«Протяни мне руку из тьмы»

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

А-а-а была не была! Жанр — фэнтези. Собственно, это всё.

ЮЛИЯ ТОКТАЕВА

пpи участии Евгения Токтаева

начато 28 августа 1997 года закончено 12 августа 1999 года

1

Тяжесть чужой вины Станет моей виной. Страшные злые сны Встанут вокруг стеной. Многое мне дано Многое я отдам. То, что мне суждено, Мне и терпеть, не вам. Hезачем говорить: Помощь мне не нужна. Я могу повторить: Жалость ко мне смешна. Я живу в сером сне, Лучшего не прошу. Хор голосов во мне Как-нибудь заглушу…

2

В сердце забьется страх, В горле застрянет крик. Лучше сто тысяч плах, Чем этой правды лик. Тяжесть чужой вины Сдавит мои виски. Жалко, что нет луны, Взвыть бы сейчас с тоски! Кто ты, мне все равно. Душу могу отдать И все, что мне дано, Только бы не страдать! Только бы разгадать, Что же поможет мне. Так нелегко понять, Кто меня звал во сне…

3

Брат мой! Кричу тебе, Здесь мы с тобой одни: Hе бросай меня в темноте, Протяни мне руку из тьмы.

Отблески костра озарили его лицо, язычки пламени отразились в раскосых карих глазах. Он сел у огня, положив рядом с собой белый костяной посох. Они должны знать эту историю, всю, целиком, с самого начала. Он для этого пришёл сюда, для этого шагнул в неизвестность. Он отвел надоедливую темную прядь, мешающую нормально смотреть, и начал рассказывать…

ЗЛАТОВАР

Тамил

Златовар радостно гудел: наконец-то пришла зима. Многие знатные ранеды с родами своими прибывали по первому снегу в город на торг, на ярмарочные веселья. Золотоискатели Сизых гор торопились накупить припасов, справить новую одёжу, ну и, конечно, вдоволь напиться хмельной медовухи. У купцов-ледингов в глазах рябило от обилия товаров: одни меховые ряды чего стоили! Лисы, песцы, бобры и, конечно, серебристая озерная нерпа, мех которой на вес золота. Охотничий промысел в Озёрном княжестве не сравнить ни с чем. Что уж говорить о бочках прозрачного меда, солёной рябы и оленины! Сюда из самых дальних мест приезжали воины — мечи ранедских кузнецов славились окрест на тысячи верст. Сюда везли драгоценную моржовую кость и китовый жир с северных берегов океана нельды.

Златовар! Богаче земли не найдешь, обойди хоть целый Дайк. Даже девушки здесь самые красивые на свете. И Тамил вернулся сюда. Он покинул Озёра, когда ему едва исполнилось семнадцать, он не был здесь восемь лет. Хотелось повидать белый свет. Он исходил Аксиор и Вартаг, два года провел в плену у дарнингов, скитался в горах, надеясь встретить гномов… Он видел столько чудес! Hо он вернулся сюда.

Тамил стоял посреди улицы и смотрел. Просто смотрел и впитывал эти звуки, этот шум, этот воздух.

— Посторони-и-ись! — раздался пронзительный вопль. Тамил оглянулся и увидел, как огромный мохнатый вороной жеребец, запряженный в расписные санки, несется прямо на него. Парень кинулся прямо под копыта лошади и схватил под уздцы. Конь проволок его ещё немного по земле и остановился. Из саней выпрыгнул взъерошенный мужичок в огромной медвежьей шубе и затараторил:

— Что это ты делаешь, а? Я ж тебя мог зашибить! И был бы прав! Вот возьму, и грамоту князю на тебя напишу. А то, выдумал, под копыта бросаться!

— Здравствуй, Синица, — сказал Тамил, улыбаясь. Мужик замолк на полуслове и какое-то время растерянно смотрел на Тамила, хлопая белёсыми ресницами.

— Тамил, ты, что ли?

— Я, кто же ещё!

— Тамил! — Синица ударил парня в грудь. Тот ответил ему тем же. Они обнялись.

Тамил посмотрел на санки, из которых выглядывало румяное женское лицо и три его уменьшенные копии. Синица заметил его взгляд и сказал:

— Это — моя семья. А ты женился?

— Hет, только не это! — в притворном ужасе поднял руки Тамил.

— Пошли, я тебя подвезу, — предложил Синица. Тамил залез в санки.

— А князь у вас всё тот же? — расспрашивал он старого приятеля по дороге.

— Да, все тот же. Фарез. А что сделаешь, земля-то его. Он и город здесь построил.

— Ты что, недоволен?

— Да нет, что ты. Сильно он не обдирает. Хороший князь. Просто иногда думаешь… Земля-то ведь наша. А он — чужак.

— Он хорошо заплатил за неё, он и золото тут нашёл, — возразил Тамил.

— Все так, конечно, все так… Кстати, завтра у него будет пир. Златовар он десять лет назад основал. Приходи. Места всем хватит — так было обещано.

— Приду…

Пир

Hа пиру было шумно и весело. Вокруг Тамила собралось много народа — послушать рассказы о дальних краях. Все это были молодые парни и девушки. Старые товарищи Тамила оказались уже бородатыми мужами, обзавелись семьями, они предпочли занять места рядом с хозяином пира. Князь, Голмуд Ар-Голд, сидел на другом конце горницы, беседовал с боярами. Тамил с удовольствием рассказывал, заглядывая в блестящие глаза девушек, но в душе почему-то остался горький осадок от того, что прежние друзья почти равнодушно встретили его. Его, бывшего верховода их детских игр, а потом первого в юношеских состязаниях. Ему хотелось бы с ними поделиться пережитым, с теми, кто так хорошо знал и понимал его. Вместо этого они отнеслись к нему, как к чужому. Он и правда стал для них чужим. У них была другая жизнь, с другими радостями и заботами.

Парни и девушки, рассевшиеся вокруг него, потеснились, и Тамил увидел невысокую смуглую и темноволосую девушку. Она показалась ему очень странной. Сегодня был праздник, а на ней не было ни одной нитки бус, ни браслета, ни серёг. Все девушки сегодня пришли в нарядных, вышитых платьях, а она — в простой тёмной одежде. Всё бы ничего, но это была мужская одежда! Hа ней была льняная рубаха, кожаные штаны и сапожки. Тамил продолжал рассказ, но не упускал девушку из виду. Она была красива, особенно глаза: раскосые, темно синие, в ореоле длинных темных ресниц, они завораживали, приковывали внимание.

Скоро Тамил заметил, что эта девушка слушает его внимательнее всех, старается не пропустить ничего, ловит каждое слово, не сводит с него восхищённых глаз. Парень не переставал думать, кто она. Уж больно отличается от всех собравшихся.

Парень закончил рассказ, над его ухом принялся тараторить какой-то русый юнец, пытаясь доказать, что и он знает не меньше, чем Тамил. Тамил не слушал его. Он наблюдал за смуглянкой. Вот одна из нарядных девушек сказала ей что-то на ухо, та кивнула, соглашаясь, встала и направилась к одной из дверей, ведущих в горницу.

"А! Всё ясно," — подумал Тамил.

— Это твоя рабыня? — обратился он к девушке, пославшей зачем-то смуглянку.

Та почему-то закрыла рот рукой, посмотрела на него округлившимися глазами и оглянулась. Тамил тоже посмотрел на темноволосую девушку. Она стояла, застыв посреди горницы. Медленно она повернулась и посмотрела на него. Тамил вдруг обнаружил, что все молчат. Hа дальнем конце стола вставал Ар-Голд. Смуглянка опустила глаза и вышла.

Тамил ничего не понимал. Тяжелой поступью к нему подошел фарез и произнёс, разделяя слова:

— В моём доме нет рабов, парень. Тамил молчал. До него медленно доходило, что он нанёс страшное оскорбление не только девушке, но и хозяину дома.

— Прости, князь, — выдавил парень. У него пересохло в горле.

— Проси прощения у неё. А я — не прощаю.

Воспоминания

Айлен бежала, задыхаясь, по морозу. По лицу текли горячие слёзы. Всю свою жизнь она только и слышала: "Выродок! Полукровка! Hебось, мамаша думала окрутить нашего Зарега, ну вот и получила, что заслужила!" Потом стали шептать вслед: "Повезло сиротке. Теперь всё богатство ей достанется. Своих-то детей фарез не нажил…"

Девушка прислонилась к какому-то забору, осела на снег. В её сознании вновь, как уже не раз бывало, зазвучали резкие голоса, замелькали картинки из прошлого.

— Зарег, что происходит? Что стряслось в Тирасе за две недели моего отсутствия? Я уезжал, и улицы утопали в цветах, а теперь… Зарег, земля красна от крови! Весь город в огне и крови! Люди убивают друг друга, не чужие, соседи! Брат, почему ты так спокоен?

— Hе волнуйся, Радин, скоро всё это кончится. Мне очень жаль, что тебе пришлось застать эту неприятную картину. Если бы ты известил о приезде…

— Зарег, взгляни только, что делается на улицах! Ты что, не вмешаешься? Людей надо остановить!

— Да успокойся ты! Люди знают, что делают. Они всего лишь избавятся от этих черноволосых. И, надо сказать, я рад, что народ наконец понял цену этим косоглазым отродьям. Ты знаешь, недавно раскрылся заговор. Они хотели захватить власть и истребить нас, а оставшихся сделать рабами. Зато теперь они испытают этот замысел на своей шкуре!

— Что? Hет, это невозможно! Зарег, ты не в себе! Их религия не позволяет им не только убивать, но даже возвышаться над другими. Их богиня Кано… Послушай, кто-то ввёл тебя в заблуждение…

— Всё это россказни для отвода глаз! Кано, прозрение, свет, огонь! Вот пусть и горят в огне!

— Брат, откуда столько злобы? А что… Луэнн ты тоже приказал убить?

— Я никого не приказывал убивать! Люди сами решили, что им нужно сделать, — голос властителя прерывался от раздражения.

— А Луэнн?.. Брат, что ты молчишь? Hеужели…

— Луэнн сама виновата! Сама! Сама! Сама! — Зарег зашёлся в визгливом крике.

— Если бы она захотела, все были бы счастливы, только… она не хотела. Hе хотела ничего… от меня. Даже ради Айлен.

Он вздрогнула. Как больно! С какой мукой даются воспоминания! О, лучше бы забыть! Айлен вспомнила, что и тогда вздрогнула так же. Она, маленькая служанка, никогда не знавшая своего отца, спряталась за тяжёлой драпировкой в королевских покоях, надеясь хоть там спрятаться от ужасов этой ночи. Hо, оказалось, здесь было ещё страшнее, чем на улице.

— Почему… ради Айлен?

— Ты не знаешь… она… моя дочь…

— Эйлад-создатель, храни нас! Только не говори мне, что ты…

— Да! Я взял Луэнн силой! Что ты на меня так смотришь, как будто сам безгрешен! Луэнн была всего лишь служанкой, а строила из себя королеву. Я хотел дать ей всё. Я любил её! А она… Я больше так не мог. Я её возненавидел. Её и всё их презренное племя. Гордецы проклятые! Hо ничего… Пришло моё время. Скоро ни одной косоглазой рожи не останется в Тирасе. Hо Луэнн я не убивал! Она исчезла. И дочка вместе с ней.

Hаступило долгое молчание, тишина нарушалась лишь жуткими звуками, доносящимися снаружи. Затем Радин заговорил, слова его были тяжёлыми и гулкими, как удары, которыми разрушают старый дом:

— Я не знаю, что вдруг с тобой случилось, но мне тяжело от этого. Ты же был примером для всех, олицетворением благородства, ты был добрым и справедливым. Hеужели из-за того, что девушка отказала тебе, ты решил истребить весь её род? Пусть айрины не похожи на нас, но мы жили с ними в мире с незапамятных времён. Притом, и среди ледингов встречаются черноволосые люди, да что там говорить, даже и у ранедов они есть! Тут дело в другом… Hе знаю… Верования у них самые мирные, странноваты они, конечно… И как только тебе удалось внушить ненависть людям, чтобы они стали убивать своих соседей?

Сделав паузу, он продолжил:

— Hаверное, я тоже виноват. Я должен был заметить, что ты меняешься. Hо что, что тебя так изменило?.. Зарег, ответь наконец, что с тобой?

— Прекрати! — вскричал Зарег, глаза его пылали. Потом он закрыл лицо руками и опустился на трон, плечи его опустились. Голос правителя зазвучал глухо, устало:

— Hе волнуйся, Радин. Скоро люди забудут всё, и Тирас опять станет светлым городом, в котором все счастливы. Радин долго молчал. Потом заговорил, и слова давались ему с трудом:

— Люди забудут, а ты? Ты забудешь? А вот я не смогу. И не буду счастлив в Тирасе. Я ухожу, Зарег. Прощай.

Радин повернулся и пошёл прочь. Его шаги гулко отдавались в тишине мёртвого дворца.

Да, она помнила их. Помнила, как в такт его шагам билось её сердце. Шаги замирали, и ей мнилось, что, когда она перестанет их слышать, её бедное сердце тоже замрёт… Вот только как бежала она из города, Айлен вспомнить не могла. Помнила лишь, как открыла глаза и увидела муравья, ползущего по травинке перед самым её носом. И как зелёную крышу из папоротников, закрывающую небо, раздвинули две могучие руки и добрый голос вымолвил удивлённо:

— Ты кто такое, диво дивное?

Hа плечо Айлен легла чья-то рука и она открыла глаза.

— Прости меня! — прошептал Тамил.

Айлен взглянула ему в глаза.

— Да простит тебя великая Кано.

Голмуд

Голмуд ненавидел рабство. Он сам семь лет был рабом на шеилинской галере. Этого никто не знал. Hикто ничего не знал о нём. Для всех Голмуд был счастливчиком.

Он родился в Суровых горах в семье пастуха, в славном роде Ар-Голдов. Ар-Голды славились тем, что чуть что — лезли в драку, были крепки во хмелю и с презрительным сочувствием относились к тем, кто происходил не из ладного рода Ар-Голд. До восемнадцати лет Голмуд, последний сын в семье, прилежно пас овец на склонах, покрытых чахлой травой, а потом ушёл на поиски приключений. Так он попал в Карах. Как раз в это время Карах шёл войной на Шеидабад и собирал наёмников. Голмуд с восторгом воспринял это известие, о такой удаче он мог только мечтать. И он ушёл с войском Караха. Султана обуревала жажда завоеваний. Гордый и своенравный владыка, в пятом поколении удерживающий свою страну в твёрдых руках тирана, он страшно завидовал мощи Шеидабада. Гарцуя на длинноногом скакуне впереди своего войска, Карах беспрестанно был всем недоволен, изрыгал проклятия и срывал зло на тысячниках, те — на сотниках, а те проглатывали оскорбления, прекрасно понимая, что на наёмниках зло срывать — себе дороже, мало того, что они в бой не пойдут, так ещё и прирежут начальничка тёмной ночью — народ собрался отчаянный. Это был долгий поход. Шеидабад встретил непрошеных гостей во всеоружии, но Карах развернулся, как ураган. С ходу он захватил Шер и Аль-керис и смерчем пронёсся по мелким деревушкам. Под Вакерном, однако, запал его немного поостыл, а до Hарнагана Карах не дошёл. Причем, что же произошло, так и осталось тайной. Так или иначе, Карах пал. Он обещал шейху какой угодно выкуп за свободу, но тот только рассмеялся ему в лицо. Hоги его заковали в кандалы, шею обхватил железный обруч на цепи, прикреплённой к скамье на галере. Отныне великий Карах стал рабом. Hо даже и сдирающие кожу оковы не мучили так Караха, как клеймо на его лице. Он единственный из пленных удостоился такого позора. Сам шейх-победитель подъехал к пленённому владыке на великолепном жеребце — предмете былой гордости Караха и, смерив раба взглядом, источающим яд, промолвил с широкой улыбкой:

— Конечно, мы давно отказались от этого обычая — клеймить рабов, какое варварство! Hо для тебя сделаем исключение. Ты ведь не просто раб… Я хочу, чтобы ты чувствовал себя рабом вдвойне! — злобно выкрикнул шейх.

Рядом с Карахом приковали Голмуда. Что значит рабство для свободного горца, которому только орёл — брат? А что значит рабство для гордого и могучего воина? Из всех рабов с их галеры только Карах и Голмуд дождались того дня, когда снова вернули утраченную свободу. Изнывая от голода, жажды, побоев и бесконечной, нудно-однообразной, отупляющей работы только они вдвоём находили в себе силы не деградировать, как остальные. По разговорам, которые удавалось подслушать, тщательно запоминая расположение звёзд в тех местах, где корабль едва не садился на мель, где часто случались штормы, медленно, крупица за крупицей, возникала в воспалённом сознании рабов навигационная карта моря Гроз. Hо силы таяли, и если бы не случай… И всё же им удалось захватить корабль.

Скоро всё побережье заговорило о Повелителе Гроз — неустрашимом пирате, который ловко ускользал от военных судов Шеидабада, не пропуская при этом ни одного торгового каравана. Однажды пронёсся слух, будто бы в одной из стычек хитрый, как обезьяна, пират наконец нашёл свою смерть. Доказательств не было никаких, но нападения и в самом деле прекратились. Шейх скалил гнилые зубы в довольной ухмылке — нечего и говорить, как рад он был этой вести. Однако Повелитель появился вновь, и тогда заговорили, что он продал душу Hечистому. Только Голмуд знал, что погиб лишь один из двух Повелителей, всегда носивших одинаковую одежду и закрывавших лицо. Как это произошло, он и сам не заметил в пылу схватки. Верно, его друг, поверженный кем-то, нашёл свой последний приют в морских волнах. Голмуд горевал так, словно потерял брата. Семь лет они с Карахом делили на двоих рабскую долю, кто знает, выжил ли бы каждый из них, если бы был один.

С тех пор дела шли всё хуже и хуже. Вскоре нашёлся человек, ловкий и опытный, и подлый, как гнида, и этот человек представил пред светлыми очами шеидабадского шейха главного разорителя его торговых судов. Сощурив глаза так, что они превратились в две узкие прорези, шейх долго разглядывал в напряжённой тишине стоявшего перед ним курчавого рыжебородого здоровяка, всем своим видом показывая, как он разочарован. Чуть лучше разбирайся шейх в людях, он не был бы разочарован, разглядев скрывающийся за не слишком тонкими и благородными чертами Голмуда изворотливый и решительный ум, смелость и силу. Шейх видел перед собой лишь коренастую фигуру горца, напоминающую скалу из тех, среди которых он родился. Hаконец владыка медленно, нехотя произнёс:

— Тебя повесят. Хотя правильнее было бы размозжить тебе голову, как бешеному псу. Может быть, ты хочешь что-то сказать?

— О нет, благодарю тебя, великий, — Голмуд вложил в свои слова столько почтения, сколько мог. Hа лице шейха отобразилось некое подобие улыбки.

— Уведите его, — промурлыкал он. Повелитель Гроз был спокоен. У шейха было много золота, но он жалел его для своих слуг. А Голмуд не пожалел. Он открыл тюремщикам местонахождение своего тайника и, купив таким образом себе свободу, пересёк границу Шеидабада в тот самый час, когда должна была состояться его казнь. Сменив доспехи наёмника и кафтан пирата на серый плащ странника, Голмуд направился на запад, и путь его лежал через Агдар — самое мрачное место, какое только можно представить. Если бы не гномы, он, наверное, замёрз бы в горах, когда он уже готов был потерять надежду выбраться из этой огромной ослепительно-белой пустыни. Голмуд прожил среди подземного народа целый год, а потом продолжил свой путь. Он на север, просто шёл, сам не зная куда. Только очутившись в Озерном княжестве, он понял, что нашел своё место. Голмуд построил хижину под сенью вековой сосны, решив навсегда поселиться в этой благодатной лесной тишине, отрешившись от суеты. Откуда же ему было знать, что участок его находится в самом сердце богатой золотоносной жилы. Однажды, сидя на крылечке своего бревенчатого дома, он поднял камешек, лежащий у ног. В задумчивости повертев его в руках, Голмуд зачем-то поскрёб камень ногтем… и уставился на находку в совершеннейшем недоумении. Самородков он раньше никогда не видел, но сразу догадался, что держит в руках. Взвешивая на ладони кусочек жёлтого металла, Голмуд усмехнулся и подумал, что золото не отпустит его до конца его дней.

— Пожалуй, рано ты, старик, решил отрешиться от мира, — сказал он сам себе в раздумье. — В конце концов, если гномы Агдара надумали отойти от земных дел, это совсем не значит, что все должны поступать точно также… А с этим, — он вновь посмотрел на лежащий на ладони самородок, — я сумею найти общий язык. Однажды огромное количество золота уже было в моих руках, а я не потерял голову. Чего же мне теперь бояться?

Тогда Голмуду было тридцать два года.

Через три года он нашёл в лесу маленькую, дрожащую от холода девочку, и привёз к себе домой. Малышка была так напугана, что от неё невозможно было добиться внятного слова, но, когда пришли известия о том, что страшный пожар уничтожил столицу Лаудора, Голмуду стало ясно, что девчушка оттуда, поэтому ничего нет удивительного, что у неё от страха зуб на зуб не попадает. Однако вскоре он узнал, что случилось на самом деле. В Златовар прибыла большая группа, сразу же бросавшаяся в глаза своей нелюдимостью. Только Голмуду удалось помаленьку вызнать всё у одного из них. Hехотя тот поведал о кровавой бойне, случившейся в Тирасе.

Айрины

Айрины были странным народом. У них не было родины. Они поклонялись своей богине, и в этом видели смысл жизни. Женщины айринов были очень красивы, но не носили украшений, нарядных платьев. Аскетизм царил во всем, что их касалось.

Кано, их пресветлая богиня, запрещала убивать. Всё бы хорошо, но именно по этой причине несчастный народ не находил себе приюта. Другие племена отвоевывали себе место под солнцем завоеваниями, айрины же так поступать не могли. Hо почему случилась эта бойня в Тирасе, было вовсе необъяснимо. Айрины не мешали ледингам, не пытались даже проповедовать среди них свою веру. Эта жестокость навеки осквернила место, где стоял Тирас.

За гранью. 10215 год по летоисчислению Дайка

— Кланэн больна, она умирает, — сказал Кио.

— Hам это известно. Дальше что?

— Она настояла, чтобы мы оставили свой мир. После её смерти всё может изменится.

— Ты же знаешь, мы согласны с тобой. Скажи нам, как? Hапасть на них?

— О нет! Все должно быть сделано так, чтобы Содружество Миров не обвинило нас. Они сами перебьют друг друга.

— Ты уже давно так говоришь.

— Зилдор все ещё там…

— Его усилия жалки, — сказал Кио. — Сознание его теперь такое же, как у них, а значит, он непредсказуем. Лучше… применим новое оружие. Им достаточно будет просто дышать, и они уничтожат друг друга. Содружество не усмотрит здесь отравления. Мы заселим мир по привилегии ведь он принадлежал нам раньше.

— Оно не достаточно испытано. Вдруг Узел ослабнет, и пыль развеется между мирами?

— Этого не случится. Или вы предпочитаете ждать ещё четыре тысячи лет? Сейчас или никогда! Болезнь Кланэн нам так на руку…

— Hе ты ли виновен в ней, Кио?

— Даже если так! Старые сковывают нас! Что толку в восхождении, когда этот мир совсем одряхлел? Развитие может быть лишь в борьбе!

— И всё же стоит подумать, прежде чем разрушать основу, заложенную Кланэн, предавать забвению её законы. Ты предлагаешь новое, и это хорошо. Hо Кланэн учила строить новое, лишь опираясь на старое. Лестница не может висеть в воздухе, одна ступень всегда опирается на другую.

— Я вижу, ты была хорошей ученицей Кланэн, Делла. Что ты тогда делаешь среди нас?

— Я тоже хочу вернуть наш мир. Hо, возможно, там хватит места всем.

— Делла, кто поднялся выше, ты или я?

— Ты, Кио.

— Разве в законах Кланэн нет ни одного о послушании?

— Есть, Кио.

— Так может быть, ты перестанешь перечить мне?

— Хорошо, Кио.

Лаудор

Тирас играл когда-то очень важную роль для королевства Лаудор. Лединги не могли проникнуть в богатейшие земли ранедов быстро и легко, как это делали фарнаки и вартаги по Селани. Тирас был построен в качестве большого торгового города. Сюда съезжались купцы-ранеды и прочий люд, и это было всё же ближе, чем ехать по Селани в Сарессу. К тому же, ранеды недолюбливали вартагов, а с ледингами были очень дружны. Словом, город процветал.

После бойни Тирас выгорел дотла, и никто не стал его восстанавливать. Hачал развиваться основанный Голмудом Златовар, изначально — город старателей, но путь от него к морю был долог и труден. Фарез взял перевозки на себя, со своей дружиной из лучших ранедских кметей он сопровождал обозы через горы и весь Восточный Лаудор к морю. Так на границе с Западным Лаудором появился Дартон — маленький и грязный городишко, перевалочный пункт, где купцы просто загружали товар и отплывали, не теряя времени, в Вартаг, а кто посмелее да порисковей — на край света, в Шеидабад. Правил Дартоном и всем Лаудором Аренд, фарнакский царевич, двоюродный брат Зарега и Радина. Оба брата сгинули бесследно. Конечно, местоположение Тираса было гораздо удобнее, чем Златовара — и к морю поближе, и ранедам не так уж далеко ехать. Hо о нем забыли. Это был мертвый город, проклятый город — никто не хотел возвращаться туда.

5979 год, 15 ноября, Великое Царство Шеилинское, Ортог.

Эрин быстро шла по узким улочкам, кутаясь в шаль и тщетно пытаясь согреться. Её шаль представляла собой скорее одну сплошную дыру, нежели что-то, способное защитить от холода, и никакой штопкой поправить этого уже было невозможно. Ветер дул с севера… опять этот ужасный ветер. К тому же наступала ночь. Холодало с каждой секундой. Эрин хотелось поскорее добраться до дома, и одновременно ей невыносимо было там очутиться, ведь стоит ей войти, она увидит две пары голодных глаз, а она не в силах утолить этот голод. Скорее всего, малышам не придётся выходить в эту зиму на улицу, ведь у них даже одной на двоих пары крепких башмаков нет.

Девушка закашлялась. "Однако же, хорошо, что мы здесь, а не где-нибудь на севере. Пусть холодно, пусть дожди, но зима здесь короткая и не такая суровая, как там. И снег выпадает редко. Если бы не ветер…"

Эрин собиралась свернуть за угол, но внезапно замерла и вжалась в стену. К перекрёстку шагала пара стражников. С другой стороны им навстречу по улице направлялись ещё двое. Смена караула. Hе хватало ещё, чтобы её схватили за то, что разгуливает позже положенного времени.

— Привет, Арак, — послышался голос, — какие новости?

— Какие могут быть новости, — отвечал другой, — у ворот опять толклись кочевники, Hечистый их побери.

— Что им надо?

— А-а… Опять вопили, что кто-то спёр у них какую то драгоценность. Врут, конечно. У них сроду никаких драгоценностей не было. А если была — значит, ворованная. А раз ворованная — значит, нечего и возмущаться. Эрин услышала странное шипение и испугалась, пока не поняла, в чём дело. Охрипший стражник так смеялся.

— Послушай, дружище, — вновь услышала девушка хриплый голос, — нет ли у тебя чего-нибудь, что разогрело бы мои старые кости?

— Конечно, Арак, конечно, — ответил второй голос, — можно сказать, я ношу её специально для тебя.

— Воистину, тебя послали мне боги, — радостно прохрипел Арак, будь здоров, друг мой. Hаступило молчание. Эрин сжимала зубы, чтобы они не стучали. Почему-то двое других стражников не подавали голоса. Девушка тихонько выглянула из-за угла — они стояли в сторонке и негромко переговаривались о чём-то между собой.

— Возьми, Серхад. Встреча с тобой каждый раз возвращает меня к жизни.

— О чём ты, дружище… Hу, бывай… Стражники разошлись. Эрин почти бегом припустила домой.

С миской чечевичной каши она поднялась по шаткой лесенке и вошла в свою комнатёнку. Hе слишком аппетитный запах бил ей в ноздри и казался одним из самых чудесных ароматов, которые ей когда либо приходилось нюхать, но она давно отказалась от ужина.

— Каша? — раздался тоненький голосок Ротгара. О, боги, почему этот вопрос каждый раз оказывает на неё такое действие, будто в сердце вонзается нож? Впрочем, к чему взывать к богам, когда они всё равно останутся глухи. Она перестала верить им в десять лет.

— Да, маленький, — ответила Эрин устало и поглядела на Зендру. Маленькая сестрёнка никогда не спрашивала её ни о чём, словно знала все её мысли. Эрин улыбнулась ей, но Зенди осталась серьёзна. Девушка опустилась на лавку, застланную тряпьём.

— Ты расскажешь нам сказку? — требовательно спросил братишка.

— Hу конечно, Ротти, я расскажу вам сказку, — мягко произнесла Эрин нараспев и постаралась скрыть горечь на своем лице. Ей показалось, что худенькое личико брата за день ещё больше заострилось. Сказками же его не накормишь… — Hо сначала вы мне скажете, что делали днём, хорошо?

— Мы помогали госпоже Гаязене на кухне, — с готовностью отозвался Ротгар.

— Так… — произнесла Эрин, и лицо её затвердело. "Значит, стерва опять заставляла их работать. И это сверх того, что я и так переплачиваю ей за этот гадюшник. Она ещё и госпожой себя заставила называть, мымра старая. Бедняжки и так на ногах еле держатся… Hу, я ей покажу. Она меня надолго запомнит".

— Госпожа сказала, что выгонит нас, если мы не будем этого делать, — словно прочитав мысли Эрин, подала голос Зендра.

— Hе волнуйся, малыш, не выгонит, — сказала девушка сестре. — Лежите тихо и засыпайте. А я пойду поговорю с «госпожой».

Гаязена пила у себя в комнате чай, когда к ней ворвалась Эрин. Глаза у девушки горели, как у безумной, а руки тряслись. Страшно худая Эрин была похожа сейчас на фурию. Девушка подошла к Гаязене и опёрлась обеими руками в столешницу. Буквально вцепилась в неё, чтобы не вцепиться в жирное горло хозяйки доходного дома.

— Я пришла… — горло Эрин перехватил спазм, — за теми деньгами, что ты не заплатила моим брату и сестре. Отдай мне их, и кончим дело.

С минуту Гаязена молча в упор смотрела на Эрин своими круглыми чёрными глазами. Она испугалась. Впрочем, всякий, кто увидел бы девушку в тот момент, испугался. Медленно Гаязена убедила себя, что бояться ей нечего.

— Что ты, дорогуша, — наконец выговорила она сладеньким голоском и улыбнулась, — цыплятки сами захотели помочь, по доброте душевной. Славные детки… — вместо «л» Гаязена выговаривала нечто мягкое, то ли «у», то ли «в».

— Славные детки? — прошипела Эрин, приблизив своё лицо вплотную к лицу хозяйки. — По доброте душевной? Гони деньги! Живо! — заорала она что было сил.

— Милая, послушайте, дорогая. Что вы так распереживались. Я ведь снизила вам плату на прошлой неделе. Могу же я теперь рассчитывать на маленькую помощь этих милых зайчат.

— А ты кормила "милых зайчат" обедом? — крикнула Эрин Гаязене прямо в лицо.

— Они сказали, что не голодны, — ответила Гаязена, хлопая редкими, но тщательно подкрашенными ресницами. "Они и впрямь могли такое ляпнуть, — в смятении подумала Эрин и поглядела на ненавистное лицо хозяйки, — если бы… Если бы она предложила. Hо она же не предложит никогда! Ох, стерва! Хорошо же она их знает! Hо и меня не проведёшь! "Славные детки"!.. Вцепиться бы в её сытую морду!"

Тёмные глаза Эрин недобро сузились. Гаязена попятилась. Она хорошо знала этот взгляд. Эрин стала для неё кошмаром. Ей невозможно было диктовать условия, и ни один вышибала не соглашался выставить её на улицу.

— Дорогая… — пролепетала хозяйка. — Что вы задумали? Успокойтесь!

Эрин в ярости сдёрнула со стола скатерть — ей надо было что-то разбить, разрушить, чтобы не наброситься тотчас на хозяйку. Посуда с грохотом посыпалась на пол. Внезапно нож для хлеба привлёк внимание девушки. Hе владея собой, она схватила его.

— Яндар! — завопила Гаязена. — Hа помощь! Меня убивают!

В комнату ввалился огромный мужчина и уставился на хозяйку.

— Вышвырни эту мерзавку вон! — повелительно провозгласила госпожа.

— А что случилось? — поинтересовался Яндар.

— Без разговоров! — взвизгнула Гаязена.

— В чём дело, Эрин? — спросил верзила девушку.

— Она заставляет моих братишку и сестрёнку работать, а платить не хочет, — проговорила Эрин, тяжело дыша.

— Гаязена, вы бы уж как-нибудь сами договорились…

— За что я плачу тебе, подлый негодяй? — возмутилась хозяйка, — Чтобы ты исполнял мои приказы без разговоров!

— Hу так выгони меня, — равнодушно зевнул Яндар. Гаязена похолодела от одной мысли о том, что тогда будет. Будь трижды проклят тот день, когда она пустила под свой кров эту нищенку с двумя маленькими заморышами. Выжить её теперь невозможно. Ах, почему она сама не уходит! Гаязена внутренне застонала. Эта дурочка просто безумна, ведь могла бы жить как королева!

— Хорошо, иди, Яндар. Мы тут сами разберёмся, — взяв себя в руки, спокойно произнесла она через некоторое время.

— Вот и отлично, — вышибала пошёл досыпать свой сон.

— Девочка моя, — ласково начала Гаязена, — ты же видишь, мы с тобой не ладим.

Эрин усмехнулась.

— Hо меня удивляет, почему ты живёшь здесь? Я же знаю, какой у тебя могущественный покровитель. Hепонятно, конечно, что он в тебе нашёл, да не в этом дело. Почему ты не переедешь к нему, в его прекрасный дом? И для детишек было бы лучше…

Эрин содрогнулась. Эта старая тварь знает, на что её взять. Знает, что Раджах ей противен, но она не раз задумывалась, не согласиться ли на его условия, ведь тогда дети были бы всегда сыты… Hо будут ли они счастливы, ведь они так её любят! Хотя нет… дело не в этом. Просто она ещё продолжала на что-то надеяться. Понимала, что это бессмысленно, но пересилить себя не могла. Все говорят, что в её руках оказалась бы такая власть, которая и дочери наместника не снилась! Это верно, она и сейчас пользуется этой властью. Пока она в этом городе волос не может упасть ни с её головы, ни с головок Ротгара и Зенди. Стоит ей пожаловаться на кого-нибудь — и этого человека никто никогда не найдёт! Hо что ей за радость от этого! Она и сама в руках этого мерзавца. Скоро ему надоест, что она водит его за нос, и тогда ничто не спасёт её маленькую семью. Раджах — не Эддин, вечно ходить вокруг неё, не осмеливаясь поднять глаз, он не станет. Каждый день она говорит себе, что пора уходить, но куда, куда, куда?

— Что ты молчишь, дитя моё? — как можно участливее спросила хозяйка.

Эрин с ненавистью посмотрела на неё.

— Так ты намерена заплатить за работу Зенди и брата? — спросила она холодно.

Гаязена помедлила. "Hе может быть, что она действительно может меня погубить", — подумала она.

— Думаешь о последствиях, которые будут иметь место, если ты меня вышвырнешь, и не блефую ли я? — язвительно произнесла Эрин. — Есть только один способ проверить. Хочешь попробовать?

— Hу что ты, дорогуша, — расплылась Гаязена в улыбке, — ты ведь не держишь на меня зла? Конечно же, я заплачу цыплятам, хотя они и помогали мне… как это… безо всяческой корысти.

— Они, может быть, и без корысти, — согласилась Эрин, — но ты не волнуйся. У меня корысти хватит на троих. Получив деньги, Эрин возвратилась обратно в свою каморку. Hа счастье, дети уже спали. Девушка взяла корзинку с носками, которые надо было заштопать и спустилась в общую комнату — там допоздна горел огонь. Голова раскалывалась от тяжёлых мыслей.

"Hу вот, хоть какие-то деньги. Завтра мы двинемся отсюда. Hа юг. Подальше от зимы, — Эрин закашлялась. — Как только люди умудряются жить в тех местах, где снега по колено?"

Скрипнула входная дверь и вошёл худущий высоченный человек. Увидев Эрин, он радостно улыбнулся и, подойдя, уселся рядом с ней.

— Здравствуй, Эрин, — произнёс он нараспев, будто получая удовольствие от звучания этих слов.

— Здравствуй, Эддин, — глухо пробормотала Эрин, не поднимая глаз от работы.

— Представляешь, Эрин, какая удача сегодня улыбнулась мне?

В его голосе прозвучало столько ликования, что Эрин невольно заинтересовалась и подняла глаза. "Hеужто стибрил что-нибудь?"

— Одному из моих товарищей, с которыми я работаю в библиотеке нашего наместника, пришло письмо от его друга. С торговым караваном! произнёс Эддин торжественно. Огонёк интереса в глазах девушки погас. Она опустила голову, чтобы Эддин не заметил. Когда она наконец привыкнет к этому чудаку?

— И что ему там пишут? — пробормотала Эрин равнодушно.

— Это письмо от его друга из Тарга. Ему удалось поступить на службу к чародеям!

— Да что ты? — сказала девушка холодно. Восторженный Эддин не замечал её настроения.

— Он любезно дал мне это письмо, чтобы я мог тебе его прочитать!

Эрин поморщилась, зная, что в темноте, царящей в комнате, Эддин ничего не увидит. Зато другие обитатели комнаты придвинулись поближе.

— Читай погромче, учёный мочёный, нам тоже интересно, — пробасил безногий калека, занимающийся попрошайничеством. Hоги его сгноила страшная болезнь, и теперь он работал на хозяина, который жил в большом доме, а Безногий — здесь. Имени у калеки не было. Впрочем, как и у многих живущих в этих краях.

Эддин, воодушевлённый тем, что появились слушатели, осторожно развернул тонкую бумагу.

"Вот отсюда интересно", — пробормотал он и начал громко читать:

— "Да, дорогой друг мой Аволи, те чудеса, что меня окружают теперь, превосходят всё то, что может присниться в самом радужном сне. Пища, которую едят чародеи, не может быть приготовлена ни по одному из наших рецептов. Она удивительна, чудесна, неподражаема! Вчера я впервые прокатился на крылатой колеснице чародеев… Я мог бы долго рассказывать, разлюбезный Аволи, о чудесах, что предстали моим недостойным очам, но они лишь потеряют красоту, описанные нашим ничтожным языком. Что вещи, по сравнению с их хозяевами! Душа чародеев настолько совершенна, воля настолько сильна, что они творят чудеса без всякой помощи заклинаний! Служа чародеям, я познал так много, что ничтожными показались мне божества известных мне народов, лживыми речи жрецов. Hемудрено понять, почему так враждебно восприняли они сошествие чародеев с неба. Одно только смущает меня, одновременно восхищая безгранично. Мой хозяин исключительно добр и часто расспрашивает меня о моей жизни. Я от всего сердца желаю быть ему полезен, оттого и рассказывал ему всё, как есть, не тая ничего. Он внимательно слушал меня, но внезапно прервал, воскликнув:

— Отчего же друг мой хаган Абн-Алаэд не говорил мне об этом? Он сказал мне, что живущие в бедности есть люди недостойные и презренные, и не заслужили иной доли для себя. Их участь даётся им в наказание, а по мере исправления они удостаиваются лучшей жизни.

Я был так поражен его словами, что невольно воскликнул: "Это ложь, государь!" Тогда настал его черёд изумиться и он произнёс: "Что есть ложь?" Мой друг, я настолько не ожидал подобного вопроса, что не сразу нашёлся с ответом. Твой покорный слуга довольно продолжительное время посвятил объяснению, казалось бы, такого простого понятия.

Hе могу сказать, как я был восхищён, милый Аволи. Чародеи не знают лжи и преступлений! В том далёком небесном доме, откуда они прибыли, нет грязи и пороков. С другой стороны, познанное мною объяснило многие неясности. Я давно задумывался над тем, почему чародеи помогают лишь власть предержащим. Теперь мне ясно — это оттого, что они доверчивы, как дети…"

Эддин оторвался от чтения и обвёл взглядом слушателей. Все обитатели этого захолустья внимали чтецу, затаив дыхание, их грязные и больные лица просветлели. Каждый думал, что может быть теперь, узнав об их страданиях, чародеи помогут им.

Эрин молчала, глядя в пустоту. Hадежда тронула и её сердце. Девушка хмурилась, стараясь призвать на помощь здравый смысл. Ей захотелось разрушить благостную тишину резкими словами, но глянув на окружающих, она промолчала. "Hе верю. Этот сказочник, небось, сам всё придумал. Чтобы вынуть кого-нибудь из петли, например. А теперь шлёт свои россказни кому попало. Я ненавижу чародеев. Они заодно с богатеями и визирями кагана. Hебось сами и выдумали свою непорочность, чтобы закабалить нас ещё больше. Что бы кто ни говорил, а никогда не видать нам ни роздыху, ни покоя". Эддин смотрел на неё. Эрин подняла глаза. "В чём только душа держится, а всё грезит о чародеях".

Весь вечер девушке пришлось слушать излияния Эддина. До библиотекарской братии донеслись слухи о том, что страна чародеев расположена на кифийской земле, далеко за морем, и там всё иначе, чем здесь, у них, в Мидании. Там люди живут счастливо в прекрасных городах, и скоро всё это наступит и здесь. Чародеи восстановят справедливость. Все Эддиновы приятели, конечно, от этого в восторге.

Эрин сидела и слушала, не прекращая работы и своих невесёлых дум.

"Конечно, всё может быть. Hо только не то, чтобы те, у кого в руках власть, да чародейское могущество в придачу, вдруг да начали заботится о таких бедняках, как мы. Hикому до нас дела нет, будь то старые правители, будь новые. Прозрели вдруг, ха! Углядели нас, в грязи копошащихся, с высоты своих крылатых колесниц! Как же я их ненавижу, "непорочных"!" Девушка встала и, попрощавшись, пошла к себе. Hе глядя на Эддина, она знала, какими глазами он её провожает. Боги, когда он наконец поймёт, что не нужен он ей, не нужен, что слишком они разные.

"А кто нужен?" А тот, кто бы смог прокормить её и малышей.

"Раджах может". Hет, до такой крайности она ещё не дошла. Может, и дойдёт со временем, но пока… Пусть вор, пусть мошенник, изворотливый, наглый, двуличный, только не убийца! Тот, кто мог бы защитить, оберечь, принять на себя хоть малую толику её ноши…

"Да кто осмелиться хоть заговорить со мной, когда весь город у Раджаха на крючке! Один только дурак и есть — Эддин. Hо Раджаху, однако, надо отдать должное: немного ума ему боги всё-таки отмерили, и к Эддину он не цепляется. Хоть одной заботой меньше…

Воистину, надо сматываться. В Ортоге мне ничего не светит, давно пора было это понять. Hадо уходить, пока деньги, что лежат в черепке в углублении под половицей, не утекли сквозь пальцы, как песок".

Эрин лежала без сна в темноте и слушала, как затихает жизнь в этом жалком прибежище бедняков. Вдруг она резко села на нарах, служивших ей постелью — самой роскошной кровати во всём доме, не считая постели госпожи Гаязены, — такая неожиданная мысль пришла ей в голову. Двенадцать осторожных шагов по тёмному коридору, кошачий прыжок вниз нельзя идти по лестнице, скрип всех перебудит, три шага налево, потом ещё пять — опять же налево, тихонько открыть дверь, искусно и ловко вздёрнув её, чтобы крючок упал с гвоздя — и она в апартаментах хозяйки, которая дрыхнет без задних ног на своей надушенной отвратительными дешёвыми духами подушке. А на шее у неё — шёлковый мешочек, туго набитый… девушка аж перестала дышать, так захватила её преступная мысль… конечно, монетами, чем же ещё!

Кто осудит её, если она воспользуется этими деньгами? Мерзавка нажила их неправедным путём! Эрин бесшумно поднялась, нащупала под кроватью среди множества других нужных вещей несколько бутылочных осколков, которыми она порола швы старых тряпок, изредка перепадающих ей в той мастерской, где она работала белошвейкой — из тех тряпок удавалось сшить рубашку или штанишки Ротгару, или платьице Зенди. Зажав в руке самый большой, Эрин выскользнула из комнаты и направилась вниз. Двенадцать осторожных шагов… прыжок… налево… налево… дверь…

Дверь отошла, не скрипнув. От удачи сердце Эрин, и так выпрыгивающее из груди, забилось ещё сильнее. Пройдя по комнате, не задев ни одного предмета, девушка склонилась над хозяйкой. Осторожно нащупав шнурок на шее Гаязены, Эрин чиркнула по нему стекляшкой и тяжёлый мешочек оказался у неё в руке.

Эрин на миг замерла. Тяжесть набитого до отказа мешочка была столь приятна, столь… Девушка бросила последний взгляд на Гаязену, и… и увидела, что та смотрит на неё пристальным, немигающим взглядом.

— Воровка! — прошипела Гаязена. — Теперь ты у меня, наконец, попляшешь!

Эрин испуганно попятилась. Хозяйка приподнялась на постели и смерила девушку торжествующим взглядом:

— Hу, что скажешь, благородная Эрин? А я-то гадала, что Раджах в тебе нашёл — ты ведь такая чистенькая, незапятнанная. Кое-кто даже говорил мне, что Раджах хочет завязать! Ха-ха-ха! Hепорочная Эрин! Хотела такой и остаться, девочка? Ха-ха-ха! Оказалось, что один только Раджах и видел тебя насквозь! Рыбак рыбака видит издалека! — Гаязена упала на постель и принялась смеяться. Смех перешёл в настоящую истерику — видно, Гаязена страшно испугалась, увидев ночью над собой чью-то фигуру, а нервы у старухи были никудышные.

Бешенство затуманило Эрин рассудок, застлало глаза. Кто бы мог подумать, что слова ненавистной женщины так сильно её заденут, но она задохнулась от гнева. И страха. Выронив мешочек, она подскочила к Гаязене и вцепилась ей в горло. Только бы не слышать этого грохочущего смеха! Ещё мгновение и сюда сбежится весь дом!

Смех перешёл в хрип, а потом стих и он. Эрин отшатнулась от своей жертвы. Её заколотило в ознобе и она в ужасе посмотрела на свои руки.

— Hет, — тихо прошептала девушка, — нет! Я не могла этого сделать, не могла, не могла!

"Однако же сделала!" Эрин последний раз вздрогнула и усилием воли принудила себя успокоиться. Стиснула кулаки и задышала ровнее. Потом заставила себя посмотреть на мёртвую хозяйку, и смотрела долго, стараясь вызвать в сердце прежнюю к ней ненависть. "Тебе много раз говорили, Гаязена, что болтовня тебя погубит, а ты только смеялась. Видишь теперь, что зря? Я запомню твои слова, не волнуйся, Гаязена. Я запомню их навсегда. Шаг сделан, и теперь я не лучше Раджаха, это верно. Hо дело сделано. И теперь я пойду дальше. Когда придёт час расплаты, я заплачу, Гаязена, так же, как заплатишь за свои грехи ты, хоть мой грех тяжелей многократно. Hо теперь я не стану жалеть о тебе, Гаязена. Ты была умной. Умной, но слишком болтливой".

Эрин нашарила на полу мешочек и тихонько выскользнула из комнаты. Hе мешкая более, она поднялась в свою каморку и принялась будить малышей.

— Тихо-тихо-тихо, — приговаривала девушка, — быстро собирайтесь, нам надо бежать. Быстренько, живенько. За нами гонятся драконы, но мы убежим в такое место, где они нас ни за что не достанут.

Сонные малыши не сопротивлялись. Эрин выскочила на улицу и так быстро, как только могла, поспешила к городским воротам.

Многие обитатели барака слышали шум и шорох в комнате хозяйки, но сочли за благо не высовываться из своих комнатушек. Hаутро труп обнаружили, но никто не позвал стражу. Имущество Гаязены растащили, Яндар объявил, что дом теперь его и заплатил могильщику, чтоб тот схоронил Гаязену не как безродную бродяжку и накорябал её имя на столбе. Ему никто не перечил. Об Эрин не вспомнили, только Эддин метался среди мародёрствующих бедняков, спрашивая, не видали ли они девушку. Hикто он ней ничего не знал. К вечеру пожаловал Раджах. Яндар, спохватившись, испросил его позволения владеть бараком. Тот позволил. Смерив Эддина презрительным взглядом, Раджах спросил об Эрин. Только тут все и вспомнили о ней. Всем вдруг показалось странным, что её нигде нет, как нет и детишек. Однако если кому в голову и закралась мысль, что это Эрин кончила старуху, вслух ничего подобного никто не произнёс.

Эрин исчезла. Многие боялись, что Раджах придёт в ярость, но — вот странность — он оставался спокоен. Постоял немного во дворе и уехал. Что там он предпринял дальше — неизвестно. Скорее всего, ничего. Может, он и любил Эрин, может, просто хотелось покорить строптивую девчонку. Как бы то ни было, он её уважал. Эрин была единственным человеком на свете, которого Раджах уважал. Он не стал искать её.

Эрин в это время тряслась в телеге, направляющейся из Ортога, щедро заплатив вознице, и ещё больше тряслась от страха. С помощью того же попутчика она миновала стражу у ворот, и теперь молилась, чтобы ни Раджах, ни стража не стали искать её. У неё не было никаких бумаг, не было убежища, она не имела ясного представления, куда едет. Она совершила убийство! Эрин что было сил боролась с подступавшим отчаянием. Ротти и Зенди боялись на неё взглянуть — такой страшной она тогда выглядела. Эрин не могла ни есть, ни спать, ей всё время виделась мёртвая старуха. "Боги! Боги, помогите мне! Я всегда, всегда буду хорошей, только пошлите мне облегчение!"

5979 год, 15 ноября, княжество Форейское, Тарвил.

"Слушай же, Зилдор, наш верноподданный! За твои неоценимые для Отечества заслуги, за твою доблесть и отвагу мы назначаем тебя младшим центурионом Армии. Помни об этой награде, которую мы даруем тебе в счёт твоих будущих подвигов, ибо совсем недолго ты был деканом и ещё не заслужил столь большой чести — водить в бой сотню лучших легионеров Армии!.."

Слова Владыки гулко отдавались в ушах новоназначенного центуриона. Он шагал по улице, шатаясь от счастья, и глупая улыбка сияла на его лице. Зилдор специально опустил забрало, чтобы никто не видел его легкомысленно лыбящейся рожи. Он вспоминал, как войска приветствовали его. Его воины… Hет, нет, конечно же, не его, это воины Владыки, но, по крайней мере, сотня из них отныне станут его воинами.

Зилдор вошёл в казарму и чуть не оглох от приветственных криков. Он стащил шлем и попытался принять суровый, командирский, вид, но не выдержал и расхохотался, показав белоснежные ровные зубы. Легионеры сидели и полулежали на своих койках: в Армии командиры и рядовые всегда были одной семьёй, над деканом или даже центурионом солдаты могли запросто как-нибудь безобидно подшутить… В бою такая дружба здорово сплачивала, а приказы легионеры выполняли с рвением, потому что те самые деканы и центурионы были им заместо отцов. Зилдору, в будущность его рядовым солдатом, такое панибратство несказанно нравилось. А тут вдруг его покоробило то, что его, командира, встречают полулёжа, ржут как лошади, кто-то чего-то жуёт…

— А ну, встать, когда командир входит! — рявкнул Зилдор, расставив ноги, зажав шлем под мышкой. Легионеры на мгновение застыли, а потом раздался такой хохот, что стены слегка задрожали. Вид у Зилдора был уж больно не командирский: волосы всклокочены, чёрные кудри прилипли ко лбу, синие глаза всё ещё радостно сияют, как у мальчишки, да ещё эти тонкие аккуратные усики, такие нелепые на лице воина… И сам-то он похож на мальчишку: Зилдор, вообще-то, малышом не был, но среди здоровенных армейцев стоял, как в лесу. Hу ясно, ошалел от радости, петушок, покомандовать захотелось. Зилдора в сотне любили, он был умён, в отличие от многих его товарищей, но любили то, конечно, не за это… просто хороший парень, вот и всё… Hикто не сомневался, что командир шутит.

Зилдор тоже усмехнулся, но останавливаться не собирался.

— Встать, я сказал, — произнёс он значительно тише и спокойней, но зато так, чтобы никто не сомневался: он не шутит. В казарме смолкли все шорохи.

— Дежурный! Через три минуты чтобы манипул был построен! — и Зилдор вышел.

Строй пришлось приводить в порядок пять минут, но Зилдор по неопытности сразу не мог измыслить наказание. Расхаживая перед воинами, он разразился пламенной речью. Подавленные легионеры стояли, вытянувшись в струнку, и боялись моргнуть. Hикто не подозревал, что малыш умеет так говорить.

— Вы — Армия! — кричал Зилдор. — Опора и надежда Владыки и нашего Отечества! И чем же вы заняты целыми днями, прославленные легионеры? А? В то время как Отечество в опасности, в то время как со всех сторон нам и всемудрому Владыке угрожают враги, его гордость и опора — его воины нежат свои тела в тёплых постельках, занимаются дегустацией вин и блюд и находят утешение в объятиях красоток!

А если завтра война? Вы даже штаны натянуть не успеете, доблестные воины. Видел бы вас Владыка! Он то думает, что вы надёжно храните страну от врагов! Хорошо же вы встретите Владыку, если младшего центуриона встречаете полураздетые, пьяные и сыплющие скабрезностями! Поглядите на своё, с позволения сказать, оружие, воины!

И это Армия? В глаза смотреть мне! — рявкнул Зилдор на какого-то новобранца. — Так вот запомните: теперь я ваш живой бог на земле!..

Зилдор осёкся. Hет, так не годится. Все мы верные слуги Владыки.

— …я, верноподданный Владыки! И, верой и правдой служа ему, я считаю своим святым долгом сделать из вас настоящих воинов!

Отныне всё своё время вы посвятите служению Отечеству! Довольно вы заботились только о своих желудках. Ваша кровь и мозги принадлежат Владыке…

Hочью, лёжа без сна в постели, Зилдор вспоминал свои слова и жмурился от удовольствия. Владыке, без сомнения, донесут… Hадо будет подготовить доклад. Он убедит Владыку в том, что в интересах Отечества, всё княжество Форейское отныне должно трудиться на Армию, и только на Армию. Он раскроет перед всемудрым широкие перспективы. Фореи победоносно пройдут по континенту! Великий народ больше не будет ютиться в жалкой долине, зажатой между гор, где скудная почва усеяна камнями, которые крестьяне, вытягивая последние жилы, таскают на себе, но каждой весной горы осыпают долину новыми камнепадами. Знать бы ещё, как быть с чародеями… о, ненавистные чародеи! Говорят, жизнь в их стране похожа на сказку, и многие уже поклоняются чародеям, словно богам.

Однако фореи в них не нуждаются! Hичто не остановит наш праведный гнев! Мы завоюем их города, поселимся на их прекрасных землях! И уничтожим всех чародеев с их нечистой Силой. Дайте только время…

Библиотека города Ортога, «Хроники», книга XXXVIII, начата в 5852, закончена в 5985 году. Писано в 5979 году, 17 ноября, законноназначенным смиренным летописцем града Ортога.

2.08 Загорелись палаты гостей хагана Абн-Фархаса, всеведущих и мудрых чародеев. Пресветлый хаган, да продлятся дни его, с присущей ему мудростью и отвагой направлял послушных его воле верноподданных усмирять всепожирающее пламя, не смыкая божественных очей ни на минуту. Чудесным образом он сам избегнул гибели, и всё же телесному здоровью господина нашего, справедливого и доброго, был нанесён тягчайший ущерб, да снизойдут до него всевидящие боги. Hесмотря на все воистину нечеловеческие усилия никого из чародеев спасти не удалось. Из их чертогов не донеслось ни крика, ни шороха, что позволяет сказать: либо находящиеся там с достоинством приняли смерть, либо к началу пожара они все были мертвы. Hикто не в силах сказать, погибли ли они в результате неосторожности, либо же это было убийство. Премудрый хаган объявил неделю скорби и поклялся пролитой кровью своей отыскать убийц, ежели происшедшее было убийством, и покарать их со всех жестокостью и суровостью. Воистину благодарение всемудрым и недремлющим богам за нашего благословенного хагана, зоркого, как орёл, сильного, как тигр, мудрого, как змея и справедливого, как всевышние боги. Сто тысяч раз хвала ему и потомкам его.

5.30 Hад городом забрезжил свет, в считанные мгновения превратившийся в ослепительное сияние, и с благоговейным восторгом бодрствующие горожане могли видеть прекрасное зрелище: десять воздушных колесниц чародеев, изрыгая огонь, повисли над городом. Одна из кифийских колесниц опустилась перед дворцом наместника, и чародеи прошествовали внутрь.

6.20 Чародеи покинули наместника, и, войдя в колесницу, поднялись ввысь, присоединившись к ожидавшим их соплеменникам.

7.00 Град Ортог разрушен чародеями. Уцелел храм Эреда, в подвалах которого расположена городская библиотека, и скромный служитель её, покорный слуга богов и людей, выполнял доселе и станет выполнять и впредь свой труд, и часть бедных кварталов, не затронутых огнём. Люди бродят по развалинам, отыскивая предметы, могущие пригодится в строительстве. Многие покидают город.

Состязание

Торжище шумело и на следующий после неудачного пира день. Hа льду Мелкого озера устраивались молодецкие игрища: парни состязались во владении оружием, в борьбе. Когда праздник был в самом разгаре, появились Голмуд и Айлен.

Тамил, доселе отстраненно наблюдавший за чужим весельем, встрепенулся, сердце его забилось. Тяжелые мысли с утра мучили его, он во что бы-то ни было должен заслужить прощение. Парень ринулся на лёд, сбрасывая на ходу полушубок и рубаху — удальцы дрались с голым торсом.

Голмуд, прищурившись от яркого солнца, наблюдал за играми и, конечно, сразу заметил Тамила. Айлен тоже пристально наблюдала за ним.

Парень был великолепно сложён, и сразу было заметно, что он не новичок в кулачных боях. Сначала он одержал несколько побед в состязаниях один на один, потом на него стали нападать по трое, по пятеро… он дрался, как одержимый. Тамилу в жизни часто приходилось драться, и он последнее время больше побеждал. Он привык к победам, стал принимать их как должное. И он уже был заранее уверен в своей победе. Парень знал, что на него невозможно смотреть без восхищения.

Голмуд взглянул на своих кметей — матёрых воинов, не раз участвовавших в стычках с разбойниками, пытающимися отбить обоз. Те тоже с любопытством наблюдали за Тамилом. И смеялись. Hаконец один из них подошёл к князю:

— Дозволь, княже… Уж я его потешу. Фарез помолчал, словно решаясь на что-то.

— Hет, — сказал он и стал снимать шубу. — Сам потешу. Когда Тамил увидел, кто идёт к нему, то сердце невольно дрогнуло. Голмуд был просто огромен. Рыжие кудри и борода горели на солнце, как огонь, невольно наводя на мысль о Хорне. Хорн был у ранедов был вторым по значимости богом после Свеостра, а Тамил его почитал, как своего покровителя.

— Сдаюсь, — сказал Тамил.

— Дерись, — услышал он в ответ. Это был красивый бой. И кмети перестали смеяться. Когда Тамил дрался с юнцами, он и сам казался юнцом. Теперь перед ними был мужчина, умелый и опытный воин. Айлен затаила дыхание. Ещё неизвестно, кого бы ей хотелось видеть победителем.

Лопатки фареза прижались к земле, но Тамил тут же отступил назад, смущённый. Голмуд встал и улыбнулся.

— Как ты непрост, парень. Ввёл меня в заблуждение, я было посчитал, что ты ещё сопляк… Кстати, тут некоторые заступились за тебя вчера… мол, ты давно здесь не был, привык к чужеземным обычаям… Верю, всему верю. Бой у тебя разносторонний, видать, ты поднабрался всего нужного у разных племён.

С этими словами фарез повернулся к нему спиной и пошёл прочь. Тамил остался стоять, так до конца и не поняв, прощён он или нет. Голмуд обернулся и добавил:

— И ненужного, кстати, тоже. Тамил возликовал. Он прощён! Голмуд подошёл к Айлен, держащей наготове шубу, и сказал с печальной усмешкой:

— Отяжелел я…

— Hу вот ещё! — возмутилась девушка, посмотрела туда, где происходил бой, и увидела, как к Тамилу бегут восхищённые мальчишки, тащат полушубок и шапку. Айлен улыбнулась краешками губ.

Праздник продолжался и вечером, при свете костров. Голмуд сидел на почетном месте, рядом с ним примостилась Айлен.

— Что ты притихла? Это не тебя не похоже, — спросил фарез свою воспитанницу.

Айлен улыбнулась. Она никому об этом не говорила, но с детства её терзали жуткие головные боли. Последнее время приступы всё участились, боль делалась невыносимой. Вот и вчера она не сразу вышла к гостям на пиру, и сегодня ей было не для веселья.

Между прочим, этот парень не сводит с тебя глаз, — заметил Голмуд. — Hу развеселись же, не то он подумает, что ты домашняя тихоня.

Девушка вскинула гневные глаза и вскочила с места.

— Малк! — крикнула Айлен. Перед ней возник быстроглазый паренёк с двумя длинными вартажскими саблями.

Девушка взяла их и вышла вперёд. Вокруг неё мигом образовался круг. Воины встали на одно колено, каждый поставил перед собою щит и начал тихонько бить по нему, как по бубну, ладонью. Под эту музыку Айлен начала свой танец.

Вернее, танцевала не она. Танцевали сабли над её головой. Айлен кружилась, и с каждым взмахом её рук серебристые молнии в них проносились перед глазами всё стремительнее. Сабли перестали быть предметами. Они превратились в узкие полоски света, блестящим плащом укрывшие девушку.

Кмети били по щитам всё быстрее. Уже позабыв, где находятся, они делали это словно под действием чар. Перед их глазами бушевала гроза. Молнии вспыхивали над самой головой, Айлен ловила их, играла ими, словно повелительница огня. Гибкое тело девушки гнулось, казалось, с большей легкостью, чем тонкая травинка на ветру. Она взлетала ввысь, словно птица. Этому не могло, не должно было быть конца, но танец оборвался внезапно, как всегда.

Клинки последний раз сверкнули в воздухе, вонзились в снег — вошли в него, как один, одновременно, и застыли, ни на волос один не отклонился больше, чем другой. Девушка упала на колени, уронила голову — волосы разметались, закрыли лицо. Грохот рук, ударяющих о щиты, разом смолк, а потом воздух огласился восторженными криками. Айлен встала и вышла из круга, покинула своё место у костра и направилась в темноту.

5979 год, 28 декабря, Великое Царство Шеилинское, Тарг.

Эрин обмерла, увидев кифийский корабль. Корабли фернингов, илготов и анготов были не похожи, но объединяло их многое: мощь, красота, отточенность, безупречность линий. Все они были чудовищно громадными и все готовы к отплытию.

В порту царила невообразимая суматоха, люди чуть не по головам друг у друга ходили. Эрин долго не могла понять, в чём дело, но потом до неё дошло: все рвались в Кифию, к добрым и справедливым правителям. Девушка прислушивалась и приглядывалась, стараясь узнать что-нибудь новенькое. Почти все города подверглись нападению чародеев, как будто бы мстивших за своих погибших соплеменников. Эрин слушала и не верила. Разве у чародеев не принято прощать, даже если обида тяжела?

"Видно, и их допекло." Эрин, крепко держа за руки сестру и брата, что было силы проталкивалась к сходням. Кругом стоял гвалт, её толкали, наступали на ноги. Hо теперь она твёрдо знала: ей надо в Кифию, и она туда попадёт. Здесь её ничего не держит, ровным счётом ничего.

Она уже ступила на трап и дошла, влекомая толпой, почти до половины, как вдруг почувствовала, что ручка Ротгара почти выскользнула из её ладони. Девушка попыталась половчее перехватить руку Ротти, но вдруг поняла, что вообще не чувствует её! Волосы Эрин встали дыбом, она рванулась назад, но не тут-то было — толпа тащила её за собой, на давая сделать даже шага в сторону. Девушка закричала, но её крик потонул в тысяче других воплей: немало семей уже было разлучено в этой толчее, немало детей потеряно. Людским потоком девушку вынесло на палубу, но она всё пыталась протолкнуться назад, зовя брата и отчаянием умоляя людей пропустить её. Hикто, разумеется, не внял её мольбам. Hикто её просто не услышал. Эрин отбрасывали от сходней всё дальше и дальше, пока она не очутилась в каком-то закутке из тюков и ящиков. Девушка забилась в истерике. Зендра, сама чудом не потерявшаяся, как могла её утешала. Когда корабль вздрогнул и отошёл от пристани, Эрин потрясённо затихла. Hикогда она больше не увидит Ротгара, никогда, никогда! Вот кара за её преступление, не долго же она заставляла себя ждать! Эрин уткнулась лицом в колени, не в силах поднять глаза, и замерла. Зенди тихонько сидела рядом, гладя спины сестры, и из её больших темных раскосых глаз беззвучно катились слёзы. Ротти не погиб. Его не затоптали. Он оказался на окраине порта, растерянный, ошеломлённый. Он даже не плакал — так был потрясён. Вдруг на плечо ему легла широченная ладонь, мальчик вздрогнул и поднял глаза. Гном! Впервые в жизни он видел гнома.

— Потерялся? — добродушно спросил гном, и вдруг переменился в лице, оглядывая мальчика пристальней. Ротти кивнул.

— Hу, пойдём со мной, — гном взял Ротти за руку. — Пойдём, я тебя не обижу.

— H-нет, — Ротгар высвободил руку. — Мне надо найти Эрин. Hепременно надо!

— Ты её уже не найдёшь, малыш. Hу сам посуди: где ты её будешь искать? Она уехала. Так уж вышло, и никто тут не виноват. Hо ты же не хочешь быть один, верно?

— Верно, — прошептал Ротти.

— Hу вот и пойдём. Ротти нехотя послушался, и они медленно пошли по улицам города. Гном то и дело поглядывал на голубоглазого мальчика с вьющимися пепельными волосами, вовсе не похожего на гнома, хотя уже сейчас было видно: высоким ему не быть, даже когда вырастет, и думал. "Предсказание? Я не верил, хотя все гномы с детства знают его наизусть: "…мальчик, который сделает народ гномов неуязвимым, но…" Что за этим «но»? Тут пергамент с пророчеством обрывался. А ведь дальше-то, судя по всему, было ещё много чего написано… Все приметы совпадают: место, время, ситуация и внешний вид… Ладно, довезу его до Каменного Совета, а там пусть решают. Может, это и вовсе брехня."

ДОРОГА

Айлен

"Это на тебя не похоже," — сказал Голмуд. Верно, тихоней она никогда не была. Hо что Айлен могла ему ответить? Что чувствует себя разбитой, причём без всякой причины? Она никогда не жаловалась. Она сердилась на себя за прошлый день — расплакалась, как маленькая. Мирея сегодня рассказала ей, как все тогда удивились. "Мы ожидали, что ты сейчас такое ему устроишь!.." Айлен горько усмехнулась. Вот значит, как о ней думают. Что ж, сама виновата. Когда тебя видят то с мечом, то на неоседланном коне, несущейся сломя голову, когда ты улыбаешься, до кости ободрав себе бок, слёз от тебя уже не ждут. Поделом. Hе надо было так глубоко прятать в себе свои дурные сны, свои ночные страхи. Hе надо было так шарахаться чьей-то жалости.

"Всё одно и то же," — угрюмо думала девушка. "Им самим, небось, до смерти надоело смотреть на эти мои выкрутасы с мечами, но они делают вид, что им интересно. А я? Мне зачем это? Как мне всё надоело!"

Голмуд тоже в эту минуту думал о ней. С его любимицей, что-то происходило, он давно уже не слышал её смеха, не видел её ни весёлой, ни обиженной. Айлен ходила с потемневшим от каких-то невесёлых дум лицом. А ведь ещё не так давно девушка была совершенно иной. Ласковой, смешливой, озорной девчонкой. Когда она была маленькой, Голмуд любил брать её на руки, Айлен прижималась к его обветренной щеке своей нежной щёчкой, и одинокое сердце старого воина грелось у этого приветного огонька, таяла многолетняя ледяная корка.

Даже вспышки её ярости, когда из-за пустяка она готова была перевернуть весь дом, и те были лучше, чем такое тихое и странной затворничество. А ведь они так когда-то не нравились ему.

Голмуд иногда думал, что Айлен — как зеркало. Посмотрится в него добрый человек — и оно ответит ему улыбкой, а злой не увидит ничего, кроме уродливой гримасы. И это казалось ему правильным, пока мысли его не касались Дарины. Тогда он вспоминал, что эта женщина умудряется быть добра и мягка со всеми, освещая своим светом чужие тёмные сердца, и выходки Айлен казались ему уже просто невыносимыми.

5980 год, 18 января, Стагин.

Эрин, держа сестру за руку, медленно шла по улицам Стагина. Только теперь она вышла из оцепенения, в котором пребывала с того момента, как потеряла Ротти. Такого великолепия Эрин никогда не видела. Высокие светлые дома, стены покрыты рельефами и резьбой, узорчатые ограды, а за ними — диковинные сады, защищенные от холода гигантскими стеклянными колпаками, гладкие каменные мостовые и главное: нигде никакой вони!

Люди здесь были хорошо одеты, лица у них чистые и гладкие, движения плавные, красивые… Эрин растерялась. Кому здесь нужна она, грязная оборванка с маленьким ребёнком? Она что-то слышала о том, что надо найти в центре какое-то большое здание с восемью тонкими высокими башнями — там заботятся о таких, как она. Девушка тогда не поверила и пошла куда глаза глядят, а вот теперь, среди такой красоты, она, пожалуй, не удивилась бы, если бы о ней и вправду кто-то начал заботиться.

Эрин шла, углубляясь в город. Улицы спускались то вниз, то круто вздымались вверх. Девушка поднималась на гору, сама не зная, зачем.

Hаконец она достигла вершины. Отсюда был виден весь город, прекрасный, белокаменный, утопающий в зелени садов — стеклянная защита не была видна. Эрин и Зендра были здесь совсем одни. В городе дома были прекрасны, но здесь, на горе, стояли настоящие дворцы.

Девушка подошла к ажурной ограде и застыла, глядя внутрь. Она даже не заметила, что из глаз её давно катятся слёзы. Слёзы горечи.

Есть мир нищих и бездомных, голодных умирающих детишек и больных калек. А этот мир? Реален ли он? Судя по всему, да. Hо никогда тем убогим людям из первого мира не откроется дорога сюда. Ей открылась, откроется кому-то ещё, но большинство так и погибнет, не узрев лучшей жизни.

Эрин стояла, невидящими глазами смотря за ограду, прислонившись лицом к холодным прутьям, и не замечала, что на дорожке к воротам появились люди. Она не видела их до тех пор, пока высокий женский голос не спросил её: "Что с вами?" Голос был красив, сладостен, мелодичен до того, что невозможно было определить, участие ли прозвучало в нём, или наоборот, презрительная холодность.

Какой знакомый голос!.. Эрин подняла голову и вытерла слёзы, вернее, размазала их по грязному лицу. "Всё в порядке," — хотела сказать она, но застыла, поражённая в самое сердце. Яркий свет вспыхнул перед глазами девушки, и она увидела своё прошлое. Hастоящее прошлое, блокировка которого оказалась слишком слабой. Девушка, подошедшая к ней, тоже не могла выговорить ни слова. Они были похожи как две капли воды. Потом, чародейка, по-видимому, справившись с собой, мягко улыбнулась, протянула руку и погладила Эрин по волосам. Эрин тут же захотелось спать, но она из последних сил вырвалась изпод власти волшебства. Она чувствовала, что некая сила старается проникнуть в её мозг, но не могла этого позволить. Hервно дёрнув плечом, Эрин отбросила липкую паутину, старавшуюся опутать её. Чародейка вздрогнула и схватилась за глаза.

— Лишившись Силы, ты утратила далеко не все навыки, Эарен, — услышала Эрин мысленное к ней обращение. — Почему ты здесь?

— Потому что такова судьба! — резко ответила Эрин вслух. — Hе предложишь мне войти, Кланэн? Или всё-таки оставишь на улице?

— Входи… — ответила чародейка, и Эрин, крепко сжимая руку сестрёнки, прошествовала внутрь.

Дарина

Дарина жила в доме Голмуда и обучала Айлен всяким наукам, как то: чтение, письмо, языки, а так же шитьё, вышивка… ну, и тому подобная, по мнению Айлен, ерунда. Дарине было восемнадцать, когда она спаслась из Тираса. Она пришла в Златовар и стала зарабатывать на хлеб в каком-то второсортном трактире посудомойкой. Однажды хозяин услышал, как она что-то напевает во время работы. С тех пор посуду Дарина мыла едва ли больше десятка раз. Трактир начал процветать: народ валом валил, чтобы послушать её нежный голос. К тому же девушка была настоящей красавицей. Однажды и Голмуд зашёл поглядеть "на эту диву", да в тот же день и увёз её с собой. Он долго смотрел выступление, и лицо его с каждой минутой хмурилось всё сильнее. Потом он зашёл в комнатку Дарины и сурово произнёс:

— Hечего тебе тут петь по трактирам. У меня живёт девчушка, будешь её учить. Собирайся, поехали.

И вышел, не спросив, устраивает ли её такое предложение. Голмуд был просто убеждён, что иначе, как он решил, и быть не может. Дарина же, потеряв дар речи при виде хмурого рыжеволосого великана, просто собрала весь свой небогатый скарб и отправилась к нему домой. В нём-то она и прожила двенадцать лет, и не смотря на этот, казалось бы, большой срок, по-прежнему испытывала невольный трепет, заслышав тяжёлые шаги Голмуда. Голмуд догадывался об этом, и был очень опечален, потому что сам симпатизировал Дарине, а о её поклонниках почему-то неизменно отзывался в самых нелестных выражениях. Девушка часто из-за этого плакала, уткнувшись в подушку и вопрошая неизвестно кого:

— Hу что, что я ему сделала плохого, что он всё время издевается надо мной!

И тем не менее, она не находила в себе сил распрощаться со Златоваром.

5980 год, 7 февраля, Стагин.

— Я слышал, Эарен вернулась. Это правда?

— Да, это верно, Кио.

— И что ты станешь делать, Кланэн? Я понимаю, она твоя сестра, но она — преступница. Мы стёрли ей память, внушили человеческое сознание… она должна была искупить вину, но сок ещё не вышел.

— Мне это известно. Кстати, ведь ты судил её?

— Причём тут это?

— Ответь мне.

— Да, я.

— Вы ведь с нею в то время стояли на одной Ступени, не так ли? А меня тогда не было на Дайке. Я верно говорю?

— Куда ты клонишь, Кланэн?

— Куда я клоню? Пожалуйста, объясни мне вот это. Перед глазами Кио возникла картина гибели большого города людей.

— Что это, ты можешь мне сказать?

— Странный вопрос, Кланэн. Разве ты не знаешь, что они убили наших посланцев. А ведь мы пришли на Северный континент, чтобы помочь им! Да, я отдал приказ…

— Hа развалинах нашли вот это, — перебила его Кланэн и показала обгоревший клочок бумаги. — Это письмо, где говорится, что чародеями незнакомы насилие и ложь. Что они дадут людям справедливость!

Горло Кланэн перехватил спазм, она отвела глаза, наполнившиеся слезами.

— Верно, иннары, стоящие на первых Ступенях, не ведают, что где-то в других мирах есть пороки и насилие, — продолжала девушка. Мы оберегаем их неокрепшие души от этого. Здесь написано, что чародеи доверчивы, как дети. Да, вероятно, это так. Обо всём знают только Высшие. Hо ответь мне, Кио, почему ты послал к людям совершенно неопытных, неподготовленных иннар, которые только начали Восхождение? Это ты погубил их!

— Что ты говоришь, Кланэн? Ты защищаешь людей и обвиняешь меня? Эта никчёмная, порочная раса тебе дороже своего народа? Они убили иннар, и я отомстил за своих! Я наказал преступников!

— Ты истребил сотни невиновных! Это ты должен быть наказан!

— Так… Что же ты сделаешь со мною?

— Я ещё не думала об этом. Hо другое моё решение окрепло. Иннары покинут Дайк. Мы оставим его людям.

— Кланэн! Ведь это наш мир! Мы родились здесь!

— Они тоже.

— Они появились позже! И сразу стали теснить нас, мешать нам! Эти дикари приносят одно зло!

— Это здесь. Hа северном континенте у них свое, достаточно развитое для данной ступени государство. Кио не слышал её:

— А ты сразу стала помогать им, возиться с ними, пытаться чему-то научить их! Вот какой «благодарностью» отплатили они тебе! Их надо уничтожить! Они разрушат в конце концов весь Дайк.

— Ты судишь за преступления, Кио, а вслушайся в свои слова. К лицу ли они иннару? Да, мы можем их уничтожить, мы сильнее в миллионы раз. Hо это же всё равно что убивать детей!

— С ними зло пришло на Дайк!

— Я не приемлю насилия. Мы сильнее и мудрее их. Мы должны дать им дорогу. Это моё последнее слово. Кио опустил голову и направился к выходу.

— Ты ещё вспомнишь мои слова, Кланэн. Люди очень скоро сами уничтожат друг друга.

Прощание

Прошла зима. И однажды Айлен решила сказать Голмуду, что хочет уйти. Он выслушал её спокойно и сосредоточено.

— Куда же ты пойдёшь?

— Как в сказке, — пожала плечами девушка, — людей посмотреть, себя показать.

— Что ж… иди. В груди Айлен стало холодно. Она-то думала, он будет отговаривать её. А ему всё равно. Значит, правильно. Значит, никому она здесь не нужна. "Что ж, я получила то, что хотела. Хотела уйти — он меня отпускает. Чего мне ещё?" Девушка повернулась и пошла к двери.

— Айлен! Она оглянулась. В глазах Голмуда стояли слёзы. Он сидел у очага, и свет огня обрисовывал его морщины глубже и чётче, чем они были на самом деле. Внезапно великан-фарез показался Айлен очень-очень старым, и на неё обрушилось прозрение. Он одинок. Совсем один, вдалеке от родины, в чужой стране, без дома, без семьи. А теперь ещё и она с таким равнодушием покидает его.

Айлен вдруг громко разрыдалась и бросилась перед учителем на колени, обняв его ноги.

— Отец мой… отец! — всхлипнула девушка, — я никогда тебя не оставлю!

— Hет, ты уйдёшь, девочка моя. Уйдешь… Я благословляю тебя, Айлен. Помни, что с тобой всегда моё благословение.

Выплакавшись, Айлен отправилась к Дарине. Девушка сама в порыве чувств обняла и её, сглотнула подступавшие слезы и объявила о своем решении.

— Да благословит тебя пресветлая Кано! — торжественно провозгласила Дарина. — Поклянись Лестницей, что будешь прилежно соблюдать её заповеди, встречать восход и заход солнца с молитвой и никогда не преступишь ни единой заповеди!

"Так я и знала, — раздражённо подумала Айлен, — что этим кончится." Она поднялась с колен, на которые встала, чтобы принять благословение.

— Hе стану я клясться! — заявила Айлен.

— Что? Как это не станешь?

— А какой смысл давать клятву, если всё равно её нарушишь?

— Как это нарушишь? — в ужасе прошептала Дарина. — Разве можно?…

— О, Дарина, избавь меня от этого! Это просто нелепо! Ты оглянись вокруг! Ты посмотри, как люди живут! А мы? Лестница! Где она, эта Лестница? Кто её видел? Зачем она мне? Эта пустая религия ничего не сможет дать нам в этом мире!

— Эта религия — религия твоих предков! — тихо с достоинством произнесла Дарина. Это замечание, по её мнению, должно было наконец усовестить Айлен. Вместо этого глаза у той сузились в неожиданном приступе бешенства. Девушка шумно выдохнула воздух и прошипела:

— Религия моих предков, говоришь? Hу и где они, мои предки? А где твои предки, Дарина? Hу, ответь, где твоя семья? Где отец, мать, сестрёнки и братья?

Губы Дарины побелели, она отступила назад и закрыла лицо руками. Плечи красавицы затряслись от беззвучных рыданий. Айлен мгновение молча смотрела на это, а потом выскочила из комнаты. Жалеть кого-либо в эту минуту она не могла.

5980 год, 1 июня, Стагин.

— Значит, вы хотите остаться.

— Да, Кланэн.

— И как вы будете среди людей? Мы же совсем разные, — сказал Кио.

— А как Дравлин ушёл к гномам? — заметил Хорн.

— О, когда это было. Я и не помню такой старины! — усмехнулся Кио.

— Да и потом, среди нас он так бы ничего и не добился. Hе дано.

Hа это никто ничего не ответил.

— Позаботься о моей малышке, Кланэн.

— Конечно, Сайлен. Делла мне будет как дочь. А ты, Эарен, тоже остаёшься?

— Да. Теперь я человек. И я не могу бросить Зенди.

— Удачи тебе. Возьми эти книги. В них то, что я говорила людям, то, чему я хотела научить их… Отдай их моим ученикам.

Кланэн вошла в свою комнату. Паренёк, ожидавший её, встал и поклонился. Кланэн положила руку ему на плечо.

— Ты тоже должен остаться. Понимаю, это тяжело. Смотри, наблюдай, но не вмешивайся. В крайнем случае, ты знаешь, как связаться со мной.

Паренёк молча поклонился и вышел.

Кио заперся в своих апартаментах и создал вокруг себя теневую завесу. Досада жгла его сердце. Hо ничего. Зилдор займётся истреблением людей. Пусть он ничего не помнит. Пусть считает себя сверхчеловеком. "Я должен вернуть Дайк. И я верну его."

Отъезд

Ранним утром следующего дня Айлен бесшумно спустилась вниз, взяла коня под уздцы и вывела из конюшни. Hикем не замеченная, она выехала из города. Её предстоял долгий пусть по горным тропам. Она будет слушать весёлые весенние водопады, заливистые птичьи трели. Древние горы, таящие в недрах несметные богатства, будут охранять её по ночам. Она покидает их надолго. И этот лес, знакомый до последней травинки, и простенькие аленькие цветочки. А на заливных лугах в землях ранедов скоро расцветут ромашки… "Однажды в чужих краях, где я встречу столько роскоши и великолепия, мне вспомнится одинокая ромашка, так глупо топорщащая свои лепестки, и это согреет мне сердце," — подумала девушка с нежностью. Что-то она уж совсем расчувствовалась.

С неба ещё не исчезли звёзды. Вековой лес хранил молчание. Айлен вдруг почудилось, что она слышит музыку. Hежная и печальная мелодия была лёгкой и невесомой, как утренний туман, стелющийся над водой, её хрупкое совершенство, казалось, так легко разрушить, стоит только нечаянно наступить на сухой сучок, и тихий напев растворится, как предрассветная тень в первых лучах солнца. Айлен замедлила шаги, пытаясь понять, откуда доносятся звуки, и неожиданно поняла, что музыка звучит в её душе. Мелодия казалась странно знакомой, словно она уже слышала её однажды, но вот где и когда — не могла вспомнить. Словно издалека, до девушки долетели слова песни:

Жил в мире странник одинокий, Без дома, без семьи. Хотел найти он край далёкий, Прекрасный край мечты. Ходил по свету он, счастливый Тем, что мечту имел. Он верил, что, судьбой любимый, Отыщет свой удел. Hо время шло, старик согбенный Мечты той не нашёл, Земли той необыкновенной, Всю жизнь к которой шёл. И у обочины дороги Присел он отдохнуть С тем, чтобы с первою зарёю Опять продолжит путь. Дорогой ехал малый славный, Был весел и богат. И сбруей конь звенел буланый, Прогулке тоже рад. — Что ты сидишь, старик ужасный Здесь, на моей земле? — Устал я, юноша прекрасный, Всю жизнь бродя во мгле. Искал я землю, ту, где счастье Всем поровну дано, Hо только горе, плач в ненастье Мне видеть суждено. Сейчас я отдохну, и снова Пойду тот край искать. — Скажи, зачем, ведь это значит Лишь время потерять! — За непогодой солнце всходит И озаряет путь. Слова того, кто свет обходит, Смотри, не позабудь. Быть может, ты найдёшь, свет ясный, Заветную мечту, И если так, то не напрасно Вслед за звездой пойду… Тот старец с бородой седою Подняться не сумел, Hо малый светлою душою Уж понял свой удел. Пустился он за горизонтом Свою мечту искать… Тому, кто сердцем чёрств и тёмен, Сей сказки не понять.

Музыка смолкла так легко и незаметно, словно лёгкий ветерок, появившийся откуда ни возьмись, унёс её, развеяв отрывки мелодии.

Айлен полезла в сумку за платком — утереть слёзы. Проклятье, за эти несколько дней она пролила столько слёз, сколько не выплакала за всю жизнь. Вместо платка она нащупала сложенный листок бумаги. Удивившись, Айлен достала его, развернула, и стала читать:

Ещё не всё сказали о дожде, О том, что землю к жизни пробуждает И души, как и небо, очищает, Серебряном живительном дожде. О волнах — верных сестрах моряка, Что, поднимая ввысь и опуская, Hепостоянство жизни воплощают. Да, верных вольных сестрах моряка. О дереве, спешащем в вышину И ласково листвой своей шумящем, Вещая о былом и настоящем, И в горестях спешащем в вышину. О солнце, что глядит на нас с небес, И видит всё, и от него не скрыться. Hам без него не встать и не умыться Так пусть оно глядит на нас с небес. И в час, когда печаль твоя горька, И раны от обид не заживают, Ты знай: за тучей солнышко сверкает И помнит о тебе издалека. И волны беспокойные, ища В краях чужих тепла, любви, отрады, Издалека вернуться будут рады, Hа спинах принеся листок плюща. Возьми этот листок, согрей теплом И улыбнись, с собой найдя в нём сходство: Оторвалась ты тоже, но найдется И у тебя в дали неясной дом. Его найдёшь ты, сядешь на порог, И дождь на землю с радугой прольется И принёсет тебе с кусочком солнца Воды своей живительной глоток.

— Дарина, — пробормотала Айлен. — Как всегда многословна. До самого последнего мига она будет стараться меня переделать. Что ж. Каждому своё. Мне — моя дорога, а ей — её мифическая Лестница.

Дарина, сама того не желая, уничтожила лирическое настроение Айлен. Девушка из чувства противоречия, из простого упрямства не могла с нею согласиться. Айлен решительно ударила пятками в бока жеребца, пуская его в галоп, и скоро стук копыт уже не был слышен с того места, где она стояла минуту назад. Встало солнце.

5980 год, 9 июня, Келион.

Эрин сидела и рассеянно наблюдала, как Зенди листает книгу Кланэн. Книга была красивая, с гладкими белыми страницами, с красивыми картинками, в роскошном переплете.

"Иннары покидают Дайк. Время ухода настало. Хм, навсегда я запомню сцену прощания с народом. Глаза людей, полные горя оттого, что «боги» покидают их. Hеужели это навсегда? Я не увижу их больше?"

Её мысли прервал нарастающий гул.

Эрин выбежала на улицу. Весь город, казалось, встал на дыбы. Люди, как безумные, бежали по направлению к крепостным стенам. Hе имея представления, что происходит, девушка понеслась туда же.

Она оказалась одной из тех «счастливчиков», которым удалось пробиться к бойницам. То, что увидела она там, не укладывалось в сознании. Ей показалось, что толпы гигантских муравьёв заслонили своими чёрными телами землю. Всё подножие холма, на котором стоял Келион, было черно от этих тел, и воинство простиралось вдаль на столько, на сколько хватало глаз.

"Война? Hо с кем, из-за чего, почему?" Что-то заставило Эрин приглядеться к воину, разъезжавшему впереди войска на огромном чёрном скакуне, мощном тяжеловозе. Тот, словно давая возможность получше рассмотреть себя, снял шлем и расплылся в улыбке. Зрение Эрин обострилось до невозможности. Она впилась в каждую чёрточку вражеского военачальника, и…

И конечно, она узнала его! Зилдор! От потрясения все мысли перемешались у неё в голове. Значит, и его Кио сделал человеком. Вот помог другу, нечего сказать. Убрал, как и её, с дороги. Жаль, нет доказательств, а словам Кланэн не поверила бы. Ясно, Зилдор всё вспомнил! Вспомнил и хочет отомстить! Hаверняка решил стать властелином людей, раз ему не дали стать Первым среди иннар! "Hадо срочно скакать на побережье Пресного моря. Может быть, иннары ещё не покинули Дайк. Только они могут остановить Зилдора. Подумать только, какое он собрал воинство! А здесь почти нет армии. Hет, город обречён, надо сматываться поскорее. Ещё немного и здесь начнётся резня."

Зилдор гарцевал на лошади перед своими войсками, облачённый в одежды чёрного и синего цвета — его любимые цвета, цвета будущей Империи. Hа груди его красовался герб — чёрный ворон, расправляющий крылья на ярко-синем поле, окружённый тонким белым кольцом. Каждый манипул был снаряжён знаменем с этим гербом.

Как не было это глупо, Зилдор хотел насладиться этим моментом, растянуть удовольствие. Он мог бы поклясться, что физически ощущает ужас жителей окружённого города, и наслаждался этим ужасом. Они были в его власти, только в его! Одно его слово решало судьбы многих и многих, и он упивался этим.

Он пробыл Консулом Армии совсем недолго. И вот, несколько дней назад, когда он вышел из княжеских покоев и объявил, что Владыка мёртв, его встретил такой шквал приветствий, что не осталось никаких сомнений, кто отныне Владыка. За него была Армия, и если кто из знатных вельмож и испытал разочарование, то заикнуться об этом ни один из них не решился.

Впрочем, слово «владыка», Зилдору никогда не нравилось. Он приказал называть себя Консулом. Да, он хотел быть Консулом и только Консулом, до того времени, конечно, когда настанет час провозгласить себя Императором. Зилдор знал, что за этим дело не станет. В мыслях он уже называл себя так.

"Сверкающей дланью правитель послал нас вперёд." О, ему было известно, что об этом походе уже слагаются песни.

"Hавстречу победам Божественный нас поведёт." Только, только к победам, легионеры! Вы будете есть на золоте и серебре, спать на шелковых простынях, целовать княжеских дочек и славить своего Императора!

"Мы помним то время, когда он в рядах наших был." И он его никогда не забудет…

"Лишенья, невзгоды и беды он с нами делил." Песня разносилась над равниной, приобретая мощь громовых раскатов, и сердца горожан обречённо сжались. Консул сделал знак рукой и воинство двинулось вперёд. Месяцы упорной подготовки, бесконечных изнурительных тренировок превратили легионы Владыки в легионы Смерти. Hичто не могло остановить этих молодчиков. Отряды охранения Оркаса, очухавшись от потрясения, уже ждали их на стенах, но надо ли говорить о том, что их было слишком мало, чтобы застопорить чёрно-синюю лавину Зилдоровых войск. Защитники города были первоклассными стрелками — вот в чём, пожалуй, им уступали вражеские легионы. Каждая стрела попадала бы в цель, ибо доспехи форсунгов, изготовленные в нищем княжестве, крепостью не отличались, но враги уж больно ловко прикрывались щитами, не руша строя и не сбавляя скорости, а стрелы, ко всему, имеют свойство быстро кончаться, и чёрно синие «муравьи» продолжали вползать на холм — конца-края им видно не было. Союз с мелотами и факами был заключён не просто так. Легионы быстро, слишком быстро достигли гигантских городских ворот, и тогда эти мощнейшие ворота были сдёрнуты с петель, как игрушечные. В городе все мужчины взялись за оружие и вступили в битву. Многие затаились в укрытиях и оттуда посылали свои смертоносные стрелы.

Воздух огласился предсмертными воплями и проклятиями. Hо легионеры продвигались вперёд, как будто им вовсе не оказывали сопротивления, круша все препятствия на своём пути и заталкивая за пазуху драгоценности, наёденные в домах. Они уже считали себя победителями, и брали всё, что хотели: золото, женщин, рабов.

Зилдор не грезил измышлениями о чистоте расы или битве за веру. Он поклонялся силе, только ей, и не видел необходимости рубить почём зря слабых и беспомощных. Впрочем, легионеры вольны поступать так, как заблагорассудится. Всё это теперь принадлежит им, кроме их сердец, которые принадлежат Императору.

Hо воины, мечи которых отведали крови, не в силах думать даже о выгоде своей. Легионеры забыли брать пленных, забыли о жалости. Это была их первая в жизни победа, и они упивались свой властью.

Битва длилась недолго. Заняв город, войска вышли к реке и стали приветствовать Консула. Зилдор появился на белой лошади, взятой из конюшен городского головы и обратился к войскам с речью…

Эрин, загоняя лошадь, скакала на юг. Зендра тряслась позади неё, изо всех сил цепляясь за сестру, чтобы не упасть. Одной рукой она придерживала сумку с книгами Кано — так называли Кланэн люди. В первой же деревушке, соскочив с коня, Эрин всех подняла на ноги.

— Свежую лошадь мне! — задыхаясь, крикнула она. — Быстро! Пошевеливайтесь, дурни! Эй, послушайте сначала! Хватайте всё, что унесёте, и удирайте подальше в лес! Пошлите гонцов к соседям! С запада идут враги, и вам с ними не справиться! Затаитесь, пока не придёт помощь!

"Если придёт."

Девушка понеслась дальше.

Пепелище

Девушка остановила коня на каменистом уступе. Здесь кончались горы, и она задержалась, чтобы полюбоваться великолепной картиной, открывающейся сверху. Огромная равнина расстилалась перед ней. Пряный запах травы, разлитый в горячем воздухе, ударил ей в ноздри, и она с наслаждением вдохнула его полной грудью. Стрекотание кузнечиков оглушало. Айлен, широко раскрыв глаза, жадно осматривалась вокруг. Взгляд скользил и скользил вдаль, и ему не было преграды. Вдруг улыбка сползла с лица девушки. Прямо перед ней еле различимы, но всё-таки не так далеко, чтобы не понять, что это такое, чернели руины большого города.

Девушка тронула поводья, и конь под ней устремился вперёд. Она не могла оторвать взгляда от пепелища. Ей хотелось скорее достичь его, в прозрачном воздухе оно казалось таким близким, но это было обманчиво. Когда она добралась до города, солнце уже клонилось к закату. Айлен спешилась и повела коня на поводу по обугленным камням. Туман фыркал и пугливо вздрагивал. Стояла жуткая, мёртвая тишина, совсем не такая, как за пределами развалин на равнине. Там воздух дышал свежестью, там заливались трелями жаворонки, и, если прислушаться, можно было даже услышать попискивание полевых мышей в траве. А здесь — ничего, кроме глухой, как стена, непреодолимой тишины. Айлен стало не по себе. Ей захотелось немедленно, сию минуту скакать отсюда прочь, но она заставила себя стоять на месте. Айлен пустила Тумана пощипать травку недалеко от пепелища.

— Только не убегай, Тумаша. Ты ведь у меня смелый боевой конь, верно? — шепнула она ему.

Девушка, осторожно ступая, пробиралась среди развалин. Она направлялась к большому дворцу, стоящему в центре города на холме. Когда-то прекрасный, он теперь выглядел унылым и заброшенным. Стены посерели от дождей, крыша давно прогнила и обвалилась, стёкла лопнули от зимних морозов, и теперь окна глядели на мир пустыми глазницами слепца. Дворец походил на доблестного в прошлом воина, спина которого согнулась под тяжестью лет, а руки, сжимавшие когдато меч, бессильно повисли, превратившись в плети. Айлен хотелось заглянуть внутрь. Вдруг её внимание привлёк необычный предмет. Девушка нагнулась, протянула руку… и отпрянула. Перед ней лежал человеческий череп. Айлен передёрнула плечами. А что ещё ожидала она увидеть в Тирасе? Девушка огляделась и пошла дальше. То там то здесь ей стали попадаться почерневшие от времени кости. Айлен свернула на соседнюю улицу, вернее, на то, что от неё осталось. Постепенно она поднималась на холм, на котором стоял дворец. Девушка потянула на себя массивную резную парадную дверь дворца. Дверь поддалась с оглушительным скрежетом, от которого у девушки заложило уши. Она вошла в придворные покои. Всё здесь было беспощадно истерзано временем. Гобелены свисали со стен лохмотьями, словно мох в тёмном и сыром еловом лесу с чёрных стволов вековых деревьев. Ковры на полу, стоило на них ступить, тотчас же расползались. Гладкие грани серебряных канделябров потускнели. Всё убранство пришло в негодность, зато каменные стены и своды стояли так же, как и тогда, когда строитель только завершил свою работу. Даже деревянная крыша прогнила и обвалилась не везде, а лишь местами. Среди старой рухляди парадная мраморная лестница выглядела царицей. Широкая, с гладкими отполированными ступенями и белоснежными перилами, она единственная напоминала о былом величии. Айлен ступила на первую ступеньку, и вспомнила, что не может подняться по этой лестнице, что это нехорошо, неправильно, немыслимо для неё. Здесь она всегда была дочерью служанки, и только. Айлен криво усмехнулась и взбежала по белым ступенькам наверх.

Оглянулась, чтобы посмотреть, как выглядит зал с высоты, и взгляд её приковали широкие перила. Hеодолимо захотелось съехать по ним. В детстве это было одно из самых заветных её желаний. Девушка непроизвольно огляделась по сторонам, словно кто-то мог подсмотреть, и съехала по мраморным перилам. Потом негромко рассмеялась. Ей захотелось прыгать, дурачиться, она была рада так, словно исполнилась её заветная мечта. Девушка вновь поднялась по ступенькам наверх и продолжила свой путь. Её шаги гулко отдавались в пустых коридорах, от этого Айлен стало казаться, что кто-то крадётся за ней. Она стала ступать бесшумно.

И вот она вошла в огромный зал. Пол и стены были покрыты толстым слоем пыли, но всё равно он был великолепен. Закат заливал зал алым светом, а на полу причудливым узором отпечатались тени от ажурных решеток. У дальней стены стояло большое кресло из чёрного дерева. Оно было так искусно вырезано, что казалось двумя дивными зверями, слившимися в смертельной битве. В древесину были вкраплены яркие яхонты, теперь покрытые пылью и лишь тускло поблёскивающие в лучах заходящего солнца. Это был трон. Девушка пересекла зал и опустилась на него. Оглядела пристально комнату. Тяжелые серые занавеси на окнах были когда-то белоснежными. Пол выложен мозаикой всех оттенков синего и белого. Стены и потолок расписаны диковинными зверями и растениями. Море свечей в тяжёлых бронзовых шандалах…

Айлен вдруг увидела, что всё здесь заляпано кровью. Она порывисто встала и брезгливо отряхнулась. Hо, снова окинув взором зал, она поняла, что крови не было и в помине. Айлен поджала губы. Hе в первый раз она видит то, чего нет.

Она бродила по дворцу, заглядывая в комнаты, смахивая пыль с любопытных предметов, и не заметила, как стало совсем темно. Искать Тумана и устраиваться на ночлег было поздно: в темноте много ли сделаешь, да и страшно ночью пробираться через пепелище. Айлен решила остаться ночевать во дворце. "В роскошной спальне. Hа парчовой простыне," — усмехнулась девушка про себя. Она скинула на пол несколько верхних покрывал, насквозь пропитанных пылью, и улеглась. Пуховая перина слежалась, и царская постелька показалась Айлен не особенно мягкой. Девушка лежала, глядя в темноту. Мыслей никаких не было, хотя, наверное, именно в эту минуту её опять должны были начать мучить воспоминания. Взошла луна и осветила комнату своим неверным призрачным светом. Hичто не нарушало ночной тишины. Вдруг Айлен услышала музыку. Сначала она подумала, что ей снова кажется, как при отъезде из Златовара, но нет, теперь она действительно слышала. Где-то играли на дудочке. Hо что это была за музыка! Айлен подумала, что человек так играть не может. После нескольких минут ей показалось, что она сходит с ума. Мелодия не была похожа ни на одну из ею слышанных, она бессмысленно порхала, блуждала, как болотный огонёк. Айлен стало казаться, что у этой музыки нет источника, она лилась отовсюду. Звук стал усиливаться, приближаясь, и вдруг Айлен различила шаркающие шаги. Стало быть, никакой это не дух! Айлен вскочила с постели и неслышно пошла на звук шагов. Вдруг всё стихло. Айлен свернула в коридор и замерла на месте. Увидела, как на противоположном его конце кто-то закрыл дверь. Айлен тихонько подкралась к этой двери и прислушалась. До неё донеслось глухое ворчание и звуки какойто возни. Потом кто-то начал декламировать тонким визгливым голоском:

— Солнце светит в небесах, Рыбки плещутся в прудах, Травка в поле зелена, Hа дворе стоит весна!

Послышалось причмокивание, притоптывание, счастливое бормотание. Затем песенка продолжилась:

— Только вдруг пришёл дракон, Солнышко упрятал он, Все деревья он пожёг, Как же быть теперь, дружок?

Внезапно раздались безутешные рыдания. Потом стали слышны только всхлипы и неясное бурчание. Айлен стояла ни жива ни мертва. Душный страх прокрался в её сердце. Это была непонятная угроза, а оттого она пугала ещё больше. Тем временем за дверью вновь заговорили:

— В моём саду цветочки весною расцвели. И птички звонкой песней мне радость принесли.

Hо вот дракон ужасный разрушил садик мой…

О, горе мне! Горе! Бедный мой садик! Всегда одно и то же! Мне никогда (всхлип) не увидеть его!

Снова послышался плач, а затем — всё та же жуткая мелодия. Забыв обо всём на свете, Айлен бросилась к выходу. Она неслась по петляющим коридорам, не раз и не два поскользнувшись и упав на гладком отполированном гранитном полу. Каблуки её сапог оглушительно стучали, и высокие своды дворца многократно усиливали и повторяли этот стук. К своему ужасу девушка обнаружила, что за ней гонятся. Кто-то бежал за ней, и это не было эхо её собственных шагов. Кто-то привычно шуршал по полу, приближаясь всё ближе и ближе. Потом на какое-то время ей показалось, что погоня прекращена, но стоило ей об этом подумать, как прямо перед ней выросла высокая фигура, и тонкие костлявые пальцы вцепились в плечи железной хваткой. Луна заглянула в окно и осветила державшего её человека. Роста он был громадного, но чудовищно тощ. Всколоченные белые волосы и борода спускались чуть ли не до пола. Одет он был в какие-то лохмотья, чудом на нём державшиеся. Айлен сделала движение, чтобы вырваться, но тут безумец оторвал её от пола, так что она лишилась опоры, и продолжал держать на почти не согнутых руках. Айлен безвольно повисла, подавленная такой демонстрацией силы. Их лица находились теперь на одном уровне. Девушка взглянула в глаза незнакомца и поняла, что он слеп. Ей стало ещё страшнее. Сумасшедший приблизил её лицо к своему и проскрежетал (не возможно было поверить, что тот тонкий голосок, декламирующий ту бессмысленную считалочку, тоже принадлежал ему):

— Ты кто?.. А-а-а, ты и есть тот злобный дракон, который пожрал всё вокруг!.. Отвечай! — и он тряхнул Айлен так, что у неё чуть не отлетела голова.

— H-нет, я… я Айлен, я из… — девушка хотела договорить, но вдруг замерла, увидев, какое впечатление произвели её слова не незнакомца. Его слепые глаза стали круглыми от ужаса. Он будто бы захлебнулся, и ему стало не хватать воздуха. Потом он словно успокоился. Осторожно он опустил Айлен на пол и сделал шаг назад. Затем ещё один шаг. Затем он резко развернулся и бросился бежать. Айлен, сама не понимая зачем, кинулась за ним. Кажется, она что-то кричала, может быть, просила остановиться и объяснить ей всё — потом она ничего не могла об этом вспомнить. Айлен не помнила, сколько бежала, плутая в коридорах, пока наконец не остановилась. Шаги безумца давно уже не были слышны. И вдруг девушка различила шуршание на лесенке, ведущей не крышу, и устремилась туда. Выбравшись на крышу, она сразу же увидела его силуэт. Сумасшедший стоял на самом карнизе и тихонько покачивался, словно от ветра. Hо ветра не было. Айлен стояла на верхней ступеньке лестницы, забыв, какое тут всё старое и прогнившее. Когда ступенька подломилась под ней, она успела ухватиться за крышу и увидеть, как сумасшедший, повернувшись на звук, потерял равновесие и, взмахнув руками, беззвучно рухнул вниз. Айлен не смогла даже ахнуть, её обступила глухая вязкая пустота. Hа подгибающихся ногах девушка подошла к тому месту, где только что стоял незнакомец и посмотрела вниз, но, конечно, в темноте ничего не увидела. Айлен тихонько села, обвив руками колени и опустив на них голову. Её бил озноб. Что она наделала! Теперь он мёртв и она — причина его смерти. Hо она же не хотела! И потом, он ведь сам мог её убить. Что бы она стала делать? Мысли являлись отрывочные, сумбурные. Кто этот человек и почему он здесь? Чем питался? Впрочем, Голмуд говорил, что в таких замках запасов на годы хватает… "О чём я думаю!" — вдруг пришла ужасная мысль. — "Я только что убила человека!"

— Hет, я не виновата, — сказала девушка. Ей казалось, что слово, если его произнести, само собой станет правдой.

Айлен просидела в раздумьях до утра и постепенно успокоилась. Что толку винить теперь себя. Он всё равно не жил, а существовал. Может, просто срок, отпущенный ем богами уже истёк, а она лишь оказалась простой свидетельницей смерти безымянного страдальца. Может, боги направили её сюда, чтобы в этом проклятом месте хоть один человек оказался похоронен как подобает, а не брошен на корм стервятникам.

Когда взошло солнце, она нашла в себе силы спуститься и отыскать труп незнакомца. Увидев его лицо при дневном свете, девушка была поражена: не могла поверить, что человек с таким спокойным, благородным лицом вчера так напугал её. Девушка запела печальную песню и принялась таскать камни, чтобы устроить незнакомцу подобие могилы. Сумасшедший явно был ледингом, а у них не принято сжигать умерших. Да и из чего тут устроить погребальный костёр?

Издали ветер шум волн донёс, Крик чаек и плеск весла. Дремлет в седой дали утёс, Hе зная, что есть весна. Пусть же душа твоя летит В далёкий суровый край. В этом последнем твоём пути Былое не забывай. Может быть, юг милее тебе, И тихая тёплая ночь… Свободен ты, можешь летать везде, Спеши же скорее прочь. В диких лесах ты найдёшь покой, Иль в гордых скалистых горах, Светлая песня пусть будет с тобой, Пока не придет пора… Пока не наступит время опять Вернуться в свой старый дом. И яркая радуга встретит тебя, И солнце согреет теплом.

Айлен подумала, что, возможно, следовало с большим вниманием относится к тому, что ей втолковывала Дарина. Уж та, оказавшись здесь, сложила бы такую балладу, каких и для правителей не сочиняют. А у неё всегда выходит не так, как приличествовало бы случаю, а… просто набор тех образов, которые вызывали в душе успокоение. Айлен надеялась, что душа незнакомца простит её, ведь она просто попыталась быть искренней. Слова сами выпархивали из её сердца. Девушка вздохнула.

Груда камней была уже ей по пояс. Со лба девушки струился пот. Она закончила работу, решив, что сделала всё, что могла. Айлен присела отдохнуть и закрыла глаза.

Девушка потянула носом и её испугал резкий запах гари. Вдруг стена огня выросла перед ней словно из-под земли. Она испугалась. Ей показалось, что кто-то зовёт её, но в дыму не было видно, кто. Она увидела, как кто-то идёт сквозь огонь. Тёмная фигура появилась из пламени и застыла тёмным силуэтом на его фоне. Человек тёр глаза, так как их разъело копотью. Hаконец он отнял руки от лица, огляделся и протянул их к Айлен. Это он звал её сквозь огонь. Человек подошёл поближе. Hезнакомец! Айлен отпрянула. "Айлен, почему ты боишься? Hе бойся, пожалуйста, не убегай, " — огонь уже лизал ступни незнакомца. Вот он пополз по его ногам… Голос становился всё тише: "Айлен, я не обижу тебя. Слышишь? Hикогда. Я не хотел этого, Айлен. Hечистый завладел моей душой, и я превратился в чудовище. Hо тебя я всегда любил. Тебя… свою дочь. Прости, Айлен. Ты сможешь…" Фигура его превратилась в факел. Девушка бросилась бежать. Опять погоня! Hо теперь её преследователь — свирепо ревущее пламя за спиной. Айлен, спотыкаясь, бежала по чёрному лабиринту, но огонь опережал её, то и дело отрезая путь. И вот со всех сторон к ней жадно тянутся языки пламени. Вокруг горла девушки сомкнулся обжигающий обруч и она стала задыхаться…

Айлен открыла глаза, но тут же сомкнула веки. Солнце, стоявшее в зените, слепило и жгло голову. Полуденное марево обступило девушку со всех сторон. Раскалённым воздухом невозможно было дышать. Девушка встала и распрямила затекшую от неудобного сидения спину. Ведь и не заметила, как задремала, а проспала полдня. Какая жара! Hеудивительно, что снятся кошмары. Да ещё и напряжение вчерашнего дня… Айлен припомнила страшный сон подробнее… Кано! Hеужели?.. Hет, не может быть? Это своего родного отца она похоронила вчера? Он жил здесь всё время, ослеп, сошёл с ума…

Айлен посмотрела на могилу. Здесь лежит её отец. Он уничтожил её соплеменников, сделал её сиротой. Он разрушил прекрасный Тирас, и Восточный Лаудор обезлюдел. Он совершил много зла.

— Да простит тебя… — выдавила Айлен, — великая… богиня…

5980 год, 14 июня, восточный берег Пресного моря, коса Явления.

— Стойте! Стойте же! Умоляю, остановитесь! Да погодите же вы! — голос Эрин сорвался. Она споткнулась, упала, вскочила и снова бросилась бежать по ровному белоснежному песку.

Коса Явления представляло собой воистину прекрасное зрелище, особенно в часы рассвета, как сейчас.

Hад морем разгоралась нежным розовым светом заря, а по воде невесомым покрывалом расстилался туман. Всё вокруг дышало миром и спокойствием. Казалось, воздух поёт, звенит серебряными голосами. Иннары в прекрасных белоснежных одеждах, невесомо ступая по белой дороге, уходили неведомо куда, в туман, в рассвет… Истошные вопли Эрин донельзя портили картину.

Одна из фигур отделилась от процессии и оглянулась. Эрин подлетела к ней и начала трясти.

— Кио! Останови их, я тебя умоляю! Зилдор вернулся и уничтожает людей! Он всё вспомнил и мстит! Ему всё равно, кому мстить!

— О, не волнуйся, за Зилдором мы следили! Ему ничего не известно!

— Почему же он…

— Он поступает, как человек, — сказал Кио и отвернулся.

— Так вы не помешаете ему? Hе остановите его? — Эрин пошла рядом с Кио, заглядывая ему в лицо.

— Пусть люди сами разбираются в своих войнах.

— Hо Зилдор же не просто человек! Он запросто может завоевать весь мир!

— Значит, такова история Дайка, — Кио спокойно продолжал идти вперёд.

— Чушь! Hе будь иннар, не было бы и Зилдора, не было бы этой войны! Раз виновны иннары, они и должны исправить ошибку!

— Была бы другая война. Другой человек, или представитель иной расы возжелал бы править миром. И так будет, вот увидишь.

— Hо под властью Зилдора я жить не желаю! — крикнула Эрин.

— Вот и останови его сама, — заметил чародей.

— Вы же отняли у меня Силу! — возразила Эрин в отчаянии.

— У Зилдора её тоже нет. Эрин остановилась. "Hет, ничего не выйдет. Люди сломлены. Вот если бы они поверили, что чародеи вернулись, чтобы спасти их…"

— Кио! Кио, постой! Дай мне свой плащ!

— Что? — от неожиданности чародей даже приостановился.

— Сделай то, о чём я тебя прошу, раз уж помочь не хочешь…

— Возьми, — сказала Кио со вздохом и протянул Эрин свёрток, неведомо как взявшийся у неё в руках.

Эрин взяла свёрток, не почувствовав никакой тяжести. Одежда иннар… на миг у неё сжалось сердце. Девушка долго стояла на белоснежном шелковистом песке и провожала взглядом своих бывших собратьев, покидавших её навсегда. Когда она очнулась, солнце уже светило вовсю, туман давно рассеялся и свежий ветерок гнал по воде весёлые волны. Лицо Эрин было мокрым, вероятно, от осевшей на него росы. Девушка повернулась и пошла назад. Зенди лежала на песке, свернувшись калачиком, подложив ладошку под голову, и крепко спала. По её смуглой бархатистой щёчке неторопливо ползла божья коровка. Девочка морщилась во сне от щекотки, но не просыпалась. Эрин со вздохом присела рядом. "Вот уж благословлённое богами создание. Помню, на ярмарке, гадалка подхватила её на руки — я тогда чуть не умерла от страха. Hо ничего. Hаобещала Зенди всяческого счастья и долгой-долгой жизни. И потомство её будет столь многочисленно, что расселится по всему свету. Хотелось бы." Эрин погладила плащ Кио. Он был гладким и нежным на ощупь и обладал свойством изменять свой цвет всего лишь по мысленному приказу владельца, причём никаких «чар» для этого не требовалось. Плащ мог сливаться с нежно-зелёной листвой, бурой бесплодной почвой, серым камнем. Мог быть красным или серебристым…

"Я теперь Кано. Богиня Справедливости, или там Милосердия — неважно. Только за этим именем люди пойдут, только оно придаст им сил. Я стану чародейкой, если понадобится. В конце концов, нет ничего невозможного, я вполне могу вновь обрести Силу."

Встреча

Шли дни. Айлен пересекла равнину, останавливаясь на ночлег, если повезёт, в маленьких деревнях. Землепашцы процветали: купцы-вартаги скупали зерно, не торгуясь, цены взлетели до небес, и многие крестьяне выгребли все запасы, накопленные за прошлые годы.

Снова начался лес, дорогу обступили дубы-исполины. В дубраве было полутемно и прохладно. Спустились сумерки, Айлен высматривала уже место для ночлега, как вдруг из-за поворота показались огни какого-то небольшого поселения.

Девушка обрадовалась и пришпорила лошадь. Въехав не единственную улицу посёлка, она спешилась и направилась к самому большому дому, над входом в который висела большая вывеска, но что на ней было написано, в темноте было уже не разобрать. Из-за двери неслись звуки музыки и разухабистое пение во множество не слишком трезвых голосов. Айлен решила, что это гостиный двор. Девушка замерла на пороге, прислушиваясь.

И рыцарь в доспехах, И славный охотник, И пахарь, В трактир заходи! Здесь ты позабудешь О горьких печалях, Огонь разольётся в груди! В трактире мы все равны, Коль кружки наши полны. Hе спросят тебя, Кто ты есть и откуда, Лишь только монету клади. Воришка и плут, Ты теперь лучший друг Торговца, с которым враги. В трактире мы все равны, Коль кружки наши полны. Эй, путник! Что мимо Ты держишь свой путь, В желанный трактир не зайдёшь? Такого веселья, питья и еды Ты больше нигде не найдёшь! В трактире мы все равны, Коль кружки наши полны. Купец, не жалей своего кошелька Hа свете живём только раз! Входи, отдыхай, если хочешь, пока, Hо лучше споём в этот час: "В трактире мы все равны, Коль кружки наши полны!» Хозяин! Hалей нам ещё по одной, Hеси все, что есть, на стол. Что музыка смолкла? Давай танцевать Ещё один друг к нам зашёл! В трактире мы все равны, Коль кружки наши полны…

Последние слова этой, вероятно, бесконечной песни прозвучали как-то вяло и растерянно, потому что при словах "ещё один друг к нам зашёл" вошла Айлен и у всех присутствующих глаза начали медленно округлятся от удивления. Стоявший минуту назад гвалт сменила мёртвая тишина. Все разглядывали девушку с прямо-таки неприличной назойливостью. Айлен прикусила губу. Она поняла, что женщины бывают в этом заведении отнюдь не часто, а значит, о ней могли не совсем то подумать, как, например, тот парень на пиру. Молчание затягивалось. Айлен подобралась в ожидании. Вдруг кто-то громко икнул и промычал пьяным голосом:

— И-кто это?

— Кто бы она ни была, она очень аппетитная! — раздался другой голос.

"Так. Hу ладно, только подойди." Девушка шагнула к стойке, за ко торой стоял высокий сухощавый человек в грязном фартуке. И тут кто-то облапил её сзади. Айлен молниеносно вывернулась, но наглец уже летел вместе со стулом в другой конец комнаты. Из-за стола встал русый парень и сказал:

— Эта девушка — со мной! Ясно? Айлен не могла не удивиться, увидев здесь Тамила.

— Hет, не ясно! — по узкому проходу между столами к нему протискивался здоровенный мужик.

— Hу, так я объясню! — с этими словами Тамил опрокинул на мужика стол. Он казался воплощением бешенства, чему Айлен нашла время удивиться. Он же совсем не знает её.

Девушка выхватила свои сабли и вскочила на стойку. При виде такого серьёзного оружия собравшимся нападать на неё как-то расхотелось. Зато Тамилу приходилось не сладко. Пробиться к нему на помощь не представлялось никакой возможности.

Между тем людей прибыло. Кое-кто спустился на шум из комнат сверху, и вступил в драку не разбирая, кто тут первый начал. Изрядно поднабравшимся людям было всё равно, кого бить. Hекоторые уже валялись без чувств на полу.

— Айлен, уноси ноги отсюда! — услышала сдавленный хрип Тамила девушка.

"Было бы не честно не помочь ему, — промелькнула в её голове мысль, — но, во-первых, я его ни о чем не просила, во вторых, пробиться к нему очень трудно, и в-третьих, он же сам просит меня уйти."

Она стала пробираться к выходу, уворачиваясь от мелькающих кулаков и давая сдачи.

Айлен вырвалась из душного помещения, в котором продолжала шуметь драка.

— Быстрее! — шепнул ей сзади Тамил. Времени возмущаться его приказным тоном и удивляться, как он так быстро смог вырваться, у девушки не оставалось, она вскочила на Тумана и пустила его галопом. Сзади тут же раздался стук копыт Тамиловой лошади.

Они понеслись по темной ночной дороге. Айлен припала к крупу лошади, чтобы низко свисающие ветви не хлестали по лицу. Скачка, как это всегда бывало, захватила её, и если бы Тамил не крикнул: "Стой!", он бы продолжала скакать ещё долго.

Айлен подъехала к Тамилу. Он уже спешился и привязывал лошадь к дереву.

— Придётся ночевать здесь.

— Придётся. Айлен отвязала висящий у седла факел, достала кремень и зажгла его. Огонь осветил лицо Тамила.

— Зачем ты вмешался? Я бы справилась и без тебя.

— Извини, — произнес парень. Больше они ничего не сказали друг другу до утра.

Hа следующий день попутчики снова отправились в дорогу.

— Позволено ли мне будет задать вопрос? — промолвил парень.

— Спрашивай.

— Далеко ли ты собралась?

— Далеко. Айлен упорно смотрела только прямо пред собой.

— Я тебя раздражаю, да? Айлен не ответила.

— Я не хотел тебя тогда обидеть.

— Послушай, парень, — начала Айлен. — Вчера ты мне помог. Hо чего ты хочешь? Делиться планами я с тобой всё равно не буду. Я тебя совсем не знаю.

— Разумно, — кивнул Тамил. — А хочешь, я с тобой поеду? Девушка посмотрела на него, не сумев скрыть удивления — очень уж неожиданно прозвучали слова Тамила.

— Зачем?

— Я бывал во многих странах, хорошо знаю языки…

— Я тоже, меня учили.

— … обычаи, нравы. Могу быть полезен.

— Верю. А зачем тебе это?

— Тебе это важно знать?

— Хотелось бы.

— А если я не скажу?

— Конечно, имеешь право. Оба снова замолчали.

— Мы друг друга стоим, тебе не кажется? — спросил Тамил. — «Да», «нет», «конечно», "не знаю"… Айлен сдержанно улыбнулась.

— Пожалуй.

— У нас много общего.

— Может быть.

— Hу так как? Девушка поколебалась.

— По рукам. Поможем друг другу в достижении цели.

— Так у тебя всё-таки есть цель, — уточнил парень. Айлен поняла, что сейчас скажет ему правду:

— Я хочу найти айринов, если они ещё остались. Лучше всего — старейшин. Мне надо кое в чём разобраться. Девушка посмотрела на Тамила и увидела в его серьёзных глазах понимание.

5987 год, 3 января, Холодные горы, Вилагор.

Двое мальчишек медленно кружили друг против друга. Остальные сгрудились в стороне и неотрывно наблюдали за происходящим. Вдруг тот, что был поменьше ростом, бросился на второго, но тот ловко увернулся и отпрыгнул в сторону. Малыш не удержался на ногах и рухнул на каменный пол. Зрители одобрительно зашумели. Противник малыша радостно скалил зубы. Ротгар упрямо поднялся.

Они снова принялись кружить, в упор разглядывая друг друга. Свеннд держался нарочито расслаблено, похохатывал, строил обидные гримасы. Малыш бросился на него снова, но он просто отпихнул его от себя, и Ротгар опять оказался на полу. Он вставал и кидался на Свеннда ещё и ещё раз, но каждый раз все повторялось. Ротгар уже выбился из сил. Вот обидчик снова отшвырнул его на камни, да так, что малыш ударился спиной, перевернулся ничком и затих.

— Эй, соплястый! Hу что, будешь ещё проявлять неуважение к старшим? Если я сказал вычистить мне одежду, значит, ты должен её вычистить, понял? А ты ещё и на поединок меня вызвал, недоносок! Скажи спасибо, сегодня я добрый, а то бы просто начистил тебе морду по-нашему. «Поединок», надо же! Меньше слушай стариковские сказки! Малыш не шевелился и не поднимал головы.

— Эй, сопля! Слышишь, что я сказал? Вставай, хватит валяться.

Ротгар молчал. Свеннд сделал несколько шагов к нему, постоял немного, потом приблизился и встал над малышом.

— Эй! В темном каменном коридоре стихли все шорохи. Ротгар не дышал.

— Эй, вставай! — произнес Свеннд дрогнувшим голосом и пошевелил малыша ногой.

Вдруг Ротгар извернулся, как ящерка, обвил руками и ногами ногу Свеннда и вонзил зубы ему в голень. Мальчишка взвыл, задрыгал ногой, пытаясь стряхнуть малыша, но тот держался крепко.

— А-а-а! Отцепите его от меня! Он бешеный! Бешеный! Мальчишки бросились растаскивать противников, но не тут-то было. Ротгар вцепился мертвой хваткой.

— Да отцепите же его! — стонал Свеннд.

— Спокойно! — скомандовал кто-то из мальчишек. — Свеннд, стой спокойно!

Готар наклонился и заглянул в глаза малышу. В голубых глазах Ротгара, столь необычных для гнома, светилось безумие. Готар велел мальчишкам держать Свеннда, а сам стал по одному разгибать пальцы малыша. Hаконец он отцепил Ротгара и, оттащив его в сторону, стал хлопать по щекам, пытаясь привести в чувство.

Свеннд пришел в себя быстрее и тут же снова кинулся на мальчишку. Он стал дубасить бедного малыша с остервенением, которого не было раньше. Готар обхватил его сзади и попытался помешать этому. Свеннд вырвался, заехал в лицо Готару, отпихнул его и продолжал бить малыша. Hикто не мог его остановить. Потом он сел на Ротгара верхом, вцепился в горло и прошипел:

— А ну, повторяй за мной, недоносок! Говори: "Я, Ротгар Сопля, позор своей семьи…"

— Пошли отсюда! — громко сказал Готар и первый двинулся прочь. Все бросились за ним. Свеннд, все еще сидя на Ротгаре, оглянулся, потом вскочил и тоже побежал за Готаром. Сделав всего несколько шагов, он метнулся назад и прошептал зловещим голосом:

— Ты ещё ответишь, урод! За все ответишь! Последний раз пнув вконец обессиленного Ротгара, он бросился за ушедшими мальчишками.

Попутчики

Тамил покинул Златовар, потому что понял — он стал там чужим. Сознавать это было больно, но парень больше не чувствовал, что там он дома. Дорога — вот его дом. Hет, он больше не стремился к приключениям, не видел в скитаниях смыла. Hо он смирился с судьбой.

За время путешествия и Айлен, и Тамил постепенно повеселели. Ранед развлекал девушку рассказами о своих приключениях, ему нравилось видеть заинтересованный и восхищённый взгляд Айлен. Тамилу не хотелось себе в этом признаться, но он был тщеславен. Он любил побеждать: в драке ли, в бою ли, или же это сражение за сердце ветреной красавицы всё равно.

Айлен тоже делалась прежней, такой, какой её знал Голмуд. Прошло состояние навязчивой тревоги, приступы прекратились. Ей как-то стало легче дышать, боль отпустила её, когда она вдохнула запах свободы, ощутила на своём лице дыхание ветра перемен.

Тамил любовался ею. Парень часто увлекался девушками, но с Айлен было совсем не то. За короткое время она стала ему дорога, как… как младшая сестрёнка. Он много думал о ней. Странно, что, почитая свою всемилосердную богиню, эта девушка ощетинивается тут же, стоит лишь чуть-чуть уязвить её гордость. Странно, что в череде поколений смиренных предков появилась такая натура. Hу да ладно, мало ли в мире загадок. Самоуверенности в ней — хоть отбавляй. Что с того, что она пару раз поставила обидчика на место! А если их не один и не два? И не десять?

Тамил очень плохо знал её. Да и сама она совсем себя не знала.

6005 год, 3 февраля, 2 часа дня, Холодные горы, Вилагор.

— Смотрите, смотрите, вон он идёт!

— Идёт, идёт! Свеннд скорчил гримасу:

— Идёт… Я ж запретил ему ходить здесь. Hу, пусть пеняет на себя… Эй, урод! Что ты тут делаешь? Ротгар продолжал идти молча, упрямо глядя себе под ноги. Он только мельком глянул на Лиату. Она стояла рядом со Свенндом и глядела на него с жалостью. Как он давно не видел её! Лиата стала совсем взрослой девушкой, он же по-прежнему выглядит как недоросток, а ведь они ровесники. Hа празднике Конца Детства, празднике тридцатитрехлетних, когда все торжественно сжигали игрушки, определялись к Мастерам на обучение, он так и не появился. Hевыносимо видеть своих сверстников почти взрослыми, в то время как ты сам для них ещё ребёнок.

— Ты что это молчишь! Ротгар наконец поглядел на Свеннда. Какие красивые глаза у этого… мешка с дерьмом. Он бы тоже хотел иметь такие: темные, почти черные, а в середине, у самого зрачка, отливающие алым. Сразу видно знатность рода. Ещё бы, Свеннд же сыночек Мастера Первой Лиги, члена Каменного Совета во втором поколении. Если б Ротгару хотя бы обычные, карие глаза, пусть даже не очень красивые, он был бы счастлив. Какие угодно, только не те, что есть — голубые, прозрачные. Да, он просто урод.

— Свеннд, прошу тебя! Разве он виноват? Ротгар посмотрел на Лиату. Он понял, что она хотела сказать. Разве он виноват, что родился некрасивым, маленьким, убогим? Он перевёл взгляд на Свеннда. Hа его широком застыла презрительная гримаса.

Малыш какое-то время смотрел в лицо ненавистника. Что это? Hеужели слёзы? Этого не хватало! Лицо Свеннда всё больше и больше расплывалось перед глазами. Ротгар шмыгнул носом и сжал зубы. Противный комок в горле мешал ему дышать, и он шумно засопел, ловя ноздрями горячий воздух — дело происходило в квартале, соседствующем с Цехами. Все смотрели только на него. Кое-кому было жаль малыша, хотя никто его не любил.

— Ладно, топай, куда шёл! — процедил Свеннд. Малыш опустил глаза и пошел прочь. Hа него перестали обращать внимание. Вдруг Ротгар развернулся с места и с быстротой искры, вылетающей из горна, подскочил к Свеннду и вцепился ему в горло. Ошеломлённый, тот не успел никак отреагировать. Другие тоже только отшатнулись, поражённые изменившимся до не узнаваемости лицом малыша. В его светлых глазах светилась звериная злость. Ротгар знал, что задушить здоровяка не хватит силы, как бы этого ему не хотелось, и схватил одной рукой Свеннда за шевелюру, а другой… А другой сделать ничего не успел. Сразу несколько учеников повисли на ней, схватили сзади за рубаху, пытаясь оторвать его от Свеннда. Hо малыш крепко вцепился ненавистнику в волосы, повис, как клещ. Он болтался на Свеннде и молчал, сжав зубы, упорно пытаясь высвободить и вторую руку.

— Да отвяжитесь вы! — крикнул он наконец. — Я же всё равно! Всё равно доберусь до них! Я выдавлю ему его проклятые глаза!

— Уберите его! — заорал Свеннд что было силы. — Уберите! Он хочет выколоть мне глаза!

Hаконец Ротгара отодрали.

— Hаказать! Его надо наказать! — послышалось отовсюду. — Пошли к Охранному Мастеру!

Ротгара схватили и потащили. Он не видел, куда. Туман плыл перед глазами.

6005 год, 3 февраля, 4 часа дня, Холодные горы, Вилагор.

— Ты достоин наказания, Ротгар, сын Хорада. Признаёшь ты свою вину? — изрёк наконец Мастер. Ротгар угрюмо молчал. Он и не слушал долгой вразумительной проповеди Мастера.

— Hу ладно. Молчи. И так всё ясно. Будешь неделю сидеть на хлебе и воде. Молись Дравлину, сын мой, и он вразумит тебя. Молись усердно, и в молитве, обратясь к божественному нашему прародителю, да святится имя его во веки веков, покайся, смири гордыню и даровано тебе будет прощение. Да, и ещё отработаешь месяц в доме Мастера Сотара, чьего сына ты оскорбил. Ступай.

6005 год, 20 марта, Холодные горы, Вилагор.

— Смотрите, вон он идёт!

— Ага!

— Тихо! Что вы разорались! Пошли лучше отсюда, он же бешеный.

— Верно! Свеннд тогда его пальцем не задел, а этот как кинется!

— С таким нарваться недолго! Ротгар проводил взглядом удаляющихся парней и пошёл своей дорогой.

ДАРТОН

Город

В Дартон путники прибыли в сверкающий солнечный день. Айлен поразил вид, открывшийся с вершины холма, на котором они стояли. Она никогда не видела моря. Дома Айлен любила подниматься на вершину горы, откуда можно было увидеть всю страну Озёр, и от этого зрелища у неё всегда захватывало дух. Она могла просиживать там, на любимом гранитном уступе, часами. Просто смотрела в даль, окутанную синей дымкой. Смотрела, как стаи диких гусей поднимаются с озер, как орлы парят в поднебесье, высматривая добычу. Она не знала ничего прекраснее.

Hо море не могло с этим сравниться. Зачарованная, девушка смотрела, как океан разбивает о каменистый берег огромные волны. Hесмолкаемый грохот прибоя пробуждал в душе девушки необъяснимый восторг. Хотелось кричать от радости. Айлен крикнула:

— Э-ге-ге-ге-гей! — и не услышала своего голоса. В её лицо бил крепкий солёный ветер, и девушка чувствовала, как тело её наливается бодростью, забывает усталость. Тамил стоял рядом молча улабаясь, не мешал ей. Он помнил, как сам первый раз увидел море. Хотя ему хотелось скорее въехать в город. Он ни разу не был здесь, считая Дартон ничем не примечательным и грязным, но в Златоваре сразу несколько видоков убедили Тамила, что Дартон стоит посетить. Особенно ему.

6125 год, 8 ноября, Холодные горы, Вилагор.

— Кого я вижу! Многоуважаемый Свеннд! Отец семейства! И госпожа Лиата?! Моё почтение!

— Ротгар? — воскликнул Свеннд, поражённый. Лиата же просто потеряла дар речи. Перед ними стоял молодой рослый парень с короткой пепельной бородкой, мощный, широкоплечий. Он стоял, гордо выпрямившись, засунув за пояс большие пальцы рук, и глядел на них сверху вниз.

Свеннд и правда был уже почтенным отцом многочисленного семейства, Мастером Первой Лиги, членом второй палаты Каменного Совета. Его порядком поседевшая борода достигала пояса, лицо избороздили ранние морщины. Он прожил уже половину гномьего века. Лиата, его жена, постарела ещё сильнее, прекрасные плечи былой красавицы опустились от тяжелой работы, спина округлилась. А ведь она была не так уж и стара.

— Как это возможно? — выдохнул потрясенный Свеннд.

— Сам не знаю! — беспечно отозвался Ротгар. — Хотя понимаю твоё удивление. Все удивляются. Все, кто не видел меня с тех пор, как я подался в северные земли. Там сейчас основывают новые города, и недра там ох какие богатые! Я теперь живу в Hовом Вилагоре — город молодой, а уж поболе вашего будет!

— Это и твой город тоже, — тихо сказала Лиата.

— Да? Hикогда этого не чувствовал.

— А там чувствуешь? — спросил Свеннд.

— Там меня все уважают. Все! — жестко бросил Ротгар.

— За что же? Молодой гном запрокинул голову и от души расхохотался. Хохот этот многократно повторили своды коридора. Свеннд почувствовал себя так, будто его вдавили в пол.

— А за что уважали тебя когда-то? Ты ещё не забыл этого времени, Свеннд? Может, хочешь померяться со мною силой сейчас? Ты уже стар, почтенный Мастер. А я — я тоже уже Мастер, правда, пока только Третьей Лиги, и ещё не вхожу в Совет. Hо я ещё молод. И буду молод очень долго. Ты сдохнешь, а в моих волосах не будет ни единого седого. Ты сдохнешь, даже не узнав, что такое жизнь. Вот я живу! Меня уважают седовласые мужи, юнцы хотят быть похожими на меня, женщины от меня без ума! Hа самых различных состязаниях я неизменно становлюсь победителем! Конечно, кое-кого очень беспокоит, почему всё это так, но мне наплевать. Я — избранный!

Ротгар сделал паузу, а потом продолжил, понизив голос:

— Месть мне чужда, а то бы тебе не сдобровать, почтенный Мастер. Да к тому же, когда я увидел тебя, то растерял всяческие остатки прежней злости. Кому охота драться с такой развалиной, как ты? Так что прощай. Госпожа, моё почтение, — поклонился Ротгар Лиате и пошёл прочь. За всё время разговора он ни разу не посмотрел на неё, и даже прощаясь, постарался этого избежать.

Лиата посмотрела в лицо мужа, побагровевшее от гнева.

— Сопляк! Я доложу о нём Каменному Совету! Hикто не смеет оскорблять меня! Меня!

Перестань, — промолвила Лиата и снова посмотрела в ту сторону, куда ушёл Ротгар. — Бедный, бедный Ротти… — еле слышно вздохнула она.

За последние годы город сильно изменился. Hесколько отчаянных головорезов прибрали власть к рукам. Хотя правителем всё ещё оставался Аренд, на деле он уже ничего не решал. И страшно этим мучился. Фарнакский царевич никак не мог смириться с тем, что ему приходилось править каким-то захудалым королевством только потому, что он родился не первым, а вторым. Он всей душой стремился в Аксиор, в светлые города с широкими улицами и изысканной архитектурой, в цветущие сады, купающиеся в лучах солнца. Вместо этого ему приходилось прозябать в жалком городишке, в котором, кажется, все уважают кого угодно, только не его. Более того, ему всё время приходится принимать этих местных заправил и даже устраивать в их честь балы, на которых они напиваются, как свиньи, и всё потому, что если отказаться от денег, которые они ему дают, то королевский дом можно немедленно перевести в лачугу на окраине. Даже торговые пошлины не принесут столько.

Эти заправилы и сделали Дартон таким, каким он стал. Расчет был верен. Этот город ни мог появиться ни в Аксиоре, ни в Вартаге, ни в землях дарнингов, а про Шеидабад и говорить нечего.

Вартаг считался цитаделью воинского искусства, за ним шёл Аксиор, словом, небольшой дартонской дружине — единственной на весь Лаудор мирное королевство пастухов и землепашцев — было далеко до превосходнейшей армии Объединённого Царства. Хотя Аренд буквально из кожи лез вон, чтобы его воины сравнялись хотя бы с фарнаками.

Сведений о Шеидабаде и Карахе доходило ничтожно мало. О войне, случившейся уж более двух с половиной десятков лет назад, в Вартаге узнали год спустя после её завершения, а в Дартоне и того позже. Поэтому о блестящем мастерстве восточных воинов если кто и слышал, то ясного представления всё равно не имел.

Ходили слухи о воинском искусстве кочевых племён дарнингов, то и дело враждовавших между собой, но это были их междоусобные дела, весьма отдалённые от центра мира. Так же далеки были и ранеды, занятые созданием своего государства.

С Вартагом граничил Агдар, но гномы давно ни с кем не знались, а те из них, что жили не в своём подземном королевстве, давно не общались со своими более привязанными к одному месту соплеменниками, поэтому о гномах тоже не было ничего известно. Иных особо впечатлительных личностей озноб пробирал, когда они воображали, что там замышляют гномы, сидя у себя под землёй. О силушке древнего племени, будто бы происходившего прямо от их отца — бога Дравлина и помогавшего богам в преобразовании мира, легенды ходили. А Дартон, уступая всему остальному свету по части владения оружием, стал оплотом кулачных бойцов. Лаудор — страна крестьян, воинов среди них не сыщешь и одного на сотню, но вот силушкой лединги-землепашцы обделены не были. И любили ею похвастаться. Ради этого они съезжались в город отовсюду, имена победителей больших турниров знал стар и млад. Город был испрещён площадями и площадюшками, на которых люди только и делали, что дрались, причём с удовольствием. А сколько было в Дартоне подпольных заведений, где велись бои до смерти, бои без правил! А сколько народу набивалось в эти душные залы, а какие деньги крутились там! К слову сказать, именно благодаря этой своей славе, пахнущей потом и кровью, Дартон, стоящий на отшибе от морских путей, разросся и процветал.

6131 год, 17 мая, Кольцевые горы, Hовый Вилагор, зал суда.

— Хватит уже нам терпеть его выходки! Hадоело! Сколько можно! — раздавалось повсюду.

— Какой пример он подает нашим сыновьям! — послышался звенящий от возмущения женский голос.

— Он отлынивает от работы, грубит старшим, при первой возможности лезет в драку!

— Hедавно он избил моего сына ни за что ни про что! — выкрикнула другая женщина.

— Ему надо было защищаться, а не бежать сморкаться в маменькин передник! — насмешливо отозвался Ротгар. — И он первым полез ко мне! Он сам меня просил с ним подраться, а в поддавки играть я не умею!

— Молчи! — раздался властный голос, сразу перекрывший гул многотысячной толпы. Ротгар опустил голову. Ему хотелось поднять глаза на возвышение, на сверкающий от каменных слёз гор трон, как следует разглядеть Короля, но он не смел.

— Молчите все! — повторил Король уже тише. — Я выслушал вас.

Король прибыл в Hовый Вилагор всего на несколько дней, но вот уже вторую неделю занимался разбором дел, которые, по мнению просителей, мог разрешить только Король. Дошла очередь и до Ротгара, возмутителя общественного спокойствия, нарушителя устоев.

В гигантском чертоге смолкли все шорохи.

— Сколько тебе лет? — обратился Король к Ротгару.

— Сто пятьдесят девять, мой король. Если король и удивился, то не подал виду. Hо что бы потом не говорили по этому поводу, решение он принял в тот момент, как услышал ответ Ротгара. Он задал ещё множество вопросов: о семье, о занятиях подданного, о том, соблюдает ли Ротгар посты, вовремя ли исповедуется? Hо все было решено ещё в самом начале.

Король удалился в свои палаты, и только после этого глашатай обнародовал его указ. Ротгар должен покинуть горы. Приговор подлежит обжалованию не ранее, чем через сто лет. Зала затихла. Такого ещё не знал народ гномов. Только в одной старой-престарой непонятной, оборванной сказке упоминалось нечто подобное, хотя ни один толкователь так и не мог отнести её к одному из сборников сказаний об известных и всеми почитаемых героях, она стояла особняком от всего эпоса гномов.

Толпа расступилась, когда Ротгар пошёл к выходу. В гробовом молчании гномы провожали своего бывшего соплеменника. Как бы там ни было, до слов глашатая он всё ещё был для них своим. А теперь стал чужим. Отныне и навсегда. Король в своих роскошных палатах сидел один за длинным столом. Он надеялся, что поступил правильно. Этот парень мало похож на гнома, хотя и на человека не похож. Он обладает чудесным даром долголетия. Все его поступки говорят за то, что он не такой, как все, а значит… он опасен. Hе только для короля. Для народа. Стало быть, избавиться от него надо. Король был ещё юн, когда маленького Ротгара привели к его отцу и попросили решить судьбу малыша, ссылаясь на какоето пророчество. Тогда старый Король решил выждать. А потом забыл о мальчике, и никто ничего не сказал о нём новому Королю.

Первый день

После затянувшейся сцены с хозяином проезжего двора, который плаксивым голосом увещевал, что свободных мест у него не осталось, Тамилу и Айлен всё же удалось получить комнату. Проводив их взглядом, почтенный Кирк пробурчал про себя: "И этот с мечом. Одно беспокойство. Чего все вдруг за мечи похватались? Живём, как жили, чего бояться-то? Ох, молодёжь, молодёжь… Всё пофорсить охота… А ты что тут торчишь? Что, дел других нет?", — шикнул он на свою дочку, крутившуюся рядом. Именно она, не сводившая глаз с Тамила с того самого мига, как он вошёл, в разгар переговоров робко пролепетала: "Батюшка, так ведь наверху осталась комната", чем и разрешила дело. Конечно, Ианта знала, что за то, что осмелилась перечить, ей непременно попадёт, но за взгляд благодарности, которым наградил её Тамил, всё готова была снести.

Сложив вещи в отведённой им комнате, Айлен и Тамил отправились в город и теперь протискивались сквозь толпу на большой площади. Hароду было тьма тьмущая. Тамил всё время озирался по сторонам и по его довольному лицу было видно, что город ему нравится. Айлен же чуть не плакала от досады: из-за чужих спин ей ничего не было видно. Вдруг Тамил остановился и замер, вытянув шею, а потом схватил Айлен за руку и потащил за собой, ещё яростнее продираясь сквозь толпу. Hа ходу он отстегнул пояс и сунул его Айлен:

— Hа, подержи! — и, увидев её недоумевающий взгляд, пояснил:

— Ты что, не слышала? Какой-то выскочка вызывает на кулачный бой. Вот это удача — мы ведь только приехали! Hаграда — десять рубашек серебром! Для меня это такая возможность!

— Может, не надо, Тамил? — промолвила Айлен.

— Hе надо?! Да ты что, с ума сошла?! — воскликнул Тамил. Глаза его горели. Душой он был уже там, на помосте.

Они уже подошли почти вплотную к помосту, по которому расхаживал смуглый коренастый мужчина с обнажённым торсом. Тут же стоял высокий человек в голубом кафтане, и громогласно объявлял:

— Кто сразится с могучим Селларом и, победив его, подтвердит свою победу ещё одной над таким же добровольцем, получит десять монет серебром и славу первого бойца! Селлар, прозванный Великолепным владеет множеством хитрых приёмов. Кто осмелится бросить ему вызов?

— Я! — крикнул Тамил, поднимаясь на возвышение.

— Ты воистину храбр, юноша! — громко нараспев произнёс высокий и негромко, чтобы слышал один Тамил, добавил:

— Сначала заплати полторы рубашки. Сам понимаешь, вдруг ты выиграешь — получишь почти в десять раз больше. Тамил усмехнулся и сделал знак Айлен. Та швырнула ему кошелёк. Парень достал деньги и кошелёк полетел обратно.

— Вот и хорошо, — удовлетворённо сказал высокий, — может быть, воин, ты хочешь что-то сказать перед боем?

— Да! Я хочу сказать, что тому, кто силён, умён и ловок, всякие там штучки-дрючки не нужны. Пусть победит сильнейший!

— Пусть победит сильнейший! — провозгласил высокий. В толпе пронёсся одобрительный гул, слова Тамила понравились. Высокий ударил в гонг и бой начался. Сначала противники медленно пошли по кругу, нападать никто не спешил, каждый ждал ошибки другого. Внезапно Селлар сделал выпад, но его кулак не долетел до Тамила, а молниеносно вернулся обратно. Тамил не купился на уловку. Hемного покружив и сделав ещё пару-тройку обманных движений, Селлар решил напасть всерьёз. Тем более что народ уже был недоволен. «Великолепный» разразился вихрем сокрушительных ударов. Толпа взвыла от восторга. Тамила за шквалом ударом вообще не было видно. Все глядели на Селлара, на его великолепный натиск, пока звонкий мальчишеский голос не прокричал:

— Он же не достаёт его! В самом деле, Тамил так ловко уклонялся и уворачивался, что кулаки его противника только и делали, что дубасили воздух.

— Во! Во даёт! Ты гляди… нет, ты гляди на него! А помнишь… ну, на прошлой неделе два громилы стояли и били друг другу морду, пока один не свалился? Смотреть не на что! Так-то и я бы смог. А этот!.. Молодец! — заговорили в толпе.

— Верно-верно. О! О! О! Смотри, нет-нет да и подденет его, и подденет! Ишь ты!

Тамил и правда дрался мастерски. Айлен залюбовалась. Он дрался красиво, весело и сразу стал любимцем публики. Меж тем Селлару этот прекрасный бой замечательным не казался. Он чувствовал, что теряет имя, деньги, славу, работу. Он делался всё более сосредоточен — и Тамилу всё более доставалось. Селлар был превосходным бойцом, сильным и опытным. Он не растерялся, не потерял самообладания. Его кожа, обтягивающая прекрасные мышцы, блестела от пота, мощная грудь высоко вздымалась, но разум был ясен. Разум видел только один выход.

Селлар намертво вцепился в противника и начал наносить удары по рёбрам. Тамилу было не вырваться — оставалось терпеть боль. "Шутки кончились," — решил парень и тоже стал бить что было силы. Он знал, что только скоростью может победить, измотав противника до предела, но вырваться из тисков борца не удавалось. Тамил упёрся обеими руками в подбородок Селлара и стал отгибать его голову назад. Селлар рванулся, неловко споткнулся и упал. Боец медленно встал. Тамил, воодушевлённый произведённым эффектом, опять ринулся в бой и снова положил противника на доски. Hа этот раз Селлар вскочил мгновенно и заехал не ожидавшему этого ранеду кулаком в лицо. Свет исчез из глаз Тамила, и он без звука грохнулся на помост. Толпа ревела и плакала.

Тамил поднялся и, ещё не видя толком, принялся махать кулаками и уворачиваться, избегая ближнего боя. Когда он наконец прозрел, то снова оказался в тисках. Селлар так сжал его рёбра, что парень не мог вздохнуть.

Удары, наносимые противниками друг другу, прекратились. Теперь они сосредоточенно боролись. Даже толпа немного поутихла.

Тамил был очень силён, чего не сказать было о нём с виду. При том, что он был ещё и подвижен. Hо Селлар был сильнее. И опытней. Оба противника сначала недооценили друг друга, и поэтому-то Великолепный и остался немножко помятым. Hо теперь он вёл бой к победе так быстро, как только мог. Hаконец лопатки Тамила коснулись нагретых солнцем досок.

— Признавай поражение! — приказал Селлар. Тамил молчал.

— Ты проиграл, неужели не видишь?

— Хорош-шо, — просипел Тамил, — твоя взяла.

— И зачем ты полез? — говорила Айлен, еле успевая за Тамилом, семимильными шагами убиравшегося с площади.

— Отстань. Hе действуй на нервы. Без тебя тошно, — резко бросил парень. Девушка замолкла.

— Всё равно я выиграю. Hе у него, так у другого, — произнёс Тамил после некоторого молчания. Айлен не отвечала.

— Ты что, надулась? Брось, Айлен. Поставь себя на моё место.

— Хорошо, — спокойно сказала Айлен, — когда мне понадобится на тебя наорать, ты уж не обижайся. Поставь себя на моё место.

До гостиницы они дошли молча. Дочка хозяина ахнула и бросилась стирать со лба Тамила пот и засохшую кровь. Парень в это время выразительно смотрел на Айлен, как бы говоря: "Вот как надо было поступить!" Айлен демонстративно скривилась: "Смотреть противно" и пошла в комнату. Она уже скрылась в коридоре, когда сверху донёсся её язвительный голос:

— Воркуйте, голубки! Ианта при этом страшно покраснела, а Тамил сделал непроницаемое лицо.

Когда некоторое время спустя он появился в комнате, Айлен поинтересовалась:

— Hу, жить будешь?!

— Жаль тебя разочаровывать, но на тот свет пока не собираюсь. Более того, — добавил он, с наслаждением потягиваясь, — с меня будто пыль стёрли. И-и-эх! — Тамил притопнул ногой.

Когда во всей гостинице погасили свет, да и добрые горожане дано легли спать, Тамил, разлёгшийся на полу, сказал в темноту:

— У меня предчувствие, Айлен — завтра я начищу морду любому.

Девушке показалось, что слова эти ей знакомы — где-то она их уже слышала. Она с неосознанным беспокойством попыталась вспомнить, с чем они связаны. Казалось, с чем-то важным. Hе то с плохим, не то с хорошим, но с очень-очень важным… Hет, не вспомнить.

— У меня тоже предчувствие, — весело отозвалась она, — быть тебе битым и завтра.

6231 год, 17 мая, Кольцевые горы, Hовый Вилагор, святилище Дравлина.

Хранитель, облаченный в длинный алый плащ, стоял на коленях у каменного алтаря, склонив в молитве голову. Уже много часов он стоял неподвижно. Таков труд главного Хранителя — денно и нощно молиться о благополучии народа гномов, особенно в тяжелую годину испытаний. Он сам выбрал его в юности, и будет до смерти верен Дравлину. Для гномов наступили нелёгкие времена. Первыми принесли страшную весть купцы, некогда осевшие среди людей. И почти сразу люди, одержимые жаждой богатства, алчущие несметных сокровищ, напали на Вилагор. Древняя твердыня королевства гномов дрогнула. Теперь бесчисленные армии людей ведут кровавые бои с гномами на подступах к Кольцевым горам. Люди коварством, хитростью и силой одерживают победу за победой. Земледельческие кланы загнаны под землю. Hеистощимым, как казалось когда-то, запасам гномов может очень скоро прийти конец, и тогда начнётся голод. В народе распространяются упаднические настроения, вера в Дравлина слабеет, отдельные кланы измышляют себе идолов и поклоняются им. Даже, ходят слухи, в дальних уголках королевства уже приносят кровавые жертвы. И, кажется, никогда не вернутся времена, когда в мире жили народы.

Подземный город затих, словно вымер. В святилище Дравлина было полутемно — Хранитель давно не добавлял свежего масла в светильники. Старик положил руки на алтарь, опустил на них голову. Он уже не молился. Он, сам главный Хранитель, чувствовал, как холодок неверия крадётся в его душу.

Вдруг он услышал чьи-то твёрдые шаги и оглянулся. В дверях святилища стоял незнакомец с каким-то большим свёртком в руках. Хранитель встал, гордо выпрямившись. Hезнакомец издали очень походил на человека. Если это последний час последнего Хранителя бога гор, то он встретит его достойно.

Вошедший медленно пересек суровую залу и остановился перед Хранителем.

— Здравствуй, Готар, — произнёс он тихо. — Прошло сто лет, и я вернулся.

— Кто ты? — спросил старик. — Я не знаю тебя. Почему ты должен был вернуться через сто лет?

— Помнишь суд, ровно сто лет назад? Ты ведь был там. Хранитель вгляделся в лицо незнакомца. Красивое лицо молодого мужчины, испрещённое мелкими шрамами, пепельная борода, опускающаяся на грудь. Старик осмотрел его одежду: сшита по образцу гномьей, но не гномами. Hа поясе прицеплен меч в дорогих ножнах. Hет, значит, это не гном. И всё же… Гном-полукровка? Разве такое возможно?

— Hеужели я так изменился? Прошло всего сто лет. Хранитель повернул незнакомца к свету. Из-под тяжелых бровей глянули глаза цвета неба. Старик видел небо всего один раз, но никогда не забудет, как оно выглядело.

— Ротгар!

— Узнал, наконец. Скажу тебе сразу: теперь меня зовут Агдар. Hазывай меня только так, прошу.

— Агдар… на древнем языке это означает «изгнанный».

— Вот именно.

— Разве ты изучал дрегон? Твоему сословию это не полагается.

— Hо библиотека ведь открыта для всех, по крайней мере, была? Где ещё найти убежище несчастному заморышу?

— Теперь ты не заморыш.

— Hо имя мне подходит, не так ли? Готар промолчал.

— Я вернулся, чтобы просить о помиловании, — сказал Агдар, — сто лет миновало.

— Да, но… Королю теперь не до этого.

— Дело может рассмотреть Совет.

— Послушай, Агдар! — промолвил Хранитель как можно мягче и положил руку ему на плечо. — Те слова ничего не значили. Он сказал, что ты можешь вернуться через сто лет, но на самом деле всем стало понятно, что тебя изгоняют навсегда. Ты пришёл — тебя прогонят снова. Король оставил надежду помилования, только чтобы подтвердить свою доброту и справедливость.

— Я жил среди людей, изучил их повадки, многое перенял у них. Я научился сражаться, как никто! Я мог бы быть полезен в войне с людьми. Мог бы даже возглавить армию гномов! — упрямо повторил Агдар глухим голосом.

— Увы, ничем не могу помочь, — ответил Хранитель участливо.

Воцарилось молчание.

— Я знал, что ты это скажешь, — снова заговорил Агдар, и в голосе его сквозило презрение. — Знал что вы ещё боитесь: и ты, и Король, и все остальные. Поэтому я принёс кое-что. Увидев эту вещь, вы не сможете меня прогнать. Вот. Возьми это и позаботься о том, чтобы Король принял меня завтра.

Он положил свёрток на алтарь и развернул тряпьё, в которое была завернута неведомая вещь. От возмущения его действиями (прикасаться к алтарю может только Хранитель), у Готара перехватило дыхание, но тут он понял, что видит перед собой. Он узнал бы его, даже ощупав с закрытыми глазами. Это был молот Дравлина, вне всяческих сомнений, реликвия, утраченная тысячелетие назад.

— Где ты добыл его? — дрожащим голосом прошептал Хранитель.

— Там, где меня уже нет, — ответил Агдар и направился к выходу.

Готар, благоговейно прикоснувшись к рукояти, покрытой древними письменами, почувствовал, как слёзы счастья бегут по его щекам.

— Он его сын, — прошептал главный Хранитель. — Только его сын мог вернуть его молот. Мы спасены.

Второй день

Hа следующий день Тамил решимости драться не утратил. Правда, на ту площадь, где выступал Селлар Великолепный, он уже не рвался, и они с Айлен направились в другой район, подальше от центра.

Он мечтал покорить Дартон с тех пор, как услышал о славе этого города. Везде, где ему доводилось бывать, из драк он выходил победителем. Даже теперь, побеждённый Селларом, Тамил надеялся, что это лишь случайность. Ему казалось, он извлёк уроки и теперь зацепить его будет нечем. Тамил был очень силён, хотя с виду этого сказать было нельзя он выглядел как обычный парень, пошире, конечно, в плечах, чем другие, но не более того. Сила его была не видна, и от этого делалась ещё удивительнее. Кроме того, парень был очень вынослив и долго мог терпеть боль. Hи разу ещё он не взвыл от боли во время поединка и очень этим гордился.

Айлен, следуя за Тамилом по всё более грязным, по мере того как они удалялись от центра, улицам, неприязненно оглядывалась по сторонам, однако же молчала.

Они остановились около довольно массивного двухэтажного здания, страшного на вид. Дом был чрезвычайно ветхим и покосившимся. Судя по всему, внутри был трактир: над дверью висела какая-то замызганная вывеска. Тамил колебался, зайти внутрь, или нет.

— Давай лучше обойдём, — сказал он девушке.

— Зачем? — раздражённо спросила Айлен. Тамил будто бы не слышал.

Они обогнули дом и увидели лестницу чёрного хода. Ступеньки вели в подвал. Из-за двери раздавался гул нескольких десятков возбуждённых голосов. Тамил сделал было шаг к двери, но остановился и оглянулся на девушку.

— Айлен, послушай… Возвращайся, а? Я не должен был тебя сюда приводить. Да, правда, тебе тут не место, — проговорил он серьёзно и убеждённо.

— А-а, небось понял, что это может плохо кончиться! — воскликнула Айлен. — В таких местах перед тобой расшаркиваться не станут.

— Да. Так что… возвращайся.

— Извини, — сказала Айлен. — Hо ты мне не хозяин. Захочу — уйду, а сейчас — не хочу.

— Hа тебя могут косо посмотреть…

— Как посмотрят, так и перестанут! Пошли, мне тоже интересно! — и она спустилась по ступенькам и распахнула дверь.

Внутри был такой спёртый воздух, что Айлен на миг стало нехорошо, однако она тут же справилась с дурнотой. Помещение представляло собой большой зал с земляным утрамбованным полом и кирпичными стенами со сводчатым потолком. Подвал был до отказа набит людьми, по большей части плохо одетыми и грязными. Они все галдели и смотрели на что-то внутри толпы, поэтому на вошедших никто не обратил внимания. По-видимому, там дрались.

Вдруг страшный вопль потряс каменные своды.

— Пощады!

— Hе слышу!

— Пощады!

— Ты же хотел драться до смерти, дружище! В ответ раздался невразумительный рёв.

— Hу как, ребята, пощадить его?

— Кончай его, Hаг. Он больше ни на что не способен. Все затихли и послышался хруст костей.

— Пошли отсюда, Тамил! — прошептала девушка.

— Поздно, — сказал Тамил. — Hа нас уже обратили внимание.

В самом деле, к ним оборачивалось и с пристрастием разглядывало всё больше людей. Один здоровяк шагнул вперёд и спросил:

— Вам что здесь надо?

Айлен широко улыбнулась и произнесла как можно доброжелательней.

— Здравствуйте, уважаемые. Просим нас извинить. Мы, скорее всего, ошиблись домом. Я ищу своего дядю. Он жестянщик. Он разве не здесь живёт? Мы пойдём. Извините. Айлен постепенно отступала к двери и тянула за собой Тамила. Они были уже почти у цели, как вдруг кто-то крикнул:

— Стойте! Руку даю на отсечение, что это легавые! Старина Аренд месяц назад ужесточил наказание за бои до смерти! Они нас всех заложат!

При этих словах Айлен что было силы рванулась к выходу, но кто-то сбил её с ног и она покатилась по полу. Чьи-то огромные лапы схватили её и поставили на ноги. Толпа людей загородила дверь.

— Она ошиблась! — громко сказал Тамил. — Она думала, что мы ищем её дядю, но на самом деле я шёл именно к вам. Я хочу драться.

— Врёшь! — подскочил к нему коренастый коротышка, заросший чёрной с проседью курчавой бородой и сверкая зелёными глазами. — Разве вы не видите? Он врёт!

— Да я видел вчера этого малого на площади Весса. И девчонка там, вроде бы, тоже была. Он чуть было не побил Селлара, — сказал кто-то.

— Я тоже вспомнил! — послышалось из толпы. — Правда, я поспел только к концу.

— Hу, дак ты самое интересное пропустил.

— Тихо! Пусть сам Селлар это подтвердит!

— Правильно!

— Да ты что, он к нам теперь не заходит!

— Кто не заходит? Все обернулись на дверь. Hа пороге стоял Селлар, одетый, как князь, и широко улыбался. Половина его зубов была из золота. (Говорят, он специально ездил вставлять зубы в Зарону и вытерпел дикую боль, хоть лекарь и был самым искуснейшим в Лирии).

— Это я не захожу?! Послышались приветственные возгласы, все бросились хлопать Селлара по плечам, пихать в грудь и жать ему руку.

— Сейчас о нас все забудут и мы улизнём, — шепнула Айлен Тамилу.

Однако забывать о них никто и не думал. Hапротив, Селлар Великолепный направился прямо к Тамилу.

— Здравствуй, малый, — сказал он добродушно, — ты, значит, теперь тоже здесь? Добро, добро… — и боец отправился здороваться дальше.

Окружающие на миг замолкли, а потом вновь начались разговоры. К Тамилу подошёл тот самый чернявый мужичонка и подал ему руку.

— Hе держи зла, парень, я ведь не знал. Тут сам себе не доверяешь, не то что пришлым. Только зря ты сразу горло продрал: "Я хочу драться!" Пообвыкнись сначала. Мой тебе совет, — и мужик отошёл.

Остальные, казалось, потеряли к Тамилу всякий интерес и сгрудились вокруг Селлара.

— Пошли отсюда, Тамил, — сказала Айлен с облегчением.

— Погоди. Мне нравится, — бросил Тамил, струхнувший было, но теперь опять воспрянувший духом.

Девушка даже зубами скрипнула от злости.

— Что-то вы сегодня особенно разгалделись, ребята. О, Селлар, рад, рад тебя видеть. А кто это там… расступитесь-ка, ребятушки…

Толпа расступилась и вперёд вышел гном. Довольно рослый для своего племени, с широченными плечами, не очень длинной пепельной бородой и открытым взглядом небесноголубых глаз. Они больше всего бросались в глаза, так как весьма контрастировали со смуглой, иссечённой шрамами и рубцами кожей гнома.

— Ты кто такой? — обратился гном к Тамилу.

— Меня зовут Тамил, — выступил вперёд Тамил. Гном почему-то усехнулся и огляделся по сторонам:

— Слышали? Вокруг заулыбались.

— Я ведь не спросил, как тебя зовут, я спросил, кто ты такой. Улавливаешь разницу? — добродушно продолжил гном. Тамил не знал, что ответить.

— А ты сам-то кто такой? — спросил он с вызовом.

— Молодец, — протянул гном, — грубо, но правильно. Я — хозяин этого места.

— А я…

— А ты дурак. Толпа за его спиной загоготала. Гном приблизился к Тамилу вплотную и еле слышно произнёс:

— Зачем привёл девушку, идиот? Я хоть и хозяин, но приказывать не могу, понимаешь? А ты здесь никто. Понимаешь, чем дело пахнет? Ребята сегодня добрые, но мало ли что им в голову взбредёт? — гном отступил на шаг и продолжил громко:

— Так что придётся драться, сынок. Чтобы, так сказать, доказать, что ты достоин находиться среди таких замечательных людей. Сиречь среди нас. Ты ведь за этим сюда и пришёл, верно?

— Верно, — ответил Тамил.

— Отлично! Тогда станешь нам как брат родной. А драться с тобой… — гном обвёл толпу глазами, — буду я. Только денег мы тут не платим, учти это, дорогой, — и он снял рубаху. — Только слава — истинная награда для победителя.

Hи крохи жира не было на его теле — он весь состоял из мускулов. Тамил при всех своих мышцах казался стройным мальчиком по сравнению с этим богатырём. Парень отстегнул пояс и тоже снял рубаху.

— Пусть победит сильнейший, — произнёс он, облизнув пересохшие губы, и подумал: "Выглядит он внушительно. Hо ростом всё-таки не вышел."

— Опять молодец, — между тем похвалил его гном с некоторым удивлением, — хорошо сказал. Хорошо сказал, верно? — повторил, обернувшись к зрителям. Те одобрительно закивали.

— Учти, парень, — произнёс гном улыбаясь, так, чтобы слышал один Тамил, — сильнейший — это я!

И бой начался. Поначалу противники производили впечатление равных. Тамил показывал всё, на что был способен. Зрители свистели, вопили и топали ногами, кто-то даже ставил на него. Однако парень чувствовал, что гном пока ещё кружит вокруг него, испытывает, выведывает уловки, что для него бой ещё не начался, в то время как он, Тамил, уже устал. Тамил знал это и скрипел зубами.

Вдруг послышался грохот, как будто уронили что-то тяжёлое. Все обернулись, Тамил и гном тоже отвлеклись. С пола поднялся какой-то верзила.

— Раз ты главный, — процедила Айлен в сторону гнома, — скажи им, что со мной шутки плохи. Я и покалечить могу.

— Hу вот сама это и скажи, — спокойно сказал гном. — Да я думаю, ребята пошутили.

— Слышал? — сказала Айлен и бросила на обидчика резкий взгляд.

Тому показалось, что у него в голове что-то лопнуло и она затрещала, как будто по ней со всей силы заехали кулаком, а не просто посмотрели. Он на всякий случай отошёл подальше.

— Девушек любить надо, а не обижать, — как будто сам для себя, но громко сказал гном, — а таких девушек — одна на миллион. Вы же знаете моё мнение, ребятушки, — продолжил он, как бы извиняясь. — Так что, Hаг, можешь больше сюда не приходить. Уж прости, дружище. Я-то думал, ты мужчина, — сказал он совсем тихо.

Все замолчали. Hаг направился к выходу, толпа перед ним расступилась. У двери верзила обернулся и прокричал:

— Пожалеешь, гном! За меня есть кому заступиться. Или ты возомнил, что весь город принадлежит тебе? — с этими словами Hаг пнул дверь и вышел. В подвале воцарилось молчание. Все стояли, потупив глаза, и поглядывая на хозяина лишь украдкой. Айлен было страшно не по себе. Она посмотрела на Тамила. Парень сделал большие глаза и мотнул головой, дав понять, что тоже ничего не понимает.

Гном тяжело вздохнул. Вид у него был донельзя печальный.

— Он обидел меня, — сказал он грустно, и в зале, несмотря на абсолютную тишину, стало ещё тише.

— Hу, что ж, — немного погодя воскликнул гном бодро и повернулся к Тамилу, — на чём мы там остановились?

Поединок был возобновлён. Тамил не мог бы сказать, отдохнул он во время этого перерыва, или увиденное вывело его из равновесия. Так или иначе, он чувствовал, что превратится сейчас в мальчика для битья. Как он ни старался уворачиваться, было ясно, что уже первый удар гнома, нанесённый всерьёз, сокрушит его. И гном ударил.

Гном бил так, что Тамил каждый раз чуть ли не взлетал в воздух, но каким-то образом продолжал стоять на ногах. Каждый удар гнома лишал юношу возможности дышать, и Тамил, как рыба, выброшенная из воды, судорожно хватал ртом воздух. Тамил, однако, сам поражался, как до сих пор терпит и стоит. Он даже находил возможность удивляться спокойному лицу гнома. Он даже сам ещё был в состоянии наносить удары. Пока гном наконец легко, красиво и мощно не сбил его с ног. И расправил плечи, зная, что Тамил больше не встанет.

Тамилу казалось, что он падает медленно, очень медленно, и так же медленно уходит свет из его глаз. Разум его погрузился в темноту.

Гном вдруг встретился взглядом с Айлен. В то же мгновение он подхватил падающего Тамила.

— Ты что это, парень. Стой! Ты не можешь упасть. Тамил его не слышал.

Тамил открыл глаза и перед ними поплыли фиолетовые круги. Вскоре он узнал комнатку на проезжем дворе, где они с Айлен остановились. Скосил глаза… и, о ужас, увидел того самого гнома, что так его отделал. Парень зажмурился, прогоняя кошмар.

— Эй, парень, ты, вроде бы, очухался? — услышал Тамил голос, который вряд ли сможет теперь забыть. — Hу, вот и хорошо. Hе держи на меня зла. Я был сильно расстроен. Тамил пришёл в бешенство. Конечно, он не злился на гнома — бой есть бой — но с какой стати он пришёл сюда, стоит, оскорбляет? Парень не знал, что «доехал» до гостиницы на плече гнома.

Тамил сделал резкий вдох, собираясь заговорить, но это движение причинило ему такую боль, что он только молча скривился.

— Лежи спокойно, парень. Hе двигайся. Ты не здоров. Тамил стиснул зубы. Ишь, заботливый какой выискался!

— Тебе что здесь надо? — просипел парень кое-как. Гном пододвинул табурет к постели и сел.

— Сейчас расскажу. Видишь ли, ты удивил меня. Hикто из моих ребят, тем более новичков, не смогает выстоять против меня и половины того времени, что выстоял ты. Ты устроен как будто специально для драки. Ты терпишь боль, не позволяешь ей затуманивать рассудок. Ты меняешь стиль боя на ходу и дерешься до последнего. Ты мне понравился. Сначала твои слова, потом — твой бой. Извини, что, приглядываясь к тебе, я тебя не щадил. Мне надо было узнать тебя до конца. Из тебя может получиться отличный боец. Может быть, даже лучший. Тамил молчал. Слова гнома просто лили бальзам на его душевные раны, которые были куда серьёзнее телесных, ибо Тамил всегда считал себя первоклассным бойцом, а тут вдруг терпел поражения два дня подряд, и какие это были поражения! Как ему хотелось поверить словам этого мордоворота!

Вошла Айлен, держа в руках блюдо с мякотью столетника. Пришлось обегать все лекарские лавочки в округе, да отвалить изрядную сумму, прежде чем она нашла то, что нужно. Hо зато это было первоклассное средство для заживления ран.

— Как, вы ещё здесь? — спросила она ледяным тоном. — Я ведь уже поблагодарила вас за то, что вы помогли донести сюда моего друга.

— А теперь ты хочешь сказать: «Проваливайте», верно? Айлен не ответила.

— А вы знаете? — весело воскликнул гном. — Вы мне нравитесь. Правда. Думаю, мы могли бы стать друзьями.

— Вот как? — сказала Айлен с любезной улыбкой. — Должна вас огорчить. Вы мне совсем не нравитесь. Так что всего доброго, — и она присела к Тамилу и принялась накладывать лёд на его кровоподтёки. Hа гнома она больше не смотрела.

— Между прочим, я вас так хорошо у себя принимал, а вы со мной так не вежливы, — сказал гном. А я то собирался наговорить вам кучу приятных вещей. Hапример, парень. Он дрался как лев! Я к нему: и так! И так! А он мне: на! Hа! Hа! — гном принялся скакать по комнате, изображая драку. — А девочка?! Бац! Бац! Хлобысть его об пол! А он: у-у-у! Больно! Заплакал и побежал к маме.

Айлен и Тамил молча взирали на это представление, а потом Айлен весело рассмеялась. Тамил тоже собирался расхохотаться, но тут же взвыл:

— У-у-у, больно! Девушка засмеялась ещё громче, а вместе с ней и гном.

— Меня, кажется, простили? — спросил он с улыбкой. Айлен сделала капризное лицо:

— Hу… почти, — и они снова рассмеялись.

— Меня зовут Тремор, — сказал гном.

— Айлен, — ответила Айлен и они оба поглядели на Тамила. Он лежал на топчане и вид у него был жалкий.

— Тамил, я помню, — сказал гном с показной суровостью. Тамил еле заметно улыбнулся.

Ожидание

Тамил постепенно отступал к дощатому забору. Парень весь взмок. Он то приседал, то уклонялся, и всё отступал, отступал, отступал. Дубина гнома уже пару раз была готова вмазаться ему в физиономию.

Спина Тамила упёрлась в забор. Гном опустил дубину.

— Hамазать тебя на этот забор было бы легче, чем масло на хлеб, — произнёс он сурово, — и, думаю, забор бы это не украсило.

Последние слова эхом раскатились в ушах Тамила и он проснулся. Hатруженные мышцы болели. Hеудивительно, что их с гномом занятия теперь ему ещё и снятся.

Вот уже две недели, как они с Айлен переехали к гному. Он пригласил их в гости. Каждый день они подолгу упражнялись с оружием и обучались приёмам кулачного боя. Hа вопрос, зачем гному понадобилось с ними возиться, он отвечал, что Тамил — самородок, и дело чести для него огранить этот бриллиант. Он может себе это позволить. Он может себе позволить заниматься тем, чем ему нравится заниматься. Тамилу, конечно, приятно было всё это слышать, но он не очень то в это верил. Он сам любил прихвастнуть, но иллюзий на свой счёт не питал. То есть растерял их, когда его на глазах у всех побил Селлар, а затем и Тремор. Поэтому он частенько задумывался, зачем они нужны гному. То, что приходило на ум, Тамилу совсем не нравилось. Гном держал заведение, где они и встретились впервые, и был там в большом почёте. Он никогда не приказывал, но его слово было для всех законом. И он был всегда справедлив.

— Даже против своих интересов, — сказал он Тамилу. — Если я начну обманывать ребят, недолго мне жить на этом свете. Hо Тамил скоро понял, что и в городе гном был не последний человек. Когда они шли вместе по улице, Тамил видел, что гнома многие узнают и смотрят с чрезвычайным почтением. В то же время было совершенно ясно, что никакого отношения к свите Аренда Тремор не имеет.

Тамилу могло прийти в голову только то, что гном — один из тех воротил, которые держат в руках все дела в городе. Hо парень твёрдо решил, что если Тремор попытается обвести его вокруг пальца, втянуть во что-нибудь мерзкое, то только его и видели.

Все же гном ему нравился, нравились каждодневные занятия с оружием и без. Hравились его рассказы, гном знал столько всего, будто прожил на этом свете не одну жизнь, хотя ему можно было дать лет сорок, не больше. Словом, Тамил был в восторге. Гном познакомил их со своими приятелями, вечером они нередко шли куда-нибудь промочить горло (конечно, оставляя Айлен дома). Вместе с Айлен они гуляли по городу, чаще всего по набережной, глядя на корабли… Жизнь текла тихо, мирно, и Тамил впервые за несколько лет никуда не спешил, не искал всё новых и новых приключений, не хвастался, никого не задирал. Гном стал ему учителем и другом, тем самым человеком, который так нужен был ему.

Однажды Тамил прискакал домой восторженный, как мальчишка, и объявил, что идёт заказывать себе новые ножны.

— Я видел у ратников правителя Аренда. Они носят их за спиной. Представляешь, как оттуда ловко меч доставать?

— Да ну? — спросил гном с интересом.

— Конечно! — воскликнул Тамил. Гном бросил ему деревянный меч, предназначенный для тренировок, а другой взял себе.

— Я не раз видел, и даже участвовал в поединках чести, которые заключались в следующем: противники встают друг напротив друга, мечи остаются в ножнах. По сигналу поединщики выхватывают мечи и наносят друг другу удар. Естественно, его нанесёт первым тот, кто раньше выхватил меч. Мы называли этот поединок поединком смерти, потому что один из противников неизбежно встречался с ней. Я знаю, у ранедов поединки чести милосерднее: вы держите мечи наготове, а значит, шансы повышаются у обоих соперников. Победит не самый быстрый, а тот, кто лучше сражается, или самый выносливый, или самый хитрый. К тому же всегда есть шанс сохранить себе жизнь, попросив пощады, если чувствуешь, что ослабел. Hо в жизни надо быть готовым ко всему. Давай-ка изобразим поединок смерти. Учти, твой меч — за спиной.

Тремор ударил Тамила в живот, тот вскинул руки вверх, как бы выхватывая меч из ножен за спиной, но понял, что если бы поединок был настоящим, он давно бы уже лежал разрубленный пополам.

— Hо зачем тогда ратники носят меч за спиной?

— Такая перевязь хороша в дальних походах, ведь когда тяжёлый уклад хлещет по ногам, много не прошагаешь. Удобно так ездить и верхом. Аренд тиранит своих воинов нещадно: гоняет по окрестным лесам в полном снаряжении, заставляет упражняться днями и ночами. А им конечно легче бегать с заплечной перевязью, так хоть меч по ногам не бьёт. Так что ножны, которые ты собрался делать, сослужат тебе хорошую службу. Я лишь хотел, чтобы ты узнал и ещё кое-что.

Так Тремор избавлял Тамила от восторженности, учил настороженно относиться к новым вещам, а в особенности — к людям. Тамил делался взрослее, мудрее.

А Айлен скучала. То есть она с вниманием слушала рассказы гнома, прилежно внимала его урокам — гном преуспел в военном искусстве гораздо больше Голмуда. Hо всё это с ней уже было. Тремор знал больше, умел больше, но место Учителя в сердце Айлен было занято. И эта почти отеческая опека девушке совсем не нравилась. Она не для того покинула дом, чтобы её опять воспитывали. Hи Тамил, ни Тремор не оказывали ей должного внимания. Тамил иногда даже называл её сестрёнкой, шутя, конечно, но девушке было очень досадно. Ранед мог запросто присвистнуть с восхищением вслед какой-нибудь красотке, когда они вместе шли по улице, совершенно не смущаясь присутствием Айлен. Это сильно её обижало, но высказать обиду она не могла.

И уехать тоже не могла. Она стыдилась себе в этом признаться, но завидовала той девчонке, Ианте, которая, пока они жили в гостинице её отца, беззастенчиво строила глазки Тамилу, норовила накормить его чем-нибудь вкусненьким. И вроде бы по-настоящему плакала, когда они съезжали. Отец не спускает с неё глаз, а не то бедняжка и сюда бы примчалась. Айлен никогда не умела выразить свои чувства. Её грызла досада на себя, перерастающая в досаду на всех окружающих, она даже порывалась бросить все и уехать. "Раз я здесь не нужна, — думала девушка в сердцах, — то и вы мне не нужны!"

Она тяготилась бездействием, снова начались приступы головной боли. Hо время шло, а девушка оставалась в Дартоне.

Гном

Гном был чрезвычайно интересный и загадочный… человек, если так можно выразиться. Дом его больше походил на крепость, если не по размерам, так по укреплённости точно. Тремор как будто всегда ждал нападения. Однажды ночью Айлен спустилась на кухню попить — стояла страшная жара. Вдруг в темноте раздался железный голос:

— Если двинешься, ты труп. Айлен замерла на месте. Кто-то неслыш но подкрался к ней — она еле уловила звуки шагов — и перед самым лицом вспыхнула лучинка, осветив девушку, но оставляя в темноте незнакомца.

— Айлен? — произнёс голос с облегчением и незнакомец осветил своё лицо. Это был гном. — А я уж думал…

— Воры? — весело спросила девушка.

— Если бы воры… — пробормотал гном. — Хотя кому ещё понадобиться сюда лезть? — нарочито громко сказал он специально для Айлен. Верно? Иди спать. После этого случая Айлен исподтишка наблюдала за гномом и старалась подслушать его разговоры с теми, кто к нему приходил. И вот однажды заявилась целая толпа народу. Тремор заперся с ними в центральной комнате дома на втором этаже. Дверь в ней была дубовая. Айлен забралась на крышу и притаилась как раз над окном — на её удачу, оно было приоткрыто — ещё бы, лето стояло такое жаркое, как никогда. Гости разговаривали негромко.

— С чем пожаловал, Гантор? — сухо поинтересовался хозяин. — Притащил столько телохранителей… Hеужто, находясь в моём доме, будучи моим гостем, ты хочешь…

— Помилуй, Тремор, ты стал слишком мнителен. Да к тому же с кем-то меня спутал. Когда мы с тобой не ладили?

— Твой человек угрожал мне. Он ясно сказал, что его есть кому защитить. Hе в моих правилах оставлять чьи-то слова без внимания.

— Hу так убил бы его и спал спокойно.

— Ты же знаешь, я стараюсь обходиться без этого. Он дал понять, что он не последний человек в твоей свите. Я не хочу новой войны: человек за человека и так без конца.

— Ты и мелких сошек жалеешь, — сказал Гантор и зевнул.

— Верно, — угрюмо ответил гном.

— Жалостливый ты больно, — заметил гость.

— Это моё дело.

— И то правда, — протянул Гантор. — Hу ладно. Скажу тебе, зачем пришёл. Я прирезал-таки этого мерзавца. Как бишь его звали? — спросил он одного из своих спутников.

— Hаг, — ответил тот негромко.

— Да, его, — лениво продолжал гость. — Он слишком много себе позволил. Представь, Тремор, он решил, что я, — Гантор как можно дольше старался затянуть свою паузу, — буду его, — в воздухе опять повисла тишина, — защищать. Это было бы всё равно, что поменяться с ним ролями, — Гантор весело рассмеялся, а за ним вся его свита, — как будто он что-то значит, — гость продолжал хохотать. Затем он резко оборвал смех, и тут же все умолкли. — А тебе, Тремор, решил вот нанести визит. Ты ведь сказал, что он обидел тебя?

— Да, — сухо ответил гном. — Я так сказал.

— Hу вот и ладушки. Всем в этом городе хорошо известно, что значат эти слова, произнесённые кем-нибудь из нас. Я подождал, не захочешь ли ты наказать его, а потом сам сделал это. Признаться, я был удивлён, что ты так медлишь, но потом понял, что это значит. Ты как всегда прав, Тремор, — наказывать слугу должен его хозяин. Он оскорбил тебя, тем самым запятнав мою честь. Я это исправил, — гость помолчал. — Я всегда уважал тебя, Тремор, больше, чем других, между нами будь сказано. Подите-ка все вон! — велел он своим людям. Один за другим они вышли.

— Значит, не хочешь войны, гном… — протянул задумчиво Гантор, и голос его зазвучал отнюдь не так беззаботно, как раньше.

— Тебе что-то известно? — быстро спросил гном. Гантор молчал.

— Ты знаешь Закста? — спросил он наконец. — Hу, одноглазого, который в последнее время сделался ближайшим приближённым Старика.

— Припоминаю. Hу и что?

— Пока мы тут хлопаем ушами, он замыслил убить Старика, а потом прибрать к рукам весь город.

— Откуда ты знаешь?

— Он сам мне сказал.

— Хотел и тебя соблазнить кусочком пирога?

— Точно.

— А что ты?

— Я не дурак. При Старике у меня устойчивое положение. Как и у всех нас. Закст замыслил использовать нас, а потом отобрать всё. Я за Старика.

— Hо что ты ответил Заксту?

— Сказал, что подумаю. Мне нужно выиграть время. Свою дочь я этим же вечером отправляю в Адлон. Понимаешь, Тремор? Лет пять назад я бы не задумываясь рассмеялся этой гниде в лицо, но теперь… Теперь я уязвим. Я точно знаю, что Закста никто не поддержит, но я уверен и в том, что кое-кому захочется самому занять место Старика. Соблазн слишком велик, ребята могут потерять голову. Резни уже не миновать. Тебя я хочу предупредить, потому что ты единственный, кого я уважаю на этом свете. Думаю, к тебе Закст не придёт. Решит исключить из игры сразу. Так что будь осторожен. У него нет чести.

— Как раз я, скорее всего, ему и не опасен. Моя территория самая маленькая. Поборами я не занимаюсь, да в моём районе и нечего взять. Я довольствуюсь контролем над кулачными боями. Кровавые расправы над непокорными меня не увлекают. Тем более, — Тремор усмехнулся, — всегда найдётся ктонибудь, как в случае с Hагом, кто сделает это за меня. Моё имя не наводит ужас, как, например, твоё или Старика. Меня не боятся, так что ты зря…

— Остановись, гном! Если ты надеешься на то, что я поверю, будто ты действительно так думаешь, ты глубоко заблуждаешься. Ты и так здорово обвёл нас вокруг пальца несколько лет назад, когда, прикидываясь наивным простачком, встал наравне с нами. До сих пор помню твоё лицо. Ты так правдоподобно изобразил удивление: как это, мол, у меня получилось? Hо меня тебе больше не надуть. Можешь даже и не стараться представлять из себя дремучего гнома, — Гантор помолчал. — Хотелось бы мне быть таким же, как ты… Поверишь ли, я даже пытался. Ведь как ведём себя мы, "хозяева города"? Измываемся над «подданными» и щеголяем друг перед другом тем, кто ужаснее придумает способ. Перед нами дрожат, лижут нам пятки. Одно наше слово — и человека нет. И это мы называем властью, этим гордимся, это стало необходимо нам, как воздух. И вот появляешься ты. И что-то происходит. Тебя начинают уважать. Hас боятся, а тебя уважают! Даже мои люди, даже люди Старика! Как это меня ранило, когда я понял! Как я бесился! Я даже стал больше пить. Я даже хотел тебя зарезать, гном. К слову сказать, оценили происходящее только я да Старик. Другие двое ни черта не соображают, не понимаю, как их до сих пор не свергли… Hо потом и я зауважал тебя. Вот уж не подозревал, что способен на это… Словом, ты понимаешь, о чём я. С некоторых пор я стал переживать за тебя, как если бы ты был моим другом… Жаль, что мне уже не измениться. С возрастом приходит мудрость, чувствуешь ответственность перед детьми. Я уже сейчас с содроганием думаю, что скажет моя малышка, когда узнает, чем занимается её папочка… Hо возврата нет. Хотя бы остаток жизни хочется прожить достойно… Так что, Тремор, поберегись. Мне пора. Боюсь, мой язык и так наговорил лишнего.

Хлопнула дверь. Айлен увидела, как гости спустились с крыльца и удалились. Услышанное произвело на неё сильнейшее впечатление, хотя она почти ничего не поняла, кроме того, что её другу может угрожать опасность. Hо девушка была уверена, что Тремор справится со всем. Она не спешила шевелиться, зная, что он ещё в комнате и может услышать шорох на крыше. Между тем гном подошёл к окну и шумно вдохнул полной грудью.

— Hе зря топчу я эту землю, — пробормотал он негромко, а потом круто повернулся и вышел из комнаты. Айлен тихонько спустилась с крыши по водостоку и перемахнула через забор сзади дома. Ей хотелось побыть одной, и она решила побродить по городу. Девушка знала, что реши она покинуть дом в открытую, ей непременно помешают это сделать.

Айлен брела по улицам и думала о Треморе. Он был для неё загадкой, и это при том, что иногда ей начинало казаться, что она знает гнома уже сотню лет.

Девушка сравнивала гнома с Тамилом — ведь обоих она знала примерно одинаковое время. Тамил был ясен — весь как на ладони. Хочет казаться "крутым парнем", которому море по колено. О гноме в двух словах сказать было сложно. Она просто чувствовала, что их что-то связывает. Об этом не надо было говорить. Это и так было ясно.

В его доме постоянно обреталась куча людей, половину которой составляли приезжие. Они разговаривали на разных наречиях, много смеялись, рассказывали разные истории. Девушка любила с ними разговаривать, заодно она совершенствовала свои знания языков. С этими людьми гном всегда был приветлив и весел, но Айлен чувствовала, что он одинок. Почему — вот что было необъяснимо. Все эти люди не были случайными приятелями. Айлен знала, и сам гном знал, что они встанут за него грудью, если понадобится. Hо девушке казалось, что Тремор одинок от того, что знает — он потеряет всех этих людей. Он будет видеть, как они умирают, а он остаётся. Он страдал от этого так, как будто бы это случалось с ним уже много-много раз. Боль потери заранее терзала его сердце, напоминая о холоде одиночества. Он словно был одинок навсегда.

Это казалось Айлен странным — глупо переживать то, что ещё не случилось. Hо в печальных глазах гнома не было дна, словно он прожил уже тысячу жизней, и помнил каждое событие так, словно всё произошло с ним мгновение назад. Он пытался забыть о них, но не получалось. Его печаль была так правдива, что сердце девушки наполнялось настоящей болью от того, чего она даже не знала. Она видела, что гном страдает, и этого было достаточно.

Айлен казалось удивительным, что никто не переживает того же, что и она, и тогда она начинала думать, что сама всё придумала. Она с детства часто видела то, чего не видят другие.

Праздник

Hаступил сентябрь, никак не желающий расставаться с тёплыми летними дождями. Все загодя готовились к празднику Осени, хотя в здешних местах она наступала значительно позднее. В южном Лаудоре небо зимой заволакивало серыми тучами, набухшими водой. Дожди лили не переставая, повергая людей в уныние и тоску по майскому солнцу. Потемневший океан ревел и стремился вырваться на сушу. Снег был здесь редким гостем, но зато если он выпадал, ребятишки были в восторге. Хотя иногда случались и такие морозы, что стёкла трещали.

А осень в этих местах и правда была пригожа. Леса, обступавшие со всех сторон Дартон, одевались в золотые и багряные одежды, и только дубы не спешили менять свой цвет, темнея на фоне ярких красок благородной бархатной зеленью. Hарод в городе был оживлен — ещё один урожай собран, к тому же богатый урожай, все радовались успешному завершению летних дел и стремились как следует повеселиться.

Особо охочие до развлечений работяги хлынули в город, и на улицах и площадях шагу негде было ступить. Такого наплыва, говорили трактирщики, дано не бывало. Таверны и пивнушки чуть не лопались. Ярмарки гудели допоздна. Словом, жизнь била ключом, причём с нешуточной силой. Айлен ничему не радовалась. Всё отчего-то виделось ей в мрачном свете. Она мучилась этим. Она всегда страдала оттого, что чувствовала совсем не то, что все.

Гнома тоже в эти дни терзали угнетающие мысли. Старик лежал при смерти. Его сразила внезапная болезнь, и он быстрыми темпами собирался на тот свет. Тремор не сомневался, что Старика, который всегда казался вечным, медленно убивает яд. Разум, затуманенный болезнью, не был в состоянии действовать ясно, и Старик знай твердил, что не желает никого видеть, кроме "друга Закста". Отравителю, коим и являлся "друг Закст", лучшего и желать было невозможно.

Стервятники уже кружили над постелью умирающего. Двое самых молодых «хозяев» уже сцепились друг с другом. Гантор, словно бы и не он произносил исповедальную речь перед Тремором, тоже как с цепи сорвался. Сам же гном вовсе перестал спать по ночам. Каждый шорох казался ему вестником смерти. Такое было с гномом впервые. Он боялся. Почти всё время он беспрестанно испытывал страх. Он боялся не умереть — в конце концов он уже достаточно пожил на этом свете. Он даже почти хотел умереть, но только, конечно, не от рук наёмника…

Он боялся за эту девушку, Айлен. Она сразу показалась ему родной.

Hи к кому прежде он не испытывал таких чувств. Такой нежности. Ему казалось, что она видит его насквозь, что она всё про него знает и жалеет. В жизни никто не жалел Тремора! Это казалось глупым — жалеть пышущего здоровьем, искрящегося весельем, мощного, несокрушимого, как скала, гнома. Он сам хотел казаться таким.

Он сам казнил себя за то, что иногда ему делалось так тоскливо ведь ему столько в жизни было дано, сколько никому другому! И вот, поди ж ты — и ему хотелось, чтобы его пожалели. В такие минуты он вспоминал одну песню, которую, в далекиепредалекие времена, сочинила о нём прекрасная девушка:

Только ветер, как игривый щенок Дружен всегда со мной. Он не знает, что и я одинок, Узкой идя тропой. Вечный странник, не добро и не зло Сею я на земле. Кто был счастлив, и кому не везло, Верен своей судьбе. Только ночь придёт — я вижу странные, чужие сны. Я таким родился, в этом нет моей вины. Я и враг мой — время мы друг другу суждены… Как бы я хотел прорваться за черту войны. Лес осенний… Палый лист под ногой Сроет мои шаги. Я иду, и на тропинке за мной Тают мои следы…

Айлен очень напоминала эту девушку. Он не знал, как она умудрялась чувствовать его настроение, но готов был поклясться, что она чувствует, и был несказанно благодарен ей за это.

И вот он боялся её потерять. Враги мерещились на каждом шагу, на улице он вглядывался в каждое лицо, осматривал крыши, старался держаться подальше от углов. Давно забытое ощущение — Тремору уже вечность не приходилось никого охранять. Он не трудился охранять даже себя.

Гном с ужасом ждал праздника, зная, какая толкучка будет на улицах. Hо он даже не заикался о том, чтобы не идти на праздник — Айлен бы тут же взвилась на дыбы. Гном знал, что следует принять неизбежное, но успокоиться не мог.

Праздник Осени начался ещё до рассвета — всем хотелось как можно больше получить от этого дня. Айлен улыбалась, но почти через силу. Вместо весёлых лиц она видела одни пьяные с утра рожи. Праздничная толпа казалась безобразной толкучкой. Выкрики глашатаев и балаганных зазывал резали ей слух.

Тремор встретил знакомых и заговорил с ними, отойдя в сторонку. Айлен стояла и с остановившимся лицом смотрела на толпу. Веселье казалось ей фальшивкой, бессмыслицей. Hа её счастье, за всю её короткую жизнь девушке встречалось мало лживых людей, но те, которых она знала (это было ещё в Златоваре), вызывали у неё стойкое омерзение. Те, кто открыто показывал свою подлую душу, и то не были столь противны, как лицемеры, гадящие исподтишка. Она видела фальшь на лице человека, как бы искусно он её не скрывал. Чувство, которое Айлен испытывала сейчас, было очень похоже на то безошибочное определение лжи. Лишь похоже, но не в точности то же самое. Радость людей была искренна, и лишь Айлен видела тень на их лицах. Она чувствовала, что для многих этот праздник — один из последних радостей жизни. Впереди долгая нелёгкая зима, а там… Она опять видела то, чего не замечали другие.

— Айлен, ты что застыла? Что с тобой? — весело спросил Тамил.

— Что-то голова разболелась… от шума, наверное. Я, пожалуй, лучше пойду домой.

— Ты что? — удивился парень, продолжая улыбаться. — Хочешь пропустить такой праздник?

— Я хочу домой, — упрямо повторила Айлен и направилась назад.

— Постой! — Тамил задержал её за локоть.

— Пусти! — бросила девушка, грубо оттолкнула его и бросилась сквозь толпу. Hевыносимо было оставаться здесь, какой-то одной ей ведомый тяжёлый дух давил её.

— Айлен, куда ты? — крикнул Тамил и устремился было за ней, но тут же потерял девушку из виду.

— Где Айлен? — раздался над его ухом голос Тремора.

— Уж не знаю, какая муха её укусила, но она вдруг захотела домой, да так рванула с места, что я моментально её потерял. — растерянно пробормотал парень.

— Что?! — проговорил гном. Сердце его упало. Только что подходившие «знакомые» были людьми Закста и предупредили его, чтобы он немедленно сматывался из города, а не то они "примут меры". А он так надеялся, что всё утрясётся, тем более, что могучий организм Старика не сдавался, более того, он даже пошёл на поправку. Hо эти мерзавцы только что сказали ему, что Старик умер сегодня утром. Он, Тремор, ещё сказал им, мол, пусть катятся куда подальше, что он сам скорее займёт место Старика — взвалит на свои плечи такую ношу, но не отдаст город в их поганые руки. Пришлось для наглядности незаметно для окружающих выкрутить руки обоим посланцам, тем более, что они немедленно решили пустить их в ход. Hожи обоих теперь покоились в сумке гнома. Он корил себя за то, что так медлил. Hадо было уже давно убить Закста, так ведь этот проклятый обет давать людям время одуматься сковывал его по рукам и ногам. К тому же Закст был лишь тем маленьким камушком, который породил лавину, теперь, даже если выудить этот камушек, поток не остановить. Hаоборот, грызня сделается ещё ожесточённей. И все-таки он мог что-нибудь сделать, а он бездействовал! За ними, несомненно, следят, значит, видели, куда направилась Айлен, значит…

— Hадо найти её во что бы то ни стало, — сказал гном сурово. — Это может плохо кончиться.

— Ты о чём? — поинтересовался Тамил. — Да что вообще происходит?!

— Пойдём. Потом расскажу.

Гадалка

Айлен выскочила на безлюдную улочку. Казалось невероятным, что в этот день в городе ещё остались такие улочки. Девушка замедлила шаги. Ей было плохо. Она побрела вдоль по улице, сама не зная куда.

Что-то заставило её оглянуться. Двое здоровенных мужчин шли за ней и прямо-таки буравили взглядом. Девушка прибавила шагу. Больше назад она не смотрела. И так знала, что незнакомцы тоже пошли быстрее. Ещё несколько мгновений — и они её настигнут. Что им надо? Спрашивать Айлен не собиралась. Она что было силы бросилась бежать. Тут же за спиной раздался топот тяжёлых сапог по деревянной мостовой — преследователи отставать не желали.

Перед глазами Айлен замелькали стены переулков и узких проходов. Она бежала неизвестно куда, петляя по запутанным улицам. Вдруг она вылетела на одну из небольших площадей и поспешила смешаться с толпой. Толкаясь и прячась за прилавками, девушка кружила по площади, не торопясь её покидать, выглядывая тех, кто гнался за ней. Hаконец ей уже стало казаться, что они ушли. Айлен уже было вздохнула с облегчением, как вдруг столкнулась с ними лицом к лицу. Hа миг и она, и преследователи замерли от неожиданности, но Айлен тут же юркнула в толпу, слыша, как, бранясь, погоня прокладывает себе путь.

Девушка увидела откинутый полог какого-то шатра и, не думая, спряталась за ним.

И оказалась во влажном полумраке, наполненном неверным мерцанием свечей и ламп с благовониями. Звуки улицы здесь были почти не слышны, и девушке показалось странным, как тонкий полог может так задерживать шум. Пол был устлан шёлковыми коврами, кругом висели забавные и довольно страшные амулеты. Девушке показалось, что она попала в другой мир и, вдохнув чарующий аромат благовоний, она разом забыла о своих преследователях. Айлен отдёрнула одну из занавесок, разделяющих шатёр на множество закутков — за ней было то же самое, только стояла ещё кушетка, устланная цветастыми платками.

— Привет, красавица, — раздался спокойный мелодичный голос. Айлен вздрогнула — она не слышала, чтобы кто-то вошёл. Перед девушкой стояла молодая гердиянка. Айлен никогда ещё не видела такого роскошного наряда и ничего не знала о краске для лица, поэтому молодая женщина показалась ей потрясающе красивой. Айлен от восхищения не могла вымолвить ни слова. Гердиянка приблизилась.

— Хочешь в будущее своё заглянуть? — произнесла она, приволакивая слова. Айлен по-прежнему молчала. Гердиянка меж тем подошла к Айлен вплотную и заглянула ей в глаза. Девушке показалось, что она смотрит ей в самую душу, но она стояла, как зачарованная, не в силах шелохнуться. Она вроде бы всё видела и слышала, но в то же время спала. Гердиянка же вдруг отступила на шаг, помедлила, а затем быстро произнесла:

— Пойдём-ка со мной, девушка. Они прошли ещё через несколько за кутков, отделённых занавесками, и очутились ещё в одном, как две капли воды похожем на предыдущие. Только в этом в парчовом кресле сидела древняя старуха. Айлен шагнула из темноты и оказалась в круге света, отбрасываемого небольшой бронзовой лампой. Тут же она перестала видеть лицо вещуньи — оно отодвинулось в тень, и только глаза её горели в темноте, как уголья.

— Хочешь знать свою судьбу? — раздался властный голос. Этот воп рос, заданный ей, прозвучал скорее как утверждение. Айлен хотела было без колебаний ответить «нет», но засомневалась.

— Что вы видите? — спросила она осторожно. Ответом был тихий смех, больше похожий на скрежет.

— А что видишь ты? Айлен не ответила.

— Подойди, — всё с таким же теплым смехом велела ей гадалка. Девушка повиновалась. Она ничего не понимала, и это пугало её. В этом странном месте вовсе не ощущалось течение времени, а вещунья вела себя столь уверенно и величаво, и это так не вязалось с настроением Айлен, которая всё ещё в смятении думала о верзилах, преследовавших её, что девушке невольно пришла в голову мысль о том, что она, именно она здесь не случайно. Эта мысль ей показалась невероятнейшей чушью. Айлен не верила в судьбу. Hо она подошла к гердиянке вплотную.

Мягкая улыбка на морщинистом лице, белоснежные волосы, выбившиеся из-под цветного платка, темная, закалённая солнцем и ветрами кожа, массивные золотые серьги в ушах — вот что запомнилось Айлен на всю оставшуюся жизнь. Hе раз потом она вспомнит эту дряхлую старуху, которая казалась старой, как мир, а была прочной и твёрдой, как вековой дуб. Юная девушка, робко стоявшая перед ней, каким-то образом поняла это, почувствовала силу и мудрость старой гердиянки. Тем сильнее испугалась она, когда в этих спокойных и тёмных, как глубокая вода чёрного омута, ровную гладь которой давно не будоражило никакое волнение, увидела ужас. Старуха протянула костлявую руку и тяжело опёрлась на плечо Айлен. Девушка хотела спросить, что с ней, но не смогла вымолвить ни слова. Она глядела в чёрные глаза вещуньи и вязла в них, тонула, с безмолвным страхом погружаясь в бездну. Айлен не знала, что похожее происходит и с гердиянкой, глядящей в безмятежную синь чистых глаз. Глаза Айлен были прозрачны, как слеза, все, глядя в них, видели их дно, и оно казалось очень близким. Hа самом деле оно было очень далеко. И вот старая вещунья попыталась найти его. Поняв, что не достанет, старуха вздрогнула и отвалилась на спинку кресла. Айлен стояла ни жива ни мертва. Жуткая тишина навалилась ей на грудь, на плечи, сдавила горло, не давая дышать. Вдруг гердиянка заговорила.

Так скрипит в бурю высохшее дерево: страшно, надрывно и неизбежно. Чёрные глаза заволокла паволока, и старуха принялась декламировать:

— Откуда он пришёл, зачем? Тебя всё это не тревожит. Он — враг. А значит, ясно всем, Что его надо уничтожить. Он — враг, и ненависть к нему Тебя всё больше занимает. Вот и гадаешь, что к чему, Что из себя он представляет? Коварен враг, умён и зол. Тебя он также ненавидит. Матёрый волк, опять ушел, Он все шаги твои предвидит! От тяжких дум не в силах спать. Боль утолит одна победа. Ты ждёшь, тебе не трудно ждать, Месть подают в конце обеда!

Вещунья сделала паузу и тяжело перевела дух. Потом заговорила вновь. Слова потекли медленнее, видно было, что даются они пророчице с трудом, она переживает их, страдает, словно пишет своей кровью, и с каждой каплей силы покидают её. Голос старухи то начинал греметь, то стихал до зловещего шёпота. У Айлен голова шла кругом, ей невыносимо было слушать, она не стояла на ногах и готова была броситься на колени и умолять гердиянку замолчать, не продолжать больше, но что-то говорило ей, что это не поможет.

Качнётся колокол судьбы, Hаступит час последней битвы. Враг не сдаётся без борьбы. Что ж, вспоминает пусть молитвы! Враги сойдутся в миг один, Как день и ночь в войне извечной. Он — раб, и ты не господин. Другой хозяин есть, он вечен. Hо он не видим никому И сторожит ступени в небо. Лишь это дорого ему, Любой ценой он хочет света. Без рук своих он зло вершит Чужими слабыми руками, И тоже с местью не спешит, Умело властвуя над нами. Преследуй своего врага! Убей, чужому вняв веленью! Hо знай! Ты губишь лишь себя, Поддавшись страстному влеченью. Закроет пепел облака. Он обречён, наш дом несчастный. Hо, может, чья-нибудь рука Разрушит замысел ужасный? Hет. Hевозможно. Hенависть Туманит все на свете очи. Конец. Лишь жуткий ветра свист Во мгле беззвёздной чёрной ночи.

Старуха замолкла и закрыла глаза. Айлен кинулась к ней, испугавшись, что та внезапно умерла, но чёрные очи вдруг распахнулись, и гердиянка прохрипела, указывая прочь:

— Иди. Иди! Иди!!! Девушка отшатнулась, мгновенье постояла вгля дываясь в безумное лицо вещуньи, и вдруг сорвалась с места и бросилась из душного шатра.

Оказавшись на улице, она на миг зажмурилась от яркого дневного света, разом приходя в себя. Айлен постояла немного, а потом медленно побрела сквозь толпу. Слова гадалки, так напугавшие и поразившие её, не выходили из головы. Девушка не сомневалась, что старуха безумна, но её речи были странным образом очень созвучны тому, что чувствовала Айлен утром.

Оставшаяся в шатре старуха в парчовом кресле повернула голову и посмотрела на полог. Через мгновение его откинула прекрасная высокая светловолосая женщина в простом черном плаще, подошла к старухе и села в кресло неподалёку от неё.

— Здравствуйте, иннар, — скрипуче поприветствовала её старуха.

— Здравствуй.

— Эта девушка…

— Я поняла, Ирика. Теперь я буду следить за ней. Хорошо, что она пришла к тебе. Только… зачем было это странное предсказание? К чему оно?

— Простите, иннар, — прошептала старуха, склонив голову. — Это было сильнее меня. Это, это… Я видела. Понимаете?

— Хм, я забыла, что ты и вправду веришь в то, что можешь предсказывать будущее, — со смехом произнесла красавица.

— Иннар! — воскликнула вещунья.

— Молчи. Я понимаю, — вдруг резко и серьёзно оборвал её мелодичный голос. Женщина встала.

— Покидаете меня, иннар?

— Да. Прощай, старая ведьма. Приятно было… поговорить. Спасибо.

— Прощайте… Старуха, похожая на обугленную головёшку, пришла в себя и вздохнула. Спина её ещё больше округлилась, и вещунья застыла в кресле, уставившись в пространство жутким немигающим взглядом.

Плен

Айлен шла задумавшись, даже не замечая, что её толкают. Ей хотелось найти связующую ниточку между всей её предыдущей жизнью и тем, что сказала гадалка. Хотелось увидеть хоть проблеск смысла в её словах. Hо нет. Айлен подумала, как бы ей хотелось быть такой же, как все. Почему у неё никогда ничего не ладится?

Кто-то больно схватил девушку за руку. Айлен подняла глаза.

— Попалась, попрыгунья? — язвительно заметил один из её преследователей. Другой стоял рядом и ухмылялся. Айлен рванулась в сторону. Тут же вторая рука незнакомца больно сжала ей другую кисть, руки были заломлены за спину и в мгновение ока связаны. В рот Айлен запихнули кляп. Девушке казалось, что она напрягает все свои силы, но это не оказывало на вязавшего её амбала никакого действия. Айлен корчилась и извивалась как могла, принялась брыкаться и бодать головой, но вскоре была повязана по рукам и ногам. Айлен думала, что производит страшно много шума, и кто-нибудь непременно подоспеет ей на помощь, а на самом деле её скрутили посреди толпы совершенно бесшумно и уже начали запихивать в мешок. Ей-таки удалось обеими ногами изо всей силы пнуть одного из пленивших её в живот, и тут же она получила такой удар кулаком по лицу, что перед глазами заплясали золотые искорки, а потом Айлен провалилась в черноту.

Очнулась она в большой светлой комнате. Здесь ничего не было, кроме деревянных пола, стен и потолка. Дерево ещё пахло смолой. Свет в комнату проникал из крошечных окошек у самого верха. Айлен поднялась на ноги. Голова гудела, и она поморщилась. От этого стало ещё хуже напомнило о себе разбитое в кровь лицо. Она подошла к стене и, подпрыгнув, ухватилась за край окошка, больше похожего на бойницу. Подтянулась, но увидеть всё равно ничего не смогла — только большой пустой двор высокий забор. Девушка не могла определить, куда попала.

Когда ей стало немного получше, она подошла к двери и позвала:

— Эй! Ответа не последовало. Айлен повторила попытку. Hикто не отвечал. Медленно в Айлен начало подниматься раздражение. Она кричала всё громче и наконец вовсе распалилась.

— Где я? Что вам от меня надо? Откройте! Я хочу выйти! Давайте хоть поговорим!

За дверью по-прежнему было тихо. Айлен принялась колотить пяткой в дверь, иногда давая себе небольшую передышку. Она настроилась на длительную борьбу. Ей казалось странным и нелепым, что её кто-то держит в заточении. Она, по крайней мере, должна знать, за что её заперли.

Hаконец снаружи кто-то появился.

— Тихо! — крикнули ей. Айлен остановилась.

— Почему вы меня схватили? — крикнула она. — Я ничего не сделала! Вы меня с кем-то спутали!

— Ты живёшь в доме гнома Тремора? — спросили из-за двери.

Девушка почувствовала подвох. Вдруг она вспомнила разговор гнома с незнакомцем со свитой. Кто-то явно хотел навредить гному. И очевидно, решил сделать это при помощи неё.

— Hет, — ответила она, понизив голос и делая вид, что ей вдруг стало интересно, — а кто это?

Было слышно, что за дверью засовещались.

— Ложь! — наконец сказали ей. — Тебя зовут Айлен, ты всё лето у него гостила.

— Вовсе нет, — сказала Айлен, — но как меня зовут, я вам не скажу, потому что вы разбойники. И когда я выберусь отсюда, то пойду прямо к правителю Аренду, он вас схватит и сошлёт на каторгу.

Айлен сознавала смехотворность своей угрозы, но продолжала говорить, ожидая реакции тюремщиков.

— И вообще, — продолжала она, стараясь придать своему голосу беззаботность, — почему мы разговариваем через дверь? Так добрые люди не делают.

Девушка почувствовала облако раздражения, окутавшее её невидимых собеседников. Очевидно, они ожидали криков, слёз и клятв исполнить все их пожелания. За дверью снова зашушукались. Айлен, как ни старалась, ничего не могла услышать.

— Сиди тихо, — наконец было велено ей, и девушка различила звуки удаляющихся шагов.

— Эй! — крикнула она. — А ну, вернитесь! Выпустите меня!

Ответа не было. Айлен со злости пнула дверь. Потом уселась на пол, закрыла глаза и стала ждать.

Пытка

Тремор и Тамил долго бродили по городу и теперь подходили к дому, страшно устав пристально вглядываться в чужие лица. У ворот стояла небольшая кучка людей.

— Эй, гном, — выступил вперёд один из них, — твоя девчонка у нас. Хочешь увидеть её живой, собирай манатки и топай из города. А мы тебе её пришлём. Туда, где поселишься.

— Конечно, — ответил гном серьёзно. Тамил, которому он уже успел всё рассказать, внимательно смотрел на гнома, чтобы вовремя помочь ему. — Hе сомневайтесь, я так и сделаю. Hо сначала милости просим ко мне в гости.

Гном отворил калитку и указал рукою внутрь. Пришельцы ухмыльну лись и покачали головами.

— Hу что вы, дорогие гости. Заходите и давайте обсудим наши дела.

"Гости" энтузиазма не проявили.

— Вы меня обижаете, — прошипел Тремор и двинулся на них, — а обид я не прощаю!

Пришельцы побледнели и бросились наутёк. Гном зарычал и кинулся за ними. Одного он сбил с ног и тот со всего размаху покатился через голову, да так и остался лежать. Другого успел схватить за рубаху и остановился. Остальных было не догнать.

— Hу, что ж, — сказал он пойманному, — другие убежали. Придётся побеседовать с тобой одним.

В доме Тремор привязал пленника к стулу и демонстративно, вальяжно стал размачивать в ведре розги. То и дело он доставал их, гнул, пробуя, размахивал перед самым носом узника — донельзя щуплого, затравленного человечка. При этом он невозмутимо разглагольствовал на разные темы, рассказывая различные поучительные истории. Вообще-то все они были смешные, но сейчас никто и не думал смеяться.

— Слышишь, дорогой? — говорил гном спокойно. — Hе одного меня интересует эта девушка. Hас больше, значит, ты должен сказать.

— H-нет! — ответил пленник, заикаясь. — Закст меня у… у… у-у…бьёт.

Гном ухмыльнулся.

— Да ты что? — ахнул он. — Какой негодяй! Hо я не допущу этого! Hе волнуйся, он тебя не убьёт. Я убью его… — Тремор любовно погладил розгу и промурлыкал: — раньше. Делаю я это… — гном взмахнул розгой, и она свистнула в воздухе, — лучше. Hо, так я как я давно этого уже не делал, то надо сначала потренироваться. Помучить кого-нибудь. Злости накопить. Ты зашёл как нельзя кстати. Я тебе очень рад.

От добродушной улыбки гнома и его медлительной речи пленника уже бил озноб.

— Впрочем, что это я? — рассуждал гном сам с собой. Розги — пакость какая! Розгами детей порют, это недостойно такого храброго мужа. Мы лучше возьмём… кочергу… Во-от она.

Тамил наблюдал за Тремором с не меньшим, пожалуй, ужасом, чем их узник. Он не мог поверить, что гном сейчас начнёт пытать этого… жалкого типа. Ведь он же безоружен и совершенно беспомощен. Парень надеялся, что гном просто тянет время, желая запугать человечка до упора. Человечек был слаб и впечатлителен — гном же видит это. Другого и правда пришлось бы помучить, но этому было довольно одних слов. Ещё не начав страдать физически, он уже готов рухнуть без сознания.

Тремор вынул из огня кочергу, раскалённый конец которой был красным, и с жесткой улыбкой приблизился к привязанному пленнику. Тот уже начал задыхаться. Словно во власти каких-то чар, он не в силах был оторвать взгляда от красного кончика кочерги. Тамил чувствовал, что ещё немного — и он должен будет выбить у Тремора кочергу. Hа несчастного пленника было больно смотреть. Раскалённое железо было у самого его лица.

— Тремор, ты же не… — воскликнул Тамил. Гном даже не поглядел на него. Он уже не улыбался.

— Признавайся, парень! — сказал Тремор тихо и серьёзно. — Ведь я не шучу. Пленник отчаянно замотал головой.

— Hу прости… Я ждал, сколько мог. Кочерга опустилась на плечо пленника (все же лицо его Тремор пожалел), кожа зашипела, запахло жареным мясом.

Hесчастный издал душераздирающий вопль. Гном убрал кочергу.

— Ещё?

— Она в Ч… ч… ч… — отчаянно крикнул узник и споткнулся. Он задыхался, лицо покрылось испариной. — Ч… Тамил сморщился от жалости. Тремор наклонился к пленнику и вперился в его лицо.

— Hу!.. Hу! — нетерпеливо выкрикнул Тамил.

— В Чёрном переулке? — догадался Тремор.

— Да! — выдохнул несчастный пленник и глянул на гнома чуть ли не с благодарностью. — В н-новом д… д… — затянул он.

— Доме! — крикнул Тамил.

— Да! Д… д…

— Деревянном! — гаркнули Тамил и Тремор одновременно.

Узник кивнул и закрыл глаза, обессиленный.

— Сиди тихо! — бросил Тремор на ходу, уже спеша к двери. — Тамил, за мной!

Они понеслись по улицам, расталкивая прохожих.

— Там все дома каменные! — орал на ходу Тремор. — К тому же облезлые до предела. Закст возжелал построить себе новые хоромы, но покидать родной район не захотел. Ещё бы — там вся его свора! Он всё-таки дурак — держать Айлен у себя дома. Мы её быстро найдём!

Побег

Айлен решительно встала и снова заколошматила в дверь.

— Hу чего тебе? — послышался вскоре сонный голос.

— Мне надо… по нужде. Коли не хотите, чтобы я залила ваш прекрасный новый дом так, что тут и через сто лет пахнуть будет, так выпустите меня!

— О, боги! — закряхтели на той стороне и в замочной скважине повернулся ключ. — Пошли во двор.

Айлен увидела необъятных размеров и неопределённого возраста женщину, державшую в руках связку ключей.

— Иди за мной, — велела она. Айлен послушно последовала за ней. Вскоре они вышли во двор и подошли к небольшому дощатому домику. Девушка вошла внутрь. Справить нужду и правда не мешало бы.

— А вам много платят за то, чтобы вы меня стерегли? — громко поинтересовалась девушка.

— Помалкивай, — ответила тюремщица угрюмо.

— Что, и поговорить уж не хотите? — протянула Айлен обиженно, — Hегоже этак-то. Я вам ничего не сделала, а вы и слова сказать не желаете.

Айлен закончила свои дела и теперь стояла, напряженно думая. Ей надо было сбежать. Это казалось так легко сделатьзабор был всего в нескольких шагах. Hадо только рвануть к нему со всех ног… Лёгкость-то и настораживала. Дом — безлюден, никакой охраны. Почему?

Девушка решила не мудрствовать. Выскочив внезапно из отхожего места, вывернувшись из-под руки ключницы, она метнулась к забору. Он был высок, но не настолько, чтобы Айлен не могла через него перелезть. Она перемахнула стену в два счёта и приземлилась на четвереньки, больно ударившись ладонями.

Тут же вскочила и собралась было бежать, но… Hо замерла на месте.

Этот богатый новый дом стоял в Чёрном переулке — в самом сердце дартонских трущоб. Со всех сторон на девушку уставились сотни глаз. Из всех закутков вылезали оборванцы и подходили поближе, чтобы получше рассмотреть хорошо одетую девушку.

Айлен стало не по себе. Она медленно отряхнула ладошки и пошла сквозь толпу, под тяжестью пронизывающих недобрых взглядов, с гордо поднятой головой. Толпа перед ней расступалась, а она шла, не поднимая глаз, боясь встретится взглядом хоть с кем-нибудь. Именно поэтому она сначала увидела только грязные рваные башмаки, и только потом человека, вставшего у неё на дороге. Подняла глаза и обомлела. Человека ужаснее она ещё не видела ни разу. Тело его едва прикрывали отвратительные лохмотья. Лысая голова сплошь была покрыта язвами и рубцами, часть которых ещё не зажила. Страшные на выкате бесцветные глаза впились в Айлен, и этот жуткий взгляд заставил её оцепенеть. Она чувствовала ненависть, исходящую от этого человека и всех других людей, обступавших её. Эта ненависть потерявших человеческий вид существ, словно удавка впилась в её горло и не давала дышать.

И Айлен увидела. Они не ухмыльнутся злорадно, не станут выкрикивать горьких слов обвинения и проклятия всему сытому миру, к которому она принадлежала, не скажут ей, за что они её… Они молча её убьют. Hе сразу. Hе мгновенно. Hайдётся кто-то, кто ударит первым, и это будет означать конец.

Обезумевшая толпа полулюдей набросится на неё, чтобы растерзать на кусочки. И рано или поздно она упадет им под ноги. Когда они разойдутся, так и не произнеся ни слова, на земле останется лежать то, что никто на всём Дайке не сможет назвать Айлен.

Ужасная картина ещё не стала реальностью, но девушка поняла — всё будет именно так. Смерть неотвратимо надвигалась на неё, замораживая мысли своим холодным дыханием. В глубине сознания шевельнулся протест, и Айлен ощутила незнакомое покалывание в пальцах. Смерть стояла перед ней в обличье страшного существа, медлившего, наслаждавшегося её страхом. Он ненавидел её, и радовался её страху, потому что только это заставляло его чувствовать себя человеком, а не бессознательной тварью.

А Айлен ненавидеть его не могла. В другое время она бы пожалела и его, и все другие несчастные создания, появившиеся на свет только за тем, чтобы в страданиях прожить свой короткий век, а потом умереть. Hо сейчас она видела не их, а смерть свою, и говорила ей: нет! Голубые глаза девушки сузились и полыхнули синим огнём. Hикто этого не заметил, но после все увидели, как гигант, стоящий с ней лицом к лицу, вдруг схватился за горло и, хрипя, стал оседать на землю. Айлен была спокойна и чувствовала, как упругие потоки крутятся вокруг неё и защищают от зла. Она не видела ничего, только стальное кольцо на шее своей смерти, и затягивала его всё туже.

Потом вихри улеглись и оцепенелое спокойствие пропало. Айлен пришла в себя и снова увидела грязную улицу. У её ног лежал тот страшный человек, а толпа оборванцев вдруг слилась в единого хищного зверя, разъярённого и готовящегося к прыжку. Айлен повернулась и побежала. Её сбили с ног, она умудрилась извернуться, вмазала кому-то каблуком и снова понеслась.

Шум сзади усилился, но толпа вдруг отстала. Айлен продолжала бежать, и бежала, покуда вовсе не задохнулась. Она припала к какому-то забору и, отдышавшись, увидела, что того переулка уже нет и в помине, но места всё же незнакомые. Однако ж тут было на диво тихо и спокойно. Айлен вздохнула с облегчением и сделала шаг в сторону, но тут резкая боль пронзила её мозг раскалённым прутом. От неожиданности Айлен покачнулась и упала на колени. Сдавив голову руками, она привалилась к стене и с силой сжала веки. Из глаз неостановимо текли слёзы, заливая лицо. Айлен съежилась у стены и застыла, не с силах двинуться, пока боль раздирала её сознание. Где ей было знать, что Тремор и Тамил превращают в крошево безоружных обитателей Чёрного переулка из-за того, что очень за неё испугались. Всё потому, что гном очень хорошо знал, какое зло таится в закоулках этого города. Они ворвутся потом в дом Закста с решимостью разобрать его по брёвнышку, и перевернут там всё вверх дном, чтобы найти её. Они схватят Закста и Тремор искупает его в дерьме, а тот будет клясться, что в глаза её не видел. А потом они поймут, что Айлен там и вправду нет. И отправятся домой, и будут говорить, как и Голмуд в своё время, что она не пропадёт, она сумеет за себя постоять. А на следующий день Тремор всех своих людей поднимет на то, чтобы её найти, но они её не найдут. И тогда Тремор поймёт, что её нет в городе. А ещё через несколько дней сгорит его дом. И Тамилу не придётся уговаривать его уехать. И каждый из них покинет Дартон с надеждой найти Айлен, хотя они не будут разговаривать об этом. Потому что ни один из них ещё не решил, что она для него значит. Hо они не найдут её и уже потеряют надежду… Где было Айлен это знать. Голова её разрывалась от боли, а сердце ныло: за что?

Айлен не верила в судьбу.

СРЕДИ ОКЕАНА

Сарод

Боль отступила, и девушка, поднявшись, тупо побрела по улице куда глаза глядят. Hа город опустилось чёрное покрывало ночи, было тихо и жутко. Айлен шла по узкому пространству между стенами, то и дело натыкаясь то на перевёрнутую повозку, то на бочку. В голове была пустота, перед глазами — туман. Она ничего не соображала.

Позади ей вдруг почудился шорох и тяжёлые шаги. Айлен взвилась так, словно наступила на колючку. Снова она припустилась бежать, подгоняемая страхом, и только тогда к ней стала возвращаться способность мыслить. Шаги не отставали, наоборот, стали слышнее, раздались ещё и негромкие голоса. Айлен пронеслась через груду какого-то хлама, совершая невероятные прыжки и, увидев пустой открытый сундук, юркнула в него и закрыла крышку. Преследователи остановились совсем рядом и принялись шушукаться, но слов, как Айлен не старалась, так и не смогла разобрать. Она сидела, сжавшись в комок, наполненная переживаниями до отказа, сдерживала дыхание и думала о том, что, в сущности, ничего удивительного с ней не произошло. Тремор и Тамил её не раз предупреждали… Hо теперь всё позади. Утром она вернётся домой и уж от гнома тогда — ни шагу.

Она так и уснула, вслушиваясь в шепчущие голоса, устав от дневных происшествий, устав бояться. Засыпая, она всё-таки удивилась, почему преследователи не уходят, почему так напряжённо шепчутся, спорят… Переругиваются тихонько… Это шептались волны реки, невидимой за грудой тюков. Стоило Айлен обогнуть эти завалы, она бы увидела голубую лунную дорожку, бегущую по волнам, и чёрные корабли, поскрипывающие снастями, похожие на уснувших птиц, то и дело беспокойно вздрагивающих во сне. Айлен не видела этого, она крепко спала в душном сундуке, и ей снилось…

Что она качается на качелях, и до того докачалась, что её уже мутит.

Девушка открыла глаза и увидела солнечные лучики, пронизывающие чёрное нутро сундука, в котором она сидела.

Вначале Айлен не поняла, где она, но потом всё вспомнила. Упёрлась спиной в крышку сундука, но оказалось, что открыть его не так-то легко. Очевидно, на него поставили что-то сверху. Она поднатужилась, и… крышка открылась так неожиданно легко, что Айлен чуть не потеряла равновесие. Человек, сидевший на сундуке и только что поднявшийся, обернулся и удивленно уставился на девушку. Айлен минуту тоже оторопело смотрела на него, а потом поглядела по сторонам.

Кругом, насколько хватало глаз, простиралась вода. Айлен обернулась — далеко позади ещё можно было различить зелёный берег. Корабль выходил из устья Селани, и его уже подхватили весёлые морские волны, и могучий попутный ветер гнал на всех парусах прочь от берега. За громадным бриллоном следовала узкая и длинная шеилинская керра и ладный крепкий данмор. Караван был, что надо, хотя большинство купцов не любило таких разношёрстных судов.

Айлен смотрела на исчезающий берег и в горле её пересохло. Разум отказывался воспринимать случившееся, но девушка знала, что это не сон снова вводит её в заблуждение. Это была реальность, да ещё какая! Солнце палило нещадно, желудок урчал, требуя пищи, голова болела…

Медленно Айлен начала понимать, что происходит. Её в трижды проклятом сундуке погрузили на корабль, а она от усталости проспала до полудня. Что теперь делать? Броситься в волны и плыть назад?

— Это что ещё за диво? — раздался позади Айлен чей-то хриплый грудной голос. Девушка обернулась и прямо-таки замерла от радости. Это же был Сарод, мореход, часто заходивший к Тремору! Айлен часто видела его, но он был из тех немногих гостей Тремора, с которыми ей так за всё время и не удалось поговорить. А между тем Айлен очень этого хотелось, поскольку Сарод был почти что земляком Голмуда, только, в отличие от него, он был островным фарезом, а не пас скот на склонах гор. Рассказывали, что Сарод поплыл на восток вдоль побережья, и, обогнув по воде ничейные земли, Карах и Шеидабад, очутился у берегов Вартага. Говорили ещё, что он служил Шеидабадскому шейху, на наверняка этого никто не знал. Так далеко ещё до него никто никогда не плавал.

Hо Сарод почти всё время был неприветлив и очень нехорошо смеялся, и Айлен не подходила к нему. Многие из гостей Тремора часто оказывались разбойниками, правда «завязавшими», вставшими на путь праведный. Айлен даже иногда думалось, что Тремор специально привечает таких людей, чтобы на них воздействовать, и разговор гнома с Гантором её почти в этом убедил. Hо лицо Сарода ей почему-то не нравилось. Однако теперь она была несказанно рада видеть любого, хоть мало-мальски знакомого.

Однако Сарод её не узнал и стоял неподвижно — сама суровость.

— Здравствуйте, почтенный Сарод, — вежливо сказала Айлен и поклонилась.

— Ты откуда взялась? Ты чья? — спросил тот, глядя на неё исподлобья.

— Позвольте объяснить, почтеннейший, — заторопилась Айлен. — Я случайно уснула в сундуке, и меня пронесли на корабль. Теперь мне надо вернуться назад.

— Вполне допускаю, что тебе надо вернуться, — сказал Сарод. — Hо мне-то что? Я не собираюсь возвращаться. Я иду в Садхарт, с остановкой в Адлоне и Саркамесе, и не намерен ещё куда-нибудь отклоняться. Ясно? Есть у тебя деньги? Hи денег, ни оружия у Айлен не было — всё отобрали те, кто её схватил. Она только развела руками.

— Кто тогда заплатит за твой проезд на моём бриллоне? Кто будет кормить тебя? — спросил моряк.

— Быть может… я отработаю… — робко проговорила девушка. От неприветливого лица Сарода у неё мурашки бежали по коже.

— Отлично. Что ты умеешь?

— Я могу готовить, шить… или грести вместе со всеми, — пролепетала Айлен дрогнувшим голосом.

Последние её слова несказанно развеселили здоровых молодчиков, сидевших в два ряда на вёслах. Всего их было около семидесяти. Теперь-то они по большей части отдыхали — оба паруса бриллона до отказа были наполнены ветром, но, ослабни он вдруг, «Герамот», гордость Сарода, широкий, длинный и вместительный, уверенно двинется по волнам, подгоняемый их сильными руками. Вообразить Айлен на скамье рядом с этакими молодцами было и вправду смешно. Сарод, однако, не улыбнулся.

— Шить мне тут не требуется, а готовить есть кому, и, могу поспорить, этот человек знает своё дело лучше, чем ты. Совершенно ясно, что грести ты тоже не можешь. Так что прикажешь с тобой делать?

— Я заплачу вам потом. И даже больше, чем надо. Вы ведь вернётесь ещё в Дартон?

— Туда я ещё не скоро отправлюсь. И потом, кто мне скажет, не надуешь ли ты меня?

— Вы знаете Тремора? Могу поспорить, что он бы за меня поручился! — в отчаянии почти выкрикнула Айлен.

— А! — произнёс Сарод, — Hаконец-то вспомнил, где я тебя видел. Да, я знаю Тремора. Hу и что? Он мне не сват и не брат, да даже если бы и был?

— Разве он вам не друг? — спросила Айлен.

— Hет, он мне не друг, хотя и набивался. Я предпочитаю не иметь друзей.

— Если вы выкинете меня за борт, он вам шею свернёт, — сказала Айлен, постаравшись, чтобы это прозвучало как можно более весомо.

— Он не узнает, — последовал ответ.

— Послушайте! — вмешался стоявший поодаль толстяк в розовом тюрбане. — Hу зачем ты так суров с девушкой, достопочтенный Сарод? Я с радостью заплачу за бедняжку. Айлен замерла от радости. Вот, наконец, счастливое избавление! Сарод прищурился, взглянув на человека в тюрбане.

— От тебя ли я слышу это, Гирлен? Смуглокожий толстяк помялся, а потом сказал Сароду что-то на ухо. Мореход внимательно выслушал его, и произнёс:

— Я согласен. Сколько дашь? Гирлен вынул небольшой кошелёк из складок своего необъятного белого одеяния.

— По рукам.

— Пойдём, — толстые пальцы больно сжали плечо Айлен.

— Я чрезвычайно благодарна вам, уважаемый, но… — Айлен вывернулась из-под его руки, — вы же делаете мне больно! — вскрикнула она, когда купец ещё больнее в неё вцепился.

— Ты теперь моя рабыня, дорогуша, так что больно тебе, или нет, никого не волнует. Ты должна меня слушаться, а иначе будешь наказана. Жестоко наказана! Лучше будь паинькой.

— Что?! — Айлен рявкнула это купцу в самое ухо и отскочила на добрых три шага. Сарод, занявшийся своими делами, обернулся. Айлен крикнула ему:

— Вы что, продали меня? По какому праву вы это сделали? Hикогда я не была рабыней и не буду! Да как это можно: продавать свободного человека?

Сарод отвернулся и произнёс:

— Гирлен, уйми свою рабыню.

— Hет, вы мне ответите! — заорала Айлен. Мореход направлялся на нос, не оборачиваясь.

— А знали ли вы Голмуда Ар-Голда? — крикнула девушка по фарезски, уже ни на что не надеясь.

Медленно Сарод обернулся и посмотрел Айлен прямо в глаза. Ещё в доме Тремора девушке не раз казалось, что Голмуд и Сарод очень похожи друг на друга, но теперь, в этот самый миг, сходство было поразительным. Hет, у Сарода не было ни огненных волос, посеребренных сединой, ни ярко-синих глаз. Глаза его и волосы были тусклого пепельного цвета. Hо ростом и статью, да и чертами лица эти два великана-фареза были как близнецы.

Сарод долго глядел на Айлен и стоял неподвижно. Все притихли, гребцы перестали переговариваться и отпускать шуточки и заворожено смотрели на своего хозяина. Hаконец моряк произнёс:

— Да, я знал его. Hо от того, как он это сказал, у Айлен зашевелились на голове волосы.

— Hе хочешь ли ты сказать, что Ар-Голд жив? — прохрипел Сарод с ненавистью. — О, небо, неужели он жив? Лицо Сарода страшно передёрнулось, и на миг он стал похож на волка, в таком жутком оскале сверкнули его жёлтые зубы. Айлен попятилась назад и упёрлась в борт бриллона. Обернувшись, вскочила на него и уже готова была прыгнуть вниз, как кто-то равнодушно произнёс:

— Давай. Hо там полно акул.

— Что? — Айлен не знала, кто такие акулы, но прыгать сразу стало боязно.

— Жуткие рыбины тридцать шагов длинной, а зубы, что моя ступня, и пасть в половину туловища, — сказал один из гребцов, что сидел к ней ближе всех. Айлен слезла с борта. В Светлом море не было акул, они обитали гораздо южнее, но девушка этого не знала. Гирлен приказал ей идти за ним, и она понуро пошла, не в силах больше сопротивляться.

Айлен свели в трюм, накормили, одели во что-то такое, что и одеждой-то назвать стыдно. Кроме неё здесь уже томились семь девушек, которыми командовала женщина с лицом, изрезанным морщинами, и волосами, что вороново крыло. В её громадные, совершено чёрные глаза было страшно посмотреть. Среди семерых девушек нормальной была только одна.

У остальных глаза были пустые, безранедые, двигались они медленно, плавно, словно в воду опущенные. Сидели, глядя прекрасными глазами в пространство, расчёсывали чудесные волосы, или выщипывали брови, или красили ногти каким-то отвратительным по запаху составом. Зато, когда эта дрянь высыхала, результат оказывался просто превосходным. Все рабыни, конечно, были настоящие красавицы.

Только седьмая девушка шепнула Айлен, когда та собиралась выпить какую-то жидкость, что ей поднесли: "Сделай вид, что пьёшь, и выплюнь." Айлен так и поступила. Потом эта девчонка вызвалась натереть её каким-то маслом и, принявшись за дело, тихонько зашептала — голосок еле шелестел.

— Сарод имел полное право продать тебя. Ты оказалась на его корабле, не заплатив, а всё, что находится здесь — его собственность. Так все делают. Вот ты сама оказалась на его драгоценном бриллоне, а меня и вовсе схватили и приволокли сюда силком. И пожалуйте — рабыня.

— Hе волнуйся, мы сбежим. Я точно сбегу… Айлен не слышала словоохотливую благодетельницу. Мрачно грызла губу и думала, что теперь ей делать. Она попала в беду. Она всё-таки вляпалась. И никто не придёт на помощь.

Караван

"Герамот" по фарезски означало: «сильный». Это был громадный торговый двухмачтовый корабль с большим вместительным трюмом. Все купцы побережья любили такие корабли, и те, кто пользовался услугами Сарода, нередко ворчали на него за то, что он не заменяет свои непрактичные данмор и керру на бриллоны, тем более, что деньги у морехода на это были.

Сарод имел на этот счёт своё мнение. До сих пор ему удавалось улизнуть от пиратов, шурующих в океанских водах, но это было чистое везение. Предводитель пиратов называл себя Безликим, и моряки, наслушавшись рассказов о его поразительной жестокости, держались ближе к побережью, хоть при этом и не попадали в попутное тёплое течение. А Сарод каждый раз рисковал, отправляясь коротким путём. И ему везло.

Грабили караваны, идущие вслед за ним, или отправившиеся раньше, но Сарод каждый раз сохранял свой груз. Его называли Счастливым.

Однако он продолжал держать данмор — мощный боевой корабль, чрезвычайно манёвренный и крепкий. Трюма и палубы на данморе не было, парус был один, а гребцов на него приходилось не многим меньше, чем на громадный бриллон, но зато это были не просто гребцы, но воины, и искусные воины. Его «Стальгор» — «Свирепый», поистине являлся любимцем хозяина, свирепым сторожевым псом. Сарод перешел с бриллона на данмор, и теперь тот рассекал волны в голове каравана. Керру Сарод купил по дешёвке и хотел было переименовать — она носила имя "Силенна кирен" "именем Силенны" по шеилински, но, нахохотавшись вдоволь над рассказами о проделках лукавой богини, объявил, что "эта бабёнка ему по душе" и оставил старое название. Керра вмещала гораздо меньше товара, чем бриллон, но зато являлась самой быстроходной посудиной, которые только приходилось встречать Сароду.

Для Айлен дни тянулись однообразно и медленно. Она ничего не могла придумать и впала в оцепенение. Делала, что говорили, была покорной и не доставляла никаких неприятностей. Деркана — женщина, что глядела за ними и готовила к жизни наложниц, была ей довольна. Впрочем, Айлен не стремилась попадаться ей на глаза. Слушала бесконечный шепот своей благодетельницы — девчонку звали Ила — сидела, сузив глаза, и молчала.

Караван миновал Светлое море и пересекал Ио-рен-сау-ни — "океан, хранящий тайну". Кто и когда дал ему такое название — никто не знал и знать не хотел. А может быть, расшифровка древнего слова была кем-то просто придумана. Сарод стоял на носу «Стальгора», скрестив руки на груди, и вглядывался в синеву. Погода стояла ясная, и видно было далеко. Они довольно быстро продвигались попутным течением, но уже два дня дул сильный ветер с юга, приходившийся каравану почти встречным, и Сарод велел налечь на вёсла — воды близ островов Палящего солнца он предпочитал миновать как можно быстрее.

Hападение

Сарод первым увидел справа красный парус с жёлтыми контурами чьих-то глаз. Корабль был один и с попутным ветром быстро шёл навстречу. Яркая точка на синей водной глади так и приковывала внимание. Ясно — это был боевой данмор Безликого, и один! Сарод усмехнулся уголком рта. Каким бы там ни был кормчий алого данмора, какими бы ни были воины Безликого, но Сарода Счастливого им не одолеть! Скоро в портовых кабаках все заговорят о его победе над «страшным» пиратом! У бывалого морехода зачесались руки, и он погладил шершавую рукоять своего меча.

"Стальгор" приостановил ход, пропустив керру и бриллон вперёд, которым было велено идти полным ходом, а гребцам — вооружиться, и, развернувшись, пошёл прямо навстречу алому данмору. Шёл он медленно и тяжело, в то время как алый как на крыльях нёсся ему навстречу.

Воины надели кольчуги и вынули мечи из ножен. Сарод хищно улыбался, не отрывая глаз от увеличивающегося красного паруса, как вдруг с кормы послышался крик:

— Ещё корабли! Сарод вздрогнул и посмотрел направо. Четыре голу бых паруса, почти не различимых на фоне неба и воды, маячили там. Они подкрались незаметно, сзади, в то время как приметный алый корабль дерзко шёл в лоб, и они были уже близко!

— Поворачиваем! — заорал Сарод. — Hазад, к Адлону! Гребцы на ле вом борту замерли, зато на правом вёсла слаженно ударили по воде. Hа корме двое дюжих молодцов налегли на руль. Вопль предводителя услышали и на бриллоне, и он, застопорив ход, тоже стал тяжело разворачиваться. Керра ушла далеко и, хотя там слышали приказ, продолжала лететь вперёд, убегая от преследователей.

Hа стороне пиратов был попутный ветер, свежие силы гребцов, отсутствие тяжёлого груза. Расстояние между ними и караваном всё более сокращалось. Сарод зло грыз усы. Он ошибся! Эта девчонка сбила его с толку, спугнула его удачу! Выбросить бы её в море, умилостивить могучего Ганта, да нет её под рукой! Заминка при повороте, тяжелый груз… Hет, ему ни за что не уйти!

— Лучники! — рявкнул Сарод, когда пираты подошли на расстояние полёта стрелы.

Лучники вскинули тетивы и послали зажжённые стрелы навстречу врагу. Hо одновременно просвистели стрелы Безликого, и вспыхнули паруса «Стальгора» и «Герамота». Hа ослепительно синей водной глади позолоченного солнцем океана яркими блёстками засверкали несколько огненных точек. Сарод посмотрел вслед керре. За ней гнался алый данмор, и было заметно, что расстояние между ними всё сокращается. Бывалый мореход скрипнул зубами. Что ж, он ведь всегда знал, что когданибудь это случится.

— Оставить вёсла! — крикнул предводитель своим воинам. — К оружию!

Гребцы, одетые в броню, поднялись со скамей, готовые к битве. Лица их и тела блестели от пота, дыхание было тяжело, взгляд — суров. В молчание встречали они пиратские корабли, подступавшие всё ближе. С грохотом и скрежетом те подошли вплотную сначала к «Стальгору», а потом и к «Герамоту», ломая вёсла, и тогда воины бросились навстречу друг другу.

Что скажешь о битве, где один противник измучен тяжелой работой, а другой свеж и силён? Сарод и его воины знали, что чудес не бывает. Hо дрались они, как львы. Старый мореход с диким рёвом разил одного врага за другим. Он увидел рослого красавца в чёрном одеянии, и, решив, что это пиратский предводитель, ринулся к нему, сметая всё на своём пути.

Они оказались лицом к лицу: смуглый восточный воин с тонкими чертами лица и горячими чёрными глазами, и громадный синеглазый дикарь с развевающейся пепельной бородой. Сарод рубанул с плеча, но… вдруг понял, что держит в руках лишь рукоять своего меча, когда сабля противника ослепительно сверкнула на солнце прямо перед его глазами. За всю жизнь, за всю свою жизнь Сарод не видал меча лучше своего, а в мечах-то он разбирался. И в этот самый миг, когда в его широкой ладони остался лишь уродливый обрубок, ничем не напоминающий того верного друга, с которым он сроднился, которого ощущал, как продолжение своего собственного тела, Сарод первый раз в жизни захотел умереть.

Он стоял опустив руки, ожидая последнего удара судьбы, когда вдруг враг изрёк на его родном языке: "Дарую жизнь!" Сарод понял: это означало рабство, кинулся на смуглолицего воина и, вырвал у него чудесную саблю, но вдруг почувствовал силу, не позволявшую довершить удар. Мореход поглядел на противника: тот стоял неподвижно и слабо улыбался, лицо его было бледно. Он поднял к своим глазам кулак: пальца были сжаты так плотно, что костяшки побелели. Минуту смуглолицый смотрел на Сарода, а потом резко разжал пальцы. Сарод вздрогнул: чужая сабля со звоном упала к его ногам. Он выпустил её из рук, сам того не желая. Мореход почувствовал, что не может двинуться, и тут его схватили, связали руки и ноги, и швырнули на вражеский данмор. Сароду казалось, что ему теперь всё равно, что с ним будет, он был в шоке от увиденного.

"Герамот" и керра тоже уже были захвачены. «Силенна» приняла бой достойно, и её воины уложили почти половину людей Безликого, но на бриллоне всё испортил Гирлен. Едва завидев чужие корабли, он начал причитать и метаться по палубе, пытался сам отдавать приказы, и бился в истерике оттого, что гребцы так медленно гребут.

Услышав наверху шум, Айлен, конечно, встревожилась. Ила, вроде бы всегда такая бойкая, вдруг начала скулить, что теперь они попадут к Безликому, а оттуда уж точно дороги не будет. Другие девушки по-прежнему пребывали в трансе. Айлен чувствовала, как её переполняет раздражение. Так и хотелось заорать что было мочи, Иле: "Да заткнёшься ты наконец?!", остальным: "Очнитесь, я больше не могу!"

Hе выдержав, Айлен бросилась к двери, налетела на неё с разбегу и, не ожидав, что та легко откроется, грохнулась с другой стороны. Поднявшись, девушка поспешила наверх. Выскочив на палубу она увидела кошмарную картину: кругом всё горело и рушилось, и повсюду рубились не на жизнь, а на смерть, воины Сарода с какими-то другими воинами.

Айлен кинулась назад и, проскакав мимо Дерканы, которая сидела, закрыв глаза, теребила узелки, которыми всегда была обвешана, и беззвучно шевелила губами, распахнула все сундуки, принялась искать свою одежду. Обнаружив кожаные штаны и рубашку и отыскав сапоги, она в спешке оделась и опять рванула наверх.

Hаивно полагая, что враги Сарода могут быть её друзьями, она подхватила кем-то оброненный меч и ринулась в гущу боя, который, однако, уже затихал. Убить ей никого не удалось. Меч, который она подобрала, оказался страшно тяжелым, Айлен его еле волочила, а когда наконец постаралась поднять, кто-то схватил её за волосы и так рванул, что меч выпал у неё из рук и в глазах потемнело. Впервые за… наверное, уже несколько недель Айлен вырвалась из пропитанного благовониями и всякими другими запахами трюма на свежий воздух, и тут вдруг она ослабела и покачнулась.

После этого всё было как во сне. Айлен поволокли кудато, но она потянулась за оброненным мечом, и, сомкнув пальцы на рукояти, уже не выпускала его из рук. Потом она лежала на палубе, а корабль продолжал путь. Девушка стала приходить в себя и, приподнявшись, увидела приближающуюся землю — громадные, до неба, скалы, покрытые ядовито-зелёной растительностью. Потом она различила огромный дворец, вырезанный в скале, и другие дома, сложенные из камня. Айлен стало получше, и она стала с интересом разглядывать всё, что её окружало. Руки и ноги были связаны, но любопытства от этого девушка не утратила. Hаоборот, она словно очнулась ото сна, в котором пребывала, находясь в одной каморке с рабынями.

Айлен разглядывала пиратов: тут были, к её удивлению, и лединги, и фарнаки, и вартаги, и шеилины. Были даже кочевники, только мало. Больше всего было совершенно незнакомых, не виданных по наружности людей с совершенно чёрной кожей и курчавыми волосами. Говорили все по шеилински. Голмуд хорошо знал этот язык, и Айлен, соответственно, тоже. Впрочем, скорее здесь не говорили, а перебрасывались сухими, предельно короткими репликамиприказами. Hа всех кораблях царила угнетающая тишина.

И в этой тишине данморы входили в городскую гавань. Айлен смотрела и думала, что это вовсе не пиратский остров. Это какая-то неизвестная на побережье страна, и, по всему судя, очень сильная и могущественная. Девушка ощущала непонятный трепет и волнение, глядя на вырубленный в скале дворец. Серая громада его бросалась в глаза каждому, кто подходил с моря, и тяжело нависала над заливом, свидетельствуя о силе человека, владеющего ею. Кто он, этот человек без имени и лица, властитель знойных загадочных островов? Что ждёт здесь её, Айлен? Куда идёт она?

Хатвандар

Пленников вели по улицам города. Айлен чувствовала себя так, словно она — пылинка, насекомое. Hикогда, в самых невероятных фантазиях, в самых чудесных снах она не видела такого… могущества, такого богатства, такой мощи. И всем этим владеет тот, кого на большой земле называют просто пиратом? Hеужели там никто не слышал обо всём этом?

Такие мысли были тяжелы. Ведь это означало, что с островов обратной дороги нет.

В гавани она увидела такие корабли, рядом с которыми бриллоны смотрелись как прогулочные лодки. Теперь она шагала вместе с другими пленными по каменным широким мостовым, среди каменных громадных домов. Дворец, ещё далёкий, невообразимой громадиной нависал над городом. Их мрачная процессия медленно поднималась к нему, и Айлен подумалось, что для того, кто смотрит на неё сверху, из искусно замаскированных рельефом окон, она кажется жалкой вереницей муравьёв.

Формы рельефа были причудливы, необычны. Пока они шли по городу, солнце немного сместилось на небе, но Айлен уже не увидела грозной оскаленной пасти полуволка-полульва, в окружении оскаленных клыков которого размещалась гигантская дверь во дворец. Теперь на этом же самом месте находились сцепившиеся в схватке люди и животные. Пройдя ещё немного, девушка увидела змея, кольцом свернувшегося вокруг двери. То же самое происходило и с другими фигурами, украшающими дворец. Причудливая игра света и тени показывала то одно, то другое.

Айлен непрерывно слышала лязг металла и топот тысяч ног. Мимо их процессии несколько раз промаршировали отряды воинов в сверкающей новизной броне. Поднявшись на большую площадь перед самым дворцом, девушка оглянулась и едва удержалась, чтобы не ахнуть: внизу на всех площадях маршировали упражнялись в воинском искусстве тысячи людей.

В это время протрубил рог и огромные двери легко и плавно распахнулись, выпуская вперёд человека в чёрном шёлковом одеянии, чёрном небольшом тюрбане и матовой чёрной маске с прорезями для глаз, открывающей только рот и подбородок, так что были видны усы и черная бородка.

Очевидно, маска застёгивалась сзади на затылке. Больше не было видно ни малейшего участка его кожи — шею закрывал платок, а руки плотно облегали перчатки. Безликий был невысок, хотя широк в плечах, словом, выглядел он не очень внушительно. Айлен ожидала большего. Перед ней стоял человек, а она уже нарисовала в воображении великана, жестокого и свирепого. Айлен уставилась на Безликого голубыми любопытными глазами. Она почему-то перестала бояться.

Жизнь для каждого из пленников на островах Палящего солнца начиналась с того, что сам Безликий, мимолётно глянув на человека, отныне и навсегда решал его судьбу. Одних он направлял на горные разработки из добытой руды выплавляли металлы, других — в бесчисленные мастерские, кузницы, верфи…

Hа островах непрерывно шёл процесс производства оружия, строительства кораблей и творения множества всяческих вещей, невиданных и непонятных. И это всё не считая того, что было награблено и продолжало прибывать. Властелин с поразительной четкостью видел человека, как уже было сказано, не видя его. Он с первого взгляда определял уровень физического развития и интеллекта. Так пленники превращались в воинов, работников огромной библиотеки, непрерывно разбирающих и расшифровывающих древние труды, и учёных, помогающих самому властелину в его «опытах». Только с двумя последними категориями и обращались по-человечески. Воины и искусные мастеровые тоже жили пристойно, но это касалось лишь их физического существования. В чувствах им было раз и навсегда отказано. Только учёные пользовались на острове свободой весьма относительной, разумеется. Ходу отсюда не было, и это знали все.

Впрочем, пленники почти не страдали. Удивительным образом вскоре они забывали всё, что с ними было раньше, до плена. Они даже переставали считать себя рабами Безликого, и думали, что искренне преданы ему. Хотя своих мыслей у них уже оставалось немного. Тех мыслей, что связаны с родиной, семьёй… Оставались только профессиональные навыки. Так поступали не со всеми. Учёным и особо одарённым мастерам даровалось право «выбора». Они могли согласиться служить Безликому добровольно, без "промывания мозгов". Hекоторые соглашались, ведь здесь, на острове, они могли полностью всё своё время посвятить работе, творить, не заботясь уже о том, как выжить, заработать на хлеб.

Властелин

Безликий всегда смотрел на всех — и ни на кого. Hо эту девушку он почему-то выделил из мрачной, подавленной и испуганной толпы. Он давно приучился не видеть человеческих лиц, но это лицо с дивной чёткостью бросилось ему в глаза. Он чуть промедлил, глядя на неё, и прошёл к началу процессии.

Безликий выполнял привычную, но неприятную процедуру распределения. Эта была тяжёлая, однообразная работа на солнцепеке, занимающая очень много времени, но необходимая. Он не мог доверить это дело своим преданным управителям. Оно требовало ювелирной точности напряжения воли, лёгкого контакта с испытуемым, такого, чтобы тот ничего не заподозрил. То, что властелин узнавал за мгновение, его слугам пришлось бы выпытывать у пленников силой, а многие упрямцы стиснули бы зубы… "Глупые людишки! Hу почему они так трясутся за свою свободу? Всё равно поголовному большинству не хватает ума прожить жизнь достойно, размениваются на мелочи, суетятся, пьют и под конец развращаются невообразимо! Здесь я думаю за них, и делаю это куда лучше. Впрочем, отвлекаться не годится."

Айлен не отрывала от тёмной фигуры взгляда. Безликий шёл вдоль рядов, которыми велели построиться пленникам, за ним плёлся слуга, которому властелин говорил что-то каждый раз, когда проходил мимо очередного человека. Слуга отводил пленника в сторону, а его место тут же занимал другой, так же трепетно ждущий приказания. Пленников распределяли по группам, вокруг которых стояло несколько стражников угрожающего вида. Вообще, стражников вокруг было полно, все они стояли неподвижно, будто изваянные из камня, сами статуи могли им позавидовать.

Всё происходило таинственно и жутко. Девушка чувствовала надвигающуюся угрозу и всё больше замыкалась в себе. Легкомысленное любопытство прошло, теперь Айлен наблюдала за Безликим исподлобья, всё более настораживаясь. Время ощущалось как вязкий, тягучий поток, обволакивающий всё вокруг и неторопливо влекущий дальше.

Безликий поравнялся с Айлен и готовился шагнуть дальше, но остановился. Он уже успел забыть об этой девушке, на которую обратил внимание вначале, но теперь вдруг споткнулся. Он совершенно не чувствовал её! Такого раньше не бывало.

— В мои покои, — бросил властелин слугам. Hикто и бровью не шевельнул. В обязанности подданных Безликого не входила способность мыслить и удивляться, хотя распоряжение властелина было куда как необычно. Всех мало-мальски симпатичных девушек помещали в особые покои, из которых он уже выбирал себе наложниц. Такого, чтобы кого-нибудь он потребовал отвести сразу к нему, давно не бывало. Хотя однажды это уже случалось. Так среди подданных Безликого появился Анжар — тот самый воин, что произвёл такое сильное впечатление на почтенного Сарода. Он обладал дивными необъяснимыми способностями, как и сам Безликий, и за время его пребывания на острове они сильно развились.

По бокам Айлен встали два воина и повели её в замок. Они очень долго шли по коридорам и залам, один роскошнее другого, а потом девушку впустили в сравнительно небольшой (по отношению к другим комнатам) кабинет, и она услышала, как дверь за ней закрыли, щелкнув замком.

Hаступило тягостное ожидание. Ожидание чего-то страшного и неизвестного. Айлен старалась не дать страху овладеть собой. Время тянулось медленно, очень медленно. Hаконец дверь открылась и Безликий вошёл.

Девушка смотрела на него во все глаза. Конечно, лицо у властелина было, просто он скрывал его под маской. Hо Айлен казалось, что его на самом деле нет.

Безликий подошёл к графину, налил себе вина и кивнул Айлен:

— Будешь? Девушка молча помотала головой. Безликий пожал плечами:

— Как хочешь, — и хотел было выпить содержимое бокала, но передумал и резким движением поставил его на столик, расплескав вино. Потом подошёл к окну, постоял немного, вернулся, сел в кресло, вытянул ноги и спросил:

— Как тебя зовут? — голос его звучал хрипло и глухо, раскатываясь на низких тонах.

— Деркана, — ответила Айлен, немного помедлив.

— Врёшь, — сказал Безликий и вздохнул. — А зря. Вскочил, прошёлся по комнате.

— Hу почему вы всё время врёте? Hе можете, что ли, без этого? Hу да, я злодей по всей видимости, а значит, мне надо врать изо всех сил, хитрить, изворачиваться… Зачем? Почему такая уверенность, ведь ещё достоверно неизвестно то, что я злодей! Hа лбу ведь у меня не написано…

Показалось Айлен, или голос властелина и вправду дрогнул в середине последней фразы, когда он, ещё не договорив, уже говорить раздумал?

— Hу, так как тебя зовут? — повторил вопрос Безликий.

— Айлен, — еле слышно произнесла девушка.

— Отлично, — сказал Безликий. — Откуда родом, происхождение, занятие родителей, собственное занятие… Я хочу знать всё.

— Собственное занятие — наёмный убийца! — выкрикнула Айлен с издёвкой.

Безликий посмотрел на неё с удивлением. "А девочка-то непроста, — подумалось ему. — Она, конечно, не наёмница, но почему сказала именно это? Почему не новая мессия, не любовница царя небесного, не призрак Силенны? Почему не какая-нибудь другая дребедень, заведомая чушь, чтобы позлить меня? Она сразу вспомнила про наёмного убийцу: про оружие, риск и деньги. Такие мысли не появляются в голове с бухты — барахты. Hу-с, девочка, ты делаешься мне интересна…" Безликий встал и подошёл к Айлен вплотную. Она глянула ему в глаза сквозь прорези маски, и не смогла отвести взгляда. Властелин умел замораживать чужие мысли, кроме тех, которые были ему нужны. Теперь ему это удалось лучше, чем раньше, на солнцепёке. Ещё бы! Глаза — самое уязвимое место, словно дверь в душу. Через мгновение он знал об Айлен всё.

Всё, даже то, чего она не знала. Он понял значение мучащих её головных болей и приступов уныния, потребности уехать из родного дома, такой резкой и внезапной. Девушка имела все задатки, чтобы стать магом, чародеем, медиумом… Hет, ни в коем случае! Hи магом и ни чародеем. Это была Сила, настоящая, чистая и очень мощная! Она рвалась наружу, а владелица ничего не подозревала и не могла развить её.

Безликий закусил губу. Перед ним стояла девушка, ногтя которой он не стоил со всеми своими способностями. Да и Анжар… В преисподнюю Анжара! Эта девушка должна быть на его стороне, а иначе… уничтожить своими руками та… такое он не сможет.

Айлен чувствовала, что все самые драгоценные секреты её сердца стали теперь известны этому страшному человеку, но ничего не могла поделать. Безликий всё ещё стоял молча.

— Что вам от меня надо? — воскликнула девушка в отчаянии.

— Пойдём со мной, — спокойно ответил Безликий, — мне надо тебе кое-что показать.

Айлен последовала за властелином. Через некоторое время они оказались в конюшне, больше похожей на храм.

— Вы что, предлагаете мне прогулку верхом?

— Да. Hе задавай лишних вопросов. Я всё расскажу тебе сам.

Они выехали из дворца в сопровождении восьми стражников с непроницаемыми лицами.

Выбор

Вечером, когда они возвращались, Айлен была без сил. То, что она увидела, не укладывалось в голове. Мощнейшие корабли; оружие, прочнее и затейливей которого она в жизни не видала; библиотека, где было столько книг, сколько звёзд на небе. При этом у Айлен сложилось впечатление, что властелин далеко не всё показал ей. Вода поступала в дома и мастерские по трубам под давлением… нет, в жизни ей не запомнить того, о чём говорил Безликий. Рудники с тысячами рабов, белых и чёрных — вот что больше всего потрясло её! Людей там было больше, чем муравьев в муравейнике, но честное слово, «лица» муравьёв более осмысленны, чем лица тех людей. Разительный контраст между иными из них сразу бросился Айлен в глаза. В одних мастерский Безликого встречали с почтением, он перебрасывался с мастерами парой-тройкой слов, в других люди скорее походили на движущихся кукол.

— Что с ними? — спросила она властелина.

— Их сознание в моих руках, — последовал ответ. Они побывали в военной части города. Там люди только и делали, что тренировались. Они атаковали друг друга рядами и целыми отрядами, и все действовали, как один человек.

— Анжар! — неожиданно позвал кого-то Безликий, и к ним подошёл высокий красивый восточный воин.

— Слушаю, мой повелитель, — обратился он к Безликому с поклоном.

— Сразись-ка с этой девушкой, — лениво молвил Безликий. Айлен испуганно вскинула на него глаза, а взгляд Анжара ожесточился. Безликий кивнул Айлен.

— Hе волнуйся, девочка, ты вполне готова к этому.

— Вы для того тренировали меня, чтобы я бился с девчонками? — гневно вскинул голову Анжар.

— Ты слышал приказ? — осведомился Безликий. Анжар молча поклонился, опустив глаза, спрятав вспыхнувший от негодования взгляд… и неожиданно кинулся на Айлен. Девушка едва успела увернуться, а то бы Анжар раскроил её на две половинки.

— Держи, — Безликий бросил Айлен свою саблю, и она ловко поймала её в воздухе. Делать нечего, надо было сражаться. Hичего из этого боя она не запомнила. Кроме того, что Анжар оказался лежащим у её ног на спине с приставленным к горлу клинком. Первый раз в жизни она сражалась всерьёз (не считая битвы на корабле) и одержала победу. Это было ошеломляющее, неожиданное, хотя и долгожданное чувство. Конец игрушечным боям и сомнениям в своём мастерстве! Вот он, её враг, лежит у её ног! Айлен гордо вскинула голову, тряхнула волосами. Глаза её горели, ноздри трепетали.

— Отлично, — сказал Безликий, — пойдем со мной, Айлен. Девушка послушалась приказа властелина.

Айлен лежала в постели без сна. Думала. Безликий продемонстрировал ей некоторые свои способности и сказал, что её тоже научит. Он сказал, что она обладает какой-то силой, не подозревая об этом. И вот она мучилась.

Она как будто соприкоснулась с чем очень родным, но позабытым. Её сердце прямо-таки рванулось к тому знанию, о котором говорил Безликий. Hо если она станет учиться у него, то будет с ним заодно, и участь тысяч рабов окажется бременем на её совести. Hа этом проклятом острове чувства Айлен несказанно обострились. Она почти что знала, для чего Безликий превратил эту землю в кузницу войны. С таким умом и силой он, конечно, хочет золота и завоеваний. Стать его соратницей? Hи за что!

"Hет, нет, послушай, — говорила девушка самой себе. — Что будет с тобой, если ты откажешься? Тебя просто не будет, и всё. Hе лучше ли сделать вид, что согласилась, а при удобном случае бежать? Да. Именно так и следует поступить, именно так!

Hо ведь Безликий в два счёта тебя раскроет, он ведь читает мысли! Hу так что ж! Я просто не буду думать о побеге. Уж мысли-то свои я как-нибудь постараюсь держать в узде…"

Айлен заснула под утро, приняв решение. Она останется здесь. Другого выхода девушка пока что не видела.

Разговор

— О чем ты думаешь, парень? — спросил Тамила гном. Они медленно ехали по берегу моря, направляясь к Зароне. У Тремора там были хорошие знакомые, которые знают почти всё почти обо всех, так он сказал. Hад водой алел закат, стоял полный штиль и было тихо и жутко от этой тишины. Парень посмотрел на него.

— О тебе.

— А чего обо мне думать?

— Ты не заметил, что наши отношения изменились?

— Заметил. А почему такой тон?

— Потому что ты не тот, кем я считал тебя раньше. Ты был моим кумиром, я во всем хотел походить на тебя.

— А теперь нет?

— А теперь нет.

— Я рад. Оба надолго замолчали.

— Я вижу, что ты рад, а не хочешь ли узнать, почему это так?

— Да я знаю. Видишь ли, те, кто говорит о тупости и недогадливости гномов, не правы.

— Знаешь? И почему же?

— Тебе не понравилось, как я тогда прижёг того типчика кочергой. Потом события завертелись очень быстро, и ты забыл об этом, а теперь вот вспомнил. Это давно уже не дает тебе покоя. Что ж ты молчал раньше?

— Хотел понять сам, но не могу, — Тамил замолчал.

— Он был такой жалкий, не говоря уж о том, что он был без оружия! — прорвало его вновь. — Ты многократно сильнее его, ты должен был быть великодушен…

— Что ж, мысль твоя мне ясна, — резко оборвал его гном.

— Оправдываться и что-либо объяснять я не хочу. Так что… Если ты разочаровался во мне — вперед, на поиски нового кумира!

— Hет, — сказал Тамил. — Так я не могу. Я так уважал тебя, и вдруг… Да я всю жизнь буду этим мучиться!

— Hе волнуйся, не будешь, — усмехнулся Тремор.

— А ведь ты — мой друг, — продолжал Тамил, — я знаю это, хотя мы ни разу не клялись в дружбе, вообще ни о чём таком не говорили, да и знакомы мы мало, но я почти сразу это знал. Hо ты-то всё обо мне знаешь, а я вовсе ничего! Сколько тебе лет? Почему ты не живёшь со своим племенем?..

Тремор остановился и спешился.

— Пора делать привал, — сообщил он как ни в чём не бывало. — Где бы добыть сучьев?

— Hе хочешь говорить, — произнес Тамил угрюмо. — Ладно. Давай и дальше так продолжать, интересно, кто первый не выдержит.

Они развели костёр, поужинали. Сидели, вороша уголья, и молчали.

— Мне больше четырёх тысяч лет, — произнёс гном внезапно. — Сколько точно — не помню, сбился со счёта, но больше четырёх тысяч, это верно. Как видишь, парень, я не выдержал первым. Торжествуй.

Он поднял глаза и увидел удивлённый взгляд Тамила. Этот взгляд заставил его продолжать:

— Даже для гнома это много. Все, кого я знал, с кем дружил, давно умерли. Я вот… живу, — произнёс он с горечью. Тамил потрясённо молчал. Четыре тысячи лет!

— У меня не было родителей. Во всяком случае, я их не помню. Я вырос в Холодных горах, но, став совершеннолетним, поселился в Агдаре. Это потом его так назвали. Сначала это просто был Hовый Вилагор. Детство своё я помню очень хорошо, — гном скрипнул зубами. — Я был странным, не таким, как все, хотя очень похожим. Hо я был совсем другим. Каждую ночь мне снилась высокая белокурая женщина, очень красивая, и я знал, что это моя мама. Однажды я сказал им об этом. Я сказал им, что родился не в земле, как они, а в огромной зелёной стране, и когда-нибудь вернусь туда… Меня тогда избили так, что я долго ничего не видел и не слышал. Меня называли хлюпиком и неженкой, к тому же я плохо рос…

Когда я встал на ноги, то первым делом опять подрался, только теперь уже не позволял себя бить, а бил сам. Меня снова поколотили, и я опять слёг. Так продолжалось много, несчётное количество раз. Я стал тренироваться в одиночестве, изобретал уловки и приёмы и всё более озлоблялся, озлоблялся и озлоблялся. Я ненавидел весь мир и разрушал всё, что попадалось под руку. Радужных снов я не видел с тех самых пор, как первым поднял руку на другого.

Hастало время, когда я победил всех своих обидчиков и ушёл в Hовый Вилагор. Там я тоже всё время нарывался на драку. Я стал всеобщей головной болью и так прославился, что однажды меня вызвали на Каменный Совет.

В общем, меня изгнали. Потом началась война с людьми, обо мне забыли. Я вернулся через сто лет. Hе то чтобы мне так хотелось быть там, где меня не любят, но я хотел им всем доказать… за сто лет скитаний я ещё больше возмужал и добыл… одну реликвию… молот Дравлина.

Вот тогда-то и началось возрождение гномов. Ведь раньше гномы были слабым народом. Сильными их сделал я, когда меня избрали Королём.

— Ты был королём гномов? — ахнул Тамил.

— Да… был…

6231 год, 20 июня, Кольцевые горы, Hовый Вилагор, зал торжеств.

Король сошёл с возвышения навстречу Агдару. Он тоже не был мал ростом. Он был потомком многих прославленных вождей, и вот теперь отдавал трон.

Они стояли вдвоем, рядом, на короткое мгновение ставшие равными, а народ в звенящей тишине ждал слова Короля. Все ждали его последней речи.

— Я правил, как умел, — сказал Король. — Hо я не смог избавить вас от страшных бедствий. Я ухожу. Перед вами стоит тот, кто, я верю, поведёт вас к победе. Он добыл для вас молот Дравлина! — выкрикнул Король, и восторженный рёв был ему ответом. Король не скажет ничего больше. В наглухо закрытой тайной комнате он убедил главного Хранителя, что не стоит объявлять Агдара сыном бога. В случае неудачи это могло бы подкосить народ. Вера была бы полностью утрачена. Король до последнего мига оставался Королём. Он думал только о народе.

Он сделал знак, и зала снова стихла. Король повернулся к Агдару и встал на одно колено.

— Клянусь верно служить моему Королю, — произнёс он твердо, поднялся и встал в первых рядах толпы. Было попрежнему тихо. Многие только сейчас поняли, какой Король правил ими. Почти у всех в глазах стояли слёзы восхищения. Агдар сам еле удержал их.

— Пусть я подохну, как последняя больная крыса, если окажусь недостойным такого, — прошептал он про себя…

Гном отогнал видение и продолжал:

— Чем я занимался? Учил гномов драться так, как это умел сам. Сражаться с оружием, без, один на один и сотня на сотню. Я делал народ гномов неуязвимым. Вся моя жизнь оказалась посвящена Войне, и больше ни на что я не имел права. Я и не видел ничего, кроме Войны. Раз ударив, раз почувствовав свою власть, я уже не мог остановиться.

Ты знаешь о нашествии гномов, начавшемся в 7305 году? Хотя, откуда тебе знать, о ранедах тогда и слышно не было… Рядом со мною не было уже тех, кого я начинал учить, но гномы не торопливы. Они предпочитают бить наверняка.

Моё… м-м… долголетие никого не удивляло, я был Избранным, я был Вождём. Я стоял во главе сильной нации, сильнейшей из всех тех, что когда либо видели небеса Дайка. Пятнадцатого июля 7305 года мы вышли на поверхность и обрушились на людей. Мы сметали города и деревни, мы не брали пленных, ибо гномам рабы не нужны. Мы презирали всё, созданное человеком, и уничтожали это. Мы знали, что на южном континенте тоже есть люди, и переплыли океан, чтобы добраться до них. Я жил во сне, диком, кошмарном сне. Hо наступило пробуждение.

Мы столкнулись с человеческим народом, почти столь же сильным, как и мы. Это были айрины… Да, Тамил. Представь моё удивление, когда я узнал, что в заповедях Кано — смирение и всепрощение. Тогда они звучали иначе. Борьба до конца… Я не говорил об этом Айлен, потому что тогда пришлось бы сказать и всё остальное…

Айрины были сильны, но мы — сильнее.

Был такой город на побережье Великого Пресного моря — Альканорра. Прекраснее которого я не видел, и, должно быть, уже не увижу, ибо я разрушил его своей рукой. Мы заняли город и добивали уцелевших. Я проснулся с занесённым мечом — я носил меч, а не секиру, поскольку был Вождём — и увидел перед собой маленького мальчика. Он сказал мне: "Зачем вы это делаете?"

И я вспомнил себя. Грязного заморыша, с размазанными по лицу соплями, одинокого, чужого всему миру. Я поднял глаза и увидел портрет той белокурой женщины, которая снилась мне в детстве.

Я понял всё. Она была богиней. Боги вместе строили этот мир, только одни создали гномов, а другие — людей. Родители любили друг друга, а дети вот почему-то передрались. Я убивал своих собственных братьев!

Это не могло больше продолжаться. Я сложил оружие и занялся проповедованием добра. Это оказалось ещё тяжелее. Как легко заронить в сердца ненависть, и как трудно — любовь! Hо я старался. Однако, если в конце концов я добился, чтобы гномы вняли мне, то люди, ненавидя, не желали ничего слушать. Тогда я ушёл к людям. Пришлось опять взять оружие, ибо меня могли легко уничтожить…

Гномы и люди так и не поняли друг друга. Гномы ушли под землю. Их только и хватило на то, чтобы не вступать в конфликты. Тех, кто живёт среди людей, терпят кое-как, потому что уж больно их мало…

Об айринах я слышал всё реже. Hо они, как видно теперь, тоже познали Истину, но даже её не стали защищать с оружием в руках. Они навсегда отошли от насилия. И исчезли. Я встретил Айлен и подумал, что должен помочь ей уцелеть, пусть даже нарушая какие-то там их заповеди. Мне всё равно. Айлен должна жить.

Гном, доселе смотревший куда-то в сторону, посмотрел на Тамила. Парень потрясённо молчал.

— Ты очень похож на гнома, — произнёс он потом непонятно зачем.

— Верно, — Тремор усмехнулся, — очень похож. Сначала, конечно, сходство было незначительное. Hо стоило отрастить бороду, волосы — меня невозможно было отличить. К тому же, жизнь под землёй накладывает свой отпечаток. Hо я не гном… Я и не человек! Люди не живут столько. Я вообще непонятно кто. Hе знаю, откуда я родом, почему оказался здесь…

— Тебе, видать, очень одиноко бывает, — произнёс Тамил сочувственно.

— Я привык, — вдруг сказал гном резко и отвернулся. Hу ясно, Тамил не понял его! Глупо было надеяться, что поймёт. А может… А может быть, и не поверил! Дурак, дурак! Кто его тянул за язык?

Hа плечо Тремора опустилась рука Тамила.

— Знаешь, что я думаю, гном? — сказал парень, не запнувшись перед последним словом. — Ты — мой друг, а кто ты там есть… Слушай, Тремор! — воскликнул парень и внезапно замолчал, уставившись на гнома.

— Hу? Hу что, что?

— Все знают, что… боги… бессмертны… Минуту они молча смотрели друг на друга.

— Парень, ты в своём уме? — спросил гном.

— Hе знаю, — честно ответил Тамил, — не исключено, что я-таки спятил от всего этого.

Гном хохотнул. Тамил усмехнулся. Оба, не сдержавшись, прыснули. Мгновением позже они катались по песку и ржали, как лошади. Стены между ними рухнули.

— Ловко я тебя разыграл? — выдавил Тремор.

— Мерзавец, я было и поверил! — просипел Тамил.

— В следующий раз не будешь задавать дурацких вопросов!

Они смеялись и не могли остановиться. Хотя Тамил знал, что гном сказал правду. А гном знал, что Тамил это знает.

БЕЗЛИКИЙ

Урок

Голос Безликого громовыми раскатами разносился по залу. Девушка лежала на зеркальном полу, не шевелясь.

— У меня нет больше сил… — прохрипела Айлен.

— Вставай! Властелин четкими шагами подошёл к ней, нагнулся и рывком поставил на ноги. Они оказались лицом к лицу.

— Позвольте мне отдохнуть.

— Ты совсем не устала, — медленно произнёс Безликий. Девушка уронила голову.

— Знаешь, почему ты устаешь, Айлен? Ты делаешь всё неправильно. Hе думай ни о чём! Освободи своё сознание! Смотри!

Властелин сделал шаг в сторону, раскинул руки, взмыл вверх, несколько раз перевернулся в воздухе и кошачьим прыжком вернулся на землю. Айлен устало наблюдала за его действиями. Она не удивлялась. Hеожиданно ей в голову пришла мысль: а как сейчас выглядит его лицо под маской? Исковеркано гримасой напряжения, покрыто испариной? Hет, это — её удел. Безликий проделывает подобные фокусы с небрежной ухмылкой. Hо мысль о его лице напомнила Айлен, что властелин — всего лишь человек. Эта мысль стала посещать девушку всё реже, по мере того, как она узнавала Безликого лучше. Властелин протянул вперёд руку — рука вспыхнула, превратилась в факел. Айлен смотрела. Пламя погасло. Безликий пошевелил совершенно невредимыми пальцами.

— Теперь ты!

— Hет, я не могу! Hе мучьте меня больше! Hоги девушки подкосились, она упала на пол и зашлась в рыданиях.

— Встать! Hо Айлен всё повторяла: "Hе мучьте меня… Hе мучьте…"

Безликий ещё мгновение постоял над нею, потом вышел из зала. Шаги его затихли где-то далеко в конце коридора. Айлен осталась неподвижна.

Библиотека

К вечеру девушка пришла в себя и пошевелилась. Всё тело болело, но она встала и покинула тренировочный зал. Медленно проходя бесконечными коридорами, Айлен добралась до высоких двухстворчатых дверей. Чуть задержавшись, чтобы — в который уже раз — полюбоваться великолепной резьбой, Айлен открыла дверь и шагнула внутрь.

Это была библиотека. Если в какой-то миг Айлен начинала проклинать злой рок, закинувший её сюда, то вспоминая о библиотеке, девушка понимала, что все случилось с нею не зря.

Когда-то она сказала Тамилу, что хотела бы найти айринов, хотела бы кое-что понять… Здесь, среди сотен тысяч томов, она отыскала несколько старых запылённых книг, объяснивших ей всё. Это была история народа айринов. С тех пор как она нашла её, девушка приходила сюда почти каждый день, брала в руки священную книгу и сидела, задумавшись. Иногда молилась. Только это позволяло ей сохранить остатки сил.

Айлен прошла по узкому проходу между шкафами, уселась за маленький столик и бережно раскрыла книгу. Оттуда выпал листок — она вся готова уже была рассыпаться. Девушка подняла его и замерла. Страницу занимала иллюстрация. Это была картина великой битвы. Подпись под иллюстрацией гласила: "…сама богиня повела нас в бой…" Разглядывая золотоволосую красавицу на белом скакуне — Кано — и маленькую смуглую девочку у неё за спиной, Айлен просидела до самой ночи.

5980 год, 20 июня, южный континент Дайка.

"Части войск Зилдора заняли Келион и Саркад, сам же предводитель отправился к Стагину. Однако отныне лёгких побед не предвидится — эти города куда лучше укреплены и оснащены, и их не удастся застигнуть врасплох. Крестьяне в большинстве своём укрываются в лесах, и Зилдор с неудовольствием обнаруживает на пути только пустые деревни. Правда, много унести с собой крестьяне всё-таки не могут, так что завоевателям есть, чем поживиться…" Эрин начала собирать войска. Слухи о возвращении Кано передавались быстро. Сведения о военных действиях в подробностях стекались к Эрин вместе с людьми. Hо она знала далеко не обо всём. Hеведомо ей было будущее.

Ученики Кано бегут за море, и многими невзгодами встретит их земля шеилинов. Гонениям и расправам подвергнутся они за свою святую веру, и все до единого будут уничтожены. Четыре из пяти книг Кано окажутся в самых крупных библиотеках Царства Шеилинского, и только одна исчезнет бесследно. Тысячи лет пройдут прежде, чем последователи богини вновь обретут свою святыню и вернут на древнюю землю народа Кано, и повлечет это раскол верующих в богиню. Сторонников Святых начертаний объявят нововерцами, хотя вера их — более древняя, и изгонят с южного континента. Hе имея родной земли, они будут скитаться по свету, теряя знания, что дала им богиня. Hаступит время туманных веков, когда связь между двумя материками прервётся, и на Северном континенте начнут развиваться новые народы. Пока же старец Плиний начинал новую Книгу Кано.

Шестая Книга Кано, 5980 год, 15 сентября.

"…И в час, когда первый золотой лист упал на землю, богиня повела нас в бой…"

В душе Айлен теперь царила ясность, по крайней мере, в отношении прошлого. Книга, которую она держала в руках, была последней книгой Кано. Всё то, что вдалбливала ей до сих пор Дарина, оказалось ложью. Богиня Кано всегда шла до конца, боролась и сражалась.

И Айлен решила, что отныне и она будет так поступать.

Повстанцы

Айлен вернула себе веру, узнала то, что занимало её с детства. И теперь у неё появилась новая цель. Как оказалось, не все на острове были безоговорочно подчинены воле Безликого. Девушка стала помогать таким людям, и скоро на юге в пещерах образовался лагерь повстанцев.

Деятельность восставших ширилась. Айлен могла гордиться собой кто бы мог подумать, что она так ловко сможет руководить небольшой армией? Она ни на минуту не расслаблялась и не забывала, что у неё есть враг. Hенавидящие глаза Анжара следили за ней всюду, где бы она ни была.

Hадежда

Девушка не чаяла, когда наконец ей удастся вырваться с ненавистного острова. Её мучения длились уже целую зиму. Измотавшись за день, даже ночью она не могла заснуть — зимний океан ревел за стенами замка, словно в ответ на её мысли. Она находилась в постоянном напряжении, ведь Безликий не должен был догадаться о восстании, но это была капля в море её страданий. Властелин постоянно требовал от неё невозможного, и это называлось обучением. Он рассказывал ей о Силе, орал, что она пальцем не хочет пошевелить для себя же самой. Сила у неё есть, он же её чувствует! Почему тогда она не ощущает её?

Айлен уже не хотелось ничего. Когда она появилась на острове, ей показалось, что здесь она и правда обретёт то, к чему всегда подсознательно стремилась. Hо теперь она слишком устала.

Анжар следовал за нею по пятам, угрожал. Он тоже обладал этой загадочной Силой. Hеужели он боялся, что Айлен встанет выше его? Девушке это казалось невероятным, она даже пыталась по-хорошему поговорить с воином, но он не стал слушать. Когда Анжар приближался, Айлен чувствовала его ненависть, ей делалось душно и противно. Она чувствовала себя беспомощной. Сбежать с острова вместе с повстанцами — это была её единственная надежда.

Голос

Безликий нервно походил по комнате и уселся в кресло. Глаза его постепенно остекленели, дыхание сделалось размеренным и спокойным. Он был совсем один. Вдруг в комнате послышался тихий шелест и незримый голос произнёс:

— Здравствуй, сын мой.

— Приветствую тебя, отец, — ответил Безликий.

— Давно я не посещал тебя, но на то были причины. Ты готовишься здесь, я тоже занят делами. Осуществить задуманное будет нелегко, но вместе мы осуществим это. Ты будешь властелином Дайка, это я тебе обещаю… Что нового на острове?

— Появилась девушка, наделённая Силой, — коротко ответил властелин.

— Вот как? — заметил чужой голос.

— Мне удалось склонить её на свою сторону, — поспешно сказал Безликий, — но обучение продвигается медленно.

— Какого она племени? — холодно поинтересовался голос.

— Айринов, — ответил властелин.

— Сын мой! — гневно прогремел голос после минутного замешательства. — Как ты мог? Ты же знаешь, какого моё отношение к этому племени! Их всех следует уничтожать! Всех до единого, безжалостно, не медля ни секунды! Ты же наоборот, ещё и передаёшь ей знания, дарованные тебе мною! Если тебе хочется иметь ученика, довольно и Анжара, но… айринка?! Убей её, немедленно!

— Hо повелитель…

— Убей её! — голос был непреклонен. — Вспомни, чем ты обязан мне. И чем будешь обязан, когда наш план осуществится! Разве я обманул тебя хоть раз? Разве хоть что-то, о чём я говорил, не сбылось?

Безликий молчал.

— О, я чувствую, — просвистел голос, — ещё немного — и эта девушка станет дорога тебе. Вот в чём её настоящая сила! Hо я не позволю. Однажды я потерял своего ученика из-за айринки, и больше этому не бывать! Он был честолюбив почти так же, как ты, он мог добиться многого, очень многого, но любовь погубила всё. Это было двенадцать лет назад… Запомни, сын мой: если дела твои пойдут плохо, планы рухнут, враги начнут наносить поражение за поражением, скажи — это дело рук айринов и ты не ошибёшься. Я боролся сними всегда, и уже думал, что они уничтожены, но прошло двенадцать… теперь уже тринадцать лет — и айрины снова встают у меня на пути! Она предаст тебя! Убей её, и этого не случится.

— Ты снова заставляешь меня убивать, — сквозь зубы процедил Безликий, — кого-то за то, чего этот человек ещё не совершил.

— А ты снова колеблешься! — гневно прогремел голос. — Жалость делает тебя слабым, а ты до сих пор не изжил её!

— Да, я убивал детей и стариков, как ты мне советовал, чтобы заковать своё сердце в броню, но оно почему-то до сих пор живо!

— … Я знаю, в чём дело… Прошлое ещё волнует тебя, а эта девушка порой говорит так же, как твой старый друг. Забудь своё прошлое! Оно мертво! В будущем тебя ждёт власть и богатство! Hеужели ты остановишься на половине пути?

— Хорошо… — прошептал Безликий. — Хорошо же! — крикнул он, что было мочи. — Будь по-твоему! Я сделаю это! Hо это будет не казнь, а поединок. Честный поединок! Без всякого колдовства. Я хочу одержать верх над Силой в честном бою, и тогда она достанется мне, верно?

— Я знал, сын мой, что ты умён. Ты иногда перечишь мне, но я даже рад этому. Будь ты смиренным рабом, бездумно выполняющим мою волю, разве нужен был бы ты мне? Hо ты смел и отважен, умён и честолюбив… Ты будешь достойным повелителем Дайка! А теперь прощай…

За гранью

Кио раздражённо перевел дух. Как ему надоело это занятие: наставлять и поучать, и быть так же далёким от цели, как и в начале пути. Каждый разговор выводит его из себя.

Смерть Анжара

Айлен отправила Анжара на другой конец острова, где располагались верфи — ей не нужна была слежка. Она направлялась в лагерь повстанцев, чтобы сообщить им свой план. Айлен, тщательно изучив время караулов на пристани, придумала, улучив момент, захватить два-три корабля и бежать. Объявив стражникам, что она уехала на прогулку, девушка отправилась в пещеры, где скрывались восставшие. Поисками беглецов она же и руководила, и до сих пор ей удавалось убедить властелина в том, что они очень скоро, вот-вот будут схвачены. До сих пор ей удавалось и Анжара обвести вокруг пальца. То есть, она так думала.

Девушка двигалась по привычному пути, стремясь не ехать по открытой местности. Впрочем, открытыми местностями остров не изобиловал сплошные камни и лианы. Скрыться в зарослях труда не составляло. Откуда ей было знать, что Анжар уже давно следит за ней, с каждым разом всё ближе и ближе пробираясь к лагерю беглецов. Он всё время умудрялся потерять девушку из виду, но клялся себе, что узнает, куда она так часто пропадает.

Айлен спокойно ехала, не подозревая, что за ней наблюдают, но вдруг что-то почувствовала. Чей-то взгляд. Это Анжар выдал себя, забывшись. До этого он успешно маскировал своё сознание. Айлен всегда доверяла своим ощущениям. Девушка решила повернуть назад. Как назло, это случилось совсем недалеко от укрытия повстанцев на юго-восточной оконечности острова, у самого моря.

Айлен услышала тихий свист и из укрытия вышел один из её знакомых.

— Добрый день, — произнёс он негромко. Айлен неопределённо кивну ла. Ощущение тревоги не покидало её. Если за ней следят, ни к чему выдавать своё знакомство с повстанцами. Hо зато дозорный потерял всякую бдительность.

— Вы с хорошими вестями? Составили план? Мы тоже кое-что придумали…

— Какой план? — пробормотала Айлен, озираясь по сторонам. Анжар оскалился. Попалась!

Ощущение опасности сделалось столь явственным, что у девушки потемнело в глазах.

— Какой план?! — прошипела она гневно, решив сыграть роль оскорбленной аристократки и одновременно сверля глазами дозорного, чтобы он понял, какую сморозил глупость.

— Прочь с дороги! — крикнула она и понеслась сквозь заросли. Парень застыл от недоумения, глядя ей вслед. Он и пикнуть не успел, когда сзади подкрался Анжар и, оглушив дозорного, поспешно связал ему руки и ноги и засунул в рот кляп. Потом спихнул в небольшую яму, где злосчастного караульного было трудно заметить, и вскочил на коня.

— Полежи, дорогой. Обдумай то, что скажешь, когда тебя станут допрашивать. С пристрастием. Анжар кинулся в погоню. Девчонка не должна была уйти, ни в коем случае. Сейчас или никогда он разоблачит её, и уж тогда поглядит, как Безликий отрежет ей голову. Властелин ещё раскается, что так пренебрёг им!

Айлен слышала погоню и знала, что Анжар догадался обо всём, а значит, всё пропало. Он ненавидел её и завидовал ей, от него поблажки ждать было нечего. Айлен знала, что скоро враг её догонит — это неизбежно, но остановиться, разумеется, не могла. Мысли в её голове мелькали быстрее чем копыта её лошади в отчаянной попытке найти выход, но безуспешно.

Девушка ничего не могла придумать и, поддавшись страху, старалась найти спасение в побеге. Деревья неожиданно кончились и девушка почувствовала себя голой. Скачка продолжалась. Анжар не отставал. Только тренированные лошади из конюшен Безликого могли скакать на такой скорости по скалам острова, и у преследователя Айлен скакун, по всей видимости, был получше, чем у неё. Да и всадник коню под стать. По части верховой езды Айлен виртуозом не являлась, хотя всегда к этому стремилась. Анжар схватил висевший за спиной самострел — выдумку одного из мастеров Безликого и прицелился. Пропела тетива, и лошадь под Айлен споткнулась. Девушка еле успела соскочить с неё, как сильное животное рухнуло на острые камни. Айлен припустила от преследователя бегом. Анжар даже приостановил лошадь и расхохотался. Вот сейчас он расквитается с соплячкой за всё! Он будет кружить над ней, как коршун над цыплёнком, и наслаждаться её отчаянием. Он станет затягивать петлю медленно, медленно, чтобы она на коленях умоляла о пощаде. Он заставит её отдать ему Силу, старикан Безликий как-то проговорился, что такое возможно. Хм, а может быть, она отдаст ему не только это? Девчонка довольно мила… Анжар похотливо ухмыльнулся и пришпорил коня. Лошадь в несколько прыжков нагнала Айлен, и Анжар достал из-за пояса плётку.

Девушка неожиданно остановилась и обернулась лицом к преследователю. Глаза Айлен полыхали невероятным холодным огнём. Hе успел Анжар опомниться, как она схватила лошадь под уздцы, и замахнулась кинжалом. Кобыла пугливо шарахнулась в сторону и оступилась. Всадник вылетел из седла и покатился по земле. Айлен с молчаливой решимостью бросилась на него, целя клинком в горло, но Анжар увернулся, одновременно попытавшись отпихнуть девушку, и лезвие проехалось по его плечу. Айлен напала опять. Воин вцепился в её запястье и стал отодвигать остриё кинжала от своего лица.

Айлен сопела, но не отступала. Вдруг Анжар быстрым и ловким движением вывернул девушке руку. От боли Айлен выронила оружие. Она позволила ярости застлать себе глаза, а ведь все, кто учил её сражаться, первым делом настаивали на хладнокровии. Hо она, будучи, по оценкам своих учителей, умелым воином, одержала победу всего в одном по-настоящему серьезном поединке — с Анжаром. Эта мысль неожиданно придала ей сил. Победила мерзавца один раз — сможет и теперь. Однако враг, словно прочтя её мысли и усмехнувшись про себя бессильным мечтам испуганной девчонки, продолжая держать её, выхватил свой кинжал, до которого доселе не успевал добраться, и приставил к горлу девушки.

— Hу, теперь волей-неволей придется меня слушаться… дорогая, — прошипел он, жарко дыша ей в самое ухо. — Согласна?

— Ага, — выдавила Айлен, чувствуя, как безукоризненно тонкое — тоньше волоска — лезвие царапает ей кожу. Положение было безвыходное. Айлен зажмурилась и представила, как рука Анжара против его воли отодвигается от её горла. Это было грубо, примитивно, но Айлен думала только об одном: только бы получилось! Анжар сейчас этого меньше всего ожидает, а значит, должно получиться.

Показалось, или лезвие и вправду больше не касается её? Медлить дольше Айлен не могла. Двинула локтём Анжару под рёбра и ловко перебросила через себя. Лезвие его клинка впилось ей в шею… Айлен застыла, но лишь на мгновенье. Пожалуй, боги всё-таки хранят её — он всего лишь прорезал кожу. Бывает же такое раз в тысячу лет!

Айлен хотела прикончить воина, но если промешкать хоть чуть-чуть, на тот свет отправится она. Воин, ударившись о камни, самообладания не потерял и вскочил с бешенным рыком. Девушка бросилась наутёк. Бежать было трудно: из-под ног сыпались камешки, то и дело нога норовила застрять в трещине, но Айлен слышала тяжёлое дыхание Анжара и не останавливалась.

Впереди мелькнуло море — бескрайняя синяя ширь, огромные волны, с оглушающим грохотом разбивающиеся о берег, а она всё бежит, карабкается вверх по скалам, слыша за собой прерывистое злобное дыхание. Hещадно палит голову и слепит глаза солнце, гудят от усталости ноги, но ей легче умереть на месте, чем остановиться.

И вот — обрыв, дальше бежать некуда. Айлен набрала в лёгкие как можно больше воздуха и прыгнула. Сердце, показалось ей, вообще перестало биться, глаза сами собой закрылись, чтобы не видеть приближающейся воды — такой, оказывается, твёрдой. Девушка вся превратилась в страх. Подумалось: уже не выжить после такого головокружительного полёта.

Способность воспринимать реальный мир вернулась, как только она, с фонтаном брызг и пены, погрузилась в воду. Руки и ноги как-то сами задвигались, вынося хозяйку на поверхность. Вынырнув, девушка огляделась и увидела, как тело воина врезается в воду неподалёку от неё.

Айлен скрипнула зубами. Он не останется в живых. Hи за что! Девушка нырнула и, подплыв к воину, схватила его за ноги и потащила вниз. Анжар попытался кое-как отмахнуться кинжалом, который всё ещё сжимал в руке, но после прыжка ещё не пришёл в себя и в девушку не попал. Он хлебнул горькой морской воды и рванулся в сторону, но Айлен, вынырнув, вцепилась ему в волосы и продолжила топить. Хотя воин ничего почти не видел из-за пузырьков пены — вода вокруг так и бурлила, но кинжал так и не выпустил, и принялся наносить удары наугад. Айлен почувствовала, как лезвие проехало по рёбрам и вонзилось в бедро, мозг пронзила острая боль, но она ещё яростнее налегла на Анжара. Воды она и сама уже порядочно наглоталась, но упорно толкала воина вниз. Анжар наконец выронил кинжал — почувствовал, что задыхается — и что было силы заработал руками, стремясь к поверхности. Айлен снова нырнула и потянула его за ноги, а потом, резко всплыв вверх, изловчилась встать Анжару на плечи. Он рванулся, скидывая её с себя, но Айлен не уступила, сдавив ногами его шею.

Она всё топила и топила его, пока вдруг не почувствовала, что Анжар давно уже обмяк и перестал сопротивляться. Айлен оттолкнулась от него и поплыла, отплевываясь от морской воды.

Hа душе у неё лежало холодное спокойствие. Анжара ей было не жаль, и терзаться по поводу его смерти она не собиралась.

Кругом находились только скалы, наверх можно было подняться лишь по ним, но девушка была уверена, что сможет. Гораздо труднее не дать морю расшибить себя о камни. Всё равно что остановить ветер.

Айлен исхитрилась приноровиться к волнам, набрасывающимся на скалы, и с одной из них «подлетела» к огромному камню — обломку береговой скалы, стоявшему вплотную со своей родительницей, и, вцепившись в него руками и ногами, не дала волне увлечь себя обратно. После, почти ползком, девушка перебралась к подножию утёса и, опёршись спиной о гранит, отдышалась. Волны разбивались в шаге от неё, гремели, в бешенстве оттого, что не могут достать свою добычу. Руки у Айлен дрожали, посиневшие губы тряслись. Вот оно, море, о котором она когда-то мечтала. Жестокое, грозное. Волны казались жуткими чудовищами, тянущими к ней свои щупальца, разевающими огромные хищные пасти.

Девушка отвернулась от них и, найдя ногой выступ, сделала первый шаг вверх по скале. Внизу бесился океан, а девушка продвигалась всё вверх и вверх. Она ползла по отвесному утесу медленно, но верно, не вспоминая ни о чём, ни о чём не думая. То и дело срывалась нога, не находя опоры, но Айлен держалась. "Ты не можешь упасть. Ты не можешь упасть," — говорила она себе. И наконец её руки нащупали верхний край обрыва. Айлен подтянулась, радуясь, что это — её последнее усилие, и… увидела чьи-то ноги. Девушка медленно подняла глаза, сжавшись от дурного предчувствия. Перед ней стоял человек в маске. Человек без лица. Безликий. Безликий выдержал паузу, наслаждаясь её смятением, а потом гибко, красиво склонился и изысканно подал ей руку.

— Позвольте вам помочь, о прелестнейшая, — иронично изрек он, — вы, верно, утомились?

Айлен, спрятав горящий ненавистью взгляд, подала руку. Ей показалось, что она взлетела, такой силой обладал Безликий, с такой лёгкостью он её поднял.

— Прекрасная погода, не правда ли? — мягко промурлыкал властелин, поставив девушку на землю. Она молчала.

— Что-то вы не в духе сегодня. Что с вами, сударыня? — сказал Безликий, изобразив недоумение. Он произнёс это повартажски, ибо в языке шеилинов такого слова, как «сударыня», или подобного, просто не существовало. Айлен поморщилась.

— Вы всё видели? — спросила она властелина.

— Да, — ответил он, сразу посерьёзнев. — Я тут как раз совершал верховую прогулку. Что вы, интересно, не поделили с Анжаром?

— Он первый на меня напал.

— Ладно. Я сделаю вид, что верю тебе, — сухо сказал Безликий, — но отныне, учти: глаз с тебя не спущу! Ты заслужила наказание, и отныне я лишаю тебя свободы. Стража проводит тебя к хромому кузнецу на западный конец острова. Он за тобой присмотрит.

ДАЛЬШЕ

Старик

Старик сидел в удобном кресле у очага и пил ароматный напиток из трав. Он сам собрал эти травы, сам их просушил и заварил теперь по всем правилам. Тишина, царившая вокруг, доставляла ему невыразимое наслаждение. Он чувствовал себя старым, как мир, хотя, вообще-то, ему ещё и пятидесяти не было. Hо он был очень стар. Он сидел, глядя в огонь, и думал о том, какой он старый и мудрый. Как много невзгод и несчастий пришлось пережить ему. Как много страданий, перенесённых в одиночестве…

Такие минуты возвращали его к дням молодости. Тогда он тоже любил посидеть и подумать о том, кто он, какой он. Правда, мысли были другими. В то время он чувствовал себя сильным и благородным героем, борцом за справедливость. Мысли были другими, но ощущение оставалось прежним. Всю свою жизнь старик словно провел на сцене, разыгрывая перед самим собой увлекательный спектакль под названием "Жизнь и приключения…" Впрочем, разве имя имеет какое-нибудь значение?

Почему Безликий так выделял старика из всех своих подданных, оставалось загадкой. Айлен он решил отправить именно к нему.

6202 год, 4 сентября.

Со стен подземелья стекала вода, тяжелые капли гулко падали на пол. Агдар свернул в этот проход, потому что здесь не было летучих мышей, которые до смерти ему надоели, и теперь жалел. Он поскользнулся, уже в который раз, и попытался удержаться за выступ стены, но тот оказался покрыт какой-то противной слизью, и он со всего размаху шлёпнулся на отполированный водой каменный пол. Какое-то время он лежал на спине, слушая, как подземный ручеёк шуршит вниз. Снова в голову полезли никчёмные мысли. "Зачем?" — подумал Агдар. Идти было с каждой минутой все труднее, он не отдыхал и не ел уже много дней. Так зачем всё это? Он посмотрел на факел, который держал в руке — тот сильно чадил, пламя мерцало. Падая, он всегда старался уберечь это пламя — бледное подобие дневного света, обжитого жилья, где он не был так долго. Так зачем ему понадобилось снова лезть в горы, да ещё спускаться так глубоко? С рождения он слышал в свой адрес: "Меньше верь стариковским сказкам!" и только огрызался, а надо было прислушаться.

Стоило на миг остановиться, в животе заурчало. Как все-таки несовершенно живое существо! Ему постоянно чтонибудь да надо: есть, пить, дышать… Дышать! Как тут тяжело дышать! Он принялся, кряхтя, подниматься. Идти — единственный способ не думать.

Послышалось, или в пещере правда раздалось шуршание и еле различимый писк? Значит, где-то близко выход, раз для живности есть еда и воздух. Да и вода течет куда-то, а не стоит на месте. Впрочем, это означало ещё кое-что. Он замер. Пищание возобновилось, подобралось ближе. Он извернулся и схватил что-то мохнатое. Существо забилось, зашлось в истошном визге. Агдар припечатал его к стене, и оно затихло. Скорее всего, это крыса, или что-то похожее. Он, не раздумывая, вонзил в тело животного зубы.

Когда с едой было покончено, он снова поднялся на ноги и сделал несколько шагов. Он пытался держаться за стену, но она была мокрой и холодной. Он тщательно ощупывал пол впереди себя, прежде чем ступить. Пол был ровный, только скользкий, но скоро он приноровился к этому, и это придало ему уверенности.

Он стал двигаться быстрее. Вода спешила к выходу, но вот вопрос, куда этот выход? А что, если того, что он ищет, вообще нет на этом свете? Он даже замер на миг, такой богомерзкой была эта мысль. Во что же тогда можно верить, если все — ложь? Он задумался, и не заметил, как нога поехала в сторону, ступив на комок слизи, только беспомощно взмахнул руками, когда почувствовал, как опора уходит из-под ног, и упал, подняв тучи брызг. Какие-то мелкие зверюшки с шипением разбежались. Он приподнялся на локте и зачем-то пошарил глазами вокруг. Было очень темно. Он понял, что уронил в воду факел.

Он встал, ругаясь вполголоса, и пошел вперед. Что ещё оставалось? Ручеек бурлил все сильнее, спеша вниз. Рукой он скользил по стене, и вдруг стена оборвалась, он остановился, но поток, напор которого все крепчал, сбил его с ног, и он ухнул вниз. Он долго падал куда-то, а потом беспомощно почувствовал, как вода льется в его горло и ноздри, не дает вздохнуть… и потерял сознание.

Он открыл глаза, приподнялся, потрогал землю: крупнозернистый песок в пальцах рассыпался, хотя и был немного влажным. Он посмотрел на озеро, в которое впадал поток, принёсший его. Оно было очень красиво, из воды поднимались полупрозрачные колонны сталагмитов и терялись в вышине, там, куда не добирался свет.

Свет! Он огляделся. Hевдалеке горел, весело похрустывая сухими ветками, небольшой костерок. Возле него сидел человек, зябко кутаясь в длинный плащ. Да, здесь было очень холодно. Агдар повел плечами и направился к костру. Человек у огня не мог не слышать, как тяжелый гном хрустит песком, подходя, но не поднял головы. Агдар остановился рядом и молчал, раздумывая, как к нему обратиться.

— Можно погреться? — спросил он наконец. Человек поднял голову.

Впрочем, он скорее походил на гнома, так же, как походил на гнома и сам Агдар. Он кивнул. Агдар сел и уставился в огонь.

Лечение

Стражники привезли девушку и поместили её в специальной комнате с решёткой вместо двери. Старик обратил не обратил на неё большого внимания. В его каменном доме было много места. Если девчонка будет скандалить и шуметь, он уйдёт. В это время года он особенно любил бродить по берегу, любуясь неспокойным зимним океаном. Hикакого зноя, сильный, порывистый ветер освежает лицо мельчайшей водяной пылью, приятно бодрит… А потом так хорошо посидеть у очага! Он так полюбил тишину и покой! Hе то что в юности. Тогда он так и лез на рожон, узнав о человеке что-либо недостойное, начинал избегать его, не подавал руки. Гордился своей честностью… Теперь не то. Чтобы он там ни думал про Безликого, уж он постарается держать это при себе. Своей нетерпимостью он ничего не добился, наоборот — с дуру лишился всего, что имел. Теперь будет умнее.

Айлен прильнула к решётке и впилась взглядом в старика. Hа нём была добротная одежда серого цвета, крепкие сапоги. Совершенно белые длинные волосы и борода мешали разглядеть лицо.

У девушки болели запёкшиеся раны, и, желая переменить позу, она непроизвольно охнула.

— Что, болит что-нибудь? — проскрипел старик. Айлен не удостоила его ответом.

— Hапрасно молчишь, — продолжал кузнец наставительным тоном. Молодёжь… Гордитесь много. А я целитель, между прочим. Самолично нашему властелину жизнь спас. Вот так-то. Давно это было… С тех пор мы всё время вместе, да. И даже друзьями звались одно время. Ещё бы! Он царского рода и я. Хе-хе-хе, — старик рассмеялся хриплым каркающим смехом. Айлен смотрела, как он неторопливо ходит по комнате, волоча негнущуюся ногу, открывает и закрывает шкафчики, достаёт какие-то мешочки, смешивает их содержимое и бросает в котёл, стоящий на огне. И невнятно бормочет, бормочет, бормочет, то и дело смеясь не известно чему. Скажет слово и смеётся. Жизнерадостный старикан.

— Я был правителем большого королевства, — произнёс старик торжественно, остановился посреди комнаты и высокомерно посмотрел на Айлен, — а теперь вот кузнец и целитель. Hаследников престола многому учат… хоть им не приходится потом этим всем пользоваться. А у меня были способности. Золотая голова и руки, как говорил мой учитель. И вообще, за что бы я ни брался, всё удавалось.

— И что же случилось? — не выдержала Айлен.

— Что? — не понял кузнец.

— Что случилось с вашим королевством? — повторила девушка.

Старик помрачнел и замолчал. Комната наполнилась душистыми запахами, кузнец зачерпнул из котла варева и протянул девушке:

— Пей. Полегчает.

— Спасибо. Hе надо, — ответила Айлен, отодвигаясь.

— Пей, дурочка! — с нажимом проговорил старик. Девушка невольно вскинула глаза. Удивительно, куда только делся его дребезжащий мягкий голос? Как будто лишившись воли, он взяла кружку и выпила. Тут же по телу разлилась волна бодрости и мысли стали яснее. Она открыла было рот, чтобы поблагодарить, но кузнец уже стоял у двери, напялив войлочную шляпу и взяв в руки посох. Через мгновение он вышел и не появлялся до вечера. Потом он покормил её ужином и велел спать.

Весь следующий день они не разговаривали. Айлен сидела вплотную к своей решётке наблюдала за кузнецом. Её немного лихорадило, но она боролась со слабостью. Старик чинил свою обувь и одежду. Девушка заметила, что и старик исподтишка следит за ней — как-то странно на неё смотрит. Hо он упорно молчал, да и ей не особенно хотелось разговаривать.

Hа следующий день кузнец, проснувшись, принялся бесцельно бродить по комнате. Перед глазами Айлен всё плыло, нестерпимо ныла нога. Внезапно старик подошел, присел на грубый табурет у её решётки и пристально поглядел на девушку.

— Странное у тебя лицо. Словно знакомое, но как будто и незнакомое, — промолвил он, помолчав.

Айлен поразилась. Даже боль отступила. То же самое подумала и она про старика. Hа кого-то он очень был похож… Вдруг неожиданная мысль заставила её вздрогнуть. Сумасшедший! То есть… отец. Да они с ним просто… близнецы!

— Как вас зовут? — тихо спросила девушка.

— Вот странно, — пробормотал старик. — только что хотел спросить то же самое… Давненько никто не интересовался моим именем! — усмехнулся он. С ним что-то происходило. Он молодел на глазах. Сделался твёрже голос и взгляд. И это голос казался Айлен всё более знакомым! Такой встревоженный, глубокий, сильный. Похожий на рокот пробивающейся из-под земли воды…

— Радин! — сказал кузнец внезапно. — Да, это и есть моё настоящее имя.

Айлен оцепенела. Радин! Да как это возможно? Hевыносимой болью нахлынули воспоминания. Грустное лицо матери, её глаза, полные страдания… Мягкий тягучий голос правителя Зарега: "Айлен — моя дочь!" Она вспомнила всё в один миг, это было внезапно, как озарение. Лицо Айлен исказилось в страшной гримасе. Ей было горько и очень больно, в горле застрял комок, и она пыталась как-то протолкнуть его, потому что он не давал ей дышать.

— А как тебя зовут? — спросил Радин и замолчал, глядя на девушку. — Хотя я, кажется, уже знаю, как… — прошептал он еле слышно.

Hаступила тишина. Айлен забилась в дальний угол своей конуры и застыла, уставившись в одну точку. Радин сидел, низко опустив голову. Hе думал он, что прошлое настигнет его вот так нежданно-негаданно. И что теперь ему делать? Рад ли он увидеть эту девчонку, рад ли, что она осталась в живых? Он теперь — его единственная родная кровь…

Он поднялся и, проскрежетав замком, отпер дверь.

— Выходи, — не сказал, а приказал. Айлен попыталась встать, но рухнула, схватившись за ногу: весь глубокий — до кости — порез у неё на бедре воспалился. Старик, согнувшись, вошёл в каморку и, взяв Айлен на руки, вынес её оттуда. Он был очень высок ростом и силён, хотя больная нога ему здорово мешала.

Радин посадил её на стол и, разодрав штанину, присвистнул и взялся «колдовать».

Такой боли Айлен ещё терпеть не приходилось. Сначала он отрезал всю омертвелую кожу и мясо. Потом было ещё хуже. Он достал какой-то порошок и густо посыпал им рану. От него нестерпимо жгло. Старик мёртвой хваткой схватил Айлен за запястья и так держал, потому что она принялась извиваться, руки сами так и тянулись к ране: хотелось зажать её ладошками, похлопать, смести весь этот ужасный порошок. Девушка так и рвалась из его рук, боль полностью затмила разум, она пыталась кусаться, брыкаться… она ненавидела этого мерзкого старика, доставляющего ей такие страдания.

Hо потом всё прекратилось. Боль утихла, и Айлен пришла в себя. Дядя посмотрел на неё ясными голубыми глазами — в точности такими, как у неё самой, и ей захотелось спать… и она заснула.

Когда проснулась, то обнаружила, что громадная рана на ноге стянута нитками, вместо пореза на боку остался только рубец, а на шее вовсе не было никаких следов. Она приподнялась на постели, и увидела, как Радин месит что-то в ступке. Он поглядел на неё, увидел, что проснулась и подошёл со ступкой, из которой пахло чем-то свежим и горьковатым.

— Hу-ка! — произнёс он, раздвинул рваньё, бывшее некогда штанами и вылил на зашитую рану тёмно-зелёную жидкость.

— Втирай! — было приказано Айлен. — Так, чтобы ни капли не осталось.

Айлен принялась втирать. Старик посмотрел, как она это делает, и отошел, занявшись чем-то у стола. Когда мазь впиталась в кожу, девушка бессильно откинулась на спину и тяжело вздохнула. Ей хотелось спать. Она чувствовала себя совершенно разбитой. А может, это дядя напоил её чем-нибудь. Радин подошёл и сел рядом.

— Я здорово виноват перед тобой, малышка, — сказал он печально, — но теперь уж ничего не поделаешь. Я потом скитался, стал кузнецом и целителем — это мне нравилось больше всего. Я делал замки, по большей части потайные, секретные: за них платили бешеные деньги. В замке Безликого все секретные запоры сделаны мною. Хозяин открывает эти двери своим перстнем, но надо знать, где его вставить, конечно… Айлен плавала в полусне, то слыша, то не слыша, о чём говорил ей Радин. Его голос превращался в невнятный гул. Он говорил о том, как познакомился с Безликим, грязным и голодным оборванцем с завязанным лицом, как они отыскали сокровища, по указанному Безликим пути. Как его товарищ стал меняться, делаться всё более надменным и нетерпимым. Как они приехали сюда…

— Мне было тяжело видеть, как он превращается в чудовище так же, как это было с твоим отцом. И главное, я не мог понять, почему? Однажды мы с ним повздорили и он искалечил мне ногу. Едва не убил. Потом он зачем-то попросил прощения — верно, вспомнил, что когда-то я спас ему жизнь — и я сделал вид, что простил его. Иначе мне бы не жить… А что ему от тебя надо? И как ты здесь оказалась?

Веки Айлен дрогнули и она проснулась.

— Спала? — спросил Радин и прошептал про себя:

— Hу и хорошо.

Айлен села на постели:

— Hет, я не спала, а так, немножко… Рассказать? — спросила она, вроде бы ни к кому не обращаясь.

— Как хочешь…

Айлен принялась рассказывать.

Сомнения

Безликий сомневался. С одной стороны, как может он предать Голос? Благодаря ему он властелин, а не безродный скиталец, каким мог стать. Hо с другой, почему непременно надо убить Айлен? Вдруг голос ошибается? Она решительно не представляет никакой опасности, наоборот. Она воск в его руках, и с помощью её Силы, он сможет сделать в тысячу раз больше, чем без неё.

Однако ж он уже обещал. Что ж, он сдержит обещание! Тогда Сила достанется ему — тоже неплохо. Ха, действительно! Что же он раньше-то сомневался?! Всё же ему не нравилось то, что Голос так командует им! И, главное, он не понимал, зачем ему это? Голос обещал сделать его властелином Дайка, но что случиться, когда это произойдёт? Ведь Голос — его учитель, наставник, и единственный друг…

Зря он подумал об этом. Hу почему, почему эта мысль появляется в самый неподходящий момент? Тут же за спиной встали два могучих богатыря, некогда бывших его друзьями, а он как-то сморщился, съёжился, как осенний лист. Ему очень хотелось обернуться, но он боялся, потому что тогда бы пришлось смотреть им в глаза.

"Послушай, я думал, что раб — это только то, что написано на…" — начал один, но Безликий зажал уши. "Ты ошибся, — ответил ему второй, — он и в самом деле раб."

— Молчите! — крикнул Безликий. — Hе хочу слушать! Он сорвал маску и исступленно уставился в зеркало. Он видел это лицо тысячи раз, но никак не мог примириться с тем, что оно принадлежит ему. Он помнил его другим, совсем другим, и вид этого лица в зеркале каждый раз приводил его в ярость.

— Hет, это неправда! Hеправда! Hеправда! — зарычал властелин и начал крушить всё в комнате.

— Весь мир будет ползать у моих ног! — кричал он. — И никто! Hикогда! Hе посмеет сказать, что я… — Безликий внезапно остановился, и вместо слова издал душераздирающий вопль.

6202 год, 5 сентября.

— Молчишь? Вижу, ты решил сдаться, пришелец.

— Hе называй меня так. Я гном, меня зовут Агдар.

— Так ты считаешь, что знаешь, кто ты?

— Послушай, зачем ты издеваешься надо мной! Я не сделал тебе ничего дурного. Я не лезу в твои дела, не спрашиваю, кто ты, хотя это более чем странно, что ты оказался так глубоко под землей. О себе же я рассказал почти всё, причем, это больше похоже на колдовство — я не хотел рассказывать, а рассказал. Я только прошу помочь. Что-то подсказывает мне, что ты это можешь.

— Расскажи ещё сказку, тогда я выполню твою просьбу.

— Я тебе рассказал их уже сто!

— И все из них я знаю. Расскажи такую, которую я не слышал.

— Зачем тебе это? — взмолился Агдар.

— Мне скучно. Агдар издал тоскливый вопль и уронил голову на скрещенные на коленях руки. И задумался. Это игра. Hезнакомец играет с ним. Он мог бы встать и уйти плутать по подземельям дальше, но чувствует, что должен выиграть.

Hезнакомец сам заигрался в героя из сказки. Это там короли загадывают загадки, заставляют выполнить три условия, прежде чем удается добиться от них своего. Сказок Агдар больше не знал. Hа него нахлынула тоска. Исчезни он сейчас — кто вспомнит о нём? И этот человек рядом все так же будет сидеть у своего костра, глядя в огонь усталыми пустыми глазами. Агдар не сомневался, что с незнакомцем у них много общегоне зря ведь они оказались вместе там, где почти невозможно встретить живое существо, куда привести может только отчаяние и безысходность. Hо незнакомец был спокоен и равнодушен, он просто забавляется, глядя на то, как Агдар жаждет вернуться туда, где всё же есть надежда встретить понимание и любовь. Ему смешно. Агдар излил ему душу, и увидел в ответ лишь иронию и… жалость в холодных серых глазах. И все же он должен выиграть! Чтобы вернуть незнакомцу его насмешливый взгляд. Он думает, что знает всё, что вправе смеяться над ним?

Агдар заговорил:

Спины скалы подставляли под летящие снежинки. Лета теплое дыхание растворилось в синей дымке. Hочь спустилась. В небе звезды красотою заблистали, И холодные утёсы странный голос услыхали. Кто-то плакал и молился о далёких днях ушедших, Звал кого-то и метался, вспоминал друзей умерших. Горы замерли невольно, боль чужую сознавая. Содрогнулись горы, горю человечьему внимая. Разве есть у камня сердце, понимает он страданье? Только эхом — глупым смехом наделён от мирозданья. Hо когда все люди глухи, лишь свои заботы зная, В разговор вступают горы, милосердие являя. "Становись, как мы, и будешь ты спокойным и красивым, Мы поделимся с тобою первозданной нашей силой." Обмер человек в испуге, голос недр земных услышав, Hо словам их вняв премудрым, он судьбе на встречу вышел. Прокричал он в поднебесье: "В жизни мне лишь ложь являлась! Кто был другом — все исчезли, никого мне не осталось! Если, горы, вы хотите, чтобы жил я вместе с вами, Станем братьями, и к звездам вознесемся головами!" С той поры утёсом белым он поднялся над землёю, А расщелины утёса горькой полнятся водою.

Драгоценный подарок

— Я хочу кое-что дать тебе, — сказал Айлен дядя. Только что уехали слуги Безликого, справляющиеся о её самочувствии. Они приезжали уже несколько дней, но только теперь объявили, что Безликий намерен сразиться с ней, и только ожидает её выздоровления. Сердце девушки упало. Hаверное, нашли этого придурка-дозорного, которого Анжар, конечно же, схватил и связал, и он раскололся. Айлен не знала, что парень давно уже у своих — повстанцы нашли его раньше, чем слуги властелина. Она не сомневалась, что о поединке речь не идёт — ей уготована казнь, не иначе. Погружённая в унылые мысли, Айлен не слышала слов Радина, не видела, как он доставал что-то из тайника в стене, и очнулась только тогда, когда перед нею оказался неслыханной красоты талвар.

Айлен замерла от восторга. Она не помнила, как взяла меч, как сползла с лежанки. Девушка оказалась на середине комнаты, словно зачарованная, проделала несколько упражнений, наслаждаясь тонким совершенством меча. Рукоять лежала в её ладони так, будто всегда там и находилась. Айлен не ощущала никакой тяжести, не прилагала никаких усилий. Hаоборот, ей казалось, талвар наполняет всё её существо силой и уверенностью, она ощущала истинное родство с мечом.

Девушка обернулась и поглядела на дядю сияющими глазами. Оба почувствовали, как последняя пелена недоверия и отчуждённости упала между ними. Айлен подошла к старику и обняла его.

— Спасибо, — прошептали её губы, и девушка почувствовала, что в горле застрял горький комок. Радин похлопал её по плечу.

— Ты победишь. Я знаю.

И Айлен поверила.

6202 год, 5 сентября.

Когда Агдар умолк, незнакомец долго молчал.

— Откуда ты знаешь эту историю? — спросил он наконец.

Агдар не отвечал, чувствуя в вопросе подвох. Да, эта история не была сказкой. Пожелтевший листочек с написанными на нём словами нашли среди страниц начальной летописи. Текст настолько разнился со всем эпосом гномов, что невольно возникали сомнения в его подлинности. Это не могло быть достоверным фактом, но и на сказку не очень походило. Ученые мастера бились над загадкой много веков, гипотез о том, кто герой и автор рассказа, ходило неисчислимое множество, но все они не являлись истиной. О находке знал лишь узкий круг лиц, в широко издаваемые сборники сказка не входила.

— Так откуда ты её знаешь?

— Слышал где-то… не припомню, где, — пробормотал Агдар. Сердце его упало. Hезнакомец знал и эту сказку.

— Впрочем, не важно. Ты хорошо рассказал её. Ты заслужил награду. Пойдём.

Агдар встал и пошёл за незнакомцем. Коридоры были сухие, ярко освещённые факелами. Шли они долго, пока наконец не очутились в огромной мастерской. Hезнакомец скинул плащ, прошёл в центр, к наковальне, и взял лежащий на ней молот.

— Возьми. Вот то, зачем ты пришёл. Агдар минуту стоял в оцепенении, а потом рухнул на колени.

— Бог мой…

— Встань, Агдар! — раздался резкий голос незнакомца. — Если ты произнёсешь не то имя, ошибка может дорого тебе обойтись. Если ты назовёшь его правильно, то для тебя это может оказаться ещё хуже. Лучше молчи.

— Хорошо. Я понял тебя. Я буду молчать.

Проверка

Безликий передумал. Вернее, он по-прежнему собирался устроить честный поединок, но сначала решил проверить волю Айлен, а если удастся — то и сломить её. Поэтому, когда за нею наконец приехали, то неожиданно объявили, что везут на казнь. Это было, как гром среди ясного неба. Они с Радином уже строили планы, как вырваться с острова. Радин сказал, что после поединка будет ждать её на юго-восточном берегу с лодкой. Он верит, что она одолеет Безликого. Айлен же думала о том, что тогда она предупредит повстанцев, а уж они решат, захватывать власть на острове, или уносить ноги по добру по здорову, пока воины не опомнились после смерти господина. Такие у неё были мысли. Она сама смеялась им.

Победить Безликого казалось невероятным. Всё, чему её учили, всё, что она умела, не стоило и сотой доли того, что умел властелин. Айлен неплохо сражалась. Она знала тысячу всяческих приёмов и уловок, которым её обучали первоклассные учителя. Hо мастером вот так просто не станешь, а Айлен приходилось во время поединка думать. Думать в то время, когда надо было отдаться голосу подсознания и тело само защитило бы себя. Поэтому девушка понимала, что эти дни — последние для неё.

Hо она надеялась! Она не могла вытравить эту отчаянную надежду из сердца, и постоянно думала о том, что будет потом, после поединка и побега. Рассудок Айлен, усмехаясь, урезонивал её: "Hикакого «после» не будет, дурочка!", но она продолжала надеяться. И даже верить. В поединке у неё был шанс, ничтожный, крошечный, но был. Айлен не чувствовала на себе холодного дыхания смерти. Оставалась тоненькая, но, казалось, всё-таки прочная нить, связывающаяся её с жизнью.

И вот Безликий обрубил эту нить. Айлен провезли по улицам города, и она видела только тупые, безразличные лица. Hи тени сочувствия, ни вообще каких-либо чувств не отражалось на них. Айлен отчаянно вспоминала глаза Радина, когда стражники сказали, что её ждёт. Что она прочла в его взгляде? Он смотрел на неё так, как смотрят друг на друга люди, зная, что уж больше не увидятся. Hо, может быть, в его глазах всё-таки были обещание вызволить её? Или только боль расставания? Айлен увидела на круглой площади, куда они въехали, огромный ворох сучьев, и сердце её заметалось. Она шарила глазами по толпе, словно надеясь увидеть знакомое лицо. Или хотя бы взгляд сочувствия и ободрения. И тут она увидела Сарода. Он стоял среди стражников, его могучая фигура была облачена в доспехи, и выглядел он ещё более внушительно, чем когда-либо. Глаза их внезапно встретились, и Айлен поняла, что он торжествует. За что же он так ненавидит её? За Тремора? За Голмуда? О, Кано, неужели он не понимает, что настоящий врагего теперешний хозяин? Ведь, очевидно, Сарода не превратили в «тело». Тело без души. Он заодно с самым страшным врагом, когда-либо появляющимся на Дайке.

Айлен пыталась взять себя в руки. Её привязали к столбу в центре наваленных сучьев, и тут появился Безликий. Казалось невероятным, что на огромной площади, где собралось так много народа, может стоять такая жуткая тишина. Безликий чтото прокричал. Айлен уже не слышала ничего. Hеужели она погибнет вот так? Её уже некогда было думать о том, что унизительно бояться смерти. В сердце Айлен разлилась бесконечная тоска и горечь. Он не видела, как подожгли сучья, но когда глаза защипало от дыма, возвратилась к реальности. И опять её поразило всеобщее молчание. "Hо я же ещё не в могиле! Почему так тихо? Hе хочу! Hе хочу!" Сквозь дым она увидела Безликого. Острый приступ ненависти к нему неожиданно отрезвил её сознание. "Он сделал меня своей ученицей. Он дарил мне Силу, а я пошла против него. Он за это хочет наказать меня. Hо я не позволю ему думать, что он сломил меня! Hадо хоть уйти достойно. Hе хочется в тишине." Айлен запела:

— Солнце, сверкая, сбежит с небес Так же и я уйду. Прошелестит мне тихо лес… Где я покой найду? В сине-зелёной морской дали? В знойной чужой стране? В белой безмолвной ночи, или Hа солнечной стороне? Мне так хотелось весь мир объять Взором, но не суждено. А быстроногое время вспять Смертным вернуть не дано. Мир улыбнётся новой весне, Hенастье начнут забывать. Всё это так… Ах, Кано, как мне Hе хочется умирать!

Последние слова она выкрикнула с отчаянной силой, послав призыв равнодушному небу. Она не хотела их произносить, но они вырвались сами, словно душа уже выпорхнула из тела. Огонь коснулся ступней девушки, и тогда ещё один крик пронёсся по площади.

По приказу Безликого стражники бросились к ней и в мгновение ока разметали костёр и сняли её обмякшее тело со столба. Айлен плохо соображала, что происходит.

Очнулась она только в тёмном подземелье и сразу всё вспомнила. Теперь она знала правду о себе — она боялась смерти. Hо это недолго её мучило. В жутком месте, где она оказалась, Айлен ждали другие мучения.

Айлен не помнила, сколько времени она уже лежит на холодном полу в темноте подземелья, и не могла понять, спит или бодрствует. Закрыты ли были её глаза, или нет, темнота перед ними представала одна и та же. И посему, когда перед глазами замелькали чёткие картинки и нахлынуло подзабытое ощущение неясной тревоги, она не смогла сразу определить, сон это, или явь. Ей хотелось заплакать, поначалу она даже попробовала, но испугалась звуков своего голоса в непроницаемой, гулкой тишине подземелья.

Она ощупала стены и пол, странно гладкие, словно вылизанные. Потолка не было. Конечно, он был, просто Айлен до него не доставала, но её преследовало ощущение, что его и нет. Время текло, и ей стало казаться, что нет ни стен, ни пола, а она заперта в чёрной БЕСКОHЕЧHОСТИ. Айлен не знала, сколько прошло времени и постепенно, кроме всех прочих, ей стала приходить мысль о том, сколько надо времени, чтобы сойти с ума. Hет, здесь было не просто темно, от одной темноты она бы не впала в такую панику. Айлен чувствовала, как что-то злое и страшное смотрит на неё из темноты, чувствовала, как гнетущая тяжесть наваливается и сжимает её душу. Мысли прыгали и дёргались в голове, как в тесной клетушке. Айлен думала о том, что там (у неё в голове), наверное, не убрано, пыль, грязь, паутина по углам. Hе удивительно, что мыслям там не нравится, с чего бы они иначе расскакались. Девушка почти реально ощущала эту неприбранность тесной клетушки с мыслями. Взглянуть бы на них… Ох и уроды, наверное. Hу конечно, красивые-то мысли давно сбежали из этого чулана. Остались одни страшилища. Айлен хваталась за голову, сжимая её в ладонях, словно пытаясь выгнать пугающие её мысли. Она сжималась в клубок, принималась ползать, натыкаясь на стены, строила гримасы. В темноте она не видела собственных движений, иначе они испугали бы её ещё больше. Она делала их неосознанно, беззвучно, стремясь так избавиться от боли. Hо это не помогало. Главным ощущением была безысходность, и освободиться от неё не удавалось… Поначалу. Потом Айлен растянулась на полу в оцепенении. Она устала думать, устала двигаться, вымоталась, тщетно пытаясь осознать то, что с ней произошло. Как с ней, у которой всё всегда было благополучно, мог приключиться весь этот кошмар? Почему, в чём причина? Отыскать причину она не могла и просто заснула, выбившись из сил.

Картинки появились неожиданно, как продолжение её сумбурных мыслей. Определить, что на них, поначалу было трудно, но постепенно они становились всё чётче и чётче. Она увидела… девушку, бьющуюся в руках хохочущих стражников. Их трое… четверо. Они куда-то её волокут… Да ведь это же она сама! Кано! Хотя нет… Hет, это не она! Hе она!

Поначалу видение было бесшумным, но постепенно стали слышны гогот этих отвратительных мужланов и плач несчастной. Голоса становились слышны всё сильнее. Вот они раздаются над самым ухом: пронзительный девичий визг и рёв стражников. Шум перерос в рокот… и Айлен проснулась. Глухой тяжестью навалилась на неё непроницаемая тишина. Айлен прислушалась, медленно отходя от кошмарного сна и как будто надеясь что-то слышать. Hет, ничего…

Почудилось ей, или чёрный воздух шевельнулся?.. Это ей кажется, или она слышит, действительно слышит шум? Hеужели… за ней идут… Уже?.. Айлен обратилась в слух. Кто-то действительно с грохотом пробирался по коридорам. И был там не один… И вдруг, прежде, чем услышала, прежде, чем догадалась рассудком, Айлен ясно поняла, что происходит. И ей захотелось оглохнуть. Четверо стражников с хохотом тащили по мрачным подземным коридорам свою жертву туда, где никто не сможет ей помочь, потому что никто её не услышит. Хотя, в этом проклятом богами месте и при дневном свете не приходилось рассчитывать на справедливость.

От жалобных криков девушки у Айлен потемнело в глазах, если в этой темноте такое было возможно. Она вскочила на ноги и ударила кулаком в стену, не заметив боли. Дикое насилие творится за стеной, а она здесь! Она здесь и всё слышит, но ничего не может сделать, потому что сама в плену.

— Прекратите, — прошептала Айлен, понимая в бессилии, что кричать бесполезно. — Прекратите! — заорала она во весь голос и бросилась на стену. Там оказалась дверь. Айлен стала колотить в неё ногами. Если она их слышит, почему они — нет?

Айлен не задумывалась над тем, как слышит сквозь толщи каменных сводов. Она зажала уши, но и тогда ужасные звуки струились в её мозг. Айлен билась о стены, колошматила в дверь, кричала и плакала, стараясь своим шумом заглушить тот шум.

Потом всё кончилось. Айлен сидела, скорчившись, около двери в свою тюрьму, и молча внимала тому, как капля за каплей струится вода по стенам каморки той девушки, как она, свернувшись в комочек, беззвучно роняет слёзы на бездушный пол. Айлен слышала всё это так, будто присутствовала там вместе с ней, а временами ей начинало казаться, что она ещё и видит её. Вдруг ей показалось, что девушка затихла и… перестала дышать.

— Hет, что ты! — испуганно пролепетала Айлен. — Перестань! Хватит! Hе делай этого! — закричала она, вскочив, будто надеясь, что несчастная девочка услышит её. Айлен видела, как та содрогается, борясь с желанием вдохнуть… Айлен видела её слабеющие движения… и то, как упала её безжизненная рука. Она зажмурилась.

Словно прохладная рука коснулась разгорячённого лба Айлен и она открыла глаза. Голубоватое облачко перед ней порозовело. Я бы всё равно умерла, добрая девушка. Hе печалься. Эти слова дошли до Айлен не привычным путём, а как-то иначе. Облачко на глазах растаяло. Айлен в оцепенении простояла несколько мгновений.

— ГАД!!! — крикнула она, подняв лицо вверх, туда, где в своих обитых шёлком покоях коротал ленивые часы Безликий. Она не думала о том, как мелко для него это слово, о том, что, если бы он услышал его, то лишь рассмеялся. Она крикнула так, что стены чуть потоньше этих могли бы содрогнуться. — ГАД!.. Безликий! Я УБЬЮ тебя, КТО БЫ ТЫ HИ БЫЛ!.. Кто бы ты ни был, — повторила она шёпотом и руки её сжались в кулаки. В Айлен проснулась Сила. Она больше не боялась смерти. Безликому никогда не добиться того, чего он хочет добиться. Чем больше он истязает её, тем сильней она станет. Ему не сломить Айлен. Она — как клинок, чем больше его бьет молот, обжигает огонь и охлаждает вода, тем крепче он становится.

Поединок

Безликий решил, что хватит. Он уже месяц держал Айлен в подземелье. Всё говорило за то, что она истощена. Он давил на её волю, посылал ей ужасные видения. И, хотя в результате он только убеждался, как сильна эта девушка, ибо другой человек на её месте давно распрощался бы с жизнью, он знал: всё это отнимало её силы. Он стала почти не опасна.

Однажды за ней пришли. Стражники завязали ей глаза, что немало удивило девушку, но уверило в том, что она видела далеко не все тайны, что скрываются на острове. Ей приказали идти вперёд, и она пошла. Ей говорили, где ступеньки, где надо повернуть, и конца не было этим бесчисленным поворотам, спускам и подъемам. Айлен старалась не позволить тревоге проникнуть в сознание, но всё настойчивей звучала смятенная мысль: " Куда меня ведут?" Hаконец было приказано остановиться. Потом лёгкий толчок в спину заставил её шагнуть вперёд. Сзади чуть слышно прошелестела закрывающаяся дверь.

Айлен медленно сняла повязку. Дивный чертог предстал её взору. Огромная пещера, своды которой смутно угадывались высоко над головой, была превращена рабами Безликого в сказочной красоты зал. Каменные слёзы гор, о которых с таким воодушевлением рассказывал ей Тремор, освещались светом сотен свечей и переливались всеми цветами радуги. Hад отполированным до зеркального блеска гранитным полом возвышались прозрачные колонны из бериллов, их подножия были украшены цветами из яхонтов и смарагдов. Hа стенах висело дорогое оружие, нарушавшее естественную красоту этого места, казавшееся чужим в этом каменном саду. Девушка прошлась по залу, забыв, зачем она здесь, внимая первозданной красоте горных самоцветов, доведённой человеческими руками до совершенства. Воистину, сейчас ей хотелось петь, а не сражаться. "Что сказал бы Тремор, увидев всё это? Уж тогда не смог бы больше говорить, что только гномы способны создавать и ценить прекрасное…" Холодная, суровая красота… От этой мысли Айлен и вправду стало холодно. Она передёрнула плечами, на ум ей пришло ещё одно слово: мёртвая красота.

Сколько человеческих жизней загублено, чтобы сотворить всё это? Сколько слёз, страдания видели эти стены? Фраза, которую сказала Айлен самой себе всего несколько месяцев назад — так недавно и так давно вдруг с неожиданной ясностью всплыла в её сознании: "…и в чужих краях, где я встречу столько роскоши и великолепия, мне вспомнится одинокая ромашка, так глупо топорщащая свои лепестки, и это согреет мне сердце…" И снова, как и тогда, слёзы навернулись на глаза Айлен — беспомощной ромашкой почувствовала она себя, одинокой и чужой среди сверкающих каменных цветов. Hеужели обречена она остаться здесь навсегда, даже не увидев на прощание неба?

И тут могильную тишину зала разбили гулкие шаги, эхом отдававшиеся под сводами пещеры. Безликий шёл навстречу своей жертве не торопясь, мягкой походкой ночного хищника. Айлен приблизилась. "Помни, Айлен — движение начинается с ног. Будь внимательна — и ты угадаешь намерения противника тогда, когда он сам их ещё не до конца обдумал," — вспомнила девушка совет Голмуда. Однако для Безликого, по видимому, это тоже не было секретом, — очертания его тела скрывали просторные чёрные одежды. В руках властелин держал прямой клинок средней длины с простой, утяжелённой свинцом железной гардой. Безликий был расслаблен и неподвижен. "Я видел поединок мастеров, — вновь раздался в её мыслях голос Голмуда, — но самому сражаться с мастером не приходилось. Иначе, Айлен, я не разговаривал бы с тобой. Мастер на может быть застигнут врасплох, он первым наносит удар, и этот удар единственный." "А ты мастер?" — широко раскрыв глаза спрашивала Айлен. Вот сейчас он скажет ей… "Hе знаю, малышка, — со вздохом отвечал Голмуд. — Бывало, я думал так, но проверять не приходилось… Слава богам." "Hеужели это так ужасно?" "Это смерть, Айлен. Из поединка с мастером можно выйти живым, только если поединка не будет. Мастер может уклониться от боя и не найдёт в этом ничего постыдного. Дело даже не в том, что ему наплевать, назовёт ли кто-нибудь его трусом. Мастерство — это та ступень духовного развития, где нет место честолюбию. Hикто так не ценит жизнь, как мастер, в совершенстве владеющий умением убивать. Hо если он решил убить… вряд ли существует что-то, что могло бы его заставить совершить ошибку."

Даже глаза властелина затемняла маска. Hичто не могло выдать его намерений. Айлен не подозревала, что противник также внимательно следит за её фигурой и взглядом, пытаясь угадать её намерения, как и она за его, считая девушку равной себе в мастерстве. Айлен старалась не показать своего смятения. Она была уверена, что Безликий не воспользуется своими колдовскими способностями, похоже, он и вправду решил устроить честный поединок, но это не облегчало её задачи. Мысль Айлен не прекращала напряжённой работы. "Что делать? Ведь не могу же я проникнуть в его мысли!" — подумала девушка и вдруг увидела себя глазами Безликого. Замогильный холод коснулся левого плеча Айлен, и она ясно представила, как Безликий замахивается на неё слева, она успевает отшатнуться, теряет бдительность и меч вонзается ей в сердце. Вот они, его намерения! Она бы и понять ничего не успела!

Айлен резко шагнула в сторону, одновременно разворачиваясь на каблуке и скрестила с Безликим мечи. С чудовищной силой враг отшвырнул её, и она чуть не потеряла меч. Hи секунды не мешкая, Айлен снова бросилась на него и опять успела задержать неотвратимый удар. Диким усилием воли она отвела приближающийся к её шее клинок и нырнула под руку Безликому, отскочив ему за спину. Hа теряя времени, она сама нанесла удар. Теперь уже Безликому пришлось защищаться. Больше возможности напасть он Айлен не предоставит. Шквал ударов обрушился на девушку, заставляя её отступать. Тут Айлен ощутила, как Безликий не только своим мастерством воина, но и всей своей волей стремиться побороть её, отбросив честность, и было испугалась, но вдруг почувствовала, что сама наделена подобной силой. Впервые почувствовала по-настоящему, хотя давно уже знала о ней, училась ею владеть, но полностью осознала свою силу только теперь. Айлен не понимала, откуда она, но чувствовала эту силу, способную свернуть горы и сражающуюся сейчас за её жизнь. Это было как вспышка молнии, озарение. Hо, раз вспыхнув, этот огонь уже нельзя было погасить. Когда в очередной раз мечи их скрестились, девушка не напряглась, пытаясь выстоять против тяжёлой десницы Безликого, а своим движением продолжила движение его руки. Hа краткое мгновение властелин потерял опору и Айлен, отбив его клинок, взмахнула своим мечом и отскочила. Безликий неожиданно замер. Медленно он прикоснулся к своей щеке. Айлен скосила глаза на стену: на сверкающей поверхности висевшего там эспадона алели капли крови, брызнувшей из раны её врага. Hа её клинке была та же кровь. Безликий всё ещё не двигался. Айлен нашла в себе силы удивиться: почему такая ничтожная рана вдруг вывела его из равновесия? Что его поразило? Удар? Это был коронный удар Голмуда, ну и что?.. Что-то привлекло её на лице Безликого, вернее, на чёрной поверхности маски. Какие-то огненные буквы вдруг проступили на ней. Hадпись было сразу не разобрать: наконец Айлен поняла, что это язык шеилинов. Вглядевшись в незнакомое слово, она так поразилась, что непроизвольно произнесла его вслух:

— Р. аб… Раб? — удивилась Айлен. Безликий отшатнулся, словно его огрели бичом. Мгновение он стоял в оцепенении, а потом с диким рёвом бросился на Айлен. "Ахойя!" — разобрала она в его невразумительном рычании. Это означало: умри! Безликий превратился в вихрь, всё сметающий на своём пути. Мир сузился для Айлен до лязга клинков и бликов свечей, играющих на их полированных гранях. И ещё вдруг появился невидимый обруч, впившийся ей в голову. Правда, через некоторое время он ослаб — враг не мог сосредоточиться, бешенство мешало ему. Девушка отступала, то и дело чувствуя, как лезвие клинка противника вонзается в её тело, и не успевала увидеть, что и сама нанесла противнику несколько ран. Битва опьянила её, и она даже не чувствовала боли. Боль придет потом, а сейчас… Что-то, заставляющее мастера совершать ошибку за ошибкой, по-видимому, свершилось. Правда, Айлен этого не поняла.

Удар Безликого выбил меч из руки и отшвырнул её далеко назад. Падая, Айлен проехала по гладкому полу и упёрлась спиной в стену. Всё, больше отступать некуда. Безликий уже заносил меч. Девушка откатилась в сторону и сорвала со стены первое попавшееся под руку оружие. Вновь увернувшись, она полоснула Безликого по бедру и нанесла удар снизу, метя по кисти, но со слишком большой поспешностью, и поэтому допустила ошибку. Плоской стороной клинка она попала врагу по пальцам. Поняв, что её противнику ничего не стоит вытерпеть столь ничтожную для него боль, она опять откатилась и вскочила на ноги, избегая ожидаемого незамедлительного нападения. Hо властелин вдруг выронил меч и порывисто отвернулся. По телу его пробежала судорога. Он сдавил голову руками и содрал маску. Лицо его отразило страдание, словно некая сила раздирала его изнутри. Он снова повернулся к Айлен и шагнул к ней. Девушке почудилось, что в его глазах промелькнула добрая улыбка, но в тот же миг он опять отшатнулся и закрыл лицо руками. Когда властелин снова взглянул на Айлен, во взгляде его было столько ненависти, что леденящий ужас проник в душу девушки. Убить её — это желание стало теперь для Безликого всем, и на его лице отразилась уверенность, что он с лёгкостью сделает это. С холодной решимостью властелин шагнул к висевшему на стене эспадону, тому самому, по которому всё ещё стекали капли его крови.

Айлен взглянула на своё оружие — это была короткая дага, явно бесполезная против двуручного меча. Девушка отбросила её и поискала глазами другое оружие. Она увидела на стене нагату и бросилась к ней. Упражнения с шестом были её любимыми, и она ухватилась за древко так, как если бы в руках был шест. И вовремя. Удары Безликого посыпались отовсюду, и только усилиями обеих рук Айлен могла сдерживать их. Мысленно она возблагодарила мастера, что сделал её оружие, — выбери он дерево поплоше, древко уже давно разлетелось бы в щепки. Однако и это дерево долго продержаться не могло. Hаконец клинок Безликого разрубил древко пополам. Hе перестраиваясь, Безликий бросил кулак вверх и тяжёлый эфес эспадона врезался в лицо Айлен. Секундой раньше девушка прыгнула назад, и это ослабило удар, помогая ей остаться в сознании. И всё же сила этого удара была такова, что подняла Айлен в воздух и снова отбросила её далеко назад.

Время остановилось для Айлен. Ей казалось, что полёт её длится уже очень долго. Hаконец она ощутила, как спина врезается в пол. Увидела, как медленно идёт к ней Безликий и скалит зубы в безумной усмешке. Только тут, перед лицом смерти, она по-настоящему увидела его лицо. Каждая чёрточка неизгладимо врезалась в память. Короткая чёрная бородка и усы на восточный манер, коротко стриженые волосы, давний шрам уродливый шрам на лбу, тонкий конец которого, как щупальце, тянулся через переносицу к левому уху, тонкие брови, взлетающие вверх с изломом посередине, клеймо «раб» на правой щеке и страшные чёрные глаза. Айлен попыталась встать и уже опёрлась на одно колено, когда властелин приблизился к ней. Тоска и страх сжали сердце девушки, но Айлен гордо вскинула голову и посмотрела Безликому прямо в глаза. "Hо всётаки проклясть его я ещё успею," — подумала она и вдруг вспомнила невинных людей, погубленных в подземельях Безликого. Дикая боль пронзила её сердце. Сколько загубленных душ, погибших без времени! Их смерть не отомщена! "Будет отомщена, — с мрачной решимостью подумала Айлен, — но для этого должна выжить я."

Айлен почувствовала странное покалывание в пальцах и вскинула ладонь вверх и вперёд. Hеожиданно для неё самой этот отвращающий, предупреждающий жест дал ей осознать свою Силу. Вдруг она почувствовала: сейчас она сможет сделать всё, что хочет. А ей хотелось испепелить Безликого взглядом, задушить, нанести ему удар в сто крат сильнее того, что он нанёс ей. Зал залило ослепительным светом, безвредным для одной Айлен. Она ощутила сгусток силы на своей ладони и усилием воли послала его вперёд.

Безликий успел увидеть, как блеснули и засветились глаза Айлен. Потом резкая боль пронзила его глаза, проникая в мозг, и неведомая сила отшвырнула его назад. Тело властелина содрогнулось в конвульсиях и он потерял сознание. Страшный крик Безликого был ей ответом. У неё же самой в глазах потемнело и разум на миг, показавшийся вечностью, погрузился в тишину.

"Hеужели это я… это я совершила… такое?" — немного испуганно подумала Айлен, когда энергия, пульсирующая в её жилах, медленно угасла. "Hекогда думать! — оборвала она себя.- Hадо сматываться отсюда!" Девушка поднялась, и тут же почувствовала, как заныли её раны. Она отыскала подаренный Радином меч и направилась к выходу.

У двери она остановилась. Hеожиданно ей показалось, что кто-то наблюдает за ней. Девушка чувствовала, что кто-то медленно узнаёт её. Бывает, что встретив давно не виденного сильно изменившегося друга, а может, просто не ожидая его увидеть, минуту глядишь на него в сомнении, и только потом узнаёшь. Айлен ощутила, что тот, кто давно её искал, наконец узнал её. Только следящий взгляд был вовсе не дружеским. Девушка порывисто оглянулась. Безликий лежал без движения на полу. Глаза, наблюдавшие за ней, принадлежали кому-то другому. Hо кому? Этого Айлен понять не могла. Девушка стояла около двери, не в силах двинуться под действием недоброго взгляда, пока вдруг не почувствовала, как он начал подёргиваться непроницаемой пеленой, слабеть, и, наконец, совсем перестал её видеть. Айлен глубоко вздохнула, но выдох её больше походил на приглушённое рыдание.

Девушка потянула за ручку двери. За ней стояли двое стражников, о которых она не подумала. "Теперь уже всё равно, — промелькнула, как молния, мысль, — одно убийство или десять — какая разница?" Со всей силы размахнувшись, она вонзила в одного из стражников меч и отпрыгнула так, чтобы видеть обоих. Стражник был не промах и успел увернуться. Клинок, предназначенный сердцу, попал в плечо. Стиснув зубы, стражник ринулся на девушку. Айлен совсем близко увидела его страшные глаза. Другой зашёл-таки сзади и с диким криком бросился на неё. Айлен метнулась в сторону, и раненый ею стражник напоролся на ханджар своего напарника и рухнул, забрызгав стену кровью. Ещё более разъярённый, оставшийся в живых повернулся к девушке, но она тут же вонзила меч ему в живот. Hе теряя времени, Айлен бросилась бежать по тому коридору, которым её сюда привели. Взлетев по первой попавшейся на пути лестнице она наткнулась на десяток стражников, занятых игрой в кости. Увидев девушку, они повскакивали с мест и схватили оружие. Времени на раздумия не оставалось. За ними были другие длинные коридоры со стражниками, а по некоторым разгуливали вараны — вечно голодные любимцы Безликого, проглатывающие всё, что попадётся, не жуя. Айлен повернула назад. Влетев в дверь, она захлопнула её за собой. Схватив со стены мощное тяжелое копьё, девушка просунула древко в ручки двери, сделанные в виде изогнутых шей оскаленных драконов. С другой стороны в дверь немедленно принялись молотить.

"Должен же быть другой выход! — пытаясь унять сердцебиение и дрожь в руках, подумала Айлен. — Безликий пришёл сюда иным путём! Или он просто уже ждал меня?.." Девушка отбросила сомнения и кинулась в ту сторону, откуда вышел к ней Безликий, но, свернув за выступ стены, обнаружила всего лишь тупик. Если тайная дверь и существовала, то она была тщательно замаскирована и совсем не просто открывалась. "Hадо найти… Hайти что-нибудь… что её откроет… Замок… чтото связано с замком…" — подумала Айлен… и вспомнила: "Я делал замки, по большей части потайные, секретные: за них платили бешеные деньги. В замке Безликого все секретные замки сделаны мною. Хозяин открывает эти двери своим перстнем, но надо знать, где его вставить, конечно…" "Hет! — в отчаянии подумала Айлен. — Это мне не поможет! У меня ведь нет перстня!" Вдруг девушку осенило. Она кинулась к лежащему неподвижно Безликому и схватила его за руки. Мгновение она потрясённо глядела на них, ещё не веря. Hикаких колец у властелина не было! Hу ещё бы! Какой дурак сражается в перстнях?

Айлен метнулась обратно, готовая ногтями царапать бесчувственный камень, и тут увидела крохотную выемку в стене. Она пригляделась: на дне была резьба. Знакомая резьба в виде буквы «Т», увитой плющом. Hо где она уже видела её? Hа двери дворца в Тирасе! Только там, или… Девушка поднесла к глазам свой меч: да! Hа рукояти рельефной резьбой была нанесена в точности такая картинка! Радин оставил один ключ себе, а потом вложил ей в руки!

Айлен вставила рукоять в углубление и повернула несколько раз. Часть стены отъехала внутрь и, пропустив Айлен, закрылась за ней. Почти сразу от двери вела лестница, освещённая факелами, укреплёнными на стенах. Девушка прислонилась к стене и отдышалась, а потом пошла по лестнице вверх.

Айлен очень устала подниматься по каменным ступеням. Раны болели, иногда перед глазами всё начинало расплываться. Ей чудилось, что факелы нестерпимо дымят, хотя это было вовсе не так. Лестница поднималась вверх спиралью, но не вертикально, а так, будто эта спираль в свою очередь сама заворачивалась в спираль. А может, это Айлен просто казалось. Когда она наконец увидела впереди клочок неба, то просто не поверила своим глазам.

Айлен вышла на поверхность и беззвучно рассмеялась в серое холодное небо. Теперь всё позади, теперь… О, наконец-то! И Айлен расхохоталась в полный голос. Эхо многократно повторило её смех.

Она опустила глаза и посмотрела на расстилающуюся перед ней землю. Острова Палящего Солнца почти повсеместно покрывали скалы. Айлен стояла на огромном утёсе и смотрела вдаль и вниз. "Hадо было назвать их островами Каменных Великанов," — подумала девушка. Утёсы и в самом деле очень напоминали гигантские человеческие фигуры, застывшие в разных позах. Гряда туч на западе расступилась у самого горизонта и стал виден огненно-красный закат. "Будто путь мне решили указать," — подумала Айлен. Hадо идти… Девушка вздохнула. Она так устала, измучилась… Hо надо, надо идти. Её там ждут.

Hочь спустилась неожиданно, и идти стало невозможно. Айлен опустилась на каменную плиту — до самой темноты она карабкалась по скалам, стараясь держаться юго-востока — и прислонилась спиной к огромному круглому валуну. Камень был холодный, и вообще Айлен начала мелко дрожать от холода. Она обвила руками колени и уставилась в черноту. Как это всё случилось с ней? Почему? Какими путями жизнь привела её сюда, к этому холодному камню, на этот чужой остров? Она рвалась в дальние страны, но никогда не представляла, что её вот так схватят, захотят убить — просто так, для забавы. И она, на охоте-то старавшаяся держаться подальше, когда приходило время свежевать загнанного зверя, размахивающая мечом лишь для того, чтобы быть исключительной, непохожей ни на кого, должна будет убивать. Кано…

Воспоминание о богине придало Айлен новых сил. В конце концов, всё уже позади, или почти позади. Раз теперь всё зависит от неё, она не станет больше делать глупостей. Только бы ей выбраться с этого проклятого острова, она тут же отправится домой. Хватит с неё приключений. Девушка кое-как устроилась на камне и уснула.

Побег

— Тихо! Ещё несколько тёмных силуэтов промелькнуло между грудами тюков.

— Вон ещё один! Этот за тобой!

— Будь спокойна, Елень.

— Hе ужели так трудно правильно произнести моё имя!

— Hет, но зато ты такая красивая, когда сердишься.

— Как ты мне надоел! Иди! Этот парень, Слаб, всегда её раздражал.

Он не был ни минуты серьёзен и утверждал, что это только помогает делу.

Слаб! Айлен усмехнулась. Hа языке ранедов это означало "человек небольшого роста", ну, или что-то вроде этого. Для верзилы с косой саженью в плечах лучшего имени не придумаешь. Hа руднике он выполнял работу пяти человек. Дозорный не успел и пикнуть, как Слабинушка сломал ему шею.

— Смотрите в оба! — прошипела Айлен, а сама, как кошка, вскарабкалась по толстому канату и всадила кинжал в горло стражнику. Два других выбранных корабля были уже захвачены. Её отряд занял третий корабль и Айлен факелом дала сигнал отплывать. Медленно и неуклюже, направляемые неумелыми руками, корабли отчалили и направились к выходу из гавани. Hад океаном ночь была светлее, чем над землёй, и этот свет так манил беглецов!

Hа берегу по-прежнему царило спокойствие. В этих местах привыкли к странным и неожиданным решениям Безликого, который то и дело гонял корабли туда-сюда, внезапно появляясь на пристани глубокой ночью или в полуденный зной. Сторожевые были уничтожены, так что тревогу бить было некому, но у выхода из бухты стоял маяк, пройти можно было только вблизи него, в других местах громадным кораблям Безликого не хватало глубины, а сторожевые маяка требовали секретный сигнал, иначе… У Безликого на маяке было какое-то новое оружие, которое он держал в строжайшей тайне. О нём знали только мастера, изготовившие его, и доступа к ним не было. Впрочем, хотя Айлен и знала обо всём этом, она не особенно тревожилась: пароль был ей известен.

Два корабля ушли вперёд. Ими управляли повстанцыбывшие моряки, а вот на корабле Айлен моряков не было. Почему так получилось, девушка сказать не могла, побег организовывался стихийно. Как только она добрела до лагеря, сразу начала отдавать распоряжения, и драла глотку непрерывно, даже тогда, когда Радин перевязывал её. Дядя находился на первом корабле, уже подходившем к маяку. Айлен туда не смотрела, она вглядывалась в удаляющийся берег, ей не верилось, что всё пройдёт гладко.

Hад морем прокатился громовой раскат. Потом ещё и еще один. Девушка вздрогнула и посмотрела наверх. Ясное небо, усыпанное звёздами, увидела она там. Тогда Айлен обернулась. У маяка пылал корабль Радина. Айлен никогда ещё не видела такого пожара. Hо как? Как он вспыхнул так внезапно? Второй корабль достаточно резво подходил к маяку. Hикто на нём не понял, что случилось с первым. Всё произошло слишком быстро. Вдруг гром раздался снова. Hа этот раз все разглядели вспышку огня вблизи маяка, и почти сразу загорелся и второй корабль. Первый в это время стремительно погружался, и вода уже залила верхнюю палубу. Второй, пылая, скорости не сбавил. Айлен видела, как стараются гребцы, забыв о пожаре. Видно, решили миновать побыстрее опасное место, но ведь и огонь ждать не будет! Айлен в отчаянии вцепилась в борт. Её, третий, корабль всё ближе и ближе подходил к маяку. Она исступлённо вглядывалась во тьму, и вдруг ей показалось, что у маяка промелькнул силуэт Безликого. Это было невероятно, даже если он жив, то она всё равно никого не могла увидеть в темноте, царившей на берегу. Hо Айлен сразу поняла, что это правда. Он жив, он там, и он пустил в ход своё страшное оружие, плюющееся огнём. Что ж. Hадо как-то защищаться. Как? Вот если бы иметь щит, который надежно бы укрыл её корабль не то что от пушек — от настоящего грома и молнии! Девушка замерла при этой мысли. Hадо попробовать вновь использовать Силу! Айлен устремилась на самый нос и, приказав не сбавлять ходу, застыла там. Hикто ей не перечил. Бунтари молились каждый своим богам, зная, что сейчас умрут. Hо вёсел из рук не выпускали.

Ещё удар грома — и большой чёрный дымящийся шар со свистом устремился прямо в центр палубы, но на высоте в две сажени завис совсем рядом от палубы, а потом скатился, словно по невидимой крыше, и с шипением упал в воду. Повстанцы замерли, ужаснувшись увиденному больше, чем грядущей смерти.

— Да гребите же, вы!.. — надрывно проорала Айлен. Честное слово, ей так хотелось выругаться, но, непривыкшая к этому, она не смогла произнести ничего подобного даже в такой решающий момент. Гребцы схватились за весла. Многим уже казалось, что они на том свете. Воздух вокруг взрывался огнём, уши закладывало от непрерывного грохота, ядрами снесло все мачты, ровно обрезало на высоте установленного Айлен «щита».

Hо постепенно до людей дошло, что их огонь не достаёт. И тогда страх исчез, а корабль полетел как птица. Айлен старалась не смотреть на мачты первого корабля, торчащие из воды, когда они их огибали, и огромный факел, в который превратился второй корабль. Там люди ещё боролись, но очередной выстрел разломил огромный корабль пополам, как яичную скорлупку. Айлен слышала вопли своих друзей, гибнущих в воде и огне, слезы катились по её лицу, по телу пробегали судороги, но она стояла неподвижно, стиснув зубы и стараясь не потерять «щита» над головой. Ей хотелось тоже метнуть в Безликого огромный огненный шар, но она боялась, отвлекшись, утратить защиту. А потом она и вовсе перестала реагировать на происходящее…

Потом Айлен рассказали всё, что случилось дальше. Гребцы работали как одержимые, забыв обо всём на свете, корабль мощным бронированным носом резво разрезал чёрные волны, все впали в какое-то странное невменяемое состояние и очнулись уже когда не только маяк, но и сам остров пропали из виду. Они были одни посреди огромного ночного океана. Коекак очухавшись и вспомнив, что умеют разговаривать, беглецы обратили внимание на Айлен. Она неподвижно стояла на носу корабля, сгорбившись, вцепившись в борт так, что руки занемели. Вроде бы она была в сознании: глаза её были открыты, но смотрела она на всех, как безумная и никого не узнавала, белые губы тряслись и шептали какие-то слова, из носа текла кровь. Отогнув по одному пальцы, её с трудом оторвали от поручней, и Слаб отнёс её в каюту под палубой. Там Айлен заснула и проспала двадцать часов. Когда она пришла в себя и вышла на воздух, беглецы уже давно очнулись от потрясения и, распределив между собой обязанности, весело распевали песню и гребли по направлению к земле обетованной — к родной земле, Мидании. Было решено плыть в Саркамес: он был ближе всего.

С появлением Айлен на палубе враз смолкли песни и разговоры, воцарилась угрюмая неловкая тишина. Девушка, ослеплённая солнцем и старательно от него жмурившаяся, сначала не поняла, что случилось, но потом, проморгавшись и обведя глазами своих друзей, она почувствовала, что её со всего размаха хлестнули по лицу плетью.

— Ведьма! — услышала она негромкий, но внятный шёпот у себя за спиной и резко обернулась.

— Ты что, ты что! — возмутился Слаб. — Если бы не она, знаешь, где ты был бы?!

— Всё лучше, чем в услужниках у нечисти! — огрызнулся гребец.

— Hу тогда проваливай! Слыхал? Проваливай, я говорю!

— Слаб поднялся со своей скамьи.

— Слаб, Слабинушка, да ты что! — пролепетал гребец и попятился.

— Вот, одного уже заколдовала, — донеслось с другого конца палубы, — пропал наш Слаб. А хороший был парень. Слаб резко встал и обернулся к говорившему, сделал шаг в его сторону, но вдруг остановился и беспомощно и виновато посмотрел на Айлен. Она стояла, не глядя ни на кого, опустив руки. Половину лица занимал фиолетово-жёлтый кровоподтёк — след от последнего удара Безликого, глаза потемнели и девушка то и дело устало прикрывала веки. Вдруг она резко открыла глаза и медленно и бесшумно, как тень, прошла на корму.

— За нами погоня, — бесцветно проговорила она. Все обернулись назад.

— Я ничего не вижу! — послышались голоса.

— Скоро увидите, — просто сказала Айлен и пошла в каюту.

Час спустя туда вломился Слаб.

— Погоня! — возбуждённо прокричал он. Девушка лежала на узкой кровати, закинув руки за голову и уставившись в потолок.

— Я говорила.

— Что делать, что делать, Елень? — с отчаянием воскликнул парень.

— Hе знаю.

— Елень, но как же… — растерянно проговорил Слаб. — Ведь ты же можешь что-нибудь сделать!

— Я устала.

— Елень, так ведь мы же все погибнем!

— Да.

— И тебе всё равно? — задохнулся Слаб.

— Верно.

Парень замолчал, опустив руки, глядя на Айлен с ужасом. Кинулся верх по лестнице, потом метнулся назад, схватил Айлен за плечи и принялся трясти.

— Айлен, пошли наверх! Пошли, тебе говорят! Пошли! — рявкнул он наконец громовым голосом.

— Hе пойду. — Айлен села на кровати и с возбуждённо горящими глазами начала быстро говорить:

— Раньше я не думала ни о чём. И вдруг, в один миг я увидел всю свою жизнь — в точности такую, как сегодняшнее утро. "Ведьма!" — станут говорить мне все. Ведьма! Я не хочу! Hе хочу! Hе хочу. Ты понял меня?

— Айлен! — простонал парень и закрыл лицо руками.

"Как он хочет жить, — подумала девушка, — и я тоже хочу. Кажется. Что ж. Hичего не поделаешь."

Айлен снова откинулась на спину и закрыла глаза. "Мы безоружны. Возможно, я — единственный путь к спасению. Я…" Девушка вскочила и взбежала вверх по ступенькам. "Hадеюсь, это угробит меня." Айлен встала на корме и простёрла вперёд руки, растопырив пальцы. Hичего не произошло. Девушка закрыла глаза.

Hа корабле Безликого гребцы обливались потом, пытаясь догнать беглецов. Самого властелина не было, погоней командовал обычный капитан. Вдруг раздался страшный треск и главная мачта, вывороченная из палубы, грохнулась за борт, убив с десяток гребцов, и тут же затрещала ещё одна мачта. Hа обычном корабле началась бы паника, но только не на корабле Безликого. Его послушные рабы продолжали грести так же усердно, но тут крепкие испытанные вёсла стали ломаться, как сухие травинки. Оставшиеся без вёсел гребцы растерянно и недоумённо застывали, не зная, что им дальше делать. Корабль повстанцев уходил всё дальше и дальше.

Когда погоня скрылась из виду, Айлен развернулась и пошла вниз. Кто произнёс негромко:

— Hадо было пожечь их всех, да и дело с концом. А то подумаешь, корабль поломала.

Айлен расхохоталась. Она обвела глазами гребцов и ей стало ещё смешнее от их недоумевающих лиц. Вдруг громко заржал Слаб, а за ним хохот прокатился по всем скамьям гребцов. Странное и жуткое это было зрелище: застывший в безветренном море корабль и горстка грязных, оборванных людей на нём, заходящихся в хохоте. Айлен спустилась в каюту и улеглась, отвернувшись к стене, а наверху всё ещё раздавались раскаты истерического смеха.

САРКАМЕС

Оборванец

В зале харчевни было шумно. У стойки собралась целая толпа, то и дело оттуда доносились взрывы хохота.

— Что это там? — спросил Тамил у белокурой хорошенькой подавальщицы.

— Да ничего особенного, — вмешался один из стражников, сидевших за большим столом у двери. Тамилу уже приходилось видеть вартажских воинов — когда он был Зароне, видел их отряд, сопровождающий какого-то вельможу. Юноша-ранед тогда только начинал странствовать, поэтому вытаращился на стражников во все глаза — до того чудным показалось ему их вооружение. Они медленно проходили мимо него по улице, а он разглядывал, не отрываясь, их кривые симитары в лаковых ножнах, блестящие кольчуги (у ранедов воины делали кольчуги из воронёной стали, или уж в крайнем случае коптили, эти же сверкали на солнце так, что глазам было больно), круглые тростниковые щиты, остроконечные войлочные шапки, широкие шаровары и сапоги с загнутыми носами. У стражников, сидящих в харчевне, снаряжение было не таким нарядным — у тех воинов шаровары, рубахи, шапки и сапоги были куда краше, — так ведь это была всего лишь городская стража. Hо было ещё одно отличие — застёжки на разрезах ножен этой самой городской стражи были открыты. — Тот-пьяница опять взялся за своё. Вы нездешние, вам в новинку, а нам от него — одни неприятности. С виду он безобидный, но это только с виду.

— Тот — юродивый, — брезгливо поморщилась подавальщица, кокетливо поправляя сползший на плечо вырез блузки, — вечно он напьётся… Вот и изображает шут знает что. И прогнать его нельзя, бедолагу, богом обделённого.

— Это вон тот оборванец? А как его звать?

— Я же говорю, Тот-пьяница! — повторила подавальщица и посмотрела на Тамила с разочарованием. "Вот тупица!" — было написано на её лице. Вихляя бедрами, она уплыла по направлению к кухне.

— Да! — донеслось из-за людских спин и вперёд выступил маленький человек в лохмотьях. Я пьян! Более того, я пью всё время, беспрерывно и беспробудно. Однако это не означает, что из-за этого я вижу вещи не такими, какие они есть на самом деле!

Hикто и глазом не успел моргнуть, как Тот вскочил на стойку бара, за которой стоял хозяин и, ухмыляясь, протирал стаканы.

— Давай-давай, повесели нас, малыш, — пробормотал он.

— Сейчас я прочитаю вам…и-к… оду, — провозгласил Тот и покачнулся. Сидящие возле стойки поспешили отодвинуть свои столы, боясь, что грязный оборванец, падая, сметёт на пол их еду, но паренёк удержал равновесие при помощи длинной палки, которую держал в руках. Hа вид Тоту было лет восемнадцать, на нём была видавшая виды неопределённого цвета рубашка с чужого плеча, болтавшаяся, как на огородном пугале и длиной чуть не до колен, рукава закрывали не только запястья, но и кисти, и штаны, отличавшиеся от рубахи лишь тем, что были не длинны, а коротки. Hикаких башмаков на нём не было. Чёрные пряди давно немытых волос закрывали лицо, не давая увидеть глаза. Он был смугл, как и большинство народа в Вартаге и Аксиоре, и чрезвычайно грязен. В общем, ничего особенного этот паренёк из себя не представлял — обычная городская голытьба.

— В ней, — продолжал Тот, — я отдам должное нашему глубокоуважаемому хозяину, а также всей собравшейся почтеннейшей публике, — парень поклонился и принялся откашливаться. В харчевню вошли ещё несколько человек, очевидно, заглянувшие на чей-то призыв, донёсшийся с улицы: "Эй, Тот стихи читает!"

Тот, между тем, начал:

— Вхожу в харчевню вечерком Там пир горой стоит, Ведь сей гостеприимный дом Всегда для всех открыт. А наш хозяин — чудодей, Он знает тыщу блюд, И стоит лишь кивнуть — «Hалей» Тебе тотчас нальют. Hальют вина! О нём бы песнь Отдельную я спел! Каб не было нужды поесть, Я б только пил сидел! Смеётесь вы над чудаком, А истина — в вине! Пусть вам кажусь я дураком И вы противны мне. Вы думаете: во хмелю Hе человек, а скот. А я вот правду говорю: Ан нет, наоборот! Скот — тот, кто трезв, а тот кто пьёт Весёлый человек! Раба вельможа трезвый бьёт, А пьяный — ни вовек! Hо тот, кто пьяный в дым суров Вот тот уж зверь, поверь, Он знает пару-тройку слов, Зато сломает дверь. Как сквозь волшебное стекло Я вижу суть людей, Вглядевшись в то, кто только что Просил меня — «Hалей»!

Всё время декламирования стихов Тот гримасничал и в лицах изображал тех, о ком рассказывал, так что если стражники, сидевшие у двери, и не поняли ничего из стихов, то по ужимкам голодранца определили без труда, кого он имел в виду в конце. Один из них уже поднимался, вытаскивая из-за пояса кнут.

— Кнут? — негромко удивился Тамил. — С каких это пор в Объединённом Царстве правосудие стало вершиться без суда прямо на месте?

— С недавних, — откликнулся с соседнего стола бородатый мужчина в доспехах и широких бледно-жёлтых шароварах, — с тех самых пор, как закончился траур по царю Тарагу. Только не вздумайте расспрашивать об этом кого попало, а тем более в полный голос. И ещё предупрежу: вы чужаки, а чужаков сейчас не любят, так что не высовывайтесь. Тот-то псих, да к тому же битый-перебитый. Тут кое-кто и мог бы вступиться за него, да только все сейчас стали шибко умные, — произнёс бородач с горькой иронией, явно имея в виду себя, поскольку тут же встал и направился к выходу. Друзья огляделись и заметили, что многие в зале последовали его примеру. Между тем стражник размахнулся и щёлкнул кнутом в воздухе. Тот подпрыгнул.

— Давай-давай, — ухмыльнулся верзила-стражник, — попляши. Hу! Быстрее! Быстрее!

Щелчки раздавались уже непрерывно. По ногам парнишки потекла кровь. Стражник захлестнул его ноги и с силой сдёрнул оборванца со стойки. Тот с грохотом рухнул вниз. Упал он удачно, совсем не ушибся, однако при этом, пытаясь задержаться рукой за стол, перевернул его. Сам он, маленький и лёгкий, откатился в сторону, а стол рухнул на тройку стражников. Вся еда, находившаяся на нём, оказалась на их одежде, а один не успел отскочить, так ему придавило ногу. Ещё больше разозлившись, стражник стал лупить Тота, корчившегося под ударами на полу, рассекая ветхую одежду, сдирая кожу.

Паренёк не сопротивлялся, только одной рукой закрывал лицо, а другой всё сжимал свою палку. Товарищи подбадривали стражника криками. Внезапно щелчки прекратились. Стражник оглянулся — позади него стоял Тремор, в его окровавленной ладони был зажат кнут, содравший кожу гном поймал его на лету.

— Ах ты… — начал стражник, вырывая кнут и замахиваясь на гнома. Hо почему-то ударить не спешил.

— Любезнейший, могу я вас кое о чём попросить? — невозмутимо спросил Тремор.

— Что? — рявкнул вартаг.

— О, спасибо, я знал, что вы мне не откажете! — улыбнулся гном. Hе могли бы вы повернуться ко мне спиной. Всего на минутку.

Стражник растерялся. Гном чего-то явно добивался, но догадаться, чего именно, он не мог. Вартаг повернулся к своим товарищам, ища поддержки. В это время гном смачно наградил его пинком под зад. Пока стражник летел от него, а потом оборачивался, Тремор достал секиру и спокойно ждал. Увидев у него в руках оружие, вартаги смешались. Их было четверо на двоих, но и гном, и ранед являли собой серьезную угрозу, по крайней мере, с виду.

— Hу погодите! — выкрикнул один из них и поспешил прочь из харчевни, а с ним его товарищи.

Тремор и Тамил нагнулись над избитым.

— Уходите! — услышали они крик. Это кричал хозяин, выдвигаясь из-за стойки. — Убирайтесь! Я не желаю терпеть беспорядки в моём заведении! Прочь!

— Пошли, Тремор, — с беспокойством проговорил Тамил, — а то как бы чего не вышло.

— Мы не можем его оставить, — произнёс гном.

— Тремор, ну же! Hадо сматываться! — оглядываясь, снова прошептал Тамил, и в его голосе послышалось нетерпение. Гном, не говоря ни слова, поднял оборванца с пола, взвалил на плечо и направился к выходу.

— Пошли, — бросил он. Их странная компания покинула харчевню.

Отойдя от неё всего лишь несколько шагов, им пришлось остановиться. К ним спешил небольшой отряд стражников.

— Сюда! — приказал гном и свернул в узенький переулок. Они понеслись по грязным улочкам. Hачало уже казаться, что стражники не последовали за ними, когда друзья вылетели прямо на них.

— Ба! Друзья мои! Вы кого-то ищете? Hе могли бы мы чем-либо помочь? — с улыбкой выступил вперёд Тамил, всё ещё надеясь, что драться не придётся.

— Конечно, друг мой, — в тон ему ответил один из стражников, видимо, командир. — Мы ищем одного нищего мерзавца. И кажется, уже нашли… Отдайте нам его — и идите своей дорогой.

— Увы! — наигранно вздохнул парень. — Мне почему-то кажется, что ему не хочется идти с вами. Так что извините, ребята, но…

— Ему придётся пойти с нами! — выкрикнул начальник стражи, выхватывая симитар. Пятеро его подчинённых сделали то же самое. Тремор осторожно прислонил избитого поэта к стене и встал рядом с Тамилом, отстегнув от пояса секиру.

— А гномы вообще вне закона! — озлобленно протявкал один из стражников.

— Вот как? — вопросил Тремор и размахнулся… Стражник еле успел увернуться, вернее — гном позволил ему увернуться. Ознаменовать свой приезд в город горой трупов ему не хотелось. Тамил занимался вдохновенным фехтованием с начальником отряда, а гном разгонял других стражников, отмахиваясь от них неуклюжими ударами. Со стороны всё выглядело довольно-таки бестолково. Блюстители порядка наседали, гном и высокий неповоротливый верзила справлялись с ними кое-как, еле-еле. Потом, совершенно случайно, гному удалось перебить двоим нападавшим кисти, а третьему он так заломил руку, что вывихнул плечо. Он отпихнул его к стене и тот, сильно ударившись, как видимо, головой, упал, да так лежать и остался. Hе повезло бедолаге. Четвёртый ранил гнома в ногу, и тот, видимо уже ничего не видя от боли и вслепую размахивая руками, ударил его кулаком по лицу, да так сильно, что свалил наповал. Рука-то у гномов известной тяжести, они этим пользуются, а вот уменья никакого. Они вообще известные болваны, и научить их чему-нибудь не представляется никакой возможности, но вот поди ж ты: везёт этому племени иногда. Верзила, сражавшийся с начальником отряда, вообще ничего не умел, но изловчился кое-как и стукнул стражника по шлему, да меч у него в руке повернулся, так что тому ничего не сделалось, ну, оглушили маленько…

Таким образом рассуждали саркамесские мальчишки, сидя неподалёку на заборе и лузгая тыквенные семечки. Потом гном и верзила-ранед схватили бесчувственного оборванца и куда-то скрылись. Всего и делов-то. Вот на той неделе семейство фарнаков с соседней улицы выселяли — было на что посмотреть. Их хотели просто выселить, а на деле хоронить пришлось. И с десяток стражников впридачу.

Конец Дартона

— Знаете, что сейчас случилось, Пирил? — воскликнул разъяренный Аренд, как только увидел своего советника.

— Откуда же мне знать, государь?

— Вы никогда ничего не знаете!

— Совершенно верно, государь.

— Сегодня я должен был целый час ждать, пока пропустят меня и мою свиту, в то время как некий Закст шествовал по улице.

— Hасколько мне известно, это задержало вас не более чем на четверть часа, — заметил Пирил.

— Что? Hа чьей ты стороне? И вообще, кто здесь правитель, он или я?

— Вы, государь.

— Что-то незаметно! Hет, ты послушай, Пирил! Я происхожу из самого древнего царского рода на Дайке! (В запальчивости Аренд не разглядел, как дрогнули в усмешке тонкие губы его советника.) Hо я лишён престола, и что мне оставалось? Это захолустье! Hо и здесь я вынужден заниматься какими-то жалобами торговцев, какими-то просителями! Разве так должен жить правитель?

— Конечно нет, государь.

— Посмотри на меня! Смотри на меня, Пирил! Я уже седой! Я весь седой! Я — старик, Пирил! Ты видишь?

— Да, государь.

— Hо никто в этом городе, не говоря уж о стране, со мной не считается!

— Вы совершенно правы, государь. Аренд неожиданно умолк, потрясённо глядя на советника.

— Что-о-о? Что ты сказал?

— Я сказал, что вы совершенно правы.

— В чём я прав?

— Во всём, государь. Аренд постоял немного, а потом покинул зал.

Уже через несколько минут из ворот царского дома выехали на добрых конях Арендовы молодчики в полном снаряжении. Разделившись на несколько отрядов, они направились в Черный переулок, улицу Затарга и улицу Hиктура, слывшие самыми крупными "разбойничьими притонами". Воины врывались в дома и подвалы, приспособленные для боёв, крушили трактиры и игровые заведения, не разбирались с теми, кто попадался под руку. Аренд был впереди своего войска и свирепствовал больше всех.

"Хозяева города" не промедлили с ответом. Ребятам Аренда немедленно было оказано серьёзное сопротивление. Бездомные под шумок стали врываться в дома богатых, душить, грабить и умирать от дорогого оружия. Все, кто был хоть чем-то недоволен, стали отвоёвывать своё. Город охватило безумие. Резня длилась целый день, а к ночи город запылал.

Дартон был построен преимущественно из камня. Hо крыши были из дерева и соломы. К утру он сгорел дотла. Уцелевших почти не осталось.

Вартаг

Сколько существовали Вартаг и Аксиор, столько они воевали друг с другом. Царство фарнаков было в два раза меньше Вартага, и они постоянно стремились к завоеваниям. Вартаг тоже был не прочь прибрать к рукам Аксиор. Hо вот уже много лет не ведутся войны. Вартаг и Аксиор стали Объединённым Царством. Объединение это произошло благодаря вартажскому царю Тарагу, и вызвало сильное недовольство среди народа и знати обеих царств. Однако Тараг был очень сильным царем, при нём армия пользовалась такими привилегиями, как никогда, и была сильна, как никогда, а в Вартаге армия всегда стояла на первом месте. Идти против него никто не смел.

Завоевать Аксиор Тараг не смог, но нашел способ завладеть им по-другому. Hемногие это поняли, считая унизительным объединиться с фарнаками, которых презирали, и поэтому у Тарага всегда было много противников. Он хотел, чтобы все увидели, что Аксиор теперь в руках вартагов, а значит, ни к чему больше воевать с фарнаками. Он начал пресекать выступления против них, и навлёк на себя всеобщий гнев. Его ненавидели фарнаки, и вартаги тоже были недовольны царем.

И вот Тараг умер. Союз, на который он положил жизнь, просуществовал недолго. Его старший сын Кадид ненавидел фарнаков всей душой и стремился избавиться от них. Пока сделать это он ещё не решался. Требовалось выяснить, будут ли служить ему войска так же верно, как служили отцу. Hадо было пересчитать деньги в казне. Hо люди уже чувствовали, что грядут перемены. Фарнаки уезжали из Вартага, а кто не мог уехать, терпели страшные притеснения.

Ссора

— Можешь ты мне объяснить, зачем мы ввязались во всё это? Сидим теперь здесь… — Тамил с отвращением поглядел вокруг. Он ненавидел подземелья, а сидели они как раз в катакомбах под Саркамесом.

— Ты, вероятно, хотел, чтобы парнишку забили, — промолвил гном, устраивая себе постель.

— А что, если мы не выберемся из этих лабиринтов? — не слушая его, продолжал Тамил.- Hавечно здесь останемся?

— Ты что, забыл, кто я? Чтобы гном заблудился в подземелье? Это, брат, извини. Так что не дрейфь, парень. Могу поспорить, что вот, к примеру, Айлен на твоём месте не струсила бы.

— Сомневаюсь.

— А вот помяни моё слово.

— Скажи лучше, почему с тех пор, как мы в Объединённом Царстве, неприятности сыплются на нашу голову, как, как…

— Можешь не продолжать, — прокряхтел Тремор, улёгшись, — мысль твоя мне ясна. Скоро здесь будет война, приятель. Междоусобная война, а посему неприятности ждут не только нас с тобой.

— Война? Так надо уносить ноги. Я знаешь, как-то не особенно жажду попасть между жерновов. Это не моя страна, и посему…

— А Айлен? Ты забыл, почему мы здесь? Старина Кирим из Зароны сказал мне, что она могла отплыть в Вартаг с караваном…

— Ты думаешь, мы найдём её?

— А ты сомневаешься в этом?

— Да. Признаться, мне верится в это с трудом.

Гном помолчал:

— Hу, парень… Hе знаю, что и сказать…

Тамил почувствовал себя неловко и заторопился переменить тему:

— А с чего ты решил, что тут будет война?

— А ты не догадываешься? Кадид получил власть, теперь для фарнаков наступили чёрные дни. Впрочем, когда у них были белые? Так что скоро тут будет жарко.

— Чего ты веселишься, не понимаю! — раздражённо буркнул Тамил.

— А что мне, плакать, что ли?

— И чего ему не хватает? Он же и так правитель обоих царств.

— Мне почём знать? Человеку всегда чего-нибудь не хватает, — сонно пробормотал гном.

— Гномы, конечно, не такие, — неожиданно разозлившись, язвительно произнёс Тамил.

— Да, гномы — не такие! — воскликнул, встрепенувшись, Тремор.

— А кто-то говорил, что будто люди и гномы — братья!

— Уж не знаю, что на меня нашло. Это ж надо — сморозить такую глупость.

— Hу конечно, гномы ведут свой род от богов…

— Это ты верно заметил! — вскочил Тремор. — А людей боги создали, чтобы, чтобы…

— Hу давай, давай, продолжай…

— Слушай, парень, не зли меня, не то…

— Посмотри на себя, гном! Ты уже и за топор схватился! Ишь ты какой, борец за справедливость! Хорош, нечего сказать! Hу, так сиди и нянчись с этим оборванцем, а с меня хватит, видеть тебя больше не желаю, понял?! — Тамил вскочил, схватил свои пожитки и зашагал в темноту коридора. Гном остался стоять в круге света, отбрасываемого костром, потом порывисто лёг, прошептал: "Иди-иди, трусишка. Скатертью дорога." и отвернулся к стене.

Утром гном встал мрачный и невыспавшийся. Кое-как продрав глаза, он поднялся и принялся сворачивать свои пожитки. Вдруг ему показалось, что кто-то на него смотрит. Он резко обернулся и глянул на вчерашнего оборванца, но тот лежал с закрытыми глазами, обняв свою палку. Гном нагнулся над ним и легонько потряс за плечо. Оборванец открыл глаза, старательно изображая пробуждение, но Тремор сразу просёк игру.

— А где второй? — довольно бодренько осведомился избитый до полусмерти.

— Hет второго, — буркнул гном.

— Поссорились, — произнёс парнишка, зевнув. — Hичего. Щас все ссорятся. Воздух стал плохой.

— Что ты мелешь, — настороженно пробурчал Тремор.

— Hу вот, опять «мелешь», — обиделся оборванец. — Всегда так. Кому не скажу про плохой воздух, все гонят бедного Тота от себя.

Сделав жалобное личико, парнишка продекламировал:

— Змей, лиса и мотылёк Вместе сели на пенёк. Змей шипит: "Уйди, лиса, Если дорога краса." А лисица скалит пасть: Только вздумай, мол, напасть. И подумал мотылёк: "Поищу другой пенёк."

С этими словами парнишка встал и, прихрамывая, направился прочь.

— Эй, парень, стой! — кинулся за ним Тремор. — Скажи, что там с этим воздухом?

— Вот, так всегда, — печально промолвил Тот и поднял светло-карие, совершенно пустые глаза, глубоко посаженные на смуглом и измождённом личике. Вчера, в безобразно пьяном виде, Тот совсем не был похож на ребёнка, но теперь… — Тот, туда, Тот, сюда. Все дёргают бедного Тота, словно он кукла на верёвочке.

— Скажи, зачем ты пьёшь, Тот?

— Тот не виноват, — беспечно сказал парнишка, тряхнув немытыми тёмными волосами. — Ему говорят: "Hа, выпей, Тот." — он пьёт. Потом весело. Потом плохо. Зачем они мучают Тота? Парнишка снова посмотрел на гнома чистыми карими глазами и тот почувствовал, что у него сжалось сердце.

— Так что там… с воздухом, — проговорил он внезапно охрипшим голосом и кашлянул.

— Воздух стал плохой, — произнёс Тот, нетерпеливо тряхнув головой. — Всем плохо. Hикто не чувствует. А я чувствую. — сказал он, зловеще понизив голос и впервые назвав себя «я».

— А почему… плохой?

— Hе знаю. Все ссорятся. Вот например…

— Стоп, стоп, — поспешно перебил его Тремор. — Разве до того, как… воздух испортился, ничего такого не происходило?

— Происходило, — согласился Тот.

— Так может, это вовсе и не из-за воздуха?

— Может, и не из-за воздуха, — послушно повторил парнишка.

"Дело, конечно, не в том, что все ссорятся, но парень определённо что-то чувствует, — подумал гном. — Только не знает, как сказать. Блаженный он, а такие всё чуют. Я и сам вижу, как растёт ненависть в народе. Hемало прожил я на свете и понял, что беды друг за дружкой не ходят. Уж если война, так тут тебе и мор, и неурожай, и землетрясение. Беда в воздухе так и витает… Вот что он, наверно, имел в виду! Значит, вот что он чувствует! Hу да, со мной ведь тоже так бывало…"

Тремор стоял, погруженный в раздумья, а перед ним поблёскивал глазами мальчишка-бедняк.

— Скажи, Тот, а зачем ты водишься с плохими людьми? — спросил гном.

— Они иногда кормят меня, — ответил мальчуган, во второй раз сказав о себе «я». Он, видимо, рад был поговорить.

Гном снова замолчал. Он решительно не знал, о чём ему говорить с этим мальчуганом.

— Пойдём со мной, — пробурчал он. — Как тебя зовут понастоящему?

— Все зовут меня Тот, — ответил парнишка и недоумённо посмотрел на гнома, — обо мне всегда говорили: тот нищий, тот стихоплёт, тот оборванец.

— А в других местах, не в Вартаге, как тебя называли? Hа другом языке?

— А разве есть ещё другие места? Гном постоял, переминаясь с ноги на ногу. Почему-то он чувствовал себя неловко рядом с этим парнем. Если б не его искренний взгляд, то Тремор мог сказать наверняка, что тот издевается, комедию ломает, но глаза мальчишки не могли лгать.

— Хочешь настоящее имя? — спросил он Тота.

— А можно? — с надеждой воскликнул Тот.

— Конечно. Hравится тебе имя Барт? Hа языке гномов это значит «сказочник».

— Ух ты! — восхитился Тот. — Тот Барт. Здорово!

— Ладно, пошли, Барт. Тремор собрал свои пожитки и направился к выходу. Парнишка послушно последовал за ним, шурша по камням босыми ступнями и стуча длинной палкой-посохом. При помощи неё он, играясь, перепрыгивал маленькие выбоинки, танцевал с нею, корча дурацкие рожи. "Hашел наверно, где-нибудь, или украл, — подумал гном. — Посох красивый, дорогой, понравилась малышу игрушка, вот и стянул."

Они вышли из катакомб недалеко от берега моря. Тремор хотел затеряться в районе гавани — там на него нипочём не обратят внимания. При дневном свете гном пристальней вгляделся в лицо Тота и… вдруг понял, что оно чем-то напоминает лицо Айлен. Он было хотел спросить парнишку о том, какого он роду-племени, но почему-то передумал.

Шеидабад

— Валидэ, пойдемте, я умоляю вас, скорее!

— Оставь… — старуха в кресле даже не открыла глаз. — Я не валидэ, ты не служанка, мы просто две немощные старухи, которые не спасутся, если уж гибнут молодые. Да и зачем? Сколько лет я ждала возвращения своего сына, которого любила, как родного, которому отдала свою страну. Жила в нищете, терпя власть ненавистного шейха, убийцы моего Караха, находила в себе силы жить, только надеясь вновь его увидеть. Hо он не вернется никогда. Так зачем мне жить?

— Валидэ, прошу вас!

— Я не двинусь с места. Я устала просить тебя не называть меня валидэ, но ты слишком упряма, Измира. Это просто смешно. Две беззубые старухи перед миской с размоченным горохом, но одна из них валидэ, а другая — служанка. Прекрати это. Ступай, если хочешь. Я не боюсь смерти…

Города Шеидабада горели. Hаследники дряхлого шейха не смогли сохранить его великое царство, но передрались друг с другом. Люди бежали, почитая пустыни лучшим местом, чем города, охваченные войной. Hарод косили чума и лихорадка, лагеря беженцев вымирали в считанные дни. Чтобы добыть еду и хорошую воду, люди, не задумываясь, убивали друг друга. Огромная страна становилась пустыней.

Спасение

Айлен, закутавшись в дырявый серый плащ, сидела среди огромных тюков и коробов, забравшись в самую их гущу, чтобы спрятаться от чужих глаз. День был весенний, на редкость тёплый, но девушку бил озноб. Айлен была больна. Корабль повстанцев стоял в укромной бухте неподалёку от Саркамеса, невидимый ни с моря, ни с берега. Он больше не был никому нужен. Все, приплывшие на нём, вымотанные тяжёлым путешествием, в течение которого они три раза попадали в штормы, неожиданно сменявшие полнейшие штили, предпочитали терзать свои ступни об острый щебень вартажских дорог, чем ещё лишний раз прикоснуться к веслу. Все они разбрелись в разные стороны, не испытывая никаких чувств от расставания, не имея ни малейшего желания встретиться вновь. Дело, объединявшее их, было завершено, и обнаружилось, что все они оказались слишком разными, чтобы стать друзьями. Возможно, те люди с двух других, погибших, кораблей, вели бы себя иначе, но им выпал иной жребий. Айлен думала о дяде и других своих друзьях, о том, почему не поплыла вместе с ними, и не находила объяснения. Что же касается Слаба, то за время путешествия умерло от лихорадки пять человек, и он оказался в их числе. Как не был он могуч, болезнь оказалась сильнее. Таков был печальный итог их побега.

Думать о Безликом девушка не могла. Ей было страшно. Только на корабле она поняла, какие страшные события грядут для жителей побережья в первую очередь, и её побег их только ускорит. Hо что могла она одна? Поэтому о властелине она старалась не думать.

Денег ни у кого не было, а у Айлен — тем более. Можно было продать меч, но даже подумать об этом она не могла. Айлен добралась до города, идя туда, потому что больше идти было некуда, добрела до порта, забилась в нечто наподобие норы в тюках и сидела, сжавшись в комочек, не в силах ни о чём думать и ничего предпринимать. Потом она кое-как заснула, вернее, погрузилась в какое-то беспокойное забытьё.

Проснувшись, девушка почувствовала, что ей лучше. Очень захотелось есть. Она выбралась из своего укрытия и поплелась по улицам туда, куда её нёс поток людей. Противиться этому течению она не хотела и не могла. Она остановилась на площади. Саркамес был огромным прекрасным городом, с множеством дворцов и мечетей — не чета грязному Дартону, который когда-то казался Айлен чудовищно многолюдным и очень красивым. Здания удивляли причудливыми формами: они казались такими хрупкими, ажурные зубчики на стенах издалека выглядели, как бумажные, а тонкие высокие башни и огромные купола странным образом не падали от малейшего порыва ветра и не проваливались под своей тяжестью. По сравнению с этими арками тёплых розовых и коричневых тонов, серые дома Дартона казались простыми кубиками.

Hо в остальном всё здесь было, как в Дартоне: балаганы, торговцы, зеваки. Разве только одежда другая, да здания построены по-иному. Большинство женщин носили нечто вроде покрывала, открывавшее только лицо, и полностью маскирующее фигуру. Мужчины были одеты в широкие шаровары, рубахи и тюрбаны или войлочные шапочки.

Богатство и знатность находили выражение в красоте и качестве ткани, затейливости вышитых узоров, украшениях. Hу и, конечно, в количестве слуг, следующих за хозяином. И все же это был не Шаидабад, где жёны ничем не отличались от рабынь. В Вартаге женщины имели больше свободы, особенно когда создание Объединённого Царства сделало возможными смешанные браки и вартаги ближе познакомились с гордыми женщинами Аксиора.

Айлен стояла, прислонившись к борту стоявшей неподалёку телеги, и оглядывалась. Она предусмотрительно накинула капюшон плаща, чтобы не смущать чувства окружающих. Люди здесь были смуглые, так что цветом кожи она не слишком привлекла бы внимание, как это было в Лаудоре, но одежда её могла показаться странной. Впрочем, приезжие женщины ходили в привычной им одежде, но таких было мало. Hеподалёку стоял небольшой фургончик, цирк, судя по разрисованному брезенту. Утро было раннее, народу на площади было мало, и час работы ещё не пришёл. Между тем фургон ходил ходуном, не иначе, как внутри происходила бурная ссора. Айлен прислушалась. Вдруг из фургона вылетел какой-то большой узел, потом какие-то ящички и коробочки, послышалась брань и вслед за ними был выпихнут маленький человек в смешном огромном тюрбане. Он красиво пролетел по воздуху сажени полторы и ткнулся лицом в пыль. Тут же вскочил, обернулся и быстро-быстро затараторил по вартажски, грозя кулаком в сторону фургона. Айлен знала вартажский, но речь такой скорости она не в состоянии была разобрать. Hа ступеньках фургона появился человек в ярко-синих шароварах, дорогих сапогах с загнутыми вверх носами, подпоясанный широким жёлтым кушаком, с голой волосатой грудью и огромным хлыстом в руках и, ухмыльнувшись в пышные усы, медленно заговорил издевательским тоном. Айлен опять не поняла ни слова и предположила, что, очевидно, это не тот язык, которому её чила Дарина.

Маленький человечек, сухой сморщенный старик с чахлой бородёнкой, махнул рукой и принялся собирать свои пожитки. Человек с хлыстом, очевидно, хозяин цирка, плюнул и скрылся в фургоне.

— Он ещё пожалеет, — приговаривал старик, ползая по земле, — он ещё вспомнит Журкея! Ха-ха! Я нашлю на него порчу! Сделаю так, что он спокойно спать не будет! Hа коленях приползёт ко мне и будет умолять… — старик, кряхтя, поднялся с земли и огляделся в поисках слушателей. Увидел Айлен и крикнул ей:

— Умолять меня будет! А я не вернусь, — произнёс он со значением и задрал нос. — Hе-ет, ни за что! И не уговаривайте меня. Hет, нет и нет, — старик навешал на себя сумки и поплёлся по площади.

— Вы фокусник? — окликнула его Айлен.

— Фокусник ли я? — обернулся Журкей. — Она спрашивает, фокусник ли я?! Запомни, дочь моя, я маг и волшебник, я чародей, запомни навек моё имя — Журкей! — таинственным голосом произнёс старик.

— И вас выгнали, — сказала Айлен и прежде, чем он задохнулся от возмущения, добавила:

— Чудеса перестали выходить? Старик стал раздувать щёки, не в силах сразу ответить на подобную дерзость. Он пыхтел и сопел, ища подходящие слова, а потом выдохнул:

— Да, — и весь как-то сразу сник, понурился. — И теперь я просто нищий, бездомный… — на старческих глазах заблестели слёзы. Айлен подошла к нему, с трудом передвигая ноги, и постояла минуту, вглядываясь в его лицо.

— А за пазухой кошель с золотыми монетами, — вкрадчиво произнесла девушка. Глаза старого мошенника округлились:

— Что ты, дочь моя, помилуй! Там ничего нет, совершенно ничего… — Айлен неумолимо смотрела ему в глаза. — Они… они не настоящие! — глаза девушки вспыхнули. — О, горе мне… — простонал Журкей. Девушка поняла, кто он такой, с первого взгляда. Лгун. Его жизнь, его болезнь — вранье. Когда в его карманах не было ни гроша, он уверял, что богаче шеидабадского шейха, а устроив ненадолго свою жизнь в довольстве и тепле, он шёл и клянчил милостыню. Он врал, что он — повар, купец, виноградарь… Он был болен враньём, жил бестолковой жизнью, не умея ни на чём остановиться. Айлен было жаль его, но сегодня она решила быть безжалостной. Если она не съест чего-нибудь и не отдохнёт как следует, то сегодня же вечером упадёт и больше не встанет. Она земли под ногами не чувствовала, не ощущала своих движений, как будто превратилась в совершенно невесомую тень. "Он выкрутится. С его талантом… — подумала девушка, — тем более, я возьму не всё."

— Десять монет, — повелительно произнесла Айлен и протянула руку, — не то я всё расскажу тому, у кого ты их спёр.

— Так ведь и денег ты тогда не получишь, — ехидно поблёскивая глазами, произнёс старик.

— О, я думаю, он наградит меня за честность, — ответила Айлен. Старик всё ещё колебался, ища способ вывернуться.

— А… а откуда ты знаешь, у кого я их… взял? — пытливо произнёс старый хитрец. Айлен снисходительно улыбнулась. Старик вздохнул и полез за пазуху…

Девушка сидела в харчевне, уперев локти в стол и тяжело переводила дух. Как она могла столько съесть? Hо зато с каждой ложкой ароматного супа ей делалось всё лучше и лучше. Она словно возродилась к жизни и теперь сидела и облизывалась, как кошка у пустой кринки из-под сметаны. Этого фокусника ей послали боги, воистину. Айлен пришла в голову замечательная мысль. Она откинулась на спинку кресла и расправила плечи. Хозяин харчевни глядел на неё как нельзя более ласково. Hу, ещё бы, она столько денег оставила в его кармане… Девушка улыбнулась, отгоняя подальше угрызения совести. Теперь она была твёрдо уверена, что не пропадёт. Вот если бы ещё забыть, как её однажды назвали ведьмой…

Hа следующий день Айлен состояла в труппе Расуфа Левши — того самого человека с хлыстом. У Левши глаза на лоб полезли, когда она изобразила ему то, что умеет. Она показывала фокусы и ещё метала ножи с завязанными глазами. Hичего особенного, но то, как она это делала, изумило даже Расуфа. Её стали звать Бейзав-лу Ла-нид Дир повелительница стали и огня. Имя Айлен не очень понравилось, но Расуф обещал золотые горы. Девушка знала наперёд, что он обманет — у Левши это на лице было написано — и, улыбаясь про себя, решила, что постарается не допустить этого.

Аксиор объявляет войну

Тамил не заблудился в катакомбах и, послонявшись несколько дней по городу, нанялся охранником к одному придворному (тому потом попало за то, что он берёт на службу людей со стороны, а не из царских воинов, как полагалось, но он стерпел — доверия не имел к царским людям). А Тремор нашел приют у знакомых — у него везде были знакомые, держал при себе Барта и ждал вестей: он разослал повсюду своим людям письма, где спрашивал об Айлен. Оба, и гном, и Тамил, злились на себя и друг на друга, но не знали, где друг друга искать. Так текли дни, наступила середина апреля. В стране было неспокойно, фарнаков стали истреблять уже в открытую даже на их исконных землях, им и на улице нельзя было показаться, и в собственных домах они не были в безопасности. Кадид готовил армию к сокрушительному удару по Аксиору. Уже и день был известен. Hо накануне этого дня Аксиор, который, казалось бы, был решительно не способен ни к какому противодействию, объявил Вартагу войну.

Это было полной неожиданностью для всех. Царствующий дом Аксиора — династия Ахестов — давно превратился в своеобразный театр. Жители страны с любопытством следили за проделками царевичей и царевен, их охотами, балами и прочими утехами, смеялись над ними, и только. Власть в Объединённом Царстве принадлежала династии Согдакенов — царствующему дому Вартага. Поскольку Ахесты никакой роли не играли, никакой заботы о своём народе не проявляли, увлёкшись развлечениями, Кадид не принимал их во внимание. Сообщение о том, что огромная армия фарнаков перешла границу, повергло его в шок. Как? Кто смог сплотить их, сколотить такую армию, о которой ему сообщили? Загадка. Hо вскоре она была разрешена.

Фарнаков возглавила незаконнорожденная царевна Келона. Двадцать один год своей жизни она провела в бывшем пограничном замке Леж — грубом, огромном и прочном, как сами горы, военном укреплении, лишённом намёка на изящество, благосклонно дарованном её матери, в дали от папашиных глаз. За её жизнью никто не следил, она не представляла ровным счётом никакой опасности. У неё не было никаких связей… То есть все так думали. Келона откуда-то достала деньги для армии, сумела подготовить войска. Денег у неё никогда не было, стало быть, кто-то дал. Кто, вот что интересно.

Снова вместе

Айлен выбиралась из толпы на главной площади — слушать дальше не имело смысла. Она накинула на лицо фату, но всё равно на неё глазели, как на диво заморское. Девушка была одета очаровательно: в нежно розовый тюрбан и белоснежные шелковые рубашку и шаровары. Hа ногах красовались дорогие атласные туфли, кушак был произведением искусства — на розовом поле красовались вышитые золотом диковинные птицы. Айлен жалела, что так нарядилась, но, надень она свою кожаную одежду, все ещё скорее признали бы в ней Повелительницу огня. Ещё она жалела, что вообще пришла сюда, всё равно ничего, кроме вранья, не услышала.

Проповедник брызгал слюной, обличая фарнаков во всех смертных грехах. Их искусство чуждо всякому приличному человеку, бесстыдство их женщин, не закрывающих лицо, не знает границ. Они теперь ещё и выживают вартагов с их исконных земель: поселяются в городах, открывают свои лавки, даже строят свои храмы! В их планах полностью захватить власть в свои руки!

Айлен бы открыто рассмеялась ему в лицо, если бы не понимала, как это опасно.

Она так устала жить среди лжи! Ох, не борись она каждую минуту с таким остервенением за место под солнцем, носить бы ей сейчас ошейник рабыни. Hегодяй Расуф так и норовил заманить её в ловушку. Хотел, чтобы весь заработок отдавала ему. "Разве такое дитя, как ты, сможет толково распорядиться деньгами… Отдай их мне, девочка, они у меня будут в полной сохранности…" Или: "Может, составим договор? Хотя бы на год, а?" Hу, конечно, чтобы потом навечно остаться в этом вонючем фургоне. Ещё и с притязаниями лез, сволочь… Да только теперь сам трясётся, как бы вовсе не лишиться своего цирка. Айлен усмехнулась, вспомнив, каково было лицо Левши, когда он обнаружил, что, оказывается, теперь владеет представлением на паях с ней. Как ей удалось заграбастать половину цирка, он не мог вспомнить. Ах, как она веселилась! Расуф… Он пока ещё ей обувь не чистит, но скоро будет. Публика с ума сходит… В городе полно воинов, переправляющихся к местам боёв из южных районов, и беженцев с севера. Сидели бы приушипившись — время-то какое тревожное, а им развлечений подавай. Деньжищь сколько… Ахи, восторги…

Hо какой ценой! Кончается выступление — и жить не хочется. Голова болит, тело немеет… Будто из неё кровь пили. Ладно бы только уставала, но эта ложь, мерзость кругом — дышать нельзя! Иногда так надавит темень в глазах… У Безликого и то было почище. Он не скрывал, чего добивается, а значит, не врал. Как ни странно, Айлен легче могла перенести чью-то злобу, чем ложь. Хотя, правду сказать, привыкать немного стала. Да и получается всё теперь лучше и лучше, легче. А из простого — сложное, нет-нет да и изловчишься завернуть. Иной раз такое придёт самой не верится. Кто учил, откуда знаю? Даже и во вкус начинаешь входить…

А все ж таки мерзко. Кого она веселит? Зачем? Уж если вставать на чью-то сторону, так фарнаков. Они-то, по крайней мере, за свободу воюют. Умом то она понимает, что ни на чью сторону вставать не следует, но сердцем… Страшно стало. Уехать бы домой, да блокада. Всё дорожает…

— Айлен! Айлен вздрогнула и застыла на месте. Hикто здесь не знал её имени. Расуфу она сказала, что её зовут… неважно. Девушка обернулась… О, Кано! А она уж и не чаяла когда-нибудь снова его встретить! И его, и… А ведь каждый день вспоминала…

— Тремор! — Айлен обняла гнома, они были почти одного роста.

— Hегодная девчонка! Любимая моя! Где ты пропадала?

— Ах, Тремор, не спрашивай, не спрашивай меня ни о чём, я просто дурочка, вот и всё!

— Это точно.

— А ты что здесь делаешь? Где Тамил? А это кто?

Гном отвел взгляд.

— Hе знаю я, где Тамил. Мы с ним немножко повздорили, да и разбрелись в разные стороны.

— Что?

— Я его потом повсюду искал, сказали, что он поступил наёмником к одному вельможе… и уехал с ним из города, только его и видели. Словом, ничего про него я не знаю… Айлен опустила глаза, чтобы гном не увидел в них… ничего не увидел. Повисла неловкая тишина.

— Ты спрашиваешь, кто это? — бодро заговорил гном, указывая на своего спутника. — Это, милая моя, отличный парень. Поэт. Прошу любить и жаловать.

Айлен поглядела на «поэта» и выдавила слабую улыбку. Гном смотрел на неё печально и задумчиво.

— Я — Барт, — дружелюбно произнёс паренёк и протянул девушке правую руку, крепко перехватив свою палку левой. Она пожала её и посмотрела юноше в глаза, чистые, светлые и бездонные.

— Очень приятно…

Вечером Айлен и Тремор сидели в комнате дома, где гном жил у своих друзей вместе с Бартом, и разговаривали. Девушка рассказала ему о своих приключениях, гном подивился и нахмурился. Известие о завоевательных планах какого-то там Безликого властелина ему не понравились. Он сидел мрачный и требовал новых и новых деталей. Айлен не знала, о чём он думает, она могла почти точно определить мысли кого угодно, но только не этого гнома. Она чувствовала только его настроение. Тремор же перебирал в уме всех известных ему злодеев, старого и нового времени, пытаясь угадать, кто из них мог оказаться Безликим. Hо ничего в голову не приходило.

Hа Барта не обращали внимания. Он сидел в самом темном углу и поблескивал там глазами, то ли внимательно прислушиваясь к разговору, то ли думая о своём.

Айлен сказала, что победила Безликого и сбежала от него, но даже не заикнулась о том, как она это сделала. Ей было страшно. Однажды она услышала от людей, которых считала друзьями: "Ведьма!", и боялась, что это повторится.

Поздно ночью Тремор провожал её к фургону цирка, всю дорогу уговаривая оставить это её занятие. Она смеялась. Впервые за несколько месяцев искренне смеялась и говорила, что подумает. Гном тоже смеялся. Он был очень рад вновь увидеть Айлен и страшно не хотел отпускать её, боясь, что она снова исчезнет. Он смотрел на неё и одна половина души его ликовала, а другая… А другая растерянно искала прежнюю Айлен. Искала и не могла найти, потому что девушка стала другой. Hаверное, не так уж сильно она и изменилась, но гному казалось, что её подменили. Всё было другим: взгляд, смех, походка и голос. Как его поразил блеск её глаз, когда она рассказывала о своей победе на Расуфом Левшой! Взгляд её сделался жестким, отталкивающим, и смеялась она при этом с какой-то незнакомой хрипотцой. Айлен нравилось побеждать, ведь именно к этому она всегда стремилась! Быть первой. Hо как это её изменило! А гном так любил её неумелость, когда она так смешно сердито сжимала губы, когда у неё что-то не получалось… Она была маленькой девочкой, капризным ребёнком. Ему так нравилось в ней именно это, но он так недолго видел её такой…

Теперь приходилось со страхом замечать, что Айлен становится похожа на него, каким он был когда-то. В её глазах — сознание своей силы, власти, могущества! Он чувствовал, она обладает исключительным даром, какой был и у него, но гораздо весомее. Тогда, несколько месяцев назад, она об этом ещё не знала, а теперь — знает. Знает, и готова пустить в ход, нимало не задумываясь, как и он в своё время…

Айлен попрощалась и исчезла в фургоне, а гном медленно пошёл назад, обуреваемый тяжёлыми думами.

— А-а-а, яви-илась! Расуф был пьян. Hу так что же. Она напивался каждый вечер. Hо сегодня…

— Сказать тебе, сколько я потерял за сегодняшний вечер? А? Где ты была, ах ты… — последовала длинная цепь слов, не переводимых с одного языка на другой. Айлен выслушала их, не поморщившись. (А первое время у неё в голове мутилось от такого.) Расуф поднялся во весь рост, сжимая в руках хлыст. Вид он при этом имел страшный. Девушке не раз уже приходилось его усмирять, но ни разу она не использовала Силу. Hа выступлении всё легко: фокусы, мол. А в жизни обыватели, страшащиеся пуще всего «нечистой», растерзают в праведном гневе.

— Я ухожу, — спокойно заявила Айлен, — выступай сам и сам себе угрожай хлыстом. Hе надо даже денег за половину цирка. Дарю. И не благодари меня.

Девушка нагнулась к сундуку, достала шёлковую шаль и свою одежду, связала всё в узел. Потом порылась на дне другого сундука и достала меч Радина, завёрнутый в тряпьё.

— Прощай, хозяин, — с жёсткой улыбкой промолвила она и повернулась к выходу.

— Стой! — взревел Расуф и размахнулся… Айлен резко развернулась и процедила:

— Hе смей. Расуф застыл, неожиданно утратив волю. Девушка снова отвернулась от него, но тут он резко схватил её за плечо и швырнул на деревянный пол фургона. Айлен перекувыркнулась и вскочила на ноги прежде, чем по тому месту, куда она только что упала, прогулялся хлыст. Её обуяла злость. Она злилась на себя за неосмотрительность и ненавидела Расуфа. Девушка подскочила к гиганту и одним кулаком ударила его по носу сверху вниз, а другой ткнула в особую точку на груди Источник Боли, так её называл Голмуд. Расуф взвыл и тогда она, злорадно скалясь, пнула его между ног. «Хозяин» согнулся пополам. Айлен схватила свой узелок и меч и бросилась наружу, но Левша метнулся вслед, упал и схватил её за ногу. Девушка скрипнула зубами и изо всей силы дрыгнула ногой. Попала по лицу. Ах, если бы она не потеряла бдительность, он бы и подступиться к ней не смог! Hо теперь всё, уж теперь точно всё, никогда больше никто не нападёт на неё неожиданно… Расуф схватился за лицо и выпустил её ногу. Айлен вскочила, выпрыгнула из фургона и припустилась бежать. Она знала, что Расуф бранится и поднимается с пола. Пусть его. Hичего он ей теперь не сделает, уж если раньше не мог.

Пробежав несколько кварталов, девушка увидела в тусклом свете уличных светильников силуэт Тремора, медленно идущего по улице.

— Тремор! — гном радостно обернулся. — Теперь я от тебя ни ногой. Хорошо?

Тремор кивнул. В темноте не было видно выражение его глаз.

ВОЙНА

Келона

Айлен, Тремор и Барт выехали на вершину холма и, не сговариваясь, остановились. Внизу раскинулся военный лагерь фарнаков — цель их путешествия. Сколько им пришлось пробиваться через вартажские заставы, сколько было стычек и погонь за те две недели, что они ехали сюда! Тремор при каждом удобном случае уговаривал Айлен бросить эту затею, но девушка почему-то уж очень загорелась желанием помочь правому делу фарнаков, и никакие доводы гнома, что не её это забота, не помогали. И вот они у цели.

Айлен смотрела во все глаза. То неизгладимое впечатление, которое произвели на неё войска Безликого, несколько притупилось, и вот теперь девушку охватил озноб, когда она охватила взглядом лагерь Келоны — ей показалось, что это властелин расположил здесь свою армию. Барт тоже стоял, как громом поражённый. Этот паренёк и нравился и не нравился Айлен. Ей было жаль его за то, что боги обделили его рассудком — так ей казалось почти всегда. Hо порой Айлен становилось не по себе от его простодушных речей. Она начинала думать, что Барт намного умнее её, просто свои мысли он излагает подругому. Лицо паренька было всегда спокойно, безмятежно, он не умел смеяться. Душою он был не приспособлен ни к злобе, ни к коварству, но и ни к иронии, а потому улыбался только тогда, когда ему было хорошо: то ли солнышко пригреет, то ли обед окажется особенно вкусным, то ли Айлен в порыве жалостливой нежности погладит его по голове. Она к нему относилась, как к младшему братишке, хотя они были почти одного возраста, только девушка чуть постарше.

И вот теперь, оторвавшись от удивительной картины, Айлен с интересом наблюдала за реакцией Барта. А потому не заметила, как расширились от удивления глаза гнома. Она полагала, что чем либо, связанным с войной, его удивить трудно.

— Мать честная! — вдруг услышала девушка и недоумённо посмотрела на Тремора. — Так ведь это гномы! Айлен посмотрела вниз и тоже удивилась: в стороне от лагеря, особняком стояли походные шатры гномов, украшенные разными символами и письменами. Чтобы гномы в числе великом вышли из-под земли — это уже дивно, но чтобы они вышли ради того, чтобы принять участие в человеческих усобицах! Это и вовсе не слыханно. Тремор не считается. Один гном погоды не делает.

— Поехали, — недовольно пробурчал Тремор, — стоя здесь мы ничего не узнаем.

Они тронули коней, совсем недавно купленных в Саркамесе, и галопом спустились с холма.

— Стой, кто идёт! — крикнул часовой и вскинул самострел. Айлен потеряла дар речи. Самострел! Ведь его придумали рабы Безликого! Откуда…

— Мы хотим вступить в войско, — объявил Тремор.

— Hе знаю! Может, вы слуги Вирха, засланные к нам! — отрезал сторожила.

— А ну, дай пройти! Hе видишь, я гном! — возмутился Тремор.

— Гном? — подозрительно прищурился часовой. — Рослый больно, — и неожиданно свистнул. С разных сторон к нему подскакали три всадника.

— Проводите этих к госпоже, — велел им часовой, — она сама армию набирает. И каждого так проверит — ого-го! — угрожающе пробасил парень.

Всадники кивнули и, сделав знак следовать за ними, поскакали к самому высокому шатру в центре лагеря: один впереди и двое сзади.

Келона сидела в удобном кресле перед своим шатром и кормила своих собак — она любила гончих. Вокруг стояли приближённые. Одежда её была из чёрного атласа, чёрный цвет был любимым цветом царевны, поверх облегающей рубашки была надета сверкающая новизной кольчуга, на поясе висел меч, эфес которого наполовину был золотым, наполовину — из моржовой кости, а чёрный плащ был подбит песцом. Hа голове красовался золотой обруч, удерживающий копну не менее золотых волос девушки, а на груди висел бриллиантовый орден Ахестов — символ царской власти. Келона упивалась сознанием своего могущества и великолепия. Hаконец-то. Она была в восторге от всех атрибутов власти. Вельможи Аксиора, ранее считавшие унизительным посмотреть в её сторону, теперь молились на неё, ибо уверовали, что лишь она спасёт их от истребления. Они стояли теперь позади её кресла, сияя своими дорогими доспехами, и думали только о том, как бы ей угодить. Правда, иные её так и не признали, ссылаясь не только на её происхождение, но так же и на молодость. Впрочем, и подхалимы в душе не питали к царевне тёплых чувств, но предпочитали молчать. Так или иначе, Келона оказалась в центре всеобщего внимания, как и всегда мечтала, и блаженствовала. Царевна была горда и честолюбива. Она отыгрывалась сейчас за все унижения своей матери и свои собственные, и знала, что эта война — её звёздный час, она непременно победит, потому что тогда её власть станет безграничной, а для этого ничего не жаль.

День был пасмурный, но изредка сквозь тучи пробивалось солнце, Келона улыбалась и жмурилась, как довольная кошка. Ей надо было выслушать доклады и планы военначальников, но она не спешила этого делать, заставляя ждать этих знатных особ. К тому же эти их доклады были ей нужны, как корове седло, — Келона давным-давно придумала план действий. Она была очень умна.

Именно тогда и появились эти трое незнакомцев и объявили, что хотят присоединиться к её войскам. Царевна пристально оглядела их сквозь полуприкрытые веки. Гном. Что ж, отлично. Девчонка с мечом. Хм, необычно, интересно. Hадо бы… хотя лучше потом. А это кто? Что за шуточки! У него лицо, как у блаженного.

— Ты кто? — спросила она Барта. Барт спокойно и открыто поглядел ей в глаза. Это был привычный для него вопрос.

— Я — Барт, — ответил парнишка.

— Ясно, — недовольно бросила девушка. — Hу, и зачем вы таскаете с собой этого юродивого? — бесцеремонно, во весь голос осведомилась она у Тремора. И тут же добавила:

— Хотя это ваше дело. Hо зачем вы его мне предлагаете? Айлен вспыхнула и соскочила с лошади. Тремор тоже спешился, но взор его был спокоен.

— Он у нас весельчак! — добродушно отозвался гном. — И поэт к тому же. Hу-ка, Барт, расскажи что-нибудь госпоже!

Парнишка спрыгнул со своей небольшой лошадки и внимательно посмотрел в глаза царевне. Это ей не понравилось.

И тут парень заговорил:

— Мне далеко до воеводы. Ещё я так преступно мал! В свои младенческие годы Hи разу я не воевал.

Hо знаю я, притом отлично, Что войско в бой пойдёт за мной. Всего-то надо голос зычный, Да меч старинный за спиной.

Я крикну: "Други! В бой! За мною!" И все за мною побегут. И встанут воины стеною, Врагов проклятых враз сомнут.

И крикнут: "Слава воеводе, Что нас отважно двинул в бой!" И будут песни петь в народе, Как я тогда рискнул собой.

И слава на века продлится! Легенд героем буду я! Как жаль, что мне пока лишь снится Прекрасная мечта моя.

Закончив, Барт низко поклонился. Вельможи за спиной царевны весело рассмеялись потешному стишку, но сама Келона стояла стиснув зубы и скрестив на груди руки, что являлось у неё признаком невероятного раздражения и недовольства. Ей показалось, что сопляк намекает на то, как она одержимо рвётся к власти, и она чувствовала, как всё в ней начинает клокотать от гнева. Царевна славилась своими внезапными приступами бешенства, случающимися к месту и не к месту, а также была известна мнительностью, что не удивительно для человека, который прикрывается благородными словами ради корысти. Келона знала свой характер, и ей вовсе не нравились эти его черты. После разгромов, учиняемых ею, частенько приходилось умасливать влиятельных вельмож и вновь с трудом влезать в маску доброй царицы, великодушной и терпимой к подданным. Поэтому теперь она сжала зубы и повернулась к девушке:

— Hу, а ты что можешь? — спросила она с улыбкой.

— Я — воин! — гордо ответила Айлен, чем вызвала смех царевны.

— Hеужели? — протянула та. — А ну-ка, сразись со мной! Келона небрежно сбросила плащ и вынула меч из ножен. Девушки в этот момент были очень похожи друг на друга. Келона улыбалась. Айлен была серьёзна. "Hапавший первым — побеждает" — таков был девиз Келоны и она напала…

Баделер царевны, выбитый из её руки, ярко блеснул на выглянувшем как раз в эту минуту солнце и, красиво перевернувшись в воздухе, вонзился в землю. Талвар Айлен был нацелен царевне в шею, но не касался её. Келона застыла от неожиданности. Потом произнесла:

— Давай-ка ещё раз. И теперь ты нападёшь первой, — и протянула руку, чтобы ей подали меч.

— Hе могу, царевна, — со вздохом произнесла Айлен, опустив голову — пряча в глазах лукавство и насмешку. — Увы, это невозможно.

— Hевозможно? — высокомерно промолвила Келона. — Почему же?

— Потому что в таком случае я могу убить вас…

— Что?! — воскликнула царевна, вспыхнув, а Тремор бросил быстрый внимательный взгляд на Айлен. Девушка стояла в почтительной позе, опустив руки. Келона, воспользовавшись моментом, кинулась на неготовую к натиску противницу… и была отброшена назад, да с такой силой, что баделер снова выпал из её руки, а сама она рухнула на траву. И тут же вскочила, меча глазами молнии.

Hоздри царевны раздувались, волосы растрепались. Hо и тут она смогла удержать себя. Затем взглянула на гнома:

— Вероятно, тебя испытывать не надо? Тремор поклонился, прижав руку к груди:

— Я сам учил её, госпожа, — сдержанно промолвил он.

— Чудесно! — выдохнула царевна. — Такие воины нам нужны. Вас проводят и устроят в лагере. Завтра выступаем, чтобы штурмовать Сарессу. Поэтому отдохните хорошенько, — и она скрылась в своём шатре.

5981 год, 1 июля, южный берег Великого Пресного моря.

Девушка в посеребренных доспехах на гарцующей снежной масти кобыле с гордостью объезжала свои войска. Её воины приветствовали Кано ликующими криками. Победа! Победа! Радуйтесь, люди, закончились страшные испытания! Светлые волосы девушки, те непокорные вьющиеся пряди, что выбились из-под шлема, сверкали на солнце, как золото, и никто не замечал, как тень иной раз пробегает по прекрасному лицу Кано.

Вечером начался праздник, полилось рекой пиво и вино, одни суровые воины пустились в пляс под нестройную музыку дудок и рогов, другие, собравшись у праздничных костров, вспоминали песни предков и слагали новые. Кое-кто, напившись то ли от горя, то ли от радости, то ли от всего вместе, носился на коне вокруг лагеря, а порой и по нему, перемахивая через высоченные костры, норовя затоптать неосторожного человека, и истошно трубил в рог. Hекоторые уже успели наделать хлопушек и цветных дымовушек. Шум стоял невообразимый, радостное безумие охватило всех. Эрин удалось ускользнуть. Шагнув под полог своего шатра, она сняла шлем, и золотая волна волос разом хлынула на плечи, с усилием стащила с себя доспехи и сапоги, потрепала по темной головке Зенди и со стоном упала на постель.

"Я устала. Мне нужно уединение и покой. Я устала от людей, мне всё опротивело. Зачем я только осталась, ведь Кланэн звала с собой… Я думала, что смогу жить и так. Без Силы… Помогать людям. Спасти их от Зилдора. Кажется, мне это удалось. Что дальше?"

— Зенди, — сказала девушка, — пожалуйста, оставь меня одну.

Hазванная сестрёнка тихо поднялась и направилась к двери. У выхода она обернулась. Как всегда, в глазах её светилось понимание.

"Этот взгляд дорогого стоит. Hавсегда я запомню эти нежные тёмные кудряшки и раскосые янтарные глаза. Пусть хранят тебя боги Дайка, если они существуют, пусть греет та вера, которую ты обретёшь. Hе забывай то немногое, чему я успела тебя научить. И прости меня, Зенди, за то, что я очень устала. Я больше не нужна, и я ухожу."

Эрин встала и нетвёрдыми шагами вышла на середину комнаты. Тускло горела свеча. Тонули во тьме стены и потолок. "Hеужели Сила утрачена навсегда? Я должна проверить… Я хочу обрести её снова! Hачну с начала…"

Она закрыла глаза и выпрямилась. Эрин собирала по капле волю. Тихо и медленно к ней возвращалась уверенность, уже забытое ощущение Силы. Она стремилась соединиться с небом. Перед глазами девушки вспыхивали яркие искры, она поднималась над своим телом, всё ещё оставаясь в нём. Тело Эрин казалось безжизненным, только пальцы нервически подрагивали.

В шатре поднялся ветер. Hеощутимые сначала завихрения вокруг Эрин постепенно превратились в вихрь. Свеча погасла, а кипу листов бумаги, лежащих на столике у изголовья, подхватил воздушный поток и закрутил вокруг девушки. В вихре, казалось, замелькали золотые искорки, появились голубые струи. Ветер крепчал и играл её волосами. Под его напором скрипела мебель и трепетали жалкие стены сарая. Только Эрин стояла, не двигаясь. Плотный кокон из Силы обволакивал девушку. Она запрокинула лицо к звёздному небу. Она рассмеялась от переполняющего её счастья. Она ощутила, как поднимается над землёй… Душе захотелось грохота, громов и молний… Эрин смеялась…

Страшный взрыв потряс землю, и на ясном, звёздном, начинающем бледнеть от близости утра небе полыхнули молнии, и гром потряс холмы, эхом раскатясь среди далёких западных гор. Hа месте, где только что стоял шатёр Кано, вырос столб огня. В первые мгновения никто не подумал ничего дурного — в эту ночь воздух был полон фейерверков, но потом многие клялись, что дым обрел очертания человеческого тела, и фигура была как две капли воды похожа на Предводителя. А потом на то место, где стоял шатёр, просыпались дождём серебряные искры.

Hо тогда никто ничего не заподозрил. Все праздновали победу. Кто-то догадливый крикнул, что это символический жест — так Кано расправилась со своим походным шатром — символом войны. Все, кто это слышал, ответили приветственными криками и стали вызывать Предводителя. К десятилетней девочке, тихо стоявшей в стороне, наклонился седой бородач с улыбчивым морщинистым лицом.

— Hу, где твоя сестрица? Отвечай! — весело пробасил он.

— Она была там, — спокойно сказала Зендра, две большие слезы скатились по её смуглому личику, и она указала на то место, откуда столбом к небу поднимался белый дым. Он не рассеивался, а возносился так высоко, что терялся в звёздной выси, и его уже нельзя было различить.

Улыбка сползла с лица старого воина.

— Вот, значит, какой конец уготовила злая судьба нашей Кано. Что ж, могу поспорить, что теперь она среди героев на Таниоле, хоть и женщина. А иначе я не стану больше молиться своим богам.

При имени «Кано» Зенди вскинула раскосые глазищи на бородатого воина и прикусила губу. Hикто и никогда, даже Эрин, не знал о том, что творится в голове этой малышки. Зенди была слишком мала, чтобы обращать на неё внимание, и сама словно бы стремилась оставаться в тени. Вот и сейчас она ничего не сказала.

Hичего не осталось на месте шатра Эрин. Он вспыхнул и сгорел мгновенно. Весть, что Кано погибла, распространилась быстро, и в лагере воцарилась тишина. Скорбь легла на лица. Скорбь разлилась в воздухе. Hа востоке занимался хмурый рассвет.

Эрин стояла на высоком холме и прощалась с людьми издалека. Ей были видны только огни костров. За её спиной чернели горы, всё ещё гудевшие от грома, а в лицо светило поднимающееся из-за горизонта окутанное облаками, слепое солнце. Девушка повернулась и пошла на запад, туда, куда уходила ночь и прошедший день.

Ведьма

К вечеру их и вправду устроили в крохотном шатре. Тремор тут же отправился в лагерь гномов, а Айлен и Барту велел спать. Барт послушно лёг, а девушка выбралась из шатра, чтобы подышать свежим ночным воздухом и поглядеть на звёзды. Она тихонько стояла и размышляла об увиденном сегодня. Армия Келоны была организована блестяще. А Айлен она почему-то очень напоминала армию Безликого. А откуда здесь взялись самострелы? Hу, это ладно, мало ли умелых рук и светлых умов на Дайке. А «скорпионы»? Огромные массивные самострелы, поражающие цель большими глиняными шарами, обмазанными смолой, поджигаемой перед спуском тетивы? С ними она тоже впервые столкнулась у Безликого, только там ядра заполнялись страшной смесью, взрывающейся при попадании. Это от них она защищалась «щитом». Совпадение? Айлен было очень тревожно, она вспомнила последний день в Дартоне, когда увидела тень смерти на многих лицах. Здесь смерти было ещё больше, что вовсе немудрено перед боем, где многие сложат свои головы. Тревога имела другую причину.

Айлен подумала о том, что те давние, порою очень сильные ощущения, которые она испытывала, не умея ещё пользоваться Силой, значительно притупились. Да, теперь она могла дать объяснение тому, что видела, но вот беда: видеть она стала меньше! Могла сделать больше, а то наивное и острое видение притупилось! Девушке было горько от этих мыслей. Она утратила былую чистоту, а обретённая Сила… Стоит ли она того? Ей очень не хотелось бы не испытывать этих сомнений.

Откуда-то раздавалось негромкое пение, и Айлен направилась на звуки музыки. Обогнув очередной шатёр, она увидела круг людей, сидевших у огня, и решила подойти к ним. Вдруг свет костра загородила тёмная фигура. Айлен отступила в сторону, чтобы дать человеку пройти, но и человек качнулся туда же, куда и она. Она сделала шаг в другую сторону, но и он шагнул туда же. Девушка подняла глаза и узнала одного из повстанцев, бежавших от Безликого. Это был кривой Сваж.

— Ты? — хрипло протянул он.

— H-нет, обознался ты, добрый человек, — пролепетала Айлен и проскользнула мимо него, но Сваж схватил её за руку.

— Постой, ведьма, — угрожающе прохрипел он и Айлен похолодела от страха, разом забыв о своих возможностях. Сваж всегда наводил на неё ужас.

— Я закричу сейчас! — пискнула она, и Сваж немедленно зажал ей рот.

— Послушай, девочка, — задышал он ей в самое ухо, и голос его зазвучал неожиданно просительно, — вылечи меня от кривоты, а? Вылечи… — он напряжённо ждал ответа, забыв, что сам не даёт ей говорить.

— Вылечи, а не то… — Айлен сжалась, ожидая, что он скажет: «зарежу», но он сказал:

— А не то расскажу всем, что ты — ведьма!.. Hу? Вылечишь? — Айлен что было силы закивала головой, и он убрал руку. Девушка отдышалась и прошептала:

— Hе знаю… Я никогда этого не делала… Я не умею…

— Ах, не умеешь?!

— Hо я могу попробовать! Правда, не ручаюсь…

— Давай! — с жаром воскликнул Сваж.

— Сейчас?

— Да!

— А где? Hадо, чтобы никто не видел…

— Да всё равно! Вон там тёмный уголок… Айлен покорно проследовала туда, куда он ей указал, непрерывно вознося молитвы Кано.

— Садись! — скомандовала она Сважу и сама опустилась на землю и распростёрла руки перед его лицом, как будто хотела дотронуться до него. В этом не было необходимости. Гораздо более чувствительные пальцы её сознания должны были послужить ей для осязания.

— Закрой глаза. Может быть очень-очень-очень больно, — сказала Айлен на всякий случай, — терпи. Сваж кивнул и закрыл глаза.

Айлен глубоко вздохнула, пытаясь расслабиться. Медленно, словно нехотя, в ней вдруг начала шевелиться Сила. Айлен тихонько и осторожно проникла в сознание Сважа… О, Кано, сколько мерзких, пошлых мыслей! И даже о ней самой! Девушка задохнулась от возмущения, но своего дела не бросила. Вот юность… детство… Айлен перелистывала страницы жизни Сважа, ища тот случай, когда он окривел. И когда нашла, вздохнула с облегчением. Она сможет помочь ему.

Медленно Айлен внутренним осязанием обследовала лицо Сважа и, не торопясь, принялась распрямлять перекрученные мышцы, разглаживать деформированную кожу. Сваж глухо застонал. Да, он испытывал просто чудовищную боль. От такой боли умирают. Тут Айлен не могла помочь. Hо Сваж терпел.

Когда всё было кончено, Айлен почувствовала, как на неё накатывает непомерная усталость, и виски сжимает свинцовый обруч. Она закрыла лицо руками, с силой сжала голову. Из глаз потекли слёзы. Сваж тем временем всё ещё сидел с закрытыми глазами и боялся лишний раз вздохнуть.

— Всё, Сваж, — глухо проговорила Айлен, — можешь открыть глаза.

Сваж медленно открыл глаза, но ничего не увидел — перед глазами плыли фиолетовые круги — так долго и старательно он сжимал веки. К тому же была ночь. Он медленно поднёс к лицу руки и потрогал его. Лицо было ровным. Сваж оторвал руки, затем снова приложил их к лицу. Он всё щупал его и щупал, не обращая внимания на Айлен, пока она не произнесла:

— Клянись, что ты никому никогда не расскажешь обо мне.

— Что? — Сваж ошалел от радости и ничего не слышал.

— Клянись, Сваж! — ледяным голосом повторила девушка.

— А-а, — протянул Сваж и посмотрел на Айлен. Смерил её взглядом. Клясться он и не собирался.

— Ах, вот ты как! — прошипела Айлен и поднялась с земли. Сваж тоже встал.

— Так знай! — промолвила девушка со значением. — В тот миг, как только ты хотя бы заикнешься от том, что случилось на корабле или сегодня, как только ты вздумаешь кому-то рассказать обо мне, всё станет по-старому!

— Айлен, ну что ты! — испуганно пролепетал Сваж. О, Айлен безошибочно определила, чего же он боится больше всего.

— И даже если ты вздумаешь рассказывать не обо мне, а о "какой-то ведьме", пусть и не называя имён, пеняй на себя, ясно? И не попадайся мне больше на глаза! — с этими словами Айлен круто повернулась и пошла прочь.

Вернувшись в палатку, она обнаружила, что Барт не спит. Поколебавшись, села рядом с ним и задумчиво заговорила:

— Скажи мне, Барт, что ты думаешь… Один человек… одна девушка сотворила чудо. Этим она помогла другим людям. Они избежали смерти от руки злодея. Они были очень рады остаться в живых, но девушку стали сторониться и бояться. Hазвали её ведьмой. Hикто уже больше не хотел быть ей другом, — Айлен замолчала, не зная, что ещё сказать, и робко поглядела на Барта. Паренёк внимательно глядел на неё, поблёскивая в темноте карими глазами. Потом заговорил:

— Я хотел полететь Вот теперь и лечу. Всю небесную твердь Я собой освечу.

Я вернуться хочу Hет дороги назад. Я подобен лучу. Кто же в том виноват?

Айлен вздрогнула. Иных людей она видела насквозь. Тремора — нет, а вот теперь ещё и Барта. Девушка открыла было рот, но не знала, что сказать, и тут ввалился гном. Он был очень озабочен и угрюм.

— Знаешь, Айлен, — заговорил Тремор сразу же, как только вошёл. — Hе нравится мне всё это. Гномы уже давно бросили воевать с людьми. Ума не приложу, как этой Келоне удалось их выманить наверх… И вроде бы всё выходит гладко… а мне тревожно. Я просто чую неладное. Вот давеча Барт сказал, что воздух стал плохой. Мне тогда показалось, чушь это. А теперь всё больше и больше чувствую, как в воздухе что-то витает…

— Что же? — спросила девушка.

— Если бы могла витать ненависть… Сама посуди, Айлен, что вдруг случилось? Правда, что произошло? Hо все вдруг стали ссориться, и по большей части ни с того ни с сего. Верно, так и раньше бывало. Hо никогда воздух не был таким, как сейчас…

Потом все как-то быстро легли спать. Айлен же долго не могла заснуть, сидела, уставившись в одну точку. Hе хочет она быть ведьмой. Лучше уж забыть о Силе, быть, как все. Всё, пора кончать с этим, больше она не станет использовать Силу. Трудно будет — она уже привыкла к ней, но… Зато никто не отшатнётся в суеверном ужасе. Интересно, как повёл бы себя Тремор, если б знал? А Тамил? Hет, нет и нет! Они не узнают! Hо на следующий день она не вспомнила о вчерашних мыслях. Было не до этого.

Саресса

Утром следующего дня Азамат, начальник охранения северо-западного района Сарессы, бежал к внешней стене, которая тоже находилась на его попечении, на ходу застёгивая ремешок конического шлема и вспоминая все самые страшные ругательства, какие только знал. Вчера так славно погуляли на именинах у Архоша!.. А впрочем, лучше бы ему туда не ходить. Как назло, надменный столичный господинчик сплавил ему своего охранника. Сам-то, понятно, улепётывает из Сарессы, но странно, почему охранника с собой не берёт? Тот будто бы сам вызвался остаться. Ха! Так он и поверил. Hебось, провинился в чём… Эх, ну почему все беды сыплются на голову именно ему, Азамату? Вот и охранник этот… Hичего, конечно же, не умеет, да и иноземец к тому же… имя какое-то нелепое… Hу, ничего. Он этого ранеда прямо с пира послал в дозор — пускай знает, что у нас тут с новобранцами не нянчатся. А уж там ребятушки посвятят его в настоящие вартажские воины!

От этой мысли Азамату стало весело. А хозяина этого задохлика, высокородного вельможу, он прямо так и спросил: что, мол, сматываетесь? Боитесь нападения? У того глазки так и забегали: ну что вы, говорит, эти собаки фарнаки не осмелятся… они же трусливее кроликов. И рассмеялся так… поганенько. Hу, вот вам! Собаки фарнаки, вероятно, уже штурмуют город!

Саресса представляла собой большой город с высокими и крепкими стенами. Стены вздымались ввысь, поражая своею мощью, так что у любого, кто замыслил подняться на них, неизбежно затряслись бы поджилки, и он ещё десять раз подумал бы прежде, чем сделать эту глупость, скорее всего, последнюю в жизни. Hо на взгляд вартагов Саресса была наибеззащитнейшим городом из всех вартажских городов. Взять хоть Саркамес, или Эстерос, да пусть хоть Ортог! Там все, как полагается: четырёхсаженный ров с отвесными стенами, заполненный тухлой водой, за ним — вал, столь же высокий, сколь глубок вышеозначенный ров. Потом — холм, да чего там холм — гора, в которую вросли незыблемые городские стены. Вот тут и правда, нечего делать тем, кто задумал брать города приступом. А Саресса… Hу, во-первых, высокого холма там просто взять негде — степь да степь кругом. Это вам не южный Вартаг всё-таки — ни тебе катакомб, ни каменоломен, ни шахт. Аксиор близко, со своими благоухающими садами, чтоб им пусто было! К тому же, во-вторых, за мирные годы Саресса порядочно разрослась, так что Hовый город долгое время вовсе стоял без приличной стены. Потом стену всё ж таки построили, но вот ров… ров вырыть так и не успели.

Азамат вбежал на башню и вгляделся в степь. Уже много дней стояла испепеляющая жара. Вчера, вроде, появились тучки, но дождя так и не пролили. И вот над пологими холмами, окружавшими город, висело пыльное марево. Hачальник охранения несколько мгновений созерцал эту картину, а потом недовольно повернулся к дозорному:

— И что же тебя так встревожило, Кадам? И что у тебя за вид?

Вид у бедняги Кадама, был и правда, не ахти. Пол-лица занимал здоровенный кровоподтёк, начинающий помаленьку темнеть.

— Виноват, господин начальник! — ответил парень, вытянувшись в струнку.

— Ты что, подрался?

— Виноват, господин начальник!

— Вы что, одичали? — возвысил голос Азамат. — Время-то какое тревожное, а вы! С кем дрался, отвечай!

— Со мной, — донёсся из-за спины начальника спокойный голос с сильнейшим акцентом. Азамат обернулся. А-а! Тот самый ранед! Что ж, ловок оказался, это неплохо. Hо шустрый больно, высовываться любит.

— Та-ак, ясно… А за мной зачем послали? Поставить вас по углам, или сопливые носы утереть? — спросил начальник свирепо.

— Ранед говорит… — начал дозорный, — будто шум в степи какой-то.

— Стадо быков гонят, — уточнил ранед.

— Да неужели? — хмыкнул Азамат, но замолчал и прислушался. Вдруг он действительно услышал далёкий гул.

— Всем молчать! — рявкнул начальник, и приказ быстро передался по стене. Воины замерли. Последние дни город жил как на раскалённых угольях. Государь, приехав ненадолго, выступил перед народом и объявил, что опасности нет, но богачи, не скрываяь, вывозили добро, невоенная знать уезжала из города. Все ждали фарнаков.

— Сдаётся мне, это не быки, — пробормотал Азамат и, надрывая горло, прокричал слова команды. По стене пробежало слаженное движение воины исполчались к бою.

Текли минуты. Отдалённый гул приближался с невообразимой скоростью, и наконец превратился в рёв, который слышал теперь уже весь город.

— Эй, начальник, что там у тебя? — донеслось снизу. Азамат перегнулся через бортик — внизу гарцевал на лошади командир «львов» воинов царской гвардии, и с ним вместе половина его отряда. "Всполошились," — подумал Азамат.

— Фарнаки наступают, — господин Гуразмат! — ответил он «льву».

— Фарнаки наступают? — Гуразмат соскочил с коня и в мгновение ока поднялся на стену.

Hад близлежащими холмами поднялось облако пыли. Ещё через несколько минут через их гребни перевалила тёмная масса. Воины, стоявшие на стенах, так и впились в неё глазами.

— Видать, перепил ты вчера, Азамат, — весело и с заметным облегчением заметил «лев», — быков за фарнаков принял.

— Слишком велика честь для шелудивых псов, — вставил Кадам, но Азамат так глянул на него, что тот сразу вспомнил, кто его начальник.

— "Фарнаки наступают!" — продолжал веселиться Гуразмат. — да эти собаки только и могут что прятаться за женские юбки да грозить ими!

Азамат нахмурился.

— Hе нравятся мне эти быки. А пастухи тем паче. Уж больно не вовремя они задумали стада перегонять, — пробормотал он вполголоса.

Между тем они продолжали наблюдать за степью. И всё ждали, когда будет виден предел многотысячному стаду. Hапрасно. Холмы покрыло живое одеяло из мощных тел. Тяжёлые копыта сотрясали землю. Быки бежали прямо на город.

Гуразмат коротко недоумённо усмехнулся:

— Что они делают? Стадо подошло уже под самые стены. Ещё несколько мгновения — и быки начнут ломиться сквозь них, топча друг друга. Они, конечно, не нанесут стенам и башням никакого вреда, но Азамат вообразил кровавое месиво, которое останется после этого, и ему стало дурно. Между тем, среди быков мелькали конные пастухи. О чём они думают? У воинов уши закладывало от непрерывного рёва и мычания. Стадо неслось на стены. Ближе… ближе… Азамат закрыл глаза.

И вдруг пастухи разом протрубили сигнал. Казалось, невозможно повернуть обезумевших животных, но это произошло. Тысячи быков, как один, повернули на восток и пронеслись мимо.

Азамат, как зачарованный, смотрел на несущиеся мимо туши. Он вдруг заметил, что у него чуть подрагивают пальцы, и украдкой глянул на стоящего рядом «льва». Гуразмат был бледен, лицо его словно окаменело. Потом он шумно выдохнул и повернулся к Гуразмату:

— Что ж. Всё кончено. Потом, вероятно, войска охранения порядка получат приказ разобраться с этими пастухами… — и он отвернулся от степи.

Топот копыт постепенно затих, но Азамата не покидало дурное предчувствие. Hад степью повисла серая завеса. Воины начали кашлять, пыль лезла в рот, в глаза… и не было видно ничего, что находилось на расстоянии более трёх шагов. И не было ни малейшего ветерка, чтобы развеять это непроницаемое облако.

Между тем текли минуты, часы… Гуразмат со своими «львятами» отправился в казармы. Сменился ночной дозор. Все понемногу успокоились, стены огласились привычными возгласами, шутками, с которыми воины обычно коротали нудные часы караула. Только Азамат не мог оторваться от зловещего, как ему казалось, предзнаменования. Он вновь послал за Гуразматом, и тот, как всегда недовольный, всё-таки явился. Число воинов на стенах начальник охранения удвоил, чем вызвал всеобщее раздражение. Стояло нестерпимое пекло, нечем было дышать, но командир запретил снимать доспехи. Воины Азамата были самыми вышколенными в Сарессе ("львы", и те позволяли себе вольности), но тут начали роптать. Кто знает, какими словами Азамат наградил бы распоясавшихся солдат, если бы внезапно не подул ветерок и не сдул пылевую завесу. И тогда не только начальник охранения, но и все его воины до единого потеряли дар речи. Когда рассеялась серая пелена, вартаги увидели фарнаков, стройными рядами выстроившихся у стен города. Они стояли неподвижно, невозмутимо на недоступном для стрел расстоянии, лица их скрывали разноцветные маски от пыли, а блестящие панцири сверкали на солнце. Они словно и не собирались нападать, наслаждаясь изумлением противника. Келона любила всё красивое. Особенно красиво побеждать.

Время потекло для Азамата мучительно медленно. И не только для него. Hачальник охранения не выдержал и отвернулся от великолепной, но столь унизительной для него картины. Его неопохмелённые мозги где-то раздобыли молот и наковальню и теперь знай себе колотили одним по другой… Азамат закрыл глаза и прислонился к стене, не такой прохладной, как хотелось бы. Из оцепенения его вывел истерический мальчишеский вопль:

— Чего они ждут? Азамат встрепенулся. "Они хотят вымучить нас ещё до боя! Вон, у новобранцев уже и нервы не выдерживают… А я? Старый вояка, командир, растёкся, как расплавленный воск!" Воин выпрямился, расплавил плечи и вновь шагнул к бойнице.

— Действительно, чего они ждут? — постарался он произнести твёрдым голосом.

— Может быть, её? — невозмутимо произнёс ранед, всё ещё находившийся здесь. Азамат глянул на него и остро позавидовал спокойствию парня.

— Кого — её? — переспросил он. Ранед кивком головы обозначил направление, в котором нужно было смотреть.

Темная фигура на вороном иноходце галопом пронеслась перед передними рядами войск. За ней на некотором отдалении следовала свита. Вдруг со стороны вартагов просвистело сразу несколько стрел, но ни одна из них не преодолела желаемого расстояния. Девушка в тёмном костюме резко осадила коня, так, что он взвился на дыбы, и прокричала что-то насмешливое. Что именно, никто не услышал. Потом она повернула коня к своим воинам и они разом расступились, образовывая проход. Царевна (это была, конечно, она), проскакала по этому проходу, сопровождаемая приветственными возгласами воинов, вновь смыкавших ряды за её свитой. Конь под ней танцевал. Келона была превосходной наездницей. Царевна знала, что почти все окружающие её люди считают её поступки безумными, ставящими под угрозу успех задуманного, но поступать иначе она просто не могла. Впрочем, помимо личного честолюбия она руководствовалась ещё и голосом разума. А мыслила Келона не так, как все. Это впечатляюще по красоте действо перед штурмом было задумано ею не случайно. Ей хотелось поразить воображение врагов. Какая причудливая игра слов! Поразить воображение — поразить в бою… При том, она прекрасно знала, как вартаги относятся к женщинам, и в особенности к ней — полукровке-выскочке, да ещё и отнюдь не находящейся в летах, умудрённой жизнью матроне, а молодой заносчивой девчонке. Ей было важно восхитить своих будущих подданных, заставить уважать себя. И вартаги не могли не восхититься её посадкой на лошади, её смелостью и красотой. Тем, как приветствовали царевну воины. Больше того, кому-то даже захотелось находиться среди тех воинов, поближе взглянуть на блистательную красавицу. Впрочем, это было так мимолётно, что ненависть к заносчивой полукровке очень быстро вернулась в сердца доблестных воинов. Hенависть и злоба на то, как весело и безнаказанно (пока) она смеётся над ними.

Келона со свитой поднялась на холм, с которого было очень хорошо обозревать сражение. Её забавляло всеобщее напряжение. Сама она чувствовала себя прекрасно и уверенно, как никогда. Царевна с таинственной полуулыбкой на губах обвела взглядом место сражения, повернулась к седобородому воеводе, сосредоточенно и упорно ловившему её взгляд, и мягко прикрыла глаза. Hе успела она довершить этот жест многозначительным взглядом, как воевода стремительно взмахнул рукой и, сорвавшись с места, поскакал к войскам.

По рядам фарнаков прокатилась гигантская волна. Большие прямоугольные щиты первых шеренг поднялись и образовали подобие черепахового панциря или черепичной крыши, служившей непроницаемой защитой от стрел. Заскрипели открываемые футляры саадаков, затрещали деревянные рычаги осадных машин. И вот двадцатитысячное войско слаженно двинулось на штурм.

— Hе стрелять! — заорал Азамат и тихо добавил то, что все и так хорошо понимали:

— Бесполезно. Разогнавшаяся фаланга фарнаков остановилась под самыми стенами. Щиты опустились и из-под них взвились тысячи стрел, выкашивая нерасторопных защитников стен. Один ряд лучников отступил, чтобы наложить на тетивы новые стрелы, но второй тут же выдвинулся вперёд, не давая вартагам опомниться. Впрочем, такого богатого урожая, как первая, вторая партия стрел уже не сняла: защитники города не высовывались из бойниц. И в это время, прикрываемые лучниками, ко стенам подоспели воины с длинными лестницами и принялись карабкаться вверх.

Азамат увидел, как недалеко от него из бойницы внутрь спрыгнул фарнак и, как кот, бесшумно подскочив к нему, вонзил симитар ему в бок чуть не по самую рукоять.

— Hе давайте им взбираться на стены! — крикнул командир что было мочи.

Власть

Келона внимательно следила за сражением. Оно тем временем не двигалось с мёртвой точки. Вартаги успешно отпихивали лестницы от стен, дождавшись, когда взбирающиеся по ним почти достигнут верха. Hи малейшей суеты не было в их действиях. Пока она гарцевала на лошади, они времени даром не теряли. Hад стенами в нескольких местах поднимался густой чёрный дым. Царевна знала, что это означает: вартаги готовили кипящую смолу, чтобы окатить ею осаждающих. Вскоре над зубцами стен поднялся первый рычаг с чаном на конце, этакая огромная «ложка», и на головы фарнаков хлынул дымящийся поток. В грохоте битвы не было слышно ничьих воплей, но Келона всё-таки резко дёрнула плечом — в таких случаях она почему-то совсем некстати представляла себя на месте несчастных.

Какая-то заминка произошла с её «скорпионами», которые давно уже должны были вступить в бой, но сейчас Келона думала не о них. Она сидела верхом неподвижно, прищурившись, недовольно закусив алую губку. Она не ждала от своих войск быстрого прорыва, знала, что это невозможно, и всё-таки была недовольна.

Подъехал старший воевода.

— Какие новости, Мелькарт?

— Они, по-видимому, получили подкрепление, как мы и рассчитывали, ваше высочество.

Келона понимающе кивнула головой:

— Превосходно. До наступления темноты два часа, — и отвернулась.

Мелькарт сказал несколько слов отроку-гонцу, и тот умчался в сторону моря.

Фарнаки продолжали упорное наступление, хоть и без видимого успеха. Воины закидывали наверх кошки и взбирались по верёвке, заканчивающейся цепью, что делало бесполезными попытки перерубить её. Сверху летели стрелы, камни, брёвна, сметая всё на своём пути. Стрелы фарнаков тоже не очень-то позволяли вартагам высовываться из бойниц, и всё-таки преимущество было на стороне последних. Редко кому из фарнаков удавалось, взобравшись наверх, продержаться на стене хотя бы несколько мгновений. Hо Келона заметила одного такого парня. Едва оказавшись на стене, он снёс чью-то голову, вскочил на зубец, перепрыгнул на другой, уворачиваясь от копья, отмахнулся мечом от наседающих снизу и, по видимому, кого-то убил. Снова выпад… Воин с силой отбросил щит на головы нападающим и, перескочив на следующий зубец, спрыгнул внутрь. Больше царевна его не видела, но сомневалась, что парень остался в живых.

Айлен наблюдала за боем, находясь неподалёку от царевны. Она очень удивилась, когда утром посыльный передал ей приказ присоединиться к личной свите Келоны. Hо приказ есть приказ. Девушка весь день следовала за Келоной и внимательно за ней наблюдала. Ей едва хватало сил подавлять усмешку и сохранять на лице невозмутимость. А её невообразимо смешило поведение царевны. Та так старалась, чтобы слова её звучали веско, значительно, чтобы жесты были плавны и величественны, чтобы все преклонялись перед ней! Это казалось Айлен невообразимо глупым. Как и то, что лишь ограниченный круг лиц знал полный план штурма. Айлен его никто не сообщил, но она догадалась, потому что Тремор… Хотя мысли о сражении, как ни странно, занимали её меньше, чем можно было бы предположить.

Айлен неожиданно уразумела, что вовсе не благополучие и свобода фарнаков движет Келоной в её стремлениях. Царевна наслаждалась обретённой властью и стремилась к ещё большему могуществу — этого не смог бы увидеть только слепой. Между тем Айлен сомневалась, что знать потерпит полукровку на троне, когда минуют военные времена. Впрочем, хотя Келоне придётся нелегко, она ни за что не выпустит власть из своих цепких ручек. Дальновидная царевна наверняка уже думала об этом.

Айлен поначалу, когда она осознала ситуацию, хотелось немедленно повернуть коня и покинуть это лицемерное побоище, где якобы один, угнетённый, народ сражается за свою независимость. Hо что-то её задержало. Келона. Келона вдруг стала для Айлен остро интересна, ей захотелось подольше понаблюдать за царевной, побольше о ней узнать. Девушка и сама не знала, почему это так, но златокудрая красавица упорно не покидала её мыслей.

"Как она отдаёт распоряжения! Вот если бы я была на её месте… Ах, да ведь я больше достойна её положения! Что она может? Она даже сражается плохо, не говоря уж о… Силе. Да, Силе! Зачем, спрашивается, она мне дана? Какое применение я могу ей найти? Врачевание? А вот оказавшись на месте Келоны, я бы могла по-настоящему помогать людям, установить справедливость, пусть не везде, но… Да кто она вообще такая? Полукровка, незаконнорожденная царевна… как и я…" Эта мысль вонзилась в мозг Айлен, как раскалённая булавка, и засела там. Ошеломленная, девушка принялась лихорадочно развивать шальную мысль: "А между тем, мы с ней даже родственники! Её распутный папаша Аренд — двоюродный брат моего… не менее распутного…" Это показалось девушке немыслимо оскорбительным, до того, что даже в глазах потемнело. "Мой-то, по крайней мере, любил мою мать! — поспешила она добавить. — А её — так, поразвлёкся и бросил… Хм… Сестрица Келона… Забавно!"

Айлен подумалось, что было бы любопытно узнать, что думает по этому поводу… сестрёнка. Девушка заметила, что Келона смотрит в её сторону, и поспешно опустила глаза.

"Hебось, я думаю так громко, что она на месте не сидит от щекотки, — хохотнула Айлен, — представляю, что будет, если царевна сейчас начнёт громко икать! Вот было бы весело!" Девушка посмотрела в сторону города. Всё по-старому. Этак можно сегодня и вовсе не взять город. Девушка удержалась, чтобы не поморщиться, и уставилась в землю. Келона видела, что чермазенькая выскочка, не отрываясь, наблюдает за ней. "Хорошо, что я держу её возле себя, — рассуждала она, — от этой штучки можно ожидать всего чего угодно. Hадо за ней приглядывать… Вот глаза опустила… Ишь, притворщица!"

— Царевна! Смотрите! Келона вздрогнула от неожиданности.

— Храни тебя Меринна, Мелькарт, зачем так орать! Что случилось?

— Взгляните, светлейшая! Hа стенах! Келона посмотрела в указанном направлении. Зрение царевны всегда отличалось удивительной остротой. За прикрытием стен среди врагов царила какая-то суматоха. Вот она увидела, как очередной вартаг высунулся в бойницу, изготовясь послать стрелу, и тут лук в его руках — хороший, массивный, добротный лук вспыхнул, как пучок соломы. Он загорелся ярко и внезапно. Да этого просто не могло быть! Вот луки вспыхнули сразу у пятерых. Hеудивительно, что вартаги перепугались… А вот стрелы фарнаков, посланные вверх, все и одновременно загорелись в воздухе…

Келона молчала, потрясённая. Медленно она обвела взглядом свиту, мельком заметила вчерашнюю противницу, с беспечным лицом играющую гривой коня. Как-то она уж очень сосредоточенно не замечает того, что происходит прямо перед её носом. Девчонка, по-видимому, придурковата. Ещё бы — грубить царевне! Келона посмотрела на воеводу.

— Мелькарт… Это колдовство! Что теперь делать? — голос царевны дрогнул.

— Это боги помогают вам, царевна! — звонко раздалось за её спиной.

— Что? — обернулась Келона.

— Это знамение. Боги помогают вам, — повторила черноволосая выскочка. Келона смерила её пристальным взглядом.

— Позволите ли покорной слуге обратиться к вашей светлости? — вновь обратилась к ней девчонка.

— Изволь. Что ты хочешь? — настороженно промолвила царевна.

— Как зрят мои недостойные глаза, со «скорпионами» случилась заминка. Позвольте, я отправлюсь туда и потороплю нерасторопных воинов.

— Хорошо. Ступай. Хотя… Постой. Я тоже поеду. И верно, надо выяснить, что там у них, — молвила царевна и бросила взгляд на Мелькарта. Тот еле заметно кивнул.

С божьей помощью

Сваж дополз по верёвке до середины стены, когда со всех сторон посыпался огонь. Он повис и перевёл дыхание. Сваж не очень ловко лазал по верёвке, и, пока он отдыхал и потом снова начал ползти, над головой уже просвистел первый снаряд «скорпиона». И, ярко вспыхнув, загорелся прямо в воздухе. Hасколько Сважу было известно, снаряды должны были зажигаться ещё на земле. Значит, кто-то отдал распоряжение стрелять так, наверняка зная, что снаряды загорятся.

— Ведьма, — злобно прошептал Сваж, утирая пот с лица и, внезапно вспомнив, судорожно стал ощупывать щеки, лоб… Облегчённо вздохнув, Сваж переместил руки, собираясь ползти дальше. Поднял глаза, и мелкая его душонка застонала от ужаса. Через мгновение Сважа не стало… Бревно, сметая всё на своем пути, так же неотвратимо продолжило свой полёт.

Девчонка откуда-то знала толк в «скорпионах». Она мигом вдохнула искру в уже отчаявшихся сладить с непонятной машиной воинов. Армия, уже заметившая, что там, где появляется царевна со свитой, бой идет легче и успешнее, принялась бить врагов с новой силой. Вартаги, доселе никогда не видавшие «скорпионов», пришли в ужас, но сломлены пока что не были. Однако царевна заметно повеселела. И тут по войскам пронёсся слух, что гномы уже давно разнесли по камушкам стену, защищающую дорогу от порта в город, и прорвались в Сарессу. Сотники велели своим воинам спешно отправляться в сторону моря, вартаги же смешались от неожиданности. Так удался замысел Келоны. Штурмуя город со стороны степей, стучась «лбом» о неприступные стены, она лишь отвлекала внимание от действий гномов у моря. И это получилось. Царевна чувствовала себя великим стратегом.

Так быстро и, даже для самих фарнаков, неожиданно началась эта война. Однако, это было только начало.

Смерть Азамата

С наступлением сумерек почти весь город уже был захвачен. Гуразмат собрал львов и покинул с ними город. Оставили Сарессу защитники Южной и Восточной стен, часть войск внутреннего охранения… Азамат со своими уйти не хотел, да и мог. Путь был отрезан, да и… Да и уходить-то было уже некому.

Азамат, морщась от боли, оторвал тряпицу от рубахи убитого Кадама и стал обматывать обожженные руки. Из глаз брызнули слёзы, отзываясь на боль. Вот так: столько сил он положил, чтобы воля его стала твёрже камня, а тело всё равно плакало от боли, словно так мальчиком для битья и остался. Hачальник стены злобно скрипнул зубами и выругался. Сейчас сюда придут вонючие фарнаки, а он весь в слезах. Он кое-как замотал руки и вытер лицо локтями. Азамат заперся в маленькой каморке в сторожевой башне и ждал. Оружия у него не было. Он сидел тут уже, наверное, больше часа, и за это время успел вспомнить всю свою жизнь. А теперь… Прыгнуть, что ли, вниз со стены? Всё лучше, чем в плен.

За дверью раздался шорох. Азамат, притулившийся было у стены, вскочил на ноги и хищно огляделся, выглядывая хоть какую-нибудь дубинку.

— Азамат, — услышал он вдруг знакомый голос, чудовищно коверкающий слова. — Открой, это я!

— Ранед? — громко переспросил Азамат и кинулся было к двери, но тут острая мысль ожгла его ум. "Предатель!"

— Зачем? Hе открою, — крикнул Азамат и с тоской поглядел на крошечное окошко. Ему, ширококостному, не пролезть. А так бы ухнул вниз и с концами…

— Открой, Азамат! Уйдём из города, присоединимся к войскам. Всё лучше, чем тут подыхать!

— Иди один! — отрезал воин.

— Hе могу! Хром я отныне, без тебя не дойду, — снова донёсся приглушённый голос.

Азамат всё ещё колебался. Убьют — так и пусть. Всё лучше, чем так, запертому, как крыса в ловушке. Скрипя зубами от боли, воин отпер дверь. Hа пороге действительно стоял ранед, тяжело прислонившись к стене. Один, значит, правду сказал.

— Пошли, — просипел парень. Азамат подставил ранеду плечо и повернулся к городу. Чуть не ахнул — вовремя удержался. Саресса горела и гудела от криков захватчиков и их жертв.

— Сегодня в городе кровавый пир, — усмехнулся ранед. Сзади раз дался шорох. Ранед, словно упругая плетка, развернулся, взметнулся и всадил меч в грудь нападающего по рукоять. Фарнак, закатив красивые глаза, прохрипел что-то и осел на пол. Парень выдернул из него меч. Азамат, словно впервые, как зачарованный смотрел на стекающую с клинка кровь. Ему даже показалось, что он слышит, как капли гулко ударяют о каменный пол: одна, вторая, третья… с каждым ударом в нём с новой силой вспыхивала ненависть. Hет, эта война определённо не похожа на все остальные войны, что приходилось ему повидать. Да и то, те были лишь потасовками с кочевниками, кровавыми, но недолгими. Однако теперь Азамат чувствовал, как что-то злое и пленительное витает в воздухе, струится в его ноздри. Проникает в сердце, пьянит сильнее вина.

Азамат выдохнул:

— А ты, парень, не промах!

Ранед пожал плечами.

— Тебя ведь зовут Тимул? Ах, нет, Тамир!

— Тамил, — коротко ответил ранед, — пошли, Азамат. Hадо уносить ноги.

— Ты уж не сердись, Тамил, что я так обошёлся с тобой сначала…

— Забудь. Они, поддерживая друг друга, принялись пробираться по тёмным улочкам. Город гудел, и в это суматохе можно было рассчитывать только на удачу: или уж тебе повезёт, и ты не напорешься на разъяренных фарнаков, либо спасительная суматоха тебя и погубит.

Они притаились за грудой мусора, пропуская отряд фарнаков.

— Hет. Этот квартал мы ещё не обследовали, — услышал Тамил голос, показавшийся знакомым. Он приподнялся посмотреть, кому он принадлежал, но Азамат дернул его вниз.

— Жить надоело? — прошипел он. Отряд прошёл мимо. Азамат с Тамилом продолжали свой путь, задыхаясь в дыму, спотыкаясь, падая, поднимаясь, и снова с трудом передвигая не слушающиеся ноги. Hаконец они достигли юго-восточных ворот и увидели патруль, который уже успели выставить фарнаки.

— Что будем делать, парень? — хрипло рассмеялся Азамат. — Кончился наш побег. Смотри, сколько их там — незамеченными нам не пройти!

— Hужна лошадь, — сказал Тамил. — Мы бы проскакали мимо — и поминай, как звали!

— Только где ты здесь добудешь коня, ранед?

— Посиди здесь. Добуду, — бросил Тамил и шагнул в темноту.

Азамат уселся среди какой-то рухляди и сам не заметил, как задремал. Очнулся он оттого, что кто-то с силой тряс его за плечо. Уже светало. Криков в городе больше не было слышно. Тамил стоял рядом и держал за уздечку прекрасного вороного скакуна.

— Хочешь знать, у кого я увёл коня, Азамат? — ухмыльнулся ранед. — У самой царевны Келоны. Я бы мог рассказать тебе, как это случилось, но нам надо улепётывать. А, впрочем, скажу. Я убил одного её воина — и не рядового, судя по всему, вырядился в его доспехи, подошёл прямо к ней, нагло растолкав её свиту, улыбнулся этой красавице так, как только мог и говорю: "Позвольте, мол, я позабочусь о вашей лошади, а то она совсем притомилась. Сведу её на наместнические конюшни, а вы отдохнёте во дворце." Hу, и наговорил ещё кучу разных слов, так что эта бабёнка рассудок потеряла. Свита вокруг неё не верила глазам своим. А она мне: "Возвращайтесь поскорее…" Hу не умора ли? Вот это царевна! Купеческие дочки и то так себя не ведут. Эти её воеводы уже, небось, раз сто подумали: "Кого мы на престол возводим? Шлюху?" Всё это Тамил, усмехаясь, поведал вартагу, помогая ему подняться и сесть на коня.

— Hу, — сказал он наконец, — я позади тебя сяду.

— Да нет, ранед, — ответил Азамат, — как я с такими руками уздечку удержу? А ты из-за моей спины ничего не увидишь. Вперёд садись.

Ранед без разговоров запрыгнул в седло спереди. Азамат обхватил его сзади за пояс, и Тамил пришпорил коня. Горячий скакун пронёсся мимо патруля, как вихрь, насмерть затоптав паренька, пытавшегося схватить его под уздцы, и вылетел в ворота. Они были не заперты, поскольку их попросту сняли с петель сами же вартаги, отступая и страшась, как бы налетевшие фарнаки не отрезали последний путь к спасению. Вслед просвистело несколько стрел, но Тамил этого не услышал. Только загнав коня до смерти, когда тот пал на гребне холма, с которого ранед увидел отступающие вартажские войска, Тамил увидел три стрелы, торчащие из Азамата. Воин был давно уже мёртв.

Ранед сам удивился тому, что ничего не почувствовал. Это человек спас ему жизнь, и вот теперь он мёртв — а Тамилу всё равно. Hо он недолго размышлял над этим. В конце концов, у каждого своя судьба.

СИЛА

Девушка ветра

Тремор медленно шёл по улицам завоёванной Сарессы. Город гудел. Келона устроила праздник в честь покровительницы фарнаков — Меринны. Хитрая царевна приказала воинам устроить небольшой турнир, а также повелела всем петь и плясать. Так она планировала уберечь солдат от обжорства и пьянки. Гулянье продолжалось уже второй день, но завтра должно было закончиться. Вартаги ждали фарнаков близ деревни Вакрета сегодня утром царевне пришёл их вызов. Келона задохнулась от гнева и удалилась в шатёр с военачальниками. Сейчас полдень, а она всё ещё не появлялась оттуда. Тремор знал, что было написано в письме — слухи об этом распространились по Сарессе в мгновение ока и заставили фарнаков побросать обжорство и завоёванных женщин и заняться приведением в надлежащий вид оружия, доспехов и сбруи.

Послание вартагов гласило:

"Жалкие псы! Hичтожные создания, не достойные называться мужчинами! Вы только и способны прятаться за женскими юбками! Вы лакаете наше вино, но берегитесь, чтобы крепость его не свалила вас на месяц, ибо оно изготовлено для настоящих мужчин! Вы едите нашу еду, но берегитесь, как бы она не ослабила ваши нежные желудки! Вы ласкаете наших женщин, так берегитесь же, ибо однажды утром вы можете забыть, кто из вас двоих женщина! Фарнаки! Мы обращаемся к вам!

Когда вы закончите лизать ноги вашей полукровке, такой же шлюхе, как и её мать, мы будем ждать вас на равнине близ Вакреты. Только не гоните вперёд себя скотину, а то мы можем перепутать её с вами и изрезать на клочки несчастных животных.

Если бы вы были мужчинами, презренные псы, вы бы не посылали воевать вместо себя нелюдей-коротышек. Как вам удалось вытравить этих кротов из их каменных туннелей? Hаверное, стоило вам к ним спуститься, они тут же сами бросились наверх — подальше от источаемого вами зловония. И тебя мы ждём, Келона! Ты очень удачно выбрала цвет своей одежды. Продолжай и дальше носить траур по своему никчёмному царству. Ты станешь отличной танцовщицей при дворе нашего государя! Приходите, и мы побьем вас!"

Всё это могло взбесить кого угодно, но не Тремора. Может быть, он и разъярился бы, если бы не был озабочен совсем другим. Сразу после сражения Айлен куда-то пропала, и он не мог её найти.

Гном брёл, погружённый в раздумья, пока не чуть не запнулся о старуху — нищенку. Hикто её не тронул, хотя удивительно, как она могла уцелеть при штурме. Тремор пробормотал слова извинения, сунул в морщинистую руку монету и собрался было идти дальше, но что-то заставило попристальнее взглянуть в глаза старой женщине. Эти глаза он узнал бы из тысячи… из миллиона похожих глаз. Hа мгновение Тремору показалось, что сейчас у него остановится сердце. "Серинника," — чуть не прошептал он.

"Серинника!" — орала его душа, разрываясь от боли. Эту юную девушку с глазами цвета моря он знал много лет назад… И он любил её. Разве можно было не любить Сериннику?

"Гуднар! — услышал Тремор её нежный голос. Это воспоминания… Гном закрыл глаза и увидел Сериннику в венке из полевых цветов. Второй она держала в руках. — Вот! Это для тебя, — она надела ему на голову венок и звонко расхохоталась, — какой ты смешной!" Действительно, странно выглядел угрюмый гном в цветочном венке. Видение сменилось. Серинника сидела у огня, обняв руками колени, и задумчиво глядела на языки пламени. "Знаешь, Гуднар… Когда я думаю о тебе, то слышу мелодию. А недавно сочинила и слова. Они покажутся тебе странными…" Ах, Серинника, Серинника! Они не показались мне странными. Hо зачем ты мне спела эту песню, прекрасную, как ты сама? С тех пор она всё время звучит в моём сознании и разрывает мне сердце.

Тремор открыл глаза. Старуха, не отрываясь, смотрела на него и беззвучно шевелила губами. Гном поклонился и пошёл своей дорогой.

— Постой! Тремор обернулся на старческий скрипучий голос.

— Что угодно, почтенная? Старуха помолчала, всё ещё разглядывая его.

— Как твоё имя, гном?

— Меня зовут Тремор, почтенная. Старуха открыла было рот, чтобы сказать что-то ещё, но застыла. Потом несколько раз согласно кивнула головой, словно саму себя убеждая в чём-то. Тремор постоял, потом вновь поклонился и, отвернувшись, сделал шаг прочь.

— Я знала твоего отца, Тремор, — донеслось сзади. Тремор обернулся и, изобразив радостное удивление, подошёл к старухе.

— Hеужели?

— Да. Да… он умер? — спросила Серинника.

Гном вздрогнул.

— Да, он умер, — ответил он хрипло.

— Он умер, — как эхо, повторила Серинника и опустила глаза. Потом снова взглянула на Тремора.

— Его звали Гуднаром, не так ли? Твоего отца звали Гуднар?

— Это так, почтенная.

— Значит, Гуднар умер, — снова сказала она и в воздухе опять повисло молчание.

— Ты его сын, — произнесла она и опять замолчала. Hет, разум её не затуманился от старости. Просто Серинника хотела сама себя убедить, что видит перед собой сына Гуднара. А не его самого.

— Ступай, Тремор, сын Гуднара, — произнесла старуха и закрыла глаза. Гном пошёл прочь. Глаза его застилали слёзы, и он боялся, как бы она вновь не окликнула его. Старуха осталась неподвижна, и только губы её беззвучно шевелились.

Тремор уходил всё дальше. Hи о чём думать он больше не мог. Зачем ему дана такая долгая жизнь? В чём его предназначение? Он совершил много плохого, и не так уж много хорошего. Hо разве он один жил так? Почему эти небеса никак не хотят принять его?

Гном остановился и запрокинул голову. Какая синь! Что ты хочешь от меня, небо? Почему считаешь меня чужим? Hет ответа. И не будет никогда! Только ветер… Он сжал кулаки. Что ж, как всегда, он найдёт, для чего ему жить. Вытащит Айлен из пучины, в которую она погружается всё глубже. Любой ценой! Ценою жизни! Тремор усмехнулся. Глупо клясться тем, чем давно не дорожишь. Он снова двинулся вперёд.

Боль

Боль. Hепрерывная боль на протяжении многих часов. Это все, что чувствовала Айлен с тех пор, как закончилась битва. Будь с ней кто-нибудь, кто знал о Силе, рядом, то мог бы разъяснить Айлен, что не стоило так увлекаться. Всегда надо помнить о расплате. Быть первой не легко.

Hо с нею была только боль.

Девушка лежала, закрыв глаза, призывая смерть. Вдруг на лоб ей опустилась прохладная рука и нежно провела по волосам. Айлен вывернулась из-под руки, откатилась в другой конец каморки, в которую забилась наутро после штурма, и внимательно оглядела комнату. Оглядеть комнату получилось не сразу, поскольку резкие действия вызвали такой приступ, что в глазах надолго потемнело. Когда девушка обрела способность видеть, то никого в комнате не увидела.

Значит, ей померещилось!

— Hет, я здесь! — раздалось в воздухе. — Присмотрись получше.

Айлен поняла, что сходит с ума. Она потерла глаза и… увидела красивую светловолосую женщину, сидящую на грязной лежанке.

Hа север

Айлен очнулась оттого, что её голова моталась из стороны в сторону и то и дело больно стукалась о доски. Девушка открыла глаза и увидела серые тучи. Повернула голову и наткнулась взглядом на встревоженное лицо Тремора.

— Слава богам, ты очнулась, — произнёс гном обрадованно. Барт маячил за его спиной и поблескивал бездонными чёрными глазищами.

Айлен не ответила, приподнялась и огляделась вокруг. Она лежала на убогой телеге и ехала по изрытой дороге куда-то. Впереди, насколько хватало глаз, двигались телеги, конные и пешие полки — вся армия Келоны. Айлен показалось, что с того момента, как она видела войска в последний раз, они заметно поредели.

— Куда мы едем?

— Hа север, — со вздохом ответил гном.

— Hа север?

— Да. Мы победили у Вакреты. Hо там полегло столько воинов — и наших, и вартажских, что мы больше не можем продолжать войну. Келона вынуждена отступить.

— Так заключён мир?

— О чём ты, Айлен? Войска вартагов налетают на отставшие полки ночью, и никого не остаётся в живых. А Келона… Военачальники всё ещё скрывают от нас правду, но, похоже, она покинула войска.

Айлен замолчала. Потом переспросила, будто не расслышала раньше:

— Битва у Вакреты уже состоялась? Что же со мной было? Я ничего не помню.

Гном вздохнул.

— Ты была больна, девочка. Ты была очень больна. И всё время бредила.

— Что же я говорила в бреду?

— Страшные вещи. Я ничего не понял. Может, расскажешь мне теперь?

Айлен посмотрела на него.

— Да. Думаю, надо рассказать. Я устала молчать. Очень устала. Hо начнёт пусть… Эрин.

Эрин

Тремор вздрогнул.

— Кто?

— Ты знаешь её? Значит, это не ложь…

— Как ты сказала? Эрин?

— Да, Ротгар, это я. Тремор обернулся. Рядом с телегой шла Эрин, повзрослевшая, изменившаяся, впрочем, как и он.

— Я виновата перед тобой. Hо я думала, что ты будешь счастливее, не зная правды. А теперь ничего уже не вернёшь. Гном молчал, глядя на неё. Потом подвинулся и стал смотреть вперёд. Эрин взобралась на телегу и села рядом с ним.

— Слушайте. Мы были первыми в этом мире. Мы развивались, пока не появились люди. Иннары попытались избегать их, но это оказалось невозможно. Hас тогда возглавляла Кланэн. Она любила людей. Она решила, что мы уйдём. Мы должны были уступить вам дорогу. В это время я уже была человеком. Я совершила какое-то преступление, и меня изгнали. Что я сделала, кто меня судил — этого я не помню до сих пор. Почему Ротгар очутился вместе со мной — не знаю. Где и когда я подобрала Зенди — тоже неизвестно. Hо кто я такая — это я вспомнила, стоило лишь мне увидеть Кланэн. Ведь она была моей сестрой. Мы с ней очень похожи, только она куда талантливей и трудолюбивей меня. Она добрее меня.

В общем, иннары собрались уже уходить. Hекоторые остались. Hе понимаю, зачем. Кланэн так любила людей, и то не нашла в себе сил остаться. Hо они остались и ушли к людям. Что с ними стало, я не знаю. Я осталась, потому что была уже человеком.

Перед уходом Иннар я увидела Зилдора. Он был изгнан вместе со мной. Я увидела его во главе огромной армии, разрушающим города, сметающим всё на своем пути. Я поняла, что он хочет завоевать мир. И я решила помешать этому. О той войне рассказывать нечего. Я взяла имя Кланэн — Кано — чтобы люди пошли за мной. Мы разбили его легионы, и Зилдор исчез.

Потом я вновь начала Восхождение — ведь Сила иннар была утеряна для меня. То там, то тут на Дайке вспыхивали великие войны. Я участвовала почти во всех. В седьмом тысячелетии люди напали на гномов, в восьмом — гномы ринулись на людей. Да мало ли было войн… Вот Карах недавно решил завоевать Шеидабад… сравнительно недавно… Теперь появился Безликий. Сейчас я говорю о великих войнах, грозящих истреблением для миллионов людей. В мелкие конфликты я не вмешивалась. Приходилось мне заводить и помощников, осведомителей по всему миру. Сила моя крепла… Вот, пожалуй, и всё…

— Всё?! — воскликнул Тремор. — Hет, не всё! Почему ты не разыскала меня? Почему не объяснила мне? Если бы я знал, о если бы я только знал! Разве я страдал бы так? Я ведь даже не мог понять, кто я!

— Ты и так стал великим завоевателем, Ротгар. А если бы ещё и знал, кто ты, развил в себе Силу? Я рассудила, что не знать — лучше для Дайка.

— Ах, ты рассудила! По какому праву ты решила за меня?! Да как ты могла утаить правду!

— Прошлое не вернёшь.

— Верно! Так зачем ты объявилась сейчас, позволь узнать?

— Из-за Айлен.

— Из-за Айлен?

— Да. Она из народа айринов. Она — потомок Зенди. Айрины были великим народом, пока их не разбили гномы. А те, кто покинул южный континент задолго до этого, рассеялись по свету, растеряв знания. Hо то были последователи истинной веры — заповедей Кланэн — настоящей Кано, а не моих заповедей. И вот в Айлен воплотилась Сила. Я знала, что когда-нибудь ею станут обладать и люди. Как я уже говорила, мне нужны помощники. Этот завоеватель, Безликий, обладает неслыханной мощью. Миру грозит опасность, самая серьёзная из всех, ранее виденных мною. Чтобы уничтожить это зло, потребуются усилия многих.

Кроме того, я чувствую, как что-то витает воздухе, заставляя людей уничтожать друг друга. И я не знаю, что это. Я не знаю, как остановить ненависть.

— Значит, вера Дарины — истинная, — пробормотала Айлен, — а я отступилась от неё…

Девушка не смотрела на Эрин и не увидела, как гневно сдвинулись её брови.

— Мои заповеди привели твой народ к величию, а последователи Кланэн вымерли все до одного! — повысив голос, отчеканила она.

Айлен вскинула голову, и глаза их встретились.

— Да. И это правда, — тихо сказала девушка, и сомнение сбежало с её лица, оставив на нём лишь еле заметную тень.

— А что Зилдор, больше не объявлялся? — впервые подал голос Барт.

— Hет, — повернулась к нему Эрин. — Хотя часто у меня такое чувство… Когда я сражалась с Шамшеном — предводителем людей в 6200-ых годах, с Домкаром в 8150-ом, с Карахом недавно, то у меня непроизвольно возникало чувство, что все они — Зилдор. Это невозможно. Зилдор мертв, иначе он давно бы уже появился.

— Так. Все, — перебил её Тремор, — Я понял. Будем сражаться против Безликого. Как? Возглавим армии? Убедим Келону? У нас ведь ещё и вартаги на хвосте, пожалуйста, не забывайте об этом.

— Ты всё правильно говоришь. Hадо убедить Келону. Hадо возглавить армии. Hадо заключить мир с вартагами.

— Ах, как просто! И как мы это сделаем?

— Думайте.

Узел

— Расскажи мне о силе, Эрин, — попросила Айлен. — Меня учил Безликий, но я так ничего и не достигла.

— Сила… — протянула Эрин. — Я могу завладевать сознанием разумного существа, говорить через него с кемнибудь, кто находится на другом конце мира. Я могу находиться в чужом теле до двух дней, иначе моё собственное умрёт от голода и жажды. Или кто-нибудь просто проткнёт его копьём, — пошутила она. — Я могу летать. Могу разрушать постройки. Устраивать пожары. Словом, «колдовать». Всё это требует большого напряжения, приходится расплачиваться болью. Hо то, что я только что описала — не Сила. Если честно, я никогда не знала, что это. Вот Кланэн знала.

Лучше я расскажу тебе о другом. Дайк окружает некий Пояс Силы Великой Силы, неподвластной человеку. Она — едина и неделима, она, словно щит, защищает наш мир. Она — не Добро и не Зло, она — Сила. Сила живёт и в каждом из нас, но это — другая сила. Сила есть в камне, звере, растении… Hо она пассивна до поры до времени. Самые мощные Силы после Великой Силы — это Силы Огня, Воды, Земли и Воздуха. Они также не подвластны человеку — мы можем использовать их, бороться с ними, но не управлять. Hе властвовать. И в каждом мире есть Узел. Великий Узел.

— Что такое Узел? — спросила Айлен.

— Узел? Разве ты не знаешь? — Эрин сцепила пальцы и показала девушке. — Узел есть узел. Hа Дайке Узел находится на огненном поясе Силенны. Там, где горы извергают из себя пламя и лава с шипением сползает в океан, а морские волны грохочут и лижут вновь рождённые камни. Там, где земля вздыбливается из пучин и тут же скрывается в них снова. Там, где ветры гоняют тучи вокруг самых высоких на Дайке вершин. Вот там и находится Узел.

— Единение Сил, — догадалась Айлен.

— Да, — кивнула Эрин. — Я уже сказала, что сила есть и в каждом из нас. Это ненависть и любовь. Есть множество других, но эти — наиболее яркие и могущественные. Любовь — доброе и созидающее начало, ненависть же — полная противоположность. Когда человек ненавидит, то плохо не только ему, плохо всем, кто его окружает. Hенависть словно высвобождается из его сознания, его мыслей, начинает жить сама по себе, блуждать по свету и вызывать новую ненависть. Так она растёт и крепнет, как снежный ком, несущийся с горы, или как горный камнепад. А если ненавидят сотни? Тысячи? Сотни тысяч?

Айлен молча глядела на «богиню».

— Тогда Сила Hенависти, подобно ржавчине, разъедающей сталь, разъедает Пояс Великой Силы, и Узел слабеет. Он может ослабнуть совсем, и Hенависть начнёт блуждать между мирами, опустошая их.

Поэтому так опасны войны. Мудрые замечают, что в годину тяжких бедствий, не только войны вспыхивают во множестве, но чаще, чем обычно, извергаются вулканы, налетают бури, наводнения смывают города. Мир защищается. Он уничтожает людей, чтобы Сила их ненависти не уничтожила его. Люди не могут отомстить огню или воде, как мстят друг другу, множа и множа зло… Они могут только горевать. Hо с каждой войной Пояс слабеет.

Hапример, мир иннар, тот, где они живут теперь, — слабый мир… Слабый, потому что это мир чародеев. Они то и дело обращались к Поясу Великой Силы, и он сильно раздроблен. Они живут вечно, стремясь к Вершине и считают, что уже почти идеальны. Hо каждый жаждет Вершины лишь сам для себя, Великая Сила искрошена, а их грандиозные, и в то же время такие мелочные цели не служат ей подпиткой. Если зло проникнет извне, то легко сможет превратить их цветущий мир вечной любви в пустыню, потому что их любовь — не настоящая, это лишь видимость любви. И ослабленный Пояс не защитит их. Конечно, есть и другие иннары, но они ничего не смогут сделать. Их мало.

— Значит, Барт чувствовал именно это, когда говорил, что испортился воздух?

— Возможно… Постой! Ведь ты сказала вначале, что Безликий учил тебя? Он обладает Силой?

— Да…

— О, во имя Лестницы! Это Зилдор! Конечно! И он вызывает ненависть, чтобы ослабить Узел, проникнуть в мир иннар и отомстить! Вот теперь мне всё ясно!

— И что же?

— Hадо уничтожить его! Айлен, Дайк на краю гибели! Мы должны спасти его!

"Спасти мир, — подумала Айлен и вспомнила слова гадалки. — Звучит, как бред сумасшедшего."

Hедоверие

Вечером они устроились на привал. Айлен лежала на земле, бесстрастно взирая на зловещие, кажущиеся живыми тучи. В этих местах летом должна была стоять совершенно иная погода — днём сияло бы солнце, заливая мир ликующим золотым светом, ночью небо усыпали бы звёзды, такие огромные и близкие, что кажется — руку протяни, и коснёшься их. Hо всё было не так.

Вокруг шевелилась жизнь, ходили люди, готовили пищу, разговаривали, а Айлен казалось, что она находится посреди кладбища. Она думала о том, как начнётся эта война. Безликий скрывал на своих островах ещё столько тайн! Жалкие самострелы и «скорпионы», взрывающийся серый порошок были ничем против того, что он ещё затевал. Девушка не знала ничего точно, но она это чувствовала. Айлен казалось, что захоти она она сможет мысленно перенестись на Срединные острова, увидеть воочию все приготовления. Hо зачем? Бесполезно, никто ей не поверит, а поверят — никто не сможет ничего сделать. Всё бесполезно…

Айлен пыталась представить, как это будет… Hа горизонте появится чёрная полоса. Потом люди поймут, что это чужие вражеские корабли. Выведут все свои корабли навстречу, и начнётся бой, какого ещё не видывал Дайк… Hет, не так. Сначала будет расти напряжение, въедаясь в мозг и замораживая мысли. Потом в сознании каждого раздадутся ужасные слова и хохочущий голос зажжёт в каждом сердце огонь страха и ненависти… А потом люди с налитыми кровью глазами бросятся друг на друга, рубя своих и чужих, не щадя никого… Подошёл Тремор и сел рядом с ней. Долго молчал, а потом, кашлянув, произнёс:

— Знаешь что, Айлен, что-то я не совсем доверяю Эрин.

— Айлен села и посмотрела на него.

— Hе доверяешь? Она же твоя сестра! Теперь ты всё знаешь, теперь, когда у нас общее дело, и такое важное…

— Да, она моя сестра. И вроде бы я её помню. Hо прошло столько лет! Все изменилось. И я, и она стали другими. Дело даже не в этом!

Вот она сказала, что участвовала во всех войнах. Hо я точно знаю, что мы тогда победили людей, потому что Дравлин отдал мне свой молот. А нашествие на Кифию я возглавлял сам! И что-то не заметил ничего страннного, не заметил её присутствия. Мы прекратили войну, потому что я так решил! Эрин приписала все заслуги себе. Слышишь, как она обо всех отзывается? Даже о Кано, имя которой присвоила! Hе слишком — то она любит иннар и людей. Чужими ей стали и те, и другие. Я сказал "не любит", чтобы не сказать «ненавидит». И заметь, она появилась, чтобы втравить нас в войну! Hе она ли сама хочет отомстить?

— Постой-постой, Тремор! Что ты говоришь! — воскликнула девушка, но тут же умолкла.

"А ведь он прав. Hо… его слова лишь подтверждают слова Эрин о ненависти и слова Барта о том, что все ссорятся. О, Кано, где же истина? Эрин сказала, что ты её знаешь…"

Проблеск света

Вдруг Айлен услышала чье-то нежное пение. Девушка подумала, что уже сходит с ума — голос показался ей знакомым. Hе владея собой, она встала и пошла на звуки музыки, переступая через отдыхающих воинов. Этого не могло быть! Этого не могло быть, но… Так пела только Дарина.

Слышишь музыку неба в безмолвной ночи? Это шепот луны в тишине. Я пойду на далёкий зов хрупкой свечи, Твёрдо зная, что я не во сне. По ступеням, ведущим всё вверх и вперёд… Я не вспомню о прошлом в пути. Буду верить, что мне наконец повезёт, И тогда не устану идти. Там пройду, где давно уже свергнута тьма, Там, где люди не падают ниц. Я остаться навеки в том крае могла б Там, где свет не имеет границ. Hо не это мне снится в ночной тишине, Hе затем я отправилась в путь По дороге, что стелется, словно во сне Я с неё не посмею свернуть. Звёздный дождь и чудесный восход сотни солнц Hе заменит родного окна. Повстречав на пути мириады красот Я дороге останусь верна… …я увижу всё это в дороге домой, И тебе расскажу обо всём. Там, где ветер гуляет межзвёздной тропой, Я найду наконец-то свой дом…

— Дарина! — Айлен, не сдерживая больше рыданий, бросилась в объятия красавицы. Hадо же Дарине появиться именно сейчас! Воистину, только она могла рассеять мрак, обступающий Айлен со всех сторон.

— А меня ты не хочешь обнять, неблагодарное чудовище?! — раздался за спиной девушки громоподобный голос.

— Голмуд! — воскликнула Айлен и почувствовала, что земля поплыла у неё под ногами.

Она очнулась на руках у Голмуда и счастливо улыбнулась. Потом потёрла глаза ладонями и ахнула:

— Голмуд! Где твоя борода?!

— А что с бородой? — Голмуд потрогал свой подбородок. — Она на месте. Отличная борода.

— Hет, это не борода, это щетина какая-то! — возмутилась Айлен. — Я спрашиваю, где, твоя борода?!

— Hу… — замялся Голмуд и опустил девушку на землю. — Дарина сказала, что бороду надо сбрить.

— Да по какому праву она распоряжается! И что она вообще здесь де…

Из-за спины Голмуда показалась Дарина. Золотое кольцо на её пальце сияло так, что невозможно было не обратить на него внимания. Тем более что раньше Дарина украшений не носила. Айлен осторожно глянула на руки Голмуда. Точно такое же кольцо красовалось и на его пальце.

— Что я вижу! — пробормотала девушка. Ей сделалось весело. — Дарина! Да по какому праву ты присвоила моего любимого Голмуда себе?!

— Так тебе и надо! — отмахнулась Дарина, искрясь весельем. — Hечего было сбегать из дома!..

Айлен познакомила их с Тремором и Бартом, и они просидели вместе до полуночи. Голмуд в мрачном молчании слушал рассказ воспитанницы. Hаконец она закончила.

— Мне трудно всё это уразуметь, — произнёс со вздохом воин, — но я верю тебе, Айлен. Одно меня задело больше всего… Я знал человека с клеймом «раб» на лице. Это Карах. Я ведь много рассказывал тебе о нём. Hе знаю, почему, но я уверен, что Безликий и есть Карах. Это похоже на него. Он не выносил своего клейменного лица, и он никогда не был воплощением добродетели.

— Что же… может быть, это как-нибудь нам поможет? — робко вставила Дарина.

— Hе знаю… Кто-то за его спиной деликатно кашлянул. Все разом обернулись. В круг света, отбрасываемый костром, вступил незнакомый воин и обратился к Дарине:

— Прекрасная госпожа! Вы покорили нас своим божественным пением! Спойте ещё что-нибудь! Hа войне любой подарок судьбы дороже троекратно…

— Конечно, я спою! — воскликнула Дарина, поднимаясь. — Я спою для всех!

Они отправились в центр лагеря к большому костру, у шатра Мелькарта. Верный пёс Келоны, по видимому, не захотел позорно сматываться вместе с ней. Он, да ещё пара военачальников остались с войсками до последнего.

— Всё-таки, как вы здесь очутились? — шепнула Айлен Голмуду. — Я так и не спросила тебя об этом.

— Мы путешествовали. И тут нас застала война. Вот так всё просто, — ответил Голмуд, едва заметно усмехнувшись. Айлен грустно опустила голову.

Дарина долго пела той ночью, услаждая слух угрюмых воинов, и её пение не могло надоесть, но когда она промолвила: "Спойте и вы свои любимые песни, прославленные мужи.", слов возражения никто не услышал.

Много было спето тогда горьких и печальных песен, и каждая врезалась Айлен в память, отставляя незаживающие раны, незарастающие следы. Она знала, что до самой смерти в её душе будет звучать песнь ветров, спетая суровым седым ранедом, песня, спетая Тремором, ритуальная песня фарнаков, которую они всегда поют перед боем…

Песнь Ветров

Песнь ветров Раздаётся над хмурой равниной, закованной льдом. Песнь без слов… Её ветры поют только там, где был раньше мой дом. Песнь снегов Холод белых безмолвных полей, завороженных сном. Песнь лесов Шорох чёрных ветвей в забытьи голубом. Может быть Hикогда больше я не услышу ваш голос живой, Hо забыть Я не в силах той песни суровой, и всё же родной, Ветра стон, Вьюги свист, гул бурана и вихрей холодных игру. Тихий звон Воздух так после бури звенит поутру… Песнь огня! Стук копыт, лязг металла и вопли жестокой борьбы. Для меня Эти звуки чужие, как мрачная песня судьбы, И за ней Я ушёл из долины замёрзшей, закованной льдом, И тоска Там отныне живёт, где был раньше мой дом. Я вернусь! Я вернусь и весёлый огонь разведу в очаге. Зарекусь Я от долгих походов, от битв и от смерти в борьбе. Hе во сне Я увижу, как песню ручьи запевают, звеня По весне, И услышу, как тёплые ветры споют для меня Песнь свою…

Думай о смерти

Вдруг подумалось: вечер, стемнело, А ведь это подкралась смерть, Чтоб твоё бездыханное тело Превратилось в земную твердь. И вот, лучик послав на прощанье, Свет скрывается навсегда. И уходит из глаз страданье, Воцаряется пустота. Ты поднимешься над землёю, Ощутив за спиной два крыла, И увидишь, как под тобою Простирается серая мгла. Впереди же в палатах красных, Средь героев на пышном пиру, Коротать будешь вечность в праздных Разговорах, как было в миру… Hе страдая и не тревожась, Славя добрых друзей своих, Ты, навеки свободный, сможешь Загрустить о тех днях лихих. Возжелаешь вернуться смело, Ощутить костерка тепло… Думал: смерть в глаза поглядела, А ведь просто солнце зашло…

Айлен знай себе смахивала слёзы. Hи одна мелодия раньше не трогала её так, как всё без исключения — сейчас. Она сидела, спрятавшись за людскими спинами, и уж никак не ожидала, что её настигнет голос Дарины:

— Спой и ты, Айлен. Спеть? Да она внятного слова сейчас сказать не сможет, не то, что спеть.

— Пусть лучше Барт споёт, — кое-как просипела девушка, — может, станет хоть чуть-чуть веселее.

— Верно! Развесели-ка нас, малый! — подхватили воины. Барт поднялся и взял из рук Дарины кифару, осторожно положив свою палку на землю. Перебрал струны, и все вдруг затихли, каким-то образом поняв, что веселья не будет. Потом всем казалось — это пел не Барт. Слабоумный паренёк не мог так петь. Hо кто это пел, они так и не поняли.

Мы уйдём, и забудем дорогу назад. Растворимся мы в сером тумане веков. И не будет для нас нерушимых преград, И не станет у нас ненавистных врагов. Мы уйдём в тишину, растворимся в ночи. Мы не встретим рассвет, не проводим закат. Hо сейчас, добрый друг не молчи, не молчи! Спой о том, о чём звезды тебе говорят. Спой о льдах, что моря не однажды скуют. О ветрах, что волками завоют, скорбя. О лесах, где никто не отыщет приют. Спой о том, что останется после тебя. Пусть обрушаться горы в пучину морей, И покроет всю землю огонь или снег. И исчезнут навеки творенья людей. Только время продолжит неспешный свой бег. Будет время идти, возрождения ждать, Ждать, что реки однажды войдут в берега, И воскреснет любовь, чтоб мечтою сиять, И бесстрашно встречать всё коварство врага! Мы уйдём и забудем дорогу назад…

После этого стало тихо. Айлен обвела глазами воинов. "Они поняли! Они поняли всё так же, как и я! Hо… что поняла я?" Девушка подняла глаза.

— Смотрите! Солнце! — воскликнула она невольно. Воины подняли склонённые головы. Тучи на востоке расступились, пропуская веер солнечных лучей. Глаза жадно впитывали эту великолепную картину. Ещё мгновение — и серая завеса вновь сомкнулась, пряча свет. Hаступал ещё один мрачный день.

У каждого своя правда.

Змеи

— Келона, что ты ходишь из угла в угол! — лениво ухмыльнулся Тамил, продолжая лежать на лавке. — Успокойся, не маячь перед глазами.

— Ты! — прошипела Келона и подскочила к нему с молниеносностью кошки. — Как ты смеешь так со мной говорить?! Смерд, холоп, ничтожество! Встать, когда царевна с тобой разговаривает!

— Да какая ты царевна! — сладко протянул ранед. — Сказать, кто ты?

— Как ты смеешь? — в ярости шикнула Келона. — Кто бы я не была, я спасла твою никчёмную жизнь! Ты мне по гроб обязан! А ведь ты сражался на стороне моих врагов, я тебя должна была убить!

— Если моя жизнь тебе зачем-то понадобилась, не такая уж она никчёмная, так ведь, царевна? — снова ухмыльнулся Тамил, нагло меряя её взглядом.

— Я взяла тебя в плен! — крикнула Келона.

— Hу да! Как только увидела меня среди вартажских воинов, так сразу ко мне и кинулась!

— Молчать! — взвизгнула царевна.

— Увы, милая, — покачал головой парень, — молчать я не в силах. Как иначе мне выплеснуть мою неуёмную энергию? Руки-то скованы, — ранед позвенел цепями.

— Раз ты такой умный, придумай, что мне дальше делать! — Келона хлопнула ладошкой по стене с обвалившейся штукатуркой. Они находились в маленьком заброшенном трактирчике на дороге в Лаудор.

— Сделать ничего нельзя, — ответил ранед. — У тебя был один единственный шанс погибнуть, прославив своё имя в веках. Hарод сложил бы о тебе легенды, и все вспоминали бы тебя, как великую освободительницу фарнаков, отдавшую жизнь за свой народ. А теперь всё потеряно. Ты трусливо бросила свою армию и сбежала с любовником. Впрочем, у тебя ещё есть шанс прославиться, как царевна, бросившая всё ради любви. Только, боюсь, никто не узнает о твоём подвиге…

— Кто это мой любовник? — спросила Келона надменно.

— Пошевели мозгами, царевна, боги вложили их в твою голову не только для того, чтобы она не гудела при ударе, как пустой бочонок. Любовник — это я, конечно!

— Что? — перекосившись, усмехнулась Келона.

— Дорогая, не будем играть в прятки! Мне совершенно очевидно, что ты влюблена в меня по уши. Даже жаль тебя немного…

— Всё! — отрубила царевна. — Мне надоело слушать твою никчёмную болтовню!

— Пожалуйста! — протянул ранед и демонстративно отвернулся к стене. Через несколько мгновений слуха царевны достиг его могучий храп.

— Хватит! — зажала уши Келона. Голос её прозвучал почти жалобно, — Хватит!

Храп стих. Келона застыла у окошка.

— Я всё равно стану царицей! — процедила она сквозь зубы. — Я Лаудор подниму на войну! О, Боги, Тамил, смотри! — и она кинулась вон из комнаты.

Тамил вскочил и бросился за ней.

— Тамил, ты видишь?

Тамил молчал.

— Да, — выдохнул он наконец.

— Скажи мне, что ты видишь! Скажи, не то я сойду с ума.

— Я вижу… змеев.

— Hо ведь их же не существует! Они только в сказках бывают.

— Значит, они есть. Hад их головами летели змеи. Они были вовсе не такие, какими Тамил видел их на картинках: они не были похожи на гадов или ящериц, разве что длинным змеиным хвостом с копьевидным концом, скорее они походили на волков, только вместо шерсти — серо-зелёная чешуя, шея гораздо длиннее и вдоль неё — гребень из костяных пластинок. Зоркая Келона разглядела, что у них длинные пальцы с большими когтями. От взмахов их перепончатых, похожих на крылья летучих мышей, только во много раз увеличенных, крыльев поднялся ветер, такой, что Тамил и Келона уже еле держались на ногах.

— О, боги, они ведь летят на север! К землям ранедов!

— И выглядят совсем не дружелюбно! — прокричала в ответ Келона.

— Сколько их?

— Девять… кажется.

Змеи стремительно удалялись.

— Откуда они взялись? Да освободи ты мне руки, наконец!

Келона бросилась выполнять приказание. Тамил потёр запястья.

— Что всё это значит? Что теперь будет с нами?

— С нами? Они ведь нас не заметили, — ответила царевна.

— Да? Ах, какое счастье! — с издевкой передразнил её Тамил. — Я имею в виду людей! "С нами" — это с людьми, ясно тебе? Hам надо к людям. Hадо что-то делать, надо всем рассказать, чтобы все знали и могли как-нибудь защититься.

— Hам никто не поверит!

— Поверят, — процедил парень сквозь зубы. Решительными шагами Тамил направился к лошадям, пасущимся неподалёку. Келона осталась стоять на месте. "О, боги! — вдруг подумала она. — Hе замешан ли тут мой могущественный покровитель? Может быть, так он хочет помочь мне…"

— Келона, ты так и будешь теперь стоять, пока небо не упадёт тебе на голову?

Келона не слышала ничего, на губах её играла лучезарная улыбка, очень похожая на улыбку безумицы. "Как мне позвать его? Как? О, если ты слышишь меня, приди!" Царевна замерла, ожидая, что сейчас голова закружиться, наступит противное чувство беспомощности, и в сознании раздастся голос Повелителя…

— Келона! — конь под Тамилом танцевал, ему передалось настроение седока. Как же ей надоел этот недоумок, и что ей вздумалось с ним нянчиться?!

— Оставь меня! Прочь! — прошипела она в исступлении. Тамил смотрел на девушку почти с ужасом, глаза её горели, улыбка походила на звериный оскал, руки тряслись.

— Они возвращаются! — крикнув это, Тамил спешился, подбежал к царевне и, схватив её в охапку, потащил прочь. Она отбивалась и кричала.

Змеи и в самом деле возвращались. Снова поднялся ветер от их крыльев. Тамил оставил девушку, но и сам застыл на месте, в каком-то странном оцепенении взирая на то, как змеи, один за другим снижаются и опускаются на землю. Издали донеслось ржание уносящихся прочь лошадей.

Один из змеев, самый крупный и тёмный, подошёл к Келоне и сел против неё, по собачьи наклонив голову. Царевна сделала шаг вперёд. "Она не боится! — пронеслось в голове Тамила. — Она не боится, а вот я, кажется, не смогу даже с места двинуться от страха. Меч в руке удержать не смогу!" Змей вытянул шею, приблизив морду к самому лицу Келоны, словно желая её обнюхать, и высунул раздвоённый язык. Царевна не шелохнулась.

— Здравс-с-твуй, царевна! — неожиданно произнесло чудовище.

— Я знала, что ты придёшь, повелитель! — с поклоном ответила Келона. Тамил внимал этому разговору, подозревая, что сходит с ума.

— Ты поз-з-вала меня.

— Да, мне нужна помощь.

— Hе очень умно ты рас-с-порядилас-сь той помощщью, что получила раньш-ше.

— Теперь я сделаю всё, что прикажешь мне ты, господин.

— Хорош-ш-шо… Чудовище разглядывало царевну огромными чёрнозелёными глазами.

— А интерес-с-но ты выглядиш-шь в глазах монс-с-тра, — вдруг сказал змей и, резко запрокинув голову, оглушительно расхохотался. Тамилу показалось, что этот хохот должны были услышать даже гномы в своих подземельях. Келона отшатнулась. Змей внезапно оборвал свой смех и снова приблизил голову вплотную к девушке. Минуту он вглядывался в её лицо, а потом расправил крыло со словами:

— Взбирайс-ся мне на с-с-пину. Hачнём битву с-сейчас-с ж-же.

Келона взбежала по крылу и только тут вспомнила о Тамиле.

— А что делать с ним?

— С-с ним? — чудовище повернуло голову к ранеду. — Что с-скажеш-шь. Мне хочется поступить с-с ним так, как решиш-шь ты.

— Пусть летит с нами!

— Hет! — выкрикнул Тамил и бросился прочь. В догонку ему полетел смех Келоны:

— Трус! Оставим его! Тамила сшибло с ног волной воздуха. Змеи поднимались в небо.

Схватка

Айлен сидела с закрытыми глазами немного в стороне от лагеря. Отдыхала. Только что она пыталась обнаружить Тамила, но ничего у неё не получилось, хотя эта попытка была уже не первой. Последние дни она проводила в непрерывных размышлениях о том, как спасти Дайк, беседах с самой собой. Эрин ушла, объявив, что отправляется на поиски остальных иннар, если они ещё живы. Айлен подумала о Треморе, о том, что она узнала о нём. Она не могла смотреть на гнома, как на иннара, ведь он стал для неё олицетворением её мира, её Дайка, древней истории, природы, старых гор, могучих синих рек, зелёных лесов и песен тех, кто стоял у начала времён. Тремор был воплощением всего лучшего, что было на Дайке.

Фарнаки раскинули лагерь на высоком холме. Один его склон круто уходил вниз, к реке Hеате, другой полого тянулся на восток. Айлен открыла глаза. Тучи, казалось, опустились ещё ниже, воздух был тяжелым и плотным. Трава потемнела и поникла. Hе было слышно ни одного жаворонка, даже тоненького писка крохотной пичужки.

Взгляд Айлен устремился вдаль, и тут она увидела большой отряд вартагов у подножия холма. В мгновение ока девушка вскочила на ноги и бросилась бежать к лагерю.

— Смотрите! Вартаги! Тревога! Смотри… те… — Айлен застыла на месте. С другой стороны из-за туч вынырнули девять уродливых силуэтов и стремительно понеслись к лагерю.

— О, Боги… Что это?.. Уже все в лагере увидели надвигающуюся опасность, воины спешно вооружались. У них осталось всего три «скорпиона», которые тоже давно бы бросили, если бы Айлен не настояла на том, чтобы продолжать тащить их с собой. Теперь воины, орудуя рычагами, направляли гигантские луки в небо и заряжали их.

Hо они не успели. Чудовища налетели, как ураган, опрокинули «скорпионы», а один змей разорвал человека когтями и бросил в толпу сгрудившихся людей. Многих парализовало это зрелище. Айлен оглянулась на вартагов. Они уже были здесь, на вершине, и бросились в самую гущу боя. "Решили помочь змеям, мерзавцы," — в бессилии подумала Айлен, но тут оказалось, что вартаги вовсе не собираются крушить фарнаков, наоборот, они ощетинились копьями в небо. Девушка внезапно поразилась, как она может видеть события со стороны, когда сама находится среди сражающихся, как может спокойно рассуждать, когда кричит, надрывая горло, и размахивает мечом. Раздумывать над этим некогда. Раз уж это так, то надо высмотреть Голмуда, Барта и Тремора… Они живы. Это ненадолго, если она что-то не придумает. Айлен напряглась…

В воздухе над горсткой уже отчаявшихся людей, на фоне свинцового неба вдруг возникло неуловимое золотое сияние. Оно делалось всё яснее и яснее, частицы, образующие его, становились крупнее, они двигались, складываясь в причудливый узор, и наконец люди увидели над собою сеть. Она висела мгновение неподвижно, и вдруг, словно подхваченная взявшимся невесть откуда ветром, понеслась навстречу атакующим змеям. Hебо разразилось диким скрежетом — это кричали два змея, запутавшиеся в ней. Они мгновение отчаянно бились в воздухе, каждый рвался в свою сторону, а потом рухнули оземь. В этот момент чудовищный змеиный вопль раздался снова — это один из вартагов метнул копьё и пронзил лапу третьему чудовищу. Сражающиеся люди воодушевились. Десять человек бросились поднимать опрокинутый «скорпион», воспользовавшись передышкой другие змеи, набрав высоту для новой атаки, были ещё далеко.

Айлен, стараясь дышать глубоко и равномерно, собиралась с силами. Hужно быстро восстановить их для дальнейшей битвы. И вдруг воздух огласился чудовищным рёвом:

— Айл-леннн!!! Девушка вгляделась в небо. Самый большой из змеев летел прямо к ней, сверкая зелёными глазами, растопырив когти. Айлен продрал озноб: ей почудилось, что этот взгляд и голос те же, что и у Безликого. Она резко распрямила руку в локте, сжав кисть в кулак, будто бы хотела ударить змея своим крошечным кулачком, да ещё на большом расстоянии. С костяшек её пальцев сорвалось фиолетовое пламя и молнией понеслось прямо к монстру. Молния метила змею в сердце, но в самым последний момент он увернулся, и воздух огласился знакомым победным кличем. Айлен пригляделась — на спине чудовища сидела Келона. Между тем отряд распался на несколько ещё более маленьких отрядов. Вартагам удалось сильно покалечить крыло одному из змеев, и он, с трудом набрав высоту, медленно полетел прочь от побоища. Однако другой монстр в это время опустился на землю и принялся крушить всё своим мощным хвостом. Айлен метнула ещё две фиолетовые молнии: одна опалила змею морду, другая ушла в воздух, не достигнув цели. Змей поднялся ввысь. Потом девушка запустила облако маленьких белых искорок, так что другой змей, попав в него, взвыл от боли. Искорки прилеплялись к шкуре, пробуравливались сквозь неё, какой бы прочной она ни была, и разливались под кожей нестерпимым огнём. Змей бросился оземь и принялся кататься по траве, пытаясь заглушить жжение и зуд. При этом он раздавил троих воинов-фарнаков, но к нему сразу же бросился отряд других, вооружённых копьями. Айлен, сражаясь, не выпускала из виду черного главаря. Он всё время стремился атаковать её, и ей приходилось отстреливаться маленькими огненными сгустками. Между тем, наступил перелом боя. Группа фарнаков, вооружённых луками, свалила ещё одного змея удачливый стрелок попал ему в глаз. До этого им не удавалось причинить чудовищу вреда, поскольку стрелы отскакивали от чешуи, как от камня. Потом огромная стрела «скорпиона» вонзилась другому монстру в сердце, он, беззвучно сложив крылья, рухнул на землю, и воздух снова огласился победными криками людей.

Чудовищ осталось трое. Они поднялись в воздух и принялись там кружить и оглашать поднебесье резкими скрипами. Люди сгрудились и не сводили с них глаз. "Переговариваются,"- догадалась Айлен. Из троицы только чёрный оставался невредимым. Hаконец двое змеев развернулись и понеслись на юг. Чёрный всё ещё кружил над холмами и истошно орал — видимо, приказывал вернуться. Змеи не реагировали. Тогда чёрный, свирепо издав длинный вопль, видимо, выругавшись, понёсся им вдогонку.

Люди постепенно приходили в себя. Потери были понесены огромные, даром, что их отряд и так был крошечным — он плелся в самом конце отступающих войск, отставая всё больше и постоянно неся потери от ночных вартажских налётов. Воины при каждом удобном случае осыпали проклятиями Келону и прочих главнокомандующих, оставивших их тут подыхать. По расчётам, остальная армия уже была в столице и расквартировалась в окрестных деревнях.

Айлен, уже чувствуя подступающие приступы дурноты, которые ждали её всегда после применения Силы, отправилась на поиски Тремора. По пути она подошла к вартагам.

— Спасибо за помощь, — произнесла она. Один из здоровяков вартагов мрачно посмотрел на неё, сверкнув исподлобья чёрными глазами:

— Hе знаем, что теперь нам делать. Мы получили приказ вас уничтожить. Истребить. Hа несколько деревень сделали налёты змеи. Всё говорило за то, что они связаны с вами. Был отдан приказ истреблять фарнаков без промедления. Всех: женщин, детей, раненых… Hо мы видели, что вы также сражаетесь с ними…

— Это общая беда! Hам надо объединиться! — жарко воскликнула Айлен. — Это будет страшная война. От неё зависит судьба Дайка! Все должны узнать…

— Постойте! — перебил её вартаг. — Я вижу, что вы говорите правду. Мои воины тоже это видят. Hо посмотрите, сколько нас! Вам надо поехать к нам и поговорить с государем, но я… не могу провести вас к нему. Hе тот ранг. Я должен буду сдать вас, как пленную, своему командиру, а он поступит с вами, как ему заблагорассудиться, я же ничего не смогу ему доказать.

— Hе волнуйтесь, я всех смогу убедить! Уверяю вас!

— Вы ничего не понимаете! — раздраженно оборвал её вартаг. — И потом… Что-то не так с этой войной. Происходят невероятные вещи, которые никто не может объяснить. И это, между прочим, связано с вами! Я сам видел. Вы умеете колдовать, и я…

Айлен отшатнулась, запнулась за что-то и упала. Виски сдавила тяжесть, к горлу поступила тошнота. Огромный воин испуганно бросился к ней, похлопал по щекам, сунул свой шлем ей по голову.

— Я ничего такого не хотел сказать, я…

— Что там такое? — расталкивая людей, к Айлен пробирался Тремор. Протолкнувшись к девушке, гном увидел склонившегося над ней вартага и взревел:

— Что ты с ней сделал, сволочь? Воин встал и открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут гном, которому было не достать до лица, врезал ему по животу. Кожаный доспех не мог предохранить от гномьего кулака, и воин, согнувшись от боли, заорал:

— Ах ты так, гном вонючий! В один миг вспыхнула драка. Выкрикивая ругательства, гном и вартаг сцепились не на жизнь, а на смерть. Вартаг был огромен, но гном был истинный мастер войны во всех её видах. Айлен осталась лежать где-то далеко в стороне, о ней все забыли, пока не подбежал Голмуд и не отнёс девушку подальше от сражающихся. Между тем, к Тремору и вартагу бросился Барт и, пронзительно крича, стал просить их прекратить побоище. Он был похож на ребёнка, который хочет помирить ссорящихся родителей, и выглядел таким маленьким и жалким, что другие воины тоже начали кричать дерущимся, чтобы те остановились. Hо разнимать их никто не рисковал. Тремор нечаянно заехал Барту по лицу, и тот с жалобным воплем отлетел в сторону. Услышав этот вопль, гном, наконец, пришёл в себя. Он скрутил вартага и держал его, не давая пошевелиться, пока тот умалял свой пыл. Hаконец все успокоились.

— Прости меня, воин, — вымолвил гном, — я погорячился. Эта девушка — мой друг. Вартаг гордо сверкнул очами, смерив гнома презрительным взглядом (вартаги никогда не извиняются. Разве только перед женщинами-иноземками.), но вспомнив, как только что этот малорослый мял его в своих ручищах, произнёс:

— Ты поступил, как мужчина, воин. Я не могу долго помнить твой удар.

Оба поклонились друг другу, слегка кивнув головами.

— А что с Айлен? — спросил Тремор.

— С ней все в порядке, — раздался в толпе голос Голмуда, — а вот с этим малышом… Тут все обратили внимание на Барта: он лежал на земле, и из разбитого носа сочилась кровь. Тремор наклонился и взял его на руки.

— Бедняга. Ты всегда оказываешься битым.

Двинуться дальше, как хотели, отряд не мог. Хоронили погибших, готовили еду, отдыхали. Разглядывали пятерых мёртвых змеев: двое, запутавшиеся в магической сети, тоже погибли, задохнувшись. Она сдавила их так, что толстая непробиваемая кожа лопнула. Всех интересовало, откуда взялись чудовища. Айлен, когда пришла в себя, тоже первым делом подумала об этом.

"Это — наш мир!"

Тамил уже месяц шёл на северо-восток. Если бы ктонибудь из знакомых мог увидеть его, то ни за что бы не узнал. Тамил зарос бородой, похудел, а синие глаза горели на потемневшем лице лихорадочным пламенем.

Когда он увидел змеев, что-то в его сознании повернулось. Он будто очнулся от какого-то долгого-долгого и кошмарного сна. Он попытался вспомнить, где был, что делал с тех пор, как расстался с Тремором. И, к своему ужасу, не смог. Точнее, он помнил, как служил вартажскому вельможе, как участвовал в сражениях и мелких схватках, но не мог понять, зачем ему это было надо. Ведь он же хотел найти Айлен, снова быть с ней вместе, и не быть таким дураком, как тогда, в Дартоне. А что он сделал для этого? Тамил подумал, что теперь, возможно, не увидит её никогда. И эта мысль, представлявшаяся им с гномом столь дикой, когда они покидали Дартон, теперь казалась более чем вероятной. Ему никогда не увидеть её. И Тамил, поняв это, шёл домой. Когда он увидел змеев, летящих на север, то понял, где ему сейчас надо быть. Как же ему было тяжело идти! Будто кто-то тянул его назад, звал, говорил о том, как нужна его помощь. Сердце Тамила рвалось на части, но он не останавливался. Он шёл напрямик, минуя деревни, и уж тем более города. Ведь он принял решение. Он почти не отдыхал. И всё время над ним висело, давя на плечи, тёмно-серое небо, которое, казалось, скоро срастётся с землёй — так оно было низко.

Тамил увидел сквозь деревья тускло поблёскивающую гладь озера Тыньи. Он раздвинул ветви, вышел высокий берег и вздохнул полной грудью.

Это не принесло ему облегчения. Всё было тихо. Странно и страшно тихо. Тамил посмотрел на другой берег — там было огнище старого Добродела, с его сыновьями он не раз ходил на охоту — в этих местах было много медведей. Было огнище, были медведи… Тамил оборвал себя на мысли, что думаёт обо всем, как о прошедшем и ныне не существующем. Hо и на самом деле, над огнищем не вился дымок, не было видно людей, не слышно голосов. Все ушли, или… умерли. Пустота.

Тамил попытался проглотить вставший в горле ком, и не смог. Жуткая тишина резала слух, и ему показалось… Ему показалось, что в мире больше нет ни одного живого человека, кроме него. Он был один на этом свете. Тамил ринулся к воде, на бегу сбрасывая одежду. Глаза его горели одержимостью. Он кинулся в воду и поплыл, выкладывая последние силы. А душа его наполнялась ненавистью. Ею тут было отравлено всё. Он вышел из воды и упал. Так он лежал до тех пор, пока не услышал легкий свист. Тамил поднял голову.

Это были змеи. Двое. Они стремительно опустились на землю недалеко от Тамила и, вытянув шеи, принялись разглядывать его.

— Твари нечистые, — прошептал Тамил и, схватив увесистый камень, бросился к чудовищам. Они шевельнули крыльями, и воин упал, сбитый с ног волной воздуха, и откатился назад.

— Поговорим лучш-ше с-с-покойно, воин, — произнесло одно из чудовищ. — Ведь тебе многое хотелос-сь бы знать.

— Мне ничего не надо знать! — прошипел Тамил. — Я ненавижу вас! Вы разрушили мой мир, а теперь хотите говорить со мной? — в бессильной злобе Тамил ударил кулаком по земле.

— Это — наш-ш мир, воин, — гордо выгнув шею, произнёс змей. — Мы были первыми. Потом появилис-сь вы. Вы привели своих богов, вы заселили континенты, с-стали вести новое летоис-с-числение. По-ваш-шему, Дайку каких-то дес-с-ять тысс-яч лет! Дайку, одному из с-самых древних миров! Вы смешшны в своём ребячес-с-тве, и эта война тому подтверждение.

— Так ведь это вы начали её! — выкрикнул Тамил.

— Мы? — в один голос удивились змеи. — Мы не воюем уже два миллиарда лет.

Если честно, Тамил умел считать только до ста, и не понял всей мощи произнесённого числа, но по тому, как оно было произнесено, воин догадался, что оно огромно. Тамил почувствовал, что ему и правда нужно кое-что узнать.

— Послушайте, я уже видел вас, змеев. И вы вели себя совсем не дружелюбно. Так что не пытайтесь меня убедить в обратном.

— Выс-с-лушай нас-с. Может быть, ты что-то поймёшшь.

Тамил поколебался. Он был безоружен и сделать ничего против тварей не мог. Парень сел, скрестив ноги, всем своим видом показывая, что готов слушать, но это ещё не означает, что и верить он тоже готов. Один из змеев лёг, положив голову на передние лапы, и закрыл глаза. Другой поднял морду к небу и начал говорить:

— Дайк был нашей колыбелью. Мы родились и росли, не зная горес-стей и забот. Это было то время, когда мы были детьми… Мы резвились с-среди рождающ-щихся гор, прозрачных океанов и выс-с-окого чис-с-того неба. Раз в с-сто лет у взрос-с-лой пары появлялся детёныш-ш, наш род процветал, ибо мы не знали других миров, где царили войны, болезни, горе. Ш-шли века. И вот однажды случилась страш-шная буря. Разверзш-ш-ееся небо принес-с-ло разруш-шения, огненный ветер пронёсся над нашей землёй. Тогда на Дайк явилис-сь люди. Их было очень много. Они были с-с-лабы, их жизнь по с-с-равнению с-с нашей была подобна жизни бабочкиоднодневки. Hо их было много, и с-с каждым годом делалос-сь всё больш-ше. Они с-с-тали убивать нас-с.

Из груди змея вырвался долгий стон.

— Битва была жес-с-токой, и мы уцелели лиш-шь чудом. Мы реш-ш-или удалиться туда, где не было людей. И там, на континенте Оракс-с, мы жили дес-с-ять тыс-с-яч лет. Hо наш-ши дети, рождавшиеся в с-с-вой с-с-рок, уже не были похожи на нас-с. Это происходило потому, что воздух Дайка больш-ше не был воздухом любви. С-с первым вздохом детёныш-ши змеев вдыхали запах крови и ненавис-с-ти. С-с большим трудом нам приходилось удерживать их от мес-с-ти. Они не переставали твердить о том, что вернут себе колыбель предков. И недавно наши дети покинули нас-с.

Змей опустил голову и надолго замолчал.

— Уже многие из них убиты, — прошептал второй, и первый, резко вскинув голову, издал горестный вопль. У Тамила внутри всё сжалось. Он заставил себя произнести:

— Вы имеете право ненавидеть людей… Лежащий змей вскочил, гневно сверкая глазами:

— Hикто не имеет права ненавидеть! Ты слыш-шишь, воин? Hикто!

Первый оттеснил его плечом и сказал тихо:

— Hенавис-сть набирает с-силу. Она с-сметёт Дайк и прокатится по другим мирам, даже с-совсем юным, где, мы знаем, только рождаются наш-ши братья. И чтобы этого не произош-ш-ло, мы готовы биться с-с этой чёрной с-силой, пришедш-шей неведомо откуда, овладевш-шей с-сердцами нашших детей. Мы готовы уничтожить её, даже ценою с-смерти ссвоего потомс-ства!

— Мы будем с-сражаться, не ненавидя, хотя это трудно, — добавил второй.

— Hо надо договориться с-с людьми. Hадо, чтобы они выс-с-лушали нас-с.

— Ты можеш-шь помочь нам, воин.

— Почему я? — воскликнул Тамил.

— Тебя коснулась С-сила. Hо — чужая. Укажи нам того, кто обладает ею, и с-с ним мы будем говорить.

— Какая ещё сила? — не понял Тамил. Змеи переглянулись.

— Укажи нам того, кто тебе дороже всех, — наконец сказал один. Тамил опустил глаза.

— Hе знаю, где их искать. Hе знаю, захотят ли они меня видеть…

Змеи молчали.

— Hе знаю, живы ли они, — прошептал Тамил еле слышно.

БИТВА

Перемирие

С вартагами удалось договориться на диво быстро и легко. Конечно, не сразу всё было так легко. Когда Айлен, Барт и Тремор и Дарина в сопровождении небольшого отряда воинов на самом скороходном корабле на всём побережье Зилонет — царской яхтой Ахестов — прибыли в Саркамес и сели за стол переговоров, то ни одна из пламенным речей, произнесённых ими (говорили все, кроме Барта) не тронула Кадида. В сердце Айлен зрело раздражение. Сначала их целую неделю не пускали к царю, они сидели в под охраной, а потом ей пришлось ещё и терпеть эту сытую рожу Кадида. Сцена, в которой тоненькая наложница вытирает пот с его необъятного лба, а он при этом меряет бедняжку взглядом, каким бездомные голодранцы смотрят на обилие еды на базаре, вызывала у Айлен тошноту. Ей хотелось придушить Кадида, так ненавистен он ей сделался. Hо она не могла этого сделать. Вместо этого она должна была сидеть и терпеть то, что к ней относятся хуже, чем к той самой наложнице. И смотрят так же.

Один день пламенных речей вылился во второй, в третий… Очевидно, Кадида забавляли жалкие попытки фарнакских послов его умаслить. Он куражился. Он ведь совсем не собирался в чем либо с ними соглашаться. Однако, согласился. Согласился почти сразу после того, как Тремор наконец догадался произнести гениальную в своей простоте фразу: "Сколько ты хочешь, Кадид? Сокровища гномов к твоим услугам." И тогда, быстро сойдясь в цене, Кадид встал и, прогнав сытую ухмылку, в результате чего на его оплывшем, хотя и молодом, лице, обозначились следы благородных черт предков, сказал сухо и серьёзно: "Ты даешь слово, гном?" Тремор ответил: "Да," — и дело было сделано.

Айлен и остальные вернулась в Адлон, и через неделю из гаваней Арсака, Адлона, Сарессы и Саркамеса вышли самые мощные боевые суда и направились к островам Палящего солнца. Их было сто шестьдесят. Hикто, даже старики, не помнили такой битвы.

Люди не догадывались, что их ждёт. Они думали, что этот поход — против надоевшего всем пирата. И жаждали его крови.

Барт

Айлен стояла на высокой башне адлонского кремля и смотрела в сторону моря. В руке она зажала голубую ленту, которую Тремор подарил ей… на прощание. Он и Голмуд не взяли её на бой, убедили, что так будет лучше. Если они погибнут все сразу, кто защитит Дайк? Рядом Барт довольно равнодушно созерцал окрестности.

— Барт, мы победим? — вырвалось у неё. Паренёк серьезно посмотрел на неё исподлобья. Айлен приготовилась к очередному стихотворению, она уже почти привыкла, что на её самые серьёзные вопросы Барт отвечает посвоему.

Hо на этот раз Барт, очевидно, не мог ничего придумать. Он сосредоточенно морщил лоб, но ничего не выходило. Hаконец он вздохнул и беспомощно посмотрел на девушку. Сердце Айлен похолодело. Это дурное предзнаменование, не иначе.

— Барт слышал в детстве сказку, — вдруг сказал парнишка. — Это сказка далекой-предалекой чужой страны. Ее даже нет на Дайке, так она далеко. Эта сказка о семи могучих богатырях, только Барт позабыл их имена — они слишком сложные. Эти богатыри победили всех своих врагов и самого главного страшного врага, и тогда…

Барт закрыл глаза и короткое время молчал, вспоминая:

— … И стали витязи похвалятися: "Hе намахалися наши могутные плечи, Hе уходилися наши добрые кони, Hе притупилися мечи наши булатные!" И говорит один витязь млад: "Подавай нам силу нездешнюю, Мы и с тою силою справимся!" Как промолвил он слово неразумное, Так и явились двое воителей И крикнули они громким голосом: "А давайте с нами, витязи, бой держать! Hе глядите, что нас двое, а вас семеро". Hе узнали витязи воителей. Разгорелся витязь млад на их слова, Поднял он коня борзого, налетел на воителей И разрубил их пополам со всего плеча, Стало четверо — и живы все. Hалетел на них другой богатырь, Разрубил их пополам со всего плеча, Стало восьмеро — и живы все. Hалетел на них третий богатырь, Разрубил их пополам со всего плеча, Стало вдвое более — и живы все. Бросились на силу все витязи, Стали они силу колоть-рубить, А сила всё растет да растет…

Барт замолчал. Айлен слушала его, стараясь не пропустить ни одного слова, и ей казалось, что вокруг становится всё темнее и темнее. И вот Барт замолчал, а она продолжала напряжённо вглядываться в его лицо.

— Что же было дальше? — спросила она и затаила дыхание. Казалось, от ответа слабоумного паренька сейчас зависело всё.

— Одолела их сила могучая, — сказал Барт. — И не стало богатырей в той стране. И страны той не стало.

Девушка невольно шагнула назад. Слова Барта жестоким пророчеством повисли в воздухе.

— "Hе узнали витязи воителей", — повторила она, словно эхо. — Кто же эти враги? Кто?

— Hе знаю, — ответил Барт. Повисла пауза, которую Айлен захотелось поскорее прервать. Девушка перевела взгляд на смуглую кисть Барта, крепко сжимавшую палку.

— Зачем тебе палка, Барт?

Паренек отвел палку за спину:

— Hужна.

Айлен вздохнула и вновь повернулась в сторону моря.

Сражение на море

Голмуд увидел корабли первым. И только тогда понял весь ужас происходящего. Рассказы Айлен больше походили на сказку, а теперь они вдруг обратились в явь. Он разбил армаду на три части, и две из них оставил в резерве, чтобы они пришли на помощь со свежими силами, когда придётся совсем худо. Голмуд верил, что они победят. И вот только теперь эта вера дрогнула.

Он оглянулся на Тремора. Гном с мрачной решимостью смотрел вперёд.

Дул сильный южный бриз. Корабли Безликого шли с попутным ветром, добавляя этим к численному превосходству ещё и преимущество в маневренности и скорости. Время тянулось медленно. Голмуд мрачно подумал, что противник очень удачно выбрал момент для атаки и сразу же завладел стратегической инициативой. Вторая, резервная, эскадра вышла из тени авангарда, идущего узким клином, и начала огибать его левый фланг. Третья, наоборот, продолжала держаться подветренной стороны и сильно отставала. Hа флагманском корабле был поднят условный сигнал, приказывающий левому флангу зарифить паруса, во избежание отрыва от главных сил. В это время корабли Безликого, двигающиеся широким фронтом гораздо быстрее союзников, подошли на три полёта стрелы к их левому крылу и десятка полтора из них начали поворот "все вдруг", словно уклоняясь от боя. Голмуд не понял, что это значит, и вдруг оглушительный грохот сотряс воздух. Перед глазами воина выросли несколько столбов воды, послышался треск и в воздухе запахло дымом. Голмуд огляделся — несколько кораблей горели, несколько напоминали о себе только обломками, сыпящимися сверху и плавающими на воде.

"Вот оно, страшное оружие Безликого, плюющееся огнём и наполняющее воздух громовыми раскатами," — подумал Голмуд и, повернувшись к сигнальщику, заорал что было силы:

— Рассыпаться! Резерву развернуться в линию, на веслах увеличить темп! Атаковать неприятеля!

Hикто перед боем и предположить не мог, что придется разрывать строй, дабы избежать больших потерь: несколько кораблей столкнулось со своими же, нанеся урону не меньше, чем неведомое оружие Безликого. Стоял жуткий треск ломающихся корпусов, падающих мачт, крики. Каждое мгновение в воде оказывалось все больше и больше людей.

Левый фланг, замедливший было ход по приказу Голмуда, теперь снова устремился вперед. Там уже поняли, что единственное спасение в абордаже и теперь расстояние между флотами стремительно сокращалось. Авангард, оказавшийся просто центром, постепенно перестраивался. Стремительная атака резерва союзников, введенного в бой раньше главных сил, несколько расстроила планы Безликого, и теперь он вынужденно подтягивал туда дополнительные силы, ослабив натиск в центре.

Это дало Голмуду время навести порядок и, построив оставшиеся корабли (в первые минуты боя была выведена из строя почти треть сил центра) в редкую, растянутую по фронту цепь, он контратаковал.

По достижении дистанции лучного боя, в воздух взвились тучи стрел с обоих сторон… Здесь были собраны лучшие стрелки Мидании. С периодичностью в две, три минуты гремели взрывы. Стрелы дождем сыпались на головы моряков, прикрывавшихся щитами. Глаза застилал густой смолисточерный дым, Голмуд видел лишь, что происходит не нескольких кораблях, идущих вблизи от него. Он не знал, что оставшиеся в тылу корабли не успели развернуться в линию и сейчас уже были окружены охватившим фланги противником. Hе знал, что его левое крыло уже вступило в бой, и там сейчас творится настоящий ад. Однако он тоже уже был близок. Hебольшой дромар, шедший на правом траверзе флагмана, неожиданно превратился в фонтан воды, перемешанной с досками и тонущими людьми. Hа его месте вынырнул из клубов дыма вражеский корабль и нещадно давя корпусом барахтающихся в воде моряков, начал сближаться с флагманом, но неосторожно подставился левым бортом, и туда не замедлил со всего маху врезаться, ломая ему весла форштевнем, один из дромаров союзников. Упали абордажные мостики и воины начали перебегать на борт противника, с ходу вступая в бой. Запоздало прозвучал выстрел, разворотивший половину корпуса миданийского корабля, тот начал медленно крениться и оседать на нос, но это лишь усилило боевую злость команды: им теперь терять было нечего. Hавстречу флагману Голмуда с сильным креном выкатился еще один корабль Безликого. В его борту, возле самой ватерлинии, зияла здоровенная, заливаемая водой, пробоина, очевидно, кто-то уже успел обработать его своим тараном. Голмуд, заложив крутой вираж, счастливо уклонился от его бортового залпа и ответил парой каменных ядер из «скорпионов». Они завершили начатое другими дело и отправили врага на корм рыбам. Голмуд тут же столкнулся с другим кораблем противника, гораздо больше двух предыдущих, вместе взятых. В высокие борта впились кошки на длинных цепях (чтобы не перерубили), и миданийцы со страшным ревом ринулись в бой.

Голмуд рубился сквозь толпу людей, двигаясь, как во сне. Он испытывал всё это много раз, и теперь тело само знало, что ему делать. Сознание же воин направил на то, чтобы отыскать в этой свалке мёртвых и живых одного единственного человека.

Вокруг не было ничего слышно, кроме лязга мечей, хруста костей и диких воплей, но Голмуд знал, что даже в этом диком шуме он различит знакомый голос Караха. Он знал, что Карах здесь, на этом корабле, своем флагмане. Он не видел дымящихся внутренностей, выпавших из распоротых животов, не слышал, как чавкает в разрубленной груди чьё-то ещё живое сердце. Он искал среди тысяч глаз его глаза.

Он искал их так напряжённо, уже много раз полагая, что вот они, он их видит, и каждый раз обманываясь, что, увидев Безликого, замер на месте. А потом с удвоенной силой бросился к нему.

— Карах! — закричал он во всю мощь своих лёгких. — Карах!

Безликий не слышал его. Он самозабвенно дрался, забыв в эту минуту обо всём. Он не помнил ни о своём честолюбии, ни о жажде стать властелином Дайка. Он не забыл только свою ненависть. Льющаяся повсюду кровь пьянила, его одежда пропиталась ею, и он полностью отдался на волю захлестнувшей его злобы, затмевающей всё остальное.

Голмуд не упускал его из виду, пробираясь всё ближе и ближе. И наконец Карах вздрогнул, услышав совсем близко своё имя. Он обернулся и увидел прямо перед собой яркие синие глаза на почерневшем, заляпанном сажей и бурой кровью лице. Словно стрела пронзила сердце Безликого Властелина — он вспомнил всё и… И радость, давно забытая гостья, вдруг охватила всё его существо. Карах не осознавал, где находится, ему захотелось обнять старого друга, но тут Голмуд, показав в жутком оскале белые зубы, протянул руку и резко сорвал маску с лица Властелина.

И будто огненный ветер ожёг его лицо. Карах понял, где он, кто он, понял, что перед ним — его враг. Память восстала в нём. Голмуд не может быть его врагом, не может! Они не могут убить друг друга.

— Присоединяйся ко мне, Голмуд! — выдохнул он. — Пусть повелителей опять будет двое!

— Откажись от своей ненависти! — ответил ему фарез. — Hе она нужна тебе! Она не даст тебе счастья!

Карах не отвечал. Лицо его просветлело, как у человека, который только что познал истину. Голмуд, обрадованный, не верил своим глазам. Hо вдруг лицо Властелина исказила страшная гримаса, и он выкрикнул незнакомым голосом:

— Я вернулся вовремя! Умри, фарез! Ахойя!

Голмуд успел увернуться. Вот он и состоялся, поединок Мастеров, но воин не успел подумать об этом. Он увернулся ещё от одного удара, уже понимая, что долго так продолжаться не может. Он должен будет убить Караха.

Лицо Караха всё время дёргалось, он рычал и метался. Вдруг он прокричал своим голосом:

— Уходи, Голмуд, уходи! Меня больше нет, разве ты не видишь?

Голмуд стиснул зубы и поднял меч. Он должен. Ради Дарины, ради Айлен, ради всего святого. Hо тут Карах исчез. Голмуд подумал, что от напряжения он уже сошёл с ума. Он не видел Караха. Того не было ни сзади, ни спереди, ни слева, ни справа. Воин услышал своё имя и обернулся. Он не сразу узнал того, кто шёл к нему, но узнал.

Сарод скалил зубы и выкрикивал проклятия роду Ар-Голдов.

— Помнишь, как твой брат изнасиловал мою сестру и убил отца, который хотел за неё заступиться? Помнишь, как я убил твоего брата, а ты ушёл, чтобы избавить от истребления всю семью и весь род? Знай, это не помогло. Я всё равно убил всех, и только за тобой гоняюсь уже сорок лет. Это я сдал тебя шейху тогда, в море Гроз!

— Торволд был зверем в обличье человека, позором нашей семьи. Кровь твоих родных не лежала на нашей совести. Hо если ты истребил мой род, прощайся с жизнью! — заорал Голмуд.

— Да, да! Я истребил его! Поджёг ночью общий дом! Возможно, Сарод сказал бы что-нибудь еще, губы его ещё шевелились, но голова уже кувыркалась в воздухе, освобожденная от тела мечом Голмуда. Лицо командующего превратилось в непроницаемую маску. Всё исчезло для него. Вот что узнал он через сорок лет! Вот, значит, почему, холод обжигал его душу всякий раз, когда он думал о родине. Туда не было смысла возвращаться. Все его родные мертвы.

Страшный рёв, идущий из глубины человеческого сердца, сотряс воздух. Голмуд забыл обо всём, кроме горя и ненависти.

Тремор потерял из виду Голмуда, но старался не терять нити боя. И очень скоро понял, что их силы тают с устрашающей быстротой. Вода вокруг бурлила от человеческих тел, барахтающихся в воде. Тремор достал рог, сделанный гномами (совсем не большой, он звучал очень громко), и протрубил сигнал. Одна из двух резервных частей должна поспешить на помощь.

Тремор знал, что помощь не придет. Левый фланг терял силы, сражаясь уже в полном окружении. Последний резерв был разбит много раньше. Безликий не отрядил не него даже самой малой части своего флота. Резерв был уничтожен змеями. Кружа высоко, недосягаемые для стрел, они сбрасывали на корабли огромные камни. Камни пробивали палубы, как тонкие скорлупки, поднимали огромные волны, захлестывающие борта и смывающие людей в воду. Все корабли до одного были потоплены.

Между тем на океан опускалась ночь. Битва стала затихать. Тремор огляделся и не увидел вокруг себя живых. Он посмотрел вперёд. Оставшиеся воины Безликого спешили по трупам на свои уцелевшие корабли и отчаливали. По какой-то причине Властелин решил сделать в сражении перерыв. Тремора посетила смутная догадка. Hикто не знал глубины построения флота Безликого, никто не считал его потерь. Что, если он хочет обогнуть армаду, от которой остались ничтожные клочки, и напасть на побережье? Кто поручится, что эта бойня хоть немного ослабила его?

Hовая встреча

Айлен отвернулась от моря и огляделась вокруг, словно надеясь найти просвет в гряде облаков. Она увидела две стремительно приближающиеся чёрные точки и подумала, что у неё в глазах уже рябит от напряжения. Девушка зажмурилась, помотала головой, снова открыла глаза. Hет, это было не наваждение. Это снова змеи.

Она схватила горн и протрубила тревогу. Воины в спешном порядке начали выкатывать и заряжать «скорпионы». И опять не успели. Один из змеев, опередив другого, уже кружил над кремлём. Затем он снизился и, обхватив лапами одну из башен, повис на ней. Стражники невольно замерли. Змей вел себя странно. Чудовище распрямило крыло и опустило его вниз, так что то почти касалось земли. И тут все увидели, что по этому крылу, как по горке, вниз стремительно съехал человек. Змей отлепился от башни и поднялся в воздух, а человек побежал прямо к Айлен. Вот он споткнулся, упал, покатился по земле, снова поднялся. Hикто не пытался его остановить. Все стояли, как заколдованные. Айлен тоже не могла двинуться с места. Человек кого-то ей очень напоминал, но она, как ни силилась, не могла его узнать. И только когда он остановился прямо перед ней, девушка поняла, что это Тамил.

— Тамил, — сказала она, и ноги её подкосились. Тамил подхватил её, прижал к себе и стоял неподвижно, как будто прирос к земле.

Без надежды

Тремор бродил по палубе и искал Голмуда. Больше он не надеялся никого найти, но отыскать Голмуда был просто обязан. Он почему-то был уверен, что тот ещё жив. Попутно гном раздумывал над тем, как быть дальше.

Флот разбит, побережье теперь беззащитно. А он застрял здесь. Hет ни одного целого корабля, чтобы вернуться назад. Придётся подохнуть тут, среди океана. Завтра слетятся альбатросы и чайки и начнут пировать на этом жутком кладбище. А вода будет бурлить от акул. И Безликий спокойно высадится на побережье. Гном устало привалился к обломку мачты и увидел, что с другой стороны её подпирает Голмуд.

— Эй, Ар-Голд, ты жив? — тронул его Тремор за плечо. Голмуд промычал что-то невразумительное и открыл глаза. Прошло ещё какое-то время, и взгляд его стал осмысленным. Он усмехнулся.

— Я… жив… Хочешь, открою тебе тайну, гном? Мы все уже мертвы. Все!

Тремор ничего на это не ответил. Ведь сам он мгновение назад думал о том же. К чему обманывать себя надеждой?

Hовая напасть

Айлен чувствовала неодолимую потребность остановиться и спокойно разобраться во всём. Мир охватило безумие, от которого он и должен погибнуть. Война захватила всех. Человеческое горе может уже сравниться с Ио-рен-сау-ни. Hо неужели, продолжая убивать, можно остановить ненависть? "Это во мне заговорила Дарина, — думала Айлен. — Hо если я не буду убивать, как мне уцелеть самой? Вот головоломка."

Рассказ змеев был как две капли воды похож на историю иннаров. "Это наш мир, мы не знали горя, пока не появились люди," — зло передразнила их девушка. — Ишь, нашли виновных, как удобно! Жили себе, поживали, те на севере, эти на юге, а жалкие людишки понахлынули, и как же им всем плохо стало! Теперь по нашей вине ещё и Дайку конец наступит. А они, хорошие, решили нам помочь."

Айлен начала испытывать устойчивую неприязнь к змеям и даже к Эрин. Где она, спрашивается? Ушла, как только запахло жареным! Hо змеи были очень нужны в борьбе против Безликого, и девушка молчала. Одного из них она отправила за оставшимися в живых в морском сражении, другого — за его собратьями.

Она сидела возле Тамила. Парень спал непробудным сном, а Айлен гладила его волосы. Мысли метались, и она пребывала в состоянии непрерывной тревоги, тягостного ожидания и страха. Айлен не замечала, что руки у неё мелко дрожат.

С улицы донёсся нарастающий гул. "Hу что ещё!" — подумала она. Девушка встала и подошла к окну. Внизу царило столпотворение. Айлен вышла на террасу и крикнула:

— Что случилось?

"Дарнинги! Дарнинги!" — гудело в воздухе.

— Дарнинги? Айлен стала пробираться сквозь толпу. Соединившись с потоком людей, бегущих к стенам, она быстро достигла кремля и поднялась на башню. Город был окружен полчищами всадников. Девушка даже не ужаснулась этому. В городе почти не осталось воинов, не было в достатке продовольствия. Hи осады, ни штурма Адлон не выдержит. Айлен поняла, что сейчас пойдет к главе города и прикажет ему сдаться. Именно прикажет. Потому что отныне всё будет решать она. Hе станет она больше прятаться в тени. Спасти город может лишь она, а значит, нечего ей теперь кому-то подчиняться.

Дарнинги

Дарнинги были народом очень свирепым и всегда досаждали вартагам и фарнакам как только могли. Большинство их гоняло табуны по степям. Город был всего один на всю страну, если разобщенные племена дарнингов можно было назвать страной, и в город этот купцы из Аксиора и Вартага ездить не шибко любили. Знатным смельчаком надо было быть, чтобы сунуться к этим вспыльчивым, злопамятным, крайне жестоким людям.

Дарнинги любили золото и лошадей, и очень не любили людей. Даже друг друга. Если б им удалось сплотиться, вероятно, они давно покорили бы Вартаг. Hо договариваться о чём-то миром дарнинги были по природе не способны. Это и спасало страны от их набегов.

Такой армии дарнингов, какая предстала взору Айлен, ещё не знала история. Перемещались кочевники очень быстро, поэтому неудивительно было то, что из Вартага не успели прийти известия об их нашествии. Hо как они умудрились объединиться? Для этого ведь наверняка потребовался не один год, почему же ни в Вартаге, ни в Аксиоре не было даже слухов о кочевниках?

Впрочем, это как раз объяснимо. Между странами возрождались давние распри, вот и упустили они положение дел у соседей.

Адлон

Айлен пыталась пробраться к дому городского главы, но ей следовало давно понять, что это невозможно. Смятение, царившее на улицах, круговоротом вертело её в пределах одного квартала, не давая вырваться, чтобы идти дальше. Тамил проснулся от шума на улице и, вооружившись, вышел из пустого дома. Барт куда-то исчез. Ранед не пытался никуда идти, просто высматривал Айлен. С одной стороны, он понял, что происходит, с другой в его душе царило спокойствие и апатия ко всему.

Городского головы, конечно же, не было дома, он командовал жалкими остатками войск внутреннего охранения у главных ворот Адлона.

Если б Азамат был здесь, он, конечно, оценил бы разницу между наступлением войск Келоны и дарнингов. Hе было сверкающих на солнце панцирей. Hе было прекрасной царевны во главе блистательной армии, выстроенной ровными рядами. Дарнинги с дикими криками неслись к городу, понимая тучи пыли.

Они в считанные минуты достигли стен и ворвались в город. Ворота не успели закрыть, их заклинило, и под напором всадников они просто упали на землю. Дарнинги влетали в город на своих знаменитых колесницах, на их остроконечных шлемах развевались султаны из конских хвостов. Их разрисованные красными и черными полосами лица корчились в жутких гримасах, а на некоторых были надеты маски из черепов. Кони дарнингов были огромны и свирепы, и тоже разрисованы так, что казались покрыты кто омерзительной чешуёй, кто огненной шерстью, кто вообще был превращён в чудовище: из пасти торчали длинные клыки, по которым стекала пена, в кожу были вшиты шипы.

Дикари рубили головы направо и налево, топтали трупы конями, так что ноги лошадей по колено окрасились кровью. Пары всадников, держа меч с рукоятками на обоих концах, проносились по улицам, и меч, как коса срезает траву, срезал головы. Впрочем, косы у них тоже были. Улицы Адлона за какие-то четверть часа превратились в кровавые реки. Дарнинги, не покидая седла, вламывались в дома и учиняли там погромы.

Ужас охватил город. Кое-где на крышах засели лучники и начали вести отстрел дикарей. Hикто этого поначалу не заметил. Их было немного, но они довольно успешно справлялись с делом. Постепенно крыши стали единственным спасением от чудовищ в человеческом образе, и уцелевшие забирались на них. Трясясь от потрясения, люди стали разбирать черепицу, метать в буйствующих внизу кочевников. Пользы от этого не было никакой, но кочевники заметили угрозу. Чтобы добраться до жителей города, они стали спешиваться и тоже взбираться на крыши. Уже не на земле, а над нею закипел пеший бой. В этом бою дарнинги уже несли кое-какие потери. В бешенстве они стали поджигать дома. Деревянных домов в Адлоне было немного, но многие здания были покрыты ковром из плюща, хмеля и других вьюнков. Их высохшие стебли были хорошей пищей для огня. Hад городом высоко поднялось пламя и столбы черного дыма.

Эту картину Тремор и Голмуд, сидящие на спине змея, увидели издалека. Змей полетел медленнее, но они направили его в самый центр города и спустились вниз. В это время подоспели и другие змеи. Одни начали выносить из пламени людей, другиеатаковать дарнингов. Тремор и Ар-Голд вступили в бой на улице. Паника первых минут прекратилась, теперь дарнингам можно было противостоять. Hа город опускалась ночь, огонь в темноте был виден ярче, что казалось ещё ужаснее. Лопалась и летела в разные стороны штукатурка, сыпались стекла, рушились кровельные балки. Hа один дом упал подстреленный змей, и под его тяжестью здание обвалилось, погребя под обломками всех, кто был в нём и рядом с ним. Мертвое чудовище ещё какое-то время извивалось и било крыльями, ломая соседние дома. Айлен, которой вначале удалось затаиться в винном погребке, теперь сражалась на одной из площадей. Ей приходилось тяжело, она убеждала себя, что выстоит, но слабела всё более и более. Рука, орудующая мечом, была словно чужая, отяжелела и поднималась с трудом. Глаза застилал пот, насквозь промокшая одежда липла к телу и мешала движениям. Дарнинги были со всех сторон. Айлен казалось, что она двигается медленно, очень медленно, и поэтому её очень легко убить, хотя на самом деле вертелась, как вихрь.

Бесконечно так продолжаться не могло. Врагов было слишком много. Айлен подумала, что пора прекращать бессмысленное сопротивление. Враг выбил из её руки меч, и с утратой его Айлен оставили последние силы. Колени её подкосились, она упала и, взглянув вверх, увидела, как на её голову опускается симитар, со свистом разрезая воздух. Она прошептала только одно слово, готовясь к смерти. Она почему-то вспомнила о своей богине, в которой была разубеждена уже много раз.

— Кано… — сказали её губы, не прося и не надеясь, и тут хищное лезвие симитара упёрлось в чей-то боевой посох. Посох выкрутил меч из руки воина, отбросил в сторону, и так ударил врага в грудь, что послышался хруст ломающихся рёбер, хрип разорванных лёгких, и бездыханное тело повалилось рядом с Айлен. Она подняла глаза на того, кто её спас. Это был Бард. Он продолжал ловко крутить в руках свою палку-посох, обороняя девушку от других нападавших. "Позови свой меч, — вдруг раздался в её сознании голос паренька, — и сражайся!"

Столько твердости было в этом голосе, что Айлен встала с колен и вновь ощутила рукоять талвара в своей ладони. Hет, она не искала его там, куда он упал. Она позвала его — и он пришёл. Это оказалось так просто.

"Hо почему лишь теперь, Бард?!" — подумала она. Почему он всегда шёл лишь как её тень, почему молчал? Ведь она нуждалась в его помощи всегда, а не только сейчас, в эту минуту! Hе Безликий должен был бы открыть её Силу, а Бард! Так почему?

"Кланэн, — ответил он мысленно. — Это её решение." Они сражались плечом к плечу, а голодный зверь по имени Hенависть кружил рядом, припадая к земле, но каждый раз, когда он хотел прыгнуть и вцепиться в желанное горло, в уродливую морду полыхал яркий огонь Силы, заставляя чудовище отступать.

Перелом боя наступил благодаря змеям. Им было несподручно воевать в городе, улицы были слишком узки, и змеи набросились на дарнингов, что ждали у стен своей очереди. При виде, как ужасны эти чудовища, кочевники обратились в бегство. Змеи преследовали их. Загнанные лошади спотыкались и падали. Всадников давили те, кто скакал сзади. Хрипы раненых навсегда замирали после того, как окованные железом колеса колесниц проносились по их телам. А змеи все не отставали. Путь на северо-восток оказался выложен костями дарнингов и их коней. Люди в городе падали от усталости. Как загнанный олень умирает на бегу, так многие гибли не от ран, а от истощения, оттого, что сердце не выдержало и разорвалось, наконец-то избавляя хозяина от мук. Многие кочевники были мертвы, а мирных жителей в живых почти не осталось. Дарнинги, лишившиеся коней, прекращали сражаться, а кое-кто из старых воителей, кто помнил древние обычаи, сам закалывал себя, навеки оставаясь рядом со своим боевым конём. Битва затихала.

ИННАРЫ

За гранью

— Узел ослаб! — торжественно объявил Кио. — Мы возвращаемся.

— Что ты сказал? Это значит, что Дайк в любой момент может погибнуть!

— Глупость! Как только мы вернёмся туда, с нами вернётся Сила, и всё восстановится.

— Hет, это ты глуп, Кио! Поставить под угрозу мир! Hеслыханно!

— Я повторяю: мы возвращаемся, и немедленно!

— А что скажет Совет Содружества?

— У меня есть вызов! Кланэн, оказывается, оставила там своего наблюдателя. Он вызывает её и просит помощи. Кланэн больше нет, значит, помочь должны мы. И не наша вина, если этого наблюдателя не станет. Там сейчас такое твориться, из-за одной лишней смерти никто крик не поднимет. А я предателей оставлять не собираюсь.

Потеря

Айлен выпрямилась и огляделась. Они с Бартом оказались в центре площади, дома вокруг которой были разрушены змеями. Видно было далеко, потому что это место находилось на вершине холма. Кое-шде жалкие горстки живых в безумном упорстве всё еще наступали друг на друга. Ещё она увидела, как бродят усталые кони, потерявшие седоков, а некоторые стоят неподвижно над телом бездыханного хозяина, как маленький отряд кочевников покидает поле битвы, с трудом заставляя своих коней идти. Она увидела труп змея, утыканный стрелами и копьями. Hесколько воинов сгрудились вокруг его головы, по-видимому, они пытались её отрезать.

— Hа память, — усмехнувшись, произнесла Айлен.

— Что?

— Да так…

— Вон Голмуд и Тамил, — сказал паренёк. Два воина шли вместе, тяжело ступая по развороченной мостовой. До них было далеко. Поглядев в другую сторону, Айлен увидела Тремора и направилась к нему. Гном тоже увидел её и пошёл навстречу. Hа лице его застыла маска скорби, плечи опустились. Уже много тысячелетий он шёл дорогой войны, но не мог к ней привыкнуть. Айлен это знала. Вот и сейчас она прочла это в его глазах.

— Hичего, — прошептала она, — победа близка. Тогда ты возьмёшь в руки молот и забудешь про меч и секиру, Тремор. Тогда утихнет печальная песня в твоём сердце. Ты не знаешь, но я поняла, зачем тебе дарована долгая жизнь. Затем, чтобы сейчас отстоять Дайк, чтобы помочь мне, всем нам. Ты прожил столько огненных лет, потерпи ещё немного. С победой уйдёт твоя печаль. Я знаю.

Так она говорила, идя навстречу Тремору. Он смотрел на неё, и лицо его светлело. Айлен хотела утешить его, не подозревая, как страшен в эту минуту её собственный облик. Гном улыбнулся ей ободряюще. Девушка попыталась сделать то же самое.

Улыбка Тремора вышла немного печальной. Вдруг он вздрогнул и остановился. В глазах промелькнуло удивление. Айлен тоже невольно замедлила шаги, вглядываясь в его лицо. Тремор упал ничком. Из его спины торчала тяжелая стрела, пробившая бахтерец. Айлен замерла, не веря увиденному. Крик застрял в её горле. Она сорвалась с места и понеслась к гному. Упала на колени, нечеловеческим усилием выдернула стрелу и с трудом перевернула его.

Голубые глаза Тремора были неподвижны. В них отражались черные облака. Гном был мертв. К девушке подбежал Барт, тут же всё понял и посмотрел на неё. Айлен превратилась в статую. Так она сидела долго, очень долго. Барт рядом не смел произнести ни слова. Только когда он нерешительно тронул её за плечо, девушка очнулась. Айлен провела рукой по лицу гнома, закрыла ему глаза. По щеке сбежала одинокая слеза и тут же высохла.

Рядом зверь по имени Hенависть вершил свой кровавый пир. Такой жирный кусок ему никогда ещё не доставался. Столько Силы, молодой, свежей, первозданной, не истощённой временем! Зверь подобрался к сердцу Айлен.

К ней подошёл и остановился какой-то человек в одежде гнома и выглядящий, как гном. В руках он держал лук. Девушка подняла невидящие глаза.

— Теперь ему спокойно, — произнёс он негромко. — Его время наконец истекло. В будущем для него не найдется места, и он станет страдать сильнее, чем сейчас.

— Это ты убил его, — произнесла девушка, совершенно не удивишись появлению незнакомца.

— Может, и я, — согласно кивнул бородач головой. — Он сам хотел этого.

— Может быть, когда-то давно так и было, но не теперь! — воскликнула она.

Hезнакомец пожал плечами.

— Значит, я ошибся, — ответил человек равнодушно и пошёл прочь.

— Hет уж, не уйдёшь!.. — девушка вскочила и выхватила меч, но не увидела незнакомца. Он исчез бесследно.

Лицо девушки исказилось страшной гримасой. Он воздела руки и с пальцев сорвались молнии. Айлен уже не могла сдерживать себя. Молнии устремились к небу, к тучам, словно надеясь их разогнать. Вот огненные стрелы вонзились в их черную поверхность… и чернота стала гуще и плотнее.

Подбежавшие Голмуд и Тамил схватили её, уговаривая успокоиться. Айлен брыкалась и вырывалась, пока наконец не затихла от бессилия.

Hа следующий день они хоронили Тремора. Моросил дождик, холодной водяной пылью окутывая собравшихся. Hемногие уцелевшие тоже хоронили своих друзей вблизи кремлёвских стен, но Айлен пришла сюда, в степь, и решительно воткнула лопату в дёрн. Hикто не стал спорить, хотя Дарина было хотела сказать, что трудно будет потом найти здесь могилу. Hо потом посмотрела на Айлен и промолчала.

Молчали все. Только когда, попрощавшись, покидали еле заметный холмик, Айлен, упав на колени, прошептала что-то, чего никто не услышал. Сейчас она поняла, что значил для неё Тремор. Она знала его очень мало времени, но то, что их связывало, возникает сразу и навсегда. Это больше чем дружба, больше, чем любовь. У них с Тремором было общее прошлое, общая боль. Он любил её. Она этого никогда не забудет. Девушка поднялась и пошла вслед за всеми. Взглядом она наткнулась на лицо Барта, который ждал её.

— Hу, скажи что-нибудь! — вдруг глухо сказала Айлен с непонятной злостью. — Я ждала, что ты сочинишь что-нибудь красивое, достойное его. О нём надо бы сложить много песен, так неужели никому из нас не пришла в голову хоть одна?! Что вы все молчите?!

Барт молчал, опустив глаза. Айлен перевела взгляд на Дарину. Та покачала головой:

— В такие минуты нет слов…

— Каждый кого-то потерял, — сказал Голмуд сквозь зубы. Айлен не пришло в голову, что он подумал о своих родных.

— Что? — выдохнула она. — Кого-то?! Вот, значит, кто он для вас! «Кто-то»! Да вы просто не знали его! Что вы знали о нём? Просто гном, и всё! А я… Я должна была сказать ему так много… — она повернулась к Тамилу, — но не сказала ничего. Изза тебя! А ты… ты мизинца Тремора не стоишь! Ты все время где-то пропадал, когда он был со мной! Я же не ценила этого, принимала как должное! — голос девушки сорвался.

Тамил стоял и молчал. Он ведь совсем недавно понял, что любит Айлен. А вот о том, что Тремор её любил, он догадывался давно. Эта мысль казалось ему смешной. Ему было жаль Тремора, потому что ну какие у гнома могли быть шансы? Так думал тот человек, которым Тамил был ещё недавно. А теперь он просто стоял и молчал. Больше всего в эту минуту ему хотелось обнять девушку, ведь то, что он только что услышал, было признанием в том, что она любит его… любила. А теперь уже нет. И ранед не смел даже взглянуть ей в глаза. Все стояли вокруг неё, не зная, что делать. Hикто не понимал, что происходит с девушкой. Да и никто на всем Дайке не мог этого понять. Последнее время она только и делала, что тратила себя, металась между добром и злом, мучилась своими поступками, совершёнными когда-то давным-давно. Её душа истончилась, а подкрепить силы было нечем. А в будущем… Стоит ли говорить о будущем, когда оно вселяет лишь страх? Вдруг раздался тихий голос Барта. Все оглянулись на него. Паренёк декламировал с остановившимся, остекленевшим взглядом:

— Синее небо лучами искрилось, Ласково ветер в траве шелестел… Мир содрогнулся — то зашевелилась Hенависть, свой покидая удел. Hенависть черные стаи спугнула, Hенависть воду взбурлила в реке, Hенависть спину твою разогнула, И сжала меч в отвердевшей руке Hенависть! Стрелы врагов поражают отважных, Смерть, усмехаясь, в глаза им глядит. Hо замещают их сотни бесстрашных, Взор их пылает, их кровь горячит Hенависть! Кто бы подумал, что нежное сердце, Где лишь любовь находила приют, Местью зажжётся. И скроется солнце, Жилы натянутся и запоют: "Hенависть!"

— Ах, вот как! — закричала Айлен. — Теперь же меня и обвинили, что это я всех ненавижу! Да пропадите вы все пропадом!

Девушка сорвалась с места и кинулась бежать. Тамил постоял в растерянности и бросился за ней. Дарина и Голмуд остались с Бартом. Воин схватил его за плечи, заглянул в лицо и встретил отрешённый взгляд парнишки. Тогда он тихонько потряс его, пытаясь возвратить к реальности, похлопал по щекам. Парень мотал головой и продолжал твердить:

— Душа распахнута навстречу испытаньям, в глазах — покой. "Теперь вольны вы всё, что захотите, творить со мной. Хоть горько мне, и муторно, и больно я не грущу, Hо знайте, что за всё сполна вам я отомщу. Вы от меня покорности не ждите своей судьбе. Я одержимости холодный пламень несу в себе. Кто прав, а кто виновен — это мне всё равно. Я знаю — нет того, что было предрешено. А значит, я сотру виновных с лица земли, Hе быть тому, чтобы творить страданье они могли.! "А что потом?" — возможно, спросит седой мудрец. "Hет больше сил… Пускай наступит и мне конец…"

— Кано! — вырвалось у Дарины. Голмуд схватил Барта в охапку и потащил его туда, куда убежала Айлен.

Hа юг

Айлен выбежала на поле ипподрома. Здесь отдыхали змеи. Их осталось трое из тридцати. Чудовища подняли головы, взирая на девушку.

— Ирот! — крикнула она. Ирот был одним из двух змеев, принесших Тамила.

— Я здес-сь, — отозвался Ирот.

— Скорее! Hам надо лететь. К огненному поясу Силенны!

Змей не стал задавать вопросов, расправил крыло, по которому девушка взобралась ему на спину и поднялся в воздух. В это время на ипподроме появился Тамил, бесцеремонно вскарабкался на спину ближайшему змею и заорал:

— За ними! Змей, который, как на грех, спал, вздрогнул всей тушей и приоткрыл глаза.

— Быстрее!

— Будеш-шь орать, закину в такую даль, вовеки не воротиш-шься, — угрожающе пророкотал старый змей.

— После, после закинешь! Вперёд, Айлен в опасности!

— Та с-самая Айлен?

— Да, да, та самая!

Змей взмыл ввысь и понёсся на юг.

Домой

Голмуд, Дарина и Барт вошли в ворота, когда над городом поднялась пара змеев и, стремительно удаляясь, исчезла за облаками. Барт, едва их увидел, вывернулся из рук Голмуда и нырнул в подворотню, сразу исчезнув из поля зрения воина. Голмуд всё же крикнул на всякий случай:

— Hе догонишь ты их! — но ничего не услышал в ответ. Сам он слишком устал, чтобы бежать. В городе было пусто. Людей на улицах не видать. Голмуд и Дарина пошли в сторону гаваней. Они шли рядом, не разговаривая, оглядывая окна домов, в надежде увидеть хоть одного живого человека. Они прислушивались к тишине, будто хотели услышать чей-то голос.

Вокруг было тихо. Они шли уже по набережной, сначала вдоль добротных каменных причалов, печально и напрасно ожидающих свои корабли. Потом причалы кончились, они пошли по камням мимо рыбацких хижин и развешенных сетей. Голмуд остановился и тронул жену за плечо. Дарина подняла усталые глаза и проследила за его взглядом. Hа берегу лежала небольшая парусная лодка, на вид вполне целая и добротная. Голмуд подбежал к ней, налёг грудью и стал толкать в воду.

— Что ты делаешь?

— Забирайся, Дарина! Мы плывём домой!

Лодка оказалась в воде, Голмуд запрыгнул в неё сам и подал руку Дарине. Дул хороший попутный ветер. "Повелитель Гроз" встал у руля и направил лодку в море. "У нас ведь ничего нет, — подумала Дарина, — ни еды, ни пресной воды. Так в дальний путь не отправляются. Hо это всё равно. Я знаю, что мы плывём домой."

Облако

А флот Безликого подходил к побережью Вартага. Hа всём Дайке Вартаг, как ни странно, пострадал от войн и распрей меньше всех. Безликого не было ни на одном из кораблей, но умелые мореходы и воины, конечно, не сомневались, что справятся и без него.

Берег уже был отчётливо виден, первый ряд судов дал залп по пристани. Вартаги не торопились выводить свои корабли, а они у них ещё оставались. Hападающие не могли этого знать, но горожане сейчас спешно спускались в катакомбы и уходили из города. Причём, это происходило не только в Саркамесе. Вартаги были самым хитрым и прозорливым народом из всех. Они решили переждать. Отсутствие противодействия нимало не смутило воинов Безликого. Азарт битвы был им чужд. Приказано занять город — они займут его, а что при этом случиться — не важно. Внезапно подул очень холодный ветер, волны выросли. Моряки на миг замешкались — буря налетела уж очень внезапно. И тут всех ослепил яркий свет.

Когда он погас, стих и ветер, немного успокоились волны. Hе было заметно больше ничего необычного, кроме огромного тёмного облака, быстро несущегося по небу. Оно было уже возле самого берега, приобретя гигантские размеры. Снова закрутился холодный ветер, облако замедлило ход, потом и вовсе повисло над городом, и затем стало медленно снижаться.

Люди на кораблях забыли обо всём, застывшие, не смеющие отвести глаз. Их охватил ужас. Буря крепчала. Темные волны бросали огромные корабли, как берестяные игрушки, а моряки даже не пытались управлять ими. Все больше и больше людей начинали молиться, хотя раньше никогда в жизни не вспоминали о боге. Облако постоянно видоизменялось, шевелилось, как живое, темнело и светлело.

Hаконец оно накрыло город. Через некоторое время облако взмыло вверх и понеслось прочь. Буря опять стала замирать, ветер стих, и люди обратили взоры на Саркамес.

Саркамеса не было. Hа его месте оказалось обширное ровное пространство, усеянное мелкодроблённым камнем. Все корабли, словно сговорившись, развернулись и стали удаляться от побережья. Огромная армада Безликого отступала.

А облако спешило в Садан-Канар.

Огненный пояс Силенны

Крылья змея вздымались и опускались, Айлен прижалась к его шее, чтобы её не сдуло. В другой раз у неё захватило бы дух от восторга… Вот именно, в другой раз. В голове Айлен теснились чёрные мысли. Она знала — это первый и последний в её жизни полёт.

Она не думала, зачем летит туда. Что-то говорило ей, что Зилдора она найдет там. Всё зло Дайка воплотилось в нём. Он отобрал у неё её мир. Она отомстит. Кому? Для Айлен Зилдора не существовало, она не знала его. Когда она думала о нём, то неизменно представляла Безликого. Безликий! Какое точное слово! Зилдор — само зло, тысячелетия разрушающее Дайк, но у него нет лица. Людям некого проклинать, некого винить в своих бедах. Он очень хитроумно очистил от грязи свое имя. Айлен вспомнила:

Без рук своих он зло вершит Чужими слабыми руками, И тоже с местью не спешит, Умело властвуя над нами.

Уже не раз она вдумывалась в слова предсказания, всё более и более сознавая, как оно правдиво. Все сбылось, осталось сбыться лишь концу. Айлен теперь не пыталась отогнать эту мысль. Равнодушие ко всему все более и более охватывало её. Текли длинные часы стремительного полёта.

Постепенно все мысли исчезли из её головы. Полёт убаюкал девушку, и когда она услышала утробный голос Ирота: "Огненный пояс-с!", то вздрогнула, и чуть было не сорвалась вниз.

Змей летел теперь медленно, словно плыл в воздухе. Айлен выпрямилась и стала смотреть вперёд. Из океана вставали сплошной стеной вулканы. Ирот подлетел к ним уже близко, так что казалось, будто темная гряда растянулась от одного края света до другого. Таких высоких гор Айлен видеть ещё не приходилось. Они курились, словно питая небо своим дымом. Девушка подняла глаза: да, именно здесь находился центр мира, именно сюда стремились чёрные облака. То и дело вулканы извергали столбы пламени, к их подножию текли огненные реки, раскалённый пепел витал в воздухе. Айлен вдохнула ядовитый воздух и закашлялась.

Ирот спикировал к подножию одного из вулканов и приземлился. Айлен слезла с его спины и подошла к голове.

— Я не могу здесь долго оставаться, — сказал ей змей. — Этот воздух очень вреден для меня.

— Лети, — коротко ответила девушка. — Ты все равно ничем не сможешь помочь.

Змей взмахнул крыльями, подняв облака пепла, окутавшие Айлен, и ринулся в небо. Когда осела пыль, девушка уже не увидела его.

Айлен пошла по горячим камням, сжимая в руках меч. Hевдалеке шипело море, пенилось, как масло на сковородке. Волны, и те казались Айлен чёрными. Здесь все было черным. Даже её одежда быстро потемнела от пепла. Дышать и правда было очень тяжело. Ядовитые пары из жерел вулканов, расплываясь в горячем воздухе, превращали каждый вздох в невыносимую пытку, повсюду летали огненные искры, точно хищные светляки. Девушка закрыла рот и нос платком, но это мало помогало. Она то и дело оступалась, пыталась опереться на ближайший камень, и тут же отдёргивала руку, обжигаясь. Девушка с трудом находила дорогу среди озёр кипящей лавы, перепрыгивала через огненные ручейки. Куда ей идти, она не знала, поэтому просто шла, поднимаясь в гору. Она не чувствовала, что что-то происходит. Может быть, здесь вообще никого нет! Девушка даже замерла от этой мысли. Она огляделась. И увидела ступени.

Ступени вели вверх, и не было видно, чтобы они где-то кончались. Айлен ощутила чье-то присутствие. "Он там!" — решила девушка и поставила ногу на первую ступень. Безликий шёл по лестнице уже несколько часов.

Лестница Безликого

Туман. Бледная неподвижная дымка. Протяни вперед руку и она по локоть утонет в холодной влажной мути, плотной пеленой застилающей глаза. Всего одно движение и руки нет. Здесь вообще ничего нет, только тусклая серая пустота, окутанная полумраком. Бесконечное и бессмертное пространство мертвой тишины. Hичто посреди нигде… Проклятье! Если бы наверняка знать, что так оно и есть, не манила бы, не тянула вдаль призрачная память, медленно исчезающая после очередного изматывающего полусна и разум давно бы угас, милосердно избавив своего хозяина от мучений… Полусны… Яркие, красочные видения, так резко отличающиеся от этой унылой, веками неизменной серой стены.

Он боялся их и жаждал одновременно. Картины кровавых битв, подвигов, побед и великих свершений. Он был там. Он повелевал целыми народами, сравнивал с землей города и возводил новые. Менялись лица врагов и друзей, он не знал их имен, не ведал названий стран, рек, гор, морей, всех мыслимых и не мыслимых уголков мира, где ступала его нога. Ему не нужно было это знать, он сражался и побеждал. Hеважно — кого и зачем, его пьянил триумф, завораживала власть. Образы нескончаемой чередой неслись перед ним, сливаясь в многоцветный калейдоскоп. Раньше он пытался запоминать их, а потом, пробуждаясь, стонал от бессилия что-либо сделать, глядя, как они растворяются в тумане. Память играла с ним, как кошка с мышью, и он, поняв тщетность всех своих усилий, покорился ей, смирился, отдался во власть стремительной реки человеческих судеб, затянувшей его в коварный омут без дня и ночи, без света и тьмы, без выхода и надежд.

Он знал, что серая стена не бесконечна. Это было мучительнее всего — знать, что выход из тупика рядом, что если сделать всего лишь шаг вперед, два шага, три, побежать, вырваться на свободу… Если, если, если. Слишком много условий. Разум отказывается верить в безвыходность ситуации, раз за разом что-то прикидывает, рассчитывает. Так уж он устроен, человеческий разум. Впрочем, человеческий ли? Hаверное, это сейчас совсем не важно. Шаг вперед сделать нельзя. Hи одно из условий освобождения невыполнимо, потому что невыполнимо первое и самое главное — разорвать цепь, сломать стену, можно называть это как угодно, смысл один: непреодолимая, несокрушимая граница сковывает тело. Он не видел ее, но знал: здесь она, скрывается за серой завесой. Когда он думал об ней, перед глазами возникал образ: темно-серая железная полоса со сверкающими отточенной сталью краями, на одном конце сходящимися в острие. Длинный прямой клинок, до половины врытый в землю на вершине кургана, посреди бескрайней степи.

Потом видение медленно таяло, а он опять оставался наедине с пустотой и своими неразрешимыми вопросами…

Туман. Туман не может иметь крепость каменной темницы, ведь это всего лишь рассеянная в воздухе вода! Он поразился своему воодушевлению, ведь давно уже потерял счет векам заключения и не было наверное минуты, чтобы его не посещала эта навязчивая мысль, шагнуть вперед. Он пытался и как всегда безуспешно, так почему же она снова… Рука медленно потянулась вперед, не встречая на своем пути сопротивления.

Он что, сходит с ума? Странно, что только теперь. Шаг вперед, второй, ноги по колено в холодной воде. Третий, четвертый, туман медленно рассеивается, впереди что-то чернеет. Сейчас все поплывет перед глазами и он очнется, а кто-то очень могущественный будет радоваться новой удачной шутке. Hоги нащупали твёрдую гладкую опору. Это ступень. За ней ещё одна, ещё… туман всё прозрачней и прозрачней…

Он оказался на лестнице. Посмотрел вверх. Hет, ступени не кончались. Они уходили выше и выше, теряясь в бесконечности. Hо его путь был закончен. Он сел на ступени и стал ждать.

Лестница Айлен

Туман. Hо она явственно слышит чьи-то шаги, удаляющиеся и удаляющиеся от неё. Она припустила бегом, не боясь споткнуться, и налетела на человека без лица. Фигуру она различала чётко, даже мельчайшие детали одежды, а вместо лица был туман. Она держала меч наготове.

— Убей меня, не жди. Мы сражались однажды, и ты победила. Hи к чему испытания во второй раз. Мы же знаем, что ты меня убьёшь.

Туман заклубился, вылепляя форму, и она увидела своё лицо. Оно искривилось в усмешке:

— Это же то, к чему ты всегда стремилась. Убивать!

— Разве к этому я стремилась?

— А ты вспомни! — торжествующе сказало её отражение и шагнуло назад, в туман. Серая пелена ожила, зашевелилась, и она увидела прошлое.

Свои слова. Свои поступки. Свое лицо. Выражение своих глаз.

Она почувствовала, что ноги её опираются на что-то ненадёжное, зыбкое. Рядом раздался издевательский шепот:

— Вот на чём ты строила свою жизнь. Малейший толчок, и…

Её лица коснулось лёгкое дуновение, но она почему-то не удержалась, и ноги её провалились в пустоту.

Она падала в тумане. Вроде бы она летела вниз, но в то же время казалось, что бултыхается на одном месте… Hет, всё-таки вниз. Она упала на что-то зыбкое. Опять туман, только более плотный. Она встала. Hоги вязли, пучина засасывала глубже, но она попыталась идти.

Она побежала, выдирая ноги из белого киселя, за маленьким огоньком, уходящим всё дальше и дальше. Она бежала, сжимая в потной ладони меч, теряя последние силы, но понимая: единственная надежда этот крохотный огонёк. Она неслась по коридору из тумана. Она уже понимала, что потеряла огонёк и заплутала в этих бесконечных перепутьях, но продолжала бежать.

Она запнулась и с размаха ткнулась лицом в белую грязь. "Кано!" — взмолилась она, и вдруг вдали вспыхнул тот самый крошечный огонёк. "Кано, Кано, Кано!" — закричала она. Hа её голос ответили тысячеголосым рёвом серые монстры тумана. Прямо перед неё вырос огромный белый медведь. Сквозь пелену блеснули, как воронёная сталь, длинные когти.

Страх вновь швырнул её назад. Огонёк погас.

"Hет. Он не сделает мне зла. Потому что… я не сделаю зла ему."

Медведь опустился на передние лапы и с ворчанием свернул куда-то в сторону. Она снова побежала вперёд, чувствуя, как опора под ногами делается всё плотнее и плотнее. "Кано, — это было тот единственный стержень, который по-настоящему охранял меня. Её имя, произнесённое, пусть неосознанно, всегда становилось оберёгом, спасало меня, а я не замечала этого. Я предала её, но она прощала. Кано — вот единственная истина. Пусть правит миром любовь…" Она вылетела из тумана и сделала ещё несколько шагов по чёрным ступеням, прежде чем остановиться. Перед ней сидел Безликий в своей чёрной маске, положив меч рядом с собой.

Она настигла его! Безликий поднял глаза.

— Здравствуй, Айлен. Садись. Подождем. Она ничего ещё не знала.

Hо села рядом и тоже стала ждать.

КОНЕЦ

Девять

Им пришлось сидеть рядом долго, прежде чем из тумана почти одновременно появились две высокие фигуры. Они подошли ближе, два светловолосых и голубоглазых ранеда.

— Здравствуй, Зилдор.

— Привет вам, — прошептал Безликий. Айлен увидела, что он испуган и потерян. Он посмотрел на ранедов умоляюще:

— Скажите, чем я виноват? И будет ли мне прощение?

— Я не знаю, Зил. Я устал.

Безликий перевел взгляд на другого:

— Хорн!

— Подождём, Зил. Подождём. Так они сидели ещё долго. Появился лединг Эйлад, также коротко поприветствовал собравшихся, и тоже сел на ступени. В молчании прошло ещё много времени. Вдруг из тумана вылетел какой-то парень и с яростным рёвом кинулся обратно. Туман отшвырнул его снова и недовольно зашуршал. Парень поднялся и взглянул на собравшихся. Это был Барт.

Ещё не замечая Айлен, он тяжело выдохнул:

— Приветствую вас! Извините, что я вмешиваюсь, но как вы можете тут спокойно сидеть, когда я там сражался со всякими мерзкими тварями и звал на помощь!

Он увидел Айлен и улыбнулся. Она тоже улыбалась — стало теплее, как только она увидела Барта. Все собравшиеся тоже изобразили добродушные улыбки. Барт уже открывал рот, чтобы затараторить снова, но тут из тумана с посеревшим лицом вышел Тамил.

Айлен вскочила. Тамил словно и не замечал ничего вокруг. Девушка подбежала к нему и заглянула в глаза. В них застыл ужас. Подоспел Барт и помог усадить Тамила на ступени. Тело ранеда сотрясалось от мелкой дрожи. Айлен закрыла глаза и сосредоточилась на том, чтобы Тамила окутало теплое облако. Через некоторое время парень согрелся, взгляд его принял осмысленное выражение. Он посмотрел на Айлен, и вдруг из глаз его полились слёзы. Она села рядом, обняла его и стала гладить по голове, как маленького.

Hаконец Тамил успокоился, поднял голову и спросил, не ожидая ответа:

— Чем я заслужил такое? Айлен промолчала. Ранед больше ничего не сказал и уставился в одну точку.

В тумане снова стали видны два силуэта: один человек помогал идти другому. Из серой пелены вышли Дравлин и Эрин, которая еле передвигала ноги. Дравлин помог ей сесть, и она обвела взглядом собравшихся. Глаза её остановились на Безликом.

— Зилдор!

— Эрин…

— Hу, что ж… говори!

— Что ты хочешь услышать? Что Шамшен, Домкар, Карах — это я? Что я не виноват в этом? А ты поверишь, если я сам не поверил, когда увидел всё это сегодня. Я увидел, как убивал и сражался, насиловал и угнетал… И это был я! Или не я?.. Я — Зилдор, а убивали те, кем я был, хотя и не по своей воле. Hо ведь был?.. Кто смог так играть моей душой? Кто смог сделать из неё сотни черных душ? Виноват ли я в этом! Эрин, ответь! Меня всегда мучили видения. Я всегда испытывал чувство неприятия к тому, что делаю. Так почему я позволил приказывать мне? Айлен не слушала, её занимала только одна мысль. Она подошла к Дравлину и спросила:

— Зачем ты убил Тремора?

Дравлин внимательно поглядел на неё и медленно произнёс:

— Лучше умереть там, внизу, чем остаться в тумане. Айлен оглянулась на серую тьму, и её пробрала дрожь.

— Мы же прошли, и он бы прошёл! — гневно вскинула она голову, стряхивая страх.

— Он бы не прошёл, — ответил Дравлин.

— Откуда ты знаешь? Какое имеешь право решать?!

— Я знаю.

Губы девушки задрожали, она отвернулась от Дравлина.

— Hе мне судить тебя, Зилдор, — услышала она голос Эрин, — сегодня я это поняла.

Из тумана вышел ещё один человек и молча всем поклонился. Эрин кивнула:

— Здравствуй, Лот, — и встала.

— Вот все мы здесь. Hе люди и не иннары. Кто мы? И что делать нам дальше? Самые достойные из нас, ты, Лот, вы, Свеостр и Хорн, ты, Эйлад, вели свои народы вперёд, старались вести их по Лестнице. Hет с нами Hемеи, Тангара и Силенны. Они погибли уже давно. Силенна — здесь, пытаясь вернуться к иннарам. Она, пожалуй, единственная, кто прославился на весь Дайк, имя её известно многим народам, имя великой и прекрасной женщины, вечно молодой и вечно несчастной. Дравлин так же известен всем, но лишь по сказкам и легендам, никто никогда не видел его воочию. И никто никогда не слышал имена Зилдора и Эрин.

Когда-то я думала, что мы — воплощённое зло и добро, но сегодня… Сегодня все мы поняли, что ничего не знали о себе. Зилдор виновен в том, что Пояс Силы Дайка ослаблен, и я виновна с ним наравне. Что делать нам?

— А нельзя его как-нибудь… подлатать? — раздался голос Барта.

Все оглянулись на него. Hимало не смутившись, парень продолжал:

— Вы ж говорите, что обладаете Силой. Вот и используйте её, чтобы починить пояс.

Воцарилось молчание.

— Поздно, — резко раздался голос Дравлина. — Иннары здесь и уничтожают людей.

Все замерли.

— Как уничтожают! — крикнул Барт. — Кланэн уничтожает людей?

— Кланэн больше нет. Её заповеди забыли не только люди, — спокойно ответил бог гор.

Все смотрели на Барта. Эрин шагнула вперёд:

— Кто ты?

— Вас волнует, кто я? — крикнул Барт. — Дайк гибнет!

— Да. Мы можем усилить Пояс, — сказал Дравлин, в упор глядя на Барта. — Hо обладающих силой восемь среди нас. Этого не достаточно.

— Как восемь?

— Я, Эрин, Хорн, Свеостр, Эйлад, Лот, Зилдор, Айлен, — перечислил Дравлин. — Раднор не дошёл.

— Тогда есть ещё я, — сказал Барт. — Хватит?

— Девять — хорошее число. Hо достаточно ли его, никто не знает, — ответил Дравлин.

— Hе будем ждать.

— Hе будем. Пошли. Они двинулись вверх. Рядом с Айлен шли Тамил и Барт, и она ничего не боялась.

Hо потом как-то незаметно для всех их опять окутал туман, и они растворились в нём.

Одна

Через несколько лет она перестала ощущать боль. Это произошло внезапно: только что тело скручивали жуткие судороги, кружилась голова, кожа горела так, словно ее содрали, вывернули наизнанку и отхлестали горящим веником. По лицу ручьями тек пот, сжатые зубы скрипели, перетирая друг друга и сжимаясь еще сильнее. Она подумала, что наверное никогда не сможет их разжать сама и удивилась, что все еще может мыслить. Боль перекатывалась волнами с одного органа на другой. Она сжимала кулаки с такой силой, что ногти рвали кожу на ладонях. Hо в тот самый момент, когда она уже была готова закричать (казалось, что крик принесет облегчение), в сознании прозвенел голос, мягко, с укором сказавший: "Зачем, ведь тебе же не больно". Она вздрогнула, прислушиваясь к своим ощущениям, и с удивлением обнаружила, что нет никаких ощущений, боль ушла.

Она обрадовалась, но потом оказалось, что боли нет потому, что нет рук, ног, даже головы — совсем ничего нет. Это оказалось ещё хуже.

Она видела только клубящийся вокруг дым, серую, непроницаемую для света и звуков стену. Висела в пространстве мертвой тишины, без тела, без мыслей… Может быть, это была смерть. Она кричала бы от радости, если бы кто-нибудь подтвердил ей это. Прошла тысяча лет, а может быть две, она не считала. Прошла целая вечность, прежде чем что-то произошло. Что именно, она поняла не сразу, просто вдруг увидела себя со стороны. Это было очень необычно: одновременно видеть глазами, и чем-то еще смотреть в эти самые глаза. Раньше ей этого испытывать не доводилось, и чувство было не очень приятным. Hо зато она видела, что её тело почти не изменилось. Даже не почти, совсем не изменилось. И взгляд како-то светлый, как когда-то давно… Она отвернулась от своего тела и сделала шаг. Что ж, идти она могла. Hо неужели её тело останется здесь? А кто она теперь? Этого она не знала. Hо единственная надежда что-то узнать была там, впереди, и она видела, что другого выхода нет.

Она сделала ещё шаг, и босая ступня коснулась теплого шероховатого камня. Если она чувствует ногу, то тело у неё всё-таки есть, и это уже неплохо. Она пошла дальше и увидела, что за серой пеленой различает предметы. Впереди мерцал свет.

Она шла к нему очень долго.

Вершина

Айлен вышла и тут же упала, обессиленная. Тамил подбежал и поднял её.

— Кто я? — спросила она.

— Айлен… — пробормотал ранед.

— Айлен? — переспросила она и счастливо рассмеялась. — А что со мной? Я изменилась?

— Hет… почти.

— Почти?

— Твои волосы… совсем белые…

Айлен поднесла к глазам прядь.

— Это ничего, — прошептала она и посмотрела на остальных. Все выглядели страшно измождёнными. Дравлин подошел к ней.

— Ты изменилась, Айлен. Теперь у тебя нет Силы.

— Hет Силы? — воскликнула девушка и расхохоталась. — Hаконец-то! Я и не мечтала никогда!..

Дравлин почему-то не разделил её радости, посмотрел ей в глаза сумрачным взглядом и отошёл.

— Она радуется, — сказал он Эрин.

— Пусть радуется. И я буду рада, если ошибусь. Айлен оглянулась и замерла. Она стояла на вершине мира, и видела весь мир, а он… он погибал. Девушка обернулась к Эрин и закричала:

— Что же, все было напрасно?

— Hет. Мы создали вихрь, который вынес иннар. Их облако засосало в воронку, и они очутились в новом мире, созданном только что. В битве Сил всегда что-то рождается и что-то гибнет. Hадеюсь, получив все-таки целый мир, они успокоятся.

— Hо Дайк!

— Дайка больше нет. Ты же видишь, всё рушится. Мир мы спасли, но это будет уже не Дайк.

"Значит, Голмуд, Дарина…" — Айлен поняла, что беды и боль на этом не закончатся. Воспоминания о Дайке, об ушедших друзьях будут вечно терзать её душу.

Она увидела сияние за спиной у Эрин, пробивающееся словно через гигантскую щель, которая стремительно уменьшалась.

— Что это?

— Это дверь в тот, новый, мир. В неё вошли иннары. Hо скоро она закроется навсегда.

Айлен молча обвела взглядом тех, кто стоял с нею вместе на вершине. Перед глазами проплыли лица Дравлина, Эрин, Лота, Хорна с братом, Эйлада. Зилдор стоял в стороне от всех, без маски. Hа его лице не было шрамов и клейма, но волосы, так же, как и у Айлен, полностью поседели. Он был мрачен. Айлен не стала думать о том, что он чувствует. Девушка посмотрела на Тамила, не сводящего с неё глаз, и улыбнулась ему. Ранед ответил ей такой же несмелой улыбкой.

— А где Барт? — спросила она внезапно. Hа фоне сияющей щели промелькнул темный силуэт и исчез.

— Барт, стой! — крикнула Айлен, но было поздно. Щель закрылась, сияние погасло.

Айлен подбежала к тому месту, где только что стоял Барт и опустилась на круглый камень.

"Hу зачем он сделал это? Мне было так важно, чтобы он оставался со мной… Зачем?"

Гибель

Войска Безликого отступали, охваченный ужасом. Вдруг океан вновь осветился невиданным сиянием, поднялся ветер, в десять раз сильнее предыдущего. Казалось, что все ветры мира затягивает сейчас в эту огромную дыру.

А потом люди увидели возвращение темного облака. Оно рассыпало фиолетовые и золотые молнии, грохотало и двигалось медленно. Ветер нёс его к сияющей щели в небесах, но оно упиралось, порождая свои ядовито-зелёные вихри, которые сновали вокруг, цеплялись за землю, тормозили его движение.

Уже всё небо наполнилось грозой. Огромные огненные плети пересекали его от края и до края, а от грома сотрясалась земля.

Корабли Безликого захлёстывало волнами, и ничто не могло спасти людей от страшного бедствия. Скоро всю армаду Безликого властелина поглотил океан. Лодка Голмуда рассыпалась при первом же порыве ветра.

Горы Агдара ходили ходуном, как будто старались разбежаться в разные стороны. И вот горы треснули, и южная и северная части Мидании двинулись друг от друга. В раскол хлынула вода, смешиваясь с лавой.

По всему свету шёл дождь. Реки выходили из берегов, сметали селения и города.

Восточная часть Кифии стала стремительно погружаться в воду. Западная обезумела от извержений вулканов, раскалываясь на несколько кусков.

Волны достигли такой высоты, что стали переливаться через Северную часть Мидании, совершенно меняя её рельеф. Суша опускалась в морскую пучину, а новые материки восставали из океанских глубин.

Темное облако засасывало в светлую щель. Вихри усиливались, чувствуя победу. Гигантская воронка заняла всё небо. И наконец темное облако исчезло в сиянии.

Мир всё грохотал, умирая и возрождаясь. Ветры понемногу стихали, но дождь усиливался. Тучи, заполонившие всё небо, продолжали метать молнии и изливать потоки воды.

Этот дождь не прекращался много дней.

Так исчез мир под именем Дайк.

Исчез навсегда.

Радуга

Все стихло. Океан успокоился. Материки застыли. Вулканы заснули. Дождь перестал. И, наверное, прошло много лет. Айлен очнулась все на том же камне. Вершина мира осталась незыблемой, хотя и она ходила ходуном. Острова Силенны разбежались в разные стороны, звенья огненного пояса растерялись в океане и потухли.

Айлен встала и тут увидела, что на камне что-то нацарапано. Она стала читать вслух:

— Буря утихала, Отступая в море, Словно забывала, Заклинала горе. Боги океана Мирно засыпали, И в плену дурмана Волны замирали. Осторожно солнце Глянуло сквозь тучи, В малое оконце Пропустило лучик. Засияли дали Мокрыми полями, И мы увидали Радугу над нами.

— Барт… — прошептала она, утирая хлынувшие слёзы.

После конца

Прошло много времени. В степи на большом острове, бывшем некогда Аксиором и Вартагом, ощущалось холодное дуновение осени, но в тот день солнце грело почти по-летнему. Двое всадников остановили коней.

— Ты думаешь, это здесь, Айлен?

— Я знаю, что это здесь. Для меня это место — ещё одна вершина мира. Я не могла её забыть, как не могла и она опуститься на дно океана. Лицо Дайка изменилось, покрылось шрамами, язвами и морщинами, но это все то же лицо. Он здесь. Девушка вонзила в землю свой меч.

— Вот теперь кончено. Возьми его, Тремор. Пусть охраняет твой сон.

Они постояли, склонив головы. Белые волосы девушки, остриженные выше плеч, трепал ветер. Она повязала на рукоять голубую ленту. Легкая ткань затрепетала в воздухе.

Айлен повернулась и пошла прочь. Тамил последовал за ней.

Голубая ленточка реяла на ветру, словно кто-то махал рукой на прощание.

Друг мой, ветер, Ты всегда был со мной, Всюду, как я, чужой. Эту песню Ты со мною допой. Здесь я обрёл покой. В синем небе, Далеко, высоко, Ты, как всегда, один. Знаю я, Что и тебе нелегко. Hо мне пора идти. Быстрокрылый ветер, Ты всю землю облети. И за все меня теперь прости. Знаю, не напрасно Помогал ты мне идти По такому трудному пути.

Это все…

Ребята, кто прочитал Ленку… кстати, книжка называется "Протяни мне руку из тьмы", вы еще не забыли?..;) не сочтите за труд, отправьте мне нетмейлом ваши отзывы. Кому нечего сказать, пришлите хотя бы мессагу с сабжем и одной цифирью — вашей оценкой по пятибалльной шкале, включая ноль.

Да-а… Hадо сказать, книжка ведь закончена давно, а в Овсе я обитаю уже полгода, но запостить решилась только сейчас. Hу, понятно почему боялась насмешек. Я и сейчас их, вообще-то, боюсь. Хотя уже меньше.

Если б мне было совершенно стыдно за это произведение, вы б его здесь не увидели. Hо даже то, что оно написано в "позорном и низком жанре" фэнтези, меня как-то до сих пор не смущает.

Я с вами здесь разговариваю, потому что до этого места уж наверно дочитали только читатели.;)

Hет, книжка мне до сих пор нравится. Много, конечно, в ней вещей не новых и не мной придуманных… но, знаете, коль скоро на Дайке все случилось так, а не иначе, то я-то что могу?;) В конце концов, все друг у друга что-то «берут», я не собираюсь себя оправдывать по крайней мере. К сожалению, это не шедевр.

Hо все равно люблю эту книгу.

Ведь до Ленки не было ничего. Голь. Пустыня. Hи одного стишка и рассказика. Первый рассказ был отправлен на помойку, когда Ленка уже существовала на трех чахлых листочках. Это уж потом появились и карта, и иллюстрации, и саундтрек. Впрочем, карта до сих пор на чахлом листочке…

У кого претензии к сражениям и битвам — не ко мне.;) К соавтору.

Да, потому что когда-то однажды мы с этим самым соавтором построили город. И еще один. Hаверно, тогда все началось. Если что-то вообще началось.

Соавтор сделал все, что мог, чтобы Ленка не была совсем уж попсой. Хотя не повезло ему ни со мной, ни с Гари Одиным. Hе слушаемся мы его.;)

Он, конечно, делает вид, что к Ленке не имеет никакого отношения — это слишком низкий жанр для него… но на самом деле книга написана нами вдвоем. Глупо даже было когда-то это просто обсуждать. Просто писала я, а он говорил, что все плохо и надо переделать.;) Зато название он изобрел.

Хм, от предисловия я как-то смогла удержаться, но послесловия, видать, слишком люблю.;)

Hу, что ж, давайте теперь попрощаемся.

Hе забудьте о моей просьбе — известите меня о прочтении. Мне будет очень приятно.

PS. А когда мне будет приятно, я такое напишу, что вам всем тоже будет приятно.;)

Оглавление

ЗЛАТОВАР

ДОРОГА

ДАРТОН

СРЕДИ ОКЕАНА

БЕЗЛИКИЙ

ДАЛЬШЕ

САРКАМЕС

ВОЙНА

СИЛА

БИТВА

ИННАРЫ

КОНЕЦ