«Знак драконьей крови»

Знак драконьей крови (fb2) - Знак драконьей крови (пер. Владимир Александрович Гришечкин) 1504K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дамарис Коул

Дамарис Коул Знак драконьей крови

Посвящается Брэндону,

совершенно особенному мальчику

Пролог

В мире, именуемом Йеррел, в стране под названием Сайдра, разразилась магическая война между сестрами-волшебницами.

Некогда цветущая и богатая, Сайдра покорилась напавшему на нее злу. Не бороздили больше просторов Тасерельского и Эворлийского морей ее торговые суда под золотисто-белыми парусами, нагруженные редкими товарами и сокровищами, не тучнели нивы урожаями золотого зерна залии, не скрывались в ее лесах стада откормленных ярья. Рынки и порты, пристани и торговые дороги, некогда запруженные толпами иноземцев, явившимися поглазеть на богатства этой страны и поторговаться, лежали ныне заброшенными и опустевшими.

Обрушившееся на Сайдру зло было принесено ветром. Словно мелкий дождь, опустилось оно на землю и принялось высасывать из нее саму ее силу, лишая воли и землю, и живших на ней людей. Женщины вдруг замирали у ткацких станков, мужчины в безнадежном отчаянье тяжело шагали за плугами, бледные и притихшие дети в испуге жались к домашним очагам. Такова была Сайдра.

Но оставалось несколько человек, кто не смирился и продолжил борьбу с напавшим злом. Однажды ясной, но темной ночью они в последний раз встали на защиту крепости Актальзея.

Этой ночью густой черный дым закрыл все небо и непрозрачной пеленой пал на равнины. Он змеей полз по земле, разворачивая все шире тугие кольца своего громадного тела, а внизу под ним все чадила и чадила превращенная в ад деревня. Крики умирающих людей и визг неразумных тварей смешались со звоном оружия и гневным ревом пламени.

На холме, возвышающемся над деревней, как последний оплот, противостоящий надвигающейся армии тьмы, стоял Актальзейский замок. Стоящие на его стенах мрачные воины следили за тем, как облака копоти и летящие хлопья сажи гасят бледный свет луны и затмевают звезды, словно голодный черный зверь, который глотает по пути все источники света. В страхе, но с вызовом ожидали воины последней битвы, в которой ждало их неминуемое поражение.

А внизу, в темноте, из замка выскользнули два всадника. Один из всадников прижимал к груди шевелящийся сверток. Держась так, чтобы стены замка прикрывали их от пылающей деревни, всадники промчались по неглубокой долине в направлении реки.

1

Она напоминала собой позолоченное видение смерти. Накидка тонкого шелка подчеркивала чувственные изгибы бедер и груди, ее темно-лиловый оттенок необычайно точно подходил к цвету ее глаз. Не завязанные, свободно ниспадающие почти до пят волосы, как это было принято среди людей ее круга, отливали бледно-золотым.

Во главе сдвоенной колонны солдат Фелея триумфально прошествовала по превращенным в руины окрестностям замка и вступила в главную залу. Лишь только переступив порог, она на мгновение задержалась, чтобы оглядеть комнату. Безусловно, это была последняя цитадель сегодняшней битвы, наиболее охраняемое место, которое меньше всего пострадало. Стены были украшены гобеленами с изображениями великих битв или коронаций давно забытых королей, слева от входа располагался «шилл-бай» — стол, за которым заседал Совет лордов. Все пять стульев, ныне пустых, были завешены разноцветными шелковыми стягами, на каждом из которых был вышит тот или иной фамильный герб. Справа стоял «шилл-рен» — стол судьи, за которым тоже никого не было.

Чуть дальше располагалось тронное возвышение, на которое вели три невысоких ступени. На ступенях, по трое с каждой стороны от трона темного резного дерева, стояло шестеро вооруженных мужчин. Их мечи были обнажены, а на лицах читалась готовность защищать сидящую на троне женщину. За троном стояла пожилая служанка.

Фелея ощутила в воздухе исчезающие остатки магической энергии и улыбнулась, дерзко направив свои шаги в сторону царственной фигуры. Ее внутренняя сущность тем временем продолжала с беспокойством исследовать окружающий мир в поисках той скрытой силы, которая столько времени сдерживала атакующие усилия ее армии, однако безрезультатно. Сидящая на троне женщина казалась неестественно пустой.

Остановившись перед возвышением, Фелея наклонила голову в насмешливом поклоне. От этого движения по ее волосам пробежали золотистые волны. Глаза вспыхнули холодным удовлетворением.

— Как любезно с вашей стороны, королева Бреанна, удостоить меня аудиенции.

Некоторое время женщины рассматривали друг друга в полной тишине. Истощенная фигура Бреанны казалась еще меньше и тоньше, скрадываемая массивным троном. Некогда блестящие темные волосы потускнели, и в них появились седые пряди. Ничем не схваченные, эти волосы обрамляли ее худое лицо, удерживаемые только изящной тонкой короной с бриллиантами. Усталость легла темными тенями под ее серыми глазами, и казалось, что она прилагает немалые усилия для того, чтобы сидеть прямо.

Фелея с упреком нахмурилась:

— Ну, иди же сюда, маленькая сестричка! Неужели ты не рада мне? Неужели у тебя не найдется для меня ни прохладного вина, чтобы утолить мою жажду, ни целебного бальзама, чтобы смазать им мои усталые ноги?

Бреанна продолжала хранить молчание. Ее взгляд хладнокровно перемещался по всей фигуре Фелеи, опустился вниз, до пояса, на котором висел на серебряной цепочке кинжал волшебницы, затем снова двинулся вверх и задержался на маленьком золотом медальоне, висящем на шее Фелеи, на золотом медальоне и красном камне, мягко рдеющем алым.

Мрачное предчувствие овладело Фелеей. Она послала в мозг Бреанны мысль и… ничего не нашла. Нехорошее предчувствие усилилось.

— А где Сэлет, отчего она не с тобой, сестра?

На лице Бреанны на мгновение показалось выражение испуга, затем глаза ее сузились, и она направила свой взгляд за спину Фелеи — туда, где сквозь колонну солдат величественно шагал одетый в черное маг. Благородные черты его лица были искажены выражением озабоченности и тревоги.

Пожилая служанка, неподвижно стоявшая за троном, внезапно с шипением вздохнула и сделала несколько неуверенных шагов вперед. Плюнув под ноги волшебника, она проговорила:

— Как ты осмелился войти в этот зал, изменник?! Неужели ты хоть на минутку поверил, что иллюзия твоей прошедшей юности скроет кровь на твоих руках и позволит тебе забыть, что ты — всего лишь старый больной дурак, стоящий на пороге собственной смерти? Ты — убийца королей, Тайлек Эксормский!

— Ты ошибаешься! — рассмеялась Фелея. — Его молодость — не иллюзия, тому свидетельство — ночь, которую он провел в моей постели. — Ее голос приобрел ласковые интонации. — Сильное и молодое тело — это только один подарок из всех, что я могу дать, старая мать.

— Не называй меня матерью, бездушная блудница. Я бы лучше умерла тысячу раз, чем стала такой, как ты!

— И умрешь, старая карга! Но сначала ты увидишь, как испустит свой последний вздох твоя драгоценная королева!

При этих словах охранники Бреанны напряглись, готовясь отразить нападение, но Фелея пока только с гневом посмотрела на сестру.

— Твой похудевший живот подсказывает мне, Бреанна, что ты разрешилась от бремени. — На губах Фелеи показалась жестокая улыбка. — Очень жаль, что тебя не будет в живых, чтобы увидеть, как вырастет твое дитя, но не бойся — я воспитаю сироту как своего собственного ребенка.

Бреанна внезапно наклонилась вперед, ярость на мгновение исказила черты ее лица. Вытянув палец в направлении Фелеи, она послала в сторону сестры искру голубого пламени. Искра задрожала в воздухе между ними, Фелея, невредимая, улыбнулась, и вдруг ответила на выпад ярко-алой стрелой огня, которая отбросила Бреанну на спинку трона.

Вооруженные мечами мужчины, видя, что на их королеву совершено нападение, бросились было в атаку, но Фелея взмахнула рукой и остановила их на полушаге; ее заклятье лишило стражников способности двигаться, и они наблюдали за падением Бреанны в беспомощном молчании.

— Глупая сестричка! Неужели ты надеялась заставить меня убить тебя так просто? Когда я буду готова, я выберу время и выпущу твоего Компаньона.

Губы Бреанны с трудом сложились в вымученную улыбку.

— Ты ошиблась, сестра. Твое колдовство сослужило мне добрую службу, и уже сейчас смерть пьет мое дыхание с моих губ. Но моя смерть не даст тебе того, что ты ищешь, потому что этого у меня больше нет…

Но вовсе не слова Бреанны, а удивительная пустота ее взгляда заставила Федею позабыть о триумфе и торжестве, вместо них в душу ее начал проникать безотчетный ледяной страх. Бреанна подняла руку и отвела волосы прочь от своей шеи, и Фелея увидела ее бледное горло.

— Где он? — Фелея непроизвольно сжала в кулаке висящий на ее собственной шее медальон. — Где Знак Драконьей Крови?

Бреанна посмотрела на сестру чуть ли не с жалостью, устало облокотившись на подставленные руки служанки.

— Поверь своим глазам, Фелея. Неужели ты до сих пор не почувствовала во мне пустоты? Я… одна.

Фелея в панике сжала в руке свой медальон и через него дотянулась до чужого разума, который был когда-то связан с ее собственным мозгом, и ощутила знакомое биение пульса того, кто был ее Компаньоном — пульс Кайла. Через эту связь сила Кайла туг же стала переливаться в нее, и тогда испуг Фелеи сменился яростью. Полуобернувшись к магу, застывшему позади нее, она приказала:

— Принесите ребенка сюда!

— Мои люди уже сейчас ищут его. Они найдут ребенка. — В его голосе сквозила самоуверенность.

Сжимая рукоять кинжала, Фелея сделала несколько шагов вперед, вплотную приблизившись к тронному возвышению, ее голос опустился почти до шепота:

— Ты не обманешь меня, сестра, тебе не удастся заставить меня поверить, что младенец получил твоего Компаньона; насколько мне известно, в таком возрасте еще не может произойти слияния. Ты должна отдать мне то, что я ищу, иначе ты увидишь, как умрет твое дитя!

Бреанна снова улыбнулась:

— Ты отняла у меня мужа, отняла мои земли и мою жизнь, сестра. Но ты не получишь ни моего Компаньона, ни моего ребенка!

Вместе с этими последними словами силы оставили ее, Бреанна вздохнула и закрыла глаза. Громко всхлипывая, старая служанка упала на колени и прижала безжизненную руку королевы к своей щеке.

— О госпожа, моя госпожа! — воскликнула она.

Фелея быстро поднялась по ступенькам, ее лицо пылало от сдерживаемой ярости.

— Замолчи, старуха! — она сняла с головы Бреанны тонкий золотой обруч. — Теперь я — госпожа!

Через непродолжительное время вернулись люди Тайлека. Они доложили, что никакого ребенка обнаружить не удалось. Только после этого стены замка многократно повторили крик ярости, вырвавшийся из горла Фелеи.

Дни сменялись ночами, а седобородый старик и темноволосая женщина с младенцем на руках продолжали свой путь, лишь изредка останавливаясь для отдыха. Достигнув границ Сайдры, они переправились через Пограничную реку и оказались в Дромунде. Дальше их путь пролег к городу Таррагону.

Там женщина оставила старика в качестве прикрытия, а сама двинулась дальше на запад. Она что-то искала.

Глубоко в Скелленских горах молодая женщина-крестьянка лежала, охваченная родильной горячкой, а ее муж плакал над могилой их мертворожденного ребенка.

2

Свет просачивался сквозь щели в неплотно прикрытых ставнях и терялся во тьме ночного леса. Внутри домика Норисса неспокойно расхаживала туда и сюда, лишь на короткое время останавливаясь возле окон, чтобы взглянуть сквозь ставни в темноту. В эти моменты ее пальцы принимались теребить переброшенные через плечо темные волосы, доходящие до пояса. Чувство беспокойства, которое преследовало ее на протяжении всей зимы, теперь вело себя словно нахальный зверек, кусающий за пятки и подгоняющий бежать во всю прыть. Норисса даже прикусила губу и крепко сцепила руки, переплетая пальцы и удерживая себя от того, чтобы прямо сейчас распахнуть дверь и ринуться в темноту.

Она сделала по комнате еще несколько шагов и остановилась возле стола, чтобы еще раз проверить уложенную в путь провизию. Подергав завязки на мешке с едой и на маленьком свертке с травами, она отложила их в сторону и взвесила в руках тяжелый кожаный мешок с монетами. Тут же рядом, придавленный тючком с одеждой и укрытый длинным плащом, лежал лук, а также колчан со стрелами и длинный охотничий нож.

Убедившись в том, что она ничего не забыла, Норисса снова принялась расхаживать по комнатам, замедляя шаг, чтобы бросить взгляд на самые разные предметы. Вот столовые скатерти, вытканные матерью, вот любимая трубка отца, вот скамеечка для ног, которую она помогала мастерить — все это придется оставить уже утром. Она легко прикасалась ко всем этим предметам, стараясь запечатлеть их в памяти, стараясь наполнить свою память воспоминаниями, которые могли бы скрасить ей ее долгое путешествие, которое начнется утром. Однако чувство печали и одиночества, которое наполняло ее в последнее время, стало уступать место гневу, который придавал ее сожалениям оттенок горечи.

«Почему? — потребовала она ответа у пустого дома. — Почему вы не боролись изо всех сил? Вы оба сдались так легко!»

Ее глаза защипало от слез, когда она вошла в свою комнату. Норисса с трудом удержалась от того, чтобы не броситься на свою кровать и не разрыдаться. Она боялась, что если она сейчас даст волю слезам, то и она может сдаться, может уступить. И поэтому, стоя на пороге своей крошечной девичьей спальни, Норисса вытерла слезы и снова окинула взглядом внутреннее убранство дома. Мысль о том, сколь мало все здесь изменилось на протяжении стольких лет, заставила ее снова вздрогнуть от боли.

Перед очагом стояла длинная, с высокой спинкой скамья, сидя на которой она провела так много длинных зимних вечеров, слушая рассказы родителей. Большую часть комнаты занимал громоздкий обеденный стол. Посередине этого стола мерцала свеча из жира даксета, светившая мягким желтым светом, который смешивался с красноватым отблеском огня в очаге. Норисса наблюдала пляску теней на стенах, а перед глазами ее снова вставали образы отца и матери, сидящих за столом. Воспоминания нахлынули на нее, и она вернулась назад, в то время, когда ей было всего восемь лет. Норисса вспомнила, как, скрючившись в своей комнате, она подсматривала в дырку в ткани, служившей вместо двери. Спор между матерью и отцом был слышен отчетливо, и ей хотелось, чтобы Знание могло открыть ей и это тоже.

Знание разбудило ее рано утром. Знание послало ее в лес, где она добыла на ужин мейрмака. И это Знание заставило ее спуститься вниз по склону горы, чтобы после полудня встретить возвращающегося отца.

Вечер этого дня был очень радостным и приятным. После ужина она подарила отцу перья мейрмака, чтобы он смог оперить ими еще больше стрел, а потом стала помогать ему распаковывать многочисленные подарки, которые он привез из Таррагона. Ей всегда очень нравилось разворачивать штуки тончайшего полотна или рассматривать изящные кружева и тесьму, однако последний подарок оказался самым лучшим, хотя он-то и послужил предметом подслушанного спора между матерью и отцом.

Отец и мать вот так же сидели за столом, мать рассматривала сваленные на столе ткани и кружева, а отец пересчитывал монеты, кучей сложенные перед ним. Отложив в сторону небольшую стопку серебряных и медных монет, он подумал и прибавил к ней три золотых. Все остальное он ссыпал в толстый кожаный мешок, который и спрятал под одну из каменных плит очага. Медь и серебро он положил в деревянную шкатулку и убрал на верхнюю полку в шкафу.

— Ничего не нужно говорить, Рина, все уже решено.

Мать Нориссы встала и повернулась к отцу, выражение гнева на ее лице заставило Нориссу вздрогнуть за занавеской.

— Для меня это чересчур, Рольф! Каждый год ты оставляешь меня одну на целый месяц, а сам отправляешься в свое таинственное путешествие в Таррагон. Каждый год ты возвращаешься с подарками и мешками золота и говоришь, что получил это в награду за службу, но за какую — не говоришь. А теперь ты вернулся и настаиваешь, чтобы мы отослали собственное дитя. Для меня это слишком, Рольф!

— Я вовсе не отсылаю ее прочь! Она просто будет учиться внизу, в поселке. Она уже достаточно большая, чтобы научиться чему-то еще, кроме охоты и прогулок по горам на манер дикого даксета.

— Но зачем дочери охотника разбираться в свитках и реверансах? воспротивилась мать Нориссы. — Она должна быть рядом со мной, чтобы учиться прясть и правильно вести хозяйство. Это ей понадобится, когда она выйдет замуж. То, что ты учишь ее охотиться и сражаться, как если бы она была твоим сыном, — одного этого уже более чем достаточно. А теперь ты хочешь забивать ей голову бесполезными манерами деревенской аристократки, до тех пор пока она не станет настолько противоречивой и вздорной, что никто не захочет взять ее за себя.

Но отец только покачал головой и поцеловал мать в щеку.

— Решено, она пойдет учиться.

И Норисса по тону его голоса поняла, что вопрос был решен. Ее мать тоже поняла это и позволила отнести себя спать, тихо плача в качестве последнего аргумента в споре.

Норисса тоже вернулась в постель, юркнув под вышитые одеяла и простыни, также привезенные отцом из поездки в город. Она с нетерпением ждала наступления утра. Снаружи мягко светила Даймла, позлащая ночную тьму. Прежде чем прошел месяц и диск ночного светила стал полным и ярким, Норисса уже стала ученицей в Кренхольде, в доме судьи.

Норисса вздохнула, воспоминание отдалилось от нее, и она снова осталась одна в пустом доме, наедине с реальностью, столкновение с которой ей хотелось оттянуть. С этой мыслью она подошла к столу и прикоснулась пальцами к гладкой изогнутой древесине своего лука.

Прикосновение к оружию оживило в памяти тонкие, сильные и уверенные руки отца. Вот они обрабатывают кусок дерева, а вот они приделывают к стреле новое оперение. Как он был силен, и как она любила его за это!

Сильный и потому уверенный в себе, отец не обращал внимания на упреки жителей поселка, которые часто бранили его за то, что он воспитал дочь охотницей. Норисса помнила, как однажды он ответил на замечание деревенского старосты: «Может быть, она и не будет слишком женственной, старейшина, но после моей смерти мой ребенок никогда не будет зависеть от чужой милости и всегда будет иметь на столе кусок хлеба и мяса, благодаря самой себе, а не деревенской благотворительности. — С этими словами отец с усмешкой оглядел толпу ухмыляющихся юнцов, которых позабавил спор старейшины и охотника. — К тому же, — прибавил он, — она сумеет отстоять свою независимость и добродетель».

Иногда Норисса задумывалась, была бы его решимость заставить ее учиться столь велика, если бы ему самому не было каким-то образом на это указано. Но, каковы бы ни были его побудительные мотивы, она была способной и полной страстного желания ученицей. Кроме того, она полюбила горы, полюбила азарт охоты, и, разумеется, ей нравилось быть с отцом.

Это были счастливые дни, полные смехом отца и свободой. В те дни, когда он отправлялся в свои странные путешествия в Таррагон, мать долго плакала и смотрела ему вслед до тех пор, пока он не исчезал из виду, спустившись вниз по склону горы, испуганная тем, что ее муж уходит далеко навстречу разным соблазнам и искушениям, а Норисса провожала его взглядом, снедаемая желанием отправиться вместе с ним навстречу приключениям и опасностям.

А потом пришла болезнь. Сначала она старалась быть незаметной, и отец вставал по утрам с легкой болью в спине, и ноги его плохо сгибались, но очень скоро болезнь набрала силу, и руки отца распухли и превратились в шишковатые культи, скрюченные в суставах, и точно так же скрючился его некогда несгибаемый характер, и отец стал каким-то маленьким и постоянно чем-то испуганным.

На протяжении четырех лет с начала болезни он ни разу не ездил в Таррагон. Он проводил день за днем, ссутулившись перед очагом, неподвижно глядя в огонь. Он умер в начале прошедшей зимы, его смерть пришла вместе с первым снегопадом. Не прошло и месяца, как умерла и мать Нориссы, не столько от приступов своей сопровождающейся жестоким кашлем болезни, сколько от горя.

Сидя на скамейке перед очагом, Норисса покачала головой, стараясь отогнать печальные мысли. «Грустные воспоминания — это совсем не то, что мне нужно для того, чтобы самой отправиться в путь, — решила она, высоко подняв голову, чтобы противостоять ноющей боли. — Мои родители умерли, и я стала взрослой женщиной. Я должна начать жить своей жизнью!» И она откинулась на спинку скамьи и вытянула ноги к огню. Постепенно ей удалось изгнать из головы все мысли, и в конце концов она задремала и спала до тех пор, пока ей не приснился полузабытый детский кошмар…

Она медленно шагала по равнине, укрытой туманом, спотыкаясь, прислушиваясь к далекому нежному голосу, который звал ее. Этот голос звал и манил ее, обещая ей убежище и защиту от того ужаса, который с ворчанием рыскал по пустоши позади нее. Ничего не видя перед собой, Норисса боролась с мраком, напрягая мозг в тщетной попытке вспомнить имя того, кому мог принадлежать этот волшебный голос. Но за мгновение до того, как ей удалось вспомнить это, что-то настигло ее сзади. Над головой пронеслась тень страха и ненависти, пронеслась и вдруг повисла на плечах и прижала ее к земле. Всеобъемлющая, она грызла и терзала ее тело до тех пор, пока не поглотила все, кроме ее отчаянья…

Нориссу разбудил ее собственный крик. Словно дитя, она пробудилась, надеясь оказаться в надежных объятиях отца, но сегодня ночью она была одна, и больше не было сильных рук, которые могли защитить и успокоить ее.

«Ты сдался слишком легко, отец, ты еще нужен мне!» — тихий шепот эхом вернулся к ней, когда Норисса выпрямилась, пытаясь успокоить неистовый стук сердца. Легкая, она вскочила на ноги и быстро прошлась туда и обратно перед очагом.

Этот сон странным образом усиливал ее нужду уйти отсюда. Таинственный голос и необъяснимая тоска, охватившая Нориссу после смерти матери, в значительной степени овладели ее разумом. И снова она подавила в себе импульс распахнуть двери и вслепую кинуться в ночной мрак.

Здравый смысл помог ей справиться с собой. Стоит ли сломя голову мчаться в темноте, чтобы свалиться с первого же обрыва? Может быть, ей стоило заплакать и обратиться за сочувствием к Долаесу? Но она представила себе наглую самоуверенность, которой только польстит такой поступок, и ее волнение превратилось в гнев, лишь только она припомнила этого наглого юнца.

Всего лишь через два дня после похорон матери он явился к ней домой с предложением выйти за него замуж. Он сообщил ей это с видом собственного превосходства и дал ей понять, что крестьянская девушка двадцати лет от роду, которая до сих пор не замужем, должна быть благодарна за предоставленную ей возможность сочетаться браком со старшим сыном судьи.

Обрадованный написанным на ее лице удивлением, он также разъяснил ей, что с удовольствием помог бы ей избавиться от статуса «тилберн». При мысли о том, что она, равно как и любая другая девушка, станет женщиной при посредстве и в результате усилий Долаеса, Норисса почувствовала сильнейшее отвращение и прогнала его из дома прочь. Несмотря на это, она понимала, что он был прав — если она останется, то Долаес будет для нее лучшей партией. Именно тогда она решила уехать в конце зимы.

Легкий стук в дверь прервал ее размышления. Норисса взяла со стола длинный охотничий нож и пошла открывать.

— Кто там? — спросила она. — Что вам нужно?

— У меня известие для Нориссы, дочери Рольфа-охотника, — отвечал ей голос пожилой женщины. Норисса заколебалась, но потом тихо выругала саму себя. Только воспоминание о кошмарном сне заставило ее быть осторожной.

Она отодвинула засов и открыла дверь.

Свет пролился на порог и осветил старую женщину, которая куталась в тонкий платок. Ее залатанное платье также вряд ли служило ей достаточной защитой от ночного холода. Женщина стояла, зябко потирая костлявые руки, неспокойно оглядываясь через плечо. Норисса тоже внимательно посмотрела в темноту, но не увидела ничего, кроме темной стены деревьев, растущих вокруг дома.

— Это я Норисса, матушка, — сказала она. — Какие у тебя для меня известия?

Женщина невпопад кивнула и подалась вперед.

— Проходи, согрейся, — пригласила Норисса.

— Благодарю тебя, дитя мое, благодарю… — женщина вошла внутрь, но задержалась в дверях, ожидая, пока Норисса снова запрет дверь за засов, и только потом бросилась к огню. С виноватой улыбкой она повернулась к Нориссе, которая с удивлением наблюдала за ней.

— Весна пришла, но в костях стариков уже навсегда поселилась зима, доченька.

Норисса улыбнулась и указала женщине садиться к столу.

— Садись сюда, матушка, я принесу тебе чаю.

Норисса налила в кружку горячего чаю и принесла из комнат теплую шаль. Поставив чай на стол, она укутала шалью плечи женщины. Та благодарно улыбнулась и показала рукой на приготовленные в дорогу вещи.

— Ты собираешься уезжать?

— Да. На рассвете.

— Благодарение высшим силам, я сумел застать тебя!

Норисса попыталась отбросить в сторону внезапное беспокойство, охватившее ее. Какое зло могла причинить ей эта старая женщина? Норисса присела за стол напротив гостьи.

— Я раньше не встречала тебя здесь, матушка. Какие же новости ты можешь рассказать мне?

Женщина плотно прижала обе ладони к горячей кружке с чаем и оглянулась по сторонам, словно затем, чтобы убедиться в том, что их никто не подслушивает.

— Меня зовут Эдель, и я живу в деревне Ательвейт. Несколько дней назад, как раз когда шел сильный дождь, в дверь моего дома постучалась одна женщина, которая попросилась переночевать. Ласковыми словами и золотой монетой она убедила меня пустить ее на одну ночь. Я и не думала, что она может оказаться колдуньей, до тех пор пока не было поздно.

При этих словах гостьи Норисса поежилась и пожалела о том, что не отправилась в путь вчера. Ей вовсе не хотелось в преддверии своего путешествия влезать в какие-то дела, связанные с колдовством, равно как и с выдумками выжившей из ума старухи. Единственное, что ее немного интересовало, так это то, каким образом Эдель собиралась перейти от колдуньи к тем известиям, которые привели ее к порогу дома Нориссы.

Эдель помолчала, покосилась в сторону запертой двери и глотнула чаю, прежде чем продолжить.

— Когда на следующий день я проснулась, то оказалось, что колдунья подхватила лихорадку и не может идти дальше. Я лечила ее как могла, и она немного поправилась, но следующий приступ опять свалил ее с ног…

И снова взгляд женщины метнулся по стенам комнаты, и беспокойство, которое испытывала Норисса, возросло. Придерживая на груди шаль тонкой рукой, оплетенной синеватыми венами, Эдель встала из-за стола и обошла окна, проверив, надежно ли прикрыты ставни.

— Ты словно бы ждешь чего-то, матушка.

Эдель снова уселась на свое место и заговорила тихим голосом, сильно подавшись вперед:

— Я уже сказала тебе, что она оказалась колдуньей. Когда она поняла, что умирает, она велела мне доставить ее послание по адресу. Она прокляла меня, но так, что проклятие свершилось бы только тогда, если бы я не выполнила ее поручения. Она пригрозила мне, что я не буду знать покоя до тех пор, пока не доставлю ее послания по адресу. Поверь мне, дочка, все, что я хочу — это доставить адресату известия и вернуться к себе.

Эдель закрыла глаза и старательно повторила, по-видимому, заученную наизусть фразу:

— «На перекрестке трех дорог, на рынке Таррагона, сухое дерево найди и Знак достань Дракона. По знаку, где Дракон изображен, тебя узнает Он». Эдель открыла глаза и пристально поглядела в лицо Нориссы: — И еще она сказала, что ты должна идти на голос твоих снов.

Норисса сидела неподвижно, а Эдель порылась в кармане платья и вытащила небольшой грязный узелок. Подтолкнув его по поверхности стола в сторону Нориссы, она с видимым облегчением откинулась на спинку стула, словно сбросив с плеч тяжкое бремя.

Норисса развязала узелок. Ветхая ткань раскрылась под ее пальцами, и Норисса удивленно уставилась на оказавшуюся у нее в руках драгоценность. Небольшой золотой медальон на тонкой серебряной цепочке тускло блеснул в свете очага. По внешнему ободу медальона вытянулась фигурка дракона с плотно прижатыми крыльями и парой рогов. Фигурка была выполнена с необычайным мастерством и изяществом, так что Норисса разглядела скрюченные когтистые лапы под брюхом дракона и каждую чешуйку его брони. В самой середине медальона блистала крошечная кроваво-красная капелька драгоценного камня. Норисса дотронулась до этой капельки кончиком пальца и почувствовала, как в нее хлынула какая-то неведомая сила. В испуге она отдернула руку и уронила украшение на стол.

Норисса боролась с овладевающей ею паникой. Энергия, к которой она невзначай прикоснулась, снова оживила в ней ужас ночного кошмара, пробудила воспоминания о беспокойстве, которое терзало ее на протяжении всей зимы, и в голове ее зашевелилось недоброе предчувствие. Она осторожно положила медальон обратно на клочок ткани и подтолкнула его в сторону Эдель.

— Ты приняла меня за кого-то другого, — сказала она. — Я не та, кого ты искала.

Эдель покачала головой в знак того, что не хочет больше прикасаться ни к ткани, ни к медальону.

— Я искала именно тебя. Колдунья искала сероглазую девушку с волосами цвета безлунной ночи, которая живет в домике на горе над деревней Моаак. Я искала Нориссу, дочь Рольфа-охотника, а ты сказала, что это твое имя. Эдель снова покачала головой, когда Норисса попыталась спорить. — Я исполнила это поручение и теперь свободна от него. Теперь это твоя обязанность.

Норисса проглотила сердитое замечание, вертевшееся у нее на языке.

— Очень хорошо, матушка. Ты оказала мне услугу. Теперь проси у меня все, что тебе хочется, и, если я смогу, я дам тебе то, что ты попросишь.

Взгляд Эдель снова обежал комнату и остановился на высоком шкафу, где хранились продукты.

— Для меня, старухи, это было долгое и нелегкое путешествие. У меня с собой было немного еды, и она была не слишком хорошей.

«Конечно, — подумала Норисса про себя, — а что же стало с золотой монетой, которую ты получила? И куда девалось все то, что осталось после смерти колдуньи?»

Ужин тем не менее был недостаточной платой даже за такие неутешительные новости. В наступившей тишине Норисса выставила перед гостьей остатки своего собственного ужина — сыр, хлеб, отвар листьев тхаги и кусок жареного мяса ярьи. Все это исчезло очень быстро. Пока Эдель, торопясь, глотала пищу, Норисса расспрашивала старую женщину.

— Можешь ли ты рассказать мне что-нибудь еще об этой колдунье? Как ее звали и откуда она пришла к тебе?

Эдель покачала головой и вытерла губы грязным рукавом платья. Допив остатки своего остывшего чая, она ответила, пока Норисса наливала ей новую порцию напитка.

— Я мало что могу рассказать тебе, дочка. Звали ее Сэлет. Это все, что мне известно. Еще, когда она бредила в лихорадке, она что-то бормотала о младенцах, о войнах и других странных вещах.

У Нориссы было еще много вопросов, но Эдель не смогла удовлетворительно ответить ни на один из них. Когда с едой было покончено, Норисса отвела старую женщину в свою крошечную спальню.

При виде высокой кровати, высоко застеленной толстыми теплыми одеялами и простынями, с толстой подушкой, глаза Эдель заметно округлились. Она осторожно ступила на цветастый тканый половик, закрывающий почти весь земляной пол комнаты. Довольно долгое время она, широко раскрыв рот, рассматривала яркий гобелен на стене, на котором была изображена Даймла — Леди Луны, возлежащая на серебряной кушетке.

— Для дочери охотника ты живешь неплохо! — заметила она.

Норисса не ответила ей сразу, однако уже уходя, она задержалась в дверях и сказала:

— Завтра утром я навсегда уйду отсюда. У меня нет никаких родственников и нет семьи, и этот дом будет стоять пустым. Можешь взять себе все, что останется здесь после меня. Хочешь — уходи, а хочешь оставайся здесь.

С этими словами Норисса опустила занавеску и оставила Эдель стоять с разинутым ртом посреди своего новообретенного богатства.

Большую часть ночи Норисса шагала по дому из стороны в сторону, часто останавливаясь возле стола, чтобы бросить взгляд на медальон и снова восхититься красотой тонкой и изящной работы. Однако ей больше не хотелось испытать на себе его силу. И медальон так и лежал нетронутым на столе, в то время как в голове Нориссы один вопрос сменялся другим.

Что это была за странная сила, которой обладал таинственный символ? Почему умершая колдунья была так уверена в том, что Норисса отправится в путешествие вместо нее? Почему именно в Таррагон?

Последнее название снова напомнило Нориссе об одиночестве, с которым она так долго и безуспешно боролась. На память снова пришли рассказы матери, которые она слушала долгими зимними вечерами, когда они усаживались расчесывать длинную шерсть сирре для прядения или когда раскладывали на летнем солнцепеке корни шаабы для просушки.

Она вспоминала и рассеянный, устремленный вдаль взгляд матери, который появлялся всякий раз, когда она начинала рассказывать о суете и суматохе, царивших на оживленных базарах портового городка. Нориссе нравились эти рассказы, и сам город тоже нравился. Еще бы! Ведь он мог похвастаться сразу тремя оживленными рынками: рынком Клер, рынком Стен и рынком Лонт, называвшимися так в соответствии с названием дороги, которая подходила к городу в этих местах. Нориссе хотелось также увидеть, как входят в гавань гордые колеассы из Молевии, их борта, разрисованные странными разноцветными символами, чтобы отогнать злых морских демонов, их трюмы, набитые диковинным иноземным товаром. Но больше всего интересовали маленькую Нориссу равнины Бада-ши. Живя в окружении высоких гор, Норисса не могла себе даже представить ничего похожего на бесконечные травостойные луга, где родилась и выросла ее мать.

— Между Таррагоном и горами, — рассказывала мать, — куда бы ты ни взглянула, везде — до самого горизонта — ты увидишь безграничное море волнующейся травы.

А если случалось так, что ее рассказ слышал и отец, то мать улыбалась и прибавляла:

— Совершенно не на что было там поглядеть, разве что на редкое деревцо сайма или на приезжего охотника, весьма самодовольного при том.

И тогда оба улыбались друг другу, вспоминая старую историю о том, как молоденькая Рина три года кряду смотрела, как красавец-охотник с гор проезжает равнинами в Таррагон, чтобы принять там участие в состязаниях лучников. На третий год она уехала с ним в качестве его жены.

Норисса смахнула с глаз выступившие слезы, вызванные этими воспоминаниями. «Ты больше не ребенок, и слезы никак не изменят прошлого», — выбранила она себя, но ее храбрые слова странно и неубедительно прозвучали в пустой комнате.

Она пыталась убедить себя в том, что, быть может, поездка в Таррагон может служить каким-то оправданием ее поспешного отъезда. Она надеялась, что увидев хотя бы этот небольшой кусочек огромного мира, она сможет в конце концов решить, в каком направлении должна протекать ее дальнейшая жизнь. «Я не знаю, где в этой жизни найдется место для дочери охотника, подумала она, — я найду его или сама выстрою это место».

Кроме того, она продолжала чувствовать неясное влечение, которое звало ее на восток. Таррагон также располагался к востоку от гор, и она надеялась, что, доставив амулет кому-то неведомому на базарной площади, она заодно узнает что-нибудь о голосе, который звал ее по ночам.

Норисса продолжала спорить сама с собой чуть ли не до самого утра, пока сон не сморил ее на скамеечке перед очагом. Когда она проснулась, серый рассвет надвигался с востока и ночное небо посветлело. Норисса встала со скамьи и потянулась, чтобы размять затекшие в неудобном положении ноги. Взгляд ее снова упал на украшение на столе. На какой-то миг ей показалось, что крошечный дракон пошевелился. Норисса затрясла головой, пристально вглядываясь в золотую фигурку, но дракон оставался неподвижен, а алый камень в центре круга тускло блестел, ничем не напоминая вчерашнюю живую капельку.

Норисса протерла глаза, изгоняя с ресниц последние остатки налипшего сна, и снова раздула в очаге огонь, часто и с беспокойством оглядываясь на медальон. Она как раз заваривала свежий чай, когда Эдель появилась из спальни, завернувшись в одеяло. Поколебавшись, она несмело улыбнулась и села у огня рядом с Нориссой. Помолчав, она спросила:

— Ты правду сказала вчера вечером, когда говорила, что я могу владеть всем этим?

— Конечно, матушка, мое предложение было искренним. Если ты решила остаться здесь, то я схожу добуду ярья, чтобы у тебя было мясо на первое время.

Эдель отвернулась к огню, чтобы скрыть слезы радости:

— Я остаюсь.

Норисса надела свой охотничий плащ, захватила лук и колчан со стрелами и выскользнула из домика. Небо быстро светлело, но в лесу под деревьями еще лежала густая тень, и Норисса в мгновение ока растворилась в этом таинственном полумраке.

Поднявшись невысоко в гору, Норисса натолкнулась на стаю дакви, терзающих тушу ярья. Белесая жесткая щетина, обычно незаметная на казавшихся голыми спинах этих животных, теперь свирепо топорщилась. Короткие и толстые тела дакви напрягались и изгибались в усилии, когда то одно, то другое животное отрывало своими клыками куски мяса от туши убитого ярья.

Норисса вздрогнула. Запах свежей, еще теплой крови и влажные неподвижные глаза жертвы подсказали ей, что это свежая добыча, которую дакви загнали и убили, и поэтому она с опаской обогнула место пиршества. Обычно робкие трупоеды теперь опьянели от крови, и ей вовсе не хотелось привлечь к себе их внимание.

Еще выше Норисса напала на след еще одного ярья. Преследуя легконогое животное, Норисса оказалась вблизи большой кучи валежника. Какое-то движение привлекло ее внимание. Вглядевшись, она увидела сирре, примостившегося на стволе поваленного дерева. Блестящий коричневый мех зверька растопырился во все стороны, и сирре казался вдвое больше своих истинных размеров. Зверек сердито забормотал, и Норисса, улыбнувшись, вытянула губы, чтобы ответить ему, но сирре вдруг припал к бревну, а его длинный нос в панике сморщился. Сирре чихнул и исчез в норе между стволами поваленных деревьев.

В наступившей тишине — как-то сразу замолчали птицы и насекомые Норисса почувствовала себя странно беззащитной. Что-то заставило ее поглядеть вверх, и там, разглядывая голубеющую высь, Норисса привычным глазом высмотрела две темные тени.

Огромные черные крылья наполнялись рассветным ветром, и две похожие на человеческие фигуры заходили от солнца, медленно скользя вниз. Они совершили неторопливый круг над деревней у подножия горы, затем, словно гончие псы, взявшие кровавый след, оба летающих дракона развернулись и ринулись к домику, примостившемуся на склоне горы.

Норисса в ужасе наблюдала, как одинокая фигурка возле домика уронила охапку дров и бросилась к дверям. Летучие бестии сложили крылья и с воплями торжества спикировали на домик. Норисса издала сдавленный крик и ринулась вниз по склону горы.

Не обращая внимания на ветви кустарников, которые цеплялись за одежду и хлестали ее по лицу, Норисса мчалась, напрягая все силы и думая только о том, как бы скорее оказаться возле дома. Из дома тем временем раздались испуганные вопли Эдель, и Норисса помчалась еще быстрее.

В тот момент, когда Норисса достигла расчищенной площадки возле дома, двери отворились и на пороге показались обе твари. Они волокли за собой безвольно повисшее тело Эдель. Одна из тварей запрокинула назад свою мохнатую голову и торжествующе зарычала, взмахнув знакомым медальоном на серебряной цепочке.

Норисса вскрикнула от ярости. Схватив одно из рассыпанных на земле поленьев, она широко размахнулась и швырнула его в сторону чудовищ. Короткое и толстое полено попало в одну из тварей, заставив ее пошатнуться. Тварь повернулась к ней, и Норисса невольно отступила на шаг, увидев на заросшей волосами морде выражение неописуемой ненависти. Тварь тем временем выронила медальон и прыгнула вперед, потянувшись к Нориссе своими верхними конечностями, заканчивающимися длинными изогнутыми когтями.

Норисса отступила еще на шаг назад. Ей удалось овладеть собой, отбросив ненужные эмоции и чувства. Теперь она снова стала охотником, встретившимся лицом к лицу со своей добычей. Быстрыми и уверенными движениями Норисса приладила стрелу, натянула тетиву, задержав дыхание, хладнокровно прицелилась и выстрелила. Стрела вонзилась прямо в горло чудовищу, и оно пошатнулось — так велика была сила удара стрелы.

Потом поджарое тело чудовища скорчилось, тонкие пальцы вцепились в древко стрелы. Кожистые крылья конвульсивно вздрогнули, и тварь рухнула на землю.

Норисса, не теряя времени даром, вытащила вторую стрелу и приготовилась отразить нападение второго чудовища, но оно, хотя и громко шипело, скаля желтые клыки, продолжало тащить за собой тело Эдель. Широкие крылья беспорядочно и часто хлопали, не в силах оторвать от земли двойную тяжесть. В конце концов чудовище выпустило жертву и взлетело, испуская громкие протяжные крики. Его подъем, однако, не был настолько стремителен, чтобы помочь ему избежать гибели. Выпущенная Нориссой вторая стрела вонзилась чудовищу в грудь, и оно, жалобно стеная от боли, нелепо закувыркалось в воздухе и обрушилось в лес.

Норисса подбежала к Эдель и приподняла на руках ее избитое тело. Она откинула с ее испещренного кровоподтеками лица прядь окровавленных седых волос и заплакала, но даже ее горячие слезы не помогли ей укрыться от наполненного болью, вопросительного взгляда старухи.

— Почему?.. Почему?.. Я же выполнила ее поручение. Они… они сразу схватили медальон, я даже не пыталась помешать им. Почему?

Норисса ничего не ответила. Она не могла ответить. Норисса прижимала к груди голову старой женщины до тех пор, пока глаза ее не остекленели. Эдель умерла, и голова ее бессильно запрокинулась назад.

Печаль и гнев овладели Нориссой. Что же это было за сокровище, которое выгнало из дома старую женщину и под угрозой проклятья заставило ее придти сюда, а потом уничтожило ее в мгновение ока, после того как поручение было исполнено в точности? Норисса бережно опустила тело Эдель на траву и взяла в руки упавший медальон. Снова она ощутила разливающуюся по телу таинственную силу и тепло, но лишь только она перевела взгляд на неподвижное тело Эдель, как это ощущение пропало.

Почему? Этот вопрос снова и снова возникал в ее мозгу. Умершая колдунья, заколдованный брелок, целая паутина загадок. Что все это могло значить? И какое это все имеет к ней отношение?

От размышлений ее отвлек едкий запах. Повернувшись туда, где на траве распростерлось тело первой убитой твари, Норисса обнаружила всего лишь небольшую лужицу вязкой, дурно пахнущей жидкости. Припомнив выражение ненависти на морде твари, Норисса задалась вопросом, были ли где-нибудь еще подобные существа, но потом махнула рукой. Только одно место могло помочь ей отыскать ответы на этот и другие вопросы — рынок Таррагона. Надев на шею цепочку медальона, Норисса стала готовить могилу.

Наконец тело было предано земле, и Норисса тихо стояла возле могилы.

— Мне очень жаль, Эдель, что ты должна лежать в чужой земле и только я оплакиваю тебя. Будь это в моей власти, я удостоила бы твой прах полной погребальной церемонии, и сотня плакальщиц поминала бы тебя в своей песне…

Внезапно Норисса ощутила, как ее тело исторгает из себя поток энергии. Оглядевшись по сторонам, она с изумлением обнаружила себя стоящей среди толпы одетых в черное женщин. Женщины голосили и стонали так, словно оплакивали королеву.

Придя в себя, Норисса протянула руку и коснулась плеча ближайшей к ней женщины. При этом прикосновении и эта, и все остальные женщины внезапно пропали, оставив Нориссу наедине с ее удивлением и ощущением тепла в том месте, где касался кожи шеи золотой медальон с алой капелькой.

3

Ранним утром на двенадцатый день своего путешествия Норисса поднялась на гребень последней горной гряды. Впереди и внизу лежала долина, ограниченная с одной стороны невысокими лесистыми холмами, с другой неприветливыми голыми скалами. На противоположном конце долины Норисса с облегчением разглядела небольшую деревушку у подножья старой крепости. Здесь она сможет купить нового кайфара, вместо того, верхом на котором она путешествовала вплоть до вчерашнего дня, и которого задрали и съели объединившиеся в стаю дакви.

Вглядываясь в даль, Норисса почувствовала, как чувство облегчения покидает ее. За деревней начинались равнины Бада-ши, немереные, заросшие густым травостоем степи и луга, о которых рассказывала ей ее мать. Где-то еще дальше лежал Таррагон. Норисса ступила на дорогу и поежилась. Она никак не могла отделаться от мысли, что, покидая привычную страну гор, она оставляет позади единственный реальный мир.

Норисса взглянула вверх, в крону дерева джерджел, и отыскала взглядом гроздья маленьких зеленых плодов. При мысли о них, пока еще зеленых и твердых как орех, она улыбнулась. В начале лета они созреют и нальются сладким соком, и каждый из плодов станет размером с ее большой палец. Протянув руку, Норисса сорвала мясистый лист и вдохнула его пряный запах. Этот запах напомнил ей острый запах, заполнявший комнаты в доме, когда мать, закатав в тесто каждый плод, принималась печь маленькие пирожки на огне до тех пор, пока плод внутри не лопался от жары, пропитывая сдобное тесто сладким липким соком.

Норисса снова взглянула вниз, в долину, и все ее воспоминания куда-то улетучились, оставив ее одну, слегка испуганную неизвестностью. Ей предстояло исполнить одну обязанность, прежде чем она сможет последовать зову, таинственному голосу, который преследовал ее в снах и который звал ее на восток. И она нежно погладила гладкий ствол джерджела, словно прощаясь со старым товарищем. В долину ей спускаться не очень хотелось.

Время уже шло к полудню, когда облака, грозившие дождем вот уже второй день, наконец исполнили свое обещание. Холодные струи воды заставили Нориссу искать убежища в густых придорожных кустах. Пробираясь среди них туда, где покров листвы был гуще всего, Норисса спугнула целый выводок птиц бата. Хлопая куцыми крылышками, которые едва поднимали над землей их плотные и тяжелые тела, эти птицы сердито щелкали клювами, издавая звук «бата-бата», которому они и были обязаны своему названию.

Норисса едва успела устроиться на мягкой подстилке из прошлогодней листвы, когда земля задрожала и тревога легким крылом коснулась ее затылка, и Норисса проползла вперед и осторожно выглянула из-под прикрытия кустарника. Невидимая с дороги, она прекрасно видела, как верхом на кайфарах мимо проскакали шестеро солдат в полном боевом облачении.

Кайфары быстро перебирали стройными ногами, прижимая длинные гибкие шеи к мохнатым туловищам, их большие как плошки глаза были полуприкрыты веками из-за дождя. Четверо из всадников были одеты в металлические доспехи и кольчуги. Даже на икрах и на бедрах они были прикрыты специальными ножными латами. Кроме меча, каждый всадник был вооружен копьем, щитом и коротким кинжалом. Двое оставшихся солдат были арбалетчиками. Каждый из них был вооружен тяжелым арбалетом и одет в кожаные доспехи.

Норисса принудила себя сидеть тихо и неподвижно, несмотря на овладевшую ею тихую панику. Она сидела и смотрела вслед всадникам, а Знание пульсировало в ее мозгу, словно предупреждая.

Эти всадники представляли собой большую опасность. Но почему? Калр-бае, или лорд-землевладелец, мог послать вооруженных всадников с дозором в случае угрозы военного нападения. Но если эти шестеро отправились защищать владения своего лорда, то какую опасность они могли нести для нее?

Вскоре после того, как всадники исчезли из вида, дождь прекратился, но Норисса еще не скоро решилась покинуть свое убежище. Когда же она наконец отважилась вернуться на дорогу, она пошла по ней беспрестанно оглядываясь назад.

Ближе к вечеру она приблизилась к деревне. Позади нее солнце опускалось за горы, а далеко впереди по небу стремительно неслись обрывки туч. Располосованные оранжевыми и розовыми вспышками далеких молний, деревья отбрасывали на дорогу длинные тени, а поднявшийся холодный ветер то и дело рвал с плеч и раздувал ее плащ.

Еще днем в дверях одного из домиков, мимо которого проходила Норисса, внезапно возник маленький ребенок. Засунув в нос палец, он наблюдал за ней, пока его мать не вышла и не заставила его уйти в дом. Норисса понимала, что в полях должны быть мужчины, занятые пашней, по дороге ей должны были встретиться хотя бы несколько путников, направляющихся на деревенский базар, или торговец-коробейник. Однако никого, за исключением этого любопытного ребенка, ей не попалось. Да еще солдаты… Дурные предчувствия целый день сменяли друг друга у нее в голове, но ничего не происходило. Теперь же, заметив, что тьма начинает сгущаться, Норисса ускорила шаг в надежде достичь деревни прежде, чем совершенно стемнеет.

Но она не успела отойти далеко, когда дурное предчувствие снова усилилось. Вскоре она расслышала топот настигающих ее кайфаров. Нориссе захотелось немедленно укрыться в каких-нибудь подходящих кустах, однако по обеим сторонам дороги расстилались одни только частично распаханные поля, которые в результате утреннего дождя превратились в топкое болото.

Норисса замедлила шаг и прикоснулась к медальону на шее. Ощутив ставшее уже знакомым тепло, она воспользовалась истекающей из медальона энергией и принялась создавать иллюзию, в чем она практиковалась на протяжении всего своего недолгого путешествия.

Норисса закрыла глаза и мысленно начертила себе образ юноши. Высокий ростом, статный, с гладкой кожей и без бороды — он легко появился перед ее мысленным взором. Он словно стоял перед ней, сначала зыбкий и нечеткий, но становящийся все более реальным по мере того, как Норисса добавляла к его образу все новые черточки и детали. Над левой бровью его появился незаметный шрам, а на пальцах — небольшие мозоли, которые появляются на пальцах человека, привыкшего натягивать тетиву лука. В черных и прямых волосах возникла вьющаяся непокорная прядь. Так Норисса продолжала добавлять черточку там, штришок сям, пока весь образ не был запечатлен перед ее мысленным взором.

Юноша мог быть ее братом — настолько велико было сходство. Разумеется, лицо его принадлежало воображаемому товарищу детских игр, которого Норисса выдумала себе очень давно.

Теперь же это была иллюзия, которую Норисса создала при помощи медальона. С этой иллюзией ей было гораздо проще проходить по деревням, где одинокая женщина в мужском костюме и с оружием привлекла бы к себе ненужное внимание.

Создание иллюзии заняло у нее очень короткое время, и Норисса пошла дальше. Она намеренно не обращала внимания на приближающийся шум, до тех пор пока кавалькада всадников чуть было не налетела на нее. В последний момент она отступила к обочине дороги и повернулась. чтобы посмотреть на них, несколько испуганная, но все же уверенная в своей маскировке.

Всадники остановились на дороге. За главного у них был рыжебородый здоровяк с широкой грудной клеткой и жесткой складкой у губ. Натягивая поводья, он взглядом смерил небольшое, не больше локтя расстояние, остающееся между Нориссой и краем поля. Обменявшись со всадником по левую руку от себя широкими ухмылками, он воскликнул:

— Эй ты там, незнакомец! Отойди в сторонку и пропусти людей из Виграмского поместья!

Норисса отвечала мягко и тихо:

— Для нас для всех было бы лучше, добрый сэр, если бы вы постарались проехать мимо, оставив для меня эту небольшую порцию дороги. — При этих словах лицо рыжебородого вспыхнуло от гнева, а рука протянулась к рукояти широкого меча. Норисса поспешно продолжила, указывая рукой в направлении поля: — Доведись мне сойти с дороги, и я неминуемо поскользнусь и упаду в грязь, размахивая руками, разбрызгивая навоз и громко крича. Ваш кайфар может испугаться всего этого и сбросить вас в грязь. В этом случае я не только промокну и замерзну, но вы еще и побьете меня. А вы вернетесь домой в плохом настроении и не сможете насладиться ожидающим вас ужином.

После этого наступила тишина, всадник с удивлением рассматривал Нориссу. Затем он откинул назад голову и расхохотался.

— Клянусь высшими силами, этот попрошайка не останется без подаяния! У него настоящий серебряный язычок. — С этими словами всадник перегнулся с седла и, пристально оглядев Нориссу, кивнул на ее лук и стрелы. — Да ты, пожалуй, вовсе не попрошайка, а? Где твое жилище, чужестранец? Какому хозяину ты служишь?

Норисса почувствовала в животе холодный комок страха, но постаралась ответить спокойно и уверенно:

— Я отправился в это путешествие по своему желанию. Сегодня мое жилище — в этой деревне, где я собираюсь остановится на ночлег. Что касается моего хозяина, то я служу самому себе.

Снова наступило молчание. Норисса старалась спокойно ответить на пристальный взгляд голубых глаз предводителя солдат. Несмотря на то что ее одежда была такой же, как у многих охотников, не отличаясь изысканностью и изяществом, все же она была сшита из добротной и прочной ткани, а сама Норисса старалась держаться со скромным благородством. Ей хотелось показать, что она — не просто крестьянский юноша, отправившийся искать счастья в чужих краях, а человек благородного происхождения, имеющий перед собой определенную цель.

Всадник широко улыбнулся, хотя его глаза оставались холодными и внимательными. Жестом правой руки он подозвал одного из своих людей подъехать поближе.

— Очень хорошо, мой сладкоголосый странник. Поедем с нами в поместье. Я уверен, что наш лорд будет рад заполучить такого смышленого собеседника.

Норисса кивнула в знак согласия и уселась на кайфара позади одного из солдат. Предводитель отряда представился ей так:

— Меня зовут Джаабен Хэмденский, капитан стражи лорда Пэшета, хозяина Виграмского поместья.

— А меня зовут… Норен.

Норисса замялась лишь на мгновение, но ее колебание не осталось незамеченным, и светлые глаза капитана сузились. Он тут же широко улыбнулся и развернул своего кайфара в направлении замка. Его голос буквально загромыхал в тишине прохладного вечера:

— Добро пожаловать. Норен, в нашу маленькую банду!

Они ехали довольно быстро, хотя небо совсем потемнело, а дорога была скользкая и грязная. Проехав по темной деревенской улице, они оказались у стен крепости. Во дворе, освещенном многочисленными дымными факелами, солдат приветствовали нестройными хриплыми криками их товарищи по оружию. Капитан спешился, бросив своего кайфара посреди двора. Небрежно махнув рукой выбежавшему из стойла мальчишке, капитан провел Нориссу вовнутрь поместья.

Неподалеку от входа они остановились у дверей маленькой каморки, где слуга помог Джаабену освободиться от его тяжелых доспехов. Норисса, нисколько не заинтересованная сценой переодевания капитана, любовалась окружающей ее резной мебелью и искусно вырезанными на потолке гербами и барельефами.

— Ремесленники вашей долины, — заметила она, — хорошо служат своему лорду.

— Так и должно быть! — капитан запустил свои короткие толстые пальцы в густые тускло-каштановые волосы, резко контрастирующие с огненным цветов его бороды. — Лорд Пэшет заслуживает всего самого лучшего в тех местах, которые он завоевывает.

Смущенная этой дерзкой похвальбой, Норисса не ответила. Однако, когда они пошли дальше по коридору в зал, ей стало ясно, почему слуги, снующие туда и сюда, старались держаться подальше от Джаабена. Одна пожилая служанка не оказалась достаточно проворна. Наклонив голову, она как раз выходила из-за поворота, держа в руках охапку белья. Капитан толкнул ее с такой силой, что белье рассыпалось, а сама служанка покачнулась и стукнулась о стену.

— Прочь с дороги, глупая женщина! — прорычал капитан.

Служанка опустилась на колени и принялась собирать разбросанные по полу простыни. Норисса боролась с подступающим гневом. Не обращая больше внимания на старую женщину, Джаабен положил на плечо Нориссы свою тяжелую руку и дружески потряс.

— Пойдем скорей, парень, не годится заставлять нашего лорда ждать. Кроме того, я голоден, а этот край, как ты верно заметил, снабжает нас самым лучшим.

С этими словами он бросил плотоядный взгляд на полногрудую молоденькую служанку, та вспыхнула и поспешила скрыться из вида. Иронически похохатывая, капитан пошел дальше в зал, и Норисса вынуждена была последовать за ним, низко наклонив голову, чтобы скрыть бросившуюся в лицо краску смущения.

Обеденный зал, в котором очутилась Норисса, представлял собой просторную комнату с высокими потолками, освещенную множеством факелов, укрепленных на стенах, и прекрасной работы подсвечниками высотой в рост человека. В дальнем конце зала за столами, составленными в форме подковы, пировали шумные солдаты. Столы ломились от множества богатой, исходящей аппетитным паром посуды. Пока солдаты насыщались, слуги сновали между ними, беспрестанно подливая в их кружки густое красное вино. В зале было душно, пахло нагретым воском, жареным мясом и кислым потом.

Жара, духота и запах еды слегка оглушили Нориссу. В этот последний день своего путешествия она почти ничего не ела, пообещав себе роскошный ужин в деревенской гостинице, и теперь многочисленные тарелки с жареным мясом ярья, мейрмаки с соусом т'ли, окруженные горками золотистых, зажаренных в масле корней шаабы, тонкие ломти тайси, посыпанные сахарной пудрой и белые буханки хлеба из муки залии с хрустящей коричневой корочкой вызвали у нее легкое головокружение. Норисса тряхнула головой и попыталась сосредоточиться на том, чтобы не утратить своего созданного иллюзией внешнего вида.

С трудом отведя взгляд от многочисленных блюд, Норисса посмотрела туда, куда направлялся теперь ее провожатый. За дальним столом, в самой его середине, сидел крупный рыжеволосый человек, поразительно похожий на Джаабена, с холодным любопытством он наблюдал за их приближением. Рядом с ним за столом сидели приближенные офицеры, но стул с высокой спинкой справа от него был свободен.

— Эй ты, там! — рявкнул Джаабен кому-то из слуг. — Принеси кресло и вина для моего гостя! — с этими словами он сделал офицерам знак освободить место и, указав Нориссе на место рядом с собой, уселся на пустующий стул, рядом с рыжеволосым.

— Погляди, брат Пэшет, что я привез тебе, — обратился к нему Джаабен. — У него серебряный язык и сладкая речь. Он — вольный человек, который отправился странствовать. Зачем — мне неведомо.

Пэшет кивнул, храня молчание до тех пор, пока Норисса не сняла с плеча свое оружие. Потом он повернулся к брату и заговорил так тихо, что Норисса не могла расслышать ни слова. Тем временем слуга принес стул, и Норисса принялась усаживаться. Повесив плащ на спинку кресла, она наклонилась, чтобы положить лук и колчан со стрелами на пол, и вздрогнула, когда ее глаза встретились под столом со взглядом небольшой квадратной фигуры, сидевшей на полу у ног лорда Пэшета. Удивленная, Норисса выпрямилась и успела расслышать последние слова Джаабена:

— …если этот парень хотя бы вполовину так искусен в стрельбе из лука, как в умении разговаривать, то я уверен, что он способен натянуть нос любому мастеру…

Рассказ брата, по-видимому, произвел на Пэшета благоприятное впечатление, так как он обратился к Нориссе с такими словами:

— Нечасто кому-нибудь, особенно такому молодому человеку, как ты, удается очаровать моего брата. Тебя можно поздравить. — Он сделал слуге знак налить еще вина. — Что ищешь ты в своем странствии? Поведай нам. Норен. Может быть, ты ищешь удачу? Или титул? Не исключено, что и то и другое ты отыщешь в нашей прекрасной долине. Для доброго воина всегда найдется место.

Норисса некоторое время обдумывала предложение, ощущая на себе взгляд многих пар глаз.

— Боюсь, мой господин, я не обладаю всеми качествами, которые необходимы для солдата. Я пустился в путь с определенной целью, и до тех пор, пока я не достигну этой цели, я не смогу полностью посвятить себя службе какому-то одному господину. К тому же мне не очень нравится убивать.

Пэшет удивленно заворчал, а несколько офицеров презрительно рассмеялись.

— Если это действительно так, то для чего тебе нужен этот прекрасный лук?

— Это неизбежное зло, мой господин, — улыбнулась Норисса. — Он помогал мне добывать пищу и оберегал меня от тех, кто собирался причинить мне зло. Я по опыту знаю, мой господин, что веете, кто предпочитает сражаться, делают это либо потому, что им нравится причинять боль другим, либо потому, что им хочется взять себе то, что им не принадлежит.

После этих слов Нориссы за столом все затихли. Она почувствовала, как напряглось мускулистое тело капитана, а слуга, который как раз наполнял вином ее кубок, поспешно отошел. Норисса хладнокровно откусила кусок мяса и продолжила:

— Однако залогом победы вашей армии, мой лорд, служит ваше любезное гостеприимство и очевидное превосходство. Воистину не каждый благородный господин усадит за свой стол первого попавшегося чужеземца и накормит его лучшей пищей и вином. — Норисса повернулась к Пэшету лицом и, слегка поклонившись, чуть приподняла кубок. — И хотя я вынужден отклонить ваше благородное предложение, добрый сэр, я благодарю вас за ваше гостеприимство. За ваше здоровье, лорд Пэшет!

Последние слова Норисса произнесла достаточно громко, так что они привлекли к себе внимание солдат за всеми тремя столами, которые нестройным хором прокричали здравицу лорду. Норисса выпила вино маленькими глотками, неотрывно глядя на военачальника. Тот не выдержал и улыбнулся, а потом громко расхохотался.

— Ты прав, братец, никогда прежде меня не оскорбляли столь элегантно! Твой гость будет развлекать нас всю ночь. Кстати, о развлечениях… Пэшет пнул что-то под столом ногой.

Из-под стола выкатилась куча грязного тряпья — так показалось Нориссе на первый взгляд. Внезапно эта куча тряпья взмахнула руками и ногами и вскочила. Перед ними стоял гном, его карие глаза быстро оглядели Нориссу и остановились на Пэшете. Квадратное лицо гнома напоминало бледную маску, так оно было неподвижно.

Пэшет наколол на вилку крошечный кусочек мяса и демонстративно втянул носом исходящий от него соблазнительный аромат. Улыбаясь, он предложил мясо гному.

— Не хочешь ли чего-нибудь съесть, Байдевин? Крошечку мяса или каплю вина? Я уверен, что могу дать тебе и то и другое — такому малышу, как ты, не требуется многого. — Пэшет швырнул мясо, и гном сопроводил взглядом его полет, пока мясо не шлепнулось на пол возле его ног. — Давай, Байдевин, угощайся. Ты должен будешь развлекать наших гостей, — с пренебрежительной улыбкой Пэшет откинулся на спинку стула, наблюдая за нерешительностью гнома.

Джаабен рассмеялся и повернулся к Нориссе.

— Наш шут обладает всевозможными талантами, приятель. Он умеет петь, устраивает настоящие представления, предсказывает несчастье и может обходиться сухой хлебной коркой каждый день!

Гном пытался оставаться твердым, он сжал кулаки и подбоченился, его рот исказился выражением ненависти, когда он снова взглянул на Пэшета, но чувство голода подвело его. Он быстро наклонился, чтобы подобрать мясо.

Норисса сидела неподвижно, борясь с охватившим ее негодованием. До слуха ее доносились иронические смешки солдат, не укрылись от ее внимания и сочувственные взгляды слуг. Норисса резко встала, оттолкнув свой стул, который загремел на каменном полу, и все взгляды повернулись к ней. В зале воцарилась напряженная тишина, все, казалось, затаили дыхание. Взгляд Пэшета был холоден, Джаабен положил руку на рукоять кинжала, и все офицеры в точности повторили его движение.

Кое-как справившись с гневом, Норисса изобразила на лице некое подобие пренебрежительной усмешки.

— Если ваша милость позволит, — начала она, — и простит мне мою дерзость, то я попробую доставить вам большее удовольствие, чем вам доставляет простое созерцание этого страдающего от голода существа. Позвольте показать вам кое-что. Мне кажется, это намного интереснее.

Норисса вышла из-за стола и встала рядом с гномом. Легким ударом кожаного башмака она отшвырнула кусочек мяса, который гном так и не поднял, под стол, где его схватила длинноногая борзая. Гном с тоской посмотрел мясу вслед и сглотнул слюну, когда собака проглотила неожиданную подачку.

Тем временем Норисса шагнула к ближайшему столу и отрезала изрядный кусок ростбифа с какого-то блюда, затем она взяла полбуханки хлеба. Повернувшись к гному, она велела ему протянуть вперед руки. Гном послушался, и Норисса обратилась к собравшимся:

— Лорд Пэшет уже доказал, что он является самым гостеприимным хозяином и благородным человеком. Пусть же никто не осмелится сказать о нем, что он отказал в пище хоть кому-то, кто вступил в этот зал. Так что, Байдевин, съешь это и будь доволен!

Услышав эти слова, лорд Пэшет буквально подскочил на своем кресле, злоба перекосила его лицо, все присутствующие замерли. Но лишь только Норисса вложила еду в протянутые руки гнома и сделала шаг назад, как по залу поплыл сырой болотный запах и в руках Байдевина оказались не хлеб и мясо, а большая черная жаба и бурая крыса.

Байдевин сделал движение, словно хотел оттолкнуть то, что попало к нему в руки, но Норисса сделала маленький шаг вперед и повелительно сказала:

— Не бросай их здесь, я еще не покончил со своей едой. Унеси это отсюда! — и она подтолкнула гнома к дверям.

Байдевин выбежал из залы, преследуемый запахом болота и криками толпы. Пэшет медленно опустился на свое место.

— Да ты, братец, привез мне странствующего волшебника!

Норисса покачала головой:

— Я вовсе не волшебник, мой господин. Этому простому трюку научила меня одна старая мудрая женщина, у которой не было денег, чтобы заплатить мне за помощь, которую мне случилось ей оказать. Я подумал, что это может развеселить вашу милость.

Пэшет задумчиво наклонил голову и сказал:

— Этот трюк может очень пригодиться моей армии, юный Норен. Ты не думал об этом?

— Каким образом, мой господин?

Джаабен нетерпеливо перебил их:

— Только представь себе, какое преимущество получит наше войско, когда все продовольствие противника превратится в жаб и крыс! Или их оружие! Человек, который умеет проделывать такие фокусы, может быть очень важен для военных целей.

Норисса вернулась на свое место, виновато улыбаясь.

— Очень сожалею, но я не являюсь таким человеком. Мой трюк — это обычная иллюзия, которая сохраняется до тех пор, пока я нахожусь поблизости, и до тех пор, пока те, кто видят это, верят в реальность того, что они видят. Стоит только попристальнее всмотреться в предметы иллюзии, как обман рассеется.

— Стало быть, те предметы, которые ты вручил моему гному — это просто мясо и хлеб? — тихо спросил Пэшет, рассматривая замысловатый подсвечник на дальнем конце стола.

— Так и есть, мой лорд, — отвечала Норисса. — Но мне кажется, что твой гном поостережется есть мясо, которое только что шевелило в его руке мокрыми лапками.

В огненно-рыжей бороде Пэшета появился узкий черный провал — Пэшет улыбнулся.

— Все равно, это довольно полезная вещь, которую следует знать. Я хорошо заплачу тебе. Норен, если ты научишь меня твоему фокусу.

— Я не могу принять денег, мой господин, но я готов задержаться здесь на один день, чтобы обучить этому приему достойного человека.

Пашет радушно улыбнулся, а Норисса подумала, как бы ей выбраться из замка до восхода солнца.

Остаток вечера прошел в ленивой беседе с офицерами. Норисса развлекала их зрелищами воображаемых сокровищ, эротическим парадом крошечных женщин га'хи, промаршировавших прямо по столу, и другими иллюзиями, но ни на мгновение ее не оставляло ощущение того, что Пэшет исподтишка внимательно за ней наблюдает.

Далеко за полночь Нориссу наконец отвели в спальню. Это была большая, обставленная дорогой мебелью комната, один конец которой занимала пышная кровать с настоящим перовым матрацем. В камине жарко горел огонь, а стены были задрапированы богатыми гобеленами. Темный каменный пол был расцвечен яркими ткаными циновками.

Норисса остановилась посреди комнаты, продолжая раздумывать над проблемой, которая занимала ее на протяжении всего предшествовавшего вечера. Даже если Пэшет был военным гением, то как могло ему удаться захватить всю эту долину, не вызвав ни гнева соседей лордов, ни гнева короля? Очевидная ненависть слуг к Пэшету и его приближенным тем не менее служила подтверждением хвастливым заявлениям Джаабена о том, что долина была завоевана и покорена лордом Пэшетом, однако пока она путешествовала через долину, она ни разу не встречала никаких следов войны. Не было ни разрушенных домов, ни сожженных посевов, ни свежих могил людей, павших в битве с напавшей на долину армией.

Рассматривая комнату, Норисса продолжала думать об этом, до тех пор пока не убедилась в том, что она одна и за ней никто не подсматривает. Затем она заперла дверь и сняла башмаки. Она легла, не раздеваясь, и сохраняла иллюзию внешнего облика Норена до тех пор, пока покрывало не укрыло ее от посторонних глаз. Раздеваться было, по ее мнению, просто ненужной тратой времени. Норисса собиралась отдохнуть самую малость, до тех пор пока обитатели замка не улягутся спать, а затем попытаться незаметно покинуть замок. Пэшет был достаточно дружелюбен, но она понимала, что если все то, что говорил о предстоящих завоеваниях Джаабен, является правдой, то ее никогда не отпустят по-хорошему.

Усилия, потраченные на демонстрацию иллюзий, не прошли даром: голова раскалывалась от тупой, ноющей боли. К тому же глубоко внутри нее продолжал звучать таинственный голос, зовущий ее дальше на восток; этот голос все время перебивало Знание, предупреждающее ее об опасности, и Норисса была совершенно истощена борьбой с этими голосами.

«Я прилягу на минутку, — пообещала она себе, — пока все заснут». Однако после всех тех ночей, которые она провела на холодной земле в лесу или на жестких скамейках постоялых дворов, мягкая перина оказалась слишком сильным искушением, чтобы с ним бороться. Вопреки всем своим тревожным мыслям и переживаниям, Норисса моментально и крепко уснула.

Норисса проснулась в полной темноте. Только в камине едва тлели угли, да тонкий лучик лунного света пробивался сквозь неплотно задвинутую штору. Норисса лежала неподвижно, пытаясь определить, что же разбудило ее.

Со стороны камина послышались чьи-то осторожные шаги, и темная фигура пересекла полоску лунного света. Норисса узнала силуэт гнома. Стараясь не выдать себя ни легким движением, ни изменением ритма дыхания, Норисса сжала в ладони край покрывала. Когда гном приблизился вплотную, Норисса неуловимо-быстрым движением накрыла его покрывалом с головой и повалила на пол. Гном не сопротивлялся, и Норисса, усевшись на него верхом, стащила покрывало с его головы.

— Ты играешь в опасные игры, гном. Что привело тебя в такой час в мою спальню?

— Я пришел предупредить тебя. — Голос гнома был тихим, но решительным. — Если хочешь дожить до завтрашнего вечера, то ты должен немедленно бежать из замка.

— Почему же ты пришел предупредить меня? Кто я для тебя?

— Ты был добр ко мне, и я решил отплатить тебе добром за добро.

Норисса снова вызвала к жизни внешний вид Норена и встала. Гном уселся на полу, наблюдая за тем, как Норисса раздвигает тяжелые шторы на окне. Лунный свет блеснул на кинжале в ее руках. Несмотря на серьезность ситуации, Норисса позволила себе заметить:

— Разве это доброта? Я же выставил тебя дураком перед хохочущей толпой, всучив тебе вместо ужина какую-то мерзость?! Ты странный человек, Байдевин. Я вовсе не уверен, что мне бы хотелось дождаться от тебя благодарности за мое «добро».

Легкая улыбка промелькнула на губах гнома.

— Странно то, как твоя «мерзость» волшебным образом превратилась в весьма аппетитную еду, стоило мне только выйти за дверь. И еще более странным является то, что Пашет поместил тебя в эту спальню, как дорогого гостя, в то время как он собирается завтра же утром заточить тебя в темницу.

— В темницу? За что? Мне показалось, что он просто очень хочет научиться моему фокусу.

— Ему ни к чему учиться каким-то там фокусам, раз в его распоряжении имеется настоящий колдун. Его имя — Тайлек, и, поверь мне, твои фокусы для него — не больше чем детская забава. Не думаешь же ты в самом деле, что только твоя находчивость и сообразительность были теми причинами, по которым тебе так легко сошли с рук все те вольности, которые так больно задели гордость Пэшета?

— Я подозревала, но… — Норисса пожала плечами. — Кто такой этот Тайлек?

— Тайлек — это придворный волшебник Пэшета. Но теперь у меня нет времени рассказывать. Пойдем со мной — расскажу по дороге.

Гном попытался подняться, но острие кинжала оказалось возле его подбородка.

— Не так быстро, гном. Куда мы пойдем и зачем?

— Прочь из замка, из поместья. Ни один из чужеземцев, ступивших в обеденный зал Пэшета, не остался в живых. Их всех сажают в темницу на следующее утро, а потом отдают Тайлеку. Он их убивает, но медленно и со вкусом. Тайлек разыскивает кого-то особенного и старается исключить все возможности того, чтобы этот кто-то был предупрежден.

— Кто же этот особенный кто-то? — спросила Норисса, однако нехорошее предчувствие, разлившееся по нервам, подсказало ей ответ прежде, чем гном заговорил.

— Никто не знает, как зовут этого человека, даже Тайлеку это не известно. Единственная примета — это золотой амулет, на котором изображен крылатый дракон. И еще там должен быть маленький красный камень. — Гном кивнул Нориссе: — Джаабен рассказал Пэшету, что эта прелесть висит у тебя на шее, приятель.

Норисса протянула руку и помогла гному подняться на ноги. Стараясь как можно меньше шуметь, она зашнуровала ботинки и собрала свои вещи. Когда она была готова, Байдевин подвел ее к прямоугольному отверстию, открывшемуся возле камина. Сделав знак, чтобы Норисса пролезла в дыру первой, гном последовал за ней и тщательно закрыл вход плотно подогнанной каменной плитой.

Они оказались в довольно узком тоннеле; прислонясь спиной к одной из стенок, Норисса вполне могла достать до противоположной кончиками пальцев, Байдевин прокрался мимо нее в темноте и чем-то зашуршал. Внезапно яркий свет осветил их путь: гном сунул руку в узкую щель и достал зажженную свечу. Затем он поставил на место камень, который закрывал пробивающийся из узкой каменной ниши свет.

— Я постараюсь вывести тебя из замка, если у меня получится, — гном повернулся к Нориссе, высоко подняв свечу над головой, — но за это я прошу, чтобы ты взял меня с собой. Позволь мне ехать с тобой всего семь дней, и я не стану больше ни о чем тебя просить.

— Согласен.

Байдевин повернулся и повел Нориссу по коридору, который вывел их на лестничный пролет. Норисса узнала в нем часть большой лестницы, которая вела из зала у самого входа в замок в комнаты наверху. Когда они спустились до нижних ступенек этой лестницы, Байдевин знаком призвал ее хранить молчание.

— Мы должны пересечь коридор на другой стороне холла, только нужно дождаться, пока пройдет стража. Я пойду первым и открою потайной ход, а ты следуй за мной. — Он указал на небольшой каменный выступ в стене. — Говори мне, что ты видишь.

Норисса протянула руку, обхватила пальцами каменный выступ и потянула на себя. Камень поддался легко, и вот она уже смотрела сквозь узкую щель в забрале шлема, прикрепленного к стене с противоположной стороны. Послышался шум шагов, и в поле ее зрения показался часовой. Она подождала, пока он пройдет мимо, и, когда шаги его затихли, шепнула Байдевину:

— Стражник прошел.

Байдевин сунул ей в руки свечу, повернул на шарнире каменную панель и метнулся через холл к стене, на которой висел старинный гобелен. Он исчез из вида, но в следующее мгновение угол гобелена завернулся, и гном махнул Нориссе рукой. Норисса воткнула камень на место и последовала за ним.

Второй потайной ход вывел их через несколько разветвляющихся тоннелей к последней дверце, через которую проникали свежий ночной воздух пополам с острым запахом животных. Они вышли за пределы замка, но все еще находились в пределах поместья, охраняемого стражниками.

— Мы как раз под стойлами кайфаров, — прошептал Байдевин. — Это наша единственная возможность выбраться отсюда — за стойлами есть маленькая калитка. Там наверняка стоят часовые, но у меня есть один план.

Он улыбнулся и похлопал по фляжке, которая висела у него на поясе рядом с коротким кинжалом. Плюнув на пальцы, гном погасил свечу.

— Если мы пойдем через деревню, то можем украсть кайфара у кого-нибудь из крестьян.

— Почему бы не взять кайфара из стойла? — возразила Норисса, указывая вверх, хотя гном не мог ее видеть. — Кайфар лорда гораздо резвее, и к тому же мы не накажем ни в чем не повинного фермера, даже когда откроется, что мы бежали.

Она почувствовала, как гном колеблется, потом услышала его тяжелый вздох.

— Нет. Тревогу тогда поднимет мальчик, который присматривает за стойлами, боясь наказания.

Байдевин двинулся куда-то в сторону, и Норисса пошла за ним, касаясь пальцами стены коридора. За углом, который сначала показался ей тупиком, послышался лязг камня о камень, и тяжелая плита отодвинулась, приоткрывая ее взору загон для кайфаров позади длинного здания стойла. Норисса прикоснулась к медальону на шее.

— Тут есть кое-кто, кто поможет нам достать кайфара и пройти через калитку, Байдевин. Но ты должен доверять мне, как я доверяю тебе. — Она коснулась плечом гнома, тот обернулся и едва не вскрикнул от удивления.

Вместо лица Норена, которое он ожидал увидеть, на него смотрел сам Джаабен. Джаабен ухмылялся, и рыжая борода его топорщилась.

— Как это у тебя получается?

Норисса пожала плечами, но так застенчиво и скромно, как никогда бы не пожал плечами настоящий Джаабен.

— Это что-то вроде крыс и лягушек. У нас нет времени на объяснения, Байдевин. Я собираюсь на прогулку, гном, приготовь моего кайфара.

Гном поспешно кивнул и бросился исполнять приказание «капитана».

Некоторое время спустя гном выступил из густой тени возле стойла, направляясь к калитке. Стражи всполошились, обнажив оружие, и начальник караула шагнул вперед, направив свой меч в живот гнома.

— Стой, гном. Что тебе здесь надо? Избавь нас на сегодняшнюю ночь от твоих дурацких загадок.

Байдевин выпрямился, пытаясь выглядеть так, словно его на самом деле послал капитан.

— Вам приказ открыть ворота. Капитан Джаабен хочет выехать по делу.

— Ты думаешь, мы такие же дураки, как и ты, шут гороховый? Что за шутку ты собрался с нами сыграть? — проворчал начальник стражи, замахнувшись на гнома кулаком.

Его остановил топот приближающегося кайфара. Оба стражника застыли от удивления, как только узнали всадника.

Джаабен Хэмденский остановил кайфара прямо перед постом, туго натянув поводья, и Байдевин еще раз поразился, насколько схожа с оригиналом была созданная магом иллюзия. От всадника сильно пахло вином. Отвечая на приветствие стражников, капитан широко ухмыльнулся.

— Расслабьтесь, парни, я не слишком вас потревожу. — Призрак хрипло рассмеялся, чуть не вывалившись из седла, наклонившись слишком низко к начальнику караула. — Я хочу съездить к одной фермерше, по неотложному делу.

Все трое одновременно рассмеялись, смех раздался в ночной тишине пугающе громко. Джаабен повернулся к Байдевину:

— Эй, шут, где ты там? Подай мне вина.

Гном поспешно отцепил от своего пояса сушеную тыкву с вином и протянул капитану. Уже подняв флягу к губам, Джаабен вдруг остановился и, с заговорщическим видом подмигнув часовым, протянул флягу старшему из солдат.

— Хороший командир должен в первую очередь заботиться о подчиненных!

Воин заколебался было, и Байдевин улыбнулся его нерешительности. Заметив, однако, что лоб капитана пересекла недовольная морщина, солдат взял флягу, сделал из нее хороший глоток и передал флягу товарищу. Тот тоже хлебнул вина и сделал шаг вперед, чтобы вернуть флягу. Внезапно фляга выпала из его пальцев, и солдат рухнул лицом вниз рядом с начальником караула.

Джаабен и гном обменялись победными улыбками, прежде чем капитан наклонился и помог гному усесться на кайфара позади себя.

Некоторое время спустя, когда кайфар резвой рысью стал взбираться по тропе, ведущей на вершину холма, Байдевин, торжествуя, обернулся назад. Желтобрюхая луна, только что поднявшаяся над далекими горами, осветила темную громаду замка, оставшегося в долине внизу.

4

Остаток ночи, пользуясь бывшими в их распоряжении несколькими часами темноты, Норисса и Байдевин изо всех сил погоняли кайфара. Это было довольно выносливое верховое животное, и благодаря тому, что Байдевин хорошо знал дорогу, за ночь они успели пройти порядочное расстояние. Когда они перевалили через окружающие долину холмы, было еще темно, а к рассвету, несмотря на то что дорога то и дело сворачивала, огибая одиночные скалы и холмы, они достигли равнин.

Гном все так же сидел позади Нориссы, к тому же ее лицо было скрыто капюшоном плаща, и поэтому Норисса позволила себе скинуть личину Джаабена, однако, когда они остановились на отдых в узкой лощине, она снова возвратила себе внешний облик юного Норена. Только после этого Норисса рискнула повернуться к Байдевину лицом. Стреноженный кайфар пасся неподалеку, где в трещинах между камнями пробивались редкие пучки жесткой горной травы. Гном и Норисса позавтракали хлебом и сыром из ее дорожных припасов. Понимая, что времени на сон у них нет, Норисса боролась с усталой дремотой, расспрашивая своего неожиданного попутчика.

— Кто такой этот Пэшет, что правит вашей долиной? Он не похож на уроженца здешних мест.

— Это так. Пэшет со своими войсками пришли из-за реки Пограничной вслед за Тайлеком.

— Пограничная река? Это же на границе с Сайдрой!

Норисса всерьез была заинтересована. Ее отец, охотник и житель гор, редко проявлял интерес к тому, что не касалось поселка и его собственного дома, однако стоило ему услышать в разговоре слово «Сайдра», как он тут же останавливался, забрасывая все свои дела, надеясь узнать что-то новое, касающееся этой далекой страны.

Байдевин кивал, на лице его появилось сердитое, угрюмо-дерзкое выражение, которое Норисса уже один раз видела у гнома, когда он стоял перед лордом Пэшетом.

— Да, я слышал, как они разговаривали об этом. Для их армии нет ничего лучшего, как остановиться здесь, в Дромунде. Солдаты были счастливы покинуть свой собственный заброшенный и запустелый край, чтобы грабить нашу прекрасную землю.

— Я слышала о Сайдре от людей из нашей деревни, — пробормотала Норисса. — Говорят, что некогда Сайдра была столь же богатым и щедрым краем, как наш, однако какое-то злое поветрие напало на эту страну.

— Истинно так, — отвечал Байдевин. — На протяжении многих лет лорды пограничных земель постоянно были настороже, опасаясь, как бы это зло не проникло в Дромунд. Много раз они отражали налеты мародеров из-за реки. Именно поэтому для нас было неожиданностью обнаружить такое многочисленное войско так далеко на юге, в нашей долине. Теперь-то стало ясно, что все это при помощи своей магии проделал Тайлек, но когда мы наконец это поняли, мы уже не могли защищаться.

— А этот Тайлек, он что — очень сильный колдун? — спросила Норисса, припоминая слова гнома о том, что ее саму собирались отдать ему в руки.

Байдевин, должно быть, почувствовал в ее голосе беспокойство, так как ответил не сразу. Некоторое время он молчал, затем кивнул, уставившись назад на тропу.

— Он очень могущественен и опасен, — сказал он наконец, — опасен он потому, что он обладает изящной и располагаю щей к себе внешностью, которая скрывает его настоящее, гнилое нутро. Он потихоньку втирается в доверие, а затем… — Байдевин замолчал, уставившись на рассыпанные под ногами камни. — Именно так Тайлек появился у нас. Мой дядя, лорд Норвик, внезапно заболел какой-то весьма изнурительной болезнью, и никто из придворных врачей не смог его вылечить, до тех пор пока не появился этот искусный врачеватель из далеких северных краев…

— Тайлек. — Норисса произнесла это слово, словно проверяя, как оно звучит.

Байдевин согласно кивнул.

— Он чудесным образом излечил дядю и вскоре стал наиболее влиятельным его советником. Но я-то знал, что ему нельзя доверять, и об этом же говорил Бераэлл, дядин волшебник. Будучи членом Военного Совета, я пытался предупредить лорда Норвика, но он обвинил меня в том, что я завидую Тайлеку, и не стал меня слушать. Больше других говорил о своем недоверии Бераэлл, и вскоре после этого он умер от какого-то неизвестного яда. Через какое-то время Тайлек сумел убедить лорда Норвика, что его собственная стража готовит заговор против него… — В голосе Байдевина послышались гневные нотки, и он затряс головой, словно все еще не в силах поверить в то, что случилось. — Дядя был стар, и болезнь, безусловно, повлияла на его разум, иначе он ни за что бы не согласился, когда Тайлек предложил ему воспользоваться услугами его армии для того, чтобы справиться с мятежниками.

— Ваша армия не оказала никакого сопротивления чужеземным войскам, вторгшимся в ваше королевство?

— Сопротивление? Ха! Как бы не так! Дядя встречал Пэшета с распростертыми объятиями в Зале Совета. В середине его приветственной речи телохранители Пэшета выхватили мечи, и дядя со своим сыном стали его пленниками.

— Но что же армия? — настаивала Норисса. — Неужели она не была достаточно сильна, чтобы отразить нападение?

Байдевин сокрушенно покачал головой:

— Тайлек все заранее подготовил. К этому черному дню мало кто из офицеров оставался на свободе. Те, кто не согласились присоединиться к войскам Пэшета, попали в темницу. У кого-то оказались в застенке жены и дети — в качестве заложников верной службы. Я не попал в темницу только потому, что набросился на одного из телохранителей Пэшета и сбил его с ног. Тогда двое других оттащили меня. Пэшету доставило такое огромное удовольствие наблюдать, как я болтаюсь между ними, словно кукла, что он оставил меня при себе в качестве военной добычи и раба!

Байдевин вскочил на ноги и отошел, встав позади кайфара. Норисса молчала, предоставив гному возможность самому справиться со стыдом и гневом, которые сверкнули в его глазах. Вдруг она почувствовала, что гном глядит на нее, его вопросительный и удивленный взгляд встретился с ее, и Норисса нервно вздрогнула, плотней запахнувшись в плащ.

— Почему ты на меня так смотришь?

Байдевин отвернулся, но не выдержал и снова глянул на нее, искоса и виновато.

— Прости меня, но мне стало понятно, что ты — тот самый человек, которого разыскивает Тайлек. Иногда, когда я смотрю на тебя, я тебя словно бы не вижу. Это как будто… — гном покачал головой и ничего не прибавил.

Норисса некоторое время раздумывала и наконец решилась. Глубоко вздохнув, она позволила облику Норена исчезнуть. Затем она распахнула плащ и с наслаждением потянулась.

— Как здорово снова стать собой! — воскликнула она. Открыв глаза, она рассмеялась, такое ошарашенное выражение лица было у гнома.

— Но… как? — пробормотал Байдевин. — Ты что — ведьма?

Норисса немедленно стала серьезной.

— Нет, я не ведьма. Меня зовут Норисса, я дочь Рольфа-охотника. Иллюзии, которые ты видел, создаю не я, их создает вот это… — Норисса достала из-за воротника своей кожаной рубашки маленький золотой медальон.

— Я понял, кто ты такая, когда Пэшет не посадил тебя в темницу, а оставил ночевать в гостевой комнате, — воскликнул гном. — Как попал к тебе этот амулет?

Норисса рассказала о смерти родителей, о своем решении отправиться в путешествие, о появлении Эдель и ее скорой смерти.

— Именно возле ее могилы, — рассказывала Норисса, — я узнала, какой силой обладает этот амулет.

Сжав медальон в кулаке, она поведала историю о чудесном появлении множества плакальщиц в черном, совершенно позабыв о его присутствии, заново переживая воспоминания о том, самом первом волшебстве. Медальон в ее руке слегка нагрелся — ощущение теплоты в последнее время появлялось все чаще, сменив собой мощный поток неуправляемой энергии, который извергался из него в самом начале.

— Пока я путешествовала, я много упражнялась с ним, — пояснила Норисса, — и обнаружила, что могу создавать почти любые иллюзии. Однако поддерживать иллюзию в течение продолжительного времени — это мне тоже кое-чего стоит, словно амулет черпает силы прямо из меня.

— Тебе прислала это украшение старая колдунья, которую ты никогда не видела? — с трепетом спросил Байдевин.

— Да… прислала и умерла. Теперь я должна отыскать одного человека, который объяснит мне — почему. Для этого я и путешествую в Таррагон. Затем… — на мгновение она задумалась о той таинственной силе, которая не переставая влекла ее, — затем мне нужно завершить еще одно дело.

Утреннее солнце поднялось достаточно высоко и залило их убежище ярким светом и приятным теплом. Байдевин привстал и начал пристально всматриваться в далекие горные вершины.

— Мне кажется, нам пора в путь. Наверняка они уже заметили наше отсутствие.

К полудню они оставили горы далеко позади и повернули на северо-восток, направляясь к морю, на берегу которого стоял Таррагон. Байдевин шагал впереди, указывая путь кайфару. Они двигались прямо по бездорожью, не рискуя выходить на дорогу и далеко обходя хутора и одинокие домики, которые им встречались. Один раз Норисса попросила гнома остановить кайфара и некоторое время сидела неподвижно, разглядывая море травы. Пушистые венчики трав колыхались очень высоко, доставая до верха ее высоких ботинок, травы кланялись свежему ветру и тут же выпрямлялись, словно танцуя.

— Вон там — это дерево сайма? — спросила Норисса, указывая рукой на далекий силуэт.

— Да. Судя по его размерам, оно растет возле источника, — он повернулся к девушке с некоторым удивлением. — Ты разве никогда не видела саймы?

— Нет. Ни саймы, ни такого количества травы. Ее здесь прямо… море. Мне обо всем этом рассказывала моя мать. Она родилась в этих краях.

Вспомнив об этом, Норисса не смогла сдержать грустных воспоминаний. Рассердившись на себя за это. Она пнула кайфара носком ботинка в тщетной попытке отогнать печаль, разбуженную в ней пышным травостоем и безграничными пространствами.

После полудня они достигли ручья, берега которого густо заросли кустарником и невысокими деревцами, которые могли послужить для них гораздо более надежным укрытием. По предложению Байдевина они двигались вдоль ручья до тех пор, пока не стало совсем темно. Тогда они сделали привал, расположившись прямо среди деревьев. Огня они зажигать не стали было опасно, и им не хотелось рисковать — и снова поели того, что запасла в дорогу Норисса. После ужина они уселись в углубление между толстыми, скрюченными корнями гигантской саймы и укрылись плащом Нориссы, защищаясь от холода и ночной сырости.

Гном явно чувствовал себя неловко из-за их внезапной близости, и Норисса попыталась его отвлечь, расспрашивая о Таррагоне.

— Тебе часто случалось бывать в Таррагоне, Байдевин?

— Да, я был там много раз. Мы, конечно, старались отдыхать в дороге, и поэтому поездка в один конец занимала у нас четыре с половиной дня. Но если мы будем двигаться вперед так же быстро, как сегодня, то завтра к вечеру мы доберемся до Таррагона.

— Тогда ты должен знать, что это за дерево на перекрестке дорог.

— Конечно, это старинный знак. Когда много поколений назад только закладывался Таррагонский порт, в этом месте сходились три главные торговые дороги. Теперь же, когда Таррагон стал большим городом, под этим деревом встречаются старики и влюбленные.

Некоторое время гном молчал, и Норисса подумала, что он заснул, однако, взглянув на него, она увидела, что гном смотрит в небо сквозь переплетение густых ветвей.

— О чем ты думаешь, Байдевин? Ты выглядишь таким мрачным.

— Я думаю о чудовищах, которые убили эту старую женщину… Эдель. Очень может быть, что их создал Тайлек.

— Ты уверен?

— Не совсем. Но кое-что произошло как раз в это время. Из темницы тогда освободили двоих юношей и послали их в комнаты Тайлека. Он колдовал несколько дней, хотя крики этих двоих затихли уже на вторые сутки. Их тела так и не были возвращены для захоронения, а вскоре Тайлек приказал усилить патрули. Ну а потом…

— Потом появилась я.

Байдевин кивнул, и Норисса невольно вздрогнула. Все это ее непосредственно касалось. Как же могуществен должен быть колдун, способный превратить людей в такие омерзительные создания, с которыми ей довелось столкнуться. Ее страшило, что это огромное могущество направлено против нее и ее медальона. Почти против ее воли рука Нориссы протянулась к шее и коснулась цепочки, на которой висел медальон. Интересно, хватит ли сил, спрятанных в этом кусочке золота, чтобы отвратить от нее беду?

Голос Байдевина ворвался в ее мрачные размышления:

— Кто-то должен оставаться на страже. Нас наверняка станут искать.

— Кто будет нас искать, Байдевин? Ты устал не менее моего, так что спи спокойно. Никто не станет разыскивать нас в темноте. Давай отдохнем, пока можем, завтра нам предстоит нелегкий путь.

Байдевин отрицательно покачал головой.

— Если кто-то будет стоять на страже, то я лучше отдохну, — он посмотрел на ее руку, все еще сжимавшую тонкую цепочку медальона.

— Он умеет делать только иллюзии? Может быть, в нем заключена еще какая-нибудь сила?

Норисса вздохнула, вытащила из-под рубашки тонкий золотой диск и нежно потерла его.

— Я ощущаю внутри него могучие силы, друг мой, но я не знаю, как ими воспользоваться. Я не могу даже вызвать никаких оберегающих чар, которые охраняли бы нас ночью…

Оба некоторое время молчали, собственная усталость как бы обволакивала и того и другого, а тихие ночные звуки баюкали, напевая сон. Норисса словно медленно плыла в сером тумане — предшественнике настоящего глубокого сна, — когда до нее донесся как бы ее собственный голос, звучащий откуда-то издалека. Однако слова, еле слышные, тут же стерлись из памяти, лишь только они были произнесены. Норисса чуть приподнялась, но все было тихо и спокойно кругом. Проваливаясь в сон, Нориссе показалось, что она видит скользящего в кустах чешуйчатого темного дракона, совсем как на медальоне, но она решила, что уже видит сон.

Нориссу разбудили беспокойные движения Байдевина, нарушившие предрассветную тишину. Они позавтракали кусочками вяленного мяса и несколькими глотками сидра, а затем собрались в путь. Уже взобравшись на спину кайфара, Норисса некоторое время сидела неподвижно, вдыхая незнакомый свежий запах, появившийся в прохладном утреннем ветре. Острый запах моря был для нее необычен и нов, он словно наполнял ее предчувствием приключений и счастливо преодоленных опасностей, вопреки грозящей им беде. Стремление поскорее достичь порта подсказало Нориссе, как следует поступить.

— Мы значительно сократим путь, если направимся прямо к порту, сказала она. — Я думаю, нам следует поехать по дороге.

Байдевин не согласился с ней.

— Нам лучше оставаться незамеченными как можно дольше, — сказал он. Если нас настигнут на открытом месте, мы не сможем спастись. Нам нужно опасаться не только Тайлека. Что мы сможем против любой банды разбойников — гном и молодая девушка?

— Скорость — это наше главное оружие, — возразила Норисса. — Они не знают, в каком направлении мы бежали. Если они отправились преследовать нас на север или на восток — то в этом случае мы опережаем их на два дня, до тех пор пока они не обнаружат свою ошибку. Если они в первую очередь направились в том же направлении, что и мы, то у нас все же есть небольшая фора примерно в полдня пути и мне хотелось бы сохранить это преимущество.

С этими словами Норисса направила кайфара из-под деревьев на открытое место. Прежде чем выехать из зарослей, она остановилась, чтобы оглядеться. Они были одни, никто их не видел. Они двинулись к дороге, и Норисса не обратила никакого внимания на небольшую черную птицу — эброта, который вылетел из кроны дерева и, раскрыв в беззвучном крике свой крючковатый клюв, быстро понесся к горам, часто взмахивая длинными крыльями.

5

Когда взошло солнце, настроение Нориссы заметно улучшилось. Солнечные лучи пробивались сквозь легкие облака, повисшие над горизонтом на востоке, и Норисса едва сдерживалась, чтобы не погнать кайфара во весь опор — так ей не терпелось поскорее достичь портового города. Сидя на спине кайфара перед ней, гном, напротив, был серьезен и молчалив, крепко вцепившись в густой мех животного. На лице его застыло выражение неодобрения — он так и не смог примириться с упрямством девушки, настоявшей на движении по дороге.

Спустя короткое время после того, как они выбрались на дорогу, им пришлось обогнать несколько фургонов торговцев и даже несколько обозов, направляющихся туда же — в порт, на рынки торгового города. И из каждого фургона, с каждой телеги на них устремлялись любопытные взгляды. Норисса прекрасно понимала, что они вдвоем представляли собой ту еще картину: благородный юноша, одетый просто, но со вкусом и в одежде из добротной ткани, представлял собой разительный контраст гному, одетому в грязные лохмотья.

Пойдя навстречу желанию Байдевина, Норисса возвращала себе внешний вид Норена всякий раз, когда они достаточно близко оказывались от любого человека, движущегося по дороге. Однако чем выше поднималось солнце, тем оживленнее становилось движение на дороге, и Норисса была вынуждена поддерживать свою маскировку постоянно. Из-за этого у нее сильно разболелась голова, и она успела несколько раз пожалеть о том, что не послушалась мудрого совета гнома. Однако вскоре в воздухе запахло жареным мясом. Байдевин тоже почувствовал запах и приободрился.

— Скоро будет один постоялый двор, — сказал он, — где мы часто останавливались перекусить. Денег у меня, конечно, нет, но хозяин наверняка запомнил меня, и я думаю, что нас накормят. Могу обещать тебе немного мяса и, может быть, кружечку тарга.

Пока он говорил, к запаху мяса прибавился тонкий аромат свежевыпеченного хлеба, и Норисса поторопила кайфара.

Постоялый двор был переполнен. Множество людей сидели снаружи, прямо в своих повозках и на телегах, в тени деревьев вокруг здания гостиницы. Шустрые мальчишки сновали между телегами, разнося закуски и напитки. Во дворе постоялого двора, на плотно утоптанной земляной площадке, горело несколько костров. Возле них раскрасневшиеся поварята жарили на вертелах домашнюю птицу и целые туши ярья и молоденьких даксетов. В воздухе густо пахло приправами и теплым таргом.

Норисса натянула поводья, чтобы не сбить с ног одного из мальчишек, который спешил мимо с подносом, полным кружек тарга. Он быстро раздал кружки троим довольно грязным и шумным мужчинам, сидевшим на земле неподалеку, и поспешил обратно, но Норисса подозвала его.

Байдевин открыл было рот, собираясь заговорить, но Норисса опередила его.

— Принеси нам буханку горячего хлеба, сыр, шашлык из даксета и по кружке тарга, — приказала она.

Мальчишка кивнул и помчался выполнять заказ, оставив Нориссу наедине с гномом и его возражениями.

Норисса отклонила все его протесты и, спешившись, отвела кайфара в тень, там где еще оставалось немного свободного места, рядом с шумливой троицей, которой как раз принесли по кружке эля. Только тогда Норисса обратилась к гному с наигранным удивлением:

— Ты что, Байдевин, может быть, ты не голоден? Или ты предпочитаешь вяленое мясо из наших дорожных припасов? Если так, то можешь взять немного мяса и черствого хлеба в седельной сумке, но имей в виду, что тогда твой даксет достанется мне.

Байдевин, уперев кулаки в бока, сварливо заметил:

— Разумеется, я предпочту шашлык из даксета, но как ты собираешься платить за него?

Норисса рассмеялась и дружеским жестом потрепала его по плечу.

— Не беспокойся, мой осторожный друг. У меня еще осталось несколько монет.

С этими словами Норисса вытащила свой мешок с деньгами, отыскала там несколько медяков и проворно спрятала остальное на место. Тем не менее она была уверена, что, по крайней мере, одна пара глаз отметила увесистый кошелек и успела прикинуть величину его содержимого. Притворившись, будто ничего не заметила, Норисса повернулась к слуге, который принес еду.

Они уселись на траве и принялись с аппетитом есть. Покончив с трапезой, Норисса оперлась спиной о ствол дерева и надвинула на лицо капюшон плаща. Отбросив личину Норена, она позволила себе роскошь задремать. Однако Байдевин не мог так просто расслабиться, и его волнение разбудило Нориссу. Вместе они продолжили путь.

Было довольно много времени пополудни, когда они, наконец, въехали в собственно город. Проехав городские ворота и оставив позади лоскутные заплаты свежевспаханных полей, они очутились в окружении покосившихся лачуг и небогатых лавчонок бедных районов города. Следуя указаниям Байдевина, они довольно скоро выбрались на более чистую и респектабельную улочку. Здесь Норисса внезапно остановилась перед портняжной мастерской.

— Послушай, друг мой, — мягко обратилась Норисса к гному, — я не хотела бы обижать тебя, но, боюсь, твоя одежда отслужила свое. Люди могут принять тебя не за товарища по путешествию, а за моего раба, да к тому же за раба, с которым дурно обращаются!

Байдевин ничего не ответил, но лицо его потемнело, и он крепче вцепился в густой мех кайфара, пока Норисса спешивалась. Когда и он тоже спустился на землю, к ним подбежал уличный мальчишка с плутоватым выражением лица и предложил подержать кайфара.

Байдевин нахмурился и махнул рукой, отгоняя наглеца, но Норисса выудила из кармана серебряную монету и протянула ее восхищенному мальчишке.

— Отведи кайфара в ближайшее стойло. Пусть его накормят и оставят на ночь, — распорядилась она.

Беспризорник колебался, потом схватил монету и поспешил прочь, уводя с собой кайфара. Байдевин с неодобрением посмотрел ему вслед, затем обернулся к Нориссе, его карие глаза сверкали от гнева.

— Вот теперь мне совершенно ясно, что ты на самом деле невежественная девчонка из горной деревни! Надо быть достаточно глупой, чтобы надеяться когда-нибудь увидеть этого мальчишку и кайфара!

Норисса пожала плечами, резкость гнома нисколько не задела ее.

— Мне это безразлично, так как я все равно не собиралась снова воспользоваться кайфаром. Я сделала это для того, чтобы отвлечь наших друзей.

— Кого ты имеешь в виду? — удивление смешивалось с гневом.

Норисса бросила осторожный взгляд в том направлении, откуда они пришли.

— Я имею в виду эту мрачную троицу из постоялого двора, мы встретились с ними сегодня утром. Я уверена, что они задумали освободить меня от этого тяжелого груза, — она похлопала по звякнувшему мешочку с монетами. — Впрочем, это не важно. Давай поторопимся, мы теряем время, и портной может с минуты на минуту прикрыть свою лавочку… — С этими словами Норисса шагнула к дверям и пригласила Байдевина следовать за ней.

Портной действительно собирался закрывать. Когда перед ним возникли двое путешественников в запыленных одеждах, он нахмурился и заговорил с ними довольно сердито, когда Норисса поставила в угол комнаты свой лук и положила туда же дорожный мешок.

— Закрыто на ночь! Приходите завтра утром!

Норисса улыбнулась и покачала головой, жестом указывая на гнома:

— Прошу прощения, сэр, боюсь, нам придется воспользоваться вашими услугами немедленно. Как вы видите, мой друг попал в небольшую переделку и теперь нуждается в новом костюме для путешествий.

Портной упрямо затряс головой:

— У меня нет времени. Жена ждет меня к ужину, да и сам я устал после целого дня работы… — он осторожно отступил на шаг назад, так как Норисса медленно приближалась к нему. Внезапно он резко остановился, разинув в изумлении рот. На портняжном столе перед ним лежали две золотые монеты.

— Нам не нужно ничего особенного, просто брюки, хорошая рубашка и теплый плащ… — Норисса пыталась не обращать внимания на ломящую боль в висках, пытаясь сохранить вид беззаботного молодого повесы, у которого полно денег и которого ничто не беспокоит.

Портной внезапно подумал о том, что он мог бы укоротить одну из рубашек сына…

Норисса отвернулась, оставив портного за работой, и обошла комнату по периметру, взглянув в щели между ставнями. За окнами сгустился вечер, и на улице не было никакого движения. Она ничего не смогла разглядеть в наступивших сумерках, но она была уверена, что трое горе-разбойников из таверны прячутся сейчас где-нибудь в тени. Вздохнув, Норисса потерла усталые глаза. Напряжение последних дней отозвалось волной всепоглощающей усталости и пульсирующей головной болью. Утомленная как физически, так и духовно, она опустилась на жесткую скамью у стены и спрятала под капюшоном лицо. Когда она отбросила внешний вид Норена, ей сразу стало легче.

Она собиралась всего лишь немного передохнуть и была удивлена, когда кто-то принялся трясти ее за плечо, пытаясь разбудить. Открыв глаза, она увидела стоящего перед ней Байдевина. Квадратное лицо гнома прорезали озабоченные морщины, и он снова потряс ее.

— Проснись, Норен, проснись и полюбуйся на мою обнову!

Услышав обращение «Норен», Норисса сразу же вспомнила, в каком они находятся положении. Потягиваясь, «Норен» оглядел портняжную работу.

Байдевин неловко поворачивался перед ней то одним, то другим боком. Свободные брюки были сшиты из толстой коричневой ткани. Рубашка, доходящая до середины бедер, была сделана из мягкой кожи и завязывалась у самого горла. Через плечо был перекинут черный толстый плащ, а на ногах гнома появились новенькие кожаные башмаки. Увидев их, Норисса вопросительно повернулась к портному, но, когда он понес какую-то чушь о племяннике домашнего учителя своего сына, она только отмахнулась. Многозначительно взглянув на Байдевина, она отвернулась к окну, косясь через плечо, чтобы быть уверенной, что гном правильно понял сигнал. Байдевин кивнул в ответ и отвлек портного каким-то тривиальным вопросом относительно своего нового костюма, и Норисса сосредоточилась на улице за окном.

Стараясь не обращать внимания на разговор гнома с хозяином, Норисса сосредоточилась на том, чтобы создать в уме определенные образы. Медальон нагрелся у нее под рубашкой, когда она вдохнула жизнь и глубину в возникшие фигуры и отправила их на улицу. С удовлетворением она наблюдала за тем, как второй Норен и его спутник-гном вышли из лавки портного и торопливо скрылись за углом. Тотчас же три темные фигуры вынырнули из густой тени на противоположной стороне улицы и последовали за призраками.

Собрав свои пожитки, Норисса пошла к дверям.

— Благодарю, хозяин, ты очень помог нам, — сказала она. — К сожалению, у нас не так много времени, мы должны спешить.

С этими словами она приоткрыла дверь и выскользнула из лавки. Байдевин, плотно запахнувшись в свой новый плащ, последовал за ней. Вдвоем они исчезли в ночи.

Некоторое время они торопливо шагали по улицам, которые, как уверял Байдевин, вели в направлении рынка. Когда стало очевидно, что они оторвались от своих преследователей, Норисса и гном остановились в переполненной гостинице.

Получив плату за ночлег, хозяин гостиницы едва взглянул на них. Проводив новых постояльцев наверх, где в конце длинного коридора у него было две свободные комнаты, он зажег в каждой из них по свече и, кивком головы пожелав им спокойной ночи, удалился. Норисса тут же сбросила надоевший ей облик Норена и, попрощавшись с Байдевином до утра, юркнула в свою комнату и заперлась на засов.

Комнатка оказалась маленькой, в ней едва умещались низкая кровать и столик с изрезанной столешницей. На столе стоял кувшин с холодной водой и глиняная плошка, в которой горела свеча. Норисса сложила свои вещи на пол и, осмотрев покрывала, с удивлением обнаружила, что простыни довольно чистые. Расшнуровав ботинки и сбросив с плеч плащ, Норисса улеглась на кровать и с наслаждением окунулась в долгожданное забытье.

Но ее ночной кошмар уже поджидал ее. Знакомый страх обрушился на нее с поразительной быстротой. Норисса изо всех сил боролась с топкой болотистой почвой под ногами, не в силах избежать нависшей над ней опасности. Что-то схватило ее сзади и принялось душить, Норисса отчаянно сопротивлялась и… проснулась. Ее собственный крик все еще звенел в ушах, а сама она часто и тяжело дышала.

В следующий момент кто-то забарабанил в дверь, и голос Байдевина назвал ее по имени. Норисса поспешно отперла дверь. Гном стоял на пороге босиком, сжимая в руке свечу. На губах его застыло ставшее знакомым выражение.

— Что случилось? Я услышал, как ты кричала? Ты не больна?

Норисса потерла глаза и обнаружила, что они все еще мокрые от слез.

— Нет, я не больна. Просто плохой сон, — она поглядела в коридор, но никого не увидела.

— Который час? Нам уже пора идти?

Гном покачал головой, и сердитое выражение на его лице стало глубже.

— Нет. Я как раз лег, когда услышал твой крик.

Норисса вздохнула. Ей казалось, что она никогда не сможет избавиться от преследующего ее кошмара.

— Ну ладно… Если ты уверена, что ничего страшного не произошло…

Гном некоторое время колебался, и Норисса выдавила из себя усталую улыбку. Только после этого Байдевин вернулся к себе в комнату. Он подождал за дверью, пока не услышал, как дверь комнаты Нориссы закрылась и лязгнул засов. Только после этого Норисса услышала, как он запирает дверь своей комнаты. Вернувшись в постель, Норисса немедленно заснула и на этот раз спала крепко, без всяких сновидений.

Байдевин лежал на своей кровати без сна, вглядываясь в темноту, вспоминая все те события, в результате которых он оказался теперь здесь, в этой жалкой гостинице. Он бежал из своего собственного дома и теперь полностью зависел от капризов и настроения этой юной импульсивной особы. Но разве мог он или кто-то другой предвидеть все, что вскоре произойдет, когда его дядя был поражен этой таинственной болезнью?

Унижение, которое он вынес, находясь полностью во власти Пэшета и Джаабена, все еще бурлило внутри него. Но теперь-то он, по крайней мере, был свободен и мог что-то предпринять, чтобы восстановить справедливость. В качестве племянника лорда Норвика он был хорошо знаком с большинством городской знати, многим из них он мог доверять, надеясь получить у них убежище и помощь. Завтра же утром он должен повидаться с одним из верных союзников дяди. Ему следовало бы оставаться на улицах города, до тех пор пока он не найдет действительно надежного убежища, но решительные действия Нориссы снова застали его врасплох. Она привела его за ручку в эту ночлежку, она торговалась с хозяином о цене комнат, и все было решено прежде, чем он понял, о чем вообще речь.

Не в силах уснуть, Байдевин сражался с возникшей перед ним новой проблемой. Этой проблемой была Норисса. Девушка была молода, привлекательна и упряма. Она нуждалась в надежном убежище, но он знал, что она откажется прятаться до тех пор, пока не найдет человека, который должен рассказать ей все о ее амулете. Он понимал, что и Тайлек проник так далеко на юг не для того, чтобы так запросто выпустить добычу из своих рук. То, что они добрались до города, вовсе не означало, что теперь они обезопасили себя от его преследования. Иными словами, времени оставалось мало, а стоящая перед Нориссой задача могла потребовать нескольких дней или недель. Но, несмотря на то, что Тайлек был так близко, он не хотел бросать девушку на произвол судьбы. По годам и по фигуре она была уже зрелой женщиной, но мир для нее был еще новым и ярким, он был для нее приключением, и его исследование, при всем ее рвении и невинности, могло закончиться плачевно. И поэтому, несмотря на то, что совсем недавно Норисса продемонстрировала мудрость, не свойственную девушкам ее возраста, гном чувствовал, что ее импульсивность и упрямство рано или поздно приведут к тому, что она попадет в руки Тайлека. При мысли о том, как Норисса будет лишена своего волшебного амулета и порабощена колдуном, Байдевин вздрогнул.

И что это еще за «еще одно дело», о котором она упомянула? Гном знал, что именно это дело порой омрачало лицо Нориссы, стирало ее улыбку и грозовой тучей темнело в серых глазах. Бывали минуты, когда она мысленно уносилась в какие-то неведомые дали, и тогда казалось, что она высматривает что-то или прислушивается к тому, что другим не дано ни видеть, ни слышать. Можно ли позволить ей одной решать такую задачу? Если нет, то должен ли он удерживать ее вопреки ее воле? Что ему, собственно, за дело? Три дня тому назад он даже не подозревал о ее существовании. У нее было с собой достаточно денег, чтобы безбедно жить несколько лет. Могущественный амулет защищал ее, а вскоре она встретится с человеком, который научит ее правильно с ним обращаться, и таким образом она обретет еще большую силу. В конце концов, она была свободной женщиной, и у него не было перед ней никаких обязательств.

И все-таки она отличалась от всех людей. Она была… особенной. Но в чем это заключалось, и как лучше всего справиться со всем этим?

Байдевин боролся со своей нерешительностью, пока усталость, прокравшаяся в его мысли, не заставила его на минутку прикрыть глаза, и он тут же провалился в глубокий сон.

6

Новый день встречал рассвет какофонией звуков и запахов. Громкоголосые торговцы на все лады расхваливали свой товар, тонкие ароматы экзотических пряностей смешивались с тяжелым запахом верховых и вьючных животных. На каждом углу трепетали на ветру ярко-красные и шафраново-желтые стяги, вывешенные на солнце для того, чтобы привлекать покупателей. Сами покупатели, скуповато сжимая кулаки, отчаянно торговались с практичными продавцами, грязные уличные мальчишки выпрашивали у прохожих милостыню или, схватив с лотка особо сочный плод, стремительно ввинчивались в толпу.

От всего этого голова Нориссы слегка кружилась. Взгляд ее непрерывно метался то туда, то сюда, грудь высоко вздымалась, а ноздри трепетали, вдыхая незнакомые, пряные запахи. От множества разнообразных впечатлений сердце ее билось чаще обычного, отдаваясь в висках мощными ударами пульса. Норисса пробиралась сквозь толпу, пытаясь не отстать от коренастой фигурки гнома, который двигался через базарную площадь туда, где возвышалось над толпой узловатое и высохшее бревно. Норисса знала, что это и есть искомое дерево.

На мгновение она задержалась у одного из прилавков, где торговец с хитрыми глазами демонстрировал какой-то женщине тончайшую бледно-зеленую ткань. Ткань была настолько мягкой, что текла между рук как вода, слегка искрясь на солнце. Когда Норисса сумела оторвать взгляд от зачаровавшего ее зрелища, Байдевина уже нигде не было видно. Норисса подавила внутри себя зарождающуюся панику и принялась самостоятельно прокладывать себе путь к древнему дереву. Не успела она сделать несколько шагов, как кто-то больно схватил ее сзади за руку. Поворачиваясь назад и выхватывая свободной рукой кинжал, Норисса была почти уверена, что увидит Джаабена, но это был всего лишь Байдевин, правда, очень сердитый.

— Я не могу показывать дорогу, если ты даже не смотришь на меня, проворчал он. — Будь повнимательней, иначе в следующий раз тебя схватит за руку кто-то другой, а не я.

Выпустив ее руку, гном снова устремился в толпу.

Норисса старалась не отставать, временами буквально наступая ему на пятки, стараясь не обращать внимания на злобные взгляды тех, кого Байдевин бесцеремонно отталкивал, прокладывая себе путь. Глядя в его широкую спину, Норисса задумалась о том, отчего гном вдруг стал мрачен и неприветлив.

Рано утром ее разбудил громкий стук в дверь. Удостоверившись в том, что это Байдевин, Норисса поспешно умылась и открыла дверь, предварительно притворившись Нореном. Однако на ее приветливое «Доброе утро!» гном пробормотал что-то невнятное и торопливо вывел ее по лестнице прямо на улицу. Удивленная его скоропалительностью Норисса забежала чуть вперед и спросила:

— Куда ты помчался? Почему мы так спешим? Мы ведь еще даже не завтракали!

Ответ гнома был лаконичен:

— Ты хочешь найти того человека, который ждет тебя на рынке? Норисса кивнула. — Тогда мы должны быть там. Если ты голодна… голоден, то на базаре всегда найдется, чем перекусить.

И Норисса поспешила за ним, гадая, что она могла сделать не так, чтобы расстроить его.

Может быть, его оскорбило то, что она снабдила его новой одеждой? Норисса пожалела о том, что не была достаточно деликатна в этом вопросе, так как ей было известно, как легко можно уязвить мужскую гордость. Однако преследовавшие их бродяги не оставили ей достаточно времени для дипломатических маневров.

Норисса пожала плечами и подумала, что, по крайней мере, обнова была ему к лицу.

Каким-то образом Байдевину удалось помыться этой ночью. Кожа его производила впечатление кожи человека, привыкшего проводить многие часы на жарком солнце, черты лица, однако, были тонкими и благородными, несмотря на мрачную гримасу, исказившую их этим утром. Волосы, с которых была смыта покрывающая их пыль и грязь, приобрели мягкий светло-каштановый цвет, а там, где волосы выгорели на солнце, вьющиеся пряди были окрашены в цвет темного золота. Увидев забавные кудряшки возле ушей и на шее, Норисса даже улыбнулась. Новая кожаная рубашка тем не менее нисколько не скрывала широких мускулистых плеч, а его коренастое и короткое тело, снабженное короткими и толстыми ногами, двигалось вперед с поразительной быстротой и проворством.

Вокруг них город, казалось, выдавливал из своих недр все новые и новые порции наррда, заполняющие и без того запруженные людьми улицы. Толчея вокруг все усиливалась, и Норисса изо всех сил старалась не отстать от Байдевина. К тому времени, когда они пробрались на южную оконечность рынка, он был уже заполнен горожанами сверх всякой меры.

Норисса следовала за гномом чуть ли не бегом и все равно ощущала в пустом желудке голодное урчание, а рот каждый раз наполнялся слюной, лишь только свежий морской бриз доносил до нее запахи съестного.

Наконец они достигли края рыночной площади, и Норисса перевела дыхание, ощущая неровные булыжники мостовой сквозь подошвы ботинок. Словно разрушенный древний маяк, возвышался безлистый ствол старого дерева над людским морем. У подножья этого освещенного солнцем шпиля трепетали на ветру молодые ветви с зелеными листочками на них. Вокруг бушевала толпа. Тяжело нагруженные носильщики грузно ступали позади своих клиентов. Расстроенная молодая девушка беспомощно смотрела вслед своей матери, исчезающей в самой гуще людей, в то время как двое маленьких детей оставались с нею. Какой-то молодой человек остановился в тени старого дерева и принялся бесцеремонно рассматривать проходящих мимо молоденьких женщин, которые стыдливо отворачивались от него, Норисса в испуге рассматривала всю эту сцену.

— Здесь так много людей, Байдевин! Как мы найдем того, кто нам нужен?

— Я думал, что это он должен найти тебя.

— Я должна была принести ему это. — Норисса вынула из-под рубашки медальон и позволила ему висеть поверх ворота.

Они вместе прогуливались по краешку базарной площади, обращая внимание на всякого, кто засматривался на медальон и проявлял к нему особый интерес. Когда они обошли площадь по периметру, Норисса осторожно подняла вопрос о завтраке. На этот раз Байдевин лишь улыбнулся и, принюхавшись, предложил ей отведать кейлан.

Отходили они от прилавка, хрустя поджаристой корочкой мягких, сдобных булок, пропитанных острым мясным соком. На ходу Байдевин принес свои извинения:

— Прошу прощения, я был очень сердит сегодня утром. Я должен был принять важное решение и посчитал тебя виноватой в том, что кое-какие из моих планов не осуществились.

— Я уж боялась, что ты сердишься на меня из-за платья. — Норисса не смогла удержать вздоха облегчения. — Я говорила совершенно искренне, что у меня и в мыслях не было обидеть тебя.

Гном покачал головой, пережевывая сочный кусок пирога.

— Я вовсе не обиделся, напротив — я был тебе очень благодарен. Некоторое время Байдевин молчал, о чем-то думая, затем снова заговорил: Я думал о тех делах, которые привели нас обоих в Таррагон. Очень может быть, что каждый из нас мог бы помочь другому в осуществлении его планов. Ты знаешь, что я должен поднять на борьбу союзников моего дяди и попытаться отвоевать нашу долину у врага. Именно это мне следовало бы сделать прошлой ночью, но раз уж мы здесь, — он показал рукой на водовороты толпы вокруг них, — то давай употребим это утро на то, что попытаемся встретиться с человеком, который ждет тебя. Если мы не встретим его до полудня, то пойдем со мной. Может быть, друзья дяди помогут нам отыскать его, — гном замолчал, словно какая-то внезапная мысль огорчила его. — Тот, кто сможет рассказать тебе о тайнах медальона, должен немного понимать в колдовстве. Может быть, нам удастся убедить его принять нашу сторону в борьбе с Тайлеком. На настоящий момент я могу предложить тебе только лишь гостеприимство моих друзей, пока я сам не смогу отплатить тебе добром за все, что ты сделала.

Норисса почувствовала удовольствие, вызванное его искренним порывом. Он просил ее остаться. Хотя на словах он говорил о нескольких днях, но то, как он произносил их, подразумевало гораздо более долгий срок. Норисса слегка поклонилась ему.

— Друг мой Байдевин! Мне не нужно ни за что платить. Ты спас мою жизнь. Ужин и новый костюм не могут быть достаточной благодарностью за это. Что касается того, с кем я должна встретиться, то, получив амулет, он станет объектом охоты Тайлека. Я думаю, что ему захочется заручиться поддержкой твоей армии в любом сражении, которое может произойти между ним и этим колдуном. Но если он все же согласится помочь тебе, то я, по крайней мере, полностью в твоем распоряжении. Хотя у меня не будет больше волшебной силы, но я буду все так же хорошо стрелять из лука и смогу стать лучником твоей армии.

Норисса не могла даже самой себе объяснить, что заставило ее с такой легкостью дать ему это обещание. Даже осознавая, что выполнение этого обещания означает еще одну задержку в ее пути на восток, куда звал ее таинственный голос, она нисколько не колебалась. Не могла она и объяснить, как появилась у нее эта странная привязанность к человеку, которого она знала всего несколько дней. Может быть, все дело в том, что Байдевин был нисколько не похож на гномов, какими они описаны в детских сказках, потешные шуты и фигляры, частенько путешествующие в качестве забавных зверушек вместе со странствующими менестрелями. Вопреки ее ожиданиям, Байдевин ничем не напоминал существо, вызывающее, чувство жалости, он был энергичным и весьма целеустремленным.

Но было ли в этом что-то удивительное? Норисса уже поняла, что мир вовсе не похож на ее детские представления о нем.

Байдевин чуть не улыбнулся при ее последних словах. Может быть, ему было забавно слышать, как и большинству мужчин, как она похваляется ловкостью в обращении с оружием? Норисса взглянула на гнома и заметила, как внезапно сузились его глаза. Байдевин смотрел в толпу позади нее, потом осторожно огляделся, словно выискивая нежданную западню, и Норисса заметила его беспокойство. Выпрямившись, она тоже пристально оглядела окружающих людей.

— Что такое, Байдевин?

— Вон там… видишь его? Старик с блестящим посохом. Он идет сюда.

Но Норисса уже и сама заметила пожилого мужчину, пробиравшегося к ним через толпу, но, на ее взгляд, в нем не было ничего, что могло бы вызвать опасения. Небрежному взгляду вполне могло показаться, что это простой старик, выбравшийся на прогулку. На плечи его был накинут свободный плащ, нижний край которого спускался до самых сандалий. Под плащом был надет серый кафтан из того же материала, подпоясанный обшитым галуном матерчатым поясом, с которого свисал квадратный кожаный кошелек. Густые седые волосы старика свободно ниспадали до самых плеч, смешиваясь с седой бородой, в которой еще сохранились тусклые черные пряди. Лоб пересекали сосредоточенные морщины, а тени возле глаз говорили об усталости и постоянном беспокойстве. Несмотря на потертый внешний вид, его голубые глаза смотрели из-под кустистых бровей пронзительно и внимательно, особенно когда он переводил взгляд с медальона на лицо «Норена» и обратно. Шел он уверенно, совершенно не прибегая к помощи длинного посоха, который держал в руке. Посох этот, вырезанный из какого-то светлого дерева, вверху был опоясан широкой золотой лентой, которая отражала лучи яркого утреннего солнца и брызгала в разные стороны многочисленными солнечными зайчиками, но в то же время это странное украшение почти не привлекало к себе ничьего пристального внимания. Иными словами, в его облике не было ничего необычного, но Байдевин не спускал с него глаз до тех пор, пока старик не подошел совсем близко и не остановился перед ними. Улыбнувшись, старик заговорил первым, его голос оказался ровным и мягким, совсем не громким.

— Надеюсь, вы простите мне мое праздное любопытство, но я был совершенно зачарован прекрасной и тонкой работой… — он кивнул на золотой медальон. — Прекрасная вещь. Могу я полюбопытствовать, каким путем он попал к вам?

Норисса улыбнулась в ответ, поглаживая одной рукой медальон.

— Это подарок. Вы совершенно правы — это чудесная вещица. Я уверен, что второй такой не сыщется в целом мире.

— Боюсь, что это не так, парень, — старик приблизился на шаг, чтобы получше рассмотреть изображение на диске. — Я знаю одну женщину, у которой есть точно такое же украшение. Ей уже немало лет, и мы каждую весну встречались здесь, под этим деревом, чтобы, так сказать, поддерживать наше знакомство. В этом году она что-то запаздывает. Когда я увидел ваш медальон, я подумал, что вы, быть может, доставили от нее какие-то известия, — он помолчал. — Эту женщину зовут Сэлет.

Норисса ничего не ответила, и на лице старика появилось выражение печали.

— Она мертва, не так ли?

Норисса кивнула, и старик тяжело вздохнул.

— Этого я и боялся, — он облокотился на свой посох, низко наклонив голову.

Норисса сделала шаг вперед, опасаясь, не повредила ли ему эта печальная новость, однако старик тут же выпрямился и дал понять движением руки, что никакой помощи не требуется.

— Конечно, это все неожиданно, — пробормотал он. — Я просто не представлял себе, насколько все в мире подвержено случайности и неопределенности, — он повел плечом, словно его серый плащ был ему тесен. — Что ж, теперь все ложится на мои плечи, — последние слова он произнес больше для самого себя, нежели для кого-то другого.

Норисса наблюдала, как старик рассматривает толпу. В конце концов он, казалось, принял какое-то решение, так как снова повернулся к ней.

— Теперь амулет у тебя. Ты расскажешь мне, как это случилось?

— Разумеется, только это долгая история. Было бы лучше, если бы мы могли посидеть в каком-нибудь тихом месте.

Старик кивнул:

— Я снял комнату в «Голубой Жемчужине». Это недалеко, я покажу вам путь, заодно мы можем там позавтракать, — он помолчал и добавил: — Мое имя Медвин.

— Меня зовут Байдевин, — вступил в разговор до сих пор молчавший гном. — А моего товарища зовут Норен. Мы принимаем ваше приглашение.

Медвин кивнул, повернулся и направился прямо через площадь. Норисса и Байдевин сунули свои недоеденные пирожки в руки удивленному беспризорнику и поспешили за стариком.

7

После того как они вырвались из толпы, заполнившей базарную площадь, дорога до гостиницы заняла всего несколько минут. Гостиница стояла на высоком обрыве, над гаванью, в конце длинного ряда оживленных магазинчиков и таверн. С виду гостиница напоминала древний корабль, выброшенный штормом на берег многие века назад и наполовину засыпанный песком — настолько неказист и потрепан был ее внешний вид. Над входной дверью раскачивался на ветру деревянный щит с вырезанным на нем изображением кругленькой голубой жемчужины в створке раковины.

Когда они вошли внутрь, Медвину навстречу поспешил мальчик-слуга. Почтительно выслушав распоряжения старика, он удалился. Медвин провел Нориссу и гнома наверх, в свою комнату. Комната была светлой и просторной, с двумя окнами, одно из которых выходило на море, а второе — на город. Мебель состояла из высокой кровати с пуховой периной, занимавшей целую стену. Возле кровати стоял маленький столик и умывальник. Посреди комнаты стоял стол побольше, с двумя длинными скамьями по бокам и единственным креслом с высокой спинкой на председательском месте. Неподалеку от этого кресла в стене были сделаны глубокий камин и дымоход.

Норисса и Байдевин уселись возле огня, в то время как хозяин комнаты нетерпеливо расхаживал из стороны в сторону. Не прошло и нескольких минут, как в комнату вошли двое слуг с подносами. Они поставили на стол тарелки с горячей, аппетитной кашей, нарезанное ломтями мясо, сыр, кувшин сладкого нектара и кувшин чая из лирсы с вином. Во время еды Медвин казался целиком погруженным в свои мысли, и ни Норисса, ни Байдевин не осмелились обратиться к нему с вопросом.

После завтрака Норисса и Байдевин по очереди рассказывали каждый свою историю. Медвин с удивлением увидел настоящую Нориссу и с грустью выслушал рассказ о смерти Сэлет. Но именно Байдевину он задал больше всего вопросов — о могуществе Тайлека, о его армии. Когда он наконец выспросил у гнома все, что хотел узнать и о чем он в состоянии был ему поведать, Медвин снова принялся мерить шагами комнату. Норисса, которая каждый миг ожидала, когда же ее попросят отдать медальон, и которую снедало множество вопросов, нетерпеливо заерзала на месте. Мысль о том, что ей придется расстаться с ее талисманом, отчего-то опечалила ее, и она только крепче стискивала зубы. Какая-то часть ее протестовала против самой мысли об этом. Странное ощущение чуть было не переросло в гнев, когда Медвин повернул к ней ставшее вдруг суровым лицо.

— Очень хорошо, дитя мое, что мы нашли друг друга, — сказал Медвин. Иначе ты непременно бы попала в лапы этого Тайлека. До тех пор пока ты не умеешь контролировать заключенные в тебе силы, ты не должна пользоваться ими без крайней необходимости. Мой долг будет заключаться в том, чтобы обучить тебя обуздывать эти силы.

— Научить меня контролю? — Норисса с удивлением уставилась на Медвина. — Ты говоришь так, словно я останусь с тобой, а между тем я исполнила свое обязательство и доставила амулет. Теперь я отправлюсь в путешествие, так как у меня есть мои собственные дела, которые я должна довести до конца.

Она довольно кивнула, заметив удивление на лице Медвина, затем нащупала на цепочке медальона замок и попыталась расстегнуть его, пока Байдевин начал говорить в ее оправдание:

— С помощью медальона Норисса научилась создавать иллюзии. Именно с помощью медальона ей удалось добраться сюда.

Норисса наконец справилась с застежкой и встала, неохотно протягивая старику медальон. На лице Медвина внезапно отразилось понимание, и он покачал головой.

— Вовсе не амулет должен был быть доставлен, должен был быть доставлен его владелец, — он улыбнулся. — Он твой, девочка, твой по праву наследования.

Повернувшись к Байдевину, старик продолжал:

— Знай же, что вовсе не медальон создавал эти иллюзии! Это в ней заключены силы, это она — Талант. Именно ее неумелое использование ее Таланта привлекло меня к ней, так же как оно привлекло и Тайлека, — он снова повернулся к Нориссе. — Твои иллюзии красивы и эффективны, но бесполезны. Ты — словно ребенок, забавляющийся с новой игрушкой. Я должен научить тебя, как правильно пользоваться тем, что тебе досталось.

Норисса почувствовала, как в ней все сильнее разгорается гнев, перекрывающий чувство радости, возникшее тогда, когда она поняла, что амулет останется у нее.

— Я не ребенок! — заявила она. — И мои иллюзии совершенны! Я сумела обмануть всех — даже тебя. И если мою маскировку разоблачат, я тотчас сделаю другую!

Медвин улыбнулся, как терпеливый отец улыбается капризам маленького ребенка, и отвернулся, чтобы посмотреть в окно.

— Ты многому должна научиться, Норисса, — сказал он, не поворачивая головы. — Тебе по наследству досталась большая ответственность, и это будет… — Он замолчал и повернулся к ней, его глаза сузились, и взгляд их стал жесток.

Норисса воспользовалась тем, что Медвин не смотрит на нее, и создала иллюзию второго Байдевина, и теперь возле камина стояло два гнома, второй — точная копия первого. Когда она увидела, что Медвин не в силах определить, который же из Байдевинов настоящий, она испытала настоящее торжество.

Вот так вот! Пусть теперь говорит о контроле! Ее мысли были дерзкими, и она позволила себе уйти в иллюзию еще глубже. Она не испугалась даже тогда, когда Медвин сделал по направлению к ней несколько шагов и в его голосе прозвучал не то гнев, не то предупреждение.

— Твой Талант — не пустяк и не игрушка, с которой можно играть ради того, чтобы получить удовольствие. Это сокровище, которое должно ревностно хранить и пользоваться которым можно лишь в случае крайней нужды. Гордость и тщеславие будут твоими самыми страшными противниками, и они могут погубить тебя так же верно, как меч или стрела… — Он помолчал, испытующе глядя на гномов.

Когда ни один из них не произнес ни слова, Медвин снова заговорил с ноткой печали в голосе:

— Очень хорошо. Если ты так настаиваешь на том, чтобы продолжать играть в эту игру, то придется познакомить тебя со всеми последствиями. Сожалею, что первый урок будет слишком жестоким.

Медвин выпрямился, словно стал выше, чем был на самом деле, и Норисса почувствовала, как ее уверенность тает. Старик быстро начертил в воздухе какой-то знак левой рукой и произнес какое-то слово, громко прозвучавшее в ушах, но почему-то не запечатлевшееся в мозгу. Она попыталась вдохнуть воздух, чувствуя, как глаза застилает малиново-красной пеленой боли, и не смогла. Она упала, корчась от невыносимого жара; словно сквозь дымку видела она, как Байдевин бросился на волшебника, сжимая кинжал, но тот, не отрывая от нее взгляда, поднял руку и произнес одно единственное слово. Байдевин рухнул на пол и застыл неподвижно. Это зрелище испугало Нориссу чуть ли не сильнее, чем острая боль, которую она ощущала во всем теле, и она крикнула:

— Довольно! Я поняла! Сдаюсь! Сними скорей заклятье.

— Не могу, — быстро ответил Медвин. — Это твоя собственная магия. Убери ее.

Норисса торопливо изгнала из разума иллюзию Байдевина. Боль сразу пропала, пропал и невыносимый жар. Медвин опустил руку, и настоящий Байдевин бросился к ней. Встав в оборонительную стойку, он поднял кинжал и направил его на приближающегося волшебника. Норисса села на полу, мягко отводя смертоносное лезвие в сторону.

— Нет, Байдевин, он не виноват, — прошептала она.

Байдевин смущенно посмотрел на нее, но не возражал, когда Медвин помог ей подняться и усадил в кресло с высокой спинкой.

Пристыженная, боящаяся взглянуть в глаза магу, Норисса только прошептала:

— Как ты узнал?

Медвин похлопал ее по руке.

— По сравнению с человеком, который обучался этому искусству, ты недостаточно аккуратна в исполнении своего Таланта. Когда ты пользуешься своими способностями, энергия истекает из тебя мощными импульсами. Мне едва удалось при помощи заклинания отразить их обратно на тебя.

Норисса покачала головой:

— Ты прав, волшебник. Это моя гордость заставила меня думать, что эти трюки дают мне превосходство над всяким, кто выступит против меня.

Байдевин подал ей кружку чая из лирсы, и сам дерзко втиснулся в промежуток между девушкой и волшебником. Отведя в сторону прядь ее черных волос, он ревниво покосился на Медвина.

— Если она так неумела в использовании могущественного амулета, то почему ей доверили его? Тайлек убил немало людей, чтобы им завладеть. Почему старая колдунья так настойчиво разыскивала крестьянскую девушку, чтобы Отдать амулет именно ей?

Медвин покачал головой:

— Амулет не играет никакой роли, это просто знак принадлежности к одному древнему роду. Тайлек разыскивает не амулет, а того, кто по праву является его хозяином.

Норисса удивленно подняла голову:

— Тогда он должен убить тебя, потому что я должна была доставить тебе медальон!

— Не меня, — ответил Медвин. — Хотя, должен сказать, он бы убил меня с радостью. Припомни, дитя мое, как звучало послание Сэлет.

Норисса вспомнила дрожащий, неуверенный голос Эдель и повторила ее слова вслух:

— На перекрестке трех дорог на рынке Таррагона… достань Знак Дракона…

— По знаку, где Дракон изображен, тебя узнает он, — Байдевин закончил фразу за нее, когда Норисса запнулась. — Невероятно! Это означает, что Тайлек со своей армией вторглись в нашу землю и убили много наших людей просто для того, чтобы погубить крестьянскую девушку и завладеть никчемным медальоном. Это же смешно!

— Если считать его целью убийство нищей дочери охотника, мой нетерпеливый маленький друг, то ты прав — в это действительно нелегко поверить. Но когда ты узнаешь правду, ты поймешь, почему Тайлек и его хозяйка Фелея так жаждут видеть ее мертвой.

Все время, пока гном и волшебник переговаривались, Норисса хранила молчание, но тут она вскочила, ее щеки пылали от гнева. Бросив медальон на стол, она произнесла срывающимся голосом:

— Ни один человек, будь он рабом или господином, не имеет никаких причин желать мне смерти. Если для того, чтобы завладеть этим амулетом, кое-кто ни во что не ставит мою жизнь, то, клянусь высшими силами, я отрекусь от этого амулета и от всего, что с ним может быть связано!

— Тихо! — Медвин подчеркнул свои слова, гулко ударив посохом в пол. Не нужно никаких клятв до тех пор, пока тебе не станет полностью и достоверно известно, от чего ты отказываешься!

Некоторое время они сердито молчали, меряя друг друга оценивающим взглядом. Лицо Медвина становилось все мягче, а на губах появилась отеческая улыбка.

— Ты унаследовала красоту своей матери, Норисса, и темперамент отца, — сказал волшебник.

— Что ты знаешь о моих родителях?

— Гораздо больше, чем тебе кажется, — Медвин махнул рукой, приглашая Нориссу сесть. — Ты долго боролась с неизвестностью и опасностями, и мне следовало бы раскрыть тебе загадку амулета, но я этого сделать не могу. Ключ к этой загадке был в руках Сэлет. Но выслушай мою историю. Когда ты поймешь, что к чему, ты сможешь сделать свой выбор.

Норисса неуверенно посмотрела на гнома. Тот пожал плечами:

— Для этого ты сюда и пришла.

— Очень хорошо, волшебник. — Норисса пожала плечами, как и Байдевин. — Я выслушаю твой рассказ, но я не могу обещать, что останусь здесь после того, как он будет закончен.

Она вернулась в кресло, и Байдевин устроился рядом на скамье. Медвин устремил взгляд своих светлых глаз в огонь и заговорил. На лице его появилось отрешенное выражение.

— С той ночи, когда я оставил Сайдру, свой родной край, во власти зла, обрушившегося на нее, прошло двадцать лет и еще один год. Я бежал не из страха, а по приказу моей королевы, хотя знал, что она будет мертва раньше, чем пройдет несколько дней — меньше четверти лунного цикла.

При этих словах мага Норисса зябко поежилась — ей вспомнился необычный интерес, который всегда проявлял ее отец в отношении любых новостей из Сайдры. Перед ней был живой участник давней войны, которая для нее была не более чем страшной сказкой, рассказанной теми долгими зимними вечерами. Байдевин, по всей видимости, разделял это ее удивление.

Медвин не видел, как вытянулись их удивленные лица, продолжая пристально всматриваться в огонь камина.

— Я был Первым Советником Онатха, короля Сайдры, а потом — Первым Советником его сына, Брайдона. Брайдон был добрым королем, он укрепил мир, который удалось установить его отцу. Но он был очень молод и вскоре стал беспокоен и нетерпелив. Ему захотелось укрепить торговые связи с Тариланом.

Медвин извлек из складок плаща небольшой пергаментный свиток и развернул его, разложив на столе и придавив углы чайными кружками. Норисса и Байдевин придвинулись поближе, чтобы взглянуть на реликвию.

— Это — древняя карта континента. Вот Дромунд, а здесь, к востоку Сайдра.

— А здесь… — Норисса указала пальцем на верхнюю часть чертежа. Это место подписано как Тарилан, но здесь нет никакой страны.

— Так обстоит дело на всех картах Тарилана, — заговорил Байдевин. — В легендах утверждается, что это была страна колдунов и волшебников, которые изолировали сами себя от всего мира.

Медвин кивнул:

— Да, это верно. Жители Тарилана посвятили все свое время развитию и совершенствованию Таланта. Их страна обеспечивала их всем необходимым, кроме одного — соли. Три раза в год соляным торговцам из Сайдры позволялось заходить на пустоши Тарилана. После двух дней пути они попадали в оазис, где и происходил торг. Каждый торговец возвращался домой богачом, нагруженный грузом экзотических пряностей, драгоценных камней, резного дерева — плата, как правило, была значительно выше подлинной стоимости соли. Но никому из посторонних не разрешалось проникнуть в их земли дальше этой точки, так же как не разрешались и браки с жителями Тарилана.

— И король Брайдон решил все это изменить? — поинтересовалась заинтригованная Норисса.

— Да. Никакие аргументы не смогли заставить его изменить решение. На четвертый год своего правления Брайдон переоделся торговцем солью и отправился в Тарилан. Однако вернулся он не с новыми торговыми соглашениями, а с новой королевой. Это была красавица Бреанна, младшая дочь семьи Зибетх, входящей в клан Драконьей Крови. Вместе с ней приехала в Сайдру ее служанка Сэлет. Семья Бреанны разгневалась на нее за то, что она предпочла человека из Внешних Земель, и отреклась от нее. И тогда юный король и его возлюбленная стали объектом мести со стороны сестры Бреанны, Фелеи, чьи нежные чувства Брайдон с презрением отверг.

Байдевин понимающе кивнул.

— Смертельный треугольник… древние страсти. Не раз уже отвергнутый любовник искал способа погубить того, кого, как он клялся, любит больше всего на свете.

— Действительно, это так, — подтвердил Медвин, — но никогда еще последствия этой страсти не были столь опустошительны и трагичны. — В его глазах появилось выражение боли, но голос оставался ровным, ничего не выражающим, словно история, которую он рассказывал, была трудным уроком, который он должен был ответить наизусть. — Два года в нашем краю царили счастье и довольство. Несмотря на репутацию колдуньи и оборотня, мягкие методы Бреанны завоевали ей симпатии населения так же легко и прочно, как некогда они покорили сердце Брайдона. Пронесся слух, что королева ждет ребенка. Радость Брайдона была безгранична, но Бреанну беспокоили дурные предчувствия, вскоре превратившиеся в беспросветное отчаяние. Она желала этого ребенка, однако гадание на рунах предсказало великие несчастья, которые должны были произойти перед его рождением. Сначала ее страхи сочли всего лишь следствием ее состояния, но не прошло и двенадцати дней, как стало известно, что восточные границы подверглись нападению.

На пергаментной бумаге Норисса проследила выцветшие чернила, которыми была проведена восточная граница Сайдры.

— Нападение из Тарилана, — сказала она.

— Нет, это был не Тарилан, — голос волшебника прозвучал сурово и холодно, а сам он неподвижно застыл на скамье, пристально глядя в огонь. Это была Фелея, родная сестра королевы. Ненависть, жгучая обида за то, что ее отвергли, питали ее все эти годы, пока она совершенствовалась в овладении темными сторонами своего Таланта. Она выждала время и нанесла удар именно тогда, когда Бреанна была слабее всего. К тому же среди нас оказался предатель, который помог ей проникнуть на нашу территорию, Второй Советник короля Тайлек Эксормский.

— Но ваш король, — заметил Байдевин, — наверное, он не поручил охрану королевства своей супруге?

— Нет, он возглавил половину войск и преградил Фелее путь в районе южной пустыни, у самой границы. На протяжении трех лунных циклов, когда луна становилась полной, Брайдон, казалось, одерживал победу, но лишь только луна шла на ущерб, как армия Фелеи продвигалась в глубь страны. Я провел с Бреанной многие часы, помогая ей при помощи колдовства остановить ее сестру, но этого было недостаточно. Растущий в ее чреве ребенок отнимал у нее немало сил, а Фелея прибегала к помощи таких сил, которые моя королева не решалась призвать. Наши армии таяли, но Бреанна посылала и посылала людей на помощь Брайдону.

Медвин поднялся и подошел к окну, уставившись на беспорядочную смесь крыш домов, спускающихся к гавани по крутому склону холма.

— Когда королева была на седьмом месяце, прибыл очередной гонец с просьбой о подкреплении. К тому времени у королевы оставалось всего около четырех сотен солдат. Половину она послала Брайдону, а сама, оставив меня удерживать поместье, отправилась с оставшимися воинами на северо-восток. Мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы прекратить появившиеся слухи, будто бы королева покинула страну и короля. Прошло два месяца, прежде чем она и Сэлет вернулись… без армии. Ни слова она не сказала ни о том, что сталось с ее воинами, ни о том, куда она ездила.

— А что же ребенок? — перебила Норисса. — Ей уже пора разрешиться…

Медвин возвратился на скамью возле стола.

— Мне пришлось сказать ей, что Брайдон пал в битве и что Фелея со своей армией ускоренным маршем движутся на замок и находятся на расстоянии двух дней пути. Было очевидно, что Бреанна во время своего путешествия подверглась суровым испытаниям, а мое сообщение было последним ударом. Королева слегла в постель, и в ту же ночь родился ее ребенок.

— И вы забрали ее ребенка, бросив королеву? — Байдевин не сумел скрыть осуждения, прозвучавшего в его голосе.

Медвин поднял голову и встретился с его глазами, но в его взгляде не было ни гнева, ни вины, а одна только застарелая боль.

— Бреанна знала, что умирает. Передовые отряды Фелеи уже подожгли деревушку Лингейт и вскоре осадили бы замок. Лишь только я и Сэлет покинули замок, Бреанна собрала остатки своей волшебной силы и последних солдат, которые отступили к замку под ударами превосходящего противника, чтобы заставить Фелею как можно дольше осаждать замок. Время да еще знак принадлежности к клану Драконьей Крови — вот и все, что могла Бреанна подарить своему дитя.

— Очевидно, что вам удалось благополучно скрыться, — перебил Байдевин. — Но что же стало с ребенком?

Норисса взяла со стола амулет и осторожно погладила его поверхность большим пальцем. Медвин сказал, что медальон принадлежит ей по праву наследования… Она сжала украшение в ладони и тихо молилась про себя, чтобы ответ волшебника был другим, не тем, которого она страшилась.

— Мы добрались до Дромунда и расстались, пообещав друг другу встречаться каждую весну на рынке в Таррагоне. Сэлет забрала ребенка с собой. Когда мы встретились с ней через год, она рассказала, что поместила младенца в крестьянскую семью, которая потеряла своего ребенка. Я так и не узнал тогда, родилась ли у Бреанны дочь, или это был сын, и как было имя ребенка. Я знал только, что у ребенка, как и у Бреанны, должны быть серые глаза, прекрасная тонкая кожа и черные как смоль волосы.

Теперь настал черед Нориссы встать и в одиночестве подойти к окну. Внизу она увидела корабли с высокими мачтами и изогнутыми бортами, толпящиеся у причалов и заполняющие гавань вплоть до самого рейда, где уже начиналась зыбь открытого моря, и почувствовала, как противоречивые эмоции овладевают ею. Она одновременно испытывала гнев, печаль, даже восхищение. История, рассказанная Медвином, объясняла ежегодные путешествия ее отца в Таррагон, объясняла она и то, откуда взялось все золото, которое он ей оставил. Теперь ей стал понятен его интерес к любым новостям из Сайдры, настойчивое желание, чтобы она выучилась тому, что необязательно знать дочери охотника. Теперь Норисса смогла бы объяснить причины странных настроений, которые овладевали отцом в последние годы жизни; иногда мать посылала ее за ним, и она часто находила отца на склоне горы, сидящим возле небольшой кучки камней… Ей стал ясен и смысл его слов, когда она долгими зимними вечерами сидела у отца на коленях, а он гладил ее по голове и приговаривал:

— У тебя должна была бы быть сестричка, чтобы ты могла играть с ней этими длинными одинокими вечерами…

Когда же Норисса протестовала и заявляла ему, что вовсе не чувствует себя одинокой, он только улыбался и качал головой.

Байдевин слез со скамейки и подошел к ней.

— Стало быть, в тебе течет королевская кровь, Норисса. Это — заветная мечта каждой девчонки, а ты ведешь себя так, как будто в этом есть что-то постыдное. Может быть, ты винишь своих родителей, я имею в виду приемных родителей, что они не сказали тебе всей правды? Но, может быть, они просто боялись, что, зная правду, ты станешь добиваться своих наследственных прав и будешь для них навсегда потеряна…

Норисса вздохнула, припоминая отцовское терпение и внимательную опеку.

— Моя мать не знала об этом. Все эти годы один отец знал о смерти их настоящего ребенка и нес на себе все бремя забот обо мне. Он истратил всю свою жизнь на то, чтобы подготовить меня к этому.

— Тогда тебе должно быть ясно, что тебе следует делать, — заявил Байдевин. — Ты должна требовать того, что принадлежит тебе по праву. Или это не так, волшебник?

— Она должна сама выбрать свой путь, — отозвался Медвин. — Если она объявит себя наследницей королевы и станет добиваться того, что должно ей принадлежать, — это будет означать для нее величайшую опасность, но одновременно, в случае победы, награда ее будет велика. Если она откажется от этого пути, то это будет означать для нее неминуемую гибель, потому что она является живым олицетворением всего того, что ненавидит Фелея и что она пыталась уничтожить. Она не успокоится до тех пор, пока не покончит с этим.

— Отец знал, что у меня есть только одна дорога. — Норисса ощутила внутри себя настойчивый зов далекого голоса. — Да! И этот путь может послужить для достижения двух целей!

Байдевин положил ладонь на ее руку.

— Мы должны вместе сражаться против общего врага, сражаться за то, что было у нас отнято. Я могу собрать армию, чтобы разбить Тайлека. Будь со мной, пока мы не победим колдуна, а потом я помогу тебе в борьбе против этой Фелеи.

Норисса благодарно улыбнулась и повернулась к Медвину:

— Ты не дал мне произнести мою клятву несколько минут назад, волшебник, так что выслушай же меня теперь, когда я полностью осознаю все, что бы я ни говорила. — Она чувствовала, как все ее тело сотрясает экстатический восторг; лежащий на ее раскрытой ладони амулет нагрелся так, что в иных обстоятельствах она ощутила бы боль, но теперь она не чувствовала ее. — Клянусь высшими силами, я отдам все свои силы и все, что во мне есть, решению этой задачи. Клянусь дыханием, я потребую восстановить все права, вытекающие из принадлежности к клану Драконьей Крови!

На протяжении нескольких долгих секунд после того, как Норисса произнесла свою клятву, воздух еще продолжал вибрировать, а драгоценный камень, вставленный в медальон, светился алым огнем.

Резкая дрожь пронзила все тело Фелеи и буквально выбросила ее прочь из неодушевленного великолепия изукрашенного драгоценными каменьями и резьбой трона. В некоем удаленном месте ее Компаньон проревел свой трубный вызов, задрав к ней голову. Фелея снова уселась на трон, ее тонкие губы растянулись в холодную, ненавидящую улыбку.

8

Появление Тайлека в Таррагоне вызвало сенсацию. Пэшет ясно видел, что даже торговый город, привыкший ко всякого рода необычным зрелищам, проявил немалый интерес к благородному господину, путешествующему в сопровождении двух десятков мрачных телохранителей. Стоило только любой молодой девушке, достаточно дерзкой, чтобы попасться Тайлеку на глаза, увидать его сдержанную улыбку и крутой разлет его бровей, как дыхание ее перехватывало и она попадала в плен. Пэшет всегда завидовал этой особенности колдуна, но сегодня его мрачное настроение не позволяло ему по пустякам расходовать свои эмоции.

Пэшет продолжал размышлять о том, как он расстался с Джаабеном. Прощание это не было ласковым, напротив, последние слова, которые Пэшет сказал брату, были достаточно резкими, но и в этом Пэшет склонен был обвинить Тайлека.

Джаабен расхаживал по полу своей палатки туда и сюда, поигрывая мечом в ножнах. Пэшет сидел за столом и выслушивал его тираду.

— Говорю тебе, Пэшет, однажды Тайлек зайдет чересчур далеко, и тогда уж я отыграюсь! Я прикажу раздеть его и высечь, а потом, когда он будет удирать от моих собак, я…

— Ты должен исполнять приказы, Джаабен. У тебя нет другого выбора, перебил брата Пэшет.

Джаабен резко повернулся к нему, весь дрожа от гнева, и погрозил Пэшету сжатым кулаком.

— Не смей насмехаться надо мной, Пэшет! Достаточно того, что надо мной издевается этот бездушный дьявол. Я не потерплю насмешек ни от кого другого, даже от своего собственного брата.

Пэшет отлично понимал, что причина гнева Джаабена кроется вовсе не в его действительном отношении к брату, а в его подчиненном положении. Он вынужден был подчиняться Тайлеку. Некоторое время братья в упор рассматривали друг друга, и Пэшет подумал о том, как, оказывается, легко уязвим его брат. Они были очень разными, хотя в их жилах текло немало общей крови. В самом деле, отец у них был один — вечно пьяный, огненно-рыжий распутник, который однажды провел недельный отпуск и истратил месячную получку, развлекаясь с двумя дочерьми хозяина постоялого двора. И хотя Пэшет был старше брата на каких-то два дня, с самого детства он принужден был нести на своих плечах весь груз забот о брате. Иногда он даже ловил себя на мысли, что считает Джаабена своим близнецом, распущенным и необузданным, а вовсе не сводным братом, каковым тот на самом деле являлся. Ему не составляло труда догадаться, что у того на уме, он прекрасно знал все его настроения и умел с ними управляться. И теперь он отчетливо понимал, насколько опасным будет позволить Джаабену поддаться гневу именно сейчас, хотя он и разделял ненависть брата к Тайлеку. Чувствуя, однако, что гнев брата начал охватывать и его, Пэшет задержал дыхание, опустил и расслабил плечи и взглянул на Джаабена с усталой терпеливостью в глазах. Джаабен с отвращением фыркнул и отвернулся, но Пэшет, не меняя позы, продолжал слушать брата с насмешливым вниманием. Несколько мгновений спустя он привстал, обнял Джаабена за шею и силой усадил на один из стульев, что стояли рядом со складным походным столиком.

— Успокойся, Джаабен. И не думай, что во мне говорит надменность, прислушайся к голосу разума… — Джаабен только хмыкнул, и Пэшет налил себе и брату по кубку вина из стоящего на столе кувшина. — Если ты немного пораскинешь мозгами, то поймешь, что Тайлек был совершенно прав, настаивая на том, чтобы мы расстались именно здесь. Такой большой армии не позволят войти в город, но странный аристократ в сопровождении своих телохранителей возбудит к себе только романтический интерес молоденьких девиц. Вряд ли кто-либо заподозрит, что он проник в город с военными целями…

Джаабен опустошил свой кубок одним долгим глотком и теперь сидел, уставившись в пол. Пэшет уселся напротив него и снова наполнил опустевшую посудину. Он знал, когда лучше помолчать и предоставить Джаабену самому справиться со своим характером.

— Тайлек намеренно отправился в путь, чтобы провоцировать меня.

— Возможно.

— Ты знаешь это точно так же, как и я. Зачем же еще он заставил нас целый день двигаться в сторону Таррагона, а на его окраине заявил, что нас слишком много? Мы могли бы разделиться еще у подножья гор. Он сделал это нарочно, чтобы спровоцировать меня!

— Только потому что ему известно, что тебя можно спровоцировать.

Джаабен ничего не ответил, и Пэшет продолжал:

— Даже сейчас ты играешь ему на руку, братец. Уже почти полдень, а лагерь до сих пор не свернут. К этому времени ты должен был быть уже на расстоянии примерно трех лиг отсюда, на пути к поместью Стаггета. Не сомневаюсь, что об этом непременно доложат госпоже.

— Армией командую я, — проворчал Джаабен, — и я скажу, когда надо выступать.

Пэшет начал терять терпение.

— Ты командуешь, но подчиняешься моим приказам. А я подчиняюсь Тайлеку. И все мы отвечаем перед ней. Уже два дня прошло с тех пор, как мальчишка ускользнул от нас, и Тайлек нисколько в этом не виноват. Тебе и мне — вот кому придется отвечать за это. С помощью моего гнома мальчишка вполне мог успеть поднять тревогу, и тогда нашей армии пришлось бы сражаться и отступить. Нашим людям пришлось бы страдать — чтобы оказаться в безопасности на нашей территории, нужно скакать три дня без отдыха. И эта безопасность весьма относительна, по крайней мере, для нас двоих, ибо нам пришлось бы предстать перед госпожой с пустыми руками.

— Не читай мне нотаций. Пашет! Я не ребенок, которого можно отругать! — Джаабен стукнул по столу кулаком, кувшин с вином подпрыгнул и опрокинулся. Красное, густое вино выплеснулось на стол и на колени Пэшету, потекло по ногам. Пэшет проворно вскочил.

Он едва удержался, чтобы не броситься на брата, хотя желание намять ему бока было необыкновенно сильным. Гнев, однако, проявился только в его словах:

— Если бы на твоем месте был кто-нибудь другой, Джаабен, я бы здорово избил его и оставил здесь, в луже крови и соплей, предаваться самосожалению. Но ты мой брат и предводитель войска. Эти два преимущества предполагают изрядную меру ответственности. Если ты не в силах нести эту ответственность, то я ничего не могу с этим поделать. Тайлек найдет человека, который ему лучше подходит.

Пэшет оставил Джаабена созерцать на столе винную лужу, а сам вернулся в свою палатку. Чтобы успокоиться, он налил и выпил две чашки вина подряд. Когда он пил третью, прибыл вестовой с известием, что солдаты Джаабена начали сворачивать лагерь. Прежде чем эти работы были завершены, Пэшет и двадцать его лучших людей выехали с Тайлеком в Таррагон.

И вот теперь они ехали по городу по направлению к гавани. Тайлек, хотя это не было заметно постороннему глазу, следовал за своей птицей эбротом, который парил высоко в небе, не привлекая к себе ничьего внимания. Они уже добрались почти до конца длинной улицы, когда Пэшет заметил, что птица уселась на кронштейн, с которого свисал деревянный щит с эмблемой гостиницы.

Слух об их приближении летел впереди. Хозяин гостиницы, низкорослый толстяк с раздутым животом стоял у дверей вместе с несколькими зеваками. Его от природы выпученные глаза совершенно вылезли из орбит, когда он осознал, что незнакомый аристократ остановил кайфара и подзывает его жестом. Хозяин ринулся вперед и забормотал что-то подобострастное.

— Добрый день, мой господин. Добро пожаловать в гостиницу «Голубая Жемчужина». Я совершенно уверен, что вашей милости будет у нас уютнее всего. Чем могу служить вам… — Тайлек слегка приподнял руку, и толстяк замолчал.

— Я не собираюсь останавливаться здесь, хозяин, если только не найду тех, кто мне нужен. Я ищу двух приятелей.

— Ваша милость полагает, что я их знаю? — хозяин гостиницы заломил руки.

— Мне сказали, что они были здесь. Молодой человек, охотник, и гном.

— А, гном! — воскликнул толстяк, на его заплывшем жиром лице возникло некое подобие улыбки. — Да, сэр, я их видел. Благородный юноша с такими ласковыми серыми глазами, что они могли бы разбить сердце любой матери.

— Это они! — воскликнул Тайлек. — Я хочу их видеть.

— Но их здесь нет! — хозяин гостиницы раболепно поклонился. — Сегодня утром они ушли, мой господин.

— Когда же они вернутся? — в голосе Тайлека впервые послышались нетерпеливые нотки.

Пэшет с отвращением наблюдал, как маленький ожиревший хозяин нервно ломает свои пухлые ручки. Выпученные глазки метались по сторонам, словно он надеялся увидеть исчезнувших путников где-то на углу улицы.

— Они не вернутся, мой господин. Я не знаю, откуда они пришли и куда направились.

Гнев Тайлека выдавало только дрожание щеки, и Пэшет с удовлетворением отметил, что слова Тайлека прозвучали ровно и бесстрастно:

— Они могли оставить мне записку в своей комнате. Если бы я мог осмотреть номер, в котором они останавливались, то, может быть, я бы знал, куда они отправились.

На лице толстяка возникло удивление.

— Их номер, мой господин?

— Да, их номер! — перебил Пэшет, раздраженный глупостью хозяина. Комнаты, в которых они ночевали!

— По правде говоря, господин, я не знаю, где они ночевали, но уж точно не в моей гостинице. Я впервые увидел их, когда сегодня утром они поднялись в комнату одного из моих постояльцев, чтобы позавтракать с ним.

— Что? — Тайлек навострил уши. — Ты сказал, что они появились здесь, чтобы встретиться с кем-то? С кем?

— Это мой давний клиент, он останавливался у меня на протяжении многих лет. Это старик, он приезжал в город каждую весну. В этом году он задержался дольше обычного, но сегодня утром он съехал вместе с теми двумя, о которых вы говорите.

— Назови его имя.

— Его зовут Медвин, мой лорд.

— Так… — Тайлек внезапно преисполнился энергии и ласково улыбнулся владельцу гостиницы. — Ты оказал нам большую услугу, хозяин.

Тайлек кивнул Пэшету и повернул своего кайфара обратно в сторону рынка.

Пэшет бросил озадаченному толстяку золотую монету и погнал своего кайфара так быстро, как только он осмеливался на мощеной улице. Догнав Тайлека, он спросил:

— Кто это — Медвин?

Улыбка Тайлека была напряженной и мрачной.

— Боюсь, ты был слишком молод, чтобы помнить его. Он был Первым Советником короля Брайдона. Он помогал Сэлет похитить ребенка Бреанны, глаза Тайлека внезапно вспыхнули какой-то неутоленной жаждой, и он выдохнул чуть слышно: — Медвин — он все еще жив!

Выражение его лица было таким, что у Пэшета внутри все заледенело, но он сумел скрыть пробежавшую по телу дрожь. Какие-то детские воспоминания возникли у него в мозгу. Кажется, он помнил этого Медвина. Это был маг, рангом на одну ступень выше, чем Тайлек, который исчез в момент триумфа Фелеи. О нем редко вспоминали. Главное внимание уделялось той женщине, Сэлет, и пропавшему младенцу, но теперь Пэшет думал, что это, быть может, и к лучшему. Никогда раньше ему не случалось видеть Тайлека в таком волнении. Он-то знал очень хорошо, что если Тайлеку что-то не удавалось сделать сразу, то расплачиваться за это приходилось окружающим. Обычно мишенью, на которой Тайлек срывал зло, становился Джаабен.

Эта мысль обеспокоила Пэшета, но он утешал себя мыслью, что наконец-то у Тайлека появился достойный соперник. Этот соперник однажды уже доказал, что он может быть сильнее Тайлека и, может быть, он сможет одержать над ним верх еще раз, коль скоро ему удалось скрываться все эти годы и остаться в живых. Пэшет не сомневался, что объединенные способности Тайлека и Фелеи смогут успешно противостоять любому противнику, однако, зная о любви Тайлека к власти, Пэшет понимал, что любая победа, которую одержит Фелея, будет для Тайлека горька, как поражение.

Джаабену эта мысль доставила бы удовольствие.

Пэшет внутренне улыбнулся, но лицо его оставалось спокойным.

— Куда мы теперь направляемся? — спросил он.

— Домой.

— Что? — Пэшет был поражен. — Без них? Госпожа прикажет вывесить наши головы над городскими воротами!

— Спокойнее, Пэшет. Твоя голова пока в безопасности. Медвин наверняка уже рассказал юноше о наследстве, которое его ожидает, и предложил свои услуги в качестве советника. Мальчишка, безусловно, примет это, и Медвин снова обретет свой пост Первого Советника трона. Следующим его шагом будет официальное миропомазание нового короля, а сделать это можно только в одном месте…

— В Сайдре, — беспокойство Пэшета несколько улеглось, когда ему стал известен ход мысли Тайлека. На всякий случай он спросил: — А что, если они станут искать союзников здесь, в Дромунде?

— Тем лучше, — Тайлек негромко хихикнул. — Несомненно, что они не могут вернуться в Норвик. Нет никаких признаков того, что они подняли тревогу здесь, в городе. Они могут ожидать помощи только из Стаггета, но они не знают, что на Стаггет мы напали в первую очередь. Поэтому мы просто подождем, пока они сами не явятся в Стаггетский замок!

И Пэшет впервые увидел, как волшебник громко хохочет.

Несколько часов спустя Пэшет все еще ждал колдуна вместе со своими людьми. Он рассеянно прислушивался к знакомому скрипу кожаных ремней и позвякиванию сбруи, когда кайфар переступал с ноги на ногу или кто-нибудь из солдат потягивался в седле, разминая затекшие ноги. Он слегка повернул голову только тогда, когда к нему подъехал Йалст.

Привстав на стременах, Йалст выгнул спину и снова плюхнулся на седло.

— Какого дьявола мы здесь ждем? — спросил он. — Если Тайлеку не терпится попасть в Стаггетский замок, то для этого нужно двигаться, а не ждать, пока он наиграется в свои игрушки.

— Он хочет отправить послание Джаабену, чтобы тот успел подготовиться к появлению этого мальчишки. А Тайлек весьма осторожен и не хочет раскрывать даже свои самые маленькие тайны, касающиеся колдовства.

— Да, Тайлеку следует быть осторожным! — ухмыльнулся Йалст. — Любой сильный и молодой мужчина, обладающий магическими способностями, может сменить его на посту фаворита госпожи.

— Сменить Тайлека? Вряд ли. Тайлек и госпожа очень схожи — они думают почти одинаково и у них много общего. Сменить — нет, но вот добавить к нему кого-то госпожа вполне может, лишь бы новичок обладал достаточным количеством жизненной силы.

Они дружно расхохотались, прекрасно осведомленные об аппетитах своей госпожи, когда дело касалось мужчин. Затем Йалст внезапно помрачнел:

— Но если Тайлек заподозрит, что госпожа только подумывает о том, чтобы заменить его кем-то, гнев будет таким, что я не хотел бы стать тому свидетелем.

— Верно, — кивнул Пэшет. — И я подозреваю, что этот молодчик — Норен — весьма для него опасен в этом смысле. Он как раз из тех, кого можно было бы иметь в виду на случай необходимости.

Пэшет ничего больше не сказал, но подумал о том, действительно ли стремление Тайлека схватить мальчишку с талисманом до того, как он попадет на землю Сайдры, продиктовано желанием услужить госпоже, или же у него были на то причины личного свойства.

Завидев, что Тайлек показался из рощи, в которой он занимался своими колдовскими делами, Пэшет сделал Йалсту знак отъехать к солдатам, а сам двинулся вперед. Тайлек выглядел удовлетворенным результатами своих усилий.

— Все в порядке?

— Да. Твой брат получит известие сегодня вечером, к тому же я отправил сообщение нашим войскам за рекой, чтобы к исходу третьего дня они были готовы встречать нас.

— Три дня? Неужели к этому времени все решится? — удивился Пашет.

— Все решилось уже сейчас. Джаабен должен схватить мальчишку через два дня. Его и его товарищей. Если мы поторопимся, то достигнем Стаггетского замка на третий день после полудня. Ночью мы переправимся через реку и уже утром будем на пути домой.

— Отличный план… если только все пойдет в соответствии с ним.

— Если что-то пойдет не так, Пэшет, то тебе должно быть известно, кто в этом виноват. Все, что остается сделать, это схватить мальчишку, и Джаабен должен постараться сделать это. В этом единственное слабое место моего плана.

Пэшет промолчал, глядя на две черные точки в полуденном ярком небе. Это были два эброта — гонцы Тайлека. Угрозу Тайлека он постарался пропустить мимо ушей, сосредоточившись на том, чтобы ничем не выдать свой гнев. Гнев немного утих, но где-то в глубине его сознания остался холодный тугой комок ненависти. Да, он тоже тайно ненавидел Тайлека, но, в отличие от Джаабена, он никогда не позволял своей антипатии поставить себя в положение, когда маг мог на нем отыграться.

Пэшет подал сигнал воинам построиться и двигаться вперед, а сам направил своего кайфара так, чтобы оказаться рядом с Тайлеком, искренне надеясь, что его лицо не выражает ничего кроме внимательного спокойствия. Это выражение ему предстояло сохранять на лице долгих три дня.

9

Ночь опустилась на землю, но они все спешили вперед, держась восточной границы Бада-ши. Байдевин дал понять, что им необходимо достичь границ владений Стаггета как можно скорее. В конце концов, когда взошла луна, Медвин объявил привал. Байдевин ничего на это не возразил, однако Норисса видела, что он недоволен непредвиденной задержкой, а так же тем, что маг взял на себя смелость принять такое решение.

Они остановились для отдыха в заброшенном домике, стены которого заросли густой травой, которая росла повсюду в долине. Несмотря на зияющую дыру в прогнившей кровле, пробитую упавшим древесным суком, в домике вполне можно было укрыться даже от непогоды. Расшатанный навес с односкатной крышей позволял спрятать всех кайфаров от чужих глаз.

Норисса не удержалась от вздоха, глядя на то, как Байдевин достает из мешка припасы — холодное мясо и сыр. Весенние ночи все еще были холодны, и ей очень недоставало жаркого пламени костра. Все же, несмотря на то, что их укрывали довольно высокие каменные стены, они не осмелились развести огонь, и Норисса лишь с грустью вспоминала о душистом пакетике чая айдрош, спрятанном вместе с другими травами в ее поясе. Чашка горячего, сладкого напитка — вот о чем она мечтала теперь. Байдевин перехватил ее взгляд и улыбнулся, словно догадавшись, о чем она думает.

— По крайней мере, все свежее, — заметил он. — Черствый хлеб уже начал мне надоедать.

— Мне тоже, — Норисса согласно кивнула.

Расчистив мусор в одном из углов домика, она нарвала снаружи несколько охапок душистой травы и устроила три постели, каждая на своем собственном матрасе из трав. Себе она постелила несколько поодаль от остальных и вернулась к Байдевину.

— Со стороны твоих друзей было весьма благородно снабдить нас провиантом и верховыми животными после столь кратких и невразумительных объяснений, — заметила она.

— Они знают меня. Кроме того, это давние и верные дядины союзники. Единственное, о чем я жалею — это о том, что я не мог остаться подольше, пока они не соберут свою боевую дружину. На это пришлось бы затратить несколько дней, а Стаггетский замок должен быть подготовлен как можно скорее. Если все пойдет хорошо, то птица с посланием Тебира прибудет в Стаггет на рассвете, но, имея своим противником Тайлека было бы неразумно надеяться только на это.

Норисса взяла кусок хлеба, который гном протянул ей, и возблагодарила падающую на ее лицо тень за то, что она скрыла выступивший на ее щеках жаркий румянец:

— Я очень рада, что ты поехал с нами, Байдевин. Я очень привязалась к тебе за последние дни. В самом деле, что бы я делала без твоих сердитых взглядов и ворчания, которое помогло мне не наделать ошибок?

— Почему же ты не захотела подождать, пока мы не освободим дядино поместье? Ты могла бы остаться в безопасности в Стаггетском замке. Объединив силы всех союзников дяди, мы, безусловно, смогли бы одолеть эту волшебницу.

— Я не могу объяснить почему, но я должна двигаться дальше. Что-то зовет меня туда… — Норисса махнула рукой на восток, — и я чувствую необходимость ответить на этот зов. Кроме того, я буду не одна, со мной будет Медвин.

— Ха!

В его восклицании Норисса почувствовала пренебрежение, к тому же и на лице гнома появилось соответствующее выражение. Норисса наклонилась вперед, взяла кусок мяса и стала пережевывать его, раздумывая о той неприязни, которую гном продолжал испытывать к старику. Она не испытывала относительно него никаких сомнений, так как с самого начала что-то расположило ее к старому волшебнику. Единственное, что приходило ей в голову, это то, что гном никак не может простить ему болезненного урока, который при помощи колдовства он преподал ей в гостинице.

— Ты все еще не доверяешь ему, Байдевин. Но почему? Ты думаешь, что он солгал, рассказывая о моих настоящих родителях?

— Может быть, об этом-то он сказал правду, но только я знавал людей, которые говорили правду — или ее часть, — преследуя собственные цели. Он мог рассказать тебе об этом, чтобы завоевать твое доверие, а на самом деле он только того и хочет, как бы заманить тебя и предать в руки своей госпоже, лишь только ты окажешься в Сайдре. Неужели ты думаешь, что вам вдвоем по силам ее одолеть? Какой силой могут обладать старый волшебник, однажды побежденный к тому же, и ученица колдуна? Смогут ли они справиться с той, которая разгромила целую королевскую армию и погубила свою сестру? Он, со своим разукрашенным посохом…

Байдевин замолчал, так как в домик вошел старый волшебник. Норисса посмотрела на кусок хлеба, который она держала в руках, и почувствовала себя виноватой неизвестно почему. Медвин присоединился к трапезе и первым заговорил:

— Я позаботился о кайфарах, они хорошо отдохнут к тому моменту, когда нам нужно будет отправляться в путь.

Байдевин не ответил, а Норисса только кивнула: горло ее слишком пересохло, чтобы говорить. Последовала неловкая пауза, затем Медвин снова заговорил:

— Мне кажется, Норисса, нам следовало бы отложить нашу поездку до тех пор, пока Байдевин и его друзья не смогут сопровождать нас.

— О чем ты говоришь? — удивилась Норисса. — Почему мы должны ждать?

— Мне приходит в голову только одно разумное объяснение. Армия союзников — это наша единственная надежда остаться в живых после этого путешествия. Если мы будем одни, Фелея уничтожит нас, как только мы окажемся в пределах ее досягаемости.

— Но у меня же есть медальон, и ты научишь меня, как им пользоваться. И тогда, конечно…

— Нет, медальон тут ни при чем. Не верь, что он тебя спасет. Этот медальон был у твоей матери, и к тому же она всю жизнь совершенствовала свой Талант, но даже армия короля не помогла ей защитить самое себя. Она была побеждена. На что же могут надеяться усталый волшебник и одинокая девушка, вызвав на бой Фелею и все те силы, которыми она повелевает?

— Тогда, если медальон бесполезен и ты не в силах мне помочь, — какой во всем этом смысл?

Медвин вздохнул. Луна поднялась уже высоко и любопытно заглядывала в домик сквозь пролом в крыше. Пыль, которая поднялась в воздухе в результате деятельности троих путников, рассеивала лунный свет, и над ними повисла легка прозрачная дымка. Свет падал на Медвина сзади, и над головой его появился волшебный серебряный световой нимб, который, однако, никак не соответствовал усталому выражению его лица.

— Я уже сказал, что медальон — это просто знак, символ твоего наследия, который дает тебе право претендовать на трон. Для меня это был знак того, что мне пора выполнить обещание, данное мной моей королеве. Может быть, тебе откроется в этом амулете какая-то добавочная сила, но есть ли она там — этого я не знаю. Об истории этого амулета и о том, как им пользоваться, тебе должна была рассказать Сэлет. А теперь… — он сделал легкий жест, — теперь я должен обучить тебя тому, что умею сам.

Байдевин был удивлен неожиданной поддержкой своих аргументов со стороны мага, но не растерялся и тут же этим воспользовался:

— Он правильно говорит, Норисса. Тебе понадобится наша помощь. Освободить мой дом — на это много времени не понадобится, и я уверен, что лорды пограничных земель воспримут это вторжение как прямое объявление войны. Они очень быстро перенесут битву на землю Сайдры.

— А тем временем, — подхватил Медвин, — ты станешь моей ученицей и начнешь свою подготовку.

Норисса в смущении уставилась сквозь дверной проем на залитые лунным светом поля. Ощущение срочности, неотложности ее дела пронизывало все ее существо. Тем не менее она понимала, что аргументы Медвина были не из тех, что можно было легко отмести в сторону. Усталость заставила ее прикрыть глаза. Напряжение целого дня пути, бремя ответственности, которую она взвалила на свои плечи, стремительное бегство — все это смешалось и переплелось у не в голове настолько, что стало казаться нереальным. Реальной оставалась только необходимость двигаться дальше. Может быть, было бы лучше, если бы она попросту вернулась домой, в свой маленький домик на склоне горы и попыталась жить там незаметной и однообразной жизнью дочери охотника, спрятавшись ото всех в своем глухом уголке. Но тут же на память ей пришли незавидная судьба Эдель и чудовища, преследовавшие ее. Да, ее гора перестала быть безопасным убежищем.

«Если я чувствую себя так теперь, в самом начале, то что же будет, когда я лицом к лицу столкнусь с настоящей колдуньей?» — спросила Норисса сама у себя.

— Очень хорошо, мне кажется, что в этом ты прав, Байдевин. Я буду ждать и надеяться, что в результате всех твоих усилий твои союзники будут так же готовы поддержать меня, как и тебя.

— Так и будет! Как только я расскажу им о твоей задаче, они даже станут настаивать на этом.

— Не спеши давать обещания, — предупредил гнома Медвин. — В нашем заговоре тебе отведена особая роль, другие же не имеют к этому никакого отношения… — он поднял руку, заставив Байдевина удержаться от протестующего восклицания. — Этот вопрос потребует тщательного обсуждения и взвешивания всех «за» и «против». Захочет ли твой король ввергнуть свой народ в войну против страны с такой репутацией, как Сайдра? Ты слишком молод, чтобы помнить об этом, но это история нашего собственного военного совета. Брайдон просил вашего короля, своего союзника, о помощи в войне с Фелеей и не получил ее. Послушает ли он теперь выжившего из ума старика и крестьянскую девчонку? Не сочтет ли он гораздо более безопасным время от времени оборонять тот или иной участок границы, чем ввязываться в большую войну, которая может закончиться и поражением?

— Что же ты предлагаешь теперь, волшебник? Должна ли она отправляться в путь одна просто потому, что тебе кажется, что ей нечего рассчитывать на мою помощь?

— В твоей искренности я не сомневаюсь, мой юный друг, но ты не можешь отвечать за других в таком серьезном деле, как это.

— Он прав, — поддержала Норисса. — Ты должен предоставить своим союзникам возможность сделать их собственный выбор. Я уже сказала, что могу дождаться этого, но только, пожалуйста, давайте не будем ссориться и спорить между собой, по крайней мере до того времени. Нам нужно поесть и отдохнуть, а еще нам необходимо дежурить.

— Ты права, только пусть нас сторожит тот, кому не нужен сон, отвечал ей Медвин. Он поднялся, взял Нориссу за руку и подвел ее к проему в стене, где когда-то была дверь. Байдевин последовал за ними. Все трое выглянули наружу, где простирались, насколько хватало глаз, заросшие густой травой и освещенные луной пространства.

— Твои иллюзии были одним из проявлений твоего Таланта, — мягко проговорил Медвин. — Охраняющее заклятье станет его другим проявлением.

— Но я ничего об этом не знаю, — возразила Норисса. — Мне не известна соответствующая магическая формула.

— Придумай что-то свое. Слова — это просто инструмент, средство выражения твоих пожеланий. Охраняющее заклятье — это просто расширение твоего собственного внимания, ты как бы отделяешь его от себя и раздвигаешь во все стороны. Только помни, — предупредил он, — ты должна научиться контролировать и направлять свои силы. Сил нужно затратить не больше, чем необходимо.

Норисса неуверенно прикоснулась к медальону, а вернее, к тому месту на рубашке, под которым на шее висело украшение. Энергия была тут, рядом, Норисса ощутила, как ее волна набирает силу и… отдернула руку, так как почувствовала уже знакомый опаляющий жар, который начал было обволакивать ее тело. Заклятие Медвина все еще действовало на нее.

Норисса глубоко вздохнула, осторожно выпустила воздух и попыталась еще раз. На этот раз она не сконцентрировалась целиком на медальоне, часть своей энергия она направила вовне, на залитое лунным светом пространство, отводя туда пульсирующий поток энергии. С удивлением она произнесла слова заклинания, которые пришли к ней словно сами собой:

— Пусть появится здесь тот, кто будет нас сторожить, с глазами, чтобы видеть, и с голосом, чтобы предупредить. Пока мы спим — кружи в ночи, во мраке нас от врагов защити!

Она невольно прислонилась спиной к холодному косяку, когда поток энергии вырвался из нее и сдерживающий ее жар начал исчезать. Взгляд Нориссы обежал равнину, но не увидел ничего постороннего. Первым это заметил Байдевин.

— Вон там! Видите?! — воскликнул он.

Норисса посмотрела туда, куда указывал гном. В памяти ее немедленно ожило странное видение, которое, как она думала, явилось ей во сне, в полудреме усталого сознания. И вот снова оно — то самое существо, которое промелькнуло на границе видимости позавчера ночью, над деревом саймой.

Существо размером с крупного мужчину сидело возле домика с подветренной стороны, в лунном свете его чешуя сверкала, как драгоценные камни. Тяжелая треугольная голова поворачивалась из стороны в сторону, и на секунду взгляд мерцающих глаз существа задержался на неподвижных зрителях. Из пасти высунулся длинный и гибкий язык, и существо, издав протяжный свистящий звук, скользнуло в густую траву и исчезло.

Байдевин с благоговением повернулся к Нориссе.

— Как тебе пришло в голову создать этого ящера с красными глазами?

Норисса только пожала плечами и в свою очередь поглядела на Медвина, надеясь, что он даст какое-то объяснение появлению существа.

Волшебник пригласил обоих вернуться к прерванному ужину.

— В твоем заклинании ничего не говорилось о том, какова должна быть тварь, которую ты вызвала. То, что мы только что видели, сформировалось под воздействием твоих невысказанных желаний. Это существо послужит тебе наилучшим образом. Это будет и страж, и защитник, если это понадобится. А теперь поедим, а то у нас останется мало времени до утра.

Нориссе казалось, что она не сможет заснуть, зная, что за стенами их не имеющего дверей убежища бродит этакое устрашающее создание, однако стоило ей устроиться на одеяле, как сон сморил ее. Некоторое время ее сон был спокойным, но потом все то же сновидение настигло ее, и Норисса в страхе проснулась. Медвин и Байдевин озабоченно склонились над ней. Норисса села и уверила товарищей в том, что все в порядке и что это был всего-навсего дурной сон.

— Тот же самый, что разбудил тебя прошлой ночью? — уточнил Байдевин.

Норисса устало кивнула, и Медвин потребовал, чтобы его посвятили во все подробности. Норисса неохотно рассказала магу все, плотно кутаясь в одеяло, когда ей приходилось упомянуть об отчаянье и той злой силе, которая побеждала ее во сне. Она поведала магу и о том, как этот сон повторяется с утомительной регулярностью, и о таинственном голосе, который зовет ее на восток.

— Ну, что скажешь? — требовательно спросил волшебника Байдевин. Должно быть, это очень важный сон, раз он повторяется с такой настойчивостью.

— Разумеется, но я не совсем уверен, — пробормотал Медвин. Норисса расслышала в его интонации удивление и любопытство. — Это может быть как символическое отображение существующего положения вещей, так и предостережение, предвидение грядущих событий. Это ощущение появилось после того, как к тебе попал медальон? — спросил он у Нориссы.

— Нет. Желание уехать начало преследовать меня с тех пор, как умерла моя мать. А этот сон снится мне с самого детства. Это важно?

Ей показалось, что Медвин улыбнулся ей в темноте.

— Пока настолько, что это еще раз убеждает меня, что ты дочь своей матери. Без всякого медальона ты чувствовала, что где-то у тебя есть важная цель.

— В самом деле? — прозвучавший в словах гнома сарказм заставил Нориссу вздрогнуть. — А разве это не может быть следствием того, что она осталась совершенно одна, потеряв обоих родителей, что у нее не осталось никаких корней, которые привязывали бы ее к родному дому? Многие люди в подобной ситуации ощутили бы желание оказаться в другом месте.

Медвин встал и стоял в напряженной позе, его фигура казалась во тьме всего лишь бледной тенью. Ничего не ответив Байдевину, он отвернулся и пробормотал:

— Нам пора, луна зашла и рассвет близок.

Они наскоро поели сушеного мяса и хлеба и подготовили кайфаров. Небо на востоке стало серовато-розовым, когда они сели верхом на своих могучих животных, и Байдевин снова занял позицию впереди. Норисса колебалась, пристально рассматривая неподвижное море травы.

— Как вы думаете, можем ли мы оставить… это? Вдруг оно нападет на кого-то, когда мы уедем? — она вздрогнула, вспомнив о первом существе, которое она, должно быть, оставила в зарослях на берегу ручья.

Медвин терпеливо улыбнулся.

— Тебе следует лучше помнить и осознавать заклятья, которые ты творишь, — сказал он. — Магическая формула содержала в себе свой собственный предел — ограничение. Насколько я помню, это было сторожевое заклинание на период ночного сна. Когда мы проснулись, магия была разрушена. Но это хорошо, что ты подумала об этом, Норисса. Ты узнаешь, что магия, наряду с прочими принципами, существует в пределах своих собственных границ. Это будет важно для того, чтобы, когда тебе случится перешагнуть через эти границы, ты была уверена, что сможешь сдержать в себе силы, которые сама же выпустишь на свободу.

Байдевин снова ехал впереди, указывая дорогу их маленькому отряду; Норисса ехала за ним и качала головой. Ей становилось ясно, что ее «талант» потребует от нее много самоотверженного труда.

Было чуть позже полудня, когда Норисса окликнула Байдевина и сообщила ему, что Медвин отстал. Большую часть утра они двигались сквозь густой лес почти на границе великих равнин. Мягкий торф под ногами кайфаров делал их поступь совершенно бесшумной. Поскакав назад, они обнаружили Медвина, неуклюже слезающего со спины своего верхового животного. Решительным жестом отклонив предложенную ему помощь, он начал осторожно прохаживаться по земле между кайфаром и замшелым пнем, который торчал из травы неподалеку от тропинки.

— Пожалуй, я слишком стар для подобных упражнений, — пробормотал он. — Мне следовало бы уединиться где-нибудь в спокойном месте, подальше от суеты, посвятив свой отдых обучению какого-нибудь несносного и непоседливого ученика.

— Ну что ты, ты не такой старый, — мягко упрекнула его Норисса. Однако, подавая ему мех с водой, она задумалась, не слишком ли тяжелым оказалось для него их путешествие. — Тебе отлично удавалось выдерживать наш темп.

— Не такой старый? — он улыбнулся и потрогал рукой ее мягкие волосы. — Ты забыла, дитя мое, что я был советником твоего деда в те времена, когда твой отец-король еще не родился. Но это не важно. Сейчас ты станешь ученицей, и я все еще хочу надеяться на спокойную жизнь в уединенном замке.

Норисса заметила, что гном собирается что-то сказать, и послала ему предостерегающий взгляд. Она уже выбранила его за эту дерзость, с которой он отвечал на замечания Медвина. Гном нахмурился в знак того, что все понял, и подъехал поближе.

— Ты — учитель тайн, старик. Не все ли равно, как долго ты будешь обучать своего ученика, если он того достоин?

— Это имеет значение постольку, поскольку и таланты, и учителя, и ученики имеют предел. Я стану учить Нориссу потому, что так распорядилась судьба. Но я боюсь, что моих знаний не хватит, чтобы выучить ее всему тому, что ей необходимо. Мы оба родились, чтобы следовать предначертанию своих судеб. Ее судьба — повелевать, а моя — давать советы и поддерживать ее. Я еще могу ей пригодиться, так как судьбы подчас странным образом переплетаются и совершают неожиданные повороты. Но если мы останемся в живых, я, может быть, еще найду своего ученика.

— Как ты узнаешь что это он, когда вы встретитесь? — спросила Норисса, крайне заинтригованная тем, что ей предстояло узнать все то, чем владеет Медвин.

— Испытание укажет мне его.

— Какое испытание?

Медвин только улыбнулся и, подведя своего кайфара к пню, осторожно вскарабкался в седло.

Они продолжали двигаться вперед до тех пор, пока темнота сделала тропу совершенно непроходимой. Тогда они снова поужинали всухомятку и вскоре крепко уснули под надежной охраной ночного стражника Нориссы.

Проснувшись, даже Байдевин и Норисса вынуждены были некоторое время двигаться скованно, так как ночная сырость и холод сковали их члены. Чтобы избавиться от ощущения дискомфорта, Норисса углубилась в исследование трудноопределимых свойств амулета.

Спустя несколько часов езды лес начал редеть, все чаще им попадались заросшие сочной травой поляны, усеянные разноцветными чашечками полевых цветов. На краю одной такой обширной поляны, в небольшой рощице, они и остановились на отдых. Норисса первой спешилась, тихонько хихикая над сюрпризом, который она готовилась преподнести своим товарищам. Вызвав в мозгу желаемую иллюзию, она ощутила знакомое тепло медальона, который начал отдавать ей энергию.

Она наблюдала за тем, как мужчины спешиваются. Байдевин спутал кайфарам передние ноги и, оставив их пастись, позвал Нориссу. Она не отозвалась, и он позвал громче. Норисса хранила молчание, и гном бросился обследовать рощу. Дважды он пробежал почти рядом с ней.

Медвин ждал, отеческая улыбка снова появилась у него на губах. «В конце концов, девочка, наш друг Байдевин слишком устал для игр».

Байдевин резко остановился, без всякого выражения уставившись прямо на нее. Когда Норисса, рассмеявшись, скинула свой новый облик, его гримаса была ужасна, и ей сразу расхотелось веселиться.

— Нет ничего смешного в том, чтобы пугать меня до потери рассудка. Я боялся, что одно из крылатых чудовищ Тайлека выкрало тебя у нас из-под носа! Почему тебе так нравится меня мучить?

— Она унаследовала темперамент отца, — вставил Медвин. — Тот тоже бывал импульсивен до безобразия.

— О, не сердись на меня, Байдевин! — попросила Норисса. — Ты видел, что я сделала?

Гном, однако, молчал, только Медвин продолжал улыбаться.

— Хватит смеяться надо мной, Медвин. Объясни ему.

— Наша маленькая колдунья чувствует, что она научилась контролю над своим Талантом, так как ей удалось одновременно удерживать иллюзию и обойти мое заклинание, — пояснил маг. Норисса счастливо кивнула.

— Я трудилась над этим целое утро и все-таки раскрыла этот секрет. Вы видели мою желто-зеленую птичку?

На Байдевина это не произвело никакого впечатления.

— Лучше бы ты нашла для себя другой секрет. Я видел зеленую птицу, которая вдруг пожелтела.

— Да?

Медвин утвердительно кивнул.

— Ох…

— Не разочаровывайся, моя дорогая. — Медвин хихикнул. — Ты быстро учишься.

10

Солнце медленно двигалось по чистому лазурно-голубому небу, согревая землю и делая свежесть и чистоту весеннего убранства лесов и полей еще более яркой, такой, какую можно увидеть только ранней весной. Полевые цветы кланялись на ветру под деревьями, одетыми в новую, молодую листву, а птицы перелетали с ветки на ветку в весеннем свадебном танце, весело распевая брачные песни. На востоке Малая Пограничная, приток Пограничной реки, сверкала голубым серебрим в окантовке золотого сияния солнца. Оранжевый оттенок неба на западе предвещал очередной быстрый закат.

Норисса испытывала нарастающее беспокойство. Байдевин искоса поглядывал на нее, когда Норисса ехала между ним и Медвином. Девяти ка часто оборачивалась назад и то сдерживала кайфара, то поторапливала его, и теперь ее кайфар тоже занервничал и принялся грызть удила. Байдевин уже собирался выбранить Нориссу, но она перехватила его взгляд и, нахмурившись, подъехала поближе.

— Может быть, я просто трусишка, Байдевин, — сказала она, — тебе ничего не кажется странным? У меня появилось какое-то очень знакомое чувство, но я никак не могу вспомнить, при каких обстоятельствах я испытывала нечто подобное.

— Все вокруг выглядит довольно мирно, — ответил Байдевин, оглядываясь.

Он нарочно оттягивал тот момент, когда им пришлось выехать из-под прикрытия леса, и повел их прямо через вспаханное поле только тогда, когда они увидели само поместье. Выбравшись на дорогу, они двинулись в сторону деревни Имарилл. Вокруг действительно было тихо и спокойно, однако чем ближе они подъезжали к деревне, тем быстрее убывало спокойствие Нориссы. Байдевин почувствовал, что ее беспокойство заразило и его, и он снова огляделся.

— Может быть, после густого леса открытое пространство и безлюдная дорога подействовали на тебя таким образом? — предположил он.

Норисса резко натянула повод и остановилась, ее лицо залила смертная бледность. В глазах появился настоящий большой страх.

— Мы должны повернуть обратно! — она почти прошептала эти слова, но Байдевин застыл, пораженный, как если бы она выкрикнула их во всю мочь.

Медвин направил своего кайфара к Нориссе и слегка наклонился, попытавшись погладить ее по руке отеческим ласковым жестом. Беспокойство, которое испытывал Байдевин, отступило на второй план, и он ощутил укол ревности, когда Норисса схватила старого мага за руку и прошептала:

— Теперь я вспомнила! Точно так же было в долине Байдевина — никого вокруг, кроме Джаабена и его солдат…

Из деревни показалась группа всадников, которая явно направлялась к ним. Байдевин с досадой хлопнул себя по колену. Неожиданно и он понял, что произошло.

— Ну конечно! Неудивительно, что армия Тайлека смогла незамеченной проникнуть так далеко и захватить Виграм! Им бы это не удалось, не захвати они сперва Стаггет. Я вел вас в ловушку!

— И ловушка вот-вот захлопнется. Смотри! — Норисса указывала рукой в сторону приближающихся всадников, в которых легко было узнать солдат по сверканию закатного солнца на гребнях шлемов и щитах.

— Скорее обратно в лес! — воскликнул Байдевин. — Когда станет темно, мы сумеем от них оторваться!

Они развернулись и помчались по дороге в обратном направлении. Сзади раздались далекие пока крики преследователей, но и желанный лес казался невообразимо далеко. Внезапно из тени деревьев вырвалась вторая группа всадников. Они рассыпались веером, и расстояние между двумя отрядами стало быстро сокращаться.

Байдевин на полном скаку повернул своего кайфара прямо в поле и помчался к реке. В результате этого маневра они снова оказались ближе к группе солдат, которая появилась из деревни. Перед ними, преграждая путь, катила свои воды Малая Пограничная река, казавшаяся оранжево-черной в свете заходящего солнца. Гном без колебаний направил кайфара вниз по береговому откосу и заставил животное вступить в неглубокую воду.

Вода доходила кайфару всего лишь до колена, но она текла быстро и была очень холодна, так как весной ее питали тающие снега на западных острогах Скелленского хребта. Кайфар протестующе зафыркал и попытался как можно скорее выбраться из ледяной воды на берег. Байдевин изо всех сил боролся с животным, стараясь направить его в нужном направлении. Кайфар в свою очередь прилагал немало усилий, чтобы вернуться на каменистую кромку берега. Внезапно животное мотнуло головой, так что чуть было не вывихнуло руку Байдевина из суставов, и ринулось к противоположному берегу. За спиной Байдевина раздался грозный рев и нестройные крики испуганных солдат. Байдевин заметил, как вода в реке вспыхнула яркими алыми отблесками, и рискнул повернуться, благо Медвин уже пересек реку, и теперь его кайфар, отфыркиваясь, карабкался на берег.

Норисса еще только вступала в стремительный поток на противоположном берегу. Силуэт всадницы и животного четко выделялся на фоне стены огня, языки которого танцевали и грозно ревели на ветру. За стеной огня еле различимые тени солдат метались в беспорядке, пытаясь успокоить испуганных верховых животных.

Норисса благополучно пересекла реку и приблизилась к спутникам. На лице ее появилось выражение торжества, а в глазах вспыхивали какие-то странные, незнакомые огоньки, которые не могли быть простым отражением пылающих на противоположном берегу кустарников. Это была какая-то дикая, необузданная красота, которая и испугала, и повергла Байдевина в благоговейный трепет.

Только спустя несколько мгновений Байдевин услышал ее слова, и в душе его остался только страх.

— Теперь у нас нет другого выхода, кроме как переправиться через Пограничную и вступить на землю Сайдры сегодняшней ночью. Давайте поспешим, чтобы вся эта суматоха сыграла нам на руку.

Не дожидаясь ответа, Норисса стремительным галопом поскакала к главной реке. Оба ее спутника вынуждены были последовать за ней.

Прежде чем они успели преодолеть половину расстояния, которое отделяло их от берега Пограничной, их перехватил небольшой отряд воинов, которые высадились на берег с парома, который до этого находился на середине реки. Когда командир отряда прокричал свой приказ остановиться, Норисса рассмеялась в ответ и, натянув поводья, остановила своего дрожащего кайфара прямо посреди дороги. Байдевин вынужден был остановиться рядом с ней, приподнявшись на стременах, он попытался уговорить Нориссу продолжать путь.

— Что ты делаешь? Нам нельзя здесь останавливаться!

— Предоставь это мне! — прокричала в ответ Норисса, продолжая сдерживать разгоряченное скачкой животное.

Какая-то алчность, прозвучавшая в этой короткой фразе, а может быть, напряженная, чуть подавшись вперед, поза Нориссы заставили гнома похолодеть. Он заметил, что тесемки у ворота ее рубашки развязались и на груди Нориссы сверкнула рубиново-алая капля.

Времени на дальнейшие уговоры не было. Отряд приблизился, и солдаты разделились, чтобы окружить их. Прямо над ухом гнома раздался громкий голос Нориссы, которая быстро произнесла какое-то заклятье — какое, Байдевин не понял, — а ее левая рука взметнулась вверх, и Норисса словно бы швырнула пригоршню чего-то невидимого в сторону ближайших к ней солдат.

Хаос возник незамедлительно. Солдаты в ужасе корчились и кричали, их кайфары ревели и пятились. Байдевин увидел множество скорпионов, высоко задравших свои смертоносные черные жала, а также чиддов — тонких бледных змеек, которые кишмя кишели под доспехами солдат. Строй солдат сломался, и они в смятении разбежались, их кайфары трусливым галопом последовали за хозяевами.

Норисса готова была повести их через реку немедленно, но Байдевин удержал ее.

— Я лучше тебя знаю эти края. Следуйте за мной.

Байдевин провел их вдоль реки, избегнув света фонарей, раскачивающихся у кромки воды. Его кайфар оступился, гном припал к его длинной шее и, лаская пропитанный потом густой мех, зашептал какие-то ободряющие слова, крепко обхватив ногами бока животного. Он сосредоточился на том, чтобы заставить кайфара войти в воду, и стараются не думать о том, что ему еще ни разу не доводилось пересекать реку верхом, во-первых, и что после того, как они пересекут эту реку, они окажутся на вражеской территории, отрезанные от всякой помощи со стороны своих союзников. Река была теперь единственной возможностью вырваться из окружения, и Байдевин знал место, где река была уже всего. На данный момент этого было достаточно.

Перевалив через кромку обрыва, Байдевин заставил кайфара спуститься к воде по крутому береговому склону. У самой воды кайфар попятился, чуть не сбросив своего седока: снова входить в ледяную воду ему не хотелось. Гном направил животное вперед, слегка пришпорив его пятками. Кайфар вошел в реку, но вдруг шарахнулся в сторону и был тут же захвачен быстрым течением, которое потащило его на глубину. Байдевин судорожно вцепился в густой мех и отпустил поводья, в то время как он сам старался держать голову над водой.

Казалось, он барахтался в ледяной воде целую вечность. У гнома не хватило роста, чтобы оставаться в седле и держать голову над водой, и поэтому, погрузившись с головой, он бросил своего кайфара и выплыл на поверхность. Он сознавал, что продолжает мертвой хваткой держаться за короткую гриву кайфара, и чувствовал, как наливаются тяжестью мускулы рук и ног. Байдевин начал задыхаться, в груди появилась тяжесть, словно его плотно завернули в саван. Он уже не мог понять, вдыхает ли он воздух или воду, но и разница казалась ему уже не важной. Далеко-далеко какие-то голоса звали его по имени, предупреждали об опасности, но ему уже не хватало сил, чтобы послушаться. Он слишком устал, слишком тяжелы вдруг оказались его члены, а горло пылало от желания вдохнуть хоть немного воздуха. Пусть зовут, он ответит им немного погодя, когда немного отдохнет, когда каждый глоток воздуха не будет стоить ему таких отчаянных усилий… темнота окружила его, и он провалился в теплоту и покой.

11

В невероятном свете пламени далеко позади себя Норисса увидела, как споткнулся в воде кайфар Байдевина. Она видела, как гном боролся с животным, стараясь обрести над ним контроль и вывести к берегу, и как течение захватило обоих и повлекло дальше. Гном и его кайфар то исчезали под водой, то снова появлялись на поверхности.

Норисса пришпорила своего кайфара и поскакала по берегу за ними, время от времени зовя Байдевина по имени. Когда кайфар и вцепившийся в его гриву гном снова появились на поверхности реки, Норисса направила своего кайфара в реку, наперерез течению.

Ее верховое животное также зафыркало и попыталось даже встать на дыбы, но оно было не в силах бороться сразу с двумя могучими силами. Одной из этих сил было стремительное течение, а второй — Норисса; амулет обжигал ее шею даже в ледяной воде реки. Она чувствовала, что Медвин следует за ней, но все ее внимание было приковано к Байдевину. Когда она поравнялась с ними, кайфар гнома снова ушел под воду, увлекая за собой седока. Норисса вслепую пошарила в воде рукой, и пальцы ее ухватились за что-то жесткое. Норисса выпрямилась и водрузила бессильно повисшее тело Байдевина на холку своего кайфара. К этому моменту она уже пересекла стремнину, и течение само подталкивало ее и кайфара к противоположному берегу.

Сайдра!

Норисса ощутила, что этот край радушно приветствует ее, пока кайфар взбирался на скользкий берег.

А затем среди пурпуровых теней какого-то нижнего плана сознания она распознала тихую ярость свирепого существа, которое тут же набросилось на нее. Норисса узнала своего ночного хищника, лишь только он вторгся в ее разум, раздирая в клочья и отбрасывая в сторону все, чем она являлась. Он с силой тянул и рвал сами ее представления о себе, пока от нее не остался один лишь голый разум — сырой, примитивный, не скованный заученными запретами и искусственными ограничениями. Этот зверь, Другой, швырнул ее в омут бурлящих низменных желаний, в слабость и в страх — именно такой стала ее подлинная суть. Сдаться — это была ее единственная надежда обрести свободу.

Но было там и что-то еще. Дорожки слабого света, которыми Норисса обозначила границы своего отчаяния, ручейки ярких искр, прокладывающие себе путь между черными островами ужаса. Они становились все более полноводными, пересекаясь и сливаясь между собой, ручьи света и реки огня образовали прочную сеть, которая обволокла и надежно сдерживала темную сторону ее разума. Норисса увидала источник этой силы, сверкающий гейзер энергии, и приникла к нему. Яркий, обжигающий, извергался он над равниной одиночества и отчаяния.

И все то, что оставалось от Нориссы, одна-единственная мысль и желание, окунулось в эту купель бытия.

Норисса услышала, как Другой взвизгнул от ненависти и ярости, но он не мог последовать за ней и отступал все дальше, пока не обратился в стремительное бегство. Норисса продолжала блаженствовать в целительном свете того, что было ее собственной силой, ее могуществом, ее волшебным даром.

Сам воздух заструился, замерцал и стал разряженным, как на горной вершине. Фелея дышала с трудом, издавая при каждом вдохе жалобные мяукающие звуки, но часто и сердито. Ее сущность соприкоснулась с сущностью той, другой, и чуть было не победила ту, которую она так долго искала и ждала. Разумеется, она ожидала встретить сопротивление, но ей и во сне не могли присниться такая сила и мощь, которые играючи отшвырнули ее прочь. Она все еще чувствовала это соприкосновение — глубокое, резкое, заставившее ее трепетать от боли, которой ей не приходилось испытывать с самого детства. Вихрь сомнений одолевал ее. Она не была побеждена, просто удивлена и отброшена, и она позволила гневу и острому желанию снова разжечь в ней огонек уверенности. В следующий раз она не будет так неосторожна и не совершит этой ошибки. Та, за которой она охотилась так долго, вступила в ее царство и находилась в пределах ее досягаемости. Фелея успокоилась и задышала свободнее. У нее в голове роились новые планы, и она могла позволить себе выждать.

Норисса проснулась, задыхаясь от ужаса, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Оказалось, что она лежит, глядя прямо в кроны деревьев, окаймляющих небольшую поляну, и она попыталась сориентироваться в этом странном лесу. Сухой сучок на бревне, прислонившись к которому она лежала, больно врезался в плечо, и Норисса пошевелилась.

— Снова твой сон? — голос Медвина заставили ее вздрогнуть. Маг смотрел на нее, сидя на небольшом валуне в каменном распадке на противоположном краю поляны.

— Нет. Это было что-то другое. — Норисса внезапно смутилась и села.

Как мог он быть таким спокойным после всего того, что произошло на берегах реки? Может быть, это был просто ее сон, и ему об этом ничего не известно? Норисса покачала головой. Нападение на них было реальностью. И такой же реальностью была та великолепная сила и мощь, при помощи которой ей удалось отогнать Другого.

Неподалеку от нее спал на земле Байдевин, свернувшись калачиком и плотно обхватив себя руками. Норисса чуть было не протянула руку, чтобы дотронуться до него, заново пережив тот страх, который она испытала при мысли, что он утонул. Однако она помнила, как он очнулся, кашляя и хватая ртом воздух, все еще свисая с высокого загривка ее кайфара. Теперь же она оставила его спать: после сумасшедшей ночи он, безусловно, больше всех нуждался в отдыхе.

Только что рассвело, и всего несколько часов прошло с тех пор, как они остановились на этой поляне; причиной было как их собственная усталость, так и отказ кайфаров двигаться дальше.

— Неужели все это было нынешней ночью? — пробормотала Норисса.

Она смутно помнила их переправу через Пограничную и охватившую ее панику, когда она видела тонущего гнома. Затем они карабкались по глинистому берегу — территория Сайдры! — а потом она встретилась со своим кошмаром…

Норисса изгнала это воспоминание из своего разума. Сражение казалось ей бесконечным, и теперь, перебирая воспоминания о прошлой ночи, она видела, как они мчатся вдоль берегов, уходя от преследования солдат. Когда усталые кайфары отказались идти, они прилегли на землю возле этого упавшего дерева, укрыв своими плащами мокрого и все еще дрожащего Байдевина. Норисса смутно помнила и то, как едва смогла произнести слова охраняющего заклятья, прежде чем провалиться в глубокий сон.

Она потянулась, ощущая, как рвется тонкая ткань заклятья, оберегавшего их ночной покой, еще медленнее уходила память о той битве, которую она вела во сне. Один из кайфаров, привязанный с противоположной стороны бревна, подошел к ней совсем близко и лизнул прядь ее волос.

— Извини, дружок, у меня нет зерна для тебя… — Норисса продолжала бормотать ласковые слова, почесывая кайфара под подбородком. Животное вытянуло свою длинную шею и довольно захрапело. Норисса улыбнулась и подошла к волшебнику, поеживаясь от утренней свежести.

В желудке у нее что-то заворчало, напоминая, что она ничего не ела с полудня вчерашнего дня, но Норисса постаралась не обращать на голод никакого внимания. В ее седельной сумке оставалось еды дня на три — хлеб, сыр и сушеное мясо, — но для троих этого хватило бы только на один не слишком плотный обед. Основная же часть их продовольствия уплыла вниз по реке вместе с кайфаром Байдевина. Что касается оружия, то у нее все еще оставался ее лук, четыре стрелы и длинный охотничий нож. Байдевин чудом не потерял свой кинжал, а у Медвина вовсе ничего не было, что могло бы сойти за оружие; разве что его посох мог послужить в случае необходимости вместо дубины.

«Но у него же есть его магия, — сказала себе Норисса. — И у меня тоже есть немалые силы. Вот только хватит ли этого, чтобы добраться… куда?»

Какое-то мгновение она отчетливо представляла себе, куда и зачем она должна идти, какой путь следует для этого избрать, но острый приступ голода заставил это знание исчезнуть, оставив ей только неосознанное стремление двигаться на восток.

Норисса вздрогнула и потерла глаза тыльной стороной ладони.

— Что же нам теперь делать? — она так и не поняла, что произнесла эти слова вслух, пока Медвин не ответил ей.

— Я думаю, что лучше всего было бы вернуться в Дромунд как можно скорее, найти бы только удобную переправу.

Норисса поглядела в сторону реки и покачала головой.

— Я не могу. То, что я ищу, находится здесь. Это сильнее, чем когда-либо. Я должна идти дальше.

— Куда же ты пойдешь одна, Норисса? К своей смерти? Только это и может ожидать тебя впереди, если тебе доведется схватиться с Фелеей в одиночку.

— Тогда ты должен мне помочь, должен научить меня. С каждым днем я становлюсь сильнее. Ты же видел, что случилось прошлой ночью.

— Что я видел? Я видел, что твои иллюзии сбили наших преследователей с толку, твоя сила помогла нам переправиться через реку, хотя мы должны были бы утонуть. Все это было так. Но еще я видел, как ты чуть не потеряла себя, захваченная той силой, которой, как тебе казалось, ты управляешь. То, что ты пережила, было вызвано лишь импульсом страха и внезапной опасности. Эта сила неустойчива, и ее нельзя использовать длительное время, — он вздохнул. — Талант в тебе действительно есть — ты очень многое унаследовала от своей матери, но ты нетерпелива и скора на руку, как отец. Он тоже прислушивался к своим советам, и ты теперь знаешь, что из этого получилось.

Позади нее Байдевин зашевелился в траве. Он, должно быть, уже некоторое время не спал, так как с ходу поддержал доводы мага.

— Волшебник говорит правду, Норисса. Мы мало что можем сделать. У нас нет ни союзников, ни надежного убежища на этой земле, и у нас нет продовольствия. Отступить было бы разумнее всего.

Норисса снова потерла глаза рукой, стараясь привести в порядок собственные расстроенные мысли. Она понимала и даже желала принять логику своих спутников, однако таинственная сила, которая влекла ее на восток, разрушала все безупречные логические построения, оставляя одно только желание — следовать ее зову. Норисса не могла сказать, стал ли этот зов еще сильнее потому, что она приблизилась к его источнику, или она просто ослабела и устала настолько, что не могла больше обращать на него внимания; она могла сказать только одно: в тот миг, когда она вышла из реки и оказалась на земле Сайдры, этот зов стал многократно сильней. А тот, Другой, что набросился на нее ночью, и та сила, с помощью которой она прогнала его? Неужели Медвин ничего этого не почувствовал? Нужно запомнить и потом спросить у него. Очень много было бы того, о чем она не могла не думать и о чем хотела спросить старого мага.

— Друзья мои, вы меня не так поняли. Ни Фелея, ни Тайлек ничего сейчас для меня не значат. Я ищу нечто совершенно другое. Я не могу назвать эту вещь даже самой себе, но она притягивает меня к себе так, что никакая армия не сможет меня удержать. Я не вернусь назад потому, что я не могу вернуться назад.

В этот момент она увидела в лесной чаще позади Медвина какой-то металлический блеск, и тут же на них бросились солдаты. Норисса прыгнула к своему луку, лежащему возле ее плаща, сильно оттолкнув Байдевина, стоявшего как раз между ней и ее оружием. Все же она успела увидеть, как гном вскочил на ноги с кинжалом в руке, и услыхала его предупреждающий возглас:

— Медвин! Сзади!

Маг уже не успел повернуться. Солдаты появились сразу с нескольких сторон — прямо возле того места, где Норисса, лежа на земле, пыталась высвободить из-под плаща свой лук. Как во сне, она увидела, что маг схватил пригоршню пустоты, произнес какое-то слово и метнул из пригоршни голубую молнию. Напавший на Нориссу солдат зашатался, его лицо исказила гримаса боли, и он упал, в груди его появилась обугленная, дымящаяся дыра. Затем удар рукояткой меча опрокинул волшебника в траву, и он, неподвижный, затих. Байдевин бросился вперед, размахивая кинжалом, перепрыгнув через распростертое тело Медвина, он оказался в промежутке между двумя солдатами. Гном развернулся, ударил, и Норисса услышала, как лезвие вошло в плоть. Солдат, который ударил Медвина, упал, схватившись руками за глубокую рану под коленом, и гном развернулся в другую сторону. Слишком поздно. Второй солдат точным ударом кулака поверг его навзничь.

Поляна огласилась криками и проклятьями. Норисса, оставив попытки вытащить лук, схватила за древко стрелу и, вскочив на ноги, прыгнула на одного из троих, которые приближались к ней. Она почувствовала, как наконечник стрелы скользнул по скуле солдата и уперся в нос. Норисса нажала сильнее, солдат вскрикнул и закрыл руками лицо. Норисса ударила его в пах коленом, и его вопли внезапно затихли. Солдат мешком рухнул на землю, скорчившись от боли.

В это время двое его приятелей схватили Нориссу за руки и выкрутили их так, что ей показалось — сейчас они оторвутся. Вскрикнув от невыносимой боли и отчаяния, Норисса попыталась создать хоть какую-нибудь иллюзию. Медальон мгновенно нагрелся, а тревожные крики солдат подсказали ей, что ее колдовство удалось.

Кое-как смахнув с ресниц выступившие слезы, Норисса увидела двух бросившихся на солдат айак-хаундов. При виде оскаленных желтых зубов и лап с острыми когтями, взрывающих землю, солдаты, державшие Нориссу, закричали, но не обратились в бегство, как она ожидала. Один из них выпустил ее руку и выхватил меч. Один из псов бросился на него, и он направил острие меча прямо в желтое брюхо собаки. Пес исчез, и солдат от удивления вытаращил глаза. Со вторым хаундом он расправился так же быстро и повернулся к своему товарищу.

— Ха! Это все фокусы! Маленькая шлюшка балуется колдовством.

Он все еще смеялся, когда на поляне возникло четверо мужчин. Руководил ими смуглый гигант, размахивающий топором.

— А вот еще иллюзии! Добро пожаловать! — солдат усмехнулся и небрежно поднял меч, держа его одной рукой, чтобы отразить удар топора. Он все еще улыбался, когда отрубленная кисть руки отлетела вместе с мечом, и едва вскрикнул, когда сверкающий топор опустился ему на голову.

Из-за спины гиганта выскочил гибкий, темноволосый юноша. Он напал на второго солдата, который все еще удерживал Нориссу. Норисса почувствовала, что свободна, и качнулась вперед. Руки ее бессильно повисли вдоль тела. Она услышала, как она сама тихонько всхлипывает от острой боли, пронзившей плечи, и постаралась не упасть. Напротив нее, на другом конце поляны, двое одетых в коричневые камзолы мужчин приканчивали солдата, оглушившего Байдевина, однако Норисса так и не досмотрела этого до конца. Солдат, чье лицо она разворотила острием стрелы, прыгнул на нее, опрокинул навзничь и принялся душить липкими от крови руками.

Нориссу охватила паника. Она ощущала, как его немалый вес не дает ей вздохнул, а твердые пальцы сжимают горло. Прежде чем свет померк перед ее глазами, над ними вырос смуглый колосс, и она невольно зажмурилась, увидев стремительно спускающееся сверкающее лезвие топора.

Она почувствовала удар, потом тяжесть с ее груди исчезла, и она поспешно откатилась в сторону, борясь с тошнотой. Над поляной установилась мертвая тишина, естественными звуками в которой были ее собственное хриплое дыхание и ритмичные частые удары, в которых Норисса узнала биение собственного сердца. Кто-то помог ей встать на ноги.

Норисса смотрела прямо в лицо темноволосому юноше, который появился вместе с гигантом. Вся рубашка его была забрызгана кровью, но глаза смотрели дружелюбно. Лишь когда она встала, юноша церемонно поклонился:

— Ятрай, ваш покорный слуга, леди.

Сзади них кто-то тихо приказал:

— Помолчи, Ятрай, и дай ей заняться стариком.

Это был тот самый незнакомец с топором. Норисса повернулась в тот самый момент, когда он, упершись в спину мертвеца ногой, выдернул свой страшный топор.

Норисса подошла к тому месту, где лежал на спине бледный Медвин. Не обращая внимания на пульсирующую боль в плечах, Норисса опустилась на колено и приложила руку к груди волшебника, в то время как очнувшийся Байдевин бережно ощупывал голову. Когда старик со стоном открыл глаза, Норисса почувствовала огромное облегчение.

— Можешь ли ты говорить, Медвин? Ты узнаешь меня?

Маг долго смотрел на нее, потом улыбнулся.

— Да, дитя мое, узнаю.

Байдевин помог Медвину сесть. Норисса напоила его водой из бурдючка, который Ятрай бережно снял с седла ее кайфара. Байдевин стоял тут же, хмуро разглядывая незнакомцев.

— Кто вы такие? Почему вы помогли нам отбиться от солдат?

— Мы — повстанцы, изменившие королеве, — спокойно ответил Ятрай, улыбнувшись. — Лично я помог вам потому, что это был самый быстрый и верный способ заслужить благодарность этой прекрасной леди, — с этими словами он удостоил Нориссу еще одного поклона, и Норисса вспыхнула от его дерзости.

Один из четырех мужчин, старше годами, но с таким же дружелюбным выражением в карих искренних глазах, отвел юношу в сторону. Вместе со своим напарником он подтолкнул его к лесу.

— Ты слишком много болтаешь, Ятрай. Пойдем, соберем кайфаров солдат.

Норисса смотрела им вслед, ее глаз охотника отметил ту осторожную грацию, с которой они двигались среди леса. Когда они растворились в подлеске, Норисса и ее спутники остались наедине со смуглым незнакомцем, который оказался вовсе не таким огромным, каким он казался во время битвы, но все же довольно высоким. Он спокойно стоял перед ними и вытирал лезвие топора куском окровавленной тряпки. Пятеро мертвых солдат валялись на земле грудами железных доспехов. Насекомые-трупоеды уже начали собираться на пятнах свернувшейся крови, и Норисса с отвращением отвернулась. Должно быть, предводитель повстанцев заметил выражение ее лица, так как внезапно заговорил, и его глубокий голос заставил Нориссу вздрогнуть.

— Перед тем как убраться отсюда, мы оттащим трупы в лес, даджари. Но не судите нас строго, у нас нет ни времени, ни желания хоронить их.

Норисса выпрямилась и пытливо посмотрела на него. Он назвал ее «даджари» — благородной дамой. Может быть, он смеется над ней, раз употребил эту официальную формулу? Норисса прекрасно представляла себе, как она выглядит: взъерошенная, как щенок после драки, в грязной мужской одежде, молоденькая девчонка, путешествующая в обществе двух мужчин. Несомненно, она ничем не напоминала благородную аристократку.

Тем не менее на его лице она не обнаружила ни следа насмешки или неуважения и успокоилась. Кивнув в сторону шестого солдата, которого в самом начале тяжело ранил Байдевин:

— А с этим что?

Солдат лежал в середине большой кровавой лужи, которая уже начала подсыхать по краям. Его лицо, бледное, как свежевыскобленный пергамент, было искажено болью. Грудь его часто и невысоко вздымалась. Прежде чем незнакомец подошел к нему, Норисса заметила, что глаза его остекленели, а мышцы лица обмякли. Мятежник глянул на мертвое тело и ответил:

— И этого тоже, госпожа.

Норисса кивнула и, наклонившись вперед, прислонилась пылающей щекой к холодному камню, стараясь сдержать слезы. Кто-то дотронулся до ее плеча, и она вздрогнула.

— Ты не ранена?

Норисса подняла голову, в голосе гнома сквозили неподдельная теплота и участие. Покачав головой, Норисса попыталась улыбнуться, чтобы успокоить Байдевина. «Он выглядел бы гораздо привлекательнее, если бы не хмурился так часто», — подумала она вдруг. Вслух же ответила:

— Руки немного болят, они слишком сильно сжали меня.

В это время на поляну вернулись остальные повстанцы, каждый из них вел на поводу по два кайфара:

— Хорошие новости! — воскликнул Ятрай. — Каждому достанется по одному, и еще остается один запасной.

— И достаточно провизии, чтобы каждый из нас попал домой, присовокупил один из мужчин.

Норисса взглянула на говорившего и оцепенела от удивления. Она так долго глазела на него, что это могло показаться неприличным. За исключением небольшой разницы в одежде, он был точной копией второго мужчины, стоявшего чуть позади него. Смущенный ее взглядом, мужчина отступил на шаг и неловко поклонился. Только теперь Норисса обратила внимание, что его волосы чуточку длиннее.

— Меня зовут Кхелри, госпожа. А это Кальрик, мой младший брат-близнец.

Кальрик улыбнулся и слегка наклонил голову.

— С нашим третьим братом вы уже знакомы. Это Ятрай.

— А мое имя — Бремет, — смуглый великан тряхнул рыжевато-коричневыми кудрями и присоединился к своим товарищам.

Байдевин выступил вперед, взяв на себя обязанность говорить от лица своих спутников.

— Перед вами леди Норисса. Старика зовут Медвин, он опекун госпожи. Мое имя — Байдевин.

Нориссе было очевидно, что гном не собирается выдавать информации больше, чем это необходимо, и потому следующие слова Байдевина не удивили ее.

— Мы весьма признательны вам за помощь в сражении, но теперь нам надо возвращаться по домам. Оставьте себе этих кайфаров — это ваши боевые трофеи. Мы же сядем на своих и продолжим наш путь.

— Нет, — Бремет произнес это слово тихо, но уверенно, — вы не сможете вернуться в Дромунд тем путем, каким вы его покинули. Солдаты Тайлека патрулируют оба берега реки и продолжают прочесывать лес.

— Откуда вам известно… — Норисса прикусила язык.

— Что вы из Дромунда? — закончил за нее Бремет. — Наши люди следят за каждым шагом Тайлека с тех пор, как два лунных цикла тому назад он пересек Пограничную реку.

— Это я заметил, как вы переправляетесь через реку! — гордо объяснил Ятрай. — Эти дураки солдаты несколько раз пересекали ваш след, но были слишком глупы, чтобы обратить на него внимание. Прошлой ночью я спал вот тут, — он указал на большое дерево, густые ветви которого плотно прилегали к стволу. Дерево росло на самом краю поляны. — Я слез с него рано утром, чтобы встретиться со своими родственниками, которые тоже шли по вашим следам. Я бы поспешил к ним еще раньше, вот только… — Ятрай замялся, и Норисса была тронута той легкой тенью смущения, которое скользнуло по лицу юноши. Кальрик рассмеялся и хлопнул брата по плечу.

— Вот только нашему братцу приснился демон в форме ящера, с красными глазами. Вот почему он испугался слезть с дерева.

Ятрай сердито отодвинулся от Кальрика.

— Ящер был на самом деле! Клянусь высшими силами, я видел его!

— Он говорит правду! — Норисса перехватила предостерегающий взгляд гнома, но она не могла допустить, чтобы над юношей посмеялись. — Это было на самом деле, только это не демон. Это всего лишь охраняющее заклятье, ящер охранял наш сон.

— Значит, один из вас — волшебник?

Вопрос Бремета повис в воздухе. Норисса не ответила, избегая укоряющего взгляда гнома. Бремет переводил взгляд с одного на другого и в конце концов уставился на Медвина.

«Должно быть, это старик. Он не вооружен, да и одет не для битвы. В его облике есть что-то учительское. Интересно было бы знать, почему Тайлек так вами интересуется, но это может подождать до тех пор, пока мы вернемся в нашу деревню».

— Нет! — Бремет повернулся, чтобы идти, но возглас Байдевина остановил его. Норисса хотела удержать гнома, но боль в плечах лишила ее былого проворству. Байдевин дерзко остановился прямо перед Бреметом, который был выше него чуть ли не вдвое. — Мы не можем поехать с вами. Когда Тайлек вторгся в Дромунд, он захватил владения моего дяди и стал править вместо него. Нам необходимо вернуться в Дромунд. Целая армия ждет меня там, чтобы сокрушить Тайлека!

Многие люди нашли бы дерзкий вызов Байдевина просто забавным. Мужчины часто судили о других мужчинах только по их силе и размерам, а не по их делам. То, что такой небольшой мужчина, как Байдевин, собирался стать во главе целой армии, чтобы сокрушить могучего волшебника, могло стать предметом многочисленных шуток и насмешек. Норисса прекрасно это понимала и заранее жалела, что гному придется пережить еще одно унижение.

Однако предводитель повстанцев смотрел на гнома без тени улыбки. И слова свои он произнес вовсе не так, как разговаривал бы с маленьким ребенком, а так, как будто разговаривал с равным себе.

— Мне ничего не известно о том, что Тайлек сделал на твоей земле, Байдевин. Но я знаю вот что: даже Тайлек не может управлять твоими землями из Сайдры. А он вернулся сюда всего два дня назад.

Байдевин заколебался, и Норисса догадалась, что и он не ожидал от великана такого вежливого обращения.

— Почему вы так в этом уверены?

Бремет улыбнулся и осторожно провел пальцем по лезвию топора.

— Тот, кто рассказал мне о возвращении Тайлека, был не в том положении, чтобы лгать.

Ятрай выступил вперед и с неподдельным беспокойством сказал:

— Вы не сможете вернуться в Дромунд и не сможете укрыться в лесу. Неужели вы хотите, чтобы мы оставили вас одних против воинов Тайлека?

Некоторое время спустя тела убитых были убраны с поляны, а повстанцы и беглецы плотной группой углубились в лес.

12

Скрытая за плотным занавесом деревьев осфо, Норисса прислонилась к длинной шее своего кайфара, стараясь успокоить боль в спине и ногах. Она не привыкла к длинным верховым поездкам, и теперь четыре дня, проведенные в седле, начинали сказываться. Она попыталась представить себе, как же должен чувствовать себя Медвин. Подумав об этом, она обменялась взглядами с Байдевином, который восседал на спине своего нового кайфара рядом с волшебником, присматривая за ним. В ответ на ее невысказанный вопрос Байдевин только покачал головой. Норисса и сама видела боль, отразившуюся на лице старого мага. Медвин сидел на спине кайфара сгорбившись, закрыв глаза. Эта поза стала для него обычной в последнее время.

Позади них Кальрик внимательно наблюдал за окрестностями. Большую часть пути он провел в арьергарде их небольшого отряда, пока Кхелри и Ятрай неслышными тенями стремительно скользили по сторонам тропы.

Повернувшись вперед, Норисса обнаружила, что предводитель повстанцев, Бремет, пристально и внимательно ее разглядывает. Смутившись, Норисса посмотрела на землю, потом на свои руки, в которых она сжимала поводья. Затем, рассердившись на себя за непрошеное смущение, она подняла взгляд и дерзко посмотрела на Бремета, но тот успел отвернуться и теперь с тем же вниманием вглядывался сквозь ветви осфо, рассматривая стоящую на опушке леса деревню.

Сердясь больше на себя, чем на него, Норисса рассматривала его широкую спину. Что это нашло на нее, когда она поняла, что он глядит на нее? Нервная дрожь заставила ее затрепетать, сердце забилось учащенно, и это одновременно и испугало, и обрадовало ее. Она представила себе его внешность. Густые золотисто-рыжие волосы едва доставали до его мускулистых плеч, а топазовые глаза смотрели с какой-то спокойной уверенностью и настойчивостью, и это выражение еще долго оставалось у нее в памяти, даже после того как он отвернулся.

«Прекрати это! — выбранила себя Норисса. — Теперь не время сходить с ума из-за того, какого цвета у мужчины глаза!»

Она вздохнула и направила все свое внимание на деревню. Ятрай назвал это деревней, но для нее это было всего-навсего несколько приземистых домиков, выстроенных кольцом, расположившихся между опушкой леса и неровной границей наполовину вспаханного поля. Норисса чувствовала в воздухе что-то неправильное, что-то было не так. Ощущение какой-то истощенности и бессилия не покидало ее с тех самых пор, как она ступила на землю Сайдры, и теперь, когда взгляд ее упал на лес, на недавно проклюнувшиеся на ветвях осфо молодые листочки, на бледный цветок тойля с бледными листочками у основания стебля, она наконец поняла, в чем дело. Эта земля еще не очнулась от своей зимней спячки.

Между тем уже была поздняя весна. Норисса знала, что если бы она осталась жить на склоне своей горы, то уже теперь ее домик смог бы похвастаться свежей травяной крышей, а сад был бы вскопан и засажен. Ее сирре уже принесли бы первый помет голых розовых детенышей… Когда четыре дня назад она покидала Дромунд, земля там вовсю цвела и благоухала, все деревья уже оделись листвой, и на многих уже завязались плоды, а вспаханные поля зеленели нежной зеленью всходов.

Здесь она не видела ничего подобного. Где весенние голоса леса? Где голодный писк только что вылупившихся птенцов. Она не слышала ни весеннего рева самцов даксета, ни озабоченного бормотания сирре у своих нор. Здесь, в Сайдре, распустились только самые ранние гонцы весны — кусты свейла и деревья осфо.

Эта земля едва не застыла, наверное, в объятиях зимы. Норисса поежилась от этой мысли, которая напомнила ей об остром чувстве голода, который она испытала на берегу реки.

Запустение повисло над этой землей. Оно чувствовалось даже в усталой походке рослой женщины, которая медленно пересекала деревенскую площадь. В одной руке женщина держала корзинку, а другой вела за собой маленькую бледную девочку.

Норисса увидела, как из густой тени в промежутке между домами внезапно появился Кхелри. Он осторожно приблизился к женщине сзади. Заслышав его шаги, женщина обернулась и, слегка вскрикнув, выпустила корзинку и руку ребенка и бросилась в его объятия. Обхватив Кхелри руками, она повисла у него на шее, целуя его в щеки и губы. Девочка прижалась к ним, подняв кверху тонкие ручонки и прося, чтобы ее взяли на руки.

Ятрай подъехал к Нориссе, и она повернулась к нему.

— Его жена?

Ятрай кивнул.

— Сорин и их дочь Грента.

Тем временем Кхелри поднял дочь, а женщина подобрала корзину, и все трое скрылись в дверях ближайшего домика. Несколько мгновений спустя Кхелри снова показался на улице и махнул им рукой.

Норисса выехала на открытое место вслед за Бреметом, направляя кайфара так, чтобы он не повредил серо-зеленым росткам тойля. Уже у самых дверей Ятрай и Кальрик буквально внесли внутрь зашатавшегося Медвина. Бремет помог Нориссе спешиться, и оба подождали, пока их нагонит Байдевин. Байдевин нес посох волшебника, завернутый в плащ одного из солдат.

Церемония приветствия была недолгой. Женщина, Сорин, поочередно обняла Ятрая и Кальрика, задержав в ладонях лицо Бремета. Улыбнувшись ему, она вдруг почувствовала на себе взгляд Нориссы и отступила назад. Пригладив прядь длинных светлых волос, она поглядела сначала на Нориссу, потом на Байдевина, и в ее отношении сразу появилась изрядная доля учтивости. Глянув на Бремета, она произнесла:

— Я рада, брат, что ты остался цел и невредим. В поле полно работы.

Бремет усмехнулся:

— Не успел я вернуться, как ты хочешь превратить меня в пахаря. Поприветствуй сначала наших гостей.

Представленная Нориссе и Байдевину, Сорин официально приветствовала их. Опустив глаза и разведя руки широко в стороны, она обвела внутренность дома и сказала:

— Добро пожаловать в наш дом. Все наше — ваше.

Это приветствие удивило Нориссу. Она привыкла к более небрежному обращению, которое было в ходу между соседями и крестьянами. Сорин же приветствовала их так, как обучили Нориссу в Кренхольде. Такое приветствие входило в правила этикета, принятые среди аристократов и людей благородного происхождения. Нориссе удалось сохранить достаточное присутствие духа, чтобы наклонить голову и ответить в соответствии с правилами:

— Благодарю, мы не заслужили вашей благосклонности.

Бремет указал на Медвина, который лежал теперь на низком топчане вдоль одной из стен домика.

— Старик был ранен в стычке… — он замолчал, и вместо него заговорил Ятрай.

— Он — волшебник.

Бремет быстро взглянул на юношу, и тот, извиняясь, пожал плечами.

— Его имя — Медвин, — объяснил Бремет.

При слове «волшебник» глаза Сорин подозрительно сузились, но когда она услышала имя старика, на лице ее ясно отпечаталось недоверие. Она повернулась к Бремету, и в глазах ее виднелись тысячи и тысячи вопросов, но тот только приподнял руку.

— Нам нужно встретиться с Босром, у нас много известий для него. Вернемся к вечеру, Ятрай будет поблизости на случай, если тебе понадобится помощь, — с этими словами он и двое близнецов вышли из домика.

Ятрай опустил глаза, он выглядел расстроенным.

— Вечно меня оставляют… — пробормотал он и вдруг поймал взгляд Нориссы. Просияв, он подарил ей одну из своих смешных гримас и, когда она вспыхнула, закончил:

— Однако на этот раз меня оставили, чтобы выполнить самую приятную для меня обязанность. Чем я могу служить вам, моя госпожа?

Сорин ответила на его вопрос, взяв его за рукав и слегка подтолкнув к дверям:

— Можешь служить, позаботившись об этих взопревших животных, которые фыркают подле моей двери. О гостях я позабочусь сама.

Выпроводив юношу, Сорин повернулась к Нориссе и гному. Некоторое время все трое рассматривали друг друга в неловкой тишине.

— Присаживайтесь, отдохните, — сказала наконец Сорин, указывая гостям на длинные скамьи подле неоструганного стола. — Я приготовлю чай.

Байдевин слегка поклонился.

— Спасибо, хозяйка, но мы сядем там, — он указал в сторону Медвина. Нам надо позаботиться о нем.

Все еще держа в руках завернутый в плащ посох, гном легко коснулся рукава Нориссы.

Норисса последовала за гномом и уселась на табурет в изголовье лежанки мага. Лицо Медвина было очень бледным, и сам он лежал совершенно неподвижно, укрытый шерстяным одеялом. Норисса осторожно ощупала большую шишку в основании черепа, и Медвин застонал, не открывая глаз.

Что же делать? Ее беспокойство усиливалось еще одним страхом. Дважды на протяжении их совместного путешествия она пыталась применить свои новоприобретенные способности, чтобы облегчить страдания усталого старика, и дважды обжигающий жар его заклятья начинал обволакивать ее. Магу от этого ничуть не полегчало. Где же та волшебная сила, что спасла ее от яростной атаки Другого на берегу реки? Или эта сила могла быть использована только для ее пользы? А может быть, вся ее сила была израсходована в одном мощном порыве?

«Вовсе нет, — подумала Норисса. — Энергии оставалось достаточно для того, чтобы привести в действие заклятие Медвина».

Ее размышления были прерваны действиями гнома. Не разворачивая посоха, он сунул его между стеной и телом лежащего волшебника, спрятав его под простыней. Заметив вопрошающий взгляд Нориссы, Байдевин пожал плечами:

— Я уверен, что он хотел бы иметь его под рукой.

Медвин застонал, и Норисса прикинула, сколько времени прошло с утреннего — нападения. Подойдя к очагу, возле которого хлопотала Сорин, она попросила:

— Госпожа Сорин, не могли бы вы заварить чашечку тойля?

Сорин резко выпрямилась, и ее лицо перекосилось от ярости.

— Здесь у нас нет никакого тойля! В моем доме вы не найдете никаких грязных подачек этой ведьмы!

Норисса была совершенно обескуражена ее внезапным гневом. Прежде чем она успела придумать, что бы ей ответить, дверь отворилась, и на пороге возник Ятрай. Оглядев их с кривой улыбкой, он покачал головой:

— Что случилось? Сорин, ты так громко разговариваешь с гостями, что можно переполошить кайфаров в соседней деревне!

Сорин продолжала оставаться в напряженной позе, сжав кулаки перед грудью, словно готовая броситься в атаку. Не отводя взгляда от лица Нориссы, она прошипела:

— Эта юная девушка осмелилась попросить у меня чашечку тойля так запросто, словно пожелала мне доброй ночи!

Байдевин встал между двумя женщинами.

— Что за грех — попросить немного лекарства, чтобы облегчить страдания старика? Неужели люди Сайдры позабыли обычаи гостеприимства?

Норисса положила руку ему на плечо:

— Байдевин, пожалуйста, не перегибай палку. Наверняка здесь какая-то ошибка.

— Конечно, ошибка. — Ятрай тоже вклинился между ними. — Поскольку вы пришли из Дромунда, вы можете не знать, сколько здесь стоит щепотка тойля.

— Что? — глаза Сорин расширились. — Ты сказал — они из Дромунда? Этого не может быть!

— Честное благородное слово! Я своими собственными глазами видел, как они пробились через кордоны у реки и бросились в лес.

Сорин опустила голову, на щеках ее проступил румянец стыда.

— Простите меня… я не знала, — она беспомощно вытянула вперед руки. — Но все равно ответ будет тот же — у меня нет тойля, чтобы дать вам. Тойль — это приманка, большое искушение, которое королева предлагает вместе с пищей тем, кто предает нас…

Байдевин продолжал подозрительно ее разглядывать.

— Как это может быть, когда тойль доступен каждому, кто не поленится наклониться и сорвать его?

Сорин печально покачала головой, и Ятрай тоже утвердительно кивнул.

— Тойль больше не растет в Сайдре, за исключением сада королевы. Много чего больше не растет в Сайдре. Эта ведьма, наверное, каким-то способом испортила нашу землю.

— Но у леди Нориссы есть свой собственный тойль! — радостно напомнил Ятрай. — Она уже несколько раз давала его старику, пока мы путешествовали сюда.

— Это верно. — Норисса вздохнула. — Но у меня только Семена, и Медвину трудно глотать такую горечь. Я надеялась, что у вас найдется несколько свежих листьев… — она пожала плечами.

— Ятрай, принеси, пожалуйста, мою сумку.

Темные глаза юноши радостно блеснули.

— О моя госпожа, моя жизнь посвящена служению вам! — Он подчеркнуто-церемонно поклонился и вышел.

Норисса смущенно рассмеялась:

— Он с самого начала оказывает мне такие почести, я просто не знаю, что мне с этим делать.

На лице Сорин появилась настоящая нежность.

— Ятрай — это одно из немногих светлых пятен в нашей беспросветной жизни. — Она наклонилась и вытащила из-за камней очага Гренту, дочь Кхелри. — А вот еще одно светлое пятно, — она поцеловала дочь в светлые брови. — Почему ты не поздороваешься с гостями, дочка?

Грента осторожно глянула на Нориссу из-под спутанных кудряшек и уткнулась лицом в плечо матери. Сорин улыбнулась:

— Со временем она привыкнет, ей — четыре, но она уже научилась бояться чужих.

Норисса только кивнула. Она не осмелилась заговорить, так как боялась, что ее голос может выдать ее напряжение. Хотя девочка и была похожа на отца своими широкими скулами и упрямым носом, но была так же смуглолица, как и ее дядя Бремет. У нее были точно такие же топазовые дымчатые глаза и золотисто-рыжие волосы. Норисса припомнила, как во время их совместного путешествия она нет-нет, да и встречала взгляд этих задумчивых глаз, теплых и лучащихся. Вспомнив об этом, она снова ощутила во всем теле приятную дрожь.

Вернувшийся Ятрай предложил им свою помощь, но в домике появился серьезный маленький мальчик, который вызвал Ятрая к кому-то. Норисса смотрела, как он уходит, ей стало не хватать его добродушной улыбки почти сразу же, Ятрай еще не успел скрыться из вида. Она странным образом успела привязаться к нему за это короткое время. Такие же теплые чувства она испытывала и к его братьям, и к Бремету. И не только к людям; сам этот край каким-то образом успел запасть ей в душу. Правда, этот край был опустошен свалившимся на него бедствием, а назойливый голос продолжал звать ее дальше, но все-таки маленькая частица Нориссы радовалась тому, что она оказалась здесь.

Она так долго смотрела вслед Ятраю, что Байдевин вынужден был напомнить ей о делах. Норисса бросила в чашку с кипятком несколько семян драгоценного в этих краях тойля, которые она достала из маленькой сушеной тыквы. Байдевин поддерживал мага за плечи, а Норисса по ложечке вливала напиток в волшебника, не обращая внимания на его протесты.

Покончив с этим, Норисса поплотнее укутала старика в одеяло и принялась рассматривать содержимое своей сумки, пока Байдевин пошел пройтись вокруг дома.

Через некоторое время он вернулся и, подойдя к ней вплотную, тихонько шепнул:

— В этом супе в основном вода. Я заметил, правда, несколько корней шаабы и немного изеля, но там нет никакого мяса. Когда я был рабом Пэшета, меня кормили гораздо лучше, — он приблизился еще плотнее и зашипел еще тише: — Этим супом не накормишь всех пятерых, не говоря уже о нас. Когда она станет собирать на стол, нужно отказаться. Может быть, счастье улыбнется нам, и мы подстрелим какую-нибудь дичь.

Тем временем Сорин заговорила с Грентой, и девочка вскарабкалась на одну из скамей возле стола.

— Не хотите ли пообедать с нами? — пригласила Сорин Нориссу и Байдевина.

— Кладовка тоже пуста, — быстро шепнула Норисса Байдевину. — Если мы не поедим сейчас, то ослабеем от голода и не сможем охотиться.

Гном покачал головой и попытался взглядом дать Нориссе понять, что приглашение все же принимать не следует, но она только улыбнулась и незаметно пожала ему руку.

— Благодарим за радушное приглашение, Сорин, но мы не можем принять его, пока нам не будет позволено поделиться с вами нашей провизией. Норисса принесла к столу свою сумку и достала оттуда три свертка. В двух из них оказались почти целая коврига хлеба и головка твердого сыра. — Хлеб можно размочить в твоем супе, а сыр только несколько дней тому назад достали из погреба. — Третий пакет Норисса вручила Сорин, та развернула его и долго неотрывно смотрела на длинные полоски сушеного мяса. Норисса ласково положила руку ей на плечо:

— Если их сварить, они не будут такими жесткими.

Ни слова не говоря, Сорин собрала свертки и быстро отнесла их в кладовку, но не настолько быстро, чтобы Норисса не успела заметить выступившие у нее на глазах слезы.

Во время обеда Норисса постоянно чувствовала на себе осторожные взгляды Гренты. Девочка ела быстро, всякий раз отворачиваясь, лишь только Норисса пыталась встретиться с ней глазами. Она первой закончила есть, с грустью уставившись на дно опустевшей миски. Норисса подтолкнула к ней свой кусок сыра.

— Не доешь ли мой сыр, Грента? Я что-то уже наелась.

Но девочка взяла сыр лишь после того, как мать кивнула головой. Откусив кусочек, девочка смущенно улыбнулась Нориссе.

После обеда Норисса разбудила Медвина и уговорила его немного поесть. Байдевин прошептал на ухо, что хочет осмотреть деревню, и выскользнул за дверь. Сорин посмотрела ему вслед, но ничего не сказала. Грента тоже оглянулась на закрывающиеся за гномом двери с нескрываемым любопытством. Норисса как раз раздумывала над тем, как нарушить неловкое молчание, когда пришли первые гости.

Деревенские женщины приходили по двое, по трое. Притихшие и несколько скованные, они церемонно приветствовали Нориссу и долго переглядывались и перешептывались, услышав имя Медвина.

Вместе с женщинами приходили и дети. Дети жались к матерям и рассматривали Нориссу из-за надежного укрытия в материнских юбках. Все они были истощены и испуганы. Скованность и летаргия, в которой, казалось, пребывали жители деревни, опечалили Нориссу. Она понимала, что все это было следствием усталости, голода и утраты надежд на лучшее, и почувствовала в себе нарастающий гнев.

Это мои люди! Они страдают из-за меня! Так говорила себе Норисса, чувствуя в этом и свою вину. Фелея узурпировала власть и готова была погубить всю страну лишь бы победить Нориссу.

Норисса заговаривала с каждой женщиной, отвечая на приветствие, и наслаждалась их обществом, однако ей стоило немалых усилий спрятать свой гнев, не позволить ему проявиться в словах или в интонации голоса. И когда последняя гостья ушла, а вслед за ней вышла и Сорин, Норисса почувствовала большое облегчение.

Норисса упала на скамью, все еще сдерживая бурлившие в груди эмоции. Подняв взгляд, она увидела, что Грента стоит перед ней и смотрит на нее с той же опаской, что и другие дети. Гнев ее тут же куда-то улетучился, и она почувствовала себя заброшенной и одинокой. Воспоминания о матери, о ее нежных объятьях и ласковых словах утешения пробудили в ней желание прикоснуться к ребенку, но на лице Гренты написана была такая боязливая осторожность, которая делала невозможным любые попытки пойти на сближение.

Норисса приложила палец к губам и прошептала:

— У меня для тебя есть один подарок.

При этих словах взгляд девочки метнулся в сторону неплотно прикрытой двери, однако, увидев улыбку Нориссы, она заколебалась, хотя все еще готова была в любой миг броситься наутек. Норисса протянула к ней руку с вытянутым указательным пальцем. Она так осторожно потянула из медальона энергию, что он даже не нагрелся, а у кончика ее пальца замигал крошечный огонек. Потом крошечная звездочка вспыхнула ярче, мигнула, и вот вместо нее на пальце Нориссы замерцал ярко-алыми крыльями крупный виндфляер.

Грента смотрела на чудо во все глаза, а насекомое то распахивало, то снова складывало свои крылья, окаймленные золотом. Внезапно виндфляер взлетел и, оставляя в воздухе призрачный алый след, полетел в сторону Гренты. Девочка выставила перед собой палец, и виндфляер, окруженный своим собственным переливчатым сиянием, опустился ей на руку.

В этот момент вернулась Сорин. Она резко остановилась в дверях, увидев, как ничем не примечательный коричнево-оранжевый виндфляер вылетел из рук девочки и выпорхнул наружу через открытую дверь. С восторженным криком Грента помчалась вслед.

— Как?!

Норисса пожала плечами и вытащила из сумки сушеную тыковку, заткнутую пробкой.

— Это тебе. — Она вложила тыкву в руку ошеломленной женщине.

— Это… это твои семена тойля? — запинаясь, пробормотала Сорин. — Но что за…

— У меня их еще достаточно, чтобы позаботиться о Медвине. Я хочу, чтобы ты взяла это. Они сильные и достаточно свежие, и мне кажется, что в вашей почве они станут расти еще лучше. Кроме того, мне кажется, что ваша земля снова набирает силу — только сегодня утром я видела ростки тойля в лесу.

— Видела тойль?

— Да. Я бы сказала и раньше, но мне не хотелось снова напоминать о нашей… об этом недоразумении между нами. Показать тебе место?

Сорин кивнула, и они вместе вышли из домика. Несколько женщин из тех, что заходили недавно, все еще стояли на площади, что-то обсуждая между собой. Сорин поманила их рукой.

— Госпожа сказала, что видела в лесу растущий тойль.

Женщины принялись недоверчиво перешептываться, но лишь только Норисса отвела их за живую изгородь из деревьев осфо, и они увидели молодые ростки у оснований стволов, восторженным охам не было конца.

— В самом деле… — прошептала одна женщина.

— Посмотри сюда! — воскликнула другая. — Вот еще! — она указала на небольшой участок земли за поваленным деревом.

Женщины рассыпались по лесу, громко сообщая друг другу о своих открытиях. Одна женщина закричала громче других, в ее голосе звучало настойчивое требование:

— Идите все сюда! Взгляните на это!!!

Остальные столпились вокруг нее. Женщина держала в руках длинную виноградную лозу. На лозе набухли темно-лиловые почки. Еще одна женщина громко вскрикнула и отбежала от своей соседки, которая нежно гладила распускающиеся почки.

— Смотрите! Ягода грелт не росла с тех пор, как мы были детьми!!!

Женщины часто моргали и вытирали выступившие на глазах слезы.

— Конец колдовству, конец проклятью!

Прежде чем женщины разошлись по домам, Норисса увидела, как надежда расцвела на их лицах.

13

К вечеру о тойле в лесу знала уже вся деревня. Все, кто мог, побывали в лесу и вернулись обратно с удивленными и счастливыми глазами. Когда стемнело, вернулись мужчины, живо обсуждая между собой открытие Нориссы. Когда Сорин поставила перед ними на стол сыр и хлеб, они в изумлении молчали. Когда же им стало известно, откуда свалилось это сокровище, Норисса выслушала немало слов благодарности. Ятрай, отсалютовав ей деревянной ложкой, положил в свою тарелку самый большой кусок мяса из супа. Кхелри не решался начать еду, пока Сорин не уверила его в том, что они с Грентой уже поели.

— Мяса было столько, — сказала она мужу, — что я смогла дать немного Хеске. — Она повернулась к Нориссе, словно прося прощения: — Хеска кормит ребенка, и им обоим нужна сила.

— Не нужно оправдываться передо мной, — ответила Норисса. — Раз ты так решила, так тому и быть.

Сорин благодарно улыбнулась, и Норисса почувствовала внутри себя приятную теплоту, вызванную этой улыбкой, но именно одобрительный взгляд Бремета, незаметно брошенный на нее, заставил ее щеки запылать. Она отвернулась, чтобы скрыть смущение, и натолкнулась на хмурый взгляд Байдевина.

Наверняка ее смущение отражалось на ее лице, но Байдевин опустил глаза и нахохлился. Перегнувшись через лежащего Медвина, он поправил ему одеяло, заодно убедившись, что посох волшебника надежно спрятан. После этого он повыше укрыл плечи мага.

Норисса, помня о той антипатии, которую Байдевин питал к волшебнику и его посоху, удивилась, откуда взялось у него это внезапное стремление оберегать и хранить посох. Неоднократно она слышала, как гном, еще на пути через равнины Бада-ши, бормотал себе под нос, что посох волшебника слишком вычурный и сильно бросается в глаза. Однако после того как Медвин был ранен, Байдевин сам настоял на том, чтобы заботу о посохе поручили ему. С тех пор он и нес этот посох, завернутый в плащ одного из убитых солдат. И хотя до этого он относился к посоху с недоверием, теперь, казалось, он приводил его в состояние восторга и благоговения.

Почему же он так надежно оберегает то, что вызывает в нем такую антипатию? Норисса никак не могла найти ответа на этот вопрос, однако размышления на эту тему заняли ее, пока мужчины заканчивали трапезу.

Пока Сорин убирала посуду, Ятрай выскользнул в темноту и вскоре вернулся, ведя за собой большую группу мужчин. Некоторые из них были очень молоды, едва ли не дети, остальные были согнуты старостью. Норисса прикинула, что их здесь человек двадцать. Когда последний из них втиснулся в маленькую комнату, Бремет обратился к Нориссе с такими словами:

— Здесь все мужчины нашего поселка. Они хотят поговорить с тобой.

Бремет шагнул в сторону, и вперед выступил другой мужчина. Он был ниже Нориссы на целую голову, а тело его было тонким и высохшим. Лицо старика было длинным и тонким, а благородный рот вытянулся в тонкую линию сжатых губ. Двигался он с проворством молодого человека, но щедрая седина в его темных волосах и глубокие морщины возле глаз выдавали преклонный возраст.

Он стоял скрестив руки, испытующе глядя на Нориссу. Во взгляде его чувствовалась привычка повелевать. Переведя взгляд на гнома и обратно на Нориссу, он заговорил:

— Мое имя — Боср, я — староста этой деревни.

Внезапный страх парализовал Нориссу. Безусловно, сейчас он спросит, зачем они пришли сюда. Что ей ответить? Что она — их законная королева, которая явилась избавить их от тирании их нынешней правительницы? Объявить во всеуслышанье, что у нее нет ни армии, ни могущества и что ее двор состоит из престарелого мага и сердитого гнома? Или, может быть, она должна рассказать, как бежит от преследующего ее ночного кошмара и одновременно разыскивает свой собственный сон, и теперь все должны сплотиться вокруг нее и помочь ей в обретении ее законного права?

Норисса глубоко вздохнула, готовясь сделать признание, но ее опередил Байдевин. Подняв голову, он послал ей взгляд, призывающий к молчанию.

— Мое имя Байдевин из Кэлет Дена. Это — леди Норисса. Там… — он указал на топчан позади себя, — Медвин.

По толпе прошелестел шепот, в котором Норисса уловила упоминание имени Медвина в связи с пророчеством и наследником. Боср поднял руку, призывая собравшихся к тишине. Байдевин вынужден был продолжать:

— Мы попали в Сайдру случайно. Люди Тайлека, напавшие на нас возле Стаггетского замка, принудили нас переправиться через реку.

Глаза старика сузились:

— Почему люди Тайлека напали на вас? Да еще в таком количестве, как мне рассказывали?

Гном приподнял бровь, и Норисса чуть не улыбнулась выражению величавого терпения на его лице.

— Я — племянник Норвика Старшего, лорда Виграмского поместья. Тайлек захватил наши владения. Леди Нориссе и мне удалось пробраться в Таррагон, где мы известили о нападении союзников моего дяди. Медвин сопровождал нас в Стаггетский замок, где нам предстояло поднять тревогу и объединить силы всех, кто готов сразиться с Тайлеком. Наверняка ваш человек Бремет рассказывал вам обо всем этом.

— Рассказывал.

— Но вы предпочли не поверить своему?

Мгновенно атмосфера стала напряженной, словно перед грозой. Норисса быстро открыла рот и заговорила, не переставая удивляться враждебности гнома и уверенному спокойствию, которое проявилось в ее собственных интонациях.

— Всегда лучше выслушать историю событий непосредственно от их участника, Байдевин. Наверняка могут возникнуть какие-то вопросы, на которые достойный Бремет не в состоянии будет ответить. — Теперь настал ее черед предостеречь Байдевина взглядом. — Прошу вас извинить моему товарищу недостаток кротости, староста. Мне кажется, что изложение нашей истории напомнило достойному Байдевину, что он смог принять участие в сражении против Тайлека, чтобы освободить свой край.

Боср некоторое время молчал, затем кивнул:

— Нам понятны причины его разочарования. У нас с вами одно стремление.

Из-за его плеча высунулся Ятрай, его улыбка ясно дала понять Нориссе, что ее миротворчество имело успех, а восхищение во взгляде Бремета снова разожгло ее волнение, так что Нориссе снова пришлось опустить глаза.

— Мне сказали, что Медвин — маг, и что ты — его ученица.

Норисса согласно кивнула. Боср перевел взгляд на Медвина:

— Много лет назад уже был один Медвин, Первый Советник трона. Это он?

Байдевин снова перехватил инициативу:

— Он так утверждает.

В толпе снова зашелестел громкий шепот, который оборвался, лишь только Боср снова заговорил:

— А что стало с ребенком? Прежде чем наша королева умерла, она разрешилась ребенком, которого Медвин и служанка королевы спрятали в безопасном месте…

Норисса вдруг услышала свой частый пульс, ритмично отдающийся в ушах. Неужели сейчас все откроется? Даже если она сумеет доказать этим людям свое королевское происхождение, что она может дать им? Ожидая ответа Байдевина, Норисса невольно задержала дыхание.

Гном ответил, почти не колеблясь:

— Это было так много лет назад… Я сам был ребенком и не слишком хорошо разбирался в том, что происходит в соседних краях. Если ребенок и был похищен, то об этом надо спросить у мага.

Байдевин не выдал ее, и Норисса, испытывая огромное облегчение, не стремилась раскрывать тайну. На этот раз донесшийся из группы мужчин шепот звучал несколько разочарованно. И снова Боср поднял руку, призывая восстановить тишину. Норисса впервые обратила внимание на твердые мозоли на его руке. Теперь ей стало очевидно, что этот старец не из тех, кто сидит у огня, перебирая четки прошедших дней и былой славы. Его тело свидетельствовало о привычке к тяжелому труду, а слова были словами умного и образованного человека. В каждом его движении сквозила сила и уверенность, а по лицам слушателей Норисса могла догадаться, что старец пользуется среди них немалым авторитетом и доверием.

Боср заговорил, и в его голосе проступила теперь большая печаль и разочарование:

— Рассказ Бремета о возвращении Медвина пробудил в нас искру надежды на возвращение нашего подлинного короля…

«Короля? Будут ли они разочарованы, когда обнаружится, что вместо короля к ним вернулась королева-фокусница?» — подумала Норисса, одновременно испытывая гордость за свой народ. Король ли, королева ли очевидно было, что верность этих людей их законному владыке коренилась достаточно глубоко. «Верность мне, — снова подумала Норисса. — Они верны мне, это мой народ!» В сердце ее ожило новое, доселе не изведанное чувство — радость возвращения домой. Здесь был ее дом.

— Мы подождем, пока старик не оправится и не сможет говорить, подвел черту Боср.

Байдевин кивнул в ответ и добавил:

— А затем мы вернемся в Дромунд.

Норисса сидела напряженная и неподвижная; в мыслях своих она отвергла это предложение. «Нет, друг мой, нет. Я не могу. Если ты вернешься в Дромунд, то без меня». Байдевин вздрогнул, словно она произнесла это вслух, и встревоженно покосился в ее сторону. Норисса опустила голову, но ее сердце продолжало сладко нашептывать: «Я вернулась домой, я никуда отсюда не уйду. О Байдевин, я просто не могу уехать. Нет, друг мой, ты вернешься в Дромунд один, без меня». При этой мысли боль пронизала ее грудь, но она знала, что не последует за ним. Кровью матери она поклялась пройти все до конца, чего бы это не стоило.

Норисса не могла уснуть. Она смертельно устала, но напряженный, заполненный разными событиями день не позволял ей расслабиться. Свой тюфяк она уложила на пол возле лежанки Медвина. Снова и снова вспоминала она вопросы, которые задавал Боср, и снова убеждалась в том, что ее решение остаться в Сайдре было правильным. Она была уверена в том, что то, что она ищет, находится здесь.

Норисса лежала неподвижно, прислушиваясь к шагам деревенской стражи за стенами домика. Когда часовые прошли, в тишине раздавалось только хриплое дыхание Медвина и усыпляющие крики «ночного соглядатая».

Норисса перевернулась на бок, пытаясь улечься поудобнее. Спать хотелось, но одновременно приближение сна страшило ее. Она чувствовала себя особенно уязвимой во сне и не собиралась сдаваться тому оцепенению разума, которое неизменно сопровождало сон.

Через некоторое время Норисса села, крепко обняв себя руками за плечи. Ее слегка знобило, но не от ночной прохлады, а от воспоминаний. Голова болела, а взгляд метался по комнате, словно в какой-то из теней она могла укрыться от ожидающих ее мучений.

У противоположной стены домика, перед очагом, спал, завернувшись в одеяло, Байдевин. Бледный свет просачивался сквозь щели в ставнях у нее над головой, освещая вход в спальную нишу, где спали Кхелри с семьей. Совсем рядом — рукой можно было дотянуться — лежал Медвин. Она была окружена людьми и — чувствовала себя совершенно одинокой.

Ей никак не удавалось обрести покой. Норисса встала, подошла к окну и широко распахнула ставни. Яркий свет Даймлы заставил ее зажмуриться.

Богиня Ночи, высокая и полноликая, медленно двигалась по черному небу, находясь в этот час в самом центре созвездия Королевы. Норисса разглядывала хоровод звезд вокруг небесного светила и пыталась заполнить свой усталый разум иными, не столь болезненными мыслями.

В грудь ее врывался холодный весенний воздух. Вместе с воздухом в самые глубины ее сознания проникали запахи свежевспаханной земли, влажность близкого дождя и тяжелый сладкий аромат цветов осфо. Норисса взглянула на восток и вздрогнула, уставившись куда-то в промежуток между верхушками неподвижного леса и штормовыми облаками высоко вверху. Что-то снова звало ее, и она изо всех сил боролась, чтобы противостоять ему. Она знала, что это — нечто совершенно от нее отдельное, что отвечает на зов внутри нее самой, обладая собственной чувствительностью к таинственному голосу, но всякий раз острая тоска прикасалась к ее мозгу, как плещутся о берег шипящие волны.

Норисса снова оглядела комнату: дверь была не заперта. Никакого труда не стоило обойти стражу. Тоска сильнее вонзилась в мозг. Временами ей казалось, что вот-вот она бросится в лес и исчезнет, стремление уйти все сильней и сильней накатывалось на нее. Странная мысль тянула ее разум прочь, и Норисса колебалась, удерживаясь руками за подоконник — одна только ее физическая оболочка сопротивлялась теперь странной тяге.

«Не могу! На мне лежит ответственность перед моими людьми, здесь!» Она сжала голову руками и постаралась справиться с подступившими слезами. Как она устала! Ей хотелось отправиться домой и наконец попасть в такое место, где все любили бы ее, где она не знала бы страха и могла бы отдохнуть.

Но она была родом отсюда! Мысль об этом немного успокоила боль, застилающую ее глаза. Норисса прикоснулась взглядом к сонным силуэтам Медвина и Байдевина и перевела глаза в сторону комнаты, где спали Сорин и ее семья.

Волна любви и признательности вдруг нахлынула на нее. Она не могла постичь, почему эти люди, так недавно вошедшие в ее жизнь, стали внезапно так ей дороги. Она хотела сделать для них так много, но в то же время была уверена, что ее амулет и таинственный зов теснейшим образом связаны с исполнением этого желания.

Она снова чуть не расплакалась, но на этот раз она была только рада этим слезам. Они унесли прочь ее боль и нерешительность, страх скользнул вниз по ее щекам вместе со слезинками и пропал. Она вернулась домой.

Она раскрылась, и тут огонь жизни, скрытый в ночи, хлынул в нее, до краев наполнив сознание. Чувства и ощущения переплетались, смешивались, менялись местами, когда она проходила мимо источников жизни, окружающих ее. Она коснулась голода кого-то новорожденного, познала нарастающее желание брачной игры какого-то зверя, а потом ее затянуло в омут любопытства дремлющего под землей сирре.

А затем откуда-то издалека до нее донесся крик боли, и она уже знала, что это — ее собственный крик. Ее разум поспешил обратно к домику и был насильно загнан в тело, которое уже сотрясала агония. Опять она оказалась в тисках ожившего ужаса собственных кошмарных снов. Так же как и на берегу, нападение последовало без всякого предупреждения, с поистине опустошительным неистовством. Однако в отличие от того первого раза Норисса была готова и не поддалась испугу неожиданности. Мгновения не потребовалось ей, чтобы повернуться в сторону скрытого колодца энергии.

Таинственный враг почувствовал ее намерения и прыгнул вперед, преграждая ей путь. Норисса дрогнула и заметалась. Она никак не ожидала, что ей будет отказано в ее собственной силе. Тонкие щупальца страха вцепились в мозг, обжигая сильнее любого настоящего пламени. Запутавшись между собственным телом и разумом, Норисса наблюдала, как ночной страх добился своего. Она продолжала борьбу, но Другой все туже затягивал ее в свои тенета. С жестоким наслаждением Другой потянулся к ее амулету, и Норисса ощутила, как сама жизнь начинает истекать из нее. В смятении она призвала на помощь свою единственную надежду: «Медвин! Помоги мне!»

Услышав ее зов, существо заколебалось. Потом Норисса почувствовала его хищное довольство, когда оно добралось до мага по следам ее мыслей. Норисса поняла, что подвергла мага смертельной опасности, с которой он не сможет справиться. Она обрекла их обоих!

Но именно в этот момент ее память возвратилась в разрушенный домик на равнинах, к залитым лунным светом серебристым лугам, где в траве скользило могучее тело их ночного стража. Слабый голос Медвина прозвучал откуда-то издалека, но она расслышала каждое его слово: «Это будет страж и защитник, если это понадобится. Ты создала того, кто послужит тебе наилучшим образом».

И, прежде чем Другой успел отрезать ее от последней возможности, Норисса воззвала к нему:

— Ночной Страж, я зову тебя, дай мне твоей земной силы, помоги мне!

Страшное существо, прекратив подбираться к беспомощному Медвину, завыло яростно и бросилось к ней, чтобы укрепить связующие заклятия, но Норисса уже упивалась новым потоком энергии, вливающимся в нее. Защищаясь от Другого, она вытянула перед собой руки, которые внезапно блеснули во мраке гранями темной чешуи. Норисса едва угадывала под чешуей очертания своих собственных членов — облик ящера или дракона теперь имела она! Мощными изогнутыми когтями она разорвала те узы — как реальные, так и колдовские, — которые опутывали ее, сковывая движения. Гнев заставил ее броситься вперед, чтобы оборвать все щупальца, которые касались ее. Новые силы и мощь Нориссы образовали перед ней сияющий голубой щит, при помощи которого она без труда опрокинула Другого. Внутри себя она осознавала живое присутствие того, кто поделился с ней своей силой и могучим телом, и Норисса радостно приветствовала его. Вместе они оттесняли Другого до тех пор, пока тот не обратился в стремительное бегство, оставив после себя слабое эхо своего бессильного бешенства. Норисса преследовала его, послав свой разум в ночь, вдогонку, так далеко, как только могла. Только после этого она сдержала мощный поток извергающейся энергии.

Норисса вернула свой разум обратно в домик Кхелри, обратно в тело. Она держала руки перед глазами, и вид гладких черных чешуй, плотно покрывающих кожу, привел ее в неистовый восторг. С огромной благодарностью она соприкоснулась с разумом ночного стража, которого вызывала до этого только лишь затем, чтобы он оберегал ее сон. Вместо ответа она ощутила такую совершенную гармонию, какую ее разум осознавал лишь на короткие мгновения, когда она жила в лесу. Эта гармония давала ее силам основательность и стабильность, которых им недоставало. Стоило ей только пожелать, и теперь эта сила станет доступна ей ежеминутно, подчиняясь ее команде.

Но лишь только она сделала это открытие, как тут же утратила его. Вместе с побежденным ужасом исчезла необходимость, нужда, и ее только что обретенная сила стала уходить от нее. Норисса изо всех сил старалась удержать при себе то, что еще оставалось при ней. Она должна была сделать еще кое-что.

Норисса стала осознавать окружающее. Она увидела Байдевина, который стоял подле нее и что-то спрашивал, но она не слышала вопросов. В проеме дверей спальни высился с обнаженным мячом Кхелри, из-за него выглядывали встревоженные Грента и Сорин. Успокаивать их страхи не было времени.

Отрешившись от всего, Норисса сделала несколько шагов к топчану, на краю которого сидел, раскачиваясь от слабости, Медвин. Лунный свет, падающий на его лицо, делал его еще более бледным. Очевидно, усилие, которое требовалось от него чтобы подняться, далось ему нелегко. Медвин открыл глаза и вытянул перед собой дрожащие руки.

— Дитя мое, что с тобой?

Норисса улыбнулась, ее руки с изогнутыми когтями осторожно сомкнулись на запястьях старика. Закрыв глаза, она постаралась успокоить вихри энергии внутри себя. Затем она ушла в глубину, высасывая из земли все больше и больше живительных сил, чувствуя, как ее босые ноги словно прорастают корнями в земляной пол хижины. Через стража, через себя, по ее рукам сила вливалась в Медвина. Руки его перестали дрожать, мускулы стали упругими, и волшебник задышал спокойно и ровно. Когда все было кончено, сила снова оставила Нориссу.

Норисса открыла глаза и улыбнулась в ответ на улыбку Медвина. Он свободно сидел на краю своего топчана. Боль исчезла с его лица. Норисса тихо пробормотала слова благодарности и освобождения, выпуская стража. Страж исчез быстро, и последние призрачные чешуи истаяли на ее коже.

Снова в ее разуме осталась только она одна, и тотчас же на нее навалилась усталость. Норисса опустилась на колени и почувствовала, как сильные руки Байдевина обхватили ее. Норисса с благодарностью позволила этим рукам увлечь себя в черный поток спокойствия и вдохновения.

Фелея захныкала. На данный момент ее тело больше ничего не в силах было сделать. Она лежала, скрючившись, на каменном полу маленькой и мрачной кельи, пытаясь залечить раны души, которые были нанесены ей в этой битве. Ее ненависть заставляла содрогаться сам воздух, а рыдания то и дело переходили в яростный скрежет зубов. Дважды потерпеть поражение от дочери Бреанны!

Фелея поклялась себе, что этого больше не повторится.

Да, дочь обладала большим могуществом, чем мать, но Фелея сумела отыскать ее слабое место!

Теперь она могла ждать еще, собирая силы и залечивая раны, смакуя эту приятную, как целебный бальзам, мысль.

14

Байдевин рывком заставил себя проснуться и проворно вскочил с продавленного мешка с соломой, который служил тюфяком Нориссе. Сначала он немного сердился на себя за то, что задремал, но лишь только он увидел Нориссу, мирно спящую на топчане рядом с ним, это ощущение прошло. Байдевин положил руку на лоб девушке, и на ее губах показалась еле заметная улыбка.

— Не беспокойся, юный Байдевин, с ней все в порядке.

Гном резко повернулся к говорившему, чей четкий силуэт чернел на фоне пылающего в очаге жаркого пламени. Это был Медвин. Старый маг подошел ближе и тоже встал рядом с лежанкой Нориссы.

Байдевин вздрогнул, словно от холода, припомнив крик Нориссы и странные судороги, заставившие скорчиться ее тело. А теперь перед ним стоял Медвин, здоровый и невредимый, и все — благодаря волшебству Нориссы, которая теперь лежала вместо него на топчане. Байдевин сдержал новую вспышку гнева.

— И после всего, что случилось вчера, ты утверждаешь что с ней все в порядке?

Медвин кивнул:

— Вовсе не болезнь поразила ее прошлой ночью. То было колдовское нападение… — Маг поднял руку, словно хотел определить направление ветра. — Могучие силы схватились здесь, и Норисса вышла победительницей. Как бы там ни было, но много энергии было истрачено с обеих сторон. — Медвин опустил руку и улыбнулся Нориссе. — Она только спит. Тому, кто напал на нее, тоже потребуется время, чтобы восстановить свои силы. Уверен, что некоторое время нас никто не побеспокоит.

Из спальной ниши послышалось невнятное бормотание. Затем донесся приглушенный шорох, и из ниши выбрался Кхелри. Пожелав гному и Медвину доброго утра, он осведомился о Нориссе.

— С ней все в порядке, — ответил Медвин, — но она спит и проспит еще долго.

Байдевин ответил бы на этот вопрос по-другому, но Кхелри, вполне удовлетворенный ответом, спросил о здоровье Медвина.

— Я тоже чувствую себя хорошо.

— Отлично. Старейшины деревни хотят потолковать с тобой, — пояснил Кхелри, мельком взглянув в сторону Нориссы. — У них к тебе немало вопросов.

— Я с радостью встречусь с ними. — Медвин наклонил голову в легком поклоне, но в это время из спальной ниши показалась Сорин с дочерью.

— Никуда вы не пойдете, пока не позавтракаете, — заявила она и сердито отмахнулась от мужа, попытавшегося что-то возразить. — Старейшины ждали всю ночь, так что их вопросы подождут еще немного, пока наши гости не позавтракают.

Норисса заворочалась на своем топчане, крепко вцепившись в одеяло. Ее движение зацепило припрятанный посох Медвина, и он на целую треть собственной длины высунулся из своего тайника. Байдевин словно онемел, ослепленный сиянием у конца посоха, ожидая удивленных восклицаний от других. Как ни удивительно, но они молчали, словно ничего не произошло. Только Кхелри наклонился и вытащил посох целиком, рассматривая его в неровном отблеске пламени очага.

— Ох, да, — Медвин шагнул к нему и взял из его пальцев сверкающий жезл. — Чужая постель — довольно странное место, чтобы хранить в ней нечто подобное, но это мой старинный приятель…

И Байдевин вдруг понял, почему волшебник нисколько не старался спрятать посох от глаз посторонних. Остальные просто-напросто не видели волшебного света! Даже Норисса со всеми ее Талантами не разглядела его. И Байдевин почувствовал непривычную гордость.

Взглянув на Медвина, который задумчиво рассматривал его, сжимая посох в руке, Байдевин ничего не сказал и отвернулся. Придвинув к топчану Нориссы табурет, гном уселся на него и стерег ее сон до тех пор, пока Сорин не позвала его завтракать.

Вопреки ожиданиям Байдевина, никакого особенного напряжения за столом не возникло. Похоже было, что Кхелри и его домочадцы примирились с ночной атакой колдовских сил. Подумав об этом, гном с подозрением взглянул в сторону мага, но промолчал.

После еды Кхелри и Медвин ушли. Байдевин вернулся на свой пост возле кровати Нориссы.

Сорин, убрав со стола, тоже подошла к Нориссе, и, прячась за ее юбкой, Грента тоже любопытно поглядывала на спящую. Гном увидел в глазах Сорин тревогу и поспешил уверить ее в том, что с Нориссой все будет хорошо.

Сорин кивнула.

— Я знаю, старик уже сказал мне. — Она ласково погладила дочь по голове. — Соседний домик у нас пустует. Я пойду, подготовлю его для вас со стариком.

Байдевин покачал головой:

— Ты очень добра, хозяйка, но ничего этого не нужно. Максимум через несколько дней мы вернемся в Дромунд.

Сорин выглядела смущенной.

— В Дромунд? Но Медвин сказал…

Байдевин напряженно выпрямился и Сорин умолкла.

— Что сказал тебе маг?

— Это не важно. — Сорин внезапно отошла. — Наши гости не должны спать на полу даже несколько дней, когда есть кровати. — И она вышла из домика, Грента выскользнула в дверь за ней.

День прошел не спеша. Дважды заходила Сорин, она спрашивала о здоровье Нориссы и, не обнаружив никаких перемен, возвращалась к работе. Байдевин дожидался возвращения Медвина, оттачивая свой гнев на оселке часов и минут, но маг вернулся только после того, как Сорин начала готовить ужин. Как только Медвин показался в дверях, гном поднялся ему навстречу.

— Норисса спокойно спит, и я хочу поговорить с тобой. С глазу на глаз.

— Очень хорошо, — Сорин опередила собиравшегося заговорить Медвина: Можете поговорить снаружи, а я пригляжу за леди Нориссой. Мне кажется, ей нужна женская забота. — И она махнула рукой, чтобы они уходили.

Выйдя наружу, Байдевин сделал магу знак следовать за собой. Его гнев завел его довольно глубоко в лес, прежде чем он повернулся к Медвину и заговорил:

— Ты сказал этой женщине, что мы останемся в Сайдре? Она подготовила домик для нашего жилья.

Медвин уперся на свой посох и кивнул:

— Госпожа Сорин — очень добрая и любезная женщина.

Байдевин гневно уставился на него:

— У тебя не было никакого права говорить, что мы должны делать и где оставаться! Когда к Нориссе возвратятся силы, мы должны вернуться в Дромунд и поднять армию союзников для ее защиты.

— Понимаю! — лицо Медвина просветлело. — Стало быть, ты станешь принимать решения за Нориссу?! И она дала свое согласие?

Сарказм Медвина несколько сбил Байдевина с толку, но он быстро обрел почву под ногами.

— Она не прерывала меня, когда я разговаривал со старейшинами. И не опровергла ни одного моего слова.

— Ну конечно, особенно перед чужими. Но остаться в Сайдре — это было ее желание, насколько мне помнится. Может быть, все обстоит таким образом, что она просто не сможет уехать отсюда. В дело вступили такие силы, о которых ты можешь не знать, мой юный друг. — Байдевин нахмурился. — Тебе не нравится, когда я так тебя называю? — Медвин улыбнулся. — Но именно так видится мне наш союз. Однажды твоя антипатия ко мне сменится пониманием. И тогда мы станем необходимыми друг другу.

Медвин выпрямился и переложил посох из правой руки в левую, словно лаская ладонью гладкое дерево. Взгляд Байдевина невольно последовал за посохом. Он едва не повторил движения волшебника, однако ему удалось убедить себя в том, что ему на самом деле не очень-то хочется прикоснуться к нему. Когда последние слова мага дошли до его сознания, он чуть отступил, готовясь высказать свою точку зрения по этому поводу.

Однако Медвин вытянул вперед руку, и гном не смог даже пошевелиться. Когда он заговорил, в его голосе пропал и самый след былой насмешливости.

— Погоди минутку, Байдевин. Я вижу, что эта тема вызывает у тебя сильный протест, и потому я скажу то, что должен, чтобы, больше к этому не возвращаться, — он вздохнул. — То, что ты относишься ко мне вовсе не как к другу, имеет очень небольшое значение. Однако ты очень важен для Нориссы. Она очень расположена к тебе. Наступит время, когда ей понадобится твоя сила и твой совет. И это время наступит довольно скоро. Не позволяй гневу, который ты испытываешь по отношению ко мне, заставить тебя отвернуться от Нориссы… — Медвин опустил руку и медленно побрел к деревне.

Байдевин долго смотрел ему вслед, а слова старого волшебника все еще отдавались у него в голове.

Когда Байдевин вернулся в домик. Медвин стоял у топчана Нориссы, а Сорин тщательно укрывала ее одеялом, как если бы она укрывала собственную дочь. Подобрав с пола пустую миску и чашку, она ободряюще улыбнулась вошедшему Байдевину, который направился к табурету, чтобы занять ее место.

— Леди поела и теперь будет хорошо спать.

Байдевин наклонился над Нориссой, шепча ее имя. Она открыла глаза и улыбнулась. Сознание того, что последним лицом, которое она увидела, прежде чем погрузиться в сон, было его лицо, сильно успокоило Байдевина.

На следующее утро Байдевин поднялся еще до рассвета. Быстро одевшись, он в ожидании мерил шагами домик, в котором поселился вместе с Медвином. Между тем пустая кровать Медвина молчаливо указывала на то, что волшебник поднялся еще раньше, но Байдевин не слышал, как он уходил. Теперь же, глядя сквозь распахнутую дверь, гном дожидался возвращения Медвина и пробуждения Кхелри и его домашних. Когда наконец в соседнем домике появились признаки какого-то движения, Байдевин поспешил туда.

На стук в дверь ответил Кхелри.

— Доброго утра, господин Байдевин. Входи и добро пожаловать.

Байдевин рассеянно ответил на приветствие и глянул в сторону кровати Нориссы. Она была пуста. Кхелри с понимающей улыбкой посмотрел на него и тихонько указал в сторону спальной ниши.

Занавеска была задернута, но гном слышал приглушенные голоса обеих женщин. Вскоре из-за занавески выскочила Грента и, заливаясь смехом, бросилась к отцу. Вслед за ней, хихикая, как дети, показались Сорин и Норисса. Сорин приветливо кивнула. Норисса, одетая в тунику и юбку, несколько раз повернулась вокруг себя в центре комнаты.

— Узнаешь ли ты меня, Байдевин? — засмеялась она. — Это я, Норисса, только переодетая женщиной, — она подмигнула Байдевину. — Но я сохранила мой прежний костюм. Может быть, я еще решу снова начать путешествовать в качестве вольного охотника.

Байдевин не мог понять, какие чувства он испытывает. При виде ее радости и веселого настроения он почувствовал значительное облегчение, но в нем было и сожаление. Теперь ему придется делить ее с другими.

— Я очень рад, что ты поправилась, — сказал он. — Я опасался, не ранена ли ты.

Норисса снова рассмеялась и опустилась перед ним на колени.

— Бедный мой Байдевин! С тех пор как мы впервые встретились с тобой, я не принесла тебе ничего, кроме беспокойства, — ее улыбка погасла, и на лице появилось серьезное выражение. Она слегка пожала ему руку. — У меня такое чувство, словно я долгое время отсутствовала и теперь рада вернуться к своим старым друзьям.

Байдевин почувствовал, как у него начинают пылать щеки, и надеялся, что Норисса не услышит, как сильно бьется его сердце. Ни на минуту он не забывал, что все глядят на них, и ему захотелось уединиться. Однако, прежде чем он успел открыть рот, Норисса глянула куда-то ему за спину и радостно воскликнула:

— Медвин! — и она бросилась через всю комнату навстречу магу, который как раз входил в дверь.

Байдевин молча вышел.

Этот день Байдевин провел с Босром. И много последующих дней тоже. Его военные познания и опыт, а также сведения о последних шагах, которые предпринимал Тайлек в Дромунде, оказались очень полезны совету повстанцев.

По сообщениям, которые поступали из различных лагерей мятежников, Байдевин определил, что после своего возвращение в Сайдру Тайлек двинулся к Актальзейскому замку. Гонцы-скороходы принесли приятную весть о том, что тойль начал расти по всей стране, так же как и прочие растения, которых давно не было видно. Когда же он получил сообщение о том, что возле Стаггетского поместья, прямо напротив них — стоило только пересечь реку собирается целая армия, его взволнованной радости не было предела, и он ждал теперь только подкрепления, которое должны были прислать верные союзники его дяди.

Он старался изо всех сил, пытаясь быть максимально полезным. И еще он работал до изнеможения, чтобы усталость помогла ему забыть о странных чувствах, которые нарушали его ночной покой и врывались в его утренние размышления. На протяжении многих дней он был так занят, что почти не видел Нориссу, но забыть о ее присутствии ему никак не удавалось — он ощущал его постоянно.

Каждый день перед самым рассветом он притворялся спящим, когда Медвин вставал и уходил, чтобы встретиться с Нориссой. Маг и его ученица уходили в зеленеющий лес и уединялись там, надежно укрытые пологом медвиновского маскирующего заклятья, а гном смотрел им вслед до тех пор, пока серебристое сияние волшебного посоха не исчезало между деревьями. Когда, все еще ранним утром, Норисса возвращалась, он мог увидеть ее с остальными женщинами, собирающей свежие травы и коренья, которые разнообразили теперь их пищу. Рыбы и мелкой дичи теперь было предостаточно, и Байдевин иногда слышал, как Норисса восхищается удачливостью очередного охотника. По вечерам Байдевин возвращался в домик, чтобы съесть приготовленный Нориссой ужин, и она тоже бывала там, делясь с ними последними деревенскими новостями. Байдевин видел на ее лице оживление и чувствовал ту любовь, которую она начинала питать в отношении жителей деревни и всего этого края.

Так прошло полмесяца. Однажды вечером, за ужином Норисса, как всегда, оживленно рассказывала, как прошел ее день, а Байдевин молча слушал, уставившись в тарелку с едой, и размышлял о том, что и ту малость, что принадлежала ему в ней, он теряет, уступая ее этому унылому, полумертвому краю. Эти мысли настолько испортили ему аппетит, что он даже не смог доесть свою порцию.

Этой ночью Байдевин спал очень мало и встал раньше Медвина. Дождавшись Нориссу у дверей дома Кхелри, он, прежде чем она успела выразить свое удивление, схватил ее за руку и повел в лес позади деревни.

— Пойдем пройдемся со мной, Норисса. Нам нужно многое решить.

Норисса замедлила шаги.

— Я должна дождаться Медвина. Он будет беспокоиться, куда я девалась.

— Нет. — Байдевин солгал быстро, прежде чем мужество успело ему изменить. — Я предупредил мага, что мне нужно поговорить с тобой, и он согласился перенести ваш утренний урок.

Норисса выглядела озадаченной, однако пошла за ним, ни о чем больше не спрашивая. Байдевин вел ее все дальше, но его радость, которую он испытал при виде такого безграничного доверия, была омрачена ложью и чувством вины.

Только что рассвело, когда они пришли на небольшую поляну. Лучи солнца пронизывали кружевное покрывало листвы, играя со светом и тенью. Сам воздух казался зеленоватым, и круглые пятна света ложились на листья, на стебли травы и на стволы деревьев. Языки утреннего тумана, словно безутешные души мертвых, колебались и змеились под ногами.

На поляне Норисса пустилась в пляс, длинные ее косы взлетели в воздух, а платок трепетал за плечами. Байдевин наблюдал за ней, опершись ногой о ствол упавшего дерева, и улыбался вопреки свой воле — так заразительна оказалась ее веселость.

В конце концов Норисса уселась на пенек рядом с ним, скромно натянув до лодыжек длинную коричневую юбку. Она вздохнула, и протяжный ее выдох закончился громким радостным звуком. Теперь она сидела и барабанила пятками по пню.

— Никогда я не чувствовала себя такой счастливой… такой полной и живой.

Байдевин кивнул:

— Конечно, долгий сон освежил тебя.

Норисса немного помрачнела.

— Да, я слишком… устала, — и Норисса снова просияла. Ее улыбка пробудила в Байдевине острую тоску по ней. — А ты, Байдевин, успел отдохнуть после моего долгого сна? Сорин сказала, что ты просидел рядом со мной один день и две ночи кряду. Каждый раз, когда я просыпалась, ты был рядом.

Байдевин пожал плечами:

— Я спал. Да и ты проснулась только раз, когда Сорин накормила тебя.

— Но я все время чувствовала, что ты со мной. Может быть, мне это просто приснилось?

Странная боль стиснула ему грудь, и он не осмелился ответить на появившийся в ее глазах вопрос. Вместо этого он встал на поваленное дерево и попытался справиться с нахлынувшими на него чувствами.

Норисса все еще оставалась той открытой, невинной девушкой, которую он вывел из ее собственной спальни в замке, но она была и другой. Битва с невидимым противником изменила ее. Она стала сильнее, уверенней в себе. Эта новая независимость, которую он разглядел в ней, испугала его.

Он ужаснулся, когда она, излечив Медвина, судорожно забилась в его руках. Но новое чувство, которое поселилось в нем, было горечью грядущей потери.

«Но как я могу потерять то, что никогда мне не принадлежало?» спросил себя Байдевин, глядя, как Норисса накручивает на палец кончик своей длинной косы.

Смущенно вздохнув, он спросил:

— Можешь ты говорить об этом? О том, что произошло тогда? Медвин кое-что объяснил, но… — его голос упал до шепота, — мы говорили довольно давно.

Норисса некоторое время всматривалась в лесную чащу, а потом рассказала гному сначала о нападении на берегу реки, потом — о схватке в домике Кхелри. Байдевин пережил вместе с ней сначала ее ужас и близкую гибель, а затем триумф победы. Перемена, происшедшая в ней, становилась ему все более понятной.

Когда рассказ был закончен, они некоторое время просто сидели и молчали. Прошло немало времени, прежде чем Байдевин осознал, что рука Нориссы каким-то образом оказалась в его руке и мирно покоится там. Он тут же выпустил ее руку и, вскочив с бревна, принялся вышагивать взад и вперед, разгоняя застоявшуюся в ногах кровь. Длинные и острые стрелы солнечных лучей подсказали ему, что уже довольно много времени прошло.

— Нам надо возвращаться. Медвин, наверное, уже ждет.

Норисса тоже поднялась, и они неторопливо пошли в сторону деревни. Байдевин искал способ, как бы заговорить о возвращении в Дромунд, когда Норисса заговорила сама:

— Ты знаешь, что Боср и Медвин говорили об отпрыске королевского рода, которого Медвин и Сэлет укрыли в безопасном месте? — Байдевин кивнул. — Я все время ожидала, что меня подвергнут испытанию и либо объявят самозванкой, либо признают королевой, но никто пока об этом не заговаривал. — Она заколебалась: — Мне кажется, Медвин их немножко заколдовал. Они обсуждают это между собой, но никогда не заговаривают со мной об этом. Медвин считает, что это даже лучше, так как у нас — у тебя и у меня — есть время научиться. Но я все еще Норисса — пустой титул, просто леди.

Байдевин был удивлен отношением к нему Медвина, но тут же припомнил их разговор в лесу. Это воспоминание заставило его некоторое время шагать молча, но промолчать он не мог.

— Может быть, он и прав. Теперь мы можем возвращаться в Дромунд и соединиться с войсками дяди. Мы поднимем всю страну, и в следующий раз ты вступишь на землю Сайдры во главе мощной армии. Тогда никто не посмеет усомниться в том, что ты настоящая королева.

Ему долго пришлось ждать ответа Нориссы, и он даже начал надеяться на то, что она, быть может, согласится, но первые же ее слова подтвердили его мрачные опасения.

— Я не могу покинуть Сайдру, не могу оставить ее, пока еще столько остается не сделанным, — она подняла руку, умоляя его не говорить пока ничего. — Пожалуйста, Байдевин, выслушай меня. Мне было ведено следовать за своим сном, а я бежала от него. Чудовище последовало за моим сном и нашло меня. Я пыталась не обращать внимание на этот зов довольно долгое время, чтобы помочь тебе, и теперь мы оба оказались втянутыми в эту войну.

Норисса замолчала, но решительное выражение ее лица заставило и Байдевина хранить молчание.

— Я здесь еще очень мало времени, но мое сердце подсказывает мне, что я отыскала свой родной дом, и здесь я прикоснулась к таким могущественным силам, которые я и вообразить себе не могла. Здесь моя судьба. Кто может предсказать, что еще ожидает меня, если я снова стану избегать ее?

Байдевин молчал до тех пор, пока они не оказались на опушке леса и не увидели между деревьев дома поселка. Тогда он заговорил, стараясь не выдать своих чувств ни словом, ни интонацией:

— Люди Босра докладывают, что Тайлек все еще находится в Сайдре, стало быть, мой дом свободен. Моя армия сосредоточивается у Стаггетского замка. Это наши союзники из Таррагона. Мне следует вернуться в Дромунд. Может быть, мне еще удастся уговорить их выступить на твоей стороне.

Норисса опустилась перед ним на колени, печаль тронула тонкие черты ее лица. Она крепко сжала его руки в своих и сказала тихо:

— Раз ты должен — иди, Байдевин. Наш с тобой семидневный срок давно истек, и я больше не должна ехать с тобой. Но ты — мой самый лучший друг, и, будь это в моих силах, я бы сделала так, чтобы никогда не оставаться одной, без тебя.

Затем Норисса поднялась с колен и ушла, торопясь навстречу седовласому магу, направляющемуся в их сторону. Байдевин смотрел ей вслед и думал о том, что он, похоже, никогда больше не увидит Дромунд снова.

15

Остаток дня, как ни старался Байдевин что-нибудь вспомнить, вставал перед его мысленным взором расплывчатыми образами лиц и нагромождением слов. Ему смутно помнилось, что некоторое время он вместе с Босром выслушивал донесения вестовых и лазутчиков, но смысл сказанного доходил до него размытым и смазанным то ощущением бурной радости, то тихого отчаяния.

Воспоминание об утренней прогулке неотвязно преследовало его. Снова и снова он переживал заново прикосновение рук Нориссы и ту глубокую печаль, которая охватывала ее, когда он сказал, что уходит.

До этого он твердо намеревался вернуться в Дромунд к удобному и бессмысленному существованию под крылом дяди. Наверняка у него достанет решимости оставить вопросы волшебства и наследования трона тем, для кого они были действительно важны. Он надеялся, что расстояние сможет притупить то властное ощущение гнева, которое постоянно присутствовало на окраинах его мысли.

Но он прождал слишком долго.

Норисса не хотела, чтобы он уезжал. Она сказала об этом сама. Было и предсказание Медвина, который считал, что его сила и совет могут однажды ей понадобиться. Это казалось ему маловероятным. Норисса уже отвергла его совет вернуться в безопасный Дромунд. Что касается силы, то в битве даже юный Ятрай мог бы защитить ее надежней, чем он.

Конечно, он всегда может развлечь ее. Нориссе может понадобиться шут, который бы пел и плясал, а также умел загадывать загадки; Пэшет требовал от него этого довольно часто. Но он сразу же представил себе, как отнесется Норисса к его подобному поведению, не говоря уже о том, что его собственная гордость не позволила бы ему пойти на это.

Что же он мог предложить ей?

День прошел. Байдевину удалось кое-как ответить на вопросы Босра, которые он едва помнил. Невидящими глазами он разглядывал старые карты и вполуха прислушивался к планам, которые обсуждались вокруг него. В конце концов он под каким-то предлогом ушел в лес и остался там до тех пор, пока темнота не заставила его вернуться обратно.

Он не помнил, сколько времени он стоял, глядя на дверь своего домика и на дом Кхелри, собирая все свое мужество перед встречей с Нориссой. Он был уверен, что она рассердится на него за утреннюю ложь — наверняка Медвин раскрыл его обман. Может ли она рассердиться настолько, чтобы пожалеть о своем признании в дружеских чувствах?

Темнота внезапно стала не такой густой — это Медвин с посохом вышел на деревенскую площадь вместе с Нориссой. На некоторое время они задержались там, чтобы побеседовать с Бреметом и Ятраем. Бремет в знак приветствия кивнул, Ятрай поклонился, затем подошел к Нориссе почти вплотную и что-то зашептал ей на ухо. Норисса рассмеялась, и ее смех, громкий и приветливый, разбудил в груди Байдевина что-то вроде зависти. Он стоял, глядя на всю четверку, освещенную серебристым сиянием волшебного посоха, и ответ внезапно пришел к нему сам. Магия — вот что он может предложить Нориссе!

Он попытался опровергнуть эту мысль и ту радость, которую она внезапно подарила ему. Он мало общался с магами, не считая толкователя снов, с которым советовался его дядя. Но эту мысль не так просто было отбросить.

Маленький уголок его мозга все еще сопротивлялся, но что еще мог он предложить ей? Не военный совет — для этого у него были Боср и другие члены совета деревни. Свою армию — состоящую из наемников и потому надежную только наполовину? Но разве не было в ее распоряжении целой страны, готовой сражаться до конца по призыву своей настоящей королевы?

Но ему удалось увидеть сияние волшебного посоха, он почувствовал его силу. Этого не показал Нориссе даже ее могущественный амулет. И если ей предстоит сражение с колдуном или колдуньей, то не лучше ли будет, если в этой битве ее будут поддерживать не один, а два волшебника?

Байдевин провел рукой по стволу ближайшего дерева. Прикосновение напомнило ему о том, как он в первый раз взял в руки посох Медвина. После битвы с солдатами на поляне он хотел только спрятать от чужих глаз его серебристое сияние, завернув в накидку одного из убитых. Но когда он коснулся гладкого, чуть шишковатого дерева, его рука ощутила теплоту и шевеление… чего? Признания? Приветствия? Эта резная палка оставила в нем ощущение, словно он прикоснулся к Знанию. Оно ответило ему так, словно было живым и открытым для него.

Гном чувствовал, как серебристое сияние притягивает его. Ему стало любопытно, что получится, если он позовет его. Посох был желанным предметом, и Байдевин подумал, что если он пожелает его достаточно сильно, то возможно…

Медвин вдруг встрепенулся и схватился за посох обеими руками. Байдевин ощутил его резкое сопротивление и остался беспомощно стоять, борясь с волной гнева, которая окатила его в следующее мгновение. Медвин уставился прямо на него с такой уверенностью, что Байдевин понял — никакая тьма не сможет надежно укрыть его.

Заметив волнение Медвина, Ятрай и Бремет схватились за мечи и готовы были поднять тревогу, но Медвин что-то тихо сказал им. Оружие вернулось в ножны и двое мужчин удалились, широко шагая по деревенской площади. Некоторое время Медвин продолжал смотреть на то место, где во мраке прятался гном, потом он отвернулся, и они с Нориссой медленно пошли к дому. Маг качал головой, успокаивая встревоженную девушку.

Байдевин поежился. Страх, благоговейный трепет, недоумение обуревали его. Он чуть было не вырвал у мага его посох! При мысли об этом испуг затопил все вокруг, и Байдевин попытался представить себе все последствия своего опрометчивого поступка. Никакой волшебник, будь он самым добрым, никогда не потерпит, чтобы у него попытались отнять самый ценный из его инструментов. На минуту Байдевин представил себе, как Бремет и Ятрай подкрадываются к нему в темноте, чтобы броситься на него, схватить и доставить пред очи разъяренного мага. «Беги!» — шепнул ему внутренний голос.

Но он остался.

И никто не бросился на него из темноты. И никакое колдовство не свершилось, чтобы наказать его за дерзость.

Еще долго Байдевин стоял во тьме за деревьями, размышляя. Он чуть было не похитил волшебную силу Медвина. Может быть, маг отнял у него эту способность, чтобы подобное никогда не смогло повториться? Байдевин поднял голову и уставился в ночное небо. Звезды в созвездии Волшебного Пояса мерцали ярче, чем все остальные, и гном подумал, что, может быть, это Медвин бросает ему вызов. Маг, несомненно, знал о его недоверии, но теперь, думал Байдевин, мы оба знаем, что и во мне есть частица Таланта. Но я вовсе не так глуп, чтобы выйти против тебя с одной лишь голой способностью к чудесам и без всякой подготовки. Я тоже выучусь магическим секретам. И кто научит меня лучше, чем ты сам, старый волшебник?

Байдевин улыбнулся, глядя на мерцание звезд в Поясе. «Я принимаю твой вызов, Медвин. И назавтра тебе придется учить двух учеников!»

Байдевин поспешил в дом. Решение, которое он принял, придавало ему решимости, и он готов был мужественно встретить все, что бы его ни ожидало, однако Норисса и вида не подала, что ей известно о его утренней лжи. Напротив, она приветствовала его с видимым облегчением.

— Наконец-то ты вернулся, Байдевин! Бремет сказал, что ты ушел от них довольно рано и с тех пор тебя никто не видел, — она вдруг замолчала, и Байдевин заметил на ее лице тень утренней печали. — Я подумала, что ты оставил нас без предупреждения я уехал.

— Я решил остаться в Сайдре. — Байдевин наслаждался ее внезапно вспыхнувшей радостью. — Я могу еще пригодиться Босру.

Норисса счастливо закивала головой:

— Конечно! И ему, и нам всем! Но проходи же внутрь и садись. Мы не ужинали, ждали тебя, все еще горячее.

Байдевин занял свое место за столом напротив Медвина. С вызовом посмотрев на мага, он приготовился ответить на его гневные замечания, но на лице волшебника не было заметно никакого упрека, только в глазах плясали довольные искорки, да на губах играла обычная отеческая улыбка.

Норисса хлопотала вокруг них, выставляя на стол тарелки с вареной шаабой и сочными ломтями мяса ярья. Байдевин вдруг обнаружил у себя необычный аппетит. Уплетая за обе щеки, он с интересом выслушал рассказ Нориссы о том, как прошел ее сегодняшний день, с удовольствием думая про себя, что теперь это не перестанет быть частью его жизни.

Байдевин тихо лежал на кровати, прикрыв глаза и стараясь дышать ровно и спокойно, прислушивался к тихим движениям Медвина. Даже сквозь опущенные веки он увидел, как мимо него проплыл серебристый светящийся шар на конце волшебного посоха, а потом маг ушел, неслышно прикрыв за собой дверь. В доме снова стало темно.

Байдевин вскочил и торопливо оделся. Выскользнув из дома, он пригнулся возле входной двери, дрожа от утренней свежести.

Медвин ожидал Нориссу возле дверей домика Кхелри, и Байдевин старался, чтобы свет посоха не упал на него. Ему не хотелось, чтобы из-за неосторожности его планы нарушились в самом начале. Вскоре Норисса присоединилась к Медвину, на плече ее висел большой кожаный мешок. Она пошла вслед за магом, и они пересекли площадь. У опушки леса Медвин положил руку ей на предплечье, и оба исчезли, и только свет посоха позволял Байдевину видеть, что они продолжают углубляться в лес.

Байдевин подавил желание немедленно броситься вслед за ними. Он знал ту поляну, куда они теперь направлялись, и пошел туда же тем путем, который он обдумал предыдущей ночью. Дважды он сбивался с пути и вынужден был возвращаться по своим собственным следам, причем, сердясь на себя самого из-за потерянного времени, он чуть было не пропустил свои собственные вешки, которыми он отметил дорогу. Тем временем между кронами деревьев забрезжил рассвет и ориентироваться стало гораздо легче.

Над вершинами деревьев уже был виден край солнца, когда Байдевин достиг укромной лесной поляны. Поляна представляла собой неправильной формы овал, густо поросший нежной молодой травой, окруженный почти что сплошной стеной толстых древесных стволов и колючих кустарников. С одной стороны вздымалось несколько остроконечных скал, их черные шпили были чуть выше самых высоких деревьев. У подножья этих скал росло изломанное ветром дерево осфо, его узловатые крепкие корни змеились между торчащими из травы обломками скал и проникали в самые узкие трещины в камне. Некоторые скалы, некогда блестящие и гладкие, были раздроблены и кучами щебня и камней осыпались на поляну. Несколько ветвей осфо, словно горюя, склонялись над каменной осыпью и наполняли воздух сладковатым запахом цветов.

Целью Байдевина был один из самых толстых сучков на этом дереве. Веревка, которую он предусмотрительно привязал к нему прошлой ночью, помогла ему быстро вскарабкаться в заранее подготовленное укрытие. Там он и устроился, надежно спрятавшись за переплетениями ветвей и дикого винограда. Его убежище было надежным, но не слишком удобным, и он подумал о том, как было бы хорошо, если бы он мог просто попросить разрешения присоединиться к этим утренним занятиям, однако он был уверен в том, что Медвин ему откажет.

«Он достаточно умелый волшебник, чтобы обучать королеву и не принимать во внимание какого-то гнома, который путается под ногами и вообще нужен только затем, чтобы исполнять мелкие поручения». Собственная мысль заставила Байдевина почувствовать себя осмеянным.

В это время Медвин и Норисса появились на поляне внизу, и гном задержал дыхание, боясь, что его обнаружат. В ярком свете утреннего солнца тонкая черточка сияющего посоха не бросилась ему в глаза, и он пропустил момент их появления. Но никто из них, озабоченный своими заданиями, даже не поднял головы, и Байдевин снова задышал.

Затем он увидел, как маг творит вокруг поляны укрывающее и отражающее опасность заклятье. Байдевину вспомнилось, как в первый раз, когда он последовал за магом и Нориссой к этому месту, самонадеянно полагая, что нет ничего проще, как спрятаться в ближайшем кусте и подслушать урок, он беспечно приблизился к огражденной заклятьями поляне. Только много времени спустя, когда он наконец очнулся где-то в лесу, он догадался, что на него подействовало ограждающее заклятье.

С мрачным любопытством он подумал о том, что получится, если граница действия заклятья пройдет как раз по его укрытию, например, по нижней его половине. Может быть, ему не причинит никакого вреда то, что граница этого поля пересечет его тело. Например, дерево осфо ни капли не пострадало, когда несколько его ветвей попадали в зону действия заклятий. И все же, рискуя быть обнаруженным, Байдевин отважился продвинуться вдоль ветки, на которой он засел, примерно на расстояние вытянутой руки от ствола.

Прямо под ним Медвин проверял работу Нориссы, которая как раз вытаскивала из мешка его содержимое. Ее руки с длинными и тонкими пальцами двигались быстро и уверенно, и Байдевин припомнил, как только вчера утром он держал эти теплые ладони в своих. Потом он увидел, как Медвин одобрительно улыбается Нориссе, показывая на ее работу, и ощутил приступ гнева.

Какое право имеет этот старик обращаться с Нориссой так по-отечески покровительственно? В конце концов, она была его королевой, а вовсе не ребенком. Она была женщиной, взрослой и разумной, и не нуждалась в советах посторонних, как ей поступить и что предпринять.

Байдевину удалось побороть гнев, и он понял подлинную причину этого чувства. Его стремление оберегать Нориссу теперь превратилось в ревность, которая не могла простить Нориссе и самых невинных отношений с кем бы то ни было. Его забота превратилась во что-то гораздо более глубокое, во что — он не хотел признаваться даже себе. Норисса что-то изменила внутри него самого, быть может, само его представление о себе. Ему больше не казалась заманчивой перспектива одинокого будущего в каком-нибудь мрачном и темном замке. Он тоже был взрослым и достаточно опытным, с мужской жаждой власти, могущества и независимости. И теперь он оказался в таком положении, когда мог получить эту власть.

Эта мысль одновременно и испугала его, и доставила ему наслаждение. Он зажмурился и вдохнул полную грудь сладкого дурманящего аромата осфо. Мгновенно на память ему пришли длинные веревки перед домиком, на которых Норисса и Сорин развешивали собранные цветы осфо, чтобы засушить их. Сначала он нахмурился, так как нарастающая дружба между двумя женщинами означала, что у Нориссы останется меньше времени для него, но он не обратил внимания на этот укол ревности, рассудив, что дружеские отношения с другой женщиной могли только помочь Нориссе, и ему не жаль было этого времени.

А ревность продолжала нашептывать ему, что у Нориссы всегда находится время для Бремета. О, какими ласковыми взглядами они обменивались между собой! И разве она не заливалась краской смущения, когда они беседовали друг с другом у огня?

«Но это не мое дело! — Байдевин попытался спорить с самим собой. — Я тоже бываю занят, занят выполнением своих обязанностей, и это не оставляет мне достаточно времени для подобного приятного времяпрепровождения».

Однако же чувство обиды пересилило его слабые попытки притвориться безразличным к этому, и он сердито посмотрел на Нориссу. С испугом он обнаружил, что урок уже начался.

В руках Медвина появилось увеличенное подобие тетрадки Нориссы. На страницах этого толстого фолианта зарябили загадочные символы, которые казались скорее выгравированными, чем написанными на толстом пергаменте. Байдевин с жадностью и воодушевлением смотрел на эти символы, и все сомнения оставили его. Мир за пределами этой небольшой поляны перестал существовать для него, и он поддался гипнотической силе колдовской науки.

16

— УХОДИТЕ! СКОРЕЙ УХОДИТЕ!!

Знание заставило Нориссу подскочить на кровати. Обрывки сна все еще мелькали перед глазами, застилая взор подобно укрывшему лицо погребальному савану. Отгоняя от себя неясные образы незнакомых мужчин и женщин, которые смотрели на нее, Норисса, спотыкаясь, сделала несколько шагов по темной комнате. В ушах ее все еще звенел ее собственный голос, умоляющий о помощи, и гром приближающегося отряда всадников. Норисса облокотилась о дверь, ведущую в спальную нишу семьи Кхелри, и громко постучала.

— Кхелри! Сорин! Просыпайтесь, вставайте скорей!

Она не успела отойти от двери, как позади нее раздался лязг вынимаемого из ножен меча и быстрые шаги. Из-за двери раздался хриплый встревоженный голос Кхелри:

— Что случилось?

— Нам нужно немедленно бежать! — Норисса наклонилась над очагом, пытаясь засветить свечу от тлеющих в нем углей. — Ты должен поднять всех в деревне!

— Но почему? Какая опасность нам угрожает? — Кхелри показался из-за двери, держа меч наготове. На его лице читалось недоумение. Обернувшись назад, он сделал знак Сорин оставаться в спальне.

— Я не знаю. — Норисса уставилась на свою собственную трясущуюся руку, в которой она держала зажженную свечу. Неужели это ее рука? Однако рука послушалась и водрузила свечу на стол. — Я не могу сказать, что это за опасность. Я знаю только, что опасность совсем близко. Скажи всем, чтобы хватали все, что могут, и бежали в лес.

Кхелри опустил свой меч, в его глазах промелькнуло сочувствие.

— Боюсь, госпожа, это просто страх, который омрачил ваш сон. Теперь такие времена, что ничего необычного в этом нет, но я не смею будить всю деревню из-за плохого сна.

— Это был не сон! — от гнева голос Нориссы стал резким и неприятным. — Предупреждение пришло отсюда… — она коснулась кончиками пальцев висков. — Опасность близка!

Она подумала, что никогда еще Знание не наполняло ее таким ужасом, как теперь. Она прижала ладони к ушам, чтобы заглушить звуки внешнего мира, и снова услышала тихий шум в мозгу. Стиснув кулаки, Норисса прижала их к губам, чтобы удержаться от крика, и стояла совершенно беспомощная, горячие слезы покатились по ее щекам.

Внезапно раздался громкий стук в дверь, знакомый голос выкрикивал ее имя. Норисса бросилась к дверям и, не обращая внимания на предостерегающий крик Кхелри, отодвинула засов. В дверь ворвались одновременно Медвин и Байдевин. Байдевин немедленно схватил Нориссу за руки.

— Что с тобой? Что случилось?

Норисса опустилась на колени.

— Байдевин, скажи им, что это не сон! — Она покачнулась, и руки Байдевина помогли ей удержаться. — Пусть они поверят, что мы немедленно должны уходить отсюда!

Снаружи донесся звук торопливых шагов, и в дверях появился деревенский стражник с обнаженным мечом в руке.

— Что случилось?! Что тут за крик?!

Из-за его плеча выглядывал светловолосый Тель из соседнего домика. С площади доносился еще какой-то шум.

Кхелри вздохнул и положил меч на стол.

— Все в порядке, Крис, опасности нет. Леди Норисса видела плохой сон.

Норисса почувствовала такой гнев, что резко встала на ноги. Байдевин сделал шаг навстречу Кхелри, и Норисса вздрогнула, услыхав в голосе гнома угрожающие интонации, которых она еще ни разу не слышала.

— Если Норисса предупреждает об опасности, значит, опасность существует, и вам лучше всего прислушаться к ее словам.

Кхелри насторожился, в его темных глазах мелькнул огонек подозрения.

— Может быть, ты и прав. — Его рука легла на рукоять меча на столе. Но мне все равно кажется странным, что леди могла узнать об опасности раньше, чем часовые и гонцы.

Двое мужчин смотрели друг на друга. В глазах у обоих пылал с трудом сдерживаемый гнев, а тени бешено метались по стенам. Сорин высунулась из неосвещенной спальни, и ее голос немного ослабил напряжение:

— Опаснее всего для нас было бы перессориться между собой, — сказала она, выступив из темной спальни в плохо освещенную главную комнату и протягивая Кхелри ножны от меча. Затем она зажгла другие светильники, а ее слова, отрывистые и уверенные, ослабили петлю страха, готовую затянуться на горле Нориссы. — Всем известно, что Норисса — ученица волшебника. Поэтому очень может быть, что она обладает способностью предвиденья. Эта способность не является чем-то необычным даже среди наших людей. — Сорин с осуждением посмотрела на мужа и повернулась к Медвину. — Может быть, маг расскажет нам об этом побольше.

Медвин только покачал головой.

— Мне известно только то, что Байдевин разбудил меня с криком, что Норисса нуждается в нашей помощи.

— Вы нуждаетесь в ней! — раздался сердитый голос Байдевина. Его слова были произнесены так громко, что перекрыли даже приглушенный шепот толпы, собравшейся перед входными дверями. — Если вам хочется спастись самим и сохранить ваши семьи, вы должны подчиняться ей!

И снова Норисса услышала в его голосе незнакомые нотки; это была какая-то высокомерная воинственность, о которой она даже не подозревала. Но тут ее внимание переключилось на человека, который смотрел на нее от дверей. Боср молчал, но на лице его было написано такое суровое выражение, что она затрепетала почти так же сильно, как когда ее разбудило Знание. Она сглотнула и взглянула на старосту со спокойствием, которого на самом деле не ощущала.

— И что же леди хотелось бы, чтобы мы сделали? — вопрос Босра заставил всех присутствующих замолчать.

Норисса сосредоточилась на Знании, которое продолжало пульсировать в висках. Беспричинный страх таял, оставляя одну лишь ясную уверенность в том, что нужно предпринять. Слова, которые произнесла Норисса, были спокойны, хотя и говорила она довольно быстро.

— Люди должны собрать все, что можно унести, — еду, одежду, инструменты, даже животных — и уходить в лес.

Воцарилась хрупкая тишина, в то время как уходили драгоценные мгновения. Потом Боср коротко кивнул и вышел. Норисса услышала, как он выкрикивает снаружи короткие слова распоряжений, и толпа возле их дома поредела. Она немного успокоилась и с удивлением перевела дыхание: они подчинились ей, даже не задавая вопросов!

— Ты все сделала хорошо. Боср — не такой человек, которого просто убедить в чем-то.

В похвале Сорин Норисса услышала знакомую теплоту.

— Спасибо за поддержку, Сорин. Но откуда ты знаешь, что мне можно доверять?

Сорин пожала плечами:

— Я и не знаю. Но один раз враг уже приходил к тебе в этот дом. Может быть, ты почувствовала, как он возвращается.

К ним подошел Медвин, за ним потянулись несколько женщин деревни. Медвин ласково отвел от лица Нориссы прядь волос и улыбнулся ей.

— А может быть, еще и потому, госпожа Сорин, что вы надеетесь на появление новой Шэй.

В его словах ничего особенного не было, но Сорин залилась краской.

Байдевин и Норисса обменялись недоуменными взглядами.

— Кто такая эта Шэй? — потребовал Байдевин.

Медвин улыбнулся:

— Шэй — это зрячая. Целительница, которая умеет читать предзнаменования. Нандил Шэй — Сестра Земли.

— Прости меня, Норисса, — Сорин искренне раскаивалась. — Прабабка Кхелри как раз была Шэй, и очень сильной. Говорят, что это она устроила так, что у Кхелри появился брат-близнец. — Она крепко сцепила руки и вздохнула. — С тех пор как ты пришла к нам, очень многое изменилось. Я надеялась… — она беспомощно обернулась к Кхелри в поисках поддержки.

Тот шагнул вперед. Его меч, спрятанный в ножнах, теперь свисал с его пояса на толстом кожаном ремне.

— С тех пор как ты появилась, произошли такие важные перемены, что мы стали надеяться — это сбывается пророчество.

— Какое пророчество? — спросили хором Норисса и Байдевин. Медвин внезапно побледнел.

Сорин уже набрала в грудь воздуха, чтобы ответить, когда старый маг заговорил, и в его глазах показалась какая-то застарелая боль:

— «Когда зазеленеет вновь умирающий край и Шэй поведет за собой полки повстанцев, тогда воины Чидда присоединятся к Армии Камня. И корона Актальзеи вознесется на крыльях ночи, чтобы наголову разбить завоевателя».

На мгновение установилась неестественная тишина, затем Байдевин повернулся к Медвину.

— Ты знал об этом и ничего не сказал? Ты собирался пожертвовать Нориссой ради своей магической тарабарщины?

В глазах Медвина вспыхнул гнев и слова его были холодны:

— Помолчи, юноша, потому что ты говоришь о том, чего не понимаешь. Это пророчество пришло к нам — ко мне и к Сэлет — во сне, спустя несколько дней после того, как мы покинули нашу королеву. Много лет мы обдумывали его, но смысл этого пророчества так и не открылся нам.

— Да, да! — радостно воскликнула Сорин. — Это пророчество явилось во сне всем Шэй в ночь, когда умерла королева. — Она посмотрела на Нориссу: Разве теперь тебе не понятно, откуда взялись наши надежды? Ты пришла, и земля ожила, проросла зеленью и цветами. Ты словно излечила ее своим прикосновением, а теперь ты предвидишь грозящую нам опасность. Все это как раз то, что должна уметь Нандил Шэй, и теперь твоего слова послушается даже армия. Обещанное начинает исполняться, и когда все сбудется, законный владыка вернется на трон и Сайдра будет свободна! — По мере того как Сорин говорила, понимание зрело в ее глазах. — Ты… — она посмотрела на Кхелри, и они вдвоем уставились на Нориссу.

«Теперь они знают, кто я такая», — подумала Норисса, но в разговор вмешался не на шутку рассерженный Байдевин.

— А как насчет воинов Чидда и каменных армий? Существует ли такая магия, которая сможет заставить ядовитых гадов и скалы земные сражаться на нашей стороне? Если да, то почему вы не собрали всех своих Шэй и не выступили против вашей нынешней госпожи?

— Потому что в Сайдре больше не осталось зрячих, — голос Кхелри был тих и звучал предостерегающе. — Их искусство состоит в толковании знамений, в учении, в том, чтобы дарить людям жизнь и спокойствие. Они не могли противостоять тем чудовищам, что являлись отнять их жизнь под покровом темноты. — При упоминании о ночных чудовищах Норисса вздрогнула, Кхелри заметил это, и его голос зазвучал менее зловеще: — Шэй были силой нашего народа, и теперь мы рады приходу новой Шэй.

В его взгляде, который он бросил в сторону Нориссы, она прочла просьбу о прощении и улыбнулась в знак того, что поняла.

Кхелри повернулся к Сорин и обнял ее, та поцеловала его.

— Я должен идти с Босром, — сказал он. — Ты справишься тут без меня?

Сорин кивнула. Возле нее возникла Грента с высокими отцовскими башмаками в руках. Кхелри наклонился и заключил ее в объятия. Девочка не сказала ни слова, просто крепко обняла Кхелри за шею одной рукой. Затем она выронила башмаки и зарылась лицом в материну юбку.

Байдевин легко потянул Нориссу за рукав:

— Останься с Сорин. Мы с Медвином заберем все, что нужно, из нашего домика.

Его слова теперь звучали много мягче, но властные интонации в нем остались. Норисса молча смотрела, как Байдевин жестом велел Медвину идти за ним и вышел. Почти сразу ушел и Кхелри. Норисса и Сорин принялись собирать нехитрые пожитки.

Некоторое время спустя Норисса стояла на опушке леса и наблюдала, как последние подводы скрываются между деревьями. Небольшой узелок с ее вещами, так же как и имущество Сорин, казались отсюда лишь маленькими темными комочками, совершенно неотличимыми от таких же узелков, направленных на телегу. Нориссе хотелось быть вместе с остальными женщинами, но грозящая опасность грозила ей в первую очередь, и было бы неразумно и опасно подвергать женщин добавочному риску.

Норисса крепко сжала в руке свой лук и поправила на плече колчан со стрелами. Ради удобства она пожертвовала своим женским платьем, которое она постоянно носила, живя в деревне, и облачилась в свой старый охотничий костюм, вооружившись привычным оружием. Она не пользовалась луком с тех пор, как Медвин начал давать ей уроки волшебства, и теперь чувствовала себя несколько неудобно. Старый маг предупреждал ее, что такое может произойти, так как считал магию более естественным средством защиты для того, кто ей владеет. Но, несмотря на то, что и в этот раз, быть может, ей предстояло отразить нападение колдовских сил, она предпочла привычные способы защиты, в которых к тому же она не имела себе равных.

Взгляд Нориссы задержался на домике, в котором все еще мерцал неяркий желтый огонек. Затем он погас, и темная человеческая фигура, слабо освещенная углями из жаровни, которую она держала в руках, исчезла в лесу.

Все погрузилось во мрак. Даймла не сияла в небе, и ночь была черным-черна, как бывает незадолго до рассвета. Норисса поежилась и плотно завернулась в плащ, надеясь таким способом побороть то чувство одиночества и отчаянья, которое охватило ее. Она хотела отогнать это ощущение, полагая, что это просто отражение того страха, который терзал ее. Сжав лук, она попыталась увещевать себя:

«Будь мужественной, девочка, ты не одна. Люди из Драэля — так назывался поселок — рядом, их просто не видно в тени леса, и держат наготове оружие, чтобы защищать тебя». Но страх словно смеялся над ней, продолжая нарастать. Какое оружие сможет защитить ее от той силы, которая пришла за ней?

Слабый шум и ощущение чьего-то присутствия заставили ее сердце подпрыгнуть в груди. Она резко обернулась, схватившись за рукоять ножа и прижавшись к стволу дерева. Знакомый голос, раздавшийся из темноты, успокоил ее:

— Все спокойно, моя госпожа. Это я, Ятрай, пришел увести тебя отсюда.

Ятрай выступил из темноты и поклонился столь же церемонно, как и всегда, но голос его был не слишком веселым.

Норисса внезапно поняла происхождение охватившего ее страха и снова тяжело оперлась о дерево.

— Ты должен предупредить всех, — прошептала она, — они использовали против нас заклятие ужаса, чтобы лишить нас способности сопротивляться. Держись подальше от деревни, пока не начнется битва.

— Кто насылает на нас это волшебство, госпожа?

Норисса почувствовала себя в глупом положении, так как ответить на этот вопрос она не могла. Пока Ятрай вел ее в глубину леса, она продолжала хранить молчание.

Ятрай привел ее на небольшую поляну между двумя молодыми деревьями квеннер. В рассеянном свете звезд Норисса разглядела Медвина, Байдевина, а также Бремета и Босра. Все четверо шепотом совещались с человеком, которого она не знала. Она ждала, пока Ятрай что-то шепотом сказал Бремету. После этого Ятрай поклонился ей и исчез.

Медвин поманил Нориссу к себе. Она подошла и встала между магом и Бреметом. Бремет стоял так близко, что она могла чувствовать тепло его тела. Норисса попыталась убедить себя в том, что ее участившееся дыхание это просто признак приближающейся опасности, но она вовсе не была в этом уверена. Затем заговорил Байдевин. Его слова прозвучали в темноте пугающе громко:

— Поселок пуст, Норисса. Что нам следует предпринять теперь?

Бремет отступил на шаг, позволив Байдевину вклиниться в пространство между ними. Норисса была и рассержена его вторжением, и одновременно испытала облегчение. Но Боср закончил разговаривать с незнакомцем, и все внимание было теперь обращено на Нориссу. Норисса всмотрелась в темные дома, едва различимые сквозь густые ветви, и позволила Знанию заполнить свой мозг тупой болью.

— Нужно ждать. Это все, что я могу сказать.

Но ждать им пришлось недолго. Медвин почувствовал это первым и насторожился с видом крайнего недовольства.

— Они приближаются, — произнес он без выражения.

В следующую минуту Норисса тоже почуяла это. В воздухе раздался какой-то протяжный звук, словно какая-то высокая нота вибрировала у самого порога слышимости, да так, что у Нориссы заныли зубы. Магия.

Они появились словно бы ниоткуда — лязгающая, воющая стая. Солдаты в полном боевом облачении возникли у дальнего конца поселка и помчались на своих кайфарах прямо через поля, где только что поднялись нежные стебли залии. Широкие внизу ноги кайфаров давили небольшие холмики свежевысаженной шаабы. Вопя от бешенства, солдаты при помощи мечей, копий и факелов крушили и опрокидывали плетень, который должен был бы поддерживать хрупкие лозы ягод лирсы.

Словно ревущая река ужаса, вливались всадники в деревню. Выстроившись на площади тройным кольцом, они одновременно перекрыли все выходы из домов и защищали остановившегося в центре круга своего рыжебородого предводителя и его спутника в черном плаще.

— Джаабен! — Норисса произнесла это слово со страхом.

— И Тайлек! — услышала она совсем рядом гневный шепот Бремета.

Раздавшийся третьим голос Медвина заглушил свирепые обещания Бремета разделаться с негодяями.

— Это не Тайлек, а всего лишь его Верховный Адепт.

Они продолжали хранить молчание, когда Джаабен приподнялся на стременах и выкрикнул, обращаясь к безлюдному поселку:

— Эй вы, проклятые мятежники, просыпайтесь! Выдайте нам эту девчонку, которую вы хотите назвать своей королевой! Отдайте нам эту самозванку, и с вами обойдутся мягко!!!

Норисса услышала, как Боср поперхнулся воздухом, и быстро взглянула в его сторону. На лице старосты было написано крайнее изумление. Когда она снова посмотрела на деревню, то увидела, что солдаты начали штурмовать дома, невзирая на обещанную Джаабеном милость в случае выдачи «самозванки». Первый же из воинов, вернувшийся с докладом о том, что деревня покинута, был встречен недоверчивым смехом.

— Невероятно! — рявкнул Джаабен. — Вы плохо искали. Идите и поищите как следует!

Через некоторое время из дома Теля появился офицер.

— Деревня пуста, — доложил он, — все ушли. Похоже, они были предупреждены о нашем приближении, потому что забрали с собой все, вплоть до последней сковородки.

Ярость Джаабена обратилась на человека, который неподвижно сидел в седле рядом с ним.

— Это дело твоих рук, колдун! Ты должен был укрыть нас! Что у тебя за магия, если целая деревня успела упаковаться и улизнуть? Погоди, вот когда мой брат узнает об этом, он вырвет тебе сердце и скормит собакам!

Громкая брань Джаабена была отчетливо слышна Нориссе, но вот тихий ответ человека в черном плаще расслышать было невозможно. Его результат, однако, был налицо: Джаабен отпрянул назад, как от пощечины, его глаза лучились ненавистью. Затем он обратил свой гнев на людей и на кайфара. Он туго натянул поводья, и животное сначала попятилось, потом поднялось на дыбы. Когда храпящий кайфар опустился передними ногами на землю, Джаабен сильно пришпорил его и погнал внутри кольца солдат, не переставая пинать ни в чем не повинное животное. Не совершив полного круга, он снова натянул поводья и резко остановился, чуть не сбив с ног одного из солдат. Наконец он оставил взмыленное животное в покое, и над притихшей площадью воцарилась тишина, нарушаемая только шипением и потрескиванием факелов. Наконец Джаабен набрал в грудь побольше воздуха и заорал:

— Сжечь! Сжечь все! Сравнять с землей!!!

Около дюжины факелов взлетели в воздух, описывая в светлеющих сумерках красивые оранжевые дуги, яркие цветы огня распустились на крышах, покрытых сухой прошлогодней травой. В ответ темноту пронизал целый град стрел. Смертоносные и стремительные, они застигли солдат врасплох, вонзаясь остриями в незащищенные шеи и щели между пластинами доспехов. Многие упали, если не мертвые, то серьезно раненые.

Среди этих стрел, залпом выпущенных лучниками Драэля, была и стрела Нориссы. Она целилась в горло Джаабена, но в последний момент он слегка повернулся, и стрела отскочила от его нагрудной пластины.

После первого залпа бойцы сошлись в рукопашную, и Норисса потеряла Джаабена в сутолоке боя. Несмотря на численное превосходство противника, воины деревни нанесли солдатам Джаабена значительный урон. Не отягощенные тяжелыми доспехами, они проворно подбегали к врагу, наносили удар между бронепластинами и так же проворно отскакивали. Норисса продолжала стрелять из лука. Две стрелы подряд нашли свои жертвы, поразив двух солдат, третья вонзилась в брюхо злосчастному кайфару. Боср выкрикивал короткие команды где-то в лесу, а Бремет казался разъяренным демоном разрушения. Казалось, что повстанцы разбили врага еще до того, как началась настоящая битва.

Но жители Драэля вдруг стали останавливаться и оглядываться в недоумении, обнаруживая, что наносят удары в пустое пространство. Или даже в кого-то из своих. Норисса тоже была сбита с толку. Только что она целилась в крадущуюся тень солдата, и вдруг он исчез. Она повернулась к другому — и его также не стало, а его издевательский смех донесся с другой стороны. Тогда Норисса прислонилась к дереву и напрягла слух. Помимо криков и звона мечей она услышала в воздухе еле уловимое сердитое жужжание. Снова магия.

— Колдовство! — воскликнула Норисса, стараясь, чтобы все услышали ее голос и поняли, в чем дело. — Мы заколдованы! — Знание продолжало прокалывать ее мозг тупыми иголками.

Взгляд ее упал на Медвина, который быстрыми шагами направлялся туда, где битва кипела яростнее всего. Он был один и без оружия, направляясь туда, где восседал на спине кайфара неподвижный и внешне безучастный Адепт с бледным лицом. Сражающиеся расступались перед ним, давая ему дорогу, и снова сходились у него за спиной. Вокруг Медвина образовалась такая же пустота, которая окружала его противника в черном.

Выкрикивая его имя, Норисса бросилась вслед за Медвином. Не обращая внимания на руки, которые пытались удержать ее, не слушая голос, который звал ее вернуться назад, она отшвырнула лук и колчан, выхватила свой нож с длинным и острым лезвием. Однако проникнуть в самую гущу сражения оказалось не так просто.

Кольцо пылающих хижин окружало площадь стеной дыма и жара, столь же непреодолимой, как если бы она была сложена из камня. Каждый глоток воздуха обжигал легкие и давался с большим трудом. Утренний ветерок бросал клубы дыма прямо в ее лицо, и она не могла отличить врагов от своих в круговерти мелькающих фигур. Норисса отступила и, низко наклонившись, ринулась вперед в самую схватку. Дым слегка отнесло в сторону, и из него вырвалась огромная фигура солдата в доспехах. На его обнаженном мече влажно блестело что-то темное.

Норисса прыгнула в сторону, пытаясь воспользоваться мгновенным удивлением противника, но солдат оказался проворнее. Преградив ей путь лезвием меча, он шагнул вперед и крепко прижал Нориссу к себе свободной рукой. Норисса попыталась освободиться, но солдат лишь сильнее прижимал ее к своей кирасе, а ножны меча врезались в ребра с такой силой, что больно стало дышать. Слегка приподняв Нориссу, чтобы лишить ее точки опоры, солдат поволок ее за собой, победоносно выкрикивая:

— Вот она! Победа!

Норисса все еще держала в руке охотничий нож, но теперь его длина обратилась против нее самой. Стиснутая в захвате руки противника, она могла наносить лишь короткие колющие удары, которые не причиняли врагу вреда, скользя по спинной пластине.

Солдат продолжал тащить ее за собой. Ее рука в кольчуге больно впивалась в спину, а кистью руки он сжимал ее левую руку чуть выше локтя. Превозмогая боль, Норисса попыталась пошевелить своей рукой, которую удерживал противник. Это ей удалось. Тогда, зажмурив глаза от едкого дыма, она полуобняла солдата за талию и нащупала рукоять короткого кинжала. Схватив его за рукоять, Норисса, не тратя времени на неуместную сейчас радость, выдернула кинжал из ножен и провела лезвием вверх, пока острие его не соскользнуло с широкого кожаного пояса в узкую щель между поясом и нижним краем кирасы.

Затем она сильно нажала на рукоятку.

Победный крик солдата перешел в удивленное хрюканье, и они оба упали. У самой земли воздух был не таким горячим и не таким дымным. Норисса жадно дышала, откатившись от мертвого солдата, стараясь не смотреть на его удивленное лицо и остекленевшие глаза. Норисса лежала скорчившись, притворяясь убитой, и боролась с искушением полежать так еще немного, так как дышать стало гораздо легче. Топот множества ног, человеческих и ног кайфаров, заставил ее вскочить, пока ее не затоптали.

В борьбе она потеряла свой нож, а теперь выронила и кинжал и оказалась безоружной в самой середине толпы вражеских солдат. Дома поселка горели очень спорой дружно, от многих из них остались лишь кучи золы и тлеющих углей, от которых поднимались в небо серого плотного дыма. Дым этот гораздо больше мешал всадникам, чем пешим воинам, к тому же ее короткий плен приблизил ее к Медвину, но теперь у Нориссы не было никакого оружия. Да и Медвин все еще был недосягаемым, так как путь к нему преграждало кольцо яростно сражающихся солдат и повстанцев.

Внезапно Норисса ясно увидела обоих — Медвина и его противника. Это зрелище захватило ее, и она стояла неподвижно, всматриваясь в неожиданно возникший разрыв в клубах дыма. Верховный Адепт поднял руку в черной перчатке и выхватил из воздуха целый клубок извивающихся языков красно-зеленого пламени. Клубок этот быстро раскалился добела, и черный маг обрушил его прямо на Медвина.

Норисса вскрикнула и бросилась вперед. Она не видела приближающегося всадника, пока кайфар не загородил ей путь живой мохнатой стеной. Могучая рука обхватила ее за талию и, подняв высоко в воздух, с размаху опустила ее на переднюю луку седла. В ушах загремел знакомый голос:

— Прекрасная встреча, дорогая Норен! Добро пожаловать снова в нашу лихую компанию!

Норисса в панике забилась, пытаясь вырваться, но Джаабен прижал ее еще сильнее, пожирая ее глазами и победоносно ухмыляясь.

— Знай мы, кто забрел в наш замок на огонек, мы приготовили бы тебе еще более радушную встречу. Смазливые мальчики нам тоже по душе, но твоя настоящая внешность доставит нам просто бездну удовольствий! — Норисса почувствовала на своей шее его горячие влажные губы, а жадные грубые руки скользнули под плащ.

Ярость и стыд вспыхнули в ней. А под ними начал вскипать другой, более опасный жар, который грозил буквально расплавить ее изнутри. Норисса отправила часть своего разума навстречу этому обжигающему жару, в то время как она сама повернула голову к Джаабену и выкрикнула ему в лицо:

— Отпусти меня, грязное отродье, или я уничтожу тебя на этом самом месте!

В ответ Джаабен расхохотался и громко крикнул своим солдатам:

— Отходим! Все отходим! Она у нас в руках!!!

Норисса отдалась на волю своей ярости, и время спуталось, замедлив свой бег. Амулет раскаленным кусочком металла впивался в горло. Тело наполнялось энергией, и ее невидимые иглы стали покалывать кожу изнутри. Вот сейчас… Норисса была всемогуща, и ничто не могло ее остановить!

В тот самый миг, когда ее ненависть готова была излиться, брызнуть наружу, она почувствовала, как что-то отрывает от нее Джаабена. Его руки, все еще цепляющиеся за нее, чуть не сбросили ее со спины кайфара, она вцепилась в гриву и увидела, как он, ошеломленный, непонимающий, валится, разинув рот, на взрытую сражением землю. Испуганный кайфар попятился в противоположную сторону, и Норисса осторожно соскочила с него. Внизу ее подхватили чьи-то сильные руки.

Норисса резко повернулась навстречу тому, кто напал на нее снова, но встретилась с желтыми глазами Бремета, и тут силы оставили ее. На мгновение она покачнулась и прижалась к его пахнущей горьким дымом одежде. Бремет обнял ее, и мир вокруг стал блекнуть, оставляя их двоих в вечности.

Норисса не знала, сколько времени прошло. Из оцепенения ее вывел глухой удар, всколыхнувший землю, и где-то рядом вспыхнуло ослепительное бело-голубое сияние. Воздух стал совсем прозрачным и сильно разреженным, и Норисса почувствовала головокружение. Позади нее раздался высокий протяжный вой, он становился все громче и резко оборвался. Солдаты бросились врассыпную. Жители деревни с победными воплями преследовали их. Норисса посмотрела в глаза Бремету и замерла, завороженная пылающей в них жаждой битвы. Он словно горел желанием преследовать отступающего врага. Но тут Бремет опустил глаза на нее, и кровожадное выражение в них погасло. Он глубоко вздохнул, так что его грудь поднялась и прижалась к ее груди, а огромные руки ласково прикоснулись к плечам.

Норисса могла оставаться в его объятиях целую вечность, согревая обещающим взглядом его глаза, но он сам выпустил ее и отступил на шаг, подбирая с земли свой топор. Когда он выпрямился, его голос и выражение лица были просто вежливо обеспокоенными, и не более.

— Вы не ранены, госпожа?

Норисса часто заморгала, стараясь найти какое-то объяснение внезапно возникшей между ними отстраненности, одновременно размышляя над ответом на его вопрос. Она мысленно осмотрела себя и обнаружила, что нет ни сломанных ребер, ни ран и что кровь, пятнающая ее тунику, ей не принадлежит. Конечно, завтра утром она станет чувствовать себя избитой и выдохшейся, но сейчас она чувствовала себя вполне сносно.

— Нет, не ранена.

Едва она успела произнести эти слова, как к ним подбежал запыхавшийся, распаленный битвой Байдевин. Зажатый в руке длинный нож сверкал в первых лучах поднимающегося над лесом солнца. Байдевин сыпал проклятиями.

— Он был у меня в руках! Я чуть было не достал его, но проклятый головорез — хлоп! — и исчез. Джаабен Невидимый! Ха!

На мгновение он замолчал, чтобы перевести дух, и тут заметил Бремета и Нориссу. Некоторое время он переводил свой взгляд с нее на Бремета и обратно. Потом он сказал спокойно:

— Стало быть, ты ее нашел-таки? — Бремет не успел ответить на его вопрос, Байдевин повернулся к Нориссе, и сарказм, прозвучавший в его голосе, отбросил ее назад, как удар по лицу. — С тобой все в порядке, моя госпожа? Не ранена ли ты? — Норисса кивнула, и Байдевин в сердцах швырнул нож на землю. — Тогда объясни мне, ради всего святого, какая муха тебя укусила, что ты сломя голову полезла в драку без охраны и вообще без оружия? У тебя что, в голове ветер гуляет? Или ты думаешь, что ты бессмертна?!

Норисса начала сердиться, но пока пыталась только оправдываться.

— Я хотела только помочь Медвину, — сказала она, и тут же воспоминание об опасности, которой подверг себя старый волшебник, заставило ее вздрогнуть. Она оглянулась по сторонам, выискивая знакомую фигуру среди развалин деревни.

— Где Медвин? С ним что-нибудь…

— Ничего страшного, — ответил ей голос самого мага. — Только пришлось слегка проучить одного зарвавшегося приготовишку.

Медвин шел к ним, опираясь на посох и тщательно прокладывая себе путь среди согнутых ног мертвых солдат. На минуту он остановился, чтобы отдышаться и вытереть пот со лба, его лицо выглядело усталым. Норисса поспешила ему навстречу, протягивая руку. Мельком оглядевшись по сторонам в поисках вражеского волшебника, она обнаружила только зияющую дыру в земле в том месте, где тот стоял. Дыра слабо дымилась.

— Что случилось с этим молодым магом? — спросила Норисса.

Ей ответил Байдевин:

— Если бы у тебя оставалась хоть капля мозгов, ты увидела бы, что он уничтожен. Неужели тебе не видно было, что маг невредимым двигался в самой гуще боя? Или ты думала, что у него не хватит силы, чтобы одолеть этого выскочку?

Норисса больше не могла сдерживаться, и ее гнев вырвался наружу.

— Тихо! — прикрикнула она, стоя перед распалившимся гномом. — Как ты смеешь укорять меня? Я хотела только предложить ему свою помощь. В отличие от тебя, Байдевин! Ты стал в последнее время слишком брюзгливым и кислым. Я вообще удивлена, что ты принял участие в битве. Тебе больше подходит прятаться за чужие спины, пугать детишек и дерзить старикам!

Медвин поспешно встал между ними и положил на плечо Нориссы твердую руку:

— Спокойней, девочка, спокойней! Я не хочу, чтобы мои ученики сцепились между собой.

Байдевин стремительно побледнел. Норисса в недоумении уставилась на волшебника.

— Но… но я твоя единственная ученица, — пробормотала она.

Медвин покачал головой.

— Это не так. Наверное, уже больше месяца… Байдевин делает успехи, и мне кажется, что ему пора слезть с дерева и непосредственно принять участие в наших уроках.

— С дерева? — Норисса была в ярости. — Ты хотел сказать, что он шпионил за нами? И он крал нашу магию?!

— Он не взял ничего из того, что я ему не разрешал взять, — гном и старый маг обменялись мрачными взглядами, затем Медвин внезапно улыбнулся: — Ты должна быть более любезной с юным Байдевином, Норисса, потому что именно его магия вырвала тебя из рук Джаабена.

Норисса ощутила, как гнев ее остывает, уступая место удивлению и любопытству. Она посмотрела на Байдевина. Воин, советник, оратор — теперь еще и волшебник? Существует ли в мире что-нибудь, чего бы не мог этот небольшой человечек? Следующие слова Медвина приковали к нему ее внимание:

— Давай отложим пока этот вопрос, потому что кое-кто нуждается в нашей заботе.

Только после этих слов Норисса начала осознавать, что вокруг нее действительно разыгралось настоящее кровавое сражение. Когда она была маленькой девочкой, она любила слушать воинственные песни, которые пели бродячие менестрели. С детским восторгом она прислушивалась к рассказам стариков, которые вспоминали битвы минувших лет. Со своим деревянным мечом в руках она покоряла и обращала в бегство заросли молодых джерджеловых побегов, а ее отвага и доблесть повергала ниц целые орды дрожащих сорняков. И вот теперь ее детские представления о походах и приключениях стали реальностью, но она не обнаружила ничего, что приносило бы ей удовольствие. Взошло солнце, оно осветило поле битвы, окруженное кучами еще горячей, чуть дымящейся золы. Вместе с дымом поднимались к небу запахи пота и свежепролитой крови. В легкой рассветной дымке молчание мертвых заглушало стоны раненых. Каждое распростертое на земле тело напоминало Нориссе о жизни, которая оборвалась ради нее. Эти жизни… а сколько их будет еще? Матери, дети, жены — кто ждет их, павших сегодня в битве?

Чувство вины хлестнуло ее по лицу, словно осколки льда. Сегодня она своими руками отняла человеческую жизнь. Она стала причиной еще многих и многих смертей. Это превратило ее в чен-серрит — приносящую войну. Посчитают ли ее достойной той цены, которую уже пришлось уплатить?

Долг, вытекающий из ее высокого положения, давил на плечи, и Нориссе захотелось бежать куда глаза глядят, но она понимала, что никакое расстояние не будет настолько большим, чтобы эта боль не настигла ее. Лучше уж двигаться вперед и строить новую жизнь… Норисса глубоко вздохнула. «Да будет так!» — пробормотала она, не задумываясь о том, что прозвучало это просто как согласие с последними словами Медвина.

— Принесите мне бинты и лечебный бальзам! — попросила она, нагнувшись над ближайшим к ней раненым, не заботясь о том, враг или друг лежит перед ней на земле.

17

Утро Нориссы прошло в быстрой смене расплывчатых лиц раненых, которых она перевязывала. Разные лица, разные раны, но боль на лицах всегда была одинаковой. Однако думала она вовсе не о том, что делала в той или иной момент. Мысли ее блуждали в поисках… чего-то. Она должна была сделать что-то еще, но ей никак не удавалось точно выяснить, что же это такое. Между тем руки ее действовали как бы совершенно самостоятельно, промывая и перевязывая раны, и даже губы шептали какие-то слова утешения.

Раненых разделили на две группы — своих и солдат. Из леса пришли женщины, чтобы заботиться о своих раненых. Возводились временные укрытия и навесы, на бывшей деревенской площади засыпали наскоро сложенные из камней очаги, возле которых женщины занялись приготовлением пищи. Туда и сюда носились маленькими стайками дети, которые таскали воду из ручья или подносили из леса дрова.

Норисса довольно скоро поняла, что число раненых намного превосходит количество жителей деревни. Многие из мужчин, которых ей случилось перевязывать, были ей совершенно не знакомы, точно так же как и многие из женщин, хлопочущие рядом. Норисса едва замечала все это, беготня и суматоха слились в ушах в равномерный неясный гул, и единственными звуками, которые отчетливо слышались сквозь этот гул, были исполненные горя женские вопли, чьих домашних очагов коснулась смерть.

Именно такие крики, раздавшиеся совсем рядом, привлекли ее внимание.

Женщина преклонных лет, которой помогала совсем молоденькая девочка видимо, дочь, — лихорадочно и поспешно трудились над ранами распростертого на тюфяке юноши. Юноша был очень молод, почти мальчик, и Норисса подумала, что он едва ли был старше нее. Внезапно женщина прекратила обрабатывать раны юноши, тяжелым взглядом уставившись ему в лицо, приложив к его груди натруженную узловатую руку. Покачав головой, она вскоре сняла руку с груди юноши и накрыла его лицо небольшим куском ткани.

— Он умер с честью, — объяснила она девушке. — Сегодня ночью его примет супруг Даймлы…

Но ее слова ничем не утешили девушку, которая с рыданиями бросилась юноше на грудь. Старая женщина обняла ее, оторвала от тела и прижала к груди, укачивая ее, словно маленького ребенка, и что-то ласково бормоча. В отсутствующем взгляде женщины, устремленном в никуда, Норисса увидела размытые тени многих и многих подобных потерь.

Она прислушалась к приглушенным рыданиям девушки. Кем он был ей? Братом? Или, может быть, мужем? Норисса отвернулась, острое чувство вины словно обожгло ее с новой силой.

Болезненный стон привлек ее внимание к мужчине, которого она перевязывала. Заглядевшись на двух женщин, Норисса слишком туго забинтовала его рану, и та снова начала кровоточить. Норисса быстро остановила кровотечение и заново перевязала глубокую колотую рану. Затем она отправилась в поисках еще кого-нибудь, кто нуждался бы в ее помощи.

Она осторожно перешагивала через лежащие тела и видела, что все они либо перевязаны, либо неподвижно лежали с укрытыми лицами. Остановившись подумать о том, что еще она бы могла сделать, Норисса заметила Босра, быстро шагавшего через площадь. Вместе с ним шли несколько человек, которых Норисса не знала. Староста остановился там, где лежали раненые солдаты, и принялся задавать вопросы, держась твердо и бескомпромиссно. Норисса вздрогнула, предчувствуя, что, быть может, ей самой скоро придется столкнуться с ним. Тем временем Боср покинул своих сопровождающих и куда-то поспешил, лицо его было мрачным, но удовлетворенным. Он прошел неподалеку от Нориссы и встретился с ней глазами. Норисса первой отвела взгляд, не в силах вынести выражения боли и гнева во взгляде старосты. Услышав, что ее зовут, она медленно пошла на зов, спотыкаясь о камни от усталости, благодарная за передышку.

Хеска, сидя у очага, поманила ее к себе. Вручив Нориссе кружку горячего брота, она сделала знак Нориссе сесть рядом.

— Садись, передохни! Ты много работала, и работы будет еще больше, когда остальные вернутся.

Остальные? Норисса вспомнила, что часть повстанцев отправилась в погоню за солдатами. Она осторожно опустилась на землю, ухитрившись не расплескать горячий напиток. Брот оказался довольно жидким, но горячим и ароматным. Она выпила его маленькими глотками, гадая, что поделывают Медвин и Байдевин. Боср потребовал их присутствия сразу по окончании битвы, и с тех пор Норисса их не видела. В конце концов ей удалось погасить тлеющую искру беспокойства тем, что, если бы что-то с ними было не так, она наверняка бы почувствовала неладное. С этой мыслью она снова вернулась к напитку и даже почувствовала себя лучше благодаря теплу, которое разливалось по всему телу.

Она просидела рядом с Хеской довольно долгое время. Хеска одной рукой баюкала своего малыша, а второй неустанно помешивала варево в котле. Она щедро делилась бротом со всеми, кто подходил к ее очагу с пустой кружкой или котелком. Норисса пристально посмотрела вслед незнакомой женщине, которая удалялась от очага, осторожно балансируя двумя мисками брота, из которых поднимался пар, и спросила:

— Кто это? Я не встречала ее раньше.

— Это Натха из Крина, поселка к югу от нашего. — Хеска с сочувствием покачала головой. — Сегодня ночью она потеряла двух братьев, и до сих пор нет известий от мужа, который отправился преследовать врагов. — Хеска повернулась к Нориссе, и на губах ее появилось нечто напоминающее улыбку. — Я более удачлива. Слава высшим силам, мой муж даже не ранен. Даже теперь он работает… — и она показала половником на группу мужчин, которые устанавливали последнюю подпорку для временного трехстороннего навеса. Из четверых Норисса узнала только одного — Теля, мужа Хески.

— Сколько незнакомого народа вдруг появилось откуда-то, — проговорила Норисса. — Как получилось, что они поспешили к нам на подмогу?

Хеска как-то странно посмотрела на Нориссу, но громкие крики помешали ей ответить.

С запада возвращались с победой повстанцы. Большинство из них шли пешком, некоторые опирались на плечо товарища, несколько человек несли на носилках. Норисса вскочила и бросилась к ближайшим из них. Опустившись возле раненого на колени, она как раз осматривала рану, когда кто-то сильно потянул ее за рукав.

Над ней склонился Ятрай, его лицо выражало не то боль, не то сильнейшую панику.

— Скорее, госпожа, вы должны немедленно идти. Кхелри тяжело ранен!

Кхелри! Это было почти точное попадание в цель. Норисса затрясла головой, пытаясь справиться с болью, которую причинили ей новости, принесенные Ятраем. Слезы, которые она сдерживала все утро, подступили к глазам, и все вокруг стало неясным и словно поплыло. Ятрай схватил ее за руку, и паническая нотка прямо-таки зазвенела в его голосе:

— У этого человека только сломана рука. Ты должна пойти со мной, мой брат умирает!!!

Норисса смахнула слезы с лица.

— Какую пользу я могу принести ему? Я не властна над смертью.

— Но ты должна! — Ятрай заставил ее подняться. — Сорин говорит, что ты — Шэй!

Его слова привлекли всеобщее внимание. Во многих, очень многих взглядах Норисса прочла надежду, недоверие, даже страх, и ей пришлось справиться с паникой, которая начала охватывать и ее, пока Ятрай тащил ее за собой.

Когда они пришли туда, где лежал Кхелри, Сорин как раз наклонилась над ним, ее дрожащие пальцы бесполезно комкали окровавленные лохмотья, засунутые под тунику. Тут же стояла Грента, сжимая и разжимая худенькие кулачки. Ее широко открытые топазовые глаза неотрывно смотрели на лицо отца.

Норисса склонилась над Кхелри и медленно отняла окровавленные тряпицы, открыв глубокую ножевую рану в груди. Разрез был невелик, но хриплое и булькающее дыхание Кхелри говорило о том, что нож проник слишком глубоко.

— Я ничего не могу для него сделать. — Норисса выпрямилась и отвернулась; ее голос прозвучал как предзнаменование смерти.

— Ты уверена? — раздался вдруг голос Медвина, и его рука легла ей на плечо. Он стоял прямо над ней, и Норисса повернулась, чтобы упасть в его объятья.

— Медвин! Кхелри умирает, и они думают, что я могу вылечить его!

— А ты можешь? — сильная рука обняла ее за плечи и слегка потрясла, успокаивая. — Тебе никогда не приходилось делать этого раньше?

— Нет! — прошептала Норисса, видя перед собой свои собственные руки, покрытые чешуями и заканчивающиеся страшными изогнутыми когтями. В ту ночь она вылечила Медвина. Теперь она поняла, что именно это воспоминание ее разум лихорадочно пытался вызвать все сегодняшнее утро. Воспоминание о могуществе, хотя она и не желала обрести его теперь, доставило ей радость.

— Я не могу снова призвать ту силу…

Медвин посмотрел куда-то на верхушки деревьев.

— Тогда он умрет, — просто сказал он.

Норисса, как ни старалась, не могла разглядеть на лице мага никакого определенного выражения, а его слова были лишены всякой интонации, но все же в них было обвинение и упрек, и Норисса вспыхнула:

— Почему я? — сердито воскликнула она. — Почему я всегда должна отдавать? Что бы я ни делала, все равно этого оказывается недостаточно и от меня требуют еще и еще!

Норисса вырвалась, всерьез намереваясь тут же покинуть и поселок, и все, что было с ним связано. Пусть кто-нибудь другой тащит на себе все бремя ответственности! Она бы отреклась и от своего наследственного права, и от магии, которую навязывал ей Медвин. Зачем расходовать время и силы на этих людей, когда она должна ответить голосу, который зовет ее, и обрести свой собственный мир и покой?

Норисса уже повернулась чтобы уйти, но наткнулась на исполненный страдания взгляд Сорин. Женщина молчала, но ее заполненные слезами глаза разбили и разметали по сторонам праведный гнев Нориссы. Она внезапно уселась прямо на землю и принялась расшнуровывать ботинки.

Когда с ботинками было покончено, Норисса зарылась босыми ногами в прохладную землю. Мягкая почва раздалась, заполнила промежутки между пальцами ног, и ноги погрузились в нее по щиколотку, Норисса проникла еще глубже и позвала своего красноглазого ящера, но только когда он шевельнулся в ответ, она осознала, что не такой защитник ей нужен сейчас. Она нуждалась в иной поддержке и потому оставила ящера в покое. Для того чтобы найти то, что нужно, ей не потребуется провожатый.

Она не пошла и другим путем, а вместо этого вырвалась разумом наружу, покинув свое тело и соединившись со свободным дыханием окружающего мира. Она осознала, что тело ее осталось на земле, плотно прижатое к ней руками и ногами, что губы ее продолжают шептать слова приказов и магических формул, которые возвращались в память словно из туманного и позабытого далека, прорываясь сквозь туманную дымку окутывающей тело боли, в то время как ее разум распространяется сразу во все стороны, свободно проникая в самые потаенные уголки леса, чтобы слиться с ее источниками жизни. Там она погрузилась в сущность гигантских квеннеровых деревьев и обнялась с духами тонколистных кустарников свейл, смешалась с мельчайшей каймановой травой и позволила увлечь себя в глубину, следуя извилистыми и перекрученными путями корней, чтобы пить вместе с ними энергию земли.

В пальцах рук и ног родилось почти физическое ощущение покалывания, которое поднималось все выше, распространяясь по всему телу. Норисса сосредоточила свое внимание на источнике этой энергии, и она свободным потоком хлынула в ее тело. Исчезла усталость, истаяла боль. Сырая, первобытная, ничем не стиснутая жизнь пульсировала внутри нее, и все ее существо затанцевало в такт ее властному ритму.

Норисса медленно продвинулась к Кхелри. Еще до того как она прикоснулась к нему, она поняла, что жизнь медленно, но неуклонно покидает его. Норисса плавным ласковым жестом положила ладони ему на грудь, туда, где зияла страшная рана. Она остановила истекающую из тела энергию и повернула ее вспять, заставив вернуться назад, а затем наполнила тело доверху своей собственной энергией, бешено бурлящей внутри нее.

Когда его булькающее дыхание стало тише и спокойней, Норисса позволила себе улыбнуться. Бьющееся с перебоями сердце Кхелри обрело свой нормальный ритм, а синюшные губы покраснели. Под пальцами края раны сошлись, и рана закрылась, но Норисса отошла от него только после того, как уверилась, что его жизнь вне опасности.

Затем она почувствовала, как чьи-то руки прикоснулись к ней, поставили на ноги и подвели к еще одной жизни, которая трепетала как огонек свечи на ветру, грозя погаснуть. Когда и здесь Норисса сделала все, что могла, ее подвели еще к одному умирающему, и еще, и еще… Под ее пальцами сломанные кости срастались, раны заживали и глаза вновь обретали зоркость. Норисса восполняла утраченные силы, выкачивая из земли все новые и новые порции энергии и распределяя их между теми, кто пока оставался жив. И вот ее подвели к неподвижно лежащему, уже холодному телу. Норисса прикоснулась к этой пустой скорлупе и резко отвернулась, не внемля протестующему хору жалобных голосов. Смерть была естественным противовесом жизни, и Норисса не могла этого изменить.

Наконец все было кончено. Ничьи руки не влекли ее больше в том или ином направлении. Ноги ее утонули в земле, и она стояла, погрузившись в океан энергии.

И еще один голос позвал ее, голос знакомый, исполненный заботы и нежности, но Норисса не ответила. Ей оставалось сделать еще одну вещь, которая осталась пока незавершенной. Ее разум двигался по сужающейся спирали, выискивая ту точку, в которой нарушено было равновесие. Голос снова воззвал к Нориссе, и в нем появились требовательные нотки. Норисса стала полна силы, но ей некуда было ее приложить. Голос указал ей направление, и она медленно спустилась к самой земле, где обнаружила в конце концов свое собственное тело, вибрирующее от переполняющей его мощи и не способное ею управлять. И Норисса погрузилась в самое себя.

Тонкая стенка, которой она отгородилась от окружающего мира, перестала вдруг существовать, и на Нориссу накатил гул восхищенных голосов, ноздри защекотало, и она поперхнулась горьким дымом горящего дерева. Лишившись внезапно всех своих сил, Норисса упала на колени, и только руки Байдевина удержали ее от того, чтобы рухнуть на землю навзничь. Гном поддерживал ее, бормоча на ухо какую-то успокаивающую чушь.

И снова множество рук протянулись к Нориссе. Как во сне, она ощутила, как ее приподнимают над землей, укутывают теплым пледом, несут и укладывают на что-то мягкое. Знакомые и незнакомые женские лица окружили ее. Опять и опять она ощущала чьи-то прикосновения: осторожное прикосновение к щеке, нежное поглаживание по волосам, короткое пожатие руки. Кто-то принес еще одеяла и укрыл ее, вокруг звенели слова признательности и благодарности.

Медвин стоял чуть в стороне, наблюдая за ней, и в глазах его сияла гордость за нее. Норисса попыталась сесть. Ей очень хотелось рассказать ему о чудесах, которые она открыла. Она рассказала бы ему о широких потоках энергии, пронизывающих земную твердь, она рассказала бы ему об энергии, которая с шипением и гулом проносится в воздухе над кронами деревьев, она поведала бы магу о силах, которые неустанно движутся между небом и землей, не принадлежа ни тому, ни другому, но связанные и с тем и с другим. Этими и многими другими тайнами она поделилась бы со старым волшебником, если бы только ей удалось подняться. Но тело отказывалось ее слушаться.

Ода опустилась на свое ложе из одеял и отдалась заботам своих многочисленных сиделок.

18

Когда Норисса открыла глаза, вокруг было темно и тепло. Укрытая целой горой тяжелых шерстяных одеял, она едва могла пошевелиться, но это не сильно ее огорчило. Проснуться в таком уютном гнезде само по себе было приятно. Норисса зевнула и потянулась. Скорее всего, она заснула бы снова, но голос Сорин не дал ей этого.

Сорин оказалась рядом с ней, без конца поправляя и разглаживая одеяла, она засыпала Нориссу целым градом вопросов: «Отдохнула ли ты? Встанешь ли ты или будешь спать дальше? Не голодна ли ты?»

Последний вопрос отдался в пустом желудке Нориссы гулким эхом и прогнал последние остатки сна. Норисса кивнула, учуяв знакомый аромат жаркого из ярья, который потрясающе легко перекрыл все остальные ощущения, которые беспорядочной толпой осаждали обостренные вчерашними переживаниями, вновь пробужденные органы чувств.

— Я зверски голодна!

— Прекрасно. — Сорин отвернулась и заговорила с мужчиной, который, неловко улыбаясь, заглядывал через ее плечо. — Сходи, скажи старейшинам, что госпожа проснулась, но им придется подождать, пока она поест.

Кривоватая улыбка на лице Кхелри стала шире, и он исчез.

Кхелри!

Воспоминания о том, что случилось в поселке, внезапно нахлынули на Нориссу.

— Сорин! — Норисса резко села. — Битва! Раненые!

Сорин коротко рассмеялась и похлопала Нориссу по руке.

— Не переживай так из-за этого. Все сделано как надо, и все прошло…

«Все прошло?.. Сколько я проспала?» — подумала Норисса. Неужели всякий раз после сеанса лечения она будет отсыпаться, теряя драгоценные дни?

— Как долго…

— С утра, — пояснила Сорин, и Норисса оглядела крошечную комнатку, в конце концов признав в ней вовсе не комнату, а одно из временных убежищ, поставленных сразу после битвы. В дальнем темном углу свернулась калачиком Грента, молча глядя на Нориссу. Сквозь простыни, натянутые вместо четвертой стены, просвечивало пламя временного очага, сложенного из камней. Судя по тому, как все остальное скрывалось в темноте, на улице стояла глубокая ночь.

Сорин вышла наружу, чтобы с кем-то потолковать, затем вернулась и достала откуда-то комплект чистого платья. Она, не переставая, что-то говорила о людях, чьих имен Норисса никогда не слышала, и только раз в ее болтовне мелькнуло знакомое слово Крин — и Норисса вспомнила Хеску с ее варевом и незнакомую женщину у котла.

Она снова нырнула под одеяла, и дружелюбная болтовня Сорин текла мимо ее ушей, однако не прошло и нескольких минут, как перед Нориссой появилось целое блюдо жареного мяса, хлеб, печеная шааба, причем в количестве, достаточном, чтобы накормить троих. Одновременно с едой появился тазик, полотенце и кувшин горячей воды. В глиняном черпаке Сорин принесла душистое мыло из нефа.

Закончив хлопоты, Сорин вытолкнула Гренту из угла и повела прочь. У входной занавески она обернулась через плечо.

— Если надо будет что-то еще, позови — я буду неподалеку.

Норисса быстро помылась и переоделась. Затем она приступила к трапезе и подобрала все, вплоть до самого маленького кусочка. Вытирая блюдо коркой хлеба, она весело спросила сама себя, как это может быть, что после того, как ее наполняла такая энергия, она оказалась такой пустой внутри. Пока она ела, ей припомнился Боср и его шок, когда Джаабен потребовал выдать наследницу престола. Сорин, пусть и с удивлением, но признала ее, а вот жестокий взгляд Босра, который она перехватила, решительно ей не понравился. Конечно, она не была откровенна с этими людьми, и многие из них погибли, так и не узнав, за что они погибают. И теперь ей предстояло столкнуться с их праведным гневом.

Встав, Норисса отряхнула подол своей взятой взаймы юбки, стараясь заодно стряхнуть и страх, который начал одолевать ее. Не слишком охотно она подошла к занавеске и, коротко и резко выдохнув, отдернула ее в сторону.

Множество радостных, улыбающихся, торжествующих женщин бросилось ей навстречу, они закружили Нориссу в своем водовороте, так как каждой хотелось быть к ней поближе, каждой хотелось сказать ей несколько слов благодарности или ободрения, признаться в непоколебимой верности. Норисса позволила этому потоку подхватить себя и вынести к костру, который горел на площади. В толпе мужчин, кольцом стоящих вокруг костра, образовался проход, и Норисса по инерции влетела в него на полном ходу, внезапно оказавшись у самого огня. Там ее усадили на толстое бревно между Медвином и Байдевином. Позади нее из толпы выскользнула Сорин и укутала плечи Нориссы теплой шалью. Отступив на шаг, она тем не менее осталась стоять позади нее. Норисса огляделась. Байдевин по обыкновению хмурился, Медвин мимолетно улыбался Нориссе и снова обратил свое внимание на нескольких мужчин, которые стояли перед ними небольшим полукругом.

Это был Совет Старейшин. При появлении Нориссы старейшины зашептались между собой, свет пламени от костра, а может быть, свет надежды осветил их морщинистые лица.

Медвин наклонился ближе и похлопал Нориссу по руке:

— Джаабен рассеял мое колдовство, но ты уже достаточно подготовлена, чтобы встретиться со своими подданными. Не бойся.

Прежде чем Норисса успела что-нибудь сказать в ответ, кто-то из толпы объявил громко:

— Все на месте! Совет начинается.

Боср выступил вперед. Взгляд его обежал толпу, и Норисса, посмотрев туда же, нахмурилась: в толпе было много незнакомых людей. Вообще число собравшихся раза в три превосходило количество жителей Драэля, но новые лица, то тут, то там виднеющиеся в свете костра, казались смутно знакомыми, и это отчего-то обеспокоило Нориссу. Тем не менее она была уверена, что не может никого из них знать. В этот миг Боср заговорил, и Норисса обратила свое внимание на него.

— Я приветствую наших братьев и соседей из Крина и Татха. Мы от всего сердца благодарим за вашу мужественную помощь в битве и скорбим вместе с теми, чьих очагов коснулась смерть, — его взгляд на секунду остановился на Нориссе, и за этим взглядом проскользнула какая-то невысказанная мысль. В прошлом мы просили бы у высших сил облегчить страдания раненых, но в этот раз, похоже, наши молитвы были услышаны прежде, чем мы произнесли хоть слово, — его цепкий взгляд снова остановился на Нориссе. — И мы собрались здесь, чтобы выяснить, как это произошло.

Байдевин вскочил со своего места.

— Вам кажется, что леди Норисса знает, какова воля богов? Как это…

Боср коротким взмахом руки приказал ему замолчать.

— Я уверен, что леди может нам многое рассказать. В этот раз мы собираемся выслушать ответы из ее собственных уст.

Байдевин открыл было рот, чтобы что-то возразить, но Норисса наклонилась вперед и заставила его снова сесть рядом с собой.

— Пусть так и будет, — прошептала она. — Настало время быть откровенной до конца.

Байдевин уселся на бревно. Боср подозвал к себе мужчину, который стоял позади старейшин. Это был тот самый незнакомец, которого Норисса впервые заметила в лесу, на поляне, перед самым нападением солдат Джаабена. Он был не из Драэля, но Норисса почему-то довольно ясно видела его лицо на фоне темной стены деревенской хижины, в гудении множества голосов. Она потрясла головой, чтобы отогнать видение, когда Боср заговорил с ним, указывая на Нориссу:

— Крелсер из Татха, знаешь ли ты эту леди?

Человек кивнул:

— Да. Прошлой ночью некая женщина появилась в нашей деревне, призывая нас к оружию. Она уговорила нас поспешить на помощь жителям Драэля, а потом исчезла, как туман на ветру, — он ткнул пальцем в сторону Нориссы. Вот эта женщина!

В толпе раздались утвердительные возгласы, многие незнакомцы кивали головами.

Затем были вызваны мужчина и женщина из Крина. Они рассказали точно такую же историю, и оба опознали в Нориссе привидение, явившееся в их деревню.

Сообщение вызвало в толпе настоящий шквал восторга, даже члены Совета с воодушевлением начали перешептываться между собой. Все были довольны результатами исследования — все, кроме Босра.

Боср стоял по-прежнему холодно-отчужденный, не внимая ничьим голосам, и, когда он внезапно шагнул к Нориссе, она ощутила настоящий страх. Она была смущена тем, что она услышала, сбита с толку, озадачена. Теперь она узнавала лица незнакомцев — это они привиделись ей в темноте, и это у них она просила помощи. А она-то думала, что это просто сон, что эти люди были просто действующими лицами ее сна, а крик о помощи — привычным спутником ночных кошмаров. Однако все они утверждали, что все, что привиделось ей во сне, происходило на самом деле, и они были благодарны ей за ту роль, которую она сыграла в отражении ночной атаки врага. И гнев Босра казался поэтому совершенно неожиданным и беспричинным, еще одной нитью, которая запуталась между углами того сумбура, который царил у нее в голове.

Боср молча стоял, рассматривая ее сверху вниз. Шум постепенно стих, и толпа притаилась, почувствовав его недовольство.

— Кто ты такая?! — его слова прозвучали резко, скорее как вызов, а не как вопрос, требующий ответа. — Ты, кто появилась среди нас, выдавая себя за человека, которого преследуют наши враги и который обрушил само зло на наши головы? — он широко развел руками, охватив одновременно и пепелище, и бездомных жителей поселка.

Норисса сидела, храня неподвижность, не уверенная, как следует отвечать. Она хорошо представляла себе, что творится в голове у каждого из них. Ее присутствие считается чем-то значительным, но почему так рассержен Боср? Все остальные восприняли ее без каких-либо вопросов. Почему он один противится ее приходу?

Она почувствовала на своих плечах чьи-то дружеские руки, горячее тело, готовое защитить, прижалось к ее спине, и голос Сорин зазвучал над самой ее головой:

— Она — Нандил Шэй, — сказала она просто, и по рядам женщин прокатился согласный ропот. — Она вернула нашей земле жизнь. Ты сам, старейшина, охотился на жирных ярья и ел сладкие свежие коренья. Ты сам видел, как она вылечила наших умирающих мужей и братьев, — это было только сегодня. Почему ты не хочешь увидеть в ней ту, кем она на самом деле является, новую Нандил Шэй, предвестницу жизни?

— Потому что я не могу понять, что же я вижу. — Пламя костра освещало Босра сзади, и он стоял перед Нориссой словно изваянный из мрака, над головой его дрожало оранжевое сияние. — Кто это дитя, которое играет заклятиями невероятной силы? Кто она, если ее лицо — я понял это недавно напоминает мне лицо моей умершей королевы? Это дитя путешествует в компании волшебника, одно имя которого побуждает исполненные надежд воспоминания, но я-то знаю, что не могу помнить этого. Чья это магия?!

— Эта магия — моя, — спокойный и глубокий голос Медвина заглушил треск факелов и поленьев в костре. — Это обыкновенная предосторожность.

Все, и даже Сорин, были поражены.

— Ты считаешь, что ее нужно было защитить? От кого?

— От ваших надежд и ожиданий, — ответил Медвин. — От обязательств, которые потребовали бы от нее слишком многого и чересчур быстро. Не сомневаюсь, что вы с радостью приняли бы ее и короновали в тот же день, как вам стала бы известна ее личность…

Сорин кивнула, и Медвин продолжил:

— И вы сочли бы одно только ее присутствие за исполнение предсказанного и ожидали бы немедленного падения нынешней госпожи.

— Именно поэтому мы и ждали ее прихода, — вскользь заметил Боср.

Медвин покачал головой:

— У нее еще нет ни силы, ни знаний для схватки с таким противником. Мое заклинание преследовало цель выиграть время, чтобы она выучилась пользоваться своим Талантом.

По мере того как Медвин говорил, губы Босра вытягивались в тонкую, ироническую улыбку, и Норисса внезапно поняла причину его гнева.

«Да, Боср, теперь я разглядела твои страхи. Ты понял, что избавитель наконец появился, но у него нет ни сил, ни власти. Спаситель оказался наполовину ребенком, наполовину — молоденькой девушкой, которую надо защищать и лелеять, пока твои воины будут умирать за нее». Норисса подавила горькую усмешку. Она подумала, что он, быть может, не так уж и не прав своем гневе, и попыталась пересчитать те немногие чары, которыми она в достаточной степени овладела. Ни одно из этих заклинаний не было достаточно могущественным, чтобы с его помощью одолеть опытного мага.

Норисса вздернула подбородок, на губах ее возникла сдержанная, едва заметная улыбка. Она дерзко посмотрела Босру прямо в глаза. Эта улыбка говорила: «Да, я понимаю, но ничего не могу сделать». Проглотив в горле горький комок, Норисса встала и вышла к огню. Повернувшись к слушателям, она заговорила достаточно громко, чтобы было слышно всем и каждому:

— Боср совершенно прав, задавая вопросы касательно того, чего он не понимает. Я признаю, что я скрыла от вас многое, но сейчас я расскажу вам, кто я такая и что я совершила.

Отсвет костра блеснул на седых волосах Босра, когда он кивнул и отступил в сторону:

— Говори.

И Норисса рассказала им о своем детстве, проведенном в горах, о смерти родителей и непреодолимой силе, которая звала ее. Она поведала им об амулете, об Эдель и чудовищах Тайлека. Об иллюзиях, которые мог создавать амулет, она упомянула тогда, когда рассказывала о бегстве из Виграмского замка и своей первой встрече с Байдевином и Медвином. Ее повесть затянулась надолго, и кто-то принес и положил в костер новые дрова. Матери укачивали на руках детей, а по рядам слушателей передавались из рук в руки куски холодного мяса и хлеба. Укрывшись пледами и шалями, повстанцы усаживались на землю, и никто не ушел, пока не услышал всей истории.

Когда рассказ был окончен, Норисса повернулась к старейшинам.

— Я думаю, что я и есть тот самый наследник престола, возвращения которого вы так ждали, но я никогда не искала этих почестей и готова передать их любому, кого вы назовете. Если же вы решите, что это мой долг, то я поклянусь всей своей силою защищать этот край. Если вы не примете меня, — она посмотрела на Босра, — я стану считать себя свободной и вправе продолжать свое собственное паломничество.

В один голос собравшиеся объявили ее королевой. В темноте то тут, то там раздавались клятвы верности и любви. Медвин с гордой улыбкой и Байдевин с самодовольной ухмылкой встали Позади нее.

Норисса купалась в волнах их радости и счастья, и даже острая необходимость откликнуться на зов и пойти ему навстречу отступила на короткое время.

19

Разгром отряда Джаабена называли теперь «Битвой Героев». Новая королева принесла Сайдре новую уверенность. Колдовство больше не повторяло своих атак, и по всей стране дозорные отряды армии Фелеи предпочитали отсиживаться в замках и фортах. Путешественники спокойно передвигались между поселками, а горны Кузнецов пылали денно и нощно. Оружейники ковали новое оружие и приводили в порядок старое, в открытую нарушая многолетний запрет на производство оружия. Немногие усталые души лелеяли надежду, что с царствованием Фелеи покончено, но глубоко внутри даже они понимали, что это не так. Ничто не могло быть решено окончательно, пока подлинная наследница престола не была коронована в Актальзее, а власть и могущество госпожи не были сломлены. Медвин неустанно предостерегал всех против благодушия, говоря, что мирная передышка есть ни что иное, как временное отступление темных сил, которые готовятся нанести свой последний сокрушительный удар.

И все же многое переменилось. Мрачная тень над страной исчезла, и все цвета засияли под солнцем в своем первозданном великолепии, ничем не омрачаемые. Жизнь снова стала яркой и привлекательной, стоящей того, чтобы за нее сражаться.

Люди из Крина и Татха остались в Драэле на половину лунного цикла, чтобы помочь заново отстроить сожженный поселок. К тому времени, когда они вернулись к своим очагам, дома были построены заново.

Вытоптанные солдатскими кайфарами поля были заново перепаханы и засеяны. Вскоре семена проросли, и нива зазеленела нежно-зеленым ковром. Стада ярья собирались в лесах, чтобы выйти к водопою утром или вечером, и шумно пили у реки. Стаи ярко-желтых и черных дессонов усаживались на ветвях деревьев на берегу реки и громко выражали свое возмущение появлением их многочисленных стад, нетерпеливо дожидаясь того момента, когда им можно будет слететь вниз и полакомиться жучками, которых вывернут из жирной земли острые копыта ярья. Повсюду на земле кипела жизнь, и люди не могли не откликнуться тем же.

Норисса перестала сердиться на Байдевина за «украденную» магию и обнаружила в его обществе новую приятную сторону, пока они вместе постигали нелегкую науку под строгим попечительством старого волшебника. В негласном соревновании каждый стремился «переколдовать» другого, оба обнаружили, что их главные умения почти не пересекаются между собой. Так, пока Норисса заучивала заклинания и формулы, Байдевин весьма преуспел в предметной магии, прежде всего — в алхимии. Даже Медвин был удивлен его быстрым продвижением. Норисса же обнаружила в себе талант подлинной «сестры земли» и без труда научилась открывать и закрывать те каналы, по которым в толще земли перемещались потоки энергии, не теряя при этом самоконтроля.

Но больше всего ей нравилось разговаривать «от мозга к мозгу». С помощью неслышной речи можно было управлять более простыми созданиями, и она часто подманивала к себе смешных зверьков и пичужек, чтобы развлечь детей. Именно этот способ общения еще крепче привязал ее к Байдевину и Медвину. Глубина ее связи с Байдевином частенько заставала ее врасплох. Он казался ей частью ее самой, с легкостью читая ее настроения и приходя на помощь в решении какой-нибудь проблемы раньше, чем она успевала осознать, что звала его. И все время, не переставая, она сопротивлялась зовущему ее голосу.

Тем временем прошел полный лунный месяц и даже больше. Даймла худела до тех пор, пока не растаяла в темноте, а потом снова стала прибывать, но в конце концов неотступное желание продолжить свой путь разрушило непрочное спокойствие, установившееся в поселке.

Может быть, в этом отчасти был повинен томительный зной долгого летнего дня. Или просто Норисса устала быть тщательно оберегаемым сокровищем, за которым ухаживал весь поселок. Ей не разрешалось больше бродить по лесу, за исключением ежедневного похода вместе с Медвином к их укромной поляне, и наконец мелкие хозяйственные заботы, которые заполнили ее разум и занимали руки с утра до вечера, стали казаться чем-то не вполне соответствующим ее положению.

В тот вечер, когда Норисса вышла из терпения, она, как обычно, собрала вокруг себя малышню. Сидя на самом краю деревенской площади, она рассказывала им историю и создавала иллюзии, которые ее иллюстрировали и делали наглядной.

В тот вечер детишки в восторге цеплялись друг за друга, наблюдая, как непослушная дочь трактирщика в ужасе бежит от омерзительного филитарина. Это было страшное чудовище, не обладающее никакой конкретной формой и состоявшее из постоянно меняющихся, полусформировавшихся деталей. Когтистые лапы и зубастые головы вырастали из него и снова исчезали до тех пор, пока преследуемая им злополучная девица не поняла, что все это — ее собственные страхи. Тогда она подошла к чудовищу вплотную и, справившись со своими страхами, усмирила и ужасающего монстра.

Дети, которые дрожали и вздыхали вместе с девушкой, шумно приветствовали ее победу и, когда с филитарином было покончено, тут же потребовали еще одну сказку.

Однако Норисса, которая все это время сражалась со своим собственным чудовищем, которое тупой болью разламывало виски, отказалась. Склонившись к одному из мальчишек, чьи непокорные волосы постоянно свисали ему на глаза, она спросила:

— Ну как, нашел сегодня сокровище? — заговорщическим шепотом спросила она.

Мальчишка расплылся в улыбке и кивнул, протягивая Нориссе скорлупу джерджелового ореха. Красная скорлупа была набита мхом, глиной и небольшими камешками. Норисса внимательно осмотрела ее и подбросила высоко вверх. На обратном пути к земле скорлупа вдруг разлетелась множеством искр, каждая из них превратилась в крошечную человеческую фигурку с крылышками. Фигурки разлетелись во всех направлениях над площадью, и дети с восторженным визгом помчались их ловить. Над поселком сгущались сумерки.

К Нориссе приблизился Ятрай. Он давненько уже подошел к детям и вместе с ними завороженно следил за развитием сюжета рассказанной истории. Теперь же он обеспокоенно и заботливо всматривался в лицо Нориссы.

— Вам не очень хорошо, леди? Вы выглядите усталой, вот и детей вы отослали, рассказав им всего одну сказку.

— Да, я в самом деле устала, и головная боль меня сильно беспокоит.

— Может быть, мне стоит позвать старика? Может быть, нам удалось бы как-то облегчить…

— Нет! У меня хватает лекарств и без вашего участия! — выкрикнула Норисса, ощущая новый приступ головной боли. Все же она пожалела о своей вспышке, увидев, как побледнело и вытянулось лицо Ятрая. — Прости меня, Ятрай, я не сержусь на тебя, просто мне нужно отдохнуть. Пожалуй, мне стоит лечь сегодня пораньше.

Сказав это, Норисса стиснула зубы, чтобы удержать внутри слова, которые ей хотелось выкрикнуть громко, на всю площадь: «Отдых! Мне нужен отдых! Но я не найду этого отдыха ни в постели и нигде, пока мне приходится сопротивляться силе, зовущей меня!» В самом деле, с того момента, как Норисса согласилась считаться королевой и отложила свой дальнейший путь на восток, куда звал ее голос, его зов не переставая мучил ее.

Норисса разрешила Ятраю помочь ей подняться, но вдруг с досадой прищелкнула языком и со вздохом опустилась на то место, где сидела. Прямо к ней через площадь шел Байдевин собственной персоной. Даже в сгущающейся темноте его приземистую, коренастую фигуру невозможно было ни с кем перепутать. Вторая фигура, чуть повыше, несомненно принадлежащая Медвину, следовала за гномом на небольшом отдалении. В последние три месяца Норисса привыкла считать Байдевина своим лучшим другом. Его общество помогало ей справиться с одиночеством, о котором Норисса даже не подозревала до тех пор, пока они не встретились, чтобы разделить опасности дальнего пути. Однако время от времени наступали такие моменты, когда Нориссу беспокоило то обстоятельство, что образовавшаяся между ними тесная и глубокая связь начинает покушаться на ее самые интимные помыслы. Норисса надеялась укрыться в кровати от множества вопросов, но теперь…

— Что такое? Что с тобой случилось? — вопросы посыпались на нее как град из тучи, хотя Байдевин еще не успел подойти и остановиться.

Ятрай и Норисса пытались одновременно ответить ему, но из-за этого они и сами не понимали, что говорят, и смущенно замолчали. Ятрай слегка кивнул Нориссе, уступая ей право говорить.

— Ничего страшного, Байдевин. Просто я очень устала и хотела бы пораньше отправиться спать.

Байдевин с подозрением посмотрел на Ятрая. Судя по его гримасе, он не поверил ни единому ее слову.

— Дети снова приходили к тебе? Ты не должна развлекать их, Норисса. У тебя и без того достаточно дел. Иногда мне кажется, что этих детей вокруг тебя собирается больше, чем пыли у тебя на щиколотках…

Норисса почувствовала, как кровь приливает к лицу и щекам. Байдевин, как обычно, почувствовал ее затруднения и поспешил на помощь. Однако с тех пор, как он стал еще одним учеником Медвина, он частенько бывал бесцеремонным и не слишком деликатным. Это не раз ставило Нориссу в затруднительное положение и раздражало ее, хотя она питала к этому особенному человеку довольно сильное чувство привязанности. Но сегодня она была не в силах выносить его самодовольного бахвальства. Норисса уже открыла рот, чтобы прервать дерзкие речи гнома, когда Ятрай выступил вперед и заговорил:

— Это моя вина. Госпожа развлекала детей историей о филитарине, а потом отослала их. Я видел, что леди утомлена, но я пристал к ней с просьбой рассказать немного об этом чудище. Дело в том, что раз она смогла показать детям небольшое страшилище, то она смогла бы создать и большого неу-лита, которого можно было бы направить в битву перед нами, чтобы он устрашал противника. Я согласен, что это было глупо, и потому, советник Байдевин, вы должны сердиться на меня, а не на нее.

Отработанным длительной практикой движением запястья Медвин заставил одновременно зажечься множество факелов, укрепленных по периметру площади, и в дрожащем оранжевом свете Норисса разглядела лицо Байдевина. Гном хмуро рассматривал Ятрая, но в глазах его вспыхнула искра заинтересованности. Байдевин повернулся к Медвину.

— Парень-то набрел на неплохую идею! Что получилось бы, если бы Норисса в самом деле отправила это чудовище устрашать и сбивать с толку наших врагов?

Ятрай удивленно рассмеялся:

— Я же уже сказал, что это была дурацкая мысль. Вы же не собираетесь всерьез заставить леди заниматься таким злым делом?

Беспокойство в словах Ятрая прозвучало достаточно громко, чтобы привлечь внимание выходивших из домика Теля и Кориса. Они собирались отправиться в ночной дозор, но теперь повернули в их сторону и встали рядом с Ятраем. Норисса беспокойно заерзала на скамеечке, раздумывая, как бы половчее улизнуть от этой теплой компании.

Тем временем Медвин, вопросительно нахмурив лоб, спросил:

— Что же такое по-твоему этот злой, нехороший неу-лит?

Ятрай неловко переступил с ноги на ногу и обменялся быстрыми взглядами с Телем и Корисом.

— Это злая штука — темная душа, которую посылают разрушать и убивать.

Медвин покачал головой:

— Это не душа. В неу-лите нет никакой жизни. Просто это очень сильная, темная магия, изображение существа, которого не бывает. Все иллюзии Нориссы, которыми она развлекает детишек — что они такое, как не темная магия?

— Но темная магия — это плохо, — убежденно настаивал Ятрай, несколько обеспокоившись. — Старики рассказывают, что именно так и была убита наша Шэй — пока она спала, что-то высосало из нее дыхание жизни. И вы сможете утверждать, что леди Норисса должна заниматься чем-то подобным?

— Магия — это всего лишь инструмент, — ответил Медвин. — Если человек избил своего соседа палкой, ты же не станешь утверждать, что дерево плохое? Неу-лит отличается от обычной иллюзии только лишь своей целью и реалистичностью деталей. В зависимости от способностей заклинателя, темную магию можно увидеть, услышать и даже потрогать. Но в ней всегда будет некое уязвимое место, так сказать, точка напряжения. Стоит отыскать это слабое место, и ты можешь победить самого могучего неу-лита.

Норисса чуть было не застонала — так подействовал на нее этот импровизированный урок. Она настолько не желала слышать что-либо еще, касающееся магии, что даже отвернулась от них всех. Слишком часто за последнее время из-под рук ее выходили неполноценные заклинания и чары, а концентрация бывала нарушена далеким призывом. Слишком много раз она просыпалась ночами, мокрая от пота и дрожащая, когда очередной зов отдавался в голове ударами молота, в которые вплетался знакомый и далекий глас… Норисса повернулась к Байдевину, который продолжал разглагольствовать.

— Это неплохо. Неу-лит будет могучим средством обороны против Фелеи. Норисса должна начать изучать все это с завтрашнего дня. Среди всех нас иллюзии удаются ей лучше, чем кому-либо другому. Я думаю, что она лучше всего подходит для этого задания. И еще я думаю…

Норисса издала какой-то сдавленный яростный хрип.

— Прекрати свою болтовню, Байдевин! — прошипела она, и все головы повернулись в ее сторону. — Ты слишком много думаешь. И ты слишком много думаешь за меня. Или теперь, когда меня объявили королевой, мне не дозволено иметь свое мнение? Тогда я, наверное, сделала большую ошибку, согласившись занять это высокое положение. Я-то надеялась, что, открывшись, получу возможность свободно передвигаться по всему краю, помогая моему народу сделать то, что необходимо, но вместо этого все решается за меня, а я сама стала еще большей пленницей, чем если бы меня заковали в цепи. Это не может продолжаться дольше! Я слишком долго откладывала мой арамил.

Послышался удивленный дружный вздох, затем последовала долгая пауза. Медвин легко прикоснулся к ее руке:

— Дитя мое, ты никогда не говорила нам, что поклялась совершить паломничество.

Норисса опустила голову и потянула за кончик шнурка, продетого в петлю на плече.

— О таких вещах как-то не принято рассказывать первому встречному, это дело глубоко личное. Когда я поклялась ответить на этот зов, у меня не было никакой другой цели. Голос все время звал меня на восток, и в этом же направлении находилась Фелея. Поэтому я осмелилась объединить эти две цели, коль скоро я вступила в борьбу за свои наследные права, хотя и то и другое может стоить мне жизни. — Норисса выпрямилась и посмотрела на восток, в черноту, которую не мог рассеять слабый свет факелов. — Я больше не могу сопротивляться этому зову. Мне приходится слишком дорого платить за каждую минуту, на которую я откладываю свое дальнейшее путешествие. Ничто, даже моя королевская клятва, не сможет удержать меня!

— Будь осторожна со своими словами! — резко перебил ее Медвин. — От них зависит слишком много жизней!

— Я ничем не могу помочь… — прошептала Норисса. — Прежде всего я должна закончить свой арамил. Я с радостью приняла бы любую помощь, но, если мне будет в ней отказано, я буду умолять о том, чтобы меня просто поняли. И если мне придется отречься от своего клана, своего домашнего очага и от всех остальных клятв, я сделаю это!

На востоке не было еще никаких признаков рассвета. Норисса стояла в толпе вместе с остальными жителями деревни, в то время как Байдевин со своим небольшим отрядом готовились отправиться в путь.

Прошлой ночью, когда она пригрозила отречься от всего, если ей не разрешат совершить паломничество, срочно был созван Совет. После долгих споров и препирательств было решено, что Нориссе разрешат отправиться на восток, но только после того, как Байдевин вернется из Дромунда либо вместе с армией дяди, либо с его официальным отказом. До тех пор Норисса должна была укрыться в секретном месте.

Сейчас же она стояла вместе с Байдевином, пока последние тюки с провизией грузились на кайфаров. Затем она опустилась перед гномом на колени и коснулась его рук.

— Тебя не будет долго? — спросила она тихо, заранее зная ответ.

— Столько, сколько потребуется.

— Почему ты должен уезжать? Еще есть время, можно было бы поручить Бремету отвезти письмо. Твой дядя узнает твою руку и печать твоего перстня.

— Ты же знаешь, почему я должен поехать сам. — Байдевин говорил таким голосом, каким объясняют ребенку что-то серьезное. — Дядя не поверит такому письму, не важно, с печатью оно будет или нет. Слишком много существует способов, при помощи которых можно подделать почерк и печать. Гном нахмурился. — К тому же я не могу понять, почему он не отважился пересечь реку, если только он не боялся потерять слишком много воинов из-за половодья. Но вот уже месяц, как вода спала, и мне остается только гадать, какие еще беды могли задержать его. Вот почему я должен ехать сам и поговорить с ним лично.

— Я — королева, — пробормотала Норисса, теряя последние остатки присутствия духа. — Я могла бы приказать тебе остаться.

— Тогда я бы остался. Но это ничего не решит.

В этот момент Бремет дал сигнал, что все готово к отправлению. Байдевин замялся, в его лице появилась какая-то мягкость, с которой он взглянул в лицо Нориссе. Затем он выпрямился и нахмурился.

— Недостойно королевы вставать на колени перед подданными.

— Значит, я — недостойная королева. — Норисса пожала плечами, потом подалась вперед и обняла Байдевина. — Будь осторожен, дорогой друг, прошептала она. — Меня одолевают дурные предчувствия.

Поднявшись с колен, она отошла в сторону и встала рядом с Медвином. Оба долго еще стояли неподвижно, пока последний кайфар не растаял в темноте.

20

Путь от поселка до Пограничной реки отряд проделал меньше, чем за два дня. На этот раз у них не было с собой раненых, каким был в прошлом путешествии пострадавший от удара солдата Медвин, которые задерживали бы продвижение группы, и они показали очень неплохую скорость. Байдевин, однако, все время нервничал и переживал, что они движутся слишком медленно.

В конце концов они добрались до реки. Байдевин стоял на высоком берегу вместе с Бреметом и Кальриком, созерцая ее быстрое течение. Грязь весеннего половодья почти исчезла, и сам поток, который чуть было не поглотил Байдевина, уменьшился чуть ли не в два раза, но скорость течения еще была велика. У самой воды двенадцать мужчин сражались с тяжелой деревянной баркой, пытаясь столкнуть ее на глубину. Когда наконец вокруг носа судна заплескалась волна, Байдевин передал своим людям сверток, который держал в руках.

Повстанцы развернули ткань и прикрепили ее к единственному деревянному шесту в носовой части баржи. Когда бело-зеленое полотнище заплескалось на ветру, Байдевин ощутил прилив гордости. В середине вымпела, как раз на границе белого и зеленого полей, мастерицы из Драэля вышили желтую корону, которая покоилась на венке из листьев и ягод квизеля. Квизель означал силу и верность. И ни один штандарт Дромунда не мог похвастаться короной, за исключением, естественно, королевского штандарта, ибо ни один лендлорд Дромунда не состоял в родстве с королевским домом, хотя бы и в столь отдаленном. Байдевин отсалютовал своему фамильному гербу и вместе с Бреметом взошел на палубу барки. Следом за ними погрузились еще пять человек, которые отправлялись дальше, барку оттолкнули от берега. Течение быстро подхватило неповоротливое судно, и Байдевин крепко ухватился за ограждение, в то время как его товарищи налегали на шесты, толкая барку к противоположному берегу. На берегу солдаты Дромунда внимательно следили за движением барки, перемещаясь по песчаной прибрежной полосе верхом на кайфарах. Баржа была спущена на воду в доброй миле вверх по течению, так как Бремет подсчитал, что именно на это расстояние их отнесет течением, прежде чем они достигнут противоположного берега. По его расчетам, они должны были пристать к берегу Дромунда прямо напротив Стаггетского поместья, при этом выбранной им дистанции должно было хватить, чтоб не попасть ненароком в водопад, который находился в полумиле от Стаггетского замка вниз по течению реки. Солдаты Стаггета, по всей видимости, не одобряли их действий, так как выстроились вдоль береговой линии и не спускали глаз с их группы, пока они двигались к указанной Бреметом точке выше по течению.

Байдевин поперхнулся брызгами воды, заставшими его врасплох. Он начал подозревать, что Бремет просчитался. Уже показались бастионы Стаггетского замка, а баржа неслась по течению на самой середине реки. Вода оказалась слишком глубокой, чтобы двигаться при помощи шестов, так что теперь судном управлял только рулевой. Байдевин потряс головой, чтобы вытряхнуть попавшую в глаза воду, не осмеливаясь выпустить из рук ненадежное ограждение, пока барка то кренилась из стороны в сторону, то ныряла в волне потока. Он уже насквозь промок от брызг, к тому же ему стало трудно удерживать равновесие на мокрых досках палубы. Чтобы не видеть стремительно несущейся воды, Байдевин закрыл глаза, но тошнота, которую он ощущал, от этого еще больше усилилась и он снова открыл их.

Бремет громко выкрикивал приказы, перекрывая своим могучим голосом шум реки. Его огромная фигура скорчилась у руля, и Байдевин поднял голову, чтобы увидеть освещенные солнцем стены замка, проносящегося мимо. Страх стиснул грудь гнома, когда новый звук заставил его прислушиваться. Откуда-то издалека доносился глубокий рокот и гром, хотя ничто не предвещало грозы. Байдевин посмотрел вперед по течению реки и увидел вдалеке поднимающиеся вверх клубы пара и брызг, над которыми вставала радуга. Водопад подстерегал их за излучиной реки.

Баржа влетела в поворот, и Байдевин почувствовал, как палуба под ногами накренилась. Бремет напрягся, стараясь повернуть руль, и что-то крикнул. Все, кто находился на палубе, согласно кинулись к правому борту. Байдевин понял, в чем заключается план, но он не сработал: вместо того, чтобы под действием измененного центра тяжести уйти со стержня потока, баржа чуть не перевернулась, и повстанцы ринулись обратно на свои места, выравнивая судно. Барка обогнула излучину и вырвалась на последний перед водопадом прямой отрезок пути.

Громоподобный рев заполнил уши Байдевина, тучи водяной пыли поднялись высоко в воздух. Байдевин ощутил, как дрожь пронзала все его тело в предчувствии близкой гибели. Водопад стремительно приближался, и Байдевин мысленно пожелал, чтобы у барки выросли крылья и она, подобно птице, смогла бы улететь от грозящей опасности. Затем он выругал самого себя за глупость.

— Кретин! — крикнул он сам себе. — Не только птицы умеют летать!

Продолжая цепляться за перила, он начал повторять левитативное заклятье. Сконцентрировав все силы, которые он только сумел вызвать, Байдевин направил их на исполнение чар. Он вовсе не хотел поднять баржу в воздух; вместо этого Байдевин мысленно отталкивался от стремительно несущейся воды, заставляя судно двигаться к берегу. Люди на барже, увидев, что берег приближается, радостно закричали и погрузили шесты в воду. Байдевин снова оттолкнулся от воды. Двое из повстанцев крикнули, что их шесты достали до дна, и Байдевин едва расслышал их за ревом низвергающейся в пропасть воды. Палубу уже заволокло влажным шевелящимся туманом. Байдевин оттолкнулся в третий раз, надеясь, что он толкает баржу в нужную сторону.

В следующий миг Байдевин с размаху упал на колени, когда баржа заскребла днищем по мелководью и резко замедлила ход. Затем она соскользнула с мели и снова прыгнула вперед, прежде чем врезалась в возникшие из тумана, скрытые водой валуны. Байдевин растянулся во весь рост и скорее почувствовал, нежели услышал, как разлетается в щепки крепкое дерево под ним. Холодная волна окатила его, и Байдевин обнаружил, что быстро ползет под водой по каменистому дну в сторону, противоположную той, куда влекло его течение. Вскоре его лицо показалось из воды и он, шатаясь, выбрался на берег.

На берегу Байдевин рухнул возле кучи камней, с наслаждением заполняя легкие прохладным воздухом. Рядом с ним жадно хватал разинутым ртом воздух еще один человек из его отряда. Со стороны реки появились в тумане тени остальных, и голос Бремета с беспокойством выкликивал всех по очереди, пока все не откликнулись. Байдевин с облегчением вздохнул. Паника, охватившая его, заставила его позабыть о его собственных способностях и чуть было не погубила всех. Кроме того, они потеряли судно и, что было особенно важно, флаг. Байдевину оставалось только надеяться, что солдаты Стаггета успели рассмотреть его фамильный герб. Это была единственная вещь, которая могла спасти их от немедленной расправы.

Кальрик, лежащий рядом с Байдевином, внезапно вскочил на ноги и потянул его за собой в туман. Меч его был наполовину вытащен из ножен, а сам он зашипел на Байдевина:

— Тс-с! Слышишь?

Байдевин прислушался но не услышал ничего, кроме рева водопада, обрушивающего огромное количество воды в узкую глотку ущелья внизу. Кода же до его слуха донеслось позвякиванье уздечки и скрип металлических башмаков на камнях, было уже поздно.

Из тумана выступила длинная шеренга всадников с обнаженными мечами, их выдрессированные для войны кайфары представляли собой непреодолимый барьер из плоти и стали доспехов. Из-за строя всадников выступили лучники с натянутыми луками и прицелились. Голос одного из всадников приказал:

— Брось оружие и вставай на колени! Вы — пленники Брэзела Драта, лорда Верховного Правителя Таррагонского.

Путь от реки к замку был настоящим унижением. Байдевин сразу назвал себя д'жену, командиру отряда таррагонских солдат, сообщив свое имя, происхождение и воинское звание в армии его дяди, но капитан войска только велел отвести их в замок.

Конечно, всему поместью было известно об их переправе. Множество солдат выехало им навстречу, так что, когда они подошли к воротам замка, кварт д'жена, насчитывающий двадцать пять воинов, превратился в добрую сотню. Начинало темнеть, и в свете факелов Байдевин узнал кокарды других кланов и гербы по меньшей мере двух лордов. Многие лица тоже были ему знакомы, но если солдаты и узнали его, то не подавали вида.

В замке их немедленно доставили в зал Совета. Этот зал бы гораздо больше, чем в Виграмском поместье, но и здесь столы были составлены у дальнего конца зала в форме подковы. Стоящий поперек длинный стол предназначался для лордов, два других стола, стоящие под углом к нему, предназначались для офицеров. Дымные факелы освещали стены зала и в их не верном свете зрелище, представшее глазам Байдевина, выглядело довольно мрачным.

На стене над столом, за которым сидели лорды Совета, были вывешены гербы присутствующих. Как и ожидал Байдевин, здесь присутствовали штандарты дяди с короной и венком, черно-красный стяг Стаггета с окровавленным дакви посередине и сердце с мечом на бело-голубом фоне эмблема Брэзела Драта. Однако на выступе стены, выше этих флагов, Байдевин с удивлением обнаружил чисто белое шелковое знамя с изображением рубиновой палицы и свитка. Это был знак лорда Крета, хозяина провинции Идби Ранз. Лорд Крет, кроме того, был еще и Верховным советником короля и чаще заседал в королевском замке, чем в своем собственном поместье. То, что он оставил короля ради того, чтобы оказаться здесь, не успокаивало.

Единственное, что заставило Байдевина укрепиться в своих ожиданиях, было явление его кузена, Норвика Младшего, который не занимал своего обычного места за столом офицеров, и как равный заседал за одним столом с остальными лордами. И только одна причина могла послужить поводом к подобному перемещению.

Дядя мертв!

Горе победило отчаяние, Байдевин любил дядю и рассчитывал на его доверие и сочувствие в своих поисках военной поддержки, в которой нуждались повстанцы. Он был уверен, что кузен примет его сторону, но его беспокоили молодость и неискушенность Норвика Младшего, и Байдевин опасался, что его голос не будет обладать достаточным весом при голосовании.

Позади него угрожали оружием солдаты; глядя на совет лордов, Байдевин разглядел в их глазах какое-то странное неприятие, словно они не были друзьями и союзниками дяди. Один только Норвик Младший смотрел на него приветливо, хотя продолжал хранить молчание и не протягивал руки.

И туг Байдевин почувствовал Другого, почувствовал изучающее прикосновение чужой магии. Она кружила вокруг него, обволакивала, искоса посматривала, пробовала; ее прикосновения были столь легки и мимолетны, что Байдевин подумал о том, что, не пройди он соответствующей подготовки под руководством Медвина, он ни за что бы не почувствовал этого. Тогда он попытался закрыть свой разум от проникновения чужака, но невидимый волшебник оказался очень сильным и слишком хорошо владел своим ремеслом. Байдевин был вынужден покориться и позволить исследовать себя.

Когда действие магии внезапно прекратилось, он чуть было не упал вперед — так упорно он сопротивлялся давлению чужого волшебства. Кальрик ударил его в плечо. Когда Байдевин снова взглянул на стол лордов, он увидел старика, стоящего возле кресла лорда Крета.

Старик был худ и невысокого роста, на плечах его был надет серый плащ, которые носят волшебники. Поглаживая свою седую бороду короткими привычными жестами, которые выдавали давнюю привычку, маг сообщил:

— Никакой злой магии или колдовства нет на этих людях, они явились в своих подлинных обличьях. В одном из них, — маг указал на Байдевина, — я обнаружил Знание. Его сила велика, но он недостаточно подготовлен.

И сразу же напряжение в комнате спало.

— Спасибо, Эзбер, — поблагодарил мага лорд Крет, упираясь руками в стол и наклоняясь вперед, рассматривая стоявших перед ним людей с пристальным вниманием.

Лорд Стаггет шумно выразил свое удовольствие заявлением мага. Теперь он спокойно облокотился своей огромной спиной на спинку кресла, а морщины над кустистыми рыжими бровями разгладились. Норвик открыто улыбнулся Байдевину и радостно прихлопнул по столу.

— Ох, братец, прости наши кислые мины. Мы хотели всего-навсего удостовериться, что это действительно ты, а не какая-нибудь гадость, засланная к нам Тайлеком. Ну что ж, добро пожаловать! Мы почти уже решили, что ты погиб. — Норвик поднялся и стал выбираться из-за стола.

— Постой, юный лорд! — Брэзел Драт был единственным из всех, кого, казалось, не успокоило заявление мага. Теперь он резко остановил Норвика и грозно посмотрел на Байдевина и его людей. — Это и в самом деле может быть твой двоюродный брат, но он вернулся при весьма подозрительных обстоятельствах и в странной компании. Лучше нам не спешить и разобраться со всем этим постепенно.

Норвик неловко замялся, потом сел на свое место.

— Но не разбирайтесь слишком медленно, лорд! — с вызовом сказал он. Я должен приветствовать своего кузена как положено!

Его поддержал граф Стаггет.

— Это правильно! — заявил он, громко фыркнув. — Наши гости должны быть встречены как гости! — и он сделал знак слуге, который выжидательно стоял подле него.

Тотчас же целая армия слуг притащила стол и скамьи, и отряд путешественников уселся. Под сердитым взглядом лорда Драта юные поварята заставили этот стол огромным количеством самых разнообразных блюд, какие только могла предложить щедрая земля.

На лицах пришедших из Сайдры повстанцев отразилась целая гамма чувств, смесь удивления с недоверием и подозрительностью. Байдевин хорошо понимал, что все они, за исключением Бремета и Кориса, были слишком молоды, чтобы помнить те великолепные блюда, что появились перед ними как по мановению волшебной палочки. Да что там говорить — даже Байдевин успел отвыкнуть от здешней кухни, так как жизнь в Сайдре приучила его к тому, что для того, чтобы заполучить к тарелке овощей маленький кусочек мяса, приходится изрядно потрудиться.

И все же еда была столь аппетитна, что все они набросились на молодые рассыпчатые овощи, на жаркое из дакви под кислым соусом из ягод, заедая блюда дийтой — мягким слоистым хлебом, покрытым сладкой твердой глазурью. Повстанцы налегали на эти и другие, доселе невиданные кушанья, но Байдевин с удовольствием отметил, что они почти не прикасались ни к подогретому таргу, ни к красному вину. Пока они ели, Байдевин рассказывал собранию о своих приключениях в Сайдре.

Когда он рассказывал о том, как ему удалось выскользнуть из замка, его рассказ вызвал смех и едкие замечания в адрес Джаабена, а повесть о том, как Норисса сражалась во тьме с колдовскими силами, повергла слушателей в благоговейный трепет. Байдевин говорил о Знаке Драконьей Крови, о стычках с солдатами Джаабена, о том, что с появлением Нориссы вдруг ожила и зацвела земля Сайдры, и о том, что Норисса провозглашена королевой этой страны. И еще он рассказывал о людях Сайдры, об их мужестве, верности и терпении, которые не оставили их вопреки всем тяготам и лишениям, которые выпали на их долю по воле Тайлека и Фелеи.

Собравшиеся внимали его речам, не шевелясь. Лорды и солдаты караула, офицеры и слуги — все замерли, слушая чудесную повесть. Когда он кончил, в зале воцарилась тишина, и кое-кто уронил скупую слезу.

Байдевин ждал. Его блюдо было почти не тронуто, и повстанцы, захваченные его красноречием, перестали жевать. Байдевин переводил свой взгляд с одного лорда на другого. В сочувствии Норвика он не сомневался. Молодой лорд встретил его взгляд улыбкой, в которой читалось удивление и восхищение. Стаггет так и остался сидеть, как сидел, подперев рукой тяжелую голову и опустив глаза. Лорд Крет, бледный и пораженный, всматривался куда-то в дым факелов. Лорд Драт заговорил первым, лорд, который на протяжении всего рассказа неподвижно сидел скрестив на груди руки и не скрывая своего враждебного отношения. В напряженной тишине его голос прозвучал холодно и неприязненно:

— Весьма любопытная история, любезный Байдевин. Но какое значение все это имеет?

В ответ ему раздался взволнованный голос Норвика, это был почти тот же набор сердитых слов и фраз, который готовился исторгнуть из своей груди Байдевин:

— Это же ясно, лорд Драт! Значение это имеет, и очень большое. Теперь мы знаем, что наступил тот самый момент, которого все мы так ждали. Нужно немедленно атаковать! Перед нами сидит вся славная компания, перед нами посольство Сайдры, которое прибыло просить нас о помощи в борьбе с тиранией. Разве не за этим ты вернулся, кузен?

Байдевин кивнул, и Норвик продолжил свою речь.

— Откладывать дальше — означает смириться с тем позором, в который вверг нас Тайлек. Это означает смириться с поражением. Настало время отомстить за себя. И сейчас мы должны воспользоваться случаем!

Лицо молодого лорда пылало, а в глазах вспыхивали искры воодушевления. Лежащие на плечах волосы отливали светлым золотом в оранжевом свете факелов. Норвик стоял выпрямившись, упрямо расставив ноги, и все его тело вздрагивало от сдерживаемой страсти. В ответ на его вдохновенные слова по залу пронеслось взволнованное перешептыванье и легкий звон оружия. Собравшиеся одобрительно переглядывались.

Байдевин с удивлением посмотрел на своего кузена, и в мозгу его на мгновение вспыхнуло видение — видение славы, могущества и отчаянья. Фигура Норвика заколыхалась в золотисто-голубой дымке, и Байдевин не сумел сдержать пророчества, словно само собой сорвавшегося с его языка: «Вот новый король!»

Но лорд Драт снова разрушил своими холодными словами возникшее в зале настроение воодушевления.

— Да, я так и предполагал. Печальная сказка о побежденной добродетели, и мы должны сломя голову ринуться ей на помощь. Ты еще слишком молод, лорд Норвик Младший, и ты слишком увлекаешься. — Брэзел Драт отстраняющим жестом взмахнул рукой в сторону Норвика и откинулся в кресле. — Эту ситуацию нужно тщательно изучить. Мы должны знать, какие это может иметь последствия.

Гнев Байдевина наконец вырвался наружу.

— Последствия? Сейчас я расскажу вам, какие это будут последствия! он вскочил, опрокинув скамью, и негодующе выпрямился за слишком высоким столом. — Смерть — вот какие будут последствия. Вопрос стоит так — либо законная королева, либо узурпаторша. Если Фелея одержит победу, то ваша собственная смерть окажется близкой, очень близкой!

Байдевин знал, что говоря так, рискует очень многим, но сейчас это его не слишком заботило. Он должен убедить этих людей в том, что для существования Сайдры и ее населения нужна только Норисса.

— Припомните историю этого конфликта, благородные лорды! Фелея погубила свою собственную сестру, чтобы овладеть амулетом и его могуществом. На протяжении жизни целого поколения она держала в рабстве целую страну, а сама продолжала искать исчезнувшего ребенка сестры, чтобы отнять у него эту власть. Отряды ее армии проникли даже в Дромунд… Байдевин перевел дыхание и продолжил: — Если Сайдра снова потерпит поражение и Фелея получит этот амулет, то наша гибель станет просто вопросом времени, так как одной короны ей будет недостаточно — ее амбиции куда как серьезней.

И снова шепот легким сквозняком прошелестел по рядам солдат, и в этом шепоте слышались смущение и тревога. Призрак надежды шевельнулся в душе Байдевина, и он повернулся к человеку, чье слово могло стать решающим.

— Лорд Крет, всем известно, что в борьбе с Фелеей Брайдон обратился за помощью к нашему королю и получил отказ.

— Нет, ему не было отказано, — перебил лорд Драт. — Совет не успел принять решения по этому вопросу, как война закончилась.

— Совет обсуждал просьбу о помощи больше трех месяцев! — воскликнул Байдевин. — И только лорд Крет высказывался в пользу Сайдры!

Именно в этот момент лорд Стаггет очнулся от своего состояния, которое Байдевин принял за пьяное оцепенение. Он поднял тяжелую голову и невидящим взглядом обвел собравшихся перед ним людей. Байдевин с удивлением заметил глубокую печаль, исказившую лицо старого воина, а в голосе его зазвучали неподдельное страдание и мука.

— Верно. Парень говорит верно. Мы разобщены и только и знаем, что бахвалимся друг перед дружкой запасами оружия да силой дружин. И еще… он, прищурившись, повернулся к Драту, — еще мы говорим о последствиях. Тут чувства отхлынули от него, и он снова откинулся в кресле. — Мы знали о колдовской силе, которая завладела Сайдрой, и мы испугались ее. Мы дрожали, как дети перед ночной темнотой. И когда все кончилось, мы бросились к своим очагам и расплывшимся женам, утешая себя: «Теперь все кончилось, и все прошло. Что сделано, то сделано, и сестра королевы станет регентом при наследнике трона». — Стаггет снова оперся подбородком на руки. — Мы обесчестили себя перед нашим союзником, и теперь наши дети должны расплачиваться за нашу трусость.

Байдевин стоял как громом пораженный, но не словами, нет. По лицу Стаггета текли самые настоящие слезы, исчезая в густой рыжей бороде.

— Ты чересчур сильно бранишь нас и себя, мой добрый лорд! пренебрежительным тоном заметил Брэзел Драт. — Да, конечно, на короткое время часть наших владений была занята противником, часть сокровищ похищена, но и только. Никакого особого вреда нам не причинили!

Норвик уставился на Драта с выражением гнева и недоумения на лице. Никто не успел ничего сказать, когда гневный вопль Стаггета гулким эхом отразился от каменных сводов зала.

— Никакого особого вреда?! — Стаггет вскочил, одной рукой отшвырнув от себя тяжелое кресло. Костяшки пальцев его рук побелели. — Значит, у тебя в обычае отдавать часть своих дочерей на потеху вражеским солдатам?! — Стаггет, наверное, бросился бы на Драта, если бы Норвик не удержал его.

Солдаты армии Таррагона вплотную придвинулись сзади к Байдевину и его людям, в то время как воины обоих кланов подались вперед, вытаскивая из ножен оружие и готовясь защитить своих лордов. Однако Стаггет остановился, хотя и продолжал потрясать перед собой сжатыми кулаками. Его тело сотрясала такая крупная дрожь, что он едва мог вымолвить несколько коротких фраз:

— Разве ты не знаешь, что Орея, моя старшая дочь, днями и ночами сидит в саду, разговаривая с ветром на непонятном языке и выдергивая ниточки из своего платья? Или ты ничего не знаешь о том, что Лирса, моя маленькая Лирса, начинает кричать от ужаса, лишь только к ней приблизится мужчина — пусть даже это ее отец?!

Стаггет освободился от рук Норвика, и Байдевин некоторое время наблюдал за тем, как горе сражается с гневом в душе старого лорда. Гнев одержал победу, но превратился в холодную ярость, и речь Стаггета прозвучала уверенно, так, словно он давно взвесил и выверил каждое слово:

— Значит, нет никакого особого вреда в том, что благородный лорд погибает в темнице своего собственного замка, оставляя в наследство сыну горстку камней и пепла? Или в том, что мы не можем больше чувствовать себя в безопасности в своих собственных постелях? Или в том, что мы боимся встретить родича своего союзника невооруженными и без помощи волшебника? Взгляни правде в глаза, Брэзел Драт, ибо ее невозможно стало скрывать: эта война никогда не заканчивалась, просто она тихо тлела все эти годы и вот вспыхнула снова. Теперь она грозит спалить и Дромунд, если мы не вмешаемся. Сайдра снова умоляет о помощи, и мы не смеем не ответить на этот зов!

Лорд Стаггет повернулся к повстанцам:

— Я не хочу дальше жить с печатью позора на лбу. Вы получите свою армию. Мою армию! До последнего кинжала, до последнего полуобученного новобранца. Я, Стаггет Истребитель Дакви, обещаю вам свою поддержку!

Радость охватила Байдевина, лишь только он услышал зычное обещание лорда.

— И мою армию! — воскликнул Норвик, стараясь, чтобы его услышали в поднявшемся одобрительном шуме.

Солдаты Стаггета и Виграмского замка громко выражали свое согласие. Повстанцы с радостными лицами выпили по большому глотку вина из кубков, когда Бремет произнес какой-то тост, который Байдевин за шумом не расслышал. За столом лордов Стаггет и Норвик пожали друг другу запястья, скрепляя этим свой союз. Одни только солдаты Таррагона притихли, когда их лорд призвал собравшихся к тишине. В конце концов порядок был восстановлен, и лорд Драт с гневом повернулся к Стаггету:

— Твои речи, лорд — это измена королю! Менее благородного человека давно бы повесили за такие слова. Ты присягнул на верность королю. Наш Совет еще не принял решения, и до тех пор ты не должен ничего предпринимать.

— Разве защищать нашу землю от захватчика — это измена? — возразил Стаггет. — Неужели мы не можем сражаться на вражеской территории и должны ждать, пока наши земли не превратятся в истоптанные и залитые кровью поля сражений? Нет, я пообещал этим людям свою поддержку и не возьму назад своего слова.

— Кому ты дал слово? — настаивал лорд Таррагона. — Этому разношерстному сброду, который сам себя назвал повстанцами? Какой-то девчонке, которую ты и в глаза не видел и которая величает себя королевой всей Сайдры? Может быть, ее и вовсе не существует, может быть, все, что мы слышали, — просто больные фантазии сумасшедшего гнома? Только король имеет право заключить подобный союз!

Норвик встал между старшими лордами.

— Давайте выслушаем королевского советника. Что скажешь ты, лорд Крет? Должны ли мы поддержать своего союзника или нет?

Наступила такая тишина, что Байдевину показалось, все вокруг затаили дыхание. Он поискал глазами и встретился со взглядом выцветших голубых глаз лорда Крета, пытаясь увидеть в них хотя бы искру надежды. В эти долгие мгновения Байдевин отчаянно желал обладать такими же способностями к «неслышной речи», какие были у Нориссы. Если бы лорд Крет мог почувствовать ее хрупкую красоту и жизнерадостность, если бы только он мог понять, насколько легкоранимой и уязвимой была Норисса, Байдевин не сомневался бы в его ответе. Но теперь он мог только бессильно ожидать его ответа, страдая от неопределенности и пытаясь понять что-нибудь в непроницаемом взгляде старого лорда.

Когда Советник заговорил, его слова были столь же невыразительны, как и его взгляд, но в них было что-то от окончательного приговора, который исполнен рукой палача:

— Уже поздно, и скоро рассвет. Поговорим об этом потом, — он поднялся и, тяжело опираясь на руку своего мага, шаркающей походкой покинул зал.

21

Байдевин метался по комнате, как клер в клетке. Богато обставленная спальня стала его тюрьмой. Свет Даймлы тонкой серебряной полоской пробивался сквозь узкое окно, которое Байдевин распахнул настежь. Шелковое покрывало на тяжелой кровати было не откинуто и не смято — Байдевин даже не прилег, с тех самых пор как его привели сюда. Сервировочный столик, вырезанный из целого куска толстого дерева квеннер был заставлен многочисленными тарелками с фруктами, мясом, сладкими хлебцами и кувшинами с вином, но все эти яства также были нетронуты. Огонь в камине едва тлел, а Байдевин все шагал и шагал из стороны в сторону, не в силах победить овладевшую им ярость.

Его предали!

«Не все!» — напомнил сам себе Байдевин. В открытую ему противостоял только Драт, в то время как лорды Норвик и Стаггет поддержали его. Лорд Крет отказал ему, не сказав ни слова. И теперь его союзники сделали его пленником. Во всяком случае, возвратиться в Сайдру ему наверняка не позволят.

Байдевин на минуту задержался возле окна, которое выходило во двор, но Байдевин мог видеть только черное ночное небо да серебряный свет луны. Утро было недалеко, и звезды одна за другой гасли на небосклоне, унося с собой частицы его обиды и чувства несправедливости.

Ночной ветерок донес до слуха Байдевина беспокойную возню какого-то животного, привязанного во дворе. Издаваемый им звук напоминал звяканье цепей, и он подумал о том, сколь же комфортабельна тюрьма Бремета и остальных повстанцев. Если бы лорд Драт мог поступать здесь по-своему, их, безусловно, бросили бы в самое глубокое подземелье замка, и Байдевин искренне надеялся, что Бремет не совершит ничего такого, что дало бы Драту повод настаивать на более суровых условиях заключения. И хотя Бремет дал увести себя без возражений, Байдевин все еще помнил решительный блеск его золотистых глаз.

— Прости меня, друг, — прошептал Байдевин звездам, и лицо Бремета померкло перед его мысленным взором. Он вспомнил Нориссу такой, какой видел ее в последний раз — усталую, утратившую мужество.

Воспоминание о том, как она порывисто обняла его перед расставанием, согрело его душу, и он подумал о переменах, которые произошли с ней в последнее время.

С тех пор как ее объявили королевой, Норисса стала еще тоньше, груз забот прочертил на ясном лбу озабоченную морщину. Припомнив о том, что теперь она скрывается в каком-то месте, которое Боср считает безопасным, Байдевин лишь вздохнул.

— Я не могу подвести ее! Или я не родич лорда Виграмского? Или нет у меня законного права потребовать удовлетворения за все, что мне пришлось пережить? Или я не волшебник, обладающий своим собственным могуществом? Эти старики, испуганные тенями прошлого, не могут удержать меня!

Тысячи идей проносились в его голове, но каждой из них не хватало чего-то важного, какой-то сердцевины. Он уже решился было на дерзкий, почти безрассудный шаг, когда за дверьми его спальни в холле послышалась возня и донесся приглушенный крик. Тотчас же входная дверь широко распахнулась, и на пороге возник ухмыляющийся Бремет, с плеча которого свисал обмякший часовой. За Бреметом толпились остальные повстанцы, которые тащили второго бесчувственного стражника. Кальрик без церемоний отпустил его ноги и, победно ухмыльнувшись в сторону Байдевина, зажег свечи от углей в очаге.

Ошеломленный этим неожиданным явлением товарищей, Байдевин не сдвинулся с места, пока в дверях не возник лорд Норвик. Норвик бросился к Байдевину и крепко его обнял.

Байдевин чуть не упал и почувствовал, что его сейчас поднимут в воздух, как малого ребенка, но он радостно стерпел это унижение своего достоинства. Снова почувствовав под ногами надежный пол, он крепко сжал запястье Норвика и уже больше не отпускал его.

— Какая встреча, кузен! Я не надеялся увидеть тебя снова, во всяком случае, до тех пор пока Совет не соберется снова.

Норвик опустился перед Байдевином на колени и ответил на его пожатие энергичным салютом.

— А я вовсе не надеялся увидеть тебя живым, Байдевин! Я был совершенно уверен в том, что темницы в замке моего отца станут моей могилой! А зная твой острый язык, я не сомневался в том, что люди Пэшета расправятся с тобой задолго до того, как в их сети попадется желанная добыча. Я рад был узнать, что ты спасся, и все время о тебе думал. Представь себе мое изумление, когда вчера мне доложили, что группа бандитов из Сайдры переправляется на наш берег под знаменем Виграмского замка. Должен предупредить тебя, Байдевин, когда назавтра Совет снова соберется, нас с тобой на нем не будет!

Норвик улыбнулся, и Байдевин заметил в его глазах знакомые озорные искры, которые в дни их юности предвещали небывалое приключение. Эти приключения обычно имели своим завершением небывалую трепку обоим проказникам.

— Не будет? — недоверчиво переспросил Байдевин и хотел было протестовать, но Корис хихикнул и опустился на колени рядом с ним, повернув голову таким образом, что было видно зарождающийся под глазом синяк.

— Он пришел к нам один и без оружия, и мы решили, что с ним легко справиться. Но он сумел привлечь наше внимание… — Корис осторожно потрогал опухоль под глазом, — и мы убедились, что гораздо лучше иметь его среди друзей, нежели среди врагов.

Бремет подошел к окну и высунулся наружу, внимательно рассматривая двор внизу. Когда он обернулся к товарищам, на лице его появилась дерзкая ухмылка. Его выжидательное выражение было настолько под стать проказливым глазам Норвика, что Байдевин забеспокоился.

— Похоже, что ваш лорд Стаггет собирается сдержать свое слово, мастер Байдевин, — промолвил Бремет. — Но нам, кажется, придется убедить воинов Драта в том, что нам необходимо вернуться домой.

Норвик согласно кивнул.

— Да, лорд Драт всегда был довольно вздорным и капризным союзником, он прошел вглубь комнаты и уселся на краю кровати, пригласив Байдевина последовать его примеру. — Но мой отец очень хорошо знал, как следует с ним обращаться, и я собираюсь последовать его примеру.

Байдевин удивленно приподнял брови.

— Тогда ты должен сказать ему, что он дурак и что ты собираешься поступить по-своему.

Норвик пожал плечами.

— Может быть, я не стану выступать так резко, но и молчать я не собираюсь. Отец, например, не стал бы… — голос его дрогнул, и Байдевин положил руку ему на плечо.

— Я тоже скорблю по нему. Уверен, что его смерть была достойной. Он умер быстро, в сражении?

Норвик махнул рукой.

— Мало достойного в том, чтобы умереть от голода в собственной темнице, — он вздохнул. — Мне жаль отца, но еще сильнее я скорблю по поводу Стаггета. Мой отец покоится в мире, уверенный, что я сумею за него отомстить. А Стаггет каждый день помнит о том, что никакая, самая страшная месть не искупит страданий его дочерей.

«И твоих собственных, брат?» — вопрос этот проскользнул в мозгу Байдевина, но он не осмелился задать его вслух. Перед ним сидел тот же самый юноша, который всего несколько месяцев тому назад в волнении шагал по коридорам и залам Виграмского замка, притворяясь безразличным и ожидая возвращения язела. Это был тот же самый молодой воин, который больше всех пил и громче всех пел, когда сваты вернулись с согласием леди Ореи и лорда Стаггета на помолвку. Тут он подумал о том, какой пустой и бессмысленной станет его жизнь, если получится так, что Нориссу отнимут у него. И он снова схватил своей ладонью запястье кузена и крепко пожал, пожелав ему силы и спокойствия.

Норвик глубоко вздохнул и, расправив плечи, выдавил из себя улыбку.

— Поэтому я и пришел, Байдевин. Стаггет будет отомщен, и никто не посмеет этому помешать. Он уверен, что ждать решения Совета бесполезно, и поэтому мы немедленно отправляемся в Сайдру.

— Прямо сейчас? — удивился Байдевин.

— Прямо сейчас, — уверил его Норвик. — Мы были готовы на протяжении всех этих долгих недель. Построены баржи и паромы для переправы, и заготовлены канаты, чтобы натянуть их через реку. Наши солдаты до смерти устали от муштры, чистки оружия и учебных боев. Ничто не удерживало нас, кроме окончательного решения, а ты принял это решение за нас.

— Но лорд Драт… — возразил Байдевин. — Он не даст нам уйти. И как еще поведут себя Крет и его маг?

Норвик пожал плечами.

— Часть войска Стаггета и моего будет сдерживать их, пока остальные переправляются. Что до Эзбера… — он пожал плечами еще раз, — это, скорее, твой вопрос, кузен, поскольку среди нас нет другого волшебника.

Норвик встал, каждым своим движением демонстрируя готовность. Байдевин остался сидеть, задумчиво переводя взгляд со стоящих перед ним повстанцев на распростертые тела часовых.

Внутри него зрела холодная уверенность в том, что эта задача ему не по плечу, что маг лорда Крета без труда победит его. Он, однако, не собирался сообщать остальным о своих страхах. Быть может, ему удастся продержаться достаточно долго, чтобы Бремет и остальные сумели вернуться в Сайдру. Продолжая сидеть, он испытующе взглянул на Норвика.

— Ты уверен, что это именно тот путь, который тебе следует избрать? Пойти против своих товарищей и советника короля — это измена, тягчайшее преступление. Стоит только совершить это — и ничего уже нельзя будет исправить. — Байдевин обвел рукой комнату и окно, за которым вставал серый рассвет. — Если ты уйдешь сейчас, ты никогда не вернешься.

Норвик задумчиво прикоснулся рукой к бело-зеленой ленте, завязанной вокруг пояса — символу его нового положения полноправного лорда-землевладельца.

— Да, Байдевин, непросто будет покинуть то, что любил и что с детства было знакомым. Мое имя, и твое тоже, будет вычеркнуто из списка лордов этого края. Нас будут бояться и ненавидеть, словно гадюку-чидда, попавшего в колыбель. Но мы с тобой оба дали клятву, понимая, что это может быть единственным выходом. — Его слова звучали торжественно, а губы скривила горькая улыбка. — Поэтому, кузен, давай-ка нести свой позор с честью. Станем путешествовать как вольные стрелки под новым знаменем — белая змея на зеленом поле. Начнем новую жизнь в новой стране под названием воинов чидда.

Повстанцы изумленно зашептались. Все сомнения исчезли, и Байдевин спрыгнул с кровати, чтобы пожать Норвику руку.

— Новую жизнь, брат, осиянную добрым предзнаменованием!

Они поспешно загасили свечи, и Норвик вывел их из комнаты и повел по огромной лестнице вниз. Осторожно спускаясь по ступеням, Байдевин пытался отделаться от ощущения того, что вокруг что-то происходит. Воздух стал вдруг густым и осязаемо плотным, словно насыщенным тончайшей пылью или порошком, но все вокруг них выглядело чистым и отчетливо видимым.

Казалось, что им не удастся незамеченными пройти по замку, в котором царила сверхъестественная тишина. Байдевин спросил у Норвика, понизив голос до шепота, где часовые и патрули, но было очевидно, что молодой лорд знает не больше, чем он.

Однако, когда они вышли на площадку второго этажа, они увидели, как двое мужчин наблюдают за двором из окна. Байдевин узнал лысеющую голову и серый плащ мага Эзбера, и сердце его часто забилось, причиняя почти физические страдания. Он был уверен, что настал миг, когда ему придется потягаться с этим сильным магом, но Эзбер внезапно повернулся в их сторону и с одобрением принялся их рассматривать. Так ничего и не сказав, маг отвернулся обратно к окну. Рядом с ним, завернувшись в пурпурную мантию, стоял лорд Крет и спокойно всматривался в светлеющее небо. Когда он повернулся к ним, Байдевин почувствовал, как повстанцы теснее сомкнулись вокруг него в тревоге. Он прекрасно понимал, что каждый из них прикидывает, как бы половчей обезвредить лорда и его волшебника, не наделав излишнего шума, и знал, что все будет напрасно.

Первым отважился на решительные действия Норвик. Сделав знак остальным оставаться на месте, он шагнул вперед и приветствовал посланца короля:

— Доброе утро, лорд Крет. Не ожидал, что вы встанете так рано после вчерашнего позднего заседания.

На губах Крета появилась едва заметная улыбка.

— Когда-то давно, лорд Норвик, когда я был в твоем возрасте, столь ранний час не был для меня чем-то необычным, скорее наоборот. Так же, как и для твоего отца, — лорд Крет снова уставился в небо. — Ты очень похож на него, лорд. Благородная молодость, неуемная энергия и верность долгу.

— Это так, лорд Крет. У меня есть верность, вот только нелегко бывает определить, каков мой долг. Должна ли это быть верность клятвам, которые были добросовестно принесены во времена прошедшие, или это должна быть верность тому, что кажется человеку правильным, хотя это и может противопоставить его всему тому, что ему дорого?

— Это трудный вопрос. И ответ на него тоже не прост, как размышления странника у развилки дорог. Он должен выбрать свой путь. Оба пути правильны, и оба могут оказаться неверными.

— Что же ему выбрать? — спросил Норвик.

Лорд Крет отвернулся от окна и покачал головой:

— Это решение каждый должен принять сам.

Крет обогнул Норвика и, все так же тяжело опираясь на руку своего мага, стал медленно пониматься вверх по ступенькам. Повстанцы отступили в сторону, пропуская обоих, и лорд Крет, не глядя ни налево, ни направо, прошел прямо сквозь строй бывших пленников.

Байдевин провожал их взглядом до тех пор, пока они не скрылись из виду, прислушиваясь к зловещей тишине вокруг. Внезапно он понял, в чем дело, и поспешно преодолел оставшиеся ступени, чтобы подтвердить свою догадку. Достигнув подножия лестницы, он громко расхохотался открывшемуся зрелищу.

Прислонившись к стенам и лестницам, распростершись в холле на полу и в коридорах, мирно спали солдаты лорда Драта. В зале Совета их встретил сам лорд Стаггет, который поочередно обнял Норвика и Байдевина и пожал запястья всем жителям Сайдры. Возвратив им все оружие и имущество, которое было отобрано у них на берегу реки, он никак не мог объяснить сон, внезапно одолевший солдат Таррагона.

— То же самое творится по всему замку, — сообщил он. — Все люди, принадлежащие к клану Таррагона — всех сморило, — и он вопросительно покосился на Байдевина.

Гном покачал головой:

— Это не моя магия, лорд. У меня нет такой силы. Это работа того старика. Заклятье коснулось только тех, кто стал бы нам препятствовать.

Норвик посмотрел куда-то вверх и улыбнулся:

— Лорд Крет выбрал свой путь.

День пролетел очень быстро. После первых трудностей, когда небольшая барка была послана на противоположный берег для организации переправы, все пошло как по маслу. Вскоре через реку были натянуты еще два каната, и три парома стали курсировать между берегами, перевозя людей, кайфаров и провиант. Близился вечер, когда Байдевин готов был вернуться на берег Сайдры с последним паромом. Сидя верхом на обученном боевом кайфаре, он двинулся вдоль берега в поисках Норвика. Он обнаружил его у дальнего парома, разговаривающим со Стаггетом.

— Байдевин! — махнул ему рукой Норвик. — Мы решили, что лорд Стаггет останется в Дромунде. Может быть, вдвоем ему и лорду Крету удастся убедить короля в нашей лояльности.

Байдевин очень торопился переправиться, но ему до слез жаль было снова покидать свой родной край. Кивнув как можно беззаботней, он ухитрился достойно ответить Стаггету, когда лорд пожелал ему безопасного путешествия. Тем временем на паром были погружены последние мелочи, и паром отправился в последний рейс.

Высадившись на берег, Байдевин снова уселся на своего кайфара и собственноручно проследил за тем, как последние верховые и вьючные животные ступают на землю Сайдры. На противоположном берегу реки Стаггет поднял руку в последнем прощании. Байдевин, сидя на кайфаре в окружении Бремета и Норвика, ответил тем же. Затем он развернул животное и в молчании поехал сквозь беспорядочное скопище солдат и кайфаров и только один раз оглянулся, чтобы бросить последний взгляд на ту жизнь, от которой он сам отказался. После этого он глядел только на восток, где ждало его будущее, которое он сам для себя выбрал.

22

Через некоторое время после наступления темноты Байдевин и последние отряды его армии наконец догнали ее авангард. Квартирьеры разбили лагерь всего в двух милях от реки, но этого расстояния было достаточно, чтобы в случае нападения армия не оказалась зажатой между противником и рекой.

Когда Норвик и Байдевин смогли наконец сесть и спокойно насладиться горячим ужином, Байдевин уже настолько устал, что не смог есть. Два дня и всю ночь он провел без сна, и, когда Норвик предложил ему разделить с ним палатку, Байдевин с благодарностью принял его приглашение. Завернувшись в первое попавшееся одеяло, он улегся на земляной пол палатки и мгновенно заснул.

Ему показалось, что он спал всего несколько минут, когда кто-то потряс его за плечо. Байдевин заворчал и попытался откатиться подальше, натягивая одеяло на голову и злобно бормоча. Когда его снова потеребили, он высунул из-под одеяла руку и помахал ею в воздухе, пытаясь отогнать нахала, однако это движение лишь проделало в его обороне изрядную брешь, которой противник тут же воспользовался. Байдевин почувствовал, как с него стягивают одеяло. В конце концов настойчиво повторяемые слова проникли сквозь сонный туман, заволакивающий мозг:

— Вставай, Байдевин, вставай! Гонец с известиями от королевы!

— Что? Норисса? Здесь?! — Байдевин вскочил и в свете масляной лампы увидел перед собой Норвика.

— Нет, кузен, это только гонец. Плохие новости, брат.

Байдевин выпутался из одеяла и зашнуровал ботинки прежде, чем его глаза успели привыкнуть к свету лампы. Снаружи было еще темно, и он поспешил за Норвиком к группе людей, собравшихся у походного очага.

Молодой человек, стоя на коленях на земле, дрожал от усталости и тяжело, неровно дышал. Несомненно было, что он бежал из последних сил. В рассеянном свете огня черты его лица казались размытыми, неопределенными, но по выражениям лиц столпившихся вокруг мужчин было ясно видно, что случилась беда.

— В чем дело? — потребовал Байдевин. — Что случилось?

Ятрай, стоявший рядом с Кальриком, ответил ему вместо гонца. В голосе его звучало отчаяние:

— Они забрали леди Нориссу. Госпожа схватила ее!

— Не может быть! Откуда она могла знать, где прячется Норисса?

— Она не успела уйти из деревни, — пояснил Бремет, сжимая обеими руками рукоять своего топора.

— Это верно? — спросил гонца Байдевин.

Юноша, который шумно пил из миски холодную воду, на мгновение оторвался от нее. Он низко опустил голову, а руки его дрожали так сильно, что вода расплескивалась на землю, словно крупные капли слез.

— Это так, — голос его был низким и хриплым. — Некоторое время спустя, как вы уехали… мы как раз собирались отправиться в путь… они напали из ниоткуда, как в Битве Героев. У нас не было возможности защищаться. Меня немедленно направили к вам, чтобы предупредить.

В голове Байдевина ожили тысячи вопросов. Как получилось, что он не знал об этом? Наверняка Норисса попыталась бы связаться с ним при помощи неслышной речи. Почему у нее не возникло предчувствия опасности, как в прошлый раз? И где был Медвин?

Что-то тут было не так. Байдевин не мог воспринять внезапный и полный страх, навалившийся на него. И он низко наклонился над юношей.

— Нашему отряду из двадцати человек потребовалось два дня, чтобы достичь реки. Затем мы провели в Дромунде один день и одну ночь, переправив через реку целую армию. Если ты вышел в путь вскоре после нашего отъезда, то почему тебе понадобилось три с половиной дня, чтобы до нас добраться?

Гонец отшатнулся от Байдевина, прикрывая лицо руками, словно опасаясь, что его сейчас ударят.

— Тут повсюду действует очень сильная магия. Я не мог никому доверять и потратил много времени на то, чтобы спрятаться от тех, кого раньше мог считать друзьями. Никто больше не является тем, чем кажется.

— А что стало с магом королевы? Где Медвин?

— Мертв… Тайлек одолел его.

Внутри Байдевина шевельнулось что-то холодное, мрачное. Он посмотрел на Бремета.

— Нужно выступать немедленно. Маленьким отрядом твоих лучших людей.

Бремет кивнул:

— Они будут двигаться к Актальзейскому замку. Магия ведьмы там сильнее всего.

Байдевин повернулся к Норвику:

— Я отправляюсь с Бреметом. Наш небольшой отряд сможет двигаться быстро. Госпожа наверняка движется в окружении большого войска, которое может ее защитить, но которое не обладает подвижностью маленькой группы. Самое большее за два дня мы нагоним ее и станем удерживать на месте до подхода армии. Ятрай поведет вас.

Байдевин не задержался даже за тем, чтобы выслушать ответ кузена, и не обратил внимания на протесты Ятрая, которому снова приходилось оставаться в стороне от главных событий. Его небольшой отряд отправился в путь еще до того, как рассвело.

Вел их Бремет. Он выбирал тропинки, по которым они могли двигаться скрытно, но на хороших рысях. Байдевин скакал сразу позади Бремета, но мысли его уносились далеко вперед.

Тайлек и Фелея вместе Война наконец-то началась, и Фелея первой нанесла удар, застав их врасплох. Теперь они должны перехватить ее прежде, чем она успеет укрыться в замке. Внутри его неприступных стен и Фелея, и Норисса будут вне досягаемости.

Байдевин, не переставая, твердил себе, что до тех пор Нориссе не причинят никакого вреда. В противном случае Фелея попыталась бы погубить Нориссу сразу же.

К полудню отряд преодолел довольно большое расстояние. В полдень им повстречался охотник, который уверял, что госпожа со своей свитой пересекла этот район в нескольких милях к востоку буквально вчера. Услышав это, Байдевин потребовал прибавить хода и настаивал на том, чтобы двигаться напрямик, срезая углы дорог. Бремет не согласился с ним:

— На самом деле это только увеличит расстояние, которое нам нужно преодолеть. Нам известно, куда они направляются. Мы не собираемся гнаться за ними, мы должны опередить их и перерезать дорогу к замку.

Байдевин вынужден был согласиться с его рассуждениями, к тому же Бремет лучше знал местность и был уверен, что им удастся исполнить задуманное. Беспокойство Байдевина тем не менее нисколько не улеглось, и он слепо подчинился, в то время как в голове его то и дело возникали мрачные мысли то о мертвом Медвине, то об участи Нориссы, окруженной врагами. Каждые несколько минут Байдевин пытался дотянуться до Нориссы при помощи «неслышной речи», но ответа так и не получил.

«Это из-за расстояния, только из-за расстояния», — утешал себя Байдевин, боясь даже подумать о том, что молчание Нориссы может объясниться другими причинами.

Вскоре после полудня они обнаружили первую ловушку.

Бремет круто осадил своего кайфара перед тем, как въехать в небольшую рощицу. Указав на густые заросли папоротника, что рос под деревьями, он сказал:

— Мы уже проезжали здесь. И не один раз.

Байдевин вопросительно посмотрел на Бремета, и тот указал вперед, где деревья осфо сменялись молодыми деревьями квеннер.

— Там, за деревьями, должны быть кусты свейла, а за кустами свободное пространство, поросшее тойлем и иглоцветом.

И действительно, когда они проехали вглубь рощи, они обнаружили цветущую поляну. Байдевин тихо выругался Теперь, когда ему было указано на это отклонение, он почувствовал в воздухе легкий запах магии. Это была превосходно сделанная ловушка, а он, занятый своими мыслями, не обратил на нее внимания и, может статься, так бы и продолжал двигаться по кругу, ничего не замечая.

Заклинание было простым — обычное сбивающее с пути заклятье, и Байдевин без труда разрушил чары. Однако та легкость, с которой он уничтожил ловушку, ни в коей мере не ослабила его напряжения и гнева на самого себя за то, что позволил себя одурачить. Теперь ему стало ясно, что он должен был бы отбросить все свои горестные размышления и быть предельно внимательным, чтобы вовремя обнаружить подобные уловки врага. На сей раз его невнимательность уже подарила Фелее немало драгоценного времени.

Однако после этого случая Бремет, явно рассерженный тем, что его так легко обвели вокруг пальца, решился пожертвовать скрытностью передвижения ради скорости. Он поскакали изо всех сил и вскоре наткнулись еще на одну такую же ловушку. На этот раз Байдевин не сплоховал и без труда разрушил вражеские чары. Они остановились на ночлег только после захода солнца, и то лишь затем, чтобы дать отдохнуть кайфарам. Огня зажигать не стали.

Сидя в молчаливой компании товарищей, Байдевин заставят себя немного поесть холодного мяса и хлеба. У него совсем не было аппетита, но он понимал, что не может позволить себе ослабеть от голода перед возможной схваткой с могучей волшебницей. Ему потребовалось сделать над собой усилие, чтобы глубоко вдохнуть и насладиться сладким ароматом цветущих деревьев осфо и буйной красотой пышной растительности вокруг. Он сразу же подумал о Нориссе. Это ее появление свело на нет заклятие медленной смерти, на которую обрекла Сайдру Фелея. Страна снова ожила, и Байдевин пообещал себе, что, пока цветет этот край, он не станет считать Нориссу погибшей.

С первыми признаками надвигающегося рассвета Байдевин вскочил с мягкой травы, на которой спал вместе с товарищами. Через очень короткое время отряд продолжил свой путь.

Они продвигались вперед почти весь день, довольно быстро и без всяких неприятностей. Солнце повисло над горизонтом на расстоянии меньше пяди, когда они обнаружили поле битвы. Это была неширокая поляна в лесу, вся изрытая и истоптанная. Повсюду на поляне видны были тела повстанцев в коричневых кожаных камзолах, в последнем объятии смерти, обхвативших солдат в стальных доспехах — некогда смертельных врагов, а теперь братьев, разделивших с ними одну судьбу. Окружающие поляну деревья были сильно обожжены, а в земле были пробиты глубокие, еще дымящиеся колодцы следы волшебного огня. Они были столь свежими, что волосы на руках Байдевина зашевелились, а во рту появился металлический привкус магии. Бремет, не слезая с седла, разглядывал мертвые тела, и Байдевин заметил нетерпеливый огонь, горящий под его нахмуренными бровями.

— Это кокарда Эксорма! Наши воины схватились здесь с солдатами самого Тайлека.

Байдевин привстал в седле, каждая клеточка его существа трепетала под воздействием витающих в воздухе запахов крови и примененной здесь магии.

— Должно быть, это Норисса сражалась с ними. Кто еще смеет надеяться противостоять волшебству Тайлека?

Бремет внезапно поднял руку, требуя тишины, и замер, прислушиваясь. Все замерли. Издалека доносился какой-то шум — не обычный шум каждодневной лесной жизни, но все же этот шум, несомненно, был живым. Тонкий слух Кальрика первым уловил это.

— Это Баллада Победы Кайла! Это наши! Они идут оттуда!

Не щадя усталых кайфаров, отряд Байдевина ринулся вглубь леса, навстречу победителям. Вскоре среди деревьев они столкнулись с целой ватагой повстанцев и приветствовали друг друга громкими криками. Байдевин вздрогнул, как от боли, когда его затуманенные радостью глаза разглядели Нориссу. Несколько повстанцев с триумфом несли ее на своих плечах, а она размахивала окровавленным мечом и распевала вместе со всеми.

Сидя на своем кайфаре, Байдевин втиснулся в толпу, стараясь приблизиться к носильщикам.

— Слава высшим силам, Норисса, ты невредима! Я почти потерял надежду!

Но она словно не слышала его. Ее взгляд был устремлен на отряд Байдевина, который торопливо спешивался впереди. Она обернулась к Байдевину только тогда, когда он, наклонившись вперед, потянул ее за рукав, но ее улыбка была такова, словно Байдевин был всего-навсего одним из многих, что окружали ее в час торжества. Затем она снова уставилась на людей Бремета.

И вот Норисса сделала знак, чтобы ее отпустили, и легко соскочила на землю. С радостным криком она поспешила вперед, расталкивая толпу. Байдевин в смущении наблюдал за тем, как Норисса бросилась в объятия удивленного Бремета.

Воинство повстанцев разразилось криками одобрения. Спешившихся всадников окружили, радостно хлопая по плечам. Норисса приникла к Бремету с жаром, какого Байдевину ни разу не доводилось видеть: обхватив его руками за пояс, Норисса спрятала лицо у него на груди, а плечи ее вздрагивали от рыданий.

Байдевин мог только смотреть. Он и представить не мог, что между этими двумя существует такая сила притяжения. Так же, впрочем, как и сам Бремет, ибо на лице его было написано немалое изумление. Он неуверенно обнял Нориссу, бережно положив ей на плечи свои огромные руки.

Байдевин пытался утешить себя тем, что Норисса просто радуется тому, что ей удалось вырваться из плена Тайлека. Он подъехал поближе, чтобы услышать то, что скажет Норисса Бремету, но она, отерев слезы с лица, сумела высказать все без слов. Подняв руки, она обхватила голову Бремета и, наклонив ее к себе, нашла его губы в долгом и глубоком поцелуе.

Байдевин почувствовал, как его щеки начинают гореть. Все цвета померкли перед глазами. В ушах раздавалось сердитое гудение, и Байдевин с трудом сглотнул, так как горло его стискивали мрачные и опасные чувства. Он бы хлестнул своего кайфара и ускакал, лишь бы не видеть этой сцены, но его кайфар был со всех сторон зажат толпой и не мог двинуться с места. Тем временем Норисса отступила на шаг назад и зарделась, словно лишь только сейчас осознав, что они не одни на поляне. Байдевин отвернулся.

Наконец ликующие крики стихли, и Байдевин заставил себя снова взглянуть на Нориссу. Прижимаясь к плечу Бремета, Норисса подняла руку, улыбаясь и призывая к тишине.

— Не могу высказать словами мою радость от того, что я снова среди своих друзей. Благодарю всех за мужество и доблесть…

Бремет, глядя над ее головой, встретился взглядом с Байдевином. Замешательство в его глазах несколько притупило острие гнева, которое нещадно терзало гнома. Повстанцы отозвались на ее слова громкими криками, но она взмахнула рукой, призывая их к молчанию.

— Теперь нам нужно позаботиться о раненых и разделить добычу.

Добычу? То, что в битве с такими противниками, как Тайлек и Фелея, должны быть раненые, не удивило Байдевина, но добыча? Откуда она тут взялась?

Он последовал за Нориссой, которая направилась в хвост колонны. Он не мог не любоваться мягкими изгибами ее тела и грациозной походкой, когда она двигалась среди пятен света, проникающего сквозь плотный шатер листвы. Порой случайный луч солнца попадал на ее волосы, спускающиеся до талии, и тогда становился ясно различим синеватый отлив ее черных волос. Тени леса обступали ее, и фигура Нориссы расплывалась, теряя свои очертания, но когда она обернулась в сторону Байдевина, улыбка на ее лице была видна отчетливо. Вскоре Норисса остановилась и приветствовала раненых, кто ковылял вдоль длинного ряда фургонов или лежал на подводах.

Фургоны, в которые были запряжены лоснящиеся, сытые животные, были сконструированы очень изящно и нагружены различными вещами, которых хватило бы, наверное, чтобы снабдить ими три больших поселка. Байдевин прислушался к обрывкам фраз, которыми перебрасывались возницы и повстанцы из его отряда.

— …люди из всех деревень…

— …отыскать их след было легче легкого — мы шли по запаху Джаабена…

— …леди Норисса, которая решила исход битвы в нашу пользу. Ее магия сильнее, чем магия госпожи!

Но Байдевин не почувствовал никакой радости, слыша смех своих товарищей, вторящий рассказам о том, как солдаты противника поджали хвосты, лишь только Тайлек и Фелея оставили их одних.

Прислушиваясь к этим разговорам, он пристально наблюдал за попытками Бремета высвободить руку из рук Нориссы. Когда она взглянула на него с неприкрытым неудовольствием, Бремет слегка поклонился и указал на караван.

— Я должен проследить за тем, чтобы для лагеря выбрали подходящее место. Нам понадобится немало места для палаток и вода для животных.

Норисса сморщила носик и снова схватила его за руку.

— Пусть этим займется кто-нибудь еще. Ты нужен мне здесь. Что, если люди Тайлека вернутся?

— О, тебя надежно защищают, моя госпожа, — уверил ее Бремет. — Твои воины снова будут сражаться за тебя, если возникнет такая необходимость… — он умоляюще взглянул на Байдевина. — К тому же я уверен, что тебе хотелось поговорить с Советником Байдевином. Пусть он тебе расскажет о своей армии, а я в скором времени вернусь.

Выражение недовольства изгладилось с лица Нориссы, и она с живым интересом повернулась к Байдевину.

— Стало быть, тебе удалось получить военную помощь Дромунда.

Это, скорее, было утверждение, чем вопрос.

— Да. — Байдевин никак не мог понять, откуда взялось чувство неловкости, когда теперь все внимание Нориссы было обращено на него. Именно поэтому мы вернулись так быстро. Армия движется следом за нами. Когда нам стало известно о том, что тебя похитили, наш отряд выдвинулся вперед, чтобы задержать Фелею до подхода основных сил. Я пошлю человека, который направит их сюда, и армия будет здесь уже раньше завтрашнего вечера.

— Ну, времени еще достаточно… — пробормотала Норисса, задумчиво глядя куда-то в сторону. Затем она улыбнулась молчащему Бремету: — Я думаю, что ты был прав. Давай поскорее станем лагерем, так как у нас еще много дел.

Бремет попытался скрыть свою радость и облегчение. Он снова поклонился и, послав Байдевину вопросительный взгляд, поспешно растворился в толпе. Но у Байдевина не было ответов, наоборот, у него появились новые вопросы, которые он не осмеливался задать. С сожалением он посмотрел Бремету вслед. В обществе Нориссы Победительницы он чувствовал себя неловко и скованно, но все же его беспокойный и дотошный нрав пересилил, и он осмелился привлечь к себе внимание задумавшейся Нориссы.

— Норисса, я должен тебя спросить…

Норисса повернулась к нему со слабой улыбкой:

— Я знаю, что у тебя много вопросов, Байдевин, но пусть они подождут. Сейчас я слишком устала.

Норисса повернулась и отошла к ближайшему фургону. Завернувшись в вышитое покрывало, она уселась на сиденье и прикрыла глаза. Байдевин позволил ей отъехать и удивился, почему он испытал такое сильное облегчение, столкнувшись с открытым пренебрежением со стороны Нориссы.

Бремет вернулся довольно быстро, и Норисса приказала ему ехать возле ее фургона. Она нисколько не скрывала своего неудовольствия его робкими попытками воспользоваться мало-мальски подходящим предлогом, чтобы отъехать в голову колонны или, напротив, задержаться, чтобы проследить за арьергардом и удостовериться, что все в порядке. Байдевин подъехал к фургону сзади и ехал так, чтобы видеть Нориссу, но не слышать того, о чем она говорит с Бреметом.

Через некоторое время они достигли места стоянки — небольшого травянистого луга, по середине которого протекал говорливый ручей. Лишь только первые фургоны остановились, Бремет немедленно поскакал туда, чтобы лично присмотреть за тем, как устанавливаются палатки и шатры, которые были выгружены из этих фургонов. На минуту возникнув подле Нориссы, Бремет снова исчез, и Байдевин в молчании добрался до границы луга. Там он замкнулся в молчаливом одиночестве, пока вокруг кипела суета и торопливые приготовления к ночлегу.

Вечерние тени протянулись уже на три четверти луга, и если у противоположного его конца еще засветило неяркое вечернее солнце, то в тени деревьев, где остановился Байдевин, сгустилась настоящая ночь. В ветвях деревьев позади него раздалась высокая трель «ночного соглядатая». Наступало то короткое время сумерек, когда последние из дневных существ уже спрятались, а ночные еще не вылезли из своих нор и щелей. Это было время изменения, и Байдевин всегда любил его и радовался его наступлению. Однако сегодня напряжение не оставляло его. Он не знал, как быть дальше. Больше дюжины острых вопросов не давали ему покоя, но он не мог остановиться ни на одном.

Его уединение было нарушено Кальриком, который приблизился к нему. После небольшого молчания он обвел рукой окружающий лес:

— Посты расставлены, хотя я не думаю, чтобы кто-нибудь из людей Тайлека осмелился вернуться.

Байдевин кивнул. Он почувствовал, что Кальрик не договаривает. Когда он снова заговорил, Байдевин понял, что Кальрик тщательно выбирает слова.

— Леди Норисса, должно быть, тяжело переживает свой плен. Она выглядит… — он помолчал, — она выглядит слишком обрадованной тем, что она среди нас.

Так! Значит, это чувство не было вызвано только его ревностью! И другие тоже обратили внимание на некую странность в Нориссе. Какое-то воспоминание промелькнуло в мозгу, но бесследно кануло в пелене усталости. Когда Байдевин заговорил, он не знал, послужат ли его слова доводом в пользу сомнений Кальрика или же как-то помогут объяснить странности Нориссы.

— За последний месяц на долю леди выпало немало тяжких испытаний.

Кальрик кивнул, и оба довольно долго молчали, пока Кальрик, пробормотав какое-то извинение, не исчез. Байдевин остался неподвижно восседать на кайфаре на краю поляны до тех пор, пока ночная тьма не сгустилась окончательно. О, темнота была самым надежным укрытием! Невидимый никому под ее мягким покровом, Байдевин мог позволить себе ничего не предпринимать. Он даже не мог вспомнить, что именно он собирался сделать. Гораздо проще было бы позволить ночному покою вытеснить тревогу из сердца и разума. И Байдевин продолжал таиться в темноте леса, наблюдая за тем, как лагерь готовится ко сну.

Палатки и шатры побежденной свиты Фелеи столпились на лугу, словно стадо фантастических горбатых животных. Яркие их тона — пурпурный, голубой, зеленый, даже золотой — поблекли и посерели в темноте. Только там, где в очагах плясали языки огня или тускло светилась одинокая масляная лампа, богатство тканей и расцветок можно было различить.

Один большой шатер был воздвигнут в самой середине лагеря и одновременно — стоял особняком. В отличие от всех остальных, верхушку его венчало кольцо с флажками, которые, невидимые в темноте, хлопали теперь на ночном ветру. Перед ним не было очага, лишь внутри тускло горел одинокий светильник, и красное с золотом полотнище словно медленно плыло вместе с островом темноты, на котором высился этот шатер. Именно на него Байдевин неотрывно смотрел долгое время, и туда его тянуло, вопреки голосу рассудка. Байдевин успел проехать мимо целых пяти костров, прежде чем осознал, что едет к шатру, погоняя кайфара.

Вокруг него поднимались в воздух запахи жарящегося мяса и свежевыпеченных походных лепешек. Кто-то окликнул Байдевина, приглашая к своему костру, но только внезапная остановка заставила Байдевина отвести глаза от центрального шатра. Это были Кальрик и Корис. Корис схватил кайфара за уздечку и не выпускал.

— Отужинайте с нами, мастер Байдевин, — пригласил Кальрик.

Байдевин заколебался. Его взгляд перебегал с лиц товарищей на шатер, который манил его вперед, туда, где она ждала. Его тянуло туда, вопреки его воле.

Легкое прикосновение к ноге заставило его снова повернуться к Кальрику. Кажется, Байдевину даже удалось улыбнуться.

— Да, пожалуй, я так и поступлю. Мне надо о многом переговорить с Бреметом. Он, конечно, с вами?

Корис и Кальрик обменялись смущенными взглядами, и кто-то из них зашаркал башмаками, переступая с ноги на ногу, а Корис отпустил кайфара.

— Или нет? — услышал Байдевин свой собственный напряженный голос.

— Да! Он с нами, только… — Кальрик коротко вздохнул и попытался ответить так, словно говорил о чем-то само собой разумеющемся, — только леди вызвала его в свой шатер, и он пока не вернулся.

Так. Байдевин помнил, как Бремет входил в шатер Нориссы незадолго до темноты, но не видел, как тот ушел. В животе его зашевелился тугой клубок ревности. Не сказав больше ни слова, он пришпорил кайфара и направил его вперед.

Почти напротив входа в шатер путь ему преградили двое незнакомых повстанцев.

— Доложите леди Нориссе, что я желаю говорить с ней. С ней и с Бреметом.

Часовые вежливо улыбнулись, но ни один из них не сделал попытки исполнить приказ. Тот, что был повыше ростом, беспомощно развел руками.

— Простите, д'жен, но мастер Бремет давно ушел, а леди отдыхает.

Байдевин почувствовал, как гнев его возрос до опасного предела. Он не ошибся, уловив насмешку даже в почтительном обращении «д'жен», к тому же они явно солгали. На мгновение ему припомнились старые обиды: неловкость за свое бесформенное тело, косые взгляды, шепот в сторонку и повернутые головы, когда ему случалось проходить мимо.

Байдевину удалось справиться с приступом гнева, и теперь он держал его перед собой, прикрываясь им словно невидимым щитом. Эти невоспитанные ублюдки были ничем не лучше него! Он мог бы попытаться прорваться силой, поднять шум и тогда Норисса, несомненно, вышла бы к нему. Но он не решился сделать этого. Существовало немало других способов решать подобные вопросы.

Байдевин кивнул часовым, словно соглашаясь, и двинулся обратно тем же путем. На краю лагеря он соскочил с кайфара на землю и пошел вокруг поляны. Оказавшись с противоположной стороны шатра, гном осторожно подкрался к шатру с тыла, опасаясь встретить еще одного часового, но его не было. Тишину нарушали только обычные ночные звуки и неразличимое бормотание близких голосов.

Из шатра доносились голоса — мягкий женский смех и глубокий баритон, слишком хорошо знакомый Байдевину. Свет, горевшей внутри лампы, отбрасывал на ткань четкие силуэты — один тонкий и гибкий, второй большой и высокий. Байдевин следил за тем, как меньший силуэт движется вперед, пока две тени не слились в одну. Потом маленькая тень снова отделилась от большой и, подняв руку, потушила светильник.

Некоторое время Байдевин, словно окоченев, неподвижно стоял в темноте, в мозгу его роились мысли, на которых он боялся сосредоточиться из опасения, что перед его мысленным взором встанут такие картины, которых он не сможет выдержать. В конце концов ярость овладела им, и он бросился бежать, налетая в темноте на палатки и спотыкаясь о колья, в спасительный лабиринт леса.

Байдевин вернулся в лагерь перед самым рассветом. Ввалившись в ближайшую палатку, Байдевин забрался в пустой спальный мешок и уснул. Когда тревожные крики и топот множества кайфаров разбудили его, день был уже в самом разгаре.

Байдевин с трудом сел, щурясь от яркого света, и обнаружил себя в окружении своей армии. Норвик бросился к нему с озадаченным выражением лица.

— Что случилось, кузен? Ты сбился с пути? С твоими людьми все в порядке?

Байдевин заморгал, приучая глаза к свету, и огляделся. Луг был пуст. Ни шатров, ни фургонов, ни людей из числа повстанцев. И никакого следа Нориссы.

Большая часть его отряда все еще лежала на траве, завернувшись в одеяла, не в силах вырваться из цепких объятий сна, напоминающего столбняк. По мере того как в воздухе стихало сердитое жужжание, его люди начали медленно шевелиться и подниматься на ноги. Байдевин тоже сбросил с себя последние узы сонного заклятья, которое было разрушено шумным вторжением Норвика и его людей. Бремет, покачиваясь, приблизился к ним.

— Тебя тоже околдовали? — раздались в голове слова Норвика. Байдевин не ответил, продолжая в недоумении оглядываться по сторонам, и Норвик кивнул.

— Так я и знал, — он положил руку Байдевину на плечо.

— Гонец, который принес известие о пленении королевы, оказался неу-литом. Он разлил вино, которое ему дали, а еда его оставалась нетронутой. Двое моих офицеров, которых это немало удивило, хотели его рассмотреть. Один утверждал потом, что у него нет рта, а второй клялся, что он к тому же еще и слепой.

— Ну конечно! — осенило Байдевина. — Независимо от умения мага, у неу-лита обязательно что-то должно быть не так! Никто из нас так и не видел его лица! — Он улыбнулся: — Я думаю, что и с нами произошло нечто подобное. Думаю, что вчера вечером мы повстречались с самой Фелеей. Байдевин снова оглядел опустевшую поляну. — Только вот я никак в толк не возьму, зачем ей все это понадобилось? Наши кайфары на месте, да и провизия не пропала, — он почувствовал, как радость встрепенулась в его сердце. — Это была просто темная магия и, стало быть, Норисса в безопасности. И она не… — он задохнулся, с трудом сдержав рвущиеся из груди слова облегчения, в то время как в голове его беспрестанно повторялась одна и та же фраза: «Не Норисса была той коварной соблазнительницей, которую он видел вчера!»

Бремет рядом с ним горестно застонал и упал на колени, закрыв руками лицо. Байдевин наклонился к нему, но Бремет отшатнулся. Когда же он наконец повернулся к нему, Байдевин вздрогнул, увидев на лице гиганта неподдельную муку и отчаяние.

— Норисса погибла! — прошептал он. — Я… мы… — он махнул рукой туда, где еще сегодня ночью возвышался красный с золотом шатер. — Я и в самом деле поверил, что вижу перед собой леди Нориссу. Она сказала, что ее опоили каким-то зельем, которое стерло часть ее памяти. Мы… мы разговаривали довольно долго и…

Байдевин похолодел:

— Ты сказал ей, где спрятана Норисса?

Бремет низко опустил голову, и никакое самое яркое солнце не смогло бы изгнать мертвящий холод, сковавший грудь Байдевина.

Какая неслыханная удача! Фелея ликовала, несмотря на невероятную усталость, грозившую овладеть ею. Использование такой мощной магии, в особенности для быстрого возвращения в замок, непременно сильно ее ослабит. Много дней придется потратить на восстановление растраченных сил, в течение которых она будет всецело зависеть от магии Тайлека. Но дело того стоило! Иллюзии сделали свое дело, и уже к завтрашнему дню Норисса будет здесь, полностью в ее власти.

Фелея отхлебнула вина и поела сладостей, разложенных на столике подле нее, но более, чем самым сладким из вин, она упивалась триумфом победы. Поев, она легла на кровать, и служанка, раздев госпожу, стала втирать в ее кожу подогретое масло. Фелея же грезила о другом.

Бремет.

Она помнила его осторожную ласку, когда он прикасался к ней, помнила, как он изо всех сил старался сдержать свою огромную силу, по мере того как их пыл возрастал, и помнила взрыв его страсти, когда они слились воедино.

Несомненно, он любил Нориссу. Но она, Фелея, сумела украсть у нее сладость первого поцелуя. Воспоминание об этой краже осталось на ее губах сладким дыханием их первой ночи.

23

Норисса бросила тоскливый взгляд сквозь распахнутую дверь хижины. На расстоянии полумили вниз по склону ярко блестела под лучами солнца река Ли'л, медленно направляя свои воды в Тэрельскую долину. Норисса не знала покоя и теперь завидовала реке, которая свободна была течь куда пожелает.

Вздохнув, она пошевелила пальцами ног, ощущая приятную мягкость домашней обуви из шелковистого меха даксета. Сорин, помешавшая в котле густой рыбный суп, на секунду отвлеклась от своего занятия и озабоченно посмотрела на Нориссу.

— Ты себя хорошо чувствуешь?

— Нет. То есть да. Настолько хорошо, что меня уже тошнит!

Ну вот… Дурное расположение духа снова вырвалось наружу, и Норисса тотчас же об этом пожалела, заметив на лице Сорин обиду.

— Прости меня, Сорин, я снова вышла из терпения. Послушай-ка, дай мне присмотреть за супом, пока ты занимаешься остальной едой.

С этими словами Норисса отобрала у Сорин половник и принялась яростно мешать варево. Сорин с понимающим видом уступила.

Норисса присела у очага. Завихрения и водовороты, которые она производила в супе большим деревянным половником, помогали ей избавиться от смятения мыслей. Все еще задумчиво она оглядела внутреннее убранство хижины. Здесь все было очень похоже на их домик в Драэле, за исключением того, что крыша, покрытая соломой, и деревянные стены плотно прилегали к крутому откосу из твердой красной глины. Таким образом, в то время как снаружи хижина выглядела довольно убогим и не слишком просторным строением, однако на самом деле она могла похвастаться тремя дополнительными комнатами, которые были выкопаны в глинистом откосе. Это давало Нориссе возможность уединиться в собственной маленькой комнатке, чего ей так не хватало в Драэле. Сорин с семьей занимали вторую из этих комнат, а в третьей поселился Медвин, и Нориссе порой казалось, что она вновь обрела семью.

Семья. Это слово вызвало в памяти образ матери, тихо напевающей что-то в то время, как она пекла хлеб, ожидая возвращения с охоты отца. А вот и он показался из леса со связкой даксетов или мейрмаков в руке. Вместе с этими образами зашевелились в голове десятки неразрешенных вопросов, касающихся ее подлинных родителей. Вместе с вопросами вернулись одиночество и страх.

«Судьба благословила меня, дав две семьи, и обеих я лишилась. Теперь счастье снова улыбнулось мне, и я обрела еще одну, третью семью. Неужели мне придется утратить и ее?» — задала себе вопрос Норисса и тут же выбранила себя. Такие мысли заранее обрекали ее на поражение, но избавиться от овладевшего ею грустного настроения было не так-то просто.

Шесть дней, прошедшие со дня отъезда Байдевина, тянулись медленно-медленно. Единственным развлечением оказался переезд из Драэля в эту крошечную хижину, который занял всего полдня, а потом некоторое облегчение, вызванное переходом к каким-то активным действиям, снова сменилось скукой и тоской, ибо и в новой своей тюрьме она вынуждена была бездействовать.

В тюрьме? Стоило ли думать таким образом о той верности и стараниях защитить ее, которые продемонстрировали повстанцы? Однако ощущение несвободы продолжало довлеть над ней. Если она выходила на прогулку, ее всегда сопровождали либо Хеска, либо Сорин и не меньше десятка солдат. Пока она оставалась внутри хижины, с ней обращались так, словно она уже заняла королевский трон. Хеска и Сорин предвидели се малейшее желание и старались предупредить его. Ей стоило немалого труда получить разрешение почистить овощи или подмести в хижине пол.

Нориссе хотелось визжать и топать ногами. Неужели никому из них непонятно, что из-за всего того, что было у нее на уме, она остро нуждается хоть в каком-то занятии, которое помогло бы ей отвлечься от терзающих ее мыслей? Но она не могла говорить об этом, не приходя в неистовство, а она не собиралась позволять себе ни малейшей истерики. Поэтому она изо всех сил сдерживалась и проводила немало времени, уединившись в своей комнате.

Довольно часто она перебирала в памяти волшебные чары и заклинания, которым обучил ее Медвин. И столь же часто она неподвижно сидела, пытаясь отыскать источник таинственной силы, которая слегка дразнила ее издалека. Эта сила была чем-то новым, она ничем не походила на болезненное вторжение Другого или разговор при помощи «неслышной речи» с Медвином или Байдевином. Она определенно знала только то, что эта сила была частью ее самой и была более могущественной, нежели простые левитации или алхимические фокусы, которые демонстрировал ей Медвин.

Норисса невидящим взглядом уставилась в котел, механически перемешивая суп. Его завитки и водовороты так подходили к ее путаным мыслям, особенно когда она пыталась разобраться с этой новой силой. Это было так любопытно и странно, что она продолжала хранить свое новое могущество в секрете, не посвящая в него даже Медвина.

Мимо прошла Сорин, и шорох ее движения вернул Нориссу к ее занятию. Она наклонилась над котлом, чтобы посмотреть на образовавшееся внутри варево. Удовлетворившись его густотой, Норисса сдвинула котел с огня вдоль длинной металлической плиты, но не слишком далеко, чтобы суп оставался горячим, но не пригорал. Покончив с этим важным делом, Норисса обнаружила, что ей снова нечего делать и все ее неприятности снова обрушились на нее.

Вчера гонец принес известие о том, что Байдевин возвратился из Дромунда во главе целой армии и движется к Драэлю. Среди жителей крошечной деревушки, куда переехала Норисса, ходили настойчивые слухи о том, что армия Байдевина везет с собой целые фургоны экзотических продуктов и новое оружие из особо твердой стали. Говорили, что Боср лично отправился вниз по реке, чтобы присмотреть за продвижением войск и каравана с продовольствием и амуницией.

«Возвращайся скорей, о Байдевин. Я боюсь, что ожидание меня доконает!» — прошептала Норисса и, хотя она ни к кому не обращалась, она внимательно огляделась по сторонам на случай, если вдруг какой-нибудь капризный дух, случившийся поблизости, услышит ее мольбу и доставит Байдевина сюда. Она и в самом деле с беспокойством и нетерпением ожидала его возвращения. Ей было понятно, что, какие бы планы она не строила в отношении того, чтобы сначала завершить свой арамил, ничто из задуманного не сбудется до тех пор, пока она не сразится с Фелеей. И чем ближе становилась эта встреча, тем неуверенней чувствовала себя Норисса.

Значит ли ее новообретенная сила хоть что-нибудь по сравнению с огромным опытом Фелеи в колдовских делах? Скольким еще людям из тех, кого любила Норисса, придется погибнуть из-за ее неумелого обращения с магией? Но страх еще более сильный, чем страх собственной смерти, терзал ее — это страх того, что ей так и не удастся открыть тайну зовущего ее голоса.

Ее разум отбросил эту мысль, и зов обрушился на нее со всей силой. Норисса только и успела прижать к голове руки, когда резкая боль чуть не расколола ей череп. Никогда раньше Норисса не ощущала в зовущем ее голосе столь сильного отчаяния. Боль вонзилась ей в мозг, словно раскаленное острие кинжала.

Отчаянные крики Сорин проникли сквозь кровавую пелену агонии, сотрясающей все тело Нориссы, и она услышала свой собственный жалобный вопль. Она прижалась к Сорин всем телом, пытаясь оттолкнуть от себя эту боль, но далекий зов продолжал вгрызаться в ее мозг. Прежде чем все провалилось в непроницаемый мрак, Норисса услышала, как Сорин призывает Медвина к ней на помощь.

Норисса очнулась в прохладной темноте. Запах земли и колючих шерстяных покрывал подсказал ей, что она лежит на своей кровати в маленькой комнатке, прорытой в глинистом откосе позади хижины. На краю ее постели кто-то сидел, и при первом же ее движении невидимая рука погладила ее по лбу. Рука была теплой, а ее прикосновение успокаивало. В рассеянном свете, который просачивался в комнату сквозь ткань закрывающей вход занавески, Норисса узнала силуэт Медвина.

Норисса снова закрыла глаза и позволила его легкому прикосновению ввергнуть себя в дремотный покой и расслабленность. Во всем теле Норисса ощущала невероятную усталость. Очевидно, таинственный зов выжег сам себя в последнем всплеске боли, и теперь ее разум был благословенно пустым.

Осознав, куда уплыли из головы все ее мысли, Норисса в ужасе вздрогнула и попыталась подняться. Медвин твердой рукой заставил ее снова лечь, а зазвучавший в темноте спокойный глубокий голос убеждал ее в необходимости отдыха.

Тайна, которая влекла ее к себе. Норисса не смогла думать ни о чем другом, как ни пыталась, и в испуге замерла, в страхе ожидая новой боли. Прошло несколько напряженных минут, но она не почувствовала никакой боли, если не считать судороги в ноге. Она немного расслабилась.

— Расскажи мне, что произошло, — попросил Медвин, убирая руку с ее плеча.

Не уверенная в том болезненном принуждении, которое понуждало ее откликнуться на таинственный зов, она рассказала о своем страхе и неуверенности в том, что она сумеет управлять страной или возглавить армию. Упомянула она и о боязни того, что ее магия может принести скорее новые разрушения и смерть, чем помочь тем, кого она любит.

— Я — всего лишь ребенок, Медвин. Игры и сказки мне гораздо понятней и ближе, чем битвы и колдовские снадобья.

Медвин не ответил, давая ей возможность выговориться и рассказать о всех сомнениях, которые подтачивают ее силы.

Закончив свой сбивчивый рассказ, Норисса продолжала неподвижно лежать в темноте. Рассказав Медвину о своих сомнениях и переживаниях, она почувствовала большое облегчение, словно камень свалился с души. Никакие страхи больше не преследовали ее. В темноте Медвин пошевелился и пересел с ее кровати на табурет в изголовье.

— Ты знаешь, до настоящего момента я не понимал, какое важное значение имеет для тебя этот зов, — сказал он наконец.

— Именно по этой причине я и отправилась в путь, — призналась Норисса. — Вовсе не из-за медальона, который принесла мне Эдель. Если бы медальон заставлял меня идти не в ту сторону, в которую меня тянуло, я бы похоронила его вместе с Эделью. С самого начала я хотела только одного отыскать место, к которому я бы принадлежала и где не чувствовала бы себя посторонней. Но до тех пор пока я не отвечу на этот зов, я не обрету покоя.

Норисса напрягла зрение, пытаясь разглядеть выражение лица Медвина, но увидела только неясный силуэт, слабо освещенный пробивающимся сквозь занавеску светом. Но она хорошо представляла себе его: наверняка он сидел очень прямо, скрестив на груди руки, и барабанил пальцами левой руки по сгибу правой. Выражение лица его, должно быть, отстраненное и мрачное, взгляд устремлен во внутрь себя, а левый уголок рта опущен.

Он был так похож на ее отца! Суровый и неуступчивый в вопросах, которые казались ему важными, он был справедлив и щедр на заслуженную похвалу, а в некоторых вещах он проявлял завидное терпение, тогда как будь на его месте какой-нибудь другой человек, он давно бы схватился за розгу.

Медвин немного помолчал и произнес ровным голосом:

— Не представляю себе, как нам объяснить это Босру.

Норисса поежилась.

— Я тоже. Но так или иначе, это придется сделать.

При мысли о том, что очень скоро ей придется противостоять гневу старейшины, она задрожала. Его с огромным трудом удалось убедить даже тогда, когда Байдевин отправлялся за подкреплением. А что он скажет теперь? Ответ на этот вопрос Нориссе был ясен.

— Может быть, мне лучше уйти, ничего ему не сказав?

— Гм-м-м… — раздалось в темноте, и Норисса живо представила себе, как брови волшебника поднимаются вверх в вопросительном осуждении. Обдумала ли она все возможные варианты? Подумала ли она о том, каковы будут последствия такого решения для тех, кого оно коснется?

«Нет, нет и нет», — ответил ее разум. Она снова пыталась поступать под влиянием сиюминутного побуждения, на что Байдевин, будь он здесь, тут же бы ей указал.

«А Байдевин? — спросила себя Норисса. — Что скажет Байдевин, — когда вернется в растревоженное осиное гнездо во главе своей армии и обнаружит, что она исчезла и что нет никакой войны, в которой он мог бы принять ее сторону?»

— Но я вовсе не отрекаюсь от трона! — громко возразила она. — Я просто на некоторое время отложу этот вопрос. Людям понадобится защита до той поры, пока я не вернусь, так что армия без дела не останется.

Да, Байдевин будет рассержен. Он, конечно, ничего не поймет. Но она не сомневалась в том, что Байдевин поддержит ее решение. Мысль об этом принесла ей больше удовольствия, чем все ее предыдущие мысли об огромной магической власти или о сильной армии.

Медвин легко прикоснулся к ее плечу, и Норисса обнаружила, что сидит на кровати. Медвин заставил ее снова лечь. Его слова заботливо и мягко прозвучали в темноте:

— Отдохни, мы поговорим об этом позже, — и пальцы волшебника нежно погладили ее по голове.

Когда Норисса пробудилась, она не могла вспомнить, как заснула, однако она чувствовала себя сильнее, снова владеющей своими эмоциями.

Медвин по-прежнему сидел на низеньком табурете возле ее постели. Когда он увидел, что Норисса окончательно проснулась, он похлопал ее по руке и поднялся.

— Хорошо, что ты смогла отдохнуть. Я пришлю Сорин, чтобы она помогла тебе.

Маг вышел, в следующую минуту Сорин со свечой в руке вошла в комнату Нориссы.

— Старик сказал, что ты лучше себя чувствуешь. Хочешь поесть?

Норисса уже сидела на кровати, нашаривая босыми ногами свои высокие ботинки. При свете свечи она без труда нашла их и натянула на ноги, с удовольствием отметив, что ее пальцы легко справились со шнуровкой. После непродолжительного раздумья она отрицательно покачала головой в ответ на вопрос Сорин. Она была голодна, но есть не хотелось. Она нуждалась в обществе.

— Спасибо. Хочу просто посидеть с друзьями, — она подняла взгляд и была вознаграждена; тревога в глазах Сорин почти пропала. — Разделавшись с ботинками, Норисса встала. — Боср вернулся?

— Нет еще. Но его ждут с часу на час.

Норисса старалась не думать больше о предстоящем столкновении с властным стариком. Теперь она была уверена в том, что она должна сделать, и не собиралась обращать внимания ни на какие препятствия и попытки ее остановить. В молчании она вышла в гостиную впереди Сорин.

Двери и ставни были закрыты и заперты на засовы, что означало наступление ночи. У огня Медвин и Кхелри были погружены в беседу. Когда Норисса вошла, Кхелри повернул к ней голову, и по его взгляду Норисса догадалась, что Медвин рассказал тому о принятом ею решении. В его взгляде была забота и беспокойство, но ни следа упрека.

Неужели он настолько верит в меня, что примет все, что бы я ни сделала? А остальные? Норисса коротко и нервно вздохнула, пытаясь избавиться от внезапного стеснения в груди, и отвернулась. Такая верность и преданность означали для нее еще большую ответственность, и она снова подумала о том, что принесет этим людям немало страданий.

Кхелри тем временем поднялся, освободив ей место на скамье у огня, но Норисса отказалась и села на табурет в углу. Облокотившись спиной о грубую деревянную стену, она закрыла глаза и позволила своему мозгу свободно блуждать, перескакивая с одной мысли на другую. Вскоре до ее слуха донеслось сухое шарканье маленьких ножек по утоптанному земляному полу, и Норисса ощутила возле себя чье-то прикосновение. Норисса приоткрыла глаза.

Маленькая Грента стояла возле нее, задумчиво жуя кончик пряди своих рыжеватых волос и рассматривая ее своими топазовыми глазами. Норисса протянула руки, и девочка вскарабкалась к ней на колени.

Прижав ребенка к себе, Норисса мимолетно подумала об остальных детях, которым не удастся сегодня принять участие в игре. Она скучала по толпе ребятишек, которые собирались по вечерам, чтобы глядеть представления, которые разыгрывала Норисса, или с трепетом наблюдать за чудесами. Норисса любила эти вечера так же сильно, как и ребятня, к тому же это была практика в создании иллюзий и контроле за магическими энергиями. Однако в этой маленькой деревушке было всего несколько ребятишек, и никому из них не разрешалось выходить из дому после наступления темноты. Так что сегодня ей придется представлять только для одной Гренты.

Норисса отбросила ощущение одиночества, которое начало все глубже и глубже проникать в ее сердце, отбросила прочь все свои заботы и проблемы. Следующие несколько десятков минут они с Грентой проведут в поисках удовольствия.

Снова прижав к себе девочку, Норисса прошептала ей на ухо:

— Ну как, нашла ты сегодня магический предмет?

Грента улыбнулась в ответ, поудобнее устраиваясь на коленях у Нориссы, и запустила руку в карман юбки. Кивнув Нориссе, она с большой важностью вложила в ладонь Нориссы какой-то предмет. Вместе они принялись рассматривать маленький серый камешек.

— Что за магия в нем спрятана? — спросила Норисса. Девочка неуклюже пожала плечами, не отводя взгляда от камня.

— Ну хорошо, — начала Норисса. — Если ты не знаешь…

Она замолчала в притворном изумлении. Камешек принялся мерцать бледным, серо-голубым светом. Постепенно свет становился ярче, и камешек вздрогнул. Он стал быстро увеличиваться в размерах до тех пор, пока не перестал умещаться в ладони Нориссы. Раздался громкий треск, и камень развалился напополам. В потолок ударили голубые стрелы, а камень превратился в пепел. Сверкающая колонна света уперлась в потолок и рассыпалась тысячью блесток. Серые, голубые, черные, белые, они сыпались и сыпались сверху, пока не покрыли весь пол в комнате. Норисса почувствовала, как Грента вздрогнула от восхищения и испуга, когда над самой ее головой сверкнула крошечная молния и из тучи, которая повисла над потолком, отозвался ворчливый далекий гром. Затем туча разделилась пополам и вниз хлынул дождь из звезд.

Серебряные, красно-золотые, зеленые — тысяча цветов брызнули сверху тысячью маленьких крупинок. Они барабанили по крышке стола, отскакивали от полок и кастрюль и сверкающими уборами ложились на головы и плечи тех, кто сидел внизу.

Грента спрыгнула с колен Нориссы, чтобы поскакать среди мерцающих на полу сугробов волшебного снега. Набрав в ладони полные пригоршни алмазного блеска, она подбрасывала его высоко в воздух, словно затем, чтобы вернуть его обратно в тучу. Родители вторили ей громким смехом, наблюдая за танцем девочки, а Медвин терпеливо дожидался момента, когда представление закончится. Норисса тоже была захвачена восхищением, охватившим ребенка, и даже на несколько минут начисто позабыла обо всем, что ожидало ее за стенами их маленькой хижины.

Грента вертелась и кружилась, пробираясь сквозь барханы радушных блесток, но в конце концов голова у нее закружилась, и она внезапно шлепнулась на землю. В задумчивой тишине она наблюдала за тем, как жемчужно-серая туча прекратила волшебный дождь и стала медленно таять под потолком, упавшие из нее звезды погасли.

Медвин и Кхелри немедленно вернулись к своему прерванному разговору, а Сорин пододвинула поближе свечу и взялась за корзину с рукоделием. Однако Норисса, ловя на себе хитрые взгляды и таинственные улыбки Гренты, понимала, что игра еще не закончена.

Она задорно улыбнулась девочке, и та приблизилась, встав возле колена Нориссы. В руке она сжимала еще одно сокровище. Норисса протянула руку, и в ней тут же оказался небольшой сучок не более чем в полпальца длиной. Норисса критически осмотрела сокровище со всех сторон, взвесила сучок между пальцами руки и покачала головой.

— Я не чувствую в нем никакой магии.

Повернувшись к стене, она воткнула деревяшку в дырку от выпавшего сучка.

Грента разочарованно опустила голову и стояла молча, изредка посматривая на Нориссу из-под спутавшихся кудряшек. Внезапно она заулыбалась и показала за спину Нориссы. Норисса повернулась назад, стараясь скрыть улыбку, так как ей-то, конечно, было известно, что она увидит.

В том месте, куда она засунула деревянный обрубок, прямо из стены торчал мощный сук толщиной с ее предплечье. По всей его длине набухали и лопались зеленые почки, выбрасывая во все стороны длинные и гибкие усики. Усики эти кудрявились и шевелились в воздухе в поисках опоры. Коснувшись пола или стены, они закреплялись и тут же прорастали, выбрасывая новые побеги и стрелки во всех направлениях. Несколько гибких ветвей пали на земляной пол и обернулись вокруг лодыжек Гренты. Та вскрикнула и стремительно укрылась в безопасном месте на коленях Нориссы. Через несколько минут они уже сидели в беседке из свисающих ветвей и молодых побегов.

А на ветках уже появлялись бутоны. Они разбухали и раскрывались, превращаясь в цветы, заполняя комнату сладким ароматом и пестрой мешаниной ярких красок. Цветы распускались и тут же опадали, оставляя после себя опьяняющую смесь разных запахов. После цветов завязались и стали расти фрукты.

Фрукты были всех сортов и размеров. На ветвях повисли маленькие красные ягодки лирсы, твердые зеленые джерджеловые орехи, даже толстокожие полосатые дыни корба, длинные и желтые, раскачивались прямо перед глазами.

Беседка была опоясана гирляндами таких соблазнительных плодов, что Грента не выдержала и, сорвав ягоду грелт, проворно сунула ее в рот. Разочарование, появившееся на ее лице, заставило Нориссу почувствовать себя виноватой. Норисса крепко прижала девочку и, поцеловав ее в голову, прошептала:

— Не забывай, Грента, что моя магия не может создавать реальные вещи. Все это — только сны и желания.

— Сны и желания, сны и желания! Мы не настоящие! — эти слова эхом отдались в ушах Нориссы, и она повернулась вслед за Грентой, чтобы увидеть крошечное личико, уставившееся на них из переплетения виноградных лоз. Длинный и крючковатый нос существа смешно торчал вперед и был по меньшей мере вдвое длиннее чем надо. Блестящие черные глазки его часто мигали, а раздвоенная бородка шевелилась в такт похожему на кашель смеху.

Довольная Норисса украдкой посмотрела на Медвина, гадая, что заставило его присоединиться к их забаве, однако Медвин, казалось, был целиком поглощен своим разговором с Кхелри. Норисса снова перевела взгляд на маленького человечка. Конечно же, это была магия Медвина, поскольку она точно знала, что она здесь ни при чем.

— Хи! Хи! Просто сны! — крошечный человечек выкарабкался из листвы и полез вниз по ближайшей ветке. Опустившись на высоту не больше пяди над полом, он оттолкнулся и прыгнул. В полете он перевернулся и, приземлившись на ноги, крутнулся вокруг своей оси и упал на одно колено. Не переставая, он напевал какой-то мотивчик, в котором не было очевидного смысла, но который на удивление сильно приковывал к себе внимание.

Грента одобрительно захлопала в ладоши. Маленький эльф упивался ее благосклонным вниманием, склонив головку на бок и прикрыв от удовольствия глаза. Затем он вскочил на ноги, прижал к груди игрушечные ручки и с обожанием посмотрел на Гренту.

— О милое дитя! О прекрасное дитя! Если бы я мог забрать с собой и тебя, чтобы научить тебя радостям власти и могущества! Увы, я пришел не за тобой и должен исполнить свой долг!

Слова его заставили Нориссу внутренне похолодеть. Крепко прижав к себе девочку, она в недоумении посмотрела на Медвина. Вряд ли он вложил бы в уста этого странного существа такие слова. Медвин столь же озадаченно воззрился на нее. Тем временем эльф снова заговорил, и трель его голоса приковала к себе все внимание Нориссы. Слова, которые он произносил, пугали ее, но интонации его речи странным образом успокаивали Нориссу, ибо в них чувствовался ритм той мелодии, которую он напевал прежде. Слова эти окутывали Нориссу облаком апатии и безразличия, притупляя восприятие окружающего.

— Я — мечта, желания, сон. Я из тени сотворен. Я — ничто, я — дым, туман. Тронь меня — а там обман. Хоть и тела я лишен, но для дела сотворен. Я пришел сюда недаром — вот хозяину подарок… — он медленно приближался. Вытянув руки приглашающим жестом, существо манило к себе Нориссу: — Иди сюда, прелестная девушка, вот дверь в мир моего хозяина!

Норисса почувствовала, что наклоняется, чтобы встретиться взглядом с существом. Его глаза расширились и манили ее в свои непрозрачные глубины. Бесстыдная улыбка сияла, как вызов, на который она не смела не ответить. Окружающий мир сузился и превратился в багровый шар, стенами которого стали песня и языки пламени. Норисса не видела ничего, сосредоточившись только на сверкающих глазах эльфа. Заклятье проникало в ее разум и связывало мысли прочными серебряными нитями, до тех пор пока скованный ими мозг не оцепенел совершенно. Тело Нориссы начало непроизвольно вздрагивать в такт мелодии. Это была власть, которая разбудила глубоко внутри Нориссы ответный резонанс.

Словно откуда-то издалека послышались предупреждающие возгласы Медвина, но они были слабы и бессвязны. Словно капли дождя от стеклянной скорлупы, отскакивали они от тонкой хрустальной сферы, которую воздвигла вокруг Нориссы песнь эльфа. Улыбка его поддразнивала и манила за собой, призывно изгибались маленькие руки.

Тихий, странно знакомый голос (только вот чей?) вплелся в крики Медвина:

— Вернись! Не ходи!

Может быть, это ее собственный голос? Какая-то часть существа Нориссы начала бороться с высокими серебряными нотами, но для этого требовалось слишком большое усилие. Норисса попыталась определить, хватит ли у нее сил сопротивляться чувственной ласке магии, которая брала ее в плен, и поняла, что ей вовсе не хочется сопротивляться. Она ощутила, что уплывает куда-то, соскальзывая в ленивой истоме в самую середину огненного шара.

Острая боль пронзала все ее тело. Серебряные нити мелодии вдруг стали жесткими и, разлетевшись вдребезги, выбросили ее обратно в ее собственный мир, обратно к удушливой панике и детским крикам, исполненным ужаса. Норисса упала на колени.

Крики Гренты вернули ее назад. Всеми позабытая Грента мертвой хваткой держала Нориссу за шею, не обращая внимания на заклятья странного существа. Ее вопли раздавались прямо над ухом Нориссы. Языки пламени вокруг них плясали и подпрыгивали, доставая до потолка, и растекались по сторонам, грозя охватить всю комнату, однако сухая солома на крыше не загорелась, так как пламя не давало никакого тепла, а только громко и бессильно потрескивало.

Сквозь кольцо этого пламени донесся полный страха, но все же требовательный и грозный голос Медвина:

— Прогони его, Норисса! Прогони! Не соглашайся, не ходи с ним! Прочь! Прочь!

Эльф все еще ждал, но теперь личико его стало сердитым. Он все пытался загипнотизировать Нориссу своей песней, но Норисса закрыла глаза и мысленно отталкивала его, пока ее руки пытались отцепить от шеи ручонки Гренты. В конце концов ей это удалось, и она судорожно вздохнула. Первыми же словами она изгнала своего крошечного врага:

— Сгинь, колдовское создание! Не хочу тебя!

На личике эльфа промелькнуло выражение страха. Затем словно порыв леденящего ветра пронесся над ее головой. Огненное кольцо съежилось, превратившись в тугую огненную спираль, закружившуюся вокруг эльфа. Внутри этой огненной спирали вспыхнул еще один огонь, существо дико завизжало и исчезло в маленьком смерче нагретого воздуха, который поднялся вверх и пропал.

Норисса упала на пол, в голове у нее была звенящая пустота, а тело словно парализовано. Щекой она коснулась приятной прохлады утоптанного земляного пола. Ей казалось, что несуществующий жар волшебного пламени все еще горит внутри нее, и она блаженно закрыла глаза, пока сырой холод земли высасывал этот жар из ее тела.

Так она лежала, не в силах пошевелиться, однако слыша и осознавая все, что происходило вокруг нее. Она слышала вопросы Медвина, опустившегося на колени возле нее, но не могла ответить ни на один. Откуда-то сверху донесся громкий крик Кхелри, который звал стражу и приводил в готовность войска. Открыв глаза, она увидела, как испуганная Сорин пытается успокоить своего перепуганного ребенка.

Однако ее беспомощное состояние продолжалось всего несколько минут, а потом сила вновь стала возвращаться в ее члены стремительными толчками. С помощью Медвина Нориссе удалось сесть. Медвин бережно взял ее за подбородок и повернул к себе, заставив встретиться с собой взглядом. Гримаса облегчения и запоздалого испуга проскользнула в его глазах, когда Норисса попыталась улыбнуться и прошептала его имя. Затем лицо старого мага внезапно приблизилось; резкие и напряженные черты лица его превратились в неподвижную маску, лишь отдаленно напоминая нежное и ласковое лицо, которое она знала.

— Нас обнаружили, — слова были ровными и невыразительными, как обкатанные водой камни.

И хотя Норисса поняла это, лишь только ей удалось преодолеть чары маленького существа, слова Медвина окончательно подтвердили это.

Шум голосов, раздававшийся снаружи, внезапно стал громче, когда дверь хижины распахнулась и внутрь, во главе группы вооруженных повстанцев, вошел Боср. Медвин встал и сделал ему навстречу маленький шаг, не снимая руки с плеча Нориссы.

— Госпожа обнаружила наше укрытие и чуть не захватила Нориссу.

— Нет, — поправила Норисса, качая головой и накрывая руку Медвина своей. — Это была не Фелея, а кто-то другой — я его не знаю.

При воспоминании об этом в груди Нориссы что-то екнуло.

Медвин кивнул:

— Это Тайлек. Я знаю его магию, и это, конечно, был его манящий фантом. Но Тайлек в такой степени стал частью Фелеи, что можно считать, будто его вообще не существует. Все, что от него осталось — это его вероломство.

Норисса почувствовала, как рука Медвина у нее на плече задрожала.

Что это? Неужели страх? Норисса почувствовала, как внутри у нее все похолодело. Неужели Медвин считает Тайлека столь же опасным и могущественным противником, как и Фелею? Однако, когда она осмелилась взглянуть в лицо старого волшебника, она увидела в его глазах вовсе не страх и даже не гнев. Это была чистая ненависть, ненависть самой высокой пробы, а она даже не подозревала, что маг может ненавидеть кого-то столь сильно.

Она не удержалась и вздрогнула, и Медвин торопливо опустил взгляд. На лице его было написано сожаление и стыд за то, что он не сумел скрыть от ученицы эту сторону своего характера. Норисса, в свою очередь, тоже уставилась куда-то в угол комнаты, словно ненароком подглядела что-то запретное или очень личное, но когда Медвин попытался убрать руку с ее плеча, она только крепче ухватилась за нее и встала рядом с ним.

Лицо Медвина стало мягче, и Норисса почувствовала, как он легко пожал ее руку.

Несмотря на то что вспышка ненависти Медвина была очень коротка, она не ускользнула ни от чьего внимания, но никто ничего не сказал. Боср деликатно отвернулся и заговорил о чем-то со своими людьми. Трое из них поочередно кивнули и выбрались из хижины в ночь, освещенную светом факелов. Только потом Боср повернулся к Медвину:

— Если нас обнаружили, то госпожа не станет медлить. Следует ожидать ее атаки сегодня же ночью.

Медвин не отрицал.

— Если бы им удалось захватить Нориссу, то тогда никакой битвы конечно же не было бы. Но теперь, когда мы предупреждены, Фелея не станет откладывать и обрушится на нас всеми силами, чтобы выполнить свою задачу.

Боср прикоснулся к рукояти висевшего у него на поясе широкого меча.

— Я отправил моих капитанов подготовить людей к обороне. Мы будем готовы. К тому же мастер Байдевин и его армия уже поднимаются по реке из Тэрельской долины. Я думаю, что они присоединятся к нам еще до утра.

Радость при этом известии помогла Нориссе избавиться от значительной части ее страхов. Байдевин здесь, рядом! Он будет с ней уже сегодня ночью! И Бремет…

— Оставайся со своей семьей, — обратился Боср к Кхелри. — Я оставлю кварт воинов для охраны дома.

Кхелри благодарно кивнул в ответ, и Боср вышел, уводя с собой вошедших вместе с ним повстанцев.

Над деревней повисла напряженная тишина, даже время, казалось, замедлило свой шаг, и ночь казалась бесконечной. Норисса беспокойно шагала перед очагом, а Медвин, погруженный в раздумья, уселся в углу на табурете, где забавляла Гренту Норисса. Сорин укачивала Гренту, которая несколько раз просыпалась с плачем. Двадцать пять человек, которых прислал Боср, тройным кольцом встали перед хижиной, и Кхелри как раз вышел к ним, когда атака началась.

Темнота снаружи огласилась криками боли. Норисса бросилась к дверям и, распахнув их, застыла напряженная. С черного неба падали на деревню огненные капли, а воздух гудел глухо и зловеще, означая то, что противник снова прибег к магии.

Мимо Нориссы промчался Медвин, бормоча магические формулы, и над головами вопящих солдат появился в небе дрожащий голубой щит.

Норисса почувствовала, что рядом с ней стоит еще кто-то, и, скосив глаза, увидела Сорин. Одной рукой она прижимала к себе плачущую дочь, а другой сжимала длинный нож. Страх и решимость сменяли друг друга у нее на лице.

Норисса снова посмотрела на зависший в небе голубой щит и заметила, что он начал бледнеть и исчезать. Ей захотелось встать рядом с Медвином и поддержать его своей силой, так как это заклинание было ей известно, но она даже не пошевелилась. Внутри нее ожило и зашевелилось Знание, посылая ей неясное предупреждение. К тому же ей было известно, что как ни устрашающе выглядело зрелище огненного дождя, однако большого вреда принести он не мог. Главная опасность надвигалась с другой стороны. Тем временем щит в небе совершенно истаял, и в темноте завопили особенно громко, когда последние из огненных капель таки попали в цель. Среди какофонии звуков Норисса расслышала уверенный голос Босра, который отдавал распоряжения и подбадривал бойцов. Между тем плотная стена столпившихся у входа в хижину повстанцев закрыла Нориссе выход наружу, заперев ее внутри, но она не придала этому никакого значения.

Знакомое прикосновение к мозгу заставило Нориссу направить свой разум через лес в сторону реки. Байдевин! Она позвала его, не обращая внимания на то, что земля под ногами начала мелко трястись. Ответный импульс его «неслышной речи» омыл ее освежающей волной радости, к которой примешивались гнев и обещание. Норисса догадалась, что он где-то совсем близко, так как его ответ оказался неожиданно сильным.

Но тут Норисса почувствовала уже знакомое ей притяжение холодного колдовского пламени, пламени Тайлека, которого она боялась не меньше, чем самой Фелеи. Мелкая дрожь под ногами превратилась в резкие судорожные толчки, и Норисса покачнулась. Рядом с ней Сорин буквально бросило о стену, и она, попытавшись удержаться на ногах, все же упала. Медвин и Кхелри находились снаружи, и толпа воинов у входа не давала им вернуться в хижину. Глухой гром сотряс глинистый утес, к которому прилепилась хижина, а с притолоки дверей на голову и плечи Нориссы просыпалась тончайшая сухая пыль. Норисса круто развернулась, чтобы встретить опасность, которая подкрадывалась к ней сзади. Позади себя она услышала слабый вскрик Сорин, когда глиняная стена хижины взорвалась пылью и мелкими камнями. Из образовавшегося в стене черного зияющего провала в комнату шагнул тонкий и высокий человек, закутанный в черное. Его плащ кое-где тускло поблескивал серебряными и алыми нитями. Вокруг него волнами распространялась энергия невероятной мощи.

Человек в черном холодно и соблазнительно улыбнулся, и его окружило огненное сияние. Норисса попыталась загородиться от него энергетическим щитом, но было слишком поздно. Колдун взмахнул рукой, и рубиновое сияние обволокло Нориссу. Она почувствовала, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Она даже не могла мысленно позвать на помощь, и только неотрывно смотрела в блестящие черные глаза под капюшоном. Перед ней был не демон, не иллюзия — перед ней был сам мастер черных заклинаний.

Тайлек поманил ее пальцем, и она, как зачарованная, последовала за ним сквозь кольцо рубинового огня.

24

Возле реки солдаты Тайлека столкнулись с объединенной мощью повстанцев Сайдры и регулярной армии Норвика. Байдевин прокладывал себе путь сквозь хаос сражающихся людей и кайфаров, нахлестывая своего кайфара толстой веревкой с завязанными узлами. Всего несколько минут назад он стоял на барже в окружении своих воинов, двигаясь вверх по реке из Тэрельской долины, теперь же он забыл и о баржах, и об армии. В мозгу его пылало только одно слово — Норисса. В своем нетерпении поскорее достичь деревни, он хлестал своей веревкой без разбора — и людей и кайфаров, и своих и чужих — лишь бы они поскорей убирались с дороги. Когда обжигающие огненные капли с неба попадали в него, он только стискивал крепче зубы, мужественно перенося боль. Темнота, разрезаемая лишь свечением огненного дождя, вибрировала и пронзительно визжала, и эта магическая дрожь пробирала Байдевина буквально до костей, а на языке появился сухой и холодный привкус страха.

Страх этот появился после того, как мозга коснулся отчаянный вскрик Нориссы, ворвавшийся в его мысли и спутавший их. Это не был прямой призыв о помощи, скорее, знак невысказанного отчаяния. Через ее мозг магия, с которой она сражалась, достигла и разума Байдевина и чуть не увлекла его вслед за ней в какой-то черный провал, по краям которого мерцали оранжевые языки пламени. Это случилось несколько часов назад, и с тех пор страх его никак не мог улечься или хотя бы ослабеть. Чтобы отогнать от себя эти тревожные мысли, Байдевин яростно хлестнул своей веревкой двоих воинов, которые размахивали эмблемой Тайлека с изображением эброта.

Вверх по склону, над деревней, в воздухе появился светящийся голубой щит, что означало активное магическое противодействие нападавшим. Вскоре он погас, и Байдевин попытался двигаться еще скорее. Крики раненых и умирающих звучали где-то на краю его сознания; Байдевин весь сосредоточился на том, чтобы мысленно позвать Нориссу. Тут же, словно ласковое прикосновение ночного ветерка, к нему вернулся ее ответ, в котором звучали предупреждение и вызов. Байдевин понял, что Норисса сражается с врагом, у которого нет ни имени, ни лица, и послал ей собственный ответ:

— Я знаю об опасности. Скоро буду с тобой!

Мысли Нориссы предупреждали его о большой опасности, даже о гибели. Он чувствовал, как она в лихорадочной поспешности перебирает недавно заученные заклинания, пытаясь отыскать какую-нибудь защиту от мощных колдовских сил, которые бушуют вокруг, стараясь дотянуться до нее.

Тем временем огнепад прекратился, но зато под ногами кайфара начала дрожать и колыхаться сама земля. Кайфар заупрямился, и на какое-то время все внимание Байдевина было поглощено тем, чтобы справиться с испуганным животным и успокоить его. В какой-то миг до него донесся испуг Нориссы, узнавшей напавшего на нее колдуна, — Тайлек! Байдевин ощутил сумбурное сопротивление Нориссы, потом она сдалась, и ее разум провалился куда-то в ярко-красную дымку.

Байдевин почувствовал, как связь между ними оборвалась, и его мысли, которыми он потянулся было к Нориссе, рикошетом вернулись к нему. Байдевин покачнулся и ухватился за шею испуганного кайфара. Теперь и он тоже дрожал от ужаса.

Норисса исчезла! Тайлек схватил ее! Он понял это задолго до того, как в деревне поднялась тревога. Она просто исчезла, растворилась в холодном пламени магической энергии.

Байдевин выпрямился в седле и погнал кайфара вперед. Он должен как можно скорее добраться до Медвина. Вместе они сумеют отправиться в погоню за чудовищем, похитившим Нориссу.

Вскоре Байдевин был уже на окраине деревни. Схватка здесь была не такой яростной, так как солдаты Тайлека уже знали о том, что их цель достигнута, и понемногу отступали. Байдевин прокладывал путь туда, где возле хорошо охраняемой хижины стояли Кхелри с Медвином, и поэтому не обратил внимания на цепь всадников, которые приближались к нему, отрезая от деревни. Байдевин не отводил от Медвина взгляда и потому слишком поздно заметил на их шлемах и щитах черную птицу эброта — эмблему Тайлека.

Последнее, что увидел Байдевин перед тем, как тяжелый щит солдата опустился ему на голову, была злорадная ухмылка Джаабена.

Он был жив, но и только. Время от времени какая-то крошечная часть Байдевина начинала понимать, что быть живым очень важно, но большую часть ему думалось, что жить стало бессмысленно.

Неясные тени толпились и медленно двигались в сером тумане. Тени уводили сознание в лабиринты запутанных одинаковых коридоров, не имеющих конца, и разум Байдевина отчаянно боролся, стараясь зацепиться за какую-нибудь одну более или менее постоянную мысль.

Наконец такая зацепка нашлась — боль. Он радостно схватился за нее, и его мир начал постепенно приходить в порядок. Окончательного равновесия ему так и не удалось обрести, но боль стала для него надежной отправной точкой, и разбитые вдребезги мысли кое-как зацепились друг за друга, образовав временный надежный плот, который все же мог поддерживать его на поверхности сознания.

Теперь Байдевин был действительно уверен в том, что он жив, а также в том, что его умственное опьянение было магического происхождения. Эта путаница в голове надежно сдерживала его собственные магические возможности, так как он не был способен задерживаться больше чем на мгновение ни на одной законченной мысли. И Байдевин сконцентрировался на приступах боли, обнаружив в них свой собственный ритм: сильная боль, слабая, снова сильная…

У Байдевина было ощущение движения; ему казалось, что его куда-то несут, затем наступил блаженный покой. Разум его стал чист и прозрачен, и женский голос вернул в него все ускользающие мысли. Что-то нежно коснулось щеки, и Байдевин полностью пришел в себя; подле него на коленях стояла Норисса.

Это ее рука с дрожащими пальцами гладила его по щеке, а в глазах светилось беспокойство и тревога. Длинные пряди темных волос колыхались перед ее лицом, и от этого Норисса казалась похожей на испуганного ребенка.

В один миг Байдевин оказался на ногах, одной рукой продолжая прижимать к щеке дрожащие пальцы Нориссы. Другой рукой он отвел назад блестящие волосы и прикоснулся пальцами к ее подбородку. Он сделал это для того, чтобы еще раз убедиться в том, что перед ним — настоящая Норисса, а вовсе не видение. На сей раз его ждало нечто большее, чем просто прикосновение к телу, состоящему из реальной плоти: Норисса порывисто обняла его, и он почувствовал легкое головокружение, ибо на него обрушились все ее долго сдерживаемые чувства. Это было гораздо глубже и полнее, чем их обычная связь от мозга к мозгу, и Байдевин чуть было не отступил перед невероятной силой этой бури эмоций. Норисса тем временем принялась расспрашивать Байдевина о том, как он себя чувствует и не ранен ли он. Мимолетное ощущение, когда замерло сердце и перехватило дыхание, ушло так же быстро, как и появилось, и Байдевин даже не осмеливался как-то назвать его, он даже не был уверен, было ли это на самом деле. Но зато он знал, что перед ним Норисса.

Он кивнул в знак того, что он в порядке, не потрудившись даже ощупать себя в поисках повреждений, и в свою очередь засыпал Нориссу градом вопросов: «Ты не ранена? Не повредили ли они тебе? Что произошло?»

Лицо Нориссы напряглось в ответ, губы превратились в тонкую бескровную ниточку, и она кивнула на что-то, находящееся за спиной Байдевина. Только теперь Байдевин начинал постепенно осознавать, что происходит вокруг. Оказалось, что он стоит, по колено погрузившись в беспорядочно разбросанные по полу шелковые вышитые подушки. Высокие потолки странного зала, великолепное убранство каменных стен и ослепительное сияние отполированного оружия неопровержимо свидетельствовали о том, что Байдевин и Норисса оказались далеко от затерянной в лесу деревушки повстанцев. Легкий шелест платья заставил его повернуться.

Сойдя с высокого трона темного резного дерева, к ним приближалась женщина с золотистыми волосами. Ее тело, казалось, излучало чувственную энергию, которая притягивала и одновременно пугала Байдевина. Присутствие этой женщины притупило острие терзавшего его беспокойства и умиротворило смущение невысказанными словами ободрения. Это ее красота многократно отражалась в отполированных доспехах неподвижных солдат, а ее душа, казалось, согревала воздух в зале. Когда она улыбалась, то даже свет факелов становился ярче и зала освещалась волшебным, неземным сиянием.

— Никто не был ранен, мастер Байдевин, за исключением, быть может, тебя. Боюсь, что вынужденное путешествие в мой замок, которое вы проделали при помощи колдовских сил, не было слишком комфортным. К тому же я слыхала, что Джаабен не слишком вежливо убеждал тебя в необходимости посетить нас. Не беспокойся, при первом удобном случае я серьезно поговорю с ним.

Ее голос был мягким, и в нем звенел сдерживаемый смех. Лиловые глаза улыбались своим собственным сокровенным мыслям, а золотистые волосы колышущимся водопадом ниспадали до самого пола. Она, соответствуя любым представлениям об идеале женственности, тем не менее была реальна прекрасная, желанная и опасная.

Байдевин с трудом оторвал свой взгляд от ее совершенного лица и с недоумением воззрился на Нориссу. Она прошептала ему на ухо: «Фелея!», и его зачарованность переросла в ужас. Непроизвольно Байдевин еще крепче стиснул руку Нориссы, в то время как глаза его лихорадочно заметались по сторонам в поисках выхода.

Тяжелые деревянные с позолотой двери на дальнем конце зала были распахнуты настежь. Это был единственный выход, за исключением, быть может, какой-нибудь еще двери, которая, вероятно, была скрыта тяжелыми драпировками позади трона. Вдоль каждой стены длинными рядами стояли солдаты, устремив взгляды в какие-то невидимые дали и крепко сжимая в, руках копья и щиты, однако без тени угрозы. Опасения Байдевина были связаны вовсе не с солдатами, которые, как казалось, не обращали на них никакого внимания. Он боялся, что заклятье, несомненно, наложенное на двери, помешает им выбраться даже из этого зала, не говоря уже о том, чтобы благополучно покинуть замок, избегнув столкновения с такими опытными колдунами, как Тайлек и Фелея.

Тем временем уже было поздно что-либо предпринимать. Фелея наклонилась вперед, так что ее длинные волосы шелковой занавесью упали на ее согнутую руку. Взяв Байдевина за локоть, она слегка потянула его к себе, и ее приветливый голос ласково коснулся его слуха:

— Вы оба утомлены и пребываете в растерянности. Прошу вас присоединиться к моей трапезе. Мы слегка подкрепимся, и я постараюсь объяснить вам все, что смогу.

Держа одной рукой Байдевина, а второй — Нориссу, Фелея возвела их на три ступеньки тронного возвышения и усадила на маленькие резные скамеечки. Тотчас появились слуги с подносами фруктов и вином. Тарелки с мясными закусками выстроились в ряд, как на параде. Фелея сама командовала слугам, до тех пор пока не убедилась в том, что гостям предложено все самое лучшее, и только потом заняла свое место на троне.

Байдевин мысленно предупредил Нориссу, чтобы она ничего не брала из яств, выставленных перед ними, и перехватил мелькнувшее на лице Фелеи удивленное выражение и задумался, поняла ли она его мысль, особенно после того, как Фелея примирительно улыбнулась и взяла себе небольшой ломтик мяса. Норисса и Байдевин выбрали себе понемногу мяса и фруктов, но попробовать не решались.

Некоторое время спустя Фелея потерла полированные подлокотники трона и вздохнула:

— Вы, безусловно, мудры, чтобы не доверять мне так сразу. Однако пройдет совсем немного времени, я больше не буду занимать этот трон, и вам придется опасаться совсем других людей.

Она улыбнулась, заметив испуганные взгляды, которыми обменялись Норисса и Байдевин, и он еще раз ощутил ее пылкую чувственность, не слишком тщательно скрываемую.

— Вы удивлены, — она посмотрела на Нориссу. — Но разве ты пришла не затем, чтобы занять место правительницы этой страны, в которой ты родилась?

Норисса молча кивнула.

— Тогда все мы действуем заодно. — Фелея с довольным видом откинулась на спинку трона. — Я так много лет ждала, пока ты появишься и освободишь меня от этой обязанности. Завтра, когда ты отдохнешь, у нас будет время поговорить об этом подробнее. Я стану учить тебя всему тому, что мне известно об обязанностях коронованной особы. И совсем скоро ты станешь госпожой Сайдры.

Норисса покачала головой, и Байдевин увидел на ее лице такое же недоверие, какое, должно быть, было написано на его собственном лице.

— Откуда ты знаешь, что я — настоящая наследница трона? Неужели ты не подвергнешь меня испытанию, чтобы я смогла подтвердить свое происхождение?

Фелея снова улыбнулась одной из своих ослепительных улыбок. Протянув вперед руку, словно желая дотронуться до щеки Нориссы, она, однако, не решилась этого сделать и убрала руку обратно.

— Никакого испытания не нужно, дитя мое. Одного взгляда на твое лицо достаточно, чтобы сказать мне правду. Глядя на тебя, я как будто снова вижу лицо Бреанны. — На ее прекрасном лице появилась легкая тень печали. К тому же никто, кроме ее дочери, не может носить на груди Знак Драконьей Крови. Ее собственная смерть узаконила твое право на владение им.

Рука Нориссы непроизвольно поднялась к вороту тупики, чтобы коснуться медальона. Взгляд Фелеи с жадностью, как показалось Байдевину, обратился туда же. Или эта темная тень только померещилась ему в глубинах этих темно-лиловых глаз? Он не был уверен, тем более что, когда Фелея снова заговорила, на лице ее снова появилось радостное выражение.

— Я вижу, что ты не очень-то веришь в то, что я без печали и грусти готова уступить корону. И я не удивлена этим, так как мне известно о том, что испытала ты, попав к Джаабену в руки. Да будет тебе известно, что, будь я рядом, он никогда бы не осмелился на подобные вольности.

Двое детей — мальчик и девочка — выскользнули из-за занавесок позади трона, и Фелея повернулась, чтобы выслушать то, что прошептала ей на ухо служанка. Кивнув, Фелея встала, указывая слугам подойти.

— Я знаю, что сегодняшний день сильно озадачил вас, к тому же вам пришлось пережить немало страшных минут. Вам необходимы отдых и время, чтобы придти в себя. Вас ждут горячая ванна и мягкие постели. Завтра, Норисса, я отвечу на все твои вопросы. А вы ответите на мои.

И она отпустила их, поручив заботам мальчика и девочки. Байдевин продолжал чувствовать на себе ее взгляд вплоть до того момента, когда они скрылись за плотными портьерами позади трона.

Сразу за занавесками каменные стены образовали узкий и длинный холл. Вдоль стен в ожидании выстроились слуги, невидимые из зала, но готовые по первому зову явиться пред очи того, кто занимает трон. В дальней стене холла были вырублены две широкие двери, между которыми вели наверх узкие ступени. Девочка-служанка провела их по этим ступеням и привела в небольшой круглый зал. Оттуда они попали в длинный коридор.

В коридор выходило всего три двери: по одной с каждой стороны и одна — в дальнем его конце. Байдевин про себя отметил, что никакого другого выхода отсюда, кроме ступенек, по которым они только что поднялись, нет.

Девочка остановилась возле двери с левой стороны коридора и, распахнув ее, пропустила Нориссу вперед себя. Мальчик же дошел до конца коридора и ждал, пока Байдевин подойдет.

Байдевин неуверенно остановился, пока Норисса не подняла вверх обе руки в знак того, что устала и готова временно покориться обстоятельствам. Только после этого Байдевин вошел в дверь, и мальчик, скользнув следом, закрыл ее за ним.

Когда Байдевин очутился в предназначенных ему покоях, мальчик провел его к нише, выложенной голубой и золотой плиткой. В самой ее середине, утопленный в пол, находился купальный бассейн. Поднимающийся от воды пар и ароматный запах мыла и трав заставили Байдевина задуматься, насколько давно он в последний раз мылся по-настоящему. Внезапно он ощутил и пыль, забившуюся в поры, и запах собственного несвежего тела. Отпустив мальчика, Байдевин быстро разделся и с наслаждением погрузился в бассейн. Он готов был нежить свое избитое тело хоть несколько часов подряд, но беспокойство за Нориссу не позволило ему слишком медлить.

Байдевин появился в купальной нише завернутый в толстый белый халат и в сандалиях из мягкой кожи, которые при ходьбе звонко шлепали его по босым пяткам. Мальчик-слуга принес ему вина и отвел его к столику, на котором был накрыт еще один роскошный ужин. Мальчик, хотя ему было восемь или девять лет, был на ладонь выше Байдевина, но ни разу он не осмелился встретиться глазами со взглядом своего нового хозяина. Стоя возле стола, он опустил глаза вниз и держал наготове тарелку и вилку.

— Что желаете, мой лорд? Мясо или фрукты?

Байдевин больше страдал от беспокойства, нежели от голода, и отказался от еды, но мальчик принялся упрашивать его, пытаясь лестью и уговорами заставить гнома съесть хотя бы что-нибудь. В конце концов его волнение, вызванное отказом Байдевина, стало настолько большим, что Байдевин взял тарелку с едой только лишь бы его успокоить.

Немного поколебавшись, Байдевин поел, утешая себя мыслью о том, что, желай Фелея отделаться от них, она бы уже давно приказала расправиться с обоими. Было очевидно, что она хочет добиться от них чего-то еще.

Во время еды Байдевин осматривал свою новую тюрьму. Пышное, сияющее великолепие — это был первый эпитет, который пришел ему на ум. Даже покои его дяди не были столь великолепны. Лишь только войдя в покои, он заметил комнату, явно предназначенную для развлечений и танцев. Вдоль стен были расставлены кушетки и горами лежали шелковые подушки, в то время как центр комнаты представлял собой пустое пространство, причем пол комнаты был тщательно отполирован. В дальнем углу комнаты было устроено небольшое возвышение для музыкантов. Между кушетками были расставлены вазоны с растениями и устроены беседки, также при помощи горшков с вьющимися лианами. В спальне, где он сейчас находился, пол был устлан ковром из подобранных друг к дружке шкурок сирре, так что даже в сандалиях Байдевин ощущал их мягкость. С постели, застланной белым и голубым шелковым бельем, свисало до самого пола темно-синее кружевное покрывало. Крышки столов и наличники дверей были украшены орнаментом из кованого золота, а мраморные или резные костяные скамеечки, поверх которых были положены подушки, словно приглашали уютно устроиться и отдохнуть возле пылающего в камине огня.

Байдевин задумался о том, как себя чувствует Норисса и как им теперь выбраться из замка. Он не сомневался, что отведенные ей апартаменты могут похвастаться такой же, если не большей роскошью, и надеялся, что подобное коварство не сможет усыпить бдительность Нориссы и вселить в нее ложное чувство доверия по отношению к госпоже.

Мысль о Фелее принесла с собой беспорядочный всплеск противоречивых чувств и эмоций. Вернулся знакомый уже страх и неприятие, настолько острое, что Байдевин невольно поежился. Было здесь и сомнение. Неужели в этой женщине не осталось ничего хорошего, доброго? Байдевин припомнил грусть в ее голосе, когда она вспоминала о смерти сестры; вспомнилось ему и то, как ее тонкая бледная рука касалась золотых волос, и нежный изгиб ее полных алых губ. Осознав, куда завела его память, Байдевин чуть не задохнулся. Ощущение вины заставило его покраснеть, и он стал думать о Нориссе.

Ему хотелось поговорить с ней, используя «неслышную речь», но он вспомнил реакцию Фелеи на свою первую попытку. Сумела ли она понять то, что он сообщил Нориссе, или просто отреагировала на использование магической силы? Обнаружить магию было гораздо проще, чем понять, о чем идет речь, — Байдевин хорошо это знал. Даже сейчас он продолжал чувствовать, что вокруг него продолжают действовать какие-то волшебные силы, и предположил, что это, должно быть, затворяющие заклятья, охраняющие входную дверь и, скорее всего, те ступеньки, по которым они шли сюда, так как, кроме детей, их никто не сопровождал. В настоящий момент он не ощущал никакой магической силы, которая действовала бы непосредственно против него, но это никак не решало проблемы, как ему дотянуться до Нориссы.

Слуха его достигло низкое урчание, и он узнал в этом звуке один из тех шумов, который производит голодный желудок.

— Как тебя зовут, парень?

Мальчик вздрогнул словно от удара и побледнел.

— Кей, мой лорд, — и он низко поклонился.

Байдевин вспомнил, как Норисса укоряла его в том, что его манеры пугают деревенских детишек, и постарался произнести свои следующие слова как можно мягче:

— Ты выглядишь усталым, Кей. Присядь, отдохни.

— Сесть? — Кей остался стоять и побледнел еще сильнее, так что Байдевину показалось, он вот-вот потеряет сознание. — Госпожа не позволила бы мне…

— Разве теперь не я твой господин? Садись. И в будущем, когда я сижу, ты тоже можешь сидеть. — Байдевин бросил на пол толстую и мягкую подушку. В глазах Кея мелькнуло недоверие, но он все же сел, и подушка мягко подалась под ним. — Если кто-то тебя спросит, отвечай, что твой господин не желает, чтобы слуга над ним возвышался.

Кей кивнул, удивленно расширив глаза. В животе у него снова заурчало, и он поспешно отвернулся от еды, прижимая колени к груди.

— А теперь ешь, — приказал Байдевин. — Ты не сможешь хорошо мне прислуживать, если будешь валиться с ног от голода.

В своем голосе Байдевин расслышал прежние ворчливые интонации, но это его мало беспокоило. Не обращая внимания на мальчика, который робко выбирал себе еду, он вплотную занялся мясом, в то время как его мысли вернулись к тому, как ему отыскать способ проникнуть к Нориссе.

Через некоторое время Байдевин встал из-за стола и, подойдя к окну, вскарабкался на подоконник. Кей не без труда поднялся со своей подушки, чтобы последовать за ним. Сквозь узкое окно Байдевин разглядел внизу зияющие глубины узкой расселины с неровными краями. Стена замка, как оказалась, была выстроена точнехонько на самом краю утеса. Байдевин знал, что комнаты Нориссы располагались слева от его апартаментов. Он посмотрел в ту сторону в слабой надежде, что Норисса, быть может, тоже ищет утешения, глядя в окно, и ему удастся ее увидеть. К его глубокому разочарованию, с той стороны была глухая стена. Когда Байдевин разглядывал ее неприступную поверхность, в его голове внезапно сверкнула идея.

Он тщательно измерил шагами длину своей комнаты, потом таким же образом измерил весь периметр и перешел в зал для танцев. Его длину он измерил целых три раза и вернулся в спальню. Мальчик следовал за ним по пятам.

Улыбаясь своим мыслям, Байдевин вернулся за обеденный стол Если древний король Сайдры, который воздвиг этот замок, хоть что-нибудь понимал в стратегии, тогда Байдевин не сомневался в том, что ему удастся пробраться к Нориссе. Выстроенные так, как казалось, с единственным входом через лестницу позади тронного зала, покои, в которых находились Норисса и Байдевин, превращались в ловушку, из которой не было выхода, если только из нее не было предусмотрено потайного прохода. Измерив шагами длину танцевального зала, Байдевин обнаружил, что он на пять шагов короче, чем спальня. Эта разница не бросалась в глаза большинству наблюдателей, но ее вполне хватило бы, чтобы в каменных стенах мог существовать проход. Оттуда, где находились его покои, тайный ход мог вести не просто вниз, а минуя покои Нориссы.

Настроение Байдевина заметно улучшилось, вместе с хорошим настроением вернулся и аппетит, и теперь мальчику не было нужды упрашивать его поесть.

Ближе к утру, когда Байдевин неслышно проскользнул из своей постели, большинство свечей все еще горело. Некоторые — всего две или три — совсем оплыли, однако остальные все еще давали достаточно света. Свет — это было все, что нужно Байдевину.

Он бросил взгляд на мальчишку, который свернулся калачиком в изножье постели, укрывшись синим покрывалом. Сон его был тяжелым, беспробудным сном человека, не привыкшего к большому количеству вина, и Байдевин пожалел о той уловке, к которой ему пришлось прибегнуть; он хорошо себе представлял, как скверно будет мальчику после того, как он проснется. Однако весь выбор, который у него был — это либо напоить мальчика до бесчувствия, либо наложить на него сонное заклятье, а Байдевин не хотел привлекать к себе внимание, используя магию без абсолютной необходимости.

Теперь он приблизился к той части стены спальни, которая должна была быть общей с танцевальным залом, но которой в этом зале не хватало. С его опытом путешествий по секретным ходам Виграмского замка и с такой небольшой площадью, которую ему предстояло исследовать, Байдевину не потребовалось слишком много времени, чтобы обнаружить то, о существовании чего он подозревал — механизм, который открывал дверь в потайной ход. Небольшой стальной ключик, слегка искривленный, чтобы походить на часть орнамента, украшающего витиеватый настенный канделябр, был на самом деле вделан в фальшивый камень. Байдевин, стоя на скамеечке и пытаясь дотянуться до этого крюка, чуть было не потерял равновесие и не упал, однако успел крепко ухватиться за крючок и повернуть фальшивый камень настолько, чтобы в стене перед ним сдвинулась каменная панель, открывая узкий лаз. Байдевин выпрямился, гордясь правильностью своих выводов. Определенно, его замысловатый подход к малозаметным деталям был своего рода талантом. Но было ли это в действительности столь просто? Невысказанный вопрос заставил его заколебаться. Может быть, кто-то хотел, чтобы он добровольно полез в брюхо этой каменной змее, которая уходила в темноту? Байдевин осознал, что снова хмурится, а радость от его небольшого открытия куда-то улетучилась. «Не важно», — сказал сам себе Байдевин. Ему необходимо было увидеться с Нориссой, и другого выхода у него не было. Взяв в руки свечу, Байдевин скрылся в отверстии.

Изнутри прохода отыскать выход в покои Нориссы оказалось совсем просто. Обыкновенный рычаг отворил перед Байдевином каменную панель, и Байдевин выбрался из пыльного коридора в комнату, готовый немедленно успокоить неизбежный испуганный вопль девочки-служанки.

Но вокруг было тихо. Свет его свечи выхватил из темноты роскошную кровать, застланную розово-белыми шелковыми простынями, но кровать была пуста. Вообще в покоях не оказалось ни единой живой души, если не считать высокой стальной клетки, в которой сидела птица каара. Сердце Байдевина часто и быстро забилось в испуге, контрапунктом к объявшему его гневу. Норисса снова была похищена прямо у него из-под носа.

25

Норисса проснулась с большим трудом. Сонное оцепенение продолжало удерживать ее, сковывая движения, и она чувствовала во всем теле словно свинцовую тяжесть. Сон не прояснил также ее разума, хотя глубоко внутри него и звучало знакомое предупреждение Знания. Норисса, однако, даже не потрудилась разобраться в том, что это предупреждение может значить. Вялость и апатия заслонили ее от всех мыслей, и она позволила себе погрузиться в блаженное полузабытье. Только шум какого-то движения совсем рядом напомнил Нориссе, что она не одна. Норисса с трудом открыла глаза.

Девочка-служанка Илла стояла рядом с ее постелью, держа в руке зажженную свечу, и теребила на ней одеяло.

— Пойдемте, госпожа, нас зовут!

Норисса неохотно села.

— Что, уже утро?

— Нет, но вот-вот рассветет. Но госпожа послала за вами.

Норисса поежилась. Теперь она проснулась окончательно. Она так и не произнесла ни слова, пока Илла одевала ее в розовый халат, надевала на ноги вышитые сандалии, а потом повела ее прочь из покоев.

Спускаясь по лестнице и проходя вслед за девочкой по полутемному тронному залу, Норисса попыталась стряхнуть с себя заторможенность и путаницу в мыслях. «Что это со мной?» — размышляла она, пока они вдвоем торопливо проходили безмолвными и пустынными коридорами замка. Ее не покидало ощущение того, что она заживо похоронена в огромном, древнем мавзолее или гробнице, и только редкие факелы на стенах напоминали о том, что внутри мрачных стен замка все еще продолжается какая-то жизнь.

«Будь настороже! — напомнила она себе. — Ты вот-вот встретишься с самым сильным из своих врагов». Однако сонный дурман не проходил; Норисса принялась тереть глаза, но от этого ей стало только хуже. Глаза заболели, и перед ними заплясали неуловимые черные пятна, так что Норисса вынуждена была остановиться и прислониться к стене, ожидая, пока черные пятна пройдут. Все это время Илла шепотом умоляла ее поскорее двигаться дальше. Когда наконец они снова тронулись в путь, Норисса попыталась запомнить маршрут, но после нескольких поворотов в одинаковые каменные коридоры она сдалась. Чувство неустойчивости и отсутствие равновесия изрядно ее мучили, и она ощущала себя как загнанный ярья, прижатый охотниками к краю обрыва. Мысли ее метались то туда, то сюда, и каждый шаг грозил опрокинуть ее в темную пропасть. Только отрешившись от этих мыслей, могла она двигаться вперед, и пока она думала только о том, какой ногой шагать, все шло хорошо.

Предупреждение снова пронзило ее мозг. Сопротивляйся! Неужели ты смиренно пойдешь навстречу гибели? Но общее равнодушие заполняло ее целиком и успокаивало, заглушало этот голос. «Если ты ни о чем не беспокоишься, — нашептывало оно, — то ничего и не потеряешь». Тем временем они поднялись подлинной лестнице и достигли широкой площадки, в дальнем конце которой была единственная массивная дверь.

Илла осторожно постучалась, и дверь тут же растворилась. Комната, открывшаяся за дверью, была ярко освещена огнями множества свечей в подсвечниках. В глубоком и высоком камине весело пылал огонь, и его оранжевые языки тысячекратно отражались в золотой и серебряной инкрустации резной мебели. Бледно-лиловые занавеси на окнах были подбиты внизу ярко-алой тканью, точно такое же покрывало закрывало постель. Воздух в комнате был теплым, насыщенным опьяняющим ароматом толченой серильи.

И Норисса сразу поняла, что эта комната принадлежит женщине, наделенной властью и могуществом.

«Это должна была быть моя комната».

На этот раз ей удалось кое-как справиться со своей апатией и собрать воедино оставшиеся у нее крохи решимости. Она не покажет своего страха перед этой женщиной! Время для решительной схватки настало, и она должна постараться победить.

С высоко поднятой головой Норисса шагнула в комнату.

Фелея сделала ей навстречу несколько шагов, простирая вперед руки и с теплотой в голосе приветствуя ее:

— Норисса! Добро пожаловать, милое дитя!

Она замедлила шаги, а потом и вовсе остановилась, так как Норисса продолжала хранить молчание. Вздохнув, Фелея сложила руки перед собой, опустив их на темно-лиловую юбку своего платья.

— Как много в твоем упреке от моей сестры… — она горестно покачала головой.

— Сестры, которую ты убила! — нарушила молчание Норисса и услышала, как Илла задохнулась от страха. Служанка, которая открыла им дверь, задрожала. Норисса удивилась, откуда в ней взялась подобная дерзость, и приготовилась встретить гнев Фелеи, но ее тетка только отвернулась, слегка прикусив губу.

— Это не я так решила, — промолвила она через плечо. — То, что Бреанна украла у нашей семьи, необходимо было вернуть любой ценой.

— Украла! — вырвалось у Нориссы.

Фелея кивнула, медленно поворачиваясь к Нориссе. Слезы, которые она не старалась скрыть, блестели в ее лиловых глазах.

— Тебе не довелось знать ее с этой стороны. С самого детства она жаждала только лишь могущества Знака Драконьей Крови — это тот амулет, который ты носишь — жаждала превыше всего. Наш дед был избран г'Хайном вместо нее. Я видела, как она росла, и эта воображаемая обида выросла вместе с ней и превратилась в ненависть.

Слова Фелеи оглушили Нориссу, и она смогла только неистово покачать головой в знак того, что она не в силах поверить…

— Прости меня, Норисса, — тон Фелеи был умоляющим, — я понимаю, что согласиться с этим откровением очень непросто. Наверное, я — скверная хозяйка. Проходи и присядь, и я отвечу на твои вопросы.

Норисса позволила подвести себя к креслу. За спинкой кресла в стене был целый ряд слегка приоткрытых окон, сквозь которые проникал в комнату прохладный ночной воздух. Норисса погрузилась в подушки возле Фелеи. Илла вместе со служанкой Фелеи проворно сняли с ее ног сандалии, и Илла подставила под ее ступни небольшой обитый войлоком аакиет — каменную жаровню с углями. Потом ноги Нориссы укрыли теплым пледом и обеим подали подогретое вино. Сделав свое дело, обе служанки удалились.

Некоторое время Норисса просто сидела, наслаждаясь теплом аакиета, берясь с собой, чтобы не выпить вино, которое обещало ей скорое забвение и защиту от сердитого жужжания мыслей в голове. Затем она вспомнила, кто и почему сидит возле нее. «Идиотка! — выбранила себя Норисса. — Сидишь и дремлешь над своим вином, тогда как каждую минуту тебя могут прикончить». Отставив кубок с вином, она взглянула в лицо Фелеи.

— Я не верю твоим обвинениям против моей матери.

Фелея кивнула, и ее золотистые волосы зашуршали по шелку платья.

— У тебя доброе и справедливое сердце, и поэтому ты, конечно, не поверишь ничему подобному, сказанному за глаза. Но позволь мне сначала рассказать тебе о силе, заключенной в Знаке Драконьей Крови, и тогда ты сама решишь. Давным-давно в моем роду был человек по имени Тремсан. Он был великим воином и магом. Он сумел вызвать в наш мир драконов Старпа. И это он сделал Знаки, которые дали нам власть над этими существами.

Рассказывая, Фелея не переставая поглаживала свой небольшой амулет, и Норисса увидела, как красный камень под ее пальцами стал ярко-алым — точно так же, как камень в ее медальоне в тот день, когда она впервые взяла его в руки. Тем временем алое сияние на груди Фелеи слегка поблекло, а затем камень начал блестеть и переливаться, словно по золотому блюдечку текла настоящая капля алой живой крови. Вторя движениям пальцев Фелеи, ее собственный медальон начал нагреваться. Голова Нориссы пошла кругом, и острая тоска по чему-то неведомому охватила ее. Схватив кубок с вином, Норисса выпила его содержимое одним долгим глотком, и только осадок горечью остался на губах.

Когда Норисса успокоилась, Фелея, выгнув дугой бровь, иронично улыбнулась ей.

— Ты наверняка уже как-то почувствовала силу амулета. Теперь-то тебе понятно, почему за него можно пойти на убийство?

Норисса моргнула. Фелея не сдвинулась с места, но Нориссе почудилось, что вместе с последними ее словами что-то изменилось. На краткий миг, не дольше чем пауза между двумя ударами сердца, она словно выросла, заполнив собой всю комнату. Темный и страшный жар медленными волнами истекал из нее. «Это все вино», — подумала Норисса и снова моргнула. Гигантская тень исчезла, и ее тетка снова выглядела как и прежде: тонкой и бледной, прекрасной даже в печали.

Когда Фелея отвернулась, Норисса заметила, как дрожит ее горло очевидно, это были чувства, которые Фелея не облекла в слова. Когда же она заговорила, голос ее был мягок и тих:

— Знаки существуют двух видов: Знак Л'ерит вручается тем, кто будет советовать и оказывать поддержку. Знак г'Хайн вручается тем, кто рожден править.

— Кто же решает это? — спросила Норисса.

— Компаньон, связанный с амулетом, выбирает среди тех, кто обращается с просьбой о вручении Знака. — Фелея снова прикоснулась к цепочке на шее. — Я — Л'ерит. Наш дед, отец нашей с Бреанной матери, был г'Хайн. Бреанна же не была связана с Компаньоном.

С этими словами Фелея встала со своего места и принялась расхаживать взад и вперед вдоль окон.

— По традиции, когда умирает член клана — мужчина или женщина, связанный с Компаньоном, любой другой член клана старше двадцати лет вправе обратиться с просьбой о том, чтобы освободившийся Компаньон был отдан ему. Так и произошло, когда умер старейший г'Хайн. Претендентов было довольно много, в том числе и Бреанна, хотя ей было всего четырнадцать. Но из всех кандидатов был избран наш дед, и с этого момента ненависть Бреанны стала расти. Сестра всегда была сильна в колдовстве, к тому же она с жадностью училась. Когда она почувствовала себя достаточно могущественной, она подняла смуту внутри клана.

Остановившись у окна, Фелея смотрела в ночную темноту, и Норисса обнаружила, что напряженно ожидает ее следующих слов.

— Произошла битва, и Бреанна сразила деда, овладев его Компаньоном в момент смерти. Потом она бежала в Сайдру и здесь завоевала расположение короля Брайдона. — Фелея вернулась в свое кресло, в глазах ее застыло выражение мольбы. — Мои родичи устали от войны, Норисса. И вместо того чтобы заставить сражаться весь клан, они послали меня вернуть нашей семье Знак Драконьей Крови. Ты знаешь, что из этого вышло. Ты — это только одна жертва этого конфликта. Второй его жертвой стала я.

— Ты?

Фелея удрученно кивнула:

— Я связана клятвой, Норисса, и не посмею возвратиться домой без Знака. Вот почему я приложила столько усилий, чтобы остаться здесь, вот почему я так долго тебя искала. Ты одна способна освободить меня от этой тяжести.

Пораженная Норисса даже чуть привстала в своем кресле. Это движение получилось у нее непроизвольно, словно она хотела очутиться подальше от безумия последних слов Фелеи. Однако вспыхнувший в ней гнев превозмог удивление, и она снова опустилась на мягкие подушки, недоверчиво рассматривая Фелею.

— Ты погубила моих родителей, ты разорила мою страну, и ты охотилась на меня всю мою жизнь. И после этого ты заявляешь, что я должна помочь тебе исполнить твой долг?

Фелея низко наклонила голову.

— Да, я сделала это, — прошептала она еле слышно, — но это был не мой выбор.

— Ты так говоришь, но я не видела никаких доказательств этому.

Уголком глаза Норисса заметила бледное личико Иллы. Девочка выглядывала из-за ширмы, за которую она и служанка Фелеи удалились, ожидая дальнейших распоряжений той или другой леди. Илла слегка покачала головой — это движение и ее взгляд означали предупреждение и призыв к осторожности, но Норисса не пыталась сдерживаться. Она чувствовала, что гнев приносит ей облегчение, очищая мысли, и сотни вопросов появились в ее мозгу, рассортированные по порядку и по степени важности. Но Фелея подняла голову, и что-то в ее взгляде вернуло на место ту муку, которая терзала Нориссу.

— Ты думаешь, что смерть сестры доставила мне удовольствие? спросила она, и крупные слезы покатились по ее щекам, а плечи задрожали. Она крепко обхватила себя руками и повернулась к окну, за которым дрожало темное звездное небо. — Когда Бреанна бежала в Сайдру, мы подумали, что война окончена. Наша страна была раздроблена, люди — разъединены, и дед был мертв. Бреанна вошла в соединение с Компаньоном, и с этим мы ничего не могли поделать, так как не собирались никого убивать только для того, чтобы вернуть себе контроль над Компаньоном.

Фелея взяла со столика белую полотняную салфетку и вытерла слезы. Она снова показалась спокойной, хотя побледнела еще сильней.

— Нельзя сказать, чтобы все завершилось благополучно, но создавшееся положение устраивало и нас, и, как мы надеялись, Бреанну.

Фелея просунула ноги под плед, согретый жаровней, и сидела, уставившись на белый платок, который она все время комкала в ладонях.

— Наш клан принялся заново отстраивать разрушенное, начал новую жизнь. Но через пару лет до нас дошли новые вести о Бреанне, и мы поняли, что так скоро нам ее позабыть не удастся. Завоевав любовь твоего отца короля Брайдона, она при помощи амулета собрала мощную армию. Это было уже чересчур. Старейшины Тарилана собрались на совет и решили, что Бреанна должна быть лишена того почти неограниченного могущества, которое она получила благодаря Знаку. Бросили жребий, чтобы определить, кто отправится в Сайдру и вырвет у Бреанны амулет — вырвет любой ценой…

— Так ты появилась здесь.

Норисса не хотела верить тому, что она только что услышала, однако ее сознание напомнило ей, что Фелея впервые получила возможность изложить свое понимание событий. Фелея тем временем длинно вздохнула и кивнула головой.

— Я не смею вернуться без Знака — таков был вердикт старейшин.

Норисса не знала, что сказать. Ее гнев пропал, и в голове снова образовалась настоящая сумятица мыслей и чувств. Было ли все это правдой? Можно ли было верить слезам, дрожащим на ресницах Фелеи, и муке в ее голосе? Если да, то как же быть с тем, что рассказывал ей Медвин? А если Фелея лжет, то почему она, Норисса, до сих пор жива и все еще владеет амулетом?

Вопросов было слишком много. Гораздо легче и проще казалось Нориссе отложить их в сторону и молча созерцать те картины, которые вдруг стали проявляться в узорах ковра на полу. Например, та его часть, что была у нее прямо под ногами, внезапно явила Нориссе образ золотоволосого короля в криво сидящей короне, гибнущего в окружении суровых копейщиков с черными гребнями на шлемах. Чуть дальше, в сером дыму, молодая королева, мертвая или умирающая, откинулась на троне. Ее длинные черные волосы укрывали ее тело и тело старой служанки, которая плакала на полу возле трона…

Испуганная Норисса подняла глаза. Фелея что-то говорила, и Норисса почувствовала себя в дурацком положении.

Словно догадавшись о ее состоянии, Фелея улыбнулась:

— Не терзай себя тем, что прошло Теперь мы вместе. Мы — родня по крови, и это значит очень много. Между нами нет вражды. Я уверена, что мы сможем помочь друг другу.

Норисса ощущала себя словно в ловушке, до тех пор пока Фелея не опустила свой умоляющий взгляд и не обратила его к окну.

Между нами нет вражды… Норисса желала бы верить этому, но не могла. «Помни! — говорила она себе, — ты потратила свою жизнь на то, чтобы прятаться от этой женщины».

Фелея тем временем снова повернулась к ней, оторвавшись от окна, за которым темное небо начинало окрашиваться в багровые тона. Приближался рассвет.

— Новый день — день больших начинаний.

Встав с кресла, Фелея поманила Нориссу за собой. Откинув в сторону тонкую занавеску, она вывела племянницу на крошечный балкончик, на который вела высокая стеклянная дверь.

С этого балкона они наблюдали за тем, как рассвет побеждает и обращает в бегство последние серые тени на светлеющем небосводе. Звезды одна за другой гасли в небе, а под самым балконом выступил из темноты небольшой сад, со всех сторон огороженный высокой стеной. В сад можно было спуститься по ступенькам лестницы, которая примыкала к балкону. Норисса разглядела в саду алмазное сияние цветов азбелла, лирсы и риабана, а до слуха ее доносилось мелодичное журчание невидимого водопада, но красота сада была далеко и выглядела бледной в утреннем тумане, поэтому Норисса не была разочарована, когда Фелея вернулась с ней в комнату и произнесла:

— Пойдем, позволь я провожу тебя в твои покои.

Проходя по коридорам замка, они встретили несколько служанок, которые несли куда-то ведра с горячей водой. Одна из них, довольно пожилая, остановилась и неверящим взглядом уставилась на Нориссу, до тех пор пока Фелея, нахмурившись, не взглянула на нее. Подхватив ведро, служанка поспешила дальше, оглядываясь через плечо.

Фелея наклонилась к Нориссе:

— Эта женщина узнала в тебе твою мать.

Какая-то резкая интонация в голосе Фелеи заставила Нориссу внимательно посмотреть на нее, но та улыбалась как ни в чем не бывало, и Норисса подумала, что горечь в ее голосе ей просто послышалась. Перехватив взгляд Фелеи, брошенный на ее медальон, Норисса спросила:

— Расскажи мне, как действует медальон? Может быть, я когда-то обращусь с просьбой о соединении?

— Нет! Ты не можешь!!!

Горячность Фелеи смутила их обоих. Фелея вспыхнула и отвернулась.

— Прости меня, Норисса, я не хотела причинять тебе ненужную боль, и поэтому ничего не сказала тебе о… — Она быстро посмотрела на Нориссу и снова отвела взгляд. — Ты никогда не сможешь претендовать на соединение с Компаньоном. На это имеет право только тот, кто принадлежит к нашему клану.

— Но моя мать была…

Фелея отрицательно покачала головой.

— Твой отец был посторонним, из чужой страны.

Щеки Нориссы зарделись от стыда при мысли об этом невысказанном обвинении. Фелея с жалостью посмотрела на нее.

— В этом и заключалась главная жестокость Бреанны: привязать тебя к сокровищу, которым ты никогда не сможешь воспользоваться. Избавиться от амулета — это твоя единственная надежда избавиться от этой боли.

Возмущение и протест заставили Нориссу мгновенно напрячься, в гневе натянулись как струны мускулы. Как она могла согласиться с заявлениями Фелеи? Разве не соприкасалась она с силами Знака? Разве не подчиняла его энергию своей воле? Как это могло быть, если, по словам Фелеи, она не была должным образом подготовлена и вообще не годилась для этого из-за своего происхождения?

В глазах Фелеи блеснул огонек неуверенности, и она торопливо заговорила:

— Конечно, неприятно слышать, что ты никогда не сможешь стать претендентом, но я думаю, что тебя примут как дитя клана и члена рода. Однажды ты можешь захотеть вернуться в Тарилан и занять свое место в нашей семье.

К этому времени они достигли покоев Нориссы. Илла, которая молча шла за ними в некотором отдалении, теперь бросилась вперед и распахнула для Нориссы дверь. Фелея, к которой возвратилось спокойствие, улыбнулась и сказала:

— Отдохни, Норисса, мы снова поговорим об этом, но позже. Скоро ты станешь королевой. Я никак не могла ею стать, хотя и носила корону все эти долгие годы.

Норисса молча смотрела ей вслед, а ее последние слова эхом отдавались в голове. Она должна стать королевой. Эта мысль должна была бы обрадовать ее, но почему-то она не ощутила радости.

Пальцы Нориссы прикоснулись к амулету. Красный камень был теплым и стал еще более теплым, после того как Норисса к нему прикоснулась. «Слишком просто и слишком быстро, — подумала Норисса. — Она предлагает слишком высокую цену за то, что и так мое».

26

Норисса споткнулась и рухнула на колени, больно ударившись ладонями о твердую землю. Острые камни и песок, врезавшись в ее тело, причинили ей боль, и она вскрикнула. Из тумана ей в ответ донесся протяжный вой стаи демонов, преследующих ее в обличий гончих псов. Сверху послышалось хлопанье сильных крыльев, которые, казалось, поднимали над бесплодной равниной магический ветер. Ужас заставил Нориссу вскочить на ноги и броситься вперед. Она бежала сквозь темноту, ослепленная страхом, и клубящийся туман заполнял ее легкие с каждым вздохом. Она не выбирала направления — она бежала просто для того, чтобы спастись от преследующих ее по пятам тварей; бежала, повинуясь звучащему в голове таинственному голосу, который звал ее к себе.

Снова послышалось хлопанье крыльев — на этот раз ближе. Норисса снова запнулась обо что-то, но сумела выровнять свой бег. Она не должна сдаваться, не должна позволить схватить себя именно теперь, когда она так близко к цели! Ее гора ждала ее впереди, а крутой склон утеса начинался всего в нескольких шагах!

Яростный вопль оглушил ее. В тумане возникла темная тень пикирующего ей на спину чудовища. Вот шеи коснулась упругая воздушная волна, и кривые когти вот-вот вонзятся в спину.

— Не-е-е-е-е-т!!!

Норисса вскрикнула и отскочила в сторону — и почувствовала, что проваливается вниз, в ничто.

Разум ее не мог разобраться в проносящихся перед глазами картинах и образах. Что это там внизу — вода ли это блестит между острыми скалами, несущимися на нее с невероятной скоростью, или это блестят древние, всезнающие глаза?

Затем невидимые руки вцепились ей в плечи и стали трясти ее снова и снова, до тех пор пока…

Норисса проснулась от крика Иллы.

— Вставайте, госпожа, вставайте! На нас напали!

Норисса снова была в темноте, но это была хорошо знакомая темнота. Она не была непроницаемой, так как в этой темноте горела одна-единственная свеча. Норисса услышала знакомый голос, который приказывал Илле замолчать:

— Успокойся, дитя! Я не причиню тебе вреда!

— Байдевин!

Норисса выпуталась из скомканных простыней и спрыгнула с кровати, чтобы обнять возникшую из темноты фигуру. Она прижалась к нему, всхлипывая и дрожа от пережитого во сне ужаса, и слова облегчения, вырывающиеся из ее груди, звучали невнятно, как журчание ручья. Байдевин неловко гладил ее по плечам одной рукой, другой держа на отлете свечу. Илла пыталась накинуть на плечи Нориссы пеньюар, и Норисса наконец-то обратила внимание на ее протестующие вопли:

— О госпожа моя, ваша честь!..

Вспомнив о том, насколько она неподходяще одета, Норисса отпустила Байдевина и вспыхнула от смущения. Байдевин предусмотрительно отвернулся, якобы для того, чтобы зажечь свечи, и Норисса натянула халат поверх своей тонкой ночной рубашки, плотно запахнув его на груди. Затем она попятилась и села на край кровати, и служанка бросилась надевать ей на ноги расшитые тапочки. Закончив с этим важным делом, девочка загородила собой Нориссу.

Байдевин, который хотел было приблизиться, остановился и, уперев руки в бока, скорчил такую свирепую гримасу, что Илла отступила на шаг назад и уперлась спиной в колени Нориссы.

— Я же сказал тебе, девчонка, что не собираюсь причинить вреда ни тебе, ни твоей госпоже!

Нориссе захотелось рассмеяться. Знакомое выражение нетерпения на лице гнома было знакомо и дорого ей; при виде его в ее душе не осталось места для страха. Последние остатки испуга, вызванного ночным кошмаром, растаяли как дым, и душу ее заполнило радостное восхищение, которое оказалось так непросто сдержать. Лишь только исчез страх, Норисса поняла, что ей было показано в ее сне. Она чуть было не выкрикнула этого вслух, но какой-то внутренний голос предостерег ее, и она почувствовала себя обязанной хоть немного уменьшить волнение служанки, вызванное внезапным вторжением Байдевина. Улыбнувшись, она покачала головой с явным неодобрением поведения Байдевина.

— Разговаривай с ней помягче, Байдевин. Такая ужасная гримаса может испугать даже меня!

Байдевин смутился, и на лице его появились признаки раскаяния. Илла, не отрывая от него взгляда, обратилась к Нориссе:

— Как он пришел, леди Норисса? Здесь только одна дверь, и ее охраняет… охраняет… Как он проник сюда в такой поздний час?

Норисса положила руку девочке на плечо и слегка отстранила ее:

— Он — волшебник и мой друг. Ему разрешается входить в мои покои в любой час и любым способом, который он для себя изберет.

Илла уставилась на Байдевина. Норисса поднялась и, сняв с постели покрывало, вручила его девочке.

— А теперь мне нужно поговорить с моим другом наедине. Ступай, отдохни пока в соседней комнате.

Глаза девочки широко раскрылись, и каштановые волосы хлестнули ее по лицу — так резко она замотала головой.

— О нет, госпожа! Вы не можете оставаться одна… — она понизила голос и прошептала ей на ухо, — одна с мужчиной!

Норисса улыбнулась и, взяв в руку свечу, свободной рукой обняла Иллу за плечи:

— Я обещаю тебе, что между мной и Байдевином не произойдет ничего такого, что выходило бы за рамки приличий.

— Тогда почему мне нельзя остаться? — Илла комкала в руках мягкое покрывало. — Я принесу вам мясо и горячее вино, я разожгу жаркий огонь в камине и согрею для вас подставку под ноги! Я прошу только позволения служить вам, леди!

Норисса только покачала головой, выводя девочку через дверь в роскошный танцевальный зал.

— Сейчас ты можешь сослужить мне хорошую службу, сделав так, как я прошу. — Обернувшись через плечо, она обратилась к Байдевину: — Зажги все свечи, Байдевин, я хочу, чтобы тут больше не было полумрака!

Дождавшись пока Илла вынесет в соседний зал свое покрывало, Норисса вручила ей свечу и закрыла за собой дверь, не обращая больше внимания на ее просьбы и мольбы.

Байдевин был занят зажиганием свечей и канделябров, время от времени он взволнованно поглядывал на Нориссу. Норисса снова ощутила внутри прилив радости и, довольная тем, что ей удалось разгадать сон, улыбнулась. Затем она бросилась через всю комнату к Байдевину и опустилась перед ним на колени, сжимая его руки в своих.

— Байдевин! Случилась одна важная вещь, и я готова танцевать от радости!

Брови Байдевина зашевелились, и на лице стала складываться очередная хмурая гримаса, поэтому Норисса поспешила продолжить:

— Мой сон, Байдевин! Теперь я поняла, что он значит и куда он зовет меня. К горе! — Норисса уселась на собственные пятки и радостно покачала волосами за спиной. — Я едва могу дождаться того, чтобы выбраться из этого замка. У меня такое чувство, будто я могу пробежать все это расстояние, даже не задохнувшись, и достичь того места, где лежит ответ на все загадки. Это так близко!

— О чем ты говоришь? — трезвый голос Байдевина прорезал ее восторг. На лице его снова показалась хмурая гримаса. — Твои слова звучат так, словно в мире все прекрасно и спокойно. Неужели ты думаешь, что завтра утром ты выйдешь отсюда так же спокойно, как работница отправляется в хлев за молоком? Фелея не выпустит тебя до тех пор, пока силой или обманом не завладеет твоим амулетом. Нельзя быть уверенным даже в том, что она отпустит тебя после этого. Скажи, ведь все ее ласковые слова и вся ее красота не смогли тебя обмануть и не вселили в тебя слепой веры?

Впервые Норисса поняла, что Байдевин действительно сердится на нее. Это настолько испугало ее, что она только молча смотрела ему в лицо. Когда его гнев прошел, Байдевин вздохнул, и взгляд его стал просто усталым. Взяв Нориссу за руку, он отвел ее в кресло перед очагом. Пока она усаживалась он стоял перед нею, и его резкие слова заставили ее почувствовать себя ребенком, которого отчитывают за проказы.

— Ты должна помнить о том, что ты стала королевой. Ты приняла от своих подданных клятву верности. Сможешь ли ты предать их теперь?

Последний вопрос навис над ней, и в нем почудилась угроза. На мгновение в его глазах отразился весь водоворот ее собственных мыслей страх, неуверенность и неосознанное желание. Внезапно Норисса осознала, как мало она его знает. Сначала она просто пожалела его — так несладко приходилось ему в рабстве у Пэшета. Потом пришло уважение, вызванное к жизни решительностью и целеустремленностью гнома. Байдевин опровергал общепринятые представления о том, что небольшим людям по плечу только небольшие дела. Какие прекрасные мечты хранишь ты в потайных уголках души, Байдевин?

Но вот мгновение это прошло, и его взгляд снова стал жестким и непроницаемым, требующим ответа. И снова его скепсис и практицизм помогли Нориссе справиться с сумятицей мыслей и чувств, поднявшейся у нее в голове.

— Я не предам своих подданных.

Байдевин коротко кивнул в знак одобрения.

— Хорошо. А теперь нам надо подумать о том, как нам выбраться отсюда и соединиться с Босром и с армией. В них наша единственная надежда возвести тебя на трон как истинную королеву. Пока Фелея остается у власти, ты будешь просто марионеткой… — Норисса медленно покачала головой, и Байдевин замолчал.

— Я уже сказала, что я не покину своих подданных, но я также не могу не ответить и этому Другому. Я не отношусь легко к клятвам верности, но я связана еще одной клятвой, не менее важной. И я должна достичь этой цели прежде всего.

— Даже ценой потери трона и, возможно, самой жизни?

— Да, даже такой ценой.

Байдевин вздохнул и присел возле кресла.

— Что же тогда делать? Ты не можешь покинуть эти края, так как не можешь допустить, чтобы Фелея правила твоим народом. С другой стороны, ты должна закончить паломничество и довести его до конца.

Норисса замялась. У нее возник кое-какой план, но он был выдуман в спешке.

— Мне нужно многое рассказать тебе, Байдевин, и я прошу тебя: потерпи, пока я не закончу.

Гном кивнул, соглашаясь.

И Норисса торопливо и сбивчиво рассказала ему обо всем, что произошло с ней за те несколько дней, которые прошли с тех пор, как Байдевин отправился в Дромунд. Когда Байдевин услышал про просьбу с подосланным Тайлеком эльфом и про утреннюю беседу с Фелеей, губы его сжались в тонкую нить, а Норисса все говорила и говорила, рассказывая гному о силе, которую она ощущает, но которую ей никак не удается подчинить себе и опробовать, ибо она ускользает от нее, и об изменениях, которые произошли с ее навязчивым сновидением. Она ни слова не сказала о своем постоянном замешательстве, которое преследует ее с тех пор, как оба они попали в замок Фелеи. Вместо этого она снова предалась воспоминаниям о своем сне.

— Представляешь, мне снилось, что я командую всем этим! — она закрыла глаза и откинула назад голову. — Я могла выбирать, и это я решила, как мне надо обойти склон, чтобы попасть к горе.

— К какой горе? — не выдержал Байдевин. — Вся граница Сайдры от Пустошей до Тасерельского моря — одни сплошные горы.

Норисса часто заморгала. Вопрос гнома снова вернул ее в ограниченное стенами замка узкое пространство, где они были пленниками.

— Я не знаю, как называется эта гора, но раз уж мой зов завел меня так далеко, наверное, он не бросит меня в последний момент. Я узнаю это место, стоит только подойти чуточку поближе… — Она помолчала. — Это снова возвращает нас к вопросу о том, смогу ли я бросить свой народ на произвол судьбы, позабыв о своей ответственности. — Норисса на мгновение задумалась, потом медленно сказала: — Медвин и Боср наверняка уже движутся сюда.

Байдевин кивнул.

— Да. Медвин, может быть, и знает магическую формулу, которая перенесла нас сюда, но мне кажется, что на всю армию у него не хватит силы. Они должны двигаться ускоренным маршем, а это значит, что они будут у стен замка не раньше завтрашнего вечера. Ты могла бы подождать со своим уходом до этого времени?

— Да. Когда Боср будет здесь, я оставлю его удерживать замок, пока я стану путешествовать на восток. И я попрошу Фелею отправиться со мной. Норисса положила руку на плечо Байдевина, словно умоляя не возражать ей сейчас. — Я знаю, ты станешь уверять меня в том, что ей нельзя доверять. Но я и не доверяю. Просто она не позволит мне уйти до тех пор, пока я не откажусь от медальона. Если она сможет поверить в то, что он будет отдан ей после, тогда, может быть, она не станет противиться моему паломничеству. Кроме всего прочего, мы движемся в одном и том же направлении.

Байдевин явно сомневался. Норисса вздохнула и прижала ко лбу запястье правой руки, словно пытаясь разогнать туман, который снова начал окутывать ее разум.

Увидев этот жест усталости, Байдевин положил ладонь ей на руку, и Норисса слабо улыбнулась его заботе. Затем, вопреки своим собственным мрачным предположениям, она спросила:

— Неужели в том, что она говорит, нет ни капли правды? Ты тогда был еще ребенком, а я даже не родилась. Как могут дети судить о том, что было до их появления на свет? Фелея говорит, что только амулет способен навсегда прекратить войну.

— Мало ли что она говорит! — проворчал Байдевин. — Кто она такая, что мы должны верить каждому ее слову? Убийца собственной сестры и узурпатор трона, подлый захватчик! В ее словах не больше правды, чем в словах Джаабена. А уж его-то я знаю хорошо.

Норисса отдернула руку, так как его хватка стала причинять ей боль. Байдевин выпустил ее руку и отошел прочь. Когда он повернулся и посмотрел на нее, она почувствовала его гнев даже с противоположного конца комнаты.

— А что же тогда говорят Боср, Медвин и все остальные? Неужели все они лгут? — несмотря на сильный гнев, голос его был холоден. Норисса поежилась, так как теперь ей задавали ее собственный вопрос. — Вероятно, мы с тобой — просто дети, которые ничего не знают об истории этой войны, продолжал Байдевин, — но есть же и старики, которые помнят, как все было на самом деле. Пусть же она спорит с теми, кто знает подлинную историю и обладает знанием. Да, мы дождемся прихода нашей армии. Пусть народ Сайдры рассудит, правду ли говорит эта ведьма!

Была ли это логика или просто жажда мести, что заставила Байдевина не скрывать свои чувства? Норисса решила, что это не имеет значения. Его стратегический мозг снова указал ей на новые возможности, которые она проглядела. Несмотря на безрадостные и тревожные перспективы, значительная часть ее беспокойства куда-то пропала. Она могла немного подождать. По крайней мере, можно было пока не думать о том, чтобы расстаться с амулетом. Уцепившись за эту приятную мысль, Норисса не стала задумываться о том, что будет дальше.

27

Байдевин сидел и смотрел на спящую Нориссу. Она свернулась калачиком под шкурой даксета, покрывавшей кресло, на котором она просидела все время, пока длился их разговор. Теперь блестящие черные волосы, словно подушка, лежали у нее под головой, одна рука свесилась с поручня. Лоб был прорезан глубокими морщинами, а тело напряжено, словно Норисса каждую минуту была готова вскочить и сражаться. Байдевин послал ей мысленное изображение полей айдроша, колышимых ветром, и пробирающегося между камней ручья, и Норисса немного расслабилась.

Затем он услышал, как в комнату вошла Илла, вошла и остановилась в дверях.

— Госпожа?

Байдевин не ответил. Он продолжал наслаждаться тем, что разум Нориссы так доверчиво открыт для него. Уже довольно долгое время пересекать ее мысленные барьеры не составляло для него никакого труда, а сегодняшней ночью ему показалось, что она сняла все ограничения. Байдевин задумался о том, как далеко в ее разум ему придется углубиться, прежде чем он наткнется на те потайные уголки, которые есть у каждого, спрятанные даже от самого себя.

Но вдруг Норисса была столь же открыта для любого? При мысли о том, что Фелея обнаружит, что проникнуть в разум Нориссы не составляет труда, Байдевин ограничился одним лишь цветущим лугом айдроша, но тут собственные ее тревожные мысли побеспокоили Нориссу, и она проснулась.

Илла подошла к ним, шурша покрывалом, которое она несла с собой. Байдевин не поворачивался к ней так долго, как только позволяла вежливость.

Он знал, что за картину видит Илла: госпожа на кресле, он — на скамеечке для ног, огонь почти погас, в кубке — остатки подогретого вина, которое они пили вместе. В глазах Иллы вспыхнуло и погасло решительное выражение. Это длилось какую-то долю секунды, затем лицо ее снова стало невыразительным. Придерживая покрывало одной рукой, она взяла кочергу и поворошила поленья.

Байдевин понял, что она злится на него. Подав Нориссе вино, он непрошеным гостем вторгся в мир ребенка, в ее царство. Очевидно, ему следовало сделать попытку загладить свою вину. Среди всех обитателей замка ему меньше всего хотелось иметь в числе своих врагов личную служанку Нориссы. Но он устал, к тому же ему было понятно, что само его присутствие продолжает восприниматься как враждебный акт. Сделав рукой знак, призывающий к тишине, он поднялся, собираясь уходить.

— Леди Норисса только что смогла уснуть, — прошептал он.

Лицо Иллы не изменилось, на нем по-прежнему не видно было никакого выражения. Положив в камин несколько коротких поленьев, она ровным голосом произнесла:

— Леди следовало спать этой ночью. Уже светает, и госпожа… — она замолчала, прикусив нижнюю губу и исподлобья поглядывая на Байдевина. Леди Фелея будет ждать госпожу. Моя госпожа должна многому выучиться, чтобы стать королевой.

Байдевин почувствовал себя виноватым, вина обволакивала его, словно не по росту большой плащ, который сковывает движения, мешает быстро двигаться и быстро соображать.

— Будь я проклят! Теперь она сверх меры утомлена, а ей придется встретиться с этой ведьмой!

Теперь Илла выглядела слегка удивленной, и все следы негодования изгладились с ее лица.

— Моей госпоже нужно многому научиться, коли ей предстоит править, объяснила она.

Байдевин принялся сердито расхаживать по полу туда и сюда.

— Слишком многому, я бы сказал. Ей придется за короткое время научиться всему, чему особы королевской крови учатся всю свою жизнь, — и он хлопнул кулаком правой руки по раскрытой ладони левой. — Готов поспорить, что самым длинным уроком будет тот, на котором Фелея лестью или обманом станет искать пути отнять амулет.

Гном взглянул на Нориссу. Тень усталости лежала у нее на лице даже во время сна.

— Это я виноват в том, что завтра у нее будет не слишком много сил, чтобы справиться со всем этим. Я должен пойти с ней, — произнес он задумчиво, и Илла посмотрела на него с надеждой. — Но у Фелеи наверняка отыщется какой-нибудь предлог, чтобы я оказался в это время где-нибудь в другом месте, — горько прибавил он и, чувствуя себя ненужным, вышел из комнаты.

В маленьком саду голос Фелеи сливался в ушах Нориссы в монотонное гудение. Состроив недовольную мину, Норисса отставила кубок с вином, которое показалось ей безвкусным, даже слегка кислым. Возможно, потому, что она позволила себе слишком много вина вчера ночью. В глазах тоже словно песок был насыпан — и Норисса ожесточенно моргала, особенно тогда, когда в глаз попадал луч солнца, случайно прорвавшийся сквозь плотный занавес листьев и веток лирсы. Наконец она закрыла глаза совсем и стала думать об окружающем ее прохладном полумраке.

Случайная веточка защекотала ее по щеке, и она схватила ее рукой. Сорвав несколько листьев, она растерла их между ладонями и поднесла к лицу. Странно. Она открыла глаза и уставилась на раздавленные листья. Резкий и терпкий запах листьев лирсы должен был вызвать слезы у нее на глазах, но она ничего не почувствовала, как ни принюхивалась.

— Норисса!

Голос Фелеи отвлек Нориссу от мыслей и усталости. Фелея сидела, окруженная свитками старинного пергамента, в которых излагалась подробная история и уточнялись границы всех провинций страны.

— Ты не слушаешь меня, Норисса. Как ты собираешься править, если не будешь знать, что за лорд стоит перед тобой?

Тон Фелеи был резок, и за ним угадывалось нетерпение.

— Прошу прощения, — промямлила Норисса. — Я не очень хорошо спала ночью.

— Ты вовсе не спала, — теперь в голосе тетки слышался прямой упрек. Твой полуночный гость не дал тебе отдохнуть.

Норисса удивленно повернулась к Илле, сидевшей подле нее. Та воскликнула:

— Нет, нет, госпожа, я никому не говорила!

— Это верно, — едко заметала Фелея. — Она никому ничего не сказала, хотя должна была немедленно сообщить мне!

Илла ничего не ответила, но Норисса видела ее растерянность: какой госпоже служить? Наконец Илла слегка придвинулась к ней, и Норисса слегка улыбнулась. Несмотря на то что всю свою сознательную жизнь девочка прослужила Фелее, теперь она выбрала ее. Она также обратила внимание на крепко стиснутые губы девочки и мысленно пообещала себе, что никто не будет служить ей из страха.

— Оставь нас, — приказала Фелея. — Я назначу другую, которая будет служить лучше тебя, — ее резкий тон нарушил плавное течение мыслей Нориссы, но вовсе не это вызвало в ней приступ раздражения, а побледневшее лицо девочки. Слишком много ночей подряд Норисса спала слишком мало, слишком часто приступы нерешительности одолевали ее, и теперь она достигла такого состояния, когда требования протокола легко уступали волнам раздражительности.

— Пусть она останется, — заявила Норисса. — Она правильно поступила, посоветовавшись со своим собственным разумом. То, что происходит в спальне королевы, касается только королевы!

Илла резко вздрогнула, а Фелея совершенно опешила от такого дерзкого выпада. Что-то подсказало Нориссе, что ей следует опасаться тетки, но она слишком долго бежала и пряталась. Она выдержала взгляд Фелеи.

Щеки Фелеи покраснели, в глазах бушевала неукротимая ярость, но голова ее вдруг склонилась в знак почтения.

— В этом ты, безусловно, права, Норисса. Я только имела в виду, что, знай я о том, что мастер Байдевин пришел к тебе в столь поздний час, я почла бы за честь посидеть с тобой в качестве компаньонки. Я беспокоилась лишь о том, что, если бы об этом случае стало многим известно, это могло бы плохо отразиться на твоей репутации. Не слишком удачное начало для молодой королевы.

— Благодарю, тетя, но никакая компаньонка мне была не нужна. Байдевин пришел ко мне, во-первых, как друг, а во-вторых, как советник двора в отсутствие Медвина.

Плечи Фелеи напряглись. Не в первый раз Норисса замечала, как Фелея вся настораживается при упоминании этого имени. Интересно, что произойдет, когда Медвин наконец прибудет сюда собственной персоной. Эта мысль промелькнула очень быстро, и Норисса не успела понять, был ли то старый антагонизм, запечатлевшийся в ее мозгу, или просто ее собственный гнев.

Фелея тем временем явно старалась сгладить размолвку. Разглаживая морщинки на своем темно-синем платье, она сказала:

— Ты вправе выбирать себе друзей, Норисса, но что касается совета, то в твоей свите уже есть советник. Это Тайлек. Он принес клятву верности и готов помочь тебе в решении любых вопросов.

Тайлек. Это имя возникло в самой сердцевине нориссиной бравады, как ядовитый чидд, выползающий из вечерних теней под деревьями. Он был прекрасен телом и лицом, а его темные глаза способны были парализовать Нориссу одним-единственным взглядом. Одно его присутствие было для нее словно приказ броситься к нему в объятья. Норисса вспомнила чувственное прикосновение его магии и вздрогнула.

Но разве это был не тот же самый Тайлек, который, поклявшись в верности ее отцу, королю Брайдону, привел к победе эту златоволосую завоевательницу, предав собственную страну? Норисса дала своему негодованию вырасти настолько, чтобы оно смогло превозмочь ее страх перед ним. Никто больше не сможет заставить ее бояться таким простым способом и так быстро. И Норисса встала, придерживая обеими руками складки своих широких юбок, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно спокойней:

— Тайлек был твоим советником, Фелея. Я должна назначить свой собственный двор. Много других людей обещали мне верно служить, но я подожду, пока все они будут здесь, прежде чем принимать решение. А сейчас я слишком устала, чтобы продолжать урок. Мы продолжим после ужина.

Должно быть, она встала со своего места слишком быстро или устала сильнее, чем ей казалось, но стоило ей повернуться к ведущим из сада воротам, как лощеное совершенство сада рассыпалось. Заросли сорняков и разросшиеся кусты ежевики цеплялись колючками за ее платье. Взгляд Нориссы заскользил куда-то в сторону, и она покачнулась. Илла схватила ее за руку, и Норисса оперлась на эту тонкую детскую ручку. Хор множества голосов в ее голове зазвучал особенно громко, но неразборчиво, и за шумом Норисса не расслышала предостережения своего внутреннего голоса. Она попыталась разобрать ускользающие от ее понимания слова, но от этого они не стали яснее; единственное, что она выиграла, сосредоточившись, это то, что окружающий мир выровнялся и перестал сползать куда-то в пропасть.

Она почувствовала, как рядом с ней, заботливо бормоча, возникла Фелея.

— Ты переутомилась, Норисса. Давай отложим наши занятия до утра. Ступай в свои покои и отдохни.

Норисса перевела дух, но не смогла поднять взгляд и посмотреть на Фелею. Всего мгновение назад мир готов был треснуть и выскользнуть из-под ног, теперь же строгий архитектурный порядок в саду восстановился, и Фелея, казалось, ничего не заметила. Неужели только она видела это? Вино и усталость способны спутать чувства и ощущения так, что на них будет опасно полагаться. Но когда вопросительный взгляд Нориссы случайно упал на лицо Иллы, она поняла, что ее видение не было простой фантазией. В глазах девочки застыл ужас, который был гораздо сильнее, чем просто опасение служанки за здоровье госпожи.

«Значит, мой разум меня не подвел. Раз Илла тоже видела это, значит, так и было, и притворство Фелеи говорит о многом и выдает ее с головой».

Норисса незаметно пожала ладонь Иллы в знак признательности за то, что она не выдала Фелее их общий секрет. Не поднимая глаз, Норисса кивнула и снова пошла по направлению к воротам, ведущим из странного сада.

— Да, тетя, я пойду отдыхать.

Когда она вышла из беседки, она почувствовала такой сильный запах раздавленных листьев лирсы, что чуть не задохнулась.

Байдевин дожидался их в покоях Нориссы. Распахнув двери спальни, он ринулся им навстречу, когда они только вступали в увитую зелеными растениями прихожую. Он засыпал их вопросами, и Илла невпопад отвечала ему дрожащим голосом. Норисса отключилась от их разговора и попыталась привести в порядок свои собственные разлохмаченные мысли. Ей хотелось завопить от ужаса и выбежать из комнаты, бежать из этого замка, но вместо этого она заключила свои мысли в хрупкую оболочку пассивного безучастия.

Она позволила своим ощущениям снова вернуться не раньше чем ее напоили красным вином и нагретым таргом и уложили на постель, заботливо прикрыв теплыми покрывалами. Тогда ей стало стыдно за то, что она позволила себе так переутомиться, что теперь за ней приходится ухаживать, как за маленьким ребенком. Бормоча слова признательности, она оттолкнула очередной кубок с вином и только тогда заметила, насколько грязен и взлохмачен Байдевин. Гном стоял возле ее кровати, внимательно глядя на нее своими карими глазами. Лицо его было в грязи, в волосах и на одежде застряли клочья пыли и обрывки паутины. От гнома пахло чем-то затхлым и сухим, а к рукаву куртки прилипла высохшая оболочка жучка-вощанки. Норисса протянула руку и сняла ее.

Байдевин, в свою очередь, принял у нее скорлупу и, кинув ее в огонь, попытался счистить наиболее бросающиеся в глаза клочья паутины и грязь.

— Я проник в… — он замолчал и покосился в сторону Иллы. Девочка уже развернулась, чтобы уйти, но Норисса поймала ее за руку.

— Говори при ней, Байдевин. Это дитя доказало, что достойно нашего доверия, — и она улыбнулась, увидев, как щеки девочки заалели от гордости и от похвалы.

Затем Норисса откинулась на подушки и прикрыла глаза, уступая навалившейся усталости. Голос Байдевина доносился до нее как будто издалека.

— Я проник в систему потайных ходов этого замка, искал выход. Ходы очень старые и многими из них нельзя пользоваться. Мне удалось открыть один ход, который ведет к реке, но, к несчастью, он идет мимо солдатских казарм…

Норисса услышала, как Байдевин приблизился, его руки дотронулись до ее пальцев. Она не открыла глаз, медленно уплывая от всего, что тревожило и беспокоило ее, и ей едва хватило сил, чтобы ответить на его вопрос.

— Что случилось, Норисса? Ты позвала меня, и я поспешил сюда.

— Позвала?

— Да, при помощи «неслышной речи». Зачем ты звала меня?

— Честное слово, я даже не осознавала этого…

Норисса попыталась и не смогла найти объяснение той странной глубокой связи, которая существовала между ними. Она смирилась с тем, что гном всегда будет чувствовать, когда она будет нуждаться в нем.

И Нориссе захотелось, чтобы так же просто она могла дотянуться мыслями до любого другого человека. Возникшее в памяти лицо Бремета подарило ей ощущение тепла и уюта, а его золотистые глаза последовали за ней в самые глубины сна.

28

Норисса услышала над собой грозный шорох больших крыльев и ощутила преследующую ее ненависть. Но в этот раз Норисса не боялась.

Туман над равниной рассеялся, и Норисса обнаружила, что стоит на одной половине расколотой горы. Сама равнина представляла собой каменную площадку, образовавшуюся после того, как она откололась от покрытого снегом пика, возвышающегося на противоположной стороне широкого ущелья. Цель, к которой стремилась Норисса, находилась на той стороне расселины, в пещере, которая зияла черным пятном чуть выше снеговой линии.

— Я ожидаю тебя.

Шепот донесся до слуха Нориссы отчетливо и ясно, не заглушенный даже хлопаньем крыльев и далеким воем преследующих ее демонических псов. Норисса издала победный клич, бросая вызов тем, кто гнался за ней по пятам, и побежала по равнине к утесу. Не спрашивая себя, откуда она знает, как следует поступить, Норисса шагнула с обрыва… и оказалась на противоположной стороне ущелья, карабкаясь по обледенелым скалам и поднимаясь все выше по склону.

Небо вдруг потемнело, и снег полетел в воздух, вздыбленный ветром, поднятым взмахами крыльев. Охотник настиг ее. Крыла смерти хлестали и били ее, мешая медленному подъему по скалистому склону. Норисса не должна была останавливаться, не должна была поворачиваться к нападавшему лицом, чтобы сразиться с ним. Ориентируясь по звуку и частично руководствуясь инстинктом, она уклонялась от изогнутых когтей, стремящихся вцепиться ей в спину и плечи, прилагая все усилия к тому, чтобы хоть на пядь, но приблизиться к чернеющему наверху спасительному черному пятну — входу в пещеру. Теперь она осознавала, что рыскающий в поисках поживы крылатый демон был не просто детским кошмаром — это был враг, которого она встречала как во сне, так и наяву. Если бы она осмелилась повернуться к нему лицом, она бы сумела распознать истинное лицо призрачной твари.

Но она не могла себе позволить истратить даже это мгновение впустую, ибо твари только этого и надо было, чтобы схватить ее. Если бы чудовище схватило ее, пусть даже во сне, это означало бы ее гибель и во сне и наяву.

Норисса подтянулась и упала на обледенелый уступ перед входом. Еще одно усилие, и она провалилась в ожидающую ее темноту.

Норисса проснулась и успела уловить слабое эхо ярости Другого.

Используя «неслышную речь», она протянулась сквозь стены и, нащупав неспокойный сон Байдевина, разбудила его, послав ему сгусток своего восхищения.

— Скорее приходи! У меня новости!

Норисса сбросила одеяла. Свет единственной лампы указал ей место, где устроилась на ночь Илла, — она свернулась в клубочек возле кровати. Норисса безжалостно растолкала ее.

— Зажги свечи, Илла. Нужно быстро одеваться, потому что сейчас к нам придет Байдевин, а я не хочу, чтобы ты во второй раз за столь короткое время поднимала скандал из-за моей нескромности.

Илла приступила к исполнению поручений с таким рвением, что Норисса невольно рассмеялась. Смех был легким, и ей было самой приятно услышать его; одновременно с этим она мимолетно удивилась, осознав, сколько времени прошло с тех пор, как она в последний раз смеялась так легко и беззаботно. Илла как раз шнуровала сзади лиф ее платья, когда в дверь в прихожей забарабанили. Норисса бросилась открывать, не обращая внимания на протестующие восклицания Иллы, пытающейся в спешке надеть через голову свое собственное коричневое платье.

Байдевин ворвался внутрь, лишь только дверь отворилась. Он был взъерошен со сна и бос, беспорядок в одежде свидетельствовал о поспешности, с которой он одевался. Байдевин по обыкновению яростно хмурился. Позади него Кей сжимал в руках пару сандалий.

Норисса схватила Байдевина за руки, и они закружились, как дети на празднике. После нескольких неудачных попыток Байдевину удалось прекратить это легкомыслие, и он повлек Нориссу в спальню. Там он усадил ее на кровать и требовательно спросил, когда это она успела потерять рассудок.

— Я нашла! — воскликнула Норисса. — Я знаю, где кончается мой путь на восток! — спрыгнув с кровати, она закружилась по комнате.

Остановившись перед очагом, она вытянула руку, произнесла одно единственное слово, и в дымоход устремился фонтан пламени.

— Норисса! — Байдевин снова усадил ее на скамеечку.

Огонь в камине погас, оставив после себя несколько голубых искр среди тлеющих алых углей.

В ответ на его упреки Норисса только покачала головой.

— Прости меня, Байдевин, но ты не можешь понять моей радости. Я нашла, откуда исходит мой зов. Ты спрашивал меня, какая гора из всех гор Сайдры мне нужна. Теперь я знаю, я видела ее! Я видела мост и знаю тропу, единственную тропу, по которой можно туда взобраться. Пришло время, Байдевин! Мне нужно отыскать способ, чтобы выбраться из этого замка!

Байдевин смотрел на нее так, как будто собирался всерьез рассердиться, но вместо этого он просто потер глаза рукой.

— Я рад, что ты нашла эту штуку, но как мы можем уйти сейчас? Боср с армией еще не подошли, и Фелея крепко держит нас в узде.

Норисса с досадой прищелкнула языком. Как он был практичен, этот Байдевин! Но она не позволит ему испортить себе настроение.

— А как твои поиски потайных ходов? Мне кажется, это было не во сне, когда ты говорил, что нашел выход?

— Выход действительно есть, но ты не выслушала меня до конца. Этот путь ведет наружу и заканчивается как раз позади казарм и оружейных. У нас нет ни оружия, ни еды. Кроме того, нас может задержать волшебство Тайлека или Фелеи, точно так же, как и решение вопроса о том, кто останется на троне, если мы оба сейчас исчезнем.

Норисса покачала головой, отводя его доводы:

— Трон в безопасности. Лишь только Фелея узнает, что мы бежали, она тут же последует за нами. Корона Сайдры не имеет для нее никакого значения, она стремится завладеть медальоном и той властью, которую он дает.

Но она видела, что Байдевин все еще не убежден, и постаралась придумать такое логическое объяснение, которое бы смогло заставить Байдевина понять, насколько необходимо ей отправиться туда, куда звал ее сон.

— Ты же знаешь, что меня все время звало на восток. Этот зов — не просто детский каприз, а живая, в действительности существующая сила. Она столь же могущественна, как и все волшебство Фелеи, и она будет у меня в руках, если мне только удастся схватить ее. Именно это я и собираюсь сделать, и потому мне нужно каким-то образом выбираться отсюда.

Услышав эти ее слова, Илла подошла к большому сундуку и вытащила из него тяжелую дорожную сумку. Шепча какие-то указания Кею, она стала укладывать вещи.

Байдевин некоторое время смотрел на нее, затем повернулся к Нориссе:

— Неужели ты не понимаешь, куда нас может завести такая глупость? Это дитя верит в то, что ты собираешься покинуть замок, и я не сомневаюсь, что она захочет отправиться с тобой. И ты думаешь, что мы сумеем защитить ее от того, что Фелея может послать нам вдогонку? Или ты хотела бы оставить ее здесь, чтобы весь гнев Фелеи обрушился на нее, лишь только обнаружится, что мы бежали? Неужели какой-то сон может быть таким важным?

Норисса почувствовала, как гнев начинает жечь ей щеки, заслоняя собой радость сделанного ей открытия.

— Я не оставлю детей без защиты! Надеюсь, что я не такая хладнокровная тварь! Но я должна, обязана откликнуться на этот зов. От этого зависит все, что мне дорого… Ну как еще мне объяснить тебе?!

Норисса отошла и встала напротив высокой стальной клетки, где сидела каара. Птица взъерошила черные перья на хохолке и разинула клюв в сторону Нориссы, раскачиваясь на жердочке. Золотистые и алые перья нарядно блестели в свете множества свечей, и Норисса покачала головой, удивляясь ее никчемной красоте. Еще когда она была ребенком, ей приходилось немало слышать об этой птице — легендарной певчей птице Молевианских болотистых низин. Теперь эта ожившая сказка принадлежала ей, но она не пела.

Байдевин подошел к ней и встал рядом.

— Прости меня, Норисса, если я был слишком резок. Просто я не в силах понять, почему многое должно так сильно измениться из-за твоих снов. Если ты расскажешь мне о них, я готов выслушать тебя.

Они уселись на кресла, стоявшие рядом, и Норисса рассказала гному о своем последнем сне. Когда она замолчала, Байдевин только покачал головой.

— Но что было в пещере? Что это такое, ради чего ты готова оставить тех, кто нуждается в тебе здесь?

— Я проснулась прежде, чем успела что-либо рассмотреть. — Норисса пожала плечами, ощущая амулет. — Что бы ни означал этот зов, он каким-то образом связан с амулетом.

— Если бы Медвин был тут, — вздохнул Байдевин, — он бы лучше разобрался в том, что с тобой происходит. Все это настолько странно, что я не нахожу ответа ни на один вопрос. Только Фелея знает правду, но я уверен, что от нее мы никогда и ничего не узнаем.

Норисса кивнула и, поднявшись, остановилась у погасшего очага.

— Фелея представляет дня меня загадку. Я пыталась расспросить ее, пыталась открыто противопоставить ей себя, но одно только ее присутствие повергает меня в смятение и сбивает с толку. Я начинаю видеть вещи так, словно они скрыты в тумане, мои мысли спутываются, и я не нахожу слов.

Байдевин нахмурился и подошел к ней. Он казался очень обеспокоенным.

— Мне знакомо это ощущение, и я был глуп, что не обратил на это внимание раньше. То, о чем ты говоришь, это признаки действующего против нас заклинания. Разве ты не почувствовала окружающую нас магию — ту силу, которая доставила нас сюда и продолжает удерживать?

— Да, я почувствовала многое, но ничего приятного. Когда я сплю, я ощущаю присутствие чего-то такого, что выслеживает и гонится за мной. Когда я сержусь, я чувствую, что вот-вот выйду из себя. Ты не можешь понять этого, Байдевин, тебе не приходилось видеть, как мой мир изменяется и начинает разламываться на куски.

Байдевин едко взглянул на нее.

— Ты имеешь в виду, что мир как бы раскалывается надвое, словно хочет исторгнуть из себя всякую жизнь, оставив только развалины и раздражение?

Норисса в изумлении уставилась на Байдевина, и он метнул быстрый взгляд в сторону Иллы.

— Мы тоже видели это.

Он поманил Иллу, и она подошла к ним, держа в руках темно-синее платье, расшитое жемчугом и блестящим галуном. Сделав реверанс, она прижала к себе платье и по знаку Байдевина заговорила взволнованно:

— В саду, госпожа… Я видела, но ничего не поняла. Было похоже на то, как будто вернулись прежние времена.

Байдевин дотронулся до руки Нориссы.

— Илла рассказала мне обо всем, пока ты спала. Все это великолепие не существовало до того, как мы появились в замке. Здесь никогда не было вдоволь еды, а детей часто избивали. Каким-то образом Фелея устроила все это только для нас.

Норисса недоверчиво переводила взгляд с гнома на Иллу и обратно.

— Может быть, это и так, но что нам от этого?

Блеск красно-золотых перьев привлек ее внимание, и темный птичий глаз повернулся к ней. Клюв птицы приоткрылся, а горло быстро-быстро задвигалось. Птица, однако, не издала ни звука, и вся эта пантомима продолжалась в абсолютной тишине. Вместо трели в памяти вдруг возникли полузабытые, далекие слова Медвина:

«Не важно, насколько могущественна та сила, которая создает чудовищ. Темная магия всегда имеет слабое место. Отыщи этот изъян, и ты преодолеешь власть теней!»

Норисса долгим взглядом посмотрела на существо в клетке. Множество мелких деталей, прежде разрозненных, сплелись перед ее мысленным взором в единое целое, в одну отчетливую картину. Здесь нашлось место и для цветов без запаха, и для вина без вкуса, и для…

— …и для птички, которая не умеет петь! — вслух закончила Норисса, делая шаг к клетке.

Птица продолжала следить за ней наглым глазом, раскачиваясь на жердочке и наклонив голову набок.

Норисса вспомнила, что уже видела такой взгляд. Темные, подчиняющие своей воле глаза, они могли без труда подавить ее волю к сопротивлению одной лишь чувственной развязностью выражения и требованием покорности. Это были глаза человека.

Нориссе показалось, что она слышит смех Тайлека, и она распахнула дверцу клетки, просунув руку внутрь, чтобы схватить птицу, но тут же выдернула ее обратно, роняя с запястья капли крови, выступившие там, где клюв птицы пронзил руку.

Боль в ране очень быстро победила ее удивление. Птица сидела в клетке совершенно спокойно, совершенно не напоминая собой насмерть перепуганное существо. Напротив, она походила на опытного противника, настроенного весьма решительно. Норисса почувствовала гнев, который заставил ее забыть о боли.

Яростно вскрикнув, Норисса бросилась к клетке и быстро сунув руку внутрь, схватила птицу. Воздух внезапно наполнился перьями, пылью и Семенами растений из кормушки. Норисса вытащила птицу, и та хлестнула крыльями по ее лицу. Ее клюв и кривые когти снова и снова вонзались в руку Нориссы, разрывая рукав платья и кожу. Сзади подбежал Байдевин, требуя прекратить это безобразие, однако Норисса не слушала его. Прижав птицу к прутьям клетки, она свободной рукой нанесла ей яростный удар и перехватила каару за шею.

Птица была тяжелой и неожиданно большой — длиной в поллоктя. Не имея больше возможности пустить в ход клюв, она отчаянно хлопала своими золотыми крыльями. Норисса поступила так, как много раз поступала с птицами бата, вынутыми из садка позади ее охотничьего домика: крепче сжав горло каары, она коротко и сильно дернула. Свернув голову бата, она всегда ощущала некоторое сожаление, что доверчивая птица пожертвовала своей жизнью ради того, чтобы накормить ее и ее семью, но никогда прежде она не испытывала такого торжества, как теперь, когда шея каары с сухим треском переломилась и яростное сопротивление перешло в затихающее трепыхание.

Байдевин и Илла неподвижно смотрели на нее, но Нориссу не беспокоило, что они, может быть, думали, что она сошла с ума. Стоило ей разгадать, чей разум стоит за блестящим птичьим взглядом, мир снова раскололся. Пышное великолепие и красота куда-то пропали, оставив после себя пыльную келью, с потолка которой гирляндами свисала древняя паутина. Отшвырнув от себя дохлую птицу, она обвела руками комнату, обращая внимание остальных на ее настоящий вид.

Кей подошел к Илле, и оба они с осторожностью принялись разглядывать мертвую птицу на полу.

— Эброт! Глаза и уши Тайлека! — Байдевин наподдал ногой мягкое тельце в изломанных перьях. — Тайлеку известно все, что говорилось и делалось в этой комнате.

Илла испуганно пискнула и бросилась подбирать платье Нориссы, которое она уронила возле кресла. Его голубой цвет поблек, и ткань покрылась пылью. Когда девочка попыталась разгладить кружевной воротник, он распался на множество гниющих нитей, а жемчуг, которым было богато расшито все платье, просыпался на пол. Бросив платье, девочка бросилась к дорожной сумке и стала вытаскивать оттуда все, что она собрала Нориссе в дорогу. В ее глазах задрожали слезы, когда в сумке не нашлось ничего, кроме груды полинявшего тряпья.

Норисса подошла к ней и ласково обняла ее за плечи.

— Это все чепуха, дитя мое. Они никогда не были настоящими. Они были такими же, как все это… — Норисса указала рукой на голые стены комнаты, которая выглядела теперь просто как забитый пылью склад тряпья.

— Все это была иллюзия, темная магия… просто картинки, которые мы должны были принять за настоящее по желанию Фелеи.

Байдевин тщательно обошел трупик птицы и коврик из шкуры сирре, из которого повылез весь мех.

— Откуда ты знаешь, что это ее волшебство? Эброт ведь птица Тайлека.

Норисса немедленно вскипела:

— Я-то знаю запах этой магии. Я уже сражалась с ней раньше — на берегу реки и в Драэле. Фелея — вот кто охотится на меня. С самого моего детства — это всегда была она со своим волшебством. Я бы поняла это еще вчера, во сне, если бы осмелилась повернуться лицом к тому, кто напал на меня.

— Но эброт — птица Тайлека! — продолжал настаивать Байдевин.

— Да, но магия была ее. Все, что мы видели, чувствовали, все это были тени, порожденные ее волшебством. Вот почему она не могла бороться со мной. Вся ее сила уходила на поддержание иллюзий, на это и на то, чтобы заставить меня отступиться от Знака Драконьей Крови, отнять у меня Компаньона. Теперь я понимаю, почему она не убила меня. Мой сон подсказал мне это. Только я знаю, где спрятан Компаньон.

Норисса подняла вверх руки, словно трогая воздух.

— Неужели ты не слышишь тишины, Байдевин? Цепи магии разорваны.

Байдевин кивнул:

— Да, ты разрушила их магию, и теперь они, зная, что раскрыты, придут за нами. Нам нужно бежать, — он взял Нориссу за руку. — Все за мной! В проход!

— Подожди. — Норисса подбежала к двери, ведущей в комнату, и быстро прочла магическую формулу.

— Я заколдовала дверь. Долго она не продержится, но это даст нам немного времени. А по дороге мы можем оставлять еще заклятья.

Байдевин кивнул:

— Потяни-ка вон за тот канделябр.

Когда потайная дверь открылась, Байдевин взял огарок свечи и повел их за собой.

29

Войдя в крохотную, зловонную келью, служившую Тайлеку мастерской, Пэшет с удивлением обнаружил мага и Фелею тихо беседующими между собой. Несколько мгновений назад пышное великолепие замка поблекло и погасло, как свеча на ветру. Пэшет кое-что знал о той силе, которая была истрачена обоими на создание иллюзии великолепия, и теперь был удивлен, что они восприняли ее исчезновение так спокойно.

Пэшет сделал знак Йалсту оставаться возле дверей, а сам, внутренне сожалея, что не может держаться от парочки на таком же приличном расстоянии, прошел к дальней стене комнаты, перешагнув через блестящий ручеек, который тек по полу и скрывался в забранном решеткой отверстии под рабочим столом. Комната была чисто прибрана, но затхлый запах магии и горького ладана заставили Пэшета почувствовать себя вывалявшимся в грязи. Он ненавидел эту комнату и ненавидел человека, который занимался здесь колдовством.

Губы Пэшета сами собой вытянулись в тонкую линию. Он не умел скрыть свое отвращение, когда попадал в эту комнату, и надеялся только на то, что его ненависть к тем двоим, кто обитал в этой комнате, не столь явно видна на его лице.

Тайлек и Фелея сидели перед низеньким квадратным столом. На его крышке были выгравированы древние руны, выложенные золотом, костью и деревом. Несколько рун были известны Пэшету — Даймла — богиня луны, Тхайль — солнце, и несколько других значков, обозначающие темные божества.

Фелея и Тайлек сосредоточили свое внимание на отполированном кристалле, помещенном в самый центр магической диаграммы. Шириной в две пяди и почти круглый, кристалл был темен и непрозрачен, если не привести его в действие. Теперь же он работал, излучая свет и переливаясь внутренним сиянием. Тени, которые отбрасывал светящийся камень на лицо Тайлека, делали острые птичьи черты лица Тайлека еще более суровыми и неподвижными, чем обычно, а в глазах Фелеи тлели жадные, хищные искры.

Пэшет шагнул ближе и остановился, завороженный картиной, которая виднелась в плоской грани кристалла. Он увидел там знакомый плац для строевых упражнений, находившийся позади казарм. По ширине панорамы, которая открывалась его взгляду внутри камня, Пэшет догадался, что эброт, глазами которого сейчас смотрели на окрестности замка Тайлек и Фелея, сидит где-нибудь на шпиле арсенальной башни. Плац был пуст, если не считать случайно забредших сюда солдат или одинокого слуги, который быстро пересекал иссушенную солнцем площадку. Некоторое время спустя Пэшет слегка кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание, и Тайлек поднял на него взгляд.

— Да?

Пэшет был удивлен его холодностью и постарался, чтобы на его собственном лице сохранялось нейтральное выражение.

— Известно ли вам, что колдовские чары госпожи разрушены?

— Да. — Тайлек снова возвратился к созерцанию изображения в камне.

Пэшет перевел взгляд на Фелею.

— Это означает, что девчонка раскрыла ваш трюк. Не сомневаюсь, что она попытается исчезнуть вместе с моим гномом. Я поставил часовых у всех выходов, а Джаабен с двумя дюжинами солдат пытаются ворваться в комнату девчонки, чтобы захватить ее.

Фелея слегка улыбнулась:

— Они уже бежали. Джаабен должен последовать за ними по потайному ходу внутри стены замка. Но они смогут выбраться только здесь.

Она указала на волшебный камень. Фелея, казалось, была вполне удовлетворена тем, как развиваются события; откинувшись на спинку стула, на котором она сидела, Фелея принялась слегка поглаживать себя рукой по длинной шее.

— Тогда Джаабен очень быстро настигнет беглецов, — уверенно произнес Пэшет, стараясь не обращать внимания на поднимающееся в нем дурное предчувствие. Резкий хохот Тайлека еще усугубил его страх.

— Будем надеяться, что нет! Хоть раз промахи твоего братца сослужат нам добрую службу. Я чувствую, как девчонка оставляет на своем пути заклятья, сбивающие с дороги. Джаабен успеет завести своих людей достаточно глубоко в эти старинные тоннели, прежде чем у него хватит ума попросить моего адепта вывести его из этого лабиринта. Это даст госпоже Нориссе достаточно времени, чтобы завершить свой путь и бежать.

Пэшет непонимающе уставился на мага, и Тайлек снова рассмеялся.

— Да, Пэшет, мы хотим, чтобы они убежали.

Звонкий смешок Фелеи присоединился к хохоту ее любовника. Со стремительной кошачьей грацией прыгнувшего на добычу клера она наклонилась над кристаллом.

— Глупая девчонка даже не знает, что за сокровище она ищет. Ее мать, Бреанна, была достаточно умна, чтобы не рассказать своему ребенку, где скрывается Компаньон. Дети — они ведь так много болтают! Но вот загадка, сон, который зовет ее за собой… — Фелея пристально всматривалась в сверкающую поверхность камня. — Хорошо же, сестричка, я позволю твоему ребенку отвести меня прямо к этому месту!

Кончиками пальцев она прикоснулась к одной из рун. Под ее рукой инкрустированный в дерево значок ожил и начал шевелиться.

Магия, которую привела в действие Фелея, обладала собственным запахом, таким сладким, что выпитое Пэшетом вино моментально скисло в желудке. Он знал, что у него самого были способности к магии; на протяжении многих лет Фелея постоянно поддразнивала его этим. Он отверг ее предложения совершенствоваться в этом искусстве под ее руководством и никогда не объяснял ей, что эти самые способности и отвернули его от нее, показав ему темные стороны ее красоты. Кроме того, выражение ненависти на лице Тайлека, которое появлялось именно в те моменты, когда Фелея заводила разговор на эту тему, подсказало Пэшету, что он может не дожить до конца своего ученичества.

Теперь этот же его талант напомнил ему об одной старой опасности. Пэшет очень хорошо был осведомлен о той ненависти, которую Тайлек питал по отношению к Джаабену, и теперь маг явно надеялся, что Джаабен провалит данное ему поручение. Если ничего не изменится, Джаабен сам попадет в руки Тайлека.

Пэшет напрягся. Инстинкт предостерег его от соприкосновения с волшебным столиком с вырезанными на нем руническими знаками, но все же он подался вперед, чтобы противостоять Тайлеку.

— Ты должен немедленно предупредить моего брата. Предупредил ли его твой адепт о том, что не следует бросаться в погоню немедленно? К тому же я должен был быть извещен об этом плане. Не стоит посылать моих солдат навстречу опасности без особой нужды, да к тому же не предупредив их о ней!

Фелея не обратила на Пэшета никакого внимания, да и Тайлек отвечал ему, не поднимая головы:

— Если бы ты знал об этом, ты вывел бы их из лабиринта слишком быстро, — он поднял-таки глаза на Пэшета и улыбнулся: — Не беспокойся, Пэшет. В нужный момент твоему брату укажут, как поступить. Если он послушается, то с ним все будет хорошо. Если нет… — Тайлек пожал плечами. — Всякий раз, когда идешь к великой цели, приходится кое-чем жертвовать.

Пэшету стоило немалых трудов, чтобы остаться на месте. Его ярость выплеснулась откуда-то из желудка и растеклась по всему телу словно расплавленное олово, сердце бешено застучало. Однако броситься на Тайлека теперь означало наверняка погубить и себя, и брата. Он мог только ждать и надеяться. И он сосредоточился на кристалле.

Некоторое время спустя в каменной стене замка появилось отверстие. Четыре человека — двое детей, его гном и молодая девушка — появились из потайной дверцы. Все четверо побежали через плац, дети указывали взрослым путь к воротам позади арсенальной башни. Изображение внутри кристалла вздрогнуло и изменилось — видимо, эброт повернул голову, следуя взглядом за беглецами. Беглецы осторожно выглянули из-за угла, и Пэшет увидел, что там, где он оставил десяток пехотинцев, теперь несли караул два копейщика верхами — видимо, здесь приложил свое волшебство Тайлек. Тем временем гном, кратко посоветовавшись со своими товарищами, вышел из-за угла и встал на виду у солдат. Подняв руки, он заговорил, хотя Пэшет не мог понять слов. Копейщиков сбросило со спин кайфаров словно невидимым ударом или резким порывом ветра. Как бы там ни было, они лежали неподвижно, и ворота были тут же открыты, а беглецы, по двое усевшись на спины кайфаров, быстро поскакали по долине в западном направлении.

На лице Фелеи возникло выражение недовольства.

— Что случилось? Куда это они едут? — строго спросила она, и вдруг, сильно ударив кулаком по поверхности стола, она низко наклонилась к кристаллу и закричала в него, яростно кривя губы: — Глупая девчонка! Эта дорога не приведет тебя к горам!

— Она спешит, чтобы соединиться со своей армией. — Пэшет не смог сдержать довольной ухмылки. — Теперь вы были бы рады, чтобы мой брат смог выступить за ними в погоню, — он повернулся к дверям, за которыми маячил Йалст. — Пошли с Джаабеном еще два кварта воинов.

Тайлек что-то пробормотал над кристаллом, и изображение внутри него сразу уменьшилось — это эброт взмыл в воздух и полетел за беглецами, усердно работая крыльями.

Все утро птица преследовала маленький отряд Нориссы, подбираясь к нему совсем близко. Большую часть этого времени Фелея нетерпеливо шагала из стороны в сторону, сквозь зубы бормоча проклятья и всячески выражая свое нетерпение. Тайлек нес над камнем дозор вместе со своим эбротом, а Пэшет вместе с Йалстом потягивали вино, и Пэшет мечтал быть вместе с братом. Время близилось к полудню, когда Тайлек вскочил.

Беглецы встретились с остальными.

Фелея бросилась к столу.

— Армия Медвина! — эти слова она произнесла как самое страшное ругательство.

Пэшет старался держаться как можно дальше от стола, заглядывая в камень. Эброт парил на небольшой высоте, снижаясь медленными кругами. Пэшет разглядел двух кайфаров, продолжающих двигаться в западном направлении, позади кайфаров, уже довольно близко, торопился отряд всадников.

— Это Джаабен. — Пэшет с неподдельным интересом наблюдал, как Джаабен и его воины быстро сокращают расстояние между собой и беглецами.

Темноволосая девушка и гном изо всех сил подгоняли своих усталых кайфаров, спеша поскорее встретиться с армией повстанцев. Повстанцы рассыпались цепью, окружая беглецов верхом на спотыкающихся животных. Девушка соскользнула на землю и бросилась в объятья старика с длинной бородой. В этот момент две армии встретились.

Ни разу еще Пэшету не приходилось наблюдать сражение с такой высоты и под таким углом. Глядя на поле битвы, он ясно видел ее волны и течения, словно смотрел на море с высоты птичьего полета. Воины то бросались вперед, то отступали, небольшие группы воинов с той или с другой стороны островками оставались в окружении войск противника, но вскоре исчезали, поглощенные мощными валами атакующей массы всадников.

Пэшет видел, как его брат сражался в самой гуще битвы, охваченный неистовой яростью, которая часто овладевала им во время боя. Не обращая внимания на то, кто попадает под сокрушительные удары его смертоносного меча, Джаабен прорубал себе путь к небольшой группе воинов противника, охраняющей ускользнувшую от него добычу. Один из адептов Тайлека держался рядом с ним. Хотя у него не было никакого оружия, он в битве не участвовал и оставался невредимым.

В толпе людей, окруживших девчонку, Пэшет узнал Босра и гигантскую фигуру Бремета. Услужливая память подсказала ему, что светловолосый юноша, стоящий вместе с его гномом и молодой королевой, не кто иной, как юный лорд Норвик. Старик же наверняка и был тот самый Медвин. Все пятеро окружили Нориссу маленьким внутренним кольцом.

Норисса обняла за плечи двоих маленьких детей, прижимающихся к ней с обеих сторон. Глаза ее были закрыты, и она подняла голову вверх, словно прислушиваясь к далекому, едва слышимому голосу.

Изображение вдруг замелькало быстро-быстро и стало неразборчивым это эброт развернулся в полете и снизился, чтобы еще раз пройти над полем битвы. Когда он снова пролетел над Нориссой, Пэшет обратил внимание на то, как изменилось ее лицо. На лбу выступили крупные капли пота, свидетельствующие о предельной концентрации всех сил, глаза открылись, и девушка посмотрела вниз.

От земли поднималось облако золотого света, который ласкал ноги стоящих, потом свет этот стал подниматься выше, обволакивая фигуру Нориссы и прижавшихся к ней детей. Затем сверкающие кляксы полетели во все стороны, золотое облако стало быстро расти, охватывая маленький круг пятерых защитников Нориссы, но даже сквозь это облако фигура Нориссы продолжала сиять так ослепительно, что глазам Пэшета стало больно на нее смотреть. Она была словно ось, с которой сматывалось полотно тончайшей золотой паутины, которая обволакивала и укутывала своим сверкающим покрывалом тех, кто стоял возле нее.

Яростный вопль Фелеи заставил Пэшета отвлечься от волшебного зрелища, за которым он наблюдал, несмотря на резь в усталых глазах.

— Нет! Не может быть!! Она же еще ребенок!!! Откуда у нее такая сила?! Это моя, моя магия! Она не имеет права!!! — кричала она, низко наклонившись над волшебным камнем.

А потом Пэшет увидел Джаабена.

Его брат сумел проложить себе путь сквозь наружное кольцо солдат, охраняющих свою королеву, и его меч по-прежнему описывал вокруг него сверкающие смертоносные дуги. Но в тот момент, когда он наклонился вперед, чтобы нанести очередной удар, кто-то ловко парировал его выпад, выбив оружие из его руки.

Джаабен выкрикнул что-то дерзкое, и Пэшет увидел неистовую ярость, бушевавшую в нем.

Тем временем взгляд Джаабена остановился на темноволосой фигуре Нориссы, укрытой облаком яркого света, и Джаабен протянул руку к копью, торчащему из спины убитого солдата.

Даже Пэшет не успел понять намерений брата, когда тот выдернул копье из тела и прицелился. Только тогда он ухватился руками за край стола и закричал изо всех сил:

— Нет, Джаабен, не надо!

Быстрые слова Фелеи раздались одновременно с его криком:

— Останови его, Тайлек, она моя!

Тайлек наклонился над столом и произнес несколько слов, которые шумом моря прозвучали в ушах Пэшета.

Адепт Тайлека, который не удалялся от Джаабена на протяжении всей схватки, поднял голову и взглянул из-под капюшона прямо в глаза парящему над полем брани эброту.

Свечение вокруг девушки усилилось настолько, что ни ее, ни пятерых ее защитников не стало видно. Воины обеих армий прекратили сражаться и бросились врассыпную, стараясь укрыться от света. Адепт повернулся к Джаабену и поднял руку. Паутина света начала мерцать.

Из руки адепта вырвался луч ярко-алого цвета и ударил Джаабена точно между лопаток. Джаабен покачнулся и рухнул в пыль вниз лицом.

Из груди Пэшета вырвался вопль отчаяния.

Золотистое сияние в последний раз вспыхнуло и пропало.

30

Норисса медленно плыла в темноту. Воздух был прохладен, и в нем чувствовалось дыхание зимы. Сердце билось медленно и ровно, и Норисса нашла в себе силы открыть глаза.

— Леди просыпается!

Норисса узнала голосок Иллы, и тут же ее обступили люди, которых она почти не знала, в голове зазвучали вопросы, на которые она не могла дать ответ.

Резкая боль от несчитанных крошечных ранок пронзила ее, правая рука болезненно пульсировала. В памяти медленно оживали растопыренные когти певчей птицы, которая не умела петь. Ладонь становилась горячей и липкой. Когда все это произошло? Почему руки словно стянуты, а в коленях появилась тупая боль?

Постепенно к Нориссе возвращались воспоминания о том, как они вырвались из темных тоннелей на яркое солнце, о часовых, сброшенных с седла, о стремительной скачке по долине. Затем началась битва, а затем… воспоминание было слишком ярким и ослепительным, чтобы предстать перед ней во всех подробностях разом. Норисса резко села и громко застонала от боли в руке.

— Не двигайся! — приказал Байдевин, бинтуя ее правую руку чистой тканью. — Ты что, хочешь, чтобы опять начало кровоточить?

Норисса разглядывала странно знакомый ландшафт, стараясь не шевелиться. Она сидела на каменном уступе, и череда скалистых обломков прикрывала их убежище от сильного ветра, который начинал все же болезненно пощипывать ее щеки. На расстоянии трех бросков копья каменистый утес возвышался над глубоким ущельем, частично заслоняя своими иззубренными очертаниями цепь покрытых сверкающим снегом гор. Илла присела рядом с Нориссой, и она почувствовала, как девочка дрожит.

— С вами все в порядке, госпожа? Я боялась, что вы умерли, или что она… что она забрала себе вашу душу. Вы и в самом деле хорошо себя чувствуете?

Норисса кивнула и обняла девочку левой рукой, хотя все мускулы при этом заныли. Это движение снова напомнило ей о золотом сиянии, которое окутало их, и о силе, которая подняла их над землей.

Байдевин закончил бинтовать предплечье и взглянул на Нориссу.

— Где-нибудь еще есть ранки?

Норисса поспешно сжала ладонь, чтобы скрыть окровавленные пальцы, и поморщилась, но все же отрицательно покачала головой. Она старалась справиться с болью.

Байдевин нетерпеливо фыркнул и, схватив ее за руку, стал осматривать ладонь.

— Сядь! — распорядился он и взял из рук Медвина второй кусок ткани.

Норисса подчинилась. Сдерживая свое собственное нетерпение, она стала рассматривать окружавших ее людей. Впервые с того самого момента, как они встретились с армией Медвина, она смогла узнать все лица и назвать их по именам.

Мальчик Кей сидел неподалеку от Иллы. Боср молча стоял чуть поодаль. Бремет смотрел на нее молча, как и Боср, но радость, написанная на его лице, заставила Нориссу задохнуться.

Байдевин ослабил давление бинта и пробормотал слова извинения.

Благодарная ему за то, что он не догадался об истинной причине ее прерывистого дыхания, она отвела взгляд от лица Бремета и пробормотала в ответ:

— Ничего страшного.

Она больше не смотрела на Бремета, внимание ее привлек юный незнакомец, который стоял рядом с Медвином. Он улыбнулся в ответ на ее недоумевающий взгляд и поклонился.

— Мое имя Норвик, некогда владелец Виграмского замка, а ныне предводитель Воинов Чидда и ваш покорный слуга, — он оглянулся по сторонам и с сожалением пожал плечами. — Вот только моя армия куда-то задевалась.

— Воины Чидда… — повторила про себя Норисса. В этих словах эхом отозвалось старинное пророчество Нандил Шэй. Повернувшись к Медвину, она спросила: — Где это мы? Как мы сюда попали?

Медвин пожал плечами.

— Мы там, куда ты нас доставила. И я не представляю себе, как это у тебя получилось.

Но Норисса уже поняла. В самый разгар битвы она попросила о помощи, и на ее просьбу откликнулись… Среди всех потоков энергии она выбрала тот, который до этого всегда выскальзывал из ее рук, не давался ей. Она прикоснулась к чужому разуму. Это ему принадлежал золотой свет, и это его сила потекла к Нориссе по каналам «неслышной речи» и помогла ей вырваться из рук Фелеи и оказаться здесь. Все это она попыталась объяснить Медвину.

— Но кто этот Другой? — спросил Медвин. — Это какой-то волшебник, который еще не открылся нам?

— Нет, Другой — это не волшебник, он вообще не человек. — Норисса взяла в руку медальон. Ее мысли протянулись во всех направлениях в поисках хоть малейших признаков близкого присутствия Другого. — Теперь я понимаю, какое сокровище Фелея старалась вырвать у моей матери!

При этих ее словах крылатая змейка на медальоне затрепетала с облегчением, словно собираясь оторваться от маленького золотого кружка и взлететь. Красный камень пульсировал красным огнем.

— Это был Компаньон, друг, это он перенес нас сюда. И это он звал меня! Это его я искала, и теперь он ждет меня — там!

Норисса повернулась и показала им на гору. Ее усталость куда-то пропала, и она совершенно забыла о боли. Вскочив на ноги, Норисса быстро пошла к каменистой гряде. Вслед ей раздались протестующие крики, чьи-то руки протянулись к ней, чтобы удержать ее, но она вывернулась и, подобрав надоевшие юбки, поспешила дальше. Она уже знала, что увидит за грядой, прежде чем добраться до ее вершины.

Как она предполагала, за грядой расстилалась знакомая по снам равнина. С левой стороны плато ограничивалось кучами валунов и расколотых гранитных плит, зато справа равнина обрывалась в глубокий каньон, который был еще шире, чем Пограничная река.

Ее товарищи вскарабкались на гряду и встали рядом с ней. Норисса указала на вздымающийся за расселиной пик, в белых снегах на вершине которого виднелась черная клякса — вход в пещеру.

— Видишь, Байдевин? Разве я тебе не говорила?

Байдевин шагнул вперед и смерил расстояние взглядом, затем мрачно кивнул.

— Да, Норисса, но мы не сможем туда добраться, туда нет дороги. Фелея, без сомнения, станет преследовать нас, и, если она настигнет нас здесь, мы окажемся в ловушке.

— Она нас не найдет! — беспечно отозвалась Норисса и двинулась вниз, зигзагом приближаясь к обрыву. Обернувшись на его тревожный крик, Норисса махнула им всем рукой: — Ступайте за мной! Я знаю дорогу на ту сторону! и она побежала через равнину.

Она замедлила бег только тогда, когда ущелье разинуло свою бездонную пасть прямо у ее ног. Темнота скрывала его истинную глубину. Норисса быстро пошла по самому краю обрыва, стараясь не обращать внимания на болезненные толчки, которые начали сотрясать скалу под ее ногами.

Норвик первым догнал Нориссу. Только тогда, когда он взял ее за руку и попытался отвести к груде валунов неподалеку от края ущелья, Норисса осознала опасность, нависшую над ними.

Магия звенела в воздухе, ее резкий привкус судорогой сводил ей челюсти. Тем временем к ней приблизились Байдевин и двое детей. Байдевин сердито кричал, стараясь перекрыть свист и вой ветра, который усилился и превратился в настоящий ураган. Вместе с Норвиком они попытались оттащить Нориссу от края пропасти, но она вырвалась и прыгнула обратно.

В голове у нее молнией пронеслось предупреждение Знания: «Это Фелея!», и Норисса закричала Байдевину:

— Нам нельзя здесь оставаться!

— Но другого места нет! — выкрикнул в ответ Байдевин, щурясь от ветра.

— Мы должны перебраться на ту сторону, там нас будут охранять!

Но Байдевин не слушал ее, он снова повернулся в сторону груды валунов.

Тем временем смертельная опасность надвигалась все ближе. В голове снова прозвучало предупреждение Знания, но Норисса и сама услышала шорох темных крыльев. Гибелью или спасением, но ее сны на этом месте обычно заканчивались. И Норисса поняла, что ей ничем не удастся убедить своих товарищей, кроме как, наверное, осуществив то, что было у нее на уме.

Немало удивив обоих мужчин, Норисса внезапно вырвалась и бросилась прочь. Теперь она мчалась во весь дух вдоль обрыва.

Земля под ногами вздымалась и опускалась, по каменной поверхности пробегала судорожная рябь. Норисса почти ничего не видела, ослепленная ветром и болезненными уколами многочисленных песчинок, которые вплетались в гриву ветра и секли ее по лицу и по глазам. Но зов звучал в ее ушах, и он подсказывал ей, что делать. Повинуясь его неслышному для других шепоту, Норисса повернулась и шагнула с обрыва.

Кожу ее закололо тысячами маленьких иголок, невидимый барьер прогнулся под напором ее тела, но уступил, и Норисса, пробравшись сквозь невидимую магическую преграду, зашаталась, ощутив под ногой опору, которую она никак не ожидала здесь обнаружить. Тишина и спокойствие окружали ее, и Норисса открыла глаза. Шагнув в пропасть, она зажмурилась, не уверенная до конца в том, что ее ожидает. Теперь же она улыбалась, обнаружив, что стоит на широком каменном мосту, соединяющем плато с подножием заснеженной горы.

Позади нее Байдевин и все остальные размахивали руками, разевая рты в последнем крике. Норисса махнула им рукой, приказывая следовать за собой, и побежала по мосту к пещере.

Байдевин зашатался, ему показалось, что каменная равнина уходит из-под его ног. Какова бы ни была приближающаяся магическая сила, ее потоки, безусловно, испытывали терпение земли, на которую они обрушивались, и земля колыхалась. Горячий ветер завывал над головой, подпевая глухому рокоту в горах. Глаза заполнились слезами, иссеченные ветром и звенящим песком, летящим вместе с его бешеными порывами, но Байдевин не отводил от Нориссы взгляда.

Она не обрушилась в серую пустоту, сулящую смерть, как ожидал Байдевин, наблюдая за тем, как Норисса прыгнула с обрыва. Он видел, как она зашаталась, но выпрямилась. Казалось, что ее ноги чудом стоят прямо в воздухе, или что ее поддерживает на весу солнечный свет, отражающийся от граней утеса. Норисса помахала им рукой, зовя за собой, явно не замечая острых теней, которые шевелились в глубине ущелья прямо под ней. Затем она побежала по воздуху через ущелье, направляясь к далекому пику.

Возле того места, где Норисса сошла с каменной площадки, на краю обрыва Байдевин заколебался. Дрожание земли под ногами усилилось настолько, что грозило сбросить его вниз. Байдевин, разозлившись на себя за нерешительность, почти хотел, чтобы это случилось.

Тем временем подоспел Медвин, Боср и Бремет почти тащили его под руки. Он тоже поспешил к обрыву. В ответ на град его вопросов Байдевин лишь покачал головой.

Раскаты идущего из земли грома заполнили воздух, и Байдевин почувствовал, какова будет яростная атака волшебной силы, которая рвалась к ним сквозь расстояния. Им и в самом деле не устоять, если они останутся здесь.

Он посмотрел на удаляющуюся фигуру Нориссы и снова услышал ее последние слова: «Там нас будут охранять!». Подобрав с земли камень, он бросил его вслед Нориссе.

Снаряд пролетел несколько шагов и внезапно остановился в полете, словно упал на что-то твердое. Земля снова задрожала, и он слегка переместился в воздухе, словно скатившись с арки моста, но так и не упал вниз.

— Норисса не стала бы звать нас навстречу опасности! — крикнул Байдевин Медвину. Прежде чем старик успел ответить ему, Байдевин шагнул с обрыва в пропасть.

Магическая паутина легко коснулась его щек, но не отбросила назад, и Байдевин оказался в спокойном месте, где воздух был неподвижен, свободен от стремительно несущихся песчинок. Вершины гор слегка розовели в лучах заходящего солнца. Окрашенные в серые и розовые цвета, их остроконечные вершины как будто плыли в океане темно-красных теней.

Байдевин чувствовал себя так, словно попал в волшебный сон, однако под ногами его была надежная, твердая скала. Стряхнув с себя восхищение открывшейся ему красотой, гном шагнул обратно, навстречу яростному ветру.

— Там мост! — он схватил Иллу за руку и потащил ее за собой. Девочка завопила и упала на колени, но Байдевин знал, что не повредил ей: остальные последовали за ними. Как и Норисса, Байдевин побежал вперед по мосту.

К этому времени Норисса уже достигла подножья далекой горы и начала подъем к пещере. Байдевин крикнул ей, чтобы она подождала его, но Норисса только отмахнулась и продолжала карабкаться вверх.

Алая вспышка и задрожавший под ногами надежный мост заставили всех остановиться и повернуться назад. На равнине появилось целое войско. Черный крылатый силуэт эброта на красном штандарте означал присутствие Тайлека. Остатки магии, доставившей войско, розовой дымкой таяли над головами солдат.

Некоторые из солдат противника беспокойно размахивали руками, стараясь отодвинуться подальше от обрыва, куда их бросило могучее волшебство. Остальные смотрели куда-то вверх.

Байдевин посмотрел туда же.

Над плато медленно парило существо из легенды, или из ночного кошмара. Оно было длиной с пятидесятивесельный торговый корабль, огромное тело, покрытое медно-золотыми и ярко-алыми блестящими чешуйками, разбрасывало по сторонам ослепительные стрелы света, отражая солнечные лучи. Треугольная голова, словно отлитая из бронзы, была посажена на вытянутую вперед толстую шею. Чудовище парило в воздухе, изредка взмахивая темно-малиновыми крыльями. Байдевину показалось, что крылья чуть-чуть маловаты для такого тяжелого тела — просто клочки полупрозрачной кожистой пленки, натянутые на тонкую костяную раму. Сразу за этими крыльями полоскалось на ветру облако золотых волос, и Байдевин понял, кто оседлал страшное чудовище — Фелея.

Пасть дракона тем временем распахнулась в неслышном рыке. Ни один звук не донесен до Байдевина сквозь невидимую магическую стену, но в этом жесте чудовища ему почудилось ярость и вызов.

Дракон метнулся вперед, целясь в Нориссу, но, достигнув края обрыва, он развернулся и попытался снова преодолеть невидимую преграду. Страшные когти его передних лап беспорядочно рвали воздух. Но и вторая атака на невидимый барьер закончилась неудачно. Чудовище снова разинуло пасть в неслышном вопле, ужасное и прекрасное одновременно.

Кей захныкал от ужаса, мелко и часто дрожа. Илла обняла его и громко шепнула:

— Госпожа пришла, чтобы погубить нас!

Ее слова разозлили Байдевина.

— Нет! — воскликнул он и силой повернул голову девочки туда, где Норисса продолжала свой подаем к пещере.

— Вот наша госпожа, она ведет нас туда, где мы будем в безопасности!

И они продолжили свой бег по волшебному мосту.

Байдевин первым достиг противоположной стороны ущелья. Илла и Кей держались позади него, но довольно близко. Медвин и все остальные были еще далеко, но спешили изо всех сил. Байдевин и дети начали подаем, следуя по следам, оставленным Нориссой.

Поначалу осколки льда под ногами и лужи воды в промежутках между камнями делали подъем тяжелым и опасным. Чем выше они взбирались, тем чаще под ногами хрустел снег, пятнами покрывающий верхушки камней. На подъеме дети обогнали Байдевина, и он, пыхтя, проклинал свои коротенькие ножки, которые не позволяли ему двигаться так же быстро и проворно, как они. Тем не менее он не сдавался и остановился только тогда, когда совершенно задохнулся.

Медвину подъем тоже давался нелегко. Теперь его поддерживали Бремет и Норвик. Боср, борясь со своей собственной усталостью, поравнялся с Байдевином и предложил ему руку. Байдевин покачал головой и снова полез вверх.

После долгого карабканья среди обледенелых скал они наконец достигли снеговой линии, и скалы исчезли под снегом, который укрывал гору до самой вершины. Цепочка следов и взрытого снега указывала на то место, где прошла Норисса и двое детей. Они поднялись еще немного, и Боср попросил сделать остановку. Байдевин уселся прямо в снег, согнувшись чуть ли не пополам от острой боли в боку. Он слишком устал, чтобы проклинать и дальше свои короткие ноги, даже для того, чтобы обратить внимание на покрасневшие от холода пальцы, торчащие из его открытых сандалий. Когда все остальные нагнали Босра и Байдевина, они не уселись отдыхать, выдыхая белые клубы пара.

Байдевин посмотрел вниз, где меднокожий дракон все еще сражался с невидимой преградой, закрывающей подходы к мосту. Холод, который охватил вдруг Байдевина, не имел никакого отношения к морозному горному воздуху, который доставал его сквозь мокрую от пота одежду. Вскочив, Байдевин бросился вслед за Нориссой.

Наконец он достиг небольшой заснеженной площадки прямо перед входом в пещеру. Не задержавшись здесь даже затем, чтобы перевести дух, Байдевин бросился внутрь.

31

Ненависть. Она сжигала его внутренности подобно расплавленному свинцу, и он устал сглатывать, чтобы увлажнить сожженное ненавистью горло. Вторя вспышкам ненависти, в висках пульсировала боль.

Пэшет никогда не думал, что он может ненавидеть так сильно, как он ненавидел в эти минуты, и все же ему хотелось, чтобы его ненависть могла стать еще сильнее.

Когда в самой середине двух сражающихся армий растаяло золотое облако света, стало видно, что девушка исчезла.

Но Пэшет не смотрел туда. Незаметно для себя опершись всем весом об исписанный заклинаниями стол, он неотрывно смотрел на кучку дымящегося тряпья, ибо это было все, что осталось от его брата. Руки его горели так, словно он погрузил их в тлеющие угли, и что-то словно поползло вниз по спине. Тайлек смотрел на него через стол, и Пэшет не замечал боли. Теперь он не скрывал своей ненависти к колдуну, напротив, он дал ей волю, позволив своему лицу выразить все то, что он чувствовал теперь. Взгляд его говорил о мести, и Тайлек взглянул на него со встречным вызовом.

Прежде чем тот или другой успели пошевелиться, Фелея вскочила со своего места и, шипя и брызгая слюной, обрушилась на Тайлека с невиданной яростью. Она была в таком гневе, что ей не хватало слов, и она вцепилась в Тайлека ногтями, тузя ошарашенного любовника кулаками и коленями.

— Она бежала, бежала, бежала, ты, дурак! Что ты говорил? Ты говорил: «Пусть она убежит, она приведет нас к сокровищу!» Посмотри, что из этого вышло — она действительно ускользнула от нас!

Тайлек уклонялся и отступал, прикрывая лицо полой плаща, но видя, что натиск Фелеи не ослабевает, он ответил коротким и сильным ударом, который бросил Фелею на пол.

В комнате установилась мертвая тишина. Не совсем мертвая: Пэшет слышал шум крови и свистящее свое дыхание, словно дыхание рассерженного животного. Йалст воспользовался этим моментом и оторвал Пэшета от раскаленного края волшебного стола.

Пэшет прижал к груди изуродованные руки. Три пальца левой руки были скрючены и обожжены, так что Пэшет не мог ими даже пошевелить. На ладони правой руки пылала выжженная руна Маелунна — бога измены. Не скоро он снова сможет взять в руки оружие. От его неосторожных движений волдыри на ладонях лопнули, но боль утихала, исчезала куда-то, унося с собой все его чувства. Пэшет поднял голову и посмотрел на оцепеневшего Тайлека.

Лицо мага вытянулось от страха за содеянное.

— Фелея! Госпожа! Владычица души моей! Прости меня! — он наклонился к ней, но она заворчала и отодвинулась. Встав на ноги, она держалась одной рукой за покрасневшую щеку, и Тайлек побледнел перед ликом ее нерастраченного гнева.

— Ты ударил меня?! Ты забыл, что я — это все, что у тебя есть, забыл, что я — это ты?! — она стала наступать, и Тайлек упал на колени.

— Вот зачем все это было задумано, теперь я разгадала твои намерения. Ты забыл, что твоя власть, твоя юность, твоя жизнь — все это дала тебе я! Мой Компаньон сделал это! Но тебе недостаточно того, что ты — второй по могуществу после меня. Ты задумал присвоить второго Компаньона, забрать его себе. Дурак! Неужели ты надеялся, что, даже соприкоснувшись с г'Хайном, ты станешь более велик, чем я?

Тайлек отчаянно замотал головой, в глазах его показались нескрываемые слезы страха:

— Не великим хотел стать я, Фелея! Никогда я не думал об этом! Я просто подумал, что, если бы у нас обоих была такая сила, мы могли бы править вместе, и никто не осмелился бы тогда противостоять нам. Мы…

— Править вместе! — Фелея расхохоталась и покачала головой. — Ты всегда считал себя умнее, чем ты есть на самом деле, Тайлек. Ты замахиваешься на дела более великие, чем тебе по плечу. — Она посмотрела на него сверху вниз и, прикоснувшись кончиками пальцев к мокрым дорожкам на его щеках, улыбнулась неожиданно мягко: — Но все равно ты всегда был лучше и сильнее остальных, да, любимый?

На лице Тайлека вспыхнуло выражение надежды. Схватив руку Фелеи, он покрыл ее поцелуями.

— Никто не сможет любить тебя сильнее, чем я, Фелея!

— Я так и думала. — Фелея снова улыбнулась, но не весело. — Вот поэтому ты заслужил самое жестокое наказание!

Свободной рукой она схватила волшебника за волосы и отогнула назад его голову. Вырвав из его рук свою вторую руку, она ловко просунула ее за пазуху Тайлеку. Тайлек попытался схватить ее за руку, но схватил лишь воздух. Тем временем Фелея схватила что-то, висящее у него на груди, и сильно дернула. Когда она вынула руку, сжимая что-то в кулаке, в неярком свете сверкнула оборванная золотая цепочка.

— Нет! Нет!

Тайлек громко взвыл и чуть было не вырвал у Фелеи ее добычу, но его руки вдруг превратились в подобие скрюченных птичьих лап, переплетенных выдающимися синими венами. Из горла Тайлека вырвались странные хриплые звуки. Сухие губы сморщились и опали, щеки запали в беззубый Старческий рот. Глаза провалились, клочья длинных седых волос облепляли маленький, покрытый пигментными пятнами старческий череп. Все тело Тайлека ссохлось и согнулось под внезапно навалившейся на него огромной тяжестью немыслимого множества прожитых лет. Упав на пол, он протянул вперед дрожащую руку.

Фелея отступила на шаг назад, приподнимая подол платья, чтобы Тайлек не дотянулся до нее.

— Постарайся покрепче запомнить, что ты не такой на самом деле, Тайлек. Я думаю, что ты еще будешь мне благодарен за это наказание. Как-никак я тебе кое о чем напомнила, — наклонившись над ним, она швырнула на пол разорванную цепочку. — Не мечись так, любимый. Ты устанешь. Это не очень мудро с твоей стороны, так как, если ты проживешь в своем естественном виде достаточно долго, это может заставить меня вернуть тебе твою драгоценную красоту.

Даже при всей силе своей ненависти Пэшет не выдержал и отвернулся, чтобы не видеть мольбы в полуслепых глазах Тайлека. Фелея обожгла его сердитым взглядом:

— Собери своих солдат и провиант во дворе. Мы отправляемся немедленно.

Она прошла совсем рядом с ним, и он спрятал свои изуродованные руки, глубоко поклонившись волшебнице.

Йалст помог ему добраться во двор замка, так как для Пэшета каждое движение было как адова мука. Притихшая было боль вернулась теперь с троекратной силой. Заключенная в волшебном столе магия умела сама реагировать на прикосновения непосвященных и реагировала жестоко. Воспоминание об этом безмолвном нападении болью отдалось в позвоночнике и обожженных руках. Пока Йалст отдавал распоряжения солдатам, Пэшет сидел под стеной замка и рассматривал руки.

Йалст принес ему бинт и мазь от ожогов. Увидав размеры ожогов, он присвистнул и нахмурился:

— Тебе надо бы показаться врачу.

Пэшет покачал головой:

— Забинтуй их и никому об этом не говори. Госпожа не должна думать, что я ни на что не годен. Я не хочу, чтобы меня оставили при кухне.

Тем временем во дворе выстроилось две сотни воинов со своим провиантом. Из дверей замка показалась Фелея. Небольшая свита, сопровождавшая ее, пошатывалась под тяжестью ее имущества, собранного в большой спешке. За свитой вышагивали четверо адептов Тайлека, которые несли на плечах импровизированный гамак, в котором раскачивалось высохшее тельце мага. Ни слова не говоря, Фелея остановилась в самой середине строя солдат и прочла заклинание, вызвав появление широкой алого цвета паутины, несколько напоминающей ту, которая обвивалась вокруг Нориссы перед ее исчезновением.

Пэшет ощутил толчок, который отозвался в его спине еще более сильной болью. Затем ему показалось, как будто его раскручивают, привязав к концу длинной веревки. В следующее мгновение он обнаружил себя стоящим на вершине обезглавленной горы. Повсюду на равнине копошились его солдаты. Среди них корчился в пыли Тайлек — ссохшаяся, хнычущая кукла. Вдали, на крутой стороне глубокого ущелья, одинокая фигура карабкалась по склону высокой горы. Еще семеро человек, поддерживаемые в воздухе непонятной силой, пересекли ущелье без всякого моста.

Пэшет услышал вопли своих солдат. Кто-то молился, большинство сыпали проклятьями, но все они смотрели в небо. Пэшет, преодолевая боль, поднял голову.

На холме, сложенном из расколотых гранитных плит и валунов, стояла неподвижная Фелея. Ее точное подобие парило высоко в небе на спине устрашающей крылатой твари ярко-красного цвета. Пэшет некоторое время наблюдал, как тварь напрасно пыталась пробить невидимую стену, которая не давала ей перелететь на другую сторону ущелья.

Пэшета толкнули, и он обратил внимание на то, что его солдаты, объятые ужасом, столпились вокруг него. Их невежество разозлило его, и он чуть было в ярости не набросился на них. Его солдаты как будто ждали, что он начнет их успокаивать!

Однако эта мысль так глубоко проникла в него, что Пэшет поборол гнев и оставил в сторону все эмоции. Конечно же, они обратились к нему в трудный час — он был их командиром. Оставаясь глухим к любым ощущениям, Пэшет принялся отдавать приказы.

32

После яркого солнца, отраженного и усиленного снежной белизной снаружи, Байдевин на ощупь пробирался по темному каменному тоннелю. Когда подоспел Медвин, ему стало гораздо проще, так как посох волшебника продолжал светиться в темноте, и это позволило гному избежать многих трудных участков. Остальные же, не обладая волшебным даром, не видели ничего дальше собственного носа, и в темноте время от времени раздавались звонкие удары стали о камень и сдавленные проклятья. Шарканье башмаков по песку и гравию, устилающему путь, действовало на нервы Байдевину, и его воображение то и дело рисовало ему полчища чудовищ, подстерегающих их во мраке тоннеля, или всевозможные несчастья, которые поджидают Нориссу в конце пути.

— Там свет! — внезапно прошептал Норвик.

Байдевин в панике обернулся к Медвину и его светящемуся посоху, но заметил, что Норвик, несколько опередивший остальных, указывает вперед, не глядя на волшебника позади. Сам же Байдевин, стараясь держаться поближе к Медвину и свету, который испускал волшебный посох, не рассмотрел слабое сияние в конце коридора.

Осторожно они пошли по узкому коридору. Коридор слегка изогнулся и внезапно вывел их в длинную, просторную пещеру.

Без факелов, вообще без какого-либо огня, рассеянный свет, сияние которого они заметили, лился прямо с потолка пещеры. В самой ее середине стояли Норисса и Кей с Иллой. За ними, глубже в тело горы, пещера была темна. Дальняя ее стена состояла словно из дыма и тумана. Байдевин обратил внимание на то, что в то время, как в коридоре гулял промозглый сквозняк, в пещере, куда он вошел, оказалось удивительно тепло.

— Норисса! — Байдевин подбежал к тому месту, где Норисса стояла перед кучкой камней. Его страх улегся только после того, как она улыбнулась и, назвав его по имени, повернулась, чтобы приветствовать остальных.

— Байдевин! Медвин! Идите сюда, посмотрите, что оставила мне моя мать!

Невысокий гранитный столб стоял внутри треугольного пространства, образованного двумя черными каменными плитами, соприкасающимися концами. На вершине столбика стояла чаша из полупрозрачного черно-синего стекла, наполненная водой. В воде плавал небольшой белый камень, похожий на градину, который светился своим собственным светом и освещал несколько рун, написанных на краях чаши. Байдевин разобрал знаки времени, огня и смерти. Остальные надписи напоминали собой бессмысленную головоломку; лишь только Байдевин попытался расшифровать надпись, руны словно задвигались и еще сильнее переплелись между собой. Может быть, Медвин и сумел бы в них разобраться, но Байдевин так этого и не узнал, потому что волшебник с удивлением глядел на свой посох.

Посох всегда светился довольно ярко, но теперь он часто и ослепительно вспыхивал, и в такт этим вспышкам ярче замерцал белый камень в чаше. Норисса смотрела на этот камень, как зачарованная, Боср и остальные нерешительно переступали с ноги на ногу. Никто из них не обращал внимания на Медвина.

Между тем старый маг печально переводил взгляд с одного огня на другой.

— Все сильней и сильней я удивляюсь могуществу, которым обладала моя госпожа! — он отступил от алтаря, и свечение посоха и белого камня померкло.

Кей вздохнул и посмотрел на Нориссу:

— Это очень красивый алтарь, но какому богу он служит, госпожа?

— Богу, который не принадлежит к этому миру, — ответила она.

Взгляд Байдевина задержался на сотканной из дыма стене. Она все это время оставалась на месте, не растекаясь по комнате, не изменив ни формы, ни размеров. По поверхности ее пробегали легкие волны возмущений, но они быстро гасли. Байдевин зашел за алтарь.

Его первое ощущение было таким, словно на него повеяло ледяным холодом, обжигающим холодом, который высасывал из тела все силы. Затем пришла боль. Норисса, выкрикивая слова предупреждения, схватила его за руку и потащила назад. Выплеснувшийся из алтаря неожиданно горячий воздух обжег его кожу.

Норисса, строго глядя на своих спутников, обратилась к ним с такими словами:

— Никто из вас не должен прикасаться к алтарю или заходить за него. Все, что нам потребуется, находится там, — и она показала на проходы в стенах пещеры по левую и по правую руку от себя.

Только после того, как каждый из членов их отряда кивком подтвердил, что понял ее слова, Норисса расслабилась.

— Мы все голодны и нуждаемся в отдыхе, — улыбнулась она. — Так давайте же воспользуемся тем, что для нас приготовлено, — она повернулась и, слегка пригнувшись, перешла из пещеры в комнату, находящуюся за спиной справа.

Байдевин почувствовал, как чья-то рука легла ему на плечо, и остановился. Норвик наклонился к нему и тихо прошептал:

— Скажи Босру, что я вернулся ко входу. Мне кажется, что кто-то должен покараулить вход в пещеру.

Байдевин кивнул и поторопился догнать остальных. Ему показалось, что в соседней комнате, куда он попал, было не так тепло, как в главной пещере, но эта комната была залита таким же мягким светом. И она была забита продуктами.

Вдоль каменных стен были сложены большие пакеты заготовленного мяса. Мешки с зерном и мукой чередовались с большими головами сыра, сложенными у дальней стены. С потолка свисали целые гирлянды сушеных фруктов. Тонкая струйка воды выбивалась из-под выпуклости в стене неподалеку от входа и исчезала в трещине в полу. Еще одна дверь вела в соседнюю комнату.

Боср пощупал зерно, попробовал сушеные фрукты.

— Зерно чистое, и фрукты не подгнили, — удивленно объявил он.

Его длинный нож взрезал головку сыра. Терпкий аромат белого сыра распространился в воздухе, и Байдевин почувствовал, как рот его наполняется слюной.

Боср протянул Нориссе толстый ломоть сыра, Норисса разломила его пополам и отдала детям.

— Хватит на всех, Боср, как вам кажется?

— Если угодно, госпожа. — Боср поклонился.

Некоторое время все сосредоточенно жевали. Пока Боср чистил лезвие ножа, Байдевин тщательно обернул свежий срез сырной головки вощеной бумагой. Потом он обвязал сыр грубой тканью и поспешил за остальными, которых Норисса повела в следующую комнату.

Из этой комнаты они попали в следующую, а потом — еще в одну и еще… Комнат оказалось всего восемь, и каждая была освещена мягким светом, лившимся прямо с потолка. Каждая комната была забита всяческими необходимыми вещами. Тут были одеяла, была мужская одежда, были инструменты для ремонта оружия, был склад дров и запасы трута и лучины для растопки. В последней комнате Бремет вытащил из кучи одежды меховую куртку и набросил ее на плечи Нориссы. Байдевин заметил, как их пальцы встретились и на краткий миг задержались, касаясь друг друга, пока Норисса плотнее запахивала куртку. Затем она повела их обратно в главную пещеру. Байдевин шел последним, яростно топча ногами пыль на полу комнат.

Не задерживаясь в главной пещере, Норисса прошла через проход в противоположной стене. Короткий коридор, заворачивающий направо, привел их в маленькую прихожую.

Вдоль одной стены стояла единственная кровать, оставляя достаточно места, чтобы пройти туда, где за тяжелой занавеской скрывалась последняя комната.

В этой комнате стояла такая же кровать, как в прихожей. Напротив нее был установлен легкий складной столик. В изножье кровати стояла на полу кожаная дорожная сумка. На широкой каменной полке стоял деревянный ларец, и были разложены различные предметы, необходимые женщинам для ухода за своей внешностью.

Норисса задумчиво прикоснулась к серебряному гребню, погладила крышку ларца и прошептала:

— Это была комната моей матери.

Не сказав друг другу ни слова, мужчины вместе вышли из комнаты.

Они устроили лагерь возле входа в главную пещеру. Восемь маленьких комнат с припасами дали им все необходимое доя того, чтобы устроиться со всеми удобствами. Норвику тоже отнесли теплую одежду, еду и оружие и оставили его сторожить вход в пещеру на склоне горы.

Вскоре в горшке забулькал сытный суп из риса и сушеного мяса. Кей удивил всех, сумев испечь на углях три золотистые лепешки.

После того как они поели, Байдевин отозвал Медвина в сторонку и рассказал ему о том, что произошло в те несколько мгновений, пока он оставался с той стороны алтаря. Когда гном и маг проходили мимо этого места, посох Медвина снова ярко вспыхнул, а потом снова померк и спокойно замерцал.

Медвин несколько раз вздохнул. Его удивление и любопытство были очевидны.

— Это место — настоящая загадка для меня, — он кивнул в сторону комнаты, где оставалась Норисса. — И она тоже — тайна. Сила, которую она демонстрирует, не принадлежит ей — в этом я уверен.

— Возможно, это наследие ее матери, разбуженное ее присутствием, предположил Байдевин. Взглянув на посох, он быстро отвел глаза, борясь с желанием выхватить магический жезл из рук наставника.

— В твоих словах есть доля истины, — кивнул Медвин. — Теперь, по крайней мере, понятно, что задумала Бреанна, когда покинула Актальзею незадолго до своей гибели. Но здесь есть еще что-то — еще кто-то, — он повернулся и посмотрел на алтарь. — Это попахивает могуществом богов. Эта штука способна повергнуть в прах наш мир и вызвать из небытия бессчетное количество новых. Кто скажет, как она сюда попала?

— Амулет Нориссы? Компаньон? — прошептал Байдевин. — Ведь из-за этой вещицы и началась эта ужасная война. Норисса уже упоминала о великой магии, которая всегда с ней, но которую нельзя трогать.

Медвин нахмурился:

— Она ничего не говорила мне об этом.

Байдевин посмотрел сначала на алтарь, потом на коридор, ведущий в комнату Нориссы.

— Что же это могло быть, если в этом заключена такая сила?

— Проклятье! — в голосе Медвина зазвучал сильнейший гнев. Последние свои слова он произнес намного тише, но его палец очень решительно и сурово угрожал Байдевину. — У моей госпожи Бреанны было достаточно силы, чтобы повергнуть Фелею одним ударом, но она предпочла умереть сама, чем выпустить эту силу на свободу и погубить одного-единственного ребенка! — в этом месте он погрозил Байдевину уже посохом. — Я знаю, как ты любишь магию и волшебство, Байдевин, но запомни — эта власть развращает без пощады и милосердия. Вспомни о тех разрушениях, которые причинила Фелея, стремясь завладеть этим Знаком. И смотри, чтобы тебе не последовать ее примеру!

Они долго и сердито смотрели друг на друга. Байдевин смотрел на старого мага с вызовом, но именно он первым отвел взгляд и повернулся, чтобы уйти. Медвин загородил ему дорогу посохом.

— Не торопись получить степень, Байдевин, — голос его прозвучал неожиданно мягко, ни тени недавнего гнева не было в нем, — наслаждайся своим ученичеством. Бремя мастера обрушится на тебя очень скоро…

Байдевин не мог подобрать достойного ответа, такого, чтобы не прозвучал слишком грубо, а потому отошел от старого волшебника, не проронив ни слова.

33

Отпив хороший глоток вина из третьего по счету кубка, Пэшет продолжал наблюдать за тем, как готовится ко сну лагерь.

Всего несколько человек оставалось на виду. Крылатое чудовище скрылось из вида много часов назад, но Пэшет хорошо понимал чувства своих людей: большинство предпочло опасности быть застигнутыми летучим драконом на открытом месте воображаемую безопасность под пологами палаток.

Пэшет не испытывал подобного страха, но в мозгу его было почти так же темно, как и у многих солдат. Перед глазами снова и снова вставала картина гибели Джаабена, а боль в руках то совершенно стихала, то снова пронизывала его острыми иглами. Сейчас боль успокоилась, и вино помогало ему с удобством коротать время. Только одно отравляло его пьяное спокойствие…

С самого момента прибытия на место Пэшет постоянно наблюдал за подвесной кроватью, которую неусыпно стерегли четверо адептов. Когда был воздвигнут шатер Тайлека, адепты поместили своего господина внутрь, а один из них остался на часах перед входом.

Если бы не эти четверо… Пэшет вздохнул и потребовал еще вина. Он упустил свой шанс. Вскоре после того, как были установлены шатры Фелеи и Тайлека, служанка Фелеи подошла к сторожившему вход адепту и заговорила с ним, и Тайлека тут же отнесли в шатер госпожи. Пэшет незаметно вошел в палатку Фелеи вслед за ними и тихо встал у входа.

Когда подвесную кровать опустили у ног Фелеи, Пэшет с трудом заставил себя поверить в то, что эта штука на кровати может быть живой. Тайлек напоминал своим внешним видом один из множества незахороненных трупов в пещерах пустыни Дринлар: высохшая кожа, казалось, была натянута прямо на кости скелета, сухожилия напоминали темные тени, оплетающие кости, натянувшаяся на черепе кожа заставляла его постоянно держать открытым беззубый рот. Плащ колдуна исчез, и он был укрыт тонкой шерстяной тканью. Мука, которая виднелась в его мутных глазах, была единственным при знаком того, что Тайлек еще жив.

Фелея при виде его нахмурилась, как хмурится мать, отчитывая непослушного сына. Его талисман лежал у нее на коленях, и золотая цепь его была снова цела.

— Ах, любимый, — проворковала она, — наглость и амбиции — это хорошее подспорье против любого противника, за исключением твоей королевы. Я уверена, что теперь ты это хорошо понял.

Вместо ответа волна крупной дрожи пробежала по всему телу Тайлека. Фелея с неожиданной нежностью наклонилась над высохшим телом и вложила в его скрюченные пальцы медальон. Узловатые пальцы мгновенно сжались. Упругая молодая кожа появилась на запястье, на предплечье руки и быстро распространялась все выше и дальше, высохшие члены округлились, стали упругими и сильными мышцы. Тайлек оживал так же быстро, как съеживался и усыхал. Лишь только превращение было закончено, Тайлек сел. Один из адептов сделал шаг вперед и набросил на плечи своего господина его черный плащ, расшитый серебряными и ярко-алыми нитями. Не произнеся ни слова, Тайлек опустился перед Фелеей на колени и так стоял, сотрясаемый подобострастным трепетом.

В улыбке Фелеи Пэшету почудилось удовлетворение, вызванное покорностью Тайлека. Затем взмахом руки она отпустила колдуна и всех, кто находился в ее шатре.

И теперь, много часов спустя, Пэшет все продолжал смотреть на шатер колдуна сквозь опрокинутый полог своей палатки. Ему приходилось напрягать зрение, чтобы сосредоточиться на черной фигуре адепта перед входом. Ему казалось, что фигура эта постепенно тает в тусклой красноватой дымке. Порывы ветра вздымали с земли клубы пыли и еще сильнее мешали его наблюдениям, скрывая шатер и все, что происходило вокруг него.

Некоторое время спустя Пэшет заметил над шатром Фелеи ярко-красную точку. Туча росла, клубилась, словно вскипая и разбрасывая сверкающие искры, вставая ярким пятном на фоне темного неба. Пламя факелов и костров подпрыгивало, стараясь дотянуться до этой тучи. Тонкий, неистовый и пронзительный вой заставил Пэшета выбежать из палатки. Вокруг него поспешно покидали свои палатки солдаты его армии, в их выкриках звучал неприкрытый страх.

Над палатками красная туча сгустилась и превратилась в огненный шар. Сверкнула малиновая молния, и над равниной прокатился удар грома. Ветер стих, и с неба закапали тяжелые и маслянистые капли дождя.

Пэшет забился в свою палатку, слишком усталый, чтобы делать что-то. Его сил хватило лишь на то, чтобы терпеть боль. Обожженные руки снова начали кровоточить.

34

Дождь продолжался всю ночь. Он падал с неба темной стеной, очень быстро уничтожая снежный покров, так что вскоре почти повсюду обнажился скалистый рельеф горного склона. Байдевин сомневался, что в такую погоду даже Тайлек осмелится повести свои войска через узкий мост, но Боср настоял на том, чтобы наблюдение продолжалось и все они по очереди несли вахту при входе в пещеру, стараясь, впрочем, не выходить под дождь из-под прикрытия каменного коридора. Все они были людьми, привычными к походной жизни и ее трудностям, включая сюда и ночевки под дождем, но этот ливень был не совсем обычным. Несмотря на сильный холодный ветер, вода, льющаяся с небес, казалась теплой. Большие теплые капли, попадая на кожу, оставляли на ней маслянистую неприятную пленку, липкую и вызывающую раздражение.

Отстояв на часах положенное время, Байдевин прилег и попытался заснуть. Он действительно задремал, но часто просыпался от неприятных сновидений, подробности которых он уже не помнил, вздрагивая при звуках далеких воображаемых голосов. В конце концов он оставил все попытки отдохнуть и, выбравшись из-под полога, заново разжег огонь в очаге.

Ближе к утру Илла выбралась из своей комнатки, протирая глаза. Отложив в миску жаркое, она подобрала оставшийся хлеб. Байдевин сопроводил ее до того места, где коридор, ведущий к комнатам Иллы и Нориссы, заворачивал. На его вопрос о Нориссе Илла вздохнула, и на ее юном лице появилось немалое беспокойство.

— Госпожа всю ночь не спала, все сидит читает записки матери. — Илла посмотрела на миску с едой. — Может быть, если она немного поест, так и отдохнуть сможет.

Байдевин смотрел, как она скрылась за углом коридора, и вернулся к очагу. Когда начали просыпаться остальные, он вышел и отправился к Норвику, который нес караул у входа в пещеру. Вместе они наблюдали, как наступает хмурое утро и как сереет чернота ночи. Солнце так и не появилось, и дождь не перестал.

Через некоторое время до них донеся топот ног, и из тоннеля показался мчащийся во весь дух Кей.

— Госпожа велела, чтобы все шли к ней! — сообщил он, слегка задыхаясь.

Байдевин достиг главной пещеры раньше Кея и Норвика. Норисса стояла перед алтарем из черного камня. В мягком сером платье, которое она надела вместо своего изодранного прежнего одеяния, она выглядела еще более бледной и уязвимой. Блестящие черные волосы были тщательно расчесаны и свободно свисали почти до колен. Их цвет только подчеркивал темные круги под глазами — признак усталости, хотя сами глаза сверкали решимостью.

Ее взгляд испугал Байдевина. Неужели это та же самая девушка, которая еще вчера вечером прыгала от радости, исполнив, наконец, свое главное желание? И он попытался дотянуться до Нориссы при помощи «неслышной речи».

Часть Нориссы приветствовала это, но затем поспешила дальше. Ее мысли были полны загадками и недоуменными вопросами, которые то кружились на одном месте, то устремлялись вдаль, складываясь в какие-то умозаключения и неопределенные предвидения, до которых было все равно не дотянуться. Байдевин прикоснулся к целому букету разнообразных эмоций, начиная от радостного восхищения и горького сожаления и кончая желчным привкусом пресыщения старыми и новыми страхами. Откуда-то в нее вливалось знание, она владела множеством магических секретов, обладая такой могучей силой, что одно только лишь легкое прикосновение к ней едва не заставило Байдевина задохнуться, как от сильного удара. Как он ни старался, он не смог разобраться ни в одном из этих магических секретов, одна лишь сила приветствия заставила его мысли вернуться к нему.

Когда все собрались, Норисса тихо обратилась к ним:

— Я многое узнала, с тех пор как мы оказались здесь, но еще больше мне предстоит узнать. Вскоре я покину вас, чтобы завершить это дело, взмахом руки она быстро восстановила тишину, погасив волну их возражений. — Это я должна доделать одна, а у меня остается мало времени. Начиная с этого момента, я должна полностью положиться на вас и на других, которые будут охранять меня все это время.

— Какие это «другие»? — раздался громкий хор голосов, в котором выделялся голос Байдевина.

Вместо ответа Норисса повернулась и прошла за алтарь туда, где в глубине пещеры клубилась дымная стена.

Все последовали за ней, и Байдевин, даже не зная, чего ожидать, вновь оказался не готовым к ощущению леденящего холода, который пронизал зал. Его товарищи жадно хватали ртами воздух и корчились от холода, но Норисса, казалось, ничего не ощущала.

Она шагнула в туман. Его стена чуть отступила перед ней и вдруг стремительно исчезла, унося с собой холод, словно втянутая ноздрями невидимого божества.

Перед ними стояла целая армия, но она была из камня.

Вырезанные из сверкающего черного камня фигуры солдат были выстроены шеренгами по девять человек, и число этих рядов терялось в полумраке пещеры. Каждый воин стоял в положении «смирно», с оружием в руке, устремив взгляд в какие-то никому другому не видимые дали. Каждая статуя была как застывшее совершенство, каждая — творение мастера, во всех мельчайших деталях и подробностях. Плечом к плечу, грозно и неподвижно стояли побывавшие в сражениях воины, словно живые.

Байдевин услышал удивленное восклицание Босра. Вождь повстанцев сделал несколько шагов и прикоснулся к статуе офицера, стоящей чуть впереди солдат.

— Не может быть! Это Сэрел!

Медвин и Бремет окружили Босра, и на лице каждого было написано выражение недоверия. Байдевин и Норвик тоже приблизились и встали по сторонам Нориссы.

— Что это такое? — спросил Норвик.

— Это — моя армия, — улыбнулась ему Норисса.

Бремет осторожно прикоснулся дрожащими пальцами к холодному каменному лицу офицера.

— Это мой отец, — тихо сказал он.

— Откуда ты знаешь? — быстро спросил Норвик, делая шаг к нему.

Бремет уронил руки вдоль тела, продолжая рассматривать неподвижное лицо, находящееся на одном уровне с его лицом.

— Я был слишком молод, когда он оставил нас, и я думал, что я позабыл, как он выглядит. Но я его узнаю.

Норисса подошла к Бремету. Взяв его ладонь в свою, она наклонилась к нему совсем близко, бормоча слова утешения. Байдевин ощутил укол ревности. Это чувство прорвалось даже в его слова, которые прозвучали удивительно высокомерно:

— Не может быть, чтобы это был реальный человек. Скорее, это монумент, воздвигнутый в честь бравого солдата.

При эти словах Боср пристально всмотрелся в незрячие глаза офицера, которого Бремет называл отцом.

— Сэрел был моим братом во всем, кроме кровного родства. Вместе с ним мы покинули Драэль, чтобы поступить на королевскую службу. Мы вместе учились и вместе сражались. Это я сопровождал короля Брайдона в земли колдовского племени, а когда мы вернулись с молодой королевой, Сэрел стал капитаном ее гвардии. Будет только справедливо, чтобы именно его лицо символизировало заветы верности нашего народа.

Медвин покачал седой головой:

— Я уверен, что мы нашли последних воинов королевы, те самые последние две сотни, которые отправились с Бреанной в последнее загадочное путешествие, но так и не вернулись обратно. — Маг шагнул к первой шеренге солдат и прикоснулся к каменной повязке на бедре одного из воинов. — Когда они покидали Актальзею, в бедро Маэна попала стрела, но он не пожелал остаться.

Норисса подошла к Босру сзади. Боср продолжал внимательно разглядывать лицо человека, которого он называл Сэрелом, и Норисса улыбнулась:

— Он не потерян для тебя, Боср, он жив. Он — часть моего наследства.

Лицо Босра побелело от ярости, когда он взглянул на свою королеву. Когда она попыталась прикоснуться к нему, он отодвинулся.

— Я не хотела оскорбить твоей печали, Боср, — сказала Норисса. — Я только хотела сказать, что она преждевременна.

— Жестокость тебе не к лицу, Норисса, — заговорил Медвин, лицо его стало таким же каменным, как у солдат. — Или ты так упиваешься своим могуществом, что вид чужого горя доставляет тебе удовольствие?

Норисса переводила взгляд с Босра на Медвина, потом посмотрела на Бремета.

— Ваши товарищи в действительности не мертвы. Они просто спят, и по моему приказу они проснутся и снова встанут рядом с вами, — она обвела руками внутренность пещеры. — Вы спрашивали, почему королева бросила своих людей в самый ответственный момент. Вот почему! Она пришла сюда, чтобы подготовить это место, последний оплот, последнюю крепость. Здесь и здесь… — Норисса коснулась своего лба, — моя мать оставила все необходимое для своей страны и для своего ребенка.

Байдевин почувствовал, как чувства стиснули его грудь. Норисса снова переменилась. Она выросла и повзрослела. Ее независимость теперь была видна, словно гордый герб, вышитый на стяге. Она владела собой, и опасность, подстерегающая ее за стенами пещеры, не страшила ее. Ее будущее обещало ей только величие. И она улыбалась Бремету… и Байдевин почувствовал, как его собственное будущее скрывается в горьком дыму.

Норисса протянула руку Бремету:

— Твой отец скоро снова вернется к тебе. — Она повернулась к Босру: Многие из твоих друзей скоро снова задышат. Для вас всех это будет воскрешение из мертвых, но для них — пробуждение после одной-единственной ночи сна. Но их мира больше не существует. Их дети выросли, их вдовы и любимые умерли или вышли за других. Они уснули во время войны и проснутся, когда война эта еще продолжается, но часть их жизни, заключенная в этом промежутке, прошла для них без следа. У них будет слишком мало времени, чтобы примириться с тем, что они потеряли, и они должны проснуться готовыми к битве. Они, и вы тоже, это мой авангард. В любой момент мы должны быть готовы вступить в финальное сражение.

Пол пещеры под ногами Нориссы заколебался, воздух стал упругим и густым, словно сжатым какой-то могучей силой. Норисса посмотрела на вход в пещеру и прошептала громко:

— Фелея теряет терпение, и мое время тает.

Затем она повернулась к Сэрелу и, казалось, всматривалась в его ничего не выражающие глаза, но Байдевин видел, что ее взгляд уже повернулся внутрь себя, и он попытался соприкоснуться с ее разумом, полный решимости быть рядом с ней, в какое бы далекое путешествие она ни направилась.

Но разум Нориссы ускользал от него. Она не отталкивала его, как в прошлый раз, она просто уходила куда-то в неведомые глубины пространства, куда он не мог за ней последовать. Вытянув перед собой руки ладонями вверх, она уходила все глубже внутрь себя. Байдевин почувствовал, как она удаляется, почувствовал колотье в позвоночнике, свидетельствующее о том, что в действие вступают магические силы. Удивленные взгляды остальных подсказали ему, что и они почувствовали присутствие волшебной силы.

Пол снова задрожал, и Норисса покачнулась. Бремет и Норвик бросились было вперед, чтобы поддержать ее, но Байдевин крикнул:

— Не трогайте! Что бы ни происходило, мы не должны вмешиваться!

Вибрации пола прекратились, но Норисса продолжала раскачиваться, повинуясь ритму неслышного биения. Комната осветилась мягким желтым светом, который быстро сгустился до тепло-золотистого сияния. Вокруг Нориссы заблистали сверкающие искры, дождем опадающие к ее ногам, и Байдевин резко передернул плечами, стараясь прогнать пробежавшие по спине мурашки. Магия сгустилась вокруг него до такой степени, что на руках его зашевелились волосы, а под языком появился острый кисло-металлический привкус. Единственными звуками, которые нарушали абсолютную тишину, были хриплые вздохи его товарищей.

Временами Нориссу скрывало некое подобие золотого свечения, которое доставило их сюда прямо с поля битвы. Окруженная переплетением магических сил, Норисса приподнялась в воздух, поддерживаемая дуновением волшебного ветра. Ее юбки колыхались, а пряди черных волос поднялись вверх, смешиваясь с золотым сиянием. Яркий свет пронизывал все ее тело и яркими лучами изливался из ладоней.

При первой же вспышке света остальные отступили от Нориссы, но Байдевин оставался стоять подле нее, словно пригвожденный к полу. Тишина волнами накатывалась на него. Влияние ее магии притягивало гнома, сущность ее магии отталкивала, не подпускала его близко. Байдевин поднял руки, чтобы защититься от ослепительного сверкания. В самой его глубине Норисса казалась всего лишь темной тенью. Когда Байдевину уже начало казаться, что ужасное давление вот-вот отшвырнет его прочь, он услышал резкий, как удар бича, щелчок и грозный рев гонимой богами бури.

Паутина света превратилась в колонну из расплавленного золота, сияние, источаемое руками Нориссы, упало на Сэрела, а с него перекинулось на правую шеренгу солдат. В воздухе раздался треск, желтый свет, окаймленный голубым, перебегал с шеренги на шеренгу, от человека к человеку, направляясь в глубину пещеры. В этом свете черты лиц задвигались, теряя свое каменное единообразие и неподвижность. По рядам прошелестел порыв ветра, сопровождаемый звуками, похожими на приглушенные голоса. Лицо Сэрела смягчилось, на щеках появился бледный румянец пробужденной жизни. Легкий ветерок, похожий на дыхание, рассеял облака света над войском и унес их остатки в глубь горы. Раздался дружный вздох, и последние воины Сайдры встали перед ними во плоти.

От напряжения Норисса зашаталась, и Бремет, бросившись к ней, схватил ее в объятья. Байдевину оставалось только подальше спрятать ту боль, которую он ощутил при виде Нориссы, прижавшейся к широкой груди гиганта. Затем все его внимание было отдано солдатам, которые зашевелились, неловко разминая затекшие ноги.

Сэрел шагнул вперед. Его светло-карие глаза с беспокойством метались по лицам стоящих перед ним людей. Боср выступил вперед и обнял старого друга.

— Сэрел! Брат мой! Ты нисколько не изменился за все эти годы!

На лице Сэрела появилось удивленное выражение, молча он разглядывал печать лет на лице своего друга.

— Годы? — прошептал он, снова обводя взглядом стоящих перед ним. На лице Бремета его взгляд задержался, потом он посмотрел на Нориссу и сделал шаг по направлению к ней. На лице его отразились печаль и горечь понимания. — Годы… — прошептал он опять. Затем, наполовину вынув из ножен меч, он обратил его рукоять к Нориссе. — Моя королева! — воскликнул он, падая на одно колено.

В его голосе Байдевин услышал и муку, и радость.

Ропот голосов более чем двухсот человек доносился из главной пещеры едва слышным бормотанием. Байдевин протиснулся мимо Бремета в узкое пространство возле кровати, на которой сидела Норисса. Ее лицо было бледным, спиной она опиралась на кипу темных мехов.

После того как Сэрел принес молодой королеве клятву верности, все воинство по очереди приближалось к ней, чтобы приветствовать новую владычицу Сайдры. Старые воины сожалели о гибели ее матери и приветствовали ее. Все были рады своему пробуждению. Сэрел и Бремет обнялись, не сдержав радостных восклицаний. Медвин и Боср обходили разбуженных воинов, то и дело приветствуя старых знакомых. Норисса оставалась среди них все утро, сидя на маленьком походном кресле, укрытом меховым пологом. Она улыбалась и разговаривала с каждым, кто подходил поклясться ей в верности, но лицо ее выдавало ее усталость. Байдевин заметил, что она все чаще вздрагивает, словно от холода, несмотря на теплый мех и жар, который исходит от алтаря. Через некоторое время усталость взяла свое, и Бремет помог ей перебраться на кровать в ее комнате.

Норисса сидела на кровати, сжимая в руке несколько старых пергаментов, которые она достала из ларца подле кровати, потягивая вино, в которое Медвин добавил какую-то из своих трав. Пока Медвин с Иллой ухаживали за ней, Бремет бесцельно торчал у дверей, время от времени улыбаясь.

Посовещавшись вполголоса с Нориссой, Медвин собрался уходить. Заметив это, Бремет вышел впереди него, и Байдевин тоже поднялся. Норисса положила руку ему на плечо.

— Останься со мной на минутку, Байдевин.

При этих словах Илла посмотрела на гнома, но ничего не сказала. С выражением легкого неодобрения на лице она тоже вышла за дверь; было слышно, как она возится в своей комнатке-прихожей, потом все стихло.

— Присядь со мной, — голос Нориссы был чуть громче тихого шепота.

Байдевин поспешно схватил низенький табурет и придвинул его вплотную к кровати. К тому моменту, как он уселся, Норисса уже вытянулась на постели, прикрыв глаза, ее дыхание было медленным и неглубоким. Байдевин медлил, полагая, что Норисса уснула, и не желая разбудить ее своим уходом. Он был рад возможности побыть рядом с ней, когда никто другой не требовал ежеминутно ее внимания. Это был редкий шанс просто насладиться видом ее лица.

Волосы Нориссы были перекинуты через плечо и темной волнистой массой лежали на одеяле, слегка завиваясь у бедер. Единственная свеча отбрасывала на ее лицо колеблющиеся тени, и Байдевину виделось среди них мягкое, немного детское лицо той Нориссы, которую он впервые встретил весной. То была Норисса, которая легко и радостно смеялась, Норисса, которая готова была верить каждому встреченному ей человеку. В ее лице была видна наивная уверенность в том, что успех ждет тебя потому, что ты стоишь за правое дело. Та Норисса сверкала как драгоценный гранит, вырубленный из материнской породы. Теперь же она не была столь наивна, познав жестокость этого мира, ей было не так легко весело рассмеяться, а доверие умерялось осторожностью. Горький опыт, словно рука опытного ювелира, гранящего сырой гранит, чтобы превратить его в мерцающую драгоценность, точил и шлифовал Нориссу.

Байдевину горько было смотреть на следы работы этого ювелира. Ее изможденный вид и серые тени под глазами не были просто игрой недостаточно яркого света. Она, казалось, исхудала еще сильнее с тех пор, как они оказались в этой пещере. Черты лица заострились от усталости, а губы были решительно сжаты даже во сне. Что за силу использовала она, чтобы доставить их сюда и пробудить от долгого сна армию Камня? Несомненно, эта сила требовала, чтобы тот, кто воспользуется ею, истратил частицу самого себя, а не просто прочел подобающее заклинание. Он мог надеяться, что у Нориссы достанет внутренних сил, чтобы продержаться до конца этой осады. Если она останется в живых, она будет полностью готова занять трон Сайдры.

Если?..

Байдевин судорожно вздохнул, поймав себя на непрошеном сомнении. Норисса открыла глаза.

Ее худая рука стиснула пергаменты, и Норисса быстро посмотрела на них, словно для того, чтобы увериться, что они никуда не пропали. Словно испытав значительное облегчение, она откинулась на подушку и снова закрыла глаза. Она заговорила внезапно, словно во сне, и Байдевин в изумлении застыл.

— Ты должен держать армию внутри защитного барьера как можно дольше. Пусть умение моих воинов не пропадет без пользы. Очень скоро Фелея преодолеет нашу оборону, и тогда…

Байдевин изо всех сил старался понять ее. Она говорила так, словно все то, о чем теперь шла речь, будет происходить без нее. Неужели она чувствует, что в последней битве ее не будет с ними? Байдевин вздрогнул от страха. Среди них Норисса была главной силой. Если она не противопоставит свою силу могуществу ведьмы, то им не на что было более рассчитывать. И, как это часто случалось, его страх превратился в гнев.

«Почему она говорит об этом мне? — спросил сам себя Байдевин. Почему не Босру? Боср командует армией. Или Бремету, потому что Бремет…»

Норисса молча смотрела на Байдевина. Ее серые глаза потемнели и напоминали собой грозовое небо.

— Байдевин, в этой войне между кровными родственниками ты мой старейший друг. Мы с тобой каким-то образом так тесно связаны, что и Медвин не может объяснить эту связь. Я доверяю тебе во всем, и Боср тоже доверится тебе. Прежде чем я смогу помериться силами с Фелеей, меня ожидает последнее испытание. Я не знаю, сколько для этого понадобится времени. Ты нужен мне для поддержания моей верховной власти в мое отсутствие. Байдевин, мне нужна твоя сила.

Ее голос становился все тише, и, когда она замолчала, Байдевин подумал, что она, быть может, снова уснула. Он смотрел на нее, оглушенный ее словами. Неужели он произнес свои мысли вслух, не заметив этого? Или Норисса умеет читать в его мыслях так, что он даже не замечает этого? Сумела ли она заглянуть в те потайные уголки его души, куда он и сам не осмеливается заглядывать? Байдевин припомнил то утро в замке Фелеи, когда ее разум лежал перед ним как раскрытая книга, в которой он мог свободно читать. Теперь он осознал, насколько легко уязвимым может быть и он сам. Пристально вглядываясь в лицо Нориссы, Байдевин подумал, что, быть может, она просто предвидела его вопросы и…

И тут до него дошел смысл сказанного.

— Куда ты уходишь? Насколько? Не хочешь ли ты сказать, что должна покинуть нас? Как же мы сможем сражаться с Фелеей без тебя?

Норисса не ответила, и Байдевин потряс ее за плечо, громко шепча: «Норисса!» Она вздрогнула и, узнав его, со вздохом вытянулась под одеялом.

— Прости меня, Байдевин, мне приходится время от времени собираться…

Байдевин, чувствуя стыд за ту панику, которая овладела им, не ответил. Норисса тем временем собирала рассыпавшиеся по кровати свитки пергамента. На лице ее появилась неподдельная нежность, когда она прикоснулась к обтрепанному краю рукописи.

— Теперь я лучше знаю, кем была моя мать. В этих пергаментах она оставила мне исследование своего Таланта, своего мастерства, оставила руководство, как использовать нашу магию против Фелеи. Она рассказала о том, как она пришла в этот край и сделала его своим домом. Теперь я знаю ее мечты, знаю, что хотела она дать своему народу, и знаю, как она любила моего отца. — Глаза Нориссы наполнились слезами, когда она протянула руку к медальону на шее. — Она была сильной женщиной, Байдевин. С самого начала она обладала достаточной силой, чтобы погубить свою сестру, но Фелея была хитра! Она выжидала до тех пор, пока использование этой силы не стало стоить чересчур дорого.

На лице Нориссы появилось жестокое выражение. Байдевин вновь содрогнулся, увидев, как сильно повлияла на Нориссу ее новая сила. Он понял, во что обошлось бы использование этих сил женщине, ждущей ребенка.

— Ты… — прошептал он.

Норисса кивнула. Выражение жесткости исчезло с ее лица, смытое обильными слезами, ринувшими вниз по ее щекам.

— Она могла бы подарить отцу еще немало наследников, наш народ жил бы мирно и спокойно, среди цветущих земель. Не был бы разрушен союз между нашими королевствами — разве это не та цель, к которой должна стремиться всякая королева? Почему она посмела пожертвовать всем этим ради жизни одного-единственного ребенка, пусть даже своего собственного?

Байдевин не успел понять, откуда пришли слова ответа, как они уже тихо соскользнули у него с языка:

— Наверное, леди Бреанна знала, что ее дитя будет очень похожим на нее, еще одна душа, с любовью относящаяся к живому…

Рыдания сотрясали Нориссу. Пергаменты скатились на пол, и Норисса села на кровати, протянув к нему руки. Байдевин вскочил и прижал ее к себе.

Он принял в себя ее ненависть к Фелее. Его не смутил ее гнев по отношению к Медвину и к нему самому, которых она обвиняла в том, что они неверно указывали ей на то, где лежит ее долг. Он поглотил все ее страхи страх смерти, страх оказаться несостоятельной в глазах всех, кто верил в нее. Они вместе боролись с ее сожалением относительно всех, кого она любила, и с ее стыдом за то, что она оставалась жива, в то время как ее приемные родители умерли.

Он упорно сопротивлялся яростному напору ее эмоций, не в силах ничего предпринять, кроме как удерживать их на плаву в бушующем море ее боли. Когда ураган стих, он заполнил образовавшуюся внутри нее пустоту картинами жизни, стараясь, чтобы простые радости бытия — поющий на камнях ручей, тяжесть новорожденного младенца, тепло горящих углей в очаге свежим весенним утром — пронизали ее естество и укрепились в нем. Так он вытягивал из нее дурные предчувствия и воображаемые картины страшного будущего, до тех пор пока Норисса не перестала цепляться за него, а просто прильнула к его плечу, изредка громко всхлипывая.

Она не проснулась, когда Байдевин уложил ее обратно на кровать и отвел с лица влажные пряди волос. Некоторое время гном стоял неподвижно, все еще чувствуя в мышцах рук тяжесть ее тела.

Знакомое ощущение одиночества овладело им. Боль тщетных усилий заставила его снова покрыться щитом гнева, спасаясь от испепеляющего пламени рушащихся надежд. Он смотрел на спящую Нориссу и боролся с самим собой. Знакомые доводы снова победили в борьбе с острым желанием иметь больше, чем он имел теперь. Неужели ему не достаточно того, чем он уже стал? Разве не стремился он и не достиг в жизни того положения, которого хотел? Маг, советник, доверенное лицо, оратор, посол, а теперь еще и регент на период, пока королева будет отсутствовать. Почему он так стремился завоевать авторитет и признание в глазах девчонки, стараясь стать ее советником двора? Она встретилась ему в то время, когда была еще слабой и неуверенной, и он хорошо послужил ей. Она верила в него больше, чем во всех остальных. Неужели этого ему не достаточно?

Этого должно было хватить тщеславному гному. Ничего сверх этого от него не требовалось, и ничего сверх этого ему не будет позволено, его рвение и пыл не будут восприняты и снова окажутся отвергнуты и забыты. Он был аристократом и умным человеком, который не нуждается в обожании простолюдинов!

Он наклонился и подобрал несколько скрученных пергаментов. Медленно взвесил их на ладони. Здесь, в этих свитках, была магия и такие заклинания, которые могли бы дать ему могущество, которое ему и не снилось. Гном долго стоял и размышлял, потом сложил свитки в ларец и накинул петлю замка. Они не были предназначены для него.

Норисса зашевелилась и забормотала во сне, ворочаясь беспокойно. Байдевин заботливо укрыл ее плечи одеялом, нежно прикоснулся к щеке. Слишком многое было в этом мире не для него.

Покачиваясь, Байдевин вышел из комнаты Нориссы, пройдя мимо Иллы, уснувшей на своей кровати. Оказавшись в главной пещере, среди устраивающихся на ночлег солдат, он обнаружил, что день прошел.

Боль, которую испытывал он, не давала ему сомкнуть глаз и отдохнуть. Она выгнала его ко входу в пещеру, где он, ничего не видя, вглядывался в бесконечный дождь. Он все еще был там, когда крики Иллы, сообщавшие об исчезновении Нориссы, подняли всех на ноги.

35

Колдун и колдунья оставались в своих шатрах два дня кряду, собирая силы. Пэшет тоже не покидал своей штабной палатки, леча руки и пестуя ненависть.

На исходе второго дня Фелея снова вызвала к себе Тайлека, и они погрузились в магию уже вдвоем. Фелея намеревалась пробить защитный барьер, который не позволял ей пробиться к горе с пещерой.

Пашет и его люди могли только ждать, пока в воздухе концентрировались мощные магические силы и земля вздрагивала все чаще.

Этой же ночью Пэшет наблюдал целую процессию факелов, которая спустилась от устья пещеры вниз, к подножью горы. У края ущелья шествие не остановилось, а двинулось через ущелье, образовав повисшее в пустоте огненное полукольцо.

На рассвете давление магии Фелеи усилилось. Воздух на краю ущелья засиял красным, которому противостояло голубое свечение. Пэшет физически ощущал, как борются две могущественные силы. Потом непреодолимый барьер рассыпался целым водопадом искр. Пэшет имел на этот случай приказ, поэтому, как только барьер противника исчез, он уже стоял на краю ущелья во главе своего войска.

Они увидели широкую каменную арку, соединяющую противоположные стороны ущелья. С другой стороны ущелья их поджидала еще одна армия. Перед рядом палаток в обычном порядке выстроились вооруженные воины. Пэшет разглядел среди них фигуру своего гнома, рядом с которой стоял старик в сером плаще мага. В левой руке волшебник держал посох, с конца которого устремлялось вверх яркое сияние. Это сияние образовывало над солдатами некое подобие тента, скрывающего их от капель дождя.

По рядам солдат Пэшета пронеслось легкое движение и шепот. Для них появление армии было сюрпризом, и неприятным. Уверенные в могуществе Фелеи, надеясь на защиту ее магии, солдаты рассчитывали на скорый и победный конец их вылазки, после которой они в кратчайший срок смогут вернуться в свои обжитые казармы в долине. Изрядно сбитые с толку способом, которым их доставили в этот горный край, они испытывали разочарование и тревогу, вызванную также непрекращающимися потоками странного дождя. Но, прежде чем они осмелились открыто возроптать, Пэшет направил их в бой.

36

Норисса уверенно шагала по неосвещенному тоннелю. Она шла босиком, но холодный камень под ногами не причинял ей никакого неудобства. Если бы она пользовалась только зрением, она бы не увидела ничего, но ее вел Он.

Прикосновение его «неслышной речи» вытащило ее из глубин сна. «Твой путь не закончен, — произнес голос. — Иди, иди ко мне!» И Норисса, ответив на его зов, всплыла к действительности сквозь сладкие воспоминания об очищающих слезах и целебных объятиях. Она проснулась в окружении грубой реальности своей маленькой комнаты, высеченной в скале.

Когда она проходила мимо, Илла не пошевелилась. Ни Медвин, ни Бремет, ни один из солдат не заметил, как она шла между ними, словно она была бесплотным духом за пределами их восприятия. Она прошла мимо алтаря и, ни на мгновение не задумавшись, сквозь заднюю стену пещеры. Стена ли отворилась, чтобы пропустить ее, или это она двигалась в самой ее толще, не тревожа вещества, из которого была сложена гора, — этого Норисса не знала. Даже теперь ее двойное зрение не могло подсказать ей, движется ли она в промежутках между каменными стенами или прямо сквозь эти стены, внутри камня. Но она видела теперь их как бы со стороны. В то время как она сама видела, как бледнеют и исчезают каменные стены, ее другая сущность наблюдала за ее собственным приближением, мечась и мигая между «здесь» и «не здесь».

Он был похож на отдаленный сгусток мрака на границе ее видения, на быстрый серебряный блеск в темноте. Воспоминания стали пробуждаться в ней.

А потом она попала туда, где был Он.

— Добро пожаловать, претендент и проситель. Я долго ждал тебя.

От него исходил буквально физически ощутимый запах ожидания, и в темноте вспыхивали темно-зеленые огни.

— Я не спал все это время из боязни, что твоя жизнь угаснет и ты не придешь разбудить меня. Но теперь я снова смогу уснуть с уверенностью, зная свою цель.

Его слова окутали ее теплом. Его голос состоял не из звуков, а из мягкого трепета, который прикасался к ее разуму. Его образ и его зрение пропадало, оставляя ее наедине с тем, что видели ее собственные слабые глаза. Она чувствовала, как он словно подавляет ее, но все равно его присутствие ощущалось как прикосновение к чему-то сокровенному. Норисса попыталась потрогать его, но обнаружила, что ее руки прижаты к ее бокам, а все тело заключено в таком узком пространстве, что при каждом вздохе ее грудь и спина прикасались к холодному камню, хотя под ногами она чувствовала только воздух. Похоронена в самом центре горы! Норисса забилась в своей каменной, темнице.

Легкие биения пульса пробежали по всему ее телу, отвлекая разум от овладевающего им ужаса.

— Расслабься, моя маленькая сестра. Припомни то время, когда ты была всего лишь искоркой жизни внутри другой женщины, и тогда страх перед этим местом отступит.

Норисса прикоснулась к Его глубине и попыталась последовать подсказке. Мечущиеся среди камня воспоминания замедлили свой стремительный бег и начали проникать в ее собственные мысли. Было ли когда-то так, чтобы она была заключена во тьме? В давящей и мягкой тесноте, которая обещала только покой? Норисса покачала головой. Она не могла припомнить то время, но страх ее все равно исчез, позволив Ему еще сильнее окружить ее. Яснее всего в нем Норисса почувствовала величие времени.

— Такой старый! — прошептала она, почувствовав на языке затхлый привкус этих слов.

— Да, считается, что в моем мире я достиг немалого возраста, а в пересчете на ваши года мой возраст вовсе не поддается исчислению. Но я силен, и у меня впереди еще немало встреч с будущими Компаньонами, прежде чем я отправлюсь на встречу с Высшими.

— С Высшими? — Норисса была уверена, что ей не почудилось уважение в его голосе.

— С теми, кто создает, с теми, кто имеет право судить. В вашем понимании — с богами.

— Но ты разве не бог?

В его ответе появился мягкий смешок:

— Мне поклонялись, как богу, но никогда не требовали от меня быть им. Различие между нашими мирами делает мой род могущественным в понятиях мира вашего. И только потому, что от нас ничего нельзя добиться силой, твой род относится к нам с благоговением и почтением в надежде получить взамен хоть каплю нашего могущества. Людям твоего племени свойственно окружать нас ореолом славы, но так было не всегда, — теперь в его голосе звучало сожаление. — В Первом Соединении мы были присоединены любовью. Ваш мир частенько соприкасался с нами и раньше, но Тремсан, наш первый брат, помог нам узнать ваш человеческий род. Он призвал нас к новому осознанию, к новому восприятию, и теперь мы стремимся к соединению с таким же пылом, как и люди.

Норисса вздрогнула, почувствовав внутри себя ласковое стремительное движение, и Он отодвинулся чуть дальше, заполнив пространство между ними запахом своего раскаянья.

— Наш долгий сон вознаграждается соединением. Ваши страсти становятся наши снами. Ваши жизни становятся мерой наших жизней. В вас мы начинаем ощущать течение собственной жизни и компенсируем уходящее собственное время. В соединении мы сами способны прославлять свою силу и могущество.

Норисса испугалась: Он говорил о человеческих желаниях и страстях как об эликсире, лекарстве, которое Он может поглощать. Его приветливая радость, которую она испытывала прежде, исчезла. Она не могла дотронуться до него физически, но она была Шэй — сестра всего того, что существует в толще земли. И она ринулась вперед, прямо внутрь вещества скалы, чтобы встретить и облегчить его страдание.

— Каждый из нас строит свое на другом, и в этом нет стыда.

Будь у Него тело или дыхание, Норисса бы поняла, что он вздохнул, но вместо этого он проскользнул в ее разум сквозь канал, который она приоткрыла затем, чтобы самой дотянуться до него. Его голод ощупывал, прикасался к ее разуму, и его нужда была сродни боли.

— Приди, соединись со мной, сестра, и позволь мне уснуть. Я поплыву по рекам сновидений, чтобы увидеть бесчисленное число миров, я увижу красоту и боль и, глядя твоими глазами, узнаю им цену. Всем, что я узнаю, я щедро поделюсь с тобой.

Норисса прервала соприкосновение. Этот голод ей уже случалось чувствовать еще в далеком лесном домике и недавно на берегу реки. Она пыталась закрыться, вытолкнуть Его из своего разума, но и у Него ничего не получалось — он не мог проникнуть глубже, и после долгой борьбы Норисса почувствовала себя изрядно уставшей, проклиная себя за то, что позволила поймать себя так легко, ожидая, что же будет дальше.

Он придвинулся ближе и укрыл ее уютным теплом своего присутствия.

— Отдохни, успокойся, о драгоценная. Я не тот Другой, которого ты боишься.

Невысказанное, в словах его крылось обещание немедленно освободить, выйти из ее разума, если таково будет ее действительное желание. В этом обещании было так много страдания, что Норисса заколебалась.

— Кто ты?

Он превратился в движение воспоминаний и выстроился в цепочку удовольствий.

— Мои матери, давшие мне жизнь, звали меня…

В мозгу Нориссы мгновенно возникло видение морей, обрамленных пылающими берегами, под черным небосводом, который плавился, превращаясь в голубую пустоту, в которой проносились сладкоголосые ветра. Затем изображение подернулось по краям золотой паутиной, картины завертелись, закружились в отдалении, и на их место явилась беспорядочная путаница стремительно сменяющих друг друга символов и образов. Это были бессмысленные картинки, казавшиеся ей пугающими, но которые понимал и лелеял Он. Голова Нориссы закружилась, дыхание перехватило, и она зажмурилась, не в силах и дальше воспринимать вихрь этих слов его языка. Вереницы картин тотчас оборвались, и она осталась в пустоте и во мраке.

— Если говорить словами твоего языка, то я — Корматх. И я очень устал от того, что мне так много времени пришлось провести без сна.

Его усталость обернулась вокруг камней. Ее стремление уйти заполняло его разум, и Норисса снова ощутила его неохотное обещание выпустить ее, разорвав связь с ее разумом. Вдруг вспомнив о том, для чего пришла сюда, Норисса протянула ему робкую мысль, испугавшись, что он может и в самом деле покинуть ее.

— Ты не должен спать! Фелея хочет уничтожить меня, меня и всех, кто восстал против нее. Ты будешь для нее главной наградой! Если ее не остановить, то ее преступления положат конец моему народу. Я буду бороться с ней, но мне нужна твоя сила, чтобы победить!

— Тогда дай мне уснуть. Ты можешь воспользоваться моим могуществом, только пока я погружен в сон. Когда-то давно мы, не ведая об этом, чуть не уничтожили твой род. Но мы поклялись Тремсану, что это никогда не повторится, и он дал нам за это ощущение радости при соединении. Теперь сестра Фелея требует выкуп за осуществление того, что я так желал совершить. И все же я не могу судить, является ли ее желание хорошим или плохим. Это должен решать ее род или Высшие.

— Как тогда ты можешь предлагать свое могущество, зная, что оно будет использовано против нее, если ты дал такую клятву?

— Ты можешь воспользоваться моей силой против нее, маленькая сестра. Или не воспользоваться — таков, я знаю, был выбор твоей матери. Но решать предстоит тебе. Пока я сплю, меня нельзя притянуть к ответу за то, что происходило во сне.

Спутанные мысли Нориссы спутались еще сильнее, часть мыслей была ее, а часть ей не принадлежала. Присутствие внутри нее этого неописуемого существа она воспринимала как пугающее вторжение, лишний раз подчеркивающее, насколько в действительности уединенным местом является мозг каждого человека, мужчины или женщины. Так часто она жаловалась на одиночество, а теперь ей дано было по достоинству оценить, насколько ценным было свойство изолированности от других. Он пришел, чтобы соединиться. А что такое соединение, если не сложение вместе вещей, которые существовали отдельно? Усталость заставила ее испугаться незаметной перестановки или подмены, и она бросилась назад, желая снова почувствовать вес собственного тела. Она по-прежнему находилась в середине горы, в своей холодной и тесной клетке. Внутри нее вспыхнула паника. «Как долго я здесь?» — заволновалась Норисса.

— Она еще не проникла за барьер, но это случится скоро. Гнев нашей сестры силен!

— Сестры!!! — возмутилась вдруг Норисса. — Как ты можешь называть ее так, зная, что у нее на сердце и в мыслях?

Но ее ярость вернулась обратно к ней.

— Она связана, соединена! Никак иначе я не смею ее называть.

Норисса вздрогнула от обжигающего прикосновения его ответа и от страха. А Корматх уже раскаивался, окружая ее теплом и стараясь успокоить:

— Прости меня, маленькая сестра. Я забыл, что ты не знаешь об опасности, которая грозит нам. В своих поисках могущества и власти Фелея позабыла уроки Тайлека, первого брата. Она помнит только о том, что он слишком соединен со многими и обладал властью и могуществом большими, чем кто бы то ни было до него, и она станет пытаться вернуть это время, соединяя себя со многими Компаньонами. Но такое полное соединение многих с одной обязательно разрушит оба наших мира. Даже сам Тремсан не мог выдержать тяжесть соединения со всеми нашими, и он мудро снабдил каждого из нас отдельной связью и распределил нас среди своих детей.

Голос Корматха заставил согреться медальон, висящий на шее Нориссы.

— Ты — одна из детей Тремсана. Не хочешь ли ты войти в соединение со мной?

Норисса беспокойно зашевелилась, не успев понять, вздрогнуло ли в тревоге ее тело, или это был разум. Почему, почему у нее всегда не хватало времени подумать, взвесить?

Это была раздраженная, нетерпеливая мысль, внезапный вопрос, на который она и не ожидала ответа, но Корматх тут же отодвинулся.

Она вспомнила восторг, который не отпускал ее до этого самого момента. Она пришла сюда, надеясь увидеть доброго бога, кого-то всезнающего, который укажет ей все ответы на все вопросы. Вместо этого она обнаружила существо, обладающее, несомненно, большим могуществом, чем у нее, но которое было столь сковано в своих действиях, что не могло воспользоваться своей силой даже для защиты самого себя.

Или то была хитрость, чтобы испытать ее веру?

Если отбросить в сторону панику, то его присутствие было для нее непривычным, но не неприятным. Она прикоснулась к тому месту, в котором он проник в ее разум. Он скорчился от желания, но ничего не сказал. В молчании она отвернулась от Него и удивилась, что он не последовал за ней по уединенным тропам ее размышлений. Он ждал, запутавшись в усталости, которая отягощала их обоих, и Норисса спряталась, пользуясь передышкой, чтобы собрать последние крохи самообладания. Только один раз он с мольбой обратился к ней, но не в словах, а вспышкой вернувшегося на мгновение двойного зрения, показав ей ее в своем видении. Она выглядела как мерцающая звезда, окутанная темной вуалью отказа. Иногда из него исторгались небольшие водовороты покорности судьбе, а его голод, еще больше обостренный отчаянием, неясно вырисовывался в темноте, но Он старался позабыть о нем. Голод понемногу тонул в страхе. Надежды, которые Он возлагал на Нориссу, таяли. Норисса почувствовала, как он, отворачиваясь, готовился снова пасть в пучину черного сна без сновидений, ради только одного сна. Она теперь отчетливо видела, что спать и видеть сны для него означает жить. И, наконец, она убедилась в том, что Он вовсе не бог, так как Он не заметил ее самой большой ошибки.

Она ощутила, как его хватка слабеет, и поборола в себе внезапную боль, которую причинил ей этот уход.

— Я была бы рада соединиться с тобой, — прошептала она, и та ее частица, с которой он еще соприкасался, как будто попыталась обнять его на прощание, — но это невозможно!

Корматх заколебался, новая надежда боролась в нем со смущением.

— Ты носишь талисман. Ты — та самая искорка жизни, к которой я прикасался еще тогда, когда ты была во чреве матери, та самая, которую я столько времени ждал.

— Но я не принадлежу к Клану Драконьей Крови…

Понимание засветилось в нем, а смех эхом сотряс гору до самого основания. Его радость крепко обхватила ее.

— Глупое дитя! Какое значение имеет родословная? Даже Тремсан не принадлежал ни к какому клану до тех пор, пока не дал свое имя всем своим потомкам!

— Значит, возможность соединения не имеет никакого отношения к вопросам кровного родства? Почему же тогда никто другой не соединялся с вами?

Он улыбнулся так, словно ребенок, делящийся важным секретом:

— Потому что никто другой не пытался.

Норисса часто заморгала, глядя на сияние — единственную часть Его, которая была видна в ее мире.

— Ты хочешь сказать, что в любой момент можешь войти в соединение, стоит только попробовать?

Он словно бы пожал плечами, довольный и радостный, и Норисса услышала сонную дремоту, тенью наползающую на его мысли. Он попрочнее угнездился в той части ее разума, которая продолжала обнимать его.

— Конечно, гораздо легче тому, кто достаточно искушен в мастерстве. Никто никогда не пытался просить об этом, кроме членов клана. Но мы никогда не отказы — вали в соединении никому из твоего племени.

— Значит, Медвин был прав, и медальон сам по себе не имеет никакой силы. Но если он ничего не значит, то почему Фелея так жаждет его получить?

— Он значит очень многое, — голос Корматха гремел, заставляя вибрировать камень. Он еще глубже погрузился в дремоту и довольство прямо-таки лучилось отовсюду. — Это мостик, при помощи которого мы входим в соединение. Внутри него наши миры соприкасаются, и таким образом мы привязываемся к тому, кто владеет медальоном и способен вынести соединение.

— Я владею медальоном! — ощущение полузабытого счастья ожило в ней, но его пламя тут же погасло, когда значение его последних слов несколько поумерило ее восторг. — Кто способен вынести соединение? Может ли вдруг оказаться так, что я-то и не смогу? Какое испытание будет еще мне назначено, чтобы я сумела доказать свою пригодность?

Его сползание в сладкую дремоту замедлилось. Она почувствовала вспыхнувший страх, отрицание и наконец облегчение, сопровождаемое непередаваемым впечатлением легкого вздоха.

— Если такое испытание и есть, то оно где-то внутри тебя самой, сестра, ибо я его не знаю. То, что каждый признает другого, является достаточным условием соединения. Некоторые претенденты, еще до тебя, не обладали достаточным для соединения характером и отправлялись на встречу с Высшими. Но я уверен, что ты достаточно сильна, чтобы побрататься со мной. Если нет… — его мысли звучали тихо, как будто Он шептал, — …то тебя не станет, и мне придется ждать еще долгое время, пока не появится кто-нибудь еще, кто бы попросил о соединении.

Норисса молчала. Ее грызли сомнения. От холода ее трясло, но она не могла даже обхватить себя руками, по-прежнему сжатая со всех сторон холодной, скалой. Она была подвешена над бездонной шахтой, и ее обволакивало существо столь чуждое, что в ее мире оно даже не обладало конкретной формой. И это существо не рисковало жизнью, в отличие от нее, которую оно просило отдать самое себя.

Он ждал, балансируя на гребне ожидания. Норисса знала, что вскоре Он позабудет себя, ринувшись в темноту забытья. Что с ней тогда будет?

И что будет с Корматхом? Она уже знала ответ. Фелея разберет гору по камешку до самого низа, лишь бы добраться до Знака Драконьей Крови. И тогда Корматх из Компаньона превратится в раба. А ее люди превратятся вообще в ничто.

Ее люди, ее подданные. Она подумала обо всех тех, кто дожидался ее возвращения. Их вера была достаточно сильна, чтобы они готовы были рискнуть всем и последовать за ней.

Почему я не смею быть настолько же уверенной в своих силах? Разве не должна и я защитить своего Компаньона?

Норисса протянулась обратно, к тому месту, где Корматх прикасался к ней. Но она все еще боялась. Ей нужен был кто-то, кто взял бы ее и повел, кто заранее знал ее вопросы и умел на них ответить. Заботливый, въедливый Байдевин смог бы подсказать ей, как поступить.

И все же она не пыталась прибегнуть к «неслышной речи». Она должна была принять решения сама и сама найти все ответы на вопросы. И она повернулась к Корматху.

Но он уже исчез.

Он сорвался с обрыва в глубокий сон, и Норисса обнаружила, что стремится сквозь толщу камня вверх, туда, где были свет и воздух. Ее выбросило обратно в ее собственный мир. Корматх прочел ее страх и принял собственное решение.

Норисса тоже приняла решение.

Найдя на ощупь его щупальца, которые несли ее прочь, она попыталась дотянуться до него по узенькому каналу, который все еще соединял их. Она снова прикоснулась к первичным и первородным силам земли. Окунувшись в расплавленную магму, что была самой кровью ее мира, она воспользовалась ее мощью, чтобы смыть с себя страх и гнев, выжгла из себя всю пустую породу, которая могла помешать ей. Теперь она была чистой, сверкающей искрой беспримесного бытия.

Найдя Корматха, Норисса сосредоточилась и влилась в него.

Они вместе взмыли вверх. Две жизни в одном разуме, они пронизывали золотистые расплавленные глубины. Оседлав течение изменчивых вероятностей, они зацепились за голубизну неба и поднялись еще выше, в безвоздушную пустоту.

В шатре Фелеи Пэшет наблюдал, как Тайлек угрюмо сутулится на своем кресле. Пэшет небрежно подошел и встал рядом с Тайлеком, наблюдая за ходом сражения в грани магического кристалла. В воздухе витало зловещее молчание.

Два дня назад Фелея вдруг впала в ярость. Мечась из стороны в сторону по тесному пространству шатра, она издавала неистовые крики, звучащие контрапунктом к грому схватки за тонкими стенами.

— Она соединяется! Соединяется в этот самый миг! Грязная, незаконнорожденная девчонка крадет мою власть!

Даже Пэшет уловил что-то, несмотря на то что он не был подготовлен, он ощутил внезапный рост и резкое высвобождение энергии где-то поблизости. И сегодня, два дня спустя, его изуродованные руки все еще отзывались болью на одно только воспоминание об этом.

Заглянув Тайлеку через плечо, он заметил его скрытный жест. Тайлек нежно погладил мягкую кожу на своем запястье и незаметно и быстро прикоснулся к щеке.

Пэшет улыбнулся. Прошло четыре дня, а Тайлек еще не оправился от пережитого страха. Наказание, которому подвергла его Фелея, надломило что-то внутри волшебника.

Тем временем внимание Пэшета снова вернулось к светящемуся камню — за два дня диспозиция ничуть не изменилась. Его солдаты по-прежнему оставались на этой стороне ущелья. Они не завоевали преимущества. Хуже того, они начинали утрачивать свое рвение.

Дождь и недостаток места для свободного маневрирования позволяли только небольшой группе его солдат сражаться с такой же небольшой группой мятежников. Каждая группа сражалась под прикрытием, которое обеспечивали действующие и с той, и с другой стороны маги. Каждая группа часто сменялась свежими войсками. Но не только дождь выводил из себя людей. Несколько раз повстанцы одерживали верх и могли попытаться овладеть небольшим плацдармом на чужой стороне ущелья, но всякий раз они использовали передышку для отдыха или замены своей группы свежими бойцами. Похоже, занимаемая ими позиция их вполне устраивала. Пэшету порой начинало казаться, что все они полягут на этом мрачном каменистом плато, сражаясь с противником, который не выказывал никакого желания завершить битву.

Вглядевшись в крошечные фигурки, перемещающиеся в кристалле, Пэшет узнал своего гнома, который стоял рядом со старинным неприятелем Тайлека Медвином. Это он насылал магию, которая ставила в тупик лучших адептов Тайлека.

Особый гнев вызывали в нем новые способности его гнома. Знай он с самого начала, что это крошечное создание обладает таким могуществом, все могло пойти совсем по-другому. Джаабен мог остаться жив, да и он не был бы сейчас в таком положении. Ему не хватало времени. Несколько раз за последние два дня он ловил на себе взгляды Тайлека и читал в его черных глазах свой смертный приговор. Он был уверен, что Тайлек не станет ничего предпринимать до тех пор, пока Фелея не одержит победу, но лишь только это случится…

И Пэшет, и Тайлек подпрыгнули, когда Фелея, слегка зевнув, села прямо в своем кресле. Она смотрела в сторону моста, словно видела все там происходящее даже сквозь стены шатра. Фелея напряженно прислушивалась, медленно вставая.

— Она приближается.

Тайлек напряженно прижался к спинке своего стула, когда Фелея, сделав два шага, остановилась возле него. Пэшет задержал дыхание. Голосом холодным, как сияние ее лиловых глаз, Фелея приказала:

— В этот раз я не потерплю никаких ошибок, Тайлек, потому слушай меня внимательно. Девчонка вошла в соединение и возвращается после полета, во время которого происходила связь. Сейчас она слаба, и ей потребуется время, чтобы восстановить силы и полностью вернуться мыслями в этот мир. В этот раз я ее не упущу. Я пошлю ей вызов, и она не сможет отказать мне.

Фелея молчала, остановив взгляд на шее Тайлека. Его рука непроизвольно взлетела вверх, и он сжал в кулаке медальон. Фелея кивнула:

— Вспомни, что этот медальон означает для тебя, Тайлек, и, может быть, ты поймешь, что Знак Драконьей Крови имеет такое же важное значение для Нориссы. Этот Знак — то, чего я хочу. Когда она откликнется на мой вызов и наша битва начнется наверху, ее тело будет беспомощно стоять на земле. Сорви с ее шеи Знак Драконьей Крови и повесь поверх моего. — Она мрачно улыбнулась, и предвкушение триумфа засияло в ее глазах. — Я привяжу к себе ее Компаньона еще до того, как она испустит дух!

Тайлек быстро кивнул в знак того, что все понял. Пэшет тоже кивнул, хотя не разделял опасений Тайлека. Только его въевшаяся в кровь привычная осторожность помогла ему скрыть внезапно вспыхнувшую безумную надежду.

Затем Фелея окуталась малиново-красной дымкой и исчезла.

37

Возвращение оказалось более болезненным, чем соединение. Они прожили множество жизней и дважды прикоснулись к каждому из многих миров. В экстазе полета Норисса жила только чувствами и жизнью Корматха. С ним она не могла жить никакой иной жизнью, кроме сна. Захваченная радугой волшебного света, которая не могла существовать в действительности, она измерила глубины времени и ощутила биение его сердца.

Теперь она возвращалась назад, и в этом не было ничего, кроме страха. Корматх вел ее узкими темными тоннелями, не позволяя ей снова потянуться к сверкающим огням других миров. Она упрашивала его, но он не слушал.

— Ты должна вернуться. Ты должна жить, иначе я не увижу снов.

Норисса вдруг вспомнила о той своей части, оставшейся где-то далеко, которая чахла без забот и ласки, и ее тут же бросило в эту холодную, глинистую сущность, скрытую в сердце горы.

Но не успела она как следует укрепиться в своем теле, как ее снова потянуло наружу. На этот раз она двигалась вместе телом, преодолевая сопротивление камня и тяжесть темноты. Где-то там пульсировали могучие силы, и ее притягивало туда. Внезапно ее окружило облако бледного света, а свежий воздух готов был раздавить. Нориссу опустило ниже, и в ушах загудело что-то неразборчивое и бессвязное.

Когда голова перестала кружиться, она поняла, что легкие прикосновения, которые она ощущает, это прикосновения чужих рук, а шум распался, превратившись в отдельные голоса. Она подняла голову и увидела лица. Солдаты. Труженики войны, закованные в блестящие латы, призванные защитить их от смерти, которую они сами призывали на свои головы. Солдаты приблизились к ней вплотную, и Корматх отодвинулся. Он не покинул ее совсем, но увлек с собой несколько мыслей из ее сознания, и теперь там оказалась болезненная пустота.

Кто-то протянул ей вина. Она выпила и потребовала еще. Принесли еду, и она наелась, не сдерживая себя. Она заполнила свою пустую оболочку, и вспышки памяти постепенно восстанавливали внутри нее неустойчивый и шаткий костяк ее прошлой жизни. Особенно яркими были воспоминания о старой женщине, бьющейся в лапах крылатых чудовищ, о схватке не на жизнь, а на смерть на берегу холодной реки, о неотступном зове чего-то неведомого.

Затем перед ней появились знакомые лица — лица из плоти и крови, и она узнала Медвина и Байдевина. Ей хотелось протянуть руку и прикоснуться к ним, но она не смогла заставить себя оторваться от трапезы. Вместо этого она проникла в их головы торопливым приветствием и увидела там, какой им видится она сама. Зрелище было ужасным: спутанные в беспорядке волосы, платье превратилось в изодранный и бесформенный балахон, наброшенный на исцарапанные плечи, черное от пыли лицо выглядело настолько худым, что походило на посмертную маску, если бы не лихорадочно блестящие глаза.

— Где ты была? Что случилось? Как ты покинула нас? — на нее обрушились вопросы, на которые она не могла и не хотела ответить.

Она узнавала свой старый знакомый мир слишком быстро, чтобы это можно было передать на словах. В мокрой одежде, слегка опьянев от вина и еды, она сидела на горе мехов и подушек. Кажется, в палатке. Еда по-прежнему казалась безвкусной, но ее желудок, по крайней мере, начинал признавать ее материальную тяжесть. Ее слух продолжал терзать глухой и тяжелый звук словно что-то мощно барабанило по крыше и по тонким стенам палатки. Часть ее разума все еще продолжала искать способ вернуться, спрятаться в сияющем ореоле, окружающем разум Корматха; каким образом могла ее утешить мирская красота, после того как она побывала в его снах? Осталось ли в ее мире что-то такое, ради чего стоило жить?

Ответ внезапно взорвался в ее мозгу. Вызов. Она узнала его, узнала и в воспоминаниях о сражении на берегу реки, в лесу, в воспоминаниях о страхе, который терзал ее во сне.

Фелея!

Норисса повернулась в том направлении, откуда доносился зов, уверенная, что никто, кроме нее, не может его услышать. Она осознала сразу многие вещи — голод, который продолжал ворочаться в ее животе, довольство Корматха, который слегка шевельнулся в своем убежище, и многое другое.

С сожалением она проглотила последний кусочек, который оставался во рту, и отодвинула поднос. Когда она попыталась встать, толпа собравшихся вокруг нее людей придвинулась еще ближе, и Медвин, положив ей на плечи свои твердые ладони, усадил ее обратно на подушки. Его лицо было серым от усталости, а вокруг рта залегли жесткие морщины, но голос его все еще оставался нежным и мягким:

— Не думай о Фелее. Она до сих пор не проявляла себя, а что касается сражения, то тут мы полностью владеем ситуацией. Известие о твоем возвращении придаст нашим воинам новые силы. Они готовы атаковать и уничтожить эту шайку изменников.

Норисса испытывала огромное искушение остаться. Здесь было еще много еды, здесь было уютно и была возможность выспаться и, может быть, увидеть сон, но неистовый полет обострил ее чувствительность до предела, и она все время ощущала биение множества жизней вокруг. За время ее отсутствия что-то произошло, что-то, что теперь мощно и непреодолимо воздействовало на ее новые чувства. Палатка была полна причин, по которым стоило жить. Но Норисса взяла руки Медвина в свои, поцеловала их и слегка прикоснулась к его разуму и к разуму Байдевина тоже вызовом Фелеи, который все еще звенел в воздухе. Глаза Байдевина наполнились пониманием, и с помощью Медвина Норисса встала и вышла из палатки.

Лишь только она появилась на открытом пространстве, ее тотчас же принялись полосовать струи мерзкого дождя. Почти непроизвольно, не задумавшись ни на секунду, Норисса подняла руку и произнесла только одно слово. Дождь сразу перестал, и солдаты приветствовали ее дружными криками. Норисса почти не заметила этого, она стояла на каменном мосту, вглядываясь в гору камней на плато впереди. Там стояла в ожидании темная фигура женщины с золотыми волосами, и Нориссу потянуло к ней.

«Хорошо, пусть это закончится здесь». Норисса прошептала молитву, обращенную к тому из богов, кто склонен был ее выслушать, и почувствовала, как ее существо следует ее стремлению навстречу Фелее.

Норисса поднялась высоко над землей. На вершине плоской, черной и словно спекшейся скалы она встретилась лицом к лицу со своим врагом. Фелея улыбнулась почти дружелюбно, спокойно стоя под ударами ветра. Ее бледная красота особенно четко вырисовывалась на фоне черных грозовых туч.

— Ты быстро научилась пользоваться могуществом Компаньона, сестричка. Очень жаль, что ты не успеешь насладиться своими крадеными сокровищами. Это могущество должно было стать моим после смерти Бреанны, и я намереваюсь забрать его у тебя. — Ее мягкий взгляд подчеркивал бритвенную остроту угрозы, притаившейся в ее словах.

В любое другое время Норисса ослабела бы под этим взглядом, но теперь она только улыбнулась в ответ:

— Что, если я добровольно отдам тебе Компаньона, тетя? Будет ли этого достаточно? Утолишь ли ты свою жажду?

Фелея от удивления перестала улыбаться, и глаза ее настороженно сузились. После недолгого молчания дружелюбие снова прозвучало в ее голосе.

— Ну, разумеется, дитя мое! Обладая Компаньонами Л'ерита и г'Хайна я бы владела, и малым, и великим. Мое кольцо власти стало бы совершенным.

— Ты уверена, что тебе этого хватит? — настаивала Норисса. Ограничишься ли ты одним кольцом? И тебе не захочется получить второе, третье?.. Может быть, ты жаждешь обладать кольцом из колец?

Глаза Фелеи стали холодны как лед, и Норисса почувствовала жестокое удовлетворение, услышав гневные нотки в словах Фелеи:

— Отдай мне то, что я ищу, и я пощажу твоих людей.

— А меня ты пощадишь, тетя?

Фелея бессильным жестом развела руками:

— Увы, дитя мое, это не в моей власти. Я должна перехватить освободившегося Компаньона в момент твоей смерти.

Норисса почувствовала, как растет напряжение ее противницы. Пламя ее собственного гнева тоже начинало разгораться, но следующие слова были холодны как камень, на котором они стояли:

— Ты лжешь, Фелея! Даже нося в своем чреве дитя, моя мать сумела пережить рассоединение с Компаньоном и остаться в живых. Почему должна умереть я?

Последовала долгая тишина, глаза Фелеи почернели от ненависти.

— Потому что я так хочу!

Злая багровая волна ринулась на Нориссу. Она бы непременно сбросила ее вниз, если бы Норисса не была заранее готова к нападению. Норисса метнула навстречу этой волне свою собственную ярость и с такой силой, что Фелея вынуждена была призвать Другого.

Норисса обернулась в сущность Корматха, и вместе они взмыли в затянутое облаками небо.

38

Драконы!

Пэшет не отрываясь наблюдал за действом, разворачивающимся в небе над его головой. Черные облака бороздили два чудовищных существа. Они летали широкими кругами, пикируя и поднимаясь выше, причем каждый старался подобраться к противнику со стороны уязвимого брюха. Мощные крылья со свистом рассекали воздух, и драконы дерзко с вызовом ревели. Чудовище, которое оседлала Фелея, внезапно резко накренилось, развернулось и приблизилось к противнику снизу и сзади. Золотые с медными краями полированные чешуи засверкали в свете пламени, вырвавшегося из пасти дракона, и его тело блеснуло на фоне темных облаков как расплавленное золото заката, выплеснувшееся в небо. Сгусток огня вылетел из горла чудовища и попал в горло второго дракона. Дракон заревел от боли и стал падать вниз, напоминая собой быстро стекающую со стекла поблескивающую черноту. Снабженные на сгибах изогнутыми когтями крылья с усилием били воздух, едва наполняясь стремительными ветрами, дующими над долиной, и только совсем близко от земли падение дракона превратилось в неуклюжее, но плавное скольжение. Пэшет успел заметить, что огромные черные крылья, тень от которых накрыла чуть не всю долину, сверкают с нижней стороны золотым блеском.

Описав над плато небольшой круг, черный дракон начал подниматься все выше, в свою очередь длинно плюнув струей огня.

Зрелище повергло Пэшета в благоговейный трепет. Он впервые в жизни наблюдал воздушную битву огромных чудовищ, управляемых такими крошечными наездниками, что их вовсе не было видно на чешуйчатых спинах, особенно в те моменты, когда широкие крылья поднимались вверх широкими взмахами. Да, за право повелевать этими силами можно было без колебаний заплатить любую цену! И сразу ему стало понятнее стремление Тайлека завладеть и держать при себе Знак Драконьей Крови.

Вспомнив о Тайлеке, Пэшет несколько пришел в себя и вспомнил о том, где он находится и что должен делать. Сам он все еще стоял у входа в большой шатер Фелеи, в то время как Тайлека поблизости не было. Он помнил, как они вместе выбежали вслед за Фелеей и поспели как раз вовремя, чтобы лицезреть ослепительное явление Нориссы на вершину скалы, где ее поджидала Фелея. Пэшет помнил вспышку гнева госпожи и ударившие в небо фонтаны огня, голубого и красного, которые, достигнув облаков, превратились в бронированных чудовищ из кошмарных снов. Пэшет вспомнил и о том, чем он сам рискует. Оглядевшись в поисках своего собственного врага, он обнаружил Тайлека, который короткими перебежками двигался к подножью скалы, на которой неподвижно стояли обе женщины. Все его внимание было приковано только к этим фигурам, даже тогда, когда он начал взбираться по крутому склону, он не отвел глаз от вершины. Пэшет побежал вслед за ним.

Колдун успел забраться довольно высоко, когда Пэшет начал карабкаться вверх. Грозный рев, сравнимый разве только со звуками, которые издавали драконы в небе, огласил плато. Пэшет посмотрел вниз и увидел, что вся равнина превратилась в поле битвы. Армия повстанцев врезалась в самую середину боевых порядков его войск, и адепты Тайлека еле управлялись с магией, которую насылали на них гном и старый маг. Пэшет отвернулся от этого зрелища и вложил все силы в трудный подъем.

Сначала, правда, подниматься было просто. У подножья скалы многие камни были раздроблены и выщерблены, длинные каменные уступы встречались во множестве, и за них было удобно хвататься руками и опираться на них ногами. Несмотря на свои сожженные руки, которые Пэшет перебинтовал кусками ткани, он настигал Тайлека.

Отчасти это происходило от того, что подъем Тайлека замедлился, а затем и вовсе прекратился. Колдун стоял на последнем каменном уступе, выше которого начиналась сплошная отвесная стена, сложенная из огромных, неповрежденных каменных глыб, между которыми не было ни единой трещинки, за которую можно было бы зацепиться.

Другой причиной, по которой Пэшет поднимался вверх быстрее Тайлека, были его гнев и ярость, которые толкали его вверх и вперед гораздо быстрее, чем он рассчитывал. В его мозгу постоянно возникала картина гибели Джаабена, он видел его изломанное, дымящееся тело с перебитой ногой, нелепо повернутой под неестественным углом. Шея была сломана, и голова неудобно склонилась к плечу, огненная борода слиплась от крови. Воспоминание об этом заставило Пэшета содрогнуться, и на мгновение он утратил сосредоточенность. Его сапог внезапно поехал по гальке, нога соскользнула, и он чуть не упал, ухватившись за обломанный край камня. Острый камень больно врезался в его чувствительную ладонь, и Пэшет выругался. Когда ему снова удалось обрести под ногами надежную опору, Пэшет вытащил свой длинный нож и срезал с ладоней бинты. Теперь его открытые раны ничто не защищало, но зато теперь ткань, туго стягивающая пальцы рук, не станет мешать ему ухватиться за малейшую шероховатость или трещину в скале.

Из ран на ладонях потекла кровь. Поглядев на знак бога Маелунна, выжженный на коже ладони, Пэшет начал молиться, прося этого бога о помощи. Запах измены должен был давно привлечь внимание этого божества, и теперь Пэшет просил у него немного такой силы, которой обладал Тайлек, чтобы уравнять шансы на победу в их борьбе. Вспоминая о своих способностях, которые все так же пребывали внутри него в зачаточном состоянии, Пэшет впервые пожалел о том, что в свое время ему не хватило дерзости, чтобы обучиться магическому искусству под руководством Фелеи. Теперь он пони мал — хотя было уже поздно, — что его и Тайлека разделяли не способности или какой-то особенный дар, а всего лишь умение контролировать и направлять эти способности. Тайлек был достаточно мудр, чтобы первым понять это и не позволить ему, Пэшету, развить в себе эти способности и научиться управлять ими. Именно теперь маг собирался воспользоваться одним из своих многочисленных умений, чтобы избегнуть возмездия.

Пэшет видел, как руки Тайлека задвигались, рисуя в воздухе какие-то знаки, а губы зашевелились, произнося неслышные слова. Заклинание подействовало незамедлительно: Тайлек отделился от скалы и начал медленный полет к вершине. Пэшет уже хотел распрощаться с надеждами на справедливое возмездие, как вдруг рассыпающий искры зеленоватый шар пронесся мимо него и ударил в камень рядом с Тайлеком, обдав Пэшета градом раскаленных осколков. В горле его появился резкий металлический привкус, и он чуть не задохнулся от неожиданности. Очевидно, это было делом рук одного из волшебников, действующих на стороне повстанцев. Кто-то из них прорвался!

Внезапный взрыв ударил Тайлека о валун, и теперь маг скользил вниз, прямо в руки Пэшета, в облаке пыли и мелкой каменной крошки. Пэшет увидел, как Тайлек извивается и корчится, пытаясь за что-нибудь ухватиться, чтобы замедлить свое стремительное движение. В конце концов ему удалось зацепиться за выступ камня, и он рывком остановился.

Пэшет заморгал, не веря своим глазам. Тайлек очутился прямо над ним, на расстоянии всего каких-нибудь двух локтей. До него доносились стоны волшебника, и Пэшет улыбнулся. Должно быть, Маелунн все-таки услышал его!

Он начал осторожно подниматься вверх, остановился и спрятал лицо, когда ярко-красное крылатое чудовище с ревом пронеслось над самой головой, изрыгая из глотки пламя. Черный дракон преследовал его по пятам с такой стремительностью, что поднятый его крыльями ветер едва не оторвал Пэшета от склона горы. Когда Пэшет осмелился продолжить подъем, Тайлек уже был довольно далеко от него. На миг колдун обернулся, и Пэшет увидел в его глазах страх.

Тем временем Тайлек, удалившись на расстояние, которое считал безопасным, прочел левитативное заклинание и снова взлетел. Но и в Пэшете проснулась какая-то сила. Крушение надежд, горе от потери брата овладели им с такой силой, что нечто, долго спавшее в глубине его души, наконец проснулось. С этим пробуждением все его существо как бы расправило крылья. У него была эта сила, и он по-настоящему жаждал дотянуться до Тайлека. Перед глазами его все потемнело и заволоклось красной пеленой. А поле зрения сузилось настолько, что он видел перед собой одного только Тайлека.

Руки Пэшета отозвались резкой болью, причем правая саднила сильнее. От прикосновения к холодному камню раны снова начали гореть как в огне, и что-то вонзилось в правую ладонь. Пэшет даже не остановился, ни на миг не прервал движения. Тем временем полет Тайлека замедлился и вскоре вовсе остановился, почему — Пэшет не знал. Маг беспомощно завис над крутым склоном, но и только, и Пэшет рванулся вверх, воодушевленный испугом в глазах противника. Его пальцы коснулись каймы плаща колдуна, и Пэшет схватился за него всей рукой, сжав в горсти плотную ткань и подтягиваясь. Тайлек попытался ударить его кулаком, промахнулся и взмахнул рукой опять. Пэшет перехватил его за запястье и, вложив в усилие всю свою ярость, принялся стаскивать мага вниз, на камни. В словах, которые выкрикивал ему в лицо Тайлек, он узнал магическое заклинание и сильно ударил Тайлека кулаком в рот, все еще чувствуя в ладони что-то обжигающе-холодное.

Тайлек застонал, сжав окровавленные губы. Качнувшись от удара, он все же ухитрился схватить Пэшета за свободную руку и удерживал ее. Так, держа друг друга за руки, они балансировали на узком выступе, стараясь выразить всю ненависть при помощи взглядов. Внезапно Пэшет почувствовал ослабление силы, поддерживающей его. Это было очень слабое изменение, но Тайлек тоже заметил его и улыбнулся. Его «сырая», только что пробудившаяся магия исчерпала свои ресурсы, изливаясь неуправляемым потоком, в то время как Тайлек снова доказал свое превосходство, умело справившись как с заклинанием, так и с контролем.

Пэшет закрыл глаза, собирая свою ненависть в единый комок, пытаясь почерпнуть из нее еще хоть немного силы. В последний момент ему удалось высвободить свою правую руку. Выхватив свой нож, он занес его над Тайлеком. Тайлек проворно поднял вверх обе руки, чтобы защититься от смертельного удара. Это была ошибка. Прошел всего лишь миг, прежде чем он понял свою ошибку, но этого мига хватило Пэшету. Его правая рука скользнула по груди мага, пока пальцы не нащупали под рубашкой твердый амулет. Он сорвал его, с треском разрывая ткань, но все заглушил протяжный вой Тайлека, исполненный смертной тоски. Завладев амулетом, Пэшет оттолкнул все еще темноволосого колдуна от себя.

В высохшем неподвижном теле, которое с сухим стуком ударилось о камни у подножья горы, уже не осталось ничего от Тайлека, колдуна и волшебника.

В следующий момент Пэшет почувствовал острую боль в животе, и шипящий луч зеленого пламени разрезал его пополам.

39

Она — свободна! Легкая паутина на крыльях ветра пустоты! Медленно она поднялась выше, и свет прошел сквозь нее, не задержавшись ни на миг и не отразившись. Слившись с Корматхом, она погрузилась в успокоение сна другого мира.

Эти другие миры, о которых она мечтала и тосковала, долгой чередой проносились перед ней. Приливы и отливы песен и красок, искры белого пламени в черных провалах — все они звали и манили к себе. Порой она оборачивалась к Корматху, спеша поскорее узнать, какое новое чудо он покажет ей в следующий раз, но Корматх безмятежно распространился вокруг нее. Он не направлял и не руководил. Он протек в ее разум и растекся там безбрежным и тихим озером. Норисса выбирала слова. Норисса раскачивалась на грани своего мира, и ей не терпелось увидеть мир новый, с разбега окунувшись в него с головой. Ах, если бы только она сумела порвать эту последнюю связующую нить, которая никак не отпускала ее! Что-то она не доделала в своем мире.

Обернувшись в тот мир, который она готова была покинуть, Норисса обнаружила старый ночной кошмар, нависший над ним. Сразу же к ней вернулась память о том, что уже было и что ей еще предстоит совершить. И еще она поняла, почему Корматх изо всех сил боролся за свои сны. Очень давно его род вступил в союз с ее родом, родом людей, уступив им часть своей силы и могущества в обмен на опьяняющий наркотик сновидений. Он и теперь молчал, поскольку спящий не несет ответственности за то, что привидится ему во сне, и за свои поступки, которые он совершит, а потому он и свободен от всякого контроля за этими действиями и событиями. В обмен на его могущество Норисса должна освободить его от упреков. Сейчас она делила с ним радость двух сердец, но впоследствии ей придется нести ответственность за две жизни. Где-то внизу растеклись по равнине две армии Сайдры — изменники и те, что остались верны. Обе принадлежали ей, и она не должна позволить тому, кто добывал свое счастье и радость из чужих жизней, не испытывая при этом угрызений совести и не держа ни перед кем ответа, уничтожить всех этих людей.

Понимание осенило ее как раз тогда, когда она уклонялась от быстрого броска алого существа, парившего над ее головой. Она ускользнула от него на гребне воздушного потока, сидя верхом на драконе, подобном тому, который преследовал ее. Только тело ее волшебного животного было черным, и гладкие чешуи лишь слегка поблескивали, как поверхность пруда безлунной ночью. Наклонившись далеко вперед, она ухватилась руками за толстую длинную шею, вытянутую к небесам. Таков был Корматх в ее мире: демон из легенды, мастер огненной смерти, существо, давным-давно изгнанное в туманы страшных снов и сказки, рассказанные у костра поздним вечером. Но теперь он был реален, столь же реален, как и тело, которое она, Норисса, оставила на камнях внизу.

Скрежещущий вопль ее алого противника рассек воздух, вызвав ответный крик Корматха. Разум Нориссы протянулся наружу и поместился там, где она могла пользоваться двойным зрением. Ее зрение раздробилось на кусочки, проходя через призму нечеловеческого восприятия. Она стала Норискорматхом, и в этом состоянии она ощутила искорку признания, проскользнувшую между двумя спящими в другом мире. Затем Фелея полностью овладела своим ярко-красным Компаньоном и заставила ее круто спикировать вниз. Алый дракон развернулся и пошел вверх и Норисса почувствовала острую боль, когда сгусток огня, вылетевший из пасти противника, попал Корматху в незащищенную шею. Они падали, и их общая боль выразилась в трубном реве, вырывающемся из его горла.

Неприветливый скалистый пейзаж, раскачиваясь, стремительно мчался навстречу. Норисса с трудом отвернула, поймав широкими крыльями восходящий поток воздуха, и стала набирать высоту. Неистовые энергетические штормы бушевали вокруг нее, извлеченные из глубинных Пластов магией сражающихся внизу волшебников. Для Нориссы сейчас это не имело почти никакого значения, у нее была иная цель. Фелея, Фелея уходила в облака, набирая высоту крутой спиралью! Норисса бросилась в погоню, и ее гнев ударил вверх струей голубого пламени, разгоняя тучи и испаряя липкую влагу, которая мешала ей видеть.

Она уловила удивленную дрожь Фелеи, когда Другой повернул голову и обнаружил Нориссу так близко. Норисса метнула сгусток пламени в уязвимое место под крылом, и теперь уже Фелея взвыла от боли. Теряя высоту, она отчаянно забила крыльями, чтобы замедлить падение. Ей это удалось, и она снова начала подниматься, потом вдруг резко спикировала вниз. Ее яростный визг на сей раз не имел к Нориссе никакого отношения — ее рассердило то, что она увидела на земле. Норисса распознала и цель, на которую пикировала Фелея — это была гвардия Сэрела и Медвин! И Норисса бросилась на Фелею.

Фелея слегка свернула, чтобы избежать потока огня, которым обдала ее Норисса, но Норисса продолжала преследовать ее, и колдунья свернула в обратном направлении, возвратившись к первоначальной траектории своего полета, несмотря на то, что теперь она парила уже за пределами плато. Следующий маневр был проделан так быстро и неожиданно, что Норисса не успела его повторить, однако красный дракон Фелеи оказался очень близко под ней. Норискорматх вытянул могучую переднюю лапу и схватил Компаньона Фелеи, когда тот попытался увеличить дистанцию. Упругая плоть затрепетала в его когтях, и Норисса увидела, как алый дракон корчится от боли, стараясь вырваться. Ему это удалось, но Норисса преследовала его. Опустившись ниже, она приноравливала свой полет к беспорядочным рывкам противника, стараясь оглушить и дезориентировать его ударами мощных крыльев, а движениями хвоста она пыталась сбросить вниз золотоволосую всадницу.

Но Фелея нырнула вместе со своим Компаньоном вглубь ущелья и полетела вокруг плато, держась в узком коридоре отвесных стен. Одновременно она оставляла позади себя сверкающую паутину магии, Норисса чуть отступила, и Фелея рванулась вверх.

И в этот момент мутный шквал отчаянья ударил обеих. Это был взрыв темной силы, огромной энергии, которую слишком долго накапливали и хранили и которая вдруг вырвалась на свободу. Это была чья-то гибель. Корматх затрепетал, и Норисса на мгновение перестала дышать, когда отлетевшая душа слегка задела ее. Это душа была опытной и искушенной в Таланте и Мастерстве.

Полет черной души задел и Фелею, и Норисса почувствовала боль и тоску волшебницы, рванувшиеся вослед этой душе. Компаньон Фелеи попятился, рассекая когтями воздух.

Норисса уже догадалась, откуда взялся этот могучий шквал ужаса, внизу тоже происходило нешуточное сражение. Она поискала глазами Медвина и Байдевина, опасаясь за их жизни, но они еще были полны сил, и она без труда отыскала их по мощным и устойчивым фонтанам энергии, которые так просто было отличить от слабых импульсов других, не столь мощных источников колдовства. Ощущение чего-то особенного не покидало ее, и она продолжала поиск. Когда она наконец нашла ответ на свой вопрос, радостный Норискорматх взвился высоко в облака. Злодей-колдун бесследно исчез! Тайлек, дерзкая чувствительность которого подчиняла себе ее волю, больше не существовал!

Теперь ничто не в силах было ее остановить! И ничто не могло бы противостоять ей. Закружившись высоко в небе, она протрубила свой вызов на решительную битву.

Норисса совершенно позабыла о сражающихся внизу армиях. Ее тело стояло на возвышении, но она сама парила высоко в небе, затянутом черными тучами. Силы кипели в крови, и могущество переполняло ее. Желто-зеленые глаза Корматха смотрели на мир внизу и видели его как кристально-чистый и до последней точки понятный. И этими же самыми глазами Норисса увидела свой миг победы.

Снизу медленно поднимался на них Компаньон Фелеи, его медные сверкающие крылья захватывали воздух пригоршнями и толкали вниз. Корматх был готов к встрече, нацелившись в наиболее уязвимую точку врага, туда, где крылья прикреплялись к телу. Алый дракон поднимался с усилием, видимо, кровоточащие раны в изорванной плоти обессилили его. Норисса вся дрожала от предвкушения победы, и это ее голос испустил ликующий клич, когда Корматх выдохнул струю раскаленного пламени.

Красный дракон забился в агонии, кругами уходя вниз, жалобно трубя. Крик мучительной боли, исторгшийся из уст Фелеи, эхом вторил ему.

С шипением и свистом раненый дракон нырнул в расселину и почти уже скрылся из вида, когда его полет несколько выровнялся и он перестал проваливаться в разверстую бездну. Судорожно взмахивая потрепанными, натруженными крыльями, побежденный Компаньон достиг края расселины и свалился на нее бесформенной грудой потускневших, закопченных чешуй. Магическая сила протянулась от него куда-то в гущу сражающихся армий, воздух над полем брани слегка задрожал, и Норисса увидела, как алое чудовище снова поднимается в воздух. Оно летело низко, неповоротливо, постепенно забирая к востоку. Неподвижное тело свешивалось с его спины рядом с фигурой всадника.

Норискорматх завис в воздухе и трижды огласил горы победным кличем. В этот миг они повелевали всем, что только существовало на свете. Корматх, изогнув шею, в последний раз выдохнул из своих могучих легких гейзер пламени, которое спалило нависшие тучи, остатки которых белыми барашками таяли в сверкающе-голубом куполе небес, пронизанном золотыми лучами солнца.

40

Они покинули горную страну вскоре после битвы, так как зима наступила в этих местах особенно рано. Первые снежные бури принялись грозить им уже на четвертые сутки после того, как они оставили Каменную Крепость, и Байдевин всерьез опасался, что Норисса не сможет пережить те тяготы и лишения, которые приносит с собой первый снег. Им потребовалось полмесяца, чтобы добраться до Актальзейского замка, но прошло еще столько же времени, прежде чем Норисса смогла заняться чем-то еще, кроме сна и еды.

Когда она настолько оправилась, что смогла появляться при дворе, во главе своей свиты, заново был основан Совет Лордов и назначена Скамья Судей. В этот день Байдевин с тревогой наблюдал, как Норисса пристально обшаривает взглядом толпу, как ее восторг сменяется разочарованием, а затем — беспокойством. И вот она задала вопрос, которого они все боялись:

— Где Бремет? Почему он не появляется, чтобы вступить во владение землей и титулом, которыми я пожаловала его?

— Мы должны поговорить об этом в более подходящей обстановке, шепнул ей Медвин, продолжая улыбаться и кивать дефилирующим мимо сановникам.

Но Нориссу не так-то просто было укротить. Как и предполагал Байдевин, она обратилась с этим же вопросом к нему, и он не смог ответить. Он не смог рассказать ей о той магии, которая протянулась через все плато, парализуя всех и вся на своем пути. Он сам оказался беспомощным, не способным отреагировать на нее, оцепенев от обжигающего дыхания сумасшедшей ненависти, которая привела в движение это волшебство. Он чувствовал мистическое присутствие Фелеи, проникшей в самую середину строя повстанцев, он видел, как Бремета подняло над землей таинственной силой и поволокло прочь, бросив на спину меднокрылого дракона. И Байдевин молчал. В конце концов только Сэрел отважился выступить вперед и поведать Нориссе о том, какая судьба постигла его сына.

На виду удивленных и недоумевающих гостей Норисса выбежала из тронного зала. Ее нашли в ее покоях, мечущейся от стены к стене, отдающей распоряжения о немедленном снаряжении экспедиции.

— Мне следовало сказать об этом давным-давно! Вы не имели права скрывать это от меня! Теперь же много времени потеряно, и я должна применить все свое могущество, все волшебство, чтобы последовать за ними! — гнев ее был страшен, и только Медвин осмелился ей возразить:

— Ты не можешь… не должна покидать нас именно теперь. Ты королева, и слишком много людей нуждается в твоем руководстве. Ты должна привести в порядок свою страну!

Норисса резко повернулась к старику, и Байдевин искренне понадеялся, что ему никогда больше не придется увидеть такой взгляд.

— Тогда приводи ее в порядок сам! Можешь даже поручить это Босру или Кею, мне наплевать! Ради этой страны я пожертвовала слишком многим и теперь хочу получить кое-что обратно. Я люблю Бремета, и я не смогу без него!!!

Именно в этот момент Сэрел, капитан Королевской Гвардии, совершил тяжкое преступление. Он прикоснулся к своей королеве.

Встав между Медвином и Нориссой, он схватил ее за руки и потряс, глядя ей прямо в глаза.

— Ты любишь его больше, чем я? Он — мой сын, и я дважды терял его в этой войне — сначала ребенком, потом — взрослым мужчиной. Разве можно так сильно любить его и в то же время так мало беспокоиться о том, ради чего он отдал свою жизнь?! Докажи мне, что любишь его сильнее, чем я, и тогда я последую за тобой в любой из шести кругов ада!

И они заплакали, заплакали не как плачут королева и солдат, а как мужчина и женщина, которые любят одного, навсегда потерянного для них человека.

После этого Норисса пролежала в кровати не меньше четверти лунного цикла. Когда же она встала со своего ложа болезни, она снова вернулась на трон и правила столь ревностно и внимательно, как никакой другой аристократ или король. Она тщательно планировала встречу с послом Молевии, ее заботили споры о границах земель и занимали вопросы налогообложения, иногда она даже улыбалась и развлекала обитающих в замке ребятишек мелкими чудесами. Часто ее можно было встретить прогуливающейся по залам и коридорам замка, во время этих прогулок она вела неторопливые, вполголоса беседы с Сэрелом. Однажды они с Байдевином вышли в заснеженный сад, и именно в этом саду Норисса поделилась с ним своими планами о мести.

Это был холодный и ветреный день, и Норисса быстро говорила, не поднимая на него глаз:

— Однажды, Байдевин, я отправлюсь за ним. И за ней. Я уничтожу ее и стану вымаливать у Бремета прощения за то, что я слишком медлила.

— Ты думаешь, что он еще жив?

— О, конечно, — на ее губах показалась горькая усмешка. — Его смерть была бы для меня большим горем, но когда-то оно бы прошло. То, что он все еще жив и она удерживает его, — это ее новый вызов, который она бросает мне.

— Хотелось бы мне, чтобы это был я! — воскликнул Байдевин, не успев как следует подумать над своими словами.

Только после этих слов, сорвавшихся у него с языка, рассудок взял верх над эмоциями, готовыми выплеснуться наружу. Норисса, неправильно истолковав его боль, опустилась перед ним на колени прямо в снег и взяла его за руку.

— Не казни себя, Байдевин. Мне следовало почувствовать, что он покидает меня. Сэрел все рассказал мне; ты ничего не смог бы поделать.

Ее слова были предназначены для того, чтобы успокоить его, но их доброта только больно ужалила его, вернув все его сомнения. Действительно ли он был столь беспомощен? Не замешкался ли он — пусть на миг, — когда понял, кого схватила магическая сила Фелеи? Может быть, он мог предупредить Нориссу, если бы был чуть настойчивей в своих попытках дотянуться до нее при помощи «неслышной речи»?

Что ж, все может быть. И в наказание за это ему придется любить ее молча, безгласно, помогая ей отыскать и вернуть Бремета.

Со дня битвы драконов прошло больше семи лунных циклов. Только недавно растаял последний снег в долинах, и весенний сев был основной заботой большинства населения.

Байдевин стоял с подветренной стороны на башне замка и ждал. Он был уверен, что Норисса знает о его присутствии, но, очевидно, ей хотелось побыть одной еще немного.

Байдевин плотнее запахнул плащ. Стояла весна, но на такой высоте свежий ветер был довольно прохладным. Его пронизывающее дыхание раздвигало густой белый мех королевской мантии на плечах Нориссы, а ее черные волосы шелковыми траурными лентами взвивались над ее головой и рвались вперед, через зубчатую стену башни. Норисса, казалось, не замечала холода. Закутавшись в меха, она неотрывно смотрела на восток, на линию горизонта, и Байдевин попытался отгадать, какие воспоминания посетили ее в эти мгновения.

Скорее всего, это были мысли о вероломстве Фелеи. Норисса, безусловно, имела право на некоторую отсрочку от исполнения своих обязанностей. Только сегодня утром она очень хорошо показала себя при подписании нового договора с Дромундом, и теперь ей оставались лишь трапезы и празднования. Никаких официальных дел больше не предстояло, однако время от времени присутствие королевы на празднике становилось необходимым, и Байдевин поднялся сюда, чтобы сопроводить ее туда, где кипело празднество. Но они подождут, несколько лишних минут не играли никакой роли.

Байдевин ждал в невеселой компании собственных мыслей так долго, как только мог. Когда же он начал действительно тяготиться тем небольшим расстоянием, которое пролегло между ними, он не выдержал и встал рядом с ней.

— Пора, гости ждут.

Норисса продолжала смотреть вдаль. Ее взгляд скользнул по далеким, заснеженным вершинам гор на востоке. Их снег и тишина ничего от нее не ждали, не требовали, и ей было спокойно стоять здесь, на вершине башни.

Она не могла пожаловаться на то, что обязанности и ответственность правительницы страны досаждали ей и делали ее несчастной; она любила свой народ, но временами даже общество терпеливых друзей было для нее слишком большой тяжестью. Здесь же она могла просто смотреть на далекие вершины и ждать, пока притупится боль. И еще она могла строить планы.

С той самой памятной битвы она еще ни разу не использовала могущества Корматха, но она чувствовала рядом с собой его силу и знала, что Бремет пока жив. И он будет жить до тех пор, пока она не отыщет его, ибо его пленение означало обещание Фелеи встретиться с ней вновь.

Норисса вздохнула и кивнула головой, когда Байдевин возле нее произнес какие-то слова. В последний раз она взглянула на высокие горы. Ее сердце послало торжественное обещание тем, кто ждал ее за туманной грядой седых вершин.

Очень скоро…

Оглавление

Пролог

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg