Валерий Большаков Однополчане. Спасти рядового Краюхина
Глава 1 Дело о пропавшем без вести
«Бентли» мчался по московским улицам и проспектам, вокруг все сияло и переливалось, било наотмашь цветами рекламы, а вереницы фонарей рассеивали желтый и оранжевый свет.
– Вау-у! – восторженно взвыл Вика, выжимая газ.
Мотор и вовсе взревел, Алла завизжала и полезла в люк – подышать. Марлен тут же приобнял ее за ноги – надо же поддержать человека! – и Алка закрутила попой, напевая что-то, почти неслышное за ревом набегавшего воздуха.
– Ви-ика! – капризно надула губки Карина, с ногами забравшись на переднее сиденье. – Не гони, я боюсь! Шумахер, блин…
Виктор пьяно рассмеялся, а Марлен, тиская приятные Алкины выпуклости, подумал, что после первой порции виски Тимофееву еще можно доверять руль, но вот потом…
– А мы куда сейчас? – спросил он.
– Не знаю, Исае-ев! – пропел Виктор.
– Ой, а давайте в «Крышу мира»! – встрепенулась Карина. – В «Крышу мира»! В «Крышу мира»!
Алла тут же просунулась в салон, дразняще отклячивая круглый задик, и заявила:
– В «Сохо Румс»!
– В «Крышу мира»!
– Сначала в «Сохо Румс», а потом – в «Крышу мира»! – рассудил Тимофеев. – Вот тебе и весь сказ.
– Ну, ладно…
Исаев снисходительно улыбнулся. Хоть ему и стукнуло двадцать пять и он был на год младше Витьки, Марлен чувствовал себя опытным старшим товарищем.
Просто, немного себя испытав, он ощутил в себе новое отношение к жизни, к себе самому. Теперь его уверенность покоилась на сознании собственной значимости – Исаев представлял себе, на что он способен, установил себе пределы допустимого. Правда, достичь верха и назвать себя взрослым мужчиной у него пока не получалось – Марлен не знал, чего же он хочет в жизни и чем ему заниматься, чтобы исполнить свои желания.
Идти в бизнес по стопам отца желания не было. Стимул тоже отсутствовал – деньги имелись, и немалые, вот и появлялся соблазн – не думать о будущем, обождать. Решение само придет…
И все же по сравнению с Виктором Марлен выглядел как скучный старший брат, снисходительный к баловству младшего.
Нет, раньше, лет пять назад, они были как «два сапога пара». Вот так же носились по ночной Москве – Вика на «Феррари», он – на «Ламборджини», – заваливались в «ночники», снимали девчонок. Могли сгонять в Париж и обратно – просто так. Наркотиками, правда, не баловались – и очень этим гордились.
Да, еще они учились.
Марлена батя устроил в МГТУ. Дескать, мечта у меня была – поступить в «Бауманку», да не срослось. Пускай хоть сын за меня выучится!
Илья Марленович, отец Марлена, был из тех, кого на заре «катастройки» звали «новыми русскими». Сам Исаев-старший отрицал подобный статус, поскольку напрямую с криминалом не соприкасался. Да, случались у него сделки, проходившие по тонкой грани между законом и преступлением, ну, так, а что делать, если «социалистическое отечество» густо заросло «джунглями капитализма»? В мире чистогана, как известно, выживает сильнейший. И хитрейший. Ладно, ладно – умнейший.
Илья Исаев вернулся из Афгана старшим сержантом. Поступить в московский вуз перед армией не удалось, и после дембеля не вышло – сыну исполнился годик, жили они в съемной комнатушке, так что надо было изыскивать средства, а не о диссертациях мечтать. Зато, как это часто случается, родитель перенес свою мечту на ребенка – учись, сынок, за папу!
Исаев-младший был не против – на факультете он занимался электроникой, а это ему было интересно. Он реально получал позитив от возни с деталями, схемами, от сборки робота Термократора, умевшего ходить, вертеть головой и говорить.
Нет, гулять Марлен тоже любил, как и всякий ребенок двадцати лет от роду. Его это подчас доставало – раньше вон пацан в пятнадцать лет на завод устраивался, когда отец на фронт уходил, и реально был главой семьи. А теперь, если тебе даже двадцать, то ты всего лишь великовозрастное дитё.
Исаев очень не хотел вливаться в когорту этих инфантильных переростков, но, видать, не хватило ему воли.
Четыре года он худо-бедно, но отучился, даже пару раз в конкурсах участвовал, чуть было «старт-ап» не затеял на ниве кибернетики, а на пятом курсе загулял – пошли «энки», «незачеты»… Короче, отчислили Марлена.
Тогда Исаев-старший «сослал» сына в Лондон – обживаться в языковой среде. А толку? «Золотой молодежи» и в «Лондонграде» хватало, было с кем потусить. Вот тогда отец и поговорил с «блудливым сыном». Ну, как поговорил…
Молчал минут пять, сопел в две дырки, а потом посмотрел этак, с легкой брезгливостью, и сказал: «В армии мы таких, как ты, звали чмошниками». Сказал, повернулся и ушел.
А Марлен стоял как оплеванный. Десять минут спустя он уже ехал в Хитроу, весь на нерве, злой, а когда прилетел в Москву, сходил в парикмахерскую, сделал себе прическу «милитари» и явился в военкомат. Готов, дескать, исполнить священный долг.
Ничего, отслужил, как все…
Исаеву ко времени призыва исполнилось двадцать два, так что в своей группе он был самым старшим. Да его и так никто не задевал – высокий, широкоплечий, Марлен внушал некоторое почтение уличной шпане.
Без ограничений по здоровью, Исаева направили в ВДВ, чем он поначалу гордился – как же, «Войска Для Войны»! Здесь не муштрой заняты, а как раз той самой боевой подготовкой, с утра и до вечера. Если бы он только знал, насколько это верно!
Наивные надежды на то, что в десанте из него мигом сделают крутого каратиста, на манер Брюса Ли как минимум, не оправдались. Нет, конечно же, «рукопашке» их учили, и учили неплохо – самым эффективным приемам. Пользоваться саперной лопаткой, автоматом, ножом – уничтожать врага быстро и с наименьшими усилиями.
Но куда больше времени уделялось бегу. С кросса начинался каждый день! И штанга была, и на стрельбище часто занимались, и с парашютом прыгали – днем, ночью, на воду, на лес, из-за облаков, с оружием и снаряжением…
Поговорка, родившаяся в ВДВ, правильно выделяет суть: «Пять минут ты – орел, а все остальное время – ломовая лошадь».
В общем, скучать было некогда.
Однажды их послали в Чечню, когда там объявили КТО, но стяжать славу Исаев не сумел. Видимо, среди бандосов набралось мало желающих связываться с десантниками.
Так, проехали «на броне» по горным дорогам, один раз только постреляли, когда какой-то горец сдуру пальнул по колонне. Вот и все боевые действия.
Отец с матерью приезжали в часть, мать плакала и причитала (так и не освоила роль вышколенной богачки-стервы), а батя молчал-молчал, а потом просто пожал сыну руку, да и ушел. Дела.
После дембеля Марлен сохранил какой-то новый настрой, что ли. Он по-прежнему пользовался отцовскими деньгами (Исаев-старший еще двадцать пять лет назад сказал: «У меня в детстве ничего не было, пускай у сына будет все!»), но зарабатывать «бабосы» хотел сам. Именно зарабатывать, а не «делать» или стяжать.
Смешно – «новый русский» назвал первенца, как деда, Марленом, уже не помня, что имя это – в честь Маркса и Ленина.
А Исаеву-младшему нравилось. И он заказал известному дизайнеру логотип своего детективного агентства в виде двух профилей – автора «Капитала» и вождя мирового пролетариата.
Почему его потянуло именно в сыщики? Да вот пришло как-то в голову и не вышло. Может, про Шерлока Холмса да Эркюля Пуаро начитался? Или кино насмотрелся?
Отец сына поддержал – чем бы дитя ни тешилось…
Вот только работенка вышла вовсе не такая, как в сериалах показывают, – без погонь и перестрелок. То ревнивому мужу приспичит за женой проследить, то еще какая скучная бытовуха. Серьезных дел только два велось.
Но все равно это была настоящая работа, он сам «пахал и заколачивал» деньги! Это и поднимало Марлена в собственных глазах, и позволяло смотреть на приятелей немного свысока.
Балуйтесь, дескать, балуйтесь, дядя за вами присмотрит…
…В этот момент Алле надоело изображать носовую фигуру на «Титанике», и она плюхнулась прямо Исаеву на колени. Прижалась, потянулась – и все мысли у Марлена выдуло из головы…
* * *
…Проснулся Исаев поздно. Разлепил глаза, сощурился от яркого света, бившего в окно, поморщился – в голове словно маленькие молоточки дробь выбивали. Где он?
Оказалось, что дома. То есть в студии, где размещался офис агентства «Маркс и Ленин». Только почему он на диване, а не в постели? И Алла где? Или Карина, без разницы?
Застонав, Марлен поднялся. О, бедная его голова…
Вздохнув, Исаев хмуро глянул на Вику Тимофеева, свернувшегося калачиком посреди его кровати. Вот наглый…
Хотя Аллы или Карины рядом с Витькой тоже не было – наперсник детских забав дрых в полном одиночестве.
Марлен прошлепал босыми ногами в крохотную кухоньку и запустил кофе-машину. Обычно он кофий не пил, чай хлебал в основном или какао, но сегодня, сейчас доза кофеина точно не помешает.
Слушая, как шипит эспрессо, Исаев взлохматил волосы и стал вспоминать вчерашний день.
Ну, сначала, как всегда, они завалились в «Пропаганду». Девочек угостили шампанским, а они с Витькой изрядно хлебнули текилы. Или там был виски? Ну, не суть важно…
Потом они двинули на Саввинскую, в «Сохо Румс», где отцеживается весь московский гламур – все эти звездушки и звездунчики да «светские львицы», как нынче принято называть тунеядок.
Спрыснули радость и поехали заливать горе в «Крышу мира». Да, они там точно были – Марлен помнил гостиницу «Украина» за окнами и Белый дом. А дальше?
В памяти – пробел.
Выпив кофе, Исаев пошел умываться. Бриться не стал – лень, да и двухдневная щетина придает мужественности его пухлым щекам…
Одевшись, обувшись (джинсы «МакКуин», мокасины «Филипп Плейн», рубашка «Джеймс Лонг», пиджак «Дольче-Габбана»), причесавшись, Марлен хмуро глянул на свое отражение. Будем надеяться, что легкая помятость до обеда разгладится.
Вздохнув, он перешел в кабинет и отпер дверь в приемную, надеясь, что клиентов нет и можно будет часок-другой поваляться на диване. Увы, клиент был.
Какой-то древний дедок, седой совсем, с палочкой, в простеньком пиджачке и обтерханных брюках, терпеливо высиживал в приемной.
– Вы ко мне? – спросил Исаев, тая последнюю надежду.
Старик медленно поднял голову. А глаза-то совсем молодые, цепкие…
– Я… к этому, – дед поморщился, – к частному детективу.
– Мои услуги стоят… – Марлен запнулся, – недешево.
– Я в курсе.
– Заходите.
Старик неторопливо поднялся и, опираясь на трость, прошествовал в кабинет.
– Присаживайтесь.
Марлен устроился за столом, а дед опустился в мягкое кресло напротив.
– Почему ваше агентство так называется? – спросил старик. – Вы что, марксист? Верный ленинец? Или – наоборот?
Исаев помотал головой:
– Все куда проще. Меня зовут Марлен, в честь деда.
– Тогда понятно… – покивал старик.
– Так что вас привело ко мне?
Клиент подумал.
– У меня пропал правнук… – проговорил он. – Вам сколько?
– Двадцать пять.
– Ага… А Мише – двадцать четыре. Он недавно окончил институт, устроился на работу, пошел в первый свой отпуск и… Пропал. Без вести.
– Вообще-то мои возможности не так уж широки, – осторожно проговорил Исаев. – Я, конечно, могу нанять людей, чтобы поискать вашего внука, но это будет очень дорого стоить. Нет-нет, я не отказываюсь, но… Может, будет лучше обратиться в полицию?
Дед не рассердился, кивнул спокойно и вроде бы печально.
– Я обращался уже, ведь Миша пропал пять дней назад, седьмого мая. Полиция тут не поможет…
– Почему вы так думаете? Вот что, расскажите мне, когда точно пропал ваш внук, где, при каких обстоятельствах. Хорошо?
Старик пожевал губами.
– Хорошо. Только у меня большая к вам просьба: не тревожьте родителей Миши, ладно?
– Вы думаете?..
– Да.
– Ну, ладно… Кстати… Извините, что не представился. Марлен Исаев. Просто Марлен.
– Павел Иванович Краюхин. Ну, что рассказать? Еще в прошлом году Миша с друзьями увлекся раскопками по войне… Поисковики, слыхали про таких?
– А, ну да, слыхал. Это которые оружие ищут, трофеи всякие?
– Кто как, – поджал губы Краюхин. – Есть такие, что павших откапывают и хоронят потом по-человечески.
– Простите, Павел Иванович, – смутился Исаев.
– Пустяки… Та команда, с которой мой Мишка сошелся, копала где-то под Рославлем, недалеко от поселка Стодолище. В июле сорок первого там бои шли, наши отступали, выходили из окружения… Поисковики лагерь свой устроили недалеко от того места, где у нас в сорок первом тоже лагерь стоял, там даже землянки были… Вот в тех местах Мишка и пропал.
– А лес он знал, внук ваш? А то, знаете, как городские в лесу…
– Нет-нет, Миша лет с десяти в походы ходил, травы знал, коренья… Ему нож дай, он и рыбу словит, и птицу какую, и суп сварит.
– Интересно… – затянул Марлен.
Ему показалось, что дед чего-то недоговаривает. Инфы сливает много, а какие-то сведения аккуратненько обходит.
– Вы… вот что, – глухо сказал Краюхин, доставая из внутреннего кармана пиджака сложенный файлик с бумагами. – Тут все, что Миши касается, и… Я человек, конечно, не богатый, так и потребности у меня – около нуля. В общем, тысяч триста я скопил-таки. Надо если, то и квартиру продам, миллионов восемь она потянет, надеюсь…
– Не надо ничего продавать, – пробурчал Исаев. – Сделаем так. Я выеду на место и сам займусь поисками. Деньги у вас с собой? Или по карточке?
– Лучше наличными.
– Сто тысяч на расходы… А потом посмотрим.
Старик отсчитал двадцать новеньких пятитысячных и расписался в стандартном договоре.
– Вы мне адресок ваш оставьте. И телефон.
– Все здесь, – старик легонько шлепнул рукой по файлику и покинул кресло. Уже направляясь к двери, он задержался и сказал неуверенно: – Вы, если чего странного найдете, не отмахивайтесь, ладно?
– Ла-адно…
«Ой, крутит дед, ой, крутит…»
– До свиданья, Павел Иванович.
– До свиданья…
Старик вышел. Марлен послушал немного размеренный стук трости и стал разбираться с бумагами. Информации – «около нуля».
Михаил Алексеевич Краюхин, окончил МИРЭА[1]. Заядлый турист, знался с реконструкторами, потом примкнул к поисковикам. Есть ли подруга, не известно, а вот друг был. Игорь Судат. Пропал вместе с Мишкой.
Исаев достал пластиковую папку, сунул в нее файлик и аккуратно вывел маркером: «Дело № 3».
Тут в дверь поскреблись, и показалась лохматая голова Тимофеева.
– Привет, Исаев, – уныло сказала голова.
– Привет, привет… Куда наши девчонки делись, не помнишь?
– Девчонки?
– Ну, Алла с Кариной.
– А, эти… Не, не помню, – равнодушно мотнулась голова и с робкой надеждой поинтересовалась: – Пиво есть? Холодненькое?
– Не держим-с! – садистски ухмыльнулся Марлен. – Ты же знаешь, я к пиву равнодушен.
Виктор громко застонал.
– Хочешь, поехали со мной? Проветришься по дороге.
– Куда?
– Под Рославль.
– Здрасте!
– Привет.
– А что ты там забыл?
– Дело там у меня. Может, даже уголовное. Парень там пропал, буду искать. Ну, как? Едешь?
– Поехали, – махнул Тимофеев рукой. – Все равно мне жизнь не мила!
Глава 2 Замкадье
«Бентли» так и остался на парковке, оставленный под утро – поперек разметки, разумеется, и одним колесом на бордюре.
Выехали на марленовском «Гелендвагене» – раньше это даже было поводом для плосковатых шуточек. Исаев, отучившийся в школе с английским уклоном и разговаривавший на изысканном диалекте «инглиша», предпочитал немецкие машины, а вот Тимофеев, с малых лет изучавший «хох-дойч», обожал авто «Made in UK».
Аккуратно ведя «гелик» (недосып все-таки чувствовался), Марлен выехал за МКАД и резко добавил скорости – быстрое вождение всегда хорошо тонизировало его, встряхивало, что ли. Водителем он был осторожным, и когда спидометр показывал 120, то Исаев полностью сосредотачивался на дороге.
Лихачества, к которому был склонен Вика, он не одобрял (взрослый дядя, что вы хотите…).
Еще четырех не натикало, когда они добрались до поселка Стодолище. Здесь даже супермаркет был.
Потрапезничали в кафе с игривым названием «Пышка» и двинулись дальше – по грунтовке вдоль реки Стометь, потом искали съезд и по свежей колее добрались-таки до лагеря поисковиков.
Лагерь разбили на месте, где еще до войны красноармейцы вырыли землянки – тренировались они тут, что ли. Здесь холмы выстраивались подковой, обращенной к речке, а на берегу торчал камень необычной формы – двурогий, словно огромный зуб.
Сюда-то Марлен и заехал.
Поисковики жили в палатках, в сторонке был сколочен навес, под которым находился длинный дощатый стол. Невдалеке стояла замызганная «Тойота» и столь же заляпанный грязью грузовичок, который разгружали двое парней в камуфляже.
– Привет! – поздоровался с ними Исаев. – А где ваше начальство?
Белобрысый парень, перехватив картонный ящик с лапшой, указал подбородком:
– А вона, на раскопе! Дим Димычем кличут.
– Хорошо, хоть не фиксиком… – проворчал Виктор.
– Что, пива не хватило? – хмыкнул Марлен. – Ты ж пять бутылок высосал по дороге!
– Башка все равно болит.
– Ничего, сейчас надышишься, пройдет!
На большой поляне, которую охватывали подковой холмы, росло несколько вековых дубов. Именно между ними и шли раскопки. Трое мужиков и три девушки трудолюбиво рыли землю, откапывая нечто большое и ржавое.
– Всем привет! – бодро сказал Исаев. – А кто Дим Димычем будет?
Плотный мужик, затянутый в «пятно», обернулся к нему:
– Слушаю.
– Нас сюда Павел Иванович направил, Краюхин.
– А-а… Так вы из полиции?
– Не совсем. Детективное агентство.
– Эва как! – подивился Дим Димыч. – Первый раз живого сыщика вижу! Так вы насчет Мишки?
– Да, – кивнул Марлен. – Хочу осмотреть, так сказать, место преступления, хотя, на мой взгляд, в этом деле криминала нет.
– Ага… Правильный ваш взгляд. Уголовкой тут и не пахнет. Просто… Странно все как-то. Ну, ладно. Артем! Будешь за главного.
– Понял…
Дим Димыч сноровисто выпрыгнул из раскопа и отряхнул руки.
– Пошлите, проведу по местам боевой и трудовой славы. Раньше мы копались на Десне, под Ельней, потом сюда сместились. Мишка потому и увязался за нами, что здесь его дед воевал. Где-то до седьмого мая они тут с другом вкалывали. Потом уехали и вернулись уже числа десятого. Причем не на «Ниве», как раньше, а на великах.
– На великах?
– Ну, да. Полиция, когда приезжала, велики эти нашла и с собой забрала. Мишка их в Думаничах одолжил – это здесь недалеко. На великах, значит, с большими рюкзаками… Мишка сразу – хочу, говорит, покопаться на месте старого дедова лагеря. Я ему тогда и говорю – мы, мол, туда в июне переберемся, все вместе, а у него ж нетерпение! Сюда.
Сырой низинкой между холмов вся компания вышла на берег ручья, через который легко было перепрыгнуть, и поднялась на длинную и плоскую возвышенность, заросшую соснами.
Место было удивительное. Здесь легко дышалось, сосны росли так густо, что закрывали солнце, но сравнение с сумраком даже в голову не приходило – Марлен сразу вспомнил, как в детстве составлял стулья и накидывал сверху одеяло. Сидеть в таком «домике», да еще с фонариком, было очень «таинственно» и очень интересно.
– Место силы, – приглушенно сказал Дим Димыч. – Заметьте: болото рядом, а комарье вообще не залетает. Тут один мой дружбан бывал, он археолог, так он набрел тут на черепки. Какая-то срубная культура. Говорит, что городища здесь не стояло, места маловато, а вот кумирня какая-нибудь, святилище древнее, – наверняка. Предки, говорит, ценили такие места. Да и потом… Вон там, где повыше, скит стоял, его еще сто пятьдесят лет тому назад спалили. Я об этом случайно узнал, поп один разговорился. Отшельник тут жил, святыню какую-то берег, а как помер, так и сгорело все. А вот тут, – поисковик неторопливо шагал к центру возвышенности, где ровная поверхность сменилась буграми да впадинами, – в тридцать восьмом лагерь был у артиллеристов. Они землянки нарыли, жили в них, склады организовали, а в сорок первом все тут разбомбили. Павел Иванович сюда приходил, стоял долго, думал всё, вспоминал, как оно было. А палатку Мишка вон там поставил, повыше, где «Зачарованное Место».
– Зачарованное Место?
– Ага. Мишка так говорил. Это где-то в книжке про Винни Пуха было, что ли. В старину тут капище стояло – Серега, это тот археолог, именно тут черепки свои наковырял. Потом на этом самом месте часовенку поставили, она вместе со скитом сгорела, а красноармейцы какой-то старый остов той часовенки приспособили – землянку соорудили. Вот такой тут культурный слой…
– И что Мишка? – Марлен вернул Дим Димыча к теме разговора.
– А что Мишка? – развел поисковик руками. – Тут и сказать-то нечего! Первый день, когда они тут копались, никто сюда не заглядывал. Мы только на третий день вспомнили, что никто к нам не заходил. В первый-то день раза три являлись – то заварки просить, то сахару, то у них черенок у лопаты сломался, чинили. Артем тогда сам к ним сходил, а тут никого! Мы еще, помнится, обиделись. Решили, что пацаны в Москву умотали. Возмущались, помню. Могли бы, дескать, и попрощаться зайти. А потом дня четыре проходит, и полиция нагрянула. Я сам их сюда провел, они тут все облазили и нашли велики – не здесь, а метров за двести отсюда, у болота. И все на этом. Ни следов, ничего.
– Понятно… – протянул Исаев. – Ну, спасибо вам. Мы тут еще побродим немного?
– Да ради бога!
– Наверное, палатку поставим. Но к вам заглянем обязательно!
Поисковик расхохотался и пожал Марлену руку.
Когда Дим Димыч ушел, настала тишина, чуть ли не первобытная. Казалось, вся цивилизация окрест сгинула и они остались вдвоем в каком-нибудь палеолите. Если бы в это время затрубил мамонт, Исаев нисколько бы не удивился.
– Тебе не жутко здесь? – негромко спросил Виктор.
– Да не то чтобы жутко… Странно как-то.
– Знаешь, а голова не болит уже!
– Вот! А я что тебе говорил? Пошли за палаткой.
– За палаткой? – вытаращил глаза Тимофеев. – Ты что, тут ночевать собрался?
– Почему я? – хладнокровно ответил Марлен. – Ты тоже.
– А я еще никогда не спал в палатке… – растерянно сказал Виктор.
– Вот и копи опыт!
Пока они перетащили из машины навороченную кемпинговую палатку «Алексика», пока установили ее, уже и стемнело. Поужинали с поисковиками – дорогой московский «паек» пошел на ура – так что «домой» возвращались уже в полной темноте. Синий луч мощного фонаря высвечивал тропу, отчего мрак вокруг еще сильнее сгущался.
– Так, я налево, – бодро сказал Исаев, заползая в свой спальный блок, – ты направо. Или меняемся? Мне лично все равно.
– Мне тоже, – уныло вздохнул Тимофеев. – Вот тебе и весь сказ…
Улегшись, Марлен долго слушал тишину. Лишь изредка задувал ветер, и тогда верхушки сосен сдержанно шумели. Угукнет ночная птица, и снова тишина.
Незаметно задремав, Исаев проснулся часа в два ночи – глаза уловили свет снаружи. Сонно поморгав, Марлен подумал, что это Витька решил до ветру сходить, а куда ж ему без фонаря? Еще бабайка схватит…
Улыбаясь, Исаев погрузился в сон.
* * *
Утром он встал свежим и отдохнувшим. Воздух, настоянный на хвое и смоле, омывал прокуренные и загазованные легкие. Ничего-то не болело, только аппетит разыгрался, но это как раз признак здоровья.
Идти к поисковикам Марлен поленился, да и толку? Те вставали рано, уже закопались небось. Вчера вон скелеты нашли с медальонами. Будут потом изучать в лаборатории, чья фамилия записана на листочке, вложенном в бакелитовый «смертный» медальончик, – чернила-то выцвели, и даже то, что было выведено химическим карандашом, уже не разобрать.
Хотя красноармейцы редко вкладывали в медальоны листочки со сведениями о себе. Да, если ты погибнешь и тебя похоронят, вскрыв медальон, то семье помогут. Но дело как раз в том, что у бойцов Красной Армии существовало стойкое поверье: если напишешь о себе в медальон, то тебя точно убьют.
Вот и получалось, что листочек с записью можно было найти в одном-двух медальонах из сотни. Это Марлену поисковики рассказали.
Исаев вскрыл мясные консервы, и они с Витьком слопали целую банку. Спиртного брать не стали, и Тимофеев выглядел вялым – непривычно ему было, чтобы утро, а он с похмелья не мается. Глядишь, так и привыкнет к трезвой жизни! Хотя… Нет.
А чем он ее заполнит тогда? Работой? Учебой? Что смеяться…
– Ну, давай, дорогой Ватсон, – потер руки Марлен, – осмотримся внимательно, поползаем с лупой.
– Дава-ай… – зевнул Тимофеев.
Битый час они ходили по высокому плоскому холму, плутали между сосен, но ничего не нашли.
– Дупель-пусто… – вздохнул Виктор.
– Похоже, – кивнул Марлен и осторожно спустился в большую, заросшую травой яму, к остаткам той самой землянки, которую построили на месте сгоревшей часовенки.
Крыша в три наката почти сгнила и не рухнула лишь потому, что ее удерживала четырехугольная металлическая рама, примерно метр на полтора, вроде как сваренная из толстого швеллера.
Сталь словно закалилась – не ржавела, приобретя цвет хорошо обжаренных кофейных зерен.
Было заметно, что половина крыши обвалилась по эту сторону, но кто-то трудолюбиво откопал землю и выбрал трухлявое дерево.
Надо полагать, Дим Димыч и его команда.
– А это чей? – спросил Тимофеев, кивая на сотовый телефон, лежавший внизу металлического «остова», будто на подоконнике оконной рамы.
– Не мой точно, – хохотнул Марлен, склоняясь, и замер.
С верха металлической конструкции свисала коричневая сосулька-сталактит. Такие порой образуются в подвалах, где сочится вода. Капля по капле, миллиметр за миллиметром. Растет сосулька десятки лет.
Но не сталактит впечатлил Исаева – вода еще и вниз капала, из-за чего на «подоконнике» наросла этакая нашлепка, больше всего похожая на кусочек грязного льда. Вот только нашлепка эта покрывала сотовый телефон…
Исаев облизал пересохшие губы. Медленно протянув руку, он положил пальцы на мобильник, стронул с места. Тот будто прилип, но нашлепка-сталагмит была хрупка.
Марлен поднес телефон к глазам. Обычный «Нокиа», бюджетная модель.
– Может, кто из поисковиков посеял? – измыслил гипотезу Тимофеев.
Исаев с сожалением посмотрел на приятеля.
– Смотри, – глухо сказал он. – Видишь этот натек?
– Ну.
– Это вот отсюда накапало. Понимаешь? Этому натеку – лет пятьдесят, если не больше.
– Ничего себе! – поразился Вика и нахмурился: – Да чё ты врешь, Исаев? Тогда ж не было сотовых!
– Вот именно, – сухо ответил Марлен, поднимаясь. Задумавшись, он спросил: – Слушай… А ты, когда ночью вставал, куда с фонариком отходил?
– С каким фонариком? – опять удивился Тимофеев и тут же рассердился: – Да чё ты все выдумываешь! Никуда я не вставал, спал до самого утра!
– А я ночью свет видел, – тихо проговорил Исаев, – примерно в этом месте. – Он обвел рукой землянку.
– Свет? Стоп-стоп-стоп!
Глаза у Витьки стали пучиться, а рот открываться.
– Так это чё? – пролепетал он. – Гаджет тут с самой войны, что ли, лежит? Это чё – портал?!
Марлен зачем-то понюхал сотовый и медленно проговорил:
– Я не знаю, что это, но… – Он грозно нахмурил брови. – Никому ни слова! Ясно?
– Ну, конечно! – воскликнул Тимофеев.
Исаев кивнул и сказал:
– В Москву!
– В Москву!
Глава 3 Спасти рядового Краюхина
За десятки лет влага выела сотовый изнутри, но по симке удалось установить владельца – им был Михаил Алексеевич Краюхин.
Марлен впервые за несколько лет существования своего агентства блаженствовал, по шейку окунувшись в шикарную тайну. Все было как в лучших романах, так мало того – тут детектив еще и с фантастикой совмещался!
В отличие от Виктора, он был человеком вдумчивым, солидным (ну, конечно…) и так просто не поддавался на всякие странности. По его твердому убеждению, только дебилоиды могли верить, будто НЛО – это инопланетные зонды или «тарелочки». Тут вера не к месту – знать надо, а не верить.
Вот как притащите этот самый НЛО в лабораторию, разберете, чтобы понять, как оно тикает, вот тогда и будете рассуждать о его внеземном происхождении. А ежели у вас ничего, кроме размытых фото да «свидетельств» психов с алкашами нету, то и незачем позориться, доказывая собственные выдумки.
И вот тут-то начинались сложности.
Ведь Исаев не просто слышал от кого-то о портале, он сам его видел, щупал даже. Разумеется, пока никаких доказательств не существовало, это лишь для Вики все было ясно.
А для Марлена существовала лишь версия – о межвременном туннеле. Занимательная версия, что и говорить, вот только подтверждений у нее не было.
Да, в тех самых местах пропал Мишка Краюхин.
Да, что-то такое светилось.
Но это пока даже не косвенные улики, а так, предположения романтического характера. Зато дело № 3 сразу обрело волнующую ауру тайны, и поиски шли с вдохновением.
Тимофеев тоже впал в азарт. Еще бы! Его жизнь, заполненная выпивкой, гулянками, девочками, была однообразна и скучна. Такие, как он, не зря скатывались до наркотиков – нечем было заполнить сосущую пустоту в душе.
Работа? А зачем она, когда денег навалом?
Учеба? А на кой?
И остается только одно – искать хлеба и зрелищ. Вернее, фуа-гра и шоу. Любой бюджетник из тех, кого «креаклы» кличут быдлом, будет счастлив поменяться местами с Викой хоть на день, а лучше на неделю, но гулянка продолжительностью в десять, двадцать лет – это уже не праздник, это хуже будней, потому что смысла в этом никакого.
Бюджетник клянет свою скучную работу, копит на отпуск, завидует «мажорам», но все его потуги оправданны, впереди у него пусть мелкая, ничтожная, но цель. А вот у мажоров цели нет.
Может, поэтому Марлен и завел свое агентство, чтобы в его жизни появилась цель? Хоть какая-нибудь, хоть выдуманная или надуманная!
– Ну, что, дорогой Ватсон? – Исаев энергично потер руки. – Поехали к старику?
– А зачем?
– Это элементарно, Ватсон! Еще когда Пал Иваныч ко мне пришел, я понял, что он чего-то недоговаривает. А потом, когда дед уходил, то сказал знаешь, что? Не отмахивайтесь, сказал, от странного!
– Так он знал о портале?
– Господи, да с чего ты взял, что там портал? Куда портал?
– Ну-у… Не знаю. Во времени, например. Или в параллельное пространство. Ведь Мишка-то пропал! Нет, это точно межвременной портал! Мишка побоялся с собой сотик брать и оставил его!
– Ага! Когда землянку откопали, никакого сотового там не было, его бы сразу нашли – телефон лежал на виду. А потом он, значит, появился. Так, что ли?
– Ну, да! Мишка ушел? Ушел. И оставил свой телефон – тогда оставил, понимаешь? В том времени! Землянку-то раскопали до Мишкиного ухода? Ну, вот! И никто потом туда не заглядывал, пока ты не спустился.
Исаев почесал в затылке, но никаких контраргументов не нашел – да кто ж его знает, как оно устроено, время это?
– Ладно, поехали.
В это время зазвонил телефон у Тимофеева. Вика поспешно вытащил его и сказал нетерпеливо:
– Алё! Кто это?
Звонившая назвалась Кристиной.
– Привет, Кристина, – зачастил Виктор, – очень рад тебя слышать, но мне сейчас совершенно некогда, дела важные, пока-пока! Уф! Поехали!
Друзья отправились на «Бентли» – Тимофеев третий день не пил, даже пива.
– А ты видел, какой там металл? – болтал он, сидя за рулем. – Вдруг какая-нибудь хрень инопланетная! Представляешь?
– Господи, да обычная железяка…
– Ага, обычная! Столько лет простояла и хоть бы что! И откуда мы знаем, что она вся на виду? Может, это только верхушка выглядывает, а сам портал глубоко под землей скрывается, и он здоровенный, как Спасская башня?
– Вика! Это всего лишь твои домыслы, понятно? Пока что у нас на руках нет ни единого факта, указывающего на какую-нибудь там темпоральную природу объекта. Ну, разве что этот сотовый… Все равно надо сначала все тщательно изучить, а потом уже делать выводы. Смутные сомнения, которые тебя терзают, не в счет.
– Скучный ты человек, Исаев! Никакого в тебе романтизму!
– Зато в тебе его с избытком… куда ты гонишь? Сворачивай!
– Здесь, что ли?
– Здесь…
Ветеран проживал в панельной девятиэтажке на проспекте Вернадского. У подъезда стояло несколько машин, но «Бентли» среди них выглядел как муравьед среди дворняжек.
– Пошли, Ватсон. Только держись солидно.
– Лифт, конечно, не работает, – проворчал Виктор.
– Ничего, ножками!
– Вот тебе и весь сказ…
Квартира у Краюхина была на четвертом этаже. Позвонив, Марлен долго ждал реакции.
– Может, «Дедус» на даче? – предположил Тимофеев.
– Дед не в том возрасте, чтобы картошку окучивать. О, кто-то идет!
– Кто там? – послышался старческий голос.
– Откройте, Пал Иваныч! Это Марлен!
Звякнула цепочка, и дверь приоткрылась. Краюхин был в пижамном халате.
– Мы вас разбудили, наверное?
– Какие пустяки, – отмахнулся старик. – Проходите. Вон тапочки…
Исаев с Тимофеевым переобулись и прошлепали в тесный «зал», обставленный по традиции – справа «стенка», слева диван.
– Присаживайтесь. Узнали чего?
Марлен сделал знак Витьке, чтобы помалкивал, и осторожно выложил:
– Мы нашли телефон Михаила – в землянке, где… хм… каркас. Телефон пролежал там лет пятьдесят, точно.
Краюхин сильно побледнел.
– Больше, – глухо вымолвил он. – Семьдесят пять.
– Рассказывайте, Павел Иванович, – выдохнул Исаев.
Старик вздохнул.
– Прежде всего… Вы уж простите, что не все рассказал, да вы мне просто не поверили бы. Верно? Ну, вот… Это еще на Первое мая случилось. Прибежал Мишка и радостно так – нашли мы, говорит, твой лагерь, дед! Мы тогда, в сорок первом, отступали от Смоленска, выходили из окружения. Нас набралось человек сорок – артиллеристы были, пехотинцы, танкисты. Мы пробивались к линии фронта, а я и скажи ребятам – здесь, говорю, на Стомети, лагерь стоит. Может, там найдем чего? Вот мы туда и забрели. Тяжко было, ох, тяжко… Жрать нечего, патроны кончились, пятеро раненых, а у нас даже бинта поганого, и того нет! Дней пять мы в том лагере кантовались, пока «Юнкерсы» не налетели. Уж как они нас заметили, не знаю, но отбомбились по полной – срываются в пике, завывают, как черти в аду, и лупят по нам бомбами… Тогда-то меня и ранило. 27 июля. Ага… Потом мы дня два выбирались. Выбраться-то мы выбрались и до наших дошли, вот только осколок тот до сих пор во мне сидит, ноет перед дождем просто нестерпимо… Одно помню, с той землянкой связанное. Боялись мы ее. Там сыро было, но если буржуйку протопить, то влага быстро выходила. А с нами женщина вместе отступала, сестричка из медсанбата, вот она в той землянке и поселилась – там на двери крючок был. Закроется и спит спокойно. А тут одному раненому худо стало, мы к ней. Утро раннее, стучимся. А она не открывает. Мы: Марья Спиридоновна! Марья Спиридоновна! Молчок. Мы дверь потрясли, дернули, крючок и сорвался. Понимаете? Заперта она была изнутри! А в землянке – никого! Потом уже, в день той самой бомбежки, случилось то, что мне в последующие ночи снилось часто, пугало. Я, помню, хворост собирал и вдруг гляжу – а из землянки свет такой, дневной будто, и какой-то старик страшный выглядывает. Стоит на карачках, глаза вытаращены, седые космы растрепаны, и то ли жует чего-то, то ли говорит, не пойми что… И вот когда Мишка ко мне прибежал, то стал меня звать туда, на Стометь. А я что? Дай, думаю, съезжу, хоть погляжу, что там, вспомню, как оно было. Поехал. Поглядел. Мишка к поисковикам убежал, а я один остался – хожу, смотрю… Спустился в землянку ту, и будто, знаете, струна лопнула. Смотрю, а за той рамой – поляна. Люди бродят в форме красноармейцев… А потом я увидел себя. Все мне стало ясно, какого старика я испугался тогда! Себя самого! А я смотрю, позвать хочу, предупредить, чтобы уходили, а то через час налетят «лаптежники», а голоса нет… И тут пропало все…
– Так вы просто видели сорок первый или были там?
– Был, был! В том-то и дело! Я же в эту раму влез, на той стороне в землю руками оперся! Я там был, на войне! Опять! Ох… – Старик покачал головой. – Никогда не прощу себе, что рассказал обо всем Михаилу. Он-то поверил сразу, слушал меня с открытым ртом. А потом, когда я видел его в последний раз – на третий день после поездки в лагерь, – как раз дождь собирался, и осколок мой дал себя знать. И Мишка сказал: «Дед, мы тебя вылечим!» Я только по плечу его похлопал, не понял, старый дурак, чего правнук задумал…
– Вы полагаете, он ушел в сорок первый, чтобы предупредить вас?
– Ну, да! Парень-то он умный, осторожный, такой не сбежит на фронт романтики ради. А я и не знаю теперь, как быть, что делать… Мать убивается, отец как потерянный… А я даже по телефону с ними говорить не могу, чувствую себя последней… слов нет!
– Вы ни в чем не виноваты, Павел Иванович, – серьезно сказал Марлен.
Исаев осмотрелся. Квартирка была не то чтобы бедненькая – простая. Старый солдат обходился минимумом благ, имея лишь то, что было нужно для жизни – холодильник, стиралку, плиту. А отними у него все эти приметы цивилизации – обойдется и без них.
Внимание Марлена привлекла большая рама, в которой под стеклом находилась не картина, а фотографии. Старые, пожелтевшие снимки.
Не утерпев, Исаев приблизился, чтобы рассмотреть поближе. Вот Краюхин в молодости – чуб из-под пилотки, чисто гагаринская улыбка. А вот солдаты на привале – и трубы печей на заднем плане, все, что осталось от сожженной деревни. Молодой сержант позирует на фоне подбитого немецкого танка.
Почувствовав чье-то присутствие, Марлен оглянулся. Павел Иванович стоял за его спиной и глядел на фото, щуря глаза.
– Это Женька Сегаль, – сказал он негромко, – который на танке. Убили его в сорок пятом, два дня не дожил до победы…
– А это кто? – Исаев ткнул в фотографию смешливой девушки в форме, с беретиком, чудом удерживавшимся на копне богатых волос.
– А-а… Это Галя. Галочкой все ее звали. Зенитчица. Она последняя осталась из всего ихнего дивизиона, мы его «девчачьим» называли. И бомбили их, и обстреливали… Одна пушка осталась всего, так Галка и заряжала сама, и наводила, и стреляла. Снарядики-то мелкие, но два танка немецких Галочка подбила-таки. Держалась до конца, наших прикрывала, пока ее немцы не схватили – привязали за руки-ноги тросами к двум танкам и медленно разорвали…
Тимофеев побледнел, а Исаев вдруг испытал стыд за то, что взял с этого фронтовика деньги.
– А это вот… – сказал он деревянным голосом, тыча пальцем в крепкого мужичка в фуражке, указывавшего группе командиров куда-то в лес. – Погон еще не было, да? Я не разберу, тут что – «кубари» или «шпалы»? Он кто – комкор?
Краюхин покачал головой.
– Погон еще не было, – сказал он, – а звания уже ввели. Это генерал-лейтенант Качалов, командующий Двадцать восьмой армией. Мехлис потом еще накляузничал на Владимира Яковлевича – мол, предатель, сдался в плен. А генерал погиб четвертого августа. Мы же с ним тогда выходили из окружения…
Марлен облизал губы.
– А подробнее можно? – выдавил он. – Мне надо.
– Да ради бога, – пожал плечами фронтовик. – Немцы тогда Смоленск заняли, бои шли страшные, мы оттуда, от Смоленска, и топали. А Качалов собрал ударную группу… До сих помню – 145-ю и 149-ю стрелковые дивизии и 104-ю танковую. Там как раз эшелон пришел, разгрузили четырнадцать новеньких «КВ» и шестьдесят «тридцатьчетверок». Вот Владимир Яковлевич и решился – он нанес контрудар из района Рославля. Немцам пришлось не сладко, они-то привыкли, что мы постоянно отступаем, а тут вдруг – здрасте! Качаловцы отбросили противника за реку Стометь, и получилось так, что они стали здорово угрожать передовым частям вермахта. Немцы сразу подтянули силы покрупнее и ударили с флангов – 7-й армейский корпус с юга, 9-й корпус – с севера. Танкисты 104-й дивизии вышли к деревне Ковали, а ее артиллерийский полк занял позиции на восточном берегу реки. И пошли бои… Немцы ломили со страшной силой, 1 августа они прорвали нашу оборону, а 3-го окружили оперативную группу Качалова. 4 августа генерал начал прорываться на восток. Тогда-то наши окруженцы – ну, те, с кем я был, – и встретились с качаловцами. В тот же день и погиб генерал. А мы с танкистами, прямо на броне, рано утром 5 августа рванули на скорости, вышли к мосту через Десну, смяли с ходу охранение немцев и погнали на восток, вдоль шоссе Москва – Варшава. Прорвались, доехали до сборного пункта в деревне… Название у нее еще такое было… Дай бог памяти… Вспомнил! Деревня Амур.
Несколько минут стояла тишина. Даже Вика сидел задумчив.
– Вот что, Павел Иванович, – медленно проговорил Марлен, – я постараюсь что-нибудь сделать. Не буду говорить, что именно, а то еще разочарования пойдут, то-сё… Пошли, Вить.
Усевшись в «Бентли», Марлен сказал:
– У меня есть план, но о нем потом. Сначала нужно убедиться, что Михаил действительно угодил в 41-й. Поможешь?
– Ясно дело! Говори, чего надо.
Исаев достал файлик «Дедуса», порылся в бумажках и выудил нужную.
– Вот тут один адресок, съездишь по нему. Там один хитрый товарищ, он восстанавливает для поисковиков порченные солдатские документы, а заодно реконструкторам иногда печатает всякие комсомольские билеты, книжки красноармейца – для пущей адекватности. Я как думаю? Если Миха туда отправился-таки, то наверняка же подготовился.
– А-а… Вот чего… Понял, займусь. А ты?
– А я к реконам напрямую, тоже кой-чего поспрашиваю. Ты вот что – подбросишь меня до метро, а дальше я сам. Реконы засели рядом со станцией «Медведково», найду.
– Понял!
– Встретимся у меня в семь. О’кей?
– О’кей!
Глава 4 Место силы
Марлен сильно притомился за день, но кое-что прояснилось-таки. Он вздохнул – ситуация усложнялась. И – упрощалась.
Неумолимо приближалось время для окончательного выбора, вот только Исаев загодя знал, что выбрать. Это и вгоняло в тоску.
В агентстве его уже ждал Тимофеев – Вика сидел за столом, нагло уложив ноги на подлокотник соседнего кресла, и листал какой-то глянец.
– Чё-то ты долго, Исаев! – воскликнул он.
– Дела, – бросил Марлен извечную отцовскую отговорку. – Докладывай.
– Значит, так. Были у него Миха с этим, с Игорем. Тот умелец сделал для них книжки красноармейца и комсомольские книжки…
– Билеты.
– Чё? А, ну да. Говорит, проблем не было, сейчас чего угодно отпечатать можно. Только Мишка все усложнил, ему занадобились настоящие фотографии, как раньше – с проявителем, закрепителем.
– Правильно, чтоб адекватней вышло.
– Ага! Глупо вышло. Оказывается, в сорок первом только в комсомольских билетах фото клеили, а в красноармейских книжках не было фоток. Прикинь? Это только в октябре сорок первого их наклеивать стали. Это мне умелец рассказал.
– Понятненько…
– А у тебя что?
– А у меня… Михаил заказал у реконов военную форму для двух рядовых Красной Армии – сапоги, гимнастерки, ремни, пилотки, – все, как полагается. По слухам, Миха с Игорем загнали свои компы, чтобы расплатиться.
– Подготовились, значит…
– От и до.
– А чё так долго?
– В архивах рылся, потом полдня с одной школой в Минске связывался. Там тоже поисковики свои есть. Они еще лет пятнадцать назад передали в школьный музей несколько солдатских писем и одну записку из медальона. На ней было написано: «Михаил Алексеевич Краюхин, рядовой».
– Может, однофамилец?
Марлен покачал головой:
– В том-то и дело. Там еще красноармейская книжка была, именно что с фотографией. Выдана в ноябре 41-го. Я долго вылавливал смотрителя музея – это оказался какой-то ботан, повернутый на истории. Представился потомком Краюхина и слезно просил выслать скан его посмертной записки и красноармейской книжки. Ботан сжалился и выслал. Вот только историк он никудышный. Знаешь, чему он радовался? Что записка Михаила шариковой ручкой начеркана, оттого и разборчива!
– И чё? – не понял Тимофеев.
– А то. Не было тогда никаких шариковых ручек!
– А-а…
– А фото – вот.
Исаев протянул Виктору листок со сканированным изображением военного документа.
– Он! – сразу провел опознание Тимофеев.
– Вот так вот, – хлопнул ладонями Исаев. – Погиб Мишка в сорок четвертом, в Белоруссии, и похоронили его в братской могиле.
– Вот так… – растерянно сказал Вика. – И что теперь? Расскажем «Дедусу»?
– Ни в коем случае! Ты что? Хочешь, чтобы он от инфаркта загнулся? Не-ет… Надо его спасти.
– Кого? «Дедуса»?
– Мишку этого!
– К-как?
Исаев с сожалением посмотрел на приятеля.
– Надо воспользоваться порталом, – медленно проговорил он, – перейти в сорок первый, найти и спасти рядового Краюхина. Красноармейца, вернее.
– Ух, ты…
– Я уже почти решился, – вздохнул Марлен, – когда у «Дедуса»… Тьфу! У Павла Иваныча в гостях был. Понимаешь… Мне раньше и в голову не приходило, что война кончилась совсем недавно. Ведь те, кто тогда воевал, еще живы. Их мало, но они есть. Просто… – Он поискал, но так и не нашел синонимов для слова «долг», таких, чтобы без пафоса. – Просто я подумал, что… так надо. Пойдешь со мной?
Виктор задохнулся и выпалил:
– Да! Это ж такое… такое… Это ж такое приключение! Настоящее!
– Какое, на фиг, приключение? Там война идет! А тебе все игрушки!
Тимофеев взъерошился сперва, но тут же расплылся в ехидной усмешке.
– А ты вокруг погляди, серьезный дядя! Это твое агентство – что, не игрушки?
– Это работа!
– Да какая, на фиг, работа! Работа, это когда деваться больше некуда, надо как-то на булку с маслом зарабатывать. А для тебя это даже не приработок, а так – развлекалово. Денег-то до фига и больше! Ты, как граф Толстой, что ходил босиком и выпендривался, как будто у него усадьбы не было! Вот если бы тебя батя без наследства оставил и устроился бы ты по специальности, инженером-электронщиком, – это была бы работа. А так…
Исаев хотел обидеться, но передумал – состояние у него было не то.
– Ладно, салабон, мы с тобой еще разберемся… Короче. Вернешься к этому своему умельцу, займешься документами для нас. Что там нужно? Да те же книжки красноармейца и комсомольские билеты. А я возьмусь за форму и сапоги.
– Оружие бы еще…
– Ага, пару «калашниковых».
– А чё? Можно достать!
– Не было их в сорок первом!
– Жалко… Ну, нам же все равно оружие нужно! Ну, как мы – в форме, при документах и безоружные?
– Ладно, придумаем чего-нибудь. Помню, один тип бате «ППШ» предлагал, говорит, в ХТС.
– В хорошем техсостоянии.
– А если ТС не совсем Х? Или совсем уж Х? Слу-ушай… А давай бук с собой возьмем?
– Какой еще бук?
– Ну, ноут! Ноутбук! Закачаем туда карты всякие, секретные документы – сейчас-то они обычные, а в сорок первом – совсекретно! Чертежи всякие – танков, самолетов… И подарим Сталину!
Марлен вздохнул и покачал головой.
– Про «попаданцев» читал небось?
– Я? Да я уже лет пять книги в руки не брал! Это реконы между собой болтали, а я слушал.
– Вика, – терпеливо начал Исаев, – даже если нас и допустят к Сталину, в чем я лично очень сомневаюсь, даже если он поверит, что мы не провокаторы, а эти… гости из будущего, то что случится потом, ты подумал?
– А что случится? Мы скорее немцев разобьем! Разве плохо?
– Хорошо. Вот только мир изменится. Напрочь! Одно изменение потянет за собой другое, и того, что есть сейчас, не будет.
– А что будет?
– Не знаю! Мы можем не стать детками богатеньких пап, да мы вообще можем не родиться! Все же другое будет. Вот где твой отец встретил твою маму?
– Ну-у… Где-то в Питере, кажется.
– А если у него жизнь совсем по-другому сложится? И он никогда не побывает в Петербурге? Если Питер так и останется Ленинградом? Ну, как? Хочешь рискнуть? С ноутом к Сталину, чтобы потом вдруг – бах! – и исчезнуть? Как не рожденный!
– Хм, я об этом как-то не подумал…
– А я даже и не об этом. Мне, знаешь, попросту страшно было бы что-то менять в прошлом. Нет, это здорово, если мы войну кончим не в сорок пятом, а, скажем, в сорок четвертом. Но потом-то что? Лучше будет? Вполне возможно. А если нет? А если эта наша перемена к лучшему в сороковых вообще к атомной войне приведет? И твои папа с мамой встретятся – в противоатомном бункере. И будешь ты расти хилый и бледный, пока не зачахнешь окончательно, потому как солнца не увидишь – ядерная ночь, понял? И ядерная зима.
– «Эффект мотылька», – пробормотал Виктор.
– Во-во… И вот что – никому ни слова, ни полслова!
– Само собой, это элементарно, Холмс!
– А нашим скажем, что мы отправились в секретную экспедицию. Нет, лучше письма отправим. Кстати… Насчет бука. Кое-что прихватить все-таки надо.
– Так, а я о чем!
– Ты не о том. Нам небольшой планшетик пригодился бы. Закачали бы туда карты той местности, куда премся. Желательно с перемещениями и наших, и ваших, в смысле немцев. Чтобы случаем не напороться. И главное!
– Что? – выпучил глаза Тимофеев.
– Легенда! Нам нужно вызубрить, где и когда мы родились, где жили, номер военчасти, как звать взводного, комроты и комдива и еще кучу сведений: какие тогда прически делали, сколько стоил хлеб в магазине, как звали председателя ЦК ВЛКСМ… Короче, дуй к реконам, или кто там у тебя, и выясняй.
– Будем внедряться!
– Вот именно… Ну, что сидим? Подъем!
* * *
Несколько дней пришлось побегать по Москве – готовить документы, заказывать форму и сапоги, потом – несколько примерок, заучивание легенд, знакомство с миром 1941 года, чтобы не было никаких проколов. Время-то чужое, незнакомое.
Скользковатый тип, отрекомендовавшийся Федей, достал-таки «ППШ», и ТС было вполне себе Х. «ППШ» предлагался в обычном киношно-плакатном виде – с барабанным магазином-диском на семьдесят один патрон.
Правда, в августе 41-го «ППШ» еще не добрался до войск, но автоматов тогда была целая куча, так что никто удивляться не станет.
Тот же Федя достал и «наган». Предложил гранатомет, но Исаев вежливо отказался.
Теперь, когда в его студии лежали револьвер и автомат, Марлен внутренне успокоился, ощущая комфортное чувство собственной правоты, но до конца не верил в саму возможность ухода на семьдесят пять лет назад.
Ощущения были всякие, муторных тоже хватало. Больше всего не хотелось огорчать своих. Им и так из-за него достается.
Как говорится, хочешь покоя в старости, не заводи детей в молодости. Доставать не будут.
Исаев написал родителям письмо, в котором ничего толком не объяснил, просто напустил туману. Так, мол, и так, нужно нам с Викой в одно место. Не ищите, дескать, все с нами в порядке, потом сами расскажем, когда вернемся. И подпись.
А что еще скажешь? Намекнуть? На что? «Батёк» у него – реальный до звона, он на дух не переносит разных там экстрасенсов, которых зовет «экстраскунсами», его воротит от всякой эзотерики и прочей чуши, что вызывает любопытство у лохов.
Так для того вся эта эзотерика и задумана, чтобы ловить доверчивых на любопытство – и подсекать их кошельки.
А портал – из той же оперы. Расскажи такое «батьку» – он снова посмотрит на сына с сожалением. Дескать, зря я посчитал Марлена повзрослевшим. Такой же дитёнок, как и был…
Нет уж, лучше пусть туман…
Перед отъездом Исаев с Тимофеевым отправили письма домой и сели в автобус до Рославля. Выглядели они как туристы – простая одежка, кроссовки, рюкзаки.
В Рославле пересели на рейсовый, доехали до Стодолища, а там уже купили пару велосипедов. Так и добрались до лагеря поисковиков.
Те встретили их, как старых знакомых, и даже не спрашивали о цели приезда. Посидели, выпили-закусили.
А с утра Марлен приступил к исследованиям. Надо было понять, когда именно открывается портал, на сколько, да и вообще, работает ли он.
Портал работал. Только включался на разное время – то пятнадцать секунд держал «межвременной туннель», то десять. Во вторник портал открылся всего один раз, в среду – трижды, в четверг – дважды. Ночью друзья не дежурили – включали видеорегистратор, а потом проматывали.
Марлен чувствовал себя странно. Как атеист, которому явился ангел небесный. Что делать прикажете?
По-прежнему в Бога не верить? Счесть ангела глюком или «аномальным атмосферным явлением»? А то, что это явление вещает и чудеса являет, какой гипотезой прикроешь?
Вот так и тут, с этим порталом. Он был. По-настоящему.
И от самого наличия чуда Марлена морозило и колотило.
В среду, когда с утра портал открылся, Исаев выложил на ту сторону японский хронометр, завернутый для конспирации в тряпку. Другой такой же приборчик отсчитывал время в палатке. Вернуть хронометр удалось лишь вечером.
– А вот это уже интересно… – затянул Марлен. – Ага… Вика! Глянь…
– Чего там?
– На той стороне время течет в четыре… да нет, в пять раз быстрее!
– Это как? – озадачился Тимофеев.
– А так… Проживешь там пять лет, а здесь только год пройдет.
– Здорово… – сказал Виктор неуверенно.
Дальнейшие опыты показали, что время за порталом то замедлялось до соотношения «год за три», то снова ускорялось до показателя «год за пять».
– Слу-ушай… – затянул Тимофеев. – А как же мы тогда с ним пересечемся? Мишка, считай, пропал больше недели назад. Так?
– Ну.
– Считаем. «Дедус»… э-э… Пал Иваныч видел самого себя за три дня до Мишкиного ухода, значит, девятого мая. Так? А там было двадцать седьмое июля. Через три дня Мишка перешел туда, где прошло пятнадцать дней! Ну, или девять. Так с того времени прошло еще сколько, и мы выйдем то ли в конце сентября, то ли в октябре!
– Ты уверен?
– Да фиг его знает…
– Ладно, Вика, уйдем как можно скорее. Завтра.
Сказал, как в воду сиганул. Даже холодно стало.
Так, а сколько еще тянуть можно? И зачем?
Ты же сам не так давно убеждал Вику, что все решил для себя? Хотя… Вот, в том-то и дело.
Это как Колумбу решиться плыть в Индию.
Все, решение принято, король дал «добро», а как отплывать, так сразу дрожь в коленках. Понимает вдруг Христофор, что его желание, еще недавно бывшее мечтой, исполняется, остается только взойти на палубу каравеллы и отдать швартовы.
А что будет потом?
Бесконечный океан, морские чудовища? Конец света?
Ведь там, куда ты собрался, никто еще не бывал!
И Христофор мужественным голосом приказывает себе: вперед!
«Вперед!» – приказал себе Марлен…
* * *
…Ждали до самого вечера, проголодались. Продуктов с собой они взяли денька на два-три. Пришлось доставать запасы из рюкзаков-«сидоров» – сделали по большому бутерброду с ветчиной…
И тут, как назло, портал открылся.
– Бегом! – подхватился Исаев.
Налегке, уже в форме (темно, никто не видит), с бутербродом в руке, он нырнул в светлый проем – в сорок первом был день. Оглянулся. Тимофеев, зажав бутерброд в зубах, встал на четвереньки и быстро перебежал в прошлое.
С этой стороны портал выглядел так же, как и из будущего, только крыша из бревен, нависавшая сверху, была новенькая, и дверь висела, низенькая, сколоченная из толстых досок.
Неожиданно тьма, зиявшая по ту сторону портала, исчезла, и вместо межвременного канала Исаев увидел грубые дощатые полки – непонятную раму тут использовали, как стенной шкаф.
Дожевывая мясо с булкой, Марлен осторожно высунулся из землянки наружу. Было тихо – и смердело трупами.
Вон мертвец в растерзанной красноармейской форме, и вон еще… У самого холма чернел остов сгоревшего грузовика «Опель».
Исаев криво усмехнулся: «Добро пожаловать в сорок первый!»
Глава 5 Первая кровь
Марлен чувствовал себя странно. Он в одно и то же время и хотел тут находиться, и рвался назад. Время…
В том-то и дело, что оно не было одним и тем же – за теми полками, что разгородили непонятную железяку, шло будущее, а здесь, вокруг него, тикало прошлое. И железяка ли это?
Вздохнув, Исаев подавил в себе малодушие и прошелся по поляне. Он искал оружие.
Это простое, хотя и непривычное занятие успокаивало, отвлекало от того, что произошло. Они ушли из мира XXI века, из своего настоящего, которое ныне будущее для них.
А истинное «сегодня» – вот оно, вокруг.
Лето 1941-го. СССР. С ума сойти…
Подобрав винтовку со штыком, Марлен обрадовался сперва, но быстро разочаровался. Мало того что приклад треснул, пробитый пулей, так еще и патронов – йок. Ну, хоть штык…
Пуля, она ж дура.
– На, держи, – сказал Исаев, протягивая «ППШ» Виктору, – тебе нужнее.
Тимофеев бережно взял автомат, взвесил его в руке.
– Тяжеленький…
– Сам ты тяжеленький! Шесть кэгэ. Немецкий «шмайссер» весит почти столько же, когда не заряжен, а тут патронов в два раза больше, чем у «МП-40». Чуешь?
– Чую. Мне реконы фотки старые показывали, так там эсэсовцы с нашими «ППШ» позировали! Представляешь?
– Заценили, значит…
– Слушай, на тогда. – Витька вытащил «наган» и протянул Марлену.
– Ага…
Исаев сунул револьвер за пояс.
Вдалеке глухо загремела канонада.
– Слышишь? – негромко спросил Исаев.
– Война! – шепотом сказал Тимофеев.
Марлен поглядел на него. Вибрирует… А он сам?
Исаев подумал и честно признался себе: страшно. Здесь ведь и убить могут…
Словно перебарывая в себе боязнь, он резко сказал:
– Пошли!
И они пошли. На восток, к линии фронта. Оставив Стодолище в стороне, Марлен зашагал в направлении Лысовки и Старинки – куда выйдет, туда и выйдет.
На экране планшета все было понятно, кроме направлений движения немецких и советских частей – синие и красные стрелочки сплетались и расплетались весьма замысловато.
– Гудит что-то… – неуверенно сказал Виктор.
Исаев прислушался – и бегом кинулся под укрытие деревьев.
– Сюда! Живо!
Прижавшись к раскидистому дубу, Марлен выглянул, замечая в небе силуэт двухмоторного самолета. Он громко гудел, перелопачивая воздух лопастями двух винтов, на киле у него корячилась свастика, а по крыльям пластались черные кресты.
Сердце у Исаева застучало громче.
– Немцы! – пискнул Тимофеев.
– Это, по-моему, «Юнкерс». Бомбовоз.
Из-за леса показались еще три «Юнкерса-88». Их сопровождали четыре или пять самолетов поменьше, но и пошустрей. Это были «Мессершмитты».
– Вот тебе и весь сказ… – пробормотал Виктор.
– Пошли.
Винтовка без патронов уверенности не придавала. Напротив, адреналин так и брызгал в кровь, гоняя по телу, напрягая мышцы.
Даже «наган», давивший на живот, спокойствия не прибавлял.
Марлен глядел во все глаза, высматривая противника.
Мозг пока отказывался считать окружающее реальностью, сознание отчаянно цеплялось за возможность игры, розыгрыша, киносъемок. Да и, честно говоря, Исаев одинаково боялся встречи как с немцами, так и с красноармейцами.
Как они его встретят? А кто знает? И кто тут опасней – свои или чужие? Немцы – однозначно не наши, а рядовые и офицеры Красной Армии – свои? А почему? Потому что говорят по-русски?
Нет, Марлен все понимал, но есть большая разница между тем, что ты обдумываешь, представляешь, и тем, что существует на самом деле. Иной раз воображаешь себе невесть что, воспринимаешь незнакомого тебе, но знаменитого человека реальной звездой, а знакомишься – и испытываешь разочарование.
Оказывается, «мегазвезда» – обыкновеннейшая особь, довольно-таки пустая и мелочная, вся слава которой зависит от частого телепоказа. Примелькалось лицо, вот и стало известным, узнаваемым. А заглянешь этой знаменитости в глаза, которые, как известно, «зеркало души», а там отражается пустота.
1941-й вокруг, и люди другие, совсем другие, тебе незнакомые. Даже старые деды – там, в двадцать первом веке, забыли уже, какими они были в ранней молодости, изменились за семьдесят с лишним лет, приспособились к иной действительности.
А тут надо по-настоящему погрузиться в тутошний мир, в общество, понять его и принять, стать своим.
Или он попусту себя пугает, и на самом деле все не так уж и страшно, и «первый контакт с иной цивилизацией» произойдет спокойно и без напряга?
Узнаем во благовремении… (Та еще фразочка, особенно на выходе из межвременного туннеля!)
По лесу Исаев с Тимофеевым топали с оглядкой, вот только заросли тут не тянулись сплошняком, и поля с лугами приходилось перебегать. На пути попадались сгоревшие танки, немецкие и советские. В одном месте землю пропахал сбитый самолет, в другом обнаружились окопы, полузасыпанные – поперек траншей вели следы гусениц танков.
Когда показалась деревня, то обнаружился перекресток, где торчал столб с указателем – белой дощечкой, на которой были выведены черные буквы – готическим шрифтом. Starinka.
Позже Марлен плоховато понимал, зачем он полез в Старинку, коли она была занята немцами. То ли порыв какой был, то ли, как отец говаривал, «моча в голову стукнула», а только Исаев стал красться, пробираясь в деревню огородами, прячась за сараями и прочими коровниками. Тимофеев шагал сзади, шумно дыша.
А Марлен осторожно ступал впереди, сжимая свою винтовку без патронов.
Сбоку виднелась покосившаяся изба-пятистенок, все три окна были закрыты ставнями, да и разросшиеся яблоньки-дички загораживали возможный просмотр. Впереди стояли два больших сарая из серой битой дождем доски, и было похоже, что между ними имелся проход. По крайней мере, тропа туда вела.
По заросшему травой огороду Исаев пробежался, едва ли не на пуанты вставая, а потом под стенку хозпостройки, и бочком, бочком…
Немец появился совершенно неожиданно. Ни звука шагов, ни голоса, ничего не было слышно, когда Исаев приближался к углу сарая. И тут вышел фриц.
Это был офицер, потому как носил на голове не пилотку, а фуражку. На погонах у него было по одной ромбической звездочке[2], на плече болтался «шмайссер». Немец шел спокойно, по-хозяйски.
Марлен, совершенно не думая, изо всех сил ткнул его штыком в грудь. До этого он никогда в руках не держал винтовки, даже в армии, и в жизни не выполнял старую команду «Коли!», но удар оказался точен – граненый штык пронизал тевтонское сердце. Немец как шел, так и упал, утягивая винтовку, и «попаданец» тут же бросил ее.
Исаева чуть не стошнило, но страх пересилил – он присел и стал срывать с трупа автомат.
– Ты его убил! – громко прошептал Тимофеев.
Марлену в этот момент больше всего захотелось выматериться, но он сдержался. Расстегнув на немце пояс с кобурой, он выдернул его, зверея, из-под мертвого тела и сунул Виктору.
– Держи!
– Ой, спасибо…
– Ой, пожалуйста.
В это время где-то за сараем, за забором зазвучала громкая немецкая речь. Марлен вскочил и бросился бежать.
Он остановился лишь в зарослях за перекрестком, обнаружив рядом бурно дышавшего Витьку.
– А чего мы… обратно? – спросил Тимофеев, отпыхиваясь.
Исаеву стало стыдно – все его навыки и «солидный» опыт десантника смыло, как бумажку в унитаз, едва только подступила реальная война. Марлену отказал и ум, и вообще всякая сознательная деятельность, а эмоции выдали одну команду: «Бегом марш!»
Но не признаваться же в трусости?
– А ты слышишь, где бой идет? – заговорил Исаев с напором. – На западе! Наверное, там наши, в окружение попали. Пойдем к ним. Лучше всей толпой к линии фронта идти, чем в одиночку.
Выкрутился…
– Правильно! – одобрил Вика.
Тут из деревни донеслись крики, раздались выстрелы.
– Бежим!
И друзья почесали обратно, забирая в сторону. Бежали через луг, бежали лесом и со всей прыти выскочили на грунтовку, петлявшую между деревьев. Марлен так громко дышал, так бухало его сердце, что он не разобрал даже лязга гусениц и рева дизеля.
Танк «Т-34» показался сразу и весь. Качнувшись, он остановился в каких-то метрах от замеревшего Исаева. Клацнул передний люк, и из машинного нутра выглянул потный механик-водитель.
– Тебе что, повылазило? – заорал он.
Тут же открылся люк на башне, и показался офицер в фуражке.
– Красноармеец! – властно окликнул он. – Ко мне!
Исаев тут же подбежал, глянул снизу вверх – и узнал офицера. Это был тот самый мужик с фотографии. Качалов.
– Товарищ генерал-лейтенант! – крикнул Марлен. – В Старинке немцы! Вот!
В доказательство своих слов он показал «шмайссер».
Качалов усмехнулся.
– Немцы тебе сами его дали?
– Да не-е, я их офицера… того… штыком. Патроны кончились.
– Окруженец?
– Так точно… то есть да![3]
– Залезай на броню!
– А нас двое!
– Вот вдвоем и залезайте.
Марлен живо залез на танк, радуясь хоть какой-то безопасности. Танк все-таки!
Тимофеев вскарабкался следом.
– Ух, здорово!
– Ты держись.
«Тридцатьчетверка» дернулась и покатила, переваливаясь на ухабах, а Исаев ощутил вдруг чувство некоей причастности ко всему – к этому танку, к лесу, к земле вокруг, к стране, которую в его окружении стеснялись звать родиной, к тем людям, что не стыдились любви к отчизне и бились с врагом. А он – с ними! Он – один из них, и только что убил немца…
«А я его сюда не звал!»
Танк между тем, одолев лесную дорогу, выехал к командному пункту на опушке леса. Дальше стелилось поле, по нему шли танки – наши, «Т-34» и тяжелые «КВ», – а по ним вела огонь немецкая артиллерия. Взрывы так и бухали, выбрасывая тонны земли, мешая пыль с клубами дыма. Три или четыре танка горели, но и на стороне противника тоже коптило чадом.
Качалов покинул «тридцатьчетверку», и к нему тут же подскочил местный краском – красный командир. Понятие «офицер» пока что было не в ходу.
– Командир 207-го танкового полка Агафонов! – отрекомендовался он.
– Вольно, Агафонов, – отмахнулся командарм. – Что, никак?
– Бьемся, товарищ генерал-лейтенант!
– Я вижу… Бурков где?
– Здесь, товарищ генерал-лейтенант!
– Зови его.
– Есть!
Агафонов послал за командиром дивизии, и полковник Бурков не заставил себя ждать.
– Докладывай, Василий Герасимович, – устало сказал Качалов.
– Немцы подогнали крупные силы, Владимир Яковлевич, – нахмурился комдив. – Наши танки идут одни, без пехоты, поэтому в восточном направлении не прорвались. Маневрируем, но против нас ведется очень сильный артиллерийский и минометный огонь, нам не дают продвинуться вперед…
Словно подтверждая его слова, просвистела мина, рванув очень близко от КП. Когда звон в ушах утих, Марлен расслышал крик:
– Агафонова убило!
Выругавшись, генерал-лейтенант сказал:
– Значит, так. Стодолище переполнено подразделениями 145-й и 149-й стрелковых дивизий. Будем их выводить колонной, ее поведет мой начштаба[4]. А ты, Василий Герасимович, отводи танки.
– Слушаюсь.
– Будем прорываться южнее, пойдем вдоль шоссе Рославль – Москва.
– Понял, Владимир Яковлевич. Сделаем!
– Давай…
Оглянувшись, Качалов заметил Исаева с другом.
– Ну, что, герой? – усмехнулся он. – Садись, подвезу. Из пехоты же?
– Да!
– Залезайте…
Вскоре танк заревел и покатил по знакомой дороге, свернул и двинулся к Стодолищу.
Никто не готовил «тридцатьчетверки» к тому, чтобы на танковой броне разъезжала пехота, поэтому никаких скоб и прочих приспособ не было. За что ухватился, за то и держись.
Марлен пристроился за башней, примерно посередке, опираясь на три точки. Не слетит.
Танк шел лесом, и пули с передовой почти не долетали. Так только, посвистывали в вышине, сбивая шишки и хвою.
А Исаев подумал, что самый подготовленный десантник – это тот, который получил «обкатку» в бою. В Афгане или в Чечне.
Впрочем, нынче он – «царица полей», пехота. Та самая, что месила грязь от Сталинграда до Берлина. А дал бы приказ товарищ Сталин, и до Ла-Манша дошла бы, чтобы воспитать в «союзничках» скромность и смирение.
– Как ты? – громко спросил Исаев.
– Во! – показал большой палец Тимофеев.
Глава 6 Боевое крещение
В то время Стодолище числилось райцентром. Наполовину разрушенный поселок был почти покинут мирными жителями, зато переполнен военными. Впрочем, и «вежливых людей» осталось мало – 145-я стрелковая дивизия сильно поредела.
С июля 145-я вела тяжелые наступательные бои. Сначала выполняя задачу овладеть Малыми Хисловичами, потом прорываясь западнее Старинки.
Ныне остатками дивизии командовал генерал-майор Вольхин.
Качалов окликнул его, как только вылез из танка.
– Александр Алексеевич! Пополнение тебе привез!
Измученный недосыпом Вольхин скупо улыбнулся при виде двух заробевших рядовых. Усталый, но держится – гладко выбрит, на груди – орден Красного Знамени.
– Ну, хоть что-то… – хмыкнул он невесело. – Дрёмов!
Подбежал молодой подполковник без фуражки – его голова была обмотана окровавленным бинтом.
– Командир 729-го стрелкового полка Дрёмов! – отчеканил он, завидев командующего армией.
– Не тянись, – махнул рукой Качалов. – Забирай этих и готовься. Вот что, Александр Алексеевич, попробуем-ка мы объегорить немцев – перейдем Остёр у шоссе. Знаю, что у тебя мало людей, да что ж делать-то… Война! Сделаем так – пускай 149-я выступает потихоньку, а твои прикроют отход. Гаубичный полк тоже отведем, и артиллеристы прикроют вас.
– Все понял, Владимир Яковлевич, – серьезно сказал Вольхин. – Сделаем.
– Ну, давай…
Дрёмов поманил Марлена к себе, замечая у того «шмайссер».
– Трофей?
– Ага! Добыли в Старинке.
– Молодцы. Звать как?
– Марлен Исаев!
– Виктор Тимофеев!
Комполка кивнул. Похоже, что он просто отдыхал, пока вел беседу с бойцами.
– Служить будете в 1-м батальоне старшего лейтенанта Агафонова, во взводе младшего лейтенанта Лапина. Якушев! Ты к своим?
– Да, товарищ командир! – откликнулся кряжистый красноармеец. – Приказано патроны доставить.
– Вот тебе в подмогу, будут в вашем взводе.
Якушев глянул на «мажоров» и махнул рукой.
– Пошли!
Подхватив два ящика патронов, трое рядовых направились к окопам. Под защитой холма они поспешали в полный рост, затем, сильно пригнувшись, а потом и вовсе ползком, не поднимая головы – пули так и свистели.
Марлен полз по траве, присматривая за Витькой, и мало о чем думал. Трудное это дело – думать, когда пластаешься по горячей земле, в тебя стреляют, а ты еще тяжелый ящик пихаешь перед собой.
Неожиданно оказавшись рядом с залегшим Якушевым, Исаев спросил:
– Слушай, а какое сегодня число?
– Забыл, что ли? – хмыкнул визави.
– Запутался! – честно признался Марлен. – Пока от Смоленска шли, все в голове перемешалось.
– А, ну да. За неделю-то! Четвертое с утра.
Марлен обернулся, ловя взгляд расширенных глаз Тимофеева. Опять время шутить вздумало? Нет, это, конечно, хорошо, что август на дворе, а не октябрь. Тепло по крайней мере. Жарко даже.
И ничего непонятно…
– За мной! – скомандовал Якушев.
Согнувшись в три погибели, все трое кинулись по промоине, обегая позицию 45-миллиметровых пушек, и спустились в траншею.
Навстречу им, пригибая голову и придерживая рукой пилотку, двигался младлей, о чем свидетельствовал один «кубарь» в петлицах.
– Притащили? Норма-ально! А это кто?
– Товарищ подполковник к нам направил.
– Норма-ально! «МП-40»? Ладно, держи при себе. Марьин! Выдашь новеньким по карабину!
– Есть!
– И лопатки! Углубляться надо. Закапываемся, мужики, закапываемся!
– Во-оздух!
– А-а, едрить твою налево! «Лаптежники»!
В небе нарисовались немецкие самолеты с какими-то кривыми крыльями, не доломленными будто, а шасси у них не убиралось вовсе, зато на колесах висели смешные обтекатели, и впрямь чем-то на лапти похожие. Или на галоши.
«Юнкерсы-87» стали по очереди заваливаться на крыло и понеслись к земле, пикируя. Чем ниже они спускались, тем пронзительней, надрывней звучали сирены, выматывая душу.
Лишь бы задавить панику, Марлен крикнул:
– А зенитки где?
– А нету! – ответил младший лейтенант. – Ложись!
«Юнкерсы» сбросили бомбы и вывернули обратно, набирая высоту. Земля тяжко подпрыгнула под Исаевым, и тут же дошел тугой удар взрыва. Сверху посыпались катышки земли.
И еще раз, и еще, и еще… Дым, пыль и вонь взрывчатки повисли, почти не сгоняемые слабым ветерком.
А если бомба угодит прямо в окоп?..
– Копаем, копаем!
Марлен ухватился за протянутую лопатку и стал копать. Грунт был песчаным, брался легко, но непривычная работа быстро утомила – руки отнимались, спину ломило. А ты копай да отбрасывай на бруствер.
– Не могу больше… – выдохнул Тимофеев.
– Не можешь – заставим… – прокряхтел Исаев. – Копай, копай! Ты не на дядю работаешь. Чем глубже уйдем, тем целее будем!
Словно иллюстрируя его слова, прилетела короткая очередь из пулемета, выбившая пыльные фонтанчики из бруствера.
– Приключение зато, – кряхтел Марлен, поддевая пласт сухой глины. – Настоящее…
– Да пошел ты…
– Куда? – невесело усмехнулся Исаев. – Если в задницу, то мы уже там. В самом анусе!
Прибежал Марьин и протянул каждому по карабину и подсумку.
– Держите!
Исаев с удовольствием отложил лопатку и принял оружие – 7,62-мм карабин образца 38-го года. В принципе та же трехлинейка Мосина, только укороченная.
– Сейчас пойдут!
– Кто? – не понял Виктор.
– Немцы, кто ж еще…
Марлен проделал выемку на бруствере, и впервые в жизни глянул в сторону противника вот так, совмещая прицел с мушкой.
Вдали появились серые коробочки танков. Между бронемашинами шагала пехота.
Забухали сорокапятки, заухали мины и снаряды, загоготали пулеметы. Немцы падали, но продолжали переть. Танки то и дело напускали дыму, открывая пальбу, но целились не по окопам, а по орудиям.
– «Т-II», – со знанием дела сказал Лапин, выглядывая в сторону немцев. – Мужики, готовимся!
– Всегда готовы, товарищ командир!
А Исаев сглотнул всухую, когда увидел немецкий танк прямо перед собою – стальная махина катилась на него. Сейчас раздавит, сомнет…
Марлен бросился на землю, и танк с грохотом и лязгом переехал траншею. Исаев приподнял голову и увидел Якушева, губы которого кривила злорадная усмешка.
Боец качал в руке бутылку с КС[5]. Привстав, он как следует размахнулся и швырнул «зажигалку» – та разбилась там, где надо. Чадное пламя фухнуло, растекаясь по броне «двойки», стекая к мотору.
– Макеев!
– Щас…
Широкоплечий Макеев подхватил противотанковую гранату и швырнул ее под гусеницу соседнему танку. Грохнуло.
Перебитая «гусянка» размоталась, и «двойка» замерла, погружаясь катками в землю. Башня стала разворачиваться, но сразу две бутылки с зажигательной смесью разбились о броню.
Немецкие танкисты полезли из танка, и тут уж Исаев не сплоховал – срезал двоих из «шмайссера». Остальных добили Иванов с Макеевым.
Марлен с удивлением прислушался к себе.
Не тошнит? Ни капельки. Наоборот, где-то в глубинах души копилась, набухала тяжкая злоба. Раздавить гадину! Убить немца! Они – враги.
– Отходят! – раздался крик.
Исаев выглянул на секундочку – и впрямь, немецкие танки пятились. Не разворачивались кормой, где броня была похлипче, а давали задний ход и отходили, продолжая постреливать.
Но лучше не стало – зачастила немецкая артиллерия. Пушки били по площадям, но иногда снаряды разрывались прямо в окопах.
Однако больше всего доставала авиация – над позициями красноармейцев постоянно кружили тридцать – тридцать пять самолетов. И ни одной зенитки!
Бойцы выходили из себя, палили по «мессерам» из винтовок и «дегтяревых». Немецких пилотов это пугало, они уворачивались, но ни одного самолета пули не сбили.
Минул и обед, и ужин. Хорошо хоть вода была – едва прохладная, она показалась Марлену ледяной.
Он изнемогал, от жары все плыло, пыль скрипела на зубах, ствол карабина раскалился от солнца и порохового огня. Поэтому далеко не сразу Исаев заметил, что бой начал стихать.
Немцы все еще постреливали из минометов, но вот они и эту затею оставили – солнце село, опустилась темнота.
Марлен возмечтал о пище телесной, о любой, об отдыхе – хотелось очень малого, просто сесть на землю и прислониться спиной к сыпучей стенке траншеи.
Как бы не так!
Едва за лесом заговорили советские гаубицы и на стороне немцев стали рваться снаряды, младший лейтенант поднял весь свой взвод, построил и погнал строевым шагом. На восток.
Исаев поднялся с трудом, делая невероятное усилие. Повесил автомат на шею, карабин закинул на плечо и вперед.
Надо же… Всего один день он провел на войне, а уже столько впечатлений. Столько смертей…
И твоя собственная погибель рядышком ходила, но миновала. Пока.
Медленно, но верно «попаданцы» познавали суть большой войны. Это не подвиги, не смелые атаки и не победы.
Это постоянный труд – тяжелый, опасный, грязный.
Без сна и отдыха, без выходных и праздников.
Исаев поправил карабин на плече. Тяжелый, зараза…
Тимофеев шкандыбал рядом.
– По-моему, я ногу натер, – пожаловался он. – Это все из-за твоих дурацких портянок! Кто бы нас проверял? Взял бы нормальные носки…
– Портянки – лучше, – убежденно сказал Марлен. – Ты свои носки протер бы давно.
– А так – натер!
– Заматывать надо было не как попало! Я ж тебе показывал.
Из потемок неожиданно показался Якушев.
– Городской? – спросил он снисходительно.
– Москвич, – буркнул Виктор.
– Оно и видно. Снимай!
Радуясь, что можно присесть хоть на минутку, Тимофеев сел в траву и быстро стащил сапоги.
– Ничего страшного, – поставил диагноз Якушев и быстро, ловко намотал портянки. – Понял?
– Если я скажу, что да, – вздохнул Тимофеев, – ты поверишь?
Красноармеец рассмеялся и встал.
– Пошли, а то отстанем от своих! А ты ноги береги. Меня батя всегда учил, когда на охоту ходили, чтоб не шлялся, как попало. Это ж сколько верст отмотать надобно, чтобы зверя добыть! А ежели охромеешь, можешь и сам не вернуться.
Взошла луна, в ее сиянии сыпались отблески, бликовали штыки и стволы. Умноженный топот тысяч ног разносился далеко, но враг остался позади.
Намаявшись за день, остатки 145-й дивизии, влившиеся в 149-ю, шагали без особой бодрости, но споро – они шли к своим, выходили из окружения, а это подталкивало – скорей, скорей!
Чем быстрее они одолеют пространство лесов и полей, тем вернее опередят немцев. И вырвутся из сжимавшегося кольца!
Не волки, чай, прорвут флажки, не испужаются.
В темноте вышли к броду на реке Остёр.
Марлен решительно стащил с себя и сапоги, и штаны вместе с исподним. Сверкая голой задницей (луна была яркая), он прошлепал по топкому берегу и ступил в удивительно теплую воду.
Это было неописуемое блаженство – ступать натруженными ногами по илистому дну, чувствовать, как ил продавливается между пальцев, а вода омывает ногу, словно снимая усталость и боль.
На другом берегу Исаев заметил, что Вика поступил так же. Теперь, по крайней мере, в сапогах не будет хлюпать. Топаешь себе в сухом – и ноги помыл!
– Перед сном я всегда ванну принимал, – вздохнул Тимофеев. – Ну, не всегда, конечно, но чаще всего…
– Считай, что это были водные процедуры! – хмыкнул Исаев, поправляя ремень. – Ну, как? Стрелял из «ППШ»?
– Стрелял… Думал еще, за что там держаться? Ничего, приспособился – за диск хватался. А если лежа, то за цевье…
Тут из темноты вынырнул Якушев, неся в тряпице полбуханки хлеба и большую банку тушенки.
– Раздали по банке на троих, – сказал он, присаживаясь, – больше нету!
– Ну, вот! – Марлен хлопнул Виктора по плечу. – Вот и ужин. Живем!
Устроившись на поваленном дереве, Исаев с удовольствием жевал вкуснейшее мясо с вкуснейшим хлебом, познавая простые радости военной жизни. Они такие же, какие и в пещерах были, – поесть да поспать.
Дождь идет, а ты сухой, в укрытии? Радость.
«На улице» метет, а ты в землянке у печки? Радость.
В атаку ходил, пули свистели, но даже не царапнули? Радость.
А потом – Победа! И будет всем счастье…
Глава 7 Два плюс один
Шли всю короткую августовскую ночь. Перед самым рассветом сделали привал минут на десять – попить да отлить.
Исаев побоялся ложиться в траву – уснет сразу. Присел только на поваленное дерево, стащил сапоги. Касаться росистой травы босыми ступнями было приятно – и полезно, снимало усталость.
Тимофеев рухнул рядом, ссутулился.
– Никогда… так много… – хрипло выговорил он. – Не ходил.
Марлен хмыкнул только, изображая сочувствие. Говорить ему не хотелось – тут каждая минута дорога, надо успеть дать отдых натруженным мышцам.
– И долго нам еще топать? – поинтересовался Виктор.
Исаев правильно понял его вопрос и то, недосказанное, что не прозвучало, но подразумевалось, однако решил отделаться шуткой.
– Годика четыре еще – и домой!
Однако Тимофеев не принял его тон, разозлился даже.
– Ты что, реально собираешься тут воевать? Всю Вторую мировую?
– Ну, во-первых, не Вторую мировую, а Великую Отечественную, – сдержанно ответил Исаев, – а во-вторых, никто тебя сюда насильно не тащил, сам вызвался.
– Да, сам! Мы для чего сюда полезли? Чтобы найти этого чертова Михаила и вместе вернуться! А мы то куда-то наступаем, то отступаем…
– А как ты представляешь себе поиск Краюхина? Скорее всего, он где-то здесь, марширует вместе с нами. И что? Ты знаешь, сколько человек вывел Качалов? Тринадцать тысяч! Легко это, по-твоему, отыскать одного в такой толпе? Вот выйдем к своим, тогда посмотрим. 28-ю армию должны отправить в резерв Ставки Верховного главнокомандования, тогда будет полегче. Порасспрашиваем, кого надо, тех же штабных писарей. Найдем…
– А обратно как? – сумрачно спросил Тимофеев.
– Не знаю, – честно признался Исаев. – Портал-то в немецком тылу! Нам просто повезло, что мы на фрицев не наткнулись, а теперь аж два армейских корпуса вермахта пошли на соединение. Наши-то из кольца вырвались… Наши! – хмыкнул он. – Мы и вырвались…
Виктор вздохнул и понурился. И тут началось движение, долетели команды. Марлен тоже вздохнул и обулся.
– Вперед, и с песней, однополчанин!
* * *
Пятого августа было ясно и тепло. Окруженцы шагали в тени – деревья защищали и от солнца, и от глазастых пилотов люфтваффе.
Утром танки вышли к переправе через Десну, с ходу захватив мост. Уставшая пехота смяла немцев в охранении, ринулась на восточный берег реки да так и пошла вдоль шоссе Рославль – Москва.
Исаев уже не шагал, а механически переставлял ноги, тупо придерживаясь общего направления, как птица в стае. Тимофеев плелся сзади.
Когда солнце стало припекать, мимо на «тридцатьчетверке» проехал генерал Качалов. Марлен проводил его безразличным взглядом и остановился. Ему в спину уткнулся Виктор.
– Ты чего? – буркнул тот.
– Ты видел?
– Кого?
– Качалова!
– Ну.
– Что – ну? Он же вчера должен был погибнуть! Сегодня же пятое!
– А-а… – равнодушно протянул Тимофеев.
– Не отставать! – прикрикнул на них Лапин. – Скоро привал.
«Мажоры» поплелись дальше.
– Это что же получается? – бормотал Исаев. – Мы его спасли, что ли?
– Не придумывай, – буркнул Виктор.
– Да я не придумываю! Помнишь, когда он нас подобрал?
– Ну, помню…
– Ну, вот! Он тогда поехал сначала к мотострелкам, а потом к танкистам – точь-в-точь, как было бы без нас. Только мы его задержали на пять минут – и все! Тот снаряд, который должен был генерала убить, ему не достался!
– Здорово… – уныло сказал Тимофеев.
Впрочем, когда скомандовали привал, Витька сразу подобрел и перестал изображать страдальца и великомученика.
А потом и обед поспел. Тушенки мало осталось, и повара ее всю добавили в кашу. Вкусно получилось.
Быстро слопав свои порции, «мажоры» завалились спать…
* * *
… – Подъем, бойцы!
Исаев не то чтобы проснулся, а начал медленно выплывать изо сна, постепенно приноравливаться к яви. Еще не открывая глаз, он вспомнил, где находится, ощущая холодок – и какой-то намек на привыкание.
Проспали они часа два, вряд ли больше, но долго валяться нельзя было – по их следам наступали немецкие танки. Но все равно сон здорово освежил молодые организмы, хоть и шатались они, эти организмы, не принимая такой мучительно краткий отдых.
Пошлепав босиком по воде близкого ручейка, Марлен вытер ноги запасными портянками, обулся, затянул расслабленный ремень и нахлобучил на голову пилотку. А когда омыл лицо холодной водой, то почти что пришел в себя. Проснулся, по крайней мере.
– Возду-ух!
Исаев мигом сориентировался, толкнув Тимофеева в сторону глубокой борозды – хоть какое-то укрытие. Оба бросились в борозду, а сверху уже накатывал гул авиамоторов. «Ю-88».
Шли они низко, метрах в четырехстах от земли.
Гулкие взрывы бомб больно били по ушам – сверкнет огненный столб, вздыбится сноп земли, а осколки во все стороны брызжут раскаленным исковерканным металлом, срезая ветки, впиваясь в деревья или в человеческие тела.
И вдруг между Марленом и Викой с каким-то воющим свистом врезалась, вспучив песок, бомба. И не разорвалась!
Переглянувшись, Исаев с Тимофеевым вскочили, будто кто их пружиной подбросил, и скатились в дымившуюся воронку.
– Она не взорвалась… – бормотал Виктор.
Он выглядел бледным, руки тряслись. У Марлена у самого руки дрожали, а веко дергало тиком.
На краю воронки, стоя на карачках, замер Марьин.
– Фартовые вы! – выдохнул он, круглыми глазами поглядывая на лоснившийся бок бомбы.
Неподалеку из кустов выполз пожилой грузин, все его звали Вано, а он почти не говорил по-русски.
Поглядев на Марлена, он поцокал языком, поднялся на колени и стал повествовать:
– Лэйтенант, вперед! Нэту. Лэйтенант, вперед! Вашу мать… Нэту…
Рядом оказался хмурый Якушев.
– Убило ихнего лейтенанта.
– Лебедева? – вскинул голову Марьин.
– Его. Сперва осколком ногу оторвало, все быстренько за санитаром, и тут – ба-бах! Голову – вжик! – и нету…
– Нэту… – завздыхал Вано. – Нэту…
– Если б она рванула, – пробормотал Тимофеев, – от нас вообще бы ничего не осталось…
– Да уж… Пошли, Витька, пора.
И снова в поход, и снова – «шагом марш!»
Долго ли, коротко ли, но дошли до сборного пункта. Тимофеев сразу спать завалился, а Исаев выдержал характер, сходил-таки в палаточную баню, отмылся, натянул новое исподнее и гимнастерку. Шаровар новых не нашлось, как и сапог, но это было не критично.
И Марлен составил компанию Виктору.
* * *
Опергруппа генерала Качалова расположилась и в самой деревне Амур, и за околицей, в палатках и землянках. Вот в такую-то землянку, с нарами в два яруса, и заселились «мажоры».
Первые два дня все только отсыпались да отъедались, хотя особых разносолов на фронте не предлагали. Но когда Марлен выхлебал миску борща, то сразу понял – ничего вкуснее он в жизни не едал.
Исаев, знакомясь с историей 28-й армии, помнил, что ее начали расформировывать 10 августа. Однако уже и 15-е минуло, и 16-е.
Не стали армию расформировывать – видимо, геройский рейд опергруппы и тот факт, что командующий армией остался жив-здоров, изменили планы Ставки.
28-я вошла в состав Резервного фронта и стала готовиться к Ельнинской операции. Части армии были сильно потрепаны, поэтому ее усилили 316-й стрелковой дивизией под командованием генерал-майора Панфилова[6].
Якушева, Марьина, Макеева, Тимофеева и Исаева приписали к этой самой дивизии, к 9-й роте 3-го батальона 1073-го стрелкового полка.
Полк набирали в основном во Фрунзе и Алма-Ате, но среди казахов и киргизов было много русских – интернационал.
Взводом, куда попали Марлен с Викой, командовал лейтенант Абанин – небольшого роста, но кряжистый, он казался квадратным.
Туда же, под командование Абанина, явился нести службу красноармеец Краюхин.
Глава 8 Три минус один
Тимофеев с Исаевым переглянулись: нашли!
Минут двадцать они изнывали, терпя построение, но вот лейтенант махнул рукой – «Вольно! Разойдись!» – и Марлен с Виктором приблизились к Краюхину.
– Здоров, пропажа! – ухмыльнулся Исаев.
Михаил подозрительно нахмурился.
– Не понял… – затянул он.
– Всё ты понял! Я деду твоему обещал помочь, потому и сунулся за тобой в прошлое.
– Так вы… – Михаил побледнел.
– Из будущего! – кивнул Виктор, сияя.
Наконец-то! Наконец-то кончается его затянувшееся приключение! Слишком грязно оказалось на войне, слишком страшно. Когда рядом с ним хлопнулась эта дурацкая бомба, Вика заледенел.
Говорят, в такие моменты вся жизнь проносится перед тобой, но только не перед ним. Он вообще ни о чем не думал, пустота была в голове и звон. И холод взаправду могильный.
Даже будто бы запахом сырой земли повеяло. Ну, это-то понятно – чугунная тушка авиабомбы здорово почву взрыхлила. Но ему тогда иные ассоциации приходили – гробные.
– Как дед? – вымученно улыбнулся Краюхин.
– А ты как думаешь? – сердито спросил Марлен. – Переживает старый, все себя винит, родителям твоим не звонит даже. Помрет если, это будет на твоей совести!
Михаил сморщился.
– Да понимаю я все! – сказал он страдальческим голосом. – Просто тут так закрутилось все, запуталось…
– Подожди… А ты когда сюда вышел? Двадцать седьмого июля?
– Да какое там… Пятого августа!
– Пятого?! – поразился Исаев. – Подожди… Как – пятого? Мы же вон с Витькой четвертого здесь оказались! А вышли через две недели позже твоего!
– Ну, не знаю… – развел руками Михаил.
– Время! – со вкусом произнес Тимофеев, жмурясь. – Вот тебе и весь сказ…
– Да уж… – с долей растерянности протянул Марлен. – Так чего ж ты сразу обратно не ушел? Раз деда не застал?
– А-а… – скривился Краюхин. – Сначала из-за Игоря. Я ж не один сюда попал, а с другом. Игорь Судат его зовут. Звали… В первый же день Игорька – наповал. Вот как тут быть? Он же друг! И погиб. Как я, думаю, матери его в глаза посмотрю? Скажу ей что? Ну, не правду же! А как тогда? Вернуться, чтобы тут же уехать подальше и никого долго не видеть? Так полиция найдет и ласково так спросит: «А где друг твой?» И что мне, как Каину – «Я не сторож другу своему»? Паршивые были дни, ох, паршивые… Я и подумал, когда Игоря схоронил: а чего уезжать? Я и так уехал, дальше некуда! Не то чтобы я боялся, просто стыдно было. Да и кого мне бояться? Полиции? А что она мне сделает? Я-то ни при чем, и доказать обратное невозможно. Нет, тут самое поганое было в том вранье, к которому мне все равно пришлось бы прибегать. Скажу: не знаю, мол, где Игорь. Пошел он домой, и больше я его не видел. Звонил – не отвечает. Все! Записали мои показания, я расписался и пошел. Но мне-то известно, где Игорь! А родители его даже на могилку не сходят… Вот же ж, бли-ин! До сих пор тошно!
– Да уж… Ты поэтому и не вернулся?
– Ну, да… Поначалу-то. А потом догнал наших. Мы отступали не целыми батальонами, а отдельными группками, по десять-двадцать человек. Да что говорить – наши до сих пор еще возвращаются! И тут, понимаешь… Не знаю даже, что сказать! Понимаешь, мы шли вместе, вместе отстреливались, делили хлеб и патроны. Ромка с Урала… Мы с ним как-то сразу подружились. Он погиб, случайно прикрыв меня – сделал шаг вперед, оступился, качнулся, а тут пуля… Если бы Ромка не опередил меня, продолжал бы идти рядом, я бы там лег. А так пришлось мне копать вторую могилу. И теперь… Господи, да что тут понимать? Я не могу их бросить, не могу вот так вот взять и уйти! Они – мои однополчане, и уйти – это значит дезертировать. Мне не страшно будет идти назад, и линию фронта я одолею легко – лес укроет, а в лесу я как дома. Доберусь до туннеля, перейду в свое время… Вот только я не знаю уже, где оно – мое время, там или тут. Понимаешь?
– Понимаю, – серьезно кивнул Марлен. – У самого та же фигня. Знаешь, на что я надеюсь? Время и в 2016-м, и в 1941-м течет в одну сторону, к будущему, но не одинаково – здесь оно проходит быстрее, чем там, я измерял. Так что, вполне вероятно, что, пробыв здесь четыре года, мы вернемся туда и очутимся… ну, скажем, осенью 2017-го. Когда я дойду до Берлина и вернусь, то мой уход уже не будет дезертирством. Это будет дембель!
– Здорово! – залучился Краюхин. – Так и надо!
Тимофеев не сразу понял, о чем они толкуют, а когда до него дошло, Вика ошарашенно посмотрел на обоих.
– Вы чего? Вы чё, чокнулись, что ли? Какой Берлин? Какой дембель? Мы зачем сюда пришли, а? Спасти рядового Краюхина! Вот он, рядовой! А вот там, – Виктор указал в сторону запада, – портал! Ноги в руки, и ходу! Какое, на фиг, дезертирство? Вы не тут родились, это не ваша война, и страна тоже не ваша! Однополчане? Какие однополчане? Да никого из тех, кто вон там ходит, нету в живых, за редчайшим исключением! Все уже было, и война, и победа. Семьдесят лет прошло с сорок пятого! Что вам тут делать, скажите мне? Священный долг отдавать? Кому?! Мертвецам? Советскому Союзу, который развалился ровно двадцать пять лет назад? Вы что такие долбанутые?
Марлен не разозлился. Он молча выслушал друга и негромко сказал:
– Эти люди, которые вон там ходят, живые. И если мы тут задержимся, то хоть кого-то из них прикроем, поможем уберечься от смерти. Вспомни: с нашей подачи остался в живых Качалов. А ты знаешь, что в декабре этого года должен был погибнуть Панфилов? Его-то направляли на Северо-Западный фронт, а тут вдруг Качалов вернулся! И панфиловскую дивизию сняли с поезда, чтобы передать 28-й армии. Так что у командира нашей дивизии есть все шансы пережить этот год. Ты вдумайся только – мы уже, одним лишь фактом своего пребывания здесь, поспособствовали тому, что в живых остались командарм и комдив. А мы тут всего две недели! Я не могу покинуть этих людей, не могу и не хочу. Ну, как я буду чувствовать себя там, где безопасно и полно бабла? Последней сволочью? Полным чмошником? А я не хочу!
– Ты рассуждаешь, как… как совок!
Исаев улыбнулся.
– А я и есть совок и даже горжусь этим. Ну, не вышло из меня достойного представителя «золотой молодежи»! Ничего, переживу. Совок, Витя, это человек, который обращается к другому со словом «товарищ» и стесняется говорить «господин». Это человек, который способен терпеть, поступаться личным ради общего блага, а если его поставить в строй, он будет стоять насмерть. Я помню, как мы смеялись над «совком», как презирали его. А кто – мы? Либералы? «Креаклы»? «Мажоры»? Да как хочешь назови, а суть одна: они все мещане! Мелкая, я бы даже сказал, мельчайшая, простейшая буржуазия. Да что «совок»? Вы и страну свою «рашкой» зовете!
– Ах, мы? – криво усмехнулся Тимофеев. – То есть ты уже не один из нас?
– Считай, что я выздоровел, Вика, – серьезно сказал Исаев. – Я очень медленно менял свою шкуру, вылезал из старой, а тут пообтерся за пару дней – и понял все про себя. Поверь, трудности только сейчас пугают. Втянемся!
– Сами втягивайтесь, совки! – процедил Тимофеев, круто развернулся и ушел.
Вика плохо различал, куда идет и зачем, пока не обнаружил себя в расположении того взвода, где он должен служить. Ха!
Никому он ничего не должен!
Ярость просто кипела в нем, но постепенно Тимофеев остыл.
Но не успокоился – холодная решимость наполняла его.
Когда стемнело, он подхватил рюкзачок-«сидор», в котором лежали банка тушенки, булка хлеба на три дня, патроны, повесил его на плечо, закинул за спину «ППШ», а карабин приставил к стене землянки – чего лишнюю тяжесть таскать?
И неторопливо прогулялся до палаточной бани. На виду у всех, не скрываясь, углубился в чащу, быстренько набрал сучьев, хворосту и вернулся, сбросив груз распаренному банщику.
– Ага! – одобрил тот. – Еще парочку охапок, лады?
– Лады!
Мимо бани прошел Панфилов, когда Виктор принес вторую охапку валежника. Добросовестно сходил за третьей, а в четвертую свою ходку Тимофеев бегом углубился в лес, обошел лагерь стороной и зашагал на запад.
К линии фронта. К порталу. Домой.
Глава 9 За линией фронта
Первые километры давались Тимофееву легко, его гнали злость и обида. Правда, он краем сознания следил за собой, за лесом – старался не ломиться, поднимая треск. Виктор помнил карту, которую видел на электронном планшете, – линия фронта проходила параллельно Десне, кое-где подходя к самой реке, но в основном отступая от нее на несколько километров к востоку. Там тянулись окопы, нарытые красноармейцами, стояли орудия и танки. А по западному берегу Десны находились немцы из 9-го армейского корпуса.
Неожиданно Виктору приспичило. Шипя и бранясь шепотом, он оглянулся – никто не видит? – и сделал свое мокрое дело.
Идиотизм какой-то, покачал он головой. Боишься, что тебя застукают в процессе мочеиспускания. А то, что могут шлепнуть, нечаянно или нарочно, не пугает нисколько!
Интеллигент хренов…
Справившись со штанами – где вы, удобные «молнии»? – Тимофеев двинулся дальше с новыми силами.
На подходе к Десне он несколько расслабился, но лязг железа, донесшийся из зарослей, сработал, как сигнал тревоги – Виктор присел, прислушался.
Послышались голоса. Говорили явно на русском, но слов было не разобрать.
Тимофеев тихонько двинулся в обход и снова замер. Слева открылась большая поляна, плавно переходившая в низину, стелившуюся до самой реки. Поперек поляны рылся окоп – голые спины красноармейцев блестели, слышались натужные матерки, а лопаты так и мелькали, откидывая грунт.
Рядовые зарывались в землю, оборудуя огневую точку для пулемета. Чуть дальше громоздили вал, за которым пряталось орудие.
Никто не смотрел в его сторону, и Виктор осторожно, поглядывая на солдат, выбрался к самому берегу. Густой подлесок скрыл его от посторонних глаз, и Тимофеев быстро разделся.
Сперва он хотел переплыть Десну, но затем увидал разворошенную траву на том берегу – похоже, что это танки спускались и переходили реку. Стало быть, брод.
Аккуратно свернув одежду в тючок, повесив сапоги, «сидор» и автомат на плечи, Виктор осторожно, боязливо ступил в воду. Не сказать, что теплая, но терпеть можно.
Нащупывая дно босыми ногами, он пробрался через камыши и внимательно осмотрелся. На том берегу никого не было видно.
Следовало переходить реку немного наискосок, чтобы выйти к тростникам на противоположной стороне. А там почти к самому берегу подходила дубовая роща.
Лишь бы свои не заметили…
Виктор невесело усмехнулся. Уже не свои, дезертир.
Он зашагал, раздвигая тугую воду. В одном месте ухнул по пояс, аж дыхание сперло, но ничего, дальше снова обмелело, да и течение было слабое.
Шел Тимофеев с трудом, сбивая дыхание, приходилось напрягать ноги. Это было как во сне – изо всех сил напрягаешься, а почти не продвигаешь свою тушку. Так и здесь.
Слава богу, тростник рос на мелкой воде. Тяжело дыша, Виктор выбрался из воды и скрылся в камышах. Уже оттуда оглянулся – никого и ничего. Красноармейцев, перелопачивавших землю на позициях, видно не было, их скрывал ивняк.
Тут Тимофееву очень удачно подвернулся большой, окатанный валун. На него он и уселся – камень хранил тепло.
Омыв ноги, Виктор вытер их портянкой и поежился – ветерок остужал мокрое тело. Быстро обтеревшись, он натянул штаны и обулся. Оделся, подхватил свою кладь. Вперед.
Дубраву Тимофеев прошел быстро, немного пугаясь громкого шелеста жестких листьев, что лежали под ногами. Выйдя на опушку, Виктор огляделся.
Лесной массив виднелся неподалеку, одна перебежка, и ты на месте. А потом надо будет двигаться строго на запад, пока не покажется шоссе. И, уже ориентируясь по дороге, шагать к Рославлю. Не доходя, свернуть, перебегая трассу, и выйти где-то, не доходя Стодолища. Опять перебежать через шоссе, идти к берегу Стомети, а там все рядом, все близко… И домой…
Тимофеев нахмурился. Он лишь теперь понял, что придется где-то заночевать. Вообще, то, что он продвигается днем, является глупостью. С другой стороны, как идти по лесу ночью? На деревья натыкаясь? Так ведь не только лоб жалко, но и глаза…
И кто сказал, что ночью безопаснее? Да, увидеть идущего в темноте не просто, так ведь слышно же все очень хорошо будет. И услышишь ты окрик: «Хальт!»… И что тогда делать?
Бежать? А куда? Куда глаза глядят? А они ничего не видят! Не сова, чай…
Виктор вздохнул. Ладно, прорвемся…
Вздрогнув, он остановился. Уши уловили немецкую речь, и сердце заколотилось.
С трудом, заставляя себя, Тимофеев сдвинулся с места. Переходя от дерева к дереву, он разглядел далеко в стороне немецкие танки, выстроенные по линеечке.
Мелькнуло несколько фигур в серо-зеленой форме, донеслись громкие голоса, смех, а потом послышались пронзительные звуки губной гармошки. Вермахт развлекался.
С гулом поверху прошли «Юнкерсы», но Виктор не испугался, только глазами проводил – тут они не опасны, своих бомбить не будут. Своих…
Ему, можно сказать, повезло, что немцы не закапывались, не рыли траншеи сплошной линией. Тогда пришлось бы двигаться только ночью и ползком. А если на минное поле попадешь?
Нет, конечно, может и повезти – не разорвет твою тушку.
Или не повезет – «русская рулетка».
* * *
Под вечер он добрел до шоссе. Устал так, что гудевшие ноги едва мог переставлять. Хорошо еще, луна вышла и можно было хоть как-то определиться.
Когда впереди обозначился стог сена, Тимофеев очень обрадовался. Искать место для ночлега было сложно.
Он уже обошел стороной одну деревушку. Не попросишься же на постой? Верно? Согласится какая-нибудь старушонка пустить к себе солдата в красноармейской форме, а сама побежит к местному полицаю. Тот явится, ткнет тебя, сонного, стволом винтовки в пузо, скажет ласково: «Подъем, коммуняка!» И отправит в гестапо.
Или эту, тайную полевую жандармерию вызовет. В общем, устроит веселую жизнь. Тимофеева передернуло.
По ту сторону фронта было не так опасно. Там могли в атаку послать, а здесь… А здесь каждый встречный опасен.
Не выстрелит, так попытается задержать. Или просто настучит оккупационным властям в надежде получить рейхсмарки за свою благонадежность.
Виктор разворошил сено. Оно было сухим и колким. Кое-как закопавшись, Тимофеев «прикрыл дверь», загребая солому.
Залег. Потом вспомнил про пайку и обрадовался.
В его котомке хранилась не только банка мясных консервов, но и «открывашка» – немецкий окопный нож. Неведомо как он оказался у Якушева, чей-то трофей. Тимофеев попросил «ножик» хлеба нарезать, Якушев дал, а обратно свое орудие не получил.
«Мало того что дезертир, так еще и крысятник…»
Переморщившись, Виктор вскрыл банку и ножом поддел аппетитный кусочек. Действовать приходилось в полной темноте, но манящий запах не дал ошибиться.
Умяв мясо с хлебом, Тимофеев осторожно сунул банку в рюкзак – на завтрак. Чайку бы… Ага, с тортиком!
Вздохнув, Виктор поерзал, устраиваясь поудобней.
Сейчас его решимость как-то подтаяла. Он находился на вражеской территории, где все представляло опасность. Но не возвращаться же!
Ныне угрозу несут оба направления движения. Пойдешь ли ты вперед или двинешься назад, без разницы. А раз так, лучше продолжать шагать избранным курсом.
Ты же хотел приключений на нижние «девяносто»? Вот ты их и получил. Наслаждайся теперь!
Или он был не прав? В чем-то, возможно, да, но признать правоту Исаева Виктор однозначно не мог. Это было уж слишком.
Они, видите ли, не могут бросить своих однополчан! Да ерунда это все. Каких однополчан? Из 145-й дивизии? Так нет уже такой дивизии! Те, кто остался, пополнили личным составом 149-ю. А их, хреновых попаданцев, вообще в 316-ю законопатили, ко всем этим киргизам да казахам. Они, что ли, однополчане? Чё смеяться…
Это просто у Марлена комплекс вины развился на почве знакомства с фронтовиком, с «Дедусом». А то как же…
Деды-то воевали, немца били, а он год прослужил, и всё на этом.
И что теперь? Или тем дедам так это надо было – на фронт идти?
Призвали того же Павла Иваныча, он и пошел. На войну.
Повезло старому, жив остался. А миллионы давно уж сгнили.
Поправка: сгниют.
Случись война в его времени, разве не отправились бы многие на фронт? Ну, его бы папочка уберег… Хотя…
Кто его знает? Вон у самого Сталина оба сына в армии. Один – летчик, другой – артиллерист, кажется. Воюют.
Просто не подгнила еще «элита», ее только-только тронуло тление. После войны развезет всех этих высокопоставленных начальничков.
Это у Сталина, когда его похоронили, ничего не осталось в наследство – ни дач, ни счетов в швейцарском банке, одна лишь старая шинель. Вот только другие «микровожди» не согласны жить без корысти, а лишь идеи ради.
Скоро эти «люди в черном», с пузатыми портфелями и в непременных шляпах, заполонят все министерства, заселят высотки, займут «ЗИСы» и станут жить-поживать да добра наживать. Много добра, девать некуда.
Потому и «перестройку» затеют, что нахапают больше, чем смогут унести, надеть или съесть. Возжелают обратить свое добро, «нажитое непосильным трудом», в капитал…
Виктор резко пошевелился. Хватит размышлизмов! Спать пора.
А не спалось.
Поморгав на видимую звезду, Тимофеев сомкнул веки.
Как же ему быть-то? Нет, до портала он доберется обязательно и уйдет отсюда. А потом-то что?
Разве забудешь все, что здесь с ним случилось? А что случится с Марленом? Может, он и убережет Мишку, и в 44-м того не похоронят, так ведь война! Вон как та бомба – хлопнулась рядом и не взорвалась. Абанин говорит, это взрыватель не сработал, слишком низко «Юнкерс» пролетел. А вот взял бы сотней метров выше – некому было бы в стогу ховаться…
Но даже если Марлен выживет… Он же обязательно вернется, и Мишку притащит, хоть тот и упираться станет. И что будет тогда?
Как Краюхин предлагал – уехать подальше, чтоб не встречаться? А толку? Он-то будет знать, всегда будет, что вот – двое остались, а один ушел. Бросил…
Тимофеев поворочался и незаметно задремал.
Разбудил его сильный шум – грохот, лязг, взревывавший гул моторов. Подскочив с громко бившимся сердцем, Виктор огляделся, потом торопливо разрыл сено.
По шоссе шла немецкая колонна. Врубив фары, катили грузовики, тащившие на прицепах пушки, дробно скрежетали танки и бронетранспортеры, стрекотали мотоциклы.
Проехали. Шум утих, но, вспугнутый, сон не шел.
Вздохнув, Тимофеев вылез из стога, отряхнулся, собрал свое барахло и потащился вдоль шоссе.
Было, наверное, начало пятого – восток светлел, да и небо над головой было не черным, а синим. Темно-синим, как сапфир.
Витька вспомнил, как в Таиланде долго выбирал подарок матери на 8-е Марта. Сапфиры ей всегда нравились, вот он и искал подходящий камушек…
– Хальт! Хенде хох, Иван!
Глава 10 Разведка боем
Еще девятнадцатого июля 10-я танковая дивизия вермахта, шедшая в авангарде 46-го мотокорпуса 2-й танковой группы Гудериана, заняла Ельню и попыталась развить наступление на Спас-Деменск, однако Красная Армия остановила сей порыв.
Противник перешел к обороне – и образовался так называемый ельнинский выступ, глубоко вдававшийся в советскую оборону.
Это было опасно – Ельнинский выступ мог стать опорным пунктом для дальнейших атак немцев в вяземском направлении.
Решено было выступ «срыть» и выровнять фронт.
После очередной безуспешной попытки ликвидировать ельнинский плацдарм фрицев генерал армии Жуков, командующий Резервным фронтом, подтянул артиллерию и тридцатого августа начал наступательную операцию.
Замысел Ельнинской операции предусматривал прорыв немецкой обороны встречными ударами войск 24-й армии с севера, а 28-й – с юга под основание выступа с целью окружения войск противника, рассечения немецкой группировки ударом с востока и уничтожения ее по частям.
Южнее 28-й должна была наступать 43-я армия – в направлении Рославля[7].
В последний день лета в 7.30 утра начался артналет – восемь сотен орудий, минометов и «катюш» обрушили огонь на немецкую оборону. Ровно в 8.00 началось наступление.
* * *
– Марьин! Макеев! Сулимов! Исаев! Краюхин! Якушев!
Абанин оглядел вышедших из строя и сказал:
– Пойдете со мной в разведку.
– Есть!
Лейтенант каждому торжественно вручил по новенькому автомату «ППШ». Марлен тоже получил такой.
Насупился, вспомнив Тимофеева, и сразу же разозлился – он в няньки не нанимался!
Ваня Якушев повесил автомат на шею и, как заправский бармен, взял в каждую руку по две бутылки с «коктейлем Молотова».
– Приберег для особых случаев! – ухмыльнулся он.
Но Абанин был серьезен. Видать, в первый раз вел людей за собой.
– За мной! – скомандовал он.
В этот момент грохот близкого боя резко усилился – вражеский снаряд упал совсем недалеко.
– Бегом!
Марлен кинулся бежать улицей села, оставшегося для него безымянным – все дома горели, а от крайних изб простиралось гладкое поле, укрытое пеленой тумана. Из белесой мги выползали немецкие танки, за ними густой цепью наступала пехота.
Наших было мало, они медленно откатывались назад.
Впереди маячил Марьин, мешая Абанину наблюдать за противником, и лейтенант крикнул:
– Возьми левее! Отсекаем пехоту!
Хорошее дело – автомат…
Исаев, сильно пригибаясь, чуть не падая, перебежал, бросился в траву, под ненадежную защиту оплывшей огородной грядки, и длинными очередями стал отсекать пехоту от танков. Цепь гитлеровцев сломалась, пошла рваться и распадаться.
Кто-то из панфиловцев бросился навстречу танку, нырнул в черную воронку и оттуда перебил гусеницу гранатой. «Тройка» повернулась бортом к разведчикам, будто хвалясь, выпячивая жирно намалеванный крест. В ту же секунду где-то слева хлопнула «сорокапятка», вгоняя снаряд точно в крест![8]
Танк вспыхнул, словно его бензином облили.
Замершие было бойцы взбодрились, снова ринулись вперед. Еще раз хлопнула «сорокапятка», и второй по счету танк, клюнув носом, остановился и зачадил. Немецкие танкисты живо полезли из горящей машины, но далеко не уползли, мешками падая под очередями разведки.
Прочуяв ситуацию, гитлеровские танки замедлили ход, а пехота залегла, ожидая огня противотанкового орудия. Но пушка молчала.
Теперь вдохновились немцы – танки резко прибавили скорости.
Одна из «троек» вырвалась вперед. Качаясь на ухабах, танк шел прямо на разведчиков.
– Товарищ лейтенант, прикройте меня, – вскочил Якушев, торопливо поджигая «коктейли». – Особый случай!
И бросился навстречу бронированной махине.
– Ты куда? Назад! – крикнул Абанин, но куда там…
Ванька мчался, увертываясь от очередей – петляя по полю, бросаясь то влево, то вправо, то вдруг замирая на месте.
– По смотровым щелям!
Марлен хищно улыбнулся – в десанте хорошо учили стрелять! Он стал садить короткими очередями, целясь в смотровые щели, – это был единственный способ прикрыть Якушева.
Пули, высекая искры из брони, с визгом рикошетили, и вдруг танковый пулемет умолк, и Ваня швырнул на лобовую броню бутылку с «коктейлем Молотова». Тут же забежал сбоку и разбил другую бутылку на моторной части.
– Ну, ты молодец! – крикнул Абанин. – Вперед!
Минуты не прошло, а разведчики уже были у подбитых танков.
Укрывшись за ними, Марлен с Мишкой хлестали очередями по пехоте, не давая фашистам поднять головы.
Когда чей-то взвод, поддержанный разведчиками, добил последнего фрица, Марлен с товарищами повалились на землю и долго не могли отдышаться. Трое были ранены, правда, легко.
«Целые» помогли им с перевязкой.
– Ну что ж, мужики, имеете право уйти в санроту… – сказал Абанин.
– Обижаете, товарищ лейтенант! – прогудел Макеев.
– Простите, мужики…
Тут справа донеслись нечастые короткие очереди «шмайссеров» и одиночные выстрелы «мосинок».
– Прорвались, гады… – выцедил Краюхин. – А патроны на исходе…
– Подъем! – скомандовал Абанин. – Берем у немцев оружие – и вперед!
Вооружившись трофейными винтовками и гранатами, разведчики набрали патронов, сколько смогли унести, и поспешили к месту прорыва – бой шел на западных скатах высоты, где располагался НП.
Кто-то из окопов отстреливался одиночными – так стреляют последними патронами.
Цепь гитлеровцев поднялась во весь рост, полагая, что окопники им не помеха, и тут налетела разведка. Длинные очереди скосили немцев, но напирали новые.
Марлен с ходу спрыгнул в окоп – никого. Подняв глаза, он увидел возле телефона связиста. Тот сидел, прислонившись спиной к стенке окопа, запрокинув вверх стриженую голову – по щеке от виска сочилась кровь.
А телефон надрывно зуммерил, ему было все равно, кто на проводе, живой или мертвый.
Исаев схватил трубку и услыхал плачущий голос связистки:
– Сосна, Сосна, миленькая, ну ответь, что с тобой…
– Сосна слушает! – ответил Марлен.
Голос сразу зазвенел хрустальным колокольчиком:
– Ответьте Десятому!
Исаев оглянулся. Якушев с Макеевым прикрывали его, отбиваясь от наседавших гитлеровцев. Вот рядом с Ванькой упала немецкая граната-«колотушка» на длинной ручке и медленно закрутилась на месте.
– Ваня! Граната! – крикнул Марлен, падая на дно окопа.
«Колотушка» взрывается на счет «пять», но Исаев уже и до семи сосчитал, а взрыва нет. Значит, успел отбросить Якушев…
Исаев по-прежнему удерживал левой рукой телефонную трубку возле уха. В правой он сжимал «шмайссер».
– Кто на проводе? – послышался голос Панфилова. – Где Первый?
Едва Марлен открыл рот, чтобы ответить, как прямо над ним, на бруствере окопа, выросла фигура немца. Исаев мигом ударил по нему короткой очередью, и фриц с грохотом, звеня всей своей амуницией, врезался головой в дно окопа.
Марлен огляделся в поисках лейтенанта. Рядом Краюхин стрелял с колена, чуть выше бил по врагу Якушев.
– Кто на проводе, спрашиваю? – надрывался комдив. – Где Первый? Что у вас там творится? Можете ответить или нет?
– Могу… теперь могу, – ответил Марлен, вертя головой. – Это я, красноармеец Исаев. Я тут случайно. Первого не вижу.
Сбивчиво докладывая обстановку, Исаев стал почему-то заикаться. Доклад выходил слишком уж длинный и подробный, и комдив перебил его:
– Все ясно! Направляю вам подкрепление – человек пятнадцать. Постарайтесь продержаться, товарищ красноармеец, минут сорок хотя бы.
– Есть продержаться, товарищ генерал-майор!
Прибежавшему Абанину Марлен передал просьбу комдива.
– Просьбу? – удивился лейтенант. – Не приказ?
– Именно что просьбу. Понимает «генерал Батя»[9], что продержаться в данном случае означает «стоять насмерть», а он этого не любит. Генерал сказал хотя бы сорок минут не сдавать позиций.
Абанин выглянул из окопа.
– А немцы прут и прут… – проговорил он озабоченно. – У тебя патронов много, Марлен?
– Полдиска к «ППШ» и один магазин к «шмайссеру».
– У-у… Да ты у нас богач! – невесело пошутил лейтенант.
Тут в окоп сполз Марьин.
– Товарищ лейтенант! Здесь артиллеристы рядом!
– Да ты что? Где?
– А вон, за рощей!
– Бегом!
Марлен подумал и отправился следом – вдвоем носиться по здешним местам было опасно для здоровья.
За рощей обнаружились ценные трофеи – немцы бежали, оставив целую батарею из четырех 75-миллиметровых орудий и больше сотни снарядов к ним.
– Товарищ лейтенант! – бросился к Абанину Якушев. – Немцы уже дважды контратаковали, все хотят пушечки свои отбить!
– Так чего же стоять? Открывайте огонь! Там целые роты фрицев на приступ идут!
Артиллеристов среди разведчиков не нашлось, а между полем, где наступали немцы, и огневой позицией росли высокие деревья.
– А что, если навести стволы орудий на макушки деревьев? – подумал Абанин вслух. – Куда полетят снаряды?
– А давайте попробуем, товарищ лейтенант!
Разведчики открыли затвор, кое-как справившись со сложным замком, через ствол прицелились, зарядили орудие.
– Огонь!
Пушка подскочила, выплюнув из казенника пустую гильзу. Снаряд взорвался позади немецких цепей и серых коробочек танков.
– Перелет!
– Все четыре орудия навести в середину деревьев!
Разведчики навели и зарядили.
– Залпом – огонь!
Снаряды разорвались прямо между танков, выкашивая пехоту.
– Теперь беглым! Быстрее!
Четыре снаряда накрыли цель – осколки догнали убегавших немцев, а один 75-миллиметровый «подарочек» вошел точно в моторный отсек танка. Готов.
И пошла потеха…
Настрелялись вдоволь. Еще пара снарядов угодила в танк, но не уничтожила, только башню заклинило. Немецкие танкисты полезли из люков, красноармейцы их встретили салютом из «ППШ»…
– Уже час держимся! – крикнул Якушев.
– А орешь чего?
– А? А-а… Оглох малость!
Панфилов не обманул, прислал подкрепление – родимый 1073-й полк, – и все вместе продвинулись еще на полтора километра, приближаясь к населенному пункту, раскатанному бомбежками наполовину в пустырь.
Первая немецкая траншея тянулась по кукурузной посадке, через огороды, в сотне метров от околицы села, а перед наступавшими красноармейцами лежало чисто убранное поле, насквозь простреливаемое противником. Одолеть его было архитрудно, 2-й батальон на левом фланге вообще залег, а связь с комбатом прервалась.
– Отправляйтесь туда, Абанин, – приказал майор Елин, командующий полком, – разберитесь, в чем дело, и доложите мне. Возьмите двух связных. Если сумеете, повлияйте на ход боя.
– Есть! – бодро ответил лейтенант.
Оглянувшись – все разведчики подтянулись, плечи развели, животы втянули, грудь вперед, – он указал на Исаева и Краюхина:
– Ты и ты! За мной!
От КП полка до левофлангового батальона было меньше километра, вот только по открытой местности. Двигались где перебежками, а где и ползком. Дважды попадали под огонь врага, но убереглись. У Марлена лишь пилотку сбило, но по пути он подобрал чужую – было с кого снять…
Комбата нашли на свекольном поле, он был ранен в голову. Вокруг рвались мины, а он лежал в борозде и что-то кричал в телефонную трубку.
– Товарищ капитан! – прокричал Абанин. – Елин приказал доложить обстановку! И повлиять на ход боя…
Удивленно глянув на лейтенанта, комбат сказал со злой иронией в голосе:
– Повлиять, говоришь? Вот и хорошо! Ползи прямо по борозде – сто пятьдесят метров. Там залегла рота. Подними ее в атаку!
Абанин связался по телефону с комполка – видать, связисты починили линию – доложил, что и как, и Елин приказал: «Когда проберетесь в цепь, внимательно наблюдайте за противником, постарайтесь все запомнить».
– Есть!
И лейтенант со связными поползли вперед. Батальон, конечно, оказался в очень невыгодном положении, особенно его правофланговая рота – все просматривалось насквозь. По боевому порядку немцы вели непрерывный минометный и пулеметный огонь.
Из воронки в воронку, где ползком, а где броском, трое разведчиков пробрались в цепь наших стрелков. Когда солнце уже касалось вершин деревьев, подползли к расчету станкового пулемета. Сержант-пулеметчик оглянулся, пуча черные глаза.
– Почему не стреляете? – спросил Абанин, пластаясь.
Сержант потупился.
– Между крайними избами, у стожка сена, пулемет видите?
Сержант кивнул.
– Подавить!
– Товарищ лейтенант, – с мольбой в голосе проговорил пулеметчик, – сразу же минами нас накроют…
Абанин огляделся, оценивая местность. Метрах в тридцати справа чернела воронка, будто специально подготовленная для пулеметного гнезда. Лейтенант показал на нее:
– Это ваша запасная позиция! Я сейчас открою огонь. Закончу стрельбу – вы с пулеметом сразу туда. Как можно быстрее!
Абанин сам лег за пулемет, тщательно прицелился, дал длинную очередь, затем еще одну. Немецкий MG-34 умолк, на одном из домов вспыхнула соломенная крыша.
Цепь красноармейцев смелее двинулась вперед, а лейтенант со связными быстро сменили позицию. И в ту же минуту там, где они только что ползали, вздыбились фонтаны от разрывов мин.
– Исаев! Краюхин! Отходим!
Немного погодя майор Елин отдал приказ отходить – комполка уже понял, что дальнейшие попытки ворваться в первую траншею противника приведут лишь к неоправданным потерям.
Враг успел занять оборону, пристрелял каждый метр у переднего края. Нужна была толковая подготовка, а прежде всего – обстоятельная разведка. Елин приказал Абанину выйти в поиск той же ночью, чтобы захватить «языка». Ну, это как бонус.
Главное – обстоятельно разведать огневые средства противника на переднем крае и в ближайшей глубине обороны.
Время пошло…
Глава 11 Восход «Сатурна»
– Хальт! Хенде хох, Иван!
К Тимофееву приблизились два немца, здоровенных парня – закатанные рукава обнажали мускулистые руки, а каски на головах и карабины придавали им угрожающий вид.
Нагловатые ухмылки гитлеровцев еще пуще добавляли опасности, которую Вика чуял всем своим ёкающим нутром.
Унтер-офицер, вышагивавший за спинами дюжих фрицев, приблизился вплотную к Тимофееву, задравшему руки вверх, оглядел его с высокомерием римского патриция.
– Я специально искал представителя Великого германского рейха, чтобы сдаться и предложить свои услуги, – заговорил Виктор на хорошем немецком. – «Один народ, одна империя, один вождь!»[10]
Слова так и лились из него, складываясь в предложения, исполненные такой бойкой лести, что в иное время Виктор поморщился бы от легкой гадливости. Но сейчас ему было не до гордости – немцы имели полное право шлепнуть его и идти дальше.
А он так и останется лежать, устремив незрячие глаза в голубеющее небо.
Ни. За. Что.
– Ты хорошо говоришь по-немецки, Иван, – поразился унтер.
– Я не Иван, господин офицер. Меня зовут Макс Отто… Бользен[11].
Сгоряча Тимофеев хотел взять фамилию Штирлиц, но счел, что это уже чересчур. Да и нет такой фамилии у немцев.
Унтеру, видимо, понравилось, что этот унтерменш назвал его «господином офицером», и он подумал, что, возможно, в этом Бользене присутствует толика арийской крови.
Правда, Макс Отто черноволос, ну, так и самого фюрера трудно назвать «белокурой бестией».
– В машину его, – велел унтер-офицер.
Машина оказалась, конечно же, не роскошным «Хорьхом», а довольно-таки разболтанным «Опелем Блиц», в кузов которого Тимофеев и залез. Следом запрыгнули фрицы-верзилы.
В кузове уже сидели двое, явно русской наружности – щеки небритые, глаза потухшие, но кровоподтеков незаметно. Парочка сидела тихо, затравленно поглядывая на немцев. Их широкие штаны и потерханные пиджачки были порядком изгвазданы, но вполне себе целы – не то живописное, окровавленное рванье, в котором полагалось расстреливать героев-комсомольцев в старых фильмах.
Тента над грузовиком не было, одни только металлические дуги. Вот об одну из таких и оперся спиной Виктор, прикрывая глаза.
Больше всего сейчас ему хотелось орать, лупить кого-нибудь кулаками. Ногами… Или биться головой об стенку.
Дурак… Господи, какой же он дурак…
Получилось как в дурацком шпионском романе – долго шел, шел и пришел к немцам. Сдаваться. А какие песни пел!
Только что «Хайль Гитлер!» не орал. Ничего, еще не вечер…
Срам-то какой…
Тимофеев вспомнил, как он переживал, шагая к Десне. Ах, что же скажет Марлен, когда вернется с войны?
А ничего уже не скажет. Такие, как «Макс Отто Бользен», для Исаева не существуют, Марлен терпеть не может предателей.
Что? И тебе не нравится быть предателем? А ты привыкай!
Убежать? Как? Это только в дурацких боевиках какой-нибудь инженеришка или клерк ловко сигают и дерутся, а в жизни они больше напоминают мешки с картошкой – та же грация, если из кузова выбросить. Да и куда бежать? Везде немцы!
Ему очень повезло, что он добрался почти до Рославля.
Да уж, повезло.
Проехали Рославль, потом показался Смоленск. Немцы-конвоиры дремали, свесив болтавшиеся головы в касках.
Беспечность? А чего им опасаться? И кого?
Этих троих, что прижухли? Так они уже оцепенели, как бандерлоги перед Каа…
«Опель» въехал в Смоленск. Выглядел город неряшливо. Следы бомбежек и артобстрелов убирались не слишком ретиво. Команда военнопленных разбирала завалы в каком-то переулке, да и то потому, что стена дома могла обрушиться. А если доблестного солдата вермахта придавит?
Все названия улиц и площадей были переименованы и выведены на немецком. Улица Советская стала Хауптштрассе, площадь Смирнова – Командантурплац, и так далее.
Народу на улицах было мало – «новый порядок» вводил строгие правила жизни. Здесь нельзя было нарушать трудовую дисциплину, а за малейшую провинность, скажем за опоздание, полагались пятнадцать суток в концлагере номер 126 на западной окраине Смоленска. На улицах полагалось появляться с шести утра до половины восьмого вечера, а выход за город и вовсе был запрещен.
Хотя бургомистром был назначен некто Борис Меньшанин, вся власть находилась в руках коменданта фон Шварца.
Привыкай, народ, к господам. А уж как пресмыкалась интеллигенция… Больше десятка газет, вроде «Нового пути» или «Новой жизни», наперебой славили оккупантов, в красках описывали мощь рейха, и аж подпрыгивали от нетерпения: когда же сильнейшая армия Европы промарширует по Красной площади…
«Опель» проехал на Крепостную, 14… то есть на Штадтмауэрштрассе, 14, где располагалась канцелярия Абверкоманды-1-Б, куда и направлялся грузовик.
Унтер быстро доложился, и на улицу важно вышел начальник канцелярии, капитан Зиг. Лениво помахивая стеком, он заглянул в кузов, оглядел троих пассажиров.
– Этих к фон Герлицу, – решил он, и унтер вытянулся во фрунт.
Грузовик тронулся и поехал. Покинул город и попал в пригород, в район Красного Бора, буквально напичканный танками и охраной – открыто здесь находился штаб группы армий «Центр», занявший еще советские бункера, а тайно располагалась ставка Гитлера «Беренхалле» – «Медвежья берлога».
Раз пять «Опель» останавливали, проверяли документы, зиговали, и снова в путь.
Посигналив, машина заехала в ворота дачи «Сатурн» – не особо приметного особняка, выкрашенного в голубой цвет. Раньше дача принадлежала санаторию «Борок», а теперь здесь разместилась диверсионно-разведывательная школа абвера.
Место было спокойное, тем более что рядом стояла другая дача, где проживал генерал-фельдмаршал Федор фон Бок, командующий группы армий «Центр». Мышка не проскочит.
«И не выскочит», – вздохнул Тимофеев.
– Слазь! – буркнул конвоир, небрежно пихая Витьку.
Тот безропотно слез. Его опять пихнули в спину, указывая направление движения, и привели в небольшую комнату с беленым потолком, засиженным мухами, и стенами, наполовину выкрашенными зеленой краской. За окном сияло садившееся солнце, освещая скромную обстановку – стул и стол.
«Зольдат» усадил Виктора на скрипучий венский стул, и Тимофеев поднял глаза на двух немецких офицеров, устроившихся напротив за столом. Один из них что-то сосредоточенно писал, а другой сидел рядом, лениво развалясь, и курил, не глядя на какого-то там «хиви»[12].
Говорят, Гитлер умел держать минутную паузу, взвинчивая зал. Так вот тот офицер, что затягивался сигаретой, выдержал как минимум втрое дольше. Он жмурился, пускал дым, стряхивал пепел, думал о чем-то приятном. С сожалением докурив, немец перевел скучающий взгляд на Тимофеева и спросил:
– В какой разведшколе вы выучили немецкий язык?
Виктор, чувствуя в душе пустоту, отчаяние и почившую надежду, усмехнулся.
– Не знаю, в разведшколах не бывал. Только вряд ли хватит года, чтобы выучить чужой язык. Я с самого рождения слышал два языка – немецкий и русский, потому и владею обоими.
– Имя? Фамилия?
– Макс Отто Бользен.
– Где родились?
– В России, в городе Марксштадт. Это в Поволжье. Но жили мы не там, а на Дальнем Востоке, в городе Хабаровске.
В Хабаровске Тимофеев бывал не раз, там жила его тетка, она возила «Викочку» в Китай.
– Тогда как вы объясните, что при вас нашли зольдбух красноармейца Тимофеева?
– Это долгая история… – вздохнул Виктор, соображая, как бы ему не запутаться в «сочинении на вольную тему».
– А мы не торопимся! – ухмыльнулся тот, что писал.
– Моего отца звали Отто…
– Звали? Он умер?
– Я не знаю… В прошлом году его арестовали по лживому доносу, обвинив в шпионаже, хотя он был простой бухгалтер. Отец бежал. Не знаю, как, но неизвестный человек передал нам от него письмо из Шанхая. Отец писал, что сумел перейти границу, представляясь японцам немецким гражданином, и теперь попытается добраться до Германии морем, на пароходе. Не знаю, добрался ли он до берегов рейха, больше мы не получали от него весточки. А перед самой войной чекисты арестовали мою муттер. Взяли бы и меня, но я застал сам момент ареста и спрятался за деревом. Я скрывался у друзей, а потом узнал, что мать расстреляли. То ли как жену шпиона, то ли как врага народа… Не знаю уж. И мне не оставалось ничего другого, кроме попытки пересечь границу, по отцовскому примеру, но папахен неплохо владел японским, я же выучил всего несколько слов, а соваться с таким багажом в Маньчжурию, где правят воины микадо… Это просто глупость. И я поехал на восток, украв у пьяного на вокзале в Хабаровске паспорт. По нему я купил билет на поезд и добрался до Москвы, откуда двинулся к фронту. На берегу Десны я столкнулся с красноармейцами, но сумел убежать от них. А потом наткнулся на убитых русских и вот не побрезговал, раздел одного из них, переоделся в красноармейскую форму, только сапоги оставил свои. Там же я взял зольдбух на имя Тимофеева, решив, что если встречусь с русскими солдатами, то притворюсь своим. Но мне это не потребовалось – я дошел до самого Рославля, где и встретил немецкий патруль.
– Вы сами хотели сдаться?
– Я хотел не сдаться, а верно служить рейху! Русские – враги Германии, значит, они и мои враги. Я еще ни разу не убивал людей. Наверное, из меня получится плохой солдат, но я готов снова уйти в Советскую Россию через линию фронта, как разведчик. Научите меня, и я принесу много пользы Фатерлянду!
Тимофеев старался несколько убавить степень пылкости, но немцы восприняли ее, как должное – сентиментальная нация.
– Меня зовут Готлиб, – представился писавший, – а вот его, – он указал на курившего, – Курт. И мы оба не верим, что тебя зовут Макс Отто. Мы считаем, что ты – русский шпион!
Виктор вздохнул. Им овладело смертельное равнодушие. Наверное, в таком состоянии люди пускают пулю в лоб или позволяют накинуть себе петлю на шею.
– Я дьявольски устал, господа. Все, чего я хочу, – это честно послужить родине. Вы мне не верите? Простите, но это ваши проблемы – я вам говорю правду.
– Где вы родились?
– Марксштадт.
– Где жили?
– Хабаровск.
– Улица?
– Волочаевская.
– Как звали отца?
– Отто. Отто Иоганнович.
– Мать?
– Марта. Марта Францевна.
И так до самого вечера. Тимофееву устраивали перекрестный допрос, пытались поймать на противоречиях, но память у него была хорошая, а страха не было – его в душе заместили отчаяние и обреченность. И только крошечная надежда еще подавала признаки жизни – если он пройдет проверку, то его сделают агентом абвера и сбросят с парашютом где-нибудь в России… На территории Советского Союза. И тогда он сразу сдастся НКВД…
Допрос продолжался до самой ночи. Менялись «следователи», а Тимофеев монотонно повторял, повторял, повторял свою «легенду», пока сам едва не поверил в то, что его зовут Макс Оттович и он жертва «кровавой гэбни»…
С утра все продолжилось. Опять допрос, да с напором, с криком: «Кто такой? Говори! Твое звание в НКВД! Твое задание! Отвечай!»
И Виктор в сотый раз выкладывал свою «легенду», поневоле заучив ее наизусть.
И вот снова Курт, снова Готлиб. Сто первый допрос…
– Говори правду, – заорал Готлиб, – или расстрел!
Тимофеев выложил им «правду» в сто второй раз.
Двое солдат вывели его из дома и поставили у стенки какого-то сарая. Виктор обмер, внутри все будто льдом покрылось.
Это что, конец? Его расстреляют? Вот сейчас – и все?!
Тимофеев заплакал. Слезы катились по щекам и падали в пыль. Он плакал не от жалости к себе, не от страха, а от полной безнадеги.
Грохнули выстрелы из винтовок, и пули выбили над его головой щепки и древесную пыль. Не попали… Так это имитация?
Это ненастоящая казнь?
Виктор медленно сполз по стенке сарая и растянулся на земле.
Глава 12 Альтернатива
До выхода в поиск оставались считаные часы. Все шестеро бойцов, уже малость притершихся, собрались в землянке. При тусклом свете коптилки, которую смастерили из гильзы малокалиберного снаряда, они готовили оружие и снаряжение.
Потом Якушев с Макеевым вышли, за ним улетучились Сулимов с Марьиным, и двое «попаданцев» остались одни.
Сейчас, когда горячка боя отпустила, мысли Марлена снова вернулись к Вике. Ушел, зараза!
И что ему было делать? Держать и не пущать? Так все равно же вырвется, дурак! И как тут поступить? С ним уйти?
Исаев, словно отвечая своим мыслям, слегка покачал головой.
Нет, это исключено. Что, проводить маленького Витю до самого портала, по дороге вытирая хнычущему «мажору» носик и проверяя, не обкакался ли? Чё смеяться…
Тимофеев – взрослый человек. По крайней мере, он сам так считает. Вот и пускай проявит эту свою взрослость.
В любой другой ситуации Исаев не посчитался бы со временем и проводил бы приятеля, но не сейчас. Идет война, и уходить в тыл врага только потому, что у кого-то случилась истерика…
Извините, нет. И дело тут вовсе не в том, что за дезертирство по головке не погладят. Ведь всего два варианта вырисовываются: либо он уходит вместе с Витькой, либо возвращается один. И что он тогда скажет своим однополчанам? Извините, дескать, ходил дружка-дезертира провожать? И что о нем подумают?
А то и подумают, что правильно Особые отделы работают – ловить надо таких вот предателей и перебежчиков. Как докажешь тому же Якушеву, что ты прогулялся в тыл к немцам и сумел вернуться? А Ваньке и доказывать ничего не надо будет, для него все просто и понятно – за линию фронта ходят лишь затем, чтобы диверсию устроить или вот как они этой ночью – за «языком».
А за все остальное – дуло в пузо, и пару одиночных…
– Как думаешь, – заговорил Михаил, – ушел Тимофеев?
– Не знаю, – помрачнел Марлен. – Немецким он владеет свободно, но… Фиг его знает! Нет, я его не осуждаю. Может, даже я сам и виноват – мы с ним ни разу не рассматривали вариант того, а что мы, собственно, делать станем, когда тебя найдем? У меня-то мелькала мысль насчет того, чтобы в строй встать, но я ее ни разу не высказывал. Так что мы его изрядно огорошили, когда рассказали о планах «уйти добровольцами на фронт». Вот он и психанул. Лично мне мои же доводы кажутся вполне основательными, но у Витьки на этот счет может быть иное мнение.
– Если рассудить, – вздохнул Краюхин, – то всему виной – я и мое решение остаться. Если бы я сразу ушел тогда… Господи, кого я обманываю? Не ушел бы! Это из кино можно уйти, где фильм «про войну» показывают, а с фронта не уходят.
– А-а, не грузись. Это я про себя могу твердить: «Долг, долг…» – а вслух можно и попроще. Уйти можно было, но это как-то не по-людски. Вот и все. Меня сейчас… знаешь, озноб тот еще прошибает, и все равно – комфортно как-то. Чувствуешь, что все правильно сделал, как полагается. Если бы еще про Витьку не думать, про родителей, вообще хорошо было!
– И не говори… Нет, ну мы дали сегодня! Я полдня не был уверен, что выживу – пули чуть ли не волосы стригли!
– Мне пилотку снесло…
– Во-во…
– Это нам еще повезло, что бомберов не было! Они бы нам устроили…
– И не говори… Блин, ни одной зенитки! Дивизии идут, а люфтваффе делает все, что хочет! Хочет – бомбит, хочет – из пулеметов расстреливает. Господи, а они ведь такие медленные, так низко летают… Того «Юнкерса» ракетой сбить можно, как два пальца… того…
Марлен усмехнулся. Мишка, как и он сам, избегали грубостей. Тот же Якушев выражался, не стесняясь, а вот их «интеллигентское» воспитание мешало «раскрепоститься».
– Ракеты – это еще подождать надо, – сказал он. – Хотя почему? Немцы уже в следующем году начнут мараковать над «Вассерфалем» – это будет самая настоящая зенитная ракета, она будет наводиться по лучу радара. Еще «Рейнтохтер» была, поменьше и на твердом топливе.
– Знаю, – кивнул Краюхин, – я же в ракетчиках служил.
– Да? А я в десанте! А дед твой ничего не говорил про твою службу, написал только, что ты МИРЭА окончил.
– Ну, правильно. Я после школы пытался туда поступить, да не вышло. Служить пошел. С-200. Старье, конечно. «Рейнтохтер»… Конструкция была прорывной, конечно, хотя двигатель никудышный – топливо не то. Оно сразу выгорало, и ракета не могла достичь большой высоты, хоть и была двухступенчатой. «Вассерфаль», конечно, вещь! Красной Армии здорово повезло, что немцы не успели ни с реактивными самолетами, ни с ракетами, а то было б нам… Представляешь, они в сорок пятом году пробовали оснастить «Вассерфаль» инфракрасной и акустической головкой самонаведения! Там работало две РЛС – одна отслеживала цель, а другая – саму ракету. Отметки на экране от цели и ракеты оператор совмещал не как-нибудь, а с помощью такого рычажка – кнюппеля. Это был самый настоящий джойстик! Сигналы с кнюппеля шли в счетную машину «Сименс», типа компьютера, хотя там не только электронная начинка была, но даже и механическая. А уже команды с этого компа шли по радиоканалу на борт ракеты, а там рулевые машинки ею управляли, как надо…
Марлен пристально посмотрел на Краюхина.
– Мишка, – сказал он негромко, – ты же инженер-электронщик. Я в принципе тоже, хотя только четыре курса окончил. Зато в «Бауманке». Скажи, что нам мешает смастерить такую ракету для РККА? Только получше?
Михаил даже растерялся.
– Ничего себе… – пробормотал он. – Фу-у… Аж жаром окатило! Ну-у…
– Мы же можем вообще НТР устроить! – горячо заговорил Исаев. – Заделать настоящую электронику, отказаться от ламп, перейти на полупроводники. Что мы, не сможем поганый транзистор сварганить? Или тиристор? Да запросто! Нет, конечно, за пару дней тут ничего не сделаешь. Ну, а за год? А будут у нас нормальные электронные блоки, мы и ГСН соберем. Что нам стоит? Тогда и локаторы можно будет делать такие, что подойдут для самолета и наши будут бомбить немцев даже ночью! И станции РЭБ появятся, и нормальные рации, мощные и компактные, и телевизоры, и компьютеры!
Михаил восхитился, но тут же увял.
– А как мы это объясним? Скажем, что нас осенило? Или что схема транзистора нам явилась во сне?
– Хм… Слу-ушай… А давай все на немцев свалим? Так, мол, и так – я, когда к нашим выходил, будто бы офицера немецкого пристрелить хотел, а он мне и говорит на чистом русском языке: я-де с Поволжья, я свой, я вам тайну выдам, только не убивайте! Мы ему: говори, гад! И он, типа, наговорил – и про транзисторы, и про все. Вот, мол, шли исследования, а потом Гитлер закрыл их, потому что тупой и вообще враг прогресса. И мы все его показания записали… Ну, тут надо какую-нибудь тетрадь достать или гроссбух. Запишем все и покажем командованию.
– Не знаю, получится ли, но попытаться надо, – медленно проговорил Краюхин.
– Тут одна загвоздка, – вздохнул Марлен. – Боюсь я, что такие эксперименты дадут эхо в будущее. Вдруг оно изменится?
– А оно тебе нравится, это будущее? – серьезно спросил Михаил. – С олигархами, с мафиками, с гей-парадами, с либералами, укрофашистами? Нравится? Знаешь, я очень люблю смотреть советское кино. Просто потому, что вижу там нормальных людей – школьниц в белых фартучках, которые не матерятся, студентов, ученых, военных. Нет, я понимаю, конечно, что всякое бывало, но ведь многое можно было исправить. Ведь никто после Сталина даже не попытался хоть как-то довести до ума плановую экономику, не сделал так, чтобы не мы завидовали европейцам, а они – нам! Чтобы люди хотели жить при социализме! Вот ты сейчас сказал насчет полупроводников и прочего, а я и вспотел. Понимаешь, проняло меня, я вдруг понял, что воюю не в виртуалке какой, а в том самом СССР. Конечно, одной электроникой многого не изменишь, но разве этого мало?
– Да нет, я не против, просто… Не знаю, Миш! Страшно.
– А чего нам бояться? Что будущее изменится? Так я уже сказал – ничего хорошего в этом будущем я не вижу. Все эти Хрущевы, Горбачевы, Ельцины испоганили его, как могли. Сначала развалили сверхдержаву, а теперь пытаются что-то собрать в кучку. Да и с чего ты взял, что будущее станет другим? Ведь та история, которую мы учили в школе, уже была. И если уж мы угодили в прошлое, значит, время не уходит в никуда, оно существует постоянно. Просто ты можешь попасть лишь в какой-то один определенный день и час, который для тебя становится настоящим. Тогда, коли мы уже здесь, начнет меняться именно это вот настоящее. Эти перемены будут нарастать, и лет через семьдесят мы узнаем, какая выйдет разница между тем, что помним мы, и тем, как оно станет. А вот то настоящее, в котором, я надеюсь, снова оказался Тимофеев, не изменится ничуть – время и там, и здесь движется. Вот если мы останемся жить здесь, то через семьдесят лет наступит 2011 год, а у Виктора – 2086-й.
– Постой, постой… Это что же получается? Время одно, а реальностей две?
– Почему? Это для нас реальность будет становиться другой – в нашем настоящем, в здешнем, а для того же Виктора прошлое останется незыблемым. Ведь между нами – семьдесят… нет, семьдесят пять лет. Это целая эпоха! И эта эпоха не может измениться сразу, вдруг. Нет, она будет приобретать новые черты постепенно, из года в год, но и настоящее Вики тоже будет отдаляться в будущее! Понимаешь? Мы с ним как на ленте транспортера – движемся вперед, но расстояние между нами неизменно. Понимаешь? Между нами всегда будут стоять эти семьдесят пять лет, и ощутить разницу можно будет лишь с помощью портала. Вот где-нибудь в библиотеке, в будущем, лежат желтые газеты за 42-й год. Они так и будут лежать, неизменные – там, хотя здесь, если пойдут перемены, выйдут совсем другие выпуски. Но это здесь!
– Да у тебя уже теория готовая! – хмыкнул Марлен. – Темпоральной относительности! Нет, лучше так – хронодинамики!
– Я не физик, – улыбнулся Михаил, – я только учусь.
– Ладно, – решительно сказал Исаев, – давай попробуем. А тетрадь я достану – видел у штабного писаря. Сменяю на «вальтер»! А с этим что делать?
Он достал планшет.
– Ух, ты! Работает?
– Батарея села. Сжечь, может?
– Жалко…
– Так ведь анахронизм! А если увидит кто? Спросит, откуда у тебя эта немецкая хрень?
– Давай… – вздохнул Краюхин, открывая дверцу буржуйки.
И Марлен закинул гаджет на горящие поленья…
* * *
Готовность к поиску проверял заместитель начальника штаба полка, не одни сапоги стоптавший на поприще армейского разведчика. Так что Абанина, временно исполнявшего обязанности командира взвода пешей разведки, было кому наставить.
В 23.00 группа вышла на нейтральную полосу. Двигались цепью, по-пластунски. Лейтенант полз в центре, справа от него – Исаев и Краюхин, слева – Якушев, Сулимов, Марьин и Макеев.
В черном небе то и дело загорались осветительные ракеты, заставляя разведчиков останавливаться и вжиматься в землю.
Нейтральную полосу шириной примерно четыреста метров преодолевали часа два, зато до первой траншеи немцев добрались незамеченными.
Перед последним броском рядом с Марленом оказался Федька Макеев. Несмотря на русские «ФИО», он, когда нервничал, сбивался на «украиньску мову».
– Що цэ? – спросил он шепотом. – Чугунок на колу чи фриц в каске?
Исаев пригляделся – над траншеей виднелся чей-то силуэт. «Чугунок» покачался, затем на пару секунд застыл на месте – часовой это был или наблюдатель. Он положил автомат на бруствер, направил ствол в сторону разведчиков…
Видать, заподозрил что-то, вражина. Стоит кому-нибудь пошевельнуться, сразу же откроет огонь.
– Що робыть, товарищ лейтенант?
– Стреляй!
Макеев выстрелил – «чугунок» качнулся и скрылся.
– Вперед!
Одним прыжком Исаев оказался в траншее. Склонился над немцем – убит. Не успел Марлен привстать, как на него навалился другой немец, верзила тот еще. Но навык десантника не пропал даром – саданув фрица локтем назад и попадая в «солнышко», Исаев обратным движением ударил обратной стороной кулака за спину, ломая немцу нос.
Вывернувшись из ослабевших «объятий», Марлен обернулся и что было силы врезал противнику в горло. Тот булькнул, захрипел и сполз по стенке окопа. Убит? Вроде того…
– Изъять документы, – скомандовал Абанин, – и отходить!
Лишив обоих фрицев их «зольдбухов», Марлен развернулся, и тут на лейтенанта из-за поворота траншеи выскочили пять гитлеровцев. Абанин ударил по ним из автомата.
Еще двое свалились сверху, чуть ли не на голову Марлену, тот еле успел отскочить и дать очередь.
Выбравшись из траншеи, Исаев пополз по стерне в глубину обороны врага. Его товарищи пыхтели, немного отставая. А иной дороги не было – впереди догорали дома, зажженные еще вечером, а позади ухали минометы, слышалась немецкая речь – там была огневая позиция минометной батареи.
Паника в обороне врага продолжалась больше часа. В сторону наших позиций тянулись сплошные огненные трассы, палили минометы и пушки. Видать, гитлеровцам показалось, что русские решили наступать ночью.
Разумеется, наши наблюдатели не спали, засекая огневые средства противника.
Правее села царила тишина, лишь изредка там вспыхивали осветительные ракеты. Туда разведчики и направились, благополучно обойдя охранение немцев.
К счастью, ни окопов, ни траншей на этом участке не было. Спустившись в небольшой овражек, скрылись под мостиком.
Наверху, скрипя досками, прохаживался солдат с винтовкой – неподалеку находился командный пункт.
Сулимов ткнул пальцем вверх: берем?
Абанин покачал головой и развел руки, словно рыбак, хвастающийся уловом, – дескать, покрупнее кого надо.
Немного погодя произошла смена часовых.
– Начали! – шепнул лейтенант.
Марьин снял часового, переоделся в его форму и стал прохаживаться около мостика. Марлен и Федор укрылись поблизости. Решили брать только офицера.
Сложность заключалась в том, что офицеры в одиночку не ходили.
– Тогда нападем на группу, – решил Абанин. – Дольше двух часов стоять «на посту» тоже нельзя – мы же не знаем, через какое время меняются часовые.
Часа в два ночи со стороны высоты показались два офицера в сопровождении автоматчика.
– Первого беру я, – шепнул Марьин. – Те двое – ваши.
– Идет, – кивнул Исаев.
Едва фашисты перешли мостик, Марьин остановил их негромким окликом «Хальт!» и ослепил ярким светом фонарика.
Исаев с Макеевым тут же набросились на «свою» парочку – Марлен на унтер-офицера, Федор – на автоматчика. Марьину достался обер-лейтенант.
Унтер Исаеву попался верткий. Почти выскользнув, он освободил Марлену руки – и получил прикладом в висок. Спустив в овраг трупы унтер-офицера и рядового, разведчики потащили добычу до своих.
Исаев, отползая, ухмыльнулся: «Никто, кроме нас!»[13]
Глава 13 Подгруппа захвата
К 3 сентября ельнинская группировка противника была рассечена и уничтожена по частям[14]. Развивая успех, 28-я армия овладела городом Починок и 8 сентября вышла на рубеж Долгие Нивы – Хиславичи.
Танки с обеих сторон применялись ограниченно – командование вермахта вывело около двух танковых дивизий на центральное направление. Самолетов в полосе 28-й и 24-й армий тоже было мало – как утверждал Жуков, все боеспособные самолеты были переданы Брянскому фронту. Немцы же свои бомбовозы и истребители тоже бросали на Москву, не отвлекаясь на всякие Ельни.
Ельнинский выступ был ликвидирован, линия фронта сглажена, а бои продолжались…
* * *
Вышла разведгруппа в темноте, как обычно. Правда, выдвигались не обычным порядком – на лодках по речке Остёр. Осторожно макая весла в воду, выбрались к устью широкого и глубокого оврага, с северной стороны господствующей высоты.
Впереди двинулись саперы. Лейтенант показал им направление движения – вверх по оврагу, по самой кромке ручья, – и обернулся к Марлену, шепнул:
– Передай: идти гуськом, интервал десять шагов.
Исаев передал и стал медленно продвигаться за саперами. У ног бурлил ручей.
Потом саперы доложили: обнаружена тропа. Стало быть, траншея гитлеровцев уже совсем близко. Она находилась в сотне метров от уреза воды и флангом выходила в овраг. Накануне здесь уже примечали дежурного немецкого пулеметчика.
Абанин положил руку на плечо Якушева:
– Давай!
Ванька растворился в потемках. За ним исчез Сулимов.
Через минуту и остальные, низко пригнувшись к земле, зашагали к траншее. А там уже шла возня.
Углядев, как Якушева гнет здоровенный немец, Марлен бросился на помощь. Вдвоем «истинного арийца» завалили, но убивать не стали – «язык» полезен только живой.
Весь небольшой отряд выбрался из оврага и залег плотной цепью.
– Марьин, останешься здесь с пулеметом, – шепотом приказал Абанин. – Остальным обойти траншею с тыла и по сигналу забросать гранатами. Марлен, ты со мной.
Лейтенант сделал несколько шагов, выгадывая, с какой позиции удобнее вести огонь вдоль траншеи.
Минуты через три впереди, куда направились разведчики, раздался чей-то вопль. И тишина исчезла сразу, моментально – ее разорвали взрывы гранат и треск автоматов, – вспышки, большие и маленькие, так и мерцали сквозь сплетение ветвей.
– Наших обнаружили! – догадался лейтенант. – За мной!
Проникнув в траншею, Марлен услыхал за ее изгибом чужую речь. Абанин швырнул туда гранату, а Исаев, едва отгремел взрыв и отсвистели осколки, открыл огонь из «ППШ».
Кто-то из фашистов тоже бросил гранату, но лейтенант ловко подхватил «колотушку» и кинул обратно. Исаев метнул «лимонку» туда же – два взрыва грянули одновременно.
Марлен с лейтенантом пробежали еще немного и увидели на пулеметной площадке клубок тел – два гитлеровца напали на Сулимова. Мелькали бешеные глаза, оскаленные рты, перекошенные злобой и болью.
Одного немца уделал Абанин, хорошенько приложив прикладом, а другого Марлен схватил за воротник, приподнял и ударил финкой. Готов.
– Спасибо, братцы! – выдохнул Сулимов, поднимаясь.
– Не за что! – ухмыльнулся Исаев.
* * *
Выспаться не удалось. Марлену показалось, что команда «подъем!» прозвучала сразу же после желанного слова «отбой!».
Утром гитлеровцы контратаковали позиции полка на подходах к селу Хиславичи и прорвались к штабу. Разведчикам и группе автоматчиков было приказано прикрыть отход штаба и вынос Красного Знамени.
Красный стяг был благополучно спасен, и Марлен несколько замешкался, последним покидая двор штаба, располагавшийся в бывшем сельсовете, который немцы использовали под комендатуру.
Пока Исаев убедился, что никого в штабе не осталось, он замешкался – и оторвался от своих. А немцы насели так, что ни вздохнуть, ни охнуть.
Отстреливаясь, Марлен стал уходить огородами и садами, а в одном из соседних домов угодил в ловушку – несколько фашистов окружили его, прижав к трехметровому забору.
Исаев мог перепрыгнуть забор, но тогда его обязательно подстрелили бы. Да и там, за забором, уже слышалась немецкая речь – можно было и в плену оказаться.
Фрицевские пули вспахивали землю то впереди, то слева, то справа, не давая Марлену сдвинуться с места, прижимая к земле.
«Хотят живьем взять», – понял Исаев. Ну, уж нет!
Только теперь он разглядел метрах в двадцати, рядом с забором, колодец – сруб возвышался именно в том направлении, куда Марлену надо было прорываться.
Тут немцы стали перекликаться, решая, как уделать русского, а Марлен в один бросок, стреляя на ходу, ринулся к колодцу. Упав за сруб, короткими очередями сразил парочку немцев.
Остальные очень разозлились и открыли по Исаеву огонь.
Марлен не отвечал – патроны были на исходе.
«Только не плен… – зудело в голове. – Только не плен…»
Но что же делать? Прорываться дальше в сад? Там шла густая цепь гитлеровцев. Сообразив, что патроны у Марлена кончаются, несколько немцев поднялись в рост и, непрерывно стреляя, пошли на Исаева.
Дальше Марлен действовал по наитию: вскочил на сруб и, будто собираясь переступить колодец и двинуться навстречу врагам, дал по ним последнюю очередь. В эту секунду какой-то фриц «подыграл» ему – пуля смахнула пилотку с головы Исаева.
Сделав вид, что убит, Марлен развернулся – и прыгнул в колодец. На его счастье, воды в нем было много, метра три-четыре.
Вынырнув, Исаев глянул вверх и не поверил своим глазам – в квадратном вырезе неба сияли крупные звезды!
Но вот на звездном фоне проявился черный силуэт немца в каске. Марлен глубоко вдохнул, ушел под воду и прижался к стене. Загремели выстрелы из «маузеров», пули звонко сверлили воду, оставляя по себе прямые кипящие струйки из пузырей, но все прошли мимо.
«Не дай бог гранату швырнут…»
Но нет, расплывчатый квадрат со звездами в синем небе очистился от черных силуэтов.
Добрые четверть часа Исаев просидел в ледяной воде, но холода не чувствовал – все колебалось на тонкой грани между жизнью и смертью.
Звезды из колодца…
А говорят, что это выдумка, что так не бывает. А эти, наверху? Они что, мерещатся ему? Звезды…
Наверное, он мог бы стать астрономом. Вполне.
Еще в первом классе, когда Марлен записался в школьную библиотеку, то самой-самой первой книгой, выбранной им, стала «Астрономия» Воронцова-Вельяминова.
Правда, строгая тетя-библиотекарь сказала, что такие книги ему еще рано читать, и всучила дурацкое «Краденое солнце» Чуковского.
Ничего… Мама ему потом купила «Астрономию» в книжном.
Галактики… Звезды…
Колоссальные, чудовищные шары горящей материи. Красные гиганты типа Бетельгейзе или Антареса. Или совсем уже непредставимый голубой сверхгигант Ригель…
…Марлен вздрогнул от холода. Хватит, звездочет.
Вроде звуки боя стали отдаляться.
Упершись спиной в одну стенку колодца, а ногами в другую, Марлен начал медленно, очень медленно подниматься к небу.
Стенки из тесаного бруса были мокрыми и скользкими, покрытыми какой-то зеленой слизью, то ли плесенью, то ли тиной, не понять. А путь наверх исчислялся метрах в девяти как минимум.
Каждая мышца, каждый нерв были напряжены так, что, казалось, звенели. Или это кровь позванивала в ушах?
Чуть было не сорвавшись, Исаев долез-таки до самого верха и, со стоном выгнувшись, перевалился на землю. Мокрый, он дрожал, и эта тряска была единственным движением, на который еще было способно тело. Любое движение рукой вызывало острую боль в лопатках. Оттого и ползать Исаев тоже не мог, а уходить надо было поскорее.
Тогда Марлен покатился, медленно и с опаской, представляя себя бесчувственной и бессильной колодой.
Докатившись до огорода, передохнул, и у него уже получалось ползти, только без спешки.
Неожиданно Исаеву показалось, что на него, прямо навстречу, ползет человек, да не один, а четверо или пятеро как минимум. Один уже, похоже, изготовился к прыжку. Марлен первым бросился на него, собрав все свои истощившиеся силы.
Но едва он коснулся чужого плеча, понял, что это свои. Задыхаясь, Исаев упал на грядку, ожидая мата, а то и тумака, но не дождался – те, кто так испугал его, были мертвы.
«Вы и за это ответите», – подумал Марлен, высматривая немцев, но тех не было видно. И он, кряхтя от натуги и боли, пополз.
* * *
К своим Исаев добрался уже под вечер, со «шмайссером» на плече. Одежда на нем все еще была сырой, так что Марлен продрог.
Когда он ввалился в землянку, его встретил хор радостных голосов:
– Вернулся!
– Ты куда пропал?
– Купался? Братцы, он решил ванну принять!
Устало хмыкая, Марлен плюхнулся на топчан и в двух словах изложил свои приключения.
– Сушиться! – скомандовал Абанин. – И греться!
Он лично налил Исаеву «соточку», и тот проглотил водку, как воду.
Ему сильно повезло – всю ночь их никто не тревожил, ни немцы, ни командование, так что удалось выспаться, но мышцы с утра ныли так, что хоть плачь.
– Отойдут! – утешал товарища Краюхин. – Я один раз на скалодроме тоже по «камину» поднимался. Ох, и намаялся потом! Руки отваливаются, спина болит… Ты, знаешь что? Сходи к Вано! Он в Тбилиси банщиком был, а они там, говорят, отлично в массаже разбираются. Будет больно, зато в норму придешь быстрее!
Марлен послушался совета и обратился к Вано Пагаве. Пагава далеко не сразу понял, что от него хотят, а когда понял, очень обрадовался и устроил Исаеву долгую пытку – мял его просто зверски. Марлену казалось, что грузин выдирает у него кости и позвонки, а мускулы рвет на части. По крайней мере, хруст стоял тот еще. Зато когда Вано натешился любимым ремеслом и укрыл Исаева горячей простыней, тот даже уснул от расслабухи. А к обеду и вовсе был «здоров». Боль еще жила в теле, но уже не мешала двигаться, жить и биться.
– Ну, что? – сказал Марлен, заваливаясь к Михаилу. – Общую я достал! Во! – Он продемонстрировал толстую тетрадку в лидериновой обложке. – Сменял на пистолет. Писать есть чем?
С хитрой улыбочкой Краюхин покрутил в пальцах шариковую ручку.
– Случайно оставил в кармане, – сказал он. – Все карманы прощупал перед уходом, сотовый выложил, а эту забыл.
Марлен нахмурился.
– Нет, ну давай спалим и ее, – сказал Мишка виноватым голосом.
– Да я не о том… Просто… Блин! В общем, ты написал шариковой ручкой записку в смертный медальон?
– Ну-у… Да.
– Ее потом поместят на стенд в школьном музее в Белоруссии. Тебя там похоронят в сорок четвертом.
Большей растерянности Исаев в жизни своей не видел. Он сразу раскаялся, что выдал тайну.
– Ты не думай ни о чем плохом, понял? – поспешил Марлен. – Ты бы и в самом деле погиб, если бы мы с Витькой не полезли следом. Сейчас все меняется, понял?
– Что-то незаметно… – пробормотал Краюхин.
– И это мне говорит человек, знавшийся с реконами и поисковиками! А ты где служишь? В дивизии Панфилова! Тебе хоть известно, что Панфилов никогда не наступал под Ельней? Его дивизия с самого начала отправилась на Северо-Западный фронт, а потом, насколько я помню, билась на Волоколамском направлении. Да и командарм наш должен был погибнуть еще месяц назад, а он жив-здоров!
– Ну, вообще-то да, – приободрился Михаил.
– Так что кончай дурью маяться. Давай, начинай.
– А чего я?
– У тебя почерк разборчивый! – вывернулся Исаев.
И Краюхин открыл тетрадь, стал записывать вкратце то, что когда-то хранилось в его конспектах. Структура германиевого и кремниевого транзисторов, тиристора и прочих «деталек». Изготовление печатных фольгированных плат из стеклотекстолита. Электронные схемы. Архитектура фон Неймана. Перфокарты и перфоленты. Память на магнитных дисках. Двоичная логика и параллелизм вычислений. Язык программирования…
Писали с перерывами весь день, а потом в землянку заглянул Абанин и сказал:
– Сегодня будьте готовы.
– Всегда готовы, товарищ лейтенант!
* * *
Из-за частых «посещений» русскими немцы были злые, не спали, держали под прицелом каждый метр у переднего края. Иными словами, резко повысили бдительность и осложнили разведгруппе жизнь.
Сулимов и Марьин весь день просидели в подбитом немецком танке, застывшем над нашей траншеей, – очень удобный НП получился. Именно с него Абанин наметил надежный маршрут в глубь немецкой обороны.
Траншея у фрицев была прикрыта двухрядным проволочным заграждением, за которым могли быть и мины. А дальше находился блиндаж, окруженный траншеей, от нее к переднему краю тянулся ход сообщения.
Оставалось придумать, как миновать передний край без потерь. Придумали.
Ровно в восемь вечера стрельба прекратилась – у немцев наступил ужин. Война войной, а ужин по расписанию.
Фрицы, закусив, повеселели. Из их траншеи донеслись трели губной гармошки и послышалась ария из «Роз-Мари».
И тут кто-то подхватил арию в траншее у красноармейцев. Немцы заиграли громче, уже в две гармошки. Наш певец тоже запел во весь голос, а когда закончил, гитлеровцы ему захлопали и даже закричали «браво!». Тут и скрипка зазвучала…
А лейтенант скомандовал:
– Выдвигаемся!
И то верно – вражеская траншея оголилась, даже часовые подтянулись поближе к месту «концерта». Едва успела погаснуть очередная осветительная ракета, как Абанин приказал:
– Вперед!
В три броска, от воронки к воронке, по-пластунски, благополучно преодолели «нейтралку». Подгруппа разграждения из четырех саперов поползла вперед. Вскоре они вернулись и доложили, что проходы готовы. Теперь пришла очередь двух подгрупп прикрытия, по пять человек в каждой. Они шустро направились к проходам, занимая позиции слева и справа.
И лишь затем под проволокой проползли разведчики – подгруппа захвата. По-пластунски придвинулись к траншее, опоясывавшей блиндаж. Там было людно. Судя по всему, в блиндаж набились человек десять-пятнадцать.
Один из дежурных немцев колол дрова, а другой готовился их относить. Днем в сентябре было тепло, а вот по ночам холодало, поэтому немцы, одетые по-летнему, зябли.
Абанин подал знак Якушеву – Ванька осторожно спустился в траншею, чтобы, как только «дровонос» уйдет с охапкой в блиндаж, взять «дровосека». Однако немец будто что-то почуял – втесав топор в колоду, он прихватил винтовку и стал настороженно прислушиваться.
«Дровосек» стоял к Якушеву спиной, но разведчики, не сговариваясь, взяли немца на мушку.
Фриц резко развернулся к Якушеву, вскидывая «маузер», однако выстрелить не успел, его самого скосили из трех «ППШ».
Макеев бросился ко входу в блиндаж, Сулимов подхватил носилки, а Марлен в два прыжка оказался на крыше.
Он услышал, как под ним надрывался радист: «Рус! Рус!»
Одной рукой Исаев сломал антенну, другой опустил в трубу гранату.
Едва он успел отскочить в сторону, как внутри глухо ухнул взрыв, а из трубы вырвался сноп искр. В ту же секунду Макеев распахнул дверь в блиндаж, и кто-то из недобитков дал по нему очередь. Мимо!
Падая, Макеев швырнул внутрь еще одну гранату, а подоспевший Якушев – третью, уже заведомо лишнюю. Почти одновременно прогремело два взрыва.
Сквозь звон в ушах Марлен различил лай немецких команд в глубине обороны. Якушев с Макеевым нырнули в дым и угар, наполнявшие блиндаж. Они забирали документы и шарили по раненым – кто тут годится в «языки»?
Марьин тряхнул фельдфебеля, тот пришел в себя, выругался, потянулся за автоматом…
Вот его-то и спеленали, уложив на носилки.
– Исаев! Краюхин! К пулеметам!
– Есть!
Марлен подхватил MG-34, глянул в ночь. Навстречу двигалась черная цепь гитлеровцев. Они не стреляли, шли молча.
– Да их тут не меньше роты! – пробормотал Михаил.
При вспышках осветительных ракет фигуры фашистов казались высокими и прыгающими.
– Подпустить ближе, без команды огонь не открывать.
Цепь приближалась. Вот до нее уже каких-то полтораста метров.
– Пора!
Затарахтели, зарявкали два пулемета, они гвоздили немцев перекрестным огнем, но и те жали на спуск. Однако пулеметчики сидели в траншее, а немцы крались по голой земле. Им очень не повезло.
Не выдержав обстрела, фрицы повернули назад. А тут и Марлен расстрелял остатки патронов – уж больно пулемет скорострельный, не напасешься.
– Всем отходить! Быстро!
Возвращались другим путем, левее заграждений. Когда они остались позади, лейтенант дал красную ракету – сигнал открытия огня артиллеристам и минометчикам. Немцы тут же ответили обстрелом участка, где стоял подбитый танк – ох, и досталось этому металлолому!
Но подгруппа захвата уже была вне зоны поражения. Едва затих огонь, бросками перешли нейтралку.
«Язык» – истинный ариец, беспощадный к врагам рейха, – оказался очень разговорчивым…
* * *
…Ночь выдалась удивительно спокойная, лишь иногда рвались снаряды, но далеко-далеко, долетая глухим уханьем.
Свежевырытая землянка пахла свежим деревом, забивавшим неприятное амбре сырой матушки- земли. Сразу ассоциация с могилой, никакого позитива.
А позитив был – в углу топилась щелястая буржуйка. Когда снаружи дул сильный ветер, дым лез во все щели и дырки, наполняя землянку, а ежели погоды стояли тихие, то и тяга была на диво. Во как гудит…
Тепло, хорошо… Тихое счастье солдата.
Марлен вздохнул. Когда он был «на людях», то сдерживался, не позволял себе распускаться, но в землянке никого не было – бойцы ушли в санчасть, знакомиться с новенькими «сестричками».
Все здоровы, хоть паши на них, а будут ныть и жаловаться на несуществующие хвори. Если медички не сообразят, в чем дело, сочтут, что началась эпидемия.
Пока что Исаева не тянуло к женскому полу. Усталость была такая, что порой буквально приползал с задания. Хорошо хоть пайки не тыловые, жить можно.
Хочется, конечно, иногда чего-нибудь вкусненького, такого, о существовании чего товарищи даже не догадываются.
Ладно, перебьешься.
С другой стороны, Марлен не слишком любил вот такие минуты отдохновения. На задании или в бою смерть в ухо дышит, это верно, зато никакие ненужные мысли в голову не лезут.
О родителях, к примеру. Ведь они не виноваты, и твое благородство по отношению к товарищам оборачивается для них переживаниями на грани горя. Это ты можешь убедить себя, что все в порядке и скоро все закончится, а мама, она другая, ее никакая логика не убедит. Как страдала, так и будет страдать.
И еще этот дурак Тимофеев! Блин…
Было бы просто отлично, отправься он сюда, в 41-й, с незнакомым ему человеком. И пусть бы он бежал хоть за линию фронта, хоть за две линии! Но Вика – друг.
И в чем-то его уход – это и его вина, Марлена.
Исаев вздохнул. Скорей бы утро! И в бой…
Глава 14 Хиви
После «расстрела» положение Тимофеева стало только хуже. Немцы не особо церемонились – окатили сомлевшего «коллаборациониста» колодезной водичкой из ведра, тот сразу пришел в чувство, и его отправили в одно местечко под Смоленском. В концлагерь, где содержались предатели и перебежчики. Хиви.
Это была еще одна проверка, еще одно испытание перед тем, как взять «Макса Отто Бользена» в оборот и готовить из него агента – Тимофеев читал об этом. Но это бодрило не слишком – тошно было.
Хиви бродили по территории лагеря, истоптав траву, вымешивая грязь между мелких луж – было похоже на запущенный скотный двор.
В мятой форме красноармейцев, без ремней и головных уборов, хиви напоминали тех запойных чмошников, которые порой сиживали на «губе». Их всех отличали белые повязки на левых рукавах, где в три строки было четко выведено: «Im dienst der Deutsches Wehrmacht»[15].
Тимофеев такой чести не удостоился – ходил без повязки.
Здесь, на этом выгоне за колючей проволокой, был собран весь «цвет» идейных предателей и просто трусов, сдавшихся в плен и решивших почему-то, что отныне им смерть на передовой не страшна.
Здесь не было обычных красноармейцев, угодивших в полон, – тех держали отдельно, в условиях нечеловеческих. Пленных кормили изредка, да и то всякой дрянью, которую и скотина есть побрезгует. Спали красноармейцы прямо на земле, никаких помещений им не строили – огородили участок, и сидите. Или лежите. Или подыхайте.
Любое нарушение каралось смертью, и покинуть этот ад могли только те, кто добровольно согласится предать своих товарищей, свою Родину и пойти немцам в услужение.
Именно в услужение, а не на службу, ибо никакой гитлеровец не будет считать изменника «камарадом», да еще представителя русского народа, которого сам фюрер считал недочеловеком.
Хиви потребуются для черных работ – будут гонять партизан, исполнять малопочтенные функции полицаев и карателей, поваров, шоферов или охранников.
Самое интересное, что Гитлер был против использования хиви на фронте, но генералы тайком собирали из предателей «кампффербенде» – боевые части. И не зря – для хиви на передовой отсутствовала возможность «вторичной» измены. Перебежать на советскую сторону они не могли – красноармейцы терпеть не могли предателей, и в плен таких не брали…
Погуляв по слякотному «плацу», Тимофеев потащился в барак, где ему отвели койку. В гулком, сумрачном помещении рядами стояли двухъярусные кровати со скрипучими панцирными сетками, застеленные сиротскими серыми одеялами.
Взгромоздившись на «второй этаж», Виктор присел на краю, свесив ноги, и нахохлился. Тоска какая…
И в это время нарисовался некий субъект с глумливой улыбкой. Его белые выгоревшие волосы торчали ежиком. Подойдя поближе, субъект грубо спросил:
– Чё расселся? Тут оба места мои!
– П-шёл вон, – выцедил Тимофеев, чувствуя, как из всех закутков души вымывается злая муть, клокочет, поднимается, грозя затопить мозг…
– Чё?!
Беловолосый ухватился за левую ногу Виктора, намереваясь сдернуть его на пол, и тогда Тимофеев, содрогаясь от наслаждения, согнул правую в колене и ударил субъекта пяткой в подбородок.
Беловолосый отлетел, головой задевая соседнюю кровать.
Видать, приложился здорово, потому как повалился на койку, вытягивая ноги в громадных ботинках.
А Вика ощутил облегчение. Сорвал злость – и хорошо стало.
Спрыгнув вниз, он огляделся – никого – и обыскал субъекта.
Несколько рейхсмарок – и хороший ножик. «Капмессер».
Стропорез немецких десантников с накладками из дуба.
Пружин в нем не было, лезвие выбрасывалось взмахом руки.
Тимофеев мотнул рукой, и клиночек выскочил – перекидной фиксатор неслышно щелкнул, удерживая лезвие обоюдной заточки. Хорош…
Вика сложил и сунул «капмессер» за голенище – может, пригодится в здешнем пандемониуме.
Он не узнавал сам себя. Конечно, в Москве иногда случалось сцепиться с какими-нибудь гопниками, но там все разруливал Марлен. У того разговор был короткий – накидает пачек особо настырному, а дружки и сами увядали.
Лишь пару раз Тимофеев «отвязывался», вступая в драку. Особыми умениями он не обладал, хотя целый год отходил в секцию карате. А толку? Чтобы добиться хоть каких-то результатов в спорте, надо прикладывать серьезные усилия, тренироваться, тренироваться и тренироваться, пока организм не «заучит» все движения на уровне рефлекса. А это трудно…
Куда легче прохаживаться в кимоно и кричать «Кий-я-а!», изображая крутизну как минимум уровня «Как Ван Дамм!».
Кто ж знал, что его угораздит на войну попасть?
Поглядев на застонавшего «субъекта», Тимофеев развернулся и пошел прочь. Правда, слегка запутался и двинулся в другом направлении, в обратном от входной двери, и оказался в темном коридорчике, куда выходили двери служебных помещений. Цементный пол глушил шаги, шум с плаца не доносился, поэтому Виктор сразу расслышал приглушенные голоса за тонкой дощатой стенкой. Он замер.
– Бежать – да, не спорю, – проговорил кто-то басом, – но как? Даже если мы выберемся за проволоку, нас сгребет первый же патруль. Здесь, знаешь, какая охрана кругом? Да тут танков больше, чем в иной бригаде!
– Знаю, – согласился чей-то высокий звонкий голос, – нас сюда пешком гнали. Шлагбаумы на каждом шагу. А что ты хочешь? Тут их главный штаб!
– Говорят, даже Гитлер сюда прилетал, у него здесь бункер. Да ты его должен был видеть, он такой, на буханку похож!
– Да черт с ним, с Гитлером! Ты мне лучше объясни, как отсюда вырваться. С боем?
– Бесполезно. Тут даже рота не прорвется…
В это время Тимофеева пребольно треснули в спину. Он отлетел к загудевшей стене.
– Подслушивал, сука?!
Тимофеев вовремя отклонил голову, из-за чего чей-то кулак врезался в доски.
– Уй-ю-ю-й…
– Что там, Цирендаши? – осведомился бас, и невидимая дверь распахнулась, добавляя света.
– Да тут один подслушивал!
– Что я подслушивал? – озлился Виктор. – Заговорщики сраные! Хотите секретность соблюсти, так хоть на стрёме держите кого-нибудь!
Обладатель баса – огромный человек с обритой наголо головой и сломанным носом – прорычал:
– Ты где был, Хан? Я ж тебе сказал – ни с места!
– Да я это… – заюлил страж восточной наружности. – В уборную заглянул на секундочку, а дверь открытой оставил, чтобы все слышать…
Бритоголовый долго и обстоятельно матерился, указуя Хану самые различные сексуальные маршруты, да с такими заковыристыми извращениями, что Тимофеев только диву давался.
– Вот что, – сказал он. – Я слыхал, тут для проверки немцы подсаживают всякую шваль, но вы-то никуда не подсаживались, я на вас сам набрел, чисто случайно – хотел в дверь выйти, а попал сюда. Теперь у вас, чтобы все сохранить в тайне, лишь два пути – либо меня шлепнуть, либо взять к себе. Если вы реально собрались бежать, то я с вами!
Длинный, как жердь, парень в латаной гимнастерке ухмыльнулся, сверкая золотым зубом.
– Осталась одна мелочь, – сказал он. – Теперь нам надо убедиться, что ты – не подсадной!
– А это просто сделать, – спокойно ответил Тимофеев. – Бежать надо сегодня же, не дожидаясь темноты. Тогда мне, если я, по-вашему, немецкая подсадка, просто не успеть доложить о вас.
– Как у тебя все просто!
– А чего усложнять? Или вы думаете, что за неделю или за месяц сумеете сочинить гениальный план побега? Так чем дольше вы его обсуждаете, тем у вас меньше шансов соблюсти тайну. К тому же ситуация на фронте меняется постоянно. Откуда вам знать, что придет немцам в голову? Вдруг вас уже завтра отправят на передовую – проходы для немцев разминировать своими тушками?
– Да что ты понимаешь… – вскинулся было длинный, но бритоголовый утихомирил его.
– У тебя есть план? – прямо спросил он.
– Меня сюда привезли на грузовике, а до этого допрашивали в здешней разведшколе. Обещали завтра забрать – решили, наверно, что все, из меня можно готовить агента. Я в принципе сам на это шел – пусть, думаю, делают из меня шпиона! Выбросят меня с парашютом – я сразу в НКВД!
– Ага, – усмехнулся длинный, – и в лагерь!
– Пускай! По крайней мере, я отсижу в нашем лагере! И потом, разве я не виновен в том, что здесь оказался? Мы на фронт вдвоем с другом ушли – он там воюет, а я…
Тимофеев махнул рукой.
– Тебя как звать? – спросил бритоголовый тоном помягче.
– Виктор.
– Вот скажи мне, Виктор… Даже так – назови мне хоть одну причину, почему мы должны принимать тебя к себе? Вот Хан. Если ему дать десять патронов, он уложит десять немцев. Вот Остап – он отопрет любой замок, справится с любой машиной…
– А я свободно владею немецким.
– Скажи что-нибудь.
Виктор заговорил, определяя по-немецки уровень умственного развития своих случайных знакомых. К счастью, бритоголовый не понял ни слова.
Переглянувшись с Ханом, он протянул Тимофееву руку:
– Гоша Николаенков. Кличка Жорож.
– Жорж?
– Жо-рож.
Хан оказался бурятом, и звали его Цирендаши Доржиевым. На лице Доржиева с пожелтевшей, прокопченной кожей выделялись жгучие смолянистые глаза – далеко не щелки, хотя легкая раскосость присутствовала.
Длинного звали Остапом Подало, а затем явился и четвертый кандидат в беглецы – тот самый беловолосый субъект, которого давеча Тимофеев вырубил.
– Ты?! – вызверился он, углядев Виктора.
Рванулся субъект так, что Хан с Жорожем едва удержали его.
– Да успокойся ты! – рявкнул Николаенков. – Что ты кидаешься?
– Что?! – заорал беловолосый. – А вот что!
И он продемонстрировал здоровенный синячище.
– Это он меня треснул!
– Не фиг было приставать, – пробурчал Тимофеев. Подумал и достал «капмессер». – На!
Субъект посопел и резким движением отобрал стропорез.
– Это Паленый, – представил его Николаенков, – а это Виктор. Ты недоговорил.
– Насчет машины? Короче. Меня сюда везли четверо – двое «зольдатен», шофер и унтер. Будем считать, что и обратно повезут тем же составом…
И Тимофеев изложил свой план. Ничего продуманного в нем не было, чистейшая импровизация. Как говорят на зоне – «побег на рывок». Однако блистать хитроумием в их положении было не лучшим выходом.
Говорят, самое слабое звено в тюрьме – это тюремщики. Человеческая натура слаба, охрану можно подкупить. Но концлагерь – дело иное, здешние вертухаи даже слушать не станут задрипанного узника. А уж если узник будет так глуп, что намекнет на какие-то ценности, которыми он обязательно поделится с охраной, если та его отпустит, то у дурака все выпытают, завладеют сокровищами, буде они не окажутся блефом, а узника похоронят в укромном месте.
Уж коли ты угодил за колючую проволоку, то помни, что Третий рейх – это бандитское государство. А бандосов не уговоришь, чтобы они не творили беспредел, на них действует иная мера – беспредельничать самим.
* * *
В бараке беглецы оккупировали угол и незаметно следили за Тимофеевым. Он не злился на «опеку» и не обижался – люди имеют право ему не доверять.
Люди «в углу» были разные. Остап был обычным вором – отсидел половину срока за грабеж и вызвался искупить вину кровью, попросился на фронт, решив свалить в удобный момент. Свалил – и оказался в концлагере у немцев.
Дури у Подало хватало, в голове у него мешались ошметки неписаных воровских законов, неких первобытных понятий о «благородных разбойниках», но вот гнили в Остапе не было.
Своим он был – брехливым, хитрозадым, уголовным элементом, но своим. Остапа нельзя было назвать одиноким волком, скорее уж шакалом – ну если не обижать, то волчком. Однако, прибившись к стае Николаенкова, он уважал вожака и любого чужака готов был загрызть, пусть только заденет кого-либо из своих.
История Доржиева напоминала тимофеевскую – Хан сдался немцам лишь для того, чтобы спасти жизнь и здоровье. И с первого дня в плену Цирендаши искал способ уйти. Охотник, он относился к немцам, как к дичи. Ему были безразличны пафосные увещевания, высокие слова о Родине и долге. Доржиев был таежником и воспринимал Советский Союз как некое отвлеченное понятие, как высшую ценность, не имеющую прямого отношения к его обычной жизни, но дорогую, будто истинная вера.
Николаенков, рассказав Виктору обо всех, мало что поведал о самом себе, но из обрывков, из недоговоренностей Тимофеев сложил себе правдоподобную версию – Жорож либо был подпольщиком, угодившим в КЦ[16], либо агентом НКВД, работающим в тылу врага.
Тимофеев уснул лишь под утро, а в шесть был подъем да жиденький суп на завтрак. Был и обед, до которого Виктор едва дожил.
И лишь в три часа дня ворота лагеря растворились, пропуская знакомый «Опель Блиц». Все те же двое «зольдатиков» сидели в кузове, все тот же унтер занимал «коронное» место в кабине.
– Начали! – обронил Николаенков.
Глава 15 Рейд
Вплоть до 15 сентября Марлен с Михаилом тщательно вписывали «инфу» в свою тетрадку, которая, по сути, должна была носить высший гриф гостайны – «Совершенно секретно. Особая папка».
И вот тетрадка почти вся была исписана красивым, четким почерком Краюхина. Исаев, впрочем, тоже постарался – выводил схемы и эскизы.
– Ну, что? – негромко спросил Марлен, взвешивая на ладони «премудрую тетрадку». – Пошли?
– К Панфилову?
– Сначала к нему.
– Пошли, – согласился Михаил и усмехнулся. – По-дурацки себя чувствую. Боюсь! Представляешь? Не фрицев, а советского генерала!
– Да тут не в генерале дело… Вообще непонятно, что дальше будет. Надо, если по-хорошему, тетрадку хранить, намотанную на противотанковую гранату. Мало ли… А так – чеку вон, и вся инфа – в пыль!
– Ладно! – расплылся в улыбке Краюхин. – Разговорился… Видать, и сам вибрируешь!
– Ну, есть маленько… Потопали!
Генерала они нашли у его землянки. Неказистый, с усиками «а-ля Гитлер», Панфилов не воспринимался как жесткий военачальник, бездушный, словно врач. Его простое, открытое лицо, уважительность к подчиненным влекли к нему людей.
Воли и энергии в Панфилове было в избытке, просто девизом «Победа любой ценой!» он никогда не пользовался. Зато, предвидя холодную зиму, слал в Москву телеграммы, требуя для своих солдат валенок и тулупов.
Его кредо он выразил сам в разговоре с кем-то из красноармейцев: «Мне не нужно, чтобы ты погиб, нужно, чтобы ты остался живым!»
Стоит ли удивляться, что рядовые и офицеры 316-й дивизии любили своего командира, называя «генерал Батя» или просто, по-семейному: «Батя»?
– Товарищ генерал-майор, – сказал Исаев, – разрешите обратиться?
– Так ты уж обратился, Марлен, – улыбнулся Панфилов.
– Дело у нас очень важное и очень секретное.
Иван Васильевич поглядел на часы.
– За полчаса управитесь?
– Вполне!
– Тогда за мной.
Панфилов пригнулся при входе в землянку и указал на лавки, с двух сторон подвинутые к столу, сколоченному из досок и обитому клеенкой.
– Слушаю, – уселся генерал.
Устроившись напротив, Марлен выложил на стол тетрадку.
– За пару дней до того, как мы с другом вышли к 145-й дивизии из группы Качалова, мы пленили одного немца. Их было двое, они ехали на мотоцикле в районе реки Стометь. Вот мы и решили их «Цундап»… того… экспроприировать. Устроили простенькую засаду, стрельнули, убили водителя мотоцикла, но нам не повезло – он врезался и разбил «Цундап». А вот пулеметчик, который сидел в коляске, остался жив, его только ранило. Я уже хотел добить его, чтобы завладеть пулеметом, а немец как закричит, да по-русски: «Сдаюсь! Не стреляйте! У меня дети!» А я злой был, кричу: «А ты наших детей пожалел?» Так бы и пристрелил, наверное, а он стал умолять, плакать и клясться, что доверит нам очень важные сведения. Оказывается, этот немец, звали его Готлиб Краузе, занимался радиотехникой и весьма в этом деле преуспел, вот только глупому фюреру показалось, будто электронные лампы не имеют к войне никакого отношения, что никакого чудо-оружия с ними не сделать, так для чего тогда средства тратить? И закрыл их лабораторию, а самих инженеров отправил на Восточный фронт. А инженеры очень далеко продвинулись. Мы можем это оценить, поскольку сами учились на радиотехников. Короче говоря, мы этого немца перевязали и целый день записывали все, что он нам говорил. К сожалению, удалось записать не все – во время очередной бомбежки Готлиба убило осколком. Но все прочее, что мы успели занести на бумагу, – здесь.
– Та-ак… – задумался Панфилов. – И что это может дать Красной Армии?
– Победу, – серьезно сказал Марлен. – Готлиб не только о немецких изобретениях говорил, но и работах американских и английских ученых, сведения о которых были собраны немецкой разведкой. Здесь, к примеру, подробно изложено, как изготовить триод – не лампу, а малюсенький приборчик на полупроводниках… Долго объяснять, что это. Главное вот в чем. Немцы уже построили счетно-вычислительную машину «Цузе-3», которая способна раскодировать шифротелеграммы, и она занимает много комнат, потому как работает на лампах – триодах, пентодах и прочих. А та же машина на полупроводниках выйдет размером с этот стол. При этом полупроводники не бьются, как лампы. Из них можно строить мощные рации величиной с коробку из-под обуви или делать локаторы для самолетов, чтобы наши бомбардировщики могли летать ночью и видеть землю на экране. Можно сделать такой локатор, который будет совмещен с электронно-вычислительной машиной, и тогда этот локатор по полету снарядов определит местоположение батареи, выдаст целеуказания, и наши пушки разнесут ее на мелкие кусочки. Можно сделать ракету вроде тех, которые запускает «катюша», только управляемую, чтобы сбивать «Юнкерсы», – она будет направляться на самолет по лучу локатора и подрываться, отрывая немецкому бомбовозу крыло или мотор. Можно сделать такую «глушилку», что она напрочь забьет все немецкие радиостанции на километр вокруг, и фрицы попросту не смогут связаться друг с другом, а ведь это их главный козырь – взаимодействие. Если же мы его нарушим на каком-либо участке фронта, то сможем бить немцев поодиночке – танки, самолеты и живая сила противника будут действовать врозь, не зная, кто где. Можно сделать телевизоры, даже цветные, то есть они будут передавать не только звук, но и изображение. Можно сделать приборы ночного видения, и тогда наши танки смогут атаковать в темноте. Можно сделать очень и очень многое, приблизив нашу победу, спасти сотни тысяч наших солдат, а вот немцам нанести такой урон, от которого они никогда не оправятся. И ключ к этому – здесь!
Исаев шлепнул ладонью по тетради.
Панфилов задумчиво перелистал ее. Сложные схемы и заковыристая математика внушали почтение, придавали бумаге вес.
– Давайте сделаем так, – сказал генерал-майор. – Я поговорю с заместителем командарма по вооружению и приглашу из Москвы опытного специалиста. И вот что… На фронте всякое может случиться… Вы завтра уходите в рейд?
– Так точно!
– Вы мне доверите вашу тетрадь?
– Конечно, товарищ генерал-майор!
– Хорошо. Тогда я немедленно этим займусь.
– Спасибо, товарищ генерал-лейтенант!
Марлен покинул генеральскую землянку с легкой душой – то, что так сильно тяготило его все это время, теперь легло на плечи комдива. Панфилов не подведет, не тот это человек.
А у них и вправду рейд намечается.
Правда, Исаев не боялся смерти, того, что так часто случается на фронте. Он просто не верил в собственную гибель…
* * *
Буквально на днях в войска поступили опытные образцы противотанковых ружей системы Дегтярева. Двухметровое, весом чуть больше пуда, «ПТР» стреляло пулями калибра 14,5 миллиметра, с трехсот метров пробивая лобовую броню танка «Т-III».
Одно такое ружьишко заграбастал Абанин – очень уж оно подходило для разведгруппы. Можно было из засады и по танку шарахнуть, что уж там говорить о бронетранспортерах вроде «Ганомага»! Этих-то и вовсе навылет.
Знамо дело, противотанковым ружьем танк не подбить. Можно танкиста на тот свет отправить. Механика-водителя, скажем.
Застопоришь танк, и толку с той бронемашины? Стрелять начнет? Так можно и стрелка следом за мехводом направить…
Вес, конечно, немаленький, приходилось эту бандуру вдвоем таскать, но лейтенант никому свой «ПТР» не доверял, только Аликбеку Касаеву, кузнецу. Вот так вдвоем и носили – положат на плечи и вперед.
И в намеченный рейд Абанин без ружья не вышел.
Ночью хлынул сильнейший ливень, и лейтенант решил переждать, чтобы не нарваться на мины. Так разведгруппа и простояла, укрывшись плащ-палатками.
Впереди тянулся пологий склон, и вода неслась по нему мутными потоками, протачивая русла, а иногда гремели взрывы.
– Дождь нам помогает… – усмехнулся Абанин. – Водой вымывает мины, катит их, бьет о камни…
На заре разведчики, изрядно вымокшие и продрогшие, снова двинулись в путь. «Форсируя», часам к десяти утра вышли на указанный рубеж.
Задание было простое – устроить засаду. Дорога, выходя из леса, делала поворот, проходя по краю глубокого оврага. Одна группа разведчиков засела на противоположной стороне балки, как раз перед поворотом, чтобы можно было наблюдать и простреливать дорогу в оба конца метров на триста-четыреста. Касаев с «ПТР» занял позицию там же.
Абанин, Исаев и Краюхин с Якушевым замаскировались ближе к дороге, на опушке леса.
– Похоже, – хмыкнул Иван, – мы вовремя. Слышите, копыта стучат?
Марлен напряг слух. В самом деле топот. Потом и ржание донеслось. Исаев не удивился – это только в кино немцы сплошь на машинах. В реале гужевым транспортом они пользовались постоянно.
На дорогу потихоньку выворачивала колонна конной артиллерии.
– Готовимся…
Когда середина колонны достигла поворота, грянули выстрелы из противотанкового ружья[17]. Касаев ударил по первой, затем по последней упряжке.
Немцы заметались в панике, Марлен с Мишкой били по ним в упор, храпевшие от ужаса лошади рванули в сторону, потащив орудие в обрыв. Третий выстрел из «ПТР» пришелся точно в повозку с боеприпасами. Снаряды стали рваться со страшным грохотом, гулкое эхо загуляло, как после настоящей канонады.
Пару минут спустя, будто откликаясь, с переднего края донесся пушечный гром – советская артиллерия устраивала огневой налет по противнику.
– Сейчас полк пойдет в атаку, – азартно задвигался Абанин. – И побегут фашисты прямо на нас по этой дорожке! Не лесом же им топать…
Позже выяснилось, что лейтенант угадал, только с одной поправкой – полк пошел в атаку, но сначала Елин решил «подразнить» немцев.
Не поднимаясь из укрытий, по его команде пехотинцы грянули могучее «ура!». Противник не выдержал, открыл огонь, раскрывая свои позиции, – и полковая артиллерия тут же накрыла их.
Мало того, немцы на передовой услыхали и «канонаду» с дороги, устроенную разведчиками. А они очень плохо, неуютно себя чувствовали, когда русские оказывались за спиной. Угроза окружения привела гитлеровцев в ужас – они тут же подхватились, оставляя свои позиции, и, прикрываясь небольшими заслонами, отступили.
Минуло еще полчаса, и Якушев, наблюдавший на правом фланге, доложил, хихикнув:
– Приближается полевая кухня!
Исаев выглянул, раздвигая ветви, и увидел двигавшуюся повозку с прицепленной кухней, из трубы которой вился легкий сизый дымок. Лейтенант поднял руки, предупреждая Касаева, чтобы не стрелял.
Повозка с кухней приближалась медленно, ездовой и повар пугливо озирались по сторонам. Увидав опрокинутую пушку, «работники общепита» попытались было развернуться, но куда там – проезд был слишком узок.
– Хальт! – крикнул Абанин. – Хенде хох!
Повар тут же вскинул руки, а ездовой, бросив вожжи, шарахнул из карабина в сторону лейтенанта. Абанин скрылся за деревом, а Марлен снял незадачливого стрелка.
Якушев спустился вниз, разоружил повара и кое-как втолковал ему, чтобы тот продолжал готовить обед. Как ни странно, немец разобрал чудовищный рязанский выговор и с вымученной от страха улыбкой бесконечно повторял:
– Йа, йа, йа…
Якушев, разумеется, не преминул проверить груз в повозке, набрал, сколько мог, галет, консервов, тюбиков с мягким сыром и, вежливо сказав «данке шён», вернулся наверх – опушка леса находилась на небольшом взгорке, метрах в двух над дорогой.
– Эй, Ванька! – закричал Касаев с другой стороны оврага. – А ты не забыл повару меню заказать? Имей в виду – немецкие блюда жрать не будем!
Якушев развел руками и обратился к Абанину:
– Товарищ командир, оплошал! Дозвольте исправить?
– Не сейчас, – улыбнулся лейтенант. – Чуешь?
Издалека донесся гул моторов.
– По местам!
Первыми появились мотоциклисты. Они не ехали – крались, а увидев поваленные повозки и пушки, и вовсе остановились, озираться стали. Не сразу, но двинулись дальше, проклиная, видимо, тарахтевшие моторы.
И тут им предстала невозможная, мирная картина – дымящая кухня, повар в белом халате с огромным черпаком…
Мотоциклисты были до того изумлены и растеряны, что один, оседлавший «БМВ», даже на дорогу рухнул.
– О, майн гот!
Грузный повар изо всех сил пытался сжаться в размерах. Боясь взглянуть наверх, зная, что его держат на мушке, он выговорил с дрожью в голосе:
– Господа, обед почти готов…
– Да он спятил! – заключил кто-то из немцев.
Мотоциклисты осмелели, загалдели, передали что-то по рации. Минут пять прошло, и выехал грузовик, набитый солдатами, двое или трое ехали стоя, держась за кабину.
Подъехав к мотоциклистам, «Бюссинг» остановился, из кабины вышел обер-лейтенант, и Абанин подал сигнал Касаеву.
Прогремел выстрел, машина сразу вспыхнула факелом, а в кузове, в самой гуще гитлеровцев, стали рваться гранаты.
– Вот это выстрел… – пробормотал Краюхин.
Ошалевшие немцы стали стрелять куда попало, а повар, вроде как ни в чем не бывало, стоял на подмостке у котла с несчастнейшим выражением лица и помешивал варево.
Обер-лейтенант зачем-то дал по нему очередь. Повар слабо взмахнул руками и навалился грудью на котел, уронив в него голову. Вдоль его спины по белому халату медленно расплывались красные пятна.
Случайно или нет, но и самому офицеру прилетела пуля в спину. И стреляли не русские…
* * *
Вернуться после рейда не удалось – полк снялся с места. Наступая и отступая, 28-я армия смещалась к Спас-Деменску.
Понемногу кончался сентябрь, листва желтела и облетала, дожди становились холодными – осень утверждалась в своем праве увядания.
30 сентября, часа в два пополудни, 316-я дивизия остановила свой переход – Панфилов объявил привал. Густой лес скрыл и пехоту, и артиллеристов, всем хватило места. Клены да липы облетели, сквозили голыми ветвями, выдавая людское присутствие, зато густая хвоя прятала надежно.
Разведвзвод устроился как раз в молодом ельничке. Якушев разгреб прелые иголки, запалил небольшой костерок. Сухой хворост горел почти без дыма, а те струйки, что сочились-таки, рассеивались еловыми лапами – сверху не углядишь.
– Оживились что-то немцы, – сказал Марьин, глазами провожая «Юнкерс», пролетавший в вышине. – Всю неделю, считай, не показывались, а тут залетали…
– Знать, к наступлению, – сказал Исаев. – Примета такая.
– Похоже, – кивнул Абанин. – Немцы стягивают войска, скоро двинут. Ваня! Пошли, за тушенкой сходим.
– Есть, товарищ командир!
– Есть, конечно, – пошутил лейтенант, – не смотреть же на нее!
Народ разошелся, и Краюхин глянул на Исаева.
– Ты чуть не проговорился, – сказал он.
Марлен кивнул.
– Вывернулся же. Да и не думаю, что в штабах сплошь тупицы засели, не замечают ничего. Вон Качалов армию ведет – не по своей же воле? Наметили немцы направления главного удара, вот и мы рисуем на картах красненькие стрелочки супротив синеньких…
– А все же мы здорово историю изменили. Тот же Качалов – выжил, и армию сберег, и сил больше стало.
Исаев покачал головой:
– Это, конечно, важно, но все же… так, бои местного значения. А переломить ход войны… Об этом пока можно только мечтать.
– Нет, ну если 28-я армия задержит 7-й и 9-й корпуса вермахта, это будет здорово! Я же помню, как оно было тогда, в прошлый раз… уже и как сказать, не знаю!
– Я тебя понял, – улыбнулся Марлен.
– Ну, да. Тогда те корпуса скрытно покинули ельнинский выступ, сохранились и двинули на Вязьму в полном составе. А теперь они здорово обескровлены – наши их потрепали, как полагается. Да даже если в корпуса пришло пополнение, потери немцам мы же все равно нанесли!
– Да я согласен, Миха. Если 28-я будет стоять и биться, как надо, мы не пропустим немцев к Вязьме – и не будет котла. Или пусть даже и пропустим, но задержим, и наши успеют выйти из окружения. Это здорово, да, но под Киевом-то мы уже потеряли полмиллиона человек! Я ж тоже кое-чего читывал… Четыре дня назад мы потеряли под Киевом несколько армий. А через месяц немцы захватят Харьков.
Краюхин тоскливо вздохнул.
– И рассказать-то ничего нельзя…
– А что ты расскажешь? Вернее, кем представишься? Пророком? Или этим… «экстраскунсом»?
– Так в том-то и дело…
Дальнейший разговор был прерван – Якушев с Абониным принесли тушенку и хлеб. Вода в котелке вскипела, и Михаил заварил лесной «чай» из трав, листьев и поздних ягод.
Исаев глянул наверх. В небе кружила «рама»…
Глава 16 «Железный капут»
Двое «зольдатов» не спеша прогулялись в барак. Считая хиви ничтожествами, они их не опасались. Да какой истинный ариец испугается жалкого унтерменша? К тому же безоружного.
Тимофееву оба немца напоминали Жранкеля и Дранкеля из «Каламбура».
Прогрюкав сапожищами, они ввалились в блок и сразу увидели «Макса Отто Бользена».
«Жранкель» мотнул стволом винтовки:
– Шнелле!
И это было последнее слово, которое он произносил в своей жизни, – «капмессер» вошел немцу в левое ухо. Дранкель заработал удар заточкой в правое.
В «спальном помещении» никого не было – заговорщики выгнали всех хиви под предлогом влажной уборки. «Зольдатиков» мигом подхватили за руки и ноги, отволокли в подсобку и стащили кители. Их тут же напялили на себя Доржиев и Подало. Каски на голову, «маузеры» в руки – «Дойчланд юбер аллес!»
Хан не слишком смахивал на немца, но кто будет приглядываться? Хиви всегда старались держаться в стороне от фрицев, а унтер… С ним будет отдельный разговор.
– Пошли.
Тимофеев зашагал к выходу из барака, Цирендаши с Остапом держались позади него. Жорож с Паленым к этому времени должны уже маячить поблизости от «Опеля».
– А пропуск? – спросил Виктор, не поворачивая головы.
– А унтер уже все пробил, и печать в комендатуре шлепнул, – сказал Доржиев. – Он первым вышел и послал… этих.
– Понятно.
Тимофеев с самого утра был на взводе, напряжение натягивало нервы и сковывало мышцы. Пальцы дрожали, как у похмельного, зубы постукивали, сердце колотилось.
Сейчас все решится. Или они выиграют, или проиграют.
И переиграть не получится, больше им шанса не представится. Просто потому, что сегодняшний провал тождественен смерти.
Не получится ничего – их поймают и расстреляют. Или убьют при попытке к бегству. Так что выбор невелик.
А выиграть так хочется!
Уйти с этого «скотного двора». Никогда даже не вспоминать бесконечные допросы в «Сатурне». Не видеть эти проклятые арийские рожи!
А «Опель» все ближе…
Унтер-офицер стоял около кабины, лениво затягиваясь сигареткой и вертя в пальцах раскрытую пачку «Империума».
Неподалеку курил водитель. Сдвинув пилотку на макушку, он лениво обходил грузовик, пиная скаты носком сапога.
Заметив «зольдатиков», ведущих «Бользена», унтер жадно затянулся в последний раз, хотел было выкинуть окурок, но тут к нему на полусогнутых, растягивая губы в умильной просительной улыбке, приблизился Николаенков, бормоча:
– Битте, битте… Раухен…
Скривившись, унтер щелчком отправил чинарик Жорожу – тот метнулся его поймать и оказался совсем рядом с немцем.
Николаенков провел молниеносный удар щуплому унтеру в висок. Того, уже мертвого, отбросило к машине, но Виктор не дал ему упасть.
Тут же нахлобучив фуражку себе на голову, Тимофеев передал тушку немца Жорожу. Быстро стянул ремень и китель, напялил на себя и залез в кабину.
Если бы кто раньше сказал ему, что он сможет проделать все настолько быстро – за какие-то секунды! – то Витька не поверил бы. Уже сидя на переднем сиденье, он выдохнул.
На сиденье лежал «шмайссер» унтера.
Пригодится в хозяйстве…
Тут же за руль уселся Остап и завел двигатель.
– А… – начал Тимофеев.
– Паленый вместо меня! – ухмыльнулся Подало.
– Ага…
Виктор глянул в заднее окошко. Двое «конвоиров» сидели у борта – Доржиев и Паленый, а Николаенков смирно поместился в кузове. Там же лежали трупы немцев – унтер-офицера и водителя.
– Надо от трупаков избавиться, – нервно сказал Виктор.
– Надо сначала выехать отсюда, – парировал Остап и тут же улыбнулся, сверкнув «фиксой»: – Не боись, прорвемся!
Грузовик неторопливо развернулся и покатил к воротам. Двое охранников шустро отворили их, и Тимофеев небрежно козырнул им – бывайте здоровы!
«Опель» выехал за пределы лагеря и свернул на север. Тут же по кабине постучали, и вниз свесилась голова Доржиева.
– Мимо кустов поедешь, притормози, – сказал Хан.
– Усек!
Грузовик сбавил скорость, съезжая на обочину, где разрослись высокие густые кусты да бурьян, и оба мертвых тела были преданы земле. Проследив за «похоронами» в зеркальце, Остап добавил газу и поехал дальше.
Тимофеева не успокаивала эта видимость свободы, он все еще находился в Смоленске, на оккупированной территории. У них есть максимум несколько часов, а потом в «Сатурне» несколько удивятся задержке, станут спрашивать, где унтер, где хиви. Начнутся поиски, обнаружатся трупы. И поднимется тревога.
Значит, что? Значит, надо им побыстрее убраться из опасного района, уходить в леса…
Думая об этих вещах, Виктор наблюдал за происходившим вокруг и насторожился не сразу. Что-то немцы зашевелились…
– Слушай, а какое сегодня число?
– Здрасте! – воскликнул Подало. – Тридцатое с утра!
– Ага… Немцы начинают наступление.
– Какое наступление?
– На Москву! – брякнул Тимофеев.
– Да?! – оживился Остап. – Здорово!
– Здорово?
– А то! Ты поглянь, сколько техники бегает. Затеряемся!
Выворачивая на шоссе, Подало притормозил, пропуская генеральский «Хорьх». По шоссе двигалась колонна грузовиков и бронетранспортеров, там тоже образовался разрыв, и лимузин живенько пересек дорогу, бибикнув в знак благодарности.
– Остап!
Подало и сам понял, что ему надо делать, – газуя, он быстро занял «пробел» в колонне, пристраиваясь за таким же «Опелем», тянущим орудие.
Быстро двигаться в колонне не получалось, зато грузовик будто растворился, пропал, стал незаметен среди десятков таких же, прущих в сторону фронта. Никто не останавливал колонну, никто не обращал внимания на один из следовавших в ней грузовиков – машины сливались в одну металлическую ленту, размотанную вдоль дороги на несколько километров.
Невысокая скорость, мерное гудение мотора укачивали, наводя дремоту. Колонна шла по Варшавскому шоссе, оставив позади Рославль. Солнце село, начало темнеть.
– Когда совсем стемнеет, – сказал Тимофеев, – ищи съезд направо, чтоб поудобнее, и сворачивай.
– А, ну да, – кивнул Подало.
Не сразу, но дорогу, отходившую от шоссе, Остап приметил – и аккуратно съехал, подметая фарами грунтовку. Тимофеев оглянулся. Нет, зря он себя пугал – колонна как шла, так и продолжала следовать в заданном направлении, затягивая разрыв. Никто не рванул за ними, не пустил очередь. Свои же…
Грунтовая дорога вела на восток, потом повернула на север.
– Бензин кончается, – доложил Остап.
Виктор даже облегчение почувствовал – не надо думать, решать…
Все решится само собой. Опустеет бензобак, заглохнет мотор – все на выход. И – ножками…
Так оно и случилось минут через пятнадцать – двигатель стал давать перебои.
– Загоняй машину в лес!
– Ага!
«Опель» свернул на обочину, грузно перевалил канаву и покатил по лесу, огибая большие деревья, с треском ломясь через подлесок.
И вдруг – тишина.
Машина прокатилась пару метров по инерции и остановилась.
– Всё, кина не будет! – громко сказал Виктор. – Електричество кончилось!
Глава 17 Операция «Тайфун»
Направо чернело поле, зараставшее бурьяном, налево все было исчеркано стволиками и ветвями лесной чащи, темным по желтому – листья слетели еще не все.
Между лесом и полем тянулась дорога – две колеи из продолговатых луж цвета кофе с молоком. Огибая поле, дорога снова заворачивала у небольшой возвышенности, облюбованной крепкими дубами в обхват.
Здесь-то и устроился взвод лейтенанта Абанина. Марлен удобно устроился – между двух дубов, на могучих корнях, которые сплелись в твердокаменный узел. Он поправил ватник, и от движения качнулась медаль «За отвагу».
Исаев очень ею гордился. В наградной лист он попал еще в августе, когда в одном из боев прикрыл майора Елина.
Ситуация и впрямь была опасная, а где на фронте иная? Однако военный совет Резервного фронта счел поступок Марлена подвигом – спас командира! И вот, в предпоследний день сентября, наградные документы из Москвы вместе с Указом Президиума Верховного Совета пришли в штаб фронта. Тогда командующий Резервным фронтом Буденный лично прибыл в часть и вручил медали «героям».
Исаев именно так воспринимал свой подвиг – в кавычках. Да и что он такого героического совершил? Командира прикрыл? А как же иначе?
Но все равно приятно было. Медали достались двоим из всего взвода – Исаеву и Макееву. Вот Макеев – другое дело!
Так на танки бросаться с гранатой или с бутылкой КС мог только Макеев – сжимая все свои страхи в кулак, в котором была стиснута рукоятка связки гранат, красноармеец бежал к лязгающему чудищу, как былинный богатырь на Змея Горыныча, и поражал вражину.
Марлен вздохнул. Октябрь уже, а насчет их тетрадки – ни слуху ни духу. Нет, Панфилов обмануть не мог, не тот это человек. Просто, вот так, запросто прибыть на фронт из Москвы было непросто, особенно если ты какой-нибудь там заслуженный академик. Остается одно – ждать. Ждать, ждать, жда-а-ать…
А немец озверел совсем. Прет, как бешеный.
Танки идут, пехота топает, бомбовозы летят.
Рвутся, гады, к Вязьме. К Москве.
28-я армия держится, Качалов никому не отдавал приказа «Стоять насмерть!».
Закрепятся на рубеже, отобьют атаку, другую, третью… Десятую.
И отходят на новый рубеж. И снова окапываются, громоздят линию обороны, подтягивают пушки и минометы. Иногда танки помогут, а раза два даже самолеты появлялись с красными звездами на крыльях. Весь взвод тогда «ура!» кричал, а когда пара «Яков» спровадила с небес «Юнкерс» и тот красиво рванул за лесом, восторгу было…
Марлен отвинтил крышку фляжки, глотнул, а потом немного плеснул на ладонь, отер лицо. Свежий ветерок сразу охладил воспаленные веки. Спать охота, мочи нет. Вторые сутки ни сна, ни отдыха измученной душе. И телу. А куда деваться?
– Вроде отходит, товарищ лейтенант!
Из-за леса доносился неумолчный грохот канонады: «Бу-бу-бу-бу!»
У опушки леса стоял «КВ», изредка гвоздивший неприятеля: «Банг! Банг!»
И вот танк стал сдавать задним ходом, освобождая дорогу. Ему удалось добраться до поворота, взрыкивая, отъехать к дубраве, и в это время на дороге появился немецкий «Т-IV».
Развернув башню, он выстрелил по «КВ», перебивая гусеницу. Обездвиженный тяжелый танк не мог больше покинуть занятую позицию, но снаряды еще оставались. Вот один такой и усвистал в направлении «четверки», втесываясь той в борт.
«КВ» был укрыт надежной броней, немцам ее проколупать было сложно – «Тигров» еще не было, хотя зенитные 88-миллиметровые пушки, прозванные «ахт-ахт», стреляли исправно[18].
Орудие «КВ» не вполне соответствовало толщине брони – это была пушка Ф-34, та же самая, что ставилась на «тридцатьчетверку». Это 76-миллиметровое орудие с полукилометра пробивало броню толщиной в свой калибр, если так можно выразиться. Короче, «четверку» им долбать можно было, даже лобовую броню (в 80 миллиметров) вынесет метров с двухсот, а столько и было до поворота.
«Т-IV» замер, задымил, а потом, будто из последних сил, развернул башню, пальнул осколочным. Снаряд ушел в лес, взрывом снесло дерево. «КВ» выстрелил бронебойным, попадая в башню, и та вдруг подпрыгнула, вырываясь из погона, как пробка из горлышка, только не брызги шампанского били, а пламя.
Докатился тяжкий грохот.
– Боекомплект рванул! – крикнул Якушев. – Так их, гадов!
И тут из подлеска на дорогу вынырнули сразу две «тройки». Еще три немецких танка выворачивали из-за опушки, за ними цепями шла пехота.
Марлен усмехнулся, поглаживая «ППШ». Насмотришься всяких «киношек» и представляешь себе войну не какой она была, а такой, какой ее «видит» режиссер. А тот ради эффектной «картинки» легко жертвует реальностью.
Сколько их было на экране, немецких автоматчиков! А в жизни «шмайссеры» встречались не часто, всего два автомата на роту – один у ротного, другой у командира первого взвода.
Единый пулемет MG-34 и винтовка – вот и всё…
– К бою!
Первая пара «панцеров» выстрелила на ходу, дуплетом, но не попала, только землю вздыбила на поле, вырыв воронки, в которых курился ядовитый дым.
«КВ» ударил, однако, не по ним, а по дальней троице, с разных сторон огибавшей подбитый «Т-IV». Первый снаряд ударил рикошетом, выбивая сноп синих искр, а второй – болванка – вышиб пару катков и разорвал гусеницу «тройке». Танк остановился, превращаясь в удобную мишень, и наводчик «КВ» тут же этим воспользовался – бронебойный ушел под башню.
Та не подлетела, как в первый раз, только все люки повышибало огненными фонтанами, после чего закоптил двигатель. Две «тройки», первыми показавшиеся из леса, так и шли бок о бок по дороге.
Первый снаряд «КВ» угодил точно между ними, когда расстояние от борта до борта не превышало одного шага. Гусеницу перебило тому, что катился левее, и она распустилась по дороге, оголяя катки.
Танк тут же выстрелил, словно решив отомстить за свою искалеченность, но не попал, опять какое-то дерево загнулось в лесу. Правый «Т-III» оказался более метким, его снаряд угодил в «КВ», вот только болванка застряла в броне.
Впрочем, судя по тому, что советские танкисты ответили обидчику не сразу, кто-то из них серьезно пострадал – когда снаряд попадает в башню, пусть даже не пробивая броню, кусочки металла с внутренней ее стороны разлетаются, нанося серьезные раны.
– Товарищ лейтенант! Мочи нет! Дайте я ему вмажу! А?!
Этот крик души Касаева поневоле заставил Марлена улыбнуться.
– Да тут же все открыто, они тебя из пулеметов срежут!
– А я из-под танка!
– Ну, давай…
Красноармеец, волоча «ПТР», прополз ложбинкой к «КВ» и забрался под днище танка – грунт там был кремнистый, плотный, гусеницы почти не продавливали его, так что позиция была неплоха.
Самого выстрела из противотанкового ружья Исаев не приметил, зато углядел попадание – гусеница правой «тройки» все же пострадала при взрыве, хотя и не распадалась, а Касаев умудрился перебить едва державшуюся проушину. С коротким звоном «гусянка» лопнула. Танк замер.
«КВ» по нему не стрелял – успеется. Стоит под носом, обездвиженный. Куда опасней были «четверки», что подгребали с опушки, да еще с пехотой. Сначала танкисты сделали два выстрела осколочными, рассеяв «зольдатиков», а после ударили бронебойным. Мимо!
Второй. Мимо! Зато третий вписался точнехонько под башню – боекомплект не рванул, но стрелять танк уже не мог – заклинило. Танкисты живо полезли вон, и Якушев, изнывавший при «дегтяреве», дал длинную очередь. Не стало танкистов.
А Касаев в это время выпустил еще две 14,5-миллиметровых пульки в борт замершей «тройке», и фашисты не выдержали – полезли на свежий воздух. Якушев и их приветил.
Марьин с Макеевым открыли огонь из автоматов и трофейных MG-34 по пехоте, та мигом залегла. Но счастье было недолго – немцы навели минометчиков.
Противно засвистели мины. Они падали, вырывая неглубокие воронки, разрываясь на осколки, что с визгом чиркали по броне советского и немецких танков, тупо вонзались в деревья.
Марлен прижался щекой к дубу, понимая, что дерево не спасет, если мина упадет сверху. Но он же такой маленький…
Не попади… Не попади…
Мина угодила точно в моторное отделение «КВ», загорелась солярка. Первыми через днищевый люк вылезли трое танкистов, четвертым выполз Касаев.
– Отходим! Там боеукладка!
Разведчики отползли не слишком далеко, но это заметили немцы – пехота бросилась вперед, и тут рванул боекомплект. Стальной гигант вздрогнул, звякнув своими сочленениями, люки его вырвало, а башню перекосило. Немцы как бежали, так и попадали в грязь. Испужались.
– Отходим!
* * *
Отошли. Оставив за спиной километров пять, расположились в узкой полосе между двумя лесными массивами. Сверху эта низина, ограниченная дебрями с востока и запада, походила на бутылку – красноармейцы заняли ее горлышко, растянувшееся метров на триста.
Здесь и стали копать. Сырая земля бралась плохо, как пластилин, а потом и вовсе дождик заморосил, повисая серой дымкой. Стало мокро и холодно.
Отплевываясь от капель, стекавших по лицу, Исаев яростно работал лопаткой. Ох, и трудная это работа – Родину защищать…
– Ага, подошли! – удовлетворенно сказал Краюхин, выпрямляясь.
– Кто подошел?
– Полк наш! И артиллеристы – вон на правом фланге окапываются…
– Артиллеристы, говоришь? – прокряхтел Марлен. Сняв пилотку, он утер ею лицо и нахлобучил обратно. – Артиллеристы – это хорошо… «Сорокапятки», небось?
– Да нет… Другое что-то…
Отпыхиваясь, Исаев выпрямился и приложил ладонь козырьком ко лбу:
– О-о! Да это зенитки!
– Зенитки? Такие большие?
– В самый раз! 85 миллиметров – засадит и по самолету, и по танку! Ат-тлично! Она даже лобовую броню немецкой «четверки» с километра просадит! Хорошая пушчонка! Во! Уже веселее будет! Так, а ты чего стоишь, красноармеец Краюхин? Копать!
– Слушаюсь, товарищ младший сержант!
Марлен хмыкнул довольно. Да-с! На его петлицах красовались зеленые треугольники[19]. Некие остроумцы называли их «гречкой», а знаки различия старшины – четыре треугольника в ряд – «пилой». «Пила» более-менее прижилась, а вот «гречка» отсеялась.
– Та-анки!
Исаев выглянул из окопа. Вдалеке показались серые коробочки «панцеров», размытые моросью, а между ними словно кто маку просыпал – то шагали «дойче зольдатен».
– Без команды не стрелять! Пусть поближе подойдут…
По траншее подошел Абанин, склоняя голову.
– Копаем? – бодро спросил он.
– Так точно, товарищ командир! Закапываемся, как картошка!
– Эт-правильно… Я чего пришел – будете стрелять если, осторожнее цельтесь. Елин послал в лес большую группу, чтоб немцы не вышли нам во фланг. А когда фрицы пройдут, они сами откроют огонь с тыла.
– Фрицы будут довольны!
Докопав, подчистив, Марлен сказал:
– Хватит! А то руки дрожать будут.
Немцы приближались медленно, но неудержимо. Танки выкатывались и выкатывались – десять, двадцать, тридцать, сорок «троек» и «четверок»!
«Т-III» было больше всего, часто попадались слабосильные «Т-II» – эти шли позади. А в авангарде продвигались «четверки» – достаточно мощные машины для 41-го.
Они открывали огонь издали, но особых разрушений их стрельба не нанесла. Зенитчики не отвечали, они ждали своего часа.
И он настал.
Когда до ближайших танков оставалось метров триста, зенитки дали залп – шесть снарядов нашли свои цели. Три танка запылали сразу, еще один остановился – это была «двойка», и, похоже, ее продырявили насквозь.
Армада продолжала наступать, не замечая первых потерь. Со второго залпа загорелось четыре танка. И в этот момент заговорила батарея 85-миллиметровок, укрытая в лесочке на левом фланге.
Ей было сподручнее гробить немецкие танки – пушки стреляли им чуть ли не прямо в борт.
Пехота порысила на окопы, поддерживая свою прыть ручными пулеметами. На глазах у Марлена один из красноармейцев, передернув затвор, выглянул поверх бруствера, выстрелил, а в следующую секунду пуля снесла ему полчерепа.
Задолбили «дегтяревы», зачастили редкие «ППШ», вразнобой били винтовки. Немецкая пехота отхлынула. Но не покинула поле боя.
Начался артобстрел – снаряды и мины падали как попало, осколки звенели стальной порошей, скашивая траву, выбивая фонтанчики грязи из брустверов. Один раз мина угодила прямо в окоп – убило двоих наповал. Траншеи копались с умом – под разными углами, так что разлету осколков помешали стенки.
И доблестный вермахт снова пошел в атаку. Немцы стреляли без устали, посылая впереди себя град пуль, не позволяя красноармейцам высунуться из окопов.
Якушев попробовал стрелять вслепую, получалось плоховато, и тогда он выглянул, даже не на секундочку – на мгновение.
Но это мгновение стало последним в его жизни – шальная или прицельная пуля разворотила Ивану лицо и вышла из затылка.
– Ванька-а! У-у, с-суки!
Захлопали минометы, и это будто стало отмщением за смерть Якушева – советским минам не надо было выискивать щели траншей, и они щедро делились с немцами рваным металлом – те валились, дергаясь и брызгая кровью.
А тут и с фланга ударил «засадный» взвод – пулеметы заработали, загоготали, чудилось, со злорадством выбивая врага в спину. А вас сюда никто не звал!
* * *
После двадцатого подбитого «панцера» оставшиеся машины стали пятиться, боясь развернуться слабо защищенной кормой.
Зенитки продолжали отстрел, и тогда по их душу явились «лаптежники». Группа в двенадцать или больше «Юнкерсов-87» налетела на позиции зенитчиков, закружилась и начала «выделываться», по очереди пикируя и сбрасывая бомбы. Одна из тяжелых бомб перевернула одно из орудий, уничтожив расчет, но уже задирались стволы – и Марлен впервые увидал, что бывает, когда пилот противостоит зенитчику.
Первый снаряд разорвался в высоте, отрывая «лапотнику» крыло, и тот посыпался вниз, вместе со своими бомбами. Пилот второго «на очереди» бросил самолет в сторону, но не уберегся – угодил под огонь соседнего орудия.
Самой эффектной стала гибель третьего бомбера – снаряд разорвался прямо в кабине, отчего самолет четвертовало – двигатель, крылья и хвост разлетелись в разные стороны. Готов.
А в это время стрелки, засевшие в засаде, ударили по немецкой пехоте с фланга – два пулемета, винтовки и автоматы, которых здорово не хватало, открыли огонь практически в упор.
Два танка, по-прежнему отступая, развернули башни и саданули по лесу осколочно-фугасными. Тогда за своих вступились зенитчики – одна из пушек опустила ствол и послала снаряд вдогонку, подбив один из танков.
Бомбовозы тем временем не стали геройствовать. По-быстрому сбросив бомбы над лесом, чтобы облегчиться, они разворачивались и уходили. Ушли не все – за одним из улепетывавших потянулся траурный шлейф, потом крыло и кабину охватило пламя. Бомбер взорвался над деревьями и рассыпался по лесу. Сгинул.
– Отбой, ребята, – устало сказал Марлен.
* * *
…6 сентября Адольф Гитлер в своей директиве № 35 приказал разгромить советские войска. Десять дней спустя командование группы армий «Центр» издало другую директиву – о подготовке операции по захвату Москвы под кодовым названием «Тайфун».
2 октября главные силы ГА «Центр» перешли в наступление.
Уже на следующий день 2-я танковая группа Гудериана ворвалась в Орел, но завязла под Мценском, где 1-я гвардейская танковая бригада полковника Катукова дала немцам сдачи. Так что мечты о наступлении на Тулу «Быстроходному Гейнцу»[20] пришлось отложить.
Резервному фронту противостояла 4-я танковая группа Гёпнера, сосредоточенная в районе Рославля. 4 октября были захвачены Спас-Деменск и Киров. 7-й и 9-й армейские корпуса вермахта, сильно ослабленные после разгрома в боях за Ельнинский выступ, наступали на Вязьму, но постоянные, ожесточенные атаки частей противостоявшей немецким корпусам 24-й армии РККА сковали этот набег.
40-му и 46-му немецким моторизованным корпусам удалось прорвать фронт в двух местах. 46-й мотокорпус наступал через Спас-Деменск, заворачивая к Вязьме, а 40-й мотокорпус – через Бахмутово, имея целью занять Юхнов и тоже круто повернуть на Вязьму, дабы замкнуть кольцо окружения в образующемся котле, где скопились сотни тысяч красноармейцев. Вот только им это не удалось – 28-я армия Качалова нанесла мощный фланговый контрудар по 46-му моторизованному корпусу генерала фон Фиттингофа-Шееля. 104-я танковая дивизия при поддержке трех дивизионов «катюш» атаковала маршевые колонны немецкой 5-й танковой дивизии и вывела ее из строя.
2-я и 10-я танковые дивизии 40-го моторизованного корпуса генерала Штумме, находившиеся в это время примерно в тридцати километрах к юго-востоку, решили помочь «камарадам» и ударить русским в тыл. Этому помешала советская 109-я танковая дивизия из 43-й армии при поддержке с воздуха 10-й и 12-й САД[21].
В итоге сильно потрепанные мотокорпуса сами попали в окружение 43-й, 33-й и 28-й армий, а советские окруженцы под Вязьмой смогли дать отпор немцам и покинули «дырявый котел» – тридцать семь дивизий, девять танковых бригад и тридцать один артиллерийский полк были отведены на Можайскую линию обороны.
10 октября войска Резервного фронта вошли в состав Западного фронта, под командование Жукова.
Глава 18 По эту сторону зла
Никаких особых запасов с собой беглецы не брали, да и откуда их возьмешь в лагере? Куски хлеба в карманах – вот и вся провизия. Из оружия – пара ножей, два карабина, один «МП-40» и «вальтер». В теплой одежде тоже ощущался дефицит. Днем-то было тепло, а вот по ночам изрядно холодало – недаром зима 41-го года отличалась необыкновенной суровостью.
Хорошо еще, что верткий Паленый умудрился стащить три солдатских одеяла, а в кузове нашлись две тонкие шинели «Дранкеля» и «Жранкеля».
Немецкие каски Доржиев выбросил в кусты, и дальше все потопали в своей красноармейской форме. Шинели носили по очереди, а кому не досталось, кутались в одеяла.
Особой прыти ночью в лесу не разовьешь, можешь и без глаза остаться, когда на ветку напорешься, или ноги переломаешь, если в бурелом угодишь. Топали осторожно, следом за бывалым Доржиевым.
После полуночи взошла луна, стало полегче, хотя Тимофеев клял естественный спутник Земли за густые тени – постоянно путь ногой ощупываешь. То ли тень перед тобой, то ли яма.
Шли до самого рассвета, уже и погромыхивать стало вдали – это давала о себе знать линия фронта.
Когда взошло солнце, Жорож предложил найти хоть какое-то убежище, чтобы пересидеть день, а вечером продолжить путь.
После получасовых поисков счастье им улыбнулось – обнаружился покосившийся сарайчик, набитый пахучим сеном. Сарайчик стоял с краю большой поляны, так что подходы были на виду. А если что не так, можно было скрыться в лесу.
– Судя по всему, – рассудил Паленый, – это амбар. Но кто ж ставит амбар в лесу?
На резонное замечание ответили поисками. Долго лазать по кустам не пришлось – буквально в двух шагах за амбаром тянулась изгородь, за ним простиралось пастбище, а дальше начиналась деревня. Половина изб сгорела, одни печи торчали, поднимая трубы над собой. Уголья по периметру отмечали сожженные стены.
Другая половина домов была цела и с виду невредима, но зловещая тишина напрягала поневоле.
Деревенская жизнь неспособна быть тихой, хоть и далека она от постоянного шума в городах. Собаки лают, коровы мычат, петухи кукарекают, соседки переговариваются. Слышны долгие, заунывные песни или унылая ругань. Скрипят калитки и колодезные «журавли», звякают ведра, стучат топоры, разваливая чурки. А тут – ни звука.
– Что-то тут не так, – пробурчал Николаенков.
– Надо проверить, – решил Доржиев.
– Пошли, – сказал Виктор.
Зайдя в первый же двор, они увидели труп собаки, но смердело с другого места. Завернув за угол избы, Тимофеев шарахнулся от ужаса – прямо на бревенчатой стене была распята голая девочка лет тринадцати. Острые грудки едва выдавались, а раскинутые руки и ноги были грубо приколочены большими ржавыми гвоздями.
Жорож тоскливо заматерился.
Остап, заглянувший в избу, показался на крыльце.
– Там дед с бабкой, – доложил он, – дня два лежат.
Бродить по деревне мертвецов расхотелось, но надо было приискать хоть каких-то припасов, раз уж зашли.
В одном из подполов нашли немного картошки, набрали почти полное ведро – жестяное, мятое, найденное в пустом коровнике.
В другой избе обнаружили глечик с солеными грибочками.
А потом беглецы вышли к сельсовету, напротив которого стоял когда-то большой колхозный амбар. Он сгорел дотла, а среди углей и сажи были разбросаны обгорелые кости и черепа.
Все стояли, потрясенные.
– Их тут всех заперли, – пробормотал Виктор, – и сожгли. Как в Хатыни…
– Как где? – переспросил Николаенков.
– Хатынь – это деревня в Белоруссии. Была. Там немцы спалили всех подряд.
– Таких деревень… знаешь сколько? Десятки, если не сотни!
– Фашисты, – вздохнул Паленый.
– А давайте не будем задерживаться? – предложил Тимофеев.
– Пожалуй, – буркнул Жорож. – Отойдем подальше, картошечки наварим… Поедим хоть по-человечески.
Превозмогая себя, Виктор прошелся еще по нескольким избам. Мертвых там не было, зато среди убогого скарба удалось сыскать котелок и даже топор.
Покидали деревню мертвецов с тяжелым чувством, а у Тимофеева впервые родилось понимание того, почему Марлен остался, не пошел с ним в «светлое будущее».
Вряд ли Исаев знал больше о войне, о том, как здесь любили и ненавидели, терпели горе и мстили врагу. Бабушка рассказывала маленькому Вике, что его дед Коля пропал без вести. Этот факт удержался в памяти, но никаких особых чувств не вызывал.
А у Марлена вообще никто не погиб на войне, он знал это время лишь по книгам да по кино.
Просто, наверное, Исаев более чувствительный, что ли…
Тимофеев скривил губы. Чё ты выдумываешь, Вика?
Чего выкручиваешься, будто оправданий ищешь? Ну, просто признай, что дураком был с самого начала. Ты зачем сюда пошел? Интересно было? Приключений захотелось?
Ты просто не понимал сути, не разумел тутошнего реала.
Теперь-то тебе, друг ситный, многое открылось. Ты уже не спешишь обратно, потому как врос в здешнюю жизнь, погрузился в нее с головой.
Вот когда ему в последний раз припоминались ночные клубы, «Бентли» и прочие причиндалы «красивой жизни»? А он уже и не помнит!
Недаром его папан больше всяких омаров и фуа-гра ценил обычную картошку – вареную, с селедочкой, с лучком, с черным хлебцем. Или борщ, но не просто так, а майонезом забеленный, да с пампушками, и чтоб с чесночком!
Тимофеев сглотнул. Скоро угостишь свой организм простой и сытной едой – картошкой под грибочки.
Вернувшись к мыслям о Марлене, Виктор с неохотой признал правоту товарища. И дело тут вовсе не в эмоциях, а в том, что для Исаева понятие «долг» было куда значимее, чем для него.
В среде таких, как он, отпрысков богатеньких родителей, считалось хорошим тоном высмеивать все «совковое», включая День Победы. А какими смешными были эти ветераны-фронтовики! Суетливые, шамкают своими беззубыми ртами, трясутся так, что иконостасы медалей звякают…
Чтобы оборвать тот издевательский смех, надо было оказаться здесь, на фронте. Они все тут, будущие «участники ВОВ», еще молодые и здоровые, бьют врага, как могут, не шибко жалея себя. Не все из них распишутся на рейхстаге – неисчислимое количество веселых, бесшабашных парней сгинут, лягут в лесах и полях, чтобы потом их кости находили поисковики. И останутся от них одни лишь пожелтевшие фотографии, да и те будут висеть дома у таких же фронтовиков, кому удалось вернуться с кровавых полей.
Неожиданно Тимофеев вспомнил, какое у Марлена было лицо Девятого мая, когда по Тверской шагал «Бессмертный полк» – тысячи людей шли потоком, а фотографии погибших дедов качались над ними, пестря и пугая числом.
Исаев напрягся тогда. Губы у него сжались, глаза прищурились, и такое ожесточение проступило вдруг на лице…
Так что пусть не врет, будто лишь тут все решил! Он давно уже был готов бить фашистов, и вот – все у него сошлось, совместилось. И у Краюхина. Один он – третий лишний…
…Забрались беглецы в самую глушь, развели небольшой костерчик, зачерпнули водички в ручье, помыли картошку, сварили. Дух пошел…
Перебрасывая с руки на руку горячую картофелину, Тимофеев очистил ее, обжигаясь, и откусил, дыша ртом. Охладил скользким грибочком. Хорошо!
– Водочки ба! – вздохнул Остап.
– Не держим-с, – чопорно ответил Тимофеев. – Скажи спасибо, что хоть хлеб есть.
– Ну, да, вообще-то…
Наевшись, поделили между собой огрызки хлеба и теплые еще картофелины – это на ужин. И пошли на звуки канонады.
Разобрать, где именно бьют пушки, было трудновато. Вроде как с севера или с северо-востока. Или, может, с северо-запада…
– Скройся! – скомандовал Доржиев, и Виктор тут же метнулся за толстый ствол дерева.
Цирендаши быстро всех приучил прятаться по команде. Скажет – и никого.
Стоя за деревом, Тимофеев глянул на бурята. Тот был насторожен. Суженые глаза охотника цепко обшаривали кусты.
– Там кто-то есть, – сказал он тихо, – но это не немцы.
– Действуй тогда, – спокойно велел Николаенков.
– Эй! – крикнул Хан. – Всем выйти!
– Руки за голову! – добавил Виктор, громко клацая затвором.
– Не стреляйте! – послышался дрожащий голос.
Из-за поросли молодых елочек вышли трое парней в форме РККА. Худые, маленькие, обстриженные, тонкошеие… Новобранцы.
– Все вышли? – строго спросил Николаенков.
– Все…
Доржиев в это время пропадал в лесу и вдруг показался за спинами новобранцев.
– Все, – подтвердил он.
Пацаны дернулись, но рук не опустили.
– Как звать? – спросил Жорож, выходя из-за дерева.
– Юра, – представился рыжий вояка. Волосы его были сострижены, но конопушки выдавали «инфракрасную» натуру.
– Гера, – сказал юноша с вытянутым, будто в вечном удивлении лицом.
– Константин, – буркнул самый мелкий.
– Дезертиры?
– Нет, нет! – заволновались армейцы.
– Нашу роту раздолбало из минометов, – сказал Гера, – кто-то ушел со всеми, а мы все ждали приказа покинуть позиции, да так и не дождались.
– Заночевали в стогу, а днем мимо немцы шли, – подхватил Костя. – Отсиделись до вечера и двинулись. Вот…
– Что – вот? – усмехнулся Жорож, закидывая автомат на плечо. – Куда намылились хоть? На фронт или домой?
По тому, как замялись новобранцы, Тимофеев понял, что особо на передовую никто из троицы не стремился.
– Мы… это… – замялся Гера. – Мы на фронт, конечно, просто хотели сперва к своим заглянуть. Мы все из Каменки…
– Заглянули?
Пацаны кивнули, головы повесив.
– Немцы всех побили, – шмыгнул носом Юра. – У меня там мать жила и бабка, а я и не знаю теперь, то ли сожгли их, то ли они уйти смогли…
– А чего ж раньше не ушли?
– Так как же хозяйство-то бросишь? – удивился рыжий. – А у бабки и корова, и куры…
Тимофеев вздохнул только. Съели давно и корову, и кур. Фрицы на обед.
– Ладно, – сказал Жорож, – пошли вместе. Нам по дороге. Оружие есть хоть?
– А как же! Винтовки. Нам всем выдали. И патроны. Немного…
– Молодцы, что не бросили, – подал голос Остап. – А то есть такие… служащие. Винтовку в кусты, чтоб не мешала, и дёру.
– Мы не такие!
– Верю, – кивнул Николаенков. – Пошли.
– А у нас еще одна винтовка есть, – сказал Юра. – Немецкая. Мы случайно набрели на немецкого снайпера. Он убитый лежал.
– Ну-ка, ну-ка… – заинтересовался Цирендаши.
Рыжий сбегал в кусты и вернулся с целой охапкой винтовок. Трехлинейки он передал товарищам, а винтовку «маузер» протянул Доржиеву. Тот принял ее и с улыбкой оглядел.
– Красота! Бьет хорошо, а, главное, спуск плавный и длинный. Лучше я ее возьму.
Бурят стянул с себя «шмайссер» и протянул Тимофееву.
– Держи.
– Ага.
– Ну, все? – нетерпеливо спросил Жорож. – Шагом марш!
* * *
К вечеру вышли к месту боя – там, где дорога огибала опушку леса, стояли вразброс подбитые немецкие танки, а подальше, на пригорке, виднелся горелый «КВ».
Вдруг очень чисто и ясно донеслась немецкая речь – все сразу присели, скрываясь в подлеске.
– Кто это? – прошептал Николаенков.
– Не понял, – пожал плечами Виктор. – Кто-то просил ключ на «тридцать два»…
– Ремонтники, наверное. Немцы все свои танки собирают, чинят – и снова в бой. Ну, если есть что чинить.
Тимофеев подобрался поближе и выглянул из кустов. На дороге укрытый тушами танков стоял бронетранспортер «Ганомаг», где скучал пулеметчик, а вокруг «четверки» со свернутой башней суетились немцы в засаленных комбезах, гремя ключами и кувалдами.
– Цепляй трос, Ганс, – переговаривались они, – натянем гусеницу.
– Погоди, надо сначала трак заменить.
– А где я тебе новый найду? Оставим этот. Нам лишь бы дотащить…
– Шмульке же обещал подъехать!
– И где он? Вечер скоро.
– Что правда, то правда…
Осторожно пробравшись к своим, Виктор сказал:
– Это ремонтники, но при них «Ганомаг». Так что обходим их лесом и шуруем дальше.
– Шуруем, – кивнул Жорож.
– Погодите, – нахмурился Доржиев. – Мы что, так и уйдем?
Николаенков сощурился.
– Предлагаешь устроить немцам веселую жизнь?
– А чего бы и нет? Хоть патронами разживемся.
– На «Ганомаге» пулеметчик дежурит, – сказал Тимофеев.
– Сниму, – кивнул Цирендаши.
– Ладно, – согласился Николаенков, – пошумим маленько. Юр, ты со своими заходишь слева, снимаете ремонтников. Как Доржиев стрельнет, так и вы начинайте. А мы, – он обернулся к Виктору, Остапу и Паленому, – зайдем справа. Только не разом с нашими комсомольцами, а то они нас вместе с немчурой перестреляют.
– Да чего вы… – обиженно затянул Гера.
– Ладно, ладно. Цирендаши, твой выход.
Охотник кивнул и исчез в зарослях. Было такое впечатление, что он сделал всего лишь один бесшумный шаг и замер, потому как более ни звука не раздалось.
Крадучись, ушли комсомольцы-новобранцы. Жорож повел «старичков».
Осторожно выглянув между двух стволов, Тимофеев увидел прежнюю картину, только с другого ракурса – «Ганомаг» с дремлющим пулеметчиком да группку ремонтников, ползавших по танку.
Сухо треснул выстрел, и пулеметчика отбросило – туда же, куда брызнул кровавый фонтанчик из простреленной головы.
Тут же грохнул залп из трехлинеек. Комсомольцы-новобранцы изрядно нервничали, поэтому метким оказался лишь один выстрел из трех. Тимофеев вскинул «шмайссер» и выдал короткую очередь.
Неожиданно из десантного отделения выскочили трое немцев в касках и с винтовками. Пригибаясь и крича по-своему, они открыли огонь, с первого же выстрела поражая Паленого.
Виктор перенес огонь на них – патронов ему хватило как раз на две короткие очереди. Одного, по видимости, он уложил-таки, а второго и третьего «разделили» между собой Доржиев и Остап.
Бой прекратился так же быстро, как и начался. Только двое ремонтников, оставшихся в живых, испуганно жались к борту танка.
Тимофеев склонился над Паленым. Тот трудно дышал, шинель на груди мокла кровью.
– Ты… это… – еле вымолвил он, выдувая розовые пузыри. – Семен я… Сенькой кличут… Ерохиным… Бросил я своих… Грех это… Дезертир я, и не замолишь уже…
– Молчи, молчи, – бормотал Виктор. – Все будет хорошо…
Паленый, вечно угрюмый, вдруг светло улыбнулся, будто радуясь приходящей смерти.
– Ничего уже не будет… – выговорил он, и между губ протекла струйка крови. – Батюшка говорил… «Стоять за други своя»… А я не постоял… Ты это… Витька… ты своих не бросай…
– Хорошо, – выдохнул Тимофеев.
Ерохин улыбнулся, да так и помер – просветленный.
– Отошел, – пробормотал Подало и стянул пилотку с головы.
Новобранцы спешно посрывали головные уборы, и Гера спросил неуверенно:
– А с этими как? – Он кивнул на ремонтеров. – Пролетарии, все-таки…
– А деревню твою кто жег? – холодно спросил Виктор. – Буржуи? Такие же «пролетарии». Спасти этих хочешь? Добро им сделать? Так ты не забывай, что война идет! И твои спасенные первым делом доложат о нас.
Быстро сменив магазин в «шмайссере», он оттолкнул Костю с дороги и ударил очередью по парочке механиков. Те задергались и сползли по броне, падая на горелую землю.
Не обращая больше внимания на расстрелянных, Тимофеев зашагал к бронетранспортеру. Быстро заглянув внутрь, он тут же отшатнулся, но нет, живых в «Ганомаге» не осталось.
Тогда уже спокойно, не торопясь, Виктор обшмонал убитых немцев, собрав запасные патроны и зольдбухи. Заодно и роскошный нож снял. Пригодится…
Вернувшись, он поделился боеприпасами с товарищами.
Совершенное убийство нисколько не волновало его – перед глазами стояла деревня мертвецов да умиравший Паленый.
– Похоронить бы надо, – пробормотал Остап, завидев его.
Тимофеев кивнул.
– У немцев есть лопаты, – сказал он.
Могилу выкопали неглубокую, завернули тело в шинель и зарыли. У немцев обнаружилась и краска. Подало, кряхтя, накатил на могильный холмик большой плоский камень.
– А чё? Так и писать – Паленый?
– Семеном его звали, – разлепил губы Виктор. – Ерохиным.
Так и написали.
– Эй! – крикнул Константин. – Мужики! Это… как его… Воздух!
Тимофеев обернулся – с запада доносился гул самолетного двигателя, а потом показались два «Мессершмитта». Надо полагать, с «Ганомага» передали весточку о «партизанен».
Описав круг, истребители пошли в атаку – очередь прошла по земле, выбивая злые фонтанчики.
– Что стоите? – закричал Виктор. – Огонь! Из винтовок!
Комсомольцы тут же начали стрелять по виражировавшему «мессеру» из винтовок, а Остап почесал к «Ганомагу», и вскоре оттуда донеслась очередь из MG-34.
Истребитель, валясь на крыло, выпустил очередь по бронетранспортеру – пули так и защелкали по металлу. Неизвестно, кому «достался выигрыш», но из фюзеляжа обстрелянного самолета вдруг вырвался длинный язык пламени, и вот уже огонь охватил полфюзеляжа.
– Ур-а-а! – вырвалось у всех.
Пилот с подбитого «Мессершмитта» выбросился с парашютом, но это было бесполезно – слишком низко. Купол, правда, раскрылся – и тут же вспыхнул. Летчик рухнул вниз.
– Так тебе и надо!
«Мессершмитт», оставшийся в одиночестве, выпустил очередь и улетел, а подбитый неожиданно развернулся в воздухе и, неуправляемый, врезался в «Ганомаг». Два взрыва слились в один, воздушной волной Тимофеева повалило на траву.
– Там же Остап! – крикнул Николаенков.
– Нету больше Остапа, – глухо проговорил Доржиев.
Тимофеев серьезно кивнул. Он видел, как Подало исчез, бросая пулемет, юркнул вниз, пытаясь покинуть бронетранспортер, но не успел – на- крыло.
– Жалко, – вздохнул Гера, глядя на пожар.
– Жалко, – признал Виктор. – Пошли скорей, а то налетят сейчас, будет нам.
– Пошли, – кивнул Николаенков.
* * *
Дальше лес расступался, освобождая место для маленькой равнинки, поросшей травой и редкими кустиками. Вот здесь танков было – десятки!
Сгоревшие, иногда без башни или с башней, накренившейся так, что орудие упиралось дулом в землю.
После дождя по горелой броне расходились ржавые потеки.
Перебежать луговину от одного лесного массива до другого удалось под защитой танков – короткими перебежками. От «тройки» к «четверке» (хотя, если честно, Тимофеев не мог распознать, какой из танков относится к «Т-III», а какой к «Т-IV»), пока не шмыгнули под защиту деревьев.
– Ну, и бились тут… – пробормотал Гера.
– Да уж, – буркнул Тимофеев.
– Дали жару, – кивнул Николаенков.
Вскоре впереди посветлело, и Виктор выглянул на место вывала и пожара – тут рухнул немецкий самолет, от которого один хвост остался, все остальное – в распыл.
Шагая по гари, переступая куски гнутого, перекрученного дюраля, осколки битого стекла, выдранный мотор с загнутыми лопастями, Тимофеев представлял, как тут было жарко, хотя и дождь шел – после сражения прошло не более чем пара дней.
Из леса окруженцы выглянули на разбомбленные позиции артиллеристов, а дальше тянулись окопы. Кое-где виднелись груды тряпья…
Нет, Витенька, не тряпки это, а люди. Мертвые. Павшие.
Склоняя головы, словно стыдясь своего статуса, беглецы зашагали дальше.
Шли весь день, следуя от одного поля боя к другому. Уже под вечер, когда Жорож стал посматривать вокруг, ища место для ночевки, из зарослей донесся спокойный и ясный голос:
– Стоять!
Глава 19 Другой фронт
Это случилось 8 октября.
Марлен только что вернулся с задания, основательно продрог и потому грелся у гудевшей буржуйки, от которой несло теплом и запахом смолы.
Немец остервенело рвался к Москве, и лишь один Исаев, не считая Краюхина, знал точно, что парад на Красной площади вермахту не обломится.
Тут в землянку просунулся лейтенантик с красными от холода ушами. Придерживая фуражку, он пригнулся под низко нависавшей притолокой, огляделся и сказал:
– Мне нужен младший сержант Исаев.
– Это я, – поднялся Марлен.
– Вас вызывает генерал-майор Панфилов.
– Бегу.
Когда Исаев выскочил из землянки, всякие мысли вертелись у него в голове, но всё вокруг надежды: наконец-то? А вдруг?
Вокруг все были заняты – укрепрайон предоставил неплохие условия, чтобы разместить кочевавших военных, но работы не были закончены. Многое приходилось доделывать, доукреплять, достраивать.
Красной Армии очень и очень не хватало времени. Время – вот что было основным дефицитом. Не было обученных кадров? В войска не поставлена новая техника? Промышленность не набрала нужного темпа? Все упиралось в нехватку времени, в жесточайший цейтнот.
Если бы, как и надеялся Сталин, немцы обождали с войной до весны 42-го, случился бы совсем иной расклад. А так…
Модернизация и перевооружение только-только начались, и на тебе! К сожалению, о состоянии РККА немцы как раз знали, поэтому и поспешили напасть, пока Красная Армия не обновилась как следует, не пересела на новые танки и самолеты.
Обернувшись в сторону передовой, Исаев покусал губу.
Полчища… Именно, что полчища. Тевтонская орда.
Прет и прет, ломит и ломит. Против лома нет приема?
Ошибаетесь, истинные арийцы…
Марлен кивнул часовому у дверей генеральской землянки и вошел, низко поклонившись дверному косяку.
Маленькое окошко пропускало вовнутрь немного света, но видно было неплохо. Панфилов восседал за столом и улыбался, а вокруг бегал пожилой мужчина в кителе инженер-контр-адмирала, махал руками и выкрикивал:
– Это же прорыв! Революция в науке и технике! Это подъем! Да к нам со всего мира выстроятся в очередь, клянчить будут, чтоб мы им продали наши машины, наши приборы!
Улыбаясь (надеялся не зря!), Марлен отдал честь.
– Младший сержант Исаев прибыл по вашему приказанию!
Инженер-контр-адмирал круто развернулся.
– Это вы делали записи в этой тетради? – Он потряс той самой «премудрой тетрадкой», над которой изрядно потрудились Марлен с Михой.
– Мы, Аксель Иванович, – улыбнулся Исаев. – Я и мой друг Миша Краюхин.
– Ах, простите! – смутился инженер. – Я даже не представился: Аксель Иванович Берг. А откуда вы меня знаете?
– Вас, Аксель Иванович, можно по праву назвать одним из выдающихся советских радиоинженеров. Я тоже, скажем так, причастен к радиотехнике. Мы с Мишей долго беседовали с тем немцем. Многое в тетрадку просто не вошло, но память у меня хорошая. Записывал как раз Краюхин, у него разборчивый почерк.
– Простите, как вас звать?
– Марлен. Этого достаточно.
– Вы хоть понимаете, Марлен, что скрыто в этой тетради?
Исаев снова улыбнулся.
– Ну, если продолжать ваши сравнения на букву «П»… То это действительно прорыв. Прогресс. Победа.
– Именно! Именно!
– Самое главное в этих записях, на мой взгляд, это полупроводниковые приборы. Помните, как наш Лосев изобрел кристадин? По-моему, он тогда первый отказался от ламп в пользу кристаллов. А тут – транзистор! К нему подбираются американцы, но их прибор пока что никуда не годится, хотя они уже и дошли до p-n перехода, а вот мы можем преуспеть и обогнать всех!
– Вы сказали – p-n?
– Ах, да, это сокращенно от «позитив» и «негатив», положительного направления проводимости и отрицательного.
– А транзистор?
– Это из двух слов сложилось – «трансфер», то есть передача, и «варистор» – управляемое сопротивление. Электронные схемы на транзисторах не только прочны, в отличие от ламповых, не только экономичны, работая в напряжении карманного фонарика, главное – их можно делать сколь угодно миниатюрными. Вплоть до размеров песчинки, хотя, конечно, такие схемы нужно собирать лишь под микроскопом…
Берг смотрел на него зачарованно.
– У меня такое впечатление, Марлен, – проговорил он, – что вы уже собирали эти самые электронные схемы.
– Немножко, – мягко сказал Исаев. – И… знаете, я очень рад, что эта тетрадка попала именно к вам. Вам можно доверять, Аксель Иванович.
Берг хмыкнул.
– С тетрадью вашей я ознакомился еще две недели назад. Затем мы ставили опыты… Скажу сразу, что их результаты были таковы, что лаборантка Лидочка пищала от восторга. Тогда же я все работы засекретил, а вашу тетрадь мы перепечатали в нескольких экземплярах. Тащить такое на передовую было опасно и безрассудно, но…
Быстро схватив тетрадь, он пролистал ее.
– Вот, вы тут пишете, что детекторы для модулирования сверхвысоких частот в радиообнаружении[22], изготовленные из поликристаллического кремния, работают нестабильно из-за недостаточной очистки от примесей…
– Да, – кивнул Марлен, – плавить кремний надо в гелиевой атмосфере, тогда чистота составит почти сто процентов. Но свойства кремния, если говорить о его применении в транзисторах, зависят как раз от примесей. Более легкие элементы – бор и алюминий – должны сосредотачиваться в верхнем слое расплава, а более тяжелый фосфор – в центре тигля. Тогда мы получаем кремний двух типов проводимости…
– Замечательно… – протянул инженер-контр-адмирал и вздохнул. – Вот только этого нет в вашей тетради, дорогой Марлен. Извините, конечно, что я так… э-э… коварно вас подловил. Просто я имею давний опыт профессора и могу точно вычислить глубину познаний студента. Обычно мои ученики скрывают свое незнание, а вот вы – наоборот.
– Ну, есть маленько… – вздохнул Исаев.
«Прокол» нисколько его не взволновал. Марлену вообще было противно врать и притворяться, но выдать свое происхождение он не был готов. Однако Бергу и в самом деле можно было доверять.
– А ваш товарищ? – спросил Берг.
– Миша? О, он знает все куда лучше моего.
Аксель Иванович поднялся с лавки и торжественно провозгласил:
– Я уполномочен отозвать вас с фронта, товарищ Исаев. Вас и вашего товарища. Вы нужны науке! Вы нужны нашей стране в Москве, а не в окопах. И уж вы мне поверьте – через наши лаборатории тоже проходит линия передовой!
– Да я верю, – растерялся Марлен, – но я не думал, что мне самому… Зачем? Мы же все прописали, а под вашим руководством…
– Не спорьте с контр-адмиралом! Вы отозваны. Вас, так сказать, перебрасывают на другой участок фронта.
Наблюдая за Марленом, Панфилов поднялся и положил руку на плечо Исаеву.
– Считайте это приказом, товарищ младший сержант, – мягко сказал он. – Исполнять!
– Есть… – козырнул Марлен.
* * *
Прощаться со своими было тягостно. Исаев чувствовал какую-то вину. Он-то отбывает, они же остаются, а немец лютует…
И ему уже ничем ни помочь, ни прикрыть.
Весь взвод собрался на проводы, а ночью им предстоял очередной рейд за «языком».
– Ты глупости-то выброси из головы, Марлен, – строго сказал Абанин. – Стреляешь ты метко, это верно, но если вы там с Мишкой понаделаете всяких штукенций, они прикроют целую армию! Понял?
– Ага, – вздохнул Исаев.
– Вот об этом и думай.
Красноармейцы потискали его, не жалея сил, похлопали по спине так, что там, наверное, синяки будут.
– Ну, все, давайте…
Исаев с Краюхиным, в новеньких шинелях, подхватили «сидоры» и побежали к машине, из кузова помахали своим, изображавшим ветряные мельницы. Смеркалось, и грузовик по темноте доставил всех к железной дороге, где пыхтел паровоз. К нему цепляли вагоны с ранеными – в темноте было больше шансов доехать до Москвы. Днем немецкие самолеты атаковали все, что двигалось.
Втроем «отозванные» с Бергом заняли отдельное купе, где было тепло.
Долго поезд не стоял – вот лязгнули сцепки, и вагон тронулся, заскрипел, покатился, мерно отсчитывая стыки.
Марлен поглядел в окно. Вот и погрузочная платформа, укрытая масксетью, ушла назад. Впереди Москва.
Исаев вздохнул.
Он был спокоен насчет их «прогрессорской» деятельности. Марлен и в самом деле многое помнил, а у Мишки к тому же есть опыт работы. Справятся.
Тем более что под руководством самого Берга можно развернуться.
Тревоги, впрочем, тоже были. Это в армии просто – есть у тебя красноармейская книжка, и ладно. Вот ему на днях выдали такую, нового образца – с фотографией. Не придерешься, документ.
А в Москве? Начнет какой-нибудь особист копать и что вычислит? «Откуда вы, ребятки-зверятки? А? Кто ваши родители? Где учились? Отвечать!»
А ответить-то и нечего. И что тогда будет?
Марлен улыбнулся, вспомнив смешной стих с философическим уклоном в стиле Кличко:
Что будет, то и будет, Ведь что-нибудь да будет, Ведь никогда же не было, Чтоб не было никак!Глава 20 Интрига
– Стоять!
Тимофеев остановился.
– Стоим, – спокойно сказал он.
В последние дни его покинули даже рефлексии, укоры и размышлизмы. Зато сошло некое холодное спокойствие, на грани с полным безразличием.
Устал он. Устал бояться и переживать.
Что-то происходило в душе, что-то смещалось в ней или замещалось, выгорало или прорастало. Виктор иногда ощущал беспокойство: может, это признаки шизофрении? А то он словно со стороны наблюдает за собой – как его корчит, как из куколки-кокона прежних дум, чувств, понятий выбивается новый Тимофеев.
Из-за деревьев вышли два красноармейца с «ППШ». Молодые парни, но держались уверенно.
– Кто такие? – спросил один из них.
– Окруженцы мы! – заговорили разом Юра, Гера и Константин. – Своих догоняем!
– А мы – подпольщики, – добавил Николаенков. – Бежали из немецкого лагеря.
В это время появился третий, тоже с автоматом, но лейтенант.
– Харитонов! – сказал он. – Проводить!
– Есть, товарищ командир! – бодро ответил автоматчик и мотнул стволом «ППШ». – Пошли.
Лейтенант только покосился на их оружие. Видать, свои стояли рядом, страху не было.
– А вы-то кто такие, Харитонов? – поинтересовался Жорож.
– Военная тайна!
– Ну, хоть намекни, что ли. А то вдруг ты от немцев?
Харитонов фыркнул. Помолчал и сказал:
– 53-я дивизия.
– Ой! – воскликнул Юра. – А и мы тоже из 53-й! 110-й полк!
– 43-я армия? – показал свою осведомленность Николаенков.
– Она самая, – кивнул Харитонов. – Дали мы немчуре закурить! Танков пожгли немерено, а то они чуть было наших не окружили под Вязьмой. Вот мы им и врезали! Нашим тоже, конечно, досталось. Мясорубка была така-ая… Что ты!
Неожиданно за елками обнаружились армейские палатки. И сразу прорезались звуки – говор, лязг, топот. Многочисленное эхо металось среди деревьев, создавая шумовой образ большого скопления людей.
– Товарищ бригадный комиссар! – обратился Харитонов к плотному, налитому здоровьем мужчине. – Вот окруженцев привел!
– Ага! – Комиссар быстро осмотрел прибывших. – Так. Оружие сдать.
Все послушались, даже Доржиев, со вздохом расставшийся с «маузером». Тимофеев освободился от «шмайссера» и «вальтера».
– Так. Вы откуда? – Комиссар обратился к комсомольцам-новобранцам.
– Отсюда! – обрадованно ответил Гера. – 53-я дивизия, 110-й полк!
– Мало что осталось от вашего полка, – нахмурился комиссар. – Так. Хорошо. Харитонов! Отведешь этих троих в полк, пусть разберутся.
– Есть!
– Вы случайно не Ковальков будете? – спросил Жорож.
– Ковалько-ов… – протянул комиссар.
– Начальник политотдела?
– А вы откуда знаете?
– Меня Николаенков зовут, оперативный псевдоним Жорож. Я в подполье работал, в Смоленске. Не повезло, угодил в немецкий лагерь. Притворился, что готов сотрудничать, потому и выжил. И бежал. Они, – он обвел рукой Цирендаши и Виктора, – со мной.
– Тогда сделаем так. Вы сейчас пойдете во-он в ту палатку и составите подробный отчет.
Николаенков кивнул и удалился.
– Товарищ бригадный комиссар, – обратился Виктор. – Могу ли я вернуться на старое место службы?
– И где вы служили?
– 316-я дивизия, 3-й батальон, 9-я рота, взвод лейтенанта Абанина. Друзья у меня там…
Ковальков подумал и сказал:
– Идите за мной.
Проведя Тимофеева к большой палатке, он пропустил его вперед и зашел сам. В палатке находился распаренный лейтенант-особист.
– Трудишься, Данилин? – бодро спросил его начальник политотдела.
– Так точно, товарищ бригадный комиссар!
– Вот тебе еще работенка – окруженец. Хочет вернуться к прежнему месту службы. Займись им.
– Есть!
Комиссар вышел, а лейтенант, надув щеки и выдохнув, достал лист бумаги, глянул на Тимофеева, словно сфотографировал его, и начал допрос:
– Фамилия? Имя?
И Виктор ляпнул заученно:
– Макс Отто…
Смолк растерянно, и тут же стал оправдываться:
– Ой, это я по привычке, я так немцам представлялся, чтоб за своего приняли! А на самом деле Тимофеев я, Виктор Тимофеев.
Но лейтенант уже подобрался, словно готовясь броситься.
– И откуда ты, Виктор Тимофеев? – спросил он вкрадчиво.
– Из Москвы.
– Год рождения?
Вика снова запаниковал – он забыл эту часть легенды, которую зубрил по ту сторону портала!
Ругая себя, Тимофеев быстро сосчитал:
– Тысяча девятьсот пятнадцатый.
Данилин внимательно посмотрел на него, почуяв заминку.
– Где именно вы жили в Москве? Отвечать!
Тимофеев мысленно застонал. Ему уже не верят!
По легенде, они с Марленом оба из Москвы, жили якобы в Марьиной Роще, в том самом доме, который – проверено в Интернете! – сгорел во время одной из бомбежек.
Но ему не верят! Он уже на подозрении!
И как тут отвечать? «Из Марьиной Рощи, я, гражданин начальник!» Или правду? Что жил на Рублевке? А сейчас это глушь и до Москвы не близко!
Лейтенант пристально смотрел на Виктора, и чем дольше молчал Тимофеев, тем холоднее делался взгляд особиста.
– Так вы действительно Тимофеев?
– Да! Меня должны помнить и во взводе… И генерал Качалов меня видел!
– А кого именно он видел? – вкрадчиво спросил Данилин. – Настоящего Тимофеева? Или немецкого агента, взявшего эту фамилию? – И, выходя из-за стола, неожиданно задал вопрос на немецком: – Кённен зи мир битте вартен?[23]
– Йа, натюрлих, – вырвалось у Виктора.
И тут же понял, что пропал. Все! Спалился.
А вот лейтенант обрадовался даже. Приблизившись к Тимофееву, он ласково сгреб его за гимнастерку и приблизил лицо.
Глаза у него были не злые, в них даже некая мягкость появилась.
– Давненько мы вашего брата не ловили, – выцедил Данилин.
Удар в подбородок был мгновенным.
Вспышка – и Тимофеев очнулся на полу. Забарахтался, примечая рядом с собой начищенные сапоги лейтенанта, и понял, что сейчас заработает по ребрам.
– Отставить! – гаркнул Ковальков, входя в палатку.
– Товарищ бригадный комиссар! Шпион это! Где жил, не помнит, и с годом рождения крутит, а по-немецки без акцента шпарит! Так и назвался – Макс Отто!
Виктор с трудом поднялся. Здорово его вырубили…
Нокдаун.
– Усадить, – приказал комиссар.
В голосе его зазвучали суровые нотки.
Лейтенант подхватил Тимофеева и помог ему утвердиться на «стуле» из снарядного ящика.
Не поднимая глаз, Виктор пробубнил:
– Я буду говорить только с товарищем бригадным комиссаром.
– Какой он тебе товарищ, гнида немецкая? – заорал Данилин.
– Сам ты гнида! – взбеленился «попаданец». – Гэбня вшивая!
Ярость от сознания провала, расстройство, усталость – все смешалось в голове у Тимофеева.
Ковальков утихомирил побледневшего лейтенанта.
– Так. Выйди, Данилин.
– А если…
– Справлюсь, – усмехнулся комиссар.
Особист, недоверчиво взглядывая на понурого Виктора, покинул палатку.
Ковальков сложил руки на столе и сказал:
– Так… Вы – немец?
– Нет. Я свободно говорю по-немецки, но я русский.
– Так. И вы помните свой адрес?
– Помню, – усмехнулся Тимофеев. – Просто мой дом еще не построен.
– Вот как? Товарищ Данилин упоминал, что вы… м-м… «крутили» насчет года вашего рождения. Признаюсь, не понимаю.
Виктор вздохнул и поднял голову.
– Крутил, – признался он. – Просто… Если бы я сказал правду, он бы мне все равно не поверил, зато узнал бы важную тайну, а этого нельзя было допустить.
– Вы меня интригуете. – Комиссар нетерпеливо забарабанил пальцами по столу.
– Все дело именно в моем дне рождения, товарищ бригадный комиссар. Я родился в одна тысяча девятьсот девяностом году.
– М-м… Вы хотели сказать – в восемьсот девяностом? Признаюсь, выглядите вы достаточно молодо.
– Я сказал именно то, что хотел сказать! Я родился в девяностом году, ровно за год до того, как развалился СССР.
– Что-о?!
– Да! Его развалили всякие… эти… перерожденцы из компартии! Сначала партию развалили, а потом и Советский Союз, хотя народ был против! Ну, что вы на меня смотрите, как Ленин на мировую буржуазию? Это не я виноват был в том, что СССР распался!
Ковальков ошеломленно помотал головой.
– Постойте, постойте… – быстро заговорил он. – Так… Вы хотите сказать, что были в будущем? Как этот, у Герберта Уэллса, путешественник во времени?
– Да нет же! Хотя… В общем, я действительно родился в девяностом году, через пятьдесят лет появлюсь на свет. Там, в будущем, я рос, ходил в школу, в институт, а когда мне было двадцать шесть, то есть в две тысячи шестнадцатом году, мы с товарищем обнаружили портал… ну, такой ход во времени. Он и сейчас существует, этот портал!
Сбивчиво, путаясь и поправляясь, Тимофеев изложил все свои приключения.
Ковальков задумчиво смотрел на него.
– Не верите? – криво усмехнулся Виктор. – Я же говорил…
Комиссар покачал головой.
– Я допрашивал не одного немецкого шпиона и диверсанта, – медленно проговорил он. – Да, эти типы отпирались, врали, но их вранье было простым и незатейливым. Вы же рассказываете совершенно невероятные, просто сказочные вещи, которые выпадают из плоскости обыденного. Ни один шпион не станет придерживаться вашей «легенды» – это идет в нарушение всех правил, а первое правило гласит: не выделяться! Так что мой опыт подсказывает мне, что вы не шпион. Но и поверить вашему рассказу мне тоже сложно.
– Да я понимаю… – вздохнул Виктор.
– Послушайте… Если все, что вы мне сказали, правда, то вы знаете о том, что будет?
– Ну, да…
– Враг возьмет Москву? – быстро спросил Ковальков.
– А фиг ему. Бои будут страшными, немцы подберутся близко к столице, но уже в декабре их отбросят – на сто, на двести километров от Москвы.
– А потом?
– Ну-у… Я не помню всего… В мае 42-го будет угрожающая обстановка у Харькова, но Хрущев и Тимошенко доложат Сталину, что все в порядке. В итоге немцы прорвутся на Кавказ и дойдут до самой Волги. В Сталинграде будет просто грандиозная, эпическая битва, и мы там разгромим фашистов. Они начнут отступать. Летом 43-го грянет Курская битва, потом еще что-то случится, а в апреле 45-го мы будем штурмовать Берлин. Германия капитулирует 9 мая.
– Еще четыре года войны?!
Тимофеев развел руками. Ковальков поднялся из-за стола и стал ходить, пригибаясь кое-где под матерчатым тентом.
Остановившись, он оперся руками о стол и негромко спросил:
– А кто будет, когда… ну, после товарища Сталина?
– Хрущев. Они с Маленковым и Булганиным целый заговор составят. Состряпают дело против Берия – типа он с немцами в 42-м договаривался о сдаче, – и наркомом в НКВД посадят ставленника Маленкова и Хрущева. Потом наговорят на Власика, и вождь останется без охраны. Вот тогда-то они и «помогут» Сталину скончаться. Не знаю, как. Отравят, быть может, или не то лекарство дадут. Иосиф Виссарионович умрет в 53-м, не помню, в какой день, и к нему целые сутки никого не будут пускать. Наверное, для того, чтобы отраву нельзя было обнаружить. Потом эта троица передерется, но верх одержит Хрущев. Сталина похоронят в Мавзолее, рядом с Лениным, но Никита прикажет вынести его оттуда – в народе будут думать, что Хрущев это место для себя готовил. Сталина он обосрет по-всякому, и Сталинград переименуют в дурацкий Волгоград, и партия выродится, и закончится все развалом СССР, когда сами же коммунисты вернут капитализм…
Ковальков прерывисто вздохнул.
– Надо что-то делать… – пробормотал он. – Нет, я не могу вам вот так вот взять и поверить. Я чувствую, что вы искренни, но…
– Думаете, я… того? – грустно рассмеялся Тимофеев. – Так это легко проверить.
Неожиданно полог палатки отодвинулся, и внутрь заглянул Жорож.
– Товарищ бригадный комиссар, – сказал он хмуро, переводя взгляд с Ковалькова на Тимофеева, – я не знаю, о чем вы тут говорили, но товарищ лейтенант вас подслушивал.
Ковальков побледнел.
– Ах, ты… Где эта… этот…
– У радистов. Выгнал всех и шпарит шифротелеграмму в Москву.
– Я даже знаю кому, – криво усмехнулся Виктор. – Абакумову! Этот главный особист давно хотел занять место Берия.
Жорож с испугом посмотрел на Тимофеева – такие фамилии и всуе?
– Если Абакумов поверит Данилину, – рассудил Ковальков, – задержат и тебя, и меня. И что тогда произойдет, лучше не думать… За мной! Быстро!
Комиссар выскочил из палатки и послал Доржиева за водителем. Вскоре подъехала полуторка.
– Куда, товарищ бригадный комиссар? – высунулся в окно лопоухий водитель.
– На аэродром, Федя! Только быстро!
Взяв в охапку сданные «шмайссеры», комиссар перекинул их Николаенкову и Тимофееву.
– Если позволите… – хмыкнул Цирендаши, подхватывая «маузер».
– Садитесь в кузов! Поехали!
Тимофеев влез и чуть не упал, когда грузовик тронулся. Палаточный городок отдалился, а вот звуки канонады будто приблизились – на западе завиднелись дымы пожарищ, косо уходившие к небу.
Хлопая бортами, полуторка неслась лесной дорогой, надрывно ревя мотором, и вот вывернула на небольшой полевой аэродром.
Здесь в капонирах прятались «МиГи» и «Яки», а отдельно стоял пассажирский «Сталь-11», рассчитанный всего на пять человек, включая пилота.
Этот-то пилот и подлетел к начальнику политотдела, вытягиваясь во фрунт.
Ковальков, отмахиваясь от церемоний, быстро спросил:
– Самолет готов?
– Да, товарищ бригадный комиссар!
– Заводи! Срочно!
– Есть! А… куда?
– В Москву!
Вскоре мотор «Стали» прокрутился, зачуфыкал – и взревел, набирая обороты.
– Залезайте! – скомандовал Ковальков. – Уже даже не важно, правду ли вы говорили, товарищ Тимофеев, или нет. Нельзя дать Абакумову козыри! Иначе многие головы могут полететь, и это во время немецкого наступления! У нас остается единственный выход – обратиться напрямую к наркому НКВД.
– К Берия? – уточнил Виктор.
Комиссар кивнул.
– Лаврентий Павлович – человек умный и думает быстро. Каюсь, раздумывал над тем, не смешно ли буду выглядеть с изложением вашей… хм… ситуации. Да и черт с ним! Лучше конфуз, чем потери. У Абакумова руки длинные, найдет вас везде, и быстро. Значит, что? Значит, надо оказаться еще быстрее!
Виктор откинулся на сиденье, глянул в прямоугольный иллюминатор. Как все неожиданно осложнилось, круто завернулось…
Про Абакумова он читал. Тот еще был типус. Особист в энной степени. Упрямо шел, лез, полз наверх по карьерной лестнице, обходя соперников под девизом «Цель оправдывает средства».
Ну, Ковальков, судя по всему, в курсе. Они с ним поневоле вляпались в скверную интригу. Знание будущего, пусть даже отрывочное, – это страшное оружие.
Зная то, что свершится, можно стать президентом или сказочно разбогатеть, да что угодно можно сделать, имея под рукой человечка из будущего.
Если Абакумов выиграет этот матч, то пересядет в кресло Берия. Значит, что? Значит, надо свести игру хотя бы к ничьей…
Тимофеев вздохнул. Сейчас он испытывал двойственные ощущения. С одной стороны, очень хорошо и здорово, что уже не плен, не немцы вокруг, а свои. С другой стороны…
Хорошо Марлену! У него все просто, понятно и ясно: там враг, тут наши. Стало быть, надо помочь нашим бить врага! И все.
А вот ему как-то не по себе. Там, в палатке у Ковалькова и позже, он не бодрился, проговаривая имена Абакумова или Берия. Все-таки этот побег из лагеря, этот поход повлиял на него не слабо.
Стал ли он другим человеком? Это вряд ли. Человек так быстро не меняется. Шкуру сменить недолго, а вот сделать иным нутро…
Тимофеев вспомнил, как его потрясла одна простая мысль, чуть ли не главная в «Пикнике на обочине» – человек и сам не знает, чего он хочет. Чего он хочет по-настоящему!
Не «работая на публику», не желая того, что подобает желать, что выгодно, как нужно, а именно исполняя нутряное, истинное хотение, которое есть производное твоего характера, твоего «Я».
Человек и сам может наивно полагать, что уж он-то хозяин своим хотелкам, ан нет. Станешь выпрашивать у Бога или Пришельцев здоровья для больной дочери, возвращаешься домой, а у тебя там мешок золота – исполнилось твое самое сокровенное желание…
Нет, стоило, стоило сюда попасть, на войну, хотя бы для того, чтобы понять, что ты такое, какой ты, чего стоишь.
В обыденной жизни этого не поймешь. Для того чтобы уразуметь, что ты за человек, надо очутиться в нечеловеческих условиях.
Не сказать, что ему все стало ясно про себя, хотя кое-какие сторонки и приоткрылись. Угодив в ад, оказался в чистилище…
Глава 21 Новая передовая
Поезд прибыл на Киевский вокзал, и Берг тотчас же засобирался, хотя багажа, как такового, не было, если не считать тощих солдатских «сидоров».
Марлен и Миха щеголяли в новеньких шинелях, у Акселя Ивановича тоже была шинель, только черная – адмиральская.
Вокзал совсем не был похож на тот Киевский, к которому Исаев привык. Вернее, дебаркадер был тот же, но разница бросалась в глаза. И заключалась она не в том, что вагоны к перрону подавал паровоз, а в приезжающих и провожающих.
Не было теток с чувалами и дачниц с граблями, зато цвета хаки хватало – вокзал работал на войну.
– Не отставайте! – сказал Берг, лавируя в толпе.
Марлен усмехнулся – побывал бы ты в Москве 2016 года, узнал бы, что такое – наплыв народа. Он хотел посмотреть на москвичей, на улицы города, сравнить грядущее с былым, однако их предводитель спешил – вся троица спустилась в метро и доехала до станции «Улица Коминтерна»[24].
– Тут недалеко, – утешил Исаева Берг. – Я, знаете ли, совершенно случайно прочел вашу тетрадку. Военно-морскую академию, где я профессорствую, эвакуировали в Самарканд, а в первых числах октября я приехал в Москву, надо было решить некоторые организационные вопросы, и тут Панфилов. Генерал явился валенки да тулупы выбивать для солдат, а когда узнал, что я в Москве, нашел меня и передал тетрадку, словно заговорщик какой. Признаться, я пролистал ее без особого терпения, лишь бы отделаться, но когда вчитался… Это был шок! Сам себе удивляюсь, никогда не обладал особой пробивной силой, но тогда я за два дня выбил, как Панфилов – валенки, отдельное здание под лаборатории. Осуществил давнюю мою идею – создать Институт радиотехники и электроники. Я и в ГКО появлялся, и к наркому электропромышленности заглядывал… И вот!
Инженер-контр-адмирал гордо вытянул руку, указывая на большой трехэтажный дом, поставленный буквой «П». Открытую сторону «буквы» перекрывала высокая кованая решетка с воротами. За ними в рядок росли деревья, закрывавшие двор.
У ворот слонялся красноармеец с винтовкой. Завидев Берга, он быстро отворил ворота.
– Это со мной, – бросил профессор, пропуская вперед Марлена с Михаилом. – Не знаю, что мне делать с курсантами, – продолжил он, – но тут не просто интересней, тут важней! И нужней. Прошу.
Берг завел обоих в просторное фойе. По широкой лестнице они поднялись на второй этаж и зашагали гулким коридором.
В коридоре было темновато, но несколько высоких дверей стояли открытыми, пропуская свет с улицы.
Картинно вытянув руку, Аксель Иванович указал на вторую дверь слева. Марлен переступил порог и сразу почуял знакомый запах разогретой канифоли.
Обширная комната была загромождена стендами и крепкими длинными столами, заставленными оборудованием. Гудели вытяжки, пощелкивала, остывая, тигельная печь. Две девчушки с паяльниками, в белых халатах, корпели над громоздкой схемой, утыканной электронными лампами.
– Здравствуйте, Аксель Иванович! – дуэтом поздоровались они.
После чего, обнаружив двух красноармейцев подходящего возраста, начали пленять.
– Здравствуйте, красавицы. А где народ?
– Аркадий вышел покурить, а Ник Ник… э-э… Николай Николаевич с Ромкой принимают осциллографы.
– Ясно. Позвольте вам представить – Наташа и Лида.
Молодые особы кокетливо улыбнулись.
– Марлен, – слегка поклонился Исаев.
– Михаил, – расплылся Краюхин. – Сокращенно – Миха. В отдельных случаях – Мишенька.
– Мы запомним! – ответила светленькая Наташа.
– Мы учтем, – пообещала темненькая Лида.
Берг фыркнул насмешливо.
– Пойдемте, поможем Ник Нику… тьфу ты! Николай Николаичу.
Марлен снял шапку и шинель, Миха последовал его примеру.
«Грузчиков» они застали в самом конце коридора. Николай Николаевич оказался седым добродушным дедом, весьма бодрым, а Ромка – чуть ли не отроком, тощим и длинным вьюношем.
Вдвоем они катили тележку, нагруженную ящиками и коробками.
– Осторожненько! – приговаривал дедок. – Па-аберегись! О, Аксель Иваныч! Здравствуйте!
– И я вас приветствую, Николай Николаевич. Знакомьтесь – это те самые молодые люди, что всех нас заставили бегать, суетиться и совершать прочие телодвижения, вроде плесканья руками и хватанья этими же конечностями за голову.
– Очень, очень рад! – зажурчал Ник Ник.
Рома улыбнулся робко, и тут появился еще один персонаж – молодой, слегка сутулый парень, узкоплечий, зато с лохматой шевелюрой. Шел он, слегка подпрыгивая и размахивая руками, что создавало комичное впечатление.
«Старые и малые собрались», – подумал Исаев. Много народу ушло на фронт, в тылу задержались либо самые хитроумные, либо те, кому на передовой делать нечего, как этому сутулому – он носил такие сильные очки, что толстые линзы увеличивали глаза. Казалось, что он их постоянно пучит.
– Аркадий, здравствуйте!
– Здравствуйте, Аксель Иванович, – ответил сутулый неожиданно низким голосом. – Они?
– Они!
– Марлен.
– Аркадий.
– Михаил.
– Ну, на разгрузку!
Исаев подцепил ящик с увесистым прибором и потащил в лабораторию. Переложив тару на свободный стол, все сотрудники собрались на свободном пятачке.
– Ну, что ж, – потер руки Берг. – Приступим. Аркаша, покажи нашим гостям последнее достижение!
– Слушаюсь!
Сутулый осторожно перетащил некоего уродца, выпиленного из толстого плексигласа, зажимавшего контактный узел из треугольной пластмассовой призмы с наклеенной на нее полоской золотой фольги. Фольга была аккуратно разрезана бритвой – это был зазор между коллектором и эмиттером «транзистора». Контактный узел прижимался зазором к германиевой пластине.
– Точечный транзистор! – торжественно провозгласил он и добавил: – Мы собрали на нем усилитель звуковых частот и генератор. Работает! Знать бы еще, как…
– На Западе разрабатывается теория p-n-перехода, – заговорил Краюхин лекторским тоном. – Это в принципе то же самое, что «запирающие слои», о которых недавно писал Лашкарев. Он, кажется, эвакуирован в Уфу. По слухам, Лашкарев разрабатывает медекислые диоды – тоже наша тема… А ты чего молчишь? Помнишь, что ты в поезде толковал?
Марлен кивнул.
– Ну, да, – сказал он, не зная, с чего начать. – Точечный транзистор очень капризен и ненадежен. А мы же для «оборонки» работаем. Короче говоря, поликристаллический германий нам не годится, надо из него готовить монокристаллы, хотя бы методом Чохральского – вытягивая из расплава. Пусть они будут небольшими… такими столбиками толщиной с мизинец, а длиной со спичечный коробок. Если затравкой будет кристаллик n-типа, а расплав – из германия p-типа, то внутри стержня образуется плавный p-n-переход. Короче, надо выращивать трехслойную n-p-n-структуру. Ну, если в двух словах… Сначала из расплава вытягиваем низкоомную коллекторную область n-типа. Затем в расплав вбрасываем таблетку акцепторной примеси – того же бора или галлия. Она растворяется в тонком поверхностном слое расплава – так формируется слой базы. И сразу же вбрасываем таблетку донорной примеси – к примеру, фосфора, чтобы легировать эмиттер. Вырезаем полученную структуру из кристалла, распиливаем на продольные столбики и протравливаем в кислоте, чтобы ушли поверхностные дефекты. Вот так вот. Конечно, лучше использовать кремний, но не все сразу.
– Короче говоря, – энергично сказал Берг, – надо делать установку для вытягивания монокристаллов. Взялись!
* * *
Прошла неполная неделя, а Марлен уже со всеми не только перезнакомился, но и сдружился, «влился в коллектив».
Аксель Иванович, побывав под следствием, не превратился в запуганного человечка, а, наоборот, словно выработал в себе иммунитет против охранительных систем – он смело прорывался и в НКВД, и в ГКО, доказывая огромную пользу своего новорожденного института для нужд Красной Армии, и ему выдавали если не карт-бланш, то, по крайней мере, мандаты с такими подписями, что ни один бюрократ не смел волокитить.
Вопросы решались быстро – Марлен с Михой, иногда прихватывая с собой Аркашку или Ромку, носились по всей Москве, свозя в ИРЭ приборы, копя материалы.
Опытную установку соорудили за двое суток. Именно так – Берг не зря говорил о передовой, проходившей через лаборатории. В институте не было привычки работать до пяти – и адью. Чаще всего задерживались до полуночи, иногда и ночевали, не покидая рабочих мест.
Да и куда уходить тому же Краюхину или Исаеву? Поневоле заночуешь в лаборатории.
Установка получилась немного громоздкой, зато заработала сразу после тестирования, никакие переделки не потребовались.
Краюхин, правда, хоть и неуверенно, заметил, что их «прогрессорская деятельность» не отличается честностью, все-таки Шокли, Бардин, Матаре и прочие физики, в это самое время бьющиеся над проблемами «йотатронов» и «дуодиодов»[25], были первыми по-настоящему.
На это Исаев ответил, что ему начхать на их первенство. В конце концов, Лосев, Иоффе и иже с ними тоже шли в передовиках. Да и не важно это. Главное – как можно скорее и с наименьшими затратами выдать готовый продукт!
Полупроводниковые приборы. Электронные блоки для зенитных ракетных комплексов. Радиолокаторы для самолетов. Легкие и «дальнобойные» рации.
А все прочее от лукавого…
Глава 22 Пророчество
«Сталь-11» летела на аэродром в Монино.
– Снижаемся… – пробормотал Ковальков, поглядывая в иллюминатор.
Полоса аэродрома стала наплывать снизу, и вдруг комиссар напрягся – по дороге к полосе быстро подъезжала вереница черных машин, «эмок» с «ЗИСом» во главе.
– Олег! – закричал Ковальков. – Посадку запрещаю!
– А… как? А куда?
– Заворачивай на Центральный!
– Есть!
Самолет выровнял полет и заложил вираж.
– Думаете, это за нами? – спросил Тимофеев.
– Не знаю, – покачал головой комиссар, – но лучше не лезть. Если Данилин обо всем настучал, то стукануть о нашем отлете он просто обязан.
Виктор кивнул, подумав, что выслать группу захвата можно на все аэродромы, хотя хватит ли держиморд?
И «Сталь-11» снова пошла на снижение.
К этому времени Центральный аэродром им. Фрунзе был единственным, где принимали пассажирские самолеты, хотя поправка на войну действовала и здесь.
Сели. Прокатились. Зарулили.
– Выходим!
Четверо вооруженных людей сразу привлекли к себе внимание охраны. Подбежавшим сержантам госбезопасности Ковальков предъявил свои документы и сразу потребовал машину.
Ничего, кроме такси, не нашлось, но автомобиль с шашечками оказался марки «ЗИС-101», так что влезли все.
Следов погони, облавы и прочих деяний Тимофеев не заметил. Отъехав от аэровокзала, «ЗИС» понесся по Ленинградскому шоссе.
– Останови на минутку, – попросил комиссар.
Выскочив из машины, он быстро прошагал к незаметному учреждению и скрылся за его дверями. Пробыл он там недолго.
Вернувшись, Ковальков скомандовал:
– В Сокольники!
«ЗИС» тронулся и погнал. Николаенков сидел впереди, Тимофеев сидел сзади, вместе с Ханом. Комиссар устроился рядом.
– Лаврентий Павлович сейчас на даче, – сказал он негромко, – нам это на руку. Переговорим обо всем без лишних ушей.
– И глаз, – добавил Виктор.
– Во-во…
Дача Берия представляла собой двухэтажный особняк с лестницей при входе, окруженный парком. Отдыхать здесь «лучшему менеджеру всех времен и народов» приходилось нечасто, нарком попросту менял один кабинет (в наркомате) на другой.
Охрана сразу приметила «ЗИС» и остановила машину. Первым вышел Ковальков.
Капитан госбезопасности выслушал комиссара, доложил о посетителях, кому нужно, получил «добро» – и дал отмашку.
Двое энкавэдэшников проводили всю четверку к дому, вежливо отобрав оружие.
Поднявшись по каменной лестнице, Тимофеев вошел в дом, оказываясь в большом холле, откуда лестница дубовая вела на второй этаж.
Сопровождавший посетителей капитан указал наверх.
– Поднимайтесь, вас ждут.
Виктор прошел к лестнице, ожидая, что ступени под ногами будут скрипеть. Нет, они даже не гудели – крепко делали.
Адъютант наркома Саркисов встретил посетителей наверху, принял шинели и проводил в кабинет.
Ничего помпезного в кабинете не было – обычная обстановка. Берия сидел за столом, перебирая бумаги, проглядывая какие-то документы в папках.
Ничего демонического в Лаврентии Павловиче не угадывалось, никаких примет кровавого садиста и похотливого самца. Да, здорово интеллигентики поплясали на мертвых львах – Сталине и Берия…
Тимофееву вспомнилось, как он сам кривился, слушая байки про то, как нарком разъезжал по Москве и снимал девок на ночь. Этим мелким пакостникам, что изобретали помойный компромат на Берия, даже в голову не приходила одна простая мысль: а когда, собственно, наркому заниматься пик-апом? Он работал, пахал, как лошадь, бывало, что и в две смены.
Нет, поначалу Вика верил наветам, но потом как-то ознакомился с любопытным документиком – списком любовниц, которых якобы содержал генерал Власик, начальник охраны Сталина. Список этот был состряпан следователями по приказу Хрущева, но самое поразительное, что «следаки» не слишком заморачивались, когда пришла пора клеветать на Берия – они накатали еще один список «несчастных женщин», якобы пострадавших от любвеобильного наркома, полностью переписав любовниц Власика. А кто бы их проверял? Не станет же Никита знакомиться с делом? Да и какая Хрущеву разница? Лишь бы обвинить Лаврентия Павловича, а задаваться ехидными вопросами (Берия что, предоставлял право первой ночи Власику?) было просто некому.
В это время нарком поднял голову, блеснуло его знаменитое пенсне, и он молча указал на диван – садитесь, мол.
Просмотрев все документы в папке, он отложил ее и со вздохом развалился в кресле. Сняв пенсне, отер глаза.
– Здравствуйте, товарищ Ковальков, – сказал он. – Учтите, у меня мало времени. Рассказывайте, что произошло.
Комиссар упруго поднялся и коротко, не вдаваясь в подробности, рассказал о произошедшем.
Тимофеев почти не слушал Ковалькова, ему куда интереснее было следить за Берия.
Нарком вначале был поражен, даже растерянность мелькнула на лице, потом в глазах появилось явное раздражение – как так, его отвлекать по такому… такому… слов нет! Или Ковальков пьян?
Но вот что-то иное прорезалось в лице Берия. Интерес, быть может? Желание поверить?
Дослушав, Лаврентий Павлович спросил:
– Вы точно знаете, что этот ваш Данилин поставил в известность Абакумова?
– Точно известно, что он звонил Абакумову, – ответил Ковальков. – В Москву мы прилетели на самолете, садиться должны были в Монино, но на подлете увидели черные машины, которые спешили к аэродрому, и не стали рисковать.
– Та-ак… – протянул нарком и посмотрел на Витьку. Смотрел внимательно, пытливо, без угрозы. – Вы действительно родились в будущем?
Тимофеев встал.
– Да, товарищ нарком. Я не знаю, как работает та штука, которую мы назвали порталом, но… вот…
Берия усмехнулся.
– Не знаю, как Абакумов, а я склонен вам верить, товарищ Тимофеев. На сумасшедшего вы не похожи, а выдумать такое, лишь бы объяснить отсутствие документов… Ну, это глупо. Однако, чтобы не позволить Абакумову нанести вред, и вам в том числе, нужны доказательства. Скажу так: если все правда, тогда вы, товарищ Тимофеев, и ваши друзья становятся источником поистине бесценных сведений, за которые те же немцы или англичане выплатят любую сумму.
– Думаю, товарищ нарком, что наше знание будущего, если им начать пользоваться, перестанет быть точным через пять лет или позже – реальность начнет меняться. Невозможно изменить будущее, не ведая того, что именно произойдет, но если такое знание есть, завтрашний день станет иным. Не полностью, конечно, нет, история почти не изменится, но вот какой-то конфликт не случится, какое-то событие не произойдет, зато мы можем стать свидетелями чего-то нового, чего не было в том варианте истории, который известен мне, Мишке и Марлену. Вот, скажем, через двадцать лет убьют американского президента Кеннеди. Но теперь-то этому можно будет помешать! Или никакого убийства вообще не случится, потому что не окажется предпосылок для его совершения. Кстати, Марлен и не хотел, чтобы мы раскрывались в этом времени, не хотел, чтобы вы узнали будущее. Мы спорили, и он сказал, что не может ручаться за то, что новое, как бы исправленное, будущее выйдет лучше прежнего. А если, говорит, старые проблемы решатся, а их место займут и вовсе не разрешимые? Вот, убережем мы Украину от фашистского путча в 2014-м, а…
– Фашисты?! – воскликнул Берия. – На Украине? В 2014-м?
– Ну, да. Недобитые бандеровцы, националисты… Они захватят власть в Киеве и начнут войну в Донбассе – тамошний народ не потерпит фашизм.
– Шэни деда… – пробормотал нарком по-грузински.
Помолчав, он сказал:
– Я вижу, в будущем коммунизма не построят. Ладно, не будем говорить о том, что будет и чего не станет. Нужны доказательства! Повторяю: если все правда, то распоряжаться знанием будущего должен не я и тем более не Абакумов. Это мы можем доверить только товарищу Сталину.
– Так точно, товарищ нарком! – взволнованно сказал Ковальков.
– Следовательно… А, вот! Вы можете сказать, товарищ Тимофеев, что произойдет в ближайшее время?
– А какое сегодня число?
– Пятнадцатое октября.
– Представляете, товарищ нарком, могу. Завтра же начнется «московская паника»!
– Что-что?!
– Ну, будет же принято постановление «Об эвакуации столицы СССР», и многие решат, что хана пришла – Сталин все бросил, все бежали, а их оставили, и вот-вот немцы войдут. Завтра будет единственный день, когда метро закроют, чтобы уничтожить его. Рабочим выдадут месячную зарплату, магазины будут раздавать продукты, предприятия закрываются… И некому будет навести порядок, потому что московское начальство первым же и сбежит! Десятки тысяч людей ломанутся на восток, будут нападения на эшелоны, а немецкие диверсанты станут всю эту обстановку накалять. ЦК ВКП (б) будет брошен, все документы разбросаны, в том числе и секретные, – и никого! Никто не выступит по радио, не успокоит людей, никто не призовет паникеров к порядку, не расстреляет мародеров…
Тимофеев посмотрел на застывшее лицо Берия и осекся.
– Подождите здесь, – сказал нарком и спешно покинул кабинет. На пороге он замер, резко обернулся к Виктору и спросил: – Это точно, что враг не войдет в Москву?
– Совершенно точно! – твердо заявил Тимофеев.
Берия кивнул и скрылся в дверях.
Повисло молчание, лишь откуда-то из соседней комнаты доносились звуки голосов. Похоже, что Берия отдавал кому-то распоряжения, не желая делать это у себя в кабинете.
– Паника, значит? – процедил Ковальков.
– Ага, – признал Виктор виновато. – Дня за три все образуется – и по радио будет обращение, и патрули появятся, и мародеров станут расстреливать на месте. Паника утихнет. Но зачем вообще ее было допускать? И ведь первыми побежали как раз «ответственные товарищи» – городское и партийное начальство, руководство заводов, фабрик, учреждений, даже больниц! А простым людям что делать оставалось, когда все вокруг кричат, заходятся: «Через два дня Москву сдадут!»? Вот и пошел хаос… Да он уже начинается, сегодня! Завтра просто будет самый разгул.
– Позор-то какой… – прогудел Николаенков.
– Срамота, – согласился Доржиев.
– Справимся, – буркнул Ковальков и криво усмехнулся: – Признаться, не верил я до конца, что ты оттуда, а теперь веры прибавилось…
Дверь распахнулась, и вошел Берия. Он был бледен и взвинчен.
Пройдясь по кабинету, чтобы немного успокоиться, нарком сказал:
– Вы были правы, товарищ Тимофеев, паника началась. Но я принял меры. Минут через десять к людям обратятся по радио, а с паникерами, мародерами и погромщиками разговор будет короткий. Я доложил товарищу Сталину о происходящем, и он одобрил мои действия.
Немного успокоившись, Берия вернулся за стол, но продолжать работу с документами он уже просто не мог, был не в состоянии – то новое, что было принесено его необычными гостями, властно требовало нестандартных решений.
– И еще кое-что, – проговорил нарком. – Ваши друзья – Марлен Исаев и Михаил Краюхин? Я верно запомнил?
– Да, товарищ нарком.
– Хочу вас обрадовать, товарищ Тимофеев, вы скоро с ними встретитесь – Исаев и Краюхин откомандированы в Москву еще неделю назад. Скоро они будут здесь…
Тимофеев замер. Даже, казалось, сердце дало сбой и пропустило удар. Они будут здесь…
Виктор и боялся встречи, и хотел ее. Какого бы мнения Марлен ни держался о нем, пусть уж скажет все прямо, а то думаешь тут, думаешь, аж голова пухнет! Понимаешь, что поступил по-дурацки, по-идиотски, ну а как еще дураку ума набраться да опыта?
Пусть сами все скажут, пусть обматерят его, пусть даже руки ему не подадут и назовут предателем, только бы побыстрее! Чтобы не думать об этом, не переживать зря, а точно знать, как они к нему относятся. А вдруг – нормально, как всегда?
Нет, этого, конечно, быть не может. Ну, а вдруг?..
Глава 23 Вызов
15 октября Марлен встал, чувствуя себя выспавшимся. Ну, как встал… Не с кровати под балдахином – с раскладушки, которую в лаборатории звали «плацкартой». Но выспался же!
Удивительное дело – в будущем, которое уже стало малость затуманиваться, Исаев был известный соня – спать он любил. Не дай бог поднимут рано, скажем, «в восемь ночи»! Сразу раздражение, разбитость, порча настроения…
Фронтовые будни живо отучили его от склонности к неге – тут спали не тогда, когда хочется, а когда это удавалось. Выдался часок между атаками – шинелькой укроешься и дрыхнешь.
И что такое после тех мытарств какая-то «плацкарта»? Миха и вовсе на столе спал – сложил вдвое ватное одеяло, улегся и дрыхнет.
Да и где им дрыхнуть? Они родятся через полвека, а пока что никто им жилплощадь не предоставил.
Исаев потянулся, так что все сочленения раскладушечные заскрипели, но вскакивать не стал – вот до чего жизнь тыловая доводит!
Протерев глаза, проморгавшись, Марлен закинул руки за голову, намереваясь поваляться, хоть чуток. Впереди долгий день, работы – море, а на часах еще семи нет.
С «прогрессорством» все шло, как надо. Мишка даже поражался, как у них все быстро получается. А чему удивляться? Это в той истории ученые с инженерами бродили как слепые, натыкаясь на верные решения и обходя их, а теперь-то они не блуждают, не тратят время на бесконечные опыты и пробы – четко идут вперед, от победы к победе.
Среди изготовленных транзисторов всего несколько вышли дефектными, остальные вполне себе ничего, работать будут. Конденсаторы, резисторы, диоды – все это уже было, следовало лишь «углубить, улучшить, укрепить». Девчонкам дали партийное задание – заняться печатными платами из стеклотекстолита. Те справились.
И это всего за одну неделю! Причем во всем корпусе только две открывшиеся лаборатории, остальные пустуют. Ни локаторами, ни РЭБ никто пока не занимается – спецы только-только извещены. Многие из них эвакуировались, и еще неясно, согласятся ли на возвращение в Москву – столица становится прифронтовым городом.
С другой стороны, именно эвакуация и временная неразбериха позволили Бергу выпросить этот домину, «освобожденный» от прежних хозяев. А сколько оставленного оборудования по Москве, брошенного подчас, забытого! Николай Николаевич тут не только радиоинженер, он по совместительству завхоз.
Изображая дементного старпера, Ник Ник шарится по всему городу, а когда находит что-то «интересненькое», сразу вызывает Ромку. А Ромка водит пикап, похожий на микрополуторку.
Вот они вдвоем и тащат, и тащат. Вчера вон отличных «буржуек» навезли, еще дореволюционных, литых, с ножками в форме львиных лап. Отличное приобретение!
Зима обещает быть суровой. Еще бы дровами разжиться…
Исаев улыбнулся – если прочие лаборатории тоже будут, как ихняя, выполнять и перевыполнять план, то фрицам туго придется!
Вот он, «гаджет» номер один – Марлен перевел взгляд на полку, где красовался первый в мире карманный радиоприемник. Собранный на четырех транзисторах, он весил всего триста граммов и помещался на ладони. Единственное слабое место – отсутствие мощных батареек. Но это дело поправимое, тем более что тема элементов питания тоже присутствует в плане работ.
Исаев улыбнулся. Наташка аж пищала, когда держала в руках плату с выполненной схемой – не здоровенный каркас с лампами, а аккуратненький такой набор радиодеталек, которые она сама и паяла.
Все еще оставалась сложной сварка – приваривать к транзисторам тоненькие золотые проволочки удавалось только «Левше», новому сотруднику, молодому парню, потерявшему ногу еще на Халхин-Голе.
Он не спился, как некоторые, а стал приучать свои руки к тонкой, тончайшей работе – собирал женские часики, хотя умел вести сборку и под микроскопом. Дай ему подковы – блоху точно подкует.
А вот полевые транзисторы из кремния пока не давались, работали только с германием. Впрочем, подобный рост за одну неделю – это даже не прогресс, это взрыв, взлет!
Если же Бергу удастся перевести в ИРЭ Сергея Королева – тот пока в шарашке трудится, – тогда можно на стену вешать плакат: «Все для фронта, все для победы!»
Королев уже конструировал зенитные ракеты, а если ему кое-что подсказать да пристроить к «изделию» электронный блок на транзисторах, то получится первая в мире зенитная управляемая ракета.
Марлен уже немного представлял ее себе, и все проблемы по электронной части были разрешимы. Единственное, что хороших ракетных двигателей на твердом топливе пока не создано. Вот и зададим работенку товарищу Королеву.
А там и Лебедева подтянем – бросим на ЭВМ, Иоффе заманим…
Ну, ладно, хватит валяться. Упруго встав, Исаев обулся, сложил раскладушку и умылся из рукомойника. Водичка бодрила.
– Доброе утро, – проворчал растрепанный Мишка.
– Судя по твоему всклокоченному виду, ты называешь его добрым лишь из вежливости.
– А-а… – расстроенно отмахнулся Краюхин.
Тут Марлена осенило.
– Вот оно что… – протянул он. – А я-то гадаю, чего это два члена коллектива подозрительно унылы. Лидка ходит надутая, этот тоже входит в печальный образ. Это уже какой? Второй день. Могу спорить – полез туда, куда не пускают без разрешения. М-м?
– Полез…
– И схлопотал по морде.
– Схлопотал…
– А подойти к девушке и извиниться не позволяет тупая гордыня.
– Не позволяет… Да что бы ты понимал! Почему она тебе разрешает себя обнимать, а мне нельзя?
– Чудила! Я ж по-дружески! Ну, приобниму, ну, зажму малость… И что? Я же ничего не требую, просто делаю девушке приятно. Не как повеса, просто как товарищ по работе… На меня нельзя обижаться! А вот тебе, как влюбленному, нужно вести себя с трепетом, с благоговением, а не лапать. Понял?
– Понял… А ты заметил, как на тебя Наташка смотрит?
– Заметил. Глазами.
– Какими глазами?
– Зелеными.
– Влюбленными!
– Да перестань!
Исаев отмахнулся. Нет, Наташа была хорошенькая, и фигурка у нее – дай бог каждой. Правда, сама Наташа считает себя уродиной – у ее красоты иной формат, чем тот, что принят в 40-х. Она высокая и стройная, длинноногая, а нынче вознесены курбатенькие, этакие пышечки. И «Мосфильм» таких любит, и Голливуд.
Наташка очень скромная, тихая, ласковая. Вон вчера чуть не расплакалась, когда стояла рядом, а кофточка тоненькая, соски набухли… Девушка не знала, куда деваться – рванулась прочь, но едва он протянул руки и положил их ей на плечи, как она замерла. Голову опустила, сжалась вся, руки на груди сложила, а слезы капают и капают…
Он поговорил с ней – просто нес обычную ласковую чушь. Про то, что она красивая и нечего ей стесняться своей красоты. А то, чего она так застыдилась, ему не только приятно, но даже лестно.
Наташа вроде бы успокоилась. И у него совесть спокойна – ведь он не сказал девушке ни слова лжи. Она ему действительно нравится, но… Ничего более.
Секс в СССР, конечно, имеется, но до сексуальной революции еще далеко. Среди местных красавиц слишком много чистых, непорочных натур в буквальном смысле этих затертых и опошленных в будущем слов. И обижать Наташу он не станет.
По своему хотению не влюбляются. Вот и красивая девушка, и, быть может, влюблена в него, а он никакого «сердечного укола» не испытывает. Его и в будущем мало интересовала эта самая «лямур» – он занимался любовью, а не испытывал ее к кому-то.
Вот уж чего не было, того не было. Не сподобился.
– Всем привет! – прозвенел Наташин голосок.
– Привет! – откликнулся Марлен.
– Привет… – вздохнул Михаил.
Девушка внимательно на него посмотрела. Исаев склонился к ней, умиляясь – Наташины волосы пахли мылом «Земляничным».
– Второй день с Лидкой помириться не может, – сказал он. – Гордыня обуяла.
Наташа прыснула в кулачок и глянула на Марлена. Ее глаза сияли каким-то неземным светом – огромные, распахнутые, они видели только его. У Исаева по хребтине скользнул холодок.
– Здравствуйте, здравствуйте!
Это Берг. А за ним «Левша» – Лёва Вальцев. Прихрамывая на своем ужасном протезе, он прошел к установке и осторожно выдвинул контейнер – кристалл был готов.
– Сделался, Аксель Иванович! – доложил Вальцев.
– Замечательно! Займись им.
– Надо бы вторую установку, Аксель Иванович.
– О, Лёва… Надо десять таких установок! Двадцать! Но… Впрочем, насчет второй может и получиться.
Покончив с завтраком – кусок хлеба с вареньем и стакан молока, – Марлен включился в работу.
* * *
Шел четвертый час, Исаев как раз втолковывал Аркаше с Николаем Николаевичем, чем полевой транзистор лучше биполярного, когда дверь в лабораторию отворилась и вошли трое – капитан госбезопасности и два сержанта.
– Марлен Исаев и Михаил Краюхин здесь работают? – спросил капитан.
– Я – Исаев, – шагнул вперед Марлен.
Михаил, улыбавшийся не переставая с самого обеда (извинился, дурачок, перед Лидой), вышел следом.
– А Краюхин – это я. А что?
– Гражданин Тимофеев Виктор вам знаком?
– Что с ним? – встрепенулся Марлен. – Где он?
– Не беспокойтесь, с ним все в порядке. Вас обоих хотят видеть именно по поводу Тимофеева. Давать объяснения я не уполномочен.
– Едем! Мишка, где моя шинель?
Краюхин перебросил Исаеву его солдатскую и быстро облачился сам.
– Никуда я вас одних не отпущу, – решительно заявил Берг, натягивая шинель черную. – Я еду с вами!
Капитан не стал препятствовать.
– Машины во дворе.
Провожаемые тревожными взглядами, трое покинули лабораторию.
Всякое бывало. Иногда, после визита энкавэдэшников, люди не возвращались обратно…
Глава 24 «Никто, кроме нас!»
Смеркалось, когда две «эмки» подъехали к госдаче в Сокольниках. Дежурные заглянули в машины, узнали и кивнули – проезжайте.
Обе «эмки» подъехали к самому особняку.
– Поднимайтесь, – сказал сопровождавший троицу капитан, – вас ждут.
Марлен поднялся по массивной каменной лестнице и вошел в дом. Там его встретил майор госбезопасности.
– Товарищ Берия немного задерживается, – сообщил он. – Мне было приказано провести вас. Прошу.
Берия! Ничего себе…
Шагая следом за майором, Исаев покачал головой. Чем дальше, тем интересней.
В большой комнате, куда их привели, Марлен застал четверых человек в военной форме.
– Витька! Здорово! Живой?
Тимофеев радостно заулыбался, бросился навстречу, но остановился в шаге от Исаева.
– Марлен, я был такой дурак, такой дурак! – покаянно заговорил он. – Просто идиот какой-то!
Марлен засмеялся, шагнул и обнял блудного товарища.
– Ерунда это все, – сказал Исаев, – ерунда на постном масле. Ты куда пропал? Я думал, ты уже… там.
– Да я почти дошел – и в плен попал. По-немецки-то я шпрехаю, вот и поклялся в верности рейху. Сделайте, говорю, из меня агента! А меня как раз в тот самый «Сатурн» запихнули. Целыми днями допрашивали, допрашивали… Даже имитацию расстрела устроили, гады. А я им все твержу: «Макс Отто я, фамилия – Бользен». Упекли меня в лагерь, где сплошь предатели родины с перебежчиками, пока в абвере решать будут, как со мной быть, а мы на второй день бежали. Вот с ними. Прорывались к линии фронта, и…
– Прорвались, – с улыбкой заключил Исаев.
– Ну, да… Короче, я рассказал, откуда мы, все трое. И Лаврентий Павлович тоже в курсе.
– И откуда вы? – с огромным интересом осведомился Берг.
– Из будущего, Аксель Иванович, – сказал Марлен. – Из 2016 года.
Инженер-контр-адмирал постоял и рассмеялся.
– Так вот оно что! – воскликнул он. – А я-то думал! Все мне покоя не давало, откуда столько бесценной информации сразу? Да я в жизни бы не поверил, что Гитлер откажется от стольких прорывных проектов! И как это один немец мог столько упомнить? Причем не экспериментальные данные, а уже конкретные разработки, практически готовые изделия! Теперь все стало на свои места, хотя выглядит все как в сказке, ей-богу… Неужели правда? Верю-верю, знаю! Просто… Это настолько невероятно, необычно, грандиозно, что…
Берг замотал головой, не находя слов, а Марлен лишь теперь разглядел петлицы бригадного комиссара и встал по стойке смирно.
– Извините, товарищ бригадный комиссар!
– Пустяки, – отмахнулся тот. – Я сам до сих пор в себя прийти не могу.
– Так, значит, в той тетрадке находятся сведения, известные вам, Марлен? Вам, а не придуманному немцу?
– Да, но в основном не мне, а Мише – он окончил институт радиотехники и электроники и даже успел поработать по специальности. А я – балбес. Проучился четыре года в «Бауманке» и бросил вуз.
– Ну, не знаю… Я сужу о вас по делам. Вы вполне тянете на кандидата!
В это время по коридору кто-то энергично прошелся, и на пороге нарисовался сам Берия. Оглядев присутствующих, он ухмыльнулся.
– Ага, вижу, все на месте! Аксель Иванович, и вы за компанию?
– Я не мог, я не имел права отпустить ребят одних! Они нам уже столько передали научных и технических сведений, что СССР отныне просто обречен лидировать в нескольких отраслях сразу!
– Ага! – обрадовался нарком. – Следовательно, доказательства иновременного происхождения нашей троицы получены?
– И еще какие!
Лаврентий Павлович прошелся по комнате и остановился у окна, выходившего в парк.
– Все это просто замечательно, – проговорил он. – Однако решение принимать не мне. И никому другому, кроме товарища Сталина. А вот удовлетворят ли его представленные нами доказательства?
– Думаю, нет, – признал Марлен. – Слова мало кого убеждают, а на товарище Сталине лежит ответственность за десятки миллионов советских людей, и здесь цена ошибки может составить сотни тысяч жизней. Это недопустимо.
– Так что же делать?
Тимофеев посмотрел на Исаева, глянул на Берия и поднял руку, как в школе.
– Я предлагал, еще там, в будущем, захватить сюда бук… э-э… ноутбук. Это такая машинка для обработки информации. Она размером с папку для бумаг, и в ней можно хранить огромное количество всяких сведений. Карты всех сражений этой войны, секретные документы… это они сейчас совершенно секретные, а тогда они станут всем доступными. И чертежи можно хранить, и все, что хочешь. Может…
Берия очень оживился.
– Это реально – доставить этот ваш… нотбук сюда?
Марлен подумал.
– Портал находится под Рославлем, на оккупированной территории. Правда, в лесу. В принципе, я служил в десанте. Можно будет сбросить меня на парашюте, но лучше не одного, а группу. Тогда, если все сложится хорошо, я проникну обратно в 2016 год, закачаю в ноутбук нужную информацию и вернусь сюда. В этом случае нужно будет, чтобы в группе был радист – вызвать самолет. Ночью сядет, возьмет нас на борт и доставит в Москву.
– Это очень опасно, – нахмурился Михаил.
– Понимаю, а что делать? Рославль сейчас находится в глубоком тылу, так что угроза захвата невысока. Зато, если все удастся, мы получим настоящий кладезь информации, бесценной в буквальном смысле этого слова!
Берия думал недолго и кивнул.
– Хорошо, товарищ Исаев, так и поступим. Я дам команду Судоплатову, чтобы он подобрал вам самую лучшую опергруппу для заброски в тыл врага. Сколько вам потребуется времени для подготовки?
– Да я-то готов, товарищ нарком. Только…
– Только что?
– Есть один нюанс. Время и здесь, и в будущем течет в одном направлении, но с разной скоростью. Например, мы с Витькой перешли в вашу реальность спустя две недели после того, как сюда попал Миша. А здесь, как оказалось, прошли всего лишь одни сутки! Понимаете? Я должен буду отсутствовать в 2016-м не менее двух суток и не знаю, сколько при этом пройдет времени здесь. То есть группе, которая будет меня сопровождать, лучше всего укрыться в моем времени. Так будет безопаснее, да и мне спокойнее.
– Вы правы, товарищ Исаев, – кивнул Берия. – Иначе вы рискуете, возвращаясь в сорок первый, угодить в немецкую засаду, что совершенно недопустимо. Решено, так мы и поступим. – Он оглядел всех и добавил: – Товарищи, хотите вы того или не хотите, но вы оказались свидетелями, носителями тайны особой государственной важности. Поэтому, Аксель Иванович, будет необходимо обеспечить для вашего института надежную охрану – никто не должен добраться до тех секретов, к которым вы стали причастны. Товарищ Ковальков, мне кажется, что с этой задачей вы вполне справитесь. Сами понимаете – круг людей, посвященных в известную нам тайну, не должен постоянно расширяться.
Комиссар кивнул.
– Это сложная задача, товарищ нарком, но я постараюсь ее решить.
– Постарайтесь, Григорий Григорьевич. А вы, товарищ Николаенков и… м-м…
– Доржиев, товарищ нарком.
– В опергруппу готовы войти?
– А то! С парашютом я не прыгал еще, но стрелять обучен.
– Цирендаши не умеет промахиваться, – улыбнулся Жорож. – Товарищ нарком, мы сделаем все, чтобы ценный груз оказался в Москве, у нас.
Берия кивнул.
– В таком случае не будем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня!
* * *
«Озадачены» были все, включая самого наркома – Лаврентий Павлович шерстил паникеров по всей Москве. Милицейские и военные патрули постепенно наводили порядок, градус эмоций падал.
Мародеров и грабителей никто не ругал и не задерживал, их расстреливали на месте преступления. Сотни сбежавших начальничков снимали с постов, а некоторых, вроде главврача госпиталя, бросившего больных, сажали.
Берия своим приказом отменил разрушение метро, где, по указанию Кагановича, уже резали кабели – это было сочтено вредительством. Лаврентий Павлович сильно рисковал, но его позиция – «Не сдадим Москву!» – получила одобрение Сталина.
А Марлен, Цирендаши-Хан и Гоша-Жорож по-тихому переехали на стадион «Динамо», где Судоплатов гонял спортсменов, милиционеров, погранцов и прочих бойцов ОМСБОН – Отдельной мотострелковой бригады особого назначения.
Павел Судоплатов Исаеву понравился – волевой, энергичный, наделенный к тому же броской мужской красотой. Джеймс Бонд отдыхает.
Павел Анатольевич выделил пятерых разведчиков-диверсантов, обученных незаметно просочиться даже по открытому месту, обращаться с оружием всех видов, владеющих приемами джиу-джитсу, знающих толк в радиоделе.
Все взяли с собой по «шмайссеру» – в тылу легче раздобыть немецкое оружие – и облачились в камуфляжные костюмы. Не слишком удобные по сравнению с теми, что пользовались спросом в XXI веке, но и то хлеб.
В двенадцатом часу ночи вся команда прибыла на Остафьевский аэродром специального назначения, где уже прогревал двигатели «ПС-84», двухмоторный транспортник, выпускаемый в Ташкенте по американской лицензии. В Штатах он именовался «Дуглас-Дакота», а в СССР скоро примет название «Ли-2».
В свете фар вся группа погрузилась на борт, и самолет, едва закрылась дверь, стал выруливать на полосу. Разогнался, пробежал и взлетел, шинкуя винтами ночную темноту.
Командовать группой поставили старшего лейтенанта госбезопасности Михаила Филоненко. Могучего Шатова, пронырливого Гришу Шмуйловского, серьезного Серегу Стехова и кряжистого Федора Пашуна он взял с собой.
Каждый из них порознь, может, и не был лучшим из лучших, зато в команде они работали на отлично, как идеально пригнанные детали машины.
«Никто, кроме них!»
Марлен удобно устроился – на своем парашюте да на парочке чужих. Лежал, как на матрасе, вот только заснуть не получалось, слишком был взбудоражен мозг, а день был долог и перенасыщен событиями.
Одно было хорошо – Вика нашелся. Хоть за этого балбеса душа будет спокойна. Похоже, скитания за линию фронта и обратно кое-чему научили-таки Тимофеева.
Марлена провожали всей лабораторией, хотя один лишь Берг знал, куда именно собрался Исаев. Наташка расплакалась.
Удивительно… Он ее даже не поцеловал ни разу, так только, разговоры одни, а вот поди ж ты – переживает.
Исаев вздохнул и прикрыл глаза. Вот что стоило сразу прихватить бук? Нет, это он глупости говорит…
Что значит – сразу? Так и бегать с ноутом по окопам, в атаки ходить, под танки бросаться? И что останется от «компутера»?
Да глупости, господи…
Мысли постепенно замедляли свой хоровод, и Марлен незаметно задремал. Счастье длилось недолго – Николаенков растолкал Исаева.
– Хватит спать, младший сержант! – ухмыльнулся он. – Скоро уже.
– Скоро, так ско-о-оро-о… – раззевался Марлен. – А точно выйдем?
– Должны, – кивнул Жорож. – Мы связались с подпольщиками Ивана Андреева и Василия Анисимова. Знакомцы мои. Они запалят костры, на них и будем целиться. Я тебя чего разбудил – слезь с моего парашюта. Самому нужен…
Вся группа сноровисто облеклась парашютами. Николаенков помогал Доржиеву – бурят все-таки упросил начальство и совершил один прыжок под Москвой. С парашютной вышки…
– Приготовиться! – выглянул пилот. Устремил взгляд на Филоненко: – Первый! Готов? Пошел!
Пропустив всех, Марлен выпрыгнул последним. Холодный влажный воздух ударил в лицо, смывая, сдирая налет дремоты. Внизу и справа тлели три костра, выложенных треугольником.
«Пятьсот раз… Пятьсот два… Пятьсот три!»
Исаев дернул за кольцо. Фу-ух-х!
Купол раскрылся над ним. Осмотрев его, Марлен расчековал запасной, повернулся, чтобы приземлиться против ветра.
Ноги согнуты, колени вместе… Они только тогда и будут вместе, если их согнуть, стройными его нижние конечности не назовешь…
Тутошний парашют был Исаеву непривычен, но держит и ладно. Сейчас…
Земля ударила снизу, Марлен перекатился и погасил купол.
В ночной тишине едва доносился далекий гул самолета.
Прибыли.
Глава 25 2016-й
Филоненко довольно быстро собрал всю группу, даже Доржиев нашелся – охотнику очень понравилось прыгать с парашютом.
Скрыв все следы своего появления, группа ушла в лес.
– Товарищ Исаев, – улыбнулся командир группы, натягивая капюшон, – ваша очередь. Ведите!
– Есть вести! Мы, когда выбрасывались, находились к северу от дороги от Рославля на Стодолище – сам видел, как светились фары какой-то машины. Так что двигаем к шоссе!
Укрытые камуфляжем и темнотой, разведчики двинулись к промежуточной цели. Очень скоро впереди заблестело шоссе.
Внимательно осмотревшись, все пересекли дорогу и скрылись в лесочке. Никто и утомиться как следует не успел, а уже и сыростью потянуло, ноги нащупали топкий бережок Стомети.
– Товарищ старший лейтенант, прикройте меня.
Исаев с Филоненко присели на корточки, укрывшись плащ-палаткой. Маленький фонарик высветил карту из планшета.
– Так… Мы примерно здесь, посередине между Рославлем и Стодолищем. Значит, нам туда, по этому берегу.
– Вперед!
Марлен то и дело напрягался – уж больно все гладко выходило. Понятно, что линия фронта отсюда далеко, и здесь, в тылу, немцы толпами не ходят, особенно ночью. И все равно…
А вот и приметный камень, похожий на зуб великана.
– Сюда.
Мало что напоминало о летних боях. Если и оставались трупы, то волки с лисами уже растеребили тела.
Луна светила тонким серпиком, проливая минимум света. Его как раз и хватало, чтобы не сбиться с пути.
– Сворачиваем.
Марлен скорее угадывал, чем узнавал дорогу. Вот узкая, сырая луговина, а за ней легкий подъем. Зашумели сосны.
– Мы почти на месте, товарищ старший лейтенант.
– Михаил.
– Понял.
Прогулявшись между краснокорыми красавицами, Исаев выбрался на ту самую полянку. Землянка выглядела как холмик.
Дверца, некогда повешенная на кожаных петлях, отвалилась. Внутри было сыро и пахло зверьем. В слабом лучике фонаря заблестел зернистый металл.
– Пришли! Только я не знаю, когда откроется проход.
– Будем дежурить, – сказал Филоненко с непонятной интонацией.
Марлен усмехнулся. Старлей не верит во всякие сказки, он выполняет приказ, который кажется ему несерьезным. Вероятно, Михаил не слишком одобряет саму заброску – зачем было рисковать людьми ради чего-то на уровне «в некотором царстве, в некотором государстве»?
Ничего, мы тебя разубедим, товарищ старший лейтенант…
Исаев тут же встревожился: а если портал больше не работает? Или работает, но с этой стороны отворяется редко? Раз в месяц?
Марлен сцепил зубы. Узнаем во благовремении…
Выйдя из землянки, он остановился и прислушался. Тишина…
Будто и нет войны. В темноте же не видно содранной осколками коры, ночь скрыла и сожженную деревню, и концлагерь, и замытые дождями окопы.
Исаев вздохнул. Иногда на него накатывало, словно струйка проливалась из сосуда мировой скорби. Он представлял вдруг себе, сколько впереди тревог, страхов, а самое страшное – это ответственность.
Хорошо, если Краюхин прав и измененная реальность в 41-м никак не повлияет на 2016-й. Каково ему будет, если и мать, и отец просто исчезнут? Потому лишь, что сыночек решил помочь советскому народу в его священной борьбе против фашизма!
Хорошая цель, благородная. Но любое ли средство она оправдывает?..
– Марлен! Иди сюда!
Исаев сорвался с места и нырнул в землянку. Заработало!
За проемом железяки-портала разливался утренний свет.
– За мной! – скомандовал Марлен. – Только по-быстрому!
Просунувшись, он быстро перебежал на четвереньках в будущее. Отпрыгнул, освобождая место.
Филоненко. Николаенков. Доржиев. Шатов…
– Быстрее, быстрее! А то закроется! Все? Уф-ф!
Еще секунд десять в проеме держалась темнота – и пропала. Стало светло – и тепло.
– Да тут лето! – потрясенно сказал Михаил. – Ё-моё…
Исаев расплылся в улыбке, оглядываясь. И палатка его на месте!
Вход был застегнут, а на замочке «молнии» висела записка – поисковики интересовались, куда они с Викой подевались.
Марлен, не теряя время, вскрыл свой схрон под слоем дёрна – там, в мешке из толстого пластика лежали его вещи и документы.
Все цело. Исаев поспешно достал мобильник – он у него был со встроенной супербатарейкой. Нажал кнопочку…
Телефон почти разрядился, запищал, бедный, требуя подключить к сети, экранчик вспыхнул и потух, но Марлен успел заметить дату.
– Сегодня второе июня, – сказал он. – Очень, очень хорошо. Сделаем так, мужики…
Быстро переодеваясь в свое, Марлен начал инструктаж.
– Здесь, неподалеку, работали поисковики. Ну, они как археологи, только раскапывают места старых боев – тех самых, которые идут там, в 41-м. Находят павших, хоронят по-человечески… Так вот, надо и вам изобразить таких поисковиков. На всякий случай. Если кто поинтересуется, кто вы и что делаете, так и скажете – копаете!
– Подходяще, – кивнул Филоненко, осматриваясь. – Не верится даже…
– Поверишь, – убедил его Марлен. – Прежде всего у нас очень мало времени. Попробуем уложиться в пару суток. Однако на той стороне за это время может пройти две недели, а то и больше. Понимаете?
– Нет, – улыбнулся Михаил. – Но задерживаться нам в самом деле нельзя.
– Именно. Поэтому сделаем так… – Исаев похлопал себя по карману. Ага! Карточка на месте. Опасаясь, что после ухода туда его «пластик» заблокируют, Марлен завел себе парочку новых, незасвеченных карточек, куда перекинул деньжата.
– Вы, товарищ старший лейтенант, поедете со мной, если не против, конечно…
– Куда?
– В Москву. Я один все не утащу.
– Без вопросов! – обрадовался Филоненко.
– А сейчас давайте втроем или вчетвером навестим наших соседей, если они еще на месте.
Михаил взял с собой Шатова и Жорожа.
– А вы дежурьте! – велел он остальным.
– Есть… – вздохнули остальные.
– Да вы не переживайте, – усмехнулся Марлен. – У вас будут целые сутки как минимум, чтобы по очереди мотаться в Рославль. Насмотритесь еще. А мы просто первые – надо вам здешней одёжки прикупить, чтобы не выделялись. И еще: следите за собой, за языком – ни у кого даже мысли не должно возникнуть, что вы из другого времени!
Исаев наморщил лоб. Что-то еще его смущало, какая-то деталь…
– Тьфу, ты! Оружие спрячьте! Вон в тот мешок, куда я одежу заныкал. А то увидит кто мужиков с автоматами, решит, что вы банда террористов.
– Сделаем, – успокоил его Доржиев.
Марлен кивнул и быстрым шагом потопал к лагерю поисковиков. Они были там.
– О-о, какие люди! – закричал Дим Димыч. – Привет! Ты куда запропастился?
– Дела! – развел руками Исаев. – Работаю на разрыв. Познакомься, это тоже поисковики, они поработают в Зачарованном Месте.
– А, понятно… Привет, коллеги!
– Гоша, – протянул руку Жорож.
– Миша, – повторил его жест Филоненко.
– Коля, – прогудел Шатов.
– А я – Дима! Ежели уважительно, то Дим Димыч!
– Дим Димыч, – окликнул его Марлен, – у меня к тебе просьба. Взаимовыгодная.
– Ну-ка, ну-ка… – заинтересовался поисковик.
– Короче, мне срочно нужно в Москву. Вернусь завтра. Займи мне свой «уазик»! Завтра же я пригоню его обратно, вместе со своим джипарем – и оставлю тебе оба. Можешь пользоваться. Там дела такие заворачиваются… Мне и здесь надо побывать и… в другом месте. В общем, пользуйся. Если сворачиваться станете, забирай с собой – я не знаю, когда тут появлюсь. Потом созвонимся, а я тебе доверенность выпишу. Подходит такое дело?
– Подходит! – тут же согласился домовитый Дим Димыч.
Полапав себя по карманам, он достал ключи и протянул их Исаеву.
– Держи!
– Ага! Мы сейчас в Рославль смотаемся, может, надо чего?
– Пивка бы…
– Ящика хватит?
Поисковик молитвенно закатил глаза.
– Ждите, мы мигом!
Сев за руль и дождавшись, пока усядутся остальные трое, Марлен завел двигатель, погонял его немного и тронул с места.
«УАЗ» не блистал новизной, но бегал справно – послушная рабочая лошадка.
Когда машина выехала на трассу, гости из прошлого принялись усиленно вертеть головами – обилие невиданных автомобилей, мчавшихся в обе стороны, их просто завораживало.
Немного погодя «УАЗ» въехал на улицы Рославля. Филоненко устал крутить шеей. Все его интересовало – как были одеты люди, как выглядели дома, а потом Марлен завернул к гипермаркету.
– За мной! – сказал он, думая, что скажут его гости, появившись в месте, где никакого дефицита не могло быть в принципе.
В огромных залах гипермаркета Филоненко со товарищи оробели.
– Бегом!
Подхватив тележку, Исаев поручил Михаилу толкать еще одну такую. И начался набег на полки…
Футболки, носки, штаны, продукты – все быстро заполнило обе тележки, и Жорожу, чтобы не зевал, Марлен вручил ящичек «Туборга».
– В кассу!
Очередь была невелика, Исаев не задержался, хотя в голове так и мелькали листки календаря, да крутились стрелки часов – время утекало со страшной силой. Он понимал, насколько для того же Николаенкова все незнакомо, непонятно, странно. Десятки вопросов вертелись у гостей на языках, но они дисциплинированно помалкивали, лишь впитывали, вбирали глазами и слухом те потоки информации, что обрушивались на них со всех сторон.
Работающие телевизоры, ноутбуки у хрупких девушек из бутиков, завал непонятных продуктов, колбаса и сыр десятков сортов, лежавшие свободно, без толпы, осаждавшей «выброшенный дефицит»…
В принципе, тому же Филоненко были знакомы коммерческие магазины, где не карточки отоваривали, а покупали за деньги – продуктов там хватало, но цены не то что кусались, загрызали насмерть…
Расплатившись карточкой, Марлен выкатил тележку на улицу и перегрузил пакеты в багажник.
– Поехали обратно! Стоп!
Исаев решил, что будет жестоко оставлять мужиков без ответов, и бегом вернулся в магазин. Выбрав неплохой ноутбук и все нужные к нему прибамбасы, чтобы ловить Интернет в Зачарованном Месте, Марлен вернулся.
– Держите! – сунул он покупку на колени Шатову и Николаенкову, делившим заднее сиденье, и поднял экран. – Это ноутбук. Вот кнопка. Жми!
Жорож нажал.
Проиграла нехитрая мелодийка «Виндоуз», и раскрылся рабочий стол.
– Вот так… Теперь так… Видишь стрелочку? Это курсор. Наводи его вот сюда – это иконка. Жми сюда.
Выход в «Яндекс» получился легко.
– Теперь вот сюда… Так… А теперь вот на этой клавиатуре набирай запрос – что ты хочешь увидеть. Новости, кино, девочек…
– Девочек! – ляпнул Николаенков.
– Пиши: «голые девочки, фото».
Жорож, смущаясь, набрал текст. Браузер сработал и выдал целую коллекцию девчонок из «Плейбоя», «Пентхауза» и просто любительские фото.
– О-о-о! – вытаращил глаза Шатов.
– Чего там? – извертелся Филоненко на переднем сиденье.
– Потом, – усмехнулся Марлен. – Мелко? Наводи курсор. Щелкай.
Стройная девица, стягивавшая трусики, заняла весь экран.
– Ладно, развлекайтесь…
Исаев занял свое место и завел двигатель. Обратно добираться до самого лагеря он не стал.
– Помните, как идти? Дойдете?
– Дойдем, – кивнул Жорож. – А… это?
Он кивнул на бук.
– Забираешь с собой.
– Ага! – обрадованно сказал Николаенков.
– Только смотрите, чтоб батарея не села. Если что, вот запасная. Вечером отнесете обе Дим Димычу, у него генератор, зарядите к утру.
– Понятно! – бодро ответил Жорож.
– Донесете?
Шатов хмыкнул только, поведя могучими плечами.
– Только помните: не всему, что есть в Интернете, можно верить. Там очень много всякой брехни – империалисты заманивают всякими картинками, врут так, что читать стыдно. Так что если одни ругают Путина, поищите комментарии тех, кто за него.
– А Путин – это кто?
– А это как у вас Сталин.
– О-о…
– Ну, все, пока! Мы поехали, завтра постараемся вернуться!
– Ждем!
Марлен выдавил педаль, и «уазик» разогнался, словно его притягивала не столь далекая Москва. Филоненко прилип к окну, а Исаев сосредоточился на дороге.
Это всегда было его способом избавиться от дурных мыслей – сесть за руль. Когда едешь, не думаешь. Некогда, движение отнимает все твое внимание. Вот и отлично, хоть назойливые думки в голову лезть не будут…
Глава 26 Гость из прошлого
Москва вобрала в себя «УАЗ», закрутила его по путепроводам и развязкам и вынесла прямо к дому, где снимало офис детективное агентство «Маркс и Ленин». Детские игры, прав был Вика…
По дороге Марлен прикупил хороший, навороченный бук плюс несколько накопителей на 128 гигабайт каждый, «мышь», запасные батареи, сетевой фильтр и пару адаптеров на 127 вольт.
Все это хозяйство уместилось в небольшом чемоданчике.
– Этот чемоданчик не должен попасть в руки фрицам, – сказал Исаев, отпирая дверь. – Надо будет приделать к нему взрывчатку, так чтобы – бабах! – и в пыль. У вас же есть динамит?
– Имеется. Куда ж без него… Это твоя квартира?
– Место работы, – усмехнулся Марлен. – Заходи. Есть хочешь?
– Не отказался бы.
– Сейчас…
Подхватив телефон, Исаев заказал две пиццы с доставкой. Пиво нашлось в холодильнике (Вика перед отъездом не все выдул), а сам Марлен предпочел бы чаек.
– Сейчас закачаем, что надо, на бук, а потом съездим к одному деду. Он фронтовик, дед твоего тезки, что остался в той Москве. Помнишь его?
Филоненко затрудненно кивнул.
– Как же вы живете… – вздохнул он.
– Как?
– Богато…
– Миша, не все так живут, поверь мне. Просто мой отец… скажем так, не бедный человек.
– Все равно…
– Ничего, Миша. Вот окончится война, сразу всем полегчает. Жить станет лучше, жить станет веселей…
– Поражаюсь я тебе, – негромко проговорил Михаил. – Бросить все и пойти на войну… Ведь для тебя она давным-давно кончилась! Вот проезжали мы памятники, а у меня мороз по коже – они будто по нам выставлены.
– Так я сначала и не думал на войну идти. Просто обещал деду Мишкиному внука спасти. А оказался у вас и понял, что не смогу уйти. Ну, как бросишь? Вот мой взвод – я с ними столько всего пережил, и они меня спасали, и я их. И брошу? Ну, это же как предательство! А вот когда я решил, что, пока мы не победим, не уйду, мне сразу спокойнее стало. Понимаешь?
– Понимаю, – кивнул Филоненко. – Ты просто нормальный парень. Наш.
– Не вгоняй меня в краску.
Тут в дверь позвонили.
– О, это, наверное, пиццу привезли!
Марлен угадал. Расплатившись, он внес в комнату две коробки с пиццей – «Бенедиктинской» и «Комбинированной».
– Угощайся!
– Пироги с доставкой на дом?
– Это не пирог, это пицца!
Филоненко с подозрением присмотрелся.
– Ты попробуй сначала!
Старлей попробовал, и его брови полезли на лоб.
– М-м! Вкушно!
– Пивка дать?
– Не откажуш!
– А я чайку заварю…
Откусывая и жуя, Марлен висел на сайтах в Интернете, скачивая все подряд: историю СССР, ход боевых действий с 1941 по 1945 год, включая карты, приказы, директивы, имевшие когда-то высший гриф секретности, а ныне представлявшие узкий интерес для специалистов. Чертежи танков, БМП, самолетов. Турбореактивные двигатели. Технология изготовления кирзы. Досье на военачальников РККА и партийных деятелей – пусть будет ясно, кто как себя показал. Карта месторождений – золота, алмазов, нефти и газа, урана, молибдена, алюминия. Данные по атомному проекту. Полные чертежи и схемы ракеты «Фау». Приборы ночного видения. Разведданные по врагам и союзникам на 41-й и 42-й годы. План «Ост». Проект Братской ГЭС. И еще… И еще…
Притомившись, Исаев откинулся в кресле и протер глаза. О! Надо еще производство пенициллина скачать! Да и прочих лекарств, в сороковые не известных. И несколько фильмов.
Киноэпопею «Освобождение». «А зори здесь тихие…» – только не новую версию, а старый, добрый советский фильм… «Кавказскую пленницу», «Операцию «Ы», «Иван Васильевич меняет профессию», «Семнадцать мгновений весны»…
– Ладно, пусть закачиваются. Поехали, съездим к деду.
– Поехали.
– Я, знаешь, чего хочу? Уговорить старого, чтобы он в тот лагерь уехал – я ему там домик заделаю, будет что-то вроде дачи. Хочу, чтобы портал был под приглядом.
– Это правильно. А потом, когда туда уйдем, надо будет землянку щитом прикрыть да земелькой присыпать. Снег пройдет, все скроет.
– Самое то. Пошли.
– Так пошли или поехали?
– Сначала пошли, а потом поехали.
Марлен поставил «УАЗ» на ту самую стоянку, где находился его «гелик». Пересев на джип, он поехал на проспект Вернадского.
По дороге они попали в небольшую пробку, и Исаев поневоле поддался мыслям о родителях.
Увы! Все его благородные порывы и правильные поступки оказывались обыкновенным свинством, как только он начинал примерять их к отцу с матерью. Они-то тут при чем?
Виноваты они, что ли? Он не мог бросить товарищей, но при этом, выходит, бросил «родаков»… И как быть?
«Гелендваген» подкатил к знакомому дому, и зловредные мысли оставили его. Поднявшись, Марлен позвонил.
Дома старик? Не на даче? И жив ли вообще? В его-то возрасте… Ага! Слышно, как шаркали тапочки.
Не спрашивая, кто там, Павел Иванович открыл – и покачнулся.
– Спокойно, спокойно! – заспешил Исаев. – Все хорошо, Мишка жив-здоров.
– Ох, господи, совсем старый стал, – вздохнул ветеран. – Да вы проходите, проходите…
Гости прошли, запирая за собой дверь.
– Спасибо, что сообщили про Мишку. Где он?
– Мы с ним на Резервном фронте воевали. Качалов, кстати, жив остался! – быстро вываливал новости Марлен. – А сейчас нас с Михой в Москву перевели, мы там электропромышленность поднимаем, прогресс двигаем. Послушайте, Павел Иванович… Время на той стороне бежит куда быстрее, так что, когда там 45-й наступит, здесь, наверное, будет весна или лето 2017-го. И мы вернемся. С победой! Или там все еще быстрее пойдет, с нашей помощью, и война закончится раньше. Понимаете?
– Не знаете, что папке с мамкой говорить?
– Именно! Ну, как я им признаюсь? На фронт, скажу, ушел? Фашистов бить? Это вы мне поверите, потому как сами в прошлое заглядывали, а им об этом лучше не говорить. Это должно остаться тайной. В общем, не знаю. Буду думать. А пока… Павел Иванович, а вы не могли бы пожить немного в том месте, где портал? Я вам там дачу организую, быстренько дом выстроим – и ту землянку накроем…
Старик улыбнулся.
– Сторожем побыть? Да я согласен, конечно. Что мне здесь делать? А там хоть воздух свежий…
– Во-во! Так вы согласны?
– А чего ж… Помогу, чем могу.
– Тогда поехали!
Завершив «шопинг», Марлен загрузил джип и «уазик». В «гелик» он усадил старика, а «уазик» доверил Филоненко. Вернувшись к своему агентству, Исаев вытащил ноут и запоминающие устройства – как раз в кейс уместились.
Уже спускаясь в тамбур, Исаев столкнулся с отцом. Это было до того неожиданно, что он замер.
– Ты?! – вскричал Исаев-старший, бросаясь к сыну. – Живой! Где ты был?
– Я не могу тебе этого сказать, папа, – медленно проговорил Марлен. – Это государственная тайна. Поверь, я не преувеличиваю, все так и есть. Ты просто не представляешь себе, как я хочу тебе все выложить, все рассказать, но не могу! Не имею права. Мне очень жаль, поверь. И маму жалко… Плачет, наверное?
– Еще как, – мрачно проговорил отец. – Хоть намекни!
– Там идет война, папа, – негромко сказал Исаев.
– И ты воевал?
– Немного.
– Тебя не было полмесяца.
– Знаю, но не все так просто. Загадками говорю, да?
Отец внимательно посмотрел на него.
– А ты изменился, сын… У тебя глаза другие стали.
– Насмотрелся, – усмехнулся Марлен.
Отец положил ему руки на плечи.
– Ты вернешься?
– Обязательно, папа. И… Знаешь, я даже рад, что мы вот так вот столкнулись. Не хотел встречаться, просто боялся тяжелого разговора, а сейчас вроде как полегчало. Пап, Вика Тимофеев со мной… там, с ним тоже все в порядке. Я не знаю, как об этом сказать его родителям. Скажи сам, ладно?
Отец улыбнулся.
– Ладно, выкручусь как-нибудь. Мне еще с твоей мамой разговаривать! Она мне устроит…
– Держись! Ладно, пап, побежал я!
Задержавшись в дверях, он серьезно сказал:
– Я вас очень люблю, и тебя, и маму. И очень не хочу, чтобы вы переживали из-за меня. Скоро все кончится, обещаю! Пока!
– Пока…
Марлен прошел к машине, ощущая и позывы совести, и громадное облегчение. Пускай все осталось недосказанным, но лучше недоговорить, чем смолчать.
Плюхнувшись на сиденье, он завел мотор. Выехав, Исаев оглянулся – «УАЗ» катился следом. Движение было как перед хорошей пробкой – машины ехали медленно, и Марлен достал сотовый. Надо было связаться со знакомым юристом.
– Рич? Здоров, это Марлен. Узнал?
– Узнал! Давно не появлялся.
– Дела, как батя говорит. Можешь для меня одно дельце провернуть?
– Похищение или контрабанда?
– Попроще! Деду моего знакомого надо дачу оформить. Не под Москвой, под Рославлем. Там маленькая рощица на холме, координаты я тебе потом скину. Дом я начну строить сразу, а с тебя бумаги. Идет?
– Идет! Тебе срочно надо?
– Чем быстрее, тем лучше.
– Ладно, с утра займусь. Перелет оплатишь.
– Не вопрос!
– Заметано!
– Все, пока!
– Пока!
Тут же Марлен перезвонил еще одному нужному человеку.
– Сан Саныч? Привет, это Марлен.
– Привет, уважаемый! Что хочешь?
– Нужно выстроить небольшой, крепкий дом под Рославлем. Не коттедж, не шале, а нормальный, такой, сруб. Желательно выстроить завтра.
– Я тебе что, уважаемый, джинн? Хм… Ну, если собрать калиброванные бревна…
– Вот-вот! Собери. Я уже везу этого деда, понимаешь? Старый он, в палатке ночевать не будет. В общем, грузи полный набор для стройки, цепляй бригаду своих ухарей и выезжай. Я тебя на месте встречу.
– Надбавка за срочность, дорогой…
– Святое дело!
– Все, занимаюсь. До завтра!
– Давай…
Марлен глянул в зеркальце – «уазик» не отставал.
Глава 27 1941-й
Ехать ночью Исаев не стал, да и зачем? Строители появятся лишь утром, так что уйти в 41-й удастся не раньше вечера. Или, скажем, в три пополудни. Так чего спешить?
И Марлен свернул на стоянку у подмосковного отеля, показавшегося ему более или менее приличным.
Сняли четырехместный номер, поужинали и залегли. Засыпалось плохо – и новое место, и тревоги, – все мешало.
Поворочавшись, Филоненко тихо сказал:
– Спишь, Марлен?
– Да нет…
– Что же это получается – без капитализма полки магазинов не наполнишь? Опять, что ли, НЭП вводить?
– А разве хоть кто-нибудь пробовал довести социализм до ума? В ваше время не до того было – лишь бы успеть с индустриализацией, тяжелую промышленность поднять, чтобы было можно самолеты делать с танками. Потом все долго восстанавливали, а Хрущев, когда пришел, и старую плановую экономику загубил, и нового ничего не создал. Был такой Косыгин, он попытался было перевести народное хозяйство СССР на рыночные рельсы, так ему не дали. Это ж надо было заводам свободу предоставить, чтобы они сами и цену выставляли на свой продукт, и зарплату платили большую, и бракоделов с алкашами выгоняли. А кто бы им это позволил? Министерские с партийными, что, так запросто власть отдадут? Не дождетесь! Ну, и не дождались…
– Ну, теперь-то можно попробовать?
– Да я только за! Убрать бы только тех, кто мешать будет…
– Уберем! Они ж все известны! А тайга большая – пили да пили…
Павел Иванович рассмеялся.
– Спите, давайте, а то рано вставать!
Удивительно, но Марлен, едва закрыв глаза, тотчас же уснул.
Совесть очистилась…
* * *
Выехали рано, и уже к обеду добрались до места. По всей видимости, Сан Саныч поднял своих и вовсе до рассвета – когда «гелик» с «уазиком» сворачивали к Стомети, показались грузовики с надписью «Домострой» на бортах – это была фирма Сан Саныча.
Исаев посигналил и двинулся первым, ведя строителей за собой.
Поисковики восприняли «стройку века» положительно. Павла Иваныча тут знали и даже вызвались помочь. Строители, в основном таджики, загалдели и стали разгружать фургоны, а Марлен поднялся к Зачарованному Месту.
Разведчики встретили его какие-то всклокоченные, хмурые, кислые.
– Что? – усмехнулся Исаев. – Насмотрелись?
– А-а! – отмахнулся Шатов. – Да как же так – СССР развалить?
– А эти фашисты на Украине? Это что такое?
Мужики загалдели, перебивая друг друга, перечисляя червоточины, обнаруженные в таком красивеньком яблочке с наклейкой «Будущее».
Марлен не спорил, он лишь кивал и соглашался. А когда все выговорились, Исаев негромко сказал:
– Вот для того нам и надо доставить бук в ваше время, чтобы товарищ Сталин лично увидел, во что все может превратиться! И принял меры загодя.
– Правильно! – горячо поддержал Шатов. – Вот это правильно!
Тут набежали строители, и началась ударная стройка.
Гладкие калиброванные бревна были один к одному и легко складывались, как кубики «Лего».
Один рабочий выпускал в паз монтажную пену для пущей теплоизоляции, сверху опускалось бревно. Глядишь, и первый венец готов.
– Вот тут, – объяснял Исаев, указывая на землянку, аккуратно прикрытую сверху палаткой, – будет комната-музей. Так что окна здесь ни к чему. А реставрацией мы займемся позже.
Прораб кивал только и раздавал распоряжения.
Венец за венцом, венец за венцом… Вот уже и оконные рамы вставлены – там, где они нужны, то есть в жилых комнатах, – и дверь появилась.
– Забор мы сегодня не успеем, – озаботился прораб.
– Завтра доделаете, – махнул рукой Марлен. – Лишь бы дом сдать.
– Сдадим! – вдохновился строитель.
И сдали. Исаев прошел в сени, где пахло деревом, оттуда в коридорчик. Налево – санузел, душевая и кухня, направо – комната, прямо – «музей».
Запиликал телефон – это был юрист.
– Все готово, можешь забирать! Пришлось само собой кое-кому кое-что доплатить, зато быстро. Покажешь своему деду, чтоб расписался, где нужно, и пусть пользуется!
– Отлично! Ты где?
– В Рославле. Гостиница так и называется – «Рославль». Это на Пролетарской.
– Понял. Сейчас я подъеду.
– Ага, давай…
На этот раз Марлен двинулся на грузовике Сан Саныча. Рассчитавшись с «крючкотвором» и забрав документы, он заехал в мебельный и хозяйственный. Кровать, диван, телевизор, холодильник…
Много чего нужно для нормальной жизни на природе.
Когда Исаев вернулся, шел уже четвертый час. Зато строители успели вкопать пару столбов, проведя электричество, и теперь бурили землю под ограду вокруг всего Зачарованного Места. Им помогали поисковики. Порядок…
Зайдя в дом, Марлен встретил Павла Ивановича.
– Неплохо устроились! – воскликнул он. – Ну, что? Сейчас мы все тут обставим, и можно будет жить-поживать да добра наживать!
– Спасибо вам, Марлен, – прочувствованно сказал фронтовик. – Я будто в молодость свою вернулся. Да и делом буду занят, а не просто доживать свой срок. Это, знаете ли, ценно!
– Павел Иванович, – ответил Исаев, слегка улыбаясь, – я там был. И в окопах сиживал, и за «языком» хаживал. И всего-то два месяца! А вы четыре года оттрубили. Так что не ясно еще, кто кому должен быть благодарен. Ладно, пора нам заканчивать наши каникулы!
Заранее расплатившись со строителями, накинув щедрые чаевые «за срочность» и ранний подъем, Марлен собрал всех разведчиков.
– Все, товарищ старший лейтенант, – сказал он, – кончилось мое командование! Пора вам занимать вакантную должность.
Филоненко кивнул.
– Готовимся, ребята. И одеваемся потеплее – там точно не лето!
Запасной «шмайссер» Исаев передал Краюхину.
– Держите, Павел Иванович. А то вдруг какой фриц сюда пролезет, мало ли. Мы-то все прикроем с той стороны, но лучше поберечься.
Старик кивнул.
– Побережем, – сказал он. – Опыт есть.
* * *
Был пятый час, когда опергруппа собралась в «комнате-музее». Под потолком горела лампа, одна из четырех, чтобы не застить ярким светом возможную активацию портала.
Пол был, но не везде, лишь вдоль стен, а большую часть помещения занимал квадрат с землянкой – трава росла ниже пола.
Сработал портал незаметно – Марлена аж передернуло, когда он понял, что смотрит сквозь портал на закат в 41-м.
Потянуло холодом.
– Ах, ты… За мной!
Филоненко прошмыгнул на ту сторону, за ним рыбкой сиганул Доржиев. И пошло…
Исаев сперва передал чемоданчик, после чего просеменил на карачках в 41-й год. Перевернулся, садясь, и увидел за порталом согнувшегося Павла Ивановича, махавшего ему.
Марлен вскинул руку в ответ – и портал закрылся.
– Шмуйловский, – сказал старлей, – вызывай наших. Только быстро – немцы навострились наши рации пеленговать.
– Я мигом!
Сняв шапку, Гриша Шмуйловский нацепил на голову наушники. Шатов с Николаенковым растянули антенну.
– Прием, прием… – бормотал радист. – Материк, Материк, я – Остров! Прием! Есть! Сигнал Осень!
Передав еще несколько кодовых фраз, Шмуйловский завершил сеанс.
– Самолет прилетит ночью, часа в два. На то же самое место.
– Будем готовить костры, – кивнул Филоненко. – Выдвигаемся!
– А вы знаете, какое сегодня число? Четвертое ноября! Тут почти две недели минуло, представляете?
– Еще как… – поежился Доржиев. – Без свитеров точно околели бы!
Разведчики прислонили ко входу в землянку сорванную дверь и заложили ее комьями мерзлой земли. Выпадет снег, все завалит, никому не выдавая тайну межвременного пробоя.
Разведчики шли цепочкой, подбирая по пути хворост и прочий горючий материал – это было против правил, но надо же из чего-то костры сочинять?
Шоссе одолели в сумерках, а потом и вовсе темно стало. Добравшись до старого места, свалили растопку в три кучи, разошлись, добывая топливо про запас. Даже сена раздобыли – старое, почерневшее, гореть оно будет хорошо, как растопка.
– Ждем, – обронил Филоненко.
Часам к двум ночи все здорово замерзли. Хорошо еще, ветра не было.
– Уши растопырили, – приказал командир, – и слушаем!
Прошло минут десять, долгих и томительных. Марлену показалось, что он разобрал какой-то шум, явно машинный, но тут Шатов зашипел:
– Летит, летит!
Действительно, ровный гул авиадвигателей опадал на холодную землю. Он был негромок, но в стылой тишине казался оглушительным.
– Зажигай! Живо!
Жарко вспыхнула солома, затрещали сухие ветки. Три костра разгорелись, пламенея в ночи. Самолет пронесся так низко над землей, что огонь высветил серебристое брюхо «Дугласа-Дакоты».
– Подбрасывай, подбрасывай!
Транспортник развернулся и пошел на посадку.
– Немцы!
– Шмуйловский! Доржиев! Николаенков! Держать оборону!
– Есть держать оборону!
Раздались редкие выстрелы, их перебили сухие очереди. А самолет сел, прокатился, развернулся. Открылась дверь.
– На посадку! Живо!
Марлен попытался пропустить кого-то вперед, но Шатов подхватил его без особых церемоний и сунул на борт первым. Следом передал драгоценную ручную кладь – чемоданчик.
– Отходим! Сюда! Ко мне!
Исаев выдал очередь по вспышкам, частившим в кустах. К самолету бежали Доржиев и Жорож, придерживая раненого радиста. Самолет начал медленно прокатываться.
Шатов затащил Шмуйловского и протянул руку Доржиеву. Бурят влетел в дверь и вместе со штангистом согнулся, подхватывая Жорожа.
– Спас-сибо… – выдохнул Николаенков.
И тут короткая очередь ударила ему в спину. Жорож вздрогнул и отпустил руки товарищей. Он сделал два шага на подгибавшихся ногах, а затем меткая немецкая пуля разнесла ему голову.
– Т-твою мать! Взлетаем!
Двигатели взревели, потянули самолет по мерзлому грунту и сухой траве. Вспышки выстрелов были еще видны, но лишь две или три пули настигли «ПС-84».
Самолет взлетел, и Марлен содрогнулся, глядя вниз – малиновые и зеленые огни трассеров прошивали воздух между землей и неубранным шасси.
Потом огонь утих, только три костра, далеко позади, продолжали гореть, а потом все застило мутью – повалил снег.
Глава 28 Ва-банк
Транспортник летел долго и неспешно, его винты словно вкручивались в вязкую ночь, проталкивались сквозь темноту. Марлену казалось порой, что самолет и вовсе на месте стоит.
Но вот на востоке стал пробиваться слабый серый свет, предвещая восход негреющего солнца, и стало ясно, что движение в природе все-таки есть.
Лес внизу и перелески были видны смутно – снег укрыл все приметы, вроде дорог. Лишь однажды внизу показался паровоз, тянувший за собой состав, – хвост дыма пластался над белым лесом, как серый шлейф.
Линия фронта осталась позади, к тому же транспортник пересекал передовую далеко на правом фланге, где бои велись «по остаточному принципу».
Неожиданно показались два самолета – одномоторные истребители. Сперва Исаев решил, что это все-таки немецкие «Мессершмитты» прорвались, но нет – подлетали «ястребки», стремительных очертаний «Яки».
Они пронеслись под «ПС-84», заходя с запада, сделали «горку» и вышли на перехват. В иллюминатор Марлен увидел проскальзывавший «Як-1» – пилот в кабине показывал экипажу транспортника: следуйте за мной!
– Какого… – затянул Филоненко, привставая, но недоговорил.
Из кабины выглянул штурман.
– Это не наши! – крикнул он. – Приказывают садиться на какой-то лесной аэродром!
– Радируй нашим! – решил Михаил.
Штурман скрылся за дверью, а «Як» перестал уговаривать «ПС-84» – выпустил очередь перед самолетом. Дымные шнуры трассеров красиво прошили воздух.
– Шатов! – рявкнул Филоненко. – Действуй!
Штангист, раздобывший немецкий MG-34, шагнул к двери. Марлен тотчас подхватился, чтобы помочь. Он распахнул дверь и ухватил Шатова за ремень.
Морозный ветер бил в лицо, кожа сразу заледенела, а Николай, пошире расставив ноги, выдал очередь из пулемета. Пилоту «Яка» это очень не понравилось – он завалился на крыло, норовя крутануть «бочку», и Шатов продолбил по днищу истребителя, нашаривая бензобак. Нашарил.
Горючее стало утекать, сеясь белесой моросью, и тут полыхнуло – огонь охватил хвостовую часть самолета. «Як» отвернул, а фонарь кабины открылся, и вниз вывалился летчик, раскрывая парашют.
– Затворяй!
Шатов с Исаевым навалились на дверь и заперли.
– Держись!
Марлен бросился на сиденье, цепляясь обеими руками.
– Зуб даю, – крикнул Михаил, – это так нас Абакумов встречает!
Исаев посмотрел в иллюминатор. Второй истребитель держался слева и выше. Марлен понял, что пилот «ПС-84» решил не дожидаться, пока на «Яке» выжмут гашетку и 20-миллиметровая пушка распишет транспортник.
Самолет резко швырнуло влево. Моторы взвыли, и «Дуглас-Дакота» поднялся вверх – у Марлена сбило дыхание.
Похоже, что летчики хотели ударить истребитель снизу в днище, но такой таран не прошел – «Як» скользнул вперед, выходя из-под удара. Тогда транспортник довернул – и лопасти левого винта врезались истребителю в хвост.
Самолет сотрясся, грохот прокатился по фюзеляжу.
Отчекрыжить оперение «под корешок» не вышло, но управления истребитель лишился – «Як» полетел, нелепо виляя. Потоком воздуха его развернуло и бросило вниз. Неуправляемый истребитель закувыркался вниз.
– Есть! – заорал Марлен.
Хотели бы пилоты истребителей сбить «ПС-84», они бы запросто сделали бы это. Но наверняка приказ был иной – посадить там, где надо. «Живьем брать демонов!» Только эта установка и помогла транспортнику победить «Яки».
Однако победа досталась очень нелегко – по самолету расходилась сильная вибрация. Скорей всего, одну лопасть на левом винте он потерял, а другие были исковерканы.
Из кабины вывалился штурман.
– Держитесь, как сможете! Будем садиться!
Самолет стал сильно рыскать, заваливаться – земля рывками приближалась. Лес, лес, лес…
На деревья посадки не совершишь – выйдет авиакатастрофа. Поляну бы, поляну!
Внезапно показалась дорога, и «ПС-84» устремился вниз, шатаясь и трясясь. Земля ударила под колеса, самолет стало заносить, но опустившийся хвост, елозивший по шоссе, удержал машину от разворота.
Тут же подломилась левая стойка. Самолет повалился набок, ломая крыло.
Единственный мотор остановился, и транспортник заскользил по снегу, гася инерцию. Съехал в канаву и замер.
– С мягкой посадкой вас, – прокряхтел Марлен.
В перекошенном самолете дверь оказалась вверху. Кое-как открыв ее, разведчики стали выбираться наружу.
Исаев сразу благословил свою проницательность – не зря он прикупил войлочные сапоги-бурки. И перчатки пригодились – на улице стоял мороз.
– Вот же ж, суки! – глухо доносился голос Филоненко. – Перехватчики, мать их… Ленька, цел?
– Почти… – простонал пилот.
– Здорово ты его уделал!
– Своего же…
– Да какой он тебе свой? Это мы – свои! Вылазь, давай!
Оказавшись на дороге, стоять и ждать не стали – пошагали вперед. Да не вразвалочку, а энергично, чтоб согреться.
– Шмуйловский! Как ты?
– Живой… Бочину прострелили, но навылет.
– Крови вышло порядком, – сказал Стехов.
– Ты все передал?
– Так точно. Сказал, что неизвестные истребители пытаются нас посадить, а мы сопротивляемся. Район примерно назвал. До Москвы тут недалеко…
– Ага, недалеко… Километров сорок топать.
Разведчики и пилоты поспешили вперед. Рацию Шмуйловского тащил Шатов, ему было не тяжело.
Удалились они от упавшего самолета не слишком далеко, когда за спинами послышался гудок – их догонял автобус «ЗИС-16».
Пустой.
Из окна водителя высунулся пожилой небритый дядька в ватнике и ушанке.
– Это вы, что ли, с самолета? – спросил он, не выпуская мятой папиросины.
– Мы, – подтвердил Филоненко. – Подбросите?
– А чего ж… Залазьте!
Когда все поспешно вошли и втащили Шмуйловского, водитель подмигнул:
– На ту сторону летали? – спросил он.
– На ту. Еле долетели.
– Ну, не гробанулись же… А ты не боись, браток, – обратился шофер к радисту, – гнать не буду, не растрясет!
И автобус тронулся.
Узнав у водилы, куда их занесло, Шатов «раскочегарил» рацию, и Шмуйловский слабым голосом вышел в эфир.
– Материк, Материк, я – Остров! Прием!
Ответили почти что сразу. Сквозь шипение и треск донеслось:
– Остров, я Материк! Где вы? Почему не прибыли на аэродром?
– Материк! План «Б»! Прямо в воздухе!
Объяснив, где они находятся, Шмуйловский запросил дальнейших указаний. Было приказано двигаться в сторону Москвы, где их встретит «ЗИС-101» и грузовик.
Радист без сил откинулся на спинку сиденья.
– Товарищ командир, они передают, что план «Б» не отменяется.
– Ясно… – построжел Филоненко.
Он не отдал приказа о готовности, поскольку разведчики и без того держали «шмайссеры» при себе, а Доржиев баюкал винтовку «маузер» – видать, опять стащил у немцев перед отлетом.
– Нелады какие? – спросил водитель, слегка поворачивая голову.
– Есть немного, – неохотно признал Михаил.
Подъезжая к Москве, Марлен заметил на дороге, что подходила к шоссе с левой стороны, бешено несущийся «ЗИС», за которым гнался грузовик-трехтонка. В кузове стояли люди в форме и палили по «ЗИСу».
Когда лимузин, дрифтуя, вылетел на шоссе, Исаев увидел, что вся боковина испещрена серыми пятнышками попаданий. Но не дыр – машина была бронирована.
– Это «ЗИС» наркома! – подскочил Филоненко. – Шофер!
– Понял, командир! – ощерился тот. – Держитесь!
Разведчики привычно растопырились, и автобус, подвывая мотором, понесся прямо на трехтонку.
– Держаться!
Шофер выпрямил руки, напрягся, упираясь в баранку, и «ЗИС-16» ударил бампером в задок грузовика. Тот слегка притормозил перед поворотом, машину накренило, а тут автобус.
Грузовик опрокинулся, и стрелки полетели из кузова на дорогу.
– Огонь! – скомандовал Филоненко.
Шатов сперва разбил окно, а уже затем выставил автомат, Исаев же открыл огонь прямо сквозь стекло, стараясь бить по ногам, – не было у него уверенности, что ситуация однозначна.
Сыпанул пулемет, добивая Шмуйловского, поражая Стехова и Пашуна. Тут уж Марлену стало не до раздумий – очередь пошла на поражение. Доржиев сделал всего один выстрел, зато в голову пулеметчику.
Еще чуть-чуть, и от храбрых стрелков осталось едва ли четверо, усиленно тянувших руки вверх.
– За мной!
Филоненко выскочил первым и придержал Марлена:
– Не спеши, ты нам нужен живым.
– Слушаюсь, тащ командир…
Задом сдал «ЗИС-101», и наружу вылез Берия. Он был без шапки, а на его голову был накручен бинт. Нарком шел прихрамывая.
Следом выскочили двое офицеров с «ППШ». Филоненко пошагал навстречу.
Окна, побитые пулями, звук не задерживали, так что Марлену все было отлично слышно.
– Товарищ нарком! Мы тут…
– Вы все правильно сделали, товарищ Филоненко. Это люди Абакумова. Они подъехали вместо того грузовика, который я ждал, а когда мы поняли, что дело нечисто, они открыли огонь. Надо полагать, Виктор Семенович пошел ва-банк… Товарищ Исаев с вами? Все в порядке?
– В полнейшем, товарищ нарком! Груз с нами.
– Отлично! А те «Яки», что пошли вам на перехват, тоже были посланы Абакумовым. Если бы им все удалось, то не стоило бы перехватывать меня. Поспешил Виктор Семеныч, поторопился, ошибок наделал…
– Возможно, оба пилота с истребителей живы, хотя мы видели лишь одного, спрыгнувшего с парашютом.
– Их уже ищут. А эти с грузовика? Вы всех положили?
– Нет, четверо сдались в плен.
– Ликвидируйте всех! Нам есть с кого спросить.
Когда Филоненко вернулся и спросил, есть ли добровольцы в расстрельную команду, Шатов с Исаевым сделали шаг вперед.
– Гришку я им не прощу, – пробасил штангист.
Марлен молча передернул затвор.
Четверо стояли напротив опрокинутого грузовика, по-прежнему задрав руки. Исаев прислушался к себе – страху, жалости не было, он испытывал лишь легкую брезгливость.
Выйдя из автобуса, он вскинул автомат и нажал на спуск. Шатов открыл огонь с подножки. Четыре нелепые фигуры зашатались и упали. Готовы.
Берия обошел, прихрамывая, автобус и взглянул на водилу. Тот почтительно привстал.
– Как машина? – спросил Лаврентий Павлович.
– Сам удивляюсь – работает!
– Тогда… Товарищ Филоненко! Грузитесь, соберите оружие и езжайте за нами.
– Есть!
– Товарищ Исаев поедет со мной. Груз с вами?
– Да, товарищ нарком. Сейчас принесу.
Марлен сбегал в автобус, подхватил заветный чемоданчик и поспешил обратно. Берия ждал его у лимузина.
– Садитесь, – сказал он, – и показывайте, что там у вас. Вася, ты поезжай с разведкой.
– Есть!
На заднем сиденье «ЗИСа» стало и вовсе просторно.
– Абакумов совершил налет на ваш институт, – негромко проговорил нарком, – но Ковальков действовал грамотно и отбил атаку. А когда у нашего особиста сорвался перехват вашего самолета, он скрылся. Ничего, найдем…
– Непонятно, – задумался Марлен. – Я полагал, что тут интрига и Абакумов хочет подставить вас, выслужиться перед товарищем Сталиным. Но затевать настоящие боевые действия…
Берия сузил глаза, отчего рана на голове дала о себе знать, и он сморщился.
– Вывод один, – сказал нарком. – Абакумов затеял эту игру вовсе не для того, чтобы подставить меня. Он добивался своих личных целей. Каких? А для чего ему занадобилось знание будущего?
– Власть.
– Именно! Зная, кто что скажет, кто чего стоит и чего добьется, Абакумов мог действовать безошибочно. Например, помочь тому, кто победит в драке за трон после убийства товарища Сталина. И провернуть это не десять лет спустя, а в ближайшее время! Возможности у него есть, мотив имеется. Оставалось совершить преступление! Ну, вы мне покажете, что у вас там, или нет?
– Загружается, товарищ Берия… Ага! Готово.
Марлен развернул ноутбук экраном к наркому и щелкнул «мышкой». Шла какая-то постановка о восхождении Хрущева к вершинам, об аресте и расстреле Берия.
Нарком в этой сцене выглядел достойно, потому Исаев и скачал пару мегабайтов. Лаврентий Павлович побледнел, но явно не от страха.
Потом шла подборка инфы о будущем – взятие Рейхстага, ядерный взрыв над Хиросимой, перекрытие Ангары, полет Гагарина, «Ту-144», атомная подлодка, идущая в надводном положении, крейсер, стреляющий ракетами, военный парад на Красной площади, Афганистан, первый и последний полет «Бурана»…
Берия смотрел, как зачарованный.
– Значит, все это правда… – медленно проговорил он. – Признаться, я колебался еще пять минут назад, подумывал свернуть, но теперь я полностью во всем уверен.
– А куда мы, собственно? В Сокольники?
– Нет, на «ближнюю дачу» товарища Сталина!
Глава 29 Вождь
«Ближняя дача» располагалась в районе Кунцева, Сталин любил здесь бывать и работать. В Кремле все слишком на виду, слишком пафосно, а тут было тихо и уютно, по-домашнему.
Большой одноэтажный[26] дом на семь комнат, с верандами и террасами, был окружен деревьями и высоким забором. Рядом располагался еще один домик, поменьше, где тоже имелся кабинет.
Охранялась дача по всем правилам строгости – даже бериевский «ЗИС» не мог просто так проникнуть на территорию.
Незваных гостей проверили, заставили сдать оружие и проводили до дверей, где их приняла по эстафете охрана внутренняя.
Берия и Марлен с чемоданчиком вошли в просторную прихожую, примерно пять на десять. Стены прихожей были облицованы деревянными панелями, на одной висела карта мира, на другой – Европы. Тут же располагались две вешалки. Причем хозяйская была слева, и гостям не дозволялось ею пользоваться, о чем Марлена предупредил нарком. Зато посередине вешалки для гостей имелось большое зеркало – Исаев, раздевшись, чуток причесался.
Генерал Власик, возникший из ниоткуда, кивком поздоровался с наркомом.
– Проходите, – сказал он, отворяя дверь в столовую.
Это был зал с высоким потолком, с большим полированным столом посередине, окруженным стульями. По сторонам стояли два дивана, а угол занимал небольшой, но элегантный салонный рояль. В простенках между окнами висели большие портреты Ленина и Горького.
Интересно, что портьеры не доставали до самого пола, а лишь до уровня батарей. Говорили, что укоротить их приказал сам Сталин, якобы боявшийся злоумышленников – вдруг они за шторами спрячутся?
Марлен усмехнулся – в своей студии он поступил точно так же, чтобы портьеры не занавешивали радиаторы.
Дверь направо вела на террасу, а слева она стояла открытой – там находился кабинет вождя.
Кабинет был просторен. Посреди него находился письменный стол, достаточно широкий, чтобы на нем можно было раскладывать карты. В камине потрескивали дрова, добавляя обширной комнате уюта, а в сторонке стоял кожаный диван.
Сталин стоял за столом, хмурый, и недовольно рассматривал карту, которую прижимал обеими руками. Карта была испещрена синими и красными стрелочками, а линия фронта чередовалась, как изобата, протягиваясь все ближе и ближе к Москве.
Подняв голову, вождь посмотрел на вошедших, и его рысьи глаза блеснули. В этот самый момент Исаев и понял, что такое харизма.
Перед ним стоял человек, которого называли вождем потому, что он им был. Полностью. На сто процентов.
Когда солдаты шли в атаку с криком «За Сталина!», они не кривили душой – рядышком со смертью не до того.
– Здравствуйте, товарищи, – спокойно сказал Иосиф Виссарионович.
– Здравствуйте, товарищ Сталин! – поздоровался Марлен.
Вышло это у него чересчур взволнованно, и вождь улыбнулся, тотчас переведя взгляд на Берия.
– Что с тобой, Лаврентий?
Нарком притронулся к бинту и сказал:
– Абакумов бузит. Он узнал, что появились люди из будущего, которым известно все, что произойдет в ближайшие семьдесят лет, и решил воспользоваться этим опасным знанием.
Глаза у Сталина расширились, в них загорелся опасный темный блеск, и Марлен сказал деревянным голосом:
– Это правда, товарищ Сталин.
Иосиф Виссарионович внимательно посмотрел на него, после чего сказал:
– Докладывай, Лаврентий.
Берия кивнул.
– Под Смоленском, в лесу, находится место, где существует переход во времени, из 1941 года – в 2016-й. Внук красноармейца, который воевал в тех местах и был тяжело ранен, случайно обнаружил переход и решил уберечь старика от ран – он перешел из будущего в прошлое, желая предупредить деда о скором налете немецкой авиации. И остался здесь. Вот к нему, – нарком указал на Марлена, – этот дед обратился, когда внук пропал, и он обещал вернуть его. Вместе с другом они перешли в наш 41-й, но тоже не смогли уйти…
Сталин посмотрел на Исаева:
– Что вам помешало?
– Долг, – спокойно ответил Марлен. – Я не мог уйти, когда тут война. Когда я нашел Мишку Краюхина – это тот самый внук, то успел и в атаки походить, и в окопах посидеть. Ну, как бы я бросил своих товарищей по взводу? По дивизии, по армии, по стране? Мне это представлялось дезертирством.
Вождь кивнул.
– Внука зовут Михаилом. А вас? И вашего друга?
– Я – Марлен. Марлен Исаев. Друга зовут Виктор Тимофеев.
Сталин перевел взгляд на Берия, и тот продолжил:
– И Марлен, и Михаил много знают о радиотехнике, их с фронта направили в Москву, где профессор Берг создал институт, и они уже многого добились. Вот!
Нарком достал из портфеля тот самый радиоприемник на четырех транзисторах, положил на стол. Щелкнул тумблером, и ясный голос Левитана проговорил: «В течение ночи на первое ноября наши войска вели бои с противником на всех фронтах. На одном из участков Западного фронта артиллерийское подразделение комиссара товарища Немирова отбило атаку противника, уничтожив пятьдесят девять вражеских танков, два немецких самолета и около шестисот автоматчиков противника…»
Сталин потрогал «гаджет» и выключил его.
– Такой маленький! – поразился он.
– Да! – подхватил Берия. – Он собран не на лампах, а на таких… м-м… радиодеталях, которые называются полупроводниками. Ученые в Германии, Англии и Америке только бьются над созданием полупроводников, а у нас они уже работают! Так вот, Виктор Тимофеев не выдержал тягот войны и решил уйти обратно, в 2016 год. Ему удалось добраться почти до самого перехода, когда он попал в плен к немцам. Оттуда он бежал с нашими подпольщиками и перешел линию фронта в расположении частей 43-й армии…
Коротко изложив последующие события, нарком заключил:
– Полагаю, что Абакумов решил во что бы то ни стало захватить хотя бы одного человека из будущего, а в итоге он устроил целую череду нападений. Погибли десятки человек, а сам Абакумов скрывается. Его ищут и найдут.
Сталин кивнул. Приблизившись к Марлену, он спросил:
– Мы победим в войне?
– Обязательно, товарищ Сталин! – твердо ответил Исаев.
– Немцы займут Москву?
– Ни за что!
– И когда же победа?
– 9 мая 1945 года.
Иосиф Виссарионович вздрогнул.
– Так долго?
– Да, товарищ Сталин. Но теперь мы наверняка сможем разбить немцев гораздо раньше, потому что сумеем избежать допущенных ошибок, назначить нужных людей. Мы будем знать направления главного удара задолго до того, как Гитлер сам подпишет секретную директиву! Ведь у нас, в будущем, все эти документы давно уже в общем доступе, и они все тут! Вот в этих коробочках столько текстов, что хватит напечатать десятки тысяч томов. Включить?
Сталин замедленно кивнул. Поискав глазами розетку, Марлен обнаружил ее и подключил блок питания. Ноутбук заиграл окошком «винды» и раскрылся, расцветился.
Исаев сразу щелкнул по нужной иконке, начиная «презентацию». Под негромкий голос диктора ноут стал показывать все перипетии битвы под Москвой.
На экране оживали штабные карты, двигались стрелки, изгибались линии. Потом вступала кинохроника – наступавшие немецкие танки, прущие по белому снегу… бьет артиллерия… летят самолеты, пикируют, валят бомбы…
И снова голос за кадром, перечислявший армии, корпуса, командующих, направления. Отрывок из художественного фильма. Опять анимация.
Сталин смотрел, как завороженный.
– Довольно! – каркнул он.
Марлен остановил показ. Вождь присел на стул и стал ломать папиросы «Герцеговина-Флор», набивая табаком свою трубку. Руки его вздрагивали.
– Что произойдет в ближайшее время? – глухо спросил Иосиф Виссарионович.
– Шестого ноября, товарищ Сталин, вы выступите на заседании Моссовета, только не в Большом театре, а на станции метро «Маяковская». В ночь перед седьмым ноября будут расчехлены и зажжены кремлевские звезды, а ровно в восемь утра состоится знаменитый парад.
– Знаменитый?
– Да, товарищ Сталин! Один этот парад по своей силе равнялся большой военной операции! Вы в два дня всей стране изменили настроение – все поняли, что врагу никогда не взять город. Немцы у самых стен Москвы, а тут, как прежде, как всегда, отмечают годовщину Октября!
Сталин закурил и глубоко затянулся.
– Этим… буком может пользоваться только ви, товарищ Исаев?
– Нет, этот бук для вас. Вот тут… нажимаете сюда… тут список всего, что тут есть. А это отдельные запоминающие устройства – тут только чертежи и схемы, технологии производства. Здесь – история, люди… Вот тут список закачанных кинофильмов.
Вождь покивал и спросил у наркома:
– Лаврентий, Тимофеев и Краюхин находятся в безопасности?
– Да, товарищ Сталин.
– Займись Абакумовым. Он нам нужен живым.
– Сделаем, товарищ Сталин.
– А вы, товарищ Исаев, пока побудьте в гостевой. Когда вы мне понадобитесь, вас вызовут.
– Да, товарищ Сталин.
– До свидания, товарищи.
– До свидания, товарищ Сталин.
Марлен покинул кабинет и аккуратно прикрыл за собой дверь.
* * *
В гостевой было все, чтобы расслабиться и поспать. Дежурный, вышколенный офицер, даже принес поднос с бутербродами, с чаем в большой чашке, конфетами и печеньем.
Исаев с удовольствием закусил, стащил с себя бурки и прилег на диван. Можно было раздеться и залечь, но Марлен помнил: за стеной – кабинет Сталина, его могут вызвать в любой момент.
Лучше уж не заставлять себя ждать. Да и раздеваться в чужом доме… Это же не гостиница, где ты хозяин, хоть и на время.
Исаев поерзал, устраиваясь поудобней. Усмехнулся, вспомнив романы про «попаданцев», – это просто какой-то обязательный элемент, чтобы ноут с инфой, и вот Сталин вглядывается в экран…
Но если логически рассуждать, то с чем еще являться в прошлое? Ведь, если ты хочешь, чтобы тебе поверили, а иначе к твоей помощи никто серьезно относиться не будет, необходимо доказать свое иновременное происхождение. Доказать, что ты реально обладаешь некими знаниями, что ты не имеешь отношения к мошенникам, и тут именно ноутбук становится солидным аргументом. А в чем еще перенести информацию? В книгах? А сомневающиеся товарищи скажут тебе, что напечатать книгу с завышенным годом издания не трудно. Вот только истину ли глаголет книга твоя?
А тут – картинка! Убойная вещь…
Да и потом, к кому еще в СССР обращаться, если хочешь добиться неких перемен? Кто в этом тебе поможет, кроме Берия и Сталина? Вот и кочует сюжет…
«Оправдавшись», Марлен задремал. Сон был близко, но Морфей оказался пуглив, зато сладкая нега приятно разливалась по телу. Хорошо…
– Товарищ Исаев!
Голос не сразу дошел до сознания, а когда это случилось, Марлен быстро вскочил. Покачнулся, присел, обулся, умылся, причесался.
– Я готов.
Дежурный провел его, и Исаев снова переступил порог кабинета.
– Товарищ Сталин…
– Проходите, товарищ Исаев. Присаживайтесь.
Марлен занял стул. Иосиф Виссарионович сидел напротив. Он выколотил трубку в пепельницу, но закуривать не стал.
Следов утомления, измученности на лице вождя Исаев не заметил. Задумчивость была, некоторая сосредоточенность тоже наблюдалась. Так что вы хотите – у вождя за спиной не одна Москва, а вся Россия, весь «великий и могучий».
– Я просмотрел вашу подборку по истории СССР, – сказал Сталин и усмехнулся: – Видел свои похороны. Читал про XX съезд, про перестройку. Скажите, товарищ Исаев, вы уверены, что контрреволюция, произошедшая в девяносто первом, не стала результатом происков империалистов?
– Как вам сказать, товарищ Сталин… – вздохнул Марлен. – Конечно, и Ельцин, и Горбачев действовали во вред стране и народу – развалили партию, развалили Советский Союз… Такое положение было выгодно не нам, а Западу, и все это прекрасно понимали, недаром бытовало такое выражение – «вашингтонский обком». Дескать, американцы приказали, в Москве взяли под козырек. Но это было потом, когда эти горе-лидеры по миру пошли с протянутой рукой. А развал-то был внутренним делом! Да американцы даже мечтать не могли о подобном исходе! Позор заключался в том, что никто не встал на защиту СССР. Председатель КГБ мог арестовать всю ельцинскую клику, их там было-то человек двадцать, но он побоялся. А Горбачев – это обычный слабак и болтун, вроде Керенского. Они были очень похожи с Ельциным – оба не думали о своей стране, им было важнее хорошо выглядеть в глазах американцев и всяких там европейцев. Они, как те собачки, поскуливали и бешено виляли хвостами, умильно заглядывая в глазки. Почешет их за ушком президент Штатов, а они от счастья писаются…
– Убийственная характеристика, – усмехнулся вождь. – Значит, была некая точка отсчета, после которой компартия стала вырождаться.
– В моем времени многие считают, что это вырождение началось с Хрущева – Никита вывел номенклатурщиков из-под колпака НКВД, и они превратились в новый правящий класс. Их было всего-то тысяч двадцать или тридцать, но именно номенклатура правила страной, рулила предприятиями, проводила внешнюю политику. Они стали неприкасаемыми, ни о каких чистках и речи не было, зато развились вседозволенность, самодурство, казнокрадство. Коммунистическая идея превратилась в ритуал, ее выхолостили. И вот итог – меньше двадцати лет понадобилось, чтобы все прогнило, а с восьмидесятых – стало распадаться. Обидно, товарищ Сталин, что социализм так и не использовал свой потенциал – до войны строили, после войны – отстраивали, а пришла пора двигаться дальше – и пути не стало, и вождя не нашлось. Вы знаете, я не думаю, что Хрущев был против социализма. Скорее, он был слишком «за». Никита не завалил все сразу только потому, что до него работали два поколения, создавших большой запас прочности.
– Заставь дурака Богу молиться, он и лоб разобьет, – проворчал вождь. – Что ж, я вижу, мои преемнички крупно ошибались. Придется нам проделать серьезную работу над ошибками! Ложитесь спать, товарищ Исаев. Утро вечера мудренее…
Глава 30 Парад
Утром Сталин позавтракал вместе с Исаевым – их было двое в столовой, где впору званые вечера устраивать.
Вождь был рассеян и немногословен. Порасспрашивав Марлена насчет обращения с ноутбуком, он забрал его с собой, решив возвратиться в Кремль. А второй ноут – тот, с которым баловались Филоненко со товарищи, Сталин передал через Исаева Бергу.
Надо полагать, блага кибернетики, явленные ему с экрана монитора, резко повысили авторитет Акселя Ивановича – как-никак Берг числился среди тех, кто продвигал IT-технологии, как их в будущем назовут.
Вся инфа о технике и технологиях тоже ушла к Бергу – Марлен решил, что вскоре ИРЭ станет лишь частью обширного комплекса научных учреждений, призванных «переварить и усвоить» знания из будущего.
Сталин уехал, а вот Исаева не сразу отпустили. Лишь в одиннадцать часов на даче появился посыльный от Берия, сообщивший, что Абакумов пойман и заперт в подвале на Дзержинского, 2. Хорохорится еще, показаний не дает, но это временно…
В институт Марлена подбросили на бронированном сталинском «Паккарде».
В ИРЭ стало людно, а среди охраны Исаев с радостью заметил Филоненко и Доржиева.
– Я вас приветствую! – крикнул он.
– О-о! – воскликнул старлей. – Привет, привет!
А потом, отведя Марлена в сторону, он заговорил вполголоса:
– А я в этом вашем Интернете и про себя кой-чего нарыскал. Будто бы я женюсь на своей Ане только после войны и пошлют нас нелегалами аж в Бразилию. Это правда?
– Товарищ старший лейтенант, – улыбнулся Исаев. – Это было правдой, а теперь… я даже не знаю. Одно могу сказать точно – вряд ли вас отпустят за границу.
– Да и хрен с ней, с той заграницей! – ухмыльнулся Филоненко. – Главное, что с Анькой куда скорей увижусь, а служить в таком месте, – он обвел рукой стены института, – это же мечта! Я о таком даже в книжках не читал!
– Здравствуйте, Марлен! – послышался голос Берга. – Принесли?
– Вот!
Исаев протянул ему ноутбук и запоминающие устройства. Аксель Иванович благоговейно сгреб сии сокровища и торжественно понес наверх. Марлен отправился следом.
На лестнице его ждала Наташа. Девушка неуверенно шагнула к нему.
– Я так волновалась… – пролепетала она.
Ее руки сделали непроизвольное движение, словно желая обнять, и Марлен проявил инициативу – стиснул Наташу так, что та пискнула, и поцеловал.
Девичьи руки тотчас же обвили его шею, и поцелуй получился долгим. А когда их губы разомкнулись, Наташа вдруг заплакала и уткнулась Марлену в плечо.
– Ну, здрасте! – улыбнулся он. – Я-то думал, ей хорошо, а она ревет!
– Мне очень хорошо, – невнятно выговорила девушка, – просто я очень боялась, а потом вся эта стрельба… Стало еще страшнее.
– Пустяки, Наташа, это на фронте был страх, а здесь…
– Ага! Тебе же и одной пули хватит!
– Ну-у… Это, если в голову или в сердце, а я верткий!
Всхлипнув в самый последний раз, девушка быстро привела себя в порядок.
– Пошли быстрее, – проворчала она, – а то Аксель Иванович заругается…
– Пошли, – улыбнулся Марлен.
* * *
С раннего утра седьмого ноября все научные работники ИРЭ, включая Марлена, Виктора и Михаила, отправились поближе к Красной площади. Такой парад пропустить нельзя было.
Лишь пятерым из всего коллектива института достались пропуска на саму Красную площадь, остальные вливались в толпу народа, обступившую улицы поблизости.
За пятеркой счастливчиков топала еще одна пятерка – телохранов во главе с Филоненко.
Впрочем, Марлен не обращал внимания на «подгруппу прикрытия» – его вниманием владел сам парад.
Серое холодное небо нависало над столицей, создавая суровый фон торжественному действу. На фоне низкой облачности выступала Спасская башня и собор Василия Блаженного, создавая настроение приподнятое и даже эпическое – войска, которым суждено промаршировать, не разъедутся по казармам, а отправятся прямо на фронт. Передовая уже недалеко…
И вот заиграла музыка – оркестр штаба Московского военного округа выдавал марши, бравурность которых звучала ныне с нотой гордости, сдержанной решимости.
По крайней мере, именно так усилия музыкантов воспринимал Марлен.
Парад принимал маршал Буденный. А потом Сталин сказал свою речь:
– Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, – разнесли динамики глуховатый голос вождя, – командиры и политработники, рабочие и работницы, колхозники и колхозницы, работники интеллигентского труда, братья и сестры в тылу нашего врага, временно попавшие под иго немецких разбойников, наши славные партизаны и партизанки, разрушающие тылы немецких захватчиков!
От имени советского правительства и нашей большевистской партии приветствую вас и поздравляю с 24-й годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции.
Товарищи! В тяжелых условиях приходится праздновать сегодня 24-ю годовщину Октябрьской революции. Вероломное нападение немецких разбойников и навязанная нам война создали угрозу для нашей страны. Мы потеряли временно ряд областей, враг очутился у ворот Ленинграда и Москвы. Враг рассчитывал на то, что после первого же удара наша армия будет рассеяна, наша страна будет поставлена на колени. Но враг жестоко просчитался.
Несмотря на временные неуспехи, наша армия и наш флот геройски отбивают атаки врага на протяжении всего фронта, нанося ему тяжелый урон, а наша страна – вся наша страна – организовалась в единый лагерь, чтобы вместе с нашей армией и нашим флотом осуществить разгром немецких захватчиков…
Марлен слушал и чувствовал легкий озноб – это была не старая запись, слова вождя говорились здесь и сейчас, «онлайн», хотя это дурацкое заимствование не слишком подходило к этому времени, оно резало слух.
– …Война, которую вы ведете, – говорил Сталин, – есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!
За полный разгром немецких захватчиков! Смерть немецким оккупантам! Да здравствует наша славная Родина, ее свобода, ее независимость! Под знаменем Ленина – вперед, к победе!
И вот зашагали пехотинцы и артиллеристы, зенитчики и моряки. Двинулась конница, прокатились даже тачанки, прошли «тридцатьчетверки» и «КВ».
– Здорово! – сказал Тимофеев.
Марлен покосился на Вику – он еще не был уверен, что его друг искренен. Может, просто подлизывается?
Хотя зачем ему? Встретили Витьку нормально, никто ему не пенял за сдачу в плен. Уход Тимофеева даже дезертирством назвать было трудно, ведь его, как человека, как гражданина, попросту не существовало. Еще не существовало.
Парад подходил к концу. Красноармейцы покидали площадь колоннами, и москвичи приветствовали их, как защитников, как героев.
Побрел восвояси и коллектив ИРЭ.
– Шире шаг! – прикрикнул Марлен. – Работы – море!
Глава 31 Испытание
После ноябрьских праздников было заведено, что каждую пятницу Марлен и Берг отправлялись в Кремль для доклада – что сделано, что предстоит сделать, какая нужна помощь.
Сталин по-настоящему поверил, и потому спешил как можно быстрее и полнее раскрыть тот потенциал из XXI века, который достался ему, как случайный дар.
И «путешественники во времени» (термином «попаданцы» они пользовались в узком кругу) старались.
В подвальном помещении института появилась целая линейка установок, вытягивавших из расплава заготовки транзисторов. Буквально каждый день открывались новые лаборатории. Пришли на работу ракетчик Королев, двигателисты Люлька и Климов, «компьютерщик» Лебедев и прочие, и прочие, и прочие.
Марлен с Мишкой мараковали над зенитной ракетой, но самой первой помощью фронту оказалась рация – мощная и легкая рация на транзисторах. Первая в мире, разумеется.
Военные испытали – и не захотели отдавать опытные образцы. Поэтому Краюхин, как имевший опыт работы, возглавил участок опытного производства – от изготовления деталей и плат до сборки.
Уже четырнадцатого ноября Исаев и Берг торжественно преподнесли Сталину первый переносной мобильный телефон[27].
Он весил почти килограмм, «доставал» на тридцать километров и мог работать больше суток подряд, пока батарея не сдохнет. Мобильник связывался с городской АТС, как и в будущем, через базовую станцию. То есть с мобильника можно было позвонить на любой телефон или наоборот.
Теперь вождь всегда был на связи, даже когда он ехал в авто, радиофон находился с ним. При этом разные радиофоны не мешали друг другу, поскольку работали на разных тональных частотах.
Берешь мобильник в руку, включаешь приемник и передатчик. Услыхал длинный гудок? Делаешь нужное переключение и набираешь номер – с обычного диска.
Сталин был очень доволен и с того дня не расставался с радиофоном.
А денька через три были сделаны выводы. Раз уж товарищи Краюхин и Исаев имеют высшее образование, присвоить им воинское звание младший лейтенант. А то как-то странновато – отправляться на доклад к самому Сталину с треугольником младшего сержанта в петлицах!
Пристроили и Тимофеева. Вика кое-как окончил МГИМО, хоть и не собирался блистать на поприще дипломатии – у него был экономический уклон. Вот ему-то и поручили организовать серийное производство тех же «мобил».
Далеко ходить не стали, присоединили к ИРЭ пару зданий по соседству, благо учреждения были эвакуированы и стояли пустыми.
И Виктор развернулся – носился по всей Москве, искал нужное оборудование, размещал заказы, ругался, грозил, выбивал.
И дело пошло. Самый сложный вопрос состоял в кадровом дефиците, и Тимофеев набрал молодых девушек – не зря же электронная промышленность Японии была взращена именно нежными женскими руками.
Работницы далеко не всегда понимали, что они собирают и как оно работает, но трудолюбиво паяли, согласуясь со схемами.
Секретность была строжайшая, НКВД окружило комплекс зданий ИРЭ таким плотным кордоном, что не то что мышь – таракан не прошмыгнет.
Несколько общежитий для персонала примыкали к комплексу, они тоже охранялись, но работники только радовались – условия тут были куда комфортнее, чем у них дома. И тепло, и светло, и пайки хорошие. Что еще нужно для счастья?
А Марлену было интересно работать с Королевым. Это был еще не тот полулегендарный Главный конструктор, запустивший ракеты в космос, а молодой сметливый мужик, схватывавший все на лету. Ему было всего тридцать четыре.
Разумеется, источник, из которого руководство института черпало всю секретную информацию, не объявлялся. До большинства доводилось, что сведения добыты научно-технической разведкой. Ну, а те граждане, которые знали правду, подписали строгий документ о ее неразглашении. Исаев в том числе.
К началу декабря первые опытные образцы зенитных управляемых ракет «С-15» были готовы для испытаний.
* * *
Королев, в засмальцованных штанах и свитере, заглядывал в каждый лючок ракеты. ЗУР «С-15» была похожа на «С-75», только в длину вымахивала не на десять метров, а на шесть. Да и весила она не две с лишним тонны, а едва дотягивала до восьмисот кэгэ.
Оно и понятно – тихоходные «Юнкерсы» с «Мессершмиттами» не поднимались выше четырех-пяти километров.
Сергей Королев задолго до войны сконструировал зенитную ракету «217», способную достигать более чем трехкилометровой высоты, управляясь по световому лучу. За это его и посадили, чтоб не маялся дурью за казенный счет.
Поэтому, когда повалили немецкие бомбардировщики, сбивать их было нечем… Ну, не то чтобы совсем уж нечем, но зенитные пушки далеко не всегда справлялись.
На ракету пришла посмотреть целая комиссия во главе с полковником-зенитчиком.
Исаев похлопал по боку «С-15».
– Это изделие состоит из двух ступеней – стартовой, с пороховым ускорителем, и маршевой, работающей на жидкостном реактивном двигателе, – деловито объяснил он, как заправский экскурсовод. – В отличие от немецкой ракеты «Вассерфаль», наша ракета взлетает наклонно со стрелы пусковой установки и управляется по радио с земли. На подлете к цели дается команда на подрыв, и боевая часть весом в пятьдесят кило взрывается, как мощный осколочно-фугасный снаряд. Полигонные испытания мы провели, а сейчас хотим проверить наши ракетки в боевых условиях – выберемся поближе к передовой, туда, где постоянно летают немецкие бомбовозы, и будем их сбивать.
– Впечатляет, – кивнул зенитчик. – Что требуется от меня?
– В любом случае, даже если испытания пройдут неудовлетворительно, все будет исправлено в кратчайшие сроки. Нам от вас потребуются кадры, офицеры-зенитчики, готовые освоить ракетную технику, а мы проведем обучение.
– Хорошо, мы подыщем вам людей для нескольких расчетов.
– Ждем-с!
Проводив комиссию, Марлен вернулся, зябко потирая ладони – ракету собирали в пристройке. Не таскать же такую дуру по этажам! Зато там тепло…
Прочь, прочь, суетные мысли!
Натянув перчатки, Исаев сказал:
– Сергей, ради бога, оденься, а то меня аж передергивает, когда на тебя смотрю!
Королев хохотнул.
– Это в лагере было холодно! – сказал он. – Колыма, она и есть Колыма… А сейчас мне даже жарко! Я делаю то, чем всегда хотел заниматься, – ракеты! Да ты посмотри, какая красавица!
– Сам любуюсь, – улыбнулся Марлен.
Будущему Генеральному конструктору не надо было долго объяснять суть якобы «разведданных», Королев восклицал только: «Правильно, я так и делал!» или «Умно! Я вот до этого не додумался!»
Лаборатория Берга, где трудился Исаев, занималась радиолокаторами, долго водя хороводы вокруг магнетрона 10-сантиметрового диапазона.
Вон в носовой части ракеты собраны их достижения – приемник команд управления, ответчик, бортовые антенны, – а корпусом, двигателями, стабилизаторами и рулями занимался Королев.
И вроде все неплохо получилось. Немцам и не снилось.
– Ладно, Серега, кончай ее облизывать. Завтра выезжаем.
– Ух, и жахнем!
– А то!
Было уже поздно, и Марлен не стал возвращаться в институт – завтра рано вставать. Выйдя во двор, он не спеша потопал к дому напротив, где ему выделили комнату.
Не просто угол в коммуналке, а довольно-таки просторное обиталище с кроватью за ширмой. Самое же главное пряталось за шторкой – удобства! Душевая и санузел. Для военной Москвы это было роскошью.
Неожиданно впереди он различил приплясывавшую фигурку.
– Привет! – сказала фигурка Наташиным голосом. – А я тебя тут дожидаюсь!
– Замерзнешь же, – сказал Исаев.
– Не-а!
Взяв его под руку, девушка притихла.
– Я даже не знала, что так бывает… – проговорила она.
– Как?
– Хорошо. Я ждала тебя, и мне было хорошо. Мы идем с тобой, и мне еще лучше.
– Ты прелесть.
– Правда?
– Правда. Чистая, беспримесная.
По гулкой лестнице они поднялись на второй этаж общежития, когда-то, до революции, бывшего гостиницей.
– Ну, вот, пришли, – вздохнула Наташа, останавливаясь у двери комнаты, которую она делила с Лидой. Подумав, она сказала изменившимся голосом: – А пойдем к тебе?
– Пошли!
Открыв дверь своего «люкса», он завел девушку, мимоходом включая свет. Тусклая лампочка под розовым абажуром осветила спартанское убранство.
Близость Наташи волновала Марлена, но он старался не подавать виду. Приняв у девушки пальто, он бодро спросил:
– Чайку?
Наташа помотала головой. Шагнув к нему, она неуверенно положила ему руки на грудь, провела выше, обнимая за шею.
Исаев сомкнул руки на тонкой девичьей талии, притянул к себе и сразу нашел ищущие Наташины губы.
Девушка не ойкала, когда ладонь Марлена проникла под платье и легла на тугую грудь. Она прошептала только:
– Ты совсем замерз…
– Сейчас я их погрею, – сказал Исаев, убирая руку.
– Нет, нет! – воспротивилась Наташа и вернула его ладонь.
За время ее отсутствия сосок успел отвердеть.
Сначала двое раздевались торопливо, а потом, полуголые, остановились – и рассмеялись. Куда им спешить? Впереди – вечность! Ну и что, что война? Не убьют же их, в самом-то деле…
Марлен подчеркнуто неторопливо стянул со стройных Наташиных ног шелковые чулочки, целуя бедра – девушка вздрагивала и гладила ему голову дрожавшими пальцами.
Встав, Исаев подхватил Наташу и унес за ширму, уложил в постель.
– Скорее! – зашептала девушка. – Я хочу, чтобы сегодня мне стало так хорошо, как еще никогда не было!
* * *
…Утром Марлен встал рано. Несмотря на бурную ночь, он выспался. Оставив Наташу досыпать, Исаев на цыпочках покинул комнату. Обулся в коридоре и накинул полушубок – «Генерал Мороз» зверствовал.
Вся компания уже собиралась во дворе. Тут же прогревали моторы трехосные «Студебекеры» – им тащить шесть пусковых установок (на испытания выезжали сразу целой батареей), цистерны с окислителем и топливом. Отдельной линейкой стояли шесть транспортно-заряжающих машин и пять КУНГов – кабин на тех же «студерах».
В КУНГах размещалась СНР – станция наведения ракет. Приемо-передающая кабина ПА, кабина управления У (командный пункт), индикаторная кабина И, кабина управления стартом КЗ…
Если бы не ноутбук, то допереть до всего того, что сейчас было сконцентрировано в СНР, получилось бы лет за пять, не меньше.
– Принимайте командование, товарищ лейтенант, – обратился к Марлену Королев.
– Младший лейтенант.
– Это поправимо! – ухмыльнулся Сергей.
– Все позавтракали?
– Все! – вразнобой откликнулись ракетчики.
– Мишка! Не ты, Краюхин. Где едешь?
– Я с охраной, хе-хе… Так безопасней!
– Если что, я в антенном посту. По машинам!
Все забегали, и вот уже колонна стала медленно выезжать – энкавэдэшники распахнули ворота со двора. Прокатились бронеавтомобили БА-10 с 45-миллиметровыми пушками, за ними выкатывались ТЗМ с укрытыми брезентом ракетами, а вот и КУНГи показались.
Колонна двигалась в сторону Волоколамского шоссе.
* * *
В конце ноября немцам удалось овладеть районами Клина, Солнечногорска, Истры и выйти к каналу «Москва – Волга» возле Яхромы.
Здесь бились 3-я армия Лелюшенко и 16-я армия Рокоссовского. Разрыв между ними прикрыли 1-я Ударная армия и 20-я армия, командующий которой генерал-майор Власов куда-то подевался…
Место будущего предателя родины занял генерал-майор Горбатов.
Второго декабря передовые части 1-й ударной и 20-й армий отразили все атаки противника и вынудили его прекратить наступление, а с третьего по пятое число нанесли несколько сильных контрударов в районе Яхромы и Красной Поляны, начали теснить врага.
Левофланговые дивизии 16-й армии, взаимодействуя с 5-й армией, отбросили немцев из большой излучины Москвы-реки северо-восточнее Звенигорода.
Пятого декабря войска Калининского фронта (Конев), Западного (Жуков) и правого крыла Юго-Западного (Ватутин)[28] фронтов перешли в контрнаступление.
Восьмого декабря Гитлер подпишет директиву № 39 о переходе к обороне на всем советско-германском фронте…
А пока румянилось раннее утро четвертого декабря. Колонна первой в истории зенитно-ракетной батареи ехала на испытания.
Глава 32 Система-15
На шоссе было спокойно – гусеницы и колеса закатали снег, почти весь смели его с проезжей части, так что «студеры» выдерживали хорошую скорость – километров двадцать в час.
А потом пришлось съезжать в лес. Дорога была не слишком широкой, но проехать можно. Грузовикам немного помогло то, что ранее по снегу проходили танки – колеса катились по следам гусениц. Но потом танки свернули в чащу, по прямой двигаясь к линии фронта, и колонне пришлось тяжко.
Даже зенитные самоходные установки, переделанные из легких танков «Т-60», не шибко мчались, ломясь по толстому насту, а «Студебекеры» то и дело пробуксовывали.
– Хватит, – решил Марлен, – а то застрянем. Не на передовую же едем, в самом-то деле…
Желание пробиться поближе к линии фронта было. В этих местах, рядом с 16-й армией Рокоссовского, сражалась 28-я армия Качалова. Исаеву хотелось повидаться с товарищами, хотя бы пересечься мимоходом.
Но не судьба. Да и на фронт в гости не ездят.
Рыча моторами, тягачи вывернули на большую луговину. ЗСУ поездили взад-вперед, умяли сугробы.
На небольших возвышенностях стали разворачивать СНР. Подняли антенны, закрепили. Пробросили кабели между КУНГами.
Расчеты занимались пусковыми установками – выкручивали упоры, чтобы прочно стояли ПУ, а потом на их балки опускали ракеты.
Часа через два пришла пора заправки – закачали маршевые ступени топливом и окислителем, «набили» шары-баллоны сжатым воздухом – он был нужен для рулевых машинок.
Оба компонента топлива подавались в камеру сгорания турбонасосом, для его начальной раскрутки применялся пороховой стартер. ЖРД должен был проработать всего пятнадцать секунд, поэтому тратиться на тугоплавкие материалы не пришлось.
В сторонке, но тоже повыше, расположились две самоходки на базе легкого танка «Т-60» – у каждой башни торчало по два ствола спаренной 37-миллиметровой зенитной пушки.
Эти самоходки были самоделками, единственными в своем роде. Когда возник вопрос об охранении зенитной ракетной батареи, Бергу и Филоненко (начальнику охраны) предложили три танка «Т-60», вооруженных несерьезными 20-миллиметровыми пушками. Конечно, и это – хлеб, но Марлен предложил танкетки «модернизировать». Так и появились ЗСУ.
Ими уже заинтересовались в РККА, уж очень мобильное получалось прикрытие, ну а пока зенитки прикрывали батарею.
Время шло, и батарея все больше приближалась к состоянию ОГ – окончательной готовности.
Прицеп с приемо-передающей кабиной крепко сидел на заснеженном холмике, две решетчатые тарелки антенн наверху придавали ему забавный вид.
Внезапно дверца антенного поста распахнулась и выглянул всклокоченный «Левша»:
– Цель с запада! – провопил он. – Идет на нас!
– Тревога! – выдал Марлен. – Все по местам!
Кабина ПА и так была развернута к западу, но вздрогнула, чуток подворачиваясь. Исаев, оскальзываясь на горке, взбежал и просунулся в тесный антенный пост.
На экране четко различались три черточки.
– Вижу цель!
– Готовность!
– Готовность к бою одним каналом!
– Захват цели!
– Есть захват!
– Мишка! Ты лучше различаешь – кто там на подлете?
– «Юнкерс-88»! Идут звеном. Истребителей прикрытия не видно – или отстали, или немцы обнаглели.
– Обнаглели, говоришь? Есть у нас хорошее средство от наглости…
Исаев говорил – и улыбался. Радовался потому что.
Аппаратура работала как часы. Понятно, что они собирали уже многократно проверенные схемы, не растрачивая время и силы на пробы и ошибки, и все равно… Работает же!
Оператор нежно взял цель на автоматическое сопровождение. Оператор ручного сопровождения подслеживал.
– По ведущему! – скомандовал Марлен. – Пуск!
Он выскочил наружу, прикрикнув на «камерамена» – Васю Малеева, баюкавшего кинокамеру. Все надо запечатлеть.
«Юнкерсы» были уже видны. Они шли высоко, километрах в четырех над землей, и направлялись к Москве.
Исаев снова ухмыльнулся: пусковая установка подвернула, готовясь метнуть ракету. Сам старт прошел неожиданно – из сопла вырвался огненный хвост, сметая снег, и ракета сорвалась с направляющих. С громовым шипением унеслась вверх.
Раз… Два… Три… Четыре…
Все, отработала стартовая ступень. Маршевая… Включись!
Включилась! Еще немного, еще чуть-чуть…
Пилот немецкого бомбардировщика даже если и заметил пуск ракеты, то вряд ли понял, что это было. В любом случае времени исправить ситуацию и уйти от «С-15» у него не было.
Ракета взорвалась, вспухая оранжево-копотным клубом, и «Юнкерс» по инерции пролетел дальше – без кабины, теряя крылья. Просыпался на лес грудой пылающих обломков.
– Есть! Цель поражена!
– Ур-ра-а! – заорал Вася.
– Ты снимай, давай!
– Я снимаю, снимаю, товарищ командир! Здорово же!
Из кабины донеслось:
– Целимся по замыкающему!
– Есть захват!
Еще одна ракета взлетела, пуша «лисий хвост» факела. Ее скорость была несравнима с полетом «Юнкерса» – самолет будто прилип к небу, едва ворочая лопастями моторов.
«С-15» разорвала бомбовоз точно посередине – фюзеляж лопнул за кабиной. Потом отломилось правое крыло.
Разваливаясь в воздухе, немецкий самолет посыпался на землю.
Третий из бомбардировщиков решил смыться, пока его не завалили, – сбросив бомбы, чтобы облегчиться, «Юнкерс» стал разворачиваться.
Задрожала земля от взрывов – фугаски валили лес в самой чаще.
Полыхнув огнем, ушла в небо третья ракета. БЧ сработала штатно – и этот «Юнкерс» не сорвался в пике, не заскользил вниз, оставляя по себе черный шлейф, а распался на куски, выпадая градом металлолома.
Отлично! Три самолета – три ракеты.
– Васька! Все снял?
– Ну!
Только Марлен двинулся к пусковым, как из кабин донеслось:
– Вижу цель! «Мессеры» идут, четыре штуки!
– Захват цели!
– Есть захват!
– Готов к стрельбе!
Исаев тут же просигналил зенитчикам, выглядывавшим из люка ЗСУ, – бдите, мол, летят!
Те сразу скрылись в башне, и башня развернулась в ожидании супостата.
«Мессершмитты» показались над лесом неожиданно для Исаева, а вот ракетчики давно уже вели свои «цели».
– Пуск!
Ракета, взвившаяся в небо, не успела даже задействовать маршевую ступень – «худые» летели невысоко. Зато подрыв был удачен – одному «Мессершмитту» оторвало крыло и распороло фюзеляж, а его соседа до того изрешетило, что вторую ракету тратить не пришлось, и так рухнул.
Один из «мессеров», не разобравшись в происходившем, пошел на бреющем, желая порезвиться, но напоролся на тугую двойную струю трассеров ЗСУ. Истребитель пролетел над всей поляной большим, бесформенным клубком огня и рухнул в лесу.
Последнему из «Мессершмиттов» досталось еще больше – обе самоходки взяли его под перекрестный огонь и доконали – истребитель, ведомый мертвым пилотом, плавно заскользил над деревьями, пока не стал сбивать крыльями верхушки елей.
Кувыркнулся, изломился… Загрохотал взрыв. Готов.
И тишина…
– Собираемся! – скомандовал Марлен.
На двух установках лежали ракеты, не использованные в бою. Но не дожидаться же, пока немцы подкрепления пришлют? Что сделаешь парой ЗУР?
– Товарищ командир! «Рама»!
– Отставить сборы! Захват цели!
– Есть захват!
Исаев приложил ладонь ко лбу. «Фокке-Вульф-189» не зря прозвали «рамой», так уж он был сконструирован – от двух моторов к хвосту тянулись тонкие балки с килями, сцепленные между собой так, что с земли напоминали четырехугольник.
Ну, рама – рамой. Остекленная кабина помещалась между балок, для пилота и стрелка открывался прекрасный обзор – «Фокке-Вульф» служил для воздушной разведки.
Была даже такая примета у красноармейцев – появилась «рама»? Жди бомбежки! Или артналета.
«Фокке-Вульф-189» летал выше семи километров, поэтому достать его зенитками было проблематично. Истребителям «рама» тоже не давалась – она была довольно-таки верткой в вышине.
Пока «Яки» или «МиГи» набирали высоту, «рама» легко уклонялась от их атак, совершая горизонтальные маневры. К тому же великолепный обзор и большие сектора обстрела позволяли «Фокке-Вульфу» отбиться. Трудная была «дичь».
Ну, не для «С-15» же?
«Рама» вила круги высоко в небе и наверняка уже передавала по рации координаты батареи. Ждать бомберов? Ч-черт…
Были бы они натренированные ракетчики, могли бы покинуть позицию за полчаса. А так часа полтора провозимся. Вот только будут ли «Юнкерсы» столько ждать?
– Пуск!
Балка ПУ задралась круто вверх, но ракета легко покинула установку, разбрасывая снег и оголяя черную землю, от которой шел пар.
«Рама» продолжала вить круги, словно не замечая несущуюся смерть. Да почему – словно? Именно, что не замечая! Или надеются увернуться? Ну, уж нет! «С-15» – это вам не «МиГ-3»!
«Фокке-Вульф» заложил вираж, пытаясь уйти, но ракета слегка подвернула… Взрыв!
До земли донесся легкий хлопок, вверху развернулось оранжево-черное облачко, из которого вниз полетели обломки.
– Все! Собираемся! Быстро!
И тут затрещали выстрелы, заухали мины. БА-10 подались вперед, с треском ломая кусты. Башни бронеавтомобилей разворачивались, и сорокапятки заговорили по-своему.
– Товарищ командир! Немцы!
– Мишка! Свертывай все по-быстрому!
– Есть!
Марлен собрал нескольких бойцов и залез на броню ЗСУ.
– Вперед!
Самоходка залязгала, расшвыривая снег, и вывернула на дорогу. Впереди уже дымил БА-10, угодивший под мину.
Капот бронеавтомобиля горел, но орудийная башня по-прежнему плевалась огнем, метясь по далеким серым фигуркам, мелькавшим между деревьев.
– Танки!
– Только этого еще и не хватало! Леха! Сбегай к Краюхину, скажешь, пусть последнюю ракету запустят по танкам! Не подобьем, так хоть пехоту проредим!
– Есть!
ЗСУ заняла позицию прямо на дороге, сбоку от подбитого БА-10. Опустив оба ствола, самоходка открыла огонь по наступавшей пехоте. Дважды бабахнули далекие танковые орудия. Один снаряд ударил правее, и град осколков принял на себя борт бронеавтомобиля, а другой усвистал в лес.
– Выдвигаемся! Надо оттеснить немцев!
– Много их, товарищ командир… – проговорил Доржиев, выцеливая очередного фрица и плавно нажимая на спуск.
– Вижу, а что делать? Надо уменьшать количество… Вон как ты. Готов?
– Готов…
В это самое время по-над лесом с грохочущим воем пронеслась ракета. Пускали ее на ручном управлении, целясь на глазок, но попали удачно – БЧ рванула над «Т-III», проламывая решетку моторного отделения.
Танк загорелся, а мотострелков, наступавших под его прикрытием, сдуло. Тут же грянул второй взрывчик – сдетонировали баки с недожженным топливом.
Соседняя «тройка» тут же отомстила – со второго выстрела поразив БА-10. Снаряд угодил в кабину, чья хлипкая броня не выдержала.
Марлен крикнул в открытый люк ЗСУ:
– Выдайте гадам гостинец!
– Есть!
Выстрел дуплетом не пробил лобовую броню немецкого танка, но шороху навел – осколки, словно отражаясь от танковой брони, секли пехоту.
Исаев, пригибаясь за башней, с тревогой следил за лесом. Пока они тут перестрелку затеяли вдоль дороги, немцы могли спокойно пройти чащей и ударить с фланга.
И тут, будто материализуя его страхи, среди деревьев замелькали фигуры бойцов… с «ППШ». Марлен, уже почти вскинув автомат, опустил его. Наши?
– Наши! – крикнул Аркаша.
В каске поверх ушанки, в очках, умножавших глаза, он выглядел нелепо, но смеяться было стыдно – Аркадий отстреливался от врага рядом.
Короткими перебежками приблизились несколько автоматчиков.
– Кто такие? – выкрикнул один из них.
– Здравия желаю, товарищ Абанин!
– Марлен?! Ты?
– Он самый! Вот на испытания выехали, кучу самолетов посбивали, а немцы обиделись!
– Ха-ха-ха! Марьин! Никого не узнаешь?
– Товарищ младший сержант! Здоров!
– Товарищ младший лейтенант! Понял?
– Не хухры-мухры!
– Абанин, мы тут прикрываем отход колонны! Надо дать ребятам время собраться. Боюсь, немцы могут лесом пройти!
– Не пройдут! За мной!
Поглядев на спины ребят из «своего» взвода, Исаев вздохнул.
В тот же момент экипажу ЗСУ подмигнула госпожа Удача – несколько 37-миллиметровых снарядов вошли в борт немецкому танку, ближе к корме – «тройка» остановилась и задымила.
Танкисты полезли «на свежий воздух», и еще пара снарядиков, мелких, но зело опасных, порвала их.
Неожиданно в лесу грянуло мощное «ура» – это Абанин пользовался давней придумкой Елина. На немцев подействовало – противник стал потихоньку отходить, бросая два танка.
ЗСУ тут же придали фрицам бодрости, стреляя из четырех стволов, а из леса ударили автоматы и пара пулеметов.
– Кажись, отбили, – сказал Цирендаши, закидывая винтовку на плечо.
– Отходим!
Марлен не стал дожидаться, пока самоходки развернутся, а спрыгнул с брони и отправился по рубчатым следам гусениц.
На поляне все уже было готово – упаковались.
– По машинам!
* * *
Уже выехав на шоссе, Марлен чуток расслабился. Все. Ушли.
Было бы очень жалко и жутко несправедливо, если бы немцы победили сегодня, если бы СНР досталась врагу.
Просто так они бы мало что поняли, но все равно получили бы множество подсказок, а немецкие инженеры сметливы.
На небольшом привале, пока шоферы проверяли технику, Исаев решил немного пройтись, ноги размять.
– Товарищ командир!
Аркаша выскочил с радиофоном и сунул его в руки Марлену.
Исаев поднес аппарат к уху.
– Алло! Младший лейтенант Исаев слушает.
– Сталин говорит. Здравствуйте, товарищ лейтенант.
– Здравствуйте, товарищ Сталин!
Марлен улыбнулся, заметив, как окружавшие его люди выпрямились, застыли при звуке славной фамилии.
– Вы уже провели испытания, товарищ лейтенант?
– Да, товарищ Сталин! Запустили пять ракет, сбили три бомбардировщика «Юнкерс-88», одну «раму»… «Фокке-Вульф-189» и два «Мессершмитта» – с этими нам повезло, одной ракеты хватило. Случилось нападение немцев, но мы отбились – помогли бойцы из дивизии Панфилова. Они отогнали пехоту, а мы подбили два танка из ЗСУ. Правда, потеряли БА-10, оба. Против танков они слабы.
– Война без потерь не бывает, товарищ лейтенант. Главное, что вы добились успеха, доказали важность и полезность нового оружия. Поздравляю вас и весь ваш коллектив, возвращайтесь скорее и без потерь – такие люди нужны нашей стране. До свиданья, товарищ Исаев.
– До свиданья, товарищ Сталин…
Закончив разговор, Марлен обернулся к своим людям.
– Товарищ Сталин поздравляет нас с успешным испытанием.
– Ура-а! – закричал Аркадий.
И все подхватили грозный клич. Это еще нукеры Чингисхана, когда бросались в атаку, кричали «Хуррагш!», что означало: «Вперед!»
Глава 33 Свет из прошлого
Илье Марленовичу Исаеву было стыдно, но он, унимая позывы совести, продолжал вести машину, высматривая впереди «гелик» и «УАЗ».
Это нехорошо – подглядывать, следить за собственным сыном, но что он скажет Светке? Успокойся, дескать, жив твой «сыночка», только опять куда-то умотал. Неизвестно, куда и на сколько.
Надо же хоть что-нибудь узнать! Понять, что происходит.
Допустим, все у Марлена в порядке. Тогда почему он не может позвонить матери?
Секретный проект? И что? Нельзя даже намекнуть, где ты и что с тобой? И что за война? Где? В Сирии, что ли? Тогда что Марлен делал в Москве? Не-ет, он просто должен все разузнать! Обязан.
Стемнело, и отслеживать «гелик» впереди стало трудно. Но и Марлен не стал гнать ночью, свернул к мотелю. Отлично…
Илья Марленович заехал туда же. Посидел в машине, дожидаясь, пока сын со своими заселится. Куда они? Пятый номер.
Исаев-старший заглянул на ресепшен.
– Здравствуйте, – сказал он любезным голосом. – Тут мои друзья у вас поселились, в пятом номере. Тревожить уже не буду, ладно. Они когда просили их разбудить, не подскажете?
Девушка за стойкой профессионально улыбнулась.
– Это конфиденциальная информация.
Илья Марленович улыбнулся еще шире и выложил сто евро.
– Просили поднять их в пять утра.
– Ну, тогда и меня в пять!
Расплатившись за номер, Исаев-старший отправился к себе. Подумал и позвонил Вовке Тимофееву.
– Привет. Не спишь?
– Да какое там… Спасибо, что насчет Витьки звякнул. А то мою уже просветили, визгу было…
– Так вы ж в разводе!
– Ты думаешь, в ЗАГСе ей запретили мне звонить по любому поводу?
– Как все запущено…
– Да уж… А, чуть не забыл! Я ж тебе сам хотел позвонить вечером. Потом заехал в офис, чтобы не по телефону, а тебя уже нет. Ты сейчас где?
– Где-то под Москвой. Темно, не видно. Мотель какой-то. За Марленом еду, хочу узнать, что у них там за тайна!
– О! И я о том же! Короче, тут Витька следов понаоставлял… И в компе, и так, когда звонил из дому. Куда звонил, не знаю, но представлялся помощником частного детектива…
– Это мой балуется. Агентство у него. И что?
– Короче, они ищут некоего Краюхина, Михаила Алексеевича. Я, так, провентилировал вопрос. Этот Михаил – ровесник наших балбесов, он пропал где-то перед Днем Победы. Так, самое интересное! Поиск этого парня заказал твоему Марлену его прадед-фронтовик. Я, когда это раскопал, решил заехать к старику. Ну, думаю, хоть что-то, да знает же! И что ты думаешь? Подъезжаю я сегодня к дому, где этот прадед прописан – это на проспекте Вернадского, – а из подъезда выходит твой Марлен с этим самым стариком и еще какой-то мужик! Я за ними – и потерял! Гадская пробка… А потом ты позвонил, и я уже не стал тебе рассказывать.
– Спасибо, Вов… Слушай, а ты сейчас как, сильно занят?
– Да нет, не так, чтобы очень. А что?
– Может, составишь мне компанию?
– А давай!
– Только давай без фанатизма – выезжай с утра пораньше, как мы обычно на рыбалку выбирались, по дороге догонишь.
– Все, понял! Давай!
Исаев походил по номеру, выглянул в окно – все машины на месте – и снова потянулся за сотовым.
– Алё, Светка? Привет.
– Привет! Ты чего так долго?
– С Марленом все в порядке, я видел его сегодня.
В трубке на секунду зависло молчание, а потом донесся плач.
– Ты опять плачешь, перестань!
– Я не могу перестать!
– Послушай меня! Я сейчас еду за Марленом. Не знаю, куда он направляется, но узнаю и тебе позвоню. Хорошо?
– Да, да!
– Вовке я уже позвонил, он будет со мной, так что… Только никому ни слова! Поняла? Я не знаю, повредит это Марлену или нет, но лучше будет молчать. Хорошо?
– Ну, конечно! Только… Ты звони, ладно?
– Обязательно. Выпей своих травок и ложись. Споки ноки.
– Споки ноки…
Исаев вздохнул – стало полегче. Вовка, конечно, брюшко отъел, но когда-то старшина Тимофеев был орел. Духи его боялись, как черти ладана. И было за что.
«Все, отбой».
* * *
Рано утром дежурный позвонил, устраивая побудку. Илья Марленович поднялся, выглянул – машины на месте. Быстро умывшись, одевшись, он покинул номер, скрываясь в машине.
Это был «Лендкрузер», подержанная «Тойота», купленная по случаю. Илья не считал ее истинным джипом, но на рыбалку ездить можно было.
А самое главное, что Исаев купил «крузака» на днях, и Марлен еще не знал об этом. Стало быть, не придаст значения следующему за ним джипу. Что и требовалось доказать.
Минут через десять показался Исаев-младший, за ним незнакомец, имевший явно военную выправку, и старик. Видать, тот самый прадед. Он-то здесь при чем, интересно знать?
Скоро узнаешь…
«Гелендваген» с «уазом» выехали первыми. «Лендкрузер» последовал за ними.
На полдороге до Рославля к Исаеву-старшему пристроился «Шевроле Блейзер» Владимира Тимофеева. Так они и ехали, пока преследуемые не свернули куда-то к речке, к лагерю то ли археологов, то ли «черных копателей». Нет, еще дальше.
На высоком плоском холме, поросшем соснами, Марлена ждала целая компания. А потом стало еще интереснее – приехала бригада строителей-гастарбайтеров и весьма проворно сложила на холме большой дом. Огородила участок, провела свет и убыла.
Марлен и его команда остались одни, но к вечеру пропали будто – не показывались, и в окнах не горел свет.
Дед выходил пару раз – постоит, подышит, обойдет дом кругом, за стенку держась, и возвращается. А вот мужиков, что окружали Марлена, не видать.
Илья с Володькой держались до самой темноты, а потом им стало не по себе.
Куда делись Марлен и те мужики? Их там было человек шесть или семь. Они часто курили, а тут ни разу не показались. Что, спать залегли пораньше? И ни один не вышел курнуть?
Да быть того не может!
Исаев глянул на Тимофеева.
– Пошли?
– Пошли! – решительно заявил Владимир.
Стучать в дверь не пришлось, старик сам вышел во двор. Заметив гостей, он не испугался и не удивился. Просто стоял и ждал.
– Здравствуйте, Павел Иванович! – блеснул познаниями Тимофеев.
– Здравствуйте, – поддакнул Исаев. – Спят?
– Кто?
– Ваши гости.
– Гости? Я не звал никаких гостей.
– Ладно! – махнул рукой Исаев. – Позовите тогда Марлена! Я его отец.
– Ах, вот оно что… Я видел вас, когда вы входили в подъезд. Вы разговаривали с Марленом?
– Да, но он ничего мне не сказал! Где он?
Старик тяжко вздохнул.
– Пойдемте…
Исаев вошел в дом. Пахло деревом и почему-то сырой землей, а вот куревом – нет.
– Не понимаю! – сердито сказал Тимофеев. – А где все?
– Они ушли, – негромко сказал старик.
– Куда?!
– На фронт.
Это было дико. Исаев даже ощутил крошечный испуг. А нормален ли старик? И дом… зловещий какой-то…
Дед, шаркая тапками, провел их в дальнюю комнату и включил верхний свет.
– Опа! – удивился Владимир. – Это чего такое?
По периметру небольшой зальцы шли аккуратные мостки, огороженные невысокими перилами, а посередине зиял неглубокий провал – увядшая трава, холмик, полузасыпавший то ли погреб, то ли землянка – один металлический каркас торчит величиной с оконную раму.
– А вы случайно не Тимофеев будете? – обернулся дед к Владимиру.
– Ну.
– Виктор называл этот… каркас межвременным порталом.
– Межвременным порталом… – повторил, словно эхо, Исаев.
– Да. Отсюда открывается проход в одна тысяча девятьсот сорок первый год. Там сейчас декабрь, идет битва за Москву…
Сказать, что Исаев был ошеломлен, значило ничего не сказать.
– И они… там? Воюют?
– Я плохо разбираюсь во всей этой физике и хронодинамике. Знаю только, что ребята говорили, будто на той стороне, в сорок первом, время идет быстрей, чем здесь. Они ушли туда в середине мая, сегодня второе июня, а там мальчики оказались в начале августа. Вот и считайте – август, сентябрь, октябрь, ноябрь… Четыре месяца. А Мишку моего они нашли-таки!
– Рядовой Исаев… – пробормотал Илья Марленович.
– Младший сержант Исаев, – поправил его старик. – Кстати, когда он переодевался, я заметил у него медаль «За отвагу». Поверьте мне, тогда просто так не награждали.
Илья почувствовал гордость, а Владимир поморщился.
– Уверен, – проворчал он, – что мой салабон не удостоился. А те мужики, что тут шастали?
– Они все оттуда, группа прикрытия. Марлен прибыл сюда по заданию Берия – за информацией. Ведь там – немецкий тыл.
Тимофеев шумно выдохнул.
– Спасибо, Павел Иванович, – серьезно сказал Исаев и сбился. – Что это?
За темным провалом «портала» вдруг засияла яркая белая щёлка.
– Заработало, – объяснил Краюхин. – Парни, когда уходили, приставили с той стороны дверь, заложили ее землей, а потом снег выпал и ничего не видно. Но щель осталась. Когда портал срабатывает днем, свет оттуда пробивается сюда.
Исаев долго молчал, а потом спросил:
– Павел Иванович, а завтра вы здесь будете?
– И завтра, и потом. Здесь воздух целебный, да и за порталом пригляд…
– Понятно… Можно, мы завтра к вам зайдем?
– Да конечно! Я самовар согрею, шишек вон набрал сегодня…
– Ну, тогда и мы с гостинцами! До свиданья!
– До свиданья.
– Спокойной ночи.
Илья с Владимиром вышли во двор и молча зашагали по тропе. Уже подходя к машинам, Тимофеев твердо заявил:
– Ты как хочешь, а я уйду туда! Завтра же!
– Я тоже, – спокойно сказал Исаев. – Только давай не совершать лишних движений, ладно? На хер мы там кому нужны? Намек понял? Нет? Туда тоже надо прийти с гостинцами!
– Точно! – горячо поддержал его Владимир. – Информация!
– Именно! Чертежи и все остальное по «калашникову», а для начала – «ППС», пистолет-пулемет Судаева. Хорошая штучка, но он только в сорок третьем появится, если я не ошибаюсь. А почему не в сорок первом? Он же не сложный в изготовлении!
– «Монки»! – припомнил Тимофеев. – Торпеды, которые на звук винта идут. Планирующие бомбы! Крылатые ракеты! А что? Вон у немцев «Фау-1» или «Фау-3», не помню – обычная крылатая ракета, только без электронной начинки… Слушай, зуб даю – твой Марлен им эту самую начинку сочинит!
– Посмотрим, – заулыбался Исаев. – Черт… Со Светкой-то как быть?
– Как быть, как быть… А так и быть! Скажешь, что отправляешься к сыну, что все о’кей, что мы потом все скопом вернемся. Что тут еще скажешь?
– Ну, да… Ладно, будем готовиться. Стоп! Мы забыли одно важное обстоятельство.
– Какое?
– Наших в том времени не двое, а трое – твой, мой и Мишка Краюхин. Понял?
– Ты предлагаешь и его батяню звать?
– Именно.
– А давай!
– Тогда двигаем в Москву, экипируемся по полной и возвращаемся втроем!
* * *
Алексей Краюхин был бит жизнью нещадно. Офицер-танкист, он привез из Афганистана пару медалей и орден Красной Звезды, а вот здоровье осталось под Кандагаром и Гератом.
Возвратившись, стал пить и чудом остановился. Жена ему попалась золотая – не пилила, смотрела только жалостливо. А потом с жаром убеждала его, что Бог или еще какая сила дали ему второй шанс – вон как пить бросил, сразу и работа появилась!
Жизнь и вправду стала налаживаться. Богатства, даже достатка особого в семье не было, но и не бедствовали. Вроде на все хватало, дважды даже в Турции отдыхали, один раз в Египет прогулялись.
А тут и Мишка в люди вышел, инженером стал…
И пропал.
Когда Алексей Петрович открыл дверь двум мужикам в камуфляже, то уже успел «поддать». Ну, не унималась в нем тоска! Ну, что ты будешь делать…
Хорошо Иринке – поплакала и полегчало. Ему что, тоже реветь?
Исаев, оглядев Краюхина и квартиру за его спиной, все понял. Не был Мишкин отец законченным алкашом, просто не знает мужик, куда деваться.
– Алексей Краюхин? Мы к вам.
– Заходите. Выпьете?
– Нет. И вам не советую.
Алексей Петрович набычился.
– Това-арищ капита-ан! – с укоризной протянул Тимофеев. – Вы где служили?
– Двести восемьдесят пятый танковый полк.
– А мы в триста семнадцатом гвардейском парашютно-десантном.
Краюхин скривился.
– Ой, да все я понимаю! У меня… Я… Сын пропал!
– А дед ваш ничего разве не говорил?
– Ой, да ладно! – сморщился Алексей. – Дед сам переживает, вот и выдумывает, лишь бы Ирку успокоить.
– Что, успокоилась?
– Повеселела, – буркнул капитан и подозрительно посмотрел на Исаева. – А вы откуда… про деда?
Илья Марленович по-настоящему представился и обо всем без утайки рассказал.
Краюхин яростно сопротивлялся, оспаривал каждую мелочь, но Исаев терпеливо отвечал, повторяясь, поскольку замечал блеск в недавно потухших глазах Алексея – тот просто очень хотел поверить ему и очень боялся обмануться.
Но Исаев с Тимофеевым убедили Краюхина в два голоса.
Торжественно разлив по стопочке, Илья и сам выпил за знакомство, после чего решительно вылил полбутылки в раковину.
– Это – лишнее, товарищ капитан, – сказал он. – Жена скоро придет?
– Да должна уже быть.
– Дождемся тогда, втроем успокоим ее, чтоб не волновалась зря, а потом к моей Светке отправимся, повторим заход, чтобы совесть была чиста. Все, что надо, я заказал и оплатил. Спокойно, капитан! Бабосов у меня хватает, а если считаешь себя должным, то как-нибудь потом сочтемся. Лады?
– Лады!
Поздно вечером, утомленные «успокоительными сеансами», трое отцов уселись в исаевский «крузак», загрузились и отправились в Смоленскую область.
Позади оставалась Москва, дела, суета, а что ждало впереди, не знал никто.
* * *
«Лендкрузер» отлично вписался под навес во дворе «дачи» Павла Ивановича, и все трое поднялись на крыльцо.
– Здорово, дед.
– Здорово, внучек. И тебя за компанию?
– Да вот…
– Проходите, проходите…
– Да мы задерживаться особо не будем, а то так провозимся, что уже и 42-й пойдет. Предлагаю поужинать, собраться и ждать.
– Кто «за»? Кто «против»? Единогласно!
Тимофеев натащил кучу разных вкусностей, а вот водки не было, только вино, но очень хорошее. Выпили, закусили и стали собираться в дорогу.
Оделись тепло, а сверху натянули дорогой зимний камуфляж.
В таком можно было и по Арктике пешком, но Исаев предпочел проделать весь путь на лыжах. Встречные авто сигналили, приметив лыжи на багажнике, но Илья только улыбался – пусть себе смеются…
Камуфляж был не простой, а со вшитым бронежилетом. Оружием Исаев тоже запасся – в кобуре пистолет «ТТ», на груди автомат, тот самый «ППС», в рюкзачке пара гаджетов с пластидом – если вдруг немцы перехватят, информация должна быть уничтожена.
Поздно вечером все собрались в «комнате-музее».
– И долго ждать? – спросил Краюхин.
Теперь он больше всех рвался в фантастический поход, цели которого все трое стеснялись называть. Вот зачем они туда собрались? Деток повидать? Или что?
Как спросишь напрямик, сразу глаза в сторону и мямлить начинают…
– Как когда, – ответил старик. – Бывает, что два раза за вечер открывается. А то и вовсе ни разу… Началось!
Разглядев, как за порталом прорезалась алая черта, Исаев ломанулся вперед, протискиваясь сам и волоча за собою лыжи. Он с ходу, плечом высадил дверь и вывалился на снег, окрашенный закатным солнцем во все оттенки красного. Тени отливали синим.
– Т-твою мать… – прокряхтел Тимофеев, вылезая на свет божий.
Следом показался Краюхин. Обернувшись, он помахал деду.
И портал закрылся.
– Ставим дверь на место, – распорядился Алексей, – и снежком надо закидать.
– Слушаюсь, товарищ капитан!
– Разговорчики!
Вход в землянку замаскировали надежно, даже следы ног не слишком выделялись на рыхлом снегу. Встав на лыжи, троица потихоньку двинулась в путь, по очереди торя лыжню.
Солнце скрылось за горизонтом наполовину, снег вспыхивал багрянцем, а в западинах отливал сиреневым.
Трое в белом, походившие на оживших снеговиков, одолевали снежную равнину, оставляя по себе две синих черты.
Стемнело, и из-за сосен показался волк. Жадно принюхавшись к вкусным запахам, витавшим в начале лыжни, серый не нашел даже крошки съестного. И горестно, с переливами, завыл, жалуясь ночному небу.
1
МГТУ МИРЭА – Московский институт радиотехники, электроники и автоматики.
(обратно)2
Обер-лейтенант.
(обратно)3
Фразы «Так точно» не было в Уставе, по крайней мере до 1943 г.
(обратно)4
Генерал П. Г. Егоров.
(обратно)5
Самовоспламеняющаяся жидкость.
(обратно)6
В нашей реальности эшелоны 316-й дивизии примерно в то же время проследовали к Новгороду в распоряжение 52-й резервной армии.
(обратно)7
В нашей реальности в распоряжении Г. Жукова имелись лишь 24-я и 43-я армии.
(обратно)8
Использованы материалы генерал-полковника А. Зайцева.
(обратно)9
«Генерал Батя» – прозвище Панфилова, данное ему солдатами.
(обратно)10
«Ein Volk, ein Reich, ein Führer» (нем.) – девиз Третьего рейха.
(обратно)11
Бользен – один из псевдонимов Штирлица.
(обратно)12
От немецкого Hilfswilliger – желающий помочь, добровольный помощник.
(обратно)13
Девиз ВДВ.
(обратно)14
В нашей реальности этот замысел Жукова осуществить не удалось – немцы сумели скрытно отвести свои части.
(обратно)15
«На службе германской армии».
(обратно)16
KZ – сокращение от Konzentrationlager – концлагерь.
(обратно)17
Использованы воспоминания генерал-полковника А. Зайцева.
(обратно)18
«Ахт-ахт» (нем.) – «восемь-восемь».
(обратно)19
Вообще-то треугольники на петлицы полагались малиновые, но в полевых условиях они были зелеными.
(обратно)20
Прозвище Гудериана.
(обратно)21
САД – смешанная авиадивизия.
(обратно)22
Термин «радиолокация» появился лишь в 1943 г.
(обратно)23
Konnen Sie mir bitte warten? (нем.) – Вы не могли бы меня подождать?
(обратно)24
С 1946 по 1990 г. называлась «Калининской», ныне – «Александровский сад».
(обратно)25
Неприжившиеся названия для транзистора.
(обратно)26
Второй этаж будет пристроен пару лет спустя.
(обратно)27
Первый мобильный телефон (радиофон) ЛК-1 создал советский радиоинженер Леонид Куприянович в 1957 г. – ЛК-1 весил 3 кг, поскольку работал на четырех лампах. В 1961-м Куприянович собрал телефон, умещавшийся на ладони, весивший 70 г, но действовавший в радиусе 80 км (это случилось за двадцать с лишним лет до Купера из «Моторолы», собравшего первый сотовый телефон). Вот такой вот «совок».
(обратно)28
В нашей реальности Юго-Западным фронтом командовал маршал Тимошенко.
(обратно)
Комментарии к книге «Спасти рядового Краюхина», Валерий Петрович Большаков
Всего 0 комментариев