«Чары кинжала»

Катарина КЕРР ЧАРЫ КИНЖАЛА

Я очень благодарна моим друзьям:

Барбаре Дженкинс — она положила начало моей карьере, подарив мне когда-то давным-давно мою первую фэнтезийную ролевую игру.

Элизабет Помейд, моему агенту, которая поддержала мой замысел и сумела его продать.

Конраду Бьюлосу — лучшему специалисту по ремонту пишущих машинок.

И особенно — Джону Джекобсену, самому замечательному товарищу по играм, о котором можно мечтать.

ПРОЛОГ, 1045

Люди видят жизнь как движение от тьмы к мраку. Боги видят в жизни лишь умирание…

«Тайная книга друида Кадваллона»

В зале света ей напомнили о ее судьбе. Здесь все было соткано из света; свечение, подобное трепещущим язычкам золотого пламени, заполняло вечность. Говорившие были подобны столпам света, а их слова — ослепительным искрам. У великих Владык Рока не было ни ликов, ни голосов, ибо все человеческое давно испепелил пламень зала света. И у нее тоже не было ни голоса, ни лица, ибо она была слишком слаба, — крохотный язычок бледного огня. Но она слышала, как они говорят о ее судьбе и о тяжкой задаче, которую предстоит исполнить, о долгом пути впереди и о бремени, кое ей надлежит принять добровольно.

— Немало смертей привели тебя к такому повороту судьбы, — рекли они ей. — Но настала пора взять нить в свои руки. Истинной сутью своей ты принадлежишь двеомеру. Не забудешь?

— Я попытаюсь, — сказала она. — Я попытаюсь запомнить свет.

Кажется, их это позабавило.

— Тебе помогут. Ступай. Пора умереть и войти во мрак.

Она попыталась преклонить перед ними колени, но они поспешили удержать ее. Они знали, что и сами — лишь служители единого истинного света, ничтожные служители, пред ликом подлинного величия, пред ликом Света, что дает рождение всем богам.

Ступив в унылые серые пределы, она зарыдала, тоскуя по свету. Здесь повсюду колыхался туман, мелькали призраки и тысячи видений, и говорящие казались ветреными вихрями, швырявшими в нее словами. С ней вместе они оплакивали ее уход во тьму. У духов ветра были лица, и внезапно она осознала, что и сама теперь также обрела лицо, ибо все они были людьми и ушли слишком далеко от света. И когда они заговорили с ней о плоти, она вспомнила о вожделении и о наслаждении, которое дарит плоть.

— Но помни свет, — шептали они ей. — Держись света и следуй путем двеомера.

Ветер сдувал ее в серый туман. Повсюду вокруг вожделение ощущалось подобно вспышкам молний в грозу. И тут же ей вспомнились летние грозы, капли дождя на лице, влажная прохлада в воздухе, жар очага и вкус пищи во рту. И тогда она ощутила мужскую силу, которую некогда так любила, ощутила близость, совсем рядом, и тепло, как от огня. Вожделение закружило ее, увлекая все ниже и ниже, подобно тому, как уносится сухой листок, влекомый речным водоворотом. И тогда ей вспомнились реки, поблескивающие под солнцем. «Свет, — сказала она себе. — Помни о свете, коему ты поклялась служить». Страх охватил ее: бремя показалось неподъемным, а сама она — слишком хрупкой и слабой. Ей хотелось вырваться и вернуться обратно, к Свету, но было слишком поздно. Нетерпеливое вожделение оплетало ее своими узами, пока наконец она не начала ощущать собственную тяжесть.

И была тьма, неясная и мягкая… Сонная влажная темень — узилище материнского лона.

В то же самое время на побережье Элдиса, покрытом зелеными лугами и пересеченном небольшими речушками, паслись тучные коровы, лениво бредущие по земле, эти луга служили травнику хорошим местом для сбора растений, и старый Невин часто приходил сюда. Внешне он выглядел совсем как оборванец: всклокоченные пряди белых волос, одежда, нуждавшаяся в починке. Но было во взгляде его голубых холодных глаз что-то такое, что вызывало уважение даже у знати. Он много ездил по Элдису и хорошо знал нужды живущих здесь бедняков. Он — чудо, говорили крестьяне, тем более что ему уже лет восемьдесят, не меньше… Но никто не подозревал, что на самом деле Невину уже добрых четыреста лет и что он величайший знаток двеомера, каких только знало королевство.

Как-то летним утром Невин выехал в луга в поисках сонного корня. Солнце палило нещадно. Он немного отдохнул, сел на коня и вытер лицо тряпицей. И в этот момент ему было пророческое видение. Два жаворонка разорвали над лугом покров тишины песней душераздирающей красоты. Это был их боевой клич. Два самца взмыли ввысь, преследуя друг друга. И пока они дрались, самка, не дождавшись победителя, поднялась из травы и равнодушно улетела прочь. Холодный властитель пророческих познаний, Невин осознал, что вскоре он будет свидетелем схватки двоих мужчин за обладание женщиной, но ни одному из них она не будет принадлежать.

Она возродилась… Где-то в королевстве она явилась, — дитя в усталых объятиях матери. В зеркале небес он узрел ее, благодаря двеомеру.

В комнате, залитой солнечным светом, повитуха вытерла руки. Молодая женщина лежала на соломенном тюфяке и с улыбкой взирала на младенца, лежавшего у нее на груди. И когда Невин магическим взором увидел это дитя, новорожденная девочка, красная и мокрая; распахнула затуманенные голубые глаза и словно бы уставилась прямо на него.

Когда видение поблекло, он вскочил в явном возбуждении. Владыки Судьбы были добры. Это видение было послано ему как предупреждение: где-то в огромном пространстве королевства Дэверри она ожидала его, чтобы он мог привести ее к двеомеру. Пока она еще ребенок, у него есть шанс найти ее и распутать их переплетенные в клубок судьбы. Теперь, возможно, она вспомнит и послушает его. Возможно. Если только он отыщет ее.

КЕРГОННИ, 1052

Юный глупец говорит наставнику, что готов страдать, лишь бы познать двеомер. Почему он глупец? Потому что двеомер уже заставил его заплатить свою цену, и заставит платить вновь и вновь, прежде чем пустит хотя бы на порог…

«Тайная книга друида Кадваллона»

Моросил холодный дождь. На серо-стальных небесах гасли последние сполохи заката. При виде неба, Джилл стало страшно оставаться на улице. Она подбежала к поленнице и начала набирать щепки для растопки. Длинноносый серый гном, сидевший на большом пне, скалил зубы, наблюдая за ней. Джилл уронила ветку, и он ловко подхватил ее, не желая отдавать.

— Паршивец, — не выдержала Джилл. — Ну и забирай!

Почуяв ее гнев, гном исчез в клубах холодного воздуха. Чуть не плача, Джилл быстро пересекла грязный двор и подошла к таверне. Полоски яркого света пробивались сквозь деревянные ставни. Держа ветки в охапке, она спустилась вниз по ступенькам и, поколебавшись мгновение перед дверью, проскользнула в комнату. Перед материнской кроватью стояла на коленях жрица в длинном черном платье. Голубая татуировка в виде месяца покрывала половину ее лица.

— Подбрось веток в огонь, дитя, — произнесла жрица. — Мне нужно больше света.

Джилл выбрала самые тонкие просмоленные ветки и осторожно поднесла их к огню, пылавшему в очаге. Пламя вспыхнуло, и тени заплясали по комнате. Джилл опустилась в углу на покрытый соломой пол и стала наблюдать за жрицей. Мама лежала очень тихо, ее лицо было мертвенно-бледным, по щекам сбегали капли пота. Жрица взяла серебряный кувшин с травяным настоем и поднесла его к материнским губам. Но у больной начался такой сильный кашель, что она не смогла сделать и глотка.

Джилл судорожно прижала к себе тряпичную куклу Хелеф. Ей захотелось, чтобы кукла ожила и заплакала, тогда бы Джилл пришлось утешать ее и держаться храбро, как взрослой. Жрица поставила кувшин, вытерла мамино лицо, а потом начала молиться, шепча на древнем языке святых слова, которые знали только священнослужители. Джилл тихо помолилась, призывая Древних богов Луны оставить маму в живых.

Мэйкин нерешительно вошел в дверь и застыл в ожидании. Его толстое, круглое лицо было озабоченным. Грубые руки теребили подол льняной рубахи. Мэйкин был владельцем этой таверны и позволял маме, работавшей у него прислугой, жить вместе с Джилл в этой комнате. Ожидая, когда жрица закончит молитву, он потянулся и почесал лысину.

— Ну, как она? — спросил Мэйкин.

Жрица взглянула на него, потом на Джилл.

— Можете говорить, — выпалила та. — Я знаю, что она умирает.

— Вот как? — Жрица обернулась к Мэйкину. — У нее есть отец?

— Он наемник, из «серебряных кинжалов». Наезжает сюда время от времени, чтобы подкинуть деньжат. Но что-то давненько его уже не видно.

Жрица тяжело вздохнула, скрывая раздражение.

— Я девочку не брошу, — продолжал Мэйкин. — Джилл всегда делала домашнюю работу, и, видят боги, я не выброшу ее на улицу.

— Вот и хорошо, — жрица протянула руку к Джилл: — Тебе сколько лет, дитя?

— Семь, ваша святость.

— Еще совсем маленькая. Но ты должна быть стойкой, как воин. Твой отец воин, не так ли?

— Да. Великий воин.

— Тогда ты должна быть храброй, чтобы он мог тобой гордиться. Попрощайся со своей мамой и ступай прочь.

Когда Джилл подошла к кровати, мама проснулась, но ее глаза были красными, опухшими и мутно смотрели перед собой. Она не видела стоявшей возле нее дочери.

— Джилл… — маме было трудно дышать. — Слушайся Макко…

— Обещаю.

Мама отвернулась к стене и смотрела на нее не мигая.

— Каллин, — прошептала она.

Каллин — так звали отца Джилл. Ей очень захотелось, чтобы он был сейчас здесь, ничего никогда не желала она так сильно в своей жизни. Мэйкин поднял на руки Джилл вместе с куклой и вынес их из комнаты. Пока дверь закрывалась, Джилл обернулась назад и мельком увидела жрицу, которая снова молилась возле мамы.

Никто не хотел посещать таверну из-за того, что в дальней комнате находилась больная лихорадкой. Большая полукруглая пивная была пустой, длинные деревянные столы одиноко темнели в тусклом свете очага. Мэйкин посадил Джилл за стол поближе к огню и пошел принести ей поесть. Прямо позади Джилл торчали бочки из-под эля, отбрасывающие угрюмые тени. Джилл вдруг показалось, что Смерть спряталась за ними. Она заставила себя повернуться и взглянуть, потому что папа учил, что солдат всегда должен смотреть смерти в лицо. Джилл обрадовалась, когда ничего там не обнаружила.

Мэйкин принес кусок хлеба с медом и молоко в деревянной чашке. Джилл попыталась поесть, но еда застревала у нее в горле. Мэйкин вздохнул и опять почесал лысину.

— Ну что ж, — сказал он, — Не грусти, может быть, твой отец скоро приедет.

— Я надеюсь.

Мэйкин отпил пиво большим глотком из оловянной кружки.

— Твоя кукла не хочет глоточек молока? — ласково спросил он.

— Не хочет. Она ведь тряпичная.

Потом они слушали, как жрица монотонно выводила молитвы, и ее надрывный голос проникал в самую душу.

Джилл, до сих пор старавшаяся быть храброй, опустила голову на стол и громко заплакала.

Они похоронили маму в священной дубовой роще за деревней. Всю следующую неделю Джилл каждое утро приходила в рощу поплакать, пока Мэйкин не убедил ее в том, что ходить на могилку — все равно, что подливать масла в огонь: так никогда не забыть своего горя. Джилл перестала ходить, вспомнив о том, что обещала маме слушаться Макко во всем.

Вскоре в таверне снова потекла привычная жизнь. Джилл была достаточно занята, чтобы не думать все время о маме. Местные жители приходили посплетничать. Фермеры останавливались в рыночный день, купцы и мелкие торговцы платили, желая иметь ночлег в деревне хотя бы на полу. Джилл мыла кружки, бегала по поручениям и даже разливала эль, когда в таверне оставалось много народу на ночь. Когда приезжали дельцы из города, Джилл всегда спрашивала об отце — Каллине из Кермора, серебряном кинжале. Но никто не мог ей ничего сообщить о том, что занимало ее больше всего.

Деревня располагалась в самой северной провинции королевства Дэверри, самого большого королевства во всем мире Неведомого — так всегда говорили Джилл. Она знала, что южнее был расположен великолепный город — Дан Дэверри, где в огромном дворце жил верховный король. В Бобире, однако, где Джилл провела всю свою короткую жизнь, насчитывалось всего около пятидесяти круглых домов, построенных из грубых кремниевых плит. Прижавшись к склону крутого холма, дома образовывали узкие извилистые улочки, поэтому деревня выглядела как пригоршня валунов, среди которых торчали вразброс сосновые деревья. В маленьких долинах среди холмов фермеры разработали небольшие поля между скалистыми участками, огородив их стенами, сложенными из камней. На расстоянии около мили от деревни располагалась крепость лорда Мелина, благодаря которой и возникла деревенька. Джилл с младенчества твердили, что каждому предписано Судьбой делать то, что укажут рожденные знатными — а значит, избранные богами. Вид самой крепости всегда производил на Джилл огромное впечатление, в ней чувствовалось божественное начало. Она стояла на вершине самого высокого холма, была окружена двойным земляным валом и обнесена каменной стеной. Круглая башня из обработанного камня располагалась в центре и возвышалась над другими постройками, гнездящимися внутри стен. Если Джилл находилась в самой верхней части деревни, то могла видеть крепость и развевающееся на башне голубое знамя лорда Мелина.

Очень редко Джилл встречала самого лорда Мелина, иногда наезжавшего в деревню, чаще всего затем, чтобы наказать того, кто нарушил закон. И когда однажды в особенно жаркий и душный день сам лорд Мелин заглянул в таверну выпить немного эля, это показалось необычайно важным событием. Хотя у лорда были редкие седые волосы, напыщенная физиономия и большой живот, он выглядел довольно представительно, держался чрезвычайно прямо и шагал широко, как воин. Знатного лорда сопровождали двое молодых людей из его отряда всадников. Джилл суетливо привела в порядок свои волосы и поклонилась лорду. Мэйкин подбежал, держа в руках полные кружки, поставил их и тоже склонился в поклоне.

— Ужасно жаркий день, — заметил лорд и с жадностью отпил из кружки.

— Да, господин, — ответил Мэйкин с запинкой.

— Прелестный ребенок, — лорд Мелин взглянул на Джилл. — Твоя внучка?

— Нет, господин, — ответил Мэйкин. — Это дочка служанки, работавшей у меня.

— Она умерла недавно, — вмешался один из всадников. — Какая жалость.

— Кто ее отец? — спросил лорд Мелин. — Что-нибудь известно о нем?

— Как же, как же, господин, — проговорил всадник с гнусной ухмылкой. — Каллин из Кермора. Ни один человек не посмел бы позабавиться с его девушкой.

— Ну, разумеется, — понимающе засмеялся лорд Мелин. — Так у тебя знаменитый отец, крошка?

— Разве?

Лорд Мелин вновь хохотнул.

— Военная слава, конечно, не так уж много значит для маленькой девочки, но твой отец — самый знаменитый фехтовальщик во всем Дэверри, хоть он и серебряный кинжал. — Лорд вынул из-за пояса кожаный кошелек и достал несколько медяков, чтобы расплатиться с Мэйкином, а потом протянул Джилл серебряную монету: — Вот, дитя, возьми, тебе понадобятся деньги, чтобы купить новую одежду.

— Покорнейше благодарю, господин.

Делая реверанс, Джилл застеснялась, потому что ее платье действительно было совсем рваным.

— Да пошлют вам боги счастья, господин.

После того как лорд и его спутники покинули таверну, Джилл спрятала подарок в маленькую деревянную шкатулку у себя в комнате. Сначала, любуясь, как блестит монета в шкатулке, Джилл легко вообразила себя богатой госпожой, но затем неожиданно с грустью поняла, что его светлость просто дал ей милостыню. Без этих денег она не смогла бы купить себе новое платье, так же как без доброй поддержки Мэйкина она была бы голодной и ей негде было бы спать. Джилл вздрогнула, эта мысль обожгла ее словно розга. Она вскочила и безотчетно кинулась из дома. Позади таверны среди деревьев она уткнулась лицом в высохшую траву. Стоило ей только позвать — лесные жители откликнулись сразу — ее любимый серый гном, пара его бородавчатых голубых спутников с длинными острыми зубами и фея, которая выглядела бы как крошечная прелестная женщина, если бы не ее глаза с кошачьими зрачками и совершенно бессмысленные. Джилл устроилась поудобнее и позволила серому гному забраться к ней на колени.

— Я хочу, чтобы ты сказал мне, — осторожно начала Джилл: — если что-нибудь случится с Мэйкином, смогу я прийти к вам и жить в лесу с твоим народом?

Гном обдумывал ответ, лениво почесывая подмышкой.

— Я надеюсь, ты научишь меня добывать еду, — продолжала Джилл, — и расскажешь, как согреться, когда пойдет снег.

Гном закивал, что как будто должно означать: «Да, конечно», но никогда нельзя было быть уверенной, что означал тот или иной жест у лесных жителей. Джилл не была даже точно уверена в том, что они действительно существовали. Они вдруг появлялись и исчезали по ее желанию, были вполне ощутимы, когда она дотрагивалась до них, они могли таскать вещи и пить молоко, которое Джилл выносила для них ночью. Мысль о жизни с ними в лесу столь же пугала, сколь и утешала.

— Я, конечно, надеюсь, что с Макко ничего не случится, — продолжала Джилл, — но все же мне тревожно.

Гном закивал понимающе и похлопал ее по плечу своей худой скрюченной ручкой. Все дети в деревне дразнили Джилл из-за того, что у нее не было отца, только лесные жители были ее единственными настоящими друзьями.

— Джилл! — позвал ее Мэйкин из двора таверны. — Пора домой, поможешь мне приготовить обед.

— Мне надо идти, — поспешила Джилл, — я оставлю вам молока сегодня вечером.

Гномы засмеялись, танцуя в маленьком кружке около ее ног, а затем внезапно исчезли без следа. Когда Джилл возвращалась назад, Мэйкин вышел встретить ее.

— С кем это ты там разговаривала? — спросил он.

— Ни с кем. Просто рассуждала сама с собой.

— С диким народцем, наверное, — поддразнивал ее Мэйкин, усмехаясь.

Джилл пожала плечами. Она уже давно привыкла: никто не верит ей, что она общается с диким народцем.

— Я приготовил лучший кусок свинины на обед, — сказал Мэйкин. — Надо побыстрее поесть, потому что в такую душную ночь, как эта, многие захотят прийти выпить пива.

Мэйкин оказался совершенно прав. Как только зашло солнце, таверна заполнилась местными жителями, мужчинами и женщинами, зашедшими сюда немного поболтать и посплетничать. Ни у кого в Бобире не было достаточно наличных денег; Мэйкин записывал на деревянной доске, кто сколько ему должен. Когда накапливалось достаточно отметок под чьим-то именем, Мэйкин мог получить плату продуктами, или одеждой, или обувью, а потом начинал список долгов сначала. Этой ночью они получили несколько медных монет от странствующего торговца. У него была увесистая сумка с нитками, бусами, вышитыми украшениями, иголками и даже несколькими орденскими лентами из большого города, расположенного на западе. Когда Джилл прислуживала ему, она, как всегда, спросила о Каллине из Кермора.

— Слышал ли я что-нибудь? — сказал торговец. — Я даже видел его, девочка, всего четыре дня назад.

Сердце Джилл радостно забилось.

— Где? — с надеждой спросила она.

— В Гуингефе. Я как раз двигался на юг, когда вспыхнула война между двумя местными лордами и их кровным врагом, а что к чему, я думаю, не для твоих ушей, малютка. В последнюю ночь я как раз зашел выпить в таверну и видел этого парня с серебряным клинком на поясе. «Это Каллин из Кермора, — сказал мнеодин парень, — никогда не вставай на его пути». — Он наклонил свою голову. — Эти серебряные кинжалы — очень скверные люди.

— Вовсе нет. Он — мой папа.

— Вот как? Что за безжалостная Судьба: такая очаровательная крошка, а отец — серебряный кинжал.

Несмотря на то, что Джилл охватила ярость, она знала, что спорить бесполезно. Все презирали серебряных кинжалов. Большинство воинов жили в крепости знатного лорда и исправно служили ему, дав присягу при вступлении в хорошо вооруженный отряд, серебряный кинжал же вечно колесил по королевству и искал богатого лорда, который смог бы хорошо заплатить ему. Иногда, когда папа приезжал увидеться с Джилл и ее матерью, у него было много денег, а в другой раз — только медяки, все зависело от того, сколько он мог добыть на поле битвы. Хотя Джилл не понимала почему, она знала: если человек был серебряным кинжалом, никто не позволит ему стать кем-то еще. У Каллина никогда не было возможности жениться на маме и жить вместе с ней в крепости, как воин, давший присягу. Этой ночью Джилл молила богиню Луны сохранить ее отца в живых в битве в Гуингефе. Напоследок она догадалась попросить Луну сделать так, чтобы война закончилась и папа смог побыстрее приехать к ней. Наверное, войны были в ведении каких-то других богов, потому что вот уже два месяца Джилл грезила об этом во сне. Время от времени ее сны становились исключительно похожими на явь и очень яркими. Такие сны всегда сбывались. Так же как и с диким народцем, она давно научилась держать свои вещие сны в тайне. Обычно она видела Каллина въезжавшим в город верхом на коне.

Джилл проснулась в лихорадочном возбуждении: во сне папа приехал около полудня. Чтобы время до полудня прошло быстрее, Джилл все утро много и тяжело работала. Наконец она побежала к входной двери таверны и стояла там, глядя вдаль. Солнце было уже почти в зените, когда она увидела Каллина, ведущего под уздцы боевого гнедого коня. Они поднимались вверх по узкой улочке.

— Макко! Папа приехал! Кто скажет ему о маме?

— О, проклятье! — Мэйкин подбежал к выходу. — Жди здесь.

Несколько минут Джилл сиротливо стояла в нерешительности, чувствуя на себе жалостливые взгляды. Это напомнило ей о той ужасной ночи, когда умерла мама. Ей захотелось скрыться от всех, и она выбежала за дверь. Как раз в эту минуту Мэйкин на улице разговаривал с отцом, сочувственно положив руку на плечо воина. Каллин не отрываясь смотрел в землю, его лицо было суровым и мрачным, он не произносил ни слова.

Каллин из Кермора был добрых шести футов роста, стройный и широкоплечий, со светлыми волосами и небесно-голубыми глазами. На его левой щеке был старый шрам, который делал его лицо зловещим, даже когда он смеялся. Его простая льняная рубашка была грязной от дорожной пыли, так же как и просторные шерстяные штаны.

В таких штанах ходили все мужчины в Дэверри. На тяжелом ремне висела его единственная роскошь — меч в украшенных золотом ножнах, подарок знатного лорда, и его позор — серебряный кинжал в потрепанном кожаном футляре. Серебряный эфес с тремя небольшими бугорками как бы предупреждал людей об опасности, настраивая против его владельца. Когда Мэйкин закончил говорить, Каллин положил руку на рукоятку меча, словно ища у оружия поддержки. Мэйкин взял поводья, и они направились вверх по улице к таверне. Джилл подбежала к Каллину и бросилась в его объятия. Он поднял ее и крепко обнял. От него пахло потом и лошадьми, это был привычный, родной, долгожданный запах.

— Моя бедная маленькая девочка! — проговорил Каллин. — Проклятье, какой же никудышный отец тебе достался!

Джилл плакала, не в силах ответить… Каллин внес ее на руках в таверну и пристроился за столом возле двери, усадив Джилл на колени. Люди, выпивавшие за дальним столом, поставили кружки и рассматривали его холодными неприветливыми взглядами.

— Знаешь что, папа? — всхлипывая, зашептала Джилл. — Последним, что сказала мама, было твое имя.

Каллин откинул назад голову, сдерживая слезы. Мэйкин нерешительно дотронулся до его плеча.

— Послушай… Ну… вот… мы с девочкой не падали духом…

Каллин продолжал стенать, чуть слышно подвывая, не обращая внимания на растерявшегося Мэйкина. Чужие люди проходили мимо, и Джилл ненавидела их за едва заметные улыбки, — они будто смеялись над ее отцом, в то время когда у него такое горе. Но вот Каллин что-то заметил крем глаза. Он снял Джилл со своих колен, а когда поднялся, меч оказался в его руке словно по волшебству.

— А почему бы мне не скорбеть о ней? — выкрикнул он. — Она была славной женщиной, настоящая королева, и мне нет дела до того, что вы, свора псов, думаете о ней. И пусть попробует хоть кто-нибудь в этой вонючей деревне сказать мне, что это не так.

Мужчины один за другим осторожно начали пятиться назад.

— Ни один из вас не достоин даже своей кровью полить ее могилу, — продолжил Каллин, — Советую вам признать это.

Все забормотали: «Мы не достойны, это правда». Каллин шагнул вперед, меч блеснул в луче солнечного света, проникающего в таверну через дверь.

— Ладно, так и быть, — процедил он, — возвращайтесь к своей выпивке.

Вместо этого все бросились к двери, чтобы побыстрее покинуть таверну. Каллин вложил меч в ножны с такой силой, что был слышен скрежет металла. Мэйкин вытер пот с лица.

— Ладно, Макко, — проговорил Каллин, — можете думать обо мне все, что угодно, но Сериэн заслуживала куда лучшей доли, чем связаться с таким неудачником как я.

Мэйкин промычал что-то неразборчивое.

— А теперь ничего, кроме тебя, у меня от нее не осталось. — Каллин повернулся к дочери. — Впереди у нас тяжелая дорога, моя милая, но мы справимся.

— Папа, ты хочешь забрать меня с собой?

— Верно. И как можно скорее.

— Постойте-ка, — вмешался Мэйкин, — куда торопиться? Ты сейчас не в себе, и…

— Проклятье! — Каллин повернулся, схватившись за рукоятку меча, — Со мной все в порядке.

— Что ж, — отступился Мэйкин, — дело твое.

— Собери вещи, Джилл. Мы сейчас навестим могилу твоей мамы, а потом двинемся в путь. Я никогда больше не вернусь в эту треклятую деревню.

Довольная и перепуганная одновременно, Джилл побежала в комнату и начала складывать свои немногие пожитки в одеяло. Девочка слышала, как Мэйкин пытался поговорить с Каллином, но тот только рычал в ответ. Она рискнула потихоньку вызвать дикий народец. Серый гном материализовался прямо в воздухе и плавно спустился на пол.

— Папа забирает меня отсюда, — прошептала Джилл. — Ты хочешь со мной? Если согласен, то двигайся вслед за нами или заберись на его лошадь.

Гном исчез, и теперь Джилл гадала, увидит ли она его когда-нибудь снова.

— Джилл! — крикнул Каллин. — Перестань разговаривать сама с собой и иди сюда!

Джилл схватила свой узел и выбежала из таверны. Каллин сложил вещи в сумку, привязанную позади седла, а затем поднял Джилл и посадил сверху. Когда он вскочил в седло, Джилл обхватила отца, прислонившись лицом к широкой спине. Его рубашка вся была в круглых ржавых кольцах, которые образовались, когда кольчуга заржавела от пота. У него всегда были такие рубашки.

— Ну что ж, — грустно улыбнулся Мэйкин, — прощай, Джилл.

— Прощай, Мэйкин — ей вдруг захотелось заплакать. — Спасибо за то, что ты был добр ко мне.

Мэйкин махнул рукой, в его глазах были слезы. Джилл обернулась на своем неудобном сиденье и помахала в ответ, когда они начали спускаться с холма.

В нижней части деревни росла дубовая роща, посвященная Белу, богу Солнца и повелителю всех богов. Среди мощных дубов располагалось деревенское кладбище. Хотя на могиле Сериэн не было надгробного камня, как на могилах людей побогаче, Джилл знала, что она никогда не забудет, где мама нашла свой последний приют. Как только она подвела отца к могиле, Каллин вновь начал причитать, рыдая. Он бросился на землю, приник к могиле всем телом, как будто пытался передать земле свое горе, ища у нее поддержки. Джилл перепугалась и замерла.

Каллин затих, долго лежал безмолвно, затем выпрямился.

— Я привез в этот раз твоей маме подарок, и, ей-богу, она его получит.

Каллин достал из ножен свой серебряный клинок, срезал им кусочек дерна, а потом начал рыть, словно барсук, неглубокую ямку. Он достал из-под рубашки блестящий браслет, и Джилл увидела узкую витую змейку из чистого золота. Каллин положил его в ямку, засыпал землей и прикрыл дерном.

— Прощай, моя любовь, — прошептал он, — за время моих скитаний я никого не любил кроме тебя, и я молил богов, чтобы ты верила мне, когда я говорил тебе об этом.

Он поднялся, затем вытер лезвие своего клинка о штаны.

— Больше я скорбеть напоказ не буду. Но запомни, Джилл, что я любил твою маму.

— Я запомню, папа. Обещаю.

Весь день они двигались по дороге, ведущей на восток, — по узкой грязной колее, проложенной между остроконечными холмами среди сосновых лесов. Когда они проезжали вдоль полей, поросших молодыми зелеными злаками, фермеры провожали взглядом боевого коня и всадника с ребенком за спиной. Джилл устала трястись на своем неудобном сиденье и совсем закоченела, но Каллин был так погружен в свои мрачные мысли, что она боялась заговорить с ним.

Уже в сумерках они пересекли бурную реку и подъехали к окруженному стеной городу Эверби. Каллин спешился и повел лошадь под уздцы узкими извилистыми улочками, а Джилл тем временем, крепко вцепившись в седло, испуганно смотрела по сторонам широко раскрытыми глазами. Она ни разу в жизни не видела так много больших домов. Наконец они добрались до обшарпанного постоялого двора, позади которого виднелась конюшня. Хозяин поприветствовал Каллина, окликнув его по имени и дружески похлопав по плечу. Джилл до того устала, что даже не в состоянии была поесть. Каллин, взяв ее на руки, поднялся вверх по лестнице в грязную узкую комнату и положил Джилл на постель, которую устроил, накрыв своим плащом соломенную подстилку. Она заснула раньше, чем он успел задуть пламя свечи.

Когда Джилл проснулась, в комнате никого не было. Теперь комната была полна света, и девочка могла рассмотреть ее. Она поднялась с подстилки, испуганная, стараясь вспомнить, как она оказалась в этой чужой пустой комнате, в которой не было ничего, кроме груды одежды, лежавшей прямо на полу. 'Понадобилось несколько Минут для того, чтобы Джилл смогла припомнить, что накануне папа приехал за ней в деревню и забрал ее с собой. Вскоре вернулся Каллин, неся в одной руке кипяток в медной чашке, а в другой — ломоть хлеба:

— Поешь, малышка.

Джилл жадно набросилась на хлеб с орехами и смородиной.

Каллин тем временем поставил на пол чашку, достал из сумки мыло и осколок зеркала и устраивался на полу на коленях, чтобы побриться. Он всегда брился своим серебряным клинком. Когда отец вынул его из чехла, Джилл увидела изображение, выгравированное на лезвии, — парящий сокол. Этим знаком были отмечены все вещи Каллина.

— Папа, кинжал, похоже, очень острый? — спросила Джилл.

— Да, конечно, — отозвался Каллин и начал бриться. — Ты видишь, он не чисто серебряный — он сделан из сплава. Поэтому он не темнеет так быстро, как чистое серебро, и лезвие долго не тупится, этот сплав прочнее любой стали. Только несколько серебряных дел мастеров во всем королевстве знают его секрет и никому не открывают эту тайну.

— Почему не открывают?

— Откуда я знаю? Такие уж они скрытные люди… Я говорил тебе, что не только тот, кто изгнан или опозорен, может купить себе такой клинок. Любой воин может раздобыть серебряный кинжал и разъезжать с ним повсюду… вроде как чтобы показать себя… а затем вступить в отряд.

— Ты должен доказать, что можешь хорошо сражаться?

— Не просто хорошо, а отлично, — Каллин брился точными, короткими движениями. — Это, конечно, кое-что значит, но это не все. И у серебряных кинжалов есть свои понятия о чести. Мы все не ангелы, это так, но мы не воруем и не убиваем. Знатные лорды знают об этом, поэтому они доверяют нам и пользуются нашими услугами. И если пара негодяев придет в отряд и запятнает нашу репутацию, мы все умрем с голоду.

— Папа, а почему ты решил стать серебряным кинжалом?

— Не разговаривай с набитым ртом. Я не хотел, но другого выбора у меня не было, вот и все. Я не такой дурак, чтобы зарабатывать с клинком на жизнь просто потому, что мне так хочется.

— Я не понимаю.

Каллин продолжал, стерев остатки пены с верхней губы тыльной стороной ладони:

— Ну, ни один человек не станет кинжалом, если он имеет возможность вести приличную жизнь в крепости. Иногда люди поступают необдуманно и совершают такие глупости, из-за которых им заказан путь в приличный отряд. И когда такое случается… ну, тогда носить клинок — намного лучше, чем чистить конюшни или что-нибудь в этом роде. Тогда хотя бы ты зарабатываешь на жизнь, сражаясь как мужчина.

— Разве ты мог сделать глупость?!

Губы Каллина дрогнули в мимолетной улыбке.

— Выходит, что мог. Когда-то давным-давно твой папа был всадником в Керморском отряде, но потом сам накликал на себя беду. Никогда не позорь свое имя, Джилл. Послушай меня. Позор прилипает к тебе, как грязь липнет к рукам. Мой лорд выгнал меня, и правильно сделал. И мне ничего не оставалось, кроме длинной Дороги.

— Кроме чего?

— Длинной Дороги. Так серебряные кинжалы называют свою жизнь.

— Папа, а что ты такое сделал?

Каллин повернулся и бросил на нее такой холодный взгляд, что Джилл даже испугалась: не собирается ли он ударить ее?

— Когда ты поешь, — сказал он, смягчившись, — мы пойдем на базар и купим тебе какую-нибудь мальчишечью одежду. Платье не годится для езды верхом, да и мало ли что ждет нас в пути.

Джилл поняла, что у нее больше никогда в жизни не хватит смелости снова задать ему этот вопрос.

Каллин сдержал слово и в самом деле накупил много вещей: башмаки, штаны, рубашки, хороший шерстяной плащ и маленькую круглую брошку вместо застежки. Джилл никогда не видела, чтобы у него было так много денег прежде, настоящих денег — блестящих серебряных монет. Заметив ее вопросительный взгляд, отец объяснил, что захватил сына знатного лорда на поле боя, и эти деньги были платой за то, что он вернул сына родителям.

— Ты поступил благородно, папа, — заметила Джилл. — Ты не убил его, а отпустил на свободу.

— Благородно? — Каллин едва улыбнулся. — Я скажу тебе, дочка, что это мечта каждого серебряного кинжала — захватить в плен знатного лорда. Это приносит деньги, а не славу. И, проклятье, таким способом многие бедняки превратились в богачей.

Джилл была искренне удивлена. Взять в плен, чтобы заработать на этом деньги, — об этом никогда не упоминалось в народных песнях и великолепных сказаниях о войне. И все же она по-детски радовалась, что у них достаточно денег, особенно когда Каллин купил ей серого пони, которого она тут же назвала Гвиндик — по имени великого героя древности. Когда они вернулись на постоялый двор, Каллин сменил ей одежду, а потом бесцеремонно обрезал волосы серебряным клинком. Теперь она была похожа на мальчика.

— Длинные волосы будут помехой в дороге, — пояснил он. — Я не могу тратить свое время на то, чтобы ухаживать за тобой как нянька.

Джилл согласилась с ним, но, взглянув на себя в осколок зеркала, вздрогнула. Ну вот, теперь она даже не знает толком, кем отныне ей предстоит стать. Это ощущение не покидало ее и тогда, когда они спустились в таверну постоялого двора, чтобы подкрепиться. Она почувствовала, что должна встать и помочь хозяину постоялого двора Блэйру обслуживать посетителей, вместо того чтобы обедать со всеми. Был базарный день, таверна была полна торговцев, в широких штанах, что служило признаком их общественного положения. На Каллина они смотрели с презрением и по возможности избегали общения с ним.

Джилл только что покончила с тушеным мясом, когда трое молодых воинов ввалились в таверну и заказали эль. Джилл поняла, что это всадники из отряда лорда, потому что их рубашки на груди были украшены гербами с изображением бегущих оленей. Они остановились справа у двери и долго что-то оживленно рассказывали Блэйру. Каллин захотел еще эля, и ему пришлось самому идти к стойке.

Возвращался он с полной кружкой мимо трех парней. Один из них намеренно шагнул вперед и толкнул его под руку, так что из кружки плеснулся эль.

— Смотри, куда идешь, серебряный кинжал, — усмехнулся один из них.

Каллин поставил кружку и повернулся к нему лицом. Джилл забралась на стол, чтобы ей было видно, что происходит. Скаля зубы, двое других отступили к стене, оставив свободным пространство между Каллином и их приятелем.

— Хочешь затеять драку? — спросил Каллин.

— Хочу только научить неотесанного серебряного кинжала приличным манерам, — ответил парень. — Как тебя зовут, отребье?

— Каллин из Кермора. А тебе какое дело?

В комнате воцарилась мертвая тишина, и все повернулись в их сторону. Двое отошедших к стене пытались отговорить своего приятеля, удерживая его за плечи:

— Идем, Груффид. Допивай свое проклятое пиво. Ты еще слишком молод, чтобы умереть.

— Отойдите, — прорычал Груффид. — Вы хотите сказать, что я трус?

— Хотим сказать, что ты дурак, — не выдержал его приятель. — Извини нас, — обратился он к Каллину.

— За меня не извиняйтесь, — сказал Груффид. — Послушай, серебряный кинжал. Не может быть, чтобы хоть половина басен, которые сочинили о тебе, оказались правдой.

— Неужели? — Каллин положил руку на рукоятку своего меча. Казалось, будто сама комната застыла в ожидании, даже стены. Джилл зажала руками рот, сдерживая крик. Испуганные люди отодвигались назад, расступаясь и оставляя Каллина и Груффида наедине друг с другом.

— Эй, послушайте! — крикнул Блэйр. — Только не в моей гостинице.

Но было уже слишком поздно. Груффид выхватил меч. Раздраженно улыбнувшись, Каллин тоже извлек меч из ножен, но опустил руку с мечом вниз так, что кончик лезвия касался пола, В комнате воцарилась такая тишина, что Джилл слышала, как бьется ее сердце. Груффид сделал выпад и нанес удар — меч вылетел из его руки. Отскочив в сторону, он с грохотом упал на пол, а перепуганные посетители с визгом разбежались по комнате, от греха подальше. Каллин поднял лезвие своего меча, но не для того, чтобы нанести удар, а как будто указывая им на что-то. На мече было пятно крови. Выругавшись шепотом, Груффид стиснул запястье правой руки левой. Кровь сочилась сквозь пальцы.

— Я прошу всех быть свидетелями, что он нанес удар первым, — устало проговорил Каллин.

Комната наполнилась возбужденным шепотом, когда друзья Груффида удалились со своим раненым товарищем. Побледневший Блэйр бросился вслед, захватив меч Груффида. Каллин тем временем вытер лезвие о штанину, вложил меч в ножны, затем взял кружку и повернулся к своему столу.

— Джилл, а ну-ка слезай со стола, — сказал он раздраженно. — Что за невоспитанность?

— Я только хотела посмотреть, папочка, — ответила Джилл, спрыгивая вниз, — это было так здорово! Я даже не заметила твоего движения.

— Так же как и он, — сказал Каллин. — Ну ладно, Джилл, я допью эль, потом мы уложим все вещи и двинемся в путь.

— А я думала, мы останемся здесь ночевать.

Все еще возбужденный, Блэйр подбежал к ним:

— Проклятье, и часто с тобой такое случается?

— Частенько, — ответил Каллин. — Каждый из этих щенков думает, что его сильно зауважают, если он убьет Каллина из Кермора. — Он отпил эль большим глотком. — Все они хотят прославиться, поэтому цепляются ко мне, но мне это уже чертовски надоело.

— Еще бы, — Блэйр дрожал, как будто от холода. — Вот видишь, девочка, какая жизнь тебя ожидает в странствиях с отцом. Странная жена из тебя выйдет, когда ты повзрослеешь…

— А я выйду замуж только за человека, который будет таким же хорошим фехтовальщиком, как мой папа, — нашлась Джилл. — Хотя, скорее всего, я вообще никогда не выйду замуж.

Весь день они ехали быстро, не останавливаясь, и только к вечеру, за час до заката, Каллин решил, что они отъехали уже довольно далеко от отряда Груффида и теперь могут передохнуть. Они отыскали фермера, согласившегося продать немного овса для лошади Каллина и нового пони Джилл и разрешившего им расположиться на ночлег на обочине своего пастбища. Пока Каллин собирал дрова для костра в соседнем лесу, Джилл взяла под уздцы лошадей и повела их за изгородь. Ей пришлось тянуть их изо всех сил, пока она наконец не заманила их туда. Она уже возвращалась назад в лагерь, когда рядом неожиданно возник серый гном, который прыгал возле нее вверх и вниз. Джилл, смеясь, взяла его на руки.

— Ты следовал за мной? Я так рада!

Гном широко оскалился и улыбке и обнял ее за шею. На ощупь кожа его была сухой, покрытой чешуйками, и от него пахло свежевскопанной землей. Не раздумывая, Джилл взяла его с собой в лагерь и рассказала ему обо всем, что случилось с ними в дороге. Сначала он слушал внимательно, но вдруг нервно засуетился у нее на руках. Джилл обернулась и увидела Каллина, спешащего назад с охапкой дров, глаза его горели негодованием. Гном исчез.

— Во имя всех богов, Джилл! — сказал отец раздраженно. — Сколько можно играть в эти нелепые игры?! Бормочешь себе под нос и делаешь вид, будто что-то таскаешь в руках…

— Это ничего, папочка. Просто игра.

Каллин бросил охапку дров на землю.

— Чтобы я такого больше не видел. Ты выглядишь как полоумная. Прекрати эти дурацкие разговоры. Я куплю тебе куклу, если тебе так уж хочется с кем-то поболтать.

— У меня есть кукла. Спасибо.

— Тогда почему ты не поговоришь с ней?

— Хорошо, папа, я так и сделаю, обещаю.

Каллин внимательно посмотрел на нее.

— Ну, и во что же ты играла? — спросил он. — Опять какие-нибудь небылицы о диком народце?

Джилл опустила голову и начала ковырять траву носком ботинка. Каллин ударил ее по лицу.

— Не желаю больше слышать об этом. И прекрати бормотать себе под нос.

— Я больше не буду, папа, обещаю, — Джилл обиженно кусала губы, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не заплакать.

— Ну, будет тебе. — Он вдруг опустился перед ней на колени и положил руки ей на плечи. — Прости, что ударил тебя, милая. Твой отец сегодня весь на нервах. — Он выглядел растерянным и пристыженным. — Джилл, послушай меня. Многие в королевстве верят в то, что дикий народец в самом деле существует. Но ты знаешь, что люди говорят? Что все, кому дано их видеть, — колдуны и ведьмы. Ты понимаешь, что может случиться с тобой, если кто-нибудь услышит твои разговоры о диком народце? Хоть ты еще и маленькая, все равно могут быть неприятности. Я не хочу с мечом прорубаться сквозь толпу каких-нибудь злобных крестьян, которые решат тебя забить до смерти.

Джилл вмиг похолодела и задрожала всем телом. Каллин прижал ее к себе, но ей хотелось оттолкнуть его прочь и броситься в лес. «Я ведь вижу их! — думала она. — Значит, я ведьма? И теперь я стану старой каргой с дурным глазом, которая отравляет людей зельем…» Хуже всего, что она даже не могла поделиться с отцом своими страхами. Джилл разрыдалась.

— Ну ладно, ладно, — проворчал Каллин, — не сердись на меня. Хватит об этом, нам надо немного перекусить. Но теперь ты знаешь, почему не стоит упоминать о диком народце при посторонних.

— Я не буду, папа. Я очень, очень постараюсь.

Посреди ночи Джилл вдруг проснулась и обнаружила, что все вокруг сделалось серебристым в лунном свете. Серый гном примостился у изголовья, как будто охраняя ее. Каллин громко храпел, и Джилл отважилась прошептать:

— Ты мой самый лучший и верный друг, но я не хочу быть ведьмой.

Гном отрицательно затряс головой.

— Это правда, что только колдуны видят тебя?

И вновь последовало успокаивающее «нет». Он мягко дотронулся до ее лица, а затем исчез, унесенный порывом ветра, и это было похоже на танец в лунном сиянии. Джилл еще долго лежала без сна, улыбаясь сама себе с глубоким облегчением. И в то же самое время она понимала, что папа был прав; впредь она будет очень осторожной.

Обитатели Дэверри всегда были неугомонным народом. В давние времена Рассвета они исколесили тысячи миль, прежде чем основали старое королевство, Девецию Рига, что была частью Галлии. Барды до сих пор рассказывают в своих сказаниях о том, как они избегали вторжения руманов, бороздя океан под предводительством короля Брана в поисках Западных островов. Затем они объехали все острова, прежде чем король Бран увидел знамение — священную белую свинью, указавшую, где основать Дан Дэверри. Даже во времена Джилл эти люди проводили большую часть жизни в дороге — купцы с их караванами, мелкие торговцы с тюками, лудильщики, странствующие жрецы, молодые люди, переезжающие от одного лорда к другому в надежде найти место в отряде, и, конечно, серебряные кинжалы.

После нескольких недель беспокойной жизни вместе с отцом Джилл почувствовала, что соблазн кочевой жизни завладел ею. В пути всегда можно было увидеть что-нибудь необычное, повстречать новых людей, и теперь Джилл удивлялась, как она могла провести всю жизнь безвыездно в маленькой деревеньке.

У Каллина оставалось еще достаточно денег, поэтому Джилл удивилась, узнав, что он начал подыскивать новую службу. Все время, пока они двигались на восток по Керргонни, он постоянно расспрашивал о новостях, касающихся кровной вражды и пограничных войн.

— Лето почти миновало, — сказал он Джилл однажды ночью у костра во время привала. — Серебряный кинжал должен позаботиться о зиме. Конечно, далеко не всех в моем отряде так волнуют деньги, но ведь у них нет дочери, о которой надо заботиться.

— Это правда, папочка. Тебе когда-нибудь приходилось спать прямо на снегу?

— Нет, потому что я всегда мог вернуться на зиму к твоей маме. — Неожиданно Каллин погрустнел, его лицо увяло, он выглядел опустошенным. — Боги, единственная надежда на то, что она ничего об этом не узнает на том свете. Ее единственное дитя таскается по дорогам с таким человеком, как я!..

— Папа, ты очень славный, и мне с тобой нравится. Когда я вырасту, я тоже стану серебряным кинжалом, как ты.

— Ты только себя послушай! Девчонки не могут быть воинами.

— Почему? Так бывало во времена Рассвета. Я буду как Айва. Ты слышал эти сказания, папа? Бард лорда Мелина заходил к нам в таверну и пел для меня иногда. Я всегда просила его спеть об Айве. Она была великолепна. Ты знаешь, она была Ястребом.

— Да, я слышал такие легенды. Но это было очень давно. С тех пор все изменилось.

— Почему? Вовсе нет. Была ведь еще госпожа Гвенивер, и она жила в период Волнений, а не при Рассвете. Помнишь, мужчины надругались над ней, и она отплатила им за это. — Джилл положила руку на сердце, точно так, как делали барды: — «Навзничь они валились, и кровь цветки свои распускала на шлемах их и доспехах, дабы демоны ада могли их признать на входе…» Я заучила этот отрывок наизусть.

— Если когда-нибудь мы вернемся в Бобир, то я скажу барду лорда Мелина пару слов. Боги, кого это я произвел на свет?

— Ребенка, как две капли, похожего на тебя. Так мама всегда говорила. Она говорила, что я такая же упрямая, как ты, и совершенно несносная, когда на меня находит.

Каллин негромко рассмеялся. Джилл первый раз слышала, чтобы он смеялся вслух.

Наконец спустя два дня Каллин услышал интересные вести о найме солдат. Они остановились в дубовой роще, чтобы пообедать и как раз принялись за хлеб с сыром, как Джилл вдруг услышала топот двух коней, быстрой рысью приближавшихся к ним. Не успела она отреагировать на шум, как Каллин уже вскочил на ноги и стоял с Мечом наготове. Джилл поднялась только тогда, когда лица всадников, продиравшихся сквозь кустарник, уже были отчетливо видны. Они были вооружены, одеты в кольчуги и держали в руках обнаженные мечи.

— Стоять и не двигаться! — крикнул один из них. Когда они выехали на поляну, Каллин молча встал между ними и Джилл. Всадники остановили коней и вдруг заулыбались. Старший наклонился вперед в седле.

— Простите. Я думал, что вы люди лорда Иниса.

— Никогда даже не слышал о нем, — сказал Каллин. — А что мы натворили? Случайно явились в разгар междоусобицы?

— Вот именно. Мы служим тирину Браэду. Эти леса принадлежат ему, клянусь всеми богами!

— А я этого и не отрицаю. А что, лорд Инис возражает?

— Вот именно. Послушай, ты, похоже, серебряный кинжал. Ищешь работу? Очень кстати, нас только четверо против семерых из отряда лорда Иниса.

— Проклятье! — вскинул голову Каллин. — Кровавая, наверное, была драка!

— Ну, не совсем. Видишь ли, поначалу нас было пятеро против семерых. Но прежде тебе надо договориться с нашим лордом. Крепость всего в двух милях отсюда. Мимо нее не проскочишь.

И всадник, разумеется, оказался прав. В центре расчищенных пахотных земель виднелся невысокий холм. Крепость тирина была окружена толстыми каменными стенами. За ними располагалась четырехъярусная круглая башня, на крыше которой развевался красный с серым флаг. Как только они приблизились к крепости, Джилл разглядела, что большие обитые железом ворота в стене были только для вида. Стены давным-давно были разрушены. Три пролома в стене были такой ширины, что в них свободно могла проехать подвода. Плющ рос сквозь щебень, покрывавший землю. Внутри, за стеной, они обнаружили грязный двор, в котором когда-то было много построек, о чем свидетельствовали остатки фундамента и обломки стен, валявшиеся среди высокой травы. В одной башне верхняя часть стены была разрушена напрочь, так что Джилл могла видеть крохотные пустые комнатки.

— Что тут произошло, пап?

— Катапульта, не иначе.

Двор казался пустым и безмолвным, если не считать стаи больших белых гусей, ищущих улиток среди поросших плющом камней. Когда Каллин прокричал приветствие, из башни выбежал мальчик, одетый в грязный красно-серый плащ поверх рубахи и брюк.

— Вы кто? — спросил он.

— Каллин из Кермора. Я хочу поговорить с твоим лордом.

— Он сейчас говорит с моим отцом, но они не станут возражать, если вы просто войдете.

— Так не годится, — сказал сурово Каллин. — Ты должен поклониться мне и сказать: «Я осведомлюсь, любезный господин, но знатный тирин Браэд сейчас может быть занят важными делами».

Но он же не занят! Он ничего не делает, только воюет с лордом Инисом. А сегодня даже войны нет…

Приемный зал тирина Браэда в действительности оказался большой круглой комнатой, расположенной в нижнем ярусе башни. В зале было два больших каменных камина, украшенных резными изображениями львов. Между каминами могло разместиться около двух сотен людей. Дальний камин был оборудован под кухню, неряшливая девица стояла около кухонного стола и крошила морковку и турнепс на гарнир к баранине, которая жарилась на вертеле над огнем. Около ближнего камина были выставлены три стола и неустойчивые на вид скамейки. На одной из них за столом сидели двое мужчин и пили эль: мужчина средних лет с курчавой черной бородой и юноша лет семнадцати с длинным носом, почему-то напомнивший Джилл кролика. Он был одет в клетчатые брюки и рубаху, украшенную львами, — парень, скорее всего, и был тирином. Юный паж подбежал к столу и дернул лорда за рукав:

— Ваша милость, там пришел серебряный кинжал. Его зовут Каллин из Кермора.

— Правда? — Браэд поднялся с места. — Это кстати. Присоединяйтесь к нам.

Без всяких церемоний Браэд усадил Джилл и Каллина на скамью и отправил мальчика, которого звали Абрин, принести побольше эля. Сидящий рядом человек оказался его советником по имени Глин. Когда тирин снова уселся, его стул пугающе заскрипел.

— Я встретил двоих ваших людей в дубовой роще, ваша милость. Они рассказали мне о вашей междоусобице.

— Да, с Инисом, этим ублюдочным слизняком! — Браэд уныло глотнул пива. — Действительно, я бы хотел нанять тебя, но, к сожалению, моя казна в таком же плачевном состоянии, как и стены крепости. — Он посмотрел на Глина. — Может, мы наскребем еще хоть что-нибудь?

— Разве что коня. Он всегда сможет продать его в городе.

— Верно, — заухмылялся Браэд. — Или… как насчет капусты? У меня ее полным-полно. Ну же, серебряный кинжал, подумай только, какая это полезная вещь — капуста. Если оставить ее сгнить, то ею можно потом забросать врагов на улице. Если ты ухаживаешь за девушкой, то можно подарить ей свежий кочан, это будет так неожиданно для нее, или…

— Ваша милость! — прервал его Глин.

— Ну ладно, я увлекся, — Браэд сделал еще глоток эля, — но если ты согласен, то мы дадим тебе лошадь, а также поставим на довольствие и тебя, и твоего оруженосца.

— Я согласен, — сказал Каллин, — но это не оруженосец, это моя дочь.

— И правда. — Браэд наклонился поближе. — Ты чтишь своего отца, дитя.

— Больше всех на свете, — ответила Джилл, — кроме короля, конечно, но я его никогда не встречала.

— Прекрасно сказано, — Браэд громко рыгнул. — Какая жалость, что этот гнойный прыщ по имени Инис не имеет такого почтения к королю, как это невинное дитя.

Каллин повернулся, адресуя свой вопрос советнику Глину:

— А в чем причина вражды, любезный господин? Ваши люди сказали мне только, что спор возник из-за леса.

— В общем-то, да, — сказал Глин, задумчиво поглаживая свою бороду. — Вражда длится уже давно, еще с тех пор, когда дед лорда Иниса объявил войну деду их милости. В те дни они сражались за титул тирина и по прочим серьезным поводам, но понемногу все улеглось. Однако, видите ли, лес расположен как раз на границе двух поместий. Это последнее, что осталось решить.

— Инис так думает! — Браэд ударил рукой по столу. — Советник самого верховного короля лично рассматривал это дело и принял мою сторону.

— Ну, ваша милость, — примирительно сказал Глин, — Инис оспаривает только часть решения суда. Он уступил вам деревья.

— Да, но каков мерзавец! Утверждает, будто его свиные права древнее наших!

— Свиные права? — изумленно переспросил Каллин.

— Свиные права, — подтвердил Глин. — Понимаете, по осени крестьяне выпускают в лес свиней, чтобы те лакомились желудями. Но на всех свиней желудей не хватает…

— Так вот, этот высохший ослиный хвост утверждает, что желуди — его, — вмешался Браэд. — Его люди убили одного из моих парней, когда прошлой осенью мы гнали их свиней из леса.

Каллин вздохнул и сделал очень большой глоток эля.

— Папа, мне непонятно, — сказала Джилл. — Неужели человека можно убить из-за свинячьей еды?

— Это вопрос чести! — Браэд стукнул об стол своей кружкой с такой силой, что пиво расплескалось. — Я ни одному человеку не позволю лишить меня того, что мое по праву. Честь клана взывает к мести! Мы будем драться до последнего человека!

— Жаль, что мы не можем вооружить свиней! — заметил Каллин. — Каждый должен сам сражаться за себе пропитание.

— Вот было бы здорово! — воскликнул Браэд, радостно осклабившись. — Надеть на них маленькие шлемы, вместо мечей — клыки, а мы обучили бы их идти в атаку под звуки рога.

— Ваша милость! — взвыл Глин.

— Ну хорошо, действительно, я снова увлекся.

Глин с Абрином, который оказался сыном пожилого советника, отвели Джилл и Каллина в казарму, расположенную во дворе позади всех построек. Как это и было принято, стражники спали прямо над конюшнями. Зимой тепло от лошадиных тел помогало людям согреться. Но сейчас, в эти знойные летние дни, здесь стоял невыносимый запах. Глин показал Каллину пару свободных коек, потом помедлил, наблюдая, как Каллин разбирает свои принадлежности.

— Ты знаешь, серебряный кинжал, — сказал Глин, — я не стесняюсь признать, что очень рад твоему появлению. Нам очень нужен человек с твоим опытом.

— Спасибо, — ответил Каллин. — Вы давно служите у тирина, добрый господин?

— Всю его жизнь. Сначала я служил у его отца. И, надо сказать, он был великим человеком, одним из тех, кто пытался разрешить конфликт с помощью закона, а не меча. Боюсь, что лорд Браэд пошел в своего деда. — Глин замолчал, повернувшись к Абрину. — Джилл — наша гостья, Абрин, поэтому будь с ней вежлив. Идите, поиграйте на улице.

— Это означает, что разговор обещает быть интересным, — усмехнулся Абрин.

— Джилл, — сказал Каллин. — Кыш отсюда.

Джилл взяла Абрина за руку и повела его из казармы.

Они задержались возле конюшни, наблюдая, как гуси ходят среди камней, переваливаясь из стороны в сторону.

— Эти гуси щиплются? — спросила Джилл.

— Еще как. Держу пари, что ты их боишься.

— С чего ты взял?

— Ты девчонка. А девчонки всегда боятся.

— Неправда.

— Правда. И имя у тебя тоже странное. Джилл — это не настоящее имя. Так зовут только крестьянок.

— И что?

— Как что? Быть крестьянином — это хуже всего. И еще ты носишь штаны!

— Я никакая не крестьянка. А штаны купил мне папа.

— Твой отец — серебряный кинжал, а они все — отребье.

Джилл размахнулась и что было силы съездила ему прямо по лицу.

Абрин закричал от неожиданности, а затем ударил ее в ответ, но Джилл увернулась и стукнула его кулаком по уху. С воплем он прыгнул на нее и повалил на землю, но она била его локтем в живот до тех пор, пока он не освободил ее. Они боролись, пинали друг друга ногами, дрались кулаками, пока наконец Джилл не услышала, как Каллин и Глин кричат им, чтобы они прекратили. В следующий момент Каллин схватил Джилл за плечи и оттащил ее от беспомощного Абрина.

— И что все это значит? — спросил он раздраженно.

— Он сказал, что все серебряные кинжалы — отребье. И я его стукнула.

Абрин поднялся с земли и сел, хныкая и вытирая окровавленный нос. Каллин было широко улыбнулся Джилл, а потом поспешил снова сделать строгое лицо.

— Послушай, Абрин, — сказал сыну Глин, — так нельзя обращаться с гостями. Если ты не обучишься вежливости, то как же ты сможешь потом служить знатному лорду?

Глин повел Абрина в башню, нещадно ругаясь. Каллин начал счищать грязь с одежды Джилл, приговаривая:

— Во имя всех богов, моя дорогая, где ты научилась так драться?

— В Бобире, где же еще! Дети постоянно обзывали меня незаконорожденной, и я дралась с ними, а потом научилась побеждать.

— Что верно, то верно. Ты и впрямь дочь Каллина из Кермора.

До конца дня Джилл и Абрин старались избегать друг друга, но на следующее утро Абрин не выдержал. Он присел на землю около ее ног и пнул кусок дерна носком башмака.

— Извини меня за то, что я назвал твоего отца отребьем. Мой папа говорит, что у тебя может быть какое хочешь имя, и ты можешь ходить в штанах сколько угодно, и все такое. Извини.

— Спасибо. Я тоже сожалею, что разбила тебе нос до крови. Я не хотела так сильно ударить.

Абрин посмотрел на нее и улыбнулся.

— Хочешь, поиграем в войну? — предложил он. — У меня есть пара деревянных мечей.

Следующие несколько дней жизнь в крепости верховного лорда Браэда текла спокойно. По утрам Каллин в сопровождении двух всадников отправлялся патрулировать дубовую рощу.

После обеда Браэд с другими двумя всадниками приезжал ему на смену. Джилл помогла Абрину выполнить его обязанности по дому, после чего у них оставалась еще уйма времени, чтобы поиграть с мечами или кожаным мячом.

Единственной проблемой для Джилл была мать Абрина, которая считала, что девочке надлежит учиться шитью, а не бегать вокруг крепости. Но Джилл была настолько сообразительной, что наловчилась избегать ее. За обедом отряд ел за одним столом, а семьи лорда и Глина — за другим.

Иногда советник возвращался в свои комнаты сразу после обеда, а Браэд подходил выпить вместе со своими воинами. Он, как всегда, заводил разговор о семейной вражде, подробности которой обсуждались из года в год. Он знал наизусть обо всем, что случилось задолго до его рождения, но припоминал и все свежие обиды.

Так прошла неделя размеренной спокойной жизни. Однажды вечером к столу, за которым ужинали бойцы отряда, торопливо подошел Браэд; его светлые глаза блестели, выдавая возбуждение.

У него были новости: один из слуг был в деревне и слышал сплетни о планах Иниса.

— Безродный гнойник! Утверждает, что раз свиные права за ним, то он может посылать своих хрюшек в лес хоть летом, хоть осенью. И он намерен приставить к своим свиньям вооруженную охрану!

За исключением Каллина, весь отряд начал возмущаться, демонстративно грохая кружками об стол.

— А я говорю, что ни одна свинья и шагу не ступит по моему лесу, — продолжал Браэд. — И с этой минуты весь отряд целиком будет выезжать в дозор.

Все возликовали.

— Ваша милость, — вмешался Каллин, — разрешите дать вам совет?

— Ну конечно, — ответил Браэд. — Я высоко ценю твой опыт в этих делах.

— Спасибо, ваша милость. Раньше мы выезжали одним патрулем, а в это время отряд Иниса мог объявиться на другом конце леса. Будет лучше, если мы разобьемся на два дозора и будем ездить по пересекающимся маршрутам. Мы сможем использовать пажей и прислугу для того, чтобы посылать сообщения, и все такое.

— Правильно мыслишь. Мы так и сделаем. Абрина прихватим с собой.

— А мне можно поехать? — спросила Джилл. — У меня есть пони.

— Джилл, не вмешивайся, — рассердился Каллин.

— Чувствуется отцовская выучка, — ухмыльнулся Браэд, — Я разрешаю, почему бы нет.

Поскольку Браэд был тирином, а Каллин — всего лишь серебряным кинжалом, он не мог ничего возразить, но позже, когда они остались одни, он хорошенько отшлепал дочь.

После двух дней патрулирования вместе с отрядом Джилл уже жалела о том, что настояла на своем, потому что ей быстро наскучило это занятие. С Каллином и еще двумя всадниками они скакали рысью в один конец леса, затем поворачивали и неслись в другой конец навстречу Браэду, а остальная часть отряда наоборот, — и так до самых сумерек. Единственным утешением Джилл было то, что ей доверили возить серебряный красивый горн, который она повесила на плечо на кожаном ремешке. Наконец, на третий день, примерно через час от начала дозора, Джилл услышала странный звук, доносившийся с опушки леса. Она приостановила своего пони и снова прислушалась: стук и хрюканье раздавались в лесу.

— Папа! — крикнула Джилл. — Я слышу хрюканье свиней и топот копыт.

Все трое развернули коней и поскакали назад.

— Вот они, — Каллин выхватил меч. — Скачи к лорду! Мы их задержим!

Переходя на галоп, Джилл несколько раз протрубила в горн. Наконец она услышала ответный сигнал Абрина. Верховный лорд Браэд выехал из-за деревьев ей навстречу.

— Ваша милость! — крикнула Джилл. — Они здесь!

Девочка быстро развернула своего пони и поскакала назад впереди всех: Джилл не хотела ничего пропустить. Когда она пробиралась через лесные заросли, до нее явно доносилось свиное хрюканье. Впереди виднелась тропинка, пересекающая луг, и Каллин вместе с другими всадниками устроили заслон. Вниз по лугу продвигалась странная процессия. Во главе ее был лорд Инис, державший зеленый щит, украшенный золотым гербом. За ним ехали семеро всадников — также вооруженных и готовых к бою. В тылу находилось стадо из десяти свиней и два перепуганных крестьянина, которые толкали животных палками, заставляя их двигаться вперед. Браэд и его люди подъехали к позиции, занятой Каллином и его товарищами. Когда Браэд обнажил меч, воины последовали его примеру, выкрикивая оскорбления в адрес лорда Иниса, те также отвечали бранью. Каллин крикнул Джилл и Абрину, чтобы они оставались на дороге, затем спокойно уселся на своего коня, положив обнаженный меч поверх седла.

— Лорд Инис сам свинья, — проговорил Абрин, — привел всех своих людей только для того, чтобы запугать нас числом.

— Верно, но он нас не запугает. Мой папа стоит троих его бойцов.

Процессия неспешно приближалась. Свиньи держались неровными рядами, хрюкая и выражая беспокойство при виде вооруженных людей, окружавших их. Наконец лорд Инис остановил коня в десяти шагах от тирина Браэда. Пока оба пристально изучали друг друга, свиньи толпились вокруг. Даже издали Джилл чуяла запах больших серых боровов с клочьями темной шерсти на боках и блестящими клыками.

— Итак, — прокричал Инис, — ты намерен лишить меня моих законных прав, Браэд?

— Нет у тебя никаких прав, — небрежно бросил Браэд.

— Нет, есть. Никто не имеет права перегораживать мне дорогу и оскорблять меня.

Свиньи захрюкали так громко, как будто одобряли своего хозяина. Каллин стегнул своего коня, подъехал ближе и поклонился с седла обоим лордам.

— Ваша милость, милорд, я обращаюсь к вам обоим. Разве вы не видите как нелепо выглядит наш поединок, в окружении всех этих свиней?!

— Придержи, серебряный кинжал, — свирепо прорычал Инис, — я не потерплю насмешек от человека без чести.

— Никаких насмешек, мой господин. Позвольте узнать, считаете ли вы, что у вас самого есть права доступа в эту рощу, наравне со свиньями?

Бразд самодовольно заулыбался, Инис угрюмо молчал.

— Скажите-ка, господин, — продолжал Каллин, — если бы речь шла не о свиньях, разве вы оспорили бы решение, вынесенное королевским судом?

— Я никогда не поспорил бы с его величеством, — ответил Инис. — Но мои свиньи…

С гиканьем Каллин пустил коня в галоп и, объехав вокруг Иниса и его людей, поскакал прямо на стадо свиней. Воинственно крича, он решительно размахивал лезвием своего меча. Свиньи вместе со своими пастухами пришли в ужас. Они бежали все вместе, хрюкая и визжа, наперегонки через луг, по направлению к дому. Оба отряда хохотали при виде этого зрелища. Только Инис в бешенстве взывал к своим людям, требуя прекратить комедию и исполнить воинский долг. Наконец Каллин оставил погоню и медленно двинулся назад.

— Что скажете, господин? — прокричал Каллин. — Ваши свиньи не желают больше здесь прогуливаться.

Лорд Инис пришпорил коня и сделал выпад в сторону Каллина. Тот отразил удар лезвием меча, слегка отклонившись в сторону. Не удержавшись в седле, Инис упал на землю. В его отряде послышались воинственные крики. Погоня за свиньями — одно дело, оскорбление их лорда — совсем другое. Все семеро всадников развернули лошадей и направились прямо на Каллина и его товарищей. Джилл ухватилась руками за седло и пронзительно закричала. Отец оказался среди противников совершенно один. Она увидела, как Инис вскарабкался на лошадь как раз в тот момент, когда отряды сблизились.

Кони, пришпоренные всадниками, бросались вперед и брыкались, вставая на дыбы. Люди бестолково размахивали лезвиями и ругались, сдерживая натиск. Густая, как туман, пыль поднималась над свалкой. Казалось, никто из мужчин не участвовал раньше в сражениях и не намерен биться всерьез. Наконец Джилл увидела отца, который продвигался к краю схватки.

Каллин действовал молча, его лицо было совершенно спокойным, как будто ему наскучила эта возня. Потом он начал наносить удары. Он не пытался увернуться, как другие. Нанося тяжелые удары, он прокладывал себе путь сквозь толпу, рубя сплеча вокруг снова и снова, пробираясь к лорду Инису. Воины отряда Иниса в панике отступали перед ним. Вот один из всадников зашатался в седле, лицо его было залито кровью. Каллин продвигался вперед во главе клина из людей Бразда. Он был уже почти возле Иниса, когда противник отрезал его от остальных, преградив им путь своей лошадью. Через мгновение мечи сверкнули и скрестились, затем всадник гортанно вскрикнул и полетел через голову своего коня в толпу. Цепь из людей лорда Иниса была разорвана. Каллин вскинул голову, но его лицо по-прежнему ничего не выражало.

С проклятьями Инис развернул своего коня и бросился бежать, его отряд последовал за ним. Браэд и его люди преследовали их со свистом и улюлюканьем. Каллин, оставшийся позади, спешился, встал на колени, наклонился над телом лежавшего на земле воина.

Не раздумывая, Джилл поспешила к отцу.

— Папа, ты как?

— Уходи прочь. — Каллин оттолкнул девочку и ударил по лицу. — Прочь, Джилл.

Но было уже поздно. Она увидела то, от чего Каллин хотел оградить ее: всадник лежал ничком в луже крови. Шея его была странно изогнута: в горле зияла дыра, белокурые волосы залиты кровью, которая казалась теплой, липкой и пахла неожиданно сладко.

— Ты видела? — бросился к ней Абрин; лицо его было мертвенно-бледным.

Джилл упала на колени, и ее выворачивало до тех пор, пока не заболел живот. Абрин тронул ее за плечо и помог подняться. Ее так знобило, как будто на улице был мороз. Они отправились к своим лошадкам и, сидя на пони, наблюдали, как отряд возвращается назад, смеясь и радуясь победе. Джилл так устала, что глаза ее закрывались сами собой, и вновь перед ней возникал образ мертвого юноши, красная кровавая пелена застилала взор. Каллин оставил отряд и приблизился к дочери.

— Я же велел тебе держаться подальше, — недовольно сказал он.

— Я забыла. Я ничего не соображала.

— Похоже на то. Что это у тебя на губах? Тебя вырвало?

Джилл вытерла рот рукавом. Он оставался ее отцом, ее замечательным папочкой, хотя она только что видела, как он убил человека. Когда он положил руку ей на плечо, она вздрогнула.

— Я тебя не ударю, — не понял ее Каллин. — Меня и самого в первый раз стошнило, когда я увидел мертвеца. Проклятье, еще один человек погиб из-за свинячьей жратвы! Надеюсь, наш гордый болван на этом остановится.

— Вы имеете в виду Иниса? — спросил Абрин.

— И его тоже, — ответил Каллин.

Отряд забрал тело убитого в крепость, чтобы затем тирин мог на почетных условиях отослать его Инису. Абрин сел на своего пони и поскакал вслед за Каллином. Тело убитого юноши, привязанное к седлу, безжизненно повисло, похожее на тряпичную куклу, — так показалось Джилл. Тошнота снова подступила к горлу. Когда отряд подъезжал к крепости, Глин и слуги выбежали им навстречу. Джилл незаметно ускользнула, обежав вокруг башни в поисках тихого убежища, где можно было бы спрятаться от чужих глаз в тени разрушенной стены. Она знала, что Абрин побежит к своей матери, и горько ему завидовала.

Она просидела так довольно долго, прежде чем Каллин разыскал ее. Он сел рядом на землю, но Джилл не могла себя заставить взглянуть на отца.

— Герольд поехал, чтобы отвезти беднягу домой. Надеюсь, эта смерть будет последней. Честь жалкого отряда Браэда отомщена, а Иниса перепугался до колик.

Джилл посмотрела на руки Каллина, устало опущенные на колени. Без латных рукавиц, они снова были его теплыми руками — это они подносили ей еду, гладили по волосам, обнимали за плечи. Добрые руки отца, они не стали другими. «Он убил немало людей, — подумала Джилл. — Вот почему он так знаменит».

— Тебе все еще нехорошо? — спросил Каллин.

— Нет. Я не думала, что кровь так пахнет.

— Да, именно так. И так она течет. Ты думаешь, почему я не хотел, чтобы ты ехала с нами?

— Ты знал, что кто-нибудь погибнет?

— Я надеялся, что смогу остановить их, но я всегда готов к смерти. Такое часто случается там, где мне приходится бывать. Знаешь, я думал, что эти парни быстренько разбегутся, но, видишь, нашелся один волчонок в стае зайцев. Бедняга. Вот что он получил за свою отвагу.

— Папа, тебе жаль его?

— Да. И вот что, милая… Никто во всем Дэверри больше тебе в таком не сознается… Мне жаль каждого из убитых мною, и эта мысль не дает мне покоя. Но у каждого человека своя судьба, и никто не в силах изменить ее, а тем более — чужую. Однажды моя собственная Судьба настигнет меня, и она будет такой же, как у всех, убитых мною. Это сделка с богами. Все солдаты погибают. Ты понимаешь, о чем я?

— Вроде как твоя жизнь — за их жизни. Так?

— Да, именно. Больше ничего человеку не остается.

Джилл почувствовала себя значительно лучше. Рассуждения Каллина о неотвратимости Судьбы были ей понятны.

— Мне остается только честь, в моей сделке с Судьбой, — продолжал Каллин. — Я тебе уже говорил: не предавай себя. Если обстоятельства потребуют от тебя совершить бесчестный поступок, вспомни своего отца: бесчестье принесло ему… долгую дорогу и презрение в глазах людей.

— Но разве это не было твоей судьбой — стать кинжалом?

—  Нет, — губы Каллина тронула горькая улыбка. — Человек не может сделать улучшить свою судьбу, но вот сделать ее хуже — вполне ему по силам.

— А кто творит Судьбу? Боги?

— Нет. Судьба сама правит богами. Они не могут изменить человеческую судьбу, и не имеет значения, как много человек молится и приносит жертв. Помнишь сказание о Гвиндике, жившем во времена Рассвета? Богиня Эпона пыталась сохранить ему жизнь, но Судьба была против. Она метнула копье в проклятых руманов, но Гвиндик обернулся — и копье угодило в него.

— Да, и он принял смерть молча. Но тот парень, которого ты убил, кричал.

— Я слышал. — Лицо Каллина опять стало спокойным, таким, каким оно было во время сражения. — Но не презирай его за это. Я уж точно не стану.

Джилл задумалась на мгновение, затем прислонилась к его плечу. Каллин обнял ее и крепко прижал к себе. Он все-таки был ее отцом… и больше у нее никого не было в этом мире.

В сумерки вернулся герольд. После переговоров с герольдом и тирином, советник Глин разыскал Каллина:

— Лорд Инис будет просить о мире завтра утром, и тирин Браэд даст согласие.

— Благодарение всем богам, — откликнулся Каллин. — Тогда мы с Джилл двинемся дальше.

Этой ночью Джилл спала на одной кровати с отцом. Она прижалась к его широкой спине и старалась не думать о сражении, но во сне видение настигло ее. Она снова подбежала к Каллину и снова увидела мертвого юношу. Всмотревшись внимательнее, Джилл вздрогнула: Айва стояла на месте отца — такая, какой Джилл представляла ее в своих грезах: высокая и стройная, с золотым нимбом вокруг головы и длинным копьем в руке. В другой руке она держала щит с изображением луны в ее темной фазе. Джилл знала, что она не может видеть луну, если она темная, но во сне всякое случается. Чтобы не показать Айве, что она испугалась, Джилл заставила себя смотреть на убитого юношу. На ее глазах тело исчезало, сливаясь с землей. Через несколько мгновений не осталось ничего, кроме свежей травы, густой и зеленой. Когда она посмотрела на Айву, та улыбалась ей, а на щите появилось изображение полной луны.

Джилл проснулась и услышала ровное похрапывание спящего рядом Каллина. Девочка еще раз вспомнила весь сон от начала до конца, чтобы не забыть. Сама не зная почему, она была уверена, что это очень важно.

Семь долгих лет, с того дня, как жаворонки дали ему знак на побережье, Невин бродил по королевству в поисках младенца, носившего в душе его Судьбу. Ведь силы двеомера ограничены, и никакой маг не в силах колдовством отыскать человека, которого никогда не видел во плоти. Доверившись удаче, он взял свою верховую лошадь и мула, нагруженного травами и лекарствами, и отправился в дорогу с намерением лечить бедный люд, постоянно переезжая с места на место. Сейчас, когда второе лето было на исходе, он ехал по дороге, ведущей в Кантрай, город, расположенный в северо-восточной части королевства. В городе у него был хороший друг, аптекарь Лиден, у которого можно переждать зиму.

Дорога на Кантрай бежала среди бесконечных холмов, поросших травой, кое-где в затененных долинах виднелись белые березки. В один из таких славных деньков он ехал медленно, не подгоняя коня, в то время как мул тащился сзади с поклажей. Он был погружен в размышления и пребывал в состоянии, близком к трансу. Невин думал о женщине, которая для него навсегда останется Бранвен, хотя теперь она стала ребенком с совсем другим именем. Неожиданно его размышления были прерваны топотом копыт: отряд всадников быстрой рысью спускался с холма и направлялся в его сторону. Их было около двадцати человек. Щиты, висевшие на ремнях по обе стороны седла, были украшены гербами с изображением серебряного дракона, символа Аберуина. Всадники скакали позади молодого паренька. Один из них крикнул Невину, чтобы он посторонился и освободил дорогу. Тот поспешно развернул коня, отъезжая вправо, но мальчик поднялся в стременах и дал приказ отряду остановиться.

Ругаясь вполголоса, под стук копыт и лязг металла, всадники выполнили приказ. Когда Невин подъехал ближе, то с изумлением обнаружил, что юный господин велит своим спутникам самим отойти к обочине, чтобы дать дорогу старому травнику. Мальчик, на вид не старше десяти лет, был в парадном серебристо-голубом плаще Аберуинов. Невина поразила необычайная красота ребенка. У мальчика были иссиня-черные вьющиеся волосы, большие синие глаза, тонкие черты и нежный, почти девичий рот. Невин остановил коня и поклонился:

— Смиренно благодарю, господин, вы оказываете мне слишком большую честь.

— Всякий человек, убеленный сединами, заслуживает почтения. — Молодой лорд смерил своих спутников надменным взором. — Нам ведь легче управлять своими лошадьми, чем вам.

— Воистину так, — согласился Невин. — Могу ли я узнать ваше имя?

— Лорд Родри Майлвад Аберуин. — Мальчик очаровательно улыбнулся. — Держу пари, вы гадаете, с какой стати элдисцы забрались так далеко от дома.

— Я и впрямь подумал об этом.

— Так вот, я был пажом у моего дяди, лорда Ивмура Кантрайского, но отец прислал за мной своих людей. Моего брата Эдри убили.

— Это печалит мне сердце, господин.

— Мне тоже. — Лорд Родри посмотрел на поводья в своих руках сморгнул слезы с глаз. — Я любил Эдри. Он не такой, как Райс. Райс — это мой старший брат, и он настоящий волчара. — Он поднял глаза, застенчиво улыбаясь. — Мне не следовало бы рассказывать обо всем этом незнакомцу.

— Да, действительно, не стоит, господин.

Невин заглянул в темно-синие глаза мальчика и чуть было не выругался вслух. На мгновение он узрел душу человека, чья судьба была тесно переплетена с судьбой Бранвен и его собственной. Затем видение покинуло его.

— И что, ваша милость останется при Аберуинском дворе? — спросил Невин.

— Вероятно. Я думаю, отец призвал меня домой, потому что я теперь второй наследник.

— Он поступил мудро, господин. Может быть, мы еще увидимся с его милостью в Аберуине. Я часто странствую по Элдису в поисках трав.

Невин снова поклонился, на что Роди ответил небрежным взмахом руки, а затем стегнул свою лошадь и поскакал прочь. На вершине холма он обернулся и, прищурившись, наблюдал, как отряд скачет рысью, вздымая облака пыли. «Удача, двойная удача, — бормотал про себя Невин. — Владыки Судьбы не оставили меня!»

На ночлег Невин остановился на грязном постоялом Дворе, близ дороги. Он притулился на табурете возле камина, — усталый старик, дремлющий над кружкой эля и глядящий в огонь. Никто из посетителей и не подумал обратиться к нему, даже шумные стражники местного лорда. Он глубоко ушел в себя и сконцентрировался на предвидении. В очаге языки пламени плясали над пылающими дровами, помогая создавать мысленные образы. Когда Невин подумал о юном лорде Родри, перед его взором отчетливо возник образ мальчика в серебристом Плаще, сидевшего возле бивачного костра и жующего хлеб в окружении своих спутников. Невин улыбнулся, затем прогнал это видение.

Наконец у него появился ключ. Во всех прежних жизнях душа Бранвен была тесно связана с душой, ныне заключенной в теле мальчика. Рано или поздно, даже если Невин не успеет отыскать ее прежде, она сама найдет Родри, — а уж о нем Невин знал теперь все. Как же его звали прежде? Да, верно, Блайн…

А вокруг в таверне завсегдатаи хохотали, перешучивались и попивали эль, кидали кости. Невин чувствовал себя совершенно оторванным от них и от нормальной жизни, символом которой были все эти люди. К тому же нынче он очень устал, и воспоминания непрошенными явились терзать его с новой силой. Больше всего ему хотелось бы умереть и забыть обо всем, — но в смерти ему было отказано. Давным-давно… но именно те дни положили начало всему.

ДЭВЕРРИ, 643

Если писать щепкой на песке, вскоре волны и ветер сотрут слова. Таковы проступки обычных людей. Если высечь слова в камне, они пребудут вовеки. Человек, овладевший двеомером, сам становится резцом. Все его ошибки навеки остаются запечатлены в самой плоти Времени…

«Тайная книга друида Кадваллона»

Буря пришла на закате, с ливнем и ветром, от которого содрогнулся весенний лес. К рассвету крыша хижины начала протекать, и тонкий ручеек в углу размывал утоптанный глиняный пол, прежде чем исчезнуть под стеной. Регор стоял, подбоченившись, и смотрел, как струится вода.

— Выбраться обратно тебе будет непросто, — заметил он.

— Знаю, — ответил принц, — но я вернусь до праздника Белтейн. Лаю слово.

Регор улыбнулся, но в лице его было сомнение. Он выбрал пару больших поленьев из кучи в углу и положил их в небольшой каменный очаг. Затем взмахнул рукой, дерево тут же вспыхнуло, и пламя лизнуло кору. Принц присвистнул от восторга.

— Тебе надо преодолеть увлечение этими трюками, — проговорил Регор. — Подлинный двеомер куда глубже.

— Я понимаю. Но не стану обманывать и говорить, будто уже позабыл свой детский восторг.

— И это правильно. Ты славный мальчик, Галрион.

Регор потянулся, гибкий, как кошка, и окинул принца проницательным взглядом. Внешне Регор был похож на старого крестьянина. Он был низкого роста, но очень крепкий и широкоплечий. Носил он грязные коричневые штаны и простую рубаху, подпоясанную обрывком веревки, вместо ремня. Его седые волосы были неаккуратно острижены, а усы явно требовали ухода. Иногда, размышляя на досуге, Галрион удивлялся, почему этот человек имеет на него такое большое влияние, что принц беспрекословно подчиняется его приказам. Должно быть, все дело в двеомере, говорил он себе. К чему богатство, если есть магия!

— Ты думал о своей нареченной? — спросил Регор.

— Да. Я сделаю все, как ты сказал.

— Ты должен сделать это, потому что понимаешь причины, а не просто исполняешь мои команды, словно охотничья собака.

— Конечно. Но ты уверен? Я могу привезти ее с собой?

— Если она захочет. Сначала женись на ней, а потом привози. — Регор обвел взглядом покосившиеся стены хижины. — Это не дворец, но к зиме мы построим для нее дом получше.

— А что если она откажется ехать?

— Если это выбор добровольный, тогда отпусти ее. — Регор сделал нарочитую паузу. — Добровольный, понимаешь?

— Но если у нее… у нас будет ребенок?

— И что с того? — Регор перехватил хмурый взгляд принца и заставил того опустить глаза. — Клятва есть клятва, мальчик, а ты дал ей слово. Будь это обычная женитьба, устроенная родителями, все было бы иначе. Но ты сам выбрал и завоевал ее. Человек, который не умеет держать слово, не годится для двеомера.

— Ну хорошо, тогда я сперва съезжу к Бранвен, а потом попрошу благословения у отца.

— Хорошо. Она заслуживает того, чтобы узнать об этом первой.

Закутавшись в свой красивый шерстяной плащ в красную и белую клетку, Галрион вскочил на чистокровного вороного коня и поскакал по бескрайнему древнему дубовому лесу. Очень скоро он должен будет вернуться сюда нищим изгоем, для того чтобы изучать двеомер — если только сможет освободиться от своей прежней жизни.

Галрион был третьим из четырех сыновей Адорика, верховного короля всего Дэверри. Учитывая, что перед ним было два крепких, вполне годных для трона наследника, и еще один младший — про запас, Галрионом вполне можно было пренебречь, и потому его всячески подталкивали вести праздную, вольную жизнь, в охотах, пирах и забавах, дабы он не вздумал покушаться на корону, предназначенную старшему брату. Так что он не видел причины, которая помешала бы ему покинуть двор, чтобы не жить больше за счет королевской казны. Однако он сомневался, что отец отнесется к этому так же легко, как он сам. Адорик Второй, родоначальник новой, еще не закрепившейся на троне династии, вообще мало к чему относился легко.

И была еще проблема с Бранвен, единственной дочерью лорда, завоевать сердце которой принцу стоило больших трудов. У нее было много других поклонников. А Галрион влюбился в нее без памяти, и дождаться свадьбы было для него нестерпимым мучением. Но теперь она превратилась в источник возможных трудностей. Регор считал, что Галрион не достигнет больших успехов в обучении, если у него будут жена и дети. У семейного человека много различных обязанностей, любил повторять маг; а принц, которого баловали и холили все двадцать два года его жизни, ни о каких обязанностях и слушать не желал.

Он привык получать все, чего пожелает, — а сейчас сильнее всего на свете он жаждал власти двеомера. Она не давала ему покоя.

Это было даже сильнее жажды, — как вожделение, сжигающее изнутри. Прежде ему казалось, что он сохнет по Бранвен, но новая страсть вытеснила прежнюю. Углубиться в секреты магии, изучить и подчинить себе законы движения вселенной, контролировать силы и энергии, которые во власти всего нескольких человек, — по сравнению с этим богатством простая земная любовь казалась дешевкой, как камешки в грязи.

Ехать принцу было недалеко. Его удивляло, что Регор решил поселиться так близко от земель клана Ястреба, к которому принадлежала и Бранвен, — словно нарочно, чтобы Галрион мог наткнуться на него там и познать двеомер. Живи он хоть десятью милями южнее, я был так с ним и не встретился, — думал принц. Воистину, самой судьбой я предназначен двеомеру. Может быть, его любовь к Бранвен была только орудием в руках Рока? Правда, Ре-гора не раз недвусмысленно давал понять, что были и иные причины, почему Галрион должен был влюбиться в Бранвен, но сердце Галриона начинало ныть, как только он вспоминал об этих намеках.

Утро, с его моросящим дождем, понемногу перетекло в туманный серый полдень, когда Галрион выехал из леса на убранное поле и увидел перед собой крепость Ястреба, стоящую на вершине насыпного холма, сооруженного в целях обороны. Земляное укрепление вдоль основания холма было окружено рвом. В верхней части холма возвышался деревянный забор с прочными железными воротами. Внутри стояла невысокая каменная башня, несколько круглых деревянных навесов и хижины для слуг. Галрион ввел своего коня внутрь, грязный двор наполнился слугами: конюх бежал взять у него лошадь, паж — снять поклажу, камергер встретил его и учтиво провел внутрь. Пока пожилой камергер открывал тяжелые засовы, принц с интересом разглядывал входную дверь. Над перемычкой двери был прикреплен череп, высохший, почерневший, с дождевыми потеками. Отец Бранвен, Двен, был одним из последних воинов старой закалки, придерживавшихся обычаев Рассвета. Священники укоряли его, дочь умоляла его убрать эту чудовищную реликвию, но Двен упорно продолжал держать над дверью голову своего кровного врага, сохраняя ее как боевой трофей.

Большой зал был освещен с обеих сторон разожженными каминами. В нем было тепло и дымно. Перед большим камином в резных креслах Двен и Геррант потягивали эль, свора охотничьих собак дремала на грязной соломе у их ног. Геррант поднялся навстречу Галриону, Двен же не двинулся с места. Его отекшее лицо блестело от пота, слезящиеся глаза смотрели из-под опухших век. Трудно было поверить, что в юности он был высоким, светловолосым и широкоплечим стройным воином с гордо откинутой головой, — в точности, как его сын сейчас.

— Добрый день, мой повелитель, — сказал Геррант. — Сестра у себя в комнате. Я сейчас пошлю за ней пажа.

— Очень вам благодарен, — Галрион поклонился Двену: — Рад вас видеть, господин.

— Садитесь, юноша, выпейте немного эля, — Двен засопел, затем сильно закашлялся, едва ли не задыхаясь.

Галрион почувствовал холодную дрожь, поднявшую дыбом волосы на затылке. Двен был болен уже давно, и все привыкли к его болезненному виду, однако что-то подсказывало проницательному Галриону, что старик скоро умрет.

Еще не оправившемуся от первых потрясений Галриону принесли кружку эля. Он поднял ее с дружеским приветствием в адрес Герранта, и тот выдавил в ответ кривую улыбку. Не надо было обладать особой магией, чтобы понять, как он ненавидел Галриона. Но тот понятия не имел почему.

Дверь, ведущая в большой зал, отворилась, и вошла Бранвен в сопровождении служанки. Она была высокой девушкой, стройной и гибкой, в темно-зеленом платье. Длинные светлые волосы были схвачены сзади простой заколкой, как положено незамужней девице. Ее глаза были глубокими и синими, как зимняя река. Люди считали ее самой красивой невестой в Дэверри, повторяя, что девичья красота лучше всякого приданого. Галрион порывисто бросился ей навстречу, движимый любовью, от которой еще недавно готов был отречься, и взял ее за руки.

— Я не думала, что увижу вас так скоро, мой принц, — молвила Бранвен. — Я очень рада.

— И я также.

Галрион усадил ее в кресло и взял у служанки подставку для ног, чтобы Бранвен не пришлось касаться сырого пола, покрытого соломой. Присев на краешек кресла, он нежно улыбнулся ей, на что девушка ответила смехом, веселым и звонким — и будто солнечный луч осветил темную комнату.

— Окажет ли мне его высочество честь поохотиться завтра утром? — спросил Геррант.

— Я не смогу, к сожалению. Мне нужно обсудить с моей госпожой некоторые вопросы.

— Она пока еще не ваша госпожа, — Геррант повернулся на каблуках и в раздражении покинул зал.

Когда за ним с грохотом захлопнулась дверь, Двен проснулся, посмотрел вокруг, а затем снова закрыл глаза.

— Послушай, Гвенни, надеюсь, я не оскорбил твоего брата, отказавшись охотиться с ним завтра.

— Ох, Герро эти дни в таком дурном настроении. С ним совершенно невозможно разговаривать. Быть может, любимый, пришло время и ему жениться? Ему будет двадцать в середине лета.

— Очень может быть. — Галриону вспомнилось давешнее предчувствие о том, что Двен скоро умрет. — Скоро он станет Ястребом. У него есть подходящая девушка на примете?

— Не совсем. Вы, мужчины, иногда можете быть такими недотепами… — Бранвен захихикала, прикрыв рот рукой. — Но Герро поедет завтра на охоту с лордом Блайном из клана Вепря. Его сестра совершенно без ума от моего братца. Я постараюсь настроить его, хотя он меня совсем не слушает.

— Я видел госпожу Исоллу при дворе. Она славная девушка. Но, конечно, не может соперничать с тобой.

Комплимент снова был встречен хихиканьем, Бранвен даже слегка покраснела. Иногда Бранвен вела себя столь наивно, что ничуть не походила на искушенных придворных красоток, рожденных для власти. Раньше Галрион предвкушал, как он займется воспитанием своей жены, теперь же он все чаще думал о том, что на это потребуется слишком много времени.

— Знаете, что по секрету рассказала мне Исолла? — спросила Бранвен. — Что Блайн к тебе ревнует.

— Правда. Это может быть серьезно.

— Почему?

— О боги, да подумай сама! Клан Вепря был замешан во многих заговорах против последней династии. Обычное любовное соперничество становится политическим делом, когда один из соперников — принц.

— Верно, прости.

Она так смутилась от его слов, что Галрион даже похлопал ее по руке. Девушка разрумянилась и нагнулась в его сторону, позволив поцеловать себя в щеку.

Обстоятельства помешали принцу в тот же день поговорить со своей нареченной. Весь вечер мрачный Геррант не оставлял их одних. Назавтра выдался на редкость ясный и солнечный день. Бранвен усадила своего отца во дворе, а сама устроилась рядом со своим рукоделием. К большому сожалению Галриона, старик все время бодрствовал. Наконец, когда Геррант задержался возле них по пути на охоту, Галрион решил, что коль скоро он скоро станет тому старшим братом, то можно воспользоваться своей будущей властью.

— Послушай, Герро, — обратился к нему Галрион, — я провожу тебя немного.

— Вот и прекрасно, — Геррант бросил на него быстрый взгляд, который говорил совсем обратное. — Паж, подай коня для принца.

Галрион и Геррант поскакали в сторону леса. Впереди них бежала свора гончих собак, позади ехали двое слуг. Земли клана Ястреба были расположены обособленно на краю королевства. На севере они простирались до самых владений Вепря, единственного близкого соседа. С востока и юга к ним примыкали только девственные леса, луга и свободные, незанятые земли. Галрион внезапно подумал о том, что Бранвен, конечно же, с нетерпением ожидает сверкающей жизни при дворе, которой он не сможет предложить ей, потому что намерен покинуть отцовский дом.

— Итак, младший брат, — наконец заговорил Галрион, — я хочу кое о чем поговорить с тобой. Госпожа Бранвен рассказала мне, что ты добился расположения Исоллы из клана Вепря. Для любого мужчины это прекрасная партия.

Геррант пристально смотрел прямо перед собой на дорогу.

— Тебе девятнадцать, — продолжал Галрион. — Настало время жениться, этого требуют интересы твоего клана. Главе клана нужны наследники.

— Верно. Я знаю о моих обязательствах перед кланом.

— Так в чем же дело? Блайн — твой верный друг. Это будет прекрасная партия.

— Это Гвенни уполномочила тебя на этот разговор?

— Да.

Геррант посмотрел в его сторону с ненавистью в глазах.

— Моя сестра тоже хорошо сознает свой долг перед кланом.

Они поехали дальше. Геррант упорно думал о своем, меч привычно покоился в его руке. «Как этот высокомерный братец воспримет известие о том, что я намерен увезти его сестру в глухой лес, вместо того чтобы поселиться с ней во дворце?» — размышлял Галрион. Принц недоумевал, как он мог так сглупить и ввязаться в эту помолвку, — как раз когда обрел двеомер.

— Гвенни считает, что Исолла согласится выйти за меня? — спросил Геррант.

— Да. Кроме того, она принесет тебе хорошее приданое.

Геррант еще несколько минут размышлял и кривил губы с таким видом, будто мысль о женитьбе на богатой красотке причиняет ему душевную боль. Наконец он пожал плечами, как будто сбросил с себя тяжелый груз.

— Окажи мне любезность, старший брат, — попросил Геррант. — Поедем со мной к Блайну для сватовства.

— С удовольствием. Как скоро мы отправимся?

— Зачем ждать? Чем быстрее, тем лучше.

Вечером этого дня был устроен праздничный обед. В былые времена поместье Ястреба процветало, но сейчас сыновей у них рождалось все меньше, и наконец Геррант остался единственным наследником, и если он умрет без потомства, то клан умрет вместе с ним, и все земли будут возвращены верховному королю. Время от времени Галрион замечал, как Геррант любовался лезвием своего кинжала, где было выгравировано изображение ястреба, — символ клана, но также символ всей его жизни, долга и власти.

Как только Бранвен увела своего отца из-за стола, у Галриона появилась возможность поговорить с Геррантом наедине.

— Госпожа Бранвен вчера вечером рассказала, что Блайн ко мне ревнует, — промолвил принц, — надеюсь, это просто девичья болтовня?

— Нет, правда, — неохотно ответил Геррант. — И это льстит ее женскому тщеславию. Блайн забудет ее очень быстро. Мужчины нашего положения женятся, когда этого требуют обстоятельства, и вовсе не на тех, на ком хочется.

В тоне его голоса Галрион уловил пророческое предупреждение об опасности, как будто холод пробежал по спине. Он не помнил случая, когда такое предостережение не претворялось, в действительность. Даже будучи еще маленьким мальчиком, взбираясь на дерево, он предчувствовал, что ветка, на которую он залез, должна обломиться, — и так оно и случалось.

…Крепость соседей находилась в одном дне езды к северу. Каменная башня в три этажа располагалась посреди двора, вымощенного булыжником. Там же стояли и добротные деревянные дома для слуг. В глубине двора были конюшни, служившие одновременно и казармой для отряда из двенадцати человек. Большой зал башни насчитывал до сорока шагов в длину. Два гобелена висели по обеим сторонам высокого камина, изысканные украшения расставлены кругом в изобилии, зал украшал искусно выложенный каменный пол. Галрион невольно подумал, что Бранвен была бы более счастлива, живя в такой крепости, чем в лесной глуши.

Блайн лично встретил гостей и сопроводил их к почетному столу. Он оказался стройным и светловолосым, с насмешливыми голубыми глазами.

— Добрый день, мой принц! — приветствовал Блайн. — Чему я обязан удовольствием видеть вас в моем доме?

— Мы с братом приехали просить вас оказать нам большую милость, — сказал Галрион. — Мой брат решил, что пришло время для его женитьбы.

— В самом деле? — Блайн улыбнулся Герранту. — Мудрое решение, если учесть, что в вашем клане нет наследника.

— Если оно такое мудрое, — проворчал Геррант. — Так почему ты сам не последовал моему примеру?

Блайн застыл, как олень, заметивший собачью свору.

— У меня есть двое братьев.

Наступило молчание. Геррант задумчиво уставился в камин, Блайн пристально смотрел на принца. Галрион не знал, на чем остановить взгляд.

— Проклятье! — рявкнул Блайн. — Можем мы обойтись без всех этих недомолвок? Герро, ты хочешь жениться на моей сестре, или нет?

— Конечно. Извини…

Когда взгляд Галриона встретился с глазами Блайна, он вдруг понял, что перед ним человек, который хотел быть его другом… несмотря ни на что. И все же пророческое предупреждение снова обожгло холодом спину, словно снег.

Исполняя свои обязанности, свата, принц направился в женский зал — уютную полукруглую комнату во втором этаже башни. Пол в ней был устлан коврами, выполненными в цветах клана: коричневом, зеленом и золотом. Серебряные подсвечники стояли на украшенном резьбой столе. Возле окна на мягком стуле сидела Рода, глава клана. Исолла устроилась на подставке для ног рядом со своей матерью. Вокруг всюду были разбросаны пучки шерсти от веретена, — все бросились поспешно собирать их при появлении принца.

Рода была полной женщиной с глубоко посаженными жесткими серыми глазами, с едва заметной приветливой улыбкой. Галриону она всегда нравилась, когда они встречались при дворе. Исолла была прелестной девушкой лет шестнадцати, тоненькая и живая, с большими пытливыми глазами.

— Я пришел к вам как проситель, госпожа, — проговорил Галрион, поклонившись обеим женщинам. — Лорд Геррант из клана Ястреба просит госпожу Исоллу выйти за него замуж.

Исолла охнула в изумлении, мать посмотрела на нее сурово.

— Это серьезный шаг, — сказала Рода. — Мы с дочерью должны это предложение тщательно обсудить.

— Но, мама!..

— У вас есть какие-нибудь возражения против лорда Герранта? — спросил Галрион.

— Никаких, — ответила Рода. — Но мне не по душе, что моя дочь ведет себя как голодный щенок, которому бросили кость. Вы можете передать Герранту, что мы обсудим его предложение, а пока мой сын может начать переговоры о приданом… на случай, если Исолла согласится.

Блайн был очень щедр при обсуждении вопроса о приданом. Исолла, конечно, уже несколько лет заполняла свой сундук вышитыми коврами, нарядными платьями, была в нем и вышитая сорочка, которую муж должен будет надеть в день свадьбы. В дополнение к этому Блайн предлагал десять меринов, пять белых коров и жеребца для Исоллы.

— Герро, все это просто великолепно! — воскликнул Галрион.

— Что? — Геррант вздрогнул, словно пробудился от дремы. — А… поступайте как знаете.

Впрочем, весь вечер Геррант вел себя как счастливый жених. За столом он и Исолла сидели рядом, Геррант подавал ей самые лакомые кусочки мяса и вообще вел себя так, словно они были уже женаты. Галрион и Рода, сидевшие рядом, наблюдали за этой парой и время от времени обменивались понимающими взглядами. Пока бард исполнял свою песню, а Блайн перебрасывался шутками с братом, Галрион и Рода сели поближе, чтобы пошептаться наедине.

— Скажите мне, — сказала Рода, — вы думаете, Геррант сможет когда-нибудь полюбить мою дочь?

— Конечно, если он не полный глупец.

— Кто знает, на что вы, мужчины, способны!

Галрион взял ломтик хлеба, разломил его и предложил ей одну половину.

— Ведь это лучше, чем вообще без хлеба?

— Мой принц, вы рассуждаете мудро, несмотря на молодость, — проговорила Рода, принимая из его рук хлеб. — Наверное, это благодаря жизни при дворе?

— Воистину. Потому что там, если вы хотите дожить до седин, вам надо следить за каждым взмахом руки и слушать каждый звук.

— Так я и сказала малышке Гвенни. Жизнь при дворе поначалу будет трудной для нее. И это счастье, что такой человек, как вы, будет отстаивать ее интересы.

Галрион отпил глоток вина. «Я ничем не лучше Герранта, — подумал он, — я должен предложить Гвенни хотя бы половину ломтика хлеба… если не найду человека, который даст ей целый каравай».

Этикет велел, чтобы Галрион и Геррант пользовались гостеприимством Блайна несколько дней. Чем дольше принц был знаком с хозяином дома, тем больше он нравился ему. Блайн был не только щедрым человеком, но и довольно образованным собеседником. Он с удовольствием слушал песни своего барда и сам хорошо знал народные сказы и предания. Еще больше принц был восхищен Родой, которая выполняла главенствующую роль в клане с большим тактом. Она станет для Бранвен прекрасной родственницей. Не раз принц вспоминал наставление Регора, что она должна сделать выбор добровольно, но он сомневался, что Гвенни, маленькая наивная Гвенни, способна принять такое важное решение самостоятельно.

На исходе второго дня принц сопровождал Роду во время прогулки по саду. Весеннее солнце согревало блестящие листья и первые бутоны роз.

— Я нахожусь под большим впечатлением от знакомства с вашим сыном, — сказал ей Галрион. — Ему самое место при дворе.

— Спасибо, мой принц. — Рода растерялась, не зная, чем обернется эта неожиданная честь для ее сына. — Я очень благодарна вам за то, что вы покровительствуете ему.

— Мне только хотелось бы выяснить один незначительный момент. Простите мне мою прямолинейность я, рассчитываю на искренний ответ, и это никак не скажется на моем расположении к Блайну. Насколько сильно он злится на меня из-за Гвенни?

— Мой сын помнит о своем долге перед троном, и не имеет значения, чего жаждет его сердце.

— Я не сомневался в этом. Я понял, что он человек чести в вопросах любви. Позвольте мне снова быть откровенным. Предположим, мы с Бранвен разорвем помолвку. Отвергнет ли он ее как брошенную женщину?

— Похоже, вас, мой принц, что-то очень гнетет, если вы завели такой разговор.

— Да, но не спрашивайте почему. Скажу вам только: я тревожусь о будущем Бранвен. Льстецы при дворе будут кружить вокруг нее, как мухи вокруг сосуда с медом.

— Не только мухи, мой принц. Осы летят на разлитый мед, а Гвенни очень красива.

— Да, она красива. — Внезапно Галрион замолк, гадая, сможет ли он в действительности отказаться от нее. — И я некогда очень любил ее.

— Некогда — но не сейчас? — Рода недоверчиво повела бровью.

Галрион прошел немного вперед, ожидая ее в тени липового дерева. Он сорвал несколько листьев с нижней ветки дерева и потер их между пальцами, прежде чем уронить на землю.

— Мой принц глубоко взволнован, — проговорила Рода.

— Тревоги принца — это его личное дело, сударыня. Но вы так ничего и не ответили мне. Женился бы Блайн на Гвенни, если бы мог?

— В тот же самый миг! Мой бедный мальчик, его очаровали синие глаза Гвенни. Он откладывал женитьбу, ожидая, пока она войдет в возраст, и тут…

— Тут вмешался принц, давая людям Вепря еще один повод быть недовольными правлением верховного короля. Но что решил бы Вепрь, если бы мать намекнула ему, что принц должен уступить иному, высшему призванию?

— Несомненно, мой сын всегда уважал бы принца.

Улыбаясь, Галрион низко поклонился ей. Может, все и обойдется, решил он. Но все же его сердце сгорало от ревности, когда он думал о Бранвен в объятиях другого мужчины.

Наступил день отъезда принца Галриона ко двору. Геррант провожал его несколько миль, как того велел этикет. Принц улыбался и болтал всю дорогу, так что Геррант уже готов был убить его и бросить тело в придорожную канаву. Наконец они доехали до назначенного перекрестка и там расстались. Геррант, не слезая с коня, наблюдал, как красно-белый плащ принца исчезает вдали.

Через три недели принц вернется из Дан Дэверри и увезет с собой Бранвен. Из-за нее разорвется сердце брата.

Когда Геррант прискакал назад в крепость, он нашел Бранвен сидящей во дворе за рукодельем. Он отдал лошадь подоспевшему пажу и уселся у ее ног, как пес. Ее волосы блестели на солнце, как золотые нити, ниспадая вокруг нежных щек. Когда сестра улыбнулась ему, Геррант почувствовал внезапную боль в сердце.

— Что это ты шьешь? — спросил он, чтобы нарушить молчание. — Что-нибудь из приданого?

— Нет. Тебе рубашку. Последний подарок от меня, но не тревожься: Исолла отличная вышивальщица. Держу пари, твоя свадебная сорочка получится гораздо красивее, чем у бедняжки Галриона.

Геррант сидел и тихо наблюдал за тем, как она работает. Он хотел подняться и уйти, оставив ее одну, но остановился, попав в плен своей давней муки. Его сестра, единственная и самая красивая в его мире, превратит его в безобразное и грязное существо, проклятое как богами, так и людьми, если им станет известно о его тайном грехе… Вдруг она вскрикнула. Он вскочил на ноги, еще не зная, что произошло.

— Я уколола палец этой проклятой иголкой! — сказала Бранвен, улыбнувшись ему. — Не смотри так испуганно, Герро. Ой! Я посадила пятнышко крови на твою рубашку! Вот беда.

Маленькое красное пятнышко затерялось среди цветного узора, оплетенного спиралью.

— Не волнуйся, никто его даже не заметит, — успокаивал ее брат.

— Если это не плохая примета, то ты прав. Не сомневаюсь, что скоро ты испачкаешь ее гораздо сильнее. Ты возвращаешься с охоты такой чумазый, Герро.

— Я не буду надевать ее на охоту, пока она не износится. Это будет моя лучшая рубашка — последняя, сшитая тобой. — Геррант взял ее руку и поцеловал в том месте, где виднелась капелька крови.

Поздней ночью он вышел в темный тихий двор и был так взволнован, что ходил по нему взад-вперед без передышки. В свете луны он видел череп старого Саморика, уставившийся на него пустыми глазницами. Когда-то каждый форт, и каждая крепость, и дом каждого воина был украшен такими трофеями, но позже жрецы стали говорить, что великому Белу не нравится этот обычай. Двен был одним из тех, кто не захотел отказаться от воинского обычая. Геррант вспомнил тот день, когда пришли жрецы и приказали отцу снять этот трофей. Он был тогда еще маленьким мальчиком и спрятался за юбку матери, испугавшись гнева отца, не желавшего исполнить требование жрецов. «Если боги действительно против, они найдут способ разобраться с трофеями и со мной», — приговаривал отец, заливаясь хохотом. Спев ритуальное проклятие, жрецы удалились с позором.

— Я и есть это проклятие, — сказал Геррант вслух, обращаясь к Саморику. — Я — проклятие богов, посланное нашему клану.

Геррант опустился на землю и заплакал…

Дни тянулись мучительно медленно. Тягостные дни бесплодного ожидания. Геррант избегал общества сестры. Он поехал к Блайну под тем предлогом, что им необходимо увидеться в преддверии помолвки, и общество Блайна действительно подействовала на него успокаивающе. Они были больше чем друзьями. Год назад, когда они вместе отправились на войну, Геррант и Блайн поклялись друг другу под присягой, что будут сражаться бок о бок, пока оба не умрут или не победят. Они скрепили тогда клятву каплями своей крови.

Они прекрасно провели вместе эти дни: охотились в лесу или сидели за выпивкой перед камином, скакали верхом по владениям Блайна в сопровождении его бойцов. Геррант завидовал Блайну, имеющему вооруженный отряд. Теперь он решил организовать и у себя такой же. Десять лошадей, которые ему предложили в качестве приданого Исоллы, будут прекрасным началом, а затем и замужество Бранвен должно принести богатство клану Ястреба. Осуществление мечты об отряде казалось крошечной компенсацией за то, что он лишится Бранвен.

На третий день после полудня Геррант и Блайн выехали вдвоем. Наслаждаясь обществом друг друга, они скакали иноходью через луг. Стадо коров Блайна, белых с коричневыми пятнами, мирно паслось невдалеке.

— Надеюсь, что этим летом не будет войны, — заговорил Блайн.

— Что? — удивился Геррант. — Ты говоришь, как старуха.

— Нет, я еще не готов питаться одними яйцами всмятку… но скажу тебе сейчас то, чего я ни одному человеку не говорил ни разу. Мне иногда кажется, что я рожден бардом, созданным петь о войнах, вместо того чтобы участвовать в них.

Геррант, не готовый к такому признанию, засмеялся, но тотчас оборвал смех, заметив спокойную серьезность в глазах друга. Всю дорогу домой он думал о словах Блайна. Он вспомнил его неизменное мужество в сражениях и еще раз удивился: как это мужчина может желать быть бардом, вместо того чтобы быть воином. Они вернулись в крепость на закате. Спешившись, Геррант увидел пажа, бегущего им навстречу.

— Господин, — крикнул мальчик, запыхавшись, — я только что из дома. Ваш отец умирает.

— Возьми лучшую лошадь в моей конюшне, — велел ему Блайн. — Можешь загнать ее до смерти, если нужно.

Выехав из крепости, Геррант обогнал пажа, оставив его далеко позади, и во весь опор поскакал домой. Он ехал без остановки весь вечер, временами переходя на рысь. И даже когда стемнело, он все равно продолжал свой путь, до тех пор пока бледный свет луны позволял различать дорогу. Ни на одно мгновение ему не пришла в голову мысль о том, что он может упасть с коня и разбиться. Единственное, о чем он был в состоянии думать, — так это о своем отце, который может умереть, не дождавшись возвращения сына, и еще о Бранвен, оставшейся наедине со смертью. Когда лошадь уставала и начинала спотыкаться, он переходил на шаг, чтобы дать ей отдохнуть, а затем пришпоривал ее снова. Наконец он доехал до небольшой деревушки, стоявшей на границе его поместья. Он колотил в дверь таверны до тех пор, пока в двери не показался ее заспанный владелец в ночной рубахе, со свечой в руке.

— Ты можешь поменять мне коня? — спросил Геррант.

— Госпожа Бранвен прислала сюда для вас серого жеребца.

Серый был лучшим скакуном в конюшне Ястреба. Геррант сменил седло и упряжь, кинул монету тавернщику и пустил коня в галоп, вылетев из освещенного свечой пространства в ночную мглу. Наконец он увидел возвышающуюся крепость, силуэт которой темнел на фоне звездного неба. Он в последний раз подстегнул Серого и галопом промчался через открытые ворота. Когда он спешился, из башни выбежал камергер.

— Он еще жив, — крикнул Драус. — Я приму лошадь.

Геррант взбежал вверх по винтовой лестнице и прошел через зал в комнату отца. Двен лежал на кровати, приподнявшись на подушках, его лицо было серым, он боролся за каждый глоток воздуха. Бранвен сидела рядом и держала отца за руку.

— Он приехал, папа, — произнесла она. — Герро здесь.

Когда Геррант приблизился, Двен приподнял голову и поискал его мутным взглядом. Он попытался что-то сказать, но закашлялся и, опустив голову назад на подушку, начал харкать кровью. Через несколько минут он умер. Геррант вытер ему рот, опустил веки, сложил руки на груди. Вошел камергер, взглянул на кровать и упал на колени у ног Герранта — нового Ястреба и главы клана.

— Господин, — сказал он, — я сейчас же пошлю пажа к королю. Мы должны перехватить свадебный кортеж, прежде чем он покинет замок.

— Верно, — ответил Геррант. — Пусть выезжает на рассвете.

Понадобится три дня, чтобы доставить донесение в Дан Дэверри о том, что свадьба Бранвен должна быть отсрочена на время траура. В этот момент, взглянув на мертвого отца, Геррант почувствовал боль и отвращение к себе. Он бы все отдал, чтобы отложить свадьбу… но только не это! Он отвернулся и зарыдал беззвучно, словно опасаясь звуком выдать свои мысли.

Утром пришли из храма жрецы Бела, — они должны были руководить похоронами. Следуя указаниям, Бранвен вместе со служанкой обмыли тело, надели на него приготовленную нарядную одежду. Пока слуги рыли яму, Геррант оседлал лучшего коня из отцовского табуна. Процессия выстроилась во дворе: слуги с погребальными носилками, следом — жрецы, затем Геррант, ведущий за собой лошадь. Поддерживаемая горничной и служанкой, Бранвен замыкала шествие. Верховный жрец холодно улыбнулся Герранту, затем указал рукой на перекладину над дверью.

— Если не снимете этот череп сегодня, я не буду хоронить вашего отца.

Ему не хотелось заставлять слугу делать это, и потому он сам начал взбираться на стену башни, цепляясь за шершавые, выступающие камни. Жрец ожидал внизу, с корзиной. Взобравшись до дверной перекладины, Геррант ухватился за нее рукой, рассматривая череп: почерневшие от времени глазницы, клочья волос, редкие зубы.

— Ну вот, Саморик. Вы оба — ты и твой кровный враг — будете похоронены сегодня.

Геррант выдернул клинком ржавые гвозди, голова полетела вниз и с глухим стуком упала в корзину жреца. Одна из служанок вскрикнула; прочие хранили молчание. Двор наполнился топотом копыт и фырканьем лошадей.

Жрец вывел процессию со двора и направился вниз, вокруг холма, к небольшой роще, где располагалось фамильное кладбище Ястреба. Увидев могилу матери, Бранвен заплакала. Рядом была вырыта яма. Она была глубокой, около восьми шагов в ширину и десяти — в длину. Когда Геррант подвел коня к яме, тот взвился на дыбы, будто предчувствуя, что Судьба уготовила для него. Геррант передал поводья слуге. Когда лошадь вскинула голову, он выхватил меч и нанес удар поперек горла. Раненое животное потеряло равновесие, передние ноги коня подогнулись, и он рухнул в могильную яму. Геррант отступил назад и машинально вытер лезвие своего меча о штанину. В ожидании церемонии он так и застыл с мечом в руке.

Сперва Герранту еще удавалось держаться с достоинством, даже когда рыдающая Бранвен умащивала молоком и медом тело отца. Но когда Геррант увидел, как первая пригоршня земли упала в могилу, он больше не мог сдерживаться. Он опустился на колени и заплакал, как ребенок. Смутно он почувствовал, как Бранвен положила руки на его плечи:

— Герро, Герро, пожалуйста, перестань.

Он отстранил Бранвен, а затем поднялся, опираясь на нее, как будто это она была воином, а он — слабой девицей. Она отвела его домой и усадила возле камина. Геррант видел, как вернулись жрецы, как они суетились вокруг Бранвен, тихо переговариваясь низкими голосами. Она подошла к нему с кружкой эля в руке. Геррант послушно взял у нее кружку, сделал несколько глотков, а затем чуть не бросил ее Бранвен в лицо. Напиток пах целебными травами.

— Выпей, — велела ему Бранвен. — Выпей, Герро, тебе надо поспать.

Ради ее спокойствия он, задыхаясь, опустошил кружку. Бранвен взяла кружку из его безвольной руки, и через несколько минут он уснул, сидя в кресле. Ему казалось, будто он погружается в теплый солнечный свет. Когда он очнулся, то обнаружил, что лежит на своей кровати, и комната освещена факелом в железной подставке, висевшим на стене. Блайн сидел на полу и наблюдал за ним.

— О, боги, — вздохнул Геррант. — Я долго спал?

— Солнце только что село. Мы все приехали около часа назад. Моя мать и твоя нареченная захотели побыть с Гвенни.

Блайн встал и налил воды из глиняного кувшина, стоявшего на подоконнике. Геррант пил с жадностью, смывая горький осадок от лекарства со своих губ.

— Как долго продлится траур? — спросил Блайн.

— Что касается меня, то я бы сказал — год, но это жестоко по отношению к нашим сестрам, не так ли? Я ведь могу продолжать скорбеть, и когда они уже выйдут замуж.

— Значит, до осени?

Геррант кивнул в знак согласия, радуясь тому, что Гвенни будет с ним еще целое лето. Но потом он вспомнил, чему он обязан этой радостью, и заплакал. Он швырнул глиняную чашку в стену с такой силой, что она разлетелась вдребезги. Блайн сел рядом, обняв друга за плечи.

— Успокойся, его уже не вернешь, — мягко произнес он, — и тут ничего не поделаешь.

Геррант опустил голову на грудь Блайна и затих. «Я люблю его как родного брата, — подумал он. — И я благодарен всем богам, что Гвенни выходит замуж не за него».

Первая неделя после возвращения принца Галриона ко двору была крайне неудачной, ни разу не подвернулось удобного случая, чтобы переговорить с отцом. Он знал, что, пустив все на самотек, упускал шанс за шансом, но никак не мог решить для себя, как поступить: жениться на Бранвен самому, или позволить Блайну осуществить его мечту. Наконец он решил посоветоваться с человеком, которому он всегда полностью доверял, — со своей матерью. В полдень, такой теплый и тихий, что он напомнил ему о приближающемся празднике Белтейн, Галрион покинул город, отправившись на поиски королевы, которая со свитой отправилась на ястребиную охоту. Он двигался в сторону Лох-Гверкона, огромного озера, расположенного в устье трех рек восточнее крепости Дэверри.

Королева со свитой расположилась пообедать на южном берегу. Яркие одежды дам и горничных пестрели, словно яркие цветы, рассыпанные на траве. Королева Илейна сидела, окруженная прислугой, позади нее стоял юный паж, одетый в белое, и держал ее любимого маленького дребника на запястье. В одной стороне слуги присматривали за лошадьми, в другой — за ястребами. Когда принц спешился, королева нетерпеливо замахала ему рукой.

— Я так давно не видела тебя, сын мой, — промолвила Илейна. — Все в порядке?

— Разумеется. Почему бы и нет.

— Ты озабочен чем-то. Я всегда чувствую такие вещи, — Королева повернулась к женщинам. — Можете прогуляться по берегу, оставьте нас вдвоем.

Женщины вспорхнули, словно птицы, готовые взлететь, щебеча и перекликаясь между собой. Паж медленно последовал за ними, пересвистываясь с ястребом, который сохранял величавое спокойствие. Илейна наблюдала за тем, как они удалялись, и слегка кивала головой. Мать четырех взрослых сыновей, она оставалась еще красивой женщиной — с большими темными глазами и узким лицом, обрамленным каштановыми волосами, в которых посверкивали благородные седые пряди. Она вынула из корзины ломтик сдобы и предложила его Галриону.

— Спасибо. Скажи, мама, когда ты впервые появилась при дворе, женщины завидовали твоей красоте?

— Конечно. Я вижу, твоя голова занята мыслями о невесте?

— Вот именно. Я начинаю думать, что ты была права, сомневаясь в моем выборе.

— Хорошее ты выбрал время… Ведь уже дал клятву бедняжке.

— Какой сын слушает свою мать до того, как станет слишком поздно?

Илейна снисходительно улыбнулась ему. Галрион лениво ковырял хлебец, погрузившись в размышления.

— Ты знаешь, — заговорила Илейна, — нет ни одной девушки в Дэверри, которая не хотела бы знать, что она самая красивая в Дэверри, но это жестокая судьба. Твоя маленькая Гвенни не получила такого воспитания, как я. Она — доверчивое милое существо.

— О, да. Я разговаривал об этом с госпожой Родой из клана Вепря, когда ездил с Геррантом устраивать его женитьбу. Лорд Блайн, глава их клана, серьезно влюблен в Гвенни.

— Неужели? Это не вызовет беды?

— Нет, мама, Блайн — человек чести. Даже странно. Многие лорды не обращают на своих жен никакого внимания, лишь бы те рожали им сыновей.

— Настоящая красота может подействовать на любого грубияна, словно волшебство. — Илейна слегка улыбнулась. — И на принца тоже.

Галрион поморщился от неудачного сравнения красоты с магией.

— Что ты задумал? — спросила Илейна. — Оставить Гвенни Блайну и найти другую жену?

— Да, что-то в этом роде. Однако есть одно маленькое «но». Я все еще по-своему люблю ее.

— Любовь — это роскошь, которую принц не может себе позволить. Я плохо помню этого Блайна. Он похож на своего отца? — спросила королева.

— Отличается, как мед от грязи.

— Это обнадеживает. Я уверена: если бы его отец не погиб на охоте, то до сих пор злоумышлял бы против короля.

Илейна отвернулась, искренне встревоженная. Управление Дэверри было рискованным делом. Лорды и тирины прекрасно помнили, что во времена Рассвета короли избирались из наиболее знатных дворян и оставались на троне до тех пор, пока наследники сохраняли уважение лордов. Конечно, обычай умер сотни лет назад, но дворяне нередко организовывали восстания против неугодного короля, чтобы заменить его более достойным.

— Госпожа Рода уверяла меня в преданности Блайна, — сказал Галрион.

— Что ж, я склонна ей доверять. Ты все же не хочешь отказаться от Бранвен?

— Я еще не решил, — Галрион стряхнул крошки булки в траву. — Я, правда, не знаю, как быть.

— Тогда подумай еще вот о чем. Твой старший брат весьма неравнодушен к красивым девушкам…

Неожиданно Галрион вскочил, сжимая рукоять меча.

— Я убью его, если он хотя бы пальцем прикоснется к моей Гвенни. Прости, мама, но я и впрямь его убью.

Побледнев, Илейна поднялась и схватила сына за локоть. Он неохотно выпустил оружие.

— Подумай об этой женитьбе хорошенько, — Голос ее дрожал. — Я умоляю тебя, не горячись.

— Постараюсь. И… прости меня за все.

Разговор с принцем, казалось, нарушил то чувство беззаботности, которое королева всегда испытывала от ястребиной охоты. Она подозвала к себе свою свиту и объявила, что они возвращаются в город. Дан Дэверри был расположен на небольшой возвышенности в миле от болотистого берега Лох-Гверкона. Окруженный каменными стенами, он располагался по обоим берегам быстрой реки, которые были соединены двумя каменными мостами. За стеной беспорядочно теснились круглые каменные дома, образующие некое подобие улиц. В городе было около двадцати тысяч жителей. На каждом берегу реки было по два невысоких холма. Южный холм венчал великий храм Бела, там же расположился дворец верховного жреца и дубовая роща. Северный холм назывался Королевским, и вот уже шестьсот лет там стоял замок правителя.

Клан Дракона, к коему принадлежал Галрион, царил на Королевском холме последние сорок восемь лет. Дед Галриона, Адорик Первый, положил конец анархии, окончательно выиграв войну между старшими кланами за власть. Он происходил из бойцов отряда короля Брана, что давало право называться старшим кланом, но имел поддержку среди младших кланов, купцов и прочего простого люда, благодаря чему оказался на троне. Адорик Первый одержал победу, хотя его и презирали за то, что он якшается с низшими.

Когда королева в сопровождении свиты проезжала по улицам, горожане кланялись, приветствуя ее. Независимо от того, что они думали о ее муже, они искренне любили Илейну. Она поддерживала многие храмы, оказывала помощь нуждающимся и часто заступалась за бедняков перед королем. При всем своем упрямстве, король понимал, каким сокровищем он обладает в лице своей жены. Она была единственным человеком, к чьим советам он прислушивался, по крайней мере тогда, когда они совпадали с его намерениями. Основная надежда Галриона состояла в том, чтобы поручить ей сообщить королю о том, что его третий сын намерен оставить двор для того, чтобы изучать двеомер. Он знал, что скоро должен будет сказать матери правду.

Королевский холм был окружен каменной стеной с металлическими воротами. Сразу за ней раскинулся луг, где ленивые коровы паслись рядом с королевским табуном. За лугом, ближе к вершине, был возведен второй круг стен, за которым располагался королевский двор. Здесь же были помещения для челяди, конюшни, казармы и прочее.

В центре возвышалась высокая шестиэтажная башня клана Дракона, к которой, словно цыплята к наседке, примостились три двухэтажные полубашни. В случае сражения башня превращалась в ловушку для отступающих врагов, потому что единственный путь в полубашни лежал через главную башню. Кроме апартаментов для короля и его семьи, в башне еще были помещения для знатных гостей, приглашенных ко двору — с коридорами и клиновидными комнатками. Здесь зрели интриги и заговоры: захват королевской власти или завоевание королевской благосклонности были предметом горячих обсуждений. И это неизбежно становилось образом жизни не только для гостей, но и для подрастающих принцев, а впоследствии и их жен. Вырваться из этой башни — такова была заветная цель жизни принца Галриона.

Принц Галрион занимал соответствующие его положению комнаты во втором этаже главной башни. Его приемной была просторная круглая комната с высоким потолком, каменным камином и искусно выложенным деревянным полом. На стенах, обитых дубом, висели роскошные гобелены, привезенные из далеких земель и подаренные торговцами в надежде на то, что принц замолвит за них словечко королю. Галрион, получая взятки в виде таких подношений, всегда честно выполнял их просьбы. Комната была богато обставлена сундуками резной работы и мягкими креслами с заморскими подушками. Особенно хорош был стол, на котором лежали между бронзовыми драконами семь книг — самая большая ценность. Когда Галрион научился читать, король, будучи человеком ограниченным, впал в настоящую ярость, так как считал, что это неподходящее для мужчины занятие. Но Галрион, со свойственным ему упрямством, продолжал возиться с книгами. И сейчас, после четырех лет упорных занятий, он мог читать почти так же хорошо, как любой писец.

Сторонясь суматохи и шума официальных обедов в большом зале, принц, как обычно, обедал отдельно в своей комнате. Этой ночью он принимал гостя, и после еды мужчины выпили по серебряному кубку меда. Гостем принца был гвербрет Мэдок из Гласлока, в чьем ведении находились земли кланов Ястреба и Вепря. Хотя по рангу он был ниже членов королевской семьи, но звание гвербрета по традиции было самым почетным в королевстве. Еще во времена Рассвета племена избирали правителей, которым доверяли вершить правосудие и выступать на военных Собраниях. В основном, их избирали из числа знати, но со временем этот пост в Дэверри стал переходить от отца к сыну. Наконец человек, который вершил правосудие и распоряжался землями, получил возможность значительно укрепить личную власть. Таким образом, гвербреты стали наиболее могущественными и богатыми людьми в королевстве и могли содержать для защиты своих прав небольшие армии, а лорды вынуждены были прислушиваться к их мнению. По обычаю, пришедшему также со времен Рассвета и с течением времени принятому в Совете выборщиков, старший клан мог получить эту должность в случае угасания клана гвербрета.

Каждый гвербрет в королевстве обладал силой, с которой приходилось считаться, и Галрион суетился вокруг Мэдока, словно тот и сам был принцем. Он усадил его в мягкое кресло, собственноручно угостил медом, отослав пажа, чтобы иметь возможность поговорить с Мэдоком наедине. Объект этих хлопот принимал знаки внимания со снисходительной улыбкой. Он был тучным мужчиной с густой проседью в черных волосах. Породистые лошади и верховые прогулки заботили его больше, нежели вопросы чести и воинской доблести. Нынче вечером он был в хорошем расположении духа, шутил и то и дело поднимал кубок, произнося тосты с насмешливой торжественностью.

— За вашу свадьбу, мой принц! — объявил Мэдок. — Для такого молчуна, вы большой ловкач. И как это вы отхватили себе лучшую красотку в королевстве?

— Признаюсь, я удивлен тем, что она приняла мое предложение. Право, меня ведь не назовешь красавцем.

— Принцу не пристало оценивать себя так низко. Бранвен, в отличие от многих, ценит в человеке не только внешность. — Мэдок сделал глоток, достаточно большой, чтобы обжечь медом горло. — Я уже не говорю о том, что каждый мужчина в королевстве позавидует вашей первой брачной ночи. Или вы уже предъявили свои права в качестве жениха?

— Нет. Я не хочу ссориться с ее братом, ради короткого удовольствия.

Хотя Галрион говорил небрежным тоном, однако Мэдок повернулся и пристально посмотрел на него поверх кубка.

— По-вашему, — продолжил принц, — как бы воспринял мои посягательства Геррант, если бы я овладел его сестрой в его собственном доме?

— Он странный парень. — Мэдок небрежно посмотрел по сторонам. — Слишком часто ездит в этот проклятый лес, хотя, в общем, парень неплохой. Я воевал с ним бок о бок во время последнего восстания против вашего отца. Проклятье, ну и дерется же он! Я никогда не встречал человека, который так хорошо владел бы мечом. И это не праздные слова, мой принц. Я видел своими глазами. — Мэдок снова отпил меда.

— Тогда, из ваших уст, это и впрямь высшая похвала.

Мэдок рассеянно кивнул, а затем сменил тему, свернув беседу на обычные дела, и больше не возвращался к началу их разговора.

Было уже поздно, Мэдок давно ушел, как вдруг явился паж с вызовом от короля. Король презирал роскошь и излишества, считая все это несущественным для настоящего мужчины, даже титулованного. Его апартаменты были очень скромны, лишь железные подставки с факелами украшали каменные стены. Возле камина, в котором поддерживался слабый огонь, согревающий от весенней прохлады, на простом деревянном стуле сидел король Адорик; Илейна устроилась рядом с ним на скамейке. Когда Галрион вошел, король поднялся и встал подбоченясь. Адорик Второй был тучным мужчиной: широкоплечий, рослый, с толстой шеей и румяным грубоватым лицом, украшенным пышными усами. Волосы и усы были уже почти совсем седыми…

— Эй, парень! У меня есть к тебе разговор.

— В самом деле, мой повелитель?

— В самом деле. Что ты, прах и пепел, делал в лесу с этим сумасшедшим стариком?

Застигнутый врасплох, Галрион молча смотрел на него.

— А ты и не подумал, что я следил за тобой? — продолжил король. — Если ты такой дурак, что отправился туда сам по себе, то у меня-то хватило ума не отпустить тебя туда одного.

— Будь ты проклят! — вскрикнул Галрион. — Шпионить за мной!

— Ты послушай этого дерзкого щенка! — Адорик посмотрел на Илейну. — Проклинать собственного отца! Нет, ты ответь мне, мой мальчик. Чем это ты занимаешься? Крестьяне шепнули моему человеку, что этот травник Регор — сумасшедший. Я могу пригласит к тебе целителя, если принца замучили прыщи, или что-то в этом роде.

Галрион почувствовал, что наступил момент сказать правду, хотя на самом деле он еще не был готов к серьезному разговору.

— Он зарабатывает себе на жизнь, собирая травы, это правда. Но прежде всего он владеет двеомером.

У Илейны перехватило дыхание.

— Дерьмо! — рассвирепел Адорик. — Неужели ты действительно думаешь, что я поверю всей этой болтовне? Я хочу знать, зачем ты проторчал у него столько времени, вместо того чтобы гостить в крепости Ястреба, как было условлено?

— Я учусь у него, — ответил Галрион. — Почему принц не может обучаться двеомеру?

— О, боги! — воскликнула Илейна. — Я всегда знала, что ты покидаешь меня ради этого.

Адорик тяжело развернулся и пристально посмотрел на свою жену, заставив ее замолкнуть.

— Ты спрашиваешь, почему не может? — продолжил король. — Потому что я запрещаю!

— Послушай, ты только что назвал это пустой болтовней, — заметил Галрион. — Так почему же ты так бесишься из-за сущей ерунды?

Размахнувшись, Адорик с силой ударил его по лицу. Илейна вскрикнула, король повернулся к ней:

— Уйди отсюда, женщина! — приказал он. — Сейчас же.

Илейна бросилась за занавеску, в коридор, ведущий в женскую половину. Адорик выхватил клинок и ударил им о спинку стула с такой силой, что, когда он отдернул руку, клинок продолжал вибрировать в дереве.

— Я хочу, чтобы ты дал мне клятву, — проговорил король, — торжественную клятву, что выбросишь эту чепуху из головы.

— Я не могу обманывать собственного отца. И не могу поклясться в этом.

И снова получил пощечину.

— Проклятье, отец! Что ты имеешь против этого?

— То же, что любой здравомыслящий человек. Кого не вывернет наизнанку от этой грязи?

— При чем тут грязь? Жрецы придумали эти сказки для женщин, чтобы те не занимались колдовством.

Замечание попало в цель. Адорик сделал над собой видимое усилие, чтобы оставаться спокойным.

— Я не могу все бросить, — продолжал Галрион. — Слишком поздно. Я уже знаю многое, и это не дает мне покоя.

По тому, как Адорик отшатнулся назад, Галрион окончательно понял: его отец испугался. И это — человек, который способен ввязаться в безнадежный бой, не прося пощады ни у кого — ни у людей, ни у богов…

— Так что же ты знаешь? — прошептал король. Регор разрешил Галриону показать один небольшой фокус для того, чтобы убедить отца. Он поднял правую руку и представил себе, что она горит голубым пламенем. Только когда видение окрепло в сознании, он вызвал обитателей Эфира, которые бросились исполнять его приказ и доставили голубое пламя в реальность, чтобы Адорик тоже мог видеть его. Огонь вспыхнул, словно факел, рожденный в его ладони. Адорик отпрянул назад, закрывая глаза рукой.

— Прекрати! — прокричал он в ужасе. — Я сказал, останови это немедленно!

Галрион убрал огонь только тогда, когда королевская гвардия вбежала в комнату с обнаженными мечами. Адорик взял себя в руки, стараясь выглядеть таким же спокойным, как его сын.

— Вы все свободны, — сказал, усмехаясь, король. — Благодарю вас, но я всего лишь спорил с самым упрямым щенком во всем помете.

Капитан гвардейцев поклонился, подмигнув в сторону принца. Как только люди ушли и дверь за ними закрылась, Адорик вынул кинжал из спинки стула.

— Я почти готов перерезать тебе горло, чтобы разом покончить со всем этим, — небрежно заметил Адорик. — Ты не будешь больше делать этого в моем присутствии?

— Хорошо, не буду, но это очень помогает ночью, если вдруг уронишь факел.

— Прикуси язык, — Адорик снова судорожно сжал рукоять клинка. — Подумать только: мой сын… и холоден как лед, говоря о таких вещах!

— Но послушай же, отец, разве ты не видел? Отступать уже поздно. Я хочу оставить двор и учиться. Для меня нет другого пути.

Адорик держал свой клинок так, что на лезвии отражалось пламя факела.

— Уходи, — прошептал он, — уходи, пока я не совершил чего-нибудь непоправимого.

Галрион повернулся и медленно направился к двери. По его спине пробежали мурашки. Благополучно переступив порог, он тяжело вздохнул, благодаря богов за то, что клинок все еще в руке отца, а не в его спине.

Наутро Галрион поднялся рано и вышел разыскивать свою мать. Он застал ее во дворе, где она давала наставления служанкам. Ему хотелось поговорить с ней, и он и решил пока пройтись по саду. Задумавшись, он спустился с холма к первым воротам. «Естественно, король должен бояться принца с колдовской силой: он ведь опасается любой угрозы для своего трона», — размышлял Галрион. В воротах два гвардейца, шагнув ему навстречу, преградили путь.

— Просим извинить нас, принц, — сказал один из них, — но король дал приказ не пропускать вас.

— Вот как? — возмутился юноша. — Может, вы еще и поднимете на меня руку?

— Сожалею, принц, — гвардеец нервно облизнул губы. — Если таков будет приказ короля, то да.

Галрион ринулся назад в башню. Он решил, что ответит на оскорбление короля, чего бы это ему ни стоило. Он бежал вниз по коридору, а слуги разлетались, словно птицы, в стороны, освобождая ему дорогу. Галрион рванул дверь зала собраний, сбил с ног пажа, пытавшегося задержать его, и замер, увидев короля, разговаривающего возле окна с приезжим юношей, опустившимся на колени у его ног.

— Ну вот и договорились, — сказал Адорик незнакомцу, — завтра ты сможешь выехать в обратный путь с посланием о наших соболезнованиях лорду Герранту. Наше сердце скорбит вместе с кланом Ястреба.

Только теперь Галрион узнал юношу — это был один из пажей Герранта. «О, боги, — подумал он. — Двин умер». Он осознал вдруг, что все его планы разрушены, как постройка из деревянных кубиков от дуновения ветра.

— А вот и принц, — заметил Адорик, — твой лорд прислал сообщение для него?

— Да, ваше величество, — сказал паж. — Мой принц, лорд Геррант объявляет траур до начала осени. Он покорно просит прощения и рассчитывает на ваше сочувствие и понимание.

— Я прошу передать, что все правильно понял. Перед возвращением в крепость зайди ко мне. Я дам тебе письмо к моей госпоже.

Адорик отпустил пажа и приказал, чтобы его накормили и устроили на ночлег. Теперь они оставались вдвоем. Король отбросил свою напускную вежливость.

— Так, — произнес Адорик, — по-видимому, ты знаешь, что произошло? Твое проклятое ясновидение предсказало смерть Двена?

— Да, — ответил Галрион. — Только я не думал, что это произойдет так скоро.

Лицо короля сначала побледнело, затем сделалось багровым. Галрион заговорил первым.

— Отец, почему ты приказал гвардейцам задержать меня?

— А ты как думаешь? — вскинулся Адорик. — Я не хочу, чтобы ты уехал отсюда тайком к своему проклятому старому отшельнику. А теперь еще это печальное известие о лорде Двене напомнило мне о твоей женитьбе. Что ты намерен делать? Жениться на ней и увезти в лесную хижину, пока ты будешь учить там свои заклинания?

— Да, именно так, если она согласится.

— Глупый щенок! — Адорик открыл рот, подыскивая оскорбления. — Заносчивый, самонадеянный, ничтожный…

— От кого я унаследовал свою надменность, как не от тебя? С какой стати жена откажется ехать туда, куда позовет ее муж?

— Ни с какой… если только она не дочь благородного клана. — Король надвинулся на сына. — Ты последний болван, думал ли ты об оскорблении, которое нанесешь Ястребу? Дядя Герранта умер, защищая наш трон, а теперь ты набрался наглости и смеешь обращаться с их кланом таким образом? Ты хочешь вынудить их поднять восстание? — Он дал Галриону пощечину. — Убирайся вон с моих глаз. И я не желаю видеть тебя до тех пор, пока ты не образумишься.

Галрион вернулся назад в свою комнату, захлопнул дверь, сел на стул и задумался. Теперь он вполне мог бы и отменить женитьбу, но король никогда не допустит, чтобы он нанес такое оскорбление клану Ястреба. «Я найду способ убежать: перелезу через стену ночью и успею добраться до леса до того, как меня хватятся. Но Гвенни… Это разобьет ей сердце, а я даже ничего не смогу объяснить…» У него было ужасное предчувствие, что Регор будет недоволен тем, как он поступает. «Пока длится траур, еще есть время», — говорил он сам себе, но вдруг пророческое предвидение охватило его так сильно, что он задрожал. Он ясно осознал, что у него вообще не осталось времени. Галрион встал и посмотрел в окно. Опустив взгляд на землю, он заметил двух вооруженных гвардейцев, стоящих у основания башни, прямо напротив его окна. Галрион подбежал к двери, приоткрыл ее и увидел еще четырех гвардейцев в коридоре. Капитан виновато улыбнулся ему:

— Прошу прощения, мой принц. Король распорядился, чтобы вы оставались в своей комнате. Нам позволено пропускать к вам только вашего пажа.

Галрион захлопнул дверь и вернулся на стул. Он пытался угадать, как долго ему придется ждать, пока король вызовет его.

Четыре дня минуло, четыре томительных дня в одиночестве, с книгами и в обществе пажа, который приносил ему еду. Он делал это словно украдкой и был молчалив, потому что преданно служить лишенному благосклонности короля хозяину — значило вызвать недовольство при дворе и навлечь на себя неприятности. Иногда Галрион открывал дверь, чтобы поболтать с гвардейцами, которые были настроены довольно дружелюбно. На их положение никак не влияло то обстоятельство, что они охраняли принца, пребывавшего в опале. Однажды Галрион отправил послание королеве с просьбой навестить его. Она прислала ответ, что не осмеливается. Наконец, на четвертую ночь, один из гвардейцев открыл дверь и объявил принцу, что им приказано доставить его к королю. Когда они ввели Галриона в покои короля, тот отпустил стражу.

— Ну вот, сын мой, — миролюбиво начал Адорик, — у тебя было достаточно времени, чтобы подумать. Надеюсь, ты понял, что все же пора дать мне клятву? Выбрось эту колдовскую бессмыслицу из головы, и все будет так, как раньше.

— Папа, поверь, у меня нет выбора, я вынужден отказать тебе, — отвечал Галрион. — Я не могу бросить двеомер, потому что он сам не оставляет меня. Это не то же самое, что преломить меч и удалиться в храм.

— Ты нашел много красивых слов в оправдание того, что намерен ослушаться короля, не так ли? По просьбе твоей матери я даю тебе еще один, последний шанс. Посмотрим, что скажет Бранвен, чтобы уговорить тебя.

— Ты собираешься запереть меня до осени?

— Я посылаю за ней и вызываю ее ко двору. Завтра же самый быстрый гонец отправляется к лорду Герранту. Я пошлю ему свои извинения в связи с трауром, но я хочу видеть здесь их обоих как можно раньше. Я должен сказать госпоже Бранвен, что именно ее болван-жених собирается ей предложить, и прикажу отговорить тебя.

— А если она не сможет?

— Тогда ни один из вас никогда не выйдет из этого дворца. Никогда.

Галрион с болью в сердце почувствовал, что вот-вот расплачется. Никогда не выйдет, никогда не поедет снова в свой любимый лес, никогда не увидит, как падает снег на замерзшие ветки, на застывшую реку, — никогда?! И Бранвен тоже, как пленница, будет заточена на годы — и все это по вине ее жениха. Теперь, только теперь, когда над ним нависла эта угроза, он наконец понял, что действительно любит ее, ее саму, а не эту проклятую внешнюю красу..

В эту ночь Галрион не сомкнул глаз. Он ходил взад и вперед по своим комнатам, в отчаянии от страха, угрызений совести и невозможности что-либо предпринять. Гонцу потребуется три дня, чтобы добраться до крепости Ястреба, затем еще пять дней Бранвен и Геррант потратят на дорогу в Дан Дэверри. Он подумал, что удобнее было бы перехватить их по дороге, если он сможет выбраться из королевской крепости, хорошо укрепленной и охраняемой. Но то, чему он успел научиться, не поможет ему, Он был всего лишь подмастерьем, начинающим, в запасе у него только слабенькие трюки ученика, «Капля знаний и несколько жалких травок в твоем волшебном котелке, — упрекал себя Галрион, — ты ничем не лучше, чем женщина, едва освоившая колдовство!» Внезапно в голове у него созрел план и он даже засмеялся вслух. Но ему нужна была помощь. Ему не хотелось подвергать королеву такому риску, но больше обратиться было не к кому.

Утром он направил к Илейне своего пажа, умоляя прийти к нему. Она просила передать, что попытается, если на то будет королевское соизволение. Три дня Галрион ждал, отсчитывая мысленно каждую милю, на которую королевский гонец становился ближе к крепости Ястреба. В конце концов он послал пажа с просьбой, чтобы служанки королевы заштопали его старые рваные штаны. Столь банальная просьба едва ли могла встревожить короля, если бы он и узнал о такой безделице. Но хитрость сработала. На следующее утро королева сама принесла ему залатанные штаны, проскользнув в его комнату под видом служанки.

— Матушка, — бросился к ней Галрион, — тебе известны намерения короля?

— Да. И я сочувствую маленькой Бранвен так же как и ты, мой мальчик.

— Но она заслуживает еще большего сочувствия, потому что я недостоин ее. Ты поможешь мне, матушка, ради нее? Я дам тебе одежду для починки. Ты заберешь ее и велишь горничной, чтобы она оставила ее на столе в женской комнате на ночь. На том столе, что стоит возле двери.

— Хорошо, я все сделаю, — Илейна слегка вздрогнула. — И больше я ничего не хочу знать.

После полудня, когда гвардейцы должны были смениться после дневного дежурства, Галрион открыл дверь своей комнаты, чтобы поболтать. Ему как раз повезло — они сидели на полу и играли в кости.

— Можно и мне сыграть с вами? — сказал Галрион. — Если я сяду с этой стороны от двери, вы не нарушите королевского приказа.

Гвардейцы услужливо подвинулись. Обычно Галрион не делал ставок, играя в кости. Просто потому, что всегда знал, сколько выпадет… Сейчас, чтобы расположить к себе гвардейцев, он делал ставки, используя свое умение предвидеть. Он проигрывал намеренно.

— Вам сегодня не везет, мой принц, — заметил капитан. — Клянусь богами!

— А как может быть иначе? Все складывается против меня в последнее время! Если вы когда-нибудь завидовали принцу, пусть это будет вам уроком. Хуже всего потерять расположение своего отца.

Капитан кивнул в знак согласия.

— По правде сказать, на вашем месте я бы давно рехнулся… столько высидеть взаперти!

— Я и сам этого опасаюсь, — отозвался Галрион со вздохом. — Ночи больше утомляют, чем дни, потому что я не могу заснуть. Я знаю, что король дозволяет приносить то, чего я попрошу. Это касается и женщин тоже?

— Почему бы и нет, — капитан усмехнулся, перемигиваясь со своими людьми. — Что, среди горничных вашей матушки есть интересующая вас особа?

— Ты знаешь Мэй? Светловолосая девчонка… Я развлекался с ней время от времени.

— Ну вот и договорились. Мы потихоньку проведем ее сегодня ночью, — пообещал капитан.

В обеденный час Галрион отправил своего пажа за кувшином меда. Он приказал ему принести два кубка. Потом порылся в своем сундуке и достал пучки трав. Ре-гор научил его простым рецептам, и он привез свою ученическую работу домой как приятное воспоминание о днях, проведенных в лесу. Сейчас ему нужен был корень валерианы — наиболее сильного снотворного, применяемого травниками. Он приготовил щадящую дозу, потому что не хотел причинить Мэй вреда, и, кроме того, густой запах валерианы мог сорвать ему всю затею.

К полночи Галрион услышал хихиканье Мэй в коридоре. Капитан приказал ей вести себя потише. Он приоткрыл дверь и увидел Мэй, одетую в плащ с капюшоном, скрывающим ее лицо. На этом и был построен его расчет.

— Привет, моя милочка, — искренне обрадовался Галрион. — Как ты добра к обесчещенному принцу!..

Когда Мэй радостно рассмеялась в ответ, он зажал ей рот рукой, притворяясь испуганным.

— Смотри, чтобы она вела себя тихо, когда поведешь ее назад, — напомнил принц капитану.

— Слышала? — сказал капитан — Чтобы не пикнула, когда будем возвращаться.

Мэй кивнула, ее большие голубые глаза светились, как у ребенка, знающего какую-то тайну. Галрион впустил ее в комнату и закрыл за собой дверь. Мэй сбросила плащ и осталась в одном цветастом платье. «Довольно свободное, — подумал Галрион, — на меня как раз полезет». Он выбрал Мэй намеренно, потому что она была рослой и довольно крупной для девушки.

— Я велел, чтобы нам принесли меда, — улыбнулся принц, — присаживайся и выпей со мной.

— Вы всегда так обходительны, — защебетала Мэй. — Так жаль, что я вижу вас в немилости.

— Благодарю. А как насчет моей женитьбы? Это тоже огорчает тебя?

Мэй только пожала плечами и прошла в его спальню. Галрион подал ей кубок со снотворным, затем сделал глоток из своего, рассчитывая на то, что она послушно глотнет немного вслед за ним. Он сел рядом с девушкой на краешек кровати.

— Ну что ж, у нас были веселые деньки, — произнесла наконец Мэй. — Принц женится, когда это надо королевству. — Она усмехнулась, подмигнув ему: — Надеюсь только, что ваша жена никогда не услышит обо мне.

— Вот как? Должно быть, у тебя появился новый ухажер, коли ты стала так сговорчива?

Мэй отпила мед из бокала и подмигнула принцу снова.

— Может, да, а может, и нет, — сказала она, выразительно глядя на него. — В любом случае, никто не узнает, где я провела эту ночь. А если и узнает? Держу пари, он не станет спорить с принцем, пусть даже вы сейчас в немилости. — Она сделала еще один глоток. — Плохие времена пройдут, мой принц. Ваша матушка огорчена, но со временем она уговорит короля.

— Я надеюсь, — ответил принц смиренно.

Мэй зевнула, тряхнула головой, затем опять пригубила из кубка.

— Этот мед такой сладкий… — сказала она. — Очень вкусный.

— Самый лучший и только для тебя, — проговорил Галрион. — Допивай, и я налью еще.

Однако больше и не потребовалось. Осушив до дна первый кубок, Мэй зевнула, ее веки отяжелели, она попыталась справиться с собой, но не смогла открыть глаз. Она протянула руку, чтобы поставить кубок на стол возле кровати, но он выскользнул прямо на ковер. Сама Мэй упала прямо в объятия принца, он вовремя подхватил ее.

Галрион раздел девушку, бережно уложил в свою постель, затем достал пучок травы и положил рядом с ее кубком, чтобы было ясно, что ее усыпили и она вовсе не соучастница. Он мерил шагами комнату, отчаянно волнуясь, выжидая время, чтобы не вызвать подозрения у гвардейцев. Когда терпение его иссякло, он переоделся в платье Мэй, накинул на голову капюшон плаща и вышел как ни в чем не бывало в зал. Ничего не подозревающие гвардейцы перемигнулись друг с другом, а затем повели его длинными коридорами. У двери женского зала капитан дружески похлопал его пониже спины, сказал ему, что он должен быть хорошей девочкой, и галантно открыл перед ним дверь.

Тусклый лунный свет едва освещал безмолвную комнату. Галрион нащупал на столе свою одежду и кинжал в ножнах, пристроенный под штанами. Мысленно благодаря свою сообразительную мать, он переоделся в приготовленную одежду и спрятал клинок за пазуху, затем выглянул в окно. Двор был пуст. Он влез на подоконник, развернулся лицом к стене и начал спускаться вниз по шершавому камню на мостовую, моля бога, чтобы никто его не заметил. Его руки обдирались о камни и кровоточили.

Наконец он оказался во дворе. Галрион крадучись перебегал от постройки к постройке, пока наконец не добрался до конюшни. Прямо возле стены был сторожевой навес, на который он смог легко взобраться. Затем он перемахнул с крыши навеса на стену, прополз по ней на животе до того места, где ожидал его раскидистый дуб. Он перебрался на ветку дуба, спустился по стволу на землю и надежно спрятался в тени.

Ему хорошо был виден парк, примыкающий к наружной стене, по гребню которой на фоне звездного неба двигались силуэты ночных патрульных, охраняющих вал. Самая опасная часть пути была впереди. Галрион выбрал удобную площадку, с которой хорошо мог видеть Дорогу, спускающуюся к внешним воротам. Он двинулся, пригнувшись в высокой траве: его могли заметить гвардейцы, охраняющие внутренние ворота; затем в какой-то момент выпрямился и уверенно пошел вниз по Дороге. Подойдя ближе к посту стражи наружных ворот, он пустился бегом.

— Эй! — зачастил Галрион высоким мальчишеским голосом, как мальчик. — Открывайте! У меня поручение к повару.

— Не торопись, парень! — Гвардеец шагнул в его сторону, чтобы рассмотреть порученца в темноте. — Рассказывай, что там у тебя.

— Нерда рожает, — ответил Галрион, — и дело плохо, что-то не заладилось. Акушерке нужны целебные средства. Пожалуйста, побыстрее.

— Это кухарка, — крикнул другой гвардеец, — она и правду была на сносях.

Едва осмеливаясь поверить в удачу, Галрион выскочил за ворота и побежал по безмолвному городу. Он остановился среди пивных бочек позади таверны и перевел дух, потом помчался дальше. Теперь ему предстояла нелегкая задача — пробиться через пост гвардейцев у городских ворот. Через арку в городской стене протекала река, и ей не надо было никакого разрешения на выход из города. Галрион осторожно огляделся и начал пробираться на берег, пробираясь по аллее позади построек. Он был уже на полпути, когда услышал шаги за спиной. Он бросился в подворотню и спрятался за дверью. Два пьяных воина из королевской гвардии, шатаясь, прошли мимо. Они были всего в двух ярдах от него, когда один из них вдруг принялся петь пьяным голосом, напрягаясь изо всей силы. Галрион чертыхнулся, а затем поблагодарил богов за то, что городская охрана не прибежала выяснять, в чем дело.

Но вот наконец пьяная пара удалилась, и улица снова опустела. Убедившись в том, что опасность миновала, Галрион начал спускаться к реке. Сначала он шел вброд, а когда стало глубоко — поплыл по течению. Далеко вверху он увидел возвращающихся гвардейцев и еще четырех на городской стене. Река несла его все ближе и ближе к тому месту, где стража могла его заметить. Он вдохнул воздух и глубоко нырнул. В мутной воде было трудно что-нибудь различить, но ему показалось, что он видел темные каменные своды. Ссадины на руках жгло, словно огнем, но он пересилил себя, оставаясь под водой до тех пор, пока течение не вынесло его, задыхающегося и обессиленного, на поверхность. Он перевернулся на спину и так плыл, не шевелясь, вдыхая свежий воздух. Он опасливо огляделся вокруг, но гвардейцы остались далеко позади, и никого больше не было видно на спасительном берегу.

Беглец выбрался на сушу в небольшой ивовой рощице. «Свободен! — подумал он. — Теперь главное — разыскать Бранвен». Галрион отжал одежду и, все еще сырую, надел на себя снова. Взглянул на небо. Оставалось около пяти часов до рассвета. Еще час пройдет, пока обнаружат Мэй. А еще через час королевские гвардейцы отправятся в погоню. Не так уж много, но если ему удастся добраться до леса, они не смогут найти его. Он хорошо знал все тропинки в лесу, а королевские гвардейцы будут кружить вокруг, только поднимая шум и распугивая дичь.

Через луг Галрион прокрался к близлежащим домам и решил украсть лошадь. Это было нетрудно сделать. Принц часто ездил этой дорогой, и всегда останавливался, восхищаясь великолепными гнедыми, которые уже узнавали его, когда он заговаривал с ними и похлопывал по спине. Галрион приблизился, гнедой мерин доверчиво подошел к нему и позволил взять себя за удила. Беглец торопливо оторвал полоску ткани от подола своей рубахи и постарался обуздать лошадь. Гнедой был хорошо обучен и не сопротивлялся. Принц пустил лошадь галопом по дороге, ведущей на восток. Королевский гонец не сегодня-завтра должен прибыть к Герранту.

Немного погодя он перевел лошадь на шаг, решив поберечь ее силы. Чередуя шаг с рысью, он двигался всю ночь и, когда рассвело, добрался до границы королевских владений. Он повернул на юг, стараясь ехать по нетронутой степи, сторонясь хорошо наезженных дорог. Хотя окольными путями он будет дольше добираться до леса, но у него не было другого выхода. К полудню лошадь так устала, что начала спотыкаться. Галрион спешился и вел ее за собой под уздцы до тех пор, пока они не вошли в небольшую рощу на границе пастбища. Он нашел ручей и позволил коню напиться. Когда лошадь принялась щипать траву, Галрион, вдруг понял, что сам очень проголодался. В спешке он совершенно забыл про деньги, а в карманах старых штанов не было даже медяков. А отныне он больше не мог подъехать к замку лорда и потребовать, чтобы его накормили просто потому, что он принц.

— Я совсем не такой умный, каким мне следовало быть, — сказал он, обращаясь к лошади. — Как насчет того, чтобы позаимствовать еду у крестьян?

Лошади нужен был отдых, и сам принц шатался от усталости. Он оставил коня пастись, а сам сел под дерево, прислонившись спиной к стволу. Решив, что часик можно позволить себе передохнуть, он прикрыл глаза. Когда он проснулся, были уже сумерки. Услышав поблизости голоса, он вскочил на ноги и выхватил из-за пазухи кинжал.

— Не знаю, чья она, — говорил мужчина, — но, судя по всему, краденая.

Галрион прополз между кустами и оказался рядом с фермером и мальчиком, держащим лошадь под уздцы. Гнедой заржал, почуяв человека. Фермер обернулся, держа наготове дубину.

— Эй, ты! — обратился он к Галриону. — Хочешь сказать, эта лошадь твоя?

— Да. — Галрион вышел из укрытия.

Мальчик попытался убрать лошадь с дороги. Он испуганно смотрел то на своего отца, то на этого грязного, явно опасного человека. Когда Галрион сделал шаг в их сторону, крестьянин насторожился и приготовился драться. Галрион приближался. Неожиданно его противник засмеялся и бросил свою палку. Он опустился на колени у ног принца.

— Солнцем клянусь, мой повелитель! — заговорил мужчина. — Так вам удалось выбраться из дворца? Я не узнал вас сначала.

— Откуда тебе так много известно?

— О чем ходит больше всего сплетен, как не о делах короля? Мой принц, новостями о том, что вы в немилости, полон весь рынок. И все горюют вместе с вашей матушкой. Она хорошая женщина.

— Это правда. Вы поможете мне ради нее? Все, о чем я прошу вас — это дать мне добрую веревку для поводьев и кусок хлеба.

— Я дам вам запасные поводья. — Крестьянин поднялся, отряхнув с колен сухие листья. — Королевский отряд отправился на восток. Дочка портного видела их, когда выходила собирать фиалки.

Крестьянин сделал для принца даже больше, чем обещал. Он не только дал ему сбрую и горячую еду, но и настоял, чтобы принц взял сумку с караваем хлеба, яблоками и овсом для лошади. Когда он уезжал оттуда поздно ночью, то был уверен, что королевские люди не услышат о нем ничего от этого добропорядочного человека. Утром следующего дня Галрион ввел своего усталого коня в густой девственный лес. Он нашел воды для него и дал немного овса, а сам сел, чтобы подумать. Его соблазняла мысль плюнуть на все и поехать к Регору, и пусть Бранвен думает о нем все, что захочет, но он наверняка знал, что Регор будет недоволен. Впервые за свою благополучную, безоблачную жизнь принц почувствовал, что значит быть неудачником. Он был унижен, опозорен королем, а на душе было смутно и тоскливо, слезы готовы были прорваться в любой момент, — он ненавидел себя, мысленно ругая на все лады. Вокруг него раскинулся молчаливый лес, равнодушный к нему и его мучениям.

Тщательно сберегая еду и часто давая отдых лошади, Галрион двинулся на восток. По его расчетам, вскоре он должен был встретиться с Геррантом, если ничто непредвиденное не вмешается в ход событий. После обеда он рискнул выехать из леса на дорогу и подняться на гребень невысокого холма. Вдали, клубясь над дорогой, двигалось небольшое облачко пыли — кто-то скакал верхом.

Принц сразу вернулся в лес и стал ждать, но всадников все не было видно. Если Геррант отправился к королю вместе с Бранвен и ее служанками, то, щадя женские силы, он будет устраивать ранние привалы… Когда совсем стемнело, Галрион повел гнедого лесом, направляясь в сторону лагеря. С вершины соседнего холма перед ним предстала неожиданная картина: там был не только лорд Геррант и его охрана, но и весь королевский отряд.

— Будь они прокляты, — прошептал Галрион. — Конечно, Бранвен — лучшая приманка, чтобы поймать меня.

Принц привязал своего коня к дереву, перебежал через дорогу и начал осторожно пробираться к лагерю. Треск ветки под ногой заставлял его замирать и выжидать. У основания склона деревья росли реже, что позволило ему хорошенько разглядеть беспорядочно раскинутый лагерь. Вдоль ручья бродили стреноженные лошади, невдалеке, возле двух костров, расположился отряд. С одной стороны между деревьями был натянут высокий навес, наверное, шатер Бранвен. Она, должно быть, расположилась там, подальше от грубых солдат.

Самым важным и опасным, конечно, был вопрос о том, где же Геррант. Свет от костров был слишком тусклым для того, чтобы Галрион смог рассмотреть лица. Он пролежал в кустах, наблюдая, около часа, прежде чем увидел, как светловолосый мужчина вышел из шатра и направился к одному из костров. Никто, кроме Герранта, не мог посещать сестру. Как только он пристроился у костра, чтобы пообедать, Галрион достал кинжал, встал и начал спускаться, петляя, вниз по склону холма, в направлении палатки. Всадники смеялись и балагурили, сидя у костров, не обращая внимания на его перемещения. Галрион сделал клинком разрез в нижней части задней стенки шатра. Он услышал, что кто-то шевельнулся внутри.

— Галрион? — прошептала Бранвен.

— Да, это я.

Галрион тут же ускользнул прочь, в укрытие. Одетая в длинную ночную сорочку, с распущенными золотистыми волосами, свободно падающими на плечи, Бранвен вылезла в разрез и подползла к принцу.

— Я так и знала, что ты приедешь за мной, — прошептала она. — Нам надо немедленно уходить.

— О, боги! Так ты согласна следовать за мной?

— А ты в этом сомневался? Я пойду за тобой куда угодно. И мне все равно, что ты натворил.

— Но ты даже толком не одета!

— Ты думаешь, для меня это имеет значение?

Галриону показалось, будто он видит ее впервые: это бедное слабое дитя, каким он привык ее видеть, сейчас отважно улыбалось, готовое отправиться на край света вместе с принцем-изгоем.

— Прости меня, — сказал Галрион. — Пойдем. Нас ждет добрый конь.

Вдруг он услышал слабый шум и треск валежника.

— Бежим! — вскрикнула Бранвен.

Галрион обернулся рывком, но было уже слишком поздно. Гвардейцы выскакивали из-за деревьев и окружали его, как загнанного оленя. Принц приготовился к бою, выхватив клинок из-за пазухи. Он решил, что убьет хотя бы одного гвардейца, прежде чем падет сам. Но через толпу к нему пробирался человек.

— Ничего не выйдет, парень, — проговорил Адорик. Галрион выпрямился. Он никогда не сможет убить собственного отца. Принц бросил кинжал на землю к ногам короля. Тот наклонился, поднял его и вернул сыну с улыбкой, холодной как зимний ветер. Позади Галрион услышал плач Бранвен и голос Герранта, бормочущего что-то ласковое.

— Сука всегда поможет усмирить кобеля, — усмехнулся Адорик. — Подведите его к костру. Я хочу взглянуть на этого щенка.

Гвардейцы вывели Галриона из-за шатра и потащили к большому костру. Король стоял, широко расставив ноги и уперев руки в бока. Кто-то подал Бранвен плащ, она завернулась в него и в отчаянии смотрела на Галриона.

Геррант положил тяжелую руку ей на плечо и прижал девушку к себе.

— Ну, маленький мерзавец, — сказал Адорик, — что ты хочешь сказать в свое оправдание?

— Ничего, отец, — ответил Галрион, — я только прошу о единственной милости.

— Ты считаешь, что имеешь право о чем-то просить? — Адорик вытащил кинжал и поигрывал им в такт словам.

— У меня нет никаких прав, но просьба касается моей госпожи, — сказал Галрион. — Отошли ее отсюда, прежде чем убьешь меня.

— Обещаю, — сказал Адорик.

Бранвен вскрикнула, оттолкнула Герранта с такой силой, что тот чуть не упал, и, подбежав к королю, бросилась к его ногам.

— Умоляю, мой повелитель, пощадите его, — рыдала Бранвен. — Ради его матери, прошу вас! Если вам нужна кровь, возьмите мою!

Бранвен ухватилась за подол рубахи короля и с мольбой смотрела на него.

Она была сейчас так прекрасна!

Волосы раскинулись по плечам, слезы текли по ее бледному лицу, даже королевские гвардейцы смотрели на нее с жалостью.

— О, боги, — выдохнул Адорик, — ты так сильно любишь этого недоумка?

— Да, — ответила Бранвен. — Я пойду за ним куда угодно, даже в мир иной.

Адорик посмотрел на свой кинжал, затем медленно вложил его в ножны.

— Геррант! — взревел король.

Геррант подошел, взял Бранвен за плечи и хотел увести ее, но она отказалась покинуть круг. Галрион был так слаб, что едва держался на ногах. Он был недостоин ее. И как только он вновь осознал это, он ощутил себя раздираемым на части.

— Ну, прах и пепел, — смягчаясь, проговорил Адорик, — если я не могу перерезать тебе горло, Галрион, то как мне решить эту проблему?

— Ты мог бы отправить меня и мою госпожу в изгнали, — спокойно сказал Галрион, — это оградит нас всех от еще больших несчастий.

— Ах мерзавец! — Адорик шагнул навстречу и дал сыну оплеуху. — Да как ты смеешь?!

Галрион отшатнулся, не скрывая гнева, но удержался на ногах.

— Ты хочешь, чтобы я всем рассказал, из-за чего между нами произошла ссора? — с вызовом сказал Галрион. — Хочешь? Я ведь расскажу!

Адорик застыл на месте, как загнанное животное.

— Или мне лучше принять изгнание? — продолжал принц. — И ни один человек не узнает о нашем споре.

— Ублюдок, — прошептал король так тихо, что Галрион еле смог услышать его.

Он повысил голос.

— О причине нашей размолвки никто знать не должен. Итак, Мы объявляем Нашему сыну Галриону, что Мы лишаем его всех званий и чести и изгоняем из наших владений навсегда. Мы отказываем ему в Наших землях, Мы отказываем ему в крове. Он никогда не сможет принять присягу королевского подданного. — Король остановился, переведя дух, — И Мы лишаем его имени, которым нарекли при рождении. Мы присваиваем ему новое имя — Невин. Ты слушаешь меня? Невин — то есть Никто. Вот твое новое имя.

— Я буду носить его с гордостью, — сказал Галрион. Бранвен высвободилась из объятий Герранта. Она улыбнулась так счастливо, словно почувствовала себя принцессой, которой могла бы стать, если бы ее жених не выбрал путь изгнанника. С благодарной улыбкой Галрион протянул ней руку.

— Остановитесь! — Геррант бросился между ними. — Мои повелитель, мой король, что же это? Могу ли я выдавать единственную сестру замуж в изгнание?

— Она моя невеста, — твердо произнес Галрион. — Твой отец дал свое согласие.

— Замолчи, Невин! — Адорик снова дал ему пощечину. — Лорд Геррант, говори!

— Мой повелитель! — Геррант упал перед королем на колени — ноги его больше не держали. — Действительно, мой отец благословил ее, и я, как его сын, должен выполнить обещание. Но мой отец выдавал ее за принца в надежде на благополучную и счастливую жизнь. Он любил ее. А что ждет ее теперь?

Пока Адорик раздумывал, Галрион ощутил, что пророчество двеомера ледяным крылом коснулось его спины. Он шагнул вперед.

— Отец, — начал он.

— Не смеешь больше так обращаться ко мне. — Адорик сделал знак гвардейцам. — Держите нашего «никого» покрепче.

Два гвардейца схватили его и скрутили руки за спиной, прежде чем он попытался увернуться. Бранвен стояла не шевелясь. Ее лицо побелело, и Галрион испугался, как бы она не упала в обморок.

— Умоляю вас, мой повелитель, — продолжал Геррант, — если я допущу эту свадьбу, что я буду за брат? Как смогу я претендовать на то, чтобы стать главой, клана, если я не смогу отстоять чести сестры? Мой король, я умоляю вас, если вы цените клан Ястреба, — не допустите, чтобы это произошло.

— Да будет так. Мы освобождаем тебя от того обещания, который дал твой отец, — произнес король.

— Герро! — зарыдала Бранвен. — Ты не смеешь! Я хочу уйти! Герро, отпусти меня!

— Замолчи! — Геррант шагнул к ней, простирая руки. — Ты не знаешь, какая жизнь ожидает тебя, если ты отправишься бродить по дорогам, словно нищенка.

— Мне все равно, — Бранвен отталкивала брата в исступлении. — Герро, Герро, как ты можешь так поступить со мной?! Позволь мне уйти!

Геррант на секунду задумался, но потом вскинул голову.

— Я не желаю получать сообщение, что моя сестра умирает при родах просто потому, что ее муж не может позволить себе пригласить акушерку. Я не хочу знать, как ты будешь умирать от голода где-нибудь на зимней дороге. Я лучше умру сам!

Это было трогательно, сильно сказано, но Галрион знал, что все эти красивые слова Герранта были смертельной, ядовитой ложью. Холодок предвидения бросил его в дрожь. Он начал вырываться и даже укусил за руку человека, державшего его, но за это он получил лишь удар по голове, от которого все поплыло перед глазами.

— Ты не прав, Герро, — твердила Бранвен, вырываясь из его рук, — я знаю, что ты не прав. Я хочу уйти с ним.

— Прав или не прав, но я теперь — глава клана, — отрезал Геррант, — и ты не ослушаешься меня.

Бранвен предприняла еще одно, последнее усилие, чтобы вырваться, но брат держал ее крепко. Пока он оттаскивал ее прочь, Бранвен рыдала от бессилия. Геррант увел ее в палатку. Адорик жестом приказал гвардейцам отпустить Галриона.

— Пусть Невин убирается прочь, — приказал король, протягивая сыну кинжал. — Это единственное оружие, которое разрешено иметь изгнаннику. У тебя должна быть припрятана где-то лошадь, иначе тебя бы не было здесь. — Он взял кошелек, висевший на поясе, и вынул из него несколько монет: — А это — серебро изгнанника. — Он вложил монеты в руку Галриона.

Тот посмотрел на них и швырнул их королю в лицо.

— Уж лучше я умру с голода!

Как только гвардейцы расступились перед ним, Галрион покинул лагерь. На перевале он оглянулся, бросив последний взгляд на палатку Бранвен. Затем побежал, пробираясь через кусты, пересек лесную дорогу и, споткнувшись, упал на колени рядом с гнедым мерином. Он горько плакал, но не о себе, а о судьбе Бранвен.

В женском зале ярко сияло солнце, в окно Бранвен могла видеть яблони, усыпанные белыми ароматными цветами, так что казалось, будто это облака зацепились за ветки деревьев. Рядом Рода и Исолла переговаривались между собой, склонившись над шитьем. Работа Бранвен лежала у нее на коленях. Ей хотелось рыдать, но это было слишком утомительно — плакать все время. Она молила бога, чтобы у принца Галриона все было хорошо, и хотела бы знать, куда завела его одинокая дорога изгнания.

— Гвенни, — обратилась к ней Рода, — мы пойдем сегодня гулять на луг?

— Если вы пожелаете, госпожа.

— Ну, если ты не против, Гвенни, — добавила Исолла, — мы можем отправиться верхом.

— Как тебе захочется, — безразлично ответила Бранвен.

— Послушай, дитя, — продолжала Рода, — пора тебе уже перестать дуться. Твой брат поступил тебе во благо.

— Если госпожа так считает.

— Это было бы ужасно, — вставила Исолла, — если бы ты отправилась вслед за изгнанником! Как только тебе могло это прийти в голову? Такой позор… Остаться без дома, без родных.

— Это была бы их потеря, а не моя.

Роса вздохнула и воткнула иголку в свое шитье.

— А если бы у вас родился ребенок?

— Галрион ни за что не допустил бы, чтобы он умер с голода, — ответила Бранвен, и сердце ее заныло. — Вы не понимаете. Я должна была поехать с ним. И все было бы в порядке. Я точно знаю.

— Гвенни, моя овечка, ты сама не знаешь, что говоришь.

— Прекрасно знаю, — рассердилась Бранвен. — О, простите меня, госпожа, но вы не сможете никогда меня понять. Я знаю, что должна была поехать.

Обе собеседницы пристально взглянули на нее. «Они думают, что я сошла с ума, — подумала Бранвен. — Может быть они и правы. Но все равно я это знаю!»

— В королевстве много мужчин, — сказала Исолла, явно желая ободрить подругу. — Бьюсь об заклад, что не составит большого труда найти нового жениха. Я также готова поспорить, что он окажется достойнее Галриона. Нужно совершить что-то ужасное, чтобы быть изгнанным собственным отцом.

— При дворе человеку достаточно совершить самую маленькую оплошность, чтобы впасть в немилость, — возразила Рода. — И другие могут позаботиться об этом. Нет, мои дорогие, я не желаю, чтобы о Галрионе дурно говорили в моем зале. Может, он и оступился, но, по правде, Гвенни, он ведь пытался уберечь тебя от этого несчастья. Он намекнул мне, что предвидел какие-то беды впереди, и надеялся, что успеет освободить тебя от помолвки до того, как этот удар обрушится на него. — Она печально покачала головой. — Король — очень упрямый человек.

— Не могу поверить! — рассердилась Бранвен. — Галрион бы никогда не бросил меня на позор и бесчестье! Я знаю, что он любит меня. И мне безразлично, что вы об этом думаете.

— Конечно, он любил тебя, дитя мое, — сказала Рода участливо. — Именно об этом я и толкую. Он хотел освободить тебя так, чтобы уберечь даже от малейшего намека на позор. А когда понял, что не в состоянии это сделать, то решил взять тебя с собой.

— Если бы не Герро! — вздохнула Бранвен.

Рода и Исолла взглянули друг на друга, их глаза встретились в молчаливом согласии. Этот упрек брату не сходил с ее уст. Бранвен посмотрела в окно на яблони и равнодушно отвернулась: все в жизни теперь казалось ей таким унылым…

Геррант привез ее в крепость Вепря на несколько дней, и девушка знала, что брат затеял эту поездку только ради нее. Этой ночью за обедом она наблюдала за братом: он сел за стол рядом с Исоллой. «Герро-то никто не лишил невесты!» — подумала Бранвен горько. Как было бы хорошо, если бы она могла возненавидеть брата… Но она знала, что он желает ей только счастья. Ее любимый брат. Родители всегда любили только Герранта — драгоценного сына и наследника. Дочь интересовала их гораздо меньше. Геррант же, несмотря ни на что, любил ее, играл с ней, защищал и водил везде за собой, что было удивительно для мальчишки. Она помнила, как он учил ее стрелять из лука или строить башню из камней. И он всегда оберегал ее от опасностей — от свирепых собак, от обрывов на речном берегу, а в конечном счете — от мужчин, которые казались ему недостойными ее руки.

Во время всего обеда Геррант время от времени посматривал на нее, ловил ее взгляд и робко улыбался. Бранвен знала: он боится, что она возненавидит его. Вскоре она поняла, что не может дольше выносить суеты переполненного зала, и незаметно ускользнула в сумеречную прохладу сада. Здесь буйно цвели красные розы. Бранвен сорвала одну и, держа ее в руке, вспомнила Галриона. «Ты моя единственная настоящая роза», — говорил он.

— Госпожа? Вы огорчены чем-то? — Блайн торопливо догонял девушку. Бранвен знала, что он влюблен в нее. Каждый нежный взгляд, каждая улыбка, которую он дарил ей, были как удар кинжала.

— Как я могу не быть огорчена?

— Вы правы. Но темная полоса в жизни всегда сменяется светлой.

— Увы, я начинаю сомневаться, что меня ждет что-то радостное.

— Ну же, не все так уж плохо…

Блайн застенчиво улыбнулся. Бранвен гадала, зачем она еще пытается сопротивляться. Раньше или позже Геррант все равно отдаст ее замуж за своего боевого друга, независимо от того, хочет она этого или нет.

— Господин очень любезен, — сказала Бранвен. — В последнее время я сама толком не знаю, что говорю.

Блайн сорвал розу и протянул ей. Чтобы не обидеть его, Бранвен приняла цветок.

— Позвольте мне быть откровенным, госпожа, — сказал Блайн. — Вы ведь знаете, что я всем сердцем желаю, чтобы вы вышли за меня, но я понимаю, почему вы так грустите. Вспомните ли вы обо мне через год, когда розы зацветут снова? Это единственное, о чем я прошу.

— Обещаю подумать. Если мы оба будем живы.

Блайн внимательно посмотрел на нее, неожиданно задетый этими словами, даже хотя они были не более чем ритуальной фразой, признанием, что боги сильнее людей. Возникло неловкое молчание, когда каждый размышлял о своем. Обеспокоенный отсутствием сестры, в сад вышел Геррант.

— Хочешь убедиться, что я не обижу твою сестру? — произнес Блайн улыбаясь.

— О, я никогда не сомневался — в твоей порядочности, — ответил Геррант. — Я только хотел убедиться, что с Гвенни все в порядке.

Геррант проводил ее в женский зал. Рода и Исолла еще оставались за столом, и Бранвен предложила ему войти вместе с ней. Пока слуга зажигал свечи, Геррант удобно устроился на подоконнике у открытого окна. Слуга ушел. Они остались одни. С некоторых пор между ними существовала какая-то неловкость. Бранвен торопливо отвернулась и наблюдала за мотыльком, порхающим в опасной близости от пламени свечи. Она осторожно поймала его в ладони и выпустила в распахнутое окно.

— У тебя самое доброе сердце в мире, — сказал Геррант.

— Как можно не пожалеть это глупое создание?!

Он взял обе ее руки в свои.

— Гвенни, неужели ты ненавидишь меня?

— Я никогда не смогу возненавидеть тебя. Никогда.

На мгновение Бранвен показалось, что он вот-вот заплачет.

— Я знаю, что замужество слишком много значит для девушки, — продолжал Геррант, — но я найду для тебя достойного человека. Забудь изгнанника. Блайн делал тебе предложение?

— Да, но прошу тебя… Я не могу сейчас даже думать о замужестве.

— Я обещаю тебе, Гвенни, как глава клана, что никогда не заставлю тебя выйти замуж до тех пор, пока ты не захочешь этого сама.

Бранвен обняла его и заплакала, а он прижимал ее голову к груди и гладил по волосам. Она почувствовала, что он весь дрожит.

— Отвези меня домой, Герро, пожалуйста. Я хочу уехать домой.

— Ну, хорошо. Все будет так, как ты захочешь.

Но стоило им выехать, и Бранвен уже жалела о том, что лишила себя общества Роды и Исоллы. Все, что она видела у себя в доме, напоминало ей о ее отце или о принце, которые оба так внезапно ее покинули. Поднявшись к себе в спальню, она взяла деревянную шкатулку, в которой лежали подарки Галриона: брошки, кольца, серебряный браслет, на котором было выгравировано ее имя. Сразу после свадьбы на нем должно было добавиться имя мужа. Бранвен часто доставала браслет и плакала над ним, лаская надпись кончиками пальцев.

Но затем потекла обычная жизнь с ее буднями и избавила девушку от отчаяния. Бранвен руководила слугами, давала советы управляющему, вела домашнее хозяйство, руководила шитьем и ткачеством и занималась этой работой сама. Все это отвлекало ее от тягостных мыслей, не отпускавших ее поначалу. Со своей служанкой Лудой она проводила долгие вечера за шитьем и починкой одежды, напевая при этом старинные песни и баллады. Вскоре у нее появилась новая причина для беспокойства о Герранте. Она то и дело заставала его плачущим на могиле отца, а вечерами он возвращался домой странно молчаливым. Брат часто устраивался в бывшем отцовском кресле, грустно пил эль и подолгу смотрел на огонь, играющий в камине. Бывало, Бранвен садилась рядом с ним, но он едва ли произносил больше двух слов за вечер.

Однажды, когда Геррант был на охоте, приехал с визитом гвербрет Мэдок в сопровождении отряда из шести человек. Мужчины смотрели на нее с нескрываемой похотью, и она вздрагивала, наткнувшись на двусмысленную ухмылку. Ей случалось и раньше ловить на себе такие взгляды, и каждый раз она старалась поскорее забыть об оскорблении. Но сейчас она возненавидела этих людей.

— Приветствую вас, госпожа, — поклонился Мэдок. — Я приехал отдать дань уважения вашему клану, посетив могилу вашего отца.

Бранвен дала указание слуге позаботиться о людях Мэдока, а сама провела гостя в зал и пригласила к столу, предложив ему эля из своих рук. Она присела за стол напротив него. Мэдок отпил из кубка, произнеся тост за ее здоровье.

— Рад видеть вас, Бранвен, — проговорил Мэдок. — Я давно не был в ваших краях и решил посмотреть, как вы поживаете.

— Справляемся, ваша милость, — ответила Бранвен.

— А ваш брат?

— Он все еще оплакивает смерть нашего отца. И мне остается только надеяться, что постепенно он немного успокоится. — Бранвен видела, что Мэдок не просто отдавал долг вежливости, а на самом деле переживал за их дела. — Геррант стал сам не свой последнее время, и я просто не знаю, как ему помочь.

— Да, я этого ожидал. Ну, вам ведь известно, что ваш брат и вы находитесь под моим покровительством. Если вам вдруг понадобится помощь, вспомните обо мне. Когда человек становится слишком мрачным, он может быть неприятен в общении, поэтому присылайте ко мне гонца, и я приеду, чтобы слегка развеселить Герро.

— О, я вам так благодарна. Вы осчастливили меня, ваша милость.

Вскоре вернулся Геррант — довольный удачной охотой. Пока мужчины обсуждали какие-то важные дела, Бранвен пошла разыскать Луду. Во дворе возле кухни паж помогал повару разделывать оленя. Повар отрезал голову и бросил ее своре собак, которые с лаем набросились на падаль. Бранвен почувствовала, как тошнота подступила к ее горлу: на нее смотрели черные, словно бархатные глаза оленя… Бранвен повернулась и побежала назад в башню.

Назавтра, рано утром, Мэдок уехал. Во время завтрака Геррант передал ей часть своего разговора с Мэдоком о том, что ожидаются волнения на западной границе, где несколько кланов выражают недовольство королевским правлением.

— Не хочу, чтобы ты опять отправился на войну, — печально заметила Бранвен.

— Почему?

— Ты — все, что у меня осталось в этом мире.

Геррант кивнул с задумчивым видом. Он подцепил ножом кусок мяса и положил его на блюдо. Отрезав лакомый кусок, пальцами подал его сестре.

— Что ж, сестренка, — нежно сказал Геррант, через силу улыбнувшись. — Как видишь, я стараюсь не забывать о своем долге перед тобой.

Хотя это было сказано очень любезно, Бранвен вдруг почувствовала, как холодок пробежал по спине, словно что-то предупреждало ее о грозившей опасности.

Однако когда эта опасность стала вполне реальна, поначалу она не испытала никакой тревоги. Был ясный солнечный день, и они отправились на прогулку, решив проехаться верхом по лугам в восточной части своего поместья. Миновав границы, они выбрались на огромное холмистое пространство, которое ни Геррант, ни Блайн не возделывали и не охраняли. У маленького ручейка остановились, чтобы напоить лошадей. Когда они были детьми, этот ручей считался границей, которую им не разрешалось пересекать без сопровождения взрослых. Бранвен показалось странным, что она вдруг вспомнила об этом. Сейчас, когда она выросла и могла разъезжать где угодно, она не испытывала желания отрываться далеко от дома. Пока Геррант стреноживал лошадей, Бранвен уселась в траву и любовалась маргаритками. Но она не любила срывать невинные символы первой девичьей любви. Она потеряла своего возлюбленного. И теперь сомневалась, что встретит — не просто мужа, а того, кого сможет назвать любимым. Подошел Геррант и присел рядом с ней.

— Хочешь сплести венок из маргариток? — спросил он.

— Нет, — печально ответила Бранвен. — Слишком поздно.

Геррант поспешно отвел взгляд.

— Гвенни, — сказал он. — Нам надо кое о чем поговорить. Мне не хочется вмешиваться в твои дела, но это может оказаться важным, когда речь зайдет о твоей помолвке.

Бранвен сразу поняла, что он имел в виду.

— Я с ним не спала. Можешь не беспокоиться об этом.

Геррант глянул так хищно, что напомнил ей ястреба, парящего в облаках. На вид он кажется неподвижным, но на самом деле напряженно сражается с ветром, барражируя на месте… Он неожиданно бросился к ней, обнял ее за плечи и поцеловал. Все это произошло так стремительно, что она не успела оттолкнуть его.

— Герро!

Бранвен постаралась высвободиться, но он был намного сильнее. Он крепко держал ее в своих объятиях. Затем опустил ее в траву и так страстно поцеловал, и таким жадным и долгим был этот поцелуй, что сердце Бранвен бешено заколотилось. Так же неожиданно он отпустил ее и помог снова сесть. По ее лицу текли слезы. Ее плечи болели от этих жадных объятий, объятий ее брата. Она сидела, настороженно наблюдая за ним. Геррант достал кинжал и протянул его Бранвен.

— Перережь мне горло, — хрипло сказал он. — Я на коленях молю тебя об этом.

— Ни за что.

— Тогда я сделаю это сам. Возьми Луду и поезжайте к Мэдоку. К вашему возвращению я уже буду мертв.

Бранвен почувствовала, как натянулась последняя ниточка, связывающая ее с безмятежным детством. Ее брат, ее грешный брат стоял перед ней на коленях, вымаливая… что? Если он убьет себя, никто не узнает правды: все будут думать, что он обезумел от горя. Но она будет знать правду. Нить натягивалась все сильнее…

— Ты простишь меня перед смертью? — спросил Геррант.

Она хотела сказать что-нибудь успокаивающее, но не могла произнести ни слова. Он неверно истолковал ее молчание. Его глаза наполнились слезами.

— Нет, — сказал он. — Никакой надежды.

Нить оборвалась. В потоке слез Бранвен бросилась к нему:

— Герро, Герро, ты не можешь умереть!

Геррант уронил клинок и медленно, нерешительно положил руки на ее талию, как будто хотел оттолкнуть ее, но вместо этого крепко обнял сестру.

— Геррант, пожалуйста! Ты должен жить ради меня.

— Как я смогу? Что мне делать — жить, ненавидя лучшего друга, если ты выйдешь замуж за Блайна? Каждый раз, когда ты взглянешь на меня, я буду знать, что ты вспоминаешь мою вину.

— Но клан! Ведь если ты умрешь, наш клан закончится вместе с тобой. О, богиня Луны, если ты умрешь, если ты убьешь себя, я сделаю то же самое! Что же мне еще остается?

Он отстранил ее на расстояние вытянутой руки, и они взглянули в глаза друг другу, Бранвен почувствовала что смерть стоит совсем рядом, она ощутила ее присутствие.

— И что, моя непорочность так много значит для тебя?

Геррант пожал плечами, отказываясь отвечать.

— Тогда ты можешь взять ее. Тебе не придется заставлять меня силой, я сама отдам ее тебе.

Брат посмотрел на нее пристально, словно пьяный. Бранвен удивилась, почему он не чувствует того, что так ясно открылось для нее: если им все равно предстоит погибнуть, почему бы не прожить на час дольше в объятиях друг друга? Она дотронулась руками до его лица. Затем притянула его голову ближе к себе, так, чтобы он поцеловал ее. Он с такой силой обнял ее за плечи, что ей стало больно, но она позволила ему поцеловать себя снова. Когда они слились воедино в порыве страсти, испуг вдруг окутал ее, охватил как огонь, пожирающий ветку. Позволив себе обмякнуть в объятиях, Бранвен скорее чувствовала себя жрицей во время ритуала, чем любовницей. Она не ощущала ничего, кроме его силы, тяжести его тела, и ее мысли были далеки от всего происходящего, словно она наблюдала за их соитием со стороны или же видела его во сне.

Когда же все кончилось, он лег рядом с ней и положил голову на ее обнаженную грудь, его губы скользили по ее телу, временами мягко прижимаясь к ней в поцелуе благодарности. Она перебирала руками его волосы и смотрела на клинок, лежавший рядом с ними наготове. «Я все равно не хотела умереть девственницей, — подумала она, — и кто сделал бы это лучше, чем Герро?» Он поднял голову и улыбнулся ей нежной пьяной улыбкой счастья и любви.

— Ты убьешь меня сейчас? — спросила Бранвен.

— Сейчас? — воскликнул Геррант. — Это невозможно, моя любовь. Я знаю, мы оба умрем, и боги также это знают, и этого достаточно для них. Но прежде у нас будет наше лето.

Бранвен посмотрела вверх на небо, чисто-голубое, сверкающее, как огненный укор богов. Ее рука нащупала кинжал.

— Нет!

Геррант схватил ее запястье; тяжелые мужские руки отняли у нее клинок, — он блеснул в воздухе и плюхнулся в ручей. Бранвен подумала было о сопротивлении, но его красота остановила ее, бесстыдная пылающая красота. Он провел рукой по ее телу, лег рядом с ней и поцеловал. Она явственно ощутила, как ее охватывает желание принадлежать ему, жгучее желание, рожденное страстью и отчаянием…

Когда они вернулись вечером домой, Бранвен удивилась, что все вокруг осталось по-прежнему. Все обращались с ними, как ни в чем не бывало — вполне спокойно и легко. Она была уверена, что позор написан на их лицах, что призрак смерти сопровождает каждый их шаг. Однако паж не спеша забрал у них лошадей и поклонился, камергер подошел к Герранту и сообщил скучные новости из деревни, Луда встретила Бранвен и поинтересовалась, не пора ли накрывать на стол. Вечер тянулся как обычно, отчего Бранвен хотелось кричать.

После еды слуги собрались у своего камина, а Геррант с кружкой в руке примостился возле своего. Большой зал утопал в тревожной темноте, нарушаемой отблесками двух небольших каминных костерков. Бранвен разглядела во тьме лицо своего брата: оно дышало счастьем. Она прислушалась к своим чувствам. Последний год она готовила себя к замужеству — счастливому и безоблачному. Вместо этого связала себя кровавой клятвой — и кто знает, что ждет ее впереди. Ей ничего не оставалось, как сосредоточиться на мыслях о Герранте. Он ее брат, ее мужчина. Ее повелитель. Она будет служить ему. Эта определенность создала иллюзию возможного мира: она будто отбросила трагедию прошлого. Галрион ушел и унес с собой все свои обещания. Теперь надо строить новую жизнь.

— Герро? — окликнула Бранвен. — О чем ты думаешь?

— О войне, — ответил он. — Если летом будет война, я не поеду. Обещаю тебе. Я найду возможность отказаться.

Бранвен улыбнулась. Ее сердце было полно любовью к нему. Что еще может предложить мужчина? Он предпочел любовь воинской доблести и славе… на все лето, чтобы затем вместе погибнуть осенью.

Бранвен хотела бы разделить с ним ложе ночью, однако, конечно, это было слишком рискованно, когда в доме так много слуг. Если жрецы в деревне когда-нибудь узнают об их грехе, они разорвут их на куски… Теперь они часто уезжали вместе из крепости, чтобы побыть вдвоем — погулять по лугу, поваляться в мягкой траве. Бранвен в объятиях брата забывала все на свете. Покой и тишина, царившие в ее душе, были прекрасны, словно погожий летний день. День перетекал в ночь — как вода в живом ручье — чистая и звенящая. Ничто не могло вывести ее из этого состояния умиротворения, даже случайные мысли об Исолле, помолвку которой Бранвен разрушила. Поначалу казалось, что Геррант тоже счастлив и безмятежен, но задумчивость и раздражительность постепенно овладевали им вновь.

Геррант становился все больше и больше похож на отца — мрачным, словно туча, особенно когда он бездельничал, слоняясь по дворцу или сидя перед камином. Однажды вечером паж, спеша к хозяину с пивом, поскользнулся и разлил напиток. Геррант рассвирепел и ударил мальчика, да так сильно, что тот оказался на полу.

— Неповоротливый болван, — проворчал Геррант и потянулся к клинку. Мальчик съежился от страха. Бранвен бросилась между ними.

— Убери руку, Герро, — сердито потребовала она, — через пять минут ты пожалеешь об этом.

Всхлипывая, мальчишка убежал из зала. Остальные слуги наблюдали эту сцену в полном оцепенении. Бранвен схватила Герранта за плечи и начала его трясти.

— Ох, проклятье! — очнулся Геррант. — Прости меня.

Бранвен сама долила ему пива, а потом отправилась в конюшню, где, как и предполагала, нашла мальчика, рыдающего на сеновале. Она повесила фонарь на торчавший в стене гвоздь и мягко положила руку ему на плечо. Ему было только двенадцать, и для своего возраста он был очень худым и слабым.

— Ну, перестань плакать, — успокаивала она. — Давай я посмотрю.

Он вытер рукавом слезы и повернул к ней лицо. На виске красовалась безобразная шишка, но глаз был цел.

— Лорд Геррант уже сожалеет обо всем, — сказала Бранвен. — Такое больше не повторится.

— Благодарю, госпожа, — заикаясь, ответил паж. — Что случилось с лордом Геррантом в последнее время?

— Он все еще не пришел в себя после смерти отца.

Мальчик задумался, щупая шишку.

— Он убил бы меня, если бы не вы. Если я вам понадоблюсь — можете рассчитывать на меня, клянусь!

Поздно ночью, когда в доме уже спали, Бранвен тихонько выскользнула из своей комнаты и отправилась к Герранту, который жил теперь в комнате отца. Большая резная кровать была накрыта покрывалом, на котором были вышиты ястребы, предназначавшиеся только для главы клана. Она тихонько приблизилась к нему, поцеловала и предложила ему себя, полагая, что таким образом поддерживает мир в доме. Потом он дремал, лежа в ее объятиях, будто удовлетворенное дитя, и каждый мускул его тела был расслаблен. Она в первый раз ощутила в себе ту силу, которой владеет она, женщина, использующая свою красоту и тело не только во имя любви. С принцем все было бы иначе. Слезы текли по ее щекам, и темнота помогала скрыть их от брата.

Хотя Бранвен была очень осторожна, путешествуя ночью из комнаты в комнату, на следующее же утро у нее возникло подозрение, что некоторые домочадцы кое о чем догадываются. Временами Бранвен ловила на себе удивленный и испуганный взгляд Луды. Однажды Бранвен отвела Герранта в сторону и попросила оставить ее одну, уехать куда-нибудь, хотя бы на охоту. В течение следующих нескольких дней он будто не замечал ее, — увлекся охотой, объезжал поместье и даже начал поговаривать о том, чтобы навестить Мэдока или Блайна. Но всегда, когда она находилась с ним в одной комнате, она чувствовала на себе его взгляд: он будто оберегал ее как свое сокровище. Она старалась избегать Герранта, но он все же настоял на том, чтобы она поехала с ним в горы. В этот день они открыли новую рощицу, устроив в ней ложе для любви. Она никогда не видела его таким пылким и нетерпеливым. Потом он спал в ее объятиях, а она, гладя его волосы, чувствовала себя такой уставшей, что ей захотелось слиться с землей и никогда больше не видеть неба. Геррант проснулся, потянулся и сел, счастливо улыбаясь. Рядом с ним лежал его кинжал.

— Герро, убей меня сегодня!

— Нет. Не сейчас.

Но Бранвен не могла освободиться от наваждения: пришло время умереть, они должны умереть сегодня, немедленно. Она села и схватила брата за руку:

— Я умоляю — убей меня.

Геррант ударил ее по лицу, первый раз в жизни. Бранвен вскрикнула. Он тут же обнял ее, поцеловал и умолял простить. Она простила, но только потому, что не могла поступить иначе. Он был больше, чем ее жизнь, — он был ее смертью. Все время, пока они ехали домой, Бранвен не покидала эта безумная мысль: они скоро умрут.

Вернувшись домой, они застали гостей. Лорд Блайн приехал с визитом.

Он пробыл у них три дня, развлекаясь охотой. Бранвен содрогалась от страха и избегала обоих мужчин. Только один раз она говорила с Блайном наедине, при этом он сдержал свое обещание и ни разу не заговорил о женитьбе. Перед отъездом, вечером последнего дня, он попросил Бранвен посидеть с ними. Геррант застыл перед камином и неотрывно смотрел на огонь. Он пил в этот вечер слишком много, и ему было не до гостя. Блайн рассказывал Бранвен о своей матери. Она слушала невнимательно и отвечала невпопад. «Что сказала бы Рода, если бы узнала правду?». Очевидно, Блайн неверно истолковал ее молчание.

— Вот видите, госпожа, — произнес Блайн. — Я обещал вам, что не буду говорить о женитьбе до весны, и я держу свое слово.

— Что такое? — очнулся Геррант.

— Я о свадьбе, — пояснил Блайн. — Я говорил тебе, что пообещал твоей сестре потерпеть.

— Да, помню, — улыбнулся Геррант. — Видишь ли, я тоже кое-что обещал ей. Я сказал ей, что не выдам ее замуж до тех пор, пока она сама этого не захочет.

— Даже если она останется в этом доме до конца своих дней?

— А почему бы нет?

Блайн колебался.

— Ну что ж, госпожа, — Он потемневшими глазами смотрел на Бранвен. — Вам повезло с братом, не так ли?

— О, да, — ответила Бранвен. — Я почитаю его.

Блайн слегка улыбнулся, но в этот момент Бранвен стало страшно. Языки пламени бросали зловещие отблески, и ей казалось, что пламя будто исходило от Герранта и своими огненными языками касалось Блайна, и никто не мог этому противостоять.

* * *

Была середина лета. Пыльная дорога раскалилась от палящих лучей солнца. Степь была залита золотистым светом. Невин, когда-то именовавшийся принцем Галрион, вел за собой мула, нагруженного тюками с травами. Он пересек границу, за которой начинались земли Ястреба Приходилось быть постоянно настороже: Геррант в любой момент мог встретиться на пути. Невин сомневался, что кто-нибудь сможет узнать в нем принца: пыльный торговец с всклокоченными волосами, в поношенной старой одеждой, со дряхлым мулом, ничем не напоминал юношу из королевской семьи. Он знал, что человек может стать невидимым и без вмешательства колдовства — просто появившись неожиданно в непредвиденном месте. Никому в голову не придет, что принц отважится появиться во владениях Ястреба.

Придя в деревню, он даже рискнул заглянуть в таверну, чтобы выпить кружку пива, хотя хозяин пристально посмотрел ему вслед, когда он расплатился. Он сел в углу зала возле какой-то старухи и стал расспрашивать ее обо всем, как будто он был чужестранцем. Когда он покинул зал, никто даже не заметил, его исчезновения.

Приближался вечер, когда он достиг своей цели — жалкой деревянной лачуги на опушке дремучего леса. Перед ней в невысокой траве паслись два козла, а на крыльце сидела старая Ина и наблюдала за ними. Ина была худая, как палка, с длинными крючковатыми пальцами, искривленными долгой жизнью и тяжелой работой. Ее белые волосы были небрежно подвязаны грязным шарфом. Травница и повивальная бабка, она, по мнению деревенских, была ведьмой, но на самом деле она просто любила одиночество.

— Добрый день, мальчик, — сказала Ина. — Похоже, старый Регор прислал мне кое-что хорошее.

— Скорее всего, это последние травы до зимы, — ответил Невин.

Он разгрузил мула, свалив тюки поближе к лачуге, потом напоил животное и отправил пастись на луг вместе с козлами. В хижине Невина ожидала скромная трапеза: черный хлеб с козьим сыром. Ина протянула ему деревянную чашку с водой. Поблагодарив Ину, он налег на еду. Старуха понемножку откусывала хлеб и рассматривала Невина с таким любопытством, что ему показалось — ей известно, что раньше он был принцем.

— Жаль, что старик Регор ушел из этого леса, — заговорила Ина. — И так неожиданно… Просто явился однажды и сказал, что уезжает. Он тебе не объяснил, в чем дело?

— Ну, добрая госпожа, я делаю все, что велит хозяин и держу язык за зубами.

— С такими как Регор никогда не знаешь, чего ждать. Ну, если он будет посылать тебя ко мне с травами время от времени, то я справлюсь. — Ина отрезала еще несколько ломтиков хлеба и положила их на тарелку Невина. — Я все-таки скучаю по Регору. Я всегда обращалась к нему за советом, особенно когда случались какие-то хлопотные дела.

Невин ощутил пророческое предостережение.

— А как поживает лорд Геррант? — спросил он.

— Ты почти такой же проницательный, как твой учитель, не так ли, парень? Тогда передай Регору вот что. Он ведь всегда приглядывал за бедняжкой Бранвен.

— Вот как? Я и не подозревал об этом.

— Правда, присматривал, но только издалека. Так что расскажи ему вот о чем. Около месяца назад заболел паж из крепости, у него был сильный жар и никак не спадал. Мне пришлось ездить туда пять раз, пока мальчик не поправился. И лорд Геррант дал мне отличного жаркого за труды. Он спросил, есть ли у меня трава от безумия. Он, конечно, шутил, но улыбнулся так холодно, что я встревожилась. А потом, когда я в последний раз поднималась на холм, то видела, как Геррант рыдал на могиле отца.

— Можешь не беспокоиться, я расскажу Регору об этом. Бедняжке Бранвен, наверное, тяжело рядом с таким человеком, как он?

— А теперь — самое странное. Я думала, она тоскует и мучается, но нет. Она ходит вся такая мечтательная, словно во сне. Такое бывает с женщинами, когда они в тягости… но от кого бы ей забеременеть? Этот ее жених уехал слишком давно. Передай это Регору от меня, ладно?

На обратном пути Невин очень торопился, подгоняя своего мула, но все равно на дорогу ушло два дня. Его новый дом вырос в необитаемом лесу, к северу от поместья Вепря. Невин и Регор расчистили кусок земли на берегу ручья. Дом был основательный, из грубых бревен, а на земле Невин посадил бобы, турнепс и прочее. С тех пор как слухи о целителе Регоре распространились далеко на север, у них было достаточно еды и даже немного денег: крестьяне платили за лечебные травы и ценные советы. Невин не сомневался, что они с Бранвен могли бы нормально жить в лесу. Теперь он проклинал себя за глупость и нерешительность.

Регор был возле дома: лечил слезящийся глаз мальчика. Мать, сидя на корточках, придерживала мальчугана. По ее истрепанной коричневой тунике Невин видел, что это рабыня. Ее худое лицо казалось совершенно отрешенным, как будто ей было безразлично, выздоровеет ее мальчик или нет, хотя она издалека принесла его сюда на руках. На руке было видно клеймо — старый бледный шрам на грязной коже. Ее сын был заклеймен также, хотя ему было всего около трех лет. Они оба были собственностью лорда Блайна. Невин отвел мула в конюшню и поставил его рядом с мерином. Когда он вернулся, рабыня посмотрела на него равнодушным взглядом. Даже издалека, на расстоянии десяти шагов, он слышал запах ее немытого тела и грязной одежды. Регор дал ей отвар и объяснил, как им пользоваться. Она слушала молча, и в глазах появился слабый проблеск надежды.

— Как же мне расплатиться с вами, господин? — сказала она, — Вот, у меня есть несколько яблок из нового урожая.

— Съешьте их по дороге домой, — ответил Регор.

— Спасибо, — произнесла она, потупив взгляд. — Я слышала, что вы помогаете беднякам, но сначала не поверила этому.

— Это правда, — сказал Регор. — Можешь всем так и сказать.

— Я очень испугалась, — продолжала она, не поднимая глаз, — если мой мальчик ослепнет, его убьют, потому что он не сможет работать.

— Лорд Блайн никогда не сделает ничего подобного, — вмешался Невин.

— Лорд Блайн? — Она посмотрела на него, робко улыбнулась. — Конечно, нет. Он даже не будет знать об этом. Его надсмотрщик, господин, — вот кто это сделает.

Невин знал, что она говорит чистую правду. Когда он был принцем, для него не было разницы между рабыней и лошадью. Теперь Регор открыл ему другой мир. Как только женщина отправилась в обратный путь, Регор и Невин укрылись в своей хижине. Простая светлая горница, в которой пахло свежеспиленной сосной. Случайная мебель, выброшенная старыми фермерами: стол, скамейка, шкаф для продуктов, недоделанный камин. Невин налил в кувшин пива, затем принес выдолбленные из дерева кружки.

— Ну, рассказывай, как съездил? — затеребил его Регор. — Как поживает старая Ина?

— Все хорошо, господин, — ответил Невин. — Если не считать того, что она рассказала мне довольно странную историю о клане Ястреба. Боже мой, бедняжка Бранвен! Жаль, что вы не сделали то, что хотел сделать отец — не избили меня до полусмерти за мою глупость!

— Это бы ни к чему не привело, зато у тебя появилось бы ложное чувство, будто ты уже искупил вину, — рассердился Регор. — Ну ладно, что было — то было. Расскажи мне все по порядку.

Пока Невин рассказывал, Регор слушал спокойно, но его руки сжимали кружку все сильнее и сильнее. В конце концов Регор не выдержал и тихо выругался.

— Да, нам нужно во всем разобраться, — объявил Регор. — Старая Ина чутьем определяет, если девушка в тягости. Ребенок не твой, это точно?

— Нет, если только женщина не может забеременеть от мужской тоски по ней.

Все еще мрачный, Регор чуть заметно улыбнулся.

— А что ты сам скажешь о своей Гвенни, если она беременна от другого мужчины?

— Если он хороший человек — пусть идет к нему. А если нет — я возьму ее вместе с ребенком, вот и все.

— Ну ладно. Во-первых, давай подумаем, может ли это быть ребенок Блайна? Если да, то они обвенчаются — и дело с концом. Если нет, я думаю, что у нас есть шанс забрать ее.

— Господин, почему вас так интересует Бранвен? Просто дело чести?

— Сейчас я не могу тебе этого сказать, потерпи, — ответил Регор.

Невин ждал в надежде услышать что-нибудь еще, но Регор просто молча смотрел вдаль, думая о чем-то своем.

— Завтра рано утром я поеду к Вепрю. Из вежливости я должен сообщить госпоже Роде, что в округе появился новый травник. Ты оставайся здесь. Если попадешь Блайну на глаза, ему придется тебя убить, ибо так приказал король. К обеду я доберусь до крепости, ты можешь развести к этому времени костер и наблюдать за происходящим, если сумеешь воспользоваться моими уроками.

Назавтра Невин провел тревожное утро, стараясь скоротать время за работой — он выкапывал камни на небольшом поле, чтобы использовать их для строительства камина. До сих пор его учеба состояла в основном из тяжелой физической работы в летнюю жару. Часто это раздражало его: он считал, что такая работа достойна раба, а не принца. В то же время в глубине души он понимал, что смирение гордыни — это и есть настоящая нужная работа для бывшего принца. Есть только один ключ к раскрытию тайн двеомера. Желание узнать все для того, чтобы помочь миру. Тот, кто мечтает о могуществе только ради самого себя, никогда не получит ничего стоящего.

Все же иногда Регор поручал Невину задания, имеющие непосредственное отношение к познанию тайн мастерства. Хотя Невин всегда обладал даром ясновидения, но он приходил независимо от его желания, показывая ему то, что считал нужным, и ни на йоту больше. Сейчас он учился подчинять эту силу своей воле.

Невин выложил на земле круг из камней и устроил небольшой костер, который зажег обычным способом — с помощью кремния. Он подождал, когда прогорит пламя и поленья превратятся в угли. Затем лег на землю, положив подбородок на руки, и стал пристально смотреть на тлеющую золу.

Он замедлил дыхание, насколько это было возможно, и сосредоточенно думал о Регоре. Наконец пламя взметнулось, раздалось вширь и слилось с отблесками солнечного света, отражающимися от гладких деревянных поверхностей в комнате.

В отблесках Невин вызвал образ Регора — бледный, едва уловимый образ. Невин сосредоточил всю свою волю на мыслях о Регоре, представил себе его ясный лик. Видение увеличилось, окрепло, затем стало объемным и таким отчетливым, как будто Невин смотрел в женский зал через окно снаружи. Последним усилием воли Невин проник в зал и почувствовал, как засосало под ложечкой, и наконец он мысленно оказался стоящим рядом с Регором.

Госпожа Рода сидела на стуле, Исолла примостилась на скамейке возле нее. Сняв рубашку и обнажив фурункулы на теле, перед Регором стоял на коленях бедный паж.

— Их надо вскрыть, — проговорил Регор. — Сейчас у меня нет с собой инструментов. Я, с разрешения госпожи, завтра приеду снова.

Мальчик захныкал в предчувствии боли.

— Не надо бояться, малыш, — сказала Рода. — Гной разъедает твое тело, а если лекарь вскроет нарыв — боль уйдет. Ты ведь не убежишь завтра в лес на весь день, правда?

Мальчик схватил свою рубашку, поклонился Роде и стремглав бросился из комнаты. Та с улыбкой покачала головой и пригласила травника сесть рядом.

— Садись и отдохни, добрый человек. Так ты говоришь, что приехал с юга? Что там нового?

— Благодарю, — поклонился Регор. — Ничего стоящего там не происходит. Только множество дурных слухов.

— Неужели? — удивилась Рода. — А как поживает лорд Геррант?

— Я вижу, что слухи достигли и ушей моей госпожи? — воскликнул Регор. — Печальные, к сожалению. И конечно, местные жители постоянно болтают о колдовстве.

Исолла прислушивалась издали, ее глаза были полны слез. Вспомнив счастливую ночь ее обручения, Невин почувствовал такую внезапную жалость к ней, что дар ясновидения покинул его. Ему потребовалось много времени, чтобы вызвать его снова.

— Траур — дело понятное, — говорил Регор. — В конце концов, это в порядке вещей, когда сын теряет отца. Это случается — раньше или позже. — Он посмотрел на Исоллу. — Когда ты будешь с ним рядом, все мрачные мысли уйдут.

— Если только он когда-нибудь женится на мне, — не выдержала Исолла.

— Прикуси язык, детка, — рассердилась Рода.

— Как я смогу! — воскликнула Исолла. — После того, что сказал Блайн…

Рода взмахнула рукой, как будто хотела ударить ее, Исолла замолчала.

— Пожалуйста, прости мою дочь, добрый человек, — зала Рода. — Она мучается оттого, что думает, будто то, что случилось с Бранвен, может произойти и с ней.

— Это печально, конечно, — сказал Регор со вздохом, — но скоро девочка найдет достойного человека. Крестьяне говорили мне, что ваш сын думает объявить о своей помолвке с госпожой.

—  Да, — сказала Рода бесцветным голосом, — будем надеяться.

«Так, понятно, — подумал Регор. — Этот ребенок к Блайну отношения не имеет. А я так надеялся на это!» Невин же был так потрясен, что снова упустил Видение, и теперь уже насовсем.

Регор вернулся на закате. Он привязал мула и вошел в хижину.

Невин накрыл стол к ужину, сгорая от любопытства. Регор достал из кармана монету и бросил ее на стол.

— Госпожа Рода щедра, — заметил он. — Если бы она знала, к кому попадут ее деньги, то еще больше бы обрадовалась. Мы поговорили еще немного после того, как ты оставил нас. Она по-прежнему уважает тебя, принц Галрион!

— Принц мертв, — сказал Невин. Регор улыбнулся и сел за стол.

— Я думаю рискнуть завтра твоей безопасностью, — сообщил Регор. — Лорд Блайн собирается на охоту. Мне надо поехать туда еще раз, чтобы вскрыть мальчику нарывы. Ты сможешь сопровождать меня.

— Согласен, господин. Но почему тебе хотелось, чтобы это был ребенок Блайна?

— Подумай, мальчик. Если Блайн тут ни при чем, тогда кто же? Какие мужчины есть в крепости Ястреба? Пара двенадцатилетних мальчишек, грубый конюх, старый камергер, который в состоянии разве что пошлепать горничную… Так кто еще остается?

— Никого.

— Никого?

— О, проклятье! — только и смог сказать Невин. — Геррант!

— Действительно, проклятье. Это чудовищное обвинение, и я пальцем не шевельну, пока не буду уверен окончательно.

— Если это правда, — вздохнул Невин, — я убью его.

— Вы только поглядите на него! Вот уж воистину, сын своего отца.

Невин схватил со стола нож и с силой клинок и изогнул лезвие, проверяя прочность металла.

— Посмотри на себя, — заметил Регор. — Действительно, сын своего отца.

Невин с такой силой всадил клинок в пол, что он продолжал дрожать после того, как рука отпустила его.

— А что, если я убью его — разве это будет так плохо?

— Для тебя — да. — Регор не спеша откусил хлеб с маслом. — Я запрещаю тебе даже думать об этом.

— Хорошо. Я его не трону.

Регор пристально взглянул на него. Невин взял кусок хлеба, но, задумавшись, снова положил его на тарелку.

— Ты сказал, что возьмешь ее с ребенком, — нахмурился Регор, — ты не передумал? Даже если она носит ребенка от своего брата?

— Я тот человек, который довел ее до такого. Конечно, я возьму ее.

— У тебя благородная душа, мальчик. Возможно, ты еще сумеешь искупить свой грех.

Поутру Невин, опасаясь быть узнанным слугами из крепости Вепря, спрятал лицо под капюшоном.

Когда он вместе с Регором поднялся в женский зал, то сразу занялся приготовлением трав и инструментов. Исолла вышла, а Рода осталась с Регором и одним из пажей.

— Послушай, ты не знаешь, где Марук? — обратилась ода к пажу. — Я ведь велела ему быть здесь, когда придет лекарь.

— Он испугался, госпожа, — ответил паж. — Я могу поискать его. На это уйдет много времени:

— Тогда найди его поскорее, — рассердилась Рода.

Как только паж убежал, Невин снял свой плащ и бросил его на пол. Рода пристально посмотрела на него, ее глаза наполнились слезами.

— Галрион, — прошептала она, — о, хвала всем богам! Я так рада видеть, что с тобой все в порядке.

— Благодарю, госпожа, — ответил Невин. — Но теперь меня зовут Никто.

— Я слышала о том, что отец проклял тебя, — сказала Рода. — Ты должен будешь уйти, когда мой сын вернется домой.

— Я знаю, — ответил Невин. — Но мне надо было побывать здесь. Прошу вас, расскажите, что с моей Бранвен?

Лицо Роды помрачнело, она отвела взгляд.

— Наша бедная маленькая Гвенни… Ну почему боги не позволили ей выйти за тебя замуж?! Я думаю, она поехала бы за тобой в ссылку, — она посмотрела в сторону Регора, — добрый человек, я доверяю тебе, поэтому буду говорить откровенно. Блайн ездил недавно в крепость Ястреба и вернулся домой в ярости. Он думает, что Гвенни никогда не будет принадлежать ему. Она бродит словно неживая и еле разговаривает. Я предложила ей приехать сюда, к нам, но она отказалась. Я думаю, она все еще страдает из-за того, что рассталась с вами, мой принц.

— И все мы тоже надеемся, — вставил Регор. — Геррант часто приезжал, чтобы навестить свою невесту?

Рода смотрела по сторонам, словно загнанная лань.

— Это вздор, — испуганно выпалила она. — Я не могу в это поверить. Блайн и Исолла придумали такую нелепость, потому что они оба обижены. Но я не верю этому!

— Чему? — осторожно поинтересовался Регор. — Доверьтесь мне, госпожа. Снимите этот груз со своего сердца.

Рода поколебалась, борясь сама с собой, затем продолжила.

— Все слуги в крепости говорят, что только Бранвен ограждает их от гнева лорда Герранта. Как будто она — его жена. А Исолла — мое дитя — дразнит своего брата, как скорпион. Исолла говорит, что Геррант всегда был очень внимателен к Гвенни, и это несправедливо, — что Бранвен отняла у нее жениха. И все потому, что бедная Исолла завидует красоте маленькой Гвенни.

— Красота не принесла ей счастья, — заметил Невин, — Вы сказали, что не можете поверить, — но это правда? Или вы просто пытаетесь закрыть глаза на эту грязь? Боги, я прекрасно понимаю ваши чувства!

Рода вздрогнула и заплакала, схватившись за голову.

— Он всегда слишком сильно любил ее, — всхлипывала госпожа Рода. — Вы думаете, почему я так настоятельно советовала лорду Двену выдать ее замуж, хотя она еще очень молода? Ей надо было уехать из этого проклятого дома.

— Поистине, проклятого, — заметил Регор, вздыхая, — дважды проклятого.

Невин беспрестанно ходил взад-вперед, пока Регор помогал госпоже Роде сесть на стул.

— Скажите мне, госпожа, — заговорил Невин, — если я увезу ее от брата, вы будете осуждать мой поступок?

— Никогда, — сказала Рода. — Но если вы на это решитесь, Геррант соберет своих друзей, и они загонят вас, как оленя.

— Я готов умереть за нее, — ответил Невин. — И к тому же я более ловкий, чем лесной олень.

Поздно вечером Невин оседлал своего мерина и отправился на юг, в крепость Ястреба. Надо было действовать ловко и хитро, и Невин решил не рисковать. Даже если Герранта нет дома, он не будет въезжать в крепость. Какая польза для Бранвен, если Геррант вернется и убьет его прямо у ее ног? Хотя Галрион никогда особенно хорошо не владел мечом, у Невина было в запасе несколько трюков. Он был уверен, что если хотя бы на несколько минут увидится с Бранвен, то сможет уговорить ее покинуть крепость и последовать за ним. А как только они будут вместе, Геррант уже никогда не доберется до них. К ночи Невин добрался до хижины Ины. Он сказал ей, что Регор отправил его разведать обстановку. Ина обрадовалась гостю и предложила Невину остановиться на ночлег.

— Женщины из деревни шепчутся, будто Бранвен носит ублюдка, — сообщила ему Ина.

— Правда? Должно быть, это вернулся ее нареченный. Регор говорит, что видел его поблизости.

Ина удивленно подняла брови, и Невин теперь был уверен, что пущенный им слух скоро облетит всю округу, спасая, по крайней мере, хоть немного репутацию Бранвен.

Через три дня Невин уже был на своем сторожевом посту возле крепости Ястреба. На опушке леса, рядом с дорогой, он нашел большой раскидистый дуб, взобрался на дерево и спрятался в листве. Он мог видеть отсюда крепость и все, что находилось на расстоянии мили вокруг него. Собрав всю свою волю, он постарался направить мысли к Бранвен, призывая ее откликнуться и прийти в лес. Он почувствовал, что его мысленный приказ попал в цель. Он настойчиво повторял вою просьбу. Но, видимо, этих усилий было недостаточно. Невин пришел в отчаяние из-за того, что все его попытки действовать таким способом оказались тщетны. Он решил, что прокрадется в крепость, когда Геррант в ближайшее время отправится на охоту.

На четвертый день, сидя в своем укрытии, Невин увидел какого-то господина в сопровождении пажа, которые ехали верхом и уже поднимались на холм, где была расположена крепость. В широкоплечем седоке он узнал Блайна. Невин спрыгнул с дерева и побежал к хижине Ины.

— Ина, ради всех богов, мне нужна твоя помощь, — сказал Невин. — Можешь ты мне помочь пробраться в крепость Ястреба? Какое-нибудь поручение, на которое я мог бы сослаться.

— Ну, хорошо. — Ина задумалась. — Я подберу травы для Луды, она положила глаз на парня из деревни. Ты можешь отнести их ей.

Ина дала пакет с травами. Невин натер грязью волосы и лицо — так что вряд ли кто-нибудь узнает принца в этом чумазом парне. Он завернулся в плащ и помчался в крепость. Как только он ввел во двор крепости своего коня, сразу увидел давешнего пажа. Мальчик вел лошадь лорда в конюшню. Он приблизился к Невину, равнодушно глядя на него.

— Тебе что здесь надо?

— Поговорить с Лудой. Ина поручила мне кое-что передать ей.

— Я пойду поищу ее. А ты оставайся здесь и не вздумай входить внутрь.

Луда с опаской посмотрела на незнакомца, когда вышла во двор.

— Я принес травы от Ины, — сказал Невин. — Она просила передать, что лучше всего подсыпать их парню в эль.

При звуке его голоса Луда громко икнула и зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть.

— Мой принц, — прошептала она. — Слава богам! — Затем заговорила громче: — Спасибо большое. Если бы не ты, мне пришлось бы идти к ее хижине в такую жару по пыльной дороге.

Невин привязал свою лошадь около двери и пошел вслед за Лудой к камину для прислуги в большой зал. Он сел на солому у самой стены, вдалеке от других слуг. Все были заняты приготовлением обеда. Они сердито смотрели на него, потому что, в отличие от них, Луде было разрешено принимать гостей, если она захочет. В глубине зала за столом для знати сидели Геррант и Блайн. Они разговаривали между собой тихими голосами, и с такого расстояния Невин не мог расслышать, о чем шла речь. Но достаточно было посмотреть на них, чтобы понять, что Блайн в ярости — он сжимал свою кружку так, как будто это была рукоять клинка. Слуга Блайна вернулся, он сел возле него на солому, глядя на него встревоженно. Луда принесла Невину пива и опустилась рядом с ним на колени, озабоченно глядя на лордов.

— Где твоя госпожа? — шепотом спросил у нее Невин.

— Прячется от лорда Блайна, — также шепотом ответила Луда, — но ей все равно придется выйти, потому что лорду Герранту это не понравится.

— О, без сомнения.

Луда сморщилась и задрожала.

— Я знаю правду, — сказал он. — Мне все равно. Я приехал забрать ее с собой.

Луда заплакала. Слезы двумя ручейками катились по ее щекам.

— Я постараюсь помочь, чем смогу, — прошептала она. — Но я не знаю, что хорошего может из этого выйти.

Под тем предлогом, что ему надо на кухню, Невин перешел ближе к камину, возле которого сидели лорды. Наконец Бранвен появилась в зале, проскользнув незаметно и прижимаясь к стене. Она смотрела на своего брата. Невин был поражен тем, как она изменилась. Ее щеки стали впалыми и бледными, вокруг глаз появились темные круги, она напоминала голубку, не решавшуюся взлететь, несмотря на опасность. Бранвен глянула на него, едва заметно улыбаясь.

Невин позабыл о Блайне и о Герранте, которые в этот момент пристально смотрели друг на друга, словно готовясь к схватке. Блайн медленно поднялся со стула, его ладонь лежала на рукояти меча:

— Боги проклянут тебя. Так это правда?!

Геррант поднял голову, презрительно глядя на него, его руки лежали на коленях, он улыбался с таким спокойствием, что Невину казалось, будто кровь застыла в его жилах.

— Отвечай мне, — произнес громко, на весь зал Блайн. — Ты спал со своей сестрой?

Геррант вскочил, его клинок блеснул в руке, и он нанес молниеносный удар, прежде чем Блайн смог выхватить меч из ножен. Блайн шагнул вперед и зашатался, яркое пятно крови проступило сквозь одежду на его груди. Бранвен завизжала. Блайн в недоумении уставился на Герранта и рухнул к его ногам. Его паж начал пробираться к двери. Геррант повернулся и пошел вслед за ним.

— Герро! — Бранвен бросилась между ними. — Не трогай мальчика.

Геррант остановился, заколебавшись, и эта минута его нерешительности спасла пажу жизнь. Он выбежал, схватил мерина и вскочил в седло. С истерическими криками слуги бросились к двери. Геррант захохотал, продолжая держать в руке окровавленный меч, затем увидел тело Блайна, лежащее на полу, и пришел в себя, словно очнулся. Невин видел, как разум возвращался к нему. Он упал на колени и сильно задрожал всем телом. Невин схватил Бранвен за руку.

— Нам надо бежать, сейчас же, — сказал он.

— Я не могу, — Бранвен улыбнулась ему так же безумно, как ее брат. — Я поклялась Герро, что умру вместе с ним.

— Никто — ни бог, ни человек — не могут заставить тебя выполнить эту безрассудную клятву.

— Я дала ее самой себе, мой принц.

Невин схватил ее за руку и потащил к двери, но Геррант вскочил и бросился им наперерез, его меч был наготове.

«Вот где меня настигнет смерть», — подумал Невин.

— О, боги! Принц Галрион, — прошипел Геррант.

— Да, я. Ну, что же, добавь к крови своего друга еще и мою кровь.

— Не убивай его, Герро! — воскликнула Бранвен. — Убей лучше меня, и тогда все будет кончено.

— Я не в силах поднять меч ни на одного из вас, — проговорил Геррант. — Принц? Ты увезешь ее?

— Герро, — Бранвен смотрела на него умоляюще. — Ты обещал мне. Ты поклялся убить нас обоих.

Глаза Герранта гневно сверкнули. Он схватил ее за плечо и толкнул в объятия Невина.

— Сучка, убирайся отсюда! — прорычал он. — Я убил единственного человека, который был мне дорог, — и все из-за тебя. — Он ударил ее по лицу. — От одного взгляда на тебя меня тошнит. Клан Ястреба погиб — по твоей вине!

Ложь выглядела достаточно правдоподобной, что даже Невин поверил в нее. И когда Бранвен заплакала, глаза Герранта сказали противоположное тому, что вылетело из его уст: в его взгляде была настоящая любовь и отчаяние человека, прогоняющего прочь единственное на свете существо, которое он по-настоящему любил.

— Возьми Серого в конюшне, — сказал Геррант. — Он будет твоим приданым.

Геррант повернулся и бросил свой меч через весь большой зал, затем упал на пол рядом с телом Блайна.

Медленно, шаг за шагом, Невин выводил Бранвен из зала. Он обернулся и увидел, как Геррант съежился за спиной у Блайна. Словно воин на поле боя, он лежал рядом со своим убитым другом и отказывался поверить в его смерть. Напрасно пытались слуги увести его прочь.

Во дворе последние лучи заходящего солнца прощались с крепостью. Паж Герранта с факелом в руке вел Серого из конюшни. Луда выбежала из башни, неся пару седельных мешков и несколько свернутых одеял. Зловещая тишина висела над пустынным двором.

— Мой принц, простите меня, — сказал паж. — Я не сразу узнал вас.

— Я ужасно этому рад, — ответил Невин. — Луда, в крепости еще остался кто-нибудь? Вам лучше всего укрыться по домам. Люди Вепря вот-вот будут здесь и сожгут все дотла, чтобы отомстить за смерть Блайна.

— Да, нам лучше бежать, мой принц, — ответила Луда. — Я уже собрала в дорогу еду для нас и для моей госпожи.

Невин поднял Бранвен и посадил в седло, как ребенка, затем сам сел позади нее. Он медленно выехал, отпустив поводья и позволив нагруженной лошади двигаться по мере сил. На вершине холма Невин оглянулся, бросив последний взгляд на крепость, силуэт которой темнел на фоне закатного неба. Ему показалось, что он видит огонь, уже танцующий вокруг крепости.

Они двигались всю ночь без остановки, пока не удалились достаточно далеко. Он решил ехать через горы — там они сделали привал. Невин накормил лошадь и развел небольшой костер из щепок и сухих веток. Бранвен не мигая смотрела на огонь и не произносила ни слова.

— Ты должен знать, — сказала она наконец.

— Я знаю, — просто ответил Невин. — Я готов взять тебя вместе с ребенком.

— Отпусти меня. Я хочу умереть. Не может быть, чтобы ты все еще любил меня. Я беременна от моего родного брата.

— В этом я виноват больше, чем ты. Это я оставил тебя с ним одну.

— Ты не толкал меня в его постель. — Бранвен неуверенно улыбнулась ему, трогательно стараясь оставаться холодной. — Я все равно тебя больше не люблю.

— Ты не научишься лгать так же хорошо, как твой брат.

Бранвен вздохнула и посмотрела на огонь.

— Ребенок будет проклят, я знаю это, — заговорила она снова. — Почему ты не хочешь убить меня? Герро поклялся мне, что убьет нас обоих. Он обманул меня. Он ведь обещал! — Она заплакала. — О, боги! Он ведь обещал мне.

Невин обнял ее и не стал успокаивать — пусть поплачет. Наконец она затихла. Он даже испугался сначала, но потом понял, что она медленно засыпает.

Утром Бранвен впала в молчаливую задумчивость. Ничего не говорила, отказывалась от еды, отворачивая голову, как капризный ребенок. Согласилась только сесть на лошадь. Все утро они медленно ехали, сторонясь дорог и жалея лошадь, насколько это было возможно. Невином овладевало отчаяние при мысли о том, что они не доберутся до Регора. Бранвен была уничтожена, раздавлена, словно серебряная чашка, попавшая под грубый сапог воина, покидающего разграбленный зал. Только Регор сможет помочь ей — Невин цеплялся за эту последнюю надежду, — но до него было еще несколько дней пути.

Внезапно у Невина мелькнула мысль об отряде Вепря, который сейчас, наверное, уже двигался в крепость Ястреба, чтобы отомстить. Паж, скорее всего, добрался до дома на рассвете. Герранту не остается ничего, кроме бегства в изгнание.

Поздним вечером Невин и Бранвен выехали к реке, которая завтра должна вывести их к Регору. Невин устроил лагерь для ночлега и постарался сделать все, чтобы Бранвен поела и заговорила. Но он не дождался ни того, ни другого. Он стал опасаться, что она морит себя голодом, исполняя клятву, данную богам. И хотя ему это причиняло боль, он воспользовался единственным доступным ему оружием.

— Что ты делаешь? — увещевал ее Невин. — Подумай о ребенке, которого носишь под сердцем. Бедное дитя поистине проклято, если мать не хочет кормить его.

Ее глаза наполнились слезами. Бранвен подняла голову и посмотрела на него. Потом взяла кусок хлеба и начала понемногу отщипывать от него. Невин достал сыр и яблоко. Она съела все, но по-прежнему не говорила ни слова. Он подбросил дров в костер и уложил ее поближе к огню. Среди запасов еды Невин обнаружил аккуратно завернутые в ткань подарки, которые он когда-то дарил невесте. Луда предусмотрительно положила их в мешок. Невин долго смотрел на красивую брошь с изображением ястреба и думал о Герранте.

Только поздней ночью Невин очнулся от забытья и развел огонь. Видение возникало медленно, требуя от него невероятных усилий. Наконец он увидел большой зал в крепости Ястреба. Тело Блайна лежало возле камина, под голову была подложена подушка, и меч лежал на его груди. Когда Невин подумал о Герранте, картина сменилась. Геррант вышагивал взад и вперед по двору с мечом наготове. Он отказался бежать от своей судьбы.

Невин не знал, как долго он прождал вместе с Геррантом. Один раз костер почти потух, и Видение исчезло. Он подбросил дров, и сразу же вновь появился Геррант: он расхаживал, и расхаживал взад и вперед, и лезвие меча блестело в свете факела. Наконец послышался сигнальный рог, и Геррант вскинул голову, словно олень. Кони скакали вверх по склону холма. Геррант спокойно дошел до ворот и расположился там, держа меч в боевой готовности. Лорд Камлан, младший брат Блайна, во главе своего отряда показался в бледном свете факелов. Геррант улыбнулся ему. Камлан выхватил меч, воины его отряда последовали его примеру.

— Где тело моего брата? — спросил он.

— Возле камина, — ответил Геррант. — Похороните одного из моих коней вместе с ним.

С побледневшим лицом Камлан подался в седле вперед и пристально посмотрел на бывшего друга, который стал теперь его кровным врагом. Он поднял меч и пришпорил коня. Люди бросились в атаку и окружили Герранта. Невин увидел, как он взмахнул мечом. Лошадь попятилась, люди вскрикнули, затем толпа отпрянула назад. Геррант лежал мертвый на земле. Из виска его струилась кровь. Камлан спешился и опустился рядом с ним на колени. Он поднял меч двумя руками и отрубил голову от тела Герранта. Затем поднялся, взял голову за волосы и задыхаясь от ярости, с силой швырнул ее в противоположную стену. Вдруг раздался пронзительный крик, спугнувший Видение, — это проснулась Бранвен. Невин вскочил и подбежал к ней как раз в то мгновение, когда она захлебнулась в рыдании.

— Герро, — прорыдала Бранвен. — Он мертв… — Ее голос сорвался в крик: — Камлан — о, боги! — он убил Герро! — Невин обнял ее и крепко прижал к себе. Бранвен вырывалась из его объятий, оплакивая брата и отца своего ребенка. Невин держал ее до тех пор, пока она наконец не утихла.

— Как ты узнала? — спросил он.

Бранвен молчала и тихо плакала, дрожа как в лихорадке. Невин гладил ее волосы и согревал своим телом. Когда он отпустил Бранвен, она запрокинула голову и снова зарыдала. И так продолжалось долго: только он успокоит ее, как вдруг опять что-нибудь напомнит ей о случившемся, и она начинает бесноваться. Постепенно ее агрессивность уступила место покорности. Он уложил ее на плащ и позволил ей выплакаться в своих объятиях. Когда она наконец заснула, он еще долго наблюдал за тем, как огонь разгорался сам собой, раздуваемый ветром, пока не уснул, утомленный событиями этого безумного дня.

Он проснулся через час и обнаружил, что Бранвен исчезла. Невин вскочил на ноги и побежал к реке. Он увидел ее темный силуэт на фоне звездного неба. Она стояла на берегу в опасной нерешительности.

— Гвенни! — позвал Невин, но она не шевельнулась. Прежде чем он добежал до нее, она бросилась в воду с обрыва в своем длинном платье и исчезла в темноте. Невин бросился за ней вслед.

Полная тьма, мертвящий холод воды. Он едва мог смотреть и дышать. Поток сносил его в сторону. Он снова нырял и снова всплывал на поверхность, но ничего не мог рассмотреть вокруг себя кроме черной воды. Понимая, что усилия его почти безнадежны, он все же продолжал нырять, носился взад и вперед по реке, словно охотничья собака в поисках подстреленной дичи. Затем течение подхватило его, перевернуло и ударило обо что-то в темноте.

Плечо жгло как огнем, но ему все-таки удалось выбраться на берег. Он долго лежал обессиленный, рыдая и задыхаясь от отчаяния.

Как только первые лучи восходящего солнца осветили небо, Невин поднялся и пошел вдоль реки вниз по течению. Он так обезумел от горя, что едва понимал, что делает. Он брел медленно, все еще надеясь ее увидеть. И он нашел ее, когда солнце уже совсем взошло. Течение вынесло ее тело на песчаный берег. Она лежала на спине, ее золотые волосы растрепались и спутались, ее прекрасные глаза были широко открыты, смотря невидящим взглядом в яркое безоблачное небо. Она исполнила клятву, которую дала богам. Невин поднял ее, положил безжизненную голову на свою неповрежденную руку и понес назад в лагерь. Он думал только о том, что должен отвезти ее домой. Он завернул ее в оба плаща и привязал к седлу.

Только поздней ночью он добрался до хижины в лесу. Регор выбежал навстречу и остановился, потрясенный, не отрывая взгляда от ноши в седле.

— Ты опоздал, — сказал Регор.

— Поздно было уже с первого дня, когда он стал с ней спать.

Невин осторожно снял скорбную ношу с седла и развернул плащ. Он положил ее возле камина и сел рядом. Зашло солнце, и в хижине стало темно. А он все смотрел на нее. Просто смотрел, как будто надеялся, что вот она проснется и улыбнется ему. Вошел Регор с фонарем в руке.

— Я стреножил лошадь, — сообщил он.

— Спасибо.

Торопясь и запинаясь от волнения, Невин рассказал Регору, как все было. Тот слушал, изредка кивая головой.

— Бедная девочка, — сказал наконец Регор. — В ней было больше благородства, чем во всех нас.

— Да. Я убью себя на ее могиле!

— Нет. Я запрещаю тебе это.

Невин неопределенно кивнул головой, удивляясь, почему он так спокоен. Наставник склонился над ним.

— Она мертва, мальчик, — сказал Регор. — Ты должен оставить ее. Все, что мы можем сделать сейчас для Гвенни, — это молиться за нее, чтобы ей было хорошо в том мире.

— Где? — Невин горько ронял слова. — В призрачной Иной Земле? Что это за боги, если они позволили ей умереть и не убили такого негодяя, как я?

— Послушай, мальчик, ты обезумел от горя. И я боюсь за твой рассудок, если ты будешь продолжать терзать себя. И боги тут ни при чем. — Регор мягко дотронулся ладонью до руки Невина: — Давай сейчас пойдем, сядем за стол. Пусть бедная маленькая Гвенни останется лежать там.

Невина спасло то, что он привык подчиняться. Он позволил Регору поднять себя и отвести к столу. Регор подал ему кружку с элем, и он с благодарностью принял.

— Так-то лучше, — заметил Регор. — Ты думаешь, она ушла навечно, да? Быть оторванной от жизни навсегда — и это ей, девочке, которая любила жизнь так сильно…

— А как я еще могу думать?

— Я расскажу тебе правду вместо домыслов. Это великая тайна двеомера. То, о чем ты не должен рассказывать ни одному человеку, если он не спросит тебя об этом напрямик. И тот, кто действительно не относит себя к знающим двеомер, никогда об этом не спросит. Секрет этот состоит в том, что все, и мужчины, и женщины, проживают не одну, а много жизней, снова и снова, раньше и позже, между этим миром и другими мирами. А тогда что это такое — смерть, мальчик? Это рождение для другой жизни. Это правда, что она ушла, но ушла в другой мир, и, я клянусь тебе, там кто-то выйдет ей навстречу.

— Я никогда не думал, что ты способен обманывать меня. Ты думаешь, кто я? Дитя, которое не может пережить горя без заманчивых сказок, скрашивающих тоску?

— Это не сказки. И скоро, когда ты разовьешь свои возможности, ты столкнешься с вещами, которые убедят тебя, что это — правда. А до того — полагайся на меня.

Невин сомневался, но он точно знал, что Регор никогда не будет говорить неправды о двеомере.

— И несмотря ни на что, — продолжал учитель, — она умерла для того, другого, мира, и будет рождена снова, в этом. Я не могу знать, пересекутся ли ваши пути снова. Это им, великим владыкам Судьбы, решать, а не мне и не тебе. Ты еще продолжаешь сомневаться в моих словах?

— Я верю своему учителю.

— Вот и хорошо. — Регор устало вздохнул. — Так как люди верят в горькое легче, чем в сладкое, я расскажу тебе еще кое-что. Если ты снова встретишь ее — то ли в этой жизни, то ли в следующей, — помни, ты перед ней великий должник. Ты обманул ее, мальчик. Я был почти готов выгнать тебя, но это означало бы, что и я не сдержал слова. Если ты намерен искупить свою вину, твоя ноша станет легче. Конечно, приятнее всего было бы сказать тебе, что вы встретитесь вновь. Но подумай, в чем твой долг перед ней? Мальчишка, ты еще плохо знаешь ее. Ты думаешь о ней как о драгоценном камне, породистой лошади, прекрасной женщине, как будто все это ожидает тебя в качестве приза. Но под этим обличьем, этой проклятой красотой скрывается женщина, которая сильнее, чем ты, стремится к двеомеру. Как ты думаешь, почему я брожу вокруг, держа под наблюдением клан Ястреба? Как она может познать таинства двеомера, если не через мужчину рядом с собой? Ты думаешь, почему ты влюбился в нее в тот самый момент, когда увидел ее впервые? Ты чувствовал, малыш, не сознавая того, — это она, вы были предназначены Судьбой друг для друга. — Регор стукнул рукой по столу. — Но теперь она ушла.

Невин почувствовал стыд и боль, волной захлестнувшие его.

— И скоро она должна будет начать все сначала, — безжалостно продолжал Регор. — Маленькое, слепое, несмышленое дитя: годы пройдут, прежде чем она научится говорить и держать ложку в руке. Она должна будет повторить весь путь, и это в то время, когда королевство нуждается в каждом знающем двеомер. Глупец! К тому же еще неизвестно, где будешь ты сам. Вот что ты натворил!

Невин не выдержал и заплакал, уронив голову на руки. Регор поспешно поднялся и положил мягкую ладонь ему на плечо.

— Прости меня, мальчик, — сказал Регор, — Давай думать о том, как мы устроим похороны. Не убивайся так. Послушай, ну прости меня.

Еще долго Невин не мог успокоиться. Утром они отнесли тело Бранвен в лес, чтобы предать ее земле. Невин чувствовал смертельную усталость, когда помогал рыть могилу. Он поднял ее на руки в последний раз и бережно опустил в могилу, затем положил рядом все ее драгоценности. Ради другой жизни или нет, он не знал: но он хотел похоронить ее с почестями, как принцессу. Они сделали холмик и сложили пирамиду из камней — чтобы животные не разорили могилу. Вокруг на много миль простирался безлюдный и безмолвный лес. Она была похоронена далеко от своих предков. Положив последний камень на вершину пирамиды, Регор воздел руки к солнцу.

— Все кончено, — произнес он. — Пусть отдыхает.

Невин опустился на колени у основания пирамиды.

— Бранвен, любовь моя, прости, — произнес он, — если мы когда-нибудь встретимся снова, клянусь, все будет по-другому. Я не найду покоя, покуда не искуплю свою вину. Клянусь тебе!

— Замолчи! — рассердился Регор. — Ты не знаешь, что обещаешь.

— Я все равно клянусь в этом. Я не успокоюсь, пока не исправлю сделанного.

С ясного неба послышался раскат грома, второй, третий, — сильные глухие удары, гулким эхом прокатившиеся над лесом. Регор отпрянул назад, его лицо побелело.

— Ну вот, — произнес он. — Великие приняли твою жертву.

После грома вокруг стало невыносимо тихо. Невин поднялся, трясясь как в лихорадке. Регор наклонился и поднял свою лопату.

— Вот так-то, мальчик, — сказал он. — Клятва есть клятва.

Лес покрылся золотом и багрянцем и задули северные ветры, когда к ним в гости пожаловал гвербрет Мэдок. Невин возвращался из лесу, где он собирал дрова на зиму. Прекрасная черная лошадь со щитом, висевшим у седла, щипала траву перед хижиной. Он бросил вязанку дров и побежал в дом: за столом сидели Мэдок с Регором и пили эль.

— Это мой подмастерье, ваша милость, — представил Регор, — вы, кажется, хотели его видеть.

— Вы приехали убить меня? — спросил Невин.

— Не будь глупцом, мальчик, — поморщился Мэдок, — я приехал, чтобы предложить Бранвен помощь, но услышал, что теперь уже слишком поздно.

Невин сел и почувствовал, как горе тяжело всколыхнуло его сердце.

— Но как вы нашли меня? — спросил он.

— Расспрашивал всех подряд. Я пытался в свое время убедить его величество, чтобы он простил тебя. С таким же успехом я мог бы стараться выжать мед из турнепса. Твоя достопочтенная матушка намекнула мне, что ты собираешься изучать двеомер, и потому надеяться было вообще не на что. Потом я поехал к госпоже Роде после убийства Блайна и услышал рассказы слуг о каком-то странном лекаре и его подмастерье. «Ценные сведения», — подумал я, но у меня все никак не было времени, чтобы проверить слухи.

— Несомненно, — промолвил Регор, — гвербрет всегда видит больше, чем другие люди.

Мэдок поморщился, как будто получил пощечину.

— Ну же, ваша милость, я просто неудачно выразился.

— Вы не можете себе представить, как глубоко это ранит меня, — сказал Мэдок. — Я о Герранте и его проклятой страсти. Я видел это и, как дурак, молчал, надеясь, что я ошибаюсь.

— Если это может послужить утешением, — сказал Регор, — то никто в королевстве вас ни в чем не обвиняет.

— Какое там утешение, если человек сам корит себя. Но в конце концов я услышал, что принц увез ее с собой. Ну, тогда я подумал, что лучшее, что я могу предпринять, — это найти девочку до наступления зимы и устроить все так, чтобы она и ребенок были в тепле. — Его голос задрожал. — Но теперь уже слишком поздно. Я никогда не смогу ничего сделать для нее.

Леденящая тишина повисла в комнате.

— Как поживает госпожа Рода? — спросил наконец Регор. — Я переживаю за нее, но не осмеливаюсь поехать в крепость.

— Ну, она — жена воина и мать воина. Время излечит ее сердце. И, клянусь всеми богами, Блайна я тоже подвел. Что я за ничтожество… Принять у человека клятву верности, а затем дать ему погибнуть!

— И Ястреб отлетался. Это очень тяжко: видеть, как умирает клан.

— Да, это окончательная гибель, — сказал Мэдок. — Король отдал земли Ястреба Вепрю в уплату за смерть Блайна. Какой лорд согласится взять этот герб, если он так опозорен?

— Воистину так, — молвил Невин. — А со временем барды станут петь о Бранвен и Герранте. Хотел бы я знать, что у них получится…

Регор невесело хмыкнул.

— Наверняка, какая-нибудь трогательная баллада. Куда лучше, чем мы все заслуживаем.

ДЭВЕРРИ, 1058

Тот, кто желает познать двеомер, должен прежде всего учиться настойчивости. Плод не падает с дерева, пока не созреет.

«Тайная книга друида Кадваллона»

По весне вода в реке была еще холодной. Весело плескаясь и дрожа от холода, Джилл прыгала с ноги на ногу по отмели, пока наконец не смогла опуститься в воду на колени. Любопытный дикий народец толпился вокруг, то прячась, то появляясь среди волн. Джилл пыталась вымыть без мыла волосы, в то время как гладкие серебристые существа, словно рыбы, стремглав проносились мимо нее. Она никогда раньше не заботилась о своей чистоте, но теперь это стало казаться ей важным. Она повалялась в траве на берегу, чтобы обсохнуть, словно лошадка, а затем поспешила в лагерь, пробираясь через орешник. На лугу спокойно паслись ее серый пони и лошадь отца. Сам Каллин отправился на ближайшую ферму, чтобы запастись продуктами. Джилл поторопилась одеться, пока он не вернулся. Было неприятно, что он может застать ее обнаженной.

Перед тем как надеть рубашку, она взглянула на свою грудь — два маленьких, но уже заметных бугорка. Иногда ей хотелось, чтобы они исчезли. Ей было тринадцать лет, а в четырнадцать многие девочки уже выходят замуж. Она быстро надела рубашку и подвязала ее, затем порылась в седельной сумке и вытащила расческу и треснутый осколок зеркала. Серый гном, с длинным носом и весь в бородавках, возник рядом с ней. Когда Джилл поднесла ему зеркало, он заглянул за стекло, как будто в поисках гнома, который смотрел на него изнутри.

— Это ты сам, — объяснила ему Джилл. — Посмотри, это ведь твой нос.

Сбитое с толку существо вздохнуло и спрыгнуло на траву рядом с ней.

— Будь зеркало побольше, ты бы понял. Папа сказал, что купит мне большое зеркало на день рождения, но я не хочу. Только глупые городские девчонки без конца прихорашиваются, а я — дочь серебряного кинжала.

Гном кивнул в знак согласия и почесал подмышкой.

Когда Каллин вернулся, они выехали в Дан Мананан, прибрежный город на восточной границе провинции Дэверри. Он представлял собой скопление ветхих деревянных лачуг, разбросанных вдоль реки. Латаные рыбацкие лодки были привязаны у берега. Прежде чем достичь городских стен, река протекла через окрестные поля, запах сушеной рыбы разносился по грязной улице, извивающейся вдоль речного берега. Они остановились на обветшалом бревенчатом постоялом дворе. Хозяин получил с Каллина плату, даже не взглянув на его серебряный кинжал. Был базарный день, и в таверне оказалось полно народу, причем многие с мечами за поясом. Как только они остались одни, Джилл с опаской поинтересовалась, правда ли, что в Дан Мананане логово пиратов.

— Нет, конечно, — ответил Каллин, улыбнувшись. — Они все контрабандисты. Эти вонючие лодки на реке на самом деле гораздо крепче, чем выглядят. В них спрятано кое-что ценное под макрелью.

— А почему местный лорд это не прекратит?

— Местный лорд сам увяз в этом по уши. Смотри только, не вздумай говорить об этом вслух.

Они позаботились о лошадях, затем прошли на рыночную площадь — на ярмарку. На речном берегу люди торговали в деревянных палатках, но многие просто разложили свой товар на земле. Здесь были самые разные продукты: капуста и зелень, сыры и яйца, живые цыплята, молочные поросята и кролики. Каллин купил им по куску жареной свинины. Насытившись, они посмотрели в лавках одежду, глиняную посуду и металлические поделки грубой работы.

— Не вижу красивого кружева, — сказал Каллин. — Жаль. Хотел купить тебе на день рождения.

— О, папа. Мне не хочется ничего такого.

— Неужели? А что скажешь о красивом платье? — Папа!

— Новую куклу? Украшение?

— Шутишь?

— Ничуть. Ну, тогда пойдем к одному моему знакомому ювелиру. Держу пари, его работ на этой ярмарке нет.

На окраине города, где зеленые общинные поля граничили с домами, они вошли в небольшой магазинчик с деревянной вывеской, изображающей серебряную брошь. Когда Каллин открыл дверь, мелодично звякнул колокольчик. Комната представляла собой узкий сектор круглого дома, разделенный на части перегородкой. Проход в перегородке был завешен старым зеленым одеялом.

— Отто! — позвал Каллин. — Ты здесь?

— Здесь, — послышался изнутри низкий голос. — Разве иначе я бы оставил дверь незапертой? — Говоривший выглянул из-за одеяла, а затем вышел к гостям. Он был очень низкого роста, всего около четырех с половиной футов. Джилл впервые видела такого низенького человека. Он был широкоплечим и мускулистым, с густой копной седых волос, нечесаной серой бородой и пронзительными черными глазами.

— Каллин из Кермора, надо же! — сказал Отто. — Кто это с тобой? Похоже, твой сын.

— Моя дочь, — сказал Каллин. — Я хочу купить ей безделушку на день рождения.

— Девочка? — Отто внимательно посмотрел на Джилл. — И уже достаточно взрослая, чтобы думать о приданом. Тогда нужно поскорее потратить денежки твоего отца на самоцветы, пока он их все не пропил. — Отто провел гостей в мастерскую. В центре, как раз под дымоходом в крыше, был очаг и маленький кузнечный горн. С одной стороны стоял длинный верстак, на котором лежали инструменты, маленькие деревянные ящички, недоеденные куски хлеба и копченого мяса. Среди всего этого беспорядка кучкой лежали мелкие рубины. Каллин выбрал один из них и посмотрел на свет.

— Красивый камень, — заметил он.

— Ты прав, — ответил Отто. — Но лучше не спрашивай, где я их взял.

Улыбаясь, Каллин бросил рубин назад на верстак. Отто сел на табуретку и взял толстый ломоть хлеба.

— Брошки, кольца, браслеты? — спросил он с набитым ртом. — Или ты хочешь шкатулку? Может быть, серьги?

— Нет, ничего это ей не подходит, — улыбнулся Каллин. — Только серебряный кинжал.

Джилл засмеялась, довольная своей победой, и обняла его с хитрой улыбкой. Каллин высвободился и чмокнул дочь в щеку.

— Довольно странный подарок для девочки, — протянул Отто.

— Нет, для этой маленькой чертовки совсем не странный. Представь себе, она заставила своего старика-отца обучить ее фехтованию.

Отто повернулся к Джилл, удивленно вздернув брови. На верстаке неожиданно возник серый гном: он сидел на корточках и пальцем исследовал рубин. Джилл подбежала и прогнала его прочь. По тому, как Отто проследил за ней взглядом, она догадалась, что он тоже мог видеть гнома. Малыш обиженно посмотрел на Джилл и исчез. Ювелир понимающе улыбнулся Джилл.

— Ну хорошо, девочка, — сказал Отто. — Небось, ты тоже захочешь, чтобы твоим символом был ястреб, как у папы.

— Во имя всех богов, Отто, — бросил Каллин. — Ведь прошло уже четырнадцать лет с тех пор, как ты сделал мне кинжал. У тебя очень хорошая память.

— Да, верно. Память служит человеку, если он умеет использовать. Кстати, тебе повезло. У меня есть готовый кинжал, на нем надо только выгравировать эмблему. Около года назад я сделал его для одного парня, а тот так и не пришел за ним. Наверное, задавал лишние вопросы рыбакам… А клинок так и остался у меня. Хорошо, что я не поторопился тогда с эмблемой…

Уже под вечер Джилл вернулась к кузнецу, чтобы забрать готовый клинок. Она провела рукой по рукоятке и осторожно, пальцами — по лезвию. Отто изобразил ястреба просто: круг с головой в верхней части и два треугольника по бокам — это крылья. Но работа выглядела так, будто ястреб был живым.

— Потрясающе! — воскликнула Джилл.

Гном появился рядом, чтобы взглянуть, и Джилл услужливо протянула ему кинжал. Отто хохотнул.

— Ты странное существо, малышка Джилл, — сказал Отто. — Видишь дикий народец, да?

— Я странная? Кузнец, но ты ведь тоже их видишь!

— Вижу, вижу. Это мой секрет, и не будем обсуждать его. А что касается тебя, дитя мое, то наверное, в жилах твоей матери течет кровь эльфов? У Каллина-то точно нет ничего подобного.

— Разве это возможно? Ведь эльфы бывают только в детских сказках.

— Разве? Почему-то считается, что эльфы бывают только сказочные, но никто не знает настоящих эльфов. Они существуют, и если ты когда-нибудь встретишь хоть одного — не доверяй ему! Они все полоумные.

Джилл вежливо улыбнулась. Она была уверена в том, что Отто и сам немного тронутый. Опираясь рукой о подбородок, он смерил ее взглядом.

— Скажи мне вот о чем, — сменил тему кузнец. — Каково это — девочке таскаться за своим отцом? Каллин ведь очень суровый человек.

— Только не со мной. Хотя всякое бывает… Но мне нравится путешествовать, видеть новые места.

— А что будет, когда придет время выходить замуж?

— Я не собираюсь замуж.

Отто скептически улыбнулся.

— А что такого? Некоторые женщины никогда не выходят замуж. Они учатся ремеслу — прядут, например, или открывают лавку.

— Да, ты права. Возможно, со временем ты и подыщешь ремесло себе по душе. Послушай, малышка Джилл, мою загадку на дорожку. Если однажды никто встретится тебе на пути, спроси у него, чем тебе следует заняться.

— Извините, но что…

— Я же сказал тебе, что это загадка! Запомни, никто скажет тебе больше, чем я. А сейчас тебе лучше возвращаться к твоему папе, пока он не отшлепал тебя за слишком долгое отсутствие.

Всю обратную дорогу Джилл думала об Отто и его загадочном поведении. Наконец она решила, что никто не может ей дать совет, чем заняться, потому что лучше всего делать то, что хочется.

— Папа, — спросила Джилл, — что за человек этот Отто?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, он не похож на обычного человека, — уточнила Джилл.

Каллин неопределенно пожал плечами.

— Понимаешь, наверное, это неприятно для мужчины — уродиться таким низеньким, — сказал он наконец. — Я думаю, из-за этого он такой грубоватый. Начать хотя бы с того — какая девушка захочет быть с ним?

Джилл показалось, что такой довод не лишен здравого смысла. Но все же у нее осталось ощущение, что было что-то странное в этом мастере Отто.

К вечеру таверна быстро наполнилась торговцами с ярмарки и крестьянами. В зале было жарко — пылал огонь в камине, и тучи мошкары облепили лампы. Каллин был расположен провести здесь весь вечер. Джилл знала, что, имея в кармане деньги, он будет пить всю ночь, и готова была оставаться с ним до последнего, чтобы удержать от растрат.

Четверо всадников из отряда местного лорда зашли выпить и поужинать со служанками. Их одежда была украшена гербами с изображением лисицы. Они то и дело гоняли служанок с поручениями. Джилл смотрела на них настороженно. Трое из них смеялись и разговаривали, а четвертый молчал и держался в сторонке. На вид ему было лет пятнадцать, и, похоже, ему хотелось испытать себя в бою или хотя бы в драке. Джилл не любила этих потасовок и надеялась, что он не такой дурак, чтобы приставать к Каллину. Вдруг она заметила, что парень дерзко смотрит на нее. Она схватилась за кружку с пивом.

— Пей потихоньку, — рявкнул Каллин.

— Извини, папа. Давай я принесу тебе еще эля? Хозяин так занят, что даже не смотрит в нашу сторону.

Джилл получила эль у тавернщика и осторожно двинулась назад, как вдруг почувствовала, что кто-то прикоснулся к ее плечу. Молодой парень улыбался, скаля зубы.

— Постой, — обратился он к Джилл, — я хотел кое о чем спросить тебя.

— Спросить ты можешь, но я могу и не ответить.

Его спутники окружили их, пересмеиваясь. Парень покраснел, но решительно продолжил:

— Не обижайся, но ты кто — парень или девчонка?

— Девушка. А тебе какое дело?

Остальные засмеялись. Один из них слегка подтолкнул парня и прошептал: «Не трусь!»

— Ну да! — продолжил тот. — Я так и подумал, что ты девица, потому что уж очень, хорошенькая.

Джилл слушала, ничего не отвечая.

— Тогда, — продолжал парень уже более развязно, — могу я предложить тебе выпить кружечку?

— Ну-ка, ну-ка. — Это был Каллин. — Что я тут слышу?

— Пап, он просто говорил со мной.

Парень торопливо отступил назад, наткнувшись на своего друга.

— Послушай, ты, болван, — рявкнул отец. — Я Каллин из Кермора, когда-нибудь слышал это имя?

Парень побледнел. Остальные всадники с гербом клана Лисицы поспешно отпрянули назад, оставив его лицом к лицу с Каллином.

— Вижу, что слышал, — сказал Каллин. — Ну, а теперь — есть еще желающие поговорить с моей дочерью?

— Мы не хотели ее обидеть, — пробормотал парень, заикаясь. — Клянусь в этом.

— Верю, — Каллин повернулся к Джилл: — И ты больше не скажешь им ни слова. Возвращайся к столу.

Расплескивая пиво, Джилл поспешила назад. Каллин, сложив руки на груди, наблюдал за тем, как парни выскочили за дверь.

— Послушай меня. В следующий раз, если какой-нибудь недоумок скажет тебе что-нибудь неподобающее, сразу же разыщи меня. Прах и пепел, а ты повзрослела. Я и правда не заметил, как ты повзрослела.

Их взгляды встретились, и Джилл почему-то стало неловко, и она испугалась этого. Отец смотрел на нее холодным оценивающим взглядом, что неприятно поразило ее. Вдруг он резко отвернулся, и она поняла, что он так же взволнован, как и она. Джилл долго еще сидела в оцепенении, чувствуя себя несчастной: ей очень хотелось в этот момент поговорить со своей матерью. И только позже она вспомнила о молодом парне, который назвал ее хорошенькой. Что ни говори, а это ей понравилось.

Невин въехал в Дан Мананан в день, когда холодный моросящий дождь превратил улицы в сплошное месиво. Он снял комнату на постоялом дворе, привязал свою лошадь и мула и, завернувшись в старый залатанный плащ поспешил в лавку Отто, серебряных дел мастера. По причинам, известным только им одним, мастера двеомера наблюдали за серебряными кинжалами.

Большинство из них были, по существу, порядочными парнями, совершившими в своей жизни только одну трагическую ошибку. К их помощи маги прибегали в редких случаях, когда колдовству нужна была помощь доброй стали. Невин знал всех кузнецов в королевстве, которые работали на серебряных кинжалов, но далеко не все из них были такими же странными, как Отто. Карлик родился далеко на севере, но был изгнан с родины и осел в Дан Мананане. Когда Невин появился в дверях кузницы, Отто встретил его сердечно и пригласил в мастерскую. Яркий огонь пылал в очаге.

— Могу предложить пряного эля, господин, — заторопился Отто.

— Не откажусь. Мои старые кости ноют от сырости.

Отто позволил себе улыбнуться в ответ на шутку, тем более что они были знакомы уже около двухсот лет. Невин пододвинул к очагу единственный в комнате стул, сел и протянул руки к огню. Пока Отто суетился рядом, наполняя металлическую флягу божественным напитком. Он добавил в него кусочки корицы и поставил на угли, чтобы подогреть.

— Я надеялся, что вы заглянете ко мне, — сказал Отто. — У меня есть для вас кое-какие новости. Это касается той девочки — из-за которой вы так долго переживаете… Ведь ей пришло время возродиться вновь?

— Она уже родилась. А что, она была здесь?

— Может, она, а может, и нет. Вы же прекрасно знаете, у меня, в отличие от знающих двеомер, нет второго зрения. Но этим летом здесь побывала очень странная девочка, лет тринадцати. Ее зовут Джилл. Отец — серебряный кинжал, и она путешествует вместе с ним. Трудно найти мужчину, который бы так трогательно заботился бы о своем ребенке. Его зовут Каллин из Кермора. Когда-нибудь слышали о нем?

— Говорят, что он самый лучший фехтовальщик в Дэверри.

— Тот самый. Его знак — нападающий ястреб.

— Боги! Может быть, это они. Очень даже может быть.

Отто взял тряпку и осторожно достал флягу из огня, затем разлил теплый эль в две кружки.

«Тринадцать — как раз тот самый возраст, — размышлял Невин. — Если она действительно скиталась с серебряным кинжалом, то неудивительно, что я не мог разыскать ее все эти долгие годы. Каллин из Кермора, конечно, известная личность, но догнать его — нелегкая задача». Невин почувствовал усталость. Отто подал ему кружку.

— Они двинулись на север, — продолжал Отто. — Каллин нанялся к торговцу, который повел в Дэверри караван… с нашим особым товаром.

— Особый товар… Послушай, Отто, когда же ты наконец станешь честным человеком?

— Это в твоей провинции, а не у нас придумывают все эти глупости с акцизным сбором и королевскими налогами.

Хотя у Невина возникло искушение немедленно отправиться на север, но в это время года там уже шел снег. И, кроме того, он подозревал, что Каллин давно уже покинул те места. Невин решил, что может, как намеревался с самого начала, вернуться на зиму домой, в Западный Элдис.

Может, эта Джилл и вовсе не его Бранвен. Загадка перерождения… Девочка не единственная в королевстве, обладающая даром ясновидения, и знак Ястреба тоже может оказаться простым совпадением. Кроме того, надо еще иметь в виду лорда Родри Майлвада из Аберуина. Он ведь погиб из-за ошибки Невина, в той жизни, когда его звали лордом Блайном.

Невин хотел отправиться прямо в Аберуин, но из чувства предосторожности он вызвал сначала образ Родри через огонь.

Это спасло его от лишних разъездов. Он увидел огромный девственный лес неподалеку от городка Белглайд, принадлежавший гвербрету Аберуина, где Родри охотился вместе со свитой. Невин знал, что у него нет никаких шансов встретить Родри — просто потому, что лес был закрыт для всех, кроме гостей и родичей гвербрета. Но несмотря на это, он все же решил посетить Белглайд в надежде на то, что юный лорд может заехать туда по своим надобностям. Как он понял позже, его путь направляли владыки Судьбы.

Жители Белглайда и окрестные фермеры знали и любили Невина за то, что он оказывал лекарские услуги всем, кто в этом нуждался. Хозяин таверны приютил его бесплатно, попросил только полечить ему больные суставы.

Всю следующую неделю Невин принимал посетителей: семья за семьей приходили к нему, чтобы купить трав или получить совет. У Невина ни оставалось ни минуты, чтобы подумать о Родри.

Наутро восьмого дня Невин вышел на грязный двор таверны, чтобы немного побыть на воздухе. Вдруг в воротах появился всадник, в грязи с головы до ног. Он был одет в голубой плащ, украшенный драконом — символом Аберуинов.

— Приветствую вас, — обратился к нему всадник. — Я слышал, в город прибыл хороший лекарь. Вы слышали о нем?

— Речь обо мне, юноша. Что случилось?

— Я только что из дому. Лорд Родри нуждается в помощи. — Сообщая подробности, юноша помог Невину погрузить мешки с травами на мула. — Лорд Родри попал под дождь и в мокрой одежде, вместо того чтобы вернуться домой, отправился на охоту. А из домочадцев с ним были только двое слуг и пятеро бойцов из отряда его отца. Но они ничего не понимают в лечении.

— А что лорд Родри делал так далеко от дома в это время года?

— О, сэр, я не вправе вам этого говорить, но он поссорился со своим старшим братом. Впрочем, ничего серьезного…

Хотя гвербрет, вероятно, именовал свои охотничий домик простой сельской хижиной, все же он походил на крепость лорда — разве что победнее.

Посреди вымощенного сухого двора стояла трехэтажная башня, окруженная дворовыми постройками. В конюшне в случае надобности могло разместиться до сотни лошадей.

Пожилой камергер провел Невина на второй этаж. В комнате Родри стояла кровать с кружевным покрывалом, сундук для одежды, на стене красовался фамильный щит. Сырость проступала на стенах, несмотря на то, что в центре пылала жаровня с горящими углями.

— Прах и пепел, — рассердился Невин. — Неужели нет комнаты с камином?

— Его милость не разрешает перенести себя туда.

— Вот как? Я смогу убедить его милость.

Невин отодвинул полог кровати. Родри взглянул на него из-под опухших век.

Это был долговязый шестнадцатилетний парень, шести футов ростом. Он был по-прежнему очень красив, но болезнь сделала свое дело: его волосы прилипли ко лбу, губы потрескались от жара, а на щеках играл чахоточный румянец.

— Кто ты? — пробормотал Родри.

— Лекарь. Ваш слуга пригласил меня к вам.

— Проклятье. Я не нуждаюсь… — Он закашлялся так сильно, что не смог говорить, приподнялся на локте и снова закашлялся, задыхаясь, отплевываясь зеленоватой слизью и цепляясь за Невина, который помог ему распрямиться.

— Вы не нуждаетесь в помощи? — покачал головой. — Я человек незнатный, ваша милость, но без меня вам не обойтись.

Родри слабо улыбнулся. Он задрожал в лихорадке, и Невин снова уложил его.

— Найди теплую комнату с камином, — обернулся он к слуге, — положи на кровать подушки одну на другую и вскипяти мне котел воды. Когда выполнишь это, отправь кого-нибудь в Аберуин. Гвербрет Тингир должен знать, что его сын болен.

Весь день Невин трудился над своим пациентом. Он напоил Родри отваром мать-и-мачехи и заставил откашляться, дал ему иссопа и мяты для того, чтобы он пропотел, и заварил осиновую кору, чтобы уменьшить жар. Затем натер губы больного льняным семенем, чтобы смягчить их. Родри полулежал-полусидел, окруженный подушками, на его лице горел румянец, словно легкий отсвет огня.

— Спасибо, — прошептал Родри. — Овэйн… Он еще жив?

На мгновение Невин был так озадачен, что не знал, как ответить. Затем память перенесла его в другую жизнь: он лечил раны на теле этого человека, а его лучший друг лежал рядом мертвый.

— Да, жив, мальчик, — мягко сказал Невин. — А теперь — отдыхай.

Родри улыбнулся и почувствовал, что засыпает. «Так, — подумал Невин, — он реагирует на мое присутствие. Пока мальчик был в лихорадке, в голове его мелькнули эти смутные проблески памяти».

Весь следующий день Невин возился со своим пациентом, заставляя его пить отвары из трав, даже когда Родри проклинал все на свете или выплевывал отвар, выпрашивая другой, не такой противный. Наконец к вечеру Родри так полегчало, что он даже выпил немного бульона, который Невин заботливо приготовил для него.

— Я вам так благодарен, — сказал Родри, закончив еду. — Удивительно, что вы вдруг оказались здесь. Помните, мы встречались с вами на Кантрайской дороге, очень давно?

— Да, действительно, припоминаю….

— Какое совпадение! У меня и в мыслях не было, что вы спасете мне жизнь. Вот я счастливчик!

— Да, верно, — сказал Невин, скрывая улыбку. — Верно.

Когда Родри наконец заснул, Невин вышел в большой зал пообедать.

Люди из отряда молодого лорда окружили его заботой. Они принесли ему еду, стояли рядом, пока он ел, готовые выполнить любое его желание. Один из них, мускулистый парень по имени Праэд, даже принес Невину кубок меда:

— Вот, отведайте, добрый господин. Если понадобится наша помощь, мы с ребятами будем рады оказать ее вам в любой момент.

— Спасибо. Я вижу, вы чтите своего лорда Родри.

— Да, он хоть и молодой, но его уважают больше, чем любого другого в Элдисе.

— Вот и хорошо. А как насчет лорда Райса, наследника?

Праэд замялся, посмотрел вокруг и ответил шепотом:

— Не говорите об этом вслух, но вообще-то многие в Аберуине хотели бы, чтобы лорд Родри родился первым, а не вторым.

Парень поклонился и поспешил прочь, пока не наговорил лишнего. Когда Невин размышлял об услышанном, холодная волна пророческого предупреждения накатила на него.

Это означало, что в Аберуине грядут неприятности. Сверкнула короткая вспышка Видения: мечи, сверкающие в лучах летнего солнца, Родри ведет своих бойцов в трудное сражение.

Когда Видение исчезло, Невин почувствовал боль в сердце. Что это значит? Восстание, которое принесет Родри звание гвербрета, если его отец умрет?

Возможно.

Пророческие видения всегда смутны и заставляют поломать голову над их разгадкой. Если он окажется прав, У него будет важное дело в Аберуине, когда придет время.

Предположение обернулось действительностью вечером следующего дня. Невин был наверху в комнате Родри, когда явился слуга с новостями.

С небольшой свитой прибыла мать Родри, госпожа Ловиан. Через несколько минут жена самого могущественного человека в Элдисе вошла в комнату.

Она бросила слуге свой клетчатый плащ и подбежала к кровати Родри. Ловиан было около сорока, но она хорошо выглядела для своего возраста. В ее иссиня-черных волосах кое-где проблескивала седина. Васильковые глаза были такие же большие и выразительные, как у сына.

— Мой бедный мальчик, — воскликнула она, положив руку на его лоб. — Благодарение богине, у тебя больше нет жара!

— Богиня послала мне славного травника, — уточнил Родри. — Мама, тебе не надо было пускаться в такой долгий путь только ради меня.

— Не говори чепухи, — Ловиан повернулась к Невину. — Спасибо, добрый господин. Я хорошо заплачу вам за труды.

— Это было честью для меня, госпожа, — ответил Невин, кланяясь. — Я только благодарен судьбе за то, что оказался под рукой.

Невин оставил их наедине, но позже вернулся. Родри заснул, а Ловиан сидела возле его кровати, глядя на сына. Когда Невин поклонился ей, она отошла вместе с ним в сторону, чтобы не разбудить спящего.

— Я говорила со слугами, дорогой Невин. Они признались мне, что до вашего прихода опасались за его жизнь.

— Я не хочу обманывать вас, госпожа, он действительно был серьезно болен. Вот почему я подумал о том, что надо уведомить близких.

Ловиан расстроенно кивнула. Было в ней что-то смутно знакомое… Невин позволил себе взглянуть на все вторым взглядом и увидел отчетливо — перед ним была Рода, снова связанная с Блайном как мать с сыном. В это мгновение она тоже узнала его, ее глаза выразили недоумение, несмотря на то что она улыбалась.

— Послушайте, вы когда-нибудь бывали в Аберуине? — спросила Ловиан. — Я, должно быть, видела вас раньше, хотя я бы непременно запомнила человека с таким необычным именем.

— О, госпожа, вы могли видеть меня, проезжая по улице, или где-нибудь еще. Я никогда не был знаком с женщиной такого высокого звания.

Невин внутренне ликовал. Они были здесь, трое из них оказались рядом в то самое время, когда он получил известия о девочке, которая могла обернуться Бранвен. Конечно же, подошло время, конечно, судьба подвела его к одной из тех критических точек, когда он будет иметь шанс распутать этот клубок.

В волнении он совершенно забылся. Огонь почти потух, он подбросил пару больших поленьев и махнул рукой, вызывая пламя. Тут же он услышал вздох Ловиан. Невин обернулся к ней:

— Простите, госпожа, я напугал вас.

— Извинения ни к чему, мой господин, — подчеркнув этот титул, тихо произнесла Ловиан. — Это мне следует гордиться тем, что такой человек, как вы, снизошел до лечения моего сына от лихорадки.

— Я вижу, для госпожи рассказы о двеомере — не просто небылицы, предназначенные для развлечения детей.

— Ее милость в своей жизни видела слишком много странных вещей.

Мгновение они изучали друг друга, словно пара фехтовальщиков. Затем Невин почувствовал касание двеомера, принуждавшее его сказать правду. Даже губы начало покалывать от напряжения…

— Очень важно, чтобы Родри дожил до зрелых лет, — сказал Невин наконец. — Я не могу вам сейчас открыться, но его судьба — это судьба Элдиса. Я бы хотел отныне приглядывать за этим мальчиком.

Ловиан нахмурилась, в тревожных отсветах огня ее лицо выглядело бледным. Наконец она кивнула.

— Вашей милости всегда будут рады при дворе Аберуина. И если желаете сохранить все в тайне, я буду просто твердить, что меня забавляет этот оборванный старичок-травник.

— Воистину, так будет лучше всего. Благодарю вас.

Той ночью Невин долго не ложился спать. Стоя у окна, он наблюдал за луной, видневшейся в просветах между облаками. Его, как часового поставили на пост, и он не сделает ничего без приказа свыше. С этого времени он останется в Элдисе, полагаясь на то, что владыки Судьбы сами приведут Бранвен к нему, когда придет время. В глубине души он впервые за сотни лет почувствовал надежду. Надвигались великие события. Ему оставалось только ждать и наблюдать за их приближением.

ДЭВЕРРИ, 698

Агвен избирает барда не только для того, чтобы услаждать слух, власть имущих, но и для того, чтобы удержать в памяти все великие деяния и великих людей клана. Ибо если человек не будет помнить ничего, кроме имени своего отца, то дети рабов будут ничем не лучше и не хуже детей гвербрета. И потому не должен ни мужчина, ни женщина святотатственно поднимать руку на барда…

«Эдикты короля Врана»

Горячий воздух мерцал над жнивьем и скошенной травой. Мутная водица едва сочилась меж широких берегов некогда славной реки Нерры. Обнаженный до пояса, пастух вел нетерпеливых коров вниз к воде. Бард Гверан стоял на берегу и смотрел, как они пили грязную солоноватую воду, затем перевел взор на безмятежно-синее небо. Хотя он вышел в поле на прогулку, чтобы сочинить песню, но мысли его ныне были лишь о засухе и о грядущей голодной зиме. Он отвернулся от реки и пошел назад, в крепость клана Белого Волка.

Окруженная земляными укреплениями, небольшая крепость располагалась на вершине невысокого холма. Внутри бревенчатой изгороди возвышалась квадратная каменная башня.

Проемы ее окон выглядели как глазницы над пыльным двором. Двор дремал под горячим солнцем, если не считать нескольких жужжащих сонных мух. Гверан поспешил в большой зал, в котором благодаря толстым стенам сохранялась благодатная прохлада. Возле пустого камина у стола для знати сидел лорд Мароик. С ним были два жреца из храма Солнца, одетые в длинные белые туники. На них красовались золотые ожерелья, их недавно побритые головы блестели.

Гверан встал на колени, старший жрец Обин чуть заметно улыбнулся, его глаза прищурились под опухшими веками. Лорду Мароику, светловолосый мужчина лет тридцати, с длинными усами, остановился на полуфразе и повернулся к своему барду.

— Я думал, ты сразу же вернешься, — сказал Мароик. — Вот тебе вопрос. Не думаю, что бард может вызвать дождь.

— И очень жаль, что не могу. Думаю, что только его святейшество способен на такое.

— Его милость и я, мы только что обсуждали это, — вмешался Обин. — Мы считаем, что надо принести лошадь в жертву богам.

— Не сомневаюсь, что такая благочестивая жертва должна удовлетворить великого Бела.

Обин пристально взглянул на него, в то время как сам юный бард жадно смотрел на флягу с пивом, стоявшую на столе.

— Вопрос в том, почему Бел так сердит на нас, — заметил наконец Обин. — Жертвы может оказаться недостаточно, если на земле лежит проклятие.

— А что думает его святейшество о причине проклятия? — спросил Гверан.

— Его святейшество не знает, — Обин улыбнулся тонкими губами. — Жрецы могут читать знаки будущего, но только барды могут толковать прошлое.

Гверан глубоко вздохнул, поняв, о чем говорил Обин: это ритуал Открытия Колодца, когда бард может перенестись в прошлое и разговаривать с духами давно умерших. Ему хотелось отказаться, но что если не будет урожая?..

— Бард может попробовать заглянуть в прошлое, ваше святейшество, — сказал Гверан. — Но я вижу лишь то, что показывает мне Агвен. Я постараюсь помочь. Будете свидетелями?

— Буду, и с удовольствием. Сегодня вечером?

— А почему бы и нет? — нехотя пожал плечами Гверан. — Когда взойдет луна, я приду в храм.

Бард поднялся в свои комнаты на третьем этаже башни, чтобы отдохнуть перед суровым испытанием. Две комнаты были расположены в центральной части и выходили на спиральную лестницу. Одна — для его детей, вторая — для них с женой. В ней было много подарков, которыми лорд Мароик одаривал своего барда: тяжелая кровать, занавешенная узорчатым пологом, сундук, стол с двумя стульями и небольшой ковер. На столе стояли две арфы: маленькая прямая, которую кладут на колени, и высокая, тяжелая арфа для торжественных выступлений. Гверан щипнул пару струн и улыбнулся, услышав нежно прозвучавшее эхо.

На звук вошла его жена Лисса. Она была привлекательной черноволосой женщиной с голубыми глазами. Но самой большой ее гордостью был голос — мягкий, нежный, звучавший весело, словно ветер в листве деревьев. Своим голосом она и пленила Гверана почти десять лет назад. Она была пятнадцатилетней девочкой, а он в свои двадцать пять, после долгих лет учебы влюбился сразу и бесповоротно.

— Это ты, дорогой? — спросила Лисса. — Жрецы все еще в зале? Я поднялась сюда, чтобы скрыться от них.

— К счастью, они ушли. Я должен пойти в храм сегодня ночью, поработать с ними.

Лисса замерла от удивления, ее мягкие губы раскрылись. Смеясь, Гверан взял ее руки в свои.

— Ничего страшного, — сказал он. — Они не собираются положить меня на алтарь, как это делали во времена Рассвета.

— Я знаю. Просто что-то есть в этих жрецах такое, что меня пугает. Ты хочешь поспать? Я заберу мальчиков, если ты ляжешь.

— Спасибо. Так действительно будет лучше.

Этим вечером Гверан воздержался от ужина. Как только стемнело, он вывел своего старого мерина из конюшни и неторопливо выехал по темной сумеречной дороге. Высоко в опаловом небе полная луна висела над горизонтом, освещая своим серебристым светом лес и фермы. Было жарко как днем. Деревня находилась в четырех милях от крепости. Несколько круглых домов, окруженных стеной, примостившихся рядом с огороженным общинным пастбищем. В дальнем конце пастбища стоял деревянный храм, крытый соломой. Он был расположен в молодой дубовой рощице. Гверан спешился около темнеющего на фоне неба дуба, молодой жрец вышел к нему навстречу, двигаясь на ощупь. Он взял поводья.

— Я отведу лошадь в конюшню. Его святейшество ожидает в храме.

В небольшом круглом святилище свечи золотистым светом освещали каменный алтарь. Завернутый в длинный белый плащ, предназначенный для ритуальной службы, Обин стоял у алтаря, подняв руки к статуе бога. Статуя была вырезана из простого ствола дуба и отдаленно напоминала человека. Голова была тщательно обработана. Большие проницательные глаза смотрели вниз, изящные руки держали за волосы две деревянные головы. Перед алтарем были свалены выбеленные овечьи шкуры.

— Подходит храм для работы? — спросил Обин.

— Да, конечно, — ответил Гверан. — Если бог позволит моей богине разделить с ним свое жилище.

— Я не сомневаюсь в том, что великий Бел позволит все, что поможет нашим людям. — Обина заморгал. — Ведь он прежде всего владыка всех богов и богинь.

Чтобы не вступать в пререкания, Гверан улыбнулся и опустился на колени перед шкурами. Он развернул их и расстелил на полу, затем лег на спину и скрестил руки на груди. Он заставил себя расслабиться. Обин преклонил колени у его ног. Старик двигался медленно и с трудом.

— Сможет его святейшество простоять на коленях всю ночь? — спросил Гверан.

— Его святейшество сможет сделать все, что должно в данных обстоятельствах.

Гверан поднял взгляд на потолок и стал наблюдать за тем, как пляшет пламя свечи. Он давно не совершал этот ритуал. В последний раз — чтобы вызвать дух древнего барда клана Белого Волка и прояснит путаницу в родословной Мароика. Но сейчас на карту было поставлено нечто большее, чем тщеславие его лорда. Гверан замедлял свое дыхание до тех пор, пока он не достиг божественного ощущения, будто он парит, отдыхая на мягких облаках. Тени от свечей плясали на потолке, колеблемые только тихим размеренным дыханием старого жреца. Доведя себя до точки засыпания, Гверан начал декламировать в темноте, бормоча в такт своему дыханию. Он говорил медленно, прочувствованно, проговаривая каждое слово «Песни прошлого», дарованной ему Агвен и служившей ключом к обряду:

Я был пламенем, горящим в огне.

Я был зайцем, прячущимся в терне.

Я был каплей, упавшей с дождем.

Я был серпом, срезающим колосья.

Топор и древо,

Корабль и море,

Ничто из живущего,

Мне не чуждо.

Я был нищим, просящим еду.

Я был стальным клинком, зачарованным двеомером…

С этими словами, он представил ее, Агвен, Белую Госпожу, с белым лицом и губами, красными, как спелые ягоды, и иссиня-черными волосами. И он не знал, где нашел ее: в своих видениях или наяву в темноте; но он видел ее так же ясно, как потолок храма. Она улыбнулась ему, перебирая пальцами роскошные волосы, и кивала ему, подзывая ближе. Тени от пламени свечи попали в луч лунного света и поблекли, окружив его венком белого света. Он слышал свой голос, но слова были неразборчивыми. Последнее, что он разглядел, был жрец, силящийся разобрать его шепот.

Затем Гверан ясно увидел себя идущим к колодцу. Маленький клочок поросшей травой земли, три тоненьких деревца, серая каменная стена колодца — все было таким ясным и убедительным для него, как храм, в котором он находился, но со всех сторон нависала белая пустота, заполненная странным туманом. Агвен сидела на краю колодца и смотрела на него с едва заметной улыбкой.

— Ты все еще мои верный слуга? — спросила она.

— Я твой раб, моя госпожа. Я живу и умираю по твоему желанию.

Она казалась довольной, но с ней трудно было разговаривать, потому что вместо глаз у нее были две мягкие сферы опалового тумана.

— Чего ты хочешь от меня?

— Дождь отказывается пасть на нашу землю, — сказал Гверан. — Ты можешь открыть мне, почему?

— Ты думаешь, я повелеваю дождем? — спросила она.

— Ты — мудрое существо, сверкающее в ночи, око силы, золотой свет, моя единственная любовь, мое истинное наслаждение.

Она улыбнулась уже не так жестко и повернулась, чтобы взглянуть вниз, в колодец. Гверан слышал мягкое журчание и плеск воды, как будто колодец превратился в широкую реку.

— Было совершено убийство, — сказала Агвин. — Но проклятия нет. И отмщение свершилось. Спроси его сам.

Она ушла. Березы зашелестели при ее легком движении. Гверан ждал, пристально всматриваясь в белый туман, слегка окрашенный перламутровой радугой. Из тумана вышел человек, как корабль, едва различимый с туманного берега. Гверан окликнул его. Он подошел — молодой воин, светловолосый, со смеющимися голубыми глазами и улыбающийся так, словно на его груди не было раны от удара мечом. Сплошным ручейком кровь струилась по его груди, исчезая перед тем, как упасть к его ногам. Видение было таким отчетливым, что Гверан вскрикнул. Воин смотрел на него, и улыбка его была ужасна.

— Из каких ты краев? — спросил у него Гверан. — Упокоилась ли твоя душа?

— Земля Вепря породила меня и забрала к себе вновь. Я покоен, ибо мой брат снес с плеч голову убийце.

— И этой мести было достаточно?

— Достаточно? Спроси себя сам. — Призрак захохотал. — Достаточно ли этого?..

— Почему же нет?

Призрак взвыл от хохота, и ветер унес его смех, больше похожий на рыдания.

— Кто ты? — спросил Гверан.

— Ты не помнишь? Не помнишь этого имени? — Смех становился громче и громче, затем, расплывшись, призрак закружился, отбрасывая тень на туман, красное пятно стало белым, затем он растворился. Остался только туман и тихий шелест ветра. Из тумана донесся голос Агвен:

— Он был отомщен. Прими предостережение.

Ее голос смолк. Туман стал густым и холодным. Он окутывал Гверана кругом, душил, хлестал, словно гонимый ветром листок. Ему казалось, будто он бежит, потом скользит, а затем — падает куда-то вниз.

Тени от свечей в храме потускнели. Обин вздохнул и распрямил спину.

— Ты вернулся? — спросил он. — Осталось два часа до рассвета.

Гверан, трясясь от холода, сел и попытался заговорить. В животе что-то сжалось от страха. Кружилась голова. Обин крепко схватил его за руки.

— Ради всего святого, — прошептал он, — дайте мне воды.

Обин дважды хлопнул в ладоши. Два молодых жреца принесли две деревянные чашки. Обин завернул Гверана в свой плащ и дал ему выпить сначала воду, а потом подслащенного медом молока. Вкус еды сразу же вернул Гверана назад, в этот призрачный мир.

— Дайте ему хлеба, — сказал Обин.

Гверан жадно ел хлеб, запивая его молоком, пока не вспомнил, что он находится в храме.

— Простите, я еще не пришел в себя, — сказал он.

— Не надо извиняться, — сказал Обин. — Ты помнишь Видение?

Окровавленный призрак снова возник в памяти Гверана.

— Да, помню, — ответил Гверан, дрожа. — Как вы это истолкуете?

— Действительно, было убийство. К тому же это случилось, когда я был совсем мальчишкой, у меня сохранилось кое-что в памяти. Ты видел лорда… кажется, его звали Карил? Я не помню… Глава клана Вепря, жестоко убитый Ястребами. И действительно, как сказала твоя Белая Госпожа, он был отмщен дважды. Боги восстановили справедливость, и я не вижу причин, почему великий Бел мог бы так разгневаться.

— Значит, над нашей землей не висит проклятие. Это все, что моя госпожа открыла мне.

— Получается так, — Обин кивнул в знак согласия. — Мы принесем в жертву лошадь, когда луна пойдет на убыль.

До восхода солнца Гверан отдыхал в храме. Хотя он был очень утомлен, сон не приходил к нему. В его мозгу проносились обрывки Видения. Он утонул в клубах белого тумана, а потом просто бормотал сам с собой. Этот ритуал всегда так мучительно покидал его. Некоторые барды проявляли особый интерес к этим белым краям с их чудесами, Гверан же чувствовал к этому сильное отвращение — он боялся навсегда потерять себя в вихре тумана.

Поэтому, когда он думал над этим обычным видением, ему показалось, что оно адресовано к нему: он знал убитого лорда, знал его как своего брата. «Было ли это действительно местью? — думал он. — Да, ничего другого тут не придумаешь». Когда бледные лучи восходящего солнца заглянули в окна храма, Гверан отбросил прочь непонятные мысли и отправился за лошадью, готовясь в обратный путь.

Гверан спал все утро, вернее, старался уснуть. В комнате все время что-нибудь происходило: то один из детей убегал от служанки, то Лисса приходила за своим рукоделием, то паж объявился, посланный лордом, чтобы убедиться в том, что бард отдыхает. Наконец служанка Каса, казавшаяся более рассеянной, чем обычно, прокралась в поисках чистых штанов для одного из мальчиков. Когда Гверан сел и начал ее ругать, она, хныкая, попятилась назад. Ее большие голубые глаза были полны слез. Ей было только пятнадцать.

— О, прости меня, — взмолился Гверан. — Беги и скажи своей госпоже, что ее ворчливый муж отказался впасть в зимнюю спячку, и принеси мне хлеба и эля, хорошо?

Каса поспешно отступила, сделав неуклюжий реверанс. Только она успела закрыть за собой дверь, мальчики вбежали, крича: «Папа, папа, папа», — и, забравшись на кровать, бросились в его объятия.

Гверан обнял каждого из них и посадил на край кровати. Ему расхотелось спать. Адерин, которому было всего семь, был худеньким невысоким мальчиком с темными глазами и светлыми волосами. Младшему было два с половиной года, он был круглолицым, жизнерадостным и всегда (или это только казалось) бегал полуголым.

— Акерн, — строго сказал Гверан, — где твои штаны?

— Мокрые, — ответил малыш.

— Он опять это сделал, папа, — пояснил Адерин.

— О, боги, — сказал Гверан. — Надеюсь, мама отмоет тебя перед тем, как ты отправишься спать.

— Разумеется, дорогой, — сказала Лисса, входя в комнату. — Если бы ты не цеплялся к Касе, она давно одела бы малыша.

Гверан кивнул, признавая свою вину. Обрывки сна и видения всплывали в его памяти. Ему захотелось сочинить об этом песню, слова уже почти слетали с его губ. Лисса села рядом с ним, вся семья была в сборе.

— С Касой случилось что-нибудь? — спросил Гверан. — Она стала очень обидчивой последнее время.

— Она думает о парне, — ответила Лисса.

— Неужели? О ком же?

Лисса многозначительно посмотрела на Адерина, чьи маленькие ушки уже приготовились слушать, и заговорила о другом.

Сразу же после завтрака Гверан отправился побродить по лугам. Он брел бесцельно по степи, не выбирая направления и смутно представляя себе, где находится, и сочинял песню. Он будет произносить отрывки вслух, подбирая слова, заменяя одно другим, работая над каждой строчкой до тех пор, пока она не станет безупречной. Строфа за строфой, он запомнит ее наизусть, цепочкой соединяя в памяти образы и созвучия. Он никогда не запишет ее. Если бард научится читать или хотя бы выучит названия букв, Агвен покинет его. А без нее он никогда больше не сможет сочинять песни.

Гверан вернулся в крепость на закате, когда его разум наконец совсем успокоился. Слуги и воины разбрелись по всему двору, выйдя подышать чуть остывшим сумеречным воздухом. Они тихо разговаривали между собой, отдыхая после долгого жаркого дня. Пересекая двор, Гверан увидел Касу, сидящую на краю кормушки для лошадей и хихикающую с одним из молодых бойцов. Вспомнив намек Лиссы о том, что ее мысли заняты мужчиной, Гверан остановился, чтобы посмотреть на парня. Светловолосый, с голубыми глазами и высокими скулами южанина — в общем, внешне во всех отношениях он выглядел неплохо. Казалось, что Каса без ума от него, парень же слушал ее щебетание молча и угрюмо, и это было удивительно, потому что Каса была красивой девочкой с густыми светлыми волосами и нежными девическими формами.

Хотя Гверан предпочитал не вмешиваться в эти дела, жена была обеспокоена, и вот по какой причине: молодые ребята имели привычку сначала погулять со служанкой, а потом отказаться жениться на ней, когда та была уже беременна. Гверан обошел двор, пока не обнаружил наконец капитана отряда. Дорин праздно сидел на маленькой скамеечке и наблюдал за тем, как угасали сумерки. Гверан сел рядом с ним.

— Что это за новый всадник появился в отряде? — спросил Гверан. — Южанин, от которого Каса потеряла голову.

Дорин понимающе ухмыльнулся.

— Его зовут Таник. Он приехал сюда совсем недавно, и его милость принял парня в отряд. Он хорошо владеет мечом, а это единственное, что принимается в расчет.

— Единственное? — Гверан поднял брови.

— Ну, по правде, он странный парень, — согласился Дорин, — держится особняком и совершенно спокоен, когда сражается. Все в ужасе от того, как хладнокровно он убивает — безо всякой жалости. Когда мы делали набег на стада лорда Кениса, Танно сохранял хладнокровие. Просто жуть берет, когда человек убивает даже без боевого клича.

Упоминание о коровьем набеге напомнило Гверану, что он должен сочинить о нем песню. Баллады о набегах он любил меньше всего, но эта песнь была важной — ибо речь шла о вновь вспыхнувшей кровной вражде между кланами Белого Волка и Вепря — соседа с севера.

— Я не уверен, что этот Танно готов жениться, как положено, — сказал Гверан.

— Ах, проклятье, попробуй сам удержать Касу от него подальше, если сможешь, — сказал Дорин ухмыляясь. — Он летает в одиночку, этот Таник. Один из парней прозвал его Ястребом — в шутку, но это прижилось. Я думал, парень будет недоволен, но Танно только улыбнулся и сказал, что Ястреб ему подходит.

— Да, но не забывай, что мать Касы из хорошего рода, и она оставила дочь на мое попечение. Если хочешь оказать барду услугу, поговори с этим Ястребом, хорошо? Скажи ему, пусть гоняется за другой полевой мышкой.

— Кто откажется оказать барду услугу? Я с ним поговорю.

Обсудив этот неприятный вопрос, Гверан отправился назад в башню. Его мысли опять вернулись к коровьему набегу. Он легко сможет состряпать балладу из привычных хвалебных строк, надергав их из других песен. Надо только заменить имена, решил он сам для себя; ни один из этих пьяных увальней все равно не отличит одну песню от другой.

Рано утром, пока было еще прохладно, Таник вытащил во двор седло, тряпку, мыло и разложил все это около колодца. Он принес ведро воды, затем сел чистить снаряжение. Другие всадники проделывали это в специальном помещении, он предпочитал быть один — там, где было тихо. Он всегда помнил, что был здесь новичком и с трудом вживался в отряд. Дорин прогуливался по двору и подошел к нему как раз тогда, когда тот взялся за мыло. Наклонившись над Таником, капитан произнес:

— Хочу поговорить с тобой, парень.

— Конечно, капитан. Что-нибудь случилось?

— Нет, и не должно бы случиться. Что ты скажешь о маленькой служанке барда? Нашему Гверану не нравится, что ты крутишься вокруг нее.

— Это она крутится возле меня, капитан. Мне от этой глупой сучки ничего не нужно.

Дорин задумался. Таник хоть и говорил правду, но считал, что ему не доверяют, просто потому что он чужак.

— Ты меня удивляешь, — сказал Дорин. — Я боялся, что ты уже завалил ее на солому. Она-то явно не прочь.

— Ну уж, нет. Меня она раздражает своей болтовней.

— Мужчина всегда найдет способ, как заставить женщину замолчать.

— Конечно. Вот сам и займись ею, если хочешь.

Пожав плечами, Дорин встал, положил руки на бедра и стал рассматривать седло.

— Вот и славно, — подытожил Дорин. — Значит, у тебя не будет неприятностей с бардом.

— Никаких. Даю слово.

Довольный, Дорин направился к казарме. Таник продолжал чистить седло. Неприятности с бардом… Ах, эта проклятая трещотка! Да теперь бы он просто из принципа завалил ее на солому, однако Таник еще раньше выбрал для себя куда более опасную цель. Он действовал медленно, поджидая удобного случая, постоянно держа под наблюдением жену барда. Обычно в это время Лисса со своими детьми спускалась посмотреть на лошадей.

Терпение Таника было вознаграждено. Вот и она… Со своими мальчиками Лисса зашла на конюшню. Таник сидел на корточках и исподволь рассматривал ее. Было что-то такое в Лиссе, в мягком покачивании бедер при ходьбе, в том, как она улыбалась, вскидывая голову, в ее глазах, — такое, что обещало многое в постели, в отличие от того, что можно ожидать от испуганной молоденькой девчонки. Смотреть на нее было более чем приятно, это доставляло Танику огромное удовольствие. И он удивлялся, как ей не скучно с мужем, который намного старше ее. «Неприятности, ха! — подумал Таник. — Мы еще посмотрим, кто кого».

Днем Таник выбрал себе место для наблюдения за Лиссой — в то время, когда она обедала вместе с мужем. Лорд Мароик, его семья, камергер и бард ели за столом для знати, стоявшим рядом с камином. Таник занял место за одним из столов для воинов, откуда ему было хорошо видно Лиссу. Во время еды она больше заботилась о детях, чем о муже, который, казалось, витал где-то в облаках, рассеянно откусывая хлеб и глядя в пространство. Это подтолкнуло Таника к тому, чтобы попытаться найти возможность поговорить с Лиссой наедине. Один из всадников толкнул его локтем в бок:

— Что все это значит? Ты так смотришь на нее, словно выслеживаешь олениху в чужом лесу, мой друг.

— А какая в том опасность, если у оленя нет рогов?

— Оленю они и не нужны, если есть лесник, охраняющий дичь от браконьеров. Лорд Мароик выгонит тебя, если ты плюнешь барду в пиво.

— Неужели? — Таник повернулся, мрачно глядя на него. — А ты что, побежишь к капитану с докладом?

Парень мотнул отрицательно головой, и Таник занялся едой. Не стоит торопиться. Если он хотел Лиссу, ему надо бороться за то, чтобы получить ее, но тогда он использует для борьбы все средства, которые сочтет нужными. «Ничего в этой проклятой жизни не давалось мне легко, — подумал он. — Ничего не изменится и сейчас».

Жаркий летний день клонился к вечеру, когда Невин въехал в деревню Блайсбир, принадлежавшую лорду Мароику. Она была очень маленькой: кучка домов и закопченная кузница. Не было даже таверны. Поэтому ему пришлось искать, где бы он мог остановиться. Невин приехал сюда для того, чтобы попытаться победить засуху. Но для этого требовалось довольно много времени. Можно было, конечно, остановиться в лесу, но это для него было тяжеловато. После пятидесяти лет, проведенных в дороге в качестве странствующего лекаря, он постарел, кости ломило, он быстро уставал, и, главное, ему надоело постоянное одиночество. Около деревенского колодца стояли с ведрами в руках три женщины, болтая между собой. Когда Невин проходил мимо них, ведя за собой мерина и мула, они приветственно улыбались ему, приветствовали его, глядя на гостя с нескрываемым любопытством. Узнав, что он лекарь, женщины стали еще приветливее.

— Рады вас видеть, — улыбнулась одна из них. — Надолго к нам, господин хороший?

— Еще не решил, — ответил Невин. — Хочу обследовать здесь лес и луга — есть ли там целебные травы. Вы не подскажите, у кого я мог бы остановиться? Я заплачу, конечно.

Все трое замолчали, потом вслух перебрали все дворы и наконец пришли к выводу, что комнаты свободной нет.

— Погодите-ка, — вспомнила одна из них, — у Банны есть небольшой сарай за домом.

— Да она и слышать не хочет о бедняках! — заметила другая.

— Ну, тогда у кого еще есть сараи? — раздумывала вслух первая.

На нет и суда нет, и Невин направился к ферме вдовы Банны, которая жила вместе с сыном. Невину пришлось вернуться по дороге, ведущей в крепость лорда Мароика, и проехать еще около мили. Ферма была окружена невысокой земляной стеной, ворота открыты. Невин с опаской завел лошадь и мула во двор и осмотрелся. Посреди грязного двора стоял каменный круглый дом, рядом — коровник, курятник для цыплят и прочих птиц, а с другой стороны — ветхий деревянный сарай в тени тополя. Когда Невин громко поздоровался, из коровника выглянул светловолосый мужчина, держа в руке грабли.

— День добрый. Ковил — это вы? — спросил Невин. — Мне в деревне сказали, что вы и ваша матушка можете приютить меня на время. Я странствующий травник, как видите, в некотором роде лекарь.

— Понятно, — сказал парень, глядя мимо. Он уперся о грабли и посмотрел на мула, потом на лошадь, потом на Невина и наконец кивнул. — Может быть. Это как матушка скажет.

— А могу я с ней поговорить? — спросил Невин. Ковил долго смотрел на него, не говоря ни слова.

— Чуть позже. Она ушла в лес за ягодами, — произнес он задумчиво. Затем повернулся и скрылся в коровнике.

Невин опустился на землю возле стены и стал ждать, наблюдая за мухами, назойливо кружившимися над коровами. Только он подумал о том, что лучше было бы остановиться в лесу, как увидел, что во двор вошла полная женщина; из-под вдовьей черной косынки ее свисали пряди седых волос. За ней шла красивая русая девочка, слишком хорошо одетая для того, чтобы жить на ферме, и худенький мальчик с такими огромными глазами, каких Невин никогда не встречал раньше. У всех в руках были корзинки. Рот мальчика был выпачкан ярко-красным. Невин поклонился вдове и рассказал ей все с самого начала.

— Вы травник, господин? — переспросила Банна. — И мой бестолковый сын оставил вас здесь, на улице, вместо того чтобы, как полагается, предложить вам пива? Входите, пожалуйста, входите, гостем будете.

В доме было немного прохладнее, но мух и запахов было не меньше, чем на улице. Пол в большой полукруглой комнате был устлан соломой. Здесь стояли мешки с овсом, кое-какая требующая ремонта мебель и утварь для фермы. Лес начинал казаться все более привлекательным вариантом. Банна и ее спутники поставили корзинки на шаткий стол. Мальчик хотел взять ягод из корзины, но девушка схватила его за руку:

— Хватит, Адерин. Живот заболит, а нам скоро возвращаться.

— Мне хочется еще поговорить с травником, — уперся Адерин.

— Как-нибудь в другой раз, — твердо сказала девушка.

— Другого раза не будет, — настаивал Адерин. Невин хотел как-нибудь успокоить мальчишку, но, взглянув на девушку, не смог вымолвить ни слова. Эти глаза были знакомы ему, он не мог оторвать взгляда от молодой особы. Исолла, точно!

— Хорошо, — согласился Адерин. — Сударь, вы еще не собираетесь покидать нас?

— Не знаю, что и сказать. — Невин начал приходить в себя. — Я здесь пока только для того, чтобы спросить у Банны, смогу ли я остановиться в ее сарае.

— Я думаю, мы что-нибудь придумаем, — сказала Банна. — Небольшая плата, конечно, не помешает. Послушай, Аддо, Каса возьмет тебя с собой в следующий раз, и тогда ты сможешь поговорить с травником.

Показывая Невину сарай, Банна с удовольствием рассказала ему о Касе, своей младшей дочери. Она получила хорошее место служанки жены барда в крепости лорда Мароика. Банна также внесла ясность, сообщив, что Адерин — сын барда и его жены. Она повторила это несколько раз, чтобы Невин не подумал, что у ее дочери ребенок без мужа.

Сарай был маленьким, с земляным полом, крошечным очагом и одним узким окном, которое было прикрыто воловьей кожей за неимением настоящих ставень. Невин решил остановиться здесь. Пока он разгружал мула и лошадь, Банна вымела мусор из сарая и покрыла пол свежей соломой. Вежливо выпроводив Банну, Невин устроил себе постель в углу у стены и развесил пучки трав напротив. Затем сложил свои седельные мешки и поставил котелок на огонь. Он сел на пол посреди сарая и осмотрел свой новый дом.

«Итак, Исолла здесь, — думал он. — О, вернее, Каса, я не должен делать такой ошибки». Это было первой весточкой за последние пятьдесят лет, что он может встретиться с душой, некогда обитавшей в теле Бранвен из клана Ястреба. Со времени своей юности Невин постоянно надеялся на ее перерождение, скитаясь по всему королевству. Если бы она вернулась сразу же, то ей, в ее новом теле, было бы пятнадцать, а ему только тридцать шесть — это был довольно молодой возраст, и он мог бы еще жениться на ней. Но владыки Судьбы, с их обычным презрением к людской суете, поступили иначе. Он не мог ее отыскать. Хотя с возрастом он все чаще утомлялся, но не чувствовал никаких признаков болезни, никаких знаков приближения смерти. Будучи на высоте мастерства двеомера, он должен был бы провидеть к этому времени дату своей смерти, чтобы строить свои планы ухода из жизни, но он ее не знал. Владыки Судьбы восприняли его клятву слишком буквально. Ему не позволят обрести покой до тех пор, пока не он найдет ее и не искупит все прегрешения.

— И Исолла была участницей той трагедии, — заметил вслух Невин. — Возможно ли, что владыки Судьбы сведут нас снова вместе?

Никого в сарае больше не было, Невин произнес это, обращаясь к очагу, но не услышал ничего в ответ и истолковал это как знак сомнение. Придется немало потрудиться, пока он будет пытаться победить засуху. Он сможет объяснить свое присутствие тем, что он лекарь, и под этим предлогом посетить крепость лорда Мароика. Кроме того, у него появилась еще одна возможность проникнуть в крепость — сын барда Адерин.

Он пришел навестить Невина на следующий же день. Невин был очень удивлен, поначалу приняв интерес мальчика просто за детский каприз.

— Вы не будете против, если я посмотрю ваши травы и вещи? — спросил Адерин. — Я вам не помешаю? Папа говорит, что я всегда мешаю.

— Нет, совсем нет, — успокоил его Невин. — Может быть, ты как раз сумеешь помочь мне. Ты не знаешь, здесь есть вокруг разрушенные или покинутые фермы? Некоторые травы растут только на земле, бывшей под паром. Вот они-то меня и интересуют.

— Да, есть такая ферма. Лорд Вепрь говорит, что она принадлежит ему, а наш лорд считает, что ферма его, и поэтому они дерутся из-за нее. Фермер испугался и уехал оттуда, и сейчас там никто не живет.

— Боги! Вот вам и благородные воины.

— Вы не любите всадников, и сражения, и все такое?

— Нет, не люблю. Но я думаю, что тебе это нравится, мальчики обычно это любят.

— А я нет. — Адерин сморщил нос. — Я никогда не стану всадником, когда вырасту. Не хочу воровать коров. И мне безразлично, что и кто об этом будет говорить.

Удивленный, Невин незаметно наблюдал за мальчиком. Адерин бродил по сараю и смотрел на все широко открытыми глазами.

— Ну хорошо, — сказал Невин, — ты можешь показать мне, где эта ферма? И заодно поможешь собирать травы. Только надо сказать твоей маме, куда мы пойдем.

— Да, могу. В крепости все равно делать нечего. Давайте пойдем отпросимся у мамы.

Невин взял мешок, несколько чистых кусков материи, чтобы заворачивать траву, и серебряную лопатку. Вместе с Адерином, без умолку болтавшим всю дорогу, они незаметно дошли до крепости. Как только они показались в воротах, прибежала Каса и схватила Адерина за руку:

— Ты где был? Я беспокоюсь, с ног сбилась, тебя ищу.

— Я только навестил травника, — ответил Адерин. — Где мама? Мне надо спросить у нее, можно ли пойти погулять.

— Она ушла навестить госпожу Кабриллу, а твой папа в большом зале, — сказала Каса, глядя на Невина. — Я могу доложить госпоже о том, что вы приехали в нашу деревню, сударь? Я уверена, что она захочет посмотреть ваши травы.

— Буду очень благодарен за это, — поклонился ей Невин. — Скажите ей, что у меня есть не только лекарства, но еще притирания, полоскания для волос и прочие женские радости.

Глаза Касы заблестели от любопытства, а Адерин схватил Невина за рубаху и потащил в большой зал. Бард Гверан сидел за столом и потягивал эль. Это был статный тридцатилетний мужчина со светлыми волосами и длинными усами. Увидев сына с почтенным чужеземцем, Гверан встал и пошел им навстречу. За столь малый промежуток времени Невин был поражен второй раз — перед ним стоял Блайн! Кто же тогда его жена? О, боги! Неужто Бранвен вышла замуж за другого, не дождавшись его? У Невина тяжелое чувство, что владыки Судьбы посмеялись над ним.

Гверан с улыбкой выслушал сына, обращавшегося к нему с просьбой.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Вы точно не возражаете, сударь?

— Ничуть. У вас замечательный сын, любезный бард, и очень смышленый. Я с удовольствием раскрываю свои секреты для всех, кто интересуется травами.

Их прогулка была удачной. Собрав желтый щавель, девичий перетрум и просвирняк на заброшенных полях, Невин отвел Адерина в крепость, а сам вернулся в свой сарай.

Он привел растения в порядок, отрезал лишнее, аккуратно разложил листья и стебли на чистые тряпочки, чтобы они подсохли.

Пока он работал руками, голова не бездельничала. Его мысли вертелись вокруг последней новости: Блайн и Исолла здесь, вместе. Он никогда не предполагал, что увидит снова других участников этой трагедии. Он искал только Бранвен.

Время, которое отпустила ему судьба, оказалось тяжелым грузом, и это удивляло и тревожило его. «Столько жизней было сметено вместе с ее жизнью, — думал Невин, — и все из-за меня и Герранта». Он решил завтра же отнести свои товары в крепость и познакомиться с женой этого барда. А сейчас хватит об этом. Он должен сделать другую работу.

На закате Невин вышел со двора фермы и спустился на берег реки. Он нашел раскидистый ясень и устроился под его кроной, чтобы полюбоваться рекой. Медленно неся свои воды, тускло отсвечивающие в лучах заходящего солнца, река, казалось, была слабой даже в своих внутренних слоях.

Используя второе зрение, Невин мог видеть, как скрытая сила стихии бушевала в потоке. Она распространялась, наполняя собой мир, который люди называют реальным, а также другие миры, или состояния бытия, или даже силы, если их так можно назвать. Знающие двеомер ведают об их существовании, изучают эти силы, обладают зрением, позволяющим их видеть, и знают о том, что они так же реальны, как мир, который принимает большинство людей. Человеческий мозг — это ворота между силами стихий, и они скрыты надежно, и нужны многие годы учебы и упорного труда, прежде чем эти ворота откроются, годы, которые нетерпеливые глупцы не захотят потратить на постижение этих тайн.

Одна из этих стихий — эфир — служит корнем, основой для остальных, источником живых сил и паутиной, опутывающей каждую живую душу. Внутри или снаружи этих пространств находится сила, которую мастера двеомера называют Диким Краем, именно там и обитают элементали, которые несведущие люди именуют диким народцем…

Чтобы понять, что же тревожит реку, Невин решил открыть врата в Дикий Край. Он замедлял свое дыхание до тех пор, пока не почувствовал, как легкие наполняются огнем.

Воздух пылал внутри и снаружи легких, перед ним была вода с последними отблесками отражающегося в ней солнца. Его мозг был пятой субстанцией, согласованной с четырьмя остальными. Медленно, осторожно он строил в своем сознании образ бледно-голубой пятиконечной звезды, пока тот наконец не обрел отдельное существование..

Он передвинул возникший в сознании образ на речной берег, и казалось, будто тот застыл там светясь. Внутри этого очерченного знака он видел голубое туманное пространство, освещенное холодным солнцем. Дикий народец пришел к нему, промчавшись через ворота вихрем призрачных видений. Невин ощутил трепет нахлынувшей энергии, когда они проносились мимо него. Элементали Воздуха кляли Огонь и Воду, а дети Земли метались в отчаянии.

— Уймитесь, — окликнул их Невин. — Мне надо поговорить с вашим повелителем. Я ничего не могу сделать в одиночку.

Они полетели, обгоняя друг друга, назад, в свои земли. Хотя Невину хотелось последовать за ними, он все же решил, что будет лучше, если они первыми донесут его обращение до своих властелинов. Не спеша он позволил пятиугольнику рассеяться, вобрав голубой свет обратно, затем трижды хлопнул ладонью о землю, что означало, что работа окончена. Он почувствовал в себе прилив силы, ощутив вокруг холодную ночную прохладу.

«Я попробую снова завтра ночью, — подумал Невин. — Раньше или позже их повелители примут мою помощь».

Человек создан для того, чтобы повелевать диким народцем, а не поклоняться ему, тем не менее они заслуживают уважения и вежливого обращения. Но если он хочет уберечь жителей Блайсбира от засухи, ему надо действовать очень быстро. Если эта засуха слишком затянется, будет поздно спасать урожай.

Рано утром, когда воздух еще дышал прохладой, Невин явился в крепость, чтобы показать свои товары госпоже Кабрилле.

Она приняла его в женском зале. Вся прислуга собралась посмотреть, что этот странствующий травник может предложить женщинам.

Раскладывая пучки трав, ароматические шарики и косметические притирания на столе, Невин украдкой изучал каждую женщину.

Он уже почти потерял надежду, когда в зал через боковую дверь вошла молодая особа и присоединилась к толпившимся у стола. Ее иссиня-черные волосы выглядывали из-под косынки. Никакие изменения в лице и цвете волос не могли бы сбить Невина с толку: перед ним стояла Бранвен.

— Это наша Лисса, — представила госпожа Кабрилла, — жена барда.

«Почему я был так глуп, — недоумевал Невин, — полагая, что судьба перепишет эту страницу без помарок». Он поклонился Лиссе и пробормотал какой-то комплимент, на что та ответила улыбкой. Когда их глаза встретились, он понял, что она узнала его: внезапная вспышка радости в темно-голубых глазах, затем замешательство, потому что ей, конечно, было удивительно, почему она так рада видеть этого старика. Эта вспышка радости была яркой, и Невин воспрянул духом. Он был согласен вынести самые трудные испытания Судьбы.

Жрецы приносили лошадь в жертву богам в дубовой роще на окраине деревни. В назначенный день перед заходом солнца жители деревни и домочадцы лорда выстроились у деревенского колодца, образовав нестройную процессию. Лорд Мароик торжественно опустился на колени перед Обином, верховным жрецом, и передал ему поводья роскошного белого жеребца. Молодые жрецы украсили поводья ветками омелы, затем Обин повел лошадь по кругу.

Когда началось песнопение, она вскинула голову и заржала, предчувствуя свою судьбу. Обин вел коня под тихие медленные звуки песнопений. Лорд Мароик поднялся с колен и двинулся за ним, затем последовали остальные. Процессия вошла в рощу, пронизанную долгими лучами солнечного света, и подошла к алтарю, находящемуся в центре. Как и в храме, этот алтарь был вырезан из грубо обработанного камня. Дрова для костра лежали наготове, перед алтарем.

Пока Обин подводил коня, молодые жрецы прошли вперед и, высекая искры кремнем о сталь, зажгли костер. Обин смотрел на костер прищурив глаза: если огонь разгорится плохо — день неблагоприятный, и жертвоприношение будет отменено. Если пламя вспыхнет ярко и сильно, тогда толпа опустится на колени.

Гверан отошел назад, к краю колодца. Так как с ним был Адерин, он хотел быть подальше в тот момент, когда конь будет встречать свою судьбу. Когда песнопение заунывно возобновилось, Адерин повернулся и посмотрел на толпу. Мужчины с одной стороны, женщины и дети — с другой… Все, кто жил в округе, были здесь, чтобы просить богов спасти урожай. Взглянув на женщин, Гверан увидел, что Лисса и Каса отвернулись. Акерн уснул у матери на руках. Когда пламя вспыхнуло, песнопение набрало силу и зазвучало во весь голос.

— Папа, — прошептал Адерин. — Это ведь бессмысленное убийство. Такая хорошая лошадь.

— Тише, сынок. Во время ритуала не разговаривают.

— Но ничего не случится до полнолуния.

Когда Гверан пригрозил, что отшлепает его, Адерин умолк. Молодой жрец принял поводья несчастного коня. Обин подошел к алтарю, поднял руки высоко над головой и стал просить богов о милости. Его голос нарастал и набирал темп, все выше и выше, пока он наконец не захлебнулся в великих рыданиях мольбы. Молодой жрец подул в медный рожок, издавая древний вопль, неизменный со времен Рассвета. Затем все смолкло. Обин достал бронзовый серп из-за ремня и приблизился к лошади, в ужасе вскинувшей голову. Когда медный рожок отзвучал, лошадь метнулась назад, но бронзовый серп ярко блеснул в свете костра. Лошадь пронзительно заржала, пошатнулась, истекая кровью, и опустилась на колени.

Адерин громко заплакал, Гверан взял его на руки и уткнул лицо ребенка в свою рубаху. Он сам отвел глаза, когда жрецы начали свежевать лошадь длинными бронзовыми ножами. Со времен своей учебы Гверан знал, что во времена Рассвета в жертву приносили человека и что, принося в жертву эту лошадь, люди просили богов о милости. Но от того, что он знал это, ему не стало легче смотреть на работу жрецов, руки которых были по локоть в крови.

Напоследок Обин отрезал кусок мяса и завернул его в толстый пласт жира с лошадиного бедра. Под монотонные нескончаемые звуки песнопения он положил это подношение богам в огонь. Жир зашипел, пламя вспыхнуло, дым окутал костер.

— Великий Бел! — прокричал Обин. — Смилуйся!

— Смилуйся! — выдохнула толпа.

Молодой жрец затрубил в рожок. Все закончилось, и Гверан теперь мог увести плачущего ребенка. Адерин громко рыдал, Гверан высоко поднял его, поручив внимательно посмотреть вокруг, чтобы разыскать в толпе Лиссу. Вместо этого Адерин увидел Невина, который остановился возле дерева и с глубокой печалью наблюдал за пламенем, пылающим перед алтарем.

— Ну, ну, успокойся, Аддо, — сказал ему Невин. — Теперь уже все. Жаль, конечно, бедное животное, но оно уже отмучилось.

— Не надо было… — всхлипнул Адерин. — Это не даст ничего хорошего.

— Я тоже так думаю, — сказал Невин. — Но что сделано, то сделано. Ты лучше не говори так, люди могут услышать. Они должны думать, что это поможет.

Постепенно Адерин успокоился и вытер слезы рукавом. Гверан поцеловал его и крепко обнял, продолжая держать сына на руках.

— Ну что, бард? Ты думаешь, это принесет дождь? — поинтересовался Невин.

— Может, принесет, а может, нет, — ответил Гверан. — Но в любом случае боги будут довольны.

— Что верно, то верно, — подтвердил Невин. Старик ушел, оставив Гверана в замешательстве и более чем встревоженным. Когда толпа рассеялась, Гверан наконец увидел Лиссу, которая спешила, пробираясь к ним навстречу.

Позади шла Каса с одним из воинов, который нес на руках уснувшего Акерна. Гверан рассердился, узнав Таника, ведь он просил капитана держать этого парня подальше от Касы. Размышляя об этом, он вспомнил, что много раз видел Таника за последнее время. Тот вечно крутился вокруг, когда служанка с Лиссой были во дворе, или намеренно подкарауливал, когда они с Лиссой выходили из крепости.

На следующее же утро Гверан подозвал Дорина, когда тот во время завтрака появился в большом зале. Он отвел капитана в сторону, где никто не мог слышать, и снова выразил ему свое недовольство. Дорин удивился:

— Ну, каков мерзавец! Я говорил с ним, Гверан, и он пообещал мне, что не сунет больше свое свиное рыло к малышке Касе.

— Ну хорошо, я сам поговорю с ним позже, — пообещал Гверан.

Только днем он смог наконец освободиться, чтобы пойти разыскать Таника, но вместе с парнем он нашел и Касу. Таник чистил свою лошадь во дворе, а Каса стояла с ним рядом. Она рассказывала ему какую-то запутанную историю о своей старшей сестре. Таник слушал рассеянно, иногда кивая головой. Когда Гверан подошел к ним, Каса торопливо сделала реверанс.

— По-моему, твоя госпожа хочет тебя видеть, — сказал Гверан.

Улыбнувшись Танику, Каса побежала в башню. Таник поднял глаза, держа в руке скребницу.

— Вот спасибо, — сказал Таник. — Проклятье, когда наконец эта девчонка перестанет болтать?

— Во всяком случае, — рассердился Гверан, — не похоже, что тебя это раздражает. Мне кажется, ты не упускаешь случая пообщаться с ней.

Таник посмотрел на него с едва заметным презрением.

— Это мое дело. А что вам до этого?

— Я предупреждаю тебя: если Каса забеременеет, я буду говорить об этом с лордом Мароиком. И мне плевать, если ты будешь клясться, что не ты один был с ней, все равно тебе придется жениться.

Таник так сильно сжал рукой скребницу, что дерево едва не треснуло. Пока дело не кончилось оскорблениями, Гверан повернулся и пошел прочь. Если бы дошло до драки, Таник, конечно, изрубил бы его на куски.

Таник это тоже знал. И хотя Гверан привык, что всадники относились к нему с пренебрежением, это всегда было ему неприятно.

Когда Гверан рассказал Лиссе, о своей стычке, она казалась довольной и заметила, что будет рада, если человек, который ей не по душе, прекратит надоедать Касе.

В течение нескольких дней Гверан продолжал наблюдать за Таником.

Поначалу казалось, что Таник услышал предупреждение, но через несколько дней Гверан увидел парня во дворе в компании со всем своим семейством. Гверан спустился по лестнице и подбежал к ним. Таник тут же поклонился женщинам и вернулся в казарму.

— Послушай, Каса, сколько можно повторять, что он тебе не пара, можешь ты уразуметь это своей хорошенькой головкой?

Каса захныкала, достала из кармана носовой платок и стала вытирать слезы. Лисса мягко дотронулась до ее руки.

— Гверан прав. Давай поднимемся в комнату и хорошенько поговорим.

— Я хочу погулять с папой, — сказал Адерин. — Можно, папа?

— Пойдем, — Гверан взял его за руку. — Мы лучше погуляем, а женщины поболтают.

Они спустились к реке и сели на колючую сухую траву. Стояла невыносимая жара, ни ветерка. Адерин улегся на живот и срывал сухие стебельки травы, забавляясь с ними.

— Папа? — сказал он. — Тебе не нравится Таник, верно?

— Не нравится. А тебе?

— Мне тоже. Я боюсь его.

— Да, капитан говорил, что он тяжелый человек.

Адерин кивнул головой, закручивая травинку петлей.

— Знаешь что, папа? Он надоедает нам не из-за Касы. Ты знаешь, когда мы гуляем… Он приходит, чтобы увидеть маму.

У Гверана было такое ощущение, будто он получил удар в живот. Адерин сначала пытался завязать узел на скользком стебле, но потом передумал и стал его жевать.

— Ты уверен в этом? — спросил Гверан.

— Да, уверен. Помнишь, ты говорил мне, что надо наблюдать за тем, что люди делают? Я наблюдал за Таником, потому что он мне противен, и я не мог понять из-за чего. Мне не нравится, как он смотрит на маму. И он всегда кланяется и разговаривает с Касой, а сам с мамы глаз не сводит.

Адерин стал дергать травинку, держа ее между пальцами и стараясь разорвать на кусочки. Гверан смотрел на реку и чувствовал, как в нем разгорается гнев: словно искра, попавшая в сухую траву, сначала она тлеет и дымит, а затем вспыхивает ярким пламенем, и огонь охватывает весь луг.

«Этот мерзавец думает, что я уступлю ему без боя?» — мысленно спрашивал себя Гверан.

— Папа, — окликнул его Адерин, — что-нибудь случилось? Не смотри так, а то мне страшно.

— Ничего, мальчик. Просто думаю об этой проклятой засухе.

— Не беспокойся, Невин остановит ее, — убежденно сказал Адерин.

Гверан постарался улыбнуться и рассеянно кивнул. У него не было времени вникать в этот детский лепет о травнике.

— Давай вернемся в крепость, — предложил он, — Здесь очень жарко. И у меня еще есть там дела.

— Вот о чем еще я хочу узнать, — сказал Адерин, — почему травы выгоняют жар и всякую дрянь из людей?

— Ну, — замялся Невин, — на этот вопрос долго отвечать. Ты готов слушать, что я тебе расскажу?

— Буду слушать. Мне очень хочется.

Они стояли на коленях в сарае Невина и работали с травами. Переворачивали их, чтобы они просыхали равномерно.

Почти каждый день Адерин приходил помогать Невину и изучать ремесло травника.

После долгого одиночества щебетание мальчика казалось старику трогательным.

— Попробуем, — согласился Невин. — Видишь ли, в каждом человеческом теле есть четыре составляющих. Они соответствуют четырем стихиям: огню, воде, воздуху и земле. Когда все они уравновешены, человек здоров. Каждая трава увеличивает или уменьшает разные составляющие, соответствующие этим стихиям. Тогда их равновесие нарушается. Если у человека жар, то в нем увеличилась огненная составляющая. Жаропонижающая трава добавляет холода и воды и помогает уравновесить огонь в человеке.

— Разве только четыре составляющих? А я думал, что их пять.

Невин сел на пятки, озадаченный.

— Да, так оно и есть, — ответил он. — Но только четыре в теле, а пятая управляет остальными через дух.

Адерин кивал, внимательно запоминая все, что узнавал. Невин все больше и больше убеждался в том, что мальчик должен стать его новым учеником. И это становилось тягостным для него, потому что мастер двеомера должен иметь одного истинного ученика. Он никогда не сможет взять Адерина, потому что поклялся обучить этому мастерству Бранвен.

Порой, чтобы увидеться с Лиссой, Невин отвозил Адерина в крепость на своей лошади. Часто в жаркие дни домочадцы выходили посидеть на поросшем травой склоне холма. Невина теперь хорошо знали, поэтому то один, то другой подходили к нему за советом или купить какие-нибудь травы.

Так случилось, что в один из дней он встретил там Таника и увидел его Судьбу, опутавшую его, как сеть рыбака опутывает свою жертву. Ведя лошадь в поводу, Невин и Адерин поднимались на холм, когда Невин вдруг заметил Касу рядом с одним из всадников — южанином с тяжелым взглядом. Адерин тоже это заметил и побежал вприпрыжку вверх по склону.

— Каса, — захихикал мальчик, — я все расскажу маме. Ты опять болтаешь с Таником.

— А ну замолчи, паршивец, — рассердилась Каса.

— Нет, нет, нет. Все равно расскажу.

Таник поднялся, и что-то в том, как он посмотрел на Адерина, испугало Невина и заставило подойти ближе.

— Побить сына барда — лучшее, что может сделать человек для того, чтобы над ним посмеялись, — тихо заметил Невин.

— Старик, а твое-то какое дело? — воскликнул Таник и, подняв голову, хмуро посмотрел на него. Когда их взгляды встретились, Невин узнал душу Герранта: высокомерие сверкнуло в его глазах.

— Тебе лучше не оскорблять Невина, — вмешался Адерин, — он владеет двеомером.

— Придержи язык! Я этого не потерплю, блохастый щенок!

Таник уже занес над мальчиком руку, но Невин схватил его за запястье. Дикий народец окружил Невина и передал ему так много энергии, что, как бы ни сопротивлялся Таник, он не смог бы разорвать тиски, которыми старик сжал его руку. Невин притянул его близко, перехватил взгляд и пристально смотрел в глубину холодных глаз до тех пор, пока ненависть не исчезла в них, — и колдовство стояло за этим. Таник сделался мертвенно-бледным и прекратил борьбу.

— Я сказал, оставь мальчика в покое, — прошептал Невин.

Испуганный Таник закивал в знак согласия. Когда Невин отпустил его, он повернулся и побежал к воротам крепости.

— Каса, возьми Адерина и отведи его к матери, — сказал Невин. — Я вернусь на ферму.

Итак, все актеры этой зловещей трагедии были там — даже Геррант, — снова лицом к лицу друг с другом, но таким образом, как Невин даже не мог предположить. Он осознал, что его прежние планы были последним проявлением королевской гордыни, свойственной людям, которые привыкли смотреть на окружающих свысока. Следующие несколько дней Невин держался подальше от крепости и своего давнего врага, но в конце концов Лисса сама пришла к нему, завернув однажды на ферму под тем предлогом, будто зашла забрать Адерина. Он отправил мальчика с поручением и предложил Лиссе присесть на шаткую трехногую табуретку. Она присела на нее и не спеша рассматривала висящие кругом пучки сухой травы.

— Здесь приятно пахнет, — произнесла она наконец. — Вы возитесь с моим Аддо, это так любезно с вашей стороны. Слышали бы вы, как он болтает без умолку за обедом обо всем этом; сегодня мы нашли траву от зубной боли у собак, сегодня мы сушили корни окопника. Его отец прямо не узнает своего сына.

— Это огорчает Гверана? — спросил Невин. — Многие люди хотят, чтобы их сыновья проявили интерес в том деле, к которому у них есть призвание.

— Нет, конечно же. Мой муж самый сердечный человек в мире. Я думаю, он рад видеть, что у Адерина появился к чему-то такой интерес. Он с самого рождения весьма своеобразный мальчик.

Невин улыбнулся, совершенно уверенный, что Лисса говорит чистую правду.

— Я удивляюсь, что у вас только двое детей. Вы, кажется, очень любите своих мальчиков.

— Да, я хотела бы иметь больше и молю богов об этом, — Лисса отвела взгляд, ее глаза потемнели. — У меня была еще дочь, но у нее случилась лихорадка, и мы ее лишились.

— Я сочувствую вам. Это тяжкое испытание для женщины.

— Да, — ее голос задрожал от горьких воспоминаний. — Ничего не поделаешь, это была моя судьба, моя и моей девочки.

Невин ощутил холодное прикосновение — это действительно была Судьба: ведь она утопилась вместе с ребенком в ту ужасную ночь. Холодный озноб пробежал по спине, когда он понял, кем бы этот ребенок мог стать, если бы остался жив, и его воспитывали бы они с Регором — великим мастером двеомера. Лисса улыбнулась, взглянув на дверь:

— Скоро сюда пожалует наш Адерин, — сказала она. Хотя она случайно сказала «наш Адерин», от ее слов сердце Невина похолодело. «Клянусь, я воспитаю этого ребенка как своего собственного. Клятва есть клятва», — подумал он.

Ночью Невин спустился к ясеню на речной берег и долго смотрел на медленный бег реки. Теперь стало ясно, что Судьба наделила его тяжким бременем. В этой жизни Бранвен ушла от него; она должна расплатиться с Блайном за несчастную любовь к ней, которая привела его к смерти, и еще отдать долг Адерину за то, что оборвала его предыдущую жизнь.

Невин был в долгу перед Блайном и Адерином, потому что, следуя своему призванию, он оставил Бранвен наедине со страстью брата.

Только когда он оплатит эти долги, он сможет привести Бранвен к двеомеру. Однако Адерин будет находиться под его опекой ближайшие двадцать лет — двеомеру обучиться очень трудно. Через двадцать лет Невину будет около девяноста. А что, если ему надо будет ждать ее нового перерождения? Ему будет уже больше ста. Он станет уже таким старым и немощным, что не сможет сидеть на стуле без посторонней помощи. Его тело будет слишком дряхлым для той души, которая в нем живет, его мозг превратится в пленника, заключенного в отживающей плоти.

В этот момент Невин поддался панике, дрожа от холода и тошноты… не как мастер двеомера, а как обычный человек.

Точно так же воин клянется умереть в бою, но когда горн протрубит сигнал атаки, он видит идущую за ним Смерть и начинает дрожать. Он забывает о своей клятве, но отступление уже невозможно.

Дуновение ночного ветерка принесло прохладу, шурша над его головой сенью деревьев. Невин закрыл лицо руками и, собрав всю свою волю, заставил себя перестать дрожать.

«Клятва есть клятва», — сказал он сам себе. Ветер теребил его волосы, словно дружеской рукой. Он поднял глаза и понял, что это был не настоящий ветер, а дикий народец — сильфы и эльфы, призрачные создания. Они нежно касались легкими крыльями его лица, видимые и исчезающие.

Они пришли к нему как друзья, потому что почувствовали, что он страдает.

Невин ощутил, как проходит его утомление: они добровольно влили несколько своих жизней в него, — то был дар друзей.

Он поднялся, шагнул вперед и пристально посмотрел на небо, туда, где сверкало чудное скопление звезд, Снежный Путь — великолепный, беспредельный, но мерцающий и подающий надежду. Он громко засмеялся, и его голос был сильным и чистым, как у юноши. Он увидел свою Судьбу, открывшуюся благодаря трудам в Диком Крае. Он будет жить для того, чтобы выполнить свою задачу, независимо от того, как много лет это займет в человеческом измерении.

В ту ночью он усвоил урок: Судьба никому и никогда не дает слишком тяжелой ноши, если человек принимает ее всем сердцем, полностью и с готовностью.

Порой Лисса оставляла Акерна с Касой и отправлялась на ферму, чтобы забрать Адерина домой от травника. Ей нравились эти минуты одиночества на природе, вдалеке от суматохи и болтовни, царивших в замке. Скоро она обнаружила, что ее тянет к Невину, но причины этого понять не могла.

«Он мудрый человек, он много путешествовал, — говорила она сама себе. — С ним интересно разговаривать, он понимает людей».

Этого было, конечно, достаточно, но иногда ей хотелось пойти туда потому, что она чувствовала себя там в безопасности — вне крепости и далеко от Таника. Она прекрасно знала, что этот молодой воин преследует ее, и жила в страхе из-за того, что муж может заметить это. У нее было в жизни все, о чем может мечтать женщина: высокое положение в обществе, хороший муж, здоровье, удобства и прежде всего — дети.

Днем, когда зной был нестерпимым и лежал на земле, словно одеяло, Лисса вышла из крепости раньше обычного и направилась по пыльной дороге в сторону фермы. Примерно на полпути раскинулась осиновая роща, где она решила немного передохнуть. Подыскав себе место в тени, она вдруг увидела Таника, вероятно, поджидавшего ее. Лисса застыла как вкопанная, а он смотрел на нее с особенным восхищением, с каким мужчины смотрят на красивую лошадь на базаре.

— Что ты здесь делаешь? — воскликнула она.

— А вы что думали? Я хочу поговорить с вами.

— Нам не о чем говорить. Лучше возвращайся назад, пока капитан тебя не хватился.

Она отпрянула назад, прижав руки к горлу, когда он шагнул ей навстречу; сердце ее бешено колотилось.

— Я тороплюсь, — сказала она. — Если я не приду вовремя, чтобы забрать с фермы моего мальчика, он очень скоро сам будет здесь.

Упоминание о возможном свидетеле остановило Таника. Только теперь Лисса осознала: она боялась, что парень изнасилует ее. При всей своей красоте, Таник вызывал у нее чувство омерзения, но она не могла понять почему.

Нечто подобное испытываешь при виде мертвого животного, гниющего на обочине дороги. Она понимала, что такое отношение к нему было предвзятым, но ничего не могла с собой поделать.

— Тогда можно мне пойти с вами? — Таник вежливо поклонился ей.

— Нет. — Ее голос перешел в крик: — Оставь!

Потом она обнаружила, что бежит изо всех сил, выскочив из рощи, словно испуганная лань. И так она бежала и бежала по дороге, пока не стала задыхаться и не выбилась из сил. Заплакав, она оглянулась назад, но, слава богу, он не преследовал ее.

Этой ночью стояла такая духота, что невозможно было уложить детей спать. Мальчики прыгали на одеялах, крутились и визжали, не обращая внимания на уговоры Лиссы.

Наконец появился Гверан. Он спел им перед сном, и дети угомонились. Лисса ушла в другую комнату, переоделась в тонкую ночную сорочку и легла. Немного погодя пришел Гверан. Он повесил фонарь со свечой на гвоздь и присел на край кровати.

— Тебе не надо возвращаться к лорду Мароику? — спросила она.

— Я отпросился у него. Мне надо поговорить с тобой, — сказал Гверан.

Его глаза в тусклом свете лампы были холодны, в них застыл вопрос. Она села, чувствуя, как дрожат ее руки, и судорожно ухватила подол рубашки.

— Послушай, дорогая моя, — продолжал он, — ты находилась в опасной компании последние дни.

— Кого ты имеешь в виду?

— Таника. Кого же еще?

Она сжала ткань так сильно, что ее пальцы занемели.

— Мой господин, — сказала она, заикаясь. — Я клянусь тебе, что у меня нет никаких дурных мыслей. Ты сомневаешься во мне?

— Нет. Но мне не хочется, чтобы мою жену изнасиловали на конюшне.

Когда Лисса громко зарыдала, отчасти от облегчения, Гверан нежно обнял ее:

— Моя бедная, любимая, маленькая девочка. Ну, ну, не плачь.

— Как мне не плакать? Боги, если ты стал сомневаться во мне, что дальше? Бросишь меня? Перережешь мне горло? Но ведь я не делала ничего дурного!

— Тише, тише, успокойся, — Гверан гладил ее волосы. — Если я хоть чуточку тебя обижу, я сам этого не переживу.

Ее слезы так же внезапно исчезли, как и появились. У нее возникло новое опасение. Она взглянула на мужа: его лицо было твердым и мрачным.

— Если ты вызовешь Таника на поединок, он победит, — сказала Лисса. — Пожалуйста, Гверро, я умоляю тебя — не надо. Что толку в том, что у меня останется честь, но не будет мужа?

— Я не собираюсь никого вызывать. Ты презираешь меня, думаешь, что я трус, и все из-за того, что я не могу победить его в драке?

— Не глупи. Я могла выйти замуж за многих воинственных мужчин, но мне никто, кроме тебя, не нужен.

Гверан недоверчиво улыбнулся. Она понимала, что они оба оказались в ловушке: обычаи не давали мужу другой возможности защитить честь своей жены, кроме поединка. И они были вынуждены дрожать от страха, терпеть надменность Таника, который, гордясь тем, что родился воином, думает, будто может завоевать женщину с помощью меча. Лисса ненавидела Таника все больше, ведь независимо от того, чем кончится эта история, ее замужество больше никогда не будет таким безоблачным. Ей остается только умолять Гверана не совершить роковой ошибки в порыве отчаяния.

Гнев и страх не дали Лиссе заснуть: всю ночь ее преследовали кошмары. Она очнулась глубокой ночью, услышав странный шум снаружи, за стеной башни. Пока она лежала, пытаясь определить, что это за звуки, дети, смеясь, вбежали в комнату.

— Мама, папа! Смотрите, какой ветер! — закричал Адерин. — Скоро будет дождь!

Гверан проснулся, ворча, Акерн вскарабкался на кровать.

— Тучи, тучи, тучи, папа, — запел он.

Адерин схватил Лиссу за руку и потащил к окну. Она увидела в небе скопление грозовых туч. Их гнал стремительный северный ветер. Она ощутила его холод. Двор был полон голосов. Все домочадцы выбегали, смеясь и ликуя. Не было никакой надежды, что дети снова уснут. Лисса одела их и вывела во двор, в благословенную прохладу. Затем прогремел раскат грома и грянул дождь, падая вниз обильными холодными струями. И мужчины, и женщины бегали по двору и смеялись, как дети, а дождь все шел и шел. Гверан тоже был здесь, его светлые волосы намокли и слиплись. Смеясь, он сжал Адерина в своих объятиях, а затем поднял вверх, чтобы он увидел рассвет, просвечивающий серебром сквозь стену дождя.

— Вот видишь, Аддо, — сказал Гверан, — лошадь не была напрасной жертвой.

— Не жрецы сделали это, — засмеялся Адерин, — а Невин.

Лисса сначала подумала, что он имеет в виду — «никто», но потом вспомнила о травнике.

— Послушай, при чем тут Невин?

— Я видел, как он это делал, — похвастался Адерин. — Во сне.

— Дурак, — сказал Акерн, улыбаясь. — Папа, Аддо глупый, правда?

— Тс-с! — успокоил его Гверан. — Не имеет значения, кто вызвал дождь. Главное, что он спас нас.

Лисса улыбалась. Блайсбир не будет голодать этой зимой. Она обернулась и не спеша оглядела двор. Опять этот Таник!.. Он смотрел на нее, и вода стекала по его лицу и волосам. Внезапно у нее перехватило дыхание, и она ощутила дрожь. Этот парень наводил на нее ужас. Она крепко сжала руку Акерна.

— Пора домой, — проговорила Лисса. — Пойдемте скорей сушиться.

Но было уже поздно, Гверан также увидел Таника и с ненавистью смотрел на своего врага. Лисса поняла, что он жаждет крови.

Ливень шел три дня подряд. Жизнь переместилась в башню и сосредоточилась в большом зале. Лорд Мароик пил со своим отрядом, а бард пел, развлекая мужчин. К большому огорчению Касы, Лисса настояла на том, чтобы оставаться в своих покоях, и Касе приходилось сидеть в затворничестве вместе с ней. Наконец, на третий день, Касе стало так скучно, что она начала действовать.

— Пожалуйста, госпожа, разве мы не можем спуститься в зал? — уговаривала Каса. — Мы тоже можем послушать, как поет ваш муж.

— Я не пойду, но если тебе хочется, можешь идти.

— О, спасибо! — Каса весело сложила свое шитье в рабочую корзинку. — Вы уверены, что вам не хочется развлечься?

— Я не хочу. Там одни мужчины, — Лисса отвернулась. — В зале очень шумно, а у меня болит голова.

Каса сбежала по лестнице вниз в большой зал и пристроилась на соломе возле камина для слуг. Одна из ее подруг была уже там и слушала, как бард поет балладу о любви — любимую балладу Касы. С того места, где сидела Каса, хорошо был виден обеденный стол, и она видела широкую спину Таника всего в нескольких шагах от себя. Но ей показалось, что он сейчас на другом краю земли. Каса все чаще в душе проклинала его, потому что он всегда был холоден с ней, в то время как большинство мужчин считали ее красивой. Когда Гверан сделал перерыв, чтобы передохнуть, подруга наклонилась к Касе и зашептала:

— Танно спрашивал меня о тебе, — сказала она. — Точнее, где твоя госпожа… но это ведь одно и то же.

И тут вдруг Каса задумалась: действительно ли это одно и то же? Когда Таник гулял с ними, он старался обращаться к госпоже, а не к служанке. «Впрочем, он не посмеет приставать к жене барда, — подумала Каса. — И кроме того, я красивее ее». Она с вожделением смотрела на широкую спину Таника и жалела, что женщины не всегда понимают, о чем думают мужчины.

На следующий день погода наладилась. Лисса поручила Касе сходить с Адерином на ферму — навестить матушку. Адерин беседовал с травником, Каса проводила время на кухне, с удовольствием сплетничая о своих сестрах, которые все были уже замужем. Это ее огорчало, потому что было несправедливо: самая красивая из них, она еще не нашла себе супруга. Размышления об этом натолкнули ее на одну мысль. Она вышла из дома и направилась к сараю травника. Невин и Адерин вскапывали землю возле стены, чтобы посадить траву.

— Добрый день, — сказал Невин. — Что, Адерину уже пора домой?

— Нет еще. Я просто хотела поговорить с вами, меня интересуют некоторые травы.

Невин пригласил Касу в сарай и предложил ей сесть, а сам прислонился к стене. Каса заметила, что он обращается с ней вежливее, чем Таник. Жаль, что она не могла сказать ему об этом, чтобы он поревновал.

— Я слышала, что вы можете приготовить любовный настой. Я не могу много заплатить, но моя госпожа иногда дает мне денег.

— Девушке с твоей красотой не нужны никакие ухищрения, — строго сказал Невин. — Опаивать парня дрянью — это грязное дело. И кроме того, на зелья никогда нельзя рассчитывать.

Каса расстроилась. Грязь ее не смущала, но она не видела нужды бросать свои деньги на ветер.

— Теперь скажи-ка, — продолжал Невин, — Таник с тобой так же холоден, как со всеми?

Каса не могла понять: или старик владеет двеомером, или у нее на лице все написано. Она решила, что последнее вернее, и ее щеки покраснели от стыда.

— Поймите, — сказала она, заикаясь. — Это так скверно — любить человека, который тебя никогда не полюбит.

— Конечно. Но Таник будет плохим мужем, даже если ты добьешься его. Он тяжелый, равнодушный человек.

— О, кое с кем он не так холоден, как со мной.

— Правда? — Невин участливо улыбнулся ей. — Я, кажется, начинаю понимать, что тут дело в ревности.

— А разве это справедливо, что он увивается за женщиной, у которой уже есть муж, и кроме того, он даже не нравится ей.

— А теперь послушай, девочка. Если Таник принадлежит к тем людям, которые пристают к замужним женщинам, то ты явно могла бы отыскать себе парня получше. Я… — Неожиданно старик заколебался, посмотрел на нее пристальным леденящим взглядом. — А что за замужняя женщина? Твоя госпожа?

Испугавшись, Каса подумала было соврать, но эти холодные глаза, казалось, проникали в самую душу.

— Да, — сказала Каса, заикаясь. — Но, сударь, она не видит его, это правда. Она никогда не изменит своему мужу. Только, ради всех богов, не говорите об этом Гверану, ладно?

— Не волнуйся, я этого не сделаю. Послушай, дитя, придержи и ты тоже свой язык. Хорошо? Во имя всего святого — ни одного слова Гверану.

Перепуганная до смерти, Каса кивнула в знак согласия. Как только Невин отвернулся, она вскочила и выбежала из сарая.

Великие владыки Воды пообещали Невину новую грозу. И точно, на следующий день пошел прекрасный тихий дождь, который напоил поля.

Невзирая на непогоду, Невин завернулся в свой плащ и выехал в крепость Мароика. Настало время поговорить с Гвераном и Лиссой о том, чтобы взять Адерина в обучение.

Кроме того, он хотел разобраться в той скверной ситуации, которую Каса невольно приоткрыла ему. Когда Невин въехал во двор, по камням хлестал дождь. Адерин, накинув на голову плащ, выбежал навстречу ему, разбрызгивая лужи.

— Мне надо поговорить с вами, — произнес Адерин. — Я знал, что вы сегодня приедете.

— И вот я здесь, как видишь. Поможешь мне привязать лошадь?

Вместе они нашли свободное стойло и привязали коня, спрятав его от непогоды. Невин снимал сырое седло. Адерин наблюдал за ним, прислонившись к стене. В его глазах стоял вопрос.

— О чем ты думаешь, мальчик?

— Мне не дает покоя одна вещь. Как вы сделали, чтобы пошел дождь?

— Ну и ну! — удивился Невин. — А ты думаешь, это я сделал?

— Я видел вас во сне. Вы сидели на берегу, и вокруг вас была эта большая звезда. Это было как огонь, но только он был голубой. Потом короли пришли к вам, и вы разговаривали с ними. Было четыре короля. Я видел одного — он был насквозь мокрый. А потом пошел дождь.

Невин был потрясен. Его последние сомнения в том был ли Адерин его преемником, окончательно развеялись.

— Я взывал к ветру и просил, чтобы он почтил нас своим вниманием, понятно? — пояснил Невин. — Король Воздуха поссорился с королем Огня, и король Земли просил меня помирить их. Это точно так же, как верховный король Дэверри призывает к здравому смыслу воюющих между собой лордов.

— Выходит тогда, что вы — верховный король?

— Нет. Но после того как я переговорил с ними, они помирились.

— А короли и на нас тоже рассердились?

— Нет. А почему ты так думаешь?

— Потому что мы могли бы умереть от голода, если бы дождь не пошел. Папа так сказал.

— Папа был совершенно прав, но короли не знают этого. Правда, я сомневаюсь, что они обратили бы на это внимание. Если тебе попадется голодная полевая мышь, ты накормишь ее. Но разве ты будешь бегать по полям и искать мышей, которые нуждаются в том, чтобы ты накормил их?

Адерин громко засмеялся.

— А теперь слушай внимательно, — продолжал Невин. — Я пришел, чтобы поговорить с твоим отцом. Ты должен решить, хочешь ли ты пойти со мной, когда наступит весна, и учиться всему, что знаю я. Это главный вопрос. Мы уйдем из Блайсбира, и ты долго не увидишь своих родителей.

— Но мы вернемся когда-нибудь?

— Вернемся. Погостить.

Адерин прикусил нижнюю губу, стоя на одной ноге… худенький, маленький, перепуганный мальчик. Но когда посмотрел на Невина, истинная душа того человека, которым он станет неизвестно когда, проглянула на одно мгновение в его глазах. Как будто два потока его мыслей соединились для того, чтобы принять самое важное решение в его жизни.

— Мне не хочется уходить, — сказал Адерин. — Но я знаю, что все равно пойду. Я хочу как можно больше узнать обо всем, Невин. Это вроде жажды в сильный зной. Она сильнее меня.

— Да будет так. Решено.

В этот дождливый день в большом зале было много народу. Дым от факелов ел глаза. Гверан сидел на столе, скрестив ноги и держа арфу на коленях, и пел. Он декламировал, называя одного за другим воинов отряда, посвящая им витиеватые строфы.

— Пойдем лучше сначала поговорим с мамой, — предложил Адерин. — Она наверху.

Пока они поднимались по винтовой лестнице, слышался чистый прекрасный тенор Гверана, поющего о воинской славе.

В комнатах барда царила приятная прохлада и покой. Один ставень был открыт, пропуская серый вечерний свет. Лисса сидела у окна с рукоделием на коленях. Она улыбнулась, приветствуя их, но Невин видел, что она чем-то обеспокоена. «Из-за Таника», — решил он. Те несколько минут, пока они праздно болтали, Невин с жадностью изучал ее, любуясь не прекрасным телом, но светлой душой, и тосковал по ее обществу, которое положило бы конец его одиночеству.

— Ну что ж, — сказала наконец Лисса. — Я думаю, что вы проделали весь путь не для того, чтобы поболтать о дожде.

— Я пришел поговорить об Адерине, — ответил Невин. — У вашего мальчика настоящий дар травничества. Я надеюсь, что вы с мужем разрешите ему стать моим учеником.

— Я хочу научиться всему, мама, — вмешался Адерин.

— Помолчи. Мы с папой должны обсудить это. Невин, я так понимаю, что он должен будет путешествовать с вами. Я не уверена, что смогу отпустить его.

— Ну мама! — захныкал Адерин.

— Если ты не можешь сидеть тихо, то выйди, — сказала Лисса. — Иди послушай пока, как поет твой отец.

Жалобно ноя, Адерин все же покинул комнату и громко хлопнул за собой дверью. Лисса задумчиво смотрела на Невина.

— Я уже потеряла одного ребенка.

— Я знаю. Но он все равно когда-нибудь оставит вас, чтобы учиться, даже если он решит стать бардом, как его отец. Вы сомневаетесь в том, что я буду хорошо заботиться о нем?

Лисса размышляла. Взгляды их встретились, и снова появилось ощущение, что они были знакомы когда-то прежде.

— Конечно, мне неспокойно, — проговорила она медленно. — Увижу ли я снова моего мальчика?

— Несомненно. Мы будем навещать вас.

— Я надеюсь, это будет хоть слабым, но утешением. Вы единственный человек, которому мне хочется рассказать о себе. Когда Адерин родился, я испытывала к нему очень странное чувство. Почему-то уже тогда я знала, что он оставит меня. Такова будет необходимость, уготованная ему Судьбой. Конечно, это были мои первые роды, и я была такой уставшей и больной, что не удивлялась уже ничему. Акушерка приложила сына к груди, и Аддо посмотрел на меня… его глаза все видели. Обычно дети прижимаются к груди, словно щенята, с закрытыми сонными глазками, ну а Адерин смотрел. Я знала, что ему ведомо таинство его появления на свет. И я подумала тогда, что он отмечен Судьбой. Вы думаете, я безумна?

— Нет. Я не сомневаюсь в том, что это очевидная истина.

Лисса вздохнула и выглянула в окно. Не переставая, шел тихий дождь.

— Травы? — спросила она наконец. — Вы только этому будете учить его?

— Не только. У нас большие планы. Скажите, что вы думаете о двеомере? Сказка, которая годится только для баллад Гверана? Или нечто более значительное?

— Нечто более значительное. — Лисса улыбнулась, сознательно повторив его слова. — Так я думаю. Если двеомер существует, то мне нельзя вставать между сыном и его Судьбой.

— Даже если вы попытаетесь, это будет суровым испытанием… для вас всех.

Кивнув, Лисса продолжала смотреть на дождь.

— Вы подождете до весны? — спросила она, в ее голосе послышалась дрожь. — Он ведь еще совсем малыш.

— Конечно, я подожду. Следующим летом мы не уедем далеко. Вы увидитесь с ним осенью.

Слезы текли по ее щекам. Невину хотелось опуститься перед ней на колени, назвать ее Бранвен и умолять о том, чтобы она простила его. Он решил, что мог бы остаться в Блайсбире, никогда не забирать от нее сына и никогда не покидать ее. Но пророческое предостережение пронзило его, словно молния. У нее ведь своя судьба, и он ничего нее мог с этим поделать.

«Что будет, если ты останешься? — сказал он сам себе. — Ты возненавидишь Гверана за то, что она снова принадлежит не тебе».

— Наверное, мне лучше уйти? — спросил он.

— Да, пожалуйста. Благодарю вас.

Невин спускался вниз по лестнице и задержался у двери, чтобы заглянуть в большой зал.

Недалеко от камина для слуг Адерин развлекался с одним из пажей. Гверан пел балладу времен Рассвета, в которой рассказывалась история о госпоже Мэйве и лорде Беноике, об их любви, попирающей супружескую верность.

Невин вновь ощутил пророческое предостережение и разыскал глазами Таника. Тот сидел среди бойцов и наблюдал за бардом с наглой непроницаемой ухмылкой. Время от времени Гверан бросал на него взгляды, улыбаясь сам себе.

«Боги, — думал Невин. — Слишком поздно. Гверан все знает». Декламируя куплет за куплетом, Гверан подошел к кульминационному моменту: Беноик лежит мертвый у ног оскорбленного мужа. В этот миг Таник встал и решительным шагом покинул зал.

Вздохнув, Гверан отложил арфу и вытер вспотевшее лицо рукавом. Он слез со стола, взял кружку эля у поджидавшего пажа и направился к Невину.

— Мне надо немного отдохнуть, — сказал Гверан, — здесь очень дымно, а это действует на голос.

— Вы прекрасно поете, хотя я, признаться, несколько удивлен вашим выбором баллад.

Гверан удивленно поднял одну бровь.

— Весть о печальном конце лорда Беноика достигла кое-чьих ушей, и, несомненно, задела за живое нечестивца, — проговорил Невин.

— Чего бы мне хотелось — это вовсе эти уши ему отрезать… если вы говорите о человеке, которого и я имею в виду.

— Надо очень хорошо владеть мечом, чтобы сразить летящего ястреба, мой друг.

— Так же думают и все остальные? — Голос Гверана стал холодным и бесстрастным. — Вы полагаете, я буду пресмыкаться в страхе перед этим мерзавцем, потому что он умеет махать мечом, а я не обучен? Я уверяю вас, что скорее умру, чем прослыву трусом.

— Я только молюсь о том, чтобы ваши слова остались словами.

Гверан пожал плечами и глотнул эля.

— Послушайте, — сказал Невин, — если вы намекнете лорду Мароику о том, что Таник увивается за вашей женой, лорд выгонит его. Мароик защитит доброе имя барда, и это будет справедливо.

— Верно, но это лишь опорочит имя Лиссы. Я заранее предвижу все сплетни и грязные взгляды. Что же я за мужчина, если не могу защитить честь своей жены?

— Мертвец никого не сможет защитить.

— Не волнуйтесь. Я не могу позволить себе умереть и оставить мою бедную Лиссу беззащитной вдовой. Я полагаю, этому орлу, или ястребу, как вы его называете, уже известно, что я готов отстаивать свои права. Может быть, это его образумит.

Это выглядело вполне логично, но Невин знал с холодной расчетливостью мастера двеомера, что Гверан обманывает его.

Перебрав весь запас песенных преданий, хранящихся в его памяти, куда не мог проникнуть ни один вор, Гверан был поражен тем, как много сказаний посвящено любовным изменам. С давних времен любовные утехи для знати были главным способом приятно провести время. Как ястребиная охота, только с еще более кровавым результатом. Каждую ночь Гверан решил петь по одной песне об измене и внимательно следить за Таником, когда речь будет идти о гибели любовника. Сжатые челюсти и холодный блеск в глазах свидетельствовали о том, что парень слышал его. Но, как оказалось, не только у Таника был острый слух. В один из вечеров Дорин поднялся к Гверану, чтобы поговорить с ним наедине.

— Послушай, бард, как насчет чистой лирики, без этих роковых страстей? — поинтересовался он. — Меня уж тошнит от твоих излюбленных томлений по чужим женам.

— Правда, капитан? Меня тем более.

Дорин сморщился и затряс головой, как ужаленная оводом лошадь.

— Ты думаешь, что я слепой? — рассердился Гверан.

— Извини. Согласен, позорное дело — желать чужую жену.

— Вот именно. Я рад, что ты разделяешь мое мнение. И есть ли что-нибудь плохое в том, что человек, которого оскорбили, чувствует себя оскорбленным?

— Ничего. Ты бард, и в этом твое преимущество.

И Гверан продолжал свои ежевечерние концерты, с удовлетворением наблюдая за воинами отряда, которые избегали смотреть на Таника при упоминании супружеской измены.

В следующие несколько вечеров Таник упорно смотрел в кружку и брезгливо морщился, когда звучали решающие строки. «Наступил подходящий момент», — решил Гверан и спел непристойную песню о похождениях мельника, который был наказан за то, что соблазнял жену владельца таверны. Жена просила мужа проучить одного деревенского парня. Он взял своих друзей — крепких ребят, — и они затолкали мельника в пустую бочку, прокатили ее по деревенской улице до реки и пустили вниз по течению. Все воины захохотали. Таник позеленел от злости.

На следующее утро он поджидал Гверана во дворе.

— Ты мерзавец, — прорычал южанин.

— Я? — удивился Гверан. — Я нанес тебе оскорбление? Если я в чем-то виноват, ты можешь пожаловаться лорду Мароику, и он разберется. В случае чего я безоговорочно приму наказание.

Таник покраснел, развернулся на каблуках и широким шагом пошел прочь. Гверан улыбнулся, видя, что враг отступает. «Ты дурак, — думал он, — у барда есть оружие более опасное, чем сталь». Гверан знал, что Мароик решит это дело в его пользу, но ему хотелось большего, Заставить Таника уехать — этой мести уже было недостаточно.

В тот вечер, исполнив очередную балладу о любовных похождениях, Гверан попросил лорда Мароика разрешения спеть новую песню, которую он сам сочинил — о летней охоте.

А так как Мароик был страстным охотником, то он, конечно, согласился. Таник расслабился, в надежде, что на сегодня с издевками покончено.

Однако Гверан запел о ястребах, летающих над лугом. О ястребе, который летал выше всех и, развлекаясь, падал на прекрасных пташек.

Отряд затих, наблюдая за Таником. Тот так сильно сжал кружку, что его пальцы побелели. Гверан продолжал петь о прекрасной белой голубке, которую маленький мальчик, живущий в городе, любил и лелеял. Но жестокий охотник натравил на нее своего ястреба. Безжалостно ранив ее когтями, ястреб гнал птаху по всему лугу, в то время как ее маленькое сердце разрывалось от страха, и она затравленно порхала впереди. Как раз в этот момент подоспел мальчик, который любил ее, и выстрелил в ястреба из лука, пронзив ему сердце.

— И прекрасная белая голубка невредимая полетела навстречу своей любви… — пропел Гверан, внезапно оборвав песню на полуфразе.

Рассвирепевший Таник вскочил со своего места и решительными шагами пересек зал. Гверан отложил свою арфу и еле заметно усмехнулся.

— Ублюдок, — прошипел Таник. — Довольно!

— Довольно чего? — не понял Гверан. — Песня еще не закончена, мой друг.

Таник выхватил меч и замахнулся, но Гверан был готов к этому. Он перепрыгнул через стол, а в зале поднялся крик.

Гверан упал на солому, но успел увидеть, как толпа окружила Таника. Бойцы захватили его и ловко разоружили. Лорд Мароик вскочил на ноги, призывая к порядку визжащих служанок. Наконец зал затих. Слуги отступили к стенам. Женщины смолкли. Трое мужчин подняли Таника на ноги, крепко скрутив ему руки за спиной.

— Что все это означает? — воскликнул рассерженно лорд Мароик. — Ты что, рехнулся? С мечом на барда! Как тебе могло прийти это в голову?!

Таник, удерживаемый своими друзьями по отряду, был так потрясен, что не мог произнести ни слова. Гверан пробрался вперед, чтобы лучше видеть его смятение.

— Если тебе так не понравилась песня, — с деланным недоумением сказал Гверан, — мог бы просто сказать мне об этом.

— Ублюдок, — крикнул Таник, — ты настоящий ублюдок! Ты специально все это подстроил. Ты издевался надо мной столько времени!

— А ну, молчать! — прорычал Мароик, подойдя ближе. — С чего это барду понадобилось затевать такую игру?

Ловушка захлопнулась. В отчаянии Таник смотрел по сторонам, словно ища чьей-то поддержки. Но никто не двинулся с места — бойцы стояли молча, с побледневшими лицами.

— Плохое настроение — это одно, а непочтительность — совсем другое, — пояснил Мароик. — Мне не хочется быть жестоким, но закон есть закон. Уведите его и повесьте. Сейчас же. Я хочу с этим покончить.

Тело Таника обмякло, будто он потерял сознание. Каса заголосила, залилась слезами и кинулась к лестнице.

— Я понимаю, это тяжело, — заметил Мароик, затем добавил: — Никто не смеет унижать моего барда, а тем более — нападать на него. Кто-нибудь желает ослушаться моего приговора?

Все в ужасе замотали головами. Мароик удовлетворенно кивнул.

— Ну, тогда быстро выполняйте приказ. Возьмите факелы и вздерните его на стене. И нечего размышлять об этом целую длинную ночь. Я хочу покончить с этим.

Выкрикнув боевой клич, Таник начал отчаянную, но безнадежную борьбу. Безоружный, он наносил тяжелые удары своим конвоирам. Он надеялся вынудить их прикончить его мечом, но всадники повалили его на пол и связали ему руки и ноги. Когда они волокли его из зала, Гверан напряг все свои силы, чтобы удержатся от улыбки.

Уже через два часа после рассвета Блайсбир облетело известие о том, что лорд Мароик повесил одного из бойцов за то, что он угрожал его барду.

Услышав об этом, Невин сначала удивился: неужели Геррант оказался таким глупцом? Но потом он вспомнил, что Таник все же не Геррант — слишком прост, а у Гверана куда больше хитрости, чем у Блайна.

Бормоча проклятия, старик побежал седлать своего коня. Невин приехал, когда тело Таника уже сняли со стены. Слуга, принявший у него коня, рассказал ему подробности. Жрецы отказались хоронить повешенного, и Таника погребли в безымянной могиле за стеной крепости. Невин разыскал Гверана в его комнате. Он был там один.

— Жена увела мальчиков погулять, — сообщил бард, — они все расстроены этой бедой.

— Еще бы. Похоже, Таник чересчур близко к сердцу принял твое предупреждение.

Гверан улыбнулся.

— Послушай, — сердито сказал Невин, — почему ты просто не поговорил с лордом Мароиком?

— Потому что я хотел смерти Таника. Боги, ты еще сомневаешься в этом?

Невин возмущенно фыркнул.

— Ты — расчетливый и хитрый убийца. Просто герой для одной из своих баллад.

— Ты очень любезен. Собираешься рассказать Мароику правду?

— А ты думаешь, он мне поверит? Нет, это твоя Судьба, мой друг, и ты поплатишься за это когда-нибудь.

— Где? В призрачном Ином Мире?

Гверан самодовольно улыбнулся, и Невину захотелось отвесить ему пощечину. Ведь Гверану был дан шанс освободить себя от цепей Судьбы, которые он получил в наследство от Блайна. Он мог бы исправить ошибку — с помощью закона убрать своего врага подальше от жены. Но он использовал закон вместо меча — чтобы убить.

— Раньше или позже, — сурово проговорил Невин, — это убийство напомнит о себе.

— Думаешь? Я готов рискнуть.

Невин еле сдержался, чтобы не сказать правду: в этой жизни ты можешь остаться невредимым, но в твоей следующей жизни эта пролитая кровь все равно вернется к тебе, ты снова будешь связан с Геррантом кровавой цепью.

И вдруг Невин испугался: а что, если он тоже будет связан с ними — хотя бы потому, что должен был предвидеть намерения Гверана и предотвратить убийство?

Только через два дня Невин увиделся с Лиссой. Он привел Адерина в крепость, она встретила их у ворот и отправила сына с Касой.

Невин последовал за ней вниз по заросшему травой склону холма, ведя свою лошадь под уздцы. В ярком солнечном свете она выглядела бледной и уставшей от бессонных ночей.

— Я хочу сказать вам, что Гверан согласен отдать Аддо к вам в обучение, — сказала ему Лисса. — Вам надо с ним обсудить только подробности, но в целом этот вопрос уже решен. Если Гверан что решит, то его слово свято.

— Да, он человек упрямый, — согласился Невин. Лисса поморщилась, и старик понял, что она хорошо знала обо всем, что произошло.

— Простите мне стариковскую прямоту…

— Не надо извинений. Это печально, но, боги, что я могу сделать? Ведь Гверро просто хотел защитить меня.

— Да, вы правы. Ни один человек в отряде не осмелится теперь приставать к вам.

Лисса кивнула, глядя вдаль — туда, где река сверкала в послеполуденной дымке.

— Мой муж — хороший человек, — проговорила она задумчиво.

Невин вздохнул: женщине необходимо верить в это.

— Я знаю, как мне повезло, — продолжала она. — Порой я даже горюю, что мне выпало счастье выбрать именно его.

— Горюете? Но ведь это должно радовать ваше сердце!

— Да, все мужчины так думают. Но на самом деле это ужасно! Я пряталась в своей комнате, как испуганный ребенок, и при этом все думала, как мне повезло, что муж мне верит, как мне повезло, что он может меня защитить… — Когда Лисса повернула голову и посмотрела на Невина, ее глаза стали вдруг холодными. — Мне надоело зависеть от везения. Я бы хотела стать сильной, как мужчина, и тогда удача мне будет ни к чему!

— Молчи! Такое желание накличет беду.

Чуть пожав плечами, Лисса снова принялась глядеть вдаль, словно прозревая далекое будущее.

ЭЛДИС, 1062

Двеомер — это дикий край, который пересекают лишь несколько надежных троп. По обеим сторонам дороги лежит непознанная страна, полная диких зверей, пропастей и трясин, опасных для неосторожной души, как дикий вепрь для охотника. Не смейся над этой угрозой, пока не столкнешься с ней лицом к лицу.

«Тайная книга друида Кадваллона»

Мулы, измученные жарким солнцем, хрипели, лягались и кусались, противясь погонщикам, что попытались призвать их к порядку. Караван превратился в неуправляемое стадо, которое с мычанием и ревом неслось к городским воротам в облаке бурой пыли. Каллин из Кермора выехал из этой сумятицы, направил лошадь к обочине дороги и рысью поскакал в сторону города. Приподнявшись в стременах, он увидел торговца Дрегиса, который спорил со стражниками, собиравшими пошлину. Мулы подняли такую пыль, что невозможно было различить, кто прибыл с караваном.

— Джилл! — изо всех сил крикнул Каллин. — Джилл, выбирайся из этой толпы!

Через пару минут тревожного ожидания Каллин наконец увидел, как она выехала на своем кауром мерине и направилась к нему. Пот ручейками стекал по ее лицу, а светлые волосы стали такого же цвета, как грива лошади.

— Надеюсь, Дрегис просто расплатится с ними и не будет спорить, — сказала Джилл. — Мне хочется побыстрей вымыться.

— Мне тоже, и неплохо бы выпить эля.

Они с тоской посмотрели на высокие крепостные стены Кернметона — одного из немногих поселений в северо-восточной части Элдиса.

Несмотря на типичную городскую вонь, распространяющуюся от сточных канав в раскаленном солнцем воздухе, Кернметон все же обещал удобства после длинной недели пути. Дрегис нанял Каллина вооруженным охранником для своего каравана, хотя грабители редко встречались в этой части королевства.

Наконец караван двинулся с места. Люди кричали на мулов, которые отчаянно ревели, когда их заталкивали в узкое закрытое пространство между круглыми башнями. По извилистым улицам караван добрался до постоялого двора с беспорядочно разбросанными каменными постройками. Каллин спешился и начал пробираться к Дрегису через скопление мулов и лошадей. Седоволосый купец, не торгуясь, заплатил серебряную монету.

— У нас никогда не было такого спокойного путешествия, серебряный кинжал, — похвалился Дрегис.

Услышав это, тощий хозяин постоялого двора, нацелив свои глаза-щелочки на Каллина, заверещал:

— Никаких серебряных кинжалов на моем постоялом дворе…

— Еще не хватало, чтобы твои вши ползали по мне. А ну-ка, убери свои лапы!

Побледнев, хозяин отпрыгнул назад.

Около восточных ворот был ветхий бревенчатый постоялый двор, где Каллин и Джилл останавливались раньше. В конюшне был только ряд полуразрушенных навесов, и сами комнаты были немногим чище, зато хозяин встретил Каллина как долгожданного брата и предоставил им свой лучший номер — крошечную комнатку на верхнем этаже, в которой было всего одно перекошенное окошко. Брад — хозяин постоялого двора — был тучным крепким парнем, который потерял в бою одно ухо.

— Ну, малышка Джилл, — сказал Брад, — ты уже совсем выросла, правда? Почему бы тебе не подумать о замужестве?

— А не прикусишь ли ты свой язык? — съязвила в ответ Джилл. — Или хочешь лишиться своего второго уха?

— Прах и пепел, Каллин! Да ты вырастил настоящего бойца!

— Нет, ты не совсем прав, — улыбнулся Каллин. — Она родилась бойцом, и если бы не я, то сейчас была бы еще хуже.

Джилл погрозила кулаком и сделала обманное движение рукой в его сторону, как будто хотела ударить. К семнадцати годам она превратилась в высокую стройную девушку — мускулистую и выносливую, благодаря их походной жизни. У нее была мальчишеская фигура и мальчишеская размашистая походка, что вовсе не портило ее золотоволосой красы. Она помогла Браду затащить наверх бадью горячей воды и большую деревянную кадку. Затем выгнала из комнаты отца, чтобы спокойно помыться.

Большой полукруглый зал таверны был почти пуст. Две гончих спали возле камина. И двое бесцветных молодых людей сидели за столом прямо около двери и о чем-то разговаривали между собой. Оба они посмотрели на блестящую рукоятку серебряного клинка, висевшего у Каллина на ремне, и равнодушно отвернулись от него. Каллин сел за стол спиной к стене и с благодарностью принял у Брада кружку темного пива. Когда Джилл спустилась вниз, он допивал уже третью кружку. Она пристально посмотрела на Каллина.

— И сколько ты уже выпил?

— Не твоего ума дело. Допей, пока я подниму наверх чистой воды.

Не дожидаясь ее упреков, он поднялся и ушел. На самом деле его любви к выпивке было одно оправдание: он чувствовал, что стареет. Старые раны ныли после долгой езды и ночевок на обочине дороги. Ему было тридцать пять — средний возраст, по меркам Дэверри, и то, что он еще до сих пор жив, было настоящим чудом. Он никогда не встречал серебряного кинжала, который протянул бы так долго. «И сколько еще тебе отпущено Судьбой? — спрашивал он сам себя. — Ты должен успеть найти для Джилл хорошего человека, который смог бы защитить ее в этой жизни.» Но как правило, он быстро прогонял подобные мысли, откладывая их на потом.

Поужинали Каллин и Джилл в тишине, наслаждаясь обществом друг друга. Им не нужны были слова. Время от времени Джилл смотрела на огонь в камине и улыбалась; ее глаза загорались, как будто она там что-то видела. С годами Каллин привык к этим странностям в ее поведении, так же как привык он к тому, что она воспринимала как нечто живое облака, или бегущие ручьи. Хотя ему не хотелось признавать это, но он был уверен, что Джилл обладала, как говорили в народе, вторым зрением. Этим вечером он еще раз убедился в этом.

— Знаешь, отец, — сказала Джилл, — когда Дрегис будет уезжать, нам лучше отправиться с ним.

— Правда? Какая жалость, что он не просил нас об этом.

— Ну так еще попросит.

Каллин уже хотел сострить по этому поводу, как вдруг заметил, что Дрегис вошел в таверну. Он задержался у двери, как будто не решаясь ступить в трактирную грязь. Ему было около тридцати, но в волосах виднелась седина. Дрегис внешне выглядел бойцом — натренированный и подтянутый; он вел тяжелую кочевую жизнь. Когда Каллин окликнул его, он улыбнулся облегченно и поспешил ему навстречу.

— Как я рад, что наконец разыскал тебя, — сказал Дрегис. — Вот что я подумал, серебряный кинжал. Примерно через неделю я выезжаю на запад. Я оплачу твое жилье, если ты согласишься сопровождать караван и задержишься в городе на это время.

Джилл самодовольно улыбнулась.

— Похоже, ты предвидишь неприятности? — сказал Каллин.

— Ну, зачем же? Просто лучше быть готовым к любым передрягам, когда едешь торговать с Западным народом.

— С кем?

Дрегис как-то странно улыбнулся ему, как будто знал важную тайну.

— Это племя, живущее далеко на западе, — пояснил Дрегис. — Они отличаются от обычных людей. Но, прах и пепел, они выращивают лучших лошадей в Элдисе, и они с удовольствием меняют их на изделия из железа. С самим Западным народом у меня никогда не было хлопот, но иногда погонщики мулов начинают вести себя как-то странно в этой глуши. Я хочу, чтобы ты поехал туда с нами.

— Хорошо, я поеду, — обещал Каллин. — Служба есть служба.

— Ну и чудесно! После того как мы проведем наш обмен, мы вернемся назад через Каннобайн — маленький пограничный городок на побережье. Там ты тоже сможешь найти неплохое применение своему мечу. Я слышал кое-что о тамошних волнениях.

— Договорились. Пошлешь за мной одного из своих парней за день до отъезда.

После того как Дрегис ушел, Джилл старалась не смотреть в глаза отцу.

— Как ты узнала, что он должен прийти? — недоумевал Каллин.

— Да так… Как-то само собой получается.

Каллин оставил эту тему. Порой ему казалось, что он совсем не знает свою дочь.

Как это часто случалось, густой и холодный летний туман окутал Дан Каннобайн. В береговом маяке бронзовый колокол звенел на гулких низких нотах. В башне слуги суетились, поджигая торф в каминах. Госпожа Ловиан спустилась в большой зал. Она была вдовствующей правительницей Аберуина и по совокупности законов — верховным лордом всего пространства вокруг Каннобайна. На леди Ловиан была накидка в серую, красную и белую клетку — символ ее клана. У камина для слуг расположился поближе к огню ее отряд — около пятидесяти бойцов.

У камина для знати перед Ловиан на коленях стоял проситель, пожаловавший за помощью. Местный мыловар, Исгерин, — худой мужчина с седыми, смазанными жиром волосами, — для этого важного визита принарядился в свою лучшую рубашку и полосатые штаны.

— Говорите, сударь! — сказала Ловиан. — Я всегда готова рассмотреть любое дело, даже самое незначительное. Какая у вас жалоба?

— Хм, ваша милость, дело касается моей дочери, — произнес смущенно Исгерин и покраснел.

— Она в тягости, не так ли?

— Да. И не замужем, как, я думаю, ваша милость уже догадались. И мне очень неприятно, что я беспокою вашу милость по такому поводу.

В другом конце зала воины отряда притихли и внимательно прислушивались.

— Продолжайте, — тихо проговорила Ловиан. — Имя отца известно?

— Да, ваша милость, — Исгерин остановился, чтобы вдохнуть воздуха. — Негодница клянется, что это ваш сын.

Отряд вздохнул с облегчением, а Ловиан — со скукой.

— Она правда в этом клянется, — жалобно произнес Исгерин. — Я боюсь, что вы не поверите…

— О, я вам верю, сударь. — Ловиан оглянулась по сторонам и увидела пажа, который спрятался под винтовой лестницей и тихонько смеялся. — Карадок, беги разыщи лорда Родри и приведи его ко мне.

Долгие пять минут, пока они ждали, бойцы отряда шептались между собой и похохатывали, Исгерин внимательно изучал тростниковые циновки на полу, а Ловиан старалась держаться величаво, чтобы не выглядеть рассерженной. Сейчас, когда над правлением Ловиан нависла угроза со стороны некоторых знатных подданных, для нее было невыгодно, чтобы повстанцы снискали симпатию горожан. Наконец появился Родри, весело посвистывая. Родри только месяц назад исполнилось двадцать. Он был рослым — около шести футов — и таким красивым, что Ловиан почувствовала не презрение, а лишь сочувствие к дочке мыловара. Когда Родри увидел Исгерина, его хорошее настроение мгновенно улетучилось, а вместе с ним — и последние сомнения Ловиан.

— А вот и ты, — рявкнула Ловиан. — Этот славный человек утверждает, что его дочь понесла от тебя. Это правда?

— Откуда мне знать — правда это, или нет. У нее кроме меня могли быть и другие мужчины.

— Неужели? И ты рассчитывал, я поверю в то, что ты допустишь, чтобы другой мужчина забавлялся с твоей девушкой?

— Ну, — Родри беспокойно топтался на месте, — я бы перерезал ему горло.

— Так я и думала, — произнесла Ловиан.

— Ваша милость, — проговорил Исгерин, — до этого она была всегда хорошей девочкой. Конечно, визиты Родри были не по душе ее матери, но кто я такой, чтобы указывать его милости, даже если я знал о том, что он ездил к нам слишком часто. Я знал, конечно, что он приезжал к нам не за мылом по поручению вашей милости.

Всадники отряда засмеялись, толкая друг друга локтями.

— Мой бедный Исгерин, — сказала Ловиан, — не волнуйтесь, я позабочусь о вашей дочке. Я дам ей приданое, а с деньгами в кармане она найдет себе хорошего мужа, даже если весь город будет знать об этом скандале. Когда ребенок родится, принесите его ко мне, если он выживет. Мы подыщем ему кормилицу и отдадим на воспитание.

— Ваша милость! — Глаза Исгерина наполнились слезами. — Я никогда не рассчитывал на такую щедрость. Ваша милость, я…

Ловиан прервала его жестом:

— Незаконнорожденное дитя знатного лорда может вырасти очень полезным, если воспитать его должным образом. Передайте своей дочери, что о ее ребенке хорошо позаботятся.

Многократно кланяясь, заикаясь, произнося слова благодарности, Исгерин пятился прочь от Ловиан, а потом выбежал из зала. Когда Родри сам приготовился к тому, чтобы сбежать, мать схватила его за руку и потянула к лестнице.

— Я желаю поговорить с вашей милостью, — произнесла она раздраженно.

Словно побитая собака, Родри последовал за ней в ее апартаменты на втором этаже. Приемная была небольшой, украшенной памятными для их клана вещами: старыми оленьими головами, старинными мечами, запыленными церемониальными жезлами и щитами с эмблемами. В одном углу стоял аналой, украшенный изображением дерущихся барсуков, которые были символом их рода, пока клан не соединился с Аберуинами. На аналое лежала стопка книг, написанных первым Майлвадом, самим принцем Майлом, Провидцем. Как только они вошли, Ловиан отвесила Родри оплеуху.

— Мерзавец!

Родри уселся на стул, вытянул ноги и угрюмо уставился в стену.

— Я раскаиваюсь в том, что соблазнил ее, — выдавил из себя Родри, — и очень благодарен тебе за то, что ты позаботилась о бедняжке.

Ловиан подозревала, что сын нарочно говорил именно то, что ей хотелось услышать. Со вздохом она села напротив него и позволила несколько секунд помучиться неизвестностью. В общей сложности у нее было четыре сына. Старший, Райс, сейчас был гвербретом в Аберуине; второй умер во младенчестве; третий уже возмужавшим юношей был убит на войне, Родри был ее младшим сыном. Незадолго до его рождения ее муж завел себе молодую любовницу и проводил уже мало времени в постели Ловиан, — Родри оказался ее последним ребенком.

Любовница родила двух бастардов, и Ловиан пришлось обеспечивать и девочек. А теперь Родри вырос и стал похож на гвербрета Тингира.

— Настало время жениться, — сказала наконец Ловиан. — Сначала заведи законных наследников, а потом развлекайся таким вот образом.

Родри поморщился.

— Похоже, Богиня препятствует твоему сватовству, потому что она знает, что ты за человек, — продолжала Ловиан. — Три раза я пыталась женить тебя, и три раза она вмешивалась, оберегая бедных девушек.

— Матушка, клянусь всеми льдами ада! Я действительно сожалею об этом! Я знаю, что тебе пригодились бы те деньги, которые пришлось из-за меня потратить, и я знаю, что тебе нужно расположение горожан. И бедняжку Олвен мне тоже жаль.

— Ты должен был подумать обо всем этом, прежде чем задирать ей юбки.

— Матушка!

— Я не желаю больше слышать об этом происшествии. Оставь свою завлекающую улыбку для девиц, которые извлекают из этого серебро известным способом.

Родри вскочил со стула и выбежал прочь, так сильно хлопнув дверью, что мечи, висящие на стене, задребезжали. Ловиан позволила себе едва заметную торжествующую улыбку. Остаток дня Родри избегал ее, что было легко сделать в такой крепости, как Каннобайн, расположенной на западной границе Элдиса. Она находилась на извилистом мысе, на вершине отвесного утеса над самым морем. Каменные стены окружали двор площадью около двух акров. Посредине двора возвышалась четырехэтажная башня с кладовыми навесами и кухонной пристройкой. На самом берегу моря стоял Каннобайнский маяк — стофутовая вышка, оборудованная лестницей. В ясные дни хранитель маяка вместе с сыновьями поддерживал огонь под каменной крышей, а когда было туманно — звонили в бронзовый колокол.

За стеной крепости пустынные травяные луга раскинулись на многие мили вокруг, до самых вершин утесов. Дальше от берега располагались фермы, относящиеся к личным владениям Ловиан. Это были низменные места, мало подходящие для мирных занятий — разве только для тех случаев, когда Ловиан хотелось уединиться. Она принесла Каннобайн в качестве приданого, выходя замуж за Майлвада. А когда ее муж умер, она переехала сюда жить, чтобы избавить себя от искушения вмешиваться в дела нового гвербрета. Только за этот последний год ее единственный брат и его сын были убиты в междоусобной войне. Так как после их отца не осталось никаких других наследников, то наследство перешло к Ловиан в обход закона, предусматривающего закрепление земельного владения за кланом, даже если женщина наследует его. Ловиан могла выйти замуж за члена клана Майлвадов, но по крови она еще принадлежала к клану Красного Льва, который имел обширные владения в Западном Элдисе на протяжении сотни лет.

Род и клан, дети и их дети — это занимало важное место в жизни знатной женщины, и именно об этом Ловиан размышляла весь остаток этого пасмурного дня в Каннобайне. Она очень надеялась, что бастард Родри окажется девочкой, такой же хорошенькой, как ее красавец отец. Если бы так и случилось, то Ловиан могла бы со временем выдать ее замуж за кого-либо из своих родственников победнее. Клан Красного Льва оказал Ловиан большую честь, приняв в свои ряды Родри, когда она унаследовала титул тирина. Это дало ему возможность наследовать власть и землю после ее смерти, вместо того чтобы эти владения были возвращены в распоряжение гвербрета. В своем тщеславии Родри решил, что Ловиан двигала материнская любовь, но в действительности у нее были более прозаические мотивы: она просто выбирала наименьшее из двух зол.

Когда она вступила во владение поместьем, некоторые из ее подданных были недовольны, что ими будет управлять женщина, хотя это и не противоречило закону. Но поскольку теперь Родри имел возможность унаследовать власть, смутьяны притихли, зная, что через пару лет ими будет править мужчина. В конце концов, Ловиан не бессмертна. Ей было сорок восемь — для того мира, в котором женщины умирали в тридцать, измученные родами, она была уже старухой. Так что ее подданные могли получить мужчину во главе клана, надо было только подождать. И все же ждать многие не желали.

Как раз к ужину в крепость приехал гость — лорд Слигин, земли которого лежали по соседству с поместьем Ловиан — примерно в десяти милях к востоку. По его мнению, вероятность восстания была очень велика. В течение всей трапезы он не мог сказать ничего, так как вокруг было много ушей, но Ловиан знала, что он взволнован, потому что все, о чем он думал, можно было прочитать по его лицу. Ловиан искренне симпатизировала этому краснощекому тридцатилетнему толстяку с пушистыми светлыми усами и хитрыми голубыми глазами. Из уважения к нему она взяла его сына Карадока в свое поместье в качестве пажа. Этим вечером Карро прислуживал за столом, безупречно наливал мед и умело подавал говядину. Когда мальчик отошел достаточно далеко, чтобы не слышать их разговора, Слигин заметил, что он весьма доволен сыном.

— Да, кстати, о сыновьях, — сказал Слигин, кивая на пустой стул Родри, — где ваш мальчик?

— Наверняка перекусил у повара на кухне. Ему не хочется попадаться мне на глаза.

— Что же он натворил?

— Оставил в тягости какую-то низкорожденную девицу.

Слигин вздохнул и допил мед из своего кубка.

— Это неизбежно случилось бы раньше или позже, — заметил он. — Учитывая, как юный Родри обходится с девицами. Мы с женой сочтем за честь воспитывать ребенка для вас.

— Искренне благодарю. Если ребенок родится живым, я отправлю его с кормилицей к вам на воспитание. Я очень рада, что нашла верного человека.

— В отличие от некоторых, да? — Он сделал многозначительную паузу. — Я смогу позже поговорить с вами наедине, ваша милость?

— Да, как только мы здесь закончим.

Как Ловиан и предполагала, Родри так и не присоединился к ним во время ужина. Как только они поели, она провела Слигина наверх, в свою приемную. Ей было уже известно, что руководил восстанием против ее правления лорд Корбин из Браслина и что он посылал гонцов, дабы выяснить, сколько лордов поддержат его в восстании.

— Ко мне они не сунутся, — сказал Слигин, — но мне кое-что удалось узнать из моих источников. Сейчас Новек переметнулся к ним, и это меня очень беспокоит. Я думал, он не такой мерзавец.

— И я тоже.

— Удивительно! Эти болваны думают, будто все сойдет им с рук. Они что, забыли, что гвербрет, имеющий власть над всеми тиринами, приходится вам сыном?

— У них, наверное, есть причины полагать, что Райс может не использовать свое право вмешательства. Я предполагаю, что дело в деньгах. Вопросы преданности очень часто сводятся к налогам и пошлинам.

— Это циничное замечание, ваша милость.

— Ладно, — сказала Ловиан, подняв голову, — я знаю, что приняла трудное решение, когда сделала Родри своим наследником. Лорды платят один налог клану Майлвадов, потому что Райс — гвербрет. Затем они платят второй круг налогов через меня. Когда я умру, они решат, что платят и те и другие налоги Майлвадам, потому что они всегда смотрели на Родри как на Майлвада, независимо от того, сколько моих кузенов поручится за то, что он принадлежит к нашему клану. Я не сомневаюсь в том, что это их и мучает.

Слигин зафыркал как рассерженный мул.

— Верно. А если они, участвуя в этом мятеже, добьются милости Райса, то он присоединит ваши земли к своему поместью гвербрета, и следовательно, они будут платить только один налог. Но неужели Райс в самом деле лишит собственности родную мать только из-за этих проклятых денег?

— Я сомневаюсь в этом, но он с радостью лишил бы владений меня. — Это был Родри, непрошенно вторгшийся в разговор. — Ее милость, конечно, права, говоря о деньгах. Все эти разговоры о том, будто мятежникам не по душе правление женщины — гнусная ложь.

— Паршивец! — сердито воскликнула Ловиан. — И давно ты подслушиваешь под дверью?

— Довольно давно, — ухмыльнулся Родри, глядя на мать с вызовом. — Я хотел послушать, что ты будешь говорить о моем позоре.

— Мы обсудили это за обедом.

— За обедом? — Родри снова уселся на стул. — У моей госпожи крепкий желудок.

— А ну-ка послушай, дерзкий щенок! — Слигин занимал с Родри равное положение в обществе, поэтому и не выбирал выражений. — Как ты смеешь так обращаться к матери, да еще в моем присутствии?

— Прошу прощения, я просто пошутил, — попытался оправдаться Родри. — Правда, матушка, мне ясно, что ты имеешь в виду. Райс, должно быть, уже заранее облизывается, полагая, что у него есть шанс отобрать то, что по праву принадлежит мне.

— У меня нет никаких иллюзий относительно братской любви, котирую вы испытываете друг к другу, — это правда, — проговорила Ловиан. — Но если начнется открытая война, я думаю, что Райс вмешается.

— Конечно, если ты его об этом попросишь. — Родри сердито взглянул на мать. — Но я хочу сперва получить возможность доказать, чего я стою, перед твоими вассалами.

Он сказал это так беззаботно, что у Ловиан заболело сердце. Если дело дойдет до открытой войны, Родри будет вместо нее возглавлять армию. Она слишком хорошо его знала и не питала иллюзий, что он будет руководить своими людьми из тыла.

— Я слышал, как вы говорили матери, что Новек присоединился к бунтовщикам, — проговорил Родри, обращаясь к Слигину, — никогда бы о нем этого не подумал.

— Да и кто бы мог подумать, — ответил Слигин. — Очень странные слухи ходят в наших краях.

— Опять двеомер? — сказал Родри, смеясь.

— Вот именно. — Слигин помолчал, жуя кончик своего уса. — Поневоле задумаешься, с чего это Новек так переметнулся.

— Бред! О, извини, мам. Но я не верю ни слову из всего этого.

— Я, конечно, тоже не верю, — заметил Слигин, — но это действует на людей. На состояние духа и все такое… Если воин начал думать о колдовстве, то дальше уже некуда.

Ловиан кивнула головой в знак согласия. Никто не знал силы этого таинственного искусства. На самом деле, только немногим было известно, что оно вообще существует. Но если однажды человек начал размышлять на такие темы, то этого не остановить.

— Говорят, что это советник Корбина, — сообщил Слигин, — его зовут Лослейн. Его все считают мастером двеомера.

— Неужели? — Родри усмехнулся. — Ну, я встречал этого человека и нахожу, что трудно поверить, будто у этого хлыща есть вообще хоть какие-то силенки. Будь я проклят, если знаю, почему Корбин терпит советника, от которого воняет духами.

— Конечно, странное дело, — заметил Слигин, — но вопрос разве в этом?

Усмешка Родри погасла.

— Вы знаете, — сказала Ловиан, — я думаю послать за Невином.

— Не понял, — уточнил Родри. — Как это можно послать за «никем»?

— Невин — это тот старый травник, — пояснила Ловиан. — Не паясничай и не прикидывайся дурачком.

— Прошу прощения, матушка. Посылай за ним, если тебе хочется. Я знаю, что тебя забавляет этот старик, и тебе нужна будет достойная компания, если я поеду на войну.

— Вопрос в том, смогу ли я передать ему послание. Скорее всего, что он бродит где-то по дорогам в поисках трав, но он может быть и у себя дома.

— Знаете, ваша милость, — сказал Слигин, — я никогда не мог понять, почему вы так высоко цените этого старика. Он хорошо говорит — вот и все, но на самом деле он всего лишь один из ваших крестьян.

— Родри правильно заметил. Он развлекает меня.

Ловиан не была настроена что-либо объяснять. Если недалекий Слигин и ее распутный сын так глупы, что не рассмотрели в человеке, который был перед ними, мастера двеомера, она не собиралась тратить силы на то, чтобы просвещать их.

Караван купца Дрегиса через три дня после того, как он покинул Кернметон, добрался до реки с необычным названием Делондериэль.

Река была глубокой и быстро несла свои воды между поросшими травой берегами. Недалеко от деревни Браслин через реку был построен каменный мост, принадлежащий местному лорду.

Караван остановился, впереди было еще достаточно времени, чтобы дать возможность лошадям и мулам попастись на лугу. Дрегис решил разбить лагерь на ночь около деревни и купить рыбы, чтобы приготовить еду. У него было немного дешевых товаров именно для такого обмена, и, как он любил повторять Джилл, крестьяне всегда были согласны отдать цыплят и хлеб в обмен на кружева и медные брошки.

— И кроме того, — добавил Дрегис, — лорд Корбин получит возможность прийти и купить что-нибудь, если у него будет такое желание. Всегда будь вежливой с тем, чье поместье ты проезжаешь.

Хотя сам лорд так и не появился, зато приехал один из его советников. Джилл слонялась по лагерю, наблюдая за тем, как Дрегис торговался с женой фермера из-за бочки эля, когда к лагерю подъехал человек на красивом серебристо-сером коне. Он был высоким и стройным, с темными глазами. У него были самые светлые волосы, какие Джилл когда-либо встречала раньше — почти как лунный свет. Они длинными прядями обрамляли его лицо. Всадник спешился и не торопясь пошел к Дрегису, который только что обменял железную сковороду на бочку эля. Увидев приближавшегося всадника, жена фермера побледнела и отвернулась. Джилл заметила, что она сделала знак, уберегающий от колдовства, и поспешила побыстрее уйти.

— Меня зовут Лослейн, — произнес незнакомец мягким и мелодичным голосом. — У вас есть какое-нибудь хорошее оружие?

— Несколько мечей из каминуэйрской стали, — ответил Дрегис.

Пока Лослейн рассматривал меч, он не обращал на Джилл никакого внимания, и она была рада этому. Хотя он и казался довольно вежливым, было в нем что-то такое, что вызвало в Джилл волну страха. Кроме того, от него сильно пахло розовой водой. Наконец он выбрал себе меч.

— Отличный выбор, советник, — сказал Дрегис. — Это для вас?

— Нет, для моего лорда. Подарок в знак моего уважения.

— Дорогой подарок. Обычно я беру хорошего коня за один из таких мечей.

— А что если я дам взамен золотую монету? — Лослейн посмотрел на него, холодно улыбнувшись. — У меня есть деньги, в отличие от остальной вонючей черни, живущей в этой стороне света.

— Согласен. Это в самом деле достойная плата.

— И очень высокая. Но есть некоторые вещи, из-за которых не стоит торговаться.

У Дрегиса как купца было другое мнение на этот счет. Он скоренько забрал у Лослейна дэверрийский золотой. Он даже нашел кусок материи и завернул в нее меч, а затем проводил советника к лошади и подержал стремя, пока Лослейн садился на коня. Советник небрежно кивнул головой и поскакал, сидя на коне с уверенностью человека, который проводит большую часть своей жизни в седле. Дрегис в замешательстве почесал бороду.

— Странный тип, девочка, — произнес он. — Я видел многих людей за свою жизнь, но это был очень подозрительный господин.

— Да, странный, — согласилась Джилл. — Я бы не удивилась, если бы узнала, что он заколол этим мечом своего лорда, или что-нибудь еще в этом роде.

— Удивительно. Я подумал о том же. Но, Джилл, мы оскорбляем человека, которого даже не знаем. Ого! Ты видела его лошадь? Это западная кровь, из той породы, которая меня интересует. Его лорд, должно быть, очень высоко его ценит, если дал советнику такого дорогого коня.

Этой ночью Джилл приснился сон, и хотя он был слишком ярким, но одновременно понятным и последовательным, настолько наполненным подробностями, что она засомневалась, на самом ли деле это сон. Она видела, как Лослейн снял свою одежду и подошел к окну. Он громко пел. Затем неожиданно его окутала вспышка голубого света, и он превратился в огромного красного ястреба. Он запрыгнул на подоконник, оттолкнулся и полетел, и Джилл как будто бы полетела вслед за ним. Вдруг он сжался и стремглав бросился вниз, совсем как настоящий ястреб, а потом взмыл вверх, держа в клюве зайца. Только тогда она представила себе, каким необыкновенно большим был этот ястреб. Она проснулась, испугавшись и села, прислушиваясь к размеренному дыханию Каллина рядом. Сон вызвал в ней такое отвращение, что ее прошиб холодный пот.

Чтобы забыть этот сон, она поднялась и пошла на берег реки. В лунном сиянии Водный народец резвился, забавляясь, ныряя и выныривая снова, показывая лица в серебристой пене. Когда она опустила в воду руку, чтобы позвать их, они собрались вокруг, касаясь серебряными спинами ее пальцев.

— Вы знаете советника Лослейна? — спросила Джилл и ощутила, что их ужас волной накатил на нее. Затем они исчезли; в реке тихо струилась вода. Джилл бегом вернулась назад. Она поступила опрометчиво, покинув лагерь ночью одна.

Назавтра рано утром, к большому облегчению Джилл, караван упаковал товары и прогрохотал по мосту. Они направлялись на запад, в другую сторону от того места, где был Лослейн. Все утро люди и мулы шли своей дорогой, минуя процветающие земли Элдиса — огороженные каменными стенами поля и круглые дома, а также луговые земли, где паслись белые коровы с бурыми пятнами.

Иногда Джилл ехала позади каравана вместе с Каллином, а иногда — с Дрегисом, который, будучи настоящим купцом, любил послушать других и поговорить сам. Он начал рассказывать ей о лошадях, которых надеялся приобрести.

— Мы называем их западными гунтерами. Даже кобылы имеют шестнадцать ладоней в холке, и кроме того, у них такой нюх, которого даже нельзя в лошадях предположить. А это — очень важная вещь, девочка. Некоторые из них золотистые, ну, еще бывают желто-коричневыми, но в солнечном свете они выглядят так, как будто сделаны из чистого золота.

— Прах и пепел! Не думаю, что серебряный кинжал может накопить столько денег, чтобы купить такую лошадь.

— Нет, наверное. Западный народ знает им цену и продает их дорого. Все-таки они стоят того. Если мне удастся получить чистокровного золотого, гвербрет из Каминуэра даст мне за него две золотых монеты.

У Джилл перехватило дыхание. За две золотых монеты можно купить приличную ферму. Неожиданно она снова вспомнила о Лослейне, отдающем дэверрийский реал за меч, который стоил едва ли одну треть такой монеты. Обрывки бардовских сказаний всплыли в памяти Джилл, и наконец она вспомнила сказку о том, что если колдун захотел заколдовать какую-то вещь, ему нельзя торговаться при покупке.

— Скажи мне вот что, — обратилась Джилл к Дрегису.

— Как ты думаешь, существует ли действительно двеомер?

— Видишь ли, большинство людей гонят от себя эти слухи, но каждый день я вижу хотя бы одну странную вещь, а бывает — две за день. — Дрегис хитро улыбнулся.

— Я думаю, что когда ты повстречаешься с Западным народом, тебе будет очень интересно.

Джилл начала было расспрашивать его об этом, но Дрегис прервал ее:

— Потерпи — сама увидишь.

Уже через несколько дней ей стало понятно, что он имел в виду. Они двигались дальше на запад. Осмелевший серый гном появился среди бела дня и как ни в чем не бывало уселся на луке седла, не обращая внимания на то, что она ехала рядом с другими людьми. Его рот расплылся в широкой улыбке, зеленые глаза светились от волнения. Он ухватился за один из ремней обеими тонкими руками и стал его дергать, как будто пытался сделать так, чтобы лошадь поехала быстрее. В конце концов Джилл пришлось отстать от каравана настолько, чтобы она могла с ним говорить.

— Ты знаешь, куда мы едем? Или нет? Тебе нравится Западный народ?

Он энергично закивал головой в ответ:

— Да. — Затем подпрыгнул, обнял ее за шею и поцеловал в щеку.

Этой ночью караван расположился лагерем недалеко от последней фермы у границы Элдиса. Дрегис обменял мелкие товары на корм для лошадей и мулов. Всего в часе езды от лагеря раскинулась девственная дубрава. Весь день они пробирались по узкой тропинке, проложенной среди вековых деревьев, растущих так тесно, что ничего нельзя было увидеть в десяти шагах. Они устроили ночной привал на поляне, достаточно большой для того, чтобы на ней смогли разместиться люди и мулы. Все сгрудились возле лагерного костра и разговаривали непривычно тихими голосами. Время от времени кто-нибудь резко поворачивался и всматривался в лесную чащу, чувствуя на себе чей-то взгляд. Джилл знала, кто наблюдал за ними. Сразу же за тем пространством, которое было освещено отблесками костра, она видела дикий народец, гроздьями висевший на ветвях деревьев и глядящий вниз на этих непрошенных гостей.

Весь следующий день они опять ехали лесом, но теперь дорога пошла вверх, что предвещало близость холмов. Людям и мулам стало тяжело идти — и те и другие обливались потом. Наконец, к четырем часам пополудни, они вышли к реке, теснящейся в глубоком узком ущелье. Через нее был перекинут каменный мост, нависший красивой аркой над ущельем и сделанный так же добротно, как делали мосты в Дэверри. Перила были покрыты резьбой с изображением листьев и вьющихся виноградных лоз. То здесь, то там в медальонах были высечены знаки и письмена на каком-то совершенно непонятном языке. Когда караван двигался по мосту, Джилл эта резьба показалась знакомой: то здесь, то там лицо кого-нибудь из диких созданий выглядывало из-за гирлянды резных листьев.

— Дрегис, — спросила Джилл, — Западный народ построил этот мост?

— Должно быть так, девочка. Его здесь просто больше некому было строить.

Джилл подумала о том, что Западный народ тоже способен наблюдать за этими крошечными созданиями, которых может видеть и она. Этим можно объяснить и то, что дикие создания были здесь такими смелыми. Минувшей ночью, когда караван расположился лагерем на лесной поляне, они бродили совсем близко, наблюдая за этими непрошенными гостями. Они прогуливались кругом, рассматривали погонщиков мулов, дотрагивались до всего блестящего длинными тонкими пальцами, нечаянно ущипнули одну из лошадей, отчего та забила копытом. Хотя только Джилл могла видеть их, большинство людей чувствовали, что кругом происходит что-то странное. Они подозрительно оглядывались, стараясь держаться поближе друг к другу, собираясь кучками для игры в кости, сердились друг на друга и даже ссорились. В конце концов Каллину пришлось вмещаться, успокаивая каждого из них, и остаться наблюдать за игрой. Джилл начала понимать, почему Дрегис хотел, чтобы ее отец сопровождал караван.

Назавтра около полудня караван наконец выбрался из леса. Чем выше они поднимались, тем реже попадались деревья. Они оставили позади последнее дерево и вышли на широкое плоское плато. Перед их взором широко раскинулись земли, покрытые травой, по которой пробегала рябь, словно по зеленому морю — и так до самого горизонта. Джилл была рада тому, что они вышли из леса, но у степи были также свои характерные особенности, к которым не так просто оказалось привыкнуть: она никогда в жизни не видела столько свободного пространства.

— Там есть какие-нибудь города или что-нибудь в этом роде? — спросила Джилл.

— Нет, насколько мне известно, — ответил Дрегис, — но я никогда не был дальше этого места. Я всегда останавливался в нескольких милях отсюда. Приезжал туда и ждал, пока жители западных земель найдут меня. Очень странно, но они всегда узнавали, когда я появлялся здесь.

«Дикий народец сообщал им», — подумала Джилл, но, конечно, ничего не сказала Дрегису. Когда они подошли к месту стоянки на берегу ручья, сотни этих созданий столпились вокруг. Они несколько минут разглядывали караван, а затем вдруг исчезли.

Джилл беспокойно спала этой ночью. Она лежала на спине и смотрела на звезды и на широкую полосу Снежного Пути, повисшую, казалось, над самой землей. Она не слышала ни шороха вокруг лагеря, но когда наступил рассвет, два жителя Запада появились на границе лагеря. Джилл проснулась и сразу же увидела их. Они тихо стояли в нескольких ярдах и ждали, когда лагерь проснется. Они были высокими, стройными, с глубоко посаженными глазами и бледными волосами цвета лунного сияния, такими же как у Лослейна. Их лица были бы очень красивыми, если бы не уши, крохотные и заостренные точно кончик раковины. Хотя Дрегис предупредил ее, что они обрезают своим детям уши в младенчестве, это зрелище все равно показалось ей неприятным. На них были кожаные сапоги и штаны, матерчатые накидки, богато украшенные изображениями вьющихся цветов и винограда, перекинутые через одно плечо и свисающие спереди. Так как Джилл спала одетой, она вскочила и босиком пошла им навстречу. Когда она приблизилась к ним настолько, что могла рассмотреть их глаза, то остановилась как вкопанная. Их радужные оболочки были огромными с едва заметной полоской белка вокруг, а зрачки вертикальные, как у кошек. Вот этого они уж точно не могли делать сами, даже с младенцами. Интересно, как Дрегис объяснял эту особенность? Ощущение чего-то совершенно чуждого было столь явным, что Джилл чуть не вскрикнула, когда один из них заговорил с ней на чистом дэверрийском наречии:

— Добрый день, красавица! Ты и твои спутники приехали торговать?

— Да, — ответила Джилл. — Дрегис у нас главный.

— Я знаю его, — Он наклонил набок голову и изучал Джилл, едва заметно улыбаясь. — Я ни разу прежде не видел ваших женщин. Они все такие же красивые, как ты? Джилл стояла и молчала, будто проглотила язык. Он засмеялся и поклонился ей.

— Скажи Дрегису, что мы приведем остальных.

Они ушли, вернее ускользнули прочь — без малейшего звука, как будто трава была их соучастницей, мягко стелясь и помогая им. Немного поодаль они остановили своих золотых коней. Джилл пристально следила за ними, пока они садились на лошадей и затем скрылись из вида.

После полудня жители западных земель приехали, растянувшись по лугу длинной процессией, состоящей из всадников и табуна лошадей, который всадники гнали впереди. Они приехали целым кланом — мужчины, женщины и несколько детей. Все были одеты одинаково. Длинные волосы женщин были заплетены в косы; так делали и дэверрийские женщины во времена Рассвета. Вместо того чтобы везти пожитки на подводах, они несли его на деревянных носилках. Столпившись в ста ярдах от лагеря Дрегиса, жители Запада начали разбивать свой лагерь. Как зачарованная, Джилл наблюдала за их слаженными действиями, когда каждый принимал участие в установке круглых кожаных палаток, в распаковке вещей и стреноживании лошадей. Меньше чем через час лагерь стоял так, как будто он был здесь всегда: из-под ярко окрашенных навесов доносились крики, бегали дети и собаки, толпился дикий народец.

— Подождем еще немного, — сказал Дрегис. — Они придут, когда будут готовы.

Немного погодя жители западных земель явились посмотреть на товары, которые Дрегис привез для них. По одному или парами они ходили вдоль разложенных в ряд кухонных котелков и ножей, мечей и деревянных топоров, лопат и наконечников для стрел. Иногда они присаживались на корточки и брали что-то для того, чтобы проверить, потом снова клали на место — и все без единого слова. Попривыкнув к ним, Джилл поняла: они прекрасны. В них чувствовалось внутреннее благородство, гибкость и грациозность, которые напоминали ей диких оленей. Джилл была удивлена тем, что погонщики мулов и даже Каллин смотрели на них с презрением. Весь день люди, спустившись на речной берег, играли в кости, начиная следующую партию сразу после того, как заканчивалась предыдущая. Только одна Джилл сидела на траве рядом с Дрегисом и наблюдала за его покупателями.

К концу дня, когда солнце было уже над самым горизонтом, к ним подошел молодой человек, держа в руках кожаный бурдюк с медом.

— Добрый день, — заговорил он. — Нам нравятся те безделушки, которые вы привезли для нас.

— Я очень рад этому, Дженантар, — ответил Дрегис. — Так что, придете завтра торговаться?

— Да. — Дженантар подал ему кожаный мешок. — Это для твоих людей, чтобы немного смягчить их.

Джилл осознала: ему было известно, что торговцы презирали его народ, и это глубоко поразило ее. Но он только улыбнулся, видя как Дрегис поспешил к погонщикам мулов. Дженантар опустился на траву рядом с Джилл. Серый гном появился на ее коленях и откинулся назад с довольной улыбкой.

— Вот как! — воскликнул Дженантар. — Ты видишь дикий народец?

— А ты сам, выходит, тоже?

— Весь наш народ знает их. Мы обращаемся к ним как к младшим братьям.

Джилл заглянула в его дымчато-серые кошачьи глаза и увидела сходство между жителями западных земель и диким народцем, только последние были безобразны и Уродливы, а первые — красивы.

— Ты знаешь, — заговорил Дженантар, — с нами живет один человек из ваших. Я думаю, он захочет увидеться с тобой.

Не сказав больше ни слова, Дженантар встал и пошел прочь, оставив Джилл гадать, чем же она могла оскорбить его.

На закате из лагеря жителей западных земель вышел старик. Так как его глаза и уши были нормальными, хотя он и был одет как обитатель Запада, Джилл решила, что он, должно быть, и есть тот человек, о котором упоминал Дженантар. Он был не очень высокого роста, мускулистый и широкоплечий. У него были огромные коричневые глаза и белые волосы, которые торчали над его лбом двумя пучками — как совиные рожки. Когда он сгорбился, сидя рядом с Дрегисом, его поза была похожа на птичью, особенно руки, свободно свисающие вниз. Дрегис оказался знаком с ним и представил всем как Адерина — имя, которое рассмешило Джилл, потому что оно означало «птица».

— Я пришел, чтобы просить тебя об услуге, Дрегис. Мне надо попасть в Каннобайн, и лучше, если я поеду туда с караваном, а не один.

— Добро пожаловать, ты можешь к нам присоединиться, — ответил Дрегис. — А что произошло? Или ты вдруг почувствовал страстное желание вернуться к тем людям, которых покинул когда-то?

— Нет, — ответил Адерин, улыбнувшись, — это всего лишь малоприятное дело, касающееся правосудия. Один из наших людей убил человека, и сейчас он скрывается. Мы хотим вернуть его назад.

— Да, действительно неприятное. Его будет легко найти. Он ведь наверняка не походит на элдисцев.

— Не совсем. Он полукровка.

— Советник Лослейн! — само собой вырвалось из уст Джилл. Адерин повернулся в ее сторону и взглянул на девушку. Но Джилл почувствовала, что он смотрел сквозь нее, его взгляд пригвоздил ее, как фермер прибивает сорокопута к амбарной стене.

— Да, совершенно верно, его зовут Лослейн, — сказал Адерин. — А ты, должно быть, Джилл?

— Да, — ответила та, удивившись. Она была уверена, что никогда не говорила никому из жителей западных земель своего имени. — Мы встречались с вами, сударь?

— Да, но ты не запомнила, — одно мгновение Адерин в задумчивости смотрел на нее, как будто хотел пробудить ее воспоминания. — А, почему ты сказала «советник Лослейн»?

— Ну, потому что он так представился… он человек из свиты лорда Корбина.

— Неужели? И это не показалось странным? Ну хорошо, в конце концов, мы теперь знаем, где его искать. — Адерин поднялся, всматриваясь в ночь. — Очень странно, воистину…

Затем он ушел, даже не оглянувшись.

— Ха! — подал голос один из погонщиков. — Этот старик, наверное, сумасшедший.

— О! Я бы не сказал, — задумчиво проговорил Дрегис, почесывая ногу. — Конечно, он себе на уме, но разумом крепок, словно дуб.

Погонщики обменялись недоверчивыми взглядами.

— Надо быть сумасшедшим, — пробормотал Каллин, — чтобы якшаться с жителями западных земель, как он это сделал.

Джилл понимала, что не стоит говорить об этом вслух, но в душе полагала, что жить с этим народом — вовсе не означает быть сумасшедшим.

Поздней ночью над залитым лунным светом лугом зазвучала музыка. Женский голос запел печальную мелодию. Три других голоса подхватили ее, и, пока они пели в четыре голоса в такой тональности, Джилл вспомнила, что слышала, как время от времени ее пели менестрели в портовых городах. Неожиданно присоединились инструменты: спокойный, чистый звук как у арфы, затем что-то, то напоминало звук волынки, и, наконец, бубен. Музыка звучала все быстрее и быстрее. Одна песня без остановки переходила в другую. Каллин вместе с другими тесно уселись и сосредоточились на игре в кости. Джилл незаметно ускользнула и стояла, слушая пение, на краю лагеря. Над лугом горели факелы, освещая яркие шатры. Джилл сделала несколько шагов вперед, как будто ее подталкивала неведомая сила. Вдруг Каллин схватил ее за плечо.

— Ах вот чем ты занята! — рассердился Каллин.

— Слушаю музыку, и ничего больше, — удивилась Джилл.

— Чушь! И не вздумай улизнуть туда! Этот народ — скорее животные, чем люди, но я охотно верю, что их мужчинам ты доставишь удовольствие.

— О боги, отец! Ты думаешь, каждый мужчина, который мне встретится, сразу же набросится на меня?

— Большинство из них, и ты не должна забывать об этом. А сейчас — марш. Ты точно так же можешь слушать эти проклятые завывания, сидя около костра.

Даже тирину с его обширными поместьями в Западном Элдисе было нелегко раздобыть деньги. Так как крепость Каннобайн была только летним пристанищем Ловиан, ей пришлось отправить гонцов в главную резиденцию — Дан Гвербин, за серебром для дочки мыловара. Когда его наконец привезли, Родри пришел в ярость: оказалось, мать рассчитывает на то, что он вручит отступные лично.

— А почему камергер не может поехать? — рассердился Родри. — Или конюший? Пусть поработают немного!

Ловиан скрестила руки на груди и в упор смотрела на сына. Со вздохом Родри взял со стола два седельных мешка и пошел в конюшню за лошадью.

Утро было ясным и солнечным, птицы заливались над диким зеленым лугом. Далеко внизу у основания утеса океан сверкал, как шкатулка с голубыми и зелеными драгоценными камнями. Но Родри уезжал с тяжелым сердцем.

— Олвен будет рыдать, — говорил он сам себе. — И это будет ужасно.

В чем Родри никогда не посмел бы признаться ни одной живой душе — так это в том, что на самом деле был влюблен в Олвен. Одно дело — опрокидывать на кровать потаскуху, и совсем другое — верить, что ты любишь ее, и чувствовать себя с ней лучше, чем с женщиной твоего круга.

Город Каннобайн уютно расположился вокруг небольшой гавани на склонах утесов, где Брог — ручей, который можно было назвать рекой только зимой, — впадал в океан. На берегу было три деревянных пирса для рыбацких лодок и большой пирс для парома, который ходил к святым островам Умглейс, расположенным в море на расстоянии десяти миль от берега. Около четырех сотен домов разместились нестройными полуокружностями. Хотя мыловарня Исгерина находилась в миле от города, чтобы не отравлять соседние усадьбы сомнительными запахами, сам он вместе с семьей жил в круглом доме внизу у самой гавани. Исгерин и его жена весь день проводили на мыловарне. Постоянно на ногах, они непрерывно возились с салом и поташом, а Олвен оставалась дома с младшими детьми. Поэтому ухаживание Родри было таким успешным.

Как только Родри спешился и повел лошадь узкими извилистыми улочками, он понял, что это самое отвратительное утро в его жизни. Попадавшиеся ему навстречу горожане, как обычно, кланялись, но от него не укрылись поспешно прятавшиеся ухмылки и тихие смешки, которые сопровождали его всю дорогу. Хотя он был лорд, а они — простые горожане, насмешка была подсудным человеческим правом, и, очевидно, люди пользовались им вовсю. Родри привязал лошадь во дворе позади дома и, как вор, проскользнул внутрь. На кухне Олвен резала турнепс, стоя у стола. Ей было пятнадцать. Худое маленькое существо с личиком сердцевидной формы, с большими голубыми глазами и обаятельной улыбкой. Когда Родри вошел, она печально посмотрела на него.

— Я тебе кое-что принес. — Родри положил на стол седельный мешок.

Олвен кивнула и вытерла руки о передник.

— Условия тебе подходят?

Она снова кивнула и начала распаковывать мешки.

— Моя мать прислала немного меда и другие продукты. — Родри начало одолевать отчаяние. — Они придают силу, она так сказала.

Девушка по-прежнему молча возилась с мешками.

— Олвен, дорогая, ты не хочешь говорить со мной?

— А что мне сказать?

— Ах, проклятье! Я не знаю.

Олвен открыла маленькую деревянную шкатулку с деньгами и долго смотрела на кучку серебра — ее шанс на приличную жизнь. Родри ходил по кухне, пока она пересчитывала монеты.

— Богиня свидетель, что твоя мать — щедрая женщина, — произнесла наконец Олвен.

— Это не только от нее. И я хочу, чтобы ты была хорошо обеспечена.

— Правда?

— Правда! Что же я иначе за человек, ты думаешь?

— Лучше, чем многие мужчины, — вымолвила Олвен. — Ты ожидал, что я буду плакать? Я уже отплакала свое.

— Ну, хорошо. Ты поцелуешь меня в последний раз?

— Нет. А теперь уходи, понятно?

Родри взял седельные мешки и направился к выходу. Он задержался на пороге и оглянулся: она спокойно складывала монеты назад в шкатулку. Он вскочил на коня и поехал быстрой рысью, горожане едва успевали отскакивать с его пути. На сердце не стало легче, когда он вернулся в крепость. Паж ожидал его и сообщил, что мать желает поговорить с ним немедленно. Ему хотелось извиниться и уклониться от разговора, но Родри никогда не забывал того, что Ловиан была не просто его матерью, но и госпожой, для которой он был вассалом.

— Я поднимусь прямо к ней, — сказал Родри, тяжело вздохнув.

Ловиан стояла в приемной возле окна, утреннее солнце высвечивало морщины, тронувшие ее лицо, и седину в темных волосах. Но если учесть, что она родила четырех сыновей, можно сказать, что она сохранила свою привлекательность. Она была одета в белое льняное платье, дополненное плащом из клетчатой ткани зеленого, голубого и серебристого цветов, — символ Майлвадов. Но накидка на стуле, стоявшем позади нее, был красной, с коричневым и белым — символ власти тирина. Ему было тягостно думать о том, что после столь длительного времени, когда он считал себя Майлвадом, ему предстоит в результате надеть плащ с чужими цветами.

— Ну, рассказывай, — начала Ловиан.

— Я все отдал ей.

— Бедняжка плакала?

— По правде говоря, мне кажется, бедняжка была рада тому, что избавится от меня.

— Ты очень красив, Роддо. Но, боюсь, любить тебя непросто.

Родри с ужасом чувствовал, что он покраснел.

— Акушерка сказала мне, что у твоей Олвен срок три месяца, — продолжала Ловиан. — Ребенок должен родиться к празднику Солнца. Так как это первенец, я думаю, она немного переходит.

— Я в этих делах ничего не понимаю.

— В женских делах? — Ловиан подняла брови. — Тебе пора бы уже понять, что на этих «женских вопросах» покоится могущество каждого клана в королевстве. Если бы твой дядя имел внебрачного сына, я не была бы сейчас тирином. Ты должен думать об этом.

Родри опустился на стул и старался не смотреть на Ловиан. Вздохнув, она села рядом.

— Настоящая беда в том, что ты никогда не сможешь научиться быть правителем, — продолжала Ловиан. — Никто даже не предполагал, что у тебя появится шанс унаследовать что-нибудь, поэтому твой отец дал тебе отличную воинскую подготовку и на этом остановился. Тебе надо как можно быстрее жениться. Твоя жена должна быть исключительно порядочной женщиной. — Ловиан колебалась, бросив на него проницательный взгляд. — Я надеюсь, ты не женишься на простолюдинке или на девушке, которая будет старше тебя.

— Нет, конечно, — ответил Родри.

— А теперь постарайся быть благоразумным. Что это за суета во дворе?

Через несколько минут до Родри действительно донесся какой-то шум. Благодаря богов за вмешательство в их разговор, он подошел к окну. Слуги суетились вокруг отряда всадников. Родри увидел изображение дракона на их щитах и сине-серебристо-зеленую накидку у их командира.

— Ах, дерьмо! — воскликнул Родри. — Это Райс.

— Будь добр, попридержи свой язык, когда говоришь о своем брате. Я тебя очень прошу.

Спустившись в большой зал, они увидели Райса, стоявшего возле камина для знати. Накидка Аберуина лежала на стуле, что означало, что он приехал не как официальное лицо. Райс был почти такого же роста, как Родри, но, в отличие от стройного Родри, выглядел коренастым. У него были иссиня-черные волосы и васильковые глаза Майлвадов. Но его лицо было скорее грубым, чем красивым: квадратный подбородок, слишком полные губы, глаза — слишком маленькие для широких скул. Райс поклонился с улыбкой в ответ на приветствие матери. Поклон Родри он проигнорировал.

— Добрый день, ваша милость, — сказала Ловиан. — Что привело вас ко мне?

— Я хотел бы поговорить об этом с вами наедине.

— Хорошо. Давай поднимемся наверх.

Когда Родри пошел за ними вслед, Райс обернулся к нему:

— Проследи, пожалуйста, чтобы о моих людях хорошо позаботились.

Так как это было распоряжением гвербрета, Родри стиснул зубы и отправился выполнять приказ.

«Ублюдок, — думал он. — Я все равно должен поехать на эту войну, о которой ты нынче секретничаешь с матушкой».

Заставленная мебелью приемная выглядела еще меньше, когда в ней находился Райс. Отказавшись присесть, он ходил взад и вперед, останавливаясь у окна, чтобы посмотреть во двор. Ловиан использовала паузу, чтобы собраться с мыслями. Им предстоял разговор, который мог нарушить то слабое равновесие сил, которого они с таким трудом добились между собой. Поскольку, как гвербрет, Райс стоял рангом выше, Ловиан по закону была обязана следовать его приказам; но Ловиан была его матерью, и он привык следовать ее указаниям и оказывать ей всяческую поддержку. Последний год был для них очень тяжелым в установлении этого нелегкого равновесия.

— До меня доходят слухи о мятеже! — заговорил наконец Райс.

— Как, они достигли уже Аберуина?

— Конечно, — ответил Райс и вспомнил старинную поговорку: «Раньше или позже, но все доходит до слуха аберуинского гвербрета».

— А ты слышал, что Слигин верит этим слухам?

— Слигин — здравомыслящий человек. У него есть доказательства? Бумаги, письма, или просто он что-нибудь случайно слышал?

— Я могу послать за ним, если ваша милость желает с ним говорить.

— Ты желаешь официально подать мне жалобу? Едва это получится, если тебе нечем ее подкрепить, кроме домыслов Слигина.

— Конечно. Тем более, если ваша милость решит заранее, что это просто пустые сплетни.

— Послушай, матушка! Корбин был одним из самых преданных людей твоего брата. Он обещал свою поддержку, когда ты унаследовала клан, не так ли? Почему тогда он должен отбросить все это и объявить, что поддерживает мятежников?

Слухи о мастере двеомера только вызвали насмешку Райса — и ничего более. Он неверно истолковал нерешительность Ловиан.

— Конечно, — сказал наконец Райс, — если на самом деле проблема не в Родри.

— А при чем тут Родри?

— Он слишком неопытен. И я не слышал никаких слухов до тех пор, пока ты не сделала его своим наследником. Лично я не думаю, что он способен править, — сказал Райс. — Он хорош с мечом. Но быть вожаком в бою намного легче, чем выносить приговоры своим подданным. Если ты лишишь его права наследия, то я думаю, что все эти проклятые разговоры о мятеже прекратятся.

— Я не собираюсь этого делать, — ответила Ловиан.

— Неужели? Ну, если Слигин предъявит реальные доказательства, то, конечно, я признаю, что у тебя есть права на твой титул и земли.

— Мои нижайшие благодарности, ваша милость!

Райс поморщился с саркастической улыбкой:

— Но если лорды бросят мне в лицо упреки в адрес Родри, то это может стать предметом для переговоров.

Ловиан подняла к нему лицо. Хотя Райс был намного выше ее, он все равно попятился.

— Нет такого закона в стране, — сказала она твердо, — который заставит меня лишить Родри наследства.

— Конечно, нет. Я просто думал, что ваша милость разберется во всем, и сделает это по собственной воле.

— Моя милость также имеет право апеллировать к верховному королю.

Райс побагровел от гнева. Это было его самым болезненным для него — знать, что, хотя он правил «как король» в Западном Элдисе, но был настоящий король в Дэверри, который стоял выше, чем он.

— Очень хорошо, матушка! — проговорил Райс. — Тогда, если Родри получит твои земли, пусть сам их и отстаивает.

— Ого! Так ты присоединяешься к повстанцам?

Райс отвернулся и демонстративно смотрел в окно.

Ловиан по-матерински опустила руку на его плечо: — Райс, дорогой, почему ты так ненавидишь Родри?

— Это не так, — прорычал он. Его лицо стало еще краснее, чем прежде. — Я только думаю, что он не годится для того, чтобы править.

— Я с тобой не согласна, — заметила Ловиан. Райс молча пожал плечами. — Очень хорошо, ваша милость, — вздохнула Ловиан, — нет никакой пользы в обсуждении этого дела до тех пор, пока оно не станет официальным предметом рассмотрения — для закона, либо для меча.

— Очевидно, ты права. — Райс посмотрел на нее, взяв себя в руки. — Как только мятежники начнут открыто действовать, ты можешь послать ко мне за помощью. Мой отряд прибудет в твое распоряжение для защиты законности.

Все же он сделал невозможной любую просьбу о поддержке, если Ловиан не лишит его брата наследства.

В тот же день, пока Райс со своими людьми пил и гулял в парадном зале, Ловиан написала тайное послание к Слигину, приглашая его завтра приехать к ней. Ей нужен был его совет. Когда она вернулась в зал, Родри сидел слева от брата и рассуждал об охотничьих собаках, поскольку эта тема была самой безопасной. Ловиан села с правой стороны от гвербрета и держалась настороже, не давая их распрям всплыть на поверхность.

— Ну-ка рассказывай, брат, — говорил Райс. — Я слышал от твоих людей, что ты охотился на разную дичь, даже на серую олениху. Она была дочкой мыловара? Что ж, по крайней мере, она была чистенькой…

Райс засмеялся своей шутке — глаза Родри остекленели.

— Я мог бы и соврать и сказать, что я ее не соблазнял, но не стану, — проговорил Родри. — А скажи мне, брат, что, твоя жена еще не беременна?

Райс напрягся, стиснув кружку до боли в пальцах.

— Родри! — воскликнула Ловиан.

— А что, мама, мой вопрос неуместен? — Родри посмотрел на брата с кривой ухмылкой. — Раз уж мы все равно заговорили о детях, и обо всем прочем.

Дрожащей рукой Райс выплеснул пиво из своей кружки в лицо Родри. Выкрикивая оскорбления и самые грязные проклятия, какие только им были известны, братья вскочили на ноги. Они толкали друг друга, пока Ловиан не вмешалась. Она бросилась между ними и, несмотря на то что Райс был ее сюзереном, ударила его по лицу.

— Прекратите! — пронзительно закричала она. — Какой великолепный пример вы подаете своим людям, ругаясь как челядинцы! Господа, немедленно вспомните о своем положении.

Они оба смущенно покраснели. Родри вытер лицо рукавом и уставился в пол. Райс со вздохом пришел в себя и убрал руки.

— Извини меня, — сказал Райс.

— И ты прости меня, — Родри пожал протянутую руку. Но рукопожатие было очень кратким. Родри выбежал из зала. Райс и Ловиан снова сели, ожидая, когда слуги наполнят кружку гвербрета и удалятся.

— Матушка, я приношу тебе свои извинения. Мне всегда доставляет большое удовольствие твое гостеприимство, но, видит бог, этот проклятый щенок довел меня до бешенства.

— Да, его поведение было, конечно, из ряда вон выходящим…

Райс изучал поверхность стола, тер грубое дерево большим пальцем. Наконец он поднял глаза и едва заметно улыбнулся:

— Ну что? Скажешь, мне пора потребовать развода:

— Я знаю, что ты любишь ее. И я не желаю такой горькой судьбы ни одной женщине. С другой стороны, твои советники опять начнут давить на тебя.

— Да. Но я приехал в Каннобайн по другому поводу — просить у тебя совета. Я знаю, что Аберуину нужны наследники, и мне горько думать об том, что Донилла будет жить как приживалка у брата.

Глубоко вздохнув, Ловиан размышляла о том, что Райс был женат уже десять лет; ему было сейчас двадцать восемь, а его жене — двадцать шесть. Если бы Донилла могла забеременеть, конечно, это уже давно случилось бы.

— Если ты оставишь жену, — сказала Ловиан, — я обеспечу ее. По крайней мере, я могу взять ее в свою свиту. Но я могу сделать и кое-что сверх того.

— Спасибо. Правда, матушка, я благодарю тебя. — Он резко встал. — Ты меня извинишь? Мне надо немного побыть на воздухе.

Однако Ловиан знала, что он хотел скрыть слезы. Долго еще она сидела за столом в одиночестве и размышляла об этих «женских вопросах», которые были краеугольным камнем любого королевства.

Назавтра Райс и его люди рано покинули владения Ловиан, к ее большому облегчению. Упорные разговоры сына о мятеже озадачили ее.

Это было, в конце концов, преимуществом гвербрета — вмешиваться в события до того, как дело дойдет до открытой войны, чтобы либо укрепить свою власть, либо предотвратить действия мятежников. Позже, разговаривая с Родри и Слигином у себя в кабинете, она нашла ответ на вопрос, который так волновал ее.

— Он слишком резок. Никогда не думал, что его милость может быть таким неблагоразумным, — заметил Слигин.

— Неужели? — усмехнулся Родри. — Всю жизнь Райс вдалбливал в мою голову одно и то же: что он получит звание гвербрета, а я не получу ничего, кроме его милостыни. А потом дядя Гварик погиб на войне — и вот, глядите-ка! Я получаю клан в конце концов. Конечно, этот ублюдок никак не может успокоиться.

— Послушай! — рассердился Слигин. — Не смей так называть своего брата! И не оскорбляй свою мать!

— Извини меня, матушка! Тогда позволь мне именовать почтенного гвербрета жалким недоумком — и сойдемся на этом.

— Родри! — воскликнули одновременно Ловиан и Слигин.

— В конце-то концов! — Родри вскочил на ноги. — Вы что, рассчитываете, что я буду уважать человека, который хочет моей смерти?

Ловиан похолодела.

— Разве ты не видишь этого? — Родри дрожал от гнева. — Он собирается ехать на войну только в надежде увидеть, как меня убьют. Я держу пари, что Корбин и Новек тоже хотят посмотреть на это. Они убьют меня, а потом попросят мира. А Райс будет таким благородным, что позволит им возместить убытки его бедной матери. Потом, когда ты умрешь, бунтовщики получат то, чего они добивались, а он будет иметь то, что хочет он — мои земли. — Родри наклонился над ее стулом: — Да, матушка! Разве я не прав?

— Прикуси язык! — Слигин встал и оттащил его от матери. — Если ты и прав, ты не должен бросать это в лицо твоей госпоже.

Родри подошел к окну и смотрел на улицу, облокотившись на подоконник. Ловиан чувствовала себя так, словно Райс и Родри схватили ее за руки и рвут на части. Слигин с тревогой наблюдал за ней.

— Ваша милость, — окликнул он ее наконец. — Мы сохраним вашего младшенького живым. Он умеет владеть мечом, и у него есть много преданных людей, желающих ему добра.

Ловиан молча кивнула.

— Госпожа, — мягко сказал Слигин. — Нам лучше оставить вас.

Казалось, будто они ушли из комнаты навсегда, прикрыв за собой дверь.

— О, боги! — прошептала Ловиан. — Я никогда не думала, что он так сильно ненавидит Родри. — Она закрыла лицо ладонями и заплакала.

К большому удовольствию Джилл, Дрегису потребовалось еще несколько дней, чтобы завершить торговлю с жителями западных земель, которые все делали не спеша. По одному, как мужчины, так и женщины, приводили они лошадей, садились на траву и не торопясь торговались с купцом.

После того как сделка состоялась, проходил час или два — и появлялась следующая лошадь. Так как большинство жителей западных земель не знали дэверрийского наречия, переводчиком Дрегису служил человек по имени Дженантар. Джилл сама вызвалась помогать Дрегису и привела этим в ярость своего отца. Вечером второго дня, когда в торговле наступил перерыв, приехал Каллин и настоял на том, чтобы Джилл прогулялась с ним вниз к реке.

— Ради всех богов, я не желаю, чтобы ты проводила так много времени с Дрегисом, — увещевал он ее. — Похоже, тебя слишком интересуют эти западные дикари…

— Папа, мне непонятно, что ты имеешь против. Они се не такие примитивные. Посмотри на их одежду и украшения, и на мост, который они построили через реку. Где-то у них, наверное, есть фермы и города.

— Вот как? И что, ты хочешь поехать с этим Дженантаром, чтобы посмотреть на все это.

— Отец, ты рехнулся. У него есть жена и ребенок. И он не сказал мне ни одного обидного слова.

— Проклятье! В мире полно мужчин, у которых есть жены и которые только и думают о том, как им заполучить еще и хорошенькую девчонку впридачу.

— Отец! Я даже не знаю, что тебе ответить, если ты так свирепо настроен.

Каллин остановился и окинул взглядом бескрайние зеленые луга, руки его опустились, он выглядел уставшим. Джилл тронула его за плечо.

— Папа, ну что с тобой?

— Моя дорогая, я и сам толком не знаю. Все эти годы я думал, что там дальше девственная природа. И теперь я обнаруживаю здесь этот странный народец, который кишмя кишит… — Он в недоумении пожал плечами. — И можешь считать меня чокнутым, проклятье, но от них так и несет двеомером и колдовством!

Джилл не была бы более удивлена, если бы дрессированный медведь на рыночной площади начал петь песни, — ее по-военному бесстрастный отец говорил о двеомере?

— Ну так что? — рассердился Каллин. — Я знаю, что это звучит глупо, но тем не менее…

— Тем не менее, я думаю, что ты прав, отец.

Он мгновение смотрел на нее, а затем кивнул, явно ожидая, что она еще скажет по этому поводу. Джилл почувствовала, как холодная дрожь пробежала по спине, потому что он разглядел в ней что-то такое, что она отчаянно старалась скрыть. Серый гном неожиданно появился совсем близко, как будто дразня ее. Он оскалился, а затем снова исчез.

— Папа! Я никогда не оставлю тебя. Если ты подумал, что я смогу это сделать, то ты действительно сошел с ума.

Каллин немного смягчился, нежно улыбнулся ей.

— Ну и хорошо, моя дорогая. Извини меня. Если тебе хочется, можешь смотреть, как наш купец бойко торгует. Мы все равно скоро уедем отсюда.

Джилл сразу воспользовалась его предложением и вернулась назад, чтобы наблюдать за торговлей. Когда она села рядом с Дженантаром, он вопросительно поднял бровь:

— Твой отец думает, что я неподходящая компания для тебя?

Джилл молча пожала плечами. Он начал говорить что-то еще, но вдруг с проклятьями вскочил на ноги. Двое жителей западных земель сцепились с перепуганным Дрегисом, который держал в руке последний оставшийся у него для продажи меч. Они спорили о том, кому он достанется.

— Хватит! — сказал Дрегис. — Я не продам его ни одному из вас.

Два человека с бешенством смотрели друг на друга. Их прекрасные лица исказились от гнева.

— Джилл! — прошипел Дженантар. — Иди приведи Адерина. Быстро!

Не раздумывая, Джилл побежала в лагерь жителей западных земель. У входа в лагерь она вдруг остановилась, ошарашенная яркими красками, визгом детей и собак, непривычным языком, звучащим вокруг. Через несколько минут жители западных земель окружили ее. Зарычала собака, и девушка быстро попятилась.

— Адерин, — сказала она. — Дженантар велел мне найти Адерина.

Люди молча смотрели на нее.

— Пожалуйста, — снова начала Джилл, — помогите отыскать Адерина.

Они смотрели друг на друга. Их кошачьи глаза ничего не выражали. Все, даже женщины, носили длинные ножи на ремнях.

— Дженантар направил меня сюда, — повторила Джилл. Один человек посмотрел в ее сторону, но не произнес ни слова. Джилл хотела уже повернуться и убежать, но они стояли вокруг нее — и за спиной тоже. Затем она услышала голос Адерина. Он говорил на их языке.

Толпа расступилась, давая ему возможность пройти.

— Дженантар просил привести вас, — обратилась к нему Джилл. — Двое ваших парней подрались…

Адерин выругался в сердцах. Люди, которые всего мгновение назад, казалось, не понимали ни одного сказанного ею слова, вдруг сразу все заговорили об этой новости. Адерин схватил Джилл за руку и побежал с ней через луг, неожиданно проворно для старика. Она оглянулась и увидела, что толпа следовала за ними.

Дженантар встал между двумя парнями, которые хотели купить меч. Дрегис топтался рядом в нерешительности, держа меч дрожащими руками. Как только появился Адерин, все трое начали кричать изо всех сил.

Джилл поспешила к Дрегису.

— Иногда они весьма походят на нас, — произнес он дрожащим голосом. — Я рад, что пришел старик, и надеюсь, он призовет их к порядку.

Казалось, однако, что усилия, которые прикладывал Адерин, были тщетными. Все время, пока он терпеливо уговаривал их, эти двое холодно смотрели друг на друга, скрестив руки на груди, а их кошачьи глаза злобно щурились. Встряхнув головой, Дженантар решил оставить эту неприятную работу старику и присоединился к Джилл. Толпа вокруг них росла. Она состояла как из жителей западных земель, так и из погонщиков мулов. Появился и дикий народец, несмотря на то, что вокруг были посторонние. Они ухмылялись и скалились, обнажая свои остроконечные зубы.

— Они давно ненавидят друг друга, — заметил Дженантар. — Вряд ли удастся их примирить.

Он оказался прав, Адерин рубанул воздух рукой и вернулся в толпу жителей западных земель. Двое мужчин не торопясь сдернули туники, бросили их на землю, а затем выхватили ножи, которые были длиной не меньше фута и небрежно размахивали ими. Лезвия сверкали на солнце, Джилл почувствовала тошноту. Удивительно, как это она согласилась смотреть, как люди убивают друг друга прямо у нее на глазах. В мертвой тишине противники приплясывали друг против друга. Их странные глаза превратились в щелочки, губы были плотно сжаты. Это совсем не было похоже на обычную схватку между двумя дэверрийскими мужчинами, которая сопровождалась боевыми кличами. Здесь был молчаливый поединок животных: маневр — отступление, натиск — отступление, пот льет ручьем, и голые спины блестят, как лаковые… Они все кружили и кружили, по очереди атакуя друг друга. Осторожное сближение, затем стремительная потасовка. И вот один уже упал на спину. Его рука была процарапана от локтя до плеча. Дрегис выругался. Наблюдающая за схваткой толпа затопала ногами. Адерин подбежал, чтобы развести бойцов, и те сразу отступили.

— Это только до первой крови? — спросила Джилл с облегчением.

— Да, — ответил Дженантар. — Извини, я забыл тебя предупредить.

Держа в руке окровавленный нож, победитель подошел к Дрегису. Тот молча протянул ему меч. Побежденный стоял в одиночестве с поникшей головой. Кровь капала на землю с его руки, пока Адерин не схватил его и насильно не потащил прочь.

— На сегодня кончено, — заметил Дженантар. — Для следующего раза они найдут новый предлог. Однажды первая кровь прольется из чьего-нибудь горла.

Джилл взглянула на человека, которого считала своим Другом, и снова почувствовала себя чужестранкой. Его затуманенные узкие глаза смотрели пристальным немигающим взглядом. «Они действительно похожи на дикий народец, — подумала она. — Отец был прав, считая, что они опасны». Этой ночью она услышала музыку, доносящуюся из лагеря жителей западных земель и впервые порадовалась тому, что сидит около костра с такими же людьми, как она сама.

К вечеру третьего дня в табуне Дрегиса уже насчитывалось двенадцать западных гунтеров, включая чистокровного золотого, которого он особенно хотел получить — и как раз вовремя, потому что Дженантар внезапно объявил, что они больше не желают торговать. Дрегис не стал ничего доказывать, просто сказал своим людям, что завтра они тронутся в обратный путь.

— Я поеду с вами, — сообщил Дженантар Джилл. — Адерин берет с собой еще трех человек из наших для охраны.

— Он правильно делает. Я встречала этого Лослейна. Не доверю ему даже медной монеты, не то что своей жизни. Ну, а если вы выскажете ваши претензии тирину, его схватят и выдадут вам.

— Ваши что? — переспросил Дженантар.

— Недовольство или жалобы. Это когда кто-то чувствует несправедливость и просит тирина или гвербрета рассудить дело. Жрецы Солнца приходят тоже, потому что они знают все законы.

— Ну и хорошо. Не сомневаюсь, что Адерин сделает все как надо.

На рассвете следующего дня караван приготовился для длительного перехода в Элдис. Было холодное серое утро. Мулы ревели и упирались, когда зевающие погонщики грузили оставшиеся от продажи товары и провизию, которую Дрегис получил от жителей западных земель. Джилл помогала собрать свободных лошадей. Адерин прискакал со своей охраной: Дженантаром и еще двумя мужчинами, которых он представил как Калондериэля и Албарала. Дженантар вел коня, который тащил нагруженные носилки.

— Поедете во главе колонны вместе со мной и Джилл, — сказал Дрегис старику. — А ваши люди пусть двигаются в конце каравана с Каллином — как охрана, если вы не возражаете.

— Ты — главный в караване, — сказал, улыбаясь, Адерин. — Будем делать так, как ты прикажешь.

Караван возвращался в Каннобайн другим путем. В первый день Дрегис вел его прямо на юг по бесконечной степи. Однажды они увидели вдали крошечные фигурки всадников на лошадях, а также коней без всадников. Они проследовали на запад, словно корабль, плывущий по зеленому океану. Джилл не переставала удивляться тому, что так может быть: когда без конца переезжаешь из ниоткуда в никуда, всегда свободный, словно ястреб в поднебесье. Она жила такой жизнью, но знала совершенно точно, что когда-то ее скитаниям придет конец. Иногда она выбивалась из колонны и поджидала Каллина, а затем некоторое время держалась рядом с ним. Она замечала седые пряди в его волосах и морщины вокруг глаз. Наступит день — и какой-нибудь юнец с мечом решит его судьбу. Мысль об этом вызывала в ней такую панику, что временами перехватывало дыхание.

На второй день караван повернул на восток. Иногда они вплотную подходили к стоявшим, казалось, непроходимой стеной лесным великанам, но Дрегис хорошо знал маршрут и вел их от одного широкого луга к другому. Однажды их путь пролегал между лесной порослью из молодых березок и ольховых деревьев с одной стороны и вспаханным полем — с другой. Сложенная из камней стена огораживала длинное поле и пастбище. На пастбище Джилл увидела полуразрушенные каменные стены и белых коров, свободно разгуливавших по лугу. Они одичали и были так же пугливы, как олени.

Джилл поинтересовалась у Адерина, ехавшего впереди нее, не это ли фермы жителей западных земель.

— Нет, это фермы жителей Элдиса, — отвечал Адерин. — Когда-то давно лорды Элдиса попытались захватить эти земли. Они продвинулись далеко на запад, но не смогли Удержать своих владений.

— Это было бедой для жителей западных земель?

— Да. Горем, и еще раз горем. Их земли простирались намного дальше на восток, и им пришлось уступить их.

— Я никогда не слышала об этом.

— Это было очень давно, и люди Элдиса забыли об этом. Правда, об этом намеренно не упоминалось. Тебя не удивляют названия наших рек? Это ведь не дэверрийские слова, правда, девочка?

— Конечно. Делондериель звучит почти так же, как Калондериэль.

— Совершенно верно. И Элдис, когда сюда впервые пришли люди из Дэверри, тоже назывался по-другому. — Адерин задумался на мгновение. — Бог знает, когда это было… около восьмисот лет назад, если мне не изменяет память. Я очень давно изучал этот вопрос.

Вскоре Дрегис указал место, где они должны остановиться на ночлег. Под сенью каменной стены, когда-то огораживающей то, что было полем и орешниковыми зарослями на берегу ручья, они стреножили лошадей, разгрузили мулов и начали разбивать лагерь. После обеда Дрегис держал совет, как ехать дальше.

— Этот ручей южнее впадает в реку, — говорил он. — Мы пойдем вдоль него до побережья, а затем повернем на восток, дальше — вдоль морского берега до Каннобайна. Я думаю, нам понадобится на этот переход два дня, если продержится сухая погода.

Внезапная холодная дрожь пробежала по спине Джилл, как будто кто-то дотронулся до нее холодной ладонью. Она была уверена в том, что их ожидает большая беда — например, ураган. Она постаралась отвлечься от этого неприятного ощущения. Поздней ночью, когда она пыталась заснуть, возле нее появился серый гном. Он также был озабочен: дергал ее за рубашку, показывая рукой на восток. Его рот открывался в беззвучном плаче. Наконец Джилл поднялась и пошла вслед за ним к краю спящего лагеря. Гном подпрыгивал вверх, продолжая указывать на восток.

— Я ничего не вижу, — недоумевала Джилл.

Гном стиснул руками голову, как будто почувствовал сильную головную боль, а потом быстро исчез. Джилл вернулась на свое место. Ночь была совершенно спокойной, если не считать обычного топота лошадей и мулов. Вдруг она услышала крик совы и подняла вверх голову. На фоне звезд промелькнула тень летящей птицы.

Джилл задремала, и ей приснился тревожный сон. Как будто огромная сова пролетела высоко над головой, и крик ее был предостережением о приближавшейся опасности. Только на рассвете Джилл проснулась, вздрогнув от толчка. Серый гном дергал ее за волосы.

— Сейчас, — сказала Джилл. — Дай мне надеть сапоги, а потом пойдем, покажешь мне еще раз.

Гном отвел ее вниз к ручью — туда, где среди зарослей орешника возвышался старый дуб. Гном прыгал вокруг нее и показывал на дерево. Джилл посмотрела вверх и увидела Адерина, сидящего на ветке. Он смущенно улыбнулся ей и, совсем как молодой, быстро спустился с дерева вниз.

— Я должен был убедиться, — пояснил Адерин, и Джилл увидела, что он сильно обеспокоен. — Мы в смертельной опасности, дитя. Беги, побыстрей разбуди своего отца.

Вдвоем они поспешили назад к просыпающемуся лагерю. Люди вставали, зевая и поеживаясь. Лошади и мулы паслись на лугу. Джилл нашла Каллина, когда он натягивал сапоги.

— Папа, пойдем со мной, — заторопила Джилл. — Адерин говорит — приближается опасность.

Каллин вскочил и схватил меч, лежавший на земле. Он на бегу застегивал ремень. Они нашли Адерина, когда тот в чем-то убеждал совсем расстроенного Дрегиса.

— Ты ведь давно знаешь меня, — горячился Адерин, — пожалуйста, друг, ты должен поверить мне сейчас.

— Кому же мне верить? — сказал Дрегис. — Но откуда, прах и пепел, ты знаешь? Я никогда здесь не встречал никаких разбойников. А ты говоришь, что целый отряд ждет нас в засаде. Есть в этом какой-нибудь здравый смысл?

— Ты должен мне верить. Я знаю. Необходимо что-то придумать, или нас всех перережут по дороге.

При взгляде на лицо Дрегиса становилось ясно, что он думает, будто старик совсем сошел с ума. Адерин наклонился к нему и пристально посмотрел прямо в глаза. Сомнения Дрегиса тут же исчезли.

— Согласен. Я сделаю все, что ты говоришь.

У Джилл задрожали руки. Воздействие Адерина на Дрегиса было явно колдовским. Она это знала. Когда Адерин посмотрел на нее, она опустила голову и не решилась на него взглянуть. Он тихо засмеялся, жестом поблагодарив ее за молчание.

— Каллин, — окликнул он, — ты веришь мне?

— Я-то верю, — ответил тот. — Но мне непонятно, как вы оба могли увидеть разбойников? Что, магический кристалл?

Теперь испугался Адерин. Каллин устало улыбнулся.

— А сколько их там?

— Около тридцати человек. И, кажется, они хорошо вооружены… прямо как отряд лорда.

Дрегис стал мертвенно-бледным. Испуганные погонщики мулов столпились и шепотом передавали друг другу это известие.

— Будем искать убежище. — Каллин выглядел скучающим и ленивым, как будто просил пива в таверне. — У погонщиков есть дубины, но они не смогут воспользоваться ими, если будут сражаться против всадников. Надо найти лес или скалы — что-нибудь, — что заставит их спешиться.

Адерин сомневался в том, что это поможет.

— Знаете что, — вмешалась Джилл. — Если тут жили лорды, то у них наверняка должны быть и крепости. Могут здесь найтись уцелевшие крепости?

— Ну конечно, — проговорил Адерин. — Простите меня, я совсем не разбираюсь в военных делах. Есть одна — около пяти миль к юго-западу. Стены были еще целы, когда я проезжал по этой дороге в последний раз.

— Ну и чудесно! — воскликнул Каллин. — Мы сможем продержаться там, пока Джилл съездит в Каннобайн и вернется назад с людьми тирина.

— Что? — возмутилась Джилл. — Ты не можешь отослать меня отсюда.

Каллин ударил ее по лицу.

— Ты должна выполнять приказы, — жестко сказал Каллин. — Исхудавший мул проедет этот путь за два дня, а всадник с твоим весом, щадя лошадь, — за день. Ты поедешь к тирину и попросишь помощи. Ты слышишь меня?

— Слышу, — Джилл смотрела на него хмуро. — Но послушай и ты меня: ты должен оставаться в живых, пока я не вернусь с подкреплением.

По холодной судороге, перекосившей его рот, Джилл поняла, что он сомневался в том, что будет жив. Вдруг ей померещилось, что она превратилась в воду и унеслась прочь, исчезнув, как это делает дикий народец. Каллин схватил ее за плечи и начал трясти.

— Ты поедешь, ради жизни каждого человека из этого каравана, — говорил он. — Ты поняла меня?

— Да. Я возьму двух гунтеров. Это лучшие лошади из тех, что у нас есть.

Дженантар оседлал одного коня, на другого надел поводья и держал их, пока Джилл устраивалась в седле. Когда она наклонилась, чтобы взять у него поводья, их взгляды встретились.

— Увидимся завтра, — сказал Дженантар.

— Молю богов, чтобы это сбылось.

— Я знаю пару трюков, которые мы можем устроить этим мерзавцам. Мы задержим их.

Неожиданно Дженантар поднял руки над головой и с дьявольской улыбкой изобразил несколько движений какого-то неизвестного танца. В этот тревожный день вид боевого задора произвел на всех очень странное впечатление.

Казалось, для того чтобы заставить караван двигаться, понадобится целая вечность. Каллин сновал вдоль колонны, отдавая приказы.

Он распорядился, чтобы люди сняли часть груза с мулов и сели на свободных лошадей. Он заставлял каждого шевелиться как можно быстрее, изредка подхлестывая отстающего мула и вынуждая его бежать галопом. Наконец они добрались до разрушенной крепости, миновав широкий луг, поросший травой, среди которой возвышались одинокие пирамиды из камней, сложенные над воинскими могилами.

Каменные стены вокруг крепости и сама башня казались крепкими, хотя деревянные ворота и постройки давно сгнили. Сорняки и плющ буйствовали во дворе. Каллин завел караван вовнутрь.

— Заведите мулов и лошадей в башню, — прокричал он. — Накормите и постарайтесь их успокоить.

Когда его команды были выполнены, он обежал вокруг двора в поисках колодца. Как он и предполагал, колодец был в запустении, завален камнями и зарос плющом. Он побежал назад в башню и отправил троих погонщиков к ручью, приказав заполнить все горшки и ведра, какие имелись. В конце двора он увидел Адерина, испытывавшего на прочность заржавевшую винтовую лестницу, ведущую на второй этаж.

— Она выдержит мой вес, — произнес Адерин. — Но не советую такому здоровяку, как ты, пытаться взобраться по ней.

— Я думаю, что пол не выдержит даже тебя, — заметил Каллин, посмотрев вверх на сгнившие балки.

— Я должен попробовать. Мне нужно высокое уединенное место. Я боюсь испугать людей. Они и так уже обезумели от колдовства.

Каллин почувствовал тошноту.

— Джилл сказала, что Лослейн — советник лорда, — продолжал Адерин. — Мог ли он убедить лорда, чтобы тот послал людей задержать нас?

— Это зависит от того, насколько Корбин доверяет ему. Мне кажется, мог, но в это трудно поверить. Ты думаешь, Лослейн решил перехватить тебя, чтобы его не судили за убийство?

— Я думал об этом с самого начала. Но это странно. И все же люди, которых я видел, были хорошо вооружены. Я попытаюсь посмотреть еще разок. — Адерин начал взбираться наверх с неожиданным для его возраста проворством.

Каллин выбежал из башни и увидел жителей западных земель, которые уже распаковали два больших лука, сделанных из какого-то темного дерева, отполированного до блеска. Они были высотой с человеческий рост. Каллин видел такие впервые.

— Вы умеете стрелять из лука? — спросил Каллин.

— Да, — ответил Дженантар. — Я решил приготовить для наших бандитов небольшой сюрприз. — Он махнул рукой в сторону Албарала, который снимал меч, расстегнув ремень. — Он, конечно, не Каллин из Кермора, но мы тоже сражаемся с помощью длинных ножей.

— Может, нам еще удастся послать кое-кого из этих мерзавцев в Иные Земли? Албарал, у тебя есть какие-нибудь доспехи?

— Элдисская кольчуга. Я думаю, она не помешает, поэтому надену ее на всякий случай.

— А я-то считал, что глупо было тащить сюда весь груз, — сказал Калондериэль.

Албарал улыбнулся, скривив рот. Теперь только Каллин заметил, что на щеке у него был шрам — более длинный, чем его собственный.

— Так, понятно, — усмехнувшись, заметил Каллин. — Ваши люди и между собой дерутся? Да?

— Бывает иногда. Но вот этим меня отметил лорд из Миса. Я в ответ убил негодяя. Но это было давно.

Все четверо уставились на узкий проем бойницы на верхней плоскости крепостной стены.

— Толщина этой стены около пяти футов, — сказал наконец Дженантар. — Если действовать осторожно, отсюда можно стрелять. Эти выступы будут служить защитой для ног.

— Зубцы. — С удивлением Каллин обнаружил, что они ничего не знали о крепостях. — Это называется «зубцы».

— Но нам надо еще поднять сюда все необходимое, — Албарал взял в руки веревку от лука, свернул ее арканом и бросил. Петля взметнулась вверх, охватив зубец с такой легкостью, как будто Албарал ловил лошадь в табуне. Каллин восхищенно присвистнул.

— Сейчас мы поднимемся по приставной лестнице, — проговорил Калондериэль. — Непохоже, чтобы эти разбойники все еще лежали в засаде. Если бы они были там, над ними летала бы стая птиц.

— Адерин посмотрит, — сказал Дженантар. — Он только что отправился.

Только теперь Каллин услышал странный шум — как будто крылья огромной птицы рассекали воздух.

Каллин посмотрел вверх — оказалось, что он не ошибся: огромная сова добрых пяти футов в длину взлетела с башни, сделала круг, а затем устремилась на восток, издав долгий печальный крик.

Албарал рассеянно махнул ей рукой на прощание, как будто расставался с другом. Каллин еле удержался, чтобы его не стошнило.

— Прах и пепел! — воскликнул Каллин. — Адерин может превратиться в сову?

— Запросто, — ответил Дженантар. — А ты разве не видел?

Каллин не мог этому поверить. Он видел птицу своими глазами, но тем не менее сомневался в том, что Дженантар сказал правду. Он помнил, что Адерин поднялся вверх по лестнице с подобным намерением, но его разум прямо отказывался признать это реальностью. Он долго смотрел в небо, прежде чем смог заговорить.

— Ладно, — сказал он наконец. — Давайте лучше наденем кольчуги.

Каждое утро, если не было проливного дождя, Родри выводил свой отряд на учение — объезжать лошадей. В последнее время из-за угрозы мятежа они упражнялись дольше, чем обычно — и всадники, и пехота должны быть готовы к боевым действиям. Он даже решил однажды устроить тренировочный поход на целый день. Он разговаривал с капитаном Канрисом после завтрака, как вдруг ему в голову пришла мысль, что неплохо было бы проверить, смогут ли они провести целый день в кольчугах.

— Приготовьте провизию для обеда, — сказал Родри капитану. — Мы отправимся в полном снаряжении, там передохнем немного — и затем вернемся назад.

— Все понял, господин. А куда мы держим путь?

— Не имеет значения. — И Родри сказал первое, что пришло ему в голову: — На запад.

Было солнечное утро, хотя над океаном у горизонта зловеще нависла темная полоса тумана. Время от времени Родри поворачивался в седле, чтобы посмотреть на своих людей, которые двигались двумя колоннами, держа в руках щиты с изображением красного льва. Вскоре он поведет за собой целую армию. Он подозвал к себе капитана. Это был крепкий тридцатилетний мужчина со светлыми волосами и висящими усами, почти такими же густыми, как у Слигина. Он прослужил в крепости всю свою жизнь, и Родри мог говорить с ним откровенно.

— Люди между собой говорят о двеомере? — поинтересовался Родри.

— К сожалению да, господин. Я делаю все, что могу, чтобы прекратить эти разговоры.

— Я знал, что могу на тебя положиться. А что ты сам думаешь об этих слухах?

— Все это бред, господин.

— Правильно. Я тоже с этим согласен.

Днем, решив немного передохнуть, они остановились недалеко от границы, где река делала поворот на север.

Родри, так же как это сделали бойцы его отряда, расседлал своего коня, пустив его побегать на воле. Затем он повалился вместе со своими людьми на траву. Он знал, что они смотрели на него как на чужака, и хотел показать им, что неожиданное повышение не вскружило ему голову. Они все вместе смеялись во время еды и дружески шутили. Вдруг Родри услышал приближавшийся топот копыт. Он вскочил и посмотрел на север.

— Кто бы это мог быть? — удивился Родри. Канрис присоединился к нему и прищурил глаза, всматриваясь в крошечные фигурки вдали.

— Может быть, это старый Невин, травник? — предположил Канрис.

— Нет, это не он. Потому что я вижу двух западных гунтеров, а не мерина с мулом.

— Прах и пепел, ну и зоркие же глаза у вашей милости!

— Ну и ну! — Родри увидел, как блестит серебро на ремне всадника. — Это серебряный кинжал с двумя западными гунтерами. Может, конокрад?

Всадник пустил лошадь в галоп и стремительно поскакал им навстречу. Так поступил бы серебряный кинжал, но не конокрад. Это оказался светловолосый молодой парень, весь забрызганный дорожной грязью. Он ехал без щита, хотя на боку у него висел меч. Парень соскочил с коня, подбежал к Родри и опустился перед ним на колени. На щеке его красовался синяк.

— Господин, — заговорил он. Судя по голосу, ему было около четырнадцати лет. — Вы служите тирину Каннобайна?

— Да. И я ее сын, кроме всего прочего. Лорд Родри Майлвад.

— А, Майлвад! Ну, слава всем богам! Тогда я знаю, что могу доверять вам. Меня послал к вам купец, ведущий караван, чтобы просить о помощи. Это разбойники, ваша милость. Их около тридцати, и они загнали нас в разрушенную крепость к северу отсюда.

— Разбойники? В моих владениях? Я посажу их головы на колья! — Родри повернулся к отряду, чтобы отдать команду. — В седло! Приготовиться к походу! Амир, скачи назад в крепость и сообщи ее милости это известие. Передай, чтобы послали обоз с запасами провизии и лекаря.

Все засуетились, выполняя приказы.

— Поднимись с колен, серебряный кинжал, — сказал Родри. — Кем ты был в караване, наемным охранником?

— Да. Но только мой отец, а не я. Я просто путешествую вместе с ним.

— Ну, тогда садись на коня и быстрее показывай, куда ехать. Какая удача, что именно здесь оказался мой отряд. Прямо как будто колдовство, или что-нибудь в этом роде.

Паренек неожиданно заливисто захохотал и побежал назад к своим лошадям.

От Адерина не было никаких известий в течение всего этого жаркого дня.

Пока погонщики отдыхали в башне, Каллин и Дженантар все время были начеку. Каллин вел наблюдение у ворот, а Дженантар ходил взад-вперед вдоль стены. Калин уже засомневался в том, что вновь увидит старика: может быть его схватил какой-нибудь зверь? Наконец, когда солнце было уже совсем низко над горизонтом, Дженантар радостно закричал:

— Вот он!

Хотя Каллин сильно напрягал глаза, прошло несколько минут, прежде чем он увидел далеко в небе летящую точку — это, наверное, и был филин. И снова, при виде этого огромного существа, Каллин почувствовал тошноту. Птица внезапно упала вниз и скрылась в верхнем окне башни. Через несколько минут Адерин выбежал из башни, на бегу надевая через голову свою тунику.

— Едут! — прокричал Адерин. — Помощь от лорда Родри — его отряд приближается с юга.

— А что там с Джилл? — спросил Каллин. — Небось, загнала обоих коней?

— Нет, она встретила Родри по дороге в крепость. — Адерин встревожился на мгновение. — Что-то очень странное затевается здесь. Дженантар, ты видел ястреба там, в небе?

— Одного или двух, — ответил Дженантар. — О, боги, так ты думаешь…

— Да, думаю. Скорее всего, Лослейн стоит за этим. — Адерин повернулся к Каллину. — Люди, которых я видел, хорошо вооружены, у них отличное снаряжение и щиты с разными эмблемами.

— Тогда это, конечно, не бандиты, — сказал Каллин. — Что же задумал Лослейн? Пытается убить свидетелей своего преступления?

— Я тоже сначала об этом подумал. Но главный свидетель против него я. А поймать человека, который может взять и улететь, — безнадежное дело. — Старик позволил себе дьявольскую улыбку. — Что-то очень странное здесь затевается, не нравится мне все это.

Люди выбегали из башни. Каллин торопился распределить те жалкие силы, которые у него имелись: два отборных фехтовальщика, включая его самого; три человека, умеющие управляться с большими дубинами; пятеро, которые более или менее знали, как держать дубину в руках. Ворота были такой ширины, которой едва хватало, чтобы в них плечом к плечу поместились два человека. Он и Албарал постараются продержаться в них как можно дольше. Дрегис с остальными будут держать наготове приставные лестницы — примерно на расстоянии одного шага. Наверху на стене стрелки из луков стояли наготове с полными колчанами. Адерин вскарабкался наверх и присоединился к ним.

— А теперь слушайте, ребята! — обратился ко всем Каллин. — Никаких подвигов, как в бардовских песнях. Только отбиваться, чтобы удержать свои позиции.

Через некоторое время Каллин увидел, как с востока быстрой рысью двигается отряд из тридцати четырех всадников, одетых в кольчуги. Приблизившись на расстояние около трехсот ярдов, они остановились и собрались вокруг командира для срочного совещания, а потом снова начали движение. Каллин видел, что всадники опустили щиты и уже готовы были спешиться, чтобы начать атаковать ворота. Но так как они были жителями Элдиса, то предпочитали оставаться в седле как можно дольше, и этот обычай оказался для них роковым. В ста ярдах они остановились — с таким расчетом, чтобы копья не могли их достать.

И тут стрелы одна за другой полетели со стены. Передние лошади вставали на дыбы. Они ржали и тяжело падали на землю, таща за собой седоков. А стрелы все летели и летели. Лошади брыкались в панике. Люди кричали и ругались.

Стрелы летели снова и снова бесшумным дождем смерти. Отряд превратился в беспорядочную толпу, состоящую из людей и испуганных лошадей, а дождь стрел все не прекращался. Крича и визжа, отряд повернул назад и спасался бегством, оставив позади двенадцать убитых. Лошадей на земле лежало еще больше. Агония их была страшна. Отъехав дальше от крепости, всадники перестроились. Погонщики мулов начали смеяться. Каллин обернулся и приказал им замолчать.

— Это еще не конец. Стрелы скоро закончатся, а если хотя бы десяток этих ублюдков доберется до ворот, тогда нам будет не до смеха.

Наступило томительное ожидание. Солнце переместилось по небосклону, а их враги еще совещались и спорили между собой. «Где-то Родри со своими людьми?» — подумал Каллин. Он на них очень рассчитывал.

Наконец Каллин увидел, что противники спешились. Они разделились на две команды и каждая начала окружать крепость, двигаясь навстречу другой. Дженантар бормотал что-то себе под нос. Судя по тону, это были проклятия.

— Они что-то придумали, — заметил Албарал.

— Похоже на то, — согласился Каллин. — Единственное, что им остается, — напасть на нас со всех сторон и окружить, скрываясь под стенами.

— Мы не сможем остановить их силами двух стрелков.

Они мрачно улыбнулись друг другу. И тут Каллин словно прозрел — как он мог ненавидеть жителей западных земель? Он и Албарал понимали друг друга с полуслова.

Неприятель приближался к крепости с тыльной стороны. Дженантар начал продвигаться боком навстречу им вдоль стены, но Калондериэль задержал его возле ворот. На мгновение все стихло вокруг. Затем прозвучал сигнал горна. Отразившись от стен башни, он стал призывом к наступлению.

Голоса людей звучали все ближе и ближе: наконец первые бойцы из отряда врага бросились к воротам. Трое, четверо, а потом уже невозможно было сосчитать, сколько их.

Все столпились, но ворота были слишком узкими для нахлынувшей толпы. Борьба разгорелась еще ожесточеннее, когда в ход пошли мечи. Каллин в методично отражал удары, используя свой щит. Выкрикивая боевые призывы, люди из арьергарда напирали на впереди идущих, нарушая равновесие. Каллин и Албарал наловчились наносить удары и отбиваться по очереди, дополняя и подменяя друг друга.

Стрелы летели вниз в гущу толпы. Каллин увидел, как копье прорвало кольчугу воина и пронзило его, как вертел пронзает цыпленка. С воплями ужаса часть отряда пыталась выбраться и бежать назад вокруг стены. Остальные волной накатывали вперед. Каллин убивал лишь в крайнем случае, защищая свою жизнь. Сквозь крики Каллин услышал, как вновь затрубил горн.

— Красные Львы! — закричал Калондериэль.

— Каннобайн, — взвыл Дрегис.

Оказавшись между отрядом лорда Родри и крепостью, враг метался в панике, крича и ругаясь. Группа людей безрассудно бросилась вперед. Каллин увидел, что Албарал потерял равновесие, и, размахивая мечом вокруг себя, стал пробираться к нему. С воинственным криком Дрегис подбежал к ним. Краешком глаза Каллин успел заметить дубину, опускающуюся на голову противника, затем послышался треск, после чего неприятель рухнул на землю. Другой замахнулся, целясь в Албарала, но стрела попала ему в спину. Быстро подскочив к нему и размахнувшись, Каллин убил и последнего. Он бросил свой щит и подхватил Албарала, который шатался, но пытался удержаться на ногах.

— Всегда знал, что эта крепость увидит мою смерть, — проговорил Албарал, — но никогда не думал, что буду оборонять ее.

Он закашлялся. Кровь появилась на его губах. Каллин опустился на колени, шатаясь под тяжестью тела Албарала, и положил его на спину. Но Албарал умер до того, как оказался на земле. Его губы застыли в окровавленной улыбке: он улыбался своей шутке. Вокруг раздавались возгласы погонщиков мулов. Каллин закрыл глаза Албарала и скрестил его руки на груди, затем поднялся и оказался лицом к лицу с Родри. Мгновение они просто молча смотрели друг на друга.

У Каллина было такое чувство, будто он встретил знакомого и он не мог понять, в чем дело: он знал этого молодого человека, как своего брата. Потом это ощущение прошло.

— Потерял друга? — спросил Родри.

— Да. Бывает и такое.

— Ты прав, серебряный кинжал.

Каллин кивнул головой и с грустью подумал: Албарал стал его другом здесь, у этих ворот. Прибежали два других жителя западных земель. Увидев Албарала, Дженантар вскрикнул и опустился на землю рядом с ним. Калондериэль медленно положил руки на пояс, словно удерживая самого себя на месте.

— Еще один, — прошептал он. — Убитый проклятыми круглоухими.

Потом он посмотрел вверх и выкрикнул единственное слово на своем языке, совершенно ясное для всех, кто его слышал: месть. Каллин и Родри посмотрели друг на друга, затем повернулись и пошли, оставив жителей западных земель оплакивать своего друга. Когда они отошли достаточно далеко для того, чтобы их не было слышно, озадаченный лорд повернулся к Каллину:

— Западный народ? Ничего не понимаю. При чем здесь они?

— Правду сказать, все это очень странно, — ответил Каллин. — Господин, эти люди не были разбойниками. Как вы отнесетесь к тому, что я скажу вам: советник Лослейн стоит за этой бойней! Лослейн из крепости Браслин.

Родри это показалось сомнительным. Он взглянул вниз на щит одного из убитых противников — зеленый, с красно-коричневым шевроном.

— Проклятье, ты прав! Это символ Корбина! Ты заслужил вознаграждение, серебряный кинжал. Мне кажется, ты был во главе первого сражения начавшейся войны.

Ловиан была неприятно удивлена, узнав об изменении планов Родри из донесения, которое доставил ей Амир. Она ничего не сказала Амиру, но эта новость сильно ее встревожила ее. Она знала, что в Западном Элдисе не было никаких разбойников — по той простой причине, что не было торговых караванов, на которых можно было бы поживиться. Во время обеда она и двое ее служанок — Даниан и Медилла сидели за столом в мрачном молчании, ожидая возвращения отряда. Ловиан попробовала что-то съесть, но потом решила, что она еще не проголодалась.

— Госпожа чем-то встревожена? — спросила Медилла.

— Да, Родри сделал глупость, отправившись в бой вот так, наобум.

Они обе кивнули в знак согласия. Черноволосая и изящная Даниан и светловолосая невзрачная Медилла были скорее знатными подругами, чем служанками Ловиан. Сейчас им обеим было около сорока, а двадцать лет назад обе они предпочли принять дружбу Ловиан взамен того, чтобы выйти замуж за недостойных женихов, которых их отцы нашли для них. Обе они, будучи умными и проницательными женщинами, были для тирины советчицами, и Ловиан знала, что она может рассчитывать на абсолютную преданность обеих.

— Этой ночью я поняла, что мне очень недостает Тингира, — сказала Ловиан. — У него все же были свои хорошие стороны.

— Он разбирался в военных делах — это правда, — поддержала ее Даниан.

— Дани, а ты думаешь, что эти так называемые разбойники — действительно простые грабители?

— Нет. Я думаю, мы напрасно не известили о случившемся Слигина.

— Это хорошая идея. Мы можем послать с донесением одного из конюхов. Парень, который только что приехал от Родри, должно быть, смертельно устал. — Ловиан уже собралась позвать конюха, как вдруг услышала шум во дворе: слуги выбежали встречать вновь прибывших.

«Может быть, это Родри с отрядом», — подумала Ловиан и поднялась со стула, но в это время в зал вошел Слигин, а следом за ним — Невин.

— Слава богам, — сказала Ловиан. — Я только что собиралась отправить к вам гонца.

— Не волнуйтесь, ваша милость! Невин только что рассказал мне, что Родри как сумасшедший гоняется за разбойниками. Ха!

— Я совершенно случайно встретился с ними по дороге сюда, ваша милость, — сказал Невин. — Я выкапывал корень валерианы в степи.

— По мне, так хоть собачье дерьмо ты там искал… — хмыкнул Слигин. — Главное, что сразу пришел ко мне! Ваша милость, меня тревожит известие, которое Невин только что сообщил.

Ловиан увидела, что вооруженные люди начали заполнять зал: двадцать, тридцать, около сорока человек, — почти весь отряд Слигина.

— Даниан, пойди скажи слуге, пусть он принесет пива для этих людей, — велела Ловиан. — Невин, выпей с нами немного меда. Я думаю, ты это заслужил.

Как только они сели за стол, Слигин начал свой рассказ. Не прошло и двадцати минут с тех пор, как Невин сообщил ему свои новости, как прибыл гонец от лорда Эдара — северного соседа Корбина. Он сообщил о том, что Корбин и его единомышленники устроили перекличку, собирая армию. Эдар отослал своих жену и детей укрыться у ее брата на востоке, а сам отправился вместе с отрядом в Каннобайн.

— Он прибудет через пару дней, — сказал Слигин. — Я хотел снарядить посыльного, но потом решил, что лучше сам сообщу эту весть. Я позволил себе отправить гонцов за остальными преданными вам людьми. Думаю, нам нельзя тратить время даром.

— Благодарю вас, — ответила Ловиан. — У меня нет людей, чтобы разослать во все концы.

— Мне Невин так и сказал, и я подумал, ваша милость, вдруг у ваших ворот появится армия, как же вы с одними только слугами будете защищать Каннобайн?

— Мы сможем защитить крепость, если вы поддержите нас, но я буду очень рада, если ничего не случится.

— И то верно. — Слигин отпил мед большим глотком. — Остальные ваши сторонники будут завтра. Я передал, чтобы они приезжали прямо ночью, если смогут. Перед тем как выступить, мы оставим здесь хорошую охрану.

— Вы собираетесь поехать на север — за Корбином?

— На запад, госпожа. С кем Родри выехал в степь? Человек пятьдесят в отряде и сколько-то еще в охране каравана. Против двухсот человек Корбина… И я держу пари, что сейчас он едет прямо на запад.

Ловиан крепко сжала губы, чтобы не закричать.

— Не расстраивайтесь раньше времени, ваша милость, — вставил Невин. — Позже я расскажу вам кое-что интересное.

— Мой господин, — сказал Адерин. — Я знаю, у вас нет причин доверять мне, но я клянусь вам, что говорю правду.

Родри захотелось схватить этого человека за плечи и начинает трясти его. Целый час он только и слышал, что разговоры о двеомере, и сейчас было такое ощущение, будто эти странные слова и рассказы физически затопили его. Он повернулся к Каллину, который сидел рядом с ним у костра во дворе крепости.

В пляшущем свете костра бесстрастное лицо серебряного кинжала казалось непроницаемым.

— Я верю ему, господин, — проговорил Каллин. — Разве он не предупреждал нас о засаде? К тому же разве он не сообщил о том, что вы следовали к нам на помощь?

— Да, вы правы, — сказал Родри, тяжело вздохнув. — У ладно, Адерин. Если Слигин едет сюда со своей армией, тогда мы останемся здесь и будем ждать его.

— Спасибо, господин, — ответил Адерин. — Если вы позволите, хочу дать вам совет: надо, чтобы завтра ваши люди срубили несколько деревьев и забаррикадировали проемы в стенах. У Дрегиса осталось несколько топоров.

— Хорошая мысль, — ответил Родри. — Прах и пепел, я начинаю чувствовать себя дураком. Неужто я потерял разум?

— Ничего подобного, ваша милость, — ответил Адерин. — Западня была устроена очень хитро, и вы никак не могли знать о том, что Лослейн воспользовался колдовством, чтобы направлять ваши действия. И все обошлось только потому, что Лослейн ничего не знал о Невине. — Родри задрожал при этих словах. — Но мне неясно только одно — почему Корбин не взял сюда всю свою армию?

— Это просто объяснить, — вмешался Каллин. — Если бы он выступил в поход на запад со всеми своими силами, то любой лорд, обнаружив это, стал бы преследовать его. Но Корбин и его сторонники могли бы спрятать часть людей, и поехать с остальными. Если бы его проклятый план осуществился, он опередил бы сторонников Родри на один дневной переход. Тогда они догнали бы нас, уж это точно.

— Они могут догнать нас и сейчас, — заметил Родри. — Адерин, а ты можешь узнать, где находится Корбин?

— Если его милость разрешит, то я могу найти их. Некоторое время Каллин и Родри сидели молча и смотрели на прыгающие языки пламени. Вокруг них везде спали люди, закутавшись в свои одеяла. Несмотря на то что Каллин был серебряным кинжалом и когда-то опозорил себя, Родри находил его общество приятным. В конце концов, это был один из немногих людей, с кем они понимали друг друга.

— Очень странно, — сказал Родри. — До меня, конечно, доходили слухи о твоей славе, и я хотел познакомиться с тобой, но не думал, что это случится при таких обстоятельствах.

— Кто знает, господин, — ответил Каллин. — Я не думаю, что вы могли бы встретиться со мной при более благоприятных обстоятельствах.

Родри усмехнулся.

— Да, пожалуй. Если бы караван не послал за мной гонца, я думаю, тогда Лослейн пригнал бы человека под видом вашего посланца, или что-нибудь в этом роде. Хорошо, что он не сумел опередить вас, и вы первыми послали своего парня.

— Парня? — улыбнулся Каллин. — Господин, Джилл — моя дочь.

— Как дочь? Прах и пепел! Я ехал с ней целый день, и у меня даже мысли не возникло, что это девушка.

Немного погодя Джилл подошла и села рядом с отцом. Она искупалась в ручье, смыв грязь с лица, которое оказалось не только женским, но ко всему прочему еще и красивым. По крайней мере, оно было бы красивым, если бы не синяк на щеке.

— Откуда у тебя такой синяк? — встревожился Каллин.

— Ты сам поставил мне его сегодня утром, — спокойно ответила Джилл.

— Проклятье! Прости меня, моя дорогая девочка. Я совсем потерял разум, когда представил, что тебя могут убить.

Джилл улыбнулась ему, что сделало ее еще более привлекательной, она выглядела не хуже некоторых придворных знатных дам.

Родри подумал о том, что это было несправедливо со стороны богов — дать такой девушке отца, который хоть считался лучшим фехтовальщиком во всем огромном королевстве Дэверри, все-таки был простолюдином.

Все утро сторонники верховного лорда съезжались в крепость Каннобайн на перекличку. Они оставили продовольственные обозы следовать обычным ходом, а сами спешили в крепость.

Обозы охраняли копьеносцы, которых все города были обязаны выделять на случай войны. Невин сидел в конце большого зала и наблюдал за Ловиан. Сначала она встречала лорда Олеса, затем Прайдира, затем — Даумира, и наконец Маниса — капитана отряда, находившегося в крепости Гвербин.

Уже около двухсот человек собралось в большом зале. Ловиан прилагала большие усилия, чтобы встретить каждого прибывающего спокойно. Единственное, что она позволила себе, была случайная вспышка гнева при упоминании о повстанце Корбине — гнева, вполне подобавшего тирину. Примерно за час до полудня Слигин поднялся со стула и объявил, что набралось уже достаточно людей и можно выезжать.

— Остальные — те, что движутся издалека, подъедут завтра, но мы не будем ждать их, верно ведь?

Невин заметил, что выражение лиц лордов, закивавших в знак согласия, было очень напряженным. Кто из оставшихся действительно доедет до Каннобайна, а кто по дороге переметнется к повстанцам? Только окончательный пересчет ответит на этот вопрос. Ловиан объявила, что назначает Слигина исполнять обязанности командующего, до тех пор, пока армия не встретится с отрядом Родри. В суматохе торопливых разговоров и звоне кольчуг лорды и их отряды поднимались и покидали зал. Невин поспешил в сторону Ловиан. Она отошла назад к камину, чтобы переброситься с ним несколькими фразами.

— Родри еще жив? — спросила Ловиан.

— Да. Адерин сообщил мне об этом около часа назад. И сегодня нет повода слишком волноваться об этом. С приходом армии Корбину придется отвести свои войска более безопасное место. Не сомневаюсь, что Лослейн уговорит своего лорда сделать это.

После столь продолжительного общения с Невином как со знающим двеомер, Ловиан доверяла его мнению. Сам же Невин был всерьез обеспокоен тем, как глубоко Лослейн погряз во зле.

— Как вы думаете, мне лучше остаться с вами или поехать с армией? — спросил Невин.

— Ехать, конечно. И не только потому, что я так хочу. Я хорошо помню, что ты мне сказал при нашей первой встрече, когда Родри лежал при смерти: судьба Родри — судьба Элдиса. — Ловиан остановилась, наблюдая за тем, как вооруженные люди с важным видом выходили из двери. — Я люблю Элдис даже больше, чем сына. Сохрани же Родри для нашего края.

Хотя армия выехала налегке, в арьергарде все же были груженые подводы с запасом провизии на несколько дней, которой должно хватить до тех пор, когда подъедет обоз. Все знали Невина как травника. Он ехал позади всех, ведя за собой мула, нагруженного мешками с травами. В голове колонны Слигин задавал скорость движения, чередуя шаг с галопом. Хотя они выехали слишком поздно и не смогут добраться до Родри раньше наступления ночи, Слигин наметил назавтра догнать его как можно скорее. Невин был рад такой спешке. У него были на то свои причины. Адерин, конечно, сообщил ему, кого он встретит в разрушенной крепости. Скоро, если все будет идти хорошо, он наконец снова увидит Бранвен.

— Я хотел бы, чтобы мы его сожгли, — проговорил Дженантар безжизненным голосом, — но здесь нет ни дров, ни священного масла.

— Мы его похороним, — предложил Калондериэль. — Он мертв, мой друг, и ему совершенно все равно, что мы сделаем с его телом.

Дженантар кивнул в знак согласия и отправился копать могилу для Албарала.

Джилл наблюдала за тем, как двое жителей западных земель работали, вспотев под жгучим солнцем. Узкая яма становилась все глубже и глубже. До самой ночи Дженантар был в таком трансе от горя, что Адерину пришлось дать ему сильную дозу успокоительного. Теперь он чувствовал просто легкое головокружение и небольшую тошноту, как человек, выпивший слишком много меда на ночь.

Наконец все было сделано.

Они сложил лопаты, подняли тело Албарала, завернули в одеяло и опустили его в яму. Мгновение все трое стояли в тишине, отдавая дань уважения умершему. Вдруг Дженантар вскинул голову, лицо его исказила ярость.

Он выхватил нож и нанес глубокую рану на своем предплечье, прежде чем Джилл и Калондериэль смогли остановить его.

— Месть! — выкрикнул он. — Эта кровь соединит меня с ним.

Дженантар держал свою руку над могилой и кровь, стекая по ней, капала и впитывалась в одеяло.

— Я скрепляю твою клятву, — тихо проговорил Калондериэль. Дженантар кивнул и продолжал держать руку над могилой.

Вдруг Джилл увидела, или ей это только показалось, тень Албарала — бледно-голубую и мерцающую… что-то едва заметное в солнечном сиянии. Она испугалась самой себя.

Испугалась, что сходит с ума. Дженантар завыл, не произнося ни слова, затем, обезумев, побежал прочь, в рощу возле ручья. Тень, если она даже и была на самом деле, исчезла.

— Давай оставим его наедине с его горем, — сказал Калондериэль, — а я пока засыплю могилу.

— Я помогу, — Джилл взяла лопату. Может быть, за работой ей удастся забыть то, что она видела минуту назад.

Они закончили работу и вернулись в крепость. Позади башни они нашли пролом в стене, где Калондериэль мог выпрямлять стрелы, которые он принес с поля боя. V жителей западных земель был специальный инструмент для этого — лопатка оленя с просверленным отверстием величиной с древко стрелы.

— Мы не носим с собой много стрел, — заметил он. — Да я и не думал, что мы окажемся в самом центре военных действий. Здесь есть где-нибудь хорошие наконечники для стрел?

— Не знаю. Сама я никогда не стреляла из лука.

Калондериэль хмуро разглядывал искривленный наконечник на стреле, которую он держал в руке. Его глаза были темно-фиолетовыми — глубокими и темными, словно бархат.

— Его проще срезать, — сказал он. — Проклятье, я забыл нож.

— На, возьми вот этот, — Джилл подала ему свой серебряный кинжал. — Он очень острый.

Калондериэль тихонько присвистнул, взяв у Джилл клинок.

Он провел пальцем по лезвию, держа его плашмя, и оно заиграло так, что это было видно даже при дневном свете.

— Гномье серебро! — воскликнул он. — Здесь не часто такое встретишь.

— Как ты назвал его?

— Гномье серебро. Разве не так? Откуда он у тебя?

— Его сделал кузнец по имени Отто с Дэверрийской границы.

— И этот Отто — коротышка? — Он хитро улыбнулся. — Ему недостает роста, но это — его единственный недостаток.

— Ты хочешь сказать, что знаком с ним?

— Не с ним, но с его народом.

Джилл была обеспокоена тем, что от ее кинжала разговор перекинулся на Отто.

Она взяла клинок в руку и стала разглядывать слабое свечение, исходившее от его поверхности. В ее руках оно было более тусклым.

— Я никогда раньше не видела, чтобы он так светился, — заметила она.

— Это из-за того, что я его держу в руке. Народ Отто не любит таких, как я. Они всегда знают, когда рядом кто-нибудь из жителей западных земель. Они почему-то считают нас шайкой воров.

Джилл внимательно посмотрела, на него.

— Эльсион Лакар… Эльфы, — прошептала она.

— Называй нас, как угодно, — сказал он, смеясь, — но это верно, раньше нас именовали так.

По одному, так же тихо, как дождевые капли падают в спокойный пруд, вокруг него появлялся дикий народец — голубой призрак, два бородавчатых гнома, густое мерцание воздуха, означавшее сильфу, — все, словно верные псы, пришли и легли у ног своего господина.

— А каково же настоящее название вашего народа? — спросила Джилл.

— О, я тебе не могу сказать этого, ты должна заслужить право услышать это название. Из всего вашего народа только у Адерина есть такое право.

Калондериэль улыбнулся, желая смягчить свои слова — чтобы в них не было и тени оскорбления.

— Мне довелось слышать некоторые сказки, которые твой народ рассказывает про нас. Мы не воры и не посланцы ада, и мы не ближе к богам, чем остальные. Мы просто из плоти и крови, как и вы. Старый Адерин говорил мне, что наши боги сделали нас из дикого народца — так же как ваши боги сделали вас из животных. И теперь мы здесь все вместе на земле, к добру или к худу.

— А наши жрецы говорят, что боги сделали нас из земли и воды.

— Двеомеру известно намного больше, чем жрецам, запомни это хорошенько. Могу я одолжить у тебя кинжал? У меня еще очень много работы.

Джилл отдала клинок. И потом еще долго размышляла о тех странных вещах, про которые услышала сегодня, наблюдая за тем, как клинок сверкал, будто отблеск пламени, в руках Калондериэля.

Около полудня Джилл увидела громадного серебристого филина, который покружил над башней и исчез внутри. Джилл вздрогнула и побежала вслед за ним. Каллин и Родри стояли и разговаривали между собой у основания лестницы. Через несколько минут вниз спустился Адерин. Он размахивал руками и разминал плечи, напоминая человека, который только что переплыл реку.

— Я нашел их, господин, — сказал Адерин. — Они стоят лагерем в пятидесяти милях, к северо-востоку отсюда.

— Понятно, — произнес Родри. — Тогда мы можем выехать навстречу Слигину.

— Это будет неблагоразумно, господин, — вмешался Каллин. — Они не станут рисковать, осаждая крепость, пока армия не подойдет к ним. Но они могут захватить вас, если вы будете на открытом месте.

— А как они узнают, что мы… Ой, боги, какой же я дурак! Ну конечно же, они узнают!

— Знаешь что, серебряный кинжал, — продолжал Адерин, — я думаю, что тебе лучше держаться поближе к лорду Родри, когда дело дойдет до сражения. Если повстанцы намерены добиться успеха, они должны убить Родри прежде, чем наворочают столько дел, что гвербрет Райс вынужден будет вмешаться. Я думаю, поэтому они и не нападают на армию Слигина. Им незачем рисковать, убивая кого-нибудь другого из знати. Им нужен только лорд Родри.

— Это точно, — сказал Каллин. — А ты говорил, что не разбираешься в военных делах. Я думаю, ты поскромничал.

— Я только повторяю то, что мне сказал Невин.

Родри и Каллин стояли задумавшись и просто кивнули, не обратив внимания на это бессмысленное замечание.

— Адерин, я не поняла, — вставила Джилл, — ты говоришь, что «никто» сказал тебе об этом?

— Ох, извини, дитя. У меня есть друг, которого зовут Невин. Отец назвал его таким именем, вроде бы в шутку, если я правильно понял, — улыбаясь, ответил старик.

Джилл вдруг вспомнила загадку кузнеца Отто, который после разговора с Калондериэлем не выходил у нее из головы. Загадку о том, что однажды Никто будет советовать ей, какое ремесло избрать. Этот Никто тоже должен быть мастером двеомера, если он друг Адерина. Пока мужчины разговаривали о предстоящем сражении, Джилл незаметно ускользнула из крепости.

Она села на берегу ручья, протекающего недалеко от стены, и наблюдала за тем, как дикий народец резвится на волнах, подпрыгивая и приветствуя ее. У нее перехватило дыхание. Ей вдруг помстилось, что мастер двеомера может стремглав броситься с неба вниз и схватить ее своими когтями, как хищный ястреб.

Ожидание действовало на всех так же раздражающе, как бесконечный летний жаркий день. Отряд был в угрюмом настроении, так как кроме воды из ручья и скудных запасов провизии, оставшихся у Дрегиса, рассчитывать больше было не на что.

Купец и его погонщики разбрелись кругом, с трудом удерживаясь от паники. Где бы ни проходил Родри, он слышал, что люди говорили о двеомере, и он не мог остановить распространение этих слухов. Родри спустился к воротам, недавно забаррикадированным большими бревнами, и нашел там Каллина. Тот стоял, опершись руками о бревно, и наблюдал за воронами, которые кружили над мертвецами.

— У старого Дрегиса есть лопаты, — подсказал Родри.

— Враги это или нет, но я не могу смотреть, когда люди не захоронены.

— Это делает вам честь, господин, — ответил Каллин.

— Мы же люди. — Родри пожал плечами в ответ. — Я думаю о просьбе Адерина — чтобы ты был рядом со мной в сражении. Они едут с намерением убить меня, это верно. Но я никогда не просил никого рисковать собой ради меня.

— Тогда я поеду следом за вами. — Каллин слегка улыбнулся Родри. — Моя Судьба настигнет меня, когда придет время. Мне горько думать о том, что такого достойного человека, как вы, убьют ни за грош. И что такое серебряный кинжал по сравнению с лордом?

— Ну, уважил. Я горжусь тем, что такой человек, как ты, такого высокого мнения обо мне.

— Такой человек, как я, господин? — Каллин ухватился рукой за серебряный кинжал, как будто хотел напомнить Родри о своем позоре.

— Ах, проклятье, да какая мне разница, что ты натворил двадцать лет назад? Ты прошел через такие испытания, о которых человек, подобный мне, даже и не слыхивал.

— Может быть, господин, но я…

Во дворе позади них раздались крики, насмешки и ругань. Надо всем этим гулом, как крик ворона, звучал голос Джилл, задыхавшейся от ярости.

— О, прах и пепел! — Каллин бросился на шум. Родри — за ним. Они обежали вокруг башни и увидели, что половина отряда собралась вокруг Джилл, которая выкрикивала грубые оскорбления так же энергично, как получала их в свой адрес. Канрис примчался с другой стороны и сам растолкал локтями толпу, сердито одергивая своих людей, как охотник отгоняет озверевших собак от жертвы.

— Послушайте, вы, ослы, что все это значит? — говорил Канрис. — Я посдираю кожу с ваших спин, если вы обидите эту девчонку.

— Дело совсем не в этом, — сказала Джилл, заикаясь от гнева. — Они говорят, что я не имею права носить этот меч. Пусть хоть один из этих ублюдков попробует отобрать его у меня.

— Примите наши извинения, красотка! — Родри поклонился ей.

— Мне не нужны ваши никчемные извинения, — прорычала в ответ Джилл, а потом добавила: — Мой господин. Я знаю, о чем говорю. Пусть попробуют забрать его у меня. Ну, наступайте, ублюдки!

Родри молча стоял, пораженный тем, что видел. Каллин встал рядом с ним и самодовольно усмехался.

— Господин, — сказал он, — я считаю, что лучше позволить Джилл самой решить этот вопрос.

— Что? — одновременно воскликнули Родри и Канрис. — Ее же могут ранить.

— Если бы я этого боялся, — возразил Каллин, — то сейчас уже вовсю махал бы клинком. Я видел эти стычки сотни раз, господин, и, держу пари, Джилл победит.

— Сделаем так, — предложил Родри, — одна твоя серебряная монета против моих двух, если девчонка победит.

Тряхнув в замешательстве головой, Канрис назначил честный поединок между Джилл и Прайсом, мускулистым парнем, который был самым большим спорщиком в отряде. Прайс улыбался, рассчитывая на легкую победу, когда отдавал свой ремень Канрису. Все люди в крепости столпились вокруг места состязания. Родри заметил, что Адерин крайне встревожен, а оба жителя западных земель ставили на Джилл и заключали пари с любым, кто этого хотел.

— Итак, — объявил Канрис, — приготовиться! Начинайте.

Джилл и Прайс стали выплясывать друг перед другом: выбирая момент. Прайс поднял руки и уверенно атаковал, заставляя Джилл увертываться от его наскоков. Когда он приготовился действовать кулаком, она схватила его запястье, опустившись на одно колено, и Прайс, как по волшебству, оказался в воздухе и приземлился среди сорняков, — а в нем было около двухсот фунтов веса. Все еще не принимая противника всерьез, он ринулся назад, но в этот раз двигался осторожнее. Они по очереди нападали друг на друга и отступали. Прайс на мгновение потерял равновесие, Джилл тут же подпрыгнула вверх и ударила его в живот. Задыхаясь, Прайс скорчился от удара, но усилием воли заставил себя выпрямиться. Джилл опять подпрыгнула и повторила маневр. Вздохнув Прайс закрыл глаза и повалился на землю.

Жители западных земель издали победный клич, Каллин довольно засмеялся. Все всадники молчали, с недоверием уставившись на Джилл и косясь на Родри. Джилл положила руки на бедра и пристально смотрела на них:

— Кто-нибудь еще?

— Джилл, хватит! — выкрикнул Каллин. — Ты уже доказала свое право носить меч, а мне предстоит еще с ними вместе сражаться.

— Верно сказано, — поддержал его Родри, сделав шаг вперед. — Все нормально, ребята. Плесните немного воды на вашего уставшего товарища. И не переживайте за мой проигрыш — я всего лишь лишился своего серебра.

Все равно они явно чувствовали себя униженными и поспешили разойтись, унося поверженного товарища. Родри низко поклонился Джилл:

— Где это ты научилась так драться?

— Отец показал мне кое-какие приемы, господин, а остальное я освоила сама.

Джилл вытерла рукавом рубашки пот с лица, как это делают мужчины. Сердце Родри забилось: он никогда еще не встречал такой девушки. Она просто неподражаема, видят боги! Он заметил, что Каллин наблюдает за ним с некоторым подозрением.

— Я пойду достану из седельного мешка деньги, которые проиграл тебе, — сказал Родри Каллину. — Мой тебе совет: держи свою чертовку подальше от отряда!

— Хорошо, господин. Не беспокойтесь об этом.

Роди поспешил скорее уйти, проклиная себя, как последний дурак. Он уже понял, что ему лучше выбросить эту девчонку из головы, иначе начнутся неприятности. Но он также знал, что, странным образом, снова влюбился.

Этой ночью армия Слигина разбила лагерь на берегу ручья, который должен вывести их прямо к Родри. Люди собирались небольшими кучками, их лагерные огни, как цветы, светились в темноте ночного луга. Невин, обходя лагерь, встретил в отряде Слигина человека по имени Сандир.

Год назад Невин удалил ему больной зуб и вылечил воспаление. Наверное, Сандир хорошо запомнил его.

— Это Невин, — обрадовался Сандир. — Сюда, садитесь к нашему костру, сударь. Это Аркас и Инвур. Ребята, это лучший травник, которого я когда-нибудь встречал.

Товарищи Сандира кивнули и приветливо улыбнулись Невину. Как и Сандиру, им было не больше двадцати, но они выглядели мужественными бойцами, преуспевшими в военном искусстве.

— Я был так рад увидеть вас в обозе, — признался Сандир, — вы мне больше нравитесь, чем лекарь нашего лорда.

— О! Он хороший человек, — ответил Невин. — И, кажется, неплохой целитель.

— Может быть, я не спорю. — Сандир потер свой подбородок, вспоминая зубную эпопею. — Но будем надеяться, что после сражения никому из нас не понадобится ваша помощь.

— Послушайте, — проговорил с кислой улыбкой Аркас, — у вас случайно нет никаких трав, защищающих людей от двеомера?

Все трое засмеялись, но их смех был тревожным.

— Да от этого не помогут никакие травы, — серьезно сказал Невин. — Я вижу, вы все верите слухам, которые бродят в отряде.

— Вся армия гудит об этом! Но это не просто пустые разговоры. Двое из наших ездили с донесением в крепость Корбина. Я разговаривал с человеком, который собственными глазами видел, какие этот Лослейн вытворяет фокусы.

— Вытворяет фокусы?

— Да я сам видел, — вмешался Инвур, и его широкое лицо побледнело. — Это было прошлой весной. Наш лорд пытался поговорить с Корбином о повстанцах. Лорд Слигин послал меня в Браслин с донесением. Корбин встретил меня довольно приветливо. Разрешил пообедать с его людьми. В камине для знати уже были заготовлены большие поленья. Лослейн спустился в большой зал вместе с Корбином. Я клянусь вам, господин хороший: я видел, как Лослейн щелкнул пальцами — и пламя вспыхнуло над всеми ветками разом. А это были большие поленья, не растопка.

— И еще рассказывали, один из людей лорда Олеса ездил в Браслин, — перебил его Сандир. — Так когда он вошел, Корбин и говорит: «Ну, Лослейн, расскажи, откуда этот человек приехал». Люди из отряда Корбина клялись: он знает, что делается за много миль от него.

— Вот и судите сами, — продолжил вслед за ним Аркас. — Невин, если вы знаете ремесло травника, то должны знать тогда и человеческое тело: кости, мышцы и все такое. Как вы думаете, колдун может превратить кого-нибудь в лягушку?

— Нет, — твердо заявил Невин, — это не что иное, как глупые бардовские выдумки. Если кто-нибудь превратился в лягушку — то он должен стать очень большой лягушкой, так? Но сказки никогда не говорят о таких огромных лягушках, чтобы на них можно было ездить верхом. — Все трое засмеялись над шуткой.

— Ну и ладно, — сказал Сандир, — если я должен умереть за своего лорда, то мне все равно, двеомер или меч убьет меня, но, клянусь, я не хотел бы прыгать, как лягушка, остаток моих дней.

— Да и девчонки у тебя будут, — вставил Аркас, — все зеленые и бородавчатые.

Невин разразился громким смехом. Шутки были лучшим оружием, которое оставалось у этих людей для борьбы со страхом.

Около полуночи, когда все в лагере, за исключением ночных дозорных, спали, Невин присел около костра, в котором тлели затухающие угли, чтобы связаться с Адерином.

Они так долго общались между собой, что теперь Невину достаточно было только подумать об Адерине — и он сразу видел его лицо, — его образ появлялся и парил над красными тлеющими углями.

«Это ты? — обратился Невин к Адерину. — Ты готов к разговору?»

«Да, — откликнулся тот, — лагерь спит. Я только что собирался вызвать тебя для разговора. Армия Корбина все еще там, где я видел ее в последний раз».

«Я в этом не сомневаюсь. Они ждут, что мы выйдем из крепости. Тогда они предпримут попытку убить Родри. Лослейн еще с ними?»

«Да, он с ними. Проклятье, я не могу успокоиться. Каким дураком я был, когда взял его в ученики».

Невину очень хотелось сделать то, что в таком случае делают все люди — сказать: «А ведь я говорил тебе». Образ Адерина виновато улыбнулся. Он не сомневался, что именно об этом подумал Невин.

«Но это уже в прошлом, — передал Адерин, — и теперь его злодеяния на моей совести. И ты не должен упрекать меня в этом дважды. Что же теперь говорить, когда дело уже сделано».

«Это верно. Ты все еще продолжаешь думать, что он обезумел?»

«Да. Если он действительно пошел по черному пути, а это грязный путь, то он погубит себя. Он не разовьет своих способностей, и скорее всего спутается с проходимцами».

«Да, ты прав. Ты знаешь Лослейна лучше меня. Теперь стало ясно, что это он затеял проклятый мятеж. Зачем? Или он пытался укрыться от наказания за убийство, которое совершил? Если это действительно так, то его план провалится. Независимо от того, кто будет стоять над Корбином… Гвербрет Райс будет для него точно таким же негодным правителем, как и Ловиан».

«Правду говоришь. И я размышлял примерно так. Сначала я думал, что он собирался убить меня, а потом, по крайней мере, еще двух других свидетелей. Но если бы это было на самом деле так, то зачем впутали в это дело Родри и половину подданных гвербрета Райса? Это лишено смысла».

«Да. Я думаю, нам нужно разузнать, что он затевает».

Адерин невнятно засмеялся:

«Если нам удастся… Это трудное дело, мой друг. Если мы только сможем это сделать…»

После разговора с Адерином Невин еще долго сидел размышляя. Он, как и Адерин, надеялся, что Лослейн был просто безумцем. Это правда, что парень был ненадежным с самого начала. Изучение двеомера требует стойкости ума, внутреннего здравого смысла и последовательности, потому что силы, к которым взывает мастер двеомера, способны разорвать в клочья неустойчивый ум, превратив его в жертву иллюзий и фантазий. Лослейн никогда не отличался стальной целеустремленностью души — только податливое серебро сырого природного таланта, который неизбежно должен быть подавлен, а не поддержан при нынешнем развитии событий. И все же, если Адерин прав, то Лослейн злоупотреблял своим искусством, а не просто был погружен в прекраснодушные иллюзии. Человек, который изучает двеомер, страстно желает прежде всего обрести власть над силой и энергией. Если он копит ее как скряга, то он не помогает, а наоборот — вредит другим душам. Невин был мечом, призванным уничтожать таких людей везде, где бы он их ни встретил. Они знали это и прятались от него.

Рассредоточившись по широкому лугу, армия лорда Корбина и его единомышленников спала под открытым небом. Уверенно шагая в темноте, Лослейн миновал лагерь и направился дальше, назвав пароль одному из дозорных. Он чувствовал себя буквально больным от вони, исходившей от этого скопища немытых тел. Он удалился на достаточное расстояние от лагеря, потом опустился на траву и лег отдохнуть. Он чувствовал сильную усталость. Она не проходила все эти дни. И все же, когда наступала ночь, он не мог заснуть. Лослейн сжал руками виски, пытаясь справиться с душевным смятением. Невыносимая вонь, казалось, пропитала всю одежду. Он даже видел этот запах — густое серое облако, которое призрачный ветер кружил над его головой. Это только, видение, иллюзия, но надо было приложить много усилий, чтобы прогнать наваждение. Много непрошенных видений посещало его в эти дни: незнакомые приглушенные голоса, эфемерные существа. Эти видения были ужасны тем, что он знал: они никогда не будут осмыслены. Долгие годы изучения двеомера открыли перед ним внутреннее «я». Но в то же самое время он оградил свой разум, опустив завесу между собой и невидимым миром.

Он посмотрел вверх на звезды: они дрожали и мигали, посылая длинные лучи света, словно отражения от блестящего лезвия. Он вскинул вверх руку и сделал изгоняющие знаки в воздухе. Со вздохом, который больше походил на стон, он уткнулся лицом в траву, вытянувшись во весь рост. Свет, падающий со звезд, казалось, танцевал в его мозгу, ослепляя сознание. Он вызвал образ темноты — мягкой теплой темноты, похожей на сон. Он позволял образу проникать в себя до тех пор, пока ему наконец не показалось, что он плывет внутри этой манящей, успокаивающей тьмы. Лослейн практиковал этот трюк с темнотой уже несколько месяцев: это был единственный способ, позволяющий ему хоть немного отдохнуть. Сейчас темнота пришла к нему легко и быстро — и как ему показалось, сама собой.

Но вместе с ним в этой темноте осталась и ненависть, которую он испытывал к запаху человеческого тела. Она была даже сильнее той ненависти, которую он питал к Эльсион Лакар. Ему казалось, что его ненависть разговаривает с ним голосом ребенка. Затем этот детский голос превратился в его собственный. Так случилось, что он практически ни с кем не общался — и все потому, что его отец был никудышным человеком. В то время как все вокруг были добры к нему… И это ранило больше всего. Его раздражало, что все обращались с ним как с полоумным, нуждающимся в постоянной заботе. Они были самодовольны, эти Эльсион Лакар, самодовольны и самоуверенны, потому что знали, что будут жить шесть, а может быть и семь сотен лет. В то время как ему, ну сколько ему может быть отпущено жизни как полукровке? Кто знает? В любой момент он мог, посмотрев в зеркало, заметить начало неизбежного разложения, ведущего к смерти, которое люди называют старостью. Он ненавидел всех их — как людей, так и эльфов.

Ненависть вспыхнула в нем так сильно, что темнота могла спасовать и оставить его. Лослейн успокоился и погрузился в желанную темноту, позволив ей укутать его. Как это обычно бывало, из темноты стали доноситься голоса. Они успокаивали его, соглашались с ним в том, что он достоин лучшей доли, обещали, что он отомстит Эльсион Лакар, а также людям Элдиса.

«Лослейн могущественный! — говорил ему голос. — Хозяин сил Воздуха! Никто не может прикоснуться к тебе. Нет никого превыше тебя, Лослейн могущественный!»

«Это правда, — ответил он им мысленно. — Я отомщу».

«Прекрасная месть для всех этих собак, которые заставили тебя так страдать. — Этот голос был мягким и скользким, как масло. — Запомни, убей Родри Майлвада, и это будет твоей местью, которой ты так жаждешь. Родри должен умереть, запомни. Запомни».

«Да, я запомнил. Клянусь тебе, что я это сделаю». — Он услышал журчащий звук удовлетворенного смеха, а затем темнота сделалась густой и теплой. Наконец он смог заснуть.

На следующий день лагерь проснулся на рассвете. Лорд Слигин расхаживал по лугу, отдавая приказы и поручения.

Наконец лошади были накормлены, и все приготовились к походу. Все утро они двигались вдоль быстрого ручья. Невин испытывал волнение, граничащее со страхом, перед грядущей встречей с Бранвен. Какой была она в этой жизни?

Что она подумает о нем? При всем своем невообразимом возрасте, будучи подлинным мастером двеомера, Невин был еще и мужчиной, и ему хотелось, чтобы Бранвен любила его.

Когда оставалось около часа до полудня, они добрались до разрушенной крепости. Родри и его люди радостно встретили их возле ворот. Во дворе места хватило только для знати. Люди спешились за стеной и сели отдохнуть возле своих лошадей. Заметив Адерина, Невин проскользнул в ворота: Адерин и еще двое эльфов ожидали его у стены крепости. Дженантар и Калондериэль низко поклонились ему.

— Приветствуем тебя, Мудрец Востока! — сказал Дженантар. — Я надеялся, что мы встретимся при более благоприятных обстоятельствах, нежели теперешние.

— Я тоже питал такую надежду. Я очень сожалею, что твой друг погиб в междоусобной борьбе Элдиса.

— Мы отомстим за него, — вмешался Калондериэль, — так же как и за всех остальных.

Его кошачьи глаза сверкали от гнева. Даже если война, на которую он направлялся, закончится через триста пятьдесят лет, он будет помнить имена всех убитых в ней эльфов. Недоброжелательность или оскорбления эльфы никогда не забывают и очень редко прощают. И хотя Адерин любил говорить о «внутренней доброте западного народа», эти разговоры очень беспокоили Невина.

— Я знаю, тебе не терпится встретиться с Джилл, — произнес Адерин. — Я только что видел ее, но сейчас она куда-то исчезла. Пойдем поищем ее?

Однако Невину пришлось повременить со встречей, потому что к ним подошел Слигин. Он выглядел как медведь, которого окружили охотничьи собаки.

— Послушай, Невин, я серьезно обеспокоен. Молодой Родри совершенно сошел с ума.

— Позвольте, господин! — улыбнулся Невин. — Сейчас я угадаю, какими иллюзиями юноша одержим. Он, наверное, клянется, что мы с Адерином оба связаны с двеомером, и что Адерин может превратиться в филина?

— Точно! И я… — Рот Слигина так и остался открытым, когда он понял, что Невин иронизирует. — Уж не хочешь ли ты сказать мне, что это правда?

— Именно это я и хочу сказать.

Слигин качал головой из стороны в сторону, по очереди глядя на них. Так медведь качается, когда собаки уже совсем рядом.

— Прах и пепел, чем же я провинился?! — взвыл Слигин. — Преодолеть этот проклятый путь только для того, чтобы прийти на помощь кучке сумасшедших? Даже серебряный кинжал клянется, что это сущая правда.

— Я думаю, он знает, что говорит. Придется продеть какой-нибудь глупый фокус, чтобы убедить тебя. — Невин оглянулся вокруг и увидел на траве ветку. — Вот смотри!

Невин призвал народ Огня, они тотчас же бросились выполнять его приказание и зажгли пламя на ветке. Слигин выругался. А потом опять сплюнул, когда Невин погасил пламя.

— Можешь потрогать ее, — заметил Невин. — Она горячая.

Слигин повернулся и побежал к башне, ни разу не оглянувшись. Двое эльфов громко рассмеялись, но Адерин оборвал смех, сказав им что-то на их языке. Они неохотно замолкли.

— Готовьтесь выезжать, — сказал Адерин. — Захватите и мою лошадь, хорошо?

Все еще улыбаясь, Дженантар и Калондериэль поспешили выполнить приказ. В этот момент Невин и увидел Джилл. Она стояла невдалеке и наблюдала за ним настороженно, как пугливый олень в лесу. Не дожидаясь, когда Адерин позовет ее, она подошла, не отрывая взгляда от Невина. Невин сразу узнал ее, несмотря на грязную мужскую одежду: ее лицо не было похоже на лицо Бранвен, но оно тоже было очень красивым. Он удивился тому, что она оказалась такой рослой.

— Здравствуй, Джилл, — завороженно произнес Невин. — Адерин только что говорил мне о тебе.

— Вот как? Что-нибудь хорошее, я надеюсь?

— О, да.

Невину хотелось сказать ей всю правду, используя свои возможности, сделать так, чтобы она вспомнила его; излить свое сердце; сказать, как он рад тому, что нашел ее снова. Но это было запрещено двеомером.

Джилл смотрела на него внимательно и серьезно.

— Послушайте, — наконец сказала она. — Мы не встречались раньше? На дороге или где-нибудь еще, когда я была ребенком?

— Нет, никогда.

— Тогда мне надо еще подумать. Очень странно. Я могу поклясться, что видела вас прежде.

Был момент, когда Невин чуть не заплакал. После стольких лет она все еще помнила его.

В результате долгих споров лорды предприняли свой следующий шаг в боевых действиях.

Так как Невин и Адерин наблюдали за передвижениями армии Корбина, бойцы лордов смогли без риска пополнить запасы провизии.

А затем направились на восток, сделав обманный маневр — для того, чтобы Корбин подумал, что они пытаются обойти его и захватить крепость. Он будет вынужден последовать за ними, и у них появится возможность выбрать себе позицию для сражения. Кроме того, они смогут послать гонцов за подкреплением, которое к этому времени сформируется в крепости Каннобайн. Каллин не рассчитывал на многочисленную поддержку, это зависело от того, сколько подданных твердо стали на сторону Ловиан.

После окончания военного совета Каллин увидел Джилл у ворот крепости. Она держала наготове оседланных коней.

— Я просил лорда Родри об одолжении, — сообщил Каллин. — И он согласился. Ты поедешь с донесением в крепость Каннобайн сразу же после того, как мы встретим продовольственный обоз.

— Отец! Прах и пепел, я хочу…

— Что ты хочешь? Воевать? Порой мне кажется, что у тебя совсем нет мозгов!

— Я могла бы за себя постоять.

— Не распускай слюни, как малолетний пьяница. Да, могла бы — и что с того? Я не собираюсь подвергать риску твою жизнь. Ты — единственное, что у меня есть в этом мире. Знаешь, что может случиться с тобой? Думаешь, что смерть — только для других, не для тебя. Многим из таких самонадеянных юнцов я давал последний глоток воды. Они умирали у меня на руках. Да поразят меня боги, если мне пришлось бы сделать то же самое для тебя.

Его натиск достиг цели. Джилл опустила голову и мяла пальцами поводья.

— Я знаю, что тебя беспокоит, — продолжал он. — Ты думаешь, что я не оценю твоего умения владеть мечом? Насмотрелся я на твои забавы. Но когда ты на поле боя — это совсем другое. Там не до игры и не до смеха, девочка.

— Ладно. — Джилл глядела на него с робкой надеждой. — Отец, ты вправду думаешь, что я хорошо владею мечом?

— Конечно.

У Каллина сжалось сердце при виде ее детской улыбки. В такие минуты, как эта, Каллину всегда казалось, что, может, он любит дочь слишком сильно. Он взял у нее поводья своего коня.

— Но не раздувайся от гордости. Тебе надо еще очень многому научиться.

Он обнял ее и помчался догонять армию Родри. Каллин знал, какую боль причинил дочери, но сдержался, чтобы не оглянуться.

Когда армия, направившаяся на юг, встретила продовольственный обоз, купец Дрегис оставил их. Джилл подошла к нему, чтобы пожелать удачи. Он тряс ее руку сильно и долго:

— Спасибо тебе, девочка, и твоему отцу тоже. И вот вам моя благодарность. Я знаю, что вы спасли мне жизнь. — Дрегис подал ей мешочек, полный монет, и присоединился к своему каравану. Джилл положила его в карман: когда вся эта история закончится и им нужны будут деньги, мешочек ох как пригодится, но если отдать их отцу сейчас, он тут же пропьет половину.

Джилл отстала от армии, ее место теперь было в тылу. Неожиданно для себя она оказалась рядом с Невином. Он столь любезно встретил ее, что она не смогла просто пройти мимо. Двеомер сами по себе представлялся ей опасным, и еще больше пугало то, что сама она, похоже, также имела отношение к колдовству. К своему большому удивлению, она обнаружила, что ей с Невином интересно.

В песнях бардов мастера двеомера всегда изображались мрачными и молчаливыми. Демонические взгляды и многозначительные знаки сопровождали их магические действия.

Но вот перед ней был Невин — с его искренними голубыми глазами, всегда улыбающийся, одетый как фермер: в простую рубаху и коричневые штаны. И никакой длинной мантии с особыми знаками… Он так много видел в своей жизни, что они заговорили, конечно же, о путешествиях. К концу дня Джилл уже казалось, что он был ее дедушкой, и лишь по воле судьбы они не могли встретиться раньше.

— Скажи мне вот о чем, дитя, — проговорил Невин, — твой отец выглядит вполне порядочным человеком. Ты сама это знаешь, так же как и все вокруг это чувствуют. Тебе известно, из-за чего ему пришлось взять серебряный кинжал?

— Нет. И на твоем месте я никогда не спрашивала бы его об этом. Он взял меня с собой, потому что очень любил мою маму. Она умерла, когда я была еще маленькой и вообще ничего не понимала. Папа просто появился однажды, и мы с ним уехали. Я часто думала об этом. У отца было много денег — выкуп от знатного лорда. И я помню, что он планировал поселиться с нами вместе, купить ферму, перестать бродяжить. Но однажды он приехал, а мама уже умерла к этому времени. Он был как сумасшедший в тот день, когда узнал об этом.

— Да. Так оно и должно было случиться. Бедный парень. Ей-богу, это была злая шутка, которую Судьба сыграла с ним, и с тобой, и с твоей мамой тоже.

Невин говорил с теплотой и искренним сочувствием. Это удивило Джилл. Она сама всегда думала, что такие люди, как серебряный кинжал и его незаконная дочь недостойны внимания человека, изучившего двеомер.

Однако Невин был еще и травником, помогал бедным людям — обычные, казалось бы, человеческие поступки… но все же нет сомнения в том, что он связан с магическими силами. И по какой-то причине, которую Джилл не могла выразить словами, она приходила в ужас, думая об этом.

К концу дня, в трех милях от морского берега, армия встретила багажный обоз с продовольствием — движущуюся вразброд длинную вереницу деревянных телег. Так как в обозе имелось и пиво, у людей в эту ночь была приятная возможность расслабиться. Назавтра Каллин рано разбудил Джилл.

— Тебе надо приготовиться и выезжать, моя дорогая, — сказал он. — Лорд Родри хочет отправить донесение.

— Ладно, отец, но я еще хочу…

Каллин поднял руку, — и Джилл замолчала.

— Счастливого пути, — сказал он. — Я увижусь с тобой, как только будет возможность.

Каллин ушел так стремительно, что она поняла — до отъезда больше не увидит его. И это к лучшему: Джилл ненавидела прощаться с отцом перед сражением, потому что слова, которые они оба произнесут, могут оказаться последними.

Армия медленно двигалась на восток. Все утро Невин и Адерин ехали рядом позади повозок и слуг. Родри предлагал им почетное место в голове колонны, но они решили, что им лучше держаться позади. В тылу в любой момент они могли вывести своих коней из колонны и спешиться, потому что даже такие умелые маги, как они, не могли войти в состояние глубокого транса, сидя верхом на лошади. Что бы там ни пели барды о мастерах двеомера, их возможности все-таки не были безграничными.

— Я очень благодарен тебе за то, что ты поехал с нами, — сказал Адерин. — Правда, здесь немного работы и я мог бы сделать ее один. И все же…

— Ну, достаточно того, что последнее сражение вы проведете без меня. Я вовсе не для того так много лет провел в заботах о Родри, как наседка, высиживающая единственное яйцо, чтобы теперь его убила кучка изменников. Как ты полагаешь, Лослейн постарается сразу атаковать вас?

— Не знаю, что и думать. Вот поэтому я рад, что ты сейчас здесь.

Невин повернулся в седле, чтобы взглянуть на Адерина. Он догадался о том, что Адерин боится предстоящих событий.

— Мы никогда не были противниками в сражении, — продолжал Адерин. — Возможно, он сильнее меня. И еще: я никогда в жизни не пытался убить человека, а он уже ступил на этот путь. И, прах и пепел, я не опасаюсь за свою жизнь. Только за свою работу, ведь она еще не закончена. Я не могу позволить себе тратить время на то, чтобы перерождаться и начинать все сначала. Тебе так же, как и мне, хорошо известно, что если на границе между людьми и эльфами не останется человека, знающего двеомер, между ними начнется открытая война.

— Да, мне это известно. И я намерен сделать все возможное, чтобы убедить твою преемницу в том, что она должна изучать двеомер.

— Такова судьба нашей Джилл?

— Я не уверен, конечно, но все больше убеждаюсь в этом. Во-первых, она сама должна понять, что это — ее путь. И моя задача убедить ее в этом. А что потом? Ну, владыки Света подадут ей знак, когда придет время.

— Совершенно верно. Но до этого еще далеко, а эльфам я нужен сейчас.

— Ну ладно, в худшем случае мне самому придется пойти на запад. В Элдисе справятся и без меня.

— Спасибо. Ты не представляешь себе, насколько легче стало у меня на сердце.

— Вот и прекрасно. Но ты пока не умер, мой друг. Если мы останемся на страже, мы сумеем сохранить твою жизнь — это точно.

Около полудня у одной из телег отвалилось колесо — самое обычное дело. Родри с раздражением объявил, что армия после обеда будет отдыхать, пока не исправят поломку. Люди расположились на берегу одного из узеньких ручейков, которых так много в лугах Элдиса, расседлали коней, предоставив им свободу, и собрались вокруг костров, чтобы пообедать.

Невин и Адерин ели только два раза в день, поэтому использовали это время для более важных дел. Они поручили своих коней слуге и отправились вниз по ручью. Шли до тех пор, пока шум и суета армии не остались далеко позади.

— Я хочу посмотреть, как обстоят дела, — сказал Невин.

— Признаться, я буду рад, если ты сам взглянешь на него, — сказал Адерин, усмехаясь. — Я за последнее время летал так много, что у меня весь день болят руки.

Невин вздрогнул. Хотя он не раз наблюдал, как летает Адерин, было что-то такое в превращении, что заставляло человека содрогаться, даже если сам человек был мастером двеомера.

— Так ты не искал его через эфирный план?

— Я просто боюсь встретить его там. Пока не выясню, насколько он силен.

— Да, это, конечно, разумно. Хорошо, посмотрим, чем я смогу помочь тебе.

Невин лег на траву лицом вверх и скрестил руки на груди. Адерин стоял поблизости, готовый задержать каждого кто мог бы потревожить старика. Невин замедлил дыхание и закрыл глаза. Затем представил себе мысленно свою ауру — простую человеческую форму, состоящую из голубого свечения и соединенную с его солнечным сплетением серебряной нитью. Он уточнял форму до тех пор, пока она не стала четкой, а затем представил себе, что смотрит ее глазами, и перенес в нее свое сознание. Он услышал отчетливый щелчок, похожий на удар меча о щит, и почувствовал, что его тело покинуло оболочку. Он действительно смотрел настороженным взглядом на свое спящее тело, лежащее в десяти шагах от него. Рядом аура Адерина имела форму пульсирующего яйца мягкого золотистого света, и сквозь нее едва просвечивало смертное тело.

Луговые земли, аура которых была зеленой с ржаво-красными пятнами, расстилались под мерцающим голубым светом воздушного пространства. Ручей был высокой завесой стихийных сил, которая вытянулась в пятидесяти шагах от него, как серебряный водопад в воздухе. Невин поднялся выше, серебряная нить тянулась позади него до тех пор, пока он не отдалился на сто ярдов от своего тела. Вверх по течению ручья была видна армия, сверкающая сиянием перемешанных аур, которые пульсировали смесью всех цветов, но преобладающим был кроваво-красный — цвет настоящих убийц. Для Невина это было неприятное зрелище, но ему надо было увидеть еще кое-что. Он поднялся выше, затем полетел, паря над окрестностями, в холодном голубом свете.

Когда он повернул на север, дикий народец решил присоединиться к нему. Здесь, в обычном их состоянии, настоящей стихии, у них не было тел вообще, а только мерцающие пучки лучей различного света. Временами и преломлялись, распадаясь на вспышки, напоминающие мерцание ярких звезд, а иногда сжимались в маленькие комочки сознания. Пока ауру Невина поддерживало его сознание, дикий народец кружил вокруг, как морские чайки у корабля. Они были тем надоедливее, чем больше эмоций испытывал в этот момент Невин. Если Лослейн случайно оказался бы сейчас на эфирном плане, он мог увидеть эту светящуюся армию издалека, дикий народец мог выдать его. Невин велел им убраться прочь, и они повиновались.

Немного погодя Невин увидел мерцающий купол, образованного светом, на лугу, в стороне от его пути. Он замедлил полет и направился осмотреть его. Бледный серебряный купол покрывал почти целый акр и был отмечен четырьмя ярко-красными точками. В зените была видна пылающая пентаграмма, окрашенная в различные цвета. Яркая, она было претенциозно обрамлена оправой астральной печати. Под куполом, несомненно, находилась армия Корбина, и Невин понял, как должен был бояться Адерина Лослейн, чтобы потратить так много энергии на создание этой мощной защиты. Невин проплывал сверху над пентаграммой, сияющей бледно-красным светом.

— Именем владык Стихий, дай мне дорогу.

Пентаграмма поднялась вверх, словно люк на корабле, открыв проход в купол.

«Так много нелепого в действиях Лослейна, — раздраженно подумал Невин. — Скорее всего, он безумен».

Медленно и осторожно маг проскользнул внутрь купола. Лослейн мог почувствовать его присутствие и приготовиться, чтобы встретить его. Но Невин не увидел ничего, кроме кишащей красной массы — армии внизу. Он снизился настолько, чтобы различить перекрывающие друг друга ауры людей и лошадей, но было невозможно сосчитать их. Информации о том, что армия Корбина равнозначна по величине противнику, должно быть достаточно для Родри. Проплывая мимо, Невин увидел двух человек и решил подлететь поближе, чтобы рассмотреть их. Одна аура была кроваво-красного цвета с пятнами, и она все время нервно крутилась внутри тела. Тонкая светящаяся нить связывала ее с изворачивающейся пульсирующей массой света, которая, пока Невин наблюдал ее, превратилась из золотистой в зеленую. Невин легко вычислил, что красная аура принадлежала Корбину, околдованному Лослейном. Аура Лослейна снова изменила цвет, сделавшись пестро-коричневой и золотистой, затем разбухла и вдруг сжалась.

«Видят боги, — подумал Невин, — он так далеко зашел… просто чудо, что он еще на что-то способен!». Он наблюдал еще несколько минут, но не увидел темных линий в ауре Лослейна, которые свидетельствовали бы о том, что он применяет черную магию. Невин вылетел через отверстие в куполе и закрыл за собой дверь. Затем стремительно полетел назад, следуя за серебряной нитью, которая вела к его телу. Он был уже на полпути, когда испуганной толпой появился дикий народец. Существа летали вокруг него, пытаясь привлечь внимание. Он замедлил полет и постарался понять, что они хотят рассказать ему. Слов у них не было — только волны чувств. Все, что ему удалось разобрать, — это то, что они были чем-то напуганы, пока он находился в куполе.

Ему показалось, что они предупреждали его о чем-то. Невин поблагодарил их и полетел дальше. Наконец он увидел чистую золотистого цвета ауру Адерина и свое собственное тело, которое выглядело как сгусток мертвой материи. Медленно он скользил вниз вдоль серебряной нити. Оставалось только расслабиться и позволить своему сознанию заполнить плоть. Он проделал это и услышал резкий щелчок, а затем увидел Адерина, стоящего рядом с ним. Невин вобрал свою ауру и трижды ударил по земле рукой в знак того, что обряд окончен. Затем он сел.

— Ты нашел его? — спросил Адерин.

— Да, к сожалению, — ответил Невин, поколебавшись. Нелегко было сообщать такое известие. — Ты оказался прав. Лослейн неуправляем. Он совсем сошёл с ума.

Адерин заплакал, всхлипывая вслух, как эльф. Невин тронул его за плечо, не в силах придумать что-нибудь, чтобы его успокоить. Сказать было нечего: Лослейн, кроме всего прочего, был сыном Адерина.

Лослейн жадно пил пиво из деревянной кружки. Все это время лорд Корбин смотрел на него с преданностью хорошо обученной собаки.

Корбин имел приятную внешность: у него были голубые глаза и темные волосы. Но сейчас глаза его были опухшими и щеки пестрели тонкими красными прожилками. Лослейн ненавидел его, но использовал как инструмент, потому что у него были личные причины желать смерти Родри Майлваду. Голос темноты убедил Лослейна в том, что, если Родри умрет, падет граница между эльфами и людьми, они начнут убивать друг друга. Лослейн был в восторге от этого предсказания.

— Мы отправимся, как только люди пообедают, — сказал Корбин, — И будем двигаться следом. Мы сможем догнать его, потому что он еле ползет из-за обоза.

Лослейн хотел ответить, но неожиданно темнота окутала его сознание. Такое случилось с ним впервые. Темнота спустилась незвано, и Лослейн пришел в ужас от этого.

«Не бойся, — послышался мягкий голос. — Я твой друг и хочу предостеречь тебя. Кто-то шпионит за тобой. Кто-то нарушил твой астральный купол. Остерегайся. Будь начеку».

Голос и темнота исчезли так мгновенно, что Корбин даже ничего не заметил.

— Такой план устраивает тебя, советник? — спросил он.

— Да, вполне. — Лослейн вскочил и сунул руки в карманы штанов, скрывая дрожь. — Я знаю, что всегда могу положиться на тебя в военных делах.

Не произнося больше ни слова, он удалился, гордо подняв голову, оставив Корбина в недоумении. Он подошел к краю пространства, покрытого астральным куполом. Впервые за все время он спросил себя: кто это был? Чей голос говорил с ним в темноте?

В большом зале крепости Каннобайн собралось около ста восьмидесяти человек. Они сидели группами и стояли вдоль стен, потягивали эль и разговаривали между собой.

Отовсюду доносились смех и шутки. Полсотни воинов были из отряда, охранявшего крепость, а остальные приехали с тремя лордами, что сидели с Ловиан за столом для знати. Это был Эдар, Комер и Турин. Ловиан ни на минуту не сомневалась в преданности Эдара, но была приятно удивлена, когда Комер и Турин появились у ворот ее крепости. Слуги привычно суетились: убирали со стола после обеда и подавали мед. Эдар — светловолосый двадцатилетний юноша с крючковатым носом — произнес наконец вслух то, о чем думал каждый:

— Если Кениса нет здесь сейчас, то его не будет и на перекличке, это касается также Дромика и Кинвана.

— Да, вы правы, — откликнулась Ловиан. — У Кинвана самый маленький отряд. Пусть переходит на их сторону.

Лорды заулыбались и подняли в ее честь бокалы. Паж подбежал к столу, ведя за собой молодого серебряного кинжала.

— Донесение, госпожа, — выпалил он. — От лорда Родри!

Серебряный кинжал, опустился на одно колено и вытащил из-под рубашки донесение. Ловиан обратила внимание на юное лицо посланца. Как он успел заработать этот проклятый кинжал, будучи еще таким молодым?

— Карро, отведи парня к всадникам из отряда и дай ему чего-нибудь поесть, — приказала Ловиан. — А потом позови писаря.

Ловиан и сама могла бы прочитать послание, но это обидело бы Гротира. Он встряхнул скрученный пергамент и кашлянул несколько раз, чтобы прочистить горло. Тем временем лорды подошли поближе к столу, чтобы все слышать. Родри вкратце описал подробности сражения в разрушенной крепости, а затем изложил приказ: пополнению ехать на северо-запад, чтобы влиться в его армию. Он будет ждать в устье небольшого притока, впадающего в реку Брог, а пока постарается кружить вокруг армии Корбина. Лорды начали подниматься, готовые выполнить приказание Родри. Писарь продолжал шепотом:

— Личная приписка в конце, ваша милость, — от Невина.

Ловиан нетерпеливо выхватила пергамент из его рук.

«Моя дорогая Ловва, — читала она. — Хотя ситуация серьезная, я все-таки не теряю надежды. Наш соперник, мастер двеомера, безумен. Странно, что он вообще представляет какую-то опасность, но тем не менее это так. Уверен, что нам с Адерином удастся сохранить Родри невредимым. Могу я просить тебя об одолжении? Серебряный кинжал, который передаст тебе это донесение, не парень, как тебе, вероятно, показалось, а девушка. Она очень дорога мне. Ты сможешь приютить ее у себя? Твой покорный слуга, Невин».

— О боги! — громко рассмеялась Ловиан. — Карро, приведи серебряного кинжала ко мне. Скажи ей, чтобы захватила с собой обед. Она доест здесь.

— Она, ваша милость? — переспросил удивленный паж.

— Вот именно. Я, должно быть, уже совсем ослепла!

Когда Джилл поставила свою тарелку с едой на стол, Ловиан убедилась, что это действительно была женщина, и прехорошенькая к тому же. Она представилась как Джилл — дочь Каллина из Кермора. А так как Ловиан немного разбиралась в военных делах, ей было знакомо имя этого серебряного кинжала.

— С вами не соскучишься, — проговорила Ловиан. — Ты давно знакома с Невином, дитя?

— Всего несколько дней, ваша милость! Но, правда, я никогда в жизни еще не встречала человека, который был бы мне так интересен, хоть он и связан с двеомером.

— Да, я сразу почувствовала к нему симпатию, когда мы встретились впервые. А теперь заканчивай свой обед. Проводим отряды, выкупаем тебя и подыщем комнату наверху в женской половине.

Они вышли во двор. Всадники были уже на конях и выстраивались в колонну. Копьеносцы впрягали в телеги своих лошадей. Каждый лорд обязан был предоставить тирину свой полностью обеспеченный отряд на четыре дня — и ни на один день больше. Ловиан была обеспокоена тем, что если война продлится, ей придется платить лордам за службу во все последующие дни. Слигин, конечно, будет воевать на свои средства столько, сколько потребуется. Во всех прочих она сомневалась, хоть они и собрались здесь, демонстрируя свою поддержку.

— До тех пор, пока ваш отряд не соединится с армией Родри, господа, — напутствовала Ловиан, — вашим командиром будет Эдар.

— Благодарю за честь, ваша милость, — поклонился тот. — Как только мы найдем их, я сразу же пошлю гонца с донесением. Будем надеяться, это произойдет скоро.

— Да помогут вам боги!

Ловиан и Джилл стояли у входа в башню и наблюдали за тем, как армия медленно выезжала из ворот крепости.

— Если ты путешествовала со своим отцом, — заметила Ловиан, — ты должна была наблюдать это много раз.

— Совершенно верно, ваша милость. И каждый раз я дрожала от страха, что вижу отца в последний раз.

Ловиан вдруг с болью представила себе, как это ужасно — остаться одной, без дома и без семьи. Она почувствовала жалость, взяла руку Джилл в свои ладони и сжала ее:

— Не волнуйся, дитя, ты в безопасном месте. Невин просит приютить тебя. Но я не смогу уважать себя, если не позабочусь о дочери человека, который служит мне. Я возьму тебя в свою свиту, что бы ни произошло.

Джилл почувствовала, что она дрожит мелкой дрожью.

— О, ваша милость слишком щедры ко мне. Если вам когда-нибудь понадобится мой меч — я в вашем распоряжении.

Так могли благодарить только мужчины, и Ловиан рассмеялась.

— Будем молить богов, чтобы дело никогда не дошло до этого. Но все равно спасибо.

— Так Корбин клюнул на нашу приманку? — спросил Родри.

— Совершенно верно, — подтвердил Невин. — Я нашел его армию восточнее, чем предполагал, — они кружат, следуя за нами.

— Великолепно! — Родри посмотрел на солнце. Было около трех часов пополудни. — А что слышно об отряде из Каннобайна?

— Он уже в пути. Адерин может точно сказать вашему гонцу, где их искать.

— Я сейчас же пошлю человека. Благодарю вас. Родри повел армию дальше на восток, а затем решил разбить лагерь и ожидать подкрепления. Адерин сообщил, что подкрепление быстро продвигается и обоз следует за ним. «Все эти колдовские услуги — бесценная вещь, неплохо всегда иметь что-нибудь этакое под рукой», — размышлял Родри. Когда в конце концов к вечеру их нагнал Эдар, он с изумлением рассказывал, с какой легкостью гонец нашел армию пополнения.

— Я сначала подумал, что это опять трюк Корбина, — смеялся Эдар, — но Комер узнал вашего человека.

— Тут кое-что странное затевается, — сказал Родри, — пойдите перекусите, и я расскажу вам о наших планах.

Лорды собрались вокруг лагерного костра, чтобы пообедать. Родри было нелегко убедить своих сторонников в том, что слухи о двеомере оказались сущей правдой. При поддержке Слигина это легче было сделать, потому что все считали его серьезным человеком: имя Слигина никогда не связывалось с причудами или фантазиями. Долго они еще сидели в тишине. Лорды были напуганы точно так же, как и их люди. Родри удивлялся, что никто — включая и его самого — не обрадовался, узнав, что мастер двеомера был в их лагере. Досадно понимать, что все они — только статисты в той пьесе, которую разыгрывают колдуны между собой.

Ночью, после того как лорды разошлись на ночлег по своим палаткам, Родри спустился вниз на берег ручья. При свете звезд и холодной луны как-то естественнее было поразмышлять о тех необычных способностях, которые обнаружились у него в детстве и которые он всегда таил от окружающих.

Весь день Родри не покидало тревожное предчувствие, и сейчас оно только усилилось. Что-то должно было произойти с ним. Что-то важное и неотвратимое, — а для воина это означало одно: ему угрожала смерть. Но он не хотел умирать. Ему казалось несправедливым — умереть таким молодым. Его смерть будет означать, что он был игрушкой в чужих руках. Услышав сзади какой-то шорох, Родри быстро повернулся и схватился за меч. Но это оказался Каллин, обходящий лагерь в качестве часового.

— Я хотел посмотреть, кто это здесь разгуливает, господин, — смутился Каллин. — Наблюдать — это моя обязанность. Вы ничего не имеете против?

— Все в порядке. Я только что думал о карноике. Знаешь эту игру, серебряный кинжал ?

— Конечно, господин. Но принимать в ней участие не очень-то интересно. Мало азарта.

— Ты так считаешь? Ну, что ж после войны сыграем, ты научишь меня тому, что знаешь сам.

Каллин грустно усмехнулся, не уверенный в том, что они останутся в живых. Родри напрягся: опять предчувствие отозвалось болью в желудке. Что-то неотвратимое должно было произойти. Не случайно судьба свела его этой ночью с Каллином из Кермора.

— Я лучше вернусь на свой пост, — сказал Каллин.

— Да, это правильно. Послушай, Каллин, завтра, когда мы двинемся, поедешь рядом со мной.

— Это слишком большая честь для серебряного кинжала.

— Прах и пепел, ты не прав! Разве кто-нибудь из знати согласился бы прикрывать меня во время боя? Ты будешь поблизости, договорились?

Той же ночью Невин почувствовал пророческое предупреждение — охватившее его внезапно и полностью лишившее сна. «Может быть, Корбин со своими молодцами пробрался в наш лагерь?» — подумал старик. Он скрестил руки на груди и вошел в транс, приказывая себе произвести небольшую разведку. Его дух высоко взлетел над лагерем, тускло мерцающим потаенными аурами спящих людей. Выше над ним в темноте — голубой свет ночи, отблески звезд, серебряные шары чистой энергии. Видно было далеко, но ничто не двигалось в лугах и лесах до самого горизонта, кроме пугливых оленей.

Опасность могла исходить от Лослейна. Невин увидел далеко вверху над собой тонкую сверкающую фигуру. Из рассказов Адерина Невин знал, что Лослейн умел присваивать себе светящуюся ауру эльфов — серебристое свечение, не имеющее ничего общего с человеческими очертаниями. Улыбнувшись, Невин быстро взметнулся вверх, но светящийся образ улетел, нырнув в клубящиеся потоки голубого света. Невин мог бы перехватить его, но он увидел перед собой более серьезную цель. Кто-то из дикого народца следовал за Лослейном на довольно большом расстоянии. В его ауре было особенно много темных линий и тусклого свечения. Невин соткал из податливого воздушного вещества серебристую паутину и полетел вдогонку за этим созданием.

Охваченное ужасом, существо удирало от него, но Невин вызвал свой дикий народец и послал их вслед за ним. Они окружили беглеца и вытолкнули в то место, где он неизбежно должен был попасть в паутину. Распухая и сверкая, существо боролось с паутиной, но запуталось в ней, как рыба в сети. Невин крепко зажал рукой сеть и попытался вернуться в свое тело. Но ему никак не удавалось это сделать. Борьба была мучительной. Он чувствовал боль в каждой кости и каждой жилке, когда возвращался в свою плоть. Но, преодолевая боль, он все же держал свою добычу крепко.

Невин сел и обнаружил в своих руках очень странное создание. На физическом плане это оказался гном, совсем не похожий на обычный дикий народец: какой-то деформированный и безобразный — со скошенными плечами, короткими толстыми ногами, огромными руками, длинными клыками и оскаленным бородавчатым лицом.

— Кто-то изуродовал тебя, — сказал Невин гному, — кто-то совершил над тобой это страшное надругательство.

Замерев от страха, гном обессилел в его руках. Невин мобилизовал все свои лучшие чувства — жалость, сочувствие, любовь — и передал их гному.

— Ты в безопасности теперь, — успокоил его Невин. — Ты ни за что не должен возвращаться к своему хозяину. Твоим хозяином был Лослейн?

Испугавшись, гном снова съежился и отрицательно покачал головой.

— Вот как? — прошептал Невин. — Это очень интересно. Пойдем со мной, несчастный брат. Я должен вызвать твоего короля сюда, в эту стихию. Я думаю, опасность миновала.

Посадив гнома на плечо, Невин вышел из спящего лагеря и направился в поисках места, где можно сесть и поработать в одиночестве. Мысленно он начертил пентаграмму голубого цвета, затем перемещал образ до тех пор, пока она не оказалась прямо перед ним. Это была пылающая звезда высотой около шести футов. Гном тоже видел ее и стоял как вкопанный. Невин медленно произносил тайные имена владыки Земной стихии.

Пространство внутри звезды превратилось в серебряный вихрь бледного света — такого, какого не было ни на земле, ни в море. Затем в этом вихре начали вырисовываться очертания фигуры, напоминавшей эльфа. Все вокруг нее так светилось, что трудно было различить контуры.

— Кто-то обидел этого младшего брата, — произнес громко Невин, — ты возьмешь его под свою защиту?

— Возьму. Благодарю тебя, Хозяин владыки Эфира.

Когда фигура протянула бледные светящиеся руки, гном побежал навстречу и бросился в объятия своего повелителя. Серебристый свет исчез, осталась только голубая звезда, которую Невин постепенно стер. Он встал и трижды топнул ногой о землю, заканчивая работу.

— Как сказал бы наш Каллин, — заметил Невин, обращаясь к ночному ветру, — все это куча дерьма.

Невин поспешил вернуться в лагерь. Он знал, что только мастер черной магии мог так изуродовать гнома. Этот маг был, конечно, потрясен, что его маленький гонец не вернулся. Вопрос заключался в том, почему этот черный мастер выслеживал Лослейна?

Назавтра Родри позаботился о том, чтобы Каллин ехал рядом с ним, не обращая внимания на непристойные замечания Прайдира и Даумира относительно серебряного кинжала. Они направились на северо-восток и через пару миль проезжали уже мимо ферм, расположенных в Элдисе. Дороги и тропинки пролегали между огороженными полями, фермами и пастбищами, а затем тянулись в леса и открытые луга, переплетаясь между собой неправильным узором. С тех пор как был принят закон, согласно которому фермеры передавали все свои владения по наследству только старшему сыну, земли перекраивались на куски самой различной конфигурации. В полдень Родри остановил армию для отдыха на незанятой полосе земли между треугольными полями, засаженными капустой и турнепсом. Когда Родри и Каллин закусывали мясом с хлебом, прискакал Адерин.

— Армия Корбина повернула на юг, господин командующий, — обеспокоенно сообщил Адерин. — Они остановились всего в трех милях отсюда.

— Вот и хорошо, мне уже надоела эта проклятая игра в догонялки, — заключил Родри.

Он передал Каллину кусок мяса и вскочил, мучительно сознавая, что все лорды смотрят на него в ожидании приказов.

— Мы оставим обоз под охраной копьеносцев, — решительно заговорил Родри. — Остальным — готовить оружие и доспехи. Мы поедем им навстречу. Если эти ублюдки хотят рискнуть — что ж, дадим им такой шанс.

Все приветствовали его ободряющими возгласами, принимая такое решение за храбрость, в то время как это было всего-навсего желанием спастись от смерти. Возможно, один только Каллин догадывался о том, что происходило в душе Родри, потому что он смотрел на него без восторга, и казалось, что его мысли в этот момент были далеко отсюда.

Благодаря подробным сведениям Адерина, Родри точно рассчитал, где выстроить армию. Корбин вел своих людей прямо по дорогам. В Дэверри не было принято сворачивать с пути, чтобы уклониться от сражения, если оно казалось неизбежным. Примерно в миле к северу дорога проходила по обширному пастбищу. Когда армия с грохотом двигалась по дороге, испуганные крестьяне отбегали в сторону и провожали ее тревожными взглядами. На пастбище уже не было ни одного животного — селяне увели скот, зная по опыту, что значит война на их угодьях.

Родри выстроил своих людей в одну линию, имеющую форму полумесяца. Он лично проехал вдоль линии и расставил отряды. Несмотря на молодость, у него уже имелся кое-какой военный опыт. Он участвовал в сражениях с четырнадцати лет, и его отец и дяди постоянно обучали его военному искусству. Обходя левый фланг, он заметил двоих жителей западных земель. Они были одеты в кольчуги, поверх которых крест-накрест висели короткие луки. У их лошадей не было уздечек.

— Интересно, — сказал Родри, — вы можете стрелять на скаку во время боя так же хорошо, как из засады?

— Попробуем, — ответил с улыбкой Калондериэль. — Это охотничьи луки. Мы проверим, можно ли ими пользоваться как военным оружием.

— Что я слышу? — сердито воскликнул Родри. — Если вы никогда раньше не участвовали в сражениях, не будет позором, если вы и сейчас откажетесь.

— Нет, будет. Я хочу отомстить за моего убитого друга, — ответил Калондериэль. Дженантар, крепко стиснув зубы, коснулся рукой рукоятки своего меча в знак согласия.

— Тогда пусть боги вашего народа помогут вам, — произнес Родри. — Я восхищаюсь вашим мужеством.

Родри поскакал назад и занял свое место в центре шеренги. Слева от него стоял Каллин, справа — Канрис. Когда начнется атака, Корбин, как командующий, будет двигаться во главе клина. Предводители сойдутся друг с другом, в то время как их люди на флангах начнут атаку. Готовые к бою шеренги стояли молча, каждый всадник думал о своем. Только изредка был слышен случайный стук лошадиных копыт или лязг металла. Родри был совершенно спокоен, хотя именно сейчас должна была решиться его судьба. Он думал о том, что не случайно выдался такой прекрасный вечер: каждая травинка на лугу выглядела особенно живописно, а солнечный свет — поистине золотым. Рощица вдалеке напоминала зеленый бархат на фоне сапфирового неба. И было несказанно жаль покидать все это ради призрачного Иного Мира. Но тут Родри разглядел клубившееся им навстречу облако пыли. Он вытащил из футляра, висевшего за правым стременем, метательное копье.

— Вон они едут! — крикнул Родри. Вдоль всей шеренги в лучах солнечного света засверкали наконечники дротиков. В одно мгновение щиты были выставлены, а мечи вынуты из ножен. Лошади гарцевали, по настроению своих всадников предчувствуя приближение сражения. Облако пыли на дороге все приближалось, клубясь, словно дым от костра. Родри уже и забыл о том, что только что рассуждал о приближении смерти. Он почувствовал, что улыбается, и подумал о том, что если умрет в бою, то его тело станет таким же невесомым, как воздух.

Когда между армиями оставалось около пятисот ярдов, маршевая колонна Корбина перестроилась в клин для атаки. Родри пришпорил коня, когда увидел вблизи голубые и красно-коричневые щиты отряда Корбина. Скоро он, Родри, и человек, восставший против его правления, сойдутся лицом к лицу в единоборстве. Армия Родри сделала пару шагов навстречу противнику, но Родри жестом остановил ее. Наконец во вражеском клине прозвучал сигнал серебряного горна. С боевыми кличами армия Корбина устремилась в атаку.

Окутанные облаком пыли, они подходили все ближе и ближе, образуя полукруг. Родри поднялся в стременах и метнул в неприятеля копье. Затем указал мечом своим людям направление движения. Целый рой дротиков, сверкая наконечниками, взметнулся ввысь. Когда они достигли людей Корбина, те произвели ответный залп. Родри отбил один удар щитом и пустил своего коня в галоп, мчавшись прямо на всадника, возглавлявшего клин неприятеля. С боевыми кличами его люди бросились вперед, фланги сомкнулись, образовав клин смерти.

На Родри нахлынул приступ смеха, с которым он никогда не мог совладать во время битвы. Он слышал собственный неистовый хохот, похожий на завывания безумца. Родри приблизился к ведущему всаднику врагов. Отклонившись назад и размахнувшись, он нанес мечом удар по руке противника, а затем понял, что перед ним вовсе не Корбин, а совсем другой человек. Он взмахнул мечом, отражая удар, и рискнул оглянуться вокруг: — Корбина нигде не было видно, а сам он оказался в ловушке. Люди Корбина окружили его и двигались к нему со всех сторон, сжимая кольцо. Родри неожиданно повернул своего коня и почувствовал спиной скользящий удар по кольчуге, в то время как он атаковал одного из: всадников Корбина. Молодой парень упал на землю, и Родри уже почти разорвал кольцо врагов, но круг опять сомкнулся, и путь для отступления был для него отрезан. Когда он увидел, что попал в ловушку, как загнанная дичь, его неистовый смех превратился в вой.

— Родри! — Это был голос Каллина, который оказался поблизости.

Родри развернул коня. Каллин прорвался сквозь плотное кольцо и занял место рядом с ним. Их лошади стояли так, чтобы они могли защищать один другого.

— Отбивайся! — кричал ему Каллин. — Иначе — смерть!

Поворачиваясь в седле, уклоняясь от ударов, отбивая их щитом и мечом, Родри выполнял приказ, сражаясь за свою жизнь. Он почувствовал удар в плечо, увернулся, отразив мечом следующий. Опять меч блеснул у его лица. Он отразил и этот удар. В то мгновение, когда его меч скрестился с противником, кто-то нанес ему удар в спину. Он поднял свой щит как раз вовремя. Щит затрещал, расколовшись посередине. В суматохе сражения он слышал, как его люди призывали: «За Родри! За Родри!» Вдруг кто-то из толпы, окружившей его, попытался развернуть его коня, потянув за удила. Отряд Каннобайна пробивался к нему с боем, но у Родри не было времени, чтобы воспользоваться этим. С одной стороны он отражал удары мечом, разворачивался в седле и отражал щитом удары, сыпавшиеся на него с другой стороны. Вот уже щит развалился пополам.

Родри взвыл, как баньши. Вдруг лошадь справа от него пронзительно заржала, издав жуткий утробный звук, и встала на дыбы. Так кричат лошади в агонии. Когда она споткнулась, Канрис прикончил ее седока, подбежав сзади.

— Господин, — звал Каллин, — пробирайтесь за мной следом!

Канрис с Амиром прикрывали Родри сзади, дав ему возможность развернуть коня. Но тут Родри отказался следовать за кем-либо. Он пришпорил коня возле Каллина, увернулся от нападения и произвел ответный удар справа от себя. Но этот удар отбил какой-то непрошенный защитник, меч которого задел ребро Родри. Он пошатнулся в седле. Родри замахнулся и сбил ошеломленного всадника с коня. Тот свалился под ноги лошадей своих товарищей. Родри вместе со своими людьми начал выбираться из толпы под прикрытием отряда из Каннобайна.

Было очень трудно вытолкнуть лошадей вперед. Люди Корбина продолжали нападать на Родри, отбиваясь от Каллина. Серебряный кинжал сражался молча и выглядел совершенно спокойным. Он отбивал удары и нападал сам с ужасающей легкостью, как будто он был какой-то естественной силой — штормовым ветром, носящимся среди этой проклятой кричащей толпы.

Они уже почти выбрались, когда кто-то толкнул ехавшего последним Канриса и с силой нанес удар по лошади Родри. Она с пронзительным ржанием встала на дыбы. Родри знал, что она уже не сможет вынести его из этой бойни. Он выдернул ногу из стремени и отбросил остатки своего щита. Перелетев через голову коня, он покатился по земле. Ему было совершенно ясно, что он обречен. Он получил удар копытом по спине и какое-то мгновение не мог дышать. Вокруг него раздавались крики и боевые кличи. Все, что он мог видеть — ноги лошадей. Корчась от боли, он поднялся на колени и пополз на четвереньках, уклоняясь от ударов по голове. Он слышал, как Каллин приказывал кому-то отступать, и только тогда понял, что находится под копытами коней собственной армии. Новый удар пришелся прямо в плечо.

Неожиданно чьи-то руки подхватили его и помогли подняться. Родри повернулся, опершись о плечо Каллина. Как раз в этот момент рядом взбрыкнула лошадь и повалилась на землю рядом с ними. Каллин быстро оттащил Родри назад и подтолкнул ближе к своей лошади.

— Сможете взобраться? — прокричал Каллин. Задыхаясь от боли, Родри с большим трудом влез на коня. Прямо перед ним сражались всадники его армии, с трудом оттесняя врага. Лошадь дергалась и брыкалась, но Родри удалось усмирить ее, пришпорив ногами, свободными от стремян. Каллин сел верхом позади. Он обхватил Родри за талию и натянул поводья. Перекрывая крики, серебряный горн дал сигнал к отступлению. Первой мыслью Родри было, что его сторона покидает поле боя. Но затем он вспомнил, что он сам командующий и не давал приказа отступать, — значит, это должен быть сигнал Корбина. Враги спасались бегством.

— Канрис! — призвал Родри. — Дай сигнал стоять!

Каллин прижал Родри к себе.

— Господин! Канрис убит.

В первое мгновение Родри просто отказывался понимать Каллина.

— Родри, — Каллин толкнул его. — Дай сигнал!

Родри выхватил горн из-за ремня, но был не в состоянии поднять его. Каллин выхватил у него горн и дал сигнал к отступлению. Родри вытер тыльной стороной своей латной рукавицы катившиеся по щекам слезы и только тогда почувствовал, что корчится от боли.

— Если бы удар пришелся на два дюйма правее, то повредил бы позвоночник, — проговорил Невин, — а на два дюйма ниже — задел бы почки. Наш полководец спасся только благодаря серебряному кинжалу.

Каллин кивнул в знак согласия. Родри лежал на задке телеги, служившей Невину операционным столом, голый по пояс.

На спине его была видна красная рана клиновидной формы, вокруг которой красовалась шишка величиной с яблоко.

— Удивительно, что ребра остались целы.

— Чудо из чудес, — согласился Невин.

Родри повернул голову и посмотрел на своих спасителей. Его плечи и руки были покрыты множеством синяков и мелких ран. Там, где удары меча пробили кольчугу, раны были более глубокими.

— Я не хочу, чтобы надо мной суетились, как над старухой, — рассердился Родри. — О других вы так не хлопочете, как обо мне.

— Ерунда, — успокоил его Невин. — Об остальных заботятся три армейских лекаря и еще Адерин, который разбирается в травах не хуже меня. К тому же вы серьезно пострадали, господин, вокруг вас было больше всего крови.

Невин порылся в своем мешке, сложил траву в ступку и добавил воды из котелка, кипевшего рядом на маленьком огне.

— Я сделаю припарку на кровоподтек, — пояснил Невин. — Пока не спадет опухоль, ездить верхом нельзя. А с тобой что, серебряный кинжал. Нужна моя помощь?

— Нет, спасибо. Это щенки совсем не умеют драться. Я бы не дал за них и ломаного медяка.

— Не скромничай, — поморщился Родри. — Не слушай его, Невин. Без него не быть бы мне живым, я это точно знаю.

Невин поднял голову и внимательно посмотрел в глаза Каллина.

Каллину показалось, что взгляд этот проник в самую его душу и обжег все внутри раскаленным железом, как будто заставил его вспомнить какую-то старую вину или позор. Воспоминание поблекло тотчас же, как он ни старался удержать его.

— Ты сделал сегодня великое дело, Каллин из Кермора, — тихо сказал Невин. — увидишь, что Родри не останется в долгу.

— Я ничего не жду, — прорычал Каллин. — Мне лучше всех известно, что я — ничтожество, всего лишь серебряный кинжал. Но я участвовал в этом сражении не из-за денег.

— Я совсем не это имел в виду.

Гордо вскинув голову, Каллин пошел прочь. Он не позволит старику оскорблять себя, независимо от того, мастер он двеомера или простой лекарь.

Армия расположилась вокруг обоза. Каллин подошел к своему коню, чтобы погладить его. Лорд Слигин поспешил ему навстречу. Его кольчуга была забрызгана кровью, слипшиеся от пота усы обвисли.

— Я видел, как ты вынес Родри из этой свалки. Спасибо тебе, серебряный кинжал.

— Не надо об этом, господин, — мрачно ответил Каллин, — я ведь пообещал, что буду охранять его.

— Ха! Многие знатные лорды забыли о своих клятвах, едва оказались посреди этой резни. Ей-богу, ты достоин большего уважения, чем этот вонючий Корбин. — Поначалу спокойный голос Слигина набирал силу. — Нет, ты видел, что он придумал! Подлец! Так может сделать только подлый трус — устроить Родри такую ловушку! Ублюдок! Слава всем богам, что мальчик вовремя раскусил этот трюк.

— Это не совсем так, господин. Следовало ожидать чего-нибудь вроде этого.

Слигин открыл рот от удивления.

— Лорд, использующий торговый караван для того, чтобы заманить в ловушку неприятеля, — это лорд, потерявший свою честь, — продолжал Каллин. — Поэтому, когда Родри окружили, я считал своим долгом быть рядом с ним.

После обеда был созван военный совет. Лорд Прайдир лично пригласил Каллина принять в нем участие. Родри к тому времени хоть и с трудом, но уже мог сидеть и сам передвигаться. Оба — Каллин и Родри — со всевозрастающей яростью слушали, как остальные лорды описывали сражение. Ни одному из них враги не угрожали всерьез, на них почти не нападали: только мешали продвинуться на выручку Родри.

— Что меня больше всего взбесило, — сказал Родри, — это то, что я даже не видел Корбина на поле боя. Подлец! Трус!

— Это не трусость, — прервал его Прайдир. — Он не хотел стать убийцей брата гвербрета и сына тирины. Это на тот случай, если дело закончится перемирием, — тогда он сможет списать вашу смерть на случайности войны.

— Можно мне сказать, господа? — вмешался Каллин. — По-моему, нам остается одно — убить Корбина до того, как у него появится возможность снова придумать что-нибудь этакое…

— Очень даже правильно, — прорычал Слигин. — Когда вы видите бешеную собаку, вы ведь не бежите за ее хозяином, вы отрубаете ей голову.

Они собрались вместе, чтобы составить план действии. Он заключался в следующем: в предстоящем сражении Родри будет находиться в середине колонны, а Каллин и Слигин — во главе. Самые лучшие бойцы будут ограждать Родри от врага, пока колонна будет продвигаться к полю боя, чтобы найти Корбина.

— Готов поспорить, что он отсидится в тылу, — произнес Эдар. — Я дам своим людям приказ сражаться до последнего, когда мы подойдем к армии Корбина. И больше никаких промедлений. Пора им увидеть, с каким человеком они связались.

Слигин поднялся со зловещим смехом:

— Я скажу это своему капитану, и призываю остальных поступить так же.

Когда лорды разъехались, Родри попросил Каллина остаться и приказал слуге принести меда. Родри молча пил мед и пристально смотрел на огонь.

— Господин командующий! — сказал Каллин. — В этом нет ничего позорного — иметь телохранителя, когда противник старается убить тебя.

— Не это меня беспокоит. — Родри замолчал, снова глотнув меда. — Я думаю о Кенриде. Амир мне сказал, что Кенно приказал ему двигаться вперед, а сам задержался в тылу. Он знал, что так будет.

— Да. Он желал вашей смерти, и он сдержал свое слово.

— Но, прах и пепел! — Родри повернулся к нему, слезы заблестели в его глазах. — Неужели ты не видишь, что это ужасно? Раньше я никогда не ездил во главе отряда. Я всегда был лордом Родри, и никем больше, пока мой отец вел войска. Я всегда участвовал в сражениях наравне с другими воинами, и ни разу никого не убили из-за меня. Хотя меня самого могли убить в любой момент и кто угодно.

— Впервые встречаю знатного лорда, которого волновали бы подобные вещи.

— Да будь они все прокляты! Проклятье, почему мой дядя должен был погибнуть? Мне не нужно его наследство.

— Думаю, вашему дяде уже нет до этого никакого дела.

— Да, конечно! — Родри уныло уставился в кружку. — Но будь я проклят, дважды проклят, если позволю Райсу получить то, чего он так добивается!

— Не мое дело спрашивать вас об этом, но ваш брат — плохой человек?

— Я бы так не сказал, если речь идет о чем-нибудь другом — не обо мне. Он щедрый и храбрый, каким и должен быть знатный лорд. Только пока дело не касается меня. Прах и пепел, если бы я знал, за что он так ненавидит меня!

Каллин уловил так много гнева и боли в его голосе…

— Господин, — произнес Каллин, — мой старший брат обращался со мной точно так же. Он лупил меня всякий раз, когда я этого не заслуживал. Мама всегда заступалась за меня, а от этого он относился ко мне еще хуже.

— Вот оно что! — Родри посмотрел на него, смущенно ухмыльнувшись. — Ну конечно, у тебя был клан, верно? А я-то думал, что ты всегда скитался по королевству, как вольный ветер.

— Совсем нет, — Каллин отпил большой глоток меда. — Мой отец строил корабли в Керморе. Но он был еще и порядочным пьяницей. Мне доставалось от него даже больше, чем от брата. И когда он наконец довел себя до смерти, жрецы из храма Солнца нашли моей матери место на кухне в доме гвербрета. Мне было очень хорошо, когда я жил в крепости.

— И там ты научился драться?

— Да. Капитан отряда сочувствовал мальчишкам из кухни, которые играли палками, словно мечами, — разоткровенничался Каллин под воздействием выпитого меда. — Он был хорошим человеком, и я намеревался оправдать его надежды.

Родри слушал с необычайной серьезностью. Каллин поставил пустую кружку и встал.

— Уже поздно, командующий. Если дело дошло до того, что я так разболтался, пора идти укладываться спать.

Родри не успел даже окликнуть его — так быстро тот ушел.

Для дэверрийца лорд Новек был высоким человеком — около шести с половиной футов ростом, — крепко сбитый и плечистый. Он стоял, скрестив руки на груди, и сердито смотрел на то, как Корбин со своими единомышленниками разрабатывали план действий. Лослейн внимательно наблюдал за ним. Наконец Новек шагнул вперед и прорычал:

— Не нравится мне все это. Я не могу перенести такого позора. Хватит этих военных хитростей!

Все повернули в его сторону головы и посмотрели виновато.

— Вы сражаетесь как мужчины, — продолжал Новек, — или деретесь, как вонючая чернь?

— Довольно. — Вперед вышел лорд Кенис, толстяк с седыми пышными усами. — Что позорнее: использовать мозги, которыми наделили нас боги, или убивать знатных людей, к которым мы не испытываем никакой вражды?

— Это правда, — поддержал его Корбин, — все наши претензии только к Родри. Ни с кем больше мы не воюем.

— Бред! — фыркнул Новек. — Вы просто боитесь, что гвербрет вмешается, — вот и все. Я говорю вам, что мне это не нравится: мы ведь не свора бродячих собак с городской помойки.

Молодежь заволновалась, задетая словами Новека, а Корбин и Кенис с недоумением посмотрели на него. Лослейн решил, что пришло время взять ситуацию под свой контроль. Он направил поток энергии на ауру Новека. Лорд Новек пошатнулся, и его глаза остекленели.

— Мой господин, — произнес Лослейн успокаивающим тоном. — Если мы затянем войну, то можем по ошибке убить Слигина или Прайдира.

— Все верно, — медленно процедил Новек; от его злости не осталось и следа. — Я согласен с тобой, советник. Это хороший план.

— Нет возражений? — быстро спросил Корбин. — Ну и прекрасно, тогда идите отдавайте приказы своим капитанам.

Как только военный совет закончился, Лослейн скрылся. Он не мог даже думать о том, что ему придется сидеть и пить вместе с лордом Корбином. Когда люди встречали его в лагере, то отворачивались от него и скрещивали пальцы, отводя от себя колдовство. «Паршивые собаки, — думал он, пробираясь мимо постов, — они боятся меня. Что ж, может, это и к лучшему — пусть дрожат от страха перед Лослейном Могущественным — владыкой сил Воздуха!»

На окраине лагеря он остановился, раздумывая. Он хотел ненадолго покинуть лагерь, но боялся встретить Адерина. Наконец он решил вернуться в палатку. Он отослал слугу и, не раздеваясь, улегся на одеяла.

До него доносились голоса, люди бродили по лагерю, разговаривали между собой, смеялись; слышался лязг металла. Несмотря на то, что сознание Лослейна было натренировано, и он мог заставить себя не впасть в отчаяние, гнев начал душить его. Он лежал в оцепенении, стараясь подавить свои чувства и уснуть, но это ему никак не удавалось. Лослейн не хотел вызывать темноту. Он вдруг стал страшиться ее, он боялся ее голоса, который парализовал мозг, действуя помимо его воли.

Наконец это состояние все же пришло к нему. Он мысленно увидел сначала крошечную черную точку, затем она начала расти. Он пытался бороться, желая наполнить свой мозг светом, стараясь прогнать темноту ритуальным жестом или проклятием. Но точка безжалостно продолжала пухнуть, вздымаясь волной, и так продолжалось до тех пор, пока ему не стало казаться, что он стоит в сплошной темноте. И голос ее звучал мягко и участливо:

«Почему ты боишься меня? Ты — повелитель двеомера, Лослейн Могущественный. Все, что я хочу, — это помочь тебе, быть твоим другом и союзником. Я пришел посочувствовать тебе: такой великолепный план сорвался! Ты почти поймал Родри сегодня».

«Кто ты?»

«Друг и больше никто. У меня есть сообщение для тебя. Этот серебряный кинжал — ключевая фигура. Ты должен убить его, прежде чем убьешь Родри. Я подумал и сделал окончательный вывод, мой друг. Я увидел, что силы Судьбы поработали тут».

«Значит, так тому и быть. Но кто ты?»

Голос засмеялся. Темнота ушла. Лослейн лежал мгновение не дыша, а затем пришел в себя и очень обрадовался, когда услышал снаружи обычные человеческие голоса. Он встал и вышел из палатки, чтобы найти капитана армии Корбина. Он хотел отдать ему несколько указаний, касающихся этого подлого серебряного кинжала.

Каллин внезапно проснулся и увидел склонившегося над ним Слигина. Положение звезд на небе говорило о приближении рассвета.

— Старый Невин только что разбудил меня, — сообщил Слигин. — Армия Корбина готовится выступать. Этот подонок намерен напасть на нас утром.

— Вот как? Тогда, господин, мы сами придумаем встречный маневр.

Каллин поделился со Слигином своим планом, тот рассмеялся. Вскоре он уже разбудил половину лагеря. Продовольственный обоз выстраивался в круг в несколько сотен ярдов. Лошадей поместили в центре. В тылу столпились слуги. Впереди стояли копьеносцы, готовые заполнить брешь, если вдруг всадник покинет свое место. Как только начало светать и небо стало серым, как кротовая шкурка, Каллин занял позицию рядом со Слигином. Люди Родри шепотом передавали от одного к другому приказ: быть готовыми выступить. На дальнем краю широкого луга показалась армия Корбина. Она задержалась на мгновение, затем начала перестраиваться в длинную шеренгу для атаки.

Каллин подумал, что они разгадали его хитрость; если бы лагерь действительно еще спал, кто-то должен был проснуться от шума вдали. Армия Корбина выступила, сначала шагом, потом перешла на рысь, а затем вдруг помчалась галопом, начав атаку под звук горна и военных кличей. Они неслись, думая, что нападают на спящий лагерь. Дротики полетели в поддельные тела, уложенные на земле.

— Начинаем! — крикнул Родри.

На мгновение образовалась толчея и неразбериха в тесном пространстве внутри круга, когда отряд садился в седло. С боевым кличем Слигин повел за собой лордов, их люди покатились волной вслед за ними, шеренгами по четыре в ряд. Испуганные животные заржали, оказавшись в центре этой неожиданной атаки. Армия Родри перешла в галоп, и вперед полетел рой дротиков. Ряды армии Корбина смешались, образовав беспорядочную толпу.

— На Корбина! — прокричал Каллин. Он оглянулся назад, чтобы убедиться в том, что Родри надежно окружен преданными людьми.

Слигин ввел свой отряд в сражение только тогда, когда нанесла удар основная армия. Лошади увертывались и становились на дыбы, пока две встречные шеренги перемежались между собой, как пальцы одной руки перемежаются с пальцами другой. Всадники разворачивали коней и, поколебавшись, выходили из боя или случайных стычек. Каллин был рядом со Слигином, когда тот вел отряд вокруг поля. Неожиданно Слигин издал победный клич и пустил свою лошадь в галоп.

Каллин поскакал за ним следом. Слигин пошел в атаку на свою жертву — лорда армии Корбина. До Каллина донесся безумный неистовый смех Родри, настигший его, когда отряд атаковал вслед за Слигином.

Каллин несся галопом, когда всадник на черной лошади преградил ему дорогу, выбрав в качестве жертвы именно его. Пока Каллин разворачивал коня, он успел заметить опухшие глаза и черный небритый подбородок под шлемом неприятеля. Они размахивали мечами и наносили друг другу удар за ударом. Противник кричал и ругался, а Каллин хранил молчание, методично отбиваясь от вражеского меча. Каллин выждал, пока противник, потерявший надежду, в очередной раз замахнулся мечом, оставив свой правый бок незащищенным. Он нанес удар по его щиту, а затем ударил по правой руке. Удар был таким сильным, что был слышен треск костей. Кровь хлынула сквозь кольчугу. Крича от боли, всадник выронил меч и попытался развернуть коня. Каллин милостиво позволил ему ускакать. Ему нужен был Корбин.

Впереди двигался отряд Слигина, окружая армию Корбина. Его люди умело сражались. Увидев новый отряд с зелено-коричневыми щитами, Каллин погнал вперед своего коня.

— Господин Слигин! — прокричал Каллин. — Фланг!

Но отряд скакал прямо на него. Каллин развернул своего коня, чтобы встретить вражескую атаку. Они окружили его со всех сторон.

— Серебряный кинжал ! Вот кто нам нужен!

У Каллина не было времени, чтобы рассуждать, почему они столпились вокруг него, как будто он был знатным лордом. Кто-то нанес ему удар сбоку по левому плечу, в то время как выскочивший перед носом всадник готовился ударить ножом. Каллин точно отразил атаку и увернулся от человека, нападавшего справа. Они норовили атаковать его вчетвером одновременно, и все, что он мог сделать, — увертываться, пригибаться, размахивая мечом во все стороны. Он отбил удар щитом. Дерево затрещало, и он почувствовал внезапную острую боль с левой стороны. Посреди привычного шума битвы он уловил неистовый хохот Родри, который звучал все ближе и ближе.

Корчась от боли, Каллин сразил человека, возникшего прямо перед ним, перерубив тому горло. Но на его месте был уже новый враг, который ждал, чтобы занять место убитого. Глубокая рана жгла огнем левую руку Каллина. Он поворачивался в седле и старался отбиваться, но меч тянул его раненую руку вниз. С проклятьем он повернулся назад, чтобы отразить удар справа. Смех Родри звучал громче, но был все же еще далеко.

Вдруг всадник слева от Каллина вскрикнул, его лошадь отшатнулась и упала замертво. Что-то мелькнуло в воздухе перед лицом Каллина. Стрела вонзилась в кольчугу врага. Брызнула кровь. Другой всадник попытался развернуть лошадь, но стрела попала ему в спину, и он с криком упал на землю. Толпа начала рассеиваться, пытаясь спастись бегством, но, развернувшись, бойцы встретились лицом к лицу с людьми Родри, несущимися в атаку. В последний момент Каллин увидел Дженантара, скачущего с охотничьим луком наизготовку. Каллин уронил меч, пытаясь удержаться в седле, латные рукавицы были скользкими от собственной крови. Он недоуменно посмотрел на них, а затем темнота окутала его сознание, и он упал, скользнув по шее своего коня.

И вот уже он плыл по поверхности глубокой голубой реки. Он видел свет впереди и слышал голос, похожий на голос Невина. И тут на него накатывала огромная волна и относила его назад, вниз, где он задыхался, утопая в синеве. Неожиданно он услышал над собой смеющийся голос — успокаивающий и тихий… он, казалось, вливался в его мозг как масло. Ему казалось, что этот голос исходит из колеблющегося синего пространства, окружающего его. Затем он увидел светящийся серебряный шнур, который связал его со странно нереальным телом. Он не знал, откуда этот шнур протянулся. Затем вторая волна окутала его, погрузив в синеву. Голос зазвучал снова, насмехаясь над ним и называя мертвецом.

Вдруг он увидел Невина, а может, его бледный голубой образ… трудно сказать, что это было. Старик заговорил с ним на каком-то странном языке. Голубая река медленно текла, удерживая его на поверхности, а затем Невин взял его за руку.

Каллин проснулся. Невин во плоти склонился над ним, озаренный солнечным светом. Несмотря на свою воинскую выдержку, Каллин громко стонал от боли. Когда он попытался пошевелиться, шина на его левой руке стукнулась о борт повозки.

— Легче, мой друг, — улыбнулся Невин, — лежи спокойно.

— Воды.

Кто-то приподнял его голову, поднес чашку с водой к губам. Он жадно глотнул.

— Хочешь еще? — спросил Родри.

— Да.

Родри помог ему напиться, затем вытер лицо мокрым полотенцем.

— Я очень старался вытащить тебя, — проговорил Родри. — Пожалуйста, поверь, я так старался спасти тебя.

— Я знаю. Что с Корбином?

— Он сбежал. Не волнуйся об этом сейчас. Солнечное небо закружилось над головой, а затем внезапно обрушилось темнотой. На этот раз Каллин крепко заснул.

Пока слуги уносили Каллина и укладывали другого раненого на подводу, Невин мыл окровавленные руки в ведре с водой. Только ему одному было известно, как тяжело было спасти Каллина. Он едва держался на ногах. Невин вытер влажные руки о чистый кусок материи. Маленькая зеленая фея села на землю и наблюдала за ним. Невин рискнул прошептать:

— Ты была права, предостерегая меня. Спасибо тебе и твоим друзьям.

Фея улыбнулась, обнажив голубые острые зубы, затем исчезла. Если бы дикий народец не предупредил его, Невин так никогда бы и не узнал, что кто-то старался отделить душу Каллина от тела и порвать серебряную нить, которая связывала его с жизнью. Это не был Лослейн. Кто-то, кто применял черную магию. Кто-то, кто стоял за его спиной…

— Ты перестарался, мой мерзкий друг, — сказал Невин — теперь я знаю, что ты существуешь, и я узнаю тебя, когда мы встретимся.

Перед самым рассветом Джилл проснулась. Настроение было тревожное, она быстро встала и оделась, затем спустилась в большой зал. Слуги уже вовсю суетились, раздувая угли, чтобы разжечь огонь. Госпожа Ловиан сидела за столом для знати. Когда Джилл поклонилась, Ловиан жестом приказала сесть рядом.

— Не спится? Тебе тоже приснился кошмарный сон?

— Да, ваша милость. Мне всегда снятся сны, когда отец на войне.

Слуга принес овсяную кашу и хлеб. Пока Джилл и Ловиан завтракали, люди из крепостной стражи появлялись в зале по двое и по трое, зевая, и то и дело посылали служанок с поручениями. Одному из них почему-то понадобился рубец, а другой, должно быть, споткнулся, потому что Джилл вдруг услышала позади себя грохот и звон металла.

Она повернулась, чтобы посмотреть, но шум не утихал, наоборот, как звон колокола, — он становился громче, еще громче, пока не вобрал в себя шум сражения: лязг и звон мечей, ржание лошадей и пронзительные крики людей.

Она услышала также свой голос, который описывал все, что она видела, проносясь над полем боя, как чайка, парящая на ветру.

Родри пытался проложить путь к одному из всадников. Он сотрясался от неистового смеха, размахивая окровавленным мечом.

Человек, окруженный толпой, защищался из последних сил.

Голос Джилл захлебнулся рыданиями, когда стрелы Дженантара полетели мимо ее отца одна за другой…

И тут Родри пробрался сквозь толпу, задержал своего коня, подхватив Каллина, когда тот начал падать из седла. Потом шум битвы стал стихать…

И испуганный голос Ловиан вернул Джилл к действительности. Она взглянула в лицо Ловиан и только теперь поняла, что женщина крепко держит ее в объятиях. Рядом стоял начальник охраны крепости.

— Ваша милость, — воскликнул он, — что происходит?

— Двеомер, глупец, — оборвала его Ловиан, — что еще это может быть? Ее дружба с Невином — это неспроста…

Джилл мгновенно перестала плакать, осознав, что слова Ловиан были правдой. Она обнаружила, что дрожит, как осиновый лист на ветру. А слуга уже предлагал горячее вино. Ловиан заставила Джилл выпить.

— Джилл, — мягко спросила она, — твой отец погиб?

— Нет. Но он на волосок от смерти. Ваша милость, пожалуйста! Я умоляю вас, я должна найти его. Что если он умрет, и я не попрощаюсь с ним?

— Я сочувствую тебе, но ведь ты не можешь участвовать в боевых действиях!

— Почему, ваша милость?

Ловиан вздрогнула.

— Этот бой был очень жестоким, — продолжала Джилл. — Лорду Родри нужно подкрепление. Я возьму людей из крепостной охраны. Я знаю, что смогу отвести их прямо туда, я точно знаю это. Всего около двадцати миль отсюда. Пожалуйста, ваша милость!

Ловиан вздохнула, встала со скамьи и провела дрожащей рукой по волосам Джилл.

— Ну, ладно, — произнесла она наконец, затем обратилась к начальнику крепостной охраны: — Тридцать человек. Выезжайте прямо сейчас.

Джилл бегом поднялась в комнату за оружием. Она мысленно проклинала судьбу, скрывавшую от нее, что двеомер сопутствовал ей. Ради спасения отца Джилл готова была использовать любые доступные ей средства.

Иногда Родри удивлялся сам себе. Еще вчера спина сильно болела от ударов и ран и он еле мог стоять на ногах а сейчас он все же заставил себя пройти вместе со Слигином по лагерю.

Над полем боя еще витала смерть. Родри слышал, как люди неистовствовали, когда узнавали своих убитых друзей. Необходимо было, чтобы они видели своего полководца на ногах.

— Можем ли мы назвать это победой? — воскликнул Родри. — Корбин спасся бегством, так ведь?

Около подвод стояли Дженантар и Калондериэль, охраняя пленных. Они жались друг к дружке, держась вместе, чтобы не упасть. Многие были ранены. Но они должны были ждать, пока лекари закончат перевязывать людей Родри.

— Есть какие-нибудь новости о Каллине? — спросил Дженантар.

— Пока ничего, держится. — Родри устало потер щеку.

— Я пришел поблагодарить вас.

— Не надо благодарностей. Лучшее, что он сможет сделать, — это выпить с нами за дружбу. Я бы выпустил больше стрел, но боялся попасть в вас и ваших людей. Я мог бы случайно попасть и в Каллина.

— Лучше ты, чем один из этих подонков.

— Но вы ведь спасли его в конце концов, не правда ли? — Слигин по-отцовски положил руку на плечо Родри.

— Теперь все в руках богов.

Родри кивнул. Он никогда не смог бы себе объяснить, почему так важно, чтобы именно он спас Каллина. Это было просто необходимо — чтобы ни один не был ничего должен другому. Он не мог сказать почему.

Адерин прискакал с двумя слугами, нагруженными лекарскими снадобьями. Его рубашка была красной от запекшейся крови.

— Твои люди в порядке, мой господин, — доложил Адерин. — Невин велел передать тебе, что лорд Даумир только что умер.

Родри запрокинул назад голову, скорбя по умершему. Еще один знатный лорд умер ради него… Слигин крепче сжал руку Родри и выругался.

— Я пойду займусь пленными, — сказал Адерин. Подозвав к себе слуг, он пошел осматривать пленных, в первую очередь тех, кто был тяжело ранен.

— Проклятье, — сказал Дженантар, — я не видел, как Корбин удрал. Я был уверен, что вы с Даумиром поймали его.

— Я тоже так думал, — Слигин расстроено тряхнул головой. — Это была насмешка судьбы, вот и все. Дурацкие мелочи. У Даумира поломался меч. А потом еще эта лошадь, упавшая передо мной. Я не смог догнать его. Проклятая Судьба.

Один из пленных захохотал, потом забормотал что-то шепотом. Его белокурые волосы слиплись от крови.

— Я не собираюсь убивать раненых, — обратился к нему Родри, — но почему ты смеешься?

— Извините, господин, — произнес пленный. В его голосе слышался страх. — Наш лорд скрылся — и это не просто случайность. Видят боги, вы никогда не убьете Корбина! Это все проклятый колдун! Вы знаете, что он предсказал?

— Расскажи нам…

— Лослейн сделал предсказание. Он увидел это в магическом кристалле. — Парень замолчал и облизнул пересохшие губы. — Он предсказал, что лорд Корбин не погибнет в бою. И его никогда не сразит рука мужчины. И это правда, господин. Вы видели, что было сегодня на поле боя? Наверняка, это правда.

Слигин побледнел. Адерин прислушался.

— Адерин, — обратился к нему Родри, — это правда?

— Парень не обманывает вас, господин, — ответил Адерин. — Лослейну действительно было Видение.

— Меня интересует судьба Корбина.

— Командующий на самом деле хочет, чтобы я сказал ему, сбудется ли пророчество?

— Полагаю, оно истинно, иначе ты уже назвал бы его ложью.

Адерин вздохнул, но это больше походило на стон.

— Я поклялся никогда не лгать, — ответил он, — но иногда мне хочется нарушить эту клятву.

Родри почувствовал, как смерть положила свою тяжелую длань на его плечо. Он повернулся и бездумно пошел прочь, и смерть пошла вслед за ним. Запыхавшийся Слигин догнал его на окраине лагеря.

— Послушай, я не верю ни одному слову. А если это правда, то все равно — плевать. Дерьмо все эти колдовские штучки.

— Если Адерин может превратиться в филина, почему он не может знать, сбудется пророчество или нет?

Слигин недоуменно уставился на него, затем отвел взгляд и начал нервно жевать свои усы.

— Очень странное ощущение — неужели я обречен быть убитым мастером двеомера? — продолжил Родри. — Если Корбин захочет расправиться со мной, никто не сможет остановить его. И когда мы окажемся друг перед другом, я не смогу убить его…

— Остается только отправить тебя назад в Каннобайн, как ты считаешь?

— Ни за что. Какой смысл в моей жизни, если я проведу ее в позоре? — И тут Родри охватил неистовый хохот. Он хохотал до тех пор, пока Слигин не заставил его замолчать, крепко обхватив руками за плечи.

К вечеру новость облетела уже весь лагерь. Родри никогда раньше не приходилось наблюдать моральное разложение в армии. Это было неприятное зрелище. Знать смотрела на него с отвратительной жалостью, хотя делала вид, что негодует и жаждет реванша. Родри ходил по лагерю и пытался рассеять страх, разговаривая с каждым отдельно. Поначалу кое-кто старался шутить с ним, но степенно его начали избегать, как будто он был прокаженным или человеком, которого прокляли боги, не желая соприкасаться с его несчастной судьбой. Чтобы избежать встреч, Родри прошел на окраину лагеря вместе с Амиром — единственным человеком из отряда, который, казалось, был рад общению с ним. Светловолосый и кроткий, Амир был новичком в отряде. Несмотря на молодость, он всегда держался с достоинством.

— Господин, когда мы снова пойдем на Корбина, я буду сражаться вместе с вами, — пообещал Амир. — Я готов следовать за вами в Иные Земли.

— Спасибо тебе на добром слове, но в этом нет нужды. Я должен вызвать Корбина на поединок и положить конец этой войне.

— Но у вас есть воины!

— Почему, прах и пепел, люди должны умирать в этом безнадежном деле? Мы никогда не убьем Корбина, ну так и ладно. Если он убьет меня, восстание закончится.

Амир повернулся к нему со слезами на глазах.

— Не говори обо мне плохо, когда я умру, ладно? — попросил Родри.

Амир отошел на несколько шагов в сторону, растерянно шевеля губами. Родри посмотрел на дорогу и увидел небольшой отряд всадников, приближавшийся с юга. Через некоторое время Родри смог разглядеть цвета на их щитах. Отряд состоял из его сторонников, и во главе всадников была Джилл.

— Проклятье, это отряд охраны Каннобайна, — произнес Родри. — Что они здесь делают?

Джилл спешилась и сухо доложила:

— Пополнение, господин. Я все знаю о сражении. Мне было Видение. Я не безумна, ведь сражение состоялось, разве не так? Ради всех богов, где мой отец?

Амир сначала хихикнул, потом засмеялся громче, а потом — захохотал так громко, что Родри пришлось схватить его и потрясти:

— Возьми себя в руки! Мы уже насмотрелись здесь на знатоков двеомера. Вот тебе еще один.

— Это совсем не то, господин — сказал Амир, — это Джилл.

— Что? Конечно, Джилл. Я вижу.

— Нет, вы меня не поняли, господин. Смотрите, смотрите внимательно на Джилл! Корбин не умрет от руки мужчины, не так ли?

Подбоченившись, Джилл хмуро смотрела на них, как на ненормальных. И позой и движениями она так напоминала парня, что Родри вдруг понял, что Амир имел в виду. Он запрокинул голову с облегчением и захохотал. Джилл не выдержала:

— О, боги! Навоевались! Я приехала в лагерь для сумасшедших?

— Прости, — произнес Родри, — я отведу тебя прямо к отцу. О, Джилл! Я готов пасть ниц и целовать твои ноги.

— Милорда командующего ранило в голову? Что это значит?

— Я все объясню тебе после того, как ты увидишься с Каллином. Серебряный кинжал, я беру тебя в свой отряд!

Чтобы дать Каллину оправиться от ранения, Родри поместил его в свою палатку: ведь этот человек спас ему жизнь! Когда Джилл вошла в палатку, Каллин разметался на одеялах. На груди — повязка, на левой руке — шина, волосы слиплись от спекшейся крови. Джилл опустилась возле него на колени и заплакала, слезы ручьем текли по ее щекам. Она провела рукой по отцовским волосам, он вздохнул во сне и повернул голову в ее сторону.

— Джилл! — позвал Невин, наклоняясь в проходе. — Я слышал, ты добралась до нас.

— Как я могу быть далеко, когда отец в такой опасности?

Невин едва заметно улыбнулся и опустился рядом с Джилл на колени. Ей захотелось рассказать ему о своем Видении, но она побоялась.

— Скажи мне правду, он умрет? — спросила Джилл. Невин так долго не отвечал, что ее сердце начало колотиться, как бешеное.

— Я сомневаюсь в этом, — вымолвил он наконец. — Каллин был на пороге смерти, когда я обрабатывал раны, но это был просто шок. Сейчас он прошел. Твой отец — волевой человек. Но у него на боку глубокая рана. Если она загноится…

Он не закончил фразы. Джилл опустилась на пятки и почувствовала себя такой окаменелой, будто у нее совсем не было тела.

— Он не проснется еще некоторое время, — сказал Невин. — Родри хочет поговорить с тобой. Я думаю, тебе лучше услышать все от него. Я останусь с Каллином до тех пор, пока ты не вернешься.

Джилл наклонилась и вышла из палатки. Все как-то странно смотрели на нее — с почтением, как будто она была богиней Эпоной, отважившейся, как в старых добрых сказках, навестить простых смертных. И ни один человек не произносил ни слова. Когда Амир провожал ее к Родри, люди следовали за ними молча. Перед палаткой Слигина стояла знать, и все так пристально смотрели на нее, что ей захотелось убежать отсюда. Родри поклонился ей.

— Я не сомневаюсь, что ты можешь владеть мечом, который висит у тебя на поясе, — произнес он. — Думала ли ты о том, что когда-нибудь он понадобится тебе в сражении?

— Много раз, господин, но отец всегда запрещал мне это.

— Только не сейчас, — пробормотал Эдар.

— Послушайте, господа! — сказала Джилл. — Вас так много вокруг… Что все это значит?

— Не торопись, Джилл, — Родри помолчал, прикусив нижнюю губу. — У меня для тебя есть необычное сообщение. Короче, странный разговор.

— Господа! — не выдержал Слигин. — Что хорошего в том, что девушка умеет сражаться? Я бы ни за что не обратился к беспомощной женщине, в каком бы безнадежном состоянии мы ни оказались. Это вопрос чести, разве не так?

Джилл оглянулась вокруг и увидела в стороне слуг, стоявших наготове с обедом для знати.

— Господин Слигин — почтенный человек, — сказала Джилл. — Не будет ли он так любезен принести мне одно из этих яблок?

Недоуменно пожав плечами, Слигин выполнил ее просьбу.

— Теперь встаньте позади меня, господин, — продолжала Джилл, — и когда я сосчитаю до трех, подбросьте вверх яблоко.

Джилл вытащила меч и держала его, опустив острие вниз. На счет «три» она повернулась кругом, меч взметнулся вверх, и когда яблоко начало падать, она безо всякой подготовки просто ударила по нему. Две почти одинаковых половинки упали к ногам Слигина.

— Проклятье, — прошипел Слигин, — у меня самого вряд ли так хорошо получится. Здорово!

— Спасибо, господин, — сказала Джилл, — но не очень меня хвалите. Мой отец может разбить яблоко сразу на четыре части.

Родри рассмеялся. Его глаза были полны каким-то безумным восторгом.

— А почему вы хотите, чтобы я сражалась вместе с вами? — спросила Джилл.

— Из-за двеомера, серебряный кинжал, — ответил Родри. — Лослейн сделал предсказание о Корбине, и Адерин согласен, что оно сбудется. Дело в том, что Корбин не умрет в бою. Он погибнет от удара мечом, но его убийцей будет не мужчина.

— Ого! Говорят, что любое предсказание как лезвие клинка, — Джилл подняла вверх ладонь, иллюстрируя свои слова, — обоюдоострое.

Одобрительные возгласы были приятны для Джилл. Слигин приказал всем расходиться. Направляясь назад к своим лагерным кострам, люди смеялись и шутили. Джилл вложила в ножны меч и повернулась к Родри. Он держал в руке серебряную монету предназначенную ей.

— Принимая от меня деньги, — сказал он, — ты берешь на себя обязательство умереть, защищая меня, если понадобится. Ты правда согласна на это, Джилл? Я не буду льстить тебе и уговаривать.

— Именно поэтому я и возьму деньги, — Джилл протянула руку. — Но если я убью Корбина, вы дадите мне одну из тех лошадей, западных гунтеров, которых я видела в вашем табуне.

Смеясь, Родри бросил монету ей на ладонь:

— Ты действительно серебряный кинжал, это факт.

Опуская монету в карман, Джилл взглянула в лицо Родри, и их взгляды встретились. И она вдруг поняла, что знает его… Когда-то она уже видела эту безумную неистовую улыбку — и много раз. Казалось, что он тоже узнал ее, потому что улыбка вдруг исчезла; и Родри пристально и глубоко взглянул ей в глаза, как будто пытался распознать какой-то секрет, таившийся там. Он резко отвернулся и подозвал слугу.

— Принеси меду, — сказал он. — Господа, мы можем выпить за моего мстителя?

— Мстителя! — изумленно воскликнул Слигин.

— Во имя всех богов, господа! — произнес Родри, и безумная улыбка снова вернулась на его лицо. — Вы думаете, я могу просить девушку спасти мне жизнь? Я встану между Джилл и Корбином. Он, конечно, убьет меня. А потом она сможет подавить мятеж, уничтожив Корбина.

Ругаясь и крича на все лады, знать пыталась переубедить Родри, но он твердо стоял на своем. Его глаза сверкали безумием. Джилл схватила за руку его слугу.

— Беги скорее и приведи Невина, — велела она, — он в палатке твоего лорда.

Невин про себя проклинал Родри, пока шел вслед за слугой. Он был, конечно, расстроен, узнав, что Джилл собирается на войну, но он хорошо понимал, что не сможет остановить ее. Кроме того, он надеялся, что у Родри хватит здравого смысла сохранить ее жизнь. Когда Невин подошел, Джилл стояла в стороне от спорящей толпы, не принимая ничью сторону. Ее глаза умоляли о помощи.

— Что здесь творится? Мужчины, воины! — воскликнул Невин. — Пораскиньте мозгами, которые вам были даны при рождении!

— Мозги здесь ни при чем, — тряхнул головой Родри. — Это вопрос чести. Я могу попросить женщину убить изменника, которого мне не суждено убить самому. Но имя мое покроет позор, если я попрошу ее спасти мне жизнь. Я скорее умру сам.

— Мне кажется, командующий, что вы решаете вопрос чести не лучшим образом.

— Кто я сейчас? Я Майлвад по крови и рождению, и достоинство моего клана известно каждому в Дэверри. И я буду проклят, если запятнаю это имя.

Родри, подбоченясь, с вызовом уставился на Невина.

— Ты вынуждаешь меня напомнить одну старую поговорку, юный Родри! Когда лорд Майлвад начинает бахвалиться своей честью, потребуется вмешательство богов, чтобы заставить его замолчать.

Невин сердито схватил его за рубаху на груди.

— Послушай-ка меня, Майлвад! — Он вынужден был встряхнуть Родри. — на карту поставлено нечто большее, чем твоя проклятая честь. Ты забыл о двеомере? — Родри побледнел — Я вижу, что забыл, — продолжал Невин. — Твоя судьба — судьба всего Элдиса. Ты был отмечен пророчеством с самого рождения, мальчишка. Как ты думаешь, почему я все время кручусь поблизости? Я не терял тебя из виду всю твою жизнь. И сейчас я спасу тебя, даже если мне понадобится тебя заколдовать!

— О, ради всех богов… — прошептал, дрожа, Родри.

— Подумай, что будет большим позором: позволить Джилл сделать то, что предначертано ей Судьбой, или превратить в руины Элдис, потому что ты слишком самонадеян и упрям?

Родри вертел головой из стороны в сторону, как будто призывая на помощь лордов, испуганно застывших неподалеку.

— Так или иначе, но ты поклянешься мне честью Майлвадов, что сделаешь все, чтобы сохранить свою жизнь, — спокойно произнес Невин. — Или я приму меры.

— Тогда я поклянусь тебе в этом.

— Честью Майлвадов?

— Честью Майлвадов.

— Принимаю. А теперь можете обедать, господа. Джилл, нам надо поговорить.

Невин пошел прочь. Джилл поспешила вслед за ним, боясь ослушаться.

— Ну вот, вопрос с Родри решен, — сказал Невин. — Я рад, что ты догадалась послать за мной.

— Я подумала, вы знаете, что надо говорить. Я не подозревала, что у Родри такая важная Судьба. А что, это действительно двеомер привел меня сюда как раз в этот момент?

— Ты еще сомневаешься в этом?

Джилл остановилась с открытым ртом.

— Я знаю, что все эти странные вещи должны страшить тебя, дитя, — сказал Невин, — но мы с Адерином здесь не случайно. Пойдем присмотрим за твоим отцом. Мне надо перевязать его.

Джилл бросилась бегом, и Невин понял, что она испугалась, ему хотелось утешить ее, но впереди предстояла еще важная работа.

Между тем сумерки перешли в ночь. Небесные потоки, которые влияли на прилив энергии в воздушном пространстве, опустились вниз после смены господства Огня на господство Воды — смены, которая означала приход ночи. Невин разыскал Адерина, и они вместе покинули лагерь. Примерно в полумиле от него был лес, в котором они могли уединиться.

— Ты думаешь, наш враг в самом деле попытается выследить нас? — спросил Адерин. — В конце концов, он почувствовал твою силу сегодня.

— Но он никогда не видел меня. Он улетел сразу же, как только я обнаружил его присутствие. Не знаю наверняка, конечно, но я намерен быть начеку.

— Это никогда не помешает, — произнес Адерин в глубокой задумчивости. — Конечно, ты был прав. Здесь наверняка замешана черная магия.

— Пока неясно, насколько это серьезно. На мой взгляд, этот парень дошел до последней черты. Но сегодня он выдал себя.

— А почему он пытался убить серебряного кинжала? Похоже, наш Каллин попал в круг его интересов.

— Верно. — Невин задумался. — Вывод напрашивается сам собой: Каллин — лучшая охрана для Родри. Послушай, это было видно с самого начала, что убийство Родри — настоящая цель этого мятежа. Восставшие рассчитывают, что, избавившись от молодого лорда, они снизят свои проклятые налоги. Но на самом деле они всего лишь пешки в руках черного мастера. Я вполне допускаю, что Лослейн тоже служит только инструментом в чужой игре. Ты обучал парня. Он в самом деле мог предсказать смерть Корбина? У него есть такая сила?

— Сомневаюсь.

— Ну тогда откуда он взял это предсказание? Держу пари, кто-то водит его на поводке. И второй вопрос. У Лослейна была возможность узнать о том, что Родри — решающая фигура в судьбе Элдиса? Я думаю, что наш настоящий враг давно и очень тонко использует Лослейна как черпак — для того, чтобы размешивать грязь в вонючем болоте.

— А зачем черному мастеру убивать Родри?

— Я не знаю, — Невин позволил себе улыбнуться. — у него есть преимущество перед нами. Он черный мастер, который постоянно размышляет о Судьбе и о будущем… не то что мы, вечно уповающие на Свет. Я бы предпочел ждать дальнейших указаний о судьбе Родри. Готов держать пари, что наш враг знает, что уготовило нам будущее, и у него есть веская причина для того, чтобы убрать Родри с дороги. И это предвещает горе для Элдиса.

Адерин задумчиво кивнул. В темноте нельзя было рассмотреть его лица, но вид его был печальный. Они миновали лес и нашли полянку на опушке. Невин лег на землю, вошел в транс и перенесся в тело света. Он медленно полетел вверх, огибая деревья, минуя красные отблески аур растений до тех пор, пока чистая золотистая аура Адерина не обозначилась далеко внизу. Столь далекий от земли эфир был мрачным местом. Голубой свет изменялся и кружился. Временами он, казалось, разрастался и клубился, как густой морской туман, затем вдруг редел снова, открывая серебряное мерцание звезд. В конце концов через какое-то время Невин увидел то, на что он надеялся.

Далеко на востоке появился рой дикого народца, кружащий вокруг центральной точки, как будто они были бдительными сторожами в своем пространстве. Неожиданно они исчезли — безо всякого предупреждения, или потому, что были изгнаны кем-то. Невин подозвал знакомых созданий и отправил их отвлекать возможного врага, но предостерег, чтобы они держались от него на расстоянии, а потом сам последовал за ними. Хитрость сработала: он подлетел достаточно близко, прежде чем враг обнаружил его появление.

А это действительно был враг. Ни у кого, кроме черного мастера двеомера, не было такой яркой и слепящей ауры. Фигура была обернута в черную мантию с капюшоном, подпоясанную полосой темноты, на концах этого пояса свисали две тяжелые головы. Фигура отступила на несколько шагов, затем нерешительно шевельнулась снова. Невин смог разглядеть лицо внутри капюшона: два горевших яростью глаза, и рот, который был в постоянном движении, произнося беззвучные слова.

«Ты ученик? — послал мысль в его сознание Невин. — Твой учитель такой трус, что боится посмотреть мне в лицо?»

Фигура полетела прочь от него, но когда Невин двинулся вслед, она остановилась. По ужасу в глазах ученика Невин смог понять, что хозяин приказал ему стоять и смотреть в лицо врага.

«Кто ты?» — послал в ответ дрожащую мысль ученик.

Невин подумал и решил, что правда может быть лучшим оружием, чтобы прогнать этих мерзавцев прочь.

«Скажи своему учителю, что в этом пространстве я известен как Хозяин Эфира, но на физическом плане я вообще никто».

Невин увидел, что рот заработал, затем ученик послал мысль, полную ужаса. Призрак бросился в сторону, метнулся назад, затем начал распадаться на части. Черная мантия рассеялась и растворилась, когда призрак сбросил капюшон. Он превратился в простого воздушного двойника молодого человека. Серебряная нить, которая связывала его с его телом, оторвалась и безжизненно повисла. Хозяин убил своего ученика, чтобы Невин не смог последовать за ним к их логову.

«Эх ты, бедный маленький дурачок, — подумал Невин, — теперь ты видишь, какому учителю доверился? У тебя еще остался последний шанс. Я умоляю, выйди на свет и отрекись от Тьмы прямо сейчас, уйди с черной тропы».

От мысли, которая была послана в сильном гневе, Ученик бросился прочь, устремившись вниз, спотыкаясь, опрокидываясь, но потом поднимаясь все выше и выше в волнах голубого света. Невин позволил бедняге уйти. Ему очень хотелось спасти эту душу, но довольно скоро Владыки Судьбы схватили ее и потянули, хоть он упирался и визжал, в Зал Совета. Как они будут судить его — не интересовало Невина. Он последовал назад по серебряной нити к своему телу, влился в него, трижды хлопнул о землю рукой в знак окончания работы. Когда Невин сел, Адерин придвинулся к нему, с интересом ожидая, что он расскажет.

— Я думаю, наш враг хорошо тебя знает, — сказал Адерин.

— Кажется, так. Хорошо, что его ученик мертв. Он не захотел погрузить себя еще глубже в черную грязь.

— Правду говоришь. Если этот мастер испугался тебя, я сомневаюсь, что этой ночью он покажет здесь свой нос.

— Он не сможет. Потеря ученика — тяжелый удар. Держу пари, он устал и получил хорошую встряску.

Адерин пожал плечами. Как большинство мастеров двеомера в королевстве, он мало общался с черными магами. Но Невин постоянно охранял души своих подопечных, пристально наблюдая за непонятными событиями и пытаясь их осмыслить. О существовании некоторых загадочных вещей он знал и был настороже.

Старик поднялся и начал отряхивать со своей одежды листья и грязь.

— Пора возвращаться в лагерь. Я хочу установить защиту над аурой Родри.

Всего в нескольких милях от них Лослейн ворочался с боку на бок в своей палатке и старался заснуть. Он крутился, проклиная про себя людей, шумевших снаружи. Он так устал, что ощущал свое тело мешком с камнями. Как только он начинал засыпать, какая-нибудь мысль или образ снова тревожили его. В конце концов он сдался и попытался вызвать тьму. Он представил себе образ темноты и приказал ему шириться и распространяться. Но черная точка исчезла. Он промучился несколько часов… и все тщетно. Тьма так и не пришла.

— Надо дать людям хотя бы день отдохнуть, — ворчал Слигин. — Вчерашнее сражение слишком тяжело далось нашим воинам.

— Ты прав, как всегда, — волновался Родри, — но я не могу успокоиться, зная, что Корбин все еще топчет землю… Ведь у нас теперь есть Джилл.

— Завтра увидим, чем все это закончится, — вмешался Прайдир. — Корбин не сможет так же быстро выдвинуться, как мы. Его потери больше наших.

Этим холодным серым утром лорды собрались после завтрака на военный совет. Адерин сообщил о том, что пришедшие в уныние войска Корбина расположились лагерем около пяти миль к северу, так что до них легко теперь добраться. Но Родри знал, что Слигин прав — людям нужна передышка.

После окончания Совета Родри предстояла неприятная работа: составить письмо и отправить его вместе с телом лорда Даумира в крепость.

Воины из его отряда были похоронены вместе с остальными на поле боя. Оставшиеся в живых бойцы ожидали его. Их капитан Маер опустился перед Родри на колени.

— Смилуйтесь, господин командующий, — сказал он. — По закону мы должны вернуться домой вместе с нашим лордом. Позвольте нам остаться. Мы хотим отомстить, господин.

Родри колебался, раздумывая. Эти люди вернутся к девятилетнему сыну Даумира, над которым будет назначена опека согласно обычаю.

— Пожалуйста, господин, — произнес Маер, — Мастер двеомера убил нашего лорда, мы хотим покончить с Корбином. Я знаю, что вы подумали о сыне, — но разве он не захотел бы отомстить за своего отца?

— Вы правы. Пусть так и будет. Поедете вместе с моими людьми — и доберетесь прямо до Корбина.

Убедившись в том, что тело Даумира отправлено домой в сопровождении скромной охраны из двух раненых, Родри отправился в свою палатку навестить Каллина. По дороге он встретил Невина. Тот нес охапку трав и какие-то лекарские приспособления.

— Я собирался сделать Каллину перевязку. Могу подождать, пока вы с ним поговорите. Не надо только сообщать ему, что Джилл здесь. Он еще очень слаб, начнет волноваться.

— Я действительно как-то не подумал об этом… Но что мне ответить Каллину, если он спросит о ней перед сражением и обнаружит, что ее нет в лагере?

— А вы как думаете? Этот парень упрям, как бык. Когда он проснулся сегодня утром, то был счастлив видеть ее, — и сразу же приказал вернуться в Каннобайн, где она была бы в безопасности.

— Как еще может поступить любящий отец?

— Да, это правда, он очень любит дочь. — Невин выглядел необычайно встревоженным.

Родри проводил Невина до палатки в надежде на то, что Джилл сможет хотя бы позавтракать, пока Невин будет делать перевязку. Они направились к продовольственному обозу, где Родри приказал ее накормить, затем отошли от лагеря на открытую поляну погреться на солнышке. Родри никогда не желал ни одну женщину так сильно, как Джилл. Она улыбалась ему, и это обнадеживало.

— Знаешь, Джилл, мне кажется, ты на самом деле ястреб, а мое сердце похоже на маленькую птичку, схваченную цепкими когтями. Ты не находишь?

— Господин, вы едва знаете меня.

— А сколько времени надо ястребу, чтобы упасть камнем вниз и схватить добычу?

Джилл уставилась на него, не веря своим ушам. Родри улыбнулся и придвинулся немного ближе.

— Ну, ты, наверное, знаешь, какая ты красивая, — продолжал он, — держу пари, что все мужчины, с которыми ты встречалась на своей длинной дороге, вздыхали, глядя на тебя.

— Может, и вздыхали, но они не отваживались сказать мне об этом. Да если бы и так, что с того? У вас тоже были девушки, которых вы жаловали своим вниманием. Дочка мыловара, например.

— О, проклятье! Как ты узнала о ней?

— Ваша мать рассказала мне, когда я была в Каннобайне.

— Что это ей взбрело в голову болтать?

— И еще она сказала мне, что я красивая. Я думаю, она не случайно рассказала мне о ваших похождениях… потому что слишком хорошо знает вашу милость.

Родри покраснел.

— О, боги, ты должна презирать меня.

— С какой стати? Просто я не хочу родить от тебя бастарда.

Родри лег на живот и стал рассматривать траву, которая вдруг сильно заинтересовала его.

— Когда мы вышли в поход, Невин приказал мне ночевать с Адерином, и я следую его приказу.

— Ты выразилась достаточно ясно. Так что больше не сыпь мне соль на рану, хорошо?

Родри слышал, как она встала и пошла прочь. Долго лежал он в траве и грустил. Наконец почувствовал, что готов расплакаться — из-за внезапно нахлынувших чувств к девушке, которую едва знал.

Невин возвращался к обозу после осмотра раненых, когда Джилл окликнула его. Она шла по лагерю, и все смотрели, на нее как на чудо. Некоторые вставали и кланялись ей, другие шепотом произносили ее, имя. «На нее вся их надежда, она для них словно талисман», — подумал Невин. Если он постарается удержать Джилл от поединка, это вызовет общее негодование. Даже если Дженантар и Калондериэль научатся владеть мечом, ни один из них не имеет шанса победить Корбина. Посылать за эльфами, которые умели сражаться, уже не было времени.

— Ты хотела поговорить со мной, детка? Твоему отцу стало хуже?

— Нет, никаких изменений. Я хотела поговорить с тобой о личном деле.

Они миновали обоз и вышли в поле, где не было людей. Джилл долго шла молча, но наконец заговорила:

— Ты помнишь, как я узнала, что отец был ранен? Ну, когда я увидела этот проклятый бой в Видении. Откуда это?

У Невина перехватило дыхание от удивления. Он полагал, что у нее просто интуитивное предчувствие опасности.

— Со мной и дальше может такое случиться? — продолжала Джилл дрожащим голосом. — Я не хочу иметь дело с двеомером. Это приходит ко мне время от времени. Но я никогда не просила об этом. Может быть, это хорошо для такого человека, как ты, но меня это только пугает.

— Никто не может заставить тебя изучать двеомер. — Невин раскрывал очень горькую правду, но его клятва заставляла говорить об этом. — У тебя, конечно, врожденный дар. Но если ты не будешь развивать его, он просто пропадет. Все в твоих руках.

Джилл улыбнулась с нескрываемым недоверием, но потом опять стала серьезной.

— А как же с диким народцем? — спросила она. — Я тоже перестану видеть их?

— Конечно. Многие дети могут видеть дикий народец, но они теряют эту способность годам к десяти. Нужны постоянные тренировки.

— Я не хочу расставаться с ними. Они были моими единственными друзьями, когда мы скитались по дорогам. — Ее голос погрустнел. В этот момент она казалась совсем девочкой, которая пытается уцепиться за свое уходящее детство.

— Знаешь, Джилл, это — твой выбор. Никто не сможет сделать его вместо тебя: ни я, ни твой отец.

Она кивнула, поковыряла траву носком сапога, потом вдруг быстро повернулась и побежала в лагерь. Невин проклинал и себя, и свою Судьбу. Ведь она была всего лишь юной девушкой, ошарашенной неожиданным вторжением двеомера в свою жизнь. Его клятва запрещала ему спорить и осуждать, но он мог стать ей другом. А со временем она увидит, что магия сама по себе — это совершенно естественное явление.

Он почувствовал, что неимоверно устал. Он хотел бы объяснить ей, что не надо бояться Судьбы, что она может упустить свое счастье, если не использует таланты, данные ей при рождении.

Подойдя к лагерю, Невин увидел, что Джилл сидит рядом с Дженантаром. Если она ищет поддержки у этих двух эльфов, подумал Невин, тогда не стоит терять надежду. Внутренне ликуя, он отправился искать Адерина.

Не вспоминая больше о своем разговоре с Невином, Джилл с интересом наблюдала за игрой эльфов. Это напоминало игру в кости. Кубиками служили маленькие деревянные пирамидки, раскрашенные в яркие цвета с каждой стороны. Они трясли их в руках, а затем разбрасывали с ладоней. Порядок, в котором появлялись цвета, количество пирамидок каждого цвета определяли, кто выиграл раунд. Наконец Дженантар сложил пирамидки в кожаный мешочек.

— Мы невежливы по отношению к Джилл, — заметил он.

— Ха! — воскликнул Калондериэль. — Ты просто проиграл, и знаешь об этом. Но правда, Джилл, как себя чувствует твой отец?

— Как может чувствовать себя человек в его состоянии? Невин сказал, что ему значительно лучше, чем он мог предполагать.

— Ну, это приятное известие, — улыбнулся Дженантар, — Пусть он скорей поправляется и научит меня как следует стрелять.

Джилл кивнула расстроенно, думая о том, сможет ли она обмануть своего раненого отца. Ей очень хотелось участвовать в этом сражении.

— А вон идет наш круглоухий командующий, — заметил Калондериэль. — Готов поспорить, что не с нами он ищет встречи.

Джилл посмотрела на Родри, направлявшегося прямо к ним, — точно, это ей была предназначена одна из его наиболее нежных улыбок. Джилл почти ненавидела его за то, что он был таким красивым. При его приближении Джилл и Дженантар поднялись, а Калондериэль дерзко продолжал валяться на траве.

— Когда командующий разговаривает с тобой, — взорвался Родри, — ты должен встать.

— Правда? — сказал Калондериэль. — С чего ты взял, что я должен выполнять твои приказы?

— Ты будешь делать то, что я приказываю, или покинешь армию.

Нарочито медленно Калондериэль поднялся и встал, подбоченясь.

— Слушай, парень, — процедил он, — оставь свою элдисскую спесь для других. Я пришел сюда с Адерином только потому, что он попросил меня об этом.

— Мне нет дела до твоих объяснений. Ты должен выполнять мои приказы. Не хочешь — скатертью дорога.

Дженантар вздохнул и выругался. Калондериэль не обратил на это внимание. Родри и эльф напряженно и пристально, не мигая, смотрели друг на друга. Джилл старалась придумать что-нибудь, чтобы разрядить обстановку. Но вдруг она почувствовала, что для Родри подчинить себе Калондериэля важно не просто из соображений армейской дисциплины, а по каким-то другим, более важным причинам. Она вновь ощутила неуловимое вмешательство магических сил.

— Если у тебя есть ко мне претензии, — предложил Калондериэль, — давай выясним их между собой, и чем раньше, тем лучше.

— Он не знает, как мужчины дерутся на поединке в наших землях, — выступил вперед Дженантар.

— Я не знаю? — Родри криво усмехнулся. — Мой дядя приглашал жителей западных земель ко двору, и ваш народ мне немного знаком.

Вокруг них уже собралась толпа. Они сдернули рубахи и стали лицом друг к другу: Калондериэль со своим ножом, а Родри с ножом Дженантара. Лезвие его клинка было слишком коротким, и у Джилл защемило сердце. Бежать за Невином было слишком поздно. Кроме того, она снова услышала потустороннее предостережение: позволь ему сделать это. Калондериэль начал ходить по кругу, Родри двигался за ним, как тень. Оба, пригнувшись, приплясывали в напряженной тишине. Родри сделал выпад, Калондериэль отскочил и замахнулся. Родри увернулся как раз вовремя. И снова они кружили медленно до тех пор, пока Калондериэль не атаковал. Родри отступил назад, затем отскочил в сторону. Калондериэль вскрикнул от боли. Левая рука Родри промелькнула так быстро, что Джилл едва успела заметить движение. В следующий миг она схватила за запястье руку лорда, в которой был клинок. Нож блеснул на солнце, но затем стало видно, что он темный от крови. Калондериэль отскочил назад. На его теле появилась кровавая полоса.

— Теперь ты будешь исполнять мои приказы? — прорычал Родри.

— Ваша взяла, командующий. — Калондериэль опустил свой нож.

Родри вытер нож о штанину и отдал его Дженантару, взял с земли рубаху и пошел прочь под приветственные возгласы своих людей. Джилл смотрела ему вслед и думала о том, что все равно ей симпатичен Калондериэль, и ей больше понравилось бы, если бы эльф победил, и грустно видеть его побежденным. Джилл испытала странное чувство вины, когда увидела, что Калондериэль перевязывает рану своей рубашкой, пытаясь остановить кровь. Дженантар сидел расстроенный и тоже наблюдал за приятелем.

— Наш молодой лорд весьма проворен для круглоухого, — заметил Калондериэль.

— Да, парень не промах, — согласился Дженантар, — Может быть, теперь ты попридержишь язык. Адерин ведь предупреждал нас, что лучше бы обойтись без драк, или ты забыл об этом?

— Нет, не забыл, — парировал Калондериэль. — Но я не хочу, чтобы меня вел в бой человек, который сражается хуже меня.

— Ну, теперь ты убедился, что зря беспокоишься. — Дженантар повернулся к Джилл: — Наш Калло здесь сам себе командир. Если бы тебе пришлось командовать сотнями лучников, приятель, ты понял бы, что это нелегкое дело — приказывать другим людям.

— Только круглоухим, — вставил Калондериэль. — Или я должен мириться все время с этим вонючим высокомерием?

— Не ссорьтесь, — сказала Джилл. — Пошли лучше покажем Адерину рану, пока не поздно.

— Да ну, стоит ли волноваться из-за царапины?

— Он, правда, должен быть в курсе дела. Ого, смотрите, вон и филин летает, разведывая планы наших врагов. Старик обеспокоен тем, что повстанцы так близко.

Река крови затопила лагерь Корбина; густая кровь скапливается вокруг палаток, обтекает людей и плещется около лошадиных ног. Лослейн знал, что это всего лишь неконтролируемое Видение. Ему потребовалось немало времени на то, чтобы оно исчезло. И даже когда реки не стало, кровавые пятна остались там и тут. Он зажал руки между коленями, чтобы унять дрожь, и старался слушать то, о чем говорили на военном Совете. Лорды спорили о чем-то но их слова были словно порывы ветра, долетавшие из ниоткуда. Наконец он встал и вышел, не сказав никому ни слова. Пока Лослейн двигался по лагерю, он спиной чувствовал людскую ненависть, направленную в него, как удары клинка.

В его палатке была прохлада и полная тишина. Армия была слишком удручена и измотана, чтобы производить много шума. Лослейн лег на одеяла и дышал глубоко и медленно до тех пор, пока его руки не перестали трястись. Он намерен был вызвать темноту. Он знал, что где-то в темноте была скрыта сила, которая поможет ему, — он понял это из своих Видений. Он закрыл глаза и заставил себя расслабиться, затем представил мысленно темноту и позвал ее. Видение оставалось только картинкой, энергия не потекла, темнота не пришла. Он пытался снова и снова, но не смог вызвать даже черной точки, с которой начинался обряд.

Теперь он знал, что покинут. Его странный союзник, приходивший к нему непрошено, исчез. Он открыл глаза и почувствовал, что весь вспотел и дрожит. На мгновение он растерялся. Так бывает с ребенком, уснувшим на материнских руках, а проснувшимся в чужой кровати. Что он наделал, позволив впутать себя в этот пустячный мятеж? Вместо того чтобы бежать на восток изо всех сил, чтобы его не догнал Адерин… Он вспомнил о последнем убийстве. Вспомнил эльфа, которого уничтожил с помощью магического камня. Адерин был всего лишь в нескольких милях отсюда. И он потребует возмездия.

Теперь только он понял, как глубоко был околдован. Он бросился лицом вниз и зарыдал, уткнувшись в одеяла.

Постепенно он пришел в себя. Шум, доносившийся снаружи, привлек его внимание. В лагере что-то происходило. Это, должно быть, атака. Лослейн вскочил на ноги, как только Корбин ввалился в палатку.

— Вот ты где! — прокричал Корбин. — Нужна твоя помощь, прах и пепел! Нечего прятаться здесь, как побитый пес.

— Попридержи язык, когда разговариваешь со мной! Что случилось?

— Кенис и Кинван пытаются увести своих людей. Они предали нас.

С проклятиями Лослейн выбежал вслед за Корбином. Он был напуган, понимая, что вряд ли у него что-нибудь получится теперь, когда темнота оставила его.

Невин сел на землю в тени от повозки. Он закрыл глаза и расслабил плечи. Слуги, наверное, думали, что старик дремлет, потому что говорили шепотом, когда проходили мимо него. Даже если бы они кричали, все равно это не нарушило бы его натренированного внимания. Он не спал — он медитировал. Он вызвал образ шестиконечной звезды. Красный и голубой треугольники переплелись в его сознании. Он использовал звезду так же, как неумелые знатоки двеомера используют магический кристалл. В центре звезды появлялись и исчезали образы — умозрительные отражения астральной плоскости, которые охватывали небесный путь, а небесный в свою очередь, охватывал физический. Там небесные, мысленные формы и образы жили сами по себе, и они держали в памяти каждое событие, даже если оно происходило в плоскости, расположенной ниже.

Невин исследовал эту обширную сокровищницу, ища следы черного мастера, который стал теперь его личным врагом. Так как последнее сражение произошло совсем недавно, Невину было легко вызвать его образ из путаной, колышущейся, хаотичной тьмы видений. В конце концов он разобрался и нашел образ Каллина, сражавшегося с окружившим его отрядом. Невин задержал это Видение в своем сознании, затем использовал его как основу, собрав вокруг другие образы, так же как пыль в воздухе собирается вокруг капли дождя. Наконец он увидел то, что хотел. В центре звезды появилась мерцающая темнота далеко в пространстве над полем боя. Когда Невин попытался переместить ее ближе, она исчезла. Темный мастер умел хорошо заметать свои следы.

Невин прервал медитацию с чувством глухого раздражения. Он не надеялся выяснить много, но все же рассчитывал на этот путь. Он встал и потянулся, размышляя о том, какой маневр предпринять в следующий раз. В этот момент он заметил Адерина, который изо всех сил бежал к палатке для знати. Наверное, важные новости, подумал Невин и поспешил вслед за ним.

Перед палаткой сидели Родри, Слигин и Прайдир. Увидев подбежавшего к ним взволнованного мастера двеомера, Родри встал, приветствуя его.

— Господа, — произнес Адерин, едва переводя дух. — Корбин свернул лагерь и отправился на север. Я нашел его в десяти милях отсюда.

— Ах, проклятье! Он возвращается в свою крепость?

— Похоже. И с ним только около сотни крепких всадников. Я видел лишь два герба: зеленый с коричневым Корбина, и красные щиты с черной стрелой.

— Люди Новека, — вставил Слигин, — Похоже, его сторонники изменили ему. Это хорошие новости.

— Тогда он точно бежит в свою крепость, — заметил Родри. — Пора заняться им вплотную. Будь я проклят, если пойду на мировую и не возьму Дан Браслин! Послушайте, если мы оставим обоз, то сможем догнать его на следующий день.

— Я бы согласился на это, — сказал Прайдир, — но ведь Лослейн будет знать о наших передвижениях. А у Корбина будет время, чтобы занять выгодную позицию, и тогда нам придется сражаться на уставших лошадях.

— Ну ладно, — согласился Родри. — Выходим сегодня за ними вслед и постараемся завтра захватить его крепость.

Невин стоял рядом и слушал. Родри обратился к нему:

— Когда мы выедем, сударь, вы с Адерином займете место рядом со мной во главе колонны.

— Адерин может ехать, где захочет, — ответил Невин. — А я должен сопровождать раненых в Дан Гвербин.

— Что я слышу? — рассердился Родри, почувствовав себя покинутым.

— Послушай, парень. Я не говорил тебе раньше, но за спиной у тебя враг пострашнее, чем Лослейн. Я намерен предпринять контрнаступление. Адерин будет иметь дело с Лослейном. Он сам взял это дело на себя.

Невин ушел до того, как Родри успел ему что-нибудь ответить. Он не знал, как заставить старика вернуться. Родри провел в страшном беспокойстве тот час, в течение которого армия готовилась к выступлению. Освободив своего слугу для неотложных дел, он сам оседлал лошадей и пошел разыскивать Джилл. Он нашел ее на телеге, где она примеряла кольчугу с убитого. Девушка никогда раньше не носила доспехов.

— Боже мой! — воскликнул Родри. — Как ты собираешься драться, если не привыкла к такой тяжести!

— Я очень быстро освоюсь, господин, — ничуть не смутилась Джилл.

— Хорошо. Но я волнуюсь за тебя. Честно говоря, мне было бы спокойнее, если бы ты не ехала с нами.

— Это ваша Судьба, господин. Я убью Корбина, это точно. Даже если придется погибнуть вместе с ним.

Джилл сказала это так спокойно, что ему захотелось плакать от стыда за то, что Судьба подвергает ее опасности. Он оставил ее подбирать себе кольчугу и шлем, а сам поехал к табуну. У него был прекрасный западный гунтер по кличке Восход, бледно-золотистого цвета. Он не брал эту лошадь в сражения, потому что она была слишком ценной. Но Джилл получит ее. Родри приладил Восходу собственное боевое седло и повел его к Джилл. Она стояла уже в кольчуге с капюшоном, откинутым на плечи. Ее золотистые волосы сверкали в солнечном свете. У него снова защемило сердце. Она была так прекрасна… И кроме того, он знал, что Судьба приготовила ей серьезное испытание.

— Вы правы, господин, никогда не думала, что кольчуга такая тяжелая. Придется привыкать.

Он подал Джилл поводья.

— Послушай, серебряный кинжал, вот лошадь, которую я обещал тебе.

— Ох, проклятье! Ваша милость слишком щедры.

— Если уж я вынужден просить девушку защищать меня, у нее должна быть самая лучшая лошадь во всей армии.

Джилл нежно провела рукой по его щеке:

— Родри, если ты не будешь стесняться этого, я буду презирать тебя, но если ты не разрешишь мне сражаться за тебя, тогда ты просто дурак.

Он поймал ее руку и поцеловал ей пальцы.

— Я сделаю так, как ты прикажешь, моя госпожа.

Он ушел. Джилл молча проводила его взглядом. Он желал ее и боялся за ее жизнь.

Наконец армия была готова к походу на север. Родри шел во главе колонны. Дорога пролегала по полям и рощам, петляла между фермами, ветвилась. Родри нервничал. Единственным утешением было то, что Корбин передвигался медленнее, потому что с ним были раненые. Вечером он увидел в стороне от дороги два трупа — бедняги скончались от ран. Родри остановил армию, сделав короткий привал. Слигин подъехал к нему:

— Я думаю, это не последние жертвы. Корбин в безнадежном положении.

— Он получил по заслугам, не так ли? И мы едем, чтобы рассчитаться с ним окончательно.

Родри приказал своим людям завернуть тела в одеяла и положить в одну из повозок. Этой же ночью, когда армия разбила лагерь для ночлега, их похоронили на опушке леса.

Сразу после заката в крепость Каннобайн прибыл гонец. Ловиан и всадники из крепостной охраны с нетерпением ждали новостей, и вокруг писца, читавшего донесение, сразу собралась толпа. Услышав о смерти Даумира, Ловиан не сдержалась и громко охнула.

— Мне очень жаль, — обратилась она к столпившимся домочадцам, — он был исключительно преданным нам человеком. — Она замолчала, задумавшись. — Завтра мы выедем навстречу. Если Корбин бежит, как лиса, в свою нору, значит, он не будет искать меня здесь. Мужчины проводят женщин в Дан Гвербин, а потом последуют за армией.

Крепостная гвардия приветствовала ее. Капитан удивленно поднял брови.

— Я хочу быть ближе к военным действиям, — пояснила Ловиан. — Если сторонники Корбина решились на измену, то можно рассчитывать на сепаратный мир. Мне надо быть в крепости Гвербин, чтобы принять их. Что если Родри опередит меня?

— Все возможно. И не пора ли вспомнить о Райсе?

— А я не забывала о нем ни на одну минуту, ни на один день.

Армия выехала в погоню за Корбином. Невин лег на одеяла и проспал до полудня. Встал он только тогда, когда надо было помочь раненым во время обеда. Вечером, как только стемнело, он вышел из лагеря и направился в рощу. Он сказал правду, что будет охранять Родри в арьергарде, но ему совсем необязательно было для этого находиться в непосредственной близости от войска, точно так же как мастеру черной магии не нужно было прикасаться к нему лично, чтобы нанести удар. Невин был уверен, что враг находился сейчас далеко отсюда.

Уединившись в лесу, старик вошел в транс и поднялся на эфирный уровень. Он помчался на север, обгоняя на лету птиц, пока не увидел внизу перепутанную массу аур — это означало, что армия Родри была здесь, на земле. Как часовой он парил над ними, кружа то в одну сторону, то в другую, не заметив, как пролетело время. К полуночи, когда астральный поток сменился от Воды к Земле, Эфир пришел в волнение и начал пениться. Невин боролся с ним, чтобы удержаться на месте, как пловец борется со стихией в штормовом море.

Сейчас, если черный мастер окажется достаточно рисковым, ему было самое время атаковать. Невин держался ближе к Земле, там где волны были меньше, и старался оставаться на своем посту. Время от времени он поднимался вверх, борясь со стихией, чтобы иметь дальний обзор, а затем снова вынужден был опускаться вниз. Волны нарастали медленно и плавно. А затем так же постепенно и волны, и пенные буруны исчезли. Только когда горизонт стал наконец ясным, Невин заметил, что кто-то движется ему навстречу. Это был Адерин, парящий в простой голубой ауре — очень похожей на его собственную.

«Как идут дела?» — мысленно спросил Адерин.

«Неважно. Никаких признаков врага», — послал ответ Невин.

«Я тоже ничего не заметил. Я рискнул приблизиться в этом состоянии к лагерю Корбина. Лослейн не вызвал меня». Горе Адерина всколыхнулось как волна — почти реальная здесь, в эфире.

«Думай о нем как об умершем, мой друг. — Невин постарался вложить как можно больше нежного сочувствия в свою мысль. — Похорони его и забудь».

«Мне ничего больше не остается». Внезапно Адерин повернулся и последовал за серебряной нитью, тянущейся далеко вниз от его тела.

Невин оставался на страже всю эту ночь — до тех пор, пока эфирный поток не начал вращаться — почти перед самым рассветом. Черный мастер не мог действовать в потоке эфира или воздуха, поэтому Невин вернулся в свое тело. Он долго размышлял по возвращении в лагерь. Может быть, черный мастер просто выжидал, когда Невин уйдет со своего поста? Возможно, но маловероятно.

Невин задержал свою мысль на черном мастере, перебирая злодеяния, которые тот может совершить, но ни одно пророческое предупреждение не коснулось его, не было даже слабого намека на боль. Черного мастера здесь не было.

— Надо было поспать прошлой ночью и избавить себя от скуки, — произнес вслух Невин. — Но я не предполагал, что он так легко уступит. — И он неожиданно рассмеялся.

Он настолько привык к тому, что обладает Силой, что считал это само собой разумеющимся. Нельзя было забывать, что его способности могли вызывать у окружающих мистический ужас…

Прошлой ночью армия Родри расположилась лагерем на общинном пастбище в полумиле от деревни. Родри разбудил всех до рассвета и приказал немедленно приготовиться к отъезду. Но пришлось задержаться на целый час, чтобы накормить лошадей. «Корбин уже в пути, — размышляла Джилл, — он может не щадить лошадей, потому что направляется в свою крепость». Как только Джилл закончила завтракать, ее отозвал в сторону Адерин. Невдалеке, на берегу пруда, была ивовая рощица, и они направились туда, чтобы поговорить наедине. Адерин вздохнув, сел на ствол упавшего дерева. Он выглядел очень утомленным.

— Я думаю, ты не обидишься на меня, Джилл, — начал Адерин. — Но ты действительно уверена, что можешь одолеть Корбина? Если эта схватка безнадежна, то Невин никогда не простит мне твоей смерти.

— Я верю. Если мы будем драться один на один, я надеюсь на победу. Тем более, Родри рассказал мне, что Корбин старый, неповоротливый и толстопузый. Если я смогу заставить его двигаться, он быстро устанет.

— Старый? Я думаю, ему всего лет тридцать восемь.

— Не обижайся на меня, но для воина это много.

— Я согласен с тобой.

Вдруг в роще потемнело. Адерин вскочил на ноги и выругался, увидев среди чистого неба клубы серых дождевых туч. Ветер пронесся по роще, взметая опавшие листья. Вдали загромыхал гром.

— Это — дело Лослейна? — забеспокоилась Джилл.

— А чье же еще? Я займусь этим, а ты беги, дитя. Спасай лошадей!

В полумраке, подгоняемая ветром с холодными каплями дождя, Джилл бросилась назад в лагерь. Здесь была суматоха: люди ругались, капитаны и лорды суетились, отдавая приказы, стреноженные лошади метались в панике. Когда Джилл добежала до табуна, сверкнула первая молния, уйдя в землю перед самым ее носом. Заржали лошади, пытаясь вырваться из своих пут. Молнии сыпались одна за другой. Джилл схватила недоуздок на ближней лошади и развязала его, выпустив несчастное животное на свободу — и как раз вовремя. Остальные воины бросились к табуну и начали делать то же самое. Родри схватил лошадь рядом с Джилл и освободил ее с привязи.

— Надо спасаться! — прокричал он Джилл. — Если все разбегутся — не удерживай, думай о себе.

Дождь продолжался. Все промокли насквозь за несколько минут. Лошади обезумели и вставали на дыбы, требуя освобождения. Но сверкание молний прекратилось так же внезапно, как будто бог Тарн забрал назад свое оружие у Лослейна. Через несколько минут и дождь затих. Джилл посмотрела вверх: тучи рассеивались, кружа в беспокойных порывах ветра. На мгновение показалось, что тьма сгущается снова, чтобы преследовать людей, но полоса голубого неба все-таки оставалась ясной.

— О, боги! — прошептал Родри. — Двеомер.

Последние тучи рассеялись. Они растворились и вдруг ушли без следа. Джилл задрожала.

Хоть Адерину и удалось-таки справиться с грозой, она все же замедлила продвижение армии. Промокшие запасы продуктов надо было перепаковать, мокрые одеяла — отжать, кольчуги — протереть насухо, взволнованных людей — успокоить. Они выехали на целый час позже, чем могли бы, — на час, который увеличивал расстояние между ними на целых три мили.

— Мы оставляем телеги позади, — распорядился Родри. — Джилл поедет рядом со мной. Мы все отправляемся на поиски этого ублюдка.

Сердце Джилл колотилось от страха, когда она присоединилась к колонне. Непривычная кольчуга тяготила ее. Она не могла быстро двигаться. А скорость была лучшим оружием в любом сражении. Кроме того, плечи жгло как огнем. Но когда Родри улыбнулся ей своей неистовой улыбкой, она, кивнув, улыбнулась ему в ответ. Ей хотелось скрыть от него свой испуг.

Армия двигалась, переходя с шага на рысь. Это означало, что они смогут делать пять миль в час против трех, которые мог себе позволить Корбин. Джилл то и дело смотрела вверх и вскоре увидела в небе ястреба, кружащего высоко над ними. В желудке противно заныло. Ястреб, покружив над ними, взял курс на север. Колонна ехала молча — минуя дома, покинутые воюющими, через поля и рощи. Джилл уже казалось, что легче умереть в бою, чем постоянно испытывать этот страх, который не покидал ее. Однако Корбину удалось опередить их. Пересекая сжатое поле, они увидели брошенный обоз, десяток лошадей и четырнадцать раненых бойцов, оставленных на произвол судьбы. Корбин бросал все, что могло задержать его продвижение, и бежал в крепость Браслин.

— Каков мерзавец, — прорычал Родри. — Нам не поймать его ни за что на свете.

Родри долго сидел в седле в полном отчаянии, затем со вздохом поднял голову:

— Бросил безо всякой помощи? Давайте посмотрим, чем мы можем помочь этим беднягам. Хозяйственный обоз и лекари скоро догонят нас.

Джилл спешилась. «Никогда я не встречала такого благородного лорда, как Родри», — подумала девушка. Вместе они прошли по импровизированному лагерю, где раненые лежали на мокрых одеялах, дрожа от холода, прямо на земле. Буря, вызванная Лослейном, застигла и их тоже. Один человек встал и оперся на телегу. Его голова была обернута окровавленной повязкой, на правую руку была наложена шина. Когда он увидел Родри, ручейки слез потекли по его лицу.

— Как тебя зовут, парень? — спросил Родри. — Давно вы здесь?

— Ланик, господин. Мы провели здесь всю ночь. Здесь был лагерь армии Корбина прошлой ночью, а потом они бросили нас…

— Ваш лорд предлагал вам что-нибудь другое?

— Нет, господин. Вернее, не всем. Я сказал, что останусь с ними. Я кое-как стою на ногах и могу хоть чем-то помочь — хотя бы покормить. — Ланик замолчал, глядя на Родри глазами, обезумевшими от боли. — Это было колдовство, господин. Лорд Корбин ни за что не бросил бы нас, но Лослейн заколдовал его. Я видел это. Он заколдовал его, ей-богу. Я скорее сдамся вам в плен, чем буду молчать об этом вонючем колдуне.

— Боги! — воскликнула Джилл. — Никто ведь не обвиняет тебя ни в чем!

При звуке ее голоса у Ланика перехватило дыхание.

— Девушка, — прошептал он, — о боги, девушка с мечом!..

Через час пришел продовольственный обоз. Родри приказал двум лекарям сделать все, что возможно, для людей Корбина. Адерина вызвали на военный совет.

Лорды собрались в круг и подавленно смотрели на землю.

— И что теперь? Будем осаждать замок?

— Паршивое дело, — согласился Родри. — О, проклятье! Он, наверное, послал гонца к Райсу с просьбой о помощи. Ему будет на руку, если мой разъяренный братец отзовет меня, как гончую собаку, которая идет по следу.

— Надо действовать, господин! — вмешался Адерин. — А что, если гонец так и не доберется до Райса?

Все повернули головы, посмотрев на этого хилого старика, который, однако, обладал такой силой, о которой они даже и не подозревали.

— Лослейна надо остановить, и сейчас же! — продолжал Адерин. — Вы думаете, что гвербрет Райс поверит нам, если мы расскажем ему, что Лослейн организовал этот мятеж с помощью колдовства? Конечно, нет. Неужели Лослейн избежит наказания и не заплатит кровью за свои злодеяния? И будет дальше вершить свои грязные дела?

— С Лослейном все ясно, — сказал Родри. — Но даже если мы перехватим гонца, он даст показания против нас Райсу, если мы оставим его в живых. Будь я проклят, если убью хотя бы одного невинного человека.

— А я вам этого и не предлагаю, — сказал Адерин, улыбнувшись. — Предоставьте это мне, командующий. Я не трону гонцов, но Райс никогда не получит донесения Корбина. Я клянусь вам в этом.

Колонна подвод, везущих раненых, двигалась медленно и часто останавливалась, чтобы люди могли отдохнуть. В полдень они задержались надолго: Невин и хирург делали перевязки. Невин едва успел что-то перекусить как почувствовал, что его вызывает Адерин. Он отошел к узкому ручью и использовал в качестве фокуса солнечные блики на поверхности воды. Образ Адерина появился довольно быстро.

«Вы захватили Корбина?» — послал ему мысль Невин.

«Нет, будь он проклят! Он намерен выдержать осаду в своей крепости. Лучше скажи мне вот что. Ты знаешь политическую обстановку в Элдисе лучше меня. Предположим, что Корбин намерен послать гонца к союзнику с просьбой прорвать осаду. Кто это будет?»

«Ты действительно думаешь, что он может сделать такую глупость? Он пошлет гонца к Райсу, рассчитывая на перемирие».

В глазах Адерина вспыхнула искорка коварной хитрости.

«И я не сомневаюсь, что к нему, — подумал Адерин, — но ответь мне в любом случае на мой вопрос. Я объясню позже, когда будет больше времени».

«Ну ладно, дай мне подумать. Это будет, скорее всего Талис из Белглайса».

«Спасибо».

Образ исчез. Невину оставалось только догадываться о ходе мыслей его ученика.

Благодаря тому, что лорд Корбин взимал пошлину за проезд по мосту через Делондериэль, крепость Браслин была хорошо укрепленным городом. Он был окружен каменной стеной и его охраняла довольно многочисленная — около ста человек — крепостная стража. Хотя Лослейн не любил жить в Браслине, этой ночью ему не терпелось поскорее оказаться там. Армия еще толпилась в воротах, а Лослейн уже передал свою лошадь слуге и поспешил наверх, в свою комнату в верхнем этаже башни. Он открыл ставни на окнах своей спальни и высунулся наружу, вдыхая чистый вечерний воздух. Он был так измучен, что едва не плакал.

«Адерин во всем виноват, — сказал он сам себе, — это все его проделки! Это он помешал мне наслать на них бурю. Ну ладно, пусть старик выиграл первое сражение, но будут еще и другие».

— Все же я не сдаюсь! — прокричал Лослейн. — Я, Лослейн Могущественный, владыка Сил Воздуха!

Когда он отвернулся от окна, то увидел Адерина, стоящего посредине комнаты. Образ был таким ясным и устойчивым, что Лослейн вскрикнул, думая, что учитель явился к нему во плоти. Только когда Видение слегка заколебалось, он понял, что это образ, и вспомнил, что забыл поставить астральные заслоны над крепостью.

«Мальчик, мальчик мой, послушай, — сказал Адерин, — у тебя есть последний шанс. Я знаю, что кто-то использует тебя. Сдайся сейчас и возмести все потери. Если еще кто-то умрет из-за тебя, тебе не будет прощения. Сдайся сейчас, пока тебе еще можно помочь».

Адерин был так удручен, что Лослейн громко зарыдал. Его отец стоял здесь и предлагал простить его; его отцу было известно все (а он только догадывался об этом). Так, значит, он был околдован! Таким он был слабым и глупым, что позволил себя околдовать врагу, о котором даже не подозревал.

«Мальчик мой, — произнес Адерин, — я прошу тебя».

Стыд, смущение, чувство отвращения к себе — все поднялось в нем, заполнило его, вышло из берегов, превратилось в густой туман, заполнивший комнату и сделавший образ Адерина расплывчатым. Лослейн хотел закричать, протянуть к отцу руки, но туман мешал ему, — и вдруг он рассвирепел, трепеща и крича во гневе:

«Уйди! Уходи, я не нуждаюсь в твоей помощи!» — Лослейн вызвал поток энергии и бросил его в образ — огневой вал раскаленного света, но незадолго до того, как он свершил это, образ удалился.

Лослейн упал на колени и заплакал, захлебываясь пенящимся грязным туманом, который таял медленно, клочок за клочком. Он долго не мог взять себя в руки. Потом поднялся, оперся о маленький столик, на котором стоял наготове кувшин с медом, и залпом осушил кубок. Он почувствовал, что не может больше оставаться в одиночестве. С кубком в руке он выскочил из комнаты и побежал вниз по винтовой лестнице.

В большом зале башни было жарко. Люди отдыхали. Одни сидели за столами, другие прислонились к стене и тихо разговаривали или просто потягивали эль — слуги только успевали им подносить. Лослейн занял свое обычное место справа от Корбина. Напротив сидел Новек и задумчиво смотрел вокруг. Корбин с помощью ножа расправлялся с куском жареной свинины.

— Ты вовремя появился, советник, — приветствовал его Новек. — Мы с твоим лордом только что обсуждали, не послать ли нам гонца к гвербрету Райсу с предложением о перемирии.

— Новек обещает, что все сделает быстро, — проговорил Корбин громко, с нарочитой бодростью.

— Отправлять надо сегодня же ночью. Держу пари, что завтра Родри начнет осаду крепости.

Они оба смотрели на Лослейна, ожидая ответа.

— Ну конечно, — прорычал Лослейн, — вам нужен двеомер, чтобы услышать то, что само собой разумеется.

Оба лорда робко закивали головами. Корбин дожевал кусок мяса и отрезал себе еще.

— Нам надо точно знать, где сейчас армия Родри, — заметил Новек.

— Наши гонцы не должны попасть к ним в руки, — кивнул головой Корбин и громко рыгнул.

Лослейн почувствовал, что больше не может оставаться с ними рядом.

— Я прямо сейчас этим и займусь, — обещал он.

Лослейн вбежал в свою комнату, весь потный от страха. Он был очень напуган тем, что Адерин видел его магический кристалл, поэтому сразу зажег свечной фонарь, направив в него искры из своих пальцев. Вид пламени, вызванного по его желанию, успокоил его. В нем еще была магическая сила… Он сорвал с себя одежду и бросил ее на кровать. Даже величайшие мастера двеомера не могли своей энергией перемещать неживую материю — ткань, например.

Лослейн уперся в подоконник широко расставленными руками и пристально смотрел на звездное небо до тех пор, пока совершенно не успокоился. Он чувствовал, что энергия постепенно накапливается в нем. Осторожно он начал вбирать ее в себя — все больше и больше, пока она наконец не заполнила его сознание. Мысленно он нарисовал образ красного ястреба, во много раз превышающий по размерам реальную птицу, а затем стал перемещать этот образ до тех пор, пока ястреб не оказался на подоконнике между его руками. Образ существовал только в воображении Лослейна, и так же в воображении он переместил птицу. Благодаря многим годам, проведенным в постоянных магических упражнениях, он смог представить, что стоит на подоконнике и обозревает окрестности глазами ястреба. Сконцентрировав все свое внимание, он произносил магические слова — простое гипнотическое заклинание, которое помогло ему перенестись в эфир. Когда Лослейн увидел холодный голубой свет, он понял, что его сознание переместилось на более высокий уровень.

За этой чертой все происходило уже не просто в воображении. Оглянувшись назад, он увидел свое тело, лежащее на полу, и серебряную нить, соединяющую тело и птицу. Он мог просто наблюдать за своей аурой, но у него созрел более опасный план. Мысленно он произносил слова, известные кроме него только Эльсион Лакар, и видел, что губы его шевелятся в такт заклинанию. Когда он взмахнул крыльями, поднялись руки его тела, лежащего на полу. У каждого человека есть его эфирный двойник, который поддерживает и усиливает плоть; если двойник достаточно силен, плоть будет следовать его примеру. Лослейн произносил свое заклинание, мысленно напрягая волю, пока наконец с последними словами заклинания не перешел из физического состояния в новую форму.

Лослейн-человек исчез из комнаты. Лишь ястреб стоял на подоконнике с широко раскинутыми крыльями. Издав победный клич, Лослейн прыгнул в ночь и полетел над крепостью. Он любил летать — свободно парить в воздухе и смотреть на мир с высоты. Каждая крепость и каждое здание казались игрушками, разбросанными нетерпеливой детской рукой. Лослейн, даже будучи в образе ястреба, сохранял свое эфирное зрение, важный элемент трансформации. Ландшафт под ним светился в синей ночи красной аурой. То здесь, то там виднелись желтые ауры пасущихся коров и лошадей. Дорога рисовалась холодной черной полосой. Паря вдоль нее, Лослейн повернул на юг. Он летел до тех пор, пока не увидел скопление аур, которое и было армией Родри.

Лослейн набрал высоту и описал длинную дугу вокруг лагеря. Его разум насторожился, затронув эфирный слой, в котором могла находиться аура Адерина. Ничего не обнаружив, он решил, что старик либо спал, либо тратил свое время на то, чтобы ухаживать за ранеными. Затем он услышал тихий печальный крик филина. Вздрогнув и в ужасе захлопав крыльями, Лослейн развернулся против ветра и поднялся еще выше. Внизу под собой он заметил серебристый след, а затем увидел огромного серебристого филина, вылетевшего из-за деревьев. В ужасе Лослейн развернулся в воздушном потоке и быстро полетел в сторону крепости, с трудом взмахивая большими крыльями, и так летел до тех пор, пока не убедился, что филин остался далеко позади. Он вернулся в крепость невредимым и сел на подоконник, слушая, а может, только думая, что слышит, призывно звучащую тихую ноту печали, плывущую в ночи.

К полудню следующего дня армия Родри добралась до владений Корбина. Дома селян были наглухо закрыты, и даже цыплят не видно во дворах. Из горького опыта крестьяне знали, что армия даже такого лорда, как Родри Майлвад, заберет все, что попадется съедобного на пути. Крепость Корбина стояла на невысоком насыпном холме посредине пастбища, но ни одной коровы из стада не было видно. Оставив обоз позади, Родри предпринял пробную вылазку, но тяжелые железные ворота крепости были надежно заперты. Наверху из-за зубцов крепостной стены выглядывали люди. На крыше башни вызывающе развевалось знамя Корбина. Родри приказал своим людям окружить крепость. Началась осада.

Как только появился обоз, Корбин выслал на переговоры герольда — пожилого камергера Греймина, дрожащего от страха, несмотря на то, что он был защищен жезлом, который должен обеспечить его полную неприкосновенность. Увидев представительного старика, который, пыхтя, спускался с холма, Родри спешился и почтительно сделал ему навстречу несколько шагов. Он был уверен, что находится на достаточном расстоянии от крепости, чтобы не быть настигнутым стрелой.

— Приветствую вас, лорд Родри, — начал Греймин. — Мой господин просит, чтобы вы отвели войско с его земель.

— Передайте своему господину, что я отказываюсь выполнить его просьбу. Он мятежник и объявлен мною вне закона.

— Вы настаиваете на этом? — Старик нервно облизнул губы. — Даже если я сообщу вам, что мой господин отправил гонцов к гвербрету Райсу с просьбой вмешаться в военный конфликт?

— Тогда я буду ждать здесь со своей армией прибытия его милости. Рассчитывайте на то, что будете находиться в осаде до тех пор, пока гвербрет лично не прикажет мне отойти. Передайте также вашему господину, что он укрывает у себя убийцу — советника Лослейна, — я требую, чтобы он как можно скорее выдал его для разбирательства.

Греймин испуганно заморгал.

— У меня есть свидетели преступления Лослейна, — сказал Родри. — Если он не будет доставлен сюда до наступления ночи, ваш господин будет объявлен дважды мятежником. Есть еще один вопрос, дорогой герольд. Хоть я и воюю против Корбина, я намерен простить Новека и его людей. Все, что от них требуется, — попросить о милости и уехать восвояси.

Греймин повернулся и побежал так быстро, как только несли его ноги. Родри рассмеялся, затем отошел назад и отдал армии приказ обосноваться и начать земляные работы.

К закату, разумеется, Лослейн так и не был выдан, но к этому времени армия уже заканчивала укрепительные сооружения. Телеги обоза были собраны в одно место и вокруг них выкопали узкий ров с насыпью. Палатки были окружены рвом пошире. Вокруг холма галопом курсировали вооруженные патрули на случай, если Корбин предпримет попытку скрыться. Чтобы Корбин не убежал, пока бойцы отряда обедали, Родри со Слигином обошли лагерь с проверкой.

— Я думаю, никто из них не способен нам реально помочь, — мрачно заметил Слигин. — Адерину, конечно, хорошо говорить о перехвате гонцов, но что он сможет сделать? Невозможно представить себе, что один старик в состоянии справиться с ними посреди дороги!

— После того, что я видел своими глазами, я готов поверить чему угодно. Нам остается только ждать и быть начеку.

Ожидание было недолгим. Около полудня следующего дня к Родри прибежала стража с известием о том, что знатный лорд в сопровождении двенадцати человек ждет его возле лагеря. Прибывшим лордом оказался Талис из Белглайса, в обязанности которого входило исполнение приказов гвербрета. Родри оставалось только предположить, что он здесь с поручением от Райса. Он выругался про себя и церемонно поклонился:

— С чем вы пожаловали ко мне, господин?

— С довольно странным поручением. — Зеленые глаза Талиса хитро блеснули. Он обернулся и махнул рукой своим людям: — Приведите сюда пленников.

Родри узнал в пленных людей Корбина. Они пали у его ног на колени и, совершенно потрясенные, уставились в землю.

— Вам известно, что моя сестра — жена Корбина? — спросил Талис.

— Нет, не знал об этом, — ответил Родри. — Но я ей сочувствую.

Талис позволил себе улыбнуться.

— Я хотел сказать, что она была женой Корбина… До того, как вместе со своей свитой приехала ко мне в самом начале этой проклятой войны. Я тогда поклялся, что ни за что не отпущу ее назад к бывшему мужу. Даже если вы не вздернете его и он останется в живых. Он свел ее с ума. Она бормочет все время о каком-то злом двеомере и о том, что в Корбина вселились злые духи.

— Прах и пепел! — Родри сделал вид, что испуган. — Какой ужас!

— И я так думаю. А теперь эти двое явились с донесением от Корбина: меня просят как можно быстрее поднимать армию и ехать снимать осаду.

Родри тихонько присвистнул, чувствуя прилив раздражения.

— И вот что я решил, — заключил Талис. — Если ваша милость соблаговолит, я отведу этих пленников назад к Райсу, и на этом покончим. Вы видите, Корбин не отправил с ними никакого донесения, и поэтому мне нужны их показания.

— Я буду очень рад. Только я хотел бы, с вашего разрешения, показать их Корбину. Когда мой герольд сообщит Корбину об их пленении, тот должен знать, что его не обманывают.

Они отправились в личные покои, чтобы без свидетелей поговорить о новостях.

Новек сел на подоконник. Корбин ходил по комнате взад и вперед. Лослейн уселся на стул и всем своим видом старался показать, что такой поворот событий нисколько его не волнует. Новек непрерывно тер уши ладонями, при этом хрюкая, как свинья.

— Ты допустил ошибку, когда обратился к Талису, — прорычал Новек.

— Я не делал этого, — огрызнулся в ответ Корбин. — Можешь ты понять это своим медным лбом? Я не посылал Талису никакого донесения. Я отправил этих двух гонцов в Аберуин с предложением о перемирии — как мы и порешили.

Лослейн выругался на языке эльфов.

— Предатель! — брезгливо продолжал Корбин. — В крепости появился предатель, который очень хорошо знает, на что способен Талис.

— Кто это может быть? — произнес Новек. — Точно, что ни один из нас. И я не думаю, что те двое парней придумали это сами.

— Да уж вряд ли, — Корбин остановился и повернулся к нему. — Я сам удивился такому повороту дел. Но я не из тех, кто прощает…

Когда рука Новека потянулась к рукоятке меча, Лослейн вскочил со стула и встал между ними:

— Не будьте дураками. Все очень просто. Людям Родри ничего не стоило перехватить гонцов по дороге и подкупить их.

Корбин вздохнул и протянул Новеку руку:

— Извини, я так устал от всего этого.

— И я тоже, — Новек крепко пожал руку Корбина. — Ну да ладно. Того, что сделано, уже не вернешь, так ведь? Вопрос в том, что же нам теперь делать.

— Я все же не теряю надежды, — заявил Корбин льстиво улыбаясь Лослейну. — Может быть, можно как-нибудь по-другому отослать донесение, без всадников?

Тот почувствовал, что пот выступает на спине. Адерин сторожил его там, снаружи, — поджидал, наблюдая, как он пытается вырваться из крепости…

— Есть один способ, — выдавил из себя улыбку Лослейн. — Его милости когда-то нравились мои придумки…

Корбин улыбнулся. Новек начал так теребить пальцами усы, как будто хотел вырвать их с корнем.

— Если господин позволит, — продолжал Лослейн, — я вернусь к себе и подумаю над этой проблемой.

Он взбежал по лестнице в свою комнату, запер дверь и бросился на кровать. Вся его болтовня о том, что Родри подкупил гонцов, была лишь уловкой для того, чтобы поддержать дух разволновавшихся лордов. Ему-то было известно, что только один Адерин мог стоять за этими фокусами.

Старику ничего не стоило загипнотизировать их и ввести в их сознание новый образ — яркую и ясную память о том, что Корбин послал их с устным донесением к Талису.

Теперь они ни за что не смогут догадаться, что на самом деле ничего этого не было.

Он вскочил с кровати и подбежал к окну. Может быть, ему удастся добраться до гвербрета с донесением? Ему придется положить донесение Корбина и какую-нибудь одежду в мешок, и если ястреб удержит его в своих когтях… Потом он как-то обойдет Адерина и полетит с донесением в Аберуин. Как-то… На него напал истерический хохот, потому что он знал: как бы быстро он ни летел, Адерин все равно будет преследовать его. Остается только убить Адерина первым… Он крепко ухватился руками за подоконник. Убить собственного отца! Боже мой, — неужели он так низко пал?

Лослейн снова бросился на кровать. Так он пролежал до самого вечера, и его мысли напоминали морскую зыбь…

После того как Корбин предпринял неудачную попытку отправить гонцов с донесением, все в лагере Родри держали оружие под рукой. Джилл вместе с Калондериэлем и Дженантаром охраняли табун, держа копья наготове. Время тянулось медленно, даже эльфы перестали подшучивать друг над другом.

— Ты знаешь, Джилл, — заговорил Дженантар, — я думаю о нашем господине Родри — после той небольшой стычки с Калло. Что-то подозрительное есть в том, как он двигался, как быстро он победил. Ты можешь выполнить мою просьбу? Сделай так, чтобы он прикоснулся к твоему серебряному клинку. Держу пари, он будет светиться.

— Как там говорится в старинной поговорке? — заметила Джилл. — Кровь эльфов в жилах Элдиса?

— Ого! — вмешался Калондериэль. — Ты, девочка, мыслишь совсем не так, как проклятые круглоухие.

— Прекрати использовать это слово! Веди себя прилично, особенно при Джилл.

— Может, у Джилл и круглые уши. — Калондериэль наклонился и показал на ухо Джилл. — Но она не круглоухая. Это большая разница.

Дженантар сердито заворчал.

— Все, я больше не буду омрачать твой тонкий слух подобными словами. Но прошу тебя, Джилл, дай Родри кинжал в руки и понаблюдай за тем, что произойдет.

— Договорились, — улыбнулась Джилл. — Чего не сделаешь для друзей!

Но к этому времени уже стемнело, и эксперимент пришлось отложить на завтра. Они вернулись в лагерь, как только освободились от караула. Так как все рассчитывали на длительную осаду, эльфы поставили свою палатку, которую таскали за собой на носилках. Она была сделана из темно-красной кожи с тиснеными изображениями бегущих оленей. Олени выглядели совсем как настоящие. Джилл могла поклясться, что они вот-вот повернут головы и посмотрят на нее. Пока Дженантар готовил еду, Джилл с помощью Калондериэля стащила с себя кольчугу. Ей сразу показалось, что она стала совсем легкой — впору взлететь в воздух.

— Молю всех богов на свете, чтобы Корбин не напал на нас, пока я не привыкну к этой гремучей гадости.

— И я тоже, — обеспокоенно сказал Калондериэль. — Ты можешь попросить у Адерина какую-нибудь мазь, если кольчуга натерла тебе плечи.

— Ты знаешь, я думала, что смогу перетерпеть, но что-то не получается.

Адерин приготовил ей мазь на свином сале, от которой боль должна утихнуть. Джилл вернулась в палатку и в приятном уединении растерла мазью плечи, после чего опустилась на пол и блаженно расслабилась.

Сейчас, когда приближавшееся сражение становилось реальностью, Джилл вдруг испугалась: наверное, отец был совершенно прав. Она ничего не знала о нечеловеческом безумии настоящего боя.

— Теперь уже слишком поздно идти на попятный, — грустно заметила Джилл, обращаясь к появившемуся в палатке серому гному. — Лучше умереть, чем струсить, правда ведь?

Гном равнодушно зевнул. Она решила, что он не знает, что такое смерть.

— Джилл! — это был голос Родри. — Ты здесь?

— Да, господин. Сейчас я выйду.

Родри проскользнул внутрь палатки как раз тогда, когда она надела рубашку. На его лице сияла довольная улыбка — он был рад, что застал ее одну. Гном оскалился в бессильном гневе, когда Родри сел рядом с Джилл.

— Такая красивая палатка, — заметил Родри, — что мне захотелось посмотреть ее изнутри.

— Никогда не подумала бы, что наш командующий интересуется кожаными подушками и палаточными кольями.

— Очень интересуется, — Родри сел немного ближе, — почему бы нет? Я даже не предполагал раньше, что бывают такие красивые подушки.

При этих словах гном подпрыгнул вверх и ударил Родри по щеке. Тот выругался, оглядываясь кругом в поисках обидчика, но гном прыгнул ему за спину и схватил за волосы. Родри с криком отбивался от невидимого забияки.

— А ну-ка прекрати! — воскликнула Джилл. Громко зашипев, гном исчез. Родри осторожно дотронулся до затылка.

— Ради всех богов, что это было?

— Я не знаю, уверяю вас… наверное, судороги. Может быть, вам показаться Адерину?

— Не говори глупостей. Ты прекрасно знаешь, чьих это рук дело, — Родри схватил ее за запястье. — Почему же тогда ты крикнула «Прекрати»?..

Она разжала его пальцы и хотела вырваться, но Родри схватил ее за плечи. Мгновенье они боролись, но потом Джилл рассмеялась и сдалась.

— Ответь мне, — сказал Родри улыбаясь, — что это было?

— Ну, хорошо. Это был кто-то из дикого народца, и он ревновал тебя.

Руки Родри разжались сами собой.

— Ты безумна, Джилл? — воскликнул он.

— Но ведь он дергал тебя за волосы!

Родри посмотрел на нее. На красивом лице внезапно появилось выражение отвращения, за что Джилл почти возненавидела его. Она достала серебряный кинжал и поднесла его к Родри — свечение пробежало по лезвию, как зыбь по воде.

— Ого! — воскликнула Джилл. — Кровь эльфов в жилах Элдиса… Неужели? Что ты на меня так смотришь? Я могу видеть дикий народец, но ты-то, Родри, — наполовину эльф!

Родри выхватил у нее клинок. Он засверкал ярко, как свеча. Родри крутил его в изумлении, а Джилл весело смеялась над ним.

— Он заколдован, — самодовольно сообщила Джилл. — И начинает светиться рядом с Эльсион Лакар. Ты наполовину принадлежишь к этому народу, могу поклясться.

— Прикуси язык, — Родри отбросил клинок, — и прекрати смеяться надо мной.

Услышав такой приказ, она, конечно, расхохоталась еще громче. Родри схватил ее за плечи и начал трясти так сильно, что она дала ему пощечину.

— Ты маленькая ведьма, — прорычал Родри.

Они возились и шипели, словно пара заигравшихся котят, но он был сильнее и отражал все атаки Джилл. Наконец он повалил ее на спину и улыбнулся: его лицо оказалось всего в нескольких дюймах от ее лица.

— Сдавайся, — произнес Родри.

— И не подумаю.

Он наклонился и поцеловал ее. Для Джилл это был первый поцелуй, и ей показалось, что ее жажду мог утолить только поцелуй Родри. Она обвила руками его шею и тоже поцеловала в губы.

— Прошу прощения, командующий, — прозвучал голос Адерина.

Взвизгнув, Джилл оттолкнула Родри и села. Его руки скрестились на груди. Адерин стоял над ними и был очень серьезен. Родри покраснел и тоже сел, смущенно поправляя рубашку.

— Отсюда исходил такой шум, — резко произнес Адерин, — что я подумал — началось сражение. Кошачьи страсти! Амбарная любовь! Проклятье, Джилл я отвечаю за тебя перед Невином и перед твоим отцом. Мне стыдно будет посмотреть им в глаза.

Джилл захотелось растаять, как сосульке, и слиться с землей, так ей стало стыдно. Родри выдавил из себя глуповатую улыбку и поднял кинжал, который сразу засиял в его руках.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, Адерин. — Родри напряженно поигрывал рукояткой ножа. — Ты прав. Позор лорду, если он обесчестит женщину посреди военного лагеря. Но я и не думал этого делать, потому что я люблю Джилл.

— Бывали случаи, когда я действительно жалел, что не умею превращать людей в лягушек. Очень трудно поверить таким словам… — Неожиданно Адерин запнулся, не отрывая взгляда от серебряного кинжала.

— Вот оно как, — произнес наконец Адерин. — Кровь эльфов в клане дает себя знать причудливым образом — она переходит из поколения в поколение, и потом неожиданно проявляется в одном из потомков…

— О чем это ты? — голос Родри сорвался. — Что за ерунда?

— Это вовсе не ерунда, — ответил Адерин, — Джилл, возьми свой кинжал. Ты пойдешь со мной. Что же касается вас, господин, — подумайте об этом серьезно. Я знаю, что это большое потрясение для вас, но вы ближе к эльфам, чем к клану Майлвадов.

Только к вечеру обоз с ранеными добрался до Дан Гвербина. Крепость стояла на вершине холма, возвышаясь над небольшим городком, который возник рядом с основной резиденцией гвербрета. Внутри крепостных стен была расположена трехэтажная башня, вокруг которой было довольно много пристроек, а также деревянных домов. Невину было приятно узнать, что Ловиан уже прибыла на место, но у него еще не было времени, чтобы поговорить с ней. Вместе с военными лекарями он занимался ранеными, делал им перевязки, а затем помылся, тем как прийти в большой зал. В двери он столкнулся с камергером — весьма энергичным человеком, несмотря на отсутствие правой руки.

— Я исполнил приказ Родри насчет серебряного кинжала, — сообщил камергер. — Он уже наверху, в комнате, и лекари осмотрели его.

— Чудесно. Я сам немного позже поднимусь к нему. Где мне можно сесть? — поинтересовался Невин.

— За стол для знати, конечно. Ее милость уже давно хочет с тобой поговорить.

Большой зал Ловиан был около ста шагов в ширину. В простенках между окнами висели гобелены, пол был устлан чистыми циновками. Ловиан поднялась, приветствуя Невина, и посадила его справа от себя. Обед был в самом разгаре. Слуга принес Невину кусок жареной свинины с капустой и кружку темного эля.

— Невин, — сказала Ловиан. — Где Джилл? Говорят, что она отправилась с армией, но я не могу поверить.

— Боюсь, что это правда. Вы слышали о пророческом предсказании? Это тоже не просто слухи.

— О, боги! Мне кажется, все с ума посходили. — Ловиан взяла у него кружку и глотнула эля. — Правда, я не меньше волнуюсь о Джилл, чем о Родри. И это странно, принимая во внимание, что мы так мало с ней знакомы. Но я ни к одной девушке не испытывала такой симпатии.

Судьба Ловиан переплеталась с судьбой Джилл в предыдущих жизнях…

Поев, Невин поднялся в свою комнату в одной из пристроек. Паж принес ему кувшин с водой и развел в жаровне огонь, чтобы просушить сырые каменные стены. Невин открыл ставни на окнах, чтобы проветрить в комнате, затем встал над мерцающими углями и подумал об Адерине. Через несколько минут появился образ его друга, парящий над огнем.

«Я собирался с тобой связаться попозже, — направил ему мысль Адерин. — Только что выяснил кое-что интересное. Я видел, как молодой Родри держал серебряный кинжал Джилл, и он светился, как огонь. Вся кровь эльфов которая есть в клане Майлвадов, перешла к нему».

«Боги! Ну конечно! Я должен был давно это заметить. Только так можно было бы объяснить все непонятное в этом парне».

«Это очень сложно заметить в человеке. Должно быть, поэтому гномы и заколдовывают свое серебро. Я теперь еще больше беспокоюсь о том, чтобы сохранить парня в живых. Когда придет время встречи эльфов с людьми, он может быть полезен как тирин на западной границе».

«Полезен. И даже очень. Относительно него я всегда получал странные предостережения, и каждый раз удивлялся, но не докопался до причины».

«Да, неожиданный поворот. Я думаю, что кровь эльфов у Родри и есть то, из-за чего им заинтересовался наш враг, темный мастер двеомера».

«Вот как? Почему?»

«Я еще не знаю, — ответил Адерин. — Эта мысль только что пришла мне в голову».

«Тогда об этом надо подумать хорошенько. Ты можешь связаться со мной в случае чего».

После окончания связи с Адерином Невин долго холил по комнате. Оказывается, Родри был человеком, занимающим пограничное положение в древней кровной вражде между эльфами и людьми. Очень трудно для владык Судьбы и владык Света сообщаться с их слугами на Земле, просто потому, что это общение должно происходить в плоскости, предельно удаленной от физической, более глубинной — в самом сердце вселенной, — Даже дальше, чем астральный уровень. Если одному из Великих необходимо послать сообщение, надо совершить действо двеомера над самим собой: сначала создать в воображении форму, приблизительно соответствующую ауре мастера двеомера, затем, используя эту форму, перенестись через все уровни на самый нижний. На этом уровне он может повелевать духами, производя определенные эффекты, такие, как гром среди ясного неба, или введение в сознание человека, на которого направлено воздействие, образов, чувств или представлений. Если один из Великих приложил такое усилие, послав Адерину сообщение об эльфийском наследии Родри, то тогда действительно что-то очень важное было поставлено на карту.

Размышляя об этом, Невин пришел к выводу, что темный мастер почему-то заинтересован в том, чтобы на границу между людьми и эльфами никогда не пришел мир. Просто потому что тот, кто вершит темные дела, всегда скрывается в безопасном месте в смутные времена, когда лордам не до рассказов о том, что где-то в недосягаемом месте прячутся люди, творящие зло. В отличие от злых волшебников, о которых поется в бардовских песнях, темные мастера никогда не действуют в мире, не имея на то достаточно веской причины. Если этот темный мастер добивался смерти Родри, то только потому, что это представляло какую-то опасность для него или для его рода. Это оставалось пока загадкой, и Невин знал, что если он намерен разгадать ее, то ему предстоит еще много тяжелых минут медитации. Он был уверен в том, что ключи к разгадке скрыты глубоко в его собственном прошлом и в прошлых жизнях тех, о ком он заботится.

— Я уже так долго живу, — заметил Невин, обращаясь к жаровне, — и я безумно устал.

Невин вспоминал свою жизнь, и воспоминания толпились и путались, как будто он рассматривал обратную сторону гобелена и по ней пытался угадать рисунок лицевой стороны. Все было просто: ему никогда не приходилось думать о состоянии, именуемом смертью, когда жизненный опыт завершен и из него отбираются чистые здоровые зерна. Все перемешалось в его воспоминаниях, и иногда отдельные детали всплывали и обозначались пятнами: он едва мог вспомнить имена тех людей, которые были важны для него, просто потому что информация была растворена в море бессмысленных подробностей. Иногда, когда ему надо было принять решение, воспоминания толпились так густо, что мешали ему действовать Каждое возможное направление действия всегда предполагало три или четыре возможных результата… Каждый шаг приходилось просчитывать сотни раз. На самом деле, размышляя сегодняшней ночью над этим вопросом, он понял, что думает о смерти так, как будто сам был эльфом.

— Так тому и быть, — произнес он с улыбкой. — В любом случае, это не мое желание, а воля Света.

К счастью, у него было слишком много работы, чтобы долго сидеть и размышлять. Он собрал свои инструменты и пошел осмотреть Каллина. Тот не спал и полулежал на подушках. Слуга зажег свечи.

— Невин! — воскликнул Каллин. — Боже мой, как ты мог так обмануть меня?

Было сразу понятно, о чем речь.

— Не волнуйся! Кто сказал тебе, что она с армией? — спросил Невин.

— Какая разница! Проклятье, твое счастье, что я еще слишком слаб. Как мог ты скрывать от меня такие вещи!

— Мне больше ничего не оставалось. Она приняла решение, и я не хотел, чтобы ты расстраивался, пока ты в таком состоянии.

Каллин бессильно откинулся на подушки; он чуть не плакал.

— Болтливый лекарь, вероятно, сообщил тебе и о пророчестве тоже? — продолжал Невин. — Что она будто бы должна убить Корбина, и что это — ее Судьба?

— Но она ни разу не участвовала в сражении. Я спас Родри жизнь, и вот чем он мне отплатил за это. Проклятье! Клянусь, если она умрет, я убью его. И мне все равно, что потом будет со мной. Я убью его.

То, что могло выглядеть бахвальством в устах другого человека, было правдой, когда об этом говорил Калин из Кермора. Невин почувствовал приближение опасности.

— Он мне нравился, — не мог успокоиться Каллин. — Мне казалось, что он меня уважает. Вот глупец!

— Ты все равно не можешь ничего изменить, только накручиваешь себя.

— Что ты меня успокаиваешь? Много на себя берешь, старая развалина! И мне плевать, мастер ты двеомера или нет.

В этот момент он так был похож на Герранта, что Невину хотелось повернуться и уйти. Но он тут же напоминал себе, что Каллин был не более Геррантом, чем он сам — принцем Галрионом.

— Хочешь ты этого или нет, но я должен осмотреть твою рану, — невозмутимо сказал Невин.

— Давай смотри. Мне надо поправляться. Только прикуси свой язык. — Каллин закрыл глаза и прижался щекой к подушке.

Невина не покидало недоброе предчувствие. Раньше или позже Каллин поймет, что Родри и Джилл одержимы друг другом. Его захлестнет гнев, и он убьет одного из самых нужных людей в Элдисе. А что с Джилл? Он оградит ее от двеомера? Окажется ли однажды его честь поруганной, как это случилось с Геррантом?

— Ну, — воскликнул Каллин, — скоро ты там закончишь?

— Сейчас, только наложу чистую повязку.

Невин в очередной раз столкнулся с горьким испытанием. Инфекция попала в рану. Признаки были пока очень слабыми — припухлость по краям раны, легкое покраснение. Простой лекарь не обратил бы на это внимания. Однако назавтра инфекция может распространиться так далеко, что даже Невин окажется не в силах совладать с нею. Он мог бы просто наблюдать «с чистой совестью», как Геррант умирает. Это предположение словно огнем обожгло его душу.

— Проклятье! — прорычал Каллин. — Заканчивай быстрей, сколько можно!

— Не командуй! С такой раной торопиться некуда, разве на тот свет! Эти лекари, видно, забывают мыть руки перед операцией!

Прошло всего одно мгновение, но Невин запомнит его надолго — мгновение, когда он чуть не нарушил все торжественные клятвы, которые когда-то давал.

— Он и не думал мыться, — проговорил Каллин. — Я не видел, чтобы он мыл руки.

— Проклятые лекари! Они не верят мне, когда я говорю им, что их вонючие лапы — результат их грязных помыслов. Я извиняюсь, парень, но мне придется снять швы и промыть рану медом.

И тут Невин увидел то, чего никак не ожидал, — Каллин улыбался.

— Ну, так начинай, — произнес он. — Может быть, боль отвлечет меня от мыслей о Джилл.

— Интересно, сколько они собираются изнывать здесь от жары, а? — сказал Слигин. — Им остается или сдаться, или совершить вылазку, будь они прокляты.

— Корбин ни за что не сдастся, — заметил Родри. — Он знает, что будет повешен на собственных воротах.

Слигин кивнул и провел рукой по усам. Они сидели на окраине лагеря и смотрели на крепость, на крыше которой крепкий утренний бриз раздувал зеленый флаг.

— Я молю всех богов, чтобы Новек принял предложение о помиловании. Если проклятый колдун не помешает ему, да? Адерин сообщил мне, что он наблюдает за крепостью. Говорит, что даст знать, когда лорд Корбин начнет подготовку к вылазке. — Слигин скептически усмехнулся. — Как он об этом узнает — при помощи магического кристалла, что ли? Он сказал, что дикий народец ему сообщит. Ох! Я думаю, это все, чего мы можем добиться от колдунов…

Родри едва заметно улыбнулся. Он и не думал объяснять Слигину, что дикий народец — вполне реален. Ему хотелось верить, что Адерин и Джилл только посмеялись над ним, но он еще помнил, как светился серебряный кинжал. Ведь Адерин дал клятву никого не обманывать, а значит, это было самой настоящей правдой: и жители западных земель были тем народом, который в легендах существовал как Эльсион Лакар, и сам он был наполовину эльфом. Кровь эльфов в жилах Элдиса… В этот момент Родри проклинал старую поговорку.

Тихий жаркий день близился к концу. Корбин так и не предпринял вылазки. Во время обеда, когда все собрались вместе, только и разговоров было — почему Корбин откладывает неизбежное. Ответ был только один: видимо, колдун обещает спасти его. Кроме того, они догадывались, что Лослейн может послать Райсу послание с помощью магии.

— Адерин остановит его, — без колебаний заявил Родри.

— Это всего лишь надежда, — проговорил уныло Эдар. — Кто знает, что может двеомер, а чего не может.

Никто добровольно не вызвался спросить об этом Адерина.

В гнетущей тишине Военный Совет закончился.

Родри взял чистую рубашку и пошел вниз по ручью, чтобы искупаться. Он шел уверенным шагом при свете звезд, затем сбросил одежду и прыгнул в холодную воду. Купание немного успокоило его. Когда он одевался, то увидел двух жителей западных земель, так же уверено разгуливавших в темноте.

Калондериэль приветствовал его со смехом:

— Ну чистый эльф, скажи, я не прав?

— Проклятье! — рассердился Родри. — Это Джилл вам сказки рассказывает?

— Конечно, — подтвердил Дженантар. — Мы сами просили ее тебя проверить. Я всегда подмечаю все интересное вокруг. Ты удивил меня тогда, парень, и я обратил на тебя внимание Джилл.

Родри внимательно посмотрел на него. При свете звезд мудрено было много увидеть, но и при таком освещении Родри смог обнаружить свое сходство с Дженантаром Хотя оба жителя западных земель отличались хорошо развитой мускулатурой, сложением они напоминали Родри.

— Это тебя волнует? — спросил Дженантар. — То, что в твоих жилах течет кровь эльфов?

— Я совру, если скажу, что нет, — нахмурился Родри. — Но я не хочу обидеть тебя.

— Послушай-ка, — сказал Калондериэль, — я тут вдруг вспомнил, что одна из наших женщин убежала с Майлвадом по имени Патрик.

— Да, это первый Майлвад, ставший верховным лордом Аберуином, — подтвердил Родри. — И это случилось очень давно. Я бы сейчас слушал повнимательнее, как барды рассказывают свои истории и родословные моих предков. Теперь это не будет казаться таким скучным занятием.

Они оба рассмеялись, Калондериэль дружески похлопал Родри по плечу.

— Пойдем к нашему костру, — пригласил Дженантар.

— У нас с собой целый мех меда, и есть, кажется, подходящий повод попробовать его.

— Я готов поспорить, что ты можешь выпить такое количество, от которого другие валялись бы под столом, — сказал Калондериэль.

— Верно, — ответил Родри. — И это тоже наша общая черта.

— Да, а также это одна из лучших черт Эльсион Лакар, — заметил Калондериэль, — если тебе интересно…

Мед эльфов оказался в два раза крепче того, который пьют люди, и чище к тому же, поэтому человек мог выпить его больше. Втроем они уселись вокруг яркого костра и молча передавали мех по кругу. За это время Родри успел заметить, что ему уже нравятся его новообретенные родственники. Всю свою жизнь он чувствовал, что он чем-то не похож на окружающих людей, и теперь наконец узнал причину.

— Вы не знаете, где Джилл? — спросил наконец Родри после длительного молчания.

— В ночном карауле, — тотчас ответил Калондериэль.

— О, проклятье, неужели некому караулить, кроме нее?

— Она сама настояла, — пояснил Дженантар. — Где это видано, чтобы серебряный кинжал слонялся без дела? Так она мне сказала.

— Теперь, конечно, командующий пойдет проверять ночную стражу, чтобы убедиться в том, что никто не заснул во время дежурства, — ехидно заметил Калондериэль.

— Заткнись, — отмахнулся Родри. — Или ты еще раз хочешь подраться на ножах?

— После того как мы выпили столько меда, мы обязательно свалимся в костер, — рассмеялся Калондериэль. — Это шутка, и прошу меня извинить.

Мех с медом снова пошел по кругу.

Как быть с Джилл? — спрашивал сам себя Родри. — Если попытаться овладеть ею — что тогда? Он никогда не сможет жениться на ней. Все дело закончится беременностью, как с Олвен. Он разрушит жизнь еще одной женщины. Только в данном случае эта женщина еще и отважилась рискнуть своей жизнью, будучи у него на службе. Может быть, мед был тому виной, но сейчас он ясно увидел, что слишком хорошо относится к Джилл, чтобы так обойтись с ней. Он должен обращаться с девушкой, как со жрицей Луны — без грязных помыслов; и если он только дотронется до нее, то это будет означать смерть.

Возвращаясь в свою палатку, Родри увидел Джилл, стоящую в карауле. Его желание было таким сильным, что несколько мгновений он не мог вздохнуть. Хотя он всегда презирал песни бардов, в которых настоящие мужчины, умирали от любви к женщине, этой ночью он почти поверил им. Он испугался того, что может произойти, если она скажет ему хотя бы одно доброе слово.

В любой болезни наступает такой момент, когда больной начинает осознавать, что он выздоравливает, или хотя бы начинает верить в то, что он выздоровеет, если не сразу, то несколько позже.

У Каллина наступил этот переломный момент в тот вечер, когда он проснулся и обнаружил, что голова у него совершенно ясная впервые с тех пор, как он был ранен.

Если он не шевелился, то боль в боку не мучила его, как раньше, только болела под шиной сломанная рука. Он с удивлением обратил внимание на ту роскошь, которая окружала его: отдельная комната, кровать, покрытая кружевным покрывалом, резной сундук, на который кто-то положил его меч и кинжал, как будто он был лордом. «Все это из-за того, что я спас жизнь Родри», — с раздражением подумал Каллин. Он тихонько лежал и пытался вспомнить, почему у него вызвала досаду эта мысль. Размышления его были нарушены приходом Невина.

— Снова будешь промывать рану? — нахмурился Каллин.

— Надеюсь, что не понадобится. Я начинаю понимать, почему о тебе идет такая слава. Ты — первый человек, который не кричал, когда я лил мед на открытую рану.

Каллин вздохнул, вспоминая об этом.

— Помнишь, как проклинал меня прошлой ночью? — усмехнулся Невин.

— Да. И хочу извиниться перед тобой. Не твоя вина, что Джилл поехала на эту проклятую войну. Вот видишь, я уже в состоянии держать кубок.

— Очень хорошо. Ты должен начинать двигаться, чтобы набирать силу.

— Что я и делаю. — Яд звучал в его голосе. — Она мне ох как пригодится.

Невин вопросительно поднял брови.

— Я говорил серьезно насчет Родри, — пояснил Каллин. — Дело ведь не просто в плохом настроении.

— А я в этом ни минуты не сомневался. Могу ли я робко заметить, что Джилл еще и пальцем не тронули, а ты уже озабочен мщением? Она вполне способна убить Корбина. Я бы никогда не позволил ей ввязываться в эти дела, если бы сомневался в ней.

Не обращая на него внимания, Каллин пил из кубка воду.

— Когда я снова смогу сражаться?

— Через несколько месяцев. Ты сможешь снова взять щит только после того, как рука полностью срастется.

— Ох, проклятье! А когда я смогу встать с этой роскошной кровати и обслуживать себя сам?

— Гораздо быстрее — хоть завтра. Я разрешу тебе сделать несколько шагов.

— Хорошо. Я уйду отсюда, как только смогу ходить. Мне не нужны его подачки. Ей-богу, я хочу жить в казарме вместе с остальными.

— О боже мой, Герро, ты самый упрямый человек на свете.

— Как ты назвал меня?

Ему было приятно видеть смущение Невина. Даже щеки старика порозовели.

— Извини, — произнес он. — У меня сегодня так много больных, что немудрено запутаться в именах.

— Не волнуйся, это нисколько не оскорбило меня.

Чтобы Каллину стало хоть немного полегче, Невин сообщил ему, что рана очистилась от заразы и не представляет опасности.

Старик отправил пажа за едой и оставался с Каллином, пока тот ужинал.

— Скажи мне вот что, — спрашивал Каллин, — почему именно Джилл должна защищать честь Родри? Почему он взял ее с собой?

— Дело в двеомере, — объяснил Невин. — И в самой Джилл. Однажды она услышала пророчество, сделанное самим дьяволом. И ей захотелось поймать боевую славу за хвост, мой друг. Или за узду. Ты должен подумать об этом, прежде чем сносить с плеч голову Родри.

— Бывают случаи, когда Джилл делает глупости. Боги, и на что я надеялся, когда таскал ее везде за собой? Ну да ладно. Я еще подумаю об этом. Но если ее убьют… — Он оборвал фразу на полуслове.

Невин поднял к небу глаза, как будто просил богов простить Каллину его упрямство, затем сложил свои инструменты и, не сказав больше ни слова, вышел.

Каллин долго не мог заснуть. Он думал о том, что осада, вероятно, будет длительной, и он успеет подправить здоровье, чтобы забрать Джилл до наступления боев.

Он с грустью думал о том, что, несмотря на весь его гнев, ему совсем не хочется убивать Родри. Он поморщился, вспомнив, как Родри вытаскивал его из гущи сражения — его, проклятого серебряного кинжала. Для многих лордов смерть серебряного кинжала была удобным поводом для того, чтобы не заплатить ему за службу, и ничем более.

И все же если Джилл убьют… При этой мысли он заплакал, стыдясь своих слез.

Письмо от Райса было кратким.

«Госпожа, — говорилось в нем, — мне известно, что твой командующий еще продолжает осаду крепости Браслин. Лорд Талис доставил мне доказательства того, что измена лорда Корбина приняла необратимый характер. Я позволю тебе разрешить дело с помощью меча, если ты сочтешь это нужным. Хотелось бы предостеречь тебя: пока Родри будет твоим наследником, даже твоя окончательная победа не успокоит ропота и недовольства».

Ловиан смяла пергамент и готова была бросить его в лицо гонца, хотя сознавала, что молодой всадник совсем не виноват в том, что его хозяин — надменный болван.

— Я вижу, что госпожа чем-то расстроена, — заметил Невин.

Ловиан раздраженно расправила пергамент и передала его старику.

— Можешь идти, — кивнула она гонцу. — Выпей эля с моими людьми. Я скоро подготовлю ответ.

Парень несказанно обрадовался, что может скрыться от ее гнева. Невин прочитал послание и со вздохом вернул его Ловиан:

— Райс не прав, говоря о недовольстве. Родри испытал себя в этой войне и кое-что доказал всем нам.

— Ну конечно. Райс хотел только разозлить меня, продемонстрировав свою спесь. Надо сказать, он делает это довольно успешно.

Они сидели в большом зале, в котором было непривычно тихо. В помещении, способном вместить около двухсот человек, сидело всего около десятка выздоравливающих раненых.

— Ты думаешь, мне надо попросить Райса вмешаться? У меня болит сердце, когда я думаю о том, что другие люди погибнут из-за этого.

— Я вас понимаю. Но если Райсу каким-то образом удастся лишить Родри наследства, тогда начнут роптать его сторонники — все, кто восхищается им. А это может привести к новому восстанию, и тогда погибнет еще больше людей.

— Ты прав. — Ловиан осторожно свернула пергамент и положила его в карман платья. — Мне надо успокоиться. Потом я отправлю ответ Райсу. Я напишу, что его вмешательства не потребуется.

Продолжалась осада крепости Браслина, превратившаяся для осаждающих в рутину — одновременно напряженную и утомительную. Так как Корбин в любой момент мог предпринять вылазку, то все были готовы к бою и держали оружие наготове. Пока же делать было нечего кроме как чистить оружие, которое и так было уже безупречным, да ездить с бесцельным патрулированием, для того чтобы поупражнять лошадей, да бесконечно заключать пари, переходя от одной игры к другой.

Джилл старалась держаться подальше от Родри, но в таком маленьком лагере было невозможно избежать встречи. Иногда она приходила получать паек и замечала его среди телег обоза, или сталкивалась с ним лицом к лицу, когда возвращалась утром в лагерь после ночного дежурства. При встречах он был немногословен и не предпринимал никаких попыток, чтобы удержать ее. Но всегда, когда они смотрели друг на друга, она ощущала, что погружается в синеву его глаз. На седьмой день осады Джилл чувствовала, что начинает сходить с ума от этого бесконечного ожидания сражения. Этой ночью она призналась Адерину, что боится неизвестной опасности…

— Отец говорит, что каждый перед сражением испытывает необъяснимый страх, — сказала она. — Я надеюсь, что смогу взять себя в руки. По крайней мере, если надену эту проклятую кольчугу. Я тренировалась с Амиром сегодня, и она казалась мне уже намного легче.

— Так и должно быть. Страх надо гнать, он плохой советчик.

Джилл почувствовала, как холодная дрожь побежала по ее спине.

— Лослейн — ключ ко всему, — продолжал Адерин. — На Корбина так долго оказывалось давление, что без Лослейна его нервы сдадут: или он будет окружен, или сам предпримет вылазку. Я уже говорил с Калондериэлем и Дженантаром о том, чтобы они помогли мне справиться с Лослейном. Ты присоединишься к нам, когда мы пойдем на охоту за ястребом?

— Обязательно, но как мы его поймаем?

— Главное, чтобы он вылетел из гнезда. Держу пари, что смогу выманить его, я его хорошо знаю. — Адерин медленно поднялся. — Правда, на это нужно время, но я уверен, что в конце концов он придет к нам.

После того как Адерин ушел, Джилл еще долго сидела возле лагерного костра и размышляла. Около полуночи из темноты появился Родри, шагая тихо, как могут ходить только эльфы, и сел рядом с ней. Он был так близко, что сердце Джилл начало бешено колотиться.

— Скажи мне, — заговорщицки произнес Родри, — как ты считаешь, Невин прав, когда говорит, будто моя судьба — это судьба Элдиса?

— Да, Родри, я верю Невину. Ты снова терзаешь себя из-за того, что девушка призвана защищать тебя?

— А у кого от этого не заболит сердце? Это не только вопрос чести. Мне отвратительна мысли о том, что ты можешь быть ранена. Я думаю, что скорее соглашусь на то, чтобы барды опозорили мое имя, чем на то, чтобы ты получила хотя бы царапину в сражении.

— Ваша милость перепили меда?

— О, не будь со мной так язвительна. Ты ведь знаешь, что я люблю тебя. И надеюсь, что ты тоже любишь меня.

Джилл поднялась, подбросила веток в костер и затем стала наблюдать, как дикий народец подпрыгивает над длинными языками пламени. Так прошло довольно много времени. Она услышала, как Родри неслышно встал позади нее.

— Джилл, — прошептал он, — я хочу услышать, что ты любишь меня. Хотя бы один только раз. Я знаю, что не принесу тебе ничего кроме боли. Наверное, ты поступаешь правильно, проявляя ко мне холодность. Джилл ничего не отвечала.

— Пожалуйста! — продолжал Родри. — Все, что я хочу, — это услышать, что ты меня любишь. Произнеси это хотя бы однажды, и я буду счастлив.

Родри обнял ее сзади и крепко прижал к себе. Простое человеческое участие и тепло его прикосновения опьянило Джилл.

— Я люблю тебя, — сказала она. — Я люблю тебя всем сердцем.

Он крепко обнял ее… и пошел прочь. Она не мигая смотрела на огонь. Ей казалось, что если она увидит, как он уходит, то обязательно заплачет.

— У нас есть еще одна последняя надежда, — сказал Новек. — Райс так сильно ненавидит своего младшего брата, что только из-за этого может вмешаться, дабы насолить ему.

— Да, в самом деле, он на это способен, — согласился с ним Корбин.

Лослейн просто пожал плечами, когда они оба посмотрели на него.

Они находились в осаде уже восемь дней — восемь мучительных дней в жаркую, сухую погоду. Восемь дней жизни за каменными стенами — испытание для человека, привыкшего ездить верхом с эльфами. Он хотел отомстить им за свои муки, сказав правду, но у него еще не было конкретного плана побега.

— Мне надо еще поработать над сознанием гвербрета, — лицемерно соврал он. — Но теперешняя ситуация не нравится ему. Он предпочитает не вмешиваться.

— Сколько можно? — произнес Новек. — Нам надо подумать о настроении в армии. Не мог бы ты действовать поживее?

— Двеомер не выносит, когда ему приказывают.

— Ах вот как ты заговорил! Ты действовал довольно резво, когда втянул нас в эту беду.

Лослейн гипнотически уставился на него. Из своей ауры он посылал энергию, нанося удары по Новеку, закручивая ауру лорда. Глаза Новека остекленели.

— Мне не нравится, когда меня оскорбляют, — бросил Лослейн.

— Я понял, — прошептал Новек. — Извини.

Лослейн крутанул ауру еще раз, а затем отпустил лорда на свободу.

— Кроме того, — продолжал Лослейн, — уверяю тебя, что моральное состояние армии меня волнует не меньше, и я смогу поддержать в людях уверенность в нашей окончательной победе.

Лослейн вскочил, поклонился и выбежал из комнаты. Ему необходимо было остаться наедине со своими мыслями. Больше всего ему сейчас хотелось вызвать пожар и сжечь эту вонючую крепость дотла.

Он обязательно сбежит; он сложит в мешок одежду, прихватит несколько монет и улетит — одинокий и свободный. Где-нибудь он найдет другого лорда — где-нибудь на востоке, где Адерин никогда не разыщет его.

«Я полечу за тобой, мальчик, — произнес Адерин, — хоть на край земли».

Лослейн взвизгнул и завертелся волчком. Но коридор был пуст. Только чувствовалось присутствие Адерина, как чувствуется в прогоревшем камине запах дыма.

«Раньше или позже, — продолжал голос Адерина, — я приду за тобой, или ты выйдешь сам. Раньше или позже — мы все равно встретимся с тобой».

Лослейн поспешил в свою комнату и запер за собой дверь. Он не сможет убежать — Адерин не позволит. В глубине души он был уверен в этом.

— Я должен победить его во что бы то ни стало, — тихо произнес Лослейн.

Если Адерин умрет, Лослейн сумеет сделать нечто большее, чем просто отнести послание гвербрету. Он сможет спалить палатку Родри, сгноить его провизию, наслать болезнь на его людей и лошадей, посеять панику в армии Родри и вынудить ее обратиться в бегство. Если только Адерин будет мертв. Если…

Около полудня Лослейн подошел к окну и попытался вызвать бурю. По меньшей мере, он зальет дождем Родри вместе с его проклятой армией, а потом сможет похвастаться этим перед Корбином и Новеком. Он вызвал духов Воздуха и Воды — и вот уже тучи начали сгущаться на горизонте. Волна за волной буря нарастала, ветер начал крепчать. Еще немного усилий, и…

…Неожиданно ветер стих, и тучи стали рассеиваться. Лослейн ругался и проклинал духов, пока наконец не увидел одного из владык стихий, шагающего по небу. Владыка был величественным и отдаленно напоминал эльфа. Серебристый свет окутывал его фигуру словно паутина. Повелитель взмахнул рукой, и духи улетели так стремительно, что Лослейну было не под силу вернуть их назад.

Лослейн бросился на подоконник и заплакал. Он знал, что это Адерин вызвал владыку. Когда-то однажды он вместе с отцом стоял перед величественным посланцем двеомера, и Адерин представил сына как своего преемника. Сейчас он был изгнанником, отщепенцем, и они не удостаивали его даже своим презрением.

Прошло около часа, прежде чем Лослейн почувствовал, что он в состоянии выйти из комнаты и спуститься вниз, чтобы пообедать. По лестнице навстречу ему двигался Адерин.

Лослейн стоял как вкопанный, пока его отец поднимался со ступеньки на ступеньку. Его рука судорожно сжимала перила лестницы. Адерин слегка улыбнулся ему уничтожающей улыбкой. Лослейн понял, что отец может нарушить его купол в любой момент, когда он этого захочет. Затем Видение исчезло.

Лослейн поспешил присоединиться к шумной компании в большом зале. Во время обеда он обдумывал план убийства.

Поздно вечером Джилл и оба эльфа развлекались игрой в кости возле лагерного костра. Подошел Адерин. Он держал в руке две длинные стрелы. Сердце Джилл забилось в волнении.

— Время пришло, — тихо произнес Адерин. — Кому из вас отдать эти стрелы?

— Мне, — откликнулся Дженантар.

— Право мести принадлежит тебе, — сказал Калондериэль, — все правильно. У меня будут стальные стрелы, если понадобится.

Только теперь Джилл поняла, что на этих двух стрелах были серебряные наконечники.

— Джилл, — сказал Адерин. — Когда Дженантар подобьет птицу и она упадет на землю, настанет твой черед покончить с ней. С помощью серебряного кинжала. Только так.

— Хорошо, — согласилась Джилл. — А правду говорят старинные предания, что только серебро может ранить мастера двеомера?

— Сталь может поразить мастера двеомера точно так же, как и любого человека. Стальная стрела достанет и ястреба тоже. Но если его сразит серебро, то в момент смерти тело его приобретет человеческие формы.

Они двигались вместе с Адерином по дороге, освещенной узким серпом луны. Они обогнули две фермы, наглухо закрытые от армии Родри, и вышли на луг, окруженный дубами.

— Спрячьтесь под деревьями, — велел Адерин. — Я должен покинуть вас. Будьте готовы. Он в любую минуту может напасть на меня.

Адерин вскарабкался на самое низкое дерево, сел на ветку и снял одежду. Джилл смутно различала очертания человека среди листвы. Ей показалось, что она видела неясный мерцающий образ филина рядом с Адерином, затем неожиданно свечение голубого цвета обволокло их обоих. Старый мастер двеомера исчез. На его месте был серебристый филин, расправивший крылья для полета. Издав глухой крик, филин оттолкнулся и уверенно полетел в темноту. Джилл затаила дыхание.

— Каждый раз охватывает ужас, — заметил Калондериэль. — Сколько бы раз ни смотрел на это.

Дженантар взял первую серебряную стрелу и натянул тетиву Луна медленно поднималась все выше. Джилл всматривалась в звездное небо над крепостью, но Калондериэль увидел его первым.

— Смотри, — прошипел он.

Дженантар поднял лук и выстрелил. Прошло добрых две минуты, прежде чем Джилл увидела темный силуэт, двигающийся на фоне звездного неба. Это был филин. Неожиданно она увидела другую птицу, которая падала вниз прямо на филина, растопырив когти. Филин и ястреб летели в сторону леса, состязаясь в скорости. Филин прилетел первым. Бормоча что-то несвязное, Джилл стояла в напряжении, с нетерпением ожидая, когда снова увидит филина. Они подлетали все ближе и ближе, и ястреб постепенно нагонял жертву. Дженантар выругался и выстрелил, но стрела не долетела до цели. Ястреб упал вниз и схватил филина. Птицы сцепились в воздухе.

Они боролись как настоящие хищные пернатые: высоко в небе сближались и, сцепившись и когтя друг друга, падали вниз, а затем, кружась, взмывали снова вверх. Джилл снова услышала пронзительные крики филина. Время от времени большее перья падали вниз, отблескивая серебром в лунном свете. Джилл и Дженантар выбежали на луг и стояли прямо под сражающимися в поднебесье птицами. Дженантар не решался выстрелить, потому что боялся ранить филина.

Оба участника драматичного сражения выбились из сил и уже падали вниз, но над самой землей возобновили борьбу. Они пронзительно кричали и долбили друг друга, взмахивая огромными крыльями. Филин заметно устал и двигался все медленнее.

— Адерин, — звала Джилл, — спускайся вниз! Осторожно!

Не обращая никакого внимания на ее крик, ястреб камнем бросился вниз и вцепился в филина. Они спускались все ниже и ниже, и на этот раз филину удалось нанести клювом небольшую рану ястребу. Джилл подскочила на месте, готовая действовать, с лезвием наготове, пересекла луг и бросилась с кинжалом на ястреба. Нанеся удар, она упала в траву на колени. Ястреб пронзительно вскрикнул и заметался в агонии. Джилл чувствовала взмахи крыльев над своей головой. Это вырвавшийся из когтей ястреба филин взлетел — и как раз вовремя, потому что мог пораниться об землю. Джилл поднялась, шатаясь. В воздухе дрожал звук пущенной Дженантаром стрелы.

Пронзенный в самое сердце, ястреб издал последний крик и начал падать. Его очертания изменялись в сверкании голубого света. В последний момент Джилл увидела, как то, что было ястребом, вдруг стало обретать человеческие очертания: оперение и плоть, птица и человек… Филин издал печальный протяжный крик, опустился на траву и тут же исчез. На его месте сидел Адерин с окровавленными рваными ранами на теле. Джилл побежала к нему.

— Надо остановить кровь, — кричала она, не помня себя от волнения.

Адерин отрицательно покачал головой и поднялся, опираясь о плечо Джилл. Вместе с эльфами она проводила обессилевшего Адерина туда, где приземлился Лослейн. Он лежал на спине, его лицо было поцарапано, под ребрами виднелся след от серебряного клинка, грудь его пронзила серебряная стрела. Адерин воздел руки к небесам.

— С этим покончено. Дадим ему теперь уйти в Край Света, там его осудят. Бесславный конец…

Воздух содрогнулся от трех громких ударов — словно гром среди ясного неба. От этого звука у Джилл кровь похолодела в жилах, она вскрикнула от неожиданности. Адерин опустил руки и смотрел на то, что осталось от его ученика. Даже при тусклом свете луны Джилл увидела, что ему стоило больших усилий держать себя в руках. Дженантар обнял старика за плечи, что-то тихо шепча ему на языке эльфов, и повел к деревьям на краю луга.

— Может, отнесем это ничтожество в лагерь? — Калондериэль лениво пнул голову Лослейна. — Наш командующий очень обрадуется.

Когда они подняли тело, Джилл услышала, как Адерин монотонно причитает по покойнику. Это звучало так жалобно, что Джилл была рада удалиться с места трагедии, чтобы ничего не слышать. Было удивительно видеть Адерина оплакивающим своего врага. Джилл недоумевала. Хотя… Старинные предания говорили о том, что совместное занятие двеомером сильно связывает людей.

Когда они вошли в лагерь со своей скорбной ношей, один из караульных узнал Лослейна и возвестил его имя. Прибежали все остальные, радуясь поверженному врагу. Знать и чернь — все вместе столпились вокруг, когда они бросили тело к ногам Родри.

— Так что, выходит, ублюдок истекает кровью, как любой другой человек? — крикнул Родри. — Послушайте, воины, что вы теперь думаете о его проклятом предсказании?

Армия ответила свистом и непристойностями. Родри поднял руки, призывая к тишине.

— Вернуть советника его лорду большая честь для меня, не так ли? — сказал он, ухмыляясь. — Я представляю, что подумает этот старый лис, когда увидит своего прихвостня!

Ликуя, солдаты приветствовали его. Джилл посмотрела вверх, на молчаливую крепость: Корбин и его люди могут услышать шум в их лагере. Холодное прикосновение двеомера подсказывало ей, что завтра состоится сражение. Единственное, что оставалось сделать Корбину и Новеку, чтобы спасти свою честь, — это предпринять вылазку и умереть.

Поздно ночью Невин попытался связаться с Адерином. Он ощутил мысли своего старою ученика — раненого, исполненного страдания и пораженного горем — так осязаемо, что слезы навернулись на глаза. Он прервал связь и оставил Адерина наедине с его бедой. Позже у них будет время поговорить и обсудить детали. Сейчас Невин узнал самое главное — Лослейн мертв. Он отошел от жаровни к окну и открыл ставни.

Далеко внизу лежал окутанный темнотой и тишиной небольшой городок крепости Гвербин. Где-то лениво брехала собака, вспыхнул во дворе фонарь… Спящие в домах люди не должны знать, какая опасность угрожала им и их лордам. Последнюю неделю он связывался с другими мастерами двеомера королевства, живущими в разных его концах. Некоторые из них шли по пути черной магии, но сейчас все они были настороже. Вскоре Невин получит известие о его исчезнувшем враге. Он надеялся на это, потому что был намерен принять против него меры в самое ближайшее время.

— Завтра мы увидим конец этой истории, — заметил он, обращаясь к звездному небу. — О, всемогущие боги, сохраните мою Джилл!

Лагерь готовился к сражению. Обоз переместили дальше на луг. Обласканная яркими солнечными лучами, армия Родри была готова к бою: всадники ждали приказа главнокомандующего у стен крепости Браслин. Родри расположил своих людей достаточно далеко от главных ворот — чтобы Корбин мог вывести из крепости все свои основные силы до начала сражения. Джилл сидела верхом на золотистом гунтере между Слигином и Родри. Сразу позади них был отряд из людей, отобранных для охраны Джилл.

— Запомни порядок движения, — сказал Родри, — ты отступишь назад и пропустишь остальных для того, чтобы окружить Корбина. А потом — он твой.

Джилл улыбнулась ему. Сейчас, когда подошло время действовать, ее страх рассеялся, остался лишь небольшой холодок под ложечкой. Конь под ней нетерпеливо перебирал ногами, готовый к выступлению. Вдруг над крепостью прозвучал сигнал серебряного горна. Джилл надела поверх шапки капюшон кольчуги, сверху еще шлем, приготовила щит и встала в колонну Родри. Когда звук горна долетел до них снова, она извлекла из ножен меч. Раздался скрип открывающихся ворот крепости Браслин. Основная колонна армии Родри во главе с Прайдиром двинулась вперед. Когда из ворот начали показываться всадники неприятеля, выстраиваясь в неровную линию для обороны, колонна стремглав бросилась в атаку. Над полем неслись боевые кличи, рой дротиков поднялся в воздух.

— Занять позицию! — скомандовал Родри своему отряду.

Люди окружили Джилл, держась от нее на расстоянии нескольких ярдов, оставив место для того, чтобы развернуться, когда начнется поединок. Она поднялась в стременах, окинув взглядом поле боя. Люди Корбина и Новека двигались верхом попарно, разгоняя толпу и прокладывая путь. Джилл увидела столпившихся вокруг Новека всадников. Прайдир сражался в центре этого скопища воинов.

— Двигаемся в сторону ворот! — прокричал Слигин.

Корбин выехал из ворот на черной лошади в сопровождении небольшого отряда. Родри дал своим ребятам команду «галопом вперед». Тут он разразился холодным дьявольским хохотом, идущим, казалось, прямо из времен Рассвета. Отряд галопом несся вперед и вклинился прямо в центр сражающейся толпы. Джилл ощутила себя листком, подхваченным ураганом. Когда они заходили флангом, орудуя мечами, то столкнулись лицом к лицу с воинами Корбина.

Впереди Джилл, словно одержимый, неистовствовал Родри, и она увидела, как в солнечном свете блеснул его поднятый кверху окровавленный меч. Он тяжело отбивался от двух всадников, в то время как Слигин пытался прорваться ему на помощь. Всадники работали мечами и проклинали все на свете, лошади вставали на дыбы когда люди предпринимали попытку продвинуться вперед. Хохот Родри сменился звериным рыком, и Джилл инстинктивно поняла, что он в смертельной опасности. Она рискнула подняться на стременах и увидела, что люди Корбина прорвали кольцо, окружавшее Родри, и расчищали проход своему господину. Корбин готовился к решающему броску, чтобы убить Родри, и только Джилл могла ему помешать.

В это мгновение Джилл словно обезумела. Кроваво-красный туман вспыхнул в мозгу, отчаянный вопль вырвался из ее уст, она не могла уже ни о чем думать. Джилл направила свою лошадь прямо к Родри. Она наносила мечом удары и хохотала как безумная. Человек на гнедом коне в изумлении повернулся к ней лицом. Джилл ударила — и удачно: всадник упал рядом с ней. Восход беспрекословно подчинялся, и Джилл ударила снова — в то место, где враг не был защищен щитом. Пока поверженный противник собирался нанести ответный удар, Джилл размахнулась и рубанула мечом по его левой щеке. С криком он заметался под копытами собственной лошади.

Напуганный происходящим, Восход взбрыкнул, и Джилл перелетела через него, прямо под ноги лошади Родри.

Недалеко впереди в толпе промелькнул украшенный серебром щит Корбина. Джилл мельком увидала его лицо — потное и оскаленное. Вот он замахнулся на Слигина. Слигин выронил меч и уцепился за седло, так что следующим ударом Корбин легко мог свалить его с лошади. Джилл вскочила на Восхода и бросилась на помощь, и как раз вовремя. Воспользовавшись замешательством противника, один из людей Слигина схватил его коня за поводья и побежал, спасая своего господина.

— Корбин! — прокричала Джилл. — Твоя Судьба пришла к тебе!

Он услышал ее — она поняла это по тому, как он вскинул голову и повернулся в ее сторону. Несмотря на то, что Джилл была вся покрыта пылью и потом, он, должно быть, понял, что перед ним девушка. Мгновение он оставался неподвижным. Заливаясь смехом, Джилл отражала удары, сыпавшиеся со всех сторон, и двигалась прямо на него. И тут он пришпорил своего коня и поскакал от нее, расталкивая своих людей. Один из них развернулся прямо перед Джилл, прикрывая его отступление.

— Трус! — прокричала Джилл и опять засмеялась.

Размахивая мечом, нанося тяжелые удары, едва успевая отбиваться, она преследовала всадника, вставшего на ее пути. Он помчался галопом, спасаясь бегством, так же как и его лорд. Восход перепрыгнул через очередную убитую лошадь, и они выбрались из толпы. В облаке пыли битва разгоралась по кругу. Здесь и там возникали стычки вокруг какого-нибудь лорда, по всему лугу рассредоточились сражающиеся пары. Те, кто был ранен, скакали куда придется. Черная лошадь быстрой рысью уносила Корбина.

— Ублюдок, — прошептала Джилл. — Восход, догоним его?

Гунтер бросился вперед так, будто сам преследовал жертву. Перепрыгивая через трупы, объезжая сражающихся, они мчались через поле, рискуя сломать себе шею на ухабах. Из-за шума сражения Корбин не мог слышать, как они приближались. Когда Восход сделал последний рывок, что-то помимо воли заставило Корбина оглянуться. Он ударил своего коня и в паническом ужасе черной стрелой понесся дальше.

— Стой! — крикнула Джилл. — Трус!

Восход тянулся как мог и старался удержать темп, но силы его были на исходе: вороной ускакал далеко вперед. Заплакав от злости, Джилл отпустила поводья. «Проклятый трус позорно сбежал с поля боя», — думала она. Вдруг вороной взвился на дыбы и тяжело рухнул на землю — стрела, пронзила его горло. Корбин едва успел отскочить, затем поднялся, озираясь в поисках меча. В приступе торжествующего хохота Джилл соскочила с коня и кинулась к нему. Ей показалось, что она заметила Калондериэля, скачущего ей на помощь. Корбин занял боевую позицию, держа наготове меч и щит. Покрытое пылью и потом, его лицо было мертвенно-бледным. Выкрикнув боевой клич, Джилл сделала обманный выпад. Корбин отбил ее удар мечом.

— Ну как, умею я драться или нет? — смеялась Джилл. — Ты должен умереть, Корбин. Надеюсь, тебе известно пророческое предсказание?

Джилл играючи отразила удар, нанесенный Корбином, и отпрыгнула в сторону. Кровь просочилась через кольчугу на его левой руке. Джилл увернулась и отразила ответный удар. С гримасой ненависти, Корбин раненой рукой бросил щит ей в голову. Джилл присела и скользнула вправо. Она нападала, парировала удары, маневрировала до тех пор, пока Корбин не оказался между ней и своей мертвой лошадью. Засуетившись, Корбин споткнулся, и Джилл нанесла легкий удар по лицу, словно поддразнивая противника. Кровь потекла по его щекам.

— За Родри! — Джилл сделала красивый выпад, произнося это имя, и изо всей силы нанесла удар в грудь, разрубив кольчугу.

Меч вошел глубоко между ребрами. Корбин упал на колени, на губах появилась кровавая пена. В тот же миг он умер у ее ног.

— Хорошо сыграно! — крикнул Калондериэль.

Все еще охваченная эйфорией поединка, Джилл обернулась в его сторону. Он осторожно наблюдал за ней, его кошачьи глаза излучали страх, и он держался на расстоянии от Джилл.

— Джилл, ты узнаешь меня?

— Калондериэль!

Она сделала шаг по направлению к нему и тут увидела призрак Корбина. Бледно-голубоватый, он сохранял очертания обнаженного тела Корбина и его лицо. Он парил над трупом, а взгляд словно был обращен на Джилл. Губы беззвучно шевелились, глаза были полны ужаса. Джилл громко закричала.

— Что случилось? — схватил ее за руку Калондериэль.

— Его призрак! Ты не видишь его?

— Что? Там ничего нет.

Корбин смотрел на нее с болью и упреком. По тому, как гримаса искажала его рот, можно было предположить, что он спрашивал ее о чем-то. Калондериэль взял ее за плечи и попытался увести прочь.

— Нам надо найти Адерина. Пойдем, Джилл.

Она вцепилась в Калондериэля и заплакала в его объятиях.

Бой был окончен. С мечом в руке Родри сновал по полю боя и отдавал приказы. Кто-то спешивался и уводил лошадей за собой, кто-то искал раненых среди оставшихся на земле. Прайдир и Эдар обсуждали итоги боя.

— Вы не видели Джилл? — крикнул им Родри.

— Калондериэль повел ее к лекарям, — сообщил Прайдир. — Корбин мертв, я сам видел.

— О, боги! Она ранена?! — Родри почувствовал, что слезы подступают к горлу. — И я сам подставил ее под меч Корбина! Под удар, который предназначался мне.

— Замолчи! — рассердился Эдар. — У тебя не было другого выбора. А Джилл на своих ногах покинула поле боя.

— Послушай, командующий, — произнес Прайдир. — Пойди взгляни на Корбина и тогда увидишь, что ты не прав. Там чувствуется рука не мальчика, но мужа… А уж тем более не девчонки.

Спешившись около тела Корбина, Родри понял, что Прайдир имел в виду. Клинок Джилл разрубил прочную кольчугу Корбина и пронзил его, как цыпленка.

— Прах и пепел! — прошептал Родри. — Это действительно ее работа?

— Я видел собственными глазами, иначе сам не поверил бы этому, — заметил Прайдир. — Она хохотала, когда шла на врага.

Родри нашел Джилл возле подводы Адерина. Старик осматривал раненых. Джилл сидела на земле, опершись спиной о фургон, и не мигая смотрела перед собой. Она ничего не сказала, когда Родри опустился перед ней на колени.

— Ты ранена?

— Нет, со мной все в порядке, — тихо произнесла Джилл. — Никто не владеет мечом так, чтобы ранить меня.

— Я могу тебе чем-то помочь?

— Не знаю. Я правда не знаю.

Это было все, чего удалось Родри добиться от нее. Еще не отошедший от ночного сражения, Адерин стоял в стороне и наблюдал, как слуги смывали кровь с тыльных ворот крепости. Он подошел к Джилл и взял ее за руку.

— Тебе нужен лекарь?

— Нет. — Джилл вырвала руку и прижала ее к груди. Она заговорила очень быстро: — Я видела его тень. Я имею в виду Корбина. Я убила его, а потом видела тень. Он был весь голубой и смотрел на меня…

Родри почувствовал озноб. Адерин невозмутимо пояснил:

— Это приступ боевой лихорадки. Я слышал, ты разрубила кольчугу Корбина. Разве ты могла бы сделать это сейчас, с холодным рассудком?

— Никогда, — ответила Джилл. — Трудно поверить, что я победила Корбина.

— Боевая лихорадка. Мне, правда, не совсем понятно, что это такое, видимо, какая-то чрезмерная пылкость в крови. Это придало тебе новые силы во время боя, необыкновенные силы. И еще тебе стали видны вещи, которые скрыты от обычных глаз.

— Так тень на самом деле была? — спросила Джилл. — Я думала, что схожу с ума.

— Не волнуйся. — Адерин осторожно подбирал каждое слово. — То, что ты назвала человеческой тенью, на самом деле его настоящая сущность — которая постоянно находится в теле и делает его живым и которая управляет мозгом и сознанием. То, что ты видела, это был сам Корбин, крайне удрученный тем, что он умер.

Джилл как будто собиралась сказать что-то, но внезапно вскочила и побежала, словно испуганная лошадка, огибая фургоны. Родри бросился было вслед, но Адерин схватил его за руку:

— Пусть идет. Ей надо побыть одной.

— Конечно, — сказал Родри. — Я слышал, что ты говорил Джилл, и это привело меня в ужас. Адерин, я сам становлюсь безумным во время боя, но я никогда не видел никакой тени.

— Ты не имеешь такого дара, Родри Майлвад. У Джилл есть склонность к двеомеру, запомни это. Она родом оттуда.

Родри вдруг испугался этого слабого истощенного старика. Он пробормотал что-то вроде извинения и поспешил прочь.

Одетая в кольчугу и утомленная битвой, Джилл не могла убежать далеко. Она миновала обоз фургонов и медленно спустилась к ручью. Она запуталась в длинной траве и, запыхавшись, опустилась на колени. Джилл бросилась на землю вниз лицом и раскинула руки, как будто могла обнять ее, нагретую за день солнцем, как свою мать. Дикий народец прыгал вокруг нее. Серый гном появился и перебирал своими длинными пальцами ее волосы. Наконец Джилл села и с опаской посмотрела на крепость: зеленое знамя было спущено. Возникло жуткое чувство: где-то там бродит тень Корбина, пытаясь проникнуть в свой дом. Ее чуть не вырвало.

— Я никогда больше не буду участвовать в войне, — проговорила она, обращаясь к гному.

В этот момент она поняла, что должна смыть с себя грязь сегодняшнего дня, весь ужас бойни, Она сбросила кольчугу, одежду и бросилась в неглубокий ручей. Серый гном уселся на траву и наблюдал за тем, как она мылась, черпая полными пригоршнями песок со дна ручья.

— Я хочу переодеться в чистую рубашку, — сказала Джилл, — она в моем седельном мешке.

Гном кивнул головой и исчез. Через некоторое время он вернулся, таща за собой рубашку. Она была ненамного чище, но зато не пахла потом и кровью других людей. Джилл оделась и свернула кольчугу. Она чистила свой меч, пока не убедилась в том, что на нем ни осталось ни одной капли крови. Потом просто сидела, ни о чем не думая, провожая этот долгий печальный день.

— Ты уже давно здесь, пора что-нибудь перекусить. — Дженантар наконец обнаружил пропавшую Джилл.

Джилл увидела, что солнце уже садится, и от крепости на лугу лежит темная длинная тень.

— Послушай, Джилл, — сказал Дженантар, — не стоит так убиваться. Корбин заслужил смерть.

— Это не из-за него, — ответила она. — Проклятье, я даже не знаю, что мне делать, я как будто потеряла себя.

Джилл положила кольчугу в фургон, потом пошла вместе с Дженантаром наверх, в крепость, где раненые уже были размещены в казарме Корбина и победители пили мед в его большом зале.

Прогулка по двору вызвала в ней необычное ощущение. Много дней это место было недосягаемым, как луна; а сейчас она была здесь и шла как завоеватель. Большой зал был полон людей. Джилл старалась оставаться незамеченной. Все же полусонные люди узнавали ее и поворачивались, с интересом глядя в ее сторону. Постепенно зал затих, и все смотрели на женщину-воина, победа которой над Корбином была предсказана двеомером. Сидевший во главе стола для знати Родри поднялся в приветствии.

— Сядь на мое место, Джилл, — предложил Родри.

Каждый человек, находившийся в зале, приободрился, когда она проходила мимо.

«Они скорее подумают, что я избранница богов, — подумала Джилл, — чем допустят, что я — обыкновенная женщина, которая просто умеет драться, как мужчина. Они считают меня отмеченной какими-то высшими силами…».

И все-таки честь, которую они оказывали ей, была обеспечена ее реальной победой. Она громко рассмеялась, опьяненная вниманием. Знать поднялась, и все поклонились ей, Родри налил ей бокал меда и поднес, словно паж.

— С бунтовщиками покончено, — торжественно объявил Родри. — Ты заслужила свою славу, серебряный кинжал.

Улыбаясь, Джилл подняла свой кубок за его здоровье.

— Спасибо, господин, за то, что взяли меня на это испытание. Я не посмела бы посмотреть Невину в глаза, если бы не сумела защитить вашу жизнь.

Испуганные и бледные слуги Корбина в страхе прислуживали на торжестве, подавая еду из кладовых павшего лорда. Знать с азартом обсуждала вопрос о том, как распорядится Ловиан землями Корбина и Новека.

Джилл пила мед и не интересовалась подробностями клановых притязаний. Она могла себе позволить думать о Родри, который был сейчас так близко от нее. Время от времени он смотрел на нее вожделеющим взглядом, выдававшим его с головой. Джилл было немножко стыдно за то, что она превратилась в девчонку, у которой на уме одни объятия. Но Джилл понимала, насколько он выше ее по положению. «Он только соблазнит меня, а потом бросит с ребенком», — рассуждала она.

Кроме того, ее отец изобьет ее за такие мысли. Однако что-то подсказывало ей и иное: она была победителем. Она рисковала своей жизнью из-за этого знатного лорда. Лошадь — это прекрасно, но почему, ради всех богов, она не может получить награду, которой просит ее душа? Она повернулась к Родри и улыбнулась ему. Она продолжала улыбаться до тех пор, пока он не сосредоточился исключительно на ней, посвящая ей каждый свой жест и каждый взгляд.

Наконец пир закончился. Джилл попросила лордов извинить ее и покинула зал вместе с Адерином. Она отвела его в палатку эльфов и убедилась в том, что он удобно расположился там, а затем пошла на свое место. Долго она лежала без сна, прислушиваясь, как люди возвращались на отдых. Когда лагерь наконец затих, она встала и выскользнула из палатки, не разбудив Адерина. Около палатки Родри она поколебалась, но лишь одно мгновение, перед тем как откинуть полог и войти. В темноте она услышала, как Родри заворочался, что-то бормоча. Она подошла к нему и села рядом.

— Джилл, — прошептал он, — что ты здесь делаешь?

— А как ты думаешь?

— Ты сошла с ума. Уходи, пока я не погубил нас обоих.

Она коснулась его щеки. Он еще пытался оставаться спокойным.

— Остановись, — прошептал Родри. — Я сделан из плоти и крови, а не из стали, моя девочка.

— И я тоже, Родри. Неужели мы не можем позволить себе только одну эту ночь?

Пока он искал что ответить, она стащила рубашку через голову и бросила ее на пол. Родри повернулся и взял ее за плечи, прижал к себе и поцеловал так жадно, что она перепугалась — просто потому, что он был намного сильнее ее. Его руки скользнули по ее обнаженной спине. Она почувствовала, что стала безвольной и слабой, как детская тряпичная кукла. Но когда он ласкал ее, и она ощутила дрожание его рук, в ней вспыхнуло желание. Она обняла его за шею, и он опустил ее на одеяла, покрывая поцелуями. А далеко отсюда, в крепости Гвербин, проснулся Невин — и улыбнулся, догадываясь о том, что происходит.

— Ах, глупцы! — произнес он в темноте. — Я надеюсь, у них хватит ума хотя бы на то, чтобы скрыть это от Каллина.

ЭЛДИС, 1062

Способен ли кузнец подковать коня без гвоздей? Сошьет ли портной рубаху без ниток? Точно так же и честь удерживает королевство в единстве, заставляя человека подчиняться высшим и быть милостивым к нижестоящим. Без чести королевство распадется на части, и никто не покорится даже самому королю, и не даст краюхи хлеба голодному младенцу. Стало быть, любой человек благородного рождения обязан чтить своего сюзерена, тщательно блюдя этикет и принятые при дворе законы…

Принц Маэлв Геаэсский «О Знати», 802 год

— Итак, Джилл прикончила Корбина, — сказала Ловиан. — Боги! Разве могла я такое предположить?

— А я всегда верил в нее, — произнес Невин. — У нее есть скрытые возможности, о которых даже она не подозревает.

— Загадочное замечание.

— И таким останется. Прошу меня извинить.

Ловиан улыбнулась ему не без досады. Они сидели в небольшом садике позади пристроенных башен крепости Гвербин. Последние красные розы алели на фоне унылых серых стен.

— Твой друг с запада приедет сюда? — спросила Ловиан.

— Нет. Я надеялся, что он приедет, на случай, если Райсу нужны будут показания, что Лослейн — убийца. Но они все — и он, и жители западных земель — хотят побыстрее вернуться в свои края.

— Они очень забавные, эти жители Запада. И странно, что многие люди относятся к ним с предубеждением. Я всегда находила их близкими нам по духу, не настолько, правда, чтобы уехать с ними, но все же в чем-то родственными.

Хотя она говорила об этом как-то рассеянно, у Невина возникло сомнение, уже посещавшее его в прошлом.

— Ловва, — сказал он, — я хочу спросить тебя кое о чем, но боюсь обидеть…

— Спрашивай. Хотя я могу и не ответить.

— Договорились. Тингир — действительно отец Родри?

Ловиан склонила голову набок и лукаво посмотрела на него. Несмотря на то, что в ее волосах уже блестела седина и на лице играли морщинки, Невин, глядя на нее, ясно представил себе, какой красивой она была двадцать лет назад.

— Нет. Родри не его сын, ты прав, — сказала Ловиан. — Даже Медилла и Даниан не знают об этом.

— Я сохраню твою тайну. Обещаю. Тогда где же ты могла встретиться с жителем западных земель?

— Ого, у тебя острый глаз, мой друг. Это случилось прямо здесь, в крепости Гвербин, когда мой брат был тирином. — Ловиан отвернулась, улыбка сползла с ее лица.

— Это было как раз тем летом, когда Тингир завел себе любовницу. Я была еще молодой и смотрела на вещи со всей страстью молодости. Мысль о том, что во времена Рассвета у него был бы целый табун содержанок, была очень плохим утешением, поэтому я обиделась и уехала к брату. Я помню, как сидела вот в этом самом саду и плакала оттого, что моя гордость задета. Затем, как это тогда было принято, прибыли жители западных земель, чтобы заплатить тирину дань лошадьми. Вместе с ними был бард, прекраснее которого я никого не встречала, и особенно красивыми были его глаза. — Она помолчала, и улыбка осветила ее лицо. — Мне нужна была поддержка, и я нашла ее. Ты осуждаешь меня?

— Нет, разумеется. Да и ты, похоже, не испытываешь раскаяния.

— Ты прав, я чувствую скорее удовлетворение, чем стыд. — Ловиан откинула голову назад, совсем как молодая девушка. — И тогда мой бард сумел убедить меня, что не Тингира я любила, а ту власть, которая у меня была, мы провели вместе пару чудных недель. А когда я вернулась домой, то показала этой распутнице Линнед, кто в доме хозяйка! И все же я здорово тревожилась, пока не наступило время родов. Когда Родри приложили к моей груди, первое, на что я посмотрела, — это уши.

— Могу себе представить. — Невин позволил себе улыбнуться. — Ты не собираешься рассказать Родри правду?

— Никогда. И дело не в моей запятнанной репутации а просто в том, что каждый в Элдисе должен верить, что Родри — Майлвад. Иначе он никогда не сможет править в Дан Гвербине. Я сомневаюсь в том, что мой слишком честный сын сможет хранить эту тайну.

— Я тоже. Мальчик действительно очень искренний. Спасибо тебе за то, что рассказала мне правду. Это помогло мне разгадать одну мучившую меня загадку. Адерин что-то говорил о крови эльфов в клане Майлвадов. Но он объяснял это тем, что наследственность может проявиться в каком-нибудь одном поколении. Мне это казалось очень неестественным.

— Согласна, — заметила Ловиан, а затем решительно изменила тему разговора. Стало ясно, что она не хочет больше обсуждать этот вопрос. — Интересно, когда Райс приедет сюда? Нам надо согласовать, как распорядиться землями после этого мятежа. Я полагаю, он уже подготовил несколько язвительных замечаний по поводу победы брата. Ты не представляешь себе, как это тяжело для женщины — иметь двух сыновей, которые ненавидят друг друга. Невин, ты не знаешь, почему Райс так не любит Родри?

— Не знаю. Если бы знал, то постарался бы положить этому конец.

На этот раз Невин не просто отделался от Ловиан загадочным замечанием. Много лет он размышлял об этом — и сделал вывод о том, что ненависть Райса была лишь звеном в запутанной цепи Судьбы, которая связывала Невина и Родри. В какой-то точке Райс и Родри должны будут разрешить этот вопрос — если не в этой жизни, то в следующей, но это будет уже не его заботой.

Сегодня он должен был позаботиться и о других людях. Невин отправился в комнату Каллина. Он нашел серебряного кинжала одетым и не в постели: тот сидел на расписном сундуке у окна. Его левая рука еще не рассталась с повязкой. Каллин был бледным и так похудел, что вокруг его глаз залегли черные круги, но настроение у него было хорошее.

— Как ты думаешь, когда эта проклятая рука заживет? — спросил он.

— Я не знаю. Надо подождать, пока снимем шину, у тебя чистый перелом, и сначала ты был слишком слаб, чтобы двигать рукой, поэтому у меня есть надежда на благоприятный исход.

— Ну, по крайней мере, это не та рука, в которой я держу меч.

— Ты все еще думаешь о Родри?

— Не глупи, травник. — Каллин посмотрел в окно, — Джилл жива — и на этом точка. А мне надо окрепнуть перед дальней дорогой, чтобы заработать себе на пропитание.

Невин почувствовал острую боль сочувствия к своему давнему врагу, вся жизнь которого зависела от того, как он умеет владеть мечом и щитом. Сломанную кость очень трудно восстанавливать, даже для него, Невина, с его опытом и знаниями, потому что никакие повязки и дощечки, даже скрепленные клеем из заячьих шкурок, не могли надежно удержать руку в неподвижности…

— Ну, у тебя впереди, по крайней мере, еще целая зима. Родри обязательно приютит тебя до весны.

— Правду говоришь. Наш молодой лорд оказывает мне слишком большие почести. Ты тоже здесь останешься?

— Да, непременно.

Невину хотелось добавить: «Еще бы, будь я неладен!» Он знал, что будет нужен здесь.

Скоро суровая зима Элдиса запрет здесь всех вместе, а он очень сомневался в том, что Джилл и Родри сумеют скрыть свою любовь. Кроме того, в них все жила память о тех страстях, которые они питали друг к другу жизнь за жизнью, и теперь эти чувства всплыли вновь, они просто возродили их, хотя думали, что породили заново. Даже если Каллин не сможет держать щит, он все равно будет опасен в поединке, тем более что по суровым законам Элдиса отец вправе убить человека, который обесчестил его дочь.

Армия оставалась в крепости Браслин несколько дней — чтобы похоронить убитых и дать раненым отдохнуть перед длинной дорогой домой. Джилл понравилось, что Родри, несмотря ни на что, приказал похоронить Лослейна в отдельной могиле, вместо того чтобы закопать его вместе с другими повстанцами. Но тогда все, что делал Родри, нравилось ей, как будто он был богом, спустившимся с небес погулять среди смертных. Воспоминания о ночи, проведенной в его объятиях, часто посещали ее. Но они не могли утолить ее любовный голод, наоборот, они приводили к худшему — как будто добавляли масла в огонь. Джилл выполняла свое обещание и старалась избегать Родри. Ее пугала сама мысль: что, если узнает отец?

Наконец настало то утро, когда они должны были возвращаться в Дан Гвербин. Оседлав коня, Джилл пошла попрощаться с Адерином и эльфами, которые спешили в свои края, радуясь, что скоро покинут чужие земли.

— Послушай, Джилл, — предложил Калондериэль, — если когда-нибудь тебе надоест Элдис, езжай на запад и найди там нас. Дикий народец покажет тебе дорогу.

— Спасибо, — ответила Джилл. — И правда, я была бы рада увидеть вас всех снова.

— Может быть, когда-нибудь так оно и случится, — улыбнулся Адерин. — Ну а если нет — вспоминай обо мне время от времени, и я буду делать то же самое.

Когда они сели на коней, Джилл почувствовала, что слезы текут по ее щекам. Она никогда еще не встречала людей, которые бы так быстро и так безоглядно понравились ей.

«Когда-нибудь я поеду на запад, — подумала она, — когда-нибудь…»

Все же на сердце у нее затаился холодок: она знала, что это «когда-нибудь» может никогда не наступить. Она подождала на краю лагеря, пока они совсем скроются из вида, и вернулась назад, заняв свое место в колонне, где ее давно ожидал Родри.

В тот день, когда армия-победительница вернулась в Дан Гвербин, Каллин сидел возле окна, из которого ему хорошо были видны двор и ворота. День был ненастным.

Бесконечно моросил дождь. Двор был чистым и блестел, как поверхность металла. Из окна дул холодный ветер, но Каллин не отходил прочь, пока не увидел наконец, как они въехали — люди, завернутые в шерстяные плащи. В голове колонны он увидел Джилл, ехавшую на золотом разукрашенном западном гунтере. Облегченно вздохнув и безотчетно улыбаясь, Каллин оперся о подоконник и наблюдал за тем, как она спешилась, бросив поводья слуге, и опрометью бросилась к башне. Каллин закрыл деревянные ставни, не сомневаясь в том, что она бежала, чтобы увидеться с ним. Через несколько минут она открыла дверь и остановилась в дверном проеме, переводя дыхание.

— Себя не жалеешь! Разве можно так скакать по лестнице.. — вместо приветствия проворчал взволнованный Каллин.

— Ты, кажется, готов меня отшлепать за плохое поведение?! — в тон ему ответила Джилл.

Каллин рассмеялся и протянул к ней свою здоровую руку.

— Я еще слишком слаб для того, чтобы драться. И мне вовсе не хочется этого делать. Я так рад видеть тебя живой…

Она села рядом с ним. Каллин крепко обнял дочь, несмотря на то, что это отдавалось болью в ране. Он поцеловал ее в лоб. Джилл улыбнулась ему лучезарной улыбкой.

— У твоего старого отца болит голова все эти дни, моя дорогая, — сказал Каллин. — Так моя девочка получила вознаграждение за подвиги? Я видел лошадку, на которой ты приехала. Это что, подарок командующего?

— Угадал, — улыбнулась ему Джилл. — И после боя я сидела за ужином во главе стола для знати.

— Теперь послушай меня, моя маленькая чертовка. — Каллин нежно прижал ее к себе, — Я предупреждаю тебя, что если ты еще хоть раз заикнешься о поездке на войну, я поколочу тебя так, что ты не сможешь сидеть на своем роскошном коне.

— Не о чем волноваться, отец. — Ее улыбки как не бывало. — Это, конечно, очень приятно — сидеть вот так рядом с тобой и рассказывать о своей победе, но я не хочу больше воевать!

— Ну и хорошо. Я полагаю, ты все увидела и сделала выводы. Это не для девочек. Но ты, правда, слишком походишь на меня, чтобы выбрать себе другой путь.

Она засмеялась. Каллин наклонился, чтобы поцеловать ее, и увидел Невина. Он стоял в дверях и наблюдал за ними со странным, испуганным выражением лица. Он отпрянул от Джилл. Пристальный взгляд старика позволил ему, как в зеркале, увидеть безобразную действительность, которую он пытался скрыть от себя до сих пор.

— Как поживаешь? — как ни в чем не бывало спросил Невин. — Командующий хочет увидеться с тобой, но я сначала должен убедиться в том, что ты в порядке.

— Я чувствую себя хорошо, — глухо ответил Каллин.

— Правда? — Невин поднял брови. — Ты выглядишь бледным.

— У меня все хорошо, — прорычал Каллин. — Джилл, оставь нас!

— Отец! Какие у вас секреты от меня?

— Я сказал, уйди.

Она поднялась и выскользнула из комнаты, как побитая собака. Каллин знал, что теперь она обидится, и расстроился из-за этого. Он боялся смотреть на Невина.

— Ты сам знаешь, — сказал Невин. — Участвовать в сражении и смотреть на него со стороны — это не одно и то же.

Каллин почувствовал, что стыд охватил его, как будто его окатили холодной водой. Невин не сказал больше ни слова. Каллин прислонился к ставням спиной и почувствовал, что дрожит. «Как только станет лучше, — сказал он себе, — я уеду и оставлю Джилл под присмотром Ловиан. Мне будет горько без девочки, но это — лучший выход». Он знал, что сможет сделать это ради нее, когда придет время. И если ему суждено умереть в следующем сражении где-то далеко от Элдиса, то она даже не узнает о том, что он мертв.

— Каллин, — вдруг окликнул Родри. Тот, вздрогнув, поднял глаза. Он даже не заметил, что лорд здесь. — Как ты себя чувствуешь? Может, мне зайти в другой раз?

— Нет, все хорошо, господин. Будьте моим гостем.

Родри никогда не выглядел более похожим на лорда, чем в это утро. На нем была чистая белая рубашка, украшенная красными львами, и накидка, перекинутая через плечо и прихваченная с одной стороны драгоценной крупной брошью. Его рука лежала на рукоятке меча прекрасной работы. Но Каллин вдруг почувствовал, что думает о нем как о мальчике и что он единственный, кого Калин мог бы полюбить как сына. Ему было жаль расставаться с Родри.

— Ты сможешь простить меня за то, что я взял Джилл на войну? — спросил Родри. — Меня мучили угрызения совести из-за того, что я позволил девушке драться.

— А кто ты такой, чтобы спорить с двеомером? Ты знаешь, мой господин, Джилл всегда мечтала о боевых подвигах. Не удивительно, что она ухватилась за этот случай. Она всегда добивалась того, что хотела…

— Что правда, то правда, — Родри отвел взгляд. — Но ты-то наверняка осуждал меня из-за Джилл? Это не дает мне покоя.

— Послушай, парень. Зачем знатному лорду знать, что думает о нем такой негодяй, как я?

— Какое мне дело до того, чем ты занимался раньше? Я хочу предложить тебе место в моем отряде. Ты будешь моим капитаном. Мои парни почтут за честь служить под твоим началом.

— Спасибо, Родри, но я не могу принять это предложение!

— Почему?

— Я… хм… это просто невозможно.

— Чепуха! Даже Слигин одобрил мою идею. Ты не беспокойся, мои подданные не будут косо смотреть на тебя.

Каллин открыл было рот, но не произнес ни слова. Он решил уехать, но не хотел ничего объяснять Родри.

— Проклятье, Каллин, ты и вправду отказываешься?

— Да, господин.

— Ничего не понимаю. Ну не на колени же нам вставать перед тобой! Послушай, ты прямо побелел! Тебе плохо, мой капитан?

Родри помог ему лечь на кровать. Каллин лежал и не мигая смотрел в потолок. Родри вернул ему честь и достоинство, которых он, казалось, лишился навсегда. Но он всегда будет бояться, что недостоин этого.

«Моя маленькая Джилл! — горевал он. — Как я смогу оставить тебя?»

Он уткнулся лицом в подушку и заплакал — впервые с тех пор, как похоронил ее мать. И в этот раз он плакал так же горько и безутешно.

После того как Каллин выгнал Джилл из комнаты, она, рассерженная, спустилась в большой зал. Но когда она узнала, что к отцу отправился Родри, то порадовалась за себя. Ей не хотелось бы присутствовать при их встрече.

Отряд приводил в порядок лошадей, знать совещалась с тириной в приемной Слигина. В зале никого не было, за исключением служанок, суетившихся возле стогов с мокрыми тряпками. Джилл взяла кружку с элем и подошла к камину, где горел торф. Через несколько минут по лестнице спустился Родри и направился к ней. Ей нравилось наблюдать за тем, как он передвигался с грациозностью молодой пантеры. Он поклонился ей и окинул таким взглядом, что было ясно: он помнил ночь, проведенную вместе.

— Я только что говорил с твоим отцом, — сообщил Родри. — Я назначил его капитаном моего отряда.

— Ты сделал это для того, чтобы удержать меня здесь?

— Нет, мне нужен настоящий командир.

— Тогда я от всей души благодарю тебя, господин.

— Мне больно слышать, что ты называешь меня господином. — Родри опустил глаза и ковырял пол носком сапога. — Но я помню наш уговор — одна ночь, и все.

— Вот и хорошо.

Однако когда они посмотрели друг на друга, Джилл захотелось прижаться к нему и поцеловать, и забыть этот дурацкий уговор.

— Мать хочет предложить тебе место в своей свите, — тихо сказал Родри.

— Может быть, ты предложишь мне место в своем отряде?

— Ты этого хочешь? Пусть так и будет.

— Я не хочу. Я только хотела услышать, что ты ответишь.

— Я сделаю для тебя все, что ты захочешь, если смогу. Джилл, я бы женился на тебе, если бы они мне позволили. Поверь, я не лгу.

— Знаю. И я бы вышла за тебя замуж, если бы могла.

Глаза Родри наполнились слезами.

Он совсем как эльф, подумала Джилл, но почувствовала, что и сама начала плакать. Он раздраженно вытер глаза рукавом рубашки и отвернулся.

— Видят боги, я очень уважаю твоего отца, — сказал Родри. — Ну почему все так нелепо устроено?

И он вышел из зала, хлопнув дверью. В это мгновение Джилл захотелось уехать одной и стать настоящим серебряным кинжалом, но она знала, что разумнее было принять предложение Ловиан. Ее длинная дорога подошла к концу здесь, в крепости Гвербин, где она будет жить рядом с Родри, но в то же время в недосягаемой дали от него.

Джилл вспомнила об отце. Она наполнила кружку элем и прихватила ее с собой наверх. Когда она вошла в комнату, Каллин лежал на кровати, и что-то в его глазах выдавало недавние слезы. Ей показалось, что она поняла, в чем дело. Конечно, предложение Родри много значило для него.

— Этот эль для твоего больного отца? — спросил Каллин и поспешил улыбнуться. — Спасибо.

— Лорд Родри сказал мне о твоем назначении. — Джилл подала ему кружку. — Это очень приятно. Теперь все узнали, что ты человек чести.

Каллин вздрогнул.

— Рана беспокоит?

— Немного. Эль поможет.

Джилл присела на край кровати и смотрела, как он пьет. Никогда не любила она его сильнее, чем сегодня, когда наконец его боевая слава была оценена по заслугам.

Днем Ловиан вызвала Джилл в женский зал. Он занимал второй этаж одной из боковых башен и был довольно просторным, и это означало, что лорд Дан Гвербина мог содержать женскую половину в роскоши. Здесь же находились спальни служанок Ловиан и большая полукруглая комната, украшенная коврами, маленькими столиками, резными и мягкими стульями. Ловиан тепло встретила Джилл и предложила ей стул. Медилла поднесла и блюдо с медовыми абрикосами, Даниан налила кубок белого вина.

— Должна признаться, никогда не думала, что буду благодарить девушку за спасение моего сына. Но я признательна тебе всем сердцем.

— Ваша милость очень гостеприимны. И вы предложили мне больше, чем я заслуживаю.

— Ерунда, — сказала Ловиан с ободряющей улыбкой. — Тебе надо побольше узнать о жизни при дворе. Но я уверена, что ты успешно с этим справишься. Первое, что мы должны сделать, — это сшить тебе несколько платьев.

Джилл показалось, что они все засмеялись над ней, и она смутилась.

— Послушай, — поддержала Даниан свою госпожу. — Ты не можешь ходить все время одетая как мальчишка.

— Кроме того, — вмешалась Медилла, — ты ведь хорошенькая. Когда у тебя отрастут волосы, парни будут кружить вокруг тебя, как пчелы вокруг розового куста.

Джилл недоуменно уставилась на нее.

— Девочка, — забеспокоилась Ловиан. — Что-нибудь произошло?

— О, ваша милость, я не хочу показаться неучтивой, но разве вы не помните, что я убила двух человек?

Они все затихли, будто окаменели. Именно в этот момент Джилл осознала, что один выигранный бой выделил ее среди всех остальных женщин. Даже могущественной Ловиан было неведомо то, что узнала она, ставя на карту свою жизнь и выиграв пари.

— Я все помню, — сказала наконец Ловиан. — Но я думала, что ты захочешь оставить это в прошлом.

— Хочу, ваша милость, но не могу, это не так уж легко, — Джилл почувствовала себя неловко. — Я не хотела оскорбить вас, правда, не хотела.

— Конечно, дитя, — сказала Ловиан. — Действительно, болтовня о парнях и нарядах может показаться тебе неуместной. Но это очень занятно. Кстати, ты уже думаешь о замужестве?

— Нет, ваша милость. Кто возьмет меня замуж без приданого? Разве что какой-нибудь трактирщик?

— Правду говоришь. Но теперь все будет иначе. — Ловиан дружелюбно улыбнулась ей. — Твоя красота и мое покровительство — хорошее приданое для любой девушки. Сейчас много преуспевающих молодых купцов, которые хотели бы иметь такую жену, как ты. И к тому же многие безземельные лорды знатного происхождения мечтали бы получить мое покровительство. Ты могла бы стать первой женщиной, получившей титул благодаря своей красоте.

— Но если ты не хочешь выходить замуж, — вмешалась Даниан, — никто не принудит тебя к этому, как бывает с большинством девушек.

— Спасибо. Но это все так неожиданно. Я прямо не знаю, что и думать.

— Естественно, — сказала Ловиан. — Это дело серьезное.

Хотя все они улыбались, Джилл, понимала, что они смотрели на нее по меньшей мере как на больную, которая нуждается в уходе, чтобы выздороветь. Она чувствовала себя словно ястреб, который может парить в поднебесье, но был пойман, и теперь вынужден исполнять волю сокольничего.

Ловиан практически приказала ей — и Джилл согласилась надеть женскую одежду к обеду. Медилла и Даниан были довольны, как будто обрели дочь, и с удовольствием суетились вокруг нее.

Джилл приняла ванну с ароматным мылом, растерлась махровым полотенцем и даже согласилась, чтобы Медилла причесала ей волосы. Она надела сначала узкое белое платье с рукавами, а сверху — голубое, украшенное складками, собранными на плечах.

Нижняя часть ее наряда состояла из юбки в складку, со специальными карманами для столового ножа и носового платка. Медилла предложила ей маленький, украшенный драгоценными камнями кинжал, но Джилл настояла на том, что возьмет свой собственный. Джилл сделала несколько шагов и чуть не упала, споткнувшись, — нижнее платье было слишком узким для ее обычной размашистой походки.

— Бедная Джилл, — посочувствовала ей Ловиан. — Ну ничего, скоро привыкнешь.

Чередуя мелкие шажки с попытками удержаться на ногах и не споткнуться, Джилл спустилась в большой зал. Ловиан уже сидела во главе стола. Все знатные сторонники Родри были здесь, исключая, конечно, раненого Слигина. Все ожидали окончательного решения Родри относительно военных действий. Лорды при их появлении встали и рассеянно поклонились женщинам из свиты ее милости. Вдруг Эдар разразился громким смехом:

— Клянусь, я не узнал тебя.

— Я сама себя не узнаю, господин, — ответила Джилл. Она заняла место в конце стола между Медиллой и Даниан.

Все ожидали Родри, но он не появлялся. Наконец раздраженная Ловиан приказала подавать еду без него. Джилл должна была строго следить за своими манерами и постоянно помнить о своем новом платье. Она копировала Медиллу и Даниан — ела только кончиками пальцев, вытирая их носовым платком, то и дело доставая его из кармана юбки.

Обед уже почти закончился, когда к столу подошел паж и доложил о том, что лорд Кинван, первым перешедший на сторону Корбина, пришел просить о мире. Как было заведено, он пришел один и без оружия, даже без столового кинжала на ремне. Он преклонил колени перед Ловиан, как простой всадник. Ловиан холодно взглянула на него. В переполненном зале воцарилась тишина. Все подались вперед: Эдар с презрительной усмешкой, остальные — безучастно.

— Я пришел просить вашего прощения, — произнес Кинван дрожащим от стыда голосом. — Я сожалею, что поднял меч в мятеже против вас.

— То, о чем ты меня просишь — серьезное дело, — сказала Ловиан. — Какое возмещение ты можешь предложить?

— Двадцать лошадей — за смерть Даумира и всех остальных. И мой сын будет жить в твоей крепости в качестве заложника.

Хотя Джилл такая сделка показалась оскорбительной Ловиан кивнула в знак согласия.

— Если гвербрета устроят эти условия, — сказала она, — то я приму их без обсуждения. Ты проголодался после столь долгой дороги. Садись с моими людьми, слуга принесет тебе поесть.

Кинван вздрогнул, но, демонстрируя свою покорность, занял место в конце стола для всадников. Они все игнорировали его и смотрели как на пустое место. Когда болтовня за столами возобновилась, Джилл наклонилась к Даниан и спросила шепотом:

— Почему наша госпожа так легко его простила?

— Он беден, и для того, чтобы заплатить компенсацию, ему придется взять в долг у каждого кузена. А если наша госпожа не сделает его клан своим должником, в один прекрасный день они могут организовать новое восстание.

— Кроме того, — вмешалась Медилла, — она притворилась доброй и великодушной, и это его пристыдило, даже хуже, чем потеря денег…

Они понимающе кивнули друг дружке, а Джилл поняла, что они должны стать для нее наставницами в этом новом мире, где интриги были испытанным оружием, опаснее тысячи мечей.

Как только появилась возможность выйти из-за стола, Джилл пошла проведать своего отца. Еще в коридоре она услышала смех, доносившийся из его комнаты. Оказалось, что Родри обедал вместе с Каллином. Увидев их вдвоем, Джилл замерла. Свет фонаря ослепил ее, и она остановилась на пороге.

— Боже мой! — воскликнул Каллин. — Неужели эта прекрасная леди — несчастное дитя серебряною кинжала?

—  Отец, перестань, — сказала Джилл, мельком взглянув на Родри. — Я оставлю вас беседовать с вашим капитаном, господин.

И Джилл поспешно закрыла за собой дверь. Только теперь она поняла, как перепугалась, увидев их вместе. Ей почему-то показалось, что Родри и Каллин, как заговорщики, что-то затевают против нее.

Семь дней прошло без единого слова от гвербрета Райса, который должен был утвердить наказание, которое Ловиан определит своим лордам-изменникам. Родри был в ярости, расценивая эту задержку как пощечину. Второй постоянной мукой для него было присутствие Джилл. Он просто не мог не думать о ней, а видеть ее было для него еще мучительнее. Он сразу вспоминал о ночи, проведенной вместе. Впервые у него появилась женщина, равная ему в постели… и он тут же ее потерял! Он старался уединиться, выезжая на длительные прогулки верхом, или просто слонялся по двору.

Во время одной из таких бесцельных прогулок он встретил Каллина. Его левая рука была еще в шине, но, несмотря на это, он упражнялся с легким деревянным мечом. Его противником был кто-то из мальчишек. Двигаясь медленно, будто в ритуальном танце, Каллин делал выпады и отклонялся назад, при этом так сосредоточенно описывая восьмерку острием своего меча, что все это напоминало больше колдовские пассы. Наконец он заметил Родри, остановился и поклонился ему.

— Как рука, заживает? — спросил Родри.

— Все не так уж плохо, мой господин. Травник сказал, что, может быть, завтра снимем повязку. — Каллин протянул Родри второй деревянный меч. — Пробовал когда-нибудь тренироваться с мечом, только медленно?

— Нет, — Родри взял меч. — Выглядит как игра.

Чтобы условия были равными, Родри спрятал левую руку за спину. Сражение сначала выглядело как пародия на поединок: оба двигались будто в трансе. Это было довольно трудно — сражаться в замедленном темпе. Родри никогда так хорошо не чувствовал каждое свое движение, когда нападал, и каждое движение противника, когда отбивался.

В конце концов он все же отвлекся, и Каллин воспользовался этим, уколов его тупым кончиком меча.

— Прах и пепел! — сказал Родри. — Победа за тобой.

Каллин улыбнулся и поприветствовал его своим деревянным мечом. Неожиданно Родри ощутил беспокойство: деревянное это лезвие или нет, но оно опасно, потому что находится в руке Каллина из Кермора.

— Что-нибудь случилось, мой господин?

— Я думаю, достаточно для первого раза.

— Да, пожалуй. Не хочется сознаваться, но я устал. Вот подождите, наберусь сил…

Снова Родри почувствовал, что вздрогнул, как будто Каллин предупреждал его об опасности.

Может быть, тот заметил, как Родри смотрел на Джилл? Вполне возможно. Родри хотел сказать что-нибудь успокаивающее, как-нибудь правдоподобно соврать — чтобы Каллин поверил, но у него хватило благоразумия, не упоминать имени Джилл в присутствии ее отца.

— Кажется, дела налаживаются, — улыбнулся Невин. — Я доволен.

Каллин обрадовался, потому что сломанная рука казалась ему никуда не годной: бледная, сморщенная, худая.

— Перелом сросся ровно, — продолжал старик. — Ты сможешь держать щит, если будешь аккуратно с ним обращаться. Надо пощадить ее некоторое время.

— Спасибо за заботу обо мне, дружище.

— Я рад за тебя. — Невин остановился, задумавшись. — Очень рад.

Теперь, когда раны были полностью залечены, подошло время официально приступить к службе. Этой ночью все собрались в большом зале крепости. Каллин опустился на колени у ног Родри. Момент был очень торжественным. Родри наклонился, сидя в кресле, и взял обе руки Каллина в свои ладони. В мерцающем свете факелов Каллин видел, как волновался молодой лорд.

— И ты будешь служить мне честно всю твою жизнь? — спросил Родри.

— Я буду сражаться за тебя и умру вместе с тобой, если понадобится.

— Пусть любой бард в королевстве высмеет и опозорит меня, если я когда-нибудь обойдусь с тобой несправедливо. — Родри взял гребень у стоявшего в ожидании пажа и совершил им ритуальный жест, проведя по волосам. Каллина. Это означало, что договор заключен.

Когда Каллин поднялся под приветственные возгласы всадников отряда, он почувствовал себя свободным, несмотря на то, что связал себя такими обязательствами.

Теперь Каллин официально был капитаном отряда тирина.

Он переселился в казарму, но у него была своя комната, расположенная над столовой, с кроватью и сундуком для одежды и, что было самой большой роскошью — с собственным камином.

Амир принес его седельные мешки и подстилку, а паж — охапку дров. Оба двигались осторожно, заискивая перед человеком, который мог наказать их, если бы посчитал нужным.

Каллин повесил на стену свой новый щит, украшенный гербом с изображением красного льва, и решил, что он уже вполне обустроился на новом месте.

— Ну хорошо, ребята, — произнес Каллин. — Давайте поскорее выведем лошадей. Мне не терпится посмотреть, как хорошо вы сидите в седле.

Оба всадника улыбнулись в ответ.

— Капитан? — обратился к нему Амир. — Вы скоро начнете искать новых людей в отряд?

— Да. У нас большие потери.

Это было действительно так, потому что из пятидесяти человек, которые были у Родри в крепости Каннобайн, осталось только семнадцать, а из пятидесяти человек из крепости Гвербин — тридцать два. Однако Каллин знал, что довольно скоро начнут приходить молодые люди, чтобы получить место в отряде. Их не пугает, что места освободились в результате кровавых потерь. Они придут, невзирая на такой печальный факт. Придут, потому что будут иметь шанс прославиться, и потому что смогут освободиться от нудной работы на фермах родителей или в ремесленной мастерской. В первый же день трое копьеносцев из Каннобайна спросили его, могут ли они вступить в отряд.

— По крайней мере, вы умеете воевать, — ответил Каллин. — Я доложу о вас лорду Родри.

Родри не оказалось в большом зале, и паж не имел понятия, где он мог быть. Каллин обыскал двор, и наконец, проходя мимо складского навеса, он услышал голос Родри и женский смех. Джилл!.. Каллин решил укрыться за деревьями и замереть. «Каким я был дураком, приняв предложение Родри! Джилл такая красивая девочка, а у Родри уже растет ребенок на стороне, разве не так?» Ему было плохо слышно, о чем они говорили, — он осторожно двигался вокруг навеса, пока не увидел их, остановившись между поленницей и крепостной стеной. Они находились от него на приличном расстоянии и были так поглощены друг другом, что вовсе не интересовались, что происходит вокруг.

Рука Каллина сама собой схватилась за рукоять меча, но он отдернул ее.

«Я дал торжественную клятву Родри… Надо сначала поговорить с Джилл!» Он повернулся и пошел прочь. Навстречу ему попался Невин.

— Ты не ко мне? — спросил Каллин.

— Нет ищу Джилл. Она нужна ее милости.

— Она там, — Каллин показал направление большим пальцем. — Разговаривает с Родри.

Невин, прищурив глаза, смотрел в лицо Каллина. Тот не отвел взгляда. Но Невин слишком хорошо знал, что таится за напускным спокойствием любящего отца, и Каллин заторопился:

— Скажешь лорду, что я хочу поговорить с ним, хорошо, — и ушел, оставив Невина со своими мыслями.

Каллин выбирал себе оружие в куче кольчуг и запасных мечей, когда Родри окликнул его:

— Ты, говорят, искал меня?

— Да, трое из каннобайнских копьеносцев хотят вступить в твой отряд. Они, по крайней мере, умеют владеть мечом, — пояснил Каллин.

— Проверь их, и если ты решишь, что они подходят, я их обязательно возьму. В принципе, ты можешь делать это самостоятельно. Я абсолютно доверяю тебе.

— Благодарю.

Они просто посмотрели друг на друга, но это мгновение показалось обоим мучительно долгим. Каллин никогда не анализировал своих чувств и не проявлял их открыто, поэтому он чувствовал себя не в своей тарелке. Почему он одновременно и восхищался Родри и ненавидел его? Ясно, что из-за Джилл, но не только же из-за нее. Он просто не мог этого понять. Его пугало их отчуждение, которое становилось с каждым днем очевиднее, потому что Родри становился все более беспокойным.

— Каллин, — сказал Родри. — Ты знаешь, я уважаю тебя.

— Да, господин, и я ценю это.

— Тогда скажи мне откровенно, я сделал что-нибудь, что огорчает тебя?

Что-нибудь? Каллин почувствовал присутствие Джилл так осязаемо, как будто она появилась только что в дверном проеме.

— Ну, не бойся, — продолжал Родри, — ты, так же как остальные, невысокого мнения обо мне?

— Нет, господин. Если бы это было так, я бы не поступил к вам на службу.

— Ну и хорошо, — Родри снова повернулся к нему слегка улыбнувшись. — Послушай, помнишь, я просил тебя сыграть со мной в карноик?

— Да, помню, но, по правде сказать, я не думал тогда что мы останемся в живых.

— Но мы выжили. Сегодня после ужина я приду с доской — и мы сыграем.

После того как Родри ушел, Каллин долго еще стоял посреди сарая с деревянным мечом в руке. За свою длинную бродячую жизнь он видел много дворцов, но никогда он не встречал такого лорда, как Родри, — таким, по его мнению, должен быта каждый лорд. Если бы только не Джилл.

Если бы… Он громко выругался и вышел на тренировочную площадку, отбросив тягостные мысли.

Каллин тренировался с большой нагрузкой. Скоро он понял, что надо остановиться, потому что у него закружилась голова. Он медленно пошел, контролируя каждый шаг. Он добрался до своей комнаты и повалился на кровать прямо в обуви, не снимая одежды и перевязи с мечом. Когда он проснулся, возле кровати стояла Джилл. Косые лучи солнца, проникающие через окно, говорили о том, что приближался закат.

— Что ты здесь делаешь? — рассердился Каллин. — Ты не должна даже близко подходить к казарме.

— Знаю, я и сама ненавижу эти бараки. Отец, я соскучилась по тебе. У нас не было случая поговорить в эти дни.

Каллин почесал подбородок. Джилл села рядом с ним. В своем новом платье она так походила на свою мать, что он чуть не заплакал.

— Ну, моя милая, я тоже очень скучаю по тебе. Ты теперь такая красивая леди.

— Проклятье! Ловиан может осыпать меня почестями, ели ей хочется, но все равно я всегда буду дочерью серебряного кинжала.

Она произнесла это с такой горечью, что даже Каллин уловил это.

— Ты права, Родри никогда не женится на тебе, — сказал он. — Ты должна помнить об этом, когда хихикаешь и заигрываешь с ним.

Джилл побледнела и замолчала, сжав руками край одеяла.

— Я видел, как вы смотрели друг на друга: словно пара охотничьих собак — на кусок мяса, — продолжал Каллин. — Держись подальше от него. Он честный человек, но мужчины частенько из-за красивой женщины забывают о своей чести.

Джилл кивнула, ее губы скривились, обнаружив искреннее страдание. Каллин почувствовал, что разрывается на части. Он искренне сочувствовал ей, не зная точно, что творится у нее на душе, но в то же самое время ему хотелось ударить ее просто за то, что она могла полюбить другого мужчину.

— Иди и подумай об этом. — Каллин встал. — Ты теперь не какой-то там казарменный ребенок, и нечего тебе здесь околачиваться.

Каллин вышел, и Джилл пришлось последовать за ним. Этим вечером он все вспоминал ее слова о том, что она соскучилась по нему. Что он будет чувствовать, когда Джилл выйдет замуж и уйдет жить к своему мужу? Он, наверное, не сможет видеться с ней — разве только раз-два в году. Можно оставить службу у Родри и вернуться к странствиям… Но, сидя на капитанском месте во время обеда, он понял, что никогда не оставит своей новой должности. В первый раз за всю свою несчастную жизнь ему было что терять.

Позже, после того, как отряд вернулся в казармы, а знатные лорды поднялись в свои комнаты, Родри принес в зал доску для карноика. Такой красоты Каллин давно не видывал. Игральные фигуры были сделаны из ровных гладко отполированных камней — белых и черных. Тонкая доска из черного дерева была инкрустирована перламутром с обозначением стартовых позиций и ходов. Рисунок состоял из шестнадцати переплетенных треугольников, так что даже при свете огня можно было легко различить его.

— Готов держать пари, что ты обыграешь меня, — сказал Родри.

Каллин выиграл первые три партии, снимая с доски фигуры Родри сразу же после того, как молодой лорд ставил их на доску. Ругаясь про себя, Родри начал обдумывать каждый свой ход, оказывая Каллину сопротивление, но проиграл еще три партии. Между тем уже только один сонный слуга оставался в зале. Снова наполнили кружки.

Наконец, после еще четырех партий, Родри добился маленькой победы — сыграл вничью.

— Не хочу больше испытывать судьбу этой ночью, — завершил поединок Родри.

— Это не судьба. Ты просто кое-чему научился.

Каллин чувствовал простое удовлетворение от этого вечера. Они сидели здесь, два человека, спасшихся от смерти, — в безопасности, в доме у огня, и получали удовольствие от пива и общества друг друга. Родри сложил фишки в лакированную коробку. Каллин встал и добавил еще пива.

Они пили молча и медленно. Огонь начал гаснуть, и тени наполнили зал. Каллин вдруг понял, что был сегодня счастлив, а это слово никогда раньше даже не приходило ему в голову. Или, вернее, был бы счастлив, если бы не Джилл, которую он очень сильно любил и которой тоже желал счастья.

Может быть, виновато было пиво, а может — позднее время было тому причиной, но он вдруг подумал о ясном и простом пути, который позволит разобраться во всей этой путанице… если только он сможет сделать это.

Совершенно случайно Родри предложил ему тему разговора, которая его волновала, — шанс, не использовать который было просто немыслимо.

— Прах и пепел, скорей бы Райс приехал сюда, — сказал Родри. — В какой-то степени он окажет мне услугу. Восстание подавлено, и теперь моя уважаемая матушка направила всю свою неисчерпаемую энергию на то, чтобы оженить меня.

— Самое время, мой господин.

— Я знаю… проклятый клан ждет своих проклятых наследников. О, боги, капитан, как ты думаешь, что я должен чувствовать? Как бы тебе понравилось, если бы тебя поставили в конюшню как племенного жеребца?

Каллин громко засмеялся.

— Ни один мужчина такого не стерпит, верно? — Родри ухмыльнулся. — К тому же, она вполне может оказаться злой и уродливой, как тысяча чертей… и кто меня спросит? Только ее родословная имеет значение, а не мои желания.

— Хм. Теперь я вижу, почему жрецы всегда втолковывают людям, чтобы они не завидовали знатным лордам.

— И они совершенно правы. Такие люди, как я, женятся в угоду своему клану, а не по собственному желанию.

Старая пословица странным образом всплыла в мозгу Каллина, но он даже не смог ясно вспомнить ее. Он отпил пиво большим глотком, размышляя о своей шальной идее. Он решил не искать обходного пути и спросил напрямик:

— Скажи мне, господин, ты женился бы на Джилл, если бы мог?

Родри так напрягся, что Каллин понял — парень боится его так же, как и Джилл. Это удовлетворило его. Простолюдин он или нет, но он был еще отцом Джилл, человеком, который в конечном счете решает, что ей можно делать, а чего нельзя.

— Я бы женился, — сказал наконец Родри. — Клянусь тебе в этом честью Майлвадов. Я безумно хотел бы жениться на ней, но не могу. Мне не позволят.

— Я знаю.

Они молчали еще несколько минут, и Родри все так же смотрел ему прямо в глаза.

— Ты знаешь, мой господин, — произнес Каллин, — любовница знатного лорда имеет большую власть при дворе и в его клане.

Родри вскинул голову, как будто Каллин дал ему пощечину.

— Да, — прошептал Родри. — И никто не смеет насмехаться над ней.

— При условии, что ее не бросят и не прогонят прочь.

— Есть женщины, которых не бросают.

— Хорошо, — Каллин рассеянно положил ладонь на рукоять своего меча. — Хорошо.

Они сидели рядом и пили, не проронив больше ни слова, пока огонь не стал таким слабым, что они уже не могли видеть лица друг друга.

Что Джилл больше всего ненавидела в своем новом положении, так это необходимость учиться шить. Несмотря на то, что Ловиан была богата, большую часть одежды, которую носили в крепости делали здесь же. Ловиан должна была обеспечить каждому всаднику в отряде и каждому слуге в зале две пары штанов, или две юбки, или два платья в год, в счет получаемого ими денежного пособия.

Каждая женщина в крепости, начиная с кухарки и заканчивая Даниан или Медиллой, тратила часть своего времени на производство этой одежды. Лаже Ловиан шила рубашки для Родри, так же как расписные накидки для ее высокопоставленных слуг, таких, например, бард. Женщина имела возможность завоевать определенное уважение в обществе в зависимости от того, как красиво она шила. Джилл обязана была заниматься этим, но она ненавидела каждый час, потраченный ею на возню с тряпками.

Утром Невин отправился в женский зал, куда имел свободный доступ благодаря своему преклонному возрасту и, пока Джилл работала, развлекал ее сказками о таинственной стране далеко за Южным Морем. По изобилию подробностей было понятно, что он провел там много времени.

— Изучал медицину, — признался Невин. — Они там знают много любопытных вещей, и большинство из них очень ценные. Это весьма странное место.

— Как здорово. Я хотела бы там побывать когда-нибудь.

— Послушай, дитя, ты живешь в прекрасных условиях, но выглядишь очень несчастной.

— Да. И к тому же я чувствую себя самой неблагодарной особой на свете. Ее милость так великодушна ко мне, я утопаю в роскоши, о которой даже не смела мечтать, но чувствую себя, как ястреб в клетке.

— А точнее — как в ловушке.

Это было таким облегчением — услышать от кого-то слова поддержки, что Джилл чуть не заплакала. Она раздраженно бросила шитье в корзинку для рукоделия.

— Если ты действительно ненавидишь эту жизнь, — продолжал Невин, — может быть, стоит что-то изменить?

— А что я могу делать? Бродить по дорогам как серебряный кинжал.

— Я не думал об этом, но многие женщины знают какое-нибудь ремесло. Если я попрошу ее милость, она оплатит твое обучение.

— И что я могу выбрать? Я ненавижу вязать или шить, а ни один оружейный мастер не возьмет женщину в подмастерья, даже если сам тирин попросит его об этом.

— Есть много других ремесел.

И тут Джилл вспомнила, что он был мастером двеомера. Он был так похож на нее, так привлекательна была дружба с ним, что временами она забывала эту пугающую правду. Серый гном, который развлекался у ее ног путая нитки, взглянул на нее снизу вверх и улыбнулся широко разинув рот.

— Мой господин, — сказала Джилл дрожащим голосом. — Не считаешь ли ты, что я могу научиться твоему ремеслу?

— Это сложный вопрос, но его можно обсудить, если ты захочешь этим заниматься. Я просто подумал о ремесле травника, лекаря, которому я мог бы тебя обучить. Я многое освоил за свою долгую жизнь, и будет жаль, если мои знания умрут вместе со мной.

— И ты путешествуешь везде, и живешь там, где тебе хочется… — Джилл вдруг почувствовала, что появилась надежда изменить что-то в ее жизни.

— Только так. Ты достаточно сообразительна для того, чтобы получить знания и изучить ремесло. Ловиан поймет, если ты решишь оставить ее. Она знает, что со мной ты будешь в безопасности.

— А как же отец? Я сомневаюсь, что он позволит мне уйти с тобой. Мы все время были вместе — он и я. Боюсь, я не смогу оставить его.

— Конечно. Но когда-нибудь это все равно должно случиться. — Хотя Невин говорил спокойно, его слова ранили как нож.

— Ну почему же? — воскликнула Джилл. — Если я останусь здесь…

— А не ты ли только что говорила, что здешняя жизнь тебя тяготит?

— О! Да, конечно, я не смогу это долго выдержать…

— Тогда подумай о нашем разговоре. Никто не просит тебя решать прямо сейчас.

Невин ушел, когда она выполняла самую нудную работу — разматывала моток, который запутал серый гном. Джилл размечталась над предложением старика. Ей приятнее было думать о том, как она скитается по дорогам, за собой груженого мула, и заготавливает лечебные травы для крестьян, чем о том, что она выйдет замуж за какого-нибудь скучного лорда и будет жить в душном комфорте. Конечно, больно будет оставить Каллина, но ведь она всегда сможет вернуться и увидеть его, если очень захочет. Гораздо мучительнее будет жить в крепости под одной крышей с Родри и его женой, видеть его каждый день и знать, что другая женщина получит то, что станет недосягаемым для нее. Родри оставался для Джилл красивой мечтой, которая никогда не сбудется.

Ближе к вечеру она вышла во двор, чтобы немного подышать свежим воздухом. Родри пошел следом и догнал ее возле стены между амбарами.

— Милорду надо быть очень осторожным, преследуя меня, — грустно заметила Джилл. — Что если кто-нибудь увидит тебя?

— А мне наплевать, увидят или нет. Мне надо поговорить с тобой. Давай найдем место, где нам не помешают.

— Вот как? У тебя на уме, видно, не только одни разговоры.

— И да и нет. Что в этом плохого? — Родри улыбнулся ей так нежно, что Джилл последовала за ним.

— Вот что мы сделаем сейчас, — сказал Родри. — Я… — Слова, казалось, застряли у него в горле. — Ну, — начал он снова, — ты видишь, у меня… Я хочу сказать, что я устал от разговоров.

— Ты еще ничего не сказал. Как от этого можно устать?

— Знаю. Я имею в виду ту сделку, которую мы заключили.

— Ну, это уж слишком. Я бы не назвала это сделкой, будь ты неладен.

— Положение изменилось. Я… — Он посмотрел на нее с глуповатой улыбкой.

С явным раздражением Джилл пошла прочь, но он схватил ее за плечи. Она наступила на подол своего платья и чуть не упала в его объятия. Он засмеялся и поцеловал ее и крепко сжал в объятиях, когда она попыталась вырваться, а затем вновь поцеловал так нежно, что она невольно обхватила его за шею и прижалась потеснее предвкушая то удовольствие, которое обещают поцелуи.

— Оставь дверь в твою комнату незапертой на ночь, — шепотом сказал Родри.

— Глупец! Если кто-нибудь увидит тебя, новость сразу облетит всю крепость.

— Кто может подняться к тебе среди ночи, кроме меня? — Он нежно поцеловал ее — Оставь дверь открытой, прошу тебя.

Когда Джилл оттолкнула его, он улыбнулся ей:

— Я знаю, что ты сделаешь это. До ночи, моя госпожа.

Джилл охватила ярость, желание и гнев захлестывали ее. Она подобрала юбки и побежала вокруг навеса… И наткнулась прямо на Каллина. Джилл громко вскрикнула. «Какой ужас! Он, должно быть, все слышал и все видел». Каллин стоял, подбоченясь и смотрел на нее так нежно, что она растерялась: было непонятно — то ли он побьет ее, то ли приласкает.

— Отец, что ты тут делаешь? — произнесла Джилл заикаясь.

— А что делаешь ты, продажная девка? Флиртуешь там, где каждый может увидеть тебя!

— Нет, отец, ты не прав. Клянусь!

— Прав или не прав, но для подобных вещей существует комната. Или у тебя ее нет?

Голова Джилл дернулась, как будто он дал ей пощечину. Каллин едва заметно улыбнулся и крикнул Родри, чтобы тот подождал его.

— Так вот что Родри хотел рассказать мне! — прошептала Джилл. — О, боги!

Предательство… Джилл долго стояла на месте и размышляла над этим: вместо наслаждения — она получила измену. Каллин отдал ее Родри в любовницы так, как отдают лошадь. В этот момент она ясно представила себе, какая жизнь ожидает ее впереди: метаться между ними, любить их обоих, и быть свободной от обоих. У Родри будет жена, у Каллина — отряд. Она станет необходима им: как драгоценный меч, который никогда не будет использован в сражении — он висит в комнате на стене, и его снимают иногда, только для того, чтобы полюбоваться им.

«Я не смогу так, — сказала она сама себе. — Я не хочу и не буду». Зато она знала, чего хочет, и что будет делать. Любовь служила решеткой клетки, и она будет держать ее, как бы Джилл ни пыталась ее вырваться на волю.

Весь вечер Джилл решала для себя вопрос, найдет ли Родри ее дверь запертой или открытой. Она решила выдержать до конца и дать ему понять, что он должен добиваться ее, и что она не будет легкой добычей, которую уступил ему добрый папочка. Она закрыла дверь, улеглась, но не могла заснуть, и постепенно ее решимость растаяла. Она обзывала себя шлюхой и потаскухой, но все же встала и подняла деревянную задвижку, освободив ее от скобы. Она постояла мгновение, затем снова закрыла, затем подняла задвижку и оставила дверь открытой. Она сняла ночную сорочку, легла и слушала, как ее сердце колотилось в темноте. Всего через несколько минут Родри вошел к ней, подкравшись в тишине, словно вор.

— Только один раз, любовь моя, — прошептал он. — Мне бы хотелось, чтобы это было при свете. Я хочу видеть твое лицо.

Джилл охнула и опустилась на одеяла. Он разделся и лег рядом с ней. Когда его нагое тело коснулось ее, она мгновенно забыла все свои терзания о чести и измене, но все-таки сделала вид, что отталкивает его. Он схватил ее за запястья и целовал ее до тех пор, пока ей не удалось высвободиться. Они боролись, потом ласкали друг друга, и когда она не могла уже больше ждать, Джилл позволила ему одержать верх. Он придавил ее, обнял, стиснув в своих объятиях, наполнил до боли сжигающим удовольствием — она зарыдала и уткнулась ему в грудь.

Так как Невин никогда не спал ночью больше четырех часов, он долго не ложился в этот вечер, размышляя о черном мастере и его странной интриге. Он обследовал весь эфир и не обнаружил никаких следов своего врага. Было утке достаточно поздно даже для него, и он собрался лечь, когда серый гном появился на столе. Крошечное создание было в ярости: беззвучно ворча, он дергал себя за волосы и топал ногами.

— Подожди, подожди, — успокаивал его Невин. — Что все это значит?

Гном схватил его за руку и потянул, как будто старался поднять на ноги.

— Что? Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой?

Гном закивал и потянул его снова.

— Что-нибудь случилось с Джилл?

При этих словах гном подпрыгнул от злости. Невин зажег фонарь и пошел вслед за гномом, который вел его на женскую половину. Как только гном понял, что Невин направляется в комнату Джилл, то сразу исчез. Держа фонарь, Невин спустился в коридор и встретил Родри — босого, взъерошенного и растерянного. Родри пискнул, как пойманный вор, и Невин схватил его, словно преступника.

— Ах ты глупец! — прошипел Невин.

— Я не мог заснуть. Вышел глотнуть свежего воздуха.

— Пойдем-ка со мной, парень.

Невин отвел Родри в свою комнату, расположенную несколькими этажами выше женских апартаментов, и втолкнул в дверь. Родри опустился на стул и смотрел в пустоту затуманенным взглядом.

— Боги, как ты узнал, что я был у Джилл?

— А ты как думаешь, глупец!

Родри вскрикнул и отпрянул.

— Я не собираюсь жечь тебя в колдовском пламени ли что-нибудь в этом роде, — резко произнес Невин. — Хотя мог бы. Все, что мне нужно от тебя, — это чтобы ты подумал как следует. Ты не сможешь держать свои ночные свидания в секрете. Как говорится, прекрасные одежды не скроют большого живота. Что Каллин тогда сделает, скажи на милость?

— Ничего. Мы говорили с ним об этом. И он дал мне понять, что Джилл будет моей, пока я буду обеспечивать ее, как того заслуживает любовница знатного лорда.

Невин ощутил себя человеком, который размашистым жестом выхватил меч и только тогда обнаружил, что держит в руке одну лишь рукоять.

— Это правда. Я тоже не мог поверить своим ушам, — Родри недоуменно взглянул на старика. — Но он так и сказал. Я клянусь тебе, что всегда буду хорошо содержать ее. Боже мой, Невин, неужели ты не можешь понять, как сильно я люблю ее? Ты тоже был когда-то молодым. Неужели ты никогда не любил?

Невин оставался безмолвным: по злой иронии судьбы он любил, и ту же самую женщину. Без всяких церемоний Невин вытолкнул наследника тирина из своей комнаты и закрыл за ним дверь. Он сел на стул, машинально поглаживая пальцами неровный край деревянного стола. Появился серый гном. Он улыбался и кланялся.

— Прости меня, мой друг, — сказал Невин. — Ты должен смириться с этим так же, как смирюсь я.

Гном свистнул и исчез. Невин был очень удручен. Она ушла от него в этой жизни, так же как уходила во многих других. Он был почти уверен в этом. Забавы и интриги большого двора заполнят ее ум и время; дремлющие способности, связывающие ее с двеомером исчезнут. Жена Родри должна будет признать его любовницу, но она неизбежно возненавидит Джилл.. Борьба станет явной, когда Джилл родит пару бастардов и Родри будет все делать для того, чтобы они заняли приличное положение. Родри, конечно, будет любить детей Джилл, что только распалит ненависть его жены. Все это не оставит места для двеомера.

Первым желанием Невина было оставить крепость этой же ночью и уехать куда-нибудь подальше. Но Джилл нуждалась в нем. И тут Невин почувствовал, как горячая волна заливает его сознание… он даже не понял, что с ним произошло.

Впервые за сто лет Невин разрыдался.

Миновало десять дней — от Райса не было ни единого слова. Ловиан была в такой ярости, что, отбросив формальности, послала к нему гонца. Хотя она постаралась составить послание в смиренных и уважительных выражениях, по существу она сообщала ему, что волнения будут продолжаться до тех пор, пока он не предпримет что-нибудь стоящее.

Когда писец прочитал это письмо раздраженным подданным, они одобрили его.

— Я сочувствую вам, господа, — сказала им Ловиан. — Посмотрим, смогут ли слова матери побудить гвербрета к действию.

Ловиан оставила их обсуждать письмо и поднялась в женский зал. Еще ребенком она играла там под присмотром матери, и хорошо знакомая комната служила ей убежищем в минуты тревоги. Она застала там Даниан, которая терпеливо пыталась помочь Джилл освоить премудрости шитья.

— Принести вашей милости немного вина? — предложила девушка.

— Все, что угодно, лишь бы не заниматься этим проклятым шитьем? — сказала Ловиан, улыбаясь. — Ты можешь отложить его, если хочешь, Джилл, но я, правда, ничего сейчас не хочу.

Джилл с такой радостью бросила свою работу в корзинку для рукоделия, что Ловиан и Даниан дружно рассмеялись.

— Послушай, Данн, сейчас самое время подумать о том, чтобы женить Родри, — начала Ловиан.

— Согласна, — обрадовалась Даниан. — Я уже думала о младшей дочери гвербрета из Каминуэйра. Райс и Родри постоянно враждуют между собой, поэтому было бы мудрым шагом укрепить связь между тирином и гвербретом другого поместья.

— Верно подмечено. И она неглупая девочка.

Джилл затаилась, как загнанный зверек. Она вдруг вспомнила, что Ловиан замечала все до мелочей.

— О, моя дорогая, уж не влюблена ли ты в моего несчастного сына?

Вместо ответа Джилл залилась румянцем.

— Бедное дитя, — сказала Ловиан. — Хотя ты мне очень нравишься, но, Джилл, я никогда не позволю тебе выйти замуж за Родри.

— Я более чем уверена в этом, ваша милость, — ответила Джилл, стараясь взвешивать каждое свое слово. — Кроме того, я не сомневаюсь в том, что Родри будет скверным мужем для любой жены.

Это было так точно подмечено, что Ловиан даже не обиделась.

— Я рада, что ты такая здравомыслящая девушка, — заметила Ловиан.

Ловиан и Даниан обменялись взглядами и сменили тему разговора. Позже, отправив Джилл на прогулку, они обсудили этот вопрос и пришли к выводу, что независимо от своих способностей к шитью Джилл очень хорошо подходит ко двору. Хотя в открытую не было сказано ни слова, они теперь знали, кто будет любовницей Родри, и следовательно, могли подбирать ему жену.

Так как Ловиан знала, что Невин проявлял интерес к Джилл, она решила, что лучше всего обсудить это дело с ним наедине. Как она и предполагала, Невин был разочарован таким развитием событий, но, казалось, смирился.

— В конце концов, — сказал Невин, — я часто буду видеть ее в твоей крепости. Ты ведь не станешь возражать?

— Конечно. Мы всегда рады тебе.

— Послушай, Ловва! Ты, наверное, подумала, что я старый баран, потерял голову из-за молодой овечки?

Ловиан почувствовала, что щеки ее покраснели, но Невин был так увлечен, что не заметил ее смущения.

— Уверяю тебя, — продолжал он, — что ни на миг не забываю о своем возрасте. Я люблю Джилл, но больше всего меня интересует в ней ее природный талант, благодаря которому она может стать мастером двеомера.

— Уже который год слышу это от тебя, и тем не менее трудно поверить в то, что ты знаком с двеомером и что двеомер вообще существует. Хотя я сама видела, как Джилл посетило Видение.

— Разум пасует перед тем, что трудно понять. Я слышал твоего барда, сложившего хвалебную песню о войне. Он очень верно рассказывал о том, что произошло. Ты думаешь, кто-нибудь поверит хоть слову через пятьдесят лет?

— Не поверят. Типичная бардовская песня, скажут они, полная лжи и фантазий. И ты знаешь, может быть, так даже лучше.

Через три дня пришло наконец послание от Райса. У Ловиан было странное предчувствие в отношении этого письма, и она решила ознакомиться с ним в одиночестве, прежде чем читать вслух в общем зале. И правильно поступила.

«Госпожа моя матушка, — писал он. — Прости меня за задержку и невнимание к твоим важным делам. Я расследовал дело об этой войне, чтобы понять, насколько точен доклад лорда Родри. Я вызываю его и его сторонников в крепость Аберуин, чтобы они предоставили отчет в своих действиях. Я, конечно, буду рад видеть в своем доме и тебя, и тогда мы сможем уладить все наши дела. Твой почтительный сын Райс, гвербрет Аберуина».

— Ах мерзавец! — выдохнула Ловиан. — Уж ты-то точно истинный сын Тингира!

Невин был очень доволен, когда Ловиан предложила ему сопровождать ее в поездке в Аберуин. Он даже позволил подарить себе новые рубашку и штаны, так что мог сойти теперь за одного из ее советников, не привлекая особого внимания. Ловиан взяла с собой Джилл, Даниан, писаря, нескольких слуг и еще Каллина в качестве капитана почетной гвардии, состоящей из двадцати пяти всадников: пятнадцати — для нее и десяти — для Родри, как полагалось им по рангу. Ловиан злобно заметила, что Райс вполне может покормить ее домочадцев, после того как, по его милости, его собственные подданные питались у нее так долго.

— Я удивлен, что ты взяла с собой Джилл, — заметил Невин. — Она ведь не привыкла к большим дворам с их интригами.

— Ну, ей пора начинать приобщаться, — ответила Ловиан. — Кроме того, если она останется с нами, Родри будет держаться спокойнее.

Невин хотел заметить, что беспокоится за Каллина, если Джилл будет представлена как любовница Родри, но остановился, вспомнив, что капитан, казалось, не имел возражений против такого положения дел. С сожалением Невин должен был согласиться с тем, что его надежды обмануты. Он-то надеялся, что страх перед отцовским гневом удержит Джилл от соблазна и она будет свободна, чтобы изучать двеомер…

Накануне отъезда в Аберуин Невин решил отыскать Каллина и обнаружил его в казарме. Одетый в новую рубашку, украшенную изображением красных львов, Каллин сидел на кровати и чистил свой меч при свете лампы. Он радушно встретил Невина и предложил ему единственный в комнате стул.

— Я только на пару слов, — сказал Невин. — По одному очень деликатному делу.

— Могу поспорить, что ты имеешь в виду Джилл.

— Точно. Признаюсь, я был очень удивлен, что ты позволил ей втянуться в эти отношения.

Каллин исследовал лезвие меча, нашел несколько пятен и начал тереть их тряпкой.

— Я думал, тебя это меньше удивит, чем остальных, — сказал он наконец. — Ты — единственный, кто знает, почему я не мог не позволить ей это.

Он посмотрел прямо Невину в глаза, и Невин был восхищен им впервые за четыреста лет. Высокомерие, которым когда-то щеголял Геррант, переходило из поколения в поколение, превратившись в конце концов в истинную человеческую гордость, которая стала сущностью жизни Каллина.

— Существует много других заслуг, кроме боевой славы, — произнес Невин. — Ты имеешь то, что заслужил.

Пожав плечами, Каллин положил меч на кровать.

— Кроме всего, — сказал он, — Джилл поступила правильно, разве не так? Ее жизнь будет лучше, чем та, которую я мог бы предложить ей. Какого мужа смог бы я найти для нее? Какого-нибудь ремесленника или, может, владельца таверны… И кем бы она была, выполняя всю жизнь тяжелую работу? Для дочери серебряного кинжала она добилась многого — это очень высокое положение.

— Да, действительно, — согласился Невин. — Я никогда не пробовал взглянуть на ее жизнь с таких позиций.

— Конечно, ты рассуждаешь по-другому. Как там в старой поговорке? Добродетель дороже богатства? Я бы скорее перерезал Джилл горло, чем позволил ей превратиться в шлюху, но когда ты ступаешь на «длинную дорогу», то начинаешь понимать, что там нет возможности заботиться о таких мелочах, как добродетель. Видят боги, я сам продавал собственную честь тысячу раз, и даже больше. Кто я такой, чтобы судить и презирать ее?

— Ну, по правде говоря, не многие люди могли бы так говорить о своей единственной дочери.

Каллин пожал плечами и снова взял меч, затем провел мозолистой ладонью по желобку лезвия.

— Я признаюсь тебе, о чем я молчал девятнадцать лет, — произнес Каллин. — Ты думал когда-нибудь о том, как я получил прозвище проклятого серебряного кинжала?

—  Часто. Но боялся спрашивать.

— Я был всадником в отряде керморского гвербрета, — Каллин едва улыбнулся. — Там была одна девушка, которую я полюбил. Она прислуживала за столом в большом зале. Это была мать Джилл, ее звали Сериан. И другой парень любил ее тоже. Мы подрались из-за нее, как собаки из-за кости. Она дала понять, что выбирает меня. Но этот парень, проклятье, я забыл, как его звали, ну да все равно, — он не поверил ее словам и продолжал увиваться вокруг нее. Однажды он набросился на меня, когда я попытался поставить его на место. Мы схватились не на жизнь, а на смерть, и я убил его, — Голос Каллина умолк, он посмотрел на меч, лежавший у него на коленях. — Прямо там, в казарме гвербрета. Его милость чуть не повесил меня, но капитан вмешался: все-таки тот напал на меня первым. Потом его милость выгнал меня со службы. Моя бедная Сериан настояла на том, чтобы я взял ее с собой. — Каллин снова посмотрел на Невина. — Знаешь, тогда я поклялся, что никогда не убью другого человека из-за женщины.

Невин молчал — просто потому, что Каллин не мог Даже представить себе, как многое в своей Судьбе он искупил вместе с этим горьким признанием.

— Ты знаешь, — сказал Каллин. — Я был просто упрямым щенком…

— О, да. Я и сам был таким же упрямым, когда был молодым.

— Не сомневаюсь. Ты знаешь, травник, почему мы не можем найти общего языка? Потому что мы очень похожи друг на друга.

— Прах и пепел, — сказал Невин. — Действительно похожи.

В то время Аберуин был самым большим городом в Элдисе. Более семисот тысяч человек жили в тесно поставленных домах, образующих перенаселенные извилистые улицы. Он не был окружен крепостной стеной, так как был вытянут вдоль гавани, в которой флотилия боевых галер гвербрета стояла у пирсов вперемешку с кораблями купцов из Дэверри и Бардека. Прямо в центре города располагалась огромная цитадель гвербрета, возвышающаяся как символ правосудия. Внутри тридцатифутовой стены был двор, занимающий около тридцати акров, с обычными бараками, сараями и навесами. Посредине возвышалась крепость, состоящая из круглой центральной шестиэтажной башни и трех трехэтажных второстепенных башен. Но самым поразительным было то, что крепость стояла посреди сада: газоны, клумбы с розовыми кустами, фонтан — и все это было отделено от двора низкой кирпичной стеной. Везде были видны скалящиеся драконы Аберуинов: на воротах, на голубых с серебряным знаменах, висящих на башнях, в центре фонтана в виде мраморной скульптуры, на дверях башен, на полу большого зала, на рубашках всадников и слуг, на кроватных покрывалах и подушках в роскошной комнате, куда поместили Джилл и Даниан. На каминной доске стояла маленькая серебряная статуэтка дракона. Джилл взяла ее и стала внимательно разглядывать.

— Красивая, правда? — сказала Даниан. — Майлвады всегда любили роскошное серебро.

— Да, — согласилась Джилл, ставя статуэтку на место. — Должно быть, ее милости очень тоскливо покидать все это великолепие, когда она возвращается в Каннобайн.

— Так оно и есть. Должна признаться, меня меньше всего обрадовало, когда погиб брат Ловиан. — Даниан сменила тему разговора, пожав плечами. — Джилл, ты должна быть очень внимательной, когда мы здесь.

— О, я так волнуюсь. Данн, мне страшно.

— На первый раз тебе сделают небольшую скидку. Держись поближе ко мне и старайся все делать как я. И пожалуйста, не говори никаких грубостей. Для начала умойся и смени эти грязные штаны на приличное платье.

Так как Джилл никогда в жизни не ездила верхом в женском седле, она оделась для поездки в Аберуин в свою привычную старую одежду. Она так хорошо себя чувствовала, что с ужасом думала о том, что придется с ней снова расстаться. Однако она переоделась по требованию Даниан, когда та пригласила Джилл в женский зал, чтобы представить жене гвербрета. Донилла оказалась красивой женщиной с прекрасными темными глазами, копной каштановых волос и стройной девичьей фигурой.

Она любезно предложила им сесть, и слуга тут же подал вино в настоящих стеклянных бокалах. Но хозяйка была смущена, когда болтала с Даниан, и все время теребила пальцами шелковый носовой платок. Джилл обрадовалась, когда аудиенция закончилась.

— Данн, — спросила Джилл, как только они остались вдвоем в комнате. — Ее милость больна?

— Нет. Но Райс собирается оставить ее, потому что она бесплодна. Мне ее очень жаль.

— А что с ней будет?

— Наша госпожа намерена выдать ее замуж за вдовствующего кузена. У него уже есть два наследника, и он будет рад иметь красивую жену. Если это не выйдет, то она должна будет с позором вернуться назад к своему брату. Вряд ли он примет ее с распростертыми объятиями.

Джилл стало по-настоящему больно. Она и не представляла раньше, насколько знатные женщины зависели от мужчин. У них не было возможности работать на ферме, помогая сыновьям, или выйти замуж за помощника своего умершего мужа и вести дела в его лавке, если нет возможности открыть свою. Она подумала о том, что ожидает ее. А что если ей когда-нибудь надоест угождать Родри, или он перестанет любить ее?

— Донилла присоединится к нам, когда мы будем уезжать отсюда, — продолжала Даниан. — Мы все должны быть очень любезны с ней. Бедняжка, ей еще предстоит участвовать в публичном процессе, когда Райс будет разводиться с ней.

— Прах и пепел! Что, его милость так жесток?

— Джилл, овечка, следи за своей речью. Райс тут ни при чем. Таков закон. Райс избавил бы ее от позора, если бы мог. Но это от него не зависит.

Когда они спустились в большой зал обедать, Джилл с сожалением узнала, что они будут сидеть не за одним столом с Райсом. Обычно в крепости был только один стол для знати, а в Аберуине их оказалось шесть: один для гвербрета и его семьи, другие для гостей и знатных членов его двора. Джилл с Даниан сидели за одним столом с сенешалем, конюшим, бардом и их женами. Со своего места Джилл могла видеть Родри, сидевшего слева от брата. Хотя у них были волосы одинакового цвета и одинаковые подбородки, которые они унаследовали от Ловиан, они в то же время были очень разными. Конечно, это кровь эльфов делала лицо Родри таким точеным. Рядом с ним Райс выглядел скорее грубым мужланом. Впрочем, для своего возраста гвербрет выглядел неплохо и совсем не таким злодеем, каким Джилл его себе представляла.

Еда была изысканной, с добавлением маринованных овощей и фруктов, разложенных на небольших тарелках. Подали жаворонков и жареную свинину. Джилл усиленно следила за своими манерами и не проронила ни слова, пока наконец жена барда — круглолицая маленькая блондинка по имени Камма — не посмотрела на нее холодным оценивающим взглядом:

— Вы, наверное, впервые при дворе?

— Да, впервые, — ответила Джилл. — Я в восторге! Все просто великолепно.

— Ваш отец был одним из лордов в нашей стране?

Джилл была застигнута врасплох. Даниан посмотрела на Камму с мягкой улыбкой, которая должна была означать: «Издеваешься?»

— Джилл — очень важная особа в свите тирины Ловиан, — наставительно сказала Даниан. Она перевела свой взгляд на Родри. — Очень важная.

— Понятно, — Камма тепло улыбнулась Джилл. — Вы позволите пригласить вас в мои апартаменты?

— Спасибо, — сказала Джилл. — Я должна сперва узнать, сколько свободного времени мне определит ее милость.

Даниан кивнула Джилл в знак одобрения. Джилл ковырялась в своей тарелке. Она уже наелась, и теперь не знала, как вести себя дальше. В незнакомой обстановке она чувствовала себя неуютно. Родри ел быстро и молча. Наконец он встал, посмотрел в ее сторону, слегка кивнул головой и вышел из зала.

— Ты можешь немного погодя тоже уйти, — прошептала ей Даниан.

Джилл не спеша допила вино, перекинулась парой фраз с Дани, затем извинилась и встала из-за стола. Паж предложил проводить ее в комнату Родри, и она пошла следом за ним вверх по винтовой лестнице, через длинный коридор пристроенной башни. Паж указал на дверь с хитрой и понимающей улыбкой, и Джилл поспешила распрощаться с ним. Узкая комната была почти пустой. Родри уже снял сапоги и ремень и растянулся на низкой кровати.

— Райс говорил что-нибудь о мятеже? — спросила Джилл.

— Ни слова. «У нас завтра будет официальное обсуждение». Заносчивый индюк. Как будто я — вор, который отчитывается перед ним за украденную лошадь. Я не хочу говорить об этом, моя любовь. Я хочу заманить тебя в эту постель и держать там до тех пор, пока ты не станешь молить о пощаде.

— Я не против. — Джилл начала раздеваться. — Не забудь, что впереди у нас еще целая ночь.

Только на рассвете Невин смог наконец узнать новости о мастере черной магии. В Керморе жила женщина по имени Неста. Вдова богатого купца, она изучала двеомер больше сорока лет и знала о нем немало интересного. Ее муж долгие годы торговал в Бардеке специями и многому научил ее, помимо торговли приправами. Ее круглое маленькое лицо казалось взволнованным, когда она вышла на связь с Невином этим утром.

«Я точно в этом не уверена, — послала Неста Невину свою мысль. — Но думаю, что человек, которого ты ищешь, — на корабле, направляющемся в Бардек».

«Вот как? — отреагировал Невин. — Надеюсь, ты не подвергаешь себя опасности, разглядывая его в магический кристалл?»

«О, я следую твоим указаниям и держусь на приличном расстоянии. Послушай, я тебе кое-что расскажу. Вчера утром ко мне пришли существа из дикого народца. Они были очень взволнованы. Есть некие темные явления, которые пугают их. Это натолкнуло меня на мысль, что твой враг может оказаться в Керморе, поэтому я вынуждена была воспользоваться магическим кристаллом и обнаружила какие-то странные следы в эфире. Тогда я сделала, как ты мне сказал — вышла из игры. — Она помолчала. — Но ты ведь знаешь, что я знакома с половиной жителей Кермора, и мои связи с гильдиями позволили мне вести поиски, не используя магию. Я расспрашивала всех о подозрительных приезжих в городе, и когда я разговаривала с одним молодым парнем с таможни, он сказал, что видел в гавани одного странного субъекта, который направлялся на корабль бардекского купца. Он подозревает, что этот корабль замешан в контрабанде ядами».

Невин тихонько присвистнул. Образ Несты чуть заметно улыбнулся ему.

«Корабль с отливом покинул гавань, это было меньше двух часов назад, — продолжала Неста. — А сейчас дикий народец успокоился, и нет никаких следов в эфире».

«Я готов поспорить, что это был мой враг, — или если не он сам, то кто-нибудь из его Проклятого племени. Он знает, что с наступлением зимы я лишаюсь возможности последовать за ним в Бардек».

«Ему очень повезло, что он успел попасть на корабль. Его поджидала лодка в гавани. Все было организовано заранее».

«Похоже на то. Я надеюсь, что ты отправила нашего человека в его логово. Мои нижайшие поклоны тебе, Неста, и спасибо твоему глазастому офицеру из таможни».

«Он хороший малый, — усмехнулась она. — Мы возлагаем на него большие надежды. Я учу его пользоваться вторым зрением».

Попрощавшись с Нестой, Невин обдумывал эту новость, расхаживая по комнате. Он был уверен, что Неста видела его врага. С наступлением зимы того будет практически невозможно отыскать в Бардеке, разделенном на множество маленьких княжеств, где постоянная политическая возня позволяла местным владетелям весьма пренебрежительно относиться к законам. Так как ни один, даже самый великий мастер двеомера в мире не мог воспользоваться магическим кристаллом или отправить эфирную проекцию через такое большое водное пространство, Невин должен был ждать до весны, чтобы отправить письмо настоящим мастерам двеомера Бардека и предупредить их о том, что туда прибыл враг. Он был очень расстроен тем, что позволил черному магу скрыться. Скорей бы весна, — говорил он сам себе… ничего другого ему не оставалось. Старик начал рассеянно собираться на заседание по расследованию дела о мятеже.

Официальное слушание дела проводилось в судебном зале гвербрета — огромной полукруглой комнате, находившейся на втором этаже главной башни. Точно посредине круглой стены между двумя окнами висело знамя Аберуина, украшенное изображением дракона. Под ним стоял длинный стол. В центре сидел Райс, перед ним на столе лежал золотой церемониальный меч Аберуина. По обе стороны расположились жрецы храма Солнца и советники. Справа за небольшим столом устроился писец, свидетели стояли с левой стороны. Родри, его сторонники и Ловиан, в знак уважения к их высокому положению, сидели в креслах. Остальная часть комнаты отводилась для простых свидетелей, в том числе и Невина, который стоял у двери и не без раздражения наблюдал за ходом процесса. В это время люди Родри, стоя на коленях перед столом, отвечали на вопросы Райса о подробностях войны, о мельчайших деталях, день за днем, и Невин подумал, что разговоры об этом займут больше времени, чем длилось само сражение. Снова и снова сторонники Родри давали показания, свидетельствуя, что он вел себя благородно и соблюдал законы чести. Затем Райс послал за Каллином и допрашивал его. Родри еле сдерживал гнев, а лицо Слигина покраснело от негодования. В последнюю очередь Райс вызвал Родри.

— Остался один небольшой вопрос, лорд Родри. Как вы объясните мне все эти разговоры о двеомере?

Невин вздохнул. Он ожидал этого.

— Это правда, ваша милость. Все мои свидетели могут это подтвердить.

— Вот как? Это заставляет меня думать, что все вы плетете небылицы, чтобы скрыть нечто худшее.

Лицо Слигина побагровело, он рванулся вперед, но Прайдир схватил его за руку и оттащил назад. Ловиан поднялась со стула и направилась к столу.

— Разрешите мне сказать, ваша милость, — произнесла Ловиан. — Намерены ли вы, учитывая ваше положение, сказать, что собственная мать обманывает вас?

— Конечно, нет, — ответил Райс. — Но вас тоже могли обмануть.

Слигин задыхался от гнева. Эдар произнес шепотом какое-то ругательство.

— Я считаю, ваша милость, — сказала Ловиан, — что разговоры о двеомере вовсе не безосновательны.

— Мне нужна правда, — категорично заявил Райс. — Нужны доказательства.

— Что ж, вы получите их, — Ловиан повернулась к залу, она искала кого-то в толпе. — Невин, ты можешь помочь мне в этом вопросе?

Невин колебался. Демонстрировать магию перед толпой? Это противоречило его клятве. Но, может быть, уже настало время, когда людям пора узнать о том, что двеомер существует. В конце концов, одной из причин, почему мастер черной магии так преуспел, было то, что большинство людей не допускали даже мысли о двеомере. Он пробрался сквозь толпу и поклонился гвербрету.

— Ваша милость, — произнес Невин. — Мне понятны ваши сомнения, но я уверяю вас, что обладаю всеми теми способностями, о которых говорил лорд Родри.

Толпа замерла от удивления, а затем подалась вперед. Райс нагло посмотрел на него со своего места.

— Смелое заявление, — сказал он. — А можешь ли ты доказать, что это не просто слова?

Невин поднял руки и мысленно призвал к себе обитателей Воздуха и Эфира. Он отдавал им четкие команды. Вдруг по комнате пронесся порыв ветра и заставил затрепетать знамя, а пергаменты жрецов и писца взвились в воздух. Загремел гром, и стрелы голубого огня засверкали, как крошечные молнии. Сам Невин засветился золотистым сиянием. Толпа заметалась по залу. Райс с проклятиями вскочил на ноги, его лицо стало мертвенно-бледным; жрецы столпились и запричитали, как кучка перепуганных женщин. Невин снова поднял руки и щелкнул пальцами. Ветер, огонь и свечение исчезли.

— Мои слова — не только слова, ваша милость, — произнес Невин.

Слигин громко засмеялся, но Прайдир толкнул его локтем в бок и заставил замолчать. Райс смотрел по сторонам, его рот открылся — он попытался что-то произнести, но не мог. Родри встал и поклонился ему:

— Мой брат все еще не верит мне?

Райс повернулся к сторонникам Родри:

— Господа! Я от всего сердца прошу вас простить меня за недоверие, потому что я ни разу не видел того, что довелось увидеть вам.

Слигин поднялся было с места, но Прайдир опередил его:

— Не надо извинений, ваша милость. Мы сами, когда увидели впервые, не могли этому поверить.

— Мои искренние благодарности, господа. — Райс взял церемониальный меч, даже не взглянув на Родри, и три раза слегка ударил эфесом по столу. — Гвербрет объявляет заседание закрытым.

Чтобы избавиться от любопытных, Невин подождал Родри, взял его за руку и потащил прочь. Они вышли в сад, где голые ветки осин трепетали под холодными порывами ветра и мраморный дракон в центре фонтана, казалось, содрогался под потоками ледяной воды.

— Спасибо, Невин, — произнес Родри. — Я никогда не видел более впечатляющего зрелища, чем физиономия Райса, когда вокруг него начали сверкать молнии. Хочешь поместье Корбина? Я уговорю мать подарить его тебе.

— Не стоит беспокоиться, но я ценю твое предложение. Думаю, мне надо укрыться в своей келье и немного отдохнуть после такого насыщенного событиями визита.

— Тогда поедем со мной. Я возвращаюсь завтра с Джилл и некоторыми из своих людей. Я не хочу сидеть здесь и выслушивать оскорбления от Райса. Ты же видел, как он отвернулся и разговаривал с Прайдиром, а не со мной.

— Конечно, у тебя есть все основания для того, чтобы нити в ярость, но, пожалуйста, мальчик мой, постарайся сдержать себя. Хотя, пожалуй, ты прав, давай выедем завтра же, и пораньше.

— Сразу же, как только рассветет, — сказал Родри. — Я могу задержаться здесь не больше чем на одну ночь.

Родри говорил так спокойно и его намерение уехать отсюда было таким разумным, что Невин даже не почувствовал, что приближаются неприятности.

Знатные лорды из огромной свиты Ловиан, которые сражались вместе с Родри, собрались на совещание. Несмотря на то, что Прайдир пытался успокоить их, они пришли в ярость от оскорбления, которое нанес им Райс. Слигин, все еще прихрамывая, ходил кругами и клялся, что если бы он не был таким законопослушным, то организовал бы новый мятеж. Родри сидел на подоконнике. Наконец Даниан и Джилл принесли мужчинам эль. Слигин прекратил пыхтеть и устало опустился на стул.

— Прошу вас, — сказала Джилл, предлагая Слигину кружку.

— Спасибо, — Слигин взял эль с подноса. — Я очень доволен, что ты не присутствовала там и не видела маленькой комедии, разыгранной его милостью. Ты бы очень расстроилась.

— Удивляюсь, — вмешалась Ловиан, — почему он не допросил Джилл. Всех прочих он призвал к себе. Удивляюсь еще, что там не было возчиков или копьеносцев.

— Меня это тоже удивило, — сказала Джилл. — Но, ваша милость, я очень довольна, что он не вызвал меня.

— Никому не понравится, если тебя называют лжецом прямо в глаза, да? — Слигин глотнул эля. — Нам повезло, что старый Невин присутствовал на этом разбирательстве.

Джилл подошла к Родри и протянула поднос; когда он взял кружку, она улыбнулась ему так, что он сразу успокоился. Лорды продолжали спорить.

— Мы уезжаем завтра домой, — тихо сказал Родри. — Невин собирается с нами. Я больше не хочу оставаться в доме брата… Сыт по горло!

— И я тоже.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего. Мне не нравится, как он обращается с тобой, вот и все.

Родри крепко схватил Джилл за руку, так что она чуть не уронила поднос.

— Что Райс наговорил тебе?

— Я случайно встретила его в коридоре…

— Скажи мне правду.

— Ну, он поклонился и сказал мне, что я красивая. Всего лишь светский комплимент.

В какой-то момент Родри осознал, что едва ли не все в комнате повернулись в их сторону. Он отпустил Джилл и встал. Мать взглянула на него, призывая успокоиться.

— Родри, — устало сказала Ловиан. — Я не сомневаюсь в том, что твой брат заговорил с Джилл только для того, чтобы досадить тебе. Вряд ли он нынче собирается ухаживать за какой-либо другой женщиной. Ему не до того.

— Лучше скажи все, как есть, мама.

— Что я и делаю. Нет повода для беспокойства, мой мальчик.

Позже, когда пришло время спуститься в большой зал, Родри нашел возможность поговорить с Ловиан наедине. Она согласилась, чтобы он назавтра уехал.

— Остальные вопросы, которые надо урегулировать, касаются меня и Райса, — сказала она. — Это твой последний обед здесь, поэтому, пожалуйста, Роддо, следи за тем, что будешь говорить сегодня вечером.

— Хорошо, матушка, постараюсь.

Когда Родри занял свое место слева от Райса, он изо всех сил старался сдержать свое обещание, смотрел в свою тарелку и говорил только тогда, когда его о чем-то спрашивали. С тех пор, как Райс высказал Ловиан свои земельные претензии, он не обменялся с Родри ни словом. Наконец, когда подали мед, Родри поднялся и поклонился брату:

— Его милость извинит меня?

— Охотно, — Райс улыбался. — Ты, наверное, торопишься к своей любовнице, я угадал? Она, наверное, так же хороша в любовных утехах, как удачлива с мечом в руке.

Родри покраснел, придя в бешенство, и словно сквозь туман услышал покашливание Ловиан.

— Я думаю, его милости лучше оставить Джилл в покое, — произнес Родри.

— Вот как? — Райс поднял к нему лицо. — Зачем ты определил ее в самую гущу событий? Как ты мог позволить девушке сражаться в бою?

Родри уже наполовину обнажил меч, когда осознал, что делает. Крики женщин вернули его к действительности, и он замер. Его рука все еще лежала на эфесе меча, и шестнадцать дюймов холодной стали еще были видны над ножнами. Райс отступил назад, он улыбался в торжествующем предвкушении победы.

— Итак, — медленно проговорил Райс, — ты напал на гвербрета в его собственном зале?

Родри был близок к тому, чтобы убить его, но Ловиан бросилась между ними. Большой зал в молчании следил за стычкой братьев. Когда Родри вложил меч в ножны, свист клинка, казалось, прозвучал под самым потолком.

— Райс, — прошипела Ловиан. — Ты сам его спровоцировал.

— Это не твое дело, матушка, — Райс взял ее за руку и оттащил в сторону. — Бери своих женщин и оставьте зал. Уходи!

В это время в дальнем конце зала раздались крики. Заволновались гвардейцы Родри, наблюдавшие за своим господином. Родри увернулся от Райса и бросился к своему отряду. Люди Райса с руганью вскочили на ноги и постарались окружить братьев.

Между Родри и Каллином было всего два человека Серебряный кинжал так посмотрел на этих двоих, что они отступили назад, и Родри присоединился к своим двадцати пяти всадникам, которые были верны ему. Каллин мрачно улыбнулся.

— Будем сражаться, господин?

Двести человек из отряда Райса молча стояли в ожидании, держа руки на эфесах мечей. Родри огляделся: его люди были готовы умереть вместе с ним в этом последнем безнадежном бою. Все, что от него требовалось, — произнести одно слово, и в большом зале Райса прольется кровь. И он умрет в бою, а не будет повешен, как какой-нибудь конокрад. Будто огонь охватил его, обжигая и волнуя разум, неотвратимо направляя его руку к рукоятке меча. Но тогда прольется кровь отца Джилл и других людей, которые могут умереть только из-за того, что судьба привела их к нему на службу… Он отдернул руку.

— Бойни не будет, — сказал Родри. — Отойди в сторону, и пусть они схватят меня.

— Как скажешь, господин, — покорился Каллин. — Но мы еще увидимся.

Последней мыслью Родри было вырваться и драться, но он пересилил себя и ждал, пока его гвардия отходила назад. Люди гвербрета схватили его за руки и потащили прочь. Затем у него отобрали оружие.

Невин наслаждался одиночеством в своей комнате, когда ворвался Каллин, чтобы сообщить ему последние новости. Каллин говорил кратко и четко, его глаза были такими спокойными, что Невин испугался: уж не убил ли он Райса. Невин невольно вспомнил барда Гверана, который много лет назад разыграл похожий трюк со своим обидчиком. И тогда новость, которую сообщил Каллин, действительно дошла до его сознания: человека, который держал в своих руках Судьбу Элдиса, могли повесить завтра утром.

Приемная Ловиан была полна возмущенных лордов, проклинающих Райса. Сама Ловиан почти лежала на стуле. Даниан и Джилл, стояли сзади, поддерживая ее. Ловиан посмотрела на Невина безнадежным, умоляющим взглядом. Джилл подбежала к отцу и уткнулась лицом ему в грудь.

— Если Райс повесит Родри, — заметил Слигин, — он получит такой мятеж, что Делондериель будет красна от крови. Я слышал, что он сказал парню.

— Это верно, — сказал Прайдир. — Лучше взять лошадей и уехать отсюда ночью, пока нас не поймали в ловушку.

— Замолчите! — рассердился Невин. — Не будем поднимать вопрос о мятеже. Я намерен сам поговорить с гвербретом, и чем раньше, тем лучше.

Они приветствовали его, как будто он был капитаном, а они — его бойцами. Невин кивнул и вышел, Каллин последовал за ним.

— Я так долго жил вне закона, что теперь не знаю, как поступить, — сказал Каллин. — Имеет ли право капитан просить о сохранении жизни своего лорда?

— Да, конечно, — Невин удивился: он знал Каллина как человека, не склонного к таким поступкам. — Послушай, неужели ты действительно встанешь на колени ради Родри?

— Встану, если ты позволишь мне войти с тобой к Райсу.

Каллин устало посмотрел на него. Его взгляд был полон печали. Только теперь Невин понял, что Каллин так же сильно любил Родри, как Геррант любил Блайна, пока Бранвен не встала между ними. Невин понял и другое: тот упрямый серебряный кинжал готов был унизиться ради того, кого любил, — и он уважал его за это. Невин почувствовал, что цепи Судьбы разорвались, и он стал свободным, как будто гора упала с плеч.

— Мы должны спасти его от петли, — твердо сказал Каллин.

И вместе, как два воина, связанных клятвой на крови Невин и Каллин направились прямо в приемную Райса. Когда Невин толкнул дверь, паж объявил, что его милость не принимает посетителей.

— Тогда скажи ему, что здесь Никто, — сказал Невин. — Или я нашлю на него ураган.

Взвизгнув, паж широко распахнул дверь и впустил их. Райс сидел на резном стуле, госпожа Донилла примостилась рядом на подставке для ног. Он поднялся навстречу своим непрошенным гостям, заложив большие пальцы за ремень и откинув голову назад. Невин готов был уважать его уже за то, что он не испугался лучшего фехтовальщика Дэверри и человека, который мог, щелкнув пальцами, снести его цитадель до основания.

— Я догадываюсь, что вы пришли просить за Родри, — сказал Райс.

— Да, ваша милость, — ответил Невин. — И если хотите, мы оба встанем на колени.

Райс мгновение рассматривал их, потом улыбнулся холодной улыбкой:

— Я не собираюсь лишать жизни своего брата. Я только хочу, чтобы этот проклятый щенок знал свое место. Он должен публично попросить у меня прощения, и мы покончим с этим.

Невин вздохнул облегченно.

— Вы действительно думали, — продолжал Райс, — что я хотел огорчить свою мать и поднять Западный Элдис на новое восстание?

Они колебались. Райс снова улыбнулся.

— Ваша милость, — произнес Невин. — Вы выражаете свои чувства к вашей семье достаточно ясно, но с большим опозданием.

— О, боги! — Неожиданно Райс взорвался и начал говорить так быстро, что даже трудно было понять его: — А почему я должен его любить? Всю мою жизнь я слышу: Родри то, Родри это, Родри — человек чести, очень жаль, что Родри не родился первым, чтобы возглавить клан! — Лицо Райса покрылось алыми пятнами. Донилла грациозно поднялась и взяла мужа за руку.

— Не стоит так терзать себя, мой господин, — сказала она мягко.

— Да, ты права. — Райс сделал паузу, пытаясь взять себя в руки. — Прошу прощения, волшебник Невин. Капитан, можете не сомневаться: я сохраню жизнь вашего лорда.

— Ваша милость не обидится, — осторожно сказал Каллин, — если я спрошу: вы поклянетесь в этом на мече?

— Я клянусь, — надменно произнес Райс. — Не сомневайтесь и успокойте ваших людей.

— Спасибо, ваша милость, от чистого сердца благодарю вас.

Все дела по правонарушениям в Аберуине подлежали личному суду Райса, поэтому во дворе у него была собственная тюрьма — длинное каменное здание с общей комнатой для местных пьяниц и нищих и несколькими узкими камерами для более важных заключенных. Родри поместили в одну из таких камер, и он думал, что это не самое худшее, несмотря на то, что она была всего шесть шагов в поперечнике и в ней дурно пахло нечистотами. Под окном лежала куча более-менее чистой соломы. Родри сел, обхватил руками колени и положил на них голову. Его трясло, и он никак не мог успокоиться. Страх поселился в нем: страх, что он будет повешен во дворе Райса как какой-нибудь конокрад, где каждый будет тыкать в него пальцем и смеяться над ним. Честь, боевая слава, так тяжело завоеванные в недавней войне, уважение людей, которые были его подданными, — все разрушится по воле безумца-брата. Барды будут петь о Родри Майлваде напоминая своим слушателям о том, что жил на свете лорд, который удостоился участи быть повешенным, и его лишат даже чести быть похороненным среди могил предков. Он — никто, человек без чести, ошметок дорожной грязи, далее не человек вообще. Он собрал всю свою волю в кулак, но не смог унять дрожь. А что с Джилл? При мысли, что он потеряет ее, он заплакал, всхлипывая, как ребенок. Слезы были еще большим позором для него. Он выпрямился, вытер лицо рукавом. Надо ждать и быть мужественным.

Родри понятия не имел о том, сколько он провел времени в камере, когда услышал голос Каллина. Он быстро вскочил и выглянул в окно. «Мой господин!» — и Родри увидел лицо своего капитана.

— Я здесь, — обрадовался он.

— Гвардейцы не впустили меня, чтобы поговорить с тобой.

— Они боятся, что ты перебьешь их всех.

— Правильно боятся, мой господин. Послушай, Райс не собирается тебя вешать. Мы с Невином ходили к нему. Он хотел унизить тебя, и ничего больше. Ты должен публично попросить у него прощения, и он простит тебя. Так он сказал.

Родри ощутил в себе волну ненависти, которая обожгла его сильнее, чем страх. Он схватился за решетку на окне с такой силой, что стало больно пальцам.

— Не делай глупостей, — рассердился Каллин. — Поступай так, как требует этот подонок, и мы уедем домой. Там разберемся.

Вцепившись в прутья решетки, Родри раскачивал их вперед и назад, навалившись на них всем своим весом.

— Родри! — позвал Каллин. — Ответь мне. Будь благоразумен.

Родри продолжал раскачиваться, держась за решетку. Он хотел ответить Каллину, но что-то мешало ему, он не мог произнести ни слова. Затем он услышал голоса гвардейцев: звучали оскорбления и слова команды. Когда он смог наконец стоять спокойно, Каллина уже не было под окном. Родри сел, привалившись к стене. Он понял, что этот грязный трюк, который проделал с ним Райс, помог ему посмотреть на себя со стороны. Это будет преследовать его всю жизнь — ночь страха, когда он дрожал как испуганный ребенок, вместо того чтобы встретить смерть как мужчина. Измученный, он заснул там, где сидел, и всю ночь ему снилась Джилл.

Гвардейцы рано разбудили его, бросив в камеру ломоть черствого хлеба, который он швырнул им назад. Около часа он ходил взад-вперед, пытаясь собраться с мыслями. Вернулись гвардейцы, связали ему руки за спиной кожаным ремнем и вывели его из камеры.

— Может быть, мне дадут чистую одежду? — сказал Родри. — Я провонял этой соломой.

— Его милость велел привести тебя немедленно.

«Конечно, — подумал про себя Родри, — это ему доставит особое удовольствие, когда я — грязный и вонючий — буду стоять на коленях у его ног». Они шли через зал, и люди смотрели на него с жалостью, которая была хуже, чем презрение.

В комнате сидел Райс, возле него — жрецы, в стороне от них — писец. Толпа свидетелей раздвинулась, пропустив прибывших. Когда они подошли к столу, один из гвардейцев толкнул Родри в спину, заставив его встать на колени.

— На нас легла серьезная ответственность, — произнес Райс. — Этот человек посмел поднять меч на гвербрета в его собственном доме.

— Это оскорбление — и оно наказывается повешением, — сказал жрец.

Процесс приостановился — писец фиксировал сказанное на бумаге. Родри посмотрел вокруг и заметил Джилл, одиноко стоявшую со скрещенными на груди руками. То, что она видела сейчас его унижение, было последней каплей, переполнившей чашу.

— Таков закон, — сказал Райс. — Но я рассчитываю увидеть твое раскаяние. Я согласен, брат, что допустил по отношению к тебе обидные и оскорбительные слова. Признаюсь в этом публично. Но тем не менее наказание за твой проступок — смерть.

Жрец встал и начал читать слова закона:

— Ни один человек не может поднять руку на гвербрета. Почему? Потому что гвербрет — единое целое с самим законом, и противно закону кровопролитие в его зале. Почему? Потому что лорд не вынесет справедливый приговор, если будет существовать угроза отмщения ему мечом.

Жрец снова сел.

— Я должен внести некоторые изменения, — взял слово Райс. — Если ты на коленях попросишь моего прощения, то можешь его получить.

Рванувшись всем телом, Родри вскочил на ноги.

— Этого не будет! — рявкнул он. — Пусть меня лучше повесят.

В толпе послышался приглушенный ропот. Родри даже показалось, что Джилл что-то выкрикнула, призывая опуститься на колени, — но Родри стоял прямо, пристально глядя на Райса.

— Я дам тебе еще один шанс, — сказал Райс. — На колени!

— Нет!

— Последний шанс. Проси прощения!

— Я сказал — нет!

Рот Райса искривился в кровожадной улыбке. Родри отказался подчиниться. Похоже было, что на этот раз он смотрел на повешение как на избавление.

— Ты не оставил мне никакого выбора. Придется повесить тебя, — хладнокровно произнес Райс.

Каллин вышел из толпы и опустился на колени перед гвербретом:

— Ваша милость! Прошлой ночью вы поклялись на мече, что сохраните жизнь моему господину.

У Райса перехватило дыхание. Лицо Каллина было таким решительным, что те, кто знал его, могли догадаться: он готов ко всему и запасся оружием для такого случая. Райс сознавал это не хуже других, судя по тому, как он кивнул головой, глядя на Каллина, с выражением близким к ненависти.

— Совершенно верно, — произнес Райс. — И Майлвад никогда не нарушает своей клятвы, капитан. Таким образом, я заменяю твоему господину приговор о повешении на ссылку. — Он повернулся к Родри. — Отныне ты будешь изгнан с моих земель, с земель всех людей, верных мне, ты лишаешься всех званий и должности, всех земель и владений, кроме одного коня, одного клинка, двух серебряных монет и одежды, которую носят простолюдины. Никогда не называй себя Майлвадом, потому что глава твоего клана исключил тебя из него.

Гвардейцы освободили Родри, развязав ему руки. В зале для судебных заседаний стояла абсолютная тишина, затем Ловиан зарыдала, разорвав нависшую тишину. Свидетели начали перешептываться, потом заговорили вслух, и толпа так расшумелась, что Райс вскочил на ноги и призвал всех к молчанию.

— Хочешь ли ты сказать что-нибудь по поводу приговора? — спросил Райс, — вероятно, только потому, что закон предписывал это.

— Да, хочу, — сказал Родри. — Ты наконец получил то, чего так долго добивался, верно? Ты будешь получать налоги, которые собирает тирин со своих подданных, когда мать умрет. Я надеюсь, ты с пользой истратишь каждую проклятую монету, брат. Может быть, ты подавишься ими.

Лицо Райса стало багровым. Если бы между ними не было стола, он бросился бы на брата, но Родри запрокинул голову и захохотал.

— Когда-нибудь барды споют об этом, — сказал Родри. — О гвербрете, который был до того жадным к серебру, что чуть не лишил своего брата жизни.

Жрецы вскочили со стульев, схватили Райса за руки и удержали на месте.

— Закончим на этом, — прорычал Райс. — Еще до заката ты покинешь мои земли. Тебе лучше всего ехать на восток, и советую поторопиться.

Каллин оставил Ловиан в женским окружении и побежал за Родри. Гвардейцы довели изгнанника до ворот крепости и швырнули спиной к каменной стене, велев оставаться там до тех пор, пока они не приведут ему коня.

Внешне Родри был спокоен, однако взгляд выдавал его с головой: потрясение еще не прошло.

— Мои благодарности и мои извинения, капитан, — проговорил Родри. — Но я проклял бы себя, если бы опустился перед ним на колени.

— Я понимаю, господин.

— Никогда больше не называй меня господином.

— Постараюсь, Родри.

Родри едва заметно улыбнулся. Каллин не удивился бы, если бы увидел, что Родри плачет, и не стал бы стыдить его за это.

— Теперь послушай, мальчик, — сказал Каллин. — Примерно в десяти милях от Абернауса есть деревня, а в ней таверна «Серый козел». Езжай туда, скажи ее владельцу, что ты мой знакомый, и пока оставайся там. Я пришлю к тебе парней с одеялами и прочей ерундой, и немного денег, если смогу их раздобыть.

— Если Райс узнает, то убьет тебя за это.

— Он не узнает. Я помог ему уже однажды, почему бы и теперь не помочь?

Родри попытался улыбнуться в ответ на добрую шутку, но на это было больно смотреть.

— Постарайся сосредоточиться, мальчик, — сказал Каллин. — У нас мало времени. Что ты собираешься делать?

— Ехать к одному из соперников Райса и просить у него убежища?

— Я лучше умру с голоду.

— И я так думаю. Тогда я дам тебе свой серебряный кинжал. Если кто-нибудь спросит, почему у тебя моя эмблема, скажи, что я взял тебя в отряд.

Родри уставился на него, потрясенный, и не мог произнести ни слова, затем отрицательно покачал головой.

— Если не хочешь, что тогда еще тебе остается? — удивился Каллин. — Или ты намерен делать то, что когда-то даже я посчитал для себя недостойным, — просить работу в таверне или на конюшне?

— Я не смогу делать ни того, ни другого, но…

— Прах и пепел, ты думаешь, я не знаю, как тяжело взять проклятый кинжал? Ты думаешь, я не плакал, когда увидел, что это — единственное, что мне осталось, — продать свой меч и получить взамен презрение порядочных людей, которые плевали в мою сторону, когда я попадался им на глаза? Но сражаться и завоевать негромкую славу — это выход для человека, который хочет выжить. И ты выживешь, как выжил я. Ты — первый человек на моем пути, кто так же хорошо владеет мечом, как я, и даже лучше.

— Ты действительно думаешь, что я неплохо владею мечом?

— Да. А теперь говори, возьмешь ты этот кинжал или нет?

Родри поколебался, потом ухмыльнулся и тряхнул головой, в его глазах появился блеск.

— Была не была. И буду носить его с гордостью.

— Ну вот и хорошо. И мы все вместе будем бороться за твое возвращение. Вспоминай об этом, когда «длинная дорога» покажется тебе особенно трудной.

Первой обязанностью Джилл было прислуживать Ловиан, поэтому она помогла Даниан отвести госпожу наверх в ее комнаты, а потом пробралась сквозь толпу возмущенных лордов. К тому времени, когда она спустилась во двор, возле ворот уже никого не было, кроме пары гвардейцев. Когда она появилась рядом с ними, они посмотрели на нее с искренней жалостью.

— Родри уехал? — спросила она.

— Да, — ответил один гвардеец. — Тебе лучше возвращаться назад со своими людьми, госпожа, и, если сможешь, забудь его поскорее.

Возвращаясь назад через сад, Джилл остановилась возле фонтана с драконом. Она наблюдала за бесконечной игрой брызг и удивлялась тому, что с ней случилось, — она не смогла заплакать даже тогда, когда Родри уехал, не поцеловав ее на прощанье.

Каллин нашел ее буквально окаменевшей. И даже когда он обнял Джилл, ее глаза оставались совершенно сухими.

— Он уехал, потому что не хотел, чтобы ты видела его униженным, — сказал Каллин. — Но он просил меня передать тебе, что всегда будет любить тебя.

— Я не вижу ничего позорного в том, что произошло. Родри вел себя очень достойно.

Они вместе вернулись в крепость. Все в большом зале — и слуги, и знатные гости — взволнованно обсуждали случившееся. Люди из отряда Райса собрались в кружок, и поносили Родри за то, что он осмелился поднять руку на их господина.

Но во всем этом шуме присутствовал один мотив, который никто не хотел развивать: может быть, действительно, Родри был прав, когда утверждал, что Райс позарился на деньги? Джилл сразу смекнула, что зерна сомнения, которые зародились у людей по всему Элдису, со временем прорастут и дадут мрачные всходы. Она улыбнулась, думая об этом. Родри одержал победу, о которой Райс никогда не сможет забыть.

В приемной Ловиан никого не было. Невин и Даниан о чем-то разговаривали с ней в опочивальне. Оскорбленные поступком Райса, они в гневе собирали вещи и собирались как можно скорее покинуть двор. Джилл устало опустилась на стул, Каллин ходил по комнате взад-вперед, часто останавливаясь возле двери и прислушиваясь к тому, что происходило в коридоре. Наконец он улыбнулся и открыл дверь. Амир прокрался, как вор, неся в руках одежду и другое имущество.

— Я забрал все, даже его меч, — сказал Амир. — Ты был прав насчет серебра. Всего за несколько монет слуги вернули одежду его милости и все остальное. Но зато за меч пришлось отдать гвардейцам все деньги, которые ссудил мне лорд Слигин.

— Я улажу это, — сказал Каллин.

— Мы поедем сегодня, капитан?

— Это зависит от ее милости, — Каллин бросил встревоженный взгляд на закрытую дверь спальни. — Если придется остаться, то главное — избежать ссор этой ночью, понял! Запомни это.

— Тогда, капитан, может быть, мы лучше поужинаем в казарме? — Амир свалил все имущество Родри на стол и поспешно ушел, пока слуги не отыскали его.

Каллин взял со стола меч Родри и вытащил его из ножен. Джилл увидела двойную эмблему, выгравированную на лезвии: Дракон Аберуина и Лев материнского клана.

— Я бы не простил себе, если бы позволил Райсу повесить меч в зале суда как свидетельство позора Родри, — сказал Каллин. — Проблема теперь в том, как нам вынести его отсюда.

— Очень просто, отец. Я вынесу его.

— Ты, как всегда, что-нибудь придумаешь.

— Если я надену мою старую одежду и Данн подстрижет меня покороче, я поеду с отрядом, держа меч в старых ножнах, — кто заметит?

Каллин засмеялся, тихо приговаривая:

— Никто, конечно. Исключая нашего проницательного травника. Ну и хорошо, моя дорогая. По всему видно, что ты — моя дочь.

Тут Невин вышел из спальни и сообщил, что Ловиан слишком измучена, чтобы выезжать сегодня. Когда Каллин заметил, что было бы лучше, если бы отряды Родри и Райса ужинали отдельно, Невин согласился.

— Я сам хочу поскорее убраться отсюда, — произнес Невин. — Очень скоро все вспомнят о том маленьком представлении, которое я устроил на заседании. Я поговорю с Даниан, а ты скажи людям, чтобы были готовы к отъезду, пока на наши головы не свалилась очередная ссора.

— Хорошо, я все сделаю, — ответил Каллин. — Джилл, переоденься.

Так как все в крепости знали Джилл только как красивую любовницу Родри, никто не обратил внимания на молодого серебряного кинжала, который выехал вместе с людьми ее милости.

Они двинулись на север по дороге к Аберуину, Джилл напоследок обернулась и увидела знамя с серебристо-голубым драконом, развевающееся высоко над башней.

— Даст бог, я больше никогда не увижу злого лица Райса.

— Еще только разочек, — сказал Амир. — Когда он перед всеми объявит о возвращении лорда Родри.

Так заканчивался этот трудный, но такой прекрасный и теплый день, с голубоватой дымкой, висящей вдали над полями спелой золотой пшеницы. Вдоль дороги, пенясь и сверкая, быстро бежала река Гвин. Джилл чувствовала, что готова запеть.

Она немного удивлялась тому, что с ней происходило, потому что не ощущала ничего, кроме радости. Единственное, что не давало ей покоя, — воспоминание об ужасной сцене в зале суда, когда она испугалась за Родри.

Дверца ее клетки открылась — было бы мужество полететь…

Покинув город, Родри первую пару миль ехал легкой рысью, а затем позволил коню идти быстрым шагом. Когда он повернул на восток, то сменил прогулочный аллюр и помчался на самой большой скорости, на какую был способен его конь. Согласно закону, Родри, как ссыльный, находился под специальным наблюдением гвербрета до тех пор, пока не покинет его владений. Но существовала опасность, что кто-нибудь из людей Райса может в угоду своему лорду преследовать и даже убить человека, который высмеял их лорда прямо в зале судебных заседаний.

Время от времени Родри оборачивался и смотрел назад. Единственным его оружием был цепкий взгляд, явно доставшийся ему от эльфов и способный заметить на большом расстоянии предательское облачко пыли в случае погони.

Дорога была прямой, в то время как морской берег извивался, иногда почти сливаясь с дорогой, иногда на целую милю удаляясь от нее. Родри ехал медленно, выискивая места, где он мог бы укрыться. Попадались в основном небольшие фермы, хозяева которых, скорее всего, отказали бы в приюте человеку, который скрывался от всадников гвербрета. То здесь, то там виднелись островки леса. Если он скроется в одном из них, его преследователи должны будут спешиться, чтобы продолжить погоню. Тогда у него будет шанс убить хотя бы одного из них, прежде чем остальные покончат с ним. Тем не менее у него теплилась надежда, что никто не поедет за ним вслед, потому что оставить врага жить униженным и опозоренным — хуже, чем просто убить на дороге.

Временами он был готов просто остановиться и позволить людям Райса схватить его. Или, быть может, отпустить лошадь, пойти к морю и утопиться? Позор сопровождал его неотступно, как всадник, сидящий за спиной… Он посмотрел на свои старые потрепанные штаны и на простую широкую голубую рубаху — такова была теперь его одежда. Чтобы окончательно унизить, они сдернули с него плащ прямо там, во дворе. Умереть, казалось, было легче, чем влачить жалкое существование в изгнании, чтобы через несколько лет закончить жизнь в мелочной кровавой вражде каких-нибудь лордов. Единственное, что заставляло его не поддаваться пораженческим настроениям, — это сознание того, что Райс будет ликовать, узнав о его смерти.

Около полудня, когда дорога начала немного подниматься в гору, Родри оглянулся и увидел небольшое облако пыли вдали. Время было позднее — вряд ли это обычные путешественники. Он пришпорил коня и галопом понесся вперед, затем свернул на небольшую тропинку, идущую на север между пшеничными полями. Крестьяне испуганно замирали, когда он, не останавливаясь, проносился мимо них. Затем он свернул с тропинки прямо на луг.

Оглянувшись назад, он снова увидел позади себя какое-то подозрительное движение. Его легко было отыскать при погоне: его лошадь тоже изрядно пылила, кроме того, селяне, конечно, докладывали людям Райса, куда он поехал. Чередуя шаг с галопом, он двигался по направлению к лесу, который тянулся, казалось, на многие мили. Он в последний раз пришпорил своего измученного коня и добрался наконец до опушки. Лес был старым, густым, с раскидистыми огромными дубами. Он спрыгнул на землю и ввел своего вспотевшего коня в заросли.

Они прошли уже около мили в глубь леса, когда он услышал отдаленные крики на опушке леса. Он отыскал небольшую лесистую лещину, уговорил испуганную лошадь спуститься и лечь в кустарнике, оставил ее там и начал крадучись пробираться между деревьями. Он двигался совершенно бесшумно, как олень, и в первый раз с благодарностью подумал: «Это кровь эльфов гнала меня на лесную охоту, когда я проводил долгие часы в одиночестве». Через несколько минут он услышал позади шум и затаился между невысокими деревьями.

— Должно быть, это его лошадь, — донесся голос.

— Оставь ее, не трогай. Он не мог далеко уйти.

Голоса были смутно знакомыми — наверное, люди его брата. Он слышал, как они подошли ближе и поискали вокруг. Их, должно быть, четверо, судя по звяканью ножен о шпоры. У Родри сжалось сердце — он вынужден скрываться, как заяц от охотников!.. Он решил, что лучше просто выдать себя и покончить с этой игрой в кошки-мышки. Он приготовился уже выйти из укрытия, но тут вдруг споткнулся. Или кто-то подставил ему ножку, он был уверен в этом. Потом он почувствовал, что его схватили чьи-то руки — мириады тонких рук, которые прижимали его к земле без единого шороха. Он был слишком испуган, чтобы вскрикнуть, потому что дождь из листьев и веточек забарабанил вокруг него. Люди подходили ближе, неповоротливые и шумные, как всегда в лесу.

Родри лежал так тихо, что услышал новые звуки в стороне от того места, где он лежал; они сильно напоминали шаги человека, бегом пробирающегося через подлесок. С криками и охотничьими возгласами люди гвербрета бросились на шум. Маленькая ручка дотронулась до щеки Родри, и ему показалось, что он услышал хихиканье, только очень слабое. Он понял, что идущие по ложному следу всадники удалялись все дальше и дальше от него. Наконец звуки исчезли вовсе. Сотни маленьких ручек собирали ветви вокруг него, освобождая от лиственного покрывала, затем кто-то схватил его за руку и сильно дернул.

— Ты хочешь, чтобы я встал? — прошептал Родри. Его снова потянули за руку. Родри поднялся на ноги и оглянулся кругом. То здесь, то там дергались ветки или листва дрожала в совершенно безветренном пространстве.

— Вы, должно быть, дикий народец? Вы спасли меня, я от всего сердца благодарю вас.

Но они покинули его. Он почувствовал сразу, что остался один. Осторожно и тихо возвращался он назад к своей лошади. «Наверное, это Невин направил дикий народец, чтобы защитить меня…» Родри взял свою лошадь и начал поспешно выбираться из чащи. Очевидно, его преследователи были далеко, потому что он добрался до опушки леса, не услышав позади себя ни единого звука.

На лугу паслись четыре лошади, привязанные к ближайшим кустам. Накидки на их седлах были украшены изображениями серебряного дракона Аберуина. Одна из них вдруг забила копытом, другая раздраженно замотала головой, затем все четыре заржали. Родри сел верхом на коня и разглядел, что узлы на их поводьях развязались каким-то таинственным образом. Лошади становились на дыбы и ржали, а потом неожиданно понеслись в безрассудной панике, направляясь на север.

Родри рассмеялся во весь голос. Поблагодарив еще раз таинственных незнакомцев, он развернул лошадь и галопом поскакал на юг, выбираясь назад, на главную дорогу.

Невин двигался позади отряда, когда вернулись два малыша из дикого народца, объявившиеся на гриве его лошади и на луке седла. Жирный желтый гном, который всегда был доволен собой, ухмылялся от уха до уха и почесывал живот. Невин придержал лошадь, приотстал от колонны, чтобы его не было слышно.

— Ты выполнил мое поручение? — поинтересовался маг.

Желтый гном закивал утвердительно и растянул рот в беззвучном раскате смеха.

— С Родри все в порядке?

Голубая фея энергично закивала головой, прикрыла глаза рукой и показала жестом, как будто она всматривается вдаль.

— И вы забрали лошадей?

Они оба закивали.

— Чудесно. Чудесно. Я вам очень благодарен, и сообщайте мне непременно, если Родри снова будет грозить опасность.

Они исчезли в потоке легкого бриза. Невин присоединился к остальным. Он улыбался, думая о том, что людям Райса предстоит пройти пешком целых пятнадцать миль, возвращаясь в Аберуин в мягких сапогах для верховой езды. «Очень вовремя я решил проверить, что с Родри, — думал он. — Будь проклят Райс и его подонки!»

— Отряд уже должен был добраться до крепости вашего кузена, — заметила Даниан.

— Да, — сказала Ловиан, — Каллин разумно поступил, уведя отсюда людей. Надо отдать ему должное, Родри оставил мне хорошего человека во главе отряда.

Ловиан вздохнула и села на кровать, приглаживая руками спутавшиеся волосы. Она много плакала в этот день. Несмотря на боль, которую ей причинила ссылка Родри, она должна продолжать жить: еще столько планов — старых и новых — ей предстоит воплотить в жизнь.

— Данн, вели слугам принести мне горячей воды! — произнесла Ловиан. — Мне нужно привести себя в порядок. Я должна поговорить с гвербретом.

— Стоит ли так торопиться, моя госпожа?

— Время не ждет. Не век же мы тут будем сидеть.

Вскоре Райс сам пришел к ней. Ловиан только закончила одеваться, как появился паж с просьбой принять гвербрета. Ловиан встала около окна и собралась с духом. Вошел Райс. Он посмотрел на Ловиан так робко, что она вдруг сообразила, что он что-то очень-сильно хочет от нее получить.

— Прошу прощения, матушка, — сказал Райс. — Я, правда, вовсе не собирался ни ссылать Родри, ни вешать его. Я очень обрадовался, когда капитан напомнил мне о моем обещании. Разве ты не заметила? После того как он открыто отказывался повиноваться мне, что мог я сделать? Уступить и быть опозоренным в глазах людей?

Ловиан хотела, но не могла поверить ему. Со временем, возможно, она заставит себя поверить.

— Матушка, пожалуйста, — продолжал Райс. — Я и так достаточно опозорил себя, признав при всех свою ошибку.

— Я не сомневаюсь, что ваша милость поступил так сознательно. Я надеюсь, что скоро мы найдем более достойный выход из положения.

— Ты предлагаешь мне вернуть брата?

— Ваша милость считает возможным спрашивать меня об этом?

Опустив голову, Райс начал нервно ходить по комнате. Ловиан решила для себя, что откажется выдать замуж Дониллу, если Райс не отменит ссылки брата, но она слишком хорошо знала своего старшего сына. Он, с его спесью, откажется от сделки, и тогда Донилла пострадает по вине своего мужа.

— Я хочу завтра уехать, — сообщила Ловиан. — Если Донилла собирается ехать с нами, ты должен будешь набраться храбрости и отказаться от нее завтра же. Если вы будете откладывать станет хуже для вас обоих.

— Спасибо. — Райс повернулся к ней с искренним облегчением. — Я боялся, что ты…

Он оборвал фразу на полуслове. Она не нарушала тишины до тех пор, пока он не отвел взгляда, пристыженный ее великодушием.

— Матушка, пожалуйста, — начал он. — Ты не хочешь принять мои извинения?

— Матушка? Больше никогда не обращайся ко мне так.

Райс вздрогнул, будто она дала ему пощечину. Она выдержала довольно длительную паузу, чтобы он почувствовал боль.

— По крайней мере, до тех пор, пока Родри не вернется домой.

Райс начал было что-то говорить, затем повернулся и выбежал, хлопнув дверью так, что серебряные украшения, стоявшие на каминной полке, жалобно зазвенели. Ловиан улыбнулась сама себе.

— Я жена воина и дочь воина, — сказала она вслух. — И война, ваша милость, только началась.

Солнце висело уже низко над горизонтом, когда Родри подъехал к каменной пограничной плите на границе между поместьями Аберуинов и Абернаусов. Он остановил коня и посмотрел на дракона, высеченного с западной стороны плиты, и на стоявшего на задних лапах грифона с восточной, затем проделал последние несколько шагов. Несмотря ни на что, он был жив. Люди Райса никогда не рискнут начать войну, преследуя его на территории другого клана. Когда с моря подул вечерний ветер, Родри задрожал и набросил на плечи простой голубой плащ. В животе у него урчало: во рту не было ни крошки уже два дня. Но через несколько миль он добрался до большой деревни и таверны, о которой говорил ему Каллин, — крытого соломой круглого дома с конюшней позади него. Когда Родри спешился, из таверны вышел хозяин — грузный человек, от которого пахло чесноком. Он окинул Родри проницательным взглядом, посмотрел на гербы на его рубашке, глянул на ремень, где должны висеть ножны.

— Готов поспорить, что у тебя неприятности с капитаном твоего отряда, — сказал хозяин таверны.

— А тебе что за дело?

— Никакого. А серебряный кинжал на твоем ремне? Кто тебе его дал?

— Каллин из Кермора.

— Ого! — трактирщик широко улыбнулся ему, показав остатки передних зубов. — Тогда входи — и добро пожаловать. Можешь пока поработать где-нибудь здесь, хотя бы для того, чтобы заплатить за постой, а потом решишь, что делать дальше. Послушай, парень, тебя что — выпороли? Моя жена может сделать тебе припарки на спину, если понадобится.

— Нет, слава богам, меня еще не пороли, но все равно спасибо.

— Хорошо, хорошо. Видно, твой лорд был милосердным человеком, а? Ну, ставь свою лошадь в конюшню. Меня зовут Гасс.

— А меня Родри. — Он остановился как раз вовремя, чтобы не назвать себя полностью: лорд Родри Майлвад. Ему стало не по себе оттого, что у него осталась только часть имени, но так Гассу легче было поверить в свое предположение, что он был разжалованным гвардейцем. За пределами владений Райса никто, кроме знатных лордов, не будет знать о том, кем он был раньше. Без своего имени и герба он был всего лишь ничтожным серебряным кинжалом.

Очевидно, Гасс был более высокого мнения о лошадях, чем о людях, потому что в то время как конюшня оказалась чистой и хорошо ухоженной, в таверне картина была неприглядная: покосившиеся столы липкие от грязи, и солома на полу воняла как собачья подстилка. Тем не менее, жаркое, которое Гасс выставил на стол перед Родри, благоухало отличным мясом и турнепсом, а хлеб был только что из печи. Родри жадно накинулся на еду, после чего Гасс принес кружку темного эля. Он сразу же показал ему, где стояла откупоренная бочка.

— Наливай, сколько захочешь, — улыбнулся Гасс. — Не сомневаюсь, что ты этой ночью упьешься в стельку.

И все же Родри оставался в меру трезвым… Зал заполнился местными крестьянами и их женами. Он видел, что они наблюдали за ним с опасливым любопытством: даже упавшее дерево было для деревни событием. Хотя Гасс позаботился, чтобы Родри оставили в покое, он все равно чувствовал себя неуютно, словно голым шел по городским улицам. Он налил себе пару кружек и сидел, прижавшись к теплому камину, думая о том, сможет ли Каллин в самом деле достать деньги и меч. Станет ли он серебряным кинжалом или нет, но без оружия он не сможет сражаться.

Он с иронией размышлял о том, что раньше был именитым лордом, осыпавшим Каллина почестями, а теперь если и остался жив, то только потому, что Каллин выручил его. На «длинной дороге» имя Каллина значило так же много, как имя Майлвада в том мире, который он только что оставил… быть может, навсегда.

У Родри не было никакой надежды на то, что Райс отменит приговор. Чем большее давление будет оказывать на него мать, тем более упрямым будет он становиться. Родри был в этом уверен, и на то у него имелись основания. Если бы он был гвербретом, а Райс — ссыльным, он бы ни в коем случае не смягчился. Находясь в плену своей ненависти, оба они, в сущности, были близнецами, а не просто братьями, и когда дело касалось самого главного — власти, они понимали один другого лучше, чем кто-либо в мире. Невзирая на просьбы и интриги своих родственников, Родри будет жить и умрет как серебряный кинжал. Он понимал это в глубине души. Сняв клинок с ремня, он взглянул на эмблему Каллина. Когда он прикоснулся к лезвию, клинок засветился серебряным светом. Он быстро спрятал его и оглянулся вокруг, но, к счастью, никто этого не заметил.

«Ты хуже, чем просто изгнанник, — сказал он сам себе, — ты еще к тому же наполовину эльф». Тут он почувствовал головокружение: полукровка без клана, без положения, без места, которое можно было бы назвать домом, — такого он не встречал ни среди жителей западных земель, ни среди людей. Он не имел ничего, кроме серебряного кинжала. Он давал ему индивидуальность, о которой до сих пор Родри не приходилось заботиться. Он положил руку на рукоятку клинка и понял, почему серебряные кинжалы, которых в королевстве считали отребьем, так цеплялись за свое имя и свой отряд.

Затем он налил себе еще кружку, быстро выпил и отправился на сеновал над конюшней. Никогда ему так остро не хотелось просто лечь спать и забыть обо всем на свете.

И все же он провел бессонную ночь, потому что замерз. У него не было одеяла, и он был слишком гордым, чтобы о чем-нибудь просить Гасса. Холодная осенняя ночь сменила по-летнему теплый день; он зарылся в солому, как собака в свою подстилку, и завернулся в плащ, но каждый раз, как только он начинал засыпать, холод настигал его снова, он начинал дрожать — и просыпался от этого.

Он сел и почувствовал, как спину свела легкая судорога. «Может быть, взять попону с седла? Она хоть маленькая, но уже кое-что». Вдруг он услышал топот копыт во дворе конюшни. «Странно, что кто-то путешествует ночью, — подумал он. — А что, если это посланец Каллина?».

Все еще продолжая с вожделением думать о теплом одеяле, Родри спустил вниз приставную лестницу и при свете луны поспешил выбраться наружу. Он узнал лошадь, еще не разглядев всадника, который только что спешился. Восход качнул тяжелой головой и заржал, приветствуя его.

— Вот мы и встретились, моя любовь, — сказала Джилл. — Я привезла твой меч. Отец и Слигин подкупили гвардейцев, и мы вынесли его прямо перед носом твоего брата.

Родри стоял неподвижно, не веря своим ушам. Он был уверен, что это всего лишь призрачный сон, пока Джилл не подошла и не положила руки ему на плечи. Свои нежные, теплые руки…

— Послушай, Родри, — засмеялась она, — ты думал, что я позволю тебе уехать в ссылку, не взяв меня с собой?

— Прости. Ты ради меня оставила своего отца?

— Получается, так, — возбужденно сказала она, и он почувствовал, что слезы мешают ей говорить. — Это тяжело. Я не хочу врать. Но я должна быть с тобой, потому что, видят боги, Роддо, я очень люблю тебя.

Родри обнял ее и поцеловал. Прижавшись друг к другу, они одновременно смеялись и плакали до тех пор, пока ворчащий Гасс не выбежал, чтобы посмотреть, кто так шумит посреди ночи.

Так как лорд Петен — кузен, который приютил у себя людей Ловиан, — давал присягу гвербрету Райсу, ему, конечно, было неловко оттого, что отряд Каллина расположился в его доме. На рассвете Каллин разбудил своих людей. Быстро перекусив, они начали седлать лошадей. Нужно было торопиться навстречу госпоже Ловиан. Взволнованный Невин в нерешительности подошел к Каллину.

— Ты не знаешь, где Джилл? Я не могу нигде ее найти.

— И не найдешь. Она прошлой ночью уехала вслед за своим Родри.

Невин замер, уставившись на него с открытым ртом.

— Ты позволил ей уехать? — вымолвил наконец старик.

— А что я мог поделать? Она могла бы уехать тайком, но оказала мне честь, сказав всю правду. — Он испугался, что может заплакать, поэтому занялся осмотром уздечки, которая и так была в порядке. — Кроме того, она нужна мальчику. Он же привык иметь кучу слуг. Ты думаешь, он сможет отличить сухие ветки от зеленых, когда надо будет разжечь костер?

— Нет, конечно. Знаешь, мой друг, ты очень сильный человек.

— Нет, я только знаю, как скрывать свои слабости.

Он рискнул посмотреть на Невина и увидел, что старик дружески, но недоверчиво улыбается ему. Каллин почувствовал, как много значит для него уважение Невина.

— Я велел одному из парней приготовить твою лошадь, — сказал Каллин. — Мы скоро выезжаем.

— Спасибо. Но что ты скажешь, если я поеду следом за Джилл? Я хочу попрощаться с ней.

— Что скажу? Ничего! Честно говоря, это не по мне — указывать другим, что делать и чего не делать. Каждый решает сам за себя.

Каллин проводил Невина до ворот и держал поводья, пока старик садился в седло.

— Передай госпоже Ловиан, что я скоро вернусь в Дан Гвербин, — произнес Невин. — Я должен забрать мула и свои травы.

— Хорошо, передам. Надеюсь, мы еще увидимся там.

— И я надеюсь, что мы встретимся. У тебя есть какое-нибудь поручение для серебряного кинжала или для дочери? — спросил Невин, улыбнувшись.

— Нет. Я уже сказал своей девочке, что люблю ее. А больше нечего и говорить.

Каллин оперся спиной о стену и наблюдал, как Невин растворился в предрассветной дали. Он чувствовал, что дрожит, как нищий на снегу.

— Джилл, — прошептал он. — Боги… Девочка моя, Джилл!..

Однако теперь она никогда не узнает о его позоре. Она не должна узнать, что у него было искушение обесчестить их обоих.

Каллин улыбался, когда возвращался во двор, где его люди уже ожидали своего командира.

Невин часто останавливался в таверне «Серый козел», когда лечил местных крестьян, и хозяин таверны хорошо его знал. Когда Невин прискакал вечером к таверне, Гасс вперевалку, улыбаясь и кланяясь, вышел ему навстречу и принял у него лошадь.

— Что без мула? — спросил Гасс. — Ты бросил ремесло травника?

— Нет, но я в ваши края только для того, чтобы увидеться со своими приятелями — молодым серебряным кинжалом и дочкой Каллина из Кермора. В какую сторону они подались, не знаешь?

— Ха! Они не вылезают с сеновала целый день. Ох, эти мальчишки! Взрослый мужчина уже не имеет такой выносливости. — Гасс заговорщически покачал головой. — Хорошо хоть еще не слишком холодно…

— Верно говоришь. Ну, я подожду в таверне, пока они проголодаются и спустятся вниз.

Невин едва сел за стол с блюдом жаркого, как Джилл вошла в заполненную дымом таверну. Настороженная, как лесной олень, она постояла в дверях, перед тем как войти, затем с недоверием посмотрела на травника. Невин поднялся и подошел к ней.

— Ты приехал, чтобы вернуть меня назад? — спросила она. — Ничего не выйдет. Придется заколдовать меня или еще что-нибудь… Может быть, для кого-то Родри изгнан и опозорен, но не для меня. Я все равно поеду за ним повсюду.

Воспоминание о том времени, когда она сказала эти же самые слова о принце Галрионе, пронзило Невина, как стрелой. — «Но она больше не Бранвен, — заметил сам себе старик. — И будь ты проклят, если вознамерился играть роль Герранта».

— Я знаю, дитя, — сказал Невин. — И это — твой выбор. Я только хочу попрощаться с тобой. Ты расстроишься, если наши дороги когда-нибудь снова пересекутся?

— О чем ты? Расстроюсь ли я? Послушай, я расстроюсь, если никогда больше тебя не увижу! — Она смахнула слезу и обняла его.

На мгновение он окаменел от неожиданности, затем по-отечески погладил ее по голове:

— Тогда мы еще обязательно встретимся. Я обещаю тебе.

— Великолепно! Я верю в это.

Джилл сказала это так искренне, что Невин почувствовал — в нем снова вспыхнула надежда. Она любила его, она доверяла ему. И когда-нибудь он покажет ей, в чем заключалась ее настоящая Судьба. В конце концов, следуя за Родри, она обретет свободу и, если захочет, сможет стать мастером двеомера. Она не будет больше зависеть от интриг двора, а превратности неустроенной жизни позволят проявиться и укрепиться ее природному таланту. Пока еще рано думать, как направлять ее знания двеомера, время еще не подошло. Он должен ждать. Позволяя ей уйти, он тем самым не теряет ее — наоборот, удерживает. Надо ждать…

Когда они вернулись к столу и сели, пришел Родри. Его меч был при нем, и он шел решительным шагом, как будто все еще был лордом. Но Невин заметил перемену в его глазах, таких утомленных, что казалось, будто он постарел на несколько лет.

— Я знаю, что обязан тебе жизнью, — сразу сказал Родри.

— Ты имеешь в виду вчерашнее преследование? — улыбнулся Невин. — Действительно, я приложил к этому руку. Представляю, как твой брат заламывал бы руки при виде твоего мертвого тела! Теперь мы знаем, что он умеет играть на публику.

— Ничтожество. — Родри сел рядом с Джилл. — Ну, сударь, как видно, Элдису придется строить свою судьбу без моего участия.

— Возможно. Мы должны еще посмотреть, что боги припасли нам на будущее.

Пока они ели в тишине, Невин размышлял о том, что же задумали Великие, отсылая мальчика прочь из Элдиса, служить которому было его предназначением. Грозит ли Родри какая-то новая опасность?.. Сейчас, когда он перестал быть политической фигурой, он уже не должен интересовать черного мастера… Но надежда казалась зыбкой.

Если он разрешит эту проблему, ни один сигнал пророческого предостережения не дойдет до него — только обычный страх: ибо серебряные кинжалы, в конце концов, часто умирают молодыми в бою. Отсутствие предостережений свидетельствовало о том, что по крайней мере сейчас Родри вне опасности.

Пускай же мальчик идет своим путем, а он, Невин, будет наблюдать издали и попытается предпринять какие-то шаги, чтобы отозвать его из ссылки.

— Ты знаешь, Невин, — выдохнул Родри. — Я счастлив, что Джилл любит меня, иначе я умер бы на «длинной дороге».

— О, Родри, — вмешалась Джилл. — Ты же теперь серебряный кинжал. Я думаю, ты не дашь себя в обиду.

— Я не то имел в виду. — Голос Родри стал холодным и тусклым. — Но каждое сражение — прекрасная возможность свести счеты с жизнью… один из способов положить конец изгнанию.

Это признание он произнес совершенно спокойно. Джилл в негодовании схватила его за руку.

— Но сейчас об этом нет речи, — продолжал он. — Сейчас, когда я нашел тебя, мне есть ради чего жить дальше.

Джилл обняла его и поцеловала. Невин облегченно вздохнул: судьба все-таки распорядилась так, что, оберегая жизнь Родри, Джилл тем самым уже служила двеомеру. Хотя она и сама этого не знала.

Наутро Джилл проснулась на рассвете в объятиях Родри. Серый свет пробивался сквозь щели в стенах конюшни, и осенний дождь монотонно барабанил по крыше. Она положила голову на грудь Родри и слушала песню природы, сливающуюся с его ровным дыханием. Она улыбалась, говоря себе, что сеновал Гасса ей больше по душе, нежели перина в Дан Гвербине. Когда она подумала о Каллине, ей усиленно заморгать, чтобы сдержать слезы. «Отец, не обижайся на меня, — подумала она. — Но ты ведь знал, что я должна покинуть тебя…» В конце концов она оставила его в хорошем месте, и у него теперь есть достойная служба. Хотя, конечно, он даже не будет знать, если с ней что-нибудь случится… С горечью она подумала о том, что, может, больше и не увидит его никогда. Но Джилл сделала свой выбор и будет всегда следовать за Родри, если только боги ей позволят.

Впрочем, пусть боги творят, что хотят, — решила она. Джилл всегда жила одним днем, просто потому что у нее не было другого выбора. «Длинная дорога уходит в тумане, — любил говорить Каллин, — и никто не знает ее конца…» У нее был Родри и была свобода. Засыпая, Джилл сказала себе, что теперь у них все будет хорошо.

ПОСЛЕСЛОВИЕ Катрина Керр: универсальная формула фэнтези

Десять лет тому назад, теперь в уже далеком 1993 году, я подготовил к публикации серию (или как тогда мы ее назвали — «коллекцию») фантастической эпопеи «Меч и Посох». Серия замышлялась как издание наиболее монументальных англоязычных циклов фэнтези и НФ, написанных в конце XX века.

И хотя в этой серии вышло всего 13 книг, я горжусь, что нам первыми удалось познакомить читателей с неизвестным в ту пору циклом Майкла Муркока «Танцоры на Краю Времени», начать выпуск сериала Кэтрин Куртц о Камбере Кулдском, впервые представить российским читателям интересного автора Барбару Хэмбли и опубликовать несколько романов Кэролайн Черри. Но серия «Меч и Посох» была недешева в продаже и трудоемка для полиграфического исполнения. Пришлось придумать что-то поскромнее. И тогда мы возродили знаменитую «желтую серию», некогда издававшуюся «Северо-Западом» первого созыва. И вот наконец-то полностью был издан цикл об Эльрике Мельнибонэйском Майкла Муркока, собрание сочинений Роберта Говарда, «Сага о плоской земле» Тэнит Ли.

Однако дизайн этой серии со временем приелся читателям — монотонные ряды желтых книг уже стали утомлять его взор. Поэтому, для того чтобы закончить издание этого проекта, начатого еще в «Мече и Посохе», мы воспользовались любезным разрешением наших давних партнеров — издательства «АСТ» и продолжили выпуск книг в их популярных сериях фэнтези и научной фантастики.

Так наконец-то удалось издать целиком цикл Филиппа Фармера «Мир реки», сериал Кэтрин Куртц «Дерини» (хотя новые книги этого цикла еще будут представлены читателям), выпустить пенталогию Барбары Хэмбли «Хроники королевства Дарвет» и цикл романов Мерседес Лэки. Почти десять лет понадобилось для того, чтобы воплотить в жизнь все то, что задумывалось еще в те времена, когда нынешние издательские колоссы только-только выпустили пару своих первых книжек, а на неуклюжих фанерных лотках блистали те издательские марки, которые ныне всеми позабыты.

Однако от прежней коллекции оставался еще один автор, ранее обещанный читателям, но так доселе и не изданный. Ему, а вернее — ей, повезло меньше, книги этого автора никогда не выходили на русском языке. По какому-то удивительному «недосмотру» полуподпольных переводчиков фантастики конца 80-х, этот автор не тиражировался даже в «самиздате», благодаря которому наш читатель в свое время смог познакомиться с Роджером Желязны, Андре Нортон, Полом Андерсоном, Хуанитой (или как тогда удивительно ее транслитерировали, путая испанские и английские буквы — Джуанитой) Коулсон или Сэмюэлем Дилэни.

Имя этого автора — Катарина Керр.

В США и Великобритании книги Катрины Керр весьма популярны, их читают, обсуждают в Интернете, создают фэн-сайты. Поэтому всем любителям фэнтези, читающим на английском, это имя хорошо известно. И оттого нет-нет, да и мелькнет в отечественных сетевых форумах восклицание-вопрос: когда же наконец у нас переведут Керр? И этот интерес объясним — сериал Катарины Керр «Дэверри», возможно, один из последних крупных фэнтезийных циклов 80—90-х годов, обойденных вниманием русских издателей.

Катарина Керр родилась в 1944 году в штате Огайо в семье британских переселенцев, которые считали себя в гораздо большей степени «англичанами в изгнании, нежели американцами». Это наложило отпечаток на воспитание юной Катарины.

Все книги, которые ей приходилось читать в детстве, были исключительно творениями английских писателей. В дальнейшем жизнь: Катарина не на шутку увлеклась европейской культурой, историей и мифологией. Именно такой и станет основа ее будущих сериалов. Однако это произойдет еще не скоро — почти через 35 лет.

В 50-х ее семья перебралась в теплую Калифорнию — местечко Санта-Барбара. Из этого штата Катарина уже никуда не уезжала. Лишь в 1962 году она в последний раз поменяла место жительство и переехала в Сан-Франциско.

После школы Керр поступила в Стэндфордский университет, но, не закончив его, бросила учебу. Причиной тому послужил неожиданно проснувшийся бунтарский дух, — она всерьез увлеклась молодежными радикальными идеями, впрочем, как и многие ее сверстники в середине 60-х годов. Чтобы заработать себе на жизнь, ей пришлось перепробовать множество низкооплачиваемых работ, вроде рассыльного на почте.

Такой образ жизни позволил Катарине высвободить время для того, что ей больше всего нравилось, а именно: чтению книг по истории и медиевистике, изучению латыни и романских языков.

В 1973 году Керр вышла замуж за своего старого школьного друга, а в 1979 в ее жизни произошло важное событие — ей подарили ее первую ролевую игру. Именно это и послужило импульсом к последующему творчеству — она впервые открыла для себя новый мир — мир фэнтези. Керр попробовала начать писать сценарии для ролевых игр, потом малую прозу и наконец, всерьез решив освоить писательское ремесло, устроилась редактором в фэнтезийный журнал Dragon.

В 1986 году Катарина Керр выпустила свой дебютный роман «Чары кинжала». Книга понравилась публике и была переиздана в Великобритании. С тех пор Керр не оставляет литературной деятельности и пробует себя в разных жанрах: кроме «чистой» фэнтези она пишет научную фантастику, эссе и статьи.

Основной цикл, над которым Катарина Керр работает всю жизнь, носит название «Дэверри». На сегодняшний день он насчитывает 11 толстых романов. Поначалу цикл не подразумевал никакой дополнительной внутренней структуры, но впоследствии (при переиздании в Великобритании) автор предпочла разбить его на тетралогии, подчеркнув их единство заглавиями романов. Для этого пришлось пожертвовать частью прежних, «американских» названий. Так в первой тетралогии в наименовании непременно присутствует слово «sреll» («чары, заклятье»), во второй «tiте» или «days» («время» или «дни»), в третьей название строится по формуле: цветовой эпитет плюс название мифического животного.

Цикл «Дэверри»

Чары кинжала, 1986

Чары тьмы, 1987

Ощетинившийся лес

(в британском издании «Чары зари»), 1989

Призрак дракона

(в британском издании «Чары дракона»), 1990

Дни изгнания, 1991

Дни знамений, 1992

Дни крови и огня

(в британском издании «Время войны»), 1993

Дни воздуха и тьмы

(в британском издании «Время правосудия»), 1994

Лишь в 1994 году писательница решает прекратить работу над этим циклом. Ее начинают увлекать новые сюжеты, и она выпускает (в соавторстве с Марком Крейбаумом) научно-фантастический роман «Дворец». Но читателей не устраивает такое развитие сюжета и под давлением фэнов, Керр возвращается к полюбившемуся публике циклу и начинает новое четырехкнижие. Пока в тетралогии вышли только три книги:

Красный виверн, 1997

Черный ворон, 1999

Огненный дракон, 2000

Заключительная книга тетралогии пока не опубликована и даже не анонсирована. Видимо потому, что последние два года Керр переживает очередной всплеск увлечения научной фантастике, и пишет (в соавторстве с Кейт Дэниел) цикл «Северный город» и роман «Силки», который вышел в январе этого года.

Фэнтезийный мир «Дэверри» на самый первый взгляд навевает ассоциации о некой «альтернативной Британии». На самом деле, это сходство кажущееся. В тексте сериала Керр неоднократно подчеркивает, что дэверрийцы — это галльские племена, взбунтовавшиеся против владычества римской империи и переселившиеся на территорию, схожую с древним Уэльсом, где галлы вступили в войну с гномами и эльфами, желая раздвинуть границы своей новой родины. Земля, в которую пришли изгнанники, именуется апшуп (что в переводе с древне-уэльсского означает «нигде»).

Попробуем разобраться — почему произведения Керр столь популярны? Что притягивает к ее фэнтезийным мирам тысячи читателей.

Полагаю дело в том, что фэнтези Керр по своей структуре напоминает популярное увлечение домохозяек конца XX века называемое патчворк, то есть рукоделие, когда нечто (одеяло, покрывало, половик) составляется и шьется из разноцветных лоскутков, совершенно разных по размерам и типу ткани. Смысл патчворка — получить из массы пестрого тряпья что-нибудь целостное и желательно привлекательное.

Вообще, эстетика второй половины XX века была неравнодушна к поиску целостного образа в отдельных, зачастую самодостаточных частях. Вспомним гигантские портреты, составленные из крохотных фотографий на документы, умело подобранных по цвету и плотности. Или наоборот, увеличенный до предела полиграфический растр, используемый в качестве тоновой подложки под журнальную полосу.

Видимо, Катарина Керр интуитивно ощутила эстетическую парадигму конца 80-х и предложила публике то, в чем она нуждалась — затейливое варево из малосочетаемых и причудливых ингредиентов. Почему это произошло — понятно: Катарина Керр не могла похвастать жизнью, полной приключениями, она (как говорил, правда по другому поводу, Владимир Высоцкий) — не пилотировала самолеты, не зимовала в Заполярье, не воевала и не скиталась по джунглям. Ее жизнь — это жизнь образцовой американской домохозяйки. И она не могла воспользоваться личными впечатлениями или воспоминаниями, чтобы насытить ими ткань своих текстов. Поэтому книги Керр глубоко «книжны»; все, чем может оперировать человек, проживший всю жизнь в Калифорнии, это процеженный через собственное «Я», питательный бульон всемирной литературы, заново осмысленный опыт бесчисленных коллег по писательскому ремеслу.

Говорят, однажды пролетарский писатель Максим Горький в разговоре с мэтром символизма Валерием Брюсовым, спросил того: «А вы могли бы провести всю свою жизнь без людей, только среди одних книг?» «Нет, — решительно ответил Брюсов, — конечно, не смог бы! Но потом, задумавшись, добавил: „Но так вышло, что — провел!“

Катарина Керр могла бы подписаться под этими словами, поскольку тоже провела свою жизнь среди книг, повторив путь своих гениальных предшественников Роберта Говарда и Роналда Руэла Толкина… Однако глубокая образованность Керр позволила ей попробовать сотворить универсальную формулу романа фэнтези. И любой роман, написанный по такой формуле должен, по идее, понравится абсолютно всем, потому что каждый приверженец жанра фэнтези найдет в нем нечто такое, что будет созвучно его душе.

Каковы же составляющие ее «универсальной формулы фзнтези»?

Европейская мифология

Тексты Керр до отказа начинены всеми элементами средневекового бестиария. В эпопее есть и гномы, и эльфы, и виверны, и драконы. Ни у одного читателя даже не закрадется в голову мысль, что его обманули и вместо фэнтези подсунули нечто, скорее смахивающее на альтернативную историю. Современные авторы, кстати, часто любят этим щегольнуть. Почему-то в конце XX века стало модно писать фэнтези без фэнтези. Обычно такие тексты представляют собой «чистокровный» исторический роман, в котором сделана пара фэнтезийных допущений. Вспомним хотя бы «Хроники Торнора» Элизабет Линн или «Львы Аль-Расана» Гая Габриэля Кэя.

Фэнтезийнмй реализм

Но все эти мифические герои у Керр не заштампованы, в ее текстах и гномы, и эльфы не более чем чуждые людям расы, со всеми присущими любому существующему этносу особенностями.

Именно фэнтезийный реализм Керр и подкупает читателей. Керр любит прописывать быт, много места в ее текстах занимает бардовское искусство (естественно в первоначальном значении этого слова, а не в том, какое принято в нашей стране для обозначения туристской песни).

Социальность

Бросается в глаза и то, что Катарина Керр блестяще разбирается в средневековом праве. Ее книги изобилуют ссылками на законы, что лишний раз подчеркивает реалистичность социальной среды, в которой живут ее герои. Керр не упрощает своим читателям жизнь — ее герои обитают не в мультяшном пространстве, состоящем из дороги, заколдованного леса, храма и замка с принцессой, а в социуме, который развивается и функционирует по своим собственным законам.

Ориентализм

Со второй половины XIX века и до наших дней в Европе не проходит мода на Восток. В свое время Киплинг написал знаменитое стихотворение с широко растиражированной цитатой о Западе и Востоке, которые никогда не смогут сойтись вместе. Может быть, с философской точки зрения, певец британского империализма был прав. Но если бы он дожил до наших дней, то ему пришлось бы серьезно пересмотреть свои взгляды, столкнувшись с оккупировавшими весь мир китайским фаст-фудом, японскими автомобилями и корейскими микроволновками. То же происходит и в культуре — в числе самых популярных авторов — Харуки Мураками, на всех частотах звучит Рипjabi МС, в синематографе крутят новаторские ленты корейца Ким Ки-Лука.

Романы Керр пропитаны ориентализмом. Основой ее фэнтезийной философии является учение о реинкарнации, заимствованное из индуизма. В ее текстах присутствует «колесо Сансары», карма и ряд других понятий, известных понаслышке широким массам читателей.

Все эти факторы, загруженные в формулу для написания романов, дают удивительный эффект. Любой читатель, который прочитает ее книги, найдет в них что-то свое, именно то, что интересно только ему. Для кого-то это будет Восток, кому-то понравится обстоятельное описание упряжи коня, те, кто не мыслят приличной фэнтези без эльфов и гномов, также будут не в накладе. Наконец, любители исторических реалий с удовольствием прочитают о галлах, средневековом Уэльсе и Римской империи.

Можно сколь угодно иронизировать над методом Катарины Керр, можно морщить нос и называть ее романы «фэнтези для домохозяек», но так или иначе, а книги этой писательницы читают во всем мире.

И теперь, дорогие читатели, мы тоже сможем познакомиться с ними. Последний из забытых авторов американской фэнтези наконец-то начинает выходить на русском языке. Давайте же освободим немного места на наших книжных полках, чтобы можно было туда поставить тома удивительной эпопеи о мире Дэверри.

Д. Ивахнов,

кандидат филологических наук

Оглавление

ПРОЛОГ, 1045

КЕРГОННИ, 1052

ДЭВЕРРИ, 643

ДЭВЕРРИ, 1058

ДЭВЕРРИ, 698

ЭЛДИС, 1062

ЭЛДИС, 1062

ПОСЛЕСЛОВИЕ . Катрина Керр: универсальная формула фэнтези

Реклама на сайте