотной гадюки. Но даже если вам удастся избежать всех опасностей, подстерегающих на каждом шагу, вы все равно спятите и умрете от постоянного страха и тоски под дикие песни фирвулага.

Здесь чертовски плохо, путешественники. Это не тот райский мир, который вам расписывали в 2110 году. Но если вы следуете вместе с караваном, то беспокоиться не о чем. Вы поедете верхом на тех славных зверушках, которые ждут в соседнем загоне. Это халикотерии, дальние родственники лошади, и мы называем их халиками. Очень милые животные, любят людей, и их когти не грозят вам никакими неприятностями. Обращайтесь с вашим халиком бережно. Он понесет на себе вас и вашего телохранителя…

Если кто-нибудь думает удрать в лес на халике, то скажу сразу: выбросьте это из головы. Вы видите, что у всех солдат имеются ошейники, или, если угодно, ожерелья. Такие ошейники позволяют солдатам полностью управлять халиками. Управление животными – наша забота, и вы поступите совершенно разумно, предоставив ее нам. С флангов караван будут охранять специально натасканные амфиционы. Эти медведесобаки знают, что каждый всадник, который пытается покинуть караван, предназначается им на закуску, а человечина, судя по всему, им очень нравится. Поэтому ведите себя спокойно, и с вами не случится ничего плохого.

Что еще? Вещи вы можете взять с собой, разместив их в седельных сумках или приторочив к седлу. Двое из вас, как я вижу, захватили мелких домашних животных. Для них есть специальные корзины. Тому, кто взял с собой беременную козу, сообщаю, что ваше животное останется здесь и будет отправлено с еженедельным караваном, доставляющим в Финию припасы. Значительная часть орудий труда, лова, оружие и громоздкие предметы, отобранные у вас по прибытии, следуют за вами в нашем караване на вьючных халиках. Если вы будете вести себя хорошо, то многие из этих предметов будут возвращены вам.

Все ясно? Прекрасно! Тогда через полчаса прошу построиться парами и быть готовыми к отбытию. Удар в колокол означает, что через пять минут вы должны стоять в строю. Кто опоздает, пусть пеняет на себя. У меня все!

Каптал повернулся кругом и ушел. Вслед за ним прошествовали солдаты. Они даже не стали запирать ворота загона.

Ворча, пленники стали собирать свои пожитки. Клод решил, что ночной переход – еще один хорошо рассчитанный способ затруднить побег, как и преувеличенные ужасы в описании плиоценовой фауны. Ядовитые пауки размером с хороший персик! Страшнее разве что гигантские крысы с острова Суматра! С другой стороны, амфиционы – вполне реальная угроза. Интересно, как быстро они могут бегать на своих десятипалых конечностях? И кто или что такое ужасный фирвулаг?

По другую сторону внутреннего двора замка из ворот показалась новая партия пленников. Их конвоировала стража. Погонщики отделили от общего стада шестерых халикотериев и подвели к высокой платформе, откуда всадники могли взобраться на спины верховых халиков. Клод увидел, как одной стройной фигурке в сверкающем золотом парчовом одеянии помогли взобраться на оседланного халика. Рядом стояла еще одна фигура в алом спортивном костюме, и третья…

– Эйкен! – закричал старый палеонтолог. – Элизабет! Это я, Клод!

Фигура в ярко-красном спортивном костюме начала о чем-то спорить с офицером в синем плаще с откинутым назад капюшоном, должно быть, начальником группы стражей. Спор становился все громче. Наконец Элизабет топнула ногой. Офицер пожал плечами. Она отделилась от группы и бегом бросилась через внутренний двор замка к загону. Офицер лениво следовал за ней. Элизабет распахнула незапертые ворота в загон и бросилась в объятия седоголового палеонтолога.

– Поцелуйте меня, – едва слышно прошептала она. – Они должны думать, что вы мой любовник.

Клод нежно прижал Элизабет к своей груди. Солдат с интересом наблюдал за ними, о чем-то размышляя.

Элизабет сообщила:

– Они посылают нас в столицу – город Мурию. Клод, мои метапсихические способности восстановились! Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вырваться на свободу. Если мне это удастся, я попытаюсь помочь вам всем.

– Поторапливайтесь, леди, – прервал ее офицер. – Мне нет дела до того, что сказал вам лорд Крейн. Я отвечаю за то, чтобы вы сидели сейчас в седле.

– Прощай, Клод.

Элизабет поцеловала старого антрополога в губы и поспешила на другой конец двора, где офицер помог ей взобраться на спину оседланного халика. Один из солдат надел Элизабет на лодыжки тонкую цепь.

Клод издали помахал ей рукой:

– Прощайте, Элизабет!

Из-под навеса за загоном для животных верхом на белоснежном халике с красным, расшитым серебром чепраком показалась величественная фигура. Каптал отсалютовал. Затем он и двое солдат вскочили в седла. Прозвучала команда:

– Готово! Решетку поднять!

Вереница из десяти всадников медленно двинулась под сводами главного входа в замок. Издалека доносился возбужденный вой медведесобак. Последний пленник в цепочке, прежде чем скрыться в тени входа, обернулся и на прощанье помахал рукой Клоду.

Прощай, Брайан, подумал старый палеонтолог. Надеюсь, тебе удастся найти свою Мерси.

И Клод направился в спальню, чтобы помочь Ричарду, чувствуя себя бесконечно усталым и старым. Собой Клод больше не был доволен.

ГЛАВА 7

Кавалькада из десяти всадников, покинув замок, разбилась на пары. Во главе кавалькады ехали Крейн и его каптал, а двое солдат замыкали колонну. Солнце только что зашло. Колонна двигалась на восток под уклон (замок стоял на возвышенности) к тонувшей в сумерках Роно-Сенской долине.

Элизабет сидела в седле, закрыв глаза и сжимая в руках свободно отпущенные поводья. К счастью, халик был великолепно выезжен и не требовал от всадника никаких усилий, что позволило Элизабет полностью заняться другим: она слушала.

Она слушала, внимала… но не слышала тех звуков, которые доносились со всех сторон. Она не слышала треска цикад, кваканья лягушек в болотистых низинах, пения птиц, хохота гиен, вышедших на ночную охоту, не слышала голосов тихо переговаривавшихся между собой пленников. Элизабет напряженно ловила каждое слово, которое ей удавалось поймать с помощью вновь обретенных метапсихических способностей.

Мысленно она как бы раздвигала все шире горизонты своего восприятия. Так, еще чуть-чуть, хорошо! Ищи себе подобные умы, ищи тех, кто говорит, как ты, ищи других истинных людей (стыдись этого выражения, высокомерная особа, не способная ни на что, хотя на этот раз выражение «истинные люди» вполне приемлемо и потому простительно).

Слушай, слушай! Вновь обретенные метапсихические способности еще не полностью достигли активной формы, а послушать есть что. В кавалькаде особый интерес представляет разговор, который ведет тщательно охраняемый защитными барьерами экзотический разум Крейна с тупым и неразвитым капталом Зденко (оба участника разговора укрылись за мысленепроницаемой завесой, создаваемой ожерельем, но для нее, Элизабет, проникнуть сквозь завесу не составило труда); впрочем, не следует особо зарываться, ведь они могут заметить ее вмешательство. Элизабет бегло послушала Эйкена и еще двух пленников с серебряными ожерельями – мужчину по имени Раймо и женщину Сьюки, но их инфантильное барахтанье в несвязных и убогих мыслишках показалось ей смертельно скучным, как кажется признанному скрипачу-виртуозу беспомощное пиликанье начинающего. Элизабет не стала прислушиваться к тому, о чем размышляют стражи в серых ошейниках, пропустила бедного Стейна, который все еще был без сознания. А вот и Брайан. Разум его свободен, если не считать тех оков, которые он наложил на свой разум добровольно. Нет, здесь, в кавалькаде, слушать действительно нечего.

Попробуем узнать, что происходит в замке. Какой-то экзотический голос – неужели? Да, я явственно слышу – распевает песню. Серебристым ноткам вторит золотистое эхо. А вот прямо по курсу слышится нечто иное: ликование, нетерпение, предвкушение какого-то злого веселья, жестокость (оставь на время эти малоприятные материи). Попробуй послушать чуть дальше – на восток, север, северо-запад, юг. Настройся и восприми сгустки чужой мысли, золотистые бесформенные клубы, свидетельствующие о других искусственно усиленных экзотических разумах. Их мысли слишком многочисленны и расплывчаты, чтобы твой еще не окрепший разум, Элизабет, мог в них разобраться; их внутренние гармонии, причудливые пики и провалы странны и вместе с тем так напоминают метапсихические сети милого твоему сердцу Галактического Содружества, оставшегося там, в далеком будущем.

Вслушайся в аномалии, Элизабет! Тихое невнятное бормотание, свободный поток мыслей, прерываемый время от времени едкими замечаниями. Что это? Мысли представителей экзотической расы, не усиленные ожерельями, мысли обладателей подлинных метапсихических способностей? Где они? Кто это? Собранные данные не позволяют прийти к окончательному выводу, но их так много. Вслушайся в слабые отзвуки страха, боли, покорности и утраты, откуда бы и от кого бы они ни исходили. Сожми немного горизонты своего сверхчувственного восприятия, Элизабет, обойди источники неопознанных сигналов и двигайся дальше. Слушай, слушай!

Вот! Мимолетный контакт с севера. Чья-то мысль меркнет, словно съеживается, при легчайшем соприкосновении с твоей мыслью. Кто это? Тану? Усиленный сигнал человека с метапсихическими способностями? На запрос не отвечает. Сигнал дружеский, взывает о помощи, но ответа я не слышу… Может быть, тебе померещилось, Элизабет?

Продолжай слушать! Звучи, вся Земля! Отзовитесь, братья и сестры по разуму! Существует ли какая-нибудь метапсихическая функция, присущая только людям, о которой не знают представители экзотической расы? Ответьте Элизабет Орм. Передача мыслей на расстоянии, редактирование разума… Я ищу, надеюсь, молюсь… Ответьте!

Ореол планеты. Эманации низших форм жизни. Еле слышный мысленный шепот обычных людей, не обладающих метапсихическими способностями. Приглушенные мысли тану и их прислужников в ошейниках. Несвязное мысленное бормотание, доносящееся с другой стороны Земли, ускользающее и неуловимое, как сон, который никак не удается вспомнить. Что это – подлинные мысли или реверберация? Реальность или воображение? Ищи, Элизабет, находи и теряй. Жди и знай, что ничего нет и не будет. Земля молчит – она нема.

Выйди за пределы ореола, Элизабет, и прослушай диапазон мощного рева зашедшего Солнца и утонченные арпеджио звезд, близких и далеких, вокруг которых обращаются их собственные планеты со своей жизнью. Может быть, на других планетах нет существ, наделенных метапсихическими способностями? Нужно попытаться вызвать на связь расу лилмиков, хрупких на вид носителей необычайных талантов и способностей, тогда, в далеком будущем, это была древняя раса… Впрочем, если судить по тому, что мне известно о лилмиках, они еще не появились. Попробуй вызвать крондаков, наших братьев по разуму, несмотря на их уродливые тела… Но нет, их раса еще находится в эмбриональном состоянии так же, как гии, полтроянцы и эти ужасные грубые симбиари. Живая Вселенная еще не воссоединилась в Целое, разум еще прикован к материи. Галактическое Содружество еще переживает период младенчества, и Благословенная Алмазная Маска еще не успела родиться. Никто не отвечает. Молчание.

Элизабет прекратила поиск.

Ее глаза были неотступно устремлены на руки, на символ профессии – бриллиантовое кольцо, которое насмешливо мерцало, испуская едва заметное свечение. Банальные мысленные образы, словно морские волны, набегали на мозг Элизабет и снова отступали. Ничем не защищенное субречевое мышление солдата Билли, у которого никак не идут из головы женские чары престарелой, но все еще крепкой хозяйки таверны в местечке под названием Рония. Мысли другого стража, Сеюн Куна, поглощены пари, которое он намеревался заключить по поводу исхода какого-то состязания. Появление Стейна могло изменить шансы на выигрыш. Каптал посылал в эфир волны боли: у него под мышкой вскочил фурункул, о который терлась нагрудная пластина его легкого панциря. Стейн, по-видимому, спал, успокоенный надетым на него серым ошейником. Эйкен и женщина по имени Сьюки поставили грубый, но эффективный экран, защищая от подслушивания какие-то тайные переговоры. Не иначе как эти двое неугомонных что-то задумали. Крейн погружен в разговор с антропологом: обсуждалась эволюция общества тану с того момента, когда начали действовать врата времени.

Элизабет поставила свой мыслезащитный экран, чтобы под его покровом, непроницаемым, как маска ее святого покровителя, оставшегося в далеком будущем, предаться грустным мыслям. Когда экран был поставлен, Элизабет дала волю накопившейся в ней горечи и ярости. Она искала забвения от одиночества и горечи тяжелой утраты, а обрела и то и другое, только в новой, измененной форме. Убаюканная воспоминаниями, как бы объятая пламенем утрат, Элизабет незаметно для себя задремала. При ярком свете плиоценовых звезд ее лицо дышало спокойствием, как лики античных статуй, и разум был столь же непроницаемым.

– …Корабль не мог знать, что это Солнце вскоре вступит в продолжительный период нестабильности, начало которому положил взрыв соседней сверхновой. За сотни лет нашего прибытия до конца срока беременности доживал лишь один из тридцати зачатых, а из числа родившихся только половина были нормальны. По человеческим меркам мы живем долго, но, если не удастся каким-то образом справиться с постигшим нас бедствием, нам грозит полное вымирание.

– А почему вы не снялись с места и не покинули негостеприимную планету?

– Видите ли, Корабль был живым организмом, и он героически погиб, доставив нас на Землю и совершив беспримерный в истории расы межгалактический прыжок… Нет, покинуть Землю мы не могли. Следовало найти другое решение. Корабль и его Супруга избрали Землю для нас по двум причинам: совместимости нашей плазмы с плазмой рамапитеков – высшей формы жизни, характерной для земных условий. Используя ожерелья (мы называем их «торквесы»), нам удалось подчинить себе рамапитеков.

– Вы хотите сказать – поработить их?

– К чему такой термин, несущий в себе негативную оценку, Брайан? Разве вы, люди, когда-нибудь говорите о том, что поработили шимпанзе или китов? Рамапитеки едва ли обладают более развитым интеллектом, чем шимпанзе или киты. Может быть, вам хотелось, чтобы мы согласились на прозябание в культуре каменного века? Мы прибыли на Землю по своей доброй воле с тем, чтобы вести древний образ жизни, который оказался под запретом на планетах нашей Галактики. Но мы отнюдь не собирались питаться корнями и ягодами и жить в пещерах.

– Итак, вы превратили рамапитеков в своих слуг и зажили припеваючи, пока не грянул гром. И тогда ваши специалисты по генной инженерии, как я догадываюсь, нашли рамапитекам новое применение.

– Не сравнивайте вашу технологию с нашей, Брайан. На последней стадии нашего существования как расы мы были плохими специалистами во всем – будь то генная инженерия или что-нибудь другое. Все, на что мы оказались способны, – это превратить самок рамапитеков в колыбели для вынашивания наших оплодотворенных яйцеклеток. В результате процент выживаемости слегка увеличился, но не настолько, чтобы мы могли говорить о том, что угроза вырождения нашей расы миновала. Теперь вы понимаете, что прибытие к нам путешественников во времени, генетически совместимых с нашей расой и обладающих практически полным иммунитетом к воздействию космической радиации, было воспринято нами как акт провидения.

– Понятно. Все же вы должны признать, что преимущества от встречи путешественников во времени с представителями вашей расы носят односторонний характер.

– А вы в этом уверены? Позвольте напомнить, сколько неудачников, потерпевших в вашем мире крушение на своем жизненном пути, приняли решение отправиться в Изгнание. Нам, тану, есть что предложить им. Если же они к тому же обладают скрытыми метапсихическими функциями, то предлагаемое нами превосходит их самые смелые ожидания. А взамен мы требуем немногого.

Элизабет явственно ощутила какой-то стук.

Прекрати.

Тук-тук-тук.

Убирайся.

Тук. Тук-тук. На помощь. Скорее.

Перестань дурачиться, как дитя, Эйкен.

ТУК!

Ты, как надоедливое насекомое, Эйкен. Приставай к кому-нибудь другому.

Тук-тук! Проклятье, Элизабет, эта дура угробит Стейна.

Элизабет медленно повернулась в седле и посмотрела на всадника, ехавшего с ней рядом. Разум Эйкена издавал недовольное ворчание, но она, не обращая на него внимания, сосредоточилась на женской фигуре в темных ниспадающих одеждах. Сьюки. Напряженное лицо с высокими скулами и курносым носом. Темно-синие глаза, посаженные слишком близко для того, чтобы лицо было красивым, выражали ужас.

Элизабет проникла в разум Сьюки, не спрашивая ее разрешения, и сразу же оценила ситуацию, предоставив Эйкену и подъехавшему позже Крейну беспомощно наблюдать извне за ее действиями. Сьюки оказалась в тисках разъяренного разума Стейна. Ее слабый разум был почти подавлен интеллектуальной мощью раненого викинга. Картина происшествия стала абсолютно ясна Элизабет. Сьюки – потенциально сильный латентный редактор, и надетое на нее серебряное ожерелье перевело ее метапсихические способности из скрытой формы в активную. Подстрекаемая Эйкеном, Сьюки решила испробовать свои новые метапсихические способности, проникнув в сознание Стейна. Кажущаяся беспомощность спящего гиганта неудержимо манила ее. Проскользнув через низкий защитный барьер, создаваемый серым ошейником, который Крейн отрегулировал так, чтобы успокоить впавшего в неистовство викинга и заблокировать остаточные болевые импульсы, поступающие в мозг от заживающих ран, Сьюки увидела, в каком жалком состоянии находится подсознание Стейна: старые психические травмы, ущерб, нанесенный его самооценке вновь открывшимися обстоятельствами и многое другое, что заявляло о себе невнятным журчанием темного потока подавляемого насилия.

Искуситель нашептывал Сьюки: то, к чему ее подстрекал Эйкен, находило полное понимание с ее стороны. И она начала безнадежно некомпетентное редактирование сознания Стейна в полной уверенности, что может помочь ему. Но дикий зверь, таившийся в помраченном от боли сознании викинга, внезапно проснулся и напал на Сьюки за ее непрошеное вмешательство. И теперь Сьюки и Стейн сошлись в единоборстве психических энергий, таившем смертельную опасность для них обоих. Если антагонизм не удастся каким-то образом разрешить, то исходом его может быть полная деградация личности для Стейна и неизлечимое слабоумие для Сьюки.

Элизабет мысленно призвала на помощь Крейна, а сама как бы воспарила на крыльях своего разума над замершей в конвульсиях парой и напрягла свою способность к редактированию. Разум Сьюки был бесцеремонно извлечен из тисков яростного разума Стейна и передан Крейну, который легко вывел Сьюки из транса и с уважением, к которому примешивалось еще какое-то чувство, принялся наблюдать за тем, как Элизабет ликвидирует последствия вторжения Сьюки в мозг Стейна.

Элизабет сняла сдерживающие ограничения, остановила беспорядочное клокотание психического вихря, утихомирила всплески ярости. Она осторожно, одно за другим, перебрала все повреждения, нанесенные структуре мозга Стейна неумелым вмешательством Сьюки, исправила и восстановила прежние связи. Сводя вместе края зияющих ран, приставляя друг к другу оторванные части, она с великой нежностью проделывала одну деликатную операцию за другой, чтобы началось исцеление мозга и – как следствие – восстановление эго Стейна. Она обнаруживала в его сознании не только новые, но и застарелые психические травмы, причинявшие боль, которая пронзала ее. Уменьшила чувство унижения и отверженности. Чудовище-отец стал мягче и проникся сочувствием, мать-возлюбленная утратила некоторые свои любовные изыски. Стейн задышал ровнее, исцеление началось.

Элизабет осторожно вышла из его сознания.

Кавалькада остановилась. Всадники тесно сгрудились вокруг Элизабет. Только теперь она почувствовала свежесть ночного воздуха и зябко поежилась. Крейн снял с себя мягкий красно-белый плащ и накинул ей на плечи.

– Элизабет, все было сделано просто великолепно. Никто из нас, даже величайший из тану лорд Дионкет, не смог бы проделать лучше.

– Не вполне, – заставила себя произнести Элизабет. – Мне не удалось помочь Стейну до конца. У него слишком сильная воля, и он сопротивляется. У меня больше нет сил…

Крейн прикоснулся к своему золотому ожерелью.

– Я могу усилить защитное поле, создаваемое серым ожерельем Стейна. А когда мы прибудем сегодня в Ронию, ему окажут более серьезную помощь. Через несколько дней он выздоровеет.

Стейн, остававшийся безгласным и недвижимым, пока над ним производили метапсихические операции, глубоко вздохнул. Двое солдат спешились и, подойдя к его халикотерию, отрегулировали заднюю луку седла так, что она превратилась в спинку кресла.

– Теперь он не свалится, – заметил Крейн, – а потом мы устроим его поудобнее. Но нам пора двигаться дальше.

– Не объяснит ли кто-нибудь мне, что здесь происходит? – возмущенно спросил Брайан. Не имея ожерелья, он пропустил большую часть происходившего.

Высокий худой человек с волосами, похожими на паклю, и с восточным внешним обликом указал пальцем на Эйкена Драма:

– Спросите у него. Он заварил всю эту кашу.

Эйкен ухмыльнулся и принялся крутить свое серебряное ожерелье. Внезапно из темноты вылетели какие-то белые мошки и принялись кружить над головой Сьюки, образовав некое подобие нимба.

– Пусть вокруг нашей крошки немного покружатся мошки! – весело воскликнул Эйкен.

– Прекратить! – командным голосом приказал Крейн.

Мошки тотчас же улетели.

Крейн с плохо скрытой угрозой обратился к Эйкену:

– Сьюки была лишь орудием, а вы подстрекателем. Ради того, чтобы позабавиться, вы подвергли своего друга и неопытную женщину смертельной опасности.

На лице Эйкена не отразилось и тени раскаяния:

– А мне она показалась достаточно сильной. Никто ее не заставлял лезть к Стейну.

В разговор вмешалась Сьюки. В ее голосе звучала упрямая уверенность в собственной правоте:

– Я ничего плохого не сделала, хотела только помочь. Бедняжка, он так страдал! А вам до него и дела не было!

– Здесь не место и не время производить сложное редактирование, – сурово прервал ее Крейн – В более подходящей обстановке Стейну будет оказана необходимая помощь.

– Я не понял, – переспросил Брайан. – Скажите мне прямо, эта женщина пыталась изменить мозг Стейна?

– Она хотела оказать Стейну помощь, – пояснила Элизабет. – Я думаю, что Эйкен подговорил ее испытать новые метапсихические способности, как он испробовал свои собственные. Она поддалась на уговоры, но по неопытности не справилась.

– Перестаньте говорить обо мне так, словно я малое дитя! – воскликнула Сьюки. – У меня уже прорезались зубки. Я не имела в виду ничего дурного.

Человек с волосами, похожими на паклю, носивший серебряное ожерелье, громко расхохотался:

– Она не имела в виду ничего дурного! Она хотела только хорошего! Когда-нибудь эти слова станут эпитафией всего человечества. Даже мадам Гудериан, будь она трижды проклята, не имела в виду ничего дурного, отправляя людей в этот ад.

– Мир, в который вы прибыли, – возразил Крейн, – станет для вас адом, только если вы сделаете его адом. А теперь нам пора в путь. Элизабет, постарайтесь растолковать Сьюки кое-что о ее новых способностях. По крайней мере посоветуйте воздержаться от неосторожных поступков до тех пор, пока она не установит, что в ее силах, а что недоступно.

– Попробую.

Эйкен подъехал вплотную к надувшейся Сьюки и по-братски похлопал ее по плечу:

– Выше нос, дорогуша! Сейчас известная в прошлом мастерица по промыванию мозгов преподаст тебе краткий курс, и ты сможешь попрактиковаться на мне! Ручаюсь, что я тебя не съем! А пока ты будешь спрямлять всякие там извивы в моем бесконечно испорченном умишке, мы оба, ты и я, отлично проведем время!

Элизабет послала Эйкену такую телепатему, что Эйкен ощутил физический толчок и громко вскрикнул.

– На сегодня хватит, друг мой! Упражняй свою волю на летучих мышах и прочих милых зверушках.

– Я тебе дам «на летучих мышах»! – с угрозой проворчал Эйкен. Он направил своего халикотерия по широкой тропе, и кавалькада снова пришла в движение.

Элизабет вошла в сознание Сьюки, успокоила ее и сняла внутреннее напряжение.

Не бойся, я хочу помочь тебе, моя маленькая сестренка по разуму. Расслабься. Хорошо?

(Злобная пелена упорного сопротивления вместе с досадой медленно спадала.)

Все позади. Расслабься. Расскажи мне немного о себе…

Сью-Гвен Девис, двадцати семи лет, родилась и выросла в самом последнем поселении Старого Мира. Бывший офицер по работе с подростками, исполненная сострадания к своим подопечным и материнской заботы о них. Когда подростки искусственного спутника Земли подняли восстание в знак протеста против неестественной жизни, выбранной для них технократическими, идеалистически настроенными предками, Галактическое Содружество приняло запоздалое решение о роспуске колонии. Сьюки Девис восприняла новость с радостью, хотя она и лишалась работы. Сьюки не питала особой привязанности к искусственному спутнику, на котором располагалось поселение, не была связана никакими моральными обязательствами и не разделяла философию эксперимента, утратившего всякий смысл с того самого момента, когда началось Великое Вторжение. Все свои рабочие часы Сьюки проводила, пытаясь справиться с подростками, упорно сопротивлявшимися всякого рода запретам и правилам, связанным с необходимостью жить в орбитальном улье.

Когда поселение на искусственном спутнике прекратило свое существование, Сьюки вернулась на Землю – в тот самый мир, который она наблюдала на протяжении стольких тягостных лет. Там внизу, на Земле, думалось ей, рай и покой. Она была так уверена в этом! Земля просто не могла не быть раем. Но реальная Земля с ее вечной суетой и заботами мало походила на землю обетованную, и Сьюки в этом довольно скоро убедилась.

Не иначе как рай должен находиться внутри Земли, решила она.

Закончив обследование, Элизабет вскоре покинула разум Сьюки. Она установила, что Сьюки обладала умеренно развитым интеллектом, сильной волей, способностью к редактированию в скрытой форме и умеренными способностями к передаче мыслей на расстоянии. Но ко всему прочему Сьюки Девис была твердо уверена в том, что Земля внутри полая! Кто-то из отпетых эксцентриков и оккультистов тайком протащил на искусственный спутник старомодные книги на микрофишах и познакомил Сьюки с идеями Бендера и Джаннини, Палмера, Бернарда и Соузы. Сьюки искренне верила в то, что полая Земля освещается изнутри маленьким солнцем, которое находится в самом центре, что там царит покой и всеобщая благодать, что живут там крохотные человечки, обладающие всей мудростью мира. Разве не об этом говорят все древние сказания и легенды о подземных Азаре, Авалоне, Елисейских полях, Ратмансу и Ультима Туле? Даже буддистская Агхарта, по преданию, связана подземными туннелями с ламаистскими монастырями в Тибете. Эти фантазии не были чужды Сьюки, родившейся и прожившей всю свою жизнь внутри цилиндра длиной в двадцать два километра, вращавшегося в околоземном космическом пространстве. Мысль о полой внутри Земле казалась ей вполне естественной.

Когда Сьюки вернулась на Землю, в Старый Мир, и принялась объяснять, что именно она ищет, люди выслушивали ее с улыбкой. А когда она настойчиво продолжала свои расспросы, некоторые даже пытались покуситься на ее скромное выходное пособие… Затратив часть средств на платные консультации, Сьюки Девис выяснила, что, вопреки утверждениям старых авторов, не существует никаких перископов, позволяющих сквозь отверстия, пробуренные в толще Земли, заглянуть внутрь планеты, и что спуститься в подземный мир через пещеры в горах Тибета также невозможно. Наконец Сьюки отправилась в Бразилию, потому что у одного старого автора она вычитала, будто туннель в Агхарту находится в горах Сьерра-де-Ронкадор. Один старый индеец из племени мурцего, почувствовав возможность подзаработать, сообщил ей, что такой туннель действительно некогда существовал, но, к сожалению, обрушился в результате землетрясения, происшедшего «много тысяч лет назад».

Поразмыслив и проплакав над этим заявлением недели три, Сьюки пришла к выводу, что ей наверняка удастся найти туннель, ведущий внутрь полой Земли, если она отправится в далекое прошлое. Она сшила себе платье, покрой которого свидетельствовал о том, что ее предки были родом из Уэльса, и со всем пылом своей души устремилась в плиоцен, где, по словам Крейна, его соплеменники обнаружили рай!

О Сьюки!

Да, да! Да, целительница, и я смогу попасть в этот рай! Крейн обещал мне!

– Спокойствие. Ты можешь развить свои метапсихические способности, перевести их из скрытой в активную форму и пользоваться ими, но не вдруг и не сразу. Сначала тебе нужно многому научиться. Верить, слушать, размышлять и только потом действовать.

– Спасибо. Я буду учиться. Бедный Стейн! Я смогу помочь другим людям, которые страдают. А тех, кто находится вокруг нас, ты так же слышишь, как меня?..

Элизабет отключилась от суетливой незрелости разума Сьюки и прислушалась. Что-то насторожило ее. Что-то совершенно чуждое всему предыдущему опыту смутно забрезжило на самой периферии ее сверхчувствительного восприятия. Что это было? Загадочный сигнал, как она ни напрягала разум, не превращался в ее воображении в зримый образ. Пока не превращался. Элизабет отложила нерешенную проблему в сторону и снова принялась наставлять Сьюки. Работа была нелегкой, но, слава Богу, она хотя бы на какое-то время поглотила все ее внимание.

ГЛАВА 8

Отряд двигался к Роне уже более трех часов. Темнело. Становилось все прохладнее. С открытой равнины вступили в лес, настолько густой, что кроны деревьев не пропускали яркий свет звезд. Двое солдат зажгли факелы. Один из них ехал впереди отряда, другой замыкал кавалькаду. Причудливые тени, казалось, бежали вслед за всадниками, скрываясь за массивными деревьями с узловатыми ветвями.

– Что, душа в пятки уходит? Страшно? – спросил Эйкен у Раймо, который ехал теперь рядом с ним. – Тебе не кажется, дружище, что эти огромные пробковые дубы и каштаны тянут свои лапы, чтобы схватить тебя?

– Ты несешь чепуху, как последний идиот, – проворчал Раймо. – Я двадцать лет проработал в глухих лесах на компанию «Мегапод Резерв» и деревьев не боюсь. В них нет ничего страшного.

– Так вот откуда эта одежда лесоруба, – не унимался, нимало не смутившись, Эйкен. – Но если ты разбираешься в деревьях, то тебе должно быть известно, что, по мнению ботаников, деревья наделены примитивным самосознанием. Как, по-твоему, не может ли быть так, что чем старше дерево, тем тоньше оно настроено на среду? Ты посмотри на деревья. И не говори мне, что каждое дерево – это просто твердая древесина, что множество таких «хлыстов» высотой восемь-десять метров понатыкано по всей Земле. Подумать только, что эти малютки на тысячи лет старше любого дерева на Старой Земле. Ты только послушай, о чем они шепчутся между собой! Воспользуйся своим серебряным ожерельем. Ведь оно годится не только для того, чтобы согревать твое адамово яблоко. Древние деревья обладают злыми чарами! Разве ты не чувствуешь, как этот лес источает вредоносные флюиды? Деревьям не нравится наше присутствие здесь. Они, по-видимому, чувствуют, что через несколько миллионов лет люди, похожие на нас, уничтожат их! Может быть, деревья ненавидят нас. Как ты думаешь?

– Я думаю, – проговорил Раймо с плохо скрытым раздражением, – что ты пытаешься сыграть со мной одну из твоих дурацких шуточек, вроде той, которую ты проделал над Сьюки. Ничего у тебя не выйдет!

Внезапно какая-то сила приподняла Эйкена с седла. Цепи, сковывавшие лодыжки, натянулись, и Эйкен почувствовал, себя так, словно его распинали на дыбе. Но сила продолжала тянуть все выше и выше, пока он наконец не повис в воздухе в опасной близости от ветвей, образовавших свод над тропой.

– Эй! Отпусти! Ведь я только пошутил! Отпусти, Раймо, кому говорят, ведь мне же больно!

Раймо захохотал, и это только подлило масла в огонь.

Перехватить. Нанести резкий удар. Ослабить ледяную хватку сознания финно-канадца и заставить подчиниться. Непременно заставить подчиниться.

Крейн обернулся и заметил вслух:

– У вас есть склонность к жестокости, Раймо Хаккинен. От нее необходимо избавиться.

– Все ваши тоже так думают? – дерзко спросил бывший лесоруб. – В таком случае заставьте это дерьмо заткнуться. Он действует мне на нервы. Не испугался ли я деревьев! И повернется же язык сказать такое!

– Во многих древних культурах, – возразил Эйкен, – деревья было принято наделять особыми магическими силами. Правда, Брайан?

– Правда, – подтвердил антрополог, которому вопрос Эйкена показался забавным. – Культ деревьев существовал почти повсеместно во всем древнем мире, я имею в виду древний мир далекого будущего. У друидов все боги были связаны с деревьями и кустарниками. Их верования, по-видимому, представляли собой отголоски более распространенной религии, основанной на культе деревьев, которая существовала в еще более глубокой древности. Скандинавы поклонялись мировому древу – гигантскому ясеню, который они называли Иггдрасиль. Древние греки считали ясень деревом бога моря Посейдона. Римляне почитали березу священным деревом. Рябина была символом власти над смертью у кельтов и греков. Боярышник было принято связывать с сексуальными оргиями и месяцем маем, как и яблоню. Дубы были предметом культового поклонения по всей Европе до распространения грамотности. По каким-то причинам молнии особенно часто бьют именно в дубы, и древние связывают это дерево с богом-громовержцем. Греки, римляне, галльские кельты, британцы, тевтоны, литовцы, славяне – все они почитали дуб своим священным деревом. Фольклор почти всех европейских народов изобилует сверхъестественными существами, обитающими в деревьях разных пород или в чаще леса. У македонцев это дриады, у штирийцев – вильи, у германцев – зелиген фрейлейн, у французов – дам верт. Все это не что иное, как лесные духи. Скандинавы также верили в этих духов, но я, к сожалению, забыл, как они их называли…

– Скогснуфар, – неожиданно произнес Раймо. – Я слышал о них от своего деда. Он был родом с Аландских островов, где люди говорят на шведском языке. Множество дурацких легенд и сказок!

– Никакой этнической гордости! – насмешливо фыркнул Эйкен.

Они опять сцепились. Бывший лесоруб пустил в ход окрепшие метапсихические способности, а Эйкен защищался, напрягая коэрцитивную силу и стремясь заставить Раймо дотронуться указательным пальцем до ожерелья.

Наконец Крейн не выдержал и воскликнул:

– О всемогущая Тана, хватит! – Раймо и Эйкен, застонав, схватились за свои серебряные ожерелья и послушно прекратили драку, словно два нашкодивших школьника, получивших взбучку от старого учителя. Они ехали молча, хотя дух противоречия в них не угас.

Раймо достал из седельной сумки большую серебряную фляжку и основательно приложился к ней. Эйкен скривил губы.

– Настоящая «Дамерара», производство компании Гудзонова залива, сто пятьдесят первой пробы. Только для взрослых. Что, завидно?

– Брайан, – попросила Элизабет, – расскажите нам о Скогснуфар. Какое ужасное имя! Они красивы, эти духи?

– О да! Длинные развевающиеся волосы, соблазнительные тела – и хвосты! Таково стандартное архетипическое представление об угрозе в виде синкретического существа, полуженщины-полуживотного. Духи заманивали мужчин в чащу леса, где предавались любовным утехам. Вкусив любви с такими созданиями, мужчины оказывались всецело в их власти. Те из мужчин, кто пытался вернуться к людям, заболевали и умирали или сходили с ума. О жертвах Скогснуфар писали в Швеции еще в XX веке.

– В уэльсском фольклоре также упоминаются аналогичные существа, – заметила Сьюки. – Только живут они не в лесах, а в озерах. Называются они Гврагедд Аннви. В туманную лунную ночь они водят хороводы на воде и завлекают путников в свои подводные чертоги.

– В фольклоре это довольно распространенная тема, – подтвердил Брайан. – Символика образа здесь прослеживается ясно. Правда, немного жаль маленьких эльфов мужского пола. Они, насколько можно судить, погрязли в проказах и шалостях.

Пленники и даже некоторые стражи рассмеялись.

– А существуют ли аналогичные легенды у вашей расы, Крейн? – спросил антрополог. – Создавала ли ваша культура легенды и сказки о волшебных чарах?

– В этом не было необходимости, – властным тоном отрезал тану.

Элизабет пришла в голову сумасбродная мысль: а что, если попытаться незаметно для Крейна проникнуть в его сознание с помощью мысленного щупа?

– Не ожидал от вас, Элизабет, такого легкомыслия, никак не ожидал. Для того, кто обладает высшим интеллектом, подобные уловки – не более чем детские хитрости.

– Почему вы мне не доверяете? Почему насмехаетесь? Почему вы так высокомерны?

– Чепуха! Я отношусь к вам вполне благожелательно, чего нельзя сказать о других представителях моей расы. Не забывайте об этом, Элизабет. Не отвергайте тану так легко. Помните о птичке-топорке.

– Что еще за птичка?

– Птичка – персонаж одной детской сказки, которую давным-давно рассказал нам, тану, один человек. Топорок был очень одинок и, пожирая рыбу за рыбой, неизменно оплакивал свое одиночество. Рыбы предложили ему свою дружбу, выдвинув, однако, непременное условие: топорок должен перестать питаться рыбой. Условие было принято, и топорок отказался от своей рыбной диеты. Ведь кроме рыб общаться ему было не с кем.

– Вы хотите сказать, что и мне не с кем общаться, кроме тану?

– Вот именно, Элизабет-топорок.

Элизабет рассмеялась, а Брайан и другие пленники посмотрели на нее с удивлением.

– Кто-то, – заметил Эйкен, – сейчас шептался за нашим сознанием. Может быть, ты расскажешь, что это была за шутка, и мы тоже посмеемся?

– Шутка касалась только меня. – В подтверждение своих слов Элизабет повернулась к Крейну. – Мы заключили перемирие. Временное.

Крейн склонил голову:

– Что позволяет мне переменить тему разговора. Мы приближаемся к долине реки Роны, где остановимся на отдых в городе Рония. Завтра продолжим путешествие в более комфортных условиях – на лодке. Примерно через пять дней, разумеется при попутном ветре, мы должны прибыть в столицу, которая называется Мурия.

– Вы ходите под парусом по такой бурной реке, как Рона? – несказанно удивился Брайан. – Может быть, в плиоцене она более спокойна?

– Об этом вы сможете судить сами. Должен вас предуведомить, что наши лодки совершенно не похожи на привычные вам. Мы, тану, не любим путешествовать по воде. Но когда через врата времени к нам стали прибывать люди, были сконструированы и построены безопасные и эффективные лодки, и речная торговля вступила в пору своего расцвета. Теперь мы используем лодки не только для перевозки пассажиров, но и для доставки различных грузов, в особенности из Финии и Гории в область, которую вы называете Бретань, в южные районы, более соответствующие по своим климатическим условиям нашим вкусам.

– Я взял с собой парусную лодку, – сообщил антрополог. – Может быть, вы разрешите мне воспользоваться ею? Я бы очень хотел побывать в Финии и Гории.

– Как вы увидите, плыть вверх по течению такой реки, как Рона, довольно трудно. Поэтому, отправляясь на север, мы в основном используем караваны либо халиков, либо еще более крупных вьючных животных, так называемых гелладов, похожих на короткошеих жирафов. В ходе ваших исследований вам, несомненно, представится случай посетить несколько наших городов.

– Без ошейника? – вмешался в разговор Раймо. – Вы ему доверяете?

– У нас есть много такого, что его интересует, – рассмеялся Крейн.

Брайан вздрогнул, но не показал виду, что столь грубый намек его как-то задел, и ограничился вопросом:

– А какие грузы вы переправляете водным путем? Главным образом продовольствие?

– Продовольствие составляет лишь часть необходимых нам товаров. Многоцветная Земля очень богата продуктами питания. Только сумей их взять.

– Тогда минералы? Золото и серебро. Медь и олово. Железо.

– Только не железо. В нашей простой техноэкономике железу просто нет места. На тех планетах, где жили тану, они обычно использовали небьющееся стекло в тех случаях, когда вы, люди, применяли железо. Интересно, что в последние годы вы, судя по всему, также по достоинству оценили этот удивительный материал.

– Вы имеете в виду витредур? Но ваши воины, как я заметил, предпочитают оружие и броню из традиционной бронзы.

Крейн тихо рассмеялся:

– В первые годы начала Изгнания мы сочли разумным ввести запрет на всякое оружие. Со временем необходимость в такого рода запрете отпала, а приверженность людей к металлу осталась, и в тех случаях, когда это не противоречит нашим интересам, мы разрешили людям пользоваться бронзой. Мы, тану, покладистая раса. Мы обеспечивали себя всем необходимым, до того как к нам стали прибывать путешественники во времени, и сейчас совсем не зависим от людей. Рабский труд нам не нужен…

В сознании Элизабет пронеслась мысль, словно набранная крупными буквами:

ЕСЛИ НЕ СЧИТАТЬ РАБСТВА В ЦЕЛЯХ РЕПРОДУКЦИИ НАШЕЙ РАСЫ

–… поскольку самые трудоемкие и тяжелые работы, связанные с добычей полезных ископаемых, ведением сельского хозяйства и поддержанием комфортных условий во всех городах, кроме самых отдаленных поселений, выполняют рамапитеки.

– Ах, эти рамапитеки! – вмешался Эйкен. – А почему их не было в замке? Кто там выполняет грязную работу?

– Рамапитеки обладают довольно легко ранимой психикой и требуют минимального надзора за собой только в спокойной обстановке. Что же касается замка с его постоянно меняющимися временными обитателями, то такая обстановка вызвала бы у рамапитеков стресс…

Раймо насмешливо улыбнулся.

– А как вы управляете рамапитеками? – спросил Брайан.

– Они носят упрощенный вариант серого ожерелья. Я не хотел бы вдаваться сейчас в детали. Прошу вас, подождите, пока мы прибудем в Мурию.

Между тем лес кончился, и всадники выехали на дорогу между гигантских скал у подножия, поросшего отдельно стоявшими деревьями, горного хребта. В вышине, там где вершины, казалось, касались звезд, сияли разноцветные огни.

– Неужели близко город? – удивленно спросила Сьюки.

– Не может быть, – пренебрежительно отверг ее предположение Раймо. – Огни движутся, видите?

Всадники натянули поводья. Халикотерии встали. Все молча смотрели на игру света. Яркое зарево сменилось менее ярким свечением, похожим на тонкую светящуюся пелену, которая то скрывалась за силуэтами далеких деревьев, то растягивалась вновь. Свет все время менял окраску, переливаясь множеством оттенков. Общий фон был золотистым. По нему разбросаны в беспорядке пятна синего, зеленого и красного цвета.

– А! – протянул Крейн. – Охота. Если огни приблизятся, вам откроется необычайно красивое зрелище.

– Словно гигантские светлячки всех цветов радуги гоняются друг за другом, – вздохнула Сьюки. – Как красиво!

– Что это, игры тану? – спросил Брайан.

– Смотрите, огни скрылись за горами, – разочарованно вскрикнула Сьюки. – Как жаль! Расскажите нам, что такое Охота, лорд Крейн.

В свете звезд лицо Крейна выглядело мрачным.

– Охота – это одна из величайших традиций моей расы. Вы еще увидите Охоту неоднократно и сами откроете для себя, что это такое.

– А если мы будем вести себя хорошо, – нахально спросил Эйкен, – то нам разрешат принять участие в Охоте?

– Возможно, – сухо ответил Крейн. – Охота не каждому из людей по вкусу, не все тану любят Охоту. Но что касается вас, то… я думаю, более того, я уверен, что Охота соответствует вашим спортивным инстинктам, Эйкен Драм.

И на какое-то мгновение эмоциональный подтекст сказанного Крейном раскрыл перед Элизабет чувства, обуревавшие Крейна: отвращение, смешанное с застарелым отчаянием.

ГЛАВА 9

Ричард отчетливо увидел языки пламени.

Они ли двигались навстречу ему или он навстречу им, разобрать было трудно. Пламя оранжевого цвета со смолистым дымком то высоко вздымалось, то опадало в почти безветренной тьме.

Горел куст величиной с хижину. Ричард слышал, как потрескивает и шипит пламя, но искры не вылетали. Горящий куст проплыл совсем рядом и исчез где-то позади за рощей черных деревьев, которые возникли незаметно в ночи, а сейчас стояли, подсвеченные пламенем.

Боль в шее мешала поворачивать голову. Перед глазами ритмично покачивалось что-то большое, покрытое длинными волосами. Это было очень странно! И сам он покачивался в каком-то кресле, не дававшем ему ни откинуться назад, ни упасть в сторону. Икры ног покоились на невидимых опорах, а ступни упирались в некое подобие педалей. Руки лежали на коленях. На нем был знакомый капитанский комбинезон.

Странный космический корабль, подумал Ричард, с волосатым пультом управления. Должно быть, прибор контроля за окружающей средой отказал: температура воздуха градусов под тридцать, и чувствуется какой-то особенный запах.

Но откуда деревья? И пылающий куст? Ричард посмотрел по сторонам и увидел звезды, но не крупные яркие звезды глубокого космоса, а крохотные мерцающие светящиеся точки. Далеко впереди под темным куполом усыпанного звездами ночного неба Ричард заметил еще одну огненную кляксу.

– Ричард? Вы пришли в себя? Хотите воды?

Интересно! Кто сидит за пультом управления в правом кресле? Не может быть! Да это же не кто иной, как старый охотник за костями ископаемых животных собственной персоной! И кто бы мог подумать, что этот старик, который того и гляди рассыпется от дряхлости, решится отправиться в полет. Впрочем, летать стало совсем просто…

– Ричард, если я дам вам фляжку, вы сможете удержать ее?

Какие резкие запахи животных, пряный аромат растений, специфический запах выделанной кожи. Поскрипывают ремни сбруи, проворно постукивают ноги животных, слышатся окрики погонщиков, чей-то вой вдалеке и настойчивый голос старого палеонтолога совсем рядом.

– Я не хочу пить, – пробормотал Ричард.

– Амери сказала, что вам непременно нужно пить, когда вы придете в себя. Ваш организм сильно обезвожен. Попейте.

Ричард попытался разглядеть в темноте лицо Клода. Фигуру старого палеонтолога освещали звезды. Он восседал на спине какого-то огромного животного, напоминавшего лошадь, которое легко несло всадника. Проклятье! Он сам, Ричард, также ехал верхом! Прямо перед ним, чуть ниже волосатого пульта управления, то есть не пульта управления, а гривы, на переднюю луку седла были брошены поводья! А животное само шло ровно и плавно, не требуя от всадника никаких действий.

Ричард попытался подтянуть ноги и обнаружил, что его лодыжки каким-то образом прикреплены к стременам. Сапог, приличествующих морскому пирату, на нем не было: кто-то переодел его из театрального костюма в обычный космический комбинезон, который он засунул на самое дно своего рюкзака, а на плечах красовался его потрясающий плащ.

– Клод, – простонал Ричард, – не найдется ли у тебя чего-нибудь выпить?

– Потерпи. Пока тебе нельзя. Нужно подождать, когда кончится действие лекарства, которое ввела тебе Амери. Выпей-ка лучше воды.

Ричард наклонился, чтобы дотянуться до фляжки, и вдруг звездное небо поплыло у него перед глазами. Если бы его ноги не были прикреплены к чему-то внизу, он непременно упал бы из седла.

– О Боже, у меня такое ощущение, будто меня долго жевали, а потом выплюнули. Клод, скажи на милость, где мы? И что это за животное, на котором я еду верхом?

– Мы находимся к северу от замка примерно в четырех часах верховой езды. Отряд движется параллельно Роне. Насколько я могу судить, ты восседаешь на великолепном экземпляре животного, которое зоологи называют халикотерием Гольдфусса. Местные жители называют его просто халиком. В здешних условиях это животное незаменимо для передвижения по равнине. За час такой халик преодолевает расстояние в пятнадцать-шестнадцать километров. К сожалению, у нас много времени ушло на преодоление ручьев вокруг одного небольшого болота. По моим расчетам, мы должны сейчас находиться километрах в тридцати к северу от Лиона, разумеется, если Лион существовал в эпоху плиоцена.

Ричард выругался.

– А куда мы теперь направляемся?

– В плиоценовую метрополию под названием Финия. Из того, что нам успели сообщить, я понял, что она находится на берегу Рейна примерно в том месте, где в наше время находится Фрейбург. Мы прибудем в Финию через шесть дней.

Ричард отпил немного воды из фляжки и вдруг почувствовал сильнейшую жажду. Как ни старался, он не мог вспомнить ничего, кроме приветливой улыбки на лице Эпоны, поманившей его за собой в залитый ослепительным светом внутренний покой замка. Ричард попробовал собраться с мыслями, но в голову не лезло ничего, кроме каких-то странных видений, будто брат и сестра тщетно пытаются разбудить его, а он все никак не встает, опаздывает в школу и в наказание обречен вечно блуждать в сером тумане в поисках утерянной планеты, на которой его ждет Эпона.

Помолчав немного, Ричард поинтересовался:

– А что со мной приключилось?

– Достоверно мы ничего не знаем, – осторожно ответил Клод. – Скажи-ка, Ричард, а ты заметил, что в замке находятся представители экзотической расы?

– Я помню только высокую женщину, – пробормотал Ричард. – Мне кажется, что она что-то сделала со мной.

– Что бы она ни сделала, ты несколько часов находился без сознания. Амери удалось немного привести тебя в чувство, и поэтому мы смогли взять тебя в караван. Мы решили, что с нами тебе будет лучше, чем если бы ты остался один в замке.

– Вне всякого сомнения.

Ричард медленно отпил глоток воды из фляжки, откинулся назад и долго смотрел на звезды. Звезд было множество, а ближе к зениту на небе виднелись легкие светящиеся облака. Когда караван начал спускаться по длинному склону, Ричард увидел, что он и старый палеонтолог едут почти в самом конце сдвоенной колонны всадников. Когда его глаза стали более отчетливо различать окружающее, Ричард заметил, что по обе стороны от кавалькады неуклюжими прыжками носятся то вперед, то назад какие-то странные существа.

– Что это за чудовища?

– Это резвятся амфиционы. Кроме того, нас охраняют пятеро солдат, но им до нас нет никакого дела. Двое из них замыкают наш отряд, а трое едут впереди вместе с благородной леди собственной персоной.

– А что это за леди?

– Эпона, сама она из Финии. Представители экзотической расы (кстати сказать, они называют себя тану), насколько я могу судить, понастроили в различных местах поселения. В центре каждого поселения находится город, а его окружают спутники, население которых занимается сельским хозяйством. Как я догадываюсь, людям отводится роль рабов или крепостных. Исключение составляют те немногие, которые пользуются особыми привилегиями. По-видимому, города тану по очереди принимают недельную квоту вновь прибывших через врата времени. Исключение составляют люди, обладающие какими-то необыкновенными способностями. Их отбирают и отправляют в столицу.

– Если я правильно понимаю обстановку, то мы с вами не попали в число избранных, обладающих особыми талантами.

– Вы правы. Мы составляем часть общей массы. Амери и Фелиция также находятся в караване. Но четверо других членов Зеленой Группы отосланы на юг. По-видимому, наша группа необычна: в других группах число отобранных гораздо меньше. Из недельной квоты путешественников во времени, прибывших с другими группами, отобраны всего два человека.

Пока отряд продвигался вперед, старый палеонтолог, покачиваясь в седле рядом с Ричардом, поведал тому все, что знал о событиях дня, и поделился своими соображениями о возможной судьбе Эйкена, Элизабет, Брайана и Стейна. Он также кратко изложил Ричарду суть речи Вальдемара и с большой неохотой сообщил об участи, уготованной женщинам.

Бывший капитан космического корабля задал несколько уточняющих вопросов и замолчал. Очень жаль, что сестра милосердия, тем более монахиня, давшая обет безбрачия, должна стать наложницей в гареме. Хуже не придумаешь! А ведь она спасла ему, Ричарду, жизнь. Что касается Снежной Королевы, этой задаваки Элизабет, то ей такая встряска пойдет на пользу. Пусть и она узнает почем фунт лиха! А маленькая стерва Фелиция! Тогда в «Приюте» он, Ричард, сделал ей одно предложение самого невинного свойства, а она в ответ послала его куда подальше, причем в таких отборных выражениях, каких он не слыхивал и от грузчиков в космопортах. Надо думать, что у этих тану не только большой рост, но и все остальное соответствующих размеров – с бейсбольную биту. Ей как раз подойдет. Сделает ее настоящей женщиной.

Между тем караван неуклонно спускался к реке, держа теперь курс чуть к востоку от направления на север. Ориентирами служили сигнальные огни. По словам Клода, такие огни разложены через каждые два километра на всем пути каравана от замка. Очевидно, небольшой отряд ехал в авангарде и зажигал сигнальные огни, используя для костров сухой валежник.

– Мне кажется, что я вижу впереди какое-то здание, – сказал Клод. – Может быть, мы остановимся там на отдых?

Ричард от души надеялся, что это так и будет: он выпил слишком много воды, и теперь она давала о себе знать.

Из головы колонны послышались серебряные звуки горна, протрубившего какой-то сигнал из трех нот. Издали прозвучал ответный сигнал. Не прошло и нескольких минут, как десятки огоньков появились вокруг сигнального костра и двинулись навстречу каравану, образовав извилистую линию: к каравану приближались всадники с факелами, чтобы эскортировать пленников дальше.

К тому времени, когда две группы встретились, Клод и Ричард успели заметить, что последний сигнальный огонь разложен снаружи обнесенного высокой стеной укрепления, напоминавшего форты американских первопоселенцев. Форт стоял на обрывистом берегу реки, струившей свои воды под сенью раскидистых деревьев и впадавшей, должно быть, в Сону. Караван остановился. Леди Эпона и Вальдемар выехали навстречу всадникам, чтобы приветствовать эскорт. При свете факелов Ричард инстинктивно восхитился великолепной статью женщины-тану, восседавшей верхом на белоснежном халикотерии особенно больших размеров и облаченной в темно-синий плащ с капюшоном, развевавшимся у нее за спиной.

После непродолжительного совещания двое солдат из форта отъехали в сторону и стали скликать амфиционов. Медведесобак отвели на боковую тропинку, а остальная часть эскорта выстроилась по сторонам каравана, чтобы сопровождать его на оставшемся пути. Ворота отворились, и всадники пара за парой въехали внутрь. Здесь все было как в загоне для халикотериев в замке: корыта с кормом и водой для животных, высокие помосты для спешивания слева от каждого халика. После того как солдаты сняли цепи, приковывавшие ноги пленников к стременам, путешественники, неуверенно держась на ногах, спустились с помостов и собрались вместе. Вальдемар снова обратился к своим подопечным с краткой речью:

– Слушайте меня внимательно! Привал продлится один час. Все могут отдыхать. Затем наш караван выступает снова и будет находиться в пути еще восемь часов до утра.

Все застонали.

– Туалеты находятся в небольшом здании позади вас. В здании побольше, расположенном по соседству с первым, вы сможете подкрепиться и утолить жажду. Со всеми жалобами – на здоровье и прочее – обращаться ко мне. По сигналу вы должны немедленно подняться на помост и сесть в седло на своего халикотерия. Выходить за территорию, огороженную барьером из бревен, запрещается. У меня все.

Эпона, сидевшая верхом на своем белоснежном халикотерии, осторожно направила его сквозь толпу пленников и, остановившись, взглянула с высоты на Ричарда.

– Я рада, что ты поправился.

Ричард насмешливо взглянул на нее:

– Спасибо, я в добром здравии. Приятно знать, что есть на свете леди, которая проявляет такую трогательную заботу о своих рабах.

Эпона рассмеялась, закинув голову. Смех ее был мелодичен, напоминая по звучанию арпеджио, взятое искусной рукой на арфе. При свете факелов золотом блеснули волосы из-под капюшона.

– Жаль, но ты все еще очень плох, – произнесла Эпона. – Однако храбрости тебе не занимать, не то что этому дурацкому рыцарю.

Эпона развернула своего халикотерия, отъехала к противоположной стороне форта и там спешилась, бережно поддерживаемая подобострастным человеком в белой тунике.

– О чем она здесь толковала? – спросила Амери, подходя к Ричарду вместе с Фелицией.

– Откуда я знаю? – огрызнулся Ричард и рысцой бросился в туалет.

Фелиция проводила его взглядом.

– Скажи мне, Амери, все твои пациенты так неблагодарны?

– Не обращай внимания, – засмеялась сестра. – Он хорошо поправляется, а когда у тяжелобольных дело идет на поправку, они готовы отгрызть тебе голову.

– Но ведь он просто слабак, глупый напыщенный слабак.

– Я думаю, ты заблуждаешься, – возразила Амери, но Фелиция только презрительно фыркнула и направилась в столовую. Позднее, когда обе женщины и Клод подкреплялись холодным мясом, сыром и кукурузным хлебом, к ним подошел Ричард и принялся извиняться.

– Будет вам! – остановила его Амери. – Присаживайтесь к нам. Мы хотели бы кое-что с вами обсудить.

– Да? – глаза Ричарда сузились.

– Фелиция придумала план побега, – тихо прошептал Клод, – но кое-какие проблемы остались.

– Без шуток? – недоверчиво спросил пират.

Маленькая спортсменка взяла руку Ричарда и сжала ее. Он выпучил глаза и плотно стиснул зубы, чтобы не вскрикнуть от боли.

– Тихо, – предупредила Фелиция, – меньше шума. Проблема не в том, чтобы совершить побег, а в том, как нам быть потом. Они отобрали у нас все карты и компасы. Клод имеет общее представление об этой части Европы, поскольку проводил здесь палеонтологические раскопки, но его сведений недостаточно для того, чтобы мы могли ориентироваться на местности. Ты можешь нам помочь? Ты изучал крупномасштабные карты Франции в эпоху плиоцена, когда мы были еще там, в «Приюте»?

Она отпустила руку Ричарда, и тот, растирая онемевшие пальцы, бросил на нее злобный взгляд:

– Нет, конечно. Я рассчитывал, что для этого у меня будет предостаточно времени после прибытия сюда. Я захватил с собой компас с автоматической поправкой на девиацию, компьютерный секстант и необходимые карты. Думаю, что они все конфисковали. Единственный маршрут, который я изучил заранее, – это путь на запад к Атлантике, точнее говоря, к Бордо.

На лице Фелиции появилась гримаса отвращения, но Клод продолжал настойчивые расспросы самым мирным тоном:

– Сынок, мы знаем, что в навигации ты съел собаку. Должны быть какие-то способы, которые позволили бы ориентироваться. Не мог бы ты указать Полярную звезду на плиоценовом небе? Нам бы это здорово помогло.

– Корабль военно-воздушных сил вам тоже здорово помог бы, – проворчал Ричард, – и Робин Гуд с его вольными стрелками был бы как нельзя более кстати.

Фелиция протянула к нему руку, но Ричард торопливо отпрянул назад.

– Так ты можешь помочь нам, Ричард? – спросила она. – Или нашивки на рукаве капитанского комбинезона даны тебе за хорошее поведение?

– Видишь ли, куколка, это не моя родная планета; к тому же серебристые облака не облегчают ориентирование.

– Серебристые облака связаны с активной вулканической деятельностью, – пояснил Клод. – В верхние слои атмосферы выбрасывается много пыли. Но Луна зашла, а обычных облаков нет. Как, по-твоему, ты сможешь произвести обсервацию?

– Я-то смогу, – пробормотал Ричард, – только никак не пойму, какое мне до всего этого дело… И еще я хотел бы знать, что случилось с моим пиратским нарядом. Кто напялил на меня комбинезон?

– Комбинезон лежал в твоем рюкзаке, – мило улыбнулась Фелиция, – а тебя нужно было переодеть. Очень нужно. И мы сочли своим долгом. Разве можно бросить друга в беде?

– Там, в замке, ты ввязался в какую-то драку, сынок, – поспешно вмешался Клод. – Я обмыл тебя и немного почистил твой пиратский костюм. Он висит на спинке седла. Должно быть, уже высох.

Ричард с подозрением посмотрел на ехидно ухмылявшуюся Фелицию и поблагодарил антрополога. Драка? Он, Ричард, с кем-то дрался? А кто издевательски хохотал, глядя на него с презрением? Какая-то женщина с бездонными глазами. Но не Фелиция…

– Пожалуйста, попробуйте взять направление на Полярную звезду, если вам по силам, – попросила Амери. – По маршруту на север нам предстоит ехать еще только одну ночь. Затем, чтобы нас окончательно запутать и сбить с толку, караван будет двигаться в дневное время. Ричард, постарайтесь, это очень важно.

– Хорошо, хорошо, – проворчал он. – Не думаю, чтобы кто-нибудь из вас, земных червей, знал широту Лиона.

– Думаю, что-нибудь около сорока пяти градусов северной широты, – сказал Клод. – Примерно на такой же широте находилось то место, где я провел свое детство в Орегоне. Я говорю так по тому, как мне удалось запомнить небо над «Приютом». Жаль, что с нами нет Стейна. Уж он-то знает широту Лиона точно.

– Оценка слишком груба, – покачал головой Ричард.

Амери прислушалась. Снаружи, из-за стен форта, раздался сигнал.

– Нам пора. Удачи вам, Ричард.

– Огромное вам спасибо, сестра. Если мы вздумаем следовать любому плану побега, который взбредет в голову этой юной леди, удача нам, несомненно, потребуется.

Они ехали всю ночь до рассвета от одного сигнального костра к другому по краю плато, граничившему справа с речной долиной. Небо на юго-западе то и дело озаряли красноватые вспышки – это действовали вулканы. Созвездия на небе Изгнания были совершенно незнакомы обитателям Земли XXII века. Многие звезды были теми же, которые они наблюдали в свое время, но очертания привычных созвездий до неузнаваемости исказились. На небе плиоцена блестели и такие звезды, которым суждено исчезнуть до наступления эры Галактического Содружества, а те, которым предстояло появиться на небе в отдаленном будущем, еще вызревали в пылевых облаках.

Ричард наблюдал плиоценовое небо без особых эмоций. За годы космических странствий ему приходилось видеть разное небо. Будь в его распоряжении достаточно времени и неподвижная площадка для наблюдений, он нашел бы Полярную звезду просто на глаз, без всяких инструментов. Но теперь его наблюдательная площадка была подвижной: он ехал верхом на халикотерии, поэтому засечку требовалось произвести быстро, что усложняло задачу.

«Попробуем разобраться, – сказал сам себе Ричард. – Если старый собиратель костей правильно назвал примерную широту и если караван движется на север, как определил он по особенностям ландшафта, то Полярная звезда должна находиться примерно посредине между горизонтом и зенитом, то есть где-то здесь».

Еще в форте Ричард подобрал две твердые палки. Теперь он связал их волосом, выдернутым из гривы халикотерия. Каждая палка была примерно вдвое длиннее его руки. Ричард надеялся, что кроны деревьев не слишком сильно сузят поле наблюдений.

Усевшись в седле поудобнее, чтобы свести до минимума помехи от покачивая халика, Ричард запомнил созвездия, которые, по его расчетам, должны лежать в циркумполярной области. Держа деревянный крест в вытянутой руке, Ричард совместил перекрестие с предполагаемой Полярной звездой, сориентировал одну перекладину вертикально и тщательно запомнил расположение пяти наиболее ярких звезд в квадрантах. Через три часа, когда вследствие вращения Земли звезды слегка изменят свое видимое положение на небе, он произведет еще одну обсервацию. Его профессиональная, почти фотографическая память позволит выявить угловые перемещения звезд, и тогда он попытается определить ту воображаемую точку, вокруг которой обращаются все звезды. Эта точка и будет полюсом. В ней может оказаться (а может и не оказаться) какая-нибудь звезда, которую с полным основанием можно будет назвать плиоценовой Полярной звездой.

Затем через два часа, еще до наступления рассвета, он проверит положение полюса, а если это не удастся сегодня, непременно сделает завтра, когда у него будет достаточно времени, чтобы пронаблюдать поведение циркумполярных звезд при максимальном угле их вращения вокруг полюса.

Ричард поставил будильник своего наручного хронометра на 03. 30, порадовавшись в душе, что не поддался мгновенному порыву выбросить хронометр в розарии мадам Гудериан в то дождливое утро, когда он, Ричард, покидал привычный мир…

Подумать только, что это происходило всего каких-нибудь двадцать часов назад.

ГЛАВА 10

Хотя со слов Крейна Брайан представлял себе в общих чертах, чего следует ожидать, все же вид Ронии, раскинувшейся на берегу могучей реки, произвел на антрополога ошеломляющее впечатление. Город открылся как-то сразу. Отряд всадников долго петлял по темному ущелью, где только свет от факелов стражи озарял узкую дорогу, проложенную в песчанике. Выехав из-за поворота, отряд оказался на высоком холме, с которого открывался великолепный вид на слияние Соны и Роны, и тогда все увидели город, расположенный внизу, на западном берегу, к югу от поросших лесом утесов, возвышавшихся в том месте, где сливались могучие реки.

Рония построена на возвышении рядом с водой. Земляной вал, укрепленный толстыми стенами, обегал основание холма. Выше, блестя и переливаясь, словно нити с нанизанными на них оранжевыми бусинами, приветливо светились крохотные огоньки. Примерно через каждые сто метров по всему периметру защитной стены вздымались смотровые башни. Их контуры, как и очертания зубцов, также высвечены огоньками. Огоньками были очерчены все углы и выступы крепостной стены, все окна. Почти каждая деталь огромных городских ворот иллюминирована небольшими светильниками. Примерно за пятьсот метров до городских ворот дорога проходила между двумя рядами колонн, на вершине каждой из которых пылал и чадил огромный факел. По обе стороны от колоннады простирались выложенные светильниками геометрические узоры – то ли партерный парк, то ли куртины цветов.

Разглядывая город с высокого холма, Брайан заметил, что Рония не перенаселена: маленькие домики, широкие кривоватые улицы. Поскольку было далеко за полночь, в окнах большинства домов света не было, но вдоль коньков крыш горели огоньки и по верхнему краю оград перед домами через равные промежутки также горели светильники. Ближе к реке располагалось несколько более крупных сооружений с высокими стройными мачтами различной высоты. Стены и основные контуры зданий также были усеяны огнями, но не оранжевыми, как городские ворота, а синими, ярко-зелеными и янтарными. Окна во многих башнях светились.

– Красиво, как в сказке, – вздохнула Сьюки. – Все огоньки переливаются!

– Каждый житель обязан вносить свою лепту в освещение города, зажигая светильники в своем доме, – пояснил Крейн. – Земляне обычно пользуются оливковым маслом, которое здесь производится в изобилии. Более высокие постройки тану освещаются сложными устройствами, питаемыми энергией от избыточных метапсихических эманации.

Кавалькада спустилась с холма. Вскоре каменистая дорога, проложенная в песчанике, сменилась дорогой, выложенной гранитными плитами и становившейся все шире и шире. Когда отряд вступил в колоннаду, ширина дороги достигла восьми метров. Между высокими колоннами вздымались стройные побеги бамбука, высаженные отдельными островками вперемежку с каким-то темным кустарником и пальмовыми рощами. Крейн объяснил, что ежемесячно в этих внешних садах возводятся шатры для ярмарок, на которые местные ремесленники привозят свои изделия, а караваны доставляют всевозможные предметы роскоши. Раз в год проводится Большая ярмарка, на которую съезжаются люди со всей Западной Европы.

– А ежедневных рынков, где люди могли бы купить повседневные товары и продукты, здесь нет? – поинтересовался Брайан.

– Мясо – основной продукт питания, – ответил Крейн – Профессиональные охотники, все как один земляне, поставляют в больших количествах мясо на плантации, расположенные к северу от этих мест по берегам Соны и Роны. Ежедневно мясо вместе с зерном, фруктами и другими продуктами сельскохозяйственного производства, как, например, оливковое масло и вино, на баржах сплавляется заготовителями провизии сюда, в Ронию. Трудятся на плантациях в основном рамапитеки. В прошлом плантациями управляли тану, но теперь почти везде во главе стоят земляне.

– А вы не усматриваете в этом потенциальной опасности? – спросил Брайан.

Крейн улыбнулся. Его глаза сверкнули в свете дальних огней и отблесках факелов.

– Никакой опасности нет. Все земляне, занимающие сколько-нибудь ответственное положение, носят ожерелья – торквесы. Попытайтесь понять, что сопротивление, или коэрцитивная сила, здесь, в Изгнании, редко бывает необходимо. Если не считать небольшой кучки возмутителей спокойствия, жизнь в Изгнании для большинства протекает счастливо.

– Даже для женщин? – поинтересовалась Элизабет.

Тану с невозмутимым видом ответил:

– Даже стоящие на самой низкой общественной ступени обычные женщины, не обладающие никакими метапсихическими способностями, полностью избавлены от нудных или утомительных работ. Они могут выбирать себе занятие по своему вкусу или проводить дни в полной праздности. Если они того пожелают, у них даже могут быть любовники из числа землян. Единственное ограничение, которое неукоснительно соблюдается, – все дети должны принадлежать нам, тану. Особо привилегированное положение занимают те счастливчики среди землян, которые обладают генетическим кодом, передающим их потомству метапсихические функции. Наше общество принимает их как равных, и если за время испытательного срока они доказывают свою лояльность по отношению к тану, их серебряные ожерелья могут быть заменены золотыми.

– Вы говорите о мужчинах и женщинах или только о женщинах? – переспросил дрожащими губами Эйкен.

– О мужчинах и женщинах. Смею вас заверить, что очень скоро вы по достоинству оцените нашу стратегию в отношении репродукции. Ведь мы не только усиливаем сопротивляемость расы действию космической радиации в земных условиях, но и включаем ваши гены скрытых и активных метапсихических функций. Мы надеемся, что в конце концов нам удастся развить в себе активные метапсихические способности в полном объеме, такие, какие вам, землянам, – тут Крейн кивнул на Элизабет, – удалось развить в себе в том далеком будущем, откуда вы прибыли, то есть через шесть миллионов лет.

– Что и говорить, грандиозный проект, – согласилась Элизабет. – А как вы совместите ваши планы с реальностью далекого будущего этой планеты… будущего без тану?

Крейн улыбнулся.

– Все в воле великой богини Таны. Шесть миллионов лет – немалый срок. Я полагаю, что мы, тану, будем благодарны ей, если она соблаговолит разрешить нам населить хотя бы малую часть той планеты, которую мы назовем своей.

Всадники приблизились к огромным воротам, достигавшим метров двенадцати-тринадцати в высоту и почти вдвое больше – в ширину. Сбитые из огромных бревен, они были окованы тяжелыми бронзовыми пластинами.

– По ночам здесь довольно много диких зверей. Других опасностей тоже хватает, – пояснил Крейн. – Ночь – не лучшее время для людей, чтобы находиться за городской стеной, если только это не связано со службой у тану.

– Интересно, – задумчиво проговорил Брайан. – Стены и крепостные ворота способны выстоять против любой попытки непрошеных гостей вторгнуться ночью в город. Для защиты от диких зверей такие сооружения чрезмерны. Более того, даже для защиты от нападения преступных элементов, а такие, как я понимаю, встречаются время от времени и здесь, эти сооружения излишне массивны.

– Вы совершенно правы, – подтвердил Крейн, сделав небрежный жест, – преступники нам особенно не досаждают.

– Так против кого же возведены столь мощные укрепления?

– Против той опасности, о которой нельзя забывать ни на миг, – пояснил Крейн, – против фирвулагов.

Перед городскими воротами отряд остановился. Над аркой красовалась такая же эмблема, как при въезде в Надвратный замок, – выкованная из желтого металла маска. Каптал Зденек в сопровождении солдата, державшего факел, подъехал к темневшей рядом с воротами нише, куда уходила свисавшая из-под арки цепь. Наклонившись с седла, каптал освободил цепь от запора и, держа ее, стал отъезжать от ворот. На нижнем конце цепи оказался заключенный в металлическую клетку камень диаметром в полметра. Отведя груз гигантского маятника, каптал отпустил цепь и камень, описав дугу, ударился в почерневшую бронзовую линзу, вставленную в раму из толстых бревен. Раздался низкий звук, напоминавший звон огромного церковного колокола, какие некогда украшали звонницы Старого Мира. Едва солдат поймал откачнувшийся назад камень и завел его снова в нишу, как створки ворот начали медленно отворяться.

Крейн в полном одиночестве поскакал к воротам, поднявшись над седлом в полный рост, а его красно-белый плащ струился за плечами, развеваемый ветром. Крейн выкрикнул три слова на незнакомом языке, одновременно мысленно передав какой-то образ настолько быстро, что ни земляне с ожерельями, ни Элизабет не успели расшифровать изображение.

Два отряда солдат-землян в шлемах с гребнями замерли по обе стороны распахнутых ворот. Пластины и кольчуги сверкали при свете бесчисленных светильников, словно золотые. Позади ворот улица была пустынна, если не считать выстроившихся по обе ее стороны почти на целый квартал рамапитеков. На каждом человекообразном был металлический ошейник и синий с золотым плащ. Каждый рамапитек держал жезл из какого-то материала, напоминавшего по виду стекло, с синим или желтым огоньком на конце.

Крейн и его свита проследовали между рядами рамапитеков, и те зашагали рядом с халикотериями, сопровождая всадников по улицам спящего города. У рыночной площади, посреди которой плескался фонтан, подсвечиваемый снизу плававшими по воде фонарями, каптал Зденек отсалютовал Крейну и направился к темным казармам в сопровождении солдат Билли и Сиюн Киу – их ночная вахта закончилась. Глазам изумленных путешественников предстали дома, темные, если не считать мириады мерцающих огоньков на гребнях и по краям крыш, по верхним краям заборов и балюстрад. Архитектура в кварталах, где жили люди, была самой причудливой, в ход шли всевозможные строительные материалы: встречались здания из беленого камня, с каменным низом и деревянным верхом, глинобитные дома, как в библейские времена, с толстыми стенами для прохлады, черепичными крышами, глубокими лоджиями, утопавшими в тени и увитыми виноградом, небольшими двориками с пальмами, лаврами и душистыми коричными деревьями.

– Стиль рваных Тюдоров, – подвел итог своим наблюдениям Брайан. Несмотря на Изгнание за шесть миллионов лет до своего времени, человечество явно не потеряло чувство юмора.

Людей нигде не было видно. Зато то и дело попадались похожие на подростков рамапитеки в плащах разных цветов, сновавшие всюду с маленькими закрытыми тележками. Кошка сиамской породы прошмыгнула поперек главной улицы и скрылась в открытом окне дома.

Всадники приблизились к комплексу больших зданий у самой реки. Здания были построены из какого-то материала, похожего на белый мрамор, и отделены от остальной части города узорчатой стеной, в которой через определенные промежутки были сделаны проходы. Сверху стена украшена вазами с живыми цветами. Вместо светильников из металла или керамики обнесенную оградой территорию освещали настенные факелы, похожие на большие серебряные подсвечники. Здания увешаны гирляндами стеклянных фонарей. Их синие, зеленые и желтые огни разительно контрастировали с теплом и уютом масляных светильников на улицах внешнего города. Несколько штрихов были знакомы: водяные лилии в выложенных плитками бассейнах, вьющиеся желтые розы, отважно взбиравшиеся по фигурной мраморной решетке. Разбуженный появлением всадников соловей издал несколько сонных трелей и умолк.

Въехали во внутренний двор, окруженный со всех сторон украшенными причудливым орнаментом беловатыми, словно тронутыми инеем, зданиями. Большая дверь одного из зданий внезапно отворилась, и изнутри полилось золотистое сияние. Пленники замерли от удивления. Рамапитеки застыли. Из дома торопливо выбежали слуги (все до единого – представители человеческой расы) и принялись освобождать путешественников от сковывавших их цепей и помогать спешиться с халикотериев.

Затем из дверей нестройной толпой вышли двадцать или тридцать тану. Они смеялись, приветствовали Крейна на своем экзотическом языке, оживленно переговаривались по поводу вновь прибывших на стандартном английском с какими-то особенно музыкальными интонациями. На тану были тончайшие, как бы струящиеся мантии, одежды ярких «тропических» цветов с фантастическими ювелирными украшениями – высокими воротниками-наплечниками, расшитыми золотом и усыпанными драгоценными камнями, с лентами, свисавшими спереди и сзади и переливавшимися при малейшем движении. Разодетые так же, как тану, люди были поменьше ростом и носили не золотые, а серебряные торквесы. Брайан с интересом рассматривал привилегированных представителей человеческой расы. Судя по всему, они вели себя среди тану, как среди своих, и столь же оживленно обменивались впечатлениями о вновь прибывших.

Что же касается последних, то только Эйкен как ни в чем не бывало оглядывался по сторонам. В сверкающем костюме с многочисленными карманами, набитыми всякой всячиной, он носился по всему двору, отвешивая шутовские поклоны дамам тану, каждая из которых была почти на треть выше его ростом. Брайан стоял в стороне и наблюдал за происходящим. Тану явно стремились сгладить неловкость, шутили по поводу нелепости ситуации, всеми силами давали почувствовать вновь прибывшим, что их ждали и рады прибытию. Брайан не сомневался, что между тану идет обмен мысленными посланиями ничуть не менее оживленный, чем разговор вслух. «Интересно, – подумал он, – какой психический стимулятор действует на низших уровнях сознания, если даже молчаливый Раймо и обычно замкнутая и отрешенная Элизабет постепенно растаяли и оказались охваченными всеобщим оживлением».

– Нам бы не хотелось, чтобы вы чувствовали себя одиноким, Брайан.

Антрополог обернулся и увидел стройного мужчину тану, облаченного в простое синее одеяние, который смотрел на него с приветливой улыбкой. У него было красивое лицо, которое портили глубоко провалившиеся глаза и множество морщин у рта, как у Крейна. Брайан подумал, что морщины, должно быть, свидетельствуют о преклонном возрасте у тану, которые выглядят весьма моложаво. Волосы тану – цвета слоновой кости, а на голове у него красовалась небольшая корона из какого-то материала, похожего на синее стекло.

– Позвольте приветствовать вас. Я ваш хозяин. Меня зовут лорд Бормол. Как и вы, я занимаюсь изучением культуры. С каким нетерпением мы ожидали приезда еще одного специалиста! Последний антрополог прибыл к нам лет тридцать назад. К сожалению, он был не очень крепкого здоровья. Ваш опыт аналитика так необходим! Нам нужно многое узнать о взаимодействии двух наших рас для того, чтобы общество в Изгнании процветало к взаимной выгоде. Наука Галактического Содружества может научить тому, что нам совершенно необходимо знать, чтобы выжить. Пойдемте со мной. Для вас и ваших друзей накрыт стол, и вы сможете как следует подкрепиться. Поделитесь вашими первыми впечатлениями о Многоцветной Земле. Первая реакция представляет для нас необычайную ценность!

Брайан печально рассмеялся.

– Вы льстите, лорд Бормол. И явно переоцениваете меня. Боюсь, что я еще ничего не понимаю в том мире, в котором вы живете. Ведь я только прибыл. И прошу меня извинить, но я так устал от событий прошедшего дня, что просто падаю с ног.

– Нет, это вы меня извините. Я совсем упустил из виду, что вы без торквеса. Мои соплеменники с помощью телепатем освежили и подкрепили ваших спутников, но, к моему сожалению, это не распространилось на вас. Если хотите, мы могли бы…

– Нет, благодарю вас!

Подошел Крейн и иронически улыбнулся при виде охватившей Брайана тревоги.

– Брайан предпочитает действовать самостоятельно, не черпая подкрепления от торквеса… Более того, он поставил это непременным условием своего сотрудничества.

– Вы не должны ничего навязывать мне насильно, – сказал Брайан.

– Вы меня не поняли!

Бормол был явно уязвлен. Он указал на переливавшуюся всеми цветами радуги толпу, увлекавшую пленников внутрь здания. Все дружески беседовали и казались очень довольными.

– Разве вашим друзьям кто-нибудь навязывает что-то насильно? Разве их к чему-нибудь принуждают? Торквесы – символ не подчинения и ограничительных уз, а союза.

Брайан почувствовал, как в нем поднимается волна гнева и ужасной усталости, но голос оставался спокойным:

– Я знаю, что намерения у вас самые добрые. Однако найдется немало людей, я бы даже сказал, что в том мире, откуда я прибыл, таких людей большинство, которые скорее пойдут на смерть, чем дадут надеть на себя ваши ожерелья. Несмотря на все блага, которые оно приносит своему обладателю. А теперь я прошу извинить меня. Мне жаль разочаровывать вас, но сейчас я не в лучшей форме, чтобы вести дискуссии. Я предпочел бы как следует выспаться.

Бормол наклонил голову. Один из слуг тотчас подбежал, неся рюкзак Брайана.

– Мы еще встретимся в столице. Надеюсь, что к тому времени вы измените сложившееся у вас нелестное мнение о тану, Брайан… Это Джо-Дон. Он проводит вас в комнату, где вы сможете отдохнуть. Спокойной ночи.

Бормол и Крейн ушли. Почти все уже покинули двор и устремились во внутренние покои.

– Сюда пожалуйте, сэр, – произнес Джо-Дон торжественным тоном, который сделал бы честь вышколенному дворецкому в фамильном замке Старого Мира. – Мы приготовили вам чудесную комнату. Жаль, что вы не можете еще побыть среди гостей.

Они вошли в дом и двинулись по коридорам, расписанным в синий, белый и золотой цвета. Брайан видел, как четверо слуг несли куда-то Стейна, все еще находившегося в бессознательном состоянии.

– Есть в доме врач, Джо-Дон? Этот человек нуждается в медицинской помощи. Он получил серьезные травмы – и физические, и психические.

– Не беспокойтесь, сэр. Леди Дамона, супруга лорда Бормола, исцеляет от всех недугов еще лучше, чем Крейн. После прохождения через врата времени людям часто приходится оказывать медицинскую помощь. Переход – непростая штука, сэр, и у людей возникает шок. В большинстве случаев пострадавших удается благополучно вывести из критического состояния. У тану нет таких средств, как бассейн для регенерации, к которому мы в свое время привыкли, но у них есть свои собственные средства, весьма действенные. С помощью торквесов тану лечат и исцеляют большинство болезней и травм. Леди Дамона сделает вашему приятелю инъекцию, посмотрит, отчего он расклеился, и на другой день он будет в полном порядке. Экий он богатырь, ну просто гора мускулов. Должно быть, его запишут на Великую Битву.

– А что это такое? – тихо спросил Брайан.

Джо-Дон замигал, а потом ухмыльнулся.

– Нечто вроде спортивных соревнований, которые будут проводиться через пару месяцев – в конце октября. Это традиционные состязания, а тану очень дорожат своими традициями… Вот мы и пришли. Ваша комната, сэр!

Джо-Дон открыл дверь, и они вошли в комнату. Белые занавеси колыхались от дуновения ветерка у большого окна. Рядом с постелью висела гирлянда сапфировых фонариков. Масляный светильник озарял теплым светом стол, на котором накрыт незамысловатый ужин.

– Если вам что-нибудь понадобится, сэр, – сказал Джо-Дон, – потяните за шнур рядом с кроватью, и мы сразу явимся. Думаю, вам не нужно, чтобы кто-нибудь поговорил с вами сейчас и развеял ваши тревоги? Тогда позвольте пожелать вам спокойной ночи.

Джо-Дон выскользнул из комнаты и плотно прикрыл за собой дверь. Брайан не стал проверять замок. Глубоко вздохнув, он принялся расстегивать рубашку. Хотя по дороге нигде не пришлось подниматься, комната каким-то образом оказалась расположенной на самом верху дома. Из окна открывалась панорама большей части города. Вдали виднелись городские ворота. Рония лежала в тишине, переливаясь множеством огоньков, – рукотворное созвездие, напомнившее Брайану рождественское представление, которое ему много лет назад довелось видеть в одном из миров, населенном выходцами из Испании.

Мысли Брайана обратились к тому празднеству, в котором сейчас принимали участие его спутники. Экзотики там должно быть предостаточно! Впрочем, он обо всем узнает утром. Брайан, зевая, сложил рубашку и внезапно почувствовал под рукой плотную пачку листов дуропленки, засунутую в нагрудный карман. Он достал их. Перед ним, словно источая свой внутренний свет, возник портрет, ее портрет.

О, Мерси!

Что они сделали с тобой? Захватили и превратили в одну из них, как они пытаются сейчас сделать с моими друзьями? Тонкое печальное женское лицо с бездонными глазами и улыбкой, которая безудержно влечет меня вопреки всем доводам рассудка. Я никогда больше не услышу, как ты играешь на арфе и поешь, но в душе моей сами собой возникают строки когда-то слышанного стихотворения:

Я встретил девушку…

Глубокий басовый звук вырвал Брайана из размышлений. Это был удар гонга, доносившийся от городских ворот. Ворота отворились, словно впуская в спящий город восходящее Солнце.

– О Боже! – прошептал Брайан. Как зачарованный, он смотрел на открывшееся ему сказочное зрелище: Охота вступила в городские пределы.

Радуга текла по главной улице города, повторяя тот же маршрут, по которому незадолго до того проследовал отряд с пленниками. Сверкающая и переливающаяся всеми цветами радуги процессия красочно разодетых тану вбирала в себя все новых и новых участников. Атмосфера всеобщего ликования и веселья напоминала атмосферу карнавалов в Рио-де-Жанейро или Марди-Грас в Новом Орлеане. И халикотерии, и всадники постоянно меняли свою окраску. Процессия подходила все ближе и наконец прошла почти под окном Брайана. Он видел участников, мужчин и женщин, одетых в причудливые доспехи, по-видимому, из стекла, напоминавшего драгоценные камни и не уступавшего им по блеску и игре. На халиках были попоны из такого же материала, а головы животных украшены драгоценными камнями. И всадники, и пешие участники процессии несли длинные полотнища, разрезанные на концах на ленты, которые искрились и сверкали.

Шум царил небывалый. Мужчины ударяли сверкающими стеклянными мечами о щиты, усыпанные драгоценными камнями, и щиты издавали мелодичный звон. Женщины трубили в причудливо изогнутые стеклянные рожки. Звенели колокольчики на сбруе животных. Часть участниц процессии распевала высокими голосами какие-то песнопения. Замыкали процессию шесть всадников в неоново-красном облачении, по-видимому, герои празднества. В руках у них пики, на которые надеты трофеи.

Шесть отрубленных голов.

Четыре головы принадлежали чудовищам: ужасному зверю с огромными клыками; рептилии с ушами, наподобие крыльев летучей мыши, и щупальцами вокруг рта, которые еще шевелились; какому-то странному существу с ветвистыми рогами и головой хищной птицы; огромной уродливой обезьяне с белоснежной шерстью и все еще моргавшими глазами величиной с большое яблоко.

Две другие головы были поменьше. Брайан разглядел их вполне отчетливо, когда процессия проходила рядом с его окном. Головы принадлежали мужчине и женщине средних лет.

ГЛАВА 11

Неожиданно возникшая старая боль пробудила у Амери воспоминания.

Онемевшие лодыжки неподвижно пристегнуты к высоко подтянутым стременам. Нестерпимо болели растянутые мышцы на внутренней стороне бедер. По спине бегали мурашки. Сильная боль в коленях и икрах. И Амери вспомнила: она уже испытывала нечто подобное двадцать шесть лет назад.

Отец сказал тогда, что спуск на муле в Большой Каньон в Колорадо станет увлекательным путешествием, и им предоставится уникальная возможность заглянуть в историю Земли, которая будет лежать перед ними, словно разрезанный острым ножом многослойный торт. Поначалу все шло превосходно. Спускаясь вниз, Амери, тогда еще девочка, была в восторге при виде разноцветных слоев горных пород, все более древних, пока наконец на самом дне Каньона ей не посчастливилось подобрать кусочек блестевшего, как антрацит, сланца. Возраст обломка достигал двух миллиардов лет, поэтому у юной Амери он вызывал должное почтение.

Но вот начался подъем, и она ощутила боль. Дорога, казалось, никогда не кончится. Боль в ногах становилась все острее и нестерпимее, а потом перешла в судороги, так как маленькая Амери подсознательно пыталась помогать мулу преодолевать подъем. Ее родители, опытные всадники, знали, как следует сидеть в седле при подъеме и спуске; маленькие братья, сидевшие в специальной корзине, наслаждались необычной обстановкой, и только Амери чувствовала угрызения совести при мысли о том, какую тяжелую работу совершает несущий ее мул, и безотчетно пыталась облегчить его ношу. В конце концов она не выдержала и расплакалась, и все остальные члены семьи, разумеется, посочувствовали бедной маленькой Анне-Марии, но все же сочли за благо продолжить путешествие верхом, а не спешиваться и не задерживать остальных экскурсантов. Отец сказал Амери, что он всегда гордился своей храброй девочкой, мать с сочувствием улыбалась, а младшие братья смотрели на нее с нескрываемым превосходством. Когда наконец они достигли гостиницы на верху Каньона, у Амери не было сил даже для того, чтобы слезть с седла. Отец взял ее на руки и отнес в номер, уложил в постель, и она проспала восемнадцать часов подряд. Братья дразнили ее, что она проспала путешествие на летательном аппарате в пустыню, и Амери почувствовала себя виноватой. Вот тогда, с того самого случая все и началось.

Мать, отец и братишки ушли в прошлое. Она давно стала взрослой, большой девочкой, которая по-прежнему пыталась нести свою ношу, не считаясь с собственной болью. Так и сейчас. Только теперь ты начинаешь понимать, почему очутилась здесь, и почему здесь очутились все остальные. Новая боль и воспоминание о старой боли помогли тебе осознать. И подобно тому, как вправление вывиха, удаление больного зуба или наложение шин на переломанные конечности могут положить начало выздоровлению, ты, Амери, можешь исцелиться! Подумать только, какой глупой ты была! Какую непоправимую глупость совершила! Но теперь ты здесь, и озарение снизошло на тебя слишком поздно.

Амери ехала верхом на своем халикотерии. Солнце едва поднялось над горизонтом. Фелиция спала в седле слева, поведав Амери, что езда на халикотериях – сущее удовольствие по сравнению со скачками на полуприрученных веррулах на Акадии. Все вокруг радовалось предстоящему дню, все громче щебетали птицы. А что, если она, Амери, вознесет Господу благодарственный гимн, несмотря на все, что приключилось? Выученные с детства латинские слова приходили на память сами собой.

И Амери тихо запела:

Кор меум контурбатум эст ин ме,

эт формидо мортис кекидит супер ме.

Тимор эт тремор венерунт супер ме,

эт контексерунт ме тенебре.

Эт дикси: «Куис дабит михи пеннас сикут колумбе,

эт волабо, эт реквиескам!»

Голова Амери опустилась на грудь, и слезы полились на белое монашеское одеяние. Всадник, ехавший перед ней, тихо рассмеялся:

– Интересно, что вы молитесь на мертвом языке. Насколько я помню, это фрагмент из Псалма 54.

Амери посмотрела на говорившего. Это был человек в тирольской шляпе. Сидя в седле вполоборота к ней, он улыбнулся и продекламировал:

Сердце мое трепещет во мне,

и смертные ужасы напали на меня.

Страх и трепет нашли на меня,

и ужас объял меня.

И я сказал: «кто дал бы мне крылья,

как у голубя, я улетел бы и успокоился бы!»

– Как там дальше?

– Экке элонгави футиенс: эт манси ин солитудине.

– О, спасибо!

«Далеко удалился бы я, и оставался бы в пустыне».

Незнакомец указал рукой на окружавший их ландшафт.

– И вот мы в пустыне! Великолепно. Вы только взгляните на горы на востоке. Самая настоящая Юра! Подумать только, какие поразительные изменения произойдут с горами за шесть миллионов лет! Некоторые из хребтов горной системы сейчас достигают более трех тысяч метров, что примерно вдвое выше, чем Юра в наше время.

Амери вытерла глаза концами косынки.

– Вы бывали в этих горах?

– О да! Я большой поклонник гор. Я облазил все горы на Земле, совершил восхождения на все пики, но больше всего мне нравились Альпы. Я собираюсь отправиться в Альпы и обследовать их, так сказать, в младенчестве. Именно поэтому я и последовал в Изгнание. Во время последнего омоложения я увеличил свой объем легких на двадцать процентов. Укрепил сердце и большие мышцы. Я прихватил с собой все альпинистские приспособления. Можете представить, что отдельные участки плиоценовых Альп сейчас выше Гималаев в наше время? Наши Альпы были сильно разрушены во время ледникового периода, на протяжении нескольких миллионов лет. Настоящее высокогорье расположено дальше к югу вокруг Монте-Розы на швейцарско-итальянской границе (я говорю о границах, существующих в наше время) или к юго-западу в Провансе, где Дан-Бланш, пожалуй, повыше, чем Монте-Роза. Процессы складкообразования, происходившие в недрах Земли, вознесли горы на высоту свыше девяти тысяч метров. Возможно, здесь есть пики выше Эвереста! Я надеюсь провести остаток своей жизни, совершая восхождения на плиоценовые горы. Может быть, мне даже удастся совершить восхождение на альпийский Эверест, если я смогу найти несколько родственных душ, которые согласятся разделить со мной компанию.

– Не сомневаюсь, что вам удастся совершить задуманное, – произнесла Амери, пытаясь изобразить ободряющую улыбку.

– Не тут-то было, – возразил самым радостным тоном альпинист. – Эти «экзотики» и их прислужники найдут мне подходящую работу – валить лес или качать воду, как только узнают, что все мои таланты сводятся к тому, чтобы взбираться на горы и падать с гор. Если мне повезет и после рабского труда у меня останется хотя бы немного свободного времени, то я собираюсь играть на флейте в том заведении, что будет заменять деревенский трактир.

Альпинист вежливо извинился перед Амери за то, что прервал ее молитвы, и, отвернувшись, принялся наигрывать на флейте.

Помолчав, Амери снова тихо запела псалмы.

Караван продолжал спускаться под уклон, держа курс на север параллельно Соне. Могучую реку не было видно, но ее течение явственно угадывалось по широкой полосе тумана, висевшего над лесами в долине. Местность на другом берегу реки была гораздо более ровной – прерия с отдельно стоявшими деревьями, постепенно переходившая в болотистую низину с множеством мелких озер, засверкавших под лучами восходившего Солнца. По болотистой низменности извивались притоки Соны. Западный берег реки, по которому двигался караван, был на несколько сот метров выше и гораздо суше. Лишь изредка встречались ручьи и овраги, которые терпеливые халикотерии форсировали, почти не замедляя хода.

Теперь, при ярком дневном свете, Амери смогла наконец рассмотреть своих спутников, солдат и Эпону, ехавшую через три или четыре ряда перед ней, и разбитых на пары пленников, следовавших за ними через равные промежутки. Ричард и Клод ехали почти рядом с вьючными животными и арьергардом. Амфиционы стоически трусили рысцой по обе стороны каравана, иногда приближаясь настолько, что Амери видела их налитые злобой желтые глаза и чувствовала отвратительный смрад, исходивший от неуклюжих тел. У халиков – свой характерный запах, резкий и немного отдававший серой, как запах репы. Должно быть, так пахнут те растения, которыми их кормят, подумала Амери. Им, очевидно, такая пища нравится, и поэтому они такие высокие и сильные.

Амери слегка застонала и попыталась ослабить напряжение в нестерпимо болевших мышцах, но ничего не помогало, даже молитва.

– Амери, ты только посмотри! Антилопы.

Фелиция проснулась и теперь указывала на саванну, простиравшуюся слева, где золотисто-розовая почва поросла высокими темными стеблями, по которым под дуновениями ветра пробегали волны. И тут Амери поняла, что золотистая почва в действительности – шкуры антилоп, а темные побеги – их рога. Огромное стадо покрывало весь склон, насколько его можно было окинуть взглядом. Тысячи и тысячи антилоп паслись среди побуревших от солнца трав. Проходящий караван не вспугнул их. Завидя его, они поднимали свои черно-белые мордочки и лишь наставляли рога, напоминавшие по форме лиру, на амфиционов, но те не обращали на них никакого внимания.

– Разве они не прекрасны? – в восторге закричала Фелиция. – А там… Посмотри, маленькие лошадки!

Гиппарионы были еще более многочисленны, чем антилопы, и встречались в высокогорье огромными стадами, иногда покрывавшими (так по крайней мере казалось) площадь в целый квадратный километр. Когда караван поднимался на небольшие возвышения, где растительность более пышная, путешественники видели и других пасущихся животных – похожих на козлов трехрогих антилоп с шкурами, словно выделанными из черного дерева, несколько более крупных лесных антилоп с тонкими белыми полосами по бокам, как у фавна, а однажды в небольшой рощице акаций путешественники увидели даже массивных серо-коричневых канн с закрученными винтом рогами, достигавших в холке более двух метров.

– Все это – великолепное мясо на копытах, – восхищалась Фелиция. – И естественных врагов у них мало. Несколько крупных кошачьих, гиены и медведесобаки, или как их там называют. Охотнику в этом мире не грозит голодная смерть.

– Голодная смерть – не самое страшное, – заметила Амери. Она осторожно приподняла юбку и принялась массировать бедра.

– Бедная Амери! – сочувственно заметила Фелиция. – Я помню о том, что самое страшное для нас, женщин, в этом мире, и кое-что придумала. Вот, посмотри.

На глазах изумленной Амери халикотерий Фелиции начал подавать в сторону до тех пор, пока оба животных едва не коснулись боками. Затем халикотерий Фелиции стал двигаться в другую сторону, продолжая идти вперед все в том же темпе, и оказался почти на вытянутую руку левее от своего места в колонне. Проскакав так с полминуты, халикотерий принял вправо и занял свое обычное место в строю. Несколько минут он продолжал движение в прежнем темпе, а потом вдруг перешел на более крупный шаг, отчего расстояние между ним и скакавшим впереди халикотерием уменьшилось метра на полтора. Халикотерий Фелиции почти касался головой хвоста предыдущего халикотерия, и до сознания Амери мало-помалу стало доходить, что происходит. Затем вырвавшийся вперед халикотерий чуть сбавил темп и занял свое место в строю как раз вовремя, так как заподозривший что-то неладное амфицион коротко взвыл.

– Мама миа, – прошептала монахиня. – А если солдаты заметят, что ты делаешь?

– Но ты же сама видела, никто и внимания не обратил на то, что я нарушила строй. По-видимому, обратной связи во время движения не существует. Просто вначале подается команда, по которой весь караван движется с заданной скоростью, сохраняя определенную дистанцию между рядами. Вспомни, что сделали солдаты, когда вчера вечером серые куропатки испугали халикотериев? Они проследили за тем, чтобы мы выровнялись и по рядам, и в колоннах. Если бы у солдат имелась обратная связь от халиков, то ничего такого им делать не пришлось бы.

– Это так, но…

– Никаких «но». Держись за свой монашеский плат. Теперь твоя очередь.

Физическая боль и психическое недомогание Амери исчезли, как по мановению волшебной палочки, – столь велика была возникшая надежда. Ее халикотерий в точности повторил все маневры, выполненные ранее халикотерием Фелиции. Когда сольные выступления закончились, оба халикотерия исполнили тот же танец слаженным дуэтом.

– Слава тебе Господи! – прошептала Амери. – Халикотерием ты можешь управлять. А можешь ли ты справиться с ними?

Амери кивком указала на ближайшего амфициона.

– Справиться с ними будет трудно. Труднее, чем все, с чем мне приходилось сталкиваться на арене в бытность мою на Акадии. Но теперь я стала старше.

По крайней мере на четыре месяца. И это не дурацкая игра, в которой еще недавно наивная Фелиция надеялась снискать себе уважение партнеров вместо страха… А здесь, в Изгнании, ей верит Амери и поверили бы другие, если бы знали. Поверили бы и восхищались бы. Но как проверить, сумеет ли она справиться с амфиционами? Проверить незаметно для солдат. Задача, что и говорить, чрезвычайно трудная. Как ее решить лучше всего?

Медведесобака, трусившая рысцой метрах в двадцати слева от Фелиции, начала медленно приближаться к ней, высунув язык, с которого на землю капля за каплей стекала слюна. После длительного пробега (а от последней стоянки отряд успел отмахать немалое расстояние) запас природной свирепости амфициона был почти на исходе. Острое покалывание в мозгу, гнавшее животное вперед и заставлявшее его все время быть настороже, сгладилось и притупилось от усталости и голода. И голос долга звучал в мозгу амфициона гораздо слабее обещания обильного корма в корыте и охапки сена где-нибудь в тени.

Амфицион бежал все ближе и ближе к халикотерию, на котором ехала верхом Фелиция. Почувствовав, что утратил контроль над собой, зверь заскулил, зафыркал и принялся трясти своей безобразной головой, словно стряхивая с нее кусающих и жалящих насекомых. Тяжелые челюсти с лязгом сомкнулись, разбрызгивая слюну, но амфицион все приближался к халикотерию и теперь трусил рядом в облаке пыли, поднимаемой ногами скакуна. В бессильной ярости амфицион уставился на хрупкую человеческую фигурку, сидевшую высоко над ним, – именно эта фигурка заставляла, подавляла, вынуждала его вести себя столь необычным образом. И зверь зарычал от ярости, показав в оскале страшные желтые зубы размером с палец на руке Фелиции.

Усилием воли Фелиция отпустила амфициона.

От внезапно охватившей слабости у нее потемнело в глазах, голова раскалывалась от боли – слишком большого напряжения потребовала попытка преодоления упорной злобной воли зверя. Но каков результат!

– Ты молодец! – одобрила Амери. – Научиться управлять амфиционом!

– Чертовски трудно, – кивнула Фелиция. – Эти проклятые звери не идут на автопилоте, как халики. Амфицион сражался со мной все время. Должно быть, поведение медведесобак основано на условных рефлексах, выработанных у них дрессировкой. Преодолеть условный рефлекс труднее, потому что он коренится в подсознательном. Но мне кажется, что я придумала, как справиться с этой проблемой. Лучше всего воздействовать на амфиционов к концу перехода, когда они основательно подустанут и проголодаются. Если бы мне удалось справиться с двумя, а еще лучше с тремя амфиционами…

Амери беспомощно развела руками. Воздействие одного разума на другой, даже когда речь шла о влиянии человеческого разума на неразвитый разум зверя, было ей непонятно, тем более что сама она лишена метапсихических способностей. Интересно, а что это такое – быть носителем метапсихических способностей, пусть даже столь далеких от совершенства, как у Фелиции? Манипулировать другими живыми существами? Перемещать на расстоянии неодушевленные предметы и трансформировать их? Как должен себя чувствовать человек, способный действительно творить реальные образы, а не только жалкий призрак женской туфли, как это сделала она сама, когда Эпона тестировала ее метапсихические способности. Да что там образы, хотя и вполне осязаемые и зримые, – творить и созидать материю и энергию! Что должен чувствовать человек, способный установить связь с другими разумами в Галактическом Содружестве, проникать в чужое сознание и обшаривать его самые потаенные уголки, наслаждаться силой, дарованной только ангелам?

На востоке рядом с взошедшим Солнцем сияла яркая планета. Венера… Нет, назову ее другим, более древним именем – Люцифер, яркая утренняя звезда. Амери ощутила легкий приступ страха.

И не введи нас во искушение, но прости нам грехи наши, когда мы греемся у возжженного Фелицией огня, хотя она сжигает себя в этом пламени…

Спустившись с плато в долину другой реки, караван шел теперь по низине, проходившей на запад через горы дю Шароле. Отдельно стоявшие карликовые пальмы, сосны и рожковые деревья предгорья сменились кленами и тополями, грецким орехом и дубами. Вскоре караван вступил в густой влажный лес, царство кипарисов, бамбуковых зарослей и огромных старых тюльпановых деревьев, достигавших в поперечнике более четырех метров. Буйный кустарник придавал всему ландшафту поразительное сходство с картинами первобытного леса, которые демонстрировал советник Мишима. Амери все время казалось, что из-за деревьев вот-вот мелькнет динозавр или какая-нибудь крылатая рептилия, хотя она понимала, что подобные ожидания – не более чем наивность и глупость. Плиоценовая фауна при ближайшем рассмотрении оказалась очень похожей на ту, которая существовала на Земле через шесть миллионов лет.

Всадникам довелось увидеть маленького оленя с ветвистыми рогами, древесного дикобраза поркупина и гигантскую дикую свинью, за которой бежали поросята с продольными темными полосами на спинках. На верхних «этажах» леса резвились полчища обезьян, преследовавших караван и издававших пронзительные крики, но никогда не приближавшихся настолько близко, чтобы их можно было отчетливо рассмотреть. В некоторых местах кустарники и небольшие деревья были выдернуты с корнем, кора с них содрана, а зелень объедена. Горы слоновьего навоза позволяли предположить, что это работа мастодонтов. Рев диких кошачьих, исполненный необузданной силы, заставлял амфиционов испускать ответный вой. Но был ли то махайрод, один из саблезубых кошачьих, самый распространенный крупный хищник эпохи плиоцена?

После пребывания в замке, напоминавшего тюремное заключение, и утомительных и однообразных ночных переходов путешественники во времени получили теперь столько новых впечатлений, что те пересилили даже усталость, тяготы пути и горечь воспоминаний о разбитых надеждах. Лес, по которому двигался караван, был несомненно другим миром, другой Землей. Именно в лесу, освещенном косыми лучами утреннего солнца, путешественники воочию увидели ту первозданную дикую природу, о которой все они так мечтали. Если забыть о стражах, солдатах, цепях на лодыжках и экзотической рабовладелице, то плиоценовый лес с полным основанием можно было бы назвать раем.

Унизанные каплями росы паутинные сети гигантских пауков; невероятное множество цветов; разнообразные фрукты и ягоды, сверкавшие как драгоценные камни в оправе из зелени всевозможных оттенков; скалы с водопадами, низвергающимися в каменные чаши перед скрытыми за зыбкой завесой струй гротами, поросшими мхом; неисчислимые стада непуганых животных… Красота неописуемая! Неожиданно для самих себя пленники обнаружили, что разглядывают чудеса первобытных джунглей с ничуть не меньшим интересом, чем группа обыкновенных туристов рассматривает какие-нибудь достопримечательности. Боль в мышцах, терзавшая Амери, утихла при виде огромных красно-черных бабочек и ярких древесных лягушек, чье кваканье напоминало звучание колокольчиков. Хотя стоял август, птицы пели брачные песни, ибо в плиоценовом мире настоящей зимы еще не было, птицы не научились улетать в теплые края и успевали за год вывести не одно потомство. По нижним ветвям одного из деревьев стрелой пронеслась красавица белка с торчащими вверх ушками и зеленовато-коричневыми пятнами на шкурке. Другое дерево обвил неподвижный питон толщиной с пивную бочку и причудливым узором, напоминавшим керманшахский ковер. Встречались и карликовые безрогие антилопы с тоненькими ножками и крохотным тельцем не больше кролика. Пролетела с громким карканьем какая-то птица с роскошным оперением, переливавшимся на солнце различными цветами от розового и фиолетового до темно-синего. У ручья застыла огромная выдра. Она сидела на задних лапах и, казалось, дружески улыбалась, глядя на проходивший мимо караван. Чуть дальше по течению ручья путешественники увидели диких халикотериев. Они несколько меньше и более темной масти, чем их одомашненные сородичи. Халикотерии завтракали сочной зеленью и умудрялись сохранять царственную осанку, несмотря на то, что непрестанно жевали. В невысокой траве у самой тропы росло множество грибов с разноцветными шляпками. Между ними ползла тысяченожка размером с хороший батон колбасы. Вид у тысяченожки был такой, будто ее только что выкрасили сверкающей эмалевой краской цвета бычьей крови с кремовыми поперечными полосами…

Горн протрубил уже знакомый путешественникам сигнал из трех нот.

Амери вздохнула. Ответный сигнал как бы отодвинул от тропы дикую природу. Показался высланный навстречу каравану эскорт. Лес заметно редел, и вскоре путешественники оказались в некоем подобии парка, раскинувшегося вдоль берега медленно текущей реки – какого-то западного притока Соны. Тропа привела к большой поляне, окруженной старыми кипарисами, и через ворота обнесенного высокой стеной форта караван вошел во внутренний двор, как две капли воды похожий на форт, в котором путешественники останавливались ночью.

– Слушайте меня внимательно! – громко произнес каптал Вальдемар, когда за караваном закрылись деревянные ворота. – Этой остановкой вы можете воспользоваться, чтобы поспать. Мы останемся здесь до захода Солнца. Я знаю, что вы все очень устали. Но послушайтесь моего совета, и прежде чем отходить ко сну, посидите в бассейне с горячей водой, который находится вон в том здании. И еще один совет: даже если вам кажется, что вы слишком устали и вам совсем не хочется есть, подкрепитесь. Спешившись с халиков, не забудьте взять с собой свои вещи. Со всеми жалобами обращайтесь ко мне. После ужина по сигналу будьте готовы к отправлению. Если кто-нибудь вздумает воспользоваться стоянкой, чтобы бежать, пусть вспомнит об амфиционах, разгуливающих за оградой, саблезубых кошачьих и оранжевой саламандре размером с собаку колли и ядом, как у королевской кобры. А сейчас отдыхайте. У меня все.

Одетый в белое служитель, ухаживавший за халикотериями, помог Амери спешиться, увидев, что сама она не в силах спуститься на землю.

– Вам непременно следует посидеть в бассейне с горячей водой, сестра, – настоятельно посоветовал он. – Чудодейственное средство от болей в растянутых мышцах. Мы нагреваем воду в солнечной установке на крыше ванного корпуса, поэтому горячей воды хватает на всех.

– Благодарю вас, – едва выговорила Амери, – я так и поступлю.

– Вы могли бы кое-что сделать для нас, сестра, – продолжал служитель, – разумеется, если вы не слишком устали.

Служитель был невысокого роста с кожей кофейного цвета и седеющими курчавыми волосами. Манеры его были самыми предупредительными, как у хорошо вышколенного слуги.

Амери почувствовала, что готова заснуть стоя, было бы к чему прислониться. Но услышала свой собственный голос:

– Разумеется, я сделаю все, что в моих силах.

Онемевшие мышцы ее ног свело судорогой: тело протестовало против необдуманных заявлений разума.

– Видите ли, священники не часто бывают у нас. Раз в три-четыре месяца престарелый брат Анатолий из Финии или сестра Руфь из Гории, объезжая форты, заглядывают и к нам по пути на запад. Нас, католиков, здесь наберется человек пятнадцать, и мы были бы очень признательны вам, если бы вы…

– Разумеется. Думаю, лучше всего подойдет литургия святого Иоанна Златоуста.

– Но сначала вам необходимо побывать в бассейне и поужинать.

Служитель поднял вещи Амери и, осторожно обвив ее рукой свои плечи, повел сестру прочь от халикотериев.

Едва спустившись на землю, Фелиция бегом бросилась к Ричарду и нетерпеливо спросила:

– Ну как? Научился управлять халиком?

– Проще простого. Ведь ты видишь перед собой метапсиха второй величины.

Ричард посмотрел на Фелицию с высоты своего халика и попросил:

– Послушай, раз ты в хорошей форме, помоги мне спуститься.

– Нет ничего проще, – охотно согласилась спортсменка и, ловко взобравшись на помост, взяла Ричарда под мышки и одним махом поставила его на ноги рядом с собой.

– Великий Боже! – только и мог выговорить пораженный пират.

– Боюсь, что мне тоже понадобится ваша помощь, – послышался сухой голос Клода. Фелиция подошла к соседнему халику и с легкостью подняла престарелого антрополога из седла, словно тот был ребенком.

– Какая же гравитация у вас на Акадии? – хрипло спросил Ричард.

Фелиция одарила его ослепительной улыбкой:

– Ноль целых восемьдесят восемь земной. На первый взгляд кажется, что на Акадии все легче, капитан Блад, но особой радости нет.

– Фелиция, я вас очень прошу не предпринимать никаких попыток к бегству, пока мы находимся здесь, – Клод был не на шутку встревожен. – Ведь в подобных местах они особенно бдительны.

– Не беспокойтесь. Я и не…

– Тс! – предупредил Ричард. – Она приближается. Нет, вы только посмотрите на Ее Милость – какова?

Белый халикотерий, на котором восседала Эпона, величественно пронес всадницу через толпу валившихся с ног от усталости пленников и мимо разбросанных вокруг пожитков.

– Ни пылинки, ни капельки пота, – с горечью заметила Фелиция, хлопнув рукой по уже запачкавшейся короткой зеленой юбке своей спортивной формы. – Выглядит так, будто прибыла на бал или на свое растреклятое празднество. Должно быть, накидка сшита из ионизованной ткани.

Несколько пленников все еще оставались в седлах, в том числе долговязая фигура с рыжеватой бородой, закутанная в широкий рыцарский плащ с золотым львом. Он сидел, закрыв лицо руками. Локти его покоились на луке седла.

– Дугал! – голос Эпоны был вкрадчивым, но в то же время повелительным.

Рыцарь подпрыгнул в седле и с диким видом уставился на нее.

– Нет! Не надо! Прошу вас, не надо больше!

Но Эпона только подала знак служителям, чтобы те взяли халикотерия рыцаря под уздцы.

– О ты, прекрасная дама, не знающая милосердия, – простонал он. – Аслан, Аслан.

Эпона направилась к стоявшему в отдалении небольшому зданию с верандой. С крыши веранды свисали горшки с цветами. За ней потянулись и служители, ведя под уздцы халикотерия, на котором сидел Дугал.

Клод посмотрел им вслед и обратился к Ричарду:

– Ну вот, теперь ты сам видишь и знаешь все. Хорошо, что ты вне игры. Похоже, что она действует решительно и грубо.

Бывший капитан космического корабля проглотил горечь, внезапно появившуюся во рту по мере того, как память его начала медленно оживать.

– А кто… кто такой Аслан? – с трудом проговорил он.

– Нечто вроде доброго волшебника из старинной сказки, – ответил антрополог. – Волшебный лев, спасающий невинных малюток от чудовищ в стране, которой никогда не было на свете, под названием Нарния.

Фелиция рассмеялась:

– Вот уж не думала, что чары добрых волшебников распространяются и на плиоцен. Так кто из вас, джентльмены, отправится со мной принять горячую ванну?

И она твердым шагом пошла в сторону бассейна, пыльные перья на ее шлеме трепетали от ветерка. Ричард и Клод, прихрамывая и спотыкаясь, поплелись следом за ней.

ГЛАВА 12

Что это был за вечер!

Эйкен Драм растянулся на белоснежных простынях и с помощью своего серебряного ожерелья прокручивал в памяти наиболее яркие впечатления. Потрясающие экзотические напитки. Вкуснейшие блюда. Развлечения, музыка, танцы, веселая кутерьма, беготня. И все эти «экзотики» и их дамы охотно принимали участие во всех его, Эйкена Драма, затеях! Уж он им показал, на что способен! Нет, что ни говори, а он наконец нашел себе местечко по вкусу… Здесь, в Изгнании, среди тех, кто любит посмеяться и почудить не меньше, чем он сам, у него есть перспективы! Он будет расти и блистать!

– Пожалуй, стану сэром Хозяином! – хихикнул Эйкен. – Повелителем в этом сумасшедшем доме, будь он проклят! И уж тогда всем покажу! К тому же буду летать!

Чуть не забыл. И летать тоже!

Его обнаженное тело медленно воспарило над постелью. Эйкен раскинул руки в стороны и поднялся до потолка, который лучи утреннего солнца, пробившиеся сквозь оконные занавеси, разрисовали золотисто-зелеными полосами. Спальня превратилась в аквариум, а он, Эйкен Драм, – в пловца, свободно парившего в воздухе. Сальто! Теперь в другую сторону! Пируэт! Нырок! Эйкен опустился на постель и вне себя от восторга принялся подпрыгивать на пружинах. Плавать в воздухе – чрезвычайно редкий дар даже среди весьма талантливых тану, и дамы особенно горячо приветствовали, когда он открыл, что умеет летать.

Волшебное серебряное ожерелье!

Эйкен соскочил с постели и подошел к окну. Рония просыпалась и приступала к будничным делам. Он видел людей, прогуливающихся или шествующих деловой походкой, высокорослых тану верхом на халикотериях, покрытых нарядными попонами, и крохотные фигурки рамапитеков, подметающих улицы, копошащихся в садах, переносящих какую-то кладь. Калейдоскоп, да и только!

–… Эй, я тебе говорю, Эйкен! Отзовись! Ты где, приятель?

Мысленный сигнал прозвучал в сознании Эйкена сначала неуверенно, как бы запинаясь, потом все более отчетливо и настойчиво. Ну конечно же, это Раймо. Угрюмый лесоруб резко изменил свое отношение к Эйкену, когда вчера вечером увидел, что у его приятеля открылись метапсихические способности. Раймо перестал относиться к нему, Эйкену Драму, как к трепачу и сменил свой тон на дружеский. А почему бы и нет? Ведь у него, Раймо, есть нюх на победителя.

– Эй, это ты, Раймо? Я тебя спрашиваю, ты толкуешь со мной?

– А кто же еще? Послушай, Эйкен, если все происходящее – сон, то лучше не буди меня.

– Не сон, а самая что ни на есть действительность, и мы должны пребывать в ней чертовски долго. Слушай! А что, если мы сейчас выберемся из дома и немного побродим по городу?

– Эйкен, они меня заперли.

– Ты что, забыл, о чем мы узнали вчера на вечере? Подожди одну наносекунду, я только оденусь и буду у тебя.

Эйкен облачился в свой сверкающий золотом костюм, осмотрелся, убедился, что ни один тану за ним не наблюдает, и преспокойно вылетел из окна спальни. Воспарив над домом, как большое блестящее на солнце насекомое, Эйкен завис в воздухе и с помощью вновь обретенной метапсихической способности читать чужие мысли обнаружил, откуда исходит мысленное ворчание Раймо, нырнул в открытое окно приятеля и приземлился посреди комнаты с возгласом:

– А вот и я!

– Ну и здорово, – проворчал Раймо с завистью. – Видать, ты действительно наловчился летать. А я гожусь только на то, чтобы поднимать мебель в воздух.

И в доказательство Раймо заставил кровать протанцевать по всей комнате, а столы и стулья – совершить замысловатый полет.

– Каждому свое, лесоруб! У тебя свои таланты, у меня свои. Ты же сумел открыть запертый замок, когда обнаружил, что тебя заперли, там, в замке.

– О дьявол! А мне это и в голову не приходило!

Эйкен ухмыльнулся:

– Ничего, теперь и тебе, Раймо, и мне придется о многом поразмыслить. Вчера вечером у нас, можно считать, глаза открылись. Верно говорю?

Бывший лесоруб громко расхохотался, и оба приятеля принялись изображать в лицах события минувшего вечера, посмеиваясь над смущением вконец скандализованных Сьюки и Элизабет, которые немедленно удалились, когда к участникам празднества присоединились те, кто принимал участие в Охоте. Ох уж эти недотроги! Никакого чувства юмора, и к тому же фригидны. Зато как разошлась компания, когда они ушли! Веселье продолжалось до самого рассвета, и они, Эйкен и Раймо, смогли повеселиться на славу, в особенности если учесть, что их серебряные ожерелья не только не мешали им наслаждаться жизнью, а наоборот, усиливали удовольствие!

Эйкен показал жестом на окно:

– Давай посмотрим, как тут люди живут. Мне очень хотелось бы узнать, что поделывают в Изгнании самые обычные люди, без всяких там метапсихических способностей. Да не бойся ты, Раймо. Ничего, что ты не умеешь летать. Я могу удержать в воздухе двоих.

– Нас заметят.

– У меня открылась еще одна метапсихическая способность. Я могу создавать иллюзию различных вещей. Вот смотри сам!

Раздался почти беззвучный хлопок, словно лопнул мыльный пузырь, и юркий человечек в сверкающем золотом костюме исчез. Откуда ни возьмись, в комнате вдруг появилась большая желтая бабочка, похожая на махаона, и села прямо на нос Раймо.

– Убери лапы, кому говорят, – раздался голос Эйкена, – а не то я тебе как врежу!

Бабочка исчезла, и перед лесорубом вновь оказался неугомонный любитель дурацких шуток и всяких розыгрышей. Он стоял перед Раймо, держа один палец прямо у того на носу.

– Здорово, Эйкен! Ты, должно быть, основательно нализался.

– Попробуй сказать это еще раз, лесоруб, и своих не узнаешь. Дай мне руку. Не дрейфь! Пошли!

Две желтые бабочки вылетели из жилища тану и закружились над городом Рония. Они залетали в мастерские гончаров, ткачей, столяров, кузнецов, оружейников и стеклодувов. Они видели, как пишут картины, обтесывают камень, плетут корзины, как репетируют музыканты. Они пили нектар из цветов жасмина, благоухавших около плавательных бассейнов, в которых плескались и смеялись беременные женщины. Они влетели в школьный класс под открытым небом на радость дюжине светловолосых детишек, которые принялись указывать на них пальцем, а озадаченный учитель-тану направил опасный мысленный запрос в дом Бормола.

– На пристань! – приказал Эйкен, и приятели полетели к реке. Широкие пролеты лестницы вели к пристани. На причалах кипела работа. Грузчики-рамапитеки разгружали баржи, а люди и шкипер, в большинстве случаев раздетые до пояса, чтобы спастись от утренней жары, неспешно делали свое дело или посиживали в тени, ожидая, когда кто-то закончит какую-то операцию и можно будет продолжать работу.

Две бабочки сели на большую причальную тумбу и превратились в Эйкена и Раймо. Один из рабочих от неожиданности вскрикнул. Чайки в испуге взлетели с мостовой и закружились в воздухе, издавая резкие крики. Эйкен соскочил с тумбы, оставив Раймо сидеть и, вытаращив глаза, смотреть на происходящее, а сам воспарил над мостовой и, приняв немыслимую позу, повис в воздухе. Могучего сложения шкипер расхохотался и воскликнул:

– Здорово! Чем не Питер Пен собственной персоной! Впрочем, лучше бы ты послал нам фею Динь-Динь! Уж мы бы с ней как-нибудь поладили!

Отдыхавшие в холодке матросы с баржи заревели от восторга. Сидевший на тумбе Раймо развел руки в стороны, на его лице со светлыми глазами северянина появилась хитрая улыбка и непривычно сосредоточенное выражение. Тотчас же десятки чаек слетелись со всех сторон и облепили его.

– Эй, кому говорят, Эйкен! Чем тебе не тир? Покажи, как ты умеешь стрелять, только не промахнись!

Маленький человечек в сверкающем золотом костюме вытянул в сторону Раймо руку, наставив на лесоруба указательный палец:

– Пах! Трах! Пах! Пах!

Крохотные вспышки пламени как бы прошили рукава рубашки Раймо. Он окутался облаком дыма, в котором плавали, медленно опускаясь на землю, несколько белых перьев. Зрители засвистели и захлопали. Раймо с шумом чихнул.

– Будь здоров, приятель! – пожелал ему Эйкен и продолжал: – А сейчас я покажу фокус.

Он сделал несколько пасов над тумбой и громко воскликнул:

– Раз! Два! Три!

Раздался громкий взрыв. Тяжелый бревенчатый настил пристани обрушился под Раймо, и тот повис над водой с выражением удивления и испуга на лице.

– Ну и что хорошего? – выдавил из себя бывший лесоруб. Он проплыл по воздуху к посмеивавшемуся Эйкену и, ухватив того за плечи, предложил: – Может, искупнемся? А то стало жарко.

И две плававшие в воздухе фигуры принялись шутливо бороться над самой поверхностью желтых вод Роны, крутясь между множеством лихтеров, лодок и барж, словно воздушные шарики после карнавала. Зрители на пристани и причалах хлопали в ладоши, топали от восторга и ревели так громко, что рамапитеки в ужасе бросили грузы, которые они выносили с барж, и зажмурили глаза.

– Хватит! Прекратите!

Резкая, как удар хлыстом, команда Крейна заставила Эйкена и Раймо вернуться на набережную. Оба ощутили довольно болезненный толчок и оказались на вымощенной булыжником пристани. Четверо слуг из дома Бормола, выступив на шаг вперед, крепко схватили за руки обоих возмутителей спокойствия. Видя, что потешное зрелище подошло к концу, шкипер и рабочие вновь занялись своими делами.

– Я запрограммирую мысленные ограничения на ваши основные метапсихические способности. Эти ограничения будут действовать до тех пор, пока вы не пройдете соответствующую подготовку в столице, – заявил Крейн. – Мы не потерпим никаких детских выходок.

Эйкен помахал рукой Элизабет, Брайану и Сьюки, которых эскортировали по ступеням, ведущим к набережной. Стейна несли на носилках.

– Будет исполнено, чиф, – ответил Раймо. – А как же еще мы можем узнать, что нам под силу, если не будем пробовать?

Эйкен добавил:

– Лорд Бормол сказал нам вчера, чтобы мы как следует освоили свои новые способности. Вот мы и старались их освоить!

Эйкен подмигнул Сьюки, которая во все глаза смотрела на него.

Крейн строго предупредил:

– Отныне вы будете осваивать свои новые способности только в контролируемом окружении. Лорд Бормол не заслуживает того, чтобы вы отплатили ему за гостеприимство, разрушив принадлежащую ему пристань.

Маленький человечек в шутовском сверкающем золотом костюме пожал плечами:

– Вы просто не представляете, как я силен. Хотите, я восстановлю сейчас разрушенную пристань?

Глаза Крейна, прозрачно-синие в солнечном свете, сузились:

– Вы думаете, что это вам по силам? Очень интересно. Все же я полагаю, нам следует немного подождать, Эйкен Драм. Для всех будет безопаснее, если вы какое-то время побудете на привязи.

В сознание Эйкена осторожно, словно крадучись, проникло мысленное послание от Элизабет:

– Какие еще невероятные способности таятся в твоей бедовой голове, Эйкен? Позволь мне взглянуть.

Элизабет осторожно вошла в сознание Эйкена и почти сразу наткнулась на поспешно возведенный им барьер.

– Прекрати немедленно, Элизабет! – громко завопил Эйкен. – Прекрати, или я убью тебя!

Элизабет печально посмотрела на него:

– Неужели ты и на это способен?

– Не знаю, – засмеялся Эйкен и, криво улыбнувшись, добавил: – Может быть, и неспособен, золотко. Но я не потерплю, чтобы в моем мозгу копались даже в шутку. Я не Стейн и не Сьюки!

– Наша лодка ждет в конце причала, – объявил Крейн. – Нам нужно двигаться дальше. – Но едва все двинулись на посадку, как он послал остро сфокусированный сигнал Элизабет, приглашая ее к конфиденциальной беседе.

– Вы видели, как он проделал все?

– Примитивно, но эффектно. И неожиданно, даже для меня. Вас это заботит?

– Скорее пугает.

– Насколько надежно управление с помощью ожерелья?

– Оно адекватно, пока он не использует в полной мере свой потенциал. В дальнейшем серебряного ожерелья может оказаться недостаточно. Наших воспитателей ждет нелегкая задача. Не исключая принятие решения о ликвидации. Разумеется, такое решение принимаю не я.

– Он способен причинить немало хлопот, хотя его метапсихические способности еще не раскрылись полностью. Очень редкий тип человека, весьма необычный для Галактического Содружества: бродячий клоун.

– Увы! Среди тану такой тип вообще неизвестен. Предсказание: парень перевернет Мурию. Сомнение: переживет ли Мурия встречу с ним?

– Поединок раба с рабовладельцами. Человек, опасный для поработителей.

– Ах, Элизабет!

– Вы отрицаете? Смех. Манипуляторы! Десоциализация и ресоциализация отправившихся в Изгнание, рассчитанные весьма тонко. Пример: обстановка в Надвратном замке рождает у вновь прибывших чувство неуверенности и беспокойство. Затем их встречает теплый дружеский прием у Бормола. Урок подкрепляется. Грубое деление на хороших и плохих, наказание и вознаграждение, террор и облегчение. Столь же грубое воздействие на разум. Эйкен + Раймо + (Сьюки?) уже ваши.

– А как еще предотвратить распад? Некоторые типы, например Эйкен, очень опасны.

– Они больше похожи на вас, чем вы сами?

– Вы очень тонко все понимаете, Элизабет. Вы ангел, парящий в вышине над жалкими презренными преступными типами.

– !

– Ах, Элизабет! Мы узнаем друг друга все лучше и лучше.

Шкипер, который приветствовал их на борту необычной лодки (плыть предстояло вниз по течению), был одет в мятые брюки цвета хаки и грязную пропотевшую рубаху. Из-за поясного ремня вываливалось огромное брюхо. Закрученные седоватые усы и бородка обрамляли белозубую улыбку на лице, словно высеченном из черного дерева. Шкипер приветствовал Крейна небрежным жестом, приложив один палец к козырьку форменной фуражки, какие носили в XX веке американские военные моряки.

– Добро пожаловать на борт, милорд, и вы, леди и джентльмены! Шкипер Длинный Джон всегда к вашим услугам. Располагайтесь на любой скамейке, какая вам больше по вкусу, но лучший вид открывается, когда смотришь вперед. Пристегните себя ремнями.

Путешественники взошли на борт странного судна, с некоторой опаской расселись на пневматических подушках и принялись разбирать сложную систему ремней, которые шкипер помогал им пристегивать.

– Что, река очень бурная, капитан? – поинтересовалась Сьюки. Она сидела рядом со Стейном и то и дело бросала беспокойные взгляды на спавшего гиганта, которого служители опутывали ремнями безопасности.

– Вам не о чем беспокоиться, мисс. Я плаваю по Роне шестнадцать лет и ни разу не терял своего судна, – Длинный Джон приподнял крышку на подлокотнике кресла и извлек из углубления пакет. – На всякий случай, мисс, если вас станет вдруг мутить.

– Судно вам, возможно, и не приходилось терять, – вмешался в разговор неугомонный Эйкен, – а как насчет пассажиров?

– Послушай, парень, ты чересчур возбужден. Если тебя одолевают дурные мысли, лорд Крейн запрограммирует твое ожерелье на успокаивающее действие. Все сели? Мы остановимся на ленч около полудня на плантации Фелигомпо. Там те из вас, у кого будет желание, смогут подзаправиться. К вечеру мы прибудем в Дараск. Это южнее будущего Авиньона. Может быть, помните, – у того места, где мост. Желаю приятного плаванья!

Дружески помахав пассажирам рукой, шкипер прошел вперед. Слуги из дома Бормола, которые несли Стейна, сошли на берег. Матросы на пристани принялись разворачивать какую-то пленку и встали у причальных тумб, готовые по команде сбросить канаты. Пассажиры наблюдали за приготовлениями к отплытию с интересом, к которому, однако, примешивалось беспокойство.

Как и большинство других лодок, стоявших у причалов, их лодка имела метров четырнадцать в длину от острого, словно нож, носа до плавно закругленной кормы. Она приходилась дальней родственницей плотам и складным лодкам, на которых плавали в более светлых водах спортсмены и исследователи в эпоху Галактического Содружества. Корпус лодки, на котором по бортам красовалось ее имя – «Мойо», представлял собой толстую надутую воздухом пленку с рифленой поверхностью и похожими на подушки кранцами, развешанными через равные промежутки вдоль борта. Похоже, что для транспортировки вверх по течению из низовьев реки воздух выпускали, корпус скатывали, а остальные детали разбирали и доставляли по суше. Герметичные крышки люков на носу и корме закрывали доступ к грузовым трюмам. Пассажиры располагались на палубе в центральной части лодки, на которой с одного борта на другой были установлены полудуги. Поверх этого каркаса матросы быстро натянули прозрачную темную пленку, напоминавшую декамоль. Когда последняя секция была закреплена и герметизирована, внутри лодки заработала воздуходувка, обеспечивая вентиляцию для пассажиров и жесткость судна.

Сьюки повернулась к сидевшей рядом Элизабет:

– Мне не понравилось, как говорил капитан. Какое еще испытание нам предстоит пройти?

– Во всяком случае, плаванье обещает быть интересным. Брайан, что вам вообще известно о реке Роне?

– В наше время вся Рона была перерезана дамбами, плотинами и обводными каналами, – ответил антрополог. – Здесь, в плиоцене, перепад высот, по-видимому, гораздо больше, чем в наше время, поэтому на отдельных участках могли возникать стремнины. Примерно в ста пятидесяти километрах к югу отсюда, в районе будущего Авиньона, мы, по всей видимости, окажемся в глубоком и узком ущелье. В XXII веке Рона была перегорожена там плотиной Донзер-Мондрагон, одной из величайших плотин в Европе. Что мы увидим там сейчас… Думаю, ничего плохого с нами не случится, ведь шкипер совершает регулярные рейсы по Роне. А впрочем…

Эйкен отрывисто засмеялся:

– Мудрое замечание. Итак, хотим мы того или нет, нам предстоит принять участие в увлекательных соревнованиях.

Позади пассажирского отделения поднялась телескопическая мачта. Когда она развернулась во всю свою четырехметровую высоту, верхняя секция раскрылась и оттуда выпал, разворачиваясь, скатанный в рулон парус. В развернутом виде он очень напоминал переносные киноэкраны, которыми люди пользовались в старину – в XX веке. Парус наполнился ветром, и лодка забилась у причала, словно живое существо. Матросы на пристани сбросили с тумб причальные тросы, и мелкая вибрация палубы известила пассажиров о работе небольшого вспомогательного движка. «Мойо», искусно лавируя между других судов и суденышек, начала выбираться на стрежень. Брайан решил, что высокая маневренность лодки свидетельствует о наличии нескольких рулей.

Берег быстро удалялся. Когда течение подхватило лодку, Рония, обнесенная крепостной стеной, скрылась за кормой с поразительной быстротой. Оценить скорость было нелегко, так как лодка плыла метрах в двухстах от обоих берегов, но, по оценке Брайана, мутный поток развивал скорость не меньше двадцати узлов. Воображение антрополога живо представило, что произойдет, когда весь этот чудовищный объем воды окажется стиснутым в ущелье между скалами, и такая картина отнюдь не прибавила ему спокойствия.

Раймо, сидевший рядом с Брайаном, решил утешиться по-своему. Он достал серебряную фляжку и не вполне искренне предложил Брайану хлебнуть из нее.

– Это пойло гонят тану. На «Хадсон Бэй» не тянет, но пить можно.

– Спасибо, может быть, потом, – улыбнулся Брайан.

Раймо что-то пробурчал себе под нос и сделал основательный глоток. Радостное возбуждение от утреннего приключения прошло, и бывший лесоруб погрузился в невеселые размышления. Брайан пытался отвлечь Раймо расспросами о празднестве в доме Бормола, но тот ограничивался односложными ответами, явно не расположенный к беседе.

– Жаль, что тебя там не было, – пробурчал Раймо и замолчал.

Почти час путешественники плыли без каких-либо происшествий по широкой реке. Берега были крутыми. По левому берегу шли поросшие лесом отроги Альп, по правому – сразу за сырыми заливными лугами вздымались засушливые плоскогорья. Время от времени Крейн указывал места, где находились плантации, но из-за плотно стоявших деревьев разглядеть поселения не представлялось возможным. Иногда на мелководье попадались небольшие лодки, а один раз обогнали длинную тяжелогруженную баржу. Корпус судна имел обтекаемые очертания, и только небольшой выступ обозначал ходовую рубку. Шкипер баржи приветствовал путешественников протяжным гудком, на который Длинный Джон ответил синкопированным сигналом.

Между тем река плавно повернула и теперь текла между узким мысом и скалистыми островами. Негромкое пощелкивание и постукивание возвестило о том, что парус убран, скатан в плотный рулон и что телескопическая мачта опущена в свое гнездо. Но скорость лодки от этого не уменьшилась, и мыс миновали все в том же стремительном темпе. Брайан прикинул, что скорость теперь достигала тридцати узлов и более. И тут он почувствовал, что через воду герметичному корпусу лодки, сиденьям, всем его костям и особенно черепу передаются мощные колебания. Когда лодка вынырнула из-за крутого поворота, колебания усилились и превратились в рев. Стены ущелья с обеих сторон сузились.

Сьюки вскрикнула. Издал какой-то возглас от неожиданности и Раймо.

Прямо по курсу Рона мчала свои воды под уклон с перепадом высот один к пяти, вскипая пенными бурунами на порогах, торчавших со дна. Лодка на мгновение нырнула, и чудовищный поток воды цвета охры скрыл ее из виду. Но затем «Мойо» вынырнула на поверхность и закружилась среди огромных волн и гранитных валунов, переваливаясь с борта на борт и совершая головокружительные повороты. Грохот стоял невыносимый. Рот Раймо был широко открыт, но его вопли заглушала разбушевавшаяся Рона.

Впереди показалось что-то большое и темное. Лодка развернулась почти на шестьдесят градусов вправо и, когда путешественники благополучно миновали высокую скалу, нырнула в извилистый проход между нагромождениями огромных валунов. В воздухе стояло облако брызг, и казалось невероятным, что шкипер мог видеть, куда они плывут. Но лодка продолжала уверенно лавировать между камнями, лишь изредка наталкиваясь на них пневматическими кранцами.

Передышка наступила, когда они достигли глубокой расщелины, по которой река текла, не встречая на своем пути никаких препятствий. Но не успели путешественники передохнуть, как голос Длинного Джона предупредил:

– Последнее препятствие, ребята!

Только тут Брайан осознал, что они стремительно несутся по узкому проходу между ощерившихся наподобие острых клыков обломков гранитных утесов, о которые желтые воды реки разбивались в мелкие брызги, непроницаемым пологом скрывавшие страшную картину разбушевавшейся стихии. Временами гибель казалась неизбежной. Путешественники в ужасе вцепились в подлокотники своих кресел и, оцепенев, ждали своего конца.

«Мойо» мчалась прямо на какие-то высоченные скалы, кренясь с борта на борт и с кормы на нос. С разгона лодка влетела в облако пены, но вместо того, чтобы столкнуться со скалой и затонуть, начала подниматься все выше и выше на какой-то невидимой приливной волне. Наконец мощный удар возвестил о том, что лодка ударилась бортом о скалу. Видимость упала до нулевой. Лодку развернуло на триста шестьдесят градусов и понесло по воздуху. Приводнение сопровождалось сильнейшим ударом, отозвавшимся во всем теле. Вода снова сомкнулась над лодкой. Но та опять вынырнула на поверхность и поплыла уже совершенно спокойно по широкому потоку воды, текущему среди невысоких стен. Позади из узкого прохода между скал, который путешественники только что миновали, с высоты примерно тридцати метров изливался в тихую заводь мощный поток с гривой пены.

– Можете отстегнуть ремни безопасности, – сказал шкипер. – Утром больше дешевых острых ощущений не будет. Вот после ленча нас ждет настоящее испытание.

Он прошел в пассажирское отделение и внимательно осмотрел пленку, покрывавшую лодку сверху.

– Нигде ни капли!

– Поздравляю, – прошептал Брайан, расстегивая трясущимися руками пряжки ремней.

– Вам помочь? – спросил, склонясь над ним, Длинный Джон.

Освободившись от ремней, Брайан неуверенно встал на ноги. Все пассажиры, включая Крейна и Элизабет, неподвижно сидели в креслах с закрытыми глазами и, казалось, спали.

Уперев кулаки в бока, шкипер окинул пассажиров взглядом и покачал головой:

– И так каждый раз! Эти чувствительные тану не выдерживают прохождения через Камеронов шлюз, так как большинство из них боятся воды. И они отключаются. Если же люди, получившие ожерелья, также проявляют слабость, тану программируют, чтобы и люди отключались. А каково мне? Представляете? Сплошное разочарование, ведь каждому артисту нужны зрители.

– Я вас понимаю, – кивнул Брайан.

– Мне редко приходится видеть людей вроде вас, без ожерелья и всего прочего, которые выдерживают проход через пороги, не впадая в транс. Эта леди без ожерелья, – шкипер указал на Элизабет, – должно быть, просто в обмороке.

– Вряд ли, – усомнился Брайан. – Она обладает активными метапсихическими способностями и, смею думать, приказала себе успокоиться и уснула от чрезмерного возбуждения, как и Крейн.

– Но ведь вы бодрствовали все время и все видели? Мне кажется, вам и раньше приходилось бывать в переделках на воде.

Брайан пожал плечами:

– Я спортсмен-любитель. Плавал в Северном море, Ла-Манше, Средиземном море. Ничего особенного.

Длинный Джон хлопнул его по плечу. Глаза шкипера блеснули, и он дружески улыбнулся Брайану:

– Вот что я тебе скажу, парень. Пойдем-ка со мной на нос, и я покажу, как управлять этой посудиной, прежде чем мы достигнем Фелигомпо. Может, тебе понравится. Как знать? Здесь, в Изгнании, есть немало работ и похуже шкиперской.

– Я с удовольствием побуду с вами в ходовой рубке, – согласился Брайан, – но вряд ли смогу стать вашим сменщиком.

Он печально улыбнулся:

– У тану, кажется, есть какие-то другие планы относительно меня.

ГЛАВА 13

Клод проснулся. Холодный ветерок дул сквозь занавеси из унизанных деревянными бусинами нитей, с четырех сторон закрывавших помещение, в котором спали пленники, и защищавших их от насекомых. Два стража безостановочно кружили вокруг приюта пленников. Их бронзовые шлемы поворачивались, когда они внимательно осматривали спящих. Арбалеты покоились за плечами, откуда их в случае необходимости можно было мгновенно достать.

Старый палеонтолог осторожно попробовал подвигать своими конечностями: слава Богу, руки и ноги действовали. Его адаптационная система, натренированная годами полевых экспедиций, еще работала. Почти все другие пленники лежали, словно одурманенные наркотиками. Но вот проснулись Фелиция, альпинист Бэзил и два японца. Едва слышное поскуливание доносилось из закрытой корзины, стоявшей рядом со спящей женщиной. Отовсюду раздавались храп и стоны.

Клод незаметно наблюдал за Фелицией. Та тихо беседовала с тремя мужчинами. Один из них в костюме японского воина запротестовал было против чего-то, но Фелиция яростным жестом заставила восточного воителя умолкнуть.

Близился полдень. Жара стояла немилосердная. Форт утопал в зеленой тени. Аппетитные запахи, доносившиеся из одного из зданий, заставили рот Клода наполниться слюной. Похоже, что пахло бифштексом и чем-то вроде фруктового пирога. При всех своих недостатках общество в Изгнании знало толк в еде.

Закончив беседу, Фелиция, подошла к тому месту, где расположился на отдых Клод. На лице ее застыло напряженное выражение, карие глаза широко раскрыты. На Фелиции было короткое платье без рукавов, поверх которого обычно надевались спортивные доспехи, напоминавшие доспехи греческого воина-гоплита, но из всей спортивной формы сейчас на ней были только поножи, защищавшие голени. Обнаженные участки кожи покрыла мелкая испарина.

– Разбудите Ричарда, – не терпящим возражений тоном прошептала Фелиция.

Клод потряс за плечо бывшего космического волка. Пробормотав что-то невнятное, Ричард приподнялся на локтях.

– Бежать, по-видимому, нужно сегодня ночью, – сообщила Фелиция. – Один из местных людей рассказал Амери, что завтра мы окажемся в таких местах, которые славятся своей буйной растительностью, там у моего плана будет мало шансов на успех. Мне необходимо открытое пространство, чтобы я могла видеть происходящее. Я полагаю, что лучшее время для побега – предрассветные часы завтрашнего дня, когда еще достаточно темно, а у медведесобак на исходе их второе дыхание.

– Минуточку, – запротестовал Ричард. – Не кажется ли вам, что было бы разумнее сначала обсудить ваш план?

Фелиция не обратила на его слова ни малейшего внимания и невозмутимо продолжала:

– Остальные попытаются помочь нам. Я спрашивала цыган, но они наполовину спятили и к тому же ни за что не стали бы слушать приказы женщины. Поэтому мы поступим так. После полуночи Ричард поменяется местами с Амери и поедет рядом со мной.

– Не валяйте дурака, Фелиция! Солдаты сразу заметят перестроение.

– Зайдите в туалет и поменяйтесь с Амери одеждой.

– Ни за что… – взорвался Ричард, но Фелиция схватила его за комбинезон и подтащила вплотную к себе, так что они оказались нос к носу.

– Заткнись и слушай меня внимательно, капитан Задний Проход. Никто из вас не надеется выбраться отсюда. Сегодня утром Амери провела для местных стражников литургию и поговорила с одним из них после службы. Так вот, эти экзотические пришельцы обладают такими метапсихическими способностями, что могут полностью завладеть твоим мозгом и превратить в лунатика или в зомби. Их даже нельзя убить обычным оружием! Они разработали какую-то систему, которая позволяет им почти полностью контролировать города, скопища рабов! Когда мы прибудем в Финию, меня они подвергнут тестированию и, обнаружив скрытые метапсихические способности, либо наденут на меня свой чертов ошейник, либо убьют, а остальных, если им повезет, заставят до конца дней подбирать дерьмо за халиками. Вот каковы наши шансы и перспективы, Ричард! Поэтому делай, что тебе говорят!

– Отпусти его, Фелиция, – потребовал Клод. – Отпусти, а то стражи заметят!

Когда Фелиция отпустила Ричарда, он зашептал:

– Совсем спятила, Фелиция! Я же не сказал, что не хочу или не буду помогать. Но прошу тебя, не обращайся со мной, как с малым ребенком!

– А как еще обращаться со взрослым человеком, который делает в штаны? – возмутилась Фелиция. – Кто напялил на тебя твой комбинезон, когда ты наложил в свои роскошные пиратские штаны?

Ричард побледнел. Клод пришел в неописуемую ярость:

– Прекратите немедленно! Вы, оба!.. Ричард, ты был болен. Человек становится беспомощным и не может контролировать свои естественные отправления, когда он тяжко болен и находится в беспамятстве. Ради Бога, забудем все это. Мы были рады помочь тебе. А теперь ты должен собраться с духом, сосредоточиться и присоединиться ко всем нам. Бежать нужно немедленно! Ты не можешь из-за своей неприязни к Фелиции ставить под удар наш единственный шанс выбраться из этого кошмара.

Ричард уставился на Фелицию и после некоторой паузы ухмыльнулся:

– А что? Ты, должно быть, единственная из нас, кто отплатит этим пришельцам за все, сестренка! Ты это можешь, я знаю. Говори, я сделаю все, что ты скажешь.

– Вот и хорошо, – спокойно парировала она и, сунув руку за черную кожу левой поножи, извлекла оттуда что-то, похожее на изящный золотой крестик, у которого одна перекладина была гораздо длиннее другой, – стилет.

– У меня хорошая новость. Теперь мы не полностью безоружны.

Караван отправился в путь, когда месяц уже ярко сиял сквозь листву кипарисов. Перейдя вброд мелкую речушку, приток Роны, караван поднялся на Бургундское плато и снова взял курс на север. В сгущающихся сумерках ярко озаряли путь огни сигнальных костров. Спустя какое-то время глазам путешественников открылось необозримое пространство, затянутое клубящимся туманом, – обширные болотистые низины, по которым текла плиоценовая Рона, взяв начало из озера Брес. Воды озера далеко простирались на север и восток, словно гигантский осколок черного стекла, затопляя всю низменность ниже Кот д'Ор. Ричард развлекал старого палеонтолога описанием легендарных вин, которые будут производиться в этих местах через шесть миллионов лет.

Позднее, когда стемнело и звезды засверкали ярче, Ричард произвел еще одну обсервацию плиоценовой Полярной звезды. Это была самая яркая звезда, которую Клод и Ричард назвали Большой Индюшкой.

– Отличная работа, Ричард, – похвалил бывшего космического капитана Клод.

– Может оказаться, что все изыскания представляют чисто академический интерес, если нас убьют или превратят в полных идиотов… Как, по-вашему, Клод, может ли сработать план Фелиции?

– Подумай сам, сынок. Фелиция могла бы легко сбежать в одиночку. Ведь план она придумала только для того, чтобы дать и нам хотя бы какой-то шанс. Ты можешь от души ненавидеть выходки юной леди, но с нее станется, и ее план может оказаться вполне осуществимым. Я сделаю для нее все, что потребуется, но я – старая перечница и уже ступил одной ногой в стадию окаменения. А ты, Ричард, еще молодой человек, и вид у тебя такой, что ты можешь постоять за себя в сраженье. Мы на тебя рассчитываем.

– Послушайте, Клод, может, я и спятил с ума, – с сомнением произнес пират, – но только никак не могу взять в толк, зачем нам ее золотой ножик? Ведь это игрушка. Ну скажите на милость, что мне с ним делать? Что мне делать вообще?

– Последуйте совету Амери, – ответил палеонтолог, – молитесь.

В авангарде каравана альпинист Бэзил приветствовал убывающий месяц, наигрывая на флейте «auclaire de la lune» note 6. Ехавший рядом с ним танцор из Парижа, легкий как бабочка, подпевал. К немалому удивлению пленников, сама Эпона подхватила мелодию чистым, берущим за душу сопрано. Она продолжала петь и когда Бэзил сыграл еще несколько мелодий, но когда он начал «Воздух Лондондерри», один из солдат подскакал на халикотерии и сообщил, что «леди запрещает простым людям петь эту песню».

Альпинист пожал плечами, и флейта умолкла.

Танцор пояснил:

– Ведьма поет песню на собственные слова. В первую ночь нашего заточения в замке я слышал, как она пела ее. Разве не странно, что чудовище может быть музыкальным? Все, что здесь происходит, напоминает мне сказку, а Эпона похожа на прекрасную злую ведьму.

– Ведьма еще до рассвета запоет у нас по-другому, – пробормотала Фелиция, но ее никто не услышал, кроме Амери.

Между тем караван все ближе и ближе подходил к западному берегу огромного озера. Каравану предстояло обогнуть его по самому краю, прежде чем направиться на восток к Бельфортскому проходу между высокогорьем Вогез и Юрой, который вел к долине Рейна. Воды озера холодно блестели, отражая яркие звезды, словно черное зеркало. Добравшись до мыса, путешественники увидели вдали сигнальный огонь, от которого к ним по водам широкой бухты бежал оранжевый язык отраженного света.

– Смотрите! – с ноткой беспокойства в голосе воскликнула Фелиция. – Там два огня, а не один. Что бы это значило?

Солдат из арьергарда каравана галопом подскакал к капталу Вальдемару, о чем-то посовещался с ним и вернулся на свое место в хвосте каравана. Халики замедлили шаг и наконец совсем остановились. Эпона и Вальдемар поскакали от каравана на небольшое возвышение, откуда им открывался вид на озеро.

Фелиция мягко ударила кулаком в ладонь другой руки и прошептала:

– Дело дрянь! Дрянь! Дрянь!

– Посмотрите, там что-то виднеется на воде! – вдруг воскликнула Амери.

Туман легкой пеленой затянул бухту. На глазах путешественников пелена в некоторых местах начала становиться все плотнее и ярче, а потом распалась на четыре отдельные тускло светившиеся массы, бесформенные, с расплывчатыми очертаниями. Приближаясь к берегу, они все увеличивались и изменялись в цвете: один сгусток тумана стал нежно-голубым, другой – бледно-золотистым, а два остальных – ярко-красными. Сгустки прыгали по воде, приближаясь к берегу по весьма замысловатым траекториям, и остановились неподалеку от того места, где застыл караван.

– Yes lutins note 7, – проговорил танцор хриплым от страха голосом.

Центральная часть каждой массы обрела подобие формы, превратившись в какие-то парящие в воздухе шарообразные тела, от которых отходили шевелящиеся щупальца. Каждое такое тело было по крайней мере вдвое выше человеческого роста.

– Они похожи на гигантских пауков! – прошептала Амери.

– Yes lutins araignйes note 8, – повторил танцор. – Бабушка рассказывала мне старинные сказки. Они могут изменять свой вид.

– Это иллюзия, – решительно возразила Фелиция. – Посмотрите на Эпону.

Леди-тану встала в стременах и теперь почти во весь свой гигантский рост возвышалась над спиной белоснежного халикотерия, застывшего неподвижно. Капюшон ее накидки был отброшен, и волосы светились в разноцветных лучах, исходивших от загадочных образований на озере. Эпона приложила обе руки к своему золотому ожерелью и прокричала на экзотическом языке одно-единственное слово.

Светящиеся пауки приподняли брюхо и подались к Эпоне. Нити пурпурного света устремились к ней над головами пленников. От изумления при виде необычного зрелища люди даже не испытывали страха. Все происходившее было настолько странным, что воспринималось как красочное цветовое представление.

Сеть светящихся нитей не опускалась на землю. Оказавшись над головами пленников, она начала рассыпаться на мириады мерцающих обрывков, как рассыпается на искры гаснущий костер. Внешние очертания пауков также начали распадаться, окутывая призраки облаком сверкающих искр. Светящиеся пауки превратились в осьминогов, потом – в чудовищно искаженные человеческие головы с волосами Медузы-Горгоны и яростно пылающими глазами, потом в бесформенные шары и, померкнув, погасли совсем.

В глади озера отражались только звезды и огни сигнальных костров.

Эпона и каптал подъехали к каравану и заняли свои места в голове процессии. Халикотерии фыркнули и помчались с места привычной рысью. Один из солдат что-то сказал ехавшему впереди пленнику, и по колонне медленно поползло:

– Фирвулаг, это был фирвулаг.

– Это была иллюзия, – настаивала Фелиция. – Но, ясное дело, появилась она не просто так. Что-то ее вызвало. И это «что-то» любит тану ничуть не больше нашего. Вот, пожалуй, что наиболее интересно!

– Означают ли твои слова, что план придется изменить? – встревожилась Амери.

– Ничуть. Происшедшее может даже оказаться полезным для нас. Чем больше стража будет вглядываться во тьму, ожидая появления леших, духов и прочей нечисти, тем меньше внимания она будет уделять нам.

Обогнув по берегу озеро, отряд приблизился к тому месту, где были разложены два сигнальных костра, и остановился. Пленников отвели на короткий отдых в форт. Фелиция быстро спешилась сама и помогла сойти с седла всем троим своим друзьям и еще нескольким пленникам. Позднее, когда настала пора снова садиться в седло, она помогла уставшим людям вдеть ноги в стремена прежде, чем солдаты замкнули на лодыжках пленников обтянутые кожей цепи.

– Сестра Амери плохо себя чувствует, – сообщила маленькая спортсменка солдату, приковывавшему ее цепью к стременам. – Странные существа на озере плохо на нее подействовали.

– Не бойтесь фирвулагов, сестра, – сочувственно порекомендовал солдат всаднице, которая сидела в седле, обмякнув и опустив голову. – Им не добраться до вас, пока леди Эпона с нами. В искусстве владения коэрцитивной силой ей нет равных. Так что езжайте спокойно.

– Спасибо тебе, добрый человек, и да пребудет с тобой благословение Господне, – послышался тихий ответ.

Когда солдат отъехал к Бэзилу и танцору, чтобы приковать их к стременам, Фелиция посоветовала вслух:

– Постарайтесь заснуть, сестра. Ничто так не успокаивает нервы, как сон.

И добавила еле слышно:

– Не забывай держать свою главную дырку закрытой, как я тебя учила.

И едва живая сестра Амери откликнулась, послав Фелицию по совершенно невероятному в устах монахини адресу.

Караван шел, держась берега по курсу на север. Примерно через час Клод сообщил:

– Я свободен. А как вы, Амери?

Ехавший рядом с Клодом всадник был одет в мешковато сидевший на нем комбинезон капитана космического корабля и широкополую шляпу с черным плюмажем.

– Моя цепь сломана. Какая удивительная эта девочка Фелиция! Не могу понять, почему игроки в хоккей с кольцом подвергли ее остракизму. Откуда у такой хрупкой на вид куколки невероятная сила?

– С ее физической силой люди как-то мирились, – проговорил Клод, не желая вдаваться в обсуждение прошлого Фелиции.

– Скольких пленников она освободила? – поинтересовалась Амери.

– Двух японцев, которые едут позади нее. Бэзила, того парня в тирольской шляпе. Несчастного рыцаря по имени Дугал, который едет перед Бэзилом. Дугал не знает, что его цепи ослаблены настолько, что порвать их не составит никакого труда. Фелиция не считает психику Дугала достаточно устойчивой для того, чтобы его посвящать в наш план. Но когда события начнут разворачиваться, придется позаботиться и о нем. Кто знает? На вид Дугал такой большой и сильный. Может быть, его ненависть к Эпоне настолько сильна, что, когда он увидит, как действуют другие, ему захочется внести свою лепту в общее дело.

– Надеюсь, с Ричардом все в порядке?

– Не беспокойтесь. Уж он-то свою роль исполнит великолепно, хотя бы лишь для того, чтобы доказать Фелиции, что она здесь – не единственный мужчина.

Амери рассмеялась:

– Какая великолепная коллекция типов собралась! Все как один – изгнанники, все потерпели поражение. Мы получили то, что заслужили, – ведь все мы убежали от ответственности. Взять хотя бы меня. Множество людей нуждались во мне как в духовном наставнике. А я вместо того, чтобы заниматься делом, принялась лелеять свою драгоценную душу и нести всякий вздор… Знаете, Клод, большая часть вечера для меня была просто пыткой, физической и моральной. И, страдая физически, я ощущала, как все глубже ухожу в себя. Наконец мне открылось, в чем причина происходящего. Мне не следовало отправляться в Изгнание – только и всего.

Старый палеонтолог промолчал.

– Думаю, что и вы пришли к тому же выводу, Клод. И уже давно.

– Давно, – согласился Клод. – Когда мы разговаривали о вашем детстве во время прогулки в горах. Но вы должны были прийти к этому выводу самостоятельно.

– Старшая дочь в дружной семье итальянского происхождения была маленькой мамой, мамочкой. Много работавшие родители зависели от нее, так как она помогала воспитывать милых младших братцев. И она с любовью несла свою нелегкую ношу, черпая силы из чувства ответственности. Потом вся семья собралась эмигрировать в Новый Мир. В представлении девочки предстояло такое увлекательное путешествие! Но тут случается беда: старшая дочь растягивает мышцы, падает и ломает ногу.

… Милая девочка, не пройдет и недели, говорят ей любящие родители, как ты догонишь нас следующим же рейсом. Слушайся врачей и поскорей выздоравливай, Анна-Мария! Твоя помощь нужна нам как никогда прежде, наша дорогая совсем большая девочка!

И она торопилась изо всех сил. Но к тому времени, когда врачи выпустили ее из регенерационного бассейна, ни родителей, ни братьев уже не было в живых – они все погибли из-за сбоя в работе аппаратуры во время трансляции их космического корабля. Что ей было делать, как не пытаться всеми силами загладить свою вину? Посвятить им свою жизнь, – чтобы доказать безвременно погибшим, как она сожалеет о том, что не ушла из жизни вместе с ними. И она посвятила себя служению другим людям, пытаясь облегчить их муки на смертном одре, хотя не в ее силах было дать им утешение при жизни…

– И все же что-то внутри меня бунтовало против такой жизни. Я поняла это здесь, Клод. Я не отрешилась от всего мирского и радовалась тому, что осталась в живых, а не умерла. Но старое чувство вины не оставляло меня ни на миг, хотя оно было настолько тонко сублимировано в избранном мной послушании, что даже я не сознавала, насколько оно определяет всю мою жизнь. Я добросовестно трудилась, исполняя свой долг, выполняла очень тяжелую работу и отказывалась от отпусков и отгулов. Всегда находился кто-то, кто особенно нуждался в помощи, и я была достаточно сильна, чтобы оказать ему помощь. Но в конце концов все превратилось в притворство, обман. Мои молитвы бессильны изгнать демонов. Эмоциональная усталость от работы и загнанное вглубь чувство вины поглотили все и стали невыносимыми.

На лице старого антрополога отразилось глубокое сочувствие:

– И когда вы сочли, что монашества вам недостаточно, вы огляделись вокруг и обнаружили нечто такое, что показалось еще более совершенной формой искупления… Неужели вы не понимаете, что недостаточно любили себя, Амери? Что идея об отшельнице в Изгнании означала выбор последнего места в углу, да к тому же лицом к стене?

Амери отвернулась от Клода, и широкополая шляпа скрыла ее лицо.

– Отшельничество в Изгнании оказалось таким же обманом, как сестра-монахиня в приюте для умирающих.

– Последнее совершенно неверно! – резко возразил Клод. – Жен так не думала, и я так тоже не думаю. Уверен, что сотни других людей, которым вы облегчили страдания, так не считали. Ради Бога, Амери, не забывайте о перспективе! У каждого человека имеется как глубокая, так и поверхностная мотивация своих поступков. Но какой бы ни была мотивация, она не в силах обесценить то добро, которое мы творим.

– Вы хотите, чтобы я зажила своей жизнью и перестала пытаться облегчить страдания страждущих? Но, Клод, теперь я не могу вернуться, хотя знаю, что мой выбор был ошибочным. Я осталась, что называется, ни с чем.

– Но если у вас сохранилась хотя бы капля веры, почему бы вам, Амери, не верить, что вы здесь оказались по воле Всевышнего?

Амери вымученно улыбнулась:

– Очень интересная идея. Я поразмышляю над ней сегодня ночью.

– Умная девочка! Мне кажется, что потом у вас еще будет время подумать о многих проблемах, разумеется, если план Фелиции выгорит… А пока хочу сказать вам вот что. Вы поразмышляйте, а я немного сосну. И вам, и мне пойдет на пользу. А когда Бэзил подаст сигнал, разбудите меня. Это будет перед самым рассветом.

– Когда темнее всего, – вздохнула сестра. – Спите, Клод. Приятных сновидений.

Двойные сигнальные огни, которые, по-видимому, предупреждали о близости фирвулагов, больше не встречались. Караван спустился с плато и теперь продвигался по открытым, поросшим лесом склонам, пересекаемым время от времени небольшими речками, вскипавшими белой гривой пены у огромных валунов, по которым осторожно переступали халикотерии, форсируя водные преграды, по каким-то неуловимым признакам угадывая опору. Стало заметно холоднее. В воздухе явственно ощущался запах хвои и смолы. Поднялся ветер, взъерошив водную гладь озера и заставив сигнальные огни у обреза воды то стелиться по берегу, то исполнять причудливый танец. Было очень тихо. Помимо шума движущегося каравана безмолвие нарушалось только криками совы. Нигде не видно огней, местность необитаема. Если бы побег удалось совершить в этих безлюдных краях!..

Караван подошел к входу в глубокое ущелье, который с двух сторон освещался сигнальными кострами. Подвесной мост, перекинутый через бурный горный поток, охранялся только небольшим сторожевым постом. Три солдата с факелами, в бронзовых доспехах, внимательно наблюдали за тем, как Эпона и каптал Вальдемар преодолевали раскачивавшийся из стороны в сторону мост, готовые в любой момент прийти на помощь. Затем солдаты небольшими группами переправили через мост пленников; по сторонам неотступно бежали амфиционы.

Когда караван возобновил движение, Ричард заметил Фелиции:

– Уже пятый час. Мы только теряем время, форсируя все эти водные преграды.

– Нужно подождать, пока не отойдем подальше от проклятого сторожевого поста. Откуда мне было знать о его существовании? Не забывай, что на посту находится не менее трех солдат. Эпона может послать им телепатический сигнал, и мы должны быть уверены, что они смогут прийти ей на помощь, когда будет уже слишком поздно. Я хочу подождать по крайней мере еще полчаса.

– К чему такая точность, дорогуша? А что, если мы напоремся на еще один сторожевой пост? А как насчет разведчиков, которые посланы вперед, чтобы зажигать сигнальные огни?

– Пошел ты! Я и без того пытаюсь учесть кучу различных факторов. У меня голова идет кругом, когда я пытаюсь выработать оптимальный план. Ты только не оплошай в нужный момент. Ты хорошо привязал стилет к руке?

– Как ты сказала.

Фелиция окликнула Бэзила.

– Слушаю, – отозвался тот.

– Ты можешь какое-то время поиграть колыбельные?

Тихие звуки флейты несколько успокоили всадников после некоторой напряженности и суматохи, возникших при переходе через подвесной мост. Двойная колонна халикотериев и охраняющие их с обеих сторон амфиционы двигались теперь среди гигантских черных стволов хвойных деревьев. Тропинка была мягкой от толстого слоя устилавшей ее хвои, мерная поступь халикотериев убаюкивала, и даже самые беспокойные из пленников начали подремывать. Тропинка медленно поднималась, пока караван не оказался на высоте более сотни метров над озером Брес. Справа время от времени встречались глубокие промоины. Небо на востоке начало светлеть, – по мнению Фелиции, слишком рано.

Фелиция глубоко вздохнула и, надвинув поглубже свой шлем древнегреческого воина-гоплита, наклонилась вперед:

– Бэзил, пора!

Альпинист заиграл «Всю ночь напролет».

Доиграв песенку до конца, он тут же, без всякого перерыва, начал играть ее снова, и в этот самый момент четыре амфициона беззвучно метнулись в голову каравана и так же беззвучно впились зубами в подколенные сухожилия белоснежного халикотерия, на котором восседала Эпона. С громким воплем несчастное животное рухнуло и почти сразу исчезло под извивающимся клубком темных тел. Рыча и взлаивая, амфиционы напали и на оказавшуюся в самой гуще свалки Эпону. Солдаты и передние ряды пленников закричали от ужаса, но повелительница рабов не издала ни единого звука.

Ричард, ударив освободившейся от цепей ногой халикотерия в шею и дернув поводья, заставил могучее животное прибавить ходу и с разгона врезался в группу из четырех солдат, пытавшихся прийти на помощь Эпоне.

– Что вы стоите, олухи! – орал Вальдемар. – Пиками их! Пиками! Не вздумайте стрелять из луков! Оттащите зверей от нее, идиоты!

Халикотерий Ричарда попятился и наехал на каптала, выбив того из седла. Фигура в белых монашеских одеждах и черном головном плате наклонилась, словно желая помочь поверженному наземь офицеру. К своему изумлению, Вальдемар увидел на лице монахини… усы! Ричард выхватил из золотых ножен переданный ему Фелицией стилет и дважды – справа и слева – вонзил стальное лезвие в шею Вальдемара чуть выше серого металлического ожерелья, перерезав капталу сонную артерию. Каптал сделал движение навстречу мнимой монахине, словно желая получше вглядеться в нее, издал захлебывающийся крик, как-то по-особенному улыбнулся и испустил дух.

Оставшись без всадников, два халикотерия сцепились и нанесли друг другу огромные раны своими чудовищными когтями. Вложив стилет в ножны, притороченные к предплечью, Ричард выхватил у мертвого Вальдемара его бронзовый меч и, громко выругавшись, развернул халикотерия. Из клубка, в котором неразличимо смешались вооруженные воины и разъяренные амфиционы, доносились невнятные возгласы и крики боли. В надежде помочь своим товарищам подскакали два солдата из арьергарда. Одному из них удалось всадить пику в небольшого амфициона, державшегося сбоку, и поднять его в воздух. Другой солдат, огромный и неуклюжий, присоединился к тем стражам, которые кинулись разнимать разъяренных халикотериев, оглашавших воздух злобным визгом.

Фелиция неподвижно застыла на своем халикотерии, словно зрительница на карнавале. Один из японских воинов, колотя пятками по лопаткам халикотерия, влетел в самую гущу сражения и, резко натянув поводья, заставил своего «боевого коня» встать на дыбы и с силой обрушить передние копыта с их страшными саблевидными когтями на крестец халикотерия одного из солдат. Неоднократно повторив эту операцию, японец превратил противника и его халикотерия в месиво. Второй японец спешился и выхватил пику павшего стража, нелепо торчавшую из специального гнезда рядом с лукой седла.

– Осторожно, Тат, зверь сзади! – успел крикнуть Ричард.

Японский воин мгновенно обернулся и упер тыльный конец копья в землю. Амфицион стремительно прыгнул и напоролся на наконечник копья. Пронзенная в шею, туша зверя продолжала лететь вперед и погребла под собой японца по имени Тат. Ричард подбежал к раненому зверю и поразил его мечом в глаз, а затем попытался оттащить конвульсирующую громадину в сторону, чтобы освободить придавленного к земле японца.

– Берегись! Еще один! – раздался чей-то предупреждающий возглас.

Ричард обернулся и увидел черную тень с горящими глазами в каких-нибудь четырех метрах от себя.

Нападавший амфицион, перепрыгнув через возвышение на краю озера, мелькнул в воздухе и с громким плеском обрушился в воду. Бэзил и рыцарь Дугал метались то в одну, то в другую сторону, не решаясь окунуться в сумасшедшую неразбериху схватки, из которой глаз выхватывал отдельные дерущиеся фигуры и обагренные кровью страшные клыки и когти. Нетерпеливо сорвав мешавший ему монашеский плат, Ричард подобрал еще одну пику и бросил ее Бэзилу. Вместо того чтобы наносить ею колющие удары, Бэзил метнул пику, как спортивное копье, поразив одного из солдат в спину. Острие пики вошло в основание черепа, – там, где кончался круглый, похожий на медный котелок шлем. Солдат замертво свалился на землю, словно мешок с песком. Фелиция наблюдала за ходом сражения.

Ни один амфицион уже не бегал вокруг сражавшихся. Те из зверей, которые остались живы, столпились вокруг чего-то, лежавшего рядом с телом мертвого халикотерия с белоснежной шерстью. Солдат, возвышавшийся среди них, медленно отмахивался мечом от рычащих амфиционов, словно автомат, свежевыкрашенный красной краской.

– Убей его, – произнесла Фелиция.

Свободных копий больше не было. Ричард подбежал к рыцарю, сидевшему верхом на своем халикотерии, и, вручив ему свой бронзовый меч, указал на врага:

– Убей его, Дугал!

Словно в трансе, изящный рыцарь взял меч и, выждав подходящий момент, въехал в нагромождение тел мертвых и умирающих людей и животных и одним взмахом обезглавил солдата.

После того как последний солдат пал, в живых остались два амфициона. Ричард поднял валявшийся на земле меч и приготовился отразить их нападение, если звери кинутся на него, но те повели себя как-то странно, словно с ними приключился приступ неизвестной болезни. Они неохотно оторвались от своей жертвы, издав агонизирующий вой, и один за другим прыгнули с высокого обрыва в озеро.

Между тем небо начало розоветь. К месту битвы медленно подъехала группа пленников, которых собрали Клод и Амери. При виде следов кровавого побоища многие не могли удержаться от возгласов или разражались приглушенными рыданиями. Уцелевший в схватке японец обходил бившихся в предсмертных судорогах халиков и ударом меча прекращал их страдания. Вскоре все смолкло, и лишь пение птиц, простое и торжественное, как грегорианский хорал, отдавалось эхом среди мощных стволов секвой.

Фелиция встала на стременах, раскинув в стороны руки, закинула голову в шлеме с зелеными перьями и закричала. Затем, словно опомнившись, безучастно опустилась в седло.

Японец склонился над окровавленными останками белоснежного халикотерия. Пробормотав что-то сквозь зубы, он подозвал Ричарда. Движимый любопытством, бывший капитан космического корабля подошел поближе, ступая по останкам растерзанной в клочья плоти, путаясь в нелепом на его фигуре одеянии монахини. На земле в окружении нескольких трупов лежало в окровавленных обрывках мантии необычно длинное женское туловище с оторванными конечностями. Лицо с одной стороны было разорвано до кости, но с другой – цело и все еще прекрасно.

Внезапно веки уцелевшего глаза широко раскрылись, и янтарно-зеленый глаз устремил свой взгляд прямо на Ричарда. Разум Эпоны молниеносно завладел сознанием экс-капитана, и тот почувствовал, что какая-то неведомая сила влечет его, пригибая к земле – к бренным останкам Эпоны. Рассвет начал уже меркнуть в глазах Ричарда, и с каждым мгновением неведомая сила увлекала его все дальше туда, откуда еще никто не возвращался.

– Железо! – высоким голосом воскликнул рыцарь. – Железо! Только оно одно способно рассеять злые чары!

Ставший бесполезным бронзовый меч выпал из рук Ричарда, и тот на ощупь нашел стилет, продолжая склоняться все ниже и ниже над останками повелительницы рабов, и из последних сил вонзил стальное лезвие между кроваво-белыми ребрами – туда, где исступленно билось сердце. И по мере того как замирало биение сердца и угасал злой дух его обладательницы, Ричард ощущал все более явственно сладостное чувство освобождения.

Бэзил и японский воин под руки оттащили Ричарда с места его схватки с Эпоной. Глаза Ричарда были широко открыты, он что-то бессвязно выкрикивал, судорожно сжимая в руке стилет. Все трое не обратили внимания на безумного Дугала, спрыгнувшего с седла и яростно затаптывавшего что-то.

Фелиция предостерегающе вскрикнула.

Не обращая на нее ни малейшего внимания, рыцарь поднял с земли измазанное кровью золотое ожерелье и забросил его далеко в озеро, где оно бесследно исчезло.

ГЛАВА 14

Когда продвигавшиеся на юг путешественники высадились в Дараске и направились во дворец, где им предстояло провести вторую ночь, там царила суматоха. Хозяйке заведения приспичило рожать, причем сразу двух близнецов, и роды опасно затянулись. Крейн добровольно вызвался оказать роженице медицинскую помощь, оставив пленников на попечение мажордома в серебряном ожерелье, темнокожим ирландцем, который без обиняков представился вновь прибывшим как Хьюи Б. Кеннеди VII и в сопровождении стражи отвел их в просторную комнату на верху одной из башен замка.

– Вам придется потерпеть одну ночку, друзья, – обратился Кеннеди к пленникам, – мальчикам и девочкам вместе, так нам будет легче обеспечить вашу безопасность. Мы не можем позволить себе роскошь распылять стражу, выставляя часовых у отдельных апартаментов, когда наша бедная леди Эстелла-Сирона борется со смертью, а беспутный фирвулаг слоняется вокруг, зная куда дует ветер. Здесь вам по крайней мере будет не жарко, и москиты не будут вам докучать. На балконе для вас накрыт ужин.

Дворцовая стража внесла носилки со Стейном и переложила викинга на одну из постелей с противомоскитным пологом. Сьюки запротестовала:

– Он нуждается в помощи! К тому же он ничего не ел и не пил целые сутки.

– Не беспокойтесь о нем, – успокоил Кеннеди. – Когда на вас надевают ожерелье, – тут он прикоснулся пальцами к своему собственному ожерелью, – вы оказываетесь словно бы в подвешенном состоянии. Ваш друг пребывает сейчас как бы в зимней спячке, обмен веществ протекает на минимальном уровне. Он пробудет в таком состоянии до утра, когда с Божией помощью поправится наша госпожа и повелительница, и тогда у нас появится свободное время, чтобы оказать помощь вашему другу.

Мажордом проницательно посмотрел на Сьюки:

– Похоже, вам придется провести беспокойную ночку, присматривая за вашим другом.

Пленникам разрешили взять из своих вещей только смену одежды, после чего вещи унесла стража. Кеннеди еще раз извинился перед пленниками за скромность оказанного приема и хотел было запереть их, как вдруг к нему подошла Элизабет и тихо сказала:

– Мне нужно срочно переговорить с глазу на глаз с Крейном по очень важному делу.

Мажордом нахмурился:

– Мэм, я понимаю, что вы персона привилегированная, но мне приказано запереть вас здесь вместе со всеми.

– Кеннеди, я обладаю активными метапсихическими способностями и имею немалый опыт работы по редактированию сознания. Я не могу вступить в контакт с Крейном, но ощущаю на расстоянии вашу леди и ее еще не родившихся малюток. Я знаю, что именно сейчас их жизни угрожает серьезная опасность. Помочь им отсюда я не в состоянии, но если вы проведете меня в те покои, где происходят роды… Простите! Меня вызывает Крейн!

Кеннеди внимательно прислушивался к обмену телепатемами и наконец решительно сказал:

– Хорошо, мэм, идемте.

Взяв Элизабет под руку, он вывел ее в коридор и закрыл за собой дверь.

Раймо с кислым видом процедил:

– Хорошенькое дело! Мы тут сидим взаперти, а Красную Шапочку поведут куда-нибудь, где будут разноцветные огни и все такое, чтобы бедняжка не скучала.

– Вот уж не думал, приятель, что у тебя плохо с головой из-за родовой травмы, – насмешливо заметил Эйкен.

– Да ты что, оглох? – выцветшие глазки Раймо блеснули, и он облизнул губы. – Этот парень, Кеннеди или как его там, сказал, что фирвулаг любит околачиваться в здешних местах! Я тоже хочу посмотреть на празднество. Может быть, даже поучаствовать в погоне за каким-нибудь зверем.

Лицо Сьюки исказила презрительная гримаса:

– Я вижу, тебе просто не терпится принять участие в Охоте? Ждешь не дождешься, когда сможешь насадить на пику голову какого-нибудь чудовища. Что же ты не показал, какой ты храбрый, когда мы сегодня проходили через пороги?

Оставив их переругиваться между собой, Брайан и необычно притихший Эйкен Драм вышли на балкон. Стол накрыт, еды и питья хватило бы на добрую дюжину людей, но все холодное и носило следы торопливых приготовлений. Эйкен выбрал жареную куриную ножку, откусил от нее кусок, не чувствуя особого голода, и принялся обозревать устройства, обеспечивавшие безопасность балкона. Балкон целиком заключен в клетку из узорчатой латунной решетки.

– Отсюда так просто не выбраться. Что касается решетки, то ее прутья можно перепилить одной из тех пилок из витредура, которые я прихватил с собой. Но вряд ли стоит предпринимать попытку к бегству. Жизнь тану настолько заинтересовала меня, что убегать было бы просто глупо.

– Мне кажется, что тану рассчитывали именно на такую реакцию с твоей стороны, – предположил Брайан. – Они дали вкусить новых способностей ровно столько, чтобы захотелось еще большего. Теперь они лишили тебя метапсихических способностей, пока ты не пройдешь курс обучения в их столице и они не превратят тебя в уменьшенную копию самих себя.

– Так вот ты какого мнения о том, что со мной случится дальше! – сказал Эйкен. На лице его блуждала обычная добродушная улыбка, но в черных пуговках глаз загорелись злые огоньки. – Но ведь ты же ни черта не знаешь обо мне и о том, как работает мой мозг. Что же касается метапсихических способностей, то не забывай, что ты всего лишь нормальный человек. Тебе не дано вкусить всей сладости обладания метапсихическими способностями, поэтому сделай мне одолжение и оставь все твои высокоученые профессорские предсказания о том, как я буду себя вести в том или ином случае!

– Но ведь они уже напялили на тебя дурацкий ошейник и сделали так, чтобы тебе он пришелся по вкусу, – спокойно возразил Брайан.

Эйкен небрежно прикоснулся к своему серебряному ожерелью:

– Ты об этой штуке? Да они просто поставили ограничитель на мои метапсихические способности. Их ограничитель действует сейчас потому, что я еще не придумал, как от него избавиться, но я непременно что-нибудь придумаю. Ты полагаешь, будто они установили надо мной полный контроль? Как бы не так! Сначала Крейн запрограммировал эти штуки так, чтобы мы несколько умерили свою прыть. Своего рода небольшого ворчуна в наших мозгах, чтобы тот нашептывал нам, какие ужасные вещи произойдут, если мы вздумаем дать деру или совершить нечто, угрожающее спокойствию и порядку, установленному нашими чудесными друзьями тану. Ты догадываешься, чего стоит такой ограничитель, если он должен держать меня в узде? Цена ему дерьмо. Такой ограничитель может стреножить маленькую Сьюки или тупицу Рея, но не Эйкена Драма.

– А ошейники… Тебе удалось выяснить, как работают ошейники различных типов?

– Кое-что, хотя и недостаточно подробно. Одна из дам-тану на том празднестве в Ронии много о чем порассказала мне, когда я исподволь стал ее расспрашивать. Самые главные из всех ошейников – это золотые ожерелья, торквесы – усилители психических способностей, превращающие скрытые метапсихические способности в активные. В торквесы вставлены бариевые чипсы с примесью микроскопических количеств редких земель и какой-то дряни, которые эти шуты гороховые привезли из своей родной галактики. Пришельцы изготавливают ожерелья вручную, а для выращивания и печатания чипсов у них имеется специальный автомат. Как работает автомат, пришельцы не знают, и большинство из них имеют еще меньшее представление о действии торквесов и о метапсихических функциях в целом. Технологией производства занимается в столице специальная группа.

– Обладают ли золотые ожерелья различной силой, то есть не отличаются ли они между собой по коэффициенту усиления метапсихических способностей?

– Нет, все золотые ожерелья усиливают метапсихические способности одинаково. Они просто усиливают природные данные каждого. Если кто-то обладает всеми пятью метапсихическими способностями в полном объеме, то, надев золотое ожерелье, он становится Волшебником из Страны Оз. У большинства тану сильно развита только какая-нибудь одна из метапсихических способностей, и они имеют обыкновение общаться с теми, кто наделен такими же способностями. Тану, которые наделены несколькими ярко выраженными метапсихическими способностями, считаются подлинными аристократами. У тану сословная структура общества такая же, как в Галактическом Содружестве, только в крошечном масштабе, и каждый из них просто лезет из кожи, чтобы получить то, что ему нужно. Насколько мне удалось выяснить, суперклассных обладателей сразу всех пяти метапсихических функций среди тану нет, нет и объединения всех носителей метапсихических способностей, как это имеет место в Галактическом Содружестве.

Брайан медленно кивнул:

– Я уже почувствовал, что среди тану отсутствует иерархия, и не очень удивился бы, узнав, что они находятся на уровне клановой социальной организации. Это странно и почти не имеет параллелей, если учесть сравнительно высокий уровень их культурного развития.

– Да они же просто варвары! – без обиняков заявил Эйкен. – Это-то мне в них и нравится. К тому же они не слишком гордые и допускают в свой круг людей, обладающих скрытыми метапсихическими способностями…

– Предварительно надев на таких людей серебряные торквесы.

Эйкен коротко усмехнулся.

– Что верно, то верно. Серебряные торквесы обладают всеми свойствами усилителя метапсихических способностей, подобно золотым ожерельям, и, кроме того, содержат различные схемы управления и контроля. В серых ошейниках, равно как и в ошейниках рамапитеков, нет ничего, кроме схем управления и контроля и целой кучи схем поощрение – наказание или удовольствие – боль, а также устройства телепатической связи, радиус действия которого может изменяться в широких пределах.

Брайан перегнулся через перила балкона.

– Ты можешь с помощью телепатем хоть немного разузнать, что здесь происходит? Там какая-то суета. К тому же меня все больше занимает фирвулаг.

– С теми отрубленными головами, которые тащили на пиках участники Охоты, какая-то чертовщина, – нахмурился Эйкен. – Некоторые из них не были мертвы! Через какое-то время в них – как бы это сказать поточнее? – забрезжило сознание. Но их пронесли так быстро, что я не успел толком ничего разглядеть. Но во всей сцене было что-то запредельное.

На балкон в поисках ужина вышли Сьюки и Раймо.

– Вы ничего не слышите? Я имею в виду, не слышите ли вы каких-нибудь голосов внутри себя? – поинтересовался Эйкен. – А то Крейн, чтоб ему пусто было, понаставил мне ограничителей, и я теперь слышу лишь мысленный шепот.

Сьюки зажмурила глаза и заткнула пальцами уши. Раймо просто постоял с открытым ртом и наконец сказал:

– Я слышу только, как бурчит у меня в желудке. Пусти-ка меня к столу.

Прошло несколько минут. Эйкен и Брайан терпеливо ждали. Наконец Сьюки открыла глаза.

– Я ощутила… тревогу. Из многих источников, которые сильно отличаются друг от друга. Обмен телепатемами ведется на другой волне, не как у людей и даже у тану. Я могу настроиться на эту волну, хотя и с большим трудом. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Понимаем, еще как понимаем! – заверил Эйкен.

Сьюки с беспокойством посмотрела на Брайана:

– Как вы думаете, что это может быть?

– Думаю, происходящее нас не касается, – заметил Брайан.

Сьюки пробормотала что-то о том, что ей необходимо присматривать за Стейном, положила на тарелку немного фруктов и мяса и отправилась в комнату. Брайан довольствовался бутербродом и кружкой какого-то напитка, напоминавшего по вкусу сидр. Стоя на балконе, он рассматривал Дараск, который постепенно окутывали сумерки. На востоке розовый солнечный отблеск еще играл на ледяных вершинах чудовищных отрогов приморских Альп. Брайана поразила высота гор. Не ниже Гималаев. Прохладный ветер с вершин дул на равнине, по которой катила свои воды Рона, ничем не напоминавшая тот бешено мчавшийся поток, по которому путешественников несло в окрестностях будущего Лиона.

Весь прошлый день путешественники как бы спускались по гигантским ступеням в глубоком ущелье. Километров тридцать-сорок лодка спокойно плыла под парусом, потом ее подхватывало стремительное течение и со скоростью реактивного лайнера доставляло через пороги и перекаты на следующую, более низкую ступень. Несмотря на все заверения шкипера Длинного Джона о полной безопасности плавания по реке, Брайан инстинктивно чувствовал, что над его жизнью и жизнью других пассажиров еще никогда не нависала такая страшная угроза, как во время этого плавания. Особенно впечатляющим оказался последний отрезок пути, проходивший в длинном ущелье километрах в пятидесяти к северу от будущего Понт д'Авиньона. Путешественников охватил неописуемый ужас. Длительное воздействие страха притупило все чувства Брайана до такой степени, что он почти впал в ступор. Эйкен Драм упросил Крейна не погружать его в сон, чтобы самому пережить те острые ощущения, о которых ему поведал Брайан по опыту прохождения предыдущих головокружительных спусков. Когда лодка наконец вынырнула на поверхность и закачалась в спокойных водах озера Провансаль, лицо Эйкена было серо-зеленым, а обычно сверкавшие глаза потускнели от шока.

– Ничего себе плавание! – простонал он. – Просто тошниловка какая-то, да и только!

К моменту прибытия в Дараск на нижней Роне путешественники менее чем за десять часов преодолели почти двести семьдесят километров. В окрестностях Дараска мелеющая на глазах река начала разделяться на множество рукавов и проток с бесчисленными болотистыми, покрытыми зеленью островками, населенными стаями длинноногих птиц и черно-коричневыми чутко дремлющими крокодилами. Острова побольше возникали и посреди болотистой равнины. Дараск, расположенный на одном из таких островов, для внешнего наблюдателя выглядел как тропический вариант Монт-сен-Мишель, возвышающийся над морем трав. Включив вспомогательный двигатель, шкипер вывел лодку из главного русла Роны в одну из боковых проток, которая вела к обнесенному крепостной стеной городу. Набережная Дараска сравнительно небольшая. Крепостная стена, сложенная из известняка, достигала в высоту более двенадцати метров и примыкала к неприступным обрывистым скалам.

В городе, раскинувшемся у подножия дворца правителя, рамапитеки зажигали ночные фонарики, ловко взбираясь по лестницам на крыши, пользуясь блоками, поднимали гирлянды фонарей на фасады внутренних укреплений. Солдаты расставляли факелы по стенам и бастионам, опоясавшим город. Вскоре зажглась иллюминация в излюбленном тану стиле: контуры дворца озарили бесчисленные красно-желтые огоньки, символизировавшие геральдические цвета лорда Крановела, обладавшего психокинетическими способностями.

Эйкен рассматривал светильники, горевшие на перилах балкона. Все они изготовлены из какого-то прочного стекла и стояли в небольших нишах. Никаких проводов или металлических шин к светильникам не подведено. На ощупь они холодные.

– Биолюминесценция, – решил Эйкен, потрясая одним из светильников. – Держу пари, что там внутри какие-то микроорганизмы. Помните, что сказал Крейн? Он упомянул о том, что фонарики черпают энергию из излишней мета-эманации. Теперь все ясно! Когда носители ошейников низшего ранга играют в шашки, пьют пиво, читают, сидят в ванне или выполняют какие-нибудь другие полуавтоматические действия, они генерируют волны соответствующей формы…

Брайан слушал разглагольствования Эйкена краем уха. На окружавшем остров бескрайнем болоте зажигались блуждающие огоньки. Синие облачка метана вспыхивали и погасали, блуждая по топи, как крохотные фонарики на лодках заблудившихся эльфов.

– Это либо светлячки, либо болотные огни, – произнесла за спиной Брайана Сьюки, глядя на тонущий во тьме пейзаж.

– Вот теперь я что-то слышу, только это не имеет отношения к метапсихическим способностям. Слышите?

Все прислушались. Первой тишину нарушила Сьюки:

– Лягушки!

Ветерок донес сначала едва слышное рокотание, сменившееся звучным хором, в котором явственно выделялись голоса отдельных солистов. Невидимый лягушачий дирижер взмахнул своей палочкой, и зазвучала новая группа голосов – рокочущих и выводящих всевозможные рулады, стонущих и ахающих, ликующих и мрачных, резонирующих, словно в пустой консервной банке. Издаваемые лягушачьим хором звуки напоминали звон падающей капели, звучание небрежно тронутых струн, горловой человеческий голос, контрабас и гитару. Перекрывал всех голос обыкновенной лягушки-быка – создания, которому суждено через шесть миллионов лет сопровождать колонистов, которые отправятся обживать далекие миры.

Четверо стоявших на балконе людей переглянулись и расхохотались.

– Если появится фирвулаг, – заметил Эйкен, – мы заняли места в первом ряду. Этот голубой кувшин полон чем-то холодным и крепким. Может быть, сядем в кресла и подкрепимся на случай появления чудовищ? По расписанию они должны вот-вот быть здесь.

– Никто не возражает против напитка? – спросил Брайан. – Великолепно!

Все протянули свои кружки, и маленький человечек в сверкающем золотом костюме наполнил их одну за другой.

Элизабет прижала тыльную сторону ладони к липкому от пота лбу. Ее глаза открылись, и она глубоко вздохнула.

Крейн и осунувшийся мужчина-тану в ниспадавшем широкими складками желтом одеянии с беспокойством склонились над Элизабет. Крейн посылал ей телепатемы, успокаивающие, вопрошающие.

– Да. Мне удалось разделить их. Наконец. Прошу меня извинить, но я так долго не имела практики. Теперь роды пройдут успешно.

Разум лорда Крановела из Дараска был исполнен благодарности. Как она? Не угрожает ли ей опасность?

– Земные женщины крепче, чем женщины-тану, но ничего, теперь ваша супруга быстро поправится.

Крановел вскричал:

– Эстелла-Сирона! – и бегом бросился во внутренние покои.

Через несколько мгновений сердитый плач новорожденного донесся до остававшихся в ожидании. Элизабет улыбнулась Крейну. В тумане за окнами дворца забрезжил серый рассвет.

– Мне никогда раньше не приходилось сталкиваться ни с чем подобным, – призналась Элизабет. – Два еще не родившихся сознания, тесно переплетенные между собой и резко антагонистичные. Близнецы. Кажется невероятным, чтобы враждебность была способна сказаться на столь ранней ступени развития…

Женщина-тану, одетая во все красное, просунула голову сквозь дверные занавеси и сообщила:

– Девочка! Хорошенькая! Второй близнец еще не родился, но, не беспокойтесь, с ним все будет хорошо.

Женщина исчезла.

Элизабет встала с кресла и устало подошла к окну, впервые за много часов разрешив своему сознанию покинуть комнату, где происходили роды. Аномалии остались позади – два сцепившихся в отчаянной схватке нечеловеческих детских сознания, лепечущих что-то непонятное, наделенных активными метапсихическими способностями, переменчивых и неуловимых, изменяющихся, даже когда она пыталась сосредоточить на них свое внимание. Они всячески уклонялись от контакта с ее сознанием, пытались притворяться другими существами, замирали, рассыпались на отдельные атомы и возникали в виде огромных чудовищ, напуская в ее сознание туман, не уступающий по плотности тому, который стелился за окнами дворца.

Послышался крик второго новорожденного.

Озаренное ужасной догадкой, сознание Элизабет нащупало сознание Крейна. Комплекс охвативших его эмоций источал сожаление. Почувствовав присутствие Элизабет, Крейн поспешно возвел мыслезащитный барьер.

Элизабет подбежала к двери, ведущей во внутренние покои, и распахнула занавеси. Несколько женщин, людей и тану, хлопотали вокруг роженицы, женщины-землянки с золотым ожерельем. Эстелла-Сирона улыбалась, держа у груди хорошенькую крохотную девочку. Крановел, стоя рядом с ней на коленях, нежно гладил ее по лбу.

Няня-тану в красном принесла другого младенца, чтобы показать его Элизабет. Это был очень маленький мальчик, весом около двух килограммов, с мудрым, как у старика, лицом и непомерно большой головой, густо поросшей мокрыми темными волосами. Глаза младенца были широко открыты, а во рту, издававшем пронзительный крик, было полно мелких острых зубов. Пока Элизабет смотрела на него, младенец замерцал, испуская сияние, потом весь покрылся шерстью и, снова замерцав, превратился в точную копию своей хорошенькой сестры-блондинки.

– Это фирвулаг, оборотень, – пояснила няня. – От сотворения миров они, как неотступные тени, следуют за тану. Всегда с нами, всегда против нас. К счастью, оборотни-близнецы встречаются редко. Большинство умирают еще до родов, и мать погибает вместе с ними.

– А что вы теперь намереваетесь с ним делать? – робко спросила Элизабет. Пораженная и вместе с тем заинтересованная, она попыталась вступить в мысленный контакт с крохотным враждебным разумом и сразу почувствовала аномальную волну, теперь полностью отделенную от более сложной психической структуры сестры-тану.

Высокая няня пожала плечами:

– Его народ ждет младенца. И мы отдадим мальчика им, как всегда. Хотите посмотреть, как это делается?

Элизабет молча кивнула.

Няня быстро запеленала младенца в мягкую пеленку и опрометью бросилась из комнаты. Элизабет еле поспевала за ней. Марш за маршем они сбежали по каменным ступеням пустынной лестницы, освещенной только крохотными рубиновыми и желтыми огоньками. По сырому подземному коридору добрались до городской стены. Дальше путь им преградили запертые ворота. Рядом с воротами располагался причал, у которого стояло множество небольших лодок. Ворота были закрыты на бронзовую щеколду, и няня отомкнула ее.

– Береги свой рассудок, – предупредила она и ступила на тонувшую в тумане пристань.

Откуда ни возьмись, со всех сторон появились огоньки, которые стали сближаться с устрашающей скоростью. Все происходило в полной тишине. Внезапно возник еще один огонек, темно-зеленый. Немного помедлив, он превратился в сферу диаметром метра в четыре, катившуюся по воде и рассекавшую туман в клочья.

С величайшей осторожностью Элизабет проникла сквозь внешнюю оболочку иллюзорной сферы, чтобы посмотреть, что же там внутри. Внутри сферы была лодочка, крохотная плоскодонка. На корме с шестом в руках стоял маленький человечек, а крохотная круглолицая женщина сидела в носовой части с закрытой корзиной на коленях.

– Ты нас видишь?

Элизабет вздрогнула. У нее было такое ощущение, словно внутри черепа, за глазами, сверкнула молния. Язык онемел. Руки съежились, почернели и загорелись пламенем.

– Это только начало!

– Я же тебя предупреждала, – послышался голос няни. Элизабет почувствовала, как рука няни обхватила ее, не давая упасть. И тут она увидела светящийся шар, исчезавший в тумане. Язык снова обрел былую подвижность, руки имели нормальный вид.

– Фирвулаги всегда показывают метапсихические штуки, вроде этой. Почти все фирвулаги обладают ясновидением и могут порождать иллюзии настолько убедительные, что люди со слабой психикой не выдерживают и сходят с ума. Со времен Великой Битвы у нас с фирвулагами установились достаточно хорошие отношения. Но к общению с ними всегда лучше приготовиться заранее.

Итак, младенец отбыл. Через несколько мгновений зеленый огонек исчез, и сквозь клочья тумана брызнул яркий дневной свет. В замке, где-то на самом верху, женский голос пел непонятные, чужие слова на знакомую мелодию.

– Нам пора возвращаться, – сказала няня. – Милорд и миледи очень тебе благодарны. Ты должна выслушать от них благодарность, а потом отдохнуть и подкрепиться. Сегодня же в замке состоится небольшое семейное торжество по случаю наречения имени младенца и одевания первого золотого ожерелья. Милорд и миледи хотят, чтобы ты держала младенца. Это великая честь.

– Я буду кем-то вроде сказочной крестной матери, – пробормотала едва слышно Элизабет. – Что за мир! А девочку назовут в мою честь?

– У нее уже есть имя. У нас существует традиция давать новорожденным имена тех, кто недавно отошел в мир иной и обрел покой у Таны. Девочку нарекут Эпоной, и да будет Богиня к ней более милостива, чем к той, которая носила это имя до нее.

ГЛАВА 15

Амери спустилась к берегу, где пленники, еще не успевшие осознать, что они свободны, торопливо грузили надутые лодки.

– Мне пришлось успокаивать Фелицию, – пояснила Амери. – Она чуть не разорвала несчастного рыцаря на части.

– Ничего удивительного, – проворчал Клод. – Когда я вспоминаю, как развернулось сражение, меня так и тянет совершить что-нибудь подобное.

Ричард работал ножным насосом, наполняя воздухом лежавшие на берегу надувные лодки – свою и Клода, а старый палеонтолог тем временем грузил вещи на два небольших надувных плота из декамоля. Ричард снова переоделся в пиратский костюм, коротко попросив Амери поносить капитанский комбинезон «еще какое-то время». Теперь Ричард внимательно смотрел на Амери:

– Может быть, Дугал, сам того не сознавая, оказал нам всем большую услугу. Кто знает, как повела бы себя Фелиция, будь у нее золотое ожерелье?

– Это верно, – вынужден был признать Клод. – Но если бы у нее было ожерелье, нам не пришлось бы сейчас опасаться никаких неприятных неожиданностей со стороны солдат. Ясно, что по нашим следам с минуты на минуту пустят стражей. Когда началось сражение, до следующего форта оставалось совсем немного.

– После того как вы закончите, прошу вас вдвоем помочь мне справиться с Фелицией, – попросила Амери. – Иош осматривает грузы на вьючных животных. Может быть, ему удастся найти что-нибудь из того, что тану отняли у нас при обыске.

– А оружия там нет? – поинтересовался Ричард.

– По-видимому, наше оружие осталось в замке. А почти все остальное здесь. Боюсь, что ни карт, ни компасов не найти.

Клод и Ричард переглянулись, и старый палеонтолог сказал с горечью:

– Тогда это будет не навигация, а гадание на кофейной гуще, и дьявол не преминет подкинуть нам какую-нибудь пакость. Ступайте, Амери. Мы скоро присоединимся к вам.

Сразу после того как сражение закончилось и пленники оказались на свободе, было проведено краткое совещание, и все единодушно решили, что самый высокий шанс на успех имеет побег по воде: у нескольких пленников оказались с собой надувные лодки из комплекта для выживания. И только пятеро цыган игнорировали слова Клода, который счел своим долгом предупредить их об опасности езды на халикотериях, чувствительных к сигналам, посылаемым с помощью торквесов. Цыгане отправились назад в надежде, что им удастся атаковать сторожевой пост у подвесного моста. По-видимому, воинственные планы появились после того, как они завладели залитыми кровью доспехами убитых солдат и почти всем оружием.

Остальные пленники разбились на группы, образованные еще в «Приюте» перед отправкой в Изгнание, и, восстановив таким образом старые связи, попытались еще раз обсудить и выработать план коллективного спасения. Клод, единственный из всех, кто обладал знанием ландшафта в эпоху плиоцена, предложил два возможных маршрута бегства. Один быстро вывел бы недавних пленников на пересеченную местность, для чего требовалось совершить небольшой переход на северо-восток, переплыть узкую часть озера Брес и выйти к ущельям, ведущим к поросшим густым лесом высокогорьям Вогез. Недостатком такого маршрута была необходимость перейти через основную дорогу в Финию, проходящую по противоположному берегу озера. Впрочем, если удастся избежать столкновения с верховым патрулем, то достичь высокогорья можно было бы еще до наступления ночи и без особого труда спрятаться среди скал.

Выбрав второй маршрут, путники должны проплыть на юго-восток под парусом самую широкую часть озера до подножия гор Юра примерно в шестидесяти километрах от того места, где они сейчас находились, и двинуться на юг через горный массив. Поскольку за горами Юра лежали Альпы, местность на всем протяжении сухопутной части маршрута скорее всего совершенно необитаемая. С другой стороны, в фортах, расположенных по берегам озера, наверняка есть лодки, которые в случае необходимости будут использованы для погони за беглецами. Разумеется, на воде вновь прибывшие вполне могли потягаться с прислужниками тану, но ветер дул переменчивый, и почти безоблачное небо сулило похолодание еще до конца дня. А ночью лодки с экипажем, страдающим от холода, могли бы привлечь внимание фирвулагов.

Поразмыслив, Бэзил остановил свой выбор на южном маршруте к горам Юра, тогда как более консервативный Клод склонился в пользу вогезского варианта. Для большинства путников аргументы альпиниста звучали убедительнее, поэтому в конце концов все путники, кроме тех, кто входил в Зеленую Группу, и Иоша, оставшегося в живых японского воина, решили отправиться на юг. Поспешно разгрузив халикотериев, путники по оврагу спустились на узкую полоску берега у основания утеса. Там можно надуть и спустить на воду лодки. Несколько небольших лодок уже подняли паруса, когда Ричард, закончив погрузку балласта, поднялся наверх в поисках своих спутников.

Клода, Амери и Иоша Ричард разыскал наверху, где они стояли вокруг лежавшей на земле в беспамятстве Фелиции.

– Я нашел плотницкие инструменты Клода, а также ножи, топоры и пилы из наших комплектов, – сообщил японский воин. – А вот здесь лук и стрелы, которые не заметили цыгане.

– Спасибо, Иош, – с чувством произнес старый палеонтолог. – Лук и стрелы могут нам очень и очень пригодиться. Провизии у нас мало, если не считать рационов из неприкосновенного запаса, а из снастей – только силки и принадлежности для рыбалки. У тех, кто отправится на юг вместе с Бэзилом, будет время, чтобы изготовить новое оружие, когда они высадятся у подножия Юры. Но в случае сухопутной погони наша группа окажется в гораздо большей опасности. Поэтому нам придется все время находиться в движении и охотиться только в пути.

– А почему бы вам, Иош, не отправиться с нами, – предложила Амери. – Может быть, вы передумаете?

– У меня есть с собой все необходимое, мой комплект для выживания и копье Тата. Кроме того, я возьму с собой что-нибудь из того, что оставили на берегу другие путники. Но я не пойду ни с ними, ни с вами.

Он указал на небо.

– Я должен исполнить свой долг перед небесами. Преподобная сестра дала предсмертное отпущение грехов моему бедному другу и прочитала над ним заупокойные молитвы. Но Тата не следует оставлять здесь, как какой-нибудь ненужный мусор. Когда я закончу приготовления, то отправлюсь пешком на север к реке Марне. Она впадает в плиоценовую Сену, а та течет в Атлантику. Не думаю, что тану станут охотиться за одним человеком.

– Только не околачивайся здесь слишком долго, – с сомнением сказал Ричард.

Японец быстро опустился на колени рядом с Фелицией и поцеловал ее в лоб. Его угрюмые глаза по очереди остановились на каждом из стоящих вокруг:

– Берегите эту безумную девочку. Ей мы обязаны своей свободой. Если Богу будет угодно, она еще совершит задуманное. В ней есть потенциал.

– Мы знаем, – просто ответила Амери. – Да благословит вас Господь, Иошимицу-сан.

Воин встал с колен, отвесил всем поклон и ушел.

– Пора и нам отправляться, – тихо напомнил Клод. Он и Амери подняли с земли трогательно легкое тело девушки, Ричард взял ее шлем, рюкзак, подобрал инструменты и оружие.

– Я могу управлять парусом в одиночку, – сказал пират, когда они спустились к берегу. – Положите Фелицию в мою лодку, а сами вдвоем следуйте за мной.

Они отчалили от берега последними и вздохнули спокойнее, только когда отошли достаточно далеко от берега. Воды озера были холодны и имели мутно-синий цвет. Озеро питали реки, сбегающие с гор Юра и с покрытых лесом Вогезских гор на северо-востоке. Амери неотрывно смотрела на удаляющийся берег, над которым уже кружились птицы, слетевшиеся поживиться мертвечиной.

– Клод… Я подумала вот о чем. Почему Эпона не умерла раньше от своих ужасных ран? Ведь амфиционы буквально разорвали ее на части еще до того, как Ричард, Иош и Дугал пробились к ней. Она должна была погибнуть от кровопотери или шока, но не погибла.

– Люди в форте говорили вам, что тану почти неуязвимы. Что они имели в виду?

– Не знаю… Может быть, пришельцы обладают способностью концентрировать свою коэрцитивную силу и, как стеной, отгораживаются от нападающих? Но я никогда не думала, что тану, мужчина или женщина, способны выжить после столь тяжелых телесных повреждений. Ведь о тану трудно не думать как о носителях чего-то человеческого, в особенности после той схемы воспроизведения потомства, о которой упоминала Эпона.

– Все люди, даже не наделенные метапсихическими способностями, цепляются за жизнь. Мне приходилось видеть в поселениях на дальних планетах разные случаи, почти ничем не отличающиеся от чуда. А если принять во внимание усиление метапсихических способностей, которого тану достигают с помощью торквесов, то…

– Интересно, есть ли у них какие-нибудь регенерационные установки здесь, в Изгнании?

– Думаю, что есть, в городах. И бог знает какой еще технологией они располагают. До сих пор мы видели только торквесы, устройство для тестирования метапсихических способностей и металлоискатель, с помощью которого они обыскивали нас по прибытии через врата времени.

– Да, да. И тут стоит вспомнить о стальном стилете, которым Эпоне был нанесен смертельный удар.

Старый антрополог снял куртку и прислонился спиной к одной из банок лодки:

– Не сомневаюсь, что наш друг Брайан смог бы рассказать немало интересного о легендарной антипатии злых пухов к железу. Скорее всего, он объяснил бы это напряженными отношениями между культурами Бронзового и Железного веков… Но похоже, что весь европейский фольклор почти единодушно сходится на том, что железо несовместимо с древними и даже смертельно опасно для них.

Амери не на шутку рассердилась:

– Ради Бога, прекратите, Клод! Эпона была экзотической женщиной, но женщиной во плоти, а не каким-то бесплотным эльфом.

– Тогда объясните мне, почему амфиционы, которые искусали и четвертовали Эпону, и колотые раны, нанесенные ей мечом, не прикончили ее, а один-единственный удар стилетом оказался смертельным.

Амери задумалась.

– Возможно, железо как-то взаимодействует с торквесом. Кровь тану красная, как и у нас, и, по-видимому, столь же богата железом. Возможно, что тело, разум и ожерелье тану функционируют в тонкой и хрупкой гармонии, которая нарушается при введении большой массы железа. Более того, если железо окажется вблизи интимной ауры тела, то тану могут терять равновесие. Помните Стейна с его секирой? Никто из людей в замке не мог остановить его, когда он не на шутку разбушевался и крушил все направо и налево. Тогда это не показалось мне странным, но теперь, когда мы узнали столько нового, происшествие со Стейном представляется мне значительным.

– Они обыскивали нас достаточно тщательно, – задумчиво произнес Клод. – Но почему стражи не забрали у Стейна его секиру? И как Фелиции удалось пронести свой стилет?

– Не могу себе представить… разве что стражи были беспечны и не обратили внимания на поножи. Может быть, золотые ножны ввели детектор в заблуждение? Это открывает возможности для выработки контртактики.

Клод внимательно посмотрел на Амери из-под полуприкрытых век. В ее настойчивости было что-то новое и настораживающее.

– Амери, вы сейчас говорите, как Фелиция! Девушка, ничуть не сомневаясь в осуществимости своих намерений, заявила, что собирается подчинить всю проклятую расу тану. Ее не смутило, что тану покорили всю Землю!

Амери одарила Клода странной улыбкой:

– Но ведь Земля – наша планета. По прошествии шести миллионов лет люди будут обитать на ней, а тану бесследно исчезнут.

Амери зажала румпель под мышкой, направив лодку на восток. Свежевший бриз туго наполнил парус.

Они зашли за болотистый остров, спустили паруса, убрали мачту, подняли шверт. Охапками тростника и ивовых ветвей замаскировали лодки. Вместо рулей укрепили в задней уключине по веслу так, что человек, сидящий низко пригнувшись на корме, двигая веслом то в одну, то в другую сторону, мог придать лодке заметное движение вперед.

Ричард возмутился:

– При такой скорости, чтобы дойти оставшиеся полкилометра до берега, нам понадобится не менее двух часов!

– Говори потише, – предупредил Клод. – Не забывай, что голос прекрасно разносится по воде.

Он подвел свою лодку вплотную к лодке Ричарда.

– Где-то на берегу есть тропа, быть может, даже форт, в котором нам предстояло остановиться на отдых сегодня утром. Мы должны соблюдать осторожность и не обнаруживать себя до тех пор, пока не убедимся, что берег пуст.

Ричард нервно хохотнул:

– Берег пуст! Так вот откуда пошло это клише!

Должно быть, еще пираты…

– Заткнись-ка лучше, сынок, – оборвал его старый палеонтолог, и от настороженности и усталости голос его прозвучал хрипло. Плыви вслед за мной и делай вид, будто ты большая куча мусора.

Клод шевелил кормовым веслом так осторожно, что не разводил волны. Казалось, будто две груды плавника медленно дрейфуют от одного острова к другому, постепенно приближаясь к низменному берегу, у которого тростник и камыш стояли пятиметровой стеной. Длинноногие птицы с хохолком из розовых перьев и белыми зеркальцами на крыльях степенно вышагивали на мелководье, время от времени ловко хватая клювом лягушку или рыбину.

Солнце поднималось все выше. От жары и духоты скоро стало трудно дышать. Какие-то кусачие мошки начали пикировать на них. Под слоем маскировочной зелени путники были, словно в ловушке, и маленькие мучители улетели, оставив на коже зудящие следы от укусов, прежде чем путешественники смогли найти в наскоро уложенных рюкзаках какое-нибудь средство, отпугивающее насекомых. Наконец после мучительно долгого плавания лодки задели днищем слой ила на дне, из которого вверх поднимались стройные стволы бамбука толщиной с человеческую ногу. Широколистные вечнозеленые деревья наполняли воздух густым пряным ароматом своих цветов. В прибрежной грязи была проложена тропа, на которой виднелись глубокие четкие отпечатки чьих-то плоских ступней, словно кто-то указывал путь на сушу.

– Кажется, это то, что нам нужно, – тихо проговорил Клод. – Сейчас мы сложим наши лодки и постараемся схватить попутку.

Ричард не без труда выбрался из-под полностью скрывшей его массы тростника и ветвей и с отвращением осмотрелся по сторонам:

– Клод! Что это ты вздумал высадить нас в каком-то вонючем болоте? Тут же сущий ад. И кругом, должно быть, кишат змеи! А отпечатки… Чья-то мамочка ищет здесь своего ненаглядного сыночка…

– Хватит, Ричард, – прервала Амери. – Лучше помоги мне вынести Фелицию на берег. Я попытаюсь привести ее в чувство, пока вы вдвоем с Клодом…

– Ложись! – скомандовал Клод.

Все пригнулись и замерли в лодках, глядя в ту сторону, откуда только что приплыли. За болотистыми островками, где в озере начинались настоящие глубины и беспрепятственно дул ветер, плыли две семиметровые лодки, ничуть не похожие на те, которые спустили на воду беглецы. Они держали курс на север.

– Ну что ж, теперь мы по крайней мере знаем, где должен находиться форт, – заметил Клод. – Он расположен к югу отсюда, и, судя по всему, не очень далеко. У тех, кто там плывет, могут быть подзорные трубы, поэтому нам лучше притаиться, пока они не обогнут мыс.

Путешественники замерли. Пот тонкими струйками стекал по телу, вызывая нестерпимый зуд. Москиты, отпугиваемые репеллентом, не садились больше на защищенные участки кожи, а предпочитали жалить в ноздри и глазное яблоко. В животе у Клода урчало, напоминая, что он не ел уже двенадцать часов. В волосах над левым ухом Ричард обнаружил у себя глубокую резаную рану – след укуса местной разновидности мясной мухи. Амери попыталась было молиться, но память отказывалась выдать с детства знакомые тексты, кроме благодарения за трапезу и молитвы на сон грядущий.

Фелиция застонала.

– Зажми ей рот, Ричард, – умоляюще попросил Клод. – Пусть помолчит еще чуть-чуть.

Где-то закрякали утки. Поодаль какое-то животное с фырканьем и храпом прокладывало себе путь напролом через бамбуковые заросли, и гигантские стволы ломались, как хрупкие ветки. Еще дальше едва слышно пропел серебряный горн. Несколько мгновений спустя ему отозвался другой горн. Он звучал погромче и доносился с севера.

Старый палеонтолог с облегчением вздохнул.

– Они скрылись из виду. Давайте скатывать наши лодки и двигаться дальше.

Мощные насосы, работая в реверсивном режиме, быстро отсосали воздух и воду из герметических емкостей. В скатанном виде одна лодка из декамольной пленки занимала объем примерно с шарик для пинг-понга. Пока Амери приводила Фелицию в чувство с помощью стимулятора, Клод достал из своего вещевого мешка бисквиты и конфеты из неприкосновенного запаса и разделил между спутниками.

Фелиция лежала, безучастная ко всему, с нарушенной ориентацией, но чувствовала себя уже настолько хорошо, что могла идти самостоятельно. Клод попытался уговорить ее снять кожаную кирасу, наручники и поножи, доставлявшие массу неудобств в насыщенной испарениями атмосфере болота, но Фелиция решительно отказалась освободиться от доспехов, согласившись расстаться только со шлемом, и то после того, как Клод обратил ее внимание на то, что плюмаж может выдать их преследователям. Покидая место* стоянки, путешественники совершили прощальный ритуал, вымазав друг друга грязью для маскировки. Клод возглавил небольшую процессию, Ричард шел вторым. Замыкали шествие Амери и Фелиция. Лук и стрелы маленькая спортсменка взяла себе.

Отряд тихо продвигался по тропе, которая была достаточно широкой. Двигаться по ней было удобно, и это обстоятельство очень обрадовало Ричарда и женщин, но сильно встревожило более умудренного опытом странствия в диких местах Клода. На протяжении почти двух километров тропа пролегала через заросли бамбука, ольхи, ивы, субтропических вечнозеленых деревьев. Некоторые деревья были усыпаны бурыми и ярко-красными плодами, но Клод предостерег своих спутников, чтобы те не вздумали пробовать плоды на вкус. К общему удивлению, фауна была представлена только птицами и гигантскими пиявками. Вскоре почва стала посуше, и путешественники вошли в густой лес, в котором со всех сторон раздавались громкие голоса птиц и каких-то животных. Деревья были увиты диким виноградом, а колючий кустарник стоял непроходимой стеной вдоль тропы.

Наконец угрюмые сумерки сменились ярким солнечным светом: лес заметно поредел. Клод предостерегающе поднял руку. Все остановились.

– Тс! Ни звука! – прошептал он едва слышно. – Вот то, что я давно ожидал встретить.

За тонкой завесой молодых деревьев путешественники увидели открытую поляну, на которой в нескольких местах рос кустарник. На поляне паслось стадо из шести взрослых носорогов и трех детенышей. Взрослые особи достигали примерно четырех метров в длину и весили тонны две-три. У них было по два рога, крохотные свинцовые глазки и настороженно торчащие уши, которыми животные время от времени отгоняли надоедавших мух, тучами жужжавших над ними.

– Дицероринус Шлирмахера, – прошептал Клод. – Это по их тропе мы шли.

Фелиция сделала шаг вперед, приготовив на всякий случай лук со стрелой.

– Хорошо, что ветер дует в нашу сторону. Попробую воздействовать на них. Может быть, мне удастся прогнать их с дороги.

– Надеюсь, они не захотят сейчас же отправиться на водопой? – тихо проворчал Ричард.

Предоставив Фелиции возможность экспериментировать со своими метапсихическими способностями на носорогах, остальные по тропе дошли до узкой расщелины, залитой солнцем, и расположились на отдых. Ричард воткнул в землю прямую палочку величиной с его руку и отметил положение конца тени камешком.

– Солнечные часы? – поинтересовалась Амери.

– Если мы пробудем здесь достаточно долго, – пояснил пират, – то по этим часам можно определить стороны света. Когда солнце движется по небу, конец тени движется по земле. Через какое-то время я отмечу новое положение тени другим камешком. Соединив оба камешка прямой, я получу направление восток – запад. Если мы хотим попасть на высокогорье кратчайшим путем, нам следует принять левее, чем мы идем по тропе.

Прошел почти час, прежде чем Фелиция вернулась, чтобы сообщить: путь через поляну свободен. Небольшой отряд возобновил движение, приняв, как советовал Ричард, влево от звериной тропы. Идти теперь приходилось не по торному пути, проложенному носорогами, а напролом сквозь перепутанные ветви колючего кустарника. Продвигаться, соблюдая тишину, стало невозможно. К тому же, шум в первобытном лесу стоял, как в зоопарке в часы кормления животных. Поэтому путешественники, отбросив осторожность, прокладывали путь топориками из витредура и большим плотницким топором Клода. После двух часов изматывающей работы они подошли к довольно широкому ручью и двинулись вверх по его течению в ту сторону, где лес был менее густым.

– Мы находимся на террасе над озером, – сообщил своим спутникам Клод. – Тропа, ведущая в форт, должна быть где-то здесь рядом. Прошу соблюдать полнейшую тишину и смотреть в оба.

Осторожно, крадучись, двинулись дальше, стараясь держаться в тени гигантских секвой и древовидных папоротников. И все же, обходя огромную паутину величиной с обеденную скатерть и почти падая от усталости, путешественники угодили прямо на тропу, которая вела в форт. К счастью, тропа, пролегавшая между непроходимыми кустарниками, была пустынна.

Фелиция наклонилась над кучей помета халикотерия.

– Холодный. Здесь проходили часа два назад. Видите следы, ведущие на север?

– Они вернутся, – предупредил Клод. – И если у них есть амфиционы, то нас могут выследить. Нужно стереть наши следы и поскорее убираться отсюда. Теперь, когда мы поднялись повыше, лес станет не таким густым, и идти будет легче. Нужно войти в какой-нибудь ручей, чтобы убить запах.

Деревья немного расступились, но продвигаться не стало легче. Примерно через час, в течение которого отряд в основном шел по руслу высохшей реки, склон над приозерной террасой стал круче. Появились отдельные скалы величиной с дом. Ветер затих, и изнурительный полуденный зной доводил путешественников, упорно взбиравшихся по склону, до изнеможения.

К тому времени, когда решили сделать привал, глазам путешественников открылось огромное озеро. На юге виднелись паруса, казавшиеся издали неподвижными, но сказать, чьи лодки – рабов в ошейниках или беглецов, было решительно невозможно. Какая судьба постигла Бэзила и его подопечных? Как там Иош, цыгане с их донкихотским планом нападения на сторожевой пост? По мере того как склон становился все круче, разговоры умолкли. Надежды на то, что удастся преодолеть первый горный хребет, начали меркнуть после того, как одна из кроссовок Ричарда вышла из строя, распоротая острым обломком камня, и пирату пришлось переобуться в гораздо менее удобные морские сапоги. Амери, не совсем твердо державшаяся на ногах, все еще нывших от верховой езды, оступилась на склоне, и несколько больших камней, сорвавшись, ударили шедшего за ней Клода, оставив на его плече и руке синяки.

– На самый верх нам сегодня не забраться, – проворчал Ричард. – У меня на левой пятке вскочил здоровенный пузырь, а Амери того и гляди упадет без сил.

– Нам осталось не очень много, несколько сот метров, – возразила Фелиция. – Если ты не можешь идти, я понесу тебя! Я хочу взглянуть на ту местность, по которой собираемся двигаться завтра. Если нам повезет, мы сможем заметить сигнальные огни у форта или даже вдоль тропы, поскольку быстро темнеет.

Клод заявил, что еще вполне способен идти самостоятельно. Фелиция дала одну руку Ричарду, другую – Амери и с силой повлекла их за собой. Восхождение было медленным, но вскоре после того, как солнце зашло за холмы на другом берегу озера, путешественники достигли вершины.

Когда все отдышались, Клод предложил:

– Почему бы нам не устроиться с восточной стороны вон тех огромных валунов? Там сухо, место укромное, и вряд ли кто-нибудь заметит, если мы разведем ночью костер. Пойду-ка соберу немного дров.

– Неплохая идея, – одобрила Фелиция. – А я отправлюсь на разведку.

С этими словами она скрылась среди скал, а остальные путешественники принялись зализывать свои раны; расставлять палатки из декамоля, укрепляя полотнища землей, потому что каждая капля воды была на счету и обычный водяной балласт в горных условиях был бы расточительством; раскладывать бисквиты, вафли и альгипрот с привкусом сыра. К тому времени, когда Клод собрал кучу сухого хвороста, вернулась Фелиция. На одном плече у нее небрежно висел лук, в руке она держала за задние ноги трех каких-то зверьков, похожих на сурков.

– Чем не Диана! – засмеялся Клод. – Давай я сниму с них шкуру и разделаю.

С наступлением темноты путешественники развели огонь, поджарили добычу и съели, с наслаждением смакуя каждый кусочек мяса. После ужина Ричард и Клод забрались в свои палатки и сразу уснули. Амери, хотя голова ее раскалывалась от усталости, все же сочла своим долгом убрать остатки трапезы, простерилизовать посуду и столовые приборы, скатать их снова в шарики декамольной пленки и спрятать в рюкзак. Добрая большая девочка, всегда готовая прийти на помощь другим!

– Я вижу форт, – раздался из темноты голос Фелиции.

Амери подошла к ней. Горный хребет круто обрывался на юго-запад. Молодая луна висела над озером, и мириады незнакомых плиоценовых звезд отражались в воде, позволяя отличать ее от непроницаемо-черной суши. Далеко к югу на берегу озера виднелось несколько оранжевых пятнышек.

– Далеко ли до форта? – спросила Амери.

– Километров пятнадцать, не меньше. Может быть, даже больше. Смотря по тому, как летит гриф, – рассмеялась Фелиция, и Амери внезапно словно пробудилась, испытав хорошо знакомое чувство страха и восхищения. При свете звезд стоявшая рядом фигурка едва угадывалась изящным силуэтом, но Амери знала, что Фелиция смотрит на нее.

– Они не поблагодарили меня, – сказала спортсменка тихим голосом. – Я возвратила им свободу, а они не поблагодарили меня. Они все еще боятся меня. А этот безмозглый идиот Дугал… Никто из них, даже ты, не поняли, не почувствовали, почему я чуть не…

– Но не могла же ты убить его, Фелиция! Одумайся! Что ты говоришь!

– Убить его было бы одно удовольствие. Я бы с наслаждением убила его, – проговорила спортсменка, подходя ближе. – Я вынашивала свои планы, о которых никому не рассказывала. И главная роль в них отводилась золотому ожерелью. Не только для того, чтобы освободить нас, но и спасти всех остальных – Брайана, Элизабет, Эйкена, Стейна. Освободить всех людей, попавших в рабство! Понятно? Я действительно могла бы это сделать! С золотым ожерельем я могла бы укротить ту неведомую силу, которая находится во мне, и воспользоваться ею.

– Мы все очень благодарны тебе, Фелиция, – услышала Амери как бы со стороны свой запинающийся голос. – Поверь, я говорю совершенно искренне. Просто мы были настолько потрясены случившимся, что не могли сказать ни слова. Что же касается Дугала, то он действовал слишком быстро, и Бэзил и Иош не успели остановить его. Кроме того, все были вне себя после схватки и не сразу поняли, что он сделал, выбрасывая ожерелье. Сам же Дугал, по всей видимости, думал, что лишает Эпону ее силы.

Фелиция не произнесла в ответ ни слова. Помолчав, Амери добавила:

– Может быть, тебе еще удастся раздобыть другое золотое ожерелье.

Последовал вздох.

– Теперь тану знают обо мне, и раздобыть ожерелье будет очень сложно. Но я попытаюсь. Может быть, подкараулю другой караван или даже отправлюсь в Финию. Но это будет трудно, и мне потребуется помощь.

– Мы тебе поможем.

Фелиция тихо рассмеялась.

– Я сама тебе помогу, Фелиция. На какое-то время мне расхотелось становиться отшельницей.

– Спасибо. Твоя помощь мне понадобится, Амери. Ты мне очень нужна.

– Фелиция, только пойми меня правильно.

– Я все понимаю. И помню о твоем обете самоотречения. Но ты дала свой обет шесть миллионов лет назад в совершенно другом мире. Здесь же я нужна тебе ничуть не меньше, чем ты мне.

– Я действительно нуждаюсь в твоей защите. Мы все нуждаемся.

– Тебе нужна не только защита.

Амери отпрянула, споткнулась о камень и упала, поранив себе руки.

– Позволь, я помогу тебе, – предложила Фелиция.

Но Амери самостоятельно поднялась на ноги и пошла назад к тому месту, где тлели угли потухшего костра и спали остальные спутники. Руки ее все крепче сжимались в кулаки. На боль в израненных ладонях Амери не обращала внимания. Сзади, в темноте, глядя ей вслед, усмехалась Фелиция.

ГЛАВА 16

– Он готов, Сьюки. Осталось совсем немного.

– Не знаю, смогу ли я. Боюсь снова все испортить, Элизабет.

– Не бойся. Ты ничего не испортишь. Такого рода исцеление тебе вполне под силу. Меня он не впустит в свое сознание, а ты спокойно проникнешь в него. Не бойся.

– Хорошо. Прежде всего его необходимо медленно вывести из нейростатического состояния, создаваемого ожерельем. Я готова.

… Бескрайние кукурузные поля Иллинойса, ровные как стол, простирающиеся во все стороны, насколько хватает глаз, с игрушечным домиком фермера и другими постройками, одиноко возвышающимися посреди простора. В конце одного из рядов кукурузы сидят трехлетний мальчик и собака эльзасской породы. Шустрый мальчик с ловкими руками и не по годам смышленый догадался, как открыть задвижку манежа для маленьких детей и отцепить от джинсов радиомаячок, который мальчик предложил собаке. Собака была беременна и очень разборчива в еде, но маячок проглотила. Мальчик встал на ножки и потопал вдоль ряда кукурузы, привлеченный каким-то шумом вдали. Собака, почувствовав, что электронной закуски маловато, трусцой направилась на ферму, где для нее был приготовлен завтрак…

– Нет! Я не могу идти туда снова!

– Тише! Не надо так волноваться. Ты уже близко, еще ближе…

… Кукурузоуборочный комбайн-робот, ярко-оранжевый, величиной без малого с ферму, двигался по полю, захватывая тридцать рядов кукурузы, перемалывая стебли и листья в пульпу на корм скоту, шелуша початки величиной с человеческую руку и упаковывая золотые зерна в контейнеры для отправки на фермы во все концы Галактического Содружества. Новый гибрид кукурузы давал двадцать кубических метров зерна с гектара…

– Я не хочу смотреть. Не заставляйте меня смотреть,

– Спокойно. Вот так. Хорошо. Иди ко мне. Еще раз, только один раз.

… Маленький мальчик идет вдоль прямого ряда по черной земле, рассыпающейся от жары в серую пыль. Гигантские растения колеблются над ним, закрывая небо, тяжелые початки клонятся к земле, готовые к уборке. А мальчик все идет и идет, но до шума еще далеко, а он устал и присел отдохнуть. Мальчик прислоняется к стеблю, толстому как ствол молодого деревца, и широкие зеленые листья защищают его от палящего солнца. Мальчик закрывает глаза. А когда он открывает их, шум становится гораздо громче, и в воздухе стоит облако пыли…

– Прошу вас, не надо. Ну, пожалуйста!

– Ты должен пойти туда в последний раз. Я с тобой. Это единственный выход для тебя.

… Удивление сменяется тревогой, которая перерастает в страх, когда мальчик видит, как оранжевый робот, поглощающий кукурузу, надвигается на него. Мозг робота сканирует ряды кукурузы перед машиной. Раздайся сигнал радиомаяка, и робот тотчас же остановится, но сигнала нет. И машина продолжает двигаться. Мальчик убегает, легко обгоняя робота, делающего один километр в час…

– Она знала! Она стала искать меня с помощью сканера во время ленча и обнаружила только собаку, которая посылала два сигнала вместо одного. Она знала, что я должен быть где-то в поле. Она вызвала по радио отца, чтобы тот остановил робота и нашел меня, но никто не откликался. Отец отлучился: он ремонтировал ротор одной из антенн.

– Хорошо. Продолжай. Ты видишь, как мать разыскивает тебя с «яйца».

… Мальчик торопится, бежит. Он еще слишком неопытен, чтобы понять, что ему следовало бы отбежать в сторону, за пределы захвата комбайна, вместо того чтобы бежать по ряду прямо перед машиной. Он пытается бежать быстрее, но тут в боку начинает что-то колоть. Мальчик начинает хныкать, бежит медленнее, спотыкается и падает, встает и снова бежит со слезами, застилающими его ярко-синие глаза. В воздухе над ним появляется яйцевидный флайер. Мальчик останавливается и машет ручонками, призывая мать на помощь. Кукурузоуборочный комбайн движется вперед, срезая стебли у самой земли, подавая их по конвейеру с острыми выступами в ненасытную пасть, перемалывая стебли и листья, вышелушивая зерна из початков, превращая ровные ряды гигантских растений в аккуратные пакеты с зерном и мелко измельченную целлюлозную пульпу…

– Нет! Больше не надо! Пожалуйста!

– Ты должен. Мы должны. Только один раз, и все.

Поверь мне.

… Яйцеобразный флайер приземляется, и мальчик останавливается в ожидании, что уж теперь мать непременно спасет его. Он плачет и тянет к ней руки, мать подбегает, хватает его на руки и прижимает к себе. А шум все сильнее, все громче, и облако пыли кружится над ними под жарким солнцем. Мать с мальчиком на руках продирается сквозь неподатливые стебли, а огромное оранжевое чудовище с мелькающими на солнце ножами, острыми выступами конвейера все ближе и ближе. Пятнадцать метров, которые осталось преодолеть матери, – слишком большое расстояние. Не успеть! И тогда мать высоко поднимает мальчика и изо всех сил бросает его в сторону так, что зеленое поле, оранжевая машина и синее небо вдруг начинают крутиться вокруг него. Мальчик падает на землю. Комбайн, деловито громыхая, проплывает мимо него, и шум машины заглушает крик, который длится недолго.

– О Боже! Ее крик все еще стоит в моих ушах. Машина останавливается, и тут приходит он и кричит, будто это я убил ее. Нет, папа, папочка! Я не убивал ее. Мама упала. Она хотела спасти меня и упала. Кэри, Кэри! Ты сделала это, чтобы спасти его, а он убил тебя, безжалостное маленькое чудовище. Что я такое несу? Мой мальчик, Стейни! Прости меня, я не хотел… Кэри! Стейни!.. Папочка, возьми меня, пожалуйста, на руки.

– Он взял тебя на руки, Стейни.

– Теперь я знаю.

– Ты все слышал? Все, что он сказал?

– Да. Бедный папа. Он не мог не сказать этого, теперь я понимаю. Гнев, страх и беспомощность. Теперь я понимаю. Он застрелил собаку… Но теперь я понимаю, что отца мне не следовало бояться… Он был сам не свой от горя. Бедный папа. Я понимаю. Спасибо тебе, спасибо.

Стейн открыл глаза.

Над ним склонилась какая-то незнакомая женщина – загорелые круглые щеки, курносый нос, темно-синие глаза, поставленные чуть ближе, чем следовало бы. Женщина улыбалась.

– Мне не стоит сердиться ни на кого из нас, – произнес Стейн.

– Не следует, – подтвердила Сьюки. – Теперь ты будешь все помнить, почувствуешь печаль, но сможешь принять все таким, как оно есть. Что бы ни произошло в прошлом в твоей жизни, ты не будешь чувствовать ни вины, ни страха, ни гнева по этому поводу.

Стейн лежал молча, а разум Сьюки поддерживал тонкий контакт с его сознанием, попутно что-то поясняя и успокаивая Стейна.

– Ты оказываешь мне помощь, – нарушил молчание Стейн. – Ты меня лечишь, а я даже не знаю твоего имени.

– Меня зовут Сью-Гвен Девис. Друзья зовут меня Сьюки. Дурацкое имя!

– По-моему, совсем не дурацкое.

Стейн оперся на локоть и посмотрел на Сьюки с невинным любопытством:

– Ты тоже проходила подготовку там, в «Приюте». Я видел тебя в первый и во второй день. А потом ты исчезла. Должно быть, прошла через врата времени до нашей Зеленой Группы.

– Я была в Желтой Группе. Я тебя тоже помню. В этом наряде викинга тебя ни с кем не спутаешь.

Стейн ухмыльнулся и отбросил со лба влажную от пота прядь волос.

– Костюмчик себе я выбрал неплохой. Своего рода отражение моей личности… А кем ты хотела быть?

Сьюки улыбнулась и принялась смущенно теребить расшитый пояс своей мантии.

– Старинной уэльской принцессой. Моя семья родом из Уэльса, и мне показалось, что это будет забавно. Полный разрыв со всем, что было прежде в моей жизни.

– А ты что, метапсихический редактор?

– Нет! Я женщина-полицейский. Офицер по делам несовершеннолетних на ОН-15, – последнем спутнике-поселении Земли.

Сьюки прикоснулась к своему серебряному ожерелью.

– Пока я не попала сюда, никто и не подозревал о том, что у меня есть метапсихические способности. Я сейчас объясню тебе все…

– Меня и прежде пытались лечить метапсихическим воздействием, да только из этого ничего путного не выходило, – прервал ее Стейн. – Они говорили, что у меня слишком сильная психика, что мне нужен особый медиум, чтобы проникнуть в мое сознание и выяснить, в чем корень всех бед. Им так и не удалось, а ты это сделала.

– Все предварительное обследование провела Элизабет, – запротестовала Сьюки. – Я пыталась сначала сама определить, что за беда приключилась с тобой, но не справилась.

Сьюки виновато опустила глаза.

– Но Элизабет исправила то, что я сделала не так, убрала из твоего сознания все, действительно представляющее хоть какую-то угрозу для тебя. Ты ей многим обязан, Стейн. Как и я.

Стейн скептически посмотрел на Сьюки.

– Там, в «Приюте», я и один мой приятель по имени Ричард называли ее Снежной Королевой. Она была прямо-таки криогенной особой, и к тому же много о себе воображала! Впрочем, ты ничего не путаешь? Ведь она нам сказала, что как-то раз попала в катастрофу и утратила свои метапсихические способности!

– Она обрела их снова. Шок, испытанный при прохождении через врата времени, возвратил ей метапсихические способности. А какой она дивный редактор! В своем секторе она была одним из лучших учителей и советников. Она мастер экстра-класса – Великий Магистр, мне никогда не подняться до такого уровня, разве что в твоем случае.

Очень бережно Стейн заключил Сьюки в объятья. У нее были длинные черные и очень прямые волосы, от которых едва уловимо пахло простыми цветочными духами – от мыла, которое выдали пленникам тану. Она лежала на его обнаженной груди, слушая, как медленно бьется сердце, опасаясь заглянуть в его сознание, чтобы ненароком не встретить там что-нибудь такое, что было бы ей непонятно. В комнате, кроме них, никого не было. Даже Элизабет куда-то исчезла, когда стало ясно, что исцеление проходит успешно.

– Тебе нужно кое-что знать, – прервала молчание Сьюки, касаясь пальцами своего ожерелья. – Эти серебряные ожерелья (их получили твой приятель Эйкен и кое-кто еще из наших спутников) превращают скрытые метапсихические способности в активные. Так я и стала метапсихическим редактором… Вместе с нами здесь, в плиоцене, живет экзотическая раса, пришельцы, которые называют себя тану. Они прилетели на Землю давно из какой-то галактики, расположенной в двух тысячах световых лет отсюда. Тану обладают скрытыми метапсихическими способностями, но их золотые ожерелья переводят эти способности в активную форму, отчего тану становятся столь же всемогущими, как обладатели активных метапсихических способностей в Галактическом Содружестве. Внешне тану похожи на людей, но очень высокого роста. Большинство тану светлые блондины с какими-то необычными глазами. Тану правят плиоценовой Землей так же, как в средние века бароны правили древней Землей.

– Я начинаю вспоминать, – медленно проговорил Стейн, – драку, которую учинил в замке… Нас все еще держат взаперти?

Сьюки покачала головой.

– Они отправили нас – тебя, меня и еще несколько человек – вниз по Роне в столицу тану. Сейчас мы находимся в Дараске почти на берегу Средиземного моря. На побережье мы прибудем через два дня. Элизабет оказала помощь владелице замка, у которой были осложнения при родах. В награду нам разрешили побыть в замке подольше, полечить тебя и отдохнуть. Спуск по Роне был не из приятных и стоил нам немалых нервов.

– Так Элизабет и Эйкен здесь? А кто другие?

– Брайан из вашей группы. И еще один человек по имени Раймо Хаккинен, бывший лесоруб. Насколько я помню, он из Оранжевой Группы. Возглавляет караван, который должен доставить нас в их столицу, тану по имени Крейн. Когда он перестает исполнять обязанности начальника конвоя, Крейн становится кем-то вроде экзотического целителя. Это он залечил все раны, которые ты получил в схватке со стражей, причем без регенерационного бассейна – только пластиковыми повязками и телепатами. Остальных твоих друзей вместе с еще какими-то людьми отправили в другое место. Расположено оно в нескольких сотнях километров к северу отсюда.

– А что тану собираются делать с нами?

– Элизабет уготована особая судьба. Она единственная из всех прибывших в Изгнание людей, обладающая без всякого ожерелья метапсихическими способностями в активной форме. Судя по всему, тану хотят сделать ее своей королевой, если, конечно, она справится с королевскими обязанностями.

– Подумать только!

– Относительно Брайана у тану также особые планы. На нем тоже нет торквеса. Не знаю почему, но тану вбили себе в голову, что антрополог сможет объяснить им, какую роль сыграли люди в их плиоценовом обществе. Имеются в виду те люди, которые прибыли в Изгнание через врата времени. Все это очень сложно, но… Те из людей, кто носит серебряные ожерелья, вроде Эйкена, меня и Раймо, то есть люди с латентными метапсихическими способностями, которые благодаря ожерельям переходят в активную форму, имеют шанс в случае хорошего поведения войти в аристократию тану. Обычных людей, не обладающих метапсихическими способностями даже в скрытой форме, тану не превращают в рабов – для выполнения всей черной и тяжелой работы у тану есть какие-то обезьяны. Обычные люди, которых нам удалось видеть, занимаются различными искусствами и ремеслами.

Стейн поднял руки, дотронулся до своего ожерелья и попытался снять его, но, как ни старался, у него ничего не вышло.

– Не могу снять этот дурацкий ошейник. Так ты говоришь, он переводит мои метапсихические способности в активную форму?

Сьюки выглядела потрясенной.

– О Стейн! Твое ожерелье… не серебряное. Оно из какого-то серого металла. Значит, ты не обладаешь скрытыми метапсихическими способностями.

Опасный блеск появился в ярко-синих глазах Стейна.

– Так для чего мой ошейник?

Сьюки закусила нижнюю губу. Она протянула руку, осторожно дотронулась до металла на шее Стейна и прошептала:

– Это ожерелье контролирует тебя. Оно может вызвать приятные ощущения или боль. Тану могут использовать такое ожерелье для телепатического общения с тобой или для того, чтобы установить, где ты находишься, если вздумаешь сбежать. Они могут усыпить тебя, успокоить, если ты о чем-то тревожишься, подвергнуть гипнотическому внушению и, возможно, проделать еще что-то, о чем я не знаю.

И Сьюки рассказала Стейну все, что ей известно о торквесах. Стейн с грозным спокойствием выслушал ее, сидя на краю кровати. Когда Сьюки закончила, Стейн подвел печальный итог:

– Те, кто носит серые ожерелья, выполняют в большинстве случаев какую-то работу, имеющую жизненно важное значение для тану. Солдаты. Стражи у врат. Шкипер, который провел нашу лодку по реке. И все эти люди выполняют свою работу покорно, не помышляя о бунте, хотя проклятый ошейник не превращает их в зомби.

– Большинство носителей серых торквесов, которых нам довелось повстречать, вели себя нормально и казались счастливыми. Наш шкипер сказал, что любит свою работу. Один из слуг в замке, с которым я побеседовала, заявил, что тану добры и великодушны, если не нарушать установленных ими порядков. Я… полагаю, что со временем ты станешь вести себя так, как того хотят от тебя тану, и не станешь оказывать сопротивление. Ты подчинишься установленным правилам и будешь вести себя лояльно. В любой группе людей, тесно связанных между собой, происходит такая же социализация, но лояльность требуется во всех случаях.

– Я не желаю быть лакеем у какого-то там рабовладельца, откуда бы он ни прибыл. Я прошел через врата времени и отдал все, что у меня было, чтобы избавиться от всех, кто думает, будто кто-то дал ему право помыкать мною. Я хочу быть самим собой и делать то, что мне нравится! По-другому я жить не могу и не буду! Чтобы превратить меня в послушного раба, им придется сначала выжечь мне разум.

С блуждающим взглядом Сьюки приложила пальцы к щеке Стейна. Ее сознание легко проскользнуло под поверхностный слой его сознания, и Сьюки увидела, что Стейн говорил чистую правду. Упорство, с которым его сознание не пускало в свои глубины ни одного целителя, кроме того, кто любил его, теперь непоколебимо сопротивлялось любой форме адаптации, полностью отвергая самую мысль о компромиссе, о «гибком» выходе из трудной ситуации. Стейн никогда не склонится перед тану. Они смогут сломать его. Но если им и удастся подчинить его себе, то подчинят они не Стейна, а лишь его оболочку, лишенную разума.

Слезы полились из глаз Сьюки, капая на простыни и килт из волчьей шкуры, который все еще был на Стейне. Он взял обе руки Сьюки в свои.

– Похоже, что этот мир оказался совсем не таким, как мечталось каждому из нас, – горестно прошептала Сьюки. – Я надеялась найти туннель, ведущий в рай, спрятанный внутри Земли, – в Агхарту. Крейн утверждал, что легенды об Агхарте относятся к тому раю, который создали здесь тану. Но ведь это же не может быть правдой. В Агхарте царят вечный покой, счастье и справедливость. Мир, в который мы попали, не может быть Агхартой, раз ты чувствуешь себя несчастным.

Стейн рассмеялся:

– Я – трудный случай, Сьюки. С тобой все будет иначе. Ты станешь аристократкой, появятся светские заботы. Вместо того чтобы быть принцессой Уэльской, станешь принцессой плиоцена.

Сьюки отпрянула от Стейна:

– Погоди! Я забыла тебе рассказать еще одну важную вещь о плиоценовом мире. Наших женщин тану подвергают операции, обратной сальпинготомии, восстанавливают способность рожать. Их собственные женщины бесплодны в земных условиях, и поэтому они… используют нас. Некоторые из наших женщин становятся женами тану, как владелица того замка, где мы сейчас находимся, но большинство земных женщин тану просто используют, как… как…

Стейн привлек Сьюки к себе и вытер ей слезы уголком простыни.

– Не бойся, Сьюки. С тобой ничего подобного не случится.

Не веря своим ушам, Сьюки подняла на Стейна глаза. Стейн кивнул:

– Валяй. Можешь входить в мое сознание, обшарить все уголки. Если это делаешь ты, я не имею ничего против.

Сьюки порывисто вздохнула, погрузилась в новый уголок сознания Стейна и не могла сдержать возгласа радости, обнаружив там то, что надеялась найти.

Заключив тайный союз, Стейн и Сьюки закрепили его в своем сознании и завершили этим каждый по-своему исцеление друг друга.

ГЛАВА 17

Клод, Ричард и Амери могли бы еще спать и спать, но их разбудил с восходом солнца далекий вой амфиционов, рыскавших в южной оконечности хребта. Стало ясно, что тану намереваются сделать все, чтобы не дать ускользнуть Фелиции, чью роль в разгроме каравана, должно быть, выдал кто-то из спутников, вновь взятый в плен тану. Оставшиеся члены Зеленой Группы не стали напрасно терять время, пытаясь уничтожить следы своей стоянки, а пустились в путь сразу после рассвета, сложив палатки и поедая на ходу скудный завтрак. Клод попытался было передать руководство небольшим отрядом Фелиции, но та была непреклонна:

– У вас, Клод, огромный опыт проведения экспедиций такого рода. У меня такого опыта нет. Поэтому ведите нас. Нам нужно как можно быстрее спуститься с горного хребта куда-нибудь, где есть густой лес и широкая река. Тогда, как я полагаю, нам удастся избавиться от преследователей.

Спуск с горного хребта по своей стремительности напоминал полет. Используя страховочные веревки, карабины и другую альпинистскую технику, беглецы ловко преодолели крутые склоны и почувствовали себя несколько увереннее, когда оказались в русле пересохшей реки, которое скоро перешло в ручеек. Деревья толпились все теснее и становились все выше, закрывая кронами путников от солнца. Ручей постепенно превратился в довольно бурный поток. Переходя вброд его усеянное камнями ложе, путешественники заметили стоявшую у камня большую коричневую форель и горностаев, занимавшихся ловлей рыбы и напоминавших норок с бледно окрашенной шкуркой. Чтобы сбить с толку преследователей, путники несколько раз переходили с одного берега на другой. Клод заставил своих товарищей проложить ложный след вдоль берега одного из ручьев, впадавших в поток, затем вернуться по воде к основному руслу и только тогда продолжить путь вниз по течению. Иногда встречались предательские подводные ямы, их сменяли пороги с шапками пены у острых камней.

После нескольких часов пути Клод объявил привал. Он сам и Фелиция были в хорошей форме, а Ричарду и Амери каждый шаг давался с большим трудом. Отдыхать устроились на выступавших из воды камнях заводи, чутко прислушиваясь к звукам погони. Но ничего не было слышно, кроме громкого всплеска где-то поблизости ниже по течению.

– Может быть, я ошибаюсь, – высказала предположение Амери, – но мне кажется, что это бобр.

– Вполне возможно, – согласился Клод. – Может быть, это наш друг бобр «кастор», но скорее всего стенеофибер – более примитивный тип бобра, который не строит плотины, а роет норы в…

– Тс! – прервала палеонтолога Фелиция. – Слушайте!

Звуки бегущей воды, птичий щебет, крики обезьян, верещание чем-то раздраженной белки.

Кто-то большой и сильный прочистил горло.

Путники замерли на своих валунах, инстинктивно подобрав под себя ноги, которыми они до того беззаботно болтали в воде. Кусты на левом берегу слегка расступились: какой-то зверь шел на водопой. Это оказалась огромная кошка величиной с африканского льва, с громадными клыками, торчавшими из пасти, словно острые кинжалы. Зверь вел себя как страдающий от несварения желудка гурман, перебравший лишнего за столом, и лениво лакал воду. Верхняя часть туловища была покрыта красновато-коричневыми пятнами, обведенными черными и темно-коричневыми кругами, на морде темные круги переходили в полосы, а на брюхе и лапах красовались черные пятна. Воинственный облик дополняли огромные усы.

Ветерок изменил направление, и лакавшая воду саблезубая кошка почуяла запах людей. Она подняла голову, уставилась прямо на путешественников своими желтыми глазищами и зарычала, как бы давая понять, кто здесь хозяин положения.

Фелиция спокойно выдержала взгляд зверя.

Остальные сидели, онемев от страха и ожидая, что зверь прыгнет в воду. Но ничего подобного не произошло. Брюхо кошки было полно после сытного обеда и выпитой воды, к тому же она была беременна, а Фелиция польстила женскому самолюбию кошки, внушив ей, что жалкая добыча, прилепившаяся к камням у берега, вряд ли стоит купания. Поэтому махайрод, или саблезубый тигр, спокойно полакал воду, глянул на путешественников, наморщив нос, издал для порядка устрашающий рык и исчез в прибрежных кустах.

– Прошу вас подождать пять минут, чтобы я могла вознести благодарственную молитву и причаститься, – попросила Амери.

Фелиция кивнула с загадочной улыбкой, Ричард отвернулся с видом человека, который выше подобных предрассудков, а Клод подошел к тому камню, на котором расположилась Амери, и вместе с ней причастился. Походную дароносицу и складное распятие Амери носила с собой в кармане комбинезона. Когда все было закончено, отряд снова пустился в путь по берегу, противоположному тому, где скрылся махайрод.

– Саблезубый тигр невероятно красив, но для чего ему такие клыки? – спросила Амери у Клода. – В наше время все крупные представители кошачьих прекрасно обходятся и более короткими клыками.

– Наши львы и тигры не пытаются убивать слонов.

– Вы имеете в виду всех тех чудовищ, которыми нас запугивали в «Приюте»? А где они здесь?

– Мастодонты поменьше, скорее всего, встречаются в предгорьях. Наиболее распространен вид гомфотериум ангустиденс. В длину он не достигает и половины туловища тех носорогов, которых мы видели вчера. Дейнотерий нам вряд ли встретится, пока мы не вздумаем пересекать обширное болото или низину у большой реки.

– Невероятно, – проворчал пират. – Прошу прощения, но имеет ли кто-нибудь из вас представление о том, куда мы сейчас движемся и есть ли у нас пункт назначения?

– Сейчас мы спасаемся бегством, – спокойно ответил Клод. – Когда мы стряхнем со своего хвоста солдат и амфиционов, тогда у нас появится время, чтобы принимать стратегические решения. Или ты не согласен, сынок?

– Согласен, – угрюмо пробурчал Ричард и принялся прорубать путь в густом кустарнике.

Наконец поток привел путников к месту впадения в широкую реку, катившую воды в южном направлении. Клод решил, что перед ними Сона в своем верхнем течении.

– Мы не пойдем вдоль реки, – объявил Клод спутникам. – Скорее всего, она поворачивает на юго-запад и впадает в озеро километрах в сорока или пятидесяти отсюда. Нам придется форсировать ее, а для этого понадобятся декамольные мосты.

В каждый набор для выживания входили три секции моста, которые можно соединить в узкий безопорный пролет длиной в двадцать метров с лестницами и поручнями. Пройдя вниз по течению реки до места, где русло с двух сторон стесняли два скалистых утеса, путешественники развернули секции моста, заполнили водой, гравием и песком балластные отделения и навели переправу до противоположного берега.

– Шаткое сооружение, – с беспокойством заметил Ричард. – Забавно, когда мы тренировались в «Приюте», мост казался гораздо шире.

Мост имел в ширину добрую треть метра и был устойчив, как скала. Но одно дело переправляться по такому мосту, когда под тобой спокойный пруд, и совсем другое, когда под тобой стремительно несется бешеный поток и подстерегают острые камни.

– Мы могли бы развернуть еще один мост и расширить полотнище вдвое, чтобы вы чувствовали себя увереннее, – предложила Амери. Но пират негодующе фыркнул, подхватил свой рюкзак и пересек мост, как опытный канатоходец.

– Теперь вы, Амери, – предложил Клод.

Монахиня твердой поступью взошла на мост. По скольким сотням бревен пришлось ей пересекать горные стремнины Орегонских каскадов! Перекладины моста были расположены с зазором не шире ладони, сквозь которые невозможно провалиться. Необходимо лишь твердо ставить ногу, сохраняя равновесие, и смотреть в какую-нибудь точку на противоположном берегу, а не на беснующийся пенный поток в шести метрах под тобой…

Внезапно Амери почувствовала, что ее правое бедро свело судорогой. Амери пошатнулась, попыталась ухватиться за поручни с противоположной стороны, но промахнулась и, стоя, рухнула с моста в воду.

Ричард беспомощно смотрел на происходившее с другого берега, а Клод бегом направился вниз по реке, где в более широкой заводи течение было относительно спокойным. Две головы мелькали среди пены и водоворотов. Одна из голов, плывшая первой, с размаху налетела на горбатый валун, выгнувшийся над стремниной, и исчезла. Вторую голову также прибило течением к валуну, и она, как и первая, скрылась под водой, но через минуту, показавшуюся Клоду и Ричарду неимоверно долгой, обе головы вынырнули, и их понесло дальше – туда, где уже стоял наготове старый палеонтолог. Схватив валявшийся на берегу обломок плавника, Клод протянул его женщинам. Фелиция ухватилась за плавник одной рукой, другой она крепко держала Амери за волосы. Клод осторожно подтащил обеих спутниц к берегу.

Войдя в воду, Клод подхватил Амери и вынес ее на отмель. Фелиция, опустившись на четвереньки, никак не могла откашляться и, судорожно втягивая в себя воздух, выплевывала попавшую в рот воду. Клод уложил Амери на бок, откачал воду из легких и приступил к искусственному дыханию.

– Дыши, деточка, дыши, – молил он Амери. – Живи, дочка.

Послышались звуки, напоминавшие журчание засоренной раковины. Это под промокшим насквозь и разорванным капитанским комбинезоном грудная клетка сделала первый, неуверенный вдох. Еще один искусственный вдох «рот в рот», и Амери вернулась к жизни.

Глаза ее открылись, и она с диким выражением уставилась сначала на Клода, а потом перевела взгляд на улыбающуюся Фелицию. Сдавленное рыдание комком подступило к горлу, и Амери уткнулась головой в грудь старому палеонтологу. Клод попросил Фелицию достать из его рюкзака теплый свитер и закутал в него Амери. Но когда он попытался поднять Амери, чтобы на руках перенести ее на другой берег, то понял, что такая ноша для него непосильна. Помочь Амери могла только Фелиция. Клод шел сзади, неся свой рюкзак и пожитки маленькой спортсменки.

Рюкзак Амери вместе со всем запасом медикаментов был безвозвратно утерян – его унесло течением. Даже шины на сломанную руку Амери пришлось наложить, используя средства оказания первой помощи из индивидуального комплекта для выживания, следуя кратким наставлениям инструкции по оказанию экстренной помощи. Перелом оказался довольно простым – было повреждено предплечье, – и отсутствие профессиональных навыков не помешало Клоду и Фелиции справиться с задачей. Но к тому моменту, когда Амери закончили оказывать помощь и ввели болеутоляющее, было уже далеко за полдень. Ричард попытался убедить Клода и Фелицию в том, что бесполезно идти напролом дальше, независимо от того, преследует их кто-нибудь или не преследует. Они отошли на небольшое расстояние от реки и укрылись в дубовой роще. Там Ричард возвел два декамольных домика. Фелиция тем временем подстрелила жирного самца косули, а Клод принес с ближайшего болотца питательные клубни рогоза.

Набив желудки, настроив лежаки на максимальную мягкость и тщательно закрыв непроницаемые для насекомых двери, путешественники легли спать, не дожидаясь наступления ночи. Они спали крепко и не слышали, как ухали совы, пели соловьи, трещали древесные лягушки, яростно выли далеко к югу амфиционы. Звезды становились все ярче, и с реки поднимался туман, но путешественники этого не видели. Не видели они и фантастической игры огней фирвулагов, плясавших на противоположном берегу реки до тех пор, пока звезды не стали бледнеть и забрезжил рассвет.

На следующий день Амери мучили лихорадка и слабость. Посовещавшись, путешественники оставили ей некоторые лекарства из своего скудного запаса, устроили ее поудобнее, а сами перешли в другой домик, чтобы Амери могла как следует отоспаться и быстрее поправиться. Все сошлись на том, что и им требуется какое-то время для восстановления сил, и считали маловероятным, чтобы преследователи могли незаметно переправиться через бурную реку.

Фелиция пребывала в уверенности, что им удалось окончательно избавиться от погони.

– Даже если они обнаружили какие-нибудь вещи из унесенного течением рюкзака Амери, то, должно быть, решили, что мы все утонули.

Путешественники выспались, позавтракали холодным мясом косули и альгипротом и сели в тени раскидистого дуба с чашечками растворимого кофе, чтобы решить, что делать дальше.

– Я разработала новый план, – сообщила Фелиция. – Проанализировав различные возможности, я решила, что золотое ожерелье лучше всего раздобыть возле Финии, где живет множество тану. К тому же, в Финии у тану должен быть склад или мастерская, где производят ожерелья. Мы спрячемся, пока Амери не выздоровеет, пересечем Вогезы и устроим засаду около города. Запасы всего необходимого будем пополнять, нападая на караваны и окрестные поселения.

Ричард чуть не поперхнулся кофе.

Фелиция продолжала невозмутимо излагать свой план:

– И после того как мы изучим систему защиты тану и побольше узнаем о технологии изготовления торквесов, нам будет легче разработать план, как действовать дальше и подорвать могущество тану.

Ричард осторожно поставил свою чашку на корень дерева.

– Послушай, девочка, до сих пор мы следовали твоим планам. Не могу не признать, что ты действовала очень удачно и освободила нас от Эпоны и ее прихвостней. Но сейчас никто не заставит меня пойти на авантюру и принять участие в нападении четверых людей на целый город, битком набитый пришельцами, которые к тому же известны как мастера полоскать чужие мозги.

– Ты предпочитаешь скрываться в лесах, пока они не выследят тебя и не обложат как дикого зверя? – презрительно обронила Фелиция, – Ты же понимаешь, что тану не прекратят искать нас. Когда же мы примем мой план (и если мне удастся раздобыть золотое ожерелье), то я смогу справиться с любым тану!

– А откуда мы знаем, что ты действительно сможешь справиться с тану? И что с того? Мы должны быть послушными копьеносцами при твоей сиятельной особе, а ты будешь разыгрывать из себя мать-командиршу? Нам, простым смертным, не обладающим никакими метапсихическими способностями, проклятое ожерелье ни к чему. И это так же верно, как то, что тану разрежут нас на мелкие кусочки задолго до окончания твоей партизанской войны, выиграешь ты ее или проиграешь. Хочешь знать, какой у меня план, куколка?

Фелиция молча пила кофе, прикрыв глаза.

– Молчишь? Но я все-таки тебе скажу, – с ненавистью продолжал Ричард. – Отдохну здесь денек-другой, починю свои кроссовки и двину на север к большим рекам и океану, как сделал Иош. Если повезет, может быть, встречу его. А когда доберусь до побережья Атлантики, надую лодку и отправлюсь к югу вдоль берега. И пока ты здесь разыгрываешь из себя принцессу бандитов, я буду потягивать винцо и наслаждаться жизнью в своей пиратской хижине в окрестностях Бордо.

– А как же остальные? – тон Клода оставался нейтральным.

– Предлагаю всем отправиться вместе со мной! Почему бы и нет? Я собираюсь идти по легкому маршруту, где не придется ломать руки и ноги, взбираясь на кручи, и пересекать Вогезы. Присоединяйтесь ко мне, Клод, вместе с Амери, и я помогу вам найти укромное местечко, о котором тану и не слыхали. Ведь вы не в том возрасте, чтобы участвовать в ребячьих планах. А что это за жизнь для монахини, скажите на милость? Фелиции нравится убивать людей ради собственного удовольствия.

– Ты заблуждаешься, Ричард, – невозмутимо заметила Фелиция, продолжая пить кофе.

Старый палеонтолог долго переводил свой взгляд с Фелиции на Ричарда и снова на Фелицию, потом покачал головой:

– Мне нужно поразмыслить над тем, что вы оба тут наговорили, и еще кое о чем. Если не возражаете, я сейчас отправлюсь вон в ту дубовую рощу и какое-то время побуду один.

Клод встал, сунул руку в карман куртки и направился в рощу.

– Вы можете оставаться там, сколько сочтете нужным, Клод, – окликнула его Фелиция. – Я присмотрю за Амери. Будьте осторожны!

– Не заблудитесь, – добавил Ричард. Фелиция пробормотала что-то неразборчивое себе под нос.

Клод шел, механически примечая ориентиры, как всегда делал на протяжении многих лет в экспедициях на вновь осваиваемых планетах. Вот дуб с двумя огромными ветвями, напоминающими лапы чудовища. Там красноватая глыба среди серого гранита. Сухая лужайка с яблоней. Плоды на одной из ветвей созрели необычно рано. Небольшая заводь с розовыми лилиями и парой необыкновенных уток-крякв. Источник, бьющий из скалы, покрытой мхом, под сенью бука.

– Как тебе здесь нравится, Жен? – спросил Клод.

Он опустился на колени и припал к роднику. Напившись, Клод смочил себе лоб и шею.

– Думаю, здесь тебе будет хорошо.

Клод поднял со дна ручейка плоский камень и подошел к буковому дереву. Тщательно сняв мох, он выкопал ямку, опустил в нее резную деревянную шкатулку, засыпал ее землей и положил сверху дерн. Клод не стал отмечать место последнего упокоения Женевьевы ни камнем, ни крестом. Те, кто ее любил, знают, где покоится ее прах. Закончив, он вернулся к роднику и, зачерпнув пригоршню воды, полил потревоженный мох, сел, прислонившись спиной к дереву, и закрыл глаза.

Когда он снова открыл глаза, было уже далеко за полдень. Какой-то зверек плескался у родника, поглядывая на Клода внимательными светло-зелеными глазками.

Клод затаил дыхание. Это было одно из самых красивых небольших животных, которые ему когда-либо приходилось видеть. Изящное гибкое тельце не длиннее его ладони, а стройный хвост добавлял добрых двадцать сантиметров. На брюшке шерсть бледно-оранжевая, а на спинке темно-коричневая с едва заметным черным отливом, как у карликовой американской лисицы. Лукавая мордочка светилась умом, добродушием. В ней не было ничего угрожающего, хотя в целом зверек походил на уменьшенную копию кугуара.

Должно быть, это фелис циттели, одна из древнейших кошек. Клод тихо свистнул. Зверек насторожил уши. Медленно-медленно Клод сунул руку в карман и извлек оттуда кусочек альгипрота, напоминавшего по внешнему виду сыр.

– Кис-кис, – позвал он зверька, положив еду перед собой на покрытую мхом кочку.

Крохотная кошка спокойно приблизилась, нюхая воздух и топорща усы. Осторожно обнюхала пищу, лизнула розовым язычком и съела. Глаза, гораздо большие, чем у домашней кошки, окаймленные черными «очками», смотрели на Клода вполне дружелюбно. Послышался слабый звук, словно кто-то включил небольшой моторчик: фелис циттели мурлыкала.

Старый палеонтолог угостил зверька еще одной порцией альгипрота, затем, осмелев, погладил его. Кошка благосклонно приняла ласку, выгнула спинку и подняла хвост в виде вопросительного знака. Подойдя поближе, фелис циттели потерлась головой о ноги Клода.

– Какая ты красивая! Зубки у тебя крохотные. Должно быть, ты питаешься насекомыми, червяками или предпочитаешь ловить рыбку?

Кошка подняла голову, взглянула на Клода и прыгнула к нему на колени, где устроилась, как старая знакомая. Поглаживая кошку и тихо разговаривая с ней, Клод просидел у бука до тех пор, пока тени не сгустились и не подул пронизывающий ветер.

– Мне пора идти, – сказал Клод извиняющимся тоном, подсунул руку под теплое брюшко и опустил кошку на землю. Затем он встал, ожидая, что зверек испугается резкого движения и убежит. Но фелис циттели села и смотрела на него, а когда он тронулся в путь, двинулась за ним.

Клод засмеялся:

– Кыш! Ступай к себе домой! – Но кошка продолжала идти за ним.

– Ты что, инстинктивно домашнее животное? – спросил Клод и подумал об Амери, которой предстоит долго выздоравливать, пока они с Ричардом будут идти на север. Если с Фелицией придется расстаться (а другого выбора, похоже, у них нет), то Амери будет сокрушаться о бедной брошенной девочке и размышлять о собственной вине. Может быть, этот милый зверек хоть немного отвлечет Амери от мрачных мыслей?

– Где ты предпочитаешь ехать: в моем кармане или у меня на плече?

Клод поднял фелис циттели и посадил в карман. Кошка немного повозилась, устраиваясь поудобнее, во потом высунула голову из кармана, продолжая мурлыкать.

– Вот и хорошо.

Старый палеонтолог ускорил шаг и, переходя от одного ориентира к другому, добрался до опушки дубовой рощи, где был разбит лагерь.

Оба декамольных домика исчезли.

Чувствуя, что в горле у него пересохло, а сердце бешено колотится, Клод притаился за огромным пнем и принялся осматривать поляну. Исчезли все вещи. Не было видно даже того места, где они разводили костер. Исчезли и остатки косули. Никаких отпечатков, следов, задиров на коре деревьев, сорванных клочков меха (мысль о том, что Фелицию можно захватить без боя, показалась Клоду нелепой). Ничто не говорило о том, что здесь, среди гигантских деревьев, останавливались люди.

Клод вышел из своего укрытия и принялся внимательно осматривать местность. Поляна была тщательно убрана кем-то, явно знавшим толк в своем деле, но кое-какие следы все же остались. В одном месте на пыли отчетливо были видны параллельные царапины от ветки, которой заметали следы. Чуть ниже по течению на едва заметной тропе к стволу сосны прилип изумрудно-зеленый клочок чего-то.

Кусочек зеленого пера. Пера, выкрашенного в зеленый цвет.

Клод кивнул. Загадка постепенно начала проясняться. Кто-то обнаружил троих людей и три рюкзака и увел их по этой тропе. Но кто? Ясно, что не прислужники тану – те не стали бы тратить время и убирать поляну. Кто же в таком случае? Фирвулаг?

Клод почувствовал, как его сердце снова бешено забилось. Он сделал глубокий вдох и начал медленно выдыхать воздух. Сердцебиение утихло. Не остается ничего другого, как последовать за спутниками. Если же его тоже схватят… Ну что ж! По крайней мере часть того, ради чего он прибыл в плиоцен, ему удалось выполнить.

– Ты уверена, что хочешь остаться? – спросил он шепотом у кошки. Но зверек только посмотрел на него огромными глазами и свернулся в клубок.

– Итак, мы против них, – вздохнул Клод. Он шел быстро и до наступления темноты достиг берега бурной реки. Почувствовав запах дыма, Клод направился к роще секвой на скалистом склоне. Там горел большой костер, вокруг которого виднелось множество темных фигур. Слышались смех и говор.

Клод попытался укрыться в тени, но его явно ждали. Против своей воли он пошел с поднятыми над головой руками, движимый той неодолимой силой, которую уже однажды испытал на себе в комнате, где проводила тестирование леди Эпона.

– Да он же старик! – сказал кто-то, когда Клод появился в свете костра.

– Нет, он еще не старый, – возразил другой голос, – и на что-нибудь пригодится.

– Во всяком случае, он действует более разумно, чем его приятели.

Вокруг костра сидело около десятка мужчин и женщин бандитского вида. Одеты они были в темные оленьи шкуры и лохмотья изорванных в клочья костюмов. Они доедали подстреленную Фелицией косулю, а на длинном вертеле над огнем жарилось несколько птиц.

Один из бандитов подошел вплотную к Клоду. Это была женщина средних лет, невысокого роста, с волосами, поседевшими на висках, и глазами, сверкавшими при свете костра фанатическим блеском. Она гордо подняла голову, и Клод увидел под воротником кожаной мантии золотое ожерелье.

– Как вы себя называете? – сурово спросила она.

– Я Клод Маевский. Что вы сделали с моими друзьями? Кто вы?

Клод почувствовал, что узы, сковавшие его сознание, ослабли. Женщина посмотрела на него и произнесла:

– Ваши друзья в безопасности, Клод Маевский. Что же касается меня, то я Анжелика Гудериан. Можете называть меня мадам Гудериан.

ГЛАВА 18

Тихо и плавно катила свои воды Рона. Лодка, хотя она шла под парусом и работал вспомогательный двигатель, никак не могла выйти за пределы видимости острова Дараск. Заливные луга Камарги мерцали в золотистой дымке и тонули в тумане. Позднее, когда лодка продвинулась дальше на юг, пассажиры увидели слева на горизонте горы. Вершины отдельных скал торчали кое-где на болотах. Никаких признаков моря не было. Красивые маленькие камышовки с оранжево-синим опереньем и красноголовые овсянки весело распевали на стеблях высокого папируса, росшего по берегам основного русла реки. Всюду кипела жизнь, и пассажиры с восторгом наблюдали, как вокруг лодки кружат крокодилы и дюгони. Однажды им довелось увидеть клубок водяных змей, почти прозрачных и переливающихся в лучах палящего солнца всеми цветами радуги.

Около полудня пристали к острову, где собралось до двадцати лодок – грузовых, небольших яхт, на борту которых сидели ярко разодетые тану, суда покрупнее были набиты молчаливыми рамапитеками, сидевшими по пять в ряд на скамьях, как некогда рабы, бывшие гребцами на галерах, но без весел. На острове находилось несколько приземистых зданий. Шкипер Длинный Джон пояснил пассажирам, что высаживаться на берег они не будут и что стоянка продлится ровно столько, сколько нужно, чтобы сменить пузырьковые панели.

– Хорошо хоть, что больше не придется делать новые дурацкие прыжки без парашюта! – простонал Раймо и вытащил фляжку.

– Нам предстоит всего один спуск, и очень плавный, – успокоил его Длинный Джон, – немного крутой, но все же не такой сумасшедший, как те, через которые мы проплыли. Один из тех безымянных шкиперов, которые сплавляли баржи тану на заре Изгнания, назвал это место la glissade Formidable. Звучит изящнее, чем Опасный Спуск, поэтому мы и поныне сохраняем старое название.

Стейн, сидевший рядом со Сьюки, выглядел озадаченным.

– Сейчас мы должны находиться в дельте Роны. Ткнуться носом в берег Средиземного моря. Какой же здесь должен быть перепад высот?

– Вы совершенно правы, – поддержал его Брайан. – Я не поверил своим ушам, когда шкипер сообщил о предстоящем спуске. Ведь мне, как я вам уже говорил, приходилось плавать по Средиземному морю. К тому же те, кто составлял карты эпохи плиоцена, явно допускали ошибки в своих расчетах.

Рабочий, установив последнюю прозрачную панель, шлепнул по ней рукой:

– Можете отправляться, кэп!

– Пристегнуть ремни, – приказал Длинный Джон. – Пройдите вперед, Брайан. Вам это должно понравиться.

Едва лодка отчалила, как поднялся легкий ветерок. Шли в кильватер за тридцатиметровой баржей, груженной металлическими болванками. Дымка, скрывавшая горизонт, рассеялась, и все с нетерпением вглядывались, не покажется ли на юге море.

Затем пассажиры увидели облако.

– Что за дьявол? – удивился Стейн. – Выглядит так, будто пожар на заводе пластмасс или извержение вулкана. Ничего себе облачко! Поднимается прямо до тропопаузы!

Мачту лодки сложили и убрали. Заработал вспомогательный движок. Скорость начала увеличиваться. Пучки осоки стали встречаться все реже. Лодка следовала по обставленному вехами руслу, которое поворачивало на юго-восток. Миновали по левому борту мыс, переходивший в равнину, которая простиралась, насколько мог охватить глаз, до отрогов Альп. Теперь лодку несло прямо на громоздившееся на горизонте огромное белое облако. Скорость с каждой минутой возрастала.

Элизабет вдруг воскликнула:

– Средиземное море исчезло!

Баржа, плывшая в полукилометре перед ними, скрылась из виду. На восток и на запад у горизонта виднелись крохотные клочки земли, но между ними была только линия, вдоль которой белесое небо смыкалось с водой. В центре линия слегка прогибалась. Воздух наполнил какой-то странный звук – непрестанный грохот с примесью шипения, – который нарастал по мере приближения к la glissade Formidable, где широко разлившаяся Рона совершала прыжок с континентального обрыва в Средиземное море.

Телепатема Крейна зазвучала в сознании всех, на ком были ожерелья.

– Желает ли кто-нибудь отключиться на время спуска?

Но все единодушно отказались, ибо любопытство было сильнее страха.

Лодка пронеслась над краем обрыва и устремилась вниз по илистым водам, каскадом низвергающимся со скоростью восемьдесят километров в час в Пустое море.

До конца спуска путешественники добрались через четыре часа, когда их лодка вплыла в светлые воды огромного озера с горько-соленой водой. По берегам озера стояли разноцветные скалы – выходы коренных пород, покрытые фантастическими потеками солей, кристаллами гипса и блестками слюды. Убрав пузырьковые панели, обеспечивавшие лодке дополнительную плавучесть при прохождении опасных участков, шкипер поставил парус, и лодка двинулась на юго-запад – туда, где, по словам Крейна, лежала столица тану Мурия, на оконечности Балеарского полуострова, который тану называли Авен, над гладью большой Серебристо-Белой равнины.

Плавание продолжалось еще один день. Путешественники, пораженные необычностью и красотой открывшегося пейзажа, едва могли говорить, если не считать бесконечных восторженных восклицаний, произносимых вслух и мысленно, на что Крейн неизменно отвечал:

– Да, здесь чудесно. Но будет еще чудесней, гораздо чудесней, чем вы можете себе представить.

До места добрались поздно вечером на шестой день после прибытия в Изгнание. Полуостров Авен простирался на запад и весь утопал в зелени. Одиночный пик возвышался на мысе. Все остальные холмы и горы были наполовину скрыты дымкой, Несколько элладотериев в сверкающей сбруе, переливавшейся всеми цветами радуги, вытянули лодку на берег и повлекли ее по каткам. По бокам ехали верхом на халикотериях разодетые всадники в стеклянных доспехах. Они освещали путь факелами и фонарями, трубили в трубы, размахивали флагами. Все тану распевали приветственный гимн. Мелодия показалась Брайану странно знакомой, но слова могли понять только те из людей, кто был носителем торквеса:

Li gan nol po'kone niesi, 'Копе о lan H pred near, U taynel compri la neyn, Ni blepan algar dedone. Shompri pone, a gabrinel. Shol u car metan presi, Nar metan u bor taynel о pogekone, Car metan sed gone rnori. Есть страна, которая сияет сквозь жизнь и время, Прекрасная страна, сияющая сквозь века, И разноцветные цветы падают на нее С могучих деревьев, на которых распевают птицы. Каждый цвет сверкает там, всюду восторг. Музыка звучит над Серебряной Равниной, Над сладкогласной долиной Многоцветной Земли, Над Серебристо-Белой равниной на юге. Здесь нет ни рыданий, ни вероломства, ни печалей, Нет болезней, слабости, смерти. Здесь только богатство, разноцветные сокровища, Сладкая музыка услаждает слух, а вино – уста. Золотые колесницы состязаются на спортивной площадке, Разноцветные кони бегут взапуски. Ни смерти, ни отливов не ведают те, Кто прибыл в Многоцветную Землю.

Часть третья. СОЮЗ

ГЛАВА 1

Ствол величавой секвойи, простоявшей десять тысяч лет, внутри весь прогнил. Ни одно дерево среди Вогезских лесов не могло сравняться с нею, хотя верхушку давным-давно спалило молнией и высота секвойи теперь едва достигала ста метров. Обхват ствола у самой земли был, наверно, вчетверо меньше высоты, сужаясь кверху, отчего дерево имело вид огромного усеченного пилона. Дерево казалось бы мертвым, когда б не редкие узловатые ветви разбитой кроны. И впрямь, где такому гиганту раздобыть себе пропитание?

На вершине секвойи нашло приют семейство горных орлов, а в коре – несколько миллионов муравьев-древоточцев. В стволе же с недавних пор угнездилось племя свободных людей, скрывающихся от опасности.

Сыплет частый дождь. Скоро стемнеет. Женщина в мокрой накидке из оленьих шкур стояла у большого пня, смежив веки и прижав пальцы к горлу. Прошло минут пять, прежде чем она открыла глаза и вытерла со лба влагу. Нагнувшись, отодвинула в сторону листья папоротника, маскирующие вход в укрытие, и проникла внутрь.

Кто-то снял с нее накидку. Она благодарно кивнула. По всей окружности ствола на каменных плитах горели небольшие костры; их копоть, сплетаясь с густым столбом дыма от центрального костра, разведенного в крестообразно выложенном очаге, вытягивалась через естественный дымоход. Над большим очагом был укреплен котел, и в нем что-то булькало. Вокруг большого и каждого из маленьких костров толпились люди. Пахло сохнущими шкурами, свежеиспеченным хлебом, глинтвейном, мясом.

Ричард суетился у костра, покрикивал на поваров, то и дело добавлял в котел пучки сухих трав. Клод и Фелиция сидели рядом; Амери здоровой рукой выкладывала на чистое одеяло медикаменты. Маленькая дикая кошка с интересом наблюдала за монахиней, но трогать ничего не смела: видно, уже усвоила, что лекарства, бинты, инструменты – не игрушка и не добыча.

Анжелика Гудериан подошла и протянула руки к огню.

– Я так рада, сестра Амери, что Фитхарн со своими фирвулагами нашел твой рюкзак. Ведь у нас нет даже элементарных лекарств – что говорить о враче или священнике… После испытаний в замке всех до одного целителей запрягают в серое рабство. Не пойму, как же с тобой тану допустили такую промашку?

– А если наденут серый торквес, то уже не сбежишь?

– Ну почему, попытаться можно. Но скорее всего тебя тут же отловит их принудитель и подчинит себе. А станешь сопротивляться – умертвит, и все. Потому никто из нас не носит торквесов.

– Кроме вас, – уточнила Фелиция. – Ведь все золотые свободны, не правда ли?

Клод точил новые четки для Амери; его резец из небьющегося стекла отливал сапфировым блеском в огненных сполохах.

– А снять торквес нельзя? – спросил он.

– Нет, – ответила мадам. – Только после смерти. Мы уже пробовали. И не потому, что металл так уж прочен, просто ожерелье непонятным образом связано с жизненными силами человека. Стоит час его поносить, и ты уже прикован к нему навечно. Все попытки расстегнуть или спилить торквес приводили к смерти в жутких конвульсиях, подобно той, которую может навлечь извращенная коррекция.

Фелиция придвинулась ближе к огню, с наслаждением сбросила доспехи. Она взмокла в них после тридцатишестичасового марша, и зеленая нательная рубаха облепила худенькую фигурку. Ноги и руки, там, где не были защищены латными рукавицами и наколенниками, превратились в сплошную ссадину. Известие о том, что Охота прочесывает Вогезы, согнало с места партизанский отряд мадам, который вместе с остатками Зеленой Группы укрылся в стволе древней секвойи и встретил там других гонимых людей.

– Значит, ваш торквес, мадам, никакими силами не снимешь? – Голос Фелиции звучал подчеркнуто непринужденно.

Француженка смерила юную атлетку долгим взглядом.

– Не обольщайся, дитя мое. Тебе мой золотой торквес не светит: он останется со мной до могилы.

Фелиция весело рассмеялась.

– Загляните в мой мозг и увидите, что меня вам нечего опасаться.

– Твой мозг для меня потемки, Фелиция, ты это знаешь. Я не корректор, а твоя скрытность служит тебе хорошей защитой. Но за столько лет работы в пансионате «У врат» я научилась читать в душах… К тому же фирвулаги видят тебя насквозь.

– Ах вот оно что, – усмехнулась Фелиция. – То-то я чувствую, за мной следят.

– Фирвулаги с самого начала взяли тебя на заметку. Маленький народ глаз не спускает с караванов – тоже надеется залучить к себе кого-нибудь из путешественников. Тебя они заметили на берегу озера Брес, когда ты устроила заварушку, и даже помогли немного – ты не почувствовала?.. Запудрили мозги солдатам… Между прочим, Фелиция, ты произвела на фирвулагов впечатление. Они увидели, на что ты способна, поняли, что тебя следует опасаться. Поэтому Фитхарн, мудрейший из них, вызвал яркое видение, чтобы завладеть умом одного из твоих собратьев…

– Дугала! – воскликнула Фелиция, вскакивая.

– C'est зa. note 9

Ричард усмехнулся:

– Вот мошенники! Я уверен, они бы смогли выудить золотой торквес из озера, если б захотели.

Лицо девушки вспыхнуло. Она открыла рот, но мадам остановила ее взмахом руки.

– Фирвулаги работают на себя, а не на нас. Тебе придется запастись терпением, детка.

– Так, значит, они на всем пути следили за нами? – уточнил Клод. – Значит, и наших преследователей они сбили со следа?

– Разумеется. Иначе с озера вас бы наверняка заметили. Вы не знаете, какие ищейки, эти серые торквесы! Конечно, фирвулаги помогли! Фитхарн потом сообщил нам, что вы в Вогезах, и мы пришли за вами. А еще его люди предупредили нас об Охоте: обычно тану так высоко не забираются.

Ричард снова попробовал мясо и скривился.

– Ну, теперь мы в безопасности, и что дальше? Может, я всю свою жизнь должен прятаться?

– Нам, как ты понимаешь, от этого тоже радости мало. Вы хоть отдаете себе отчет, сколько бед навлекли на нашу голову? До сих пор тану делали вид, будто не замечают нас, и мы жили себе свободно на маленьких фермах или в глухих деревушках. Сама я, например, живу в Скрытых Ручьях, это в районе будущего Пломбьер-ле-Бэн. Но теперь, после убийства Эпоны, Велтейн, лорд Финии, рвет и мечет. Чтоб, не имея торквеса, убить тану – такое еще никому не удавалось. Теперь Летучие Охоты прочешут самые отдаленные поселения в надежде отыскать Фелицию. Везде расставят патрули серых – во всяком случае, до тех пор, пока тану не отвлекутся на подготовку к Великой Битве… Потому я и сама еще не знаю, что с вами делать. Вот вернется Луговой Жаворонок со своими людьми, тогда и обсудим. Я уже чувствую их приближение.

Клод бросил одну из выточенных бусин маленькой кошке. Та было подкатила ее к Амери, потом вновь подвинула к себе лапкой и обвела взглядом всех присутствующих, явно хвастаясь своей ловкостью. Монахиня взяла кошку на руки и погладила ее, а та замурлыкала и попыталась свернуться клубочком на ее повязке. Амери спросила:

– Есть какие-нибудь новости о других беглецах? О нашем друге Иоше? О цыганах?

– После схватки на мосту через ущелье уцелело только двое цыган. Они скоро будут здесь. О японце ни слуху ни духу. На севере фирвулаги совсем дикие и не подчиняются даже своему королю. Скорее всего вашего друга уже нет в живых. Что же касается ваших спутников, которые пытались бежать на лодках, большинство из них попались в лапы серым из озерных фортов. Теперь они в Финии, в узилище. Но шестерым все же удалось пробраться в Юра, и наши друзья фирвулаги доставят их в высокогорные поселения свободных людей. А еще семеро… – мадам затрясла головой, – попали к les Criards, к ревунам, тем самым злобным фирвулагам.

– И что с ними будет? – спросила Амери.

Старуха пожала плечами, и огненные блики заиграли на ее золотом торквесе.

– Ах, ma Soeur note 10, все гуманоиды – варвары, даже лучшие из них. А о худших и говорить нечего! Фирвулаги и тану – en vйritй note 11 – одна диморфическая раса с весьма странным генокодом. На их родной планете между двумя разновидностями издревле велась вражда: высокие метапсихические особи против низкорослых, ограниченно активных. Они и на Землю явились, чтоб никто не мешал им исповедовать свою варварскую религию, поскольку цивилизованное население галактической конфедерации совершенно справедливо объявило вне закона их жестокие игры, такие, как Летучая Охота и Великая Битва – о ней вы еще услышите, – в основе своей они заключают насилие. Но есть у них и jeux d'esprit – игры ума. Тану с их обширными латентными метафункциями не очень-то жалуют эти тонкости, зато фирвулаги от них без ума, хотя и не носят торквесов. Маленький народ наделен даром ясновидения плюс высокоразвитой активной метафункцией – творчеством. Они великие иллюзионисты. Видели бы вы эти фокусы! Они способны привести людей и психически неуравновешенных тану в состояние шока. Фирвулаги принимают обличья монстров, бесов, вихрей, пожаров. Они воздействуют на беспомощный мозг, подталкивая его к безумию или самоубийству… Да, таково любимое развлечение ревунов, составляющих секту злобных фирвулагов. Они мутанты, поэтому находят некое садистское удовольствие в разрушении чужой психики при помощи кошмаров, бредовых видений, призраков, что являются нам в темноте.

– Но вашу психику они не разрушили, – заметила Фелиция. – Наоборот, дали вам золотой торквес. Почему?

– Потому, что я нужна им. Они хотят использовать меня в качестве, c'est-а-dire note 12, инструмента, орудия против своих смертельных врагов – тану.

– А вы хотите использовать нас, – вставила Амери.

Уголки губ мадам приподнялись в легкой улыбке.

– Естественно, ma Soeur. Мы на протяжении многих лет терпим ужасные лишения. Моим людям удалось бежать из рабства, и тану даже не стали их преследовать, так как большинство не обладают никакими особыми талантами. Иное дело – ваша группа. За вами тану будут охотиться, нам же необходимы такие союзники. У вас нет иного выхода, кроме как примкнуть к нашей борьбе. Фелиция даже без торквеса умеет укрощать животных, и людей. Ее недюжинная сила и аналитический ум незаменимы в столь нелегком деле. Ты, Амери, врач и проповедник Мой народ годами мучится без медицинской помощи и духовных наставлений. Ричард – пилот, командир звездного корабля. Ему в освобождении человечества я отвожу главную роль.

– Щас, разбежались! – взревел пират, взмахнув черпаком.

Клод подбросил поленьев в огонь.

– Про меня не забудьте. Как старый охотник за ископаемыми, я могу заранее определить, какое плиоценовое чудовище будет охотиться за вашим костным мозгом, когда тану и фирвулаги с вами покончат.

– Вам бы все шутки шутить, Monsieur le Professeur, – кисло проговорила мадам. – Может, старый охотник за ископаемыми хотя бы откроет нам свой возраст?

– Сто тридцать три.

– Я на целых два года моложе! – воскликнула она. – И с удовольствием выслушаю ваши ценные советы. Руководствуясь своим богатым жизненным опытом, вы, возможно, внесете коррективы в мой план освобождения человечества. Допускаю, что при составлении его я могла проявить юношескую импульсивность.

– Ну, Клод, ты погорел! – ухмыльнулся Ричард. – Да, к вашему сведению, эту подошву уже можно жевать, мягче она не станет.

– Давайте, правда, поедим, – сказала мадам. – А Луговой Жаворонок со своими к нам присоединится. – Она повысила голос: – Ужинать, mes enfants! note 13

Люди, сидевшие у маленьких костров, стали подходить с котелками и кружками. Число первобытных составляло примерно две сотни, причем мужчин гораздо больше, чем женщин. Были среди них и дети, которые вели себя так же смирно и настороженно, как взрослые. Все одеты в оленьи шкуры или домотканые штаны и куртки. Одним словом, вид у этих людей был далеко не такой живописный, как у путешественников из финийского каравана. Однако не было в них и того уныния, отчаяния, фанатизма. Несмотря на то что по сигналу мадам все пустились в бега ради спасения своей жизни, никто не выглядел запуганным. С улыбкой или без они кивали старухе, у многих нашлось шутливое словцо для Ричарда и кашеваров, раскладывавших по мискам наспех приготовленную еду. 6 общем, самые обыкновенные люди.

Что же подвигло их бросить вызов гуманоидам? – думала Амери, вглядываясь в лица. – Возможно ли, чтобы маленькая горстка одолела такую силищу?

– Сегодня, – говорила им француженка, – мы приветствуем здесь наших друзей и соотечественников. С их помощью мы гораздо быстрее достигнем нашей благословенной цели. – Она помолчала; в напряженной тишине слышалось лишь потрескивание поленьев. – За ужином попросим кого-нибудь из вновь прибывших поведать, как им удалось вырваться на свободу. – Повернувшись к четверке Зеленой Группы, она спросила: – Кому дадим слово?

– Вон ему, – буркнул Ричард, указывая черпаком на Клода. – Кому же еще!

Старик поднялся. Говорил он около четверти часа без перерыва, пока не дошел до момента нападения на конвой. Его прервал громкий свист. Маленькая кошка Амери спрыгнула с колен хозяйки, выгнула спину и настороженно уставилась на лаз – ни дать ни взять пума в миниатюре.

– Это Жаворонок, – сказала мадам.

Десять насквозь промокших первобытных, вооруженных луками и охотничьими ножами, ввалились в укрытие. Впереди выступал детина средних лет, по росту, наверное, не уступавший Стейну, его одежда из оленьих шкур была украшена бахромой и морскими раковинами на манер американских индейцев. Когда группа уселась у огня и получила миски с едой, палеонтолог продолжил свой рассказ. Дойдя до конца, он опустился рядом с мадам и принял из ее рук кружку глинтвейна. В наступившей тишине седовласый индеец растерянно пробормотал:

– Так это, стало быть, железо убило леди Эпону?

– Именно. Сперва мы ее чуть на куски не искромсали, я сам два раза буквально проткнул ее насквозь бронзовым мечом, а ей хоть бы хны. Она бы наверняка всех нас пригвоздила, если бы что-то вдруг не навело меня на мысль ударить ее маленьким кинжалом Фелиции.

Краснокожий повернулся к девушке и приказал:

– Дай сюда!

– А ты кто такой? – невозмутимо откликнулась та.

Громовой хохот раскатился по стволу дерева, точно под сводами пустого собора.

– Я – Луговой Жаворонок Бурке, последний вождь племени уалла-уалла и бывший член Верховного суда в Вашингтоне. А в настоящее время вожак этой паскудной шайки, одновременно главнокомандующий и военный министр. Не будешь ли ты столь любезна показать мне твой кинжал?

Он с улыбкой протянул к Фелиции огромную лапищу. Та вложила в нее маленькое оружие в золотых ножнах. Бурке вытащил тоненькое лезвие и поднес его поближе к огню.

– Нержавеющая, незатупляемая легированная сталь, – пояснила девушка. – Такие игрушки у нас на Акадии note 14 годятся на все случаи жизни: можно в зубах ковырять, колбасу резать, можно снять импульсные кольца у ворованной скотины, а при случае вырубить налетчика.

– Вроде ничего особенного, кроме золотых ножен.

– У Амери есть на этот счет версия, – вставил Клод. – Расскажи ему, сестра.

Бурке внимательно выслушал гипотезу монахини и кивнул:

– А что, вполне возможно. Железо разрушает жизненную силу гуманоидов, как яд нервно-паралитического действия.

– Вот интересно… – начала Фелиция и невинным взглядом уставилась на Анжелику Гудериан.

Старуха подошла к вождю Бурке и взяла у него кинжал. В толпе пронесся единый потрясенный вздох, когда она полоснула лезвием по горлу под золотым ожерельем. На месте пореза выступила крохотная капля крови. После чего мадам спокойно вернула кинжал вождю Бурке.

– Да, вы явно сделаны из более прочного материала, чем тану, – с легкой усмешкой заметила Фелиция.

– Sans doute note 15, – последовал сухой ответ.

Бурке задумчиво созерцал маленькое лезвие.

– И как никому не пришло в голову попробовать железо. Впрочем, где его возьмешь? У них же только небьющееся стекло и бронза. Все стальные предметы отбирают еще в Надвратном замке, а нам и невдомек… Эй, Халидхан!

Худощавый человек в белоснежном тюрбане вышел вперед и встал рядом с Жаворонком. На заросшем клочковатой бородой лице горели черные глаза.

– Медь выплавляем, отчего железо не выплавить, – проговорил он. – Давайте руду – и будет вам сталь. Но Аллах ведает, где они, эти месторождения, ведь тану наложили запрет на все промыслы, связанные с железом.

– У кого есть идеи? – спросила мадам.

На несколько секунд воцарилось молчание, затем раздался голос Клода:

– Пожалуй, тут я смог бы вам помочь. Мы, костокопатели, мало-мальски разбираемся в геологии. Примерно в сотне километров вниз по Мозелю, в районе будущего города Нанси, должны быть залежи. Они известны еще с эпохи первобытнообщинного строя..

– Там и поставим плавильню, – подхватил Халидхан. – Прежде всего надо выковать наконечники для стрел и ножей…

– Как только у вас будет прочный железный резец, вы сможете еще раз проэкспериментировать… – заметила Амери.

– Ты о чем, сестра? – не понял кузнец.

– Ну, надо снова попытаться спилить серый торквес.

– И верно, черт возьми! – восхитился Луговой Жаворонок.

– Если железо разрушает связь между мозгом и рабскими цепочками торквесов, значит, это верный способ освободить людей, – продолжала рассуждать монахиня.

Здоровяк из отряда Бурке, попыхивая пенковой трубкой, возразил:

– Так-то оно так, но все ли захотят стать свободными… Надо отдавать себе отчет, что есть люди, которых вполне устраивает сожительство с гуманоидами. Возьмем, к примеру, солдат… В большинстве своем это садисты-неудачники, им очень даже по душе роль, что они играют при дворе тану.

– Уве Гульденцопф прав, – сказала мадам. – И даже среди мирных граждан, среди голошеих многие притерпелись к рабской зависимости. Вот почему так непросто искупить мою вину.

– Ох, не заводи ты опять свою песню! – проворчал Бурке. – Ведь мы уже одобрили твой план, а с железом дело пойдет быстрей. К тому времени, как мы отыщем могилу Корабля, у нас уже будет достаточно оружия, чтобы обеспечить себе успех.

– Я не собираюсь месяцами ждать, пока вы его обеспечите, – заявила Фелиция. – У меня есть перо, и я могу с ними расправиться так же, как с этой… – Она протянула руку к Бурке. – Отдай!

– Тебя схватят, оглянуться не успеешь, – ответил индеец. – Не думай, что все тану такие же слабаки, как Эпона. В смысле принуждения она, может, на что-то и годилась, но корректор из нее никудышный, иначе б она тебя сразу раскусила, даже без ихнего контрольного аппарата. Вожди тану таких, как ты, видят насквозь не хуже фирвулагов. Так что, пока не раздобыла золотой торквес, держись от них подальше.

– Да где ж я его раздобуду, черт побери! – взорвалась спортсменка.

– Кто ищет, тот найдет, – успокоила ее мадам. – Подольстись к фирвулагам, может, они и для тебя расщедрятся.

Фелиция разразилась потоком непристойной брани. Клод подошел к ней, взял за плечи, усадил на засыпанный древесной трухой пол.

– Ну-ну, хватит, детка. – Он повернулся к Бурке и мадам Гудериан. – Насколько я понял, вы рассчитываете привлечь нас к вашему плану. А раз так, давайте выкладывайте, в чем он состоит.

Мадам глубоко вздохнула.

– Ладно. Прежде всего необходимо знать, что представляют собой наши враги. Тану кажутся неуязвимыми, бессмертными, но, как вы уже убедились, это заблуждение. Наиболее слабых могут поразить мозговые атаки маленького народа: фирвулаги способны одолеть даже опытного принудителя и корректора, если выступят сообща, особенно под предводительством своих героев Пейлола или Шарна Меса.

– А вы с вашим золотым торквесом не можете устроить мозговую атаку? – полюбопытствовал Ричард.

Она покачала головой.

– Нет. Мои латентные способности включают ясновидение, принуждение и творчество, причем все они весьма ограниченны. Я умею подчинить себе обыкновенного человека, иногда серого, если он не находится под прямым влиянием тану. Но на людей, носящих золотые и серебряные торквесы, моя власть не распространяется. В лучшем случае я могу задействовать сублимационную суггестию, но и ей не всякий поддастся. Моя экстрасенсорика позволяет мне улавливать так называемый декларативный, или командный, модуль мысленной речи. Я слышу, когда золотые, серебряные или серые торквесы перекликаются на близком расстоянии, но более тонкие, сфокусированные телепатические передачи не воспринимаю, если они не направлены непосредственно мне. Послания издалека до меня доходят крайне редко.

– А если понадобится ответить? – взволнованным голосом спросил Клод.

– Кому ответить? – удивилась старуха. – Кругом одни враги!

– Элизабет! – воскликнула Амери.

– Она была в нашей группе, – объяснил ученый. – Ее увезли на юг, в столицу. Теперь она активный экстрасенс. – И он рассказал все, что ему было известно о прежней жизни Элизабет и ее восстановившихся метафункциях.

– Так это она меня вызывала?.. – озабоченно нахмурилась мадам. – А я не поняла. Заподозрила какую-то провокацию тану и не ответила.

– Вы можете вызвать ее? – настаивал Клод.

Француженка покачала головой.

– Тану услышат. Я только в самых крайних случаях подаю сигналы своим людям. Как, например, сегодня. Иногда приходится общаться с фирвулагами, нашими союзниками. Но у меня нет навыка использовать уникальный канал, настроенный на одного принимающего.

– Ну так что там насчет плана? – довольно грубо перебила ее Фелиция.

Мадам поджала губы и вздернула подбородок.

– Eh bien note 16, я говорила о потенциальной уязвимости тану. Во время своих ритуальных битв они отсекают друг дружке головы. Теоретически человек тоже может это сделать, если подкрадется поближе. Однако тану, обладающие принудительными или корректирующими функциями, способны поставить врагу умственный заслон, а творцы и психокинетики могут оказывать физическое воздействие. Слабые особи обычно держатся в тени более сильных соплеменников либо имеют охрану из вооруженных серебряных и серых. Есть еще два способа умертвить тану, но к ним как-то никто не прибегает. Фирвулаги рассказывали мне об одном случае, произошедшем с ребенком тану. На него случайно брызнуло масло из светильника, так он завизжал, завертелся волчком и – не успели охранники руку протянуть – весь обуглился. Это значит, что тану боятся огня. Если б мозг сразу не вспыхнул, малыша можно было бы спасти их обычным способом.

– То есть? – заинтересовалась Амери.

– У тану есть некая психоактивная субстанция, которую они именуют Кожей, – объяснил Бурке. – Вроде тонкой полиэтиленовой пленки. Через нее целители тану, сочетая психокинез и коррекцию, оказывают необходимое метапсихическое воздействие. Проще говоря, они заворачивают пациента в пленку и погружаются в состояние медитации, результаты ничуть не хуже, чем в наших барокамерах, причем без всякой аппаратуры. И людей в Коже можно лечить, но только с участием опытного медиума.

– А фирвулаги используют Кожу? – спросила монахиня.

Бурке тряхнул львиной гривой.

– Нет, у них только традиционная полевая медицина. Но они живучи, дьяволы!

– Мы тоже, – хохотнула Фелиция.

– И еще одно средство, гибельное для тану, – продолжала мадам Гудериан, – это вода. Фирвулаги – великолепные пловцы, а тану сразу камнем идут на дно. Однако такие случаи очень редки, разве что потонет какой-нибудь незадачливый охотник из Гории – это приморский город в Бретани. Там они часто охотятся на левиафанов, и бывает, те утаскивают их в глубину.

– Ладно, такой шанс нам едва ли представится, – отмахнулась Фелиция. – Так каким же способом вы намерены их укокошить?

– План непростой и включает в себя несколько этапов. На первом требуется участие фирвулагов, а наш союз не слишком надежен. И все же при поддержке маленького народа мы надеемся захватить Финию. Это стратегически важный центр, и расположен он в естественной изоляции от других густонаселенных городов тану. В его окрестностях находится известное месторождение бария. Рудокопы-рамапитеки с большими трудностями извлекают элемент из очень бедной руды. А без бария нельзя сделать ни один торквес. Если мы, разрушив шахту, перекроем его поставки, то вся экономика тану будет подорвана.

– Ну, эта бомба чересчур замедленного действия, – подал голос Ричард. – У них, поди, запасы есть.

– Я же сказала, дело сложное, – раздраженно откликнулась мадам. – Еще надо найти способ прекратить другие поставки – человеческого сырья. Ведь именно с приходом человечества в плиоцен тану захватили власть в Изгнании. Прежде между тану и фирвулагами существовало равновесие сил, но вмешалась я, и оно было нарушено.

– Понял, – заговорщицки подмигнул Ричард. – Фирвулаги помогают вашей шайке, надеясь вернуть добрые старые времена. А едва достигнут своей цели, всем скопом обрушатся на людей, может такое быть?

– Во всяком случае, такую возможность нельзя сбрасывать со счетов, – тихо проронила мадам.

Ричард лишь иронически хмыкнул.

– Но это еще не весь план, – добавил Луговой Жаворонок. – И не надо насмехаться, пока не услышите все до конца. Из Финии мы переместимся на юг, в столи…

Он запнулся на полуслове из-за дикого рева кошки.

Все обернулись к выходу. В проеме возникла низкорослая фигура в мокром и грязном плаще. Островерхая шляпа сбилась пришельцу на одно ухо. Он улыбнулся всей честной компании; зубы и глаза были единственными яркими пятнами на заляпанном грязью лице.

– Деревянная Нога! – воскликнул Бурке. – Черт возьми, откуда ты вылез?

– Пришлось пробираться ползком. Охотничьи собаки взяли мой след.

Пока он подсаживался к огню, мадам шепнула:

– Ни слова о железе.

Росту в пришельце было метра полтора, грудь колесом, лицо розовощекое и длинноносое, что обнаружилось, как только он обтер с него грязь. У него не было одной ноги по колено, но на деревянном протезе, казалось, он передвигается еще ловчей. Он обтер деревяшку мокрой тряпкой, и все увидели искусно вырезанных на ней аспидов, ласок и других тварей, в глазах у них поблескивали драгоценные камни.

– Какие новости? – спросил Бурке.

– Они все еще здесь, если тебя это волнует, – отозвался одноногий.

Он принялся с аппетитом есть, прихлебывая горячее вино из кружки и не умолкая ни на минуту.

– Мы с ребятами сняли большой отряд на Онионе. Большинство перебили, а остатки, поджав хвост, кинулись обратно к папаше Велтейну. Самого нигде не видно, благодарение Тэ. Видать, боится подмочить свои алмазные доспехи. Отряд-то мы заделали, а ихние собаки стали меня травить – хороший переплет, доложу я вам. И затравили бы как пить дать, нюх-то у них ого-го, но, к счастью, мне попалось уютное вонючее болото и я там отлеживался, покуда им не наскучило ждать.

Коротышка протянул монахине осушенную кружку. Кошка Амери не спешила подходить к хозяйке, хотя та прищелкнула пальцами – на такой знак животное всегда откликалось. Но теперь горящие зеленые глаза так и следовали за Деревянной Ногой из-за груды рюкзаков, сваленных возле малого костра; при этом кошка продолжала издавать какие-то неестественно визгливые звуки.

– Позволь представить тебе наших новых друзей, Фитхарн, – любезно проговорила мадам. – Ты их уже видел. Достопочтенная сестра Амери, профессор Клод, капитан Ричард и… Фелиция.

– Да осенит вас Богиня своей милостью, – отозвался недоросток. – Я – Фитхарн. Но вы можете называть меня Деревянная Нога.

– Господи Иисусе! – задохнулся Ричард. – Так ты фирвулаг?

Одноногий засмеялся. И вдруг на месте коротышки над костром взвилось дьявольское видение с длинными жуткими щупальцами, красными щелочками глаз и пастью, полной акульих клыков, откуда сочилась зловонная слюна.

Вой маленькой кошки стал душераздирающим. Чудовище исчезло, а Деревянная Нога снова сидел у огня, невозмутимо потягивая вино.

– Впечатляет, – заметила Фелиция. – А что ты еще умеешь?

Глаза фирвулага блеснули.

– У каждого из нас свой любимый образ, малютка. Зрительные видения – это для нас просто так, детские игрушки.

– Ну да, – фыркнула девушка. – Но, видно, на мопсов твои чары не действуют, раз тебе пришлось отсиживаться в болоте.

Гуманоид вздохнул.

– Поганые твари. Еще мы опасаемся гиен, но их по крайней мере враг не может приручить.

– Я умею обуздывать собак, – убежденно заявила Фелиция. – Будь у меня золотой торквес, я помогла бы вам выиграть войну. Может, дадите мне такой же, как у мадам?

– Сперва заслужи, – сказал Фитхарн и облизнулся.

Фелиция сжала кулаки. Выдавила из себя улыбку.

– Боитесь, как бы я не повернула свою силу против вас? Так этого не будет, клянусь!

– Чем докажешь?

– Чтоб тебя! – Она кинулась к коротышке, ее кукольное личико исказилось яростью. – Чем я могу доказать?!

– Фелиция, держи себя в руках, – вмешалась мадам. – Сядь.

Фитхарн вытянул свою деревяшку и простонал:

– О-ох, подложите дров в огонь! До костей продрог, вроде бы и деревянная, а мозжит, как настоящая!

– У меня есть одно средство, – сказала Амери. – Не знаю, как оно подействует на иную протоплазму, но можно попробовать…

Он кивнул и с улыбкой подставил ей культю. Монахиня поколдовала над ней немного, и гуманоид воскликнул:

– И правда лучше! Да благословит тебя Тэ, сестра!

– Вот-вот. Наши организмы ближе, чем ты думаешь.

Карлик пожал плечами и уставился в кружку.

– Перед твоим приходом, – обратилась к нему мадам, – я посвящала новичков в детали нашего плана. Ты подоспел как раз вовремя. Расскажи им, пожалуйста, легенду о могиле Корабля.

Кружку гуманоида вновь наполнили вином.

– Ладно. Садитесь поближе и слушайте. Это рассказ Бреды, а мне его поведал дед, который уж пятьсот годов, как перекочевал в темное лоно Богини и пребудет там до великого возрождения, когда сестры Тэ и Тана сольются воедино, а фирвулаги и тану прекратят сражаться меж собой и заключат вечное Перемирие…

Фитхарн долго молчал. Прихлебывал из кружки, щурясь, оттого что горячий винный пар щипал ему глаза. Наконец сделал последний глоток, обхватил руками колени и заговорил напевным голосом:

– Когда Корабль Бреды, по воле Тэ, доставил нас в объятия Земли, иссякли силы сердца и ума, и умер он, чтоб все мы жить могли. На крыльях серебристых звездных птиц два племени покинули Корабль и затянули песню – друг с врагом – последний плач над прахом Корабля. И зрели мы, как охватил огонь земную глубь и весь небесный свод. При виде тех предсмертных страшных мук кромешной тьмой окуталась Земля.

И задымились реки и моря, и напряженный воздух задрожал. И гром по миру прокатился вдруг, обрушив горы, выкосив леса. Никто не уцелел на той тропе, лишь мы смотрели в скорби до конца. Корабль испустил последний вздох, и тело исполинское его вмиг прорубило брешь в земной коре, душа же к горним высям вознеслась. И долго не могли залить огня дожди и реки горьких вдовьих слез.

Пейлол, Кланино, Йочи и Медор, и Мудрый Кузарн, и Свирепый Шарн, Тагдал, Боанда, Мейвар, Дионкет, Луганн Сиятельный, Отважный Лейр – все витязи прославленных племен отправились искать себе жилье. И ни один тану иль фирвулаг царящий мир нарушить не посмел. Тану всегда боготворили свет и потому пристанищем своим избрали город многоцветных зорь. А мы для Цитадели предпочли туманами окутанный утес. Затем два воинства опять сошлись, чтобы исполнить свой последний долг и освятить могилу Корабля.

И обратив к востоку наших птиц, мы взмыли ввысь и опустили их у края чаши сжиженных небес, где с берега – другого не видать. И надо всем вокруг нависла тишь – пред первой схваткой, первой на Земле, в которой бился грозный фирвулаг с сиятельным воителем тану. Свирепый Шарн размахивал Мечом, рука Луганна стиснула Копье. И целый месяц длился тот турнир, пока доспехи не зажглись огнем, и птицы не попадали с ветвей, и у зевак не вытекли глаза.

И наконец Шарн храбрый изнемог. И рухнул наземь, тяжко застонав, но даже в роковой предсмертный миг оружие не выпустил из рук. От пламени Луганнова Копья вскипела чаша пенною волной, из скал фонтаном брызнула вода, а искры серебрящейся росы смешались со слезами на глазах. Луганна и Копье народ решил оставить у могилы Корабля. Но перед тем как все мы разбрелись, над миром снова песня вознеслась в честь Корабля и рыцаря того, который, славою себя покрыв, ушел за ним в целительную тьму, дабы, хранимый сенью божества, дождаться дня, когда забрезжит свет…

Фирвулаг поднял наполненную кружку и осушил ее. Затем сцепил пальцы, похрустывая суставами, и вперил загадочный взгляд в сидящую напротив Фелицию.

– В этом сказании, – заговорила мадам, – есть для нас бесценная информация. Вы обратили внимание на летательные аппараты? Наверняка это очень мощные машины, коль скоро они смогли покинуть Корабль до того, как он сгорел в плотных слоях атмосферы. Раз в межгалактическом организме предусмотрена герметическая упаковка для всех пассажиров, значит, эти мелкие аппараты едва ли оснащены обыкновенными двигателями. Бьюсь об заклад, они работают на магнитно-гравитационной тяге, подобно нашим сублимационным космическим кораблям. А если так…

– То они скорее всего на ходу! – вылупил глаза Ричард. – Деревянная Нога говорил, что они «разбрелись», ушли от могилы пешком, стало быть, аппараты все еще там… Чтоб я сдох!

– Где они?! – в один голос с ним завопила Фелиция. – Где эта могила?

– У нас не принято навещать могилы, – ответил фирвулаг. – Мы хороним своих умерших в укромных местах, чтобы враг или прохожий не потревожил праха и не украл погребальных даров. И постепенно место захоронения стирается из памяти даже самых близких покойного.

– Странный обычай, – скривился Ричард.

– Так ты не знаешь, где находится могила Корабля?! – простонала Фелиция.

– Это было тысячу лет назад, – ответил коротышка.

Ричард в сердцах отшвырнул черпак.

– Но, черт возьми, кратер же не какая-нибудь норка! Как ты сказал?.. «У края чаши сжиженных небес, где с берега – другого не видать?» И он расположен к востоку от Финии.

– Думаешь, мы не искали? – с горечью проговорила мадам. – Три года назад я услышала сказание, и во многом благодаря ему у меня в душе созрел план. С тех пор мы несколько раз снаряжали экспедиции на поиски могилы. Но понимаешь, Ричард, надо учитывать особенности здешнего ландшафта. К востоку от Рейна лежит Шварцвальд – в нашем представлении это живописный парк, где полно туристов и на каждом углу продают часы с кукушкой. Л плиоценовый массив гораздо шире и выше. Кроме того, на отдельных участках промышляют les Criards – пресловутые ревуны.

– Знаешь, кто они? – с усмешкой проговорил Фитхарн. – Дерзкое племя, такое же, как мы, но не такое, как вы. Ни королю Йочи, ни кому другому ревуны не позволяют диктовать им, кто их враги.

– Центральную часть Шварцвальда, севернее Финии, мы в основном обследовали, – продолжала мадам. – При том, что нам помогали Фитхарн и друзья-фирвулаги, предприятие было очень опасным. Десять человек убиты, трое сошли с ума, пятеро бесследно исчезли.

– Да и мы кое-кого недосчитались, – добавил одноногий. – Помогать людям вредно для здоровья.

– Километрах в пятидесяти от Шварцвальда начинается Швабский Альб, – объяснила француженка. – Там в пещерах обитают чудовищные гиены. Даже мутанты-ревуны и те опасаются встречи с ними, хотя, по слухам, живут по соседству, в окруженных со всех сторон горами долинах. Могила Корабля, видимо, находится именно в тех негостеприимных краях.

– На летательных аппаратах и оружие есть? – поинтересовалась Фелиция.

– Только Копье, – ответил фирвулаг Фитхарн, глядя в огонь. – Но если вы сумеете его заполучить, другого оружия вам и не понадобится.

– Так ведь Копье принадлежит парню по имени Луганн – победителю турнира, – заметил Ричард.

– Ты что, не понял? – удивилась мадам. – Ему оказали честь принести себя в жертву. Сиятельный Луганн, герой тану, приподнял забрало и получил промеж глаз своим же Копьем. Тело и оружие остались возле кратера.

– А нам-то что делать с этим Копьем? – недоумевал Ричард.

– Копье не простое, – тихо пояснил Фитхарн. – И Меч Свирепого Шарна, нашего погибшего героя, который наглец Ноданн уже сорок лет держит у себя в Гории, тоже не простой.

– Видишь ли, – сказала мадам, – покидая свою галактику, гуманоиды захватили с собой два фотонных оружия – чтобы обороняться в случае преследования, а позже использовать их как трофеи в ритуальной войне.

– Таким трофеем служит лишь Меч, – уточнил вождь Бурке. – Он находится во дворце Ноданна, потому что тану сорок лет подряд одерживают победы. Ясное дело, его нам не добыть. А вот Копье – иное дело.

– Выходит, чтоб вырвать старую пукалку из рук скелета, надо топать тысячи километров, вслепую рыскать по территории, населенной людоедами и гигантскими гиенами? Тьфу! – Ричард даже сплюнул от омерзения.

– А на шее у этого скелета… золотой торквес, – мечтательно проговорила Фелиция.

– Мы найдем могилу Корабля, – заявила мадам. – Будем искать, пока не найдем.

Старый Клод кряхтя поднялся на ноги, подошел к поленнице и набрал охапку сухих дров.

– Думаю, вслепую рыскать вам больше не придется, – сказал он, швыряя поленья в пламя. Большое облако искр взметнулось в черную высь древесного ствола.

Все уставились на Клода.

– Ты знаешь, где может быть этот кратер? – спросил вождь Бурке.

– Я знаю, где он должен быть. В Европе только одно место подходит под такое описание – Рис.

Верзила с трубкой во рту стукнул себя по лбу и воскликнул:

– Der Rieskessel bei Nordlingen! note 17 Это ж надо быть такими идиотами! Ханси! Герт! Ведь нам еще в детском саду об этом рассказывали!

– Да, черт побери, – протянул его сосед.

А третий первобытный добавил:

– Помнишь, Уве, нам объясняли, что туда вроде упал метеорит?

– Могила Корабля! – возбужденно вскричала какая-то женщина. – Так это не миф, так у нас есть шанс?! Значит, мы сможем освободить человечество от проклятых ублюдков?!

– Да потише вы, ради Бога! – Мадам умоляюще сложила руки на груди. Затем обратилась к Клоду: – А ты уверен? Ты положительно уверен, что этот… этот Рис и есть могила Корабля?

Палеонтолог отломил от полена лучинку. Расчистив себе площадку на пыльном полу, он нарисовал вертикальный ряд крестиков.

– Вот Вогезы. Мы на западном склоне, где-то тут. – Он показал место, потом начертил линию, параллельную восточному краю гряды. – Здесь Рейн, он протекает по широкому каменистому плато. Финия вон там, на восточном берегу. – За городом тану появился еще ряд крестиков, – Шварцвальд пролегает с севера на юг, как и Вогезы. За Вогезами на северо-восток тянутся Юра. Вот эта линия, начинающаяся у подножия гор, – река Дунай. Она бежит на восток, вон туда, под поленницу, и впадает в лагуну Паннонии на территории Венгрии. А вот здесь…

Все приподнялись на цыпочки и затаив дыхание следили за направлением лучинки в руках старика.

–… находится Рис. К северу от Дуная, на подступах к будущему городу Нёрдлинген. Отсюда, я думаю, примерно километров триста на восток. Больше ей негде быть, вашей могиле. Она действительно представляет собой котлован двадцатипятикилометрового диаметра, самый значительный в Европе.

Вокруг Клода поднялся жуткий гомон; люди протискивались к нему, пожимали руку, наполняли кружку вином. День, начавшийся паническим бегством, заканчивался веселым пиршеством.

Не обращая внимания на шумное пиршество, мадам пошепталась с вождем Бурке и отозвала в сторонку всех путешественников из Зеленой Группы.

– Еще есть шанс добиться нашей цели в этом году. Но выступать надо немедля. Поведет нас Жаворонок. Я постараюсь локализовать ревунов и обезопасить от них экспедицию. Клод будет указывать дорогу к кратеру, а Фелиция в случае чего обезвредит диких зверей. На обратном пути, если машина и впрямь на ходу, посадим за штурвал Ричарда и полетим. Еще возьмем Марту, она способный инженер и сможет разобраться в приборах гуманоидов. А также радиотехника Штефанко. Он будет вторым пилотом и, может быть, поведет вторую машину, если мы все не уместимся в одной.

– Семеро, – подытожил вождь Бурке. – Из них двое стариков. Марта совсем слаба. С такими силами быстро двигаться мы не сможем. М-да, путешествие будет не из легких.

– По-моему, Амери тоже должна пойти, – сказала Фелиция. – Нам может понадобиться врач.

Монахиня подвигала здоровым плечом.

– Я бы с радостью, да от меня больше хлопот, чем помощи.

– Нет, ma Soeur, это исключено, – отрезала мадам, укоризненно взглянув на Фелицию. – Ты будешь полезнее здесь. Поправишь свое здоровье и людей подлечишь. Нам удалось украсть несколько упаковок с медикаментами, но мы не знаем, как с ними обращаться. У первобытных столько недугов, которые подвластны лишь профессионалу: плохо сросшиеся переломы, грибковые заболевания, различные внутренние инфекции. Когда тану покинут лес, Уве Гульденцопф и Танданори Каваи проводят тебя в Скрытые Ручьи. Поселишься в моем коттедже, там и будешь принимать больных.

– Халидхан подберет себе десяток сильных парней и отправится на рудники, – добавил Бурке. – Клод объяснит им, где искать месторождение, и в случае удачи, когда мы вернемся, у нас уже будет приличный арсенал.

– Если вернемся! – фыркнул Ричард. – Боже мой, ну почему все за меня решают?! Так вот, на меня прошу не рассчитывать. Едва тану уберутся из леса, только вы меня и видели.

– Ты не смеешь! – возмутилась Фелиция – Нам нужен пилот.

– Пускай ваш техник пилотирует машину. Я в чужих войнах не участвую.

Мадам погладила рукав его черного бархатного кафтана.

– Der fliengende Hollander! note 18 Я не раз слышала эту оперу в Лионе… Ох, Ричард! Напрасно ты избрал себе такую участь. Не уходи, не надо! Нам без тебя не справиться. Помоги людям стать свободными, и в твоей душе воцарится мир. У Штефанко нет твоего опыта. Он, правда, водил наши машины, но они были полностью автоматизированы. А ты – другое дело. Сам же говорил, что можешь управлять и орбитальными станциями, и самыми примитивными аэропланами. Если кто из нас и совладает с аппаратом гуманоидов, так это ты.

Ее речи обволакивали недоверчивого пирата, подавляя все возражения, успокаивая все тревоги. Решимость Ричарда странным образом была поколеблена. Он понимал, что эта чертовка подчиняет его волю, заставляет плясать под свою дудку, но чем настойчивее пытался вырваться из ее умственных пут, тем крепче становилась хватка…

Ричард, сынок, мне ли тебя не знать? Мне – матери сотни тысяч неприкаянных путешественников во времени, пришедших ко мне за последней надеждой? Ты слишком долго был один, слишком боялся открыть душу людям, чтобы тебя вновь не отвергли, не унизили. Но мы все обречены на этот риск. Мы не можем жить в одиночестве, ибо одинокий человек никогда не обретет счастья, покоя, любви. Одинокий вечно скитается и, сам того не сознавая, ищет того, кто заполнил бы пустоту в его душе…

Пятясь от ведьмы, Ричард наткнулся на трухлявое дерево и вдруг понял, что ему нет защиты от настоятельного призыва, от искреннего сочувствия, словно живая вода, омывающего его надтреснутое, изгаженное нутро.

– Пойдем с нами, Ричард, – сказала она вслух. – Протяни руку тем, кто в тебе нуждается. Я могу тебя принудить, но лишь на время, до определенных пределов. Ты должен сам, по своей воле примкнуть к нашему делу. А в качестве отдачи получишь то, по чему так изголодалось твое существо.

– Черт бы тебя видал! – прошептал он.

Бедный мой измученный малыш! Ты погряз в своем эгоизме, ты дорого заплатил за свою безумную доверчивость! Среда вышвырнула тебя… Но твой грех все еще на тебе, как мой – на мне, и его искупление будет стоить тебе еще одной муки. Потери звездного корабля и всего, что составляло смысл твоей жизни, недостаточно, и ты это знаешь! Чтобы избавиться от презрения к самому себе, ты должен отдать всего себя. Не упирайся же, помоги друзьям, которые не могут обойтись без твоей помощи!

– Проклятье! – Ричард усиленно моргал, поскольку глаза туманила предательская влага.

Спаси людей.

– Ладно, – едва слышно выговорил он, не замечая устремленных на него взглядов. – Так и быть, пойду с вами. Если смогу, пригоню сюда машину. Но больше ничего не обещаю, слышите?

– И этого довольно, – обрадовалась мадам.

Песни и смех у большого костра стали стихать. Люди разбредались по темным углам и укладывались на ночлег. Низкорослая фигура приблизилась к мадам, четко вырисовываясь на фоне догорающего пламени.

– У меня все нейдет из головы ваша вылазка к могиле Корабля, – сказал Фитхарн. – Без нас вам не справиться.

– Да, – кивнул Клод. – Тебе известен самый короткий путь к Дунаю? В наше время его истоки находятся в Шварцвальде, а здесь – Бог их знает. Может, в Альпах, а может, и выше, у озера Констанца.

– Я не уполномочен помогать вам, – откликнулся фирвулаг. – Вы должны обратиться за разрешением к нашему королю.

ГЛАВА 2

Полноправный Властелин фирвулагов Йочи IV на цыпочках вошел в парадную залу своей горной цитадели и стал острым взглядом ощупывать сумрачные глубины огромной пещеры.

– Луло, ягодка моя! Где ты прячешься?

Послышался смех, напоминающий перезвон маленьких колокольчиков. Под красновато-бежевыми сталактитами, с коих свисали гобелены и трофейные знамена сорокалетней давности, скользнула тень. Существо, напоминающее большого мотылька, вылетело из парадной залы в боковое тупиковое помещение, оставляя за собой аромат мускуса.

Йочи пустился в погоню.

– Попалась! Теперь не прошмыгнешь!

Альков был освещен несколькими свечами в золотом подсвечнике. Кварцевые призмы покрывали все стены и в отблесках пламени светились белым, розовым, фиолетовым, словно внутренние грани гигантской жеоды. Пол устлан ворохами темных шкур. Одна из них пошевелилась.

– Вот ты где, проказница!

Йочи подкрался и двумя пальцами приподнял пушистое покрывало. Из-под него выглянула кобра по меньшей мере в руку Йочи толщиной и угрожающе зашипела.

– Ах, так! Хорошо же ты встречаешь своего повелителя!

На месте страшного черепа кобры возникла женская головка; волосы переливались разными оттенками, как змеиная шкура, глаза горели янтарным блеском, язык, высунутый из приоткрытых в улыбке губ, был раздвоенным.

Сладострастно застонав, король раскрыл объятия. Змея обрела женскую шею, плечи, нежные руки с тонкими извивающимися пальцами и стройное туловище.

– Лежи смирно! – приказал Йочи. – Я должен кое-что исследовать.

Он повалился на меховое ложе, и от взметнувшегося вихря заколебалось пламя свечей.

Послышался отдаленный зов трубы.

– О-о, черт! – взвыл властелин фирвулагов.

Его наложница Луло отпрянула и застыла, но так и не спрятала свой соблазнительный вилочковый язычок.

Труба заиграла ближе, за ней бухнул гонг, и от этих звуков растревоженно загудела гора. Сталактиты хрустального грота звенели, словно камертоны.

Йочи поднялся; игривое выражение сменилось маской отчаянной скуки.

– Проклятые первобытные! Все им неймется найти секретное оружие тану. Что поделаешь, я обещал Пейлолу их принять.

Змея-искусительница окончательно исчезла, уступив место маленькой пухлой самочке, совершенно голой, розовощекой и коротко остриженной. Надув губки и тряхнув белобрысыми кудельками, она прикрылась норковым палантином и протянула:

– Ну, это надолго! Хоть бы распорядился подать чего-нибудь съестного. Наши с тобой игры пробудили у меня волчий аппетит. Только, пожалуйста, никаких летучих мышей и вареных саламандр.

Йочи потуже затянул пояс потертого парчового халата и причесал пальцами соломенно-желтые волосы и такого же цвета бороду.

– Нет-нет, я тебе что-нибудь вкусненького пришлю, – посулил он. – Мы тут захватили человеческую повариху – такое мясо готовит под сыром, пальчики оближешь! – Король причмокнул губами. – Да я и сам постараюсь не затягивать аудиенцию. Выпровожу их – и устроим здесь в Хрустальном гроте маленький пикничок. А на десерт…

На сей раз рев трубы донесся уже из парадной залы.

– Ну, ступай, – вздохнула Луло, кутаясь в мех. – Да не задерживайся.

Король вышел из грота, набрал в легкие воздуху и в мгновение ока увеличил свой рост на метр. Старый халат превратился в роскошную темно-вишневую мантию, а под ней засверкал парадный обсидиановый доспех с золотым подбоем. На всклокоченной голове теперь красовалась высоченная корона, напоминавшая рога золотого оленя; верхний зубец ее нависал надо лбом наподобие клюва, затеняя лицо. Глаза приобрели какой-то странный и грозный блеск. Не давая себе труда пересечь залу, он взлетел под потолок и оттуда плюхнулся прямо на трон.

Трубач подал последний сигнал.

Йочи поднял руку в латной рукавице, и его тут же обступили несколько десятков непонятно откуда взявшихся придворных. Скалы засияли всеми цветами радуги. Под звуки музыки, словно бы льющейся из стеклянной маримбы, дворцовая стража подвела к королю группу людей и Фитхарна Деревянную Ногу.

Один из придворных выступил вперед и на стандартном английском – из уважения к первобытным – продекламировал:

– Да здравствует Его Королевское Величество Йочи Четвертый, Полноправный Властитель Высот и Глубин, Монарх Адской Бесконечности, Отец Всех Фирвулагов, Незыблемый Страж Всем Известного Мира!

Оглушительный рев органа застиг приближающихся к трону людей врасплох. Король поднялся на ноги, стал расти, расти, пока не уперся короной в сталактиты, нависая над растерянными визитерами, как некий гигантский идол с изумрудными глазами.

Фитхарн задрал голову и невозмутимо помахал шляпой.

– Эй, привет тебе, король!

– Дозволяю вам приблизиться! – прогромыхало сверху.

Фитхарн шагнул вперед, а за ним просеменили семеро людишек. Йочи с сожалением отметил, что лишь двое из первобытных – невероятно худой мужик с черными усами и резко выдающимися скулами да хрупкая девчонка с впалыми щеками и белокурой копной волос – действительно потрясены его чудовищным превращением. Остальные взирали на властителя либо с чисто познавательным интересом, либо с легкой насмешкой. Старуха Гудериан даже выказала признаки извечной галльской скуки. Какого черта он из себя корежит?

– Не стесняйтесь, будьте как дома, – заявил Йочи и вернулся к прежнему обличью – потертый золотой халат, босые ноги и прочее; корона, по обыкновению, сбилась набекрень. – Ну и чего? – обратился он к Фитхарну.

– Итак, мой ясновельможный, – начал Фитхарн, – план мадам Анжелики идет вперед семимильными шагами. Пускай она тебе лучше сама расскажет.

Йочи вздохнул. Мадам удивительно напоминала ему покойную бабку: та всегда знала, когда он собирается напроказить. Старая француженка так же проницательна и весьма искусна в политических интригах, но Йочи, несмотря на это, давно раскаялся, что надел ей золотой торквес. Все планы мадам обращены только на пользу первобытным, а выгоды фирвулагов в ее замыслах минимальны. Надо бы послушаться зова сердца да разметать ее на куски еще в те далекие дни, когда она набралась наглости спуститься в свой собственный временной люк. Ведь хотя и косвенно, именно она навлекла несчастья и позор на голову фирвулагов.

Одетая в пятнистые оленьи шкуры старуха в окружении своей лесной шайки бесстрашно приблизилась к трону и отвесила королю довольно формальный поклон.

– Вы хорошо выглядите, мсье. Вероятно, благодаря постоянным физическим упражнениям.

Йочи нахмурился. Однако старая карга своей фразой напомнила ему о пикнике, обещанном Луло. Он дернул за шнурок, подвешенный к колокольчику.

– Пейлол говорит, что вы знаете, где могила Корабля.

– Это правда. – Мадам кивнула на седовласого человека из своей свиты. – Один из моих недавно прибывших соотечественников уверяет, что по научным изысканиям, которыми он занимался в мире будущего, ему известно это место.

– Неужто? Через шесть миллионов лет?! – Король сделал знак палеонтологу подойти поближе. – Эй ты, как тебя… Клод! Скажи-ка, может, в вашем будущем люди и нас помнят?

Клод улыбнулся маленькому гуманоиду и обвел взглядом фантастическую залу.

– Ваше Величество, прямыми предками человечества являются маленькие обезьяны, что пасутся сейчас в лесу. У них еще нет речи, поэтому они не имеют возможности передать какие бы то ни было воспоминания своим потомкам. Примитивные человеческие существа, наделенные речевым даром, появятся только через два-три миллиона лет, а традиция устных преданий разовьется тысячелетий за восемь-девять до моего рождения. Согласитесь, человечество будущего никоим образом не могло сохранить воспоминания о расе иллюзионистов, обитающих большей частью под землей.

Король передернул плечами.

– Да это я так… из любопытства… Ну, и ты, стало быть, знаешь, где могила Корабля?

– Почти наверняка, – ответил Клод. – Надеюсь, у вас нет моральных возражений против того, чтоб мы ее немножко пограбили к нашей взаимной выгоде?

Глазки-бусинки Йочи грозно сверкнули.

– Смотри у меня, старик! Все, что вы там наворуете, должно быть с лихвой возмещено, после того как незаконное преимущество нашего врага будет ликвидировано.

– Мы поможем вам добиться этой цели, сир, – вмешалась мадам. – Я дала клятву искупить свою вину. Когда тану перестанут порабощать людей, статус-кво вашей расы будет восстановлен. Первый свой удар мы нанесем по Финии, для чего нам и нужны летательный аппарат и Копье из гробницы Корабля.

Король скрутил бороду золотистым жгутом.

– Фактор времени! До равноденствия остается всего три недели, потом мы вступим в Перемирие перед Великой Битвой. Гм, хотя бы неделю надо положить на подготовку… Успеете вы вернуться с Копьем и птицей до начала Перемирия? Тогда мы бы присоединились к вам в нападении на Велтейна и его летучий цирк. Если вылазка окажется удачной, это поднимет боевой дух моих парней и девок перед играми.

Старуха повернулась к Клоду.

– За месяц обернемся, как по-вашему?

– Впритык. И если у нас будет провожатый, который укажет наикратчайший путь по судоходному Дунаю. Тогда мы сядем на лодки где-нибудь между Юра и Альпами, быстро достигнем Риса и прилетим назад.

– За месяц? – недоверчиво переспросил король.

– Возможно, что и за месяц, если вы в своих владениях найдете нам проводника.

Фитхарн шагнул вперед.

– Шарн Мес считает, что можно уговорить Суголла помочь экспедиции. Он, конечно, шутник хороший и не больно-то лоялен. Но вся округа Фельдберга, даже водяные пещеры за Райским омутом, находится в его власти. Если кто и знает упомянутую реку, так это он, Суголл. Я могу проводить наших друзей до его логова, а ты дашь мадам рекомендательное письмо.

– Ну, что с вами делать! – проворчал король.

Он согнулся, пошарил под троном и достал маленький ящичек из черного оникса. Повозившись немного с золотым запором, открыл шкатулку, порылся в ней и, к удивлению всех присутствующих, извлек паркеровскую ручку двадцать второго века и заляпанный, помятый кусок пергамента. Стоя на четвереньках, он нацарапал несколько загадочных иероглифов и поставил монарший росчерк.

– Должно подействовать. – Он отложил пишущий инструмент и вручил мадам послание. – Так или иначе, это все, что в моих силах. Вольный перевод примерно таков: «Помоги нашим друзьям, не то получишь коленом под зад». Если Суголл вздумает артачиться, можете применить к нему принуждение, я дозволяю.

Мадам грациозно наклонила голову и спрятала записку.

В парадную залу вошел кривоногий коротышка и расшаркался перед королем.

– Звонил, вельможный?

– Мы проголодались и хотим пить, – заявил Монарх Адской Бесконечности. Затем опять круто повернулся от официанта к мадам. – Значит, вы все-таки рассчитываете на успех?

– У нас есть для этого все основания, – торжественно произнесла она. – Присутствующий здесь капитан Ричард пилотировал звездные корабли. Он поведет одну из ваших легендарных птиц, если их еще не разъело коррозией. У Марты и Штефанко достаточно инженерного опыта, чтобы зарядить летательный аппарат и Копье. Вождь Бурке и Фелиция оградят нас от опасностей в пути. Я задействую свои метафункции, чтобы укротить ваших враждебно настроенных соплеменников, а также тану, если они вздумают нас преследовать. Профессор Клод, как только мы найдем выход к реке, укажет нам дорогу до кратера. Что до успеха… – она одарила короля ледяной улыбкой, – то он в руках le bon dieu, n'est-ce pas? note 19

Йочи зыркнул на нее.

– Ты что, по-английски говорить не можешь, как все нормальные люди? Мало нам от нее всяких бед, так еще балакает на тарабарском языке! Впрочем… надо признать, план хорош. Но так же хороша была идея сделать подкоп под стены Финии и заложить ту говенную взрывчатку, что изобрели твои люди. А в последний момент Велтейн взял да и пустил туда воду из Рейна. Сто восемьдесят три моих воина чуть не потонули в птичьем помете!

– На этот раз все будет по-другому, сир!

Йочи повернулся к кривоногому слуге.

– Принеси-ка элю покрепче. И вели поварихе… как уж ее… Марипоза, что ль? Ну той, носатой… испечь этот знатный открытый пирог с томатным соусом, сыром и новой колбасой.

Официант низко поклонился и засеменил прочь.

– Так вы позволите нам отправиться в путь немедля? – спросила мадам.

– О да! – кивнул Монарх, поплотнее запахивая на груди халат. – Не только позволю, но и прикажу. Можете идти. А ты, Фитхарн, останься. С тобой мы еще потолкуем.

Дворцовая стража, неподвижно стоявшая по бокам от трона, ударила в пол короткими пиками в знак того, что аудиенция окончена. Однако миниатюрная блондинка, ростом едва ли выше Луло, набралась нахальства подать голос:

– Ваше Величество! Только одно слово!

– Ну чего тебе? – поморщился король. – Знаю, знаю… Золотой торквес не терпится получить?

– Не кормите меня посулами! – Фелиция в упор посмотрела на него, и Йочи отметил, что взгляд у нее еще более пронзительный, чем у самой мадам. – Мой золотой торквес будет гарантией успеха экспедиции.

Король скривил губы, что, по его мнению, могло сойти за любезную улыбку.

– Наслышаны мы и про твои таланты, и про твою заветную мечту. В положенный срок она сбудется. Но не теперь. Сперва помоги своим друзьям раздобыть Копье и птицу. Если найдешь у кратера золотой торквес Луганна, возьми его себе. А не найдешь – возвращайся, там поглядим. Сперва дело, потом награда.

По мановению его руки стражники вывели людей из тронной залы.

– Ушли? – прошептал Властитель, соскакивая с трона и вглядываясь во тьму.

– Ушли, король. – Фитхарн сел на ступеньку перед троном, стащил ботинок и вытряхнул оттуда камешек. – Ах ты, паразит!

– Ты с кем разговариваешь?! – взревел Йочи.

– С камнем в ботинке, вельможный… Ну и что ты об этом думаешь?

– Рискованно, рискованно. – Король вышагивал взад-вперед, сцепив руки за спиной. – Хорошо бы провернуть дельце самим, без посредников!

– Тану тоже об этом подумывают, – заметил Фитхарн. – Они попали в полную зависимость от человечества. Так что у нас другого выхода нет. Люди хитрее нас и в чем-то сильнее. Сам посуди, сможем ли мы после стольких лет наладить Копье и справиться с птицей? Сорок лет ломаем голову, как нам одолеть врага – а что в итоге? Только пиво трескаем – и все дела. Мне хитрая стерва Гудериан нравится не больше, чем тебе. Но то, что она может многое, – это факт. Хочешь не хочешь, в ней наша единственная надежда.

– И все же людям доверять нельзя! – покачал головой Йочи. – Видал, как смотрит эта Фелиция? На языке мед, под языком лед! Да я скорей на вулкан сяду, чем дам такой девице золотой торквес!

– Пейлол и Шарн Мес уже обмозговали, как с ней быть. Даже если она найдет торквес у могилы Корабля, то не научится же им пользоваться за одну ночь? Она теперь рвется в бой на Финию, вот мы и поручим нашим богатыршам за ней присмотреть…

Король так воодушевился, что даже позволил себе святотатство:

– Неплохо придумано, клянусь титьками Тэ!

– Айфа со Скейтой живо ее стреножат. Если Фелиция уцелеет в осаде Финии, пошлем ее на Битву. Это как раз входит в планы мадам Гудериан. Не переживай, король! Они послужат нашей цели, а после Шарн и Пейлол организуют им героическую кончину. Мы разыграли все как по нотам. Копье и Меч будут наши, а с ними нам ни тану, ни первобытные не страшны. Ведь если я не ошибаюсь, именно к этому стремится Незыблемый Страж Всем Известного Мира.

Йочи злобно покосился на него.

– Погоди, придет и твой черед на троне пыхтеть! Вот и поглядим, как ты повертишься…

Вошел слуга с большим дымящимся подносом и стеклянным графином, наполненным коричневой жидкостью.

– Все готово, августейший! С пылу, с жару! И не из саламандровой колбасы, а из этой, новой! Вкуснотища! Повариха сказала, мол, бьюсь об заклад, ваш король яйца себе откусит.

Йочи наклонился понюхать огромный, точно колесо, пирог. На срезах больших ломтей виднелись сливочно-белые и кроваво-красные слои.

– Это что еще за чертовщина? – удивился Фитхарн. – Уж извини за любопытство.

Король подхватил поднос и молодым козлом поскакал к гроту.

– Особое блюдо сеньоры Марипозы де Санчес. Мы ее захватили на плантации Креликса, а там, в будущем, она служила поварихой во дворце Чичен-Итца-Пицца в Мексике… Ну ступай, ступай себе, Фитхарн. Чтоб глаз не спускал с проклятых первобытных.

– Слушаюсь, Твое Королевское Величество!

В пещере вновь воцарилась тишина. Йочи просунул голову в хрустальный альков. Свечи догорели. Из-под груды шкур на него уставились два блестящих глаза.

– Ку-ку! – позвал он. – А вот и я!

Луло подпрыгнула от радости и бросилась ему на шею.

– Ура! Ням-ням!

Он, смеясь, вырвался из ее объятий.

– Да погоди же, ведьма, поднос опрокинешь! Такого ты еще не пробовала. Новый королевский деликатес – пирог с начинкой из сыра и аксолотля!

ГЛАВА 3

– Единорог! Единорог! – всхлипывала Марта, стоя на коленях над растерзанным телом Штефанко.

Высоченные кипарисы поднимались по заболоченному берегу Рейна. В лучах утреннего солнца плясали тучи комаров и алых стрекоз. Рак, по размерам больше напоминавший омара, высунулся из тины, должно быть, привлеченный запахом крови.

Луговой Жаворонок, прислонясь к замшелому стволу, тихонько стонал, а Клод и мадам Гудериан стягивали с него разодранные куртку и штаны из оленьих шкур.

– Ребра почти не задеты, mon petit peau-rouge note 20 вот ногу придется зашивать. Клод, дай ему наркоз.

– Я в порядке, вы лучше о Штеффи позаботьтесь, – процедил Бурке сквозь стиснутые зубы.

Клод сокрушенно вздохнул, достал какую-то штуковину из аптечки, которую Амери собрала им в дорогу, и приложил к виску Бурке.

– О-ох! Вроде полегчало. Что с ногой-то? Мне показалось, эта свинья совсем ее отхватила.

– Да нет, но икроножная мышца вся к чертовой матери располосована. К тому же бивни могут быть ядовиты. Здесь мы тебя не залатаем, Жаворонок. Как ни крути, надо возвращаться. Единственный твой шанс – поскорее попасть к Амери.

Вполголоса чертыхаясь, Бурке свесил седовласую голову и закрыл глаза.

– Сам виноват, дубина! Все думал, как бы не наследить в этих вонючих болотах, высматривал саблезубых хищников да охотничьих собак… а свинью-то и не приметил.

– Тихо, малыш, не буянь, – предупредила его мадам, – не то швы разойдутся.

– Добро бы просто свинья, – отозвался Клод, оборачивая ногу вождя пористой пленкой, после того как наложил на рану повязку с антибиотиком. Подходящего размера костыль был уже приготовлен. – Думаю, нас атаковал не кто иной, как однорогий кавказский кабан. Считается, что в эпоху плиоцена все они уже вымерли.

– Ага, ты расскажи это бедняге Штеффи.

– Теперь я сама справлюсь, Клод. А ты займись Мартой, – распорядилась старуха.

Палеонтолог подошел к женщине, бьющейся в истерике, и с одного взгляда определил, что делать. Грубо схватив Марту за руку, он рывком поднял ее с колен.

– А ну заткнись, чертова кукла! Хочешь на нас серых навести? То-то бы Штеффи тебя похвалил, будь он жив!

Марта, быстро оправившись от растерянности, замахнулась на Клода.

– Много ты понимаешь! Ты же совсем не знал Штеффи! А я знала! Он один заботился обо мне, когда все мое нутро… в общем, когда я думала, что подохну. А теперь погляди на него! Погляди! – Некогда красивое, но до предела изможденное лицо страдальчески сморщилось. Ярость сменилась новым приступом отчаяния.

– Ох, Штеффи, Штеффи! – прошептала она, припав к старику. – Еще несколько минут назад он шел впереди и улыбался мне через плечо…

Однорогий монстр почти бесшумно вылетел из густых зарослей камыша и врубился в середину людской цепочки. Не успели они опомниться, как зверь подбросил Штефанко в воздух, а потом яростно вонзил свой рог ему в живот. Затем, увидев, что вождь выхватил мачете, чтобы преградить ужасающий разбег, смел с тропы и его. Фитхарн полыхнул иллюзорным пламенем, увлекая кабана в болотную трясину. Ричард с Фелицией натянули тетиву луков и последовали за ними, предоставив остальным заботиться о раненых. Но помочь Штефанко было уже нельзя.

Клод крепко обнял дрожащую Марту, полой своей мохнатой куртки утер ей слезы. Затем усадил под деревом, где Анжелика Гудериан заканчивала перевязывать Бурке. Кожаные брюки Марты на коленях были перепачканы темной кровью и грязью, а чуть выше выступили алые пятна.

– Присмотрите за ней, мадам. Я – к Штеффи…

Стараясь подавить подступившую к горлу тошноту, Клод вытащил из рюкзака металлизированное одеяло и направился к трупу. Со Штефанко он действительно был знаком всего четыре дня, но и за это короткое время ловкий, сильный, отзывчивый парень успел стать ему настоящим другом. Теперь Клоду предстояло выполнить свой последний долг: закрыть глаза, разгладить искаженные страхом черты. Все, мальчик, не печалься больше ни о чем! Успокойся и отдохни!

Туча мух неохотно поднялась с развороченных внутренностей Штеффи; Клод завернул тело и лучом от магнитной батареи скрепил края одеяла наподобие мешка. От печального занятия его оторвали выбежавшие из леса Фитхарн, Фелиция и Ричард.

Девушка размахивала каким-то желтоватым предметом, похожим на свайку из слоновой кости.

– Вот! Конец ублюдку!

Ричард в ужасе затряс головой.

– Не кабан, а целый бычище! Килограммов на восемьсот потянет. Мы израсходовали на него пять стрел, пока Деревянная Нога не заманил его в чащобу. Не пойму, как такому гиганту удалось подкрасться бесшумно.

– Умен, дьявол! – прорычал Фитхарн. – И нюх как у собаки. Будь у меня голова на плечах, я б его тоже по ветру учуял. Но у меня все мысли заняты тем, чтобы нам переплыть на тот берег, до того как туман рассеется.

– Уж давно рассвело, а мы все торчим здесь, – проворчала Фелиция, пряча в рюкзак свой трофей.

– Ну, и как же теперь? – спросил Ричард.

Спортсменка вытащила стрелы и, опустившись на колени у воды, принялась отмывать от крови наконечники.

– Придется переждать в укрытии, пока не зайдет солнце, и плыть до восхода луны. Сейчас почти что полнолуние, и времени у нас для переправы будет мало – часа два в лучшем случае. А на другом берегу расположимся биваком под прикрытием скал и заночуем.

– Ты все-таки думаешь продолжать путь? – удивился фирвулаг.

Она вытаращила глаза.

– Что за вопрос?! Не поворачивать же назад!

– Штеффи мертв, – сказал Клод. – Жаворонок очень плох. Кто-то должен доставить его к Амери, иначе он лишится ноги… это еще в лучшем случае.

– Нас все равно остается пятеро, – упорствовала Фелиция. – Деревянная Нога пусть отправляется назад с вождем. Ведь друзья-фирвулаги и на расстоянии могут оказывать нам поддержку. Но прежде чем мы расстанемся, – она повернулась к Фитхарну, – объясни, как найти берлогу этого ревуна… Суголла.

– Легко сказать – объясни! – Фирвулаг тряхнул головой. – Шварцвальд – дикое место, не то что Вогезы. Суголл обитает в пещере Фельдберга, где с заснеженных склонов стекает Райская река… Одним словом, я вам не завидую.

– По ту сторону Рейна серых патрулей уже нет. Стало быть, одной заботой меньше.

– А ревуны? А Летучая Охота по ночам? – напомнил Фитхарн. – Ведь ее может возглавить сам Велтейн. Если они застигнут вас на открытом месте – вам хана.

– Не обязательно передвигаться ночью, – возразил Ричард. – А днем мадам Гудериан наверняка почувствует приближение ревунов.

Старуха отошла от дерева, присоединившись к группе; на лице ее была написана озабоченность.

– Меня беспокоят не столько les Criards, сколько сам Суголл. Без его помощи мы не выйдем к Дунаю. А если Фитхарна с нами не будет, Суголл может заявить, что король ему не указ. И еще одно осложнение… Марта. У нее открылось кровотечение. Понимаешь, тану заставили ее рожать без передышки, и теперь она…

– Да ну, ерунда! – отмахнулась Фелиция. – До заката оклемается. Что до Суголла, думаю, нам стоит рискнуть.

– Марта очень слаба. До темноты она не успеет восстановить силы. С маточным кровотечением шутить не следует. Лучше отправить ее назад с Жаворонком и Фитхарном.

– Да, но после смерти Штефанко она единственная, кто разбирается в приборах, – возразил Ричард. – Бог знает, пойму ли я что-нибудь в экзотической системе управления. А если придется перезаряжать Копье, тут уж я и вовсе пас.

– Давайте все вернемся, – предложил Фитхарн. – Пойдете в другой раз.

– Целый год ждать?! – вскричала Фелиция. – Да ни за что! Если вы не хотите, я пойду одна и принесу это чертово Копье!

– Нельзя откладывать экспедицию, мадам, – окликнула их лежащая под кипарисом Марта. – За год всякое может случиться. День-другой – и я буду в норме. А пока обопрусь на чье-нибудь плечо и доковыляю до Шварцвальда.

– Я понесу тебя на закорках! – просияла Фелиция. – Марта права, что произойдет за год, никогда не предугадаешь. – Она стрельнула глазами в фирвулага, который ответил ей совершенно бесстрастным взглядом. – До нас другие могут найти могилу Корабля.

– По-моему, разумнее было бы отложить, – произнес Фитхарн. – Однако последнее слово за мадам Гудериан.

– Dieu me secourait note 21, – пробормотала старуха и медленно подошла к лежащему на тропе свертку. – Один из нас уже отдал жизнь за общее дело. Он не может высказать свое мнение, но я точно знаю, что бы он сказал. – Она повернулась к своим спутникам, характерным для нее жестом вздернула подбородок. – Alors note 22, Фитхарн, ты возвращаешься с Жаворонком. А мы продолжим путь!

Остаток дня они прятались в лесной чаще на берегу Рейна. Низко растущие сучковатые ветви служили им отличным насестом. Из-под свисающих до земли эпифитов они свободно обозревали реку и в то же время были в недосягаемости для крокодилов, саблезубых хищников, ядовитых змей, коими кишели речные низины.

Солнце нещадно припекало, зато с едой проблем не было: лучами магнитной батареи они жарили черепаховое мясо, лакомились съедобными орехами и сладчайшим виноградом – таких терпких ягод величиной с мяч для гольфа, наверно, не едали даже гурманы античной Греции. Усталость после утренней встряски и вынужденное безделье все больше клонили путников в сон. Ричард, Фелиция и Марта сбросили одежду, привязались к дереву и уснули, оставив мадам и Клода в дозоре на нижних ветвях. Мимо их воздушного укрытия изредка проплывали баржи, груженные провизией. Финия раскинулась на противоположном берегу километрах в двадцати к северу, где Райская река, берущая начало в глубоком источнике, сливалась с Рейном, взрезая массив Шварцвальда.

– Как только стемнеет, – говорила мадам Клоду, – мы увидим огни Финии на фоне северного неба. Сам город небольшой, но это древнейшее поселение тану, и они его украсили великолепной иллюминацией.

– А почему они двинулись отсюда на юг? – поинтересовался Клод. – Мне рассказывали, что крупные города тану расположены вокруг Средиземноморья, а практически весь север достался фирвулагам.

– Тану – создания теплолюбивые. Думаю, территориальное разделение отражает древнюю модель, восходящую к происхождению расы. Можно себе представить мир с очень нестабильным рельефом, где много как равнинных, так и высокогорных районов. Быстрое развитие технологии и предполагаемая миграция на другие планеты Галактики были призваны сублимировать извечную вражду! Однако создается впечатление, что гены тану и фирвулагов так и не слились. В истории народа то и дело возрождается древнее соперничество.

– И цивилизованное большинство подавляет эти распри, – подхватил Клод. – А горстка варваров, отщепенцев, донкихотов нашла себе пристанище, чтобы без помех исповедовать свою веру.

Мадам согласно кивнула.

– Для изгнанников плиоценовая Земля была бы действительно удобным прибежищем… если б на ней не поселились другие донкихоты. – Она указала на проплывающую по реке пневматическую баржу. – Вот один из продуктов нашего вторжения. До прихода людей тану плавали на деревянных плотах. И речной торговлей почти не занимались, из-за того что боятся воды. На своих плантациях они трудились в основном сами, поскольку рамапитеков здесь пока не так уж много. И торквесы для мартышек делали вручную, как и свои золотые.

– Ты хочешь сказать, что в основе массового производства торквесов тоже лежит человеческое ноу-хау?

– Вот именно. И всю систему подчинения серебряных и серых торквесов золотым разработал наш психолог. Они сделали из него полубога, он живет в Мюрии и прозывается Себи Гомнол или лорд Принудитель! Но я помню маленького, ущербного человечка, который явился ко мне в пансионат сорок лет назад. Тогда его звали Эусебио Гомес Нолан.

– Неужели человек отдал своих соотечественников в рабство инопланетянам?.. Господи Боже мой, ну почему, куда бы мы ни сунулись, везде должны напакостить?!

Анжелика невесело рассмеялась. С этими вьющимися на лбу и на висках волосами ей никак нельзя было дать больше сорока пяти.

– Гомнол – не единственное позорное пятно на нашем племени. Еще до него моим постояльцем был один турок циркач, некий Искендер Курнан. Передо мной он распинался, что самое заветное его желание – приручить саблезубых тигров. Но, как выяснилось, в Изгнании он вместо этого занялся приручением иноходцев, элладотериумов, охотничьих собак, что во многом обеспечило превосходство тану. Прежде Охоты и Великие Битвы велись только пешими гуманоидами. Силы были равны, отставание фирвулагов в метафункциях компенсировалось их численным перевесом и огромной физической выносливостью. Но как только тану оседлали иноходцев, пополнили численность своего войска людьми в торквесах, ни о каком равновесии уже речи быть не могло. Битва превратилась в обыкновенную резню.

Клод задумчиво потер подбородок.

– Но теперь и у фирвулагов появилась человеческая поддержка…

– Не смеши меня! Ни большой лук, ни порох не помогут одолеть тану. До тех пор, пока люди проникают в плиоцен, среди них будут и предатели. Кто научил врачей тану лечить женское бесплодие? Баба, гинеколог с планеты Астрахань! note 23 Таким образом, не только наши силы, наши знания, но и наши гены были поставлены на службу гуманоидам. А несчастные женщины вроде Марты готовы умереть, лишь бы избавиться от унизительной роли племенного скота. Знаешь, как попала к нам Марта?

Палеонтолог покачал головой.

– Она бросилась в разлившийся Рейн, когда тану хотели в пятый раз ее обрюхатить. Но, dieu merci note 24, Штеффи выловил и вылечил бедняжку. И она не одна среди нас такая… Мученики вы мои, это я ответственна за ваши страдания и не успокоюсь, пока не отомщу тану!

Рейн уже не казался потоком расплавленного олова, а приобретал золотистый оттенок. Заходящее солнце окрашивало кручи Фельдберга в бледно-желтый и лиловый тона. Еще до того, как они начнут искать Дунай, придется топать километров семьдесят на поросшую лесом верхотуру, к Суголлу.

– Еще одна донкихотиха объявилась! – улыбаясь, заметил Клод.

– Жалеешь, что пошел со мной, да?.. Ты для меня загадка, Клод. Я могу понять Фелицию, Ричарда, Марту, вождя Бурке. Но ты… Никак в толк не возьму, зачем ты вообще притащился в плиоцен, а помогать таким безумцам, как мы, и вовсе не в твоем стиле. Ты слишком благоразумен, слишком выдержан, слишком… dйbonnaire note 25.

Он засмеялся.

– Просто тебе не приходилось сталкиваться с поляками, Анжелика. Польская кровь – не водица, даже когда речь идет об американском поляке вроде меня. Кстати, о битвах… Знаешь, какой битвой мы гордимся больше всего? Это было в начале второй мировой войны. Когда гитлеровские танки ворвались в Северную Польшу, а нам нечего было выставить против них, кроме кавалерийской бригады из Померании. И всех людей и коней, естественно, сровняли с землей. Безумие, конечно, зато красивое, славное. В этом все поляки… А ты-то сама зачем явилась в плиоцен?

– Ну, в моем поступке нет ничего героического. – Голос француженки неожиданно смягчился, всегдашняя угрюмая резкость исчезла. История собственной жизни звучала в ее устах просто и без прикрас, точно сюжет много раз виденной пьесы или затверженные слова исповедальной молитвы. – Вначале мной владела только жажда наживы и мне было наплевать, что за мир лежит по ту сторону врат времени. Но вдруг все переменилось: я почувствовала, что у меня тоже есть сердце, забеспокоилась. Мне необходимо было получить хоть какую-нибудь информацию, поэтому я давала внушавшим доверие людям янтарь: опыты, поставленные моим покойным мужем, показали, что он не разрушается при возвращении через временное поле. Я распиливала янтарные пластины, чтобы потом путешественники вложили в них, как в конверт, послания, написанные графитом на керамике, и скрепили обычным цементом. Я дала своим постояльцам четкие инструкции относительно исследования древнего мира и передачи собранных сведений ежедневно, на рассвете. Профессор Гудериан давно установил, что солнечное время в плиоцене полностью соответствует нашему, оттого я всегда отправляла экспедиции с восходом солнца, чтобы у людей был впереди целый день на ознакомление с новой обстановкой. Malheureusement note 26, такое строгое расписание играло на руку тану, поскольку им было очень удобно контролировать врата. Задолго до того, как я начала экспериментировать с янтарными депешами, гуманоиды выстроили Надвратный замок и приняли все меры, чтобы путешественники попадали прямо к ним в объятия.

– И ты не получила ни одного послания?

– Ни одного. Впоследствии мы разработали более сложную систему получения информации, но и это ничего не дало. Приборы возвращались безнадежно испорченными, и ни единого снимка, ни единого звука из плиоцена до нас не дошло. Сам понимаешь почему.

– Тем не менее ты продолжала посылать людей.

Мадам помрачнела.

– Я думала закрыть врата времени, но ко мне обращалось все больше несчастных и я уступала их мольбам. Наконец я поняла, что не могу больше жить с нечистой совестью. И тогда, никому не сказав, я запаслась янтарем, соорудила простейший рычаг для включения машины и сама спустилась в мир шестимиллионнолетней давности.

– Но как же…

– Разумеется, меня стали бы удерживать, потому я провела операцию в полночь.

– Понятно.

– Я сразу попала в пылевую бурю, и адски удушливый ветер покатил меня по земле, как чертополох. У меня в руках был букет моих любимых роз, и я вцепилась в них, как будто они могли стать мне защитой от бешеного урагана. Наконец я очутилась на дне глубокого пересохшего ручья и пролежала без чувств до рассвета, вся расхристанная, исцарапанная, но в общем невредимая. К утру ветер унялся. Я стала наблюдать за замком и уже хотела было туда постучаться, как вдруг из ворот появились солдаты и стали в караул. – Она помедлила, на губах ее промелькнула загадочная улыбка. – В тот день новых групп не было. Могу себе представить, какая суматоха поднялась в пансионате «У врат». Обитатели замка тоже пришли в смятение и поспешно скрылись внутри. Спустя короткое время конный отряд вихрем пронесся совсем близко от моего укрытия. Кавалькаду возглавлял гуманоид огромного роста в фиолетово-золотых одеждах.

Я заползла в неглубокую пещеру под корнями акации, что росла на краю сухого ущелья. Когда взошло солнце, меня стала мучить жажда, но эти муки были ничто по сравнению с моим душевным состоянием. Там, в пансионате, я себе всякое представляла: хищных зверей, суровый климат, эксплуатацию новеньких прежними путешественниками во времени, даже нарушения трансляционного поля, повергающие бедных путников в прострацию. Но у меня и в мыслях не было, что наша планета может оказаться во власти нечеловеческой расы. Сама того не ведая, я отправила моих отчаявшихся соотечественников в рабство. Осознав это, я уткнулась лицом в пыль и стала просить Бога ниспослать мне смерть.

– Бедная Анжелика!

Но она даже не взглянула на него. Голос ее стал почти не различим на фоне вечернего гомона птиц и насекомых.

– Когда я немного успокоилась, мое внимание привлек округлый плод, валявшийся у самого входа в пещеру. Я глазам не поверила: настоящая дыня с такой твердой кожурой, что даже не растрескалась, когда ее катило ветром по каменистому плато. Я разрезала ее перочинным ножом. Она оказалась сочной и сладкой. Я утолила жажду и, возможно, благодаря этому сумела пережить тот страшный день.

На закате я увидела странный кортеж: диковинных животных, запряженных в повозки… Теперь я знаю, что огромные жирафы с короткими шеями называются «элладотериумы» и используются как тягловая скотина. Повозки были доверху наполнены овощами, напоминавшими свеклу невероятных размеров. Я поняла, что она идет на корм животным. На козлах сидели люди. Они въехали в замок через задние ворота, а спустя какое-то время появились снова, но теперь груженные навозом. Не спеша они двинулись в долину, а я последовала за ними на расстоянии. Уже почти стемнело, когда мы прибыли к воротам фермы, больше похожей на укрепленный форт. Я спряталась в ближних кустах и долго думала, что мне делать. Если б я объявилась, люди с фермы наверняка узнали бы меня и захотели бы расквитаться со мной за обманутые надежды. Бог свидетель, я бы их не осудила, но к тому времени мне уже начало казаться, что от меня требуется нечто иное. Поэтому я не пошла на ферму, а углубилась в густой лес, обступавший ее с трех сторон. Напилась из ручья, перекусила и забралась на большое пробковое дерево – вот как сегодня…

Отдавшись воспоминаниям, старуха не заметила, что проснулись Фелиция, Ричард, Марта и бесшумно, словно ленивцы, спустились послушать ее рассказ. Она уцепилась за ветку, свесила ноги и продолжала говорить:

– Ночью, когда зашла луна, явились чудовища. Сперва было очень тихо, даже лесные шумы словно бы выключили. Потом я расслышала звуки рога и отдаленный лай. И вдруг мне почудилось, будто луна опять выплыла из-за северных гор. Свет все приближался, во множестве оттенков, плыл по склону прямо ко мне. Его сопровождала жуткая мелодия, вызывающая в памяти рев торнадо. Светомузыкальное видение вскоре превратилось в феерическую кавалькаду, летящую вниз, к подножию горы. Это явно была погоня. Вихрь сверкающих всадников устремился в узкую долину, буквально в двухстах метрах от меня, и в ярком свете я наконец разглядела их добычу – огромное чернильно-черное существо с извивающимися щупальцами осьминога и глазами, горящими, как два красных фонаря.

– Фитхарн! – прошептал Ричард.

Клод толкнул его локтем в бок. Но мадам вроде и не слышала, что ее прервали.

– Черный дьявол пробирался сквозь деревья, а всадники неотступно следовали за ним. Я в жизни не испытывала такого ужаса. Кажется, вся моя душа вопила, а голос будто парализовало. Я истово молилась об избавлении и боялась открыть глаза. Воздух сотрясался от колокольного перезвона, громовых раскатов, завывания ветра. Ослепительные вспышки проникали мне под веки, хотя я сжимала их изо всех сил. В носу щекотало от запахов навоза, озона и непонятных, экзотически сладостных ароматов. В какой-то момент я подумала, что нервы мои не выдержат такой перегрузки, и все-таки продолжала молиться.

Охота промчалась мимо. Я была близка к обмороку, но в страхе впилась ногтями в мягкую кору и, видно, потому не упала. Снова опустилась темень, хоть глаз выколи. Когда я чуть-чуть привыкла к темноте, то увидела, что маленький гуманоид в островерхой шляпе стоит под моим деревом и смотрит прямо на меня. «А ты молодец, женщина, спрятала нас обоих!»

Клод и остальные невольно засмеялись. С минуту мадам удивленно переводила взгляд с одного на другого из своих спутников, затем покачала головой и тоже выдавила из себя улыбку.

– Фитхарн предложил мне помощь, привел в подземное жилище своих собратьев и пообещал, что там я буду в полной безопасности. Немного собравшись с мыслями, я принялась расспрашивать маленьких гуманоидов и узнала правду о плиоценовом Изгнании. Про себя я им тоже все рассказала, но, видимо, в благодарность за спасение, ставшее результатом короткой вспышки метафункций, Фитхарн представил меня ко двору фирвулагов в Высокой Цитадели. До тех пор фирвулаги шарахались от людей, как от чумы, а я им предложила союз. Потом мне удалось убедить soi-disant note 27 первобытных, обитавших в тех краях, пойти на контакт с маленьким народом. Мы склонили на свою сторону кое-кого из серых, фирвулаги поняли, что это сулит им определенные выгоды, и соглашение было достигнуто. После того, как наши лазутчики помогли фирвулагам выследить и убить лорда Укротителя Искендера Курнана, король Йочи наградил меня золотым торквесом. В дальнейшем мы пережили больше поражений, чем побед, но я до сего дня не теряю надежды, что рано или поздно исправлю сотворенное мною зло.

С противоположной стороны ствола, где отдельно от остальных на развилке ветвей сидела Марта, донесся хрипловатый смешок.

– Как это благородно с вашей стороны, мадам, взвалить всю вину на себя.

Старуха не ответила. Она поднесла руку к шее и засунула два пальца под золотой обруч, словно пытаясь его ослабить. Глубоко посаженные глаза блестели, но из них, по обыкновению, не пролилось ни слезинки.

Из болот в верховьях реки раздался басовитый рев слонов-динотериумов. Чуть дальше жалобно заухало еще какое-то экзотическое создание. В нижних ветвях дерева сновали огромные нетопыри. От воды рваными клочьями поднимался туман.

– Пора выбираться отсюда, – отрывисто бросила Фелиция. – Уже достаточно стемнело. Когда луна покажется вон из-за тех вершин, надо быть на другой стороне реки.

– Да, – кивнул Клод. – Помогите Марте спуститься.

Он подал руку Анжелике Гудериан. Они осторожно слезли с дерева и направились к воде.

ГЛАВА 4

В будущем Шварцвальд станет весьма окультуренным лесом. Издали его ели и сосны действительно кажутся почти черными, но в самом лесу глаз радует пышная зелень. Меж стволов заманчиво вьются расчищенные дорожки, и даже чрезмерно ленивый турист не откажется пройтись по ним, сознавая, что такая прогулка не доставит ему ни малейшего неудобства. Лишь южная часть гряды с Фельдбергом и окружающими его вершинами превышает тысячу метров. В двадцать втором веке Шварцвальд встречает вас комфортабельными базами отдыха, отреставрированными замками, чистенькими горными деревушками, где местные жители в национальных костюмах непременно угостят посетителя тающим во рту пирогом с вишнями.

Плиоценовый Шварцвальд являл собой совсем иное зрелище.

До того как в эпоху плейстоцена сдвинулись небольшие ледники, значительно понизив весь массив, он выглядел грозной и неприступной твердыней. Эскарп, обращенный к ущелистой долине Прото-Рейна, вздымался отвесно километра на полтора и был изрезан узкими теснинами, в которых бурлили горные потоки. Путники, восходившие к Шварцвальду от реки, были вынуждены карабкаться по обрывистым звериным тропам, по гранитным глыбам, даже в сухой сезон влажным от туманов, поднимающихся над цепными каскадами. Ловкие фирвулаги взбирались на эскарп минимум за восемь часов. У инвалидного отряда мадам Гудериан это заняло три дня.

За восточным краем эскарпа начинался как таковой Шварцвальд. Близ реки, обдуваемой сильными ветрами с Альп, стволы елей были все искорежены. Некоторые напоминали свернувшихся кольцами гадюк, или извивающихся коричневых питонов, или даже гигантов-гуманоидов, застывших в судорогах. Верхние ветви деревьев сплелись шатром тридцатиметровой высоты.

Выше увечный лес выравнивался. Шварцвальд устремлялся под облака своими тремя пиками, превосходящими две тысячи метров. Семидесятиметровые серебристые и норвежские ели стояли на склонах так плотно друг к другу, что когда дерево умирало, ему некуда было упасть, пока оно не рассыпалось в прах. Лишь изредка между стволами возникал просвет, позволявший Ричарду ориентироваться по солнцу или Полярной звезде. Троп не было, и бывшему звездному капитану приходилось самому их прокладывать – отвоевывать уступ за уступом, не имея большей перспективы для обзора, чем пятнадцать-двадцать метров.

Нижний этаж вечнозеленого пространства почти не получал солнечного света, и в унылых синеватых сумерках не приживалась никакая растительность, кроме сапрофитов, питающихся гнилью больших деревьев. Порой на бледных стеблях даже распускались неестественные, призрачные цветы – мертвенно-белые, бурые или желтоватые в крапинку. Но преобладали среди растений-стервятников миксомицеты и грибы. Пятерым людям, пробирающимся через плиоценовый Шварцвальд, казалось, что именно они, а не исполинские хвойные деревья, являются здесь доминирующей формой жизни.

То и дело из гниющей древесины или гущи игл выползали, словно огромные амебы, какие-то студенистые оранжевые, белые или серебристо-серые массы. Грибы – от нежно-розовых, похожих на уши младенцев, до твердых увальней в человеческий рост – усеивали стволы, словно уродливые ступни. Грибовидные крапчатые пятна порой захватывали несколько квадратных метров и одним своим видом наводили невыразимый ужас. С трухлявых стволов свисали бледно-голубые, кремовые, алые нити, напоминая причудливыми переплетениями источенное молью кружево. Много было дождевиков: одни доходили в диаметре до двух с половиной метров, другие, мелкие, поблескивали среди игл, точно жемчужины из рассыпавшегося ожерелья. Еще одна разновидность грибов, угнездившаяся в мглистых сумерках, ассоциировалась с цветным попкорном. Отдельные выглядели уж совсем непристойно, являя собой подобие раковых опухолей, шматов сырого мяса, вывернутых наружу зонтиков, эбонитовых каракатиц, струящихся фиолетовых фаллосов, мохнатых сосисок.

Притом все съедобные грибы и поганки ночью фосфоресцировали.

Еще восемь дней ушло на то, чтобы пройти через грибной лес. И хотя за все это время они не встретили ни одной живой твари, кроме насекомых, их не покидало ощущение, что кто-то невидимый все время наблюдает за ними. Мадам Гудериан твердила своим спутникам, что район этот безопасен, несмотря на зловещую атмосферу. Для хищных зверей в полумертвом грибном царстве нет никакой пищи, а уж тем более для фирвулагов, славящихся своим чревоугодием. Сквозь сплетенные ветви деревьев ни одна Летучая Охота не разглядит, кто там движется внизу. Первобытные уже углублялись в похожие леса – только на северном краю гряды, и судя по их отчетам, кроме деревьев, грибов-паразитов, там ничего и никого нет.

А чувство слежки не проходило.

Они выбивались из сил в этих призрачных джунглях; под мягким покровом игл и грибов таились предательские норы, куда ноги проваливались по лодыжку. Ричард объявил, что задыхается: видимо, некоторые грибные споры ядовиты, Марта впала в апатию, после того как утомилась твердить, что кто-то прячется за гигантскими поганками. У Клода началась зверская чесотка под мышками. Даже Фелиция готова была кричать от ярости: ей чудилось, будто что-то растет у нее из ушей.

Когда они наконец вырвались на волю, все, включая мадам, заголосили от радости. Перед ними на волнообразном склоне раскинулся залитый солнцем альпийский луг. Слева маячила лысая вершина; справа – две точно такие же. А прямо перед глазами, почти у самого горизонта круглился Фельдберг.

– Голубое небо! – воскликнула Марта. – Зеленая трава! —, Забыв о своих недугах, она запрыгала среди цветов и, оставив других далеко позади, взобралась по склону. – Внизу маленькое озеро, и километра не будет! – ликовала она. – И чудесные, нормальные деревья! Сейчас вымоюсь и буду лежать на солнце, пока не превращусь в головешку. И никогда в жизни больше не взгляну ни на один гриб.

– Точно, малютка, – согласился Ричард. – Меня тоже теперь никакими трюфелями не заманишь.

Они спустились к прелестному озерцу, на глубине ледяному, а у берега уже прогретому солнцем. Пропахшие потом шкуры замочили в крохотном ручье, что вытекал из озера в долину. Визжа, как дети, все пятеро стали плескаться, плавать, нырять и валяться на раскаленном каменистом берегу.

С момента своего погружения в плиоцен Ричард еще ни разу не был так счастлив. Сперва он переплыл озеро туда и обратно (ширина его составляла всего метров пятьдесят), затем нашел мелкую ложбинку и вытянулся на спине, подставив веки теплым красноватым лучам. Темный, искрящийся, точно слюда, песок устилал дно этого маленького бассейна. Ричард зачерпнул его горстями и стал оттирать все тело и даже голову. Потом сделал еще один заплыв через озеро и вылез на горячий гранит обсушиться.

– Ты случаем в Олимпийских играх не участвовал на первенство Галактики? – спросила Марта.

Он прополз немного повыше и свесился с края утеса. Она лежала на животе в уединенной лощине и глядела на него одним глазом. Вокруг нее из трещин высовывались ярко-розовые цветы.

– Ну, ты как? – улыбнулся Ричард, а про себя подумал: да она совершенно преобразилась – чистая, умиротворенная, в уголке рта лукавая усмешка.

– Лучше, – ответила она. – Спускайся ко мне.

На противоположном берегу озера среди горечавки, астр и колокольчиков лежали рядышком Клод и мадам Гудериан, подстелив надувные матрацы, грея свои старые кости и лакомясь черникой, которой зарос весь луг. Неподалеку ритмично покачивалось белокожее тело Фелиции. Она полоскала одежду в маленьком ручье.

– Как хочется быть молодой и сильной! – с ленивой улыбкой на губах проговорила мадам. – Малышка так возбуждена нашей безумной затеей, что прямо светится. А сколько терпения и выносливости нашлось у бедной Марты. Просто не верится в твои зловещие пророчества, mon vieux note 28.

– Угу, мой маленький милосердный ангел, – проворчал Клод. – Анжелика, я сделал кое-какие подсчеты.

– Sans blague? note 29

– Ничего смешного. Пятнадцать дней назад мы покинули замок короля Йочи в Высокой Цитадели. Одиннадцать у нас ушло только на то, чтобы одолеть тридцать километров от Рейна до гряды Шварцвальда. Я думаю, нам никак не уложиться в четыре недели, даже если поможет Суголл. До Дуная еще добрых пятьдесят километров. И около двухсот по реке до Риса.

Она вздохнула.

– Наверное, ты прав. Но теперь Марта достаточно окрепла, так что будем двигаться быстрее. Если не вернемся до начала Перемирия, придется ждать другого случая.

– А во время Перемирия нельзя?

– Нет, если мы рассчитываем на помощь фирвулагов. Перемирие, длящееся месяц до и месяц после Великой Битвы, священно для обеих рас: ничто не заставит их напасть друг на друга. Это время, когда вся знать и все воины едут на Битву и с нее, а само побоище происходит на Серебристо-Белой равнине, близ столицы тану. Прежде, когда фирвулаги выигрывали состязания, на следующий год они устраивали Битву на своем Золотом поле, где-то посреди Парижского бассейна, возле большого города фирвулагов под названием Нионель. Но теперь, за сорок лет экспансии тану, поле совсем заброшено.

– Тактически самый удобный момент для нападения на шахту – именно Перемирие, когда город опустеет. Так ли уж нам нужны фирвулаги?

– Нужны, – отрезала она. – Нас всего сотня, а правитель Финии никогда не оставляет шахту без охраны. Там остаются серые и серебряные, причем некоторые из них умеют летать. Но истинная причина такого расписания связана с общим планом. Мы должны руководствоваться стратегией, а не тактикой. Наша цель – разрушить не просто шахту, а союз тану и людей. План подразделяется на три этапа: первый – акция в Финии, второй – проникновение в столицу, в Мюрию, где необходимо уничтожить фабрику торквесов, и третий – закрытие врат времени у замка. Вначале мы думали развязать партизанскую войну, после того как будут выполнены все три этапа. А ныне железо открывает возможность диктовать свои условия. Мы потребуем свободы для всех людей, которые по принуждению служат тану.

– А когда ты рассчитываешь осуществить второй и третий этапы? Во время Перемирия?

– Ну да! Для них помощь фирвулагов нам не нужна. Перед Великой Битвой столица тану переполнена приезжими – даже фирвулаги могут проникать туда безнаказанно! То есть доступ к фабрике во многом упрощается. Что до врат времени…

Легко, как горный ручеек, к ним подбежала Фелиция.

– Там на склоне Фельдберга какие-то вспышки!

Старики поднялись на ноги. Мадам из-под ладони поглядела туда, куда указывала девушка. На высоком лесистом склоне действительно мелькали короткие двойные вспышки.

– Это сигнал! Видимо, Суголл нас засек. Скорее, Фелиция! Зеркало!

Спортсменка бросилась к расселине, где были свалены их рюкзаки, и через несколько секунд вернулась с квадратным, оправленным в рамку зеркальцем. Мадам повернула его под углом к солнцу и направила отзыв, как учил Фитхарн: семь длинных, медленных вспышек, потом шесть, пять, потом четыре-три-две-одна.

Вскоре с горы пришел ответ: одна-две-три-четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь.

Они облегченно вздохнули.

– И на том спасибо, – сказал Клод. – Хоть не сразу на расстрел.

– Да, – усмехнулась мадам. – Видно, Суголл решил нас выслушать, прежде чем выпустить нам мозги. Eh bien… – Она отдала девушке зеркальце. – Как вы думаете, сколько потребуется времени, чтобы достичь подножия Фельдберга? Долина как будто неширокая, но на ней есть лесистые участки, где могут скрываться les Criards, поэтому нам, возможно, предстоят испытания почище грибного леса.

– Будем надеяться, что Суголл держит в узде своих друзей и родственников, – откликнулся палеонтолог. – Местами долину пересекают ручьи и овраги, но все же тут под ногами не та пористая слизь, как в грибном лесу, и можно двигаться почти что по прямой. С Божьей помощью за день доберемся.

– Одежда высохнет через час, не раньше, – сообщила Фелиция. – После этого тронемся и будем идти до захода солнца.

Мадам согласно кивнула.

– А я тем временем раздобуду что-нибудь на обед, – весело добавила Фелиция и, схватив лук, как была, голышом, устремилась к нависшим скалам.

– Артемида! – восхищенно воскликнула мадам.

– У нас в Зеленой Группе был один антрополог, он тоже так ее называл. Дева-лучница, богиня охоты и растущей луны. Притом вполне безобидна, если время от времени приносить ей кого-нибудь в жертву.

– Allons donc! note 30 До чего у тебя однонаправленный ум, Клод! Фелиция еще ребенок, а ты рисуешь ее каким-то чудовищем. Взгляни, как очаровательно она вписывается в дикую плиоценовую природу!

– Что и говорить! – Добродушное лицо старика вдруг сделалось суровым и жестким, словно окружавший его гранит. – Только она не удовлетворится существованием на лоне природы, пока в мире Изгнания есть золотые торквесы.

– Спасибо, Ричард. – Марта улыбнулась и заглянула ему в глаза.

Зрение его было еще затуманено, поэтому она показалась ему прекрасной, как и то, что произошло между ними.

– Кто бы мог подумать, – проговорил он. – Я… вовсе не хотел… причинить тебе боль.

Ее ласковый, чувственный смех согрел ему душу.

– Да не бойся, я еще не совсем развалина, правда, в последнее время мои кости не вызывали у них особого вожделения. В четвертый раз мне сделали кесарево, причем эти коновалы толком не знают, как его делать. Разрезали посредине, схватили свое драгоценное дитя и прошлись кетгутом. Зажило, нет – им все равно, опять подкладывают под своих племенных быков! Пятая беременность наверняка бы меня доконала.

– Грязные свиньи! Неудивительно, что ты… уф… прости! Тебе, я думаю, неприятно вспоминать об этом.

– До сих пор было невыносимо, теперь уже нет… Знаешь, ты мой первый мужчина в плиоцене… их я не считаю.

– А Штеффи… – смущенно пробормотал он.

– Я любила его как друга. Он заботился обо мне, выхаживал, будто я ему сестра. Мне так его не хватает. Но зато у меня есть ты. Пока мы шли через этот жуткий лес, я наблюдала за тобой. Ты славный парень, Ричард. Я надеялась… ну, в общем, что не буду тебе противна.

Он сел, прислонясь спиной к горячему камню. Она лежала ничком, уткнувшись подбородком в сложенные руки. Располосованный живот и жалко обвислые груди не видны, и в этом положении она выглядит почти нормально, только ребра и лопатки слишком выступают, и кожа такая прозрачная, что каждый сосудик просвечивает. Под глазами легли черные тени, губы бледные, с каким-то синюшным оттенком, хотя растянуты в улыбке. От былой красоты ничего не осталось, но эта женщина только что любила его так страстно, самозабвенно, и когда внутренний голос сказал ему: она долго не протянет, – сердце сжалось от чудовищной, небывалой боли.

– А ты как здесь очутился?

Сам не зная зачем, он без утайки, не щадя себя, поведал ей все: как шагал по трупам, как путем подсиживания и предательства добыл себе чин капитана звездного корабля, как его подлость и жестокость обернулась богатством, престижем, последним преступлением и наказанием.

– Я догадывалась, – сказала она. – У нас с тобой много общего.

Ее направили на Манапури, одну из двух новозеландских планет, где велись обширные разработки подводного грунта. Был составлен проект создания энергетического сигма-поля над новым городом на шестикилометровой глубине Южно-Полярного моря. Компания из Старого мира послала своих специалистов устанавливать купольный генератор; контроль за всеми этапами работы вверили Марте и ее подчиненным. Около шести месяцев она провела под водой, за это время между ней и автором проекта завязался бурный роман. Однажды к ним не пришел Корабль с Земли, доставлявший структурные компоненты, а сроки поджимали, и подрядчик использовал заменители. Марта обнаружила, что они составляют около девяноста трех процентов проектной мощности. Она знала, что стандарты максимально завышены, поскольку Манапури изначально находилась под въедливым контролем умных и проницательных крондаков note 31. Любовник начал ее умолять. На демонтаж почти готовой конструкции уйдут месяцы, работу придется законсервировать, а у него будут крупные неприятности из-за того, что разрешил подмену. Девяносто три процента! Да купол выстоит даже при тектоническом разрыве четвертого класса. А при столь прочной коре вероятность этого один к двадцати тысячам.

И она уступила.

Комплекс был закончен в срок и в соответствии со сметой. Полусферический генератор удерживал волны в радиусе трех километров. Под тихими водами Южного полюса Манапури разместился шахтерский поселок на четырнадцать тысяч пятьдесят три души. Спустя одиннадцать месяцев произошел разрыв четвертого класса, точнее, 4,18. Купол рухнул, воды вернулись в свое ложе и погребли под собой две трети населения.

– Самое ужасное, что меня никто не обвинял, – рассказывала Марта. – При четырех целых восемнадцати сотых допуск был буквально на острие ножа. Я-то знала, что купол бы выдержал, если бы не было той подмены, но никому и в голову не пришло усомниться. Комплекс буквально раздавило всмятку тектоническими сдвигами и турбулентными потоками – тут уж не до анализов. На Манапури имелись дела поважнее, чем лезть в глубь полукилометровых отложений и выискивать обломки генератора. Но мне от этого было не легче.

– А он?

– Он погиб за несколько месяцев до катастрофы на планете Пелан-су-Кадафаран, в полтроянском мире. Я хотела наложить на себя руки, но не смогла. Тогда – не смогла. Вместо этого явилась сюда в поисках неизвестно чего. Должно быть, наказания. Но здесь мозг, жаждавший покаяния, словно бы выключили, опустошили. Все стало нипочем: бери меня со всеми потрохами, используй, только не заставляй думать… После Надвратного замка я жила как в безумном сне. Там отбирают самых здоровых женщин для разведения породы. Тех, кому нет сорока, хоть естественных, хоть омоложенных, и, разумеется, чтобы не совсем уродки. Отбракованных оставляют бесплодными и отдают серым и голошеим. Меня отобрали. Хирурги-тану восстановили мои детородные функции, а потом отправили вместе с другими в финийский Храм наслаждений. Ты не поверишь, это действительно райское наслаждение, если отвлечься от мысли, что тебя используют хуже, чем самую дешевую шлюху. Говорят, бабы их по этому делу мужикам сто очков вперед дадут, может, и так, не знаю, но во мне эти дьяволы не оставили ни одной незадетой струны. За несколько недель превратили меня в настоящую нимфоманку. Потом я забеременела.

Будущим мамам тану оказывают прямо-таки королевские почести. Ребенок родился очаровательный – просто ангелочек. Прежде у меня не было детей, и они позволили мне кормить и нянчить его до восьми месяцев. Я так его любила, что чуть не исцелилась от своих пороков. Но потом малыша отняли, меня посадили на возбудители и снова пошли валять по Храму наслаждений, как всех прочих потаскушек. Вторую беременность я перенесла ужасно, ребенок оказался фирвулагом. По статистике каждый седьмой ребенок от спаривания тану с женщинами и каждый третий, порождаемый танусками, – чистейший фирвулаг, а у фирвулагов почему-то никогда не родятся тану… Этого маленького ублюдка мне не дали кормить – сразу отобрали и оставили на условленном месте в лесу. Не успела я отойти после родов, они опять набросились на меня, как голодные псы. К тому времени ни о каком наслаждении уже не было речи. Я наконец протрезвела. Ты себе не представляешь, как жутко быть трезвым в Храме наслаждений – хоть мужчине, хоть женщине! Кидается на тебя целая свора и рвет на части. К одним это ощущение приходит раньше, к другим позже, но если ты нормальный человек, секс тану в конце концов убьет тебя.

– Угу, – откликнулся Ричард, от смущения не зная, что сказать.

Она испытующе поглядела на него и продолжала:

– Словом, родился у меня третий белокурый ангел, потом четвертый. В последний раз мне сделали кесарево – прелестная пухленькая девочка, четыре с половиной кило. Но я ее даже не видела, потому что неделю не приходила в сознание. Они отдали ребенка кормилице, а меня на шесть месяцев поместили в больницу, чтобы реанимировать мое затасканное чрево. Даже заворачивали в Кожу – это что-то вроде нашей барокамеры, – но мне она не слишком помогла. Врач сказал, что мой душевный тонус не соответствует Коже, как и серому торквесу. Но я-то знала, что просто не хочу выздоравливать и снова рожать детей. Я решила умереть. И в одну прекрасную ночь бросилась с обрыва в реку.

Слова утешения не шли Ричарду на ум. Чисто женские муки были выше его понимания, хотя он от души жалел Марту и пылал негодованием против ее палачей. Надо же, какие скоты, набивали ей утробу своими получеловеческими паразитами, которые высасывали из нее все соки, распирали все внутренности, а стоило очередному ублюдку выйти на свет – ее снова насиловали. Она сказала, что любила своего первенца. С ума сойти! Он бы придушил этих щенков, и вздохнуть бы не успели! Но она любила одного и, по всей вероятности, полюбила бы и остальных, если б их не отобрали. Да, любила своих незаконных детей – источник невыносимой боли и страданий! Едва ли мужчина способен так чувствовать, как женщина.

Доведись ему пережить такое, он бы в жизни больше не поглядел на существо противоположного пола. А она мало того что поняла насущную мужскую потребность, но и сама его пожалела, а может, даже это было нечто большее. Как же она щедра!

Точно прочитав его мысли, она опять рассмеялась своим чувственным смехом и поманила Ричарда пальчиком.

– У нас еще есть время.

– Нет, – услышал он свой голос будто со стороны. – Нет, это может тебе повредить.

Но она только улыбнулась и потянула его на себя. Женщины – удивительные создания.

По мере того как мучительно-сладостное напряжение, охватившее все тело, продвигалось к блаженной кульминации, где-то в глубине его мозга зашевелилась, приобретая невероятные, пугающие размеры, еще неосознанная мысль. Это создание – не просто «женщина». Прежде женщины были для него абстракцией эротических ощущений, удовольствием, вместилищем физической разрядки. Она же – что-то совсем другое. Она – Марта.

Мысль с трудом поддавалась формулировке, особенно в его теперешнем состоянии. Но очень скоро – Ричард это чувствовал – он ее расшифрует.

ГЛАВА 5

Именно Марта окрестила их нового знакомого Пугалом.

Когда они проснулись после краткого ночлега у южных предгорий Фельдберга, он сидел на валуне и смотрел на них взглядом истинного мизантропа. Отрекомендовавшись посланцем Суголла, он не дал им времени позавтракать, а велел следовать за ним и устремился вверх по склону со скоростью, которую никто из людей долго выдержать не мог. Наверняка решил их загнать в отместку за то, что ему выпала столь оскорбительная роль служить проводником людям.

Таких низкорослых фирвулагов они до сих пор не видали, вдобавок он был намного уродливее: вместо туловища какой-то обрубок, костлявые, кривоватые ножонки и ручонки, приплюснутая птичья головка, набрякшие мешки под большими черными глазами, посаженными близко к носу, также напоминающему клюв. Нелепо торчащие уши оканчивались странной рыхлой бахромой, красно-кирпичная кожа лоснилась, редкие волосы свисали с черепа, словно обрывки шпагата. Но одет он был опрятно и даже с известной долей щегольства: до блеска начищенные башмаки, пояс черной резной кожи, винного цвета бриджи, рубаха и длинный камзол, расшитый бисером и украшенный драгоценными камнями. К шляпе, на уровне бровей-ниточек, постоянно приподнятых в презрительной мине, была приколота огромная сверкающая брошь.

Вслед за троллем пятеро путешественников карабкались через горные перевалы по крохотной, но отчетливо видной тропе. Лес стал смешенным, ручьи замедляли свой бег, вливаясь в маленькие озерки, заросшие высокими папоротниками, черной ольхой, клематисами, пышными ядовито-яркими примулами. В одной лощинке из-под земли, бурля, вырывался горячий источник. Дымный омут окружали чахлые лишайники. Стая ворон прокричала незваным гостям недоброе приветствие с полуобглоданного оленьего скелета. Среди травы валялось множество костей – одни гладкие, чистые, другие с темными кусками мяса.

Природа скальных образований к востоку также менялась. В граните виднелись вкрапления цветных известняков.

– Страна пещер, – вполголоса сказал Клод Анжелике.

Они шли бок о бок, поскольку тропа немного расширилась. Солнце припекало все жарче, палеонтолог ощущал холод, словно бы идущий из-под земли. Кое-где из щелей в известняке торчали раздвоенные хвосты алых и голубых ласточек. Из густой листвы то и дело выглядывали остроконечные слоновьи уши. Под ногами рассыпалось множество красивых грибов – на белых ножках, с красными в белую крапинку шляпками.

– Они здесь! – отрывисто произнесла старуха. – Вокруг нас! Чувствуешь, как много? И все… такие уроды.

Он не сразу понял, о чем она. Но смысл ее слов загадочным образом согласовывался с той затаенной тревогой, что с утра не покидала его. И с мрачным обликом пугала, которого Клод вначале принял за обыкновенного фирвулага.

– Les Criards, – пояснила мадам. – Они следят за нами. А один из них – наш проводник. Да, это и есть ревуны.

Тропа была хорошо утоптана, в ветвях елей и берез щебетали птицы. Лес пронизывали потоки золотого света, льющиеся точно из открытых окон.

– Красивое место, – заметила старуха. – Но в нем ощущается какое-то отчаяние, убогость духа, одновременно трогательная и отталкивающая. Не могу отделаться от этого наваждения.

Она то и дело спотыкалась без всякой видимой причины. Лицо мертвенно побелело. Клод предупредительно подставил ей руку.

– Давай попросим Пугало остановиться, – предложил он.

– Нет, – глухо произнесла она. – Мы должны торопиться… Ах, Клод! Благодари Бога за то, что сделал тебя нечувствительным к их умственному излучению. Нет, это не просто мысли, свойственные всякому живому существу и сокрытые от всех, кроме Господа. Это иной уровень психики – внутренняя речь, всплески эмоций. Такая страшная злоба может исходить только от извращенных душ. Ревуны! Они ненавидят всех, но еще больше – себя. Их рев разрывает мне мозг…

– Разве ты не можешь защититься? Так же, как тогда, от Охоты?

– Меня же никто не учил! – с тоской проговорила она. – Тогда все вышло случайно. Не знаю я, как противостоять этой орде. Никакой конкретной угрозы, за которую можно было бы ухватиться, они не выдвигают, – В глазах у нее читалась настоящая паника. – Они просто ненавидят… ненавидят всеми фибрами души.

– По-твоему, они сильнее обычных фирвулагов?

– Не уверена. Они другие, неестественные… Извращенные – вот, пожалуй, самое точное определение. С фирвулагами и даже с тану, несмотря на всю вражду, мы ощущаем некое духовное родство. Чего никогда не может быть с les Criards. Я еще не видела их вблизи и в таком количестве. Изредка встречалась с ними на конклавах в пещерах Вогезов, но там они вели себя настороженно. А тут…

Голос ее оборвался на резкой, высокой ноте. Пальцы правой руки в лихорадочном нетерпении теребили золотой торквес, а левой рукой она больно впилась в локоть Клода. Глаза возбужденно бегали, обшаривая скалы.

Фелиция, замыкавшая шествие, нагнала их и объявила:

– Не нравится мне это место. Нигде так погано себя не чувствовала. Грибной лес прямо рай по сравнению со здешней обстановкой. Мне кажется, нам грозит настоящая опасность. Вы можете объяснить, что происходит?

– Вокруг злобные ревуны. Нервный посыл их настолько силен, что даже ты, несмотря на свою латентность, можешь воспринимать его.

Губы юной спортсменки плотно сжались, глаза воинственно засверкали. В оленьих шкурах с чужого плеча она была похожа на школьницу, играющую в индейцев.

– Они что, собираются напасть на нас?

– Нет, без приказания своего правителя Суголла они нам ничего не сделают.

– Значит, просто запугивают, сукины дети! Ну, со мной этот номер не пройдет! – Фелиция сорвала с плеча лук и, не сбавляя шага, проверила, надежно ли закреплены стрелы.

Теперь, когда они забрались довольно высоко, гора представала им головокружительным нагромождением гладких и остроконечных монолитов. Лес редел. Сквозь него уже просматривались окрестные долины и даже вершины Альп далеко на юге. Сверху тысячеметровой громадой нависал Фельдберг; склон, обращенный к юго-востоку, круто обрывался в бездну, точно какой-то великан взял и обрубил его топором, нарушив безупречно правильную форму округлой вершины.

Они добрались до альпийского луга, со всех сторон окруженного крутыми уступами. Точно в центре бугрился бархатисто-черный камень, подернутый ярко-желтой паутиной, что придавало ему сходство со стогом сена.

– Здесь я с удовольствием покидаю вас, – послышался голос Пугала.

Он сложил руки на груди, осклабился и растворился в воздухе, причем оскал исчез несколько позже, чем он сам.

– Какого черта… – начал Ричард.

– Тихо! – оборвала его мадам.

Все четверо невольно жались поближе к ней. Лоб старухи покрылся испариной, руками она вцепилась в торквес, как будто он душил ее. Над поросшей цветами и усыпанной галечником луговой чашей сияло безоблачное небо, но воздух как бы сконденсировался в тонкие, прозрачные ручейки, клокочущие, перетекающие друг в друга так, что глаз не успевал следить за их переливами. Скалы снова заслоняли обзор. Верхний слой камня, казалось, разжижился, подобно воздуху, потому что скалы беспрестанно меняли очертания. А черный бугор стоял неподвижно в своей незамутненной чистоте, но от него-то, похоже, и исходило все движение.

В смертельном отчаянии мадам стиснула руку Клода.

– Господи Иисусе, как же их много! Неужели ты не чувствуешь?

– Я чувствую, – озираясь, проговорил Ричард. – Точно силовая бомбардировка сигма-поля, ох, силы небесные! Это все враждебные умы, да?

Тревожное предчувствие накатывало на них в невыразимом крещендо. Камень под ногами вибрировал на низких частотах, словно от топота тысяч ног в недрах горы. А еще от дикого рева.

Атмосферные вихри набирали силу. Послышался новый звук – сумасшедшее тремоло вверх-вниз на тысячу тональностей и ритмов. Люди закрывали уши руками, но лавина звуков вбирала их в себя, и они тоже пытались кричать в тщетной попытке нейтрализовать эту какофонию, пока она не свела их с ума.

Наконец оркестр смолк, и появились исполнители.

Пятеро застыли, как изваяния, выпучив глаза, разинув рты. Скалы вдруг ожили: их облепили тысячи, а может, десятки тысяч живых существ, они громоздились друг на друга, висели у соседей на плечах, выглядывали в щели между нижних конечностей или шагали по головам собратьев, стремясь пробиться в первые ряды.

Это были кошмарные существа.

В основном ростом не более метра, со скругленными туловищами и тоненькими ножками, как у Пугала. У многих, однако, непропорционально огромные ступни и кисти. Отдельные тела деформированы, очевидно какой-то болезнью позвоночника; у других из-под красивой одежды выпирали уродливые шишки – то ли злокачественные образования, то ли скрытые лишние конечности. Но самым гротескным зрелищем были головы: заостренные, приплюснутые, шершавые, как древесная кора, с гребнями или рогами. Почти все по размеру не соответствовали туловищам – либо чересчур большие, либо уж слишком маленькие, – и вообще подходили как корове седло: к примеру, прелестная женская головка на неуклюжем теле молодого шимпанзе. Лица были искривлены, вытянуты, одутловаты, с красными или голубыми бородками, покрытые рыбьей чешуей, мокнущими язвами, порами, как на швейцарском сыре. Глаза либо вываливались из орбит, либо пропадали в жировых складках, а то и вовсе были не на положенном месте и в большем, чем надо, количестве. Некоторые твари шлепали отвислыми, как у жаб, губами, другие вообще губ не имели и скалили огрызки гнилых зубов в вечной ужасающей ухмылке. Рты были также на любой вкус: то звериная пасть, втиснутая в почти нормальное лицо, то какая-то немыслимая вертикальная прорезь, то свернутый кольцами хобот, то клюв, как у попугая. За ними обнажались мощные бивни, частоколы острых клыков, слюнявые десны и языки, порой черные, порой двойные или даже тройные.

Жуткое скопище вновь начало тихонько подвывать.

Но тут на черном бугре вырос довольно высокий лысый гуманоид. Лицо его было прекрасно, а тело, от шеи до пят затянутое в облегающий фиолетовый костюм, поражало мышечной силой.

Рев мгновенно прекратился.

– Я – Суголл, – сказал он, – повелитель этих гор. Выкладывайте, зачем пожаловали.

– У нас письмо от Йочи, Верховного Властителя фирвулагов, – пролепетала мадам.

Лысый снисходительно улыбнулся и протянул руку. Опираясь на руку Клода, мадам Гудериан приблизилась к нему.

– Вы нас боитесь, – заметил Суголл, пробежав глазами обрывок пергамента. – Что, на человеческий взгляд мы так уж отвратительны?

– Мы боимся того, что исходит из ваших умов, – ответила мадам. – Тела ваши вызывают лишь сочувствие.

– Мое, разумеется, иллюзорно, – сообщил Суголл. – Как повелитель всех этих… – он обвел рукой трясущуюся живую массу, – я поневоле должен во всем их превосходить, даже в физическом уродстве. Желаете посмотреть, как я выгляжу на самом деле?

– О всемогущий Суголл, – сказал Клод, – эта женщина и так еле жива от вашего рева. Я ученый, палеонтолог, меня очень интересуют все проявления биологической жизнедеятельности. Покажите себя мне, а друзей моих пощадите.

Лысый рассмеялся.

– Палеонтолог! Что ж, любопытно, как ты сумеешь меня классифицировать!

Он во весь рост вытянулся на бугре. Подошедший Ричард обнял мадам за плечи и отвел подальше, оставив Клода одного.

Сверкнула яркая вспышка, на время ослепившая всех людей, кроме старика.

– Ну, что я такое?! – выкрикнул Суголл. – Нет, человек. Ты не сможешь нам ничего сказать, а мы – тебе, потому что ни ты, ни мы этого не знаем. – Послышались раскаты презрительного смеха.

Красивая фигура в фиолетовом опять возникла на вершине бугра. Клод стоял, широко расставив ноги и свесив голову. Грудь его судорожно вздымалась, на закушенной губе выступила кровь. Он медленно поднял глаза и встретился взглядом с владыкой ревунов.

– Я знаю.

– Что-что? – Правитель гоблинов подался вперед. Одно скользящее движение – и он очутился на земле, рядом с Клодом.

– Я знаю, что вы такое, – повторил палеонтолог. – Вы – представитель расы, которая обладает повышенной чувствительностью к фоновому излучению планеты Земля. Даже тану, живущие в других районах, переживают генетические аномалии, связанные с этим излучением. А вы еще больше осложнили себе жизнь тем, что поселились здесь. Вы пьете из ручьев с их ювенильной водой, обитаете, очевидно, в пещерах, – он указал на окутанный желтой сетью бугор, – внутри таких привлекательных на вид черных скал, как ваша.

– Да, ну и что?

– Если моя стариковская память меня не подводит, это уранит – руда, содержащая уран и радий. Глубоководные ручьи, скорее всего, тоже радиоактивны. За годы обитания в данном регионе вы подвергли свои гены более сильному облучению, чем ваши братья фирвулаги. И потому стали мутантами, превратились в… то, что вы есть.

Суголл повернулся и посмотрел на бархатисто-черную скалу. Затем откинул роскошно вылепленную иллюзорную голову и взревел. Все его тролли и гоблины присоединились к реву. Но на сей раз он прозвучал не устрашающе, а лишь мучительно-скорбно.

Наконец ревуны завершили свой погребальный плач.

– На этой планете генная инженерия находится в зачаточном состоянии. Значит, для нас нет никакой надежды, – промолвил Суголл.

– Надежда есть для будущих поколений, если вы переселитесь отсюда, скажем, на север, где нет такой повышенной концентрации радиоактивных минералов. Что же до ныне живущих… у вас есть способность творить иллюзии.

– Да, у нас есть иллюзии, – подтвердил правитель каким-то бесцветным голосом. Но когда смысл речей Клода достиг его сознания, он вскричал: – Ты правду говоришь? Насчет наших детей?

– Вам нужен совет опытного генетика, – отозвался старик. – Все люди, обладающие знаниями в данной области, наверняка в рабстве тану. Я же могу лишь дать вам несколько общих рекомендаций. Выбирайтесь отсюда и положите конец новым мутациям. Самые безнадежные из вас, скорее всего, бесплодны. Те же, кто еще способен к воспроизводству, имеют шанс вернуться в нормальное состояние. Они-то и должны закрепить аллели. Выведите нормальную детородную плазму в новом поколении, наладив отношения с остальными фирвулагами. Используя свои иллюзии, станьте привлекательными партнерами, кроме того, чтобы подобное кровосмешение стало возможным, вам необходимо приобрести навыки социального общения, отрешиться от менталитета пугал.

У Суголла вырвался лающий смех.

– Скажешь тоже! Оставьте ваши земли! Забросьте ваши брачные обычаи! Породнитесь с вашими извечными врагами!

– Да именно таковы первые шаги к изменению генофонда. Но есть и дальняя перспектива… В том случае, если нам удастся освободить человечество от ига тану. Среди путешественников во времени, вероятно, есть специалисты по генной инженерии. Не знаю точно, как действует Кожа тану, но, возможно, и она поможет вам вернуться к нормальным телесным пропорциям. В мире будущего, откуда я пришел, это иногда удавалось в барокамерах.

– Ты дал нам пищу для размышлений, – тихо проронил Суголл. – Твои откровения достаточно горьки, но мы подумаем. И примем решение.

Мадам Гудериан вновь взяла на себя роль предводительницы. Голос ее звучал твердо; лицо обрело краски.

– Так как же насчет нашей просьбы, всемогущий Суголл?

Гуманоид стиснул в кулаке послание Йочи. Пергамент жалобно заскрипел.

– Ах да, ваша просьба! Королевское послание могли бы оставить при себе. Власть Йочи на нас не распространяется, видимо, ему было неловко вам в этом признаться. Я же впустил вас на свою территорию из чистого любопытства – захотелось узнать, что заставило вас пойти на такой риск. Мы думали с вами поразвлечься, а потом умертвить…

– А теперь?

– О чем вы просите?

– Мы ищем реку. Широкую, полноводную реку, берущую начало в ваших краях. Она несет свои воды на восток в полусоленое озеро Мер, что за сотни километров отсюда. По ней мы рассчитываем добраться до могилы Корабля.

Раздался удивленный рев.

– Я понял, о какой реке идет речь, – сказал Суголл. – Мы называем ее Истрол. У нас тоже есть легенды о Корабле и о том, как после прибытия на Землю мы отделились от фирвулагов и нашли независимость здесь, в горах, подальше от Охот и ежегодной бессмысленной бойни – Великой Битвы.

Мадам упомянула о том, что своим возвышением тану обязаны людям, и затем изложила план восстановления былого равновесия сил.

– Чтобы добиться своей цели, мы должны завладеть древними орудиями из могилы Корабля. Если кто-нибудь из ваших подданных выведет нас к реке, тогда мы отыщем кратер.

– А этот ваш план… когда вы намерены его осуществить? Как скоро ученые люди смогут освободиться от тану и с благословения Теи заняться нами?

– Нам бы хотелось успеть до Перемирия перед Великой Битвой. Однако мы понимаем, сколь призрачны наши надежды. Могила Корабля находится по меньшей мере в двухстах километрах отсюда. А до Перемирия всего двенадцать дней. Добрая половина оставшегося времени уйдет на поиски реки.

– Нет, – возразил Суголл. – Эй, Калипин!

Из толпы выступил гуманоид, которого путешественники прозвали Пугалом. Теперь вместо злобной мины на роже его сияла широкая улыбка.

– Да, мой повелитель!

– Я не разбираюсь в этих… километрах. Скажи людям, где Истрол.

– Да здесь, под горами, – отозвался тот. – На одном уровне находятся пещеры – наши дома, а на других – где-то поглубже, где-то помельче – водяные пещеры, иными словами, подземные ручьи, протоки и реки. В водяных пещерах берет начало Райская река, что течет мимо Финии на северо-запад. Но самая большая река, вытекающая из наших гор, – Истрол.

– Почти наверняка он прав! – воскликнул Клод. – В наше время истоки Дуная тоже пролегают под землей. Одни утверждают, что прежде река вытекала из озера Констанца, другие постулируют ее связь с Рейном.

– В водяные пещеры можно спуститься по стволу Аллики в специальной клети. Часа два займет путь до темного Истрола. Потом вам придется плыть день под землей до светлого, что течет под открытым небом.

– А ваши лодочники провезут нас через подземные участки? – спросила мадам.

Суголл молчал, глядя на окружавшую его толпу чудовищ. Воздух опять огласился музыкальным ревом. Тела гоблинов начали двигаться, преображаться, и постепенно вихревой рисунок неба успокоился. Умственная энергия пещерного народа поменяла направление, ненависть к другим и себе уступила место более мягкому восприятию мира. Исчадья ада превратились в довольно симпатичных лилипутов.

– Отправь их! – хором выдохнули ревуны.

Суголл согласно кивнул:

– Так и быть.

Он взмахнул рукой. Его подданные повторили жест и вдруг стали прозрачными, словно туман, рассеивающийся под полуденным солнцем.

– Помните нас! – кричали они, исчезая. – Помните нас!

– Запомним, – прошептала мадам.

Пугало сделал им знак, засеменил вперед. Клод снова предложил руку мадам; Ричард, Марта и Фелиция последовали за ними.

– Слушай, – вполголоса обратилась старуха к Клоду, – а каков он на самом деле, этот Суголл?

– Ты не можешь читать у меня в уме, Анжелика?

– Ты же знаешь, что не могу.

– Ну и слава Богу, – вздохнул старик. – Вовек бы его не видеть!

ГЛАВА 6

Поздно вечером, когда гигантские бражники и белки-летяги завели свои воздушные игры над лесистым каньоном Скрытых Ручьев, семеро с тяжелой поклажей прибыли в поселение первобытных. Вел их Халид. Они было направились к хижине Уве Гульденцопфа, но не застали его. Маленький козопас Калистро, гнавший стадо домой, сообщил им, что Уве вместе с вождем Бурке в общественной бане.

– Разве вождь здесь? – нахмурился Халид. – Стало быть, экспедиция не удалась?

Калистро покачал головой. В свои пять лет он был уже достаточно ответственным и разумным человеком, чтобы участвовать во всех великих начинаниях своего племени.

– Вождь получил ранение и вернулся. Сестра Амери наложила ему повязку на ногу и велела каждый день делать целебные ванны… А чего у вас там в мешках?

Мужчины рассмеялись. Жилистый парень с густой копной волос, единственный из всех не обремененный поклажей, так как левая рука у него отсутствовала, а короткая культя была обернута грязной тряпкой, поддразнил пастушонка:

– Сокровище!

– Дайте поглядеть-то, – в Калистро вдруг проснулся ребенок.

Но семерка уже двинулась к плоскому руслу каньона. Козопас поспешно загнал стадо в хлев и побежал следом.

Бледный свет звезд озарял маленькую лужайку на берегу ручья, рождавшегося из смешения горячих и холодных подземных источников, но основная часть деревни оставалась в тени; дома и общественные постройки были надежно укрыты высокими соснами и раскидистыми вечнозелеными дубами от воздушных налетов тану. Баня – большая бревенчатая постройка с заросшей плющом крышей – находилась на самом краю каньона. Окна ее были тщательно занавешены, а из-под двери пробивалась лишь узкая полоска света.

Халид и его спутники вошли в оглашаемое веселым смехом помещение. Вечер выдался прохладный, и полдеревни сбежалось сюда погреться. Мужчины, женщины, дети вперемежку плескались в каменных ваннах или выдолбленных деревянных корытах, наполненных горячей и холодной водой. Некоторые сидели на полу, беседовали, играли в триктрак.

Уве Гульденцопф пробасил, перекрикивая общий шум:

– Эй, поглядите-ка, кто к нам пришел!

Первобытные встретили односельчан громом приветствий. Кто-то прокричал:

– Пива!

А один из Халидовой своры откликнулся прочувствованно:

– Эх, пожрать бы!

Козопаса Калистро послали подымать с постели трактирщицу, а вновь прибывшие протиснулись сквозь гомонящую толпу к изолированной ванне, где восседал Луговой Жаворонок Бурке; его седые волосы слиплись от пара, а монументальное, будто выточенное из камня лицо искривилось, когда он попытался скрыть удовлетворенную ухмылку.

– Ну как?

– Чтоб я сдох! – ответил пакистанец, опуская мешок на пол, развязывая его и вытаскивая неотшлифованный наконечник для копья. – Секретное оружие номер один! – Он вновь порылся в мешке и достал пригоршню более тонких железяк. – А вот и номер два. Немного заточить – и получатся отличные стрелы. К вашим услугам двести килограммов железа – кое-что в заготовках, кое-что в слитках. Углеродистая сталь, сваренная по лучшим древним рецептам. Мы соорудили печь с форсированной тягой, она работает на древесном угле, а тяга создается шестью кожаными мехами. Угля вокруг завались. Мы как следует замаскировали печь и бегом сюда, но в любой момент можно вернуться и выплавить еще.

Глаза Бурке заблестели.

– Ну, Халид! Молодец, чертяка! И вы тоже, ребята – Зигмунд, Денни, Лэнгстон, Герт, Смоки, Хоми. Не подкачали! Теперь мы на коне, теперь все наши мечты, все молитвы сбудутся! Даже если экспедиция к могиле Корабля ничего не даст, все равно у нас есть шанс одолеть тану хотя бы в первой битве!

Уве, посасывая трубку, обвел взглядом усталых, пропыленных путников.

– А где еще трое?

Улыбки погасли.

– Боб и Вренти задержались как-то вечером на руднике, – сказал Халид. – Когда утром мы отправились за ними, то не обнаружили никаких следов. А князь Франческо пошел на охоту, и его зацапали ревуны.

– Потом его, правда, вернули, – добавил костлявый скуластый человек по имени Смоки. – Через день бедняга приплелся на стоянку. Они его ослепили, кастрировали и отрубили обе руки. Ну, и над мозгами, конечно, поработали: бедняга совсем лишился разума. Кого ревуны затягивают в свои сучьи игры, тот уж не останется в здравом уме.

– О Господи Иисусе! – ужаснулся Уве.

– Но мы за него отомстили, – криво усмехнулся Денни.

– Не мы, а ты, – уточнил кривоногий сингал по имени Хоми и повернулся к вождю Бурке. – Когда мы уже возвращались, на нас напоролся ревун – прямо средь бела дня, где-нибудь в сорока километрах отсюда, на берегу Мозеля. Чудовище, крылатый конь о двух головах. Денни стрелой с железным наконечником проткнул ему кишки, и тот рухнул как подкошенный. Вы не поверите, от коня остался горбатый гном с крысиной мордочкой!

Рудокопы застонали при одном воспоминании; кто-то хлопнул Денни по плечу.

– Во всяком случае, теперь мы знаем, что железо убийственно и для тех, и для других гуманоидов, – заключил Денни. – Ведь ревуны – не что иное, как изуродованные фирвулаги. Так что пусть наши благородные союзники помнят о том, кто их настоящие друзья…

Послышались одобрительный ропот и несколько тихих смешков.

– Да, – согласился Бурке, – будем иметь это в виду. Однако же для первого этапа – для атаки на Финию, – фирвулаги нам нужны. Они в целом одобрили план мадам. Но боюсь, крепко задумаются, когда узнают про железо.

– А чего тут думать? – уверенно проговорил Смоки. – Вот поглядят, как мы пригвоздим железом кого-нибудь из тану да спилим их собачьи ошейники, тогда ноги нам будут целовать… или задницу!.. Или еще что…

Все грохнули.

Взволнованный молодой голос выкрикнул:

– А чего нам ждать до Финии?! Через два дня пойдет караван в Надвратный замок. Давайте заточим стрелы да и посчитается с ними, не откладывая в долгий ящик!

Его призыв воодушевленно подхватили. Но вождь, как разъяренный аллигатор, рванулся из своей ванны и прорычал:

– Умолкните вы, безмозглые скоты! Без моего разрешения ни одна собака не дотронется до железа! И языки свои держите на замке, если не хотите, чтоб все ихнее рыцарство обрушилось на наши головы! Стоит нам палец высунуть – Велтейн всю руку отхватит. Призовет Ноданна, потребует подкрепления с юга!..

Люди приумолкли. Но агрессивный юноша не унимался:

– Так ведь когда мы пойдем на Финию, они все равно узнают! Отчего ж не теперь?

– Оттого, – прозвучал в ответ язвительный голос Бурке, от которого некогда тряслись поджилки у новоиспеченных адвокатов, – что на Финию мы нападем незадолго до Великой Битвы, когда всем тану будет не до Велтейна. Во время подготовки к их славной рати ни один ублюдок тану не станет защищать даже бариевую шахту. У них на уме будут только юг и Олимпийские игры.

Первобытные принялись тихонько судачить о странностях гуманоидов, а Бурке тем временем одевался. Уве с усмешкой заметил, что по характеру тану ничем не отличаются от тупоголовых ирландцев – лишь бы подраться, а там хоть трава не расти. Его заявление было встречено новыми раскатами смеха, и ни единый сын, ни единая дочь ирландского народа не вступились за честь своего племени. У Бурке мелькнула мысль, что тому должна быть причина, и он пожелал непременно ее выяснить, но тут Халид узрел заживающую рану краснокожего.

– Машалла! Жаворонок, да ты вроде поцарапался малость!

Нога Бурке была обезображена фиолетово-багровым шрамом сантиметров в двадцать длиной.

– Сувенир одного хряка. Он убил Штеффи, да и я чуть не окочурился, пока Деревянная Нога тащил меня сюда. Скоротечный сепсис – шутка сказать! Но Амери вовремя его захватила. Красивого мало, но ходить могу и даже бегать, если придется, не дай Бог.

– Нынче собрание руководящего комитета, – напомнил ему Уве. – Халиду тоже надо быть.

– Ага. Но сперва давай позаботимся о наших героях. Ну что, ребята? Еда и питье уже на подходе. Подкрепитесь – и спать. Какие еще проблемы?

– Рука Зигмунда, – сказал Халид. – Кроме троих погибших, он тоже входит в список наших потерь.

– Как же ты так? – спросил Бурке.

Зигмунд смущенно прикрыл руку.

– Да по глупости. На меня прыгнула гигантская саламандра и впилась прямо в ладонь. Ты ведь знаешь, против их яда есть только одно средство…

– Зиг прикрывал наш тыл, – объяснил Денни. – Оборачиваемся – его не видно. Вернулись – глядь, он как ни в чем не бывало накладывает жгут, а топор и рука рядом валяются.

– Пошли покажем Амери, – распорядился Бурке.

– Да нет, вождь, я в порядке. До свадьбы заживет.

– Заткни пасть и делай, что велят. – Вождь повернулся к остальным. – А вам, ребятки, разрешаю отоспаться денька два. На этой неделе будет большой военный совет, прибудут волонтеры из других поселений. Вам придется еще поработать на совесть, когда мы установим кузню в каком-нибудь укромном месте, чтоб фирвулаги не пронюхали. До той поры я сам буду охранять железо. Надо его спрятать от греха подальше. – Он повысил голос, чтоб все в бане слышали: – Эй, люди! Если вам дороги собственная шкура и свобода тех, кто находится в рабстве, забудьте о том, что видели здесь!

Все согласно закивали. Вождь тоже удовлетворенно кивнул и взвалил на плечи два тяжелых мешка. Уве и Халид поволокли четыре оставшихся. Зигмунд пошел вперед.

– Собрание состоится, как всегда, в коттедже мадам, – сказал Бурке кузнецу, хромая к выходу. – Там теперь поселилась Амери. Мы единогласно ввели ее в комитет.

– Эта монашка – просто дар Божий, – добавил Уве. – Так обработала Максла, что его не надо больше держать взаперти. И бедная Сандра уже не грозится наложить на себя руки: грибок-то у нее совсем прошел. Хаиму глаз залечила, старику Каваи – здоровенную язву на подошве.

– Хорошее дело, – хмыкнул Халид. – А то Каваи вечно стонет на наших сборищах. И впрямь повезло нам с Амери.

Вождь поцокал языком.

– Мало того – она исцелила шестнадцать случаев парши и почти всю болотную лихорадку. Мадам вовремя заполучила врача, это будет еще одним аргументом в пользу ее избрания на следующих выборах.

– Не думаю, что она так уж рвется к власти, – возразил Халид. – Во всяком случае, не больше, чем ты держался за место судьи.

Они почти бесшумно ступали по тропинке, вьющейся меж густых деревьев. У длинного каньона было множество тупиковых ответвлений, из которых выходили на поверхность подземные источники. Большинство жилищ строилось вблизи этих естественных колодцев. Всего в деревне насчитывалось около тридцати домов, а население самого большого поселка первобытных в плиоценовом мире составляло восемьдесят пять человек.

По камням они пересекли ручей и двинулись вверх по каменистому склону по направлению к небольшому, но прочному домику под сенью огромной сосны. В отличие от остальных он был не бревенчатый и не глинобитный, а каменный, выбеленный известкой и укрепленный деревянными балками. Постройка странно напоминала будущие сельские особняки на холмах близ Лиона. Плетистые розы, обильно удобренные мастодонтовым навозом, поднялись и увили кровлю пышными цветами. Ночной воздух был напоен их ароматом.

Мужчины дошли до конца тропинки и остановились. Путь им преградил маленький зверек. Вздыбив шерсть, сверкая огромными глазами, он грозно рычал.

– Ты что, Дея?! – удивился Жаворонок. – Тут же все свои!

Кошка зарычала еще громче и не двинулась с места.

Вождь Бурке опустил на землю мешок и присел, вытянув руку. Халид переместился и стал позади Зигмунда; в мозгу у него мелькнуло воспоминание и зародилось страшное подозрение. Он вспомнил дождливую ночь, проведенную в стволе дерева, и точно такой же кошачий рык. А заподозрил испытанного товарища, который был слишком опытным лесорубом, чтобы его могло захватить врасплох нападение гигантской саламандры…

Пока Халид развязывал свой мешок, дверь коттеджа распахнулась, и в проеме на фоне тусклого света лампы возникла фигура Амери.

– Дея! – позвала монахиня и взмахнула четками. Затем увидела мужчин. – Это ты, вождь?.. И Халид с тобой! Вернулись! Но что…

Кузнец в тюрбане внезапно схватил за волосы того, кого они называли Зигмундом. Другой рукой он прижал что-то твердое, серое к горлу этого человека.

– Не шевелись, сукин сын, не то отправишься вслед за своим братцем!

Амери вскрикнула, а Уве грязно выругался, увидев, что кузнец очутился один на один с горгоной. Вместо волос рука пакистанца сжимала шипящих, извивающихся гадюк, что отходили от скальпа Зигмунда. Тоненькие ядовитые жала вонзились в руку кузнеца, посылая отравленные стрелы по кровеносным сосудам прямо к сердцу.

– Прекрати, я сказал! – взревел кузнец и, покрепче стиснув пальцы вокруг затупленного наконечника копья, вонзил его в мягкую ложбинку на горле чудовища.

Горгона испустила булькающий хрип и обмякла. Халид отпрыгнул и выронил железяку. С глухим стуком она ударилась об землю и осталась лежать близ мертвого тела, снова изменившего очертания. Амери и трое мужчин уставились на хрупкое существо весом, наверное, не больше тридцати килограммов. Маленькие острые соски выдавали в нем особь женского пола. Лысый конусообразный череп был приплюснут над глазами. На лице там, где должен был быть нос, зияло отверстие, а на массивной нижней челюсти виднелись редкие торчащие в разные стороны зубы. По сравнению с раздутым, как шар, туловищем конечности казались тоньше, чем у паука; левая передняя лапа отсутствовала.

– Это же… фирвулаг! – выдохнула Амери.

– Ревун, – поправил Бурке. – Некоторые биологи считают их мутантами фирвулагов. Каждый имеет свое, не похожее на других, обличье. Но все они до жути уродливы.

– Понятно, что было у нее на уме! – раздался голос Халида, дрожащий от ужаса и досады. Он ощупал руку: как ни странно, она оказалась целой и невредимой. – Увидала, как мы порешили ее приятеля, и решила выяснить, что это за диковинное оружие. Для того, должно быть, подкралась к Зигмунду, который замыкал колонну, и… заняла его место. А руку себе отсекла, чтобы ее не заставили нести железо.

– Но прежде ревуны не рядились в людей! – воскликнул Уве. – Зачем же теперь…

– Взгляните на нее – одета в лохмотья, – заметила Амери и наклонилась, чтобы в свете из дверного проема получше рассмотреть карликовое тельце.

Один из грубо выделанных кожаных башмаков свалился в пылу схватки, обнажив ступню – крохотную, но безупречной формы и гладкую, как у ребенка. На пятке натерта трогательная мозоль: верно, малышке было нелегко поспевать за быстроногими людьми.

Монахиня надела убитой башмак, расправила ножки-тростинки, закрыла остекленевшие глаза.

– По всему видать, бедная. Может быть, надеялась обнаружить ценную информацию и выгодно ее продать.

– Кому? Нормальным фирвулагам? – предположил Бурке.

– Или тану. – Монахиня выпрямилась, отряхнула полы белой сутаны.

– Другие тоже могли видеть нас у плавильни, – проговорил Халид. – Если эта превратилась в человека, то как мы можем быть уверены, что другие…

Бурке поднял наконечник, схватил руку кузнеца и провел грубым металлом по коже. Из царапины выступило несколько капель темной крови.

– Ты, по крайней мере, человек. Пойду испытаю остальную команду. Позже придумаем что-нибудь менее жестокое. Иголкой, что ль, будем колоть.

Он захромал обратно к бане. Уве и Халид втащили драгоценные мешки в увитый розами домик и вернулись к Амери. Она все еще стояла над трупом и прижимала к себе мурлыкающую кошку.

– Что с ней делать, сестра? – спросил Халид, кивая на труп ревунши.

Амери вздохнула.

– У меня есть большая корзина. Отнесите ее в лесной домик. Боюсь, завтра мне придется ее расчленить.

Пока члены руководящего комитета ожидали вождя Бурке, трактирщица угостила всех новым напитком.

– Мы взяли мерзкое сырое вино Перкина и настояли его на лесных цветах.

Все пригубили.

– Как вкусно, Мариалена! – похвалила Амери.

Уве что-то сказал вполголоса по-немецки.

– Знаешь, что ты сделала, женщина? Ты вновь изобрела пунш!

– Точно, точно! – подхватил старик Каваи. Ему было всего восемьдесят шесть, но поскольку он принципиально отказался от «омоложения, то был похож на развернутую мумию. – Очень освежает, дорогая. Вот бы нам еще выгнать хорошее сакэ…

Дверь коттеджа распахнулась, и вошел Луговой Жаворонок Бурке. Члены комитета хранили молчание, пока вождь краснокожих не усмехнулся.

– Все кошерные. Я проверил не только плавильщиков, но и остальных в бане.

– Слава тебе, Господи! – перекрестился Уве. – У меня мороз шел по коже от мысли, что в наши ряды затесались дьяволы! – Он замахал руками, словно хозяин заведения, обнаруживший, что один из его надежных поставщиков подделывает счета.

– Уве прав, – сказал вождь. – До сих пор ни у ревунов, ни у фирвулагов не было причин заниматься такой подтасовкой. Но теперь, когда близится час нападения и у нас есть, возможно, уже не столь секретное оружие, мы должны быть начеку. Будем проверять каждого добровольца и всех участников мало-мальски важных сходок.

– Это моя забота, – заявил Уве Гульденцопф, ведавший у первобытных службой безопасности. – Мне бы несколько иголок, Халид!

– Завтра первым делом откуем.

Комитетчики уселись за стол.

– Так, прошу всех быть краткими, а то бедный Халид с ног валится. Заседание руководящего комитета объявляю открытым. На повестке все те же вопросы. Начнем со строительства. Тебе слово, Филимон.

– Лагерь на Рейне построен, – сообщил архитектор. – Через два-три дня будет закончен главный павильон, потом я переброшу ребят на гостиницу здесь, у каньона.

– Хорошо, – кивнул вождь. – Ванда Йо, что сделано для обеспечения скрытности передвижений?

Пышноволосая женщина с лицом мадонны и. голосом армейского сержанта живо откликнулась:

– Проложена невидимая с воздуха тропа от каньона до театра военных действий длиной в сто шесть километров. Наведены гати на сучьем болоте – работенка, не позавидуешь! Теперь обносим стартовую площадку колючей проволокой, чтобы посторонние туда не просочились.

– А как насчет плацдармов для пехотного десанта?

– Их решено устроить на понтонах – в последний момент. Накат выстелим шкурами, которые доставит Деревянная Нога.

– Что нового в контрразведке?

– Ничего, – сказал Уве. – Почти все мои люди работают у Фила и Ванды Йо. Я связался с маркитантом Высокой Цитадели, чтобы поставил нам дичь и другое продовольствие, когда начнут прибывать дополнительные контингенты. Теперь разрабатываем систему проверки перед отправкой войск к реке.

– Что ж, у тебя, кажется, тоже все в порядке. Амуниция?

Старик Каваи поджал морщинистые губы.

– Сотня шлемов и нагрудников из дубленой кожи к Часу Ноль будет. Больше не обещаю. Знаете, сколько они сохнут? Даже на болванках, наполненных горячим песком?.. А сколько труда надобно, чтобы придать им форму? Боюсь, большинству волонтеров придется выступить в поход с голым задом. Нельзя же наших оголить? Словом, делаю, что могу, но чудес не ждите.

– Да ладно, – успокоил его Бурке. – С доспехами у нас всегда дефицит. А как насчет камуфляжных сеток?

– Одну, большую, натянем уже завтра, на случай если они пораньше вернутся с летательным аппаратом. – Много повидавший на своем веку старик, прищурясь, поглядел на Жаворонка. – Ты все-таки думаешь, у них есть шанс?

– Если и есть, то невелик, – признался Бурке. – Но мы до последнего не должны терять надежду… Медицинский сектор!

– Льняные бинты готовы, – отозвалась Амери. – Масло, спирт, антибиотики собрали, где только могли. Пятнадцать человек обучены оказывать первую помощь в полевых условиях. – Она помолчала, закусив губу. – Знаешь, Жаворонок, ты бы все-таки пересмотрел свое решение насчет меня, а? Ведь там я нужней, чем где бы то ни было.

Американский абориген покачал головой.

– Ты единственный врач во всем первобытном мире. Мы не можем тобой рисковать. Нельзя не думать о будущем. Если удастся освободить Финию, то сразу обеспечим других врачей. А не удастся… тогда, может, медицинская помощь никому и не понадобится. Короче говоря, бойцы должны сами уметь перевязать свои раны. Ты останешься здесь.

Монахиня вздохнула.

– Металлургия! – продолжал вождь.

– В наличии имеется двести двадцать килограммов железа, – выдал свою информацию Халид. – Потери – четыре человека. Но людей все равно хватит, чтобы осуществить доводку оружия, дайте только поспать малость.

Халид снова принял изрядную порцию благодарностей и поздравлений.

– Продовольствие.

– Припасов достаточно, чтобы прокормить пятьсот человек в течение двух недель, – сказала Мариалена. – И это не считая пяти тонн провизии, которую будем выдавать сухими пайками. На берегу Рейна нельзя устанавливать кухню – тану заметят дым. – Она вытащила из рукава платочек и промокнула лоб. Представляю, как бедняги будут проклинать жареное просо и коренья, когда все закончится.

– Если это все, что они будут проклинать, – заметил Бурке, – то я за них рад. Теперь у меня, как у главнокомандующего, есть для вас сообщение. Я получил депешу от генералиссимуса Пейлола, что его войска будут приведены в полную боевую готовность за три дня до начала Перемирия. При оптимальной ситуации мы атакуем перед рассветом двадцать девятого сентября, это даст нам целых два дня до восхода первого октября. После чего фирвулаги нас покинут; хорошо бы к тому времени уже разделаться с Финией. Детали я изложу позже, на военном совете, договорились? Теперь еще одно… Дело с лазутчиком ревунов мы передаем в контрразведку и одновременно представляем Уве самые широкие полномочия для дальнейших мер безопасности.

– Да, что касается кузни, – вспомнил Халид. – Пожалуй, мы займем одну из открытых пещер. Но нам понадобится помощь Фила.

– Что-нибудь еще?

– Как хотите, – сказала Мариалена, – мне нужны алкогольные напитки. Пиво или мед от фирвулагов. Не могу же я потчевать бойцов молодым вином?

Бурке усмехнулся:

– Это уж точно. Уве, ты бы поговорил со своим маркитантом из Высокой Цитадели.

– Заметано.

– Какие еще будут соображения?

Амери нерешительно кашлянула.

– Не знаю, может быть, это не ко времени… Но у меня есть соображения, связанные со вторым этапом плана мадам Гудериан.

– Хай! – вскричал старик Каваи. – Давайте послушаем. Ведь если в Финии у нас выгорит, мадам незамедлительно отправит нас на юг!

– Хорошо, если мы выполним хоть малую часть первого этапа, – угрюмо возразил Филимон, – не говоря уж о следующих. Пускай мадам сама думает о втором этапе, когда вернется. Это же ее план. Должно быть, они с этой маленькой дикаркой Фелицией уже все обмозговали.

– Ну нет, – заявила Мариалена. – Вам, известное дело, лишь бы ответственности поменьше, а я поневоле должна загадывать на будущее. Если провизию не заготовить впрок, мне же по шапке дадут! Вы как знаете, а я хочу уже сейчас сделать все возможное.

– Спасибо тебе, милая, – примирительно сказал Бурке. – Завтра обсудим с тобой распределение рационов. Но, по-моему, это единственное, что мы можем сейчас планировать в отношении второго и третьего этапов. Слишком многое зависит от того, как пойдут дела в Финии…

– Выживем ли – нет ли, так? – прогундосил Каваи.

Ванда Йо хлопнула по столу ладонью.

– Ну-ну, не падать духом! Чтоб я не слышала этих пораженческих разговоров! Мы ударим этих громил туда, куда их прежде не били. Между прочим, по ту сторону Рейна есть один мерин, чьи яйца прошу отдать мне.

– Да уж, от тебя пощады не жди! – засмеялся кузнец.

– Разговорчики! – прикрикнул Бурке. – Комитет учтет все предложения при выработке стратегии на период Великой Битвы.

– Тогда подводим черту? – предложила Амери.

– Может, еще что-нибудь? – спросил вождь. Все молчали.

– Что ж, закрывай заседание, – произнес старик Каваи. – Я уж десятый сон должен видеть.

– И я, – согласился Уве.

Бурке объявил заседание закрытым. Кроме него, все пожелали Амери спокойной ночи и скрылись в темноте. Бывший судья подставил монахине перевязанную ногу.

– Ну, Жаворонок, – сказала она, тщательно осмотрев рану, – моя помощь тебе больше не нужна. Продолжай делать горячие ванны и потихоньку разрабатывай, чтоб мышцы не задубели. Накануне выступления могу вколоть тебе обезболивающее.

– Нет, прибереги его для тех, кому оно действительно будет нужно.

– Как знаешь.

Они вышли на крыльцо; в деревне все затихло, лишь ночные насекомые не умолкали. Близилась полночь. Луна еще не взошла. Бурке запрокинул голову и уставился в звездный свод неба.

– Вон она, как раз над каньоном.

– Что? – не поняла Амери, следя взглядом за движением его руки.

– Как – что?.. Ох, я позабыл, ты же у нас недавно. Звезда в созвездии Горна. Видишь вон тот колокол и четыре звезды, образующие прямую трубку? Обрати внимание на самую яркую, что сияет в раструбе. Фирвулаги и тану считают ее главной звездой на небе. Когда в полночь она поднимется над Финией и Высокой Цитаделью – древнейшими поселениями, – начнется Великая Битва.

– А какого это числа?

– По нашему календарю в ночь с тридцать первого октября на первое ноября.

– Не может быть!

– Вот тебе крест! А ровно через шесть месяцев, в майский полдень, наступит второй большой праздник. Его гуманоиды отмечают по отдельности и называют Великая Любовь. Говорят, особенно он популярен у ихних баб.

– Как странно, – проговорила Амери. – Я не занималась фольклором, но две эти даты…

– Согласен. Однако в наше время ни астрономы, ни другие ученые не могут найти даже мало-мальски убедительной причины обожествления этих дат и связанных с ним событий.

– Глупо искать какую-либо связь.

– Разумеется, глупо. – Озаренное звездным светом лицо индейца было непроницаемо.

– Я хотела сказать… все-таки шесть миллионов лет.

– Ты поняла значение большой звезды? Это маяк. Их родная галактика находится прямо за нею.

– Что ты говоришь? И сколько же до нее световых лет?

– Гораздо больше, чем шесть миллионов. Поэтому в каком-то смысле они забрались еще дальше от дома, чем мы, грешные.

Он похлопал Амери по плечу и, приволакивая ногу, пошел по тропинке, оставив монахиню стоять под звездами.

ГЛАВА 7

– И вовсе он не голубой, а коричневый, – сказала Фелиция.

Мадам заработала веслами, огибая узловатую корягу.

– В коричневом цвете нет той cachet note 32. A композитору хотелось воссоздать красоту реки.

Девушка презрительно фыркнула.

– Никакой красотой тут и не пахнет. Слишком сухо. Небось дожди месяцами не выпадают. – Она уперлась коленями в днище лодки и в маленький монокль мадам рассматривала гладкие выжженные склоны. Лишь кое-где близ воды виднелись участки зелени. Листва редких деревьев подернута свинцово-серой пылью. – Вдали пасутся небольшие стада антилоп и гиппарионов, – сообщила спортсменка. – Больше на левом берегу никаких признаков жизни. И кратера нет как нет. Сплошная тишь да гладь, за исключением того паршивенького вулкана, что мы видели вчера. Не могли же мы его пропустить в самом-то деле! Чертова река ползет как черепаха!

– Подождем до полудня. Ричард должен подать знак.

Старуха и Фелиция вдвоем плыли на крохотной надувной лодке. Метрах в ста впереди них скользили по светлому Истролу Клод, Марта и Ричард. Кончались вторые сутки с тех пор, как экспедиция выбралась из водяных пещер. От воды веяло холодом, но путешественники все равно радовались свету и реке, разлившейся от талых снегов с Альп, чьи ослепительно белые вершины сияли далеко на юге. Прошлой ночью они заночевали на каменистой отмели, памятуя о предостережении Пугала на берег не соваться. Среди ночи все они в душе поблагодарили его за совет, так как их разбудил вой гиен. Клод сказал, что в плиоцене отдельные особи достигают размеров крупного медведя и питаются не только падалью.

У них была отличная навигационная карта. Еще в стволе дерева Ричард исследовал соответствующие участки по старинной плексигласовой Kummerley + Frey Strassenkarte von Europa (Zweitausendjahrige Ausgabe) note 33, которую некая одержимая ностальгией первобытная сохранила как незабвенное воспоминание о грядущих временах. Карта потерлась, выцвела и читалась с трудом, к тому же Клод предупредил Ричарда, что дунайский бассейн претерпел значительные перемены во времена Ледникового периода, когда с Альп сошли огромные массы камней. Русло Дуная со всеми его протоками в эпоху плиоцена пролегало гораздо южнее, поэтому ориентироваться на указатели Риса, сделанные в Галактическом веке, не имело смысла. Однако же кое-какие параметры старой карты не утратили своей ценности на протяжении шести миллионов лет: к примеру, по долготе Высокой Цитадели (Гран-Баллон) и Риса, отмеченного на карте городом Нёрдлинген, можно было вычислить точное расстояние в километрах. Куда бы ни переместился Истрол, он неизбежно должен был пересечь меридиан Риса. Таким образом, Ричард по расплывчатому плексигласу определил, сколько им плыть: двести шестьдесят километров или три с половиной градуса восточной долготы от принятого за нулевой меридиана Высокой Цитадели.

В крепости фирвулагов Ричард ровно в полдень выставил свой наручный хронометр так, что квадрант отражал солнечные лучи точно под прямым углом. Каждый день они отмечали местное полуденное время, а разница между ним и показаниями хронометра давала им возможность определить долготу. Они были уверены, что, когда доплывут до нужного меридиана, им останется только двигаться на север – и они выйдут к могиле…

Наконец с передней лодки пришел сигнал причаливать к берегу.

– Видите небольшой распадок меж холмов? – окликнула Анжелику Фелиция. – Ричард, скорее всего, считает, что иначе нам никак туда не проникнуть.

Они быстро вытащили лодку на берег.

– Ну что, ребята, думаете, прибыли? – поинтересовалась Фелиция.

– Во всяком случае, где-то близко, – отозвался Ричард. – Полагаю, восхождение будет приятным. По моим подсчетам, до Риса километров тридцать, если двигаться прямо на север. С вершины одного из холмов мы непременно его увидим, ведь эта чертова яма в ширину около двадцати километров. Пока я буду выставлять квадрант по солнцу, вы бы похлопотали насчет обеда.

– Рыба есть, – Марта с гордостью подняла над головой серебристую связку. – Предоставим Ричарду заниматься его навигационной бодягой, а все остальные – на кухню! Мы с мадам почистим рыбу, а вы наберите кореньев.

Клод и Фелиция послушно отправились выполнять приказание.

В тенистом уголке на опушке леса развели огонь. Рядом журчал чистый ручеек, вырывавшийся из толщи известковых пород и уходящий в болотную трясину, над которой витали тучи желтых бабочек. Спустя четверть часа аппетитный запах защекотал ноздри копателей кореньев.

– Пошли, Клод. – Фелиция ополоснула в реке сеть с клубнями. – Этого нам хватит.

Палеонтолог стоял по колено в воде среди высоких камышей и прислушивался.

– Что за странный звук? Может, бобры?

Они побрели к берегу, где оставили свои башмаки. Обе пары были сдвинуты с места.

– Смотри, – сказал Клод, указывая на топкий ил.

– Детские следы! – воскликнула Фелиция. – Черт, неужели тут могут быть фирвулаги или ревуны?

Они поспешили к костру со своей добычей и рассказали об увиденном. Мадам настроила свои метафункции, но не обнаружила поблизости присутствия гуманоидов.

– Наверное, какое-то животное, – предположила она. – Может, медвежонок?

– В раннем плиоцене медведей не было, – возразил Клод. – Скорее… Впрочем, этот зверь слишком мал, чтобы причинить нам вред.

Подошедший Ричард запихнул в рюкзак карту, блокнот и квадрант.

– Клянусь всеми святыми, кратер где-то неподалеку. Завтра на рассвете, как пить дать, будем на месте.

– Садись, поешь, – сказала Марта. – Чувствуешь, какой божественный запах! Говорят, лососина – единственная рыба, не уступающая мясу по содержанию жиров и белков. – Она облизнулась и вдруг, подняв глаза, приглушенно крикнула остальным, сидящим у огня лицом к ней: – Не оборачивайтесь! Сзади вас дикий рамапитек.

– Не смей, Фелиция, – прошептал Клод, видя, как непроизвольно напряглись мышцы спортсменки. – Это вполне безобидные существа. Можете медленно повернуться.

– У него что-то в руках, – заметила Марта.

Маленькая, покрытая золотисто-коричневой шерстью обезьяна стояла неподалеку меж деревьев; на мордочке застыл страх, смешанный с отчаянной решимостью. Ростом рамапитек был примерно с шестилетнего ребенка; его ступни и кисти поражали своим сходством с человеческими. На вытянутых руках он держал два зеленовато-золотистых шишковатых плода. Под ошеломленными взглядами путешественников мартышка шагнула вперед, положила свою ношу на землю и отступила.

Клод очень осторожно поднялся на ноги. Маленькая обезьяна еще попятилась.

– Ну здравствуйте, миссис… как вас там? Что поделывают муж, детишки? Милости просим к нашему столу. Проголодались небось при такой-то засухе? Фрукты – это хорошо, но одними витаминами сыт не будешь. Мыши, белки да саранча – все перебрались повыше, так ведь? Шли бы и вы за ними.

Клод приблизился и взял подарок рамапитека. Интересно, что это за фрукты? Дыни, а может, папайя? Он отнес их к огню, затем выбрал двух самых больших лососей и завернул их в широкий, как слоновье ухо, лист. Положив рыбу на место плодов, старик вновь уселся у костра.

Самка рамапитека уставилась на сверток. Поразмыслив, протянула руку, дотронулась до сочащейся жиром рыбьей головы и пососала палец. Издав некий воркующий возглас, оттопырила верхнюю губу.

Фелиция улыбнулась в ответ и кинжалом разрезала плод пополам. От желтовато-розовой сочной мякоти исходил такой аромат, что у всех потекли слюнки. Фелиция положила в рот тоненький ломтик.

– Мммм!

Рама удовлетворенно хрюкнула. Затем схватила сверток с печеной рыбой, еще раз вывернула губы в улыбке и скрылась за деревьями.

– Привет Кинг-Конгу! – крикнула ей вслед девушка.

– Ты посмотри! – восхитился Ричард. – Соображает, чертовка!

– А ты думал! Они же наши прямые предки, – заметил Клод и вывалил на землю собранные коренья.

– Они нам прислуживали в Финии, – сообщила Марта. – Очень милые, чистоплотные существа. Немного застенчивые, правда, но такие отзывчивые, добросовестные.

– Как с ними обращались? – заинтересовался Клод. – Как с маленькими людьми?

– Да нет, не совсем. Они спали в хлеву, разделенном на стойла, и питались соломой. По природе они моногамны и живут семьями. Но есть в их общежитиях и одиночки для холостяков. Те, у кого нет детей, работают по двенадцать часов в сутки и домой возвращаются, только чтобы поесть и немного поспать. Матери нянчат малышей до трех лет, затем отдают их «тетям» – пожилым обезьянам, которые ведут себя ну прямо как классные дамы: играют с детишками, заботятся о них, когда родителей нет дома. Родители не очень охотно покидают своих малышей, но велению торквеса они подчиняются неукоснительно. К тому же, как мне объяснили их хозяева, рамапитеки и на воле используют систему наставничества. В результате дети вырастают самостоятельными и вполне приспособленными к жизни. Тану же держат их в повиновении с тех пор, как поселились на этой планете.

– Ну а язык? – расспрашивал Клод. – Могут обычные люди, такие, как ты, общаться с ними?

Марта покачала головой.

– Они отзываются на свои клички и понимают несколько простейших команд. Но главным средством общения с ними служит торквес, через который рамапитеки получают самые сложные задания, и точно так же, через цепочки боли-наслаждения, с ними рассчитываются за труды. Поэтому за ними не нужен постоянный, строгий надзор, по крайней мере в быту.

– Н-да, – усмехнулась мадам, – странно, до чего похожи и в то же время далеки они от нас. В неволе они живут не больше пятнадцати лет. А на свободе, наверное, еще меньше, ведь они так хрупки, беспомощны на вид. Удивительно, как их до сих пор не пожрали гиены, саблезубые кошки и прочие чудовища!

– Мозги иметь надо, – заключил Ричард. – Хотя бы как у нашей знакомой… Сегодня она накормит свою семью. На ее примере мы видели процесс естественного отбора в действии. Этой маленькой мартышке суждено выжить.

Фелиция покосилась на него и с издевкой произнесла:

– По-моему, у тебя с ней много общего… Так что прошу, капитан Блад, вкуси десерт своей прапрапрапрабабки!

Они двинулись в путь, оставив Дунай позади. Сентябрьское солнце палило нещадно: температура превышала сорок градусов, но организм уже привык к этому. Они уверенно ступали по выжженной траве, пробирались через густые заросли и русла пересохших ручьев. Ричард четко наметил цель: распадок меж двух длинных холмов, что маячили впереди на постепенно возвышающейся пустоши без единого клочка тени, без капли воды. На них были надеты только шорты, заплечные мешки да широкополые шляпы. Мадам передала по кругу драгоценный тюбик загарного крема. Ричард возглавлял шествие, Фелиция замыкала его, зорко следя за тем, чтобы их не выследили дикие звери. Посредине выступали Клод и мадам, поддерживая под руки Марту. От жары она очень ослабела, но не позволяла им замедлить шаг. Всех одолевало нетерпение, несмотря на то, что впереди до волнообразной линии горизонта простиралась лишь голая, знойная пустыня, а сверху давило бледно-желтое раскаленное небо.

Ближе к закату оно изменило оттенок на зеленоватый. Мадам усмотрела каменистую площадку в окружении огромных валунов и объявила привал: здесь каждый найдет себе уединенное местечко и сможет облегчиться. Обняв за плечи Марту, она отвела ее в сторонку, а когда они вернулись, лицо старухи было мрачнее тучи.

– Опять кровотечение открылось, – вполголоса объяснила она Клоду. – Может, переждем тут немного?.. Или соорудим носилки?

Решили в пользу носилок надо идти, пока не стемнело. Еще немного – и они достигнут вершины.

Они продолжали путь, уцепившись с четырех сторон за края походной койки, как делали и раньше. Марта лежала молча, до боли закусив губу; на щеках горели два ярко-розовых пятна – свидетельство испытываемого унижения. Небо теперь отливало ультрамарином, постепенно сгустившимся до индиго; проглянули первые звезды. Но видимость была хорошая, и они поднимались все выше и выше, приближаясь к распадку.

Наконец вскарабкались на гребень. Опустили носилки и помогли Марте встать, чтобы она могла вместе со всеми обозреть окрестности. Внизу километрах в пяти от них тянулась длинная живая изгородь, изгибаясь гигантской аркой и пропадая у горизонта. За ней в надвигающихся сумерках тускло поблескивала поверхность кратера.

Фелиция привстала на цыпочки, обхватив ладонями лицо Ричарда, и крепко поцеловала его в губы.

– Ах, чертов разбойник! Привел-таки, прямо в точку!

– Будь я проклят! – откликнулся пират.

– Нет, не будь! – Широкоскулое славянское лицо Клода светилось блаженной улыбкой.

– О мадам! – Из глаз Марты брызнули слезы. – Вот она, могила Корабля! Ну, теперь… теперь…

– Теперь пора устраиваться на ночлег, – невозмутимо закончила француженка. – Надо отдохнуть и набраться сил. Потому что завтра начинается большая работа.

На борту пятой машины они обнаружили скелет.

В отличие от остальных аппаратов, чьи люки плотно задраены, гробница Луганна открыта всем ветрам. За много веков дикие звери, птицы, насекомые обглодали тело дочиста. Фелиция, опередив всех, взлетела по трапу экзотической птицы. Ее торжествующий крик при виде останков героя сменился мучительным стоном, от которого у ее спутников волосы встали дыбом.

– Не-ет! На нем нет торквеса!

– Анжелика! – всполошился Клод. – Сделай что-нибудь, пока она там все не разворотила!

– Нет… торквеса!

Безумный вопль несся из чрева машины под аккомпанемент глухих ударов. Пока Ричард и Клод взбирались по шаткой лесенке, мадам встала под крылом и стиснула пальцами золотой обруч. Чтобы обуздать Фелицию, удержать от стихийного разрушительного порыва, нужна недюжинная принудительная сила. Подхлестнутые отчаянием и яростью латентные метафункции спортсменки балансировали на грани активности. Старуха чувствовала, как в ее умственных объятиях бьется вулканическое пламя; внутренний голос ее взывал:

Погоди! Погоди! Мы поищем вместе! Постой!

Фелиция так резко прекратила сопротивление, что мадам сама не устояла на ногах и едва не опрокинула Марту.

– О'кей! – крикнул сверху Ричард. – Я ее отключил ненадолго.

– Она ничего не сломала? – обеспокоенно спросила Марта, осторожно опустив мадам на землю.

– Да вроде нет. Марта, забирайся сюда, посмотри сама эту хреновину! Ни в сказке сказать!

Фелиция лежала в углу салона общей площадью примерно три на шесть метров. В приступе бессильного гнева она вдавила череп Луганна в приборной щиток. Но прочный шлем, а также слой пыли, помета и прочих органических отложений помешали нанести древней реликвии серьезные повреждения. Клод встал на четвереньки и водрузил череп туда, где ему положено быть, затем, не поднимаясь, принялся изучать представшую его взору картину.

Усыпанный драгоценными каменьями и подбитый золотом доспех был так пропылен и загажен, что кости стали неотличимы от стеклянных граней. Хрустальный шлем, увенчанный изваянием геральдического животного, представлял собой шедевр ремесленного искусства – трудно было поверить, что такая драгоценность всего лишь служила утилитарной цели отражения фотонных лучей. Клод осторожно приподнял забрало, расстегнул латный воротник и откидные нащечники. В черепе Луганна зияла огромная, совершенно круглая дыра от снаряда, прошедшего навылет на уровне глазной впадины.

– Стало быть, легенды не врут, – пробормотал старик.

Он не удержался от соблазна и обследовал череп, пытаясь обнаружить отличия от человеческого. Они были почти несущественны: всего тридцать зубов, черепная коробка гораздо длиннее, массивнее да еще несколько нетипичных сочленений и отверстий – вот, пожалуй, и все.

Ричард озирался вокруг, отмечая взглядом множество осиных гнезд, попорченную обшивку, оголенную металлокерамическую изоляцию некогда роскошного приборного отсека. В одном из шкафчиков даже обнаружился омшаник.

– Нет, молитвы тут не помогут. Эту развалину нам не поднять, придется перейти в другую.

Марта копалась в куче мусора позади гробницы.

– Нашла! – радостно воскликнула она. – Ричард, помоги мне выбраться из этих завалов!

– Копье!

Он стал ногами разгребать отбросы. Через несколько минут они вытащили тонкую пику, почти на метр длиннее огромного скелета, и подсоединенный к ней проводом алмазный ларец – очевидно, зарядное устройство. Крепежные ремни прогнили, но драгоценные грани ларца и Копья остались неповрежденными.

Марта вытерла руки о шорты.

– Все в целости. И оружие, и батарея. Э-э, милый, осторожней с теми кнопками! Это спусковые крючки.

– Как же он смог в себя-то выстрелить? – удивился Клод.

– О чем ты думаешь! – фыркнул Ричард. – Помоги-ка мне лучше вытащить отсюда эту штуковину, пока наша маленькая золотоискательница не очнулась и опять не начала буянить.

– Я уже очнулась, – сказала девушка и помассировала пострадавший подбородок. – Приношу свои извинения. Обещаю впредь держать себя в руках и не нарываться на любовные оплеухи капитана Блада.

Мадам Гудериан с трудом влезла по трапу. Глаза ее скользнули по закованному в доспехи скелету и остановились на Фелиции.

– Ах, ma petite! note 34 Ну что нам с тобой делать? – Голос звучал укоризненно.

Атлетка улыбнулась совсем по-детски.

– Пардон, мадам, нервы сдали. К счастью, я не успела ничего испортить. Давайте забудем об этом, клянусь, такое больше не повторится. – Она двинулась в обход салона, распихивая мусор. – Должно быть, какая-то тварь сорвала его со скелета и зашвырнула в дальний угол.

Клод поднял батарею и начал спускаться по лестнице. Ричард с Мартой осторожно, чтобы не повредить провод, последовали за ним с оружием наперевес.

Мадам вновь оглядела скелет.

– Так вот где ты покоишься, Сиятельный Луганн, почивший, прежде чем начались удивительные приключения твоего изгнанного народа! Твою могилу сперва осквернили маленькие земные паразиты, а теперь мы… – Качнув головой, она тоже направилась к выходу. Фелиция подскочила к ней и подала руку.

– Отличная идея, мадам! В ремонте Копья и аппарата от меня толку никакого. Поэтому в свободное от охоты и кухни время я все здесь вычищу. Наведу блеск, отполирую доспехи, а когда будем уходить – закроем люк.

– Что ж, – согласилась француженка, – достойное занятие.

– Ну да, – подхватила Фелиция, – мне же все равно надо найти торквес. Он где-то здесь, я уверена. Вряд ли кто-либо из фирвулагов и тану дерзнул бы до него дотронуться.

Стоя обеими ногами на земле, мадам взглянула верх на это маленькое, очаровательное и опасное существо.

– Может, и отыщешь. А если нет – что тогда?

На сей раз девушка не утратила спокойствия.

– Тогда придется припереть к стенке короля Йочи.

– Однако, детка, – обратился к ней Ричард, – пока у нас есть дела поважнее. Гужуйся сколько хочешь со своим древним астронавтом, после того как мы разобьем лагерь. Пошли осматривать оставшихся птиц. Попробуй-ка одна нести и Копье и аппаратуру, а то втроем это чертовски неудобно.

Фелиция легко спрыгнула на землю, подхватила под мышку восьмидесятикилограммовую батарею, а Клод и Ричард взгромоздили ей на плечо длиннющее Копье.

– Жить можно, – заявила она. – Но одному Богу известно, как тот парень управлялся с ним на турнире. Видать, настоящий Геркулес был. Ну, погоди, вот найду твой торквес, тогда поглядим, кто сильнее.

Клод и мадам безмолвно уставились друг на друга и после секундного замешательства стали помогать Марте разбирать вещи. Затем вся партия двинулась вдоль кромки кратера к следующей машине, что стояла метрах в пятистах.

– Нам повезло, что оружие в рабочем состоянии, – заметила мадам. – Правда, есть еще одно препятствие… из-за него нападение на Финию в этом году вряд ли возможно.

– А именно? – спросил Клод.

– Кто будет пилотировать машину во время атаки? – Она через плечо оглянулась на Ричарда, который заботливо поддерживал Марту. – Помнишь, он ведь только согласился пригнать ее в Вогезы – и больше ничего. Для битвы придется обучить другого пилота…

Она говорила нарочито громко. Марта, слышавшая каждое слово, вскинула голову и в отчаянии уставилась на бывшего астронавта.

Ричард хохотнул:

– Да, мадам, сразу видно, телепат из вас никудышный. Неужели вы думаете, я упущу случай поучаствовать в маленькой заварушке.

Марта благодарно приникла к нему и что-то прошептала на ухо. Мадам ничего не сказала – просто отвернулась и зашагала вперед. Но на губах у нее играла улыбка.

– Я вот что думаю, – заявил Ричард спустя некоторое время. – Не лучше ли привести в порядок машину, а с Копьем разобраться уже дома? Сегодня двадцать второе, а король-карапуз сказал, что Перемирие начинается первого октября. Если уж фирвулагам нужна неделя на подготовку, то нам и подавно. Войска не обучены, как решился вопрос с железом – мы не знаем, Марте необходимо лечение, а кто-нибудь из первобытных, к примеру Халид, поможет нам привести в порядок Копье. Так что чем скорей выберемся отсюда, тем лучше.

– Не забывай, мы должны испытать Копье в воздухе, – возразила Марта. – Если эта пушка так сильна, как они говорят, то в Вогезах нам не удастся ее опробовать: тану заметят атмосферные колебания в радиусе ста километров.

– А ведь верно. – Ричард озадаченно почесал в затылке. – Это я как-то упустил из виду.

– Марта права, надо провести все испытания здесь, – сказала мадам. – Что до подготовки, тут я полностью полагаюсь на Жаворонка. План операции известен ему во всех подробностях, и уж он позаботится, чтобы все было готово. Мы сможем выступить даже за день до Перемирия.

– Так чего же мы медлим?! – воскликнула Фелиция.

Она припустилась по тропе, остальные едва за ней поспевали. Добежав до машин, она обернулась, помахала спутникам и скрылась в кустарнике. Когда они достигли металлической птицы, Копье и батарея лежали под крылом, а рядом в пыли было начертано: «Пошла на охоту».

– На охоту! – хмыкнул Ричард. – На кого здесь охотиться?

Затем вместе с Мартой он вскарабкался по лестнице, легко отомкнул люк и скрылся внутри.

ГЛАВА 8

Чтобы подготовить машину к полету, понадобилось трое суток.

Ричард, как только сунул голову в люк первой машины, убедился, что экзотические летательные аппараты работают на магнитно-гравитационной тяге. Кабина и салон тридцатиметровой птицы были оснащены слишком легкими для сверхскоростных перелетов сиденьями. Следовательно, система двигателей обеспечивает мгновенный набор высоты и столь же стремительную посадку без учета инерции земного притяжения, точно так же, как в сублимационных кораблях Галактического Содружества. Пользуясь набором инструментов, обнаруженным в машине, Марта наугад вскрыла один из шестнадцати силовых модулей и удостоверилась, что в качестве горючего гуманоиды применяли воду. Иными словами, принцип управления универсален. Когда в бак будет залита старая добрая H2O, эта экзотическая птица почти наверняка взлетит.

Заблокировав рычаг двигателя, Клод подал воду в котел; тем временем Ричард и Марта ознакомились с довольно замысловатой встроенной системой автоматической подзарядки. За день Ричард уже вполне освоился с экзотическими приборами и заявил, что продолжит работу один, предоставив Марте заниматься Копьем. Из соображений безопасности лагерь перенесли на несколько километров вниз по склону, туда, где из стены кратера просачивался ручей.

К вечеру третьих суток они собрались вокруг костра, и Ричард сообщил, что машина готова для испытательного полета.

– Я вычистил весь мох и гнезда из вентиляционных отсеков. Несмотря на тысячелетний стаж, она теперь почти как новенькая.

– А приборы? – спросил Клод. – Ты уверен, что во всем разобрался?

– Радиотехнику я отключил, потому что их языка я не понимаю. А в остальном, думаю, прорвемся. Показания альтиметра для меня тоже филькина грамота, но есть лобовое стекло и позиционный монитор. На каждом щитке три сигнальные лампочки «для дураков» – зеленая, желтая и фиолетовая, соответственно означающие «поехали», «внимание» и «стоп-машина». Самая большая проблема – крылья. Приделывать крылья к магнитно-гравитационной машине – чистое идиотство! Очевидно, это какая-то культурная реликвия. Может, гуманоидам просто нравилось парить в воздухе?

– Ричард, – сдавленным голосом проговорила Марта, – возьми меня с собой завтра!

– Видишь ли, Марта, детка… – замялся тот.

– Нет, Марта, – решительно вмешалась мадам. – Хотя Ричард и чувствует себя уверенно, но риск всегда есть.

– Да, милая. – Он сжал ее холодные, несмотря на теплый вечер, пальцы. Пламя костра неумолимо освещало впалые щеки, темные круги у глаз. – Я только посмотрю, какова она в действии, и тут же вернусь, честное слово. А тебя мы не можем подвергать даже малейшей опасности… Подумай, кто тогда починит чертово Копье?

Марта подвинулась к нему и неотрывно глядела в огонь.

– Копье действует, я уверена. Батарея заряжена, что по меньшей мере удивительно. Самое трудное было прочистить ствол и заменить изжеванный провод. Слава Богу, в машине нашелся запасной, подходящий по размеру. Мне нужен еще день, на сборку, потом можно будет стрелять.

– Какова, по-твоему, его мощность? – спросил Клод.

– Оно работает в нескольких режимах. В нижней части ствола недостает одной обоймы: ее расстрелял покойный Луганн, скорее всего, на расстоянии пистолетного выстрела. Четыре отсека, расположенных выше затвора, наверняка служили для специальных целей. А на самом верху находится портативная фотонная пушка.

Ричард присвистнул.

– Боюсь, на максимальном уровне ее испытывать нельзя, – сказала Марта, – весь заряд выпустим.

– А перезарядить батарею можно?

– Я не могу ее открыть, – призналась она. – Нужен специальный инструмент. Придется дальние залпы беречь для войны.

Сучья в костре чуть потрескивали, распространяя смолистый аромат и отбрасывая шипящие искры. В воздухе не было слышно жужжанья ночных насекомых – и неудивительно: кругом такая сушь. Когда совсем стемнеет, к ручью соберутся птицы и мелкие зверушки, на этот случай Фелиция держала наготове лук.

– Я почти расчистила Луганнов склеп, – доложила белокурая спортсменка. – Никаких следов торквеса.

Марта сочувственно на нее поглядела.

– Вот захватим Финию, – небрежно отмахнулся Ричард, – там твои торквесы на каждом углу будут валяться. Даже не придется лебезить перед королем-карликом – подходи и бери.

– Ага, – со вздохом отозвалась Фелиция.

– Слушай, а как мы установим Копье на борту? – обратился Клод к Ричарду. – Удастся ли нам за столь короткое время так оборудовать кабину, чтобы пилот мог вести стрельбу?

– Вряд ли. Есть только один способ: я веду машину, а другой пилот палит из открытого люка. Выберем кого-нибудь среди молодцов вождя Бурке.

– Каждый палеонтолог знает, как обращаться с фотонным оружием, – вкрадчиво заметил Клод. – Ведь чтобы раздобыть действительно ценные экземпляры, приходится и камни взрезать, и даже сдвигать горы с места.

Ричард вылупил на него глаза.

– Да ну?! Ладно, раз так, принимаю тебя в экипаж из двух человек.

– Из трех, – поправила мадам. – Я буду создавать метапсихический щит вокруг корабля.

– Анжелика! – протестующе вскричал Клод.

– Другого выхода нет. Велтейн со своей Охотой непременно вас обнаружит.

– Это исключено! – бушевал старик. – И ничего они не обнаружат! Мы подойдем к Финии на большой высоте, а потом камнем вниз и захватим их врасплох.

Но мадам была непоколебима.

– Не надейтесь. Они засекут вас на любой высоте. Единственный шанс – мое метапсихическое прикрытие. Словом, я полечу, не спорьте.

Клод, выпятив грудь, наступал на старуху.

– Черта с два! Не возьму я тебя в это пекло! Ты хоть понимаешь, чем мы рискуем? В полете надо полностью сконцентрироваться на выполнении главной задачи, некогда нам с тобой возиться.

– Ишь ты! Еще неизвестно, кто с кем будет возиться! Radoteur! note 35 Кто здесь вообще руководит операцией? C'est moi! note 36 Чей этот план, de toute faзon? note 37 Мой! Так что я лечу, и никаких разговоров!

– Никуда ты не летишь, старая грымза!

– Не тебе мной командовать, польский мерин!

– Стерва!

– Salaud! note 38

– Чертова перечница!

– Espиce de con! note 39

– А ну заткнитесь, мать вашу! – прогремела Фелиция. – Ох, уж эти мне парочки! Вы еще похлеще Ричарда и Марты!

Пират ухмыльнулся, а Марта отвернулась и закусила губу, чтобы не рассмеяться. Лицо Клода потемнело от ярости, с мадам тоже враз слетела ее надменная маска.

– Вот что я вам скажу… – начал Ричард. – Против стрел, копий и прочего оружия у нас есть ро-поле. Поэтому опасаться надо только умственных атак, которым нам противопоставить нечего, кроме щита мадам.

– Эх, будь у меня торквес!.. – процедила сквозь зубы Фелиция.

Ричард повернулся к старухе.

– Как долго вы продержитесь против их своры?

– Не знаю, – честно призналась та. – Нас будет окутывать облако пара, пока мы не нанесем первый удар по крепостной стене. После этого они кинутся на меня всем скопом и наверняка разрушат мой маленький экран. Но есть надежда, что мы все-таки успеем взорвать шахту и уйти на предельной скорости.

– А у летунов скорость какова? – поинтересовался Ричард.

– Не больше, чем у иноходца на полном галопе. Велтейн силой своего ума может поднять себя с конем и еще двадцать одного всадника. На большее способен только Ноданн, их Стратег, лорд Гории. Он удерживает в воздухе пятьдесят конных рыцарей. Остальные летают сами или в лучшем случае берут с собой одного-двоих.

– Ну почему у меня нет торквеса! – снова простонала Фелиция. – Уж я бы им показала!

– Мы и без тебя им покажем, – заявил Ричард. – Двумя выстрелами свалим стены, разок ударим в центре, чтобы деморализовать население, а затем дальнобойным по шахте. Если Копье и впрямь портативная пушка, то не успеют они оглянуться, как мы превратим их барий в кучу дерьма.

– Вот именно, – проговорил Клод, глядя в огонь. – А уж наши друзья доделают дело на земле.

– Велтейн будет отчаянно защищаться, – предупредила его мадам. – Он – один из лучших творцов, а в его компании есть мощные принудители. Опасность велика. И все же мы должны лететь. И победить. – Как бы в подтверждение ее слов из костра вылетел пылающий уголек и с треском подкатился ей прямо под ноги. Она тщательно затоптала его. – Ну, друзья, пора на покой. Завтра встаем чуть свет, надо же взглянуть, что будет вытворять в воздухе наш пилот.

Марта поднялась и предложила Ричарду:

– Пойдем немного погуляем перед сном.

– Береги силы, chйrie note 40, – напутствовала ее мадам.

– Да мы недолго, – сказал Ричард.

Он обнял Марту за талию, и они вышли из круга света. Под звездами чернели кусты, молодой месяц уже скрылся. Над ними нависал поросший кустарником холм, с вершины которого сбегала узенькая тропка к чаше кратера. Отсюда они не могли разглядеть отлаженную машину, но знали, что она стоит там, готовая к полету.

– Ричард, а ведь мы здесь были счастливы. Оба.

– Да, Марта. Я люблю тебя. Я и не подозревал, что со мной может такое случиться.

– Ну конечно, тебе бы секс-бомбу старого образца.

– Дурочка, – отозвался он и поцеловал ее в глаза и в холодные губы.

– Как думаешь, когда все кончится, мы сможем вернуться обратно?

– Обратно? – растерянно переспросил он.

– Ага, после войны. Нам, видимо, придется обучать других пилотировать эти машины, ведь впереди второй и третий этапы плана. Но мы в них уже не будем участвовать, правда? Мы свой долг выполнили. Прилетим вместе с ними сюда, а после…

Она повернулась и попала в его объятия. Хрупкая, измученная коликами и кровотечением, она, невзирая на последствия, каждую ночь любила его в их общей палатке.

– Не волнуйся, Марта. Амери тебя полечит. Мы непременно сюда вернемся, возьмем одну машину и полетим в какое-нибудь тихое местечко, где нет никаких тану, фирвулагов, ревунов и даже людей. Только ты и я. Мы найдем себе место, обещаю тебе.

– Я люблю тебя, Ричард, – откликнулась она. – Что бы ни случилось, этого у нас никто не отнимет.

Утром он помахал остальным с трапа. Несмотря на все их старания, вид у птицы был зачуханный, ну да ничего, скоро вся грязь отойдет.

Ричард уселся в кресло пилота и, высунув руку, похлопал по корпусу машины, словно всадник, успокаивающий норовистого скакуна.

– Ну что, красавица моя быстрокрылая, не подведешь старого капитана? Полетим мы с тобой сегодня, а?

Он завел мотор, взглянул на приборные щитки и ухмыльнулся, ощутив знакомый мягкий гул ро-поля – продукта тончайших термоядерных реакций, призванных высвободить птицу из объятий земного притяжения. Лампочки зажглись зеленоватым светом: давай, мол, двигай! Удерживая машину в равновесии, он включил подпитку внешней силовой сети. Замызганная обшивка зажглась фиолетовым светом, и ро-поле плотно одело корпус. Все неотчистившиеся наросты вмиг отлетели, обливная поверхность стала черной и безупречно гладкой – то что надо для машины с орбитальной мощностью.

Он задействовал экзогенную систему. Отлично – голубовато-зеленые огоньки подтвердили, что куда бы ни занесло машину, его жизни ничто не угрожает. Так, теперь немного ослабим поле. Поставь крылья на минимальный разворот, пока не привыкнешь к ним. Нечего тебе трюхать по небу, как подстреленная утка. Ну, покажи класс, капитан Вурхиз!

О'кей, от винта!

Держи прямо вверх и зависни где-нибудь на хрен-знает-сколько-метровой высоте, согласно показаниям альтимера. Скажем, метров четыреста. Внизу огромной голубой чашей раскинулся Рис; по западному его краю вытянулись птички, расправив крылья, словно бы дожидаясь приглашения напиться. Их было сорок две, одной не хватало – там берег чуть обвалился, – а еще пустое место зияло там, где только что была его машина.

Черт бы побрал эти крылья, они повинуются ветру, заставляя тебя парить. Тихо… тихо… прими немного на себя. Теперь резко вверх и скользи, теперь сделай петлю… Силы небесные, получается!

На земле радостно прыгали крохотные фигурки. Он исполнил для них вполне натуральное помахивание крыльями и громко засмеялся.

– Прощайте, друзья, покидаю вас! Объятия и поцелуи потом. А пока старый звездный волк поучится водить эту машину.

Он врубил ро-поле на полную мощность и вертикально вонзился в ионосферу.

ГЛАВА 9

А придут ли они, волонтеры, кто их знает?

Близился конец сентября, завершались подготовительные работы в Скрытых Ручьях, и этот вопрос все больше одолевал соратников мадам Гудериан. Ее влияние и достигнутый союз между людьми и фирвулагами распространились лишь на мелкие поселения в Вогезах и редконаселенные области в верховьях Соны, где наберется от силы сто человек. Сообщение с другими колониями первобытных сводилось к минимуму из страха перед Охотой, патрулями серых, ревунами и даже номинальными подданными короля Йочи, которые не могли преодолеть привычного недоверия к людям.

Перед тем как покинуть Высокую Цитадель, мадам и вождь Бурке обсудили проблему со старым хитрым Стратегом Пейлолом Одноглазым. Ответственность за привлечение людей из отдаленных районов была целиком и полностью возложена на фирвулагов. Лишь иллюзионистам под силу согнать первобытных бойцов из глуши в Скрытые Ручьи ко времени нападения на Финию. Причем простым призывом к войне вряд ли убедишь запуганных, одичавших людей покинуть свои болота и лесные чащобы, особенно если такой призыв будет исходить от гуманоидов.

Мадам Гудериан написала текст воззвания на керамических плитках и оставила их у Пейлола; однако прежде посланцам необходимо было как-то расположить людей к себе, и Стратег предложил некий маневр, а мадам и вождь по достоинству оценили его. Одновременно с тем, как экспедиция оставила замок Йочи, направляясь к могиле Корабля, специальные отряды фирвулагов, в состав коих входили наиболее умудренные дипломаты и арбитры Великой Битвы, двинулись на юг и на запад вербовать первобытных Всем Известного Мира в поход на Финию.

Представители маленького народа вышли в путь не с пустыми руками. И, к удивлению жителей, их затерянные среди вулканических пород Центрального массива хижины стали посещать по ночам добрые феи. Мешки с мукой тонкого помола, бочонки меда и вина, нежнейшие сыры, сласти, другие невиданные деликатесы чудесным образом появлялись у бедных порогов. Украденные гуси и овцы возвращались на свои дворы, и даже пропавших детей будто вновь приносили аисты. На горных склонах Юра вывешенные сушиться одежда и обувь из грубо выделанных овечьих шкур превращались в крепкие башмаки, меховые куртки, вышитые замшевые жилеты. Среди болот Парижского бассейна на месте подгнивших челноков обитатели находили великолепные надувные лодки и полные ягдташи дичи. На подоконниках типичных для этой заболоченной местности избушек на курьих ножках, куда, по идее, не мог забраться ни один прохожий, появлялись плексигласовые пузырьки лучшего галактического средства для борьбы с насекомыми, что ценилось дороже драгоценных камней. В десятках первобытных поселений невидимые помощники выполняли самую тяжелую работу. Добрые волшебники излечивали больных, исчезая на рассвете; пустые амбары наполнялись; везде были подарки, подарки, подарки.

Когда наконец посланцы фирвулагов отважились явиться при свете дня и подробно изложить грандиозный план мадам Гудериан (это имя, разумеется, было известно всем беглым), первобытные, во всяком случае, внимательно их выслушивали. Откликнулись, ясное дело, не все: среди людей много увечных, и физически и духовно, а иные пеклись лишь о собственной шкуре. Но самые доверчивые, здоровые и рисковые воодушевились известием о готовящемся ударе против ненавистных тану; некоторые же согласились участвовать, когда им деликатно намекнули на возможность пограбить город. Эмиссары фирвулагов один за другим возвращались, и народ в Скрытых Ручьях ликовал, поскольку они привели с собой почти четыреста мужчин и женщин из Бордо, Альбиона, с заливных лугов вблизи Антверпенского моря. Волонтеров приветствовали от имени свободного человечества, спешно обучали и вооружали мечами и копьями из бронзы и небьющегося стекла. Было решено, что до выступления ни один из вновь прибывших не узнает о железе и только самым отважным и умелым доверят драгоценный металл.

За последнюю неделю секретный лагерь базирования в низине Рейна, прямо против Финии, был приведен в состояние боевой готовности. Первобытные воины и богатыри-фирвулаги переправились на тот берег на судах маленького народа, замаскированных под клочья тумана. К счастью, они не привлекли внимания ясновидцев тану. Еще одно подразделение фирвулагов окопалось чуть выше по реке, откуда должно было нанести второй удар по крепостным стенам, прямо противоположный первому.

Были выработаны цели, задачи и тактика. Оставалось ждать прибытия Копья и птицы.

– Вот она, Летучая Охота.

В болотной низине, среди кипарисов, было темно; луна зашла. Вождь Бурке навел прибор ночного видения на узкую полоску суши, как всегда сиявшую многоцветными огнями. Пейлол Одноглазый своим острым зрением уже различил то, на что вождь направил свои окуляры, – лучезарную вереницу, поднимающуюся с карниза дворца Велтейна. Она медленно ввинчивалась в небо в направлении зенита; фигуры белых иноходцев и всадников были различимы на расстоянии двух километров. Граненые доспехи сверкали всеми цветами радуги. Копыта ритмично рассекали темный воздух. Кавалькада состояла из двадцати одного рыцаря; повелитель гарцевал впереди, и его развевающийся плащ походил на хвост кометы.

– Вроде на юг повернули, а, Стратег?

Одноглазый, переживший шестьсот зим в своем далеком мире и более тысячи круговращений почти бессезонной плиоценовой Земли, кивнул. Он был выше индейца и почти вдвое массивнее, а двигался так же плавно и бесшумно, словно черная речная выдра, чье обличье он избрал для своих иллюзий. Правый глаз его был огромным шаром с окрашенной в багровый цвет радужной оболочкой, а левый скрывала усыпанная драгоценными камнями кожаная повязка. По слухам, когда он в пылу сражения приподнимал повязку, из глаза вылетали убийственные молнии, и это означало, что разрушительно-творческий потенциал его правого полушария сильнее, чем у кого бы то ни было из фирвулагов и тану. Однако Пейлол Одноглазый давно числился среди ветеранов; уже двадцать лет нога его не ступала на поле Великой Битвы, ибо он был не в силах терпеть ежегодный позор своего племени. План француженки показался ему забавным, но не более того; он не стал противиться, когда и Йочи, и юный чемпион Шарн Мес решили поддержать первобытных. Пейлол изъявил готовность помочь своими советами и сдержал слово, но о личном его участии в том, что он именовал «маленькой войной мадамы», и речи быть не могло. Да, скорее всего, она и не состоится: едва ли женщина успеет привезти жизненно важное оружие, а если и привезет, куда с ним справиться убогим людишкам! Ведь это оружие для героя, а в нынешних изнеженных поколениях героев поди поищи!

– Пересекают Рейн, – докладывал Бурке, – направляются к Бельфорской впадине. – Видно, будут сопровождать последний до перемирия караван из Надвратного замка.

Пейлол опять ограничился кивком.

– Тану до сих пор ни сном ни духом не ведают о наших приготовлениях. Мы провели их в строжайшей конспирации.

На сей раз у Пейлола вырвался скрежещущий смех, словно стронулись с места глыбы застывшей лавы.

– Не хвались идучи на рать, людской вождь… Вот не вернется мадам, и все ваши заговоры против головорезов тану пропадут втуне…

– Возможно, Стратег фирвулагов. Но мы уже совершили такое, о чем прежде и не мечтали. Почти пятьсот первобытных собрались вместе на общее дело. Еще месяц назад я бы счел это пустыми фантазиями. Мы были разобщены, запуганы, ни во что не верили. Теперь иное дело. Теперь у нас есть шанс покончить с властью тану над человечеством. Если фирвулаги помогут нам – цель будет достигнута быстрее. Но и без вашей помощи, и без Копья мы все равно будем бороться. После всего, что было, люди уже не смогут вернуться к своим рабским страхам. Не выйдет у мадам – другие отправятся к могиле Корабля. Мы найдем древнее оружие и заставим его работать. Согласись, вам это не под силу. А если Копья там нет, если мы никогда его не найдем, то используем другое оружие против поработителей.

– Кровавый металл, да?

Вождь Бурке несколько опешил.

– Так ты знаешь о железе?

– У нашего врага нюх никуда не годится, ему нужны приборы, чтобы учуять кровавый металл, а нас, фирвулагов, не проведешь. Ваш лагерь так и ломится от него.

– Но мы ни за что не повернем его против друзей, если твой народ сам не вынашивает предательских планов – ему нечего бояться. Мы ведь союзники, братья по оружию.

– Тану – наши братья не только по оружию, но и по крови, однако мы обречены вечно сражаться с ними. Может ли быть иначе между фирвулагами и людьми? Земля предназначена вам, вы это знаете. Не думаю, чтобы человечество согласилось с нами поделиться. Нет, не быть нам братьями. Рано или поздно вы скажете, что мы незваные гости, и попытаетесь разделаться с нами.

– Я только за себя могу говорить, – произнес Бурке. – Все мы смертны, и со мной вымрет мое родное племя уалла-уалла. Но покуда я главнокомандующий первобытных, люди не изменят фирвулагам. Клянусь своей кровью, которая так же красна, как и твоя, Пейлол Одноглазый. Вот ты говоришь, не быть нам братьями… я бы не стал заявлять это с такой уверенностью. Есть разные степени родства.

– То же самое утверждал наш Корабль, – вздохнул старый Стратег и вскинул огромную голову к звездам. – Не знаю, зачем ему понадобилось доставить нас сюда. На небе столько звезд, столько планет – почему сюда, к вам?.. Кораблю было велено отыскать лучшую, неужели эта и впрямь лучшая?

– Возможно, Корабль был дальновиднее вас, – откликнулся Луговой Жаворонок Бурке.

Весь день кружили над землей хищные птицы, и каждая стая придерживалась своей высоты. Ниже всех летали соколы с раздвоенными, как у ласточек хвостами; над ними парили бронзовые канюки, затем пара огненных орлов, еще выше – одинокий бородач-ягнятник, самый сильный костодробитель. А надо всеми на невозможной высоте планировала, неподвижно расставив крылья, та, что первой вступила на утреннюю вахту и привлекла остальных. Ее и не видно было с земли.

Сестра Амери наблюдала за птицами сквозь сосны, держа на руках свою золотисто-коричневую кошку.

– Где труп, там соберутся и орлы note 41.

– Цитируешь ваши христианские постулаты? – проговорил старик Каваи, заслоняя глаза от солнца дрожащей рукой. – По-твоему птицы и вправду ясновидящие? Или только питают надежду – как мы? Уже поздно, слишком поздно…

– Успокойся, Каваи-сан, если они прибудут до ночи, в распоряжении фирвулагов останутся целые сутки. Времени вполне достаточно. Положим, послезавтра они уйдут с поля битвы, но ведь у нас есть железо, не забывай.

Но Каваи продолжал свое стариковское нытье:

– Что же могло их задержать? Выходит, зря мы надеялись, зря не щадили себя!

Амери погладила кошку.

– Если они вернутся на рассвете, то все равно выступят, как и было намечено.

– Если… Ты подумала о трудностях перелета? Ведь Ричарду надо сначала доставить машину в Скрытые Ручьи. А как он их найдет? Маленькие горные долины с воздуха выглядят одинаково, наша к тому же замаскирована. С большой высоты Ричард не различит каньона и спуститься не сможет, иначе тану его обнаружат.

– Успокойся, – терпеливо повторила монахиня. – Мадам их прикроет. Тебе вредно волноваться. На-ка вот, погладь кошку, это очень успокаивает. Прикоснешься к шерстке – и в тебе сразу начнут вырабатываться отрицательно заряженные ионы.

– Да ну?

– Аппарат наверняка оснащен инфракрасным сканером ночного видения, как машины двадцать второго века. Даже если все бойцы уйдут, тридцать горячих душ останутся здесь и будут посылать Ричарду сигналы.

Каваи задержал дыхание. Новая мысль ужаснула его.

– Прикрытие! Если объем аппарата более десяти кубометров, мадам не сможет сделать его невидимым! Только слегка завуалирует, так что любому сильному экстрасенсу не составит труда сорвать этот щит. Да, на большую машину метафункций мадам может не хватить! Что тогда?

– Она что-нибудь придумает.

– Очень опасно! – простонал японец. Кошка одарила его взглядом великомученицы, когда он принялся нервно похлопывать ее по спинке. – Летучая Охота может заметить машину даже здесь, на посадке! Велтейну достаточно как следует присмотреться к моим убогим камуфляжным сеткам.

– Ночью-то? У Велтейна, слава Богу, не инфракрасное зрение. Да он и не залетает так далеко на запад. Прекрати каркать! Доведешь себя до инфаркта. Где твои мужество и вера?

– Я глупый и никчемный старик. Начнем с того, что меня бы не занесло сюда, когда бы дзэн помогал мне себя обуздывать. Сетки! Они ничего не прикроют, и вся вина, весь позор падут на меня!

Амери устало вздохнула:

– Пойди покорми Дею, там у нее еще осталась рыба. А потом посади ее на колени, закрой глаза и думай о тех счастливых минутах, что когда-то пережил у себя в Осаке.

Старик хохотнул:

– Вместо того, чтобы считать слонов? А вдруг правда поможет? Раз ты так уверена, что время есть… Пойдем, киска! Поделишься со мной своими отрицательно заряженными ионами. – Он засеменил по дорожке, но, сделав несколько шагов, с лукавой усмешкой оглянулся. – И все же ты ничего не смыслишь в технике, Амери-сан. Даже начинающий электронщик знает, что у кошки не может быть отрицательно заряженных ионов.

– Пошел прочь, глупый старик!

Он исчез в доме. Амери спустилась к руслу каньона мимо хижин и коттеджей, по пути здороваясь с теми, кто, подобно ей, не мог удержаться, чтобы не глядеть с ожиданием и мольбой в небо. Самые крепкие мужчины и женщины уже три дня назад ушли с отрядом Уве, однако перспектива двухдневной войны растаяла как дым. Возможно, завтра на рассвете люди начнут свою первую в Изгнании битву против угнетателей.

О Боже, дай сему свершиться! Пусть мадам и остальные прибудут вовремя!

Солнце клонилось к горизонту, повеяло прохладой. Скоро теплые воздушные массы рассеются, и крылатые хищники вернутся в гнезда. Амери забралась в свое тайное укрытие под низким раскидистым кустом можжевельника и опустилась на колени, чтобы помолиться. Какой удивительный месяц довелось ей пережить! Рука быстро срослась, а люди, что ее окружают… О Творец, как неразумна она была в своем стремлении к отшельничеству! Жители Скрытых Ручьев и другие первобытные приняли ее – как врача, как духовника, как друга. Здесь она занимается делом, которому обучена. Куда девалась та истерзанная душа, самостийно наложившая на себя епитимью, обрекшая себя на покаянное одиночество? Здесь столько уединенных мест для молитв, здесь она все время чувствует себя нужной. А люди всегда готовы ей помочь. И среди них – он. Воистину, чаяния сбылись. Пусть она не так это себе представляла, зато язык ее молитв теперь стал живым.

На Господа уповаю;

как же вы говорите душе моей:

«улетай на гору вашу, как птица»?

Ибо вот, нечестивые натянули лук,

стрелу свою приложили к тетиве,

чтобы во тьме стрелять в правых сердцем.

Когда разрушены основания,

что сделает праведник?..

Господь испытывает праведного,

а нечестивого и любящего насилие

ненавидит душа его.

Дождем прольет он на нечестивых

горящие угли, огонь и серу;

и палящий ветер – их доля из чаши…

note 42

Бородач-ягнятник отыскал свое логово в складках скал, орлы за час до заката уселись на деревья, соколам пришлось довольствоваться ужином из мошкары, перед тем как отправиться на покой, и даже канюки в конце концов скрылись из виду, недоумевая, что заставило их позариться на добычу странного пришельца. Он один остался кружить высоко в небе, нечувствительный к холодному воздуху.

Амери, сидя под кустом, не сводила глаз с чуть заметной точки, которая, вселив надежду в хищников, разочаровала их. На птицу с неподвижными крыльями.

Наконец с бьющимся сердцем она вскочила и бросилась обратно к каньону поднимать народ.

– Отойдите! – крикнул кто-то. – Ничего не трогать, пока поле не исчезнет!

Огромная, отливающая фиолетовым птица, казалось, заполнила собой все русло. Едва стемнело, она опустилась на дозвуковой скорости, взметнув перед собой ураганный вихрь, сорвавший соломенную кровлю с нескольких крыш и закруживший в воздухе стаю гусей старика Пеппино, словно ворох осенних листьев. Потом застыла над высокими деревьями с приспущенным клювом, крыльями, как у чайки, и веерообразным хвостом. Старик Каваи, забыв о недавних тревогах, отдавал короткие распоряжения: мальчишек послал за мокрыми мешками, взрослым велел стать возле скатанной камуфляжной сетки.

Все, окаменев, смотрели, как парящее чудовище складывает крылья вдоль тридцатиметрового фюзеляжа и ощупью пробирается вниз. Вот оно скособочилось между парой высоких елей, немного покачалось над землей, затем выпустило длинное шасси. Раздался пронзительный свист, ближние кусты задымились, над тропой повисли клубы пара, и птица поменяла цвет на угольно-черный.

Тогда стоявшая в столбняке толпа взорвалась громом приветствий. Многие истерично всхлипывали, но, повинуясь приказам Каваи, гасили тут и там вспыхивавшие очажки, устанавливали шесты, натягивали канаты для сетки.

Открылся люк, из чрева птицы выползла лестница. Первой спустилась мадам Гудериан.

– С благополучным прибытием, – сказала Амери.

– Копье у нас, – откликнулась мадам.

– Мы готовы. Все по плану.

Стотрехлетняя полуслепая хромоногая старуха схватила руку мадам и поцеловала ее, но француженка даже не заметила этого. Сверху, из машины, донесся предупреждающий окрик. Фелиция и Ричард появились из люка с носилками.

– Нужна твоя помощь, ma Soeur, – проронила мадам и, как сомнамбула, проследовала к своему коттеджу.

Амери наклонилась и пощупала хрупкое запястье Марты. Ричард стоял рядом в разодранной рубахе и потертых кожаных штанах; кулаки его были сжаты, слезы градом катились по грязным опаленным щекам.

– Она не позволила нам вылететь, пока не наладила Копье. И теперь истекает кровью. Спаси ее, Амери.

– Ступайте за мной, – распорядилась монахиня.

Они устремились к дому, оставив Клода наблюдать за тем, как укрывают на ночлег черную хищную птицу.

ГЛАВА 10

Перед рассветом Амери отслужила заутреню, а после мадам передала зашифрованное телепатическое послание Пейлолу. «Мы идем», подтверждая, что намеченная бомбардировка Финии состоится. Восход был близок, и если тану не нарушили нынешней ночью своих традиций, то лорд Велтейн и его Летучая Охота должны быть уже в крепости.

Клод плелся в хвосте шествия, направлявшегося к летательному аппарату, и в душе молил Бога, чтобы Фелиция поскорее от него отстала. Она снова была в своей черной хоккейной форме, заново отреставрированной подручными Каваи, и горела нетерпением вступить в войну.

– Ну я же совсем мало места занимаю! Клянусь быть тише воды, ниже травы! Позволь мне полететь с вами, Клод! Не могу я здесь оставаться, как ты не поймешь?

– Если Велтейн засечет машину, тебя собьют вместе с нами.

– Ну и пусть! Но в случае удачи вы меня выбросите у стен Финии, где-нибудь возле бреши в стене. И я пройду туда со второй волной фирвулагов! Ну пожалуйста, Клод!

– К этому времени нас наверняка заметят. Приземляться было бы равносильно самоубийству – а оно пока не входит в наши с мадам планы. Финия – только начало борьбы. А у Ричарда теперь тоже есть смысл в жизни.

Первобытные уже сворачивали маскировочные сетки. В сумраке колыхались огоньки свечей – это Амери освящала птицу.

– Я бы помогла тебе управиться с Копьем, – настаивала Фелиция. – Ведь ты можешь и не совладать с такой махиной. Ей-Богу, я вам пригожусь!

Она ухватилась за лацканы его мохнатой куртки, он резко остановился и взял ее за плечи.

– Послушай меня, девочка. Ричард совсем измучен. Он не спал больше суток и сходит с ума от тревоги за Марту. Даже после переливания крови Амери считает, что ее шансы пятьдесят на пятьдесят. Ричарду предстоит вести экзотическую машину с двумя старыми развалинами на борту, а на хвосте у него будущее всего человечества. По-моему, ты в курсе, как он к тебе относится… Если ты в полете будешь мозолить ему глаза, это может стать последней каплей. Сейчас ты обещаешь держать себя в руках, но я-то знаю: как только запахнет жареным, тебе удержу нет. В общем, останешься тут – и весь сказ. Вот закончим бомбить, вернемся, если повезет, тогда сделаем еще один рейс. Обещаю, если все будет хорошо, мы доставим тебя на битву еще до начала массированного удара.

– Клод… Клод… – Ее глаза выглядывали из прорези шлема, и разум в них мешался с паникой, яростью и другими потусторонними эмоциями.

Клод молчал, понимая, что от нее можно всего ожидать: к примеру, одним ударом вышибет из него дух и полетит сама. Но он был так измучен, что уже не мог трястись за свою шкуру. У Фелиции действительно было такое желание, но умом она понимала, что старик заслуживает лучшей участи.

– Ох, Клод! – сверкающие карие глаза скрылись под темными ресницами. По фарфоровым щекам побежали слезы. Она резко повернулась, так что зеленые перья на шлеме встали дыбом, и кинулась к дому Анжелики.

Палеонтолог перевел дух.

– Жди нас! – крикнул он ей вслед и поспешил догонять остальных.

Огромная птица медленно выползла из укрытия. Едва она очутилась на ровной площадке, как взмыла в предрассветное небо фиолетовой искрой из невидимой трубы, молниеносным безынерционным рывком набрав высоту в пять тысяч метров. Анжелика Гудериан стояла возле Ричарда, вцепившись одной рукой в спинку кресла, другой в золотой торквес. Ричард переоделся в свой космический комбинезон.

– Вы прикрыли нас, мадам? – спросил он.

– Да, – еле слышно отозвалась француженка. (С момента их относительно благополучного возвращения она почти не открывала рта.)

– Клод! Готов?

– Жду команды, сынок.

– Выходим на цель.

Через секунду крышка люка бесшумно отодвинулась. Они нависли над россыпью микроскопических алмазов, по форме напоминающей головастика, чей хвост увяз в Рейне.

– Так она, стало быть, на Кайзерштуле! – сказал Клод, обращаясь к самому себе.

Головастик разрастался, звездная дымка превращалась в отдельные мерцающие огни, по мере того как машина снижалась. Наконец она зависла метрах в двухстах над самым высоким зданием города тану.

– Ну, давай, – сказал Ричард, – угости их!

Клод направил Копье и взял на прицел линию огненных точек, что отмечала крепостную стену, обращенную к Рейну. Где-то там, в серых сумерках, пряталась флотилия фирвулаговых судов, перевозившая войска людей и гуманоидов.

Аккуратно, старик! Гляди не свари в реке собственный народ! Он откинул затвор. Так, вон туда. Нажимай вторую кнопку. Из люка беззвучно вырвалась зеленовато-белая полоска.

Внизу расцвел оранжевый цветок, но линия огненных точек осталась неразрывной.

– Сучье вымя! – прошипел Ричард. – Мазила! Бери выше.

Не теряя спокойствия, Клод снова прицелился и нажал кнопку. На этот раз вместо вспышки оранжевого огня появилось приглушенно-красное сияние. Оно поглотило дюжину светящихся точек.

– Во! Самое оно! – обрадовался пират. – Давай еще раз, старый черт! Прицел один-восемьдесят! Бей теперь в задние ворота!

Машина развернулась на вертикальной оси, и Клод прицелился в точку где-то возле хвоста головастика. Выстрелил: перелет! Еще удар – и опять промах: недолет!

– Да быстрей же, черт тебя! – взвыл Ричард.

Третий выстрел точно поразил стену, втоптал ее в дорогу, идущую от подножия потухшего Кайзерштульского вулкана.

Мадам застонала. Клод почувствовал себя так, будто в его внутренности вгрызся дракон.

– Что, настигают? – окликнул Ричард. – Держитесь, мадам! Ну, давай же, Клод, заканчивай! Бог с ним с центром – летим прямо к шахте!

Старик развернул Копье, руки стали почему-то липкими и скользили по стволу. Изношенные мышцы свело судорогой, когда он пытался навести оружие на небольшое голубоватое созвездие, которое светилось над выработками бария.

– Ричард! Метров триста южнее!

– Угу, – отозвался пират. В мгновение ока машина переместилась. – Так лучше?

– Стоп!.. Лучше! Я почти ее сделал. Сразу бы так. А теперь у меня осталась только одна обойма.

– Merde alors. note 43

Старуха отлетела от кресла, ударившись в правую переборку. Прижав кулаки к вискам, начала визжать. Клод еще не слышал от человека таких звуков, такой квинтэссенции тревоги, страха, отчаяния.

В то же мгновение по левому борту машины что-то вспыхнуло, засветилось неоново-красным светом и приняло очертания конного рыцаря.

– О Боже! – бесцветным голосом проговорил Ричард.

Визг мадам оборвался, и она без чувств повалилась на пол.

– Сколько их? – спросил Клод. Он изо всех сил сдерживал дрожь в руках, наводя Копье, и молился, чтобы проклятое старое тело не подвело его в последний момент. Ведь он уже почти все сделал, почти…

– Кажется, двадцать два – Спокойный голос Ричарда донесся точно из дальней дали. – Весь Высокий Стол окружил нас, точно индейцы-сиу – почтовый поезд. Все алые, кроме вожака, он же по цвету напоминает цианистый калий. Берегись!

Бело-голубая фигура маячила в воздухе прямо под открытым люком. Всадник выхватил стеклянный меч и поднял его кверху. Три шаровые молнии сорвались с острия и медленно проникли в открытый люк. Клод попятился вместе с Копьем, огненные шары влетели в салон, где тут же воспламенили обшивку, распространяя удушливый аромат озона.

– Стреляй! – кричал Ричард. – Бога ради, стреляй!

Клод глубоко вздохнул.

– Потише, сынок, – сказал он и надавил пятую кнопку Луганнова Копья, как только в стеклышке прицела возникло скопление голубоватых огней.

Изумрудный луч полетел к земным россыпям. Там, куда он ударил, скалы побелели, пожелтели, потом стали оранжевыми, ярко-пурпурными; их очертания походили на морскую звезду с огненными щупальцами. Клод упал на бок, Копье с глухим стуком шмякнулось об пол. Люк начал закрываться.

Шаровые молнии подпрыгивали и трещали. Старик почувствовал, как одна ударила ему в спину, прокатилась по всему хребту от ягодиц до загривка. Салон машины наполнился дымом и запахом паленого мяса. Клод, созерцая картину словно со стороны, отмечал и смешение звуков: шипение, с каким оставшиеся шары поразили свою цель, проклятия, высокий надрывный вопль Ричарда, всхлипы Анжелики, подползавшей к нему по дымящемуся полу, чье-то назойливо ритмичное дыхание.

– Убери ее от меня! – голосил пират. – Я ничего не вижу! Мы не сможем сесть! О-о, черт, не-ет!

Вибрация: треск и медленный крен машины. Клод почувствовал свежее дуновение (и как она умудрилась опалить всю спину?), люк открылся. Странно угловатая травянистая поверхность в серой дымке утра. Ричард ругался и плакал. Мадам не издавала ни звука. В люк просовывались головы – тоже в каком-то наклонном ракурсе. Среди голосов слышались жалобные причитания неразумного ребенка – старика Каваи, знакомый голос Амери: «Тихонько, тихонько», разрывающий воздух, точно удары хлыста, мат Фелиции, когда кто-то предостерег ее, что она испортит себе весь доспех.

– Кладите его мне на плечи! Да не ерзай ты, старый дурак! Теперь мне придется топать на войну пешком!

Он засмеялся. Бедная Фелиция! Потом он уткнулся в ее зеленое платье и начал содрогаться и вопить. Но почти тотчас затих, его положили на живот, он почувствовал что-то на своем виске, и это «что-то» притупило боль и все остальное.

– Анжелика! Ричард! – позвал он.

Ему откликнулась невидимая Амери:

– Они очнутся. Все вы очнетесь. Ты сделал свое дело, Клод. Теперь усни.

Как же все-таки?.. Он снова увидел пурпурные и золотые лучи морской звезды, неумолимо расползающиеся по скалам за мгновение до того, как закрылся люк. Как же все-таки?.. Если лава хоть ненадолго вырвется из жерла сонного Кайзерштульского вулкана, тану еще долго не смогут добывать барий.

– Не думай об этом, Клод, – сказала Фелиция.

И он перестал.

ГЛАВА 11

Осоловевшие в ночном дозоре у стен Финии Мойше Маршак и его товарищи приняли первый удар фотонного оружия за молнию. Тоненький зеленоватый луч сорвался с звездных высот и разрушил часовню возле одного из бастионов. Маршак все еще глядел на пламя, соображая, что делать дальше, когда второй выстрел Клода ударил прямо в десятый бастион буквально в пяти метрах от их поста. Гранитные глыбы разлетались во все стороны, воздух вскипел от дыма и пыли. Вихрь загасил масляные факелы, и шипящие, сверкающие брызги дождем осыпали покореженную тропу.

Наконец, придя в себя, Маршак бросился к ближайшей амбразуре. Окутанный туманом Рейн заполнили подплывавшие суда.

– Тревога! – заорал он; сигнал тут же передался по командному модулю, усиленному его серым торквесом.

Маршак. Пост номер десять. Нападение со стороны Рейна. Пробита брешь в стене.

Капрал Вонг. Сколько… сколько их, черт возьми?! Мойше, сколько там судов?

Маршак. Да по всей реке… ПО ВСЕЙ! Восемьсот или больше – кто их, ублюдков, сочтет в таком паскудном тумане! Суда фирвулагов… и… погоди, дай погляжу… Да! И ПЕРВОБЫТНЫЕ С НИМИ! Повторяю, нападение фирвулагов и первобытных. Десанты! Скалы дымятся, брешь в стене, и в нее лезут эти падлы! Ширина пролома примерно девять метров.

Корнет Форнби. Все дозорные наряды – к десятому бастиону. Общая побудка. Рейнский гарнизон – в ружье! Наблюдателям сканировать окрестности и докладывать немедля! Оборонительные отряды к пролому! Противник в городе!

Командующий Сиборг. Лорд Велтейн! Тревога! Совместное нападение фирвулагов и людей. Враг проник сквозь брешь в городских укреплениях со стороны десятого бастиона. Необходимо организовать контратаку.

Велтейн, лорд Финии. Сограждане, поднимайтесь на защиту! Летуны – в седло! На бардито! На бардито тайнел о погекон!

Вождь Бурке и Уве Гульденцопф вели войско по крутому склону в прорыв. Стеклянные стрелы из луков и арбалетов градом сыпались на них со стен, но надо использовать преимущество, пока защитники не спустились вниз. На беду, брешь пробита как раз в том месте, где сосредоточены основные силы финийского гарнизона. Зато вдобавок к общей сумятице вспыхнул пожар в часовне, быстро переметнувшийся на соседние постройки; рухнула кладка конюшни, и животные, обезумев от страха, вырвались на волю.

Трое солдат спустились с наблюдательной вышки и дали деру.

– Взять их! – приказал Бурке.

С криками и улюлюканием десперадос набросились на этот маленький отряд и порубали его.

– Снять ворота с петель! Рассыпаться по улицам!

Из бараков выбегали солдаты, не успев нацепить доспехи. То тут, то там завязывались яростные схватки; нападающие лезли в щель, финийцы изо всех сил старались их не пустить. Снимавшие ворота с петель были атакованы и смяты; на кованую решетку вновь наложили запор.

– Мы в мешке! – Вождь Бурке забрался на крышу перевернутого продуктового фургона. Его лицо и верхняя часть тела были разрисованы боевыми узорами, в спутанных волосах цвета стали торчало перо огненного орла.

– Бей сукиных пащенков! Открывай ворота! Ко мне!

Он заметил, что Уве упал под ударом серого, и, размахивая огромным томагавком, который выковал для него Халид, спрыгнул вниз. Лезвие так легко вошло в украшенный гребнем бронзовый шлем-чайник, будто он был сделан из картона. Бурке отшвырнул в сторону тело и наклонился над Уве: тот лежал навзничь, рука прижата к груди, на лице мука.

– Эй, малыш?! Куда он тебя?

Приподнявшись на локте, Уве съежился под курткой из оленьих шкур; в неверном свете блеснули зубы.

– Такая славная переправа, и надо же, черт!

Первобытные никак не могли пробиться в город с территории гарнизона. Лезущих в брешь теснили как защитники крепости, так и свои товарищи, что напирали сзади. Слышались панические вопли. Несколько атакующих упали и были затоптаны. Гарнизонный офицер в серебряном торквесе и полном вооружении бросил отряд алебардщиков на беспорядочно сгрудившиеся нерегулярные войска первобытных. Стеклянные лезвия рубили плотную орущую толпу.

Но тут на выручку пришли монстры.

Высоко на каменистом склоне извивающимся ночным кошмаром сверкал силуэт трехметрового скорпиона-альбиноса – иллюзорное обличье молодого Шарна, генерала фирвулагов. Волны ужаса, порожденные экзотическим умом, захлестывали телепатические цепочки серых торквесов, повергая их в безумие. Сам Шарн мог поражать врага на расстоянии почти двадцать пять метров; его наступающие соплеменники, хотя и не обладали столь мощной аурой, но если враг попадал в их объятия, то вырваться уже не мог.

Уродливые тролли, призраки, мифические чудовища стискивали солдат мертвой хваткой, так что кости хрустели, вонзали клыки в оголенные шеи, а то и расчленяли тела на месте. От некоторых психоэнергетических ударов воины варились заживо в своих кирасах, точно устрицы в раковинах. Иные одолевали врагов вспышками астрального огня, потоками тошнотворного гноя, расщепляющими мозги иллюзиями. Великий Герой Нукалави Освежеванный в обличье кентавра с содранной шкурой и горящими глазами трубил, пока вражеские солдаты в корчах не падали наземь с полопавшимися барабанными перепонками. Еще один чемпион фирвулагов – Блес Четыре Клыка – ворвался в штаб гарнизона, схватил серебряного командующего Сиборга и сожрал его вместе с доспехами, однако тот успел перед смертью передать по телепатическому каналу приказ драться до конца, защищая ворота в город. Адъютанты Сиборга обнажили стеклянные мечи против чешуйчатого дракона и в награду за храбрость тоже были заживо съедены. К тому времени, как монстр расправился с последним адъютантом, весь штаб уже пылал и вторжение распространилось на улицы Финии. Поэтому Блес с достоинством удалился, ковыряя в зубах серебряной шпорой. У него разыгрался аппетит, ведь утро только начиналось.

Ванда Йо провожала взглядом последний отряд волонтеров, когда над рекой появилась Летучая Охота лорда Велтейна. Вопли ужаса объяли толпу при виде сверкающей конской стаи. Кто-то взвизгнул:

– Вампиры! Вампиры по нашу душу! – И бросился в Рейн.

Но катастрофы удалось избежать, потому что Ванда Йо своим острым язычком язвила пришлых людей за трусость, указав им на то, что Охота кружит высоко над Финией, очевидно имея в виду какую-то более важную цель.

– Хватит класть в штаны, возвращайтесь на борт, – спокойно заявила она. – Нечего нам бояться Велтейна и его конного цирка. Вы что, забыли про секретное оружие? Теперь каждый из вас может убить тану – даже легче, чем изменников в торквесах, которые лижут им задницу!

Лоцман-Фирвулаг на двухмачтовой шхуне злобно зыркнул на оробевших людей.

– Шевелитесь, земляные черви! Не то уплывем на войну без вас!

Внезапно сноп изумрудного огня полоснул по городу. Затем оранжево-белое пламя фонтаном брызнуло откуда-то с юга, и секунды спустя над рекой пронеслись глухие раскаты взрыва.

– Шахта! Бариевая шахта взорвана! Святители-угодники, вулкан проснулся!

Как по сигналу, еще одно пламя взметнулось на дальних подступах к Финии, там, где полуостров сужался узким горлом, соединяя город с материком.

Ванда Йо ликовала.

– Видали?! Эх, молодцы, карлики! Это богатырша фирвулагов Айфа атакует со стороны Шварцвальда. Ну так что, засранцы, двинетесь вы наконец или нет?

Мужчины и женщины взревели, затрясли копьями, завопили и с такой поспешностью попрыгали на борт, что едва не потопили шхуну.

Пламя с противоположного берега прокатилось багряной дорожкой по темной воде. Феерические зеленые, голубые, серебряные и золотые огни, великолепным ожерельем украшавшие город тану, медленно гасли.

Лорд Финии натянул поводья и застыл в воздухе, словно вспышка магния. Его Летучая Охота – восемнадцать благородных рыцарей мужского пола и три женского – сияла красным ореолом вокруг своего лорда. Он пребывал в ярости и смятении, поэтому его умственный посыл прозвучал почти неразборчиво:

Улетела! Машина улетела! И все же мои молнии наверняка проникли ей в брюхо. Камильда! Поищи ее!

Она удаляется он нас, мой повелитель. О всемогущая Тина – на невероятной скорости! Уже перевалила Вогезы, и я ее больше не чувствую. Может, подняться повыше?..

Оставь, Камильда! Внизу опасность посерьезнее. Смотрите все! Смотрите, что натворил враг! О позор, о горе, о смута! Все на землю, живо! Каждому встать во главе конного отряда и защитить наш светлый город!

На бардито тайнел о погекон!

Фронт углублялся в город. Через два часа после рассвета бои уже велись у садов Храма наслаждений, на окраине квартала тану.

Мойше Маршак семь раз заряжал лук из колчанов погибших товарищей. Он отломил гребень бронзового шлема и вывалялся в грязи, чтобы притушить блеск кирасы. В отличие от своих бесталанных соратников он быстро сообразил, что фирвулаги способны расшифровать телепатическую речь, и потому не делал попыток связаться со своими командирами. Затаившись, он воевал на свой страх и риск, держась в стороне от чудовищ, прячась в закоулках Финии, хладнокровно приканчивая зазевавшихся первобытных и стараясь не попадаться на глаза обезумевшим рамапитекам и местным жителям. Он уже уложил пятнадцать человек из вражеского войска да плюс к тому двоих голошеих, которые пытались разоружить серого.

Теперь Маршак медленно пробирался к Храму наслаждений. Услыхав воинственные клики противника, он укрылся за декоративным кустарником и заправил в лук зубчатую стрелу.

Но в следующую секунду звук, донесшийся из Храма, отвлек его внимание. Метрах в пяти от него со звоном разлетелась застекленная дверь, явно под напором какого-то тяжелого предмета. Последовали крики и грохот. Длинные, унизанные перстнями пальцы копались в заклинившем замке. Другие руки сотрясали покосившуюся дверь. Отсюда Маршаку не было видно людей, попавших в ловушку, но крики ужаса и жуткие трели какого-то мифического существа достигали его ушей, пронизывали мозг.

– Помогите! Дверь пробита! Он наступает!

Помогите! Помогитепомогитепамогите! ПОМОГИТЕ!

В сознании застряли отчаянные призывы лорда тану. Серый торквес солдата принудил его к повиновению. Выскочив из укрытия, Маршак бросился к двери. С другой стороны к медному косяку двери приникли три обитательницы Храма наслаждений и их высокий клиент, чьи золотисто-фиолетовые одежды выдавали в нем представителя Гильдии Экстрасенсов. Он, очевидно, не обладал достаточным принудительным и психокинетическим потенциалом, чтобы отогнать видение, нависшее над ними в дверном проеме и готовое к удару.

Фирвулаг принял обличье гигантского водяного насекомого с клацающими, острыми, как бритва, жвалами. Голова монстра достигала метровой высоты, а длинное бесхребетное туловище было все покрыто какой-то вонючей слизью.

– О, благодарение Тане! – вскричал тану. – Скорей, дружище! Целься ему в горло!

Маршак навел свой лук, чуть переместился, чтобы не зацепить женщин, и выпустил стрелу. Стеклянный наконечник почти во всю длину вонзился между щитовыми пластинами, что располагались под челюстями чудовища. Маршак, услышав телепатический вой фирвулага, не спеша заправил еще две стрелы и послал их в сверкающие оранжевые глаза насекомого. Ужасная личина исчезла, а на полу распростерлось мертвое тело гнома в обсидиановых доспехах с пронзенным горлом и вытекшими глазами.

Коротким стеклянным мечом солдат сбил замок Волны наслаждения – привычная награда за верную службу – потекли по нервам, опоясывающим таз. Когда благородный тану и его насмерть перепуганные спутницы были освобождены, Маршак отсалютовал, приложив правый кулак к сердцу.

– Готов служить, мой господин!

Но тану пребывал в полной растерянности.

– Куда нам идти? Пути к дворцу Велтейна перекрыты! – Он мысленным взором прощупывал окрестности.

– Но не возвращаться же в храм! – возразила самая маленькая из спутниц гуманоида, фигуристая негритяночка с чуть резковатым голосом. – Проклятые чудовища ползут из всех щелей.

– О лорд Колитейр! – воскликнула другая, блондинка с залитым слезами лицом. – Спасите нас!

– Тихо! – скомандовал тану. – Я пытаюсь, но на мои призывы никто не откликается!

Третья женщина, худая, с пустым взглядом, в порванном на плечах соблазнительном наряде, опустилась на плиты пола и начала смеяться.

– Храм окружен! – прохрипел Колитейр. – Я зову на помощь, но все рыцари Велтейна в гуще схватки!.. Ха! Враги отступают перед принудительной мощью воинства тану! Слава Богине, у нас не все такие слабаки, как я!

В глубине Храма что-то оглушительно затрещало. Отдаленные крики стали громче. Опять послышались ритмичные удары и звон стекла.

– Они идут! Чудовища, они здесь! – билась в истерике блондинка.

– Солдат, ты должен нас вывести… – ясновидящий тряхнул головой, как будто разгоняя в ней туман, – к северным воротам! Может быть, удастся сесть на какое-нибудь судно…

Однако было слишком поздно. По саду, приминая цветы, несся отряд из двадцати с лишним первобытных, возглавляемых полуголым краснокожим мощного телосложения.

Рука солдата, потянувшаяся было к луку, застыла в воздухе. У большинства нападавших было точно такое же оружие.

– Сдавайтесь! – завопил Луговой Жаворонок Бурке. – Все добровольно сдавшиеся люди будут помилованы!

– Назад! – крикнул ясновидящий. – Я… я спалю ваши мозги! Доведу до безумия!

Вождь Бурке улыбнулся. Его раскрашенное тело, обрамленное всклокоченными седыми волосами, было еще страшней, чем призраки фирвулагов. Гуманоид понял, что обман его бессмыслен и что для его расы никакого помилования не будет.

Приказав Маршаку защищаться до последнего, Колитейр обратился в бегство. Но не успел сделать и двух шагов, как железный томагавк проломил ему череп.

Маршак ослабил мускулы. Лук и стрелы упали на каменные плиты, а сам он стоял и смотрел на подступавших в гробовом молчании первобытных.

Упомянув о стратегическом значении бариевой шахты на одной из последних сходок в Скрытых Ручьях, генералу фирвулагов Шарну Месу дали понять, что нет более сильного удара по самолюбию ненавистного врага, чем разрушение шахты и уничтожение ее обученного персонала. В плане мадам Гудериан особое значение отводилось прекращению поставок драгоценного элемента для производства торквесов.

Незадолго до полудня Шарн обсудил ситуацию с Блесом и Нукалави в импровизированном штабе, хорошо обеспеченном трофейным пивом. Туда к ним явился лазутчик с важными новостями. Могущественная Айфа и ее девы-воительницы осуществили успешный прорыв через восточную брешь и окружили шахту. Они завалили вход монолитной скалой, отколотой выстрелом Клода, разрушили главные очистные сооружения и корпус, где работали люди и рамапитеки; затем, чтобы не терять времени, оставшегося до того, как они сложат оружие, рассыпались по улицам верхней части города. Однако здание главной администрации с его запасом очищенного бария стояло нерушимо. Место было полностью окружено черной дымящейся лавой; теперь она застыла и только внутри кое-где просвечивала красная раскаленная жидкость. В здании все еще находились инженеры тану и среди них творец высшего класса. Айфа и ее богатырши усмотрели этот мощный ум, когда неожиданный взрыв психоэнергии испепелил одну из разведчиц и едва не задел Устрашительницу Скейту. Из клыков и когтей она соорудила метапсихический щит вокруг уцелевших, которым оставалось лишь обратиться в беспорядочное бегство подальше от умственных залпов.

– Могучая Айфа теперь ожидает ваших предложений, – заключил лазутчик.

Блес хрипло рассмеялся и влил в глотку полбочонка пива.

– Ну что ж, надо помочь малышкам спасти свою честь.

– Какая, к черту, честь! – прохрипел Нукалави. – Если творческая сила врага чуть не опрокинула оборону Скейты, значит, он и для нас грозный противник. Он живо рассеет наши умственные экраны и сделает с нами что хочет.

– Даже приближаться туда опасно, – добавил Шарн. – Кора остывающей лавы очень хрупкая, еще провалится под ногами. А вы же знаете, наши умы недостаточно сильны, чтобы проникать в глубь камня, потому мы не сможем ее укрепить. – Он повернулся к карлику-посланцу. – Пликтарн, насколько широко пространство лавы, которое придется пересечь?

– Примерно пятьдесят гигантских шагов, великий капитан. – Лицо карлика выразило готовность. – Мой вес корка наверняка выдержит.

– Пошли нас с Нукалави, – предложил Шарну Блес. – Вместе с Айфой и Скейтой мы его прикроем.

– Ага! – насмешливо проговорил Нукалави. – А что будет, когда Пликтарн достигнет главного здания? Как он атакует врага сквозь наши умственные экраны? Ты слишком долго носил обличье пресмыкающегося, Четыре Клыка, потому мозги у тебя стали вровень с твоей иллюзорной маской.

– Великий капитан, – вмешался лазутчик, – Айфа перехватила послание инженеров тану лорду Велтейну. Они просили помощи.

Шарн хлопнул по столу исполинской ладонью.

– Клянусь Тэ, как только послание дойдет до него, он поднимет их всех в воздух – вместе с барием! Этого нельзя допустить! Как ни противно прибегать к тактике первобытных, но иного выхода у нас нет.

– Спокойно, парни! – окликнула Айфа. – Не падать духом, вы почти на месте!

Хоми, низкорослый плавильщик-сингал, покрепче ухватился за шею Пликтарна. Пленка лавы дрогнула под ногами, когда фирвулаг приблизился к фасаду административного корпуса. Здесь слой толще, отметил он, и дольше удерживает тепло, а значит, охлажденная поверхность может в любую минуту треснуть и оба они провалятся в кипящую магму.

Вокруг нелепых – одна на другой – фигур повисло лучистое полушарие; основные силы дев-воительниц были спрятаны за толстыми стенами полуобгоревших домов, в безопасной дали от потока лавы и в добрых двухстах метрах от главного штаба. Кванты энергии вырывались из чердачного окошка, где сидел затравленный творец тану, и разбивались паутинкой молний, нейтрализованные мощнейшим щитом. Наконец Пликтарн и Хоми достигли окна нижнего этажа и вскарабкались внутрь. Айфа, обладавшая самой сильной экстрасенсорикой, вела репортаж:

– Трое врагов спускаются в нижнее помещение. У одного из них мощная принудительная сила. Он тщетно пытается сорвать с Пликтарна щит. Метатель молний собирает силы для ближнего удара. Ого, я думала, он будет бить короткими очередями, а он давит – все сильнее! Наш заслон колеблется! Светится голубым светом! Желтым! Сейчас рухнет… Но первобытный уже направил свой арбалет, он целит в творца! Ах! Снаряд из кровавого металла пробивает наш ослабевающий экран, точно завесу дождя! Враг повержен! Второй выстрел, третий – все готовы!

Четверо героев запрыгали от радости, а девы-воительницы хором издали торжествующий клич. Даже на таком большом расстоянии фирвулаги почувствовали, как вспыхнул смертельным огнем сперва один ум тану, потом второй.

Но раненый огнеметатель был еще силен. Подчеркнутая агонией мысль прорезала эфир:

Богиня отомстит за нас. Будьте прокляты на веки вечные все, кто дерется кровавым металлом! Да смоет их кровавая река…

Спустя мгновение душа его вспыхнула и погасла.

Первобытный по имени Хоми вытащил из трупов три железных снаряда своего самострела, подошел к окну и помахал рукой. Затем они вместе с Пликтарном принялись крушить тяжелый каменный карниз. Наконец толща его подалась, пробила под окном корку лавы, из отверстия вырвались пламя и дым. Человек и фирвулаг спешно, пока дыра вновь не затянулась, стали швырять в кипящую бездну маленькие контейнеры. Закончив работу, они выбрались через соседнее окно и ушли тем же путем.

Юная девушка, одетая в черный кожаный костюм, шагала по тропе среди лесистых Вогезов, явно не ведая усталости. Тени сгущались; прохладный ветер сорвался с высот и прочесал каменистую дорожку, по которой она ступала. Древесные лягушки заводили свои вечерние песни. Скоро проснутся хищники. С наступлением темноты их будет столько рыскать по лесу, что она не справится с ними. Придется сделать привал и ждать восхода солнца.

– Я опоздаю! На рассвете начинается Перемирие, и война в Финии будет закончена!

Сколько она прошла? Должно быть, две трети стошестикилометровой тропы между Скрытыми Ручьями и западным берегом Рейна. Потеряно слишком много времени.

– Черт бы тебя побрал, Ричард! И тебя, и твой выбитый глаз!

Надо было настоять, чтобы они взяли ее с собой. Надо было что-то придумать. Она бы помогла Клоду держать Копье. Усилила бы умственный щит мадам. А может, отразила бы шаровую молнию, лишившую Ричарда одного глаза, из-за чего он и разбил машину при посадке.

– Черт, черт бы его побрал! Фирвулаги на рассвете выйдут из битвы, и нашим тоже придется отступить. Я опоздаю и не добуду себе торквес! Слишком поздно!

Не разбирая дороги, она зашлепала через маленький ручей. Потревоженные вороны, возмущенно каркая, сорвались с остова речной выдры. Стоя на каменном утесе, вслед девушке хохотала гиена.

Слишком поздно.

Стеклянный рог воительницы-тануски протрубил сигнал к атаке. Рыцари в разноцветных доспехах с алмазной огранкой рванулись верхом на одетых в латы иноходцах по заваленной трупами аллее к баррикаде, за которой укрылся отряд первобытных.

– На бардито! На бардито!

Поблизости не было союзников-фирвулагов, чтобы ослабить умственный натиск. Ночь полнилась угрозой и болью. Гуманоиды в своем сверкающем обмундировании, казалось, лезли изо всех щелей – неуязвимые, неустрашимые. Люди выпускали железные стрелы, но опытные психокинетики отражали большинство ударов, тогда как остальные сами отскакивали от непробиваемых стеклянных доспехов.

– Коротышки! Где коротышки? – в отчаянии вопил какой-то первобытный.

Но спустя миг один из рыцарей наскочил на него и поразил судорожно дернувшееся тело своим сапфировым копьем.

Из шестидесяти трех человек, занявших оборону, только пятерым удалось затеряться в узких переулках, где вывешенное сушиться белье и брошенные рамапитеками тележки с мусором препятствовали проходу кавалерии.

На центральной площади Финии был разложен здоровенный костер. Вокруг него плясали ужасающие призраки, размахивая воинскими штандартами с фестонами из позолоченных психической энергией черепов.

– Всемогущий Шарн, – запротестовал Халид, – они теряют время! Без умственного прикрытия все наше войско поляжет, даже серая конница без труда одолеет нашу пехоту. Мы ведь договорились воевать сообща! Надо найти какой-то способ противостоять всадникам.

Огромный светящийся скорпион навис над пакистанцем; разноцветные внутренние органы, просвечивающие сквозь его прозрачное тело, вибрировали в такт боевому гимну гуманоидов.

– Мы уже много лет не праздновали, – прогремел в ответ Халиду нечеловеческий голос. – Слишком долго враг отсиживался за толстыми крепостными стенами и обливал нас презрением. Где тебе понять, какие унижения претерпело наше племя! Мы потеряли веру в себя, самые могучие из нас были обречены на бездействие. А теперь взгляни! Взгляни на трофейные черепа, ведь это лишь малая часть!

– Но сколько из них принадлежит тану? Черт побери, Шарн, враг понес большие потери, но в основном среди серых и голошеих! Большинство тану забилось во дворец Велтейна, где нам их не достать, а конных рыцарей убита всего лишь горстка!

Жуткий голос дрогнул в сомнении.

– Рыцари тану – грозные противники. Их укрощенные иноходцы в латах нечувствительны к нашим иллюзиям. Мы можем противопоставить им только физическую силу, но далеко не все из нас отличаются могучим телосложением. Наши обсидиановые мечи, алебарды, цепи и дротики – слишком слабое оружие против их конницы. Великие Битвы уже доказали это.

– Значит, надо изменить тактику. Пеший воин может справиться с конным. Есть одно средство. – Зубы кузнеца сверкнули в усмешке. – Мои предки, горцы-пуштуны, знали, как это делается.

– В военной тактике мы строго придерживаемся древних традиций, – сухо ответил генерал фирвулагов.

– Ну так неудивительно, что вы терпите одно поражение за другим. Тану не испугались новшеств, не замедлили воспользоваться достижениями человечества. Теперь и вы заполучили в союзники людей, однако, лишь ступив на поле брани, уже распеваете песни и пускаетесь в пляс, вместо того чтобы завоевать окончательную победу.

– Не забывайся, первобытный! Наглость наказуема! – Но этой угрозе недоставало уверенности.

– Если мы пустим в ход новое средство, вы нам поможете? – понизив голос, спросил Халид. – Прикроете наши мозги, когда мы будем выбивать из седла длинноногих ублюдков?

– Ммм… пожалуй.

– Тогда слушайте внимательно.

Чудовищный скорпион мигом превратился в молодого красивого витязя с задумчивым взглядом. Через минуту домовые прервали бешеные пляски, превратились в маленьких гномов и столпились вокруг пакистанца.

Убедить корпус Шарна оказалось не таким уж легким делом. Халиду пришлось организовать демонстрацию. Он призвал десятерых волонтеров, вооруженных железными дротиками, и сам повел их ко дворцу Велтейна, где конные отряды тану и серых защищали свой последний оплот. Мощеная аллея освещена яркими факелами. Все тихо: первобытные не решаются нападать на столь мощную охрану. Шарн и шестеро его подручных притаились в тени покинутого особняка, а Халид бесстрашно повел своих копьеносцев прямо на патрульный эскадрон серых.

Их вожак в голубых доспехах выхватил стеклянный меч и, возглавляя всадников, поскакал по булыжной мостовой. Вместо того чтобы рассыпаться, первобытные сомкнулись еще теснее, образовав плотную фалангу, поблескивающую в темноте наконечниками копий.

В последнее мгновение конный отряд метнулся вправо, чтобы избежать столкновения с железными пиками. Верховые натягивали поводья и поворачивали иноходцев, выбирая позицию для удара мечами или топорами на длинных древках. Они были озадачены, поскольку до сих пор при подобных стычках фирвулаги метали дротики и обращались в бегство. А эти не двинулись с места, пока не подпустили противника вплотную, а затем, воспользовавшись замешательством, начали вспарывать незащищенные животы когтистых иноходцев.

При таком обороте событий всадники уже не могли контролировать своих скакунов. Раненые иноходцы падали или пускались таким бешеным галопом, что сбрасывали седоков. Богатыри Халида тут же закалывали вылетевших из седла копьями и мечами. Через пять минут после начала атаки почти весь патруль серых был перебит; уцелевшие позорно бежали.

– А врага это тоже проймет? – скептически спросил Бетуларн Белая Рука. (Поскольку Стратег Пейлол устранился, он командовал богатырями фирвулагов, и его мнение значило очень много.)

Халид улыбнулся угрюмому гиганту.

– Разумеется, если мы захватим их врасплох. Надо организовать массированную атаку на дворец Велтейна. Те, у кого нет копий, смастерят их из бамбука. Вспарывать конское брюхо необязательно железом, железное оружие нужно, чтобы поразить поверженных всадников тану. А вам необходимо быть в гуще схватки – чтобы задействовать умственную защиту и самим по мере возможности наносить удары.,

Прославленный воин медленно покачал головой.

– Конечно, это против наших правил, – сказал он, обращаясь к Шарну. – Но ведь враг бросил вызов традициям уже сорок лет назад.

Великие фирвулаги согласно закивали.

– Сколько мы молились Богине, чтобы помогла отстоять нашу честь! Может, теперь она дает нам шанс? Давайте попробуем тактику первобытных… и да свершится воля Тэ!

Полночь давно миновала, дым горящей Финии поднимался к небу и туманил звезды; догорали не заправленные вовремя факелы, а первобытные и маленький народ все еще собирали силы для решающей схватки. Лучшие иллюзионисты фирвулагов мастерски ткали обманную завесу против ясновидцев врага. Тану понимали: враг что-то замышляет, но характер штурма так и не был им до конца ясен.

Сам лорд Финии вместе со своими проверенными экспертами парил на небольшой высоте над городом, пытаясь разгадать планы противника, однако метапсихический заслон был столь плотен, что ясновидческие способности подводили его. Он заметил большое скопление вражеских сил перед порталом дворца. Было очевидно, что они не готовят ложных выпадов и одновременного штурма нескольких входов. С типичной для фирвулагов прямолинейностью Шарн собирался бросить все силы в лобовую атаку.

Велтейн послал телепатический приказ каждому командиру, а те передали его своим подчиненным:

Все к главному входу! Все благородное воинство тану, все наши братья в серебряных и золотых торквесах, все верные серые солдаты, слушайте! Враг готовится к последнему броску. Уничтожим их тела и души! На бардито! Вперед, бойцы Многоцветной Земли!

Пылая воинственным задором, рыцарство тану сплотилось против наступающего сомкнутыми рядами, врага. Отвлекающий заслон был сорван буквально в последнюю секунду, и взорам открылся лес железных пик. Фирвулаги нейтрализовали почти весь умственный арсенал тану, поэтому тану выставили вперед копья со знаменами и послали вперед своих иноходцев, ожидая дождя копий. Но коварное новшество застигло их врасплох.

Велтейн со своего наблюдательного поста в небе с ужасом взирал на первые мгновения резни. Затем опустился как можно ниже и обрушил на противника всю свою психическую энергию. Его ум и голос подбадривали рассыпающиеся ряды.

– Всем спешиться! Творцам и психокинетикам обеспечить прикрытие! Принудителям заставить серых и серебряных стоять насмерть!.. Опасайтесь кровавого металла!

Широкий двор и подступы к дворцу заполнились грудами тел. Огненно-красными вспышками сталкивались метапсихические экраны тану и фирвулагов. Когда умственные барьеры рушились, противникам оставалось только биться лицом к лицу, причем первобытные наносили удары железом. Обычный укол кровавого металла был смертелен для тану. Зато люди в золотых торквесах, не боявшиеся железа, проявляли чудеса храбрости, от которых теплело сердце Велтейна.

Многие приемные сыны тану захватили железное оружие и повернули его против фирвулагов.

По-иному, к несчастью, складывалось дело с серыми и серебряными. Дисциплина носителей серых торквесов стала падать, поскольку принудительный нажим их осажденных повелителей уменьшился. Нижние эшелоны войска тану деморализовало зрелище непобедимых рыцарей, падающих под ударами железа. Фирвулаги и первобытные не замедлили закрепить свое преимущество и проредили ряды охваченных паникой войск.

Три часа парил Велтейн над полем битвы, руководя последними отчаянными попытками обороны. Только бы продержаться до рассвета, до Перемирия! Но когда небо за Шварцвальдом чуть побледнело, два мощных корпуса под командованием Блеса Четыре Клыка и Нукалави ворвались во дворец.

– Назад! – крикнул Велтейн, – Выбить их оттуда!

Рыцари в алмазных доспехах делали все, что могли, сдерживая ужасающий натиск людей и гномов. Но рано или поздно железное острие находило уязвимое место – под мышкой, под коленкой, в паху, – и еще один доблестный рыцарь отправлялся в объятия Таны.

Велтейну не оставалось ничего, кроме как эвакуировать мирное население из дворца с помощью маленького меланхоличного человека, адепта Гильдии Психокинеза Салливана Танна. Милостью Богини они вдвоем должны были спасти семьсот граждан тану, пока рыцари сдерживали орду захватчиков в коридорах цитадели.

О, если бы он мог умереть с ними! Но это избавление не суждено опозоренному лорду Финии. Он обречен жить и давать объяснения королю по поводу всего случившегося.

Луговой Жаворонок Бурке прислонился к парапету дворцовой крыши; усталость и апатия одолевали его. Герт, Ханси и еще несколько первобытных обшаривали кусты разбитого под куполом сада и карнизы в поисках засевших тану. Но нашли они только брошенный беженцами багаж: мешочки с драгоценностями, расшитые плащи, фантастические головные уборы, разбитые флаконы духов, одну рубиновую латную рукавицу.

– Никаких следов, вождь, – доложил Ханси. – Ganz ausgeflogen – всем скопом улетели.

– Спускайся, – приказал Бурке. – Обыщите все комнаты и подвалы. Встретишь Уве и Черного Денни, пришли их ко мне. Надо установить контроль за мародерами.

– Слушаюсь!

По широкой мраморной лестнице грохотали тяжелые башмаки. Бурке задрал штанину своих кожаных брюк и помассировал кожу вокруг заживающей раны. В угаре битвы он почти не чувствовал боли, а теперь чертовски саднило; вдобавок беспокоили длинный порез на голой спине и сорок семь мелких царапин. И тем не менее он был в хорошей форме, если бы всем бойцам первобытных так повезло…

Кто-то из беженцев оставил корзинку с вином и лепешками. Увидев ее, вождь решил подкрепиться. Внизу на улицах города фирвулаги собирали своих раненых и убитых и выстраивались в длинные процессии, направлявшиеся к речным воротам Рейна. Небольшие суда, не дожидаясь рассвета, начали отступление. То тут, то там среди руин люди-лоялисты продолжали бессмысленное сопротивление. Мадам Гудериан предупреждала Бурке, что далеко не все жители Финии будут благодарны за освобождение. Она, как всегда, оказалась права. Да, их ожидает интересное времечко, черт бы его побрал!

Вздохнув, вождь допил вино, размял занемевшие мышцы и принялся стирать брошенной шалью узоры со своего тела.

Мойше Маршак стал впереди колонны.

– Не суетись, приятель, – сказала ему прелестная темнокожая женщина из Храма наслаждении.

Две другие обитательницы не имели торквесов, потому их сразу повели к лихтерам, сновавшим по реке от Финии к Вогезам и обратно. Первобытные сдержали свое обещание насчет помилования. Но те, на ком были торквесы, представали перед трибуналом.

Маршак, разумеется, знал процедуру военно-полевого суда. Он поддерживал телепатическую связь со всеми серыми в пределах досягаемости, и те, подобно негритянке, его не выдали. Их добрые и щедрые хозяева сбежали. Исчезая за горизонтом, они направили оставшимся последнее скорбное «прости» – теплую сочувственную волну, прокатившуюся по нервным окончаниям тех, кто остался им верен. Поэтому пленники в серых торквесах испытывали иллюзию торжества вместо печали и отчаяния. Даже теперь они сохранили способность утешать и ободрять друг друга. Никто из них не был одинок – разве только по собственному выбору.

Черная женщина с блестящими глазами предстала перед судьями. Когда ей задали вопрос, она выкрикнула:

– Да! Да, ради всего святого! Верните мне мое «я»!

Первобытные вывели ее в правую дверь. Остальные серые, оплакивая, но не осуждая предательство сестры, в последний раз потянулись к ней. Но она отвергла всех и положила голову на стол. Большой молоток ударил по железному зубилу, вызвав страшную боль. Затем наступила тишина.

После этого пришел черед Маршака. Как во сне, он назвал судьям свое имя, прежнее занятие в Содружестве, дату прохождения через врата времени. Старейшина суда произнес заученную формулу:

– Мойше Маршак, повинуясь экзотической расе, ты помогал удерживать человечество в рабстве. Твои повелители побеждены союзом свободных людей и фирвулагов. В качестве военнопленного ты подлежишь амнистии, если позволишь снять с себя торквес. Если же ты не согласишься на это, то будешь казнен. Будь добр, выбирай.

Он сделал свой выбор.

Каждый нерв будто охватило огнем. Родственные души воспели его могущество. Он поддержал единство, затем взглянул в пустые глаза судей, ощутил руки на своем теле, прикосновение длинного острия к сердцу и, наконец, холодные объятия Рейна.

Ричард стоял в полутемной бревенчатой часовне, где возложили Марту, и видел ее в какой-то дрожащей, красноватой дымке, хотя Амери заверила его, что правый глаз цел и невредим.

Он не сердился, просто был разочарован, потому что Марта обещала его дождаться. Разве они не любили друг друга? Разве не строили вместе планов? Как же она могла так его подвести после того, как они прошли вместе через такие испытания?!

Ну да ничего, он что-нибудь придумает.

Чуть поморщившись от боли и жжения под бинтами, он поднял ее на руки. Какая она легкая, какая белая! Вся в белом! Толкнув дверь, он чуть не упал. Мир, видимый одним глазом, стал плоским.

– Ничего, – успокоил он Марту. – Буду носить повязку, как настоящий пират. Ты главное держись.

Шатаясь, он прошел к летательному аппарату, покрытому камуфляжной сеткой, одна нога шасси разбита, крыло повреждено при посадке. Но магнитно-гравитационной машине, чтобы взлететь, не нужны крылья. Она все еще в хорошей форме, чтобы доставить на место их обоих.

Амери заметила, как он втаскивает Марту в люк, и бросилась к нему; ее монашеский плат и сутана развевались на ветру.

– Ричард! Стой!

Нет, подумал он, меня не остановишь. Я сделаю все, что обещал. Теперь не я вам должен, ребята, а вы мне.

Машина покачивалась, и ему было трудно справиться с Мартой. Он устроил ее поудобнее и выбросил на землю Копье вместе с батареей. Может быть, чья-нибудь умная голова найдет способ его перезарядить. Тогда мадам Гудериан добудет себе другую машину и полетит бомбить другие города тану, чтобы вернуть плиоценовую Землю доброму старому человечеству.

– Только я ваши автобусы водить не стану, – пробормотал пират. – У меня другие задачи.

– Ричард! – снова крикнула монахиня.

Он помахал ей через иллюминатор и опустился в кресло пилота. Закрой люк Зажигание. Подпитка. Камуфляжная сетка мгновенно вспыхнула. Охо-хо! Внешняя система управления засветилась янтарным светом. Возможно, закоротило молнией. Все равно она выдержит достаточно долго.

Успокаивающий гул проник ему в мозг, когда он выровнял машину. Оглянулся на Марту, чтобы убедиться, все ли в порядке. Ее тело вибрировало, залитое красным светом. Но спустя мгновение все нормализовалось, и он сказал ей:

– Будем взлетать медленно и плавно. Времени у нас целая вечность.

Амери смотрела на однокрылую птицу, которая вертикально взмыла в золотистое утреннее небо, следуя собственной траектории. Туман рассеялся, день обещал быть погожим. На востоке сгущалось облако дыма, но ветры верхних слоев атмосферы понесли машину в противоположную от Финии сторону.

Аппарат постепенно превратился в точку. Амери моргнула, и точка стала невидимой, затерялась под ярким сводом небес.

КОНЕЦ

Вторая книга саги об изгнанниках, озаглавленная «Золотой торквес», повествует о приключениях остальных четырех участников Зеленой Группы в столице тану и об их воссоединении с северянами в попытке осуществить заключительные этапы плана мадам Гудериан освободить человечество от плиоценового рабства.

ПРИЛОЖЕНИЯ. ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕСНЕ ТАНУ

Слова к песне тану на странице 473 нашей книги даются в вольном переводе из книги «Боги и герои: История Туаты де Данаан и Фианны Ирландской». Это изложение кельтского мифа, переведенного и аранжированного леди Огастой Грегори (Нью-Йорк, Сыновья Чарльза Скрибнера, 1904). Она рассказывает о приключениях племени героев-волшебников или богов, народа Даны или Деи, который, как гласит сказание, явился в Ирландию «с севера» в дохристианские или раннехристианские времена. Эти легенды являются частью более обширной кельтской мифологии, родившейся в континентальной Европе гораздо раньше.

Один раздел книги леди Грегори повествует о житии бога Мананнана Гордого, который, по преданию, поселил в Ирландии своих соплеменников, а сам исчез, чтобы время от времени вновь появляться, показывать фокусы и сочинять нежную музыку. Глава десятая «Богов и героев» рассказывает, как Мананнан послал к Брану, сыну Фебала, фею из благословенного пристанища в Земле Женщин, называемой также Эмейн (Авен). Фея поет Брану такую песню:

Я принесла ветвь яблоневого дерева из Эмейна,

с далекого острова, вокруг которого пасутся лучезарные

кони сына Лира (Мананнана). Радует глаз равнина,

где хозяева проводят игровые состязания; на юге,

среди Серебристо-Белой равнины, соперничают

плетеные лодки.

Равнина зиждется на опорах из белой бронзы,

сияющих сквозь жизнь и время; уютная ровная земля

тянется во всю длину мира, осыпаемая цветами.

Там растет старое цветущее дерево, и птицы

перекликаются на его ветвях; там царят многоголосье,

и радость, и музыка, на южной Сладкоголосой,

Серебристо-Облачной равнине.

Ни хитрости, ни измен нет в той знакомой всем

плодородной земле; ни грубости, ни жестокости,

лишь сладчайшая музыка ласкает слух.

Ни горя, ни печали, ни смерти, ни болезней

не изведаешь ты в Эмейне; это необыкновенное чудо.

Ни с чем не сравнимы его туманы; морская волна

набегает на берег; и свет стекает с волос.

Там богатства, там сокровища многоцветные

в той Благословенной Земле, в той Щедрой Земле.

Там услышишь ты самые сладкие песни,

сможешь испить самых лучших вин.

Золотые шарабаны на Равнине Моря поднимаются

к солнцу с приливами; серебряные шарабаны

и бронзовые шарабаны мчатся на Равнине Игр и Битв.

Золотистые кони на берегу, и малиновые кони,

и кони с шерстью на спинах, голубые, как небо.

Там все дни погожи, там земля осыпана серебром;

чистые белые утесы возвышаются над морем,

нагретые солнцем.

Потомство гарцует на той равнине; оно прекрасно,

и сильны его игры; ни приливная волна, ни смерть

не настигнут его в Многоцветной Земле.

И придет на рассвете златокудрый воин, и зажжет он

гладкие земли; и поскачет по равнине, исхлестанный

волнами, и всколыхнет море, и закипит оно кровью.

Пойдет войско по ясному морю, подплывет к утесу,

что маячит на берегу, откуда льются звуки музыки.

Звучит песня войска; и вовек не будет она печальной;

сливаются вместе сотни голосов, и не ищут они

ни смерти, ни приливной волны…

Из этого апофеоза (который, увы, является предисловием к довольно монотонному рассказу о приключениях Брава и его спутников в Эмейне, где их в конце концов постигает катастрофа), из двух абзацев первой главы книги леди Грегори взят сюжет «Многоцветной Земли» и «Золотого торквеса», продвигающийся к своей кульминации. Действительный сюжет саги, разумеется, не имеет фольклорных корней, но изучающие мифологию узнают элементы, заимствованные не только из фольклора кельтов, но и из сказаний других европейских народностей. Все гуманоиды получили имена, взятые из героических феерий, и наделены чертами, которые могут соответствовать, а могут и не соответствовать своим прототипам; человеческие археотипы, такие, как Эйкен Драм, Фелиция Лендри, Мерси Ламбаль, также почерпнуты из кельтского эпоса – у Юнга, Джозефа Кэмпбелла и других. В равной мере достоверны мифологические черты характера Брайана Гренфелла; особенно выделяется универсальная тема угрозы душе – феерическая женщина похищает смертных мужчин, навязывает им свою страстную волю, высасывает из них все соки. Она присутствует в сказках всех народностей – от Балеарских островов до России.

Приводимое здесь музыкальное сопровождение к песне тану – моя собственная упрощенная адаптация загадочной «Мелодии Лондондерри», которой многие приписывают волшебное происхождение. Данная партитура для четырех человеческих голосов (сопрано, альт, тенор, баритон) несколько отличается от исполняемой гуманоидами. Их голоса обладают более богатыми обертонами, нежели людские; к тому же они обожают диссонансы и нарушения традиционной гармонической теории, что в исполнении человеческого хора звучало бы по меньшей мере странно. В эту аранжировку включены лишь немногие из их музыкальных причуд.

У тану песня исполняется соло или смешанным хором. В редких случаях, когда тану и фирвулаги поют вместе, как, например, на Великой Битве, изображенной в «Золотом торквесе», проявляется подлинное величие экзотической музыки. Маленький народ использует другие слова, на своем диалекте, и – что еще более важно – прибегает к иной фразировке, включающей по меньшей мере четыре отдельных контрапункта, переплетающихся и пронизывающих основную гармонию тану, создавая богатый и сложный эффект хоровой полифонии. Я вынуждена доверить более умелым рукам транскрипцию песни фирвулагов, а также ее музыкальное сочетание с вариацией, исполняемой тану.

История «Мелодии Лондондерри» более эксцентрична, чем у какого бы то ни было из ирландских напевов. Она не соответствует ни одному из известных народных ритмов, и ее возникновение, как отмечает Анна Дж. Гилкрайст в «Английских фольклорных танцах» (Журнал песенного общества, 1932, декабрь, с. 115), окутано туманом. Мелодия была впервые опубликована в 1855 году Джорджем Петри в «Древней музыке Ирландии» под пометой «без названия» и без слов. После появления песни в собрании Петри ее невыразимая красота заставила многих аранжировщиков подбирать к ней слова. Наиболее широко известная и адекватная версия – «Мальчик Денни» (1913) на слова Фредерика Э. Уэзерли. В более популярных песенниках приводятся пошловатые слова Кэтрин Тайнан Хинксон (р. 1861), начинающиеся так:

Дай мне Бог сорваться с ветки, Точно яблоневый цвет, И упасть на грудь соседки — Слаще доли в мире нет.

Столь же неудобоваримая версия дается в «Прощании Амери с Кукулейн» (1882) на слова Альфреда Персиваля Грейвза и в аранжировке К. Вильерса Стэнфорда. Эта начинается так:

Речи девичьи обманны, Я же робок, как на грех. У меня на сердце рана — На устах у милой смех.

Оригинальная мелодия в собрании Петри взята у мисс Джейн Росс из Лимавади в графстве Северной Ирландии Лондондерри. Упомянутая леди сама сделала аранжировку для фортепьяно и лишь упомянула д-ру Петри, что мелодия «очень старая». К сожалению, дальнейшие поиски не позволили ни проследить более точно ее происхождение, ни установить наличие гаэльских слов к ней. Сам факт, что ритм ее не соответствовал канонам ирландского фольклора, вызвал еще большие подозрения, вплоть до того, что некоторые вообще отрицают ее принадлежность к народным мелодиям.

Гилкрайст нашла родственников мисс Росс и выяснила, что та действительно серьезно, преданно и добросовестно изучала народные песни. Некоторые мелодии она собрала сама, другие услышала от своего брата, рыбака из соседнего графства Донегал. В обоих графствах в большом почете древняя ирландская культура.

Думаю, можно сбросить со счетов предположение, что мисс Росс выдала одно из собственных сочинений за традиционную мелодию. Проблема нетипичного ритма необдуманно трактуется Гилкрайст, утверждающей, что мисс Росс могла ошибочно переписать мотив на типичные четыре четверти вместо трех четвертей или шести восьмых, в которых сложено большинство старинных гаэльских песен. Если бы ритм был таким образом изменен и отдельные продолжительные ноты укоротились, то мы бы и впрямь получили типично ирландскую, ужасающе банальную частушку. Гилкрайст, по ее заверениям, видит связь между таким измененным вариантом и двумя другими народными песнями.

Если мисс Росс и ошиблась, мы можем только благословить ее за неканоническую модификацию, принесшую бессмертие мелодии, которая иначе осталась бы примитивной, достойной забвения припевкой. Если же она верно записала мотив, то его происхождение остается загадкой. В этом случае мы вынуждены вернуться к фантастической версии, приписывающей запоминающуюся мелодию сказочному народу, откуда бы он ни происходил.

Note1

Хорошо, будь по-вашему (фр .).

(обратно)

Note2

Быстро (фр .).

(обратно)

Note3

Подумайте сами (фр .).

(обратно)

Note4

Здесь больше делать нечего (фр .).

(обратно)

Note5

Три-Д – телевизор с объемным изображением.

(обратно)

Note6

Французская песенка «При свете луны».

(обратно)

Note7

Духи(фр .).

(обратно)

Note8

Духи-пауки (фр ).

(обратно)

Note9

Вот именно (фр )

(обратно)

Note10

Сестра моя (фр .).

(обратно)

Note11

По сути (фр .).

(обратно)

Note12

Что называется (фр .).

(обратно)

Note13

Дети мои (фр .).

(обратно)

Note14

Акадия – родина Фелиции Лендри. – Прим. пер.

(обратно)

Note15

Вне всяких сомнений (фр. ).

(обратно)

Note16

Так вот (фр .).

(обратно)

Note17

Огромный котлован у Нёрдлингена! (нем .)

(обратно)

Note18

Летучий Голландец! (нем .)

(обратно)

Note19

Милостивого Господа, не так ли? (фр .)

(обратно)

Note20

Мой краснокожий малыш (фр .).

(обратно)

Note21

Да поможет мне Бог (фр .).

(обратно)

Note22

Итак (фр .).

(обратно)

Note23

Русская планета Конфедерации землян. – Прим. автора

(обратно)

Note24

Благодарение Богу (фр .).

(обратно)

Note25

Снисходителен (фр .).

(обратно)

Note26

К несчастью (фр .).

(обратно)

Note27

Так называемых (фр .).

(обратно)

Note28

Мой старикан (фр .).

(обратно)

Note29

Серьезно (фр .).

(обратно)

Note30

Полноте! (фр .)

(обратно)

Note31

Вторая по древности (после лилмиков) гуманоидная раса Галактического Содружества – Прим. автора.

(обратно)

Note32

Изысканности (фр .).

(обратно)

Note33

Дорожной карте Европы Кюммерлея и Фрея (издание двухтысячного года) (нем.).

(обратно)

Note34

Моя малютка! (фр .)

(обратно)

Note35

Болтун! (фр .)

(обратно)

Note36

Я! (фр .)

(обратно)

Note37

В конце концов (фр .).

(обратно)

Note38

Сволочь! (фр .)

(обратно)

Note39

Старый хрен! (фр .)

(обратно)

Note40

Милая (фр .).

(обратно)

Note41

Евангелие от Луки. 17, 37.

(обратно)

Note42

Библия. Псалтырь, 10, 1 – 3, 5, 6.

(обратно)

Note43

Тогда дело дрянь (фр .).

(обратно)

Оглавление

МНОГОЦВЕТНАЯ ФАНТАСТИКА ДЖУЛИАН МЭЙ

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

Пролог

  ГЛАВА 1

  ГЛАВА 2

  ГЛАВА 3

Часть первая. ОТБЫТИЕ

  ГЛАВА 1

  ГЛАВА 2

  ГЛАВА 3

  ГЛАВА 4

  ГЛАВА 5

  ГЛАВА 6

  ГЛАВА 7

  ГЛАВА 8

  ГЛАВА 9

  ГЛАВА 10

  ГЛАВА 11

  ГЛАВА 12

  ГЛАВА 13

  ГЛАВА 14

  ГЛАВА 15

  ГЛАВА 16

  ГЛАВА 17

  ГЛАВА 18

  ГЛАВА 19

Часть вторая. ВХОЖДЕНИЕ

  ГЛАВА 1

  ГЛАВА 2

  ГЛАВА 3

  ГЛАВА 4

  ГЛАВА 5

  ГЛАВА 6

  ГЛАВА 7

  ГЛАВА 8

  ГЛАВА 9

  ГЛАВА 10

  ГЛАВА 11

  ГЛАВА 12

  ГЛАВА 13

  ГЛАВА 14

  ГЛАВА 15

  ГЛАВА 16

  ГЛАВА 17

  ГЛАВА 18

Часть третья. СОЮЗ

  ГЛАВА 1

  ГЛАВА 2

  ГЛАВА 3

  ГЛАВА 4

  ГЛАВА 5

  ГЛАВА 6

  ГЛАВА 7

  ГЛАВА 8

  ГЛАВА 9

  ГЛАВА 10

  ГЛАВА 11

КОНЕЦ

ПРИЛОЖЕНИЯ. ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕСНЕ ТАНУ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте