«Путь к рассвету»

Питер Дэвид Путь к рассвету

Краткое содержание Книги 2

Вновь тень войны нависла над возглавляемым Землей и Минбаром Межзвездным Альянсом. Дракхам, наследникам ушедших за Предел Теней, удается поставить под свой контроль Приму Центавра, народ которой они намерены использовать как пушечное мясо при осуществлении своих планов установления нового порядка в галактике. Немногие догадываются об истинной подоплеке происходящих событий. Даже центаврианский Первый Министр Дурла не подозревает, что его «пророческие» сны — это не более чем видения, внушаемые Дракхами. Более того, действия Лондо Моллари, императора Великой Республики Центавра, контролируются Дракхами через посредство Стража, адского порождения их передовых биогенетических технологий, навечно поселившегося на плече Лондо. О Дракхах и их дьявольских замыслах известно лишь Виру Котто и возглавляемому им Движению Сопротивления, силы которого, однако, слишком неравны по сравнению с мощью Дракхов. Между тем техномаги, могущественные союзники Котто в борьбе против владычества Дракхов, отнюдь не горят желанием открыто выступить на его стороне.

Пытаясь хотя бы временами остаться наедине с самим собой, дабы найти способы спасти родную планету от неминуемой катастрофы, император Лондо Моллари употребляет ликер во все больших и больших дозах. Воздействие алкоголя заставляет Стража впадать в забытье, и Лондо может на краткое время скрыть от Дракхов свои мысли и чувства — и забыть о страшном злодеянии, содеянном им по их приказу. Много лет назад, в день рождения Дэвида, сына Джона Шеридана, Президента Межзвездного Альянса, Лондо преподнес подарок — центаврианскую ритуальную урну, в днище которой, пребывая в летаргическом сне, дремал Страж. Пройдет совсем немного времени — и в день совершеннолетия Дэвида Страж проснется и вступит с ним в симбиотическую связь, обеспечив Дракхам возможность шантажировать руководство Межзвездного Альянса.

Именно к этому моменту должно быть приурочено окончание всех работ, призванных подготовить осуществление разработанного Дракхами удара возмездия. Военный флот Примы Центавра в самоубийственной атаке уничтожит костяк боевой мощи Альянса, и торжествующим Дракхам не составит труда смести с лица галактики сами воспоминания о тех цивилизациях, которые когда-то посмели бросить вызов Теням…

Пролог

Хиллер с планеты Мипас с давних пор увлекался изучением истории Земли. Он не был одинок в этом своем увлечении; его энтузиазм разделяли многие обитатели Мипаса. История Земли стала для них чем-то вроде моды. Но Хиллер специализировался лишь на одном аспекте обычаев и культуры Земли, а именно на великом искусстве альпинизма.

Этот спорт не был известен жителям Мипаса. Не то чтобы на Мипасе не было гор; далеко не так. На планете имелось много очень внушительных горных массивов, включая даже и такие, которые могли конкурировать с вершинами, покоренными незабвенным Сэром Эдмундом Хиллари[1], к которому Хиллер испытывал особое почтение по причине сходства их имен.

И в то же время никто на Мипасе никогда не проявлял ни малейшего интереса к тому, чтобы попытаться бросить вызов одному из этих пиков. В конечном счете, Мипасианцы никогда не отличались пассионарностью — они предпочитали спокойную и мирную жизнь и избегали попадать в поле зрения более агрессивных и воинственных рас, населявших галактику.

И тем не менее Хиллер чувствовал, как что-то внутри него призывает его бросить вызов горам.

Их пики прятались в облаках и в загадках, и казалось, дразнили его. Ходили легенды, что там живут Боги. Хиллер не слишком сильно доверял этой теории, но знал, что рано или поздно, он попытается убедиться во всем своими глазами.

— Зачем? — спрашивали его друзья. — Что за нужда? Откуда эта неистовая амбиция, подвергая себя огромному риску, взбираться по склонам дурных географических формаций, бородавкам на лице нашей планеты?

Хиллер всегда отвечал одинаково. Он, по земному обычаю, салютовал собеседникам и заявлял:

— Потому, что они есть[2].

Он очень гордился тем, что выучил эту цитату, наткнувшись на нее в своих исследованиях.

И теперь Хиллеру осталось совершить буквально один, последний рывок до завершения своего самого амбициозного подвига. Он приступил к пробному восхождению: на Самый Большой. Жители Мипаса не утруждали себя тем, чтобы давать горам какие-нибудь названия. Этот пик именовали Самым Большим только ради точности, поскольку он и в самом деле был самым высоким в округе. Прошло уже много дней с тех пор, как Хиллер начал взбираться на него. Несколько раз он уже едва не разбился насмерть, успевая в последний момент зацепиться за скалу своими щупальцами, и каждый раз все же продолжал свой долгий, медленный и осторожный путь по склону. И вот наконец, после многих трудных дней и ночей, он почти что достиг своей цели. Он уже поднялся над облаками, и теперь использовал специальный дыхательный аппарат, чтобы иметь возможность продолжить свое восхождение, поскольку воздух на горных вершинах был очень разрежен.

Он чувствовал эйфорию. Детское любопытство овладело им, и он спросил себя, не удастся ли ему и в самом деле увидеть удивление Богов, которые просто рты разинут, когда он сумеет добраться до вершины.

И тогда, остановившись в очередной раз, чтобы передохнуть, он вдруг что-то услышал. Это был низкий гулкий звук, который поначалу, казалось, шел отовсюду. Он эхом отражался от скал, и его источник было невозможно распознать. Хиллер в недоумении огляделся по сторонам, затем запустил щупальце в свой рюкзак и извлек оттуда наблюдательное устройство. Облака и туман обволакивали все вокруг него, но тот аппарат, который он собирался сейчас использовать, мог с легкостью пробиться сквозь них и дать ему ясное представление о том, что происходило в окрестностях, если, конечно, там действительно что-то происходило.

Хиллер активизировал наблюдательное устройство и снова спросил себя, не увидит ли он сейчас, как боги машут ему своими щупальцами. Как замечательно — и удивительно — было бы и в самом деле это увидеть.

Прошло несколько мгновений, и Хиллер начал различать какие-то очертания. Что-то надвигалось с севера… хотя, нет. Не совсем так. Нечто появлялось прямо у него над головой и быстро исчезало из вида, ужасающе быстро. Их появилось двое, нет, трое, возможно, четверо. Сказать наверняка он не мог. Но в чем не оставалось сомнений, так это в том, что каждый следующий из звездных кораблей — а Хиллер теперь был уверен, что это именно они — появляется все ближе к нему.

Вершина горы начала вибрировать в резонанс с мощными двигателями, которые двигали эти корабли по небу. С горы начали скатываться камешки, сначала мелкие, а затем все более и более крупные, но поначалу Хиллер все равно не оценил до конца всю серьезность происходящего. И лишь когда огромные валуны посыпались повсюду вокруг него, он вдруг понял, что находится в смертельной опасности.

Он начал поспешно карабкаться вниз, поскольку заметил неподалеку пещеру, которая могла бы послужить укрытием. Но оказалось, что уже слишком поздно, и двигался он слишком медленно. Сверху обрушилась настоящая лавина, и, непроизвольно дернувшись, Хиллер отцепился от скалы. Он напрасно размахивал своими щупальцами, пытаясь ухватиться за что-нибудь. Склон, к которому он цеплялся, внезапно куда-то исчез, и Хиллер обнаружил, что падает, и не может ни остановить это падение, ни спасти себя иным способом. Гравитация одержала победу, притягивая его вниз. Он ударился об торчавший утес, и кувырком полетел по нему, слыша, как что-то ломается внутри него, и не желая думать, что же это могло быть. И затем он свалился на осыпь и остановился там.

На какую-то долю мгновения Хиллера посетила шальная мысль, что, быть может, он еще и выживет. Не то, чтобы он вдруг придумал, как будет сбираться вниз с горы, особенно учитывая то, что он уже переставал ощущать свое тело ниже шеи. Просто, упав с такой высоты, он остался жив, и теперь напомнил себе, что не стоит беспокоиться о нескольких вещах сразу.

Однако ситуация развивалась совершенно классически. Гигантские валуны продолжали падать вокруг него и на него. Хиллер испустил последний отчаянный протестующий вопль, полный искреннего негодования от того, что такая несправедливая случайность произошла в тот самый момент, когда должен был свершиться его величайший триумф.

На его счастье, булыжник упал как раз слева от головы Хиллера, не задев ее. На его несчастье, остальным частям тела не столь повезло. Камни, обрушенные лавиной, раздавили Хиллера, и боль была столь невероятна и неописуема, что его разум просто замкнулся, не в состоянии совладать с ней.

И так уж случилось, что оказавшись по воле судьбы на отличном наблюдательном пункте, равного которому и придумать было бы сложно, Хиллер собственными глазами сумел увидеть, что же стало причиной его смерти. Это были огромные звездолеты, меньше по размеру, чем те колоссальные корабли, которые он видел в выпусках новостей, но несравнимо более громадные, чем те истребители, рассчитанные сражаться один-на-один, которыми была оснащена местная армия.

Конструкцию этих звездолетов невозможно было спутать ни с чем.

— Центавриане, — прошептал Хиллер. Шепот — на большее он не был способен, и даже этот шепот вряд ли смог бы расслышать хоть кто-нибудь, если бы хоть кто-нибудь оказался сейчас рядом с ним.

Центаврианские корабли двигались на большой скорости, не обращая внимания на те разрушения, которые произвело их появление. Удивительно, но облака расступались перед ними, словно выказывая им свое уважение. Корабли рассекали воздух своими четырьмя характерными изогнутыми плавниками, выступающими под прямым углом друг к другу. Далеко от подножья гор, на самом горизонте, Хиллер видел силуэт столичного города, одного из крупнейших на Мипасе; корабли шли прямо на него. Скорость их движения ошеломляла. Только что они были над горами; и практически в следующее мгновение оказались уже над столицей.

Они не стали терять времени. Их орудия обрушили смерть на город. Хиллер в бессилии наблюдал атаку, его тело умирало, а в глазах постепенно темнело. Находясь на таком большом удалении от города, он все равно видел вспышки света, означавшие удары центаврианских орудий, и лишь спустя несколько секунд до него доносился слабый звук выстрелов, словно эхо далекой грозы.

Происходящее казалось бессмысленным. Зачем центаврианам атаковать Мипас? Их мир никому не угрожал. Они соблюдали нейтралитет. У них не было врагов, и они не желали, чтобы таковые появились.

Свет меркнул вокруг него, и разум Хиллера воззвал к богам, которые предпочли так и не явить ему свой лик:

— За что? Мы не сделали им ничего плохого! Мы не в состоянии были угрожать им, и не собирались никогда этого делать! Зачем они обрушились на нас?

А затем слова друзей Хиллера вновь раздались у него в мозгу, как раз в тот момент, когда этот орган решил прекратить бессмысленные мучения. Последние оставшиеся нейроны и синапсы ответили Хиллеру вопросом на вопрос, что выглядело злой иронией:

— Зачем покорять горы…?

Часть V 2274–2277

Выдержки из «Хроник Лондо Моллари — дипломата, императора, мученика и глупца, собственноручно написанных им самим».

Опубликованы посмертно. Под редакцией императора Котто.

Издано на Земле. (с) Перевод, 2280.

Фрагмент, датированный 14 мая 2274 года (по земному летоисчислению)

Надо сказать, что хоть и с некоторым потрясением и разочарованием в самом себе, я все-таки должен признаться, что схожу с ума. Я это понял сегодня, потому что впервые в жизни… даже не знаю, как и сознаться в этом… короче говоря, я почувствовал, что мне жаль Мэриэл.

Напомню тем, кто испытывает затруднения, отслеживая судьбы столь многих персонажей, появлявшихся на страницах моего дневника, что Мэриэл — моя бывшая жена. И нынешняя жена нашего неподражаемого — хвала Великому Создателю, потому что если бы хоть кто-то мог подражать ему, я бы еще скорее сошел с ума — Премьер-министра Дурлы. Меня никогда не удивляло, что Мэриэл прицепилась к нему. Так уж с ней всегда бывает. Она присасывается ко всем, в ком чует власть, подобно тому, как ремора[3] присасывается к каракулю.

Некоторое время Мэриэл жила с Виром Котто, моим бывшим атташе и нынешним нашим послом на Вавилоне 5. К счастью для себя, Вир проиграл ее в карточной игре. Поначалу меня это шокировало. Но теперь, оглядываясь назад, я лишь удивляюсь, как же я мог отнестись к этому событию иначе, нежели как к счастливому повороту в судьбе Вира.

Недавно мне довелось проходить мимо весьма изысканных апартаментов, которые Дурла отвел себе во дворце. В те времена, когда он был просто Министром Дурлой, возглавляя министерство Внутренней Безопасности, он продолжал жить где-то в своей резиденции вне дворца. Но с тех пор, как занял пост Премьер-министра, переселился в эти стены. Такая возможность предоставляется всем чиновникам соответствующего ранга, но большинство предпочитает не использовать ее. Но Дурла отнюдь не таков, как большинство. Он немедленно переселился во дворец, и этим своим поступком ясно дал мне понять, что я никогда не смогу избавиться от него. Что он поставил себе цель ни больше, ни меньше, как самому стать императором.

Не то чтобы он прямо в этом признался, нет, конечно. Да, иногда бывает так, что он прямо бросает мне вызов, но каждый раз он делает это очень вкрадчиво, а затем со всей поспешностью дает задний ход. Для человека, облеченного такой властью и влиянием, он, без сомнения, очень труслив. Это раздражает меня.

Мне даже самому интересно, почему это раздражает меня. Я должен бы благодарить свою ошибочно именуемую счастливой звезду за то, что у Дурлы нет того духа истинной отваги, воодушевляющего подлинно великих людей на их свершения — иначе ничто уже не смогло бы остановить его. Но хвастуном и задирой Дурла остается и по сей день, а хвастуны и задиры — это всегда трусы. Возможно, он и сумел очень высоко подняться по иерархической лестнице нашего общества, но поднимись хоть до небес, нельзя уйти от самого себя.

Итак:

Я шел мимо апартаментов Дурлы, и услышал некий звук, который показался мне сдержанными всхлипываниями, раздававшимися изнутри. Я насторожился: как ни смешно, но ничто из пережитого так и не смогло до конца истребить во мне остатки прежнего галантного кавалера, каким я когда-то был. Меня с обеих сторон сопровождали гвардейцы, что, в общем-то, в порядке вещей. И кроме того, со мной шел мой помощник, Дунсени. Дунсени, старинный, но не стареющий, слуга Дома Моллари, ростом он в свое время был чуть выше меня, но с годами стал несколько сутулым, словно его тело чувствовало себя обязанным воздать должное годам, сменявшим друг друга. Тем не менее именно он первым услышал звук, на одно биение сердца раньше, чем я. И именно то, что он замедлил шаг, и заставило меня насторожиться.

— Похоже, там какие-то проблемы, — заметил я, услышав звуки плача. — Как ты полагаешь, не стоит ли мне вмешаться?

— Не знаю, Ваше Величество, — сказал Дунсени, и тон, которым это было произнесено, яснее ясного ответил мне: «Да».

— Мы можем уладить этот вопрос, Ваше Величество, — предложил один из двух гвардейцев, охранявших двери в апартаменты Дурлы.

— Вы? — возразил я скептически. — Вы улаживаете вопросы, стреляя в них из своих бластеров. Это вовсе не критика, а просто наблюдение, так что, пожалуйста, не принимайте близко к сердцу. Я вовсе не хочу оскорбить достоинство тех, кто умеет хорошо стрелять. Но в то же время я уверен, что в данном случае требуется не выстрел, а мое личное вмешательство.

— Ваше личное, Ваше Величество? — переспросил один из гвардейцев.

— Да. Мое личное. Так, как это происходило во времена, когда другие еще не делали за меня всю мою работу, — не считая нужным давать более подробные комментарии, я вошел, не постучав и не позвонив в колокольчик.

Войдя, я оказался в богато украшенной приемной, заполненной скульптурами. Дурла, должно быть, очень постарался, чтобы всем продемонстрировать наличие у себя художественного вкуса. Я шел словно по музею, а не по людскому жилищу. В дальнем конце приемной был высокий балкон, с которого открывалась живописная панорама города. Из окон моего тронного зала и то открывался не такой красивый вид.

На балконе, облокотившись на перила, стояла Мэриэл, и на миг мне показалось, что она намерена спрыгнуть с него. Обычно ее лицо всегда можно было предъявлять как образец изящества при использовании косметики, но в данный момент тушь потоком стекала с ее ресниц. Размазавшись, косметика оставила на ее щеках неровные полосы синего и красного цвета, что придавало лицу Мэриэл вид штормового неба в полдень.

Увидев меня, она ахнула и предприняла слабую попытку утереть лицо. Но получилось только хуже, поскольку цветные следы косметики выглядели теперь так же гротескно, как у разрисованной старой ведьмы из театральной постановки.

— Я… Я извиняюсь, Ваше Величество, — в отчаянии сказала Мэриэл, видя, что все ее попытки привести себя в порядок безнадежно провалились. — Разве у нас… Я не ожидала сейчас гостей…

— Успокойтесь, Мэриэл, — сказал я. Я вынул платок из внутреннего кармана своего блестящего белого камзола и вручил ей. К слову, не могу не сказать вам, насколько я презираю традиционное белое императорское облачение. Майкл Гарибальди, мой давнишний сослуживец по Вавилону 5, увидев меня в нем, однажды выразился: «Человек-мороженое». Не знаю точно, что он имел в виду, но сильно сомневаюсь, что это было что-нибудь лестное. Не могу, впрочем, его за это винить; если непредвзятым взглядом посмотреть на меня со стороны, слишком мало что можно было бы счесть достойным похвалы.

— Успокойтесь, — повторил я. — Никакой встречи назначено не было. Просто я проходил мимо и услышал, что кто-то здесь явно сильно расстроен. Конечно, там, — и я указал жестом на панораму города, — очень много расстроенных людей, и я не могу утешить каждого из них в отдельности. Но ведь, по крайней мере, я могу помочь тем, кто находится в этих четырех стенах, да?

— Это очень любезно с вашей стороны, Ваше Величество.

— Оставьте нас, — велел я гвардейцам. Дунсени, само воплощение правильного поведения, тактичности и здравого смысла, без напоминаний остался ждать меня в коридоре.

— Оставить вас, Ваше Величество? — гвардейцы явно были полны недоумения и даже подозрительности.

— Именно так.

— Но Премьер-министр Дурла приказал нам не отлучаться от вас ни на шаг, ни при каких обстоятельствах, — сказал один из гвардейцев. Я не стану тратить время на описание его особых примет, за отсутствием таковых, но увы, не обойтись без того, чтобы вообще не сказать о моих гвардейцах хоть пару слов. Они представляют собой что-то вроде однородной массы. Вышеупомянутый Мистер Гарибальди назвал их «Бригада долговязых жокеев»[4], если не ошибаюсь. Я не более сведущ насчет термина «долговязый жокей», чем насчет «человека-мороженого», но не могу не признать, что Мистер Гарибальди определенно умеет красочно выражать свои мысли.

— Ваша верность приказам похвальна, — сказал я.

— Благодарю вас, Ваше Величество.

— И все же, вы упустили две вещи. Премьер-министра Дурлы сейчас здесь нет. А я есть. Поэтому убирайтесь отсюда, пока я не приказал вам арестовать самих себя.

Гвардейцы нервно переглянулись и сочли за лучшее торопливо выйти в коридор. Я вновь переключил свое внимание на Мэриэл. К моему удивлению, оказалось, что она слегка улыбается. И даже тихо смеется.

— «Арестовать себя». Очень забавно, Ваше Величество.

— «Ваше Величество»? Мэриэл, после всего, что между нами было, мне кажется, «Лондо» будет вполне достаточно.

— Нет, Ваше Величество, — просто ответила она. — Мне кажется, всегда нужно помнить, каков ваш статус, и каков мой.

Просто изумительно с ее стороны.

— Очень хорошо. Как вам угодно. — Заложив руки за спину, я сделал несколько шагов по комнате, словно обходил ее с инспекцией. — Итак… Не хотите ли поведать мне досконально, чем вы столь сильно огорчены?

— Я вижу в этом мало смысла, Ваше Величество. Ничего страшного. Просто минутная слабость.

— Дурла был в чем-то жесток с вами?

— Дурла? — эта мысль, похоже, позабавила ее еще сильнее, чем моя ремарка о возможности самоареста гвардейцев. — Нет, нет. По сути дела Дурла и бывает-то здесь слишком мало, чтобы успеть проявить жестокость. Он очень занят последние дни. Очень. — Она опустила взгляд, словно заинтересовавшись вдруг своими ладонями. — Я не могу упрекать его за это. Ему действительно слишком много надо успеть сделать.

— Да, да. Дестабилизировать целый регион и столкнуть наш мир под откос, результатом чего будет неминуемое крушение, — это все, надо думать, действительно отнимает очень много времени.

Мэриэл, похоже, была удивлена моим тоном.

— Ваше Величество, он ведь ваш Первый Министр. И надо полагать, он выполняет ваши мечты и желания. Он служит Приме Центавра, а вы и есть Прима Центавра.

— Да, я тоже об этом слышал. Император — живое воплощение Примы Центавра. Изящная идея. Великий обычай. Пожалуй, на словах он выглядит гораздо красивее, чем в нашей действительности. — Я пожал плечами. — В любом случае, Дурла делает лишь то, что желает сам Дурла. Он больше не консультируется со мной, да и не нуждается во мне. — Я вопросительно взглянул на Мэриэл. — Да и в вас, по-моему, тоже. В этом была причина слез? Вы скучаете по нему?

— Скучаю по нему? — Мэриэл некоторое время, похоже, размышляла над моим вопросом, словно подобная мысль никогда раньше не приходила ей в голову. Если она всего лишь изображала задумчивость, то это ей удалось на славу. — Нет, — наконец, медленно, словно нехотя, ответила Мэриэл. — Нет, мне кажется, я не скучаю по нему… Так, как скучаю по самой себе.

— По самой себе?

Она собралась было что-то сказать, но остановилась, и похоже, еще раз проверила в уме, удалось ли ей подобрать нужные слова. Наконец, Мэриэл ответила мне:

— Я думаю о том, какой мне виделась моя жизнь, Ваше Величество. Верьте или нет, но в детстве я лелеяла некие планы. Я мечтала о том, что хотела бы испытать в жизни… нельзя сказать, что это были по большей части здравые идеи, но я… — Она замолчала и покачала головой. — Я извиняюсь. Болтаю всякую ерунду.

— Все хорошо, Мэриэл, — сказал я. — За все время, пока мы были женаты, мне кажется, у нас ни разу не состоялось подобного разговора.

— Ведь меня специально учили говорить правильные слова, — уныло ответила она. — А говорить о чьих-то разочарованиях и недостатках — это не считается правильным для хорошо воспитанной центаврианской женщины.

— Это верно. Это верно. — И я стал ждать.

И вновь хочу подчеркнуть, что во мне не было ни капли любви к этой женщине. Я наблюдал весь этот разговор с неким бесстрастным изумлением; так смотрят обычно на свежий лишай, со спокойным любопытством, не в силах осознать ни чувствами, ни разумом, как это такая тошнотворная короста могла появиться на вашем собственном нежном и холеном теле. Разговаривая с Мэриэл, я, в определенном смысле, ковырял отвратительный лишай на своей собственной душе. Время шло, и поскольку Мэриэл так и проявляла желания добровольно выдать информацию, мне пришлось самому ей предложить:

— Итак… Что за вещи тебе хотелось испытать в жизни? Я имею в виду, когда ты была маленькой девочкой?

Мэриэл слабо улыбнулась.

— Я хотела летать, — последовал ответ.

Я разочарованно хмыкнул.

— Вот уж воистину несбыточная мечта. Да стоит просто сесть в любой…

— Нет, Ваше Величество, — мягко оборвала она меня. — Я говорю вовсе не о полетах в каких-то аппаратах. Я хотела…

Улыбка Мэриэл из весеннего бутона превратилась в раскрывшийся цветок, олицетворение подлинной красоты. Сейчас она была очень похожа на ту девушку, которую я встретил когда-то много лет назад. Должен признать, что даже я был тогда ошеломлен ее красотой. Конечно, в те времена я еще не знал, какая тьма прячется под этой привлекательной внешностью. Впрочем, кто я такой, чтобы упрекать других за мрак, таящийся внутри?

— Я хотела летать сама по себе, — продолжила Мэриэл. — Я хотела подпрыгнуть повыше, взмахнуть руками и начать парить, словно птица. — Она нежно рассмеялась, потешаясь над самой собой. — Да, это глупо, я знаю. Я уверена, что сейчас вы именно так и думаете…

— Почему я должен считать это глупым?

— Потому что наяву эту мечту все равно невозможно осуществить.

— Мэриэл, — сказал я, — посмотри на меня: я — император. Если бы в свое время ты спросила у любого, кто знал меня — или, раз уж на то пошло, даже и меня самого — какова вероятность того, что я стану императором, я бы ответил, что эта фантазия настолько же осуществима, как и твоя. Кто знает, Мэриэл? Может, нам и в самом деле суждено научиться летать.

— Вот как, Ваше Величество? Вы и в самом деле мечтали стать императором?

— Я? Нет.

— Тогда о чем вы мечтали?

Ее слова призвали непрошеный образ из глубин моей памяти. Сон, который впервые посетил меня лишь в весьма зрелом возрасте. Но вот ведь какая забавная штука… некоторые сны оказывают настолько сильное воздействие на наш разум, что начинаешь поневоле верить, в ретроспективе, что они всегда были частью вашей жизни.

Эти богатырские руки, это лицо, искаженное беспощадной гримасой гнева… Лицо Г’Кара, с единственным глазом, прожигающим своим взглядом ту почерневшую и раздробленную сущность, которую я называю своей душой, и его руки, сжимающиеся на моем горле. Этот сон еще в незапамятные времена, как сейчас мне представляется, сформировал, направил и отравил мою жизнь.

— О чем я мечтал? — повторил я. — О том, чтобы выжить.

— В самом деле? — Мэриэл пожала своими хорошенькими плечиками. — Разве можно это назвать возвышенной целью?

— Я всегда считал, что только жизнь и имеет значение, — возразил я. — И в прежние времена именно собственную жизнь я бы поставил выше нужд моих любимых, выше нужд самой Примы Центавра. Теперь… — я пожал плечами. — Это уже не представляется мне столь уж важным. Собственное выживание — это отнюдь не все, с чем стоит считаться.

Мы замолчали надолго. И это было очень странно. Ведь эта женщина была моим врагом, моим несостоявшимся палачом… А теперь получалось, что она, вроде как, стала совсем другим человеком, едва ли не моим другом. Впрочем, учитывая, с чем мне довелось столкнуться, учитывая, какие силы желали свалить меня… Теперь уже не представлялись достойными ни малейшей капельки внимания давнишние махинации некоей юной центаврианской женщины.

Хотя, пожалуй, уже не столь юной.

Я вдруг обнаружил, что смотрю на Мэриэл, и впервые за долгое время смотрю по-настоящему. Несомненно, она не была старухой, и все же годы уже начинали брать свое. Я не мог понять, почему. Действительно успело пройти много лет, но на самом деле не так уж много, как можно было подумать, глядя на ее лицо. Она почему-то казалась… измученной заботами. Она теперь выглядела намного старше, чем была на самом деле.

— Странно, — медленно сказала Мэриэл. — Мы — и вдруг разговариваем друг с другом подобным образом… После всего, что у нас с тобой было, Лон… Ваше Величество…

— Лондо, — решительно поправил я ее.

— Лондо, — согласилась она после недолгого колебания. — После всего, что мы пережили… Как странно, что мы стоим и разговариваем, здесь и сейчас. Будто старые друзья.

— Именно «будто», Мэриэл. Мы не старые друзья. Потому что я всегда помню, кто я, а кто ты… И никогда не забуду, что ты сделала мне.

Мне было интересно, станет ли она отрицать, что пятнадцать лет назад пыталась убить меня. Станет ли она говорить ерунду насчет своей невиновности в этом деле. Но Мэриэл всего лишь пожала плечами, и без малейшего намека на враждебность ответила мне:

— Вряд ли это хуже, чем то, что ты сделал со мной.

— Ну-ну. Теперь ты еще скажешь, что скучала по мне.

— Невозможно скучать по тому, чего у тебя никогда не было.

— Да, это верно… — Мне становилось все более интересно с Мэриэл. — Но ты так и не ответила мне, почему же ты плакала. Ведь, в конце концов, именно из-за этого я зашел сюда. Ты что, и в самом деле «скучала по самой себе»?

Мэриэл вновь воззрилась на свои опущенные вниз ладони, с еще большим, чем прежде, интересом.

— Нет. На самом деле я скучаю по совсем другому человеку.

— Кто он?

Мэриэл покачала головой.

— Это неважно…

— И все же я желаю знать.

Она вновь надолго умолкла, похоже, обдумывая, как ответить мне. А затем взглянула на меня с таким унынием, что мне теперь даже не хватает слов, чтобы описать его.

— Я высоко ценю, что ты уделил мне так много времени, Лондо… Ценю больше, чем ты можешь даже предположить. Но то, что ты спрашиваешь… Это и в самом деле, вправду неважно. Что сделано, то сделано, я ни о чем не жалею.

— В то время как у меня не осталось почти ничего, кроме сожалений. Ну хорошо, Мэриэл. — Я встал и направился к двери. — Если когда-нибудь ты решишь, что все-таки есть вопросы, достойные того, чтобы обсудить их со мной… Я всегда буду рад уделить им свое внимание.

— Лондо…

— Да?

— Мои сны оказались не более чем детской глупостью… Но я надеюсь, что твои все-таки сбудутся.

Я рассмеялся, но почему-то в этом смехе совсем не звучало веселье.

— Поверь мне, Мэриэл… Если в этом мире я в чем-нибудь и уверен, так это как раз в том, что рано или поздно мой сон сбудется. И, похоже, скорее рано, чем поздно.

Глава 1

Луддиг явно не был самым счастливым из Дрази.

Ему не нравилось здание, в которое его направили. Ему не понравился офис внутри этого здания, в который ему пришлось зайти. Но хуже всего, что обещанной ему аудиенции пришлось дожидаться, сидя в приемной этого офиса.

Луддиг был Посланником Первого Уровня в дипломатическом корпусе Дрази, и он выдержал долгую и упорную борьбу за то, чтобы занять тот пост, на котором он сейчас пребывал. Нетерпеливо барабаня пальцами по огромному столу, возле которого он сидел, Луддиг поневоле спрашивал себя, почему же это каждый раз дела начинали идти вовсе не так, как он того хотел.

Вместе с Луддигом сидел его нынешний помощник, Видкун. Они несколько контрастировали друг с другом, поскольку Луддиг имел крупное телосложение и явно обладал избыточным весом, в то время как Видкун выглядел низкорослым и худым, хотя отнюдь не слабаком. Он был худ, как бич плетки, и некая аура силы распространялась вокруг него. Луддиг, с другой стороны, напоминал непрерывно извергающийся вулкан, намеренный залить лавой любого, кто предстал бы перед ним воинственным и напыщенным. За рамками официальных дипломатических мероприятий, он ни с кем особо не церемонился. Но это ему обычно и не требовалось. Его деятельность в основном сосредотачивалась в пределах его офиса, и лишь изредка включала в себя закулисные маневры.

И именно один из таких маневров и привел теперь Луддига сюда, на Приму Центавра, в здание, которое именовали «Вертикалью Власти». Это было впечатляющее и одновременно элегантное сооружение, которое, если смотреть от входа, казалось, уносится в бесконечную высь небес.

Луддиг, конечно, заявился сюда не с бухты-барахты. Все было заранее тщательно и скрупулезно подготовлено. На его планете никто не знал, что он отправляется на Приму Центавра… по крайней мере, официально никто об этом не знал. Видкуна он взял с собой в основном для компании, чтоб было кому поплакаться.

— И вот так они обращаются с Луддигом, посланником Дрази! — с чувством отвращения говорил Луддиг. Он относился к числу тех, кто придерживался традиционной манеры Дрази говорить о самом себе в третьем лице. — Мы ведь ждем здесь уже целый час и еще половину, — продолжал он. — Ждем, и ждем, и ждем в этой дурацкой приемной этого дурацкого министра. — Он резко стукнул Видкуна по плечу. Видкун никак не отреагировал. Взобравшись по столь крутой карьерной лестнице, он привык не обращать внимания на подобные мелочи. — Ведь мы заключили сделку!

— Возможно, господин, вам следует напомнить ему об этом, — сказал Видкун с чрезмерно подчеркнутой вежливостью.

— Напомнить ему! Конечно, Луддиг напомнит ему! Дрази не должны, Дрази не могут терпеть такое неуважение к интересам Дрази!

— Конечно, нет, господин.

— Прекрати соглашаться со мной! — раздраженно сказал Луддиг, и еще раз ударил Видкуна по плечу. Поскольку этот удар пришелся в то же самое место, что и предыдущий, он оказался чуть более болезненным, но Видкун, проявив стойкость, по-прежнему ничего не сказал. — Ты все время соглашаешься. Это значит, ты пытаешься насмехаться над Луддигом!

Видкун попытался прикинуть, не найдется ли какого-нибудь достойного способа ответить на предъявленное обвинение. Если сказать, что это неправда, то он проявит несогласие с Луддигом, а следовательно, отвергнет предъявленную им претензию. Вот только при этом окажется, что Видкун обвинит Луддига во лжи. А если он согласится с тем, что действительно поступал так, как говорит Луддиг, то в ответ услышит новые крики Луддига насчет того, что он опять с ним соглашается, а значит, не желает делать никаких выводов. Поэтому Видкун предпочел вообще ничего не отвечать, вместо этого он просто слегка склонил голову в знак согласия, не уточняя, с каким же из двух вариантов ответа он на самом деле согласен.

Однако Луддиг, очевидно, твердо намеревался прояснить этот вопрос, и ситуацию спасло лишь крайне своевременное появление Министра Кастига Лионэ.

Лионэ оказался высоким мужчиной, чье сложение и бледный вид делали его в целом похожим на ходячий труп. У Министра был настолько мрачный вид, что, как решил Видкун, он напоминал собой черную дыру, настолько черную, что казалось, она готова немедленно поглотить всех окружающих. Впечатление усиливали несколько молодых людей в черной униформе, членов организации Пионеров Центавра, сопровождавших Министра Лионэ. Когда Лионэ вошел в офис, Пионеры шли по сторонам и позади него. Эти юноши, насколько мог судить Видкун, были лучшими и виднейшими представителями молодежи Примы Центавра. Их преданность Кастигу Лионэ считалась твердой и неколебимой. Если бы Лионэ приказал им переломать все кости в своих телах, они бы исполнили и такой приказ, и исполнили без тени сомнения.

В общем и в целом, Видкун не любил фанатиков. На его вкус, они, как правило, были слишком шумными.

— Посол Луддиг, — сказал Лионэ и низко поклонился в знак уважения. Для человека его роста поклон был делом не простым. Луддигу следовало бы по достоинству оценить этот жест. Но вместо этого посланник лишь нахмурился еще более свирепо. Видкун, со своей стороны, поднялся и отвесил ответный поклон, чем заслужил еще один щелчок в назидание от своего шефа. — Чему обязан такой честью? — продолжил Лионэ.

— Такой честью, — Луддиг скептически хмыкнул, выражая свое презрение. — Такой честью. Такому небрежению, следовало вам сказать.

— Такому небрежению? — брови Лионэ недоуменно нахмурились. — У вас были какие-нибудь проблемы с прибытием сюда? Я дал Пионерам Центавра особые инструкции касательно необходимости обеспечить вам полную безопасность, эскортируя вас из космопорта. Хотя, конечно, я не могу нести ответственности за то, какую реакцию вызовет ваше появление здесь среди населения нашей планеты.

— Это не имеет никакого отношения к… — начал Луддиг.

Но Лионэ продолжал говорить, не обращая внимания на попытку посланника Дрази вставить слово:

— На всякий случай, хочу напомнить, что инопланетникам запрещено появляться на Приме Центавра. Только так можно предотвратить негативные последствия проявления крайне напряженных чувств, которые испытывает наш народ к инопланетникам, низвергнувшим нас в пучину бедствий. К счастью, будучи министром, я имею определенную… самостоятельность. И потому я сумел подготовить к вашему визиту на нашу прекра…

— Это все не имеет отношения к делу!

Лионэ моргнул, выпучив глаза.

— В таком случае я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

— У нас было соглашение!

— У нас?

— По поводу Мипаса!

— Ах. — Лионэ проявлял выдающиеся способности, изображая, будто он совершенно не понимает, чем вызваны столь бурные эмоции со стороны Луддига. — Вы говорите об абсолютно необходимой, хоть и достойной сожаления, атаке на Мипас.

— Необходимой, разве? Достойной сожаления, да. Необходимой… Дрази не видят никакой необходимости! Прима Центавра совсем рассудок потеряла? Прима Центавра забыла, что Мипас находится под юрисдикцией Дрази!

— Юрисдикцией, да. Очень любопытно, как же это все так получилось, не так ли. — Спокойный, даже несколько ленивый тон Лионэ внезапно изменился. — Любопытно, почему это правительство Дрази столь мало внимания уделяло Мипасу… до тех пор, пока там не были обнаружены богатые месторождения. И ни с того, ни с сего мир, располагавшийся, хотя и возле самой границы, но уже за пределами владений Дрази, вдруг стал собственностью Дрази… Когда ваше правительство вдруг вспомнило, что следует пересмотреть границы своих владений в связи с тем… — тут Лионэ хихикнул, и это оказался далеко не самый приятный для слуха звук. — В связи с тем, что, согласно общепризнанной теории, Вселенная расширяется. «Раз Вселенная расширяется, то территория Дрази должна расширяться вместе с ней. Таков закон природы». Это просто бесценное заключение, должен признать. И никто в Альянсе не стал вам возражать, просто потому, что они были ошарашены тем откровенным бесстыдством, которое продемонстрировал ваш народ.

— Если у Примы Центавра есть проблемы с расширением…

Лионэ поднял ладонь, останавливая новый поток претензий.

— Центаурум не занимается вопросами расширения Вселенной. Вы можете расширять свои границы, как вам угодно. Пересмотрите их еще раз, тогда вам, возможно, удастся придти к выводу, что вам по праву следует принять под свою опеку планеты бывшей Империи Ворлона. Но Мипас… — Лионэ с печальным видом покачал головой. — Дело в том, что наша разведка раздобыла неопровержимые данные, и эти данные свидетельствуют, что Мипас заключил тайный договор, и не просто заключил договор, а уже начал предоставлять реальную помощь неким группировкам мятежников здесь, на Приме Центавра.

— Вы лжете!

— Вы лжете, — спокойно парировал Лионэ. — Информация, полученная нами, не оставляет никаких сомнений. Мипас помогал тем, кто собирался свергнуть нашего возлюбленного императора и сместить нашего Премьер-министра с его поста. Естественно, исходя из необходимости обеспечивать самооборону, мы вынуждены были предпринять определенные действия.

Сквозь стиснутые зубы, Луддиг пробурчал:

— У нас было взаимопонимание.

— Было?

— Не смейте играть с Дрази! — пригрозил Луддиг. — Приме Центавра столь же нужны месторождения Мипаса, как и Дрази! Я знаю! Вы знаете! Все знают! И у нас были договоренности!

— И сколь же приятны для вас были эти договоренности, Луддиг, — сказал Лионэ. — Тайные выплаты, которые вы получали от определенных официальных лиц на Мипасе. А вы, в свою очередь, делились этими выплатами с нами. В знак уважения; десятина, если угодно, которая обеспечивала нашу благосклонность. И вам это успешно удавалось довольно долгое время, Луддиг. Я одобряю вашу деловую хватку. И ту ловкость, с которой вы ухитрились дистанцироваться от этих выплат. Какую их часть вы все же сумели оставить себе? Десять процентов? Двадцать?

— Вы думаете, Дрази не рискует! — с горячностью воскликнул Луддиг. — Луддиг рисковал, Луддиг сам понес затраты. Некие чиновники делают вид, что «тайные выплаты», как вы их назвали, и в самом деле есть тайна для них. Только потому, что их глаза закрыты деньгами. Договоренности были выгодны всем.

— О, да, да. Посмею сказать, действительно были. Точно так же, как и другие договоренности, которые у нас теперь есть с другими правительствами, и с другими «чиновниками», как вы их назвали. Теми, кто рядится в плащи фарисеев, и со спокойной совестью обличает зловредных центавриан на публике, в то время как в приватной беседе с готовностью идет на закулисную сделку, сулящую ему личную выгоду. Я отсюда чую, как воняет коррупцией от всех правительств вашего жалкого Альянса. Душок их лицемерия доносится сюда даже сквозь бездны космоса, Посол Луддиг.

Видкун завороженно наблюдал, как по мере нарастания гнева кожная складка под горлом Луддига раздувается и из серой становится бледно-алой.

— Луддиг не будет сидеть здесь и выслушивать все это!

— Раз вам не сидится, то встаньте и выслушивайте стоя, если вам это предпочтительнее, — лениво ответил Лионэ. — Мне все равно. — И тут поведение Министра вновь внезапно изменилось, из апатичного Лионэ стал спокойно-настойчивым. — Поймите, Посол. Мы поставлены перед очень трудной дилеммой. Мы видим перед собой неопровержимые сведения, собранные нашей разведкой, и эти сведения гласят, что Мипасианцы действовали заодно с нашими мятежниками. Логично было бы предположить, что и Дрази отдавали себе отчет о существовании такого союза, и давали ему молчаливое одобрение. А это, Посол, означает ни больше, ни меньше, что на самом деле именно вы — а не наши бессловесные партнеры — являетесь нашими врагами. Мы советуем вам не становиться врагами Республики Центавра. Это будет иметь для вас куда более неприятные последствия, чем все, что вы можете предположить.

У Видкуна сложилось четкое представление, что Лионэ ожидал от Луддига слабоволия перед лицом довольно откровенного намека на угрозу. Но к его удивлению — и, насколько он мог судить, к удивлению Лионэ — Луддиг даже и не подумал смягчить свой тон. Он вскочил на ноги, и от ярости дыхание скрежетало у него в груди.

— Вы угрожаете Дрази? — воскликнул он.

— Я никому не угрожаю, — ответил Лионэ.

Но на Луддига это утверждение действия не возымело.

— Вы! Вы попираете интересы Дрази! Вы нарушаете условия сделки!

— Сделка, о которой вы пытаетесь говорить, была совершенно неофициальной, Луддиг, — напомнил Лионэ. — Вы и сами это подтвердили. Если вы желаете пожаловаться на этот счет Межзвездному Альянсу — если вы желаете попытаться вывести своих приятелей из столбняка и втянуть их в полномасштабную войну с нами — тогда вам придется публично раскрыть все детали наших скромных договоренностей. Это не пройдет вам даром, смею вас заверить, поскольку не только ваше собственное правительство попадет под расследование, но и многие другие тоже. А этого не хочет никто.

— Может, Дрази не боятся расследований. Может, Дрази дела нет до наших сделок, — возразил Луддиг. — Может, Дрази волнует только то, что Центавриане считают, будто могут делать, что захотят, когда захотят и с кем захотят. Может, Дрази считают, что Альянс готов не заметить наши сделки или расценить их как временные меры, призванные оттянуть полномасштабную войну, которой теперь уже не избежать из-за глупости и заносчивости центавриан!

Лионэ помедлил с ответом. Он обдумывал слова Луддига. Откинувшись в своем кресле, так, что то заскрипело под его тяжестью, Министр скрестил пальцы на руках и вглядывался в Луддига очень, очень внимательным взглядом.

А затем улыбнулся.

Видкун почувствовал, что его паралич охватывает от ужаса.

— Похоже, Посол, мы несколько недооценили… темперамент, с которым вы намерены отстаивать свои требования. Что ж… Очень хорошо.

— Что очень хорошо? — Луддиг с подозрением прищурил глаза.

— Я доложу о вашей обеспокоенности Премьер-министру, и мы посмотрим, нельзя ли каким-либо образом обеспечить реституцию.

Луддиг самодовольно выпятил грудь.

— Да! Дрази хотят видеть именно такое отношение к этому вопросу с вашей стороны!

— Вы позволите мне на минутку оставить вас наедине? Нет, нет, не вставайте. У меня здесь есть небольшое помещение для… личных бесед. Это займет буквально минуту. — Лионэ, казалось, не встал с кресла, а скорее просто распрямился.

Как только он вышел из комнаты, Видкун в ту же секунду обернулся к Луддигу и сказал:

— Мы погибли.

— Что! — Луддигу было смешно, как вообще могла возникнуть у Видкуна подобная мысль. — Ты видел! Он говорил о реституции! Он говорил о…

— Посол, при всем моем уважении, то, что он сказал вслух, не имеет значения. В таких делах часто гораздо важнее то, что не было сказано. Говорю вам, мы…

— Мы Дрази! А ты трус! — разгневанно крикнул Луддиг, указывая пальцем на Видкуна.

— Сэр, я не трус, — ощетинился Видкун.

— Трус! И твоя трусость мешает тебе увидеть, что центавриане сами боятся разгневать Дрази! Ты не достоин быть помощником Луддига! Луддиг потребует себе нового помощника, как только мы вернемся!

Видкун собирался и дальше возражать, протестуя против несправедливого обвинения в трусости, но тут двери комнаты внезапно распахнулись, и вновь вошел Лионэ, слегка пригнувшись, чтобы не удариться головой об косяк двери.

— Премьер-министр желает встретиться с вами лично, но напряженное расписание не позволило ему выкроить для этого время в течение сегодняшнего дня. Однако, завтра, рано утром, когда все вновь обретут бодрость, он будет счастлив обсудить с вами любые вопросы. А пока что для вас подготовлены великолепные номера в близлежащем здании. Мы очень надеемся, что вы останетесь довольны.

— Мы выскажем свое мнение лишь после того, как сами увидим, что вы нам приготовили, — неуступчиво ответил Луддиг.

Пока они спускались на нижний этаж здания, Видкун вертел головой. Все системы раннего предупреждения в его организме вопияли, что они с Луддигом находятся в смертельной опасности. Но Луддиг вел себя столь самоуверенно, а Лионэ, казалось, стал столь услужлив, что Видкуну становилось все труднее и труднее верить, будто и в самом деле здесь кроется какой-то подвох. Может быть, безрадостно подумал он, Луддиг был прав. Может, он, Видкун, и в самом деле всего лишь трус, и ему попросту не хватает ума, чтобы сделать карьеру на дипломатическом поприще.

Они вышли на улицу, под лучи приятно согревавшего солнца, и их взору предстал еще один славный день Примы Центавра. По улице шли прохожие, бросая любопытные взгляды в их сторону, но пока не было заметно никаких проблем. Пионеры Центавра окружили их плотным кольцом, защищая от любых возможных неприятностей, но Луддиг, оживленно болтая о чем-то с Лионэ, не обращал на них особого внимания. Он был спокоен, хладнокровен и абсолютно уверен в том, что полностью контролирует ситуацию.

— Убить Дрази!

Крик раздался из уст одного из прохожих, и призыв, прозвучавший совершенно внезапно, тут же подхватили. И то, что еще секунду назад представлялось всего лишь сборищем равнодушных к ним, спешащих каждый по своим делам людей, вдруг превратилось в агрессивную и враждебную толпу.

— Убить Дрази! Смерть инопланетникам! Прима Центавра превыше всего! Смерть врагам Великой Республики!

Страшные призывы внезапно зазвучали от всех, отовсюду.

Разъяренные граждане Республики Центавра надвигались на Дрази, все новые подходили с разных сторон.

Пионеры Центавра внезапно куда-то исчезли. Кольцо охранников больше не отделяло Луддига и Видкуна от толпы.

Видкуну стало вовсе не до обвинений Луддига. Он не просто струсил. Панический ужас охватил его. К нему приближались охваченные бешенством центавриане, и лишь одно было у них на уме, а Видкуну некуда было спрятаться, и некуда бежать. И тут внезапно кто-то с силой схватил его за руку и куда-то потащил. Последнее, что еще успел заметить Видкун, это Луддиг, оседающий вниз под ударами кулаков и дубинок. Луддиг что-то вопил, и в его криках почему-то совсем не чувствовалось храбрости. Это были пронзительные и жалобные вопли охваченного безнадежным отчаянием существа.

Кто-то продолжал крепко держать Видкуна за руку. Он взвизгнул и повернулся, чтобы взглянуть в лицо человеку, от рук которого ему предстояло погибнуть.

К его удивлению, гнева и в помине не было на лице мужчины-центаврианина, который выдернул его из толпы. Центаврианский гребень черно-рыжих волос спасителя Видкуна горделиво взметнулся вверх. Длинноватый подбородок, которым заканчивалось его угловатое лицо, вытягивался вперед едва ли не остроконечно. Но больше всего Видкуна поразили его глаза. В них таилась такая сила и мощь, точнее, по крайней мере в одном из них, что…

Он не успел домыслить. Мир, похоже, закружился вокруг него, поскольку его снова куда-то потащили, и с той же стремительностью, с какой его ранее втянуло в центр смертоносного людского водоворота, Видкуна вновь занесло в Вертикаль Власти. Пошатываясь, он озирался по сторонам, оглядывая своих спасителей: это оказались те же самые Пионеры Центавра, которые внезапно исчезли куда-то минуту назад, бросив его с Луддигом на растерзание толпы. Рыжеватого центаврианина среди них не было.

Видкуну показалось, что до него вновь донесся вопль Луддига, но крик этот мгновенно оборвался звуком, какой раздается обычно, когда разбивается дыня. Лица Пионеров казались застывшими каменными масками. Они просто стояли вокруг Видкуна, недвижные, словно роботы.

— Ко мне в офис, — раздался голос, голос Министра Лионэ. Видкун все еще пребывал в шоке, и не оказал никакого сопротивления, когда его вновь провели в офис на одном из верхних этажей Вертикали Власти. Вскоре он уже вновь сидел за столом напротив Кастига Лионэ. Видкун отметил, что его посадили ближе к Министру… в то самое кресло, где раньше сидел Луддиг.

Лионэ скорбно покачал головой.

— Какая трагедия. Какая ужасная, ужасная трагедия, — продекламировал он. — Подумать только, чтобы такое могло случиться здесь, у нас… Впрочем, случайные акты насилия могут произойти где угодно.

— Случайные?

— Да.

— Акты насилия? — Видкун пока еще с трудом воспринимал смысл услышанных слов. Ему пришлось заставить себя призвать все свои способности, чтобы, упаси Дрошалла, не ухудшить ситуацию.

— Да. Вы шли вдвоем по улицам Примы Центавра, и вдруг какой-то сумасшедший набросился на вас и убил старшего по званию. Мы, конечно, немедленно пришли на помощь, но было уже поздно.

— Эээ… Какой-то сумасшедший? Один? — Видкун почувствовал, что в голове у него что-то молотом стучит, будто собственные мозги пытаются кричать ему: «Поберегись! Будь внимательней! Тщательно сопоставляй, что произошло, и что тебе сейчас говорят!»

— Да, конечно. Даже самые опытные телохранители в такой ситуации не смогли бы сделать больше… — Лионэ снова покачал головой. — Очень похоже, что это дело рук мятежников и саботажников. Они стремятся дискредитировать Центаурум, и такие действия предпринимаются, чтобы бросить тень на наше правительство в глазах других миров. Впрочем, все равно нет смысла дискутировать по поводу случившегося, поскольку мои охранники уже изловили маньяка. Правосудие свершилось, и очень важно, чтобы эта ужасная история не помешала развитию наших отношений.

— Но ведь это вы отдали приказ! — Видкун попытался контратаковать. — Вы приказали убить нас! Этой толпе! Вы!

— Толпе! — воскликнул шокированный Лионэ. — Я не видел никакой толпы. И, смею предположить, вы тоже ее не видели. — Лионэ улыбнулся и сунул руку в карман. Видкун инстинктивно вздрогнул, приготовившись к тому, что сейчас увидит некое орудие убийства, но вместо этого Лионэ достал нечто, напоминавшее кредитный чип, и протянул его Видкуну.

Видкун принял кредитку, тупо глядя на нее.

— Что… это?

— Доступ к тайным счетам, которыми управлял Луддиг. Он полагал, что кроме него никто не сможет получить доступ к ним. Похоже, слишком многие суждения Луддига оказались ошибочными. — Лионэ пожал плечами. — Через эти счета он перекачивал платежи, поступавшие из различных миров…

— Миров?

— Не думаете же вы, что Мипас был чем-то уникальным? — Само это предположение показалось Лионэ смешным. — Нет, нет… У Луддига было множество, с позволения сказать, клиентов. Имеется довольно много внешних миров, относительно которых у Дрази есть свои интересы… и своя прибыль.

Каждый из нас, Видкун, заинтересован прежде всего в том, чтобы защищать свои собственные личные интересы. К несчастью, Луддиг больше не в состоянии защищать свои. Но вы здесь. И его интересы… теперь становятся вашими. Равно как и его пост… конечно, только в том случае, если вы достаточно проницательны, достаточно благоразумны и… — Лионэ прокашлялся и кивком указал на кредитку, — …достаточно щедры, чтобы все то, о чем я здесь говорю, и в самом деле свершилось. Ну и, конечно, если вы сами в этом… заинтересованы.

Лионэ сделал паузу, и Видкуну показалось, что Министр ждет от него какой-нибудь реакции. И все же Видкун продолжал молчать. Чутье подсказывало ему, что сейчас более мудрым будет просто промолчать.

Губы Лионэ вытянулись в улыбке, напоминавшей оскал черепа.

— Конечно, вы можете занять более агрессивную позицию, — медленно, словно нехотя, признал он. — Попробовать восстановить против нас Альянс. Постараться доказать свое видение несчастья. Вызвать гнев огромного числа людей; расстроить множество соглашений, достигнутых между ними. Смею вас заверить, таких людей гораздо больше, чем вы можете себе предположить. Все это вы можете сделать. Должен признаться, я бы не советовал так поступать. Но решать вам.

Видкун нашел в себе мужество заговорить.

— И если можно будет понять, что именно таково мое решение… Тогда со мной тоже произойдет какой-нибудь несчастный случай.

Лионэ медленно покачал головой.

— С моей стороны это было бы крайне глупо. Вы ведь все равно можете согласиться с любыми моими словами… а затем спокойно покинуть нашу планету, оказаться в местах, где можно не беспокоиться о своей жизни и целости своих конечностей, и начать говорить во всеуслышание все, что вы думаете на самом деле. Угрозы — дело крайне ненадежное. Я всего лишь пытаюсь втолковать, что сотрудничество принесет вам гораздо больше пользы. Оно вам гораздо выгоднее. Оно поможет вам удовлетворить многие ваши потребности. А у вас ведь есть множество потребностей, как я полагаю. Вы еще очень молоды. Наверняка у вас есть какие-то цели в жизни, вы хотите достигнуть чего-то. Молчаливое взаимопонимание принесет такие плоды, каких никогда не смогут дать демагогия и взаимные обвинения.

— А вы тем временем будете атаковать все новые и новые миры, подобно тому, как вы поступили с Мипасом…

— Мипас был угрозой для нас. Если вы не верите ничему другому, поверьте хотя бы этому. С нашей стороны это была самооборона, и ничего больше. Вы представляетесь мне вполне рассудительным человеком. Разве хоть один рассудительный человек станет осуждать нас за самооборону? В этом и кроется единственная проблема той бартерной системы, за нормальным функционированием которой Луддиг столь умело надзирал. Деньги выплачивались лишь в знак доброй воли. Мы не просили об этом; их нам предлагали добровольно. Даже если бы нам не платили ничего, мы не стали бы атаковать. Множество миров имеют с нами аналогичные договоренности, и каждый раз предложение исходило именно от них, а не от нас. Но все они не понимают, как центавриане смотрят на происходящее. Мы вовсе не стремимся к разрушению других миров. Напротив. Мы лишь хотим, чтобы никто и никогда больше не атаковал нас. Мы никому не предъявляем безосновательных претензий. Мы лишь хотим показать, что мы сильны. Вы улавливаете разницу?

— Да. Да, вполне, — медленно ответил Видкун.

— Как приятно это слышать, учитывая, что Луддиг явно этой разницы не замечал. Нам очень не нравится, когда начинают звучать угрозы. Но сотрудничество… это совсем другое дело. И очень многие выражают крайнюю заинтересованность в сотрудничестве с Примой Центавра. — Лионэ склонился вперед, и тело его перегнулось едва ли не через весь стол. — И я надеюсь… что вы относитесь к числу этих многих. Ради вашего блага. И ради нашего. Ради интересов Дрази. И ключ ко всему этому, Посол Видкун… виноват, пока что лишь Исполняющий Обязанности… теперь в ваших руках.

Видкун медленно кивнул в знак понимания.

— Премьер-министр по-прежнему готов встретиться с вами завтра, — сменив интонацию на сугубо официальную, продолжил Лионэ. — Вас это устраивает?

Видкун снова кивнул. Он подумал о Луддиге, растерзанном толпой. И вспомнил о том, как грубо Луддиг обращался с ним самим, о том, что он пережил на службе у Луддига.

— Да, мне кажется, это нас вполне устраивает, — сказал Видкун. — И еще мне кажется… Мне следует проинформировать мое правительство о трагических обстоятельствах, которые привели к гибели Луддига… И высказать похвалу, насколько быстро вы смогли разделаться с его убийцей.

Лионэ склонил голову в знак признательности за этот комплимент.

— На Приме Центавра беспокоятся лишь о том, чтобы все шло в правильном русле.

Глава 2

Двадцать лет…

Скорее всего, саму Деленн проходящие годы беспокоили не больше, чем и всех живущих. Но в глубине ее памяти всегда таилось знание того, что ее возлюбленный муж, наперсник ее души, Джон Шеридан, человек, который поистине изменил судьбы галактики, проживет всего лишь каких-то двадцать лет. Это цена, которую он заплатил за то, чтобы вернуться назад с З’Ха’Дума. Если бы Деленн могла отправиться в прошлое, если бы ей дано было предотвратить лишь что-нибудь одно, она выбрала бы именно это. Поразительный выбор, учитывая, свидетелем каких ужасных событий стала Деленн в свое время, сколько катастроф случилось с теми, кого она любила.

Ему осталось жить двадцать лет…

Так ей сказали…

…Четырнадцать лет назад[5].

В прежние времена ей удавалось заставлять подобные мысли убраться прочь, иной раз даже надолго. Но в последнее время не проходило ни одного дня — да что там дня, пожалуй, даже ни одного часа — когда бы она не задумывалась об этом.

Несмотря на столь близкие отношения с мужем, несмотря на глубокую духовную связь между ними, ей удавалось скрывать от него свои тревоги. Иногда Шеридан, конечно, замечал, что Деленн выглядит озабоченной, и выражал беспокойство по этому поводу. Она легко отбивала его вопросы, объясняя все заботами об их сыне, Дэвиде. Ему было уже двенадцать лет, и он складывался как личность, в которой выразительно сочетались черты и отца, и матери. В нем также замечательным образом перемешались характерные особенности обеих рас. С одной стороны, он часто являл себя юным проказником, который носился сломя голову по их дому на Минбаре с чисто человеческим энтузиазмом и азартом, к большой досаде своей матери и радостному изумлению отца, и к полному отчаянию его учителей.

С другой стороны, когда Дэвид сталкивался с трудностями в изучении чего-либо, он с такой легкостью забывал о забавах и с такой твердостью брался за дело, что его учителя удивлялись, как многого ему удается добиться, если он начинает трудиться с полной самоотдачей.

Внешне Дэвид выглядел как человек. С течением времени цвет его волос изменился: из блондина он стал брюнетом. Дэвид любил носить длинные волосы. Это вызывало раздражение у отца, в котором тут же просыпались инстинкты старого вояки. Раз за разом он восхвалял достоинства короткой стрижки, но Дэвид, похоже, не обращал на эти наезды никакого внимания. Как ни странно, брови у него сохраняли свой прежний, светлый окрас, но темные глаза под ними оставались наследием матери.

И в то же время Дэвид определенно унаследовал харизму отца. В этом не было никаких сомнений. Но эффект, который производило на окружающих его появление, не ограничивался только землянами; минбарские женщины — взрослые женщины — вдруг замедляли свой шаг, когда он проходил мимо, и оглядывали Дэвида с ног до головы оценивающим взглядом, когда он подмигивал им или отпускал какую-нибудь шуточку, всегда вызывавшую нежный смех или изумленный взгляд.

Манера вести себя подобным образом, вошедшая у него в привычку, приводила Деленн в отчаяние… особенно когда отец Дэвида наблюдал подобные сценки и одобрительно ухмылялся. И только заметив, что Деленн молча смотрит на него рассерженным взглядом, Джон Шеридан пытался поспешно спрятать свою улыбку, полную отцовской гордости.

Ему осталось жить шесть лет…

Эта мысль посещала ее теперь каждый раз, когда она видела Шеридана разнервничавшимся по какому-нибудь поводу, подобно тому, как это было сейчас. Она испытывала отчаянное желание, чтобы он сбросил с себя ярмо Президента Межзвездного Альянса. Она при каждом удобном случае напоминала, что «президент» — это выборная должность, на определенный срок, и потому, возможно, было бы вовсе не плохо, чтобы Шеридан настоял на проведении открытых выборов, чтобы найти замену себе. Шеридан неоднократно обдумывал этот вопрос, но каждый раз, когда он пытался поднять его, представители других рас приходили к выводу, что за прошением об отставке кроется лишь необходимость еще раз выразить вотум доверия. И, естественно, каждый раз с энтузиазмом голосовали за этот вотум, уверенные, что иначе неизбежно случится какая-нибудь катастрофа, которая все равно заставит Джона Шеридана остаться на своем посту.

Словно сама Судьба устроила заговор против них, чтобы до конца своих дней они не знали ни минуты покоя.

Ему осталось жить шесть лет…

По ночам в постели Деленн нашептывала мужу: «Давай убежим», — и бывали такие ночи, когда он, казалось, начинал всерьез задумываться над ее словами. В тиши ночи он начинал рассуждать о том, чтобы избавиться от своего бремени, уйти в отставку и провести оставшиеся годы в тишине и покое. Но затем наступал рассвет, и ночной Джон Шеридан исчезал куда-то, уступая место Джону Шеридану — человеку долга. Деленн испытывала боль от каждого часа, каждой минуты дня, когда Джон начинал переживать по какому-нибудь поводу. Но увы, это ей было не подвластно. Она могла лишь сочувствовать ему и быть рядом, чтобы подсказать, чтобы поддержать… чтобы не дать потерять рассудок.

И сейчас как раз настал такой момент.

— Идиоты! — в ярости кричал Шеридан.

Они находились в его офисе, только вот правильнее было бы сказать, что Шеридан не находился в нем, а метался по нему, словно плененный зверь по своей клетке. С ними вместе были еще двое — те единственные во всей галактике, кому Шеридан доверял всецело — Майкл Гарибальди и Г’Кар, Гражданин Нарна.

Ни один из них официально на Шеридана не работал. Когда-то давно Гарибальди служил начальником службы безопасности Президента Альянса. Но это и в самом деле были дела давно минувших дней, а ныне почти все свое время Гарибальди уделял проблемам, которые возникали у него как крупного бизнесмена. И сейчас он заскочил на Минбар лишь по пути, направляясь в какое-то совсем другое место. Глядя на его лицо, Деленн начала подозревать, что Гарибальди, скорее всего, сейчас спрашивает себя, не следует ли считать этот импровизированный визит на Минбар большой ошибкой с его стороны.

С Г’Каром совсем другая история.

Трудно поверить, что этот высокий, гордый Нарн был когда-то столь кичливым, столь воинственным, что Деленн пришлось буквально согнуть его, заставив подчиниться своей воле, применив гравикольца[6]. Но с тех пор Г’Кар превратился в подлинного сына Судьбы — по другому не скажешь. Словно он все время помнил, что ему суждено сыграть важную роль в общей структуре мироздания, и безропотно взвалил на себя эту ношу, не позволяя себе ни на миг расслабиться, чтобы никто не смог сказать, будто ноша оказалась ему не по плечу. Если Г’Кар оказывался врагом, он был неумолим. Если он был союзником, то не могло быть союзника более надежного.

Как-то раз Шеридан отозвался о Г’Каре как «руке короля». Смысл этого сравнения был совершенно непонятен Деленн, о чем она и намекнула мужу.

— У древних королей на Земле были слуги, которых называли их «руками», — вынужден был пояснить ей Шеридан. — Они выходили в поле и делали всю черную работу. Ту работу, которую короли не могли или не желали выполнить сами, чтобы не замарать свои настоящие руки. Рукой короля становились лишь самые доверенные и надежные из рыцарей.

— Это, безусловно, очень интересно было узнать, Ваше Величество, — сказала Деленн с откровенной иронией, и низко поклонилась. Шеридан вытаращил глаза, и громко вопросил, не напрасно ли он все это рассказал ей, и, продолжая расхаживать по комнате, позволил себе несколько дружелюбных насмешливых жестов.

Впрочем, в данный момент ему было не до смеха. Негодование Шеридана достигло точки кипения, и ни Г’Кар, ни Гарибальди не могли сообщить ему ничего успокоительного. Потому они предпочли просто промолчать и позволить Шеридану выпустить пар, и это было очень мудро с их стороны.

Он выпускал пар, и его аккуратно подстриженная серая борода топорщилась, словно жила своей собственной жизнью.

— Так и знал, что это случится. Что именно этот мир они выберут в качестве следующей цели. Можно ли найти планету более мягкотелую, менее воинственную, чем Мипас? — спросил Шеридан, но так и не дал никому времени высказаться в ответ: — Брикарн 9. Шандукан. Планета Харпера, — начал он отсчитывать, загибая свои пальцы. — И этот список можно продолжать и продолжать! Все они были беззащитны. И все они были необходимы военной машине Центавра, либо для развертывания позиций, либо для поставки сырья, либо просто для того, чтобы послать сигнал Альянсу, что Прима Центавра представляет собой силу, с которой нужно считаться. Послание, отправляя которое сами центавриане просто в восторг приходят от собственной наглости, действуя все более беззастенчиво с каждым новым безнаказанным ударом! И каждый раз они выбирают такой мир, который распложен на дальнем рубеже, вдали от мест, лежащих в сфере наших интересов. И Альянс, не замечая никакой угрозы для своих интересов, предпочитает ничего не предпринимать против центаврианской агрессии!

— Центавриане проявляют крайнюю осторожность при выборе целей, чтобы добиться максимального эффекта при минимальном риске, — попытавшись вклиниться в монолог Президента, предположил Г’Кар, как один из вариантов.

Шеридан горячо поддержал его.

— Именно. И риск для них остается минимальным лишь потому, что определенные фракции в Альянсе отказываются предпринимать шаги против Примы Центавра! А центаврианам именно это и нужно, чтобы еще больше увериться в правильности избранного курса! Курса, который с каждым годом подводит нас все ближе к началу полномасштабной войны, цена которой окажется слишком дорогой для всех нас!

— «Цена», возможно, как раз такое слово, которое точнее всего характеризует ситуацию, — мрачно прокомментировал Гарибальди. — Не то, чтобы я мог это доказать, поймите меня правильно, но мне кажется, что мы имеем дело с кое-чем куда более серьезным — крупномасштабной коррупцией в рядах Альянса.

— Слишком многие склонны поддаваться искушению закрыть глаза на возможные бифуркации в долгосрочной перспективе в обмен на сиюминутные выгоды, — сказал Г’Кар. — Вся История свидетельствует об этом.

— Что ж, значит, всегда все вот так и происходит? — резко спросил Шеридан. — Всегда в ходе истории сильный предпочитал не замечать страданий слабого, в погоне за собственными эгоистическими целями?

— Конечно, — рассудительно ответил Г’Кар. — Где же вы прятались в течение всех этих миллионов лет?

— Все это в прошлом, — настаивал Шеридан. — Мы ушли далеко вперед. Мы обязаны были чему-то научиться. Научиться тому, что нельзя позволять ворам и извергам безнаказанно творить свои дела. — Он остановился у окна и стал вглядываться вдаль так, будто пытался заглянуть за минбарский горизонт. Будто пытался разглядеть где-то в далеком космосе центаврианские крейсера, подыскивающие себе новую жертву. Потом покачал головой и заговорил снова, удрученным и расстроенным тоном. — Мне казалось, что если Война Теней и могла нас чему-нибудь научить, так только тому, что даже самая великодушная из всех рас может превратиться в деспота, если позволить ей действовать безнаказанно. И все же мы снова оказываемся в той же самой ситуации, равнодушно взирая, как враг собирается с силами, накапливает вооружения, обретает уверенность в себе, поскольку пацифисты из Альянса не считают возможным предпринять хоть что-нибудь.

— Они считают, что все это не затрагивает их напрямую, — наконец, вступила в разговор Деленн. — Беда в том, Джон, что твои усилия как Президента Альянса в других областях оказались чересчур удачными. Те соглашения, которые выполняются лишь благодаря твоим усилиям, положили конец пиратству на торговых путях, а различные экономические модели, предложенные тобой, обеспечили благополучие всем членам Альянса… Твои действия породили у многих ощущение того, что настала эпоха беспрецедентного процветания и экономической стабильности во всей галактике. Люди довольны своим благосостоянием, им ничего больше не нужно… и теперь очень трудно убедить их покинуть свои уютные жилища и отправиться в глубины космоса, чтобы биться в войнах, смысл которых им непонятен. Они столь многое обрели в последние годы, что не желают подвергать себя риску потерять все это.

— Если они не оторвут свои задницы от мягких кресел, они все равно рано или поздно потеряют все, — категорически заявил Шеридан. Он облокотился на стол и покачал головой, и выглядел при этом таким удрученным и расстроенным, каким Деленн не могла его припомнить за долгие годы. — Они так долго смотрели на солнце, что перестали замечать тени. И теперь, когда центавриане, спрятавшись в этой тени, прибирают к своим рукам один мир за другим, даже этого не достаточно, чтобы заставить их прозреть. Они считают, что все устаканится само собой. И не желают понять, что само собой ничего не происходит, что если они хотят чего-нибудь добиться, нужно добиваться этого своими руками… И им не удастся отсидеться на солнышке, если центавриане будут думать, что смогут перешагнуть через нас!

Еще шесть лет. И что же, одни только расстройства и ждут его впереди, день ото дня? Деленн не могла припомнить, когда Лондо Моллари был более ненавистен ей, чем в эту минуту.

— Я говорил с Бракири. С Дубаи. С Гаимами. И еще, и еще, и еще, их список столь же длинен, как и список миров, завоеванных центаврианами, — продолжал Шеридан. — Никто не желает участвовать. Они выискивают причину за причиной, почему идею нельзя считать хорошей, и ты права, Деленн, в конечном счете все сводится к одному: это не наше дело. — Шеридан покачал головой. — Если бы на Вавилоне 5 мы просто ждали, когда Тени подготовятся к атаке на станцию, сейчас у нас была бы совсем другая галактика. Проклятые пацифисты…

— И с каких пор мир стал считаться не благом, а злом?

Юношеский голос рывком оторвал Президента от его бесполезной диатрибы. Все дружно повернулись в сторону вошедшего, хотя и знали уже, кого там увидят.

В дверях стоял Дэвид Шеридан, прислонившись к косяку и улыбаясь с искренним бесконечным спокойствием и уверенностью, свойственным в этом мире одним только подросткам.

— Ну вот он и пришел наш… сотрясатель устоев, — сказал Гарибальди, с выражением человека, заметившего, что он в сотый раз подряд проходит по одному и тому же месту.

— Привет, Дядя Майки.

Гарибальди завыл, словно раненный зверь, которого только что поразили в самое сердце. Пошатываясь, он пересек комнату, а затем внезапно рванулся и обхватил своей рукой шею Дэвида. Дэвид испустил страшный вопль, отнюдь, впрочем, не от боли, а Гарибальди, ухватив его длинные волосы, мрачно брюзжал:

— Никаких «Дядя Майки»! Я ненавижу «Дядя Майки»! И ты знаешь, что я ненавижу «Дядя Майки»!

— Виноват, Дядя Майки! — простонал Дэвид, задыхаясь от собственного смеха.

— Ах ты, панк! Подстригись немедленно.

Гарибальди отпустил Дэвида, повернулся к Джону Шеридану и уставил палец в юношу.

— Ты вырастил панка, у которого начисто отсутствует уважение к старшим, включая и его возлюбленного крестного отца.

— А ну-ка, расскажи поподробнее, — сочувственно попросил Шеридан.

— Дэвид, я думала, у тебя занятия с Мастером Вултаном, — сказала Деленн.

— Так и есть. Мастер Вултан решил, что пора сделать перерыв.

— То есть он на полсекунды отвел свой взгляд от тебя, и ты тут же исчез.

Дэвид, не желая пускаться в пререкания, пожал плечами.

Деленн тяжко вздохнула, и в ее вздохе слышалось столь знакомое сочетание любви и недовольства.

— Он твой сын, — сказала она Шеридану.

— Какое точное наблюдение, — заметил Г’Кар. — А то ходили слухи, что…

— Твое чувство юмора, Г’Кар, как всегда, никто не в силах оценить по достоинству, — сказал Шеридан с насмешливой суровостью.

— Как ни смешно, но настоящих ясновидящих никогда не ценят по достоинству, пока они не умрут.

— Еще несколько таких ремарок, и для тебя проблема ожидания смерти будет решена моими руками, — предупредил Шеридан с той же притворной суровостью.

— Похоже вы все, ребята, замечательно проводите здесь время, подшучивая друг над другом, — криво усмехнулся Дэвид. — Довольно интересно, учитывая, что когда я зашел сюда, все звучало чертовски мрачно.

— Дэвид, следи за своим языком, — сказала Деленн.

— Виноват. Просто дьявольски мрачно.

Деленн возвела глаза к небесам, умоляя даровать ей силы сохранить спокойствие.

— Вы, случайно, не пытаетесь изменить свой тон просто потому, что здесь появился я? — поинтересовался Дэвид.

Взрослые смущенно переглянулись.

— Тогда можете не волноваться, — продолжил Дэвид, которого, очевидно, на самом деле вовсе не интересовал ответ на его вопрос. — Честно говоря, я уже несколько минут стоял здесь за дверью.

— Этому мальчишке, — обратился Гарибальди к Шеридану, указывая пальцем на Дэвида, — светит блестящая карьера в какой-нибудь тайной службе. Позволь мне взять его с собой на несколько лет на Марс. После занятий со мной он станет просто другим человеком.

— Если его волосы вырастут еще хоть немного длиннее, для меня он и так станет другим человеком, — ответил Шеридан.

— Пап, ты так и не ответил на мой вопрос, — напомнил Дэвид, явно не желая отпускать отца с крючка. — Ты злишься на пацифистов, которые не хотят быть втянутыми в полномасштабную войну с центаврианами. Что не так с пацифизмом? Ну, то есть, возьмем, к примеру, войну Земли с Минбаром. Из-за своей агрессивности земляне открыли огонь по минбарцам, убили Дукхата, и, конечно, минбарцы, разъярившись, нанесли ответный удар, и началась бессмысленная межзвездная бойня, за которую заплатили миллионами жизней.

Деленн внутренне задрожала. Конечно, если уж и судить о той войне, то Дэвид и должен был высказаться именно так. Но суть в том, что именно Деленн отдала судьбоносный приказ об атаке на землян, в тот самый момент, когда сжимала в своих объятиях еще не остывшее тело Дукхата[7]. «Они животные!» Эти слова в отчаянии выкрикивала она, в буквальном смысле не своим голосом, который и по сей день раздавался у нее в голове. Но Дэвид об этом еще не знал. Этот секрет, это мгновение, которое ей так хотелось забыть, и который она никогда не в силах будет забыть, она продолжала хранить глубоко в тайниках своей души.

— И в конце концов, — продолжал Дэвид, не подозревая о той буре чувств, которую породили его слова в душе его матери, — вся Земля, возможно, была бы опустошена, если бы минбарцы внезапно не капитулировали. Не хочу говорить о причинах, они слишком сложны, но результат все равно один: мир. Так что, похоже, те, кто ратует за мир, иногда все же оказываются правы. Как решить, когда время воевать… и когда время сохранять мир?

— Это не простой вопрос, — признал Шеридан.

— Ну, вопрос, вообще-то, очень простой. Ответить на него — вот что сложно.

Слова эти произнес Гарибальди. Шеридан бросил на него огненный взгляд и язвительно ответил:

— Спасибо тебе большое, Майкл, что прояснил ситуацию.

— Нет проблем.

Деленн поднялась с места и, подойдя к сыну, положила руку ему на плечо.

— Все зависит от того, будет ли стремление к миру расцениваться как компромисс ради взаимной выгоды… или просто как признак слабости, — сказала она.

Шеридан кивнул в знак согласия.

— Да, есть и такие, кто, говоря о мире, вовсе не спешит перековать мечи на орала. Мир для них — лишь еще одна разновидность оружия, которым они сбивают с толку оппонентов, в то время как сами продолжают продвигаться к осуществлению своих завоевательных планов.

— И как узнать, когда это имеет место?

— Нужно взглянуть на ситуацию в целом, — сказал Шеридан. — Нельзя делать выводы сразу после единственного происшествия, или даже целой серии инцидентов. Нужно принять во внимание то, как они вели себя на протяжении всей своей истории, и получить четкое представление о том, каких целей и какими средствами они сумели достичь. Основываясь на этом, можно понять, к чему они, по всей видимости, стремятся.

— В случае Лондо и Примы Центавра, — мрачно сказал Гарибальди, — они стремятся туда, сами не знают куда. Больше похоже на блуждания шестисотфунтовой гориллы.

— Кого-кого? — переспросил Дэвид, беспомощно глядя на Гарибальди.

— Гориллы. Это такая старая шутка. Куда пойдет шестисотфунтовая горилла? Туда, куда ей в голову придет. Усек?

— Пожалуй, да. — Дэвид поколебался некоторое время, а потом все-таки спросил: — А что такое горилла?

Гарибальди раскрыл рот, возможно, чтобы ответить, но вместо этого лишь глубоко вздохнул.

— Ничего. Оставим это.

Мгновенно позабыв о загадочной горилле, Дэвид сказал:

— Лондо… император… ты полагаешь, что именно к этому он стремится? Чтобы пойти туда… не знаю куда… куда ему в голову придет?

— Я не знаю. Я перестал понимать этого человека, — сказал Шеридан и обратил свой взор на Нарна. — А ты что думаешь, Г’Кар? Ты что-то очень молчалив сегодня. Что ты думаешь о намерениях Лондо?

— Его намерения? — Г’Кар пожал плечами. — Ничего определенного не могу сказать о его намерениях. Но в одном я всецело уверен: из всех, кого я знаю, Лондо Моллари — человек самой трагической судьбы.

— Трагической? — фыркнул Гарибальди. — Слушай, Г’Кар, когда-то мне был очень симпатичен этот парень. Но потом он просто помешался на своей жажде власти, и теперь он сидит там на Приме Центавра и играет всеми, стравливая всех между собой. И оп-па, пожалуйста вам, буду уж откровенным: Лу Велч погибает от рук преподобных гребневолосых мерзавцев. Но во всей центаврианской заварушке меня больше всего радует даже не это. Я слышал, как они рассуждают, в своей риторике, в своих хрониках, что император есть живое воплощение самой Примы Центавра. Если они правы, то у меня накопилось слишком много вопросов к этому воплощению, потому что он есть живой символ планеты, которая катится прямиком в тартарары. И потому мне не совсем ясно, Г’Кар, почему я должен проливать слезы над ним и считать его трагической фигурой.

— Проливать слезы или нет, это ваше личное дело, — пожал плечами Г’Кар. — От себя лично могу сказать, что я не пролью ни слезинки. Да и к чему бы? На нем лежит ответственность за применение масс-драйверов против моего народа. За смерть миллионов Нарнов. Знаете, что было бы, если бы не Лондо Моллари?

Все молчали.

— Что? — поинтересовался, наконец, Дэвид.

— Ровным счетом то же самое, — ответил Г’Кар. — Я верю, что Лондо просто затянул водоворот событий, которые он оказался не в состоянии контролировать… а возможно, даже и понять. А когда он, наконец, понял, что происходит, было уже слишком поздно. Я верю, что он лелеял надежды и мечты о будущем своего народа, но все они оказались эфемерными, и не было ни единого шанса воплотить их в жизнь… и нашлись те, кто предложил ему путь к воплощению надежд, но этот путь привел к такому ужасному повороту событий, какого он никогда не видел себе даже в самых страшных снах.

В этом, Мистер Гарибальди, и заключается трагедия Лондо Моллари: в том, что ему так никогда и не представилось возможности стать тем, кем он мог бы стать, если бы не превратности судьбы. Только прошу вас, поймите меня правильно, — поспешно добавил Г’Кар. — Как я уже сказал, я не стану проливать о нем слез. Во многих отношениях, он сам виноват в тех бедах, которые навлек на себя, и в иные времена в его силах было остановить сползание во тьму. Хотя, возможно, и нет. Вряд ли мы сможем узнать наверняка. Но независимо от того, достоин ли он нашего сочувствия или нет, достоин ли он нашего сопереживания или нет, он все равно останется трагической фигурой. Это нельзя оспорить.

Шеридан лишь головой покачал и взглянул на Гарибальди.

— Вот видишь, что ты наделал? А еще говорил, будто он все время молчит. Теперь попробуй-ка заткни его.

— Не хотел бы, чтобы мое частное мнение становилось вашей большой проблемой, Господин Президент, — лукаво ответил Г’Кар.

Шеридан лишь рукой махнул.

— Так что же мы будем делать, Джон? — спросила Деленн. — Мы так и не нашли способа воспрепятствовать центаврианам.

— Будем держать прежний курс, вот и все, — неохотно ответил Шеридан. — Я не собираюсь отдавать единоличный приказ флоту Белых Звезд атаковать Приму Центавра. Я должен являть собой пример для Альянса, и Альянс точно не нуждается в примере того, как руководитель действует, ни в грош не ставя мнения и желания своих избирателей. Альянс отказывается нажать на спусковой крючок. Я не могу двигаться дальше в одиночку, без их поддержки. И значит, мы все вместе застынем в той же позиции. И будем лишь надеяться, что когда, наконец, к Альянсу вернется здравомыслие, не окажется уже слишком поздно.

— Похоже, это действительно единственный выход, — неохотно согласился Гарибальди. Г’Кар молча кивнул.

Шеридан многозначительно взглянул на Деленн, и она мгновенно поняла, что ему требуется.

— Дэвид, — сказала она, — почему бы тебе не пойти погулять со мной?

— Папе нужно поговорить без меня, правильно. — Несмотря на построение фразы, это прозвучало не как вопрос, а как утверждение.

— От тебя ничего не укроешь, — усмехнулся Шеридан, но в его усмешке таилось раздражение.

— Отлично, — Дэвид пожал плечами с притворным безразличием, и позволил Деленн увести себя.

— У него острый ум, и он слишком быстро взрослеет, — сказал Гарибальди. — Возможно, стоило бы продолжить разговор в его присутствии.

— Пусть он хоть немного еще побудет просто ребенком.

— Мне кажется, Господин Президент, он никогда не был «просто ребенком», — сказал Г’Кар.

— Возможно, ты и прав, — Шеридан сел за свой стол. После пикировки с Дэвидом эмоций в его голосе поубавилось, но он явно ни на йоту не изменил своего отношения к ситуации. — Что меня сейчас больше всего беспокоит, так это история с Дрази. Их дипломата убили на Приме Центавра, а они спустили это дело на тормозах.

— В «Межзвездных новостях» сообщили, что убийство — дело рук психопата-одиночки, и правительство не имело к этому отношения, — сказал Гарибальди. — Прозвучало даже предположение, что это действовала некая группа заговорщиков, которые намеревались свергнуть правительство Центавра, организуя террористические акты, призванные втянуть Центавр в войну с Альянсом. Новый посол Дрази не стал нагнетать обстановку. Не могу сказать, что я полностью во все это верю…

— И это правильно, — сказал Г’Кар. — Убийство — результат организованных действий толпы, а дирижировали ими тамошние власти при посредстве Пионеров Центавра, цепных псов Министра Лионэ. Толпа просто разорвала беднягу на части. А вот его помощнику удалось убежать. Я тоже смотрел выпуск «Межзвездных новостей»; этого самого помощника уже назначили на место убитого посланника. Похоже, несчастье его предшественника обернулось удачей для него.

Гарибальди с подозрением уставился на Г’Кара.

— Ты рассказываешь так, будто видел все своими глазами.

Г’Кар ничего не ответил.

Гарибальди перевел взгляд с Г’Кара на Шеридана.

— Никто не хочет поведать мне, что происходит? То есть, Г’Кар ведь не мог это видеть. Нарн на Приме Центавра? Невозможно. Они запретили въезд всем инопланетникам… Да даже если бы и разрешили другим, то Нарнам — никогда.

— Для меня путь открыт, — с чрезвычайно загадочным видом сказал Г’Кар.

— И могу я узнать, какой?

— По чистой совести, я не вправе рассказывать об этом.

— А ты? — Гарибальди с надеждой повернулся к Шеридану.

Но тот лишь покачал головой в ответ.

— Я знаю не больше твоего. Г’Кар не смог ничего сказать даже мне.

— И ты с этим смирился? — Гарибальди не скрывал своего скептицизма.

— Я учусь с этим мириться, — сказал Шеридан.

— Дело в том, что Г’Кар теперь — это нога Джона, — сказала Деленн, которая только что вернулась, проводив Дэвида к учителям.

— Он — что?

— Рука, — поправил жену Шеридан. — Рука короля. Это старинный титул…

— Слушайте, мне все равно, то ли он рука, то ли нога, то ли прямая кишка, — сказал Гарибальди. — Я не люблю нераскрытых секретов. Тем более между нами. Тем более после всего, что нам довелось пережить вместе. Потому что при таких обстоятельствах секретность ведет к небрежности, а потом, как вы сами убедились, кто-то начинает мнить себя великим героем, а затем вы находите его мертвое тело выкинутым на помойку.

— Это, — ответил Г’Кар, и в голосе его не было и намека на огорчение, — профессиональный риск тех, кто решил стать героем.

— Или мучеником, — напомнил ему Гарибальди. — Надеюсь, ты не намерен добиваться для себя подобного статуса.

— О, Мистер Гарибальди… Я и не знал, что вас это волнует. — В голосе Г’Кара не слышно было ничего, кроме искреннего удивления.

Шеридан повернулся к Деленн.

— С Дэвидом все в порядке?

— Он вернулся к учителям. Он сказал, что по-прежнему не понимает, кто решает, когда нужен мир, а когда война.

— И что ты ему ответила?

— Я посмотрела ему прямо в глаза и сказала: «Я решаю. А когда я отсутствую, решает твой отец».

— Вот как. И что он на это ответил?

— Он сказал, «Только тогда, когда рядом нет Дяди Майки».

— Я убью его, — сказал Гарибальди.

Шеридан разразился гомерическим смехом. Деленн безумно нравилось, когда он смеется, потому что случалось это крайне редко. Президентские обязанности, исполнять которые приходилось, к тому же, в условиях постоянного стресса, тяжким бременем лежали на Шеридане — как бы хотелось ей, чтобы ему почаще удавалось смеяться. Это так нужно ему. И ей.

Еще шесть лет…

Иногда ей казалось, что этот срок настолько короток, что она просто не заметит его. Иногда…

Иногда ей казалось, что ему просто не будет конца.

Выдержки из «Хроник Лондо Моллари».

Фрагмент, датированный 30 марта 2275 года (по земному летоисчислению)

Моя память все больше беспокоит меня.

События, случившиеся много лет назад… их я помню отчетливо. Я помню каждое сказанное слово, каждый нюанс каждого момента десяти, двадцати, тридцатилетней давности. Я хорошо помню, что я чувствовал, когда однажды, будучи ребенком, бежал и разбил себе коленку. Приступы боли моя память воссоздает с исключительной точностью.

Я не могу вспомнить, что ел на обед прошлым вечером.

Мне приходится слишком сильно напиваться, чтобы делать более-менее содержательные записи в этом журнале, потому что я не хочу, чтобы мой… напарник… озаботился вопросом, что же я здесь пишу. Беда в том, что мне кажется, дань, которой расплачивается за это мой организм, становится слишком велика. Да и мой возраст…

…И еще зеркало.

Я гляжу в зеркало, и не узнаю человека, которого оно отражает… Хотя нет, к несчастью, узнаю. Именно таким видел я себя в своих снах…

Мои сны…

Дурла и его сны. Вот что сейчас гораздо важнее…

Приходится прилагать слишком большие усилия, чтобы припомнить, что произошло вчера на заседании кабинета министров. Дурла там был, это я помню. И вновь пребывал в этом своем горячечном состоянии, рассказывая, что за сон он видел на этот раз, о видениях, посетивших его во сне. И продемонстрировал чертежи и описания нового, еще более грозного оружия, увиденного им в этом сне.

Другие смотрят на его творения и дивятся Дурле Провидцу. Да, именно так теперь называют его: Провидец. Один из величайших ясновидящих за всю историю Примы Центавра. Когда его возвысили до поста Премьер-министра, он начал утверждать, что уже многие годы сны движут им. Когда он был простым гвардейцем, одним из моих охранников, такие заявления лишь подняли бы его на смех. Но теперь… теперь все окружающие лишь издают возгласы одобрения, изумляются и говорят о том, в какое захватывающее время мы живем, время, когда такой вдохновенный пророк ходит среди нас.

Как все это нелепо. Как все это грустно.

Только вот… те устройства, которые мы производим по его чертежам, как правило, работают. Или по крайней мере, нашим ученым удается заставить их заработать. Вся Республика Центавра перекраивается по чертежам Дурлы. Как странно. Глядя на все это, я испытываю жутковатую ностальгию. Я гляжу на дизайн его оружия, его кораблей… и внутри у меня холодеет точно так же, как это случалось раньше при виде звездолетов Теней, бороздящих небо над Примой Центавра. Какими черными и внушающими ужас были они, и глядеть на них было все равно что всматриваться в самую сущность безумия. Потому и волнуют меня эти сны, которые видит Дурла. Откуда они приходят к нему? Спрашивать его бесполезно. Дурла не поймет, да и самого его это совершенно не волнует.

Нет, все мысли Дурлы направлены лишь на две цели. Он стремится все быстрее наращивать нашу военную мощь, и жаждет расправиться с саботажниками, которые продолжают пытаться этому воспрепятствовать. Их успехи невелики, и вряд ли они смогут и в самом деле остановить процесс. Потому что на месте каждого военного объекта, разрушенного ими, тут же вырастает пять новых. Запруда, которую они строят, с тем же успехом перегораживает этот поток, с каким коралловый риф преграждает путь приливам и отливам. Но само их назойливое присутствие все больше бесит Дурлу, каждый новый взрыв вызывает у него приступ ярости.

Боюсь, что все это придет к своей кульминации скорее рано, чем поздно. И я даже думать не хочу, чьи головы могут тогда слететь со своих плеч.

Моя память…

Однажды я увидел, как по дворцовому коридору идет прелестная молодая женщина. Я заговорил с ней, улыбнулся, на мгновение почувствовав себя прежним, бодрым Лондо из старых добрых дней. А затем вдруг понял, что передо мной не кто иная, как Сенна, девочка, которую я взял под свою опеку много лет назад. Я уже давно не виделся с ней. Она так и не вышла замуж, да, похоже, и не стремится к этому. Вместо поисков мужа она занялась воспитанием детей Министров и других придворных, став для них кем-то вроде няни. И насколько я понял, сумела снискать у них большую популярность.

Обед!

Ведь прошлым вечером я обедал с Виром. Теперь-то я, наконец, вспомнил. Хотя так и не могу вспомнить, что же нам подали на обед… Но Вир точно сидел там со мной за одним столом. И Сенна тоже. И, кажется, они удивительно непринужденно беседовали друг с другом. Настолько непринужденно, будто меня там вовсе и не было.

Иногда мне кажется, что меня и в самом деле вовсе не было.

Глава 3

Милифа, из дома Милифа, ворвался в офис Дурлы, не в силах сдержать свое возбуждение.

— Это правда? — спросил он, не дав Дурле даже рот открыть. — То, что я слышал, это правда?

Дурла склонился вперед и улыбнулся. Отличительной особенностью Милифы было то, что он буквально излучал силу. Замечательно харизматичный, могучего телосложения, он возглавлял один из наиболее могущественных домов Центаурума. Даже переполнявшие его эмоции он тщательно старался направлять в единственно допустимое русло, хотя темные глаза его искрились от внутреннего напряжения, когда он еще раз повторил свой вопрос:

— Это правда?

— Не соблаговолите ли отодвинуться немного, чтобы я хотя бы воздуха в грудь мог набрать для ответа вам, мой друг? Или так и будете без конца повторять свой вопрос?

Милифа отступил на шаг назад и глубоко вдохнул.

— Не шутите со мной по этому поводу, Дурла. Предупреждаю вас.

Очевидно, если бы Дурла услышал слова «Предупреждаю вас» из уст любого другого человека, тотчас же последовал бы незамедлительный и жестокий ответ. Но услышать такое из уст Милифы не представлялось Премьер-министру зазорным.

— Да. Это правда, — ответил он.

Милифа вздохнул с заметным облегчением. Дурла никогда еще не видел, чтобы этот стойкий аристократ позволил себе настолько поддаться эмоциям. Даже в тот день, когда погиб его сын, Трок, Милифа сумел удержать под жестким контролем переполнявшее его отчаяние.

— Четыре… года, — сказал Милифа, словно не веря собственным словам. — Четыре года с того дня, когда прогремел взрыв в казармах Пионеров Центавра. Четыре года с тех пор, как мой сын и его друзья погибли от рук этих… этих… — Старый лорд трясся от едва сдерживаемой ярости.

— У меня не хватает слов для извинений, старый друг, — сказал Дурла, — за то, что так много времени ушло у нас на поимку одного из этих душегубов. И я, честно говоря, пребываю в смущении. Не знаю, что еще сказать по этому поводу.

— Пребываете в смущении, да. Возможно, — с горечью повторил Милифа. — Ваши новые тяжкие обязанности на посту Премьер-министра явно привели к утрате той сноровки, которую вы демонстрировали, занимая пост Министра Внутренней Безопасности.

— Простите, старый друг, но ваши нынешние высказывания ни в какие ворота не лезут, — ответил Дурла. Он поднялся из-за стола и, подойдя к Милифе, хлопнул его рукой по спине. — Злоумышленника допрашивают даже сейчас, пока мы тут разговариваем. Не желаете ли прогуляться и увидеть все собственными глазами?

— Безусловно, — сказал Милифа. — Я четыре года ждал, чтобы взглянуть в лицо одному из этих мерзавцев, и я не собираюсь ждать ни секундой дольше.

* * *

Дурла остался доволен тем, что допрос действительно был в самом разгаре. Что ему не понравилось, так это отсутствие каких-либо успехов.

Арестант, узкоплечий и тощий, как жердь, был прикручен ремнями к непомерно больших размеров стулу, его ноги болтались в воздухе в нескольких дюймах от пола. Его волосы свисали на плечи бесформенной мочалкой, а голова качалась из стороны в сторону, словно лишь каким-то чудом еще удерживалась на шее.

Вокруг стояли несколько Пионеров Центавра, и вид у них всех был чрезвычайно мрачным. Одного из них Дурла узнал. Это был Касо, близкий друг Трока. Касо мучился от синдрома вины, которым часто в той или иной степени страдают выжившие в катастрофах. Простудившись, он вынужденно провел дома в постели весь тот день, когда другие Пионеры погибли в пламени взрыва; если бы не глупая болезнь, он умер бы вместе с ними.

— Как зовут этого подонка? — спросил Милифа, стоя рядом с Дурлой.

— Ланас. Рем Ланас, — мрачно ответил Дурла. — Его задержали при попытке проникнуть на один из наших… — Он сделал паузу, очевидно, подыскивая нужные слова, — …медицинских исследовательских центров, на Тумборе 2, с помощью поддельного пропуска. Очень качественно изготовленного, должен признать. Этот мерзавец как раз занимался тем, что пытался изменить определенные электрические схемы так, что… если бы его не обнаружили вовремя… объект мог бы просто взлететь на воздух. К счастью, сработала система тревожной сигнализации. В последние годы мы добились существенного прогресса в совершенствовании этих систем.

— Вам повезло, — сказал Милифа. — Особенно учитывая, что в противном случае вы бы по-прежнему постоянно становились жертвами слизняков, подобных… подобных этому. — Голос Милифы становился все тише, и стал почти не слышим при произнесении нескольких последних слов. Он выступил вперед и практически прижался лицом к лицу Рема Ланаса. — Ты действовал в одиночку, мразь? Ты один виновен в смерти моего сына?

Ланас смотрел на Милифу, но, похоже, не видел его.

— Что с ним такое? — резко спросил Милифа.

— Наркотики, без сомнения. Иногда требуется определенное время, чтобы они дали эффект. — Дурла взглянул на Касо в ожидании подтверждения своих слов. Касо уже несколько лет нес службу в качестве подручного у лучших следователей Центаурума, и приобрел значительный опыт в этой области. Он сам обратился с просьбой руководить допросом Рема Ланаса, рассчитывая тем самым искупить свою вину перед погибшим другом. — Сколько еще ждать, Касо?

К удивлению Дурлы, вопрос заставил Касо сконфузиться.

— Честно говоря, Первый Министр, наркотики уже должны были бы начать действовать в полную силу. Еще до того, как вы пришли. Но арестант пока что продолжал сопротивляться всем нашим вопросам.

— То есть как сопротивляться? — удивился Дурла. — Вы уверены, что ввели ему нужную дозу?

— Да, Первый Министр, — сухо ответил Касо.

— И он все равно сопротивляется? Увеличьте дозу.

— Это может привести к нежелательным последствиям…

Дурла, чувствуя, что Милифа, стоявший бок о бок с ним, начинает потихоньку закипать, безапелляционно приказал:

— Исполняйте. Под мою ответственность.

Касо низко поклонился и набрал в шприц еще одну дозу. Секунды спустя по венам Рема Ланаса прокачивалось уже столько «наркотика правды», что этого хватило бы, чтобы дюжина центавриан излила все свои секреты, начиная с младенчества.

Глаза Рема Ланаса оставались остекленевшими. Создавалось впечатление, что он совершенно ушел в себя.

— Я проверил записи об этом человеке, — сказал Касо. — Он работал на К0643.

— Был бы он там теперь, — сказал Дурла. Раскопки на К0643 остались единственным несомненным провалом Дурлы. Он начинал их в уверенности, что там будут обнаружены артефакты, которые позволят сделать резкий скачок в развитии технологии вооружений. Но все закончилось полным разрушением зоны раскопок. Ходили дикие слухи, что к этому каким-то образом причастны техномаги… Кто-то якобы мельком заметил их присутствие на планете как раз накануне катастрофы, но в рассказах разных очевидцев их число варьировалось от трех до тридцати. Никто не мог ничего сказать наверняка. Дурле стало интересно, был ли Ланас среди тех рабочих, которых допрашивали после катастрофы на К0643. Он склонился к Ланасу и спросил: — Как тебя зовут?

— Ланас. Рем Ланас. — Говорил узник неразборчиво, и его хрипловатый голос доносился словно издалека.

— Ты член организации?

Голова Ланаса утвердительно качнулась.

— Что за организация? — спросил Дурла с явным нетерпением. — Расскажи мне о ней. Кто ею руководит?

— Министр… Дурла.

Все центавриане, находившиеся в комнате, разом недоуменно переглянулись. Дурла спиной чуял, как сверлит его взгляд Милифы, и едва ли не физически почувствовал, как зазвучал в мозгу тревожный сигнал.

— Да, я Первый Министр Дурла, — сказал он, пытаясь сделать вид, что Ланас, пребывая в наркотическом опьянении, мог просто обратиться напрямую к нему. — Кто руководитель вашей организации?

— Министр Дурла, — повторил Ланас, на этот раз гораздо более уверенно.

Кровь отхлынула от лица Дурлы.

Но тут Касо, чувствуя, что здесь что-то неладно, пришел к нему на помощь:

— Чем занимается эта организация?

— Нанимает… землекопов… для работы на раскопках…

Дурла обхватил руками лицо, отчасти от разочарования, а отчасти для того, чтобы скрыть от посторонних взоров, какое облегчение он испытал при этих словах. Такое абсурдное недопонимание могло запросто привести к безмерным неприятностям, если бы не последовало своевременного уточнения.

— Комитет по содействию прогрессу экономики Примы Центавра, — сказал он.

— Да… эта… организация… — подтвердил Рем Ланас. Он даже попытался улыбнуться, но взгляд у него оставался настолько рассеянным, что было ясно — на самом деле он явно думает о чем-то совсем другом.

Дурла посмотрел на Милифу, которому все это явно пришлось не по нраву.

— Он говорит об ассоциации, которую я создал в целях сплочения центаврианских трудящихся ради…

— Это меня не волнует, — перебил его Милифа. — Я желаю услышать правду о мерзавцах, убивших моего сына. Если он лишь один из них, я желаю услышать имена всех остальных.

Дурла кивнул и вновь обернулся к Рему Ланасу.

— Я говорю о террористической организации. Об организации, которая занимается саботажем. Ты ведь участник одной из таких групп, не так ли?

Ланас кивнул.

— Ну вот, хоть что-то, — сказал Дурла, ухмыльнувшись. Касо одобрительно кивнул. — И сколько людей участвует в этой группе?

— Все, кто в ней участвует, — ответил Ланас.

— Не надо препираться со мной, Ланас, — предупредил его Дурла, чувствуя, что начинает злиться. Он повернулся к Касо. — Как получается, что он в состоянии вытворять подобное?

— Я не понимаю, — ответил Касо, который выглядел теперь несколько встревоженно. — Он должен быть не в том состоянии, когда можно хоть что-то скрывать. Информация должна просто потоком из него литься.

— Ланас… Кто руководит вашей организацией? — спросил Дурла.

— Руководит?

— Да.

— Руководит… наш лидер.

— Да. Его имя. Что за имя носит руководитель вашей организации?

В ответ прозвучала фраза, лишенная, похоже, всякого смысла.

— Нет. Что за имя человека на второй позиции.

— Кто? — переспросил Дурла в полнейшем замешательстве.

— Нет. Кто на первой позиции.

— Что?

— Нет. Что на второй позиции.

Дурла почувствовал, что теряет рассудок. Он обернулся к Касо и зловещим шепотом произнес:

— Это какая-то тарабарщина. Что он такое говорит?

— Я не знаю! — во весь голос крикнул Касо.

— Третья позиция, — пропел Рем Ланас, словно повторяя магическое заклинание.

Дурла вскочил со своего кресла столь энергично, что оно полетело кувырком. Касо хотел было что-то сказать, но разгневанный Премьер-министр схватил его за шиворот и впечатал в стену камеры.

— Что это за идиотизм! — проскрежетал он. — Что это еще за игра?

— Это н-н-не игра, — заикаясь, ответил Касо, его показная пионерская бесстрастность заколебалась под яростным натиском одного из самых могущественных людей Примы Центавра. — Это… это, должно быть, спасительная соломинка…

— «Спасительная соломинка»? Это что еще…

— Нечто, имплантированное в его разум. Впечатанное в его мозг. Как раз на случай, если его начнут допрашивать или пытать. Тогда вместо того, чтобы пропустить нас к сути того, что мы хотим узнать, его разум автоматически обращается к этой бессмыслице. И попадает в замкнутый круг, из которого уже не вырваться.

— Но это невозможно!

— Нет. Для нас невозможно. Но я… — Касо нервно облизнул пересохшие губы. — Я слышал, что такие штуки могут проделывать техномаги…

— Теперь еще и техномаги! — заорал Милифа. — Наркотики! Детские сказки о техномагах! Дурла, да что же это происходит! Кого ты привлек к себе в правительство!

Дурла резко обернулся, внезапно начисто позабыв, каким влиятельным был Дом Милифа. Он уставил на Милифу свой дрожащий палец и сказал:

— Мне достаточно щелкнуть пальцами, и министры моего правительства лишат тебя и имени, и звания, и чести, и имущества! Берегись, Милифа, и не забывай, кто есть я, и кто есть ты! Иначе у меня не займет много времени изничтожить и тебя, и твое имя!

Милифа счел за лучшее ничего не высказать в ответ на эту грубость, хотя по лицу его было ясно, что она пришлась ему совсем не по вкусу.

Дурла, со своей стороны, почувствовал себя пристыженным. Но когда он осознал, что пойманный ими замухрышка на самом деле не в игры с ним играл, но опозорил его в глазах верного союзника, то просто лишился всякой возможности контролировать свою ярость.

— Оставьте наркотики, — приказал он Касо. — Теперь… теперь мы поговорим с ним старым испытанным способом.

И несколько минут спустя Рем Ланас уже стоял распятым в центре комнаты, его руки были привязаны к противоположным стенам камеры. В руках у Дурлы искрилась энергией электрическая плеть.

— Первый Министр, — голос Касо звучал хоть и почтительно, но нервно. — Будучи под воздействием наркотиков, он может неправильно понять, что от него нужно, если одновременно применить иной метод воздействия, например, болевой…

— Значит, нам просто надо дать возможность наркотикам вытечь вместе с кровью из его тела, — Покосившись на Милифу, Дурла заметил, что тот одобрительно кивнул, и тогда отступил на шаг и взмахнул рукой, нанеся удар, достойный опытного палача. Рубаха на спине Ланаса оказалась разорвана пополам, глаза пленника округлились, а тело конвульсивно дернулось.

— Ты ведь почувствовал этот удар, не так ли, — тихо сказал Дурла, и вдруг перешел на крик: — А ну отвечай, Ланас!

— Д-да, — только и сумел вымолвить тот.

— Никто не в состоянии выдержать более сорока ударов этой плетью, — продолжал Дурла. — И я не советую тебе пытаться стать первым, кто попробует это опровергнуть.

— Я… не хочу умирать…

— О, наконец-то, хоть слово истины, — с удовлетворением отметил Дурла. — Ты нас не интересуешь, Ланас. Мы хотим знать, кто стоит во главе всего этого.

— Во главе… чего?

Дурла резко взмахнул плетью. И еще, и еще, и еще… Десять рубцов остались на спине Ланаса, и после каждого удара узник издавал вой, и в конце концов его вопли окончательно оглушили Дурлу.

— Одиннадцать! — закричал Премьер-министр.

Но Ланас уже не слышал. Он впал в забытье.

Дурла опустил плеть.

— Приведи его в сознание. Быстро! — приказал он Касо.

Касо проворно и эффективно исполнил приказ. По глазам Ланаса Дурла видел, что тот, придя в себя, поначалу не понял, где находится. Возможно, он решил, что видит один из ночных кошмаров. Но, оглядевшись по сторонам, явно осознал реальность этого кошмара.

— Спросите его, кто убил моего сына, — потребовал Милифа. — Он сделал это своими руками? Или у него были сообщники?

— Ты уже достаточно очухался, чтобы отвечать на мои вопросы? — спросил Дурла, и взор Ланаса устремился на него. — Понимаешь ли, мы пришли к выводу, что когда ты утратил контроль над способностью сохранять секреты, то сработало нечто вроде… как ты это назвал, Касо? Спасительной соломинки. Спасительной соломинки, которую втолкнули в твой мозг, чтобы не дать тебе возможности поговорить с нами откровенно. Я так понимаю, что раз ты снова контролируешь свои реакции, то твоя воля теперь свободна. Так воспользуйся своей свободной волей. Спаси себя.

— Скажи мне, кто убил моего сына, — потребовал Милифа.

Ланас, похоже, впервые заметил присутствие старого лорда.

— Ваш сын, это кто?

— Трок из Дома Милифа.

— Ах. Он.

— Да, он.

— Он был первым.

— Первым из кого? — спросил Дурла. — Первой жертвой вашей организации?

Рем Ланас медленно и глубоко вздохнул.

— А вы знаете, кто я? — спросил он.

— Ты Рем Ланас.

— Нет. Это лишь мое имя. Кто я? — Судя по его голосу, боли он, похоже, больше не чувствовал. А затем, прежде, чем Дурла успел что-нибудь произнести, Ланас сам ответил на свой вопрос. — Я никто. Кроме имени, у меня ничего нет. Ничего. Я плыл по течению… Я жил то одним, то другим. То для этой персоны, то для той. Не я что-то делал, со мной что-то делали… Меня не было, значит, не было моей гордости, моих предков, моего народа… А потом я стал… стал частью чего-то. Я впервые смог… обрести гордость. Впервые в своем жалком существовании.

— Ну наконец-то ты признался! Ты был частью… членом организации! — триумфально воскликнул Дурла.

— Я сделал это… сам. Я стал… свободен, — сказал Ланас. Он выглядел как ничтожество. Он выглядел как слабак. Но в голосе его звучал металл. — Я обрел… себя. Вы больше не считаете меня пустым местом. И вы думаете, что я пойду против тех людей, которые, впервые в моей жизни, дали мне обрести себя? Подумайте… И ты, Дурла… Ты считаешь себя таким важным… Ты думаешь, что знаешь все. Ты ничего не знаешь. Ты ведь даже меня не можешь понять… А когда поймешь… будет уже слишком поздно. Уже сейчас слишком поздно.

Дурле внезапно показалось, что в камере похолодало. Он отмахнулся от неприятного чувства и спросил:

— Если ты так много знаешь обо мне, почему бы не рассказать сейчас обо всем?

— Ты все равно не поверишь. Ты не готов. И никогда не будешь готов.

— Довольно! — взревел Милифа, ярость переполняла его. — Говори, кто убил моего сына!

— Ваш сын…

— Да! Трок из Дома…

— Милифа, да. Ваш сын… — Ланас криво усмехнулся. — Ваш сын зашел в свое скромное укрытие с бомбой в своей прическе. Я думаю, он понял это в последний момент, и умер со словами «Спасите, помогите»! Совсем по-женски, на мой взгляд…

Милифа взвыл и вырвал плеть из рук Дурлы. Дурла протестующе вскрикнул и попытался отобрать плеть, но Милифа был гораздо более крупного телосложения, и к тому же, от ярости он плевать сейчас хотел на чины. Он пихнул Премьер-министра, отбросив того назад. Лишь благодаря Касо, который успел подхватить его, Дурла не ударился об пол.

Рука Милифы широко размахнулась, и он обрушил плеть на спину Рема Ланаса. Ланас даже и не пытался сдержать крик, вырвавшийся из его горла.

— Милорд! — вскричал Касо, пытаясь отобрать плеть у Милифы, но тот, ослепленный яростью, одним движением отбросил Касо в сторону. Любая попытка отобрать плеть у Милифы была обречена закончиться тем же.

— Отвечай мне, кто! — и плеть, взвившись, вновь обрушилась на Ланаса.

— Кто, это первая! — завизжал Ланас, слова вылетели из него, слившись воедино, лишенные всякого смысла. — Что, это вторая, я не знаю, третья позиция!

— Говори мне! Говори мне! Говори мне!

— Гвардейцев сюда, срочно! — заорал Дурла Касо, и юный Пионер стремглав бросился исполнять приказание. Милифа этого, наверно, даже и не заметил. Гнев и ярость, которые он столь тщательно подавлял в себе долгих четыре года, разом выплеснулись, и он не замечал больше ничего и никого, кроме беспомощного пленника перед собой. Милифа бил его снова и снова, требуя сказать, кто виновен в смерти его сына, и каждый раз слышал в ответ бессмысленную фразу насчет очередной позиции. Только вот с каждым новым ударом голос Ланаса становился все слабее и слабее…

Целая дюжина гвардейцев с шумом ворвалась в двери, в их арьергарде был Касо. Они разом направились на Милифу, и он взмахнул плетью, на сей раз пытаясь отогнать от себя гвардейцев. Но они были наготове, и хотя двигались с предосторожностью, но все-таки двигались. Через несколько секунд плеть уже вырвали из рук Милифы, а самого его распластали по полу, удерживая за руки и за ноги. Старый лорд тяжело дышал, лицо его горело, а в глазах полыхало безумие.

— Говори мне! — продолжал орать он, словно не понимая, что уже не в состоянии ударить свою жертву.

Голова Ланаса резко упала вперед. Дурла подошел к нему, взял пальцами за подбородок Ланаса. Голова пленника бессильно откинулась назад. И Дурла мгновенно понял то, что Касо подтвердил несколько мгновений спустя: Ланас мертв.

— Идиот, — тихо пробормотал Дурла, но затем сорвался, и голос его загремел, выказывая всю силу его разочарования. — Идиот! — на сей раз его вопль был явно обращен к Милифе, которого продолжали прижимать к полу гвардейцы. Подойдя к старому лорду, Дурла свирепо пнул его ногой. Милифа зарычал от возмущения, но крик Дурлы перекрыл его. — Идиот! Это была наша первая и лучшая зацепка за многие годы! Годы! И ты просто так взял и убил его!

— Но… Сорока плетей не было… — начал было Милифа.

— Какая разница! Болевой порог — это не математическая константа! Сорок плетей — это максимум! Но посмотри на него! Он что, богатырь? Да как ты мог вообразить, будто он в состоянии выдержать такую пытку! Да что я говорю, разве ты думал! — Дурла еще раз пнул Милифу. — Все, что было у тебя на уме, это твой дурацкий сын!

— Да как ты смеешь! — взревел Милифа.

— Да как ты смеешь вмешиваться в официальное расследование! Да как ты смеешь думать, что можешь противостоять моему гневу! Уведите его отсюда… нет! Нет! Бросьте его сюда! — И Дурла указал гвардейцам на самый темный угол той камеры, в которой они сейчас находились. Гвардейцы беспрекословно оттащили упиравшегося Милифу в указанный угол и отступили на шаг назад. — Здесь ты и останешься… — прошипел Дурла. — И сгниешь вместе с трупом убийцы своего любимого сына! — И он указал на повисшее в путах тело Рема Ланаса. — Надеюсь, что вы тут будете счастливы вдвоем!

Он стремительным шагом покинул камеру, и за ним поспешно последовали гвардейцы. Дверь камеры захлопнулась. Последнее, что услышал разгневанный премьер-министр, это протестующий вопль разъяренного лорда Милифы, но затем очередная дверь, захлопнувшись за спиной Дурлы, обрезала этот крик.

Глава 4

На Дурлу произвело впечатление то, что Кастиг Лионэ успел прибыть в его офис еще до того, как он сам успел вернуться туда.

— Скажи мне, что это ложь, — потребовал Лионэ, дрожа от еле сдерживаемой ярости, едва Дурла переступил порог своего офиса.

Дурле показалось несколько забавным, насколько слова Лионэ перекликались с высказыванием Милифы, прозвучавшим здесь же совсем недавно.

— Все зависит от того, — спокойно ответил он, — что в точности ты имеешь в виду?

Теперь, когда Милифа был заперт в темнице, а гнев в отношении Рема Ланаса утих, к Дурле вернулась способность вести себя с должной степенью хладнокровия.

— Не пытайся уйти от ответа…

— А ты помни свое место, Лионэ! — предупредил Дурла. Хотя он все еще сохранял спокойствие, в голосе его явственно прозвучала угроза. — Не забывай, кто властвует на Приме Центавра.

— О, я довольно долго знал, кто, — парировал Лионэ.

Дурла прищурился.

— Что ты хочешь сказать, Лионэ?

— Ты бросил в тюрьму самого Милифу! Ты забыл, что такое Дом Милифы? Ты забыл, сколько у них союзников? Тебе необходима поддержка Домов…

— Мне необходима поддержка армии, Министр Лионэ. И она есть у меня! Генералы уважают мою заботу об армии. И они уважают мои предвидения. Они помогают воплотить в жизнь мое вдохновение, превратить в реальность те технологии, которые являются ко мне в моих снах. Мы похороним Альянс! Наши генералы, как и я, терпеть не могут этих жеманных неженок-аристократов, стоящих во главе Домов. Генералы знают, что лишь военная мощь может обеспечить успех завоевательной кампании, и что только я в состоянии привести Приму Центавра к тому, что ей предназначено самой Судьбой!

— Но лишь Дома могут быть фундаментом вашей власти, Первый Министр. И когда рушится фундамент…

— К чему мне беспокоиться о том, что творится у меня под ногами, когда Судьба призывает меня шествовать среди звезд?

Лионэ облокотился на стул, не садясь в него, и покачал головой.

— Безумие, — пробормотал он про себя, не слышно для Дурлы.

Но Дурла тем временем изучал его пристальным взглядом, словно мелкий хищник, примеривающийся к крупной добыче, прикидывая, сможет ли он совладать с ней.

— Я не забыл, что ты так и не пояснил мне свои слова, министр. Так кто сейчас, по твоему мнению, властвует на Приме Центавра?

К Лионэ уже вернулось самообладание.

— Конечно, вы, Премьер-министр. Сомнений в этом ни у кого быть не может.

— Теперь ты пытаешься спрятаться от меня за словесным барьером. Что это значит, Лионэ?

— Вы не любите откровенных разговоров, Первый Министр.

В офисе воцарилась могильная тишина. Нарушил ее Дурла.

— Лионэ… Если оглянуться назад, мы всегда были вместе. Но не стоит думать, что если мы долго были вместе, то от этого могла ослабнуть моя решимость или способность делать то, что я считаю нужным, даже если кто-то выступает против моих решений. И не стоит думать, что если ты стоишь во главе Пионеров Центавра, то значит, твоя власть может сравниться с моей. Если потребуется, я просто прикажу военным убить их, всех до единого. И улицы Примы Центавра превратятся в реки крови, пролитой твоими драгоценными Пионерами, и их родители возопят от горя, но и только. Жизнь будет продолжаться.

— Вы этого не сделаете, — сказал Лионэ.

На лице у Дурлы появилась слабая тень улыбки.

Двери резко распахнулись, и вошел центаврианин, которого вполне можно было бы назвать богатырем. По крайней мере, за всю свою жизнь Лионэ не видел никого, кто более соответствовал бы этому понятию. В дверях ему пришлось задержаться и слегка повернуться боком, потому что иначе он не пролезал в дверной проем. Подобно пышущей жаром звезде, он, казалось, излучал вокруг себя незамутненную харизматическую энергию. Шея у него была такой толщины, что голова, казалось, вырастала прямо из торса. Более того, он подрезал свои зубы так, что острия клыков прорисовывались под его верхней губой.

— Министр… Вы, должно быть, помните Генерала Рийса. Он осуществлял надзор за ходом строительства на многих наших новых объектах в разных уголках галактики. И великолепно проявил себя как военачальник во время ударов по Мипасу и другим мирам. Генерал, рад видеть вас.

Генерал Рийс низко поклонился. Но при этом не сводил глаз с Кастига Лионэ.

— Генерал, — сказал Дурла словно невзначай, будто обсуждая с собеседником, какая нынче погода, — будьте любезны, окажите мне услугу, если не возражаете.

— Все, что угодно, Первый Министр.

— Меч, который висит у вас на поясе… он чисто церемониальный?

— Он предназначен для использования во время церемоний, но лезвие его смертоносно, Первый Министр.

— Хорошо. Прошу вас вынуть его из ножен и отрубить голову Министру Лионэ, если его следующий ответ не удовлетворит меня.

Лионэ начал было смеяться, но смех застрял в его горле, когда раздался звук отполированного до блеска металла, извлекаемого из ножен, и Министр вдруг обнаружил, что клинок приставлен прямо к его горлу. Рийс исполнил все это стремительно и с решимостью, не оставлявшей ни малейшего намека на какие-либо сомнения.

— Вы… Вы сошли с ума, — прошептал Лионэ. И задохнулся, поскольку лезвие слегка надавило на его шею, и этого оказалось достаточно, чтобы струйка крови начала стекать по ней. На белом воротнике его мундира появилось небольшое пятнышко светло-красной жидкости… крови… его крови…

— Посмотрите мне в глаза, Лионэ, — приказал Дурла. Та степень спокойствия, с которой это было произнесено, ужаснула Министра. Он обнаружил, что больше не в силах заставить себя смотреть куда-либо еще, кроме как в глаза Дурле. — Я сразу увижу, если вы попробуете солгать мне. Я стал очень восприимчив к попыткам проявить двуличие. Нельзя добиться в жизни такого положения, как мое, не приобретя эту способность. Попробуйте солгать, и я сразу пойму это. А теперь ответьте мне: Кто по-вашему является истинным властителем Примы Центавра?

— Вы.

— Ах, ах, ах, — сварливо сказал Дурла, и Рийс, без дополнительных напоминаний, еще чуточку сильнее нажал на лезвие своего меча, прижатого к горлу Лионэ. Министр вновь задержал дыхание и замер, напрягшись, поскольку шевельнись он хоть немного, и лезвие, острое, как бритва, само вонзилось бы в глубину его горла. — Думаете, я шучу? Нет, нисколько. Я вообще не шучу. Никогда. Даю вам последний шанс, Министр: кто является сейчас истинным властителем Примы Центавра?

По правде говоря, Дурла ожидал, что Лионэ сейчас назовет императора. Дурла вполне отдавал себе отчет, что оставались еще такие тугодумы, которые упорно верили, будто Лондо Моллари по-прежнему имеет какой-то вес в каких-то делах на Приме Центавра, и даже если не он решает, что надо делать, то по крайней мере от него зависит, как это будет сделано. На самом деле те, кто так считал, конечно, не понимали текущий момент. Они жили прошлым. И по правде говоря, Дурла, пожалуй, был бы удивлен, если бы оказалось, что к числу этих немногих пережитков прошлого относится и Лионэ, но ведь все возможно.

Но того ответа, который на самом деле прозвучал из уст Лионэ, Дурла не ожидал никак.

— Леди Мэриэл.

Губы Дурлы скривились в гневе, и в течение нескольких мгновений казалось, что он уже и в самом деле готов отдать Генералу Рийсу приказ обезглавить Лионэ. Это, по крайней мере, послужило бы всем остальным Министрам наглядным уроком того, что никто не застрахован от гнева и кары Премьер-министра.

Но что-то во взгляде Лионэ заставило Дурлу остановиться, и он, холодея от ужаса, понял, что Лионэ на сей раз говорил совершенно искренне. Он и в самом деле верил в то, что сказал.

— Мэриэл? Моя жена?

Лионэ осторожно вздохнул. Он уже считал себя покойником. И потому не видел смысла скрывать то, что он и в самом деле считал истиной, во что он и в самом деле искренне верил.

— Мы же не дураки, — сказал он Дурле, нервно осклабившись. — Ваша одержимость этой женщиной давно уже ни для кого не секрет. Вы что, думали, что я не смогу этого заметить? Что все остальные не сумеют этого заметить? А потом вы вдруг обрели, наконец, счастье, выиграв ее в какой-то безнадежной карточной партии. От таких совпадений просто в дрожь бросает.

— Это не совпадение, — с горячностью ответил Дурла. — Вам должно было быть известно, Лионэ, что эта женщина пылала страстью ко мне. И Вир Котто не имел желания стоять на пути этой страсти, поскольку она все время говорила с ним только обо мне, и он был более чем счастлив, обеспечив ее союз со мной.

— О, да неужели. С чего бы это вдруг обстоятельства сложились для него настолько удачно. Похоже, он оставил вас в дураках, Дурла.

— Невозможно. Котто — ничтожество. Он ни на что не способен.

— Он очень ловко сумел вручить вам то, чего вы жаждали. И после этого вы еще считаете его ничтожеством? О нет, он далеко не ничтожество.

— А я говорю, что ничтожество! Леди Мэриэл желала быть моей…

— Давайте согласимся, что это действительно так. Но тогда получается, что вся эта история была нужна не Виру Котто, а Мэриэл. И зачем? Дурла, эта женщина просто желала манипулировать вами. Я нанял ее для работы в качестве нашего шпиона, вы забыли об этом? И я знаю, как ловко и эффективно она добывала любую информацию, которая нам требовалась. Нет сомнения, что ей просто стало известно о вашей страсти, и она решила воспользоваться ею к своей выгоде. Ведь, в конце концов, женщины не могут быть членами нашего правительства. И единственный способ стать влиятельной для такой умной и амбициозной женщины, как Мэриэл, это вцепиться своими клешнями в мужчину, который будет удовлетворять любую ее прихоть.

— Это ко мне приходят видения, Лионэ, — возразил Дурла, и по тому тону, с каким это было сказано, стало ясно, что его бесконечная самоуверенность явно начинала колебаться. — Это я указую путь Приме Центавра…

— Да, да, конечно. Ваши сны, ваш бесконечный запас впечатляющих научных достижений. Но насколько это правдоподобно, Первый Министр? Давайте предположим, что эти сны внушает вам ваша возлюбленная жена, которая в свою очередь добыла все эти сведения благодаря своим связям, налаженным в ходе шпионской деятельности? Мы же знаем, что вы влюблены в нее до безумия, что вы готовы вилять хвостом перед ней. Ведь только она дает вам ощущение собственной значимости, она вдохновляет вас, она есть самый яркий самоцвет в вашей короне, и все это неотделимо одно от другого. Вы ничто без Леди Мэриэл.

— Я уже добился величия, когда женился на Леди Мэриэл, — напомнил Дурла. Ему с трудом удавалось подавлять искушение пересечь комнату, выхватить меч у Генерала Рийса и самому лично отсечь голову Министру Лионэ.

— Вы добились величия лишь в надежде произвести впечатление на Леди Мэриэл. Без нее ваша жизнь пуста.

Долгое время в комнате царило молчание. Дурла переживал мучительную борьбу с самим собой, прилагая все силы, чтобы не выдать, какая буря эмоций бушует внутри него. Наконец хриплым, сдавленным голосом он произнес:

— Генерал Рийс…

Лионэ внутренне подготовился к смертельному удару.

— …Благодарю вас за помощь. Подождите в приемной, пожалуйста.

Если генерал и был разочарован тем, что ему не удалось отрубить чью-то голову и тем самым скрасить очередной скучный, в общем-то, день, он ничем этого не выдал. Он просто вложил меч в ножны, отвесил легкий поклон и вышел из комнаты.

Министр Лионэ сидел, не зная, что же поразило его больше всего. Когда Дурла медленно подошел к нему, он машинально содрогнулся, увидев руку, протянувшуюся к нему. Но Дурла всего лишь положил руку к нему на плечо и сказал:

— Я оценил вашу искренность. — Он дотронулся до светло-красной жидкости, стекавшей по горлу Лионэ. — Возможно, вам стоит повнимательнее приглядывать за своей шеей.

А затем Дурла вышел в приемную, и оставил ошарашенного Лионэ в сомнениях насчет того, что же такое здесь сейчас произошло.

* * *

Леди Мэриэл была крайне удивлена, увидев своего мужа. Он зашел в ее роскошные апартаменты без стука и без предупреждения. В последнее время он редко появлялся здесь днем; впрочем, и ночью его визиты происходили все реже. В таком положении дел имелись как свои плюсы, так и свои минусы. С одной стороны, отсутствие Дурлы, конечно, доставляло ей удовольствие, поскольку Мэриэл не любила своего мужа. О, конечно, она мастерски притворялась. Но с другой стороны, и не требовалось особого умения, чтобы обмануть того, кто сам жаждет обмануться.

Однако, если она не принимала участия в текущих делах Дурлы, это сильно затрудняло для Мэриэл сбор информации, необходимой ее возлюбленному Виру.

Вир, пребывая на Вавилоне 5, всегда находил хорошее применение сведениям, которыми она его снабжала. Мэриэл не могла знать наверняка, но не удивилась бы, если бы оказалось, что ее чудесный Вир каким-то образом связан с повстанцами, доставляющими столько неприятностей Дурле и его планам. Но, конечно, Дурле она никогда даже полслова об этом не скажет. Потому что тем самым она, во-первых, предаст своего несравненного Вира, а во-вторых, раскроет свое собственное двуличие. А это означало бы для нее верную смерть. И хотя к собственной смерти она относилась с безразличием, но смерть Вира — этим она не могла рисковать ни в коем случае. Вир был слишком драгоценным, слишком изумительным.

И не в первый раз Мэриэл спросила себя, почему же она считает его таким.

Где-то в глубине души она понимала, что не всегда испытывала к Виру настолько глубокие чувства. На каком-то уровне в ней жило понимание, что почему-то в ней что-то изменилось, но она не могла сообразить, как и что. Впрочем, в конечном счете никакой разницы не было. Ее Вир — это ее Вир, и этим все сказано. Откуда бы не пришли к ней эти чувства, но они пришли, и эти чувства были искренними и истинными, и каждый раз, когда Мэриэл предавалась любовным утехам с Дурлой, она воображала себе, будто это Вир сжимает ее. И тогда ей начинало казаться, что все обстоит не так уж и плохо.

— Муж мой, — сказала она поспешно. Мэриэл всегда тщательно следила за длинным и густым пучком своих волос, который соответствовал моде, принятой в ее поколении. Она не стала подниматься с кресла, в котором сидела перед своим косметическим столиком. Напротив, оставшись на том же месте, она продолжала всматриваться в свое отражение в зеркале и продолжала скрупулезную работу, заплетая в косу свои волосы. — Простишь ли ты меня, если я не стану подниматься?

— Я постараюсь, чтобы это не принесло излишнего напряжения в наш брак, — сказал Дурла, необычно строгим тоном. — Ты прекрасно выглядишь сегодня.

— И ты, ты потрясающе хорош сегодня, мой господин, муж мой, — ответила Мэриэл. Она знала, что ему нравится, когда она обращается к нему, следуя формальным правилам этикета, используя официальный титул, и потому каждый раз произносила его, если чувствовала, что Дурла может пребывать во взрывоопасном настроении. Обычно этого хватало, чтобы Дурла разговорился и, забывшись, обронил бесценные самородки информации, столь нужной Виру. — И чему же я буду обязана той чести, что ты счел возможным появиться здесь?

Дурла задумчивым и оценивающим взглядом рассматривал ее некоторое время, а затем спросил:

— Ты любишь Вира Котто?

Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что Мэриэл не сумела моментально отреагировать на него. По правде говоря, она предполагала, что рано или поздно вопрос прозвучит. И по правде говоря, она готовила себя к тому, чтобы по возможности, — если паче чаяния Дурле станет что-нибудь известно, — отреагировать на этот вопрос тщательно проработанными жестами и словами.

Но так было лишь в теории. На деле вопрос застал ее врасплох.

— Вир Котто? — переспросила она. — Наш Посол? С Вавилона 5?

— Твой предыдущий любовник, — ответил Дурла. Помимо его воли, слова прозвучали резко и раздраженно. — У вас с ним были довольно фамильярные отношения.

— Да, пожалуй. Но люблю ли я его? — Мэриэл очень хорошо понимала, что Дурла сейчас воображает себя великим психологом. Он так часто хвастался ей своими способностями просто заглянуть кому-нибудь в глаза, и сразу понять, насколько правдивы слова собеседника. И потому она давно уже знала, что единственным способом выскользнуть из потенциально затруднительной ситуации, подобной нынешней, для нее будет просто посмотреть Дурле прямо в глаза и солгать без зазрения совести, сохраняя при этом полную уверенность и самообладание.

Очень важно при этом, что ложь будет выглядеть тем убедительней, чем больше правды к ней подмешать.

— Если быть до конца честной, любовь моя, то Вир для меня от начала и до конца оставался лишь средством. Средством, которое я использовала, когда нужно было завязать дипломатические контакты, чтобы раздобыть информацию, необходимую Министру Лионэ. Ты, конечно, знаешь все это. Ты ведь знал, что я работала на Министра Лионэ.

— Да. Я знал это, — медленно ответил Дурла. Мэриэл продолжала заплетать свои волосы. — Но ты так и не дала прямого ответа на мой вопрос.

— Я думала, что все сказала, — осторожно ответила Мэриэл и еще раз взглянула прямо в глаза Дурле. А после этого произнесла решительно и убежденно. — Нет. Я не любила Вира Котто. Я всегда любила лишь тебя, мой великий провидец.

Совсем непросто оказалось произнести эти слова. Никогда и ничто еще не давалось Мэриэл с таким трудом. Ведь на самом деле она любила Вира Котто. Прошедшие годы, замужество за Дурлой… ничто не изменило в ней этого чувства. Вир остался для нее и солнцем, и луной, и звездами. Она согласилась перенести позор «карточного проигрыша», когда Вир уступил ее Дурле, и сделала вид, будто она в тайне всегда мечтала стать женой Премьер-министра, но все это только потому, что так велел ей Вир. Она желала помочь Виру, и готова была служить ему любыми возможными способами.

Она не солгала Дурле касательно своей первоначальной цели, ради чего она решила сойтись с Виром Котто. Но потом ведь все изменилось. Она поняла, какой необыкновенный Вир на самом деле. Однажды настал такой день, самый важный день в ее жизни, когда Мэриэл с внезапной ясностью поняла, что все ее предшествующее существование — это не более чем сон, что Вир — единственный во всей Вселенной, кому она должна принадлежать.

И с тех пор ни на одно мгновение она не усомнилась в этом. Она знала, что рано или поздно с Дурлой что-нибудь случится. Что-то отвратительное. Что-то непоправимое. Но до этих пор она будет изображать из себя покорную жену и думать лишь о том, как бы снабдить Вира всей информацией, какая может ему пригодиться. Потому что Вир сказал, что именно этого хочет от нее.

Дурла кивнул и улыбнулся, услышав слова, подтверждающие любовь Мэриэл к нему, точно так, как она и рассчитывала.

— Ты же знаешь мои сны… Мои великие предвидения, — сказал он.

— Конечно, знаю. Их знают все на Приме Центавра.

— Верь мне или нет, любовь моя… но в моих снах… именно ты приходишь ко мне.

— Я? — рассмеялась Мэриэл. — Я очень польщена.

— Так и должно быть. Не каждой женщине удается стать источником вдохновения для Премьер-министра Примы Центавра. — Дурла медленно обошел вокруг Мэриэл, заложив руки за спину. — И тем не менее… есть и те, кто неправильно понимает, каким образом ты «вдохновляешь» меня.

— Понимают неправильно? Как?

— Они думают, что ты контролируешь меня. Что я становлюсь вроде как… — Дурла закатил глаза и покачал головой. — …Вроде как одержимым и теряю свое мужество в твоем присутствии.

— Как странно, — горячо воскликнула Мэриэл, закончив заплетать свои волосы. — Ведь ты Дурла, Премьер-министр Примы Центавра. Не найдется ни одной женщины, которая могла бы что-то потребовать от тебя.

— Ты это знаешь. И я это знаю. Но они, — и Дурла указал в неопределенном направлении, где могли находиться вездесущие «они», — они думают по-другому. И я боюсь, что мне придется что-нибудь предпринять в связи с этим.

— Я поддержу любое твое решение, возлюбленный мой, — Мэриэл развернулась в своем кресле и улыбнулась Дурле самой лучезарной из своих улыбок.

Дурла ударил ее с такой силой, что она просто вылетела из кресла.

Мэриэл упала на спину, ударившись затылком об пол. И осталась лежать, оглушенная, чувствуя, как кровь ручьем хлынула между зубов и начала сочиться из носа. Нижняя губа уже распухла, а верхнюю постепенно охватывало онемение.

Мэриэл попыталась было вымолвить что-нибудь, как-нибудь, но тут Дурла рывком поднял ее на ноги. Она попробовала отпихнуть мужа, но тот был слишком крепок. Он еще раз взмахнул рукой, и на Мэриэл обрушился новый удар. В том месте, куда он пришелся, на коже Мэриэл осталось красное пятно, а Дурла тем временем обрушил на нее еще и кулак своей левой руки, и Мэриэл снова рухнула на пол. Ее легкие охватил приступ кашля, и она сплюнула кровь.

— Вот так-то, — сказал Дурла.

— Вот так? — Мэриэл не могла поверить своим ушам. — Что… в чем я провинилась? Чем я не угодила тебе…

— Ты здесь ни при чем. Но к несчастью, мы живем в таком мире, где не важно, кто есть кто, а важно лишь, какое впечатление производишь ты на других, — печально сказал Дурла. — И если другие считают, что ты сделала из меня подкаблучника… Что я позволяю тебе манипулировать собой… это может очень негативно сказаться на моей карьере. Даже если это и неправда. А потому требуется показать всем, кто ошибался во мне, что я самостоятельный человек.

Он пнул Мэриэл, лежавшую на полу, в живот. Она согнулась, съежившись едва ли не в позу эмбриона, и тогда Дурла своим ботинком ударил ее в лицо. Мэриэл, всхлипнув, перевернулась на спину, по-прежнему прижимая к животу ноги. Она почувствовала, как что-то маленькое и твердое болтается у нее во рту. Потрогав это языком, она убедилась, что лишилась по крайней мере одного зуба. Она выплюнула его, и зуб покатился по полу с отвратительным тихим тикающим звуком.

— Да, — удовлетворенно сказал Дурла. — Теперь всем будет ясно, что Дурла не женский подкаблучник. Дурла не был и не будет рабом у женщин. Может, ты и была моим вдохновением… но меня не замучат угрызения совести, если я стану обращаться с тобой, как с самой низкой из падших женщин. У меня не было, нет и не будет фаворитов и фавориток. Эти игры не для меня. Потому что, понимаешь ли, никто и ничто не может быть важнее, чем Прима Центавра. И лишь сильный человек может помочь нашему любимому миру достичь его истинного величия.

— Вир, — невольно вырвалось у Мэриэл. Это было сказано очень тихим, хриплым шепотом, и Дурла, увлеченный собственной речью, не расслышал ее слов.

— Что ты сказала? — переспросил он.

— Дорогой… я сказала… дорогой… пожалуйста… не делай мне больно… не надо больше… — Мэриэл сама не могла узнать собственный голос, настолько он был задушен болью.

— Мне нужна полная поддержка всех министров в отношении всей военной программы, планируемой нами, — сказал Дурла. Он нагнулся над Мэриэл, но говорил при этом с такой силой, будто находился во многих световых годах отсюда. — Ты только представь себе это, Мэриэл. Представь себе могучие звездные крейсера, горделивые, стройные, готовые нанести всесокрушающий удар. Они ждут лишь одного, чтобы я приказал им «Вперед!» — и они промчатся по всей галактике, словно черное облако смерти, устанавливая повсюду новый порядок и объединяя все разрозненные миры под единой властью. Но все это случится лишь в том случае, если весь Центаурум будет полностью подвластен и покорен мне. Мне. Никаких сомнений, никаких особых мнений, никаких признаков слабости. И мне нельзя допустить, чтобы кто-нибудь хоть на секунду мог подумать, будто я могу быть мягкотелым. Ты понимаешь это, Мэриэл?

— Да… Я… понимаю… я…

— Вот и отлично.

И только тогда он приступил к тому, чтобы сделать Мэриэл по-настоящему больно.

Лишь одна мысль осталась теперь у нее в голове, единственные слова, которые она повторяла про себя снова и снова: «Вир… Вир поможет мне… Вир спасет меня… Вир… Я люблю тебя…»

Глава 5

Виру показалось, что мир пошел кругом вокруг него, и он осел на землю, глядя вверх, не в силах поверить в увиденное.

Он находился возле дворца. Солнце стояло низко над горизонтом, его лучи просачивались сквозь дымку. Приближались сумерки. И потому голова, насаженная на пику в садике у дворца, освещалась не настолько хорошо, чтобы Вир смог сразу разобрать, кому она принадлежала когда-то. Но черты лица казненного оказались настолько хорошо знакомы ему, что даже этого скудного освещения оказалось достаточно, чтобы Вир узнал их.

С высоты на него безжизненно взирал Рем Ланас. И даже теперь, лишившись жизни, он бросал в лицо Виру обвинения.

— Почему ты не пришел спасти меня, — казалось, говорил ему Ланас. — Почему ты не помог мне? Почему ты не спас меня? Я доверился тебе, стал участником твоего дела… И вот что стало со мной… Из-за тебя… Все из-за тебя…

Вир не ожидал увидеть здесь такое зрелище. Ему просто велели подождать в садике, пока за ним не придут, чтобы проводить на встречу с императором. И зрелище застигло его врасплох.

Вир не знал, сколько времени уже провела здесь голова Ланаса. Погода была более милосердна к ней, чем люди.

На голову казненного села какая-то птица. К ужасу Вира, она клюнула щеку Ланаса, пытаясь выяснить, насколько вкусной окажется эта находка, которую она, очевидно, считала всего лишь аппетитным куском мяса.

— Пошла вон! — завопил Вир, и вскарабкался на стоявшую рядом каменную скамью. — Пошла вон! Пошла вон!

Птица не обращала на него внимания, а Вир, отчаянно жестикулируя, внезапно потерял равновесие. Он опрокинулся назад себя, жестоко ударился головой, и остался недвижно лежать на траве.

Он не знал, сколько времени пролежал в обмороке, но когда открыл глаза, солнце уже село за горизонт. Вира несколько смутило, что за все это время никто так и не заметил, что возле самого дворца некто валяется без чувств.

Поднявшись, Вир почувствовал некоторую тяжесть в груди, и неопределенное чувство тревоги, стучавшее в затылок. Внезапно ему показалось, что это не сам он упал, что кто-то подкрался со спины и ударил его по затылку, скорее всего, дубинкой. И теперь он просто чувствует остаточную боль и от падения, и от этого удара по голове.

С усилием, он заставил себя еще раз поднять взгляд на голову Рема Ланаса, насаженную на пику.

Ее там не было.

Вместо нее на пику была насажена его собственная голова.

Это выглядело довольно комично, и Вир, наверно, рассмеялся бы, если бы был в состоянии издать хоть какой-нибудь звук. И в то же время он испытывал сильнейшее желание закричать от столь ужасного зрелища. Но ни закричать, ни рассмеяться не получилось. Его охватил приступ удушливого кашля.

Придя в себя, Вир повернулся, решив, что пора уходить…

…и увидел кого-то в сгущавшемся сумраке.

Будто ожила сама тьма вокруг него, и он, вытаращив глаза и остолбенев, уставился, как существо — нет, чудовище — медленно надвигалось на него из сумрака. Чудовище парализовало его своим злобным взглядом, словно Вир и в самом деле уже потерял жизнь, просто еще не осознал этого до конца. Вир мгновенно понял, что перед ним Дракх, слуга Теней. И сразу напомнил себе, что обычный центаврианин никогда не видел Дракхов, и потому ему ни в коем случае нельзя проговориться, что он уже успел узнать про них.

— Шив’кала, — сказал Дракх.

В тот же миг на Вира нахлынули ужасные воспоминания. Несколько лет назад погибший впоследствии техномаг, Кейн, велел Виру произнести это слово в присутствии Лондо. И одно только упоминание о Шив’кале привело к тому, что Вир оказался брошен в темницу. Позднее, работая в кооперации с другим техномагом, Галеном, Вир выяснил, что Шив’кала — это имя одного из Дракхов. И потому теперь он сразу понял.

— Вы… Шив’кала, — сказал он.

Шив’кала слегка склонил голову, что можно было понять как подтверждение слов Вира.

— Имена, — сказал он. — У них есть власть. И эта власть отрезает все пути к отступлению. — Когда Шив’кала говорил, голос его походил на замогильный шепот. — Ты произнес однажды мое имя. Помнишь об этом?

Вир сумел кивнуть в ответ.

— Ты сделал это, и привлек к себе мое внимание. Зачем?

— З-з-зачем я… что?

— Зачем. Ты. Произнес. Мое имя.

В прежние времена Вир был бы уже вне себя от паники. Стоя лицом к лицу с ужасным, злобным созданием тьмы, он превратился бы просто в дрожащее месиво разрывающихся нервов.

Но тот, прежний Вир давно исчез.

Исчез, хотя и не был забыт.

Внешне Вир и сейчас казался существом с широко раскрытыми испуганными глазами, трясущимися от ужаса руками, подгибающимися коленями, так что он, не в силах и дальше держаться на ногах, оседал на землю в нескрываемом ужасе.

Внутри него мозг продолжал работать на бешеных оборотах. Потому что тот, кого он видел перед собой, вовсе не был неким ужасающим всемогущим монстром, но просто одним из представителей одной из инопланетных рас. Несомненно, Дракхи — невероятно грозная раса. Но ведь Виру уже довелось участвовать в уничтожении ни больше, ни меньше чем Базы Теней, которой Дракхи отчаянно жаждали завладеть. Он собственными глазами видел, как гибли серокожие воины. Он убедился, что они вовсе не являются неуязвимыми.

Их могущество имело пределы.

И вопрос, адресованный ему Шив’калой, лишь указывал, где лежит один из этих пределов.

В некотором смысле это было просто замечательно. Ведь еще каких-то полдюжины лет назад Вир холодел при одном только звуке имени Шив’калы. А теперь он стоял лицом к лицу с тем, кто носил это имя, и с методичной последовательностью анализировал происходящее.

Появление его собственной отрубленной головы на острие пики, конечно, произвело на Вира определенный театральный эффект, но одновременно подсказало ему, что он уже не в реальном мире. Его погрузили в нечто вроде сна наяву, и в этот сон наяву Дракх встроил и себя самого.

Но этот эфемерный Дракх задавал ему вполне реальные вопросы.

Это означало, что ответов Дракх не знает. В конце концов, если бы он знал ответы, разве стал бы столько мучиться, чтобы задать вопросы? Разве стал бы пытаться заморочить Вира с помощью столь изощренных психических фокусов? Какой в этом мог бы быть смысл?

Так что, с одной стороны, Дракхи явно обладали весьма мощными ментальными способностями, но с другой стороны, эти их способности отнюдь не были безграничными. Они явно могли посылать видения в чужой сон, равно как и воспринимать ответные «передачи». Но вряд ли имели возможность напрямую читать чужой разум. Или, по крайней мере, читать такой разум, который сам не содействовал им в этом.

Более того, Шив’кала ждал много лет, прежде чем явиться к Виру и спросить его, с чего вдруг тот решил сделать его имя предметом обсуждения. Из этого Вир сделал вывод, что и радиус действия ментального общения Дракхов ограничен. По крайней мере, ментального общения с представителями других рас. Шив’кале пришлось ждать, пока Вир не окажется один в глухом месте возле дворца.

Почему?

Потому, решил Вир, и почувствовал, что у него аж желудок сводит от предположения, что императорский дворец на Приме Центавра теперь не столько резиденция императора, сколько оплот Дракхов. Хотя, скорее всего, их главный штаб на Приме Центавра располагается все-таки где-то в другом месте.

Но сейчас было еще рано давать Дракхам понять, что ему известно столь многое. Возможно, могущество их и не беспредельно, но Вир не сомневался, что его убить они сейчас смогут всего лишь одним движением пальца. Раз они этого не сделали, значит, решил Вир, они пока что не рассматривают его как некую угрозу себе. Иначе шансов уцелеть у него нет.

Все это промелькнуло у него в голове за считанные доли секунды, и к этому моменту он уже снова лежал на земле, лишившись сил от одного только вида грозного Дракха. Судя по изменявшемуся выражению лица Дракха, Шив’кала был поначалу застигнут врасплох, затем несколько напуган и, наконец, позабавлен видом такого большого урода, пресмыкающегося перед ним.

Проблема в том, что какие-то ответы, которые могли бы сбить Дракха с толку, дать все же следовало. Нельзя оставить ни одного шанса, чтобы Шив’кала смог догадаться, что Вир каким-то образом связан с центаврианским подпольем. И добиться этого, как виделось сейчас Виру, можно лишь единственным способом — убедить Дракха в том, что он, Вир, не более чем безвольное орудие, безобидный болванчик, который сам по себе может вызвать не больше разрушений, чем перышко, летящее по ветру.

А для этого следует рассказать Дракхам достаточно много правдивой информации, но лишь такой, разглашение которой не принесет вреда подполью. Ведь если Вир и превосходил в чем-то всех остальных, так это в умении быть искренним. Искренность отличала Вира от остальных в той же степени, в какой отличал других центавриан волосяной гребень на голове.

— Мне… мне так велели, — промямлил он.

— Велели… кто?

— Те… те… — Вир облизнул губы. — Техномаг.

— Аххххх… — Очевидно, не такого ответа ждал Дракх, но в то же время и не был слишком удивлен. — Техномаг. И где же ты встретился с техномагом?

— На Вавилоне 5. Впервые я их встретил, еще когда служил у Лондо. — Слова слетали с губ Вира одно за другим. Ведь на самом деле не так уж много времени прошло — очень малая часть его жизни, если мерить такими величинами — с тех пор, как Вир был неуклюжим молодым человеком с очень хорошо подвешенным языком, и который к тому же все время был чем-то обеспокоен. Того Вира Вир нынешний вспоминал едва ли не с ностальгией. В те времена жизнь казалась ему ужасающе сложной.

Он совершенно отчетливо помнил, каким человеком он был тогда, и потому без труда призвал из прошлого образ того, прежнего Вира. Он взял этого молоденького Вира и натянул на себя, словно резиновую маску, и с поразительной адекватностью мгновенно вжился в этот образ.

— Лондо, он… он хотел получить благословение техномагов, и… и… и… и…

Шив’кала кивнул и сделал рукой нетерпеливое круговое движение, словно желая показать Виру, что тот может продолжать свой рассказ.

— …и он послал меня к ним, чтобы я сказал им, что он хочет их ви-ви-видеть! — продолжил Вир. — Я думал, что это будет конец этого. Но конца этого не было. Нет. Нет, это не было концом того. То есть потому что эти… они пришли ко мне, и сказали пойти во дворец и сказать там твое… ваше имя. Почему? Почему они так поступили? Пожалуйста, скажите мне… — И Вир начал всхлипывать. Он даже удивился, насколько легко ему удалось выжать из себя слезу. Впрочем, учитывая, через что ему довелось пройти, все те ужасы, свидетелем которых ему довелось стать, возможно, правильнее было бы удивляться, как ему удавалось не плакать все это время.

Вир пришел к выводу, что будет лучше, если он даст возможность самому Дракху заполнить лакуны в прозвучавшем рассказе. Шив’кала, как ни странно, сразу же этим и занялся.

— У нас есть подозрения на этот счет, — сказал он Виру, очевидно, не желая вдаваться в подробности. А потом добавил. — С твоей стороны будет мудро, Вир Котто, впредь не совать нос в дела колдунов. Для них ты не более чем пешка, которой они легко пожертвуют. Ты знаешь нас?

Вир яростно замотал головой.

Шив’кала глянул вверх на отрубленную голову на воткнутой в землю пике.

— А его ты знаешь?

Вир оглянулся, и увидел, что вместо его собственной головы там снова появилась голова Рема Ланаса. Жуткое зрелище, эта мертвая голова. Но, вынужден был признать Вир, это все же лучше, чем вид своей собственной отрубленной головы на том же самом месте.

— Его… его зовут Рем Ланас, — сумел выговорить Вир, пытаясь, однако, показать, будто отвечать ему еще труднее, чем это было на самом деле. — Мы… встречались на Вавилоне 5. Пили вместе.

— На Вавилоне 5 ты встречал слишком многих, мне кажется.

— Я… меня… — Вир пытался срочно придумать что-нибудь подходящее, и наконец догадался. — У меня там бывало слишком много свободного времени.

Но Дракх либо просто не выказал никакой реакции на ответ Вира, либо этот ответ и вовсе его не интересовал. Вир не мог отделаться от ощущения, что Шив’кала занимается тем, что оценивает его, прямо здесь и сейчас, пытаясь решить окончательно, может ли Вир и в самом деле представлять собой проблему для Дракхов.

— Ты уже догадался, — тихо сказал Шив’кала, — что это только сон, и ничего больше. Ничего на самом деле не происходит.

— Я… ну… надеялся, что это именно так, — ответил Вир.

— Ты должен знать одну вещь… Нам известно о предсказаниях Леди Мореллы.

Вир застыл. Услышав это неожиданное признание, он, несмотря на то, что все происходило во сне, что никаких чувств по идее он испытывать не мог, тем не менее почувствовал, как кровь стынет в жилах.

— Морелла? — пробормотал он.

— Лондо однажды упомянул об ее «предсказаниях», — продолжил Дракх. — Дословно он выразился так. «Мы оба защищены видением, защищены предсказанием».

Вир слишком хорошо помнил эти слова. Лондо произнес их в темнице, куда Вир был брошен после того, как упомянул имя Шив’калы — по наущению техномагов, по крайней мере, в этом он не солгал.

— Я потребовал от Лондо разъяснений, что он имел в виду. Он был… не очень сговорчив. Поначалу. Но мы умеем находить убедительные доводы. Лондо поведал нам, как Леди Морелла сделала свои предсказания, как она заявила, что один из вас взойдет на трон Примы Центавра после смерти другого. И поскольку Лондо по-прежнему среди нас… Это наводит на мысль, что ты будешь следующим правителем.

— Это всего лишь предсказание. Это ничего не значит.

— Возможно. Но учти, Вир Котто… Если такое случится… — Рот Дракха скривился в дурном подобии улыбки, и это было самым ужасным из увиденного Виром за время свидания. — Если это случится… мы можем многое предложить тебе.

— Я… — Вир сглотнул. — Я всегда буду иметь это в виду.

— Мощь наша велика. Она может принести тебе огромную выгоду… а может разрушить тебя. Выбор, пока что, за тобой. Возможно, он и дальше будет за тобой. А возможно, и нет.

И после этих слов Дракх начал отступать в сумрак, и тени вытянулись, охватывая его, словно стремились вернуть под свое крыло то, что принадлежало им по праву.

Вир стоял неподвижно, пытаясь унять бешеное биение своих сердец… А потом обратил внимание, что, поглотив Шив’калу, тени не остановились, они продолжали удлиняться… подкрадываясь к нему. Хотя он и понимал, что все происходит лишь во сне, а во сне он не может подвергаться реальной опасности… Ему очень не нравилось то, что могли сулить ему тени, и он не склонен был позволить им коснуться себя даже во сне. Он попятился, и стукнулся об пику, на острие которой так недавно видел свою собственную голову. Он непроизвольно взглянул наверх еще раз… и не смог сдержать вопль ужаса.

С высоты на него остекленевшими глазами взирала отрубленная голова. Но не его, и не Рема Ланаса, а Сенны. И тут от толчка отрубленная голова сорвалась с пики и начала падать. Она падала медленно, кружась, и опустилась в конце концов прямо в руки Виру, хотя он всячески пытался этого избежать.

И несмотря на то, что, как ему казалось, он успел уже привыкнуть ко всякого рода ужасным неприятностям, Вир обнаружил, что не в состоянии даже пошевелиться от ужаса, его парализовало это непереносимое зрелище.

Он начал плакать, слезы сбегали по его лицу, но он не чувствовал их тепла. Как бы гротескно и ужасно это не выглядело, он прижал отрубленную голову к себе и зарыдал во весь голос.

И тут голова заговорила с ним.

— Вир… Вир, — услышал он голос Сенны. Это было невозможно, у отрубленной головы не могли работать голосовые связки. Потрясенный Вир внезапно открыл глаза, и тут же почувствовал тепло настоящих слез на своих щеках.

Сенна глядела на него, и голова ее благополучно покоилась на ее плечах.

Вир вспомнил свою первую встречу с ней, лет десять назад, когда Лондо взял Сенну под свое крыло. Теперь уже ничего детского в ней не осталось. Перед ним была взрослая женщина, изысканная и интеллигентная, которая выглядела так, будто всегда готова ответить на любые, еще не произнесенные вслух слова.

Голубое с белым платье, одновременно простое и элегантное, подчеркивало красоту Сенны. Это же одеяние было на ней и во время их предыдущей встречи, почти шесть месяцев назад, во время обеда у Лондо, который быстро перерос в очень приятный вечер. Фактически, именно благодаря Сенне тот вечер получился таким приятным, поскольку Лондо проводил время молча напиваясь — то, чего Вир от Лондо никак не ожидал. Напиваться, да, но втихомолку? Никогда.

А Сенна была остроумна, очаровательна, интересна и до невозможности пленительна.

За прошедшие с тех пор месяцы Вир получал от нее время от времени весточки… но в основном делового характера.

— Вир… Лондо послал меня за тобой… А ты, оказывается, здесь, и…

— Я в порядке, я… я в порядке, — поспешно сказал Вир, поднимаясь на ноги. Машинально он начал озираться по сторонам, хотя и знал, что наверняка не заметит никаких видимых признаков присутствия Дракхов — более того, физически Дракх наверняка сюда и не приходил. Но тем не менее Вир поймал себя на том, что вглядывается в окружающие тени, пытаясь заметить, не движется ли одна из них. — Я видел… — Начал было он, и осекся. Ни в коем случае нельзя рассказывать этой молодой женщине о том, что он только что пережил. Незачем идти на такой риск.

— Что ты видел? — спросила Сенна.

Вир медленно указал пальцем на голову Рема Ланаса, по-прежнему торчавшую на пике перед ними.

— Это был… один из ваших?

Голова Вира резко обернулась при этих ее словах. И он увидел тогда, по лицу Сенны, по ее глазам… что она знала.

— Не здесь, — твердо сказал он и потянул Сенну за руку. Он торопился увести ее из садика, и поначалу она не стала противиться, но потом сам Вир вдруг сообразил и остановился. — Погоди… Ведь Лондо ждет…

— Если он подождет еще несколько минут, ничего не случится, — сказала Сенна, и они пошли дальше вместе. Вслед им смотрели незрячие глаза Рема Ланаса.

Выдержки из «Хроник Лондо Моллари».

Фрагмент, датированный 9 сентября 2275 года (по земному летоисчислению)

Они хотели, чтобы я что-нибудь предпринял. Какая блистательная ирония кроется в этом!

Главы Домов шумно требовали аудиенции. Они пришли с жаждой помахать шашками, поскольку Дурла посадил в тюрьму одного из них. И они желали знать, что я намерен предпринять по этому поводу, не только как Император, но также и как глава одного из самых могущественных Домов.

Они толпились возле моих покоев, словно стая кудахчущих птиц, и поначалу Дунсени пытался заводить их ко мне по одному, одного за другим. Но наконец, по моему настоянию, завел всю делегацию сразу. Поначалу они вели себя благородно, ведя речи в величавой и помпезной манере, как я от них и ожидал. Но вскоре уже жалобы посыпались одна за другой, они начали перебивать друг друга, пока наконец не превратились в блеющее стадо, пытаясь все одновременно поведать мне о своей ситуации. Они сказали, будто если позволить всему этому продолжаться, то придет конец всей сложившейся социальной и классовой структуре Примы Центавра. Тот образ жизни, к которому привыкли мы все, оборвется, исчезнет все, что должны уважать и оберегать на Приме Центавра.

Это в самом деле забавно.

Звездолеты Теней, очернившие небо над нашей планетой… Сами Тени, нашедшие приют и гостеприимство здесь, на Приме Центавра… Твари, являвшие собой самое рафинированное воплощение зла во всей галактике. Этого, по их мнению, было недостаточно, чтобы обозначить конец привычной им жизни на Приме Центавра.

В эту привычную жизнь вполне укладывалось безумное правление императора Картажи, во время которого все главы Домов, считавшие себя храбрецами, прятались, дрожа от страха, в надежде сохранить на плечах свои головы.

Но теперь…

Что ж… по правде говоря… тот образ жизни, который мы взлелеяли за последние годы, к которому, казалось, уже успели привыкнуть, те цели, за которые мы неустанно боролись… Они и в самом деле оказались в большой опасности. Но не по тем причинам, о которых заявили главы Домов. Эти аристократы не спускались со своих ветвей, располагавшихся в самой вершине кроны нашего дерева власти. А пребывая постоянно на такой высоте, очень трудно понять, что корни нашего дерева тем временем успели порядком прогнить, и в этом-то и заключается теперь истинная проблема.

Мне не потребовалось много времени, чтобы разобраться, что же на самом деле столь сильно взбудоражило их всех. Весьма занятно… Милифа, отец погибшего Трока, смерть которого не оплакивал никто, кроме самого Милифы, поговорил с нашим Премьер-министром несколько вызывающим тоном. Ясно, что никому не следует так поступать, если рассчитываешь дожить до старости. Милифа явно об этом забыл, и теперь он оказался в тюрьме.

Очень глупо.

Первым передо мной предстал Тиканэ, из дома Тиканэ. Затем Арлинеас, затем Исон, а затем толпа всех остальных. Люди, в слезах бежавшие от буйства Картажи, почувствовали вдруг величайший прилив храбрости при моем более «великодушном» правлении. А ведь все они дружно поддержали Дурлу, облегчив ему путь к возвышению и получению поста Премьер-министра. Теперь-то они сожалеют о своем решении и надеются, что я вместо них займусь исправлением этой ошибки.

— Наши Дома, император, — говорил мне Тиканэ с высочайшей помпезностью в голосе, — это фундамент, это становой хребет вашей силы и вашей власти.

И все остальные дружно закивали, одобряя его слова.

Моя сила.

Моя власть.

Да что они знают обо всем этом?

Дурла заправляет теперь всем, а я… Всю свою жизнь, сколько я себя помню, я всегда сражался в политических битвах и играх. И мне даже казалось, что я и в самом деле в них побеждаю… Вот только, как выяснилось, победить в такой игре означает проиграть во всем. Ныне Дурла подпитывается такими интригами, подобно тому, как пожар подпитывается кислородом. И единственное, что меня утешает, что даже Дурла обманывается насчет результатов своей игры. Он питает иллюзию, что знает истинное положение дел… но это не так. Он не подозревает, что сам является не более чем орудием… которым пользуются другие. Впрочем, даже если бы я попробовал раскрыть ему глаза на это, он бы мне не поверил. Он слишком сильно захвачен чувством собственной значимости.

Затем говорил Арлинеас, и вид у него был несколько озабоченный. Я не знаю, сколько времени я уже просидел, уставившись в пространство перед собой, увлекшись своими собственными размышлениями. После Арлинеаса должен был выступать Исон — невысокий, но не лишенный харизмы аристократ — который, по своему обыкновению, так ничего и не сказал. Очень редко он хоть что-нибудь говорил. И потому каждое его слово, если уж ему удавалось его произнести, выглядело чем-то необычайно важным.

Вместо Исона снова заговорил Арлинеас.

— Ваше Величество, вы… — осторожно поинтересовался он.

— Я слышу тебя, Арлинеас, — сказал я. — Я слышу все.

— Тогда вы, конечно же, слышали, — сказал Арлинеас, — слухи о строительстве огромного флота. Отдельные производства, работая независимо друг от друга, собирают отдельные фрагменты, но никто не знает, что из них в конечном счете будет собрано…

— И не знает конечной цели, — встрял Тиканэ. — Никто, кроме Дурлы… Который теперь к тому же фактически объявил войну Домам. — Остальные, столпившись рядом, вновь дружно закивали головами в знак согласия. — И о чем это все говорит вам, Ваше Величество?

— О чем это все говорит мне? — переспросил я. Впервые за долгое время я почувствовал, что в моих жилах течет нечто большее, чем летаргия. — Это говорит мне, что вы и вам подобные были более чем довольны тем, как шли дела, постепенно приближаясь к нынешнему состоянию, до тех пор, пока это не затронуло непосредственно вас и ваши нужды. Дурла никогда не скрывал своих намерений. Разве вы не кивали послушно и не аплодировали его великим провидениям? А Валлко… Валлко, стоя на Главной Площади, возносит молитвы о великой судьбе Примы Центавра, и любой мало-мальски мыслящий человек сразу видит в этой великой судьбе не что иное, как уничтожение или покорение всех остальных миров. Разве кто-нибудь из вас отказывался от участия в этих молениях, разве кто-то из вас не обращался к Великому Создателю с просьбой благословить те самые устремления, плоды которых вы теперь порицаете?

— Нас просто волнует общее благополучие нашего мира, Ваше Величество, — возразил Тиканэ.

— Ваше собственное благополучие, вы это хотели сказать. Что посеешь, то и пожнешь.

Они в недоумении переглянулись.

— Мы не фермеры, Ваше Величество, — констатировал Арлинеас.

Я покачал головой.

— Это не важно. Я и не рассчитывал, что вы поймете меня. Но, — продолжил я с новой силой, — у меня в запасе есть иной пример, который может оказаться более доступным для ваших умов. Эта история связана с Ворлоном…

— С Ворлоном? — мои посетители вновь переглянулись. У большинства из них никогда не было возможности лично взглянуть на Ворлона, даже облаченного в скафандр. Мне, конечно, довелось провести много времени в присутствии Ворлона в скафандре… Но я был на Вавилоне 5 и в тот памятный многим день, когда Кош Наранек, посол Ворлона, покинул скафандр[8]. Другие рассказывали о том, что узрели крылатое существо, а я…

Я не увидел ничего.

Вообще-то, не совсем так. Я увидел… свет. Ослепительно яркий свет. Но этот свет не принял никакой определенной формы, оставаясь расплывчатым и неопределенным. На секунду мне показалось, что я заметил некий намек, смутные очертания, но не более того.

Иногда я думаю, уж не было ли видение, которое созерцали все остальные, просто результатом массового гипноза… Или же я просто не заслужил чести лицезреть его.

— Да. С Ворлоном, — подтвердил я. — Понимаете ли, со мной лично он об этом не разговаривал, но другие слышали его слова. А сказанное, если оно действительно важно, имеет обыкновение передаваться из уст в уста. Так вот, Ворлон сказал однажды: «Буря уже началась. Пушинкам уже слишком поздно голосовать.»[9] Теперь вы все поняли, господа?

Постепенно, один за другим, они начали кивать в подтверждение. Теперь они поняли, даже слишком хорошо поняли. И им совсем не понравилось то, что они поняли.

— Значит… вы не сделаете ничего? — резюмировал Тиканэ. — Вы и дальше будете позволять Дурле делать все, что тот пожелает?

— Разве вы ничего не слышали? — резко спросил я. — Он действует теперь, располагая той властью, которую вы вручили ему. Но он перерос вас. Для него вы теперь просто некие двуногие пресмыкающиеся. А он больше не смотрит на землю. Он взирает на звезды, которые ему предстоит завоевать, и за ним теперь стоят военные. И народ восхищается им… Им и его министрами духовности, образования и информации. Вы, у которых есть все, не можете понять, сколь много значат для тех, у кого нет ничего, такие простые блага, как работа и строительство будущего, сулящего им завоевания. Поскольку у них нет ничего, им представляется очень привлекательной перспектива отобрать у других все, чем те владеют. Вы не в силах выстоять против них, и потому я не могу советовать вам пытаться поступить подобным образом.

— Тогда что вы нам посоветуете, Ваше Величество? — не унимался Арлинеас.

Я тяжело вздохнул и приложил руку ко лбу.

— Я советую вам уйти. У меня слишком сильно разболелась голова, и я хочу побыть один.

Нельзя сказать, что этот мой совет понравился им. Совсем наоборот. Но моих личных охранников совсем не заботили чувства благородных лордов, и они выпроводили их из покоев. Последним из этой благородной компании удалился Исон, и я чувствовал на себе его недоброжелательный взгляд даже после того, как он покинул зал.

— Оставьте меня, — велел я гвардейцам. Они с поклоном подчинились, и двери закрылись за ними. Двери моей тюрьмы.

Я поднялся с трона и медленно пересек зал. В последние дни каждое движение давалось мне с трудом и болью. В прошлом мои страдания можно было по крайней мере оправдать тем, что они представляли собой расплату за то, что сделалось с моей душой; но теперь болела не душа. Болели суставы. Как прозаично!

Я стоял на балконе, грузно облокотившись на перила. И смотрел вдаль… И вдруг заметил нечто совершенно неожиданное. Там, пересекая луг, шагали куда-то рука об руку Вир и Сенна. Я волновался, куда же исчез Вир, и послал за ним Сенну, и вот вам результат. Они идут куда-то, болтают друг с другом, как старые друзья… или больше, чем друзья?

Мои размышления были прерваны, поскольку краем глаза я заметил другую сцену. На другом балконе, справа от меня и этажом выше. Я хорошо знал, что это за балкон; там находилась резиденция Дурлы. То, что он выбрал себе апартаменты, расположенные выше моих, я думаю, неслучайно. Это было некое довольно откровенное послание от него ко мне.

Но на балкон вышел не Дурла. На балкон вышла Мэриэл, и выглядела она, мягко говоря, ужасно: вся в бинтах, должно быть, расшиблась, упав где-нибудь. Впрочем, мне не удалось достаточно хорошо разглядеть ее, поскольку, заметив меня на балконе, Мэриэл сразу же поспешно ретировалась в свои покои.

Пострадать от собственной неуклюжести — это совсем на нее не похоже. Впрочем, возраст сказывается на каждом из нас, насколько я понимаю.

— И что ты скажешь об этом?

Шив’кала. Как всегда, я не слышал, как он появился. Даже после всех этих долгих лет нашего… «партнерства»… я по-прежнему не имел ни малейшего представления, каким образом ему удается так незаметно возникать и исчезать. Я очень много размышлял на эту тему, изучил дюйм за дюймом все стены, возле которых он обычно появлялся, пытаясь отыскать тайные ходы или что-нибудь еще в этом роде. Если они и существовали, заметить их я так и не смог.

— О чем? О них? — указал я на Вира и Сенну, превратившихся теперь уже в крохотные пятнышки в отдалении. — Как мило с вашей стороны интересоваться моим мнением.

— С моей стороны это не интерес, Лондо. Это беспокойство.

Я развернулся и глянул в лицо чудовищу, которого я ненавидел, как никого другого. Не говоря уже о всем остальном, меня раздражала неизменность его внешности. Мое лицо, моя стать безжалостно отражали на себе перенесенные мною тяготы каждого дня, каждой минуты моей жизни. Шив’кала, со своей стороны, оставался всегда в точности таким, каким он был при первой нашей встрече.

— Ты сказал «с моей стороны», а не «с нашей стороны»? Я полагал, что ты всегда говоришь от имени всей Общности Дракхов.

— Ты так и не научился понимать меня, Лондо, — сказал Шив’кала. — Можешь верить мне, можешь нет, но у тебя никогда не было лучшего друга и защитника, чем я.

— Если тебе все равно, то я предпочту выбрать «нет».

Во взгляде Шив’калы, устремленном на меня, отразилось необычное чувство. С некоторой натяжкой, я бы назвал его огорчением, которое доставляют родителям их блудные дети.

— Ты оказался не лучшим нашим слугой, Лондо.

— Я сожалею о своих упущениях.

— Нет, ты ни о чем не сожалеешь. Раз за разом ты устраиваешь какие-то мелкие бунты, и каждый раз очень не вовремя. То, что ты жив до сих пор, лишь результат моего долготерпения. К счастью, в последние годы ты стал более покладист.

Что-то в интонации, с которой была произнесена эта последняя фраза, привлекло мое внимание.

— Почему «к счастью»?

— Потому, — невозмутимо ответил Дракх, — что дело движется к завершению. И теперь крайне неудачное время, чтобы вновь начать… создавать проблемы.

Я усмехнулся.

— А вас не беспокоит, что говорить мне подобные вещи, значит вводить меня во искушение делать именно то, чего вы боитесь?

— Боимся? — похоже, подобная мысль позабавила Дракха. — Мы ничего не боимся, Лондо, а тебя и подавно. Но я посвятил тебе слишком много времени. Если окажется, что я потратил это время зря, меня это не порадует.

— Ну, конечно… — сказал я, придя, как мне показалось, к пониманию — Вас беспокоит, что я поддамся на их жалобы. Что я попытаюсь вмешаться в осуществление планов Дурлы, вашего Избранного.

— Любые твои «попытки» лишь попытками и останутся. Возможностей помешать нашим планам, Лондо, у тебя не больше…

— Чем было возможностей у этого звездолета, «Эскалибура», помешать вашим планам уничтожения Землян?

Мы оба знали в точности, что я имел в виду.

— Ты состарился, Лондо, — сказал Шив’кала после продолжительного молчания. — Ты состарился… и устал. И ты знаешь, что я могу помочь тебе.

— О, в самом деле?

Шив’кала приблизился ко мне вплотную. Когда-то в прежние времена меня бросило бы в дрожь. Сейчас я чувствовал лишь скуку от однообразия и предсказуемости его поступков.

— У нас есть для этого свои методы, — сказал он. — Тебе незачем навсегда оставаться рабом своего тела. Мы можем предложить тебе разные варианты… если твои действия будут устраивать нас… Ты снова сможешь стать молодым и сильным.

— Молодым я не был никогда, — ответил я. — И если бы я когда-нибудь был сильным, то прежде всего уж конечно не позволил бы себе попасть в нынешнюю ситуацию. Так что, Шив’кала, меня не интересует ничто из того, что ты можешь мне предложить.

— Когда ты окажешься на смертном одре, то, возможно, заговоришь по-другому.

— Скорее всего, ты прав. Но возможно, все кончится вот так: — я положил свои руки себе на горло и издал громкий звук. — Ааааккккккк!

Он посмотрел на меня с очень странным выражением, этот Дракх.

— У тебя крайне эксцентричное чувство юмора, Император Моллари.

— Просто я хорошо усвоил, что жизнь коротка, Шив’кала, и нужно уметь радоваться тому, что есть.

Шив’кала перевел взгляд в сторону Вира и Сенны. Я не мог не отметить про себя, что он изучает их в той же манере, с какой я рассматривал бы насекомое, прежде чем раздавить его своим башмаком.

— Ты так и не ответил на мой вопрос, Лондо. Что ты скажешь об этом?

— Что можно сказать, когда двое людей гуляют вместе? — я пожал плечами. — Ничего.

— Иногда такое «ничего» означает «важнее всего».

— Ты говоришь как Ворлон.

Слова вырвались у меня машинально, просто как случайное замечание. Я не вкладывал в них никакой задней мысли. Но в тот же момент, как с моих губ сорвались эти слова, сильнейший приступ боли расколол мой череп. Я упал на колено, пытаясь не закричать… моей стойкости хватило не более чем на три секунды, и жалобный вопль все-таки разорвал мое горло.

Шив’кала возвышался надо мной, глядя вниз с тем же выражением «раздавлю-жука».

— Никогда, — холодно сказал он, — этого больше не произноси.

— Никогда… — только и сумел выговорить я. — Никогда…

Боль выдернули из меня, как гигантскую иглу, и я опустился на пол, на четвереньки, пытаясь собраться и заставить остановиться комнату, бешено вращавшуюся перед моими глазами.

— И никогда не забывай, Моллари, кто я… и кто ты…

— Никогда, — снова повторил я.

Словно позабыв о моем присутствии, Дракх снова посмотрел в сторону Вира и Сенны.

— Котто стал орудием в руках техномагов. Тебя это волнует?

Я покачал головой, и это снова оказалось ошибкой, потому что комната в своем вращении вокруг меня совсем вышла из-под контроля. Мой левый локоть подвернулся, и я шлепнулся на пол. Шив’кала, похоже, этого даже и не заметил.

— По крайней мере, так было в прошлом. Возможно, они снова воспользовались им в тот день, когда он шлялся по дворцу и едва не наткнулся на меня. Что ж Лондо, то, что могут использовать в своих целях одни… могут и другие. Именно так мы и поступим… когда придет время.

— Не трогай его, — выдохнул я, лежа на полу. — Он… безобиден.

— «Не трогай»? Вашего будущего императора? — похоже, Шив’калу позабавила эта мысль. — Немыслимо. Он наша страховка, Лондо. Если с тобой все же снова начнутся неприятности, или ты откажешься быть покладистым… Можно будет убрать тебя, и поставить на твое место Вира. И у меня есть сильное подозрение, что он окажется гораздо более сговорчивым, чем когда-либо бывал ты.

— Я всегда… был сговорчив…

— Чаще всего был. Иногда — не был. Но исключения недопустимы. Не твое дело думать и выбирать. Твое дело подчиняться.

— Подчиняться… да… я буду…

— Посмотрим, будешь ли, — сказал Шив’кала, и я вдруг почувствовал, как в комнате резко похолодало. — Иначе ты выйдешь из игры, а твою партию в ней подхватит Вир. И если такая перспектива тебя не устраивает… тогда не делай ничего такого, чтобы она стала реальностью.

— Я не стану делать ничего.

Боль начала утихать, но отсутствие самоконтроля, чувство унижения… Эти раны, которые поразили меня куда глубже, чем физическая боль, не заживут до самого моего ухода.

Я ожидал ответа от Дракха — возражений, угроз… хоть чего-нибудь. Но ответа не последовало. Я поднял взгляд. Шив’кала исчез.

Я поднялся на непослушные ноги, прислонился к стене, и запоздало сообразил, что мне стоило спросить Дракха, не в курсе ли он, при каких обстоятельствах покалечилась Мэриэл. На мгновение меня посетило безумное предположение, что, быть может, Дурла поднял руку на нее. Но затем я понял, что этого просто быть не может. Дурла восхищался своей женой. Он терял голову при мысли о ней. Как ни смешно, но многие верили, что именно Мэриэл олицетворяла собой ту силу, которая двигала Премьер-министром. Я-то, конечно, знал, что на самом деле Дурлой манипулируют Дракхи. Но эту информацию я мог лишь держать при себе, не пытаясь даже намекнуть об этом никому.

Я перечитал все, что понаписал здесь только что. Глаза мои уже устали, да и вообще я чувствую себя слишком утомленным… Вир и Сенна вернулись поздно вечером, и в их глазах, когда они бросали взгляды друг на друга, я замечал особенный блеск… И в то же время они казались несколько не в себе, словно во время прогулки они вместе увидели нечто, обеспокоившее их обоих.

…Но я ведь уже старик, и склонен воображать себе всякое.

Но что я точно не выдумал, так это озабоченность, высказанную мне главами Домов. Меня не особо волнует, что тревожит каждого из них лично. Какая бы судьба их ни постигла, они сами навлекли ее на себя.

Моя память последнее время попеременно то проясняется, то меркнет, но иногда вдруг случается так, что некоторый эпизод запоминается мне с отчетливой ясностью. Вот, к примеру, то продолжительное обсуждение вопросов о строительстве огромных звездных крейсеров, военных флотов… Эти вопросы, ни с того, ни с сего, привлекли к себе мое внимание и отпечатались у меня в памяти. Возможно, несмотря на все пожелания моих «хозяев», я все-таки смогу досконально разобраться в том, что же происходит. Похоже, я уже не смогу ничего остановить; я и в самом деле не более чем «человек-мороженое», к тому же и одетое в точности подобающим образом. Но даже и в таком виде я еще могу кое-что наделать, например, небольшую лужицу, и полюбоваться, как Дурла поскользнется в ней.

Глава 6

Сенна еще никогда не видела Вира настолько потрясенным. Он все время продолжал оглядываться через плечо, даже когда они покинули окрестности дворца.

— Вир, успокойся, успокойся… Ты слишком быстро шагаешь, я едва поспеваю за тобой…

— У меня такое чувство, что за нами следят.

Это были первые слова, которые Вир произнес с тех пор, как Сенна нашла его на земле в саду, и прозвучавшая в них тревога заставила девушку отказаться от попыток что-либо возразить. Она продолжала идти вслед за Виром, теперь уже молча, пока, наконец, они не отошли на такое расстояние от дворца, которое Вир счел достаточным.

Сенна оглядела холм, на котором они остановились, холм, с которого открывался прекрасный вид на столичный город, и глаза ее наполнились непрошеными слезами. Вир, обернувшись, заметил эти слезы и мгновенно бросился раскаиваться.

— О, простите, — запинаясь, забормотал он, очаровательно беззащитный в своем ощущении неловкости. — Конечно, нельзя было мне быть столь резким с…

— Нет, Вир, это не из-за тебя. — Сенна вздохнула. Отбросив заботу о своем прекрасном наряде, она позволила себе присесть прямо на траву и еще раз тяжело вздохнула. — Просто для меня это место… В общем… Один из учителей любил проводить здесь занятия со мной.

— У меня была просто тьма учителей, — уныло ответил Вир. — Но я не испытываю особой ностальгии по ним. Они никогда не находили во мне ничего хорошего. А ты продолжаешь видеться со своим старым учителем?

Сенна взглянула вверх, на облака, которые проносились по темнеющему небу. Заходящее солнце окрашивало их кроваво-красным, что показалось ей символичным.

— Все время, Вир. Я все время вижу его там, в вышине.

— Он что, пилот? — спросил Вир, совершенно сбитый с толку.

Сенна печально улыбнулась и покачала головой.

— Нет, Вир. Он погиб. Он давно уже мертв.

— Ох. Мне очень жаль.

— Мне тоже. — Сенна медленно и оценивающе прошлась взглядом по Виру сверху вниз. — Мне кажется, ты бы понравился ему. Потому что, видя все это, ты не сидишь сложа руки… Ты делаешь что-то. Хоть что-то.

— Ты уже пыталась говорить о чем-то подобном. И я не совсем понимаю, о чем ты…

Взгляд Сенны заискрился лукавством.

— Не пытайся лгать мне, Вир. У тебя это не слишком хорошо получается.

В свою очередь тяжело вздохнув, Вир присел рядом с Сенной.

— Вообще-то, на самом деле у меня это не просто хорошо получается, у меня это слишком хорошо получается. Что, в определенной степени, меня самого огорчает. — Вир задумчиво посмотрел на Сенну. — Но только не с тобой. Ты видишь меня насквозь.

— Как и император, мне кажется. — ответила Сенна, и когда Вир после этих слов заметно побледнел, пояснила: — Я не знаю наверняка. На самом деле, мы никогда даже парой слов не обмолвились с ним об этом. Мне кажется, он по каким-то причинам просто не осмеливается высказаться по этому поводу.

— Я-то очень хорошо понимаю эти причины, — мрачно сказал Вир.

Слова Вира озадачили Сенну, но она решила, что сейчас не стоит углубляться в этот вопрос.

У нее было впечатление, что Вир и без того сказал больше, чем считал нужным, и потому решил сменить пластинку.

— У меня… были некоторые подозрения. Каждый раз, когда ты слала мне сообщения, легкомысленно пересказывая все, что Лондо говорил по тому или иному поводу… и с завидным постоянством, это каждый раз оказывалась именно та информация, которая могла помочь мне в моих… устремлениях. На самом деле, я до сих пор не знаю, то ли ты просто озвучивала все, что Лондо не мог сказать мне напрямую, и тебе безразлично, что там дальше происходит, то ли тебя все же интересует, как используется информация, которую ты передаешь.

— Понимаю. — Уголки ее губ дернулись. — То есть, другими словами, ты не можешь понять, слепая ли я дурочка или нет.

— Нет! Я… Я вовсе этого не говорил!

На этот раз Сенна открыто рассмеялась.

— Не переживай по этому поводу, Вир. Я уверена, что у тебя совершенно другое было на уме. — После этих слов уже Вир, в свою очередь, уставился на Сенну и начал улыбаться. — Что еще? — несколько резковато спросила она.

— Просто… — Вир восхищенно покачал головой. — Ты так прелестно смеешься. Я раньше такого за тобой не замечал. — Тут Вир словно стряхнул с себя наваждение и вернулся к делам. — Так значит, все эти твои послания… Они на самом деле делались по повелению Лондо, а ты чувствовала, что тем самым помогаешь движению сопротивления.

— Частично.

— Частично?

— Ну… — Сенна пожала плечами. — Вообще-то, по правде говоря… я просто восхищаюсь кое-кем вроде тебя.

— Вот как? — Похоже, Вир был искренне заинтригован. — И кто же этот кое-кто?

Сенна не смогла сразу понять его вопрос. А когда поняла, рассмеялась еще громче, чем прежде.

— Вир, ты настолько буквально все понимаешь… Я говорила не о ком-то другом, похожем на тебя. Я говорила о тебе. Мне нравится общаться с тобой. Мне нравится напоминать тебе, что я здесь, рядом. Потому что все твои поступки кажутся мне просто восхитительными.

Есть люди, которые считают, что наш мир должен двигаться в таком направлении, где на самом деле нас ждет пламя полного разрушения. Но они продолжают вести нас вперед из-за собственных амбиций, эгоизма и жажды власти. А ты и твои люди из чистого альтруизма пытаетесь остановить их. Вы так беспокоитесь о других, что готовы ради них рисковать собственными жизнями.

— Если бы только рисковать, — сказал Вир, глядя в сторону дворца. С такого расстояния, в сгущавшемся сумраке, уже, конечно, не было видно отрубленной головы, насаженной на пику.

Сенна все поняла.

— Значит, он и в самом деле был одним из ваших.

Вир кивнул.

— У нас… у каждого из нас… есть «спасительная соломинка». Техномаги помогли выработать у нас сопротивляемость мозгов к наркотикам и тому подобному. Но ведь это все равно не палочка-выручалочка. Когда я услышал, что Ланаса схватили, то немедленно устроил себе внеочередной визит сюда, в надежде, что, быть может, смогу что-нибудь сделать…

— Это было очень глупо.

Вир с удивлением взглянул на нее.

— Это… несколько резко сказано…

— Да. Именно так. Могу и еще резче сказать. Появиться здесь, в такое время, когда схвачен один из ваших… Ты привлек к себе ненужное внимание. Ты не сумел одурачить меня, Вир; ты создал себе обличие косноязычного, мямлющего заики — чтобы убедить всех, что ты не представляешь из себя никакой угрозы. Но ты под шумок просто великолепно делаешь свое дело.

— К сожалению, дел-то за этим стоит гораздо меньше, чем ты думаешь, — печально заметил Вир.

— Пусть так… Но благодаря этому маскараду у тебя есть определенная свобода действий. Несмотря на неудачный выбор времени для визита, многие с готовностью спишут это на простое совпадение. Скорее всего, ты не войдешь в число тех, кого будут рассматривать в качестве наиболее вероятных претендентов на пост руководителя движения сопротивления, тех, кто выступает против милитаризации нашего мира и организует саботаж военных приготовлений.

Но стоит тебе ошибиться хоть в ком-нибудь — хоть в одном-единственном человеке — и ты глазом моргнуть не успеешь, как уже твою собственную сопротивляемость наркотикам начнут проверять самые опытные наши палачи. — Сенна поневоле вздрогнула. — Ты обязан думать не только о себе, Вир. На тебя рассчитывают люди. Все они, — и она обвела жестом панораму города, раскинувшуюся перед ними, — все они рассчитывают на тебя, хотя, быть может, и сами об этом еще не подозревают. Император рассчитывает на тебя, хотя почему-то и не может открыто об этом сказать. — Сенна некоторое время колебалась, но затем все же добавила. — И я рассчитываю на тебя.

Вир вновь с удивлением посмотрел на нее. Он уже много раз встречался с Сенной, они не так уж мало времени провели вместе… Но сейчас он словно видел ее в первый раз.

— Я… не подведу тебя, — сказал он, и голос его при этом почему-то охрип.

Сенна пользовалась своей привлекательностью, своей жизнерадостностью как коварным приемом, заставляющим людей разговориться. Особенно хорошо это удавалось ей при общении с Пионерами Центавра, каждый из которых видел в Сенне возможное ценное приобретение, и потому сам старался привлечь ее внимание. В самом деле, безвременно погибший Трок дошел даже до того, что решился взять ее к себе в жены, но свадьбу не одобрил император, и в конце концов разговоры о ней улеглись…

— Это ведь ты, — внезапно сказала она. — Ты взорвал казармы Пионеров Центавра и убил Трока.

Вир отвел взгляд в сторону. И это сказало Сенне больше, чем любая речь.

Некоторое время они молчали, а затем Сенна протянула руку и накрыла ладонь Вира своей ладонью.

— Должно быть, тебе было очень трудно, Вир.

— Это был не я, — сказал он бесцветным голосом. — Это был кто-то… кого я не знаю.

— Но я думала…

— Мы на войне, Сенна. А на войне все становятся другими, совсем не теми, кем они привыкли себя считать. Совсем не теми, кем они хотели бы быть… Они становятся такими, что когда настанет мир, все захотят забыть о том, кем они были. Вот и я… я очень хочу забыть того человека, который убил Трока. Очень.

Сенна понимающе кивнула, и в ответ ладонь Вира неожиданно повернулась и крепко сжала ее руку. Их пальцы переплелись, и несмотря на охватившую их дрожь, Сенна почувствовала в этом пожатии необычную силу.

Сенна и сама не могла понять, что двигало ею, но она вдруг склонилась, обхватила ладонями лицо Вира и поцеловала его. Никогда в своей жизни Сенна еще никого не целовала столь искренне. В первый момент Вир рефлексивно попытался отдернуться, но затем, справившись со смущением, позволил себе насладиться сладостью этого мгновения, жадно ответив на ее поцелуй своим. Когда, наконец, губы их разъединились, Вир в изумлении посмотрел на Сенну.

— Мне… не следовало так поступать, — начал было он извиняться.

— На случай, если ты не заметил, Вир, это я так поступила, а не ты, — мягко возразила Сенна. Она даже почувствовала себя слегка смущенной от собственной наглости, хотя и понимала, что это неправильно. — По крайней мере, инициативу проявила я.

— Но я… Я слишком стар, чтобы быть твоим… твоим…

— Любовником? — Сенна вновь поразилась своей смелости. Она не могла поверить, что ее уста произнесли это слово. И в то же время чувствовала необъяснимую радость, что слово все-таки было произнесено.

Вир долго смотрел на нее, а затем сам проявил инициативу. Губы Сенны, все ее тело обмякли в его объятиях. Когда их губы, наконец, разъединились, Вир взял Сенну за подбородок и с нежностью и печалью взглянул в ее глаза.

— Быть может, в следующий раз, — сказал он. — Быть может, в следующей жизни. Сейчас я иду по пути столь темному, что даже сам не вижу, куда приду в конце концов. И потому не могу брать на себя ответственность за другого человека.

— Я смогу пройти этот путь рядом с тобой.

— Будет лучше, если ты станешь держаться поодаль. Потому что этот путь имеет обыкновение разветвляться… И если я выберу неправильный поворот, то могу рухнуть в пропасть… И я не могу допустить, чтобы ты рухнула вместе со мной. Я не смогу жить, если буду опасаться этого… как бы мало ни оставалось мне жить, но это так.

Слова причиняли боль Сенне, но разумом она понимала, что Вир прав. Или, по крайней мере, понимала, что слова Вира правильны для него, и что ей не найти аргументов, чтобы разубедить его.

— Ты уверена, что Лондо знает? Насчет меня, я имею в виду, — неожиданно спросил Вир, вновь внезапно меняя тему. — И что Лондо никому не сказал?

— Если бы он сказал кому-нибудь… кому угодно… Как ты думаешь, был бы ты сейчас на свободе? — Резонно спросила Сенна.

— Наверно, нет. Скорее всего, моя голова была бы на той же высоте, что и голова бедняги Рема. Сколько же еще, Сенна? Сколько еще хороших и храбрых людей погибнет, прежде чем все кончится?

— Вир, ты не всесилен. Делай все, что в твоих силах, какими бы они ни были, а об остальном моли Великого Создателя. Пусть он даст тебе столько сил, сколько нужно, чтобы не свернуть с пути и дойти до конца.

— Хотел бы я знать, на чьей вообще стороне Великий Создатель, — мрачно сказал Вир. — Ведь Дурла и его соратники столь же истово верят, что действуют ради блага Примы Центавра, как и я. Но мы с ними не можем быть правы одновременно.

— Возможно, — задумчиво сказала Сенна, откидываясь на спину, — вы все-таки правы оба.

Вир удивленно посмотрел на нее.

— Как это может быть, чтобы мы оба были правы?

Сенну, в свою очередь, удивило, как это он может задавать подобные вопросы.

— А разве это не очевидно?

— В данный момент, нет.

— Тебе предначертана судьба, Вир. Это видно с первого взгляда на тебя.

— Каждому существу предначертана своя судьба, — рассеянно ответил Вир.

— Да, но у тебя не просто судьба. У тебя Великая Судьба. Я ясно вижу это. Наш народ настолько нуждается в тебе, что ты даже сам этого не представляешь. И возможно, Великий Создатель вдохновил Дурлу лишь потому, что на самом деле рассчитывает на тебя. Ему нужно выковать из тебя человека, способного привести Приму Центавра к ее будущему. И для этого тебе нужно вступить в поединок с действительно великим противником… И в качестве такого противника Великий Создатель избрал Дурлу.

Вир уставился на нее.

— Ты хочешь сказать, что люди сражаются и умирают… Что миллионы могут погибнуть, если Дурла осуществит свои планы… только для того, чтобы в конечном счете я смог собрать осколки?

— Пожалуй, можно и так сказать.

— Лучше так не говорить. Меня от одной только мысли в дрожь бросает. Если таковы намерения Великого Создателя, то он, наверно, безумец.

— А почему бы и нет? — с вызовом спросила Сенна. — Ведь, в конце концов, он создал нас по своему образу и подобию… и посмотри, сколько ужасов мы натворили, мы, центавриане, как раса. Разве можно после этого говорить, что мы не безумны?

— Твои слова, — сказал Вир, — ужасающе похожи на правду.

* * *

Они шли вместе по дворцовым коридорам, мило болтая о таких предметах, разговор о которых не мог иметь никаких последствий ни для кого из них. Это была очень приятная перемена по сравнению с тем, о чем они говорили раньше.

В один из моментов Вир отпустил шутку, которую Сенна нашла особенно забавной, настолько, что не смогла не рассмеяться, и остановилась, чтобы успокоиться и принять чинный вид. Вир тоже остановился, дружелюбно осклабившись, и Сенна взяла его за руку.

— Так, так, так! Похоже, вы уже подружились, как я погляжу?

Сенна и Вир обернулись одновременно, по-прежнему держась за руки.

К ним приближался Дурла своей обычной чванливой походкой. С ним рядом шла женщина, и Сенна могла лишь предположить, что это Мэриэл, потому что лицо женщины скрывала вуаль. Это было крайне странно… единственными на Приме Центавра женщинами, носившими вуаль, были легендарные телепаты, которые когда-то повсюду сопровождали императора[10]. Этот обычай, однако, умер со смертью императора Турхана. Картажа, вступив на трон, первым делом заявил, что не потерпит рядом с собой женщин, которые без труда могут заглянуть в его разум, и приказал убить их всех. Эти телепатки стали первыми, но далеко не последними жертвами его кровавого правления.

Несмотря на вуаль, Сенна почувствовала, как впивается в нее взгляд Мэриэл, и невольно отпустила руку Вира, почувствовав себя чуть ли не провинившейся перед ней в чем-то.

— Я уже довольно давно знаком с Леди Сенной, — спокойно ответил Вир… пожалуй, нарочито спокойно. — Она для меня все равно что любимая племянница.

Сенна кивнула, подтверждая его слова.

— Ну, конечно, — сказал Дурла, вежливо улыбаясь. — О, Сенна, вы конечно помните Мэриэл. Она для меня все равно что любимая жена. Поприветствуй их, Мэриэл.

— Приветствую вас. — Голос Мэриэл был настолько тихим, что ее слова с трудом можно было разобрать.

— Откинь свою вуаль, дорогая. Так им не расслышать тебя.

— Я… не хотела бы…

— Разве я сказал тебе, что могу прислушаться к твоим желаниям? — спросил Дурла столь резким тоном, что Сенна едва не подпрыгнула. Она посмотрела на Вира, но у того на лице сохранялось выражение вежливого любопытства, не более. — Откинь вуаль и поприветствуй наших визитеров как полагается. — Дурла повернулся к Виру с извиняющимся выражением на лице. — Леди Мэриэл была несколько грубовата с вами, возможно из-за того, что не могла забыть, как вы уступили ее мне. Но я терпеть не могу грубости. Не так ли, Мэриэл. — Слова Дурлы прозвучали не как вопрос, а как утверждение.

— Да, муж мой. Вы терпеть не можете грубости. — Ответила Мэриэл. А затем взяла ладонью край вуали и отвела ее в сторону, так, что Вир и Сенна смогли увидеть ее лицо.

Сенна ахнула. Она сразу же пожалела, что не смогла сдержаться, но подавить эту непроизвольную реакцию оказалось выше ее сил, потому что лицо Мэриэл было разбито и покрыто кровоподтеками.

Вир схватил Сенну за плечо, тоже непроизвольно. Он вцепился в него так сильно, что Сенне стало больно.

— Что… случилось? — только и сумел выдавить из себя Вир.

— Она такая неуклюжая, наша Мэриэл, — сказал Дурла голосом, в котором сквозила забота о жене. — Она просто споткнулась, если мы позволим себе поверить ее собственным словам. — Это прозвучало как ремарка, которую Дурла тщательно отрепетировал, стремясь добиться, чтобы ответ на неизбежный вопрос звучал надменно, чопорно и двусмысленно.

— Мне следует быть более осторожной в будущем, — призналась Мэриэл, и теперь ее глаза обратились на Вира. Ее взгляд перескакивал то на Вира, то на его спутницу, и Сенна увидела в этом взгляде такую душевную боль, которую она не могла себе даже вообразить.

Внезапно Вир начал надвигаться на Дурлу, и Сенна сообразила, что если она немедленно не предпримет что-нибудь, то случится непоправимое. Из такой конфронтации нельзя выйти победителем. Ведь Дурла долго и упорно обучался солдатскому ремеслу. Конечно, это было давно, но навыки остались. Он оставался грозным противником. Но даже если бы Вир, обуянный пожаром ярости, смог бы превозмочь Дурлу и избить того до бесчувствия, а именно таковы, судя по всему, были его намерения, тогда все его претензии на будущее пойдут под откос. Еще до наступления ночи худшие кошмары Сенны могли стать явью, и Вир окажется в тюрьме, накачанный наркотиками.

Сенна громко вскрикнула и скрючилась от «боли», пытаясь привлечь внимание Вира, пока он не сделал роковой шаг. Вир оглянулся на нее, сконфузившись.

— Что не так?

— Что-то вроде… внезапных колик. Вир, пожалуйста… Не будешь ли ты столь любезен, чтобы проводить меня в мою комнату?

Мэриэл тем временем вновь накинула на лицо вуаль. Дурла смотрел на Сенну с выражением безграничного сострадания.

— Позаботься о ней, Вир. Уж я-то давно ее знаю. Я помню ту пору, когда мы все звали ее Юная Леди. Какой замечательной женщиной стала она теперь. Да, Вир, позаботься о ней, как следует позаботься. А мне следует позаботиться об обеде в обществе своих министров.

— Может быть… — Вир с трудом сохранял самообладание, и голос его звучал слегка придушенно. — Может быть… Леди Мэриэл следует… следует отдохнуть… как вы полагаете?

— О, нет, — беззаботно ответил Дурла, — нет, совсем нет. Когда приобретаешь такой трофей, как Леди Мэриэл, всегда хочется похвастаться им перед всеми, даже если она и выглядит в данный момент не лучшим образом. А для нее нет ничего превыше стремления во всем угождать желаниям своего мужа. Разве не так, любовь моя?

— Как… вы сказали, так оно и есть, любовь моя, — ответила Мэриэл, и голос ее казался голосом ожившего мертвеца.

— Ну вот, видите? Желаю вам приятнейшего времяпрепровождения сегодняшним вечером, — улыбаясь, сказал Дурла. — И позаботьтесь о Сенне, Посол… мы все столь ценим ее.

Сенна железной хваткой держала Вира за локоть, и удивлялась самой себе… она и не ожидала найти в себе столько силы. Но отчаяние часто рождает способности к отчаянным усилиям.

Дурла направился дальше по блистающему дворцовому коридору, и блеск, казалось, меркнул при его приближении. Мэриэл мельком оглянулась однажды, но вуаль не позволила Виру и Сенне заметить, какое выражение было при этом у нее на лице. Впрочем, Сенне казалось, что она догадывается, какое.

— Этот… мерзавец! — выпалил Вир, словно сплюнул. — Как… Как он мог…

— Могу сказать тебе, как, — с мрачной уверенностью ответила Сенна. — Просто Мэриэл выпало несчастье оказаться его единственной слабостью.

— Чем, чем?

— Его слабостью… По крайней мере, в глазах других. Так я слышала от некоторых, самых болтливых Пионеров Центавра. И, очевидно, Дурла решил продемонстрировать всем и каждому, что у него нет слабостей.

— Понятно. Раз он так обращается со своей любимой, то оппонентам тем более не приходится рассчитывать на снисхождение.

— Ни на какое.

Вир мрачно кивнул в знак понимания. Ему явно хотелось еще что-то сказать, но он вовремя спохватился. И это было, наверно, очень мудро. Потому что если Сенна чему-нибудь и выучилась за эти годы, так это тому, что так или иначе, но во дворце повсюду имеются уши. Она не понимала до конца, как это может быть… Но это было так.

— Не сказать ли нам императору? — предложила она.

— Лондо? — Вир мрачно усмехнулся. — Он же развелся с ней. Мэриэл пыталась убить его. Он и пальцем не шевельнет ради нее. Может, от души посмеется над нашим рассказом… И этого-то я уж точно не смогу перенести. Так что лучше уж нам не трезвонить об этом. — Он снова посмотрел в сторону, куда ушла Мэриэл, и лицо у него стало трагическим. — Я никак не думал, что он… Если бы я знал, я бы никогда…

— Ты бы никогда что? — спросила Сенна с искренним удивлением.

— Ничего, — ответил Вир после минутного колебания. — Не имеет значения.

Про себя Сенна твердо решила, что непременно упомянет о состоянии Мэриэл в разговоре с императором, когда Вира не будет поблизости. Вслух, однако, она начала вновь говорить:

— Вир…

— Это не имеет значения, — повторил Вир, перебивая ее. — Что сделано, то сделано, и назад ничего вернуть нельзя… И неважно, насколько сильно нам бы этого хотелось. — Он нежно пожал руку Сенны и продолжил. — Давай пойдем на обед к Лондо. Лучше не заставлять императора ждать еще дольше, он и без того уже заждался нас.

Выдержки из «Хроник Лондо Моллари».

Фрагмент, датированный 23 сентября 2275 года (по земному летоисчислению)

Впервые за долгое время, мне сегодня было весело. Я сорвал совещание, которое проводил у себя Дурла… напомнил ему, кто здесь главный, пусть даже это в конечном счете и не пойдет мне на пользу… А затем пережил очень волнительное происшествие, результатом которого явилась самая неожиданная встреча с давним знакомым.

Я изнурен треволнениями сегодняшнего дня и потому не буду вдаваться в детали. Может, завтра. Надеюсь, что даже моя ненадежная дырявая память сможет продержаться до завтра.

Ну, а если нет… Я на всякий случай зафиксирую здесь фразу, которая больше всего врезалась мне в память, только потому, что это выражение Дурлы, на мой взгляд, просто бесценно. Один только взгляд на его лицо, в тот момент, когда его рот выплевывал эти слова, которые абсолютно не соответствовали выражению его лица:

— Иммммператор, — сказал Дурла, растянув первую же согласную настолько, что казалось, его мычание продлится вечно. — Как… мы рады такой неожиданной встрече с вами…

Глава 7

— Иммммператор… Как… мы рады такой неожиданной встрече с вами…

Произнося эту фразу, Дурла с раздражением чувствовал, как кровь отливает от его лица. Впрочем, он довольно быстро взял себя в руки и поднялся навстречу императору. Помимо Дурлы, за столом сидели Министр Развития Кастиг Лионэ, Министр Информации Куто и Министр Духовности Валлко. Кроме того, с ними был Генерал Рийс, обращаясь к которому, Куто — в своей обычной громкой и замечательно самоуничижительной манере — настаивал, чтобы тот не вставал.

— Сидеть за столом гораздо проще, чем на диете, — Куто хмыкнул и похлопал себя по более чем солидному животу.

Нельзя было назвать Рийса толстым. Но он в целом казался таким большим и широкоплечим, что на его фоне даже Куто выглядел маленьким, что естественно в высшей степени радовало Министра Информации.

— Мне кажется, это ваш первый визит в Вертикаль Власти, если я не ошибаюсь, Ваше Величество, — продолжил Дурла. — Добро пожаловать, добро пожаловать. Министр Лионэ был столь любезен, что обустроил эту комнату специально для проведения совещаний министров. Надеюсь, вы найдете, что все они отвечают вашим требованиям.

Генерал Рийс находился в дальнем конце стола, и он уже встал, предлагая свой стул императору. Лондо, рядом с которым находился неотлучный Дунсени, кивнул в знак признательности и занял предложенное ему место. Он оглядел сидевших за столом, кивнул головой еще раз, приветствуя всех, и затем откинулся на стуле со слегка рассеянной улыбкой на лице.

— Ваше Величество? — спросил Дурла.

Лондо продолжал молчать до тех пор, пока Дунсени не коснулся слегка его плеча, и только тогда, похоже, пришел в себя.

— Да. Приятно меня видеть. И приятно, когда меня видят. Мне начало казаться, что последнее время это случается нечасто. — Лондо склонился вперед и сказал конспираторским тоном. — Я поднял такой переполох, знаете ли, пока шел сюда. Люди на улицах останавливались и указывали пальцами, перешептываясь между собой. «Неужели это он?» — спрашивали они. — «Это император? А я думал, он уже умер!»

Лондо от души рассмеялся над этим предположением, и продолжал смеяться, пока смех не превратился в жуткий, каркающий кашель. Полминуты ушло у него на то, чтобы справиться с приступом, и в эти полминуты министры, сидевшие за столом, неловко переглядывались между собой.

Наконец, Лондо пришел в себя. Дунсени заботливо промокнул платочком углы губ императора.

Дурла поверить не мог, что старинный слуга по-прежнему сопровождает Лондо. Дунсени сумел пережить всех представителей Дома Моллари, при которых он поступил на службу в эту семью. Казалось, он несколько похудел и посерел, но не стал менее эффективен в своей заботливости и в исполнении своих обязанностей. На некоторое время Трок подменил Дунсени, в целях обеспечения постоянного наблюдения за поведением императора, но Трок плохо кончил. И Лондо твердо настоял, чтобы к нему вернули Дунсени, а Дурла, решительно шагая вперед в осуществлении своих планов, пришел к выводу, что будет ошибкой тратить силы на споры по этому поводу. Дело того не стоило.

— Мои извинения, Министры. Старость не всегда радость.

— Но старость все же лучше, чем иная альтернатива, Ваше Величество, — громогласно провозгласил Куто.

Лондо резко взглянул на него и спросил:

— Неужели?

Ответить на это, похоже, было нечего, и Куто даже и пытаться не стал что-нибудь придумать.

Лондо перевел взгляд на Лионэ.

— Министр… Где вы заработали такой шрам на своем горле?

Рука Лионэ автоматически метнулась было к горлу, но он вовремя одернул себя. Не глядя на Дурлу, он ответил:

— Несчастный случай, Император. И не более.

— Вот как. Очень неприятное происшествие. Я слышал от Дунсени, что последнее время по дворцу пошла прямо-таки какая-то эпидемия неуклюжести. Ваша жена, как я слышал, тоже пострадала от внезапного припадка, — сказал Лондо, резко переведя свой взгляд на Дурлу. — Как странно. Когда она была моей женой, она была самой грациозной и ловкой из всех женщин, которые считались моими женами. Меня удивляет, что на нее могли так вдруг навалиться несчастья. Быть может, возраст был к ней не более милосерден, чем ко мне, а?

Что-то во взгляде Лондо, устремленном на Премьер-министра, пришлось Дурле совсем не по душе. Он прокашлялся несколько громче, чем полагалось по правилам хорошего тона, и сказал:

— Ваше Величество… вы так и не соблаговолили сообщить нам цель вашего визита…

— Цель. Ах, да. Я так понимаю, Дурла, что это совещание было созвано с целью обсудить текущее состояние подготовки к предъявлению Центаурумом требований о возвращении нашего великого и славного наследия — скорее всего, ценой многочисленных мертвых тел всех тех, кто будет стоять на нашем пути.

— Можно поинтересоваться, Ваше Величество, кто вам обо всем этом рассказал?

— Конечно можно. Генерал Рийс.

Ошеломленный Дурла повернулся к Генералу. Рийс без тени смущения встретил его взгляд.

— Его Величество задал мне вопрос, — пояснил Генерал. — Он мой император, верховный правитель этого мира и главнокомандующий нашей армией. Если он задает мне вопросы о готовности наших вооруженных сил, естественно, я обязан предоставить ему правдивый отчет.

— О. Простите мне мое удивление, Генерал… Но вы не проинформировали меня о том, что император задавал подобные вопросы.

— Вы не спрашивали меня об этом, Министр.

Дурла проклял себя. Как это типично для Рийса. Он был блестящим тактиком и не ведающим страха командиром военного флота. Но у него была склонность к тому, чтобы больше делать и меньше говорить, что, как правило, оказывалось к выгоде Дурлы. Формально Генерал и сейчас ничего не нарушил. Он и в самом деле обязан был, в соответствии с присягой и историческими традициями военных его ранга, отвечать первым делом, и прежде всего, лично императору, и не обязан был докладывать о таких встречах кому бы то ни было… даже Премьер-министру. Если Дурла делал слишком большой акцент на значимости своих действий, теперь это громко аукнулось ему.

— Ваше Величество, — осторожно начал Дурла. — Это очень деликатные и тонкие вопросы. Я бы очень просил вас в будущем адресовать их только через мой офис.

— Вы собираетесь диктовать мне условия, Дурла? — спросил Лондо.

В тоне, каким это было сказано, присутствовала скрытая угроза, которую Дурла моментально распознал. Внезапно он пожалел, что не предпринял шагов по смещению Лондо еще много лет назад. Несомненно, военные поддерживали Дурлу. Об этом и вопросов не было, и кроме того, непоколебимую лояльность к нему демонстрировали те, кто помнил Дурлу с давних времен, когда, будучи на одной с ним ступени по чину, они могли считать себя его приятелями. Они числили Дурлу своим человеком. Но в то же время старшие офицеры и высший командный состав, люди, подобные Рийсу, продолжали оказывать высочайшее почтение к посту императора. Даже действия таких ненормальных, как Картажа, не уменьшили рвения военных быть опорой того, кто занимает высший пост в иерархии власти Примы Центавра, кто бы на этом посту ни оказался. И у Дурлы не было ни малейшего желания пытаться поколебать приверженность Рийса или любых других высших офицеров этой традиции. Поскольку он не видел надежных способов гарантировать, чтобы в случае исчезновения императора их выбор обратился в нужную сторону… И поскольку в своих мечтах он самого себя видел в белом мундире.

И потому Дурла напустил на себя дежурную улыбку, и убежденно сказал:

— Конечно, нет, Ваше Величество. Вы есть Прима Центавра. Я в состоянии диктовать вам свои условия не в большей мере, чем приказывать солнцу, в какой стороне ему следует подниматься на рассвете.

— Не надо недооценивать себя, Первый Министр. Я нимало не сомневаюсь, что стоит вам только захотеть, и вы в самом деле добьетесь, чтобы солнце вставало на западе, и вы могли бы спать, нежась в его лучах.

Это замечание вызвало сдержанный смех у присутствующих. Дурла в ответ на эту небольшую шутку в свой адрес дружелюбно кивнул.

— Мы завершаем создание грандиозного военно-промышленного комплекса, Первый Министр, — продолжал Лондо. — На мой стол попадает много документов, на которых я должен поставить свою подпись и печать. Я продолжаю ставить на них свою подпись, в знак поддержки ваших начинаний. Поскольку я — как и вы — верю в грядущее величие Примы Центавра. Хотя, конечно, я сомневаюсь в том, что смогу выразить это свое мнение столь ярко и вдохновенно, как Министр Валлко.

— Для меня большая честь услышать столь лестную оценку из ваших уст, Ваше Величество, — сказал Валлко. — Я всегда чувствовал, что наши позиции в чем-то дополняют друг друга. Вы заботитесь о телах наших сограждан… а я об их духе.

— Хорошо сказано, Министр, хорошо сказано, — ответил Лондо, и неожиданно энергично постучал пальцем по столу. — И поскольку ваша работа непосредственно затрагивает тела наших сограждан, о которых я призван заботиться, я желаю знать, к чему мы в данный момент пришли.

— Но это… затрагивает слишком многих, Ваше Величество.

— Отлично. Тогда тем более это не может не затронуть и меня.

Дурла начал было произносить еще один протест, но вовремя обратил внимание на решительное, упрямое выражение лица императора, и внезапно осознал, что совершенно неожиданно положение дел стало весьма неопределенным. Ему пришлось напомнить себе, что на самом деле не было никакой нужды исключать Лондо Моллари из числа тех, кто входил в круг посвященных. Не похоже, чтобы император был в состоянии сделать хоть что-нибудь, чтобы воспрепятствовать их усилиям. Успешные удары, нанесенные Примой Центавра по различным мирам на внешних границах зоны, контролируемой проклятым Альянсом, лишь разожгли у народа аппетит к завоеваниям. Дурла уже раскрыл шлюзы в плотине, преграждавшей путь народному гневу, и теперь никому, даже самому императору, не хватило бы сил остановить рванувшийся вперед поток.

И уж конечно, сам император тоже не собирался так поступать. В этом Дурла был абсолютно уверен. Он лишь предпринимал попытку сохранить хорошую мину при плохой игре, и не более. Когда Прима Центавра добьется исполнения своего великого предназначения, завоевав остальные миры галактики, Моллари желал бы сам погреться в лучах этой славы. Это понятно. Да и кто бы не захотел? Но народ должен знать правду, и военные — как бы ни подгибались у них всех, подобно как у Рийса, колени при произнесении титула императора — должны знать, что именно видения Дурлы воспламенили народ Примы Центавра, побуждая его идти вперед, к величию и славе. Так что все равно в долгосрочной перспективе стремление Моллари примазаться к величию Дурлы рикошетом ударит по нему же самому. В этом Дурла был уверен. Моллари предстанет перед всеми как немощный позер, каким он, в сущности, и был.

А раз так, то какой смысл сейчас рисковать возможностью потерять таких союзников, как Генерал Рийс и все те, кто за ним стоит, если он — Дурла — все равно хорошо видит безнадежность маневров, предпринимаемых императором?

— Очень хорошо, — просто ответил Дурла.

И приступил к детальному изложению всех последних событий, касающихся военного строительства на Приме Центавра. Он не забыл упомянуть ни один аванпост, действовавший с той или иной степенью секретности, где собирался военный флот Примы Центавра, призванный смести с лица галактики миры Альянса и распространить повсюду безраздельное господство Центаурума.

— Так значит, мы не сломя голову бросаемся в эту авантюру, — тщательно взвешивая слова, сказал Лондо, когда Дурла закончил излагать все детали предстоящей операции.

— Безусловно, нет, Император. Первые удары, которые мы нанесли, служили двоякой цели. Во-первых, мы на деле испытали силу воли членов Альянса, и честно говоря, она нас не впечатлила. Они пребывают в миролюбивой дремоте, наслаждаясь собственным благополучием. Для них теперь наша атака на Нарн стала досадным недоразумением, смутным воспоминанием в лучшем случае. Мы сумели добиться, благодаря тщательно срежессированной кампании, планы которой разработали Министр Лионэ и Министр Куто… — Дурла жестом указал на них двоих, и те в ответ благодарно склонили головы, — …чтобы те дни — в умах членов Альянса — ассоциировались исключительно с безумием Императора Картажи. Вы, Ваше Величество, в их глазах выглядите совсем другим существом.

— Уж конечно, вовсе не таким бешеным, смею надеяться, — несколько насмешливо сказал Лондо. — Так значит, меня воспринимают как сравнительно мягкого, безобидного правителя. Мне кажется, благодаря этому у меня есть шанс получить интересную эпитафию: «Здесь лежит Лондо Моллари, весьма безобидное существо».

Слова императора вызвали смешок у Куто, но он поспешно заставил себя замолчать, заметив, что никому за столом, кроме него самого, было не до веселья.

Нарушив неожиданно возникшую тишину, Дурла продолжил:

— А затем мы сумели проложить себе дальнейший путь, заключая тайные сделки с некоторыми влиятельными персонами в ключевых правительствах Альянса, благодаря чему они… примирились… с нашими атаками на различные миры. Более того, начав эти атаки, мы провели практические испытания маневренности и эффективности наших новых боевых крейсеров, которые уже были собраны к тому времени. Мы рады доложить, что испытания этих прототипов прошли с ошеломляющим успехом.

— Великолепно, — кивнул Лондо. Голова Дунсени также склонилась в знак согласия.

— Но кое в чем боевые характеристики этих кораблей еще могут быть улучшены, — взял слово Генерал Рийс. — Вопросы маневренности, правильное распределение энергетических ресурсов по видам вооружения. Проблемы, которые не слишком важны при атаках на малые, относительно беззащитные миры. Но эти проблемы могут приобрести критическое значение, когда дело дойдет до битвы с более могущественными членами Межзвездного Альянса.

— Не следует думать, что мы упустили из виду эти вопросы, Ваше Величество, — поторопился уверить его Лионэ. — В моем распоряжении масса ученых, технических специалистов, которые занимаются всеми частностями, на которые указал нам Генерал и его штаб. Ничто не будет оставлено на волю случая.

— Я давно обнаружил, Министр, что «случай» обладает великолепным чутьем, отыскивая те «частности», которые мы все-таки оставили на его волю, и имеет привычку вмешиваться в наши дела по своей прихоти. — Лондо задумчиво почесал себе подбородок. — Значит, дело дойдет до прямой конфронтации с Альянсом, да? Я понимаю причины, по которым мы обратили свой взор на малые миры… Но не могу сказать, что с энтузиазмом одобряю эти действия. Мне представляется, что это… ниже нашего достоинства, разве не так? Учитывая то величие, которого мы собираемся достичь.

— Суровая правда, Ваше Величество, состоит в том, что атаки Альянса и условия капитуляции низвели нас, и в техническом, и в военном отношении, до младенческого уровня, — сказал Дурла. Рийс взглянул на него так, будто у него было легкое желание ощетиниться, но вслух он так ничего и не сказал. Дурла тем временем продолжал: — И в результате, мы вынуждены заново учиться ходить, прежде чем станем бегать, как раньше. В этом у нас нет выбора.

— Но все это лишь ненадолго, Ваше Величество, — вступил в разговор Валлко. — Нет более четкой записи в книге судеб, чем та, что предрекает, как великая Республика Центавра будет простирать свою длань к звездам и сжимать их в своем кулаке.

Эти слова, к удивлению Дурлы, похоже, заставили Лондо слегка вздрогнуть[11].

— Какие-нибудь проблемы, Ваше Величество?

— Нет. Никаких проблем, — поспешил заверить его Лондо. — Просто… неожиданное напоминание… о картине, увиденной мною в далеком прошлом… О видении… в котором было именно это. Я думаю, Валлко, вы и в самом деле абсолютно правы.

— Конечно, он прав, Ваше Величество, — решительно подтвердил Дурла. — Для выполнения намеченного графика нам потребуется еще по крайней мере два года, только тогда наш флот будет укомплектован кораблями в необходимой численности. И этот флот будет более чем соответствовать всем требованиям, изложенным Генералом Рийсом и его штабом. Флот, который накроет всю известную часть галактики так, как песчинки покрывают собой побережье на пляже. — Дурла постепенно повышал голос, по мере того, как его все больше захватывало предвкушение воплощения его видений. — И когда наступит нужный момент, мы начнем первую фазу атаки на центральные миры основных правительств Альянса, обрушив войну прямо на их головы. — Дурла отметил, как согласно кивают ему Министры, сидевшие за столом, а взгляд Лондо, устремленный на него, наполняется воодушевлением. — И если наш удар и в самом деле будет достаточно силен, мы иммобилизуем их, и проложим путь для полномасштабного вторжения в их владения, которые останутся беззащитными перед дальнейшей агрессией Примы Центавра.

— Единственная проблема, — осторожно попытался вставить слово Валлко, — кроется в Президенте Шеридане. Этот человек бросил вызов Теням и Ворлонам, и заставил и тех, и других отступить. Многие говорят, что он во всем превосходит обычных людей.

— При всем моем уважении, Валлко, мы определенно во всем превосходим людей, — напомнил ему Дурла. — А раз так, то каждый из центавриан, уж по крайней мере, не уступает ни в чем и самому Шеридану.

Но опасения Валлко не так легко было развеять.

— Говорят, что он не может умереть. Или что он уже мертв.

И тут с дальнего конца стола раздался шепот Лондо:

— «Ты не должен убивать того, кто уже мертв»[12].

Сидевшие за столом обменялись недоуменными взглядами.

— Ваше Величество? — подсказал Дунсени.

Лондо поднял взгляд на Дунсени и заставил себя улыбнуться.

— Просто… вспоминаю голоса прошлого, Дунсени. В моем возрасте всегда получаешь удовольствие, когда удается что-нибудь вспомнить. Впрочем, ты намного старше меня, а между тем никогда ничего не забываешь. Как такое получается?

— Просто в моем возрасте, Ваше Величество, остается все меньше вещей, о которых стоит помнить.

Этот обмен мнениями вызвал оживление среди Министров, позволив несколько разрядить атмосферу.

— Шеридан — это всего лишь человек[13], — напомнил всем Дурла, возвращая разговор в прежнее русло. — Давайте не будем забывать, что он прошел через три величайшие кампании: война Земли с Минбаром, Война Теней и его собственная кампания против правительства Земли. И давайте не будем забывать, чем закончилась каждая из этих кампаний, — и Дурла начал отсчитывать на пальцах. — Минбарцы добровольно капитулировали; Ворлоны и Тени добровольно отступили и покинули известную нам часть Вселенной; а его главный смертельный враг на Земле, тогдашний президент Земного Содружества, был настолько пессимистичен при оценке собственных сил, что просто покончил с собой, не дожидаясь исхода сражения. Шеридан еще ни разу не бывал в положении, когда ему противостоит враг, который не собирается перед ним отступать. А у нас именно такая ситуация. Кто из здесь присутствующих готов отступить перед ним? Кто из вас готов сказать мне, что, если Джон Шеридан потребует от вас капитуляции, вы действительно капитулируете?

Генерал Рийс опередил всех со своим ответом.

— Лучше смерть.

И все за столом согласно закивали.

— Так что, когда вся мощь Республики Центавра обрушится на него, Шеридан окажется в ситуации, совершенно неведомой ему дотоле, — подытожил Дурла.

— Но люди так не думают, — возразил Куто.

— Люди? Ты хочешь сказать, наш народ считает по-другому?

— Я не говорю, что они не поддерживают вас, Первый Министр, — поспешно пояснил Куто, на которого устремились теперь взгляды всех сидевших за столом. — Но Министр Валлко прав. Люди радуются нашим достижениям и во всеуслышание заявляют о своей поддержке… Но если судить по приватным беседам, как следует из докладов моих источников, они по-прежнему боятся Шеридана.

— Мы не можем допустить этого! — воскликнул Дурла. — Это очень тревожный сигнал о состоянии умов наших граждан… и этим стоит заняться незамедлительно. Незамедлительно! Куто, немедленно организуйте прямой эфир для моего публичного выступления. Немедленно, вы слышите! Лионэ, Валлко, помогите ему!

Все собравшиеся за столом Министры были застигнуты врасплох столь внезапной переменой атмосферы, царившей на заседании, и той резкостью, с которой изменилось настроение Дурлы. Но все они без промедления ринулись исполнять его приказы. Лондо ничего не сказал, в молчании наблюдая за происходящим.

Прошло, казалось, всего несколько секунд, а Дурла и Лондо уже стояли на балконе одного из нижних этажей Вертикали Власти. В этом здании не было окон, что подчеркивало его мистический облик. Но, тем не менее, имелся балкон, единственный балкон, на наличии которого настоял сам Дурла именно в предвидении возможности оказий, подобных нынешней. Расположение Вертикали Власти было выбрано очень удачно, поскольку у ее подножия постоянно шумела людская толпа, состоявшая из тех, кому требовалось просто пройти мимо, чтобы поскорее попасть куда-то по своим делам.

Когда Дурла заговорил, его голос прогремел по всему городу, благодаря многочисленным скрытым громкоговорителям. Но этого мало, его многократно увеличенный голографический образ возник во всех уголках Примы Центавра, разнося его слово вдаль и вширь, по всей планете. Люди в противоположном полушарии были разбужены посреди ночи внезапным вторжением Первого Министра Дурлы. Лондо, стоявший бок о бок с Дурлой, почему-то в проекцию не попал. Перед людьми предстал лишь исполинский образ Дурлы, в точном соответствии с давними мечтами Премьер-министра.

— Только что я услышал мнение, — голос Дурлы эхом отзывался от стен окружавших площадь домов, и глаза тысяч людей, собравшихся внизу, устремились вверх, на него, — будто в наше время, когда Прима Центавра возвращает себе былую славу, многие боятся репрессалий со стороны Джона Шеридана. Многие думают, что этот человек, создавший Альянс, представляет собой угрозу нашему миру! Что предпринятые нами в последнее время успешные действия по расширению пределов наших владений вскоре наткнутся на сопротивление, и мы, как и многие до нас, капитулируем перед Президентом Шериданом, просто потому, что он попросит нас об этом! И в самом деле, почему бы и нет? Минбарцы капитулировали. Ворлоны капитулировали. Тени капитулировали. Почему же нам не капитулировать?

И он услышал снизу, с площади, именно тот ответ, на который и рассчитывал. Кто-то в толпе крикнул:

— Потому что мы центавриане! — и крик этот немедленно подхватили и другие.

— Да! Мы центавриане! — воскликнул Дурла, и в ответ услышал гул одобрения. — И когда другие бросают нам вызов, нашим ответом на любой вызов может быть только победа! Победа любой ценой! Победа, несмотря на все ужасы! Только победа, каким бы долгим и трудным ни был путь к ней! Потому что выбор у нас только один — или победа, или гибель всего нашего мира!

— Победа! — взревела толпа.

— И мы победим! — ответил ей Дурла. — Мы пойдем до конца! Мы будем сражаться в пустоте космоса; мы будем сражаться на поверхности планет; мы будем сражаться в гиперпространстве; мы будем сражаться на краю бездны, когда отступить можно будет лишь за Предел. Мы будем сражаться и становиться увереннее в своих силах; и силы наши будут расти. Мы защитим наш родной мир, чего бы нам это ни стоило. Мы будем биться среди астероидов; мы будем биться в туманностях; мы будем шествовать среди звезд, и мы — никогда не капитулируем![14]

Рев толпы стал уже просто оглушительным, и казалось, он не утихнет никогда. Он пьянил Дурлу, который впитывал его в себя, словно губка, наслаждаясь восторгом толпы. Он отступил с балкона внутрь лишь для того, чтобы получить поздравления своих министров.

— Здорово! Просто великолепно! — провозгласил Куто, и все остальные эхом повторили восхваления.

И только Лондо, похоже, решил выждать паузу.

— Скажите мне, Дурла… Как вы думаете, какой будет реакция Шеридана, когда до него дойдут известия об этом вашем выступлении? Вас не беспокоит, что ваша патетическая речь может подвигнуть его нанести упреждающий удар?

— Нет, Ваше Величество, не беспокоит, — твердо ответил Дурла. — Если он и его драгоценный Альянс не стали атаковать нас за наши деяния, то уж тем более они не станут атаковать нас за наши слова. Они решат, что мы просто клацаем зубами, и не более. Но наши люди, народ Примы Центавра — они знают, что у нас дела не расходятся со словами. Они поймут и запомнят, и когда придет время…

— Они будут знать, что мы никогда не капитулируем, — закончил за него Лондо.

— Совершенно верно, Ваше Величество.

— Будем надеяться — хотя бы ради вашего же блага — что Президент Шеридан и в самом деле именно так все и видит, — сказал Лондо.

Восторженные вопли снаружи продолжались, и Дурлу почти не огорчало даже то, что люди на площади выкрикивали имя Моллари с не меньшим энтузиазмом, чем имя Премьер-министра. А затем он и вовсе успокоился, напомнив себе, что люди на площади — это лишь ничтожная частичка населения. А повсюду на планете видели во время этой трансляции Дурлу, и одного только Дурлу. И это было правильно, именно так и должно быть. Пусть народ выкрикивает имя Моллари вместе с его именем, раз уж так им нравится. В конце концов они все равно поймут, кто на самом деле заправляет делами.

Было время, когда Дурле казалось, что никто и никогда не признает его заслуг в достижениях Примы Центавра и не распознает его внутреннего величия. Но те дни остались далеко в прошлом. Теперь он может позволить себе быть великодушным и поделиться с другими сладостью народного поклонения. Ведь сейчас с каждым днем Моллари выглядит все более старым и дряхлым. Конечно, иногда случаются периоды бодрости, но в целом с каждым месяцем его кашель становится все более и более резким. А это есть признак более глубоких, более серьезных перемен в здоровье императора. По каким-то причинам, Моллари, похоже, не желал обращаться за помощью к медикам. И Дурла определенно не собирался перечить ему в этом вопросе.

Крики становились все громче и громче.

— Ваше Величество, они вызывают нас, — сказал Дурла, отвешивая императору низкий поклон, который в данной ситуации мог показаться легкой насмешкой. — Вернемся ли мы на балкон, чтобы воздать должное их поклонению?

— У меня никогда не было ни малейшего желания, чтобы мне поклонялись, Первый Министр, — сказал Лондо с ноткой веселости в голосе. — Но если это порадует вас… — и он жестом пригласил Дурлу выйти вместе с ним на балкон. Они выступили наружу и замахали руками, приветствуя толпу. Разрозненные крики перешли в дружное скандирование их имен, вознося их к небу, так, чтобы сам Великий Создатель взял эти имена себе на заметку.

И тут прозвучал выстрел.

Выдержки из «Хроник Лондо Моллари».

Фрагмент, датированный 24 сентября 2275 года (по земному летоисчислению)

Поначалу я ничего не расслышал, поскольку крики толпы были просто оглушительны. Точно так же не заметил я и вспышки. Вместо этого я почувствовал, будто что-то острое прикоснулось к моему лбу. Я поднял руку, чтобы проверить, что же это могло быть, и когда после этого поднес руку к глазам, оказалось, что она стала розовой от крови. И лишь затем я услышал некий звук, скорее всего, вызванный рикошетом, или чем-то, ударившим неподалеку, а затем и второй.

Прежде чем я успел еще что-либо подумать или почувствовать, телохранители уволокли меня назад в комнату. Дурлу также поспешно утащили с балкона, и Генерал Рийс лично склонился над головой Дурлы, дабы убедиться, что тот не ранен. Внизу люди продолжали выкрикивать овации; они не поняли еще, что произошло.

— Императора застрелили! — закричал один из гвардейцев.

Прямо передо мной мгновенно вырос Дунсени. Он говорил громко и решительно, тоном, не терпящим возражений, какой может быть только у очень старого и мудрого человека.

— Отойдите. Дайте мне осмотреть его.

Как ни странно, гвардейцы прекратили тащить меня, и Дунсени проинспектировал мой лоб с видом опытного хирурга.

— Его не застрелили, — поморщившись, объявил он, и трудно было сказать, то ли в его голосе прозвучало раздражение на тех, кто объявил меня застреленным, то ли огорчение от того, что это оказалось не так. Дунсени вынул платок и осторожно приложил его к ссадине, останавливая кровотечение, которое и без того уже почти прекратилось. — Нет следов ожога, — с видом знатока сказал он. — Это всего лишь порез. Выстрел ударил выше или рядом с ним, отколол осколок от стены здания, и уже этот камешек и поранил голову императора. Видите? Кровотечение уже остановилось.

— Я не удивлен, — проворчал я. — Кровь притекает сюда, вверх, только ради мозга, а я к этому органу последнее время нечасто обращался.

Генерал Рийс тем временем уже рявкал приказы моим гвардейцам и своим собственным охранникам. Хотя его полномочия позволяли командовать только этими последними, все внимали каждому оброненному им слову.

— Всем вниз! Отыскать стрелявшего или стрелявших! Император и Премьер-министр останутся здесь, пока в округе не будет обеспечена безопасность!

— Толпа просто огромна, Генерал, как мы… — начал было один из его охранников.

Рийс взглянул на него так, что своим взглядом мог бы, наверно, разрезать его на половинки.

— Исполнять! — гаркнул он с такой силой, что его рык едва не сбил беднягу с ног.

В течение следующего часа царила неразбериха, каждые несколько минут поступали все новые донесения, противоречивые и противоречащие друг другу. Дурла, его министры и я вернулись в зал, где ранее проходило совещание, и все беспрестанно размышляли вслух, на ком или на чем могла лежать ответственность за это гнусное нападение на мою священную персону. Похоже, наблюдался консенсус в том, что за всем этим стоит Альянс — и в частности, Шеридан. Я ни на мгновение не мог поверить в это, о чем и сообщил во всеуслышание.

— Шеридан может быть кем угодно, — решительно заявил я, — но только не убийцей.

Они выслушали мое мнение с вежливым вниманием, но, подозреваю, в глубине души продолжали считать, что гораздо лучше меня разбираются в подобных вопросах.

Дунсени, тем временем, со знанием дела перебинтовал рану на моей голове, хотя эта рана была настолько мелкой, что, право, не заслуживала такого внимания с его стороны. Я допускаю, что он просто предпочел хоть чем-нибудь заняться, чем просто стоять и наблюдать, как я истекаю кровью.

Генерал Рийс куда-то исчез, наверно, пошел лично надзирать за тем, как исполняется его приказ «найти-и-уничтожить». Когда он вернулся, то не просто вошел в комнату. Он подобно взрывной волне ворвался в нее, распахнув автоматические двери, двигавшиеся, очевидно, недостаточно быстро для него.

— Мы схватили его, — сказал Рийс без всяких предисловий, а затем добавил: — Такого странного стечения обстоятельств мне никогда не доводилось еще наблюдать. — Он обернулся и рявкнул: — Введите их!

Когда я увидел, кого ввели в комнату, то меня словно обухом по голове ударили.

В комнату под конвоем вошли бок о бок Исон из Дома Исона и еще одна личность. Исон, как обычно величавый и молчаливый, метал по комнате огненные взгляды, словно желая испепелить всех присутствующих. Но никому вокруг не было до этого дела; именно тот, кто шел рядом с Исоном, приковывал к себе всеобщее внимание.

— Г’Кар? — я с трудом узнал свой собственный голос. И совершенно не знал, то ли плакать мне, то ли смеяться. — Г’Кар? — повторил я.

— Император помнит мое имя. Я польщен, — сказал он.

Куто мгновенно вскочил на ноги. Впрочем, когда речь идет о Куто, не следует понимать эпитет «мгновенно» слишком буквально. Конечно, подняться на ноги заняло у него довольно много времени, поскольку его туше нужно было выдержать битву с гравитацией, но все же никогда раньше ему не удавалось выиграть эту битву настолько быстро.

— Какой восхитительный день! — воскликнул Куто, очевидно, уже составляя на ходу пресс-релиз. — Исон, один из наших благороднейших аристократов, бьется, чтобы остановить свирепого, кровожадного Нарна, дабы не позволить ему застрелить и убить нашего возлюбленного императора!

— Нет.

Это слово было произнесено юношеским голосом, и только тогда я заметил, что в дверях толпится множество Пионеров Центавра. Очевидно, они оказались в центре схватки, потому что волосы у них были растрепаны, а у некоторых — разорваны одежды. В первом ряду стоял парень, показавшийся мне знакомым. Но я бы не смог припомнить его имя, даже если бы в мою голову прицелились из бластера. Это я могу написать здесь с уверенностью, поскольку, в конце концов, только что в меня действительно целились, а имя этого юноши я так и не вспомнил.

— Что ты имеешь в виду, Касо? — спросил Лионэ, милостиво сообщая мне недостающую информацию.

Касо указал на Исона.

— Это он стрелял. А Нарн пытался остановить его.

— Что? — в голосе Дурлы сквозил ужас. — Нарн спас нашего императора? И… Этот Нарн? — сама мысль о том, что Нарн мог приложить руку к спасению моей жизни, должно быть, показалась ему противоестественной. Можно себе представить, что он испытал, когда в этот момент заговорил сам вечно молчаливый Исон.

— Нет, — с огромным раздражением заявил Исон. — Я стрелял не в императора. Я стрелял в тебя, Дурла.

Вперед выступил один из гвардейцев. Он нес фазированное плазменное ружье.

— Исон использовал это, Ваше Величество, — сказал он, предлагая ружье мне, словно охотник, хвастающийся своим трофеем.

— Я… не понимаю, — пробормотал Дурла. И к моему восхищению, говорил он это, запинаясь. Какая же радость, увидеть, наконец, Дурлу, находящегося на грани полной потери самообладания. — Касо… Ты утверждаешь, что своими глазами видел все это?

— Не все, Первый Министр, — сказал Касо. Почему-то все остальные при этом бросали на него недружелюбные взгляды, но Касо не позволил себе смутиться. Или ему и в самом деле было все равно, или он настолько владел собой, что не подал и вида. — Мы были достаточно близко от места происшествия, чтобы услышать первый выстрел, несмотря на шум окружавшей нас толпы. Мы пробили себе дорогу, и увидели, что Исон, сжимая в руках свое оружие, борется с рыжеволосым центаврианином, который пытается вырвать это оружие у Исона из рук.

— Рыжеволосый центаврианин? Но тогда причем здесь этот Нарн…

— У этого Нарна есть имя, Дурла, — вмешался я в разговор, и мой голос прозвучал гораздо спокойнее, чем можно было ожидать, учитывая бушевавшие внутри меня страсти. — Ты, очевидно, обязан ему своей жизнью, и потому мог бы, по крайней мере, оказать ему честь, называя его по имени.

Дурла явно готов был оспорить мое мнение, но, видимо, решил, что дело того не стоит.

— И как же… Гражданин Г’Кар… оказался замешан в этом? И откуда он взялся?

— Он… и был тем центаврианином. Похоже, это некая голографическая маскировка. Какое бы устройство ни создавало ее, но во время драки оно сломалось, и наваждение исчезло.

Глаза Дурлы округлились.

— «Сеть хамелеона», — прошептал он. — Они же под запретом!

— Арестуйте меня, — предложил Г’Кар.

Дурла медленно поднялся со стула. Он весь дрожал от едва сдерживаемой ярости.

— О, я вас не просто арестую! Я прикажу немедленно казнить вас за… За…

— За спасение вашей жизни? — с издевательским спокойствием услужливо подсказал Г’Кар. Я не был удивлен. После всего того, что Г’Кар вытерпел в своей жизни, требовалось нечто гораздо большее, чем ярость центаврианского политикана — пусть даже и занимающего весьма высокий пост — чтобы смутить его. — Возможно, казнь — это не столь уж ужасная судьба, — философически продолжил Г’Кар. — А вот тот факт, что мне пришлось столько времени провозиться с этим типом, прежде чем я смог обезоружить его, — Г’Кар кивком указал на Исона, — вот это действительно огорчает. Я могу лишь отнести это на отрицательные последствия постоянного использования «сети хамелеона». А впрочем, не стоит беспокоиться. Дайте мне время придти в себя, и я уверен, что сумею справиться с любым из присутствующих в этой комнате, если меня принудят к этому.

— Я прикажу казнить вас, — сказал Дурла, сумев вернуть себе самообладание, — за нарушение границ Примы Центавра. Инопланетникам запрещено здесь появляться… или ты забыл об этом?

— Совершенно забыл, — ответил Г’Кар. — Я носил эту маскировку лишь потому, что мне всегда хотелось иметь волосы. Длинные волосы.

Великий Создатель, как я скучал по нему.

— Ты носил маскировку, чтобы шпионить за нами! Ты нарушитель и шпион! За одно это ты должен поплатиться своей жизнью.

— Но не только это, Дурла, — сказал я, поднимаясь с места. Мои ноги пока еще с некоторой неуверенностью поддерживали мое тело, и потребовалось определенное время, чтобы мне удалось совершить такое простое действие, как подъем со стула. — Следует уравновесить его вину тем долгом, который теперь возник перед ним у тебя… и у меня. Возможно, в намерения Исона входило лишь воздать должное тебе, но ведь и я мог бы столь же легко погибнуть заодно с основной мишенью. Так, Исон?

Исон с презрением посмотрел на меня.

— Дурла жаждет власти. Со стороны Домов к нему не может быть иных чувств, кроме презрения. Он пытается властвовать, не считаясь с традициями Примы Центавра. Но ты… ты гораздо хуже. Потому что ничто не может быть хуже, чем слабый император.

Я медленно кивнул.

А затем, одним движением выхватил церемониальный меч, который висел в ножнах на поясе у Генерала Рийса. Меня всегда восхищал свистящий звук, с которым клинок выскальзывает из ножен. Презрительное выражение так и оставалось на лице Исона, когда я повернулся и взмахнул своей рукой настолько быстро, насколько был в состоянии. Клинок и в самом деле оказался таким острым, как и можно было понять по звуку, который он издал, покидая ножны. И меня порадовало, что в руке моей еще сохранилось немало силы. Презрительная усмешка Исона застыла теперь навсегда, поскольку голова его соскользнула с плеч и ударилась об пол.

Никто не произнес ни слова.

Я направил меч на Г’Кара. Его единственный глаз сверкнул на меня.

— Ты еще не строил никаких планов насчет сегодняшнего обеда? — спросил я.

Глава 8

Дэвид Шеридан видел Глаз, воззрившийся на него, и теперь это казалось гораздо менее страшным, чем когда Глаз появился впервые.

Он все еще в мельчайших деталях помнил, как впервые заметил его. Ему только что исполнилось двенадцать, и он заснул после долгого дня, заполненного празднованием. Во сне он бежал, просто бежал, по огромной Минбарской равнине. Он бежал вовсе не от страха и не потому, что его преследовали. Он бежал просто потому, что было очень весело бежать, чувствовать, как энергия юности струится по телу, наполняя его словно из какого-то неиссякаемого источника, который даст ему силы пробежать через всю Вселенную.

Наконец, он остановился. Не потому, что запыхался и ему требовалось перевести дыхание, но просто потому, что он вдруг понял — надо остановиться, ведь полагается останавливаться, чтобы перевести дыхание. Впрочем, это все равно был всего лишь сон, а во сне он сам задавал параметры персонажам.

А затем вдруг, без всякой видимой для него причины, мир начал меркнуть. Словно внезапно и необъяснимо возникло полное солнечное затмение. Дэвид поднял взгляд на Минбарское солнце, которое дарило ему тепло и уют всегда, сколько он мог помнить.

А солнце в свою очередь взглянуло на него. На месте солнца в небе был огромный одинокий Глаз, и этот Глаз молча смотрел на него.

Дэвид, парализованный ужасом, уставился на Глаз. Глаз моргнул раз, другой, а потом вдруг заговорил.

— Привет, младшее солнышко, — сказал Глаз, явно обращаясь к нему.

Вопль ужаса, начавшись во сне, завершился в реальности, когда Дэвид, пробудившись, рывком сел на кровати. К несчастью, минбарские кровати представляли собой наклонные плоскости[15], и в результате Дэвид упал вперед себя, и ударился об пол. Он лежал там, задыхаясь, прижавшись к прохладным плиткам пола, обливаясь холодным потом и со страхом озираясь по сторонам, опасаясь увидеть наяву тот Глаз, который явился ему во сне. Хотя Дэвид и понимал, что это невозможно, но все же на всякий случай, поднявшись на ноги, подбежал к окну и посмотрел на луну. Луна была луной, и не собиралась глядеть на него страшным Глазом.

Однако спать он больше так и не пошел. Он остался неподвижно стоять у окна, с нетерпением ожидая, когда же взойдет солнце, чтобы убедиться, что солнце тоже осталось прежним. К счастью, солнце в то утро не разочаровало его и встало над Минбаром во всей своей красе, смыв своими лучами последние остатки ночного кошмара.

Но кошмар не забылся. Это оказалось просто невозможно… потому что раз за разом, Глаз возвращался. Не то, чтобы очень часто; просто время от времени, словно чтобы напомнить о себе и проверить Дэвида.

Каким бы ужасным ни было это зрелище в первый раз, с каждым новым появлением Дэвид пугался Глаза все меньше и меньше. Глаз никогда не нападал на него и не угрожал ему. Глаз просто следил за ним, иногда говорил пару тщательно подобранных успокаивающих слов. Дэвид спросил у своих учителей, что все это может значить, и те ответили, что, несомненно, Глаз символизирует собой его мать, или отца, или, возможно, обоих сразу. Глаз олицетворяет собой, говорили они, подсознательное желание Дэвида знать, что, когда он в самом деле окажется уязвим, родители все равно будут следить за ним и охранят его от неприятностей. И с тех пор Дэвид стал все более спокойно относиться к присутствию Глаза, видя в нем не угрозу, а символ того, что с окружающим миром по-прежнему все в порядке.

Этой ночью Глаз вновь вернулся после многомесячного отсутствия. Но вернулся очень странным образом. Дэвиду снилось, что он обедает сам с собой. «Сам» сидел на другой стороне стола и казался на несколько лет старше «себя», а взгляд у него был полон спокойной уверенности в себе и своих силах. Но самое странное, что у него на голове был волосяной гребень, какой обычно носят центавриане. Дэвид ни за что в жизни не смог бы придумать, зачем этому более старшему «ему самому» носить центаврианскую прическу.

— Тебе нравится? — спросил более старший Дэвид. — Я вот не уверен, я это или не я. Как ты думаешь?

Младший Дэвид пожал плечами.

— Хорошо. Никакого мнения нет. Совсем не думаешь, — сказал старший Дэвид. — Совсем не думать, этот как раз то, чего тебе больше всего хотелось бы.

А затем лоб старшего Дэвида мигнул.

Дэвид младший присмотрелся к нему более внимательно, поначалу без вопросов восприняв нереальность происходящего. Но затем все же почувствовал некоторый шок от того, что у старшего Дэвида был третий глаз. Этот Глаз преспокойно угнездился в середине его лба, и пялился на младшего Дэвида. Тот сразу узнал Глаз.

— Это мой Глаз, — сказал он.

Внезапно захлопали крылья, так что Дэвид едва не подскочил от неожиданности. Птица, ворона или что-то в этом роде, уселась на голову старшего Дэвида. Похоже, тот даже не заметил ее вес.

— Он оскорбляет тебя? Если так, его запросто можно выбить, — сказал старший Дэвид. И затем ворона резко ударила своим клювом и вырвала Глаз с его лба. Дэвид охнул, глядя, как Глаз был без усилий проглочен птицей, и затем ворона, или ворон, или кто там еще, взмахнул крыльями и был таков.

— С тобой все в порядке? — поспешно спросил Дэвид-младший.

Еще несколько тарелок с едой материализовалось на столе перед старшим Дэвидом.

— Отлично, — ответил тот. — Видишь? — Он указал на лоб: и Глаз снова был там, целый и невредимый. — Он всегда будет там, — продолжал Дэвид-старший. — Всегда. Он ждет. Он любит тебя.

Глаз уставился на Дэвида-младшего, заглядывая в самую его душу, и Дэвид почувствовал неясный дискомфорт, сам не понимая почему…

— Проклятье!

Это был голос его отца, взвинченный и озлобленный, и этого оказалось достаточно, чтобы Дэвид в одно мгновенье полностью проснулся. Он замигал, ослепленный тьмой, но вскоре заметил, что свет уже начинает просачиваться сквозь окно. Было раннее утро.

Его отец бурей промчался мимо комнаты Дэвида, и на одно мгновение тот решил, что отец злится на него. Но отец проследовал дальше, а вслед за этим Дэвид услышал и осторожные шаги матери. Она говорила тихим, но торопливым шепотом:

— Джон, тише! Ты разбудишь Дэвида!

— Это волнует меня меньше всего, Деленн, — резко ответил тот, но голос тем не менее понизил. Они продолжили разговор, несколько раз упомянули Г’Кара, но Дэвид, как ни прислушивался, так и не смог понять, в чем же дело.

Нельзя было выбрать более удачного времени для внезапного пробуждения. Сон был еще свеж в его памяти, гораздо четче, чем если бы он проснулся сам по себе. Дэвид слез с кровати, потянулся за халатом и накинул его на себя. А затем бесшумно прокрался по коридору туда, где слышались голоса родителей.

Найти их не составило труда. Они находились в главном офисе отца, и судя по звуку отцовского голоса, перемещавшегося то к одному концу комнаты, то к другому, тот расхаживал по офису взад и вперед.

— С этим надо что-то делать, — говорил Шеридан. — Мы не можем просто бросить Г’Кара в руках центавриан!

— Это не так-то просто, Джон…

— Да. Я знаю. Мы обратимся к Альянсу в целом, и к Нарнам в частности, и скажем им…

— И что же мы им скажем? — в голосе Деленн появилась резкость и твердость, которых Дэвиду никогда еще слышать не доводилось. — Что Г’Кар схвачен на Приме Центавра? Они спросят, почему… Это будет весьма резонный вопрос. Ведь центавриане не делали секрета из своего решения запретить всем чужеземцам въезд на свою планету. И ты скажешь Альянсу… что? Что Г’Кар оказался там, поскольку вы с ним заключили молчаливое соглашение о том, что Г’Кар будет поставлять тебе конфиденциальную информацию о положении дел на Приме Центавра? И при этом тебе не было известно, каким образом Г’Кар добывает эту информацию, а ты особо и не настаивал? Что твоя «рука» была поймана с наличным?

Несмотря на серьезность момента, Шеридан усмехнулся.

— С поличным.

— Какая разница? — резко продолжила Деленн. — Джон, Г’Кар знал, на какой риск он идет, так же как и ты. И ты согласился с этим, так же как и он. И теперь он расхлебывает последствия своих действий, и так же должен поступить ты.

— Вот я и собираюсь расхлебывать эти последствия, вызволив Г’Кара на свободу! Ладно, я не буду обращаться к Альянсу. Я освобожу Г’Кара сам.

— Тебя убьют.

— Не в первый раз.

— Как ты смеешь.

Крадучись, Дэвид заглянул за край дверного проема. Его отец замер, прекратив свои блуждания по комнате, и в изумлении уставился на мать. Она была много ниже отца, но сейчас, в момент своего гнева, была столь величава, что, казалось, заполняла собою всю комнату.

— Как смеешь ты, — повторила она.

— Как смею я? Что я смею?

— Как смеешь ты столь безответственно и безрассудно разбрасываться своей жизнью ради безнадежной затеи, призванной лишь удовлетворить твое эго.

— Мое эго здесь совершенно не при чем, — запротестовал Шеридан.

Прежде чем он успел продолжить, Деленн оборвала его.

— Да, точно так же как и тогда, когда ты летал на З’Ха’Дум, — сказала она, и было очевидно, что одно только воспоминание об этом событии непереносимо для нее. Дэвид слышал упоминания об этом погибшем мире уже несколько раз, и знал, что когда-то его отец летал туда. Ходили даже слухи, что он умер там, но это, конечно, чепуха. В конце концов, вот он, стоит здесь, явно живой. — И к тому же, в те времена, когда ты отправился на З’Ха’Дум, ты «всего лишь» командовал станцией Вавилон 5. Мы еще не поженились. У нас еще не родился сын. Альянс еще не избрал тебя своим Президентом, да даже и вообще не существовал еще. Ты был молод, над тобой реяло знамя правого дела, и без сомнения ты думал, что будешь жить вечно. Конечно, это все сплошные иллюзии, что тогда, что сейчас. Зато сейчас на тебе лежит ответственность передо мной, перед Дэвидом и перед многочисленными расами Межзвездного Альянса.

— А как насчет моей ответственности перед Г’Каром?

— Он там, где ему должно быть. Ему не причинят вреда. Вир уже дал нам знать об этом. Г’Кару обеспечили во дворце вполне человеческие, хотя и спартанские, условия жизни.

— И ему запретили покидать дворец!

— Джон… Быть может, он сам именно этого и хочет, — резонно предположила Деленн. — Быть может, обстоятельства привели Г’Кара именно туда, где он и должен был оказаться. Лондо отрезан со всех сторон, окружен деструктивными силами. Мое мнение таково, что на всей планете у него не осталось ни одного союзника, на которого он мог бы полностью положиться. Г’Кар теперь станет для него таким союзником. Кто знает, сколько ядовитых речей нашептали уже в уши Лондо. Кто знает, какие темные силы успели уже изувечить его разум?

— И ты полагаешь, что Г’Кар сможет все это исправить. — Голос Шеридана звучал весьма скептично.

— Я полагаю, что Г’Кар может оказаться в состоянии исправить это. И будучи там, на Приме Центавра, шансов на успех у него становится гораздо больше. Эти двое: Г’Кар и Лондо… они связаны друг с другом самой Судьбой, Джон. Они кружат друг вокруг друга, словно светила, образующие двойную звезду.

— Двойные звезды, — напомнил ей Шеридан, — не дают зародиться жизни. Гравитационные возмущения, создаваемые этими звездами вокруг себя, разрывают любые планеты, которые начинают формироваться в таких системах.

— Да, — сказала Деленн. — Я знаю. Но возможно, именно так и обстоят дела у Лондо с Г’Каром. Возможно, им также суждено судьбой сокрушать силой своей воли все, что попадет между ними, пока вокруг не останется вообще ничего. В том числе и них самих.

— И что? Предполагалось, что после этих слов мне должно полегчать?

— Нет. Предполагалось, что я просто выскажу свое мнение. Если только мое мнение еще что-то значит для тебя.

Шеридан тяжело вздохнул.

— Конечно, оно много значит для меня. — Он обнял Деленн, сжал ее в своих объятиях с такой силой, что Дэвид начал опасаться, как бы Шеридан попросту не раздавил ее. — Просто… когда я думаю о Г’Каре, о том, что он сейчас в таком ужасном месте, окруженный врагами…

— Но это же Г’Кар. Мы о нем говорим. В таких ситуациях он чувствует себя, как рыба в воде. Иногда мне кажется, что он не может быть счастлив, если не окружен повсюду врагами. И он может быть способен что-то изменить, Джон. Он может оказаться гораздо полезнее для нас именно в таком ужасном месте, чем где бы то ни было еще.

И тут Дэвид подпрыгнул от неожиданности, поскольку громкий голос раздался вдруг позади него:

— А что у нас здесь такое?

И тут же он уже был на ногах, одновременно оборачиваясь назад. Но в результате лишь запутал сам себя, и опрокинулся назад, приземлившись на свое мягкое место.

Мастер Вултан, периодически дававший Дэвиду уроки и часто вгонявший мальчика в отчаяние, стоял рядом с ним, сложив руки.

— Шпионим, вот как? — спросил Вултан строгим голосом, его заросший бородой подбородок ощетинился от негодования. Дэвид не сумел с ходу отгадать, насколько искренним — или наоборот, напускным — было возмущение Вултана.

А вот определить уровень негодования его родителей, наоборот, не составило труда. Когда Шеридан и Деленн выскочили из офиса, чтобы выяснить, чем вызван такой шум, оба они уставились на своего сына и сурово нахмурились.

— И как давно ты здесь прячешься, Дэвид? — требовательно вопросил его отец.

— С тех пор, как вы разбудили меня своими криками, — ответил Дэвид.

Деленн взглянула на Шеридана так, словно собиралась метать молнии своими глазами, но тот, впрочем, постарался этого не заметить.

— Тебе не следует прятаться здесь, подслушивая чужие разговоры, — сказал Шеридан.

— Ты прав, отец. Следующий раз я спрячусь в каком-нибудь более надежном укрытии, — согласился Дэвид, поднимаясь с пола и отряхивая с себя пыль.

Остроумный ответ, однако, нисколько не обрадовал мать.

— Дэвид… ты поступил неправильно.

Он тяжело вздохнул и сказал:

— Извини, мама.

Дэвид не мог решиться направить всю мощь своего острого и постоянно готового к бою ума на мать. Он чувствовал, что у него гораздо меньше шансов отвертеться от ее ответной и вполне серьезной реакции, чем при пикировке с отцом. В глубине души ему казалось, что отца даже радует его стремление во всем идти наперекор. Это казалось вполне объяснимо… в конце концов, Джон Шеридан мог бы учебник по восстаниям написать.

— Извини, отец, — продолжил Дэвид. — Но когда я услышал, что вы упомянули Г’Кара… видите ли, он мне всегда нравился, и мне ненавистна мысль, что он попал в беду.

Шеридан вздохнул и казался теперь уже далеко не столь разгневанным, как несколькими мгновениями раньше. Теперь он был просто опечален.

— Вот и мне тоже, Дэвид. И твоей маме тоже. Но она права: в данный момент, игру ведет сам Г’Кар. У нас есть свидетельства из надежных источников, что прямая опасность в данный момент ему не угрожает. И находясь в таком положении, он получает прекрасную возможность сделать много хорошего, действуя изнутри, раз уж так вышло.

Вултан переводил взгляд с Шеридана на Деленн и обратно.

— Никто из вас не собирается наказывать мальчика? Он подслушивал. Нет сомнений, что такое поведение не должно одобряться.

— Вы абсолютно правы, — твердо сказал Шеридан. — Дэвид… протяни левую руку.

Дэвид немедленно подчинился приказу отца. Джон Шеридан с суровым видом выступил вперед, взглянул на протянутую руку и слегка шлепнул по ней своими пальцами.

— Пусть это послужит уроком для тебя, — мрачно сказал он.

— Я этого никогда не забуду, отец, — с самым серьезным видом ответил Дэвид.

Вултан выпучил глаза и покачал головой в знак недовольства.

— Этот ребенок, — сообщил он родителям, — не нуждается ни в учителе, ни даже в отце с матерью. Ему нужен страж.

В тот момент, когда он произнес эти слова, Дэвид почувствовал, будто что-то холодное ухватило его за плечо возле самой шеи. Он вздрогнул, и внезапная перемена выражения его лица не укрылась от матери.

— Дэвид… Что случилось?

— Я и сам не знаю, — признался Дэвид. — Очень странное чувство, вот и все. Словно… словно…

— Кто-то только что прошел по твоей могиле? — предложил Шеридан. — Так обычно говорил мой отец, когда у него на лице бывало похожее выражение.

— Да. Пожалуй, примерно так, — согласился Дэвид.

— Мне совсем не нравится эта фраза, — резко сказала Деленн, внезапно помрачнев. — Пожалуйста, не повторяй ее больше никогда.

— Ну хорошо, — в недоумении поспешил заверить Шеридан, который явно не мог понять причину такой реакции своей жены, но спорить с ней желания не имел. Он повернулся к учителю Дэвида и сказал, — Мастер Вултан… мне кажется, Дэвид мог немного утомиться от такого внимания к себе. Я признаю, что был несколько перегружен последнее время, и мальчику пришлось прибегнуть к такой тактике, какую он показал сегодня, просто чтобы добиться крупицы моего внимания. Это неправильно. Если вы не будете возражать, то я думаю, что и его мать, и я, мы оба хотели бы провести сегодняшний день вместе с ним.

— Как пожелаете, — ответил Вултан, нисколько на первый взгляд не огорченный такой перспективой. Он развернулся на каблуках и ушел, и его длинная роба тихо шуршала по полированному полу.

— Дэвид, тебе надо умыться и одеться, — сказал отец. — Возможно, мы сегодня совершим короткую вылазку, чтобы взобраться на гору Мулкин. Вид, который открывается оттуда, лучший на Минбаре, по крайней мере, так мне говорили.

— Хорошо, отец, — сказал Дэвид. А затем, припомнив, каким расстроенным он чувствовал себя всего пару минут назад, он, прежде, чем умчаться прочь по коридору, быстро обнял своих родителей.

* * *

— Он твой сын, — сказала Деленн, глядя вслед убегающему Дэвиду, и покачала головой.

— Ты повторяешь мне это снова и снова, — заметил Шеридан. — Что-то мне подсказывает, что ты тем самым просто надеешься создать себе нечто вроде алиби. — Затем он снова стал серьезным. — Ты и в самом деле считаешь, что с Г’Каром все будет в порядке?

— Вир абсолютно уверен в этом. Ситуация, в которую попал Г’Кар, совершенно уникальна. По мнению Вира, Лондо в состоянии обеспечить ему безопасность.

— А мнению Вира можно доверять?

— Я считаю, что можно. А ты?

Шеридан не стал отвечать сразу. Он вспомнил рассказ Гарибальди о событиях, связанных с этим последним визитом на Приму Центавра… событиях, которые привели к гибели Лу Велча. Майкл непривычно скупо описал происшедшее, но сумел дать понять — хотя скорее немногословно, чем подробно — что в урегулировании ситуации в той или иной мере принял участие Вир Котто. Шеридан даже подозревал, хотя и бездоказательно, что Вир каким-то образом был причастен к тем периодическим «террористическим актам», которые правительство Центавра пыталось списать на Альянс.

Потому, обдумав слова Деленн, в конце концов Шеридан все-таки сказал:

— Да, думаю, что мы, пожалуй, можем доверять Виру Котто. Трудно поверить, учитывая, каким мы привыкли его видеть на Вавилоне 5, что теперь он стал едва ли не самым надежным из всех центавриан.

— Мы все меняемся, Джон, по сравнению с тем, какими нас привыкли видеть. Посмотри на себя… Посмотри на меня… — и Деленн игриво потянула его одной рукой за бороду, а другой в это время погладила свои длинные черные волосы, среди которых уже пробивалась седина.

— Ты имеешь в виду, что теперь у всех нас стало больше волос? — спросил Шеридан. — Что ж, бывает и хуже. — И тут он снова стал серьезным. — У нас стало больше волос… зато Г’Кар потерял глаз. И потерял его именно на той планете, на которой застрял теперь. Если дела там станут ухудшаться, он может потерять и второй глаз… и много чего еще.

— Ты смотришь лишь на темную сторону, — возразила Деленн. — Но ведь всегда есть и светлая сторона. Ты помнишь урну?

— Урну? — переспросил Шеридан, явно не понимая, что она имеет в виду.

— Вазу, — предложила Деленн. — Ту, которую оставил нам Лондо…

— О! Да. При последней нашей встрече. Ваза, которую следует подарить Дэвиду на его шестнадцатилетие…

Деленн кивнула.

— С водами дворцовой реки, запаянными в ее основании. Я недавно нашла ее в кладовой. И вспомнила, каким был Моллари в тот раз… Последний раз, когда мы виделись с ним. Мне показалось, что он так отчаянно нуждался в каком-нибудь, хотя бы крошечном намеке на дружбу… от нас… от кого угодно…

— И ты думаешь, что Г’Кар поможет ему в этом.

— Мы можем только надеяться. Как ты думаешь, не подарить ли эту вазу Дэвиду раньше? Не дожидаясь его шестнадцатилетия?

— Ну нет, — решил Шеридан. — Давай уважим просьбу Лондо. Я не помню никого более похожего на Лондо старых добрых дней, чем тот человек, который оставил нам эту вазу. Я скучаю по нему. Сейчас невозможно предсказать, как дальше повернется вся эта история с Примой Центавра. Но на свое шестнадцатилетие Дэвид, что бы к тому времени ни случилось, по крайней мере получит некоторое представление о том, каким человеком был когда-то всем известный Лондо Моллари.

Глава 9

Под столицей располагались катакомбы, которые многими считались не более чем мифом. Считалось, что великий Император Олион соорудил их много веков назад. Как гласит легенда, Олион был сущим параноиком в своем страхе перед народным восстанием. И потому приказал соорудить катакомбы как место, где можно спастись от любой погони. Говорят, что лишь он один, помимо самого создателя катакомб — убитого по приказу императора сразу по завершении строительства, — знал все ходы этого лабиринта. По катакомбам можно было бежать из города в отдаленные окрестности, где имелось много тщательно замаскированных входов и выходов, что позволяло беглецу выбраться из столицы незамеченным, при этом ускользнув от погони.

Но так говорилось лишь в легенде. На деле ни одного входа в катакомбы, конечно, уже не существовало. А если бы и удалось его отыскать, то наверняка оказалось бы, что в тоннелях кишат паразиты, и по ним просто не пройти.

Тем не менее, много лет назад, будучи еще совсем молодым человеком, в поисках ископаемых останков первобытных центаврианских культур, Ренегар — не по годам физически развитый уже в том нежном возрасте — в буквальном смысле слова провалился в миф.

Ренегар предпринял единоличные раскопки на границе пригородной зоны. Грунт вдруг провалился, и он упал прямо в материализовавшиеся из древних преданий катакомбы. Когда он пришел в себя, отряхнулся от пыли и сумел справиться с поднимавшимся чувством паники, он прямо-таки пришел в восторг от своего открытия. По правде говоря, местное население, действительно состоявшее из многочисленных паразитов, не было в особом восторге от его вторжения, но перспективы исследований казались юноше слишком заманчивыми, чтобы отказаться от них из-за подобных мелочей.

У Ренегара почти не было друзей, а родители мало интересовались, когда и куда он исчезает, и потому он не склонен был ни с кем делиться своим новым захватывающим открытием.

Он доставил в подземелья эхолокаторы и другие сканирующие устройства, которых, конечно, не существовало много веков назад, при строительстве катакомб. За несколько лет он сумел составить довольно подробную карту лабиринта… правда, не без помощи и содействия взрывных устройств. Камнепады и другие природные катаклизмы привели к тому, что некоторые коридоры стали непроходимыми, и Ренегар уже вскоре обнаружил, что разумное использование бомб может оказать ему колоссальную помощь. Ключевое слово здесь, конечно, «разумное». Когда он попробовал применить бомбу в первый раз, взрыв едва не унес его самого в царствие небесное. Но необходимость была прародительницей всех изобретений, и в последующие годы, при различных поворотах судьбы, хорошее знание взрывотехники и археологии, полученное в результате исследования катакомб, принесло Ренегару немалую пользу.

А для катакомб, в свою очередь, нашлось новое применение.

Ренегар направлялся к месту сбора уверенными, ровными шагами, знание катакомб настолько уже укоренилось в нем, что он больше не нуждался в картах, составление которых столь болезненно обошлось ему в юности. Какой-то грызун перебежал ему путь, и Ренегар пинком отбросил его с дороги. То, что его нисколько не беспокоило наличие вокруг подобных существ, было очень кстати, потому что иначе он легко мог бы и потеряться в ходе изучения рукотворных пещер.

— Ренегар! — раздался впереди шепот, и он мгновенно узнал прозвучавший голос. — Это ты?

— Конечно, я. Кто же это еще мог бы быть? — мрачно спросил Ренегар. Он вскарабкался по еще одному подъему, завернул за угол и обнаружил перед собой всех остальных, кому он решился — в припадке безумия, как ему иногда казалось — доверить не только свою жизнь, но и будущее всей своей планеты.

В их число, естественно, входил Вир. А также Дунсени. Было также еще много других людей, которых Вир сумел привлечь за прошедшие годы, но никто из них, за исключением самого Вира, не знал всех остальных участников подполья. Возможно, в этом и крылась своя сермяжная правда, размышлял Ренегар, но в результате на самого Вира падало слишком большое напряжение.

И это напряжение постепенно начинало сказываться. Вир выглядел все более усталым, даже несколько подавленным, по сравнению с тем, каким он был раньше. Но он по-прежнему создавал вокруг себя атмосферу мрачной решимости, словно выбрав некое направление движения, твердо намеревался двигаться вперед в этом направлении до самого конца, независимо от того, каким этот конец окажется.

— Ты видел? — спросил Вир без предисловий, и Ренегар сразу точно понял, о чем идет речь.

— Как я мог не видеть? Этот проклятый Дурла был повсюду. А что, это правда? То, что некто пытался убить их обоих? Императора и Дурлу?

— Вообще-то, только Дурлу. Император просто появился в ненужном месте в ненужное время, — ответил Дунсени.

— Этими словами можно подвести краткий итог всей его жизни, — мрачно заметил Вир. А затем, более деловым тоном добавил. — Но смертью Исона дело не ограничится. Дурла ни в коем случае не оставит это покушение без последствий. Если один из Домов выказал намерение свергнуть его, Дурла непременно решит, что и все остальные Дома постараются теперь образовать альянс ради достижения этой цели.

— Ты хочешь сказать, что Дурла теперь объявит войну Домам? — спросил некий угрюмого, но грозного вида боевик по имени Ади.

— Без сомнения. И это сыграет нам только на руку.

— Как? — вопрос прозвучал одновременно у многих участников собрания, но ответил на него Дунсени.

— Главы Домов держат в своих руках огромные ресурсы. Возможно, за Дурлой и в самом деле стоит армия, что делает его позиции неприступными, но и у Домов есть свои ресурсы, начиная от людей, и кончая оружием. И даже этим дело не ограничивается. Среди военных тоже есть несколько ключевых фигур, которые связаны старинной традицией лояльности Домам, и эту глубоко укоренившуюся традицию не смогут превозмочь никакие попытки Дурлы переманить их на свою сторону. Вступая в битву с Домами, бросая прямой вызов главам Домов, Дурла сеет раздор среди тех, на кого сам же и опирается сейчас.

— Он не понимает всю степень опасности, если думает, что сумеет встать выше них… а именно так оно и есть, — сказал Вир. — Это старейшая ошибка, которую раз за разом допускают величайшие воители во всех мирах галактики. Они недооценивают противника. И в результате терпят поражение.

— Это… относится и к вам.

Все разом обернулись, чтобы увидеть, кто произнес эти слова, и все разом испуганно охнули.

В сумраке катакомб стояло серокожее существо.

Ренегар мгновенно схватился за оружие, но тут вновь пророкотал голос монстра.

— Слишком поздно. Что бы вы ни сделали со мной, это уже ничего не изменит. Я видел вас, я успел пообщаться с моими собратьями, и они придут сюда, отыскивая вас. Я видел ваши лица. Вы покойники. Но для начала… — чудовище выждало драматическую паузу, — …я спою вам куплет моей новой песни.

Собравшиеся недоуменно переглянулись.

— Тооооолько я… И моя тееееееень… — доносились завывания из темноты.

— Скажите мне, что это сон, — попросил Ади.

Вир наблюдал всю эту сцену с мрачной невозмутимостью.

— Финиан, — сурово сказал он. — Что это еще за дурачество? Я ведь сразу узнал твой голос. Я знаю, что это ты.

В ответ существо безвольно рухнуло на пол прямо перед замершей в недоумении толпой. Только теперь они увидели рану, зиявшую у него на затылке. Из раны продолжала сочиться какая-то густая жидкость. Совершенно очевидно, жизнь покинула тело этого существа, кем бы оно ни было. А затем все взоры обратились на техномага по имени Финиан, появившегося неожиданно в поле зрения.

— Я напугал вас? — спросил он.

— Да, — прямо ответил Вир.

— Вот и хорошо, — эти слова произнес уже не Финиан, а Гвинн, женщина-техномаг, которая почему-то проявляла большой интерес к событиям, происходящим на Приме Центавра. Финиан, как и всегда, внешне выглядел человеком открытой души, круглолицым и голубоглазым, не способным, казалось, ни на какой обман. Конечно, одного этого было уже достаточно, чтобы не доверять ему.

Что касается Гвинн, она, как всегда, держалась высокомерно. Она взирала на всех так, будто наблюдала за ними с большого возвышения, отчего все их тревоги и заботы казались детскими и наивными. Ренегар не доверял ни одному из техномагов. Как гласило общепринятое мнение, попытки довериться техномагам в прошлом никогда до добра не доводили.

— У вас есть все основания испугаться, — продолжила Гвинн. — Мы обнаружили его, когда он блуждал по катакомбам. Но случилось нечто вроде… несчастного случая. Здесь же случаются камнепады, порой в самый неожиданный момент. Вот и на него упали камни, и среди них несколько довольно больших булыжников. А когда камни, да еще такого размера, начинают падать неожиданно… — Гвинн пожала плечами. — Результат, как вы видите, может оказаться трагическим.

— А кто же это такой? — спросил Ади, с любопытством разглядывая труп.

— Это Дракх, — ответил Вир. — Одно из тех мерзких чудовищ, о которых я вам уже рассказывал. Всем вам рассказывал, — Вир возвысил голос. Но не потому, что кто-то не слышал его. Стены туннеля разносили эхо его слов. — Твари, которые заразили чумой Землян. Твари, которые тайно обосновались на Приме Центавра. И, как я считаю, те, кто на самом деле посылает «видения», о которых постоянно трезвонит наш возлюбленный Премьер-министр.

— Но что делает он здесь, под землей? — требовательно спросил Ренегар.

— Мы не знаем наверняка, — честно признала Гвинн. — Возможно, он выследил тебя, Ренегар. А может быть, и нет.

Ренегар смертельно побледнел.

— Не может быть, — выпалил он. — Эта тварь не могла знать, что надо выслеживать именно меня…

— Может быть, и нет, — согласился Финиан. — Может быть, он просто провалился в катакомбы сам по себе, и вдруг услышал ваши речи. Но я так не думаю. Я полагаю, что Дракхи держат под наблюдением всех и каждого… И в поведении Ренегара им что-то показалось подозрительным.

Все осуждающе воззрились на Ренегара. Он, ощетинившись, отступил на шаг.

— Я не знал!

Начал подниматься осуждающий ропот, но Вир, прикрикнув, остановил его.

— Никто не собирается винить тебя, Ренегар, — заверил он своего соратника.

— Тогда, возможно, следует винить кого-то другого, а, Вир? — откликнулась Гвинн. — Ты ведь не игру затеял.

— Что, по-вашему, я этого не знаю! — огрызнулся Вир. — Гвинн, одна из этих проклятых тварей сумела залезть в мою собственную голову! Я прекрасно знаю, на что они способны!

— Значит, ты понимаешь, как необычайно вам повезло, что мы перехватили этого красавца, — сказал Финиан. — Мы считаем, что хотя Дракхи и обладают способностью к телепатическому контакту друг с другом, но этот контакт не возникает мгновенно. Есть некий ритуал, совершая который, они как бы соглашаются «подключиться» к общей сети. Но для этого требуются определенные усилия и время, и я сомневаюсь, что этому Дракху могло хватить времени, чтобы вступить в контакт. Пока что Дракхи просто заметят, что один из них исчез с лица планеты. Убедившись, что войти в контакт с ним не удается, они выпустят свои сенсоры, чтобы попытаться обнаружить его. Мы сделаем все, чтобы им это не удалось.

— Но мы, тем не менее, не сумеем обеспечить прикрытие для всех вас, — добавила Гвинн.

— А мы об этом и не просим, — отрезал Вир. — Мы нисколько не нуждаемся в том, чтобы другие все время поддерживали нас под руки. Мы и сами неплохо справляемся. Мы сумели затормозить военную машину Дурлы…

— Но этого явно не достаточно.

Эти слова опять сказал Дунсени. Быстрыми, широкими мазками он обрисовал им все, что сумел услышать на совещании в Вертикали Власти.

К тому времени, когда Дунсени закончил свой рассказ, Вир мерил шагами ширину пещеры взад и вперед.

— Очевидно, что Дурлу не удовлетворит ничто, кроме безграничной власти над всей галактикой, — сказал он.

— Дурлу и Дракхов, которые поддерживают его сейчас, — уточнил Финиан.

Все согласно закивали.

— Что нам надо делать, это ясно, — сказал Ренегар. — До сих пор мы действовали отлично. Но нужно идти дальше. Мы должны принять вызов Дракхов и встретиться с ними лицом к лицу. Мы должны выдворить этих тварей с нашей планеты!

Раздались возгласы одобрения, но затем их вновь перекрыл голос Вира:

— Если мы сейчас встретимся с Дракхами лицом к лицу, они просто сметут нас!

— Но ты же сражался с ними, — возразил Ренегар. — Ты мне сам говорил. Ты взорвал их фабрику смерти, доставшуюся им в наследство от Теней.

— Да. Это было, — подтвердил Вир. — Но я просто оказался необычайно удачлив. Почти никого из Дракхов не было там поблизости, когда все это случилось. Если бы они там были, База Теней до сих пор верно служила бы им. Проблема в том, что на Приме Центавра Дракхи находятся всегда. Они следят за Лондо, они следят за Дурлой, и они следят за мной. Их агенты проникли повсюду, их влияние распространилось везде. И кроме того, мы до сих пор не знаем, насколько сильна их власть над Лондо. В нашей мозаике еще слишком много недостающих деталей, чтобы можно было увидеть картину целиком.

— Но мы готовы биться за свободу! — заявил Ренегар.

— Но мы не готовы совершить самоубийство, — возразил Ади.

— Ты трус!

— Я не трус, — не так-то просто было довести Ади до такого состояния, чтобы он начал обижаться на оскорбления. — Но я также и не идиот.

— Он прав, — поддержал его Финиан. — И Вир тоже прав. Силы, собранные вами, еще слишком малы, чтобы можно было осмелиться на прямую конфронтацию с Дракхами. В этой схватке у вас будет лишь единственный шанс, и если окажется, что вы недостаточно подготовились к ней, то вас просто уничтожат.

— Так что же нам тогда делать? — требовательно спросил Ренегар.

— Что нам делать? — повторил Вир. — Именно то, что мы и делаем. Готовиться. Медленно и методично.

— И в конце концов погибнуть? — воскликнул Ренегар. — Так, как погиб Рем Ланас?

В пещере повисла мертвая тишина. Потеря Рема Ланаса была еще слишком свежей и кровоточащей раной.

— Может быть, — сказал, наконец, Вир. — Но может быть, когда настанет нужный момент, мы будем готовы нанести удар и победить.

— Чем больше пройдет времени, тем больше кораблей будет у Дурлы, тем более весомое преимущество будет на его стороне, — вновь возразил Ренегар.

— Не обязательно, — сказал Финиан. — Ваши атаки на объекты военного строительства замедляют осуществление его планов… в то время как вам удается привлечь на свою сторону все больше новых людей. И уж по меньшей мере, вы сеете зерна подозрения, и когда роль Дракхов будет раскрыта перед всем народом, люди начнут толпами вставать под ваши знамена.

— Кроме того, Дракхи становятся чересчур самоуверенными, — продолжила Гвинн. — Чем ближе к завершению строительство флота, тем более решительно они дирижируют процессом. Видите ли… Дракхи никогда не знали славы. Они просто нежились в тени Теней. Тени были куда более великими, чем их слуги, но если Дракхи поверят, что им теперь по силам бороться за те же самые цели, которые ставили перед собой Тени, то они начнут ощущать себя столь же непобедимыми.

— И это будет их ошибкой, — сказал Вир. — Кроме того… нам нужны их ресурсы.

— Какие ресурсы? — спросил Ади.

— А разве вы не видите? — мрачно ухмыльнулся Вир. — Те Дракхи, которые обосновались на нашей планете… они далеко не единственные. Целая вонючая раса мерзавцев пытается замарать все, что было доброго и благородного на Приме Центавра. И мы хотим не просто остановить их. Мы хотим уничтожить их. Мы хотим заставить их заплатить за Рема Ланаса… за то зло, которым они поразили каждый офис и каждого мало-мальски важного чиновника в нашем мире, вплоть до самых верхов, включая и самого императора.

Руками своих марионеток, таких как Дурла, они создают машину разрушения галактических масштабов. Мы задержали процесс создания этой машины, поскольку нам нужно было время, чтобы собрать свои активы. Но в конечном счете, флот все равно будет построен. Это неизбежно… Но это также именно то, что нам и нужно…

— Ну конечно, — догадался Ади. — Потому что когда флот будет достроен, мы сможем обратить его против самих же Дракхов.

— Да, — подтвердил Дунсени. — Они думают, что флот обрушится на Альянс… Но на самом деле они своими руками создают флот, который выступит против Дракхов.

— Точно. — В пещере было не так уж много света, но отблески его танцевали сейчас в глазах Вира, придавая его лицу прямо-таки дьявольский вид. — Если мы будем терпеливы… и внимательны… и нарастим наши силы… нас ждет триумф. Это и в самом деле возможно в долгосрочной перспективе. Когда-то я встретил некоего прислужника Теней. Я сказал ему, что дождусь того момента, когда его отрубленная голова будет насажена на пику, и когда это случится, я загляну в его мертвые глаза и сделаю вот так, — и Вир показал, как именно, помахав своими пальцами самым насмешливым образом. — На это ушло несколько лет… но именно этим дело и кончилось[16].

— И сколько времени должны мы терпеть? — спросил Ренегар. — Потому что если мы не будем осторожны, на пиках окажутся наши головы, так, как это случилось с беднягой Ланасом.

— Мы будем терпеть столько, сколько необходимо, — твердо заявил Вир. — Помните, в нашем маленьком движении уже участвует больше, гораздо больше людей, чем собралось здесь. И мы сможем выполнить нашу работу. У нас есть связи. Мы продолжим собирать информацию, как, впрочем, и с выгодой использовать ее. Но если мы раньше времени ввяжемся во что-нибудь, цунами событий смоет нас… и утопит. А мы должны оседлать гребень этой волны, более того, постараться подняться над ней.

— Но на нашей стороне техномаги, — указал Ренегар. — Правда, вы двое пока что оставались, можно сказать, на заднем плане. И то, как вы расправились с этим, — он пнул ногой мертвое тело Дракха, — это похоже на некий прощальный жест. Вы все время остаетесь в стороне, или, когда все же появляетесь на сцене, произносите несколько загадочных фраз. Но в остальном, по большей части, держитесь сами по себе.

— Просто потому, что вы не наши марионетки, — ответил Финиан. — Вы поступаете так, как сами желаете, когда и где сами желаете. И мы, между прочим, вовсе не подряжались прикрывать ваши спины. — Он указал на убитого Дракха. — Ну, разве что когда вот такое имеет место.

— Но не надо полагаться, что так будет всегда, — предупредила Гвинн. — Ваш безграничный энтузиазм нас просто обескураживает. Ну, и кроме того, у нас есть и свои собственные проблемы, которыми приходится заниматься. Так что я предлагаю вам не испытывать наше терпение…

— Потому что вы коварны и быстры в своем гневе? — спросил Вир. Когда Гвинн кивнула, имея при этом несколько удивленный вид, Вир пояснил. — Лондо однажды сказал мне, что именно такую фразу он услышал от техномагов много-много лет назад[17].

— Значит, ничего не изменилось, — сказал Финиан.

Вир отчетливо чувствовал, что разговор надо срочно повернуть в другом направлении, и потому решительно заявил:

— Очень хорошо… Значит, вот как мы будем действовать. У всех вас есть знакомые на разных уровнях иерархии Домов. Поговорите с ними. Попытайтесь прочувствовать их настроения. Попытайтесь найти глаза и уши в тех Домах, где у нас пока не было контактов. Дурла ведет дело к тому, чтобы обрушиться на них гораздо жестче, чем раньше. Он начинает ощущать необходимость либо просто разбить их, либо вовсе стереть полностью. Мы должны дать им понять, что есть альтернатива. Что им вовсе не обязательно просто укатиться прочь с дороги.

Кроме того, наши удары по объектам военного строительства продолжатся. Перекачка наших военных материалов и компонентов через Вавилон 5 будет продолжаться и впредь, а я буду продолжать прилагать все усилия, чтобы никто не стал ассоциировать эти материалы с уже готовыми бомбами.

* * *

Разговор продолжался еще некоторое время, Вир излагал основные соображения касательно того, каким образом собирается выжить их движение сопротивления. Техномаги перестали болтать между собой, молча слушали и даже, что примечательно, иногда одобрительно кивали. Наконец, Вир сказал.

— Ну, вот так… Есть у кого-нибудь вопросы?

— Да. У меня есть вопрос, — сказал Ренегар.

Вир выжидающе на него посмотрел.

— Мы победим? — спросил Ренегар.

Не колеблясь ни мгновения, Вир ответил:

— Да. И не просто мы победим… Но Дракхи потерпят поражение. Вы видели лицо врага, — он указал на погибшее чудище. — Ничего сверхъестественного в них нет. Их можно ранить. Их можно убить. И раз так, то мы с вами можем разить их и убивать. И мы будем их убивать. Какой бы ни оказалась цена за освобождение Примы Центавра от этой… раковой опухоли, которая пожирает саму нашу душу. Но именно в этом конечная цель нашего подпольного движения сопротивления.

— Учитывая, в каком месте мы собрались, — сказал Ади, озираясь по сторонам, — было бы правильнее называть наше движение не «подпольным», а «подземным».

Это замечание вызвало нечто очень необычное для их секретных собраний: взрыв смеха. И буквально на одно мгновение у всех возникло чувство, что они собрались здесь не в качестве участников тайного заговора, а как простые люди, наслаждающиеся обществом друг друга. Ренегар подумал про себя, интересно, будет ли у них хоть когда-нибудь возможность и в самом деле собраться вместе именно в таком качестве, смогут ли они когда-нибудь жить нормальной, беззаботной и непритязательной жизнью. И он сказал об этом вслух.

Вир скептически посмотрел на Ренегара и так ответил ему:

— Ренегар… если бы тебе вдруг удалось начать жить беззаботной жизнью… ты бы просто не знал, что тебе с ней делать.

Ренегар обдумал эти слова, а затем кивнул.

— Очень похоже, что ты прав, Вир. Но… — добавил он, — было бы так приятно… на собственном опыте выяснить, был ли ты все-таки прав или нет?

На это замечание Вир возразить уже не смог.

Выдержки из «Хроник Лондо Моллари».

Фрагмент, датированный 24 сентября 2276 года (по земному летоисчислению)

Примечание для историков: Хотя центаврианский год, естественно, отличается от земного, мы взяли на себя смелость несколько изменить при публикации этих хроник дату описываемых в данной главе событий, с единственной целью избежать недоумения земных читателей при упоминании о «годовщине возвращения Г’Кара». Мы, Центаврианское Историческое Общество, с уважением относимся к увлечению Императора Моллари всем, что связано с Землей, и полагаем, что он одобрил бы наши усилия минимизировать любые возможные затруднения для земных читателей его записок. Что же касается блюстителей чистоты хронологии, нам остается только надеяться на ваше прощение.

Г’Кар стоял в дверях, в той же позе, в какой он всегда стоял там. Высокий, стройный, со взором, устремленным прямо перед собой. И я, сидя напротив за столом, как обычно, жестом пригласил его войти.

— Можно было бы подумать, — говорил я ему, пока он пересекал комнату, — что по прошествии стольких месяцев ты уже мог бы решить, что нет нужды соблюдать церемонию.

— Церемонии, Ваше Величество, это все, из чего складывается наша жизнь. Если не соблюдать церемонии, то окажется, что вы всего лишь смешно одетый центаврианин, наряд которого, к тому же, слишком быстро теряет свой вид, собирая на себя пыль, лежащую вокруг.

— Знаешь, Г’Кар, что мне нравится в тебе? То, что ты даешь мне возможность от души посмеяться.

— Но сейчас вы не смеялись.

— Значит, сейчас ты мне не так уж и нравился. Садись, садись. — Г’Кар никогда не садился в моем присутствии, пока я не приглашал его сесть. Мне кажется, он считает это какой-то странной игрой. — Итак… Как прошел твой сегодняшний день, Г’Кар?

— Точно так же, как и вчерашний, Лондо, и скорее всего — я подозреваю — точно так же, как и завтрашний. Если, конечно, ты не решишь казнить меня сегодня.

— Почему именно сегодня? — спросил я. Я подал знак стюарду, что нам пора подать новую бутылку вина, и он отправился доставать ее.

— А почему бы и не сегодня? — вопросом на вопрос ответил Г’Кар. — Ведь рано или поздно, вам наскучит видеть во мне шута, и тогда… — Он пожал плечами и провел ребром ладони себе по горлу.

— Так вот, значит, что ты обо мне думаешь, Г’Кар? Полагаешь, что я вижу в тебе всего лишь «шута»? — я удрученно покачал головой. — Как трагично.

— Из всех трагедий твоей жизни, Лондо, самой незначительной я искренне считаю то, что тебе пришлось выслушать высказанное здесь мною мнение.

— Это правда, это правда.

После этого в нашем разговоре возникла пауза. Молчание, нисколько не смущавшее двух старых знакомых, и без слов понимавших друг друга. Я не знаю, даже сейчас, могу ли осмелиться назвать его другом.

Нам принесли новую бутылку, поставили перед нами стаканы и наполнили их вином. Г’Кар поднял свой стакан и вдохнул аромат содержимого, демонстрируя утонченность, разительно контрастировавшую с его грубоватой внешностью.

— Это вино, — объявил он, — исключительно удачного сбора.

— Разве не все мое вино хорошего сбора?

— Но не такого исключительно хорошего, — ответил Г’Кар. — Чему обязан такой честью?

— Прошел ровно год, — напомнил я ему. — Целый год с тех пор, как ты спас мою жизнь и попал под мое покровительство. Ровно год с тех пор, как мы начали еженедельно обедать вместе. Я удивлен. Я полагал, что эта дата должна была, словно выжженная огнем, отпечататься в твоей памяти.

— Слишком много вопросов занимают сейчас мой ум, Лондо, — ответил он. — Мои извинения. Должно быть, что-то экстраординарное вытеснило в моей памяти столь знаменательную дату с подобающего ей места на шкале самых важных событий. Итак, раз мы празднуем годовщину, означает ли это, что ты решил отпустить меня?

— С чего это вдруг у меня могло бы возникнуть подобное желание? — удивился я. — Позволить моему самому великолепному другу, Г’Кару, улететь отсюда ни с того, ни с сего? Нет, нет… Боюсь, я не могу этого допустить, хотя бы потому, что в результате предстану в дурном свете в глазах тех, кто внимательнее всех следит за мной.

— Поскольку я представляю собой потенциальное орудие, которое можно задействовать в случае ухудшения нынешней ситуации.

Как ни прискорбно, я не нашел, чем возразить ему.

— И то правда, — неохотно признал я. — Мой Премьер-министр и его союзники совершенно недвусмысленно дали мне понять, что тебе позволено остаться в живых лишь потому, что живешь ты здесь, под моей протекцией. Если я позволю тебе покинуть дворец, значит, я позволю тебе нарушить законы Примы Центавра. А наши законы запрещают всем чужеземцам появляться на Приме Центавра, равно как запрещают использовать «сеть хамелеона». А мне непозволительно демонстрировать снисходительность к преступникам.

Г’Кар допил вино. Стюард тотчас направился к нему, чтобы вновь наполнить стакан, но Г’Кар, как обычно, положил на него сверху ладонь, показывая, что он больше не хочет.

— И почему же это непозволительно? — спросил он. — Быть снисходительным, я имею в виду. Несомненно, такие качества, как милосердие, должны высоко цениться народом. Особенно принимая во внимание некоторые брутальные деяния некоторых ваших предшественников. Народ Примы Центавра наверняка расценит проявление милосердия как положительное изменение в поведении властей.

Я усмехнулся.

— Какая красивая теория, Г’Кар. Но народ не желает, чтобы поведение властей изменялось. Ни в положительную, ни в иную сторону. Они хотят ни большего, ни меньшего, чем то, к чему уже привыкли. Верь мне или нет, но до сих пор находятся такие, кто считает Картажу лучшим из всех императоров, какие были на Приме Центавра. Что его устремления вели нас к такому дню, когда миллиарды жителей галактики боялись бы Примы Центавра из-за ее непредсказуемости. А сейчас многие верят, что я и в самом деле намерен отпустить тебя, и тогда они с радостью смогут воспользоваться подходящим поводом подорвать мой авторитет… устроить под меня подкоп. Как бы нежно я к тебе ни относился, я не считаю, что за твою свободу можно заплатить такую высокую плату, как кризис доверия, который может стоить мне трона и, более того, самой жизни.

Но знаешь, Г’Кар… Все это, по большому счету, к делу отношения не имеет. Мы должны рассмотреть другие вопросы. Новая тема! — объявил я, и постучал ложкой по своему бокалу, словно обращался к целому залу, заполненному шумной компанией.

Пока мы разговаривали, нам принесли еду, и она источала просто великолепный аромат. Я жадно набросился на обед, поскольку за день почти ничего не ел. Г’Кар, как всегда, к своей порции почти не прикоснулся. Учитывая столь скудный рацион, оставалось только гадать, откуда он черпает энергию, чтобы поддерживать свое существование.

— И какую же новую тему ты предлагаешь, Лондо? — поинтересовался он.

Я позволил себе молча дожевать пищу. Вряд ли было бы достойным с моей стороны изрыгать изо рта слова вперемежку с овощами, словно многоцветный фонтан.

— Я думаю, пришла пора тебе выбрать тему, Г’Кар. Последние несколько раз выбор почему-то все время оставался за мной. Конечно, я ни разу не ошибся, а каждый раз получался очень оживленный разговор, это точно, но мне кажется, все же пришла пора тебе схватить быка за бока.

— Кого? За что?

Я беззаботно махнул рукой.

— Любимая поговорка землян. Не обращай внимания.

— Ну почему ж? — возразил Г’Кар. — Возможно, эта тема окажется очень интересной. Твое преклонение перед всем, что связано с Землей и ее обитателями. Я этого никогда не понимал. Ты изучаешь их, ты цитируешь их. Их достижения бледнеют на фоне всего того похвального — и не очень — что создано на Приме Центавра. Они довольно-таки юная раса. По крайней мере, так казалось поначалу.

И все же центавриане что-то в них видят. Некую искру, некий потенциал. По крайней мере, ты-то уж точно видишь. В конце концов, если бы не центавриане, земляне никогда не освоили бы технологию использования зон перехода. Или по крайней мере, отстали бы с этим на десятки, а может, и на сотни лет. Они бы никогда не стали той силой, какую сейчас являют собой в галактике. — Единственный живой глаз Г’Кара искрился от возбуждения. — Что ж у вас с ними такое было, Лондо? Должен признать, я не понимаю и не вижу объяснений этому, равно как и вообще никто из моего народа. В чем корни вашего преклонения?

Я усмехнулся.

— Это случилось незадолго до моего времени… Лет сто тому назад или около того, как ты сам понимаешь. Так что, строго говоря, я не могу рассказать тебе все из первых уст. Но… Я читал кое-что. Комментарии, заметки, переписку между императорами того времени и их министрами, всякое такое.

— И что же ты открыл?

Я склонился вперед и жестом предложил Г’Кару сделать то же самое, поскольку мне не хотелось, чтобы кто-нибудь подслушал нас. Он нагнулся ближе ко мне.

— Они считали, — сказал я, — что Земляне уничтожат сами себя.

— В самом деле.

Я кивнул.

— Они видели в землянах лишь возможность заработать нежданную прибыль. И они считали, что земляне, получив доступ к технологии зон перехода, слишком быстро устремятся за наживой. Мои предшественники предвкушали, что начнутся внутренние распри и войны внутри самого Земного Альянса. Прима Центавра будет тайно снабжать оружием обе стороны, получая выгоду от всего происходящего, и — когда земляне сами подойдут к грани взаимного истребления — великая Республика Центавра выступит и соберет все осколки в свои закрома. Мы видели перед собой очень простой способ расширить зону своего контроля. Риск потерь практически отсутствовал, зато возможная прибыль была многообещающей. Так что наши действия были великолепно просчитаны.

— Но ведь все пошло совсем по-другому.

— Не совсем так. Они так и не подвиглись уничтожить сами себя. Но зато ухитрились настолько обнаглеть, что не побоялись обидеть минбарцев, и вляпались в такую переделку, что чуть было не оказались полностью стерты с лица галактики. Мы предсказывали войну, да… но не ту войну. Они и в самом деле загнали сами себя в ловушку, как мы и думали, но какого врага они себе выбрали! — я даже усмехнулся слегка от этой мысли. — Ты знаешь, они просили нашей помощи… Просили, чтобы мы встали на их сторону в битве с минбарцами. Если бы мы помогли им, минбарцы тут же обрушились бы на нас. Мы знали, что у нас нет шансов выстоять против них. И какую же мы могли найти выгоду во всем этом?

— Не чувствуешь ли ты, что вы, как раса, в чем-то провинились перед землянами? Если бы вы не предоставили им технологию, они бы не встретились с минбарцами и не впутались бы в войну.

— Чушь, — решительно возразил я. — Ответственность не может простираться настолько далеко.

— Неужели?

Г’Кар смотрел на меня. Я ненавижу, когда он вот так смотрит на меня.

— Что это должно означать?

— Если ты совершаешь некий поступок, который приводит все в движение, ты несешь ответственность перед всеми, кого затронет начавшееся движение. Вы подарили им огонь. А они сожгли себя. Вы несете ответственность, вы обязаны хотя бы помочь им вылечить раны…

Но я в ответ лишь покачал головой.

— Нет. Мы всего лишь дали им спички. И это они сами решили зажечь пламя. И ответственность за начавшийся пожар лежит только на них. Разве не так?

— А разве так?

— Ба! — воскликнул я с отвращением. — Рано или поздно любой наш разговор заканчивается именно этим. «Да, это так, нет, это не так». И никаких дебатов или обсуждений. Просто перефразируешь мой вопрос на другой манер. И дальше этой точки нам уже не сдвинуться никак.

— Так значит тот, кому попали в руки спички, и он решил с их помощью зажечь что-нибудь… может не рассчитывать на то, что кто-нибудь придет к нему на помощь? Никакой поддержки? Какими бы ни были итоги или последствия, все это лишь на его совести, и лишь ему самому все это расхлебывать?

— Да, именно так.

— А как быть с тобой, Лондо? — Голос Г’Кара внезапно стал резким, а манеры — настороженными. — Тени вручили тебе спички, разве не так? Руками своих агентов? И ты с их помощью разжег такой пожар, что в нем сгорел не только мой мир, но в конечном счете и твой собственный. И все же теперь ты ищешь моей помощи и поддержки, чтобы справиться с тем, во что ты ввязался.

— Твоей помощи? Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Я и сам этого до конца не понимаю, Лондо. — Этот Нарн обладал удивительными способностями; казалось, невозможно ничего укрыть от него. Он излучал уверенность в собственной правоте, и я едва ли не завидовал ему. — Но все же есть что-то. Нечто такое, чего ты ждешь от меня. Нечто такое… ради чего ты хранишь меня. Вот почему я и сижу здесь уже целый год — только поэтому, и ни по какой другой причине. Ты мог бы запросто казнить меня. Ты мог бы запросто найти способ дать мне сбежать, если бы, в самом деле, захотел этого. Но ты предпочитаешь держать меня здесь ради каких-то своих целей. Я думаю, что на самом деле ты знаешь, ради каких.

— Ах, вот как. И как, по-твоему, что же это за цели?

И эта холодная уверенность вдруг начала у него переливаться через край… Хлынувший словесный поток словно вымывал что-то и из меня самого.

— Я думаю… ты хочешь, чтобы я помог тебе спастись. Не выскочить в какую-нибудь дверь. Не бежать из этого мира. Я думаю, ты хочешь, чтобы я помог тебе спастись тем единственным путем, который снимет, наконец, твою боль. Укрыться в том единственном месте, где никто и никогда не посмеет вновь дотронуться до тебя и вновь причинить тебе страдания. Но я не думаю, впрочем, что ты готов к этому уже сейчас. Или, возможно, ты просто считаешь, что сейчас не подходящий момент. И потому ты ждешь. И мы занимаемся болтовней. И обедаем вместе. И играем в дебаты по разным вопросам, и существенным, и несущественным, когда на самом деле единственное, что тебя интересует, это… пришло ли уже время? Могу ли я еще что-то сделать? Если да, то стоит ли это делать? Или попросить моего старого друга Г’Кара сделать… то, что сам я не могу или не имею мужества совершить?

Внезапно мне стало очень, очень холодно. Холод поразил меня до самых костей, заморозил мою кровь… все мое существо. Какие бы горячительные компоненты не содержало вино, все это разом куда-то исчезло.

— Я думаю, тебе пора идти, — сказал я.

Г’Кар слегка склонил голову в знак почтения и поднялся со стула. Возле него сразу же появились гвардейцы. Какая чушь. Как будто они смогли бы остановить его, если бы он решил атаковать меня. Г’Кар посмотрел внимательно на одного из них и сказал:

— Ты новичок. Ты недавно среди гвардейцев… Но я уже видел тебя раньше. Где?

Гвардеец взглянул на меня, ожидая разрешения ответить Нарну. Я кивнул рассеянно, и он вновь повернулся к Г’Кару.

— Меня зовут Касо. Раньше я служил в рядах Пионеров Центавра.

— Ну конечно. Ведь это ты оказался на площади в тот день, год назад. И это ты видел, как я остановил стрелка. Так ты больше не Пионер Центавра? — Г’Кар покачал головой. — Почему?

Касо ничего не сказал, вместо него ответил я.

— Потому что возникло мнение, — сказал я, — что Касо поступил неправильно, объявив во всеуслышание о твоей роли в спасении жизни и мне, и Дурле. Другие начали давить на Касо, добиваться, чтобы он заявил, будто ты был соучастником, а то и вдохновителем покушения. Случись это, и не осталось бы причин, чтобы не подвергнуть тебя немедленной казни. И Дурлу вовсе не радует мысль, что он чем-то обязан Нарну — и тем более не просто Нарну, а тебе.

— Но ты начал упорствовать в своих принципах, — одобрительно сказал Г’Кар, обращаясь к Касо.

— Я просто говорил правду, — ответил Касо. — Это не было трудным решением.

— О, — сказал Г’Кар, глядя на меня, — ты просто поразишься, когда узнаешь, насколько иногда трудно принять подобное решение.

Касо проводил его из столовой, оставив меня наедине с бутылкой вина, которая нельзя сказать, что была полной, но, конечно, не была еще и пустой. И с этим я, безусловно, мог и имел мужество что-то совершить.

Глава 10

Реальность и фантазия — все смешалось для Дурлы. Он стоял на вершине утеса на Мипасе, и осматривал с высоты корабли, готовые ринуться в битву, и никак не мог решить наверняка, то ли он наблюдает все это в действительности, то ли это просто еще одно из его прославленных видений.

— Великолепно, — сказал он, но ветер, бушевавший на этой высоте, унес его слова, так что никто, кроме него самого, не услышал их. Но пусть даже и так, ему было достаточно того, что он сам себя услышал.

Не только здесь, но и на множестве планет проводилась сборка центаврианских боевых звездолетов, однако Мипасу выпала честь сыграть очень важную роль в предстоящей кампании, ввиду его близости к центральной планете Дрази. К счастью, Министр Кастиг Лионэ проделал более чем замечательную работу, умащивая нужные руки и убеждая нужных людей в правительстве Дрази не задавать лишних вопросов, и потому никто в Дрази и не обращал особого внимания на то, что происходит вблизи их границ. Они знали, что на Мипасе возводятся некие индустриальные объекты, но центавриане настаивали — подкрепляя свои слова весомыми аргументами — что развернувшееся строительство преследует исключительно цели обеспечить занятость быстро растущему населению Республики Центавра.

И в этом была доля правды, потому что и на Мипасе, и на многих других строительных площадках не покладая рук трудились центавриане. И вот теперь, наконец, пришел тот час, когда долгие годы упорных трудов должны принести свои плоды. Казалось, корабли хоть прямо сейчас готовы ринуться в битву — могучие настолько, что даже теперь, когда они сидели на земле и были относительно уязвимы, они все равно выглядели грозной силой.

Ныне, без сомнения, центаврианский флот стал самым большим из всех, которыми располагала какая-либо раса в галактике. За создание его, конечно, пришлось заплатить суровую цену, потребовались долгие годы напряженных исследований и самоотверженного труда.

— Великолепно, — снова повторил Дурла. И подумал про себя, уж не забыл ли он все остальные слова из своего лексикона.

Впрочем, отсюда, с высоты, взору и вправду открывалось величественное зрелище, это невозможно было отрицать. Корабли заполнили собою поле до самого горизонта, готовые к прыжку по первой же команде Дурлы. И более того, многие из них уже поднялись в воздух и теперь бороздили небо, которое словно само ожило от их маневров. Сотни кораблей проплывали мимо Дурлы, сохраняя безукоризненно ровный строй.

А он стоял, широко раскинув руки, и наяву чувствовал, как мощь кораблей передается ему, струится по его жилам. Он чувствовал, что может сам, простым движением своей руки, смахнуть чужие миры с лица галактики. Имея у себя в распоряжении такой могучий флот, он может по своей прихоти разнести вдребезги любую планету.

— Скоро… очень скоро, сэр, — сказал стоявший рядом Генерал Рийс. — Еще две, три недели… И мы будем готовы. По мановению вашей руки, вашей, и ничьей больше, мы нанесем неотразимый удар.

Слышать такое было приятно. В самом деле, это звучало просто превосходно.

— Моей руки, — повторил Дурла, словно зачарованный открывшимся ему видением. — Это моя длань будет простерта к звездам. И это моя длань сокрушит миры Альянса. Они не смогут остановить нас. Ничто не сможет остановить нас.

И внезапно оказалось, что Мэриэл тоже стоит рядом с ним. Она была прекрасна, она улыбалась и словно сияла тем внутренним светом славы, который, по непонятным причинам, Дурла никогда не замечал за ней при иных обстоятельствах.

— Шеридан сможет, — твердо сказала Мэриэл. — Он в силах остановить тебя.

— Никогда! — закричал Дурла.

— Он остановил Теней. Он остановил Ворлонов. Он сможет остановить тебя.

— Я уничтожу его! Я сотру его! Я…

— Я люблю тебя, Дурла, тебя одного, ты для меня превыше всего и всех, — сказала Мэриэл. — И скоро Шеридана как пленника приведут к тебе. И Шеридана, и Деленн.

— Как? — глаза Дурлы полезли на лоб от удивления. — Как тебе это удастся?

— Их сын. Их сын — это ключ ко всему. Когда в твоих руках окажется их сын, за ним неминуемо последуют его отец и мать. Дэвид был рожден с одной единственной целью: чтобы стать величайшей слабостью Шеридана и Деленн. Они пожертвуют собой, чтобы только спасти его. И при этом будут думать, что жертвуют лишь собой, и больше никем, но на самом деле они принесут в жертву весь Шеридановский Альянс. Он попытался, как любят выражаться люди, прыгнуть выше своей головы. Он попытался создать нечто более великое, чем он сам. Но до сих пор не преуспел в этом. Хотя самому Шеридану и невдомек, но как только не станет его, так сразу и Альянс распадется на части. Когда на миры Альянса обрушится этот могучий флот, созданный тобою, они обратятся к Шеридану, чтобы он возглавил отпор, но Шеридана не будет. Они обратятся друг к другу, и каждый увидит перед собой лишь расу, готовую позволить упасть всем остальным, лишь бы самим удержаться на ногах. Это будет славная битва. Хаос воцарится повсюду, и Межзвездному Альянсу настанет конец.

— И для этого от меня ничего не потребуется?

— Ничего. — Мэриэл улыбнулась. — Дурла… знаешь ли ты сам, кто ты есть?

— Скажи мне.

— Ты величайший лидер, величайший мыслитель, и величайший из всех центавриан, когда-либо живших в этой галактике. В будущем о тебе будут слагать песни, и люди будут молиться тебе, как богу. Те действия, которые тебе предстоит предпринять в ближайшие недели, обессмертят твое имя. Никто и никогда не забудет больше, кем был великий Дурла. Ты станешь богом.

— Богом, — прошептал он.

— Даже сам Великий Создатель побледнеет от зависти, услышав ту хвалу, которую будут петь тебе. Потому что божественные способности Великого Создателя помогают ему во всех его начинаниях, а ты, Дурла, ты всего лишь простой смертный… И между тем взгляни на все то, что ты сумел создать, одной лишь силой своей воли.

Пролетавшие корабли тем временем уже настолько плотно покрыли небо, что их ряды заслонили собою звезды, которые лишь от времени ухитрялись выглянуть в просветах между крейсерами. Боевые звездолеты накрывали планету сплошным одеялом.

— Все это лишь ты один создал. И за все это тебе полагается награда.

Мэриэл потянулась к нему, ее губы готовы были слиться с его губами…

…И тут он, вздрогнув, проснулся.

В темноте комнаты, Дурла лежал, тяжело дыша, с горящими щеками. Каждый раз, просыпаясь в непривычном месте, он испытывал неприятные ощущения человека, потерявшего ориентацию.

То сооружение, в котором он расположился во время нынешнего визита, не назовешь особо шикарным или причудливым, но ничего лучше нельзя было отыскать на Мипасе. Впрочем, Дурла и собирался провести здесь лишь одну ночь; на следующий день его ждало путешествие к следующему из миров, подчинившихся великой Республике Центавра, и там ему вновь предстояло стать свидетелем завершения последнего этапа строительства.

Это был славный вояж, подводящий итоги всех его трудов.

Его трудов.

Чем больше он размышлял, тем больше сомнений закрадывалось в его подозрительный разум. А затем он услышал, что кто-то тихо стонет неподалеку. Он огляделся и увидел, что рядом с ним лежит Мэриэл, разметавшись в очень неудобной позе. Возможно, ей тоже снилось что-то. Но ее ночные видения не могли и в подметки сгодиться его грандиозным провидениям, что весьма усугубляло отношение Дурлы к Мэриэл. В конце концов, Мэриэл из реального мира даже в сравнение не шла с Мэриэл из его видений — аватаром величия.

Мэриэл из реального мира служила лишь источником острого разочарования.

Дурла растолкал ее, и Мэриэл, вздрогнув, проснулась и села, отчаянно щурясь. Одеяло упало, Мэриэл предстала перед ним, прикрытая лишь тончайшей ночной сорочкой. В прежние времена один только взгляд на нее, такую, воспламенил бы его кровь. Ныне Дурла едва удостоил жену лишь беглого взгляда.

— Мэриэл… скажи, что ты обо мне думаешь, — попросил он.

Она растерянно посмотрела на мужа.

— Что?

— Твое мнение. Обо мне. Я желаю знать, каково оно.

— Ты… — Мэриэл облизнула губы, все еще не проснувшись окончательно, но отважившись все же ответить на вопрос Дурлы. — Ты мое солнце и моя луна, мои звезды и моя Вселенная. Ты…

— Прекрати, — Дурла крепко схватил ее своими руками. — Я желаю знать правду, потому что мы стоим на пороге величайших событий. На пороге отвоевания утерянной славы Примы Центавра. Но мне важно, чтобы ты сказала мне, что ты думаешь об этом предприятии, и обо мне самом.

— Почему… это так важно?

Дурла набрал полную грудь воздуха.

— Просто так. Просто скажи мне. Я великий лидер? Какие песни будут слагать обо мне? — И когда Мэриэл не смогла ответить незамедлительно, он начал свирепо трясти ее и закричал. — Скажи мне!

И тогда ее лицо внезапно исказилось гримасой ярости, гнев был настолько осязаем, что Дурле показалось, будто кинжалы вонзаются в него одной только свирепой силой ее взгляда.

— Ты желаешь знать, что я думаю? Ну хорошо же. Я думаю, что ты сошел с ума. Ты безумец. Ты опьянен властью. Я думаю, ты все время внушаешь себе, будто все, что ты делаешь, служит во благо Примы Центавра, когда на самом деле ты хочешь блага лишь себе самому. Я думаю, что ты принесешь смерть и разрушение нашему народу. Я думаю, что все эти «великие провидения», о которых ты то и дело твердишь, это лишь наваждения, иллюзии гнилой души, затянувшаяся подготовка к тому, чтобы принять на себя вечное проклятие. Я думаю, что если бы в тебе осталась хоть частичка порядочности, ты бы остановил этот безумный проект, пока еще не поздно хоть что-нибудь сделать. Что ты воздержался бы от того, чтобы обрушить на наши головы гнев Межзвездного Альянса, и вместо этого начал работу над созданием чего-нибудь более благопристойного и полезного ради нашего процветания. Чего-нибудь такого, что могло бы тысячу лет простоять как символ, заявляя всем: «Смотрите! Мы, граждане великой Республики Центавра, создали это, и от этого выигрывает каждое разумное существо в каждом уголке Вселенной!» Но, Дурла, если ты продолжишь следовать прежним курсом, ты приведешь нас лишь к разрушению, и единственные песни, которые будут петь после тебя, это будут панихиды. Ты хотел знать, что я думаю? Ну, так теперь ты знаешь, что я думаю.

Все это вырвалось у Мэриэл в едином порыве, слова налетали одно на другое. Она не раздумывала, подбирая их, не размышляла, насколько мудро с ее стороны говорить все это. Как и всегда, во все века бывало с униженными и избитыми женами, ее в этот момент заботило лишь одно: как бы побольнее ужалить Дурлу своими словами. Дать ему сдачи единственным доступным ей способом.

Мэриэл, женщина хитрая, интеллигентная и всегда себе на уме, слишком долго терпела тиранию мужа. И теперь, прежде чем он успел обрушить на нее свой кулак, сорвала покровы со своего тела, швырнула их на Дурлу и выпрыгнула из кровати с силой ринувшегося на добычу хищника. Что-то вдруг проснулось в ней, чувство собственного достоинства, собственной ценности, разгорающиеся угольки прежнего почтения, окружавшего ее, когда она славилась как Роковая Леди Примы Центавра.

Сегодня ночью она вернет себе все.

Прежде, чем Дурла сумел выпутаться из простыней, Мэриэл рванулась к двери спальни, распахнув ее с такой силой, что та хлопнула об стену. Она бежала по коридору, чувствуя, что муж в спешке бросился за ней в погоню. Осталось всего несколько шагов; она еще могла успеть достичь другой комнаты вовремя. Вот она схватила ручку двери, толкнула ее, влетела в комнату и захлопнула дверь у себя за спиной, налегла на дверь изнутри и заперла Дурлу снаружи. Отныне и навсегда.

Дурла со всей свирепостью колотил в дверь, Мэриэл прислонилась к ней спиной и чувствовала, как благословенное дерево принимает напор мужниного гнева на себя. На другом конце комнаты чернел экран терминала. Мэриэл уставилась на него, понимая, что она останется заперта в этой ловушке лишь столько времени, сколько сама позволит себе здесь находиться.

Она пересекла комнату, прикоснулась пальцами к боковой стороне терминала и активировала вызов императору Примы Центавра Лондо Моллари. Мэриэл подловила его на том, что он сам предложил ей помощь. Она возвращается домой. Еще несколько секунд, и Дурла уже ничем не сможет навредить ей.

Глава 11

— С днем рождения, Дэвид!

Дэвид Шеридан поморщился, когда мать впечатала поцелуй ему в щеку. Он поспешил стереть след от поцелуя, а затем взвыл от мучительного смеха, поскольку Майкл Гарибальди тут же агрессивно поцеловал Дэвида в другую щеку.

— Дядя Майки! — сумел он, наконец, выдавить из себя, поспешно вытирая слюну с лица. — Ох, йок!

— «Ох, йок»? И это все, что ты мне скажешь? — спросил Гарибальди насмешливо-оскорбленным тоном. — И это после того ужасного подарка, который я вручил тебе?

Они собрались в личном кабинете Шеридана, самом приватном помещении в его владениях, предназначенном для раздумий и медитаций. Комнатку горделиво заполняли разнообразные сувениры, напоминавшие о ранних днях карьеры Шеридана (хотя Деленн тоже не была забыта), и в целом у этого помещения был не минбарский, а скорее очень «земной» дух. По крайней мере, так говорили Дэвиду. Поскольку сам он ни разу на Земле не был, ему оставалось лишь полагаться в этом на слово своего отца.

— Подарок? Неужели путешествие? Наконец-то? — спросил Дэвид.

У Деленн округлились глаза, словно этот вопрос они уже сотни раз обсуждали прежде… как оно, впрочем, и было на самом деле.

— Дэвид, мы же договорились на восемнадцать…

— Что за великая сделка насчет восемнадцати? — требовательно спросил Дэвид. Зная, что с матерью он застрянет в тупике, Дэвид повернулся к отцу. — Пап, мне уже шестнадцать. Не мог бы ты, пожалуйста, объяснить матери, что она просто параноик.

— Да ты просто параноик, — моментально повторил ей Шеридан.

— Так значит, ты говоришь, что я могу отправиться в путь.

— Нет, не можешь. Но поскольку сегодня твой день рождения, я подумал, что могу подыграть твоей шутке.

Дэвид раздраженно вздохнул. Затем повернулся к Гарибальди, взывая к нему как к суду последней инстанции.

— Ты можешь в это поверить? Они не хотят отпускать меня одного в шаттле, чтобы я мог навестить тебя на Марсе. Да вообще никуда не хотят отпускать! Что за чертовщина здесь происходит?

— Следи за своим языком, — чопорно напомнила ему Деленн.

— Виноват. Что за чертова бесовщина здесь происходит?

— Ну, молодец, — насмешливо отозвался Гарибальди.

— Хотел бы напомнить, Дэвид, — сказал Шеридан. — Тебе «шестнадцать» только технически. Минбарский год короче земного. По земным стандартам, тебе еще надо бы подождать.

— Хорошо, отлично. Но разве во мне не течет нисколько минбарской крови? Или это уже ничего не значит?

— О, да. Только почему-то эта кровь не слишком близко притекает к твоим волосам, — съязвил Гарибальди.

Деленн, занимавшаяся в это время разрезанием бело-шоколадного пирога, который доставили лишь несколько минут назад, покачала головой.

— От тебя, Майкл, как всегда ровным счетом никакой помощи.

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста. Держи, — и она пихнула ему кусок пирога.

— Слушай, я лишь хотел напомнить тебе, что у парня кое-что есть, вот и все, — сказал Гарибальди. Он откусил кусочек пирога и спросил. — Кто это испек?

— Я, — ответил Шеридан. — Я понял, что никогда не поздно попробовать себя на новом поприще.

— Что ж. Знаешь что? Ты ошибался, — Шеридан нахмурился, а Гарибальди отложил пирог в сторону. — Просто… Ну, в общем, парню уже шестнадцать лет, а он до сих пор даже в шаттле ни разу сам не летал? Если не считать парочку визитов на Вавилон 5, он провел практически всю свою жизнь на Минбаре. Ему нужно выбраться куда-нибудь, надо дать ему возможность повидать галактику. Бог мой, когда я думаю, на что я был способен в шестнадцать лет…

— Воображение часто подводит нас, — возразила Деленн.

— У нас совсем другая ситуация, Майкл, и ты это знаешь, — Шеридан понизил голос и, глядя на Дэвида, обратился к Гарибальди, — И я не знаю, подходящее ли сейчас время для того, чтобы…

— Обсуждать это, — оборвал его Дэвид. Он как раз доел свой кусок пирога, не самого плохого по мнению его тинейджерских вкусовых рецепторов. — Я не могу не вспомнить, что точно такие же слова слышал уже великое множество раз. Когда же настанет это долгожданное подходящее время, когда можно будет обсуждать проблемы в моем присутствии, а? Насколько я, по-вашему, должен быть укрыт от проблем этого мира?

Шеридан взглянул на Деленн, но она лишь слегка пожала плечами, словно говоря «ну что здесь еще скажешь?»

— Все… не так, — сказал он.

— А как? — хором спросили Дэвид и Гарибальди.

— А так, — терпеливо объяснил Шеридан. — Я — Президент Межзвездного Альянса. И все дело в том, что есть люди — и вне Альянса, и, как ни прискорбно, внутри него — которые хотели бы любым способом поднажать на меня. Не говоря уже о тех многочисленных личных обидах, которых за все эти годы накопилась целая гора у самых разных людей. И мой сын может стать огромной наградой для них, которая позволит им поквитаться со мной и добиться своего.

— Вау, да ты и в самом деле параноик, — сказал Гарибальди.

— Равно как и ты. Забыл уже? Ведь именно эта черта мне всегда в тебе и нравилась.

— Есть время для паранойи, есть время когда ее быть не должно, — возразил Гарибальди.

— Только вот такое время почему-то все никак не наступит, — заметил Шеридан.

— Может и так. Но не думаешь ли ты, что все-таки должен быть какой-то баланс? Как я уже говорил, когда мне было шестнадцать…

— Ты только тем и занимался, что скитался по галактике, я знаю. Прицеплялся к каждому рейсу, когда только можно было, мотался по колониям, вляпывался в неприятности. И стал тем человеком, каким ты есть сегодня.

— Бог помогает всем нам, — весело сказал Гарибальди.

— Дело в том, — продолжил Шеридан, — что Дэвид — это не ты. Ты мог делать все, что тебе заблагорассудится, попадать в любые неприятности по своему усмотрению, с относительной анонимностью. А вот Дэвиду выпало несчастье быть моим сыном.

— Это вовсе не кажется мне несчастьем, папа, — вздохнул Дэвид. — Я бы просил не вкладывать свои слова в мои уста.

— Извини.

— У него столько много своих слов, что они просто разбегаются от него повсюду и забираются в уста другим людям.

— Не надо помогать мне, Майкл, — попросил Шеридан.

— Дело в том, что в одном ты все-таки прав, — сказал Дэвид.

— В одном, — рассмеялась Деленн. — Ну и ну. Это означает, что продуктивность ваших дискуссий увеличилась сразу на сто процентов, Джон. Ты должен гордиться.

— Не надо помогать мне, мама, — невозмутимо сказал Дэвид и вновь повернулся к отцу. — Дело в том, что… ты и в самом деле Президент Межзвездного Альянса. С какой бы стороны на это ни взглянуть, ты все равно самый могущественный человек в известной части Вселенной.

— Несколько высокопарно сказано, но в целом я принимаю, — сказал Шеридан.

— Но тогда как же это получается, что у самого могущественного человека известной части Вселенной… самый немощный сын?

Шеридан некоторое время смотрел вниз, а потом вздохнул.

— Дэвид… Я бы только рад был, если бы все было по-другому. Как бы я хотел жить в других обстоятельствах…

— Папа, мы сами создаем те обстоятельства, в которых живем. Нельзя создать некий набор обстоятельств, а потом стонать насчет них и списывать все на Судьбу.

— А он кое-что понимает, Джон.

— А ты, Деленн?

— Я не говорю, что твои тревоги безосновательны. И в данном конкретном случае я полностью на твоей стороне. Нет простого ответа, который годился бы на все случаи жизни, — ответила она.

— А когда вообще он есть? — Шеридан задумался на мгновение, а потом сам же ответил на свой вопрос. — Может быть, лишь тогда, когда тебе семнадцать…

— Папа, забудь, — нетерпеливо сказал Дэвид. — Просто забудь. Я сам запрусь в своей комнате и выйду из нее, когда мне стукнет пятьдесят, и может быть тогда в нашей галактике уже будет достаточно безопасно. — И прежде, чем Шеридан успел что-нибудь возразить ему, Дэвид обернулся к Гарибальди. — Окей, ну, так что там насчет твоего подарка?

— Дэвид, ты поднял этот вопрос; мы не можем просто так бросить его, — сказал Шеридан.

— Знаешь что, папа? Сегодня мой день рождения. Если я хочу бросить этот вопрос, я думаю, сегодня его действительно стоит бросить.

Шеридан поднял руки в знак того, что он сдается, а Дэвид вернулся к Гарибальди и повторил:

— Итак? Мой подарок?

Гарибальди запустил руку в свой пиджак и вытащил ФПР. Он вручил его Дэвиду и с гордым видом сказал:

— Вот. Держи.

Дэвид благоговейно принял оружие и повертел в руках, наслаждаясь его тяжестью.

— Вау, — прошептал он.

Лицо Шеридана стало настолько мрачным, что казалось, по нему кружат грозовые тучи.

— Майкл, — сказал он сухо, — Могли бы переговорить с тобой приватно…

— Ох, Джон, успокойся. Дэвид, нажми спусковой крючок.

— Дэвид, ты этого не сделаешь! — выпалила Деленн.

— Ребята, вы мне доверяете? После двадцати с лишним лет, можно было бы подумать, что хотя бы это-то я заслужил. Дэвид, поверни дуло в этом направлении и нажми спусковой крючок.

Прежде чем родители успели остановить его, Дэвид сделал как ему было сказано. Он собрался с духом и нажал спусковой крючок.

Последствия, однако, оказались совершенно не такими, каких можно было ожидать. Вместо выстрела перед ними в воздухе возникло голографическое изображение, создаваемое потоком света из дула ФПР. Это была молодая женщина, едва прикрытая лоскутками «одежды», очень качественная голограмма в натуральный размер, исполнявшая к тому же танец, который трудно было назвать иначе, чем чрезвычайно призывный.

Дэвид не удержался, чтобы не оскалить зубы в ухмылке.

— Вау! А кто она?

— Боже, хотел бы я и сам это знать, — вздохнул Гарибальди. — С днем рождения, Дэвид.

Деленн громко прокашлялась.

— Майкл… Я бы не сказала, что получать в его возрасте такие подарки…

— Если уж вы собрались пригвоздить своего ребенка к Минбару, то по крайней мере дайте ему посмотреть, что бывает во внешнем мире. Я прав, Джон? — Гарибальди подождал ответа, не дождался и позвал еще раз. — Джон?

Шеридан залюбовался голограммой. С видимым усилием он тряхнул головой, возвращаясь в действительность.

— Да… Конечно.

— Джон! — воскликнула Деленн с таким выражением, будто ее предали.

— Деленн, она совершенно безобидна.

— Безобидна! Она приучит его смотреть на женщин как на существа чисто физические, а не на совершенные творения духовной и… — Ее голос затих, Деленн всматривалась в движения танцовщицы. — Это… живая запись?

— Безусловно, — незамедлительно ответил Гарибальди. — Скажешь еще!

— Но откуда? Хотя нет, пожалуй, я все-таки не хочу этого знать, — поспешно исправилась Деленн.

— Пожалуй, это мудрое решение, — разумно рассудил Шеридан. А затем внезапная мысль осенила его. — О! Еще одно дело.

Он пересек комнату, подошел к шкафу и открыл его. Дэвид с любопытством смотрел, как отец бережно достает оттуда некую урну. С осторожностью, будто опасаясь оступиться и уронить ее, он поднес ее к столу и поставил перед Дэвидом рядом с другими подарками. Дэвид скептически следил за происходящим.

— Это урна, — констатировал он.

— Это верно.

— Что ж… она весьма милая, — игриво сказал Дэвид. — Я прихожу к выводу, что день для меня завершится кремацией, так что… теперь хотя бы есть место, куда я после этого попаду.

Шеридан рассмеялся, а Деленн с горячностью пояснила:

— Это не просто урна. Это подарок от Лондо Моллари.

— Сделанный прежде, чем он превратился в ослиную задницу, — добавил Гарибальди.

— Майкл! — возмутилась Деленн.

— Окей, окей, ты меня поймала. На самом деле он всегда был ослиной задницей.

— Майкл!

— Ох, мама, не надо, пожалуйста. Я что-то не припомню, чтобы ты сама о нем хорошо отзывалась.

— Полегче со своей матерью, Дэвид. И, Майкл, пожалуйста… Если еще хоть раз, — Шеридан сделал рукой горло-перерезывательное движение, а затем повернулся к сыну. — Дэвид… Я знаю, что мы позволили себе несколько менее чем лестных комментариев насчет центавриан в целом и их императора в частности. И Богу ведомо, что Лондо позволил себе несколько раз в жизни сделать необычайно дурной выбор. Но ведь… кто из нас без греха.

— Я, — поспешно отозвался Гарибальди. — Разве я хоть одну ошибку допустил за всю жизнь?

— Конечно, одну ошибку не допустил. Ты их столько наделал…

Гарибальди схватился за сердце, словно замечание Шеридана пронзило его, как шпага. Но Шеридан уже переключил свое внимание на Дэвида.

— Дело в том, что Лондо доставил нам эту урну еще до твоего рождения. Он поведал нам, что центаврианская традиция предписывает вручать эту урну наследнику трона в день его совершеннолетия.

— Словно новогоднюю шарлотку[18]?

Шеридан моргнул.

— Что?

Дэвид тыкнул пальцем в Гарибальди.

— Он сказал мне, что за всю историю только один раз испекли новогоднюю шарлотку. Никто не захотел ее есть. И потому она переходила от одного к другому, в течение всей истории, каждый Новый год.

— Да ты просто целый холодильник информации, Майкл.

Гарибальди усмехнулся.

— Но парню ведь нужно хоть иногда учиться чему-нибудь.

— Да, конечно, и будем надеяться, что он научится, наконец, не слушать тебя. Суть дела в том, Дэвид, что — по крайней мере, в тот момент — никого более близкого к понятию «семьи», чем мы, для Лондо не было. Он чувствовал некую… связь с тобой. Ты для него был кем-то вроде приемного сына, насколько я могу судить. Он прилетел сюда ради тебя и, раз так, то в некотором роде, и ради нас.

— И после этого провел шестнадцать лет в попытках завоевать галактику.

— Я не знаю, какова в этом роль Лондо, а какова — его советников, — сказал Шеридан. — В любом случае, им никогда не добиться успеха. У нас есть свои возможности по сбору разведданных…

— И они теперь сосем не такие, какими были раньше, — сказал Гарибальди.

Шеридан с удивлением взглянул на него.

— Ты имеешь в виду, что с тех пор как ты ушел в отставку, все покатилось по наклонной плоскости?

Но Гарибальди отнесся к замечанию Шеридана со всей серьезностью.

— Если ты и в самом деле хочешь знать правду, то — да. Ты теперь полагаешься на то, что рассказывают тебе другие миры. Только я-то знаю, что когда им подмажут руки, их головы охотно поворачиваются совсем не туда, куда следовало бы смотреть, и в результате никто не верит, что центавриане и в самом деле намерены предпринять то, что, как я полагаю, они на самом деле намерены предпринять.

— Лондо можно назвать кем угодно, Майкл… но только не безумцем. Атаки на отдельные пограничные миры — это одно. Но если центавриане держат в уме полномасштабное нападение на Альянс, то они в ответ будут разнесены в клочья.

— Возможно, Лондо и не безумен, но вот его Премьер-министр точно из числа тех, кому слова поперек не скажи, — ответил Гарибальди. — Проблема в том, что он высокомерный невежа. С невежеством можно справиться. Высокомерие тоже можно обойти. Если человек высокомерен, вы можете просто подыграть ему, и тогда он вскоре сам упадет. Но вместе невежество и высокомерие — это просто смертельная комбинация. Далее, если министры Альянса предпочитают просто прятать головы в песок, то это их выбор, конечно. Но я надеюсь, что вы сами, Мистер Президент, еще не превратились в одного из них, если только подарок, полученный шестнадцать лет назад от одного из центавриан, не растопил навсегда все ваши тревоги насчет них. Потому что еще раз говорю вам: они — серьезная угроза.

— Верь мне или нет, Майкл, но я этого из виду никогда не терял, — терпеливо ответил Шеридан. — Но я также не терял из виду и то, что когда-то давно Лондо Моллари был нашим другом. По воле Божией он еще может стать им опять. И в надежде на это… держи, — и он пододвинул урну ближе к Дэвиду.

Дэвид принял ее, осмотрел со всех сторон.

— Нижняя часть опечатана, — отметил он.

— Да, мы знаем, — сказала Деленн. — Предполагается, что там хранится вода из священной реки, протекавшей перед дворцом.

— В таком случае, возможно, с этим все в порядке, — допустил Дэвид. Он перевернул урну. По каким-то причинам держать ее в руках было… приятно. Несмотря на то, что сейчас он впервые видел центаврианскую реликвию, у него было такое впечатление, будто она всегда принадлежала ему. — Она прекрасна.

— С ней все в порядке? Она прекрасна? В твоих устах, Дэвид, эти слова звучат как высочайшая похвала, — поддразнила его Деленн.

Дэвид взвесил вазу в руках еще раз, а затем взглянул на оставшуюся не съеденной часть пирога.

— Мам, можно мне еще один кусочек?

— Мой бог, да ему понравилось, — сказал Шеридан, радостно удивленный. — Безусловно…

— …Нет, — решительно закончила вместо него Деленн.

— Мам! — воскликнул Дэвид, и его возглас перекрыл немного менее страдальческое, но столь же возмущенное восклицание Шеридана:

— Деленн!

— Вы знаете, как я отношусь к обжорству, — сказала она. — Будь доволен тем, что у тебя уже есть, Дэвид. Остаток пирога будет здесь завтра.

— А вот я черта с два возьму еще хоть один кусочек, — нараспев продекламировал Гарибальди.

— Я не припомню, чтобы кто-нибудь интересовался твоим мнением, — ответил Шеридан.

Дэвид обнаружил, что чем дольше он смотрит на урну, тем труднее ему отвести от нее взгляд.

— Пап… Как ты полагаешь, могу ли я послать сообщение императору? Поблагодарить его за подарок?

— Я думаю, это будет очень благородный жест с твоей стороны, — ответил Шеридан. — Ты сможешь хоть немного освежить его память приятными воспоминаниями. В конце концов, у него так ни разу и не было возможности повстречаться с тобой.

— Кто знает? — добавила Деленн. — Если ситуация изменится к лучшему — может быть, настанет день, когда тебе удастся встретиться с императором лицом к лицу.

— И разве это не будет замечательно, — резюмировал Гарибальди.

Глава 12

Генерал Рийс явился к Премьер-министру, чтобы позавтракать вместе с ним, и обнаружил, что Дурла пребывает в весьма мрачном настроении.

— Какие-нибудь проблемы, сэр? — спросил Рийс.

Дурла держал в руках свиток, пристально глядя на него. Затем осторожно отложил пергамент в сторону и взглянул на Рийса.

— Генерал, — сказал он после некоторого молчания, — моя жена, Мэриэл, больше не будет сопровождать нас. Я желаю, чтобы она как можно скорее вернулась на Приму Центавра.

— Она заболела? — заботливо спросил Рийс.

— Можно сказать, да.

— Вот как, — сказал Рийс.

— Я считаю, что ей следует отправиться домой. Лицезреть мощь нашего флота оказалось слишком волнительно для нее.

— Вот как, — снова сказал Рийс.

— Более того, — продолжил Дурла, — я думаю, будет лучше, если она поживет некоторое время в изоляции. Меня беспокоит то, что она может сказать или сделать.

— И что же она может сказать или сделать? — поинтересовался Рийс.

Дурла посмотрел на него мрачно и серьезно.

— Нечто крайне нежелательное. Нечто такое, что, будучи произнесено устами любой другой женщины, можно было бы счесть доказательством измены родине. Но в устах жены Премьер-министра? Эти слова просто подорвут преданность мне моего народа. Я не допущу этого, Генерал. Я не допущу, чтобы меня срезала собственная жена.

— Это вполне понятно, Первый Министр, — здравомысляще сказал Рийс. Достигнув таких высот, он уже умел достаточно ловко читать между строк… и потому поинтересовался про себя, почему Дурла не стал намекать, что с этой женщиной по пути на родину вполне мог бы произойти какой-нибудь несчастный случай. Впрочем, Рийс вовсе не жаждал получить от Премьер-министра каких-либо пожеланий, пусть даже тщательно замаскированных, на этот счет. Ему требовались ясные и четкие приказы. Иначе он бы все равно не знал, как ему реагировать на зловещие намеки, если бы они прозвучали. Ведь в конце концов, он солдат, а не убийца.

Последующие слова Дурлы, однако, избавили его от неприятной перспективы размышлять над подобными материями.

— Из того, что она шептала во сне, и из того, что она говорила наяву… Я пришел к выводу, что сам император внимательно следит за ее судьбой.

— Я полагал, что император презирает ее, — сказал пораженный Рийс.

Дурла пожал плечами, демонстрируя, что он и сам не меньше Рийса озадачен по этому поводу.

— Кто же в состоянии предугадать, что за результат мы узрим как итог умственных усилий императора… Да и вообще, возможны ли для его ума такие усилия. — Дурла искренне рассмеялся своей попытке пошутить, но Генерал в ответ позволил себе лишь не более чем вымученную улыбку, и Премьер-министр тут же одернул себя. Совершенно сухим и деловым тоном он продолжил: — Так что прошу вас позаботиться, чтобы моя жена и в самом деле находилась в изоляции. Я хочу, чтобы она ни с кем не контактировала. Я хочу, чтобы она никому не посылала сообщений. Я полагаю, ей нужно время, чтобы освоиться с нынешним положением дел и примириться с ним.

— Как пожелаете, Первый Министр.

Дурла улыбнулся.

— Бывают моменты, Генерал, когда мне кажется, что лишь вы один полностью понимаете мои заботы.

— Вы желаете возродить величие Примы Центавра, — сказал Рийс. — Вы видите наше будущее как огромный величественный монумент. И естественно, вы должны отсечь все, что не соответствует вашему видению.

— Да, да. Именно так, — вздохнул Дурла, словно с облегчением.

Затем он поднялся и вышел на огромный застекленный эркер, с которого открывалась панорама всего взлетного поля. Там, в лучах утреннего солнца, поблескивали звездные корабли. Их было, конечно, далеко не так много, как в его сне. Но тем не менее достаточно внушительное количество. Да и кроме того, его видения всегда относились к будущему, а не к прошлому и даже не к текущему моменту.

А там, в будущем, эта верфь заработает в полную силу. Эти размышления укрепили убежденность Дурлы в том, что остановить их не в силах ничто. Он держит будущее в своих руках.

Своих руках?

Дурла взглянул на Рийса. Генерала Рийса, который поведет их войска в битву, и потому покроет себя великой славой. Генерала Рийса, который должен просто выполнять приказы, и потому не может — не должен — оказаться в числе тех, кто принимает решения.

Но пока еще оставалась вероятность того, что когда начнется битва, именно Генерал Рийс станет тем, кого будут помнить потомки. Конечно, если верить его снам, именно Дурла станет великим героем, чье имя будут чествовать до скончания времен, но все-таки где-то в глубине подсознания он всегда ощущал некоторые сомнения.

И теперь ему все стало ясно. Генерал Рийс возглавил атаку, Генерал Рийс направил наш флот, Генерал Рийс проложил дорогу к…

Нужно, чтобы все помнили, кто на самом деле отвечал за все.

— Генерал, — резко сказал Дурла, — я решил, что сейчас самое время раз и навсегда прояснить некоторые вопросы. Только один человек должен иметь доступ к кодам нашей решающей атаки.

Тень неуверенности пробежала по лицу Рийса.

— Пардон, сэр?

— К кодам нашей атаки. К кодам запуска, — сухо пояснил Дурла. — Когда все наши корабли выдвинутся на позиции, конечный закодированный сигнал, подтверждающий начало атаки, должен исходить от меня. Наш флот не должен реагировать ни на чей другой голос.

Рийс медленно поднялся с места, выпрямляясь, как гигантская кошка, замыслившая атаку. Свой взгляд при этом он не сводил с Дурлы.

— Первый Министр, — сказал он медленно, — с самым величайшим уважением… но эти коды должны также быть в руках командующего флотом.

— То есть в ваших руках.

— Да. Я буду на посту. А вы нет… или, по крайней мере, вас не должно быть в командной рубке, потому что вы слишком важны для будущего Примы Центавра. В идеале, вы должны послать сигнал мне, а я в свою очередь, ретранслирую его на весь флот…

— И тем самым, принятие конечного решения о нанесении удара останется в ваших руках. Я не нахожу это приемлемым.

Рийс посуровел.

— Первый Министр, я должен спросить… Было ли в моих действиях, или в моих приказах что-нибудь такое, что навело вас на мысль о том, будто я недостоин доверия?

— Это чересчур категоричный вывод, — сказал Дурла, стараясь говорить как можно более мягко. — Но я не собираюсь испытывать судьбу, проверяя, не ошибся ли я, избрав вас как своего ближайшего сподвижника. Именно мои провидения, мои сны завели нас настолько далеко, Генерал Рийс. И именно мой голос храбрые воины нашей Республики должны услышать, когда они ринутся в бой против наших врагов, объединившихся в Межзвездный Альянс. И именно так и будет.

Дурле стало интересно, до какой степени будет упорствовать Рийс в своих возражениях. Он ожидал достаточно многословных аргументов по этому поводу. Но при этом определенно рассчитывал, что ему не придется снимать Рийса с его поста. Генерал не раз уже доказывал свою лояльность.

К счастью, опасениям Дурлы не суждено было сбыться, поскольку Рийс поклонился, не слишком низко, и сказал:

— Если таково желание Премьер-министра, так тому и быть.

— Благодарю вас, Генерал, — сказал Дурла и позволил себе улыбнуться. Он еще раз выглянул в окно, любуясь на флот. — Великолепно, не правда ли? — Он вздохнул. — И подумать только, эти глупые Дома Примы Центавра полагали, будто мне потребуется их содействие, чтобы создать все это. Они не понимали, сколь многое может быть достигнуто вопреки, а не благодаря им.

Рийс ничего не ответил.

Дурла обернулся к нему, чувствуя, что затянувшееся молчание носит несколько неодобрительный характер.

— Есть проблемы, Генерал?

— Раз уж вы меня об этом спросили, Первый Министр… Я считаю, что ваша затянувшаяся кампания против глав Домов, и против самих Домов, была несколько… — казалось, он подыскивает нужное слово. — Неудачной.

— Вот как.

— Многие погибли. Многие ушли в подполье. Я считаю, что вы сослужили себе не самую лучшую службу.

— Возможно, — сказал Дурла, пожимая плечами. — Но при этом я показал всем, что для меня не может быть фаворитов. Они встали у меня на пути, Генерал. А те, кто встает у меня на пути… имеют обыкновение покидать наш мир не самым достойным образом.

— Я всегда буду помнить об этом, Первый Министр.

— А я прослежу, чтобы вы и в самом деле об этом помнили, Генерал. Я прослежу, чтобы вы об этом помнили.

И в этот самый момент взлетное поле взорвалось.

Дурла просто не мог поверить своим глазам. Несмотря на то, что обжигающая волна обрушилась на него, несмотря на то, что Генерал ринулся оттаскивать его от окна, чтобы разлетавшиеся во все стороны обломки не поранили его, Дурла отказывался воспринимать то, чему стал свидетелем.

— Не может этого быть! — кричал он.

— Это подпольщики, — прорычал Рийс. — Но эти предательские действия не будут иметь больших последствий, Первый Министр. Всего-то лишь жалкая кучка кораблей…

— Но ведь может быть и хуже! — взвыл Дурла. — Прикажите своим людям обыскать взлетное поле! Пусть они убедятся, что там нет новых бомб! И если найдут кого-то, кто мог быть к этому причастен, пусть они казнят его!

— Разве вы не пожелаете лично допросить злоумышленника?

— Нет! Я хочу, чтобы его казнили немедленно! — Дурла в ярости начал колотить кулаком в стену. — Я хочу увидеть их мертвыми! Я хочу увидеть голову их предводителя! Я хочу увидеть трупы их соратников! Я хочу, чтобы все они умерли! Немедленно! По моему приказу, по моей воле, любой, кто будет заподозрен в причастности к саботажу, должен умереть ужасной смертью сразу после поимки! Идите же, Генерал! Идите!

Рийс немедленно чеканной походкой покинул комнату. Дурла смотрел на догорающие обломки — все, что осталось от полудюжины таких прекрасных кораблей.

Ему хотелось убить кого-нибудь за это. Причем немедленно.

Впрочем, все это неважно… Если сон не обманывает его — а такого еще никогда не случалось — в его руках скоро будет Дэвид Шеридан. А это означает, что следом сюда же прибудут и его отец с матерью. И они умрут, все вместе, поплатившись за свои зверства.

Именно к этому призывали его ночные видения.

Глава 13

Дэвид лежал на постели — «лежал» настолько, насколько это в принципе возможно на минбарских кроватях — и глядел в потолок.

Он посмотрел видеозаписи, на которых был запечатлен Лондо Моллари. Император выступал перед огромной толпой центавриан с речью по поводу некоей годовщины или чего-то в этом роде. Дэвида поразило, как держался император. Можно сказать, он был больше, чем сама жизнь. Он не столько говорил, сколько позволял словам вылетать из своего рта, словно пламени из пасти дракона. Внешне все выглядело так, будто Лондо творил заклинания над толпой.

Дэвиду, пожалуй, хотелось бы получить возможность лично пообщаться с императором. Он мог бы поблагодарить его за поднесенную в подарок урну. Ему было бы интересно выслушать мнение Лондо о некоторых событиях, отзывы о которых он слышал от отца с матерью. Но больше всего ему бы хотелось спросить, что за чертовщина творится с их волосами, и чем нужно натереть голову, чтобы соорудить себе такую же прическу.

И тут он услышал что-то.

Словно некое шебуршание. Глаза Дэвида уже привыкли к темноте, так что кое-что из окружающей обстановки ему было видно. Он слез с кровати и огляделся, внимательно прислушиваясь. Довольно долго стояла тишина, так что Дэвид уже решил было, что ему все померещилось. Но тут звук вновь повторился, и шел он явно со стороны центаврианской урны…

Нет. Звук шел не со стороны урны. Звук издавала сама урна. Урна, доставленная с Примы Центавра, слегка покачивалась.

Первое, что пришло в голову Дэвиду, — началось землетрясение, которое почему-то не оказало воздействия ни на что иное, кроме урны. Следующее, что он подумал, — возможно, внутри урны припрятана бомба. Но это было абсолютно бессмысленно. Как могла бомба находиться внутри урны, хранившейся в личном кабинете его отца целых шестнадцать лет? Нет, такое даже и вообразить невозможно.

Урна, похоже, дрожала из-за каких-то процессов, начавшихся в ее опечатанном основании. Дэвид подобрался поближе к ней, пытаясь определить, что же все-таки могло быть причиной.

И тут урна внезапно раскололась.

Дэвид рефлекторно отшатнулся, но реакция его оказались слишком замедленной. Из груды мелких осколков, когда-то составлявших урну, выскользнуло нечто маленькое и темное и понеслось в его сторону столь быстро, что он едва успел уловить это движение. Оно двигалось прямо на него, и Дэвид беспомощно молотил руками, пытаясь нанести хоть один удар по этому чему-то, и будучи не в состоянии его нанести. А затем он почувствовал некую сырость у основания своей шеи, и попытался сбросить то, что оказалось там. Он почувствовал под своими пальцами какую-то отвратительную протоплазменную лепешку, и поспешно отдернул руку. На Дэвида накатила волна тошноты. Словно на плече у него внезапно вскочил огромный гнойник.

Он почувствовал, как нечто змееподобное скользит по передней части его рубашки, вниз по его груди, и уже раскрыл было рот, чтобы завизжать. При этом он продолжал метаться по своей комнате, сшибая книги и мебель в попытках сбросить с себя то существо — или вещь? — которое влезло на него.

«Это ведь я».

Крик Дэвида замер, не родившись. У него не было сомнений; он сразу узнал, кто — или что — оказалось в связке с ним теперь. Дэвид словно нашел некий кусочек самого себя, которого ему недоставало все время, сколько он себя помнил.

— Это ты? — прошептал он.

«Да, это я, младшее солнышко».

Дэвид почувствовал, будто мир вокруг него опрокидывается. Он попытался убедить себя, что на самом деле просто спит. Что ничего этого на самом деле не происходит.

«Не отвергай меня, младшее солнышко. Я пришел, чтобы помочь тебе. Ты ведь так давно ждешь меня».

Дэвид вцепился в существо на своем плече, и тут же болевой шок поразил его. Он упал на колени, хватая воздух ртом, пытаясь позвать на помощь, но горло у него спазматически сжалось. Он не мог издать ни звука, несмотря на все свои попытки.

«Зачем ты отвергаешь меня, когда я пришел лишь помочь тебе?» — Этот голос, звучавший прямо у Дэвида в голове, был пронизан болью. — «Я ведь провел столько лет, пытаясь дотянуться до тебя, пытаясь стать единым с тобой. Зачем же ты пытаешься отринуть меня теперь, когда ты и я взаправду стали едины после столь долгого ожидания?»

— Что… ты такое? — только и сумел прошептать Дэвид.

«Я — исполнение всех твоих желаний. Не то, что твои родители. Не то, что твой отец, со всеми его правилами и запретами. Не то, что твоя мать, со всем ее занудным морализаторством. Они не понимают тебя. Они не понимают, в чем ты нуждаешься…»

— Я нуждаюсь лишь в том… Чтобы ты убрался прочь из моей головы! — проскрежетал Дэвид. Но, тем не менее, не стал предпринимать новых попыток сдернуть существо со своего плеча. Он уже понял, что этого лучше не делать. Его ум, тем не менее, бешено соображал, пытаясь найти способ позвать на помощь, придумать хоть что-нибудь, чтобы избавиться от твари, забравшейся на него.

«Ведь на самом деле ты не хочешь этого. Ты ведь понимаешь, что на самом деле ждешь моей помощи…»

— Нет!

«Да. Ты ведь жаждешь повидать галактику. Ты хочешь вырваться отсюда, и увидеть все своими глазами. Ведь в тебе горит то же желание стать частью межзвездного потока жизненной силы, какое было у твоего отца… Вот только твой дед позволил себе отпустить вожжи, пойдя навстречу желаниям своего сына, а твой отец — нет».

Дэвид замер. В чем-то… во всем… эта тварь была права. И более того… Ему почему-то стало легче оттого, что тварь поняла самые глубинные его желания. Он словно поделился с кем-то тяжкой ношей — которой не мог поделиться со своими родителями.

А затем Дэвид попытался прикрикнуть на самого себя — мысленно — напомнить себе, что именно этого-то и ждала от него тварь. Что он начинает падать в некую ловушку, убеждая себя, что тварь на его плече — это его друг…

«Я не просто твой друг. Я наперсник твоей души. Я знаю тебя лучше, чем отец, и лучше, чем мать. Я знаю тебя лучше, чем даже ты сам. И я дам тебе именно то, что ты хочешь…»

— Я хочу, чтобы ты убрался прочь с меня!

Но почему-то на сей раз, как заметил и сам Дэвид, его голос прозвучал отнюдь не так убедительно.

«Ты ведь хочешь покинуть эту планету. Что ждет тебя здесь? У тебя нет друзей. Минбарцы с подозрением относятся к тебе, из-за твоего происхождения. Тебя обучают частные учителя, и лишь крайне редко ты посещаешь занятия вместе со своими ровесниками, ведь ты во всем их превосходишь, и они обижаются на тебя за это. Родители пригласили нескольких гостей на твой день рождения. Но оказалось, что все они слишком „заняты“ в этот день. Ложь. Они просто не хотели тебя видеть.

Ты не человек и не минбарец, ни рыба, ни мясо. Тебе нет места на Минбаре. Ты хочешь увидеть другие планеты, изучить другие миры. Хочешь попытаться из первых рук понять, чем живут другие расы. Ты этого хочешь. И я дам тебе эту возможность».

Воцарилась тишина. Дэвид ничего не говорил. Молчал и голос твари в его мозгу. И после долгого молчания Дэвид произнес одно только слово:

— Как?

Его разум, пусть ненадолго, пусть на одно мгновение, соблазнился предложенными возможностями.

После этого все остальное было лишь делом техники.

* * *

Джона Шеридана мучила бессонница.

Это крайне раздражало его. Обычно у него не было никаких проблем со сном. Более того, сон — едва ли не единственное, с чем у него не было проблем в последнее время. Он с тревогой отмечал, что боли и нытье в разных частях тела мучают его все сильнее. У него замедлилась реакция, у него уменьшилась физическая сноровка. И временами казалось, что сам мыслительный процесс протекает чем дальше, тем медленнее. Словно какой-то туман, совсем смутный поначалу, понемногу начинает сгущаться.

И у Шеридана было тревожное чувство, что он точно знает, в чем причины происходящих перемен. Все чаще и чаще в голове у него раздавались слова Лориена, особенно когда он понимал, что определенные аспекты его личности начинают… тускнеть. И он понимал, что Деленн не может не думать о том же самом. «Двадцать лет», — так сказал им Лориен[19].

Не прошло еще и года, как Шеридан пошутил, что им следовало бы перебраться на центральную планету Дрази. Поскольку у Дрази каждый год на двадцать процентов длиннее земного, Шеридан шутя предположил, что там он проживет на четыре земных года больше. Но Деленн на эту шутку даже не улыбнулась. Наоборот, она немедленно ушла прочь и долгое время провела запершись в одиночестве. С тех пор Шеридан понял, что лучше и не пытаться шутить по этому поводу, или даже вообще обсуждать вопрос об отпущенном ему сроке. На деле с тех пор он вообще ни разу не высказался на эту тему, по крайней мере в такой ситуации, когда его слова могли дойти до Деленн.

Они оба знали, что Лориен назвал не точный срок, но некую грубую оценку. В конечном счете, они могли лишь гадать, сколько времени осталось Шеридану…

Ну что ж… Ведь то же самое и со всеми, не так ли? Каждому из живущих отмерен срок, когда он покинет этот мир. Если каждый начнет с болезненным любопытством оглядываться на него, то рождение перестанет быть началом новой жизни; оно станет началом медленного, затяжного умирания. Шеридан, в отличие от всех остальных, довольно точно знал, сколько продлится это умирание. И это ведь было не так уж плохо, не так ли?

— Да, конечно, — ответил Шеридан, обращаясь к самому себе.

Не в силах успокоиться, он пошел куда-то по коридору, сам пока что не зная, куда он направляется. Ночь была необычно прохладной по минбарским меркам, и он поплотнее укутался в свою робу. Впрочем, возможно, это вовсе не ночь была холодной. Возможно, он просто чувствовал холод внутри себя.

— Перестань. Перестань ощущать вину за самого себя, — выругался он.

В течение долгого времени ему казалось, что больше всего он будет жалеть о том, что не сможет дожить до старости вместе с Деленн. Однако со временем понял, что в этом он ошибался. Их совместная жизнь с Деленн оказалась достаточно долгой, чтобы позволить достичь того уровня ровного, спокойного комфорта, который ощущают в обществе друг друга родственные души. Возможно, у него не будет шанса досидеть до конца пиршества… но по крайней мере, он испробовал вкус яств.

А вот не иметь возможности увидеть, как повзрослеет Дэвид, вот с этим действительно трудно было смириться. Его сыну исполнилось шестнадцать; самый рубеж вступления во взрослую жизнь. Шеридан еще мог сделать для него так много, мог попытаться снабдить его наставлениями в самых разных областях жизни. Но этому уже не суждено случиться.

И внуки; он никогда не увидит внуков. Ему так и не представится возможности покачать на своей коленке это крохотное продолжение своего рода, того, кто станет взрослым уже в следующем столетии. И почувствовать, как звучит в голове голос его отца: «Молодец, Джонни. Здорово.»

Но приходится довольствоваться лишь теми картами, какие выпали ему при раздаче. В конце концов, если бы Лориен просто бросил его умирать, то Дэвид вообще так и не родился бы.

Да… он должен быть доволен своей судьбой.

Но к несчастью, умение быть довольным никогда не относилось к числу сильных сторон Джона Шеридана.

Он остановился. Вокруг царил полумрак, но того света, который все-таки проникал сюда, оказалось достаточно, чтобы Шеридан заметил силуэт в дальнем конце коридора. Поначалу у него не было сомнений, что к ним проник непрошеный гость, но затем он понял, что на самом деле это Дэвид. Шеридан застыл на мгновение; что-то в поведении сына показалось ему странным. Его осанка, его манера передвижения неуловимо изменились. И Шеридан даже и представить не мог, почему.

— Дэвид, — спросил он осторожно. — С тобой все в порядке? Ты что-то припозднился. — С некоторой наигранной беззаботностью, что, впрочем, прозвучало скорее устрашающе вымученно, он добавил: — Все еще не можешь придти в себя после своего дня рождения?

Дэвид ничего не ответил. Он медленно приближался к отцу, и Шеридан понял, что сын полностью одет, в свободную рубашку и широкие штаны. Обут он был в новые ботинки — один из подарков на день рождения.

— Ты куда-то собрался, Дэвид? — нотка тревоги прозвучала в голосе Шеридана. Он начинал волноваться, поскольку что-то явно было не так. — Дэвид?

Дэвид остановился в футе от отца. Шеридан положил руку на плечо сына, и начал было спрашивать:

— Дэвид, что случилось? — но тут почувствовал мясистую опухоль у того под рубашкой.

Дэвид напрягся, глаза его расширились, словно Шеридан только что ткнул пальцем ему прямо в сплетение нервов.

— Что за черт? — воскликнул Шеридан, и прежде чем Дэвид успел отпрянуть на шаг назад, рванул воротник его рубашки в сторону.

Глаз злобно глядел на него с плеча сына.

Шеридан застыл с отвисшей челюстью. Он и представления не имел, что же такое видит сейчас перед собой, но сюрреалистический ужас мгновенно парализовал его. В этот-то момент Дэвид и обрушил на него свой кулак, и в одно мгновение исчезли всякие сомнения, чьим сыном он был. Дэвид нанес мощный удар правой, и даже если бы Шеридан был готов к нападению, вряд ли сумел бы легко отделаться. Но он не был готов, и потому просто рухнул на пол как мешок сырого цемента.

* * *

Дэвид стоял над ним, глядя вниз на бесчувственное тело отца с полнейшим безразличием. Похоже, он даже не сознавал до конца, что именно он виновен в нынешнем бессознательном состоянии Шеридана, да даже если бы и сознавал, ему, скорее всего, было бы все равно. Он, конечно, знал, кто лежит на полу. Но вряд ли прореагировал бы иначе, если бы там лежал какой-нибудь незнакомец.

Дэвид развернулся и направился к ближайшей посадочной площадке. Неподалеку от президентской резиденции находился небольшой космопорт. Он служил исключительно для удобства передвижения различных важных персон, наносивших визиты отцу. Там все время стояло несколько шаттлов в полной готовности на случай, если Президенту Альянса срочно понадобится совершить непредвиденный перелет куда-нибудь.

Дэвид быстро добрался до космопорта и замедлил шаг, когда заметил, что к нему направляется какой-то минбарец, явно из касты военных. Дэвид справедливо рассудил, что это, видимо, один из охранников. Судя по спокойствию минбарского воина, он не подозревал никакого подвоха. Он даже не стал держать руки поближе к оружию. Он явно считал эту часть своей униформы скорее некоей деталью одежды, нежели чем-то таким, что может понадобиться по долгу службы. В самом деле, неужели кто-то сможет тайком прокрасться в президентский космопорт?

— Юный Шеридан, — сказал охранник. — Неурочный час для прогулок. Могу я быть чем-нибудь вам полезен?

— Да. Можешь. Подними, пожалуйста, руки над головой, — и с этими словами, Дэвид вынул «ФПР», подаренный ему Гарибальди.

Охранник не мог знать, что это оружие не настоящее. Конечно, оставалась некоторая вероятность, что он сумеет выхватить и применить свое оружие быстрее Дэвида. Позитивным аспектом в таком развитии событий для охранника будет то, что он исполнит свои прямые должностные обязанности. Но негативные аспекты будут куда весомее — он застрелит единственного сына Джона Шеридана и Деленн. Мысль об этом оптимизма отнюдь не добавляла.

И потому охранник просто исполнил приказ Дэвида.

— Ложись на землю. Лицом вниз, — спокойно продолжил Дэвид. Теперь он уже не ожидал от минбарца ничего, кроме беспрекословного подчинения. — И не двигайся, если тебе не надоело дышать.

Продолжая держать свое «оружие» нацеленным на охранника, Дэвид медленно приблизился к нему. Он прижал свой «ФПР» к основанию черепа минбарца и вытащил из-за его пояса настоящее боевое оружие. Одно мгновение он поразмышлял о том, не использовать ли свой «ФПР», чтобы оглушить пленного, но быстро отбросил эту мысль; ведь охранник — минбарец, и благодаря костяному гребню, оглушить его, скорее всего, Дэвиду не удастся.

«Застрели его. Убей его», — раздался в голове юноши голос существа, сидевшего у него на плече.

Дэвид крепко сжимал в руке вновь добытый ФПР, и нацелил его в спину лежащему перед ним минбарцу. Палец лег на спусковой крючок… и не стал его нажимать.

«Дэвид…»

— Нет, — решительно сказал юноша.

Ему показалось, что в голове раздался одобрительный смех.

«Отлично. Раз тебе хочется позабавиться, просто свяжи его и оставь здесь, беспомощного и униженного».

Через несколько минут пленник уже лежал связанный и с заткнутым ртом. Вместо веревок Дэвид использовал полоски ткани, разрезав для этого униформу охранника. Разобравшись с минбарцем, Дэвид поспешно направился к одному из шаттлов и забрался в него.

Дэвид глянул на панель управления. На самом деле у него была уже наработана хорошая практика полетов. Отец рассматривал обучение этим навыкам как необходимую часть общего образования. Дэвид хорошо помнил, как первый раз вывел корабль на околоминбарскую орбиту, и отец сидел рядом с чрезвычайно гордым видом, то и дело отпуская комплименты по поводу того, как здорово сын управляется с машиной, и повторяя раз за разом, что Дэвид просто прирожденный пилот.

И Шеридан был прав. Дэвид и в самом деле чувствовал себя прирожденным пилотом. И тем не менее, и отец, и мать отказывали ему в праве летать. Но какой толк быть прирожденным пилотом, если тебе суждено провести всю свою жизнь на одной единственной планете, и лишь слушать с тоской, как звезды напрасно взывают с небес?

Дэвид завел двигатели шаттла, привел все системы в состояние готовности. На какой-то краткий миг он вдруг поинтересовался у самого себя, а куда же, собственно, он направляется. Но затем понял, что уже знает куда — и раздумывать над этим вопросом нет никакого смысла.

Он летит на Приму Центавра. Именно там его место. Он и сам не понимал, почему именно там его место — он просто знал, что это так.

* * *

Шеридан почувствовал, что его подняли на ноги, еще до того, как пришел в сознание. Он сконфуженно заморгал из-за яркого света, падавшего сверху, с неба, где уже встало солнце. Было раннее утро, и Шеридан никак не мог вспомнить, как же это оказалось, что он встретил утро, лежа на полу в коридоре.

— Джон! Джон! Что случилось? — кричал ему кто-то. Хотя нет, не кричал, скорее просто настойчиво повторял, неистово стремясь достучаться до него. Гарибальди с чрезвычайно встревоженным видом стоял, поддерживая его под руки.

— Случилось? — прохрипел Шеридан. — Я не… — И тут все вдруг вспомнилось ему разом, настолько резко, будто на него обрушился удар молота. Шеридан мгновенно стряхнул с себя оцепенение. — Дэвид! Что-то случилось с Дэвидом! И там еще было это… эта тварь!

— Джон! — на этот раз раздался встревоженный голос Деленн. Она неслась по коридору, в сопровождении минбарца, в котором Шеридан опознал часового из космопорта. — Джон, Дэвид был сегодня ночью в космопорте! Он напал на этого человека и похитил один из шаттлов!

— Это был не Дэвид, — сказал Шеридан. И когда увидел озадаченное выражение на лицах всех собравшихся, быстро пояснил: — Вовсе не Дэвид контролировал ситуацию. Это был кто-то другой… это… эта тварь на его плече, я никогда еще не видел ничего подобного. Похоже на небольшую грязевую лепешку, но у нее был глаз. И это она управляла Дэвидом. Без вариантов.

Все быстро направились в комнату Дэвида. Шеридан проклинал себя, что пошел на поводу у сына и позволил ему получить личные апартаменты подальше от комнат родителей. Если бы они жили по соседству, возможно, он бы успел вовремя услышать, что происходит нечто ненормальное, и смог бы вмешаться прежде, чем ситуация вышла из-под контроля.

А теперь им оставалось лишь в смятении разглядывать погром в комнате Дэвида. Даже если здесь и могли остаться улики, способные пролить свет на происшедшее, все казалось безнадежно похороненным. Все, что было в комнате, превратилось в груду обломков.

Шеридан прислонился к стене, пытаясь систематизировать в уме все, что ему удалось узнать.

— Откуда могла взяться эта тварь?

— Если она настолько мала, как ты говоришь, она могла прятаться где угодно, — сказал Гарибальди. Он еще раз окинул взглядом комнату. — Дэвид не сдался ей без борьбы. Он пытался избавиться от этой штуки.

Деленн подавила внезапно возникший позыв содрогнуться, прикоснувшись к осколкам центаврианской урны, разбитой вдребезги наряду со всем остальным в комнате.

— Мы должны отыскать Дэвида, — напористо сказал Шеридан. — Я хочу, чтобы немедленно было послано сообщение всем мирам Альянса…

— Это не будет мудрым решением, — сказал Гарибальди.

Шеридан в изумлении посмотрел на него.

— Это с какой же стати ты не считаешь мое решение мудрым?

— Потому что случилось именно то, чего ты всегда и опасался, — сказал Гарибальди. — Если ты объявишь во всеуслышание, что твой сын пропал без вести, могут случиться две вещи. Во-первых, прослышав, что Дэвид покинул Минбар, все охотники за наживой по всей Вселенной, каждый авантюрист и каждый безумец, все бросятся отыскивать его. Потому что слишком велик соблазн схватить Дэвида и воспользоваться им, чтобы шантажировать тебя. А во-вторых, каждый сват и брат начнут заявлять, что они-то Дэвида и похитили, и начнут выставлять тебе свои требования. Конечно, они не смогут доказать, что Дэвид у них в руках, но и ты не сможешь убедиться, что Дэвида у них нет. Если вся эта история станет достоянием гласности, я гарантирую, что ты не сможешь решить ни одну проблему, но породишь тысячи новых, создашь сам себе такую головную боль, что этого сейчас даже и представить трудно.

— И что же тогда ты предлагаешь? — ледяным голосом спросил Шеридан. — С чего нам начать поиски?

— С Примы Центавра, — тихо ответила Деленн.

Все взоры моментально обратились на нее.

— Что? — переспросил Шеридан.

Деленн держала в руках осколки урны, кусочки, составлявшие нижнюю часть ее.

— Лондо ведь говорил, что там находятся воды священной реки? Но все осколки сухие. И нет никаких признаков того, что когда-нибудь здесь внутри была вода, нет ни малейшего намека на запах сырости, или иной аромат, сопровождающий застоявшуюся воду. И во всей комнате нет никаких признаков повышенной влажности, нет следов воды на полу.

— Она могла испариться, — неуверенно предположил Гарибальди.

— Могла. Но я так не думаю. Я думаю, что эта тварь, которую видел Джон, была спрятана здесь, внутри, в состоянии некоего анабиоза. И все эти годы дожидалась, когда мы вручим ее Дэвиду.

Это было правдоподобно.

Это было до ужаса правдоподобно.

— Лондо заявил, что мы всегда останемся друзьями. Ты помнишь это, Деленн? — сказал Шеридан. Его челюсти сжались от разгоравшейся внутри ярости. — Помнишь, что он сказал в тот день, когда оставил нам эту вазу? Насчет того, что этот день, проведенный в нашей компании, столь много значит для него? Что ж, теперь мы точно знаем, что он имел в виду, мерзавец.

— И что нам делать? — спросила Деленн.

— Лететь на Приму Центавра, — не колеблясь, ответил Шеридан.

Но Гарибальди решительно покачал головой.

— Нет, вы этого не сделаете. Вы не можете знать наверняка, что это дело рук Лондо.

— Ты что, пытаешься защищать его, Майкл?

— Нет, я лишь пытаюсь убедиться, что вы не ввяжетесь во что-нибудь, будучи неподготовленными, — сказал Гарибальди. — Я не меньше вашего взбешен случившимся, но по сравнению с вами, у меня было гораздо больше практики в том, что касается умения, выходя из дома, застегнуться на все пуговицы. Если Дэвида похитили отсюда, то только по одной из двух причин: либо его хотят убить, чтобы отомстить вам, либо у похитителей есть некие планы на его счет. Если верно первое предположение, то вы уже ничем не сможете ему помочь. Если второе, то вам нужно просто ждать, пока выяснится, каким будет их следующий шаг. Похитители неминуемо войдут с вами в контакт. И тогда вы будете знать наверняка, стоит ли за всем этим Лондо, или кто-то еще, и только тогда вы сможете выработать свою стратегию.

— Моя стратегия уже выработана, — решительно сказал Шеридан. — Я начну с того, что убью Лондо Моллари. А затем я стану импровизировать.

Часть VI 2277–2278

Выдержки из «Хроник Лондо Моллари — дипломата, императора, мученика и глупца, собственноручно написанных им самим».

Опубликованы посмертно. Под редакцией императора Котто.

Издано на Земле. (с) Перевод, 2280.

Фрагмент, датированный 29 ноября 2277 года (по земному летоисчислению)

Даже и припомнить не могу, когда последний раз я бегал.

И не просто бегал. Скорее уж занимался спринтом. Даже моим гвардейцам пришлось бежать, чтобы не отстать от меня, и все, мимо кого мы проносились, разевали рты на нас. Особенно на меня. Да и как же иначе? Мой пост предполагает сплошные церемонии, величественные позы и соблюдение достоинства. И при виде императора, который мчится, сверкая пятками по коридору, словно орды восставших из ада несутся ему вслед, что ж… я думаю, я бы и сам застыл с разинутым ртом.

Я распахнул настежь двери в личные апартаменты Дурлы, которые служили ему одновременно и домом, и офисом. Дурла проводил дежурное совещание с несколькими своими министрами. По правде говоря, я даже не запомнил, с какими именно. И это никак не связано с моими периодически наступающими затруднениями с памятью. В данном случае, я просто был настолько взбешен теми обстоятельствами, из-за которых явился к Дурле, что никого другого, кроме него самого, даже и не замечал вокруг себя.

Он открыл было рот, чтобы произнести один из своих обычных умасливающих вопросов, к примеру, почему я решил почтить его своим присутствием. Но я не дал ему возможности задать этот вопрос.

— Убирайтесь, — прорычал я, и было более чем очевидно, что эти мои слова относятся ко всем присутствующим, за исключением самого Дурлы.

И тем не менее, как бы это ни показалось невероятно, министры не стали немедленно расходиться. Они, все как один, уставились на Дурлу, ожидая от него подтверждения. От него. Моего приказа им было недостаточно. Приказы Премьер-министра, оказывается, стоят теперь выше императорских. Скандал. Безумие. Чтобы такое могло вообще случиться, и тем более случиться в ту эпоху, когда я занимаю императорский трон… Чтобы я позволил себе пасть так низко… Это просто отвратительно.

Дрожа от ярости, я приказал:

— Немедленно!

Как только я это выкрикнул, Дурла кивнул, и все тотчас же поднялись и покинули комнату. Я повернулся к своим охранникам и приказал:

— Вы тоже.

— Ваше Величество, быть может, это не самое мудрое решение… — начал один из них.

— Я ваш император, и вы будете исполнять мои приказы! — Какими бы жалкими ни были остатки моей гордости и авторитета, этого, очевидно, все-таки оказалось достаточно, чтобы убедить гвардейцев подчиниться, поскольку они повернулись и вышли в коридор, оставив меня наедине с Дурлой.

— Есть проблемы, Ваше Величество? — невозмутимо спросил Дурла.

— Расскажи мне, как тебе это удалось, — процедил я сквозь зубы.

— Что вы подразумеваете под словом «это», Ваше Величество?

Будь я проклят, он прекрасно знал, о чем идет речь, но если в течение тех нескольких секунд, которые я собирался позволить ему прожить, он хотел поиграть в свои игры, что ж, так тому и быть.

— Я слышал, — отчеканил я, — что сюда прибыл сын Джона Шеридана. Что тебе удалось похитить его. Да? Нет?

— Нет, Ваше Величество.

— Так ты отрицаешь, что Дэвид Шеридан здесь?

— Нет, Ваше Величество, я отрицаю, что похищал его. Очевидно, он прибыл сюда по своей собственной воле.

— И с чего это вдруг он решил так поступить, а?

— Так ведь мы ж центавриане, Ваше Величество, — сказал мне Дурла. — И потому всем нашим врагам суждено попасть к нам в руки.

Я не мог поверить своим ушам.

— Что?

— Ваше Величество, — и Дурла начал расхаживать по комнате, и говорить так, будто он растолковывает азы арифметики маленькому ребенку. — Его появление здесь — это просто исполнение небольшой части моих великих провидений.

— О, нет. Только не это, — я слишком много раз слышал уже о его «провидениях» насчет будущего Примы Центавра, и о его планах насчет великой Республики.

— Все, что происходит вокруг, — и Дурла жестом указал на окно балконной двери, — происходит лишь потому, что я предвидел это, Ваше Величество. Когда великая волна центаврианских крейсеров накроет берега миров Альянса, тогда мои провидения будут реализованы до конца. Я имел волю воплотить их в реальность. Лишь потому, что я верил в них… все это и случилось.

И сегодняшнее происшествие — лишь еще один пример мощи моей веры. Я верил, что Дэвид Шеридан прилетит сюда… и он прилетел. Должен признаться, — и Дурла с невыносимо самодовольным видом облокотился на свой стол, — что когда Министр Лионэ проинформировал меня о прибытии юного Шеридана, я нисколько не был удивлен. Даже Лионэ счел необходимым отметить мое хладнокровие. Естественно. Я вижу все это столь же ясно, как вижу сейчас вас.

— И теперь, когда Дэвид Шеридан прибыл сюда, ты отошлешь его назад к родителям, не так ли?

— Я отошлю его назад? Конечно, нет, — ответил Дурла. — Не может быть, чтобы вы говорили об этом всерьез, Ваше Величество. Ведь это идеальная возможность заставить нашего величайшего врага склониться перед нашей волей.

— Ты сумасшедший! Из-за тебя вся разрушительная мощь всего Альянса обрушится на нас!

— Нет. Когда на карту поставлена жизнь его сына, Шеридан склонится перед нашей волей. Это неизбежно. Он не в силах изменить это. Он человек, а потому он слаб. Между прочим, — и Дурла усмехнулся, — я чувствую себя едва ли не виноватым перед ним.

— Виноватым? Перед ним? Но ведь флот Альянса разбомбил Приму Центавра до состояния первобытного хаоса, из которого мы с таким трудом выбрались, и ты чувствуешь вину перед ним?

— Да, потому что ему недостает той силы целеустремленности и самоотречения, которые присущи даже самому жалкому из центавриан.

Прежде, чем я что-либо ответил на эти слова, в дальнем конце комнаты открылась дверь… и я разинул рот. Честно признаюсь. Моя челюсть чуть не отвисла до самого пола.

Я увидел Мэриэл, появившуюся в дверях на непослушных ногах. Чтобы не упасть, она прислонилась к дверному косяку. На ее лице были характерные бледные цветные пятна. Очевидно, совсем недавно ее били. Я знал, что Мэриэл не появлялась на публике в последнее время, но это… это…

Я знал, что однажды Дурла уже избил ее. Но теперь это случилось снова, и то, что в то время показалось случайным инцидентом, теперь, похоже, становилось стилем поведения.

Мэриэл не слышала меня, и я задал себе вопрос, уж не повредил ли он ей какие-нибудь внутренние органы. Но затем она все-таки заметила меня и, охнув, поспешно поднесла руки к лицу, пытаясь прикрыть следы побоев. А затем торопливо отступила назад в другую комнату, и захлопнула за собой дверь.

Дурла выжидательно смотрел на меня. Он, похоже, спрашивал себя, какими еще тривиальными вопросами стану я донимать его теперь. Принуждая себя говорить четко и спокойно, я сказал:

— Так ты говоришь… что предвидел все это?

— По большей части, да.

— А предвидел ли ты… вот это? — и я обрушил свой кулак на его лицо со всей силой, на какую был еще способен.

Скорее всего, это был чрезвычайно глупый поступок с моей стороны, потому что Дурла, в конце концов, был старый солдат и до сих пор пребывал в хорошей физической форме, готовый сразиться в битве врукопашную. С другой стороны, я, хотя и имел определенный талант по части фехтования на мечах, но был много старше Дурлы и физически много слабее. В короткой схватке, я бы, наверно, смог постоять за себя. Но если бы драка хоть чуть-чуть затянулась, он бы, конечно, побил меня по всем статьям. Но опять-таки, я же император, и врожденное уважение к этому титулу, которое не могло исчезнуть из глубин его подсознания, не позволило бы ему слишком уж агрессивно наброситься на носителя этого титула.

Но не случилось ни того, ни другого. Я ударил Дурлу, не имея ни малейшего представления о том, что буду делать дальше, что может последовать, и насколько хороша была эта идея. Все, что было у меня на уме в тот момент, это отчаянное желание добиться, чтобы мой кулак как можно скорее вошел в соприкосновение с его лицом.

Приятно сообщить, что я не совсем растерял свои силы, или по крайней мере был в состоянии мобилизоваться в случае нужды. Дурла рухнул на пол, застигнутый совершенно врасплох. В тот момент мне показалось, что я мог бы даже и убить его голыми руками.

И в этот момент боль скрутила меня.

Глава 1

Дурла со всей очевидностью оказался застигнут врасплох. Он вынужден был признать, что явно недооценил способности императора, унизительным напоминанием о чем послужил оглушающий удар кулака Лондо Моллари, сбивший Дурлу с ног.

Он рухнул и сильно ударился головой об пол, и некоторое время мир, как волчок, вертелся вокруг него. Он видел, что над ним возвышается разъяренный Лондо, и руки у императора стали неестественно велики, когда они начали приближаться к Дурле, с нескрываемым намерением задушить его. На какое-то мгновение Дурла, никогда не терявший самообладания, даже начал сомневаться, сможет ли он выстоять против бешеного натиска разъяренного императора.

Но затем, ни с того, ни с сего, угроза вдруг миновала. Потому что император отшатнулся назад, схватившись за голову. Даже если бы кто-то вдруг вогнал гвоздь в череп Лондо, реакция не была бы настолько резкой. Лежа на полу, Дурла, оцепенев, наблюдал, как Лондо изо всех сил зажмурился, и, по всей видимости, готов был отдать все на свете, чтобы только справиться с желанием завопить. Но это ему так и не удалось, и крик его был долгим, громким и агонизирующим.

Этого оказалось более чем достаточно, чтобы встревожить охранников, настороженно ожидавших снаружи у входа в апартаменты Дурлы. Но к тому времени, когда они ворвались внутрь, Дурла уже поднялся на ноги, с изумлением глядя на корчившееся у его ног тело императора.

Некоторое время он даже не знал, что и сказать. Гнев императора и избиение Дурлы явно не следовало предавать огласке. Трудно сказать наверняка, насколько большой оставалась популярность Лондо. Дурла ни на миг не сомневался, что народ обожает своего Премьер-министра, но почтение к посту императора складывалось веками, и оно было глубоким, истинным и проверенным многими испытаниями. Народ определенно преклонялся перед своими предводителями, и окружавшими их роскошью и ритуалами.

— С Его Величеством случился какой-то приступ, — поспешно заявил Дурла. — Немедленно отнесите императора в его покои. Позовите доктора…

— Нет!

Это слово словно взорвалось в устах Лондо, пробившись сквозь пучину его немощи. Дунсени уже был рядом, бережно поддерживая императора под руки. Глаза Лондо были широко раскрыты, и из глубины их словно все еще рвалась наружу переживаемая им агония.

— Ваше Величество, это необходимо, — говорил Дунсени. — Я знаю вашу нелюбовь к докторам; и вы не проходили никаких процедур, кроме самого поверхностного осмотра, уже более десяти лет. Но в данном случае…

— В данном случае, — сумел выговорить Лондо, но голос его дрожал, — я остаюсь вашим императором… а вы… пока еще нет. — Каким бы страшным ни был приступ, случившийся с Лондо, он явно начал отступать. — Помогите мне встать, — сказал он тихим, но повелительным голосом, и в тот же миг несколько гвардейцев оказались рядом с Лондо, помогая ему подняться на ноги.

Одним из них был Касо. Дурла сразу его узнал. Они обменялись долгими взглядами, а затем Касо помог императору опереться на свое плечо.

Нельзя сказать, что Дурла когда-либо особо восхищался Касо. По мнению Дурлы, во время допроса предателя, Рема Ланаса, Касо определенно показал себя жалким трусом, а когда в тюрьму был брошен Милифа, то и вовсе проявил политическую близорукость. Когда Милифе пришло время тихо умереть в тюрьме, Касо сумел избежать личного участия в этих конкретных действиях Пионеров Центавра. Не лучший след в памяти Премьер-министра оставила также и готовность Касо вывести из-под ложных обвинений этого Нарна, Г’Кара, в день покушения на Дурлу.

Размышления о Г’Каре и о тюрьме направили мысли Дурлы в некоем более приятном ему направлении, и он позволил себе слабо улыбнуться. Резко повернувшись к Лондо, он сказал:

— Ваше Величество… Я надеюсь, вы достаточно быстро сумеете прийти в себя после недомогания. Я буду помнить, что наша дискуссия должна продолжиться в самое ближайшее время.

Лондо с трудом справлялся с тем, чтобы удержаться на ногах, но тем не менее, у него хватило сил, чтобы ответить:

— Я настойчиво рекомендую вам именно так и поступить, Первый Министр… Ради вашего же блага. То, как вы будете обращаться с юным Шериданом… и с другими… не пройдет незамеченным.

— Не стоит волноваться, Ваше Величество, — ответил Дурла, кланяясь императору от пояса. Его челюсть дрожала в том месте, куда пришелся удар Лондо, но он не собирался подарить Моллари удовольствие заметить это. — Не стоит волноваться, — повторил он.

Дурла подождал, пока комната опустеет, а затем развернулся и прошел в соседнюю комнату, где с весьма обеспокоенным видом сидела Мэриэл. При появлении мужа она сразу же встала.

— Что случилось? — спросила она, затаив дыхание.

— Император, — спокойно ответил Дурла. — Он попытался напасть на меня. А я не мог позволить себе тронуть его. Будем считать, что ему повезло. Мне кажется, это твое появление спровоцировало его. Я не приветствую этого, Мэриэл.

— Но я не знала, что он там, господин мой Дурла, — Мэриэл склонилась в легком поклоне. — Мой слух… теперь уже не тот, что был раньше. Я подозреваю, что травмы… полученные мною из-за неуклюжести… плохо сказались на остроте моего слуха. Впрочем, курс лечения продолжается, и я надеюсь на полное выздоровление.

Ее слова были тщательно подобраны, и Дурла знал это. Он не улыбнулся, лишь кивнул слегка.

— А пока что тебе придется просто более внимательно прислушиваться, — сказал он.

— Да, господин мой, муж. — И когда Мэриэл заметила, что Дурла собрался уходить, позволила себе спросить его: — Куда ты направляешься, господин мой… Если мне позволено спросить об этом, — поспешно добавила она.

— Я направляюсь нанести визит старому другу, с которым у меня были последнее время некоторые разногласия, — ответил Дурла. И улыбнулся. — Я хочу проверить, не найдется ли варианта, когда мы с ним сможем посмотреть друг другу глаз-в-глаз.

— Это очень тактично с твоей стороны, господин мой.

— Да. Это так, — согласился Дурла. Как только дверь захлопнулась за ним, Мэриэл позволила себе с презрением плюнуть ему вслед. Плевок угодил в дверь и беззвучно сполз на пол.

* * *

— Оставьте меня, — сумел еще приказать Лондо.

Дунсени неуверенно посмотрел на императора. Гвардейцы донесли его до внутренних приватных покоев и помогли прилечь на кушетку. Верный слуга еще некоторое время суетился над ним, пытаясь обеспечить императору комфорт, и не уставал то и дело вставить слово насчет необходимости призвать лекаря. Лондо не слушал его.

— Вы уверены, Ваше Величество? — заботливо спросил Дунсени. — Быть может, более мудро будет…

— Быть может, более мудро будет просто исполнять мои приказы, — оборвал его Лондо. — Уйдите немедленно.

Не видя перед собой иного выбора, Дунсени и гвардейцы удалились, как им и было приказано. Касо, уходивший последним, бросил через плечо тревожный взгляд на императора. А затем двери закрылись за ними.

— Ну? — спросил Лондо, когда все ушли. — Чего вы ждете на этот раз?

Тени шевельнулись, как и ожидал Лондо. Через мгновение фигура, слишком хорошо знакомая ему, стояла уже в нескольких футах от кушетки.

— Как ты посмел, — сказал Шив’кала.

— Как я посмел? — с удивленным видом переспросил Лондо. — Что я посмел? Догадаться, что ты уже здесь? Мне очень жаль. Я что, не дал тебе устроить еще один сюрприз? Не сумел оценить твою любовь к драматическим эффектам?

— Ты знаешь, кем для нас является Дурла. Ты знаешь, сколь много мы вложили в него. Он наше будущее, Лондо, — преодолев свой первоначальный гнев, Шив’кала говорил теперь довольно спокойно. — И не только наше… Но в той же мере и ваше.

— Да неужели? — Лондо, похоже, собирался еще что-то сказать, но внезапно его скрутил приступ мучительного кашля. Шив’кала терпеливо ждал, пока приступ не утихнет.

— Да, это так. Должен признаться тебе, Лондо… Я несколько разочаровался в тебе.

— Ты хочешь сказать, что я подвел тебя. Я просто дрожу от ужаса.

— Я провел с тобой слишком много лет, Лондо. Я объяснил тебе философию Дракхов, учение Дракхов. Попытался объяснить тебе, почему мы делаем то, что мы делаем. И все равно при каждом новом повороте, ты, похоже, пытаешься отринуть все то, что мы предлагаем тебе, чтобы привести тебя к…

— …тому, чем стал теперь Дурла.

— К Дурле у нас иной подход, чем к тебе. Но в целом, да, он разделяет наше видение.

— Он руководствуется теми видениями, которые вы посылаете ему.

— Нет, — сказал Шив’кала, и голос его звучал едва ли не печально. — Лондо, как же мало ты понимаешь свой собственный народ. Мы всего лишь отшлифовали тот материал, который уже существовал. Мы лишь дали раскрыться тому величию, которое уже таилось в душе Дурлы. И ведь ровно то же самое мы пытались проделать и с тобой. И не просто с тобой, но со всем вашим народом. Республика Центавра станет великой, Лондо, — с тобой или без тебя.

— Я всегда надеялся, что все же со мной, — Лондо, похоже, был озадачен этим замечанием Дракха.

Шив’кала обошел вокруг него.

— Верь мне или нет, Лондо, но все эти годы именно я был величайшим твоим союзником. Когда другим казалось, что ты попросту не заслуживаешь больше поддержки, именно я всегда стоял за тебя. Я говорил от твоего имени. Я доказывал, что ты сможешь разделить наши убеждения. Что то время и те усилия, которые были затрачены на тебя, не пропадут даром. Но затем каждый раз случается инцидент, подобный сегодняшнему, и я начинаю задавать себе вопрос, а уж не были ли правы другие Дракхи.

— То есть, я все-таки подвел тебя, и потому ты собираешься за это меня убить? — Лондо, похоже, взвесил эту возможность. — Что ж, я не вижу в этом угрозы. С каждым днем смерть представляется мне все менее и менее ужасным исходом.

— Тебе легко говорить это сейчас, когда твоей жизни ничего не угрожает, — прокомментировал Шив’кала. — Всегда легко смеяться в лицо смерти, когда смерть не смотрит тебе в лицо. Но придет время, и ты изменишь свое мнение. Впрочем, наверняка я могу сказать лишь одно, Лондо. Ты никогда больше и пальцем не тронешь Дурлу. Ты никогда больше не станешь угрожать ему. Ты никогда больше не станешь нападать на него. И никогда даже и пытаться не будешь нанять для этого каких-нибудь агентов или подручных, потому что это мы тоже сразу обнаружим. А та боль, которую мы причинили тебе сегодня через посредство Стража… покажется тебе просто ничем. Если ты не доверяешь моим словам в иных отношениях, я предлагаю тебе поверить хотя бы этому… ты не выживешь.

— Никто не выживает, — заметил Лондо. — Просто со временем каждый новый вариант смерти представляется все более ужасным.

В дверь осторожно постучали. Лондо оглянулся на Шив’калу, но Дракх уже исчезал в темном углу комнаты.

— Войдите, — объявил Лондо.

Дверь открылась, и появились двое Пионеров Центавра. Они внесли серебряный поднос, накрытый салфеткой, и поставили его на стол рядом с Лондо. Он уставился на поднос усталым и недоуменным взглядом.

— Да? Что это?

— Подарок от Министров Лионэ и Дурлы, — объявил один из юношей. Затем они развернулись и ушли, а Лондо, склонившись вперед, с любопытством всматривался в накрытый салфеткой поднос.

Возможно, это бомба. Или какая-нибудь еще ловушка. Впрочем, сейчас Лондо было все равно. Он сдернул салфетку и ахнул.

На подносе, незряче воззрившись прямо на Лондо, лежал глаз.

Вот только не обычный глаз. Глаз, окрашенный красным и сделанный из субстанции, слишком жесткой, чтобы быть естественной…

— Г’Кар… — прошептал Лондо. Рядом с глазом на подносе лежала записка. Трясущимися руками Лондо подобрал ее и начал читать.

«Благородный Гражданин Г’Кар вынужден послать Вам свои сожаления. Он чувствует себя не совсем в своей тарелке, и потому не сможет составить Вам компанию за обедом в ближайшем будущем. Вместо этого он решил посвятить свое время интенсивным суровым тренировкам, призванным выработать у него высокую выносливость. Мы надеемся, что наше намерение было выражено достаточно ясно, и не будет забыто Вами.»

Лондо начал было вставать, словно намереваясь отправиться спасать Г’Кара.

— И куда же, по-твоему, ты собираешься пойти? — спокойно спросил Шив’кала. В этом не было ничего необычного. Шив’кала практически постоянно сохранял спокойствие. Ледяное спокойствие, словно замороженная планета, и это не оставляло надежд на жалость или милосердие. — Уж конечно, ты не собираешься отправиться на помощь своему ручному Нарну, не так ли?

Лондо в ярости указал на глаз.

— Это ведь ваша идея, насколько я понимаю?

— Вообще-то, нет. Возможно, нам действительно стоило бы в свое время поразмыслить над подобным вариантом… Но по правде говоря, Дурла замыслил все это совершенно самостоятельно. Боюсь, Нарну придется не сладко. Но он не умрет. Дурла совершенно не стремится к этому, потому что если Нарн умрет, у него исчезнет средство, с помощью которого он сможет постоянно мучить тебя.

— Мерзавцы! — выругался Лондо, и бросился к двери.

И тут же на него навалился новый приступ боли. Сил Лондо хватило лишь на несколько шагов, прежде чем боль стала невыносимой. Она смыла все его намерения, словно океанская волна, смывающая песчаный замок, построенный на пляже. Лондо дополз до кушетки и откинулся на подушки.

— Мне кажется, настала пора устроить тебе тихий час, Лондо, — сказал Шив’кала, обращаясь к нему, словно к раскапризничавшемуся ребенку. — Или тихий день. Чтобы ты мог обдумать свои поступки, и понять, почему не стоит пытаться повторять их в будущем.

— Надо… остановить его…

— Ты не сможешь, — сказал Шив’кала. — Ты ничего не в силах остановить. Дело зашло уже слишком далеко. Остались считанные дни до того момента, когда ваш флот начнет атаку. Действия Дурлы внушают уверенность, что ничего не сорвется. Он на удивление хорошо подготовился. И ты не сможешь — и не посмеешь — даже пальцем пошевелить, чтобы ему помешать. Иначе я приму меры к тому, чтобы Дурла и в самом деле зашел достаточно далеко в этих… как он выразился… «интенсивных тренировках» для Г’Кара. И это лишь самая мягкая из ответных мер, которые будут ждать тебя… И все это лишь для того, чтобы напомнить тебе — все, что ты можешь попытаться сделать, все это обречено на поражение.

Единственное, в чем ты можешь преуспеть, это в том, чтобы причинить побольше страданий себе… и другим. Г’Кару, Сенне, да даже этому шуту Виру Котто, к которому ты продолжаешь питать столь глупую привязанность. Всех них постигнет кара за твои неудачные попытки остановить то, что невозможно остановить.

Теперь между нами не осталось никаких неясностей, Лондо?

— Больно сказать, да, — Лондо ухитрился еще кивнуть головой.

— Я уже говорил тебе, Лондо… Верь мне или нет, но до сих пор мы были милосердны. Но никогда не путай милосердие со слабостью. Мы не знаем слабости. Мы Дракхи. Мы наследники Теней. Тебе это ясно, Лондо?

На этот раз он не стал ничего говорить. Лишь молча кивнул.

— Мне приятно, что выдалась возможность поболтать с тобой, Лондо.

И тут Лондо, совершенно неожиданно, ухитрился спросить:

— Мальчик… Сын Шеридана…

— А что с ним? — если бы у Дракхов были брови, они бы сейчас вздернулись в недоумении.

— Доставить его сюда… это безумие. Устроить такую подлость Шеридану и Деленн… И флот Земли, и Флот Минбара, они оба обрушатся на нас. Вы ведь не думаете, что мы выстоим против такой атаки. Минбарский флот и в одиночку мог бы стереть нас в порошок.

— Вполне возможно. Но такие действия приведут к гибели мальчика, Шеридан и Деленн не посмеют так рисковать. Они прилетят сюда в одиночку, без сопровождения. Мы полностью уверены в этом. И когда они прибудут сюда, ты, Лондо, лично проследишь за их казнью.

— На каком основании?

— На том основании, что они виновны в уходе Теней. И за это они должны заплатить своими жизнями.

— А мальчик?

— У нас есть планы насчет этого мальчика. После гибели родителей, он «бежит», и будет жить, служа нашим интересам.

— Вашим интересам? — А затем Лондо горько усмехнулся. — Ох. Ну конечно. Страж.

— В той урне, которую ты оставил ему в подарок, да. Разве ты об этом забыл?

— Я пытался об этом забыть. К несчастью, все, о чем я пытаюсь забыть, накрепко застревает в моей памяти, зато из нее быстро исчезает все то, что я хотел бы запомнить. Когда я доставил им урну со Стражем… я надеялся… что это лишь для того, чтобы шпионить за ними. И все. Чтобы оказывать воздействие на его отца и мать на Минбаре, может быть. Но я никогда не думал…

Дракх приблизился вплотную к нему.

— Никогда не забывай, — сказал он, — кто здесь главный. Иначе это для тебя плохо кончится.

И с этими словами, Шив’кала оставил Лондо в одиночестве — в молчании, наполненном болью, насланной на него Стражем, в напрасных попытках понять, как же могло получиться, что все пошло настолько плохо.

Выдержки из «Хроник Лондо Моллари».

Фрагмент, датированный 3 декабря 2277 года (по земному летоисчислению)

Мне нужно было связаться с ней. Мне жизненно необходимо было связаться с ней.

Я сидел здесь, пьянствуя дни напролет, размышляя об увиденном… Размышляя о том, что этот мерзавец Дурла сделал с Мэриэл, хотя знал, что я взял ее под свою защиту после того, как она вернулась во Дворец. И продолжал твердить себе, «По крайней мере, твои руки чисты. Несмотря на все твои преступления, несмотря на все то, что можно сложить к твоим ногам… По крайней мере ты никогда не обращался с женщиной подобным образом.»

А затем я задумался об этом несколько глубже, действительно задумался.

Я вспомнил об Адире… о моей прекрасной Адире. О танцовщице, которая облагородила мое прошлое, не желала покинуть мое сердце в настоящем, и никогда уже не станет частью моего будущего. Когда она умерла, я предпринял некие… шаги… которые вернули меня на тот темный путь, на который, впрочем, я уже вступил тогда[20].

Я подумал о Мэриэл, ставшей придатком этого человека, чудовища в облике человека. Если бы я не развелся с ней, она бы не оказалась сейчас в таком положении. Я знаю, я знаю… чтобы обеспечить себе будущее, она пыталась убить меня. Но все же… Я что, должен был этому удивляться? Она наблюдала за мужчинами, составлявшими то общество, к вершинам которого она стремилась подняться. И моя принадлежность к мужскому полу подсказала ей, как следует применить ко мне впитанные ею с детства уроки. Если ее воспитали быть порочной, не испытывать уважения к чужой жизни… Так мне ли винить ее за это? Мне ли, кто и сам вел отнюдь не безукоризненную жизнь? Если бы не опасение, что придется пережить еще один приступ кашля, я бы от всего сердца посмеялся.

Я подумал о Даггер, еще одной из моих жен… да. Что ж… Я не слишком-то много думаю о ней. И, конечно, винить себя перед ней буду не больше, чем думать о ней.

И наконец, Тимов. Тимов, которую я убрал подальше от себя, ради ее же собственного блага. Заставив ее поверить, будто я не люблю, и никогда не любил ее. Но все дело в том, что она всегда была женщиной безграничной прямоты и острого ума. Если бы мы в свое время и в самом деле стали единой командой — Великий Создатель, чего мы смогли бы тогда добиться вдвоем.

Я почувствовал потребность сказать ей об этом. Объяснить ей, насколько высоко я на самом деле ценю ее. И — должен в этом сознаться — попытаться загладить свою собственную вину перед ней, потому что мне пришлось по-своему унизить ее, в чем-то не менее жестоко, чем Дурла унизил Мэриэл. Предать ее доверие, предать ее страсть. Долг мой перед ней велик, и надо, каким-то образом, попытаться возместить его.

Глупец. Глупый старик.

Когда мой «маленький напарник» позволил мне выйти из вынужденной «медитации», я решил, что слишком долго откладывал разговор. В самом деле, слишком долго. Я опоздал с ним на много лет. Я знал, что Тимов покинула Приму Центавра и поселилась на одном из окраинных миров. Но мне не составило труда организовать сеанс связи с ней в режиме реального времени. Женщина, в которой я узнал секретаршу, со стародавних времен служившую Тимов, ответила на мой вызов и, казалось, была более чем удивлена тем, что в контакт с ними вошел сам император. Она сказала мне, что госпожа будет здесь немедленно.

Прошли долгие минуты. Я предполагал, что Тимов просто заставляет меня ждать из вредности.

Но я ошибался.

Когда бледная и изнуренная женщина появилась передо мной на экране, я поначалу не узнал ее. Не было и следа той пламенной энергии, которую я привык ассоциировать с острой, как лезвие бритвы, колючкой, прозывавшейся Тимов. Но затем понял, что да, передо мной появилась все-таки именно она.

Тимов сидела, глядя прямо на меня. И не говоря ни слова. Она казалась мумией, в которой жили разве что ее глаза, и эти глаза разрезали меня огнем ее глубинного зрения.

— Тимов, — произнес я, и сам удивился звуку своего внезапно осипшего голоса. А затем начал было, — ты хорошо выглядишь… — Но ничто не могло быть дальше от истины, чем это утверждение, и мы оба знали об этом. Так что вместо того, чтобы продолжать, я прокашлялся и снова назвал ее по имени.

Она грубо оборвала меня.

— Это правда. Ты удовлетворен? Ты, очевидно, вызвал меня лишь для того, чтобы своими глазами убедиться в истинности дошедших до тебя слухов. Так что… смотри. Ты доволен?

— Я не знал ни о каких слухах, — совершенно искренне признался я. Ничего более честного я не говорил ей долгие годы… а может, и вообще никогда.

— Ты хочешь сказать, что не слышал, будто я умираю, — сказала она с таким презрением в голосе, что сразу стало ясно — она не поверила мне ни на йоту.

Никогда еще мне не приходилось тратить столько времени и сил, на то, чтобы произнести одно-единственное односложное слово. Но, наконец, я сумел выговорить его.

— Нет.

— Мм-хмм, — Тимов по-прежнему не верила мне. Я не могу винить ее за это. — Ну, хорошо, допустим, что это так. Тогда зачем же ты вызвал меня, после стольких лет молчания?

— Я…

Все, что я хотел сказать ей, переполняло мой разум. Но ничего не могло вырваться наружу.

Она насупилась так, как она одна умела это делать.

— Лондо… ты выгнал меня с Примы Центавра. Ты обошелся со мной настолько неуважительно, насколько не позволил бы себе обойтись даже со своим злейшим врагом. Ты публично продемонстрировал презрение ко мне, ты…

— Я знаю, я знаю. Я действительно сделал все это. Я знаю.

— Я императрица, а со мной обошлись как с презреннейшей из рабынь. И теперь, когда прошло столько лет, что ты еще можешь мне сказать?

— Почему ты умираешь? — только и сумел спросить я.

— Чтобы досадить тебе. А что, могут быть другие причины? — Тимов, похоже, собралась оборвать связь, чтобы заняться чем угодно, только бы не разговаривать со мной, чтобы оказаться где угодно, только не на связи со мной. Сотня возможных ответов пришла ко мне на ум, но произнести я мог лишь один.

— Я хочу, чтобы ты знала… Я виноват перед тобой.

Тимов уставилась на меня как на сумасшедшего. Молчание длилось несколько секунд, которые показались мне вечностью.

А потом я заметил, что взгляд ее чуть-чуть смягчился.

— Конечно, виноват. Но вовсе не в том, в чем решил повиниться, связавшись со мной сейчас.

— Боюсь, что я…

— Ты не понимаешь. Да, впрочем, ты редко находил время, чтобы попытаться понять, или даже обдумать собственные действия. Ведь даже в ту ночь, когда ты изгнал меня с Примы Центавра, ты действовал импульсивно. — Разговор со мной явно отнимал у нее много сил. Она остановилась, чтобы отдышаться, я продолжал молчать.

— Я всегда была более рассудительна, да к тому же, учитывая мои обстоятельства, у меня было очень много времени на размышления. Лондо, я знаю о твоей дилемме.

— Что же ты можешь знать об этом?

— Ты помнишь Леди Мореллу? Ты попросил ее предсказать тебе будущее.

— Это было наше с ней приватное дело.

— Ммм… Любому центаврианину все важные для него вопросы представляются его приватным делом. И потому о них знают все кому не лень. Ну, а я… Я твоя жена, Лондо. Даже будучи в изгнании, я знала практически все о твоих делах. Знаешь ли, только в этой глуши я поняла, что действительно жена императора. — Тон ее, когда она говорила все это, был отнюдь не легкомысленным. Более того, глаза ее зажглись еще ярче.

О, да, Тимов была в курсе всего, точно так же, как все императрицы знают все об удачах и злосчастьях своих мужей. Я видел, что она скажет сейчас. Она намекала мне, что Леди Морелле, которая и до замужества была телепатом с довольно сильными псионическими способностями, были дарованы особые визионерские способности, как жене Императора Турхана.

Тимов знала. И Леди Морелла знала. И потому требовалось срочно предупредить ее.

— Это очень опасное дело, рассуждать о таких вещах. Именно поэтому я держу тебя в изгнании.

— Я знаю. Ты окружен тьмой, и я хорошо знаю, что в эту тьму лучше и не пытаться заглянуть.

— Мне пора идти, Тимов. Я вот хотел связаться с тобой, чтобы сказать… столь многое. Но оказалось, что все это ни к чему.

— Прощай, Лондо, — живо откликнулась она.

Я потянулся, чтобы выключить трансмиттер, и тут Тимов внезапно сказала:

— Лондо…

Моя рука замерла на выключателе.

— Да?

— Если почувствуешь, что нуждаешься во мне, звони.

— Это вряд ли.

— Я знаю, — сказала она едко. — Потому и предлагаю.

Экран померк. И в этот момент я понял, что уже никогда больше не увижу ее. Но по крайней мере, я попытался. Попытался… и потерпел неудачу.

Если уж мне не суждено достичь величия, то, по меньшей мере, я могу стойко переносить неудачи.

Глава 2

Вир торопливо упаковывал свои вещи, собираясь покинуть Вавилон 5, когда раздался настойчивый звонок во входную дверь.

— Пойдите прочь! — крикнул он.

— Нам нужно поговорить, — раздался, к его удивлению, знакомый голос. И в то же время, нельзя сказать, что это было так уж неожиданно. На самом деле, Вира больше удивило то, что он не услышал этот голос много раньше.

— Войдите, — приказал он, и его команда разблокировала дверной замок.

Вошел Майкл Гарибальди, и вид у него был ужасающе спокойным. Он огляделся по сторонам.

— Что, собрался куда-то?

— Да. Можно сказать, что…

Вир не успел закончить фразу. Гарибальди в одно мгновение пересек комнату, схватил его за отворот рубашки и шмякнул об стену, сшибая мебель.

— А я так не думаю, — сказал Гарибальди, и в голосе у него звучала с трудом сдерживаемая ярость. — Я думаю, что ты немедленно расскажешь мне все о том, как по твоему ваши люди собираются теперь выйти сухими из воды…

Он замолчал. К его горлу было прижато лезвие, и рукоять меча сжимала рука Вира. Сам же Вир смотрел прямо в глаза Гарибальди без каких-либо признаков страха со своей стороны. Ничего похожего на Вира Котто, впервые вступившего на борт Вавилона 5 много лет назад, не было и в помине.

— Я так думаю, — сказал Вир тихим голосом, — что ты для начала немедленно уберешь с меня свои дурацкие руки. А затем мы поговорим как разумные люди, к каковым по крайней мере один из нас, я знаю точно, относится.

Гарибальди очень медленно освободил свою хватку, отпустил Вира и отступил назад, стараясь держать свои ладони так, чтобы они были видны Виру.

— Тебе это удалось лишь только потому, — сказал он, — что меньше всего я ожидал подобного от тебя.

— Именно поэтому мне и удается постоянно выходить сухим из воды в наши дни, — сказал ему Вир. Он вложил свой клинок обратно в ножны, спрятанные под жилетом, и некоторое время изучающе смотрел на Гарибальди. Бывший шеф службы безопасности был небрит и глаза у него казались остекленевшими. — Сколько времени ты уже не спишь?

— Ты об этом знал? — требовательно спросил Гарибальди.

— О том, что ты не спишь? — растерянно спросил Вир.

— О Дэвиде!

— Дэвид. — Виру понадобилось какое-то время, чтобы понять, о ком идет речь. — Сын Шеридана. А что с ним?

— Они взяли его.

И вновь Виру понадобилось несколько секунд, чтобы отследить нить разговора… но затем он понял.

— Великий Создатель, нет! — прошептал он.

— Великий Создатель, да.

Вир подошел к бару и решительно наполнил себе стакан. Затем, не убирая бутылку, жестом предложил выпить Гарибальди. Тот взял бутылку, глядел на нее некоторое время, затем глубоко вдохнул запах алкоголя, исходивший из горлышка, и поставил бутылку обратно в бар.

— Вряд ли можно найти здесь лучший букет, — сказал Вир, несколько озадаченный.

— Может быть, как-нибудь другой раз… например, лежа на смертном одре.

— Расскажи мне, что случилось. Расскажи мне все.

Что-то в голосе Вира, должно быть, убедило Гарибальди, потому что, поколебавшись не дольше одного мгновения, он быстрыми и широкими мазками выложил Виру все, что знал, об обстоятельствах исчезновения младшего Шеридана. Когда он упомянул о гигантской живой одноглазой бородавке на плече Дэвида, Вир медленно кивнул.

— Это Дракхи, — сказал он.

— Что? Что там насчет Дракхов? — переспросил Гарибальди.

— Продолжайте. Я скоро все расскажу.

И Гарибальди продолжил рассказ, а когда завершил его, Вир просто сидел рядом, разглядывая свой стакан.

— Его родители просто сами не свои от беспокойства, — сказал Гарибальди.

— У них есть все основания для этого, — сказал Вир и прищурился. — Я думаю, что и их друзья тоже слегка обезумели.

— Прошу прощения… за происшедшее, — сказал Гарибальди, жестом показывая, что имеет в виду свое нападение на Вира. — Ты тут упомянул «Дракхов». Ты имеешь в виду тех же самых Дракхов, что заразили Землю чумой?

— Точно тех же. Эта тварь, которую ты видел на Дэвиде — точно такая же сидит и на Лондо. С ее помощью они могут контролировать тебя, или следить за тобой, или еще что-то в этом роде.

— Ты хочешь сказать, — медленно сказал Гарибальди, — что Дракхи имеют какое-то отношение к Приме Центавра? И к этому похищению?

Вир набрал полную грудь воздуха и, наконец, решился.

— Да. Уже в течение некоторого времени. Они контролируют Лондо. Я подозреваю, что в какой-то степени они контролируют и Дурлу. И у меня есть некоторые основания полагать, что Дракхи имели отношение к смерти Лу Велча.

— Ты же сказал мне, что это были Пионеры Центавра.

— Так оно и есть. Но вряд ли эти Пионеры обошлись без помощи Дракхов. — Вир покачал головой. — Чума, которой они заразили Землю, не так уж сильно отличается от той чумы, которой они заразили мой мир… Только вот на Приме Центавра все было сделано более завуалированно.

— Я не понимаю. Почему ж ты мне раньше ничего не сказал?

— Я не мог так рисковать, — признался Вир. — Мы ведь говорим о подручных Теней. Я опасался, что если ты будешь знать, что они присутствуют на Приме Центавра, то расскажешь обо всем Шеридану, Шеридан расскажет Альянсу, и это будет как раз то, что требуется Альянсу, чтобы оправдать новое нападение на мой народ, новый удар, который был бы нанесен без колебаний. Ведь, в конце концов, все теперь считают центавриан народом, порочным до мозга костей. За Дракхов вы бы если и взялись, то много позже… Но Прима Центавра пострадала бы в любом случае. Вы бы убили пациента, вместо того, чтобы вылечить болезнь.

— И что, теперь это тебя уже не волнует?

— А почему я должен об этом волноваться в нынешней ситуации? — резонно заметил Вир. — Они схватили Дэвида. Я сомневаюсь, что Шеридан прикажет нанести удар по моей планете, когда на ней находится его сын. Ведь это будет означать для Дэвида верную смерть.

— Черт, просто изумительно хладнокровная логика, Вир!

— Мне пришлось принять немало изумительно хладнокровных решений за последние годы, Мистер Гарибальди. Придется вам привыкнуть к этому. — Вир вздохнул. — Возможно, мне придется выступить открыто несколько раньше, чем я рассчитывал. Дозволив Дракхам скрываться во мраке, я позволил этому гнойнику разрастись. Но выставив их на всеобщее обозрение, я могу обречь на гибель весь свой народ. Впрочем, если нам хоть сколько-нибудь повезет, мы сможем решить обе этих задачи. Мы скопили такие силы в нашем движении сопротивления, что Дракхи могут быть разоблачены, не успев привести в исполнение смертный приговор Приме Центавра.

— Ты просил меня довериться тебе, — сказал Гарибальди, уставив пальцем на Вира. — Ты сказал мне, что сумеешь урегулировать ситуацию. Что центавриане сами справятся с проблемами Примы Центавра. Я свое обещание выполнил. Но теперь ваша проблема перестала быть проблемой Примы Центавра. Теперь это проблема Джона Шеридана и Деленн.

— И я справлюсь с этой проблемой.

— Вир!

— Я сказал, что справлюсь с этой проблемой, — твердо повторил Вир. — Я направляюсь на Приму Центавра. Немедленно. Я провел годы, долгие годы, занимаясь планированием и подготовкой, рискуя собственной шеей и шеями многих других моих соратников — и теперь все подходит к концу. Тот факт, что Дэвида доставили на Приму Центавра, явно свидетельствует об этом. Дракхи жаждут отмщения… но еще больше они хотят подстраховаться. Но никакая страховка не поможет им против тех, кого они не считают своими врагами. Против того, кого они считают простофилей и дураком.

— Я полечу с тобой.

— Нет, потому что тогда ты окажешься дураком, — сказал Вир. Он подошел к Гарибальди и положил руку ему на плечо. — Мы вернем тебе Дэвида, Майкл. Но мы сделаем это по-своему.

— Кто это «мы»?

— Легионы Огня.

Гарибальди уставился на Вира, выпучив глаза.

— Что?

Вир криво улыбнулся.

— Я вслед за Лондо обнаружил, что история Земли чрезвычайно увлекательна. Оказывается, в ней можно отыскать все возможные сценарии конца света, знаешь ли ты об этом? И один из них — его, кажется, придумали ваши Скандинавы — гласит, что мир кончится, когда огромный огненный демон, Суртур, сметет мир своим мечом и очистит его от всякой скверны. Именно этим и займутся наши Легионы Огня, Майкл. Мы сметем с лица Примы Центавра весь мрак, который столь долго окутывал нашу планету. Мы разоблачим присутствие Дракхов перед лицом всей галактики. И тем самым мы укажем истинных виновников, тех, кто направил Приму Центавра на ложный путь. Мы докажем, что именно на Дракхов следует направить удар возмездия… и что долгая кампания негодования и агрессии была нацелена не на те народы. И ее следует остановить.

— И вы что, в самом деле называете себя Легионами Огня?

— А ты можешь предложить что-нибудь получше? — спросил Вир с легким раздражением. — Конечно, можно было бы попробовать что-то вроде «Непобедимый Эскадрон Вира», или «Крестоносцы Котто», но мне почему-то кажется, что в этом случае можно было бы легко догадаться, кто всем заправляет.

— Нет, нет, название отличное. Легионы Огня. Отлично. — Гарибальди сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Вир… он — мой крестный сын… А Шеридан и Деленн — мои лучшие друзья во всей галактике…

— Верь мне или нет, но после них твой самый лучший друг — это я, — ответил Вир. — И я выполню эту работу, и верну Дэвида домой в целости и сохранности. Даю тебе мое слово.

— Я не привык к тому, что оно много значит, — сказал Гарибальди, а затем крепко пожал руку Виру. — Но теперь начинаю верить, что в этом я глубоко ошибался.

* * *

К тому моменту, когда Гарибальди вернулся на Минбар, Шеридан и Деленн покинули его.

Глава 3

Дурла даже припомнить не мог, чтобы когда-нибудь раньше случалось так, что ему хотелось плакать от радости, но именно таковы были его чувства в данный момент. Словно он наяву оказался в своем сне. Ему приходилось даже убеждать себя, что он не спит.

Повсюду вокруг себя он видел военные крейсера. Повсюду. Они заполонили небо над космопортом. Взлетное поле было буквально забито кораблями, готовыми взмыть в воздух.

Они появлялись отовсюду, по несколько кораблей одновременно, собираясь на той единственной планете, которая подходила для этого по всем параметрам… на планете, которую называли К0643. Место, где когда-то осуществлялась программа раскопок, завершившаяся катастрофой, — единственное пятно в безупречном послужном списке Дурлы. И теперь он готовился стереть это пятно, таившееся в дальнем галактическом захолустье, озарив эту планету ослепительным блеском славы, навсегда вписав ее имя в анналы истории как место, с которого величайший флот, созданный его усилиями, отправился в свой поход, величайший за всю историю Республики Центавра.

Космопорт сам по себе не представлял ничего особенно интересного. Здания возвели наспех, словно времянки. Командный центр, бараки, еще какие-то убогие сооружения. Но своей цели они служили, а все остальное, в общем-то, было неважно. Корабли, совершенство их конструкции, мастерство и умение сотен рабочих, трудами которых приближался этот момент… вот что действительно важно.

Весь армейский командный состав во главе с Генералом Рийсом был в сборе, все последние предполетные проверки завершены, подготовка закончена.

— Зона перехода протестирована и приведена в полную готовность, Генерал? — спросил Дурла.

— Абсолютно, Первый Министр, — кивнул Рийс.

— Саботажа не будет? — мрачно спросил Дурла. — Если хоть что-нибудь пойдет не так во время запуска кораблей, это никому не пройдет даром, Генерал.

— Уверяю вас, сэр, это невозможно, — решительно заверил его Рийс. — Этого не может случиться, и этого не случится.

— Что ж, хорошо, — одобрительно кивнул Дурла. — Эти слова придают бодрости. — Он обернулся к остальным; все напряженно ожидали его указаний. К своему удивлению, Дурла поймал себя на том, что размышляет о своем брате, о том, чью смерть он устроил из чувства зависти. Время от времени он продолжал спрашивать себя, правильно ли он поступил тогда. Теперь никаких сомнений не оставалось. Он достиг вершины успеха, и если ради этого ему пришлось в юности пожертвовать жизнью брата, что ж… оно и к лучшему.

— Значит, всем все понятно, — сказал Дурла. Все кивнули. Естественно, как же иначе. И все же Дурла не смог удержаться, чтобы еще раз не очертить задачи флота, просто потому, что ему нравилось самому выслушивать все это, — слова, планы, звук собственного голоса. Все это. — Итак, мы собираемся начать первый этап операции по нападению на миры Альянса. На этом этапе атаке подвергнутся девяносто процентов всех правительств, сформировавших Альянс. Те десять процентов, которые мы пропустили, не обладают сколько-нибудь существенной военной мощью, и останутся беззащитны перед нашими дальнейшими действиями… Нельзя не учитывать и то, что нам понадобятся новые рабочие руки, так почему бы не оставить нетронутыми те несколько миров, с которых мы сможем впоследствии черпать рабочую силу, правильно? — Он рассмеялся своим словам, и другие поспешили подхватить его смех. «Однако, они соображают, что для них хорошо, а что плохо», — мрачно подумал Дурла, и продолжил: — Если наш удар окажется достаточно мощным и достаточно быстрым, мы сможем иммобилизовать их и проложить путь для полномасштабной оккупации их планет. Осуществление нашего плана лишит их сил для сопротивления центаврианской агрессии.

— Лишит сил, — эхом отозвался один из капитанов. — Мне нравится, как это звучит.

Остальные одобрительно закивали.

— Мы, — с гордостью заявил Дурла, — собрали для этой атаки флот численностью свыше трех тысяч крейсеров. Этот флот создан в результате почти двух десятилетий поистине рабского труда. О, конечно, у Альянса были некие подозрения, по галактике распространялись различные слухи. Но в конце концов — в том конце, который теперь уже так близок — они все оказались слишком ленивыми и беззаботными, а мы — умными и трудолюбивыми.

— В распоряжении Альянса больше военных звездолетов, чем у нас, — осторожно напомнил Рийс, явно озабоченный тем, чтобы его подчиненные не оказались слишком самоуверенными. — Один только Флот Белой Звезды вызывает серьезные опасения.

— Это правда, — признал Дурла, но тут же добавил: — И, тем не менее, у нас определенно самая большая армада из тех, которые имеются в распоряжении любого отдельно взятого правительства. И нам нет нужды беспокоиться о возможных межправительственных разногласиях, о разнице во мнениях касательно наилучших способов осуществления атаки. Наш флот действует как единое целое, у него единая цель, и он подчиняется единой воле. И потому… мы не можем проиграть битву.

— Координация и в самом деле является ключевым моментом для успеха операции, — сказал Генерал Рийс. — Первый Министр, если позволите… — Дурла жестом предложил ему продолжать. — Всем вам выданы координаты определенных точек в гиперпространстве, от которых открывается путь к вашим истинным целям. Наши передовые редуты, можно так сказать. И вы будете ждать на этих позициях до тех пор, пока все не выдвинутся на свои редуты. И тогда мы в полную силу нанесем одновременные удары по всем целям сразу. Мы атакуем военные базы, столицы, центры связи, отрежем все миры Альянса друг от друга, вселим в них страх и посеем панику. Поскольку наш флот превосходит по численности каждый отдельно взятый флот любого из миров Альянса, то после удара мы сможем накрыть волной, одного за другим, каждый из разрозненных миров Альянса, прежде чем они сумеют организоваться в какую-либо сплоченную силу. — Рийс набрал полную грудь воздуха, и произнес последнюю фразу. — Получив лично от Первого Министра коды запуска, вы начнете атаку.

Среди капитанов возникло мгновенное замешательство. Они обменялись недоуменными взглядами, и один из них спросил:

— Не от вас, сэр?

— Моему суждению вы уже не доверяете, капитан? — зловеще спросил Дурла.

— Я этого не говорил, Первый Министр. Просто, поскольку это военная операция…

— А наши военные операции то и дело подвергались саботажу… — подхватил Дурла. — Со всем уважением ко всем вам, и особо к Генералу Рийсу… Единственный человек, которому я могу доверять безгранично, это я сам. Мои провидения, мой напор привели нас к нынешнему моменту, и потому именно мое слово станет сигналом к началу атаки. Это понятно? Все это поняли?

Все присутствующие за столом единодушно ответили:

— Да, сэр.

Дурла одобрительно кивнул.

— Что ж, джентльмены… за работу.

Военные, все как один, дружно поднялись из-за стола, и покидая комнату, задерживались лишь для того, чтобы поздравить Премьер-министра с его монументальными достижениями. Последним остался Генерал Рийс, у которого еще были какие-то сомнения.

— Первый Министр…

— Это будет просто шедевр скоординированности действий, Генерал, — сказал ему Дурла. Своим внутренним взором он уже видел, как пройдет их атака. — Я буду на связи с Министром Валлко. Он начнет одно из своих духовных собраний в Великом Храме. И там я произнесу обращение к народу, и расскажу им о том, что Прима Центавра, наконец, вновь обретает свою славу. Мы будем стоять на рубеже истории… И затем я передам коды запуска. И мы восстанем из той великой тьмы, в которую нас ниспровергли.

Генерал Рийс, казалось, поначалу собирался что-то сказать Дурле… но теперь передумал. И просто заявил:

— Было честью служить под вашим началом, Первый Министр.

— Да. Именно так, не правда ли, — Дурла, похоже, слышал лишь себя одного.

* * *

Он все предвидел. Все происходило в точности так, как в его сне, и сон становился реальностью.

Дурла стоял на вершине утеса, и простирал руки к кораблям, которые с грозным ревом один за другим пробуждались к жизни. И по мере того, как каждый из них проплывал мимо него, трепеща от собственной мощи, все они закладывали легкий вираж, демонстрируя ему свое почтение.

Они кланялись ему.

И перед ним склонятся все. Шеридан и Деленн, которых к этому моменту уже проинформировали о местонахождении их сына, без сомнения, уже на пути к Приме Центавра. Они прибудут к нему, и тогда на глазах у всего народа он избавит Вселенную от этого живого символа унижения, которому подверглась в прошлом великая Республика Центавра. И их судьба станет олицетворением грядущей судьбы всего Межзвездного Альянса.

Ну, а Лондо… Что ж, Лондо, возможно, решит, что он сделал все что мог, внеся свой вклад в возрождение величия Примы Центавра. И добровольно отойдет в сторону, а имя Дурлы прозвучит как имя регента, на чьи плечи ляжет вся ответственность за Приму Центавра до момента смерти Лондо, после чего Дурла сможет, наконец, официально принять титул императора. Но, конечно, ждать этого осталось уже очень, очень недолго.

Пролетавшие корабли тем временем уже настолько плотно покрыли небо, что сквозь их ряды не мог пробиться свет солнца. Словно ночь среди дня надвинулась на Дурлу. Бесконечная ночь славы, готовая поглотить его. И он с готовностью отдался во власть этой ночи.

Глава 4

— Тебе не следовало прилетать сюда, — говорила Сенна, сидя вместе с Виром в небольшом транспорте, который нес их к дворцу. — Вир, сейчас не самое хорошее время…

— Я должен был это сделать, — отвечал Вир. Космопорт столицы Примы Центавра таял позади. — Я перестал получать сводки от Мэриэл. Я перестал видеть, куда поворачивают планы Дурлы. Я…

— Тревожился о ней? — спросила Сенна.

Вир кивнул.

— И не только о ней… Но и о тебе, и о Лондо. А теперь, как бы мне ни хотелось этого избежать, в вашу компанию попал еще и Дэвид Шеридан. Ты знала об этом?

Сенна с мрачным видом кивнула.

— Это ужасно. Он просто вдруг объявился здесь, словно с неба свалился. Никто не знал заранее, что он прибудет сюда, даже Лионэ, который был очень этим расстроен. Дурла, единственный из всех, нисколько не удивился. Иногда мне кажется, Дурлу вообще невозможно удивить.

— О, я думаю, нам удастся организовать для него парочку сюрпризов, — зловеще предрек Вир. — Ты можешь проводить меня к Мэриэл?

— Дурла поместил ее под домашний арест. Никаких визитеров к ней не допускают.

— Значит, не можешь.

Сенна улыбнулась.

— Этого я не говорила.

* * *

Сенна подошла к двум гвардейцам, стоявшим снаружи у входа в апартаменты Дурлы, и твердо сказала:

— Император желает видеть вас.

Гвардейцы переглянулись, затем снова уставились на Сенну.

— Почему? — спросил один из них.

— Я знаю императора половину своей жизни, и если я чему-нибудь за это время и научилась, так это тому, чтобы никогда не спрашивать у императора «почему». В последнее время он особенно плохо воспринимает такие вопросы… вы знаете, о чем я. — Сенна приложила палец к виску и сымитировала нажатие спускового крючка.

Гвардейцы замешкались еще на секунду. Сенна сложила руки на груди и изобразила крайнее нетерпение.

— Я не думаю, что император любит ждать понапрасну.

Дурла отдал гвардейцам приказ неотлучно находиться у дверей его апартаментов. Но Дурлы поблизости не было, а насчет Сенны все хорошо знали, что она есть доверенное лицо императора. И почему-то казалось, что если игнорировать желания императора, изложенные Сенной, то это может крайне отрицательно повлиять на продолжительность их жизни.

И потому они слегка поклонились Сенне и торопливо удалились по коридору.

В тот момент, когда они скрылись из вида, Сенна прошептала:

— Вир!

В ответ на ее призыв, Вир, в ожидании таившийся за углом, заспешил к ней.

— Дверь опечатана, — сказала ему Сенна. — Я не очень представляю себе, как мы сможем проникнуть внутрь…

Вир, с чрезвычайно уверенным видом, вытащил из внутреннего кармана своего жакета небольшое устройство и приложил его к двери. Устройство противно зажужжало, и дверь с готовностью отъехала в сторону.

Сенна уставилась на устройство настороженным взглядом.

— Где ты это взял?

— Последнее время мне приходится общаться с очень интересными людьми, — ответил Вир, и без дальнейших пояснений зашел в апартаменты Дурлы. Сенна последовала за ним.

Вир прошел несколько шагов и остановился. Там, на балконе, глядя на раскинувшийся вдали город, стояла Мэриэл. По крайней мере, у него были все основания считать, что это именно она. Женщина стояла спиной к нему.

— Мэриэл, — осторожно позвал Вир.

Мэриэл обернулась и увидела Вира, и на лице у нее появилось такое выражение, будто она не в силах была поверить своим глазам. Впрочем, и Вир не мог поверить своим глазам. Женщина, которую он знал, энергичная, красивая молодая женщина, исчезла. У той, кого Вир видел сейчас перед собой, было лицо, выражавшее бесконечную печаль, кожа, покрытая бледнеющими отметинами побоев и следами пережитой жестокости.

— Вир, — прошептала она, и бегом устремилась к нему. Она набросила на него свои руки, крепко сжала его в своих объятиях, и принялась целовать его с такой необузданной страстью, что ему пришлось приложить все свои силы, чтобы оторвать Мэриэл от себя. — Вир… Ты, наконец, прилетел забрать меня?

— Мэриэл, сядь.

— Вир! — Мэриэл позволила ему проводить себя до стула. — Ты ведь знаешь, как долго я ждала. Что, все наконец-то закончилось? Когда мы улетим отсюда? Мне не важно, что я числюсь женой Дурлы, я все равно улечу с тобой, я сделаю все, что ты пожелаешь…

Она говорила так быстро, что слова лишь с трудом можно было разобрать, и Вир схватил ее крепко за руки, заставив наклониться так, чтобы глаза их оказались на одном уровне.

— Мэриэл… Давай все по порядку. Где Дурла? Что он делает?

— Я не знаю, — ответила Мэриэл.

— Какие у него планы? Где находятся корабли, создание которых он контролировал? Насколько они близки к за…

— Я не знаю! Я не знаю! — Она повысила голос, и Вир понял, что Мэриэл находится уже на грани истерики. — Он больше не разговаривает со мной, он ничего ни о чем мне не рассказывает! Я не знаю, какие у него планы, и меня это больше не волнует! Я хочу лишь быть с тобой! Мы с тобой вдвоем, так, как этому всегда суждено было быть!

— Вир, этот разговор ни к чему не приведет. Нам надо уходить, — тихим голосом предупредила его Сенна.

— Вир, ты не можешь, — Мэриэл вцепилась в его руку, и у нее исчезли последние следы гордости, последние крохи сил. — Вир, ты не можешь бросить меня здесь…

— Мэриэл, это не так-то просто. Тебе не причинят вреда, я обещаю, но я не могу сейчас взять тебя с собой. Нас сразу заметят, и…

— Мне все равно! Ты понимаешь, Вир? Все, что я вынесла, я вынесла ради тебя! Моя любовь к тебе, она безгранична, она бесконечна. Пожалуйста, Вир, я сделаю все, о чем ты ни попросишь, когда бы ты ни попросил меня об этом! Я жила лишь мечтой о тебе, ночь за ночью. Каждый раз, когда я оказывалась в его руках, я мечтала, что это ты сжимаешь меня. Его губы прижимались к моим, а я думала, что это твои, и мне становилось хорошо лишь от этой мечты! Ты все для меня, и я…

— Прекрати! — Виру показалось, что остатки его души разлетаются на кусочки. — Прекрати, Мэриэл! Ты сама не знаешь, что говоришь!

— Я все знаю! Я мысленно повторяла это уже сотни раз, ночь за ночью, когда мечтала о том, как ты придешь за мной. Я жила только этим, и ничто другое больше не имеет значения, я…

— Это лишь наваждение!

Вир и сам не ожидал, что выговорит эти слова. Он не хотел произносить их. Многие годы он носил эти слова в глубине своей души, и их тяжесть не давала ему покоя, но до сих пор он был уверен, что сумеет сохранить ужасную правду о том, что он сотворил с Мэриэл, в тайне от всех. Что он мог выиграть, рассказав ей обо всем? Ничего. И все же эти слова вырвались, потому что Вир понял — он не может и дальше заставлять Мэриэл жить во лжи. Он просто воспользовался единственным шансом избавить ее от адских мук, из которых складывалась ныне вся ее жизнь, единственным шансом исправить то зло, которое он причинил ей.

Мэриэл в недоумении уставилась на него.

— Наваждение? Что ты хочешь сказать?… Что за… наваждение?

— То, что с тобой… — Вир вздохнул и повернулся к Сенне. — Пожалуйста… Мне нужно поговорить с Мэриэл наедине. Пожалуйста.

Сенна не могла ничего понять, впрочем, ей этого и не требовалось.

— Как пожелаешь, — сказала она, а затем на короткий миг обхватила руки Вира своими ладонями и пожала их. После этого она быстрым шагом вышла из главной комнаты и закрыла за собой двери.

Вир вернулся к Мэриэл, взял ее за руки и сказал:

— Ты заколдована.

— Заколдована, — повторила Мэриэл, явно не понимая, о чем идет речь.

— Техномаг по имени Гален наложил на тебя заклятье, по моей просьбе. Я был… разгневан на тебя. Ведь ты воспользовалась мною как всего лишь инструментом, чтобы сблизиться с другими дипломатами на Вавилоне 5. Я знаю, что за моей спиной ты высмеивала меня. И я… — Вир опустил глаза. — …Я сказал себе, что воспользуюсь магией, чтобы помочь делу. Чтобы подчинить тебя своей воле, чтобы заставить тебя работать против тех людей, на которых ты работала. Но это всего лишь оправдание. А на самом деле я просто хотел отомстить, и это было недостойно, и я разрушил всю твою жизнь, и это моя вина. Великий Создатель, слова не значат здесь ничего, но это так и есть. Я виноват перед тобой.

— Вир…

— Лондо. Лондо может помочь. Он может даровать тебе развод с Дурлой, и ты начнешь новую жизнь. Мы сумеем устроить тебя где-нибудь, я могу…

— Вир, успокойся. Все нормально.

Он замолк и уставился на Мэриэл.

— Все нормально? То есть как это все нормально?

— Я все видела. Я видела, как Сенна смотрит на тебя, а ты на нее. С каким видом она взяла твою руку перед тем, как покинуть нас. И ты думаешь, — Мэриэл усмехнулась, — ты думаешь, что я не соглашусь поделиться тобой. Что моя любовь к тебе настолько всемогуща, что я буду ревновать к любой другой женщине, которая появится в твоей жизни. — Она потрепала Вира по щеке. — Если ты хочешь нас обеих, Сенну и меня, это просто замечательно. Все, что сделает тебя счастливым…

— Мэриэл, я не люблю тебя! Неужели ты этого не видишь? И никогда не полюблю! Потому что те чувства, которыми ты мне ответишь, они всего лишь внушены тебе Галеном!

Лицо Мэриэл вспыхнуло.

— Вир, я не понимаю, почему ты говоришь такие слова. Я знаю себя! Я знаю свои чувства! Ни один колдун не мог бы поместить их в мою голову! Ты просто… решил устроить мне испытание, вот и все. Что ж, давай. Если тебе нужно, чтобы я доказала свою любовь…

— Нет! Мне не нужно этого! Просто…

Двери в комнату внезапно распахнулись. Там стояли гвардейцы, и с ними была Сенна.

— Император требует тебя к себе. Немедленно, — мрачно сказала она.

— Но его не должно было быть здесь! — сказал один из гвардейцев.

— Я услышал, как она вскрикнула, — немедленно ответил Вир. — Я как раз проходил мимо, и услышал, как она вскрикнула в тревоге, и подумал, что, возможно, сюда проник кто-нибудь из террористов или просто злоумышленников, решивших напасть на жену Дурлы. И потому счел своим долгом проверить, потому что, в конце концов, охраны у дверей не было, — добавил он многозначительно. А затем поклонился Мэриэл и спросил заботливо, — С вами все в порядке, миледи?

Мэриэл взглянула на него ясными глазами и прошептала:

— Я докажу свою любовь.

Вир почувствовал, что ему становится дурно.

Выдержки из «Хроник Лондо Моллари».

Фрагмент, датированный 25 декабря 2277 года (по земному летоисчислению)

Вир плохо выглядел.

По крайней мере, бывали времена, когда он выглядел гораздо лучше.

До чего же иногда все забавно выходит. Только что я разговаривал с Дунсени, и заявил ему:

— Знаешь, чего бы мне сейчас больше всего хотелось? Вкусить прекрасный обед, разделив это удовольствие со своим старым другом, Виром. Как ты полагаешь, можно это устроить?

И в этот самый момент ко мне зашла Сенна в сопровождении двух гвардейцев. Они остановились, выжидательно вытянувшись по стойке «смирно», и явно ожидали от меня каких-то приказаний. Я представления не имел, чего они от меня хотят. Я вопросительно взглянул на Дунсени, но он явно понимал в происходящем не больше меня.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спросил я.

— Нам передали, что вам требуется наше присутствие, Ваше Величество, — сказал один из гвардейцев.

Я так и не понял, что он имеет в виду. Но я видел, что у них за спиной стоит Сенна и заговорщически кивает мне головой. Явно затевает что-то вроде детской шалости, и, честно говоря, мне подумалось, что это и в самом деле может оказаться забавно. Я подумал, что именно детских забав мне больше всего и не хватало в жизни. И вдруг обратил внимание, что и сам киваю головой в такт Сенне.

— Да… Да, — сказал я. — В самом деле, так и есть. Я хочу, чтобы вы немедленно доставили мне сюда Вира Котто.

Гвардейцы переглянулись.

— Нашего посла на Вавилоне 5?

— Его самого, — подтвердил я.

— Я… Мне кажется, я знаю, где его найти, Ваше Величество, — сказала Сенна. — На самом деле он здесь, во дворце.

На сей раз удивился я. Редко получалось так, чтобы все складывалось настолько удачно. Как только Сенна увела прочь явно озадаченных гвардейцев, я повернулся к Дунсени и сказал:

— Распорядись немедленно приготовить нам лучшие блюда и доставить их сюда. Мне с Виром нужно… поболтать…

— Немедленно будет исполнено, Ваше Величество, — сказал Дунсени, и направился выполнять мои пожелания.

Буквально за секунду до того, как в сопровождении Сенны появился Вир, обед уже был доставлен.

— Вир, надеюсь, ты простишь меня, если я не стану вставать, — сказал я. — Мои силы совсем не те, что были когда-то.

— Конечно, конечно, — ответил он.

Стол между нами был уставлен едой. Я жестом предложил всем оставить нас одних. Вот только… Сам я, конечно, никогда один не оставался. Но это уже не имеет отношения к делу.

— Итак… Вир. Что привело тебя в наши края? — я с воодушевлением приступил к еде, демонстрируя аппетит, которого на самом деле вовсе не испытывал.

— Должен ли я принести извинения, за то, что осмелился посетить свой родной мир? — спросил Вир. Он вовсе не прикоснулся к еде, лежавшей перед ним. Может, думал, что она отравлена. Если бы это в самом деле было так, я бы с удовольствием съел всю ее вместо него.

— Конечно, нет. Конечно, нет.

И мы приступили к болтовне. Разговор поначалу получался каким-то напряженным, но с течением времени, уровень взаимного комфорта потихоньку рос. Вир все время казался настороженным, даже подозрительным, и стоит ли его за это винить? В конце концов, однажды случилось так, что во время нашей встречи я оглушил его ударом бутылки по голове, а в себя он пришел лишь в темнице под дворцом. Насколько он мог судить, такая шутка вполне могла и повториться.

На самом деле, разговор, протекавший между нами, был совершенно скучным, да он и не мог получиться иным, если один из собеседников постоянно настороже. Впрочем, моя память последнее время то и дело подводит меня. И большая часть дискуссии, проходившей между нами в тот вечер, уже стерлась из моих воспоминаний. Наверняка, мы обсуждали достоинства выпивки. Тем не менее, один фрагмент нашей беседы показался мне… крайне интересным.

— Изучая Землян, Вир, я наткнулся на одно литературное произведение, которое напомнило мне в чем-то нашу с тобой историю.

— И что же это такое, Лондо?

— Труд некоего Мигеля де Сервантеса. Книга называется «Дон Кихот». Я еще не дочитал ее до конца. Она рассказывает о человеке с очень странным хобби. Ты ведь можешь оценить по достоинству странное хобби, Вир? Мне кажется, у тебя самого есть парочка таковых.

Вир некоторое время сидел молча, с бесстрастным лицом.

— У нас у всех есть свои хобби, Лондо, и каждое из них может показаться странным тому, кто сам не участвует в этом увлекательном занятии.

— О, несомненно. Но вот этот парень, Дон Кихот… Я подумал, что тебе его хобби может показаться небезынтересным. Я и сам не знаю, почему я так подумал. Но я подумал.

— И что ж это за хобби, Лондо?

— Он сражается со Злом. — Я склонился вперед. — Он сражается со Злом повсюду, где только замечает его. Он сражается со Злом даже там, где другие его не видят. Даже когда он считает, что на стороне противника такое превосходство, что шансов на победу у него нет, он все равно бросается в битву против сил тьмы. Многие в этой книжке считают этого парня безумцем.

— Вот как. — Голос Вира был абсолютно бесцветным.

— Да. Так они считают. Но есть и горстка таких… которые думают иначе.

— И кто бы это мог быть?

— Один из них — его верный сквайр — то есть, можно сказать, ассистент — Санчо. Санчо помогает неустрашимому Кихоту в его миссиях, какими бы надуманными они ни были, потому что он хочет помочь Кихоту разобраться в его видениях. Понять, где в них явь, а где морок. Помочь в сражениях… с силами тьмы.

— Да… Ты уже упоминал об этом, — медленно сказал Вир. — Я… думаю, что я уже понял.

— И это напомнило мне тебя… и даже нас. Мне кажется, что когда-то раньше, Вир, я и был таким… Кихотом. У меня были мечты о величии, о славе, о том, какой должна стать Республика Центавра. А ты… ты был мой Санчо. — Я рассмеялся и помахал кулаком. — На моей стороне, поддерживая все мои усилия, и в то же время пытаясь помочь мне взглянуть на все со стороны и увидеть, какова реальность моих деяний.

— И когда Санчо пытался объяснять Кихоту, что происходит в реальности… Кихот понимал его?

— Не совсем, — признался я. — Интересные получаются параллели, а? А теперь вот, знаешь ли… у меня такое впечатление, что роли поменялись местами. Мне кажется, что во многих отношениях на роль Кихота теперь больше подходишь ты, а? Ты видишь вокруг себя мир, и тебе хотелось бы, чтобы этот мир был лучше, чем он есть, и ты ведешь славную битву, чтобы добиться этого. И раз так, то значит, я теперь стал Санчо… который пытается помочь тебе… объяснить тебе, что есть что. Подсказать тебе, когда темные силы подбираются слишком близко, и когда время оказывается на исходе.

— Мне кажется… в этом отношении… из тебя получился бы великолепный Санчо.

— Вот и хорошо. — Я выждал паузу и набрал полную грудь воздуха. — Не хочешь ли ты узнать еще поподробнее… про одну из битв, в которой добрый Кихот сражался со злыми силами?

— Да. Похоже, у Кихота были очень интересные приключения.

Я глотнул побольше ликера, и сказал.

— Так вот, речь идет о ветряных мельницах.

Вир недоуменно взглянул на меня.

— Ветряных мельницах? Что такое эти ветряные мельницы?

— Это такие сооружения… Очень высокие сооружения, и в них делали кое-что. Очень высокие сооружения… которые на первый взгляд казались совершенно безобидными… Но Кихот видел в них нечто совершенно другое. Он разглядел в ветряных мельницах злых великанов, и атаковал их. Бросился на них с длинным копьем наперевес. У них это называлось «вызвать врага на поединок». Он вызвал на поединок ветряные мельницы.

— Так значит, он все-таки был безумен, вот что ты имеешь в виду.

— Аххх, это есть некий тест, Вир, пойми меня. Смотреть на высокое здание и утверждать, что перед тобой злой великан, это, конечно, безумие. Но смотреть на некую башню и утверждать, что это, возможно, на самом деле злой великан, притворившийся башней… это доказывает лишь то, что человек обладает умением видеть во всем не только внешнюю сторону. Этот человек может увидеть то, что другие не замечают, и действовать соответствующим образом. И такой человек… только такой человек, в конечном счете, оказывается в состоянии сделать то, что должно быть сделано. — Я допил свой стакан и налил себе еще один. — Должно быть, у тебя уже возникло желание прочитать всю книгу, Вир. Ведь чтение относится к числу твоих хобби, да?

— Да. Одно из них.

— Тогда тебе определенно нужно прочитать о приключении Кихота. Потому что такое чтение может оказать очень драматическое воздействие и на другие твои хобби… в самом ближайшем будущем.

Глава 5

Их голоса столь гулко разносились по катакомбам, что Виру пришлось использовать всю мощь своих легких, чтобы перекричать их.

Они быстро собрались здесь по призыву Вира; на самом деле, они были готовы к чему-то подобному, как только Ренегар распространил весть о том, что Вир прибывает на Приму Центавра. Появились даже техномаги, хотя никто не мог понять, как им удалось узнать о времени и месте встречи — как и то, почему никто никогда не замечал их передвижений по поверхности Примы Центавра.

— Я ничего не понял! — разочарованно воскликнул Ренегар. — Ветряные мельницы и этот Койот…

— Кихот.

— Да какая разница! Какое отношение имеет все это к…

— Он вновь вел со мной закодированный разговор, — пояснил Вир. — В этом я абсолютно уверен.

— Что за код такой? — подозрительно спросил Ади.

— Тот код, которым могут воспользоваться в беседе друг с другом лишь двое людей, за многие годы изучивших друг друга. За Лондо следили, и он не мог сказать ничего открытым текстом… Но он выражался достаточно искусно, чтобы я все понял.

— Или ты все просто неправильно расшифровал, — предположил Финиан. — Возможно, ты просто услышал то, что хотел услышать.

— Нет, — пылко сказал Вир. — Я услышал именно то, что он хотел мне сказать, а говорил он мне все это потому, что хотел помочь нам. — Вир начал загибать пальцы, перечисляя. — Во-первых, он знает, что я причастен к деятельности Легионов Огня…

— Чего, чего? — спросили все в один голос.

— Вас, ребята. Впрочем, сейчас это уже не важно. Он знает, что я связан с саботажниками. Он пытался сказать мне, что Дурла в любое мгновение может сделать последний ход. И что Дракхи присутствуют на Приме Центавра в большом количестве. И что если мы собираемся с этим что-то делать, то делать нужно немедленно.

— Мы не можем знать этого наверняка, — сказал один из собравшихся. — Может, правильнее будет и дальше выжидать, чтобы…

— Нет! — воскликнул Вир, заставив остальных замолчать. — Вы не видели то, что я видел. Вы не видели выражения его глаз, его отчаяния. Он хочет остановить силы тьмы не в меньшей мере, чем хотим этого мы. Он знает, что безумный замысел Дурлы, инспирированный Дракхами, закончится не иначе, как всеобщей трагедией. Мы должны нанести открытый, публичный, и окончательный удар. Мы должны перевернуть камень, под которым прячутся Дракхи. Это единственный вариант!

— Возможно, Лондо все это просто подстроил… — предположил Ренегар. — Если он и в самом деле всего лишь орудие в руках Дракхов, как ты говоришь…

— Тогда зачем вообще играть в такие игры? Если он подозревает, что я причастен к подполью, почему бы просто не сообщить обо всем Дракхам? И спокойно понаблюдать, как я исчезну, — и Вир щелкнул пальцами, — просто вот так. Думаете, Дракхи стали бы выяснять, подпольщик я на самом деле или нет? Если бы Лондо озвучил им свои подозрения, они бы уничтожили меня без лишних раздумий, просто ради собственной безопасности. И раз он этого не сделал… Раз я снова здесь, с вами, а не в темнице под пытками или в руках палачей, готовых выставить мою голову на показ на пике в назидание остальным… Это что-нибудь да значит, говорю вам! И то закодированное сообщение, которое император послал мне, тоже что-нибудь да значит! Мы должны остановить Дракхов!

— Как? — Это был, конечно, самый большой вопрос. Задала его Гвинн.

К всеобщему удивлению, у Вира был готов ответ.

— Пришло время, — медленно сказал он, — раскрыть всем и каждому правду об инвазии Дракхов в наш мир. А это означает, что мы должны раскрыть их штаб-квартиру. Лондо выяснил, где она находится. Мне бы, честно говоря, и самому следовало бы догадаться. Он несколько раз повторил мне о сооружении, которое является вовсе не тем, чем оно кажется на первый взгляд…

— Вертикаль Власти, — внезапно догадался Ренегар.

— Ну конечно, — подтвердил Финиан, поглядывая на Гвинн в поисках одобрения. — Сооружение без окон. Это представляется вполне логичным.

— Мы уже сканировали его в поисках признаков наличия технологий Теней, — напомнила Гвинн. — И вернулись ни с чем.

— Возможно, потому, что в то время там Дракхов еще не было, — предположил Вир. — Или были, но в столь малом количестве, что вы их не засекли. Невозможно незамеченным пройти внутрь Вертикали Власти, для того, чтобы просканировать все на месте. Это здание надежно охраняется Пионерами Центавра.

— Даже слишком надежно, — подчеркнул Ренегар. — Если Дракхи там внутри… И если мы собираемся выставить их на всеобщее обозрение… То как же ты предлагаешь нам этого добиться?

— Очень просто, — ответил Вир с необычно злобной улыбкой. — Мы вызовем их на поединок.

Глава 6

В темнице глубоко под дворцом, превозмогая боль, пронизывавшую каждую клеточку его тела, Г’Кар смутно расслышал нечто, подозрительно напоминавшее веселье. Насколько он мог судить, там собралась огромнейшая радостно возбужденная толпа. Ему уже доводилось слышать нечто подобное, и потому он сразу предположил, что вновь проводится некая религиозная церемония. Им очень нравились их религиозные церемонии, этим странным центаврианам. Извращенный способ поднять дух народа, основным занятием которого, похоже, было стремление сокрушить дух всех остальных в галактике.

То и дело, услышав очередной всплеск эмоций снаружи, он задавал себе вопрос, не окажется ли он в конечном счете предметом одного из подобных мероприятий. Он уже видел внутренним взором, как его выволакивают на телеге или еще чем-то подобном, втаскивают в их Великий Храм, связанного с ног до головы, разбитого по пути побоями до состояния перезрелого фрукта. Оказавшись в храме, он без сомнения испытает на себе действие неких вновь изобретенных пыточных устройств, в надежде выжать из него вопль, подобно тому, как этого пытался добиться Картажа, прежде чем умер ужасной смертью. Как ни странно, Г’Кар чувствовал в данный момент уверенность, что его не волнует возможность подобной судьбы. Точно также, как не волнуют ставшие привычными ежедневные избиения и мучения. Однообразие происходящего уже утомило его тюремщиков; несмотря на все свои старания, они так и не смогли вытянуть из него ни малейшего звука.

Он не позволит себе порадовать их этим.

А ему зато есть за что благодарить судьбу… Джон Шеридан не совершил такую ужасную глупость, как послать кого-нибудь на Приму Центавра к нему на выручку. И не появился здесь сам. Г’Кар слишком хорошо знал Шеридана, знал, что к такого рода авантюрам он весьма расположен. Но очевидно, на сей раз обошлось. Наверняка, у Президента был позыв к чему-нибудь подобному, но холодное размышление все-таки перевесило эмоциональный импульс. Хвала Г’Квану за это. Сознание того, что Шеридан и Деленн находятся где-то далеко от этой свистопляски, приносило Г’Кару определенное отдохновение.

* * *

В своей камере глубоко под дворцом, Шеридан и Деленн смутно расслышали нечто, подозрительно напоминавшее веселье.

— Похоже, у них там, наверху, что-то вроде вечеринки, — прокомментировал Шеридан. Это были первые слова, которые он произнес за довольно долгое время.

— Думаешь, это имеет отношение к нам? — спросила Деленн. Ей случайно попалось на глаза какое-то существо вроде крысы, ползавшее в углу камеры, и теперь Деленн изо всех сил старалась игнорировать его присутствие.

Шеридан заметил, куда она смотрит. Без раздумий, он подошел к грызуну и раздавил его.

— Ты имеешь в виду, не собирается ли он вывести нас наружу, как свою вожделенную добычу, и публично унизить нас? Ты об этом подумала?

— Да.

— Что ж, мне кажется, именно так он и собирается поступить.

Шеридан выглядел изможденным, равно как и Деленн, и не без причин. Их тюремщики не слишком-то с ними церемонились, лишив их пищи и воды, в стремлении выведать информацию о военной мощи Альянса. Вплоть до этого момента никто из них еще ничего не сказал, и не собирался говорить и впредь.

Но Деленн, как ни старалась, не могла не тревожиться. Попытки центавриан выведать у них информацию, надо признать, до сих пор были весьма мягкими. Дальше, наверняка, станет намного хуже, поделилась она своими соображениями с Шериданом.

— Я так понимаю, — ответил он, — что после применения их более «эффективных» методов мы будем не слишком хорошо выглядеть. Может, нас и вообще будет уже не узнать. Возможно, они хотят оставить себе возможность продемонстрировать, что сохранили по крайней мере видимость… ну, даже не знаю… милосердия, что ли. Хотя если они заставят бездумную оболочку Президента Шеридана повторять слова, которые они вложат в его уста, вряд ли это покажется убедительным большому количеству людей.

Деленн решила, что все это звучит достаточно разумно, но тем не менее ощущение надвигающихся худших бед не покидало ее. И когда она услышала шум толпы на улице, начала спрашивать себя, уж не означает ли это, что пришли эти самые худшие беды.

Деленн что-то тихо пробормотала, и Шеридан взглянул на нее.

— Что? Что ты говоришь?

— Ничего.

— Деленн, — Шеридан вздохнул. — Люди не бормочут что-то себе под нос, если они не хотят, чтобы кто-нибудь это услышал. Они поступают так как раз потому, что хотят быть услышанными.

— Тебе не следовало прилетать сюда, — сказала она, наконец.

— Что?

— Когда этот монстр… Лионэ… связался с нами, и сказал, что в их руках находится Дэвид… И что мы должны немедленно прилететь сюда, не поставив никого об этом в известность, иначе они убьют Дэвида… Мне нужно было лететь одной.

— Не смеши меня, — сказал он.

Но Деленн была непреклонна.

— Это не смешно, Джон, — заявила она. — Мне нужно было прилететь сюда одной и попытаться убедить его в безумии подобных действий. Попытаться вразумить их. Но тебе следовало остаться там.

— Послать мою жену выполнить то, чего сам я боюсь? — Шеридан свирепо помотал головой. — Извини, Деленн. Можешь назвать меня старомодным, но я такого допустить не могу.

— Почему? — требовательно спросила Деленн, ее гнев нарастал. — Потому что ты человек? Мужчина-землянин? Как это типично для вас! Вы без оглядки бросаетесь в самое сердце опасности, в то время как мало-мальски разумное рассуждение подскажет вам, что следовало бы держаться подальше от нее. Джон, это глупость! Ты — Президент Альянса, и ты сам отдал себя во власть врагам! Ты нужен Альянсу!

— Деленн, если кому и нужно было остаться, так это тебе! Ты могла бы принести Альянсу гораздо больше пользы, чем я. Я ведь пытался уговорить тебя остаться…

— Во имя Валена, я мать Дэвида!

— Ха! — триумфально воскликнул Шеридан. — И скажи мне теперь, кто же из нас типичный землянин! И у тебя даже нет таких хороших оправданий, как у меня! Мы ведь оба знаем, что если беспокоиться о судьбе Альянса, то с позиций логики именно тебе следовало бы остаться.

— Как ты можешь так говорить?

— Потому что у тебя впереди могло бы быть гораздо больше времени! Мне ведь все равно осталось жить считанные годы!

Итак, роковые слова прозвучали.

Деленн внезапно ощутила холод подземелья гораздо явственнее, чем раньше. Она отвернулась от Шеридана. Возразить ему было нечего, он сказал правду. Он лишь озвучил ужасную правду, которая терзала ее, и почему-то от этого стало гораздо хуже.

— Извини, Деленн. Я виноват, — мягко сказал Шеридан.

Она развернулась и ударила его по груди. Это не было больно, но испугало его. Ярость взорвалась в Деленн.

— Ты виноват? Ты виноват! Ты что, ничего не понимаешь, Джон? Я ведь и без тебя знаю, что должна была остаться на Минбаре! Что надо было позволить тебе все сделать самому! Но отказавшись прилететь сюда, я бы рисковала обречь своего сына на смерть, и я не могу поступить так, потому что в нем будет жить частичка тебя! И я не могу покинуть тебя, потому что нам остались считанные годы, и потому ценность каждого дня — каждой секунды, проведенной вместе — становится бесконечной. Не то важно, выживем мы или умрем, для меня важно лишь то, что мы проведем это время вместе! Неужели это и в самом деле настолько безнадежно глупо и недальновидно?

Шеридан обнял ее.

— От начала и до конца, — сказал он. — Разве ты не видишь, как я ненавижу тебя за это? — Он откинул ее подбородок, взявшись за него пальцем, так, что губы Деленн оказались прямо рядом с его губами, и крепко поцеловал ее. Деленн ответила на этот поцелуй так, будто он был последним в ее жизни.

А затем загрохотала дверь. Появились несколько гвардейцев, и они направились прямиком к Шеридану.

— Нет! — закричала Деленн.

Гвардейцы подхватили Шеридана под руки, лишив его всякой надежды на возможность вырваться. Они назвали его имя, и он отозвался, успев еще крикнуть, когда его выволакивали из комнаты…

— Нет, Деленн! Не дай им увидеть нашу слабость!

Дверь осталась открытой. Буквально на одно мгновение Деленн подумала, уж не могли ли они просто прозевать тот факт, что она осталась в камере. Или просто в своей самоуверенности даже и не подумали, будто она может воспользоваться открытой дверью, чтобы вырваться из темницы.

Но сколь быстро родились у нее эти надежды, столь же быстро они и погасли, когда она услышала приближающиеся к двери шаги. А затем Деленн в страхе отступила на шаг назад, когда в дверях возникла фигура в ослепительно белом одеянии. Из-за этого вошедший выглядел почти что посланцем небес.

— Привет, Деленн, — сказал он. Затем повернулся к гвардейцам, возникшим в дверях, и жестом велел им выйти и закрыть дверь камеры.

— Ваше Величество, вы уверены? — спросил один из гвардейцев.

— Нет. Но одно из преимуществ, которые присущи посту императора, заключается в том, что люди должны подчиняться твоим приказам, даже если никакой уверенности в их разумности нет. Так что исполняйте.

Дверь закрылась, и Лондо повернулся к Деленн.

— Я решил, что мы сможем поговорить более свободно, если останемся наедине. Так что, — он развел руками, — давай поговорим.

* * *

Г’Кар услышал шум в дверях и поднялся. Он был уверен, что настало время этого. И настраивался на то, чтобы попытаться бежать, хотя и прекрасно понимал всю безнадежность такой попытки. Когда бы ни входили они в его камеру, они делали это с максимальной предосторожностью, с парализаторами и другими подобными устройствами, способными обезвредить сразу дюжину Нарнов. Но сегодня ему придется показать свою силу в неравном поединке, потому что в глубине сердца он знал — иной возможности больше уже не представится.

Но затем дверь всего лишь слегка приоткрылась, и вместо того, чтобы утаскивать Г’Кара куда-нибудь, к нему в камеру впихнули еще кого-то. Вновь прибывший запнулся обо что-то и упал, дверь за ним с шумом захлопнулась.

Г’Кар покосился на него одним глазом. В камеру сквозь окошко в двери проникал лишь очень слабый луч света. Снаружи слышался все более громкий шум разгоряченной толпы, то и дело взрывавшейся оглушительными криками, похоже, лишь с тем, чтобы минуту спустя взреветь еще громче. А затем его новый сокамерник поднялся, на мгновение замешкавшись, чтобы приосаниться и выяснить, кто еще находится с ним в этой тьме.

— Привет? Кто здесь?

Г’Кар услышал голос, который невозможно было не узнать и, к своему собственному удивлению, тихо рассмеялся.

Шеридан сделал шаг в полутьме и всмотрелся во мрак.

— Г’Кар? Это… ты?

Нарн задумался над тем, какие же слова могут оказаться наиболее подходящими в сложившихся обстоятельствах.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты не забыл захватить с собой колоду карт, — сказал он наконец.

* * *

Лондо долгое время стоял молча, рассматривая ее.

— Ни радости, ни дружеских объятий? — спросил он наконец.

— Ты пришел сюда, чтобы позлорадствовать, Лондо? — ледяным тоном спросила Деленн. — Или, может быть, ты ждешь, что я начну благодарить тебя, по прошествии шестнадцати лет, за тот прелестный подарок, который ты сделал Дэвиду?

— В этом нет необходимости.

К удивлению Деленн, ей показалось, что Лондо не в состоянии смотреть ей прямо в глаза.

— Тебе удалось доставить себе удовольствие, вручив нам этот «подарок»? — спросила она. Деленн прекрасно понимала, что ведет себя неправильно. Все, что угодно, начиная от мольбы и кончая лестью, принесло бы больше пользы, но ярость оказалась настолько велика, что она не смогла сдержаться. — Приговорить еще не родившегося ребенка к такой чудовищной судьбе… ты постоянно развлекаешься такими шутками, или особо приберег такой подарок для нас?

— Вы были моими друзьями, — сказал Лондо.

— Боги, смилуйтесь тогда над твоими врагами.

— Похоже, боги исполнили твою просьбу, не дожидаясь, пока ты выскажешь ее вслух, — задумчиво прокомментировал Лондо. — Мои враги, похоже, преуспевают во всем куда больше моих друзей. Все, кого я когда-либо любил, или пробовал полюбить, плохо кончали, в то время, как мои противники благоденствуют. Так что боги, возможно, предугадывают твои желания, Деленн.

— Если бы это было так, то Дэвид сейчас был бы на свободе, и мы улетели бы отсюда, а вы все понесли бы заслуженную кару за свои деяния.

— Вполне возможно… что нам удастся все это организовать. По крайней мере в том, что касается первых двух пунктов. Что же касается третьего, — и Лондо со вздохом закатил глаза, — боюсь, что нам придется оставить это на усмотрение кое-кого другого.

На одно мгновение, буквально на одно благословенное мгновение, Деленн почувствовала, что в ней зашевелилась надежда.

— Ты хочешь сказать… Что Дэвида, Джона и меня освободят?

— Дэвида… да. Мне кажется, я смогу это устроить. Но ты и твой муж… — он скорбно покачал головой. — Ты хочешь уйти отсюда. Что ж… умереть, в определенном смысле, тоже значит уйти. По крайней мере, смерть прекратит ваши мучения. Это самое большее, что я могу обещать.

— Ты император, — ответила Деленн. — Я думала, что император Примы Центавра всемогущ.

— Когда-то и я так думал. Как странно, что реальность все время оказывается отнюдь не такой, как наши надежды.

— Но ты сказал, что Дэвид может быть освобожден. Как? Что ты хочешь получить взамен?

— Информацию.

Деленн фыркнула. Это было нечто совершенно не в ее стиле.

— Это я и так уже знаю. Что ж, в таком случае ты добьешься не большего успеха, чем…

Лондо замахал руками, пытаясь заставить ее замолчать.

— Ты говоришь о той информации, с которой вы оба и умрете, как я полагаю. То, что мне требуется, я думаю, ни в коей мере не повлияет на безопасность Межзвездного Альянса. Я подозреваю, что информация, которую я желаю узнать, уже настолько устарела, что стала бесполезна для всех, кроме меня.

— Устарела? — Деленн с недоумением взглянула на Лондо.

— Я интересуюсь тем… что было в самом начале, — сказал он. — В самом начале всего… этого, — и он жестом обвел все вокруг себя, обозначая, что имеет в виду все сущее. — Ведь все началось с войны Земли с Минбаром. Все началось с вашего народа. Со встречи вас и Землян. Я знаю нашу сторону… Я знаю сторону землян… Я бы хотел выслушать третью сторону[21] — вашу.

— Но зачем?

— Затем, Деленн, — сказал Лондо тоном человека, сбросившего с себя тяжкий груз, — что когда перестаешь видеть для себя хоть какое-нибудь будущее, то начинаешь все больше и больше интересоваться прошлым. И я… просто желаю узнать, как все это случилось на самом деле. Заполнить пробелы в моих познаниях. Моя память о недавних событиях смутна и ненадежна. Я время от времени делаю записи в дневнике, и только благодаря этому сохраняю ощущение реальности, потому что просматривая записи, сделанные всего несколько дней назад, я замечаю, что совершенно ничего уже не помню о событиях, которые постарался изложить там. Но что касается далекого прошлого, ах… — Лондо поднял вверх указательный палец. — Память об этом остается со мной, чистая и ясная. Но она неполна. Я желаю знать все. И ты можешь мне в этом помочь.

— И если я помогу тебе… тогда Дэвид будет свободен.

— Я присмотрю, чтобы так и случилось. Дэвид нужен был лишь затем, чтобы вы оказались здесь.

— Но эта… тварь у него на шее. Ее снимут с него?

Лондо колебался.

— Подозреваю, — сказал он, наконец, — что если я попытаюсь соврать сейчас, ты все равно сразу почувствуешь. А потому буду честен… я не могу гарантировать этого, никак не могу. Я попытаюсь. Я все объясню, я буду умолять. Скажу, что он уже и без того немало пострадал. И тем не менее, все, что я и в самом деле могу обещать, так это то, что Дэвид будет на свободе… И в безопасности. Это самое лучшее, что я могу предложить тебе, Деленн.

Деленн хотела спросить, кого он собирается умолять, но поняла, что ответа, скорее всего, все равно не получит. Ее разум бешено работал, пытаясь взвесить все возможные варианты… и обнаружил, что, по правде говоря, их на удивление мало.

— Что тебе хотелось бы узнать? — спросила она, наконец.

— Все.

И она рассказала ему все. Это заняло несколько минут, и, похоже, ей пришлось постепенно повышать свой голос, поскольку доносившиеся снаружи восторженные вопли и крики становились все громче. Лондо внимательно слушая рассказ Деленн, кивал, иногда задавал вопросы. Наконец, она закончила, и оба они замолчали. Тишину в камере нарушали лишь восторженные вопли толпы.

— Так значит… ответственность на тебе, — прошептал Лондо. Похоже, мысль об этом потрясла его. — На тебе лежит ответственность за начало войны Земли с Минбаром.

— Не на мне одной. Но в целом… да. Если бы я рассудила по-другому… Если бы я могла быть хоть чуть более рассудительной в тот момент… Этого бы не случилось. Но с другой стороны, — и она пожала плечами, — как знать… Возможно, если бы я проголосовала по-другому, то другие члены Серого Совета изменили бы свое мнение. Или каста военных объявила бы священную войну, не одобренную Советом, ради отмщения. Так что возможно, война между нами и землянами все равно бы началась. Вот только… в реальности… да. Пятно осталось на моей душе. И я провела большую часть жизни в попытках смыть его. Но даже сейчас не знаю, удалось ли мне это.

— Ты сделала лишь то, что считала правильным для своего народа… а в результате из-за этого погибли миллионы.

— Да.

К удивлению Деленн, Лондо тихо рассмеялся.

— Вполне возможно, Деленн… что на самом деле между нами гораздо больше общего, чем кто-либо из нас мог предположить… или готов признать.

И внезапно наверху раздался взрыв такой силы, что оба они оказались оглушены.

Деленн посмотрела вверх, туда, откуда донесся звук взрыва, и откуда теперь доносились вопли, которыми всегда сопровождаются подобные катастрофы.

— Во имя Валена, — прошептала она. — Что происходит?

Демонстрируя удивительное хладнокровие, словно ничто больше не в силах было удивить его, Лондо констатировал:

— Смею предположить, что на нас напали. Возможно, сегодняшний день окажется удачным для вас, Деленн, — мрачно добавил он. — Наказание, которого ты желала, возможно, уже обрушилось на нас. Так что, похоже, все три твоих желания сбудутся скорее, чем ты рассчитывала.

Глава 7

Дурла стоял рядом с Валлко, изумленный и пораженный тем, как Министр Духовности сумел довести толпу до такого уровня воодушевления.

Валлко, Дурла и другие министры стояли на ступенях лестницы, ведущей внутрь храма. Площадь перед ним и близлежащие улицы были запружены народом. Вполне возможно, что все до единого жители столицы Примы Центавра пришли сюда, поскольку распространился слух, что будет еще одно духовное собрание — но отнюдь не рядовое. О, конечно, проповеди Министра Валлко всегда наполняли сердца прихожан энтузиазмом и поднимали дух, но на сей раз шли слухи, что будет сделано некое особое заявление, которое должно подвести итог многим годам усилий. Возможно, единственными центаврианами, которые не присутствовали сейчас здесь, были охранники, стоявшие на постоянных постах вокруг Вертикали Власти, некоторая часть обслуживающего персонала из императорского дворца… и, конечно, сам император. Дурла проинформировал его о планах на сегодняшний день, но, каким бы невероятным это ни казалось, император предпочел не придти.

— Это ваш триумф, Дурла, — сказал он, — и я бы предпочел не выглядеть как всего лишь ваш ассистент.

Впрочем, решил Дурла, это лишь к лучшему. Чем больше всеобщее внимание будет сфокусировано лишь на нем одном, тем лучше для него.

Дурла даже и не мечтал о том, чтобы в день его триумфа стояла настолько прекрасная погода. Небо сияло чистой голубизной, ни одно облачко не омрачало горизонт. На небольшом отдалении, Вертикаль Власти устремлялась в небо, гордая и несгибаемая, словно указуя всем центаврианам путь к величию.

Он знал, что где-то в гиперпространстве в тот момент, когда Валлко рассуждает о гордой судьбе, ожидающей Приму Центавра, корабли, в свою очередь, ждут сигнала к атаке. К данному моменту они должны были уже выдвинуться на позиции, и все, чего им не доставало, так это коды запуска, которые должен был передать лично Премьер-министр Дурла. Но момент еще не настал. Стоя на рубеже истории, Дурла хотел продлить это прекрасное мгновение еще хоть немного дольше, как гурман пожирает глазами особенно лакомое яство и наслаждается зрелищем, прежде чем вонзить зубы в мякоть. Глобальная телекоммуникационная система даже сейчас транслировала все это собрание по коротковолновой линии в гиперпространство. И здесь, перед лицом всей Примы Центавра, Дурла передаст код, который станет сигналом к началу атаки. Раз и навсегда в памяти всех жителей Республики отпечатается неразрывная связь между его персоной и грядущим величием, которое предначертано Приме Центавра.

— Уже на протяжении многих лет мы, капля за каплей, возвращаем себе то, что было отнято от нас, — вещал Валлко. — Мы добиваемся этого потом и целеустремленностью истинных центавриан. — Вновь, уже, наверно, тридцатый раз с того момента, как примерно час назад он начал произносить свою речь, одобрительные возгласы толпы прервали Валлко. Он позволил им вырасти и замереть, а затем продолжил: — Мы вместе трудились… мы исполняли волю Великого Создателя, и мы воплотили в реальность те предначертания, которые теперь с полным правом действительно становятся нашей судьбой! — Новые овации, и новая пауза. — Поскольку труды наши были чисты… Поскольку путь центавриан — это праведный путь… Поскольку мы преградили дорогу той нечисти, которую инопланетяне пытались занести в наш мир… Мы смогли восстать, мы смогли подняться до такой высоты, что, впервые в нашей истории, никому теперь уже не под силу сравняться с нами!

Дурла, улыбаясь, кивнул, но в глубине души начинал испытывать определенное нетерпение. Словно почувствовав его настроение, Валлко сказал:

— А теперь я уступаю место нашему возлюбленному Премьер-министру, Дурле, труды которого возводят нас на следующую ступень нашей истории. Потому что всем нам следует помнить, что именно его провидения того, кем мы должны стать, вознесли нас до нынешних высот… И вскоре вознесут нас еще выше.

Раздался новый взрыв оваций, по громкости превзошедший все предыдущие, оваций, которыми народ приветствовал Дурлу. По крайней мере, именно так он воспринимал ликование толпы. Он стоял на вершине гигантской лестницы, простирая руки к народу так же, как он простирал их к военным звездолетам, отправлявшимся в свой славный поход. Восторженные крики омывали его, словно прохладные морские волны.

— Друзья мои… — начал он. Толпа затихла. Буквально долю секунды стояла полная тишина…

Дурле не удалось продолжить свою речь.

Сильнейший взрыв вспорол тишину, заставив затрепетать и преисполниться страхом сердца всех собравшихся. А затем прозвучал еще один взрыв, а следом за ним и третий, и все собравшиеся, визжа от ужаса, устремили свои взоры в небеса, уверенные, что вновь оттуда на них обрушилась смерть.

Лионэ оказался первым, кто заметил, что же случилось на самом деле.

— Смотрите! — заорал он, указывая пальцем на Вертикаль Власти.

И в самом деле, Вертикаль Власти рушилась. Бомбы рванули снизу, из-под ее основания, и благодаря отсутствию окон вся энергия взрывов сконцентрировалась внутри гигантского сооружения. Дым вырвался изнутри сквозь вновь образовавшиеся трещины, полетели мелкие осколки, а затем вся верхняя часть башни начала опрокидываться, в то время как нижняя половина обрушилась.

— Невозможно! Невозможно! — Лионэ явно не мог поверить своим глазам. — Там же всюду охрана… Никто и близко подойти не мог… Никто…

Еще один взрыв полыхнул в самом центре здания, и всю верхнюю секцию Вертикали Власти разорвало на куски. Обломки ее расшвыряло во все стороны. Люди, завопив еще громче, попытались бежать, но не могли сдвинуться с места, настолько плотно они запрудили площадь, собравшись на торжественную молитву. Валлко и Дурла кричали, призывая всех к спокойствию, но с тем же успехом можно было призывать остановиться сорвавшуюся с гор лавину.

А затем на землю шлепнулось первое из тел, заброшенных в такую даль силой взрыва. Как ни удивительно, оно оказалось почти нетронутым, по крайней мере до тех пор, пока не приземлилось с отвратительным звуком прямо на ступени лестницы Великого Храма. От удара тело разлетелось на части, словно перезрелая дыня. Но даже и после этого всем было ясно видно, что тело не принадлежало центаврианину.

А затем сверху начали сыпаться все новые тела, хотя их уже трудно было бы назвать нетронутыми. Это были, скорее, мелкие фрагменты тел — головы, руки, ноги, торсы, и все они были серыми и чешуйчатыми, и на некоторых оставались обрывки черной одежды. Они изверглись с небес, словно там прорвался гигантский гнойник.

* * *

Дыра разверзлась в потолке катакомб, выставив под лучи полуденного солнца то, что в течение всей своей истории было скрыто в подземном мраке. То, что располагалось здесь над катакомбами, еще недавно представляло собой фундамент Вертикали Власти; теперь же там не было ничего, кроме хаотической смеси стройматериалов и земли, там, где чудовищные силы, вызванные к жизни взрывом бомб, сработанных Ренегаром, разорвали на части, вырвавшись из-под земли, гигантскую Вертикаль Власти.

Ренегар спустился вниз с поверхности и повернулся к Виру. Все собравшиеся затаили дыхание.

— Ну? — спросил Вир. — Что там происходит.

— Моросит. Только не водой, а Дракхами, — ответил Ренегар.

— Отлично, — Вир повернулся к Ади. — Что ж, Ади. Пришло время для фазы два. Пора осуществить перехват сигнала вещательной сети. Немедленно.

* * *

То, что еще несколько мгновений назад казалось адским столпотворением, невероятным, жутким образом погрузилось в молчание, молчание, которое оглушало больше, чем прежние крики многотысячной толпы. Центавриане в изумлении смотрели на останки инопланетян, куски тел, которые внезапно оказались повсюду рассыпаны среди них.

— Кто… что… — Куто, министр информации, никак не мог взять в толк, что же такое он видит перед собой.

Лионэ повернулся к Дурле, отбросив ногой в сторону останки тела, упавшие рядом с ними. С лица у него, похоже, отхлынула вся кровь.

— Вы… Вы же приказали оставить не занятой верхнюю часть Вертикали Власти, с тем, чтобы… обеспечить на будущее… резерв помещений… И туда никому не было доступа, даже мне… А этим… этим…

— Молчать! — рявкнул Дурла. — Мне… надо подумать… Я…

И в этот момент прямо перед ними возникло гигантское голографическое изображение, очень напоминавшее изображение Лондо, пятнадцать лет назад выступившего с обращением ко всем центаврианам, или Дурлы, выступавшего с речью незадолго до памятного покушения на свою жизнь. Но только теперь это было изображение того человека, которого Дурла меньше всего ожидал увидеть. Которого никто не ожидал увидеть.

— Котто, — изрыгнул Дурла.

— Центавриане, друзья мои! — гигантское голографическое изображение Вира выросло над всеми континентами Примы Центавра. — Я — Вир Котто. Я командую движением сопротивления, которое мы назвали Легионы Огня. Некоторое время назад нам стало известно, что вовсе не наши вожди — я говорю прежде всего о нашем Премьер-министре Дурле — вершат сейчас судьбами Примы Центавра. Нас вели за собой эти твари… Дракхи. Прислужники Теней. Чудовищные создания.

— Эта передается повсюду! — взревел Дурла, обращаясь к Куто. — Выключите это! Немедленно! Любым способом!

— Народ Примы Центавра пытались превратить в пушечное мясо для инопланетной цивилизации. Нас подставили. Нас обманули. Дракхи сыграли на наших националистических чувствах, чтобы использовать нас как смертников для нанесения самоубийственного удара по Межзвездному Альянсу. По Альянсу, который выступает как основная сила, препятствующая осуществлению намерений Дракхов в известной нам части галактики. Дракхи оказались раковой опухолью, которая поразила нашу планету. Мы медленно гнили, приближаясь к своей гибели… а сами даже не видели того, что больны. Но теперь вы знаете все. Наш возлюбленный мир, Прима Центавра, была не для центавриан. Здесь жили и нашими руками вершили свои дела Дракхи. И никто не видел этого, даже наш Премьер-министр, столь кичившийся своими провидениями. Его обманывали. Нас всех обманывали.

Я хочу обратиться не только к вам, дорогие мои центавриане. Я обращаюсь ко всем мирам Межзвездного Альянса. Знайте, что агрессия, которую, как вам казалось, замышляет Прима Центавра, была ничем иным, как зловещим замыслом, спланированным и реализованным чужой, злобной расой. Мы оказались такими же жертвами этого замысла, как и вы. Мы…

Изображение Вира Котто померкло. Что-то чудовищное появилось в небе, что-то черное и наводящее ужас… И в головах всех собравшихся внизу раздался жуткий вопль, словно явившийся из страшного прошлого.

Огромный корабль чужой, неизвестной центаврианам конструкции опустился возле огромной воронки, образовавшейся на месте взрыва. И затем из этого корабля на Приму Центавра высадилось десантное подразделение армии Дракхов. Они направились прямо в открывшиеся на дне воронки входы в заброшенные катакомбы, созданные под столицей по приказу древнего императора.

* * *

Дракхи потоком вливались в катакомбы, держа наизготовку свое оружие. Но прибыв на место, они не обнаружили ни одного из противников. По крайней мере, в месте входа.

— Рассредоточиться! — пришел приказ, и Дракхи, разделившись на небольшие отряды, направились во всех направлениях по всем коридорам катакомб, пытаясь отыскать Вира Котто и его сообщников, уверенные в том, что эти люди не представляют собой сколь-нибудь серьезную силу, и расправа с ними не займет много времени.

Но они ошиблись.

Потому что внезапно каждый из отрядов Дракхов со всех сторон атаковали центавриане. Это были слуги и солдаты, присягавшие центаврианским Домам. Это были студенты и поэты. Это были подпольщики, философы и писатели. Но под руководством Вира Котто, по его планам и под его надзором, все они стали воинами. И более того, все эти воины тщательно выучили каждый изгиб и каждый поворот каждого коридора катакомб.

Отряды Дракхов были отрезаны друг от друга. Можно считать это злой иронией, но все они затерялись во тьме.

По мраку коридоров катакомб неслись предсмертные крики. И лишь очень малая часть этих криков принадлежала центаврианам.

Глава 8

Мэриэл в изумлении наблюдала за происходящим, стоя на балконе. Так же, как и все остальные, она услышала взрывы. Она разинула рот в изумлении, глядя, как распадается Вертикаль Власти. Она увидела издали, как с неба падают разорванные на части тела инопланетян. Что-то впечаталось в стену дворца слева от нее. Это оказался кусок серого тела, и Мэриэл с изумлением уставилась на него.

А затем она услышала голос — этот изумительный голос, этот могущественный голос — и увидела гигантское голографическое изображение, словно образ самого Великого Создателя. Вир — ее Вир — обращался к народу Примы Центавра, рассказывал им о том, что произошло, и вступал во власть, которой он, по ее искреннему убеждению, давно уже заслуживал.

А затем она увидела, как приземляется темный звездолет, и одновременно с ним ужас опускался на Мэриэл. Инстинктивно она почувствовала, кем и чем были воины, прилетевшие на этом звездолете, и каковы были их намерения в отношении Вира. Она увидела, как поток этих существ устремился в кратер, образовавшийся на месте взрывов.

Она не могла помочь Виру. Ничего невозможно было сделать.

Но затем Мэриэл вдруг поняла, что это не так. Она бегом бросилась в свою спальню, закрыла за собой дверь и опустилась на колени.

— Пожалуйста, Великий Создатель, — шептала она, — Я все отдам, я сделаю все, что угодно, я пожертвую чем угодно, только, пожалуйста, пусть с Виром ничего не случится. Спаси его. И… спаси Лондо. Я пыталась плохо поступить с ним и тем самым очень расстроила Вира, и я раскаиваюсь в этом. Я раскаиваюсь во всем, и потому, прошу, пожалуйста…

Несколько минут она торопливо шептала эти молитвы, до тех пор, пока не услышала вдруг крики, раздававшиеся в главном зале. Первым прежде других она услышала голос Дурлы, а затем уже все остальные. Среди них были голоса Кастига Лионэ, Куто, Валлко, и Мунфиса, Министра Образования. Все они говорили одновременно, и трудно было разобрать хоть что-нибудь, пока Дурла не перекричал всех.

— Этого не может быть! — взревел он. — Это просто трюк! Какой-то ужасный фокус!

— Мы видели! — кричал в ответ Лионэ. — Мы все видели! Дракхи. Великий Создатель, Дурла, это же Дракхи!

— Изволь впредь обращаться ко мне лишь как к Первому Министру!

— Как же может это все быть лишь фокусом? — Это был голос Валлко, и звучал он, как голос сломленного человека, самые основы веры которого оказались разбиты. — Мы же видели… Этот звездолет, и Дракхи, они высадились в самом сердце нашей столицы…

— Это хитрость, уловка, говорю я вам, которую подстроил Вир Котто!

— Первый Министр, в этом нет никакого смысла! — это вновь говорил Куто. — Мы видели их! Мы видели, как Дракхи направились в атаку! И мы видели, как падают из башни тела Дракхов. И мы видели, как высадилась с небес их армия… И…

— Пора взглянуть в лицо правде, Первый Министр: Вы были марионеткой Дракхов. Все мы были всего лишь их марионетками, — сказал Лионэ.

Голос Дурлы дрожал от ярости.

— Ты не смеешь стоять здесь и говорить мне, будто мои провидения будущего Примы Центавра были сфабрикованы какой-то инопланетной расой!

— Да пусть Великий Создатель заберет все ваши провидения! — огрызнулся Лионэ. — Говорю вам, нас использовали! Нами манипулировали! — и его слова поддержал многоголосый гул одобрения.

— Я не могу поверить, что передо мною мое правительство. Мои министры, те, кому я доверял, — в голосе Дурлы звучала смесь омерзения и сожаления. — И вы отворачиваетесь от меня теперь, в момент нашего величайшего триумфа…

— Триумфа! Война против Альянса была спланирована расой прислужников Теней! — теперь заговорил обычно сдержанный и молчаливый Мунфис. — Кто знает, каковы их стратегические замыслы! Сдается мне, что когда они убедились бы, что мы разбили для них Альянс… то после этого они, в свою очередь, завоевали бы нас!

— Мы Прима Центавра! Нас никто и никогда больше не завоюет! И я не позволю ни этим трюкачам из «Легионов Огня», ни Котто, ни мифическим Дракхам сбить меня с проложенного мною курса! Я слишком давно планировал свой триумф, я сделал слишком многое, чтобы позволить теперь закончиться всему этому здесь и сейчас!

Мэриэл услышала быстрые шаги, какую-то возню.

— Дурла, что вы делаете? — это был голос Валлко. Похоже, он начал приходить в себя после пережитого шока.

— Это мой запасной трансмиттер. Нам пришлось выключить всю нашу вещательную сеть, чтобы пресечь разглагольствования Котто, но этот передатчик позволит мне соединиться напрямую с нашим флотом. Атака начнется, как и было запланировано.

— Вы сошли с ума! Мы не можем! Надо выждать, пока все не уляжется…

— Именно этого они от нас и хотят, Лионэ! Чтобы мы ждали! Потому что время на стороне Альянса! Котто убедил их, так же как и вас, что мы всего лишь орудия в руках злобной расы! Теперь у них будет время, чтобы создать оборонительные рубежи! Они будут готовы к нашему удару! — в голосе Дурлы все явственнее слышалось отчаяние. — Кроме того, если коды запуска не будут переданы в течение ближайших семидесяти двух часов, флот покинет позиции! Они решат, будто что-то пошло не так…

— Но ведь и в самом деле все пошло не так! — Валлко становился все более резок. — Вполне возможно, что все на самом деле вовсе не так, как нам казалось! Дурла, я провел многие годы, убеждая народ, что будущее Примы Центавра в их собственных руках. Но сегодня мы убедились, что, скорее всего, это было не так!

— И ты, похоже, знал обо всем этом, а? — требовательно спросил Лионэ. Голоса министров постоянно перемещались, похоже, они кружили по комнате друг за другом. — Зачем ты приказал объявить верхние этажи Вертикали Власти запретной зоной? «Сохранить как резерв для будущего расширения». Ты ведь все знал, не так ли. Ты ведь знал, что этот символ нашей грядущей судьбы… на самом деле кишит этими тварями!

— Я ничего об этом не знал! Это было всего лишь частью моего провидения, говорю вам…

— Твои провидения были даны тебе Дракхами! Очнись и взгляни, наконец, правде в глаза, Дурла! — кричал Лионэ. — Тобой играли, как марионеткой! Твоя власть произрастает не из твоих божественных провидений, но из тех соображений, которые внедряли в твою башку Дракхи! И другого ответа быть не может!

И внезапно настала мертвая тишина. Когда Дурла заговорил вновь, его речь звучала тихо и вкрадчиво, с холодной решительностью.

— Другой ответ, — сказал он, — все-таки есть.

— Дурла, убери это, — с тревогой сказал Куто, хотя Мэриэл не могла понять, что он имеет в виду.

— Другой ответ, — продолжал Дурла, — заключается в том, что все вы — сообщники Вира Котто. Мне бы следовало гораздо раньше это увидеть. Все вы пытаетесь лишь низвергнуть меня. Все вы завидуете мне. Это вы организовали изготовление этих фальшивых серых тел, нарядили целый маскарад этих… «Дракхов»… и все лишь затем, чтобы дискредитировать меня. Да… вы завидовали. И потому предали меня. Предатели, вы все.

Министры, все как один, заорали, и послышались выстрелы. Воздух наполнили предсмертные вопли, раздавались все новые и новые выстрелы. Мэриэл заткнула уши и зарыдала, не в силах больше слышать все это. Ей казалось, бойня будет вечной, но на самом деле продолжалась она лишь несколько секунд. А затем настала гробовая тишина.

Настороженно, крадучись, опасаясь того зрелища, которое она может увидеть, Мэриэл приоткрыла дверь.

Посреди комнаты стоял Дурла, и в противоположность тому, что она ожидала увидеть, он выглядел чересчур даже спокойным. В руках он сжимал плазменный бластер. Весь пол был светло красным от густо покрывавшей его крови, повсюду были разбросаны тела министров. У некоторых из них остались открыты глаза, и в них застыло выражение крайнего изумления. Впрочем, как ни удивлялись они этому факту, но все равно были мертвы.

Дурла медленно обернулся и заметил Мэриэл. Он молча поднял свое оружие и прицелился в нее.

— Ты тоже, — монотонно сказал он, — встала на сторону моих врагов?

Мэриэл отрицательно помотала головой.

Дурла улыбнулся.

— Это хорошо. Это очень хорошо, любовь моя. Мне ненавистна сама мысль о том, что ты могла встать на их сторону. — Он оглядел побоище с выражением отстраненной печали на лице. — Я боялся, что подобное может случиться. Потому и отослал прочь охрану. Я надеялся, что все повернется по-другому, но… ничего не вышло. Они так и не поняли. Ни один из них.

Мэриэл заметила, что трансмиттер находится неподалеку. Она осторожно перешагнула через тело Лионэ, и сказала мягко:

— Я понимаю. Я долго не понимала… но теперь мне все стало ясно.

Мэриэл была в шести футах от него… В пяти… она двигалась медленно, едва ли не крадучись…

— Это хорошо. Это очень хорошо. Ты хочешь присутствовать при этом, Мэриэл?

— Присутствовать? — Мэриэл настороженно замерла.

— Да. При том, как я буду передавать на наши корабли коды, которые запустят атаку.

— Конечно, любовь моя.

Дурла повернулся к трансмиттеру и начал манипулировать какими-то кнопками на панели управления.

Три фута… Два…

Внезапно он вновь развернулся и направил на Мэриэл оружие.

— Я не верю тебе, — сказал он и выстрелил.

Мэриэл стояла почти вплотную к Дурле, и, казалось, промазать невозможно. Но как раз в этот самый момент она поскользнулась в крови, разлитой по полу, и выстрел лишь едва задел ее бок, и она рухнула прямо на Дурлу. Она сумела вцепиться обеими руками в его оружие, пытаясь отвести дуло от себя или вырвать бластер у него из рук. Дурла оттолкнул ее, вскочил на ноги, с явным намерением выстрелить еще раз, но тоже поскользнулся. Мэриэл в отчаянном усилии бросилась на мужа и запрыгнула на него сверху, отчего у Дурлы на мгновение перехватило дыхание… А затем они, сцепившись, покатились по полу. Оружие беспрерывно стреляло, посылая бессмысленные залпы в стены комнаты.

Дурла, наконец, сумел встать на ноги, но Мэриэл не отпускала его, вцепившись в его руку, как паук, ухватившийся за бьющуюся на ветру паутинку. Они выбрались из лужи крови, оказавшись возле балконной двери. Хотя Мэриэл, как ей казалось, на сей раз смогла гораздо лучше вцепиться в оружие, Дурла сумел одной рукой схватить ее за хвост волос и стал наматывать их себе на ладонь. Мэриэл взвыла от боли, но оружие не отпускала.

— Глупая корова! — взревел Дурла. Они с Мэриэл качаясь, словно в танце, двигались к балкону. — Я же весь мир переделал только ради тебя!

— Но я не дам тебе ради меня уничтожить его! — выкрикнула Мэриэл.

Ее силы и ее решимость начали ослабевать, она уже чуть было не смирилась с торжеством Дурлы, и тогда мысль о том, как часто она сносила его побои, как часто она подчинялась безропотно его похоти, вдруг вскипятила яростью кровь в ее венах. Мэриэл пихнула Дурлу последним отчаянным усилием.

Отшатнувшись под ее натиском назад себя, Дурла почувствовал, как ноги его уперлись в перила балкона. Дальше открывалась лишь пропасть глубиной в восемь этажей; и напор Мэриэл был таков, что Дурла осознал, что, возможно, не сумеет удержать равновесие. Он вскрикнул встревоженно и, не выпуская волосы Мэриэл, выронил бластер, чтобы попытаться ухватиться рукой за перила; но пальцы его поймали лишь воздух. Вдвоем с Мэриэл, сплетясь с ней, словно в извращенных любовных объятиях, они перевалились через перила.

Падая, Мэриэл с удовлетворением отметила, что Дурла вопит, в то время как она сохраняет молчание.

«Лондо… Вир… Смотрите! Я все-таки лечу, наконец!» — и с этой мыслью она заметила, как земля стремительно рванулась навстречу им.

Выдержки из «Хроник Лондо Моллари».

Фрагмент, датированный 1 января 2278 года (по земному летоисчислению)

— Шив’кала. Я вижу, ты жив? Очень жаль.

Представления не имею, что заставило меня говорить столь радостно и беззаботно. Возможно, виновато зрелище Вертикали Власти, лежавшей в руинах и превратившей город в залежи стройматериалов.

Шив’кала, в свою очередь, определенно был не в себе. Как долго мне пришлось ждать, чтобы увидеть его в таком состоянии. Он всячески старался скрыть свой страх, сохранить тот вид, который, по его мнению, придавал ему достоинство и таинственность. Но мы были вместе уже слишком долго. Я мог поклясться, что сейчас он пытается всего лишь не удариться в панику, и нельзя сказать, что сильно в этом преуспевает.

Он, как всегда, появился из сумрака во внутренней части моего рабочего кабинета. Я так и не узнал, каким образом он попадает туда, и, честно говоря, это уже перестало заботить меня.

— Да, Лондо… Я все еще жив, — прошептал он. — И не для того, чтобы меня попробовали убить твои… компаньоны.

— Уж не намекаешь ли ты, что я имел какое-то отношение к этому? — требовательно спросил я. — Хотелось бы тогда узнать, каким образом? Ваш маленький друг следит за мной постоянно. Если бы я помогал нашим подпольщикам, думаю, вы бы давно уже об этом знали.

Шив’кала приблизился ко мне, его красные глаза словно прожигали во мне дыру.

— У тебя всегда были тайные мысли, которые ты старался припрятать поглубже, Лондо. Страж всегда их чувствовал, даже если и не мог с ними ничего поделать. И я подозреваю, что они могли иметь отношение к твоим «компаньонам»…

— Опять это слово. Я император. Я работаю с огромным количеством людей. И напоминаю тебе, что твой драгоценный Дурла является моим компаньоном не меньше, чем Вир.

— Уже нет. Дурла мертв.

Ему удалось на мгновение привести меня в замешательство.

— Мертв? — прошептал я. — С каких пор?

— Всего несколько мгновений назад. Он погиб после того, как уничтожил своих министров. Разбился насмерть при падении с балкона, сцепившись мертвой хваткой в драке со своей женой.

Я стоял, но при этих его словах силы внезапно оставили меня. Я упал в кресло, и буквально на мгновение увидел перед собой мысленный образ Мэриэл, какой я впервые встретил ее. Юная и прекрасная, она поразила меня своей красотой, даже несмотря на то, что это был брак по расчету, и я заранее решил, что мне следует возненавидеть ее. Конечно, я не мог знать, что принесет нам будущее. Не мог знать, в кого превратится она… или кем стану я. И теперь… теперь…

— Мэриэл, — прошептал я.

— Она остановила Дурлу прежде, чем тот успел послать коды запуска для начала удара по Альянсу, — сказал Шив’кала, и в голосе у него впервые прозвучала нотка горечи. — Теперь ты должен позаботиться об этом.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать его слова.

— Я должен позаботиться… о чем?

— Ты должен отдать приказ кораблям начать атаку против миров Альянса. Вторжение должно идти по плану…

— Вы совсем обезумели? Да, наверняка, так оно и есть. Шив’кала… все кончено. — Я сумел встать, потому что сейчас мне необходимо было стоять. Я не мог говорить ему все это сидя. — Ваше вмешательство в наши дела, ваши манипуляции… Все теперь выставлено на показ. Народ Примы Центавра никогда не станет оказывать поддержку…

— Они окажут поддержку всему, что ты велишь им поддержать, Лондо. Теперь, когда Дурла погиб, когда погибли все его министры, люди обратятся к тебе. Оставшись без рулевого, они будут ждать от капитана, что он сам возьмет на себя управление кораблем государства. Ты император. Ты все еще выглядишь в их глазах как тот, кто освободил их от Картажи, и тот, кто покорил Нарн, пусть даже и на короткое время. Люди последуют за тобой. Флот подчинится твоему приказу. Пусть даже ты не знаешь конкретных паролей и кодов, военные с уважением относятся к твоим полномочиям. Ты можешь приказать им выступить, и они подчинятся…

— А как насчет разоблачения вмешательства Дракхов? — резко сказал я. — Как я объясню это центаврианам здесь, на Приме Центавра?

— Мы были вашими тайными союзниками.

— Вы контролировали нас. Контролировали меня!

— Солги, Моллари. Именно это удается тебе лучше всего. Двуличие — это единственный ходовой товар центаврианского экспорта. Скажи им, что ты сам высмотрел нас. Скажи, что мы предложили вам свои услуги. Скажи что угодно, но скажи что-нибудь…

— Так ты хочешь, чтобы я сказал что-нибудь? Очень хорошо. Я скажу кое-что, — я надвинулся на него. — Покиньте мой мир. Вы уже наделали здесь достаточно бед.

— Да неужели? — Шив’кала прищурился. — Ты позабыл о тех разрушениях, которые мы еще можем вам принести?

И в этот момент во мне взыграли инстинкты карточного игрока. Потому что я точно знал, что он имеет в виду. Я знал, что он говорит о тех бомбах, которые он и его сородичи, по их утверждениям, заложили повсюду на Приме Центавра. Бомбы, которые как дамоклов кол, они подложили подо мной, чтобы держать меня в повиновении все эти годы.

Но сейчас я почувствовал уверенность, что Вир и его люди уже отыскали их и обезвредили. Он ведь так замечательно проявил себя в решении множества других вопросов. Впрочем, даже если и нет… возможно, никаких бомб и вовсе никогда не было. Я все больше и больше склонялся именно к этому варианту — потому что, как я уже сказал, мои инстинкты карточного игрока подсказывали мне, что Шив’кала блефует.

— Вы должны понять, — осторожно начал я, — что и в самом деле все кончено. Игра не может продолжаться. Вы можете затопить меня непереносимой болью, можете изолировать меня, лишить меня дара речи. Вы можете использовать меня как ваше лицо для публики и как марионеточного правителя, пляшущего под вашу дудку, но на самом деле… Чего вы этим сумеете добиться? Вам не удастся даже видимость создать, потому что если вы подмените мой разум, низведете меня до внешней пустой оболочки, служащей вашим глашатаем… люди сразу поймут.

Они знают мою манеру речи, мой стиль поведения. И они тревожатся насчет новых манипуляций Дракхов. И если я стану вдруг сам на себя не похож… либо они сразу обо всем догадаются, либо по меньшей мере у них зародятся подозрения, и они станут внимательно наблюдать за мной.

Ну, и, наконец, ваше собственное присутствие в нашем мире. Они знают, что вы здесь, а раз так, то значит, уж Земляне по крайней мере точно придут сюда за вами. Даже сейчас, когда мы разговариваем, они, скорее всего, собирают флот для этого удара. В конце концов, это же вы наслали чуму на их родной мир. Выжившие Земляне испытывают к вам не самые нежные чувства. И если вы полагаете, что их волнует перспектива того, что в результате нападения на контролируемую Дракхами планету погибнут центавриане, то я настоятельно советую вам еще раз все обдумать.

Шив’кала отвернулся от меня. Он просто не в силах был вынести мой взгляд. А я примирительным тоном — кто бы мог ожидать от меня! — продолжил:

— Вы всегда поражали меня тем, что являетесь расой, которая делает то, что должно быть сделано, и не больше. Вы не кровожадны. Вы не варвары. У вас есть цель, которой нужно достичь, и вы трудитесь ради достижения этой цели. Уничтожить мой народ просто в порыве злобы, без надежды добиться успеха в вашем деле… Это неразумно. Это не в обычаях Дракхов.

Он вновь взглянул на меня с выражением зловещего удивления в глазах.

— И по прошествии стольких лет, — вздохнул он, — вы так мало нас понимаете.

Это был ужаснейший момент, момент, который навсегда застыл в моей памяти, потому что я понял, насколько сильно просчитался.

В тот момент, когда взрыв случился, я даже и не подумал о нем. Я просто знал, что мгновение назад я стоял, а в следующее мгновение уже лежал на полу. В ушах у меня стоял звон, и хотя глаза у меня были широко раскрыты, я видел вокруг лишь белизну. Вспышка ослепила меня.

А затем накатила волна жара. Она ворвалась с балкона, и порыв ветра при этом был настолько свиреп, что он сорвал со стен зала все, что висело там, и перекатил меня на середину комнаты.

Я сумел встать на ноги, размахивая руками, пытаясь найти что-нибудь, за что я мог бы уцепиться, чтобы устоять и обрести подобающий вид. И мою руку ухватила другая. Серая чешуйчатая лапа, холодная на ощупь, и я поспешно отдернул руку. Я услышал тихий смех, и тотчас понял, что это Шив’кала.

— Вы… мерзавцы… — прошептал я.

Ко мне начало возвращаться зрение, и то, что предстало моим глазам, было за гранью ужаса. Половина моей столицы превратилась в пылающие руины. Разрушения были едва ли не худшими, чем после атаки Межзвездного Альянса многими годами ранее. С ветром в тронный зал ворвался трупный запах. Небо почернело от дыма, и гигантские алые языки пламени стремились дотянуться до черного небосвода.

Я потянулся, словно пытаясь каким-то образом закрыть ладонями свой народ, сохранить их, спасти их, повернуть вспять время и не дать случиться случившемуся. И я слышал их голоса, взывавшие ко мне: «Лондо, Лондо, почему ты бросил нас?» Звучали голоса наяву или лишь в моем воображении, но не было никаких сомнений, что случившееся стало моей величайшей ошибкой, и тяжесть ответственности легла на мою голову.

Я сыграл в игру, поставив на карту их жизни, и проиграл.

— Это, — сказал Шив’кала замогильным голосом, — лишь третья часть тех бомб, которые установлены нами на Приме Центавра. То, что ты видишь перед собой, всего лишь наглядный пример того, что случилось по всему вашему миру. Теперь слушай, что тебе надлежит сделать. Ты слушаешь, Лондо?

— Да, — прошептал я.

— Ты приведешь сюда Шеридана. Ты покажешь ему эти разрушения, и ты ясно и четко изложишь ему, что за эти преступления он и только он несет ответственность… потому что он действовал в союзе с Легионами Огня.

— Вы намерены… заставить меня переложить вину за эти разрушения на Вира?

— Конечно, — ответил Шив’кала. — Он уже сам принял на себя ответственность за разрушение одного монумента. Очевидно, в своей ненависти к нам он может зайти сколь угодно далеко, независимо от цены, которая будет уплачена при этом. А после этого… ты слушаешь меня, Лондо?

Я кивнул. Я пытался сдержать дыхание, чтобы не чувствовать запах горелого мяса, но это было невозможно, и меня начало тошнить. Шив’кала сделал вид, что не заметил этого, или ему было просто наплевать.

— И затем тебе надлежит казнить Шеридана. После Шеридана тебе надлежит казнить Деленн. Я желаю, чтобы обе казни совершились отдельно друг от друга, поскольку мне совсем ни к чему, чтобы люди увидели, как в последние мгновения жизни они черпают силу друг у друга. Затем тебе надлежит найти Вира Котто, если он еще жив, и казнить его. И когда все они будут мертвы, ты проинформируешь флот о том, что пора начать атаку на миры Альянса.

Тем не менее, в одном ты прав: если мы останемся здесь, удар по Приме Центавра, без сомнения, будет нанесен. И потому мы сделаем вид, что убрались отсюда, чтобы ввести в заблуждение Альянс. Но когда Альянс будет ввергнут в разброд после вашей атаки и известий о казни Шеридана, мы вернемся, и Прима Центавра станет краеугольным камнем новой Общности Дракхов.

— Только не Вир, — прошептал я.

Шив’кала очень странно посмотрел на меня.

— Что?

— Я не стану казнить Вира. И вы не станете. Я не стану чинить вам препятствий, делайте все, что считаете нужным, но Вир не умрет ни от моей руки, ни от рук Дракхов.

— Теперь ты сошел с ума, Лондо, — возвысил голос Шив’кала. — Взгляни на свой город! Взгляни на свою планету! Они лежат в руинах, потому что ты недооценил нас, и ты все еще пытаешься диктовать нам условия?

— Вы обещаете мне это, — упрямо ответил я, — или Мэриэл и Дурла окажутся сегодня не единственными, кто умрет, упав с балкона.

Дракх, похоже, готов был поспорить со мной, но внезапно потерял терпение.

— Ну ладно, — сказал он. — Сделай, что приказано, и Котто будет пощажен. Готов спорить, что он все равно уже мертв. Ну, а если нет… Люди сами не преминут воздать ему благодарность за эти взрывы.

— Спасибо, — сказал я.

— Вот видишь, Лондо? При определенных экстремальных обстоятельствах… ты не можешь не признать, что Дракхи не лишены сострадания.

Он говорил мне еще что-то, но я уже не обращал внимания. Мои мысли унеслись совсем далеко, к событиям почти двадцатилетней давности, к словам, сказанным техномагом Элриком.

— Я вижу, как огромная рука тянется от звезд. И это твоя рука. И я слышу звуки: Это миллиарды людей произносят твое имя.

— Мои последователи, — прошептал я в благоговении.

И голосом, холодным, как лед, он ответил:

— Твои жертвы[22].

Я всегда думал — всегда предполагал — что он имел в виду Нарнов. И только теперь понял, что это не так. Он имел в виду мой собственный народ, здесь и сейчас, который взывал с мольбой о помощи к императору, чья ошибка привела к столь жестокому жертвоприношению. Не я устанавливал эти бомбы… Не я нажимал на спусковой крючок… Но, Великий Создатель, я не сумел остановить их, и мой народ заплатил страшную цену.

Я бы хотел улететь прочь. Сойти с балкона и превратиться в крылатое существо, которое улетит отсюда прочь, туда, где нет смерти, нет разрушений. Нет голосов, выкликающих мое имя, нет Дракхов. Я ждал шестнадцать лет, чтобы увидеть страх и отчаяние Шив’калы, и я добился своего. Но мой народ заплатил за это ужасную, ужасную цену.

Я никогда еще так не желал оказаться вместе с Мэриэл, как в этот момент.

Глава 9

Вир в ужасе взирал на дымящиеся руины города. Множество его сторонников стояли рядом, точно так же ошеломленные зрелищем, которое они видели перед собой.

Они вышли из дальнего конца катакомб, использовав в качестве выхода то самое место, где много лет назад Ренегар впервые обнаружил туннели. Несколько сот бойцов Легионов Огня выглядели растрепанными, изможденными, но также и злорадно торжествующими. На их совести остались жизни множества Дракхов, и если повезет, то те немногие, что еще остались, так и сгинут навсегда под землей, не в состоянии найти выход из лабиринта.

Но каким бы ни было их чувство торжества из-за одержанной под землей победы, все это померкло на фоне того, что они сейчас видели перед собой.

— Дракхи, — прошептал Вир. — Это их рук дело. Это могли быть только они…

— И как же понимать после этого, что такое «триумф», а что такое «полный разгром»? — риторически спросил Ренегар.

— Могут быть еще бомбы, — мрачно сказал Финиан. — Если позволите, я попробую отыскать их.

— Теперь? Теперь вы попытаетесь отыскать их? — скептически спросил Вир. — Почему же вы не нашли их раньше, до того, как они произвели все эти разрушения?

— Мы все время искали технологии Теней. А насколько я могу судить сейчас, эти взрывы были более прозаической природы. Даже я не в состоянии найти то, о существовании чего не догадываюсь, — сказал Финиан. — Но теперь можете положиться на меня.

— Но…

— Я сказал, положитесь на меня, — твердо повторил Финиан. И с этими словами удалился.

— Но эти бомбы могут быть установлены по всей Приме Центавра, — сказал Ренегар. — Как сумеет он всех их…

— Он же техномаг, — пояснила Гвинн. — Он может быть чрезвычайно раздражающим, но он все-таки маг. Не надо нас недооценивать.

Вир, взгляд которого был устремлен куда-то вдаль, сказал:

— Гвинн… Я направляюсь во дворец. Ты должна обеспечить мне возможность проникнуть туда.

Реакция всех присутствующих оказалась одинаковой.

— Что? — воскликнули они хором.

— Я должен увидеться с Лондо. Я должен поговорить с ним. Убедиться, что с ним все в порядке.

— Твоя забота о его безопасности похвальна, — сказала Гвинн. — Но крайне несвоевременна.

— Нет, напротив, сейчас самое время. Ренегар, ты отправишься со мной. Ты свяжешься с Дунсени и поможешь Дэвиду Шеридану убраться отсюда к чертовой матери. Всем остальным, — и он повернулся к своим сподвижникам, — надлежит отправиться в город. Помогите, кому сможете. Организуйте спасательные работы, помогайте раненым, хороните убитых. Гвинн… ты поможешь нам проникнуть внутрь дворца.

— Как?

— Ты техномаг. И я считаю, что не следует недооценивать техномагов.

Гвинн улыбнулась, хотя улыбка ее больше походила на гримасу боли.

* * *

Дверь камеры открылась, и гвардейцы зашли внутрь. Они пришли за Шериданом. Тот быстро поднялся на ноги, и требовательно спросил:

— Что там происходит снаружи? Судя по звукам, мы оказались на передовой адской битвы!

Единственным ответом ему оказался удар дубинкой по голове, и гвардейцы подхватили его обмякшее тело. Г’Кар с угрожающим видом сделал шаг в их сторону, но полдюжины парализаторов тут же образовали барьер между ним и гвардейцами.

— Ну, попробуй, Нарн. Только попробуй, — сказал один из них.

Г’Кар не стал принимать его вызов, и Шеридана уволокли из камеры. Но за то время, пока дверь оставалась открытой, прежде, чем ее захлопнули вновь, Г’Кар сумел уловить запах, донесшийся из коридора, очень слабый запах.

Это был запах горелого мяса. Это был запах, который был ему слишком хорошо знаком. Он висел в воздухе над Нарном долгие месяцы после того, как центавриане атаковали его планету с применением масс-драйверов.

— Не рой другому яму… — тихо пробормотал он.

Выдержки из «Хроник Лондо Моллари».

Фрагмент, датированный 2 января 2278 года (по земному летоисчислению)

У меня были такие мечты. Такие мечты.

Я мечтал о власти и славе, о толпах последователей. Я мечтал о том, как буду защищать свой мир от темных агрессоров. Я мечтал о том, чтобы восстановить великую республику в ее прежней славе. Я мечтал о доблестной гибели в битве, когда мои руки будут сжимать горло неприятеля. Я мечтал о любви и мечтал о возрождении.

Такие мечты. Такие мечты…

Когда несколько часов назад гвардейцы притащили Шеридана ко мне, он смотрел на меня так, будто думал, что все это происходит во сне. Я знал Джона Шеридана дольше, чем мог бы себе представить… И никогда еще не видел его таким сконфуженным[23].

Гвардейцы держали его прямо передо мной, крепко ухватив под руки. Он тряхнул головой, словно не понимая, где находится и как он сюда попал. Я обратил взор на одного из гвардейцев, и, вопросительно глядя на него, изобразил удар по голове, интересуясь, не избили ли они его слишком сильно, так что, возможно, вытрясли из него мозги. Человеческий череп такая хрупкая штука. Но гвардеец отрицательно помотал головой, а у меня не было оснований не доверять ему. В конце концов, у меня же такая бесконечно доверчивая душа.

Тем временем Шеридан заметил меня и, похоже, был крайне удивлен. Не думаю, что мне стоит винить его за это. Конечно, я знавал и лучшие дни. И все равно, такое выражение шока на его лице. Можно подумать, что он не видел меня двадцать лет. В комнате было довольно темно, единственное освещение шло в основном от пожаров, танцевавших на руинах моего города, словно гигантские призраки.

— Лондо? Что… я делаю здесь… Где…

Я мрачно улыбнулся на него.

— С возвращением из бездны, Шеридан. Самое время, чтобы умереть. Вы, как всегда, исключительно пунктуальны.

Не думаю, что я когда-либо видел кого-либо столь же сбитым с толку, каким был сейчас этот человек. Впрочем, способность Землян впадать в замешательство, похоже, неиссякаема.

— Лондо… Что я здесь делаю… — заговорил он снова. — Что ты…

Мне следовало быть сейчас как можно более жестоким. Мне нужно было убедить всех, кто сейчас присутствовал здесь: зримо и незримо… в том, что я твердо следую по пути к предстоящим решительным действиям.

— Что я здесь делаю? То, что следовало бы кому-нибудь сделать уже много лет назад, — решительно ответил я ему. — Выкидываю тебя прочь из моего ночного кошмара. Выдергиваю, как ядовитую занозу, из моей головы. — Я закашлялся, удивляясь собственной попытке слегка пошутить, а затем прорычал. — Воздаю наказание за твои преступления.

Вытаращив глаза, он спросил:

— Какие преступления? Я не…

Этот человек начинал надоедать мне. Естественно, я вполне мог понять его стремление избежать какого-либо наказания. Почему бы и нет? Я, терпя всю свою жизнь одно наказание за другим, и справедливые, и не слишком, легко мог понять желание избежать еще одного, особенно тогда, когда обвинения обрушивают на тебя несправедливо.

И тем не менее, я не мог оставить без внимания подобное лицемерие. Я кивнул своим людям, и один из гвардейцев с силой ударил Шеридана в солнечное сплетение. Шеридан упал на одно колено, хватая ртом воздух. Я нагнулся и посмотрел ему прямо в глаза. Я говорил в той же манере, в какой обычно выступаю перед аудиторией, что, в определенном смысле, и в самом деле имело место сейчас… Вот только этой аудиторией вовсе не были люди, присутствовавшие в этой комнате.

— Такие преступления, как пренебрежение. — сказал я ему. — Такие преступления, как самодовольство. О, да, во время своей маленькой войны вы вышвырнули прочь Теней, но даже и не подумали, чтобы прибраться в том хаосе, который оставили после себя. Какое вам дело, если некоторые из их прихвостней, их темных слуг, заявятся на Приму Центавра, ну, что в этом может быть плохого, да? Хмм?

Он тупо смотрел на меня. Похоже, он совершенно не понимал, о чем идет речь. Я начал понимать, как этот человек сумел стать самым успешным политиком за всю историю своей расы, заняв пост Президента Альянса. Очевидно, его способности к притворству и самообману не знали границ. Со стороны можно было подумать, что он знать ничего не знает о Дракхах, и ничего не ведает об исходе Войны Теней… Что и в самом деле все, что я говорил ему, было для него новостью.

И я еще считал себя самым ловким притворщиком нашей эпохи.

— Хочешь увидеть своими глазами, что было в этом плохого? Хочешь? — спросил я его. И не дожидаясь ответа, указал гвардейцам, чтобы те подтащили Шеридана к одному из окон. Обычно окна у меня не были задернуты занавесями. Потому что я не мог налюбоваться вдоволь видом моего города, что вполне позволительно при моем статусе. Теперь, конечно, тяжелые драпировки блокировали вид. Гвардейцы отодвинули эти драпировки в сторону, чтобы Шеридан мог увидеть своими глазами опустошения, которым подверглась столица.

Он в изумлении взирал на останки Примы Центавра, которые мелькали во вспышках пламени сквозь долгую черную ночь. Разрушенные шпили, рухнувшие на землю с полуобвалившихся домов, дым, поднимавшийся от далеких пожарищ. Над ними пролетел звездолет, темный и зловещий, ощетинившийся своими иглоподобными щупальцами[24]. Это был спасательный корабль Дракхов, прокладывавший себе путь прочь из того мира, которым они в тайне от всех заправляли долгие годы; можно было надеяться, что последний из них.

— Вот наследие вашей войны, цена уплаченная нами за то, что вы позволили спастись своим врагам и бросили нас им на растерзание, — сказал я ему. — Прошу простить, что не разделю с вами удовольствие лицезреть это зрелище: я уже довольно налюбовался на него.

Шеридана вновь подтащили ко мне.

И он начал бормотать.

— Но этого не может быть, не в этом отрезке времени… Стабилизатор времени… Он сломался… Какой сейчас год?

Я недоверчиво уставился на него. Если он пытался сделать вид, что у него некая амнезия, то у него ничего не вышло.

— Последний год, последний день и последний час твоей жизни. Семнадцать лет с тех пор, как вы начали свой великий крестовый поход… Семнадцать лет с тех пор как…

И я затих.

Мой разум работает с перебоями. Моменты растерянности, депрессии, полной потери ориентации и понимания того, чем же я занимаюсь, становятся все более и более частыми.

— Я устал, — сказал я. — Уведите его в камеру. — Я устремил на Шеридана взгляд и сказал. — Примирись со всеми богами, которым ты поклоняешься; ты встретишься с ними, когда я следующий раз пришлю за тобой. Я не могу изменить того, что… не могу воскресить мой мир из того, во что он превратился… но я могу отблагодарить тебя… в полной мере… за твою роль в этом.

Гвардейцы увели, или, скорее, уволокли Шеридана прочь. Для меня его присутствие здесь уже стало далеким прошлым, которое я хотел бы позабыть, и по возможности поскорее. Я вернулся к своему трону, потрогал его… Не с гордостью и не с почитанием… но с презрением. Потому что эта штука, перед которой я благоговел в прежние времена, про которую я и помыслить не смел, что смогу добраться до нее, — оказалось, что эта штука оснащена гарротой, сжимавшей теперь мою шею, и по капле выдавливавшей жизнь из меня.

Я подошел к окну и против своей воли выглянул наружу. А затем задернул драпировки.

Сейчас, когда я пишу эти строки, я вдруг услышал смех: смех, раздавшийся где-то совсем неподалеку. Кто мог смеяться в час такого опустошения?

Дети. Да, конечно, дети. По меньшей мере двое. Они бежали по дворцовым коридорам, и мне были слышны их быстрые шаги, их веселое пофыркивание.

А следом я услышал женский голос, голос взрослой женщины. Она настойчиво пыталась дозваться детей.

— Люк? Лисса! Где вы?

Голос, музыкальный, с мягким акцентом, показался мне незнакомым…

Хотя… постойте…

Я знаю… да. Это Сента, не так ли? Нет… Сенна, кажется, так ее звали. Она… медсестра или нянечка, как мне кажется. Или, может быть… да… служанка из одного из наших Домов…

Я упивался звуком их смеха, я, человек, у которого выгорели эмоции, у которого душа иссохла и сморщилась, как и кожа. И сейчас я слышал, как они шумно болтают прямо в соседней комнате.

Может быть, они зайдут и сюда. Если так, то я поговорю с ними. Я расскажу им, какой была Прима Центавра, о величии, к которому мы стремились… в самом начале…

А затем… Затем настанет пора попрощаться со всеми. С Шериданом и Деленн, с Виром и Лондо.

С Шив’калой. Больше всего я хочу пожелать всего хорошего именно ему. Освободиться от него, выйти из-под его контроля было главной моей фантазией на протяжении вот уже пятнадцати лет. Я подозреваю, однако, что добиться этого у меня не получится. И не только у меня, но эго Шив’калы настолько велико, что я опасаюсь — не важно как — что всей Приме Центавра никогда не удастся избавиться от него и его влияния. Он воображает себя чем-то большим, чем простой вассал, создание тьмы, слуга давно ушедших господ. Он считает себя философом и психологом. Он считает себя великим мудрецом, вождем своего народа. Ну вот, наконец… Мне стало даже в чем-то жаль его. Потому что он никогда не понимал и не сознавал себя безнадежным страшилищем, которым он на самом деле является. И поэтому он очень предсказуем.

Впрочем, все то же самое можно отнести и ко мне самому. Нужно отдать должное инстинкту самосохранения. Именно он разбивает ваши иллюзии и делает вас предсказуемыми. Это величайшая слабость Дракхов, и я собираюсь воспользоваться ею на всю катушку…

Глава 10

Деленн не сомневалась, что ей никогда больше не увидеть своего мужа живым. Она сидела в темной камере, поджав ноги к подбородку, покачиваясь взад и вперед и тихо бормоча про себя молитву, когда услышала за дверью резкий голос:

— Мы привели его сюда, — рявкнул гвардеец. — Мы знаем, как сильно тебе хотелось бы провести последние мгновения вместе с ним.

Судя по его тону, можно было предположить, что для нее приготовлен какой-нибудь жестокий сюрприз, и она не сомневалась, что сможет угадать, что же это за сюрприз.

Когда дверь рывком распахнулась, Деленн была уверена, что прежде чем увести ее на казнь, охранники сначала в своем извращенном садизме втащат в камеру труп Джона, и таким образом и в самом деле дадут им «провести вместе последние мгновения». Или может быть швырнут ей его голову или иную узнаваемую часть тела, и полюбуются ее реакцией. Возможно, они надеялись, что она ударится в рыдания, превратится в потерявшую надежду жалкую тварь, которая будет, стеная, оплакивать имя Шеридана и проклинать своих тюремщиков. Если таков их план, они будут жестоко разочарованы.

А затем, к изумлению Деленн, в камеру бросили Шеридана, и дверь захлопнулась за ним. Поначалу она боялась поверить, что это и в самом деле он. В сумраке камеры, освещенной лишь тусклыми лучами света, проникавшими сквозь зарешеченное окошко под потолком, различить что-либо было довольно затруднительно. Шеридан, прислонившись к стене камеры, чтобы не упасть, озирался по сторонам с видом одурманенного человека. Потом он покосился в сумрак и спросил:

— Кто… Кто здесь?

Деленн почувствовала, что теряет дар речи. Ей казалось, что если она вымолвит хоть что-нибудь, то ее голос разрушит чары этого мгновения, и это страшило ее.

— Джон? — наконец, решилась она произнести, и заставила себя выйти из тени.

Шеридан обернулся и взглянул на нее.

Каждый год, который Деленн провела, вычисляя, как сокращается время, оставшееся в их распоряжении… Она проклинала эти годы, проклинала судьбу, которая дала им прожить вместе так мало времени. Но теперь… теперь оставшиеся три или четыре года казались ей вечностью. Она бы продала свою душу, чтобы только прожить хотя бы еще один год рядом с ним, вместо того, чтобы окончить дни в этой ужасной темнице. Она бросилась к мужу, обняла его со всем пылом страсти, которую питала к нему.

— Деленн? Что ты здесь делаешь?

Да, в его голосе звучало искреннее удивление. Возможно, удар по голове отшиб у него часть памяти. Но ей нужно всего лишь напомнить ему о том, что происходит, и ему снова все станет ясно.

— Я ничего им не сказала. Они пытались заставить меня… Но я все равно не сказала. Они ничего не могут сделать со мной. И теперь они это знают. Они позволили нам провести вместе эти несколько последних мгновений, прежде чем…

Она хотела закончить фразу, но не могла. И потому, чтобы просто продемонстрировать свою храбрость, заставила себя улыбнуться.

— Все в порядке, Джон. Я приняла эту судьбу много лет назад. Они не могут изменить меня. Они не могут причинить мне зла. Я не боюсь. Особенно если ты со мной. Наш сын в безопасности. И это единственное, что имеет значение сейчас. Джон… Я люблю тебя.

И она поцеловала его.

Шеридан вздрогнул, будто никогда раньше она не целовала его. Но затем он вернул ей поцелуй, так, словно именно этому изначально и суждено было случиться здесь.

А затем Шеридан нежно отстранил ее от себя и напряженно посмотрел ей в глаза.

— Деленн… выслушай меня, — напористо сказал он. — Это может прозвучать нелепо… Но меня не должно быть здесь… Я на самом деле не здесь… Последнее, что я помню, я на Вавилоне 4, и мой стабилизатор времени сломался, и вот внезапно я здесь[25].

Деленн словно громом поразило. Как же это может быть? Она отступила еще на шаг дальше и изучающе смотрела на него некоторое время. А затем истина внезапно открылась ей. Это было абсурдно, и все же настолько очевидно, что ей захотелось едва ли не рассмеяться. Вот она тут, мучительно пытается измыслить разумное объяснение, почему он выглядит таким растерянным… А ведь ей следовало бы мгновенно вспомнить, в чем дело.

Во второй половине 2260 года пропавшая несколькими годами ранее космическая станция Вавилон 4 внезапно появилась, словно гигантский фантом в космосе. Пробившись сквозь всевозможные флуктуации и аномалии времени, несколько людей осмелились отправиться на эту таинственную и явно обреченную станцию и обнаружили, что всех их посетили странные видения будущего. Среди них были Деленн, Шеридан… и Джеффри Синклер, первый командир Вавилона 5.

Однажды темной ночью, спустя уже долгое время после того, как они поженились, а Лондо занял трон императора, Шеридан пересказал Деленн большую часть того, что он испытал тогда. Он был скуп касательно деталей их будущего свидания. И теперь она начинала понимать, почему. Как мог он сказать ей, что свидание произойдет в центаврианской темнице, на пороге практически неизбежной гибели?

И она изумленно прошептала:

— Во имя Валена… Так это правда, ведь так? Я вижу по твоим глазам. Ты рассказал мне, в далеком прошлом, что уже видел этот момент. Но до сих пор я по-настоящему никогда не верила, что так будет… — Ее переполняли чувства. Столь многое хотелось сказать ему. Столь многое… и разум ее ужаснулся от открывшихся возможностей. Одно неверное слово, и вся ее вселенная может рухнуть.

Больше двадцати лет назад прошло с тех пор, как однажды она уже держала в своих руках судьбу человечества. Сжимая в руках тело своего погибшего наставника, посреди раздававшихся повсюду разрывов и вспышек короткого замыкания, именно она выкрикнула тогда роковые слова, наполненные болью и горечью:

— Они звери! Никакой пощады!

И началась Война Земли с Минбаром. По ее слову. Именно ее.

И теперь вновь судьбы бессловесных миллионов зависели от того, как пожелает она распорядиться открывшейся возможностью. Шеридан еще не знал, что предстоит ему. И потому ее снедало желание закричать ему:

— Не летай на З’Ха’Дум! Ты умрешь там! Ты вернешься, но иным, и твоя жизнь сократится до какого-то краткого мгновения!

Но Деленн тут же сама обуздала себя, понимая, что не может позволить себе этого.

— О, Джон… Тебе столько еще предстоит, столько перемен, столько боли и горя… — Она покачала головой, все еще не до конца веря в реальность происходящего. — Я смотрю сейчас в твои глаза, и вижу в них невинность, ушедшую так много лет назад. И все же… Ты и в самом деле не знаешь ничего, из того, что случилось?

С видом человека, вынужденного включиться в игру, хотя он и подошел к столу уже в самом ее разгаре, Шеридан сказал:

— Со слов Лондо я понял, что мы выиграли войну… Но не до конца.

Деленн покачала головой.

— Войну невозможно выиграть до конца. Впереди всегда новые битвы против сил тьмы. Меняются лишь их имена. — Она заметила, что гнетущее чувство отчаяния начинает омрачать лицо Шеридана. Она не могла допустить, чтобы он вернулся с уверенностью, что все их великие устремления потерпели неудачу — обречены на неудачу. — Мы достигли всего, к чему стремились… Мы создали то, что просуществует тысячу лет… — сказала она с гордостью. — Но цена, Джон, ужасная, ужасная цена…

«Не летай на З’Ха’Дум!»

Она прикусила свой язык, не дав этим словам вырваться наружу.

— Я не думаю, что увижу тебя еще раз, прежде, чем все кончится.

В коридоре послышались быстро приближавшиеся шаги, к ним шли с очевидной целью. Шеридан притянул к себе Деленн и заговорил с яростным напором, в котором видны уже были черты того человека, каким он станет.

— Деленн… Есть ли способ предотвратить все это? У меня еще есть шанс…

— Нет, — убежденно ответила она. — Нет. Будущее можно изменить, только капитулировав перед Тенями, а эта цена слишком высока.

Дверь открылась. Время пришло. На сей раз, сказала себе Деленн, они пришли забрать их на казнь.

— Но у нас есть сын… — проговорил Шеридан. И в голосе у него прозвучала нотка удивления перед этим чудом.

— Да. Дэвид…

— Выходите, — рявкнул гвардеец. — Немедленно!

Деленн крепко прижалась к Шеридану, и вместе они повернулись к свету. Так, в обнимку, они и подошли к дверям, миновали их и направились по коридору. Шеридан крепко обнимал ее за плечи…

…А потом вдруг пошатнулся.

— Джон? — спросила она, а затем повторила уже более встревоженно. — Джон!

Его скрутило, и в этот момент еще один гвардеец — старший по званию, судя по всему — быстрым шагом подошел навстречу к ним и воскликнул раздраженно:

— Новый приказ. Император велел ждать еще час!

— Почему час?

— Да кто же может знать?

Гвардейцы вполголоса бормотали о чем-то между собой, так, что Деленн уже не могла ничего разобрать, хотя, вполне возможно, слова «сумасшедший старик» действительно, как ей показалось, не раз прозвучали из уст каждого из гвардейцев. Впрочем, сейчас ее не беспокоило ничего, кроме внезапного падения мужа.

— Пожалуйста… Ему нужна помощь, — позвала она.

— Зачем? Вы все равно вскоре оба умрете, — резонно заметил один из гвардейцев, но тем не менее, они помогли Деленн и Шеридану вновь добраться до камеры.

В этот момент Шеридан внезапно взревел:

— Нет!

Его глаза обезумели; в них не было больше никаких иных чувств, кроме полного недоумения. На некоторое время Деленн показалось, что ей видно некое свечение вокруг Шеридана; и внезапно она поняла, что происходит нечто вроде отката во времени. И в результате Шеридан прошлый и Шеридан нынешний в той или иной степени каким-то образом конфликтовали… каждый из них стремился вытеснить другого из одного и того же тела.

И в результате тело это едва не разрывалось на части.

Колени Шеридана подкосились, и он рухнул на пол камеры. Деленн тут же упала рядом с ним, обхватила его, прижав к себе… Но Шеридан был без чувств.

— Джон… Все будет хорошо… Клянусь тебе, все будет хорошо, — шептала она снова и снова.

Дверь камеры захлопнулась, решение их участи было отложено еще на короткое время. Деленн, обнимая Шеридана, продолжала уверять его, что все будет хорошо, и вдруг непрошеная мысль посетила ее: «Так кто здесь говорит, что Минбарцы не лгут?»

Выдержки из «Хроник Лондо Моллари».

Фрагмент, датированный 2 января 2278 года (по земному летоисчислению)

Последняя запись.

Примечание для историков: Это единственная запись в «Хрониках…» императора, которая не сделана физически его собственной рукой. Нижеследующее представляет собой комбинацию пометок, которые делал император, диктуя историю Вавилона 5, и его тайных аудиозаписей, сделанных самим императором в эти часы. Считается, что, зная о том, что пришел его смертный час, император, превозмогая боль, приложил все усилия, чтобы оставить как можно более точный отчет об этих часах. Это вполне соответствовало бы характеру Лондо Моллари, который — по словам очевидцев — едва достигнув сознательного возраста, начал уделять раздумьям об этом моменте столь много времени, что без сомнения, считал его кульминационным в своей жизни. Мы, Центаврианское Историческое Общество, считаем, что последующее изложение является достаточно точным отражением душевного состояния императора. Этот фрагмент был одобрен Императором Виром Котто для включения в исторические хроники, и мы хотели бы верить, что и сам Лондо Моллари также подтвердил бы их точность.

Я смотрел на Леди Сенну, и тихим голосом, голосом, который в устах молодого красивого человека мог бы околдовать слушательницу, говорил ей:

— Дорогая Леди… Я бы хотел побродить с вами по берегу моря… где-нибудь. Хотя бы пять минут. — Я чувствовал, как слезы скапливаются в моих глазах, и пытался заставить их отступить назад. Я вел величайшую битву в моей жизни. — Как это странно… Подняться так высоко, и желать столь малого.

Я отвернулся, поскольку чувствовал, что проигрываю сражение, и не смогу больше смотреть на нее сухими глазами. Дорогая, милая женщина. Двое прелестных детишек. Ведь они могли бы быть моими. Они есть олицетворение той жизни, от которой я отвернулся — жизни, в которой я был бы другим человеком… Человеком, которому повезло.

— Дети, — мой голос стал тихим и хриплым. — Вы будете помнить то, что я рассказал[26]? Вы будете помнить меня?

— Всю свою жизнь, Ваше Величество, — удивленно ответил Люк.

Я кивнул. Его заверения мне было достаточно.

— Тогда идите.

Но неожиданно у Люка обнаружилось полнейшее отсутствие желания уходить.

— А что случилось с Шериданом и Деленн? — спросил он. — Чем закончилась эта история?

— Шеридан стал Президентом великого Альянса, и Деленн всегда была с ним. А что касается этой истории… Она еще не закончена. История вообще не может закончиться. Теперь идите.

Сенна взяла обоих детей за руки, и собралась уйти с ними из комнаты. Но тут девочка, Лисса, в свою очередь остановилась и спросила у меня:

— А они после этого жили долго и счастливо?

— Лисса! — воскликнула Сенна.

— Они после этого жили счастливо? — повторила Лисса более настойчиво.

— Это… нам еще предстоит узнать, — ответил я после некоторого размышления.

И лишь когда Сенна увела их… Я, наконец, вспомнил ее. На какой-то краткий миг я вспомнил, кем была для меня Сенна… А потом память вновь покинула меня.

Так же, как и сама Сенна.

Я включил подсматривающее устройство, чтобы понаблюдать за трогательным воссоединением Шеридана и Деленн в их камере. Очень волнующее зрелище.

Впрочем, еще не все было расставлено по местам. Еще не все подготовлено. А между тем права на ошибку в этом, заключительном аккорде я не имел.

Я позвонил в колокольчик. Мгновение спустя, когда гвардеец предстал передо мной, ожидая приказаний, я велел ему:

— Мне нужна еще бутылка. Мне нужно еще много бутылок. Принесите их, а затем ждите ровно час… И ровно через час приведите мне пленников.

Он кивнул, и оставил меня в «одиночестве»… в том положении, к которому я слишком сильно привык за все эти годы. Иногда мне кажется, что я провел в одиночестве всю свою жизнь.

У меня еще осталось немного ликера в одной из бутылок, и я наполнил себе стакан, поднял его и провозгласил:

— За будущее… Мои старые друзья.

И осушил стакан до дна.

Я услышал шаги, и сразу узнал эту походку. Да и как мне ее не узнать? После стольких многих лет, было бы абсурдно не узнать ее. Я поднял глаза, и точно, вот он здесь, передо мной, и держит в руках поднос, уставленный бутылками. Я помахал пальцами и сказал:

— А ну, иди-ка сюда.

Вир приблизился ко мне. Очевидно, он встретился в дверях с гвардейцем, возвращавшимся с напитками, и решил, что будет лучше, если он лично поднесет их мне. По доброй воле гвардеец отдал ему поднос или нет, я не знаю… Да разве это важно теперь?

Нам нужно так много сказать друг другу… но еще важнее сейчас сосредоточиться исключительно на вопросах исторической важности.

— Ты выпьешь со мной, Вир? — спросил я.

— Нет, если тебе все равно, — ответил он. Я помню, в старые добрые дни, когда я слышал его голос, то мне все время казалось, будто Вир слегка дрожит. Теперь этого нет. Теперь он говорит с уверенностью в себе… и с бесконечной печалью в голосе.

— Я решил поработать над записями для летописи, Вир. И я решил, что эту летопись вместе со мной будешь писать ты.

— Я? — казалось, он крайне удивлен. Видимо, в обширном списке тех вопросов, которые, по его мнению, мы могли бы совместно обсудить, написание летописи не значилось.

— О, да. Это будет прямо таки монументальный труд. Но вот, к несчастью, мне кажется, у меня осталось не так много времени, чтобы завершить его. И потому мне потребуется в этом твоя помощь. Ты ведь фигурируешь в моей летописи почти на всем ее протяжении. И мне кажется, ты вполне дорос до того, чтобы подхватить эту работу. Если желаешь, я даже могу позволить тебе поместить свое имя первым в списке соавторов. Потому что я имею все основания считать, что опубликована эта летопись будет лишь посмертно.

— Понимаю, — ответил он.

— Следующий час я собираюсь посвятить тому, — сказал я Виру, приступая к поглощению принесенных мне напитков, — чтобы прояснить тебе некоторые детали… некоторые самые важные моменты… потому что я обстоятельно их обсуждал в последнее время, и все это еще свежо в моей памяти. Можешь записывать мои слова любым способом, который сочтешь более удобным для себя. Можешь даже отредактировать и добавить что-нибудь от себя, расположить их в хронологическом порядке по своему усмотрению. А затем оставишь меня, потому что у меня будет встреча с Шериданом и Деленн.

— Ты… Ты собираешься… — Он не мог даже подобрать слова.

Я покачал головой.

— Я… не желаю обсуждать это сейчас, Вир, по причинам, которые не могу объяснить в данный момент. Потому что за мной следят, понимаешь, следят все время… даже здесь. Так что давай лучше займемся вопросами науки… И пусть все остальное уладится само собой.

И еще, Вир… Ты должен рассказать людям. Пусть они знают, что все вовсе не должно было… закончиться в огне[27]. Что по всем расчетам нас ждало… Нас должно было ждать… величие. Столько жертв, столько погибших людей… Это не могло быть напрасно. Нам предначертано величие.

Ты будешь продолжать вести дела вместо меня, Вир. Это один из моих последних приказов. Ты продолжишь эту летопись и расскажешь мою историю всем. Пусть некоторых она воодушевит… для некоторых послужит предупреждением… а для некоторых просто рассказом о византийских интригах, ведь все зависит от того, как все преподнести и кто окажется слушателем, насколько я представляю. И кстати, ведь на самом деле истории никогда не кончаются. Ты исполнишь все это ради меня, а, Вир?

— Конечно, я все исполню, — глухо ответил Вир, и в голосе его я услышал неподдельные трагические нотки.

— Вот и отлично, — ответил я. — Спасибо тебе, мой старый друг. — Я похлопал его по ладони и откинулся, чувствуя, как под воздействием ликера по телу начинает разливаться блаженная теплота.

В течение ближайшего часа я должен напиться так, чтобы сознание у моего маленького друга помутилось, и он на время оставил меня… Чтобы затем смогла расстаться с телом и моя душа.

Вир ждал, когда я заговорю. Он отыскал в своих карманах миниатюрное записывающее устройство, и держал его перед собой на ладони.

— Где… С чего ты хочешь начать? — спросил он.

С чего начать? Да неужели могут быть варианты? Конечно, с самого начала:

Я взглянул на пылающие руины Примы Центавра, устроил понадежнее свою руку, чтобы удобнее было вливать напиток себе в горло…

…И начал свой рассказ[28].

— Мне довелось быть там, на заре Третьей Эпохи в истории человечества. Шел 2257 год по земному летоисчислению, когда в далеком нейтральном секторе космоса была основана последняя из станций серии Вавилон. Это был порт, ставший домом вдали от дома для дипломатов, мошенников, торговцев и путешественников. Там бывало небезопасно. Но мы с готовностью принимали этот риск, потому что Вавилон 5 стал нашей последней, лучшей надеждой на мир: Вавилон 5 стал нашей мечтой, обретшей зримые очертания… Мечтой о галактике без войн, местом, где представители всех рас и миров могли решать свои разногласия мирным путём… Мечтой, осуществление которой оказалось под страшнейшей угрозой, когда некий человек прибыл на станцию с миссией разрушения[29]. Вавилон 5 был последней станцией серии Вавилон. И вот его история…

* * *

У меня были такие мечты. Такие мечты…

Глава 11

Его одежды были разорваны… У него не хватало одного глаза, и дыру на его месте закрывала черная повязка… И его настолько основательно избили за последние дни, что теперь каждый шаг причинял невыносимую боль. И все-таки Г’Кар продолжал держаться настолько прямо, настолько гордо, что на первый взгляд можно было подумать, будто гвардейцы, шествующие рядом с ним, это не конвоиры, сопровождающие пленника, а телохранители, оберегающие повелителя.

И он даже вида не подал, что хоть сколько-то удивлен, когда гвардейцы привели его в тронный зал… и остались стоять в дверях. При нормальных обстоятельствах они должны были бы окружить его, спереди и сзади, чтобы удостовериться, что он не сможет наброситься на императора в каком-нибудь невероятном приступе ярости. Но на этот раз, все пошло не так.

Они позволили ему пройти в тронный зал без конвоя.

Один из гвардейцев заметил озадаченное выражение в единственном глазе Г’Кара.

— Приказ императора, — пояснил он.

Г’Кар кивнул и прошел в тронный зал. Он не имел ни малейшего представления, чего ему ждать. У него были все основания считать, что, возможно, в конце зала его ждет расстрельная команда. Он услышит хоровой возглас:

— Сюрприз! — и они откроют огонь, и на этом все закончится.

Тем не менее, в реальности оказалось, что Г’Кар всецело ошибался. В тронном зале не было ни слуг, ни гвардейцев, никого… кроме двух людей. Одного из них он как раз и ожидал здесь увидеть. А вот второго — нет.

За небольшим столом возле трона сидели Лондо Моллари и Вир Котто. На столе стояло несколько пустых бутылок и пустых стаканов. Судя по всему, потреблено было феноменальное количество алкоголя, даже по стандартам Лондо. Впрочем, оставалась еще одна непочатая бутылка. На столе также стояла чаша с фруктами, наполовину уже опустошенная. Лондо как раз заканчивал рассказывать что-то о Деленн, и внезапно его скрутил мучительный приступ кашля. Вир, создалось такое впечатление, этого даже и не заметил. Наоборот, он, воспользовавшись моментом, бросил взгляд на Г’Кара и слегка кивнул ему, приветствуя.

Г’Кар поначалу даже и не узнал Вира. Он выглядел сильно повзрослевшим и измученным заботами. Г’Кар приветствовал его традиционным Нарнским жестом.

— Это, — сказал Лондо сквозь кашель, — как раз то, чего нам недостает.

Вир недоуменно посмотрел на него.

— Чего именно, Лондо?

— Подобающий приветственный ритуал. Вот Нарны, они задействуют свой кулак и свою грудь… Минбарцы, они строят треугольник из пальцев… А что мы делаем? — он пошевелил своими пальцами. А затем печально покачал головой. — Безнадега. Ну в самом деле. Мне кажется, одно это доказывает, что мы заслужили свою судьбу. Сядь, Г’Кар. Вир… Мне нужно, чтобы ты оказал мне еще две последние услуги.

— Все, что угодно, Лондо, — Г’Кар узрел в Вире такую печаль, что не мог даже и вообразить, какие же переживания он мог сейчас испытывать.

— Я хочу, чтобы ты немедленно направился в мои личные покои. Там есть тайное место, за моим письменным столом. В стене. Там много томов. Хроники моего существования. Как императора. Я думаю, ты найдешь, что они… на многое проливают свет. Их нужно скомбинировать с тем, что я тут наговорил тебе, и… — Он вновь закашлялся, и лишь через полминуты сумел прийти в себя. Его голос был хриплым и скрипучим; создавалось впечатление, что Лондо говорил без умолку уже несколько часов. Каждое новое слово теперь давалось ему с видимым усилием. — …скомбинируй… и расскажи всем обо мне. Потому что если не сделать этого, то обо мне скоро забудут… а мне кажется, что я совсем этого не хочу.

— Потому что твои героические усилия заслуживают того, чтобы о них помнили в веках? — не смог удержаться от язвительного вопроса Г’Кар.

Но Лондо лишь взглянул не него недобрым взглядом, в котором не было ни капли иронии.

— Нет. Потому что глупость столь монументальная, как моя, должна быть увековечена, чтобы все остальные могли извлечь из нее уроки. Вир… Второе задание…

— Да?

— Как только в твоих руках окажется мой труд… уходи. Уходи, и не оглядывайся назад. И не возвращайся сюда, если не будешь уверен в безопасности… Или вообще никогда. И следи за тенями… Иногда, когда ты перестаешь следить за ними… Они начинают двигаться. Я заключил некую сделку, чтобы выторговать твою жизнь. Если бы я не заключил ее, ты был бы убит, едва показавшись возле меня. Но я не думаю, что мои… партнеры… соблаговолят соблюсти условия этой сделки после моей смерти… которая, по-моему, последует уже очень скоро.

Вир кивнул, и Г’Кар спросил себя, понимает ли тот, о чем толкует здесь Лондо. Вир собрался было уходить, и Г’Кар вдруг почувствовал острую потребность хоть о чем-нибудь спросить его, потому что у него было странное ощущение, что в этой жизни они уже больше не увидятся.

— Котто, — позвал он.

Вир Котто обернулся и с вежливым молчанием ожидал, что же нужно от него Г’Кару.

Г’Кар раздумывал буквально одно мгновение, а затем сказал:

— Извини. Может, придумаю что-нибудь попозже.

Вир тихо усмехнулся.

А затем он ушел.

И в тронном зале Примы Центавра остались лишь двое.

* * *

Вир спешил по коридору к личным апартаментам Лондо, и буквально врезался на бегу прямо в Сенну, направлявшуюся в противоположную сторону. Они остановились, глядя друг на друга. Поначалу, между ними словно зияла пропасть, через которую ни словами, ни чувствами невозможно было бы перебросить мост.

Но затем, прежде, чем кто-либо из них смог сообразить, что же происходит, они вдруг оказались друг у друга в объятиях. Вир жадно целовал Сенну и сжимал ее тело с такой силой, словно от этого зависела сейчас его жизнь.

— Идем со мной, — прошептал он. — Хотя бы сколько-нибудь. Пока мы будем знать, что это безопасно.

— Я пойду с тобой…

— Но дети… Тебе ведь нужно позаботиться…

Сенна покачала головой.

— Пару минут назад Люка и Лиссу забрали родители. У них есть бункер, они построили его себе уже довольно давно, и теперь он им пригодился. Дети будут там в полной безопасности.

— Мне нужно ненадолго заглянуть в личную библиотеку императора…

На лице Сенны отобразился вопрос.

— Но зачем?

— Я должен позаботиться о его наследстве, — мрачно ответил Вир.

* * *

Лондо медленно склонился вперед и явно попытался сфокусировать свой взгляд на Г’Каре. Нарну казалось, что Лондо сейчас видит своими двумя глазами гораздо меньше, чем он, Г’Кар, своим единственным.

— Ты видишь его? — прошептал Лондо.

Г’Кар даже не попытался скрыть свое недоумение.

— Вижу кого?

— Ах. Спасибо, ты уже ответил на мой вопрос.

— Ответил?

— О, даааа, — невнятно пробормотал Лондо. — Если бы ты видел его, ты бы не задавал вопросов о том, кого же ты должен увидеть.

— Да, я вижу.

— Сядь, сядь. Знаешь, я уже настолько привык к тому, что именно ты все время обедаешь со мной, что ни за что бы не лишил тебя этого последнего обеда.

— Последнего обеда? — Г’Кар уселся напротив Лондо и взял кусочек фрукта. Откусил от него, интересуясь про себя, отравлен он или нет. Если даже фрукт и был отравлен, то, определенно, очень сладким ядом. Сок сбегал по лицу Нарна, и ему пришлось даже приложить усилия, чтобы утереть его рукавом. — Так значит, в твои планы входит убить меня?

— В мои? У меня нет никаких планов. Они требуют слишком долгого… планирования, — Лондо отхлебнул содержимого бутылки и почему-то взглянул на свое плечо. — Я всему на свете уделял… слишком много умственных усилий. И я решил… что все было… только ради меня.

— Все, это что? — спросил Г’Кар с искренним интересом.

— Все. Вавилон 5… Война Теней… судьба, постигшая Приму Центавра… Все только ради меня. Ради того, чтобы я сумел, наконец, стать самим собой.

— Очень эгоцентрично, — заметил Г’Кар.

— Но от этого не менее истинно, — возразил Лондо. Он, похоже, наслаждался тем эффектом, который оказал на него алкоголь. Его речь становилась все менее разборчивой, слова налезали одно на другое, и Г’Кар испытывал трудности с пониманием его высказываний. — Это ведь все, знаешь ли, было в ее предсказаниях. Насчет человека, который уже мертв… это совсем просто. Это Шеридан. Она также велела мне спасти глаз, который не видит. Еще час назад я думал, что она имела в виду тебя.

Г’Кар был уже совершенно сбит с толку, но признавать этого никак не желал.

— Но теперь ты уже так не считаешь.

— Нет. Я думаю, что просто неправильно понял ее. Я думаю, она имела в виду не какой-то конкретный глаз, но скорее, обладателя этого глаза. Она имела в виду меня. Потому что предо мной были все знаки, все предупреждения, какие только можно пожелать. Все было прямо передо мной. Леди Морелла пыталась предупредить меня… и техномаги… и Вир, о Великий Создатель, Вир снова и снова и снова пытался предупредить меня… и все они лишь хотели, чтобы я увидел. Но мои глаза не видели. Я не видел, куда ведет меня мой путь. И теперь, чтобы избежать пламени, ожидающего меня в конце пути, я должен прежде всего спасти… самого себя.

— Выглядит как тавтология, — указал Г’Кар. — Чтобы спасти себя, ты должен спасти себя? Я бы не счел это слишком уж полезным советом.

— Любой совет становится полезным лишь в том случае, если ты пользуешься им… что, впрочем, тоже весьма похоже на тавтологию, да? Но я император, и потому я могу располагать прерогативой произносить тавтологию. — Лондо сделал еще один большой глоток из своего стакана. А затем склонился вперед и заговорщически спросил. — Итак… Ты уже увидел его?

— Мне кажется, нет, — признался Г’Кар.

— Ничего, скоро увидишь. Так на чем я закончил?

— Спасти себя.

— Ах, да! Спасибо, мой добрый друг Г’Кар, — похоже, эта фраза показалась Лондо забавной. — Мой добрый друг Г’Кар. Кто бы мог подумать, что такие несоединимые слова все же соединятся, а? Почти столь же несоединимые, как и Император Моллари. Нет… Не мой добрый друг. Мой… величайший друг, — и он хлопнул Г’Кара по плечу. — И мой величайший страх.

— Обе эти оценки весьма лестны, — сказал Г’Кар. — Но что ты…

— Но теперь-то ты уже должен видеть, — внезапно сказал Лондо, и голос его звучал несколько раздраженно. — И я не понимаю, почему… ох. Ох, ну конечно. Я все еще ношу свою мантию. Естественно… Естественно, ты его не видишь, потому что я сам его прикрываю. Ну теперь… держись, — и он сбросил церемониальную белую накидку. Озадаченный Г’Кар склонился вперед. Ему показалось, что на плече у Лондо он заметил некий нарост, своего рода опухоль…

А затем он охнул и попытался вскочить на ноги так быстро, что стул, на котором он сидел, со стуком опрокинулся. Он едва и сам не свалился, но удержался в последний момент.

Существо на плече Лондо буквально дымилось злом и порочностью. У него, очевидно, был некий глаз, но сейчас этот глаз явно собирался закрыться. Г’Кар также смог различить какие-то усики, которые уходили вниз под императорские белые одежды.

Лондо остался совершенно невозмутим.

— Так значит, увидел, да?

Г’Кар ухитрился кивнуть, сам не зная, как ему это удалось.

— Очень стильно, не правда ли? Думаю, это могло бы войти в моду, и вскоре каждый захотел бы иметь такого у себя.

— Что… это?

— Моя совесть, — ответил Лондо. Его густые брови нахмурились, он изо всех сил пытался не упустить нить разговора. — Оххх… да. Да, вспомнил. Все ради меня. Именно так все и было.

— Лондо… — ошеломленный Г’Кар указывал пальцем на существо, угнездившееся на плече у императора.

Но Лондо не обратил на это особого внимания. В его представлении разговор продолжался в прежнем русле.

— Все это… было лишь одним великим эпосом, посвященным тому, как человек теряет свою душу… и как он после этого добивается восстановления и возрождения, но только заплатив за это ужасную цену. И у этого эпоса есть большой потенциал… как ты думаешь?

Г’Кар сумел молча кивнуть.

— Вся штука в том, Г’Кар… что в данный момент, Дракхи — верь мне или нет — нуждаются во мне. Хотя некоторые из них покинули этот мир, но другие пожелали остаться. И они по прежнему видят во мне инструмент отмщения… считают меня своей марионеткой, которая еще некоторое время будет дергаться на сцене по мановению их пальчиков. Без меня… у них ничего не останется. А без Шеридана и Деленн… они не добьются отмщения. Они ненавидят Шеридана и Деленн, ты понимаешь. Потому что они велели Теням уйти… и те ушли. Дракхи, в некотором роде… — Лондо подыскал сравнение и улыбнулся. — Они как дети. Дети, которых бросили родители и которые решили сорвать свой гнев на окружающем мире. Копаясь в своей душе, я уже даже почти что не нахожу там ненависти к ним. Но только почти.

— Ты сказал: «Без Шеридана и Деленн». То есть ты намерен дать им уйти?

С видимым усилием, Лондо все-таки сумел утвердительно кивнуть.

— Таковы мои намерения. Это будет… весьма сложно. Дракхи не желают допустить их бегства. Дракхи хотят видеть их казненными. А в последние дни, суметь сделать нечто… не согласующееся с желаниями Дракхов… это стало для меня чрезвычайно важно.

И внезапно почти все из случившегося здесь стало ясным и понятным. Как давно Лондо не отвечает за свои поступки? Как давно на его плече сидит это существо, которое следит за ним и манипулирует его действиями? С самого начала Войны? Это ли существо велело ему начать бомбардировку Нарна? Предать Г’Кара? И можно ли считать Лондо, учитывая все это, невинным человеком?

— Если Шеридан и Деленн могут бежать отсюда… то можешь и ты, Лондо, — сказал Г’Кар с внезапной решимостью. — Все мы можем. Все мы спасемся…

Лондо покачал головой.

— Нет… нет. Рано или поздно, мой маленький… напарник… проснется. И в тот момент, когда это случится, звездолеты Дракхов придут за нами и разнесут все к чертовой матери.

— Тогда позволь мне убить эту тварь…

— Если она умрет, то умру и я. И кроме того, Г’Кар, некоторые вещи предопределены. Поверь мне. Это единственный путь.

— Но если эта… тварь… всегда контролировала твои действия…

— Аххх… Я вижу, о чем ты подумал. Нет, Г’Кар, нет. В огромной схеме мироздания, это, — он указал на тварь, — лишь недавнее мое приобретение. — Лондо вновь склонился вперед, кашлянул несколько раз, а затем заговорил отрывисто: — Хочешь ли ты знать… что я за человек? После того, как я организовал бомбардировку Нарнской колонии в Квадранте… тогдашний император, Император Турхан, с последним своим вздохом проклял меня и всех моих союзников. А я вместо этого объявил всем, что он похвалил и благословил наши действия[30]. И знаешь что еще, Г’Кар, старый друг? — и Лондо полуулыбнулся. — Если бы мне вновь представилась такая же возможность… я бы поступил точно так же. Я бы просто нашел потом какой-нибудь способ избавить мой народ от этого… этого фиаско, — и он жестом указал на дымящиеся руины Примы Центавра. — Но то, что я навлек на твой народ… — и он щелкнул пальцами — вот так вот, вновь, и вновь, и вновь, будь мне даже дана еще, и еще, и еще одна возможность.

Г’Кар ощетинился, кровь стучала у него в висках, и все его силы ушли лишь на то, чтобы не напрыгнуть на ухмыляющееся лицо, которое он видел перед собой…

А затем он все понял. Он понял, что Лондо просто пытался сейчас задеть его… взбесить его… добиться, чтобы он…

Напал на Лондо? Убил его?

Ну, конечно. Убить его. Именно этого он и добивается.

И тут, прежде чем Г’Кар успел что-либо еще сказать или сделать, снаружи раздались приближающиеся голоса. Гвардейцы сурово повторяли:

— Вперед! Идите!

Лондо сумел встать на своих подкашивающихся ногах и, опираясь больше на свою силу воли, чем на физическую силу, дотащился до трона. Последним усилием он привел себя в сидячее положение, откинувшись так, что тени скрыли его.

— Спрячься, — велел он Г’Кару. — Немедленно. Поторопись. Здесь есть небольшая кабина для переодевания, — он указал Г’Кару, где именно. Похоже, каждое движение причиняло ему физическую боль. — Иди туда.

— Зачем?

— Время уже на исходе. Несколько минут уйдет у меня на то, чтобы объясниться с Шериданом и Деленн, и пока они поймут, что должно быть сделано, может оказаться, что как раз этих минут и не хватит, чтобы это и в самом деле сделать. Так что хоть ты сделай то, что сказано.

— Как прикажешь, — сказал Г’Кар, и слова его прозвучали крайне издевательски. Он скрылся в комнатке, указанной Лондо, и тихо прикрыл за собой дверь.

И начал ожидать… последних инструкций.

Глава 12

Лондо не мог сидеть на троне выпрямившись, поскольку боль была слишком велика. Разговор с Г’Каром отнял у него остатки сил. И ему казалось, у него не осталось уже никаких резервов.

Один из гвардейцев выступил вперед и приблизился к трону. Делал он это с некоторым сомнением, будто не был уверен, в самом ли деле Лондо до сих пор присутствует здесь. Настолько хорошо запрятался Лондо в тень.

— Ваше Величество?

— Да.

Убедившись, что Лондо и в самом деле здесь, гвардеец сказал:

— Шеридан был без чувств некоторое время, но, похоже, сейчас уже пришел в себя.

— О, хорошо, — сухо сказал Лондо. — Мы не хотим слишком многого. Пусть он просто будет в сознании в свои последние мгновения. Приведите их сюда.

Шеридан и Деленн немедленно предстали перед ним. Они тревожно озирались в сумраке зала; Лондо в последние дни предпочитал, чтобы здесь царил полумрак, словно демонстрируя свою безоговорочную капитуляцию перед тьмой. Гвардейцы отошли, оставив их наедине. Шеридан и Деленн, казалось, были озадачены, и оглядывались, пытаясь понять, неужели и в самом деле здесь больше никого нет.

Внезапно рука Лондо онемела. Даже сам он уже потерял счет тому, сколько ему пришлось выпить сегодня. Он совсем забыл, что по-прежнему держит в руке стакан, и тот выскользнул у него из руки и со стуком упал на пол. Деленн вздрогнула. Шеридан остался недвижим. Почему-то это показалось Лондо занятным.

Деленн и Шеридан начали настороженно придвигаться к нему.

— Не надо ближе, — тихо сказал Лондо. Его голос звучал не громче, чем шепот, весьма к тому же неразборчивый. Лондо и сам с трудом узнавал собственный голос, а на глаза ему будто набросили вуаль.

Он попробовал встать и обнаружил, что его ноги и мозг решили разорвать отношения друг с другом. Если бы ему и удалось подняться на ноги, то, скорее всего, он бы опрокинулся, и разве это достойно императора? Ему вовсе не хотелось провести свои последние мгновения — а он был абсолютно уверен, что нынешние мгновения являются для него именно последними — растянувшись на полу лицом вниз.

— Я надеюсь, вы простите меня, если я не стану вставать, — сумел он выговорить. — Видите ли, мне пришлось здорово напиться… только так я могу еще остаться один. Мы ведь не хотим разбудить его.

Шеридан в недоумении уставился на Лондо. Технически, его недоумение казалось вдвое больше, чем должно было бы быть, потому что глаза Лондо, потеряв способность синхронизировать свои действия, видели сейчас сразу двух Шериданов.

— Разбудить кого?

Лондо поднял брови, которые в данный момент были единственной частью его тела, движениями которой он еще мог управлять.

— Ах, так, значит, вы не знаете. Понимаете ли, свои стражи есть у каждого из нас… — Он тихо усмехнулся. — О, они позволяют всем нам считать, будто мы обладаем свободой воли, но это ложь. Я устроил очень неплохое представление, не так ли?

Лондо заметил, что лицо Деленн начинает озаряться пониманием. Шеридан по-прежнему выглядел сбитым с толку, чему Лондо нисколько не удивился. Он давно уже подозревал, что именно Деленн является подлинным мозговым центром этого семейства.

— Он остался доволен, — продолжил Лондо. — И ему безразлично, почему я делаю то, что я делаю, пока я делаю… пока я веду дело к вашей смерти.

Лондо сумел собрать достаточно сил, чтобы склониться вперед. Лицо Деленн осталось бесстрастным. Словно она ожидала увидеть на плече Лондо именно того, кто там и сидел. Но Шеридан был совершенно ошеломлен, и это заставило Лондо удивиться еще больше. Ведь Лондо знал, что Шеридан уже видел Стража на плече у своего сына, Дэвида, когда пытался остановить мальчика, решившего сбежать с Минбара. И вот теперь Шеридан вел себя так, будто никогда раньше не имел дела со Стражами.

— Понимаете ли, ликер выводит его из строя, — объяснил Лондо. — Я обнаружил, что если напиться достаточно серьезно, то он заснет на несколько минут… Несколько минут, которые я снова могу быть самим собой… — Он глубоко вдохнул. Произносить внятные слова, связные фразы требовало от него запредельных усилий. — Но эти минуты становятся все короче и короче… так что у нас не слишком много времени.

Он вновь откинулся назад, скрывшись в тени. Нужно ли этому удивляться? Он так долго жил во мраке, что перестал бояться его.

— Моя жизнь почти завершена. Мой мир, все мои надежды… ушли. Вы двое — мой последний шанс… для этой планеты, для моего мира… для моего собственного искупления. — К радости Лондо, ему удавалось сохранять спокойствие; похоже, он настолько онемел от алкоголя, что потерял способность испытывать какие-либо эмоции, и просто наблюдал все происходящее словно издалека, словно во сне. — За дворцом вы найдете спрятанный корабль. Мой личный охранник проводит вас туда. В обмен на ваши жизни, я прошу вас и ваших союзников помочь освободить мой мир. Больше я ничем не в силах им помочь.

Шеридан выглядел очень тронутым, и по-прежнему несколько сбитым с толку.

— Лондо… Если что-нибудь…

Лондо покачал головой.

— Нет. Нет ничего. Идите, быстрее. У вас не так много времени. Я… чувствую, что он начинает просыпаться. Скорее. Идите, — его голос постепенно становился все громче и настойчивее.

Шеридан и Деленн переглянулись, а затем развернулись и ушли. Лондо знал, что снаружи их ждут Дунсени и Касо, которым давно уже были даны нужные инструкции. И он был уверен, что они безукоризненно исполнят его последние приказания.

Вновь оставшись в привычном одиночестве, Лондо ждал, когда же скрипнет дверь, и войдет тот, кто должен в эту минуту придти к нему.

— Ты здесь, мой старый друг?

Г’Кар вошел в тронный зал, и его зловещий взор был устремлен на Лондо, вернее, на Стража на его плече.

— Да, — ответил Нарн.

— Они ни за что не дадут им уйти живыми, если только… — Лондо вновь набрал полную грудь воздуха. — Видишь ли, Г’Кар, мой Страж может проснуться в любую секунду. И он всполошит всех остальных… и умрет моя единственная надежда. А вслед за этим умру и я сам. Они не склонны прощать предательства.

«И последнее…»

Слова Леди Мореллы вновь, спустя годы, зазвучали в нем.

«…ты должен отдаться своему величайшему страху…»

Лондо вдруг подумал, а верно ли истолковал это предсказание. Потому что в данный момент его величайшим страхом стало то, а не останется ли он жив.

«…зная, что это убьет тебя.»

Лондо на мгновение замер, и мгновение это, казалось, продлилось целую вечность. Пожалуй, всю свою жизнь он знал, что ему суждено сейчас произнести именно те слова, которые, помедлив это мгновение, он и произнес.

— У нас с тобой остались друг с другом незавершенные дела, Г’Кар. Давай покончим с этим сейчас, поскорее, пока он не остановил меня. Я так же устал от жизни, как и ты.

Г’Кар подошел к нему. Его руки сомкнулись на горле императора, но это почему-то казалось неправильным, потому что в своих видениях Лондо всегда видел жестокую схватку. А сейчас он не испытывал ни малейшего желания отбиваться. Он просто страстно желал, чтобы все поскорее завершилось. Он восхитился силой Нарна, и даже с любопытством подумал, а каково же это было бы, вступить в схватку с Г’Каром врукопашную, как мужчине с мужчиной, в те времена, когда он находился в расцвете сил, в те времена, когда для него, казалось, не было ничего невозможного.

И в этот момент Страж проснулся.

* * *

Г’Кар, наверно, сбился бы со счета, если бы попытался перебрать в памяти все те случаи, когда он задумывался об этом моменте. Были времена, когда он просто для забавы пытался представить себе, каково это будет, запустить свои пальцы в мясистое горло Лондо, почувствовать, как бьется его пульс, постепенно замедляясь, а затем и останавливаясь совсем. И сколько времени после этого он еще будет стоять, уже после того, как жизнь покинет центаврианина, и по-прежнему сжимать его горло, просто наслаждаясь отсутствием в нем жизни.

И в тот день, тот ужасный день, когда он узнал о двуличии Лондо, выпив с ним за дружбу в то время, когда Лондо уже отправил корабли, призванные уничтожить тысячи, миллионы безвинных Нарнов — в тот день он просто превратился в берсерка[31]. Когда он ураганом мчался по коридорам Вавилона 5, алча крови Лондо Моллари, тогда он бы не просто задушил его. Он бы вырвал из его еще живого тела одно из сердец, сжал его, и разорвал собственными зубами, прямо на глазах у еще живого Лондо.

Но теперь…

Теперь он и в самом деле сжимал горло Лондо своими руками. Но Лондо не сопротивлялся. Он… приносил себя в жертву. Он сдался Г’Кару, велев ему покончить с этим поскорее, чтобы Шеридан и Деленн могли спастись.

Шеридан. «Король». Тот король, «рукой» которого был он, Г’Кар, и, значит, именно руки Шеридана сомкнулись теперь в смертельном объятии на горле того, кто и в правду носил монарший титул, на горле императора Лондо Моллари.

Нарн по имени Г’Кар, который так долго видел этот момент в своих мечтах, тот Нарн по имени Г’Кар, который насладился бы совершавшимся ныне убийством, — тот Нарн умер уже много лет назад, уступив место философу, которого почитали во всех владениях Нарнов как Г’Кара Мудрого, Г’Кара Мыслителя, Г’Кара Учителя. Его творения без конца изучались, штудировались, перечитывались вновь и вновь в поисках мельчайших нюансов. Послушники, которым довелось сидеть у его ног, повторяли повсюду его учение, ему воздвигались статуи, ему слагали гимны, о нем писали истории. И они чтили Г’Кара — миротворца куда больше, чем Г’Кара — воителя. Многие говорили, что его труды — самое важное, что было создано со времен самого Г’Квана — утверждение, которое сам Г’Кар всегда считал по-детски преувеличенным, но оно уже возникло, и Г’Кар не считал нужным тратить усилия, чтобы опровергнуть это мнение.

Г’Кар Мудрый простил Лондо его прегрешения. Сумел даже высоко оценить его, хотя и не за то, каким Лондо стал в действительности, но за то, каким он мог бы стать… и до сих пор еще мог бы стать.

«Рука короля» будет обагрена кровью Императора, и при мысли об этом решимость Г’Кара дала сбой. Он видел, что Лондо смирился с той судьбой, которой, по мнению императора, все равно было уже не избежать, и что-то в этом добровольном жертвоприношении ужасало Г’Кара. Не может быть, чтобы не нашлось какого-нибудь другого выхода. Шеридан и Деленн должны спастись, да. Но должен же быть и для самого Лондо способ спастись, какой-то выход, который не будет стоить ему жизни. Не может быть, чтобы все вот так просто кончилось хладнокровным убийством… Даже если жертва сама об этом просила. Ведь он не палач. Он Г’Кар, сын Г’Карна, мудрец, писатель, одновременно и учитель, и ученик Вселенной, и он не может, не вправе совершать такие поступки.

И как только он пришел к такому выводу, его хватка на горле Лондо стала ослабевать, поначалу совсем незаметно…

И в этот момент Страж проснулся.

* * *

«Опасность! На нас напали! Нас хотят убить!»

Так воззвал Страж в смятении и страхе. Он сразу понял, что его носителю угрожает смертельная опасность, и это ставит под угрозу и его собственную жизнь, потому что оба они неразрывно связаны, ни один из них неотделим от другого. Страж мог бы разорвать связь с носителем, но это был бы длительный и мучительный процесс, требовалось время… а времени как раз и не было. Впрочем, у Стража имелись еще и другие возможности постоять за себя.

В первые годы их партнерства Страж оставался не более чем наблюдателем. Но шло время, и он так основательно врос в нервную систему Лондо, что в моменты стресса мог теперь полностью брать под свой контроль тело носителя.

«Останови их, Лондо! Мы любим тебя! Мы заботимся о тебе! Мы никогда не покинем тебя!»

Стража охватил такой ужас, какого он никогда еще не испытывал с момента созревания. С того момента, когда Шив’кала вынул его из гнездилища, и он увидел перед собой центаврианина и пришел в ужас от этого зрелища. Тогда он настолько испугался Лондо, что задрожал в объятиях Шив’калы. Но Дракх сумел успокоить его, убедив, что все будет хорошо, и в самом деле, до сих пор так оно и было.

Но только не теперь.

«Защити нас, Лондо! Защити нас! Спаси нас! Лондо, мы же любим друг друга!»

И руки Лондо взмыли вверх, не по его собственной воле, но по команде Стража. И по команде Стража руки Лондо вцепились в Г’Кара, яростно сомкнувшись на горле Нарна.

Глава 13

— Я Дунсени, а это Касо, — торопливо представил их Дунсени, продолжая идти по коридору. — Я говорю вам об этом с тем, чтобы, если все сорвется, и мы умрем, вы бы знали, чьи имена вам проклинать при последнем вздохе.

— Очень мудро, — ответила Деленн. Она бросила обеспокоенный взгляд на Шеридана, который внезапно вновь, похоже, стал неуверенно держаться на ногах. Дунсени поспешил вперед, за ним последовал Касо, указывая путь Шеридану и Деленн. На всякий случай юноша не опускал руку с оружия, чтобы быть наготове, если, паче чаяния, кто-нибудь попытается помешать им.

Внезапно ноги Шеридана опять начали подгибаться. Он прислонился к стене, чтобы не упасть. Деленн схватила его за руку, на ее лице не осталось ничего, кроме беспредельной тревоги.

— Что с тобой?

Шеридан пытался побороть охвативший его приступ, чем бы ни был он вызван, но все безрезультатно.

— Меня… тянет обратно. Давай, спеши, не жди меня.

— Нет. Я тебя не оставлю, — решительно ответила Деленн, покачав головой.

Шеридан оторвался от стены и попытался идти дальше, и даже сумел свернуть в следующий коридор… Но затем боль взяла верх над ним.

— Нет. Не могу… Время сильнее меня…

Деленн крепко обняла его.

— Тогда возьми с собой в прошлое мои слова. Береги как зеницу ока те мгновения, которые еще есть у тебя. Наслаждайся каждым прожитым мигом, пока это еще будет в твоих силах, потому что иной возможности у тебя уже не будет.

Деленн знала, что она не вправе сказать ничего сверх того, что она уже сказала ему. Что она не вправе воспользоваться шансом изменить прошлое. Кто же может знать наверняка, к каким изменениям могут привести ее слова? Если они окажутся неправильными, то и Дэвид, возможно, так никогда и не будет рожден, и Тени, возможно, окажутся триумфаторами в той войне… да все, что угодно, может случиться. Ведь не было никакого способа выяснить, и никакой инстинкт, никакой здравый смысл не мог ей ничего подсказать, не мог убедить ее, что не стоит раскрывать рот…

И потому она, словно со стороны, услышала, как ее грешный рот произносит запретные слова:

— Джон… услышь меня, не летай на З’Ха’Дум. Ты понял? Не летай на З’Ха’Дум…

Отчаянно вцепившись в него, Деленн желала лишь одного — защитить его своим телом от любых невзгод, но внезапно Шеридан оторвался от нее и шмякнулся об стену, словно его ударил огромный невидимый кулак. Его начало трясти, голова дергалась то туда, то сюда, а затем, с невероятным усилием, он сумел сфокусировать свой взгляд на Деленн.

— Деленн… — прошептал он. — Я… у меня что-то с головой, я… — Он в полном недоумении огляделся по сторонам. — Как мы здесь оказались? Как…

Касо остановился и замер в ожидании. Он смотрел на них с едва сдерживаемой нервозностью, явно весьма обеспокоенный тем, что поблизости может появиться кто-нибудь. Осознав, что вышла непредвиденная заминка, Дунсени оглянулся и нетерпеливым жестом предложил им последовать вперед.

— Чего вы ждете? — требовательно спросил он.

Шеридан переводил недоуменный взгляд с одного на другого.

— Вы… ведете нас к Лондо?

— Мы только что побывали у него, — ответила Деленн. — Джон… мы не можем задерживаться здесь, чтобы обсуждать это. Давай позднее. Тогда мы сможем…

Внезапно Шеридан вцепился в руку Деленн с такой силой, что боль передалась даже в ее плечо. Впрочем, он тут же спохватился и ослабил хватку.

— Вавилон 4, - прошептал он. — Флуктуации времени… Это ведь было оно…

— Да, — ответила Деленн, испытывая некоторое облегчение от того, что ей не придется объяснять ему все от начала до конца.

— Я думал, что у меня внезапно возникло дежа вю, — сказал Шеридан, озираясь по сторонам.

Повинуясь внезапному позыву, Деленн поинтересовалась:

— З’Ха’Дум… Ты…

— Летал ли я туда? — Шеридан кивнул. — Да. — Голос его при этом звучал так, будто он извинялся перед ней, очевидно, помня ее сокровенную просьбу… и чувствуя неловкость за то, что он все равно ее не послушался.

Деленн же почувствовала странную смесь облегчения и боли, нахлынувших на нее одновременно. Облегчение от того, что, хотя она на мгновение и позволила себе слабость, поставив под удар все, что было или могло бы быть… но все-таки ничего не изменилось. И боль от того, что, значит, в ближайшие три года Джон все-таки покинет ее. Время, отпущенное ему как отсрочка смертного приговора, будет истекать. А если бы он не полетел на З’Ха’Дум…

— Ох уж эти «если бы», — сказал ей Шеридан много лет назад. И с легкомысленной усмешкой пояснил: — Мой отец любил повторять… «Если бы да кабы во рту выросли грибы, то был бы не рот, а целый огород». — Деленн никогда до конца этого не понимала, но, тем не менее, общий смысл был очевиден.

— Мистер Президент, — сказал Дунсени с чрезвычайно вымученной вежливостью, и жестом указал вперед.

Не вдаваясь в дальнейшее обсуждение, Шеридан и Деленн поспешили дальше по коридору. Серия резких поворотов, и они оказались у выхода из дворца. На близлежащей площадке стоял в полной готовности шаттл.

— Это персональная посадочная площадка императора, — проинформировал их Дунсени. Его поведение со всей очевидностью свидетельствовало, что для императора дать им возможность воспользоваться ею означало исключительную честь. И по мнению Дунсени, поведение Шеридана и Деленн отнюдь не свидетельствовало, что они понимают, какая высокая честь им оказана. — Он выразил пожелание, чтобы я передал вам, что, как он надеется, этот шаттл будет в достаточной мере удовлетворять вашим потребностям.

— А как насчет Дэвида? — тут же спросил Шеридан и повернулся к Деленн. — Где он?

Деленн положила ладонь на его руку и сказала решительно:

— Лондо заверил меня, что с Дэвидом все в порядке. Что он окажется вне этого мира, и об этом Лондо позаботится лично. Идем, — и она потянула Шеридана ко входу в шаттл.

Если бы он тверже держался на ногах и если бы голова соображала сейчас хоть немного получше, Шеридан, наверно, оказал ей большее сопротивление. Но даже и в нынешнем своем состоянии, он все равно возражал, пытаясь упираться, не безапелляционно, но решительно обозначая свое мнение. И каждый шаг сопровождал новым словом или фразой:

— Мы… не… улетим… без… Дэвида…

— Об этом уже позаботились, сэр, — заверил его Касо. Он сопровождал их в шаттл. — Вы должны срочно улететь отсюда…

Очевидно, к Шеридану уже вернулись его обычные решительность и хладнокровие, потому что, стоя уже на пороге шаттла, он вдруг обернулся и обратился к гвардейцу:

— Послушай, сынок. Мы вовсе не «должны» делать что-либо, если это «что-либо» встает поперек дороги чему-то действительно важному; а сейчас для нас самое важное, это вернуть нашего сына. — Хотя у Шеридана и дрожали руки, он потряс пальцем перед лицом Касо. — Если его нет на борту…

— Джон! — раздался взволнованный возглас Деленн, в котором, однако, одновременно звучало и облегчение. — Посмотри!

Дэвид валялся посреди шаттла, словно гигантский тюк с наспех упакованными пожитками. Деленн подбежала к нему, в жажде убедиться, все ли в порядке с сыном. И вздохнула с облегчением, увидев, что грудь юноши вздымается и опускается в удивительно спокойном темпе дыхания.

— Дэвид… Дэвид, проснись…

— Не думаю, что это будет благоразумно. Или даже вообще возможно, — сказал Дунсени. — Он спит, потому что мы дали ему большую дозу снотворного.

— Вы усыпили его! — встревоженно воскликнула Деленн.

— Ну… технически, мы подложили снотворное в его еду.

— Что вы сделали с моим сыном?! — сурово рявкнул Шеридан.

Если, дав волю своему гневу, Шеридан ставил перед собой задачу запугать Дунсени, то он не достиг своей цели. Возможно, во взгляде старого камердинера и появилась тень беспокойства, но лишь очень слабая тень.

— Мы не сделали ничего сверх того, что было необходимо.

Деленн внезапно все поняла. Она отогнула воротник рубашки Дэвида, возле самого его горла. Маленькая протоплазменная лепешка — тварь, именуемая Стражем — по-прежнему сидела на юноше, и единственный глаз чудища был сейчас закрыт. Страж спал, столь же крепко, как и Дэвид.

— Во имя Валена… — прошептала Деленн.

— Как видите, — мягко сказал Дунсени, — мы поступили с ним так же, как в подобных случаях сам император поступает с собой, только терапию провели несколько более интенсивную. Как я уже сказал, это было необходимо. Никому не спастись, если вас двоих увидит его… напарник… — Лицо Дунсени перекосилось от омерзения. — Возможно, Дракхи и в самом деле покидают нашу планету, хвала Великому Создателю. Но если бы Страж бодрствовал, нельзя сомневаться, что один из их звездолетов нашел бы время, чтобы нанести с небес удар по нашему шаттлу.

— Он еще какое-то время пролежит без чувств, — сказал Касо. — Но, возможно, недостаточно долго, чтобы вы успели добраться до Минбара… хотя, я надеюсь, достаточно, чтобы вы оказались, по меньшей мере, в далеком космосе, в нескольких зонах перехода отсюда.

— Если он все-таки проснется раньше времени, ни в коем случае не говорите ему, где вы находитесь. Мы надеемся, что даже Страж не в силах сообщить Дракхам такую информацию, которой не владеет его носитель. — Дунсени еще раз с беспокойством огляделся по сторонам. — Просто так стоять и разговаривать здесь контрпродуктивно. Улетайте. Немедленно.

Шеридан быстро прошел в кабину шаттла, Деленн осталась возле Дэвида, нежно поглаживая его волосы. Она до сих пор не могла до конца поверить в то, что он снова был с ними. Она взглянула на Дунсени, который стоял снаружи у шаттла и с невозмутимым видом следил, как закрывается его люк. Позади него в отдалении вырисовывались на фоне темного неба контуры горящего города. Как раз в тот момент, когда люк должен был закрыться окончательно, Дунсени сказал — без малейшего намека на иронию:

— Спасибо за визит на нашу прекрасную Приму Центавра. Надеемся, что вы остались довольны путешествием. Прилетайте к нам снова.

И люк закрылся.

Глава 14

Далеко, далеко от всего этого:

На смертном одре лежала некая женщина-центаврианка.

Служанки, ухаживавшие за ней, порхали вокруг нее, как мотыльки, перелетали с места на место, меняли примочки на ее голове, горевшей в лихорадке, пытались предотвратить обезвоживание и позаботиться обо всех ее нуждах. Но умирающая мало обращала на них внимания, возможно, даже не понимала, что они находятся рядом с ней. Она безотрывно смотрела в потолок, хотя глаза ее при этом были такими остекленевшими, что трудно было понять, видит ли она в самом деле хоть что-нибудь.

Временами даже казалось, что смотрит она вовсе не на потолок, а сквозь него. И видит места, в которые невозможно заглянуть, миры, удаленные на много световых лет отсюда, и события, которых она не могла видеть, о которых она даже не могла знать… и тем не менее, почему-то, знала…

* * *

В тот момент, когда Г’Кар почувствовал, как чужие пальцы сжали его горло, он понял, что пути назад уже не будет. Он понял, что это и в самом деле битва всей его жизни… и битва за его жизнь. Но не на Лондо он смотрел, удваивая усилия, чтобы сокрушить горло императора. Он полностью сфокусировался на том глазе, который, проснувшись, уставился на него: единственном, немигающем глазе.

И он видел в этом глазе ужас, и этот ужас придал ему новые силы.

«Сильнее, Лондо! Спаси нас! Спаси нас! Мы не хотим умирать!»

Лондо видел зловещий красный глаз Г’Кара, уставившийся на его плечо. И понял, что, в конце концов, Г’Кару пришлось вести битву не с ним, а с угнездившейся на нем тварью. Разум Лондо практически отключился от происходящего. И это было символично: ведь уже много лет, как Лондо стал марионеткой темных, закулисных сил, зримым воплощением которых и являлся Страж.

Но даже размышляя подобным образом, Лондо чувствовал, как руки его наращивают усилия, сжимая смертельные тиски на горле Г’Кара. Паника Стража вливала в одряхлевшее тело императора новые силы, и ему хотелось кричать: «Быстрее, Г’Кар! Быстрее! Прежде чем станет слишком поздно!» Но его дыхательное горло, уже слишком сильно поврежденное, не могло справиться с этой задачей. Шансы на победу отсутствовали, и лишь по воле Стража он продолжал молча сражаться.

«Лондо! Ты можешь его остановить! Ты можешь убить Нарна, и мы сможем жить дальше, и нам станет гораздо лучше, у тебя будет гораздо больше времени на самого себя, мы можем даровать тебе это, мы будем к тебе добрее, и Дракхи будут к тебе добрее, люби нас, Лондо, останови его!»

Лондо слышал, что когда умираешь, вся жизнь пробегает заново у тебя перед глазами…

По мере того, как пальцы Г’Кара все глубже впивались в него, его разум начинал меркнуть, и Лондо ожидал, что сейчас-то он и увидит все, но не было ничего… Время растягивалось, а перед глазами у него по-прежнему не было ничего… время сгущалось вокруг него, а перед глазами так ничего и не было…

Ничего…

«Лондо… бейся… бейся… спаси нас… Шив’кала… Дракх, властелин сумрака, спаси нас… не исчезай, не уходи, спаси нас, спаси тех, кто служит тебе…»

Слова, слова, слова… так много слов…

Поначалу это казалось Г’Кару невероятным. Он, в конце концов, родился воином, и терпеть не мог слова, и все же именно слова стали в конечном счете его главным оружием, наносящим раны более глубокие, чем любой клинок, разбивающим больше дверей, чем любой таран. Слова, слова, слова… слова из прошлого нахлынули на него:

«Никто не является тем, кем кажется…»

«Я не для того сражался, чтобы, сбросив одного тирана, тут же самому занять его место…»

«Во внешних мирах кто-то есть, На’Тот…»

«Того будущего, к которому мы привыкли, больше нет…»

Эти и сотни других фраз выскакивали из разных уголков его памяти, боролись друг с другом за то, чтобы быть вновь услышанными, за то, чтобы он вспомнил именно эти фразы, пережил и оценил их один последний раз, в тот последний миг, когда он соскользнет в небытие.

Г’Кар навалился на Лондо и рухнул вместе с ним на пол, не отпуская рук с горла императора, и не отводя взгляда со злобного существа, уставившегося на Г’Кара своим единственным глазом. Как бы ему хотелось услышать, как это безротое существо вопит от ужаса. И тут он понял, что каким-то непостижимым образом, на самом деле он и вправду слышит его… Нет, не слышит… чувствует…

Чувствует его… Чувствует все…

Чувствует вновь агонию, пережитую им при виде висящего на дереве отца, при последнем вздохе сказавшего сыну, что тот может гордиться им…

Чувствует теплоту крови, облившей его… крови первого убитого им центаврианина…

Чувствует боль от раздавливающих его гравиколец, надетых на него Деленн…

Чувствует боль потери и унижение, вызванное предательством Лондо Моллари по отношению ко всему его народу…

Чувствует позор бесчестья, будучи изгнанным из Совета Вавилона 5 после падения Нарна… И прилив отчаянной гордости за свою прощальную речь на этом совете…

Чувствует мучительную боль выколотого глаза… и понимание, что это было ничто по сравнению с плетьми Картажи, обрушившимися на его спину…

Чувствует эйфорию триумфа, разрывая свои цепи в тронном зале Картажи и видя шок на лицах центаврианских поработителей, только теперь осознавших, с кем они имеют дело…

Чувствует просветление, которое он пытается передать в своих писаниях…

Чувствует дружбу с Лондо, чего, как он думал, никогда уже не может случиться…

Чувствует гордость за свои первые успехи… мягкую упругость женского тела, прижавшегося к нему… запах свежего воздуха… тепло солнечного восхода… прохладу заката… руки на его горле… боль… отступает… его труд… еще не завершен… не до конца… влага… на его руках, слезы Лондо, оплакивающего свою судьбу, слезы, залившие руки Г’Кара… рука… короля… спасти короля… спасти Вселенную… спасти… Лондо…

Лондо! Не сдавайся! Ты можешь спасти нас! Тьма… в ней всегда скрывается кто-то… И я боюсь тьмы… Лондо… Возлюби нас… Лондо… Лондо…

* * *

Ничего… По-прежнему ничего… Неужели? Он был… ничем?

«Ничего. Я не видел… ничего».

Когда Кош вынырнул из своего скафандра… Чтобы спасти Шеридана в тот раз… Лондо тоже стоял там… и слышал, как все вокруг шепчут в изумлении:

«Валерия… Дрошалла… Г’Лан…»

Они все… что-то видели… И лишь Лондо, прищурившись от ослепительного света… не видел…

«Ничего. Я не видел… ничего».

Ничего… Никчемность пустой души… Пустота проклятой души… Ничего…

«Лондо! Спаси нас… спаси… спаси…»

Спаси… спаси нас…

Спаси меня…

А затем…

…Затем мысленный образ того самого момента, который долгие годы уже сидел глубоко в его памяти… внезапно ожил… детали обрели плоть, и он, наконец, увидел… он увидел…

…существо. Огромное существо, с распростертыми крыльями, смотревшее куда-то вверх… Нет, не вверх, вниз… прямо на него, с улыбкой, и у него было лицо… Женское лицо, сверкающее, игривое… Это была Адира, и она улыбалась ему, и говорила ему, что нечего бояться, и протягивала к нему свои руки… и он дотянулся до ее рук… и почувствовал, что из глаз у него хлынули слезы, слезы радости… А позади нее, начал прорисовываться берег моря…

Черные щупальца обвились вокруг его рук, пытаясь оттащить его назад…

…И он бился с ними, в последней своей битве, единственной настоящей битве в своей жизни, единственной, исход которой действительно мог иметь для него какое-то значение, и его пальцы уже почти дотянулись до нее…

«Лондо… ты не смеешь уйти… ты ведь наш навсегда… ты…»

Никогда больше я не подчинюсь никому, я свободен, — провозгласил он мысленно, и потянулся к ней, к ее теплу, к ее красоте, красоте этого крылатого сияющего существа, и его пальцы наконец дотянулись до нее… И в тот самый момент, когда они соприкоснулись, живительной молнией вырвалась энергия, и эта энергия заполнила его, и взорвалась внутри него, и весь мир обратился в чистую, незапятнанную белизну…

* * *

Далеко, далеко от всего этого:

Глаза женщины-центаврианки ожили, впервые за долгое время вернувшись из далеких миров в окружавшую ее реальность, и увидели служанок, хлопотавших вокруг нее. И голосом, поразившим всех своей силой и твердостью, она сказала:

— Ого. И теперь-то вдруг я ему понадобилась? Как это типично для него…

…И сразу после этого в глазах ее отразился покой, и они закрылись навсегда, и Тимов, дочь Алгула, императрица в изгнании, отошла в мир иной…

Глава 15

Ренегар и Гвинн стояли возле шаттла Вира, яростно жестикулируя ему, призывая поскорее подняться на борт. Гвинн, похоже, пыталась выставить про себя оценку Сенне, критическим взором оглядывая ее с ног до головы. Судя по всему, Сенне не грозило дождаться одобрения с ее стороны. Впрочем, это удавалось лишь очень немногим. И потому она перевела взгляд на небеса, явно предвидя возможность того, что кто-нибудь из Дракхов каким-то образом обнаружит их и отомстит за все происшедшее. Но приблизившись к шаттлу, Вир вдруг замедлил шаг, а затем и вовсе остановился.

— Какого черта? Что ты делаешь? — требовательно спросил Ренегар.

Сенна обернулась и в недоумении глянула на него.

— Вир?

Вир, словно школьник, сжимал в руках большой ранец. Внезапно он впихнул его в руки Сенне, поспешно чмокнул ее в щеку, развернулся и направился ко дворцу.

— Я возвращаюсь, чтобы помочь Лондо.

— Ты не в силах помочь ему, — решительно возразила Гвинн. — Ты только погубишь самого себя.

— Погублю самого себя? — устало повторил Вир. — Ты ведь так до сих пор и не поняла, не так ли, Гвинн. Все, что могло пойти мне на пользу, давно уже сгинуло. Я привык с презрением относиться к возможности собственной смерти. И насколько я понимаю, это как раз и было бы для меня теперь лучшим исходом. Я не в силах погубить себя; Вира Котто погубили уже давным-давно. Я могу лишь покончить с собой, и поверьте мне, в данный момент такая перспектива меня совершенно не волнует.

Он вновь развернулся и побежал назад, во дворец. За его спиной Ренегар выкрикнул:

— Ты вновь строишь из себя дурака!

— Долгая практика, — откликнулся Вир.

Ренегар, не веря своим глазам, следил, как он удаляется, а затем покачал головой и обратился к женщине-техномагу:

— Будем ли мы ждать его возвращения?

— Только если мы такое же дурачье, как и он, — отрезала Гвинн. — Пошли.

Она направилась к шаттлу, и остановилась в дверях… Ей даже и оглядываться не нужно было, чтобы понять, что Ренегар не сдвинулся с места. Равно как и Сенна.

— Улетайте без меня, если хотите, — заявил Ренегар. — Я буду ждать здесь.

— И я тоже, — поддержала его Сенна.

Гвинн тяжело, с изнеможением вздохнула, а затем сказала:

— Нет. Мы улетаем. Прямо сейчас.

Ренегар молча отвернулся, а затем вдруг почувствовал руку Гвинн на своем плече. Вторую руку колдунья положила на плечо Сенне. И забормотала какие-то странные слова, и каждый из них вдруг почувствовал некий зуд, быстро подбиравшийся к их головам… А затем Гвинн просто потянула их за собой, и оказалось, что оба они не в силах сопротивляться ее настойчивому желанию затащить их в шаттл.

* * *

В тронном зале царила могильная тишина. Почему-то Вир предчувствовал, что так оно и будет, еще до того, как зашел сюда. И знал, что он увидит, зайдя в тронный зал. В самом деле, там они и лежали, Лондо и Г’Кар, вцепившись руками друг другу в горло. И от этой сцены почему-то веяло ощущением завершенности, окончательности, словно после многих лет ожидания свершилось, наконец, то, чему суждено было свершиться.

Большая императорская печать валялась на полу рядом с ними. Вир медленно подобрался к ней и поднял. Он вертел ее в руках, упивался ее тяжестью и качал головой от недоверия. У него было ощущение, что, подняв эту печать, он принял на свои плечи всю тяжесть ожиданий Примы Центавра, всю тяжесть перечеркнутых надежд и разбитых обещаний славного будущего.

Глаза его были сухими. У него не осталось уже слез, которые следовало бы обронить здесь.

Он вгляделся в лицо Лондо. Жизнь покинула императора. Но перед смертью на лице у него, как ни странно, застыла умиротворенная улыбка.

Затем он перевел взгляд на Г’Кара, на его единственный глаз…

Глаз, горящий красным… и этот глаз еще двигался. Едва заметно подергивался.

— Великий Создатель… — выдохнул Вир, не в силах поверить своим глазам. — Г’Кар…

Глаз Г’Кара на мгновение сфокусировался на Вире, а затем ушел куда-то в сторону: он словно указывал Виру… на нечто… у самых его ног.

Вир инстинктивно посмотрел в ту сторону, куда указывал глаз Г’Кара… и, охнув от ужаса, отступил на шаг.

Существо, похоже, мучилось от непереносимой боли. Его щупальца бесшумно бились, а ужасный единственный глаз заплыл, покрывшись коростой. На боку у него зияла дыра, словно у шершня, вырвавшего свое жало, чтобы оторваться от жертвы. И оно было всего в дюйме от Вира, и оно еще не умерло, цепляясь за жизнь со сверхъестественной решимостью.

Страж, лежа на полу, смотрел на Вира, хотя, возможно, он не столько видел, сколько просто ощущал его присутствие рядом с собой.

И Вир закричал, но в крике его уже не было ужаса. Наоборот, в его крике бушевали гнев и ярость, каких ни разу он не испытывал ранее в своей жизни. Схватив императорскую печать, он обрушил ее вниз, на Стража. Раздался тошнотворный хлюпающий звук, и Вир мог поклясться, что одновременно услышал у себя в голове визг… Конечно, он понимал, что на самом деле это невозможно, ведь у твари не было рта, и тем не менее он услышал. И он был уверен, что это не игра воображения.

Когда Вир поднял с пола печать, то увидел, что раздавленная масса на полу все еще трепещет. Впрочем, ему было неважно, в самом деле она шевелится, или нет, приступ ярости оказался настолько силен, что Вир бросил бы печать в эту тварь еще и еще раз, даже если бы она не сдвинулась и на сантиметр.

Он метнул печать в Стража третий раз, четвертый, пятый. Он уже сбился со счета. Он потерял ощущение времени и не помнил уже, зачем он это делает. А затем с изумлением вдруг осознал, что рыдает, и слезы, которых, как ему казалось, у него не осталось уже, хлещут из глаз, словно прорвав плотину. Вир перебрал все ругательства, какие только смог измыслить об этой твари и тех, кто стоял за ней, все оскорбительные слова из своего тайного запаса, слова, которые он еще никогда не решался произнести, и, как ему казалось, никогда не посмеет произнести. Тронный зал наполнился звоном императорской печати, которая становилась все более помятой и покореженной с каждым новым ударом.

Наконец, ярость Вира иссякла, он отступил на шаг, чтобы увидеть результаты своего буйства. Страж превратился в бесформенную вязкую массу, разбрызганную по полу. Вир отбросил в сторону печать, не задумываясь об ее священном статусе в традиции его народа. Печать осталась лежать на полу, как бесполезный кусок металла, каким — насколько Вир понимал — она теперь и стала.

Он взглянул на Г’Кара, и сразу понял, что жизнь покинула великого Нарна. Теперь уже Вир засомневался, а был ли тот и в самом деле жив, когда Вир зашел в тронный зал. Может, подергивание его алого глаза было не намеренным, безмолвным предупреждением… а просто посмертным спазмом, столь сильно напоминавшим последний героический поступок. Сейчас Вир не мог сказать этого наверняка, и вряд ли сможет узнать хоть когда-нибудь.

— Скажи своим хозяевам, — прорычал Вир, обращаясь к покрывавшему пол мерзкому желе, которое когда-то было живым существом, — что их время истекло. Прима Центавра принадлежит только центаврианам, и больше никому.

— Попробуй сказать это сам.

Эти слова прозвучали как хриплый шепот, раздавшийся за спиной у Вира. Он резко обернулся и увидел прямо перед собой полдюжины Дракхов. Одного из них он узнал сразу же.

— Шив’кала, — сказал Вир.

— Вир Котто, — ответил Шив’кала. — В конце концов… мы встретились лицом к лицу… Настоящие враги наконец раскрыли себя.

— Вы не сможете контролировать меня, — заявил Вир.

— Ты еще так мало знаешь, — прорычал Дракх. — Но мы тебя выучим.

Дракхи надвигались на него, и Вир попробовал поскорее ретироваться. Однако пройти к двери оказалось уже невозможно. Дракхи взяли его в полукольцо, и единственный оставшийся проход вел к окну, выпрыгнув из которого, могли бы найти свою смерть даже не один, а целая сотня Виров.

Вир не колебался. Он вскарабкался в оконный проем, и встал, балансируя, на подоконнике. Ночной воздух, наполненный жаром пожарищ, обдувал его.

— У вас мне учиться нечему, — решительно заявил он. — Разве что тому, как далеко нужно быть готовым зайти, если желаешь отстоять свободу своего духа и разума.

Вир глянул вниз, пытаясь подготовить себя к фатальному прыжку. И вытаращил глаза от удивления, поскольку увидел внизу, прямо под собой… шаттл. И не просто шаттл. Его шаттл. Он быстро приближался к окну снизу, громко рыча двигателями.

Дракхи были уже рядом, и времени для поиска иных вариантов не оставалось. Вир подпрыгнул в воздух, понимая, что его прыжок можно назвать каким угодно, только не грациозным, и приземлился прямо на крышу шаттла. Он вскрикнул, поскольку приземление вышло не самым удачным, правое колено пронзила боль. Он подумал, что, наверно, разорвал себе связки, но куда более существенным было то, что он начал соскальзывать вниз. Поверхность шаттла, абсолютно гладкая, не давала возможности уцепиться пальцами хоть за что-нибудь. Но тут открылся люк, и там был Ренегар, который успел ухватить Вира, прежде чем тот соскользнул окончательно.

— Есть! Держись! — крикнул Ренегар, и заволок Вира внутрь корабля с такой легкостью, будто тот не весил абсолютно ничего.

Вир успел еще услышать, как Дракхи завизжали от ярости, когда он кувырнулся внутрь шаттла.

И тут все заглушил залп орудий.

Вир вскарабкался на ноги, и при виде зрелища, открывшегося ему в иллюминатор шаттла, сердца его запели от радости. Вооруженные до зубов гвардейцы, во главе с Касо, ворвались в тронный зал, ведя непрерывный огонь. Дракхи развернулись к ним навстречу, грозные силы тьмы в своем последнем и решительном противостоянии против невесть откуда возникших сил света. Серокожие прислужники теней вступили в бой, но судя по всему, их стойкости не могло хватить надолго. В их городе, который силы зла обратили в дымящиеся руины, по крайней мере один отряд Дракхов был вынужден принять бой, который можно было сравнить разве что с отчаянной и безысходной битвой на Рубеже. Воображение дорисовало Виру, как пол тронного зала устилается телами Дракхов…

…Но затем он не мог не вспомнить, что одно из тел, устлавших тронный зал, принадлежало тому, кто по праву должен был бы сейчас сидеть на троне.

— С тобой все в порядке, Вир? — спросила Сенна. Она стояла возле него, и Вир только сейчас заметил, что Сенна осматривает его, пытаясь удостовериться, не страдает ли он от полученных в схватке с Дракхами ран. — Ты цел?

— На самом деле… это два разных вопроса, — с печалью в голосе ответил Вир. — Да, я цел. Но вот насчет того, что со мной все в порядке… Мне кажется, со мной уже никогда не будет все в порядке.

— Лондо… Ты смог помочь ему? — спросил Ренегар… и увидел, какое выражение появилось на лице Вира.

Сенна тоже все поняла.

— Ты хочешь сказать… он…

— Он умер от рук Г’Кара, и одновременно Г’Кар умер от его рук.

— Но почему? — с отчаянием в голосе спросила Сенна. — Я не понимаю. Я нисколечко этого не понимаю. Зачем им понадобилось убивать друг друга?

— У меня есть некоторые догадки на этот счет, — задумчиво ответил Вир. — Но, мне кажется, правду мы никогда не сможем узнать.

Сенна начала всхлипывать. Похоже, ей не хватало слов, чтобы выразить, какое горе она испытывала сейчас. Вир подобрался к ней ближе и обнял.

— Он старался. Он отчаянно старался стать лучшим императором, какой только может быть, — всхлипывая, проговорила Сенна.

— Он сделал гораздо больше, чем смог бы любой другой на его месте…

— Прошу прощения, — оборвала его Гвинн, и голос у нее был несколько раздраженным. — Нельзя ли оставить сентиментальные славословия до более подходящих времен? У нас сейчас слишком много других забот.

— Заткнись, Гвинн, — огрызнулся Вир. — Ты техномаг, и я прекрасно понимаю, что есть огромная уйма вещей, в которых ты разбираешься отлично, а я не в силах понять. Но есть на свете и такое, в чем ты абсолютно ничего не смыслишь, и сейчас как раз именно такая ситуация, и потому я повторю тебе еще раз, особенно раз речь идет о Лондо: заткнись. Заткнись, черт меня побери! Уяснила?

Не в силах удержаться от сарказма, Гвинн отвесила ему легкий поклон и сказала:

— Конечно, Вир Котто. В конце концов, я же всего-навсего привела сюда этот корабль, использовав свои магические умения чтобы отыскать тебя, и спасла тебе жизнь. Конечно, это отнюдь не те заслуги, за которые полагается хотя бы капля благодарности.

Вир позволил себе пропустить эту ремарку мимо ушей, частично из-за стремления сохранить достоинство, частично из-за того, что в глубине души он прекрасно понимал правоту Гвинн. Но, черт возьми, ей всегда удавалось преподнести свое мнение столь раздражающим образом, что он никак не мог заставить себя показать ей это свое понимание. И потому решил просто сменить тему.

— Те бомбы, которые не были взорваны… Мы уверены, что все они обнаружены?

Ренегар кивнул.

— Как только мы узнали об их существовании — хотя, конечно, я предпочел бы узнать об этом как-нибудь по иному, нежели увидев, как они взрываются — Финиан сумел засечь их энергетический след и быстро локализовать их всех. Они были замаскированы, но от техномага невозможно скрыть то, что он ищет.

— Лондо никому об этом не говорил, — качая головой, сказал Вир. — Он никому не доверял… даже мне… не сказал даже мне…

— Разве можно винить его за это? — спросила Сенна. — Он, должно быть, полагал, что вы и сами сумеете найти их. И он, должно быть, боялся, что если сам попытается что-нибудь сделать, то Дракхи тут же в наказание взорвут бомбы. Боялся. — Сенна повторила это слово, словно не могла до конца осознать его смысл. — Сколько же лет провел он, живя в страхе…

— Не думал, что ты решишься назвать это «жизнью», — сказал Вир. — Где эти бомбы теперь?

— У Финиана, — незамедлительно ответила Гвинн. — Он очень спешил отправить их куда-нибудь прочь с этой планеты, подальше от тех мест, которые находятся под контролем Дракхов. Он обезвредил их, но, тем не менее, считал неправильным оставить где-нибудь, где они снова попадут в лапы Дракхов и могут быть использованы для новых бедствий.

— И где он теперь?

— В другом звездолете.

— Ты можешь каким-нибудь образом связаться с ним?

Гвинн кивнула.

— Конечно. Куда ты хочешь их доставить? По правде говоря, Финиан был бы только счастлив избавиться от них как можно скорее.

Вир даже и не колебался.

— На Минбар. Я собираюсь вручить их Шеридану. Маленький аванс… за ту помощь, которую он нам окажет.

— О какой помощи ты говоришь?

— Я подозреваю, — сказал Вир, похлопав ладонью по ранцу, лежавшему на полу — ранцу, в котором находились мемуары Лондо — что эти слова Лондо могут оказаться очень убедительным аргументом, который докажет Альянсу всю степень участия Дракхов в делах Примы Центавра и всю степень их вины за случившееся. Альянс вряд ли будет в восторге от того, что его держали за дурачка, а что касается лично Шеридана… — Вир покачал головой. — Скажем так, из всех Землян, каких мне доводилось видеть, он наиболее чутко воспринимает любую несправедливость. Сейчас, когда Дракхи в некотором замешательстве, не будет слишком сложно убедить Альянс объединить свои силы с центаврианским флотом. В данный момент наши корабли в полной боевой готовности находятся на позициях, ожидая, чтобы кто-нибудь протрубил им сбор…

— И этим кем-то будешь ты?

Вир кивнул.

— И как же ты намерен это осуществить? — спросила Гвинн.

— Начну с того, — медленно приступил к изложению своих намерений Вир, — что командиры нашего флота уже должны были прийти к пониманию, что план военной кампании, который они считали инициативой правительства Центавра, на самом деле был результатом манипуляций Дракхов. Что Дракхи были намерены просто использовать нас как пушечное мясо. И что Дракхи манипулировали всеми, включая их высокочтимого и любимого Премьер-министра Дурлу. Провидения Дурлы на самом деле внушались ему Дракхами, и это вряд ли придется по душе тем людям, кто еще недавно считал свою миссию столь ясно очерченной.

Можно догадываться, что уже сейчас, когда мы с вами разговариваем тут, военные командиры проводят свои совещания, пытаясь понять, как события станут разворачиваться дальше. Некоторые решат побороться за власть и влияние. Возможно, некоторые корабли даже вступят в междоусобную схватку. Но когда новый лидер будет объявлен и полномочия его будут подтверждены, велики шансы, что весь флот с готовностью выстроится перед ним в ожидании команд, поскольку впервые сможет получить себе реальную единую цель.

— И ты все еще полагаешь, что сумеешь стать для флота таким лидером? — спросил Ренегар. — Как ты это намерен осуществить?

— Начнем с того, что моя роль в разоблачении Дракхов хорошо известна теперь всем. Кроме того, Лондо когда-то готов был сдвинуть небо и землю, только бы добиться поддержки техномагов, поскольку считал, что это резко повысит его шансы в борьбе за трон. Я знаю об этом, потому что именно меня он призвал тогда к себе на помощь, пытаясь добиться свидания с техномагами. Ну, а я… я теперь и сам намерен получить благословение, и не от одного, а сразу от двух техномагов. Можно это устроить, Гвинн, или я стал чересчур самонадеянным?

Гвинн была занята управлением шаттлом, быстро и уверенно уводя корабль прочь от объятого пламенем мира. Она проворчала в ответ:

— Об заклад биться об этом я бы не советовала.

Вира этот ответ вполне удовлетворил, и он продолжил:

— Я также думаю, что смогу положиться на чрезвычайно влиятельного Генерала Рийса. Я уже вступал в контакт с ним незадолго до разоблачения Дракхов, и проинформировал о том, что может случиться. Конечно, это была авантюра с моей стороны, но общение с Генералом убедило меня, что из всех людей он, возможно, будет более всех разъярен распространением влияния Дракхов в нашем мире. Он был лоялен Дурле; но когда оказалось, что Дурла не тот человек, на которого можно положиться, когда речь заходит о судьбе Примы Центавра, Рийсу понадобилась новая фигура, на которую могла бы переключиться его лояльность. И у меня есть все основания полагать, что я могу оказаться такой фигурой, и когда это случится, благодаря Рийсу и другие ключевые военные руководители перейдут на мою сторону.

— Если только сам Рийс не решит взять власть в свои руки.

Вир покачал головой.

— Только не Рийс. Верьте или нет, но это было бы не в его стиле. Он генерал старой школы, и свято верит, что и он сам, и вообще все военные были, есть, и всегда должны быть лояльны императору. Но титул императора по традиции всегда переходил лишь к одному из самых высокорожденных. А Рийс — выходец из низов, и всегда гордился этим. У него не может появиться желания перетасовать все центаврианское общество лишь для того, чтобы выиграть партию в игре за власть.

Если же взять меня… Я выше его по рождению… и не важно, насколько сильно моим родителям хотелось бы от меня отречься, — добавил он с подкупающе неуместной честностью. — К тому же, я считаю, что мои претензии поддержит также и Джон Шеридан, Президент Альянса, ну, и, наконец, большая часть уцелевшего нобилитета.

— Ты, должно быть, уделял чертову уйму времени размышлениям о том, как стать императором, — заметил Ренегар.

— Я ведь брал уроки у лучшего учителя, — ответил Вир.

— Но зачем? — спросила Сенна.

Вир взглянул на нее, явно не совсем понимая, что она имеет в виду.

— Что зачем?

— Зачем тебе стремиться занять трон императора? Это означает ответственность, опасность и…

— Нужда, — сказал Вир. — Я вижу в этом… нужду. Я ведь уже много лет шел к этому, Сенна. Я вижу, что наше общество нуждается в хорошем императоре, и я… ну… просто делаю то, в чем нуждается общество. Я же все время только этим и занимался, пожалуй, с тех самых пор, как впервые прибыл на Вавилон 5. Лондо нуждался в помощнике, и я стал его помощником. Лондо нуждался в совести, и я стал также и его совестью… Хотя не уверен в том, что так уж хорошо с этим справился. Нарны нуждались в том, чтобы кто-нибудь помогал им бежать в безопасные места, и я обеспечил им эту помощь. Прима Центавра нуждалась…

— Я сейчас сильно нуждаюсь в том, чтобы ты помолчал, — едко заметила Гвинн. — Мою нужду ты тоже сумеешь удовлетворить?

— Вы дадите мне благословение, о котором я просил?

— Для вас — все что угодно, Ваше Величество.

Вир кивнул, демонстрируя истинно императорское самомнение. Но несмотря на некоторую легкомысленность момента, Вир не мог стереть из памяти образ погибшего Лондо.

Да, в общем-то, и не хотел этого.

Выдержки из «Хроник Вира Котто».

Фрагмент, датированный 12 января 2278 года (по земному летоисчислению)

Мне следовало бы попытаться найти некие запоминающиеся вступительные слова для этой летописи, но почему-то в голову ничего не приходит.

Лондо с легкостью сумел бы найти такие слова. И Г’Кар тоже. Когда я вспоминаю, как они лежали вдвоем, вцепившись друг другу в горло, то каждый раз поражаюсь злой иронии. Двое людей, которым было даровано несравненное умение манипулировать словами, ну разве что если не принимать во внимание Джона Шеридана. И вот, источник их силы, их слова… Они так и не дали друг другу шанса воспользоваться ими. О чем они думали в эти последние мгновения, каковы были их чувства? Г’Кар… что ж, во многих отношениях, мне так и не удалось понять его, даже в конце.

Что же касается Лондо, то я могу лишь догадываться, что, скорее всего, он испытал облегчение.

Но наверно, мне все же следует представиться. Я Вир Котто, который когда-то считался позором своей семьи. На меня смотрели как на некое недоразумение, и в основном именно поэтому «изгнали» на космическую станцию, которая называлась Вавилон 5.

Смешно получается с этой космической станцией. Чтобы поддерживать искусственную гравитацию, станция, вытянутая в длину на несколько километров, вращалась вокруг своей оси, и если смотреть со стороны, казалось, что вращается центральная ось какого-то великого колеса. И иногда я думаю, что Вавилон 5 стал центральной ступицей всей нашей Вселенной, вращаясь в самом центре и раскручивая вокруг себя водоворот событий, изменивших ее облик.

Это хорошо. Мне это нравится. Глубокие мысли, многозначительные фразы… да. Да, определенно, именно такими вещами и полагается заполнять дневники императоров. Даже не похоже, что я сам все это написал… но именно таких слов от подобных писаний ждут люди. А ведь всем нам постоянно приходится идти на уступки толпе и давать людям именно то, чего они от нас ожидают.

Как бы то ни было, но все началось с того, что меня выпроводили на Вавилон 5, чтобы я служил там помощником у низкопробного политикана по имени Лондо Моллари. Наверно, никто тогда не предполагал, что в результате этой встречи я буду заброшен в конце концов на высочайшую вершину власти на всей Приме Центавра. Как бы мне хотелось, чтобы моя семья выжила при бомбардировках и смогла увидеть мое возвышение собственными глазами. Впрочем — я знаю, что слова мои очень холодны, но зато они правдивы — если бы моя семья дожила до дня, когда я добрался до таких высот, с них бы сталось заминировать бомбами собственного изготовления императорский дворец, чтобы взрывом смести его с лица планеты. Они предпочли бы все что угодно, только не столь унизительную для них шутку судьбы, как возвышение такой личности, как я, до высот верховной власти.

Ну что я могу сказать? Вот такую-то лояльность к себе я испытывал со стороны своей семьи.

Вслед за спасительным бегством с Примы Центавра, мое прибытие на Минбар было встречено местными жителями с определенным подозрением. Не могу сказать, что я так уж сильно виню их за это. В конце концов, центавриан столь долго рисовали как бешеных псов-убийц, что Минбарцы, наверно, не могли не думать, что мною движут какие-нибудь дурные намерения. Шеридан и Деленн, которые вернулись практически одновременно с моим прибытием, тем не менее, вмешались в эту грозившую неприятными осложнениями ситуацию. Они обеспечили мне возможность устроить «временный штаб» на Минбаре.

Начиная с этого момента, все остальное было уже лишь вопросом хорошей организации дела. Я немедленно разослал личные послания всем главам Домов Центавра. Некоторые из них прилетели на Минбар в удивлении, некоторые в гневе, другие просто в поисках ответов на свои многочисленные вопросы, а иные и с желанием побороться за власть. Но главное… все, кто выжил, все-таки явились по моему зову.

И я сумел удержать их дебаты под своим контролем. Поначалу я чувствовал сопротивление с их стороны, но за мной стояли техномаги, и Альянс в лице Джона Шеридана, и обеспокоенность многих глав Домов, что военный флот по-прежнему рыщет неизвестно где, выискивая себе новые цели. Если дезорганизация продлится чересчур долго, кому-нибудь из военных вполне могло бы прийти в голову, что Прима Центавра сама созрела для установления военной диктатуры. Или, что еще хуже, могли среди них объявиться и такие, кто начал бы атаки на различные миры Альянса уже по своей собственной инициативе, не дожидаясь скоординированных действий всего флота. А это было бы для нашего мира уже подлинным самоубийством. То немногое, что еще осталось от Примы Центавра, вряд ли осталось бы надолго, если бы Альянс нанес ответный удар.

Благодаря соглашению, которое вошло в историю под названием Минбарское Согласие, было решено следующее:

Главы домов признают мои претензии на императорский трон.

Военные возвращаются на Приму Центавра и получают от меня новые инструкции и указания. Им будет названа новая цель главного удара, в которой они столь отчаянно нуждались, чтобы оправдать в глазах у всех создание столь могучего флота. И этой целью будут Дракхи. Многие из их судов, покинувших Приму Центавра, были выслежены и уничтожены. Кроме того, в столкновениях на Приме Центавра удалось захватить пленных, которые оказались… как бы это лучше сказать… откровенны насчет определенных намерений Дракхов и расположения их военных баз. Центаврианский флот, поддержанный ресурсами Альянса, отправится нанести Дракхам удар возмездия.

Шеридан в своей щедрости предоставил в распоряжение объединенных флотов Центавра и Альянса многочисленных телепатов, которые смогут засечь и Дракхов, и их подручных Стражей, на случай, если какие-нибудь из этих маленьких тварей будут пытаться распространять влияние Дракхов среди нас.

Что больше всего поразило меня во время всех этих хлопотливых дней, так это, честно признаюсь, поведение Сенны. Она так ловко обхаживала глав Домов, оставшихся еще в живых министров… всех персон, чья лояльность была так важна для меня, словно она следила, ждала и готовилась к этому всю свою жизнь. Они чувствовали себя на удивление — в первую очередь, я думаю, свое собственное удивление — комфортно, обсуждая с ней самые деликатные вопросы, такие, как военные и финансовые дела, распределение постов в правительстве и другие. Это было непривычно, учитывая, что центаврианская традиция предписывает обращаться к женщинам если уж и не без уважения, то и ни в коем случае не как к кому-то, с кем надо считаться. Возможно, все потому, что Сенна уже достаточно давно жила во дворце, поначалу под крылом у самого императора, и многие из царедворцев были знакомы с ней и держались с ней достаточно раскованно.

Возможно, как дочь Лорда Рефы, воспитанница Лондо Моллари и возлюбленная — да, боюсь что этого мне уже ни от кого не укрыть — следующего императора, она выглядела в их глазах как некое связующее звено между прошлым, далеким и близким, и будущим. Конечно, преждевременно, даже абсурдно, говорить сейчас, что она когда-нибудь займет какой-нибудь ответственный пост в правительстве. Но с другой стороны, сейчас настало время перемен, а значит, время новых возможностей, и почему бы не взглянуть на это как на вполне вероятную перспективу? Ведь все равно за одну ночь такой вопрос не решишь.

Шеридан и Деленн с удивительной охотой оказывали мне поддержку. При одной из наших встреч, Деленн взглянула мне прямо в глаза и сказала:

— Вир… ты живой символ всего позитивного, что есть в центаврианской культуре.

Совру, если скажу, что это высказывание не польстило мне. Шеридан также открыто шел навстречу мне со своей помощью, поддержкой и пониманием. Я очень сильно сомневаюсь, что мне удалось бы столь быстро соединить все концы с концами, если бы его присутствие рядом со мной не представляло собой недвусмысленное и легко читаемое послание всем сомневающимся.

Но их сын, Дэвид… что ж… С ним, к сожалению, дела обстоят далеко не столь радужно…

Глава 16

Дэвид вновь попытался разорвать путы, его лицо исказилось яростью. Для Деленн, следившей за ним из другого конца комнаты, требовались вся ее сила и самообладание, чтобы не позволить горю взять верх над собой. Ведь эти чудовища, возможно, все время наблюдают за ней, используя тот страшный глаз, который сидел, не мигая, на плече ее сына, возле основания его шеи.

Дэвид лежал голым по пояс, и у него не было абсолютно никаких шансов разорвать путы, удерживающие его в кресле. Но это не останавливало его не прекращавшихся усилий освободиться.

Страж оставался недвижим, но именно он управлял сейчас всеми действиями Дэвида. Деленн была в этом уверена.

Целый консилиум лучших минбарских докторов и ученых, имевших хоть какое-то отношение к медицине, изучал ситуацию под всеми возможными углами. Это были лучшие специалисты из всех, кого мог предложить Минбар. И все же Деленн доверяла больше всего не им, представителям одной с нею расы, а человеку, рядом с которым стоял сейчас Джон Шеридан, человеку, который только что закончил осмотр Дэвида — человеку, медицинский опыт которого Деленн ценила больше, чем чей бы то ни было.

— Ну, что думаешь, Стивен? — спросил Шеридан.

Какой бы отчаянной ни оказывалась ситуация, Стивен Франклин никогда не позволял себе поступать опрометчиво и поспешно. Он поднял руку, чтобы утихомирить Шеридана, заканчивая изучение представленных ему бумаг.

Деленн еще раз взглянула на сына, и сердце у нее ныло от сознания собственного бессилия. Она так хотела помочь ему, но знала, что если кто-то и в состоянии оказать ему помощь, то не она, а доктор Стивен Франклин. Ведь, в конце концов, Дэвид по-своему уникальный юноша… лишь внешне он похож на человека, но в его организме присутствуют и Минбарские корни. А теперь с ним срослось еще и существо, порожденное адскими технологиями Теней и Дракхов.

Знания Франклина охватывали все эти области. Он стал экспертом по физиологии Минбарцев еще в те времена, когда Минбарцы с усердием занимались попыткой истребить Землян. Он оказался в самом пекле Войны Теней, а его детальные исследования достижений Дракхов во времена борьбы с Великой Чумой позволили ему заглянуть далеко вглубь достижений био-органических технологий этой коварной расы.

— Если кто-нибудь и сможет помочь, так только он.

Тихий голос, озвучивший ее собственные мысли, прозвучал буквально под ухом у Деленн, и несколько напугал ее. Она резко обернулась и не смогла сдержать вздох облегчения, увидев перед собой Майкла Гарибальди. Судя по его виду, вряд ли он спал с тех пор, как Дэвида доставили на Минбар с Примы Центавра. В те периоды, когда ему не приходилось утешать или оказывать моральную поддержку Деленн и Шеридану, он сидел рядом с Дэвидом, пытаясь достучаться до мальчика, помочь ему, словно считал, что сможет вырвать парня из-под власти Дракхов одной только силой своей воли. Он бодрствовал уже так давно, что Шеридан лично пригрозил оглушить его, дабы убедиться, что Гарибальди хоть ненадолго отключился от действительности. С явной неохотой Гарибальди улегся в постель, пообещав, что будет спать, пока полностью не восстановит свои силы. Это обещание было дано ровно сорок семь минут назад, но Деленн не смогла найти в себе воли поругаться за это на Майкла.

— Я знаю, — сказала она мягко, потрепав его по щеке. Трехдневная щетина Гарибальди была весьма колючей.

Шеридан начал было опять спрашивать «Ну…?», едва ли не чисто рефлексивно, но в последний момент с видимым усилием остановил себя и продолжал ждать молча.

Что касается Дэвида, то он ничего не сказал, впрочем, он не говорил ничего уже довольно давно. Возможно, тварь просто каким-то образом заблокировала его речевой центр в мозгу. Впрочем, за это Деленн была ей едва ли не благодарна. Что, если Страж сумел настолько подменить его личность, что Дэвид начал бы изрыгать родителям проклятия и обвинения, словно одержимый демоном? Или, и того хуже… что, если его личность была просто порабощена, и он начал бы взывать к матери о помощи? Перспектива стоять здесь, и слышать мольбы Дэвида, не имея права поддаться им… это было бы просто невозможно вынести.

Франклин наконец поднял взгляд от своих бумаг и кивком головы указал, что им следует посовещаться за пределами комнаты. Они вышли, Деленн замешкалась чуть дольше других и в дверях бросила еще один последний, печальный взгляд на своего сына. Трудно было сказать, обратил ли он вообще внимание на это.

— Слушайте, — медленно начал Франклин. — Должен признаться, что мое самолюбие тешит, когда я могу прийти, с одного взгляда оценить ситуацию и сказать, что вот он, простой ответ, которого никто кроме меня не смог заметить. Но в данном случае это не так. Эта тварь похожа… на паразита, который буквально въелся в Дэвида на неврологическом базисе. И к тому же это случилось не за одну ночь. Этот… Страж, так, вы говорите, он называется? — Шеридан кивнул. — Страж, насколько я смог понять, установил психическую связь с Дэвидом уже много лет назад. Поскольку он связался с мальчиком в таком раннем возрасте, у Стража была возможность врасти в его душу и тело гораздо более глубоко и всесторонне, чем могло бы у него получиться со взрослым. Насколько я понимаю, он оказывал своего рода влияние на Дэвида на каком-то глубинном уровне с самого момента рождения.

Деленн приглушенно всхлипнула, но сумела тут же одернуть себя. Поддаться горестным чувствам в нынешний момент не пошло бы на пользу ничему. Вместо этого она отдалась той пылающей холодным огнем ярости, которую она испытывала к монстрам, сотворившим подобное с ее сыном.

— Усики, выпущенные этой тварью, вросли в организм Дэвида и сплелись с его нервами, — продолжал Франклин. — Если мы попытаемся удалить их хирургически, это будет примерно то же самое, что пытаться разрезать его центральную нервную систему электропилой.

— Можно попробовать усыпить его, — предложила Деленн. — Лондо сказал нам, что алкоголь притуплял бдительность Стража.

— Вот именно, притуплял, но не избавлял от нее. Если его жизнь окажется под угрозой, то неважно, насколько Страж невменяем, он все равно начнет биться, чтобы спастись, и полем битвы окажется Дэвид. Все шансы за то, что Дэвид сумеет выжить в этой битве лишь ценой потери собственной личности. Его нервная система и мозг окажутся настолько повреждены, что то, что останется, Дэвидом на самом деле уже и не будет.

— Но ведь должен быть какой-то выход.

Франклин набрал полную грудь воздуха.

— Насколько я могу судить — основываясь на записях мозговых волн Стража — он черпает, можно так сказать, силу и волю от источника своего происхождения.

— От источника своего происхождения? — недоуменно повторил Гарибальди.

Но Деленн мгновенно поняла.

— От Дракха, создавшего его.

— Создавшего его, вскормившего его, поддержавшего его… Описывать можно по-разному, — согласился Франклин. — Дракх, кем бы он ни был и где бы он ни был, это, если можно так сказать, фундамент Стража. И как рушится любой дом, у которого исчезнет фундамент, так распадется и Страж, если погибнет его Дракх.

— Нет ли способа создать что-то вроде защитного экрана, чтобы Страж потерял возможность осуществлять контакт со своим Дракхом? — спросил Шеридан.

Франклин покачал головой.

— Даже если бы мы и сумели создать такой экран, это лишь послужило бы толчком к срабатыванию механизмов самозащиты у Стража, и опять-таки пострадал бы в результате Дэвид. Единственное, что я могу предложить, это отыскать способ оборвать сигнал с другого конца, от источника происхождения Стража.

— Иными словами, мы должны отыскать Дракха, который создал этого Стража… и убить его, — мрачно сказал Шеридан.

— Ну, в сущности… именно так.

— Во имя Валена, как же мы сумеем сделать это? — требовательно спросила Деленн.

— Хотел бы я что-нибудь подсказать вам… но увы, не могу.

* * *

Гарибальди медленно подошел к Дэвиду. Решимость того бороться с путами казалась бесконечной. Пока он бодрствовал, то ни на минуту не прекращал усилий; и только засыпая, приостанавливал свою борьбу, а засыпал он лишь тогда, когда настолько исчерпывал свои силы, что просто не мог уже пошевелиться.

Гарибальди сконцентрировал все свое внимание на Страже, глядя прямо в его ужасный глаз.

— Кто бы ты ни был… Где бы ты ни был, — сосредоточенно сказал он, — если ты видишь меня… если ты каким-то образом, все равно каким, чувствуешь меня… Я заявляю тебе прямо сейчас: я тебя найду. И когда я найду тебя, единственное, в чем тебе может повезти, так это в том, что смерть твоя окажется быстрой и легкой. Верь мне: я настроен растянуть ее подольше. Чтобы ты смог прочувствовать каждую секунду своей агонии, пока это будет возможно. И все же я не хочу ни на одно лишнее мгновение продлевать мучения мальчика. Ты это усек, заразный кусок дерьма? Я… иду… за тобой.

Похоже, Стража нисколько не смутила подобная перспектива.

* * *

Обед в этот вечер прошел, мягко говоря, в не слишком праздничной атмосфере. Вир и Сенна присоединились к Деленн, Шеридану, Франклину и Гарибальди за столом, на котором было более чем достаточно еды, чтобы насытить каждого. К несчастью, большая часть ее так и осталась не съеденной, поскольку, похоже, ни один из них не испытывал особого голода.

Франклин быстро и сжато передал двоим центаврианам то, о чем он уже успел рассказать остальным. Вир, похоже, вовсе не был шокирован услышанным.

— Не могу сказать, что я сильно удивлен, — сказал он. — Вы же знаете, в каком состоянии я нашел Г’Кара и Лондо…

— Вцепившихся руками в горло друг другу, — мрачно сказал Шеридан.

— Я исключаю… абсолютно исключаю… какую бы то ни было вероятность того, что Лондо пытался убить Г’Кара по своей собственной воле. Он лишь хотел обеспечить вам двоим возможность спастись, и готов был ради этого пожертвовать своей собственной жизнью. И любое сопротивление, которое он при этом оказал Г’Кару, лежит целиком на совести Стража.

— И ты полагаешь, что раз так, то мы должны лучше относиться к этому парню? — требовательно спросил Гарибальди.

— Майкл… — попытался одернуть его Шеридан.

Но Гарибальди не слушал. Он отложил в сторону вилку, которую вот уже двадцать минут держал в руках, собираясь что-нибудь все-таки взять в рот, и склонился вперед.

— Ты сидишь здесь и пытаешься доказать мне, что несмотря на вину за смерть миллионов, которая легла на него еще задолго до того, как его подцепили на свой крючок Дракхи, — после этого мы должны жалеть несчастного Лондо Моллари и гордиться им, поскольку он пожертвовал собой для спасения троих людей? Пусть даже таких троих, ради которых я готов был бы ад переползти по битому стеклу, только чтобы спасти их — но все равно, ведь всего лишь троих? Это что, может хоть как-то уравнять счет?

— Нет, — тихо ответил Вир.

— Тогда и не пытайся слепить из него кого-то наподобие великого героя, или по крайней мере не пытайся делать это в моем присутствии.

Деленн подумала, что когда-то в прежние времена, жесткость и яростный напор высказываний Гарибальди запугали бы Вира. Но сейчас, выслушав их, он казался всего лишь слегка уставшим, и ответил так:

— Знаете ли, Мистер Гарибальди… Лондо был прямо-таки зачарован Землей и ее обитателями. Он хватался за любую возможность помочь вам. Проворачивал закулисные махинации, полезные для вас, но такие, о которых ваши люди никогда ничего не знали. Он мог не отрываясь читать о культуре Земли, и никогда не уставал от этого чтения, постоянно раздумывал, постоянно пытался понять. Я однажды поинтересовался у него, почему он настолько увлечен всем, что связано с вами, но ему так и не удалось найти удовлетворительного ответа. Но знаете что? Мне кажется, я этот ответ знаю. Я думаю, что во многом… он был ближе по духу к любому из вас, чем к кому бы то ни было из нас. У него было ясное видение того, чего он хочет добиться, и на любой ступени его карьеры это видение превышало его возможности. Но он никогда не прекращал попыток добиться своего, несмотря на такие черты своего характера, которые постоянно тянули его вниз. Лондо Моллари не был героем, Мистер Гарибальди. Но он был… Он просто был человеком.

Долго тянулось молчание, и, наконец, к Виру обратился Шеридан.

— Хорошо сказано, — произнес он.

Гарибальди вытаращил глаза.

— Иногда я просто перестаю улавливать, о чем вы говорите, ребята.

— Не стоит об этом тревожиться, сэр, — взяла слово Сенна. — Я тоже совсем не «улавливаю» ни одного из вас. И к тому же говорю скорее как некий внешний наблюдатель. Но то, что я вижу, — она обвела взглядом всех собравшихся за столом и улыбнулась, — Я вижу, что здесь собрались исключительно люди, которые искренне хотели бы с приязнью относиться друг к другу… Но пройдя через столько испытаний, просто боятся теперь, хватит ли у них на это душевных сил.

— Вир, ты привел сюда очень наблюдательную молодую даму, — заметила Деленн. — Смотри, не дай ей зайти слишком далеко.

— Спасибо, — сказал Вир. — Конечно, слишком далеко я ей зайти не дам. Ох… Кстати, Сенна, ты взяла с собой рисунки?

— Рисунки? — спросил Шеридан.

— Сенна была очень занята, — сказал Вир таким тоном, будто пытался пояснить, что имеется в виду. — У нее оказалось столько нераскрытых талантов.

Сенна развернула несколько больших листов бумаги и вручила их Гарибальди. Он старался остаться суровым и непреклонным, но несмотря на все старания, не мог не поднять в изумлении брови, увидев эти рисунки.

— Я бы сказал, что это Лондо и Г’Кар, — отметил он. — Мне нравится, как они стоят здесь, спинами друг к другу. Выглядит символично.

— Это пока лишь грубый набросок, — сказала Сенна.

— А что это за пространство между ними?

— Это город. Я же говорю, что это лишь грубый набросок.

— Город? — и тут он понял. — Так это статуи. Набросок для статуй. Мой Бог, они же прямо-таки колоссальные.

— Статуи? — Шеридан наклонился ближе к Гарибальди, чтобы лучше видеть. Так же поступила и Деленн. Франклин поднялся и обошел вокруг стола, чтобы посмотреть, чем же это все так заинтересовались. — Ты раздумываешь о том, не соорудить ли монумент в память Лондо и Г’Кара?

Вир кивнул.

— У противоположных ворот главного города. Часть работ по возрождению Примы Центавра. — Он покачал головой. — Трудно поверить. Кажется, только вчера мы начали отстраиваться заново после атак Альянса. А теперь мы обращаемся к этому же Альянсу с просьбой помочь нам восстать из пепла еще раз.

— Альянс придет к вам на помощь, — заверил его Шеридан. — Уж это-то я могу тебе обещать. А что касается статуй… — Он покачал головой и указал на рисунки. — Если бы двадцать лет назад мне сказали, что на Приме Центавра возведут памятник Г’Кару… Да вообще любому Нарну, если уж на то пошло… Прямо на границе столичного города…

— Весьма примечательная концепция, — сказала Деленн. Теперь рисунки Сенны приняла в свои руки она. — Но вот что меня удивляет. Почему оба они смотрят в сторону от города? Такое впечатление, что они повернулись спиной к народу Центавра…

— Нет, Деленн, вовсе нет, — объяснил Гарибальди. — Мне, старому боевому коню, замысел вполне ясен: они стоят на страже. И нельзя стоять на страже, повернувшись к своим врагам спинами.

— Совершенно верно, — сказала Сенна. — Хотя в этом скрыто и еще кое-что. Дело в том, что Лондо… — похоже, Сенна знала, что она хочет сказать, но никак не могла подобрать подходящих слов.

Вместо нее это сделал Вир.

— Лондо у нас смотрит прочь от столицы, в которой он прожил так долго… Панораму которой он наблюдал из своего тронного зала так долго… что ничего другого, кроме этого города, он уже и не видел. У него не было возможности приглядеться к тому, куда приведут его решения в долгосрочной перспективе, потому что он все время был ослеплен сиюминутными результатами принятых им дурных решений.

— И потому, — подхватила Сенна, — мы расположили его так, как, по нашему мнению, хотелось бы ему самому. Он отвернулся от города, но зато сумел увидеть далекий горизонт.

— Очень любопытно, — сказал Шеридан. — И что-то подсказывает мне, что Г’Кар сумел бы оценить иронию, что он защищает столичный город тех, кого когда-то считал своими врагами.

Гарибальди также не удержался от еще одного комментария.

— И еще. То, как вы их расположили… Получается, что они и в самом деле защищают друг другу спину.

— Так, как было у них и при жизни, — сказала Деленн. — И это вносит новую симметрию в проект. Просто здорово, Вир и Сенна… Очень здорово.

— Жаль только, что им не довелось самим увидеть это при жизни, — сказал Шеридан.

Деленн обхватила его руки своими.

— Знаешь, Джон… Мне кажется, что некоторым образом, недоступным нашему пониманию… они это видели.

Выдержки из «Хроник Вира Котто».

Фрагмент, датированный 20 января 2278 года (по земному летоисчислению)

Сегодня мы с Сенной вернулись на Приму Центавра. Наше возвращение прошло тихо и незаметно, чего, в общем-то, и следовало ожидать. Мы все еще продолжаем хоронить погибших, и естественно, возникли определенные сложности с обеспечением должного уровня встречи того человека, который должен стать следующим императором.

Хотя пожары давно потушены, но разрушения остались. И запах горелого мяса по-прежнему висит в воздухе; Я пытался глубоко вздохнуть, но легкие рефлекторно выбрасывали все обратно. Первое, что я сделал по прибытии, это прошелся по улицам Примы Центавра, чтобы своими глазами увидеть разрушения. Мне казалось, что я блуждаю по городу-призраку, хотя призраки уже и начали оправляться после пережитого. Люди смотрели на меня рассеянно и безучастно. Несмотря на мое кратковременное появление в виде гигантской голографической проекции, похоже, никто не мог узнать меня. Я еще не облачился в белый мундир. И не знаю, когда это произойдет. Думаю, нашему миру, нашему народу предстоит долгий путь, прежде чем мы сможем снова позволить себе облачиться в традиционные одеяния прошлого.

Дворец, конечно, остался нетронутым. Естественно. Для Дракхов он стал символическим оплотом их влияния, вторым по значению после сооруженной по их проекту Вертикали Власти. Шеридан как-то показал мне изображение мерзкой башни. Их строят на Земле в пустынях насекомые, и башни кишат внутри этими противными созданиями. Именно такова была и Вертикаль Власти: термитник, в котором кишели паразиты, заполонившие Приму Центавра. Мы уничтожили этот термитник. Но, как и любые насекомые, обитатели нашей башни, уцелевшие после ее разрушения, в ответ ужалили нас. И нам теперь понадобится много времени, чтобы прийти в себя после их ядовитого укуса.

Я вернулся с Минбара не с пустыми руками. В грузовом отсеке шаттла, доставившего нас на Приму Центавра, находились подарки, которые Шеридан и Деленн любезно предоставили мне… книги и некоторая мебель, включая несколько столов, стульев и большой гардероб. Старинный и украшенный в минбарском стиле. Их щедрость просто удивительна.

Я провел несколько первых совещаний со своими министрами. Я намерен назначить Генерала Рийса Министром Внутренней Безопасности. Он заявил мне, что не имеет ни малейшего желания занять такой пост. Тем больше оснований назначить именно его.

Когда я прибыл во дворец, меня там ждал Дунсени, и с ним были Касо и Ренегар. Ренегар вручил мне кристалл, на котором, когда я просмотрел его, оказалось записано послание от Гвинн и Финиана. Оба они выглядели… усталыми. Будто происшедшие события потребовали от них слишком многого. Не могу их за это винить; мне кажется, все мы сейчас выглядим нисколько не лучше. Но сам факт, что они не просто люди, а техномаги, должен был бы, мне кажется… ну, защитить их, что ли, от усталости.

— Все кончено, Вир, — сказал мне Финиан. — Но с другой стороны, все только еще начинается. И мы оба, Гвинн и я, хотели бы, чтобы ты знал… Если опять возникнет чрезвычайная ситуация… Если, будучи императором Примы Центавра, ты столкнешься с еще какой-нибудь катастрофой, пытаясь собрать воедино разбитые останки вашей республики… короче говоря, если возникнет ситуация, в которой потребуются таланты техномагов… То мы оба, Гвинн и я, хотим, чтобы ты знал…

— О нас можно забыть, — закончила вместо Финиана Гвинн.

Картинка померкла, а я не смог удержаться от смеха. Нужно отдать им должное… техномаги обыкновенно выражаются так завуалированно, зашифрованно, что мне было даже приятно убедиться в их способности высказываться при необходимости совершенно прямо и нелицеприятно.

Когда день близился к завершению, я обнял Сенну и стал наблюдать, как солнце на горизонте окрашивается в красный цвет. Так много нужно сделать. Столь многим вопросам нужно уделить внимание. И я вдруг заметил, что мои мысли обратились к Тимов, изгнанной жене Лондо. До нас дошли слухи, что она тихо преставилась, после долгой болезни. Она продержалась гораздо дольше, чем предсказывали, основываясь на всем своем опыте, все доктора. Она умерла именно в тот самый день, когда погиб Лондо. С одной стороны, нет никаких разумных причин полагать, что она каким-нибудь образом узнала о гибели мужа. С другой стороны, учитывая ее строптивость, вполне возможно, что она просто оказалась настолько упряма, что не могла себе позволить умереть раньше Лондо.

И естественно, мысли о Тимов привели меня к Мэриэл.

Мы все носим на себе свои грехи. Мэриэл навечно легла тяжестью на мою душу. Я трудился ради спасения всего народа… и при этом разрушил одну женщину. Я могу оправдать этот поступок самыми разными способами, выбирай — не хочу. Я могу заставить себя поверить, что она сама во всем виновата. Я могу заставить себя поверить, что это было необходимо. Что это лишь один из сотен моих грехов. И все равно не могу избавиться от постоянно возвращающейся мысли, что я поступил неправильно, что я совершил непоправимую ошибку, которую никогда не смогу исправить и искупить. Никогда.

Я почувствовал холодок на спине, словно тень коснулась меня, и крепче прижал к себе Сенну. Ночной холод начал окутывать нас.

Глава 17

— Хочешь ли, чтобы я спала сегодня с тобой, — спросила Сенна.

Вир буквально мгновение раздумывал, а затем покачал головой.

— Сейчас, пожалуй… неподходящее время. — Он вздохнул. — Я… не могу… Я…

Сенна прижала палец к его губам и заставила его замолчать.

— Значит, мы просто подождем подходящего времени. — Губы Сенны слегка пощекотали его губы. — Спокойной ночи, Вир.

— Спокойной ночи.

И он направился в свои апартаменты. Вир выбрал для себя довольно простые помещения, никакой помпезности. Заставить себя поселиться в тех же палатах, которые раньше принадлежали Лондо, он не мог. Слишком много еще витало повсюду неупокоенных призраков, и вполне возможно, они останутся здесь навсегда.

Когда дверь закрылась за ним, он обвел комнату одобрительным взглядом. Вещи, которые он привез с Минбара, уже доставили сюда и расставили в точности так, как он и велел. Здесь стоял рабочий стол, несколько стульев. И гардероб, отполированный и украшенный замысловатой резьбой, высотой в рост человека, а по ширине вдвое больше.

Было поздно; за плечами остался долгий день, а на завтра намечена целая серия встреч и совещаний, исход которых должен иметь решающее значение для решения вопроса о том, в каком направлении следует двигаться Приме Центавра. И несмотря на все это, сон не шел. Вир сел за компьютер и записал еще одну главу в свои хроники. Во многом он не собирался следовать примеру Лондо, но идея насчет того, чтобы вести дневник, показалась Виру очень хорошей. Потому что дневник — это не просто частное дело Вира Котто, это долг императора, его обязанность регулярно приводить свои мысли в порядок, отмечать все свои достижения или отсутствие таковых. Это долг императора перед тем, кто придет после него. Наброски, намеки на то, что оказалось правильным решением… а от чего стоило бы воздержаться.

— Я почувствовал холодок на спине, словно тень коснулась меня, и крепче прижал к себе Сенну. Ночной холод начал окутывать нас, — произнес Вир, и собрался было продолжать запись, как вдруг опять почувствовал резкое похолодание. Очень странно, ведь сейчас он отнюдь не стоял на балконе в обнимку с Сенной. Он находился во внутренних помещениях дворца, и всего мгновение назад температура здесь была вполне комфортной.

И вся комната словно потемнела, а тени в ней — это казалось уж и вовсе невозможным — стали вытягиваться.

Вир медленно поднялся с кресла.

Некий силуэт отделился от теней и, выйдя на середину комнаты, остановился, глядя Виру в лицо.

— Шив’кала, — сумел произнести Вир. — Я вижу… ты выжил.

— Когда попал вместе с другими в вашу засаду? Да. Я выжил. — Когда Вир сталкивался с Шив’калой в прошлом, его каждый раз поражал спокойный, ровный тон Дракха. Но теперь голос Шив’калы звучал так, будто каждое слово, исходившее из его рта, пропитано ядом. Вир не мог бы в этом поклясться, но ему казалось, что Шив’кала в буквальном смысле дрожит от ярости. — Да, я смог спастись… Если считать «спастись» хорошим словом.

— Хорошим?

— Я, — прорычал Дракх, — был отвергнут. Отвергнут Общностью Дракхов. Из-за Лондо. Из-за тебя.

— Я… не понимаю…

— Конечно не понимаешь, — рыкнул Шив’кала. — Ты не можешь этого понять. Не можешь знать, что это значит, быть единым с Общностью. Но наш оплот на Приме Центавра разрушен, мой народ покинул твой мир. Могучий флот, который мы помогли создать, теперь собирается уничтожить нас самих… И во всем этом они винят меня. Они говорят, что я был слишком мягок с Лондо. Но я ведь пытался научить его, убедить его, ты понимаешь? — Шив’кала начал кружить вокруг Вира, и казалось гнев, словно серый гной, сочится из него. Вир застыл на месте. — Я пытался приобщить его к нашим помыслам. Дать познать ему смысл нашего существования. Пытался добиться от него понимания истинности наших целей и причин наших действий. А он принял сострадание за слабость, и предал нас, чего никогда бы не случилось, если бы я обращался с ним, как он того заслуживал. Я не сумел достаточно сломить его. Но больше ошибок я не повторю.

Мой народ отринул меня и бросил один на один с твоим миром… Но я им докажу. Они поймут меня, и увидят, на что я способен. Я заставлю склониться этот мир, и он пойдет за мной по пути Теней, пусть даже я буду в одиночестве вести его за собой. И Дракхи узрят мои достижения, и вернутся. Пусть на это уйдет столетие, это не имеет значения. Потому что именно время наше главное оружие, как бы ни старались ваши корабли предпринимать безнадежные попытки выследить нас или уничтожить нас. Но начну я с тебя, Вир Котто.

— Вы имеете в виду… Вы… — Вир сглотнул. — Вы собираетесь сломить меня теми способами, которые не стали применять к Лондо?

— Нет, — сказал Дракх, и говорил он настолько тихо, что Вир с трудом слышал его. — Тебя… я собираюсь просто убить. А заниматься стану уже с тем, кто наследует тебе, кем бы он ни оказался… Но тебе я не могу позволить жить дальше.

Вир облизнул губы, надеясь, похоже, хотя бы таким способом призвать храбрость… И внезапно изрек тоном, который приличествовал бы императору не Примы Центавра, но всей Вселенной…

— Нет. Вы не убьете меня. Наоборот… вы расскажете мне, где найти Дракха, подсадившего Стража на Дэвида Шеридана.

Трудно поверить, чтобы Дракх мог выглядеть удивленным, тем более настолько удивленным, каким предстал Шив’кала в эту минуту.

— Я думал, — медленно сказал он, — что ты просто разыгрывал из себя дурачка, чтобы отвести от себя подозрения. Но я ошибался. Ты и в самом деле дурачок.

— Говори мне! — повторил Вир так, будто и в самом деле он был сейчас хозяином положения.

— Тебе нужен Дракх, который сотворил Стража Дэвида Шеридана? — Шив’кала раскинул руки в стороны. — Ну так он перед тобой. — И вытянув руки перед собой, Шив’кала двинулся на Вира.

Вир даже не шевельнулся.

— Спасибо. Я и сам догадывался об этом. И это все, что мне требовалось узнать.

Шив’кала успел сделать всего два шага в сторону Вира, когда двери Минбарского гардероба внезапно распахнулись. Шив’кала резко обернулся, в недоумении воззрившись на шкаф…

Внутри гардероба, сжимая ФПР обеими руками, стоял Майкл Гарибальди. На его лице застыла кривая усмешка, больше напоминавшая волчий оскал, и смерть сверкала в его глазах.

— Так кому там нельзя позволить жить дальше, а, Дракх? — спросил он.

Шив’кала испустил жуткий вой проклятой души, и рука его взметнулась… Но Гарибальди не дал ему времени не то, чтобы выхватить оружие. Он выстрелил дважды подряд, и оба выстрела попали точно в цель, первый — в живот Дракха, второй — в его грудь. Удар отбросил Дракха, впечатав его в дальнюю стену. Несмотря на это, Шив’кала успел выстрелить. Стальной дротик вонзился в дерево в шести дюймах от головы Гарибальди. Но Гарибальди не только не вздрогнул, но даже, похоже, и не заметил этого.

Шив’кала шлепнулся на пол, словно выброшенный на берег кит. Единственный звук, который он издавал теперь своим ртом, был похож на бессвязное мычание, в то время как грудь Шив’калы издавала хрипящий, булькающий звук, слишком хорошо знакомый Гарибальди. Пол рядом с Дракхом быстро покрывался темной ужасной жидкостью, которую логично было бы счесть за кровь чудовища.

Гарибальди стоял над ним, и ствол его ФПР был направлен прямо между глаз Шив’калы.

— Первый выстрел был за Дэвида… А второй — за Лу Велча. Ну, а этот…

— Мистер Гарибальди, — резко сказал Вир. Гарибальди оглянулся на него, и Вир протянул к нему руку, на лице у него была написана неумолимость. — Я не могу позволить вам сделать это. Отдайте оружие мне. Немедленно.

Медленно и неохотно Гарибальди вручил ему ФПР. Вир осторожно принял его, оценил вес ФПР, явно удивленный легкостью оружия. А затем глянул вниз, на умирающего Дракха.

— В конце концов… Лондо раскусил тебя, — сказал он Дракху. — Он сказал, что ты предсказуем. Так оно и есть. Твое ущемленное самолюбие не могло не привести тебя сюда, и сделать тебя уязвимым. Чтобы спастись, тебе нужно было всего лишь улететь. Скорее всего, мы бы никогда не смогли отыскать тебя. Но ты предпочел остаться, чтобы добиться отмщения. Ты не мог смириться с тем фактом, что время Дракхов на Приме Центавра кончилось. Множество тварей, которые ходили, плавали или летали в этом мире, отказывались смириться с тем, что их время кончилось. Но вот что странно. Природа никогда не интересовалась, смирились они с тем, что уходят в небытие, или нет. Она просто каждый раз избавлялась от них. Выбрасывала их на помойку. О… кстати, — добавил он, будто едва не позабыл об этом, — …это тебе за Лондо и Г’Кара.

И с этими словами он снес голову Шив’калы.

* * *

Вопль Дэвида Шеридана был настолько громким, что многие Минбарцы в радиусе мили утверждали, что слышали его.

Шеридан и Деленн в одно мгновение оказались рядом с ним, даже не позаботившись о том, чтобы накинуть на себя одежды. Они даже и представить боялись, что может предстать их взору, когда они войдут в комнату, и ни один из них не был бы удивлен, увидев перед собой бездыханное тело своего сына.

Но, как ни удивительно, выяснилось, что Стивен Франклин опередил их. Он предпочел задержаться на Минбаре на некоторое время, чтобы наблюдать за состоянием Дэвида и помогать ему всем, что будет в его силах. И теперь, когда Шеридан и Деленн вбежали в комнату, то первым делом увидели Франклина, и его фигура загораживала Дэвида.

— Стивен! — закричал Шеридан. — Дэвид! Что за напасть с Дэвидом?

Франклин обернулся, и повторил с абсолютно непроницаемым выражением:

— Напасть?

А затем отступил в сторону.

И они с изумлением увидели, что Франклин как раз закончил развязывать юношу, выглядевшего бледным и изнуренным. Шеридан тут же обратил взор на Стража: вот только Стража не было. На плече Дэвида красовалось ужасное багровое пятно, но самого Стража не было. А затем Франклин, на глазах у Шеридана и других вошедших, склонился и поднял что-то с пола пинцетом. Серая лепешка с безвольно болтающимися нитевидными щупальцами. Это и был страж, и его единственный глаз, по-прежнему широко раскрытый, остекленел и ослеп. Теперь Страж казался не более опасным, чем пучок водорослей. Очевидно, он либо умер, либо агонизировал. Франклин открыл большой кувшин для сбора образцов и бросил в него эту тварь, которая шлепнулась внутрь с болезненным тихим «плюх».

В одно мгновение Деленн и Шеридан оказались возле своего сына. Пальцы Деленн бегали по его коже на том месте, где только что сидел Страж, и от радостного удивления она качала головой, не в силах поверить ни собственным глазам, ни собственным рукам.

— Попробую угадать, — сказал Дэвид, и голос его был слабым и хриплым. — Дядя Майки?

— Подозреваю, что так, — подтвердил Шеридан. — Он добровольно отправился на «шашлыки», как он выразился, на Приму Центавра. Что-то подсказывает мне, что он погорячился, раздувая угли, и зажарил свою жертву быстрее, чем мы могли надеяться.

— Ох, Дэвид, — сказала Деленн, раз за разом дотрагиваясь нежно до его лица, не в силах поверить, что он и в самом деле вновь стал самим собой.

— Все в порядке, ма… В самом деле. Вот только… Я бы хотел спросить насчет одной вещи…

— Все, что угодно, сын. Просто спроси, — сказал Шеридан.

— Ну хорошо, — Дэвид набрал полную грудь воздуха. — Могу я теперь съесть еще один кусок деньрожденного пирога?

Шеридан и Деленн переглянулись, а затем хором рассмеялись беззаботным смехом, заключив сына в свои объятия.

— Более того, Дэвид, — с горячностью ответил Шеридан, — если я из всей этой истории чему-нибудь и научился, так это тому, что прятать тебя здесь отнюдь не означает защищать тебя от зла, притаившегося в нашей галактике. Так что можешь выбираться отсюда и начинать готовиться. Когда ты оправишься от пережитого, я прерву свою Президентскую службу… Майкл возьмет отпуск, освободившись от забот о своем бизнесе… И мы с Майклом вместе с тобой совершим вояж по всей известной части Вселенной. Здесь вскочим в какой-нибудь транспорт, там прибьемся к какому-нибудь грузовику… В общем, прошвырнемся по самым грязным и неприглядным местам галактики — взглянем на все это не с высоты нашего положения, а с самого низу. Вспомним, какими парнями мы когда-то были.

— В самом деле? — Дэвид в изумлении уставился на Деленн. — Мам… и ты… согласна на это? Ты не считаешь, что тебя обделили или обидели?…

Деленн рассмеялась.

— Но ведь кто-то должен заправлять делами, пока твои отцы, крестный и биологический, шляются где-то, переживая приступ своего второго детства.

Дэвид набросился на отца с матерью и обнял их обоих, и оказавшись в его объятиях, Деленн нашептывала тихие молитвы Виру, Гарибальди, Валену и Лориену. Всем тем существам, физическим, духовным или воображаемым, которые позволили ей воссоединиться со своим сыном. Никогда больше она не станет скорбеть по краткосрочности того отрезка времени, который ей осталось провести со своим мужем, потому что они проведут его, даруя радость и счастье друг другу.

Выдержки из «Хроник Вира Котто».

Фрагмент, датированный 21 января 2278 года (по земному летоисчислению)

— Что ж, Вир… Молодец… Это было здорово… — гремел у меня в ушах голос Лондо. — Посмотри-ка, каких высот тебе удалось достичь, а? Кто бы мог подумать?

Мы сидели вдвоем на шикарном пляже, с бокалами в руках, наблюдая, как небольшие волны равномерно набегают на песчаный берег, и две птицы невозмутимо прогуливаются по кромке прибоя. Не слишком жаркое солнце светило на нас с безоблачного небосвода, омывая нас приятным теплом своих лучей. В последней записи, оставленной императором, я прочитал, что он отдал бы все на свете, чтобы только хоть недолго прогуляться по пляжу… и теперь, похоже, у него появилась целая бездна времени для осуществления своей мечты. Он выглядел сейчас в точности таким, каким я его запомнил во время нашей первой встречи. До сих пор я почему-то не понимал, каким молодым он был тогда. Великий Создатель, какими все мы были молодыми тогда.

— Кто бы мог подумать, — эхом откликнулся я.

— Посмотри-ка на себя. Помнишь, было время, когда ты пьянел от одной-единственной рюмки? — не сумев сдержаться, Лондо фыркнул от забавного воспоминания. — Буду с тобой честным, Вир. Когда ты впервые появился на Вавилоне 5, я решил, что ты продержишься три месяца. Ну от силы полгода. Я не думал, что ты там задержишься. Я не думал, что ты вообще задержишься в этом мире. Ну кто бы мог подумать, что ты задержишься… а я нет?

— Ты прожил хорошую долгую жизнь, Лондо, — заверил я его. — Ты сумел пробежать очень долгую дистанцию.

— В самом деле? — Лондо тихо рассмеялся. — Я так и знал. Второсортный дипломат, получивший назначение на космическую станцию, которую никто не воспринимал иначе, как некий курьез. Знаешь, меня там прозвали «скоморохом Синклера». Никто не думал, что на деле это назначение может обернуться краеугольным камнем величия. Все считали его всего лишь глухим тупиком. А оказалось, что именно через Вавилон 5 пролегает путь на трон.

— Но этот путь вовсе и не вел на трон, Лондо. Путь на трон бывает очень кривым, ты сам спрямил его.

— Нет, не я. Другие, — твердо заявил Лондо. — Тени и их агенты, и агенты их агентов, — они проложили мне путь. Но смотри, Вир, не пойми меня превратно. Я вовсе не сбрасываю с себя ответственность. Ведь я сам пошел по тому пути, который они проложили, и пошел по нему по собственной воле. Возможно… возможно, в конце концов, только это и имеет значение. Я взвалил на себя всю ответственность, не решившись поделиться ею ни с кем… и в результате родилось будущее, в котором мне уже не было места. В этом есть хоть капля смысла?

— Мне кажется, есть. — Я огляделся по сторонам. — Как жаль, что Г’Кара нет с нами.

— Увы, тебя успели опередить. Он получил приглашение в сон На’Тот. И даже Г’Кару не под силу быть одновременно всюду. А с другой стороны, нас все время посещают незваные гости. Ну-ка, подожди секундочку, пожалуйста…

Внезапно в руке у него оказался меч. Я машинально отдернулся, но Лондо отвернулся от меня и одним элегантным движением метнул клинок с безошибочной точностью. Он врезался в близлежащую заросль кустов. Раздалось хрюканье, а затем пронзенное тело Дракха выпало из сумрака на окрасившийся розовым солнечный свет, который уже успел поблекнуть от того, что солнце клонилось к горизонту. И в тот самый момент, когда лучи солнца коснулись тела Дракха, оно рассыпалось в прах.

— Если бы он ожидал этого, — мягко сказал Лондо, — то остановил бы клинок. Именно так всегда и следует вести себя с силами тьмы, Вир. Ты должен брать их неожиданностью. Эмиссары зла могут просчитывать очень далеко, и очень глубоко, но никогда не могут соображать быстро. Ты это записал, Вир? Это был очень хороший наглядный урок. Тебе следует запомнить его навсегда.

— Я буду помнить, Лондо.

— И всегда следи за тенями. Иначе обязательно прозеваешь.

— Но ведь Дракхи покинули Приму Центавра, Лондо. Они потерпели полное поражение. Наш народ в безопасности, они…

— Вир, — терпеливо сказал он, — ты ведь начинал как младший помощник второсортного дипломата, и сумел возвыситься до императора. Это тебе о чем-нибудь говорит?

— О том, что никогда ни о чем не следует судить заранее.

— Именно!

— Я буду следить за тенями, Лондо. Именно на тот случай, если они вдруг решат следить за мной.

— Это хорошо. Это очень даже хорошо. — Лондо выпил большой прощальный бокал. — Я думаю, Вир, что настало время для глубоких, мудрых и проникновенных слов, плодов долгих размышлений о целях всей нашей Вселенной, слов, которые гарантируют всем нам жизнь в благоденствии и процветании.

— И что же это за слова…?

Лондо поднялся и прошелся по пляжу. И рядом с ним оказалась Адира, улыбаясь, раскрыв свои объятия в ожидании Лондо.

А затем я услышал неторопливые, уверенные, чавкающие шаги, «сплиш-сплиш»… Это была Тимов. И шла она прямо по воде.

— Лондо! — воскликнула она сурово, но на лице ее играла улыбка. — Я бы, пожалуй, сказала, что сейчас уже ночь. Ты так не думаешь?

Лондо взглянул на нее, глаза у него несколько округлились, и, склонив голову, он сказал:

— Она всегда имела склонность порисоваться.

Тимов сошла на пляж с поверхности моря и тепло приветствовала меня, но при этом не сводила глаз с Лондо, с нетерпеливым выражением, в котором сквозило понимание всей подноготной всех внутренних позывов Лондо, и решимость относиться ко всем ним как к милым и очаровательным.

— Так как насчет слов мудрости, Лондо? — напомнил я.

— Ох, да. Конечно! — И голосом, прогремевшим на всю округу, Лондо пробасил: — Вир, помни, что любовью нужно заниматься как можно чаще! Никогда не упускай эту возможность!

И с этими словами, Лондо, в обнимку с обеими своими женщинами, одна из которых была его страстью, а другая — его совестью, ушел прочь, оставив на песке следы своих босых ног. Громкий и радостный смех Лондо, с воодушевлением подхваченный обеими его спутницами, гулко разнесся по коридорам дворца и разбудил меня.

Рассвет нового утра теплыми солнечными лучами радостно тормошил меня сквозь окно. Я прошелся взглядом по всем углам своей комнаты, но свет проникал сейчас в самые ее укромные закутки, и ничто не могло укрыться от него в сумраке.

Накинув на себя халат, я покинул свои апартаменты, чтобы отыскать Сенну и с ней вместе воплотить в жизнь заветы Лондо. Думаю, он остался бы доволен мною сейчас.

Послесловие

«Хроники Лондо Моллари», последняя запись.

Ты продолжишь эту летопись вместо меня, Вир, и расскажешь мою историю всем. Пусть некоторых она воодушевит… для некоторых послужит предупреждением… а для некоторых просто рассказом о византийских интригах, ведь все зависит от того, как все преподнести и кто окажется слушателем, насколько я представляю. И кстати, ведь на самом деле истории никогда не кончаются.

Продолжая основную тематику «Вавилона-5», роман Питера Дэвида в то же время не претендует на столь же вселенский размах и концентрируется в основном на одной проблеме — власть и механизм ее функционирования. Собственно, эта тема тоже звучала в «Вавилоне-5», но в «Легионах Огня» акценты расставлены куда более резко, трагично и бескомпромиссно… хотел ты властвовать или нет, но если Судьбой тебе уготовано попасть на верхние этажи пирамиды власти — ты не сможешь попасть туда, не замаравшись в грязи по уши.

«— Мы все делаем все, что можем… чтобы спасти наш народ. Но я не идиот. И я не наивный мальчик. Я знал, что не смогу и дальше оставаться с чистыми руками.

— И потому решил немедленно вымазаться по уши.

Вир кивнул.» (Книга 2, часть 2, глава 7).

У каждого властителя свой «скелет в шкафу» — Солла у Дурлы, Мэриэл у Вира. Когда идешь к власти, невозможно остаться незамаранным. Находясь у власти, невозможно не поступаться принципами. Находясь у власти, можно движением руки погубить миллионы, но спасти, даже ценой собственной жизни — лишь троих.

Любой человек, принимающий власть над другими людьми, становящийся начальником — пусть даже самым маленьким — должен прежде всего задуматься о том, какова будет цена этой власти. Не случится ли так, что принимая власть, вы одновременно примете на плечо к себе неусыпного Стража, пленником которого и будете отныне всю оставшуюся жизнь.

Тематика власти и того, что «всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно» роднит «Вавилон-5» и его продолжение — роман Питера Дэвида — с Толкиеновским «Властелином колец». Однако «Легионы огня» идут еще дальше: его героям, вознесенным на вершины власти, отказано не только в праве остаться «незамаранными», но даже и в праве на личное счастье.

Тот, кто повелевает судьбами миллионов и миллиардов, уже не властен распоряжаться собственной судьбой. Ярче всех эту мысль высказал, пожалуй, Г’Кар: «Мы не просто люди; мы — дети Судьбы. Наши слова, дела, мысли и чувства… Они изменяют и формируют судьбы миллиардов других людей. Пусть даже мы вовсе и не стремимся к этому. Но мы родились в такое время, и оказались в таких обстоятельствах… мы рождены, чтобы действовать, и своими действиями достигать неких результатов, и все для того, чтобы просто дать другим возможность прожить свою жизнь. Нам… просто выпал такой уж жребий.» (Книга 2, часть 2, глава 5).

И далеко не случайно и Лондо, и Вир начинают свое собственное царствование с одной и той же фразы, ставшей столь же «фирменной» для «Легионов огня», как «У меня плохое предчувствие» для «Звездных войн» или «Ну, вот я и дома» для «Властелина колец» и «DragonLance». Оба они — и Вир, и Лондо — на успокоительное предложение — «С тобой все будет хорошо» — отвечают одинаково: «Со мной уже никогда больше не будет хорошо». Такова цена власти.

Но этой проблематикой дело, конечно, не ограничивается.

Хороший роман всегда отличается тем, что дает читателям массу пищи для размышлений и вызывает массу ассоциаций с событиями, происходящими здесь и сейчас.

Хотя Питер Дэвид на страницах романа признается, что прообразом рассказанной им истории являются события в Германии в период между двумя мировыми войнами, ассоциативный ряд, рождающийся у читателя, оказывается гораздо шире. Характеры и ситуации, выписанные автором, архетипичны, они носят вневременной характер, с ними каждый из нас сталкивается в повседневной жизни, как сталкивались и столкнутся еще сотни поколений землян до нас и после нас. Фантастический антураж и захватывающий сюжет сочетаются с глубокими раздумьями о судьбах мира, что нечасто, увы, встречается в современной литературе. При этом, несмотря на мрачный, а в чем-то и трагический сюжет, роман развивает и углубляет тот фундаментально оптимистичный дух, который пронизывал сериал «Вавилон-5» и во многом предопределил его зрительский успех.

Наконец, давно уже мировая литература не рождала такие мощные и глубокие, уникальные по эмоциональному воздействию символы, как те, что мы встречаем в романе Питера Дэвида. Одноглазый Страж, немигающим взором глядящий с вашего плеча в саму вашу душу, и чудовищный серокожий Дракх, который, таясь в тени за вашей спиной, следит за каждым вашим жестом и каждым словом, чтобы, подловив на непредвиденной ошибке, заставить вас предать друзей, отказаться от любви и позабыть об идеалах юности.

Несмотря на свой символизм и патетику, роман отличается глубокой психологической проработкой и реализмом характеров, сочувствием и пониманием поступков и переживаний персонажей. Автор предлагает нам взглянуть на одни и те же события не только глазами тех, кто волею Судьбы встает во главе «армии света», но и глазами их противников, и дает нам возможность не простить, но понять логику их действий, понять, что ими движет, и прочувствовать всю трагедию взаимного непонимания, усугубившегося многовековой враждой различных рас.

«Люди, будьте бдительны!» — в новую историческую эпоху, вслед за Юлиусом Фучиком призывает роман.

Не спите. И не ждите, пока другие решат за вас проблемы нашего мира. Потому что если мы сами не будем бороться против тьмы, которая так и норовит заполонить собой всю Вселенную — то скоро обнаружим, что нашим миром правят Дракхи, и лишь пройдя сквозь огонь, горе и боль мы сможем найти путь к рассвету.

Когда вам хочется произнести зажигательную речь, изрыгая пламя, — напомните себе, что после этого во рту обычно остается вкус пепла.

Если кто-то тоскует по империи, призывая нас к возрождению величия — попробуйте заглянуть в тень позади него, не скрывается ли там вечно ухмыляющаяся морда Шив’калы.

Когда строится исполинская Вертикаль Власти — уж не Дракхи ли намерены поселиться на верхних ее этажах?

И когда кто-то призывает сбросить бомбы на чужой мир, дабы «помочь» чужому народу сбросить тирана и восстановить демократию — подумайте, не расчищает ли он дорогу такому лидеру, на плече которого уже угнездился чудовищный Страж.

Но если вам страшен сумрак, если вы считаете себя маленьким человеком, который не может нести ответственность за судьбы мира, если вы уверены, что другие вместо вас смогут спасти этот мир для ваших детей — что ж, повернитесь к солнцу. И тогда вы не будете видеть тени.

Примечания

1

Новозеландский альпинист, впервые покоривший Эверест в 1953 г.

(обратно)

2

«Потому, что он есть» — знаменитые слова, сказанные британским альпинистом Джорджем Мэллори на вопрос американского репортёра, почему всё-таки собирается взойти на Эверест. 8 июня 1924 года Джордж Мэллори и его напарник Эндрю Ирвин пропали без вести при попытке покорить Эверест. Останки альпинистов были найдены лишь спустя 75 лет, в 1999 году, в 70 м от вершины Эвереста. Мэллори писал: «Дух приключений не должен умереть. И если за его спасение придётся заплатить жизнью, что ж из того? Это была бы жертва во имя благой цели».

(обратно)

3

Ремора, или рыба-прилипала — при помощи присоски присасывается к акулам, или иным крупным рыбам, и живет, находясь с ними в симбиотических отношениях.

(обратно)

4

Намек на униформу гвардейцев, включающую характерный головной убор.

(обратно)

5

Лориен: Я сделал все, что мог. Я отдал ему часть его жизни, но лишь только часть. Деленн: Сколько? Лориен: По человеческим меркам, если исключить болезни и травмы, двадцать лет, быть может. Но не больше. Деленн (в смятении): Двадцать лет?! Шеридан: Тогда мне уже перевалит за шестьдесят. Это немало, Деленн. Деленн (подавленно): Ты говорил мне, что люди живут до ста лет и даже дольше. Ты не можешь… Лориен: Двадцать лет, не больше. А потом, однажды, он просто… остановится. (Сезон 4, Эпизод 4 Falling Toward Apotheosis («Неотвратимость развязки»))

(обратно)

6

Это происшествие было показано в фильме «The Gathering» — прологе к сериалу «Вавилон 5» — прим. перев.

(обратно)

7

Сезон 4, Эпизод 9 Atonement («Искупление»)

(обратно)

8

Это происшествие, когда Кош Наранек, чтобы спасти капитана Шеридана, покинул свой скафандр, показано во Втором сезоне сериала, эпизод 22 «Сошествие ночи»

(обратно)

9

Первый сезон сериала, эпизод 10 «Фанатики» («Believers»)

(обратно)

10

См., напр., Сезон 2, эпизод 9 The Coming of Shadows «Сошествие тени»

(обратно)

11

Элрик: Посол, вас коснулась Тьма. Когда я смотрю на вас, я вижу огромную руку, простирающуюся к звездам. Это ваша рука. — Сезон 2, эпизод 3 The Geometry of Shadows «Геометрия тени»

(обратно)

12

Слова из пророчества Леди Мореллы — Третий сезон сериала, эпизод 9 «Возврата нет».

(обратно)

13

Любопытная возникает коллизия с фильмом «Матрица». «Всего лишь человек» — слова Агента Смита, которыми он характеризует Нео.

(обратно)

14

«Мы пойдем до конца. Мы будем биться во Франции, мы будем бороться на морях и океанах, мы будем сражаться с растущей уверенностью и растущей силой в воздухе, мы будем защищать наш Остров, какова бы ни была цена, мы будем драться на побережьях, мы будем драться в портах, на суше, мы будем драться в полях и на улицах, мы будем биться на холмах; мы никогда не капитулируем!» — речь Уинстона Черчилля, произнесенная 4 июня 1940 года в Палате Общин английского Парламента, после назначения Черчилля на пост Премьер-Министра.

(обратно)

15

Минбарские кровати не горизонтальны, а наклонены под углом в 45 градусов к полу.

Шеридан: Как же вы спите на этих штуках?

Деленн: Это очень просто при соответствующей медитации. Потому что мы считаем, что спать в горизонтальном положении означает искушать смерть. — Третий сезон, Эпизод 8 «Вести с Земли»

(обратно)

16

Первый разговор Вира с мистером Морденом — Сезон 2, Эпизод 16 «В тени З’Ха’Дума»; казнь Мордена и исполнение кровожадной мечты Вира — Сезон 4, Эпизод 6 «В самое пекло»

(обратно)

17

Сезон 2, эпизод 3 «Геометрия тени»

(обратно)

18

Вечная «новогодняя шарлотка», которую каждое рождество вручают в подарок очередному владельцу, но так и не могут съесть, — одна из американских «городских легенд».

(обратно)

19

Сезон 4, Эпизод 4 Falling Toward Apotheosis («Неотвратимость развязки»)

(обратно)

20

Знакомство Лондо и Адиры — сезон 1, эпизод 3 «Рожденный для пурпура»; убийство Адиры и ответные «шаги» Лондо — сезон 3, эпизод 13 «Интерлюдия к испытаниям»

(обратно)

21

«Шеридан:…Ворлонцы говорят, что понимание — это трехгранный клинок: ваша сторона, наша сторона — и истина.» — Четвертый сезон сериала, Эпизод 6 «В самое пекло». И ранее — Первый сезон сериала, эпизод 9 «Несущая смерть»: «Кош: Понимание — это трехгранный клинок.»

(обратно)

22

Эта сцена показана во Втором сезоне Сериала, Эпизод 3 «Геометрия теней»

(обратно)

23

Эта сцена показана в Третьем сезоне Сериала, Эпизоды 16 и 17 «Война без конца». Шеридан из прошлого из-за поломки стабилизатора времени «провалился» в будущее.

(обратно)

24

Многократно пересматривая сцену допроса, я каждый раз пытался разглядеть, действительно там за окном промелькнул корабль, или нет; иногда казалось, что нечто и в самом деле пролетает, иногда нет.

(обратно)

25

Третий сезон Сериала, Эпизод 16 «Война без конца. Часть 1».

(обратно)

26

Рассказ Лондо показан в не вошедшем в Сериал фильме «В начале» и изложен в одноименном романе Питера Дэвида.

(обратно)

27

Слова из предсмертного диалога Императора Турхана и Коша, посла Империи Ворлона на Вавилоне 5, основного сподвижника и вдохновителя деяний Шеридана и Деленн: «Император: Как все это закончится? Кош: В огне» (Второй сезон Сериала, эпизод 9 «Сошествие тени»). Лондо, скорее всего, знал об этом разговоре — либо от самого Турхана, поскольку его последние, тайные слова были обращены именно к Лондо, либо от Леди Мореллы.

(обратно)

28

Нижеследующий абзац практически дословно совпадает с текстом заставки к фильму Gathering — прологу к Первому сезону Сериала.

(обратно)

29

Подозреваю, что имеется в виду прибытие на Вавилон 5 эмиссара Теней Мистера Мордена (Первый сезон Сериала, эпизод 13 «Знамения и предвестия»). Это единственная фраза из данного абзаца, которая отсутствует в заставке как к фильму Gathering, так и к Первому сезону Сериала.

(обратно)

30

Все эти события показаны во Втором сезоне Сериала, эпизод 9 «Сошествие тени».

(обратно)

31

Второй сезон Сериала, эпизод 9 «Сошествие тени».

(обратно)

Оглавление

Краткое содержание Книги 2

Пролог

Часть V 2274–2277

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

Часть VI 2277–2278

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

Послесловие

Реклама на сайте