«Трон Валузии»

Алекс Болд Трон Валузии

Глава 1. Тост в честь великого Хотата

День всеславия великого бога Хотата жители Хрустального города испокон веков, с тех времен, как Атлантида и Лемурия поднялись из морских глубин, почитали больше всех остальных праздников, исключая, разумеется, лишь празднования дней всемогущего Валки.

Солнечные лучи переливались на золотых шпилях и отражались в окнах древних дворцов столицы Валузии. Нарядно одетые жители прославленного города, принеся жертвоприношение могущественному богу в величественном храме, торопились на улицу, уступая место следующим, жаждущим возблагодарить всемилостивого Хотата за спокойную жизнь и мудрого правителя, которым наградила их судьба.

Выходя из мраморного храма Валки и Хотата, горожане поспешали к площади перед царской Башней Великолепия. Там, у Топазового Трона правителей древней Валузии, в окружении лучших воинов мира Алых Убийц, на белоснежном коне с тщательно расчесанной длинной гривой, восседал неподвижно, словно непоколебимая статуя самому себе, правитель древней Валузии царь Кулл.

Те горожане, что были одеты победнее, издали любовались могучей фигурой царя-воина, восхищаясь его видом и невозмутимой, уверенной в себе позой. Они выкрикивали благодарности и мудрому Хотату, и всевидящему Валке, и справедливому мужественному царю Куллу, хранящему покой народа Валузии.

Жители и гости Хрустального города знали, что едва лишь огромное жизненесущее солнце начнет склоняться к земле, собираясь на покой, на площадь для простого народа выкатят огромное бочки с игристым янтарным вином и разведут костры, на которых зажарят для угощения сотни жертвенных быков. В предвкушении этого волнующего события валузийцы славили мудрого царя, введшего в празднование великого Хотата этот великолепный обычай.

Аристократы и богатые горожане, в сопровождении личной охраны приближались к царю, кланялись ему, касаясь пальцами унизанными перстнями с драгоценными каменьями каменных плит площади, и выражали благодарность — за процветание, за спокойную жизнь, за следование заветам могущественного Хотата.

Представители древних родов со всех городов Валузии, послы всех держав, известных Семи Империям, спешили поздравить царя Кулла с великим праздником, демонстрируя жителям столицы пышность своих нарядов и красоту сопровождавших их женщин, подчеркнутую изысканными украшениями и одеждами, не скрывающими их безукоризненных прелестей.

Король, возвышавшийся над толпой на своем верном скакуне, лишь кивал в ответ на вычурные приветствия, зачастую переходящие в неприкрытую лесть. Он знал, что за этими словами нередко скрывается тщательно загнанная в закрома души, но от этого не менее лютая ненависть к нему. Многие представители древних родов Валузии презирали его, варвара, силой захватившего древний трон, голыми руками задушившего прежнего царя-деспота.

Кулл знал, что нельзя терять бдительности и осторожности ни на минуту — слишком многие жаждут его гибели. Ни один летописец не ведал, сколько за годы правления Кулла на него было совершено покушений, поскольку царь, в жилах которого текла дикая кровь атлантов, не считал нужным докладывать об этом кому бы то ним было, а сам давно сбился со счета. Лишь многочисленные шрамы на могучем бронзовом теле царя говорили о битвах, сражениях и поединках — как с благородными противниками в честном бою, так и с подлыми убийцами, пытавшимися нанести удар из-за угла.

Время покушений — мрак ночи; сейчас в сиянии ослепительного солнца, покровительствующего Валузии и ее царю, в окружении бесстрашных Алых Убийц, беззаветно преданных повелителю, под взглядами тысяч и тысяч подданных, ему не угрожали никакие покушения. И царь-воин, глядя на толстеющих мужей, забывших которой стороной берут в руки меч, мечтал о тех временах, когда в уши рвется грохот битвы, звон мечей и крики раненых, заглушая все остальные звуки, а безумный ветер обжигает лицо и только успеваешь наносить удары и отражать атаки, не разбираясь твоя ли кровь хлещет из ран, превратив белые одежды в красные, или это кровь многочисленных врагов, уже павших, но на смену им идут все новые и новые…

Но все спокойно на границах Валузии, враги, словно трусливые псы поджав хвосты, зализывают раны и присылают толстых напыщенных от собственной важности послов, подносящих дорогие и ненужные ему подарки — золотые статуи, бриллиантовые украшения, серебряную посуду… Изредка кто-нибудь догадается подарить оружие, но еще не видел Кулл меча лучше, чем его собственный, неоднократно спасавший ему жизнь.

Король Кулл скучал на этом великолепном и пышном празднестве, изредка бросая взгляд в сторону неподвижных, но готовых в любую секунду броситься в бой, Алых Убийц. Лишь они радовали его взгляд.

Он почти не слышал льстивых и насквозь лживых речей кланяющихся ему знатных послов и аристократов. Он думал, куда бы отправить свою армию в поход. Войска, не должны застаиваться в столице, обрастая семьями и покрываясь ржавчиной безделья, как боевой меч не должен долго скрываться в ножнах, чтобы не потерять блеска и остроты. Но на границах все спокойно и даже лемурийские пираты, известные по всему миру дерзостью и отчаянностью, не смеют показаться в ближайших морях, страшась одного лишь вида валузийского флага.

Благородные лорды и знатные послы далеких стран, приветствовав царя, спешили в просторные сады с утопающими в зелени великолепными фонтанами искрящимися на солнце мириадами алмазных брызг, дожидаться часа, когда их пригласят на праздничный пир в царский зал, который мог вместить больше тысячи человек.

Казалось знатные люди, желающие выразить почтение царю древней Валузии, будут идти до поздней ночи, но Куллу не составляло труда сидеть в этой величественной позе воина, готового к бою, сколь угодно долго; его тело давно привыкло к любым нагрузкам, в том числе и вот к такому многочасовому сидению в седле с гордо расправленной спиной.

Но солнце, освещающее пышный и радостный праздник, перевалило высшую точку и скоро настанет пора идти в пиршественный зал и там вновь слушать здравицы и льстивые речи.

Алые Убийцы, стоявшие за царем, расступились и к Куллу подошел его главный советник Ту — уже немолодой, представительного вида мужчина, видевший на своем веку четверых валузийских царей, но считающий, что о лучшем, чем Кулл глупо даже и мечтать.

— Ваше величество, у меня важное сообщение, не предназначенное для чьих-либо ушей, кроме ваших, — с поклоном тихо произнес Ту.

Кулл повернулся к своему верному сановнику, не раз рисковавшему жизнью ради него и мудрыми советами доказавшему свою преданность, и по лицу стареющего царедворца понял, что речь действительно идет о чем-то крайне важном.

Царь легко соскочил на выложенную мрамором мостовую и кивнул одному из телохранителей. Тот взял коня за украшенную драгоценными каменьями сбрую и повел в царскую конюшню.

Кулл уселся на Топазный Трон и осмотрел людей, жаждущих поклониться ему. Заминка, вызванная его переходом из седла боевого коня на древний трон валузийских царей, слегка позабавила Кулла — знатные аристократы толкали друг друга, стремясь занять место поближе к величественному трону.

Очередной посол склонился в земном поклоне, две красавицы, не вызвавшие в царе никаких чувств, поставили к ногам повелителя древней страны золотые подносы с искусными ювелирными украшениями, предназначавшимися в подарок.

Кулл повернулся к советнику Ту:

— Брул наконец-то приехал? — Царь с нетерпением ожидал своего старого преданного друга — пикта Брула, который уехал на охоту и до сих пор не вернулся. Кулл даже начал немного беспокоиться о его судьбе.

Ту отрицательно покачал головой и прошептал так, чтобы кроме царя его никто не мог услышать:

— Мой царь, твои враги вновь замышляют против тебя. Они не успокоятся, пока не убьют тебя или не погибнут сами, но на место погибших придут другие злоумышленники.

— Ты не сказал мне ничего нового, Ту, — не повышая голоса и глядя на очередного посла, самозабвенно декламирующего изобилующее пышными сложными оборотами приветствие, произнес Кулл. — Я и так знаю, что против меня вечно устраивают заговоры и подсылают в мою опочивальню наемных убийц, хотя, видят Валка и Хотат, давно уже все спокойно. Почти месяц прошел, с тех пор, как тот дурачок подбежал ко мне из-за колонны с тем тонким ножичком…

— На этот раз, мой царь, все обстоит гораздо сложнее и опаснее. Неведомые заговорщики хотят отравить и тебя, и всех твоих советников, и гостей.

— С чего ты взял это, Ту? — нахмурил брови Кулл. — Меня пытались убить мечом, копьем и кинжалом, меня старались уничтожить колдовством и магией древних умерших богов, на меня нападали жуткие твари, но никогда еще никто не пытался убить меня столь подлым и недостойным воина способом. Ты что-то напутал, Ту. К старости ты стал слишком осторожен и шарахаешься от каждой примерещившейся тебе тени.

— Нет, мой царь, — твердо возразил сановник, — я уверен в своих словах. Главный виночерпий твоего дворца послал за мной, чтобы сообщить страшную новость: огромная бочка лучшего вина, чтобы приготовлена на пир и из которой наливали в золотые кувшины, предназначенные для царского стола, отравлена. Один из вороватых слуг, пользуясь тем, что все повара заняты стряпаньем, подкрался к бочке и зачерпнул полной кружкой. Он не успел допить украденное вино до дна, как его стало ломать и трясти от страшной боли, все тело пошло жуткими красными пятнами и через несколько минут несчастный скончался.

— Это ни о чем не говорит, Ту, — не поворачивая головы, сказал Кулл. — Этот воришка просто объелся накануне какой-нибудь дряни, вот его и скрутило. Чтобы выдвигать подобные обвинения, нужны доказательства повесомее. До начала пира осталось совсем немного, и я не хочу забивать себе голову всякой ерундой, что пришла в голову главному виночерпию, который наверняка сам отведовал этого вина и еще небось в дозах, которые не осилит и мамонт.

— Нет, ваше величества, — твердо стоял на своем Ту, — я проверил утверждение виночерпия. Я приказал дать немного вина собакам и сам видел, как они корчились и визжали перед смертью. Вино отравлено в этом нет сомнений. Тебя ждала неминуемая и страшная смерть, мой царь.

— Но я ведь не могу перенести пир из-за этого! — воскликнул Кулл.

— Не беспокойся, мой царь, — успокоил советник, — я распорядился, чтобы принесли новую бочку, раб на моих глазах испробовал вина и с ним ничего не произошло. Десять стражников стоят у бочки и никого к ней не подпустят. Нет необходимости переносить пир в честь великого Хотата! Спокойно веселитесь на пиру, все яства проверены, опасность устранена.

— Но виновный в попытке подлого отравления не найден! — с горечью молвил Кулл. — Хотел бы я, чтобы отравитель, или отравители, сколько бы их ни было, встали бы передо мной с оружием в руках. Лицом к лицу я бы показал им, кто есть кто. А как теперь узнаешь злоумышленника?

— Об этом-то я и собирался поговорить с тобой, мой царь! — все так же едва слышно прошептал Ту. — У меня есть кое-какие соображения, как узнать заговорщиков.

— Говори быстрее, Ту! — не выдержал заинтригованный Кулл. — Скоро уже пора идти ополаскивать пальцы и садиться за стол. Как ты можешь узнать отравителей?

— Тебя ненавидят слишком многие, мой повелитель, — печально констатировал сановник. — И очень многие хотели бы убить тебя. Я не сомневаюсь, что заговорщики — не из бедноты, наверняка это представители древних благородных родов.

— Да, — вздохнул Кулл, — они не могут простить того, что на древнем троне Валузии, сижу я, атлант, силой, мужеством и умом сваливший кровавого тирана Борну.

— И они наверняка будут присутствовать на пиру, — продолжал советник Ту. — Они не упустят возможности поглядеть на твою мучительную смерть и возжелают провозгласить своего ставленника царем, когда ты еще мучился бы от страшного яда, не прознай мы об их коварном замысле.

— Ты прав, — согласился царь, — но ведь на пиру будут сотни лордов и послов. Как же мы узнаем, кто именно подсыпал отраву в вино?

— Они отравили всю бочку, — напомнил Ту, — по их замыслу должны погибнуть все, кто поднимет первый кубок в честь великого Хотата — и ты, и твои советники, и послы, и все гости. Кроме, самих отравителей. Но ведь в их кубках тоже должно быть отравленное вино, как и у всех прочих гостей и они единственные, кто знает об отраве. Значит, они поднимут кубки, но даже не пригубят — будут ожидать, пока все выпьют и повалятся с кресел на пол, мучимые жестокими внутренними болями.

— Воистину ты прав, мудрый Ту! — воскликнул царь, хлопнув в ладоши. — Те, кто не будет пить вино — и есть истинные злоумышленники. Клянусь всевидящим Валкой, мы поймаем их всех, до единого. Алые Убийцы будут пристально следить за каждым гостем! Что ж, с удовольствием посмотрю, как палачи снимут с заговорщиков по десять шкур. Немедленно позови ко мне Келькора, я отдам ему распоряжения.

Советник Ту с поклоном отошел от трона и через минуту к царю приблизился закованный с ног до головы в алые доспехи командир личных телохранителей царя Келькор. Кулл едва слышно что-то прошептал ему, тот согласно кивнул и быстро ушел.

Кулл встал с Топазного Трона, показывая, что праздник приближается к своему торжественному и длительному завершению.

— Хвала великому Хотату! — произнес царь громко, так, что казалось его голос был слышен в дальних уголках огромной площади, полной народа. — Граждане Валузии выпьем в честь великого бога, покровителя нашей прекрасной страны!

На площадь, давно ожидая команды, выкатили огромные деревянные бочки. Каждая бочка была выше любого самого рослого валузийца. Могучие кузнецы приготовили кувалды, чтобы вышибить днища у бочек. Горожане в предвкушении дарового угощения торопились к ближайшим бочкам, доставая заранее прихваченные из дома кто кубки, кто кружки. По опыту прошлых праздников в честь Валки и Хотата, проводимых царем Куллом, все знали, что вина, как и жареного бычьего мяса, с избытком хватит каждому и так, что можно будет и на завтра прихватить говядинки и кувшин доброго винца. Но все равно у бочек началась давка, поскольку промочить в честь великого бога и мудрого царя глотку хотелось как можно быстрее.

Послы дружественных держав и представители древних валузийских родов, не успевшие выразить свое почтение и поздравить с празднеством царя, со вздохами — кто досады, а кто и облегчения — потянулись в изумрудные сады Пурпурной Башни, чтобы в прохладе деревьев любоваться прекрасными фонтанами в ожидании приглашения в пиршественный зал.

Царь Кулл под охраной воинов в алых одеяниях отправился во дворец. Он прошел в свои личные покои, где слуги давно приготовили пиршественный наряд. Кулл с некоторым сожалением снял золоченые парадные доспехи и облачился в царские парчовые одеяния. Золотой меч в ножнах, усыпанных изумрудами и рубинами, складывающимися в сложный, чрезвычайно красивый узор, завершил наряд.

Кулл в нетерпении вышагивал по комнате из угла в угол, то и дело бросая взгляды на дверь.

Наконец, вошел советник Ту, лицо старого царедворца ничего не выражало, словно ничего особенного и не произошло. Кулл вопросительно взглянул на него. Советник Ту подождал, пока слуги покинут помещение и двери плотно закроются за ними.

— Брул вернулся?

— Нет, но как только он появится, его сразу проведут к вам, — поклонился сановник, — Гости ждут вас, мой царь. Скоро вы узнаете кто замышлял против вас в этот раз. Но послушайте моего совета.

— Какого совета? — нахмурил брови царь. — Те, кто хотел отравить меня и моих гостей не заслуживают ни малейшего снисхождения…

— Я не об этом говорю, ваше величество, — снова поклонился Ту.

— Разумеется, зло должно быть примерно наказано, чтобы другим впредь не повадно было покушаться на древний трон Валузии, который сейчас занимает наиболее достойный из всех царей. Напротив, я как раз хочу, чтобы все заговорщики были выявлены, поэтому и осмеливаюсь дать совет. Забудьте о покушении, ваше величество, это уже дело доблестного Келькора и его воинов — они не пропустят ни единого человека, кто не пригубит вина после вашего тоста в честь великого Хотата. Ведите себя просто, словно думаете о том, как бы повкуснее поесть и попить. А то сейчас по вашему грозному виду сразу всем ясно, что вы словно готовитесь к бою. Это отпугнет заговорщиков раньше времени, они смогут понять, что их злокозненный замысел раскрыт и вино успели заменить на доброкачественное. Тогда мы не узнаем имен преступников, и они будут плести свои зловредные сети и следующий их удар может оказаться роковым. Сейчас вы напоминаете разъяренного тигра, вышедшего на охотничью тропу в поисках добычи.

— Ты прав, старый Ту, — согласился царь, оправляя на себе прекрасные одежды. — Я хочу узнать имена преступников, а посему буду вести себя как ни в чем не бывало. Слава Валке, ждать осталось совсем недолго. Идем же скорее в пиршественный зал!

Фанфары возвестили о том, что царь древней Валузии прибыл в пиршественный зал, чтобы отпраздновать со знатнейшими и благороднейшими людьми страны, а также послами дружественных держав праздник великого Хотата. Гости стоя приветствовали царя восторженными криками:

— Славься царь Валузии, Кулл, мудрейший и справедливейший из всех царей!

— Хвала Валке и Хотату, что послали Валузии такого бесстрашного и мужественного царя!

— Да пребудет во веки веков царь Кулл в добром здравии, а царство его пусть процветает и богатеет!

Но не все восхищенно смотрели на рослого и красивого мужчину в золотых парчовых одеждах и царским мечом в роскошных ножнах, не все восторженно приветствовали его, некоторые цедили хмуро сквозь зубы, так что сами расслышать почти не могли:

— Да будь ты проклят, кровавый тиран! Смерть царя Борны жаждет отмщения ненавистному убийце!

— Позор для древней Валузии, что варвар восседает на ее троне!

— Смердячий узурпатор с грязных языческих островов!

Куллу было совершенно наплевать, как на лживые льстивые речи, так и на искренние ненавистные взгляды врагов. Большинство врагов способны были лишь бросать яростные взгляды, да бессильно цедить сквозь зубы проклятия, в честный бой — меч против меча, сила против силы, они вступать не отваживались и потому служили валузийскому царю верой и правдой. Самое смешное, что им царь доверял порой даже больше, чем тем, кто восторженно расточал ему похвалы и здравицы. И почему-то Кулл был уверен, что отравителем окажется совсем не тот, кто отводит хмурый взор, а тот кто восхищенно приветствует его с благостной улыбкой.

Кулл сел на точное, только значительно меньшее, подобие Топазного Трона во главе огромного стола. Вернее, к главному столу, у которого были приготовлены места царю, его сановникам и ближайшим друзьям, а также послам самых могущественных держав, были приставлены семь длиннейших столов, по обе стороны которых и рассадили дорогих гостей.

По правую руку от царя сел советник Ту. Кресло по левую руку было оставлено для Брула, а следующее занимал посол пиктов Ка-ну, которому Кулл был многим обязан и очень любил старика, за живой ум и многие знания прощая ему маленькие слабости, такие как излишнее пристрастие к вину и слабому полу.

Собравшиеся на пир гости по приглашающему знаку царя сели в кресла, многочисленные рабы проворно наполнили всем кубки прекрасным янтарным вином, один запах которого мог вскружить голову. Все смотрели на царя Валузии.

Наступило решающее мгновение. Кулл поднял свой кубок и все последовали его примеру.

— Я поднимаю этот золотой кубок с прекрасным вином, — громким, полным непередаваемого достоинства, голосом произнес царь, — за древнего покровителя Валузии — великого Хотата, единоутробного младшего брата могущественного Валки, которого в Валузии чтили с незапамятным времен и почитать будут всегда. Да не оставит Хотат без своего великодушного покровительства прекрасную Валузию и дружественные ей страны, да будет славиться имя Хотата в веках! В честь него я опорожню сейчас этот кубок до дна и кто из моих дорогих гостей думает так же, как я, пусть последует моему примеру!

Почти все гости не впервые оказались за царским столом и уже привыкли к лаконизму его тостов. Все в один голос вторили: «Да будет славиться имя Хотата в веках!» и приложились к серебряным кубкам из древнего сервиза валузийских царей. Не все, подобно могучему атланту смогли одним залпом осушить столь приличную порцию холодного терпкого вина, но отпить хотя бы до половины каждый посчитал своим долгом.

Кубки звякнули о дерева стола, гости потянулись к огромным серебряным блюдам с искусными яствами, над которыми с самого восхода солнца трудилась целая армию опытнейших царских поваров.

Кулл поставил царский кубок на стол, но даже не посмотрел на золотую тарелку, полную заботливо уложенными рабами изысканнейшими закусками.

Семь человек дружно встали в разных концах огромного пиршественного зала.

— Да будь ты проклят, мерзкий узурпатор, убийца царя Борны, в чьих жилах текла благородная кровь древних владык Валузии! — с пафосом воскликнул старик с длинной седой бородой.

Веселые возгласы в зале мгновенно затихли, все посмотрели на седобородого, по гербу узнав в нем одного из аристократов города Грелиманус, что у дальних юго-восточных границ Валузии.

— Радуйся, изверг, последние минуты! — продолжал старец. — Сейчас ты умрешь и будет на то воля великих древних богов, которых ты оскорбил, оставив их имена в беспамяти и прославляя лишь одних Валку и Хотата, которые были лишь дальними потомками великих богов, покровительствовавших Валузии. Ты испил чашу терпения до последней капли и гнев древних богов пусть обрушится на тебя, поганый варвар, выходец из разбойничьей Атлантиды. И пусть мучения твои перед смертью будут ужасны!

Мрачная тишина повисла в просторном зале, до того полного радостных воскликов и женских улыбок.

Кулл смотрел на старика, прищурив глаза, вспомнив, как на редких советах, на которые этот аристократ соизволял явиться, он всегда был источником свар и нудных споров. Кулл давно хотел прихлопнуть его могучей ладонью, как надоедливую козявку, и лишь уважение к сединам не позволяло царю исполнить желаемое.

— Ешьте же, гости проклятого древними богами тирана, пришедшие поклониться и возрадовать узурпатора. Ешьте эти яства, потому что это последнее, что вы видите в своей жизни! Вино было отравлено божьим провидением, рука человека лишь направлялась им, и не успею я договорить, как все вы падете от праведного гнева истинных богов!

Раздался женский визг, кто-то в ужасе бросил прямо на стол серебряный кубок, разбрызгивая изысканное вино, кто-то отпрянул, опрокинув резное кресло, кто-то бросился к дверям в сад, на воздух, чтобы стошнило, а кто-то замер, не в силах пошевелиться, словно высеченная из белейшего мрамора статуя.

Праздничный зал вмиг наполнился страхом, криком и тревогой, точно сама смерть явился требовать свое место за накрытым столом.

Посол пиктов в Валузии Ка-ну, посмотрел на вполовину опустошенный кубок в своей руке, и, верно подумав, что раз все равно умирать, то хоть перед смертью урвать еще чуточку удовольствий, бесстрашно влил в себя остатки вина.

— Успокойтесь! — перекрыл крики ужаса мощный уверенный голос царя. — Я не позволю никому в мире напоить моих гостей отравленным вином. Я сам пил, вот мой пустой кубок, но я здоров, как всегда — смотрите на меня!

Все, словно зачарованные звуком его спокойного голоса, посмотрели на царя.

На лице Кулла не было ни малейшего признака тревоги или волнения.

Потихоньку все успокоились, лишь седобородый грелиманусец, гневно тыкал в царя скрюченным от старости пальцем, унизанным перстнем с благородным черным опалом.

— Будь ты проклят, варвар, ввергающий древнюю Валузию в пропасть распутства и порока, изверг! Да будет проклято имя твое и потомков твоих до самых последних времен, когда всю землю скуют вечные льды и замрет всякая жизнь. Сгинешь ты все равно, мучимый страшными огненными болями и кровь твоя по капле ссохнет и тело сморщится до клочка никому не нужного пуха!

— Келькор! — не обращая внимания на проклятия старца, позвал царь. — Взять его под стражу. Вы наблюдали, кто не пригубил из бокалов, всех заметили?

— Да, мой царь, — склонился в поклоне военачальник Алых Убийц,

— Восемь человек после вашего тоста в честь великого Хотата, поставили свои кубки на место не коснувшись губами вина.

— Садитесь на места, гости дорогие, — обратился ко всем присутствующим царь Валузии. — Вино была предусмотрительно заменено. Вы пили неотравленный напиток и, надеюсь, по достоинствам оценили его бесподобный вкус. Но все вы могли действительно корчиться сейчас в предсмертных муках, поскольку злоумышленники подло отравили вино, приготовленное на сегодняшний пир, собираясь отправить в Царство Теней меня и моих друзей, собравшихся здесь. Чистая случайность, а скорее милость великого Хотата, чей день мы сегодня празднуем, уберегли нас от неминуемой смерти. И сейчас мы допросим злоумышленников, целиком выдавших себя, поскольку не пригубили вина, которое, как они думали, было отравлено. А пока пусть рабы наполнят кубки вновь и выпьем за Хотата, уберегшего нас от жуткой и бесславной смерти.

— Слава великому Хотату! — искренне вскричали гости, поистине чудом избежавшие смерти.

Все с ненавистью смотрели на седобородого старца и еще семерых людей, которых Алые Убийцы, подталкивая мечами, подвели к царю для суда скорого и справедливого.

— Смерть подлым отравителям! — кричали даже те, кто всей душой жаждал гибели царю-атланту. Отравить-то ведь хотели не только Кулла, возможно и заслужившего такую смерть, но и всех, собравшихся сегодня в этом зале.

Плененных злоумышленников подвели к царю.

Шестеро холеных мужчин в богатых одеждах, забыв всю гордость и тени прославленных предков, бухнулись пред Куллом на колени, вымаливая пощаду, крича, что это лорд Сан-Сан — все шестеро дружно указывали дрожащими перстами в сторону седобородого старца — заставил их принять участие в богомерзком преступлении.

Разоблаченные отравители, растеряв весь свой лоск, готовы были рассказать в полном молчании присутствующих о всех злокозненных замыслах. Они, перебивая друг друга, поведали, что Сан-Сан, всего лишь слуга Тулсы Дуума и древнего повелителя змей, которые забыли о давней вражде, ополчившись на общего врага — царя Валузии Кулла.

Пленники кричали, вымаливая пощаду, такое, во что было просто трудно поверить, что в голове не укладывалось: о многоярусном подземном храме, о приношении в жертву мерзкому Змею, поселившемуся в подземельях под Грелиманусом, невинных младенцев, о том, что Змей в человечьем обличье пожирает еженощно самых красивых и знатных девушек, что все жители околдованы и уже и не люди даже, а подчиняющиеся воле двух злых чародеев зомби.

Лишь седобородый Сан-сан стоял гордо подняв голову, не отводя полного ненависти и бессильной злобы взгляда от побледневшего от подобных речей Кулла. Рука царя непроизвольно сжалась на украшенной огромным изумрудом рукояти меча. Восьмой пленник, юноша с гордым гербом прославленного рода, отец которого некогда встал плечом плечу рядом с Куллом против кровопийцы Борны, стоял с бледным лицом, уставив взгляд вдаль, в никуда, словно все происходящее его не касалось.

Шестеро коленопреклоненных, плачущих заговорщиков, захлебываясь и перескакивая с одного на другое, торопясь выложить царю все, что знали и не знали, в надежде вымолить пощаду, обвиняли во всех грехах седобородого и друга друга, готовые вцепиться товарищу в бороду, лишь бы обелить самого себя.

— Прекратите, жалкие трусы! — вдруг на весь зал взревел Сан-Сан. — Чтобы сохранить свои никчемные жизни, мокрицы, вы готовы возводить напраслину и подлую клевету на достойнейших мужей! Будь проклят час, когда я связался с вами, подлые заячьи душонки! Я вас ненавижу и презираю даже больше, чем этого узурпатора-атланта. Но мне не нужны ваши ничтожные жизни — Кулл, вот кого я готов стереть с лица земли, даже ценой собственной жизни, лишь бы прекрасное небо Валузии не осквернялось его презренным дыханием!

Седобородый поцеловал черный камень в своем перстне и быстро обвел им вокруг. Бирюзовый луч обежал зал и встрепенувшиеся телохранителя царя, как и пораженные всем происходящим гости, замерли в самых глупых и неестественных позах. Даже птицы в саду прекратили пение, даже пылинки, казалось, замерли в лучах собирающегося на покой солнца.

Кулл успел вскочить с кресла и выхватить из ножен меч, но тоже замер, скованный невидимыми магическими оковами.

Мир словно остановился посреди мгновения, смолкли все звуки, померкли цвета.

Лишь седобородый маг Сан-Сан, расхохотавшись, распростер руки в стороны. Плащ мягко упал с его плеч. Лицо старца исказилось то ли от боли, то ли от жестокой злорадной усмешки, и вдруг богатые одежды лопнули на груди, а длинные седые волосы бороды опали к его ногам, словно пожелтевшие листья с осеннего дуба.

На глазах у многочисленных изумленных, напуганных и обездвиженных злым колдовством гостей, слуг и рабов происходило жуткое и отвратительное чудо — седобородый превращался в непредставимого монстра. А присутствующие в пиршественном зале, скованные древней магией волшебного черного опала, даже прославленные Алые Убийцы, были не в силах пошевелиться, не могли произнести ни звука. Все, что им оставалось, это смотреть, как чародей превращается в гигантского — чуть ли не два человечьих роста белошерстного дракона с могучими кенгурячьми лапами и мощным, утыканным крепкими роговыми пластинами, хвостом. Ногти на передних лапах у перерождающегося мага не уступали ни размерами, ни остротой кривым лимурийским пиратским кинжалам. Дорогая одежда слетела с монстра и лишь золотой перстень с магическим камнем каким-то чудом держался на лапе.

Отвратительно и грозно ревя, не глядя на своих коленопреклоненных товарищей, дракон обошел их и направился к так же замершему и державшему бесполезный сейчас прославленный в битвах меч, Куллу.

Кулл видел приближающуюся звериную морду чудовища, у которого меж оскаленных желтоватых клыков текла мерзкая липкая слюна. Перед глазами вспыхивали красные круги злости и досады — Кулл не боялся умереть, но он не желал погибать столь глупо и бесславно. Он ничего не мог сделать, не мог защищаться, не мог нападать.

Что может быть обиднее для воина, чем это бездействие? Для воина, прошедшего через столько сражений, что все их просто невозможно запомнить, для которого звуки сражения, звон скрещивающихся мечей — самая сладостная мелодия на свете.

Монстр приближался. Медленно, сладострастно ревя, выставив вперед жуткие когти, одно движение которых снесло попавшемуся на пути рабу голову. Чудовище не торопилось, широкие ноздри раздувались от предвкушении смерти Кулла. Казалось, ничто, даже всемогущий Хотат, не сможет остановить его неотвратимого приближения.

Если бы мог, Кулл закрыл бы глаза — хотя никогда не отворачивался от смерти. Быть в роли связанного кролика, к которому подходит живодер, ему ни разу доселе не доводилось, и он не представлял раньше насколько это страшно и мерзко.

Монстр был уже совсем близко, ему оставалось преодолеть каких-то несколько шагов, скоро уже коготь-лезвие полоснет по груди Кулла и брызнет первая кровь.

В это мгновение, когда обездвиженный царь прощался с жизнью, моля великих Валку и Хотата об одном — вернуть ему возможность двигаться, Кулл боковым зрением не заметил даже, а скорее почувствовал, какую-то быстро появившуюся тень и на весь огромный зал прозвучали странные слова:

— Ка нама каа лайерама!

Кулл еще не успел понять, что же означают эти слова, где, когда и от кого он уже слышал их, как почувствовал, что неведомая магическая сила черного опала седобородого Сан-Сана рухнула, как не было, и его ничто больше не держит.

Еще не осознавая, что произошло, он снизу вверх нанес удар мечом прямо в белую шерсть груди переродившегося мага. И тот час же выдернул меч, в глаза ему брызнуло черной зловонной кровью, а уши заполнил дикий нечеловеческий рев чудовища.

Острые когти-кинжалы устремились к нему, Кулл едва успел увернуться — когти скользнули по левому плечу, оставляя глубокие борозды.

Рукав парчовой рубахи сразу стал темно-алым, но Кулл, не обращая ни малейшего внимания на боль, нанес новый удар — туда, где у монстра, по его расчетам, должно было быть сердце.

Ноги чудовища разъехались, уже не в силах держать огромное туловище, но мощные передние лапы со свистящими воздухе когтями пытались настигнуть врага.

Кулл занес над головой меч, держа рукоять обеими руками, и в прекрасном неповторимом прыжке, видный всем присутствующим, под общий вздох облегчения, одним мощным ударом отсек чудовищу безобразную голову.

Она, оставляя черный кровавый след подкатилась к ногам Келькора. Командир Алых Убийц с отвращением отпихнул ее ногой.

Тело монстра словно обмякло и рухнуло бесформенной кучей на мраморные плиты. Над останками чудовища заклубился черный дым, а когда он рассеялся, Кулл увидел лишь лужу отвратительной, булькающей черной слизи, в центре которой сверкал золотой перстень с черным магическим опалом.

Царь подошел и поднял перстень.

— Пусть уберут эту гадость! — поморщившись, приказал он рабам и посмотрел на свое опрокинутое кресло, которое двое стражников тут же кинулись поднимать. — Садитесь, дорогие гости! — громко пригласил Кулл. — Продолжим пир. Великий Хотат не оставил нас. Пусть нальют еще вина!

Слуги, выйдя из оцепенения, бросились со всех ног, кто наливать вина, кто убирать жуткую лужу. Хотя им было страшно даже подойти к останкам злобного колдуна, гнев царя был еще страшнее.

Гости, обсуждая удивительное происшествие, спешили залить пережитые страхи и волнения прекрасным вином.

— Слава Куллу — победителю человека-дракона!

— Слава мужественному и отважному царю-воину!

— Наконец-то на троне Валузии настоящий царь, которому не страшны никакие противники.

В эти мгновения, пережив ледяной холодок ужаса, здравицы Куллу кричали и те, кто всей душой желал бы ему смерти.

Но Кулл не слышал слов благодарности, он высматривал человека, который спас ему жизнь. И, наконец заметив, встал, раскрыв объятия.

— Брул! Как я рад тебя видеть!

— Извини, Кулл, что я опоздал на праздник великого Хотата! — произнес подошедший к царю пикт.

Это был, как и все люди его народа, темноволосый широкоплечий воин среднего роста и крепкого сложения. На смелом лице блестели непроницаемые, неустрашимые глаза.

Давние друзья крепко обнялись.

— Я спешил, как мог, — виновато сказал Брул, — но мой конь сломал ногу и оставшуюся часть пути мне пришлось преодолеть пешком.

— Ты появился вовремя, — ответил Кулл и показал ему место рядом со своим креслом. — Откуда ты знал, что надо произнести именно эти слова? Помнится, это заклинание против змеелюдей?

— А я и не знал, что надо произнести именно это заклинание, — усмехнулся Брул. — Просто увидев тебя, замершего словно утес над морем, и этого монстра, я сразу понял, что без магии здесь не обошлось. И выкрикнул единственное заклинание, которое знал. Я рад, что оно помогло.

— Помогло?! Да ты мне спас жизнь. — Кулл поднял кубок. — Выпьем за бесстрашного Брула Убивающего Копьем, который всем здесь присутствующим спас сегодня жизнь!

Собравшиеся в царском зале гости с радостью осушили кубки и потянулись к закускам — после таких переживаний просыпается зверский аппетит.

— Угощайся, Брул, ты наверное голоден с дороги, — предложил Кулл, отодвинув золотое блюдо, к яствам на котором так и не притронулся.

— Ваше величество, — осмелился с поклоном обратится к царю военачальник Алых Убийц. — А с этими что будем делать?

Он указал на так и стоявших на коленях шестерых пленников и юношу с древним гербом на груди.

— Отвести их в тюрьму или позвать палачей прямо сюда?

— Что с ними делать, Келькор? — переспросил Кулл. — А пусть мои гости подскажут, как поступить с теми, кто знал о готовящемся преступлении, о том, что вино отравлено и молчал, явился сюда, чтобы полюбоваться нашими смертями. Что думаете об этом, доблестные и благородные граждане Валузии?

— Смерть им!

— Прямо сейчас, они не заслуживают пощады!

— Пусть палачи отсекут негодяям головы!

— Нет, пусть принесут то самое отравленное вино и напоят им самих отравителей. А мы полюбуемся!

— Смерть им, смерть!

Кулл поднял руку, призывая ко вниманию. Он принял решение, достойное царя. Все смолкли, ожидая, что он скажет, зазевавшихся соседи бесцеремонно толкали локтями в бок, чтобы замолчали и посмотрели на царя.

Шестеро заговорщиков, размазывая по щекам недостойные мужчин слезы с мольбой в глазах воззрились на повелителя Валузии.

Кулл встал и произнес так, что его слышали в самых дальних уголках огромного зала:

— Эти люди, вместе со своим главарем, пытались отравить меня и моих гостей самым подлым образом. Они не вышли, как подобает мужчине, против меня с мечом в руке, не вызвали на честный бой! Смерть — вот, что они заслужили.

Одобрительный гул был ему ответом. Некоторые, особо довольные этими словами царя, протягивали рабам кубки, чтобы те вновь наполнили их, и залпом осушали в честь справедливого и мудрого решения.

Кулл вновь поднял руку, требуя тишины.

— Но сегодня — праздник милостивого Хотата, который иногда прощал своих врагов. И я, в честь праздника, дарю им жизнь!

Гул разочарования пронесся над столами, но царь еще не закончил свою речь.

— Да, я дарю им жизнь, они не встретятся сегодня с острыми топорами палачей! Но я не могу отпустить их с жаждой мести в сердцах, чтобы они вынашивали коварные замыслы, против меня, царя Валузии, а значит и всей страны. Я вызываю их на честный бой! Всех семерых сразу. Пусть умрут с оружием в руках, как и подобает мужчинам. Или убьют меня и тогда провозгласят царем Валузии, кого пожелают! Стража, дайте им щиты и мечи!

В зале вновь воцарилась мертвая тишина. Заговорщики, просветлевшие лицами при первых словах Кулла, вновь принялись умолять о пощаде.

— Поднимите их с колен, Келькор, — недовольно приказал Кулл.

— И дайте им оружие! Если они так хотят жить — пусть попробуют убить меня не подлой отравой, а острым мечом в открытом бою!

— Слава Куллу, справедливейшему и отважному царю Валузии! — крикнул кто-то, но крик утонул в общем молчании.

Гости позабыли о прекрасном вине и изысканных угощениях на серебряных блюдах. Все молча смотрели на царя-воина, который скинул с себя парчовые одежды, оставшись обнаженным до пояса. Многочисленные гости, среди которых было немало женщин, непроизвольно любовались его могучим, загорелым телом, украшенным многочисленными шрамами и не имеющего ни единой складки жира.

Алые Убийцы довольно грубо подняли шестерых пленных с колен и вручили каждому острый меч и щит. Увидев, что им реально выдали без всякого обмана боевое остро отточенное оружие, а Кулл, выхватив меч, один идет на них, они решили дорого продать свои жизни. А может, в отчаянном безумии, они вдруг на мгновение поверили, что смогут справиться все вместе с одним воином.

Сотни глаз устремились на то место, где шестеро заговорщиков вытянули мечи в сторону приближающегося Кулла. Седьмой, юноша с бледным лицом, меч из рук Алого Убийцы взял, но держал его острием вниз.

— Бей его, смерть узурпатору! — вскричал один из тех, кто несколько минут назад молил о пощаде.

Шестеро грелиманусцев вмиг окружили царя, как комары облепляют случайно забредшего на болота медведя. Но так же легко, как от жала комара, Кулл уворачивался от их ударов.

Для Кулла не имело значения, кто стоит перед ним с оружием в руках, для него исчез огромный роскошный пиршественный зал и сотни глаз, неотрывно следящих за ним, он забыл, что за его спиной стоят Алые Убийцы, лучшие в мире воины, на их алых доспехах незаметна кровь, ни своя, ни противника, чтобы не отвлекала от важного дела — убивать, убивать, убивать.

Кулл забыл обо всем, кроме жалких противников, в глупости своей возомнивших, что могут победить его, варвара, выходца из Атланты. Удар сверху вниз — и вот уже первый противник упал с раскроенным черепом, и тут же удар снизу вверх и второй грелиманусец заорал предсмертным криком. Третий, самый отчаянный, нанес резкий рубящий удар, но Кулл с разворота покончил и с ним, не обратив ни малейшего внимания на рану, на то, что он весь обрызган кровью — своей и чужой. Он провел выпад, который невозможно отразить, и еще один заговорщик упал, распростившись с жизнью.

Один из двоих оставшихся закричал в испуге, поняв неотвратимость смерти, и, выставив меч вперед, бросился прочь от Кулла, надеясь протаранить себе путь среди рабов и слуг и выскочить из дворца, позорным бегством спасая жизнь. Рабы разбегались пред блеском стали, испуганные искаженным страхом и ненавистью лицом беглецам.

До спасительных дверей оставалось совсем немного, в лицо беглецу уже пахнуло опьяняющим ветром свободы, как путь заговорщику преградили двое Алых Убийц, хмурых и безжалостных. Словно молнии сверкнули два клинка и из спины грелиманусца показались два обагренных кровью острия.

Кулл тем временем покончил с еще одним заговорщиком, у ног его валялись пять трупов. Он подлетел к последнему, не отпившему вина, бледному юноше с гордым гербом на груди.

— Подними меч и защищайся, подлый отравитель! — крикнул ему Кулл. — Прими смерть, как мужчина.

— Моя жизнь принадлежит тебе, мой царь, — не поднимая клинка ответил молодой человек. — И если тебе так нужно, убей меня.

— Ты вместе с этими мерзавцами пытался отравить меня!

— Как я мог хотеть смерти царя, за которого отдал жизнь мой отец, и за которого я сам проливал кровь уже в трех битвах?

Кулл остановился.

— Да, я помню в прошлом сражении ты проявил мужество и бесстрашие, достойное воина. Тем более я удивлен тем, что представитель столь благородного рода оказался среди заговорщиков.

— Я не имею к ним никакого отношения, — спокойно ответил юноша, глядя царю прямо в глаза и готовый принять смерть, но не поднять меча на своего повелителя.

— Почему же ты не прикоснулся к вину, когда я провозгласил тост за великого Хотата? — удивленно спросил Кулл, которому очень хотелось, чтобы юноша доказал свою невиновность — ему он нравился.

— Я не пил вина, — спокойно ответил тот, — потому, что дал обет не прикасаться к вину и изысканным яствам до тех пор, пока не обвенчаюсь со своей возлюбленной, ее зовут Фейра, дочь известного вам гора-Марина. Но она отправилась за благословением к своему деду в Грелиманус и я с тревогой ожидаю ее возвращения. Я поехал бы вместе с ней, но я обязан был присутствовать на вашем пире, мой царь, я не мог нарушить традиций. Но я не мог и нарушить обета не пить ничего, кроме родниковой воды и не есть ничего, кроме черного хлеба. Я все сказал, если сомневаешься в моих словах, мой повелитель, убей меня, я с удовольствием приму смерть за своего царя.

— Как твое имя?

— Хеерст из рода Дракбары.

Кулл опустил меч и обнял юношу.

— Твои слова обогревают мое сердце, — сказал царь. — Не все в моем царстве думают лишь о том, как погубить меня и завладеть моим троном. Я бы выпил с тобой вина, отважный Хеерст, но я уважаю твой обет. У меня к тебе есть поручение, готов ли ты выполнить его прямо сейчас?

— Что прикажете, мой повелитель?

— Отправляйся немедленно в Грелиманус и проверь слова этих, — Кулл брезгливо указал на трупы, которых уносили рабы. — Но, что бы там не происходило, ты обязан вернуться живым и все рассказать мне. Если там все в порядке, передай отцам города, что как только справлюсь со срочными делами, сам приеду посмотреть, как они живут, я давно собирался съездить туда.

— Я уже мчусь в конюшню, мой повелитель! — пылко воскликнул юноша из рода Дракбары.

Царь уселся в свое кресло. Бокал перед ним был полон. Тут же подошли три женщины с тазами, полными воды, чтобы промыть и перевязать его раны.

За все время, что происходили описанные события, гости словно забыли о своих голоде и жажде, но сейчас, когда все благополучно завершилось, аппетит давал знать о себе со зверской силой.

Те, кто не успел произнести здравицы днем на площади перед царским дворцом, рассчитывали наверстать упущенное, готовясь произнести пышные слова в надежде обратить на себя взгляд царя. Кулл, прекрасно зная об этом, сожалел, что сладостные мгновения схватки пролетели столь стремительно и вновь подкатила скука застолья.

Какое-то время он слушал витиеватый тост Ка-ну, любившего поговорить не менее, чем пить вино или обнимать знойных красоток.

Знатные гости и послы вставали один за другим, произнося хвалебные речи царю Куллу и восславления великому Хотату. Кулл сидел, закрыв глаза — может, он заснул, но все считали, что он слушает или думает о важных неотложных государственных делах.

Очень скоро пирующие дошли до того состояния, когда уже не слышат речи других, а когда произносят речь сами, не обращают внимания: слушает ли их хоть кто-нибудь.

— Кулл, пойдем в сад, — тихо предложил на ухо царю Брул. — У меня для тебя есть подарок. Заодно и поговорим. Гости уже не заметят твоего ухода.

Кулл обвел взглядом зал, посмотрел на золотое блюдо с изысканными деликатесами, к которым так и не притронулся.

— Да, Брул, ты прав. Пойдем поговорим наедине. Советник Ту, посол Ка-ну, не хотите присоединиться к нам, пройтись по свежему воздуху? Здесь стало чересчур душно.

Ту без слов поставил на стол кубок и встал. Ка-ну с благодушной улыбкой согнал черноволосую красотку, пристроившуюся у него на коленях.

— Иди-иди, крошка, — сказал посол пиктов девушке. — Я вернусь и у нас еще будет время обсудить твои прелести.

Царь и трое его ближайших друзей вышли в сад, восемь Алых Убийц во главе с Келькором на приличном расстоянии следовали за ними.

Никто из гостей, увлеченных прекрасным вином и изумительными угощениями, которых на столе не уменьшалось, поскольку едва блюдо пустело, рабы тут же заменяли его полным, не обратил внимания на уход царя из пиршественного зала.

Брул уверенно вел царя и его спутников в дальний, заросший вековыми деревьями уголок сада, почти у самой каменной стены, огораживающей царский дворец. Ноздри царя раздулись, почувствовав полузабытый запах костра.

— Я, кажется, понял, Брул, какой подарок ты мне приготовил, — сказал Кулл.

— Я заметил, что ты ничего не ел во время пира.

Они вышли на небольшую лужайку. Двое царских рабов жарили на костре тушу животного.

Брул подошел к ним и придирчиво осмотрел мясо.

— Скоро будет совсем готово, — сообщил он, усаживаясь прямо в траву. — Этот олень сегодня бегал по лесу.

— Я пьян уже от самого запаха, — сказал Кулл, также усаживаясь в траву. — Удружил, Брул. Я сам не понимал, что мне хочется, а оказалось, все так просто… Что-то приобретая, обязательно что-то теряешь и в этом дворце тоскуешь по воле гор, по охоте… Как мне надоели эти покушения, если бы ты знал, Брул! Я не могу думать о делах страны — я все время вынужден защищать свой трон. Вместо того, чтобы продумать, где строить новый порт и съездить самому все посмотреть на месте, мне теперь придется заниматься этими заговорщиками в Грелиманусе.

— Это наказание каждого царя, — со вздохом сказал старый

Ка-ну. — Стоит на мгновение ослабить внимание и запросто можно лишиться короны. Вместе с головой.

— Что мой царь думает о сообщенном грелиманусцами? — спросил советник Ту. — Возможно ли, чтобы повелитель змей вместе со своими змеелюдьми и Тулса Дуум, наш заклятый враг, заключили союз?

— Валка и Хотат, если б я знал! — воскликнул Кулл. — Но змеелюди коварны и хитры, они могут пойти на что угодно, чтобы покорить Валузию, а затем и все Семь Империй, весь мир…

— Если это так, нельзя давать им время накопить силы. Сейчас они могут лишь засылать подлых убийц, но пройдет несколько лет и они двинут на столицу целую армию жутких чудовищ.

Брул снял поджарившуюся оленину с костра и отрезал лучший кусок царю. Тот с дикарской жадностью принялся есть. Да и походил сейчас Кулл больше на дикаря — едва умывшись после схватки, еще взлохмаченный, со свежими ранами.

— Около года назад, по дороге в Зальфхаану, я был в

Грелиманусе, — наконец произнес царь. — И там принимали меня, как подобает. Я не верю в слова этих заговорщиков. Они могли мать родную облыжно обвинить в любых мерзостях, лишь бы сохранить жизнь. Но завтра же мы отправляемся в поход и разберемся во всем сами.

— Ты ничего не увидишь, мой царь, — возразил Ка-ну. — У твоих врагов еще мало сил, и они тщательно прячутся. Нет смысла тебе ехать в пышном окружении свиты под охраной Алых Убийц. Коварные враги проведают о твоем приближении и успеют спрятать все, что не захотят показывать. Ты вновь увидишь лишь улыбки и довольных людей.

— А что ты можешь предложить?

— Пусть советник Ту вместе со всей свитой отправляется в другую сторону, на запад, по побережью, а твои одежды и золотой шлем оденет схожий по сложению воин. О том, что ты якобы отправился туда, узнают все. И враги, ничего не заподозрив, будут продолжать свои грязные дела. Сам же, вместе с Брулом, переоденься в наемных воинов и, под видом обычных путников, разведай все.

Кулл встал, обтерев о траву жирные руки. Долго думал.

— Что ж, Ка-ну, ты дал мудрый совет. Брул, ты готов ехать со мной в Грелиманус?

— Я всегда готов, — осклабился в улыбке пикт. — Лес мне дом родной, а отец — вольный ветер. Скучно жить без опасностей, как есть пресную лепешку без мяса и вина.

— Значит, с восходом солнца и отправимся, — решил Кулл. — Я разворошу это осиное гнездо, кто бы ни объединялся в союз против меня

— будь это Тулса Дуум, змеелюди, пираты, древние боги или совсем уж непредставимые силы. Я знаю, что трон Валузии принадлежит мне и никому не уступлю его!

Глава 2. Давнее сновидение, изменившее жизнь

Валузия — прекраснейшая и самая большая и могущественная страна во всем цивилизованном мире, нет сомнений. Когда Ка, птица творения, лишь просыпалась, чтобы волей своей родить из пыли космической землю и воду, над которыми поставит править Валку, то тогда, наверняка, первой мыслю чудесного создания было рождение Валузии, центра земли, сосредоточия древней мудрости и жизни.

Птица Ка щедро одарила любимую землю — плодородные реки пересекали зеленеющие долины, богатые моря омывали страну с востока и севера, горячие пустыни обогревали ее с юга, непроходимые горы защищали от жестоких восточных ветров.

И как сама Валузия была торсом мира, сердцем Валузии являлся Хрустальный город, расположенный почти в самом центре страны — до ближайших северных границ было не менее десяти дней бешеной скачки на лучшем скакуне.

Древнюю Валузию пересекало множество торговых путей. Царь Кулл, денно и нощно болеющий за свою страну, выделял из казны огромные средства на ремонт многочисленных дорог и благоустройство новых и его радение окупалось сторицей — верулийские купцы предпочитали везти товары в Грондар, Зарфхаану и малые княжества через Валузию, значительно пополняя пошлиной все ту же царскую казну и принося прибыль многочисленным придорожным тавернам, из которых не слишком обременительные налоги малыми ручейками стекались в полноводную реку, поддерживающую роскошь и блеск древней и самой красивой в мире столицы.

Из этой же денежной реки оплачивалась хорошо обученная регулярная армия, готовая отразить любые нападения жадных до валузийских богатств соседей; береговая охрана оберегала страну от вылазок атлантских племен и набегов лемурийских пиратов, внутренние отряды поддерживали порядок в больших и малых городах и в густо населенной части страны за годы правления Кулла почти полностью были изничтожены многочисленные разбойничьи ватаги — жалкие остатки банд затаились в неприступных горах Зальгары или убрались за пустыню, в малые княжества, изредка и от отчаянья отваживаясь на короткий рейд в могучую богатую страну.

А ведь все-то чуть больше десяти лет назад Валузию сотрясали бунты черни, бароны угрожали безопасности столицы, царь Борна в бессильной жестокости пытался потопить в реках крови недовольство собственного народа…

Царь Кулл во главе многочисленного отряда подъезжал по мощеной тесаным булыжником дороге к городу Дапрезу. Огромное заходящее солнце подчеркивало спокойное выражение лица с серыми, как холодное море, глазами, играло на золотом шлеме, в вечерних тенях более рельефно выпирали могучие мускулы — почти нереальное зрелище, он напоминал мифического древнего великана с храмовых фресок.

Чуть позади Кулла следовали Брул и Келькор. За ними сорок, похожих на монументы, подобранных один к одному всадников царапали небо копьями с царскими флажками. Все знали, что это личная гвардия царя — легендарные Алые Убийцы. Позади них виднелась роскошная карета, в которой находились немолодые советники царя — убеленный сединами главный сановник Ту и чуть расплывшийся в стороны от излишеств в пище и вине, с неизменным кубком в руке и красоткой на коленях, посол пиктов в Валузии Ка-ну.

Царь с кортежем пятый день следовал на восток, к побережью, чтобы нанести визит царю соседней Верулии.

Караваны купцов, узрев на дороге царя, сгоняли повозки на обочину, а сами становились на колени, в глубоком поклоне приветствуя Кулла, воздавая ему благодарности за безопасность на торговых путях и радение о качестве валузийских дорог. В больших и малых городах народ высыпал на улицу, отцы города приветствовали царя и предлагали в лучшем доме или дворце отдохнуть с дороги и отобедать. Но у царя все было спланировано заранее — вестовые мчались на три дня впереди, оповещая подданных о приближении повелителя и подготавливая ночлег и отдых в городах, которые выбирал советник Ту.

Но остановку в крупном, многонаселенном и богатом Дапрезе, а не в предыдущем более маленьком Гаазаре, предложил сам царь, проскакав на четыре часа дольше, чем обычно, доставив тем самым некоторые неудобства пожилым Ту и Ка-ну.

У Кулла были причины остановиться на отдых именно в Дапрезе. С этим городом у царя были связаны особые воспоминания…

* * *

Если бы кто-нибудь сказал Куллу, когда он мускулистым юношей бродил с товарищами в поисках добычи по горной Атлантиде в одной повязке из леопардовой шкуры на бедрах, что у него в душе могут проснуться другие чувства, кроме постоянного голода и жажды битвы, он рассмеялся бы наглецу в лицо, а то и просто проткнул бы острым копьем.

В то время он не задумывался о том, зачем живет, каков будет его дальнейший жизненный путь — прекрасные дикие горы заполняли для него весь огромный мир.

Но иногда, вечерами у костра, он слушал удивительные рассказы о далекой Валузии и Хрустальном городе со стенами в дюжину раз выше самого высокого мужчины, где величественные дворцы восхищают красотой и величием, где женщины ходят в ослепительных одеждах из странных блестящих тканей…

Сердце юного Кулла непонятно от чего замирало, но все это было так далеко и нереально…

Атлант может попасть в Валузию только рабом, поэтому все валузийцы — враги и заслуживают лишь одного: немедленной смерти.

И он готов был резать, колоть, убивать любых врагов родной Атлантиды — будь то валузийские Черные Отряды смерти, будь то беспощадные лемурийские пираты, или пиктские варвары. Кулл считал, что человек рожден для того, чтобы охотиться для утоления голода и убивать врагов, защищая родную землю и завоевывая для своего племени рабов и богатую добычу.

Кулл не очень любил людей, считая своими братьями тигров, и был уверен, что человек отличается от зверей лишь похотью и жадностью.

Гораздо позже он понял, что есть еще одна черта, разнящая человека от животного — ненужная жестокость, когда враг уже не сражается или просто в силу своей слабости и безоружности не может оказать сопротивления. Ни один тигр в мире не убьет добычи больше, чем сможет съесть…

Но в том юном возрасте Кулл не думал об этом. Его больше беспокоила мысль, что он не знает своего происхождения — его нашли голым младенцем в лесу и приняли в племени, как родного, хотя и похож он был больше не на атланта, а на людей из рода изгнанников, когда-то, до Великого Наводнения, живших в Долине Тигров.

И если бы кто-то сказал юному Куллу после сытного ужина у костра в горах, когда он вместе с другом Ам-ра и наставником Хор-наком, возвращался с охоты на пещерную стоянку своего племени, что такое чувство как сострадание изменит всю его жизнь, он бы не поверил.

В те мгновения, когда он заснул на ласковой траве рядом с Хор-наком, а Ам-ра бронзовым монументом стоял на страже их покоя, поразительное, ни на что прежнее не похожее сновидение растревожило его: яркие зеленые звезды разогнали тьму сна и вспыхнули, открыв ослепительно яркий солнечный день, тишину прорезали звуки тысячи труб и огромная толпа людей восхищенно кричала здравицы одному человеку — высокому мужчине в золотых воинских доспехах с обнаженным мечом в руке, стоявшему у огромного трона, гордо расправив плечи. И крики этих людей, сквозь сон запечатлелись навечно в памяти юного атланта: «Да здравствует царь Кулл, вечная ему слава!»

Царь Кулл… Откуда взялось это сумасшедшее видение в его голове, что оно означало?

Но что-то неуловимо изменилось той ночью в юноше.

Когда они втроем — Хор-нак, Ам-ра и Кулл — подходили к знакомой, переливающейся в лучах утреннего солнца, реке, у которой в береговой скале темнели зевы родных пещер, Кулл еще не осознал этого изменения.

Возле пещер, у врытого в землю столба, собралось все племя. Угадать причину оказалось несложно издалека: к столбу была привязана Сарита, рядом с зажженным факелом в руке прыгал жрец племени, выкаркивая заклинания и проклятия, готовый поджечь сложенные у ног несчастной поленья.

— Попалась, распутница! — зло процедил Хор-нак, не сбавляя шага. — Поделом ей, нечего было убегать с этим проклятым лемурийцем! Не он ли там валяется?

Кулл, стараясь не отстать от старшего, вгляделся вдаль. Неподалеку от позорного столба казни валялось изуродованное тело лемурийского моряка. Одна из собак пыталась оторвать мертвецу ухо, остальные, свернув кольцами хвосты, брехали рядом, но на них никто из собравшихся не обращал ни малейшего внимания.

Охотники сбросили добычу с плеч, уложили на специальных камнях, чтобы потом оленину обработали женщины, положили рядом копья и подошли к толпе.

Жрец, размахивая дымящимся в левой руке факелом, продолжал выкрикивать проклятия предательнице, поправшей законы своего народа.

Кулл бросил быстрый взгляд на Ам-ра. Юноша был бледен, прикусил губу, чтобы не закричать.

На лице опозоренной обнаженной Сариты тоже не было ни кровинки; деревянная цепь некрасиво задрала вверх правую грудь. Девушка боялась

— уже не смерти, быстрая гибель была бы для нее сейчас подарком свыше. Она боялась неминуемой боли и долгой муки. И ни в ком, ни в одном взгляде, не видела ни искры сочувствия.

Даже мать Сариты — пожилая женщина со взлохмаченными волосами и в сбившейся протертой шкуре проклинала дочь, причем старалась больше всех:

— Видит Валка, что я кляну миг, когда родила тебя, позор Атлантиды! Больше ты мне не дочь! Смерть ей, смерть!

Она плюнула в собственную дочь и стоявший рядом вождь с убеленными временем волосами молча-одобрительно кивнул головой. Хотя, пожалуй, все до единого в племени знали, что Сарита не сбежала с лемурийцем — ее похитили прошлой осенью. Ам-ра, влюбленный в девушку, и его верный друг Кулл участвовали в погоне, но лишь проводили взглядами быстроходный весельный пиратский корабль. Ам-ра хотел тогда вонзить себе в сердце кремневый кинжал, но Кулл не позволил ему этого. Видя горе друга, тогда, прошлой осенью, Кулл поклялся никогда не влюбляться. Никогда. И с тех пор не удостаивал молодых женщин племени даже мимолетных взглядов.

Но сейчас глаза Сариты были устремлены на него, Кулла, и он не мог отвести взгляда. Через несколько мгновений жрец коснется зажатым в левой руке факелом поленницы, на которой покоились ступни девушки, и вспыхнет яркое пламя, пожирая девушку, облизывая жаром ее нежную кожу.

Кулл бросил быстрый взгляд на пояс, за который был засунут нож и вопросительно поднял брови. Девушка вымученно улыбнулась ему и кивнула.

Эту предсмертную улыбку Кулл не забудет до самой смерти.

Даже если бы он, расталкивая сородичей, прорвался бы к столбу, он, не успев даже освободить тяжелую деревянную цепь, был бы убит своими же соплеменниками. Но и смотреть на муки Сариты Кулл не мог. Ам-ра уткнул взгляд в землю, ему было плохо и он упал бы без сил, если б Хор-нак не положил юноше руку на плечи.

Кулл выхватил из-за пояса охотничий нож и метнул. Верный глаз и крепкая рука не подвели даже в столь неожиданных обстоятельств — смертоносный кремень вонзился прямо под левую грудь девушки, прекратив ее муки до начала пытки.

По толпе пронесся дикий крик недоумения, смешанный с разочарованием и гневом. Те, кто стояли рядом с тремя вернувшимися охотниками, обличающе вытягивали руки в сторону Кулла.

За такую провинность по законам Атлантиды его ждало лишь одно наказание — он заменит на позорном столбе казни убитую.

Кулл не стал дожидаться, пока его схватят, он шагнул назад и, обежав толпу, кинулся к отвесной стене скалы. Он взлетел по ней, словно у него выросли крылья.

По всем законам дикой страны он должен быть убит и его наставник Хор-нак, опомнившийся первым, выдернул из-за спины лук. Во мгновение ока была вставлена стрела, меткий глаз прицелился. Но в тот миг, когда пальцы Хор-нака готовы были отпустить тетиву, Ам-ра, кем-то задетый, нечаянно толкнул своего наставника под локоть и стрела со свистом ушла в небо.

Кулл достиг верхушки скалы и, не оглядываясь, побежал вперед. Он понимал, что или больше никогда не увидит Атлантиды (но для этого сперва необходимо выбраться с огромного острова), или же будет схвачен и его счастье, если он погибнет в схватке. И Кулл бежал так быстро, как, может быть, не бегал никогда прежде.

Где-то там, далеко внизу, раздавались крики разгоряченных гневом и жаждой мести бывших сородичей.

Кулл, в надежде, что в устье реки какой-нибудь корабль набирает пресную воду, рвался туда.

На морском берегу он все понял, увидев полусожженный лемурийский корабль с порванным парусом и переломанными веслами, вытащенный на берег. Вокруг на берегу валялись трупы, не пожалели ни рабов-гребцов, ни немногочисленных женщин, плавающих с пиратами. Исключение было сделано лишь для Сариты, и то, чтобы казнить ее публично. Засада, по всему видать, была хорошо подготовлена — ни одного погибшего атланта на берегу не видно.

Кулл, постояв мгновение, резко развернулся и побежал обратно в горы, стараясь не нарваться на погоню. Он прекрасно отдавал себе отчет, что на Атлантиде ему не жить. К вечеру гонцы и барабанный бой оповестят все племена о скрывшемся беглеце, нарушившим и осквернившим законы чести атлантов. Но и выбраться с Атлантиды пока было невозможно — даже самый могучий и опытный пловец не в состоянии переплыть море, отделявшее Атлантиду от Лемурии или материка.

Оставалось одно — спрятаться в знакомых горах и, охотясь на диких животных, пересидеть погоню и дождаться какого-либо корабля, наняться выполнять любую работу и достигнуть берегов вожделенной Валузии.

Кулл и верил, и не верил одновременно в чудесное сновидение, посетившее его в ночь перед тем, как столь резко изменилась его жизнь. Не поддайся он странному порыву сострадания — когда-нибудь стал бы мудрым и уважаемым вождем своего народа…

Оружия у него не было, ни считая голых рук. Но отсутствие оружия не беспокоило юного варвара — в горах Атлантиды он вырос и чувствовал себя, как дома.

Почти месяц он скрывался в прибрежных скалах, сделал себе новый нож, вырубил из молодого стройного деревца копье. Справил новую шкуру, выдержав изнурительный поединок с двухгодовалым ягуаром, оставившим отметины когтей на плече и спине Кулла на всю жизнь. Однажды он увидел издали белого жителя гор — ужасного монстра, который издает звуки, напоминающие рев роговых труб, которые завораживают любое живое существо, будь то хищник, олень или человек, подманивают к себе и убивают. Каждый атлант, заметив белого жителя гор, обязан был бросить все, охоту или путешествие к другом племени, и бежать к ближайшей стоянке, оповещать старейшин о появлении чудовища. Любой атлант так и поступил бы. Но Кулл никуда не пошел, он уже не атлант, он — изгой, приговоренный собственным народом к жуткой казни.

И каждый вечер Кулл взбирался на высокое облюбованное дерево, чтобы, прячась в густой листве, посмотреть на море, где за далеким маревом горизонта скрывалась Валузия, явившаяся ему в чудесном сне. Он смотрел — не появится ли где в предзакатной мгле корабль, чтобы пополнить в реке запасы пресной воды.

Своего часа он, наконец-то, дождался — корабль не был похож ни на валузийский фрегат, ни на быстроходную пиктскую галеру, хотя тоже был с длинным рядом мощных весел и под парусом.

Кулл быстро спустился с дерева и, не забывая об осторожности — ведь он приговорен соплеменниками к смертной казни, бросился к морскому берегу, чтобы успеть к кораблю до его отплытия: долго у берегов Атлантиды корабли старались не задерживаться.

Он успел во-время — почти в полной темноте хмурые матросы закатывали по трапу бочки с водой. Кулл подошел к стоявшему в стороне мрачному мужчине с витой плетью в руке.

— Довезите меня до Валузии, — попросил Кулл, — во время пути я буду выполнять любую самую тяжелую работу.

Только сейчас до юноши дошло, что мужчина может не знать языка атлантов. Но тот знал, он смерил презрительным взглядом дикаря и кивнул на последнюю бочку:

— Взвали на плечи и тащи, — немного коверкая слова, сказал он.

— Посмотрим, на что ты способен, атлант.

Кулл с легкостью взвалил тяжеленную бочку и чуть ли не побежал по трапу: дивная Валузия уже маячила у него перед глазами. Он поставил бочку рядом с остальными и повернулся к взошедшему на борт мужчине с плетью.

— Ну как, гожусь?

— Годишься, — с усмешкой на губах кивнул тот.

И тут же сокрушительный удар сзади обрушился Куллу на голову.

Очнулся он уже закованным в цепи, по лицу стекали струи воды.

— Очухался, атлант? — еще сильнее, чем первый мужчина коверкая слова, произнес огромный лемуриец со свисающими складками густо поросших волосами груди и живота. Он был в одних широких штанах, даже без сапог. Лицо его украшала отвратительная гримаса, долженствующая означать улыбку. — Вставай! Пшел в трюм, там теперь твой дом родной!

Кулла бросили в грязное, темное, вонючее помещение, переполненное людьми — такими же, как он теперь, рабами-галерниками.

К нему подошли двое рослых, грязных мужчин, тоже в кандалах.

— О, какой очаровательный мальчик! — воскликнул один из них.

— Не хочешь полюбить меня, птенчик?

Кулл промолчал, поскольку фраза была произнесена на лемурийском, из которого он знал едва несколько слов, да и те имели отношение не к любви, а к смерти.

Детина приблизился к Куллу, обнял его, обдав волной отвратительной вони. Привыкший к запаху пота и смерти Кулл и то почувствовал дикие отвращение. С Кулла попытались снять его шкуру, обернутую вокруг бедер. Кулл оттолкнул незнакомца.

— Ах ты, тварь, не хочешь по-доброму?! — ничего хорошего в тоне детины не было.

Намерения его ясно отражались на лице. Вокруг сверкало множество любопытных глаз, раздались подбадривающие галерника возгласы.

Кулл звериным, варварским чутьем понял, что опасность надвигается стремительно и времени на раздумья или переговоры нет. Да он и не собирался вступать в переговоры — перед ним враг. А с врагом разговор короткий. Кулл словно забыл, что с ним произошло и где он.

Он взмахнул правой рукой с тяжелым кандалом, одновременно поведя левой, чтобы не шибко длинная цепь не помешала удару. Он не бил кулаком — железо наручника попало прямо по виску насильника. Тот с диким криком инстинктивно отступил на шаг и кулем рухнул вниз.

В грязном помещении на мгновение повисла мертвая тишина. И тут же взорвалась десятком криков — слов было не разобрать.

Распахнулся люк и по лестнице быстро спустились в трюм четверо воинов с мечами и плетями. Галерники подались к стенам, указывая на Кулла и распростертого перед ним мертвеца. Товарищ убитого, что-то быстро говорил солдатам на лемурийском.

Двое подхватили мертвеца за ноги и подняли наверх — голова со спутанными волосами и искаженным гримасой смерти лицом билась о жерди лестницы. Один солдат недвусмысленно подтолкнул Кулла, чтобы тот тоже выбирался на палубу.

Наверху его били — кулаками, рукоятями мечей, ногами в тяжелых сапогах.

Очнулся он, когда ярко светило солнце. Он был прислонен к борту, в весельную прорезь лился добрый свет, столь неподходящий для вонючего полутемного помещения, врывающийся снаружи морской ветер трепал Куллу волосы. Перед ним ровно двигалось весло, которым гребли трое соседей по скамье.

— Пить! — едва нашел он силы вытолкнуть просьбу из разбитых и опухших как шляпки лесных грибов губ.

Ответом ему последовал свист плети и острая боль в плече; соседи отодвинулись, чтобы ненароком не досталось и им, но не прекратили натужного движения весла. Бой большого барабана задавал медленный, непрерывный ритм.

Так дикий вольный варвар стал галерником на пиратском корабле.

Больше полугода гребцы не выдерживают — умирают от непомерных нагрузок и постоянных ударов плетьми. Кулл сидел за тяжелым веслом почти два года.

В первую же ночь после дня напряженной однообразной работы он хотел покончить с собой, но в последнее мгновение призрачный прекрасный город из сновидения встал во всех своих сказочных подробностях перед глазами. И Кулл решил бежать.

Он пытался бежать семь раз, но всегда его ловили и нещадно били, иногда ломая ребра, так что потом резкая боль пронзала тело при каждом взмахе весла, а тяжелый бой барабана не давал передохнуть ни секунды. Но после каждого избиения, прежде чем вновь усесться за весло, он еще несколько суток маялся привязанным к мачте на верхней палубе, под палящим солнцем, облепленный слепнями и прочей гнусью. И в полдень, когда терпеть сил уже нет, пираты специально выводили остальных гребцов, чтобы полюбовались, какие муки ждут провинившегося.

Дни для Кулла смешались в один, он перестал думать о чем либо, кроме этого равномерного движения весла, грохота барабана, короткого отдыха в вонючем трюме и скудной корки хлеба и жидкой похлебки на ночь.

В трюме, после того памятного всем случая, когда двое пиктов пытались изнасиловать новичка, к нему больше не подходили — боялись. С дружбой особого не навязывались, но Кулл к этому и не стремился. Гребцов выводили не каждый день, да, случалось, когда и выводили, дул попутный ветер, сушили весла, выпадала возможность чуть отдохнуть и перекинуться несколькими словами с ближайшими соседями. Сам того не желая Кулл выучил лемурийский, немного валузийский и пиктский языки. Хотя галерники были на корабле любых национальностей — и верулийцы, и зальгарцы, и беловолосые люди с далеких северных просторов, и смуглокожие чернявые южане, и даже один совсем чернокожий, словно обугленная головешка…

Судьба, то ли в насмешку, то ли в уважение к его будущей великой судьбе — кто мог знать об этом?! — удружила Куллу. Он попал на корабль к самому знаменитому, наглому и удачливому пирату всех морей — капитану Антишу, который славился не только среди лемурийских пиратов, но и всех прочих, своей отчаянной решимостью и легендарной смелостью. Поговаривали, что в одном бою Антиш лично зарубил мечом тридцать три противника и что ему покровительствует сам повелитель морей за то, что Антиш ежегодно приносит ему в жертву самую красивую из плененных девушек.

Капитан Антиш был не только безгранично смел, но и умен, он понимал, что значительную часть его преимущества перед врагом составляет скорость его неуловимой галеры. А ее обеспечивали гребцы. И всегда в его трюме было больше рабов, чем мест на веслах. Он не жалел гребцов, выбрасывая за борт умерших от напряжения или продавая в Лемурии тех, кто уже не был способен грести с полной отдачей. При необходимости — когда не было пленных — капитан не жалел денег на покупку новых рабов, чтобы посадить их на галеры. Команда же, тоже, к слову, часто менявшаяся, но пополняемая не рабами, а свободными лемурийцами либо прочими авантюристами, которых бросает в поисках удачи по всему миру, была подобрана исключительно из бесстрашных негодяев, за головы которых в Верулии, Валузии и других странах Семи Империй были назначены немалые призы. Разумеется, за голову самого капитана Антиша была обещана фантастическая награда, к которой многие купцы от себя добавили бы солидный кошелек.

Время от времени, скорее чаще, чем реже, пиратский корабль с нежным именем «Лорелла» вступал в бой со встречными кораблями — пиктскими, валузийскими, зарфхаанскими… Как правило, это были купеческие корабли и схватка продолжалась недолго, но иногда «Лорелла» нарывалась на военные верулийские, либо валузийские корабли и тогда капитан Антиш — тот самый мрачный человек с плетью, к которому когда-то, целую вечность назад, подошел Кулл с просьбой взять на борт — решал: принимать бой или спасаться бегством.

В последнем случае барабан менял размеренный ритм на сумасшедшую дробь и гребцы выбивались из сил. После таких побегов более половины рабов приходилось выбрасывать на борт. Но если шел бой, Куллу было еще невыносимее от доносившихся сверху звуков сражения — он должен быть там, круша врагов и подставляя грудь опасности, а не налегать на тяжелое весло.

Однажды, после того как битва отшумела, а пираты праздновали очередную победу, наливаясь пенящимся верулийским вином, Кулл сказал надсмотрщику, что больше пользы принесет с мечом в руках, а не двигая веслом вместе с другими рабами. К тому времени почти все гребцы, что встретили Кулла в первую ночь на галере погибли, и надсмотрщик, удивляясь выносливости и жизнеспособности молодого атланта всегда сажал его с краю в левом первом ряду, чтобы он своим примером заводил остальных.

Надсмотрщик посмотрел на Кулла, усмехнулся и пошел к капитану.

Капитан Антиш внешне не был могуч, но его сухощавая фигура состояла из одних мышц. Довольный только что одержанной победой и богатой добычей капитан снизошел до того, что приказал привести Кулла на палубу, расковать его и дать ему оружие.

— Если нанесешь мне хоть царапину, так и быть, возьму в команду! — пообещал капитан.

Кулл надел небольшой круглый лемурийский щит на левую руку, взмахнул правой, проверяя как лежит в руке меч, насколько он тяжел и сбалансирован, и бросился в бой.

Он не привык сражаться на шаткой палубе, но если б дело происходило в родных горах, то и тогда, скорее всего, поединок закончился бы с тем же исходом. Кулл был силен и бесстрашен, тело соскучилось по битве. Но он встретился с настоящим мастером боя.

Капитан играючи, с легкой усмешкой под тонкими щегольскими усиками, отражал сумасшедшие выпады Кулла или просто уворачивался от них, не нападая сам. Куллом от бессилия овладела ярость, глаза застлала кровавая пелена — он стремился уже не просто ранить, как договаривались, а убить ненавистного лемурийца. Но тот, видимо, прошел великолепную школу — движения капитана пиратов были стремительны и уверены.

Наконец, Антишу это все надоело, он парировал очередной могучий выпад Кулла и на противоходе выбил клинок из рук атланта. Приставил меч к его горлу.

— Иди на весла, гнусный раб, — с непередаваемым презрением, процедил пират. — Благородный бой не для тебя.

В эту ночь Кулл хотел покончить с собой во второй раз. Он передумал, но поклялся себе, что сбежит, научится бою на мечах, познает все премудрости этой науки — поскольку одного желания победить оказывалось достаточным в сражениях с такими же как он варварами и простыми солдатами, но мало против настоящего мастера — и убьет капитана пиратов. Он убьет проклятого лемурийца. Ради этого стоило жить.

Но Кулл больше не желал сломя голову пытаться бежать и стал тщательно продумывать побег, чтобы подготовить все загодя и избежать любых случайностей.

Своего часа он дождался раньше, чем предполагал.

Капитан Антиш щедро прикармливал на побережьях Верулии и Валузии множество нищих бродяг, зато располагал необходимыми для его дерзких операций сведениями. Вот и в этот раз он знал, когда из верулийского северного порта выйдет караван из трех купеческих судов, груженых драгоценными шелками и пряностями и собирался их перехватить у берегов Валузии.

Что такое три торговых судна для быстроходной галеры с четырьмя дюжинами хорошо вооруженных и обученных отчаянных морских дьяволов на борту? Пустяк. Ничто не предвещало беды.

Но купцам многих стран и капитану Антишу уже было тесно вместе на бескрайних просторах средних морей. На охотника поставили капкан.

Когда «Лорелла», всю ночь мчавшая на веслах к Валузии, вынырнула из предрассветной темноты, три купеческих судна, едва завидев знакомый силуэт, резко развернулись по курсу, пытаясь уйти к безопасным берегам. Их безнадежный маневр лишь вызвал грустно-ироническую усмешку на красивом узком лице капитана Антиша. Бешено застучал барабан, выжимая последние силы из утомленных гребцов.

«Лорелла» стремительно приближалась к жертвам, отрезая им путь.

Но во мгновение ока роли поменялись. Перед лемурийским пиратом оказались не купеческие суда, доверху груженные желанной добычей, а боевые верулийские корабли, вместо шелков и пряностей переполненные солдатами. Когда Антиш сообразил, что его предали, что он угодил в смертельную ловушку, из-за горизонта появились еще три галеры, закрывая ему все возможности для бегства.

«Лорелла» была мгновенно зажата меж корпусов двух псевдо-купцов — с ужасным треском, заполнившим гребцам все звуки мира, треснули вовремя не убранные внутрь весла.

Капитан Антиш был не из тех, кто мог, сложив руки, ждать, пока его потащат на виселицу. Он обратился к своим воякам с речью:

— Пришел, братья, последний час, покажем этим верулийцам на что мы способны и, может быть, удача улыбнется нам вновь. Отступления нет, пощады не будет.

Помолчал и добавил:

— Освободите гребцов, выпустите запасных из трюма, дайте им оружие. Объясните, что противник не пощадит и их тоже. Пусть подороже продадут свои жизни, если смогут. Двое из них убьют одного врага — нам будет радость в царстве мертвых. А если уж вдруг отобьемся — освободим, Валка им в помощь. К бою! И да помогут нам Холгар и Хонен!

Гребцы на «Лорелле» сидели по четверо на весле, скованные железными поясами с соединяющей цепью по двое. Через каждую двойку рабов пропускалась общая, рыжая от ржавчины, толстая как питон цепь. С Куллом сегодня в двойке был прикован новый галерник — на ночной переход все слабые были отбракованы и посажены свежие, из резерва. Кулл поначалу не обратил внимания на тощего черноволосого валузийца, с которым его сковала прочная цепь. Хотя он уже немного знал валузийский, разговаривать с новичком было не о чем, да и во время ночного рейда, когда глухо-натужно ухает барабан и в любой момент на спину за нерадивость может опуститься витая плеть, особо не поговоришь.

Когда два вражеских корабля зажали с двух сторон «Лореллу», треснувшее весло резко ударило неопытного валузийца по лицу, и он сейчас сидел сжавшись, закрыв рот руками, по которым стекала кровавая слюна, время от времени он выплевывал выбитые зубы. Кулла все это не касалось, но он не расслаблялся ни на мгновение, готовый в любой момент воспользоваться одним-единственным шансом для побега, если великий Хотат предоставит его.

К надсмотрщику подбежал один из пиратов и что-то быстро зашептал ему на ухо. Надсмотрщик удивленно посмотрел на товарища, пожал плечами, но кивнул в знак согласия — приказы капитана не обсуждаются. Еще двое пиратов принесли огромную охапку старых мечей и сложили у барабана. Один побежал отпирать люки в помещение, где томились запасные гребцы, двое стали освобождать уставших галерников от толстой цепи.

— Вы! — прокричал надсмотрщик, перекрывая голосом усиливающийся шум сражения. — Вы можете стать свободными лемурийцами — так сказал капитан Антиш. Если наш корабль возьмут верулийцы, все, и мы и вы без разбора, будем болтаться на реях, пощады не будет ни для кого. И капитан Антиш милостиво предоставил вам шанс умереть не как рабам, а как воинам. Разбирайте оружие и ступайте наверх, на корму.

Гребцы молчали, не зная как воспринимать сказанное. Каждый из них был готов к смерти, но не к сражению.

— Пояса с них тоже снимать? — спросил один из тех пиратов, что освобождал общую цепь.

— Некогда, — махнул рукой надсмотрщик. — Будут защищать друг другу спины… Вы! — вновь обратился он к гребцам, — тот, кто будет прятаться за другими, будет убит лично мной, обещаю! Вперед, мерзавцы, ваши жизни в ваших руках!

Он посторонился, пропуская гребцов на верхнюю палубу, где вовсю шло ожесточенное сражение.

Кулл с зазубренным мечом в руках, который выхватил не глядя из общей кучи, практически волоча за собой валузийца, поднялся по лестнице наверх, где шла яростная схватка.

От края борта на него тут же прыгнул верулиец в сверкающих доспехах, взмахнув тяжелым топором.

Изменение в жизни с бесправного гребца на участвующего в битве воина не может произойти мгновенно. Если бы не полустертые в памяти, но вбитые в кровь тренировки Хор-нака, это была бы последняя секунда в жизни Кулла. Он каким-то звериным чутьем успел отстраниться, толкнув в бок скованного с ним валузийца, и топор напавшего бойца просвистел буквально в дюйме от обнаженного, блестящего от пота плеча атланта.

Кулл моментально вонзил зазубренный меч прямо в грудь противника, прорубив яростным ударом оказавшиеся не столь уж и прочными доспехи. Попробовал выдернуть свой меч, но мертвый верулиец в падении вырвал оружие из рук Кулла. Атлант плюнул, быстро наклонился и схватил топор поверженного врага. Резко повернулся — еще двое верулийцев бросились к нему, но удар приняли вышедшие вслед за Куллом пикты-галерники.

Кулл отступил, прижавшись спиной к стене надпалубной постройки. Рядом тяжело дышал валузиец, он, кажется так до сих пор и не понял, что происходит.

Звуки битвы — хэки и боевые кличи, проклятия, предсмертные крики и стоны боли, звон сталкивающихся мечей и треск ломающегося дерева — возрождали в сердце Кулла давно забытые чувства, кровь манила своими запахами. Но тут он вдруг ошеломленно понял, что это не его битва, что он не хочет ни убивать, ни погибать. У него есть клятва, которую он обязан выполнить. Он осмотрелся — капитана Антиша нигде было не видно.

Кто-то из галерников, притаившись у выхода с лестницы, дождался пока появится ненавистный надсмотрщик с плетью в левой руке и мечом в правой. Ржавый клинок с криком: «На, жирная свинья, получай!» вонзился в обнаженное брюхо, поросшее густым неприятным волосом. Кулл брезгливо отвернулся, чтобы не видеть, как надсмотрщик повалился на дощатую палубу, толстыми окровавленными пальцами заправляя вываливающиеся кишки обратно, и тонко, по-женски, визжа. Скованный цепью с всадившим клинком рабом гребец засадил упавшему надсмотрщику босой ногой под ребра и плюнул в искаженное агонией лицо.

Один из нападающих верулийцев замахнулся на валузийца и Кулл в последний момент успел подставить топор. В следующее мгновение он размозжил голову врага. Сбоку на них напирала толпа. Кулл быстро посмотрел на железный пояс, к которому была прикована цепь, связывающая его с валузийцем — никаких возможностей быстро освободится от напарника не было.

Он выдернул оружие из рук мертвеца, на ходу выдирая из-за его пояса тонкий кинжал.

— Брось свою железку, — крикнул он валузийцу, который мертвой хваткой зажал в обеих руках рукоять негодного зазубренного меча, вытащенного из хлама, что принесли пираты. — Держи топор! Прикрывай мне спину, если хочешь жить!

Кулл, нанося удары направо и налево, двинулся к центру корабля. Но капитана Антиша нигде не увидел — возможно, отважный пират пал одним из первых. На носу корабля уже что-то горело.

На него с напарником навалились аж четверо нападавших, на плече Кулла растекалось кровавое пятно, но боли он пока не чувствовал. Валузиец наконец вышел из тупого оцепенения и стал столь же яростно, сколь и безрезультатно размахивать топором.

Их оттеснили к борту, Кулл убил очередного врага и занес топор, чтобы свалить следующего, как неожиданно для него, увлекаемый цепью, он полетел за борт — валузиец то ли оступился и полетел за невысокий поребрик, то ли его ранили, то ли убили.

Вода показалась ледяной — сердце замерло на мгновение, толща воды поглотила все звуки. Но Кулл нашел в себе силы вынырнуть, вытаскивая на свет валузийца. Схватил его за волосы, развернул лицом к себе. Тот открыл глаза и судорожно вобрал в себя воздух — живой. Пока живой, потому что им обоим угрожала смертельная опасность — корпуса пиратского и верулийского судов в любую секунду могли вновь соприкоснуться, раздавив обоих в кровавое месиво, которое тут же смоет волна.

Кулл отчаянно поплыл, волоча за собой валузийца в просвет между бортами. И выругался — напарник не умел плавать. Кулл схватил первый попавшийся обломок весла:

— Держи! И дрыгай ногами, надо выбираться отсюда!

На головы им валились обломки дерева, рядом падали сверху убитые. Кулл работал руками и ногами как никогда, хотя ему всю жизнь казалось, что он родился, уже умея плавать. Сейчас от этого умения зависела его жизнь. Валузиец, держась обеими руками за деревяшку, пытался барабанить ногами по воде, но Куллу от этого было не легче.

В то мгновение, когда они миновали корму судна, корабли с треском столкнулись вновь. Кулл вздохнул — он был так близок к гибели! Но ничего еще не закончилось — вражеские корабли окружили «Лореллу» и исход был ясен. Так же ясен, как и то, что ни один из бывших на борту «Лореллы» живым не уйдет, кто бы они ни был. Верулийцы разбираться не будут — капитан ты или раб-гребец.

Великий Валка помог Куллу в очередной раз — в нескольких ярдах от «Лореллы» в море плавала огромная бочка, на две трети ушедшая в воду. Раз не затонула сразу, значит и не утонет — это спасение. Это была одна из тех бочек с палубы «Лореллы» куда сливали питьевую воду. Кулл яростными гребками доплыл до спасительной скорлупы. Бочка была закрыта. Кулл заплыл за другую сторону, чтобы его не заметили с корабля.

— Осторожней! Держись за нее! — крикнул он валузийцу.

Он даже не замечал, что говорит на родном языке, который для валузийца был полной тарабарщиной. Но напарник понял.

Кулл топором, который так и не выпустил пока плыл, попытался открыть крышку. После нескольких попыток ему это, наконец, удалось.

— Залезай! — проорал он, скованному с ним одной цепью. — И держи крышку!

Тот, повинуясь движению головы Кулла, отпустил свой обломок весла, схватился руками за край бочки и пытался подтянуться. Атлант одним могучим движением правой руки выдернул его из воды и перекинул внутрь. Цепь была достаточно длинной, чтобы не стеснять их движений во время гребли, но недостаточной, чтобы чувствовать себя вольготно. Куллу пришлось буквально выпрыгивать из воды и, перегибаясь, забираться в бочку. Каким-то чудом валузиец сумел удержать тяжелую крышку и Кулл быстро задвинул ее на место, она впала в паз. Все это произошло за каких-то несколько едва уловимых несколько мгновений.

Они рухнули на дно. Было тесно и неудобно, с обоих стекала струями вода, под ногами хлюпало. И запах…

Кулл и валузиец попали в бочку, в которой когда-то хранилось вино, может остатки вина и заполняли днище. От запаха можно было сойти с ума, но они сидели в неудобных позах, прижавшись друг к другу, даже не пытаясь приоткрыть крышку. Сквозь дерево до них доносился неутихающий шум сражения, все чаще слышались победные крики на верулийском языке.

Валузиец, казалось, боялся совершить любое лишнее движение, лишь дышал тяжело и время от времени постанывал — видно, его тоже ранили. У Кулла рана саднила, но он привык стойко переносить боль еще в горах Атлантиды. Сейчас он молил всех известных богов — от великих Валки и Хотата до языческих Хонена и Холгара и дьявола морей и океанов — чтобы верулийцы не стали в поисках наживы вылавливать из воды одинокую бочку, на две трети ушедшую в воду. И еще он боялся, как бы действительно не перевернуть этот шаткий островок относительной безопасности.

В жуткой тесноте и в почти полной темноте, перебарывая одурманивающий запах перебродившего вина, Кулл подобранным на корабле кинжалом пытался разломать замок на железном поясе, что висел на талии, стараясь не делать резких движений. Наконец, это ему удалось, обруч звякнул и повис на цепочке.

Сколько прошло времени, Кулл не знал, но, казалось, над морем воцарилась тишина. Он осторожно приподнял крышку над мерно покачивающейся на волнах бочке и выглянул наружу. Осмотрелся.

Шесть верулийских кораблей с раскачивающимися на реях мертвецами двигались домой. Недалеко от бочки, не больше чем в двух десятках ярдов, тонула носом вверх опустевшая пиратская галера.

Вокруг плавали обломки весел, пристроек, всякий мусор и мертвецы.

Кулл подтянулся и сел на край бочки, старясь не опрокинуть ее. Надо было срочно придумать, что делать дальше — далеко в бочке не уплывешь. Ориентируясь по солнцу, можно добраться до валузийского берега, но кто знает как он далек? Пока галера не затонула окончательно, из деревянных стен надстроек можно сделать плот. К тому же необходима хоть какая-то еда и запас пресной воды. Куллу не было никакого дела до валузийца, но вдвоем шансов выжить больше. Хотя какой от него прок, даже плавать не умеет…

— Сиди тихо! — приказал Кулл и спрыгнул в воду.

Толкать бочку к тонущему кораблю, хоть и по ветру, оказалось не очень просто, к тому же надо было торопиться.

В конце концов он добрался до наполовину ушедшей в воду палубы, подтянул бочку.

— Дай топор! — сказал валузийцу Кулл. — И вылезай. Тебя как зовут-то, валузиец?

— Генбел из Дапреза, — гордо откликнулся тот.

— Я оторву вот эту крышу, сделаем плот. Быстро обеги то, что над водой, надо найти пресную воду, какую-нибудь еду и побольше веревок — срезай все, что подвернутся под руку. Затем раздень двух-трех верулийцев, одежда нам пригодится. И бери оружие, если найдешь. Давай живей, скоро корабль уйдет под воду.

Он, орудуя топором, принялся срывать бревенчатую крышу надстройки.

Через полчаса он и Генбел стояли на довольно просторном плоту, пытаясь выловить из воды все, что может пригодиться в многодневном путешествии по морю. Кулл хотел найти обломок весла подлиннее.

— Эй, смотри! — воскликнул Генбел. — Кажется, там кто-то живой!

Он указывал в сторону безжизненно уцепившегося за бревно человека.

— А нам-то какое до него дело?! — проворчал Кулл. Но согласился: — Давай, попробуем догрести. Эге, да ведь это… капитан Антиш! Валка великий, ты услышал мои молитвы!

Кулл прыгнул в воду и подогнал бревно к плоту. Лемуриец был тяжело ранен, без сознания, но сердце билось. Генбел помог перетащить его на плот.

Они видели, как вдали, у самой кромки горизонта, галеру, на которой Кулл провел два многажды проклятых года, поглотила морская пучина. Лишь бревна, мусор да тела убитых несколько дней еще будут напоминать о развернувшейся здесь трагедии, да поползут по всем береговым странам слухи, что легендарный неуловимый пират Антиш погиб, и хоть тело его не украшает виселицу, спастись он ну никак не мог. Разве знали хмельные от победы верулийцы, что исконный враг всех купцов лежит тяжело раненый на шатком небольшом плотике, затерянном в морских просторах, который медленно, но неуклонно приближается к валузийскому берегу, ведомый двумя бывшими рабами?

Небольшой самодельный плотик под импровизированным парусом носило по волнам три дня, пока вдали не показался долгожданный берег. За эти дни тяжело раненый капитан пиратов, единственный из команды чудом оставшийся в живых, так и не пришел в себя, лишь бредил время от времени. Кулл регулярно менял ему повязки на ранах и по глотку смачивал губы вином, что нашел Генбел на тонущей «Лорелле».

За эти три дня Кулл, возвращающийся к жизни после многодневного отупляющего нудного труда, подружился с Генбелом, часами слушая его рассказы о столь желанной Валузии и чуть ли не с любовью разглядывая лежавшего перед ним смертельного врага.

Генбел был средним сыном древнего, но порядком обедневшего аристократического рода. С юных лет он увлекался живописью и музыкой и подавал большие надежды, но пять зим назад, достигнув совершеннолетия, он по жребию отправился служить офицером в царские войска, отец выхлопотал ему почетное место в легендарных Черных Отрядах, защищающих северное побережье Валузии. И чуть ли не в первом же серьезном бою с лемурийскими пиратами Генбел попал в плен. Тогда захватили более ста валузийцев, погрузили в трюмы трех галер и отвезли на острова Лемурии. Вид у Генбела был не слишком внушителен и его продали с торгов на невольечьем рынке. Его чуть ли не за бесценок, польстившись на аристократическое происхождение валузийца, приобрел известный на все побережье трактирщик, у которого частенько оставляли свои честно награбленные золотые самые прославленные пираты. Аристократическая гордость утонченного валузийца, понимающего толк в изящных искусствах, потерпела колоссальный удар, когда его заставили протирать столы от объедков и подносить пьяно хохочущим пиратам и едва одетым девкам вино и закуски. Он запальчиво сказал трактирщику, что лучше смерть, чем подобное унижение. Пусть его немедленно убивают, но прислуживать он не собирается. Трактирщик хмыкнул и позвал своих мясников с заднего двора. Через три дня изощренных пыток Генбел был готов делать все, что угодно, а за пять прошедших в рабстве зим из него выветрились последние остатки родовой гордости. Совсем недавно трактирщик купил нового раба из валузийских аристократов, а надоевшего Генбела подарил капитану Антишу. Так он и оказался в одной связке с Куллом.

Генбел мог часами рассказывать о своей стране, которой не видел более пяти зим, о красоте родного Дапреза, о чудесах Хрустального города.

— Только бы доплыть до берега, — говорил Генбел. — Купим коней и через десять, в крайнем случае, пятнадцать дней будем в Дапрезе. Мой отец с благодарностью примет человека, освободившего его сына из рабства.

Чем заплатить за коней, новую одежду, ночлег и еду в придорожных трактирах у них было — в кошельке бредившего капитана, кроме прочих, нашлась пара золотых валузийских монет, на груди болтался золотой медальон с символическим изображением повелителя морских пучин.

Их плотик прибило к каменистому берегу почти к вечеру третьего дня. Моросил мелкий противный дождик, мрачные серые валуны не прибавляли радости от благополучного окончания путешествия, стена корабельных сосен вдали выглядела мрачно и угрюмо в сгущающихся сумерках.

— Не приветливо встречает нас твоя Валузия, Генбел, — проворчал Кулл.

— Первое впечатление обманчиво, — ответил обиженный валузиец.

— И нигде в обе стороны не видно ни поселка, ни лачуги, даже дымок не струится… Ладно, помоги мне, бери его за ноги.

Кулл подхватил все еще не пришедшего в себя капитана пиратов.

— Зачем ты его тащишь? — спросил Генбел, но послушно взял лемурийца за ноги и шагнул с плота в воду. — Хочешь сдать властям и получить обещанную награду?

— Нет, — скупо ответил Кулл.

— Тогда зачем? Ждешь, пока он придет в себя, чтобы насладиться его страданиями?

— Нет, я отпущу его, — не глядя на валузийца ответил атлант.

— Я поклялся убить его, но не сейчас.

— А когда?

— Когда-нибудь.

Кулл явно был не в настроении разговаривать. Вдвоем нести раненого между нагромождений камней было неудобно и Кулл взвалил его на спину. Валузиец вернулся к плотику и собрал все их скудные трофеи. Верулийский топор атлант нес в руке. Они зашли в лес, собрали в кучу нарванной травы, уложили раненого, на всякий случай связав ему руки, и подкрепились остатками провианта, что нашли на галере. Кулл оставил Генбела на страже, настрого предупредив будить его при любой опасности или как только у валузийца начнут слипаться глаза. Кулл по опыту жизни в горах Атлантиды прекрасно знал, что вставать после короткого сна всегда трудно и, если дать валузийцу поспать первому, то потом он может не выдержать и заснуть, а к ним подберется дикий хищник или случайные разбойники. Хотя откуда взяться разбойникам в цветущей Валузии?

Давний сон, после которого изменилась жизнь Кулла, начинал сбываться — он на древней валузийской земле.

И, удивительное дело, едва положив голову на охапку трав и сомкнув глаза, он вновь увидел зеленые звезды, разогнавшие тьму, превращающиеся в золотое небо и прекрасные дворцы окружают его; трубы играли поистине неземную музыку и тысячи людей, приветствовали его, признав своим царем, царем Валузии.

«Да, — сказал во сне Кулл, — я оправдаю ваше доверие, древние и гордые валузийцы. Я буду править справедливо и умножать богатства страны, я…»

Он проснулся от легкого прикосновения Генбела и тут же вскочил на ноги, схватив топор.

— Что-то случилось? — шепотом спросил он.

— Нет, — с трудом ворочая языком, ответил валузиец. — Я просто больше не могу… Ты сам просил разбудить тебя, как только…

— Ты правильно поступил, Генбел, — подбодрил бывшего товарища по несчастью Кулл. — Ложись. Днем найдем какое-нибудь селение и узнаем дорогу до твоего Дапреза. Все будет хорошо…

Последних слов валузиец не слышал — он уже спал.

Кулл сидел и думал, привычно вслушиваясь в обманчивую тишину леса. До него доносилось лишь журчание воды, но это не был шум моря, от которого они отошли довольно далеко — видно, неподалеку протекал ручей.

Как так может получиться, что он, дикарь из Атлантиды, беглый раб-галерник станет царем столь большой страны, как Валузия? Не бред ли все эти сновидения? Но как расценить то, что дивный сон повторился — второй раз в жизни — именно тогда, когда он оказался на валузийской земле?

Великие Валка и Хотат, он готов пройти через все испытания и, если эти сновидения правда, то он оправдает выбор мудрых богов.

Но для этого нужно выбраться из леса и добраться до Дапреза. И обязательно найти умелого учителя, чтобы овладеть всеми, самыми сокровенными секретами ведения боя — на мечах, топорах, дубинах. Он должен убить лемурийца, лежавшего без памяти у его ног, в честном бою.

Кулл протянул руку и дотронулся лба капитана Антиша. И понял, что тот просто спит. Жар пропал, пират дышит ровно и спокойно. Кулл проверил надежны ли путы и встал, потягиваясь, разминая затекшие руки.

Занимался рассвет, тьма потихоньку рассеивалась, уже можно было различать деревья. Кулл двинулся в сторону ручья, осторожно раздвигая ветви и радуясь, что давние навыки не выветрились из него за мрачные годы, проведенных в рабстве. Он шел практически беззвучно, как и полагает охотнику.

Наконец он вышел к заросшему кустарником берегу ручья и встал перед ним на колени. Последний раз он видел свое отражение в маленьком озерце в живописных горах Атлантиды. Сейчас он даже не представлял, как выглядит.

Но вместо своего отражения он в чистой воде ручья увидел толстобокую пучеглазую рыбину, замершую на одном месте над каменистым дном. Кулл сам не понял как кинжал оказался в руке и в следующее мгновение металл вошел в воду, прямо в затылок лакомой добыче, которую хватит на завтрак не то что троим, а и шестерым.

Рыба забилась, брошенная в траву, жабры трепетали, рот разевался в предсмертной попытке надышаться.

Кулл усмехнулся и вновь стал на колени над берегом. Ничего от юношеской округловатой миловидности в нем не осталось — черты лица обострились, нос стал как у ястреба, серые глаза были бездонны и холодны, рыжеватая спутанная борода вызывала отвращение. Кулл, брезгливо поморщившись, опустил голову в чистую холодную воду. Затем потряс головой, смахивая жемчужные капли, и кинжалом выскоблил себе шею и щеки.

Встал. Лицо горело жаром.

— Здравствуй, древняя Валузия, которая гремела по всему миру уже тогда, когда Атлантида и Лемурия еще не поднялись из океанских глубин, — торжественно произнес он окружающему лесу. — Боги в сновидениях позвали меня сюда, и я пришел!

Глава 3. Сон, послание свыше

Рассвет вовсю вступал в свои права, но густые кроны высоких деревьев с прямыми, как мачты, стволами, задерживали солнечный свет.

Капитан Антиш открыл глаза и попытался резко встать. То ли помешали путы, то ли лемуриец был еще очень слаб, но он повалился обратно на траву.

— Холгар и Хонен, где я? — воскликнул пират.

Кулл посмотрел на него и злорадно усмехнулся:

— Ты сейчас в древней Валузии. «Лорелла» затонула на моих глазах, вся команда повешена на реях верулийских кораблей. Ты остался один.

— Кто ты? — поднял голову лемуриец. — А… Я узнал тебя. Раб, который хотел сражаться…

Генбел проснулся, посмотрел на Кулла и связанного пирата, повернулся на другой бок и вновь захрапел. Кулл вернулся к разжиганию костра — подул на сухую веточку с маленьким цветком огня, прикрывая руками, чтобы пламя занялось.

— И зачем ты меня спас, атлант? — еще слабым голосом спросил пират. — Чтобы убить самолично?

— Чтобы убить, да, — не обернувшись ответил Кулл. — Но не сейчас.

— И когда, если не секрет? — равнодушно произнес капитан Антиш.

— Когда научусь сражаться на мечах лучше тебя, — серьезно ответил Кулл, поворачиваясь к лежащему пирату. — Я убью тебя в честном бою. Не знаю когда, но знаю, что так будет.

— Хм, — усмехнулся лемуриец, — тогда сейчас развяжи меня. Руки затекли.

Кулл внимательно посмотрел на него, молча подошел и распутал веревки.

— Хочешь бежать — беги, — сказал атлант. — Но втроем мы быстрее найдем дорогу.

Лемуриец провел руками по волосам, ощупал одежду.

— У меня был кошелек, оставь его себе, — произнес Антиш. — А медальон верни, это память о моем отце.

Кулл молча протянул пирату золотую безделушку и повернулся к нему спиной, целиком поглощенный костром. Наконец огонь разгорелся как следует.

— Генбел вставай, — распорядился атлант. Хотя он был в троице самым юным, но сейчас чувствовал себя старше и вправе распоряжаться.

— Иди принеси воды из ручья, он в той стороне. И нарви веток с кустов, чтобы листьев было побольше.

Кулл трофейным топором вырыл неподалеку от костра яму глубиной почти в фут, засыпал углями и присыпал их землей. На землю уложил толстый слой принесенных валузийцем веток с узкими листьями длиной не больше мизинца, жалея что поблизости нет, как в Атлантиде, широколистных деревьев. Затем аккуратно уложил на ветви очищенную рыбину, как учил Хор-нак, тщательно обложил сверху ветками и засыпал землей. Сверху набросал углей.

— Скоро будем завтракать, — сообщил он спутникам и повернулся к Антишу: — Идти сможешь?

— Попробую, — после некоторой паузы ответил пират. — И куда ты собираешься?

— В сторону от моря, — ответил Кулл. — Выйдем либо на дорогу, либо к поселку или к городу. Рано или поздно выйдем. Генбел, ты уверен, что мы в Валузии?

— Скорее всего — да, — ответил валузиец. — Вряд ли это Зальгара, там очень скалистое побережье. Если это север страны, то всюду должны быть заставы Черных Отрядов. Но если нас вынесло к восточному берегу… Поселения там довольно редки.

— Ладно, разберемся, — буркнул Кулл.

Он посидел молча — следовало бы подождать подольше, чтобы рыба допрела. Но он уже два года не ел человеческой пищи, одну скудную осточертевшую баланду. Он разворошил угли, вырыл готовую рыбину. Запах мог свести с ума даже сытого.

Они съели рыбину, запили водой из ручья и встали.

— Нормально пойдешь? — поинтересовался Кулл у пирата.

— Да. Я вытерплю, и не через такое проходили… Пошли.

Через час пробирания по лесу они, наконец, вышли на дорогу.

— Куда пойдем? — спросил валузиец.

Кулл мгновение подумал, остальные смотрели на него, словно признавали его главенство в маленькой группе.

— На восток, — решил Кулл и потопал по дороге, помахивая тяжелым топором, словно тростью.

Генбел подошел к лемурийцу и предложил опереться на его плечо — валузиец попал на «Лореллу» накануне рокового похода и не успел проникнуться к капитану пиратов лютой ненавистью. Антиш посмотрел на бывшего раба, тяжело вздохнул и воспользовался предложенной помощью. Так они и брели в дюжине шагов позади атланта.

Через примерно два часа быстрой ходьбы, когда утомленный Антиш уже хотел просить о кратковременном привале, Кулл неожиданно остановился. Вдали, с правой стороны, у самой дороги, на деревьях висели три мертвеца. По всему видать, висели они уже не менее недели, воронье выклевало глаза.

— Твои собратья, пираты? — подождав спутников, спросил Кулл у Антиша.

— Нет, — глухим голосом ответил за него Генбел. — Это — валузийцы. И по одежде, и по виду, обычные валузийские крестьяне. Наверное, разбойники. Но почему в лесу? Преступников вешают в городах, на главной площади по решению судей. И чаще им рубят головы…

— Вон вдали по дороге кто-то едет, — обратил внимание Антиш.

— Сейчас и выясним, где мы находимся.

Через несколько минут перед ними предстало довольно странное зрелище — четыре вооруженных всадника, а за ними, словно рабы, но скованные не цепью, а обычной веревкой с петлями, шагали три старца, четыре мужчины помоложе и шесть женщин от пожилой, до юной девушки, почти девочки. Внешний вид и исходящий от них навечно впитавшийся в кожу и одежду запах отчетливо свидетельствовал об их рыбацкой профессии. Едущий впереди всадник при виде путников достал из ножен меч.

— Здравствуйте, добрые люди, — по знаку Кулла вышел вперед

Генбел. — Не подскажите, где здесь ближайший город? Нам надо в Дапрез…

— Кто вы такие? — грозно нахмурил брови подъехавший к первому всаднику старший маленького отряда. — Вам что не известен приказ царя о запрещении бродяжничества?

— Мы потерпели крушение, нас несколько дней носило на плоту по морю, — пояснил Генбел. — Мы — простые моряки, мы…

— Как же, простые моряки! — передразнил старший воин, соскакивая с коня на землю.

Двое, замыкавших процессию всадников, подъехали к командиру и спешились, обнажив короткие, широкие мечи. Рыбаки, увидев, что на них не обращают вниманию, подошли к старшим и попросили их сесть, те чуть ли не упали на пыльную дорогу — видно, шли с самого рассвета и обессилели. Антиш тоже уселся, ноги плохо держали его, на висках от напряжения пути появился пот, застарелый шрам у виска выделялся на побледневшем лице. Кулл встал рядом с ним, напряженно вслушиваясь в беседу Генбела с воинами, валузийский он еще понимал плохо.

— Что, — усмехнулся один из подошедших солдат, — еще трех разбойничков поймали? Наше вознаграждение вырастает на три сотни серебряков. Сейчас принесу веревки, вздернем прямо здесь.

Старший отобрал у Генбела топор.

— Морячки, говорите? — хмыкнул он. — А топор-то верулийский.

Да и спутнички твои больше на пиратов похожи!

— Я — офицер Черных отрядов, Генбел из Дапреза, мой род…

Он замолчал — сильный удар без размаха кулаком в рот повалил его на землю.

— Отдай топор, — повернулся старший к Куллу и приказал своим:

— Вяжите их именем царя, они — разбойники или шпионы, замышляющие против Валузии! Вздернем их прямо сейчас по указу царя Борны!

Трое воинов подошли к сидящему Антишу и стоявшему рядом Куллу. Генбел лежал на земле, держась за скулу. Лица воинов ничего хорошего не предвещали. Четвертый побежал к своему коню за приготовленными на всякий случай длинными прочными веревками с петлями.

Кулл вопросительно посмотрел на Антиша, словно спрашивая: будет ли с его стороны поддержка. Тот без слов кивнул.

Атлант протянул топор, якобы желая отдать подходившему солдату, и, когда тот вытянул руку, сбоку, вложив всю силу, рубанул по шее. Солдат даже вскрикнуть не успел — отсеченная голова, покатилась в придорожные кусты, как перезрелая тыква. Из рук упавшего тела Антиш выхватил меч и, без предупреждений, Кулл с лемурийцем набросились на оторопевших воинов, никак не ожидавших, что кто-то осмелиться оказать им, слугам самого царя Валузии, вооруженное сопротивление.

Старший был пронзен мгновенно и с хрипом повалился в пыль.

Рыбаки что-то кричали, но ни Кулл, ни Антиш не обращали внимания. На воина, оставшегося в одиночестве против двоих одновременно обрушились с двух сторон удары — меча лемурийца и топора атланта.

Последний стражник, который уже посчитал в уме свою долю от вознаграждения за трех пойманных и повешенных верулийских шпионов, увидев быструю кончину товарищей, резко вскочил на коня и пытался напролом прорваться подальше от этих чертовых бродяг, в несколько мгновений уложивших опытных воинов. «Лишь бы добраться до гарнизона, — подумал он, — далеко они не уйдут!»

Антиш отскочил с пути с места в галоп помчавшегося коня и воин уже было решил, что для него все закончилось благополучно, как ему в спину вонзился метко пущенный кинжал. Воин упал — конь, почувствовавший облегчение с азартным ржанием помчался дальше. Трое его товарищей, оставшиеся без седоков, проводили его удивленными взглядами и вновь принялись щипать придорожную траву. Генбел уже стоял, сжимая в руках топор и, вжав голову в плечи, ожидая порицаний Кулла за не слишком доблестное поведение. Но одна мысль, что они убили царских солдат ввергала его в большее отчаяние, чем возможная взбучка атланта.

Кулл прошелся до упавшего с коня всадника и легко выдернул из него полюбившийся кинжал. Солдат был еще жив и Кулл равнодушно провел лезвием по его горлу. Вынул из ножен убитого меч, осмотрел, удовлетворенно хмыкнул и снял с погибшего ножны, вставил меч и надел перевязь на себя. Затем подошел к рыбакам и разрезал общую веревку, потом освободил каждому связанные руки. Капитан Антиш, сжимая в руке меч, вновь уселся на землю.

— Что здесь происходит? — с трудом подбирая слова, спросил

Кулл рыбаков. И добавил Генбелу на лемурийском: — Порасспрашивай их, с чего это первые же встречные хотели нас убить?

— Мы — преступники, — тяжело дыша, ответил Генбел. — Мы убили солдат царской армии. Нам не простят.

— А ты хотел, мокрица, чтобы они убили нас? — презрительно скривил рот капитан Антиш.

— Тяжело бороться с разбойниками, если их защищает закон, — неожиданно на чистейшем лемурийском сказал один из освобожденных старцев. Все остальные смотрели на него с почтением.

— Что здесь происходит? — повернулся к нему Кулл. Он хотел знать о Валузии как можно больше, ему не нравился первый день, проведенный на вожделенной земле, к которой он стремился всем сердцем и наконец достиг.

— С тех пор, как умер старый царь Дурса… — начал было старик, но его перебил удивленный Генбел:

— Царь умер? Не может быть!..

— Злая болезнь в одночасье свалила нашего царя, — объяснил старец, — и на трон уселся его младший брат Борна. По всем городам и поселкам объявляли глашатаи его указы. Старые добрые Черные Отряды, защищавшие нас от пиратов и атлантов расформировали, вместо них образовали Отряды Следителей Законности… Оброк увеличили почти в дюжину раз, отобрали все, что могли, в прошлую зиму половина нашего поселка вымерли, многие бежали в города, но и из городов бегут, поскольку там нечего есть и за любое неуважительное слово к солдату могут вздернуть на виселицу или, что еще хуже, живого повесить вниз головой на крепостной стене — врагу не пожелаешь такой смерти. Много зим я прожил, но так плохо не было никогда. А теперь вышел новый царский указ, по которому с каждого поселка по три юные девушки необходимо отправить в столицу, для царских хоров… Знамо дело, для каких хоров, а у нас было только две… И оброк мы не выплатили. Вот и разорили наш поселок, а нас хотели в Маргеле продать в рабство… Половину наших убили, трех казнили остальным в устрашение…

— Всего четверо солдат уничтожили поселок? — искренне удивился Антиш.

— Так они ж царские слуги…

— И вы, как бараны пошли за ними в рабство?

— Лучше рабство, чем смерть, — покорно сказал старец. — А теперь, из-за вас нас ждет неминуемая гибель…

Кулл молчал, не зная, что и сказать.

— Лодки в поселке есть? — неожиданно спросил лемуриец.

— Есть, мы же рыбаки.

— До Лемурии дойдете?

Старец посмотрел на более молодых рыбаков.

— Попробовать можно, — сказал один из крепких мужчин. — Но что там делать в Лемурии? Там тоже рабство или смерть.

Капитан Антиш встал.

— Я обещаю, что вас в Лемурии не тронут, лишь бы доплыть. И деньжат дам. — Он повернулся к Куллу. — Ну что атлант, идешь со мной? У меня припрятано кое-что на черный день, через месяц будет новая галера, станешь моим помощником. Даже больше — за то, что ты спас мне жизнь я отведу тебя к мастеру Банучу, который когда-то обучал меня сражаться на мечах…

Кулл посмотрел на Генбела:

— Ты знаешь город Маргел? — спросил атлант.

— Да, от него десять дней до Дапреза.

— Как далеко до Маргела? — повернулся он к старцу.

— Если пешком, то к вечеру доберетесь.

— Мы едем в Дапрез, — ответил Кулл Антишу. — Но тебя я встречу. Пусть рыбаки зароют тела этих… — он кивнул на убитых. — Мы с Генбелом берем двух лошадей. До встречи, капитан Антиш!

— Я хочу знать твое имя, — произнес на прощанье лемуриец.

— Кулл из Атлантиды.

— Если ты меня когда-нибудь убьешь, Кулл из Атлантиды, то этот медальон будет твоим, — он вытащил из-за пазухи возвращенный Куллом талисман с символическим изображением повелителя морей. — И тогда уж береги его. Но если все ж сведет нас когда-нибудь Хонен, то я убью тебя.

Кулл вскочил на коня. Он и в Атлантиде-то не часто пользовался лошадьми, а за два года вообще отвык от седла, но инстинктивно сразу почувствовал контакт с животным и конь сразу признал в нем хозяина.

— Садись, Генбел, отправляемся в путь. Им — в другую сторону!

— Прощайте, отважные люди, бойтесь Следителей Законности и разбойников, — напутствовал их старший из рыбаков. — Да помогут вам милостивые Валка и Хотат!

Последних слов Кулл не расслышал — он мчался вперед, к Дапрезу, зная что оттуда ведет дорога прямо в Хрустальный город, сердце древней Валузии.

Они добрались до родного города Генбела за дюжину ночей без особых приключений, уводя коней в лес, едва услышав впереди топот коней и объезжая стороной встречные города и пустые поселки, предпочитая охотиться в лесу, чем показывать кому бы то ни было золотые монеты в нищей и разоренной стране.

Не ожидал Кулл увидеть вожделенную Валузия в таком состоянии, мечта оказалась в тысячи раз прекраснее действительности. Однажды ночью, когда они ужинали перед сном пойманным и жаренным на костре зайцем, из леса на огонь вышли трое мрачных бородачей с топорами в руках. Кулл молча кивнул на свободное место у костра, и указал на половину зайца. Мужчины пристально осмотрели Кулла и его спутника, покачали головами и растворились в ночи. Нищие нищих не грабят. Знали бы они о золотых, спрятанных в разорванной тесной куртке Кулла! Так или иначе, это было единственное приключение, случившееся с ними за весь путь — видно, сами Валка и Хотат оберегали своего любимца. Но вещих снов о чудесном городе больше не посылали.

Наконец, двигаясь всю ночь, к рассвету они достигли Дапреза. На стене города висело более десятка дюжин людей ногами вверх, неприятно раскорячив в стороны руки. Наверное, все они были уже мертвы. И наверняка все они были лютыми неисправимыми преступниками, достойными столь жестокой смерти от жары, голода и прилива крови в мозг.

Кулл и Генбел беспрепятственно проникли в город когда распахнулись ворота. Хотя стражник и покосился на них, но ничего не сказал — Кулл бросил ему горсть медных валузийских монет, что были в пиратском кошельке.

Генбел уверенно направлял коня по узким улочкам, все более углубляясь к центру города, пока не остановился перед старым двухэтажным зданием:

— Вот мой родной дом, — с гордостью и слезами на глазах произнес он, соскакивая с коня. — Идем, тебя встретят, Кулл, как самого дорогого гостя.

Дверь открыл слуга, которого Генбел не знал. Открывший подозрительно покосился на них.

— Я Генбел, сын хозяина этого дома, Крандала, немедленно пропусти меня, — представился валузиец.

Но дверь захлопнулась перед их носом.

— Генбел погиб пять лет назад — это известно всем, — донесся голос из дома. — Лучше идите прочь по-хорошему.

Кулл хмыкнул и с усмешкой посмотрел на спутника. Тот аж покраснел и принялся кулаками стучать в дверь отчего дома:

— Немедленно позовите моего отца или брата, Фросера! Открывайте, или я вышибу двери!

Неожиданно створки вновь распахнулись. Перед Генбелом стоял молодой человек с черными тщательно зачесанными и смазанными чем-то блестящим волосами.

— Кто осмелился угрожать насилием в Валузии? — спросил он и его голос сразу не понравился Куллу. — Или вы не слышали царского указа? Я сейчас сдам вас Отрядам Следителей и вы будете казнены на главной площади Дапреза!

— Это — мой дом, — опешил Генбел. — А вы кто такой?

— Я — Слеер, троюродный племянник старого Крандала, его единственный наследник и жених его дочери Маржук. А вот кто вы такие, самозванцы, осмеливающиеся будить достопочтенных граждан не свет ни заря?

Неожиданно изнутри дома раздался другой голос, старческий, но полный достоинства:

— Погоди, Слеер, пропусти их в дом, я поговорю с ними.

— Отец! — вскричал взволнованный Генбел и, чуть ли не оттолкнув черноволосого Слеера, ворвался внутрь.

Старый аристократ, невзирая на пятилетнюю разлуку, сразу же узнал своего пропавшего сына. Он распростер руки и когда сын приблизился к нему, крепко обнял его:

— Генбел! Я думал ты погиб в схватке с лемурийцами — так было написано в том послании, что прислал твой командир…

— Нет, отец, я попал в плен, но бежал. Вот Кулл помог мне в этом. Кулл, подойди, познакомься с моим отцом!

Сцена была до удивления трогательная, и у другого может и выступили бы на глазах слезы умиления при виде дрожащего старца в богатом парчовом халате с седой бородой, после пятилетней разлуки вновь обретшего сына. Но Кулл, отказавшийся от своей родины, хотел сейчас лишь одного — поесть и отдохнуть после утомительной ночной скачки. Он подошел к старику и наклонил голову, что в его понятиях, должно быть, означало глубокий поклон.

И тут из коридора выбежала юная девушка:

— Я слышала имя Генбела! — с детской непосредственностью воскликнула она. — Он жив? Где он? Я хочу его видеть!

Кулл обернулся на голос, увидел ее и впервые в жизни при виде женщины у него что-то екнуло в груди, большая теплая волна, вызывающая дрожь, побежала откуда-то из глубин к самому горлу. Он понял, что это младшая сестра Генбела, про которую тот столько рассказывал во время десятидневного путешествия — Маржук. Чем-то неуловимым она напомнила ему Сариту, которая так хотела простого женского счастья, но дождалась мучительной казни на позорном столбе.

Случайно взгляд Кулла упал на стоявшего в стороне и забытого всеми Слеера. Кулла поразило сколько ненависти было во взгляде молодого аристократа, жениха этой удивительной женщины, что сейчас обнимала бывшего лемурийского раба.

— Генбел! — вдруг воскликнул благородный старец, — да от тебя… пахнет, как от навозника! Маржук, ты испачкаешь свое платье! Скорее иди и прими ванну, — приказал он сыну и повернулся к слуге:

— Пусть Генбелу и его другу немедленно согреют ванну и принесут чистые одежды. И пусть все служанки помогут им мыться! И приготовить праздничный обед, я хочу выслушать историю сына, которого считал мертвым. Но сперва приведи себя в порядочный вид, Гембел.

Слуга тут же помчался выполнять приказ.

Генбела и его спутника провели в выложенный розовым мрамором просторный зал без потолка на заднем дворе, наполнили небольшой бассейн горячей водой, шесть девушек в легких материях, едва прикрывающих их прелести, стояли наготове и привычно улыбались сыну хозяина и их другу — красотки слишком хорошо знали, какая помощь от них требуется.

— Какое наслаждение, я дома! — воскликнул Генбел, без тени смущения сбрасывая с себя пропотелые одежды и плюхаясь в бассейн, выложенный небольшими мраморными плитками. — Раздевайся, Кулл, отдыхай! Все самое плохое — позади… Да сбрасывай ты эти верулийские лохмотья!

Две девушки с улыбками подошли к атланту, чтобы помочь ему раздеться.

— Я сам! — грубо буркнул Кулл, подошел к противоположному углу бассейна, быстро разделся, положив ножны с мечом и топор так, чтобы в любой момент мог дотянуться, и прыгнул в прозрачную теплоту воды — это была первая в его жизни ванна, до этого он мылся лишь в реках, а за два года, проведенных на галере, почитай, не мылся вообще.

Он наслаждался голубым небом, горячей нежностью воды, охватившей усталое тело. Ему даже не мешало щебетание девушек, их нарочито громкие охи и ахи. Он специально отвернулся, чтобы не видеть, как развлекается Генбел.

Кулл в очередной раз отогнал подошедших красоток. Он знал, для чего в мире существуют женщины. И он знал, что они отнимают у мужчин силу. Как-то когда ему не было еще десятка зим, он наблюдал рано утром, как в возившейся у берега реки женщине подкрался один из воинов их племени и овладел ею сзади. Кулл тогда еще не понял, что происходит, почему они оба так довольны. Это было на рассвете, а через несколько минут на стоянку напало племя темноволосых с западного побережья. Мужчина, который перед этим занимался любовью, лежал обессиленно на берегу и когда напали враги погиб первым. Собственно он один из всего племени и погиб, остальные вовремя взяли оружие и дали достойный отпор врагу, даже мальчишка Кулл помогал своим соплеменником, бросая во врагов камни из кустов. И тогда Кулл понял: женщины — зло. И когда Ам-ра из Сариты хотел покончить с собой, Кулл поклялся, что он сам никогда не полюбит. Впрочем, сейчас от него не и любви и просили, но не для этого он прибыл в Валузию. Не для этого. Только вот образ Маржук стоит перед глазами…

По настоянию Генбела Куллу все ж пришлось позволить двум девушкам расчесать его светлые волосы и натереть его какими-то густыми жидкостями, после чего от него стало пахнуть не как от воина, а как от… Кулл не знал, от кого так пахнет, но в принципе, запах был не шибко противным и он смирился. Он явился в Валузию, чтобы покорить ее, но пока на первых порах необходимо подчиняться ее законам.

Но удовольствие от умывания он получил несказанное, словно заново родился — да так оно и было: из дикаря, гребца пиратской галеры, из бродяги, которого вправе повесить любой солдат отрядов Следителей Законности, он превращался в благонамеренного валузийца, друга аристократа, чей род славится древностью и величием предков. Теперь перед Куллом, казалось, открыты все дороги и хотя волшебный сон все так же был далек до воплощения в жизнь, первый шажок к нему сделан и только сейчас, одевая чистые одежды по валузийской моде, Кулл отчетливо понял это.

Десятидневная щетина уже оформлялась в приличную бороду — не ту, что так раззлобила его в отражении прибрежного ручья, а во вполне благообразную, вроде той, что была на нем в том чудном сне и Кулл решил ее растить и ухаживать за ней.

Генбел, благоухающий и довольный, взял его под руку и повел в обеденный зал.

За столом сидели отец Генбела с Маржук, Слеер и сам Генбел с Куллом. Прислуживали те же женщины, что и в бассейне, только переодевшиеся в более пристойные одеяния, и слуга — не тот, который открывал им дверь, другой.

Стол был заставлен различными кувшинами, огромными блюдами с зажаренными птичьими ножками и кусками мяса, от которого шел пар, тарелками со всевозможными закусками, названий которых Кулл не знал, а о вкусе мог лишь догадываться. Перед каждым обедающим стояло по огромной тарелке, по несколько разных размеров кубков, маленькие ножички и какие-то странные приспособления.

Кулл, чувствуя огромный голод, явственно проявившийся при виде всего этого изобилия, схватил с блюда птичью ногу и, разрывая пополам руками, впился в нее зубами.

— Кулл, — тактично сказала сидящая напротив него Маржук, но в голосе ее сквозила мягкая укоризна, — для этого есть вилочки.

Она взяла лежавшие перед ней предметы, воткнула вилочку в ножку на блюде, ловко перенесла ее на свою тарелку и принялась умело разделывать, отделяя мясо от костей, ножичком, придерживая вилкой.

Кулл пожал плечами и продолжал есть, как умел. Но в голове занозой застряла мысль, что неизвестно еще станет ли он царем, но то что ему еще многому придется учиться, чтобы жить здесь достойно — это факт, и никуда от этого не деться.

В тот миг, когда Кулл, насытившись до утробного урчания в желудке (Маржук осуждающе посмотрела на него, когда он неприлично, по-варварски, рыгнул) хотел утереть засаленные губы рукавом, отец Генбела, сидящий во главе стола, отодвинул тарелку и промокнул губы маленькой тряпочкой — такие же лежали у каждого под тарелкой. Кулл последовал примеру хозяина дома, черноволосый смазливый Слеер злорадно усмехнулся, заметив неловкий жест атланта. Этот Слеер все больше и больше, непонятно почему, раздражал Кулла.

Крандал поднял кубок с вином и со вздохом сказал:

— Ну а теперь, сын мой, пришло время послушать твой рассказ о скорбном пленении и счастливом возвращении на родину, в великую и прекрасную Валузию, процветающую под мудрым управлением царя Борны, — он бросил быстрый взгляд на Слеера. — Мы все слушаем, сын мой, затаив дыхание.

Генбел принялся рассказывать. Как служил в Черных Отрядах, которых теперь больше нет, как высадилась лемурийская армия на берег Валузии, как он попал в плен (о пяти годах, что вытирал прилавки в таверне и подавал пиратам вино он сообщил очень скупо), как он попал гребцом на «Лореллу» и что произошло в первый же день, как Кулл вытащил его и как они на плоту три дня и три ночи носились по открытому морю вместе со спасенным капитаном пиратов, как в первый же день нарвались на патруль Отрядов Следителей Законности (при этих словах валузийца Кулл украдкой посмотрел на Слеера — тот, казалось, от внимания забывал дышать, злорадная тень улыбки исказила его и так неприятное лицо), как Кулл с Антишем убили всех четверых царских слуг, как они с Куллом лесами добирались до Дапреза и, наконец-то он, живой и здоровый, слава великому Валке, дома, у родительского очага.

— Да, Генбел, — вновь вздохнул Крандал, — сколь многое изменилось в стране за время твоего отсутствия. Благослови великий Валка царя Борну на долгие годы жизни! — старик вновь взглянул в сторону Слеера. — Разбойники исчезли с дорог, нищие перестали приставать к добропорядочным гражданам и не оскверняют больше зловонным дыханием и смрадом своих язв прекрасные города Валузии. Но не все понимают, сын мой, какой счастье несет нам мудрый царь Борна. Твой старший брат Фросер, находясь в столице в празднование великого Валки имел неосторожность не достаточно почтительно высказаться по поводу царских хоров и был казнен позорной смертью — вывешен вверх ногами на крепостной стене Хрустального города.

— Доказано, что Фросер возглавлял заговорщиков, возжелавших убить нашего царя, — отложив вилку, жестко сказал Слеер, его черные глаза как стрелы арбалета уставились на старика.

— Да, — еще раз вздохнул Крандал, — Фросер был горяч и глуп. Надеюсь ты, Генбел, теперь мой единственный сын, пришедший почти из царства мертвых, будешь благоразумным и законопослушным гражданином Валузии. Если бы не Слеер, который служит в большом чине в Отрядах Следителей Законности, не миновать бы немедленной позорной казни и мне, как отцу бунтовщика, и маленькой Маржук, как его сестре.

Кулл бросил быстрый взгляд на девушку. Она покраснела от ярости и аж вся сжалась, чтобы не сорваться, на длинных ресницах набухла слеза. Но она промолчала, не отрывая взора от тарелки.

— Я горжусь тем, что моя единственная дочь, — продолжал старик, но в голосе его не было особой радости, — выйдет замуж за столь блестящего и благородного офицера, как Слеер, который приходится мне дальним родственником и который наследовал бы после моей смерти все мое состояние. Но теперь возвратился из небытия ты, Генбел, и я признателен твоему другу, Куллу, что он спас тебя. День и ночь я буду благодарить великого Валку за твое счастливое освобождение. Что там еще? — нахмурил брови Крандал, когда двери распахнулись и на пороге обеденного зала появился слуга — тот, что утром не хотел пускать в дом Генбела.

— Ваше светлость, — поклонился слуга, — из столицы прибыл курьер со срочным донесением для вас. Он утверждает, что дело не терпит промедления и требует немедленной встречи с вами.

— Пригласи его сюда, — с очередным (которым по счету?) вздохом, промолвил Крандал.

Кулла неприятно поразил торжествующий блеск в глазах Слеера, который офицер тут же попытался скрыть, опустив глаза.

Через несколько минут, в течение которых тревога и напряжение царили в зале — слышно было как муха жужжит, вошел царский курьер в совершенно черных одеждах, на шлеме, покрытом черным лаком, красовалось черное перо.

Посланец чуть склонил голову в знак поклона и уверенно пошел к старику, сидящему во главе стола.

— Его сиятельству эрлу Крандалу, — торжественно провозгласил курьер, — надлежит без отлагательств, в три дня, явится в столичный дворец к его величеству царю Валузии Борну, для немедленной беседы по важному государственному делу. Вам надлежит отправляться тотчас. Вот грамота, скрепленная печатью царя Борны.

— Три дня! — воскликнул Крандал. — Да ведь отсюда до столицы не менее пяти дней езды!

— Я добрался до вас за два с половиной, — сухо ответил курьер.

— Или мне передать его величеству, что вы отказываетесь выполнять его распоряжение?

— Я отказываюсь? — в ужасе вскричал старик. — Нет, я выезжаю немедленно, только переоблачусь в дорожные одежды. — Он повернулся к слуге: — Пусть немедленно собираются в путь мои оруженосцы.

— Может, — учтиво поинтересовался Слеер, для которого, очевидно, царский приказ не был неожиданностью, — распорядится, чтобы приготовили вашу карету?

— Нет, — твердо ответил Крандал. — Как и подобает рыцарю, я еду к своему царю верхом.

— Отец! — воскликнул Генбел, — я буду сопровождать тебя в столицу.

Кулл радостно подумал, что и он вместе с Генбелом сможет отправиться в Хрустальный город в свите знатного аристократа и собственными глазами увидит город своей мечты.

— Нет, Генбел, — печально ответил на сыновий порыв Крандал, — у тебя нет подорожной грамоты, а по новому царскому указу без нее нельзя появляться на дорогах Валузии. Я не хочу, чтобы тебя повесили, как последнего бродягу. На выписывание подорожной может уйти несколько дней. Хотя Слеер, я уверен, и походатайствует в городской канцелярии о тебе и о твоем друге, все равно вряд ли получится быстрее. У меня нет времени — я присягал царю Борне и обязан повиноваться. Я выезжаю немедленно. Иди, отдыхай, покои для тебя и твоего друга приготовлены — у вас были трудные дни.

— Я провожу тебя до порога, отец!

— Я буду благодарен тебе, сын, — с достоинством улыбнулся старый аристократ.

Генбел и Маржук ушли провожать отца. Слеер удалился по своим делам, Кулл остался за столом один. Он встал и подошел к месту, где сидел хозяин дома — на столе лежала царская грамота. Читать Кулл не умел, но внимательно рассмотрел царскую печать: словно полукруг цветка из семи лепестков, только вместо лепестков ромбы с длинными сторонами у основания и короткими гранями вверху, центральный ромб намеренно выше всех. Символическое изображение Семи Империй и Валузии посередине, как самой древней, могущественной и богатой державы. Сам не зная зачем, Кулл сунул грамоту в рукав.

Он выпил еще один кубок тонкого терпкого вина, положил голову на руки и заснул — за время, проведенное на пиратской галере он научился пользоваться каждой минутной передышкой и умел засыпать сразу, прямо за веслом.

Через какое-то время его разбудила служанка и с вежливой улыбкой проводила его в комнату, где была приготовлена роскошная постель. Кулл впервые в жизни видел мягкие перины и тонкое белье. Но он был столь уставшим после многодневного пути, расслабляющей ванны и обильного обеда, что рухнул на чистые простыни в чем был, даже не сняв сапоги и ножны с мечом.

Проснулся он от того, что его довольно грубо трясли за плечо. Он вскочил, рука непроизвольно легла на рукоять меча. Первое, что он заметил — воинственно выпяченные, плохо выбритые подбородки. Двое вооруженных мужчин были одеты в такие же одежды, как и те четверо, что были убиты им и капитаном Антишем там, на побережье.

— В чем дело? — спросил Кулл, не в силах понять, сон это или явь, но, в любом случае, готовый сражаться. — Я — гость хозяина этого дома.

— Во всем разберемся, — услышал он в ответ. — Пройдемте в обеденный зал, ваш друг уже там. Вам просто зададут несколько вопросов. Пока отдайте оружие.

Кулл мгновение подумал, пожал плечами, выдернул из ножен меч и кинжал из-за пояса, протянул воинам и пошел за ними, твердя про себя, что если он хочет жить в Валузии, то должен подчиняться ее законам — до тех пор, пока его жизни не угрожает непосредственная опасность.

Стол в обеденном зале был убран и застелен чистой скатертью. На месте старого Крандала сейчас сидел Генбел, лицо его было бледным и встревоженным, еще трое таких же вооруженных людей, откровенно скучая, стояли за его креслом. Рядом за столом расположился человек в черных одеждах, живо напомнив Куллу, давешнего курьера. В руке человек держал перо, чернильное пятно на указательном пальце недвусмысленно указывало на его ремесло.

Поставив ногу на стул с отрешенным видом поодаль стоял Слеер, деланно внимательно рассматривая ухоженный ноготь на мизинце. Слеер уже успел переодеться, его форма напоминала ту же, что и на воинах, но была с золотым позументом на рукавах и серебряной вышивкой на груди с уже виденной Куллом эмблемой — семь ромбов полукругом.

— Присаживайся, — мрачно кивнул атланту черноволосый незнакомый мужчина, старший воинского патруля, тоже с серебряной нашивкой на груди, но без золотых позументов.

Кулл отодвинул стул с прямой резной спинкой и сел за стол. Почему-то снова захотелось есть.

Усталый день за витражном окном собирался уступать свои права вечеру.

— Я — начальник следственной канцелярии Отрядов Следителей

Законности города Дапреза Инкор, — представился старший. — Я хочу задать вам несколько вопросов, касательно вашего преступного прибытия, без соответствующего разрешения властей, в нашу страну, с тайными злыми умыслами против нашего царя Борны, вместе с другим преступником, который выдает себя за сына благородного Крандала, хотя всем известно, что благородный Генбел погиб пять лет назад в стычке с лемурийским десантом, о чем есть документальное подтверждение. Я спрашиваю: ваше имя?

— Кулл из Атлантиды.

— Пусть так, — кивнул Инкор. — Кто послал вас в Валузию? Лемурийцы?

— Никто нас не посылал, — угрюмо ответил атлант. — Мы бежали с лемурийской галеры, где были прикованы к веслам. За мной нет никакой вины, я не злоумышлял против вашего царя.

Инкор пристально уставился Куллу в глаза, их взгляды встретились. Атлант смотрел в черные зрачки начальника следственной канцелярии, будто в бездонный колодец, на дне которого все про него известно. И он вдруг испугался — а не обладает ли этот мрачный брюнет магией, не пробрался ли в самые сокровенные мысли Кулла, где атлант как раз видел себя в короне царя Валузии — а это ли не злоумышление против ныне царствующего Борны?

Но Кулл не отвел взгляда.

— Не злоумышлял? — усмехнулся Инкор. — А четверых воинов из Отрядов Следителей Законности не вы ли подло убили, когда у вас всего лишь спросили подорожные грамоты?

— Никто у нас ничего не спрашивал! — ответил Кулл. — Нас просто хотели повесить, как бродяг. Я защищал свою жизнь.

— Вот и прекрасно, — довольно улыбнулся Инкор и повернулся к писарю: — Вы все успели зафиксировать, брат Лимеш? Это признание. Одного этого достаточно, чтобы вздернуть их обоих ногами вверх…

В это мгновение в зал ворвалась Маржук, волосы ее были слегка растрепаны, на щеках горел гневный румянец.

— Что здесь происходит? — возмущенно воскликнула она.

— Этот человек, — указал Инкор на сидевшего неподвижно Генбела, — послан лемурийцами с целью погубить нашего славного царя

Борну. Он выдавал себя за вашего брата, но документально засвидетельствовано, что средний сын досточтимого Крандала погиб пять лет назад…

— Это и есть мой брат! — закричала Маржук и повернулась к Слееру: — Это ты все подстроил, да? Ты погубил Фросер, ты устроил вызов в столицу отцу, откуда нет возврата и ты это прекрасно знаешь! А теперь, когда вернулся мой брат, ты хочешь убить его, что все досталось тебе.

Слеер снял ногу со стула и, без размаха, ударил ее по щеке.

— Да, милая, — с мерзкой улыбкой произнес он. — Все так и есть. И ты пойдешь за меня замуж, если тоже не хочешь висеть вместе с любимым братцем на всеообщее обозрение, раскинув в стороны свои прелестные ручки!

Сидевший до того неподвижно Генбел вдруг сорвался с места — от неожиданности охранники прозевали его порыв — подбежал к Слееру и сгреб его за воротник.

— Ах ты, сволочь! — процедил он и врезал негодяя по лицу.

Удар получился слабым, всю силу валузиец растратил на женщин в бассейне и даже не смог достойно защитить сестру.

Слеер даже не упал. Он опомнился первым и закричал:

— Вы что не видите? Хватайте их, меня убивают!

Опешившие стражники подскочили к Генбелу и скрутили ему сзади руки. Кулла вытащили из кресла и тоже заломили руки за спину.

— Вооруженное нападение на офицера Отряда Следителей

Законности, — флегматично произнес Инкор. — По указу царя Борны, ввиду особой опасности преступления, подобное пресекается немедленной казнью. Убить их! — Инкор демонстративно отвернулся от Генбела и взял из рук писаря бумагу, усеянную закорючками букв. Затем вновь поднял взгляд на подчиненных: — Что медлите? Исполняйте приговор!

Один из воинов обнажил меч и с явными намерениями на лице подошел к Куллу, которого держали двое солдат.

— Стой спокойно, — сказал он атланту, — я попаду прямо в сердце и погибнешь без мучений, повесим вверх ногами уже мертвым. Выпрямите его!

То, что произошло в следующие мгновения смешалось для присутствующих в бешеный калейдоскоп мгновенно сменяющихся кадров.

Кулл, повиснув на руках державших его охранников, двумя ногами ударил в грудь собиравшемуся вонзить ему в сердце меч воину так, что тот отлетел к противоположной стене. Затем Кулл моментально опустился на обе ноги и, напрягшись, перекинул державших его через себя, освободившись от них.

Быстро выхватил из ножен одного меч, рукоятью врезал по зубам второго так, что он отключился надолго и вонзил клинок в грудь первого.

Те, что держали Генбела, бросили его и, обнажив оружие, устремились к Куллу. Инкор отступил на несколько шагов, освобождая им дорогу.

— Убейте его! — истошно закричал Слеер.

Первый подбежавший к Куллу был пронзен резким выпадом и упал, увлекая за собой клинок. Выдергивать меч не было времени, Кулл схватил тяжелый стул и обрушил на голову второго, вложив в удар всю столь долго невостребованную силу. Выхватил из обмякшей руки меч и развернулся в сторону первого врага, который оправился от удара и вставал, сжимая в руке меч и шипя:

— Ну держись, варвар, а я-то хотел, чтобы ты не мучился!

Кулл мимоходом стукнул кувалдоподобным кулаком по темечку писаря и рванулся к последнему стоявшему на ногах, не считая Инкора, стражнику. Бешеный фейерверк ударов, которые изумленный солдат едва успевал парировать и, наконец, могучий удар добрался до головы, рассеча ее чуть не надвое.

Кулл остался один на один с Инкором, который выдернул из ножен меч и молча ждал пока атлант, так запросто уложивший его солдат, приблизится к нему.

— Генбел, возьми на себя Слеера! — крикнул Кулл и напал на начальника следственной канцелярии города Дапреза.

Но Генбел был не в силах пошевелиться. И он, и его сестра, и Слеер, как зачарованные смотрели на схватку разъяренного атланта и невозмутимого с виду Инкора.

Инкор парировал сильный, но несколько непродуманный удар атланта и сделал резкий выпад — Кулл едва успел отстраниться, острый клинок прорвал новые изысканные одежды, процарапав грудь, рубаха и куртка тут же пропитались кровью. Инкор нанес следующий удар и Кулл с большим трудом успел подставить меч, иначе валялся бы сейчас на полу рядом с им же убитыми солдатами.

Кулл понял, что вновь нарвался на бойца, как и капитан Антиш, превосходящего его не силой, но умением. И подумал, что надо немедленно найти себе учителя фехтования — размахивать мечом, как палкой, против настоящего мастера смерти подобно. Валка великий! О том ли он думает сейчас, когда вообще в любое мгновение может расстаться с жизнью? А о чем еще думать в такие мгновения, не о том же, что стоишь на пороге царства мертвых… Тело, привыкшие к смертельной опасности само знает, что делать, цепкие глаза отмечают каждое движение врага, руки готовы рубить, ноги — прыгать, рассудок почти не нужен.

Их мечи скрестились у рукоятей, взгляды — полный ненависти у Кулла и брезгливой гадливости у Инкора — встретились, лезвия мечей дрожали у самых лиц. И Кулл, атлант, сделал то, что никогда не сделал бы представитель древней валузийской нации — он просто врезал кулаком левой в челюсть врагу. Тот, от неожиданности и силы удара, не устоял и упал. Следующим движением Кулл вонзил острие меча поверженному противнику ровно в то место, где была нашита серебряная эмблема с гербом Валузии. Две струйки крови показались в уголках губ начальника следственной канцелярии и взгляд застыл недвижно.

Кулл быстро повернулся:

— Держи его, Генбел, — кивнул он в сторону Слеера, — сейчас мы выясним, какой он там племянник твоему отцу.

Но Гембел — как и Слеер, впрочем, тоже — застыли, потрясенные от увиденного. Взлохмаченный окровавленный атлант с мечом в руке, с которого капала горячая кровь, неотвратимо, как сама судьба, приближался к вельможе с напомаженными волосами, а Генбел и Маржук не могли отвести от него взгляда.

Слеер опомнился первым. С диким криком он толкнул на пол Генбела и бросился к окну, пробил плечом прекрасный витраж.

Кулл хотел кинуться в догонку, но его остановил крик Маржук:

— Стой, Кулл, стой! Ты не догонишь его, ты не знаешь закоулков города!

Кулл остановился. Девушка помогла подняться с пола старшему брату.

— Вам нужно немедленно убираться из города, скоро здесь будет целая рота солдат! — сказала она. — Спаси моего брата, Кулл — он единственный прямой наследник нашего рода! Скорее в конюшню и отправляемся к южным воротам. Там, у гор, у нас есть старый дом, в котором никто не живет. Быстрее же, Гембел, быстрее!

Гембел был в полной растерянности, еще бледнее, чем когда его допрашивали.

— Ты убил царских солдат! — только и мог произнести благородный аристократ. — Кулл, ты — преступник.

— Я преступник, потому что родился, да? — зло процедил Кулл, следуя за Маржук. — Я ни на кого не нападал, я никому не хотел зла. Но и никому не позволю убить меня!

Они втроем прошли на конюшню. За ними бежал, прислуживавший за обедом слуга.

— Быстрее открывай ворота! — крикнула слуге Маржук. — Мы уезжаем! Подождите меня, я скоро вернусь!

Она выбежала из конюшни. Кулл вспрыгнул в седло того коня, что позаимствовал еще на побережье и на котором прибыл сюда. Генбел двигался словно в тумане, точно марионетка, которую дергает за нитки кукловод. Повинуясь крику Кулла он, при помощи слуги, тоже вскочил в седло. Вбежала Маржук, слуга уже приготовил ей коня, и все трое покинули древний дворец предков Крандала.

Маржук указывала дорогу. Когда они подъехали к воротам, стражники уже закрывали тяжелые створки на ночь. Девушка растерянно посмотрела на Кулла. Тот вдохнул воздух, стараясь вспомнить как говорят валузийцы — их язык очень схож с верулийским, многие слова совпадают — и, выхватив из рукава смятую во время сражения царскую грамоту, что прислали Крандалу, показал ее стражам ворот.

— Царский указ, дело не терпит промедлений! — закричал он.

Удивленные стражники, которых еще не предупредили о городской тревоге по поимке двух беглых преступников, кивнули, увидев знакомую печать (читать они, наверное, не умели вообще) и вновь распахнули ворота.

Трое всадников, пришпоривая коней, устремились на юг, к горам.

Через четверть часа безумной скачки Генбел резко натянул поводья. Конь со ржанием остановился. Кулл, скакавший первым, почувствовал неладное и обернулся:

— Что случилось, Генбел? — закричал он.

— Я возвращаюсь! — мрачно ответил валузийский аристократ.

— Ты что с ума сошел? — удивился варвар. — Тебя же сразу убьют. Повесят на крепостной стене ногами вверх.

— Ничего подобного, — ответил Генбел. — Я не убивал ни тех солдат, на побережье, ни в своем дворце. Я чист перед законом и перед царем Борной, меня не за что судить.

— Тебя повесят не за то, что ты сделал, — гневно воскликнула Маржук, — а за то, что ты — дурак! Неужели ты не понял, что за время твоего отсутствия все изменилось? Что Борна подло отравил своего брата царя Дурсу, чтобы занять его место и погряз в пьянстве и пороках, кроме женской сиськи не о чем не желающий думать? Его окружают такие же мелкие и подлые людишки, как и он сам, вроде этого выскочки Слеера, который ничего в жизни кроме мерзостей не делал! Если ты думаешь, что при таком царе, когда четверть его подданных умерла с голоду, вторая четверть прилюдно казнена самым жестоким образом, а оставшаяся половина трусливо молчит, чтобы не разделить участь первых, можно жить? Тогда — отправляйся в Дапрез, поклонись Слееру, передай ему привет от меня! А я еду дальше с Куллом, через горы, в малые княжества. Он — мужчина, а не слизняк как ты!

— Как знаешь, Маржук, — выдавил из себя Генбел. — Я не стану держать тебя за руку, езжай куда хочешь и с кем хочешь. Но Кулл — убийца, и отправляясь с ним, ты становишься соучастницей и, значит, тоже преступницей!

— Я не желаю больше разговаривать с дураком! — вспыхнула Маржук. — Поехали, Кулл. Нас ждет свобода!

Кулл внимательно посмотрел на человека, которого вытащил из моря, и с которым провел в лесах последние дни. Валузиец оказался упрям и несговорчив. Ничто не помогло. Кулл развернул коня и помчался к дожидающейся его вдали Маржук. Через сотню шагов он оглянулся — Генбел развернулся и медленно возвращался в Дапрез. Кулл стеганул своего коня и они вместе с Маржук во все сгущающихся сумерках помчались на юг. Погоня могла направиться за ними в любое мгновение.

Звезды вспыхнули на почерневшем куполе небосвода и улыбались сверху двум путникам. Почти полная луна освещала им путь.

Маржук натянула поводья и перевела коня на шаг.

— Что случилось? — спросил Кулл. — Ты тоже передумала и решила последовать за братцем?

— Нет, — улыбнулась девушка.

Она изумительно смотрелась в призрачном лунном свете на коне, юбки пышными волнами обволакивали ее со всех сторон, она напоминала древнюю воительницу, вышедшую из волн по велению богов.

— Здесь где-то ответвляется дорога, ведущая к нашему загородному дому, — пояснила Маржук. — Там отдохнем, а утром отправимся дальше. Горы вон, рукой подать, был бы сейчас день, ты бы их увидел. А вот и дорога!

Вскоре они подъехали к огромному пустому дому. Кулл сорвал доски с ворот и они въехали внутрь. Кулл поставил доски на место и легко перемахнул через высокий каменный забор. Дом был большим, но полусгоревшим — на ремонт и восстановление у старого Крандала руки не доходили, да и не хотелось тратить на эту развалину лишние средства. Так и заросло все во дворе лопухом и прочими сорняками.

В кромешной темноте Маржук провела Кулла в с детства знакомый дом, уверенно поднялась по лестнице, держа спутника за руку, и распахнула дверь в одну из комнат. В лунном свете, врывающемся через сломанную ставню, Кулл увидел большую деревянную кровать.

— Посиди здесь, — почему-то шепотом, что, впрочем, соответствовало обстановке заброшенного дома, произнесла девушка. — Я поищу каких-нибудь одеял и чего-нибудь поесть.

Через какое-то время она вернулась с ворохом шкур и с кувшином в руке.

— Вот, — вывалила она все на постель, — все, что есть. Ночи здесь холодные. Есть нечего, но в погребе сохранилась бочка с остатками вина, я нацедила почти полный кувшин. Пей, вино придаст тебе силы.

— А ты? — спросил он, принимая у нее кувшин.

— И я тоже, — улыбнулась она в темноту. — Женщины всегда пьют после мужчин.

Кулл напился и передал ей кувшин. Он действительно хотел спать, но исходящее от нее приятное тепло, будоражило кровь и мутило разум.

— Будем спать вместе, — деловито сказала она, — теплее будет. Ночи здесь очень холодные.

Кулл, проведший последние дни в местных лесах у костра, так не считал, но спорить не стал.

Она прижалась к нему всем телом.

— Ты такой красивый, Кулл, — прошептала она, — такой мужественный, не то, что это прилизанный Слеер, думать о нем не могу, мерзавец! А ты… Я такого как ты ждала всю жизнь, и когда увидела тебя утром… Поцелуй меня, пожалуйста…

Кулл знал, что этого делать не стоит, но взыгравшая в нем природа сделала свое дело, он сам не понял, как сорвал с себя и с нее одежды и в свете ухмыляющейся луны слился с этой такой милой и беззащитной девушкой воедино, забыв обо всем — о том, что он преступник, о том, что вещий сон обещал ему царскую корону, о том, где он и что за ними по пятам может гнаться погоня… Он забыл обо всем — кожа ее тела была такая нежная, а губы такими горячими и сладкими, как… как… Кулл не мог сравнить ни с чем, что знал до этого, перед ним открылся совершенно новый мир.

Он хотел в эти мгновение лишь одного — чтобы ей было так же хорошо, как ему самому, ее сладкие стоны казались ему божественной музыкой. Фантастическая мелодия вспыхнула в голове, напряжение, охватившее все тело, достигшее предела вырвалось в яростном извержении и сладкая истома разлилась по всему телу.

Он рухнул рядом с ней, унимая дыхание и слушая как тяжело дышит она. Да, это достойно того, чтобы за женщин проливалась кровь. Тем более за такую, как Маржук…

Но в следующее мгновение он вспомнил погибшего из-за похоти соплеменника, собиравшегося покончить с собой Ам-ра, лишившегося всяких сил после купания в бассейне с девушками Генбела… Он почувствовал, что отдал ей все силы, что падает в сладкую бездну счастья…

Он резко сел и в ужасе протянул руку к мечу. Ощутив в руке знакомую тяжесть оружия, он облегченно вздохнул. Наслаждение испарилось словно не было, он опустошенный сидел в призрачном лунном свете, а рядом тяжело дышал чужой ему человек.

— Что с тобой, милый? — встревоженно спросила Маржук. — Ты слышал конский топот?

— Нет, — хрипло ответил Кулл. — Я просто подумал, что потерял возможность к действию. Я видел, как Генбел после этого самого… ну в бассейне… Он потерял все силы.

Она рассмеялась.

— Глупый. Там были девки. А я люблю тебя. Я наоборот придам тебе силы. Вот увидишь утром. Спи. Прижмись ко мне и спи.

Она прижалась грудью к его спине и обняла такими ласковыми руками, слегка поглаживая его по плечу.

Кулл, чувствуя как саднит свежая рана на груди, лежал с открытыми глазами, не в силах заснуть и боясь пошевелиться, чтобы не потревожить ее, чтобы она не стала упрашивать его повторить все сначала — тогда он точно потеряет всю силу, станет безвольным моллюском, которого можно брать голыми руками.

Он сам удивлялся, но ему было хорошо.

— Милый, — прошептала она ему утомленным голосом, — спи. С рассветом мы отправимся в горы. У Храма Мертвых Богов есть тайная тропа, ведущая через горы, и через два дня мы будем в малых княжествах. У меня есть деньги, много денег, я взяла перед отъездом из отцовского тайника, чтобы Слееру не досталось. Мы купим где-нибудь дом и переждем тяжелые для Валузии времена. А потом, когда царя Борны не будет, а это рано или поздно случится, не может же этот кровавый ужас продолжаться вечно, мы вернемся в Дапрез. И докажем наши права на дворец… то есть мои, а ты будешь защищать меня…

Кулл повернулся и поцеловал ее, неумело, но как можно более нежно.

— Спи.

Она закрыла глаза. Кулл тоже положил голову на шкуру и подумал, что она права. Переждать тяжелые времена и вернуться. А за это время найти в малых княжествах учителя фехтования. И надо научиться грамоте, если он хочет, чтобы дивный сон когда-либо воплотится. Что ж, отправиться в малые княжества — отличный вариант…

Он заснул и не удивился, когда тьму сновидения разогнали уже дважды виденные зеленые звезды, возвещающие о чудесном видении. Он ожидал увидеть золотое небо и услышать приветственный рев медных труб.

Но сновидение было иным.

Не первой молодости мужчина c очень низким лбом и густыми черными волосами, все черты которого говорили о исконно валузийском происхождении, с той самой короной, что в предыдущих видениях была на голове Кулла, сидел в окружении множества полуголых (а то и совсем нагих) девиц и из большого кубка пил вино. Пред ним стоял высокий человек с гордой осанкой, по всему облику которого можно было совершено точно сказать, что это опытный и благородный воин. Руки его были скованы за спиной. Человек с короной на голове посмотрел, смеясь, на окружающих его красоток и те, скривив милые коралловые губки, опустили изящные, унизанные драгоценностями, большие пальчики рук вниз. И кровь застила сновидение Кулла.

И сквозь кровь он увидел сгоревшие города Валузии, опустевшие деревья, неубранные нивы, заваленные погибшими валузийцами поля. Кровь превратилась в красную реку и по ней плыли, неестественно заломив руки, те самые красотки.

И вновь в сновидении проступили царские чертоги, и вновь появился черноволосый царь с низким лбом в окружении полунагих девушек, уже других. С пышногрудой светловолосой женщиной царь занимался тем же самым, чем только что занимался Кулл, только не как велят боги — глаза в глаза, а подобравшись к ней сзади, как делают животные… И не видел царь Борна, увлекшись плотской любовью, что страдает его народ, а над его собственной головой занесен карающий топор судьбы…

Кулл проснулся, на лбу выступил холодный пот. Через сломанную ставню в комнату пробивались первые робкие лучи рассвета.

Рядом лежала, ровно дыша, заложив правую руку под голову,

Маржук. Ему было неприятно смотреть на ее выбритую подмышку, на расслабленную во сне грудь.

Этот вещий сон был предупреждением богов!

Кулл встал и быстро оделся. Кровь запеклась на рубашке и неприятно скрябала кожу около раны. Кулл надел перевязь с мечом и подошел к окну.

Как прекрасна Валузия! Она не такая суровая, как горы Атлантиды, и деревья здесь другие, более веселые что-ли, и сам воздух, кажется, легче и приятнее, и солнце светит по-другому, ярче. Но черные тучи нависли над древней Валузии, и ему, Куллу, безвестному атланту, суждено все изменить. Как — он не знал. Но не зря же боги посылают ему чудесные сны!

Он снова посмотрел на спящую Маржук. Конечно было бы неплохо добраться с ней до какого-нибудь малого княжества, купить дом. Она такая красивая… Но нет, вещий сон послан не зря.

Великие Валка и Хотат, пред вами клянется он, что этот эпизод был случайным в его жизни, больше женщины никогда не залезут в его сердце, не овладеют его плотью. Во всяком случае — до тех пор, пока не сбудется вещий сон! Да будет так.

Кулл случайно посмотрел в окно. К воротам приближался отряд из более двух дюжин всадников в уже знакомой Куллу форме — видно, скакали всю ночь. Они ехали прямо к дому и Кулл понял, что навешенные им обратно доски на воротах не введут их в заблуждение. Решение надо принимать не теряя ни мгновения.

Он потряс за точеное плечо спящую девушку. Надо же, красивая утонченная аристократка всю ночь была в его объятиях! Он чуть не зарычал, отгоняя эту мысль прочь. Она сама так захотела лишь для того, чтобы не достаться Слееру, и он, Кулл, просто первым подвернулся под руку. Все женщины хитры, коварны и непостоянны, они несут гибель мужчинам!

Она открыла глаза и быстро села на кровати, прикрыв грудь рукой и натянув шкуру на ноги.

— Что-то случилось? — спросила Маржук.

— Сюда мчится большой отряд, — сухо сообщил Кулл. — Нам надо убираться как можно скорее.

— Но откуда они узнали, что мы скрываемся здесь? — удивленно воскликнула она и тут же сама и ответила: — А, им Генбел сказал, он слышал, куда мы собираемся…

Она сидела в той же позе.

— Одевайся быстрее, — поторопил Кулл. — Время дорого. Далеко здесь до твоей тропы? Если мы до нее успеем добраться…

— Уезжай один, — вдруг решительно сказала Маржук.

— Что ты говоришь? — не понял Кулл.

— Уезжай один, — повторила она. — Я скажу, что тебя здесь не было, что ты свернул еще вчера на дорогу в столицу. Это — мой дом, где хочу там и ночую. Мне ничего не сделают, а ты сумеешь скрыться. Беги, Кулл!

Он все еще удивленно смотрел на нее.

— Но тебя могут обвинить в пособничестве… Тебя могут повесить на крепостной стене ногами вверх…

— Нет, — грустно улыбнулась Маржук. — Со мной ничего не

будет, я нужна Слееру, чтобы он смог захватить владения моего отца.

Валка великий, я счастлива, что он не первый коснется меня, слизняк!

Уходи, Кулл, я никогда не забуду тебя.

Кулл против собственной воли наклонился к ней и поцеловал ее в губы. Это было не просто прощание с Маржук, это было прощание со всеми женщинами мира. Он поклялся и выполнит свою клятву!

Он вышел из комнаты, легко сбежал по ступеням.

В ворота уже властно стучали преследователи.

Кулл быстро огляделся, побежал к своему коню, вскочил в седло и погнал на задний двор, в надежде, что там есть еще ворота или хотя бы калитка. Стена была глухая. И Кулл, пришпорив коня, погнал его прямо на забор. Отдохнувшее животное легко перемахнуло препятствие и понесло Кулла к возвышавшимся вдали горам, унося в неизвестность.

Глава 4. Сны, ставшие явью

То ли конь Кулла задел ногой каменный забор загородного дома старого валузийского аристократа Крандала в прыжке, поистине спасшем атланту жизнь, то ли зацепил за корягу, когда Кулл гнал его через неразработанное поле к горам. Так или иначе, он захромал, а вскоре и вообще упал. Пришлось бросить его и бегом мчаться к спасительным горам, Куллу все время казалось, что стрела какого-нибудь воина из Отрядов Следителей Законности целится ему в затылок.

Добравшись до возвышающихся гор, Кулл не стал искать тайную тропу, понимая, что преследователи могут о ней знать, а пешком ему далеко не уйти. Хотя он отметил левее огромные развалины, сгоревшего давным-давно Храма Мертвых Богов, о котором рассказывала Маржук, Кулл бесстрашно полез в горы, цепляясь за камни. Преследователи никогда не найдут его в нагромождении скал — его, атланта, выросшего в горах и умеющего разговаривать с камнями.

Углубившись в глухие горы достаточно, чтобы его не нашли, Кулл сбросил куртку по последней валузийской моде с неуместными здесь бантиками-цепочками-галунами-кружевами и шитую легкомысленными цветками рубаху с багровым засохшим пятном. Солнце уже поднялось над землей древней Валузии, согревая лучами своего блудного сына. Кулл разлегся на огромном валуне и закрыл глаза, приводя в норму дыхание и пытаясь сосредоточиться.

Вот и снова он — изгой, как тогда, в Атлантиде. Снова в горах один на один с дикой природой. Но тигры — его братья, а все остальные животные — добыча. И опять за ним погоня. Честно говоря, в Атлантиде было хуже — там на него охотились все племена. А сейчас он в цивилизованной стране, вряд ли его будут искать по всей Валузии. Подумают, что он сбежал в малые княжества и махнут рукой…

И, в отличие от первого изгнания, ему не надо сейчас преодолевать морские просторы. У него есть деньги в кошельке, подаренном капитаном Антишем. И сейчас у него есть оружие. Кулл сел, вынул кинжал, что прихватил с пояса начальника следственной канцелярии Дапреза, и внимательно рассмотрел его — ладный закаленный клинок, удобная сбалансированная рукоять — не то, что кремневая самоделка атланта…

Он услышал вдалеке голоса и его словно ветром сдуло с удобного плоского валуна. Он, будто вышедший на охоту тигр, бесшумный и незаметный, прячась за скалами, спустился ниже.

Так и есть — тот самый отряд, что приближался к вилле Крандала, только числом чуть меньше, видно кто-то остался с Маржук. Отряд уверенно подъехал к горам, человек не в форме Следителей Законности, указал рукой и они въехали на тропу, которая оказалась совсем рядом.

Что ж, удачной погони.

Кулл усмехнулся и, словно белка прыгая с камня на камень, отправился в другую сторону.

Он решился — ни в какие малые княжества он не пойдет, а пересидит в горах дней с десяток и двинется обратно в долину, к другому городу, а там… Там видно будет.

Кулл провел в горах, лазая по ущельям, где никогда не ступала нога человека, сорок дней. Он думал — о себе, о своей жизни, о Валузии, о чудных снах… О чем он ни разу не вспомнил, так это об оставленной в полусгоревшем загородном доме Маржук. Кулл, как и поклялся, изгнал из своего сердца даже мысли о женщинах. До тех пор, пока не сбудется удивительный сон. Или навечно, тут уж как распорядятся великие Валка и Хотат… Человек лишь пушинка пред ними, куда подуют, туда и понесет…

В первый же вечер своего пребывания в южных горах Валузии Кулл нашел пещеру. Почти у самой долины, буквально в нескольких десятках шагов от тайной тропы разбойников и контрабандистов.

Он вошел в черный туннель с мечом наготове — сильный звериный запах шибал в ноздри. Сперва пещера была узкой, как кишка, но Кулл автоматически отметил, что в нее можно и коня провести, а снизу, с долины, вход в пещеру не заметишь никак. Затем пещера расширялась в просторный зал, вдали маячило светлое пятно — еще один выход.

Хозяина пещеры не было на месте, но по запаху можно было совершено определенно судить, что она обитаема. Кулл вышел через второй выход — и увидел маленькое симпатичное озерцо, скрытое от всех скалами. Он сел на камень у пещеры, решив терпеливо дожидаться хозяина. Если это окажется тигр, то Кулл уйдет. Если же любой другой хищник — убьет или прогонит. Через два часа ожидания к пещере на четырех лапах с дневной добычей в зубах приблизился буро-черный горный медведь.

Бой был жестоким и коротким, Кулл победил и по праву сильного поселился в столь удобной во всех отношениях пещере.

Медвежьего мяса хватило почти на весь срок, проведенный атлантом в горах. Несколько дней, напившись свежей густой и такой вкусной крови, он вялил на солнце и коптил на костре, у укромного озерца, мясо. Вода в озере оказалась чистой и приятной на вкус, видно его подпитывал подземный ручей.

Кулл отдыхал — от галеры, от тревожных ночей в лесу, от непонятной жестокости валузийских Отрядов Следителей Законности. Он днями сидел у своей пещеры, глядя в долину, где простиралась вожделенная земля и вспоминал удивительные, неправдоподные рассказы, слышанные им в Атлантиде о Валузии от бывшего раба Аскаланте, проведшего в древней стране целых семь лет; полные ненависти после взбучки от Черных Отрядов, воспоминания Хор-нака; россказни других старших соплеменников.

Вот она Валузия, спустись и ходи по древней земле.

Но без подорожной грамоты его схватят, как распоследнего бродягу, и повесят на ближайшем дереве, получив за это награду. Деньги у него имелись, отточенное оружие покоилось в ножнах, одежды по последней аристократической моде были тщательно выстираны и дожидались своего часа. Одно лишь останавливало его — распроклятая подорожная грамота.

Он смотрел в долину и думал об одном — как стать полноправным гражданином Валузии? И не находил ответа. Он молил Валку и Хотат послать ему решение проклятого вопроса, хоть в чудном сне, хоть как.

И вот, на сорок первый день своего отдыха в горах, он услышал вдали голоса. Прячась в камнях, он приблизился на звук. И увидел неспешно подъезжающих к тайной тропе двух солдат в форме Отрядов Следителей Законности.

Валка и Хотат вложили в его голову блестящий по своей простоте и столь же неожиданный план. Кулл стремглав, не забывая об осторожности и не создавая шума, бросился к своей пещере. Сорвал медвежью шкуру, в которой ходил все эти дни, и переоделся в валузийскую одежду. Надел перевязь так, чтобы порез куртки на груди не бросался в глаза. И через второй выход помчался к тропе, зная, что сумеет обогнать двух медленно двигающихся всадников — дорога делала, огибая скалу, небольшой крюк в этом месте.

Он быстро спустился по склону, стараясь не запачкать одежду, встал на тропу, отдышался, оправился и, с беспечным видом, любуясь прекрасным видом гор, залитых солнечным светом, двинулся навстречу двум всадникам из отрядов Следителей Законности. Но несмотря на его совершенно беззаботный вид, Кулл был внимателен и собран, в любой момент готовый выхватить меч и защищать жизнь. Практика показала, что в Отрядах Следителей Законности бойцы никудышные, и с двумя Кулл справится запросто.

Наконец, всадники появились из-за поворота. Заметив Кулла остановили коней, положили руки на рукояти мечей. С такими-то Кулл действительно справиться легко. Но не этого он хотел сейчас.

— Ты кто такой? — настороженно спросил один.

Второй озирался по сторонам, ожидая возможной разбойничьей засады. Хотя какой разбойникам прок от двух солдат Отрядов Следителей Законности — плохонькие меч, да разношенные сапоги? Впрочем, разбойники могут сделать стойку на одну лишь ненавистную форму и тогда лучше уносить быстрее ноги…

— Я осматриваю горы по приказу царя Борны, — спокойно выдал

Кулл заранее подготовленную в голове фразу на валузийском. — Вот грамота.

И он протянул всадникам тщательно расправленный лист с печатью царя Борны, присланный Крандалу.

Расчет атланта оправдался полностью — они не умели читать. Взглянули на знакомую печать и облегченно вздохнули.

— А почему без коня? — благодушно спросил один. — Случилось что? Может, тебя довезти до города?

— А зачем в горах конь? На нем наверх не залезешь. А я должен все увидеть и рассказать царю. Конь в долине.

— Ну, — сказал один из них, — Валка и Хотат тебе в помощь!

— И да помогут Великие Валка и Хотат в вашем пути, — улыбнулся Кулл.

Они тронули лошадей и отправились дальше.

Кулл беспечной походкой скрылся за поворотом и чуть не подпрыгнул от радости — его рискованная авантюра удалась! С этой грамотой можно путешествовать по стране! Соблюдая всю необходимую осторожность, конечно. Впрочем, по столицы, как до Дапреза, он может добраться ночами по лесам. Но вот войти в Хрустальный город… теперь сможет!

Он подумал, что мог бы убить их обоих, переодеться в форму и на коне беспрепятственно добраться до столицы. Но это было очень опасно. Во-первых, он еще плохо владеет валузийским. А, во-вторых, что он реально знает об этой стране, об укладе жизни и порядках? Да почти ничего! Лучше пока не нарываться на неприятности, коня он где-нибудь купит за деньги.

Итак, его ждет Валузия, вперед!

Через день он вышел к небольшому поселку, долго присматривался, не увидел стражников и смело пошел вперед. Найдя дом старосты, он помахал перед его носом грамотой с царской печатью, рассказал басню о якобы сломанной ноге коня и срочном поручении, потребовал продать ему нового коня — хоть какого и протянул серебряную валузийскую. Староста чуть не на зуб попробовал метал, долго и подозрительно смотрел на монету, теребил в руках бумагу с царской печатью и, наконец, кивнул головой.

Кулла провели в дом, накормили деревенским обедом и угостили самодельной брагой, которой Кулл, как варвар, не побрезговал. Затем, наконец, привели задрипанную лошадку, сказав, что других нет — всех прочих в войска забрали и так от сердца отрывают, и указали дорогу, пояснив, что как раз к темноте он доберется до города Краш, где сможет переночевать.

Лошадка была неказистой, но спокойной и послушной. Все лучше, чем пешком. Двигаться без коня в одежде валузийского аристократа — только вызывать лишние подозрения.

Где-то через час вдали на дороге показался отряд мечей дюжины в полторы. Во-первых Кулл, увлеченный своими мыслями и несколько расслабленный хмельной брагой, заметил их слишком поздно, чтобы скрыться, а, во-вторых, он уверовал в волшебную силу царской печати на грамоте, которую отнюдь не всякий валузийский солдат сможет прочесть. Он, не меняя аллюра, двигался навстречу судьбе.

Отряд ехал по каким-то своим делам, головные всадники даже не обратили на приготовившегося достать бумагу с царской печатью Кулла никакого внимания. Да и форма у них была совершенно другой, нежели у Отрядов Следителей Законности. Отряд ехал по три всадника в шеренге, Куллу пришлось прижать свою лошадку почти к самой обочине.

И неожиданно для себя что-то знакомое он увидел в замыкавшем отряд пареньке — тот же был в доме старосты, когда Кулла угощали обедом с бражкой!

Кулл попытался развернуть лошаденку и направить ее в поле, хотя понимал, что против откормленных, хорошо обученных армейских коней ему и ловить нечего. Но и всадники, выехавшие на охоту за ним, были наготове — он не успел и на четверть завершить маневр, как был окружен со всех сторон. Единственное, что ему оставалось — сдаваться, в надежде сохранить жизнь. Но он — атлант. Атланты не сдаются, лучше смерть.

Кулл соскользнул с лошади, выхватывая на ходу меч, кувырком проскочил меж двух коней — он слышал как за спиной свистнули мечи в бесплодном замахе — и стрелой помчался по полю к лесу, до которого было не менее двухсот ярдов.

Когда почувствовал, что его нагоняют, Кулл резко развернулся, вонзил клинок в грудь распаленного коня, повернулся, схватил за ногу второго, стащил и оглушил могучим ударом по голове. Остальные преследователи придержали коней.

Кулл, как затравленный хищник, осклабился на преследователей с мечом в руке, с которого капала кровь — конская, но цвет-то тот же!

— Подходите! — прошипел Кулл. — Пусть я умру, но десяток самых смелых из вас утащу с собой!

Всадники стояли неподвижно, к ним приблизились отставшие. Вдруг один из подъехавших позже, оценив ситуацию, соскочил с коня и выдернул из ножен меч.

— Хорошо, атлант, — совершенно спокойно произнес он, — я люблю подраться. Давай — честный бой, остальные вмешиваться не будут.

Был он сед, или белобрыс — не понять, волосы были очень коротко подстрижены ежиком. Но лицо избороздили глубокие морщины опыта, хотя по фигуре нельзя было сказать, что он стар и дрябл.

Куллу не требуется повторять дважды подобные предложения. С диким боевым кличем атлантов он бросился на пешего противника — ничего другого ему и не оставалось.

Седой с легкостью парировал его бешеный удар и неуловимым движением взмахнул клинком — левую руку Кулла чуть выше локтя обожгло болью. Он еще не успел ничего понять, как и на правой руке была глубокая царапина. Кулл вновь всю силу вложил в удар, и снова его атака была отбита, но каким-то непостижимым образом появилась рана на груди, на полдюйма прежней, уже зажившей.

Кулл отступил на шаг, взглянул в лицо врага, который смотрел на него с грустной улыбкой. Кулл собрал всю волю, все знания и под общее молчание скружившися всадников вложил их в решающий удар.

Меч, словно камень из пращи вылетел у него из рук, клинок противника коснулся горла.

Седой невесело усмехнулся и отвел клинок. Кулл стоял перед ним, бессильно опустив руки. Кинжал был за поясом, но атлант отлично понимал, что не успеет и пальцем пошевелить, как будет убит. Этот седовласый — противник посильнее капитана Антиша и Инкора вместе взятых. Везет же Куллу на мастеров меча!..

— Убей его! — кричали седовласому всадники. — Убей! Повесим мертвого, награда — твоя!

— Лучше отправим его в Дапрез, в Отряды Следителей, — крикнул тот, чьего коня убил Кулл. — Там с ним как следует поговорят, а с нас и взятки гладки.

— Убей его! Убей!

Кулл смотрел на седовласого и прощался с жизнью.

— Убей! Убей!

— Нет! — седовласый поднял вверх руку. — Он любит сражаться,

— с некоторой иронией произнес он, — вот и пусть забавляет царя Борну. Вы что забыли об указе царя, где нам полагается плененных разбойников, сильных и отважных, отдавать в гладиаторские школы? Вот и пусть подучится. Не забывайте, мы — армия, а не шакалы-фискалы. Отправить его в Дапрез, но не к Следителям, а в нашу комендатуру. Пусть везут к ланисте…

Кулл с ненавистью глядел на седовласого, хотя уже тогда, наверное, понимал, что этот многоповидавший седой воин, имени которого он так никогда и не узнал, спас ему жизнь.

Кулла связали, как мешок с сеном перекинули через коня, и отвезли в городок, где бросили в темницу. Перед этим его допросили в присутствии писаря двое хмурых офицеров. По их словам Кулл понял, что мальца послал за отрядом староста, поскольку монета, заплаченная за коня, была с профилем старого царя — такие монеты, по указу царя Борны, были категорически запрещены. Да и читать, как оказалось, староста умел. На все вопросы Кулл молчал, офицеры хотели вызвать пытошника, но время было позднее, оба устали, стремились к своим делам по-домам, и на Кулла махнули рукой.

На утро его, закованного в тяжелые колодки, посадили в телегу и повезли в Дапрез. Они прибыли туда уже когда солнце склонялось к лесу, а городские ворота были закрыты.

Сопровождавшие телегу воины через створки ворот договаривались со стражниками, чтобы их пропустили. Кулл без всякого интереса посмотрел на стену за воротами. Третьим слева, висел, раскинув ноги, облитый какой-то дрянью, чтобы не разлагался, труп мужчины. По одежде Кулл узнал Генбела, на груди покойного красовалась табличка: «Лемурийский шпион, выдававший себя за Генбела, сына Крандала».

Неделю Кулл протомился в темнице, расположенной в подвале армейского штаба Дапреза. Его кормили относительно неплохо два раза в день — не чета похлебке на галере. Он сидел в одиночке, поскольку его боялись бросить к другим заключенным, в небезосновательном опасении, что он может устроить драку. Его просто хотели отправить побыстрее в гладиаторскую школу, но ради одного гонять повозку и конвой было расточительно, ждали оказии.

Если бы знал бы блестящий офицер канцелярии Отрядов Следителей Законности Слеер, каждый день проходя мимо армейского штаба, что там, в эргастуле, сидит человек, опозоривший его невесту (а теперь уже — законную жену), то приложил бы все силы, чтобы Кулла перевели в следственную канцелярию Отрядов Следителей Законности, а уж там бы поговорил с ним по-своему. Слава великим Валке и Хотату, что этого не случилось.

При царе Дорсе гладиаторские бои были не то, чтобы под запретом, но не в чести, старый царь их не любил. И гладиаторских школ в Валузии было всего две. Это сейчас, при царе Борне они появились по всей стране, поскольку гладиаторов требовалось все больше и больше — лишь только на последнем праздновании дня рождения царя Борны до смерти бились пятьдесят пар и две группы по пятьдесят человек.

Куллу повезло, его отправили в старейшую школу с многочисленными традициями в городок Дахне, что в двух часах езды от столицы, неподалеку от Заброшенных Садов. Ланиста осмотрел Кулла, ощупал мускулы, хмыкнул, увидев шрамы, поглядел зубы новичка. Затем почесал у себя лысый затылок и поставил свою подпись на расписке, что он принимает пойманного бродягу Кулла из Атлантиды в Царскую школу гладиаторов.

Так или иначе мечта Кулла сбылась — его научат владению мечом, всем премудростям и тонкостям этой науки. Иначе на арену, под царский взор, просто не выпускают.

Кулла провели в казарму, которая сейчас была пуста — все на занятиях. Ему показали свободные нары, дали шкуры, чистую гладиаторскую одежду и велели идти в умывальню, смывать с себя грязь темницы. Умывальня представляла собой просторное помещение с большим каменным корытом посреди, над корытом шла глиняная труба с прорезями, из которых сочилась вода.

Кулл скинул с себя порядком пропахшие потом и темницей одежды и начал умываться. Явились с занятий гладиаторы — усталые, потные, заняли все места. Кулл уступил место высокому худощавому лемурийцу. Тот посмотрел на новичка и неприятно улыбнулся:

— С дружбой набиваешься? Нам дружить трудно, если встречу тебя на арене — убью.

Понеслись однообразные дни, полные тренировок, занятий самыми неожиданными для Кулла предметами — гимнастикой, анатомией, естествознанием. Каждое утро — кросс на пять миль. Потом — в гимнастический зал, поднятие тяжестей и другие упражнения для развития мышц. Потом основы фехтования — до обеда. Краткий перерыв и снова занятия, занятия, занятия… Пока к вечеру не валишься с ног.

Гладиаторы не шибко разговаривали друг с другом. Все были примерно равны, все в казарме Кулла, как и он сам, проходили первоначальный курс подготовки. Те, кто уже выступал на аренах, жили в другом помещении. Казарма была большой — на пять дюжин человек. И круглосуточно с гладиаторами находились четверо солдат при полном вооружении, чтобы подопечные не подрались. Только солдаты дежурили в опостылевшей казарме раз в четыре дня, а гладиаторы не покидали стен школы.

Гладиаторов берегли — прилично кормили, выдавали специальные мази для поддержания кожи в порядке, лекарь школы раз в несколько дней осматривал каждого. По сравнению с тупой изматывающей жизнью на галере здесь для Кулла был сущий рай. К тому же он стремился к знаниям. И учителя быстро выделили из всех подопечных молодого атланта, жадно ловящего каждый жест и до одури истязающего себя в шлифовании какого-либо приема.

Через полгода обучения их по одному стали выпускать в город. Кулл не знал, что за ним по узким уличкам маленького городка, от которого рукой подать до столь желанного Хрустального Города, неотрывно следуют двое хорошо обученных агентов, готовые в любое мгновение поднять тревогу, протрубив в маленький рожок, а то и самим заколоть наглеца, осмелившегося бежать.

Как лучший ученик Кулл был отпущен первым и не знал, что делают с теми, кто пытается использовать такой, на первый взгляд прекрасный, шанс для бегства.

Кулл отправился на высокий холм, на котором стояла городская ратуша, оперся о давно не беленую стену здания и принялся смотреть вдаль. Не в сторону моря, за которым далеко-далеко возвышались горы родной Атлантиды, а в сторону столицы древней Валузии, в которой правил жестокий диктатор Борна.

Но разве могли двое наблюдателей проникнуть в его мысли? Так и доложили ланисте — стоял и смотрел, потом прошелся по улицам, не особо глядя по сторонам, и, так и не истратив пару выданных медяков, вернулся обратно.

Кулл жаждал боев, чтобы проверить полученные навыки. Он не стремился и не собирался удирать из школы гладиаторов, он свято верил в свою звезду, в чудный сон, в богов-покровителей. Он ждал своего часа и знал, что он обязательно придет.

Наконец им объявили, что первоначальный курс обучения закончен и вскоре пройдут отборочные поединки, по итогам которых будущих гладиаторов либо оставят здесь и будут готовить для столичной арены, либо переведут в другие школы или сразу по дешевке продадут для боев на похоронах какого-нибудь не очень богатого аристократа.

Это известие вызвало заметное волнение в казарме — ведь не пройти отбор, значит попасть на арену к более опытному бойцу, пройти — остаться еще на полгода в казарме, которая, невзирая на несвободу и изнурительные занятия, все ж стала почти домом. Но были и такие, кто хотел немедленной определенности. Кулл, возможно единственный, оставался совершенно спокойным к грядущим переменам — он знал свои силы.

Поединки проходили на арене школы, собрались ланисты и преподаватели, как и всегда, со всей страны. Пускали даже зрителей — бесплатно. Но кому, кроме специалистов, охота наблюдать за новичками, сражающимися деревянными мечами?

В день сражалось одиннадцать человек — каждый с каждым, пятьдесят пять боев, бой не дольше дюжины минут, отмеренных по песочным часам, за которыми пристально следил один из судей.

Куллу по жребию выпало сражаться на третий день и он, как и все прочие свободные гладиаторы, все дни состязаний не занимался, а наблюдал с трибуны за боями.

Гладиаторов в одних набедренных повязках мазали краской в три цвета — голубой, белый и желтый, а деревянные мечи они макали в бочку со специальной красной краской, которая оставляла на теле след. Грудь в области сердца и шею мазали голубой краской — смертельная зона. Суставы, правую половину груди, часть живота — белой, тяжелые ранения, болезненные. Руки, ноги, кроме узких участков локтей и колен — желтой, раны легкие, незначительные. Но за четыре попадания в желтую зону присуждалась победа. За два в белую — тоже. Ну а уж попал в голубую зону, а сам не имеешь отметок ни в желтой или белой, ни, тем более, в голубой — чистая победа, десять баллов за одоление противника, плюс десять призовых за высшее мастерство. Если же сражающиеся за отведенное время не нанесли смертельных ранений — получите по пять очков и никаких призовых.

Высший возможный набор очков — двести баллов, недостижимый результат. Гладиатор, бывший лучшим в первый день, набрал сто семь баллов: восемьдесят за восемь побед и двадцать семь призовых. Победитель второго дня получил и того меньше.

Кулл же одержал десять побед и получил сто девяносто пять очков — во втором бое достался упорный и верткий верулиец, в голубую зону на его теле Кулл так и не попал, только нанес две красные отметины деревянным мечом в белую. И в седьмом бое победа атланту досталась дорого — на первых секундах пропустил удар, получил красную чертку на плече, в желтой зоне, за что и срезали четыре призовых очка. Но и то, что он достиг — результат небывалый ни для какой школы.

Кулл сразу был переведен в разряд самых дорогих и перспективных гладиаторов, ничто, кроме царской арены, ему больше не угрожало — не надо будет ублажать видом своей крови занюханных жителей провинциальных городков, где в каждом, за время правления царя Борны, как грибы после дождя, выросли амфитеатры для кровавых зрелищ.

Куллу было назначено индивидуальное обучение с лучшими учителями, хотя и продолжал он (до первого смертного боя) жить в общей казарме, правда уже в другой. Когда ж он начнет выступать — будет жить один, чтобы никто не мешал, и питаться лучше… Но, честно говоря, Куллу не важны были условия бытия — он хотел познать все тайны искусства владения мечом, копьем, дубиной и вообще всем, чем можно сражаться. Образ капитана Антиша с ехидной улыбкой на лице время от времени вставал перед глазами.

И он учился, учился, учился — всему, кроме грамоты (не у кого было, читать и писать во всей школе мог лишь ланиста). Но для того, чтобы радовать царственный взгляд своей и чужой кровью, эти знания не требовались.

Кулла берегли до особо торжественного случая, не выпуская в групповых боях и не засвечивая его раньше времени. Почти все бойцы, что набирались одновременно с ним, уже погибли или были покалечены и отданы на кухню в прислугу.

Тем временем владельцы других гладиаторских школ, чтобы выслужиться перед царем, стали распространять слухи, что школа в Дахне совсем захирела, что ее выпускники никуда не годны и гибнут, как правило, в первых схватках.

Бора-Баллин — вельможа, стоявший за школой, рассвирепел и организовал выступления, где его двадцать бойцов выступят один на один против двадцати лучших гладиаторов всех других школ — мол, выбирайте сами своих героев. Кулла эти паучьи игры не касались и известие, что он свое боевое крещение примет пред взором самого царя, который обожал гладиаторские бои, считая себя большим знатоком и ценителем, атлант воспринял довольно равнодушно.

Кулл не считал, что познал все тайны боевых искусств, но смертный бой ему был только на пользу.

За десяток дней до выступления в казарму привели новичков. Кулл, как всегда не обратил на них внимания — скользнул равнодушно взглядом и отвернулся. Но что-то в облике одного из них цепануло окраину памяти. Он резко развернулся:

— Ам-ра?!

Вновь прибывший внимательно всмотрелся в тренированное, ухоженное тело человека, окликнувшего его по имени. Посмотрел в лицо. Неуверенно спросил:

— Кулл?

— Я!

Старые друзья обнялись. Стражники бросили на них быстрый взгляд — не драка ли затевается и вернулись каждый к своим занятиям. Прочие гладиаторы не обратили на них внимания, готовясь к ночному отдыху. Кулл кивнул товарищу детства на умывалку, где уже никого не было.

Что-то давно забытое шевельнусь в груди Кулла, на него словно пахнуло запахом родных гор. Но это что-то неуловимое тут же и пропало, забитое запахами гладиаторской казармы.

— Кулл! Ты жив! Я думал, что ты давно погиб! — воскликнул

Ам-ра. — Как ты изменился, я бы тебя и не узнал, если бы ты сам меня не признал — похудел, да еще эта борода! А в племени считали, что ты погиб. Там в окрестностях бродил белый житель гор, решили, что ты попался на его зов.

— Да, я его видел, — кивнул Кулл.

В гладиаторской школе от болтливости отучали любого, а Кулл этим особенно никогда и не грешил. Он смотрел на товарища детства и жалел, что позвал его. Говорить ему с ним было абсолютно не о чем. Атлантида и все, что с ней связано, умерло в его сердце навсегда. И хотя был очень маловероятен шанс, что он встретится с Ам-ра на арене, Кулл точно знал, что если это случится, он убьет его.

— Я так рад, что встретил тебя! — продолжал Ам-ра. — Валузийцы напали на нашу стоянку, всех убили или забрали в рабство.

Хор-нак, наш с тобой учитель — помнишь его? — погиб с копьем в руках. Многие погибли, многих, кто послабее, убили. Не по-человечески убили, повесили на деревьях ногами вверх, словно скотину перед тем как шкуру снять, бр-р. А я вот уж сколько дней в колодках, почти ничего не ел, все думаю о побеге. Наконец-то с меня сняли колодки!

Теперь я сбегу точно. Как я рад, Кулл, что встретил тебя! Вдвоем будет сбежать гораздо легче!

— Отсюда не сбежишь, — холодно ответил Кулл.

Даже если Ам-ра через полгода будет отпущен в город, Кулл знал, что бежать ему не удастся — при малейшей попытке он будет схвачен и вывешен на стене школы всем в назидание. Были прецеденты. Кулл не желал такой смерти другу детства, хотя, по большому счету, ему сейчас было наплевать на судьбу Ам-ра.

— Отсюда не сбежишь, — повторил Кулл. — Лучше уж умереть на арене с мечом в руке, как полагается мужчине, чем висеть ногами вверх.

— Умереть на арене?! — гневно воскликнул Ам-рва. — Ради забавы этих проклятых валузийцев? Я понимаю — умереть за родину, за племя, за себя…

— У меня нет родины, — без каких-либо эмоций в голосе произнес Кулл. — Она отвергла меня. И ты прекрасно знаешь почему.

Ам-ра смутился.

— Да, я помню, — ответил он. — И я никогда не забуду, что ты тогда сделал для меня. Но… Но сейчас это так далеко и неважно. Сейчас надо думать о побеге. Ты поможешь мне?

— Отсюда не сбежишь, — в третий раз сказал Кулл. — Надо смириться с судьбой, раз так порешил великий Валка, и умереть достойно — на арене.

— Ну уж нет! Умереть с мечом в руке — да, согласен. Но не ради чьей-то потехи! В последний раз спрашиваю: ты поможешь мне бежать?

— Нет.

Это «нет» прозвучало, как надгробный камень на надеждах Ам-ра. Он посмотрел на Кулла. Тот не отвел глаз. Молчание длилось долго, очень долго.

— Как знаешь, — наконец зло процедил Ам-ра, повернулся и, не оборачиваясь, пошел в казарму.

Кулл смотрел ему в след, потом набрал в сложенные раковиной руки воды из каменного корыта и брызнул в лицо. Ему было не в чем себя упрекнуть. Он вздохнул и отправился спать — давно он уже не видел чудесных снов, посылаемых свыше и начинал волноваться: не приведись ли они ему, не бред ли это воспаленного воображения, были ли они вообще?

Войдя в казарму он успел заметить, как Ам-ра, словно ненароком, подошел к болтающему с товарищем, ничего не подозревающему стражнику и, будто случайно, толкнул его. Стражник от неожиданности повалился на второго, двое других вскочили со скамьи, но было поздно — в руках Ам-ра блеснул выхваченный из ножен зазевавшегося стражника меч. Прежде, чем быть зарубленным тремя вооруженными, ко всему привыкшими стражниками, он успел заколоть того, которого обезоружил, и умер с мечом в руке и счастливой улыбкой на лице.

Усталые гладиаторы с интересом наблюдали за редким развлечением и не сводили взгляда с двух трупов, пока их не уволокли подоспевшие товарищи охранников.

Никто не пошевелился, чтобы не попасть под горячую руку. Двоих новичков, что прибыли в школу с Ам-ра, тут же увели и больше их никогда Кулл не видел.

Дней через полдюжины Кулла увезли в столицу — на следующий день должны быть выступления перед самим царей Борном. По давней традиции, истоков которой уже никто не помнил, перед смертным поединком будущих противников селили на ночь вместе — чтобы получше узнали друг друга.

Кулл вошел в просторную камеру с двумя постелями — там уже сидел некий Грел из школы, что на восточном побережье, которому молва присвоила кличку «Неистовый». Кулл кивнул в знак приветствия, внимательно посмотрел на него, оценивая, и не обращая больше внимания, улегся на свободную постель, отвернувшись к стене.

— Я убью тебя завтра, щенок! — прорычал Неистовый, но Кулл даже не отреагировал.

Скрипнула дверь, вошел слуга и поставил на стол между кроватей два подноса — каждому отдельный ужин.

Неистовый придвинул к себе оба, но Кулл встал и, глядя ему прямо в глаза, придвинул свой к себе. Грел выругался, вновь запугивая, и принялся есть. Он был опытный гладиатор, прошедший более дюжины смертных боев и не в первый раз проводил ночь с противником. Одно дело — стращать, давить морально, другое — раньше времени вступать в драку.

Вновь скрипнула дверь. Оба удивленно посмотрели в ее сторону. На пороге стоял стражник, за ним виднелись две женщины.

— По велению великодушного царя Борны вам посылаются женщины, чтобы вы смелее и красивее сражались завтра, — объявил он. — Тот из вас, кто победит в завтрашнем бою в течение десяти дней будет каждый вечер получать новую женщину!

Женщины прошли в комнату, стражник поставил на стол кувшин со слабеньким винцом, вышел и закрыл дверь.

— Я беру эту, — ткнул Грел пальцев в более симпатичную.

— Бери обоих, — равнодушно сказал Кулл, который вновь лег и отвернулся к стене.

— Задобрить хочешь?! — прорычал Неистовый. — Тебе этот номер не пройдет — я все равно убью тебя завтра!

— Я хочу спать! — спокойно ответил Кулл, как отрезал. — Один. А ты делай, что хочешь. Но мой совет — тоже спи.

Мельком в голове атланта мелькнула мысль, что так оно к лучшему — пусть потасканные красотки отнимут у противника всю силу, легче будет завтра на арене, но тут же подумал, что и так должен убить соперника, кто бы против него не вышел. Подумал — и заснул.

Они с Грелом открывали состязания. Отревели трубы, ушли с арены герольды и прочие пары гладиаторов, чей час еще не настал.

Кулл впервые видел царя Борну — но царская ложа была от него шагах в двадцати и залита солнцем, атланту не удалось как следует рассмотреть лицо нынешнего повелителя древней Валузии.

А царь Борна чувствовал себя отвратительно — с утра разболелся коренной зуб. Он еле отсидел парад гладиаторов, размышляя: не перенести ли состязания на другой день, переполненные трибуны его ничуть не смущали. Не помогали ни ласки окружавших его и сопровождающих по всюду красоток, ни кубок превосходного вина. Оставалась одна надежда — что зрелищные поединки отвлекут его от муторной боли.

— Первый бой обещает быть крайне захватывающим, ваше величество, — с подобострастной улыбкой сказал один из царедворцев.

— Сражается сам Грел-Неистовый, что так понравился вам в прошлый раз. Готов биться об заклад на десять золотых с кем угодно, что он легко победит этого недоучку из школы в Дахне.

— Посмотрим, — угрюмо буркнул царь, держась левой рукой за щеку, а правой поднеся к губам кубок.

Кулл и Грел приветствовали царя традиционной фразой гладиаторов: «Мы умираем для вас!» и обнажили оружие.

— Я убью тебя! — проревел Грел-Неистовый.

— Ты это мне уже говорил! — спокойно ответил Кулл, которому продолжавшиеся почти всю ночь вздохи и крики двух развлекающихся девок и Грела отнюдь не помешали прекрасно выспаться.

Толпа взревела, поддерживая Грела — любимца, которому уже неоднократно рукоплескала за победы на этой арене.

Грел, пикт по происхождению, тоже был варвар. Высокий, как и Кулл, примерно того же телосложения, он отличался темным цветом волос. Какие-то мгновения противники стояли, замерев, готовясь к бою.

— Вперед, Неистовый, вперед! Задай перцу этому атланту! — неслось со всех сторон.

Грел с яростным кличем, заводя сам себя, бросился на противника.

Кулл парировал мощный удар небольшим круглым щитом, что входил в их вооружение, и совершенно неприметным с трибун ударом вонзил меч в живот противнику — все ж не попал в грудь, как хотел.

Но и этого для победы оказалось достаточным.

Грел с огромным удивлением посмотрел на атланта, выронил меч из обессиливших пальцев, взмахнул руками, точно пытаясь найти точку опоры, затем согнулся пополам и упал под оглушительный вздох потрясенных зрителей — большинство ставило на Неистого, никто не ожидал столь быстрой развязки.

— И это ты называешь прекрасным боем?! — гневно воскликнул царь Борна, запуская в царедворца серебряным кубком.

Кулл поставил ногу на грудь поверженного гладиатора, ожидая решения зрителей, чтобы выполнить их волю и отправиться отдыхать, хотя вовсе не устал.

— Я же говорил, что женщины отнимают силу, — сказал он скорее сам себе, чем корчившемуся от дикой боли Грелу.

Приговор был однозначен — трибуны требовали смерти того, кому лишь какие-то мгновения назад рукоплескала.

Гладиаторы не любили сражаться в первых парах — если ранят, то, почти наверняка, зрители потребуют добить поверженного. В последних парах — другое дело, уже насытившаяся видом крови толпа может смягчиться и царь помилует побежденного, что, зачастую, и случалось. Но считалось дурным тоном как-то влиять на ход жеребьевки и очередность пар — это означало, что боец в душе признавал возможность поражения. Каждый гладиатор боялся сглазить и принимал решения распорядителей с покорностью, выражая уверенность в собственной победе.

По знаку царя и по приказу распорядителя, Кулл вонзил окровавленный клинок в сердце Грелу-Неистовому. Ничто в его душе не шевельнулось, ни малейшей жалости к тому, кто всю ночь предавался плотской любви, не было.

На арену вышли гладиаторы следующей пары. Куллу накинул на плечи плащ сам ланиста школы, поздравляя — начало дня было успешным.

Второй бой оказался упорным и красочным, кровь текла из легких ран у обоих противников, доводя толпу до исступления. Этот поединок столь увлек царя Борну, что он совершенно забыл о донимавшей все утро боли. И уж тем более из царственной памяти выветрился образ атланта, победившего Неистового. Да и, по мнению всемогущего диктатора, скорее всего, эта победа была случайной.

Царь Борна, в отличие от Кулла, не видел вещих снов и даже приблизительно не знал своей судьбы, думая, что будет наслаждаться всеми прелестями жизни если уж и не вечно, то достаточно долго.

Кулл вернулся в гладиаторскую школу в Дахне и продолжил постижение таинств искусства убивать. Он уже жил один в комнате, питался от другого котла, он был надеждой ланисты, восходящей звездой школы. И по прежнему истязал себя изнурительными тренировками.

Ланисте, чтобы выгодно продавать Кулла на состязания, необходима была популярность своего воспитанника среди зрителей, яркие победы атланта на арене. Но и рисковать любимцем он не очень-то хотел. Куллу было все равно с кем сражаться, он был готов убить любого, но его мнения никто не спрашивал.

И Кулл сражался на аренах больших и малых городов с гладиаторами своей же школы — в основном с теми, кто на предварительном турнире не набирал и пятидесяти очков. После первого такого боя его вызвал к себе ланиста и попросил, чтобы Кулл не убивал противников сразу — бои должны быть зрелищным. Кулл пожал плечами и попросил в ответ обучить его грамоте.

— Зачем тебе это? — искренне удивился ланиста.

— Чтобы, когда буду умирать, прочесть то, что написано на бортике арене, — не моргнув глазом, ответил Кулл.

— Да я и так тебе скажу! — воскликнул лысый начальник школы.

— Там написано…

— Я знаю. Но я хочу сам прочесть, — упрямо ответил Кулл.

Ланиста не стал самолично учить его чтению (самому-то знаний едва хватало, чтобы вести дела школы), но нанял Куллу учителя.

За год Кулл прошел больше пяти дюжин боев, дважды сражался на главной арене страны пред царским взором. Он всегда стремился поразить противника в сердце, но уже знал, что должен не просто убить соперника, а выдать зрителям грандиозное представление.

Однажды он, выступая в последней паре, минут пятнадцать выделывал прыжки имитации атак, кувырки и головокружительные пассажи мечом и щитом, разъярив ничего не понимающего гладиатора до белого каления, который сражался ни на жизнь, а на смерть. Отражая бешеный натиск, Кулл зазевался — отскочить успел, но прием провести не удалось и Кулл, повинуясь мгновенному импульсу, ударил врага щитом по голове. Шлем, конечно, смягчил удар, но противник был оглушен, ноги подкосились и он рухнул на арену. Куллу ничего не оставалось как поставить ногу ему на грудь и, приставив к горлу меч, ждать, пока зрители вынесут приговор — он был раздосадован, что получилось не все так красиво, как он хотел. Но зрители, к его удивлению, помиловали побежденного гладиатора — тот даже не получил серьезных ранений, так легкое сотрясение мозга.

Кулл после этого случая задумался — стоит ли метить в сердце гладиатору, такому же как он сам, когда у того есть хоть мизерный, но все же шанс выжить, если понравится зрителям. Он пошел к ланисте и заявил, что вся система очков в предварительных боях неправильна, что молодых бойцов учат убивать наповал, когда у противника есть возможность выжить, попади ему в голубую зону. Пусть покалеченным, но выжить. Ланиста вздохнул в ответ на его слова и сказал, что традиции ломать тяжело, и что это, по большому счету, не их дело.

Что ж, Куллу и не было до этого дело. Но впредь он уже не старался пронзить противника насмерть — оглушить, свалить с ног, в надежде, что того помилует. Иногда случалось, что зрители были настроены благодушно, чаще — нет. Но от Кулла здесь ничего не зависело.

Владельцы других гладиаторских школ все больше нашептывали царю, что школа в Дахне давно уже не лучшая, пора бы лишить ее дотаций из царской казны и прочих привилегий. И по случаю важного юбилея — царю Борне исполнялось три дюжины лет — было решено устроить небывалые состязания: с каждой школы выставляется один гладиатор, по жребию бьются на пары, победители вновь бьются на пары. Тот, кто победит в последнем бою — получает самое дорогое для гладиатора — плащ с эмблемой Валузии на груди. Плащ свободного гражданина Валузии. А его школа и будет признана лучшей и царской.

Ланиста долго выбирал из своих бойцов — кто имеет больше шансов пробиться хотя бы в финал, оценивал достоинства и недостатки всех своих лидеров. На третий день тяжелых раздумий, он остановил выбор на Кулле, и сразу объявил об этом, чтобы больше не мучиться и не колебаться, чтобы не было путей для отступления. Кулл принял это известие внешне спокойно, но знал — вот он, очередной шажок к исполнению чудесного сна. Он не сомневался, что победит любого, кто встанет на его пути — капитана ли Антиша, либо того седовласого воина, благодаря которому он и попал в школу гладиаторов.

Как водится, его за сутки привезли в столицу и провели в большое помещение, напоминающее казарму, но не с нарами, а с просторными кроватями и не в два яруса, а в один. Посреди стоял стол, заставленный блюдами с лакомыми закусками и кувшинами с вином. На некоторых кроватях уже сидели прибывшие гладиаторы, к вечеру их собрали вместе всех, поскольку неизвестно было кого с кем сведет слепой жребий в первом бою. Атмосфера царила тяжелая — бойцы исподлобья разглядывали друга друга, оценивая потенциальных противников. Все гладиаторы были опытны, слабых сюда не отправляли — вином никто не злоупотреблял, никто никого запугивать даже не пытался. Если бы им не проливать завтра кровь друг другу из них получился бы великолепный отряд и у Кулла закралась мысль, что не новичков-валузийцев надо отправлять на битвы с иноземцами, а вот такие сборные отряды, обученных, прошедших через смерть гладиаторов. (Позже он реализует эту свою задумку — гораздо позже).

Как и предполагал, Кулл без особых проблем дошел до финала необычных состязаний в честь великого юбилея царя Борны. Его бои были короткими — он не собирался здесь, где столь высока была ставка за победу, развлекать публику рискованными с подобными противниками прыжками. Один бой Кулла был очень упорным, длился больше часа и здорового измотал. Слава Валке, выдалось время передохнуть, поскольку и бои следующих противников отличались не меньшем упорством и жаждой победы. Ведь плащ с эмблемой Валузии… такой случай выпадает в раз жизни и, возможно даже, Валка и Хотат приготовили его именно для Кулла — кто может знать об этом?

Обычно предел мечтаний гладиатора — выжить до тех пор, пока по старости откажутся выпускать его на арену, и остаться в школе преподавать гимнастику или фехтование, либо заведовать хозяйством или перейти в прислугу, но жить. А здесь обещан плащ свободного человека, каждый из тридцати двух отборных гладиаторов страны мечтал о нем.

Но достался он одному — Куллу.

Кулла под беснующие рукоплескания и крики толпы, приветствующей героя дня, провели в царскую ложу и он впервые увидел близко лицо диктатора Валузии Борны. И поразился, что именно его лицо он видел в том дивном сне, на вилле в ночь, когда рядом спала Маржук. Впрочем, иначе и быть не могло — ведь сны посылались Куллу свыше, значит он — избранник богов, у него не обыкновенная судьба.

Царь Борна взял из рук царедворца голубой плащ с эмблемой Валузии и протянул Куллу. Другой царедворец надел на голову Кулла золотой венок победителя — царский подарок победителю.

И все было как в том чудном сне — золотое солнечное небо, тысячи людей вокруг скандировали:

— Славься Кулл! Да здравствует царь!

Только царь был не он, хотя на голове и красовалась корона — корона для гладиатора, ставшего полноправным валузийцем.

— Да здравствует царь Борна! — неслось отовсюду. — Да здравствует царь Борна!

Его пригласили на царский пир. Он был как в тумане. Кто-то ему что-то говорил, он что-то отвечал. Неужели он неправильно истолковал сон? Конечно, быть свободным гражданином Валузии, и обеспеченным к тому же (а за победу ему выдали дюжину дюжин золотых), уже само по себе не мало, но…

Целый месяц фавориты царя приглашали его в гости в свои дворцы, устраивая в честь Кулла грандиозные пиры. Он был модной игрушкой знати Хрустального Города, хотя тайком все потешались над неотесанным варваром — никто даже не догадывался, что читать он умеет не хуже их. В понимании тонких искусств, Кулл, конечно, им уступал, потому что в музыке и живописи не понимал вообще. Впрочем, будучи предельно точным, следует отметить, что и рассуждающие об искусстве аристократы понимали в нем не очень чтобы.

Несколько раз Кулл напивался. Однажды проснулся с женщиной. Это месяц он не жил — провел как в тумане, хуже, чем на галере.

Кончилось все тем, что он надел ту же форму, что была на седовласом опытном бойце и отправился в ранге командира десятки с регулярной армией в Грондар, который напал на союзную Валузии Зарфхаану.

Кулл не искал встреч с пленившим его когда-то седым воином, он не испытывал к нему никаких чувств, кроме благодарности. Даже ненависть к капитану Антишу исчезла в сердце, но он поклялся убить лемурийца и, если встретит, убьет.

Командир сотни, посмотрев на атланта, которого направили к нему командовать десяткой, серьезно спросил:

— Ты собираешься проливать свою кровь за Валузию или за деньги?

Кулл не знал, какого ответа ждет новый командир и ответил честно:

— За себя.

Сотенный удовлетворенно хмыкнул, кивнул головой и отправил Кулла к его десятке.

В Грондар, минуя горы Зальгары, они плыли морем. Корабль на котором плыл со атлант (огромный парусник, в котором имелись и гребцы, специально предназначенный для перевозки войск) по каким-то неведомым Куллу причинам задержался в порту и отстал от общего каравана. Все три дня Кулл проторчал на палубе, мечтая, что на их одинокий корабль нападет лемурийская пиратская галера и на ней будет капитан Антиш. Этого, по воле Валки и Хотата, не случилось.

За три года военных действий, сперва в Грондаре, а потом в Турании, от простого десятника, благодаря мужеству, отваге, незаурядному боевому мастерству и открывшимся в нем талантам командира и тактика, Кулл дослужился до командованием тысячью бойцов, а потом и армией.

Однажды, в Турании, ему велели взять пять сотен и прикрывать отход армии, удерживаясь, врастая в землю, как можно дольше. Кулл, зная, что вид крови из ран противника лишь возбуждает боевой дух пылких туранцев, заставил выкрасить в цвет крови доспехи своих бойцов, одеть красные плащи и нацепить на коней такие же попоны. Из нескольких, оставшихся в живых после чудовищный сечи десятков солдат, образовалось ядро отряда Кулла, который потом и получил название Алых Убийц. Кулл сам придирчиво отбирал бойцов в свой отряд.

За эти годы, Кулл насмотрелся всего, но сердце его не ожесточилось. Он не мог понять, почему лучшие воины Валузии проливают кровь далеко за ее пределами, в то время как на исконную территорию постоянно рвется враг и, отбивая вражеские набеги, пограничные отряды несут жестокие потери. Кулл старался не думать о политике — он солдат и выполняет приказы, но получалось плохо.

Валузия теряла провинцию за провинцией, ее народ угоняли в рабство. Но разве может быть иначе в стране, где всем заправляют фавориты и фаворитки, где царь кроме застолий, похотливой любви и кровавых зрелищ ничего знать не хочет, где вымирают целые деревни, где по любому подозрению честного гражданина могут схватить и повесить вверх ногами, где всевластны Отряды Следителей Законности, в которых собрались трусы, мерзавцы и убийцы. Все во власти Валки и Хотата, но Кулл не мог понять, почему боги допускают подобное.

Наконец, он стал командующим армии — в походе по бескрайним заснеженным полям далекой Кералии. Военачальник скончался от ран и передал свой жезл самому достойному из подчиненных. Им оказался Кулл.

Поход в Кералию был успешным и за возвращающейся в Валузию победоносной армией тянулся бесконечный воз с добытыми трофеями и сотни пленных. Кулл изредка задумывался о их дальнейшей судьбе, но война есть война, не он придумал ее жестокие законы.

Куллу и его армии устроили пышный въезд в столицу — давненько Валузия не одерживала столь значительных побед. Никто не задумывался, что завоеванную далекую Кералию все равно будет не удержать, что лучше было бы осадить обнаглевшую Верулию, отряды которой постоянно шалили на юго-восточных рубежах древней страны.

Кулл, до нового похода, поселился в небольшом доме и скучал, потягивая слабое винцо, глядя в окно, выходившее в сад. По почти пустынным улицам столицы, замызганном отбросами, поскольку за чистотой улиц ныне никто не следил, ему было тягостно даже ходить. Уж лучше снова в поход…

В один прекрасный день его, как военачальника, вызвали в царский дворец. Сцена, которую он увидел в царских покоях, живо напомнило ему давний вещий сон. И он вдруг на мгновение подумал — не себя ли он видел в роли военачальника с гордой осанкой. Но смело шагнул вперед.

— Я приветствую вас, ваше величество, — поклонился Кулл.

Царь посмотрел на него, маленькие масляные глазки на жирном лице блеснули злостью.

— Ты — тот, кто завоевал Кералию, мне правильно сказали? — спросил Борна.

— Да, ваше величество, — снова склонил голову Кулл. — Но я лишь довел до конца дело, начатое доблестным военачальником Сентером.

Он умер от ран и назначил меня своим преемником. Он внес значительный вклад в победу, без него вряд ли поход был бы столь удачен…

— Ах, оставь, — махнул рукой царь и притянул к себе за талию нагую красотку. — Хочешь позабавиться, а? Смотри какая прелесть.

— Я сердечно благодарю ваше величество, — нашел в себе силы спокойно ответить Кулл, — но я пришел сюда не за этим.

— Ах, да! Да-да! Я решил отправить тебя с армией в маленький поход, тебе будет раз плюнуть… Можешь отправляться прямо сегодня или завтра с рассветом… Эй, ты, — кивнул он виночерпию, — еще вина мне и…

— Куллу, — напомнил на ухо царедворец.

— Да и Куллу. Выпьем за его будущую победу!

— Я слушаю вас внимательно, ваше величество, — сказал Кулл, принимая кубок.

Ему хотелось скорее уйти отсюда, вид царя почему-то раздражал его — у царя были распахнуты одежды и Кулл старался не наводить взгляд на жирное потное брюхо, свисающее складками точно у откормленного на убой хряка.

— Отправляйся с армией в Дапрез, — сказал царь Борна. — Этот вшивый городишко захватил десяток мятежников: один глупый советник, от которого я поленился прогнать, и десяток засранцев-аристократов, до которых руки не дошли повесить на крепостной стене вверх тормашками. Им, видите ли, не нравится мои указы! Они, видите ли, радеют за народ. А?! — лицо диктатора стало багровым от гнева. — Я не радею? Я не сплю от дум о моей стране, у меня от этого болит желудок, я бросаю все, размышляя о новых указах. Возьми Дапрез и привези их сюда живыми или мертвыми! Сжечь этот город дотла, а всех жителей, осмелившихся принять в своем городе мятежников и предателей, повесить вдоль дороги в Хрустальный Город всем прочим в назидание!

— Ваше величество, — поклонился Кулл, — я не воюю с мирными жителями. Я — воин!

— Что?! — нахмурил брови Борна.

— Я возьму город, — нашел в себе силы ответить Кулл. — И привезу сюда мятежников. Остальное пусть делают Отряды Следителей Законности, это их работа…

— Ладно, — отмахнулся царь. — Главное — возьми город,

остальное, действительно, сделают без тебя. Эй, Марга, ну-ка спеши ко мне на колешки. — Он снова посмотрел на Кулла. — Все, иди выполняй приказ, у меня еще множество важных государственных дел.

Кулл снова поклонился и вышел. Покинув дворец он вдохнул полной грудью — у него были ощущение, словно его с головой окунули в яму с дерьмом и, наконец, дали подышать на мгновение чистым воздухом.

Ему хотелось что-нибудь разбить, разрубить мечом… Он сдержался. Отдал приказ поджидавшему адъютанту, чтобы спешил в казармы и поднимал войска — выход на рассвете по царскому приказу.

Едва адъютант побежал выполнять приказ, к атланту подошли двое мужчин, укутанные в плащи с ног до головы.

— Военачальник Кулл? — спросил один из них.

— Да, это я, — ответил атлант. — Кто вы и что вы хотите от меня?

— Я — Муром бора-Баллин, ты должен меня помнить, -

представился один. — В то время, когда ты был гладиатором, я помогал твоей школе и следил за твоей судьбой. Ты был в моем доме, когда получил свободу. И я отправил тебя десятником в армию.

— Да, — кивнул атлант. — Я узнал вас.

— А это — мой друг, валузийский аристократ Дракбара. Тебя представляли ему, когда ты гостил в моем доме.

Кулл совершенно не помнил второго мужчины, но вежливо кивнул.

— Что вы хотите от меня?

— Царь вызвал тебя, чтобы отправить с армией в Дапрез?

— Да, — ответил Кулл. — И что?

— В Дапрезе наши друзья — сановник Ту, и многие другие. Мы…

— Вы хотите, чтобы я нарушил присягу? — мрачно спросил Кулл.

— Нет. Мы просто хотим поговорить с ними до того, как войска начнут штурм. Можно даже в твоем присутствии. Так, наверное, будет еще и лучше.

Кулл пристально посмотрел на аристократов. Они терпеливо ожидали его ответа.

— Хорошо, — наконец кивнул атлант. — На рассвете мы выходим через восточные ворота.

Кулл возвращался в Дапрез почти через пять лет. Но уже не бесправным бродягой, преступником, спасающимся бегством от Отрядов Следителей Законности, а во главе армии, двигающейся по приказу царя Борны.

Не доезжая до города располагался временный лагерь изгнанных сторонников царя Борны. Какой-то человек, старший беглецов, подошел к едущим впереди всадникам и потребовал, чтобы его отвели к командиру. Кулл, который всегда находился в голове колонны подъехал к нему.

— Я командую это армией, — сказал он. — А вы кто такой?

— Я — командир Отряда Следителей Законности города Дапреза. И прежде всего хочу сообщить, что город попал в руки мятежников из-за того, что начальник армейского гарнизона — подлый предатель, он…

Кулл соскочил с коня и, улыбнувшись, посмотрел на собеседника.

— Ты не узнаешь меня, Слеер? — спросил атлант.

— Ты… Ты… ты беглый лемурийский шпион Кулл, ты — преступник, подло убивший патруль и опозоривший мою жену! — узнал начальник Отряда Следителей Законности. — Стража! Схватить его и повесить вверх ногами на крепостной стене по указу царя!

— А ты можешь повесить меня на стене Дапреза? — насмешливо поднял бровь Кулл.

Неожиданно атлант выхватил меч и вонзил в сердце черноволосого мужа Маржук.

— Я давлю гадину там, где встречу, — мрачно произнес он, вытирая меч от крови.

Воины в форме Отрядов Следителей Законности обнажили оружие, но за спиной Кулла сплотились готовые на все бойцы, с ног до головы одетые в алые одежды.

Утром Кулл в одиночестве подъехал к городским воротам. В двухстах шагах от него находились лишь восседающие на прекрасных туранских скакунах бора-Баллин и Дракбара.

— Эг-гей! — крикнул он. — Я — командир царской армии Кулл. Я приехал взять город и уничтожить мятежников. Но я прежде хочу поговорить с сановником Ту и его сподвижниками. Я один. Пусть они выходят на крепостной мост. И передайте, что с ними так же хотят говорить их друзья — Муром бора-Баллин и Дракбара.

Сверху показалась голова стражника.

— Я передам вашу просьбу, ждите! — крикнул он.

Менее чем через четверть часа ворота натужно распахнулись и вперед вышел пожилой, начинающий лысеть мрачный мужчина в безукоризненно пошитых одеждах. За ним шло еще семеро человек, явно аристократов.

— Вы хотели говорить со мной? — спросил пожилой. — Я — Ту.

Где мой друг бора-Баллин?

Кулл махнул рукой и дожидавшиеся поодаль аристократы приблизились к мосту и спешились. Бора-Баллин и Ту обнялись, как старые друзья.

— Муром, ты приехал, чтобы уговорить нас сдаться? — спросил Ту. — Это невозможно, царь пересек все возможные границы, терпение народа лопнуло. Всего за двадцать дней к нам со всех сторон сбегаются обездоленные — сотни и сотни, готовых сражаться людей. У нас еще мало сил, но мы не сдадимся. Нет больше мочи терпеть все безобразия царских любимчиков и Отрядов Следителей Законности, которые обнаглели свыше всяких пределов и могут повесить вверх ногами просто за случайно брошенный на них взгляд. Нет, так больше жить нельзя! И не пытайся отговорить меня, Муром.

— Ту, я приехал не отговаривать тебя, а присоединиться к тебе,

— торжественно произнес бора-Баллин.

— А зачем тогда здесь этот варвар? — нахмурившись, спросил советник Ту, кивая в сторону атланта. — Он приехал штурмовать город? Пусть штурмует, он не дождется позорной сдачи и городских ключей. Нам отступать некуда! — с пафосом воскликнул мятежный сановник.

— Я не буду штурмовать город, — неожиданно ответил Кулл. — Но должен подчиняться приказам. Армия остается под стенами Дапреза. А я отправляюсь в столицу к царю Борне и скажу ему все, что вы сказали мне и что я сам думаю о нем и потребую отставки.

— Безумец! — воскликнул Ту. — Ведь тебя повесят ногами вверх!

Кулл ничего не ответил. Он пошел к своему коню, принятых решений атлант не меняет.

— Я поеду с тобой! — крикнул ему в спину Дракбара. — Пусть я погибну, но я скажу этому коронованному мерзавцу, отравившему родного брата, что я о нем думаю!

— И я, — вдруг тихо сказал Ту. — Мне терять нечего, у меня нет ни жены, ни детей. А вы, — он повернулся к своим спутникам, — помните, что счастье ваших сыновей и дочерей зависит сейчас только от вас.

Кулл передал командование своему доверенному заместителю, пикту по происхождению, велел без нового царского приказа штурм не начинать, и вместе с Ту и Дракбарой, взяв всего сотню своих Алых Убийц, направился в обратный путь.

Прибыв в Хрустальный Город, они сразу направили коней к Башне Великолепия.

Оружие Кулл был вынужден сдать царской охране, но оттолкнул стражника, преградившего дорогу в царскую спальню и заявившего, что без вызова к царю заходить нельзя, он занимается важными государственными делами.

В сопровождении лишь Ту и Дракбары он вошел в опочивальню. Алые Убийцы, готовые ко всему, дожидались во внутреннем дворе Башни Великолепия — так издревле прозывали царский дворец.

Царь Борна был пьян. И гол. Он расслабленно валялся на огромной кровати в смятых простынях, четыре неизменных, тоже нагих, красотки окружали царя — одна придерживала его голову, которая лежала у нее на коленях, две щекотали ему грудь, четвертая безуспешно пыталась привести мужское достоинство царя в рабочее состояние. Четверо охранников стояли у окна словно бронзовые статуи, никаких чувств не отражалось на их лицах, к ним и относились, как к мебели.

Кулла чуть не затошнило от этой сцены, но он взял себя в руки и решительно шагнул вперед.

Царь лениво повернул голову на звук.

— А-а, наш герой… — заплетающим языком пролепетал он. — Все мятежники казнены? Нужно выявить всех родственников дапрезян в других городах и тоже всех повесить во из… во из… во избежание…

— Ваше величество, — сурово произнес Кулл, — я отказываюсь брать штурмом Дапрез. Там сейчас находятся лучшие люди страны, они не заслуживают смерти!

— Что?! — Борна чуть ли не отрезвел, когда до него дошел смысл сказанных Куллом слов.

Он резко сел на кровати, распугав красоток, которые не обратили на вошедших никакого внимания. Только сейчас царь заметил стоявшего у дверей сановника.

— Ту? Предатель?! Да как ты осмелился явиться сюда, мерзавец?! Стража, схватить их всех и немедленно казнить!

Охранники мгновенно вышли из оцепенения, трое бросились на Кулла, выхватив мечи, один остался стоять у царя.

Кулл ударил первого подбежавшего в челюсть могучим ударом левой, второй получил удар ногой в пах. Кулл выхватил у согнувшегося пополам охранника меч, добавив в зубы коленом, и рукоятью оглушил третьего. Четвертый охранник с диким криком бросился на Кулла, был пронзен, прохрипел еще что-то, и рухнул на дорогой ковер, мертвой хваткой вцепившись в рукоять торчавшего из груди меча.

Ту и Дракбара заперли входную дверь на засов.

— Стража! Стража! Стража! — кричал царь с диким ужасом в глазах. — Казнить! Предательство! Всех казнить! Стража!

Забившись в углы, истошно визжали девицы.

Кулл подошел к царю Борне.

— Я требую, чтобы ты отменил свои преступные указы! — прорычал атлант. — Я требую, чтобы ты помиловал всех, кто сейчас в Дапрезе!

— Никогда! — прокричал царь, отодвигаясь на четвереньках подальше от Кулла по смятым простыням. — Никогда! А ты сегодня же будешь висеть на стене, подлый изменник!

Кулл грубо схватил уползающего царя за плечо и подтянул к себе. Сжал двумя руками его за горло, ярость затмила атланту рассудок, он лишь хрипел:

— Я требую, чтобы ты прекратил казни! Я требую, чтобы ты отменил грабительские указы! Я требую, чтобы ты…

Кулл замолчал — тяжелое тело царя обмякло в его руках, лицо посинело. Кулл разжал руки и отступил на шаг. Борна упал на спину, раскинув руки, глаза были выпячены и бездвижны, в них не отражалось ничего. Словно насмешка торчали золотые зубцы короны, которую он не снимал даже предаваясь плотским утехам — наверное, Борна искренне считал, что занимается в подобные мгновения важными государственными делами.

— Я убил царя, — растерянно произнес Кулл.

— Ты убил кровавого тирана, который не достоин быть царем, — сказал подошедший Ту, протянул руку и сорвал ее с головы мертвеца.

— Надо собрать совет, — молвил Дракбара, — и выбрать нового царя.

Ту посмотрел на Кулла, потом на Дракбару.

— У нас уже есть новый царь, — торжественно произнес он и протянул корону Куллу. — Держи, Кулл из Атлантиды. Я не знаю никого больше в Валузии, кто смог бы ее удержать.

Кулл, еще ничего не понимая, механически взял протянутую корону в руки. Он смотрел на мертвое обрюзгшее тело диктатора, который не задумываясь обрекал на смерть тысячи людей, вплоть до безвинных младенцев. Затем отвернулся, подошел к окну, где в черноте ночи спал великий город, который еще не знал, что его злобный повелитель мертв.

— Какие будут приказания, ваше величество? — спросил Ту.

Кулл, вздрогнув от неожиданности, посмотрел на Борну — не ожил ли. Потом взглянул на золотую, усыпанную драгоценными бриллиантами корону в своих руках и понял, что сановник обращается к нему.

— Какие будут приказания? — повторил Ту.

Кулл сел на подоконник, подумал и сказал:

— Собрать совет к завтрашнему утру. Объявить, что я отменяю все указы царя Борны. Объявить, что Отряды Следителей Законности распускаются навсегда. Объявить, что помилованы все, кто еще жив, а если в тюрьмах есть настоящие преступники, то их будет судить суд, а не начальник канцелярии или простой солдат. И выкатить утром на площадь все вино, что есть в царских погребах. Пока все, мне нужно подумать. Оставьте меня одного. И прогоните девиц!

Давно молчавшие красотки, от ужаса проглотившие язык, спешно похватали разбросанные одежды и, сжимая их кульками в руках, выпорхнули в дверь.

Вместо них ворвался начальник дворцовой стражи.

— Что здесь происходит? — встревоженно спросил он.

— Царь Борна умер, — спокойно ответил Ту. — Да здравствует царь Кулл.

Начальник дворцовый стражи посмотрел на постель с трупом старого царя, перевел взгляд на Кулла, за которого грудью встанут уже успевшие прославиться на всю страну Алые Убийцы. Ту молчал, ожидая какое решение примет начальник стражи. Тот вздохнул и поклонился в сторону цареубийцы:

— Да здравствует царь Кулл. Пусть хранит его великий Валка!

С самого утра по приказу Ту глашатаи объявляли на всех площадях столицы, что царь Борна умер и об указах нового царя — Кулла. И народ, не верящий собственным ушам, спешил на площадь перед Башней Великолепия, чтобы, если повезет, хоть краем глаза взглянуть на нового царя и после рассказывать об этом домочадцам. А еще, быть может, объявление о бесплатной выпивке привлекало некоторых горожан к царскому дворцу.

С раннего утра воины, преданные Куллу, вместе с Ту и Дракбарой, ходили по дворцам самых знатных и влиятельных аристократов города. Все приглашались на обед к новому царю. С каждым Ту проводил беседу.

К полудню Ту вошел в царскую спальню. Кулл по-прежнему задумчиво сидел на подоконнике, тело Борны так и валялось в смятых простынях.

— Ваше величество, — поклонился Ту, — выйдете к вашему народу, он хочет приветствовать вас.

Ярко светило солнце. Кулл с древней короной валузийских царей на голове стоял у Топазного Трона и тысячи людей вокруг кричали:

— Да здравствует царь Кулл, вечная ему слава!

— Славься царь, сваливший кровавого диктатора Борну!

— Славься, Кулл, царь всей Валузии!

Давний сон оказался пророческим. Он, безродный дикий варвар, бывший бесправный гребец на пиратской галере, преступник вне закона, бродяга, которого обрекли на смерть на арене, — царь самой древней и могущественной из всех Семи Империй страны!

На обеде, на который собралась вся знать Валузии, кто находился в тот момент в столице, Ту официально одел царскую корону на голову Кулла. Где-то в углах огромного стола послышался ропот.

Атлант орлиным взором обвел древний зал, полный нарядных вельмож.

— Кто считает, что я недостоин царской короны, — встал во весь свой рост Кулл, обнажив меч, — пусть прямо скажет, в лицо, как мужчина. И примет мой вызов.

Желающих бросить прямой вызов узурпатору среди представителей утонченных валузийских аристократов не нашлось. Признаться честно, всем порядком надоели жестокие выходки и глупые указы царя Борны, многие собравшиеся за столом думали примерно так: поживем — увидим, вдруг лучше станет, необразованным атлантом можно управлять как угодно, в крайнем случае никогда не поздно его извести — не кинжалом, так отравой. Другое дело, что крайне были недовольны ситуацией фавориты Борны во главе с Каануубом Блаальским, дальним родственником убитого царя, который должен был наследовать корону. Но, как известно, фавориты не очень комфортно чувствуют себя с мечом в руке в честном поединке, им куда как сподручнее петь льстивые дифирамбы, плести заговоры и нашептывать в ухо властелину злые наветы на врагов.

Все с радостью (показной или настоящей — по случаю смерти тирана Борны) выпили из серебряных кубков прекрасного вина за здоровье нового царя.

Но предаваться веселью и праздности времени не оказалось. Приходилось день и ночь решать проблемы, зализывая тяжелые раны, нанесенные правлением царя Борны. Приходилось вести за собой армии, изгоняя захватчиков с исконно валузийских земель. Приходилось решать множество вопросов, о которых Кулл не имел раньше ни малейшего представления. И верным другом и помощником царю стал Ту, которого Кулл назначил своим первым советником.

За каких-то пять лет страна вновь зацвела, вновь появились улыбки на лицах девушек, вновь базары наполнились товаром и на площадях запели музыканты. Не все были довольны, что царь Кулл — атлант, грубый варвар, но держали языки за зубами, либо подсылали наемных убийц…

Но Кулл — ставленник богов, они привели его на древний трон и охраняли его своим заботливым оком от многочисленных покушений. Впрочем, береженого бог бережет. Кроме покровительства и защиты великих Валки и Хотата, за спиной Кулла стояли преданные Алые Убийцы.

* * *

Подъезжая к Дапрезу, Кулл вспомнил свою первую встречу с Ту и улыбнулся — сколько воды утекло с тех пор!

У ворот стояли знатные аристократы, у одного в руках был поднос с бокалом вина и крупной виноградной лозой. У женщины, последней представительницы знатного аристократического рода, в руках на золотом подносе лежали символические ключи от города.

Благородная Маржук не узнала в величественном повелителе страны давнего варвара, с которым много-много лет назад провела ночь в заброшенном доме.

Кулл выпил вино, взял в рот виноградину, принял от рук бывшей возлюбленной ключи, даже не подав виду, что вспомнил ее — женщинам нет места в его сердце — и произнес:

— Да будет процветать ваш город во веки веков, как и вся Валузия. Да не оставят Дапрез без своего покровительства Валка и Хотат!

— Славься, наш царь, — произнес старейший аристократ Дапреза.

— Мы счастливы видеть тебя в нашем прекрасном городе!

Царский кортеж въехал в Дапрез.

Глава 5. Повелитель Сновидений

Едва отужинав, царь прошел в отведенные для него покои.

Келькор уже осмотрел их и везде расставил караулы — никто не мог бы проскочить в помещение, где почует царь, не зная пароля, да и тогда караульный из Алых Убийц, прежде чем пропустить желающего увидеть царя человека, вызовет своего командира с помощью специального колокольчика. Слишком много было покушений на царя Кулла, чтобы пренебрегать мерами предосторожности даже во дворцах лучших друзей.

Советник Ту, Ка-ну, Брул и Келькор прошли вслед за царем. На роскошной постели были разложены заношенные одежды, в спальне царя уже дожидались двое людей в длинных серых плащах, стоящих у окна и смотревших на улицу.

— Кто это? — спросил царь. — И что это за рванье на постели?

— Как я понял, ваше величество не собирается отказывать от своего плана инкогнито посетить Грелиманус и самому все посмотреть? — улыбнулся советник Ту.

— Нет, не собираюсь отказываться, Ту, — проворчал Кулл. — Мы же уже все обсудили. Прямо сейчас мы с Брулом садимся на коней. К утру уже будем в долине у гор, немного передохнем и отправимся в путь. Дней через пять-шесть я буду в Грелиманусе и меня там никто не узнает. Но ты не ответил на мои вопросы, Ту.

— Один из этих людей — брадобрей. Придется подстричь волосы и сбрить вашу бороду, известную всей стране, тогда появится шанс, что вас не узнает первый встречный. И уж, разумеется, вам с Брулом необходимо переодеться — эти одежды я приготовил для вас и вашего друга, ваше величество.

— Мне обязательно сбривать бороду и усы, Ту? — недовольно спросил царь.

— Решать вам, ваше величество, — склонил голову советник Ту,

— но я настоятельно рекомендую сделать это. Ваш гордый бородатый профиль знаком каждому гражданину Валузии по медным и серебряным монетам, что чеканят вот уж десять лет.

— Хорошо, пусть бреет и стрижет, — скрипя сердце согласился Кулл. — А кто второй?

— Баграт, повернитесь, — приказал сановник.

Человек повернулся от окна и скинул длинный серый плащ, скрывавший дотоле его фигуру. Кулл ухнул от удивления.

— Валка великий, я словно в зеркало смотрюсь! — не сдержался он.

— Да, — довольно расплылся в улыбке советник Ту. — В этих делах я поднаторел, когда тайно бродил по улицам Хрустального города, чтобы лучше узнать его жизнь и умонастроения ваших подданных.

Накладные брови и борода, плюс внешнее сходство фигур — издали его вполне можно принять за вас, ваше величество. Волосы пришлось покрасить. Только единственное, что мне не удалось — подобрать человека с серыми, как у вас глазами. Придется вашему двойнику отводить взгляд. И вообще мы скажем, что вы чувствуете себя не слишком хорошо и постараемся пореже появляться на людях.

— Нет, — вдруг резко возразил царь. — Даже не думай об этом.

Я не хочу, чтобы в стране пошли слухи, будто царь болен. Сам знаешь — в столице царь чихнул, а на окраинах утверждают, что он при смерти. Я здоров, как никогда и не собираюсь болеть.

— Хорошо, — не стал спорить опытный сановник, — я постараюсь сам вести беседы с встречающими нас на пути и постараюсь выбирать города поменьше, а людей, у которых остановимся — молчаливых и преданных. Даже если они что-то заметят, то все равно промолчат. Мы еще дней восемь будем ехать со всей пышностью до границы — вам хватит этого?

— Хватит, — сказал царь, снимая дорогие одежды. — Брул, переодевайся.

— Может, возьмете все-таки меня с собой, ваше величество? — спросил до сих пор молчавший начальник Алых Убийц.

— Нет, Келькор. Если тебя не будет в свите, это может дать лишний повод для подозрений, — возразил Ту.

— Да, — поддержал его царь. — Я хочу, чтобы все, кроме присутствующих здесь, даже верные мне Алые Убийцы, были убеждены, что я двигаюсь в Верулию.

— Тогда хотя бы возьмите с собой десяток бойцов — мало ли разбойники в горах встретятся, или еще что-непредвиденное, — не унимался Келькор.

— Для этого я беру с собой Брула, — возразил царь. — Два наших меча устоят против дюжины разбойников.

— А если на вас нападут две дюжины разбойников? — рассмеялся Ка-ну. — Нет, Кулл, много охранников, конечно, брать не надо, это сразу вызовет ненужное внимание к отряду, но тройку лучших бойцов — можно. Маленькая группа наемников из малых княжеств после окончания договора возвращается с добычей домой! Под эту выдумку и деньги у вас не вызовут подозрений, хоть сможете зайти в придорожную таверну и поесть-попить по-человечески!

— Брул, ты что скажешь? — посмотрел на друга Кулл.

— А мне — как ты решишь, — улыбнувшись, пожал плечами пикт.

— Я привык спать на богатых простынях, но удовлетворюсь и сырой землей, укрывшись плащом и съев на ночь кусок сырого мяса. Но, по-моему, трое лишними не будут.

— Так и порешим, — сказал царь усаживаясь в кресло. — Сбривай мою бороду! — приказал он цирюльнику.

Через полчаса вряд ли кто признал бы в двух искателях приключений царя Валузии и его лучшего друга пикта Брула. Свой проверенный меч Кулл отказался оставить двойнику наотрез, поэтому для царского меча подобрали плохенькие ножны, а рукоять плотно обмотали тряпками, чтоб не сверкала драгоценными камнями.

Келькор привел трех Алых Убийц, лучших из лучших, уже в соответствующем облачении.

Все пятеро накинули алые плащи с капюшонами. Кулл не удержался, подошел к старому Ту, обнял его и поцеловал в щеку на прощанье. Хотел что-то сказать, но все было уже сказано и тысячежды оговорено, Кулл лишь махнул рукой.

Вслед за Келькором, неузнанные, все пятеро проследовали в конюшню, где командир Алых Убийц указал на приготовленных коней. Кулл чуть было не потребовал своего любимца, белогривого Мекора, но, усмехнувшись собственной глупости, взлетел в седло того коня, что из пятерых глянулся ему больше всех.

Ночь уже опустилась над Дапрезом, ворота были заперты.

— Открывайте по приказу царя! — поднял руку с жезлом личных охранителей царя Кулла Келькор и еще не успевшие задремать стражники проворно распахнули тяжелые створки городских ворот.

— Да помогут вам Валка и Хотат, — прошептал начальник Алых

Убийц вслед пятерым всадникам, устремившимся в ночь, и повернул коня обратно ко дворцу, где его гвардейцы охраняли теперь ничем непримечательного — кроме поразительно похожей стараниями Ту внешности с царем — двойника Кулла.

Маленький отряд, невзирая на прошедший дневной переход, мчался по дороге к горам всю ночь, и лишь с рассветом, когда впереди показались знакомые вершины, Кулл, молча несшийся всю ночь впереди всех, придержал коня и поднял руку. Все остановились.

— Привал, — коротко сказал он. — Поедим и отдохнем. Что у нас есть из провизии?

— Паштеты, дичь, запеченная в тесте, сыр, зелень, холодное говяжий язык и сырая баранья туша, — ответил один из телохранителей, которому был доверен провиант. — Прикажете зажарить барашка?

— Нет, — мгновение подумав ответил царь. — Подкрепимся этой ерундой, чтобы приготовили повара. А на следующем привале барашка зажарю я сам, — царь повернулся к Брулу: — Ублажил ты меня своей оленинкой, я у тебя в долгу. Покажу, как атланты умеют мясо на углях делать — язык проглотишь.

Они быстро перекусили и Кулл сказал:

— Необходимо поспать. Караулить будем по одному — ты первый,

— он указал пальцем на самого слабого, как он посчитал, из троих

Алых Убийц. — Брул и я — последними. Рассчитайте время отдыха на пять смен, к полудню мы должны быть у гор.

— Ваше величество, — сказал старший из троих, — вам вообще нет нужды караулить, мы втроем все сделаем…

Кулл так посмотрел на телохранителя, что тот подавился на полуслове.

— Вас Келькор предупредил, зачем мы едем? — грозно спросил Кулл. — Так вот — я вам на все время похода — не царь. Зовите меня, — Кулл задумался: — Торнел, а его, — кивнул на Брула, — его…

— Гларном, — усмехнулся Брул.

— Пусть будет так, — согласился царь. — Вам все ясно? Кто в присутствии других или даже между нами назовет нас настоящим именем, то… Лучше не делайте этого. Все понятно?

— Понятно… Торнел, — кивнули трое Алых Убийц.

После короткого сна, они снова уселись на коней.

— Здесь два торговых пути через горы, — сообщил Брулу Кулл. — Один западный, другой восточный, на обоих оживленное движение. Я знаю одну контрабандистскую тропу, мы попадем по ней прямо в пустыню и через пять дней достигнем окрестностей Грелимануса.

— Ты имеешь в виду ту, что ближе к востоку, у Храма Мертвых Богов? — уточнил пикт.

Кулл кивнул.

— Я знаю другую, совсем неприметную тропу, — предложил Брул.

— Она совсем недалеко отсюда. Горы пройдем к закату, переночуем и, по малым княжествам, двинем на восток.

Кулл подумал немного и согласился на предложенный маршрут. Брул скакал впереди, указывая путь.

Южные горы разительно отличаются от гор Зальгары — не такие высокие, без ледяных шапок на вершинах, и даже скалы, заросшие кустарником, цветом посветлее и радостнее. Но кручи не менее опасные, чем в Зальгаре, а многочисленные ущелья с ручьями на каменистом дне делали южные горы вообще непроходимыми, кроме двух караванных путей, где царские чиновники по специальному указу следили за состоянием дороги и навесными мостами через ущелья.

Наконец, пикт увидел какие-то одному ему известные приметы и повернул коня к горам. Остальные последовали за ним. Обогнув пальцем упиравшуюся в небо скалу, пикт направил коня на почти заросшую травой тропу диких зверей и бандитов.

Едва углубились по тропе не более чем на милю, наверху послышался странный шум — словно вдали шелестел сильный ливень. Но в небесах не было ни единого облачка.

— Что это? — встревоженно спросил один из телохранителей.

Кулл и Брул внимательно вслушивались.

— Назад, быстрее! — неожиданно приказал царь и первым развернул своего коня в обратную сторону. — Это камнепад, быстрее назад!

Он стоял, напряженно всматриваясь вверх, первые маленькие камушки упали на тропу шагав в десяти от них.

На узкой тропе было не очень удобно разворачиваться, Кулл прижал коня к самой скале, чтобы открыть путь остальным — как старший, он должен быть отходить последним. У одного из Алых Убийц конь неожиданно подвернул ногу и, перекрывая испуганным ржаньем нарастающий гул лавины, упал, подминая под себя седока.

— Валка великий! — только и выкрикнул Кулл.

Он мгновенно соскочил с седла, бросился к упавшему спутнику, с силой выдернул его из-под туловища раненого животного и помог подняться.

— Бегом к моему коню, — прохрипел царь и крикнул остальным: — Быстрее, мы вас догоним!

Кулл, поддерживая и подталкивая оставшегося без коня всадника, отбежал вместе с ним от упавшего животного всего на несколько шагов, как крупный камень размозжил голову несчастного коня. Алый убийца уже сидел на коне Кулла, царь быстро запрыгнул ему за спину и погнал коня за остальными.

Они остановили бешеную гонку лишь почти у самого выхода в долину. Все пятеро тяжело дышали. Оставшийся без коня телохранитель освободил царское седло, едва конь остановился.

— Никогда не слышал, чтобы в южных горах бывали обвалы, — переведя дух, сказал Брул. — Ничего, переждем немного и поедем снова

— сильно тропу вряд ли завалит, пройдем как-нибудь… Или, до той тропы, что у Храма Мертвых Богов, отправимся?

— Негоже отступать при первой же трудности, — усмехнулся Кулл.

— Солнце уже высоко. Если сейчас ехать на ту тропу, то ночевать в горах дважды придется. Переждем. А пока, чтобы время не терять, зажарим барашка.

Пообедав, они снова вступили на тайную тропу, все пятеро напряженно вслушивались в беспечную тишину, оставшийся без коня Алый Убийца ехал за спиной своего товарища.

Завал оказался большим, погибшего коня было не видно — его просто погребла груда бесформенных обломков. Спешившись, они аккуратно провели коней по камням, стараясь, чтобы животные не оступились и не подвернули ноги.

Наконец они вновь выехали на нормальную дорогу и поспешили дальше, досадуя на случайную задержку в пути.

Но приключения не закончились — дорогу преграждал ствол дерева не менее двух человеческих обхватов шириной.

По знаку кулла трое Алых Убийц соскочили на землю, чтобы попробовать отодвинуть дерево и расчистить путь.

Из камней, как будто материлизовавшись из воздуха, появился с десяток вооруженных людей. Один откуда-то сверху запрыгнул на ствол, чтобы говорить с попавшими в засаду жертвами сверху вниз. Он по всему виду был главарем — наиболее добротные одежды и крепкие сапоги отличали его от остальных, жесткие черные волосы, были перехвачены желтой лентой, на которой синей нитью были вышиты какие-то знаки.

— Хитрые, — усмехнулся главарь, — убежали от лавины, думали сможете и дальше пройти? У вас одна-единственная возможность остаться в живых — раздеваться догола, оставлять здесь все и уматывать пешком в долину. Это пока я добрый…

— А кто ты такой, чтобы быть добрым? — рассмеялся Кулл.

— Я — Харкл по прозвищу Паук. Слышали о таком? Тогда прекращайте споры и делайте то, что вам сказано.

Кулл с улыбкой взглянул на Брула, тот усмехнулся в ответ.

— Не та муха залетела в твою сеть, паук. Не переваришь, — крикнул главарю Кулл и повернулся к пикту. — Эх, Брул, как здорово, что они сами напросились — а то руки болят без работы, а меч без крови тупится от жажды.

— Я долго буду ждать, мокрицы? — размахивая топором выкрикнул Харкл-Паук.

Кулл оглянулся — позади ухмылялись в густые бороды семь разбойников с огромными топорами в руках.

Он выхватил меч из ножен — метал блеснул на солнце.

— В Валузии не должно быть разбойников даже на заброшенных тропах, — воскликнул он, разворачивая коня к тем, что стояли позади,

— Вперед.

Трое Алых Убийц, что стояли перед деревом выхватили мечи и с боевым кличем валузийцев бросились на главаря разбойников и тех семерых, что появились сбоку. Зазвенел металл.

Кулл довольно набрал полную грудь воздуха и рубанул сверху вниз по ближайшему разбойнику, чуть ли не рассек его надвое — раздался первый предсмертный крик, сладкой музыкой вливающийся в душу. Шальной ветерок освежил лицо, растрепав подстриженные волосы, кровь убитого врага брызнула Куллу в лицо. Рядом удар копья Брула свалил второго разбойника.

Почувствовав, что у его коня подгибаются ноги, Кулл отразил удар одного из разбойников и быстро спрыгнул коня. Брул сверху зарубил еще одного, но другой разбойник, не по бойцовски схватил его двумя руками за сапог и пытался стащить пикта с коня. Кулл метнул в спину негодяя кинжал и остался лицом к лицу с двумя противниками. За спиной раздавались крики главаря, который так и стоял на древесном стволе и трех отчаянно сражавшихся Алых Убийц.

Свист топора над ухом — резкий разворот и клинок Кулла пронзил последнего разбойника. Кулл даже запыхаться не успел. Он улыбнулся Брулу, который так и сидел на коне, и повернулся к остальным спутникам. Там картина обстояла гораздо хуже — двое Алых Убийц лежали на дороге, рядом с пятью убитыми разбойниками. Последний отчаянно сопротивлялся против двух оставшихся врагов, главарь, опершись на древко топора, флегматично наблюдал за ним.

Кулл бросился на помощь, Брул на коне перегнал его.

Кулл подбежал к стволу:

— Слезай, Паук, прими бой с настоящим бойцом, ответь за свои преступления!

Главарь разбойников сплюнул и спрыгнул со ствола. Но не на сторону Кулла, а в противоположную. Мгновение — и он скрылся между камней, как будто его и не было.

— Ну, подожди! — в бессильной злобе процедил ему вслед Кулл.

— Вернусь из путешествия — лично возглавлю экспедицию в эти горы и всех вас, шакалов, выкурю отсюда.

Он повернулся. Последний из его телохранителей — тот самый, что остался без коня — склонился над своими павшими товарищами. Брул уже соскочил с коня и мечом проверял все ли разбойники мертвы. Одного раненого пронзил в сердце, выдернул меч и вытер об одежду убитого.

— Живы? — спросил Кулл у последнего телохранителя.

Тот мрачно покачал головой.

— Надо похоронить их, — сказал Кулл. — Валка великий, весело начинается наше путешествие!

— Уж не предупреждение ли это свыше? — поднял голову Алый Убийца.

— Брось ты, — осклабился Брул. — Обычные недобитки из старых банд, которых войска загнали в горы. В долину они и носа не кажут — а часто ли им попадается добыча в этих Валкой забытых местах? Давай помогу.

Кулл тоже взялся за плечи своего убитого телохранителя и потащил к краю дороги.

— А с этими что делать? — спросил Брул. — Если тоже хоронить, то до вечера здесь провозимся.

— Пусть Паук о них позаботится, — огрызнулся Кулл.

Завалив погибших спутников камнями, и освободив путь от древесного ствола, который оказался прогнившим внутри и не слишком тяжелым, они вновь уселись на коней — теперь коней было поровну, раненого коня Кулла, которому разбойник воткнул меч в брюхо, пришлось добить.

Около часа они ехали молча, дорога казалась спокойной, лишь небо посуровело и яркий свет больше не заливал горную дорогу.

Откуда-то далеко впереди раздался странный красивый низкий звук — словно кто-то вдали трубит в огромный драконовый рог. Кулл поднял руку и остановил коня.

— Стойте! — приказал он спутникам и те послушно придержали коней. — Что-то очень мне напоминает этот звук.

— Подъедем поближе и узнаем, — предложил Брул.

— Одно из двух, — сказал Кулл. — Либо это звуки пиктских труб, либо белый житель гор.

— Нет, — уверенно заявил пикт. — Похоже, конечно, на наши трубы, но я знаю все мелодии, эта же ничего означать не может…

— В таком случае, это белый житель гор, отлично знакомый мне по горам Атлантиды. — Кулл поправил волосы и вздохнул. — Только я никогда не слышал, чтобы они водились в Валузии. Тем более, в южных горах.

— Кто такой белый житель гор? — спросил пикт.

— Огромное чудовище с шестью ногами, высотой бывает до двух человеческих ростов, а уж длиной не менее двух дюжин шагов, — пояснил атлант. — Невзирая на размеры, оно очень ловко лазает по горам. У него крепкая броня на брюхе и по бокам, ему не страшно ободраться о камне. А сверху он покрыт длинной жесткой белой шерстью, за что и получил свое прозвище. Он очень опасен, подзывает своим храпом — это мы его сейчас слышим — животных, а когда те приближаются на расстояние вытянутой лапы чудовища, он просыпается и убивает их одним ударом, даже тигров — сам видел. Потом обливает жертв слюной, которая предохраняет мясо от гниения, и вновь засыпает. Они хоть и ловко шастают по горам, но довольно ленивы. Они встречаются очень редко и мы охотились, если узнавали о появлении белого жителя гор в наших краях, всем племенем. Кстати, мясо у чудовища очень вкусное, его можно вялить и долго хранить. Когда забивали зверя, все племя устраивало пир и приглашались соседние племена, но самое вкусное — сердце чудовище, делилось лишь между теми, кто принимал участие в охоте. Сейчас мы еще можем противостоять зову белого жителя гор, но потом противиться не будет сил. Только откуда он здесь взялся ума не приложу!

— Может быть, повернем обратно? — задумчиво предложил Брул. — Если оно такое огромное…

— Лучше всего было бы не связываться с ним втроем, — согласился атлант. — Но это — моя страна, и я, как царь, обязан заботится о безопасности в своей страны. Вдруг по этой дороге поедут после добронравные граждане, никогда не слышавшие о белом жителе гор? Я, как царь Валузии, не могу оставить его на дороге.

— Ты забыл, что путешествуешь сейчас как частное лицо? — напомнил пикт.

— Я могу сбрить бороду, — жестко произнес Кулл, — но никогда не забываю, кто я.

Брул хотел что-то сказать, но сдержался.

— Слезайте с коней, оставим их здесь, чтобы не подвергать лишней опасности, — приказал Кулл и огляделся. — Вон, к тому дереву привяжем. А то останемся без коней, пешком по горам невесть сколько идти будем…

Они привязали коней, Кулл посмотрел на окружавшие дорогу горы и, кивнув спутникам, чтобы следовали за ним, начал взбираться по склону наверх. Они забрались на самый верх, отдышались и, перепрыгивая с валуна на валун, иногда обходя огромные камни, пошли в сторону, откуда доносился звук. Дорога делала довольно крутой поворот, а затем резко расширялась, превратившись, на каком-то отрезке в большое поле, окруженное пологими склонами. В дали дорога вновь сужалась, уходя меж скал.

— Так я и знал, — сказал Кулл, — эти чудовища ленивы, но хитры. Они всегда занимают подобные позиции.

— Вполне можно обогнуть его на приличном расстоянии по склону, ведя коней в поводу, — задумчиво произнес Брул. — Можно даже не слезать с коня — просто не приближаться на расстояние удара. Да, вполне можно обогнуть шагах в десяти, чудовище не проснется.

— Это только так кажется, — уверенно опроверг его атлант. — Смотри, как расположилось — отсюда, сверху, камни не добросишь… Да… Ладно, поступим так: вы вдвоем встанете у поворота дороги и приготовите побольше камней — с голову человека размером. Я заманю его туда, к повороту, а сверху бросайте камни — самое слабое место у белого жителя гор, это череп. Попадете на спину, ощутимого вреда не нанесете. Надо раздолбать ему башку. А я его буду дразнить. Дай копье, Брул.

— Кулл, это очень опасно, — возразил пикт. — Может, я пойду дразнить?

— Ты его видишь впервые в жизни, — улыбнулся атлант, — а я трижды принимал участие в охоте на его собратьев. Все, идите готовьте камни.

— Все ж, это очень опасно, — вспомнив наставления Келькора осмелился сказать и телохранитель. — Может, я пойду? Ну задерет меня чудовище, вы его пристукните и отправитесь дальше…

Кулл хлопнул Алого Убийцу по плечу.

— Опасность подстерегает нас на каждом шагу. И поверь мне, юноша, неожиданный удар ножом из-за колонны или отравленное вино куда хуже опасности, с которой встречаешься лицом к лицу, которую знаешь, и при которой твоя жизнь зависит лишь от тебя самого — от твоей ловкости, отваги и умения рассчитать движения. Все, я спускаюсь. Приготовьте у поворота места поудобнее и собирайте камни.

— Мне не хочется уходить, — вдруг признался Алый Убийца. — У меня непреодолимое желание спуститься и коснуться его такой белой шкуры.

— Странно, — заметил Брул, — у меня тоже.

— Это действует зов, — сказал Кулл и, взяв спутников под руки, быстро повлек их обратно.

Оставив их у поворота, Кулл прошел назад к тому месту, где они поднимались на склон и спустился к лошадям. Скинул плащ, подпрыгнул, размахивая руками, чтобы проверить не сковывает ли одежда движений, подумал и снял куртку. Отрезал кинжалом от плаща кусочки материи, сделал затычки и плотно загнал в уши, чтобы не слышать привлекательных вероломных звуков.

С обнаженным торсом и копьем в руках, словно много лет назад в горах Атлантиды, он направился к белому жителю гор. Только в Атлантиде на подобных чудовищ никогда не ходили втроем — лучшие охотники племени отряжались на опасное дело. Но выхода не было — это его страна, за порядок в которой он отвечает. И он не может допустить, чтобы случайный путник, слыхом не слыхавший о такой напасти, пал жертвой коварного зова.

Кулл миновал поворот и подошел почти к самому чудовищу. Постоял, любуясь внушительным зрелищем. Он чувствовал, что там, за спиной у поворота в напряженных позах с камнями в руках дожидаются его Брул и телохранитель. Кулл решительно сделал шаг вперед, выставив перед собой копье.

Если бы он не ожидал стремительного выпада мощной лапы, он бы погиб. Но едва мелькнула почти неуловимая глазом тень, он упал, перекувырнулся несколько раз, вскочил на ноги и отбежал шагов на пятнадцать, проорав дикий, почти забытый им боевой клич племени Приморских гор.

Чудовище удивленно открыло глаза и посмотрела на то место, где должна была валяться убитая жертва. Кулл вытащил затычки из ушей — монстр проснулся и значит больше не издает завораживающего храпа, а шум в схватке для опытного бойца очень много значит, зачастую ориентируешься исключительно по звуку.

Кулл стоял, замерев, и не сводил глаз с чудовища. Оно широко разинуло слюнявую пасть, усаженную острыми клыками, потом закрыло и посмотрело огромными зеленоватыми глазами, чем-то напоминающими стрекозьи, на Кулла. Но не двинулось с места. Закрыло глаза, словно вновь собиралось заснуть.

Атлант оторопел — как вызвать чудовище на погоню? Он не помнил, что делали его соплеменники в данном случае. Наконец, он решился, дико заорал, бросился вперед и метнул копье, метя в глаз, хотя прекрасно знал, что даже в случае удачного броска, монстра это не убьет — мозг у белого жителя гор расположен далеко от глаз.

Но копье достигло желаемого результата — чудовище заревела от боли, задние и средние ноги напряглись. Кулл понял, что произойдет в следующее мгновение и стремглав бросился назад, к повороту, выхватывая из ножен меч — игрушка против белого жителя гор.

Миновав поворот, он остановился тяжело дыша, радуясь, что длинное массивное чудовище может не вписаться в узкий крутой поворот расселины. Бросил мимолетный взгляд наверх — двое мужчин занесли над головами тяжелые камни, у их ног были сложены горками другие.

С ревом боли чудовище бросилось за обидчиком, но затормозило перед поворотом, оставляя на придорожных камнях огромные клочья белой шерсти. И хотя до поворота было ярдов пять, Брул, не спеша и тщательно прицелившись, метнул камень. Удар получился почти удачным — на фут бы левее и размозжил бы непрочный череп, а так только ранил — может быть даже смертельно, но чудовище пока еще могло двигаться и в любой момент растерзать Кулла.

Но, не понимая, что опасность угрожает сверху, монстр ринулся на запах и дикий призывный рев основного обидчика. Едва он оказался в повороте, на него обрушился буквально град камней — пикт и Алый Убийца торопились, бросая почти не целясь, уповая на то, что хотя бы один из дюжины камней достигнет цели.

Так оно и случилось. Животное уже умирало, не в силах двигать, разинув чудовищную пасть, хрипя уже, а не ревя, а Брул с товарищем все швыряли и швыряли заготовленные камни.

Кулл осторожно подошел к зверю — в него чуть не попал брошенный сверху камень.

— Хватит, Брул! — сложив руки рупором, что есть мочи прокричал он. — Чудовище мертво, спускайтесь! — И добавил уже нормальным голосом: — У нас еще очень много работы.

Когда пикт и телохранитель спустились, Кулл уже взобрался на мертвого монстра и вовсю орудовал мечом, отделяя голову от туловища. Увидев спутников, он рукой провел по лбу, смахивая пот.

— Гордитесь, — сказал он, — никогда еще не слышал, чтобы сердце белого жителя гор делили на троих. Мне всегда доставался совсем маленький кусочек…

Между огромной тушей и горами был просвет не больше ярда, с трудом провели лошадей. Они прекрасно отобедали — Кулл вновь продемонстрировал незаурядное, ничуть за десятилетие не позабытое варварское кулинарное мастерство. До каких изысков не додумывались придворные повара, но так просто и вкусно приготовить было не в их разумении. Мяса набрали сколько могли — вялить некогда, а так испортится. И помчались вдаль, оставляя гору мяса птицам и хищникам.

Долгое время ехали без приключений, перебрасываясь ничего незначащими репликам и шуточками, настроение после победы над белым монстром было прекрасным.

Наконец они достигли края одного из глубоких ущелий, которыми славятся южные горы Валузии. Кулл спешился и с сомнением посмотрел на шаткий навесной мост — веревки были растрепаны, старые бревна аж почернели от времени. Даже подумать о том, что придется ступать на этот мост было страшно. Но Кулл не привык отступать и первым подвел коня к мосту.

— Ваше ве… то есть, Торнел, — Алый Убийца смутился, забыв о предупреждении. — Позвольте, я пойду первым.

Он не рвался на шаткий ненадежный мост, от одного вида глубины ущелья к горлу подбегала тошнота, но случись что с царем, а он останься жить, то, во-первых, ему все равно останутся считанные дни — до встречи с Келькором, а во-вторых, вечный позор падет на его семью, которая так гордиться тем, что он служит в элитарном отряде лучших воинов Валузии.

Кулл хотел что-то сказать в ответ на слова телохранителя, но Брул многозначительно положил руку на плечо царственному другу, и тот кивнул.

Воин взялся рукой за веревочные перила и, осторожно ступая, повел коня к противоположному краю моста. Кулл и Брул, затаив дыхание, смотрели на него. Ущелье было довольно широким, более тридцати ярдов. Воин почти достиг середины, Кулл подвел коня к мосту.

— Подожди, — попросил пикт, — мост одного-то едва держит.

Кулл снова молча кивнул головой.

Телохранитель уже добрался до самого конца угрожающе поскрипывающего и раскачивающегося при каждом шаге моста и хотел издать победный вскрик, как веревки все ж не выдержали — у самого края ущелья порвались и вся конструкция, удерживаясь на краю, где стояли Кулл и Брул, полетела вниз. Бешено заржал конь и тут же крик захлебнулся — животное разбилось о камни ущелья.

Алый Убийца, приученный к любым неожиданностям, успел ухватиться за веревку, ограждавшую мост, его с размаху стукнуло о скалы, но он висел посередине между краем пропасти и каменистым дном, где насмешливо журчал извилистый ручей.

— Держись! — крикнул Кулл и приготовился спускаться за ним по висевшей веревке.

— Нет! — жестко встал на его пути Брул. — Веревки не выдержат двоих, вы сорветесь оба. Я не пущу тебя!

— Но не могу же я равнодушно смотреть как гибнет мой человек!

— прорычал Кулл.

— Давай попробуем вытянуть его вместе с мостом сюда, места хватит, а сил у нас не занимать.

— Давай, — согласился на не пришедшее ему самому в голову предложение Кулл. Он был зол на себя — мог бы сам догадаться. — Давай быстрее, у него пальцы могут разжаться — как его швырнуло на стену. Удивляюсь, как он вообще себе чего-нибудь не сломал.

Оба промолчали, понимая, что, может, и сломал и тогда придется возиться с раненым. Но сейчас надо не рассуждать, а спасать товарища. Оба встали на колени перед обрывом и принялись тащить на себя останки моста. Они торопились, как могли, но было тяжело, бревна настила, вырвавшиеся из веревочных петлей, цеплялись за выступы и застревали в трещинах. Кулл и Брул старались избегать резких движений, чтобы не стряхнуть раненого товарища с моста.

Но не успели они вытравить мост и наполовину, как услышали предсмертный крик и звук удара бойца о камни. Кулл, не глядя вниз, бросил мост и встал. Он привык к виду смерти, и не было необходимости в каких-либо словах.

Брул долго посмотрел вниз, потом встал, вытер о штаны руки и сказал:

— Мне кажется, что кто-то активно препятствует нам. Кто-то знал, что мы поедем этой тропой и сделал все, чтобы не пустить нас.

— Но о моем путешествии в Грелиманус знали, кроме тебя, лишь Ту, ка-ну и Келькор, — заметил Кулл. — Всем им я безоговорочно доверяю.

— Нет, я не о них, — задумчиво произнес пикт. — Может, и в силах человеческих вызвать камнепад, послать разбойников и испортить мост, но как он может подослать то чудовище? Нет, я говорю либо о гневе богов, либо о сильном колдуне, который хочет погубить тебя. Во всяком случае, чтобы ты не добрался до Грелимануса.

— Валка и Хотат! — воскликнул царь. — Чем я мог прогневить богов, для которых я — жалкий муравей. Если уж верить твоим словам, то верно, скорее второе — колдун мог бы следить за мной, хотя я даже не представляю как именно и насколько, в таком случае, он могуществен… И тогда он, пожалуй, сидит в Грелиманусе. Тем более я хочу поскорее туда добраться.

— Но вперед пути нет, — возразил пикт.

— Да, — согласился Кулл. — Придется временно сдаться и отступить. Возвращаемся в долину и поедем восточным торговым путем.

— Или той тропой, что начинается у Храма Мертвых Богов.

— Там видно будет, — нахмурив брови, сказал царь и вскочил в седло.

Они вновь помчались по горной тропе.

— Знаешь, — через какое-то время спросил пикт у Кулла, — чем отличаются варвары, как мы с тобой, от древних знатных валузийцев или аристократов других Семи Империй?

— Чем же? — чтобы поддержать беседу спросил атлант.

— Тем, что мы никого не обвиняем. Будь на твоем месте, например, советник Ту — к которому я, например, очень хорошо отношусь — он бы, может, промолчал, но обязательно бы подумал. А любой другой исконный валузиец непременно бы проканючил, что во всем виноват Брул, который предложил идти по этой, всеми богами забытой тропе, что он специально подставлял всех под опасность!

— Брул! — гневно воскликнул Кулл, — у меня такого и в мыслях не было!

— А я о том и говорю, — усмехнулся пикт. — Ты — варвар, ты видишь то, что видишь, и не ищешь во всем чьи-то происки и козни. Если ты что-то хочешь сказать — говоришь правду в глаза, если что-то хочешь сделать — идешь прямой, пусть и наиболее опасной, дорогой. Другое дело — валузиец. Он думает порой одно, а слова его означают прямо противоположное, он боится как бы кто его не заподозрил в чем-то нехорошем. А если он хочет что-то сделать, то выбирает окольный путь. Ты честно голыми руками пошел на Борну и сорвал корону с его головы. А твои враги? Подло и исподтишка посылают наемных убийц, подсыпают отраву в вино… Если бы против тебя пошел варвар, пикт или атлант, он бы пришел к тебе с мечом в руке.

— О! — воскликнул Кулл, — как мне все надоело, видит великий Валка! Да я с удовольствием выйду на поединок с любым, кто бросит мне вызов, с любым, кто недоволен моим правлением! Знаешь, Брул, порой, особенно сейчас, когда я вижу перед собой дикую природу, похожую на ту, где вырос, мне так хочется бросить всю, покинуть Валузию, уйти в другую страну и начать новую жизнь, чтобы не думать о покушениях…

— Да, — усмехнулся пикт, — и в другой стране начать все сначала, рано или поздно свалить местного царя или императора и снова бояться подлых покушений?

Кулл посмотрел на Брула, тот молча отстегнул с пояса флягу. Кулл глотнул — это было грубое пиктское крепкое варево, от которого бы Ка-ну например, хоть и пикт, скривился бы, а то и сплюнул на пол. Кулл с удовольствием сделал еще глоток, вернул флягу и, словно в ответ на свои мысли, запел на лемурийском:

Рыбак возвратится с моря,

Охотник спустится с гор,

А тот кто попал на галеру

Никогда не вернется домой.

Эг-гей, эг-гей, налегай на весло, налегай!

Эг-гей, эг-гей, бьет барабан, налегай!

Они достигли места, где преграждала дорогу туша белого чудовища, спешились, и потревожив пир бесплатным лакомством троих длиннокрылых стервятником, протиснулись вперед — кони шарахались от запаха природного врага.

Затем путешественники без приключений достигли долины, солнце уже далеко перевалило за средину пути. Пикт вопросительно посмотрел на друга. Кулл, подумав, кивнул в сторону Храма Мертвых Богов. Торговый путь был и дальше, и выводил на тракт, который делал большую дугу, а они и так уже потеряли напрасно целый день.

Почти перед самым закатом они достигли въезда на тропу, неподалеку возвышались останки древних строений, почерневших от давнего пожара, и прозванных в народе Храмом Мертвых Богов — говорят, сюда собираются неприкаянные души со всего мира.

Кулл нашел знакомую пещеру в горах с двумя выходами, они зажарили на костре мясо белого жителя гор, наелись, выпили, поминая погибших спутников, и оба легли спать, готовые вскочить при малейшем шорохе или ржанье переполошенных коней.

Ночь прошла абсолютно спокойно, никто не потревожил сон двух знатных путников, путешествующих под чужими именами, и за прошедший день, побывавших в передрягах, испачканные грязью ущелий и кровью врагов — ни дать, ни взять обычные искатели приключений, что во множестве бродят по всему миру, надеясь подороже продать свой меч, чтобы потом спустить наградные денежки в кабаках или на проституток.

Позавтракав, они вскочили на коней и въехали на мало кому известную тропу, памятную Куллу с тех далеких лет, когда он скрывался в горах. Солнце словно улыбалось им, птицы радостно приветствовали их.

«Сразу надо было сюда направляться», — хотел молвить Кулл, но сдержался, чтобы не обидеть товарища. Кулл мог бы прозакладывать голову, что Брул не желал вчерашних напастей и гибели их спутников. Все в воли богов, люди лишь пушинки, гонимые их дыханием — так говорят жрецы и нет причин им не верить.

Тропа была широкой, достаточно наезженной. Не такой, как две купеческие, но по всему ведать, здесь била своя жизнь. Ехали быстро, но особо коней не мучили, периодически с рыси переходя на шаг. Оба знали, что по этой дороге за один день горы не минуешь, придется где-то ночевать. Но для двух детей гор, немало ночей проведших на сырой земле, это не представляло больших проблем.

Ближе к полудню они встретили усталый караван из трех телег и с десятком охранников. Кулл и Брул прижали коней к обочине дороги и развели в стороны руки, показывая, что злого умысла не держат, но в любое мгновение готовые выхватить мечи, если встречные захотят ограбить двух одиноких путников.

— Да хранят вас Валка и Хотат! — бросил караванщик, зорким взором бегло оценив всадников.

— И вам пусть помогут великие Валка и Хотат! — пробормотали

Кулл и Брул, провожая караван взглядами.

Наверняка, это были контрабандисты, но какое, по большому счету, сейчас до них царю дело, когда опасность гораздо большая, чем провоз запрещенных товаров, угрожает стране? Они спокойно продолжили путь.

Уже ближе к вечеру, когда сумерки уже начинали сгущаться, но до заката еще было далеко, Кулл вдруг круто остановил коня.

— Что случилось? — встрепенулся Брул.

Кулл к чему-то прислушивался.

— Ты слышишь? — наконец спросил он. — Кто-то отчетливо зовет меня: «Кулл из Атлантиды, приди!»

— Ничего подобного не слышу, — покачал головой пикт.

Кулл слез с коня и посмотрел наверх. По пологому склону можно было подняться и с конями, а там, кажется, есть какая-то тропа, оттуда и доносится странный зов, который слышит только он.

— Я пойду! — решительно сказал атлант.

— Это опять могут быть проделки магов, вчера не выпустивших нас из гор, — с подозрением произнес Брул.

— Я все равно должен узнать, кто зовет меня! Вдруг кому-то нужна моя помощь?

— Хорошо, тебя все равно не отговорить, — нехотя согласился спутник. — Но я иду с тобой.

С некоторым трудом они затащили наверх лошадей. На вершине склона действительно была довольно неприметная узкая тропинка. Они вели лошадей за собой, на всякий случай держась за рукояти мечей.

Из кустов вспорхнула испуганная птаха. Оба как по команде выхватили мечи. Посмотрели друг на друга и расхохотались.

Неприметная сверху тропка вывела их напрямую к довольно большому входу в пещеру — самый рослый человек мог бы в нее пройти, не наклоняя головы. Рядом с зияющим чернотой входом громоздился огромный камень.

— Во имя семи дьяволов! — воскликнул Брул. — Клянусь, этот камень еще вчера закрывал вход в пещеру. Его не под силу сдвинуть и дюжине человек! Кулл, злые чары влекут тебя на погибель.

— Со мной — мой меч, — промолвил царь Валузии, — и не впервые я столкнусь с колдуном. Какие бы силы не затаились в пещере, я выясню, кто звал меня и что задумал!

Кулл осмотрелся, увидел поодаль кривое чахлое деревце и привязал к нему своего коня. Затем решительно шагнул в бездонную тьму пещеры.

Пикт тоже привязал коня и последовал за другом, но тут же наткнулся на вытянутую Куллом руку.

— Стой! — почему-то шепотом произнес царь. — Надо хотя бы факелы сделать, ни зги не видно.

Откуда-то из глубины густого мрака подземелья доносилось неспешное журчание воды.

Они вышли из пещеры, нашли подходящие палки, кое-как сделали факелы и Кулл снова первым шагнул внутрь зияющего входа.

Подземный туннель оказался довольно длинным, стены были шершавыми и неровными, но походили скорее на творение рук человеческих, нежели сил природных. Причудливые тени, отбрасываемые на стены факелами, до неузнаваемости искажали фигуры двух лучших воинов Валузии.

За поворотом друзья остановились, восторженно озираясь.

Они оказались в просторном почти идеально круглом зале, по стенам которого неспешно стекала вода. Зал освещался странным зеленоватым светом — будто мерцали мириады светляков, ползающих по потолку, полу, стенам, летающих в воздухе. Посреди зала находилась либо бочка, либо колодец — в полумраке было не рассмотреть. Возле нее стояла большая скамья, а за бочкой напротив входа сидел странный человек — Кулл никогда в жизни не мог предположить, что могут быть такие толстые люди. Ростом незнакомец вряд ли превышал обычного валузийца, но в ширину он был может быть даже больше, чем ростом. Свободные одежды скрадывали очертания фигуры, но можно было представить огромный живот, свисающий еще больше, чем тяжелые щеки.

Кулл сделал несколько шагов вперед, чтобы всмотреться в лицо хозяина странной пещеры, который держал в руке огромный — под стать ему — кубок. Оплывшее лицо представляло собой сплошную сеть морщин и на пепельном фоне резко выделялись два алмазных огня глаз, в которых проглядывалась мировая мудрость, вселенская скорбь и космическая тяга к жизни.

— Кто ты? — глухо спросил Кулл. — И зачем ты звал меня?

— У меня много имен, — мелко рассмеялся незнакомец и Кулл почему-то подумал, что древний старик пьян, от бочки исходил сладкий запах очень хорошего вина. — Меня звали сотворителем сущности, меня считали богом, обо мне говорят такое, чего не было и в тысячной доле, но не знают самого главного. Некоторые считали меня самым выдающимся магом, но оказались чародеи сильнее меня. Я живу тысячу тысяч лет… — старик вновь рассмеялся и совсем невесело добавил: — Если это можно считать жизнью. Ты, Кулл из Атлантиды, мог слышать обо мне под именем Раама…

— Великий маг Раама! — не сдержался Кулл. — Тот, кто заточил само Молчание в горах Зальгары!

Царь сразу вспомнил множество противоречивых слухов, ходивших об этом человеке, жившим много столетий назад. Молва утверждала, что он был волшебником, посол пиктов Ка-ну был убежден, что Раама — самый могущественный некромант всех времен, а один из наиболее просвещенных ученых Семи Империй раб Кутулос заверял, что Раама — человек, постигший глубинные тайны природы, завоевавший знаниями, и только знаниями, небывалое могущество и смог в одиночку противостоять жутким стихиям — таким, как само Мировое Молчание, которое он заточил в замок Черного Черепа. Кулл (и Брул, наверное, тоже) мгновенно вспомнил о том путешествии на безлюдное плато с возвышающим черным замком, где Кулл впервые в жизни познал всепроникающий Страх, выпустив на волю заточенную злую силу, но смог все ж загнать ее обратно при помощи волшебного гонга, оставленного мудрым Раамой пред входом в черный замок.

И вот теперь Раама, в облике расплывшегося пьяного старца с пронзительными глазами, сидит перед ним.

Каким угодно представлял себе Кулл легендарного волшебника, только не таким.

— Садись, Кулл из Атлантиды, царь Валузии, — указал на скамью напротив великий волшебник. — С тобой, я так понимаю, пикт Брул по прозвищу Убивающий Копьем? Вот вам кубки, пейте это вино — Вино Жизни. Ему больше тысячи тысяч лет, оно прекраснее всех напитков, которые вы когда-либо пробовали, оно услаждает вкус и пьянит разум. Пейте.

В руках у друзей оказались кубки с зачерпнутым прямо из бочки черного камня напитком. Вино оказалось до чрезвычайности прохладным и вкусным, живительная горячая струя пробежала внутри Кулла, подгоняя кровь и освобождая разум от всего наносного и незначительного.

— Великий Раама, — спросил Кулл, поскольку старик молчал, не отводя от них взгляда, сощурившись в хитрой улыбке, — но ведь говорят, что ты помер так давно, что кружится голова от одной только мысли сколько тысяч лет отделяют наш век от твоего времени.

— Да, умер, — захихикал мудрец, — но кто скажет, что такое жизнь и что такое смерть? Познав бесконечность, приобретаешь всеобъемлющую власть, но обязательно найдется во вселенной сила, которая обладает властью неизмеримо большей. Вот уже столько лет, что не сосчитают лучшие счетоводы всех Семи Империй, я сижу здесь у родника с Вином Жизни и думаю. Я просыпаюсь раз в два года ровно на тридцать дней, чтобы испить вина мудрости и поиграть в свои картинки. Хотите, я покажу вам, чем заполняю свой досуг?

Не дожидаясь ответа Раама вытянул правую руку к стене, со струящейся по ней водой и по воде вдруг побежали круги, вода слилась словно в вертикальное озеро, внутренний свет заполнил его, и на глади воды проявилась картина, тщательно оберегаемая в сердце Кулла, знакомая ему до слез с той самой ночи в Атлантиде, после которой столь круто изменилась его жизнь: тысячи людей Хрустального города под ослепительным солнечным светом славили царя Кулла.

Картина, долго лет жившая лишь в воображении, но вот уже давно ставшая реальностью.

— Или вот такую картинку могу показать, — вновь хихикнул старый маг и подвинул руку левее.

Там тоже образовалось волшебное озеро, но появившийся вид вселял страх: сгустившиеся черные тучи, молнии и извержения вулканов, которые не могут погасить ливневые стены; Атлантида — Кулл не мог не узнать родную страну — уходит под море, пиктские острова, частично уничтоженные землетрясением, сбиваются вместе и превращаются в северный хребет материка, ночь опускается над Валузией и всем миром.

— Или такую вот, — продолжал хихикать древний маг, поводя в сторону рукой.

В новом изображении, появившемся рядом с прежними, которые продолжали жить, друзья увидели шагающее по черной выжженной земле в багряном злом свете тяжелого солнца чудовище, похожее на дракона, но на двух мощных лапах, повсюду мелькали жуткие крылатые твари, а земля была завалена человеческими скелетами.

— Выбирайте сами, что вам больше по душе, — расхохотался Раама и залпом опрокинул в себя кубок с Вином Жизни.

Под этот хохот, в котором горечи было гораздо больше чем веселья, все стены круглого зала осветились движущимися беззвучными картинами — разными, они наплывали друг на друга, сосредоточиться на чем-то одном было почти невозможно.

В одном месте люди собирали богатый урожай великолепных фруктов, улыбаясь друг другу, а на соседнем изображении приземистый черноволосый воин сражался с целым клубком рогатых змей, тянущих к нему раздвоенные языки.

Где-то извергали пламя черные трубы и лес был покрыт огнем, а где-то повозки без лошадей сами везли счастливых людей по дорогам; где-то мрак ночи прорезали зловещие молнии, а где-то беспечно вели хороводы красавицы с длинными косами.

Выбрать что-то одно было невозможно.

Вскочившие было Кулл и Брул, не в состоянии уследить за всем, ошеломленно сели обратно и вопросительно посмотрели на мага.

По движении руки Раамы зал снова погрузился в полумрак.

— Что… Что это все означает? — только и смог вымолвить Кулл.

— О-о! — произнес Раама и глаза его блеснули странным яростным огнем. — Это возможные картинки Грядущего. Прошлое нельзя изменить. Никому. Зато Будущее — можно. И на каждое возможное Будущее влияет столь мелкий фактор сущности, который подчас невозможно заметить, даже если всматриваться до боли глаз целыми днями.

— А то, что я сейчас видел на стене собственный юношеский сон, который считал пророческим, это… Это вы послали мне тот чудный сон?

— А разве он не оказался пророческим? — быстро спросил маг. — Да, что скрывать, этот сон, как и другие, посылал тебе я. Я просмотрел тысячи тысяч судеб и выбрал вас двоих. Тебя, Кулл из Атлантиды, не знающего тайны своего рождения, и тебя, Брул Убивающий Копьем. Лишь вы двое во всем мире способны предуберечь человечество от страшной катастрофы которая надвигается неумолимо и безжалостно, и я не могу, находясь в вечном пленении здесь, самолично противостоять ей.

Он вновь зачерпнул кубок в колодец с чудесным вином. Друзья не осмеливались перебивать могущественного чародея, хотя бесчисленные вопросы так и вертелись на зыке.

— Пейте вино, пейте, оно хмелит голову, но вгоняет силы в мышцы и противодействует чужому злу. Пейте и во фляги наберите — пригодится. Неуязвимыми оно, конечно, вас не сделают, но вы и так неплохо умеете махать своими железками. Сколько зла в мире от железа?! Впрочем, держат это железо руки человека…

Старик опорожнил кубок, вытер рукавом толстые губы и тяжело вздохнул:

— Что я могу сделать, сидючи в замкнутом пространстве этой опостылевшей пещеры? Послать вещий сон, разбудить и вывести в нужное место белого жителя гор, напустить тумана на разум мелкого заговорщика, чтобы он рискнул отравить праздничное вино и тем самым выдал себя, предупредив царя, тебя, Кулл, о страшной опасности, которая угрожает не только твоей жизни, не только древней Валузии, но и всему миру. Одна из тех картинок, что вы видели — это то, что будет, если вы погибнете в этом вашем походе… Все черные силы, желающие погубить древнюю цивилизацию ополчились сейчас на вас и сосредоточились в том месте, куда вы направляетесь. Они еще не готовы выйти на бой, но уже сильны и с каждым днем силы их возрастают. Я хотел увидеть тебя лично, Кулл. Сегодня я усну на два года и мне пришлось потратить массу усилий, чтобы ты поехал именно этой тропой…

— Так это ты вызвал камнепад, подослал разбойников и чудовище, обвалил мост? — гневно прокричал Кулл. — Из-за тебя погибло трое моих лучших воин, я…

— Нет, Кулл, — усталым движением руки остановил его маг и вновь зачерпнул вина из каменной бочки (а, может, это все ж был неисчерпаемый колодец?). — Камнепад я вызвать не могу, это силы глухие, природные. И разбойники там оказались случайно. Лишь белый житель гор должен был преградить вам дорогу… Но оставим это, у меня мало времени, совсем мгновения остались, а мне необходимо многое тебе сообщить, Кулл из Атлантиды.

— Мудрый Раама, ты сказал, что знаешь тайну моего рождения? — успокоившись, сел на место Кулл. Подумал и все ж, по примеру мага, вновь наполнил свой кубок столь удивительным вином.

— Да, знаю, — утвердительно махнул рукой древний чародей. — Рождение человека есть вообще великое таинство природы. Сколь мало здесь зависит от человека, от его мимолетных страстей и желаний, хотя порой многим кажется, что все как раз наоборот. Телесная оболочка — ничто, временная обитель вечной сущности, которая рождается средь звезд, в таинственных туманностях, и поначалу представляет из себя сгусток первейшей низменной материи, которой необходимо возвыситься, пройдя тысячи перерождений, и силой духа в конце концов возгореться в небе звездой, и лишь немногим это удается, и лишь немногие звезды тускло светят людям, и лишь самые достойные горят столь ярко, что их видят отовсюду, в любом из множества миров, в любой стране, в любом городе каждый человек может выйти и обогреться светом такой звезды…

Старик говорил все медленнее, тяжело, но он не подбирал слов, просто очень устал.

Ни Кулл, ни Брул не осмеливались перебивать его, хотя очень хотелось спросить старца о чем-то более для них насущном.

— Но чтобы понять таинство рождения прежде необходимо понять тайну смерти, — продолжал Раама. — А для осознания столь великой тайны требуются даже не столетия, а тысячелетия и мне остается лишь надеяться, что я разгадаю ее и обрету наконец долгожданную смерть. Но для этого, Кулл из Атлантиды, ты должен спасти сейчас Валузию. Враг страшен и коварен — Змей, повелитель змеелюдей, объединился с моим старым врагом Тулсой Дуумом и они собрали вокруг себя множество мелких черных магов и чародеев, купив их на уловку, обещав вечную жизнь, которой не бывает, как и вечной смерти. Я устал и, может быть, говорю непонятно тебе, царь Кулл.

Маг вновь зачерпнул вина в кубок и стал пить мелкими глотками — темная струйка потекла по густой сетки морщин его подбородка.

— Нет, мудрый Раама, — сказал Кулл, — я все понял. Страшная опасность надвигается на мою страну и весь мир. Мы с Брулом как раз и едем сейчас, чтобы самим выяснить, что представляет собой угроза и, если понадобится, мы вернемся в Грелиманус с огромной армией и уничтожим змеиное гнездо. Если будет нужно, я сумею найти способ объединить против общей опасности все Семь Империй и даже лемурийцев, но Тулса Дуум и повелитель змеелюдей будут уничтожены, либо забьются в такие дыры, из которых никогда в жизни не выберутся. Однако, ты ничего не сказал мне, Раама, о тайне моего рождения.

— Рождение, тайна… Постигнуть эту тайну, Кулл, можно только когда родишь сам. Я совершил ошибку, не оставив после себя детей, брезговав женщинами ради познания таинств и загадок природы. Теперь поздно… Вино Жизни дало мне сил, оно питает меня, но я растолстел так, что никто и не взглянет на меня. Да я и сам не могу глядеть на женщин — слишком поздно, я хочу лишь умереть, я сделал все в жизни, что мог и желаю, чтобы душа моя обрекла покой, став далекой звездой… Не повторяй моей ошибки, Кулл, откажись от своей клятвы не думать о женщинах, тебе необходимо продолжить свой род, род о котором ты ничего не знаешь, но которым можешь гордиться. Женщины отнимают сиюминутную силу, ты прав, но — как поздно я это понял, глупец! — они дают другую: силу жить. Ты всего себя посвятил своей стране, как другой посвящает всего себя возлюбленной. Но, Кулл, если ты погибнешь не продолжив себя в детях, то на твое место придут те, кто тебя ненавидит и разрушит все построенное тобой с таким трудом и самоотдачей. Царь Борна пожрал сам себя — он предавался любви животной, он не любил. Полюби ты, и тогда, когда станешь звездой светить людям из далеких галактик, тебе будут помогать и отсветы твоих детей.

— Да, мудрый Раама, женщины не влекут меня… То есть я сам гнал все мысли о них прочь, я на них даже не смотрел. Но если ты утверждаешь… Раама, что с тобой?

Тело старого мага обмякло и он повалился на бок, упал на огромную каменную скамью, которая только и могла выдержать его вес. Брул встал и потряс мага за плечо.

— Он спит, — сказал Брул. — Наверное, срок его бдения закончился, как он говорил, и он заснул волшебным сном еще на два года. Эй, Кулл, не пей вина, оно хмелит голову — так сказал Раама.

— Любое вино хмелит голову, — зло ответил Кулл и залпом опрокинул кубок с Вином Жизни в себя. — Идем отсюда, здесь больше нечего делать.

— Может быть, — предложил Брул, зачерпывая флягой Вино Жизни из колодца, — здесь и переночуем?

— Нет, — жестко ответил царь. И добавил мягче: — Мне тяжело здесь находиться, Брул, сам не знаю почему. А потом… Тот камень у пещеры… Вдруг он закроется сам собой и мы окажемся замурованы здесь на два года?

Друзья торопливо уложили поудобнее на скамье старого чародея, о котором по всему миру ходило множество самых противоречивых легенд, но которого из всех сейчас живущих видели теперь лишь они двое, и поспешили покинуть пещеру.

Им предстояли трудные дни, и они теперь точно знали об этом. Но, как и положено варварам от рождения, смело смотрели в будущее. К тому же кровь будоражило удивительное Вино Жизни, выпитое в изрядном количестве из волшебного колодца. Сейчас каждый из них мог бесстрашно с голыми руками пойти на повелителя змеелюдей. Но до него еще необходимо было добраться…

Глава 6. Случайные Попутчики

Путь назад по туннелю показался Куллу с Брулом в дюжину раз длиннее, чем когда они шли в волшебную пещеру. Может потому, что забыли факелы у чудесного колодца и продвигались в полной темноте, держась руками за шершавую стену, может потому, что выпитое Вино Жизни кружило голову и замедляло движения, хотя создавало иллюзию прилива энергии, а может потому, что они боялись оказаться замурованными в скале и им не терпелось выбраться на свежий воздух.

Когда они вышли, наконец-то, из колдовской пещеры, остановились пораженные — буйство красок превращало южные горы в нечто фантастическое: красные блики солнца, казалось, боролись с вечным злом теней, с суровостью скал, с равнодушностью неба.

— Ничего себе, — пробормотал Брул, — уже закат… А я считал, что мы совсем недолго там просидели.

— Странный это закат, Брул, — заметил царь. — Солнце сошло с ума и уходит на восток? Нет, Брул, это — рассвет! Смотри — солнце прямо на глазах поднимается над горами и свет все ярче…

— Ты хочешь сказать, что мы провели в этой пещере всю ночь?! — не веря собственным глазам воскликнул пикт.

Атлант пожал плечами.

— Еще и не такие чудеса случается на свете, друг Брул, — задумчиво произнес он и обернулся. — Вот тебе еще одно чудо, которое не могут совершить людские руки, смотри!

Брул тоже обернулся. Огромный камень, что торчал у входа, бесшумно встал на место и теперь не знающий человек никогда бы не сказал, что где-то здесь есть пещера, в которой тысячи лет в мрачном одиночестве томится легендарный чародей Раама.

— Да… — только и мог произнести пикт.

Но сюрпризы на этом не кончились. Коней не было. Одинокое чахлое деревце по-прежнему стояло, растопырив кривые ветви, а коней нет… Даже обрывков поводьев не было — либо Кулл и Брул, торопясь войти в пещеру, плохо их привязали, либо коней похитили.

Но кто мог в этом глухом месте украсть коней? Если только конокрад не шел по следу, но это было вообще маловероятно, скорее поверишь в какое-нибудь чудо магии или собственную неаккуратность.

— Да… — повторил Брул. — И что теперь будем делать?

Кулл, всмотревшись в камни под ногами, сказал:

— Похоже, коней что-то очень напугало и они, дернув, развязали слабые узлы и убежали. — Он показал рукой к спуску. — Они поскакали туда, могли и шею свернуть… Так или иначе надо спускаться на тропу. Может, кони успокоились и щиплют тропу в миле отсюда…

— Варвар всегда верит в лучшее, — согласился Брул, — но готовится к худшему. Идем!

— Какой чудесный рассвет, — выдохнул Кулл, — словно сама природа благословляет нас на подвиги. — Он покачнулся. — Дай обопрусь на тебя, Брул, от этой красоты у меня даже закружилась голова.

— Она кружится у обоих, но не от красоты рассветных гор, а от выпитого вина, — рассмеялся Брул. — Какой коварный напиток Вино Жизни — пьешь и хочется еще и еще. А потом наступает расплата. Но сейчас кажется, что мы без отдыха пешком можем выйти из гор. Такое впечатление, что еще бы глоток этого вина и полетел бы над горами без крыльев.

— А мы и полетим, — все более заплетающимся языком ответил

Кулл.

Они спускались по довольно крутому склону к тропе, держась друг за друга.

Коней, конечно, внизу не было.

— Пойдем вперед, — предложил пикт. — Если не ошибаюсь, в нескольких милях отсюда стоянка, где путники ночуют… Там вкопан древний идол, охраняющий ночлег. Там большая поляна, множество сложенных из камней очагов и даже навес от дождя. Мы же сами там и собирались ночевать. Может, кони у идола и остановились, почувствовав людской запах… А, может, кто из путников остановился, может, с повозками… В любом случае надо идти туда

Кулл кивнул, соглашаясь, и они нетвердым шагом пошли вперед.

— Что ты все молчишь, Кулл? — не выдержал через четверть часа пикт. — Думаешь об утерянных конях?

— Нет, — покачал головой атлант. — Просто я всегда думал, что тот чудный сон о моем будущем — помнишь, я тебе как-то рассказывал о чудесных снах? — посылали мне боги. Я думал, что они покровительствуют мне…

— Да конечно покровительствуют! — воскликнул Брул. — Сколько было покушений, которые ты счастливо избежал, сколько было битв, где поражение твоих войск казалось неизбежным, а ты побеждал! За все годы твоего правления всего один неурожайный год… А ты жалуешься на невнимание богов, неблагодарный!

— О, нет! — запротестовал Кулл. — Я не жалуюсь и отношусь к великим Валке и Хотату с должным почитанием, ты сам прекрасно знаешь. Я говорю не о том. Оказалось, все это дело рук Раамы, он все эти годы опекал меня от опасностей, посылал дивные сны…

— Ну и что? Разве Раама не великий маг, познавший все тайны природы? И не опекал он тебя все время, Кулл, он же просыпается раз в два года — он сам говорил… Лишь посылал тебе пророческие сны.

— Значит, он все знал и знает наперед. Он управляет мной, словно ребенок игрушечными солдатиками! Но я не хочу быть куклой в чужих руках, пусть даже в руках легендарного Раамы. Я — Кулл! И я всего достигаю сам. Я… — Кулл пьяно икнул. — Я поступлю наперекор Рааме.

— Ты собираешься отказаться от разведки в Грелиманус? — удивленно спросил Брул, пошатнувшись. — Но тогда змеелюди с этим Тулсой Дуумом завоюют когда-нибудь Валузию.

— А Раама только и хочет, чтобы я их победил…

— Знаешь, Кулл, — задумчиво произнес Брул, — когда я убиваю идущего на меня с оружием врага, я не думаю кого обрадует его смерть, а кого огорчит. В тот момент я думаю только о себе. И сражаясь с повелителем змеелюдей, ты принесешь пользу Рааме, он освободится наконец. Но какое тебе до этого дело? Ведь Змей и Тулса Дуум хотят уничтожить тебя и завоевать Валузию! Чтобы поступить наперекор старому магу ты собираешься погибнуть?

— Глупости! — гневно воскликнул Кулл. — Атлант сражается до конца!

— Вот, я и говорю!.. — поддакнул пикт. — О, Кулл, смотри — там костер!..

Они побежали, пока люди, кто бы они ни были, не сели на коней и не отправились дальше. Со стороны их бег, не слишком отличался от шага, но, опьяненные Вином Жизни, они были уверены, что бегут как никогда быстро.

На стоянке, перед огромным изваянием древнего забытого бога, поставленного еще, наверное, в те времена, когда Раама лишь начинал познавать самые азы магии, стояли два огромных, запряженных четверками лошадей, фургона. Поодаль паслось шесть оседланных коней. Четверо воинов, неподвижностью похожие на изваяние, что возвышалось неподалеку, сидели у костра. У идола о чем-то говорили двое полных мужчин — видно купцы.

— Ха! — рассмеялся Брул. — А вон и наши кони!

Действительно, двое из шести были именно те, что они вчера привязали к чахлому деревцу. Кони, узнав хозяев, радостно заржали. Купцы повернулись в сторону двух нежданных путников, воины у костра не пошевелились.

Купцы в теплых плащах с капюшонами, надвинутыми почти до глаз, были очень толстыми (хотя что значит «очень толстый» по сравнению с Раамой?), с черными пышными бородами и усами — типичные валузийские или верулийские торговцы, избравшие по своим каким-то причинам не проторенный торговый путь, а опасную, малоизвестную тропу, двинулись к потревожившим их беседу незнакомцам.

— Вы кто такие? — несколько тонким голосом, позволявшим заподозрить в нем скопца, спросил один из них у Кулла и Брула, ни к кому персонально не обращаясь.

— Мы? — спросил Кулл и вновь икнул — действие, не достойное царя, но никто, кроме друга, сейчас не знает, что он — могущественный царь Валузии. — Мы остановились заночевать, а вы украли наших коней.

— Они, наверное, сами сбежали, — поспешил встрять Брул, который подумал что Кулл, полный энергии от Вина Жизни, хочет подраться. — Вон они.

— Мы нашли их здесь, они мирно пощипывали траву, — косясь на мечи друзей, ответил второй купец, голос у него был таким же тонким.

— Можете забирать их. Но если нам по дороге, мы наймем вас для охраны наших фургонов, а то часть нанятых нами охранников подло сбежали, не вернув плату, еще в долине…

— А куда вы направляетесь? — с подозрением спросил Кулл, которого заметно покачивало.

— Мы едем в Грелиманус, — ответил первый купец. — Если нам по дороге — присоединяйтесь. За четыре дня охраны мы заплатим каждому из вас по два куллашика.

Кулл хотел было спросить, что такое куллашик, но вовремя сообразил, что речь идет о серебряной монете с его изображением, прозванной так в народе — Ту рассказывал.

— Нам надо чуть севернее, к Парманалсу, — соврал царь, — но крюк в Грелиманус не слишком велик. Мы согласны, да, Гларн? — повернулся он к другу, вспомнив его вымышленное имя.

— Да, Торнел, — поддержал его игру Брул, — два лишних куллашика никогда не помешают.

— Тогда садитесь на своих коней и отправляемся — путь долгий, к вечеру должны добраться до оазиса в пустыне, там и заночуем, — сказал один из купцов и повернулся к воинам у костра: — Эй, подъем, отправляемся в путь.

Охранники без слов встали и, не заботясь о костре, пошли к коням.

— Эй, Парал, потуши костер! — приказал своим тонким голоском второй толстяк, и стражник беспрекословно развернулся и с ничего не выражающим лицом стал тушить огонь, засыпая его песком.

Кулл подошел к своему коню и с трудом взобрался в седло — голова после целого дня скачки дня, беседы с чародеем и выпитого Вина

Жизни была тяжелой, веки слипались, тело слушалось плохо. Кулл покачнулся в седле, едва не упав — в последнее мгновение схватился за гриву коня и еле-еле удержался в седле. Брул чувствовал себя не лучше.

— Да вы пьяны! — воскликнул один из купцов. — Что за праздник вы всю ночь отмечали?

— Праздновали окончание службы, — соврал Кулл, пытаясь собраться и увидеть перед собой двух купцов, вместо четырех. — Возвращаемся домой, вот и не выдержали, оказавшись, наконец, после строго командира на вольном воздухе.

— Ну-ну, — иронически хмыкнул купец и посмотрел на товарища, тот кивнул. — Ладно, забирайтесь в фургон, там меж бочек места хватит. Но чтоб к полудню были свежие и готовые ко всему. Мало ли что, места здесь глухие…

— Да мы хоть сейчас готовы сражаться! — выхватил меч Кулл. — Где ваши обидчики?!

Купцы переглянулись и рассмеялись.

— Ладно, красавцы, слезайте и идите спать. Со своими сновидениями сражайтесь! — воскликнул первый и добавил мягче: — Ведь вы же действительно еле в седле сидите. Отдохните, в случае опасности мы вас разбудим.

Кулла вновь качнуло в седле и он махнул рукой — спать хотелось неимоверно.

Они прошли ко второму фургону и заглянули внутрь. Там стояли пузатые бочки галлонов дюжины на полторы каждый, но места, чтобы улечься на дощатый пол вдвоем, хватало. Кулл был не в том состоянии, чтобы сетовать на отсутствие удобств, да и привык он спать где угодно, хоть на сырой земле — на бессонницу царь Валузии не жаловался.

Он еще услышал понукающий крик и взмах хлыстом, почувствовал, что фургон натужно стронулся с места и провалился в бездонные пропасти сна.

Он вновь увидел зеленые звезды, но они не расступились пред новым чудным сном, а оказались светляками в волшебной пещере и на Кулла взглянуло хихикающее лицо Раамы, он протягивал атланту огромную чашу с вином. «Пей до дна, избранец богов, тебя ждут, хотя сами не знают об этом. Выбери картинку, которая тебе по нраву, Кулл из Атлантиды, и иди. Я тебе уже ничем не могу помочь. Пей Вино Жизни и наслаждайся жизнью. Увидишь врага — убей. Увидишь красивую женщину — возьми. Увидишь цветущий сочный виноград — сорви. Живи, Вино

Жизни дает тебе свободу. И я дарю тебе свободу, Кулл из Атлантиды.

Дай же и ты мне свободу, позволь уйти к звездам, убей моих врагов, которые угрожают жизни тебе, Кулл из Атлантиде, и Валузии, царем которой ты стал благодаря мне.» Кулл взял из рук чародея протянутую чашу, не отрывая взгляда от морщинистого опухшего лица Раамы, и вдруг оно начало таять и черные очи под бровями с невероятным изгибом и обрамленные длинными ресницами взглянули на него — необыкновенной красы девушка, подмигнула ему, причмокнула маленькими губками и отодвинулась, плавно раскачивая безукоризненным телом, в странном танце без музыки. Она манила его рукой, звала за собой в клубящуюся за ней стену тумана страсти. И Кулл, вытянул в направлении к ней руки, пошел, влекомый неизвестной дотоле, всепоглощающей страстью. Неземная красавица скрылась в тумане, Кулл бесстрашно вступил за ней в белесое ничто и, словно прорвав пленку, оказался в безжизненном поле, где тяжелое багровое небо нависало над ним и глаз резали черные остовы деревьев с голыми корявыми ветвями. Черная фигура в красном свете была уже далеко и Кулл поспешил за ней по сожженной треснутой земле. Фигура вдруг двинулась к нему и он вдруг увидел, что у нее лицо… не лицо, а жуткая драконья морда с оскаленной пастью, редкой козлиной бородкой, доходящей до груди, огромными широко расставленными ноздрями, из которых исходил серый пар. Кулл остановился как вкопанный, чудовищный человек вытянул к нему руки и они вдруг стали расти и Кулл заметил, что вместо пальцев гибкие руки кончаются змеиными головами, пасти которых тоже были оскалены и раздвоенные языки стремились к нему. Кулл хотел бежать, но ноги словно приросли к земле, он не в силах был даже пошевелить рукой, чтобы выдернуть из ножен верный меч, он не мог отвести взгляда, а змеи все приближались к нему под дикий хохот монстра. Кулл попытался закрыть глаза, но и это ему не удалось, низкое небо надвинулось с угрожающей быстротой, горизонт свернулся и он уже стоял не в поле, а в жутком зале с массивными низкими колоннами, к которым были прикованы человечьи скелеты, и жуткие уродцы, сверкая выпученными желтыми глазищами, визжали, плюясь ядовитой слюной. Колонны обвивали толстые змеи с мордами, увенчанными огромными рогами, гадины лениво смотрели на него своими тусклыми желтыми глазами, готовые в любое мгновение разинуть пасть и заглотить жертву целиком. Змеи-руки человека-чудовища обхватили бездвижного Кулла, повалили на землю, приподняли, хохот становился все громче, заполняя весь мир и вдруг резко прекратился. Резкой болью наполнились закрученные за спиной руки и Кулл…

…проснулся.

Двое здоровых мужчин за ноги вытащили его и грубо бросили на землю.

Кулл хотел было выдернуть свой меч, чтобы рубить наглецов, но ремни ножен были заранее благоразумно срезаны — рука схватила пустоту.

Это его движение вызвало гром хохота у мужчин, сгрудившихся позади фургона. Брул валялся рядом, мгновенно стряхнув оцепенение сна, но выжидающий удобного момента для атаки — он тоже был обезоружен.

Вокруг стояло пятеро мужчин, по одежде и неряшливо-бородатой внешности очень напоминавших вчерашних разбойников. Двое направляли обнаженные мечи на Кулла и его друга, четверо поигрывали тяжелыми топорами.

— Смотри-ка, Паук, — воскликнул кто-то, — а здесь не только сладкое вино, а еще и двое его потребителей!

— Так вино там есть или нет? — крикнул издалека неуловимо знакомый голос.

Кулл огляделся. Первый фургон стоял пред преграждающим дорогу деревом, рядом валялись четверо молчаливых охранников маленького каравана, по их позам было совершенно ясно, что все четверо мертвы. С дерева спрыгнул давешний главарь разбойников, Харкл-Паук, и, мимо прижавшихся к огромных колесам купцов, прошел ко второму фургону, возле которого лежали Кулл и Брул. У купцов, бледных от страха, стояли трое веселых разбойников, опирающихся на длинные древка своих топоров.

— О-о! Кого я вижу! — воскликнул Паук, посмотрев на пленников.

— Есть, есть правда на земле! Друзья мои, — повернулся он к разбойникам, — это те самые паршивцы, что позавчера положили Кривоноса, Цаплю и прочих.

— Так убить их, чего время терять? — воскликнул кто-то.

— О, нет! — с наслаждением протянул Паук. — Так просто все для них не кончится. Привяжите их руками и ногами… к колесам. Сперва мы отрежем их гнилые яйца, потом покатаемся на фургоне, а чтобы им не скучно было умирать — споем им нашу любимую песенку. Но это потом, пусть сперва подумают о своем позавчерашнем нехорошем поведении… Эй, так есть вино или нет, меня жажда замучила!

Один из разбойников забрался в фургон, остальные схватили Кулла и Брула, и, раздвинув им руки в стороны, крепко привязали к спицам огромных деревянных колес.

Харкл подошел к Куллу, внимательно посмотрел на него. Перевел взгляд ниже, заметил на шее золотую цепочку и, схватив ее, сорвал медальон. Всмотрелся в выбитое на золотом кружке символическое изображение морского дьявола. усмехнулся и убрал безделушку в карман.

Кулл смолчал, понимая что все слова сейчас бесполезны. Брул выдавил ругательство на родном языке. Разбойник ничего не понял, но со всех сил ударил ему кулаком в живот.

— Я научу вас вежливости, хамы! — процедил Паук.

Он сейчас был хозяином положения и прямо-таки наслаждался этим.

Кулл не видел выражения лица друга, но догадывался, что тот чувствует то же, что и он сам. Глубокая обида на собственное беспечие захватила сердце — надо же было так глупо попасться! Теперь разбойники отыграются за вчерашнее поражение сполна! Но сколько же их, скрывается в горах и как быстро они перемещаются — видно им ведомы совсем уж дикие звериные тропы.

Кулл мысленно поклялся себе, что при первой же возможности его войска густым гребнем прочешут Южные горы, уничтожив скверну так, что и памяти о ней не останется.

Но для этого необходимо выбраться живым сейчас. Кулл едва заметно напряг руки. Что ж веревки на правой руке можно порвать. Кулл попытался успокоиться и закрыл глаза. Его не мучило похмелье — царь в этом отношение был могуч, но необходимы были минуты, чтобы собрать все силы и порвать путы с первого раза — второго, наверняка, не будет.

Тем временем разбойники выволокли из фургона одну из бочек и сшибли крышку. Невесть откуда взятым кубком зачерпнули великолепный на вид красный напиток и подали своему предводителю.

Под всеобщее молчание и радостно ожидающие взоры, Паук пригубил вино. Поцокал языком, словно для того, чтобы лучше распробовать, затем залпом допил.

— Достойно, — сказал он. — Эти жалкие толстяки не соврали.

Эй, они заслужили пощады, гоните их прочь, куда им вздумается!

Гуляем, братва, налетай!

— А эти двое пусть привязаны остаются? — спросил главаря один из разбойников.

— О-о, эти двое еще доставят нам сегодня удовольствие! — мстительно осклабясь протянул Паук.

С кубком в руке он подошел к привязанным друзьям.

— Ну, что, герои? Жалеете небось, что позавчера не послушались моего совета? — кривляясь произнес главарь разбойников. — Я же говорил, что никуда вы от Паука не денетесь. Настал мой час!

Трое разбойников немного сдвинули с места заграждающее путь дерево и пинками погнали толстых купцов дальше на дорогу.

— Да помогут вам ваши Валка и Хотат! — расхохотались они им вслед.

Купцы, не оглядываясь, быстро потрусили прочь, словно не оставляли в лапах разбойников свои товары.

— Эй-эй, — сказал один из разбойников, — как-то они странно бегут. Эй, ну-ка стойте!

Купцы, не оглядываясь, перешли на бег. Это лишь раззадорило бандита. Он побежал за ними, довольно быстро догнал, грубо схватил одного из них за локоть и развернул к себе лицом.

— Что-то в тебе не так, купец, — произнес он вглядываясь в испуганное лицо беглеца. Протянул руку к пышным усам и с силой дернул их. — Братцы, да ведь это ж баба! — закричал он.

Второй купец остановился, скорбно ожидая своей участи. Двое разбойников поспешили к нему на подмогу.

— Так тащи ее сюда! — весело откликнулись толпившиеся у бочки.

О Кулле и Бруле все, казалось, забыли. Кулл понял, что сейчас разбойники напьются вина, а потом набросятся на купца, который оказался женщиной. Сейчас все разбойники находятся рядом с ними. Наверняка имея вино грабители не будут убивать двух привязанных к колесам пленников, пока не натешатся. А вдруг будут? Кулл решил не искушать богов и потерпеть. Для проверки осторожно напряг руку — порвать сложно, но при желании и если повезет — можно.

— Не двигайся, Кулл, — прошептал про-пиктски друг. — Сейчас они напьются и я порву путы. Вырвемся.

Кулл посмотрел в его сторону и кивнул, ответив также по-пиктски:

— Я сам об этом думал. Пусть пьют.

— Эй, второй купец тоже женщина! — донеслось от поваленного впереди дерева. — Ишь какие!

Пленниц раздели догола, они оказались стройными, молодыми и красивыми. Их тела были лоснящимися от пота, что немудрено — еще бы в такую жару носить одежды, делавшие их похожими на толстых купцов.

— Что мы вам сделали плохого? — спросила одна, тряхнув гривой темно-медных волос. — Мы вам все оставили, вы же убедились, что в бочках действительно вино. Вы обещали отпустить нас живыми!

— Отпустим конечно, — загоготали разбойники. — Чуть позже, красотки.

— Что вы собираетесь с нами делать? — спросила вторая женщина.

Обе стояли спокойно, не стесняясь и не прикрывая руками свои прелести, словно были в полном облачении.

— А что делают с прекрасными женщинами? — спросил Харкл-Паук, допив вино и передавая кубок разбойнику из своей ватаги. Он откровенно разглядывал фигуры и пленниц и вновь причмокнул. — Ими любуются и их любят…

— Всего-то! — воскликнула медноволосая. — А потом вы коней нам дадите?

— Если все будет хорошо, я вас лично отвезу куда захотите, милашки, — пообещал Паук.

— Да вы тогда пейте вино, пейте, — улыбнулась вторая. — Мы согласны, если вы нас не убьете!

— Грех перед Валкой убивать красивых женщин, — сказал Харкл.

— А этих двух вояк вы где подобрали, милашки?

— Да, — презрительно скривила губы вторая женщина, — подрядились нас охранять, а сами оказались пьяные, в фургоне с утра валяются, до сих пор не проспались. Да вы пейте вино, пейте. Оно ж очень вкусное!..

Дружные одобрительные покрякивания и выкрики подтвердили, что все уже попробовали и что вино действительно добротное. Все разбойники сгрудились у бочки и у двух нагих красавиц.

— Сейчас? — по-пиктски прошептал Брул.

— Подожди, — сказал Кулл. — У нас будет одна-единственная возможность. Надо действовать наверняка.

Казалось, все разбойники не отрывают взгляда от двух женщин, кроме как если только для того, чтобы вновь зачерпнуть из бочки прозрачного вина цвета крови.

— Эй, — вдруг воскликнул один из тех, что привязывал Кулла к колесу, — эти переговариваются между собой. И руками дергают, чтоб веревки распутать.

Паук отстранил женщину и, держа в руке кубок с вином, подошел к связанному Куллу. Придирчиво осмотрел веревки и крикнул:

— Выпей еще вина, Шишак, а то тебе мерещится то, чего и нет.

Куда они от нас денутся? Пусть пока на солнце повялятся. Хочешь вина, герой?

Паук ткнул краем кубка в губы Кулла, от удара выступила кровь, по всему лицу потекло расплеснутое вино.

Кулл посмотрел в глаза разбойника и плюнул ему в лицо.

— Ах, ты, гнида!..

Паук с силой врезал Куллу в грудь — тысяча солнц взорвалась в глазах атланта. Следующий удар был в подбородок — легко попасть точно, когда противник привязан. Еще один удар пришелся в бок, где печень.

Кулл стиснул зубы, чтобы не застонать и не доставить разбойнику удовольствия.

— Считай это разминкой, — злорадно усмехнулся Харкл. — Но будет и полноценное представление. Некогда мне с тобой сейчас заниматься, есть дела поважнее. Кавалеры первых обслуживают дам. Но ты не расстраивайся, твой час придет. Попрейте пока оба на солнышке.

Солнце действительно палило нещадно, но ко всему привычные варвары не обращали на это внимания, они ждали удобного мгновения, моля Валку и Хотата, чтобы послали шанс. Один-единственный. Все остальное они сделают сами.

— Да вы пейте вино, пейте, оно очень вкусное, — все приговаривали, натужно улыбаясь, две женщины.

Паук подошел к фургону сзади, откинул полог и заглянул внутрь.

— Мухобой, Винтарь, ну-ка выкатите бочки оттуда, — приказал он. — Все там побываем. По очереди…

— Паук, что с тобой? — воскликнул один из разбойников, указывая на главаря.

— Что? О чем ты, Носарь? — удивленно спросил Харкл-паук и вдруг схватился двумя руками за голову.

Волосинки с бровей летали в воздухе, как пушинки, волосы с головы, посыпались, словно сено из-под шляпы огородного чучела.

— Давай! — шепнул Кулл Брулу и они, напрягая мускулы, упираясь спинами в дерево колес, что есть мочи рванули путы.

Кулл порвал веревки на правой, как и предполагал, пикт — на обоих. Они упали когда лопнули путы. Привязанные к колесам и за ноги, они встали в дурацких позах и, пока изумленные разбойники с ужасом смотрели на своего предводителя, быстро развязали путы на ногах.

Кулл сразу хотел кинуться на бандитов, но Брул дернул его за рукав, указывая на мертвых стражников с мечами в руках.

Несколько мгновений — и оба были вооружены. Резко развернулись к разбойникам.

— Отойдите… купцы! — крикнул Кулл.

Как обращаться к женщинам он просто не знал, но раз уж подрядился охранять их за два куллашика, то уж обязан защищать их. Так или иначе ему надо было по-своему поговорить с этим Пауком, и вырвать его вместе с паутиной из солнечного прекрасья этих гор.

Его крик к купцам потонул в громком вопле ужаса разбойников — кто-то упал, держась за живот, кто-то схватился за глаза и меж пальцев его текла кровь, кто-то трясся, словно в безумной лихорадке. И все кричали от боли, кто визжал, хуже женщины, кто рычал как раненый тигр.

— Не подходите к ним! — закричала Куллу и Брулу одна из женщин и обе отбежали от фургона. — Не подходите… — тихо повторила она.

— Что это с ними? — глухо спросил пикт.

— Это не вино, — сказала медноволосая. — Это — кровь мертвых богов. Мы везем его из Храма Мертвых Богов, куда простым смертным вход воспрещен…

— Стойте здесь, — жестко сказала вторая женщина и потянула подругу за локоть.

Обе скрылись в первом фургоне, но Кулл даже не обратил на них внимания, он не мог отвести взгляда от десятка разбойников, корчившихся подле бочки с таким притягательным на вид красным вином. Брул стоял рядом, сжимая в руке меч — пораженный, он даже открыл от удивления рот, подобного он не видел никогда в жизни.

Страшное зелье, такое сладкое на вкус, действовало на испивших его по-разному — кого-то адское пламя сжигало изнутри и у него проступили на потемневшем лбу кровавые капли пота; у кого-то вытекли глаза и кожа, словно отяжелев в тысячи раз стекла вниз, оставив голый скелет с вываливающимися внутренностями; одного из разбойников раздуло до невероятных размеров, он стал похож на мыльный пузырь и его оторвало от земли, приподняло на несколько ярдов и, наконец, он лопнул забрызгивая ошметками фургон и окружающих; кто-то превратился в чавкающую кашу, потеряв всякую форму и громко лопались вздувающиеся в луже, где плавали одежды, отвратительные пузыри.

Харкл-Паук, который больше всех успел выпить вина и с которым первым начались метаморфозы, уже совершенно не был похож на человека — черный, ставший вроде даже на голову выше, с горящими желтым огнем глазами (ну точно как во сне Кулла у уродцев между колонн), он сжимал в руке меч, со рта стекала ядовитая тягучая слюна.

Он уставился на Кулла и пошел на него, приподняв меч для удара и не замечая, как с него кусками отваливается плоть.

Женщины, которые были переодеты купцами, выскочили из первого фургона, успевшие одеть какие-то странные широкие шаровары и куртки, плотно закрывающие шею и руки.

— Не вступай с ним в бой! — закричала медноволосая Куллу. — Отступи!..

Чудовище, некогда бывшее предводителем разбойников

Харклом-Пауком тупо и неумолимо надвигалось на атланта. Кулл поднял для зашиты меч, взятый у мертвого стражника. Никудышный надо сказать меч, но все лучше, чем голые руки.

— Бегите же! — кричали уже обе женщины, державшиеся на безопасном расстоянии и в любое мгновение готовые отбежать еще дальше. — Бегите, любое его прикосновение может оказаться смертельным!

Но Кулл не желал отступать. Тем более, что Паук отобрал у него драгоценную реликвию, которую следует вернуть во что бы то ни стало. Да дело даже не в реликвии — пронеслось в голове — а в том, что он царь и не может позволить, чтобы этакое чудище шлялось по горам Валузии.

Кулл прыгнул вперед и влево, желая зайти чудовищу с тыла, но бывший разбойник неожиданно проворно развернулся и взмахнул клинком — металл просвистел в нескольких дюймах от груди Кулла.

Атлант не растерялся — подпрыгнул, одновременно нанося боковой удар, в который вложил всю силу.

Обыкновенно после таких ударов голова врага слетала с шеи, но меч в руках атланта, словно ударился о камень и сломался.

Кулла занесло по инерции и он обеими ногами вляпался в жижу, в которую превратились некоторые разбойники.

Черный тощий гигант развернулся к нему — полуотрубленная голова висела на обугленной плоти затылком вниз. Но чудовище вновь надвигалось на атланта.

Кулл боком выскочил прочь из лужи — поскользнуться в самый ответственный момент ему совершенно не улыбалось. Чудовище неотвратимо следовало за ним, словно жаждало отомстить за собственную смерть и смерть товарищей, тех что погибли сегодня из-за подлого обмана лже-купцов, и тех, что положили вчера Кулл с Брулом и ныне погибшие трое Алых Убийц.

В руках у Кулла был лишь никчемный обломок меча.

Но тут очнулся от удивленного оцепенения Брул. Шепча губами уже не раз выручавшее «Ка нама каа лайерама!», пикт вонзил свой меч в спину чудовищу, на уровне сердца, и трижды провернул.

Из раны повалил дым, чудовище вдруг вспыхнуло холодным голубоватым мечом и взорвалось — не так как недавно человек-пузырь, а сжигая самое себя, лишь грязный пепел летал в воздухе.

В рук у Брула теперь тоже был лишь обрубок меча, оплавленный на конце.

Но и врагов не оставалось — жирные белые черви ползали по лохмотьям, кускам плоти и мерзкой плесени, что образовалась вокруг бочки со столь страшным зельем, которое по цвету и вкусу вполне можно принять за красное виноградное вино.

Кулл решительно подошел к этой мерзко воняющей луже, желая вытащить свой меч, который повесил на себя один из разбойников, превратившийся теперь в гнилую массу бесформенного желе. Две женщины, отвечающие за фургоны подошли ближе.

— Надо закупорить бочку и закатить ее обратно в фургон, — сказала та, что выше ростом. — И отодвиньте дерево на дороге, нам не проехать. И поторопитесь, к закату надо успеть добраться до оазиса, а то придется в пустыне ночевать.

— Что все это означает? — спросил Кулл, дотянувшись до меча и стряхивая с него брызги мерзкой субстанции.

— Сейчас некогда объяснять, — проговорила женщина. — На привале. Поторопитесь. Идите, отодвигайте дерево, мы сами закатим бочку.

— Надо похоронить ваших охранников, — сказал Брул и крикнул:

— Ку… Кузин Торнел, вон мой меч, прихвати его.

— Некогда их хоронить, — жестко произнесла высокая. — Надо как можно быстрее отправляться в путь.

— Почему вы нас не разбудили, когда заметили дерево? — спросил Кулл, дотягиваясь до меча Брула. — Все было бы иначе.

— Мы не успели, — ответила медноволосая. — Мы растерялись — все произошло так быстро. Мы приказали нашим охранникам слезть с коней и отодвинуть ствол, и тут со всех сторон налетели разбойники. Стражников убили сразу, всех четверых. О том, что вы спите во втором фургоне, мы, честно сказать, просто забыли. Слишком неожиданно все было.

— Но предложить отравленное вино вы сообразили…

Кулл вышел из огромной лужи останков и подошел к груде лохмотьев, которая когда-то была одеждой Харкла. Склонился над ней, ковыряя останки кинжалом — золото не могло сгореть даже в адском огне.

— Что вы копаетесь? Время дорого! — нетерпеливо сказала высокая.

— Вы не предупреждали нас, что везете волшебное вино, — продолжая копаться в груде сожженной дряни, ответил Кулл. — И почему вы переодевались мужчинами?

— Женщинами слишком опасно — желающих напасть на женщин больше.

— Что-то вы не очень боялись, что вас затащат в фургон, — хмыкнул Брул.

— Если бы надо, все стерпели, — услышал он в ответ, — но

фургоны дойдут до Грелимануса. Считайте, что ваше жалованье увеличено в десять раз и не задавайте лишних вопросов.

Кулл наконец нашел искомое, посмотрел на порванную цепочку и убрал реликвию в карман.

— Пошли, Гларн, отодвинем дерево, — кивнул он другу.

Они отошли и взялись за ствол.

— Что ты обо всем этом думаешь? — спросил царя Брул.

— Много чего, — напрягаясь, чтобы сдвинуть с места тяжелый ствол, ответил тот. — Во-первых, странно это все, таинственно. Но ответ, ниточка, за которую мы потянем — Грелиманус. С такими переодеваниями, с отравленным вином и едут именно туда, где засели наши исконные враги! Да, такое вино — страшное оружие!

— Ох, — вдруг выдохнул пикт, — ведь этот Паук плеснул тебе в лицо вином.

Кулл бросил дерево и быстро провел руками по лицу, ощупывая все ли в порядке — его не испугают и десяток громил с мечами в руках, но умереть такой смертью, как только что разбойники…

— Я ничего не чувствую, — с сомнением сказал Кулл. — Может,

Раама спасал меня, с такой настойчивостью угощая Вино Жизни? И во фляги ведь велел набрать…

— Точно! — радостно хлопнул друга по спине Брул. — Наверное, он все предусмотрел, этот жирный чародей. Что ж, будем знать, что у нас во флягах не простое вино, побережем…

Пока они возились с деревом, женщины, используя доску, что валялась в фургоне, с трудом, но закатили бочку внутрь. Все четверо были измазаны в отвратительных пятнах останков погибших разбойников.

— Помыться бы, — мечтательно сказала медноволосая.

— Некогда, — ответила подруга неуверенно. — Да и нечем, воды

у нас не хватит. Увидим речку остановимся. Торнел и Гларн, садитесь на первый фургон и ведите. Дорогу знаете? Вот и прекрасно. Старайтесь ехать быстрее, но если еще раз увидите поваленное на дорогу дерево или что-то необычное, то…

— Мы знаем, что делать, — кивнул Кулл.

Друзья уселись на козлы первого фургона, Брул взял поводья и как заправский возница взмахнул кнутом.

Шестеро коней поставили между фургонами. Женщины ловко управлялись с упряжкой и не отставали.

Кулл сидел рядом с Брулом и озабоченно чинил цепь.

— Надеюсь, все это воровское отребье погибло сегодня, — задумчиво сказал царь.

— Вряд ли, — ответил пикт. — Ведь где-то у них есть стоянка, кто-то стережет ее, готовит обед… Но без главаря, думаю, они долго не протянут. Однако как они лихо оказались здесь — так далеко от того места. А ведь коней у них нет. Вот и верь после этого, что горы непроходимы.

— Разберусь с Грелиманусом, — не отрываясь от своего занятия ответил Кулл, — пошлю войска облазить горы. Всех негодяев выкурю, чтобы и думать забыли грабить на проезжих дорогах Валузии, даже на контрабандистских тропах…

Какое-то время ехали молча, дорога была узкая и Брул сосредоточился на управлении.

— Слушай, Кулл… А, ладно, они нас не слышат.

— Все равно, не называй меня так, — попросил царь. — И так эти лже-купцы очень подозрительны…

— Слушай, я много раз видел этот медальон на тебе. Но чем он так дорог?

— Старая история, — усмехнулся Кулл. — Долго рассказывать…

— Так ведь все равно путь долог, — удивился пикт. — Если, конечно, тебе неприятно рассказывать, то…

— Почему нет? — пожал плечами царь. — Действительно, рассказ вдвое сокращает дорогу. Слушай.

Он не спеша, отвечая на вопросы друга, когда они возникали, рассказал, как юношей попал на лемурийскую пиратскую галеру, как Антиш вызвал его на бой, как он поклялся выучиться мастерству владения мечом и убить Антиша, как погибла «Лорелла», как он спас капитана пиратов, и как они расстались на северном побережье Валузии.

Солнце поднялось очень высоко, горы вокруг были все ниже и ниже и как-то незаметно перешли в редкий лес, плавно переходящий в пустыню. Пустыня за южными горами была не песчаная, как например, печально известная пустыня Обжигающих Песков в Турании, или Пустыня Смерти в Верулии. Она была каменистой, одинокие скалы торчали тут и там, иногда даже попадались мелкие ручьи, возле одного из которых маленький караван остановился и все вымылись, выстирав одежду и натянув ее на себя мокрой, чтобы не задерживаться. На ветру и солнце она обсохла моментально.

— Раз медальон у тебя, — вернулся к прерванному рассказу Брул, погоняя коней, — значит, ты убил этого лемурийского пирата?

Кулл вздохнул.

— Я даже забыл о своей клятве, — признался он. — Да и не буду же я по всему миру искать пирата? Сперва — просто не мог, воевал в Грондаре и Турании… Потом стал царем, и вообще не до того было… Лемурийские пираты и так доставляли Валузии массу неприятностей, а за время царствования Борны, который разогнал Черные Отряды, совсем обнаглели… Сперва, конечно, я с Верулией разобрался — славный был поход, да. Ну а потом стал готовиться к войне с Лемурией, собирал войска, сосредоточивал эскадру. Все шло как задумано. Они приняли бой еще в море, но мы разгромили их флот, Валка и Хотат нам помогли. Потом мы высадились, взяли несколько городов. Честно говоря, я и не собирался продвигаться дальше, но распускал слухи, что хочу завоевать весь остров и присоединить к Валузии. Ну и когда нам оставалось три дня до столицы, они прислали парламентеров — самых уважаемых граждан страны. Так вот, среди этих двенадцати, оказался мой старый знакомец

— Антиш. Лет-то сколько прошло с нашего расставания, чуть ли не дюжина! Он меня не признал — ну как он мог даже предположить, что его бывший гребец станет царем древней Валузии? Зато я его признал сразу. И напомнил о моей клятве. Он побледнел — судьба Лемурии для него оказалась важнее жизни самой. Он убрал руки за спину и сказал, что готов пойти на смерть. Но мне не это нужно было, я заставил его драться. Он-то думал, что я… Впрочем, он очень быстро перестал лишь защищаться, а перешел в наступление. Ну посуди сам, Брул: я, царь, напросился на поединок — честный поединок — с парламентером. Он не имел права отказать. А представляешь, он победил бы меня?

— Да он бы героем стал для своей страны! — воскликнул пикт. — О нем бы песни слагали.

— Вот именно, — хмыкнул Кулл. — Но победил я. Выбил меч из его рук и приставил свой клинок к его груди. Ты бы видел его глаза в это мгновение, Брул! В них не было жизни, он прощался с этим миром. Но ты знаешь, у меня уже не оставалось злости и желания его убивать. Я ему сказал, чтоб он убирался прочь, а с остальными я буду разговаривать. Вот тогда он снял с шеи этот медальон и молча протянул мне. Для меня он мертв, я выполнил свою клятву, я победил его в честном бою. Хотя, наверное, он жив до сих пор. Как-то я слышал от каких-то постов, что он пользуется большим уважением на родине. Но для меня он — мертв.

— Да, я понимаю тебя, — кивнул Брул и задумался о чем-то своем.

День уже почти полностью уступил свои праву вечеру, когда они, наконец, добрались до желанного оазиса, где путников охраняют Валка и Хотат. Самые отчаянные и бессовестные грабители не рискуют, опасаясь гнева богов, нападать на путешественников в этих островках жизни, в просторном море камней и песка.

Мужчины разожгли костер, женщины достали из фургона провизию и вино. Брул толкнул Кулла, когда тот потянул руку за кубком и подал ему свою флягу.

Женщины переглянулись, но промолчали.

Разговор не клеился — «мы вам платим за то, чтобы вы охраняли караван, а не задавали лишних вопросов» отзывались женщины на попытки друзей что-то узнать… Но сами пытались выяснить — кто такие их новые охранники, где служили, чем жили…

Потом высокая женщина встала и протянула руку Брулу:

— Пойдем, Гларн, я приготовила нам постель вол втором фургоне.

— А Самта пойдет с Торнелом.

Медноволосая Самта тоже встала и призывно улыбнулась Куллу.

— Я не хочу, — буркнул Кулл. — У костра переночую, буду стоять на страже, вдруг кто нападет?

— Ты прекрасно знаешь, что никто не нападет, — улыбнулась женщина. — И хищников здесь нет. Или ты, как наш славный царь Кулл, тоже неспособен на любовь с женщинами. Поговаривают, что царю в битве отрубили мужскую гордость…

Брул едва сдержался, чтобы не хмыкнуть. Кулл резко встал.

— Хорошо, — не глядя на красавицу, произнес царь. — Пойдем.

Только потом не жалуйся, сама напросилась.

Медногривая Самта рассмеялась, обхватила его за пояс и всем телом прижалась к Куллу. По телу мужественного атланта пробежала странная дрожь, от этой удивительной женщины, исходили странные, вызывающие страсть, флюиды.

Звезды проснулись — чьи-то бессмертные души — в черноте неба и ласково смотрели, как Кулл помогает женщине забраться в фургон и залезает следом. Полная луна освещала поляну и Кулл почему-то вспомнил, что в ночь, когда он познал плотскую любовь с Маржук, точно так же в небе торчал полный блин луны.

Кулл усмехнулся про себя, заметив, что бочки сдвинуты в дальней конец фургона, а перед ними расстелены шкуры.

— Закрой полог, — попросила она.

— Не надо. Я хочу видеть тебя.

— Как тебе угодно, милый! — улыбнулась она в темноте.

Кулл вздрогнул, услышав слово «милый». Точно так же его называла Маржук. У женщин что, других слов для мужчин нет?

Он взобрался в фургон и сел на шкурах. Она тут же принялась расстегивать на нем одежду. Он мягко отстранил ее.

Нет, раз уж взыграло самолюбие и он решил доказать этой вертихвостке, что силен не только в бою, то нельзя отдавать ей инициативу. Он сам все сделает. У него не кружилась голова от близости великолепного тела — он чувствовал себя примерно так же, как на арене, выходя один на один против вооруженного, хорошо обученного гладиатора. Его никто не обучал науки любви, но раз поставлена задача, он ее выполнит. Он докажет ей, что у царя Кулла есть все, что полагается иметь мужчине.

Ей-то он сейчас докажет, а народу Валузии, который распространяет о нем столь гнусные сплетни? Есть лишь один способ — найти себе супругу и родить светловолосого наследника. Прав Раама, тысячу раз прав — для кого старается, для кого печется денно и нощно, чтобы страна процветала? Для какого-нибудь Каанууба, дальнего родственника царя Борны? Нет, нужен сын, который продолжит его дело…

Она аж мурлыкала от прикосновений его пальцев, желая быстрее освободиться от одежды, как горошина мечтает выскочить из стручка. Он все делал не спеша и основательно, доводя ее тем самым до исступления. Он вошел в нее, будто вогнал меч в грудь врагу.

Она была податлива в его руках, как теплый воск, она стонала и переливалась в такт его движениям, а он, закрыв глаза, сражался — но мысли его были не здесь, в фургоне, куда проникал мягкий свет луны через откинутый полог, и даже не в Грелиманусе, куда лежал его путь.

Мыслями он снова был в своем дворце, в рабочем зале, решая важный государственный вопрос: где взять подходящую супругу? Говорят, у императора Зарфхааны дочки на выданье… Или поискать в Турании, где женщин воспитывают в строгости, приучая к покорности и богобоязненности, в отличие от вольнонравной Зарфхааны? Нет, лучше всего тогда уж будет взять в жены какую-нибудь красивую девушку из знатного валузийского рода, итак многие кричат, что варвар сидит на троне древней страны… В таком случае неплохо жениться на дочери какого-нибудь верного сподвижника, вон у бора-Баллина младшая дочь уже скоро невестой станет. Муром будет счастлив породнится с царем, для возвышения которого приложил столько стараний…

Она закричала уж слишком громко, вся изогнулась под ним, сладострастный стон перешел в какой-то почти звериный рык. Ногти, что в экстазе, царапали спину Кулла, вдруг впились слишком глубоко, оставляя за собой кровавые следы, тело женщины напряглось, словно вбирало в себя силу и энергию партнера.

Кулла словно молнией пронзило, пред внутренним взором вдруг встало хихикающее лицо Раамы.

Всю страсть как рукой сняло, Кулл открыл глаза, желая освободиться от ее объятий.

Она не переставала рычать. Ее лицо, искаженное гримасой страсти, было сейчас отталкивающим.

Но в следующее мгновение Кулл понял, что это не похоть так обезобразила лицо женщины, что-то другое.

И вдруг он увидел, что уши ее заостряются, волосы словно вбираются внутрь и на таком симпатичном лице прорезаются жесткие рыжие волосики и стремительно выползают торчащие в стороны стрелки тигриных усов. Пасть разевается во все возрастающем хрипе, который уже можно назвать тигриным рыком, жемчужные зубы на глазах превращаются в грозные клыки, а ногти все глубже впиваются ему в спину.

Если бы он промедлил хоть несколько секунд перевоплощение бы завершилось и ему уже не выбраться было бы из могучей хватки тигриных лап, а смертоносные клыки уже были нацелены ему в горло.

Еще не успев осознать, что происходит, Кулл рванулся из всех сил вбок, свалился с нее и, на ходу нащупав лежавший рядом с ним меч, буквально выпал из фургона, но тут же вскочил на ноги и отбежал на несколько шагов назад.

Рыже-полосатая стремительная тень метнулась к нему из фургона, но он уже был готов и смертельно опасный для него прыжок переродившейся хищницы был прерван подставленным мечом.

Тигрица упала, вырвав из рук Кулла оружия, и смертельно раненая, в последнем яростном движении набросилась на нагого и безоружного атланта. Тигрице оставалось жить какие-то минуты, но и в эти минуты она могла утащить за собой в небытие смерти своего обидчика. Не будь Кулл варваром, выросшим в горах дикой Атлантиды, так бы оно и случилось.

Но Кулл схватил приблизившуюся к его горлу пасть с оскаленными клыками, казавшимися желтыми в обманчивом свете луны, и стал рвать ее руками, как некогда медведям в скалах родной страны.

Противоборство двух природных сил — зверя и человека, двух начал — мужчины и женщины, закончилось в пользу атланта. Тигрица прорезала ночную тишину диким предсмертным ревом и свалилась бездыханной к ногам победителя.

Кулл опустил руки, тяжело дыша, ноги дрожали от напряжения.

Он убил тигра! Нарушил священное табу. Он никогда в жизни не сражался с тиграми, считая их братьями. Но и тигры никогда не нападали на него, уходя в сторону. И вот он убил тигра.

Нет, это не настоящий тигр, а волшебница, принявшая его обличье!

Он, в который уж раз, счастливо избежал неминуемой гибели, каких-то несколько мгновений решили все. Если бы не видение Раамы, сбившее ему равномерное движение, тигрица не лежала бы неподвижно у его ног, а рвала бы клыками куски его мяса, добираясь до сердца.

И вдруг он чуть не задохнулся от неожиданной и все равно запоздалой мысли — Брул! Он же пошел с другой женщиной в первый фургон!

Кулл подбежал к черной громадине и порывистым движением откинул полог первого фургона.

Он услышал только страстные хрипы. Напрягая глаза всмотрелся — там, в темноте, спиной к нему сидел человек на другом, равномерно двигаясь. И на спине этого человека — явно женщины, спину пикта он бы всяк узнал — появлялись черные полосы, которые Кулл не мог спутать ни с чем!

У нее метаморфоза едва лишь началась, он успел вовремя!

Кулл не задавался вопросом, почему у этой женщины превращение началось так поздно — может, эти волшебницы могут перевоплощаться в тигриц лишь во время оргазма, а любовные игры у Брула затянулись, в отличие от всегда прямо шагающего к цели атланта.

Кулл одним движением запрыгнул в фургон, подбежал и схватил женщину мертвым захватом за горло, второй рукой обхватил за полную грудь и стащил с распластанного на спине и закрывшего от наслаждения глаза пикта.

Тот, почувствовав неладное, мгновенно схватил меч.

— Брул это я, Кулл! — забыв о всяческой конспирации закричал атлант.

— Ты что обезумел? — разгневанно проорал пикт.

— Я спасаю тебе жизнь. Помоги мне выволочь ее наружу.

Женщина в руках Кулла нечленораздельно ревела и хрипела, пытаясь освободиться от мертвой хватки атланта.

Вдвоем они вытащили ее на свежий воздух и за руки и за ноги подтащили к потухшему костру. Кулл, как и Брул, был обнажен — некогда одеваться, если другу угрожает смерть. Но меч свой из убитый хищницы он выдернул и даже успел прихватить ножны. Забавное зрелище — нагой царь с ножнами на боку. Но кто мог видеть его сейчас?

Женщина уже не вырывалась, обвисла бессильно в его руках и уже начавшие заостряться уши в свете луны стали приобретать прежнюю изящную форму. Видно, дурацкая мысль, что они превращаются лишь во время плотской любви, была близка к истине.

— Разожги костер, Брул, — попросил Кулл.

— Да что случилось? — не выдержал старый преданный друг. — Ты сошел с ума?

— Ладно, — стараясь успокоиться, произнес Кулл. — Принеси веревки, ремни, что угодно, свяжем ее, потом все объясню.

Брул покачал головой, но, за долгие годы привыкший доверять Куллу, выполнил просьбу. Кулл крепко-накрепко, зная какова сила тигров, связал бесчувственную женщину. Брул тем временем разжег костер. В ярком свете пламени никаких изменений у нее было уже незаметно.

Она, не открывая глаз, тяжело вздохнула.

— Ты мне объяснишь, что происходит или нет? — потребовал ответа пикт.

— Пойдем, — кивнул атлант, — сам все увидишь.

Он взял из костра разгоревшуюся головешку вместо факела и пошел ко второму фургону.

Возле него лежала в луже крови обнаженная Самта, лицо было изуродовано до неузнаваемости.

— Кулл, да что с тобой? — воскликнул пораженный увиденным

Брул. — За что ты убил ее? Ты сошел с ума — врываешься голый, с одним мечом, вяжешь женщину, когда мне было так хорошо…

— Я не хотел, чтобы тебе это «хорошо» стоило жизни, — мрачно произнес Кулл, достал из фургона свою одежду и начал одеваться.

— Я ничего не понимаю, — произнес пикт, опасливо глядя на друга.

— Иди, оденься. Сейчас все поймешь, — ответил Кулл. — Есть у меня одна идея.

Он пошел к первому фургону вслед за Брулом и у костра поднял оставленный кубок. Вернулся к фургону с бочками, нашел ту, что неаккуратно вскрыли разбойники и зачерпнул полный кубок.

Обнаженная красавица лежала, открыв глаза, руки были завязаны за спиной. Ничего тигриного в ней сейчас не было.

Кулл, держа в руках кубок с волшебным вином, сел перед ней на корточках и посмотрел ей в глаза. Ее нагие прекрасные формы его совершенно не интересовали.

— Будешь рассказывать, милая? — спросил он и чертыхнулся, поняв, что употребил то же слово, что до того Самта. Совершенно в другом значении, но какая разница?

— Что рассказывать? — слабым голосом спросила она. — Не знала, что вы такие… Что можете связать слабую женщину, которая открыла вам свои лучшие порывы…

Кулл рассмеялся.

— Не на твоей ли стройной спине я видел тигриные полосы? Не я ли вовремя сорвал тебя с Брула, пока ты не растерзала его своими сейчас такими нежными ноготками и зубками?

— Что за чушь ты несешь! Вы… вы оказались еще хуже, чем те разбойники.

— Брул, посади ее, будь любезен.

Когда пикт выполнил ее просьбу, Кулл поднес к ее губам кубок, левой рукой взяв женщину за затылок.

— Вот здесь вино из ваших бочек, — почти ласково произнес атлант. — Если ты мне сейчас не расскажешь перед моим другом всю правду, клянусь Валкой и Хотатом, я волью в тебя всю эту мерзость до последней капли. У меня на спине остались раны от когтей тигрицы, в которую превратилась Самта! Ну, говори! Кто вы такие. Ну!

Кулл ткнул ей кубком в губы. Не так, как утром ему Харкл-Паук, а аккуратно, чтобы ненароком не причинить лишнюю боль. Кулл не привык бить женщин, негде было научиться.

Глаза ее расширились от ужаса. Она инстинктивно отшатнулась.

— Ты не сделаешь этого, — пролепетала она.

— Еще как сделаю! — заверил Кулл. — Вы совершенно равнодушно отнеслись к гибели четверых ваших солдат, вы, притворно улыбаясь, обрекли на жуткую смерть десяток человек, пусть разбойников, жалости не достойных. И твоя подруга чуть не убила меня, превратившись в тигрицу. Так что можешь не сомневаться — я спою тебе это вино до последней капли, если не будешь меня слушаться. Ну?

— Убери это от меня это, — с трудом произнесла она и закрыла глаза, словно сдаваясь. — Я все расскажу. Развяжите мне руки и дайте одеться.

— Ничего, потерпишь. Днем стояла перед грабителями голой, не стеснялась. А руки развяжу, если будешь говорить правду.

— Я буду говорить правду, — сказала она, не открывая глаз. — Спрашивайте.

— Кто вы такие? — сурово спросил Кулл. — Зачем и кому везете это волшебное вино в Грелиманус?

Уже одетый Брул с недоумением переводил взгляд с Кулла на нагую, связанную женщину, которая совсем недавно дарила ему любовь. Он еще до конца не верил, что благодаря Куллу избежал смертельной опасности.

— Я и Самта, — начала рассказ женщина, — из монастыря Тигра, в далекой южной стране Харкулии. Мы с ней — родные сестры, из почти вымершего сейчас племени людей-тигров. Да, мы перевоплощаемся только когда познаем любовь, потом перегрызаем горло возлюбленному и обращаемся обратно в людей, но мы ничего не можем сделать против этого — желание пожирает нас.

— Поэтому с вами было всего четыре стражника? — спросил Кулл.

— С остальными вы предавались любви и убили их?

— Да, — после некоторого молчания призналась она. — Мы ничего не могли поделать, это сильнее нас. Это зов нашего древнего племени.

— Хорошо, — кивнул Кулл, — но как вы оказались в Валузии?

— В нашем монастыре около дюжины таких как мы с Самтой, — ответила женщина-тигрица. — И нам все время нужны рабы для любовных утех. Они стоят денег. Настоятельница, тоже из нашего племени, приказала нам отправиться в Валузию, в Храм Мертвых Богов, что у самой тропы по которой мы ехали… Это расположено…

— Мы знаем сгоревший Храм, проезжали мимо много раз, — кивнул Кулл, — продолжай дальше.

— Простые люди обходят это место стороной, оно считается проклятым. Действительно над Храмом властвуют могучие силы, нам неизвестные, никому не подчиняющиеся. Почему-то только люди моего племени, которых осталось не так и много и все живут в нашем монастыре, могут подолгу находится в Храме Мертвых Богов. Видно, те боги были покровителями моего народа — умерли боги, почти вымерло все племя, уцелевшие скрываются в заброшенном монастыре, в труднопроходимых джунглях Харкулии. Если обыкновенное вино простоит в Храме Мертвых Богов, в подвале, тринадцать раз по тринадцать дней, оно превращается в кровь умерших божеств. Если всего лишь каплю капнуть этого вина в воду или во что угодно и дать выпить, — она с опаской покосилась на кубок, который Кулл по-прежнему держал наготове, — то человек становится послушным рабом того, кто с ним заговорит первым. Или, это уже не в моих силах, вино можно заговорить — для этого нужен опытный чародей. А если вино просто выпить неразбавленным… Вы видели, что происходит.

— Те, четверо стражников, — спросил Кулл, — вы дали им разбавленного кровью Мертвых Богов вино и подчинили себе?

— Да, а что нам еще оставалось делать? Где было взять охранников для трудного путешествия и…

— И что?

— И любовников. Без этого жизнь — не жизнь.

Кулл хотел сплюнуть от отвращения, но сдержался. Нет, эти женщины имеют отношение к благородному племени тигров только внешней схожестью после перевоплощения.

— Кому вы везли бочки в Грелиманусе? — продолжил он допрос. — И что в сундуках первого фургона?

— В сундуках — земля из подвалов Храма Мертвых Богов. Для чего она служит — я не знаю. Честно не знаю.

— А кому вы должны были передать все это?

— На улице Птичьих Хвостов в Грелиманусе стоит дома аристократа тора-Хаеца. Его самого я в прошлый раз не видела. Нужно сказать пароль часовому у ворот, и выйдет специальный человек, он ответит отзыв и возьмет груз. В наш монастырь отправится партия рабов.

— Значит, — задумчиво произнес Кулл, — тебя там знают в лицо и знают, что именно ты с сестрой должна привезти груз?

— Да. Развяжите мне руки, вы обещали.

— Подождешь. Пойдем, Брул, в сторонку, поговорим.

Они отошли от костра.

— Ну, теперь ты убедился? — спросил царь.

— Да, Кулл, извини за мои подозрения. Но что ты предполагаешь делать с ней? Убить?

— Я считаю, что сам Валка послал ее нам на нашем пути. Мы едем в Грелиманус к этому тора-Хаецу. Мы теперь — купцы.

— Но ты не знаешь пароля, а она может солгать, — возразил пикт.

— Что ж, а мы сейчас проверим ее слова.

— Как? — поинтересовался Брул.

— Увидишь. Набери в колодце кубок воды.

— Ты хочешь использовать ее и убить?

— Использовать да, убивать — там видно будет…

— Но она — женщина… — пытался было возразить Брул, но Кулл жестко перебил его:

— Не забывай, если бы не счастливая случайность, сейчас бы ее ровные зубки, обратившись в клыки, рвали бы тебя на куски.

Брул молча кивнул в знак согласия.

— И еще, — Кулл положил другу руку на плечо. — Человек,

который убивает других не в честном бою, а ради удовлетворения своих потребностей, в данном случае — похоти, является преступником по всем законам и должен быть казнен. Я прав? Все, Брул, иди за водой.

Кулл вернулся к костру. В пляске язычков пламени обнаженная женщина была прекрасна, но Кулл не обратил на ее прелести никакого внимания.

Брул подал кубок с водой, Кулл взял в левую руку кубок с отравленным вином.

— Жить хочешь? — спросил Кулл у пленницы.

Она тяжело вздохнула, посмотрела на него с ненавистью, поняла, что взгляды и мольбы Кулла не разжалобят.

— Что вы еще хотите от меня? — спросила она наконец.

— У тебя есть выбор, — сказал Кулл и капнул каплю вина — единственную маленькую каплю — в кубок с вином. — Выбирай. Этот кубок или этот. Во втором случае — будешь жить. И когда-нибудь доберешься до своего монастыря в джунглях.

Она облизала вмиг пересохшие губы. Кулл терпеливо ждал. Брул подбросил в костер еще сухих веток.

— Нет, — наконец выдавила она. — Лучше убейте меня сразу.

Мечом в сердце.

— Это было бы слишком быстро для тебя и слишком легко. Нет, ты будешь жить. Брул, положи ее и подержи голову, чтобы не брыкалась.

Пикт выполнил просьбу друга и двумя пальцами зажал нос женщине, с которой совсем недавно познавал блаженство плотской близости. Она, чтобы не задохнуться, судорожно раскрыла рот. Кулл медленно влил ей в рот воду, разбавленную кровью Мертвых Богов.

Она попыталась дернуться, но Кулл с пиктом крепко держали ее.

— Не рыпайся, хуже будет, — почти ласково сказал Брул.

Она, захлебываясь, выпила отравленную воду.

— С этого мгновения, — торжественно и громко произнес Кулл, — ты будешь подчиняться только мне и Брулу. Ты поняла меня?

Он встал с нее. Она сглотнула и произнесла:

— Да…

— Брул, развяжи ее, — попросил атлант. И когда он выполнил распоряжение, произнес: — Встань! Брул, как ее зовут-то?

— Вапра.

— Встань, Вапра.

Женщина беспрекословно встала. Лицо ее было застывшим, как лица тех четверых стражников — будто маска на лице надета.

— Отвечай, кому ты теперь беспрекословно повинуешься? — спросил атлант.

— Тебе и Брулу, — глухо ответила она.

— Держи кинжал, — царь протянул ей оружие, — вонзи себе в сердце.

Брул удивленно посмотрел на друга, но Кулл сделал ему успокаивающий жест.

Женщина взяла из рук атланта кинжал, перехватила поудобнее и стремительным движением пыталась вонзить себе под левую грудь.

Но смертоносное движение клинка остановил Кулл — готовый к этому, он схватил ее за кисть.

— Все, я отменяю приказание, — произнес он. — Садись.

Она покорно села в траву.

— Какой пароль в доме тора-Хаеца?

— Змея не кусает тигра, — таким же отстранено-глухим голосом ответила Вапра.

— А отзыв?

— И тигр обходит змей.

— Вот и прекрасно, — хлопнул в ладоши Кулл. — Иди, Вапра, оденься и ложись спать в первом фургоне. Утром отправляемся дальше.

Вапра встала и с безучастным видом пошла к фургону.

Брул с вожделением посмотрел ей вслед.

— Слушай, Кулл, — задумчиво произнес пикт, — может сейчас, когда она повинуется нам, можно того… продолжить?

Кулл сочувственно усмехнулся и сказал:

— Природа нам не подчиняется. Лучше тебе потерпеть до того времени, как вернемся в столицу. Попросишь Ка-ну, он тебе десяток лучших красоток пришлет — на любой вкус. Все, Брул, иди спать, завтра рано вставать.

Брул с сожалением вздохнул.

Глава 7. Живой Мертвец

Пустыню маленький караван миновал почти без приключений (не считать же приключением, что колесо второго фургона слетело с оси, одна из бочек с драгоценной жидкостью упала и выкатилась из фургона — та самая, плохо закупоренная; Брул и Кулл долго чесали затылки как это колесо поставить на место, а один из коней, что бежали между фургонов, мучимый жаждой, подскочил к пролитой из бочки лужице и напился. Но зато друзья узнали, что на животных кровь Мертвых Богов действует так же как на людей, и Брул даже предложил на стоянке напоить всех оставшихся коней разбавленной кровью Мертвых Богов водой — а что б слушались как следует!).

На четвертый день выехали на торговую дорогу, ведущую из Турании, через малые княжества, в Валузию, и дальше, в обход Южных гор, на запад в Верулию. От нее отходили две дороги: на восток — в Зальгару, и на север — к морям.

Через день Брул повернул коней на оживленную дорогу из Хрустального Города в Зальгару, которая проходила через самый восточный город страны — Грелиманус.

Эта дорога была важной торговой артерией Валузии и по ней постоянно курсировали хорошо вооруженные воинские патрули, чтоб не баловали лихие люди. Купцы здесь, как и вообще на дорогах древней Валузии, чувствовали себя вольготно и в безопасности. Правда, развлечения, что им предлагали в придорожных гостиницах, и налоги за хорошие дороги, сильно облегчали кошели, но никто не жаловался: от развлечений можно и отказаться, а налоги… разбойники берут обычно вообще все. В Зальгаре например, через которую пролегал путь в Грондар, куда как менее безопасней и купцы на границе Валузии вынуждены нанимать чуть ли не целые отряды охранников.

В дне пути от Грелимануса, располагался известный всем бывалым и торговым людям постоялый двор под гордым названием «Король Львов», прозванный в народе «Львиной берлогой». Когда-то по указу Кулла, заботящемуся о главных дорогах страны, здесь был выстроен небольшой постоялый двор на месте заброшенной во времена царствования Борны деревни, названия которой уже никто и не помнил. Место оказалось крайне удачным — все, выезжающие из Грелимануса как раз к вечеру добирались сюда, и наоборот. Теперь этот постоялый двор больше напоминал маленький городок с собственными законами. Для лошадей и рабов был выстроен просторный сарай двадцати ярдов в ширину и чуть ли не ста в длину. Огромный двор вмещал до двух сотен телег, карет и тяжелых фургонов. Для гостей были построены здания с многочисленными комнатами, и особое здание для гостей знатных — ведь сам царь Кулл как-то останавливался здесь по дороге в Зальгару. Три огромных зала предназначались для утоления аппетита постояльцев, чтобы гости могли скоротать вечер, в каждом зале играли музыканты, готовые к любви проститутки скучали у стоек, ожидая клиентов. В городах приезжие рассредоточивались в разных гостиницах — по рангу и финансовым возможностями, а здесь все вынуждены были ночевать в одном постоялом дворе. За десяток лет существования «Короля львов», через него прошли многие тысячи купцов, военных и просто путешественников из всех стран мира — любое наречие можно было услышать в обеденном зале. Сотни людей прижились здесь постоянно, и всем известный хозяин «львиной берлоги» Конопатый Крил-ха, изо дня в день улыбающийся гостям, содержал за свой счет отряд воинов, которые по приказу царя патрулировали дорогу — безопасность гостей сторицей окупала расходы. Кроме того, приходилось держать крепких мужичков, чтобы успокаивать загулявших гостей и пресекать драки на корню. А уж сколько нищих бродяг и побирушек ошивалось в округе, ночуя в конюшне — и не сосчитать.

Знал бы конопатый Крил Крил-ка, что в простых одеждах, без свиты, со сбритой бородой (правда, уже вылезла рыжеватая щетина) в его гостиницу вошел сам царь Кулл, все бросил бы и помчался встречать дорогого гостя. Но он не знал и Кулл незамеченными вошел в главный обеденный зал, где выбрал столик в самом темном углу. Брул с Вапрой отправились загонять во двор фургоны и договариваться о комнатах.

Подъезжая на фургонах к «львиной берлоге», Кулл заметил двух спешивающихся с благородных коней всадников, направляющихся со стороны Грелимануса в столицу. Один из них показался Куллу знакомым и сейчас атлант смотрел на дверь в ожидании — не появится ли он, чтобы убедиться в своей правоте или признать ошибку.

На улице было еще светло, но зал был полон почти наполовину и все время в двери заходил народ, к вечеру за столами свободных мест не будет вообще. За длинным столом неподалеку от Кулла гуляли, видно с утра, верулийские купцы, горланя почти на весь зал какую-то свою застольную песню.

Заметив сидящего в одиночестве воина (меч выдавал род занятий Кулла, а одежда и лицо с точностью позволяли судить, что он — вольный искатель приключений, желающий подороже продать свою жизнь и умение владеть оружием), девицы у стойки пошептались о чем-то и, наконец, одна из них двинулась к Куллу.

— Что желает дорогой гость? — игриво улыбнулась она, обнажив ряд не совсем белых зубов. — Провести вечер в хорошем женском обществе? Всего полкуллашика и удовольствие я гарантирую. Так чего хочет дорогой гость?

— Я желаю пожрать, — довольно грубо ответил Кулл (так, по его мнению и должен отвечать наемник). — Иди прочь отсюда… Хотя… Попроси принести чего-нибудь погорячее.

— Горячее меня ты никого не найдешь, — с некоторой обидой произнесла она.

В этот момент к столу Кулла подошли Брул и Вапра и сели на деревянные стулья. Пикт с улыбкой на лице посмотрел на друга и девицу.

— Фу! — скривила губы девка, — у вас тут собачья свадьба…

Кулл не обратил на ее слова ни малейшего внимания.

— Все в порядке? — спросил он у Брула.

— Да, — ответил пикт. — Тут у них сегодня все переполнено, а в номера для знатных, сам понимаешь, я соваться не рискнул. Пришлось снять на троих шестиместную комнату в купеческом здании. Ты заказал ужин?

— Нет еще, сходи к стойке, распорядись. И винца какого-нибудь. Лучше слабого верулийского…

У них у обоих были почти полные фляги Вина Жизни, зачерпнутого в волшебной пещере чародея Раамы, но тратить драгоценный напиток просто так не хотелось.

Наконец им принесли еду и они насытились, Вапра ела все с тем же отрешенным видом — что говорят, то и делает. «Страшная все ж штука, эта Кровь Мертвых Богов,» — в которой раз подумал царь.

Он ел, все время поглядывая на вход в огромный зал, из которого вели двери в два других зала, один из них был сейчас закрыт — тот самый, где ужинал царь, когда останавливался по дороге в Зальфхаану, во втором ужинали знатные аристократы.

Наконец Кулл увидел, кого хотел и кивнул другу:

— Посмотри, не тот ли это юноша, что не пил вино на празднике Хотата и не хотел со мной сражаться?

Брул всмотрелся.

— Да, тот самый. Как его зовут-то? Забыл…

— Хеерст из рода Дракбары. Сходи, пригласи за наш стол, я хочу поговорить с ним. Что-то второго не видать, того, что был в шлеме…

Многие знатные рыцари, если по каким-либо причинам хотели быть неузнанными, то в дороге носили шлемы с опущенным забралом и никого это не удивляло. Но сейчас спутника юноши в зале не было.

Хеерст стоял у входа, осматривая зал и решая, куда бы ему сесть, чтобы поужинать. Свободных мест в зале оставалось уже совсем мало.

Через минуту юноша в сопровождении Брула подошел к столу и сел. Пикт за спиной юноши показывал царю какие-то странные знаки — скорчил вытянутую рожу и провел перед нею сверху вниз ладонью — словно одевал незримую маску.

И Кулл вдруг понял, что хотел показать друг — лицо у юного аристократа было таким же застывшим, как у Вапры.

— Садись рядом со мной, Хеерст из рода Дракбары, — сказал Кулл и показал юноше на место пред собой.

— Кто вы, добрые люди, и чего хотите от меня? — глядя перед собой спросил тот. — И откуда знаете мое имя?

— Всмотрись в мое лицо внимательнее, — приветливо улыбнулся Кулл, — неужели не узнаешь?

Хеерст посмотрел на светловолосого соседа, в глазах мелькнула какая-то искра жизни.

То ли Кулл предполагал, что произойдет в следующее мгновение, то ли реакция у него действительно была быстрее, чем у всех прочих смертных.

— Ты — царь Кулл, кровавый диктатор! — прошипел юноша. — Умри же, пожиратель младенцев!

Никто в огромном зале не заметил, как сверкнул узкий кинжал, устремляясь Куллу в сердце.

Брул перегнулся через стол, стараясь помешать убийству, но Кулл уже перехватил левой руку кисть юноши — кинжал почти коснулся груди. Левой рукой Кулл схватил убийцу за волосы и запрокинул лицо юноши назад.

— Все равно ты умрешь, диктатор, проклятый своим народом, — тем же глухим голосом произнес Хеерст.

К столу подошел огромный детина и сумрачно посмотрел на них:

— Что у вас происходит? — спросил он, готовый усмирять буянов.

— Все в порядке, — поспешил сунуть ему в руку монету Брул. -

Мы так отдыхаем, мы не мешаем другим гостям.

Кулл продолжал держать Хеерста за волосы, но руку с кинжалом перевел под стол, чтобы не видно было. Вапра с безучастным видом пила вино.

— Смотрите у меня, что б все тихо было, — произнес работник постоялого двора, отвечающий за порядок в зале, бросил на них испытующий взгляд и отошел.

— Брул, у тебя во фляге еще осталось Вино Жизни? — спросил

Кулл и, увидев утвердительный кивок, попросил: — Капни в пустой кубок и дай выпить этому юноше глоток. Нет, налей немного больше… Вот так. Пей, Хеерст из рода Дракбары. Твой отец отдал за меня жизнь, пей в память о нем.

Юноша сделал несколько глотков, кадык его судорожно дергался, струйка потекла по горлу. Он допил все, что было в кубке и несколько раз моргнул, по телу пробежала едва заметная дрожь.

Кулл отпустил его волосы. Юноша перевел удивленный взгляд с Брула на царя. Потом посмотрел на до сих пор зажатый в руке кинжал — царь крепко держал его за запястье.

— Что со мной? — взволнованным тоном, совсем другим что за минуту до этого, произнес Хеерст сын Дракбары. — Что со мной было? Словно пелена с глаз упала… Я хотел вас убить, да? Мне нельзя после этого жить! Какой позор на мой род, нет, я себе этого не прощу! Убейте меня прямо сейчас! Или я сделаю это сам!

— Успокойся, Хеерст, — мягко сказал царь. — Ты был околдован.

Мы увидели это сразу, по выражению твоего лица. Тебя опоили вином, в которое подлили Кровь Мертвых Богов. Посмотри на нее, — кивнул атлант на сидевшую напротив Вапру. — Она околдована тем же и безоговорочно выполняет распоряжения человека, который дал ей отраву. Смотри, она выполнит мое любое, самое идиотское приказание. Вапра, встань и разденься прямо здесь перед всеми!

Женщина отставила кубок встала и стала снимать одежду.

— Убедился? — спросил Кулл у юноши.

Тот подавленно кивнул.

— Все, Вапра, прекрати.

Женщина замерла.

— Оправься и садись на место. Вот, Хеерст, видишь, что делает отрава? Тебе, видно, приказали убить меня и отправили в Хрустальный Город?

— Да! — юноша был бледен от волнения. — Я сейчас… словно просыпаюсь от кошмарного сна. Все, что было последние дни — как в тумане…

— Мне очень важно, — сказал Кулл, — что бы ты постарался вспомнить все. Ты окажешь мне этим огромную услугу.

— Я готов отдать за вас жизнь!

— Знаю, — кивнул царь. — Как и я ради Валузии, которой служим мы оба. Вот поэтому ты все вспомнишь.

— Сейчас, — сказал сын Дракбары, память о котором была дорога Куллу. Грудь юноши вздымалась, от волнения пот выступил на лбу, прядь черных волос упала на глаза, но он этого не замечал. — Сейчас… Дайте что-нибудь попить.

Брул тут же пододвинул к нему кубок с кислым верулийским вином. Юноша жадно выпил все до последнего глотка. Поставил кубок, набрал полную грудь воздуха, словно бросался с обрыва, и сказал:

— Я готов рассказать все, что знаю. Но лучше вы спрашивайте, что вас интересует?

— Все, — усмехнулся Кулл. — Рассказывай с самого начала: как приехал в Грелиманус, что видел?

Юноша задумался, вспоминая и вдруг вскочил с места, Кулл едва успел ухватить его за пояс и усадить обратно.

— Мне надо немедленно в Грелиманус! — порывисто выдохнул

Хеерст. — Завтра на рассвете Фейра, моя возлюбленная, будет принесена в жертву великому Змею!

— Это точно? — переспросил царь.

— Да, точно! Отпустите меня, умоляю. Я погибну вместе с ней! Без нее мне все равно не жить!

— Мы поедем в Грелиманус вместе, — сказал Кулл. — Но сперва ты все нам расскажешь, чтобы мы могли придумать хоть какой-нибудь план, чтобы спасти твою возлюбленную.

— Мой царь, — вдруг пришел в себя юноша, — но почему вы с

Брулом в таком обличье и здесь, среди купцов и бродяг, а не в царском зале? И вы же отправились в Верулию! Я ехал туда за вами по приказу Тулсы Дуума!

— Тише, — усмехнулся Кулл. — Меня сейчас зовут Торнел, а его — Гларн. Мы едем в Грелиманус и совсем не хотим быть узнанными раньше времени. Мы должны узнать, что там, семь дьяволов побери, происходит! И ты поможешь нам в этом.

— Я сделаю все, что скажете, мой…

— Торнел, — оборвал его царь.

— Да, Торнел, — кивнул Хеерст. — Прошу прощения… Я не могу сидеть спокойно, когда там… — он заметил насупленный взгляд Кулла.

— Все, все, я расскажу с самого начала. Я вспомнил.

Брул вновь наполнил его кубок вином, чтобы успокоился и говорил спокойно.

— Я примчался в Грелиманус и отправился сразу в дом деда моей невесты. Меня тогда поразило странное выражение его лица, как сейчас на ней, — Хеерст кивнул на Вапру, — но я не придал этому значения. Приер гора-Марин, сказал, что Фейра с охранниками отправилась погулять за город и предложил мне отобедать с ним. За столом я рассказал о событиях, происшедшем в вашем зале в праздник великого Хотата. Гора-Марин сказал, что мы отправляемся в гости и там я снова расскажу об этих последних столичных новостях и о смерти семи известных всему Грелиманусу аристократов. И мы отправились в дом тора-Хаеца… Видно там и опоили меня колдовской отравой — все остальное я помню, как в тумане, я перестал быть собой. Я видел Фейру, которую держали в заточении, в ожидании праздника Змея, чтобы принести ее в жертву. И этот праздник — завтра на рассвете…

Он судорожно вздохнул, но взял себя в руки и продолжил:

— Я ходил в их подземный храм, Тулса Дуум и великий Змей околдовали всех жителей Грелимануса. Всех, кроме Фейры, она должна умереть с незамутненным рассудком…

Он закрыл лицо руками, плечи его затряслись.

Кулл положил руку ему на плечо.

— А куда ты направлялся сейчас и кто твой спутник в шлеме с закрытым забралом? — спросил царь.

— Я? — юноша влажными глазами посмотрел на атланта. — Я ехал за вами в Верулию, чтобы якобы доложить вам о том, что в Грелиманусе все в порядке и, пользуясь вашим благорасположением, заколоть кинжалом! О, Валка великий, какое счастье, что вы не позволили мне этого сделать!

— Кто твой спутник? — настаивал Кулл.

— Спутник? — переспросил Хеерст, думавший в это мгновение совсем о другом. — Это — Тулса Дуум. Когда шпионы доложили, что вы со всей свитой и советниками отправились в Верулию и уже достигли Дапреза, Тулса Дуум решил поехать в Хрустальный Город, чтобы в ваше отсутствие склонить на свою сторону как можно больше аристократов. Скорее всего, он собирался и их тоже опоить своим колдовским зельем.

— Так Тулса Дуум сейчас здесь? — спросил Кулл.

В глазах царя зажегся мстительный огонек.

Однажды, Тулса Дуум чуть не погубил его, представившись рабом Кутулусом и за древнюю кошку Саремис чревовещал, что якобы Брул, купаясь в Запретном Озере, был утащен водным чудовищем. Брул и не подозревал об этом, охотясь в лесах за оленем, а Кулл помчался к Запретному Озеру и чуть было не погиб в нем. Вернувшись во дворец, царь схватил чародея и подоспевший Брул вонзил ему меч между ребер так, что клинок вышел из спины. Но он не смог убить злого колдуна, который погиб человеческой смертью тысячи лет назад. Тулса Дуум тогда, пообещав еще вернуться и отомстить, прошел сквозь стены дворца и исчез.

Вот Валка и свел их снова.

— Да, — кивнул Хеерст. — Тулса Дуум сейчас здесь. Мы с ним остановились в одной комнате. Он не нуждается в приеме пищи и отправил меня ужинать одного. Но я не хочу есть. Отпустите меня, мне нужно спешить в Грелиманус!

— Туда мы отправимся вместе, — повторил Кулл. — Вапра, иди во двор, запрягай наши фургоны. А мы, — он посмотрел на Брула, — навестим нашего старого знакомого. — Веди нас, Хеерст.

Брул расплатился и догнал их уже на пороге здания, где ночевали знатные путешественники. Хеерст остановился перед одной из дверей и кивнул Куллу. Кулл жестом показал, чтобы юноша постучал в дверь.

— Кто там? — донесся в ответ на стук голос, словно исходивший из мрачных глубин небытия.

Кулл с Брулом уже слышали однажды этот голос, но вновь непроизвольно вздрогнули.

— Это я, Хеерст, — по знаку атланта сказал юноша.

Скрипнула отодвигаемая задвижка, дверь медленно растворились и друзья увидели, что Тулса Дуум, уже без доспехов, лежит на постели, силой взгляда (или другой магией) распахнув дверь.

— Что за бродяги с тобой, Хеерст? — спросил умерший столетия назад смертью человека, но не нашедший успокоения, поскольку злоба его была слишком велика, могущественный чародей. — Зачем ты их привел ко мне?

Кулл рукой отстранил юношу и сделал шаг вперед.

— Неужели ты не узнаешь меня, Тулса Дуум? — с усмешкой спросил царь Валузии. — Своего главного врага из всех ныне живущих?

Мгновение — и Тулса Дуум уже стоял у кровати — как он это сделал друзья не увидели.

— Кулл? Ты должен быть уже в Верулии…

— Но я здесь, — усмехнулся царь. — И я убью тебя, чтобы ты не осквернял своим мерзким дыханием и своими пакостными интригами мою страну. Возьми меч и прими бой, как подобает воину, раз ты вырядился в рыцарские доспехи.

— Я ненавижу тебя, но не могу убить собственными руками. Хеерст, убей его!

— Я больше не в твоей власти, паскудный колдун! — запальчиво воскликнул юный аристократ. — Я готов жизнь отдать за моего царя!

— Я пронзил тебя в сердце однажды, — процедил Брул, — но это не было твоим уязвимым местом. Может, так получится?

Он выхватил свой изогнутый меч, какие делают только на пиктских островах, и, подскочив к чародею, молниеносным движением снес ему голову.

Обезглавленный колдун так и остался стоять, его мертвая голова с живыми, горящими адским пламенем глазами, откатилась на три шага, остановилась на боку и расхохоталась.

— Неужели, глупцы, вы думаете, что меня можно убить мечом? — произнесла отрубленная голова. — Много лет назад меня уже убили, но ничего не достигли. Где тот поганый чародей Раама, что обрек меня скитаться в мертвом теле? Нет его. А я — есть. И буду всегда, пока не пробьет мой час, но никто в мире не знает, когда это случится.

Зрелище было довольно жуткое, Хеерст не выдержал, отвернулся к стене, его стало тошнить.

Обезглавленное тело начало двигаться к своей голове.

— Сделай же что-нибудь, Кулл! — воскликнул Брул и взглянул на идеально чистый — без каких-либо следов крови — меч в своей руке.

— Может, разрубим его на маленькие кусочки и разбросаем вдоль всей дороги?

Голова вновь расхохоталась:

— Мне даже интересно послушать, что вы сможете придумать еще с вашими ослиными мозгами! Какая досада, что я не могу убить вас лично, но очень скоро это случится. Змей выйдет из укрытия и убьет тебя, Кулл из Атлантиды! И даже памяти о тебе не останется в Валузии, потому что некому будет помнить. Змеелюди вновь станут править миром!

— Я для этого и еду сейчас в Грелиманус, чтобы разворошить поганое гнездо! — процедил Кулл. Тело почти подошло к голове. — А что делать с тобой — я знаю!

Он быстро сорвал флягу с Вином Жизни, откупорил ее и брызнул на обезглавленное тело живого мертвеца.

— Нет! — закричала голова, когда первые брызги оставили огромные обожженные дыры в теле. — Нет!!!

— Твой час пробил, — мрачно сказал Кулл, сделал два быстрых шага к валявшейся голове и щедро полил ее из фляги.

Череп лопнул, как гнилая тыква — внутри он оказался пустым, поросшим по стенкам какой-то гадостью вроде длинного спутанного мха.

— Нет! — еще бился по стенам жуткий крик мертвеца, а череп растаял под каплями волшебного Вина Жизни, и превратился в лужицу грязи, напомнившую ту мразь, в которую превратились разбойники в южных горах.

— Тулсы Дуума больше нет, — с каким-то даже вздохом сожаления, произнес Кулл. — Нам надо спешить, чтобы до рассвета успеть в Грелиманус.

— Эх, знал бы раньше, что Вино Жизни не только голову пьянит, но и такие чудеса вытворяет, — вздохнул Брул, — не поленился бы бочку на своих плечах к пещере Раамы затащить, а потом полную хоть до куда нести…

Фургоны уже стояли на дороге, готовые к отправлению в ночь. Вапра с безразличным видом сидела на месте возницы первого фургона.

— Отправляемся? — спросил Брул у Кулла.

— У меня возникла одна идея, — задумчиво произнес царь. — Пошли-ка со мной. Хеерст, посиди рядом с ней, мы скоро вернемся.

Глава 8. Повелитель Змей

Четверки лошадей, что были запряжены в фургоны, груженые бочками с магическим вином и сундуками с землей из подвала Храма Мертвых Богов, никогда в жизни, наверное, так быстро не бегали.

Брул, сидящий рядом с Куллом на первом фургоне, работал кнутом без передыха. Кулл, с горящим факелом в руках, время от времени поглядывал назад — не отстал ли второй фургон, который прекрасно был виден в лунном свете.

И громада Грелимануса выросла перед ними задолго до того, как должны были прорезаться робкие первые приметы рассвета. Они успели вовремя.

Как и было условлено, Вапра и Хеерст переоделись в одежды толстяков-купцов, нацепив на себя густые накладные усы и бороды. Они уселись на козлы фургонов, Брул и Кулл вновь сели в седла своих коней, изображая из себя охранников маленького каравана.

Подъехав к воротам, Вапра стала громко кричать, вызывая караульного.

Наконец появился заспанный недовольный стражник и Вапра крикнула ему пароль. Караульный хотел было сказать, что могут подождать и до утра, но имя тора-Хаеца заставило его спуститься и вместе с напарником растворить ворота.

Кулл достиг цели своего необычного путешествия — он был в городе, захваченном повелителем змей. И по лицам стражников он понял, что все горожане опоены магическим зельем.

Может, злоумышленники выкатили на главную площадь города бочки с разбавленным кровью Мертвых Богов вином, а может, что скорее всего, вылили по кувшину отравы прямо в колодцы, а глашатаи выкрикивали заранее приготовленный текст, поминая имя тора-Хаеца, которому впоследствии подчинятся все, отведавшие зелья — даже младенцы.

Но, как бы там ни было, тора-Хаец — пешка в чужих руках, вполне вероятно, тоже отведавший отравленной водицы. Но, может, он прельстился и на посулы, кто знает… Слабых, жадных и честолюбивых людей, готовых изменить присяге ради денег, славы и удовольствий всегда было предостаточно в древней Валузии.

Вапра ловко управляла упряжью, проводя громоздкий фургон по довольно узким улочкам и менее чем через четверть часа они были уже на улице Птичьих Хвостов, перед домом, в котором, как уже знал Кулл из рассказа Хеерста, был устроен огромный подземный храм, где и обитал, выползший из бездн забвения, великий Змей.

Не смотря на глухую ночь — рассвет даже не забрезжил, город жил какой-то своей, странной жизнью. Тут и там к дворцу тора-Хаеца шли темные фигуры, закутанные в плащи, кто с факелом в руке и в сопровождении охранников, кто держал в руке фонарь, а кто просто шагал по булыжным мостовым в лунном свете.

Все эти люди спешили к парадному входу дворца, в то время как Вапра подогнала фургон к воротам заднего двора.

Кулл подумал было, не пойти ли им вдвоем с Брулом к парадному входу, не подслушать ли пароль (а то и захватить в глухом переулке языка и напоить живой водой), но решил не рисковать.

Вапра постучала в калитку в воротах, стражник вышел сразу же. Она произнесла пароль и словно по мановению волшебной палочки мгновенно из ворот вышел другой человек, который ответил отзыв. Миссия Вапры закончилась — она передала свой драгоценный груз и больше за него не отвечала.

— Почему ночью? — поинтересовался человек, назвавший отзыв.

— По дороге встретили подданного великого Змея, с которым познакомились здесь в прошлый раз, — произнесла Вапра заранее придуманный ответ. — Он сказал, что на рассвете здесь сегодня состоится очень большой праздник. Мы скакали всю ночь, чтобы успеть. Нас не обманули?

— Нет, вы приехали вовремя. И очень кстати, у нас кончились все запасы Крови Мертвых Богов, остались считанные капли. Ваш приезд перед церемонией порадует хозяина.

— Одна бочка раскупорена, — сообщила Вапра. — На нас в Южных горах напала шайка некоего Харкла-Паука, пришлось угостить их винцом.

— Правильно, лучше пожертвовать малым, чем потерять все, — согласился мужчина. — Совсем обнаглели эти разбойники, хваленый царь Кулл не может навести порядок в собственной стране! Ничего, скоро придет время Змея и от этих грабителей на больших дорогах лишь пыль останется.

Кулл в темноте не видел выражения лица встретившего их мужчины. Но поскольку доверенный тора-Хаеца не заметил отрешенности Вапры, можно было сделать вывод, что и он в свое время изведал волшебного напитка, подминающего волю.

— Пусть ваша сестра и охранники, отправляются сразу в зал, — сказал он Вапре, сильно порадовав этими словами атланта, — а мы примем бочки.

Вапра, как было приказано заранее, обнажила грудь и облизнула губы:

— Хочешь? — спросила она мужчину. — А то с этими охранниками…

Мужчина, несмотря на замутненный Кровью Мертвых Богов рассудок, хотел. Даже в голосе его проснулись какие-то интонации.

— Сперва надо разгрузить и сосчитать драгоценный груз, — произнес он. — Эй, Укар, — позвал он кого-то, — проводи этих людей, — он кивнул подбежавшему слуге на Кулла, Брула и одетого в одежды толстого купца, меняющие внешность до неузнаваемости, Хеерста, — в храм. — И добавил: — На второй ярус, конечно.

Кулл со спутниками отправился вслед за слугой, который с масляным фонарем в руке пошел во мрак обширного двора.

Мужчина, встретивший их, положил руку Вапре на талию, бросив жадный взгляд в распахнутый ворот ее одежды, и направился вместе с ней к фургонам. Его дальнейшая судьба Кулла не интересовала, хотя можно было догадаться, чем закончится его внезапно вспыхнувшая страсть.

Кулл со спутниками вошли в какой-то сарай, слуга плотно прикрыл дверь и подошел к дальней, каменной стене. В свете фонаря она казалась сплошной, но их проводник на что-то нажал и им открылся вход на узкую винтовую лестницу.

Кулл молча покачал головой — никто и не думал отбирать у них оружие, провожая в святая святых заговорщиков. Или, им устроена здесь ловушка?

Спустившись по неудобной и очень длинной лестнице — Кулл прикинул, что шахта идет вглубь не менее чем на дюжины полторы ярдов — они оказались в мрачном коридоре, по обе стороны которого виднелись дубовые, плотно прикрытые двери.

«Уж не прямо ли в пытошную нас ведут?» — подумал Кулл. Пальцы непроизвольно легли на рукоять меча.

Но слуга, не обращая на приезжих внимания, шел прямо в конец коридора, который под прямым углом упирался в другой, не мене длинный, насколько позволял судить тусклый свет фонаря, коридор. Они свернули налево, коридор поворачивал по дуге и, наконец, они вышли в храм, освещенный сотнями факелов.

Зрелище было настолько захватывающим, что Кулл подошел к поребрику и замер.

Они стояли на балконе, огибающим огромный овальный зал, один конец которого был словно отрублен стеной. В этой стене были проделаны гигантские — людских ростов в шесть — ворота, отделанные золотом и самоцветами. С двух сторон стояли величественные монументы змей, свернувшихся кольцами и вытянувшими на треть тела вверх, направляя раздвоенные языки в сторону зрителей. По обе стороны ворот, за изваяниями, возвышались трибуны, на которых в красочных одеяниях, держа в руках длинные шесты наверху которых были факела, стояли люди, но с головами змей.

Змеелюди, древняя раса, вытесненная человечеством с территории Семи Империй тысячи лет назад.

Вдоль всего балкона по стенам, на расстоянии двух-трех шагов, в стены были вделаны жирандоли с пылающими факелами. С овальной стороны и с двух боков с балкона вниз вели довольно широкие лестницы. И все пространство у стен до низу занимали трибуны со скамьями (ну точно, как в гладиаторском цирке), уже почти заполненные горожанами Грелимануса.

«Они, что весь город здесь собирают? " — мелькнуло в голове у царя.

На середине площадки перед воротами стояли то ли маленькие ворота, то ли два толстых столба — сейчас они были накрыты материей, расшитой странными диковинными узорами — сотни переплетенных причудливом образом змей. Эти закрытые до поры до времени малые ворота с четырех сторон на расстоянии дюжины шагов окружали огромные каменные чаши, наполненные чем-то горючим — в них полыхали огромные костры.

— Стойте и смотрите здесь, — сказал Куллу со спутниками слуга, приведший их сюда. — Вниз вам нельзя.

Он повернулся и ушел обратно. На балконе, с обеих сторон ближе к воротам, толпились люди. Тоже, наверное, те, кому вниз нельзя. Непосвященные в сан, зрители.

Церемония еще не начиналась, до рассвета, по прикидкам Кулла было еще долго. Все больше и больше людей появлялись в храме и усаживались на трибунах. Было скучно, но Кулл и Брул умели ждать сколь угодно долго — одно из самых необходимых умений настоящего бойца: не терять ни мгновения во время боя, и не выходить из себя раньше времени, до боя сохраняя спокойствие.

— Сколько же здесь людей? — на ухо атланту прошептал Брул. — Весь город что ли?

— Я тоже об этом подумал, — усмехнулся Кулл.

— И все — твои заклятые враги, — заметил пикт. — Мы выяснили все, что хотели, Кулл, надо убираться отсюда. Здесь работа для целой армии, а не для двоих. Мы сейчас ничего не сможем сделать, надо выбраться живыми.

— Да, — согласился царь. — Но мы не можем оставить здесь

Хеерста. Его возлюбленная в опасности.

— А где ее найти? — грустно спросил пикт. — В этом подземелье, наверняка, столько переходов, что без знаний, или хотя бы карты, просто ничего не найдешь. Видел, сколько дверей было хотя бы в том коридоре, где…

— Что-то начинается, — перебил друга Кулл.

Народу в подземном храме было уже битком — все места на трибунах заняты, на балконе, особенно ближе к воротам, тоже было не протолкнуться. Сидели даже на лестницах, ведущих с балкона вниз.

Действительно, во время краткого диалога Кулла с другом, по храму прошел взволнованный гул и все замерли. У малых ворот, накрытых материей, стоял рослый человек в разноцветной материи, обернутой вокруг бедер, но скрывающей колени, с обнаженным торсом, разрисованным разноцветной краской в диковинные узоры и с огромной — в два раза больше головы — маской на лице. Маска изображала какую-то рогатую змею.

Кулл вспомнил свой сон в фургоне, после посещения волшебной пещеры старого мудреца Раамы. Змеи, обвивавшие колонны во сне, очень напоминали маску человека, стоявшего между полыхающих в каменных чашах костров. Кулл не удивился бы, если б сам великий Змей оказался тем самым человеком-чудовищем из сна, со змеями вместо рук.

Тем временем мужчина в маске подошел к малым воротам, что-то крича — с балкона было не разобрать слов, тонущих в рукоплесканиях собравшейся толпы — и сорвал материю.

— Фейра! — истошно закричал стоявший рядом с атлантом юноша, в купеческих одеяниях.

Кулл наступил ему на ногу, но было поздно.

— Фейра! — не мог остановиться потерявший голову Хеерст.

Материя с узорами змей действительно скрывала два толстых каменных столба. Между них стояла прикованная за руки обнаженная девушка с длинными волнистыми волосами, спадавшими до самой поясницы. Лишь две узкие полоски золотистый ткани, почти сливающейся с телом, прикрывали ее бедра и грудь.

— Да замолчи ты, дурак! — прошипел на Хеерста Брул, но было поздно.

Стоявшие вокруг люди повернулись в их сторону.

— Да ведь это — царь Кулл, — закричал один из них. — Я четыре года служил в его дворце и не могу ошибиться! Только бороду сбрил!

— Кулл! — разнеслось мгновенно по всему храму. — Изверг здесь! Сам пришел! Убить его, убить!

Кулл и Брул мгновенно выхватили мечи, люди, желавшие растерзать их голыми руками, при блеске оружие отступили на шаг. Это были простые горожане, на трибуны не допущенные. Смелыми они оказались лишь на словах.

Но тревога объявлена и сейчас здесь наверняка появятся опытные и вооруженные бойцы. А Куллу необходимо было сейчас не погибнуть геройски, а любой ценой вернуться в столицу, чтобы идти войной на это гнездо зла, где тысячи людей собрались посмотреть на то, как чудовище будет пожирать юную красивую девушку.

— В коридор! — крикнул Кулл, хватая за локоть Хеерста и увлекая его за собой. — Это единственная надежда!

— Фейра! — только и мог вымолвить Хеерст, по щекам его потекли слезы.

Куллу было неприятно видеть это проявление слабости у человека, который во время последней битвы сражался рядом с ним мужественно и отчаянно.

До спасительного коридора было несколько шагов и они вбежали в него. Брул прикрывал отступление.

— Бегом! — скомандовал царь юноше. — Твою возлюбленную нам не спасти, но мы отомстим за нее!

— Тогда лучше смерть вместе с ней! — заявил Хеерст.

— Да, мы умрем, а они будут и дальше пожирать юных невинных девушек? — зло выкрикнул царь. — Вперед, прочь отсюда!

Хеерст смирился и они в полную силу побежали по коридору.

Но дорогу им преградил отряд воинов с длинными копьями.

Их было не менее дюжины человек — бой принимать глупо. Кулл обернулся. Сзади слышался топот множества ног и через мгновения отход им преградили еще с десяток охранников. Все — и те, что спереди и сзади, были в одинаковых одеждах с двумя переплетенными змеями на груди.

— Сдаемся, — прошептал Кулл Брулу по-пиктски. — Если убьют сейчас, то Валузию никто уже не спасет. Вдруг сразу не убьют и появится шанс?

Брул кивнул. Надо сражаться до конца, а не искать геройской смерти с противником, в десять раз превосходящим по силам.

Они бросили мечи на каменный пол и подняли вверх руки.

— Мы сдаемся! — громко сказал Кулл ощетинившимся копьями воинам.

Вперед вышел старший отряда, подобрал их мечи, ощупал, вытащил кинжалы из-поясов у обоих, осмотрел Хеерста, сорвал с него одежды толстяка, под которыми были настоящие одежды юноши, и отобрал у него оружие. Затем сказал:

— Идите за мной. Любое неверное движение и вы будете сразу убиты!

Кулл кивнул в знак согласия и они пошли за ним обратно в храм.

По три копья смотрели каждому в затылок.

Они под прицелами тысяч глаз спустились по лестнице вниз — люди расступались перед ним, лишь злобное шипение и крики ненависти доносились со всех сторон.

Они подошли к столбам, где стояла прикованная девушка, и их подвели к человеку в маске. Девушка подняла голову, увидела плененного возлюбленного и прошептала:

— Хеерст! Я знала, что ты придешь за мной… — И снова бессильно уронила голову на грудь.

Человек в маске посмотрел на царя Валузии, злорадно усмехнулся и поднял вверх руку, призывая собравшихся к тишине. Дождавшись, пока воцарится молчание, он прокричал:

— Братья! Победа сама пришла к нам в руки! Наш главный враг — царь Валузии Кулл, сам пришел к нам! Значителен и счастлив для нас сегодняшний день, братья, хвала повелителю нашему великому Змею! Сейчас, пока еще не вышел наш повелитель, мы увидим смерть ненавистного врага.

Трибуны взорвались восторгом от этих слов.

— Смерть тирану!

— Проклятый варвар-узурпатор!

— Смерть ему, смерть! — неслось отовсюду.

Человек в маске снова поднял руку, призывая к тишине.

— Будем великодушны в честь великого праздника, братья! — проорал он. — Мы предоставим Куллу и его ставленнику, отвратительному пикту Брулу, погубившему всеми нами любимого лорда Сан-сана и еще шестерых лучших наших братьев, самим выбрать себе смерть! Либо они будут долго и мучительно умирать, вывешенные ногами вверх, как это делал благородный царь Борна, на крепостной стене Грелимануса. Либо… — он сделал эффектную паузу, чтобы до всех дошел смысл его слов, — они прямо сейчас выпьют по полному кубку неразбавленной Крови Мертвых Богов, наших покровителей. Целый фургон с чудодейственным напитком только что доставили в храм. Что вы выбираете, варвары Кулл и Брул?

— Кровь Мертвых Богов, — спокойно сказал Кулл. Он стоял, гордо подняв голову, под прицелом трех дюжин копий. Хорошо еще, что хоть не связали руки.

— Братья! — прокричал мужчина в маске. — Они желают испить

Кровь Мертвых Богов! Все вы сейчас убедитесь, что делает этот волшебный напиток. И каждый из вас возьмет флягу и вы завтра же отправитесь по городам Валузии и будете выливать Кровь Мертвых Богов в колодцы и проповедовать слово повелителя нашего великого Змея!

Новый взрыв ликования потряс подземный храм.

Как-то очень быстро прикатили знакомую друзьям бочку — экономии ради, что ли, ту самую, попорченную, которую неаккуратно вскрыли разбойники Харкла-Паука.

Мужчина в маске протянул пленникам три огромных кубка, с выгравированными на них переплетенными змеями.

— Черпайте кубки и пейте! До дна, до последней капли и пусть обрушиться на вас кара наших древних покровителей!

В огромном храме наступила мертвая тишина. Казалось, все присутствующие боялись пошевелиться. С возвышений возле статуй на царя, усмехаясь отвратительными мордами, смотрели змеелюди с факелами в руках.

Царь и его спутники зачерпнули по полному кубку красного напитка.

Кулл поднял кубок перед собой.

— Царь должен умереть достойно, — громко, чтобы его слышали как можно больше людей, произнес он, понимая, что до балкона его голос не донесется. — Этот тост я посвящаю великим Валке и Хотату, покровителям Валузии и врагам повелителя змей! Вчера вечером я убил вашего союзника — чародея Тулсу Дуума…

— Это — ложь, — перебил его человек в маске. — Тулса Дуум погиб людской смертью тысячи лет назад. Его невозможно убить.

— Но это так, — ответил Кулл. — Его смертный час пробил. Как пробьет вскоре и ваш час, гнусные лизоблюды и предатели рода людского!

Кулл залпом опрокинул в себя кубок. Его спутники тоже выпили красный напиток до дна, поддержав тост царя.

Зал охнул, увидев как все трое отбросили кубки, и зашумел, в ожидании редкого и удивительного зрелища.

Кулл стоял, высоко задрав подбородок, как и положено царю.

Все ждали.

Кулл посмотрел на Брула. Тот покачал головой — даже сейчас, когда все ожидают жуткой метаморфозы, пробиться через множества бойцов не было никакой возможности.

И только они трое во всем зале знали, что ничего с ними от выпитого вина не будет. Потому, что Кровь Мертвых Богов они лично слили в придорожную траву, мерзкая жидкость мгновенно впиталась в землю. Кулл оставил себе на всякий случай одну лишь флягу страшной отравы. А бочки, сполоснув в ближайшем ручье, наполнили купленным по двойной цене у купцов прямо во дворе "львиной берлоги" таким же красным, но совершенно обычным виноградным вином — эта операция отняла много времени и сил, но сейчас Кулл благодарил Валку и Хотата за свою предусмотрительность.

Совершенно неожиданно — не только для Кулла и его друзей, но и для всех присутствующих, но и для мужчины в маске, хрустнули огромные, такие прочные на вид, обитые золотыми листами, створки ворот.

Раздался крик, который был мгновенно подхвачен всеми — то вопль восторга, то ли ужаса.

Из выломанных чудовищной силой ворот выполз сам Повелитель Змей.

Он оказался не тем, что привиделся Куллу во сне. Скорее, напоминал то чудище, что царь видел на волшебной картине в пещере Раамы.

Это был змей, но таких поражающих размеров, что невозможно было и представить, не видя его воочию, — тело не менее двух ярдов диаметром и двадцати в длину, огромная морда, из которой исходил ядовитый дым и, на расстоянии ярдов четырех от морды из тело росли две огромные, как у слонов ноги.

Желтые глаза, с голову человека каждый, уставились на Кулла.

И словно вокруг атланта все пропало, погрузилось во мрак и тишину — он не слышал больше криков — ничего; он не видел рядом ни Брула, ни нацеливших в него копья охранников. Он стоял на выжженной земле, освещенной багровым мрачным солнцем, и перед ним был лишь повелитель Змей.

"Ты пришел на смертный бой! — беззвучно сказал Змей. — Я ждал тебя!"

"Я готов, но я безоружен! Дай мне меч!" — так же без слов ответил Кулл.

"Ты неплохо владеешь оружием. Но сейчас оно не поможет. Ты должен выдержать совсем другой бой!"

Кулл хотел было спросить какой именно, но неожиданно (может, мудрый Раама, оберегая его, вновь подсказал, или врожденная интуиция варвара предложила правильное решение — кто ответит?) понял, что бой уже начался, что длится он долго, всю его жизнь, и что сейчас наступила всего лишь кульминация, в которой решится исход великой битвы.

Кулл знал, что стоит ему отвести взгляд — и все, он погибнет немедленной смертью, чудовище пожрет его. И вместе с ним — древнюю цветущую Валузию, тысячи счастливых людей и миллионы еще нерожденных младенцев.

И он смело и открыто смотрел в черные узкие ромбы зрачков на желтом фоне. Все остальное для него перестало существовать.

"Мы — великая раса и должны править землей, — сказал повелитель змеелюдей. — Только мы — истинные хозяева мира."

"Вы изгадили свой мир, вы выжгли его своим гнусным дыханием, — ответил Кулл. — Пришел человек — и загнал вас в недра земли, в подземелья, подальше от жизненесущего солнечного света, от благодатного неба, от согревающего взгляда звезд. Вам нет места под небом Валузии."

"Человек — обезьяна, научившаяся говорить. И ему никогда не понять всего глубинного смысла мироздания, всего взаимодействия мельчайших объективностей и их власти над миром. Человеку никогда не проникнуть в суть явлений, двигающих судьбами мира, и ему не под силу владеть миром. Человек должен быть уничтожен, змеелюди, постигшие тайну добра и зла должны владеть всем.

"Вы владели всем на протяжении столь долгого времени, что могли доказать свое право на власть, — сказал Кулл. — И раз у вас ее отобрали, значит, вы ее были недостойны!"

"Человек рожден, чтобы быть рабом. Им он и будет — грязью, пылью вселенной. Ты — букашка передо мной, которую следует раздавить, чтобы идти дальше."

"Человек рожден, чтобы быть свободным. А я рожден — чтобы быть царем Валузии и защищать ее от любых посягательств. И я никому, тем более змеелюдям не отдам свою Валузию."

"Ты рожден атлантом."

"Я рожден Куллом."

"Ты не знаешь тайны своего рождения."

"Не знаю, — согласился Кулл. — Так скажи. Проникни в эту тайну, покрытую мраком и скажи."

"Ты рожден… Ты рожден… Ты рожден…"

Бездны всего мира отразились в желтых глазах Змея. И вдруг полыхнули зеленым пламенем, напомнившим скопления звезд в вещих снах, и Змей взорвался.

Все звуки вновь хлынули на Кулла и от неожиданности он чуть не присел.

Победно закричал Брул, но его клич потонул в тысяче криков ужаса. Перед Куллом полыхало быстро утихающее холодное пламя на месте, где только что возвышался Змей.

Змеелюди, что стояли на возвышении возле монументов побросали факелы и схватились за горла в предсмертной агонии. На трибунах творилось нечто невероятное — кто-то истошно орал, кого-то тошнило, а многие на глазах утрачивали человеческий облик — вместо лиц проявлялись безобразные змеиные морды.

И вдруг, словно возмездие Валки и Хотата, подземный храм сотряс потрясающий силы толчок.

Кулл едва устоял на ногах — он был еще ослаблен после удивительной и странной битвы; если бы царя не поддержал Брул, он мог бы и упасть. Сверху, с потолка, упал, чуть не задев привязанную к столбам девушку, огромный пласт земли и дождь из мелких камней посыпался на трибуны.

Человек в маске, распоряжавшийся действом, опомнился первым. Он сорвал с себя маску и бросился по останкам повелителя в ворота.

— Бежим за ним! — крикнул Кулл, — Иначе мы все погибнем.

Он первым подскочил к столбу и бросил быстрый взгляд на руку девушки, затем на столб. Оковы расстегивались очень просто — чтобы быстро отдать жертву на пожирание монстру.

Кулл освободил правую руку, подоспевший Брул — левую, и она, почти бесчувственная, упала в объятия Хеерста.

Последовал новый толчок и еще один огромный пласт земли упал совсем рядом.

— Дай ее мне на руки и бежим! — крикнул Хеерсту Брул.

— Нет, — упрямо сказал юноша, — я сам.

Он подхватил стройную возлюбленную на руки и, слегка пошатываясь от тяжести и стараясь обойти останки погибшего монстра, поспешил в ворота, туда, куда убежал человек в маске.

Они вбежали в огромную пещеру, усеянную человеческими костями — видимо, остатками трапез повелителя змей. Шаги убегающего слышались вдали. Брул, не смотря на спешку, успел подхватить один из шестов с факелом на конце, из тех, что держали на возвышении погибшие от удушья змеелюди.

Добежав до конца пещеры, они увидели длинный туннель, ведущий в неизвестность, шаги вдали уже утихли.

Кулл со спутниками побежали вперед, вскоре туннель поворачивал и они увидели свет вдали. С потолка сыпалась какая-то дрянь, далекий толчок вновь сотряс земли. Они побежали еще быстрее.

У стены стоял человек, что был в маске. В руках он держал меч. Он понял, что ему не убежать и решил принять бой — в конце концов, врагов лишь трое. Правда, это были прославленные на весь цивилизованный мир бойцы Кулл и Брул, но когда ты прижат к стенке выбор один.

— Я убью тебя, Кулл из Атлантиды! — прошипел он.

— Это тора-Хаец, главный приспешник Тулсы Дуума и Повелителя Змей! — крикнул подбежавший Хеерст.

Брул взял у него так еще и не пришедшую в себя девушку, тот благодарно посмотрел на пикта — бежать с такой ношей на руках, пусть даже это и самый дорогой в мире человек, тяжело даже самому выносливому бойцу.

У Кулла не было никакого оружия — лишь голые руки. Но в гладиаторской школе учили защищать свою жизнь и без оружия.

Взмах меча, Кулл ловко ушел от удара, скользнул за спину противнику и с размаху-разворота ногой ударил ему в поясницу, вложив в это движение всю силу — тут уж не до красоты боя, дорого каждое мгновение, землетрясение может обвалить все, надо выбираться на верх, к небу.

Позвоночник тора-Хаеца хрустнул и, растопырив по дурацки руки, приспешник Змея, упал лицом вперед.

Кулл быстро нагнулся, вынул из слабеющих пальцев меч, и провел лезвием по горлу врага.

— И как мы будем отсюда выбираться? — спросил Брул.

Кулл огляделся. Они были в огромном каменном мешке со стенами, выложенными ровными гладкими плитами.

— Нам конец, — прошептал юноша.

— Боец сражается до последней капли крови, — зло процедил

Кулл. — Давайте обратно в тоннель, может мы пропустили какое-нибудь ответвление?

Поскольку другого выхода не было, они все рванулись к туннелю. Но путь им преградила призрачная фигура, словно вылепленная из белесого тумана. Отдаленно привидение напоминало человека, но отчетливо различались лишь черты лица — безмерно страдающего и перенесшего много горя мужчины.

Кулл сделал шаг назад.

— Я тебя знаю, призрак, — сказал Кулл. — Мы уже встречались в тайных переходах моего дворца, когда змеелюди предприняли самую первую попытку убить меня. Тогда меня спас Ка-ну, приславший Брула с волшебным перстнем-талисманом на руке. Ты — погубленный Змеем царь Эаллал, погибший тысячи лет назад. С тех пор душа твоя была порабощена и нигде не находила приюта.

— Сегодня, — низким торжественным голосом произнес призрак, — ты освободил меня от векового плена. Вы последние, кто видите меня, я отправляюсь на свою звезду. Но перед этим я спасу вас.

— Как?! — в один голос спросили Кулл и Брул.

Призрак прошел прямо сквозь них — словно легкое дуновение воздуха обдало друзей — и приблизился к стене.

— Нажмите одновременно этот и этот камень, — сказал давно умерший царь Валузии.

Брул поставил на пол наконец-то пришедшую в себя Фейру и поспешил выполнить указание.

Каменная стена отошла в сторону, перед беглецами открылся выход на лестницу.

— Она выведет вас наверх, — сказал призрак. — Торопитесь. И пусть помогут тебе Валка и Хотат, царь Валузии Кулл. Ты достойно правишь моей древней страной. Прощай!

— Прощай, царь Эаллал, — произнес Кулл. — Я рад, что спас тебя от проклятого рабства Змея.

И вслед за Брулом, Хеерстом и Фейрой, он устремился по лестнице к свободе.

Выход с лестницы преграждала деревянная дверь. Хеерст подергал

— она оказалась запертой с той стороны.

— Дай-ка я, — отодвинул юношу Брул и плечом со всего размаха вышиб дверь.

Путь был открыт. Они оказались в просторном помещении, в щели ставен на закрытых окнах пробивался еще слабые солнечные лучи.

— Вперед! — крикнул Брул и вышиб ставни на одном из окон.

Хеерст вылез первым и подал руку возлюбленный. Едва из окна вылез последним Кулл, как они вновь ощутили сильный подземный толчок и крыша дома, который они только что покинули, обвалилась внутрь себя.

— Ворота там, — сориентировавшись по встающему над умирающим городом солнцем, крикнул Кулл. — Бежим, быстрее!

Город казался мертвым и пустым, словно и впрямь все жители собрались на чудовищном празднестве повелителя Змей.

Они бежали все быстрее и быстрее, не встретив ни единого человека, не услышав ни единого крика.

И вдруг плач младенца в доме неподалеку заставил Кулла остановиться. Все нарастал шум из центра города — это рушились в пропасть дома.

— Бежим, Кулл, Бежим! — поторопил Брул друга.

Но царь решительно подбежал к дому, из которого доносился крик, выбил ногой хлипкую дверь и рванулся внутрь, крикнув:

— Бегите, бегите, я вас догоню!

Брул повернулся к Хеерсту. Девушка опиралась на руку возлюбленного, с трудом переводя дыхание.

— Бегите! — приказал им пикт. — Мы с Куллом вас догоним.

Пикт стоял и ждал. В конце улицы, откуда они бежали, с оглушающим грохотом рухнул дом, за ним — второй.

Наконец Кулл появился в дверях дома. В руках он держал крошечный кулек белых пеленок, из которых доносился истошный крик.

— Быстрее, Кулл, быстрее! — прокричал Брул и побежал сам.

Хеерст с Фейрой были уже почти у самых городских ворот, дожидались Кулла с Брулом, опасаясь одним идти к стражником.

Но оба караульных оказались мертвы — у одного вместо человеческого лица была отвратительная змеиная морда. Пришлось самим отодвигать засов и растворять тяжелые ворота.

Весь мир был перед ними, пустынная в это время дорога, вела к свободе, к жизни, к счастью.

Они стояли, обессиленные счастливые, и не было для них ничего прекраснее этой дороги, этих деревьев и этого солнца в небе Валузии. А за спиной рушился город, околдованный и захваченный Тулсой Дуумом и Повелителем Змей.

— Отойдем немного от стены, вдруг она тоже начнет рушиться, — сказал Брул.

Хеерст обнимал свою возлюбленную, она положила голову ему на плечу и сквозь слезы прошептала:

— Я знала, что ты придешь за мной, любимый. Ты спас меня.

— Нет, Фейра, — ответил юноша. — Это царь Кулл спас нас обоих. Сперва меня от колдовских чар, потом — тебя от Повелителя Змея. Я готов умереть за него.

— Лучше будет, — произнес Кулл, — если ты будешь жить. Ради царя, ради страны, ради любимой.

Фейра подняла голову и посмотрела на Кулла, в руках которого был младенец, успокоившийся и тихонько посапывающий.

— Дайте его мне, пожалуйста, — попросила она и царь передал ей ребенка.

Она осторожно взяла его на руки, как-то ловко, по-женски, привела в порядок пеленки. Малыш открыл глаза и улыбнулся ей.

— Это — мальчик, — сказала Фейра и посмотрела на царя.

Он подошел, взглянул в лицо младенца, затем неожиданно снял с пояса флягу с Вином Жизни и капнул на ротик мальчика. Тот открыл глазки, посмотрел, словно все понимая, на царя и проглотил каплю. Кулл дал ему еще почти целый глоток. Даже если малыш и отведал уже отравленную Кровью Мертвых Богов воду (или молоко матери, пившей отраву) злые чары рухнули.

— Ваше величество, — спросила Фейра, — можно мы его с Хеерстом усыновим? Мы назовем его Куллом, в вашу честь.

Кулл без слов кивнул и отвернулся, потому что у незнающего страха и жалости к врагам атланта чуть было не навернулись слезы на глазах. Он сдержался, но что-то новое, дотоле неизведанное, ворвалось в его сердце.

Они шли пешком по дороге, ведущей в Хрустальный Город, почти полдня, пока им навстречу не показалась первая повозка каравана трудолюбивого купца, выехавшего из "львиной берлоги" с первыми лучами солнца.

Куллу и Брулу было незачем больше скрывать свои имена.

Купец приказал своим спутникам перегрузить товары из последней телеги на первые четыре и отдал ее царю, отвергнув предложенную плату.

К вечеру Кулл со спутниками был в "Короле Львов" и потребовал позвать к себе Конопатого Крил-ха, хозяина постоялого двора. Тот, не взирая на простые одежды, сразу узнал повелителя Валузии и провел в покои, предназначенные для царя.

Все кончилось, Кулл победил. В очередной раз. Сколько еще сражений и побед нужно одержать ему ради Валузии? Знают только Валка и Хотат… И они не оставят Кулла без своего покровительства.

Кулл едва нашел в себе силы снять куртку с сапогами и рухнул спать прямо на не расстеленную постель.

Сон тут же сковал его веки.

Вновь знакомые зеленые звезды пронзили сон. И, когда они рассеялись, голубое прозрачное небо Валузии увидел Кулл.

Сотни, тысячи людей в красивых праздничных одеждах спешили с цветами и фруктами в руках к издревле считавшемуся священным высокому холму, что невдалеке от Хрустального Города.

На этом холме возвышалась огромная — не менее тридцати ярдов высотой — мраморная статуя, изображавшая сидящего старца с прямой спиной и длинными волосами. На голове старца красовалась корона царей Валузии, в правой руке он сжимал рукоять меча, острием воткнутым в землю, левой придерживал тяжелую книгу, что лежала у него на коленях. Весь облик старца говорил о его беспощадности к врагам и радениях о судьбах страны, доверившейся ему.

В этом монументе Кулл узнал самого себя. Старым, да, но это — он, вне всяких сомнений.

А люди шли и шли, возлагая к подножию памятника цветы и лучшие плоды со свои огородов. И отходили, освобождая место другим, заполняя огромное поле пред холмом.

У памятника стоял красивый молодой светловолосый человек в такой же короне и он говорил приходившим людям:

— Принимая власть над Валузией, я, Луук, сын прославленного Дулла, потомок легендарного царя Кулла, клянусь также заботится о своей стране, как мои предки, также отдавать служению Валузии все свои силы без остатка, также быть беспощадным к врагам и умножать славу и богатство нашей страны!

— Да здравствует царь Луук, потомок великого царя Кулла! — кричали отовсюду.

Кулл проснулся, грудь вздымалась от волнения, неожиданно захотелось выпить вина. Он снял с пояса так и не отстегнутую флягу и с удовольствием глотнул Вина Жизни.

Затем он подошел к открытому окну и взглянул на ночное небо.

Новая, яркая звезда, затмевая все остальные, из неизведанных далей вселенной словно ободряюще подмигивала ему. И в ушах где-то далеко прозвучало довольное хихикание старого мудреца.

Кулл знал, что этот вещий сон — последнее в его жизни чудесное видение, посланное свыше.

Оглавление

Глава 1. Тост в честь великого Хотата

Глава 2. Давнее сновидение, изменившее жизнь

Глава 3. Сон, послание свыше

Глава 4. Сны, ставшие явью

Глава 5. Повелитель Сновидений

Глава 6. Случайные Попутчики

Глава 7. Живой Мертвец

Глава 8. Повелитель Змей

Реклама на сайте