Никто не хочет умирать. Мысль банальна, как и тот грустный факт, что рано или поздно каждому приходится с нею смириться. В конце концов, умирают все. Умирают вожди и подданные, рокеры и брокеры, бюро— и демократы… Умирают даже те, кого при жизни признали бессмертными.
Кстати, о бессмертных. Вряд ли кто-нибудь помнит точно, сколько вообще было римских пап. Однако известно, что к концу XXII века пап с именем Бенедикт насчитывалось ровно двадцать семь. В тихой тенистой аллее Скорбящих на задворках Ватикана каждый желающий может увидеть строгую черную плиту, информирующую о кончине Бенедикта XXVII в завидном возрасте восьмидесяти девяти лет. Но это неправда. Не огорчайся, дорогой читатель! — папа Бенедикт Двадцать Седьмой все еще жив и шлет тебе свой привет…
Да-да, я живу; более того, никогда еще я не чувствовал себя так свежо и бодро, хотя мой врач, магистр Джанбатиста ди Монтекассино — этакий чудак! — продолжает пичкать меня психотропными средствами. Хотел бы я видеть лицо почтенного магистра (кстати, сейчас он увлекается дархайской медициной), узнай он, что его пилюли из кожуры неведомого мне плода ла я выплевываю в унитаз. В моем возрасте не стоит оригинальничать.
…У меня богатая библиотека, беленький пони, замечательная капелла. Авиньон-7 весьма мил, и мне здесь хорошо, правда, скучновато. В старости время тянется долго. Вот поэтому, когда Иоанн-Павел Пятый — пусть будет ему земля пухом! — упек меня сюда, приписав шизофрению, я наконец-то начал всерьез размышлять о Боге.
Можно долго спорить о том, прав или не прав был Лхасско-Тегеранский (Объединительный) Вселенский собор, но, как бы там ни было, а я целых восемнадцать лет был и папой римским, и всеми пятью патриархами, и далай-ламой, и верховным имамом-муфтием, а некоторые называли меня даже Великим Мгангой. Господу это, видимо, нравилось, ну и я был не против. Короче говоря, все были довольны, пока в моем кабинете не появилось несколько пустяковых сувениров. Так, стереокарточки: Моисей с Фатимой Мухаммедовной на пляже в Варне, сам Мухаммед, слегка подвыпивший, Иисус в момент освобождения из-под стражи в зале суда, старина Гаутама и аятолла Хомейни. Правда, последнее стерео без дарственной надписи. Ну и что? В конце концов, каждый волен сам выбирать себе друзей, не так ли? А мой конклав — или, если угодно, кагал — прицепился именно к этому.
Но я, кажется, заболтался…
Комментарии к книге «Хроники неправильного завтра », Лев Рэмович Вершинин
Всего 0 комментариев