«Аномальные истории»

Аномальные истории (fb2) - Аномальные истории 1213K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Николай Владимирович Шмелёв

Николай Шмелёв Аномальные истории

Пролог

Закат лёгким багрянцем окрасил небо, уже по-осеннему, пронзительно синее, свободное от летней пыли и дрожания поднимающихся разогретых масс воздуха. Разноцветные листья постепенно укрывали землю, ложась на неё пёстрые разноцветными лоскутами и вносили яркий контраст в лесное однообразие. Костерок нещадно дымил, приняв в свои недра порцию влажного валежника, и разгонял вялых комаров, которые постепенно готовились к зимовке. Вся таёжная живность предчувствовала приближение арктических ветров, несущих с собой холода, и запасала на зиму всё, что только можно приподнять и спрятать, или съедала, трансформируя продукты в жир. Невесомые облака, плывущие вдаль, с высоты взирали на эту суету, не обременённые житейскими заботами, и находясь вне времени и пространства. За гранью человеческого разума, скованного условностями быта, они были полностью предоставлены воле ветра и собственной свободе. Уходя за видимый горизонт событий, облака растворялись в стратосфере, или, объединившись в конгломерат, выпадали на землю тяжёлыми осадками.

Когда встречаются две родственные души, не нашедшие покоя в материальном мире — это просто встреча. Трое — уже больше, чем просто посиделки; будут разговоры и обсуждения: обмен информацией, зачастую отличающейся анекдотичностью происшедшего. Но когда объединяются более четырёх человек — это уже сама по себе аномалия, сформированная флюидами мыслеформы сообщества, движимые единым потенциалом побудительных мотивов. Несколько человек, думающих и действующих в одном направлении, рано или поздно ощутят эффект улья или муравейника — коллективного разума. Правда, и то и другое средоточие инсектоидов имеет ярко выраженную фашистскую, если не идеологию, то образ жизни: слабый, больной, старый — должны умереть. Но наши герои не такие! Среди серых будней обывателей, живущих от получки до получки, и еле приносящих домой ноги, чтобы уткнуться в телевизор, молекулярно растворившись в плазменном экране — наши люди выделяются разнообразием бытия и непраздным любопытством. Они не будут лежать на диване, став единым целым с информационным пространством и принимать галлюциногенные инъекции, каждый вечер, посерийно, вкалываемые в мозги человеческой массе.

Зов бездны, не ограниченный точкой падения… Кто помоложе, мечтают о Припяти, или едут туда на экскурсию, не замечая своего — под самым носом. Кто отправляется на нелегальный показ последствий трагедии, имеют весьма смутное представление, что они там собираются делать. Итак: взяв с собой скудные пожитки, а дома оставив сказочные обещания, идущие на призыв, движутся в неустановленном направлении, с неясными целеустремлениями.

Если кто-то захочет пройти, По местам не померкнувшей славы, Нас ему ни за что не найти, Ни для почестей, ни для забавы. Нет ни тропок, не видно следов, Смыт и берег далёкого края, Нет ни лодок, ни шатких мостов, И бредём, мы покоя не зная. Чтоб вовек не погасли костры, Мы практически не горевали, За собой разбирая мосты, Чтобы душу, они согревали.

Сожжённые за собой мосты — пошли на обогрев, забытые лица в архив…

* * *

Предзакатное солнце, уже давно наводило меланхолию. Даже некогда весёлый костёр, не желавший подпускать к себе слишком близко — вступал в пору тления…

На поляне, вокруг огня, можно было наблюдать группу, весьма колоритных личностей, издали напоминавших туристов: такие же атрибуты, почти такое же поведение и манера ведения разговора, вот только вместо пёстрых шмоток — видавшие виды плащи и потёртые брезентухи. Вместо нарядных рюкзаков — подобие котомок, полувоенного — полубомжатского образца. Впрочем, сапоги и ботинки, практически у всех, были отменного качества, производящих впечатление о том, что их владельцы собрались уходить в вечность. В общем, одетых, не то, чтобы в лохмотья, но весьма непритязательно. Каждый, из собравшихся: кто по двое, кто по трое, а кто поодиночке — пришёл не весть откуда. В результате, образовалось временное сообщество собратьев по интересам и образу мыслей, каждый со своей, и не одной, историей…

Глава первая Аномалии минных полей

История первая Аномалия «три сосны»

Шумел камыш, деревья гнулись, А ночка тёмная была. В «трёх соснах» сталкерская пара, Всю ночь кружилась, до утра.

…

Самое главное в сталкере — это, безусловно, его душа…

* * *

Другое дело, и это естественно, не остаются без внимания аномальные образования, в первую очередь, в самом себе, но есть и такие, которые не объясняются здравым смыслом. Все, наверное, помнят старую русскую поговорку, когда на вопрос: «Ты, где пропал?» — следовал ответ «Да, заплутал в трёх соснах!» Эта лесная ловушка самая банальная и распространённая — столкнуться может каждый и сталкивается, независимо от того, верит он во всё это или нет. Такие образования, как Курская магнитная аномалия, наших героев не интересуют, потому что о них всё известно, а вот что касается других… Вот и сейчас, на поляне у костра, обсохшие и согревшиеся люди, не могли не вспомнить, именно об этом.

Первым из небытия гипноза, навеваемым потрескиванием костра, вышел Сутулый. Его несуразная долговязая фигура покачивалась в такт колебаний языков пламени, а голова, втянутая в плечи, словно он до сих пор шёл под дождём, упала на грудь. Он в глубокой задумчивости, глядя немигающими глазами на огонь, сказал всем и никому, в частности:

— Я тут недавно в «Три сосны» вляпался…

Ироничный смешок раздался со всех сторон, а военный в отставке, по кличке Комбат, только поморщился. Его высокая фигура выгодно отличалась от остальных крепким телосложением, а любознательности мог позавидовать, любой естествоиспытатель. Он равнодушно поглядел на возмутителя спокойствия и отрешённым голосом сказал:

— Нашёл, чем удивить. На карте отметил?

— Отметил… А вдруг, она блуждающая? Что толку, от этих пометок?

Сутулый недовольно бурчал себе под нос, как маленький ребёнок, лишившийся шоколадки. Он морщил лоб, что-то усиленно вспоминая, как будто был не в состоянии восстановить в памяти прошедший эпизод:

— Она была действительно — самая обычная, но в этот раз, я испугался не по-детски и чуть не обделался… Все берёзы одинаковые и ровный свет, как будто, со всех сторон… Сел на пенёк, съел пирожок, водички попил — вот и направление!

— Водички? — лукаво спросил Доцент.

Этот товарищ имел самое туманное прошлое: был ли он действительно учёным или нет — никто толком не знал, но вид у него был самый интеллигентный, изо всех собравшихся.

— Ну, чего пристал? Не то, что ты подумал, но средний вариант — имелась фляжка сухого вина.

Бывают карты физические, политические, игральные… Даже карты минных полей бывают… Карты спрятанных сокровищ на дороге не валяются и найти их можно, только у отпетых аферистов, поэтому, настоящие кладоискатели, забросив все остальные дела, старательно копаются в архивах, куда они старательно пытаются попасть. Естественно, туда их, не менее старательно, стараются не пускать. Вот так! Сталкер не кладоискатель, не диггер и для него нет ничего предпочтительнее карт аномальных полей, которых никто в глаза не видел. Если быть точнее, то не полей, а мест, где они точечно присутствуют. Эти места ищут, но они остаются в памяти, потому что профессиональных картографов, скорее всего, среди нашего брата нет.

— Насчёт блуждающих! — оживлённо заговорил Крон.

Отступаясь, следует сказать, что этот персонаж имел не менее туманное происхождение, чем Доцент, и угрюмо-радостный вид, причём с годами, угрюмости становилось больше, чем радости.

— Так вот, насчёт блуждающих, — повторился он. — В одном селе бабка живёт. Лет ей, где-то под восемьдесят; всю жизнь по тайге ходила: за грибами, за ягодами и ещё, не весть по какой надобности — ни разу не заблудилась. Те места она знала, как свои пять пальцев, но — пропала старушка… День нет, два, три — всё: родные уже панихиду заказывают. Через четверо суток объявляется, верстах, эдак, в пятидесяти, от места взлёта. Весь посёлок судачил — что это было? Никто не мог поверить, что старушка заблудиться могла. С точки зрения обывателя — нереально.

— Влетела наша бабулька в «Три сосны» и, по всей видимости, в гостью, раз она за восемьдесят лет ни разу с ней не пересекалась, — сказал Кащей, до этого не подававший признаков жизни, но решивший отметиться философским изречением. Был он худощав, и даже очень, за что и получил своё второе имя. Его орлиный профиль смахивал на грифа-стервятника, что делало Кащея ещё более похожим на своего сказочного прототипа. Правда, какой-то умник намекнул, что в имени одна буква неправильная, но его тут же послали. После всего сказанного, персонаж русского народного эпоса согласно закивал головой, видимо, соглашаясь сам с собою.

— Чайник не проткни, — шутливо предупредил его Комбат. — Раскивался…

— Если аномалия была не блуждающая — то есть только одно объяснение — она была микроскопическая, — продолжил свои мысли Крон, — Ну, или почти…

— Да, — вяло поддакнул Пифагор, зачем-то меняя носки, с одной ноги на другую, волнуясь, видимо.

— Но мне больше нравится название «Квадратные глаза».

— Почему? — не понял Доцент.

— Потому что бегаешь по кругу, как идиот. Спринт, туды его…

Следующий персонаж, ничем не напоминал своего древнегреческого коллегу, хотя бы внешне. Ни к математике, ни к геометрии, наш Пифагор не имел никакого отношения, даже косвенно. На вид он был схож с большинством своих современников, а так же, умственно и физически, не выделялся из среднего звена. Имея полуинтеллигентный вид, ни в каких выдающихся деяниях участия не принимал, наградами отмечен не был. Видимо, прозвище перекочевало из далёкого детства.

— Аномалия «Квадратные глаза» уже имеется, и охватывает всю Землю, — грустно заметил Крон. — Посмотрите, что в мире творится: кто, с такими окулярами, никак нажиться не может, кто убивают, друг друга, за стакан пойла, а кто…

Он устало махнул рукой и уставился на огонь, неспешные пляски которого, извечное успокоительное, для всех времён и народов.

— Кстати, насчёт кругов! — Бульдозер воодушевлённо потёр рука об руку. — Вы что-нибудь слышали о грибных? Их ещё называют «Ведьмины круги»?

Этот сталкер, был всем сталкерам сталкер. Имея внушительные габариты, за что и получил такую кличку, обладал добродушным нравом и отменным аппетитом, что, впрочем, не выходило за рамки непонятного. Про такого не скажешь — он ищет сам себя. После того, как перестанешь пролезать в двери машины, а под сиденье начнёшь подкладывать доски — пятидесятки, чтобы не провалиться — надобность в собственных поисках отпадёт сама собой.

— Грибы — грибочки, — засмеялся Комбат. — Не забыли, что бабушка то же за ними отправлялась?

— Не забыли! — отмахнулся Сутулый. — Всё равно, сейчас не сезон.

— Ну, что ты нам хотел поведать? — Крон вопрошающе уставился на Бульдозера, готовый выслушать любой бред, даже самый нелепый, потому что у костра, для этого и собираются.

История вторая «Грыбы отсюда…»

Хоть поднялся спозаранок, Сколько вёрст бы не прошёл, Кроме мстительных поганок, Ничего я не нашёл.

* * *

— Ну, так вот, — начал рассказ Бульдозер. — Из года в год: на лугах, в лесу и даже в поле — появляются грибные круги такой правильной формы, как будто специально очерченные циркулем. Черта ровная, а в самом круге, ничего не растёт. Голо! Но такие круги редкость, и они самые интересные, с нашей точки зрения. Просто круги, явление банальное.

— А что головастики говорят? — вразнобой, но хором спросили все присутствующие.

— Как всегда — отмазки лепят. Они же, типа, учёные — только не знают ни хрена, а харч казённый отрабатывать надо. Ну, и говорят, что в центре, вроде как — отмерла грибница. Только вот, с чего бы это? Обычная житейская практика показывает, что отмирает всё неравномерно, хаотично, и это место пустым не остаётся, тут же обзаведясь новыми поселенцами, даже после обработки сильнейшими химикатами. Раны неизбежно рубцуются, а здесь: европейские кольца имеют возраст сорок — пятьдесят лет и диаметр, около пятнадцати метров, а вот в прериях Северной Америки, круги выглядят куда более впечатляюще — до двухсот метров в диаметре, при возрасте около восемьсот лет, — Бульдозер многозначительно обвёл аудиторию взглядом, как, какой-нибудь, заправский профессор.

— А ты сам то их видел? — взял слово Дед, вопросительно подняв глаза и до этого, предпочитавший не вмешиваться в разговоры. — Я, так вот — ни разу.

По натуре, он был человеком молчаливым, и к тому же не старым, чтобы так называться, но ранняя седина наложила свой отпечаток на подпольное имя.

— А я тоже. В наших местах, никогда не встречал эти аномальные образования, но информация достоверная, научная. По всей видимости, нет ни объективных, ни субъективных причин, для их появления, именно на этих пространствах.

— И что, круги всегда голые?

— Не все — только «Чёрные». Из их числа, лишь большие и старые, по прошествии нескольких лет, в центре начинают обзаводиться растительностью. Вот наши грибницы, что-то не отмирают, а растут, как обычно, по много лет на одном месте. Плантации настоящего груздя держатся в огромном секрете и передаются по наследству, имея солидный возраст и такие же урожаи, именно с одного места. Поход в лес напоминает детективную историю, замешанную на партизанстве: в тайне, не только от односельчан, но бывает, и от собственных родственников. И ещё, прошу почтенных академиков заметить, что снаружи «Чёрного» кольца зелень буйствует, а вот внутри, как будто всё высосано — даже сама жизнь. Расширяясь, круг оставляет за собой мёртвую зону на долгие годы. Не случайно, наверное, их сравнивали с разного рода нечистью, от которой лучше держаться подальше. В Голландии, в зелёных кругах, где растительность присутствовала, скотину не выгуливали, считая, что у коровы может быть плохое молоко. И это, при дефиците земли в Нидерландах. Ну, а в Германии, эти кольца считали сборищем ведьм и называли их, соответственно: «Ведьмины круги» или «Ведьмины кольца», и что это, своего рода, «Кольцевой аэродром», с которого в Вальпургиеву ночь, эти тёти улетают на свой шабаш.

— А какие грибы в них растут, — спросил Почтальон, — определённые?

— Нет, — Бульдозер почесался и зевнул. — Кстати, как ни странно, но практически, любые — от шампиньонов до мухоморов.

Новый персонаж, возникший не из пепла, а очнувшийся от раздумий, имел весёлый нрав и не имел, ничего общего, с почтовым ведомством. То ли он в армии числился в службе снабжения, то ли раньше имел связи с подобными заведениями, неизвестно, но ясно одно — к американскому коллеге, не имеет никакого отношения. Телосложение, рост, способности — золотая середина.

— Нашего грибника, да в Америку, на самое здоровенное кольцо, — хихикнул Доцент, явно и чётко представляя себя на его месте. — По кругу ползёт, обирая местную флору и отгоняя любопытную фауну: отхлебнёт из бутылки, закусит из-под ног, пошлёт зазевавшегося аборигена, проспится — и дальше в путь, пока горючее не кончится.

И диалог между американцами:

— Послушай Джон, что этот неандерталец здесь ползает? Уже пятый раз мне ногу отдавил!

— Билл! У него, наверное, в навигаторе аккумулятор сел. А колечко то расширяется…

— На юг нужно ползти — в Мексику, авторитетно заявил Бармалей.

Все недоумённо уставились на автора изречения, до того больше молчавшего и посему, вызвавшего всеобщее любопытство. Откуда он получил такое роскошное прозвище, Бармалей тщательно скрывал. Видимо, тяжёлое детство и бурная юность сыграли не последнюю роль в имяопределении, но человек он был незлобивый и ничем не напоминал своего африканского прототипа.

— Ну, и почему именно в Мексику? — спросил за всех Кащей, последнее время сообразительностью не отличавшийся. — Из кактусов

текилу гнать?

— Хм, можно и так, — неизвестно чему обрадовался новоявленный «мексиканец», как будто, до вожделённых колючек было рукой подать: не двадцать часов лёта, а десять минут ходьбы — до ближайшего среднерусского огорода. — Там в горах грибы растут, говорят — полный улёт.

Он понизил голос, как будто боясь, что его могут услышать и отнять эти плоды заморской растительности, так тщательно, но тщетно утрамбованные во все мыслимые и немыслимые закутки скудного сталкерского снаряжения:

— Жрецы-язычники их сырыми едят и смотрят пси-телевизор. Это из хроники монаха — францисканца Бернардино де Саагуна, жившего в четырнадцатом веке. Испанец назвал этот гриб порождением дьявола, но индейцы кушают — дедушкам нравится. Станут они признаваться в своих пороках — как же! Сейчас! Для них он «теонанакатл», что означает «Божественный гриб».

— Понятно! — Сутулый похлопал себя по карману, многозначительно засунул туда руку и оттопырил подкладку. — Кого Хозяином наречёшь, тот и будет для тебя Богом! Писание предупреждало «карманном» Боге: нуждаешься — достал, обличает — убрал!

— К чему это ты сказал? — не понял Комбат.

— А, — отмахнулся приятель.

— Кстати! Такие грибы в Голландии, вовсю продают! — почему-то радостно вскричал Дед.

— Не перебивайте! — рассердился Бармалей. — Ну, так вот, продолжаю. Повторно эти поганки открыла американская супружеская чета — Уоссоны, занимающаяся, по нашим понятиям, мягко говоря… ерундой.

Он покрутил пальцем у виска.

— Ерунда отбрыкивалась, упиралась и угрожала смертными карами, уже на это свете, — сострил Пифагор.

— Именно, — развивал свою мысль далее знаток импортных микозных образований. — Наука, которой они занимались: не просто редкостная, а почти неизвестная. Сделай опрос в любом университете, да не среди студентов, а в рядах преподавательского состава — наверняка, никто не ответит, что это за зверюга. Короче, этномикология — наука, изучающая влияние грибов на развитие культуры разных народов.

— Приехали — это вам не корнеплоды в овощехранилище перебирать! — Бульдозер усмехнулся и запустил руки в рюкзак, достав оттуда вышеупомянутый предмет, затем другой, но поменьше, ещё такой же и всё это богатство поместил в углях тлеющего костра.

— Ну, закончим эту историю, — решительно подвёл итог «мексиканский эмигрант». — Анналы умалчивают, что они делали для

достижения своей цели, какие уловки применяли, для получения

доверия — только через два года супруги всё — таки натрескались

вожделённых плодов, разглядывая местные цветастые узоры. Именно это видение, по их утверждению, преследует всех юных натуралистов. Затем, при возвращении, Уоллесы связались с французским профессором — микологом Геймом и уговорили отправиться в экспедицию. Привезли грибочки и, вот тут начинается самое забавное: химическим анализом занялись именно химики, что само по себе не является причиной для веселья, но неожиданно выяснилась любопытная деталь — подопытные животные не реагировали на действие препарата: ни мыши, ни собаки… Интересно, как они это узнали — спрашивали, что ли? Настоящего исследователя ничто не может остановить и было принято, единственно верное решение — испытывать на себе! В этом случае, самоотверженности учёных могли бы позавидовать те же собаки, не говоря уже об менее устойчивых элементах. Шла борьба на выносливость, и кто-то должен был протянуть ноги: грант, полученный у государства на исследование или испытуемые. Первый иссяк быстрее, спасая, тем самым, вторых от моральной деградации и окончательного разложения. Дальнейшее касается, в основном, только психов, для облегчения недуга которых и был выведен препарат.

— Знаем мы эти препараты, — брезгливо морщась, сплюнул Доцент. — Чахлому жена в обед сготовила «царское блюдо», а вместо белых грибов, нашпиговала начинку из навозника серого, а он под мухой был. Из них в Чехии антабус производят, для лечения алкоголиков, соответственно. Может и ещё где-нибудь выращивают, для этих целей, но сейчас это неважно. Отведал он сего блюда — не слабо Чахлого наизнанку выворачивало…

— Хорошо, что не мухоморов, а то сейчас бы карманы наизнанку выворачивали, скидываясь на поминки, — с этими словами, Крон ощупал свои карманы: осторожно, неуверенно, словно боясь обнаружить то, чего там не было, или потерять то, чего так же, не существовало…

— Раньше из мухоморов, в Скандинавии, ихние чертоплясы готовили настойку «берсерка», — Пифагор поморщился, представляя противный вкус, омерзительнее которого может быть только прошлогодний рыбий жир. — Секрет изготовления знали только посвящённые. Так как напиток обладал известной токсичностью, искусство изготовления требовало ювелирного мастерства, олимпийского спокойствия и такой же уравновешенности. Эти бойцы жили отдельной кастой, часто непродолжительно — своего рода, северные камикадзе. Во время боя, их запускали: или в самую гущу сражения, или на самые ответственные участки обороны, а сами старались держаться подальше, потому что особенностью зелья является его одурманивающее свойство. Оно делало потребителей нечувствительными: ни к боли, ни к страху, но не разбирающих, кто свой, а кто чужой. Берсерк нападал на ближайшего к себе воина, а токсины медленно убивали организм, производя необратимые изменения.

— Ага! — Пока вы читаете эти строки, негативные изменения в вашем организме, вызванные жёстким ионизирующим излучением, примут необратимый характер. Благодарим за внимание! — Крон потёр руки и вспомнил про овощехранилище. — Бульдозер тут овощную базу упомянул…

История третья Ну, ваще — овощехранилище…

Все, наверное, помнят совковские времена, когда на благо Родины и любимой партии, народ скопом выезжал на всевозможные мероприятия: сначала для посадки урожая, затем для его спасения — перебирая гнильё на базах и всевозможных хранилищах. В одном НИИ, который так же не был исключением для подобного рода повинностей, почтенные кандидаты и доктора наук занимались, только им ведомыми, работами. Ради выполнения упомянутых трудовых договоров выписывалась и штудировалась зарубежная литература. Причём, изучалась она на языке оригинала. Как говорится, был толмач, да объём слишком велик.

— Переводчика захватили? — съязвил Доцент. — Да! Два ящика…

— Примерно так, — продолжил Крон. — Вот эти самые уважаемые мужи, так же, определённое количество дней в году были обязаны отработать на одном из объектов народного хозяйства, указанного в списке. И вот картина маслом: едут два мужика в фуфайках, кепках и кирзовых сапогах, внутри которых уже давным-давно вступили в противоречие противоборствующие ароматы — один от потных ног, другой от носков в навозе. Ясно одно — снимать такие доспехи на людях просто опасно, да к тому же негуманно. Едут, болтают о чём-то своём. Вылитая пара работяг, с близлежащей свалки бытовых отходов. В автобус, тем временем, заходит группа иностранных туристов. Самый продвинутый проясняет ситуацию своим коллегам, одновременно косыми взглядами и всевозможными ужимками концентрируя внимание на колоритных представителях местной туземной группы:

— А вот два пролетария едут со смены домой, чтобы выпить свою водку.

Эрудит. На что один из фуфаечников обернулся и на чисто английском языке выдал тираду, смысл которой остался ясен только им и незадачливым туристам. На следующей остановке группа в полном составе покинула транспортное средство, не скрывая крайне глупые и недоумённые лица.

История четвёртая Памятник главному сталкеру

Солнце окончательно скрылось за горизонтом. Последний проблеск осветил багрянцем ветви ближайшей сосны и потух, как самая безумная мечта. Мрачные тени нависли над поляной, сделав окружающее пространство однообразным и непроницаемым. Даже унылым, и если бы не угасающий костёр, который пришлось реанимировать полусгнившим плетнём, стало бы совсем грустно. Все почему-то призадумались, даже приуныли.

— А что! — бодрый голос Сутулого вывел собрание из оцепенения. — Не всё так просто, как наивно бы это не звучало. Вы всё про аномалии, а кто его знает, что в нашей тайге творится. Может и связано это воедино, а может, и нет, но существуют летописи, что «вылезли каркаделы из реки и много народа поядаши».

— А почему не предположить, что это выдумка или фальсификация? — Крон щёлкнул пальцами. — Я в почтенном и уважаемом журнале «Вокруг света» прочитал, что, по мнению маститых специалистов, чуть ли не половина картин в музеях мира — беспардонная подделка. В общем, весьма поучительная и любопытная статья: всё уже украдено до нас, а толпы ценителей, разинув рты, бродят по выставочным залам и не подозревают ни о чём.

— Может и так, — согласился Сутулый. — Состарить бумагу куда проще, но всё равно — не всё гладко. Вот, к примеру, хотелось бы знать, что там всё-таки произошло. Я имею в виду Ивана Сусанина. Он знал, куда поляков вёл и сам погибель нашёл. Историки утверждают, что они замёрзли. Не верю я в это. Триста здоровых лбов, три роты, можно сказать. Это был польский спецназ тех времён, вооружённый до зубов. Да они б такой костерок развели, что половину костромской тайги могли спалить.

— На самом деле, — оживившись, встрял Комбат. — Что-то не верится в Ляховскую беспомощность. Они, что — голые шли? Без штанов, в одних трусах и валенки, во избежание преждевременного износа, на шестке несли — через плечо. Командование за амортизацию оборудования сильно дерёт. Элитные воины, не умели ориентироваться на месте? От Польши прошлёпали, по белорусским болотам, затем по украинским брели. До Москвы добрались без проблем, а тут растерялись.

Он смачно сплюнул, со словами:

— Не верю!

— А ты Библию почитай, — иронично заметил Дед, ухмыляясь и в полголоса, словно боясь, что его услышат местные, а не аномальные демоны. — Сказано же в Писании, ибо все такие места «прибежище бесам и всяким нечистым духам». Вот они и завалили их.

— Угу, — задумчиво протянул Крон, как будто что-то усиленно вспоминая. — Если предположить безвозвратную отправку в никуда, через ближайший терминал портального устройства, то я лично действующих телепортов не встречал — только косвенно. Но аномалька, видать, мощная была, раз столько народу сгинуло и тел, достоверно, никто не нашёл.

— Много вопросов осталось до сего дня, — встрял в разговор Доцент. — Ставились и такие вопросы: «а был ли мальчик»? Выдвигалась, уже озвученная сейчас, идея об обитающих в глубинке тварях, о которых Сусанин знал и сознательно повёл гостей к ним. В общем, истины не добиться, похоже, никому: история пишется под личные нужды, переписывается, сопротивляться не может, чернил завались, бумага всё стерпит — лепи лепила.

— Да! — подвёл итог Бульдозер, расставляя все точки над «и». — Если бы Иван просто завёл их в лес, то у него, практически, всегда бы оставался шанс сделать ноги, бросив болезных в тайге, но, по всей видимости, посчитал это недостаточным, и вёл их конкретно на погибель, заранее жертвуя собой.

— Памятник таким сталкерам ставить надо! — твёрдо заявил Почтальон.

— А он и стоит, — ответил Бульдозер, — в Костроме.

Все повернули головы в предполагаемую сторону местонахождения упомянутого города, как будто ожидали увидеть, если не величавые лапти то, как минимум, лихо заломленный картуз. На месте невидимого горизонта, скрытого за не спиленными дровами, что и следовало ожидать, рукотворной конструкции нерукотворному подвигу не оказалось. Лишь мрак, ещё более сгустившийся с наступлением астрономической ночи, да весёлый блеск ожившего костра конкурировали между собой, за право обладания этой территорией, рождая причудливые и громоздкие тени, двигающиеся хаотично: то резко, то неспешно, создавая хаос и таинственность в своих фантасмагорических нагромождениях.

История пятая Монстры раскалённых песков

— Ну что, собратья по разуму! — чуть ли не официально подытожил тему Крон и, тем не менее, её продолжив. — Место подвигу в нашей жизни есть всегда, как и место необъяснимому. Вот послушайте, какая встреча произошла, непосредственно со мной, лет эдак, тридцать пять назад. Я тогда ещё был сопливым пацаном. Летом, где жила наша бабушка, мы с двоюродным братом проводили, довольно значительное время. С нами ещё друг брата был, да и мой, в общем-то, тоже, просто они ровесники. И вот мы втроём оказались в самых дальних лугах. Волга несёт свои воды неспешно, жара стоит несусветная, какая бывает не больше недели, как правило, где-то в середине июня. Песчаный пляж: длинный, так что не покидает ощущение — ну, прямо, Рио-де-Житомир. Песок, раскалённый, как сковородка — я, признаться, такого не помню. Голыми пятками и прочими конечностями стоять совершенно невозможно — мы и не стояли. Накупавшись вдоволь, была предпринята попытка экспансии вглубь полуострова, усиленная прелюдией к страшному суду. Башмаки спасали не лучше сандалий, забиваясь упомянутой сыпучей субстанцией, вызывающей нестерпимые муки, не хуже всё той же кухонной посуды. Вот так и перемещались скачками, да прыжками до ближайшей растительности, где можно перевести дух, как вдруг нос к носу столкнулись с тем, с чем никак встречаться не рассчитывали — с огромным пауком, размерами уступающего, пожалуй, разве что «птицеяду». Натурально, диаметром с консервную банку. Отступаясь, скажу, что ни до, ни после я ничего подобного не видел, только в зоологической энциклопедии, хранившаяся у дяди, и не имевшая ни начала, ни конца. По внешнему виду, этот инсектоид был очень похож на того же «птицеяда», но габаритами поменьше. Вовка от неожиданности подпрыгнул и закричал во весь голос, и немудрено — он их даже в книгах не видел. Подойти ближе и потрогать палкой не решились, к тому же песочек курортный не позволял стоять на одном месте и посему, было принято единодушное, хоть никем и не озвученное, решение ретироваться по-добру, по-здорову. А эта тварь так и осталась греться на раскалённом солнцем пляже. Что это было — до сих пор не укладывается в моём сознании. Если предположить, что гад сбежал, из какого-нибудь террариума, то здесь возникает большая неувязочка, потому что до большой земли далековато будет, и полуостров с трёх сторон окружён водой, а он, по всему было видно — вообще никуда не спешил. Во-вторых, в близлежащем посёлке, даже об аквариумах мало кто слышал, ибо там жили, в основном речники, и полгода навигации проводили в рейсах. Оставшаяся часть населения трудодни коротала на судоремонтном заводе. Некому и некогда заботиться о пауках и гипотетический террариум, был бы обречён на голодную смерть, к тому же, в советское время завести себе такую зверушку было непросто, даже в Москве. Что говорить о периферии, статус которой не изменился и поныне: в одном магазине мне так и сказали, на замечание о скудности выбора — провинция.

В довершении сего хочу отметить, что те места давно перекопали, возведя новые корпуса завода, а вот на месте таинственной встречи построили не менее странный мол: бетонный, с дорогой, ведущей с завода в никуда, с фонарными столбами — с обеих сторон вода. Для чего его возвели? Для красоты, видимо. Десятки лет обходились без дамбы — река там песок, по-моему, наоборот намывает, а не размывает. Странности происшедшего, до сих пор мучают загадкой.

История шестая Газовая атака

Все опять призадумались, каждый о своём: то ли осмысливая рассказанное, то ли пытаясь самим вспомнить, что-либо похожее и молчание затянулось, постепенно переходя в сонливое состояние, граничащее с дремотой.

— Я вот тут вспомнил, — Бармалей открыл бутылку с газировкой и поднимающиеся кверху пузырьки углекислого газа, видимо напомнили ему другой газ. — На одном заводе, или заводике, на подъездных железнодорожных путях опрокинулась цистерна с фтором. Расстилающаяся по земле смерть, плавно превращала летнюю местность в зимнюю, как заправский Дед Мороз, бережно укутывая каждую травинку, веточку, каждый листик неестественно белым покрывалом. На душе у всех свидетелей метаморфозы, также похолодело, а рожи побелели, потому что спинным мозгом, шестым необъяснимым чувством пришло осознание того, что спринта не избежать, и мало этого, он обещал быть долгим и бескомпромиссным — первое место должны были занять все! Звонок в министерство подтвердил самые худшие опасения: представьте себе, что идёт не какая-нибудь пятиминутка, а самое настоящее собрание министров, где присутствуют и женщины, а тут извечный дурацкий вопрос — что делать?! После краткой вступительной части, с изложением сути проблемы, министр, поднявшись, зачем-то во весь рост, могучим голосом и не стесняясь в выражениях, указал спасительное направление, которое все знают, но не любят.

— У… Оттуда на…!!!

— Какая же это аномалия! — Сутулый лениво помешал угли в костре, от чего огонь воспрянул с новой силой. — Рукотворная что ли? Это техногенная катастрофа.

— Как сказать, — парировал Бармалей. — Авария аварией, а я вот слышал, что после произошедшего, пришлось всю инфраструктуру менять. Как никак, самый ядовитый газ, да ещё в таком количестве.

— Да, пожалуй, — до этого, вовсю храпевший Почтальон подал признаки жизни. — Я в одном журнале, не имеющего никакого отношения, ни к НЛО, ни к другим оккультным изданиям, кажется, относящегося к аквариумам — вычитал: в Индии, на какой-то довольно большой реке, находится аж девяносто предприятий фармакологической промышленности. Никакие очистные сооружения, даже самые современные, не помогают. Ниже по течению такие мутации, вперемежку с отклонениями, что учёные даже не знают, чего стоит опасаться.

— Насчёт совершенства очистки, я лично сильно сомневаюсь, — Дед оторвался от костра. — Ходили, его за ногу, знаем. Если они вообще

что-то очищают.

Он махнул равнодушно рукой и заново принялся ковыряться в углях, как будто сортировал их для собственной станции очистки.

— Мутации — побочный эффект и к нам они относятся, поскольку — постольку. — Комбат достал кусок угля из огня, дождался, пока он остынет, покрутил между пальцами и отправил обратно в костёр. — Касательства к ним мы практически не имеем.

— На реактивацию, — усмехнулся Доцент. — В техногенных авариях, ничего мистического нет.

История седьмая Полиграфический шедевр

Молчавший до сего времени Пифагор встрепенулся, как раненная птица:

— Нет? А ты вспомни большой календарь, почти метровый, с Олегом Янковским и выпущенный, где-то в перестроечные годы. Точно сейчас не вспомню. Поступил он в продажу, естественно, до Нового года. Съёмки самого актёра происходили ещё раньше, может быть, даже летом. Наступил календарный год, идёт себе не спеша, Янковский радует глаз вздыхающим тётям и тут происходит в известном городе крупная авария. Все, не шибко молодые помнят эту трагедию. Катастрофа: людям посочувствовали, выразили соболезнование семьям погибших — а что ещё можно сделать? Из страны безмолвия, только в Греции, согласно их мифам, Гераклы всякие ушедших возвращают. И вот тут народ обратил свои взоры в сторону сияющих, почти на каждой стене, плакатов. Всем сразу стало не по себе: дата аварии, кажется 16 число, чётко обозначено жирной линией по низу, и как минимум, ещё с одной стороны, а может и с двух — давно это было. У меня у самого такой на стене висел — надо было сохранить. Но и это ещё не всё: на часах у Олега точное время аварии. Если это было запланировано заранее, то слишком много народа, оказывается, вовлечено в мистерию. Случайность — тоже слишком весомые совпадения. Совсем невероятные. Предупреждение — так же ниже всякой критики, когда не знаешь, чего ожидать. Мистика. Знало об этом много, пожимающих от удивления, плечами обывателей. В то время всё было большим: тиражи, микросхемы, набирающие обороты амбиции. Не знаю, какая была реакция в кулуарах власти, неизвестны и действия фискальных органов, но я не слышал, чтобы эту ситуацию где-либо официально озвучивали. Всё тот же народ погадал, в репе почесал и благополучно забыл, вместе со сменой шедевра полиграфии. Слишком впечатлительные, у которых ботва дыбом встала — купили гребешки. Перестроечные годы были всё же, ещё советскими и пресса, по каким либо неизвестным нам причинам, слухи не муссировала. Я не помню ни одного печатного слова, и непечатного тоже, но в памяти людей до сих пор сидят те события. Недавно лично справлялся — помнят!

— Ну, ладно-ладно, я и не спорю вовсе, — Доцент поднял руки вверх. — Я только хотел сказать, что мутации и без всякого мистицизма имеют место быть. А непонятного, хоть отбавляй.

История восьмая Невезучий садист

Крон потёр ладони, поправил выпавшую челюсть и взял инициативу в свои руки.

— Необъяснимо, но факт: у моего брата покойный тесть укроп никогда не сажал, семена не собирал и вообще ничего не предпринимал по этому поводу — он сам рос. Сам по себе, ничего не требуя взамен: между грядок, вдоль забора — везде. У соседа, через забор, укроп отсутствовал напрочь, игнорируя все его уловки и увёртки, издеваясь над ним своим отсутствием и доводя садовода до нервного истощения — ведь всё остальное росло исправно. Но там, где проходила заветная черта земельного раздела, в виде плетня, за которым перистыми листьями измывался, над ним, укроп тестя — не росло ни черта. Он бедный, заветные семена покупал, брал прямо с работающей соседской грядки — всё без толку.

— В народе, особенно тесно связанного с сельхозработами, давным-давно бытует поверие о лёгкой руке, но чтобы так избирательно, — Бармалей недоумённо пожал плечами.

— Один палку в землю воткнёт — зацветёт, распустится! — Кащей расплылся в улыбке, как вышеупомянутое полено.

— Именно! — продолжил Крон. — У моего тестя всегда своя помидора на кусту краснеет к середине лета и в открытом грунте. У соседа — шиш! Земля та же: удобрение, состав, даже рассаду для него лично выращивал и сам высаживал, вместе со своей — заодно. Результат неизменен в своём зелёно тоскливом цвете к концу отопительного, солнцем, сезона.

История девятая Энергопотенциал

Сутулый уже давно наматывал руками круги, пытаясь встрять в разговор, но видимо не был уверен в бесподобии своего красноречия, а начинать анекдот, не сумев его закончить, чревато, минимум насмешками. Воспользовавшись возникшей паузой, новоявленный оратор, ещё некоторое время продолжал, по инерции, создавать турбулентность в воздушной среде и наконец выдал на-гора:

— Насчёт энергетики…

— Что? За свет неуплачено? — моментально съязвил Бармалей.

— Да нет! Я про биоэнергетику. Задолбали остряки — итак не Цицерон… Откуда известно, что то, чего нет, действительно не существует? Пока не открыли, я подчёркиваю — не изобрели, а именно

не открыли электричество, никто и не подозревал о его существовании. Только молнии наводили панический ужас, к тому же ещё, время от времени, кое в кого попадая. Я уверен, что в мире ещё много неразгаданного. Магнитное поле Земли, говорят, угасает…

— Ага, а сумасшествие увеличивается, прямо пропорционально росту населения, — покрутив у виска пальцем, Комбат азартно заржал. — Только зря мы, по-моему, в область тонких энергий полезли. Шестое чувство подсказывает, что всё равно ничего не узнаем, раз до сих пор, это только тема для спекуляций. Сначала в народе резвились всякие водяные, лешие и прочая нечисть, затем массы получили всеобщее образование, а вместе с ним появился атеизм, а нечистая сила, якобы, испарилась. Теперь всё по новой, но вооружённые псевдонаучными изысканиями, апологеты от изотеризма, заново открывают забытое. Всё возвращается на круги своя.

— Но, кроме фольклорных персонажей, маскирующихся под любимых героев народного эпоса, всё-таки есть, видимо, нейтральные, не имеющие бесовскую природу, энергетические субстанции, — Доцент озадачился выдавленным и вымученным изречением. — А в прочем, не знаю — вы мне совсем голову заморочили.

— Ты её сам себе заморочил — не надо было умничать, — сделал философское заключение Дед, деловито отряхнув золу со штанов и вглядываясь в непроглядную темень. — Энергопотенциал слияния двух могучих рек — у нас в городе там испокон века смотровая площадка была. Притащили на созерцание местных красот, какого то иностранца: он постоял, повздыхал, пощурился даже и свалил скорёхонько, мотивирую побег тем, что энергия, мол, прёт большая, а хорошего должно быть в меру.

— Так же и животный магнетизм: одних они любят, несмотря ни на что, других боятся, третьих в упор не замечают, — Крон приподнялся, облокотившись на локти. — Главное, и не спросишь ничего. У нас мужик один есть, так тот на спор собак останавливал, только своим присутствием. Служебных псов на него травили: подбегают к, какой то невидимой черте и всё — дальше ни шагу. Лают, беснуются, слюной брызжут — вперёд ни на сантиметр, как будто упёрлись в стекло. Кстати, свидетелей этому — куча. Человек сложен в своём лицемерии — животные, всё же, проще. Эх, вот энергия молодости — никогда не

забудешь самоуверенности и безрассудства. Лет двадцать пять

назад, занесло меня на Кавказ, с мирными целями. До ближайшего суперсельпо двадцать семь километров. Транспорта не ожидается. Дали мне двадцать пять рублей на красное вино — это, почти ящик, по тем временам. Думаете, я взял рюкзак? Даже не подумал — и в мыслях не возникло такое положение вещей. Вот, когда начинается цепь, то ли удачных, то ли намеренно созданных Вседержителем совпадений: вдруг, откуда ни возьмись попутный автобус, быстро заполнившийся, такими же страждущими индивидуумами. По прибытии на место, начиная получать на руки вожделённый товар, посетила грустная мысль о грубой неосмотрительности, и сомнение, по поводу благополучного возвращения экспедиционного корпуса — на прилавке громоздилась гора продукции местного винзавода. Даже при беглом взгляде было ясно, что по карманам всё не рассуёшь. Думаете, я всё выпил и забылся до утра? Как бы не так. То, что не уместилось на штатные места, взял в охапку и в путь. Но судьба моя, видимо, была не безразлична Самому — не успел и десяти метров пройти, как сказали, что сейчас придёт попутный транспорт. Халявный — и туда, и обратно. Едем, не торопясь, по горной дороге: «Кавказскую пленницу» смотрели? — Точно такой же пейзаж за окном, такой же обрыв и такая же речка на дне ущелья — копия. Я сижу, созерцая в окно унылое однообразие скал по правую сторону, как вдруг раздался вопль: — Юра!!! Директор лагеря орал шофёру, а тот, склонившись к приборной доске, настраивал приёмник. Водитель мгновенно среагировал и рванул руль вправо, смачно размазав левую фару о деревянный столб. Я даже испугаться не успел, так как глазел, совсем в другую сторону. Про остальных не знаю. Вот такая цепь событий: думайте, что хотите, но ещё бы полсекунды и летели бы мы вниз, как та бочка с огурцами.

История десятая Поднятая целина

— В современном бою счёт идёт на секунды, — Бульдозер, то ли от собственной массы, то ли от перевозбуждения, аж засопел, как дизельный двигатель; видимо изображая танк Т — 95, медленно ползущий в гору. Крупногабаритная верига, висевшая на его шее и сползающая на живот, качнулась на толстом чёрном шнуре и замерла, поблёскивая презренным металлом в свете костра. Служившая своему хозяину, скорее психологическим самообманом, нежели оберегом, она в данный момент напоминала динамическую защиту вышеупомянутой машины, и на вид, не менее достойная, её артиллерийского калибра. Бульдозер поднатужился и закатил глаза, видимо обмозговывая, как бы поделикатнее закончить фразу, и не придумав ничего нового, добавил:

— А так же от быстроты и твёрдости в принятии решений.

— Совершенно верно! — Крон, давясь от смеха, даже слезу пустил от умиления. — Не знаю, к чему ты всю эту тираду выдал, но насчёт своевременности принятия решений, напомнил мне мою молодость, когда я одно время прозябал в небольшой конторке.

Двор в той организации был большой и места хватало для всего: лежали трубы, железо, кирпичи и прочее, в принципе, нужное в производственном хозяйстве вещи, но, тем не менее, оставались значительные земельные излишки. В советские годы, это наблюдалось сплошь и рядом, никого не возмущало, но заставляло задуматься и будоражило, уже по буржуйски перестраивающиеся умы, ко всему прочему, не обременённые сдельной оплатой труда, а влачившие бесперспективное существование на повремённой основе. Большинство аборигенов производства, не обращало никакого внимания на заманчивую перспективу освоения целины, занятые менее корыстными побуждениями и другими, более прозаическими мотивами свободного времяпровождения, описывать которые, даже смысла нет. Но не все так легкомысленно взирали на возможность гармонизировать себя с природой: женщины обустраивали садово-огородный участок, что в целом, им вполне удалось. На волне успеха, даже было принято решение расширить земельные владения, вынеся картофельный надел за пределы юриспруденции данной организации, то есть — за забор.

Пока зеленеет ботва, и зреют корнеплоды, перенесёмся к следующему участнику территориальной экспансии, который, в отличие от женского коллектива, изменившего промзону в лучшую сторону обилием, не только овощей, прямо скажем — антипод. Отхватил наш герой участок под дачу, на котором лет восемьдесят ничего не росло и не стояло, кроме чернобыльника — голое место. Кто сталкивался, тот знает, сколько труда, денег и пота приходится вкладывать в это предприятие. Всё предельно ясно: круг задач обозначен, предстоящие расходы подсчитаны — дело за малым.

— Плюнуть и бросить!

— Именно, Комбат! Я бы так и сделал, да сейчас многие и бросают. Я тут прошёлся по одним знакомым местам и сам убедился в этом. Среди ухоженных садов, полно заросших: когда брали участки, мечтали о райских кущах, о пьянстве у прохладного водоёма с лебедями, а на поверку, садоводство оказалось адским трудом, которое ещё и деньги жрёт, как бегемот веники, — Крон сделал небольшую паузу и продолжил. — Ну, так вот. Наш орёл не из тех, кого может смутить отсутствие, в буквальном смысле, всего, что могло бы приблизить новоявленного садовода-любителя к осуществлению бредовой мечты. Решение не складывать крылья, а бороться до конца, даже и не приходило, оно просто никуда не уходило. Гениальный выход не заставил себя искать: ближайшая

помойка манила к себе обилием, пусть не нового, но вполне пригодного, по мнению нашего героя, барахла. Застолбив за хибарой художника малозаметный уголок для будущей коллекции антиквариата, начался медленный и утомительный, но неумолимый, в своей решительности, перенос содержимого свалки. Родственник скарабея показал истинное трудолюбие и крайнюю неразборчивость в оценке приобретений. Даже ведру без дна нашлось место в его пламенном сердце, а под забором куча гнилых ретро-досок потихоньку расползалась, посягая на сопредельную территорию. Разлагающаяся древесина, обильно сдобренная сопутствующими запахами продукции текстильной и пищевой промышленности, вносили свою прелесть в «красный уголок». Оттуда доносилось утончённое амбре помойки, конкурирующее с ароматом цветочной клумбы по ту сторону баррикад. Но природный дезодорант уже не справлялся, с возложенными на него надеждами, и терпение начальника лопнуло. Как раз подоспел очередной субботник, и участь пункта приёма утиля была решена. Даже Робинзон, учитывая его тяжёлое положение, в условиях жесточайшего дефицита, наверное, не стал бы печалиться, по поводу сей утраты, но это не про нашего персонажа, грудью вставшего на защиту своего имущества. Но решение о конфискации контрабанды оставалось в силе, и с самого утра, началось перемещение свалки на законно принадлежащее ей, незаконное место, которых сейчас навалом, по ближайшим к городу перелескам. С рухлядью, это вам не с деньгами, надо расставаться не просто с лёгкостью, а безжалостно, но в глазах нашего строителя, это был именно тот материал, без которого рушились не просто его планы, крушились надежды — мечты в светлое будущее. Прощайте сады Семирамиды, дворец Нефертити, оазис одинокого путника…

— С ведром на голове, как у средневекового рыцаря, — хихикнул Пифагор.

— Точно. Он умоляюще заглядывал в глаза, причитал, канючил, бегал вокруг каждого выносимого предмета и театрально заламывал руки, но — начальник был непоколебим. Часа через три всё было кончено.

— А при чём здесь счёт на секунды? — спросил удивлённый Почтальон.

— А при том, что мы увлеклись и ушли в сторону, — ответил Крон. — Да и баклажаны, ещё не поспели. Вернёмся к огороду за забором — там наступило время съёма урожая.

Обеденный перерыв; под дикой яблоней стол, за которым мужики режутся в домино. По ту сторону забора подросший картофель. За полем стоит пара домов, основательная информация о которых будет чуть позже, потому что дальнейшие события неразрывно связаны между собой, как единое целое. Сидим за столиком, переваривая столовские харчи. Мимо продефилировала хозяйка приусадебного

участка, с лопатой через плечо и направилась прямиком к плантации, скрывшись за бетонным ограждением. Не прошло и двух минут, как она вернулась обратно.

— Выкопали? — радостно выкрикнул Кащей, довольный своей догадливостью.

— А вот и не угадал, Пинкертон юный, — Крон зевнул. — На вполне резонный вопрос, «Что такое»? ответ был ещё примитивней — «А, лень — завтра выкопаю. Наступил обеденный перерыв следующего дня. Картина та же: те же посиделки за столом, тот же поход за картофелем, с лопатой через плечо, то же возвращение, через пару минут. В ответ на наивный вопрос, что случилось, последовал такой же банальный ответ — «Выкопали».

История одиннадцатая Чёрная аномалия «мамина ревность»

Крон отхлебнул из кружки крепкий чай, задумчиво посмотрел в кромешную тьму, в которой, из-за отблесков костра, не было видно, даже звёзд и продолжил:

— Возвращаясь к тем домам, я не буду акцентировать внимание на приметах, которые могли бы помочь идентифицировать их местоположение, так как остались в живых участники тех событий. А народ в них жил весёлый: каждый день пьянки-гулянки, и в связи с упомянутым, денег на закуску не хватало хронически, и откуда ветер дует, по поводу исчезнувшей картошки, никто не сомневался и таким вопросом не задавался. В свою очередь, с той стороны мрачных казематов, никто не мучился совестью, так что история с картофельной эпопеей канула в лету, не обрастая скандальными подробностями судебных разбирательств — про неё просто забыли.

Крон сделал, из кружки с чаем, ещё три осторожных глотка и продолжил:

— Отступаясь от темы чуть в сторону, даю справку о том, что в Америке, в каком-то городишке на диком западе континента, есть местное кладбище, куда водят туристов на экскурсии. А знаменито оно тем, что там не лежит ни один человек, умерший своей, естественной, смертью или от болезни, например. Все обитатели некрополиса простились с жизнью в перестрелках. Не в постели, с грелкой на босых ногах. Они умерли обутые, а кладбище назвали просто — «Башмачное».

Он усмехнулся, подождал, пока остальные слушатели перестанут разглядывать свою обувь и, оценив свою, облокотился о ствол сосны, неспешно повествуя о дальнейшей цепи, не совсем обычных событий:

— Ну, так вот. Пока обитатели этих домов, в них мирно жили и так же мирно, морально разлагались, их не волновало ничего — даже отсутствие нормальной канализации. Сойдут деревянные, обильно покрашенные известью, уличные туалеты. То, что облезлые, так это, собственно, в какой-то мере — норма. Ядовито-зелёная плесень на подоконниках слегка беспокоила только тогда, когда попадалась на глаза, а про отсутствие телевизионного сигнала никто и не догадывался, в виду, почти полного отсутствия приёмников этих сигналов. Жизнь катилась, как по наклонной, пока не наступило время «Х», в виде расселения на другое место жительства, в более комфортабельные условия. По словам живых участников тех событий, они, почему-то плакали, уезжая оттуда. Поэты! Переезд становится похожим на принудительную депортацию: от полной неустроенности и отсутствия удобств, от грязи на дорожках — к светлому будущему в белокафельном клозете и прочим прелестями новостроя. И вот тут началось самое интересное и одновременно, самое печальное: уехавшие стали периодически уходить в мир иной. Если бы от простого пьянства, от которого и так начали гибнуть целыми семьями, то это не вызвало бы такого пристального внимания. Нет. Они гибли самым нелепым образом, в самых нелепых местах, например в подъезде, на собственном празднике. Про поезд я вообще промолчу… Как костлявая с косой прошла. Туда даже знатоки приезжали, языками цокать. Большая такая башмачная аномалия, замедленная во времени и поэтому, недоступная для дотошных исследований; только по слухам и наблюдениям, которые растянуты во временном континууме. Дома примечательны, не только сами собой, но и округа соответствует. Возвращался я, как-то, с одним приятелем — навеселе. Давно это было. Путь держали, как раз, из этого гадюшника. Попутчик парень неплохой, но под воздействием паров алкоголя, теряет остатки, и без того, скудного интеллекта. Плюс ко всему, напрочь блокируется вестибулярный аппарат, вследствие чего, походка становится летящей и напоминает полёт раненого птеродактиля с помесью кенгуру. Интегрированный радар перестаёт распознавать не только лица, но и любые предметы. Неважно, где они находятся: вдали или под ногами. И вот по курсу вырисовывается огромная яма: ни фонарей, ни ограждений, прямо посередине дороги, а по ней, между прочим, не только люди ходят, но изредка и машины проезжают. Вдоль самой дороги, ни одного столба уличного освещения. На яме нет таблички, гласящей, кто ответственный за проведение работ — вообще ничего нет. Кто и, главное, зачем её выкопал — так же непонятно. Размеры археологических раскопок два на два метра и в рост глубиной. На дне ничего нет! Не трудно догадаться, что яма попутчика полюбила, всем своим нутром и крепко держала в земляных объятиях. Ораторским искусством, заживо погребённый, и будучи трезвым, не отличался, но теперь из чрева Земли доносились совсем непонятные звуки, как в дешёвом триллере, когда по сценарию, зомби кушать ищет. На все попытки предоставить помощь, арестант, к нечленораздельному мычанию, добавлял лёгкую примесь нецензурного лексикона. На дне ямы исполнялся безмолвный гопак так азартно, что хотелось позвать музыкантов, но желание покинуть негостеприимное место, оказалось сильнее.

— Так ты что — в ночь его оставил? — Дед уставился непонимающим взглядом.

— А что было делать? Я же тебе русским языком говорю: не узнаёт абсолютно, принимает угрожающие позы, подкреплённые матом, а он не из хилого десятка. Морда — две моих, на плечо, просто так не взвалишь. Мешок сорок пять километров, метров на пять швырял — вот такие пироги. Да и лето стояло с тёплыми ночами — за его здоровье я не переживал. Машин там ни у кого не было, чтобы случайно свалиться на бедолагу, а приблудной технике там делать было нечего и вероятность появления таковой, равнялось почти нулю. Быстрее прилетит тарелка с инопланетным разумом, но в них я не верю.

— Да, сколько таких котлованов по России ждут своих героев — не сосчитать! — Доцент отхлебнул из кружки свою порцию чая. — Как могилы наготове.

— Кладбище — тоже, не совсем обычное место, — вздохнул Кащей. — Лично на меня, такую тоску нагоняют все эти погребения, несмотря на счастливые лица надгробий, что бежать хочется без оглядки. Художники родственникам трафят на всю катушку. Заработок у гравёров…

Доцент поёжился, как от озноба, видимо, представив конечную точку назначения:

— Аура нездоровая, видимо присутствует, не зря, согласно Библии, многие одержимые бесами жили среди гробов. Делайте выводы сами.

— Ну вот, как всегда — начали за здравие, кончили за упокой, — Бармалей поморщился, как будто ему эта аура отдавила любимую мозоль.

— Что-то ваш циничный юмор начинает приобретать чёрный оттенок, — насторожился Пифагор.

— Давайте, действительно, что-нибудь повеселей, — взмолился Сутулый. — А то я в детстве темноты боялся.

— В детстве её все боятся, — с усмешкой ответил Бульдозер.

История двенадцатая Призрачные озёра

Комбат, не дожидаясь, пока разговор скатится в прежнее русло, придал голосу решимости и, не желая выпускать инициативу из своих рук, подвёл решительную черту под неприятной темой:

— Значит так! Надоели эти образы смерти. Вы мне лучше скажите -

кто — нибудь, из вас, видел призрачное озеро? Нет? А я сталкивался.

Два раза с проводниками посещал — карасиков мелких ловил на удочку. Правда, сопровождающие сами не знали, что они проводники, и без них, мне путь туда заказан. Водоём и вода в нём, были вполне осязаемыми и в первый раз, я ничего не заподозрил. Мелочи в озере тьма, клюёт без перерыва, так что душу рыбацкую отвести — одно удовольствие, но больших экземпляров не наблюдалось. Со всех сторон водоём окружал очень густой ивняк, через который лезть, практически, невозможно и единственный путь к воде, это петляющая тропинка. Прошло какое то время и мне, уже одному, захотелось посетить интересное, с точки зрения клёва, место. Все приметы я запомнил железно: вот загон и просёлочная дорога, делающая резкий скачок вниз, вот и длинное озеро, по которому опять жужжит моторная лодка, чёткое количество шагов от него и, так и хочется сказать — «с пеленгом на Фобос», сверка пройденного расстояния с приметой на берегу и желанный поворот — нет озера. Ничего нет! Ни пеньков, ни пересохшего котлована. Расширенный радиус поиска, так же ничего не дал. А там не лес — луга, с очень редкой растительностью, в виде небольших кустарников и одиноко стоящей, черёмухой. Вокруг озера, как я уже упоминал, рос очень густой ивняк — мимо не пройдёшь и не заметить его невозможно, потому что в условиях лугов, видимость — на километры. Пара повторных попыток, с ещё более расширенным диапазоном поиска, так же ничего не дали.

Прошёл год, или два — сейчас не вспомню, да это и не так важно. Поехали мы втроём на другое озеро: с резиновой лодкой, с клетчатым спиннингом — на мотороллере.

— Это как — клетчатый спиннинг? — осведомился Доцент.

— Сеть. Прежний проводник, хоть, как я уже упоминал, он и сам не знал, что занимает такую ответственную должность, так же входил в коалицию. Кстати, озеро, на которое лежал наш путь, тоже входило в мою систему ориентировочной навигации и было главной приметой. Добрались благополучно — по озеру опять жужжит та самая моторка. Издевается, что ли. Выбрав подходящее место разгрузились и уяснили, что половину забыли, а самое главное — клапаны от резиновой лодки. Руки опускать не стали, а изготовили деревянные затычки, из местной поросли. Естественно, ничего хорошего из этого не вышло — они воздух отказывались держать, если не наотрез, то очень непродолжительное время. Вот тут то, на арену и выходит следующий проводник: вторая часть известного балета, погрузка, посадка, балетмейстер театрально пиннул рычаг стартёра и заявил, что сейчас поедем на озеро, где карасей тьма-тьмущая; пусть и мелкие, зато поклёвку увидим. И привозит на то самое место…

Я, в этот раз, ещё тщательнее всё запомнил. Добавил сверхурочные приметы. Всё держал в голове, даже мелочи.

Прошёл, наверное, ещё год и экспедиция, в составе одного члена, двинулась в путь, по заранее продуманному маршруту, в поисках

рыбацкого счастья. Всё, как прежде: пеленг взят не только на Фобос, но также на Деймос, Ио, Каллисто и ещё, на всякий случай, на Юпитер — нет озера! Как будто, никогда и не было! Было предпринято в одиночку, ещё около трёх попыток: последняя из-за принципа, с расширенным кругом интересов, влияние которых уже распространялось на сопредельные территории, где искать и смысла не было. Ничего! Не говоря о цели визита, я брал с собой других рыбаков, лишь намекая на то, что должен быть пруд, или типа того. Бесполезно. К слову сказать, я до сих пор, если что-то отмечал для себя, то обязательно находил. Проблем, кроме этой, не возникало никогда.

История тринадцатая Аномалия «Зов»

Наступила полная тишина, лишь сучья потрескивали в огне, да где-то плакал сыч, наводя на грустные мысли о бренности существования и непредсказуемости бытия. Все уткнулись в свои кружки и молча переваривали рассказанное. Видимо, альтернативных вариантов никто не знал и с подобным, не встречался. Слишком уж невероятным могло показаться исчезновение, как по заказу, целого озера, вместе с несостоявшимися корзинами, росшими по берегам. Не провалилось же оно, в самом деле, в тартарары, а если бы и так, то как снова появилось? Вопросов могло оказаться, не просто больше, чем ответов — последних вообще не было и молчание становилось угнетающим.

Первым вздохнул Почтальон, почесал в затылке, проморгался и, отхлебнув чая, хотел было, что-то сказать, даже поднял руку, но передумал и чтобы не переживать, по поводу потраченных калорий, решил оставить конечность поднятой. Нелепая поза статуи, так же не сопутствовала сохранению энергии и, видимо решив, что гулять, так гулять — сценически опустил оглоблю, наподобие того, как это делают тогда, когда рубят колбасу.

…

Позови меня с собой, А куда — считай не важно: На луну — читать плейбой, В полынью шагнуть отважно.

* * *

Крон отставил кружку в сторону, предварительно вытряхнув отработанную заварку, посмотрел на неё и решил поделиться пережитыми впечатлениями:

— Помнится, в стародавние времена, мы эти нифеля высушили,

когда столкнулись со страшным дефицитом табачных изделий, и

попробовали употребить. Ну и дрянь, я вам доложу — в газете. Вот, что я вам расскажу. Сижу-посиживаю, как-то в офисе, предыстория неважна. Приезжают два джентльмена: попали в лёгкую аварию, но не по их вине — в бок влетела легковуха. Банально, донельзя, если бы не одно обстоятельство, а именно рассказ мужика, который был инициатором ДТП. Он вину не отрицал, был трезв — предоставим слово ему самому:

— Стою на светофоре. Мне светит красный свет. Всё, как обычно, но вдруг вдалеке появляется какой-то мужичок и со словами «Давай!», призывно махнул рукой. Ну, я и дал! По газам. Очухался в чужой бочине…

Я бы благополучно забыл этот эпизод, но похожий случай произошёл со мной, лет семь назад. Пригласили меня килек душить, то есть на рыбалку. Уже апрель на дворе, а нас вдаль понесло: на одну речку приехали — льда нет, на другую — та же ситуация. После коротких переговоров по мобильному телефону, определились с местом будущей добычи, ради чего, загрузились, чуть ли не всеми видами насадок, характерными для этого региона. Вооружились огромным количеством мормышек, удочек и прочими атрибутами рыбацкого арсенала. По прибытии к месту лова, некоторыми участниками концессии была принята на грудь изрядная доза спиртного, что являлось следствием слишком продолжительных поисков ледяного покрова, и посему, философов было больше, чем рыбаков и смотрящих, на возможный крах предприятия, с истинно житейской мудростью. Вышли на лёд в боевом построении, как полки Александра Невского на ледовое побоище — нестройными рядами. Посередине похода к устью реки стали попадаться, довольно странные круги, а точнее сказать, полыньи очень правильной окружности, как по циркулю лазером вырезанные. Мужики опешили и, окружив одно из образований, высказали всё, что они думают по этому поводу. Понятное дело, что непечатных букв было больше, чем привычных для детского слуха, потому что никто не видел ничего похожего — никогда! Располагались круги беспорядочно: то по одной, то группами и, идя вдоль правого берега, заворачивали вместе с береговой линией. Дальнейшее детальное исследование показало, что вырез по кругу был на всю толщину льда, что исключало родниковое происхождение, при котором характер промоин совершенно иной. Радикальное отличие. К тому же, все они были одного размера, диаметром чуть меньше метра.

Рыбалка не удалась и получила статус отвратительной: поймал, около десятка голов, только один мужик, да и тот не из нашей компании. У остальных дела не шли. Даже ерши не желали закусывать, поэтому, закусывать приходилось нам, вследствие чего,

становилось ещё теплее. Клёв, зараза, активизироваться решительно

не желал, и я слонялся по льду без дела, как вдруг услышал голос,

зовущий к себе. Как зомби, вследствие выпитого, а может и по иной причине, я поплёлся на зов и аккуратно угодил, в одну из дьявольских ловушек — по пояс. Выбраться было не сложно, не с головой ведь занырнул, да и, как уже упоминалось, края были крепкими на всю толщину. Вот такая аномалия. В общем — коварная и очень опасная. Я назвал её просто — «Зов». А нечего напиваться, хоть в предыдущем случае, мужик был трезвым.

Сутулый поёжился, как от прошлогоднего снега и давно ушедших холодов, потёр плечи руками и спросил:

— А летом, интересно, что там происходит?

— А кто его знает! Я туда больше не ездил: на транспорте не приглашали, а своим ходом, на автобусе, далековато и скучно — около ста вёрст. В общем, на акватории достаточно любопытные вещи творятся, если учесть, что до затопления водохранилища, некоторые участки местности служили, не только хозяйственной деятельности. Вполне достаточно местных кладбищ, погребённых под водой, не считая всего прочего. О! Это я лихо сказал — «погребённое кладбище». А что! Вполне может быть, что это именно одно из них.

— Где ты видел, чтобы хоронили на берегах рек? — недоверчиво спросил Дед.

— Я? Видел! Одно, так точно до сих пор имеется в наличии. Не знаю, из каких соображений это делается, но думаю, что для себя.

— Да ладно, чей не фараоны, — скептически процедил Бульдозер.

— Не из этих соображений! — поправился Крон. — А из других. Когда придёшь навестить кого-нибудь, стакан поднять — вот тут и панорама открывается и мысли выравниваются, а не в трубку сворачиваются, от осознания собственной бренности.

— А-а-а! — почти хором протянули все.

— Есть-есть! — повторил своё утверждение Крон. — Вернувшись к водохранилищу, хочется добавить, что вполне вероятно затопление гипотетических могильников, вполне могущих иметь место в этой версии, до 50-х годов прошлого века. История об этом умолчит, так как советское правительство умело хранить свои тайны.

К теме добавлю: корпим над лунками, правда, уже в другом месте, пытаясь неистовой тряской дурацкой снасти, вызвать любопытство обитателей местных глубин, как моего сопровождающего, родом оттуда, прорвало на забавное высказывание:

— Здесь свинарник.

А ведь трезвый…

— Это, в каком смысле? — переспрашиваю.

Оказалось, что до затопления, на этом месте располагался скотный двор.

* * *

Равнодушных, к рыбалке людей, очень мало. Наверное, даже меньше, чем абсолютных трезвенников, поэтому, коснувшись самым

краем этой темы, разговор неминуемо переходил в соответствующее русло. У каждого найдётся не одна история про рыбацкое счастье или поражение, а растяжке рук позавидуют профессиональные гимнасты.

Глава вторая Аномальная рыбалка

История первая, лирическая Серенада пересохшей долины, или страсти по Родине

Если б я был Барабулькой, Или Хамсой, к примеру, Я бы, лёжа в луже, не булькал, А в океан шагнул — смело! И на просторах безбрежных, Рыбий жир запасая в тело, Я бы грёб мимо всех небрежно, С виду, как бы совсем неумело. Поплыву — впереди свобода, Никого — я один в стае, Прочь в глубины от злого народа, Плавниками конечности стали. Только, сдуру нырнув глубоко, Осознал своим крошечным мозгом, Как здесь рыбам совсем одиноко — Эх, вернуться б, пока не поздно. Возле рта отросли жабры, Вместо вшей завелись прилипалы, И каким бы я не был храбрым, Что-то жутко совсем стало. Проклиная глубинную стужу, И от хищника драпая рьяно, Вспомнил вдруг про родную лужу, Где валялся, подчас — пьяным. Поплыву к берегам родимым, Надоели заморские страсти, Вольным штормом домой гонимый, Я ворвусь и скажу — здрасьте. Вот и всё — но не тут то было, Рыбаки вам такого не скажут, Сердце камень давно остыло, Они только добычи жаждут. Вероломные — крючки точат, На путях вольных сети ставят, Наших там, ни за что, мочат, Потрошат и уху варят. Передумал я быть Сазаном, Под забором засохла лужа, Лучше сам рыбаком стану, Не помеха жара или стужа. Спиннинг клетчатый просто устроен, Будет килек вводить в заблужденье, И вчерашних собратьев по морю, Засолю не спеша — с наслажденьем. На путях рыбьих ямы роя, Вспомню спьяну засохшую лужу, Наводнение сам устрою, Я такой — ей одной нужен.

История вторая Рыба клюёт на другом берегу

Кострище мерцало багровым светом тлеющих головёшек, а небо над поляной утопало само в себе. Млечный путь, не такой, конечно, как в тропических широтах — виден только самый край галактического рукава, но всё же, вполне зримое звёздное облако накрыло весь лес. Ничего, что созвездие Южный Крест остался где-то в южном полушарии. Бывают моменты, в не времени и пространства, когда ощущаешь себя единым целым с процессами, происходящими одновременно и независимо от места твоей дислокации. Грандиозность и масштабность действительности, в совершенстве своей законченности — не под силу человеческому разуму. Только малую часть видимого и осязаемого, то, что под самым носом, можно осмыслить и интерпретировать в соответствии со своими умственными способностями, а голова, согласно милицейскому протоколу — предмет тупой. В связи с этим, несколько ранее, неоднократно возникали ожесточённые споры между остряками от юмористов, и судмедэкспертов от внутренних органов. Полемические диспуты остались в прошлом, а в настоящем, десяток обладателей несовершенных предметов, вспомнил про очень острые — рыболовные крючки: от самого маленького, до адмиралтейского якоря, в зависимости от душевных потребностей к сочинительству. Даже всепожирающий огонь, в настоящее время мирно обогревающий продрогшие тела, не смог бы соперничать с разгоревшимся пламенем в сердцах рассказчиков. Азарт есть азарт! Не корысти ради — рыбёшка в тонну, а для того, чтобы было, о чём поведать миру.

Доцент потянулся, зябко ёжась, и сказал:

— Надо отметить, что лично я разделяю рыбаков на четыре категории. К первой относятся браконьеры. Ну, с этими всё ясно — это и не рыбаки вовсе, даже говорить не стоит. Ко второй — добытчики. Им без улова никак нельзя, а то от жадности ночью не уснёшь. У этих рыболовов глаза горят не от азарта, а от жажды наживы — тоже неохота обсуждать. К третьей категории относятся спортсмены. Мастерство оттачивают в любое подвернувшееся окно времени, почти круглосуточно: изобретают насадки, наживки, прикормки, снасти — им тоже не спится спокойно. Им без улова так же нельзя — какой спорт без результата. Не буду ни с кем спорить. Это лично моё мнение. Заняться спортом, конечно лучше, чем проваляться пьяным под забором, но потратить жизнь на какую-то… Та же скука. Я люблю другую, четвёртую категорию — это просто рыбаки. Не важен результат, главное — процесс и участие в нём. Особенно это касается зимних рыболовов. Они по сути, те же сталкеры, только не догадываются об этом. Ну, чего ты прёшься на лёд, всё равно ничего не поймаешь. Но нет: это не просто зов, не призыв, какой-нибудь, не прихоть выходного дня — фатум.

— Это точно! — подхватил тему Дед. — Издалека посмотришь — чёрные точки на льду, как будто вороньё слетелось на горбушку хлеба. При ближайшем рассмотрении, ещё забавнее: сидят, трясутся от холода, а может быть от нетерпенья, или в такт колебательным движениям оснастки. Потом ещё дома продолжают вибрировать (может быть, кому-то это и удобно), а во сне, перед глазами, ободранный кивок клёв изображает. Всю ночь. Без перерыва, превратив её в мелкий кошмар. Романтика…

Почтальон хихикнул и от себя добавил:

— А если кто не знает, то рыба всегда клюёт, если не в другой части света, то точно на другом берегу — об этом в любом руководстве прочесть можно.

— Зато по части самодеятельности, настоящие рыбаки не уступают модельным кружкам, — вступился за рыболовов Бармалей, — столько изобретательности, утончённых деталей, в прямом и переносном смысле, сколько фантазии — по увлекательности, сродни отливке оловянных солдатиков. Если подсчитать, сколько таких армий носится в портсигарах, армейских аптечках и прочих коробках — каждому обладателю, хватит на несколько жизней. Лично у меня мормышек столько, что точно можно обеспечить два полка а, сколько роздал, сколько спёрли…

— Кстати, — взял своё слово Кащей. — В Америке, до недавнего времени, а точнее, до начала восьмидесятых годов прошлого века, увидеть на улице рыбака в зимней экипировке, было равносильно прогулке белого слона по Норвегии. На таких смотрели, не то, чтобы без понимания, а прямо скажем, как на умалишённых. Отдыхать без выгоды, население штатов не привыкло. То, что рыба зимой вялая и практически пассивная, было определено, видимо, ещё предками методом «тыка», а сталкеры там, также редки, как, собственно, те же упомянутые слоны. Коллективный разум «муравейника», или «улья» — кому, что больше нравится, не позволяет отдельным винтикам играть по своим правилам. Сказано, что обогащение превыше всего, и всё начинает работать так, чтобы капать на сознание обывателя: пропаганда образа жизни, реклама, заказанная теми, кто заинтересован в образе зажравшегося буржуа, не менее чем в прибылях, которые и получает с упомянутого образа. Замкнутый круг. Но, вероятно, Новый свет уже успел порядком устать от такой гонки за обогащением и народ, давно нуждался в отдыхе. Всё чаще на улицах северных штатов стали появляться зимние рыбаки, и с каждым сезоном их количество только увеличивалось, но и здесь всё пошло по американским стандартам. Индустрия развлечений, как всегда, оказалась на высоте — моментально появились все принадлежности, которые местные производители и в глаза не видели. Вы когда-нибудь созерцали ледобур с бензомоторным двигателем, который осуществляет бурение? Я — нет! А у них он появился сразу же. На льду Великих Озёр вырос целый комплекс с арендой домиков, домов, домищ; как говорится — от и до. Но и для самых скупых, или малоимущих, выход есть: можно использовать коробку из-под чего угодно, а ветрам есть, где разгуляться. Но и здесь обыватель поступил, как индивидуум, сильно привязанный к комфорту — лунки для ловли рыбы находятся прямо в дому, рядом с диваном…

Прошла зима, настало лето, водоёмы освободились ото льда, маня к себе утренней прохладой и вечерней свежестью. Короткие удочки отдыхающие поменяли на длинные, ящики на рюкзаки, валенки на кеды.

Комбат вынул из фотоаппарата истощённые батарейки, покрутил в пальцах, посмотрел на них внимательно: видимо, ушедший из них энергопотенциал что-то напомнил ему, связанное с электричеством. Швырнув, вопреки буржуйской инструкции, элементы в огонь, он зевнул, со смехом представив около костра аккуратно расставленные контейнеры: под стекло, бумагу, пластмассы и прочие, не вписывающиеся в российскую действительность, экологические излишки.

— Откуда у него такой раритет? — подумал Пифагор, глядя на устаревшую модель «мыльницы», с которой фотограф-любитель, почти не расставался.

— Дед, ты там ближе всех к костру — посмотри чайник, — попросил Комбат.

— Да видел я его со всех сторон! Какая часть тебя интересует?

— Кипяток, остряк! Куда не плюнь — в клоуна попадёшь. Не солидные сталкеры, а зрители в Юрмале.

Комбат заварил двойную порцию чая — всё равно не до сна, и проводив взглядом в последний путь догорающие аккумуляторы, разлившиеся липким вонючим электролитом, продолжил рассказ, об ихтиологии:

— Мне одну забавную историю поведали, про другую, пятую категорию рыболовов, выделенную в особую касту. Не рыбаки и не туристы, а просто отдыхающие: не так уж мало таких, и дальнейшее повествование продолжу от их имени. Назовём наших героев просто:

Вова, Витя и Вася.

История третья Электроудочка для Гулливера

Три вышеупомянутых героя собрались, как бы заезжено это не звучало, на рыбалку, в связи с чем и было заготовлено то, без чего сие действие и немыслимо. Предпочтение получило, как всегда, изделие номер один, а остальному место выделили лишь для того, чтобы не чувствовать себя одинокими и беспомощными. Озеро, не которое лежал путь, оригинальностью обитателей не отличалось, живописностью тоже, но всё же, было весьма привлекательно, не только обилием поросли по берегам, но и чистотой, что в наше время, согласитесь, большая редкость. Трудно сказать, с каких пор, вероятно издавна, ещё с момента своего возникновения, оно упорно привлекало к себе любителей жареных карасей со всей округи. Но вот беда: ловля рыбы традиционными способами не давала положительных результатов, хоть она и была. Об этом можно было судить по обилию мальков в литоральной зоне, а также по шуршанию камышей, живописным всплескам и кругам на воде, но даже в браконьерские снасти, подлая не шла. Что уж тут говорить про удочки, донки и прочей ерунде. Старожилы давно забыли, кто-то из них давно умер, молодому поколению история родного края до фонаря, но ходили вялые слухи о том, что водоём появился в современное время, когда бушевали торфяные пожары 72 года прошлого века. Яма, после выгорания торфяного массива, быстро заполнилась водой и постепенно обзавелась соответствующей флорой и фауной. И то, и другое, активно переносится водоплавающими птицами и вольным ветром: икрой и семенами. Да и других разносчиков — любителей хватает, которые запускают в воду, не только пустые бутылки. Видимо, всё дело было в особой прозрачности воды: без мути, слегка коричневатая и мягкая, почти маслянистая, с большим содержанием йода, но как всё это увязать, с нежеланием ловиться и позировать на крючке — неизвестно. Глубина озера, так же не подкачала — очень большая, а на дне обнаружилось присутствие коряг и деревьев, причём, в масштабе небольшого леса. В связи с вышеперечисленным, ловля законным способом, заранее обречена на провал. И незаконным — тоже. Впрочем, оставалось ещё одно средство — динамит. Но это уже не просто хулиганство — его достать надо, со всевозможными вытекающими последствиями уголовно-процессуального характера, а могут припаять хранение и незаконное использование взрывчатых веществ, или ещё, чего похуже, вроде подготовки к террористическому акту. У наших персон ничего такого не было, и ни о чём подобном они не помышляли. Единственное при себе средство, способное снести башню, использовалось, исключительно по назначению. Не поить же килек водкой. Одно осмысленное желание, будоражившее умы, находилось далеко: и от рыбалки, и от местных красот — обещанная добавка, в ненасытные чрева, очередной порции горючего. Опрокинув на грудь солидную дозу спиртного, спортсмены принялись разбираться с неподдающимися снастями, с которыми, не так то просто справиться: то удочка не раскладывается, то не складывается, то червяки, свиньи, расползаются — подготовка к рыбалке, напоминала шаманские пляски с бубном. Барабан, с успехом заменял ржавый таз, валявшийся тут же, на берегу и об который все регулярно спотыкались, но убрать не догадывались. Священнодейство, несмотря на все препоны, подходило к логическому завершению: препятствия преодолены, нехитрые орудия лова помещены в воду, а насадка, за ненадобностью, выброшена туда же — видимо, в качестве прикормки, а может быть, в виде широкого жеста. Такие изыски, как подсачник, к примеру, или садок — вообще не были, не только в арсенале, но похоже, и в лексиконе. Стараясь побыстрее избавиться от самого неприятного в рыбной ловле — возни с её атрибутами, они так спешили, что совершенно забыли про то, ради чего, собственно, сюда и приехали. Вовремя опомнившись, борцы с зелёным змием не позволили произойти непоправимой ошибке, и заключительная часть балета на берегу прошла, по заранее запланированному финалу. Это был вполне предсказуемый занавес: трое влюблённых в рыбалку парней, сидели бок о бок, поддерживая друг друга, на фоне живописного заката — центральный был опорой для триптиха. Со стороны, вся композиция, по-русски выглядела очень неприлично, с точки зрения сегодняшнего поколения, вскормленного современным телевидением и незнакомого с традициями древнеславянского быта. Извращённый цинизм голубого экрана не оставляет места бескорыстию настоящей мужской дружбы, скреплённой сывороткой правды. Как это похоже на Аргентину: слева Педро, справа Гомес — впереди фьорд, полный несознательной сельди, со стороны которой, ни любви, ни внимания. В дислокации персонажей нет ничего удивительного — это народный контроль. Будешь валяться в стороне — останешься без горячего. Вова встряхнул головой, как будто прогоняя наваждение и, кое-как, поднялся, в результате чего, остальные упали, потеряв основание для опоры.

— Всё! Надоело! — он топнул ногой, как застоявшийся конь. — Мы рискуем остаться без ухи.

Никаких эмоций, напоминание о рыбном супе, не то, чтобы не вызвало, просто сие блюдо в глубине души отсутствовало, по ряду непреодолимых причин. Больше препятствий.

— Какая уха, Вован, у нас даже костра нет! — Витя указал рукой на остывшее пепелище, оставшееся от прошлых посетителей.

— Костра нет? — Вова прокрутил в уме возможные варианты, — Вася!!!

Василий, от неожиданности, аж упал навзничь. Затем поднял, помутневшую, от горячительных напитков, голову и такие же глаза, уставившиеся тусклым взглядом на помеху нирванному блаженству.

— Чо? — выдавил из себя Вася, спускаясь на землю.

— Ни чо — дрова нужны. Ты пошукай по округе, а мы с Витьком, пока в одно место сгоняем — идея есть…

Вдвоём, они направились к ближайшей свалке, видневшейся на возвышении.

— Даже если огонь не сумеем развести, то у меня другой выход есть, — Вова почувствовал полёт фантазии, имевшей очертания фанеры над городом, куда все стремятся, перед переходом в лучший из миров. — Без костра обойдёмся и с ухой будем.

Виктор с подозрением поглядывал на компаньона округлёнными глазами, предчувствуя что-то нехорошее, а Вова, увлёкшись, продолжал развивать свою мысль, сдабривая убедительную речь нервной жестикуляцией:

— Я на свалке кровати видел.

— Это ещё зачем? — спросил его Витя, переводя разговор на полулегальный шёпот.

— Вот! — Вова назидательно поднял вверх указательный палец и принял позу древнегреческого мыслителя. — Вы в армии кипятильники из чего делали?

— Из нержавеющей пружины, но лучше — из двух пластин: проволочные давали какую то зелёную накипь.

— Ну вот! Основы ты знаешь, а остальное потом…

Указывая рукой в сторону свалки, Вовик издалека был похож: то ли

на Наполеона, ведущего войска на Москву, то ли на сигнальщика, с затонувшего корабля, или отставшего от него — но махал руками он бойко, как механический Буратино.

Тем временем, на берегу разыгрывалась другая драма: сольный балет, или твист, с элементами чарльстона. В поисках дров, Вася бегал по берегу, если это выражение применимо, к еле стоящему на ногах, и был, так же похож на знаменитого деревянного персонажа. Он порхал от куста к кусту, попеременно дёргая: то один, то другой, но ивняк отличается отменной гибкостью. Василий мог бы ещё долго так дёргать: заключённый в рамки телесной оболочки, в отличие от мыслеформы, физический потенциал раскрывается не сразу. Таланту нужно время для реализации, но его не было — остальные участники концессии, уже виднелись на возвышении, гружёные тем, что, по его мнению, в костёр не положишь — они несли две металлические боковины от кровати. Ошалевший от увиденного, Вася выпучил глаза, хоть до этого, выпуклость и без того была лишней, но удивляться ему не дали.

— Закрепим успех! — Вован достал из рюкзака бутылку и разлил по стаканам.

После закрепления вышеупомянутого торжества и занесения в анналы, формальности были соблюдены, и пришло время приступать к официальной части мероприятия.

— Ну и зачем нужно это барахло? — практически одновременно, изрекли Вася с Витей. Они недоумённо пожимали плечами, ещё не посвящённые в таинство предстоящего действа, но и так было видно, что кроватные принадлежности, не то, что с рыбалкой — с домашней обстановкой, не вызывали никаких ассоциаций. Вова, из нравоучительных побуждений, попытался изобразить подобие ироничной улыбки, но она получилась кривой, как у больного «рожей»:

— Уха у нас будет — на восемь батальонов хватит!

Два товарища посмотрели на него недоверчиво, даже искоса, подозревая худший диагноз, но он указал жестом на высоковольтную линию:

— Одну боковину от кровати, в один конец озера, а другую — в противоположный. Провода с вышки срежем и к железякам приспособим — вся рыба наша, уже варёная.

Новоявленная рукотворная аномалия, могла бы разом погубить обладателей разложившихся умов, но спасло их то, чего в принципе не должно остаться — следы паров сообразительности. Посовещавшись, они решили, что: во-первых, провод не срезать вручную под током, одни дымящиеся башмаки останутся; во-вторых… На этом этапе, мысли с тали пробуксовывать и, плюнув на это занятие, они сделали заключительный вывод — сначала надо обесточить подстанцию. Смелость города берёт, а под воздействием паров алкоголя, усиливается до безрассудства, и решение штурмовать распределительную цитадель, приняли единодушно. Три камикадзе скрылись за ближайшим перелеском. История умалчивает о том, сколько миль было до цели. Дошли они туда, или нет. Может, и забыли по дороге, зачем отправились в путь. Остались в живых и ладно. А может быть, доморощенных террористов охрана подстанции повязала, но это уже другая история. Скупой диалог между персонажами — издержки, вписывающиеся в быт коренного населения. Не доктора наук

Все обитатели консорциума веселились от души. Бульдозер смахнул скупую мужскую слезу, давясь от смеха — это вам не воздух с малиновым ароматом в шины закачивать. Насчёт дымящихся башмаков:

— Где Петрович?

— Пляшет… У трансформаторной будки…

История четвёртая Электрический стул

В одной конторке, каких было много, по необъятным просторам постсоветского пространства, как во всех нормальных организациях, имелись все атрибуты, необходимые для жизнеобеспечения и стабильной работы. Был и электрощит. Мощный. По инструкции, неведомо кем сочинённой, производить работы необходимо было вдвоём, так сказать, с подстраховкой. (Валить, так обоих)!

Картина маслом, была не просто затрапезной, а настолько обычной в совдействительности, какая имела место каждое утро. Напарник с бодуна. Но в этой забегаловке, на протяжении двадцати лет, каждый день происходило одно и то же — инструкции нарушать никому не позволено. Васёк спит. Ему, по этой бумажке, полагалось обеспечивать безопасность своего коллеги, в данный момент, потрошившего электрический ящик. Откуда в людях столько иезуитской злости, ненависти к ближнему своему? Пока он дрых, у мужиков созрел план. Компаньону — придурку налили лишний стакан и, вследствие перепоя, вычеркнули из обихода. Пошукав по углам, всё удобоваримое тряпьё снесли в кучу и подожгли, обложив ящик дымящейся ветошью. Почерневшую чекушку особо подчеркнули, залив внутрь что-то дымящееся, ботинки набили тлеющей ватой. Кто забыл — напоминаю, что вата в процессе тления, выделяет удушливый запах. В общем, всё было готово.

Василия Петровича молча растолкали, для пущей убедительности не проронив ни слова. Он открыл один глаз, второй. Вместе с открывшимися глазами — открылась живописная картина. Вообще-то, такие действия попадают под уголовный кодекс, но это были люди простые, университетов не заканчивали, и прежде, чем что-то сделать, не имеют привычки продумывать свои действия, на два хода вперёд. Медленно приходящий в себя напарник, открыл один глаз, второй, протёр кулаками и остолбенел. Развернувшаяся панорама незапланированного крематория не вписывалась, ни в одну схему, заложенную в устаревший процессор Васиного мозга.

— А-а-а! — прохрипел Петрович.

Это единственное, что он смог сделать, не напрягаясь. В голове носилось, не понятно, что и, предобморочное состояние, было вполне близко. Если бы его просто уволили, то он бы посчитал это величайшим из благ гуманизированного общества, отменившего электрический стул. Но ветхозаветные принципы «око за око», дамокловым мечом висевшие над головой, явственно ощущались, витали в воздухе, преследуя неумолимо. Мирная энергия в каждый дом — в этот она просто вломилась. Кто-то, благоразумный, поторопился прекратить балаган, и на сцену вывалились, по дурацки улыбаясь, участники розыгрыша.

Чем это закончилось — неизвестно, даже вникать не будем. Да и к рыбалке никак не вяжется…

— Злые люди, злые нравы, — сделал заключение Сутулый, не зная, что делать: то ли плакать, то ли смеяться. — Ком, что-то ты совсем осунулся.

— Да ну, дураков везде, конечно, хватает. У нас всякие были, но меру блюсти надо.

История пятая Застывшее время

— Это точно, случайностей хватает, — засмеялся Крон. — Но лично у меня, необычная история. Предложил мне Шурик акваланг «Украина два». Аппарат, как аппарат. Ещё чертежами снабдил, для изготовления компрессора, на базе холодильника. Всё нормально — агрегат работает. И тут возникает потребность измерить давление в баллонах. Дело простое: даёт он мне бескорыстно манометр из магазина подержанных, или некондиционных товаров. Изготовил я к нему переходник, накрутил, как положено и установил на баллоны. Вот тут произошло очень любопытное явление. Читал раньше, воспоминания фронтовиков, и некоторые из них упоминали, совсем фантастические вещи. В окоп угодил артиллерийский снаряд, и свидетель происшествия утверждает, что видел, как по корпусу болванки пошли трещины, перед тем, как ей пришло время разорваться. То есть, время замедлилось, а реакция участника — нет. Этого хватило, чтобы спрятаться. Вот я и вспомнил про это, когда от разорванного давлением стекла, вся комната была в осколках.

Слишком неправдоподобно история прозвучит, так что скептиков, заранее прошу принять, рассказанное за сказку.

— Увидел трещины на стекле?

— Нет, Доцент. Время сильно замедлилось, а стекло на манометре надулось. Очень сильно! Мне этого хватило, чтобы резко повернуть голову, и вот тут, всё вернулось на круги своя. С оглушительным хлопком, осколки, как я уже говорил, разлетелись в разные стороны, а один угодил мне, аккуратно в переносицу. Как раз в то место, где только что был левый глаз. Я же говорю, что слишком неправдоподобно выглядит это происшествие.

Где смеяться, а где плакать, в этом повествовании было непонятно, но наличие акваланга, заставило Кащея вспомнить умильную историю.

История шестая Бриллиантовая рука

Все аквалангисты, перед серьёзным выездом на море, тестируют своё оборудование на ближайших к базе водоёмах. Этот выезд не был: ни исключением, ни из ряда вон выходящим событием, поэтому участники приняли грандиозное решение — совместить приятное с полезным. С этой целью, в попутном гастрономе, закупили жирную тихоокеанскую сельдь, с приятным запахом засола и прочими прелестями, не оставляющими сомнения в том, что продукт давно готов к употреблению. Расположились неприметно, в кустах, так как поедание селёдки, совместно с сопутствующими продуктами, на солнцепёке не приветствуется. На противоположном берегу разместился другой персонаж повествования. На водолазов, рыбак даже не обратил внимания. Он был так увлечён процессом рыбной ловли, что не заметил бы их и с десяти метров. Так, что уж говорить: о происходящем на другом берегу — он тем более, ничего не желал знать. Рыболов бегал от одной удочки к другой, дёргал: то за леску донки, то за верёвку садка, в общем — издёргался весь.

…

Ещё один рывок, Ещё одно усилье, И затяжной прыжок, Навстречу изобилью.

* * *

План у «Ихтиандров», даже не созревал: кажется, он был готов ещё до рождения и рыбака, и селёдки — повторить действия знаменитого актёра. Не афишируемое погружение, непродолжительный поиск — и вот, солёный представитель мирового океана водружён на крючок. Резкий рывок за леску, имитирующий поклёвку, после которого колокольчика больше не найти, и гигантский прыжок мужика к донке. Фееричное зрелище — кенгуру не повторить.

Человек на другом берегу, представлял собой, исключительно жалкое зрелище: один, на маленьком озере, с огромной селёдиной на крючке, которая не только не входила в ареал обитания данного биотопа, но и давным-давно почила в бочке сотоварищи, в подтверждении чего, источала приятный аромат солений и запах далёкого океана. Собрал он амуницию или забыл на берегу — не знаю, но походка удаляющегося рыбака, отличалась, какой-то обречённостью.

История седьмая Душегубы

Оторжавшись, все вернулись к чайной трапезе. Кто-то ещё булькал в кружке, вспоминая ушедший эпизод, кто-то дремал — жизнь шла своим чередом.

— Бессмертный! Кащей!

— А-а-а!

— Ты, что вспомнил эту лайфстори? — спросил Комбат, от смеха захлёбываясь чаем и, вспоминая тихоокеанский трофей.

— Так, к аквалангу подошло.

— А-а-а, а то я тоже, вспомнил своих рыбаков: им кто-то посоветовал душить рыбу, с помощью куриного помёта. Кто именно — история умолчит, но с этой целью, бригада «Ух» выдвинулась на позиции, где этот самый помёт производят, вполне естественным способом, несколько тысяч особей, похожих на микроптеродактилей. Ловись, Ихтиандр, большой или маленький…

Едут они в электричке, с полным мешком дерьма. Народ недоумевает — откуда в электропоезде, родной запах птицефермы? Разомлевшее от тепла, согреваемое могучим дыханием своих сограждан, переполнивших вагон — изделие потекло. По благоразумию его обладателей, мешок неожиданно и быстро стал ничей. Народ решительно отказывался понять, кому и зачем, мог понадобиться помёт, да ещё в таком количестве: на удобрение он не идёт, в хозяйственные нужды тоже — его только курить можно, за неимением натурального продукта. Вопросов было больше, чем ответов и поезд скрылся за горизонтом, увозя свою тайну, вместе с обладателями, теперь, уже общего имущества.

— А где предполагалась химическая атака?

— На Оке, Крон — в том то и дело, что на течении, а это, известно, дело бесполезное. Как дождь смывает все следы, так и поток воды,

уносит все твои труды.

— Весёленькую тему вы подняли, — заметил Дед.

— Поднимаю руки — не хотел, — весело ответил Комбат.

История восьмая Мрачный звездопад

— За кордоном случай был — находят в лесу обгорелого аквалангиста, — вмешался в разговор Почтальон, невесело усмехаясь.

— За каким кордоном? — не понял Бармалей.

— За границей.

— А-а-а…

— Не перебивай, это недолго. Так вот: собрались тамошние блюстители правопорядка в лесу, на месте бывшего пожара. Сгрудились вокруг мёртвого водолаза и недоумевают — что всё это значит. Не знают, что и думать. Почесали затылки, затем лбы — умственный потенциал не раскрывался. Только впоследствии, сопоставив данные, выяснили, что подводного пловца зачерпнул самолёт пожарной авиации: тот набирал воду, в том же месте, где аквалангист совершал погружение.

— Представляю, что он передумал, пока летел, сидя в корыте, — вздохнул Сутулый. — Не хотел бы я оказаться на его месте.

— Я больше не куплю акваланг, — вздрогну Крон, представив полёт с высоты в ластах.

Ночной мрак постепенно отступал. На горизонте уже пробивалась полоска утреннего света и, звёзды потерялись, под натиском поднимающегося светила. Большинство народа клевало носами, кто-то уверенно храпел, а кто пытался держаться, неизвестно для чего. В конце концов, разговор больше не клеился, и сон сморил, даже самых стойких.

Солнце поднялось, довольно высоко и на поляне шли вялые сборы полувыспавшихся людей: упаковывались рюкзаки, Сутулый зачем-то чистил ботинки, видимо надеясь встретить в лесу свою неповторимую половину — Комбат просыпаться не собирался.

— Комбат! Подъём! — Пифагор постучал кружкой о кружку, на манер призыва к обеду.

— А?! Что?! Где?!

— Там, на краю вселенского покоя, где звёзды падают, сквозь бездну уходя…

— Наслушался я вас, про ихтиандров — ну и сон приснился! При следующей встрече расскажу, или рассказ напишу.

Костёр затушен, ночные посиделки ушли в историю, вместе с ушедшими рассказчиками. До следующей встречи, кто-то приберёг лучшие случаи, кому — то только предстояло их услышать, или, даже,

стать участниками будущих событий. Затих шорох удаляющихся шагов и, кроме птичьего щебетанья, больше ничего не нарушало

лесную тишину.

* * *

Там, на краю вселенского покоя, Где звёзды падают, Сквозь август уходя, Где носят платья неизвестного покроя, Ты сердце радуешь, Из бездны приходя. Замрёт всего лишь на одно мгновенье, Во сне безумном, Пламенем дыша, Картина нервных сопряжений, В решенье трудном Вздрогнула душа. Уносит ветер дым чужих сражений, Промчится мимо, Вечность бороздя, А двух сердец незримо притяженье, Слив воедино, То, что разлучить нельзя. Перечеркнёт созвездий отблеск, вдаль уходящая стезя, Грядущее незримо, Нельзя увидеть, ощутить нельзя. Привидится день новый, неотвратимостью дразня, Как не бывает пепелищ без дыма, Так не бывает дыма без огня.

Глава третья Космические будни

История первая Мороженое, или вечный лёд

Что за наваждение, в неудержимом влечении к звёздам: мечтают, планируют — только покинь магнитное поле Земли. Гамма излучение не простит ни одну промашку, мгновенно уничтожив всё живое. Это можно, сказать, про кого угодно, но только не про наших героев. Они не лезут в космос — он сам приходит, хоть, никто его и не просит. Является без приглашения, а так хотелось поскучать на уютном диване: с книжкой или без таковой, с закрытыми газами или с открытыми. Можно пересчитать мух на потолке, которым, как известно, тоже делать нечего.

Противный дождь, наконец, перестал моросить, и выглянуло долгожданное солнце, внушая, хоть какую-то надежду на то, что приближающийся вечер будет приятным. По лесной тропинке шли вразвалку, никуда не торопясь: Комбат, Крон и Доцент. Комбат всю дорогу ворчал на промозглую погоду, холодную, не по летнему, ругая: и жару, и сырость — одновременно:

— Кто-то во весь голос кричит о глобальном потеплении, другие орут о похолодании — но и те, и эти, давно посрамлены, в своих прогнозах: то весна рекордно тёплая, то экстремально затяжная, то лето, как в Африке и прочие погодные аномалии. В общем, нет никаких устойчивых тенденций, для подобных заявлений, ни у одной из сторон.

— Точно, — вяло процедил Доцент, соглашаясь с мрачной перспективой на неопределённость, расписанную Комбатом и, уже бодрее, добавил. — Кажется, пришли.

Крон внимательно окинул взором поляну, высматривая оставленные приметы:

— Она! Наша поляна — вон зарубка с прошлого раза.

Костёр неспешно, но всё-таки разгорался, треща промокшим валежником. Потянуло едким дымком, который не давал занять устойчивую позицию, так как всё время приходилось воротить от него лицо. Мелкие препятствия, рано или поздно, преодолеваются и, долгожданный покой воцарился. Комбат поднял солидное полено и, недоделанное Буратино улетело на зимовку, в огонь:

— До утра должно хватить.

Доцент слишком поздно уяснил ситуацию:

— Ком! Сейчас народ подтянется — на чём они сидеть будут?

— А! Нечего опаздывать.

Крон засмеялся, представив памятник Пушкину, или любому другому, возле которого, во всех больших городах, влюблённые назначают друг другу свидание:

— Вот она — любовь к ближнему своему. В Италии принято, на Новый год, старую мебель в окна выбрасывать — на счастье. В Припяти, после аварии, ликвидационные команды, тоже, всю мебель

в окна выкинули, но из других соображений. Потом грузили на машины и увозили в неизвестном направление. Наверное, во избежание мародёрства и, сопутствующему, в таких случаях, нездоровому интересу к наживе. Плюс ко всему, вместе с имуществом, по городам и весям, могла разноситься и радиация. А Комбат пенёк для обогрева швырнул. Вот у меня сосед покойный, магнитофон в окно просто так выкинул — не корысти ради, а чтобы глаза не мозолил. Неувядающая классика: не открывая окна, вместе с рамой.

— Душевно, — Комбат улыбнулся, представив себе исторический полёт, на который глазеть, пол-улицы собралось — жили тогда небогато.

Кусты, в дальнем конце поляны, зашуршав, раздвинулись и к костру вышли ещё трое: Кащей, Сутулый и Дед.

— Здоровеньки буллы! — почти одновременно поздоровались пришедшие.

— И вам не хворать! — ответил за всех Крон.

— Как раз к кипятку явились! — Доцент заглянул в чайник, проверяя готовность содержимого. — А ещё, кто придёт?

— Почти все обещали, — Кащей снял амуницию. — Тяжеловато, что-то сегодня.

— Да ты, как в космос собрался — куда столько барахла? — Крон скептически оценил габариты его рюкзака, и в подтверждение сказанному, указал на Кащеевский мешок рукой, а в противовес изречённому — предъявил свой щуплый «сидор».

— Идёшь на день — бери на неделю. Вспомни бабульку — попадешь, вот так…

— Космос-космос, — Сутулый усмехнулся. — Чистой воды лицемерие — кому мы там нужны? Все уже знают, кто туда рвётся, а рядовым людям он по барабану.

— Правильно, — вмешался Дед. — Все размышления о поселениях на Луне, астрогорода вокруг Земли — бред сивой кобылы. Это не что иное, как новая Вавилонская башня. Только объединёнными усилиями можно, хоть чего-то добиться, а здесь картина для строителей складывается удручающая: они разговаривают на разных языках, не доверие — но соперничество, у каждого своя цель и разные

идейные взгляды. А если сюда добавить ещё взаимное недоверие, то

становится ясно, что ничего путного из этой затеи не выйдет.

— Они, пока поселения строят, весь озоновый слой снесут, — Комбат поморщился, вспоминая что-то ещё, застрявшее в глубинах подсознания, — Да! И дальние полёты: с этой целью строился комплекс «Биосфера два», чтобы выяснить, смогут ли его обитатели, изолированно от Земли, полностью себя содержать, хотя бы в продовольственном плане. Полный провал — там, кажется, саранча появилась, откуда ни возьмись. Короче, эвакуировали всех досрочно. Дальний полёт возможен только на запасах, пока те не протухли.

Доцент с усмешкой покачал головой:

— О чём говорим: Австралия, изначально была тюрьмой, Сахалин — каторгой, Америка — пристанище искателей, не самых честных приключений — на семьдесят процентов, и это ещё мягко сказано. Ясно — кто будет улетать от Земли, в таких колониях, типа О, Нейла, или жить в космических посёлках. Добровольно? Не смешите меня!

— Да и какой дурак станет финансировать проекты, от которых он никогда не получит прибыли? — Сутулый покрутил пальцем у виска. — С дальних звёзд ему кредит не перешлют. До революции 17 года, у русских купцов была поговорка: прибыль превыше всего, но честь превыше прибыли. Первое — правда, второе — враньё, чистой воды.

— А международная станция «Мир» где? — задал всем вопрос Крон и махнул рукой, намекая на бессмысленность разговора. — Затоплена! По чьей инициативе — все помнят? Лично я к таким разговорам, никогда серьёзно не относился: гиперпрыжки, подпространство, тахионные двигатели — нам это недоступно.

Сутулый и, пришедшие с ним напарники, весело рассмеялись, а Кащей рассказал:

— Месяц назад, встретился нам мужик — пьяный и наглый, как сто китайцев. И так достал! Одной гравитацией не обошлось: ему механически помогли — пинка вломили, от чего он совершил пертурбационный манёвр вокруг дерева, и произвёл трансформацию в гиперпространство. От удара, был успешно реализован гиперпрыжок в подпространство ближайших кустов, в результате чего, он благополучно исчез из поля зрения. Виден был только разгон, а сама трансформация и последующее торможение, остались за пределами видимости наблюдателей. Поэтому, весь сверхскоростной участок полёта, он проделал без вспышек фотокамер. Ну, а затем его лицо флуктуировало.

— Это как? — осведомился Комбат.

— То зажжётся один глаз злым огнём, то другой потухнет синяком.

— Ну, вы даёте, — подвёл итог Крон. — Только по этой причине, никто к нам не полетит. Я, конечно, понимаю, что мужик сам виноват, но никакой высокоразвитой цивилизации, этого не объяснишь. Мы им не нужны. Зачем? Если бы у них были такие способности, чтобы запросто преодолеть дистанцию космических масштабов, значит и технологично они сверхразвиты. Им с нас нечего взять, кроме анализов, а раздавать технологии, значит — нас вооружать.

На поляну, под оживлённую болтовню, вывалились ещё трое участников, обещанной встречи. После непродолжительных приветствий, все заняли свои места, как будто заранее их облюбовали

и, пока готовились харчи, все разговоры сводились к отдельным, обособленным группам — шёл обмен мнениями, новостями личностного характера и впечатлениями за прошедшее время. Пока все распределяли по желудкам: кто запечённый в углях картофель, кто бутерброды — на арене событий появился Пифагор, с огромным мороженным в руках. Роскошный пломбир увязывался с лесной глубинкой так же, как хлопчатоуборочный комбайн с тундрой. Все от неожиданности поперхнулись и безмолвно уставились на запоздавшего. Если бы он, к примеру, привёл пьяного медведя, то это наверняка, удивило бы меньше, тем более что лакомство не утеряло ни целостности, ни первоначального вида. Оно было слегка надкушено и не имело следов подтёка. Это говорило о наличии будки мороженщицы здесь, за ближайшим дубом, вместе с телефонной кабиной и прочей инфраструктурой, характерной для цивилизованного поселения.

— Здорово, мужики! — поздоровался Пифагор, и его осенила догадка, послужившая причиной всеобщего ступора и пристального внимания. — Вы чего уставились? — Мороженное, что ли, не видели?

— Мы не мужики, а самцы, — за всех ответил Доцент.

— Это ещё почему? — пришёл черёд удивляться тёзке великого грека.

— У мужиков деньги есть!

— А-а-а!

— Ты, где десерт то взял? — Сутулый выразительно изобразил недоумение. — Тут даже помойки нет!

— Так это моя слабость! — Пифагор снял рюкзак и положил подальше от огня. — С детства обожаю — почти всегда, с собой таскаю.

— Так что, у тебя ещё есть? — растерялся Бульдозер, окончательно отказываясь понимать кондитерские пристрастия товарища. — А хранить как?! Если ты его в фуфайку заворачиваешь, то надолго, всё равно не хватит!

— Эх вы, неандертальцы — в какое время живёте? — счастливый обладатель всех благ цивилизации приземлился поближе к огню. — У меня контейнер небольшой, пластиковый: сам ничего не весит, немного сухого льда и всё — порядок! Я, конечно, переносной холодильник на горбу не таскаю, но сейчас в хозмаге «Навоз и грабли» — чего только не купишь

— А лёд где берёшь? — поинтересовался Почтальон. — На хладокомбинате?

— Во «Дворце спорта»! — далее следует иностранная речь, но всем присутствующим понятная. — Ледорубом колю! Испокон века для

хранения мороженного применяется сухой лёд. Раньше, так — же, проблем не представляло, достать эту производную углекислоты. К концу дня у любого ларька, торговавшего замёрзшей сладостью, оставался ненужный лёд. Мы ещё пацанами с ним в луже забавлялись — булькает и шипит.

Крон вытер рот салфеткой, пытаясь избавиться от сажи и экономя воду, заодно, словесно поддерживая оратора:

— Да у нас и летом, натуральный лёд не переводился. На горе стоит монастырь, в советские годы, разделивший судьбу своих многочисленных собратьев по всей стране — запустение. У некоторых ещё хуже — склад. Так вот: замок на подвале висит, но вход свободный — потому что страж такой. В подвале прямо на кирпичных колоннах и стенах лежал лёд: крепкий, прозрачный и чистый, как слеза — даже, в самый жаркий месяц. Разница высот между полом и улицей — не более полутора метров. Вот так: специально там холодильник проектировали, или мощные стены не пускали тепло — неизвестно. А толщина у стен порядочная.

Бульдозер, всё больше молчавший, вдруг пробудился:

— Вытрезвитель надо было делать!

— У кого чего болит, — продолжил Крон. — Вот ещё пара случаев, но уже про хилый лёд. Про то, как проходили, чуть ли не по воде, я даже упоминать не буду. Это из тех историй, когда Ангел крыло простирает, а ты по нему идёшь. Расскажу смешные.

Раньше я жил у реки, через дорогу, и поэтому, когда однажды зимой меня позвали размяться с удочкой, лукаво мудрствовать не стал, а надел джинсы. Снасть нашла приют в дипломате — мыльнице, ботинки, наконец-то, познакомились с гуталином. Ну, вылитый герой полярник. Выдвинулись на позиции утром, и тут обнаружилось, что морозец заметно покрепчал, по сравнению с вчерашней погодой, но возвращаться не хотелось. Здраво рассудив, укрепился мыслью — уйти можно в любое время. Понесло моих компаньонов туда, где клюёт — на другой берег. Как я уже упоминал, мороз двадцать — двадцать два градуса. Идём не спеша — торопиться некуда, и вот тут, с нами увязалась собачка, из бездомных. Именно увязалась с нами, а не за нами, так как бежала впереди, словно лоцман, показывающий дорогу. При подходе к противоположному берегу, пёс остановился, понюхал воздух, затем снег и стал оббегать стороной, предполагаемое неблагоприятное место. Визуально, ничего подозрительного не было: снег лежал ровно, по цвету, ничем не выделяясь из обширной ледяной массы — проталин не было.

— А — собачка дура! — уверенно резюмировал я, тем самым, возражая своим попутчикам, у которых, поведение дворняги вызвало серьёзные опасения и, смело шагнул вперёд, тут же провалившись одной ногой полностью. Дальнейшее ясно, как белый день: проклиная всё и громко ругаясь, пошёл домой. А мороз, шалун, закрепил неудачу и уже на полпути к дому, утопшая решительно не сгибалась, стоя колом. Со стороны, я, вероятно, был похож на калеку с протезом, без клюки и с чемоданом — на середине реки.

Все веселились от души, каждый по-своему, представляя живописную картину возвращения к родным берегам.

— У собак нюх отменный — всем известно, — Крон отхлебнул чаю, закурил и задумчиво продолжил. — Она то, с её весом — запросто могла бы пробежать. О нас беспокоилась — думай, что хочешь. Сколько в дворняжке — двадцать — двадцать пять килограмм, да ещё масса распределена на четыре мосла, а вот в мужике, частенько наведывающегося к нам в конторку — сто пятьдесят. Он сам рассказал, как на рыбалку сходил. Имея габариты, соответствующие весу, удочки брал длинные, так как с «запасным парашютом», находящимся спереди, больно то не понагибаешься. И вот сидит он на ящике с метровым удилищем, который, где-то впереди, еле виднеется, и тут, классическая поклёвка. За ней сразу же следует подсечка. Леска подтягивается и перехватывается в ладонь, а удочка летит в сторону — все так делают. Потом, за эту же леску, удилище возвращается обратно. Рыба на льду. Идиллия. Разобравшись с рутиной, он повернул голову в сторону, а удочки то и нет! Утонула! Рядом сто пятьдесят килограмм неповоротливого рыбака. Не помню в деталях: кажется, он бросил всё, и по-пластунски выползал к своим.

Над костром, образованная мыслеформой нескольких головных пустотелых образований, повисла огромная ледяная глыба, в перерывах между смехом, меняя очертания, цвет и размеры. Родом: то ли из космической бездны, то ли из речки — вонючки, скованной морозом неведомой Лапландии.

Отсмеявшись, Бармалей задумчиво перевёл взгляд на небо, ещё не освободившееся от солнечного сияния и вопросительно произнёс, неизвестно к кому обращаясь:

— Вот если комета плюхнется, льда на всех хватит?

— И на орехи ещё останется! — усмехнулся Комбат. — Вода, подверженная охлаждению до абсолютного нуля, прочнее стали будет, впрочем — не специалист.

— От размеров зависит, но бабахнуть должно классно, — подытожил тему Доцент.

История вторая Зов космической бездны

Костер весело потрескивал и сидевшим, вокруг него людям, разомлевшим и довольным всем, объединённых своим, обособленным мирком, было совершенно безразлично, что происходит вне их круга. Неинтересно, что где — то там, в далёких просторах вселенной, делал

пертурбационный манёвр какой — то спутник, потеряв, в результате

незапланированной встречи с астероидом, не только половину солнечных антенн, но и управление. И уж совсем не волновало товарищей, что на краю солнечной системы удалялась колония — поселение О, Нейла, напичканная ошалевшими колонистами — навсегда покидающими родной дом и летящих, непонятно куда, и непонятно зачем. Что такое судьба индивидуумов, с тоской и отчаяньем глядящих в сторону удаляющегося Солнца, полными ненависти, ко всему оставшемуся человечеству, да ещё вынужденных размножаться в полной невесомости, непонятным способом, который ещё только предстоит отработать.

Зачем Пифагору, у которого вместо водки, полный «сидор» мороженного, знать, что в районе пролёта злосчастной колонии, болтался межгалактический звездолёт инопланетной национальности, потерявший ход, в связи с поломкой тахионного двигателя. И что этот агрегат, наотрез отказывался вырабатывать несчастные гипотетические частицы, в результате чего, у одного из инженеров, уже была отбита щупальца другим, с остервенением колотившим молотком по смесителю, техником. Третий помощник аннигилировал, после подачи признаков жизни чудом порошковой металлургии — не надо фанеру на погребальный ящик. Ну, к чему Почтальону, в мыслях уже сидевшему в одном из питейных заведений, беспокоиться о том, что колония О,Нейла, всё-таки поцеловала в зад беспомощный звездолёт гастролёров, от чего, теперь и оставшиеся инженера, вместе с главным, свалились в смесительную камеру. Кому, из сидящих у костра интересно, что двигатель от удара запустился, растворив в небытиё: и специалистов, и колонию — соединив в одно целое. Человеческий геном обогатился инопланетным разумом — где-нибудь пылью осядут.

Ничего такого наши герои не видели, ни о чём не подозревали и не ведали. Они об этом даже не догадывались. Не знали о мутациях генов — целыми популяциями беспокоящихся о Гондурасе. Не могли узреть, как по отдалённой московской улочке, инспектор из министерства культуры несёт в прачечную, загаженный на банкете пиджак. Там его давно ждут, хоть он ни в чём и не виноват. Как объяснить малообразованным людям, что его отрасль, уже давно не имеет к цензуре, почти никакого отношения. Сидевшим у костра, в глухой российской глубинке, искателям неведомого, было до фонаря, что, где-то, в стране восходящего солнца агонизировала атомная станция — побратим ЧАЭС, имея сходную конструкцию и характеристики. Сколько лет прошло — вполне должно хватить времени, для извлечения соответствующих выводов. Но нет: привычка наступать на одни и те же грабли, видать, характерна для всех, без исключения — живут то, на вулкане. Вот вам и русское «авось», с обменом опыта по — азиатски. Правильно, если хочешь

показаться умным — назови соседа дураком, да и вообще, вешай на

него всех собак: сам, в собственных глазах, создашь видимость значимости, а заодно, и несведущих убедишь.

…

Вот говорят, что невозможно, В одно болото дважды влезть, Не понимаю — в чём здесь сложность, Когда пытливый разум есть. Войдя повторно в ту же реку, На грабли те же, наступив, Как мало нужно человеку, Не знанья ищет, а мотив.

* * *

Некоторые, из сидящих у огня, уже определённое время искали причину, для постижения первопричин бытия. Мотив не заставил себя ждать, поражая изумительной красотой и в то же время, простотой формулировки:

— За космос!

Все взяли в руки космические стаканы — до утра они на Землю возвращаться не собирались, и пока плоды внеземных огородов перемещались в желудки здешних обитателей, странное родство с марсианами охватило присутствующих.

История третья Философский камень

Бульдозер умилённо потянулся, потёр ладонью о ладонь:

— Вот средневековые алхимики искали философский камень, чтобы разбогатеть — клады им, видишь ли, покоя не давали, да сотворение золота, но открыли водку.

— Погоди, — перебил его Сутулый. — Водку же, Менделеев изобрёл!

Наступила очередь Деда встрять в разговор:

— Темнота! Он только доработал рецепт и доказал, что пойло должно быть, именно сорок градусов, а не тридцать, и не пятьдесят. До этого, в шинках и трактирах, продавали и подавали, бурду различной крепости — кто во что горазд.

— Не перебивайте! — Бульдозер негодующе повысил тон. — Открыть то они её открыли: но, то ли не поняли, что нашли то, что искали, то ли народ не разобрался во вкусе — в тёплых странах вина завались. Любого! А ведь у нас оно, до сих пор, особенно в сельской местности — универсальное платёжное средство. Как хряпнет народ по стакану, так сразу же все философами становятся. Спинозы!

— А после перебора — свиньями! — засмеялся Пифагор. -

Действительно, сколько у шинкарей переплачено — они на этом, состояния делали. Да-а-а! А государство, не одно столетие борется, опять же наступая в тридцать восемь раз, на прочно установленные грабли. Силовыми методами, даже Пётр Первый не смог бороться: ни с казнокрадством, рубя головы, ни с чем другим. Запрещая и издавая указы, завышающие цены, монополия отдаёт на откуп свои доходы чёрным торговцам. Да пёс с ней, с этой водкой — я тебе в пластиковой бутылке самогон заварганю.

— В то же средневековье, арабы спирт изобрели, несколько раньше европейских кудесников, но использовали его, исключительно в парфюмерии, — добавил Почтальон.

— Ерунда, какая! — ехидно парировал Крон. — У нас мужик был, так он любому благородному напитку, предпочитал «Тройной» одеколон.

— Формула абсолютного топлива — на спирту машины лихо ездят, — Сутулый улыбнулся и добавил. — Ну и дураки!

— Точно! Пошлёшь дурака за бутылкой, он одну и принесёт! — Кащей размял плечи, зябко поёжился и потянулся за добавкой.

История четвёртая Чёрный сталкер

Вот теперь, после ужина, всем стало по барабану не только то, что творится со спутниками на околоземной орбите, но и то, чем детей пугают. Кащей хитро прищурился и полушёпотом, словно перейдя на нелегальное положение, спросил, обращаясь ко всем сразу:

— А кто-нибудь слышал про чёрного сталкера?

— Конечно! — за всех ответил Крон, — ему ночью, во сне, морду гуталином намазали — вылитый Пол Робсон.

— Ага, а дома Отелло! — добавил Бульдозер.

— Ну, вас, шли бы вы сортиры расписывать — остряки! — почти обиделся Кащей.

— Я только что оттуда, — не растерялся Крон. — Там много денег не дают, да и мещанские вкусы, довольно примитивны, даже для санузла. Иногда такое покупают, лишь бы подешевле, что впечатление такое, что и в клозете, это выглядело бы пошловато. И вообще, я профессиональный художник двадцать лет, и как любую профессию, рано или поздно, начинаешь ненавидеть своё занятие. Творчество уходит, а приходят однообразные будни, с не менее однообразными повторениями. А что делается на заказ — я лучше промолчу.

— Вот чёрные туристы, — продолжил Комбат. — Это поинтереснее будет. В советские годы, когда в одной местности, иностранцев не было и в помине, а негров, за свою жизнь, повидали только избранные, которым посчастливилось держать в руках журнал

«Огонёк», группа местных аборигенов изображала поход по

Кордильерам. Идут, не спеша, вдоль речки «Парашки», кряхтят под

рюкзаками, и вдруг — ё моё, ничего себе поворот. На берегу древнерусской речки, которую не видно, даже на самых подробных картах, три десятка негров — палатки расставляют. Они встали оцепенело: глаза круглые, ничего не понимают — даже в голову прийти нечему. «Черепицею шурша, крыша едет не спеша». На всякий случай, огляделись по сторонам — кругом ёлки-моталки, а не кокосовые пальмы. Руками воду потрогали — холоднющая. Точно — не Лимпопо. Всё оказалось очень просто: группа кубинских товарищей, по обмену студентами, посетила российскую глубинку.

— Чёрный доктор из Зимбабве, — подхватил тему Доцент. — И чёрный патологоанатом — оттуда же.

— А помните историю, произошедшую на западе, когда по почте порошок рассылали, содержащий чумной штамм? — спросил Почтальон, подняв вверх указательный палец. — Ходили слухи, что он тоже чёрным был.

— В каком смысле? — усмехнулся Дед. — По цвету кожи или по содержанию. И среди кого, эти слухи бродили?

— По мистическому нутру!

— Да ну, ерунда, какая то, — Бармалей скривил губы, в недоверчивой ухмылке.

— Ерунда бывает разная: бывает жидкая, бывает газообразная, — Почтальон шмыгнул носом. — Да я и не настаиваю ни на чём. Так, вспомнилось, что-то.

Кащей прищурил глаз и усмехнулся, но как-то зловеще:

— Что вы всё про чёрных, да про чёрных! Про синих, кто слышал?

— Каких?! — Пифагор аж поперхнулся.

— Синих, синих, — Кащей засмеялся и продолжил. — Помните хозяйственную принадлежность — денатурат? Наблюдал такую картину: на столе стоит бутылка «голубого коньяка», не ней этикетка, на этикетке изображение — череп с костями. Надпись «ядовито», не оставляла никаких сомнений в том, что попадание в организм этой жидкости, чревато, как минимум, длительной отлёжкой на больничной койке, а в натуре — летальным исходом. Убедительный образ «Весёлого Роджера» на бутыли, дополнительно подтверждал это. Вокруг бутылки, классическая картина: три синюшные рожи, со стаканами в руках, в стаканах налита, такая же лазурная жидкость, соперничая с их лицами глубиной и интенсивностью окраса. Выпивают и вздыхают: «А! — Хорошо!»

Веселились все. Поляна напоминала цирковой аттракцион и хохотала от души.

— Да, кого только не увидишь и, чего только не насмотришься, — Сутулый повернул тему разговора в обратное русло. — Чёрные сейчас означают — зловещие, а раньше значило — красивые. Всё перевернули с ног на голову. Мрачные тучи нависли над нами, чёрные тени нас…

— Ну, а чему ты собственно, удивляешься? — пожал плечами Кащей.

— Один ляп допустит и понеслось. Вот, к примеру, российский роман Иванова «Тени исчезают в полдень»: такое астрономическое явление, можно наблюдать только на экваторе, а в нём русские имена — не Мумбы, какие-нибудь.

Комбат давно хотел встрять в разговор, но у него, всё никак не получалось. Наконец, правильное начало сформировалось в голове, но невероятность бывших событий, походивших на банальную сказку, оставляло сомнение в целесообразности повествования:

— В одной воинской части, повадился по ночам являться «чёрный замполит»: схватит кого-нибудь за горло и спрашивает — когда был тринадцатый съезд КПСС? Если не скажешь — под его присмотром, всю ночь сортиры драить будешь, или плац подметать. Через месяц бессонных ночей, уже вся часть знала, когда был, не только тринадцатый съезд, но и предыдущие, с последующими. На всякий случай, был изучен и архив китайской Компартии. Тогда он прибёг к другой тактике опроса: после правильного ответа на первый вопрос, он задавал второй — изморить, видимо, решил. Суть другой загадки сводилась к следующему: замполит называл номер страницы и порядковый номер строчки — из «Капитала» Маркса, или из полного собрания сочинений В. И. Ленина. Понятно, что такой объём информации, наизусть знать невозможно, и часть пришла в полное отчаяние. Выручил всех смекалистый боец: когда чернявенький стал его домогаться и, очередь дошла до последней стадии опроса — он ему на чисто русском языке, выпалил тираду словесного поноса, что только в голову пришло.

— Точно? — растерялся замполит.

— Точно! — отчеканил находчивый воин.

— А ну, пойдём в Ленинскую комнату — проверим!

— Так нечем проверять! Давно всё собрание в клозете извели.

Загрустил чёрный заместитель, поник головой и молча покинул воинскую часть. Говорят, его видели по направлению к западной государственной границе — ну и правильно: пусть изводит тамошних аборигенов.

— Ну ты, Комбат, даёшь, а вот моя история — чистая правда! — Крон дождался, пока всё успокоиться и продолжил повествование, сдабривая сказанное умеренной жестикуляцией. — Знаете, кто такой чёрный спелеолог? — Не знаете: это шахтёр, после смены поднимающийся на поверхность. После того, как смех утих, Крон добавил:

— Есть у меня одна знакомая, коллега по работе — сама родом из Мариуполя. Каждое, или почти каждое лето, она с дочерью наведывается на родину к родственникам — но это неважно. Возвращаются они назад, через Донецкий угольный бассейн, и где — то

в этом районе, в поезд всегда подсаживается транзитная группа

шахтёров, разъезжающихся по домам. Она всегда причитает:

— Только не к нам! Только не к нам!

— Почему? — Пифагор так никогда не ездил, и понятия не имел о неудобствах, связанных с подсадными утками.

— От них за версту разит рукописным изданием.

Дед облизнулся и мечтательно уточнил:

— Самогоном, что ли?

— Так точно-с! — ответ утвердительный, — у каждого в руке бутылка горилки, собственного производства и огромный шмат сала. Естественно, что такое родство угля и пота, зафиксированное гремучей смесью самопала, переложенного свиным жиром — создаёт неповторимый аромат. Почтальон усмехнулся и налил в кружку чая, воспользовавшись классическим ситечком, неизвестно, кем принесённое:

— Если так, то чёрных пруд пруди — начиная с художников, с их, непонятно кому нужной геометрией. Снобы! Вот ситечко — вещь нужная. Когда были подростками, «волжанку» выпускали такого качества, что мы её через марлю процеживали. Этот эпизод имел место, всего один раз, но воспоминания на всю жизнь остались. Вино тогда так и называли — «с мясом».

— На одной стройке «чёрного прораба» искали, то есть виновного, — Бармалей налил себе чая, — а предыстория такова: дом строили для военных, и все квартиры были заранее распределены, ещё на первой фазе строительства — при закладке фундамента. Дом кирпичный. И вот, один за другим, люди в мундирах стали наведываться на судьбоносную, для них, стройку. Осматривая свои будущие хоромы, то один, то другой, обращались к рабочим с просьбой добавить парочку кирпичиков, для большей высоты потолка. В фуфайках — люди добрые, да и позолоченные кителя грозно позвякивали орденами и медалями, так что отказать не было никакой возможности. С лестничными пролётами на цементном заводе, как раз была заминка, и обходились без них, но когда их всё-таки привезли, вот тут и начался банальный мат с элементами пантомимы. Сколько лишних кирпичей извели до того, и сколько после, вместе с незапланированным цементом, этого, наверное, и бухгалтерия не знает.

— Прощайте, Канарские острова — помашите начальнику стройки ручкой, — Сутулый сплюнул. — Не могут в России без маразма, что тогда говорить о порядке. Умом нас не понять — а нечего и понимать. Инструкции, писанные даже кровью, неизвестно для кого. Один мужик вспоминал, как он в немецком концлагере сидел: начали их морить потихоньку, полегоньку, с чисто германской пунктуальностью. Подводят толпу к газовым камерам и запускают партиями, строго по инструкции — двести человек, а я, говорит, двести

первым оказался. Так и остался снаружи. И тут у фашистов газ

закончился, «Циклон Б», кажется.

— Да, наши бы и этого запихнули, и ещё двести утрамбовали, -

Бульдозер поковырял в зубах спичкой, поглядел на темнеющее небо и предложил, — споём, что ли?

— Чего? — скосил на него взгляд Пифагор. — Во-первых, тебе и одному в камере места мало будет, а во-вторых, чего петь — частушки, про пивные кружки?

— Про вихри враждебные, которые веют над нами.

Пифагор криво усмехнулся и выругался, но резюмировал, довольно спокойно:

— Они уже давно кружатся! Так давно, что народ, не просто привык, а настолько с ними сроднился, что если они исчезнут, то ему их будет не хватать. Как стимула для внутренней борьбы, да и внешней то же. Захиреет человек, зажиреет — как на противоположном континенте.

— У нас слишком много сражений — хватит ли сил? — возразил Кащей. — Все разговоры о том, что русский мужик всё вынесет, не более чем уход от проблемы. После Африки — мы, по продолжительности жизни, ниже всех будем, скорее всего. Не любят богатые своих детей: вот сменятся поколения, наши вымрут, как мамонты — останутся только дети буржуев. Тогда и повторится всё сначала. Потом они будут друг друга зубами рвать — всё равно больше некого. Недальновидно.

— Да ну их, всех! — Комбат то же выругался. — Что вам, говорить больше не о чем?

И наступила тишина, во время которой, по народному преданию, рождаются представители внутренних органов — затяжная, переходящая в меланхолию. Каждый обдумывал что-то своё, сокровенное. Это не выносится на всеобщее обсуждение, как бы не подмывало, об этом поделиться.

История пятая Рождённый в аномалии

Доцент первым вышел из анабиоза:

— Как не заикались, а никто так и не рассказал, есть ли, что-нибудь новенькое, насчёт аномалий.

— Только старенькое, — буркнул Почтальон.

Крон вернулся из кустов и назидательно произнёс:

— Аномалии-аномалии. Вы ищите их, а я в ней родился и вырос. У нас вся улица — сплошная полоса аномального образования. Доказательства? Пожалуйста. Их предостаточно. Начну по порядку. В аномалии всё необычно и люди в ней рождаются, какие-то хулиганисто-жизнерадостные, яркие, непохожие, по внутреннему складу, на других. Пример: мы учились в одной школе, и после её расформирования, (прямо, как воинская часть), нас утрамбовали в другую. Числились мы, мягко говоря, не на хорошем счету, внося в учебный процесс, некоторую сумятицу и беспорядок. Но после её окончания, во время фотографирования, все классы позировали фотографу со своим классным руководителем, и только. А к нам сбежались все учителя, кроме одной, которой очень хотелось присоединиться, но принципы не позволили. Сейчас живу в спальном районе, и люди здесь, слава Богу, сонные. Устаёшь от постоянного напряжения. У нас народ, если и спивался, то как-то театрально — с последним огурцом, выброшенным за ненадобностью. Здесь пьяницы, которых полно у любого питейного заведения, какие то однообразные, скучные: нальёшь ему стакан — рот открыть не успеешь, как он его уже заглотил. Торопливо, пока не отняли. И молчит. Поговорить не о чем абсолютно!

В аномалии свои, негласные правила. С торговлей и всем, что с ней связано, также полный бардак: по каким-то необъяснимым причинам, она там не идёт. Сопротивляется она и строительству: то средства закончатся, то рабочие разбегутся. В советские годы, после демонстрации, когда жаждущих было больше, чем вина. Иду, по абсолютно пустой улице, заглядываю в подобие импровизированного ларька и обомлеваю: полный прилавок портвейна, полное отсутствие народа, я один и продавщица, лениво гоняющая сонных мух — пришлось купить парочку. Не пропадать же, добру! И таких нелепостей было полно.

— Мух? — сострил Дед.

— Насекомые у них в нагрузку. А я помню те моменты, когда магазины залежалый товар сбывали. Чтобы купить стоящую вещь или продукт, необходимо было приобрести набор, в котором и впихивались прошлогодние пряники. Но я отвлёкся — осталось рассказать немного. Много не хочу — ещё, ненароком, обидишь кого-нибудь, ибо многие интересные личности, здравствуют и поныне. Ну, так вот: дома, которые сгорели или снесли, сами по себе не вызывают никакого интереса — любопытно другое. Все постройки, сохранившиеся до буржуазии — активно эксплуатируются. Во всех: или офисы, или жильё. Те дома, которые застройщик купил сам и снёс, возведя на этом месте новое строение, так же благополучно обживаются. Но вот те, которые подверглись ликвидации до того, как стала править современная буржуазия, зияют пустырями, притом, что неподалёку идут земельные войны. Может, что-то и изменится, но пока тишина — я сам диву даюсь, ничего не понимая. Сорок лет назад, стоял в начале улицы большой добротный домина, а рядом поменьше, но с такими же условиями. Из большого дома всех выселили и рано утром, взорвали. Пыль осела, сапёры уехали, начальство, поцокав языками и удовлетворённо покивав головами, довольное содеянным — разбежалось по кабинетам. И про развалины, все благополучно забыли. Даже кирпичи не вывезли — так и заросли кустарником. Дом, который рядом стоял — даже трещины не дал, от взрыва. Так до сих пор и существует. Простоит, я уверен, ещё очень долго — стены о-го-го! Для чего и кому это было нужно, они и тогда не знали, поди, а теперь и подавно не вспомнят, тем более что время прошло — уйма.

Основание фуникулёра залили, лет тридцать назад, и больше не вспоминали, словно и не было его вовсе.

Железнодорожную ветку, выходящую к центру города, но при этом, абсолютно невидимую, со стороны туристических маршрутов — сорок лет назад, так же ликвидировали. Она была удобна, не только, как пассажирская линия, но ещё обеспечивала грузооборот. Одно предприятие лишилось вывоза продукции, к тому же, очень важной. Так и возили сорок лет на машинах и другими подручными средствами. Сорок лет на этом месте нет ничего, кроме разбитой дорожной колеи — как в деревне. А люди! Один другого уникальнее. Расскажу немного о них.

История шестая Альпинист и вообще — спортсмен

Скучать не приходилось — непредсказуемость каждого дня, как должное и неизбежное. Один из героев повествования, к сожалению, почил в бозе, как и многие другие, не выдержавшие перенапряжения, от повседневного нахождения в аномальной зоне, выводя эту энергию путём замещения — вливанием другой.

Картина не совсем простая: старый каменный двухэтажный дом, такая же ветхая, как само время, водосточная труба, по трубе ползёт новоявленный, но не боящийся ничего альпинист. Без страха, без страховки, движимый лишь одним побуждением дойти и орёт:

— Тамара! Гони бутылку!

Упорству и последовательности в выполнении поставленной, перед собой задачи, умению не пасовать и не отступать перед трудностями — таким качествам могут позавидовать, даже профессионалы. Тем более что отступать некуда, да и нельзя. Болтается он на трубе, ежесекундно увеличивая амплитуду колебания, а жертва вымогательства, взяла да и сунула ему в руку пять рублей, тем самым, подписав ему приговор. Тогда, в советские времена, пять рублей были бумажными и имели большой вес, в смысле стоимости. Совершив оплошность и ухватившись рукой за ассигнацию, скалолаз окончательно вывел систему из равновесия и рухнул вниз: вместе с водоотводом, золотом — бриллиантами и матом. Не сломал ничего, но ушибся и пять рублей пополам порвал. В каждой руке по половинке и взгляд…

Сквозь всеобщее ржание не было слышно ничего. Скупые мужские слёзы катились по щекам. Вот, как жалко, наверное: и мужика, и

пятёрку. Да — это сейчас не деньги, а тогда, весьма приличная купюра

была. Крон подождал, пока утихнут стоны и продолжил:

— А как он с автобусом бодался — вылитый тореадор! Шофера на маршруте все знакомые были. У нас, как раз конечная. И вот подъезжает один, притормаживает, а пикадор, видимо, уже ничего не соображал — двумя руками, с размаху, упёрся в капот, «Стой!» — кричит, и лбом автобусу так долбанул, что, наверное, вмятина осталась. Звук удара башки об железо был слышен по всей вечерней улице, вспугнув стаю ворон на помойке. Мужики в этот день больше не поднимались.

На все виды спорта мастер был и боксировал.

— А это как? — спросил Бульдозер, давясь от смеха.

— А так! — Крон порядком устал молоть языком, и хотелось быстрее закончить свою часть выступления. — По телевизору бокс показывают, а он пьян, до умопомрачения — ну, и на телевизор с кулаками. Или дверной косяк заденет, и ему, косяку — ты чего?! И в репу деревяшке.

Комбат перехватил инициативу в свои руки, поддерживая больную тему, когда неодушевлённым предметам, достаётся, как мыслящим субстанциям:

— Наблюдал картину, как у одного из представителей многочисленного племени, ветром унесло палатку. Догнав её, он долго бил швейное изделие ногами, при этом громко обзывая его нехорошими словами. Тогда тоже, продолжительное время никто не мог подняться, корчась от смеха.

Крон отхлебнул из кружки и закурил:

— Ещё пара персонажей и заканчиваю. По голубому ящику идут новости: автофургон «Газель», длительно трепыхаясь, но всё же весьма уверенно изображает подводную лодку, медленно скрываясь в полынье. Рядом: глазам своим не верю — знакомые все лица. Дня через два — три встречаюсь с друзьями: выпили, закусили и, тут я вспомнил этот фрагмент, конец которого я успел увидеть. Они мне и рассказали всё, вплоть до предыстории. Короче, упущу начало и начну с главного. В тех местах, для машин, спуска к воде не существует — бетонные бордюры высоки и штурму не подлежат. Их было двое, вошедших в историю местного кинематографа: собственник «Газели» и пассажир, в классическом, для таких сюжетов, состоянии. Катались они, катались и так уездились, что врезались в парапет, перевернулись несколько раз и очутились на льду. На колёсах! Несказанно обрадовавшись такому повороту событий, прошвырнулись к другому берегу, затем обратно — и так несколько раз, пока родная сторона не приняла их в объятия полыньи. Ну, а начало вы уже слышали.

Другой наездник — тоже персонаж особенный. Про него роман писать надо, да времени нет, — продолжил Крон, торопясь закончить затянувшееся повествование. — Шли у нас, как — то съёмки фильма, в

связи с чем, киношники понавезли всякого барахла, и пригнали разного народа, вкратце: что надо и не надо, и кого нужно и ненужно. Подогнали и лошадей, вместе с кавалеристами женского пола. Вот оно — обаяние: подходит Вова к девушке и просит прокатиться. Пьянь

пьянью, на фейс глянешь — сразу можно вытрезвитель вызывать, но дала. Прокатиться. На лошади. Вместе с Вованом она и исчезла. Потом выяснилось, что на каком-то этапе кобыла понесла и, была уже неуправляема. Гнедая несётся, жокей мочится под себя, прохожие шарахаются. Проскакав полрайона, лошадь сама вернулась к хозяйке, освободившись от назойливого седока, да к тому же, ещё нечистоплотного. Коневод — затейник, кряхтя, долго выбирался к своим.

Вот такая аномалия, и это, ещё далеко не всё, если начать вспоминать. Закруглюсь художественной зарисовкой: после дождя, на бетоне большая лужа, в которой бултыхается, пытаясь встать, любитель спиртного. Попытки преодолеть земное притяжение заканчиваются провалом, и в итоге, мелководье принимает любителя обратно — в свои объятия. Смотрит он оттуда подозрительно, сверкая одним глазом, потому что другое зерцало, уже ничего не видит. Второй любитель, даже — полупрофессионал, танцует рядом, пытаясь удержать равновесие, но его нет от расстройства… Вестибулярного аппарата. И такой зажигательный у него получается гопак, что хочется свалиться от смеха, в ту же лужу, и больше никогда не подниматься.

— На всей улице черепица не в порядке? — сделал свой вывод Пифагор, подытожив рассказанное.

— Не черепица, а шифер и оцинковка, — Крон, ухмыляясь, поднял средний палец, давая понять, что на хлебном мякише его не купишь. — Если не считать вешавшихся, в том числе и от белой горячки, то настоящих больных всего четверо, а может и пятеро — я не врач, но справки у троих железно имелись, у остальных — не знаю.

Все, буквально, рухнули от смеха: ясно и без арифметики, что такой процент очень высок, особенно для старого фонда, а если учесть слаборазвитых, то действительно — аномалия.

История седьмая Шиферная взрывчатка

Дед едва сдерживал конвульсии, явно что-то вспоминая из своей богатой биографии.

— Дед, ты чего корчишься? — спросил его Сутулый.

— Да вот, дураки и шифер вызвали ассоциативные воспоминания. Все, наверное, помнят, как в детстве, эти кровельные причиндалы бросали в костёр и убегали, куда подальше, чтобы не прибило.

В одной конторке работали двое: не сказать, что дураками назвать можно, но что-то недалёкое присутствовало. Эта неопределённость находилась в подвешенном состоянии, так как, ни один из участников, с шифером дела не имел, видимо — никогда. Так вот, как-то раз, одному из них понадобилась в сад печка-буржуйка. Покупать, не то, чтобы рука не поднималась, или жаба душила: такого слова, означающего приобретение товара за свои кровные, в лексиконе не было. Зачем, если была возможность соорудить печку на халяву, из материала предприятия, притом в рабочее время, за которое зарплата идёт — но, это отвлечение от темы. В положенный час, его товарищем, а лучше сказать — подельником, конструкция, с гордостью королёвского спутника, приготавливалась к первым испытаниям на дворовом полигоне. Для этого, главный конструктор и исполнитель, напичкал её дровами, по самый верх. Трубу печка имела короткую, сантиметров десять высотой, с учётом будущего приращивания к ней дополнительного звена. Материал для звена, был выбран заранее и надо сказать, что на нём была основана вся дальнейшая конструкторская деятельность. Не ржавеет, достаточно прочен — в общем, из какого то асбесто — волокнистого барахла, в котором я не разбираюсь, но знаю, что обладал он свойствами шифера. Такие трубы идут на проводку канализаций и прочих дел, связанных с водоотводом и наоборот. Настал час «Х», в виде обеда и испытания начались. Вы не подумайте, что все потирали руки, в предвкушение аттракциона: никто ничего не знал о трубе, которая держалась под замком, в строжайшей тайне, до самого последнего момента. А пока «буржуйка» дымила без неё, разогреваясь и обжигая грязь, вместе с машинным маслом. Вполне может быть, что испытания с дымоотводом не были предусмотрены, но счастливому обладателю чудо — калорифера захотелось проверить тягу, в связи с чем, трубу немедленно установили на место. Две хари наклонились прямо к огню, едва не касаясь железа носами: что они хотели там увидеть и почему так долго, словно зачарованные, торчали около? Гипнотизировали они её, что ли — неясно. Ясен закономерный результат — труба так рванула, что стёкла зазвенели не только в конторе, но и в ближайших постройках.

— Ударная волна три раза обогнула Землю! — подхватил тему Доцент.

— А пылевое облако достигло берегов Америки, выпав радиационными осадками, вперемежку с шиферной пылью и древесной золой! — добавил Кащей.

Дед усмехнулся и закончил:

— Если опустить катастрофические разрушения, то до сих пор удивляюсь, как им остатки мозгов не вышибло, не говоря уже о глазах. Только главный конструктор получил порез, не помню где: то

ли на щеке, то ли на шее.

— Что это было? — проснулся Бармалей. — Боевик или триллер?

— Фильм ужасов со счастливым концом, — резюмировал Почтальон. — В боевике действия больше: погони, там всякие — перестрелки.

История восьмая Гонки на тракторах

— Было такое, не так давно, — Пифагор напряг мозговые извилины, вспоминая, когда именно и где конкретно. — Не помню точно, в каких новостях, да это и неважно. Погоню со стрельбой по колёсам, не так давно показывали — но эта история скучновата, а вот другой случай — особый. В доме не осталось ни капли спиртного, а трактористу захотелось добавки. В ближайших, к его месту обитания, местах взять негде, кроме соседнего села. Во дворе стоит колёсный трактор «Кировец». По коням и в дорогу, которая до магазина неблизкая, да ещё проходящая, одним отрезком пути, по федеральной трассе. Желание, подкреплённое неистребимой жаждой сверхурочной дозы, и наши за пояс заткнут, любого Шумахера. Несётся он по родным просторам, нарушая все мыслимые и немыслимые правила, и не замечает, что за ним давно идёт, уже не погоня, а самая настоящая охота, со стрельбой по колёсам. Препятствие, в виде «скорпиона», трактор с могучей резиной, на которой, не менее могучие протектора — попросту не заметил, игнорируя, и совсем, ничего не значащие преграды, в виде деревянного забора. Пули кировскую резину не пробивали, даже из АК-74. (Наверное, все угодили с самое толстое место — протектора, а там, миллиметров двести будет). Спеленали гонщика возле магазина, а за что, он так и не смог понять. Кто сказал, что «Кировец» не танк, хоть видео с танком, тоже ничего. Их на камеру снимают, а они на бронированной технике дом курочат, выруливая от магазина.

Почтальон потянулся, мечтательно зевнул и изрёк фразу, повергшую всех, как минимум, в недоумение:

— Давно мечтал в Припяти устроить гонки на тракторах.

— Почему именно там? — Комбат исподлобья взглянул на оригинала, но сама идея уже показалась интересной и заманчивой.

— Там же нет никого! — Почтальон театрально развёл руки в стороны, изображая, видимо, мифический руль в кабине трактора, который мчал его по безлюдным улицам мёртвого города, поднимая тучи радиоактивной пыли и разгоняя одичавших собак. — Нет никого: ни полиции, ни судей — пусто, и только притаившаяся, в каждом углу, смерть. Но по центральным улицам можно разгуливать спокойно: у меня друг, ликвидатор последствий аварии, проинструктировал, на всякий случай, а случаи, как известно, бывают разные…

— Да знаем мы: и про текучесть, и про газообразность! — сказал,

Бульдозер, вставая с лежанки, чтобы размять затёкшие ноги, и при

этом, жалобно кряхтя и охая.

Сутулый, со своей стороны, на всякий случай спросил:

— Инструкции? Какие?

— Да, простые. По главным улицам, как я уже говорил, можно ходить безбоязненно, а вот в глухие места, нос лучше не совать. Хоть, кто его знает: дожди, ветер и одичавшие животные, совместно с птицами, могут запросто разнести что угодно, и куда угодно — не только дизентерию. Ясно одно, что без дозиметра и сменной одежды, там делать нечего. Он мне говорил, как некоторые сослуживцы у сапог подошвы срезали, потому что залезли не туда, куда надо. Верх у обуви, видать, жалко было. В дома, особенно в каменные, заходить можно, но там ничего нет. Мебель в окна выбросили в самое первое время и вывезли за пределы города. Вот и вся инструкция.

— Интересно, а что там, всё-таки, есть? — не унимался Комбат. — Как я понял — всё уже приватизировано до нас!

— Да нет там ничего, говорю же — целые ликвидационные команды работали, — поморщился Почтальон, — Там одна головная боль. Саркофаг, как утверждают независимые источники, весь покрылся трещинами. Что творится внутри него, никто не знает и поведение грунтовых вод непредсказуемо.

История девятая Оборотни

В потемневшем небе заблестели первые звёзды, предвещая лунную ночь. Где-то вдалеке ухнул филин, ему тут же вторил другой.

— Сговариваются, — вяло, сквозь зубы, процедил Пифагор. — Объединяются, как вороны, чтобы у нас ночью тушёнку спереть. Видели, как плутовки у собак еду воруют? Но это не просто воровство, это ещё и развлечение для пернатых. Одна ворона дразнит пса спереди, с помощью всевозможных уловок, а другая особь подкрадывается сзади и, улучив момент, больше из хулиганских побуждений, чем, испытывая потребность в обглоданной кости, клюёт его в задницу. Лохматая подскакивает от неожиданности и бросается на агрессора, которая готова, к такому повороту событий, и уже давно делает ноги, а прима, не менее решительно, хватает собачье угощенье. И только потом, за углом, уже идёт принципиальная драка по поводу справедливого дележа добычи.

— То, что вороны отличаются, прямо скажем, не птичьей сообразительностью — давно известно, — сделал заключение Крон, приподнимаясь от лежанки и опёршись на локоть. — Просыпаюсь, как-то, на берегу, голову приподнимаю: на песке несколько чаек и одна

ворона, но никто не решается приблизиться к остаткам вечерней

трапезы. Чайки, вообще, демонстративно смотрят в другую сторону, а серо-белая косится исподлобья на разбросанную снедь. Заметив, что я её разглядываю, она не улетела, а резко отвернула голову в сторону, всем своим видом показывая свою непричастность к происходящему. Ей только оставалось, перед собой водить по песку лапой, мол, я тут случайно и ни при чём, да глядя вверх, невинно посвистывать.

Где-то вдалеке прокричал сыч, а может зверь какой — кто их разберёт. В темноте лесной глуши не видно крадущихся по тайным тропам, и не слышно осторожных шагов — под покровом ночи скрывается своя жизнь.

— Слышишь, как надрывается? — насторожился Бульдозер. — Может оборотень?

Доцент аж хлебом поперхнулся, от таких заявлений:

— Ты что, дистрофик, прошлогоднего сена объелся?! Как ты себе представляешь трансформацию из человека в волка?

— Да никак не представляю. И вообще, кто сказал, что обязательно нужно превращение. Скорее всего, это опять на уровне сознания, или подсознания. Короче — волк свинье не товарищ!

— Остряк! — вслух высказался Бармалей, а про себя отметил. — По внешнему виду сразу определишь, кто есть кто, — но вслух произнести не решился, дабы не портить отношения из-за ерунды.

Но мужики уже ржали от души, ободряюще похлопывая Бульдозера по плечу:

— Ну, ничего-ничего!

— Да ну вас! — отмахнулся виновник торжества от назойливых хохмачей, зная, что их хлебом не корми — дай посмеяться. Ну, и сам, конечно понимая, какой допустил ляп, в отношении себя.

Каких только историй не слышал мир про оборотней, кинематографисты извели километры плёнки, но никто их, никогда не видел, да и не мог увидеть. Повстречают в лесу огромного волка и блажат на всю Преображенскую — оборотень! Да ещё обрисуют смачно, со всех сторон. Это, как старый анекдот про вампира:

— Ты знаешь, Вася — наш сосед вурдалаком оказался!

— А ты откуда знаешь?

— Я ему осиновый кол в спину воткнул — он и умер!

Лесную тишину расколол крик, как будто, одному из сидящих у костра, действительно, приехала деревянная орясина между лопаток.

— Кащей, ты чего — упырь напал?! — Пифагор сотоварищи удивлённо взирали на покрасневшего крикуна схватившегося за пах, и отчаянно его растиравшего.

— Смотри, привыкнешь, — Дед со смехом взирал на конвульсирующее тело.

Кащей успокоился, но страдальческое лицо, в котором отразились все мученики и замученные народы, оставалось ещё в концентрационном лагере:

— Комар, гад, укусил — прямо в овощехранилище!

— Это бывает, — Сутулый сочувственно посмотрел на товарища. — Меня, эта сволочь, как-то укусила прямо в бесполезный нарост, и скажу без преувеличения — слёзы из глаз посыпались.

— Ну, а что — сигнализация там, видать чувствительнее, — предположил Почтальон.

Вся фольклорная нечисть осталась где-то там, вдалеке, разбредясь группами и поодиночке, по замкам и гробницам Трансильвании, а местные кровососы, тучами витали над головами здесь, в пределах досягаемости, жаждущие крови и мести за павших товарищей (то, есть подруг, или товарок — кому как удобнее). Искажённое болью лицо Кащея, постепенно принимало умиротворённое выражение. Наросты опухли несильно, мир и покой опустился на поляну, а Крон налил чая покрепче и неторопливо, словно обдумывая каждое слово, начал рассказ:

— Тридцать лет назад, угораздило меня проходить воинскую службу на Тихом океане, соответственно, на этом же флоте. Про корабль, пока, нечего не скажу — это отдельная тема для приключенческого романа — полмира обошёл. Сейчас меня интересует другой персонаж, служивший и живший на Камчатке, или около того, но непосредственно в районе глухой тайги. Звали его Павел, но понятно, что обиходное имя всегда было — Паша. Человеком он был неразговорчивым, почти угрюмым и нелюдимым. Старше меня он был на полтора года, по службе, разумеется. Подбородок квадратный, тяжёлый, как наковальня — в общем, массивный, но во взгляде, зла я не заметил, да и не могло его быть. Почему — сейчас поймёте.

Рыбак рыбака видит издалека, а сталкер сталкера. Паше уже давно нужно было выговориться, но некому. Среди сослуживцев попадались одни банальные, совершенно обычные юнцы, только-только, вступившие в пору взросления, и в уме каждого гнездились однообразные желания, не отличающиеся оригинальностью: приду домой — напьюсь, (жажда, видишь ли, мучает), и баб целый вагон. Он долго не решался, но всё же выложил душу, потому что носить в себе, видимо, было уже невыносимо: кругом непонимающие люди, для которых высшей степенью достижения и крутости, был таз с шампанским, которого, большинство и в глаза не видело. (Раз не знают, что такое троллейбус). И непременно грязные ноги в вонючей газировке. Фаза возлежания в тазу с чёрной икрой пройдена гораздо позже, фальшивый коньяк — тогда же, но в восемьдесят втором… В начале восьмидесятых и ближе к середине, заморские изделия и продукты, мы видели, только в специализированных магазинах. И понимание жизни большинством соотечественников зиждилось, лишь на созерцании того, что показывали по телевизору, и на том, что было в местном сельпо. Но ни там, ни там, ничего увидеть было нельзя: в лабазах, особенно деревенских, сами знаете, что было, а по ящику,

мало того, что шёл один балет, так и сигнал отсутствовал, особенно в сельской местности. За ненадобностью, сами ящики — то же. В общем, далеки были Пашины сверстники: и от подвижничества, и от высокодуховных идей — движимые коллективным чувством, сформировавшем в сознании обывателя эталон поведения и образец помыслов и поступков.

Рассказ Павла о своей жизни, сверхъестественностью не выделялся, но заставлял задуматься. Всю предыдущую жизнь он провёл в тайге. ВСЮ, с короткими перерывами, в один их которых его и повязали, отправив на корабль. В лесу Паша проводил по полгода, а дома — не больше двух недель. И так по замкнутому циклу — в любое время года. В родном посёлке, прозябает «полтора землекопа», а он говорит: приду домой — столько народа! Помыкается-помыкается, потом хвать карабин, скудные пожитки на плечи, и с криком отчаянья, смешанного с горечью разочарования, исчезает в тайге. До сих пор жалею, что не расспросил подробно о том, как в лесу выживать круглый год — дурья башка. Он бы многое мог полезного рассказать — это наверняка. А когда его привезли на корабль, то таёжный житель впал в глубокую депрессию — столько людей сразу, он ещё не видел. Привыкал, говорит, долго и мучительно, поэтапно вживаясь в абсолютно чуждый мир. Как инопланетянин на унизительном обследовании. Вот так! Кто он — сталкер, который и сам об этом не знает, или оборотень наоборот — волк в человеческом обличии, которому проще жить среди волков и медведей, чем среди людей? Нет, он не боялся двуногих — просто в лесу он был дома. Без вина и табака он не страдал, а остальное, тайга предоставит — подножный корм прокормил, не одно поколение сталкеров, охотников и прочих искателей приключений.

— Да, как волка не корми — его всё равно в лес тянет! — высказался Кащей и призадумался, взвешивая в уме возможности жизни в тайге круглый год. — Интересно, а много таких?

— Много, не много, а у нас в тайгу, из береговых частей сбегали, вместе с карабинами — и больше о них не слуху, ни духу, — уточнил Крон.

Теперь призадумались уже все: на тысячи километров вокруг, ни одного селения, невидимые и неведомые тропы, а вечность замерла в каждой сибирской сосне и в каждой лиственнице — временной континуум существует только в смене дня и ночи. Нет выходных и праздников — вообще ничего нет, и цели не существует. Нет побудительного мотива — любви, испокон века заставляющего делать глупости, не одно поколение. Ведь известно, что на всякого мудреца найдётся дура, от которой он без ума. Люди-мотыльки сгорают в страстях, а люди-волки, исчезают в стране остановившегося времени. Не всё ли равно, куда идти, если — лишь бы уйти…

* * *

Бесшумно бабочка порхает, В ночи прекрасен был полёт. Так рано кокон покидая, С тоской по юности вздыхает, Одной минутой лишь живёт. И каждый миг, упасть рискуя, Не слышит нас, как не кричи, Кто, возле пламени гарцуя — Вот мотылёк для поцелуя Летит на страстный зов свечи. В огне безумном умирая, Не слышит, что опять зовут: Призывно руки выставляя, В слезах, вернуться умоляя, И убеждая, что здесь ждут. Примерить волчью шкуру мало — В испуге от пьянящих грёз, Взять, и уйти куда попало, Туда где солнце утром встало, Чтобы не видеть этих слёз.

* * *

— Ну! За ушедших! — произнёс тост Почтальон, разливая по стаканам.

Закусив, Комбат разомлел и перевёл разговор на философско-шутливый лад:

— Ему хорошо — взял и ушёл, а нам тут отдувайся. Он там ходит себе по тайге, понимаешь, грибочки пинает, свежим воздухом дышит, ягодки собирает, наверное — только на хрен они ему сдались, непонятно. А кто с зелёным змием бороться будет — здесь, при постоянном повышении цен, — я один?

— В этой битве ты не одинок — мы не оставим тебя на растерзание распоясавшемуся гаду, — Крон засмеялся, бросил обглоданную куриную кость в огонь и добавил, — бескорыстных борцов ещё много. Вот у меня знакомый мужик, пока с пресмыкающимся бодался — курица стала подозрительно попахивать, и в итоге, два коршуна у него её отняли. Как мужественно он не отстаивал продовольствие, так и не смог уберечь птицу.

— Да! Заниматься надо чем-то одним! Многостаночность распыляет силы и снижает потенциал эффективности, — Деда совсем уже понесло, но продолжить ему не дали.

— Ну, хватит, пан философ — разговорился! — Почтальон налил ещё

по одной, — Пока ты напрасно рот раскрываешь, вместе с парами воздуха, уходят и алкогольные, а приток кислорода окисляет оставшиеся. Вот, почему все настоящие пьяницы — молчуны.

История десятая Метеор

Ночное небо прорезал падающий метеор, оставляя за собой длинный, но короткоживущий след. Народ оживился и мечтательным взглядом, проводил небесное тело в последний путь.

— Все желание загадали? — Сутулый, с открытым ртом, ожидал падение следующего.

— Загадали, как в той злополучной комнате, где исполняются самые идиотские мечты! — утвердительно ответил Бармалей. — Никто про чёрного проводника не слышал? Ну, так вот: заводит он своих клиентов в помещение, где по фольклору, происходят мысленные метаморфозы и говорит, что сейчас исполнятся их самые сокровенные желания — и наливает каждому по стакану!

— Старо! Опять по пьянку, — поморщился Кащей.

— Вино здесь не при чём! — парировал Бармалей.

— А что тогда? — не унимался Кащей.

От такого непонимания, даже местные кусты загрустили, не говоря уже о тёзке африканского разбойника:

— У каждого, кто шёл в комнатёнку, в голове было всё, что угодно, но только не стаканы — они и дома могли нарезаться, и с огромным успехом.

— Да ну вас, вы что — серьёзно?! — Бульдозер вытаращил глаза на полемистов. — Какая комната, какие желания?! Фильмов насмотрелись? Не бывает никаких комнат! В материальном мире не могут ужиться взаимоисключающие друг друга противоположности. Один загадает, что хочет колбасы, а другой, чтобы у партнёра её не было. Появится батон в руках, и тут же исчезнет.

— Да ладно тебе «техника» — развлекаемся, — Бармалей достал из костра головёшку, экономя на зажигалке и, прикурив от неё, бросил обратно в огонь.

В небе пронёсся ещё один звёздный странник, озаряя последние секунды своей жизни ярким следом, уйдя в небытие, вслед за своими товарищами.

— Красиво ушёл, — задумчиво молвил Доцент.

— Хорошо, что маленький, — возразил Пифагор. — Был бы побольше, может и мы бы красиво испарились. Хана бы нам настала. Помпезная смерть с фейерверком…

— Что-то неохота, когда не готов, — Крон поёжился, как от озноба. — А сколько нелепых смертей.

— А кто тебе сказал, что они нелепые, — Бульдозер развёл руками. — Может быть, здесь как раз и прослеживается последовательность предыдущих поступков, и нынешнего психоделического состояния, разорванного пополам и напрасно ищущего выход — и не находя. В добровольном отступничестве от Творца, остаёшься один на один со своей свободой.

— Да, пожалуй, — Крон вздохнул и перевёл разговор в более весёлое русло. — Как раз анекдот в тему: Звонок в дверь. Мужик её открывает и видит на пороге пугало с косой: рваные джинсы, цветастая рубашка, с огромной заплатой в горошек, на запястьях разноцветные фенечки, а сельскохозяйственный прибор раскрашен пол хохлому. Его лезвие имеет роскошное чернение, и не менее изящную, золотую гравировку. Кандидат в покойники, совершенно обалдевший от увиденного, с широко раскрытыми глазами, вопрошает:

— Ты кто?!

— Я? Смерть твоя!

— Хм! Какая то ты, нелепая…

В этот раз, темноту прочертил целый рой метеоров, радиально расходящихся и исчезающих, где-то, за спиной наблюдателей.

— В последнюю атаку пошли, — сказал Пифагор, явно настроенный на поэтический лад, и спел:

* * *

Крадучись задними дворами, Бандиты шли в последний бой, Нестройно, пьяными рядами, Как гренадёры — на убой. На поле сталкер загибался, Никто с подмогой не идёт, Зовя на помощь, зря старался — Ему ответил пулемёт. «Макарыч» в луже захлебнулся, С таким стволом здесь не живут, Военный с вышки навернулся, Ум, раскидавши там и тут.

* * *

Сутулый разинул рот, от неожиданности:

— Два привидения за ночь — это уже слишком! Ещё пара таких явлений и всё — завязываю с выпивкой. Ты ещё скажи, что Мохнорылый не земснаряде голубое свечение видел.

— Видел! — подтвердил Пифагор, входя в роль траппера эксклюзивной небывальщины. — Туда трое, особо одарённых мужика, сварочный аппарат притащили — переделывают плавающего сосателя

песка и глины, в летающего монстра. Завтра фанеру завезут, гвозди и

пиво — сколотят аэроплан и улетят. Сами знаете — куда.

— Так — этому больше не наливать! — очнувшийся от скуки Крон, с иронической улыбкой, понюхал стакан, проверил содержимое на вкус и выдал заключение. — Вы с трёхгодичным бражным суслом поаккуратнее, а не то, через полчаса на Луне допивать будете. Но, насчёт синей вспышки: встал я как-то, часа в 4 утра, сам не знаю, для чего, и понесло меня к окну. Какая-то неведомая сила подтолкнула к подоконнику. С похмелья, думаю, всякое может быть — вдруг водички надо испить, но почему у окна? За стеклом бушевала стихия: при очень пасмурной погоде, по небу, сплошным покрывалом, тянулись низкие свинцовые тучи, которые казалось, вот-вот лягут на землю. Они клубились, перемещаясь над полями и садами, сталкивались, и всё это на фоне беспросветной серости. На горизонте виднелась атомная станция. Она тут вовсе не при чём, но была. Дистанцию, в таких случаях, определить очень сложно, по военной службе знаю, но мне показалось, что очень близко, от тучи отделился дымящийся шар больших размеров. Он даже не отпочковался, а вынырнул из клубящейся массы, разрывая и раздвигая водяные пары, готовые в любой момент рухнуть вниз, под собственной тяжестью. Да-да! Шаровая молния! Единственный раз в жизни довелось посмотреть, и больше я никогда подобного не видел. Всё выглядело так, как будто мне её специально продемонстрировали. Светился шар голубым светом, и вокруг клубился дым, или испаряющаяся влага. Отделившись, плазма полетела в сторону, строго горизонтально, оставляя за собой дымящийся шлейф. Жила она несколько секунд, и взорвалась, осветив всю округу на несколько километров, пронзительно синим светом, абсолютно точно похожим на свечение электродуговой сварки. И вся эта феерия, при полнейшей тишине: ни звука, ни треска, ни ударной волны — ничего, кроме зрительных образов. При отсутствии данных для рецепторов слуха, это напоминало галлюциногенное видение — своё то шуршание я слышу.

— А каким здесь местом оборотни тёрлись? — проснулся Сутулый, выражая искреннее недоумение.

— Да никаким! — Крон зевнул, позиционируя своё отношение к бесперспективной теме. — Проехали уже давно. Во времена моей молодости, эстрада была не разнообразнее, чем сейчас — ну, харизма у нас, такая. Несколько веков народного пения наложило генетический отпечаток на мировоззрение последующих поколений. Приходит, как-то раз, Майкл с концерта, а перед выступлением основного состава, даже в мировой практике, дерёт горло группа разогрева. Песня про богатырей. На сцену выходит меланхолик, которого ветром качает и готового рухнуть в любой момент, под собственным весом, (ну, конституция у него такая) и заявляет — «не перевелись ещё богатыри на Руси». Весь зал под кресла сполз и там дослушивал концерт.

— А может быть, у него внутренняя сила? — предположил Кащей,

ощупывая свой бицепс.

— Ладно, хорош! — Комбат, смеясь, отпил глоток из кружки, — оборотни, песни, богатыри — у вас уже всё смешалось.

— Смешалось, не смешалось — вот песня «Русское поле», — Доцент изобразил исполнителя с микрофоном в руке, — вспомни, кто написал музыку, кто слова и кто исполнил.

— Ага! добавил Дед, — я и про оборотней спеть могу:

* * *

Я к медведю, как в музей, Захожу в берлогу, Разогнав его друзей — Заорав с порога. Из штанов достал ватрушку, И бутыль — оттуда, На толпу не пьют чекушку — Мелкая посуда.

Глава четвёртая Искусствоведы

— Чем отличается турист от сталкера?

— Первый поёт песни Визбора, а второй ищет его партийную кассу.

История первая Этюд в помидорных тонах

Сквозь ржавые ставни помойкой пахнуло, Шесть рук на подрамник портянку тянуло.

* * *

— Парижане под словом «богема», подразумевали грязь и нищету — со всеми вытекающими. На русский язык это переводится, как «цыганщина», а я такой ресторан видел! — Бармалей, видимо, вдохновлённый предыдущими ораторами, решил поведать собственную историю, участником или свидетелем которой, он был непосредственно. — Вот, я вам расскажу историю, которая произошла в одном городе N.

На вольных просторах постсоветского пространства, когда творческая интеллигенция получила долгожданную свободу, а вместе с ней и отсутствие стабильного заработка, образовались условия быта и образа жизни этих индивидуумов. Не скажу за всех: кто порасторопней, за кордон свалил, кто-то, бедствует, есть и потери, среди мирного населения, от чрезмерного употребления горячительных напитков. Создавались и объединения: то ли анклавы, то ли кооперативы, но все они напоминали простые притоны. Опять же, не буду всех грести под одну гребёнку, но наши персонажи — вот они.

Отдельная каморка, в которой творил и, почти, жил художник, назовём его Юрик — всегда напоминал проходной двор, с элементами постоялого. Обшарпанный диван, размесившийся в углу комнатёнки, постоянно эксплуатировался по назначению, во всякое время суток, занимаемый особо уставшими посетителями. Но, так как, количество приходящих, равнялось числу уходящих, нужда в лежанке была хронической. Отсутствие элементарных бытовых удобств раздражало, но не смущало: ни хозяина, ни его гостей, тем долее, что жаловаться было некому. И некогда. Да, и в принципе, неизвестно — кому? Отсутствие канализации увеличивало проходимость дверного косяка в несколько раз, а отсутствие водопровода, компенсировало ржавое ведро, стоящее тут же, у софы. Впрочем, диван тоже, иногда служил канализационной отдушиной. У стены стоял столик, заваленный различным барахлом: скипидаром, кистями, маслом, клеями всех сортов и прочими принадлежностями, столь необходимыми в художественных буднях. Если короче, то быт, стиль и нравы, царящие в этом притоне, идеально вписывались в классический образ Богемии, в том его значение, которое изначально определило облик подобных забегаловок. Как у личности творческой, у Юрика был свой подход к написанию полотен, в котором смешались манеры письма наименее трудоёмкие, как говорится влёт — на одном дыхании. Опробовано было решительно всё, и давно: расползались по холсту, не только червяки, оставляя за собой извилистые, красочные следы, но и тараканы, которые, вероятно, в связи с малым весом, почти ничего не оставляли. Соседская кошка бегает по двору, порхая, как тропическая бабочка. Она тоже принимала участие в творческих исканиях, теперь напоминая пёстрый персидский ковёр. Но кошачья шерсть мягкая, а вот у спящего на диване Потапыча — в самый раз. Пока упомянутый герой спал в пьяном угаре, живописец обтёр об его голову пару полотен. Краска на волосах к утру подсохла, согреваемая теплом невольного орудия производства, и движимый побудительным мотивом не опоздать на работу, ничего не подозревающая жертва эксперимента выдвинулась на трудовые позиции. Отсутствие зеркал облегчало жизнь всем посетителям бардака, так как не напоминало обитателям об их суровой внешности. Вот и сейчас, не внеся раньше времени, сумятицу в больную голову Потапыча, голые обшарпанные стены проводили его на трудовую вахту.

Трамвай ехал молча: даже кондуктор, до того времени, как Потапыч в него забрался, не умолкала ни на минуту, требуя мзду за проезд — не проронила ни слова, до самой последней остановки. Он хоть и работал грузчиком, где контингент видывал всякое, но всё равно, своим появлением на рабочем месте, внёс порядочную сумятицу. Ступор, шок и смятение — вот три составляющих того утра. Гордый «ирокез», сияющий всеми цветами радуги, мог бы стать украшением, любого вождя северо-американского континента. Начальник пил валидол, держась за сердце: ему было, конечно, всё равно, что носит на голове новообращённый Чингачгук, но неясные первопричины, побудившие старого алкаша пойти на такой поступок — вот что глодало, не отпуская. Неужели всё?! Весь мир сошёл с ума! Конец! Даже вишнёвое дерево, выросшее на лбу у Потапыча, вызвало бы меньшее беспокойство. Что дерево — от белой горячки крылья вырастают. Что там было дальше — лучше опустить, избегая неприятного лексикона но, с другим их не знакомили.

В общем, испробовал Юрик все средства, не брезгуя новейшими мировыми тенденциями, активно пользуясь слухами и байками: голым задом садился за палитру, затем на холст, в разных вариациях — получалось забавно. Восход солнца над рекой, разноцветное солнце над пёстрой рекой и так далее, но то ли покупатель скучный пошёл, то ли вдохновение в отпуске — привередничают клиенты. Вот тут то и прослышал наш титан кисти про ароматные картины: но непонятно было, что да как. Слух слухом, но технология не ясна — как их пахнущими сделать. Не тройным же одеколоном брызгать, наоборот, все только разбегутся. Творческие позывы, не могла заглушить, даже боль от синяка под глазом, также творчески, поставленного Потапычем. Привнесённые запахи, не имеющие связи с основой, почему-то не привлекали Юру. Ему казалось, что происходит разрыв между оригиналом и парфюмерией, что нет единения видимого и обонятельного. На ум, кроме дезодоранта, с запахом табачного дыма, вчерашнего застолья и перегара — ничего не приходило.

Решение, хоть и не сразу, но постепенно принимало намеченные контуры: сначала расплывчатые, затем, более определённые — пока план действий, не сформировался в навязчивую идею. Дело в том, что Юрику в молодости, запал в память рассказ про багровые тона и теперь, по прошествии стольких лет, эта тема всплыла, вместе с названием, которое и определило направление дальнейших действий. Это будет портрет. Да — непременно портрет кетчупом! Кетчупом, с большим количеством перца. Ему почему-то казалось, что будет отличный запах у засохшей пряности, лёгшей на холст. Если учесть ароматы, витающие в каморке, то в целом, по сравнению с ними, и в самом деле, было бы лучше. Впрочем, обонятельные рецепторы, от длительного нахождения в мастерской, давно притупились, вместе с мозговыми — от длительных возлияний. Кроме роли ароматизатора, перцу отводилась ещё одна — антисептика и гонителя тараканов. Ещё по молодости Юрий знал манеры этих хищных существ: нарисуешь агитплакат гуашью, повесишь на стену, а «Стасики» уже зубы точат. Сначала съедают тёплые тона, а под занавес и до холодных добираются. Итак, работа предстояла на ощупь, без восприятия запахов должным образом, без помощи синего носа, так же подбитого Потапычем — писал же глухой Бетховен произведения по памяти! Осталось определиться с томатной пастой, от которой в магазине глаза разбегались и, после длительных выборов, был приобретён кетчуп, с сумасшедшим содержанием стручкового ингредиента, гораздо большего, по объёму, чем помидоров. Правда, цвет он имел пронзительно-красный и, не очень напоминал багровый. Но, ничего, думал Юра, высохнет — потемнеет. Последняя малость, с которой надо было определиться, это выбрать натурщика, хоть на принципиальность, данный вопрос не претендовал. Предполагаемый способ, будучи уже апробирован мастером, не требовал, не только приблизительного сходства, но и вообще похожести не подразумевал. Действительно — всё гениальное просто. На мольберт устанавливается будущая картина, на табуретку, стоящую напротив, кладётся тюбик с краской и ударом ноги по нему, освобождается данный резервуар от содержимого. Получается неэкономно, но достаточно эффектно, а если посередине поместить натурщика, то результат может быть оригинальным — надо только краску разбавить. В данном случае, развести необходимо было кетчуп.

— Пожиже, — думал Юрик, — вот только чем?

Но досажать самому себе размышлениями не стал, а добавил солидную порцию скипидара. С натурщиком могло получиться ещё прощё, поместив в нужное место любой неодушевлённый предмет, но он был художник, и с неживой натурой предпочитал дел не иметь, вероятно, справедливо полагая, что это не спортивно и не отвечает уровню мастера. Да и энергетика у полена другая — это он нутром чувствовал, но умом не понимал. Нечего там понимать — красить надо! Но домыслить ему не дали. В студию ввалилась очередная порция творческой интеллигенции, гружёная всевозможными эликсирами.

Отвлекаясь от темы, нужно заметить, что мастерская была, не какая-нибудь затрапезная каморка, и не просто студия — целый развлекательный комплекс. Посещали его, далеко, не одни грузчики: соприкасались с возвышенным искусством и утончёнными материями неординарные люди, из которых каждый, временно мог стать, и фокусником, и артистом. А уж по части дележа выпивки, страсти иногда накалялись почище трагедий известного драматурга, заглушая все инстинкты. Незапланированные цирковые номера, выполняемые участниками импровизированного шоу, не имели себе равных, в мировой практике. По отдельным эпизодам, работа сценариста, могла бы иметь оглушительный успех, продолжив и дополнив сюжеты всемирно известных кинолент. Например, «Миссия невыполнима 8»: отнять у Потапыча стакан с пойлом и остаться в живых, запросто могла бы пройти, по номинации триллера, на призовое место — в любом кинофестивале.

Итак, массовка и группа поддержки, собрались на месте исторических событий, готовые стать в судьбоносной, для искусства, мистерии. Занавес заменяла полусгнившая дверь, болтающаяся на одной петле и ожидающая ремонта. До зимы подождёт. Мысль о непредвиденных расходах пугала своей неизбежностью и отравляла существование, не давая сосредоточиться. Так и подмывало пойти и открутить где-нибудь. Он отогнал назойливую гостью, ведь впереди ожидал психологический тренинг — выбор натурщика.

Конкурсанты уже изрядно раскраснелись от принесённой жидкости и, за столом шла пьяная беседа, сопровождаемая резкой жестикуляцией, готовой вот-вот перейти в дружеский мордобой.

— Кто?! — Юрий не желал откладывать в долгий ящик решение трудной задачи, по выбору символа нового течения в мировой культуре. — Потапыч? Нет-нет! От этой харизматической личности, можно ожидать чего угодно — об этом напоминают, подбитые глаз с носом. Вован? Слишком молод и непредсказуем. Петрович? Ну, конечно же, Петрович! (В случае чего, ему и самому в глаз дать можно). Кандидатура Плюгавого на повестку дня не ставилась, будучи отклонена, в самом начале кастинга, по причине полной невменяемости последнего. Драный диван принял его в свои объятия и, скорого освобождения не предвиделось. Ну, и пёс с ним — пусть валяется. Юра, заговорщицким шёпотом, посвятил собравшихся, в свой план.

— Петрович, тебе выпала честь открыть новое течение в художественной жизни.

— А почему шёпотом? — спросил Вован.

— Не знаю, — пожал плечами художник. — Думал, так торжественней будет.

Петрович возражать не стал, а просто и легко согласился, даже не ознакомившись с контрактом, хоть последнего и не было. Его даже условия не интересовали:

— Надо, так надо!

Доморощенный Рафаэль слегка опешил, от такой покладистости и безмятежного смирения, перед нуждами искусства, но быстро пришёл в себя, и началась подготовка к феерии. Почти чистый холст, натянутый на полу-кривой подрамник, установили у стены, рядом с тахтой и ведром, наполненного пресной водой. Кое-как усадив разомлевшего Петровича напротив тряпки, его долго не могли заставить сидеть прямо и неподвижно. Он болтался из стороны в сторону, мыча себе под нос, что-то нечленораздельное и, в конце концов — всем надоел. Натурщика просто прислонили к будущему шедевру, справедливо полагая, что нет никакой разницы: будет ли он торчать, как кол, или повиснет на холсте, прикрывая спиной кляксу от винегрета. Новационному методу — революционные идеи, и некоторые из них, будут реализованы впервые. Самым сложным оказалось, в пьяном виде установить тубу с кетчупом, на уровне головы Петровича, которая не хотела оставаться на одном месте. Полиэтиленовый тюбик большой, донышко размерами соответствует пропорциям, а вот горлышко узкое и невидимое с задней стороны, что очень мешает прицелиться. Наконец, табурет по высоте отрегулировали, методом установки дополнительных платформ, которые с успехом заменили старые газеты и журналы. Стартовая площадка, с которой «бабка» должна упасть на тюбик, также возвышалась над комплексом, в установленном регламентом позиции и, готовая принять на грудь, ноги экспериментатора. Группа наблюдателей расположилась с задней стороны ёмкости. Юрик оглядел тюбик со всех сторон: он скептически изучил днище, оценил объём резервуара, проверил на ощупь текучесть помидорной пасты, разведённой скипидаром, долго и пристально всматривался в узкое горлышко — видимо, оценивая скорость истечения струи, на выходе из сопла. То, что главная составляющая тяги, это реактивная сила, напрямую зависящая от массового расхода рабочего тела — он не знал. Да и зачем?! Не на Луну собрались, а расход материала предусматривался моментальный. Завершал натюрморт рабочий стол, доверху заваленный художественными принадлежностями и стоящий у стены, позади стартовой площадки — как раз за спинами приёмной комиссии. На нём нашлось места всему, что так необходимо в повседневной жизни маляра — живописца: скипидар, масла, кисти и прочее.

Все приготовления завершились окончательно, и гений полез на вышку, готовясь выполнить судьбоносный прыжок. Вован зачем-то вставил в сопло вишенку, эстет, а Потапыч, прежде чем сказать «поехали», по старой Байконурской традиции, окропил стартовую площадку. Возразить ему не решились, но мочиться не стали. Участники шоу: наблюдатели, жертва и исполнитель, заняли исходные позиции, и оставалось только подать команду. Вован с Потапычем наклонились к днищу тубы, как можно ближе, и последний взял на себя роль командующего операцией, подняв руку вверх — возражать, опять не стали. Со стороны дна отлично просматривалась глупая улыбка Петровича, вероятно решившего, что будут проходить съёмки на загранпаспорта, и не догадывающийся о своей участи.

— Давай! — проорал Потапыч, и так резко махнул рукой, что чуть не прибил Вову.

С уханьем и нехорошими словами, Юрик рухнул обеими ногами с постамента вниз, даже присев, в конце полёта. Два массивных башмака безжалостно ударили по беззащитному тюбику, выдавливая из него внутренности, но тут случилось непредвиденное. Полиэтиленовая тара для пищевых продуктов, не предусмотренная на экстремальные условия эксплуатации — лопнула! Днище у тюбика выбило, как пергамент у новогодней хлопушки.

…

Мне досталась одна граната, Вон чеку — и осколков свист. Прокатилась волна взрывная, Смяв, как фантик, железный лист.

* * *

Кетчуп, воняя перцем и скипидаром, разлетелся в обе стороны, залепляя глаза, носы и разинутые рты. Петрович упал, как подкошенный, опрокинув ведро с водой, но довольно резко вскочил на ноги, ища пути к отступлению. Вода предательски растекалась по полу, и теперь нечем было облегчить нестерпимые страдания, которые наносила гремучая смесь, но и битва за водопой отменялась. Потапыч взревел, как раненый носорог и, отскочив назад, угодил в другую западню, в виде скипидара. Намочив нижнее бельё и прочие принадлежности, он оказался в липкой ловушке. Пропитанная агрессивной жидкостью многослойная ткань, исправно выполняла роль хранителя данной субстанции, что способствовало постоянному получению вышеописанного удовольствия. В общем, рёв стоял такой, как будто стадо бизонов пересекало безбрежные просторы прерий Северной Америки. Посередине этого бардака замер экспрессионист-неудачник, шестым чувством догадывающийся о том, что его будут лупцевать. Такие подозрения не возникают на пустом месте, и счастливый обладатель этюда в багровых тонах, сильно опасался за то, что станет обладателем целой картины в фиолетово-синих тонах, но уже на своей физиономии. И это минимум, а то и ещё, куда-нибудь, добавят. Досрочно разбуженный Плюгавый, оценил всю сложность своего положения: имевший в прошлом прегрешения перед государством, он с ужасом наблюдал бесперспективную, для своего будущего картину, как трое собутыльников, с которыми он только полчаса назад сидел за столом, все в крови, с головы до ног — мечутся по каморке, в поисках спасительного выхода. Возвышался, над всем происходящим, Юрик с безумными глазами. Русский «Почтальон». И сейчас, очередь должна дойти до него. Если не убьют, то припомнят прошлые заслуги, и повесят на Плюгавого все грехи, или, как минимум, соучастие, думал проснувшийся. А дальше, как по написанному: срок, тюрьма, баланда, в общем — «сошлют на галеры».

Собрав в кулак остаток воли, он вспорхнул над диваном, как мотылёк, перед решительным броском на свечу. Оттолкнувшись обеими ногами от лежанки, весь путь до спасительной калитки, Плюгавый провёл в полёте, снеся последнюю напрочь, в результате чего, чинить уже было нечего. Полёт сопровождался оглушительным воем, похожим на звук реактивного истребителя. Три единицы сопровождения, уловив свежий воздух и проблеск солнечного света, сквозь застилающую глаза, пелену томатной пасты — ринулись следом. Ведущий, бросив звено на произвол судьбы, рванул, что было сил, по спасительной набережной. Куда угодно, но только подальше от этого кошмара. Мимо мелькали столбы и деревья, фиксируя, в феноменальном спринте, рекорд за рекордом, а речка «Вонючка» поблёскивала синевой и пахла нечистотами. Бегуну уже мерещилось, что он летит над ней, на бреющем полёте. Через пару секунд, о спринтере больше ничего не напоминало, кроме удаляющейся нецензурной брани.

Остальные участники зверского эксперимента, один за другим, выбегали на улицу, надрываясь благим матом, и вереницей двигались в направлении: то ли речки, то ли Волоколамского шоссе. Первая была нужней и ближе, как сердцу, так и телу. Возглавлял, стремительно несущуюся процессию, Петрович, проявив для своих лет, незаурядную прыть и подвижность. От него, почти не отставал Вован, и на некотором отдалении, цепь замыкал Потапыч, на бегу ещё и расстёгивающий ремень, у которого, как назло, заело пряжку. Немногочисленные прохожие, в ужасе жались к стенам домов, а проходивший мимо полицейский патруль — совсем остолбенел. Лидер гонки, не раздумывая, ринулся в пахучие воды, а бегущий следом, последовал его примеру. Догоняющий, справившись с застёжкой, освободился от портков, прямо посередине парапета и, подняв тучу брызг, скрылся в мутной воде. В толпе зевак пронёсся шёпот, одного из отошедших, от первоначального шока:

— «Садко», туды его!

— Видать, на нерест пошли…

Реакция полицейских, так же была неоднозначной — они просто не знали, что делать. Происходящее, не имело прецедентов в их сознании: окровавленные люди, должны были орать, метаться — всё, что угодно, но только не прыгать в вонючую жижу.

* * *

Бармалей перевёл дыхание:

— Каждый хочет оставить свой след в искусстве, так же, как и в истории.

— Это точно! — вторил ему Почтальон, — что ты там про меня упоминал?

— Да ладно, не свисти! Сам знаешь, что в Америке, так серийного убийцу кличут.

— А ещё — творческие люди поголовно! — сказал Доцент, потряхивая затёкшей рукой. — Там, по статистике поломок сканеров, первое место принадлежит механическому повреждению. Сразу после покупки. Что делают эти умники, после приобретения оргтехники? Правильно! Сразу же испытывают её на прочность, не соображая, что изделие хрупкое, особенно стекло. Но охота пуще неволи, и счастливые обладатели товара, всем весом и гениталиями плюхаются на агрегат, пытаясь сделать копию своего срама. Естественно, что стекло лопается, а идиоты бегают по врачам, извлекая осколки из всевозможных укромных мест, а так же пишут жалобы, во все инстанции на некачественный товар, требуя в суде компенсацию.

— Вся дурь оттуда прёт! — Комбат сплюнул с досады. — На одной выставке, собака смотрела на пенопластовую скульптуру, смотрела и покусала. Теперь вход с животными запрещён.

Крон презрительно хмыкнул, и так же, как и Комбат, сплюнул:

— Наши уже не отстают, или переняли западную манеру. Впрочем, ничего удивительного, что после железного занавеса, голод проснулся. Доступность, положенная на отсутствие культуры, и порождает комплексы желаний, ориентированные на собственную глупость, или привитые разрекламированным эталоном вкуса, выдаваемым за высший писк. Последнее относится к снобизму, и оседает в мозгах надолго, особенно при их отсутствии, а вот личные желания, порождают порой странные формы цветоощущения. Вот, к примеру, у художников: то, что основная масса предлагаемых картин составляет зелёная дурь, мне ещё понятно, но иногда востребованные гаммы приводят в замешательство, причём тон стремится к радикальной точке цветонасыщения. Одно время пользовалась популярностью ярко-жёлтая палитра, затем, как отрезало, и на сцену вышла пронзительно синяя чушь. И так далее. Даже в продаже живых цветов прослеживается цветовая неопределённость, и видели покупатели в гробу их язык. Я тоже. Каждый год вкусы меняются.

— Ну и что ты от них хочешь? — вступился за соотечественников Сутулый. — Семьдесят лет голода. Свободы вздохнули — вот и понесло! Впрочем, лубок и раньше был востребован, вот только средства имели ограничение. Чем отличается дореволюционный интеллигент от современного? Интеллектуал старой закалки, был до синевы выбрит и слегка пьян. Знал всё от Баха, до Фейербаха. Нынешний сноб, слегка выбрит и до синевы пьян. Знает всё от Эдиты Пьехо, до иди ты на…

— Значит, мы тоже бываем на высоте, — подытожил, рассказанное, Дед.

История вторая Памятник

«Тиха украинская ночь, но сало надо — перепрятать!»

* * *

— А вот, что я вам расскажу, раз речь зашла об искусстве, — взял слово Бульдозер. — Поведал мне эту историю, старый приятель, но за достоверность не ручаюсь, хоть в нашей стране — сами знаете, случается всякое.

…

Над рекой, на возвышении, В окруженье пустоты, Стоит статуя без дела — Очень мрачной красоты.

* * *

В одном селе, каких полным-полно, на огромных просторах европейского востока, стали происходить странные вещи, не предусмотренные: ни регламентом, ни колхозным уставом, да и здравым смыслом. В те времена ещё не знали дефицита цветных металлов, по причине невозможности реализации данного утиля, который и товаром то, назвать было нельзя. Но факт остаётся фактом — безделушки, в виде краников и прочей мелочи, стали пропадать. Не растворились же они в грязи, чего в изобилии хватало на Руси всегда. Стремление Европы закатать всё в асфальт, теряет связь с внутренним душевным равновесием. Возникает дисбаланс, между искусственной упорядоченностью и живой природой. Ещё Тургенев замечал, что нет ничего милее русскому сердцу, чем российская деревенская расхлябанность: по пуду грязи на ногах, кругом лужицы, лужи, лужищи, в которых, не то, что краник — трактор пропадёт, и не заметишь. Между тем, слухи о том, что уже стали появляться пункты приёма вторсырья, докатились и до этих мест, но чужих проходимцев замечено не было. И только после того, как из механизаторского двора исчезла огромная медная чушка, было принято решение о ночном патрулировании колхозных объектов. Ночные бдения, так же не дали никаких результатов, а цветной металл таял везде, где оставался без присмотра, даже будучи прикрученным. Вот тут то и поползли слухи об инопланетянах, входивших, вместе с новым государственным строем, в повседневную жизнь обывателей, за годы советской власти, соскучившихся по чертовщине. Но председатель на корню пресёк досужие вымыслы, ясно понимая, что тут дело рук человеческих, и при том — своих. Он устраивал ночные засады на дорогах, но всё было тщетно и на удивление тихо. Ценность пропавшей рухляди, которую представляли допотопные изделия, была невелика — не золото, но характер воровства начинал принимать форму эпидемии. И вдруг, всё прекратилось так же внезапно, как и началось. Больше ничего не беспокоило село, кроме Степаныча, насмотревшегося буржуйских новостей в городе, куда он ездил в гости. Томившаяся душа художника искала выход из тесной телесной оболочки, скованная правилами и условностями. Творческая мысль требовала полёта и, расправив крылья от предстоящего успеха, он расписал забор у сельсовета, движимый, исключительно благими намерениями. Стиль «граффити», выбранный Степанычем, как нельзя лучше подходил для нового веяния времён, но беда в том, что видел он его мельком, по телевизору, и додумывать всё, пришлось на ходу. Не мудрствуя лукаво, из англо-русского словаря были выписаны слова покрасивее, не вдаваясь в суть содержания, что уж тут говорить о связи между ними. Черепа, кресты и кости, довершали композиционный ряд, и Марью Борисовну хватил удар, когда она утром пришла на своё бухгалтерское место. Листовка со словами «Ахтунг», прикреплённая к двери, наверняка бы вызвала у неё меньше негативных эмоций, чем символ вольных морских разбойников. Председатель зло выругался и приказал перекрасить забор, за счёт художника. Для выросшего в российской глубинке руководителя колхоза, что иностранные, что матерные слова — имели принципиально одинаковое значение. Степанычу выписали «люлей», не выписали премию и вычли из зарплаты, стоимость краски и малярных услуг. Забор перекрасили на три слоя — халява! Морально подавленный, но не сдавшийся, он приберёг козырь, на потом. Шестым чувством понимая, что развернуться, на полную катушку,

ему не дадут, и талант пропадёт, будучи безвозвратно загублен,

Степаныч, для его оценки, решил дать колхозникам последний шанс.

Теперь наступило полное спокойствие в размеренной жизни односельчан. Трудовые будни ничего не нарушало, и на коллектив опустилась атмосфера радужной беззаботности, в монотонном течении времени. Лишь подозрительный дымок над баней Степаныча, заставлял оглядываться и принюхиваться — что-то не вениками попахивает. Но к его чудачествам, односельчане уже давно привыкли, и не особо обращали внимание, пока не наступило одно, очень туманное утро, сняв покрывало таинственности с предстоящих, этому, событий.

На площади, перед сельсоветом, собралась огромная толпа зевак. Степаныч, с гордым видом прохаживался взад-вперёд перед непонятной конструкцией, скрытой накидкой из сшитых, между собой, простыней. Люди стояли молча, а организатор и спонсор одновременно, держал речь об увековечивании в металле собственного образа, прямо заявляя, что это подарок родному селу, и скоро он войдёт в каталог Юнеско — как минимум. С этими словами, он дёрнул за верёвку. Простыни соскользнули вниз, обнажив корявую отливку, из дикой смеси цветных металлов, залитых в форму порционно. Народ не проронил ни слова, про себя гадая, в какое место этого «Покемона», пошёл его кран. Кроме корявости, скульптура имела дефект отливки, прямо в паху. Вытесненный металл проломил формовочный материал, и смешался с землёй и глиной, теперь напоминая ёжика, грыжу и ископаемого трилобита — одновременно, навсегда вцепившегося мёртвой хваткой в самое дорогое. Подошедший председатель быстро оценил заслуги выдающегося земляка, только и сумев выдавить:

— Эпическая сила былинных богатырей!

— Ну, как?! — с воодушевлением воскликнул скульптор, довольный произведённым впечатлением. — Круто?

Начальник исподлобья взирал на шедевр:

— Это кто?

— Кто или кому?

— И то, и другое — и кто, и кому?

— Это я, сам себе! — Степаныча распирало от гордости за себя, за произведённый фурор и за искусство в целом.

Толпа наперебой сыпала советами:

— Да сдать её в металлолом!

— Теперь уже не поймёшь, из какого она металла!

— В музей современного искусства продать!

— Проще собственный выставочный зал построить, чем в Нью-Йорк её переть.

— Почему именно туда?

— Да, хрен его знает, слышал только, что он там есть.

— Точно! Своих музеёв всё равно нема!

— Там собственных дураков хватает!

— Был бы живой, можно было б, обогатить кунсткамеру, — промямлил председатель, и уже более решительней добавил. — А вот его, надо в командировку отправить. Куда-нибудь подальше, типа Зимбабве — такое мастерство нуждается в продвижении. Вне конкурса!

— Почему в Африку?

— Да без разницы! Но чем дальше отсюда, тем лучше. В такую поездку, чтобы он оттуда не выбрался, так сказать, без вариантов! — командир колхоза устало вздохнул и начал обдумывать план дальнейших действий, по ликвидации последствий несанкционированного митинга.

После непродолжительных дебатов, было принято решение — повторить подвиг легендарного крейсера — «открыть кингстоны»! Шею статуи обмотали цепью, и трактором отволокли к ближайшему речному обрыву, откуда и произвели сброс, благополучно утопив произведение мастера, от греха подальше и от начальствующих взглядов, заодно. Поднявшаяся волна вынесла на берег обрывки водных растений и чёрно-зелёную тину, и неспешно откатясь назад, закружила в водовороте, над утопленным произведением искусства.

На самом краю обрыва, над рекой, ещё долго маячила одинокая фигура Степаныча, всматривающегося в её мутные воды. Кто его знает, какие мысли витали у него в голове: плакал ли он об утрате, или оставил переживания при себе, стоял молча, или разговаривал с тёмной водой — неизвестно, только вскоре он покинул односельчан. Говорят, его щуплый силуэт видели по дороге в Тибет. На вопрос, обращённый к очевидцам, откуда те знают, куда именно он направился, те только пожимали плечами — модно, мол, про Тибет гуторить…

— Такие вот, коврижки! — закончил повествование Бульдозер.

Народ выпил за искусство, за командировку, про которую сложено столько фольклора, что он прокормил, не одно поколение юмористов и драматургов — кто — чего, пытается выжать из пикантной ситуации…

* * *

Как-то был в командировке — Про измену сон подкрался. Я с огромной монтировкой, Впопыхах домой ворвался. Сунул шапку в холодильник, На трюмо поставил руль, А походный кипятильник, Намотал на чей-то буль. Точно, как прокуратура, Обыскал почти весь дом, Лишь голодная скульптура, У торшера за углом. За окном триптих «Победа», С гордым знаменем в руках, Лишь на голых пятках едут, С горки — в вечные снега. Без штанов, как к блудной девке, По большой программе «Ню», Флаг несут на длинном древке, Словно в прачку простыню. Расстилалась панорама — Куликовской сечи мрак, Сразу столько видеть срама, Не рассчитывал никак. В спальне десять ног под пледом, Что-то здесь пошло не так. Лучше я назад уеду — Пережду тот кавардак.

История третья Музей восковых фигур

Ночь вступила в свои права, погрузив во мрак всё, что не охватывал свет от костра. Сумрачные тени неспешно скользили по земле, в такт колебаниям огня и растворялись, в близлежащей темноте. Вопреки ожиданиям, Луна не появилась — ну и что?! Не астрономы же собрались. И вообще, как утверждают, если долго на неё смотреть, то можно стать идиотом. Какой-то тонкий намёк на почтеннейшую профессию и на интеллигенцию, в целом. Я, лично, ничего такого утверждать не берусь. Смолистые дрова весело потрескивали, сгорая в горне сиюминутных желаний, пославших их туда. Смола плавилась, как воск у свечи, капая горящими точками на землю, вспыхивала ярким пламенем и умирала, с треском озаряя свой последний вздох. Вдоволь насмеявшись, компания порядком подустала, и веселье постепенно переходило, сначала на лирический лад, а затем и вовсе скатилось в мистическое русло. Очнувшийся от гипноза огненной пляски, Дед задумчиво, как бы в никуда, произнёс:

— Дрова смоляные — тают, как свечи восковые. Почти все работники музеев восковых фигур, панически боятся остаться или зайти туда ночью. Утверждают, что там чертовщина творится, и что с наступлением сумерек, фигуры начинают жить своей жизнью.

— Может, рекламу создают? — предположил Почтальон, обведя всех взглядом, видимо ища поддержки.

— Может быть, — неуверенно вторил ему Крон. — Я был с женой, в одном музее, и от некоторых персонажей, исходит, прямо таки, дьявольская энергия. Даже днём. Ничего утверждать не берусь, но определённо, не всё так просто. В то, что они оживают я, конечно, не верю, но сами фигуры могут служить сосудами — проводниками тонких энергий. У меня есть простой пример: нарисовал я ночной пейзаж, при создании которого, настроение было не просто паршивым, а фатальным, в своей безысходности и — повесил у матери над кроватью. Дня не прошло, как она взмолилась, чтобы я убрал картину, куда подальше, потому что она страшная, а вместо пейзажа, повесил на стену вон тех чертей, которые месят друг друга подручными средствами. Они не страшные. Вот так: не то, что нарисовано и как, а с какой целью и, с каким настроением. Возможно, что не каждому дано такое, что позволяет вытворять с обычной портянкой, но я после этого, никаких психологических картин, стараюсь не писать — изо всех сил. Зачем это нужно. Ещё неизвестно, какие энергетические затраты для этого требуются. Но, повторюсь, что специально, такие вещи я делать не берусь и, как профессионал заверяю, что восковые фигуры требуют большей отдачи, при создании.

Кащей долго пытался вставить вопрос в плотную тираду словосочетаний, и только при длинной паузе, ему это удалось:

— А какие персонажи стояли в зале?

— Многие. По временному интервалу, от начала тысячелетия, до конца прошлого века. Самый жуткий взгляд был у Чингиз Хана: даже Малюта Скуратов, вместе с Иваном Грозным, ему уступали — вместе взятые.

Доцент раскрыл рот до ушей, и с радостным сарказмом, заметил:

— Представляю, какие оттуда звуки доносятся, по ночам.

* * *

— Подонки, подлецы, подонки — зажгите, кто-нибудь эту большую свечу! Темно, как на дурацкой картине, где в чёрной рамке, в самую тёмную ночь, негр уголь грузит. Или ворует — подонок, однозначно.

— Не надо поджигать, я не свечка — у меня и фитиля нет!

— Есть — он снизу.

— Гори, гори, моя свеча.

— Догорю с тобой и я!

— Подонки! Стоите тут, как в зоопарке — рожи, одна страшнее другой.

— Кто подонки?! Малюта, в пыточную его, при разбойничьем приказе!

— Я депутат! У меня мандат имеется!

— Ну, вот! Сам признался в бандитизме! Дима, у тебя одного меч -

отруби ему голову!

— Правильно, коси! К тому же, он на нетрадиционную ориентацию намекал.

— Я бы рубанул, да скульптор — халтурщик, руки не тем концом вставил и на воске сэкономил, а меч фанерный сунул. Я и слова то такого не знаю — фанера. Потомки все леса извели, а про железо и говорить нечего.

— Кому рубить голову?! Вы меня ещё не знаете — подлецы. Андрюша, хочешь заработать миллиард?

— Хочу!

— Ты свети, давай — не тебя спрашивают!

— А ты кто такой? Когда мы про бриллианты кино снимали, в красных пиджаках холуи на сцене пели.

— Много ты понимаешь! Сам сидишь в портках из того, как его — этот долбаный спектакль. В общем — неважно!

— В Сарай бы его!

— Зачем?! — тут все фигуры, с разинутыми ртами, поглядели на хана.

— Тебя самого в сарай! Размахался плёткой — маркиз де Сад выискался.

Пришедшая ночная уборщица тётя Клава, далёкая от тонких энергий, плазменных телевизоров и прочей суеты, включила свет и задула свечу.

— Ну, тихо вы тут! Ишь, раскричались — ироды!

Хорошо, когда человек ничего не смыслит в искусстве. Он свободен от условностей, и создание восковых изваяний, для него не больше, чем отливка чугунных болванок. А она, вообще считала, что это не скульптуры, а нанятые актёры. Вот, только, почему они на ночь домой не уходят? Но это было не её дело, значит — так надо! Протерев злопыхателю лицо, свечке поправила подтёкший низ, и с чувством выполненного долга, огляделась по сторонам. Моя пол, тётя Клава долго ворчала про зоопарк, и что-то про зверинец, а так же, про оба эти заведения, вместе взятые. Повесив половую тряпку на вытянутую руку Чингиз Хана, уборщица распрямила затёкшую спину, потянулась и принялась приколачивать у швабры, вечно отваливающуюся щётку. Десятки пар глаз наблюдали за хозяйкой положения: не властные управлять ситуацией на ментальном уровне, и не в силах, что-либо предпринять физически. Поняв, что повлиять на мастера по уборке территории не удастся, глаза статуй остекленели до утра.

* * *

Сутулый покачал головой, оценивая шутку:

— А, что, Сталина там не было?

— Не помню, — Крон призадумался. — Может, и был, — вот Берия стоял. Это точно.

— А что, он так ничего и не сказал?

— Нет, кажется…

История четвёртая Триллер

Сквозь непроглядную темень ночного мрака, невозможно разглядеть ничего. Крон закурил, и пошевелил угли в костре, таком жарком и близком, создающим ощущение уюта и защищённости. Не то, что далёкая и безлюдная трасса:

— С юных, лет меня преследуют воспоминания, почерпнутые из одного рассказа — страшилки, которому уже много лет. Представьте себе пустую ночную дорогу, по которой едет грузовик — пятьдесят второй или пятидесятый газон. Местность не просто безлюдная, а абсолютно глухая. На многие километры вокруг, нет никакого жилья. Тракт, соответственно, не асфальтированный, так сказать — девственной чистоты, весь в канавах и выбоинах.

— В чём, в чём?! — Доценту, видимо, что-то померещилось или сострить решил.

— Не порть тему старым анекдотом! — Крон отхлебнул из кружки чай и продолжил. — Свыше шестидесяти километров в час не газанёшь, по такому тракту — будешь прыгать, как кенгуру, по австралийским степям. И вот, едет наш герой, не спеша, минуя яму за ямой, объезжая особо глубокие. Свет фар, повторяя колебательные движения грузовика, выхватывает из темноты: то придорожные ели, то дорожную грязь. И всё это на нервах: проклиная дураков, дороги и всех, кто с ними связан. Встретить на таком пути постороннего, практически нереально, даже днём, не говоря о ночном времени суток. Мотор гудит с надрывом, работая только на первой и второй скоростях. От такой монотонной качки, паренёк, сам того не замечая, постепенно начал клевать носом и угодил в очередную колдобину, подняв тучу брызг. А дальше, по его словам, он и сам уже не понимал: просыпался, или так и проделал, оставшийся путь до дома во сне — на автопилоте.

Заработали дворники, очищая лобовое стекло от налипшей грязи, и машина, натужно взревев, выползла на относительно ровное место. Где-то впереди, вдалеке, замелькала фигура, пока ещё слабо различимая, шедшая не торопясь по обочине. Что-то неуловимо подозрительное просматривалось в облике, не формируемая сознанием в привычный образ прохожего человека. Что-то не так, не то — но что именно? И вдруг шофёра осенило — девушка: одна ночью, и при том совершенно голая, босая, лишь копна роскошных волос спадала на плечи. Он почти поравнялся с ней, когда сознание стало проясняться и здравый смысл, повинуясь голосу разума, посоветовал убраться подобру-поздорову. Разум разумом, а инстинкт инстинктом, и если бы мы руководствовались только меркантильными соображениями, то нежилая пустыня простиралась бы не в одной тайге. Притормозив, паренёк, глупо улыбаясь, предложил подвести одинокую продрогшую особу. Какой образ он ожидал увидеть, пусть останется с ним, в его воспоминаниях. Обернувшись, на незадачливого Казанову обратила свой взор лошадиная морда, с раздувающимися ноздрями. Животный ужас, охвативший наездника, заставил вдавить педаль акселератора до пола. Старенький грузовичок, до этого момента, едва слушавшийся своего хозяина, похоже, сам обделался сильным испугом. Взревев как буйвол, железный конь не желал иметь ничего общего с демоническим сородичем, и сорвался с места не хуже болида «Формулы — 1», поднимая в воздух тучи осенней грязи. Остаток пути паренёк проделал, как в самолёте, почти не касаясь земли, а цокот копыт и тяжёлое хрипенье за спиной, не позволяли даже помыслить о том, чтобы оглянуться назад. Как он приехал домой, помнит смутно, словно это было во сне, или действительно — во сне.

— А где смеяться? — не понял Сутулый, не охватив мысленно всей перспективы открытой темы.

Крон пожал плечами и зевнул:

— Где хочешь, там и смейся. Я даже не знаю, для чего вспомнил эту историю, но по утверждению того Казановы, на заднем борту его грузовика, после этой встречи, появились страшные царапины.

— Такое померещиться может, только во власти Морфея, — сделал заключение Бульдозер.

— Ага! Или морфина! — добавил Бармалей.

— Так от него и пошло это название, — Дед усмехнулся, — А вообще, у нас старая поговорка была: «не важно, что морда овечья — была бы судьба человечья. Я тут смягчил немного, а то перед дамой неудобно.

Пифагор поперхнулся прошлогодним огурцом, захваченным из просроченных запасов солений:

— Какой?

— А вон там, в темноте стоит, вон-вон побежала. За деревом её тень мелькнула — может быть, это она к броску готовится? — Дед разразился демоническим смехом, не хуже, чем Лермонтовский герой.

Пифагор окончательно подавился заморенным овощем, а Крон заметил, обречённо вздыхая:

— Дед, меня лошадью не напугать. Они сами от меня с детства шарахаются, но как-то неуютно, когда их мрака на тебя смотрит пара дружеских глаз, особенно, если тылы неприкрыты.

— А тебе то, что их прикрывать? Дед продолжил словесную игру, — она свои демонстрировать будет.

— Как же, а лицо?

— Рубаху на папаху — и голые ласты!

— Вот именно, что голые, и всё остальное то же.

Деду надоела бессмысленная перебранка:

— Дашь её свою фуфайку.

— Лучше рюкзак, — Крон грустно вздохнул, видимо жалея о своей, безвозвратно ушедшей молодости.

— Вам, кажется, одни воспоминания остались, — ввязался в разговор Комбат, подозрительно вглядываясь в темноту.

— Кто спорит, — кивнул головой Дед, подтверждая умозаключение. — А ты боишься, что одному отдуваться придётся? Ну, что ты пялишься в темноту — нет там никого.

— Сам знаю, что нет! А может мне хочется, чтобы было!

— Ну, есть у меня конюх знакомый. А то, чего покруче подогнать смогу. Если оседлаешь…

— Остряк у нас Дед! — Комбат, как-то неуверенно, словно обречённо, махнул рукой.

Половина народа уже дёргалась в конвульсиях, а Бульдозер, держась за живот, указал рукой в сторону предполагаемого железнодорожного разъезда:

— На ближайшую станцию секретный груз, говорят, пришёл.

— Какой? — Почтальон удивлённо посмотрел на тракториста.

— Резина какая-то — может грелки?

— Да шутит он, — вмешался Доцент. — Здесь, кроме, никому не нужной развилки — ничего нет. Тем более, предприятий или баз.

— Ну и что? Он, поди, самогонными аппаратами гружённый был, поэтому — такая таинственность.

— Точно, Кащей! — из них отличные паровые бомбы получаются, — Сутулый изобразил руками большой взрыв.

— Почему только из них? — вмешался Крон. — Я один раз зашёл к отцу домой, а он тогда отдельно жил. Ё-моё! На газовой плите сорокалитровая фляга с водой закипает, наглухо задраенная. Еле успел откупорить. А вот один мужик не успел. Правда, речь как раз идёт о самогонном аппарате. Было это давно. Гнал он самогон в малогабаритной кухоньке и видимо — в первый раз, потому что ягоды не отфильтровал. Залил эликсир в баллон, вместе с мякотью и костями, заодно — для навара, видимо и вышел, на своё счастье. Ну, а дальше закономерный результат: одна из косточек забила единственное отверстие. Взрывная волна, выбив не только стёкла, но и раму, докатилась, по всей вероятности, до Кантаурово. И никто даже не поинтересовался, в чём дело, как будто эти агрегаты рвутся каждый день.

— А город подумал — ученья идут!

— Точно, Пифагор! Неудержимая сила внутреннего давления, оросила окрестные кусты бражным суслом, обильно сдобрив скучный асфальт продуктами домашнего виноделия. Ягоды, сопутствующие такому оглушительному успеху сапёрных учений, и разбросанные на дистанции до пятидесяти метров, все посчитали местным боярышником, опавшим с тополей. Прочий мусор в России валяется повсеместно. А запах такой тональности, не просто обычен — он является неотъемлемой частью быта коренного населения. Испарения от асфальта, как в канализационном коллекторе.

— Лекарство для слабых душ, — вздохнул Бармалей.

История пятая Триллер: пятьдесят четыре метра или «адский стул»

— Настойкой Парацельса могут быть и более слабые напитки, — Сутулый вздрогнул, вспомнив былое. — Тут главное — выдержать пропорции. Однажды, решили мы перекусить, и с этой целью, в ближайшем гастрономе, был приобретен кефир и курица «гриль». С расправой над продуктами задержки не допустили, и через несколько минут всё было кончено. Переваривали пищу недолго, ибо появился товарищ и без обиняков выставил на стол бутылку шампанского, заявив, что у него сегодня день рождения. Прикончили и её, в принципе, даже не захмелев. Ужас и сверповышенный расход туалетной бумаги начался вечером. Оказалось, что ничего не смысля в фармакологии, мы открыли суперэффективное средство от запоров. Вкратце — это был расплавленный свинец.

— Запатентовали? — съязвил Кащей.

— Постеснялись прослыть засранцами, короче.

…

Напился вдоволь, рот набил, Живот от коржиков надулся, Довольный встал, зевнул, икнул, Счастливой жизни улыбнулся. А в туалете захлебнулся…

* * *

— Вот, а если в это время на башенном кране работать?! — предположил Бульдозер.

— Ну и что, — ответил за Сутулого Комбат. — У моего знакомого мужика, в бригаде крановщик был. Поносом не страдал, но по пустякам, также не беспокоился. Выползает на стрелу, со спущенными кальсонами и кричит «Поберегись!!!» Все только разбегались, как тараканы.

— Да уж, полёт фекалий с такой высоты — это надо видеть финал! — Почтальон энергично закачал головой, видимо, не понаслышке зная о последствиях. Астероид, не касаясь земли — вон, сколько бед творит. — Два водопроводчика сделали удивительное открытие, при работе над канализационным стояком. Оказывается, что при падении с шестидесяти метровой высоты, от удара о твёрдую поверхность, продукты жизнедеятельности организма преобразуются в мелкую фракцию, в виде пыли. Приехали они по вызову в московскую

многоэтажку. Дверь открыла симпатичная хозяйка и с порога заявила, что вода из унитаза не уходит. После детального выяснения ситуации, приступили к творческой деятельности над клоакой. Что и чем там засорилось — без разбора конструкции не выяснишь: водопровод можно перекрыть, отключить газ, свет, но как объяснишь несознательным гражданам о вреде частого посещения кабинки. Табличку не повесишь «Не включать — работают люди!» Куда вешать и что не включать? Остаётся одно — действовать на свой страх и риск. Бьются в тесной каморке золотари, самоотверженно борясь с засорением всей планеты. Не успели снять звено — ну, естественно! Летит! Быстро подставили таз. Удар и тесное помещение погрузилось во мрак. У сказочной красавицы, в рабстве было одно чудовище, у нашей — сразу два. В туалет зашли, на вид, вполне обычные люди, но вышло — пара коричневых монстров, злобно сверкающих глазами. Не сортир, а телепорт в иное измерение. Или того хуже — в преисподнюю.

Дед поморщился и изрёк:

— С вами, кроме как об этом, и разговаривать то больше не о чем, особенно, когда у меня кусок в горле, но анекдот напомнили: два сантехника, молодой и старый, пришли на аварию. Старый нырнул в колодец, полный дерьма, поковырялся, выныривает — подай разводной ключ. Получив желаемое, с головой исчезает в вонючей жиже. Выныривает, переводит дух — дай ключ на двадцать четыре. Гипервентилирует лёгкие, задерживает дыхание, и опять скрывается в чёрной воде, куда молодой смотрит, разинув рот. После нескольких боевых погружений, удерживаясь локтями на краю выгребной ямы, назидательно произносит: учись, а то так и будешь, всю жизнь ключи подавать!

— Как в Турции!

Автор изречения остался неизвестен.

— Нет уж, каждому — своё, — сказал Бармалей. — Не хочу быть водолазом. В коллекторе, от замкнутого пространства, можно рассудок потерять.

— Ума рискуешь лишиться и при более прозаических обстоятельствах, — заметил Бульдозер.

— Это, от каких?

— Вот женишься на какой-нибудь Аделаиде Олимпиадовне Зимбельбургер, то не меньше шансов, остаться без последних извилин.

— Да нет, просто станешь таким же, — философски уточнил Пифагор.

— Или?

— Ну, Кащей, тут есть два варианта. Первый — разведёшься, второй -

завербуешься куда-нибудь на север.

— Лет на десять, без права переписки, — сделал Дед, весьма мрачное заключение.

Доцент с грустью, с воспоминаниями про отдавленную мозоль, вздохнул:

— Тылов больше нет. Враг захватил обоз. Первые сдаются без боя, а вторые ничем не брезгуют.

Тут почему-то загрустили все, даже те, у кого эти Муськи — Дуськи, никуда не делись.

— Да! Тут для поднятия духа, нужен целый ураган. Помню, в семьдесят восьмом году прошлого века, прокатил один такой Н. по всей улице. Места без царапин нет, но жива, цела и бутылка не разбита, а купола с церкви оторвал и бросил вниз, — Крон оглядел спящих и понял, что говорил для себя.

— Спи, Комбат…

Глава пятая Во сне и наяву

Петляя, дорога медленно поднималась в гору, затем спускалась вниз, плавно переходя в тропу, тропинку, пока совсем не исчезла. Три незадачливых путешественника растерянно оглядывались по сторонам, ища хоть что-то похожее на то, куда бы она могла вести. Внимательный осмотр под ногами, даже самый пристальный — ничего не дал. Дорога в никуда. Не провалилась же она под землю, в самом деле. Крон ещё раз обвёл взглядом округу, махнул рукой и, сбросив рюкзак, уселся на него.

— Ладно, Комбат — привал, — сказал он и на всякий случай, осмотрел и макушки деревьев. — А ты ничего не перепутал?

— Да вроде нет! — неуверенно ответил Комбат, также освобождаясь от поклажи. — Доцент — присоединяйся.

Скинув пожитки, последний присел рядом и с некоторым волнением, спросил:

— А если мы не найдём эту базу?

— Ну и что! Всё равно там нет ничего, кроме пустых стен.

Крон, даже немного растерялся:

— А что тогда туда соваться?

— Как, а приключения?! — Комбат от непонимания, даже округлил глаза, ровно настолько, насколько позволяла физиология, — в такой глуши всякого можно ожидать, особенно от бывших военных.

Доцент, после такого заявления, невольно подался в сторону. Так, на всякий случай…

— Ну, я имел в виду бывшие объекты, — поправился новоявленный проводник.

— А, а то я уже было, хотел их иметь! — резидент от науки облегчённо вздохнул. — Сюрпризов бы не отыскать — на пятую точку. Фильмов насмотришься, так мерещатся разные секретные лаборатории, нашпигованные всякой всячиной, и в которых, не пойми чего творится.

— Да ты что, Доцент? — Комбат, даже хрюкнул. — Думаешь, если объект закрыт и военные уехали, то посередине зала забудут нечто такое, на которое ушли годы работы? Скорее, они это уничтожат.

— Ладно, давайте готовиться к ночёвке, — Крон показал рукой в неопределённую сторону. — Нужно перебраться подальше от дороги. Есть ощущение нездоровое. Ну не нравится мне что-то в этом тупике.

— Чем тебе место не угодило?

— Да ты что, наука — кто прямо на тракте лагерь разбивает?

— Это, во-первых, — подтвердил Комбат.

— А во-вторых? не унимался Доцент.

— С кем свидание здесь назначил? — Крон ехидно ухмыльнулся. -

Пошли дрова собирать.

Наука, кряхтя, поднялся и обречённо махнул рукой. Подхватив поклажу, двинулся за остальными. Как ему не хотелось: ни поленья отыскивать, ни таскаться по лесу.

— Во-вторых, — закончил Комбат. — Мне тоже не нравится эта неопределённость, заодно с незаконченностью. Одни ёлки-моталки вокруг, а так хотелось что-нибудь лирического.

— Например? — спросил Крон, ковыряя пальцем густой мох, в изобилии гостившем на могучей ели.

— Эта зелёная плесень, к примеру.

— Чем тебя скромный эпифит расстроил? Он зимой её от мороза защищает, наверное…

— Мрачный слишком, — заметил Комбат и указал рукой в сторону пригорка. — Пойдём туда, может сосёнки, какие найдём — всё поуютнее будет. А то, как в страшном сне.

Доцент внимательно оглядел причину полемики со всех сторон и недоумённо пожал плечами:

— Мох, как мох!

— Раньше! — Крон устало вздохнул и, поправив рюкзак, обратился к Комбату. — Слушай, Ком, ты в прошлый раз про сон упоминал.

— А, было дело — вот костерок разведём, а там и всё остальное.

За небольшой возвышенностью, к радости путников, местность и на самом деле, оказалась поинтересней. Валежника для костра валялось вдоволь, поляну выбирай любую и признаков бывшего присутствия туристов, не наблюдалось. Хотя, в такой глуши — какие поедатели шашлыков. Они к водоёмам тяготеем. На берег с корабля не сходить — возможно, присутствие дикарей. Идиллия полная, в своей безлюдности.

Наспех справившись с костром, друзья основательно запаслись дровами, и к тому времени, когда вода в котелке закипела, нелюбимое занятие было выполнено. Горючее для поддержания огня лежало в стопке, чай готов, остальное тоже — что ещё нужно для того, чтобы расслабиться и не вскакивать по пустякам. Когда процедура пополнения желудков прошла завершающую стадию, благодарные слушатели готовы были выслушать и поверить в любую небылицу, не говоря уже о сне.

История первая Сон комбата

Помните нашу болтовню про ихтиандров? Так вот. Как в известном фильме, всё приснилось в гипертрофированном варианте. А участники — мы, здесь сидящие. Я — проводник.

Бар. Стойка. За стойкой тройка.

— Ну что, по стакану на дорогу? — Крон достал бутылку и поставил на стол.

— Я не пью — мне нельзя! — Комбат тоскливо посмотрел в никуда. Столько безысходности в глазах одного человека, никто из экспедиции, не видел ни до, ни после.

— Чего это? — не понял Доцент, к тому же поперхнувшийся, наполовину выпитый виски.

Крон распылил в воздухе весь проглоченный стакан, на манер аэрозольного баллона, и подозрительно косился на проводника.

— Жена сказала, — ещё грустнее прошептал Комбат и пустил слезу. — Нельзя!

— О! — оживился Крон. — Нельзя! Об этом не волнуйся — расшифруем. Мне тоже самое твердят, и даже хуже. У двух дочерей врождённый телекинез, они и мать научили. За столом вчетвером сидим, передо мной стакан с водкой. Только я за него рукой, кто-нибудь из них напрягается, посуда фьють — уехала.

— А если все сразу глаза выпучат? — спросил Доцент, вцепившись в свою ёмкость обеими руками мёртвой хваткой. На всякий случай.

— Тогда самое худшее — стекло разрывает вдребезги.

Проводник ожил, ободрённый обещанным исцелением, в глазах появился блеск, а в мозгах проснулась склонность к авантюре:

— А если поставить пять стаканов?

— Я тебе что, миллионер? — Крон, зачем-то схватился за карманы, в которых, всё равно ничего не было. — Сейчас и один стоит, как боекомплект к пулемёту Стечкина.

Комбат посмотрел на часы, прислушался и, зачем-то понюхал воздух.

— Испортил, да? — Доцент виновато опустил голову.

— Представляю, как ты его испортишь, когда будем прорываться через блокпост, — сказал проводник, уважительно посмотрев на скунса, затыкая нос. — Только вот боюсь, нам это не поможет — у них противогазы есть.

— Может и поможет, — возразил Крон. — У нас в химзащите, всегда заначки лежали. При незапланированной команде «газы», на палубу, что только не сыпалось: спички, сахар и прочая бакалея. Идёт старпом мимо строя: у одного в глазу сухарь, у другого пряник и полный рот бычков, от которых ему, нет никакой возможности дышать. Красные глаза, на пределе выпуклости, отчаянно смотрят, сквозь запотевшие стёкла и рассыпанный чай.

— Вы что, всегда с противогазами строились? — почти одновременно спросили компаньоны.

— Да нет! Только, когда соответствующая команда поступала. Раз проверят наличие, без «газов», два, три — вот и расслабуха. Когда в очередное построение, по плану, просят их захватить, то сумки хватаются, без выгребания содержимого. И тут…

— Мы отвлеклись! — Комбат опять прислушался, к чему-то и начал планёрку. — Выдвигаемся на исходные позиции и прорываемся на трёх велосипедах. Тактика зайцев — в разные стороны. Это я сам придумал. Я налево, а вы в другие стороны. Например, Крон прямо.

— Минуточку! Что же это получается? Ты налево и в кусты. Я по рельсам прямо, обгоняя локомотив, а Доцент аккуратно на пулемётный расчёт вылетает. Они его в окрошку покрошат быстрее, чем он успеет подушить их, как хорь курей в курятнике.

— Чего?! — возмутился учёный. — Ты сам то понял, что сказал?

— Я тебя защищаю, болван! А сделаем так — переоденемся путейцами, и делов куча.

— А я не догадался, — удивлённый проявленной смекалке, Комбат не скрывал своего восхищения. — Да и велосипедов, всё равно нет.

— А рюкзаки?

— Что рюкзаки? — Крон непонимающе посмотрел на Доцента, который пытался сорвать план, из-за каких то котомок.

— Где ты видел железнодорожников с туристическим снаряжением?! — возмутитель спокойствия покрутил пальцем у виска.

Комбат призадумался. Все так же погрузились в мысленную доработку изъяна. Неожиданное решение заставило засиять проводника:

— Рюкзаки под красные куртки спрячем — пусть думают, что мы дефективные с рождения!

— Ну, три горбатых путейца — это уже слишком, — Крон почесал затылок и поёжился. — Они нас на исправление отправят — в худшем случае. В лучшем — отберут всё.

…

Снова монстры в стаи собираются, Ждёт их за кордон дорога дальняя. На блокпосте сталкер облажается, До свиданья, «сидор» — до свидания.

* * *

Комбат с Доцентом, ещё больше приуныли, но тут у последнего, проблеснула светлая мысль. Всё равно, других соображений не предвиделось:

— Пойдём прямо с мешками — скажем, оборудование или припасы несём. Идём ремонтировать дальние пути.

— Кому они нужны — рельсы в глубине зоны, если туда ничего, и никто не ходит? — Крон вопросительно глядел на Доцента, поменявшись с ним ролями, относительно возмущения того спокойствия.

Комбат решительно встал и тоном, не терпящим возражения, вынес вердикт:

— Ладно! Так пойдём. Положимся на вдохновение — сталкеры мы или нет?! Теперь осталось шмотки железнодорожные найти: эти

оранжевые куртки и прочую дребедень.

— А что ты понимаешь под прочей дребеденью — кувалды, что ли? — уточнил Крон.

Соискателям приключений, нагруженным, как персидские ишаки, дополнительная нагрузка, не то, чтобы в тягость была — в гробу они её видели.

— На блокпосте не примут это за вооружённое нападение? — ещё раз усомнился Крон.

Полководец рассмеялся, представив себе изумительную картину:

— Как перед собой вижу эту сцену: три ухаря, в красных рубахах, с кувалдами наперевес — штурмуют пулемётную точку.

— Ну ладно, уговорил, — Крон тоже встал и размял затёкшие ноги, — а где куртки взять?

— Может с путейцев снять? — нерешительно предложил Доцент.

— А ты не боишься, что они тебя кувалдой угостят, каждый по очереди, в той последовательности, в которой ты с них шкуру сдирать соберёшься? — Комбат показал рукой на вагончик. — Там этого шмотья грязного — завались!

— Вот и хорошо, что грязное — убедительнее будет, — Крон оглядел свою, только недавно постиранную куртку.

Приодевшись, три героя неуверенным шагом приближались к воротам пропускного пункта, для пущей правдоподобности, травя анекдоты и заразительно гогоча. Уже на подходе стало ясно — что-то не так, но что? И лишь подойдя вплотную к ограждению, ситуация прояснилась — через открытую настежь калитку было видно: ни на вышке, ни на пулемётной точке, не было ни души. Бесхозный пулемёт дырявил чёрным дулом синее небо, пугая пролетавших мимо ворон, которые никак не ожидали, такой подлости от военных. До этого, они вполне лояльно относились друг к другу. Прошло несколько минут, и открытые от удивления рты, потихоньку стали обживать мухи. Выйдя из ступора, до друзей, наконец, дошло, что из караульного помещения раздавалось нестройное хоровое пение, чисто непотребного характера. Трём соискателям приключений делать бы ноги, в том направлении, куда они и собирались, но лжепутейцы направили стопы прямо к двери, как зачарованные, идя на звук. Если бы любого из них, в эту минуту спросить, зачем тот идёт в караулку — ответа, скорее всего, не последовало бы. Первым достиг облупленного препятствия Доцент и вежливо постучав в дверь, неожиданно для себя и окружающих, выдал:

— Пустите на ночлег странствующих монахов ордена святого всех святых и иже с ними!

Комбат потерял дар речи, а Крон спросил, сглотнув слюну:

— Ты что — опупел?!

Дверь открыла такая будка, что стандартная армейская каска, приютившаяся на ней, казалась американским праздничным

колпачком, который дают детишкам, в их день рождения.

— Да нет — шутит он! — Комбат попытался исправить положение. — Путейцы мы. Ищем пути неисправимые, неисправные, неправые, левые — править будем!

— Чиним рельсы, примуса и прочее барахло, — ещё неожиданнее, для окружающих, бодрым голосом отрапортовал Крон, как будто просил подаяние.

Здесь явно, чей-то злой гений давно написал сценарий и раздал всем роли. Тут все играют по его правилам. Озвучено актёрами. Поскольку, владелец роскошной физиономии, так и не проронил ни слова, наши герои растерялись. Да он и не понял, кажется, ничего. Отодвигая его лицо в сторону, за ним появилось другое, улыбающееся и довольное. Его владелец призывно махал рукой, подтверждая приглашение словесно:

— А! Ребята сталкеры! Заходите!

Стол был завален выпивкой и закуской. Доцент облизнулся и начал оправдываться:

— Мы не сталкеры, мы — путейцы.

— Да какие вы, на хрен, путейцы! Присаживайтесь к столу. Вон плакат на стене висит — родные люди, — закончил военный, рассаживая всех по местам и наполняя стаканы.

На обшарпанном перекрытии, которое и стеной то назвать нельзя, висел покосившийся планшет, на котором красовались три знакомые рожи и надпись сверху: «особо вредные сталкеры, не дающие спокойно пить квас». В трапезе участвовало ещё человек пять, кроме двоих упомянутых и, естественно, в таком же состоянии.

— Мы тут именины начальника заставы отмечаем, — продолжил разговор третий солдат. — Кстати, вы там троих, на мотоцикле с коляской не видели? Покой чёрт их за добавкой понесло, когда и этого на неделю хватит.

Непотребные песни, исполняемые сводным хором, до утра радовали ближайший посёлок полнотой содержания.

Утро следующего дня было обычным, и не выделялось оригинальностью, из череды себе подобных. От блокпоста, в направление заброшенного железнодорожного тупика, направлялась странная группа, в составе трёх человек. На каждом надета красная куртка, рюкзак и армейская каска. Следуя один за другим, они несли на плечах огромный пулемёт. Всю связку, скованную и сплочённую одним могучим стволом, изрядно мотало: то ли от тяжести крупнокалиберной болванки, то ли от вина, но, скорее всего — от обоих вариантов сразу. Возглавляющий процессию Комбат тяжело вздохнул:

— Я то дурак, думал, что полегчает, когда мы начальнику на его юбилей, кувалды подарим!

Замыкающий шествие Крон, обливаясь потом, поддержал товарища:

— Я тоже хорош! Нечего было прочувственную речь толкать — сейчас бы не тащили эту палку тяжеленную. Вот жесть! И бросить жалко!

Доцент, мотающийся посередине, кивал головой то в одну, то в другую сторону. Запасная лента, набитая двенадцатимиллиметровой смертью, сильно давила на шею, не позволяя внести свою лепту в разговор. Дорогу осилит идущий и, в конце концов, они добрались до дрезины. Сбросив ненавистный боезапас, Доцент получил возможность высказать свою точку зрения, относительно целесообразности вооружения:

— Зачем нам эта лента, напичканная патронами?!

— А ты что хотел, — не понял Комбат, — чтобы её огурцами набили, или морковкой?

— О — чудо — сажатель! — непонятно чему обрадовался Крон. — Моему тестю такой нужен. Установил на трактор, вспахал и тут же, очередью засеял. Всё садовое товарищество.

— Да кто же целыми огурцами сажает? — Доцент растирал ноющую шею.

— Ты чего пристал, со своими овощами! — Комбат сердито поглядел на обладателя учёной степени, осмотрел дрезину, со всех сторон и сделал заключение проверке. — Сейчас на неё установим ствол. Кстати, ты канистру захватил?

— Захватил — с орешками.

— С какими орешками?

— С кедровыми! 20 литров самогона, ответил Доцент и добавил, — если кого зацепит, не паниковать — к утру проспитесь.

Комбат закончил установку пулемёта на дрезину и, упёрши руки в бока, вопросил:

— А на чём поедем?

— Если мы канистру втроём уговорим, то и ехать никуда не надо будет, — Крон зевнул, с безразличием относясь к происходящему. — Все сразу будем в нужном месте. А вообще, в бак можно и самогон залить, причём запросто. Я слышал, что в Австралии один шофёр, по ошибке, на перваче миль 200 пронёсся, и утверждал, что мотор работал, как зверь, хоть до этого — еле тянул.

— Не дам! — Доцент прижал канистру к себе.

— Повезло нам, — успокоил его Комбат, промерив содержимое бака. — Хоть я и не помню уже, зачем мы, вообще туда едем, но больше половины горючего в ёмкости есть. Давайте грузиться.

Впереди, по ходу следования, висел предупреждающий плакат, гласивший, что несанкционированное посещение зоны, влечёт за собой определённую ответственность, вплоть до расстрела.

— Ого! — восхитился Крон методам борьбы. — У нас тоже, на одном участке дороги, плакат висел, также предупреждающего характера. Писан современным славянским письмом и уведомляющий, что на

этом отрезке пути наиболее часты аварии. Анализ сводок происшествий на дорогах, не оставлял сомнений в том, что именно здесь, по необъяснимой причине, различных столкновений, в несколько раз больше, чем в других местах. В чём дело, матёрые материалисты, в принципе, не понимали, и даже попытаться не захотели, но что-то делать, всё равно было надо — вот и повесили. Сейчас опять сняли. Видимо, от кого-то в тык получили, за неадекватное отношение к современным тенденциям жизни, на полных парах мчащейся, хрен знает куда.

— Почему неизвестно куда? — не согласился Доцент, пристраивая свой драгоценный груз под казёнником стрелялки. — К своему логическому концу.

— Нам здесь терять нечего! — добавил Комбат. — Пусть буржуи переживают — поехали!

Дрезина плавно тронулась, преодолевая сопротивление собственного веса и незапланированного груза, а набрав скорость, понеслась по просторам зоны, унося на себе новую партию искателей приключений. За окном, которого не было, проносились родные просторы, по чьей-то неумолимой воле, в одночасье ставшие неродными, и даже враждебными. А если учесть содержание плаката, так и совсем агрессивными. Со стороны, при наличие военных касок, это было очень похоже на армейскую операцию. Мощный ствол крупнокалиберного пулемёта, не только не оставлял сомнений в том, что солдаты едут кого-то ликвидировать, но и присваивал этому рейду титул «специальный». А красные куртки — для маскировки, наверное. Или новую форму ввели. Впрочем, пусть лошадь думает — у неё, как было сказано в известном мультфильме, голова большая! После продолжительной поездки, чудо — конь, пыхтя и тарахтя, нагрелся так, что пар валил. Это ещё больше усиливало впечатление вооружённой экспансии. Неизвестно, были другие группы по пути следования или не были — в дальнейшем никто не встречался. И немудрено, потому что раньше патрули, так далеко никогда не забирались. Наконец дрезина, чихнув, упёрлась в тупик и заглохла.

Панорама открывалась фантастическая: под пригорком, где разместилась, не весть кем организованная свалка, посередине бесхозного великолепия — до самого неба возвышался звездолёт. Во всяком случае, первое впечатление было, именно таким — ну не самогонный же аппарат, в самом деле. Совершенно сбитые с толку, Доцент с Кроном не могли вымолвить ни слова. Последний, кое-как придя в себя, задумчиво произнёс:

— А из посёлка его не видно.

— Так зона ж, — сказал Комбат и высыпал на землю гору гаек.

Затем он достал из рюкзака ленточки от медалей дочери.

— Эстет! — Крон внимательно разглядывал пёстрые ленты. — Ты где

гайки-то взял? А то говорят, в соседнем районе поезд под откос ушёл!

К тому же, что с ними делать?

— Гайки у путейцев позаимствовал, — ответил Комбат и пнул ногой дрезину. — Не здесь же их откручивать — сам под откос улетишь, на этом тарантасе, а бинта не нашёл — пришлось от медалей ленты отделывать.

— Дочка, поди, плакать будет! — сочувственно произнёс Доцент, выдирая из-под шпалы целый моток бечёвки. — Ты что, не мог гнилую верёвку здесь найти? Всё равно на один раз.

— А я не догадался, — Комбат убрал ленты назад в рюкзак и принялся разматывать спутавшееся рваньё.

Крон, стоя на краю откоса, всматривался в контуры иноземного чуда техники. Может быть, не инопланетное, а наше, или того хуже — галлюцинация. Почему видение, менее предпочтительнее яви, он также не знал. По внешнему виду, сравнивать было не с чем. Все известные конструкции, просто блекли — их не существовало. Да, раз в десять выше небоскрёба:

— Слушай, Ком! А откуда он здесь взялся?

— Приземлился, естественно, — Комбат прикрутил обрывок верёвки к очередной гайке. — Только, несколько грубовато. Бабахнуло так, что в окрестных садах все яблоки попадали.

— А стёкла, что, не повыбивало? — удивился Доцент, присоединяясь к обзорной экскурсии.

— Да какие стёкла! Тут беднота жила. Они все щели полусгнившей плёнкой со свалки, заделывали. Экономия. При ударе, она поколыхалась, потрепыхалась, как мембрана в вибронасосе и затихла.

— А экипаж куда делся? — не отставал от него Крон.

— А вот команду никто и никогда не видел. Будто и не было её вовсе. Вот так!

— Да, вот это номер! — Крон почесал затылок, отметив про себя, последнее время он слишком часто этим занимался. — Ладно, кидай свою гайку, да и пошли уже.

— Зачем?

— Что зачем?

— Кидать зачем?

— Вы же всегда их швыряете!

— Последнее время, надоело, что-то, — Комбат невесело вздохнул. — Это, если зашевелится, что-нибудь в кустах.

— Ха! А раньше, зачем кидали? — удивлённо спросил Крон, устав чесаться.

— Завёл привычку, один недоделанный, в самом начале — даже имя его забылось, а мы по инерции занимаемся ерундой.

Доцент погладил рукой живот и, морщась, как финик под тропическим солнцем, предложил:

— Может, перекусим? У меня колбасы в рюкзаке полно.

Комбат, разглядывая небо, про себя подумал:

— Как же, колбасы у него полно — в котомке давно акваланг лежит, — подумал Комбат. — Не самому же тащить, а впереди сухой туннель.

Не решившись, прежде времени это озвучить, он вслух сказал:

— Некогда рассиживаться, а то к ночи не обернёмся.

— Точно! — поддержал его Крон. — Мы чего сюда — жрать пришли?

Не разбрасываясь имуществом, подошли к какой-то дыре, окружённой камышами. Из пролома пахло протухшей водой, тянуло сыростью, а камыши шуршали, время от времени, как будто, кто-то пытался метать икру.

— Вот и мокрый туннель! — радостно заявил Комбат, заглядывая в нору.

— А почему не сухой? — удивился Доцент.

— Потому что воды, выше крыши! — разозлился проводник и уточнил. — А ты, почему спросил?

— Потому что у вас всё, через одно место и шутки плоские!

Крон прервал спорщиков банальным вопросом:

— А как же мы пробираться будем?

Комбат указал пальцем на Доцента и виновато произнёс:

— У него акваланг есть.

Последний потерял дар речи и, только, молча взирал, на сошедшего с ума, а Крон уточнил:

— Откуда он у него?

— Я ему, агрегат в рюкзак засунул.

— Я то думаю, откуда такая тяга — двадцать килограмм, — Доцент схватился рукой за сердце, — а где моя колбаса?

— Вот пристал со своей копчёностью! — Комбат сплюнул. — Я её на велосипеды выменял.

— А где велосипеды?

— Послушай, наука, зачем тебе велосипеды? — Крон уже смеялся, ты что, велогонки собрался устраивать?

— А если тебе принципиально компенсация нужна, надевай акваланг, всё равно сейчас там сухо, почему-то, — продолжил Комбат. — А тот мужик, с которым я договаривался, исчез вместе с колбасой.

— Зачем нам вообще в эту дыру соваться? — Доцент заглянул в пролом и свистнул.

— Не знаю, но все так ходят, — ответил проводник и в свою очередь, задал встречный вопрос, — а ты зачем шумишь?

— Тоже не знаю, так, на всякий случай.

— Ну что, полезли в дырочку? — Комбат указал рукой в сторону обвала.

— В дырочку говоришь? — Крон уже давился от смеха. — Почему не в дырищу, дыру, дырку, дырочку, дырулечку — пролетим со свистулечкой, посвистывая на лету.

В помещении, куда они спустились, царил полумрак, и пришлось зажечь фонари. На стенах преобладала плесень, больше похожая на

водоросли. Хоть, возможно, так оно и было, если верить тому, что здесь всегда стоит вода, до потолка. В углу комнаты что-то шевелилось и булькало, вызывая нездоровый интерес наглых тараканов. Присутствуют эти звери везде, казалось бы, в самых неблагоприятных местах, так что наличие этой фауны в неподходящем ареале обитания, никого не удивило. Подойдя ближе, компания увидела прелюбопытную картину: на четырёх конечностях, в позе паука и, засунув голову по плечи в лужу, стояло какое-то существо.

— Что это?! — спросил Доцент, указывая рукой на таинственного обитателя.

— А, это Ихтиандр, он постоянно здесь живёт, — ответил Комбат. — Тянет его к этой комнате, что ли.

— А чего голова в воде и поза нелепая, — Крон прицелился ногой, метясь в причинное место, — может ему пинка вломить?

— Нет, не стоит! — проводник поморщился. — Ещё неизвестно, какая у него будет реакция. А башня в луже — так он без воды не может жить.

— Шёл бы в болото — чего мучиться, — пожал плечами Доцент.

Оставив водоплавающее страдать, они перешли на другую сторону развалин, где картина почти не изменилась и огляделись. Камыши местами шуршали также, как и на противоположной стороне.

— А что в болоте водится? — спросил Крон.

Ему, как старому рыбаку — любителю, было известно, что означает эта возня в прибрежной зоне. Икромёт! Комбат прищурился, поморщился, что-то вспоминая, поводил рукой вдоль затылка и вынес

предположение:

— А кто его знает? Я не уверен, но, по-моему, такие же, как тот в комнате.

— Так он там в изгнании, что ли? — спросил Доцент.

— Чего вы ко мне пристали? Закиньте удочку и попробуйте кого-нибудь поймать.

Крону с Доцентом эта идея пришлась не по душе, и было принято разумное решение продолжать путь дальше. Идти осталось…

— Слушай, Ком! — Доцент устал скитаться по долинам и по взгорьям, а когда не знаешь цели, да и вообще, сколько ещё придётся пройти, то дорога вдвойне труднее кажется. — Куда мы идём?

— Как куда? Опомнился — к звездолёту.

— Так мы его уже прошли! — возмущению Крона не было предела. — Или у вас принято кругами нарезать? Типа, по прямой — никто не ходит?

— Нет! Я разве не говорил, что вокруг корабля защитное поле? Кто только не пытался прорваться и с чем — ничего не получается. Мне по секрету, один мужик рассказал, что искать надо в этом направлении. Вот тут нам гайки и пригодятся. Только осторожнее нужно быть, а швырять железо из укрытия.

Теперь дошла очередь до Доцента — чесать репу:

— Это ещё почему?

— Потому что, их назад отфутболивает, не хуже, чем из нашего пулемёта.

Болото закончилось и товарищи, выбрались на сухое место.

— Доцент, не делай такое страдальческое лицо, — Крон вытер пот со лба. — Вот отправишь трофей за кордон, все от зависти помрут.

— Все?

— Добрый ты парьень! — на немецкий манер, высказал своё мнение Комбат.

…

Ковыряясь в болотной мути, Отправляя трофей за кордон, Пусть его обменяет Пафнутий, На большой, с бормотухой, вагон.

* * *

Разбитая дорога вывела путников к развилке: правый поворот был пустынен и чист, но по логике вещей, идти надо налево. Но, как раз там, в кустах, что-то угрожающе рычало и чавкало, до того смачно, что очень подмывало пойти другим путём. Нужно было предпринимать, какое-то решительное действие и Комбат достал свой лучший набор. Гайку он выбрал большую, массивную, весом соперничающую с детской гантелью. Крепёжное приспособление угрожающе поблёскивало острыми гранями, но отличалось ржавой резьбой. Приспособив к железяке верёвку покрепче, он раскрутил устройство, на манер пращи, и запустил в кусты, сопровождая бросок могучим уханьем. Из поросли раздался сдавленный крик, и на некоторое время, наступила тишина. Вдруг, кто-то выругался, на непонятном языке, и вместе с бранью, гайка полетела обратно, сопровождаемая нарастающими проклятиями и грязным кирпичом. Увернувшись от глиняного гостинца, Комбат жестами и выражение глаз, дал понять, что пора делать ноги, не разбирая дороги, и не обращая внимания на ловушки, потому что в главную, они уже вляпались. Тем более что никаких других сюрпризов, тут никто и в помине не видел. Бежали молча, допивая бутылку на ходу, пока Крон не спросил:

— А чего бежим то? Это что, игра такая? Вернёмся, да накостыляем, как следует — тому, кто сзади плетётся.

От неожиданного предложения все остановились и, посмотрев друг на друга, обернулись. Чудище так же остановилось, предчувствуя недоброе и стоя в стороне, искоса поглядывало на совещавшихся. Оно очень походило на предыдущего Ихтиандра, только вместо ласт, имело щупальца, как у осьминога.

Комбат равнодушно пожал плечами, но предложил мирный исход:

— Да напоить его и всего делов, а вы сразу по фейсу.

— Тоже верно! — Крон опустил рюкзак на землю и хитро прищурился, обдумывая план дальнейших действий. — Доцент, готовь посуду. — Окружай его, ребята!

Чудище сопротивлялось, брыкалось и отталкивалось всеми щупальцами, но тщетно — через двадцать минут всё было кончено. В придорожной канаве валялось пьянющее существо, храпящее и икающее, и если бы не ботва с присосками, вместо ног, то никто бы и не заподозрил, что это не мужик.

— А может быть, это они прилетели? — спросил Доцент, заранее понимая, что ответа не будет.

— Всё может быть, — Комбат отхлебнул из бутылки и передал её Крону.

— За победу! — сказал последний, приложился и отдал ёмкость дальше, по кругу. — Если бы все войны такими были, глядишь… Но тут его осенило: нет, при таком раскладе — конца бы ей не было.

Дорога то и дело петляла, не давая сосредоточиться: то влево качнёт, то вправо — так и мотались из стороны в сторону, пока не упёрлись в невидимое препятствие.

— Кажись, пришли, во всяком случае — почти, — Комбат опробовал барьер на прочность рукой, но кроме вибрации, заставляющей трястись, с головы до ног, как паралитика, толку не было. — Солнце садится, и времени уже не осталось, чтобы искать лазейку — надо устраиваться на ночлег.

Наскоро перекусив и не жалуясь на недолив, решили найти приличное место для стоянки, но тут Доцента, порядочно захмелевшего, переклинило. С бутылкой в руке, как с гранатой, он вышел один на один с невидимым противником. Когда дистанция, достаточная для броска, сократилась до минимума, он швырнул снаряд. От удара об стену, стеклотара не разбилась а, описав крутую, но плавную параболу, возвращалась назад. Несколько секунд она гонялась за наукой, пока не врезала тому по голове. Потирая ушибленный затылок, он бубнил себе под нос:

— Чекушку надо было брать, чекушку.

Может быть, он с утра, у военных перехватил, что-нибудь особое, в виде спирта, но его совсем закусило. Доцент вскочил на ноги с криком:

— Всё равно попаду этим путём!

С горящими глазами и не дожёванной сосиской во рту, он ринулся на штурм неприступной цитадели. Орлиный полёт, напоминающий, к тому же, бег страуса, прервала невидимая стена. От мощного удара, он лишился сосиски и содержимого толстой кишки. Выпустить ужин на волю — это Доцент поторопился. Пока он окончательно не покалечился, его оттащили к месту стоянки и налили ещё, чтобы успокоился и уснул. За день и остальные порядком устали, так что крепкий сон не заставил себя ждать.

История вторая Ботанический сад

Солнце уже достаточно высоко стояло над поляной, когда Крон отодрал голову от рюкзака, служившего ему подушкой. Доцент давно был на ногах и растерянно озирался по сторонам:

— Что, мне это всё приснилось?

— Почему приснилось? Комбат свой сон рассказывал, только, когда я сам уснул — не помню.

— Вот и я не помню!

— Ладно, Док — не паникуй! Кстати, а где сам сказитель?

— Да вон, храпит.

Крон послушал богатырский храп своего товарища и задумчиво произнёс:

— Тыква — горлянка.

Доцент человек образованный, начитанный и ботаническое название семейства тыквенных, а именно — лагенарии, ему было знакомо. Сосуды, фляжки, бутылки, даже погремушки — выходят из неё. По замыслу Конан Дойла, Шерлок Холмс курил трубку, сделанную из этой тыквы. Но в данном случае, Доцент растерялся:

— Ты к чему это сказал?

— Да храп у Комбата мощный, горловой — исходит, как из пустого резонатора.

— Хочешь сказать, что у того, кто сильно храпит — пустая голова?

— Проснись, Доцент! — Крон уже начал злиться. — Здорово тебя, видимо, припечатало. Чай пора ставить, да храпуна будить. Неуютно как-то: будто не в лесу, а рядом с трансформаторной будкой, или защитным полем…

Тут и ему стало не по себе, но, не подав виду, он подбросил дров в тлеющие угли. Все запасы хвороста, сделанные вчера, лежали на месте. Получается, что они уснули сразу, не посидев толком у костра.

— А может, мне это всё уже мерещится? — думал Крон. — Не пойми, что происходит! А с другой стороны, что собственно случилось? Ну — уснули. Идя, почти, что по бездорожью, сильно устали. Все нервные, почти у всех, личные неприятности — спичку поднеси, не только вспыхнут, как порох, а взорвутся термоядерным синтезом, сжигая и окрестности, заодно. А что я, собственно, здесь делаю?

Он оторвался от своих размышлений, держа в руках собранный хворост. Наваждение, какое-то. Бросив сухие ветки на землю, Крон вернулся к огню. Вода давно вскипела, и пришла пора давиться утренним завтраком. Жевали молча, каждый, думая о своём. Неразрешённые проблемы никуда не деваются: не растворяются в небытие, не рассасываются в буднях — они затаиваются, до поры, до времени, чтобы всплыть, в самый неподходящий момент. А может быть — в закономерный. Если утро вечера мудренее, то вечер приятнее, в своёй безрассудности.

— Что-то вы ребята приуныли, — промямлил Комбат, толком не пережевавший бутерброд, и от этого, его речь членораздельностью не отличалась, — опять дома, не все на месте?

— Цветы я, видите ли, ей не дарю! — Доцент сплюнул.

— Да вон их сколько, — Крон развёл руками, набирай любые. У нас один работал: как на стороне гульнёт, так с огромным букетом роз домой прётся. Сразу видно, чем занимался. Жена настолько, видимо привыкла, что прощала обязательно.

— Угу, как макаке связку бананов, для примирения, — Комбат ухмыльнулся. — Я свою бывшую, как обнаруживал у телевизора, постоянно спрашивал — что она там смотрит? Жена парировала тем,

что им, видите ли, любовь подавай. Правильно, пока горбатишься, как ишак, и света белого не видишь, они любви хотят и находят.

— Вам, ребята, нервишки пора лечить, — Крон вздохнул. — И мне, заодно. Говорят, что лучший способ — это рыбалка. Для начала, расскажу анекдот: сидит мужик на льду; клюёт вяло и вдруг, как дёрнет. Переволновался мужичок — взопрел, даже. Полчаса вываживал, но рыба огромная и в лунку не пролезает. В итоге, оборвал снасть и упустил добычу. Удочку сломал об колено, ящик пиннул так, что тот улетел в полынью. Бур, предварительно согнув об то же колено, утопил в той же полынье. Встал, упёр руки в боки и говорит:

— Если бы не знал, что рыбалка успокаивает нервы — никогда бы не связался с этим занятием.

— То же самое произошло и у нас на рыбалке: крутила рыбина леску, крутила в лунке и перетёрла её об ледяные острые края, — продолжил Крон. — Наш персонаж, уже не анекдотичный, а реальный, как пиннул ящик, что тот улетел метров на пять и бродил по льду в тоске, до самого отъезда.

— А дома руку вывихнул, показывая на себе, какую рыбину, чуть не поймал! — добавил Комбат.

— Сейчас умные дома строить стали, — сказал Доцент. — Вот нервишек то людям попортят.

— Это как? — не понял Комбат.

— Как-как! Полезешь в холодильник после 9-00, а он тебе — пошёл отсюда, нечего на ночь наедаться. Водку с пивом вообще не поставишь — вредно. И всё это с китайским акцентом.

— Взломают! — авторитетно заявил Крон. — Отключают же датчики, фиксирующие пары алкоголя в японских карах.

— Для чего тогда эту умную технику покупать? — раздражённо спросил Доцент.

Крон выплеснул остатки чая на землю и кинул недоеденный хлеб

вороне:

— Ещё одна загадка русской души.

Пернатая не заставила себя уговаривать а, схватив горбушку, сразу смоталась.

— Не стала выделываться, — Крон ухмыльнулся. — А то, в прошлый раз: ворона, с важным видом, как английский лорд, не спеша и, с высшей степенью достоинства, шествует по направлению к корке хлеба. Услышав за спиной шаги, она с округлёнными глазами, трепыхаясь — так ломанулась, что чуть не пролетела мимо краюхи.

Комбат встал, стряхнул крошки и взвалил рюкзак на плечи:

— Ну что, пошли?

— Куда? Как и что искать будем? — Доцент оглядел свою амуницию и также надел котомку.

— Вернёмся к тупику, — решил Комбат. — А по дороге посматривайте по сторонам: любые подозрительные предметы, вентиляционные отдушины — всё, что может хотя бы намекнуть, на наличие объекта.

— Вон бабочки, одна на другой сидит — это подозрительно? — Крон хмыкнул и пошёл дальше, бубня что-то под нос про наглость, похоть и парнокопытных.

— Это продолжение жизненного цикла, — сплюнул Доцент, но только непонятно, какое значение он придал сему действу: презрительное или ироничное.

История третья База для спецназа, или осторожно — газы

Комбат исподтишка, с сочувствием и как-то исподлобья, посмотрел на двух разбушевавшихся детишек, весьма великовозрастных:

— Смотрите внимательнее, не пропустите ничего — всевозможные приметы, без которых нельзя обойтись базе, могут быть тщательно замаскированы.

— На растяжку не напоремся?

— Ну, это перебор.

— А на вход в американское метро? — Крону, почему-то захотелось проехаться по президентской ветке.

— Скорее на растяжку, — исключил Комбат всевозможные перекосы в сознании дилетантов, у которых, кроме этой ловушки, в арсенале мыслеобразов, ничего не было. — Обычно периметр делали из колючей проволоки, под высоковольтным напряжением: то ёжик вспыхнет, как косяк, то змейка не уберётся, то зайчик косой, поэтому ни хрена не видящий, куда прыгает, превратится в пепел — ребята из охраны не выдерживали. Все на нервах, бегать по каждому звонку. Пепел поковыряют палкой, а рука сильно сжимает автомат, готовая нажать на спусковой крючок и опустошить магазин в любой раздражитель. Прислушивайтесь к кустам и деревьям — вентиляция может находиться внутри. Гудящие и вибрирующие звуки наиболее превентивные, чем другие.

— Да уж, до революции семнадцатого года, если купец, к примеру, скупердяй попадался и плохо платил, то ему устраивали долгосрочный сюрприз, — Доцент перевёл дух и продолжил. — Жадных на Руси не любили. В стену строящегося дома замуровывали различные ёмкости, горлышками наружу. То есть, получался своеобразный орган — аккомпанирует ветер, но наибольшей популярностью пользовалось куриное яйцо, проткнутое иголкой и высушенное. Спит толстосум, ничего не подозревает, но если подует ветер нужного направления, вот тут и начинается какофония. У-у-у! А-а-а! Ну, и так далее. Самое главное, закладывались сюрпризы в такие места, что для того, чтобы их извлечь, необходимо было разобрать дом, почти полностью. Это к области, про плату вдвойне. Крон, ты чего, такой грустный?

— Анекдот любимый вспомнил: пришёл мужик домой — дверь настежь. Зашёл в спальню — под одеялом двое лежат, хихикают. Прошёл на кухню, сел за стол. Всё спиртное выпил, закусил. Попел грустных песен, огляделся по сторонам — кухня то не моя.

— Слушай Крон, хорош тоску нагонять, — Комбат закатил глаза, — ты что, с женой давно не общался?

— Покойники чаще общаются.

— Стоп! — военный следопыт поднял руку. — Кажется — есть!

Довольно массивный пенёк легонько посвистывал и похрюкивал. Ловко замаскированная вентиляция, похоже, была встроена снизу, и пень приволокли из другого места. Его тщательно обнюхали со всех сторон, на предмет посторонних запахов: пота, ружейной смазки, табачной дыма и приготовления пищи, но несло только сыростью и тленом.

— Вроде пусто, безжизненно, — Доцент ещё раз потянул носом воздух, как заправская ищейка, повторил дегустацию с другой стороны и встал. — Нет никого. Но от этого ещё неуютнее.

— Значит центр примерно здесь, — Комбат ещё раз внимательно осмотрел вентиляцию. — Ищите по дороге похожие пни. Осталось вход обнаружить. Сейчас сделаем люкоискатель — заодно подойдёт и вентиляцию шмонать.

Он приспособил к палке пару пуховых перьев и длинные полоски бумаги — лапши:

— Способ эффективен, если щели большие, и соответственно, хорошая тяга.

— А если ветер сильный? — спросил Крон.

— Тогда надо искать альтернативный поисковый прибор.

— Какой?

— Лопату, Крон, лопату — копать все подозрительные места.

Они вышли на склон, выходящий к тупиковой ветке дороги, и

Комбат приступил к поиску входа. По логике, он должен быть где-то здесь, лицом к дороге, но в нашей стране, запросто может быть и наоборот. После непродолжительного обследования холма, люк был найден под массивным кустом. Создавалось впечатление, что вся эта маскировочная бутафория установлена, только для отвода глаз. Так сказать, чтобы любопытствующие не беспокоили. Хотя, кто знает… После небольшой расчистки, стало ясно, что он двухстворчатый и на данный момент, не имеет запоров. Три приключенца стояли рядом с препоной, не решаясь зайти внутрь.

— Ком, а что здесь всё-таки было? — Доцент заранее хотел докопаться до сути, ограждая себя от возможных неприятностей. — Ты ведь знаешь, только лукавишь.

— Краем уха слышал; шёпотом сказали, что в этих стенах проводились исследования по проблеме управления временем. Называлась программа, кажется «Хронос». Или у фашистов, такое название было? Я уже запутался, да нас это и не касается — оборудование вывезли подчистую.

— А может, кое-что осталось? — выгнул шею Доцент, как будто гусь, тянущийся украдкой за едой.

— Что, брат — мародёр проснулся? — Крон, лукаво улыбаясь, обнадёжил барахольщика. — Осталось, конечно. Мебель, например. Будем соревнования устраивать — бег с препятствиями, через скамейки. На время, естественно.

— А почему дорога до дверей не доходит? — Доцент, видимо, решил всех достать вопросами, на которые, всё равно не было ответа.

— Для маскировки, видимо, — прикинул Комбат. — Машины разгружались вдалеке, чтобы лишних глаз поменьше было. Другого объяснения я не знаю, — он угрожающе повис над Доцентом.

— А барахло вручную переносили? — не унималась наука.

— Вот пытливый! Здесь лабораторный комплекс, а не оптовая база, чтобы каждый день грузы принимать, и штат грузчиков держать.

Крон хлопнул себя по лбу:

— Мужики! Сдаётся мне, что в тупике подъёмник.

— Ну и что? — парировал Комбат. — Какая нам от этого польза. Да и узнать об этом, можно только спустившись вниз.

— Как это, какая польза? — Доцент удивился непониманию. — Поднимаемся мы на нём: у одного в руке барабан, у другого гитара, у третьего тромбон! Вокруг благодарные слушатели: медведи, зайцы и прочие теплокровные. И тут мы как вдарим тарантеллу…

— Ладно, хватит трепаться попусту. Пора предпринимать чего-нибудь, — Комбат подошёл к двери и не всякий случай, постучал.

Как и следовало ожидать, на призыв никто не ответил. Левая половина маленьких ворот скрипнула и отвалилась в сторону. В нос ударил резкий запах затхлого воздуха. Вторую половину открывать не стали, на всякий случай. К чему бы мог привести подобная предусмотрительность, не оставь они половину двери закрытой, и каковы возможные последствия открытой калитки, никто задумываться не стал. Да и к чему?

— Странно, вентиляция шумит, а проветривания нет, — подумал Крон и осторожно заглянул внутрь.

Полная темнота не давала возможность оценить ситуацию, в связи с чем, были озвучены самые популярные версии про негроидную расу и тёмное время суток. Предварительно посовещавшись, решили идти с фонариками, а не дёргать за все ручки подряд. Нажмёшь какую-нибудь кнопку, или надавишь рычаг, и маленький городишко под землю смоет.

Гулкие шаги раздавались по коридору, который уводил исследователей всё ниже и ниже. Лестница, изготовленная из паёльного железа, громыхала, будь здоров, отдаваясь эхом во всех уголках строения. Спустившись достаточно глубоко и оглядевшись, они обнаружили в углу стационарный генератор, который можно было бы попытаться запустить.

— Смотри-ка, Ком! — возбуждённо воскликнул Крон, осматривая технику. — Новенький генератор. Может, попробуем заставить его работать?

— Они его забыли, что ли? Или демонтировать не захотели, потому что лень. Или надеялись вернуться? Во всяком случае, можно попробовать подёргать за стартёр.

К удивлению Комбата, бак был заполнен топливом полностью, а отметка масла остановилась на рекомендуемом делении. Агрегат откликнулся с пол-оборота, и весело гудел, вселяя надежду на освещение. Распределительный щиток с рубильником находились рядом — на стене и, порешив, что от таких приборов рассчитывать на катастрофу не стоит, Комбат рванул главный рычаг. Залы осветились ярким светом, как казино Лас-Вегаса.

— Вот это дело! — воскликнул Доцент. — Здорово, а то в полумраке, как-то неуютно.

Предбанник базы не отличался разнообразием декорирования, разве что отсутствием мебели, вопреки предсказанию, впрочем, как и остального оборудования, кроме генератора, который не вписывался в привычную картину отступления.

— Ну, что — пошли? — Крон вглядывался в глубины коридоров, боковые ответвления и подпотолочные переходы. — Как всегда — налево.

— Почему налево? — Комбат непонимающе поглядел на «ведомого», — почему, к примеру, не направо?

— Принцип лабиринта — держаться только левой стороны. Можно только правой. Плюс вдохновение, и запутанные переходы преодолеваются, не в пример легче. Без верёвки и клубка ниток.

— Ну, тут лабиринтом не пахнет, — высказал сомнение Доцент.

— И эту лажу, ты хочешь нам пропихнуть?! — добавил Комбат.

— Что значит хочу? Я уже её пропихнул. Сто к одному, что вы теперь спокойно спать не будете, пока сами не проверите.

В первой комнате, куда они зашли, было пусто, лишь металлический стол, наглухо прикрученный к полу, декорировал собой пустоту помещения. На столе стояла пустая бутыль.

…

Как удивительно мир пресен, То, что мы пьяницы — враньё, Не переходим грань пределов. Стакан, сверкая нежным телом, Зовёт на пробу, между делом, За скатерть — белое шитьё. Миг промедленья неуместен, В азарте смелом питиё. Бутыль по кругу, аж летела, Она и пикнуть не успела, Как мы легко взялись за дело, И враз прикончили её.

* * *

— Что за натюрморт! — Крон щёлкнул по бутылке пальцем. — Отголоски сюрреализма, какие-то. Ржавое железо и пустая посуда: и там, и там — упадок и умирание. Народ, только — не поймёт. Назовём произведение «На посошок»!

Комбат оглядел пустые стены, заглянул под стол, хоть и сверху было видно, что там ничего нет:

— Это комната технического персонала, наверное.

— Вообще-то, скромно, для военных, — сделал свой вывод Доцент, ковыряя пальцем стену. — Подозрительно скромно.

— Ты по стенам судишь? — спросил Крон.

— По бутылке.

— При чём здесь эта стеклотара? — не выдержал Комбат.

— Ну, как же! Ты сам рассказывал, как мы гуляли на блокпосту, — ответил Доцент.

— Ты что, наука, серьёзно? — Комбат посмотрел на стеклянного и одинокого свидетеля прощания славян с местом дислокации, и уже обращаясь к Доку, добавил. — Всё шутишь! Это был сон.

— А меня не оставляет ощущение, что мы этот «Браунинг М-2», топтаный, и в самом деле тащили по лесам, по долам, — задумчиво проговорил Крон, продолжая разглядывать запылённую посуду.

— И у меня, от пулемётной ленты, шея до сих пор ноет, — вторил ему Доцент, перестав ковырять пальцем стену и почесав им затылок.

— Какая лента?! — Комбат перестал понимать происходящее, сильно похожее на розыгрыш. — Она должна быть в ящике.

— Ну и что? — парировал Доцент. — Ящик нам не дали. Может быть, коробочку вояки под гвозди приспособили, или подо что-нибудь ещё. А вот стены, действительно скромные: бетонные, необлицованные.

Он вернул палец на место, продолжая ковырять неровный цемент.

— А ведь и правда, — призадумался Крон, — они что, декоративную отделку с собой прихватили, что ли?

— Да не было её здесь, — Доцент хлопнул ладонью по бетону. — Ни одной дырочки под крепление.

— Отверстие, — поправил его Комбат.

— Да без разницы! Всё равно, не было это строение похожим на солидное заведение.

— Вы что — опупели оба? — Крон вопросительно посмотрел на спорщиков. — Мы и не осмотрели здесь ничего — пока. Нужно всё разведать, а уж потом выводы делать.

— Точно! — согласился Комбат. — Может, здесь склад был? В таком случае — и так сойдёт!

— Чего гадать? — Доцент направился к выходу из комнаты. — Пошли.

Пройдя осторожно по коридору, они поравнялись со следующей дверью, которая ничем не отличалась, от предыдущей. Однотипность, и даже, однообразие, в какой то мере присуще армейским строениям, но тут не было не только табличек, но и номеров на дверях. У Комбата выработалась дурацкая привычка, или условный рефлекс и, подойдя к двери, он вежливо в неё постучал. За железным занавесом, отсутствующий персонал оказался настолько невежливым, что никто ему не ответил. Пришлось Крону это сделать за них:

— Да-да! Войдите!

Доцент вздрогнул, а Комбат аж подпрыгнул:

— Ты что?!» Дураком меня хочешь сделать?!

Дверь скрипнула тоненьким голоском и медленно отворилась. Картина, открывшаяся героям сталкерских будней, показалась унылой. Те же бетонные стены и отсутствие чего бы то ни было. В углу стоял, почти новенький сундук, окованный железом. Зелёное чудо, не весть кем притащенное сюда, резало глаз диссонансом чувственных впечатлений. Молодое поколение лишено удовольствия лицезреть, у себя дома, такое изделие. Кануло в лету и манера держать приданое в сундуках, собственно, и в принципе им обзаводиться. Крышка беззвучно приподнялась. Как и следовало ожидать, внутри было пусто и только маленькая фотография, лежащая в углу, напоминала о том, что у ларя был владелец. Надпись с задней стороны фото гласила: Ваня и Маша. 1957 год. На лицевой стороне фотоснимка, молодой улыбающийся лейтенант стоял в обнимку с симпатичной, и также улыбающейся, девушкой.

— Не сундук, — сделал заключение Комбат.

— А что, мать твою — конфетница?! — Доцент недоумённо взирал на деревянное чудо.

— Владелец, говорю — офицер, — пояснил бывший военный, и крышка великоразмерной шкатулки, с грохотом, захлопнулась.

— А-а-а!

— Пошли далее.

Выйдя в коридор, Крону показалось, что где-то, в глубине помещений, что-то щёлкнуло.

— Слышали? — Крон поднял руку, призывая к вниманию.

— Может сквозняк, — осторожно предположил Доцент, — или крыса?

— Откуда здесь крысы, они без людей — никуда! — Комбат пристально вглядывался в глубину коридора. — Чем кормиться? Это не мыши лесные. Или полевые, а спутники человека и всё, что с ним связано; кормовая база, например — самый убедительный аргумент.

— Не нравится мне, всё это! — Крон поморщился, как от головной боли. — Звуки какие-то, генератор у входа, как приглашение на экскурсию. Или на шашлык.

— Из чего? — не понял Доцент, последнее время явно тупя.

— Из нас! — Крон плюнул с досады. — Будем надеяться, что это всё-таки сквозняк.

— Что же ещё, — вмешался Комбат, — думаешь, Франкенштейн, забытый ходит? Наладил агрегат у входа, запустил утку в сетях и сидит, ждёт, очередную порцию нарезки и заливного. Мням-мням — мням. Вку-у-усно! Присылайте ещё!

Герои пьесы Морфея оживали, принимая причудливые формы. Контуры очерчивались в упорядоченные образы и становились в один ряд с живыми персонажами, готовыми вот-вот наброситься на последних. На войне, как на войне, и привыкший принимать нестандартные решения, Комбат, до этого стучавшийся во все встреченные двери, подойдя к очередной железяке, со всей дури врезал по ней ногой. Удар по металлической преграде, гулким эхом отозвался в глубинах коридоров и, войдя в резонанс с собственным отражением, взорвался внезапной тишиной. Досталось ещё и стремянке, почти преграждавшей проход, и поднявшаяся пыль от упавшей конструкции, щекотала в носах и заставила слезиться глаза.

— Да-да — войдите! — Крон иронизировал с издёвкой, полагаясь на вдохновение. — А! Это опять вы! Какой то вежливый хулиган.

— Тут не помешал бы респиратор, — промямлил Доцент, зажимая нос пальцами. — А ещё лучше противогаз.

— Помочись на носовой платок, — посоветовал ему Крон.

— Химзащита, не в пример предпочтительнее, — возразил Доценту Комбат, пропустив совет Крона мимо ушей. — Кто его знает, что эта пыль содержит.

В третьей, по счёту, комнате, было уже значительно интереснее: посередине лежала стремянка, получившая свою порцию «люлей», а в углу стояли, аж пять металлических ящиков. Первая открытая коробка хранила в своих глубинах полезный прибор — гранёный

стакан.

— А вот и недостающее звено, — неизвестно чему обрадовался Доцент.

— В цепи предшествующих событий, — добавил Крон. — Точка оборудована. Наш мужик стакан не бросит, но и не оставит распивочную без инвентаря. Значит — надеялись вернуться. Я тут вспомнил, как посуда не оставляется без присмотра. Принципиально не бросается на произвол судьбы. Стоим, выпиваем, в чисто мужской компании, без жён и детей, как говорится. И предвидеться их не должно. Миша кувыркает свой стакан, и на половине выпитого, из-за угла выворачивает его жена. Прекращать сиё действие он не решился, а продолжал начатое, глядя на супругу. При этом, его глаза, с каждым глотком округляясь всё больше и больше, вылезая из орбит, и лопнули бы, наверняка, но жидкость закончилась первой. Неожиданное и незапланированное появление, может привести к трагическим последствиям. Я уже не говорю про банальный инфаркт.

— Может, она тоже отхлебнуть хотела? — не понятно в каком контексте, то ли в вопросительном, то ли в утвердительном, сказал Комбат и закрыл ящик.

— В пьянке замечена не была, ну а тогда чего нам пугаться, лишнего хвоста? Пускай Миша трясётся от страха за возможные побои, со стороны жены. Известно: бойся трезвенников, которые таковыми не являются, но незваными приходящие, водки алчущие, на хвоста падающие.

Второй ящик был пуст, а в третьем валялась какая-то ведомость, содержавшая отчёт о получении непонятных деталей, такого же назначения и список пенсионеров.

— Списанные — вчистую, — процедил Комбат, глядя на пыльной листок бумаги. — Вот, интересно, сталкеры на пенсию уходят, или это пожизненно?

— И да, и нет, — ответил Крон. — Сталкер выходит на пенсию, когда женится: без выходного пособия и пожизненного содержания.

— А ты хотел, чтобы тебе делянку выделили на кормление, — засмеялся Доцент, — или под строительство замка?

— Неплохо ещё титул присовокупить.

Комбат усмехнулся и предположил следующую ситуацию:

— Подойдём мы к следующей двери, а оттуда, в ответ на стук, спросят — кто там? Придётся ответить: маркиз де Сифилис, барон фон Триппербах и жертва трёх революций, Фицджеральд Ганакок.

— Так что же это, получается, — недоумевал Доцент, пожимая плечами, — мы все пенсионеры?

— И в миру пенсионеры работают, — Крон присел на один из ящиков. — Полноценным не будешь, уже никогда, даже если разведёшься — всё! Нарушены какие-то связи, для меня, лично, непонятного содержания и свойства, и восстановлению не подлежащие. Это, как для средневекового рыцаря — дама сердца. Ради неё он совершает идиотские поступки, сочиняет корявые вирши, но жениться не станет никогда. Это и протоколом не предусмотрено. Так что не волнуйтесь, успокойтесь — можете теперь влюбляться в каждый встречный столб.

— Значит, полноценными, мы уже не являемся, — сделал заключение Комбат, — а как же душа, а призыв под знамёна поиска, а посиделки под луной?

— Тьфу ты — сомнамбула выискался, — пробурчал Доцент. — Он ещё лунатизмом страдает: глаза пустые, смотрящие сквозь тебя в никуда. Бредёт по лесу, освещённый лунным светом; руки вперёд выставил и бормочет себе под нос, что-то несвязное.

— Так это же зомби! — уточнил Комбат.

— Эта болезнь, имеет с ними много общего, — намекнул Доцент.

— И отличная рабочая сила, — заметил Крон. — Безропотная и бесплатная, если не считать кормёжки.

— Кто, — не понял научный деятель, — лунатики?

— Ты про этих марсиан, всю плешь выгрыз! — выпалил Комбат. — Зомби, тебе говорят, рабочие отличные.

— Не такие они и хорошие, не говоря уже о том, что отличные, — поправил его Крон. — Танк из болота вытащить смогут, яму выкопать — это да, но дом уже не построят. Если только брёвна подтаскивать смогут, или доски.

— Пошли дальше, — оборвал бесполезный спор Доцент, — разговаривать, что ли, больше не о чем?

В соседней комнате было пусто, но что-то не вписывалось в привычную картину предыдущих бетонных иллюстраций. Только постояв пару минут и поглазев в пустоту, стала ясна причина недоумения. Все стены, как стены — на основе цемента, но половина центральной стены, была выложена из красного кирпича. Простукивание ничего не дало: во всех точках кладки, звук отзывался однообразным звонким звуком. Налицо было, так же, отсутствие поздней вставки и дефекта цемента.

— Ну, не верю я, что бетона не хватило! — воскликнул Комбат и постучал по кирпичам ещё раз.

Затем он, зачем-то, понюхал кладку, прислушался, приложив ухо к холодной глине, ещё раз оглядел всё внимательно и заключил:

— Надо в других помещениях поискать кувалду, или, что-то, напоминающее её.

— Не похоже, что она разбиралась, когда-либо, — Крон посмотрел на безупречные швы. — Поздняя вставка, обязательно должна обозначиться: или цветом, или разнородной структурой.

— Чего гадать, пошли искать инструмент, — Комбат направился в сторону выхода, увлекая за собой попутчиков.

Выйдя из комнаты, Доцент направился в сторону общего входа, где тарахтел генератор, обеспечивающий надлежащее освещение и

подошёл к двери, находящейся на правой стороне прохода.

— Док, ты куда? — спросил его Крон, удивлённо посмотрев на последнего.

— Да ладно, Крон! Какой лабиринт? Здесь не заблудишься. Давайте по порядку смотреть, а то мне что-то подсказывает — надо сюда заглянуть.

— Надо, так надо, — согласился хранитель принципов изучения катакомб.

Указанная Доцентом дверь не скрипнула, а рявкнула, заставив всех вздрогнуть от неожиданности. К удивлению вошедших, комнатушка была, буквально, завалена коробками, а посередине, в полу торчал лом, не весть кем и зачем, в него вмурованный.

— А вот и приспособление! — обрадовался Комбат и подошёл к вожделённому предмету.

Пока компаньоны расковыривали коробки, он пытался совладать с шанцевым инструментом, тряся его из стороны в сторону, подходя с разных позиций, и разве что, не заглядывая ему в глаза.

— Ком, тут подумать надо, — сказал Доцент, выведя его из ритма тряски и ввергнув в состояние нервного возбуждения.

— Некогда думать — трясти нужно! — Комбату настолько не терпелось увидеть содержимое пространства, предположительно, находящегося за стеной, что он покупался на старые шутки, и невольно, сам им подыгрывал.

Крон оторвался от очередной коробки, оказавшейся пустой, как и предыдущие:

— Да пусть вибрирует, тряся головой! Может, в разорванной цепи контакты замкнутся.

После этих слов, лом поддался, словно пожалел настойчивого домогателя и, с характерным звуком, покинул гнездо.

— Уф! — Комбат вздохнул с облегчением, крепко сжимая трофей. — Я уже подумал, что это громоотвод недоделанный.

— Громоотвод доделан, с наружной стороны, — уточнил Доцент. — Это кто-то другой недоделан. Какой дурак его посередине комнаты устанавливать будет?

— Много ты понимаешь! — резко возразил ломокопатель. — Нет там никакой наружной стороны. А токоприёмник к стволу дерева приделан.

— Но лом то не приварен к железной болванке, иначе хрен бы ты его отодрал!

— Слушай, Док — достал! Я и сам теперь не знаю, покой пень его сюда воткнули. Ну, не на кол же провинившихся сажать?

Подойдя к стене, Комбат замер в нерешительности. Нехорошие думы стали посещать, всё чаще и чаще.

— Кувыркни стакан, Ком! Отгони дурные мысли, — то ли в шутку, то ли всерьёз, предложил Крон.

— Они от этого ещё назойливее становятся. Проблемы, как известно, не тонут, а плавают — это каждый знает и мысли приходят настойчивей, хоть и несколько добрее, но всё равно нехорошие. Всё зависит от возраста реципиента и количества вливаемого вещества.

Он занёс железный карандаш для удара, и секунду поколебавшись, врезал им по кирпичной кладке. Кирпич, по которому пришёлся удар, сразу же раскрошился и лом пролетел сквозь преграду, гулко лязгнув металлическим телом где-то там, за барьером.

— Полкирпича выложили, из перекалённого, — сделал, в общем-то, правильный вывод, Доцент, — для отвода глаз положили кладочку. Как препятствие — это никуда не годится.

— Я понял, — сказал Крон, у нас улетел ключ, а та комната, где стоял лом — это помещение вахтёра, где и хранятся все ключи от базы.

Удар ногой довершил начатое и в образованный пролом заглядывали три, чрезмерно любопытные хари, покрытые лёгким налётом красной пыли.

— Зажгите кто-нибудь фонарь, — попросил Крон. — А то темно, как ночью в Замбези.

— Угу, и только сотни глаз крокодилов фосфоресцируют в ночной мгле — в местном болоте, — подтвердил Доцент его слова.

— А ты что, видел? — удивился Комбат.

— Во Флориде. Я ещё спросил проводника, не светлячки ли там. Он сказал, что это озеро, а сотни светящихся белых точек — глаза аллигаторов. То ли они лунный свет отражают, то ли сами по себе так сияют — я так и не понял.

— Да, треплется Док! — раздражённо подал голос Крон. — Он сроду, в Америке не был.

— Не был, не был, — равнодушно отмахнулся Доцент, глядя на дыру в стене, — лучше скажи — ты «фомку» не отбил?

— Чем тут отбивать? Тут никакой подготовки не надо, да ещё таким ботинищем. Если этот «Докер» запустить с руки, то он наделает, не меньше повреждений.

— Поищите, кто-нибудь, выключатель, — Комбат возился с непослушным фонарём, и когда устранил неисправность, свет уже горел.

— Один раз тёща приподняла мои ботинки, чтобы убрать на подставку для обуви, так у неё глаза округлились от удивления, — продолжил Крон про тапки. — Всё хорошее, прочное и износостойкое,

имеет свои недостатки. Мои боты весят, как гири. Когда я их снимал и надевал валенки, на резиновой подошве, то впечатление было такое, будто я в тапочках по снегу иду.

— Тише вы! — крикнул Комбат из-за угла. — Идите сюда!

За поворотом находилась металлическая дверь, не имевшая запоров, кодовых замков и прочих атрибутов секретности. Висевший на стене циркуляр «А», гласил о поступлении на адрес почтового ящика N Х,

партии противорадиационных костюмов новейшей модификации и улучшенной компоновки.

— Ком — счётчик! — Крон побледнел, от неожиданного поворота событий.

— Молчит, проклятый! — удовлетворённо заметил последний.

— Проверь ещё раз, все его потроха.

После вышеперечисленных процедур, счётчик Гейгера продолжал сохранять невозмутимое спокойствие, от чего, все облегчённо вздохнули. Откуда здесь взялась невидимая убийца — радиация, было десятым вопросом. Первым был вопрос безопасности.

— Не хватало ещё лучевую болезнь подхватить! — с волнением, воскликнул Доцент.

— Ты о ней говоришь, как о венерическом заболевании, — сказал Комбат, прищурившись и оценивая психологическую обстановку в коллективе.

— Нехорошо! — попытался пошутить Крон. — А то я, у себя в дому, никак не могу найти пузырёк с облепиховым маслом. Единственно эффективное средство для покрасневшей слизистой горла.

— Ты со своими приколами, только тоску нагоняешь, — уныло заметил Доцент.

К удивлению компании, дверь открылась свободно, от одного толчка, как бы приглашая войти. Внутрь уходил туннель, выложенный всё тем же кирпичом, извиваясь, как змея. Впрочем, это выяснится позднее, а сейчас Комбат читал вслух очередной меморандум, болтающийся на стене. Циркуляр «Б» гласил: «Внимание! Если вы читаете эту инструкцию, то вы проникли за периметр барьера. Напоминаем: наденьте защитные костюмы, потому что возможен выход газа — радона. Также были замечены и другие, неизвестные, источники радиации и не идентифицированный газ, предположительно, искусственного происхождения.

Как и следовало ожидать, ящики у стены оказались пустыми, согласно циркуляру «А», и дверь, предательски щёлкнув, закрылась. Ручка отсутствовала, как и замок, и все попытки её вскрыть, не увенчались успехом. Смертельная тоска охватила наших героев: вперёд идти страшно, назад — некуда. Казалось, каждый кирпич в кладке, наблюдает за тобой. Дурное предчувствие не отпускало и преследовало всю дорогу, весь извилистый путь. Счётчик молчал, хоть как-то успокаивая нервы. Костюмы остались там, неполученными и забытыми, на неизвестно какой базе. Коридор внезапно расширился, и замурованные оказались в каменном мешке, из которого не было другого выхода.

— Неужели опять стену долбить? — на Доцента навалилась апатия и страшная усталость.

Другие также, еле стояли на ногах и, повинуясь единому порыву, все уселись отдохнуть и обдумать план дальнейших действий. Сняв

амуницию, сели спина к спине, вытянув ноги.

— Вырвемся отсюда, Ком — обязательно вырвемся, и обязательно сходим на рыбалку, — голос Крона становился всё слабее, зелёная пелена поплыла перед глазами, искажая формы объектов, делая их расплывчатыми и подвижными. Могильный холод остудил и парализовал не только тело, но и волю. Холодный пот липкими каплями стекал по лицу. Входящие во врата Ада, испытывали полное безразличие к происходящему: ни паники, ни жалости, ни страха. Смертельные объятия костлявой, цепкими лапами держали то, что ей принадлежало по праву, и не желали отпускать, по своему желанию. В синей вышине неба парил чёрный орёл — символ свободы и смерти. Почему его видно здесь, сквозь прочные своды подземелья? Почему…

— Комбат, — сдавленным шёпотом позвал Доцент, но не договорил, поперхнувшись — носом и горлом пошла кровь.

Тот ничего не ответил, стеклянными глазами уставившись в одну точку, и уже не дышал.

Крон уронил голову на грудь:

— Сходили на рыбалку…

Агония достигла своего апогея. Темнота. Пустота. Великое ничто…

Пробуждение было тяжёлым, как после летаргического сна. Отодрав голову от рюкзака, Крон отметил, что всё это уже было: и пробуждение, и прочее, включая наличие неиспользованных дров. Эффект «дежавю» усилился ещё больше, когда он собрался идти за хворостом. Всё болит, как будто всю ночь вагон с углё разгружал или стены долбил, но не спал.

Сидящие у костра напарники, выглядели измождёнными и подавленными.

— Может, это мне и не приснилось вовсе? — подумал Крон, — может действительно, что-то произошло? Всё это было похоже на воздействие тяжёлого психоза — точно, пора на рыбалку, нервы лечить.

Крон внимательно, но незаметно, наблюдал за ними. Пора было вытаскивать отсюда незадачливых искателей мусора, пока у них крыша не утекла, вместе с собственным чердаком. Подальше от временного тупика и прочей чертовщины. Как бы самому эти похождения боком не вышли: не хватало, на старости лет, встретить флюид собственного «Я», ведомого туда, куда и сам не хотел, и не помышлял…

— Так! Выношу на голосование и принимаю решение: поиски не начинать и валить отсюда! Вы в референдуме не участвуете.

Искушать судьбу никто не хотел. Лишённые права голоса, даже возражать не стали а, наскоро собрав пожитки, покинули негостеприимное место. Временная аномалия погрузилась в полную тишину, которую не нарушало, даже пение птиц, чего не заметили наши участники событий, чьи фигуры маячили на косогоре,

постепенно удаляясь и растворяясь в утреннем тумане. Странный туман повис над поляной, клубясь и мерцая, как северное сияние, лёгкой вибрацией отдаваясь в каждом дереве…

Глава шестая Весёлый паромщик

История первая Полиэтиленовый конструктор

И враг бежит, бежит, бежит…

* * *

Полуденный зной постепенно сменился на приятную прохладу вечера. От реки повеяло свежестью и чистотой, свободной от летней пыли, клубами висящей над просёлочными дорогами, как только по ним кто-нибудь пройдёт или проедет. В траве, до зона в ушах, стрекотало всё, что только могло свистеть и подавать голос. В бездонном небе, невесомые облака совершали своё шествие беззвучно, легко и непринуждённо, гонимые ветром ниоткуда и в никуда. Беззаботность их полёта, наводило на грустные мысли о бренности бытия, привязанности к условностям и обязанностям материального мира. Вечная погоня за благами цивилизации, кандалами сковала руки и ноги, цепями опутала тело и поразила мозговые извилины неизвестным заболеванием, сделав их безвольными подражателями нынешнего периода бытия. Породив причудливые формы, гонка указала на них, как на образцы для подражания, делая на них акцент, как эталонов для существования. Вывела она и многообразие отрицаний, начиная с «Чингачгуков», и дальше, по ниспадающей. Люди разучились отдыхать. Раньше по выходным, все пляжи были забиты — яблоку негде упасть. Нынешние времена отличаются повышенным вниманием к работе.

Бульдозер, Пифагор и Сутулый вышли к небольшой реке, несущей свои воды в сторону мирового океана, или моря — нашим персонажам такие подробности до лампочки. Нет ничего лучше безлюдного места, где можно спокойно расслабиться и отдохнуть. Закинуть удочку, в конце концов, развести на ночь костерок и послушать байки, на сон грядущий. Безмятежную картину омрачали пустые пластиковые бутылки, тут и там разбросанные по берегу. Подо что только не приспосабливают эти ёмкости: от простого ношения воды, до поплавков, при ловле рыбы с кормушкой. Да и птичек кормят, с таких приспособлений. Бульдозер пнул ногой пустую тару, которая отлетела с глухим хлопком и, сняв рюкзак, огляделся по сторонам. Отметив на пляже порядочное количество этого мусора, он решил не тратить пока время на болтовню, а заняться делом, заодно проверив одну версию. Изрядно побегав по берегу, он собрал достаточную коллекцию бутылок для того, чтобы связать плот. Четыре мотка капронового шнура, Бульдозер предусмотрительно прихватил из дома, не полагаясь на русские лианы. В самом деле, размышлял он, ну не плести же верёвки изо мха, или из лыка. Последний вариант был безотказным и простым, но он решил беречь природу. В советские времена, в одном юмористическом журнале, появилась фотография, которая содержала снимок плаката: «Берегите природу нашу — мать вашу»! Этому принципу он остался верен до конца жизни, которая ещё теплилась в бренном теле.

Связывая, бутылка к бутылке посередине, где есть выемка, и фиксируя за горлышки, Бульдозер приступил к постройке плота. Пифагор с Сутулым поглядели на трудящегося товарища и решили сами заняться делом. После того, как Сутулый вынул пятилитровую флягу с брагой, у деятеля от науки родился план. Разделив между собой роли, Пифагор ушёл на поиски, пластиковых ёмкостей особого сорта, а его компаньон занялся постройкой печки. Найдя на обрывистом берегу подходящее место, он выкопал в песке квадратное гнездо, под топку, а снизу поддувало. Сверху, в травяном покрове, проделал два отверстия: одно под конфорку, другое — для выхода дыма. Печь была готова. Самое главное, что требовала она, в основном, маленьких щепок. Вернулся Пифагор, неся в руках три бутыли: две на шесть, а одну на пять литров. Отрезав дно у шестилитровой ёмкости, Сутулый поставил её на печь и залил бражным суслом. Из пятилитровой бутылки, получилась невысокая миска. У другой шестилитровой посуды он отрезал дно и, намотав мокрую тряпку на краю нижней части самогонного аппарата, установил вторую ступень, предварительно отправив миску плавать по суслу. Залив холодной воды в верхнюю часть, самогонщики развели огонь и процесс пошёл. Сквозь запотевший пластик, трудно было разглядеть, что происходит внутри, а пар, заполнивший всё пространство, затруднял, и без того скудный обзор, ставя под угрозу срыва, поэтапное ведение наблюдения за научным экспериментом.

— Пол-литра получится, наверное, — сделал заключение Пифагор.

— А не мало? — вынес Сутулый свои сомнения, на всеобщее обсуждение.

— С собой взяли, в отличие от некоторых.

— Да на мели я.

Пока заканчивался процесс курения самодельного напитка, Бульдозер завершил своё творение. У него получился неплохой плот: в два ряда толщиной и полтора метра в ширину. Пифагор молча взирал на его чудачества, но оценил конечный результат:

— А что, Буль — неплохо получилось, только ещё вёсла нужны.

— Всё, гениальное, как известно, просто, — ответил тот и ушёл в сторону ивняка. Вернулся Бульдозер с двумя срезанными рогатинами.

Обмотав их полиэтиленом в несколько слоёв, он зафиксировал плёнку

в трёх местах.

— Можно из разрезанных, вдоль, бутылок сделать, — добавил кораблестроитель, — да хоть тряпку намотай!

— Ты что, с зимы готовился? — спросил Сутулый, взирая на чудо смекалки.

— Лет двадцать назад, я плоты из воздушных шариков делал, засовывая их в чехол.

Плот с массивным Бульдозером, безмятежно покачивался на волнах, а он стоял на нём гордый, довольный своим творением. Казалось, ещё немного, и он отправится путешествовать в страну грёз.

* * *

Плыл на плоту, держа весло, Хоть крут порог был — пронесло, Плот мимо всех препятствий скверных, В страну фантазий унесло. Открылась дивной красоты, Безумных красок панорама, Река стекала с высоты, Как из созвездья Эридана. Благоухало всё вокруг, Великолепьем несказанным, Как хорошо то стало вдруг, Легко, тепло и первозданно. За горизонтом плыл рассвет, А в небе птички щебетали. Цветы струили нежный свет, И в танце девки хохотали. Сойдя с плота, шагнул к народу, Войдя, как в сон, в волшебный круг, Стоял по центру хоровода, Держа обгаженный сюртук.

* * *

Путешествие, а точнее, мечтания, были недолгими. Откуда ни возьмись, из-за поворота появился огромный катер, на полном ходу пронёсшийся мимо, и подняв, не менее огромную волну. Никогда не выступавший в цирке, и знавший про эквилибристику, только понаслышке, Бульдозер недолго трепыхался, а почти сразу же оказался за бортом.

— В один советский порт — ворвался теплоход! — озвучил происшествие Пифагор, явно соскучившийся по фольклору.

— Чтобы горланить шансон, вам лучше дождаться ночи, — пробурчал

плотоводец, вылезая на берег.

— Да! Народу, явно некуда деньги девать, — сделал вывод Сутулый, провожая взглядом удаляющуюся махину. — На такой маленькой речке — такое корыто.

— До ночи надо просохнуть, — проворчал Бульдозер, развешивая над костром мокрое бельё.

— Чего?! — не понял Пифагор.

— Ну, я хотел сказать — просушить шмотки.

— Ты, в следующий раз, изначально, яснее выражайся, — усмехнулся Сутулый и, указывая пальцем на Пифагора, добавил. — А то, человеку настроение испортил. Пиф, налей-ка ему нашей — зря, что ли мучились.

История вторая Отвези меня, лодочник

Костёр весело потрескивал, избавляя амуницию от избытка влаги, а кораблестроители и конструкторы, делились секретами мастерства, лично приобретённым опытом и услышанным от других.

— Один мужик мне рассказал: пришёл, говорит, на берег реки и приспичило ему на другую сторону перебраться, но как? — Пифагор театрально развёл руки в стороны, плавно, как будто приветствуя барина, в раболепном, но радостном поклоне. — Но, говорит, что с собой всегда носил целлофан: от дождя укрыться или шалаш накрыть — палатку таскать в лом. Это сейчас в магазинах легчайшие конструкции, а в те времена был тяжёлый брезент. Расстелил он полотно, срубил две жерди и положил по середине будущей лодки. С двух концов, связал палки с плёнкой, а нутро набил сеном. Пройдя верёвкой по всему изделию, изготовил что-то, вроде кокона. Неплохое каноэ получилось. Как вёсла делать — вы уже знаете, тем более что тут и одного достаточно, по классике жанра.

Сутулый улыбнулся, вспомнив забавный случай:

— Балдеет народ на пляже: загорает, купается, кто-то в кустах морально разлагается — в общем, вполне обычная зона отдыха. По направлению к берегу, на приличной скорости движется одноместная резиновая лодка. Те из отдыхающих, кому решительно нечего было делать, наблюдая за плавсредством, начинают потихоньку удивляться. Без вёсел, без парусов, без мотора — плывёт. Одинокий пассажир, полулёжа и с задумчивым видом, мечтает о чём-то своём. Подойдя ближе к берегу, пловец встал, подхватил лодку за пустые уключины и ушёл, скрывшись в кустах. Лодка была без дна, а мужик в ластах.

— Так рождаются мифы и небылицы, — заметил Бульдозер. — Удобно, но мокро. В холодную погоду, мой плот предпочтительнее будет. Если, для отбоя, с боков пару брёвен приспособить, то его уже ничто не перевернёт. Некоторые полинезийские племена так делают: хрупкая пирога посередине, а по бокам, по стволу лёгкого дерева, в пределах метра от центра. Устойчивая посудина, для ловли рыбы сетями.

— Такие тримараны, не только у полинезийцев, если я не ошибаюсь, — вмешался с поправкой Пифагор. — У кого-то ещё есть подобные конструкции. Скорость при этом, правда, теряется, но для рыбалки действительно, очень удобно.

— Да уж, — согласился Бульдозер. — Шаловливый морской ветерок, способен не только платья задирать, но и неустойчивые лодки переворачивать, особенно, если парусность большая.

— Если к байдарке такое приделать и соревнование устроить, — предположил Сутулый. — Вот весело будет. Они через месяц, любого культуриста переплюнут.

— Насчёт мускулатуры неуверен, но после того, как уберут брёвна, с места рвануть, они должны лихо, перекрывая все рекорды, — озвучил свою догадку Бульдозер, но тут же поправился. — Впрочем, у них тренажёры есть, где регулируется нагрузка. Наверное…

— Есть, гребцы должны от пуза, — сказал Пифагор, запихивая в рот бутерброд. — Вот в этом, я точно уверен. Да и слышал, от знакомого тяжелоатлета.

Сутулый поёрзал на неудобном и жёстком пеньке, встал, подложил пенопропиленовую подстилку и уселся, уже с комфортом, удовлетворённо отметив про себя, что аскетизм — отшельничеству, а удобство — современному человеку:

— Я слышал, что байдарочники вручную делают анатомические сиденья, под собственный зад.

— Для космонавтов индивидуальные кресла изготавливают, — отозвался Бульдозер. — Эка невидаль выискалась. Каждого, по отдельности загоняют в гипсовые ванны и высушивают, а уж затем, по личному слепку задней части, изготавливают персональное сиденье. Перегрузки при старте — будь здоров, а тут всякая мышца на своём месте. Равномерное распределение нагрузки — залог благополучия при взлёте.

— Гребцы другую цель преследуют, — возразил Сутулый. — Перегрузки их не волнуют. У них задницы затекают, от долгого сидения, как мне сказали. Говорят, что если филейную часть усадить в стандартный ширпотреб, то она очень быстро немеет. Нет единение со спортивным снарядом.

— А как они анатомические сидушки делают? — спросил Пифагор. — Полагаю, что космические технологии им недоступны.

— Ошибаешься! — нравоучительно заметил Сутулый. — Делают они их, как раз с помощью материалов, разработанных специально для космической программы: эпоксидная смола и стеклоткань. Байдарочника устанавливают в характерную позу, красочно разрекламированную в «Камасутре», и наносят на зад смолу, перекладывая её той самой тканью — в несколько слоёв. Так и стоит, бедолага, пока всё не высохнет. Это сейчас, возможно, полно других материалов, а тогда был дефицит, кроме вышеперечисленных ингредиентов. Да и в секрете, друг от друга, все технологии держались — нельзя давать сопернику равные шансы. А вообще, страсти в спорте, особенно большом, кипели Шекспировские, да и сейчас булькают. Ну, так вот, стоит один такой — сохнет. Под чьим надзором кресло делал, история умалчивает, да только, смола наносилась на голое тело, которое забыли побрить. А может и специально — типа шутки такие. Когда могучий клей встал, то стало ясно, что при съёме сиденья, на нём останутся, не только волосы.

Собравшийся консилиум иезуитов, давал советы, один кровожаднее другого:

— Да накормить его горохом или клевером — оторвёт, только так!

— Я клевер жрать не буду! Что я, корова?!

— Точно, мне рассказали, что когда коровы переедят на поле этой травки, то у них животы раздувает. И ещё: чтобы выпустить газы, приходится прокалывать у скотины пузо.

— Враньё это или нет, но клевера нам не достать зимой.

Подопытный схватился одной рукой за живот, другой за сидушку, которая обещала быть утеплённой, с неровным шерстяным покровом и, с приобретённым человеческим фактором. Долго ли, коротко ли, ползала эта черепаха, с панцирем и поясом верности, одновременно — неизвестно. Последнее предложение, поступившее из партера, было связано с привязыванием кресла к батарее, и с ногами в тазу с цементом, чтобы не трепыхался, когда его реактивная струя понесёт в

неведомые дали. Унесло его или нет, на этом повествование из гуманных соображений прекратили, дабы не травмировать психику подрастающего поколения, которому, кажется, что оно знает куда больше старой гвардии, так что и мне больше ничего неизвестно.

— У пловцов, тоже есть свои технологии, по усложнению учебного процесса, — со знанием дела, заявил Пифагор.

— Это, какие же? — с сомнением и недоверием, спросил Бульдозер.

— Фуфайка, к примеру.

— Тьфу ты! Фуфло это!

История третья Демонстрация

Огонь костра высушил одежду Бульдозера, избавив последнего от необходимости, без конца отбиваться от назойливых комаров, ринувшихся в атаку на незащищённое тело. Дров подкинули и неспешный разговор продолжился с новой силой, подогреваемый

теплом костра снаружи, и жаром эликсира изнутри. Пифагор продолжил разговор про пловцов, перебитый дурацким вопросом Бульдозера и его переодеванием:

— Сидят мужики в заводской раздевалке. Как всегда — утренний перекур, с которого начинается любая работа. Тут вбегает их коллега, только в несколько странном виде и заявляет:

— Вы чего тут расселись?!

Одет он был просто: чёрные семейные трусы, фуфайка и кирзовые сапоги. Вся эта амуниция промокла до нитки, а вода струйками стекала на пол, образовывая небольшие лужи. Безумные глаза, не оставляли сомнения в том, что происходят неординарные события. Мужики не подали виду, а один, так осторожненько, спросил:

— А что?

— Как что?! Война!!!

— Ясненько.

Приехавшая бригада скорой помощи констатировала белую горячку, и спасителя человечества увезли на лечение, оставив бригадира готовиться к войне, без одной человеческой единицы. По возвращении из стационара, он рассказал, как для того, чтобы сообщить важную весть, всю ночь форсировал малую речку, три метра шириной, мужественно борясь с течением.

— Да, в такой экипировке — это сурово, — задумчиво произнёс Сутулый. — Ермака тяжёлая кольчуга утопила.

— У него не было такой благородной цели: разбой, да грабёж, замаскированные под великую идею. Не ново. Во времена крестовых походов, эта практика числилась сложившейся, — Бульдозер подкинул в костёр пару толстых веток. — Демонстрация силы и её применение, инструмент расширяющегося государства, облечённого в благую форму — «за императрицу». Возможны, так же другие лозунги и штампы.

— О, демонстрации, — Пифагор вздохнул, с ностальгией вспоминая ушедшие времена. — День солидарности трудящихся под конвоем. Из колонны фиг выйдешь — милиция назад загоняла. Трудящиеся и без приказов объединялись по двое, по трое, по пять человек и более. Картины открывались блистательные, достойные кисти любого художника и фотографа, хоть из «Плейбоя». Идут люди вниз по съезду, и так они воодушевились объединением пролетариев всей земли, что больше не могут держать в себе, нахлынувшее на них чувство полного удовлетворенья, переполнившее сердца и мочевые пузыри. Поворот к школе и не заморачиваясь игрой в прятки, не сторонясь посторонних взглядов, справляют малую нужду. Зачем за угол? Девочки налево, мальчики направо — без разделительных перегородок, но чисто по половому признаку. Мужики, созерцая облегчающуюся половину противоположного пола, вносящую мочевину в фундамент импровизированного туалета, и сами осознавали свою причастность к научному вкладу в методический процесс обучения, обгаживая стены учебного заведения. Мутные потоки, похожие на пиво, заворачивали, ведомые ливневым стоком и стекали вниз по съезду, вливаясь полноводной струёй в могучую реку, которая и без этой подмоги, уже сливалась с другой рекой.

Зайдя к другу домой, прошёл мимо коммунальной кухни, площадью, примерно, пять на пятнадцать метров и сильно-сильно удивился. Всё помещение, до последнего сантиметра, было заставлено пустыми бутылками. Всё!

Бульдозер отсмеялся, покачал согласно головой и произнёс:

— Как же, как же — помню! Раньше праздники отмечались на полную катушку, с полной обоймой спиртного, а теперь они приобрели, какое то эфемерное понятие. Сейчас идут демонстрации наличности, мнимой и явной. Демонстрации протеста по поводу запрета демонстраций и так далее. А вот, чтобы для души… Как сейчас помню корпоративный отдых с парилкой и бассейном. Почти все, кто женат, приехали со своими супругами. В парилку заходили в купальниках и плавках. Всё чин чином. Естественно, подогрев изнутри присутствует — халявный. Сотрудникам нужно отдохнуть и сплотиться. Разговоры у бассейна соответственные обстановке: про нигилизм, стеснение и свободный стиль современного человека. Вася, в семейных трусах классического окраса, разделял прогрессивные взгляды на поведение самца в обществе, отвергнувшего и сбросившего путы моральных условностей. Со словами:

— Правильно! Чего мы все стесняемся?! — он скинул подштанники на пол, обнажив достоинство, чуть-чуть недостающее до колена. Ну, или середины бедра: во всяком случае, разомлевшее в парилке наследие, жутко напоминало атавизм, или рудиментарный отросток, гипертрофированного размера.

Мужья опешили, от такой наглой, в своей назойливости, рекламы. Монополия была налицо: никто из присутствующих не мог создать достойную конкуренцию данному товару. Только словесный спам, что это всё ерунда. Какая у кого вы думаете, была реакция? Правильно! Бабы ржали, как лошади, а мужикам было не до смеха: они бросились натягивать трусы, на сопротивляющегося Васю. Вот только, фатальный показ состоялся, и этот факт, до сих пор, наверное, не даёт мужьям спокойно спать по ночам. Как говорится: «заходи — болтушка».

Пифагор задумчиво осмысливал рассказанное, видимо оценивая собственные возможности, и не находя им оценки, морщил лоб и закатывал глаза — ну, погрустнел человек.

— Что, Пиф, пригорюнился? — Сутулый взирал на товарища в недоумении. — Там, где надо смеяться, почему-то, чуть не плачут. В семье не лады?

— Понимаешь, ссоры каждодневные задолбали. Чуть, что не так -

сразу в крик. Снял позавчера с окна марлю, мешающую дышать — ор!

— Эх ты, дилетант! Даром, что женат. Она и повешена там была заранее, для того, чтобы зарезервировать повод, для будущего скандала: рано или поздно — это должно произойти.

— Да уж, — вмешался в разговор Бульдозер. — Быть рядом, не значит — быть вместе. Ищи причину, о которой я даже намекать не хочу.

Пифагор покачал головой, в знак согласия:

— Это правда. Они и нижней частью пытаются манипулировать ситуацией. Только из области ментального влияния, этот инструмент, запросто может перейти в разряд шанцевого, бросаемого на самые тяжёлые участки. Болтаясь на пожарном щите, потребляться по мере возникновения необходимости любого индивида, нуждающегося в тушении огня. Гнать надо из нашей жизни…

— Правильно — самогон! — перебил его Бульдозер, обречённо махнув рукой. — У меня сосед, так и хотел сделать, но его планы сорвала жена, выгнав, вместе с аппаратом на улицу. Подвергшийся всему сразу: обструкции и остракизму, заодно, он стоял у сарая, не зная, что делать — и обстрактанный и обструктанный. Разбитый, как глиняный черепок. Изгнанный из домашнего рая, так на костре и приспособился эликсир варить, как в стародавние, антиалкогольные времена.

— Ну что, перекусим? — предложил Пифагор, потирая руки. — А то, действительно, грустью, какой-то, повеяло.

— Да, жрать надо по отдельности, — сделал вывод Сутулый. — Сидя за круглым столом, все вместе, мысленные позывы входят в резонанс с коллективным разумом, и обретают единодушные формы желания. И вот уже достаётся заначка из закромов…

— И песня запевается: лежу на пляжу я, и млею, — пропел Пифагор.

— Вас определённо, сегодня на шансон тянет, — хмыкнул Бульдозер.

— А ты предлагаешь, ночью картины на пляже писать? — Пифагор, с иронией в движениях, помахал в воздухе рукой, на манер действий художника на пленере. — Один знакомый рассказывал: жил-был один живописец, который работал, пил, и всё это, не вылезая на свет Божий. В процессе работы, предпочитал находиться в трусах — ну, жарко ему было, а кисточки вытирал об них же. Не тянуться ленивому, в самом деле, за тряпкой. Что случилось в их кругу, какие извилины сдвинулись с места — остаётся загадкой, но потянуло бедолаг на пляж. Всю пьяную компанию. И вот выходит наш герой на песок: рожа небрито-синяя, трусы в горошек, расписанные маслом

дикими тонами — ну, вылитый «граф Орлов из Парижу прибыл»! Обомлев, все присутствующие поняли, что пора бы посетить столицу законодателей моды. То, что они давно и безнадёжно отстали от мировых культурных тенденций, и так было видно — невооружённым глазом. Из плавок, выполненных узкой полоской, прибор не выпадет в дыру на колене. Классический покрой подгузников, как «Запорожец», укрепляет семейную верность, а неженатых предохраняет от

нежелательных связей.

— Пиф, а ты носки меняешь? — вспомнил Сутулый старую шутку.

— Водку за них не дают и, даже бормотуху — я с носками на охоту хожу, как австралийский абориген. Это не просто бумеранг — он отравлен опасным ядом. Носкаин универсален: можно и на рыбалку сгонять. Замачиваешь носки в воде, а снизу по течению, собираешь сачком очумевшую рыбу.

Всю ночь Сутулому с Бульдозером снились вонючие носки, летающие над головой, как австралийские бумеранги, и выписывающие в небе фигуры высшего пилотажа. Пару раз, даже пришлось пригнуться, в результате чего, у Сутулого на лбу появилась шишка, от удара о пенёк, а у Бульдозера, к утру был полный рот речного песка. Снился Пифагору обменный пункт, где за пару дырявых носков давали полноценную бутылку водки. Остальные полночи, Пиф отдирал от забора, намертво прилипшие гольфы. Во сне он брыкался, как арабский скакун, дрыгал ногой, будто заводил старый мотоцикл и без конца повторял:

— Пётр Савельевич, голубчик, не откажите в любезности, соблаговолите посмотреть, не готовы ли носки?

И почтенный господин во фраке с бабочкой, грязной палкой мешал в котелке жуткое варево, подсаливая и пробуя на вкус. Затем громко блажил:

— Господа! Мы сервируем стол к ужину, или голодные спать ляжете — скоты!

И над всем этим балаганом, трепетал на ветру флаг — расписанные трусы.

Первый луч солнца, блеснувший над горизонтом, предвестил рождение нового дня. Он вырвал из мрака ночи прибрежные кусты, полоску песчаного пляжа, на котором: один во сне потирал шишку, другой отплёвывался от песка, а третий заводил мотоцикл.

Глава седьмая Сафари

История первая Медвежий испуг по почте

Раз пошёл я на охоту, Но забыл, что нет ружья, Только рваные калоши Амуниция моя. Все патроны отдал даром, Позабыты все друзья, С этим скудным арсеналом, На клопов ходить нельзя. Шапка пропита отважно, Свитер доедает моль, В общем — выгляжу неважно, Как на паперти король. В тундру спешно ехать надо, Всё по новой начинать, Только вот бумаги мало, Чтоб сценарий написать.

* * *

День выдался неудачный, и с погодой не повезло. Ветер гнал свинцовые тучи, не предвещающие ничего хорошего. Временами моросил мелкий, противный дождь. Лес стоял мрачный, чёрный и мокрый. С каждой ветки, стекающие капли, так и норовили упасть за шиворот, нарушая, и без того отсутствующий комфорт. Под ногами, сырая земля и влажная трава, подрывали душевное равновесие снизу. Угнетающая картина непогоды, поддерживала дискомфорт изнутри.

— Со всех сторон обложили, — бубнил себе пол нос Дед, говоря никому, и в никуда — в пространство, жмясь ближе к огню, который никак не мог справиться с мокрыми дровами.

— Что? — не понял Почтальон.

— Да, ничего. Это я так, про себя.

Бармалей испытывал, не менее глубокую апатию, чем Робинзон Крузо, живший на острове без права переписки. Своими размышлениями, он не хотел делиться с остальными, и потому молча

переваривал про себя, всю длинную историю вынужденного отшельничества. Нет, думал он, последний мог, конечно, отправить морскую почту, даже в том случае, если было бы жалко засмолить пустую бутылку. Стекла пожалел, или куска тряпки, кожи, на которой надо писать послание — скупердяй. Взял бревно, да нацарапал, вырезал, в конце концов, всё, что он думал про человечество в целом, и про каждого индивидуума в отдельности. Выдолбил пожелание, да пнул его в море, куда подальше. Календарь на столбе догадался наколупать. А может он отсылал послание? Уже всё смешалось в голове. Бармалей подбросил в огонь пару поленьев, продолжая размышлять про почту морскую, полевую, она же сухопутная и про другие послания, вплоть до нецензурных. Затем он всё это озвучил во всеуслышание и спросил:

— А нам кому писать? Константину Макаровичу? Чтобы забрал нас из этого леса. Приедет дед на телеге, гружёной почтой, или вином. А может быть, и тем, и другим — сразу. Употребив горячительного, бойцы невидимого фронта, разойдутся по углам, держа в руках заветные треугольники и будут читать послания из дома:

— Милый Ванюша, мы живём хорошо. Проснулась сегодня утром, а тебя нет. Если ты, скотина, до вечера не вернёшься из своего, долбанного сталкерского рейда — можешь считать себя разведённым!

Вообще то, вкусы и мнения вторых половин сильно разнятся, в зависимости от личных качеств и пристрастий. Некому рассказать, какие рейды устраивают, некоторые сталкерши, во время отсутствия главнокомандующих. С этими мыслями, Дед вошёл в историю сегодняшнего дня:

— Сидим здесь, как убогие на паперти, с той лишь разницей, что даже некому руку протянуть.

— Протяни медведю — может, ноги протянешь, — беззлобно заметил Почтальон.

— Медведь пусть с туристами бодается. Им надо эмблему пришить на рукав, с изображением консервной банки, и с гордой надписью «Завтрак туриста».

— Группировку медведей они недолюбливают, — подхватил тему Бармалей, так как всё равно делать было нечего. — Мохнатые считают их своим завтраком, обедом и ужином.

— Первым, вторым и третьим, — утверждал раскладку Почтальон, распределяя заявленные в меню блюда, между лесными жителями. — О! Нас как раз трое.

— Чему ты радуешься? Тебя первым в расход пустят! — Дед смеялся как ребёнок, которому достанется, по наследству, игрушка съеденного.

— Это ещё почему? — насторожился Почтальон.

— А ты из нас самый упитанный.

— Ну, вас…

— Да, хорошо, что это объединение нестабильно, разрозненно и неуживчиво между собой, — облегчённо вздохнув, констатировал факт Бармалей. — Все его члены склонны к территориальной обособленности.

— Кто? Туристы? — не понял Дед.

— Медведи! — сплюнул Бармалей. — Мне тут, пару баек рассказали, про этих кучерявеньких.

Ну, так вот. Идёт мужик по лесу, песенки поёт, от хорошего тонуса и переизбытка, нахлынувших на него чувств. Торчащая из малинника медвежья задница, быстро ему настроение испортила. Он уже не пел, а жалобно сипел и похрюкивал. Кто ему сказал, от кого услышал — он не помнил, но всплыло в голове, что медведь сильно пугливый, и если его обескуражить, заорав в спину, то у последнего будет медвежий испуг. То есть — жидкий понос, приводящий к смерти косолапого. Вы только заранее не смейтесь. Он осторожно, трясясь, как осиновый лист, подбирается к Потапычу сзади и как заорёт, что было сил. Вопреки ожиданиям, Мишка не отдал концы на месте, а поднялся, во весь могучий рост и обернулся всем телом. Скептически оглядев тщедушную фигуру мужичка, он уселся на бревно, склонив голову на бок. Видимо, от неожиданности, было необходимо обдумать план дальнейших действий, но, сколько он не сидел, не переставая поглядывать на возмутителя спокойствия, в медвежью голову ничего не приходило. Понос был, но только у другого персонажа, несущегося по лесу, со скоростью гепарда.

— Точно, — смеялся Почтальон. — Мимо проносились леса и поля, железнодорожная станция, деревни и сёла. Вот уже и город остался позади…

Дед, улыбаясь, доедал печёный картофель, и добавил про испуг, свою версию:

— Рыбаки приехали с ночного лова. Естественно, в тёплой одежде, вплоть до меховых шапок. Когда дело движется к осени, это лишним не покажется, особенно ночью. По берегу гуляла дама с собачкой: здоровенным догом, который уже достал всех своей наглостью, вероятно, чувствуя своё мнимое преимущество. Как, у одного из мужиков, зашёл разговор с хозяйкой псины, уже и не вспомнить, но он обязался напугать собаку, а дамочка наотрез отказывалась в это поверить. Дядя надевает тулуп наизнанку, то есть мехом наружу, завязывает лохматую шапку так, что даже глаз почти не видно, и в таком виде, на четырёх конечностях, прячется за лодкой. Только пес приблизился, как мужик с диким рёвом бросается на него. Хозяйку, не в пример, дольше было видно, чем дога. Её силуэт, догоняющий свою собаку, ещё пару минут наблюдался, пока не скрылся за ближайшим поворотом. А пса, вообще, больше никто не видел.

Бармалей снова взял слово, чтобы закрыть медвежью тему:

— Эта байка, на мой взгляд, просто прикол для дилетантов. Так же,

как и в том случае, идёт мужичок по лесу, поёт ли он, или ворчит — без разницы, но вдруг видит, что по стволу сосны сползает косолапый, смотрит на него и орёт. Что делать? Вот в этом месте и начинаются сомнения в подлинности произошедших событий. С нордическим спокойствием и английским хладнокровием, он быстренько затачивает, поострее, прочную палку и с ней лезет не сосну, навстречу косолапому, тыча остриём медведю в нежное место. Тот, естественно, меняет направление движения и ползёт вверх, продолжая орать, теперь уже от боли. Палач с колом лезет следом, не прекращая экзекуцию ни на секунду. Загнав, таким образом, медведя на самую тонкую ветку, осталось праздновать победу. Слабый отросток не выдержал веса животного и обломился, повергнув последнего на землю, с большой высоты. Вот, такая импровизированная охота. Да, и последнее: когда я поведал сие знакомым, то они, в свою очередь, рассказали эту историю своему знакомому охотнику, который почему-то их облаял. Ну, дурак — абсолютно без чувства юмора, да и не охотник он вовсе, скорее всего, а так, браконьер, поди. С такими никто не водится. Кто у костра небылицы не рассказывает? Вспомните известную картину.

— Да ладно, тебе! — успокаивал друга Почтальон. — Ну, чего ты разошёлся — не видел тугих людей? Есть такие. Вечно что-то высчитывают и выгадывают.

История вторая Африканское чучело

Наступила пятиминутная пауза, во время которой, не полагаясь на тепло от костра, применялся подогрев изнутри. Химические реактивы вступали в реакцию с закуской и требовали общения, как будто нельзя посидеть в тишине. Строящийся план на будущее, сменял другой, ещё безумнее предыдущего, пока разговор не принял фантастические контуры.

— В Африку ехать надо — на буйволов охотиться, — мечтательно произнёс Бармалей. — Рога, копыта и шкуры.

— И мошонки — на кисеты, — добавил Почтальон.

— Лучше сразу на бегемотов! — оживился Дед. — Шкуры шкурами, но и башку толкнуть можно, предварительно высушив.

— Как чучело, что ли? — разочарованно процедил Почтальон. — Так это старо.

— Отстали вы от жизни, — усмехаясь, молвил Дед. — Голова гиппопотама — отличный портсигар под кубинскую табачную продукцию. Как раз по размеру будет.

— Точно, — поддержал его Почтальон. — И гостей приколоть можно: заходят, супчики, в холл, а на журнальном столике: ё-моё! Знакомые

всё лица! Сушёная голова с открытой пастью, набитая полуметровым «Партогасом».

— Не надо на морду Бульдозера намекать, его с нами, всё равно нет. Некому оценить, — высказался Бармалей и, подумав, добавил, — кстати, на слонов, тоже можно.

— Как раз нельзя — ни на тех, ни на других, — Дед развёл руки в стороны. — За одно появление с оружием, в некоторых национальных парках, егеря стреляют без предупреждения.

— Да, с такой туши, берут только бивни, — сказал Почтальон, при этом морщась, как у зубного врача. — Жадность. До сих пор не знаю, на кой ляд, они вообще нужны.

— Я такими вопросами не заморачиваюсь, не забиваю себе голову, — отмахнулся Бармалей так, как будто он уже вёл друзей по саванне, а те уговаривали его, не начинать бессмысленную бойню. — И вообще, у меня колбаса есть.

— У нас тоже есть, — подмигнул ему Дед, — так ты что, член-корреспондент?

— Мы тут все, как минимум первое, — ответил Бармалей шуткой на шутку. — И членоголовые.

— Самокритика, это конечно хорошо, — то ли похвалил, то ли посмеялся Почтальон. — Но мне знакомый мужик любил повторять: себя хвалить надо. Поругают тебя другие, причём — обязательно. Должен же быть какой-то паритет.

Идея с африканской охотой терпела фиаско, не успев толком сформироваться.

— Я в зоопарке слонов яблоками кормил, — сказал Дед. — И бегемотов в зверинце. Не знаю, как в дикой природе, а живущие в вольере, просто милашки. Обязательно поблагодарят за угощение. Как откроет чемодан — только засыпай фрукты. Детские впечатления устойчивы, как ассоциация с матерью. Так что, я всё равно, выстрелить не смог бы. Сафари отменяется.

История третья Экскурсия в преисподнюю

Палатка была установлена, и дождь сразу перестал моросить. Ветер стих и наступила тишина.

— Давно пора было установить этот колпак, — с возмущением сказал Бармалей. — Делов то, одна минута, а мокли три часа. Известно каждому дураку: если возьмёшь с собой зонтик, то дождя не будет, но попробуй не взять — промокнешь до нитки. Мы могли покончить с этим безобразием, я имею в виду дождь, ещё давно.

— Земля мокрая, холодная, даже с подстилкой ложиться не хочется, — Почтальон крутил в руках рулон полипропилена. — Вот бы пол с

подогревом, как в четвёртом энергоблоке ЧАЭС.

— Ты там был, что ли? — удивился Бармалей. — Тепло, должно быть, от радиоактивного распада идёт.

— Да… Страйкболисты провели, в благодарность за то, что мы помогли им со спиртным справиться.

— А кто это такие?

— Да хрен его знает! Одеты, как клоуны в бегах, или Буратино на выданье. Военные не военные, туристы не туристы. Самое главное, что с игрушечными автоматами. Он нам шариком в лоб, а мы ему из дробовика в задницу.

— Вы что — с ума сошли? — совершенно растерялся Бармалей, у которого в голове, уже ничего не укладывалось. — Номер дроби, какой?

— Крупного помола! — ответил Почтальон, еле сдерживая смех.

— А, ну это понятно! — поддержал игру Дед. — «Экстра», для выражения благодарности в подобной форме, явно не годится — слишком большой коэффициент рассеивания, даже на малых дистанциях. Да треплется, Почта, а ты и уши развесил. Четвёртый закрыт наглухо. А, по-моему, он ещё и замурован. Залит полностью бетоном, до жвака-галса, и даже выше. Это такая же сказка, как охота на мутантов в мёртвом городе — Припяти. Почему не на крокодилов? Река — рядом!

— А я, было, поверил, — облегчённо вздохнул Бармалей. — Подумал, что отстал от жизни.

— За плату, охрана пускает посмотреть на энергоблок, — успокоил его Дед. — Но только снаружи, естественно. Об этом даже по телевизору рассказывали и показывали, только я не понял, в каком ключе: хорошем или плохом.

Дождь окончательно прекратил моросить и портить настроение, а в ночном небе, освободившемся от грозовых туч, появились проблески звёзд, извергающих потоки радиации и смертоносных лучей, всех мастей. Надёжный колпак атмосферного щита, великолепно справляющийся с угрозой извне, ветрами разносит опасность изнутри. Океанские течения сделают своё дело, и с восточной стороны, можно ожидать чего угодно. Нашим героям, думать об этом не хотелось. С окончанием местного сезона дождей, настроение приподнялось, и радужные надежды на лучшее будущее, поглотили мрачные размышления о худшем варианте.

— «Южный Крест», — задумчиво, вполголоса, почти прошептал Почтальон, глядя на звёздное небо.

— Где?! — возмущённо воскликнул Дед.

— В северном полушарии не виден — нечего перебивать.

Где-то в южных широтах, плыло по ночному небу, упомянутое звёздное образование, издревле смущающее моряков и наводящее, когда — то, суеверное благоговение. Парусные корабли тоннами

перевозили ацтекское золото, чрезмерное вливание которого, в конце концов, погубила испанскую экономику, удорожив товары, а само обесценившись. Даже пиратские усилия, по отъёму излишек презренного металла, не смогли её спасти. Сколько парусников нашли покой на дне Карибского моря, погубленные разбойниками и ураганами. Нашим голодранцам, о таких приключениях, даже мечтать не приходится. В местные ёлки-палки, и то с трудом, приходится выбираться. Кто по семейным, кто по финансовым соображениям, всё чаще испытывает противостояние, но старается не сдавать свои позиции. Хотя бы до утра.

Глава восьмая Клуб знакомств

История первая Библиотечный червь и золото инков

По пыльной лесной дороге шла группа людей с рюкзаками, состоящая из трёх человек. Идущие, между собой о чём-то спорили, отчаянно жестикулируя руками и, то и дело останавливались, вероятно для того, чтобы наиболее убедительней доказать оппоненту свою правоту.

— А я тебе говорю, что не может она быть фальшивой! — Похабыч, он же Бабник, заполучил в руки карту от новой знакомой — библиотекарши, и не мог даже помыслить о подлоге. Он знал толк в тех особях, от которых и получил своё третье имя, дающееся не при рождении, а при боевом крещении. Странное свойство у людей: не удовлетворяться существующим положением вещей, а переделать всё, в соответствии со своими желаниями. Если не получается по образу и подобию, значит надо переименовать, как-нибудь. В каждом дремлют зачатки творческого потенциала, и потребность что-то сделать самому, принимает порой причудливые формы. Корявой деталью, собственноручно выполненной на токарном станке, он не ограничивается, желая работать с личностью; влиять на неё, в соответствии со своими умственными способностями. Была у мужика обычная фамилия — Чрен. Как его на работе окрестили? Правильно — Хруй. Вот и бегают по полям и по лесам толстые и тонкие, хруи и бабники, перечислять великое многообразие которых, нет никакого смысла. Следующий персонаж Рыжий, оппонент Похабыча, в представлении не нуждается. Нет смысла в персонализации индивида, когда прозвище говорит, само за себя. Он остановился и, поправив рюкзак, спросил, не менее эмоционально клиента, которому отказали в винном отделе магазина:

— Да откуда ты знаешь?! На мой взгляд — всё это ерунда! Не может быть в библиотеке, таких раритетов, тем более в отечественной. Я ещё могу допустить архивные данные.

— Ну почему? — вмешался в спор Кащей. — В нашей стране, всё может быть!

— Вот именно! — обрадовался поддержке Похабыч. — Тем более, по знакомству. Я не как обычный посетитель интересовался — сначала личное общение, с которым приходит лояльность.

— А ты не боишься? — поинтересовался Рыжий.

— Чего?

— Того, что «книжный червь», специально тебе эту информацию слил, чтобы, так сказать, заинтересовать на всех уровнях.

Кащей оживился и строя планы на три хода вперёд, очень обрадовался, такому повороту событий, обещавших весёлое времяпровождение:

— А что! Будет, где зимой погреться. Зайдём в читальный зал — начитаемся, на троих.

— Ты там такой начитанный будешь, что придётся уходить через фондовое хранилище, в канализационный коллектор, — возразил Похабыч.

— Зачем? — не понял Кащей.

— Домой пробираться.

— Почему не на автобусе? — теперь Рыжий не понял, суть проблемы.

— Можно и так, — согласился Бабник. — Но его же на приключения потянет.

Кащей исподлобья оглядел двуликого Януса, с головы до ног и вынес свой вердикт:

— Послушай, Рыжий! Кажется, он влюбился: и все эти карты, архивные данные — только для отвода глаз. Сам так делал: ищешь самый ничтожный повод, для того, чтобы встретиться.

— Ну и что — будем эрудицию повышать, — сделал Рыжий снисходительное заключение и потёр рука об руку. — Фонды большие, необъёмные; того и гляди, что и впрямь, чего-нибудь стоящее отыщем.

— На свадьбе гульнём, — продолжил Кащей, — и вообще, не все ли так делают? Так что не тушуйся, не волнуйся — не ты первый, не ты последний.

— Да ну вас! — отмахнулся Похабыч, но как-то неуверенно, как будто и сам уже сомневался в том, что ему сказали.

Капканы на виду никто не ставит, но тщательно маскирует. Ещё ни один смертный не смог предугадать: ни злого рока, ни счастливой судьбы, тем более что последнее, понятие, больше, чем эфемерное. Пока, всепожирающий быт, не подмял под себя, погребённые остатки первоначальной любви, можно бегать со счастливыми лицами, радуясь каждой мелочи: птичкам, синичкам, сусликам и прочей живности. Можно улыбаться друг другу, катаясь на качелях, каруселях, осликах и прочем гужевом транспорте, развлекательного назначения.

— Ну, чего ты к нему пристал? — вступился за друга Рыжий. — Не на статуе же ему жениться.

— А почему бы и нет? — Кащей нащупал лукавую жилку в теме разговора, и смешно было бы, её не поэксплуатировать. — Вон, сколько их по городам наставили. Прямо — поветрие, какое-то. Один знакомый, напившись, женской статуе два предложения сделал, и его

не смутило то, что она не одна.

— Не остановило присутствие рядом чугунного мужика? — смеясь, переспросил Рыжий.

— Вот именно.

— Ну и что, — переспросил Похабыч, — чем дело кончилось?

— Как он утверждает — ни одного отказа, — засмеялся Кащей. — А, как уверяет другой, независимый источник — изделие увезли на реставрацию. Чугунину до сих пор ремонтируют.

— Дятел! — вынес вердикт Рыжий. — Но, это всё бомжи отпиливают, да и не только они.

Дорога, миновав обширную поляну, свернула в сторону леса, закончив мельтешить по перелескам и песчаным оврагам. Позади остались поля кукурузы, не съеденные саранчой, а впереди стоял недопиленный лес.

— Сворачивай на… ну, в общем, к лесу, — скомандовал Похабыч и повернул в сторону соснового бора. — Это здесь.

— Что здесь? — не понял Кащей, и вопросительно поглядел на Рыжего.

Последний, так же, несколько растерялся и взялся уточнить:

— Послушай, сердцеед, а ты не этих мест карту выкопал?

— Ты что?! Того? Конечно нет. В ней данные о Карибском бассейне, а здесь, просто место классное и озеро клёвое.

— А! — разочарованно протянул Кащей, — Багамские и Антильские острова, большие и малые — тогда понятно. — Только, напрасно всё это. Подводные течения, давно растащили все остатки по дну, а сами ценности, надёжно скрыты многометровым слоем ила. Даже искатели, имевшие самые достоверные сведения и новейшее поисковое оборудование, полагались в основном на удачу, и часто уходили, не солоно хлебавши.

— Но, что-то же хлебали, пусть и без соли, — не сдавался кладоискатель.

— Почему без соли? — Кащей хитро прищурился. — Морской воды они нахлебались.

— Не хорони надежду, — вздохнул Бабник. Вдруг, что-нибудь срастётся.

— Личная жизнь у тебя срастётся, — парировал Кащей и углубился в чащу леса. — А это, для кого как: кто-то женится из-за денег, кто-то находит своё счастье, и никаких излишеств не надо; на жизнь хватает, да и ладно. Знал одного мужика, так тот, при слове деньги, чуть сознание не терял. Того гляди — откачивать придётся.

— Я за приключения ратую, — оправдывался Похабыч. — Монотонность в гроб вгоняет.

В сосняке пахло смолой и хвоей, воздух очистился от пыли, а приятная прохлада сменила зной открытого пространства. Костёр разводить было рано, и посему, приняли решение — дойдя до места, на первых парах, обойтись сухим пайком. От обширного озера веяло свежестью, с примесью лёгкого болотного запаха. Спокойствие стоячих вод располагало к умиротворению и, проникнувшись этой идеей, путники расположились поудобнее, приступив к трапезе.

— Степан Никанорович, голубчик, будьте так любезны подать солонку — не сочтите за труд, — Рыжий, с невозмутимым видом, ожидал транспортировки отложений мёртвого моря, протянув с этой целью руку.

— Чего?! — опешил Кащей. — Может, тебе сюда лакея выписать?

— Приподними оглобли, да сам докандёхай до перечницы, — добавил Похабыч.

История вторая Свидание с портвейном

Вечер обещал быть насыщенным и содержательным. Прямо скажем — литературным.

— Из библиотечного зала, распивочную мы уже сделали, — сказал Кащей, вытирая руки о штаны. — Но, таких неожиданных мест, может быть много. Вот, к примеру: у нас, где я раньше жил, отреставрировали здание; бывшие лечебные палаты. Из них, в советские годы, сделали «Клуб знакомств». Это сейчас, подобные заведения называются брачными агентствами, а тогда, были только клубы. Что раньше, здание содержало больных, так и теперь, стали появляться люди, которым не терпелось угодить в семейную кабалу. Заболевание! Только до революции, в этих стенах лечили, а теперь усугубляли течение болезни, в сторону тяжёлой формы.

Зима. На улице холодно. В помещение клуба сводят очередную пару, впервые увидевшими, друг друга воочию. Как вы понимаете, кому что, в этой жизни мешает найти свою вторую половину: кому стеснение и робость, а кому работа. Кто-то из дома не вылезает — тоже проблематично обзавестись семейными узами. Так что люди, приходящие сюда, имеют последний шанс, а без сводни, не имеют его вовсе. Плюс ко всему, громадный комплекс, по поводу всего перечисленного. Ну, так вот: краснеют ведомые друг против друга, опустив глаза, и в сильном смущении, мнут в руках холостяцкие кепки, искоса поглядывая на предлагаемый товар. Да не обидятся на меня брачующиеся, хоть они и не слышат меня, но для всех агентств, это товар, который заплатит деньги за посредничество, и гуляй «Василий». Что с ними будет дальше — клубу до фонаря, даже если эти лицемеры станут брызгать слюной, доказывая обратное. Подходит время, приближающее час пик, когда до нервного срыва остаётся совсем немного. Вот тут, пора бы вмешаться и разрядить обстановку, но непредвиденный случай, обострил её до крайности.

— Газы? — оживился Рыжий.

— Нет, хоть такое и случается. Всё пошло по-другому: это сейчас охранники у входа, фейс контроль и прочие атрибуты современности, но на заре капитализма, ничего похожего не было, если не считать самых крутых, только что открывшихся заведений. И то сказать, по-моему, их ещё не было. Третий раз за концовку принимаюсь. Вот финальный свисток, и…дверь открывается, впуская непредвиденного персонажа, не предусмотренного протоколом знакомства. Лицо изрядно пьяное и ноги заплетаются. Достав из-за пазухи бутылку дешёвой бормотухи и, с характерным стуком, установив её посередине стола, пришелец сказал простые слова: «Ну что, хряпнем по стакану! Чего вы, такие скучные!» Великолепно разряженная атмосфера: вот тут-то, кажется, газы и случились. Как его оттуда выпроваживали — это отдельная тема, для милицейского протокола.

— Весёлый у вас народ живёт, — смеясь, сказал Похабыч.

— Жил, — уточнил Кащей.

— Почему в прошедшем времени, — не понял Рыжий, — разъехались, что ли?

— Поумирали все! Действительно, весёлый был конгломерат. А ведь он, эту бутылку, можно сказать, от чистого сердца принёс. Но не поняли его, и он не понял, как это — знакомиться без ста граммов, для храбрости. И вино — дефицит, а тут даром предлагают. Вместо того чтобы благодарить, в обморок падают. То, что люди могут стесняться друг друга — он не знал. Не было у него такой опции, а сто грамм — это штамп, что-то вроде тоста.

— От чистого сердца — простыми словами, — пропел Рыжий.

История третья Великая борьба

— Да уж! Хорошо помню борьбу с алкоголизмом, — криво усмехнулся Дед. — Глупостей было наделано немало, хотя, ходит мнение, что не глупости это были, а целенаправленная акция, с чётко предусмотренными последствиями.

— Что говорить: по головам за вином лезли, в прямом смысле. Я сам это видел, — подтвердил Рыжий, вспоминая былые времена.

— Когда компания только озвучивалась, но ещё не была приведена к исполнению, и в магазинах было достаточно свободно, от столпотворений, наблюдал такую картину, — начал другую историю

Кащей. — Нервный народ в винном отделе, уже предчувствующий грядущие перебои со спиртным топчется у прилавка. Повышенное выделение адреналина ощущается спинным мозгом, и судя по мимикрии подопытных, великая сушь не за горами. Но денег нет купить вагон: классу миллионеров, ещё только предстояло

сформироваться. Мечется народ и запасает впрок на всё, что есть, а нервозность передаётся окружающим. На огромном подоконнике сидит счастливый обладатель ёмкости 0,8 литра, наполненной чёрно-красной зловонной жидкостью, которую и вином то назвать нельзя. Держателю сей благодати не знакомо слово «про запас». Маленький щуплый мужичок которых именуют «с ноготок», держит свою добычу двумя руками и употребляет, прямо в магазине, как говорится — не отходя от кассы. Зажатый в рамки окна и в плену пероральной зависимости от горлышка бутылки, он сидел прямо на подоконнике, вытянув ноги. Кадык совершал гигантские амплитуды, в точном соответствии, с порцией вливаемой жидкости.

— Гурман, никуда не торопящийся, — остроумно подметил Похабыч. — Вот нетерпеливые, раскручивают пузырь, как в центрифуге, пока смерч не появится, и выливают всё в рот, не глотнув ни разу. Они этот вихрь — змием зовут.

Рыжий скривил рот и наморщил лицо так, как будто это ему влили, три пинты горячительного, не спросив разрешения:

— Тема у вас весёлая, про алкашей. Для души бы, чего рассказали.

— О! Конечно! — оживился Похабыч. — Была у одного из друзей свадьба. Дело обычное, застолье домашнее: всё на столе и всего хватает, с избытком. Пели, пили, плясали — всё, как у всех. Но одному из гостей, такой расклад показался скучным, или привык пить в гордом одиночестве. Уже изрядно поддатый, он взял со стола целую бутылку водки и ушёл допивать свою порцию в кусты, под многоэтажным домом. Устроился поудобнее: красота — нет никого. Нет пьяных гуляющих, пристающих с танцами и разговорами, нет орущего тамады, домогающегося с дурацкими аттракционами — только ты и бутылка. Один на один — жертва и хищник. Допивая полулитру, в разросшейся поросли, он изрядно окосел и душа, как всегда и у всех, требовала выхода. Лучший и безотказный вариант — это русский народный фольклор. Вой про мороз и поломанные камыши, долго доносился из кустов, пугая прохожих и вызывая любопытство бродячих собак, но также и правоохранительных органов. Допевал он, кажется, уже в вытрезвителе.

— Подрезали нашему орлу крылья — прервали картечью гордый полёт, — сделал заключение Кащей. — Наступили певуну на горло.

— Нашу песню не задушишь, не убьёшь! — подхватил Рыжий.

— Увы — такова селяви! — со скорбью в голосе, изрёк Похабыч, тут же посрамлённый Кащеем.

— Не такова, а таково! Селяви — среднего рода.

— Ну, и хрен с ней! — отмахнулся Бабник от умника. — Всё равно, след мечты не просматривается, одна пьянка на уме: что на свадьбе, что в кустах — суть одна и та же.

— Да уж, мечта — штука такая, — согласился Кащей. — Один раз послали пацана за закуской. Напарник сидит и уже слюни пускает, заранее предвкушая маринованные огурчики, болгарского замора, в нетерпение, ёрзая на стуле. Приходит гонец с продуктами. Если бы холодец: пряники, печенье глазурованное, кулёк карамелек и огромный, видимо семенной, солёный огурец — весь помятый. Где он откопал его только? Видимо, так подарили, как оптовому покупателю кондитерских изделий. На весь этот маразм, нам бабы дали внятный ответ — чего ребёнок хотел сам, то и купил. Ну это, мне, в общем то, понятно, кроме солёного представителя семейства тыквенных.

— Ну, достаточно уже: и про вино, и про разрушительниц семейного очага, — сказал, недовольно морщась, Рыжий.

— Хранительниц, ты хотел сказать? — уточнил Похабыч.

— Раньше, может, и были, хранительницами, а теперь эмансипация. До добра она не довела, это сейчас и ежу понятно. Полная свобода у женщин, открывает им широкие перспективы, тем более что штамп в паспорте — ничего не значит. А при отсутствии детей — тем более. Просто синие чернила. Можно жениться и разводиться, хоть 118 раз. Это развязывает руки и мысли, особенно в неустоявшихся мозгах.

— Грубый век — грубые нравы, — Кащей заключил в четыре слова, всю предыдущую демагогию.

— Эпидемия, — Рыжий сделал окончательный вывод, своему выступлению. — Падение нравов, охватило, практически всё население.

— Народ читать перестал, с экранов телевизоров льётся мутный поток грязи, — с сожалением сказал Похабыч. — А ведь, столько книг хороших, осталось невостребованными.

— Тебе это не грозит, с такой библиотекой, — Кащей с Рыжим давились от смеха. — Возьмёшь с полки, что-нибудь душещипательное, типа «Королёк — птичка певчая».

— Чего? Какая птичка, да ещё певчая?

— Правильно, — согласился Кащей. — Прочитаешь мою книгу. В ответ на заграничную литературу, «Поющие в терновнике», я написал «Блюющие в крыжовнике». Значит, дело было так…

— Нет — не надо! — Бабник прикрыл рот рукой. — Ты что про птичку сказал? Что за намёки?

— Какие намёки? У каждой женщины есть свои маленькие секреты.

— Не встречал! Как правило, попадались такие, что создавали впечатление носительниц государственных тайн. Причём, особо важных.

Извечный принцип работал безукоризненно. Сидя дома, они будут обязательно, не умолкая, судачить о работе: кому, куда, какую трубу вставить. Новую, или ржавая сойдёт. Заменить оборудование или не надо — и прочие мелочи. День клонился к закату, оставляя собеседников с их проблемами, спорами и сомненьями. Ночь зажигала костры — маяки для одиноких душ…

Глава девятая Аэроплан

История первая Полёт балалайки над Парижем

Летний день был в самом разгаре, когда на пригорке показались трое путников, с рюкзаками на плечах и соответствующей экипировке. Пыльная просёлочная дорога, уходя с возвышенности вниз, проходила возле старого сухогруза, валявшегося на берегу, и предназначенного на металлолом. Придут дядьки с резаками и разрежут то, что когда-то строилось с таким трудом.

— А как её на берег без стапелей выволакивали, а Дед? — спросил Резистор.

— Да кто его знает? Я здесь только летом бываю. Зимой редко наведывался, и то раньше. По снегу здесь тоска. Баржу, наверное, на отмель в половодье завели.

— Может, в сталкеров поиграем? — предложил Звонок.

— Доигрался один такой! — ответил Дед. — Всем посёлком хоронили. Упал, внутри такой же баржи и голову проткнул насквозь. Пацан совсем был. До сих пор перед глазами стоит — гроб на улице. И вообще, иди давай — воинствующий сталкер: Чингачгук Мыкола Абрамович. Всё настроение испортил.

— Резистор достал пачку сигарет, закурил и, глядя на новомодные надписи, которые обязывают шлёпать на каждой коробке, с ожесточением сплюнул:

— Это жена может стать причиной медленной и болезненной смерти.

Дорога из сухой, постепенно становилась влажной, затем откровенно липкой, пока не скрылась под слоем вонючей жижи. В преддверии свидания со свалкой погибших кораблей, в воздухе отчётливо запахло болотом и сопутствующими ароматами судовой краски, железа и их производными. Цвет грязи под ногами носил оттенок красного цвета, от ржавчины, постоянно поступающей от разлагающегося железа. Сколько плавсредств, здесь нашло свой последний приют, наверное, только бухгалтерия знает. И разве что — чёрная, если в те времена она существовала.

Резистор ещё раз сплюнул, проклиная рекламу, портящую, по его мнению, товар, всех, кто её придумал и тех, кто её проталкивает.

— Не знаю, можно ли избавиться от вшей и перхоти, в лобковой части, а от геморроя в противоположной, но рак мозгов заработать — вполне реально.

— Дед, где остановимся? — спросил Звонок, чавкая липкой грязью,

которую месить, порядком надоело, — где-то здесь?

— Ты что?! Какое здесь? В болоте, что ли?

— На палубе, — неуверенно предложил Резистор.

— Оставить вас здесь — на палубе! Обоих. Краска воняет, пенопластовый утеплитель воняет, сыро, дрова вовсе — не пойми где. Ни разу не видел, чтобы кто-нибудь приземлился на одной из этих развалюх и костёр жёг. Там, впереди, озеро классное. Уютное. С дровами здесь, правда, неважно везде: один ивняк да черёмуха растут, а они плохое топливо, разве что, черёмуха тлеет долго. Ищите по дороге, может и попадётся что. В половодье может занести течением стоящее бревно.

— Это, как скрипка и виолончель? — спросил Звонок, повергнув остальных в недоумение.

Дед напряг мозговые извилины, пытаясь ассоциировать вопрос с предыдущей темой:

— При чём здесь музыкальные инструменты?

— Как при чём? На вопрос, чем отличается скрипка от виолончели, был дан, вполне лаконичный ответ — последняя горит дольше.

— Сейчас, между болотом и забытым озером, посередине заливных лугов, будет стоять экспериментальная фабрика музыкальных инструментов, — сказал Дед, стукнув себя ладонью по лбу. — Берём только виолончели!

— И одну балалайку, для души, — добавил Резистор. — Будем на ней ночью, матерные частушки горланить, как в том мультфильме, про пионера.

— Где ты видел, чтобы пионеры нецензурно выражались? — недоверчиво спросил Резистор. — Да ещё в советском мультфильме.

— Я? Видел! Но не в мультфильме, кажется…

— Увидеть это нельзя! — встрял Дед, в разговор двух даунов. — Можно только услышать.

— Почему это нельзя? — возразил Резистор. — Ещё как можно! По губам читают, некоторые.

— Хватит пургу гнать! — отмахнулся Звонок, от пустой болтовни. — В том мультфильме пионер про предбанник пел.

— Пытался петь, — поправил его Резистор. — «Сени, мои сени».

— У моей знакомой, все мужики Сенями были, — оживился Дед. — Прямо фатум, какой-то.

— И одна балалайка! — добавил Звонок, и с этими словами вошёл на территорию дальних, но недалёких, лугов. — Что-то пустовато здесь, а Дед?

— Нормально! — парировал последний. — Зачем нам частокол — комаров кормить?

— Мы что? — Резистор указал на брошенные посудины. — Ради этого железа сюда пришли?!

— Нет, конечно! — пожал плечами Дед, и добавил. — Что на них

делать? На этом ржавом кладбище, одна рухлядь. Даже птицы не селятся в проклятом месте — стороной облетают, представляете?

— Да, голубей не погоняешь! — Резистор посмотрел в небо, словно ища крылатого почтальона, несущего животрепещущую весть респонденту.

— А ты что, гонял? — удивлённо спросил Звонок, потому что до этого, ни разу не слышал от Резистора ничего, связанного с этой темой.

— Нет, с чего ты это взял?

— Ты сказал, я и подумал, что не похож Рез на голубятника. Все, кто занимается птичками, будь то голуби или другие синички, не умолкая, бубнят о своём увлечении. У них, этот пернатый понос в себе не держится — так и лезут, с разговорами. Был у друга на юбилее: в числе приглашённых был мужик, держащий и сам, ловящий птиц — вместо юбиляра, дослушивали его. Даже музыка не смутила рассказчика.

— У нас на крышах, только мухи селились, уныло молвил Резистор, не заинтересованный темой орнитологии, — никто по ним не лазил. Забрался один, и тот свалился, прямо на провода. Земля приняла уже мёртвое тело. Вот так вот!

Открывшаяся панорама с озером посередине, оказалась, с несколько, мрачноватым оттенком. Вода имела чёрный цвет, вследствие своего торфяного происхождения. Даже песчаный пляж, которому больше подходило определение «пляжик», не мог скрасить удручённость пейзажа.

— Полный пипец, — обречённо вздохнул Звонок.

— Честно говоря, мне виделось, что-то более романтичное, — заметил Резистор, на всякий случай оставивший рюкзак на спине, — а в меню, нет ничего другого?

Дед и сам не ожидал, такого унылого расклада, так как давно не появлялся в этих местах:

— Можно на реку пойти — там пляжи необъятные.

Не снимая поклажи, троица устремилась в сторону простора, прочь из мрачного места. Двухколейная дорога, говорила о том, что и на машинах сюда люди ездят, причём, весьма активно. Могучая река встретила длинной полосой невостребованного песка. Располагаясь на полуострове, вдали от города, при чрезвычайно запутанном подъезде — пляж был необитаем. Лишь моторные катера, изредка посещали его берега, и то — ненадолго. Обширная отмель, далеко уходящая в реку, делала эти места непригодными для рыбалки, и посему, не привлекала любителей ухи. Имеют шанс на успех спиннингисты, при ловле жереха, но таких специалистов мало, да и выбирают они, чаще, перекаты, до которых, не в пример, ближе.

— А куда здесь на машинах ездят? — спросил Резистор Деда.

— Куда-куда! Отдыхать, а в основном на озёра, кильку душить, да за ягодами. Тут, кроме черёмухи, полным полно чёрной смородины и ежевики — вёдрами выволакивают, и всем хватает. Ну, давай распрягаться.

— Тогда уж — тпру-у-у! — усмехнулся Звонок.

Дед тоже улыбнулся и добавил, нечто утешительное:

— Да-да! Сейчас, как орловский рысак, будешь скакать по песку, собирая дрова, а затем на себе волочить, как ишак, ибо — они разбросаны по всему берегу.

— Скотовод хренов — умеет ободрить, — ворчал Резистор, приволакивая очередную охапку полусухих веток.

Наконец, было собрано всё, что можно найти в близлежащих окрестностях и народ расслабился, у разведённого костра: кто-то молча разглядывал проплывающие облака, кто-то рассматривал речные дали. Наступающая вечерняя пора располагала к меланхолии.

— Дед, а ты когда-нибудь рыбу ловил? — сам не зная, для чего, спросил Звонок.

— И да, и нет.

— Как понять сию аллегорию?

— Ловить, я её ловил, но ничего стоящего — не поймал, — ответил Дед, лениво зевнув. — Пару штук, по килограмму — за всю жизнь. Больше этого, я имею в виду вес, видел только в магазине. Так что, я не спортсмен, не браконьер и вообще — не рыбак.

— Что, Звон, ухи захотел? — поинтересовался Резистор. — Так мы снасти не взяли.

— Сдался мне ваш рыбный суп, — задумчиво ответил Звонок и опять уставился в горизонт. — Я не страдаю и по остальным, первым блюдам. Так, на воду смотрел, вот и навеяло.

— Эх, красиво! — согласился Резистор.

— Что-то вы скисли, — сделал заключение Дед, разглядывая неподвижные фигуры. — У вас постоянная меланхолия, или только вечерняя ипохондрия? У меня есть лекарство: и от того, и от другого.

История вторая Полёт на фоне полной луны

Плотно закусив медикаментозное средство от хандры, довольный Звонок облизнулся:

— Ну, Дед — ты, просто реставратор.

— Я? Это разве фокусы восстановления. Вот у меня мужик знакомый, коллега по бывшей работе и так далее, раньше трудился в реставрационной мастерской. Слишком громкое название, для конторы, занимающийся в основном, банальным ремонтом. Но в принципе, были и мастера — резчики по камню, да и другие, не простые крыши латали, а те, которые требовали творческого подхода. Короче — мастерская по восстановлению фасадов и крыш. Работали они на выезде, но в самом производственном помещение, было всё необходимое: станки, доски, инструмент. Бок о бок, с ними трудился один мужичок, который постоянно попадал в нелепые и смешные ситуации. Был он худощав, имел прямую, достаточно длинную бороду. На голове носил шапку-ушанку: ну, классика из классик, определяется которая, наличием торчащего уха. Папахи, разумеется — ухо. Я его лично видел — бери, и сразу на киностудию. Гримировать не надо. По сюжету, такие персонажи говорят мало, или вовсе молчат — то, что надо. Сама мастерская, занимала одно из помещений монастыря, вокруг которого стояла кирпичная стена, служившая ранее укреплением от нападения, кого-либо. Времена были перестроечные, но изменения не происходили, не только на деле, но и в сознании, так что, тогда, говорить об отсутствие дефицита. Он был, да ещё какой! И вот подкинули нашему герою срочную халтурку — гроб. Да-да! Именно его. Это сейчас, похоронных бюро развелось, как в легендарном романе, а тогда не было агентств «Не горюй», «В добрый путь» и прочих «Счастливо оставаться». После основной работы, во внеурочное время, закипела другая. Скоро сказка сказывается, а к тому времени, когда люлька была готова, на улице наступила ночь, и только полная Луна, с высоты взирала на это безобразие. За забором мастера ждал заказчик, а на проходной сторож, готовый закрыть глаза на его шалости, всего лишь за поллитру. Но наш, гробовых дел мастер, не разделял оптимистических взглядов секьюрити, на предмет справедливого дележа левого заработка. Поэтому, и ждал проситель за оградой, готовый принять продукцию. Вот, только время лазить по стенам, выбрал мужичок неудачное, слишком ветреное, а дело было зимой. Ну, а дальше по сценарию…

Ночь. Полная луна. Каменная облезлая стена, на которую взбирается наш герой, с гробом в руках. Не знаю, что и для чего, его подвигло на следующий шаг, но он поднимается на заборе в полный рост, игнорируя здравый смысл. Зачем стоя? Как будто, нельзя было сидя передать изделие. И вот чернеет он на фоне Луны, держа гроб на вытянутых руках, как знамя. Глаза горят — вылитый Че Гевара, только борода длиннее, и развевается по ветру, как мочалка из лыка. Вот тут-то и произошло непредвиденное: резкий порыв ледяного ветра, наполнил деревянный парус и подхватил его, увлекая в неведомые страны, заодно и мачту, прицепом. Не пристало, маститому революционеру, так выражаться — летел то, всего ничего. Прогромыхав костями по деревянному ящику и подзаборному асфальту, едва прикрытого снегом, кряхтя и охая, торжественно вручил клиенту его заказ, который чуть не стал своей собственностью. Навсегда. А вы говорите — реставратор. Я — дилетант.

— Для полноты картины, не хватает летучей мыши, кружащей над головой, — предался фантазиям Резистор. — И восставший из гроба,

готов к съёмкам.

Звонок отсмеялся, подкинул дрова в огонь и, обращаясь к Деду, спросил:

— А почему ты сказал про дилетанта? Сам попадал в подобные ситуации?

— Не совсем, но летать — летал. Свалился в док, метров с пяти. Уснул, наверное. Но это для меня, так и осталось загадкой. Ни одной царапины. Глаза открыл — лежу в лазарете. Встал и ушёл, спинным мозгом чувствуя разинутые рты. Что это было, даже и не спрашивайте.

— А зачем на некоторых кораблях вертолёты — за водкой летать? — спросил Резистор, который последнее время пытался плоско пошутить, — или, за чем-нибудь другим?

— Или! — коротко отрезал Дед и добавил. — Когда геликоптер американских ВМС, куда то намылился, наш Кэп, провожая его взглядом, сказал — за пивом полетел. А вообще, тогда весёлая экспедиция вышла, но это тема для отдельного романа, а я сейчас не в настроении предаваться военным воспоминаниям.

История третья Ковёр-самолёт

Лучше я вам поведаю ещё одну историю, с бородатым персонажем, — продолжил Дед. На этот раз они латали крышу государственного банка. Технология ремонта хитростью не отличалась: сначала отодрали всё гнильё, а затем начали укладывать толстую фанеру, кажется десятимиллиметровую. Всё просто: кладётся лист и крепится, и так далее. Поднесли работяги очередную фанеру и, не уложив её в гнездо, уселись на перекур. Тут наш чудик, очевидно грезящий очередной халтуркой, бредя по крыше и не глядя под ноги, наступает на деревянную ловушку. Лист пронёсся по свежеуложенным плитам, как по солидолу, увлекая на себе рассеянного бездельника. Мужик не упал камнем вниз: вцепившись в фанеру двумя руками, он не планировал — он парил, над обалдевшим городом. Переживал, может быть, не весь мегаполис, но одна улица — точно. Борода, всё той же мочалкой, развевалась по ветру. Глаза — даже лучше, чем у Че Гевары.

…

В небесной синей вышине, Летел орёл, забыв усталость, Взмывая в полной тишине, Не веря в страх, не зная слабость. Паря лениво и небрежно, На недоступной высоте, Расправив крылья безмятежно, Тонул в бездонной глубине.

* * *

Приземление старика Хоттабыча, было легче похмелья: достаточно мягкое и плавное. По прошествии нескольких секунд оцепенения, аэронавт рванул так, что подошвы задымились, а фанера три раза сделала сальто, в противоположном направлении. Три дня он не появлялся на работе. Персоналу технического обслуживания, обеспечивающему легендарный полёт, что-то выписали. Думаю, не премию.

— Личный состав первого авианесущего звена, четвёртого истребительного полка, для получения наград — построен! — Звонок представил себе, эти синие лица, в синих спецовках, успешно проведших испытание нового летательного аппарата, шестого поколения. — А где лётчик-испытатель?

— Читает лекцию, в местном ротарианском клубе, про теорию и практику дельтапланеризма.

— Давайте из баржи авианосец сделаем, — мечтательно заявил Резистор, — Столько железа, без дела ржавеет.

— Бумагу с собой не взял, — буркнул Дед.

— Зачем, — недоумённо спросил Звонок, — планер из папье-маше клеить?

— В общем, идея хорошая, но я имел в виду, бумажные самолётики — будем с бака запускать.

— С чего? — не понял Резистор.

— Не с чего, а откуда, — поправил Дед лётчика береговой авиации. — Бак — это у корабля носовая палуба, ровно, как и у баржи.

— Раньше модели на авиационной резинке запускали, — вспомнил Звонок детские годы далёкие, что сразу вызвало смех у компаньонов.

— Вынимаем из трусов всю резину, — скомандовал Дед. — Но боюсь, что если их вместе связать, то этого не хватит, чтобы ты до воды долетел, не говоря про небо.

— Советы давать, у нас все мастера, — обиделся Звонок. — Ужас, как любят. Вот из-за них, дело то и стоит.

— Это точно, — подхватил мысль Резистор. — У нас хлебом не корми — дай посоветовать.

история четвёртая

Тост: «Ну! — За проезд!»

— Значит так, — продолжил Резистор. — Едет пассажирский автобус.

Ну, не то, чтобы битком, но мест сидячих нет. Старичок одной рукой держится за поручни, другой бережно хранит сумку, с чем-то нежным и хрупким. В общем, стоит, не имея возможности, куда-нибудь пристроить поклажу. Шофёр оказался неопытный, в результате чего: автобус мотает из стороны в сторону, дёргает, резко притормаживает. Короче, пляшет наш старичок у вертикального поручня, как стриптизёрша у шеста. Остальные в креслах, проделывают другие упражнения, но не менее вдохновенно и по тому же, клубному, сценарию. Старик уже подумывал, а не бросить ли, этот «сидор», да не вцепиться ли в поручень двумя руками, пока не улетел, куда не надо. И вот тут, сидящая перед ним дама, суёт ему деньги, чтобы тот передал за проезд.

— Чем? — недоумённо вопрошает дедулька, еле удерживая равновесие, от бешеной тряски.

Дамочка начала охать да ахать, причитать про конченых джентльменов, попутно хая всех вокруг — знаете такой типаж. Вот мол, руки отсохнут, что ли, если плату передадут? То, что вокруг одни

сволочи, содержимое автобуса, уяснило для себя, ещё на первой минуте словесного поноса, заодно вспомнив старый анекдот, кем-то и озвученный: «Шофёр: не отвлекайте меня каждые пять секунд! Вот Гиви сидит: соберите все деньги за проезд и отдайте ему — он передаст. — Кто передаст? Я передаст? Да вы тут сами все передасты!»

Скандалистка продолжает возмущаться, не умолкая ни на секунду, и вот тут, посыпались советы противоборствующим сторонам, один изящнее другого, но разнообразием не отличающиеся:

— Да сунь ты ему деньги в хобот!

— Хоботом хватай!

— Схватил? — смеясь, поинтересовался Звонок.

— Почти. Одна сердобольная старушка, которой, видимо, надоел этот сыр-бор, изогнувшись и поднатужившись — протянула руку за деньгами, сзади, аккуратно между растопыренных ног старика. Когда она их взяла, тётка упала в обморок, а пассажиры в осадок.

Смех, ещё долго стоял над пляжем, отражаясь от воды и эхом уносящийся в просторы мироздания, чтобы раствориться в небытие, перейдя в другое качество, на другом энергетическом уровне. Потраченная энергия, пропадая здесь зря, принципиально не пропадает, в целом.

Ночь опускалась на веселящуюся стоянку современных кочевников.

Глава десятая Ферма, или поиски бесплодной земли

История первая Мечта садовода

Просёлочная дорога петляла между редкими постройками и земляными наделами. Запахи, носившиеся в воздухе, соответствовали местонахождению спутников, неспешным шагом, пробивающим себе дорогу к лесу. Пахло полевыми цветами, сеном и навозом, причём, последний явно держал фавору, подавляя конкурентов резкостью и напористостью запаха, заполнявшего собой все уголки, и насыщенностью, не уступал скипидару. Но, в поле, флора от удобрения зависела слишком сильно, вырастая, без него, хилее. Вот жизнь! Зависишь от… Но, не будем об этом. Количество домиков увеличивалось, появились забор и ворота, над которыми, в ажурном переплёте тонкой металлической конструкции, гордо реяло название: садово-огородное товарищество «Огонёк».

— Почему не «Уголёк»?! — сплюнул Бармалей. — Никакой фантазии.

— Это что! — сказал Гаштет. — Подумаешь — призыв к самоликвидации. Даже магазин «Еда», не идёт, ни в какое сравнение, с хозяйственным магазином «Скипидр». Продмаг «Колобок» — тоже ничего.

Известный в узких кругах, как человек, верный своим принципам, Гаштет никогда им не изменял. Монументальные истины, заимствованные у политиков, были просты: никому не верь, ничему — не удивляйся!

Оставив позади сады, друзья углубились в лесную чащу, но устав кормить комаров, вернулись на дорогу. Река, судя по всему, находилась совсем в другой стороне. Прошагав с километр, одна умная голова предложила свернуть в другую сторону, и как только группа легла на предложенный маршрут, вода сразу же нашлась — в тридцати метрах от тропы.

— Вот вилы! — разочарованно воскликнул Апофеоз, с детства склонный к патетическим манерам самовыражения. — Оказывается, всё время шли параллельно руслу. Ну, всё — привал!

— Может — подальше от дач уйдём? — предложил Почтальон.

— Чем тебе садисты не нравятся? — не понял Бармалей светлых порывов. — Копаются они, у себя в садах, сажают редьку с репкой и прочую бодягу — идиллия.

* * *

Я решил построить дачу, Случай с подходящим свёл, Прямо скажем — на удачу, Тот участок приобрёл. В доме как без витамина? На столе должны стоять, Доморощенные вина, Репка с редькою лежать. От урюка, чтоб ломилась, Дверь в заветный погребок, Под закваскою томились Огурцы с капустой — впрок. Чтоб варений всяких банки, Занимали там и тут, Полки, шкафчики и балки — Связки фиников вокруг. Во дворе цвела черешня, И сакура за стеной, Из пруда омары клешни, Мне тянули за едой. Апельсиновая роща, Вдаль — насколько хватит глаз, Вот бананы спеют сочно, В поле зреет ананас. Про папайю — точно знаю, Мне доставит паровоз. Самолётом из Китая, Вышлют импортный навоз. Все работают заводы, На садовый инвентарь. Торф привозят пароходы, И опять уходят вдаль. Но в мечтаньях своих дерзких, Я заметил, что стою, Посреди развалин мерзких, Сразу видно — не в раю. Землю рыл, кряхтя, лопатой, Унавоживал газон, Одержимо бредил хатой, Хрен, сажая под музон. Как заправский маг народный, Слыша каждой кости хруст, Проклинал все огороды, В грунт, запихивая куст. На картофель глядя, ранний, Лишь сорняк сухой нашёл, От таких переживаний, В магазин скорей пошёл. И разнёс с плеча, по пьяни, Вместе с дачей — всё вокруг, Не получится крестьянин, Блин, из доктора наук.

* * *

Из товарищества долетала ругань, по поводу воды, света и ворованного навоза. Река рядом, но никто не желал горбатиться, на себе транспортируя то, что может прийти по трубам. Кто-то орал про фанеру, которая ещё вечером лежала на месте, а теперь её нет — спёрли. Другой ему парировал тем, что тот сам её спёр, в ближайшем колхозе, а теперь пусть вызывает полицию, может, поймают другого вора, и обоих привлекут, за воровство.

— Бандитский притон добычу делит, — сделал вывод Гаштет.

— Надо им посоветовать, чтобы переименовали свой табор, — вынес решение на обсуждение Апофеоз, — «Рабиндранат Тагор».

— Лучше уж сразу, к первоисточнику — «Едрить твою мать!», — не согласился Почтальон. — Но в целом, суть не изменится, и никто из присутствующих, возражать не будет, в отличие от фермеров.

— Каждый хочет иметь своё: праведное или нет — главное владеть, — сказал Пифагор, невольно подавая корпус вперёд, машинально стремясь уйти подальше от этого места.

— Давайте на четверых участок приобретём, — предложил Гаштет, — на толпу это будет недорого. Пруд выкопаем и карпов станем разводить. Для ночёвок, место сносное поимеем.

— Почему не китов? — вздохнул Апофеоз, — плевать на этот участок. На нём горбатиться нужно.

— И жёны не поймут, — добавил Почтальон.

— Они и не узнают! — возразил Гаштет.

— Темнота: по существующему законодательству, без согласия

супруги, ты не можешь приобрести недвижимость, — назидательно

произнёс Бармалей, — только через подставных лиц, но это в такие дебри уведёт, да ещё четверых. Так что заканчиваем бессмысленный трёп и в дорогу, подальше от этих индусов. После такого переименования, я их знать не желаю.

— Дикие, — лениво процедил Гаштет.

— С чего такой вывод? — не понял Апофеоз.

— Эй, дорогой, ты чего за моей женой, по лесу гоняешься?! — вспомнил Бармалей старый анекдот. — Это твоя жена? А я думал так — дыкий!

Четыре отважных несостоявшихся фермера, так и не накормившие китов, но страждущие по китовому мясу, отправились подальше от соблазнов, подмывающих завести клочок земли, пригодной для копании. Впрочем, рыть можно, не только корнеплоды, которые сначала надо вырастить. Но наши герои, не склонные к философии, особенно в данный момент, да ещё на солнцепёке, про все перечисленные действия уже не помышляли. Отойдя на приличное расстояние, в прошлое ушли дачи с их владельцами, земельные наделы, с пересохшей ботвой, бассейны с китами и крокодилами, с огоньком поедавших предложенный корм, в виде зазевавшегося соседа. За речным поворотом скрылся гнилой забор, вместе с нелепой вывеской, с ворованной фанерой, пижамой, допотопным трико с пузырями на коленях, и с надоевшей, до смерти, рожей председателя. Позади осталась возвышаться гора отходов, от деятельности вынужденных внедренцев, с лопатами и совками окучивающих всё, что только можно окучить, вплоть до того, что регламентом сельхозработ не предусмотрено. Соседку, например.

История вторая Чудо-техника

В предвечернем небе неторопливо плыли розоватые облака и летнее марево уходящего дня, сменилось на приятную прохладу приближающейся ночи. Растворились за поворотом дачи, с их беспокойными владельцами, но тема земельного счастья, отправилась вместе с нашими персонажами, бросив своих хозяев, добивающими друг другу морду. Неотступно преследуя, наводило на разговор обо всём, что накипело за прошедшие годы.

— Знаю, как их надо переименовать, — не унимался Бармалей. — «40 лет без урожая».

— Старо! — возразил Гаштет. — Лучше «Век лопаты не видать»!

— А какую рекламу дают! — подхватил разговор Апофеоз. — Что не инструмент, то «чудо». Я когда прочитал, не смеялся — мне почему- то грустно стало. «Чудо-лопата — копает две сотки в час»! Заметьте, не

вы можете вскопать, ничего подобного — копает! Без бензина. Без вас.

Менеджмент, занимающийся рекламой, отличается неграмотностью, или простым хамством, — сделал свой вывод Почтальон, — так и хочется, на время, стать американским коллегой. Одна реклама магазина на «Чёрном пруду», чего стоила: «Вас ждут — там, где прут»! Ухохатывался весь город.

Апофеоз усмехнулся и продолжил тему:

— Чудо-лопата, ещё не самое смешное, в наборе идиотизма предлагаемого инвентаря. Вот дословно — «Чудо окучник»! Так и стоит, перед глазами, секс-шоп и всё, что там может стоять — на полках. Представляю покупку, этого окучника: доставка, первое включение и первое возмущение общественности, у которой, по всей видимости, проблемы с окучиванием — «Кончайте трястись, вы же знаете, что вибрация может разрушить весь дом»!

— Чудо-опылитель не предлагали? — спросил Бармалей, у которой была своя точка зрения, на происходящие, в рекламном мире, страсти.

— Нет! Но надо было порекомендовать самолёт малой авиации — «кукурузник». Не помню точно, почему ему такое название дали, в своё время. Кажется — из-за кукурузы. Эти летательные аппараты осуществляли опыление полей всевозможными аэрозолями.

— Ещё пассажирскими перевозками занимались, — добавил Резистор. — На малых линиях.

— Мне больше понравился тюбик, — вспомнил Почтальон. — На нём гордо красовалась надпись: «Жидкость для снятия ногтей».

— Заимствование друг у друга — сложившаяся практика, — заметил Бармалей определённую закономерность. — Вот увидите, что чудо-навозом дело не ограничится. Скоро возможно появление чудо-унитазов, дрелей, зажигалок. Кровати уже были: с них, кажется и пошло. Лет надцать назад, обозвали магазин «Мир игр», и понеслось. Теперь, чего только нет. Мир оружия, кожи, посуды и всего, что только продаётся — удачно название, ко двору пришлось.

— Преувеличение в рекламе, это ещё обыденней, — махнул рукой Гаштет и продолжил. — Стоит полуразвалившийся сарай, который и домом то, трудно назвать, готовый в любую минуту рухнуть, от ветхости — под собственной тяжестью. Облупленный фасад, ободранные двери, дранка из-под сгнившей крыши — на полметра торчит. На распахнутой калитке, висящей на одной петле, гордо реет объявление: «Шубы — грандиозная распродажа». Почему не посольство ЮАР, или Венесуэлы, например? Чем они думали и о чём? Неужели здравомыслящий человек пойдёт в такую помойку? И это не на заре капитализма, а сейчас, во втором десятилетии двадцать первого века!

— Да ладно тебе разоряться, — успокоил его Почтальон, — ты что, шубу решил приобрести, для моли? Собственно, без разницы,

получается: купишь меха, не купишь — всё равно жена их сожрёт, как

моль. Деньги, я имею ввиду.

— Пора бы приземлиться, а то ночь не за горами, — остановил разглагольствующих философов Апофеоз. — Мне вот тут, вполне нравится.

Все порядком устали и спорить никто не стал. Скинув поклажу, Бармалей, на скорую руку приготовил ужин, пока остальные занимались сбором дров.

История третья Рай для тараканов

Вместе с усталостью, пришёл завидный аппетит, в результате чего, с поляны сметалось всё, что жевалось, и на каком-то этапе, Бармалею показалось, что приготовленного не хватит. Происходящее напоминало продолжение знаменитого триллера «Челюсти», что он и озвучил.

— Это, разве, похоже? — облизываясь, возразил Гаштет. — Вот, мы однажды халявный арбуз ели, так там были «Челюсти — восемь».

— Вы мне старый анекдот напомнили, — оживился Апофеоз. — Короче: сидит хохол с огромным шматом сала, в рот не лезет — размаха челюстей не хватает, И так его пробует запихнуть, и с другой стороны пытается: пасть разинул на полную мощь — дальше некуда. Не лезет! Сидит с куском во рту, глаза выпучил. Друг ему советует:

— Может разрезать?

Тот кивает головой, соглашается:

— Угу! — и показывая пальцами на уголки рта, мычит. — Трошки тут и тут!

Почтальон смеясь, разглядывал в обрывистом берегу Бармалеевское творение, выкопанное в песке. Все люди, как люди, а тут целая кухня, на четыре конфорки:

— Классная печка получилась. Век живи — век учись. Мы в детстве тоже, один раз сыграли в графьёв — Монте Кристо. У одного был сарай, и на левой стороне, непонятная: полузасыпанная или полуразрушенная дверь. Во всяком случае, сильно на это похожая. За давностью лет, могу и не вспомнить детали. Мной был предложен грандиозный план раскопок, во всех красках расписано предстоящее открытие неизведанного пространства. Во всех быстро проснулись кладоискатели — мне даже лопату не довелось в руках подержать. Попали в погреб к соседу — вот тебе и гробница «Рамсеса Второго».

— Что добыли? — Бармалей явно подкалывал.

— Неприятности! Ничего, не приобретя материально, кроме нематериального скандала. Соседу было далеко, до царского самообладания. Он оказался порядочным говнюком.

— Насчёт добычи, — Гаштет припомнил былое, при этом,

углубившись в такие дебри, что сам начал забывать, о чём хотел

поведать. — А, да! Ездили в советские годы, в Москву, за покупками. Один раз летом, не подумав, накупил сосисок — семилитровую кастрюлю. Всю протушил, пока вёз. Думал — потери этой мне не пережить.

…

Поезд, время обгоняя, Извиваясь, как змея, Мчится, колбасой воняя, И сосисками дразня.

* * *

— Да, были времена, — с грустью произнёс Апофеоз. — А сейчас, зайди в магазин — всё есть. Даже скучно как-то. Приходится, с поисков пропитания, переключаться на поиски чего — то другого, чтобы не муторно было, а то, так и захиреть недолго.

— Так захиреть или захереть? — уточнил Почтальон, с надоевшим, всем, подтекстом.

— Вот! — Апофеоз покачал головой. — Скоро слова сказать нельзя будет, чтобы не выругаться. Слишком богатая фантазия, у людей разыгралась и слишком много, в русском языке, межстрочных и подстрочных слов. Например, фраза: стоящий на посту солдат. Пора переходить на телепатическую форму общения.

— Думаешь, мысленная форма разговора, спасёт тебя от языковых извращенцев? — спросил Бармалей. — Они и на этом уровне хамить продолжат.

— Да — извращаются во всём! — воскликнул Гаштет. — Обычно жить, видимо, скучно. Из огурцов, баклажанов — варенье делают. Когда употреблял джем из лепестков роз, то чувствовал себя быком, на недозрелом поле, жрущим сладкий клевер. Арбузы солят — такая дрянь, я вам доложу. Ананасы наладили выращивать в оранжереях, в Европе и у нас, ближе к середине семнадцатого века. Наши, даже свой сорт вывели «русский». Барину на стол свежий, а для себя солили, как огурцы в бочке. Утверждали, что отличная закуска. Нам Европа не указ, где ананасы ели, как обычно. У нас всё, через известное место.

— Да у нас и помойки, не то, что на западе — рай для тараканов, которые гуляют сами по себе, без всякой организации. Без присмотра.

— Что-то, у нас сегодня, разговор в одном ключе происходит, — сказал Почтальон, и недоумённо пожал плечами. — Как зарядили садово-огородную тему, так и не отходим от неё, ни на шаг.

Все призадумались, не понимая причин такого ажиотажа, вокруг полей и огородов. Костёр горел ровно, дым не кружил по кругу, а ровным столбом поднимался вверх, растворяясь в небе.

История четвёртая Массовое нашествие

Бармалей встал размяться и, подойдя к какой-то норе под корнями дерева, весело предложил:

— Взять да и отлить — туда. Как выскочит толпа гномов, все с криками и кирками. Думаю, замучаешься отбиваться.

— Сейчас у новых русских такая же мода, во всяком случае, схожая, — то ли в шутку, то ли всерьёз, сказал Гаштет. — Когда в дом залезает вор, на него выскакивает четыре тысячи пекинесов.

— Кого? — не понял Апофеоз.

— Собачки такие, мелкие — чуть больше нормального кулака, — ответил Гаштет, на пальцах показывая размер зверюшек.

— У одних кирки, у других зубки, — задумчиво произнёс Почтальон, — а нам что противопоставить агрессору? Это тот случай, когда шапкозакидательство, имеет явное преимущество.

— Лучшее средство, против массовых нашествий мелких тварей, это — огнемёт, — авторитетно заявил Бармалей. — Но у нас, его нет. Так же нет гномов под деревом, как и собачек, в радиусе пятидесяти километров.

— Огнемёт необходимо приобрести, а живность завести, — предложил Апофеоз.

— Добрый ты человек! — выдохнул Гаштет. — А кто будет гнома изображать, торчащего из норы? С опалённой бородой — красивенький такой. С дымящимся колпаком.

— Вы, поэты — тонкая душевная организация! — Бармалей ощупал подбородок. — Ни у кого из нас бороды нет, и не предвидится, во всяком случае, в ближайшее время. Так что, кончай спектакль разыгрывать — сейчас не время для театральных постановок. Эстрада переполнена «уходёром», так вы ещё начнёте. Меня до сих пор удивляет, для чего люди покупают телевизоры — ради новостей? Или «мыло» смотрят? Там такое показывают, что создаётся впечатление, как будто смотришь в замочную клавишу. Ощущение мерзости неотступно преследует.

— Телевидение — орудие Дьявола, — уточнил ситуацию Гаштет, — так что ты хочешь?

Бармалей призадумался, поморщился и, посмотрев в никуда, сквозь ночную пелену, согласился:

— Пожалуй, ты прав. Столько подлости, убийств, насилия выливается на обывателя. С экрана утверждается, навязывается псевдоистина, что человек человеку волк, а богатство, это главный

критерий благополучия: всё остальное — ложь.

* * *

Не дурак с рожденья вроде, По генсеку память чтя, В парикмахерской я брови, Заказал себе, шутя. Я умом ещё не двинул, Леониду Ильичу, Я бы памятник поставил, Если б было по плечу. Волоски под сильным ветром, Шевелились — кто куда, Вспыхнув вдруг зелёным светом, Кто в тайгу, кто по дрова. Зеленели, развевались, Колосились на ветру, Распрямлялись, завивались, И осыпались к утру. Я наслушался эстрады, Постсоветский балаган, И на сердце нет отрады, Сериалы — просто срам. Лихо дёргает руками, Уши мерзостью точа, Микрофон, держа зубами, Что-то глупое мыча.

* * *

Где-то в районе ближайшей птицефабрики, погибшая пернатая, теперь догорала над углями. По всей округе распространился запах копчёности, вызывая зависть у того, кто не озаботился приготовлением, подобного кулинарного изыска.

— Ну, давайте сюда это чудо-блюдо! — в нетерпении, воскликнул Почтальон. — Вот, жестянка! Есть и такое название. У меня дома, рядом с компом, буклет валяется, и на титульном листе — жареная курица изображена. Название соответствующее.

Все навалились на предложенное угощение и через десять минут, от чудо-птицы остались одни кости, в которых, ничего чудесного не просматривалось. Чудо-ночь окончательно опустилась над спящим лесом, и только у костра продолжалось бодрствование, сопровождаемое громким разговором, жестикуляцией и заразительным смехом.

Глава одиннадцатая ОБЖ, Общество защиты животных, или второй сон комбата

История первая Докладная записка

Поляна напоминала улей, очнувшийся от зимовки. Сегодня собрались все, кто только смог, потому, что зима была не за горами, и до весны встреч не предвиделось. Каких только объединений не развелось, в последнее время: ролевики, строайкболисты и прочие активные граждане. Но наши люди не такие: они умеренные бездельники, не разбрасывающиеся адреналином, направо и налево. Прожигать жизнь не за понюшку табака — извините: пусть пионеры по лесам бегают и с тарзанками ныряют. Адреналин — смертельный резерв, впрыскиваемый в кровь, только в самых тяжёлых ситуациях, в обмен на определённое количество, последних лет жизни. Собравшиеся здесь, отлично это понимали, и не искушали Бога ненужной бравадой, а мирно паслись на поляне, поедая то, что Отец Небесный послал. Не был обойдён вниманием и подножный корм, который, в виде грибов, принёс Крон, пробежавшись по опушке леса. Разговоры не смолкали до самого позднего вечера, в результате чего, обсудили почти все новости, за прошедший период, и теперь очередь дошла до Комбата:

— Последнее время, мне всё чаще стали сниться странные сны. Надеюсь, они останутся, только снами. Сейчас я вам поведаю один, и не удивляйтесь, если услышите свои имена — все, кто здесь сегодня собрались, участвуют в истории. Пора браться за перо, и я взялся. Вот, что получилось.

— Сейчас за «клаву» берутся, — заметил Доцент.

— Я с литературным подтекстом сказал, — возразил Комбат. — Ну, так вот — слушайте. С этими словами, он достал из рюкзака нетленные перлы.

* * *

Утром на стол начальнику регионального отделения всероссийского общества защиты животных, в дальнейшем ОБЖ, легла странная записка, следующего содержания:

— Я, Прохоров Алексей Степанович, профессор-химик и филолог, прошу Вас обратить внимание на секретный город Бабаев сорок пять — баба ягодка опять… Извините, меня в последнее время заносит.

В городе, два года назад, произошла авария на сверхсекретном объекте, в результате чего, половина населения погибла, а другая половина жителей мутировала в непонятных уродов. Так как я не человек и не животное, всё же прошу обратить на меня внимание. Будем считать, что я отношусь к подопечным вашего ведомства, потому что при попытке появления в полиции другого города, меня хотели поймать и сдать в зоопарк. А в нашем поселении, весь периметр опутан колючей проволокой, так что сбежать было непросто. Теперь и вернуться нелегко, но я попробую.

Вчера, обходя город вдоль колючей проволоки, в поисках лазейки, я подвергся побоям, со стороны трёх пьяных сталкеров, которых, расплодилось в нашем поселение, как тараканов, на кухне у пьянчуги. Особенно большой наплыв, в последнее время. Избивая меня, они грязно ругались, а ведь моя прежняя сущность — профессор филологии и полиглот, но половину слов, даже я, не смог понять.

Прошу Вас разобраться с ситуацией на месте, и взять нас под свою защиту.

С уважением, профессор химии и филологии, А. С. Прохоров.

…

Идёт упырь, качается, Шьёт ухо на ходу, Вот-вот нога отвалится, И точно — упаду.

* * *

В воздухе запахло маразмом и апельсинами, которые секретарша Галочка, трескала, как бегемот веники. Владимир Алексеевич Астахов, так звали нашего героя, не подал виду, что чем-то удивлён и обескуражен, и для начала, решил присмотреться к сотрудникам, к каждому по отдельности. Может — розыгрыш? Но у них в конторе, такого никогда не было, до дней рождения и праздников далеко. Сидя за своим столом, он мог видеть каждого работника, чем тот занимается: все ужимки, кривые улыбки и косые взгляды, но, то ли они умело не подавали виду, то ли это было не их рук дело. Всей, вызывающе-наглой наружностью, сотрудники выказывали свою непричастность к происходящему. Складывалось впечатление, что они видят впервые, не только записку, но и начальника.

Посидев немного в выжидательной позиции, Астахов решил раскрыть карты:

— Галочка, а кто принёс это заявление?

— А оно уже с утра лежало, у меня на столе, Владимир Алексеевич. Я его вам положила.

Почта ночью? Шестым чувством он понимал, что дальнейшее разбирательство на месте, не сулило позитивных результатов. Выяснение чего-нибудь, у соответствующих органов, могло закончиться ещё хуже. Он не первый год занимал эту должность и был тёртым калачом. Тогда оставалось одно: выяснить подробности, всё у тех же сталкеров, о которых, он и слухом не слыхивал, а не то, чтобы видеть воочию. Но, как уже упоминалось, по долгу службы, Владимир Алексеевич мог выяснить очень многое, и достаточно быстро.

При первой конфиденциальной беседе, с компетентными, в этих вопросах, представителями данного объединения, выяснилась любопытная деталь, что никакой конфедерации нет. Привыкший к сюрпризам в своей работе, он с удивлением уяснил для себя: что, почём и для чего. Кстати сказать, эти люди оказались, вполне лояльными ко всему и, такими же мирными. На его намёки об агрессии, возразили и разъяснили, что назваться сталкером может всяк, кому не лень, но таковым не являющийся. А те люди, лупцевавшие земноводную медузу, были, скорее всего, обычными мародёрами. Выяснив местонахождение интересуемой местности, Астахов посовещался со своим замом. Они вместе приняли, единственно разумное решение, отправить в командировку самого начальника, а не переваливать, такое ответственное дело, на рядовых подчинённых.

— Не нравится мне всё это! — заметил зам, которого для справки, звали Егор Степанович Мальцев. — Вольёшься в ряды сталкеров, а я слышал — оттуда не возвращаются.

— Это, в каком смысле? — настороженно спросил начальник.

— Почти в прямом. Кто вливается в ряды вольных философов, остаётся им навсегда. И будут тебе до фонаря, все эти Жучки, Белки, Стрелки и прочая лающая и рычащая свора. А я на твоё место не хочу — слишком нервное. Я тогда, тоже в сталкеры уйду.

История вторая Сборы

Выписав командировочные на месяц, Владимир Алексеевич стал собираться в дорогу. В этих вопросах, он так же не был новичком, по долгу службы, приходилось бывать, порой, в самых причудливых местах. Ботинки: пожалуй, самое главное — неохота босиком возвращаться, или с перевязанными изолентой, лаптями, собственноручно сплетёнными у костра. Из мелочей: налобный фонарь, термитные спички — три набора, не считая простых коробок. Валюта: командировочные, три литровые фляги спирта, побольше табака. Стоп! А мне с таким добром «Гоп-стоп» не устроят? А, проклятье, я же в группе сталкеров ухожу. Уф! Полегчало! Дальше: прочный капроновый шнур, метров пятьдесят, зубная паста и щётка, пара запасных носков и трусов. Да, насчёт подштанников, наверное, в тему: почему, кроме мародёров, в стаи не могут объединяться и монстры? По моему запросто. А может, этот профессор, специально меня заманивает? Выйдем на такую шайку! А — ладно: группу сталкеров я видел — такие рожи, что сами, как бандиты. Так, что дальше? Сбор доказательств: цифровик, нет два — вдруг один загнётся. А если бы я нёс патроны? Автомат плюс боеприпасы — это семь — десять килограмм, а я разнылся. Значит так, автомат с патронами оставляем в магазине, притом, похоже, в американском. Боевой нож обязательно и швейцарский, не забыть. Маленький топорик. Полиэтиленовую палатку и плащ. Всё это мелочи, килограмм на пять.

Вот теперь, не детская тема — харчи. Тушёнка говяжья — десять банок. Пожалуй, жестянки с мясом, будут самым тяжёлым, плюс три баллона с газировкой. Радует одно — это расходные материалы. Шоколад двадцать плиток — неприкосновенный запас; глухой резерв. Сухари, галеты. Батон на первое время. Штук двадцать пакетов с сушёными супами. Соль. Сахар — тоже энергия. Килограмм сушёного мяса и столько же сушёных белых грибов. Из двадцати килограмм не вылез, и то замечательно. Да, еда, пожалуй, самый основной вес даёт. Хорошо, что в рюкзак встроена титановая тележка. Надеюсь, не по горам ползать придётся. Во всяком случае — не всегда. Пара оранжевых аптечек, обычная, жгут и таблетки для обеззараживания воды, так же нашли свои места в походном арсенале.

Владимир Алексеевич любил собираться. Для него эта процедура, была важнее любого, последующего за этим, процесса. Неторопливо, со смаком, укладывая каждую вещь, для которой предусмотрено своё место. Рюкзак не был покупным, а самостоятельно, тщательно разрабатывался владельцем, подбирающим каждую деталь лично, не скупясь на хороший материал, и теперь, при его лёгкости и изящности, он мог выдержать очень большой груз, не испортив внешнего вида. А уж двадцать килограмм — это просто смешно! Трёхлитровый алюминиевый котелок, полипропиленовая сидушка и лежанка, завершили походный натюрморт. Колёса тележки тщательно обработаны графитной смазкой, анатомическая прокладка, ложащаяся на спину — в этом не нуждается. Последний взгляд на составленный список и добавка забытых мелочей. Всё. Можно, конечно, надеяться на покупку недостающих звеньев цепи по дороге, но уповать на это, было бы смешно, ибо практика показывала, в какой стране живёшь. Толком непонятно место назначения. Похоже, даже сталкеры, смутно представляют, куда идут, и надеяться на приличный магазин не приходится. Но, если вдруг и встретится, то по всевозможным приметам и глупым законам, в нём будет всё, что угодно, но только не то, что нужно.

История третья Секретная карта

Наступил час «Х». Пора было выдвигаться на исходные позиции и группа, в составе двух десятков человек, прибыла на место. На ночь расположились в паре километров от точки тихого и незаметного штурма. Для более быстрого поиска, поступило предложение разделиться на четыре группы. После непродолжительного совещания, роли участников распределились следующим образом: Долговязый (Долг), Сутулый (Стул), Толстый (Пончик), Кащей (Щи), Рыжий и Похабыч (Бабник) — заходят с северной стороны, отдавая предпочтение сточным канавам и канализационным коллекторам. Наверное, почти впервые были озвучены короткие имена участников, всех предыдущих экспедиций. Баобаб (Бабо), Бульдозер (Буль), Пифагор (Пиф) и Тонкий — ведут разведку западного направления. Бармалей (Бар), Гаштет (Гат), Апофеоз (Ап) и Почтальон (Почта) — восточный регион. С юга выдвигается основная группа, включающая: Комбата (Ком), Крона, Доцента (Док), Звонка (Звон), Деда, Резистора (Рез) и новоиспечённого члена команды, пусть и временно, которого

успели окрестить Щит. Комбат так и сказал: раз защитник, то и погоняло соответствующее. Не буду же, говорит, я тепло выпускать, называя по имени — отчеству.

Для такой толпы, пришлось развести четыре костра в ряд. В противном случае, никак не получалось убраться всем вместе. Комбат ввёл в курс дела и событий, происходящих в городе:

— Предварительная информация, была, мягко говоря, не совсем точная. При аварии погибла третья часть населения, одна треть подверглась необратимым изменениям, не имеющим с мутациями, ничего общего. Оставшаяся третья часть — заложники ситуации., которым некуда идти. Института правопорядка, почти нет — какой дурак сюда поедет. Охрана периметра состоит из командировочных, которые в город ни ногой, так что там правит бал хаос, или что-то близкое к этому. Противостоят мародёрам и прочим уголовным элементам, отряды милиции, организованные и вооружённые мэром, хотя последнего никто не видел. А ещё ходят слухи, что он сам стал монстром. Но это всё детали, для выяснения правдоподобности, которых, необходимо личное расследование. В городе есть почта, что самое удивительное — надо будет проверить. Есть гастроном, в который, время от времени, кое-что завозят, но тоже, неизвестно кто и откуда. Сами жители живут за счёт пайков. Есть клиника, где можно кое-что прикупить и послушать местные новости. Города, как такового, вроде и не существует. Нет его ни на одной карте, даже самой подробной. Зачистки, как уже упоминалось — не производятся. Военные жутко боятся заразиться, хоть сам объект находится глубоко под землёй. Видимо, население, которого не коснулась авария, было в

тот момент, на поверхности. Подробная карата наших действий прилагается. Ну, или почти подробная.

История четвёртая Восточный фронт

Итак, войско разделилось на четыре части. Разведка рассчитывалась на один день, с ночёвкой, а ранним утром, когда сон врага наиболее крепок — проникновение в кулуары монстров. Восточный филиал отметил начало активных действий, сразу после дробления, и ни в какую канализацию, залазить больше не хотелось, тем более что с этой стороны, на неё даже намёка не было. Проходная блокпоста была — виднелась впереди, а вот сточных канав — ни одной. После усиленных раздумий, чья-то светлая голова вспомнила про то, о чём шёл разговор на планёрке. Оказывается, им не надо искать подземные лазейки — эта роль отведена «северянам». После таких известий, настроение остальных членов команды, заметно повеселело. Присев на дорожку, добавили ещё — на посошок, и начали обходной манёвр. Ночь ещё впереди и можно, не торопясь, исследовать ближайшие окрестности. Настроение было настолько хорошим, что кое-кому показалось, что вдоль дороги тянутся пирамидальные баобабы, принимающие порой причудливые формы. Стволы, полные манящей влаги, и ветви, одетые в привлекательную зелень, манили под свою тень одиноких путников. Бармалей потряс головой, отгоняя наваждение:

— Почта, ты когда-нибудь видел виноградники, бредущие по склонам и пахнущие перегаром?

— Бару больше не наливать, — Почтальон усмехнулся и предложил посидеть в теньке.

— Некогда рассиживаться, — возразил Гаштет. — Надо, всё-таки, разведку произвести.

— Чего тут производить? — поддержал конфронтационные элементы Апофеоз. — Кругом голая степь, с одиноко стоящими столбами, да небольшими перелесками! И никакого намёка на другой путь, кроме центральных ворот. Дождёмся ночи, посидим, надумаемся до отвала, а рано утром, что-нибудь придумаем.

— По принципу — утро вечера мудренее? — уточнил Бармалей.

— Как же, мудренее! — возмутился Почтальон. — Башка будет раскалываться, как церковный колокол, зовущий к обедне. Все мысли будут в гаштете.

— А я тут при чём? — насторожился Гаштет.

— Ты не при чём! — резко уточнил Почтальон, я про настоящую немецкую забегаловку, в которой бюргеры, силой желания, перемещают бочонки с пивом из подвала — себе в желудки.

— А мы, как дураки, здесь сидим! — с сожалением воскликнул Бармалей.

— Не огорчайся, Бар! — бодрым голосом успокоил его Почтальон. -

Есть у нас ещё в резерве: деньги, водка и консервы — вспомнил он старую песенку. Как ни странно, но всё это действительно было.

Со стороны сторожевой будки, совмещающей в себе, ещё и туалет, доносились звуки веселья.

— Гуляют, вояки, — констатировал факт Гаштет, хоть мог бы и не озвучивать — и так ясно каждому, что не письма из дома получили.

— Это хорошо, — удовлетворительно заметил Апофеоз. — Или к ночи, все свалятся, или к утру, с большого бодуна будут, а там посмотрим. Есть у меня одна идейка.

Расположившись небольшим табором, в пределах недосягаемости обзора с блокпоста, Бармалей остался разводить огонь, а остальные отправились собирать хворост для костра. Не успели они толком затариться дровами, как услышали дикую Бармалеевскую ругань. Поспешно вернувшись к месту стоянки, их ожидала любопытная, со всех сторон, картина: у костра стояло испуганное существо, непохожее на мыслимое и немыслимое создание, описать которое не представляется возможным. Оно сочетало в себе все черты, присущие живым тварям: откуда только чего не торчало, из каких нелепых мест и в непотребном количестве. Рядом стоял Бармалей, в угрожающей позе и, собственно, не знающий, что делать дальше. Прибежавшие на крик товарищи, несколько растерялись, но они не были бы сталкерами, если бы испугались в нетрезвом виде. Ну, или не совсем в трезвом. С любопытством разглядывая творение и жертву аварии, в одном лице, одновременно и разинув рты, они то же не знали, что предпринять. Обстановку разрядил Почтальон:

— Бар! Ты чего орёшь, как зарезанный?

— Да вот, крендель, напугал! Зашёл со спины — я от неожиданности, чуть в штаны не наложил. Чувствую, кто-то сзади скребётся, оборачиваюсь: морда жуткая, кожа клочьями висит, взгляд отсутствующий, а рука — к стакану тянется.

— Так налить ему — может, отвяжется, — предложил Гаштет, которому не хотелось коротать ночь в таком обществе. — Кругом одни хвосты.

— Ты говорить можешь? — спросил Апофеоз гостя.

В ответ, чудище только покрутило всеми глазами, нашедшимися на поверхности тела, промычало, что-то невразумительное, и отрицательно помотало верхней частью, напоминающей голову, но с признаками нижней половины, сильно похожей на заднюю.

— А пить будешь? — спросил Почтальон.

На это предложение, создание затрясло всеми частями тела, сверху вниз.

— Я не сомневался, — беззлобно процедил Бармалей, наполняя самодельный литровый стакан, сооружённый из пластиковой бутылки.

— А ему много не будет? — осторожно предположил Гаштет. — Всё-таки литр!

— Ты на его морду посмотри! — возразил Бармалей. — А из наших стаканов, ему пить не стоит — кто его знает, чем он может болеть. Судя по внешнему виду — всем сразу.

«Марсианин» ловко ухватил предложенное угощение и залпом опустошил, далеко не маленькую ёмкость. Дальнейшее напоминало цирк с клоунадой: он упал — поднялся снова. В воздухе запахло адреналином. При повторных попытках, ситуация не изменилась. Тогда, на боковых конечностях, торчащих изо всех щелей, он уполз, как гусеница, оставив собутыльников загибаться от смеха.

— Красиво пошёл! — корчась, от коликов в желудке, выдавил Почтальон.

— Судя по всему, он не первый раз побирается, — сделал заключение Апофеоз. — Бедолага пропах зельем. И бродят, эти проспиртованные кренделя повсюду — значит, лазейка есть, а то нам с таким расходом материала, просто необходимо посетить местный гастроном.

— А с какой радости ты решил, что там есть горючее? — недоверчиво осведомился Гаштет.

— Так, упоминалось же, что бывают привозы. В случае чего, в деревне наверняка, «рукопись» можно найти. Да и охрана, где-то выпивку берёт — вон, как гуляют.

С блокпоста доносились нестроевые песни, перемежающиеся народным фольклором.

— Да, орут знатно, — согласился Гаштет, — значит, и правда, боятся такими же стать — вон, как себя подбадривают.

— Как говорится — сейчас спою! — предложил Бармалей повеселиться.

— Я тебе спою! — осадил его Почтальон, хоть и понимал, что это всего лишь шутка, — нечего, раньше времени, себя обнаруживать.

Вечер опускался на окрестности странного города, удлиняя тени, сгущая краски и наводя меланхолию.

— Сколько раз, за свою жизнь, проходишь эту стадию ипохондрии, — задумчиво вымолвил Бармалей, — живописный закат, успокаивающий рассвет. Нервы, как у дросселя, дребезжат.

— Ты ещё скажи, как у диода — из одного состояния в другое, — с издёвкой произнёс Почтальон. — Или как у транзистора — радиотехник, хренов.

Кое-как скоротав ночь, десантное крыло восточного фронта, стало выдвигаться на позиции. Ничто не нарушало идиллию мирно спящего городка, кроме стона, не похмелившегося прапорщика, который вызывал уважение, при ревизии количества выпитого. Все прониклись сочувствием к объекту, почти эротических звуков.

Смотря на беспризорные ворота, Апофеоз для себя отметил, что можно, было бы, и так пройти, но решительно постучал в дверь. На стук, дверь открыл скомканный прапорщик, глазами, ничем не уступающий своим подопечным из города. Он беззвучно открывал пересохший рот, как сазан на берегу, и Ап решил взять инициативу в свои руки:

— Скорую помощь вызывали?

Прапор остолбенел и выпученными глазами смотрел на эскулапов, не зная, что и ответить. А вдруг и, правда, кто-нибудь вызывал?

— Бригада реанимации, говорю, прибыла! — повторил попытку Апофеоз и показал бутылку.

Прапорщик, не веря своему счастью, только молча указал рукой на стол, беззвучно предлагая располагаться. Сталкеры, извлекши на свет, ещё пару литров, растолкали остальных участников вчерашнего банкета, и веселье продолжилось в обновлённом составе. Через пару минут, к прапорщику вернулся дар речи, а ещё через полчаса, они уже знали обо всей ситуации в городе.

— Вчера споили всех, включая мышей и тараканов, — поведал военный, наконец-то получивший возможность разговаривать. — Последних на кухне тошнит, а первые пошли, кажется, совам морды бить, пока те днём, сонные, на ветках дремлют. А если серьёзно — охранять тут нечего и некого. Объект сразу залили бетоном, как только оттуда живые повыскакивали.

— А мёртвые что, там остались? — удивлённо спросил Бармалей.

— А где же ещё? Кто их из заражённой зоны вытаскивать будет? Там одно из двух было: или труп, или… ну, наверное, сами уже видели. Братская могила из цемента, — прапорщик опрокинул стопарик, и со счастливой улыбкой, продолжил экскурс в прошлое, ставшее уже историей, и в настоящее, злополучного городка. — Местным жителям деваться некуда — их пайками снабжают. Кто хотел — давно смотался. А вот монстрам бежать куда? Сами подумайте! На них, то же, негласный паёк получают. Все подробности про них узнаете в клинике, у доктора. Конечно, если захотите. В гастрономе всего навалом — были бы деньги. К оплате, и ещё кое-что принимается — по ходу пьесы, сами выясните.

— О, Почта, надо бы за добавкой сгонять, а то с такими лицами, это что — мелочь! — показал Бармалей на остатки на столе.

— Вот сам бы и сгонял! — решительно отклонил предложение Почтальон.

— Да не вопрос! Я идею выдвигал, а не тебя посылал.

Гастроном поразил изобилием всего, что поедалось и выпивалось. Видимо, людям не на что было шиковать. К оплате принималось решительно всё, включая золото и драгоценности. Натуральный обмен превалировал, что и не удивительно. Накупив всё необходимое, даже сверх нормы, не забыв и про консервы, Бармалей отправился назад, предупредив продавщицу, где их искать, если объявятся дядьки, похожие на него. С возвращением гонца на пост, гулянка продолжилась с новой силой и, у порядочно окосевшего Гаштета, родился иезуитский план, в отношении своих плутающих коллег. Он уже давно приметил на стене пульт громкоговорящей связи и выяснил, что он работает, и притом, вполне громко — на весь городок. Шутник включил питание, вывернул ручку громкости на полную катушку и, сняв микрофон, громко отдал команду:

— Сталкеры! Вы окружены! Сдавайтесь! Приходите по одному, с поднятыми руками, к пропускному пункту! Не выполнивший приказ — будет расстрелян на месте.

Затем в рупорах, развешанных, чуть ли не на каждом столбе, послышались странные шорохи и, в конце концов, жестянки разразились коллективным пьяным смехом, переходящим в нестройное пение. Звон стаканов довершил комедийное выступление сводного хора.

История пятая Западный фронт

Сутками ранее.

После распада основной армии, активисты западного звена обосновались напротив деревни, просматривающуюся сквозь деревья и колючую проволоку. Никаких военных не наблюдалось ни за, ни перед, ни на проволоке. Вообще, никого не было видно. Здраво поразмыслив, решили скоротать время до ночи, я там и до утра недалеко. Приготовление праздничного ужина доверили Бульдозеру, а остальные смотались в сторону деревни, раздобыть чего-нибудь интересного. В результате пережитых нервотрёпок, трезвостью эта группа, также не отличалась. Вскоре Баобаб с Пифагором вернулись и, вручив Бульдозеру свиную голову, ушли опять на промысел, за ещё более интересным.

— Ходим взад вперёд, через дыру в заборе! — сокрушался Баобаб. — Чего ждать следующего утра, когда уже сегодня, были бы в городе — вон, до него рукой подать. Вся деревня ходит в лес за дровами, через этот лаз. Правда, насчёт соотношений Бульдозера и дыры, я не уверен…

— Не беги впереди паровоза, — предупредил его Пифагор. — Пусть лучше другие первыми будут. Свой проход мы уже нашли — можно и расслабиться.

Из деревни доносились шум и крики:

— Да что же это деется, граждане-е-е!

— Чего верещишь, Аркадьевна?! — послышался мужской голос, явно привыкший к таким концертам.

— Как же не верещать, когда такие рожи по огороду шастают?! Всю картошку сожрали, сволочи!

Наши герои несколько опешили, после такого заявления, но, увидев, как по грядкам улепётывает нечто такое, что не подлежит разумному

описанию, поняли — это не про них сказано, а про того: не для тебя быдло — хвылыночку растылы! Успокоившись, пошли дальше, в поисках информации и самогона, не решаясь, пока, идти в гастроном. Обменяв в ближайшем доме шуршащую наличность, носящую в этих местах характерный налёт небольшой неопределённости, на жидкую действительность, вернулись на обжитую поляну. Обед должен быть уже готов. Или ужин…

Подойдя к костру, гонцы обнаружили спящего Бульдозера, прислонившегося к стволу сосны. Назревал неминуемый скандал: вместо аппетитного кабаньего рыла, из ржавой кастрюли торчал грязный сапог. Пятно машинного масла, вперемежку с местной грязью, медленно, но уверенно расползалось по поверхности удушливого варева. Пришедшие безмолвно взирали, на безвременно погибший ужин, который должен быть у них в животах, но подлая подмена головы на сапог, не укладывалась в живых «чердаках». Бездарность сложившейся ситуации, не обещала Бульдозеру ничего радужного в принципе. В перспективе, он рисковал занять место кабанчика, и ни один эксперт, не обнаружил бы подлога. Виновник преждевременного старения мирно дрых, не подозревая, о нависшей над ним опасности, но тут оба возмущённых обратили внимание, что все сапоги были в наличие — на своём месте. Даже запасные стояли рядом — для аварийного возвращения домой.

— Что за шуточки?! — возмущённо спросил Пифагор, растолкав, ничего не понимающего Бульдозера.

Но тот никак не мог понять, что от него хотят, и лишь недоумённо пожимал плечами. Над головами, что-то хрустнуло, и все, как по команде, подняли головы вверх. На сосне сидело существо, похожее на то, которое воровало у бабки картошку, крепко обхватив ствол руками. Монстр мог похвалиться одним сапогом, а вот другая нога была босая: без носка и вонючая, чей аромат, даже снизу слышался, без напряжения обоняния. Через полуразложившуюся опухоль виднелись глаза, полные тоски, отчаяния и безысходности. Грустные окуляры наполнились слёзами, готовыми вот-вот сорваться в кастрюлю. Наконец, одна капля дрогнула и упала в варево, сделав маленький «бульк».

— Эликсир Бальзаминова, блин, — равнодушно произнёс Баобаб, привыкший, уже ко всему.

Зачем он приплёл сюда фамилию персонажа пьесы Островского,

Бабо не успел сообразить, сразу же переключившись на разгадку конкретного ребуса, с одним неизвестным. Компаньоны стали гадать, зачем он туда забрался, если слопал голову. Почему не удрал сразу, пока Бульдозер спал? Ответов не было, и товарищи стали разрабатывать план активных действий. Манёвры предусматривали, в основном, физический контакт с объектом, но пары алкоголя выветрились, а вместе с ними, куда — то ушли конкретные

предложения.

— Что делать-то будем? — спросил Бульдозер, отойдя от сна и полусонного состояния.

— Да ткни ты его, в задницу палкой! — предложил Пифагор.

В воздухе запахло мужеством и выгребной ямой.

— Надо восстановить равновесие, — заметил Баобаб, и они уселись у кастрюли, регенерируя вручную, пошатнувшееся здоровье.

— Ну что? — Бульдозер вынес на повестку дня вопрос к судьям, — побьём или нальём?

В глазах гостя, после такого заявления, чуть не погасла последняя искра надежды, но зажглась другая, вместе с появившейся тенью сомнения, в надёжности выбранного убежища. Сувенир с ноги жертвы экспериментальной медицины, не обещал ничего хорошего, своему истинному владельцу, сняв с Бульдозера беспочвенные обвинения.

— Да пёс с ним! махнул рукой Пифагор.

— С кем — с ним? — не понял Баобаб и показал рукой на висевшего, над кастрюлей, головастика.

— Да не с ним, а с рылом, — уточнил Пиф. — Тем более что свинину есть вредно.

Как они снимали чудо непроизвольной генной инженерии с живого бревна, это отдельная тема, для диссертации зверолова. Подманили, кажется, самогоном. К утру отряд пересёк границу и, миновав деревню, вышел к гастроному, где и узнал, ушам своим не веря, о том, что восточный фронт уже пьянствует на пропускном пункте. Вот тут то их и застало объявление по ретрансляции.

История шестая Северный фронт

Сутками ранее.

Отколовшийся от основных сил, рукав северного общества вышел на исходные позиции. Предварительный осмотр местности, выдал поразительные результаты: ограждение из колючей проволоки, на протяжении всего северного направления — отсутствовало напрочь. Кое кому это показалось подозрительным, так как в письме указывалось на невозможность проникновения обычным способом, но озвучивать, внезапно возникшие сомнения, он не стал. При более пристальном и детальном обследовании, выяснилось, что вся проволока и столбы, пошли на укрепление садово-огородных позиций, видневшихся неподалёку. Даже специфический окрас пограничных брёвен, не был замаскирован, выдавая их принадлежность, соответствующему ведомству.

Пока группа, таким образом, проводила изучение диспозиции сил противника, время подошло к обеду. Что делать дальше — неясно. Непонятно и поведение охраны, не весть куда запропастившейся. А был ли объект? Отпущенные на разведку часы, проходили в раздумьях, по поводу полной дезорганизации, при которой невозможно работать, ибо неясно, что может откаблучить наш человек. Бредя в никуда, товарищи вдруг услышали, как зашевелились ближайшие кусты, и оттуда, с рёвом выскочило нечто, имя которому, не придумано, с бешено вращающимися глазами.

— Ты кто?! — почти хором воскликнули псевдотуристы.

— Тушканчик! — огрызнулось чудище, с аппетитом оглядываясь по сторонам. Причём радиус обзора сверкающих глаз, не позволял, с достоверной точностью, определить объект вожделения — выбор был, явно, всеобъемлющим.

— Эй, псевдочеловек, а имя у тебя есть? — снисходительно уточнил Долговязый.

— Федя, — несколько растерянно, промычал монстр, растеряв начальный запас наглости.

— С юга, сюда направляется начальник общества охраны животных, — посвятил Сутулый Фёдора, в планы общественности. — Будет вас защищать.

— Ты, кого животным назвал?! — возмутился монстр.

— Федя, ты не смотри на меня, как на бутерброд, — предупредил его Сутулый, а Толстый добавил. — А не то, мы тебе метлу, в одно место, затолкаем.

— Может ему по репе настучать? — предложил Кащей.

Фёдор отступил шаг назад и занял выжидательную позицию, при которой, всегда можно сделать спасительный рывок к свободе, и обречённо пробубнил, себе под нос:

— Ну, почему никто не боится?

— Мы за свою жизнь и не такого насмотрелись. Подобного, может и не видели, но пострашней тебя есть, и втрое опаснее, потому что ничем не выдают свою маскировку, — произнёс Рыжий, по всей видимости, примирительную речь. — А так как, не видно, кто свой, кто чужой, получить удар в спину — плёвое дело.

— А кем ты раньше был? — спросил Похабычь, ни для чего — так просто.

— Дворником, — ответил Федя. — В тот злосчастный день, понесло меня к куму, в лабораторию за спиртом.

— Ну, тогда ясно, — пробурчал Долговязый, предчувствуя, что всю ночь придётся поить мастера по уборке территории, и выслушивать душещипательные истории, из жизни местных команчей, загнанных в резервации.

— Предложение остаётся в силе, — подумал Толстый, не решаясь вслух произнести, ранее обещанное, для дворника, орудие труда, которое по злому умыслу, должно торчать в непристойном месте, — интересно, как он тогда мести будет?

Ночь прошла достаточно спокойно. Влитый в бывшего дворника литр самогона, избавил экспедицию от ненужной демагогии, и после усыпления последнего, можно было немного расслабиться и отдохнуть, мечтая каждый о своём.

Первые проблески солнца, застали поляну спящей, мирным и крепким сном, всю в дровах. Каждое из звеньев деревянной цепи, подозревало, что торопиться было некуда — дорога открыта. Хоть на танке проезжай. Кое-как продрав глаза и собрав поклажу, выступили нестройными рядами, так как перед этим плотно позавтракали. Впереди виднелась городская поликлиника, совмещавшая в себе: больницу, амбулаторию, диагностический центр, стоматологическую практику и далее, по списку. По мере приближения к госпитальным корпусам, стали попадаться различные элементы, осаждающие всевозможные службы, которым, судя по всему, до смерти надоели. Мимо пробежала стая монстров, загоняя в болото одичавшую свинью.

— Заглянем в клинику, — предложил Похабыч. — Хоть новости узнаем. Это, похоже, самое посещаемое место в городке. Если учесть ещё самомнительность, то нас тут должны убить, за любой вопрос.

— Почему? — спросил Кащей.

— Если предположить, что каждый житель, без конца сюда бегает, то вопрос, я думаю, неуместен.

Сказать, что внутренние помещения были грязными — значит, ничего не сказать. Судя по табличке, на двери кабинета, приём вёл доктор Зильбушкер, причём один, за всех отсутствующих врачей. Принимал он всех в коридоре, видимо, блюдя чистоту в своём кабинете, раз нет возможности, соблюсти её во всех остальных помещениях. Может и убирать некому. В данный момент, он осматривал и выслушивал двоих пациентов, которые никак не могли, или не хотели понять, что это не лечится.

— Так, что тут у нас? — Семён Львович Зильбушкер удивлённо поднял брови. — Радиационный ожог расползается всё шире. Любопытно! Очень любопытно!!!

Он пристально вглядывался в пронзительно-красное, почти оранжевое пятно. Достав из шкафа

стеклянную трубку, доктор ткнул ей в самый центр болячки.

— Бо-о-ольно!!! — заорало чудище.

— Больно, мне больно! — то ли передразнил, то ли пропел эскулап и

внимательно оглядел сладкую парочку, — выглядите молодцами.

— Чего? — переспросил один из подопечных.

— Глушняк мучает? — доктор сладко зевнул, — а уши ты ещё на прошлой неделе потерял. Что мы тут имеем: при, практически, полном отсутствии, каких бы то ни было лекарств, окромя пургена,

получается — восстановительная трансплантология в полевых

условиях. Да, без хирургического вмешательства не обойтись. Я ничего не перепутал? А — кому какая разница. Так голуби: я могу из

двоих, одного сделать, или тащите третьего на запчасти. Один будет колобком, другой — человеком — пауком. Шучу!

— А ожог? — жалобно промычал монстр.

— От радиационных ожогов, особенно, в области гортани, единственное масло помогает — облепиховое. Во всяком случае, облегчает страдания, но у меня его нет. Был один пузырёк, и тот куда-то подевался — может, украли.

Северная группа, с интересом, наблюдала за работой доктора, не решаясь, пока его отвлекать.

По коридору ковыляло ещё одно несчастное существо, держа руку под мышкой.

— Обалдеть! — обомлел Зильбушкер, — она всё-таки отвалилась. Нет, эта работа, здесь никогда не кончится.

Обращаясь, к более здоровому монстру, он велел позвать Петровича, из ремонтной бригады:

— Срочно дуй за ним, да не забудь сказать, что нужен ремкомплект.

Прибежавший, на зов, ремонтник, быстро оценил ситуацию:

— Туды его в карусель! Когда поставки будут: ни аптечек, ни ремкомплектов — вот портянка, Львович, ей перебинтуй.

— Да она же не стерильная!

— Да от неё, и то лучше пахнет, — успокоил его Петрович. — Должно одной хватить, а то вторая выбитое стекло прикрывает. Я её к раме прислонил, на втором этаже — если понадобится, помнёшь

и всего делов.

— Я то думаю, откуда такая вонь!

Наконец, освободившийся доктор уединился с гостями в кабинете, посвящая их в местные особенности бытия, взамен поглощая сыворотку правды. Или эликсир правды, но это уже демагогия.

— Ярко индивидуальных чудовищ, всего три: монстры — «Не пойми чего откуда», у которых всё перемешалось в анатомическом строении, «Гвозди» и «Осьминоги», у которых щупальца торчат отовсюду. Остальные определённых черт не придерживаются — кто во что горазд, или, кому чего куда засунуло. Короче — полный хаос. Вы вечером приходите, после работы, и приносите всего побольше — я вам такого расскажу! А сейчас, эти чудики, один за другим ходят, а что я могу сделать? Весь персонал разбежался. Кстати, заодно посетите местное отделение психдиспансера. Да-да! Есть и такой — много народу умом тронулось, в первое время, сразу после аварии. Есть и пациенты — монстры. Вечером, можете лицезреть воочию.

Выйдя из клиники, сталкеры были в курсе всех дел, происходивших в городе, и сразу же двинулись в сторону гастронома, где и узнали, о пьянке не блокпосте, заодно прослушав радиопривет.

История седьмая Южный фронт

Сутками ранее.

Южное общество. Вернувшийся из разведки Комбат, доложил присутствующим обстановку:

— Сточный коллектор, совмещающий в себе, ещё и канализационный — существует. Не спрашивайте, где был и с кем разговаривал, но результат на лицо — пройти можно.

Всем сразу полегчало. До следующего утра можно расслабиться и набраться сил. Или лишиться, но это, как готовиться.

— Судя по карте, канализация выходит к городскому рынку, — озвучил свои мысли Крон, — а там, можно чем-нибудь затариться.

— А ты знаешь, правила поведения на базаре? — спросил его Доцент.

— Какие? — отозвался стратег, вопросом на вопрос.

— Простые, — Док прислонился спиной к пеньку, достаточно высокому, когда-то бывшему стройной корабельной сосной. — Во-первых: если выглядишь О.К., то сразу же завышают цены. Одежда должна быть убогая, причёска взлохмаченная, рот полуоткрыт. Не возбраняется пустить слюну. Во рту «Прима», без фильтра, или «Беломорканал». Правда, в некоторых киосках, «Лица с папиросой в пасти — не обслуживаются». Часы «Ролек-с» — оставь дома. В руках авоська, из которой торчит бутылка палёной водки. Руки помажь грязью, особенно, под ногтями.

Во-вторых: сам ничего не проси. Если проявишь интерес, или будешь искать, что-либо, конкретное, то на этот товар, сразу же повысится цена — процентов, на пятьдесят, а то и больше… Проявляй выдержку. Не уставай повторять, что не знаешь, чего хочешь — продавцы тебе сами предложат, всё по порядку, да ещё и скидку сделают, дабы не упустить клиента. Побольше иронии и смущения, вроде, как бы украдкой, пересчитывай деньги — мол, не хватает. Выражай недоверие к качеству товара — всё дрянь. На рынке идёт борьба — у кого нервы крепче; продавцам в этой ситуации хуже: их много и у всех одно и тоже. Бывают исключения, когда товар уникален, да продающий его уверен, в его качестве и эксклюзивности. Но это — не про продукты и шмотки на толчке.

Голос Доцента звучал, как усыпляющее бормотание. Он и сам не помнил — закончил монолог или нет. Но то, что дослушали до конца немногие — это факт. Усталость и нервозность прошедшего дня, сделали своё дело. До утра, уже ничто не беспокоило спящих.

Спозаранок, наспех перекусив, выдвинулись к точке назначения. Ничто и никто, не нарушал покой группы, без приключений вышедшую, к намеченной, на карте, позиции. Коллектор встретил приветливо — распахнутыми воротами. Бетонная труба, в диаметре выше среднего роста, уходила в толщу пригорка. Следующая металлическая решётка, с приваренной звездой, просто валялись на земле и, по всей видимости, достаточно давно. Дальше начинался туннель, по которому текла родниковая вода, разбавленная сточной жидкостью и сдобренная фекалиями. Всё это смешивалось, в водовороте, булькало, струилось и пахло.

— Как в супе, — мрачно — зловеще, отпустил шутку Звонок.

— А ведь это — мой любимейший анекдот, — отозвался Дед.

Звон, стараясь не наступать на суповые ингредиенты, и зажимая нос пальцами, ещё мрачнее прежнего, прогнусавил:

— Какой?

— Действительно, — вмешался Резистор, — если про органы, так это повествование с такой бородищей, что уже давно оскомину набило. Я считал — у тебя вкус лучше.

Что касается Астахова, то он больше молчал, только прислушиваясь к разговорам.

— Короче! — продолжил Дед, — заходит невестка на кухню, я там свекровь борщ удобряет. Несколько опешив, в такой ситуации, от таких инсинуаций, она только и смогла сказать:

— Мама! Что же вы делаете?!

На что свекровь встала, поправила юбку и, отряхнувшись, сказала печальным голосом:

— Злые вы. Уйду я от вас.

Коллектор трясся и вибрировал, от смеха. Ни о какой скрытности, никто уже не помышлял, тем более что все предчувствовали отсутствие, какой бы то ни было опасности. Самый опасный враг, скрывался внутри каждого участника экспансии, в прибежище монстров. И самый лютый демон дремал, дожидаясь своего часа, в глубинах подсознания — до поры, до времени.

После десяти минут ходьбы, забрезжил свет на выходе из бетонного лабиринта, который, собственно, таковым не являлся, имея два — три глухих ответвления, и наши спелеологи, увидели городской рынок. Он был пуст, так как некому и нечего было предложить. Все сделки с движимым и поедаемым имуществом, происходили на месте, по домам и дворам.

Прозвучавшее по трансляции сообщение, привело в ступор, целых три группы, со всех сторон входящих в городок. Южное соединение, наименее осведомлённое о городских делах, пережила ещё и шок: неужели Комбат сдал их бывшим товарищам, когда ходил в разведку?! Восточная партия, в довольно таки весёлом расположении духа, вывалилась на площадь, сияя лицами своих членов, как надраенными медными чайниками. Почти одновременно с ними, подтянулись и остальные. Всем всё было ясно, и ничего непонятно. В самом затруднительном положении, оказался защитник зверушек, так и не уяснив, до конца ситуацию, но самое главное, что ему теперь предпринимать — вылилось в форму неясного и расплывчатого тумана.

Объединившееся воинство стояло посередине поселения, решая, как поступить дальше. Никому не нужные, никого не заинтересовавшие — у местного населения, хватало своих проблем.

— Да тут, весь город — большой дурдом! — выразил Дед своё мнение, с которым трудно было не согласиться.

— Насчёт диагноза — давно было известно! — подтвердил Крон смелое дедовское предположение и указал рукой в сторону местообитания Зильбушкера. — Пойдём, что ли, к эскулапу.

История восьмая Палата N 6

Больница встретила старых знакомых устоявшейся тишиной и покоем. До вечера было далеко, но где коротать время? Буздырять у костра не хотелось и пришлось поторопить доктора. Тема для диссертации неиссякаемая и никуда не денется, в ближайшее время, по крайней мере. Освободившийся, от назойливых посетителей, врач, был в благодушном настроении, и дальнейшее времяпровождение, обещало быть насыщенным. До сего момента, вынужденное одиночество, когда не с кем, толком, поговорить и посплетничать, намеревалось смениться на вечеринку с танцами, или, как минимум, с песнями и болтовнёй. Когда настроение приподнялось ещё выше, Семён Львович, уже не мог молчать:

— Есть, таки, у нас в палате, для умственно отсталых, и тронувшихся, уже в процессе бытия, один дядя — большой выдумщик. Где он начитался или насмотрелся буржуйской пропаганды, так и осталось загадкой, но устроил сей индивидуум в палате — серию аттракционов. Заводила, так — перетак! «Русские горки по перилам» — это детская забава. Катались они, катались, пока все причиндалы не поотшибали на повороте. Больше всего ушибов, было у владельца парка развлечений, потому что ему ещё и свои добавили, за отсутствие техники безопасности и причинённый ущерб. С «Каруселью», вышло ещё проще: из подвала приволокли кресло, в котором проверяют, на пригодность, вестибулярный аппарат. Откуда он взялся в этой клинике? Успехом агрегат не пользовался, по причине нестабильного состояния выносливости пациентов, которые ни на флоте, ни в авиации, замечены не были — их сильно мутило. Это добавило ещё пару шишек энтузиасту — первопроходцу нововведений.

Цирк с хищниками был интересней. В качестве тигра выбрали самого большого пациента. Дрессировщиком стал, естественно, выдумщик и по его замыслу, он должен был вставить свою голову в пасть животному. Но, что-то его буйная головушка, никак не желала помещаться в рот новообращённому хищнику, несмотря на то, что, на последнего, для достоверности, нацепили матросскую тельняшку. Пока всем аулом ему растягивали пасть — чуть её не порвали. На пару, с подоспевшим сторожем, еле отбили полосатого от разъярённой толпы, во главе с циркачом. На этом этапе, гения осенило: чего это он, бесплатно развлечения устраивает — пора бы и мзду брать за просмотр. И переквалифицировался в фокусника. Для начала, номер был прост: одолжив у кого-то колбасу, иллюзионист, достав сервелат из шляпы, просто его съел — вот она была, и нету! Это представление, меньше всего понравилось публике, и особенно, владельцу деликатеса. Хотели, было побить халтурщика, в одиночестве поедавшего продукты, но он обещал вернуть колбасу вечером и вернул, но в другом качестве. Кажется, пришлось фокуснику повторить номер на бис, с возвращённой копчёностью.

Венцом цирковой деятельности и свидетельством неукротимой энергии, стал аттракцион «Тарзанка». Где он прослышал про это, почему называется так, а не иначе — постановщик трюков не знал. Быстро надёргал резинок, из трусов своих сопалатников, и связал всё хозяйство в единое целое, при этом пообещав, что первый прыжок бесплатный. Еле отбили «добровольца», с привязанным к ноге, самодельным жгутом белого цвета, всего в узлах. Тарзана, всем миром пытались выпихнуть из окна третьего этажа, люди без штанов. Если не ошибаюсь — владельца съеденной колбасы.

После всех переживаний, палату перевели вниз, под охрану зарешеченных окон, а два верхних этажа, за ненадобностью заколотили, пока все пациенты не поубивались. Мало ли, что этот энтузиаст отчубучит в следующий раз — никто не знает.

— В какой то мере, люди творческие, мыслящие нестандартно, — высказался Комбат.

— Неординарно, — добавил Рыжий. — Смотри-ка, Ком, ты рассуждаешь, прямо со знанием дела.

Последние слова потонули в общем хохоте.

— Поезд тронулся… И помчался, как сумасшедший, — подвёл черту, под сказанным, Крон.

Семён Львович вспомнил нестандартные решения:

— Спрашиваю одного — чего орёшь?

— Мух отгоняю! — отвечает. — И комаров.

— А разве комары не глухие? — наивно пролепетал Сутулый.

Хохот усилился, и под стол свалились все, кто не успел упасть перед

этим.

— Это без разницы! — давясь от, смеха, кое-как проговорил Дед. — Комары нападают, в основном, стаей, а толпу на голос не возьмёшь. А если ты, к тому же, ещё и пьяный, то у них двойной праздник, и потерь никаких, со стороны кровососов.

— И в глазах двоится, и дорога раздваяйца, — добавил Долговязый.

— Любопытные случаи раздвоения личности, — продолжил доктор, — где, спрашиваю, проживаешь?

— В палатах N 6 и N 9.

— Это, каким образом — сразу в двух местах?

— А у меня, — говорит, — раздвоение личности.

— Ну, а как же домашняя прописка?

— Нет, — отвечает, — родня выпихнула: говорят, что ты и так в двух местах живёшь, а растроения сознания — не бывает.

— Да, где эта граница, разделяющая мир на две половины? — задумчиво сказал Крон, не спрашивая ни у кого, скорее, у самого себя.

— Жёстких граней, как раз и нет, — возразил Зильбушкер. — Всё это настолько расплывчато, что специалисты голову ломают. От банальных нервных расстройств, надёжных средств не существует, что бы коллеги не возражали, по этому поводу и, какие бы доводы не приводили, а что тогда говорить про тяжёлые заболевания. Были такие случаи, когда человек всю жизнь ходит на службу, работу и ещё, куда бы то ни было, и незаметно, для себя, выходит на пенсию. Вырванный из контекста прежней жизни и лишённый привычного ритма течения будней, он находится, в полной растерянности. Чувствуя свою ненужность обществу, такие индивиды, начинают заниматься, кто чем. Самое обычное и распространённое — закладывание за воротник. Другие, целыми днями пропадают на рыбалке. Кто-то коллекционирует мусор, в прямом смысле, этого слова, кто-то марки или значки. А ведь вся причина такого поведения — выход на отдых.

— Продолжение жизни, как во сне, — сам не зная, для чего, ляпнул Почтальон.

— Во сне, не во сне, но с состоянием полной свободы, которой они предоставлены с потрохами — не каждый справится, — доктор закурил и продолжил. — Мысли нездоровые посещают всё чаще.

Помните, я упоминал про монстров — «Люди-гвозди»? Поговаривают, что это был обслуживающий персонал, и после аварии, у них по всему телу полезли наросты, похожие на мозги. Растут себе и думают, вылезают изо всех щелей, и опять думают. Мыслят круглосуточно и в непотребном количестве. Слышал, что некоторые виды медуз, сильно жалят стрекальными клетками, и яд настолько мощный, что кое-кто из людей, даже суют руку в кипяток, чтобы приглушить боль. Так вот, у этих «Мозгов», мысли, видимо, настолько несуразные, что они друг другу, в наросты гвозди забивают. Может — совесть заедает?

— Да, представляю, — сказал Пифагор. — Отродясь, человек, ни о чём не думал, а тут — не тебе! Здрасьте, пожалуйста! Горе то, какое!

— Могу вообразить! — подхватил мысль Апофеоз, развивая её дальше. — Ползущего гада, нестерпимо жгла мысль, неизвестно, из какого места, подающая голос — пить вредно. И такая на него тоска напала, что гвоздь, вряд ли, поможет: тут нужен дюбель, посланный

строительного пистолета, заряженного красным патроном, или железнодорожный костыль, забитый кувалдой. Так и бегает он, весь в железе, как ёжик — совестливый мужик.

— Что-то у нас разговор в одном ключе происходит, — заметил Толстый, которому надоела тема психологического практикума. — Сижу, как на международном симпозиуме врачей психиатров.

— Слёт закрыт! — поддакнул Гаштет. — Белых халатов на всех не хватило.

— Земли хватит, — мрачно отозвался Комбат. — И белых тапочек.

— Да, земли у нас на всех хватит, — ещё мрачнее, подтвердил Крон. — Хоронили как-то кореша. Началось с того, что гроб потеряли. Катафалк уехал в одну сторону, а мы на автобусе — в другую. Пока друг друга искали, часа два прошло, и когда всё-таки встретились, нас подвезли не к могиле, а к котловану, размером, примерно, три на четыре метра. Всем стало дурно, а я почувствовал себя терракотовым воином, на раскопках китайского императора — одним, из ста тысяч, глиняных солдат. Остальным, так же припомнились все царские захоронения, когда в землю утрамбовывали всю свиту, вместе с колесницами, посудой и прочим барахлом. В данном случае, получалось, что заодно, с автобусом и катафалком, улечься должны бабушки и дедушки, и прочие, из присутствующих. Котлован сильно напоминал яму под фундамент коттеджа: так и хотелось спросить — канализацию проводить будем? Кто и сколько водки дал рабочим, так и осталось тайной, но поддали они, видимо, крепко. Я понимаю, если бы размером меньше, но тут всё выглядело иначе, так, когда работают от души, не скупясь на лишний бросок земли. В закапывание, принимали участие все — иначе, до ночи, просто не уехали бы.

То ли здоровый, то ли пьяный сон — сморил участников безумной экспедиции.

Глава двенадцатая Блокпост, или 3-й сон комбата

История первая Утренняя побудка

Пробуждение на поляне носило хаотический характер. Кто-то ещё спал, кто-то потягивал утренний чай, но ощущение реальности происходящего, не покидало проснувшихся. Украдкой оглядываясь по сторонам, бодрствующие искали взглядом гипотетического начальника общества, вокруг которого и заварилась вся каша. Но ни его, ни доктора, среди присутствующих не наблюдалось. Значит, Комбат, всё-таки, сказку рассказывал, на сон грядущий. Убедительно получилось, думал каждый, из проснувшихся. Но Крона с Доцентом, одолевали, совсем другие размышления.

— Комбат! — громко позвал Крон пропавшего рассказчика.

— Чего?! — не менее оглушительно отозвался найденный, вылезая из-под кучи тряпья.

— Послушай-ка, мил человек, а тебе не кажется, что нам это место уже знакомо? — Крон присел на пенёк, подперев рукой подбородок. — Вот Доцента, так же одолевают смутные подозрения, что проснулись мы здесь, а засыпали — в другом месте.

— Да нет, вроде бы это место, — Комбат внимательно окинул взглядом ближайшие окрестности. — Ну, точно! Вот валяется моя пустая пачка, из-под сигарет.

— В тот раз, всё барахло с нами путешествовало, — возразил Доцент, подвергнув сомнению выводы Комбата. — И даже, поленница дров.

Крон встал и внимательно осмотрел присутствующих, каждого по отдельности:

— Меня не покидает ощущение, что я только из Америки, где был с дружественным визитом, клоуном среди психов, или наоборот.

Ком понял, что просто так ему не отвертеться, и попытался кое-что утрясти:

— Ну, нравятся мне эти места! А насчёт аномалии — тут вся местность, несколько необычна. Слышал я, краем уха, про секретные эксперименты, временного характера, но не придал этому значения. Про это уже был разговор, по-моему. Ну, не верю я в телепортацию, да ещё спонтанного характера, охватывающее, двадцать человек одновременно.

— Ощущение, какое — то, всё — таки присутствует, — вмешался

Долговязый.

— Да ладно вам, — лениво промямлил Сутулый. — Махнём через портал в Северные Штаты — вискарём затаримся.

— А обратно как? — неизвестно для чего, спросил Толстый.

— Кончай бесполезный трёп, — оборвал спорщиков Кащей. — Голова, после вчерашнего, как чугунный котелок. Я ушёл до вечера, а с вами завис тут. Что я жене скажу?

— Так позвони! — искренне удивился Рыжий.

— Так она мне и поверила!

— Ты цветочков ей надери, — злорадно высказал общую мысль Похабыч.

— Доцент уже притаскивал, кажется, — припомнил Комбат.

— Когда?! — Док округлил глаза до предела, допускающимися физическими законами.

— Значит, приснилось, — Ком наморщил лоб. — Придётся Кащею исправлять. Вон его сколько, на поле — конского щавеля.

— Она не любит полевые цветы — ей розы подавай, — отмахнулся костлявый, так и не оценивший шутку.

— Дунька обещала пару корзин, прямо сюда принести, — как бы между делом, бросил реплику Баобаб.

Бульдозер согласно закивал головой, подтверждая полномочия последнего.

— Какая Дунька?! — Кащей совсем растерялся, со всех сторон подвергнувшийся коллективному розыгрышу.

И тут зазвонил телефон, по которому супруга, наконец-то дозвонилась до, без вести пропавшего, компаньона по семейной жизни. После долгих препирательств, ему всё-таки удалось убедить вторую половину в своей непогрешимости, и что всему виной, вероломные товарищи, опоившие слабого и беззащитного, а мобильник отключили. На другом конце беспроводной связи, сменили гнев на милость и, стараясь загладить вину, Кащей предложил жене привезти, из экскурсии, букет конского щавеля. По цвету покрасневшего лица, стало ясно — куда нужно засунуть, этот веник. Но, также стало понятно, что на том конце ржали, как те кони, для которых и предназначалась эта растительность.

— Уф, пронесло! — облегчённо вздохнул Кащей и даже не стал обижаться на розыгрыш, довольный благополучным исходом дела — ну, не смыслил он ничего в ботанике.

— Отбил танковое наступление противника? — спросил, улыбаясь, Звонок.

— Кое-как отбился!

Резистор с Бармалеем продрали глаза, не подозревая, о царивших на поляне, страстях. Заспанные, они удивлённо разглядывали веселящихся товарищей:

— Вы что, не закусывая, похмелялись?

— Отчего же — закусывали! — бодро отрапортовал Комбат. — Конским щавелём. Вот и ржём.

Стоянка потонула в общем хохоте. Пришлось посвящать в последние, утренние, события. Ничего, толком не поняв, отмахнувшись, они ушли умываться, предоставив острякам готовить завтрак и прочее, необходимое в боевом походе.

Лето уходило на осень, и по утрам было весьма прохладно и сыро. Свитер стал повседневной одеждой, не меняемый, даже на водку. Синтепоновые куртки, шедшие из Китая, по великому синтепоновому пути, давно сменили, в обиходе, морально устаревшие, тяжёлые фуфайки. Сохнут быстро, легки и удобны, за счёт молний и множества карманов. Рюкзаки из тяжёлого брезента, так же сдавали свои позиции, уверенно наступающему капрону. Вот, только выглядело, всё это, несколько пестровато и, сидевшие у костра, люди, от обилия цветных красок, выглядели моложе и жизнерадостней. Комбат, не утерявший бодрость духа, за прошедшие сутки, взял прощальное слово:

— Итак, господа, приближается зима. Не знаю, доведётся ли свидеться до следующего лета, всем вместе, поэтому, напоследок хочу поведать вам ещё одну историю, про блокпост. Хотите — считайте её моим сном, хотите — выдумкой. А может, я книгу пишу? История сия про ближнее зарубежье, а может и не про заграницу, но это неважно. Итак — блокпост, охраняющий подступы к недозволенному.

История вторая Подводный ракетоносец в болотах Поволжья

Стою на вышке до зари, Вон сталкер пьяненький плетётся, Ему оставлю сухари, Без сервелата перебьётся.

* * *

Вернувшийся из города, командир части был весьма озадачен, и даже, можно сказать, удручён обстоятельствами прошедшей беседы с начальником штаба. Он был уже не молод, и пост, занимаемый им в данный момент, не обещал никаких перспектив, кроме скорейшего выхода на пенсию. За свою жизнь он повидал всякого разного, но сегодняшние события, заставили полковника по — новому взглянуть на жизненные перипетии. Зайдя в собственный штаб, Головин застал замполита Горовенко на месте, ковыряющегося в своих бумагах, касающихся воспитательной работы с личным составом.

— Ну что, Пётр Васильевич — всё корпишь над писаниной? — задал,

командир части, ни к чему не обязывающий, вопрос.

— Что делать, Фёдор Семёнович — приходится, по долгу службы, — зам сложил листы в стопку и спрятал в грязно-жёлтый скоросшиватель, — а как дела в штабе? Чего вызывали то?

Полковник откинулся на спинку стула и, глядя в окно, задумчиво ответил вопросом на вопрос:

— Ты знаешь, к какому ведомству мы относимся?

— К внутренней службе, — как-то неуверенно и, очень осторожно, ответил замполит, хоть с утра, был в этом уверен на все сто.

— Не угадал, — спокойно и весомо, сказал Головин. — Номер нашей части, по штабу Вооружённых Сил, проходит, как подводная лодка. Стратегического назначения.

Открытый рот Горовенко намекал на многое, и на то, что он больше не закроется из-за вывиха. Отступая от диалога отцов-командиров, следует отметить, что корабли, по документам, имеют

обычные номера воинских частей, так что несведущему, или невнимательному человеку — не определить, к какому роду войск относится тот, или иной номер. Что это: сухопутные силы или баржа флота?

— Так что же делать? — спросил зам, сглотнув слюну и еле справляющийся с волнением.

— А ничего! — ответил командир, теперь уже подводного ракетного крейсера. — Говорят, служите, как служили. Эта ошибка произошла на заре всех неразберих, когда не пойми, чего делили.

— Да, хорошо, что не американским казино обозвали, — Пётр усмехнулся. — А может быть, наоборот, жаль. Гребли бы деньги лопатой, на законных основаниях. И вообще — штаб нам нашу лодку не собирается возвращать? Мы из неё игровой дом устроим, с баром и так далее.

— Согласен, а то денег нет, ни шиша.

— Пусть вернут нам нашу посудину, — твёрдо заявил зам, окончательно вправив челюсть на место.

— Вернут, — Фёдор Семёнович призадумался, сам не зная, для чего, и после некоторого раздумья, констатировал факт, который ему долго не давал покоя. — Я то думал, почему мы, в наших званиях — такие мелкие посты занимаем. А для лодки — в самый раз. 1-й ранг по статусу.

— Надеюсь, они нас переодевать не собираются? — Петру Васильевичу эта мысль претила, неся непозволительные расходы и длительную волокиту.

— Вроде нет, — успокоил его начальник. — Но не о том думаешь. Когда они нас заставят К-1 и К-2 сдавать, то есть ходовые упражнения, с ракетно — торпедными стрельбами, вот тогда попляшем.

— Где? — усмехнулся зам. — В нашем болоте? Тогда пусть штурмана

присылают.

— Угу! Билли Бонса!

— Да, поставили бы посудину на прикол — в камышах, — Васильевича, от скуки дальнего блокпоста, уже несло в морские просторы, за казённым, но по праву, ему, принадлежащим имуществом. — Есть же рестораны из парусников, забегаловки на пристанях, гостиницы, там же, а из ПЛ — ни одной. Наша первая будет. Размечтался, глаза закатил:

— Камбуз оставим без изменений — чего на кухне менять?

Ракетные шахты: пока, даже не знаю, подо что их приспособить, но аппетит приходит во время еды. А это уже на камбуз… Кубрики, то есть спальня и прочее, для матросского и старшинского состава: озвучивать не будем, но в принципе, можно и гостиницу организовать. На верхней палубе — летнее кафе. Кают-компания: казино, тотализатор, бар-ресторан и прочее. Ядерный реактор будет гнать самогон, горилку, что, в прочем — одно и тоже, только названия разные. Самое сердце атомной каши — для приготовления особых коктейлей. Например: «Свободный радикал», или «Весёлый рентген». Пойло, как пойло: подумаешь, моча слегка светится в темноте, вроде светомузыкального фонтана. Водяные цистерны отведём под запасы спиртного, и даже, их можно соединить напрямую с реактором, пока не знаю, для чего. Впрочем, из некоторых резервуаров устроим зимний бассейн.

— Ну ладно — хватит, — Головин встал, оглядел ещё раз помещение и беззлобно сказал. — Размечтался. Пойду по территории прошвырнусь — посмотрю, что да как.

История третья Активная защита

Выйдя на улицу, он направился в сторону плаца, откуда только что, сильно бабахнуло. Подбежав ближе, Семёнович увидел двоих: старлея — снабженца Анютина и заведующего вещевым складом, прапорщика Петренко Василия Петровича. В воздухе носился запах гари и медленно оседали обрывки кевларовых нитей. Неожиданно, прозвучал ещё один сильный хлопок, после которого, мимо пролетела деформированная каска.

— Что за…?! — заорал Головин, не зная, что и думать о случившемся. — Какого…?!

— Всё спок, командир! — весело отозвался снабженец. — Это Петрович активный бронежилет изобретает — с количеством взрывчатки, никак определиться не может.

— Чего, активный бронежилет?! — Фёдор, аж рот открыл, от удивления, так и не привыкший, с утра, к неожиданным сюрпризам, — на кого броник? На танк? Слушай, Сергей, скажи этому изобретателю, что он не бронетранспортёр и, направленным взрывом, пулю не остановишь. Может, и можно, конечно, но взрыв распространяется во все стороны, с одинаковой динамикой, и «отдачей», равной главной противодействующей взрывной волне, ему все рёбра выломает, и не только их. А обед снизу выдавит, причём, с реактивной силой.

— Да, говорил уже, но он ни в какую, — ответил Анютин и добавил. — В последнее время, нашему вещевику, сны о смерти, сниться стали. Как бы не списали — по дурке.

— Какие сны? О чём? У нас тут тишина, и басмачей не предвидится.

— Да уж, Фёдор Семёнович, это точно! — старлей почесал затылок. — Он ещё бронежилет с динамической защитой конструировал: такими металлическими блямбами обвешался, что как средневековый рыцарь выглядел.

— Ну и как? Работает?

— Работает, только вес такой, что вдвоём под руки, таскать приходится. На каске манекена, нарастили лобовую броню: пулю держит — только маленькая вмятина, но голову отрывает, вместе

со шлёмом.

— Петрович, у нас, ликвидатором Чернобыльской аварии был, — заметил Головин. — Хоть и не в первых рядах, но всё равно неизвестно, куда он там залазил. А залезть, как мне говорили — было куда. И вляпаться тоже — было во что.

— Мне кто-то сказал, что если находился в тридцатикилометровой зоне, то к твоей фамилии, полагается приставка «фон», — пошутил снабженец. — В. П. фон Петренко.

— А если в десятикилометровой — обязательно обращение «Ваша Светлость», — добавил командир и, усмехнувшись, посмотрел в сторону прапорщика, копошащегося с манекеном, и не заметившего прихода начальника. — Ну, а если был на самой станции — непременно обращение «Ваше Сиятельство».

— Подойдя со спины к Петровичу, стоящему со стволом и готовившемуся, к прицельному выстрелу, Головин хлопнул его по плечу, со словами:

— Ну, что, Кулибин — изобретаешь?

От неожиданности, прапорщик, вместе с автоматным рожком, опорожнил и мочевой пузырь. Без остатка, и то, и другое. Велик и могуч русский язык, но и его стало не хватать, в некоторых случаях, чтобы яснее и подробнее изложить свои мысли. Ещё при забивании гвоздей, Петрович сделал множество открытий, в области лингвистики, о которых никто даже не подозревал. Могучий обогатился выдающимися перлами суровой современности, но сейчас, он превзошёл самого себя. Неловко вышло…

История четвёртая Чайка

Оставив мокрого и ругающегося конструктора наедине с лужей, Головин продолжил обход по вверенной территории. Дойдя до казарм, бросил взгляд на дальнее поле: пернатые летали, но чаек, среди них, не было.

— Жетон к пенсии дадут, интересно? — подумал подводник. — «За дальний поход» в соседний магазин, или за переход через лужайку! Нет — за переход Феди через болото. Держа в руках длинную слегу, осторожными шагами он будет перемещаться в сторону дальнего берега, свободного от топи…

Вспомнилась юность. Он на берегу большой бухты. Океанская чайка, огромная, как бройлерная курица, или как индюк, что точнее будет, рявкнула так, словно вложила всю боль человечества, за всю его историю — в один единственный крик. На душе и без того было тошно, а тут ещё эта… Под рукой рогатки не было, да и в принципе — не водилась.

Он смотрел на поле, и более далёкое прошлое, припомнилось так ясно, как будто, это было вчера. В те времена, на флоте служили три года, но были береговые части, где форму носили морскую, а срок прохождения воинской повинности, составлял всего два. И вот что ему рассказал, один из таких, подвешенных в непонятном состоянии, между морем и сушей. Этот мужик, тянул в своё время, почётную обязанность, в одном из сухопутных гарнизонов. Выпили, в тот вечер,

крепко и неожиданно, созрело решение сделать на руке татуировку, в виде моря и парящей, над ним, чайкой. Сказано — сделано, и после добавки обезболивающего, приступили к выполнению задуманного плана. Как известно — скоро, только сказка складывается, но дорогу осилит идущий. Через жидкую призму спиртного, всё кажется радужным и приемлемым. В этот раз, на произведение искусства, налюбоваться не могли, но утренняя побудка, выявила некоторые неточности в шедевре местных кустарей. Чайка с морем, куда-то испарилась, и вместо них, на запястье красовалось перепаханное поле, а над ним — летящая ворона. Даже неподготовленному человеку, достаточно одного взгляда, чтобы понять: полёт у серой плутовки, какой-то скомканный, а землю пахал трактор, статусом, не ниже «Кировца». Жертва искусства засучил рукав, и картина явилась миру, во всей красе. Давно он так не смеялся.

История пятая Чёрный садовник

Не заходя в казарму, полковник проследовал на механизаторский двор. Чутьё его не подводило никогда, и сейчас, он почувствовал «запах керосина». Проходя мимо гаража, Головин заглянул в распахнутые ворота — БТР на привычном месте отсутствовал. Трёхэтажный мат, по поводу, всё той же воинской части, пропавшей солярке и упавшей дисциплине, словесным туманом расстилался над местом дислокации злосчастной техники. Начальник гаража, прапорщик Карась Мыкола Тарасович, с виноватым видом и, пытаясь уладить конфликт миром, смущённо произнёс:

— Товарищ полковник! Да на нём не за водкой, а за яблоками уехали.

— Куда?!

— За яблоками.

Сам не зная, что делать, от такого наглого вранья: то ли смеяться, то ли ругаться — Фёдор Семёнович корректно намекнул:

— В наше время, технику по назначению использовали.

— Там, в десяти километрах от объекта «Х», нашли заброшенный сад, с обалденными фруктами, вот такого размера, — прапорщик развёл руки в стороны, на манер рыбака, хвалящегося добычей, -

одного на всю роту хватит. Радиацию измерили — в норме.

— Да, — задумчиво и обречённо вздохнул полкан. — Знаю я эти, мутированные сады. Плодовые тела впечатляющих размеров и всё остальное, пропорционально габаритам.

— Что именно? — настал черёд удивляться начальнику гаража.

— Червяки, — небрежно и безразлично, бросил фразу начальник, ты яблоко пытаешься укусить, а личинка плодожорки, пытается откусить тебе голову.

— Каким образом?

— Зубами! — Головин вопросительно поглядел на Мыколу Тарасовича, — Из недр мичуринской мечты. Ты слышал, что-нибудь, про чёрного садовника? Вроде, как бы он посадил этот сад и, сам живёт в яблоке.

Прапор криво улыбнулся, но спорить с начальством не стал, а про себя отметил:

— Брехня, всё это!

Командир вышел из гаража и уже по дороге в казармы, как бы разрешающе, сказал:

— Ну, пускай яблочек покушают: в океане то, поди, негде будет взять, да ещё на километровой глубине.

История шестая Женский батальон

Мимо пробежал женский батальон в таком виде, что Головин, от удивления, чуть не поперхнулся сигаретой. Подошедший замполит, ввёл в курс дела: пока начальник находился в штабе, на практику прислали, вновь сформированный, женский коллектив.

— Пробежали строем — без сапог, — Фёдор Семёнович поглядел на зама, — они их съели, что ли?

— Да нет, пока барышни варежки разинули, вникая в ситуацию, сталкеры у них все «сидора» спёрли, и сапоги, заодно.

— А чего они тогда бегут, да ещё босиком?

Горовенко пожал недоумённо плечами и неуверенно предположил:

— Может, тренируются, а может, несутся, чтобы на месте не стоять. Холодно — не плясать же.

Петренко орёт, что ни одного башмака со склада не выдаст.

— А где он сейчас?

— В казарме — кровососов душит, — подполковник устало махнул рукой, в сторону облезлого строения, ещё носящего следы зелёной краски, из-под которой, местами просматривалось предыдущее, синее, покрытие.

— Каких кровососов?! — командир уже устал удивляться и открывать беспрестанно рот, рискуя простудиться.

— Да клопов — целый гарнизон, под обоями окопался.

— Тут нужно оружие массового поражения — тапок, или дихлофос.

Заместитель ещё больше задумался, над причиной появления, в подведомственном хозяйстве, красной армии, которой не видел уже очень давно:

— Целая кровавая долина на стене, вся в клоповых берлогах. Штаб-квартира у них в диване, и столовая — там же.

— А их никто не научил противогазом пользоваться? — в шутку спросил Головин.

— Чего учить то — они и в нём поселились, — поддержал зам начальника. — Хороший старый анекдот, про политическое решение проблемы: приходишь к клопам и говоришь, что тараканы называют их краснопузыми нахлебниками. Тараканам намекаешь о том, что клопы именуют первых усатыми нелегалами, которым место под раковиной, а они, обнаглев, расползлись по всей кухне.

— Отовсюду слышались стоны раненых, — закончил полковник. — С криком «За Родину», рыжая гвардия отбила первый этаж двухъярусной кровати.

Переступая порог дверей казармы, Головин огляделся по сторонам и поморщился. В воздухе стоял удушливый запах дихлофоса, вперемежку с солдатским потом, гуталином и ружейной смазкой. ДДТ закончился, но отравитель не успел насладиться вынужденным бездельем. С приходом начальства, необходимо было изображать вид бурной деятельности. В углу, прапорщик с красной мордой и классической фамилией Петров, заталкивал в рот двенадцатый бутерброд с колбасой.

— Почто животину мучаешь? — подколол его Петренко.

В ответ раздалось злобное мычание, переходящее в агрессивное рычание. Ассорти весёлых запахов, царивших в помещении, не очень понравилось командиру и, присоединившемуся к нему заму. Они поспешили, как можно быстрее покинуть газовую камеру, удивляясь тому, что можно, оказывается, жевать в таком месте. Зачем приходили — оба так и не вспомнили.

— Этот батальон, уже задолбал здесь бегать! — Фёдор Семёнович проводил взглядом разрозненную толпу раскрасневшихся девиц. — Что с генофондом делаем? Сейчас то, чего они несутся?

— Или лучше сказать — куда? Теперь может быть — от страждущих любви и тепла? — неуверенно предположил Горовенко.

— В лаптях… Где они их раздобыли? — растерянно сказал Головин. Он был сам из деревенских, и отлично помнил, как его дед плёл подобную обувь и валял валенки. Где-то в далёкой деревне, до сих пор хранятся колодки, чуть ли не всех размеров. «Надо бы узнать, где они лыко драли, а то в бане, уже давно тереться нечем. Не хватало того, чтобы личный состав кевларовые бронежилеты, на мочалки распустил». Он, правда, был не уверен в том, что это возможно, но как показывает практика — нашему народу и не такое, по плечу.

— Надо бы заглянуть в финансовую часть, — сказал замполит. — Там давно пахнет перегаром и недостачей.

— А ты у них, в принципе, документы проверял? — задал вопрос полковник, будто бы не услышав предложение зама.

— М-м-м!

— Чего мычишь, как финансовая пирамида?

— Да неудобно, как-то, — ответил подполковник. — Давным-давно все лица знакомые. Если они ещё пару дней побегают, то, как родные станут.

— Или беременные, — с сарказмом заметил начальник. — А из вещей, лишатся остатков. Документы совать некуда будет.

— Присобачить к верёвке и на шею — типа бейджика, — предложил Горовенко. — А шмотками, пусть будущие отцы снабжают.

— И печать на известное место — с указанием постоянного места дислокации, — Головин сплюнул. — Что-то у нас с тобой разговор, в странной манере происходит.

Напротив полковой бани, можно было наблюдать прелюбопытную картину, как тщедушного вида паренёк, читал стихи барышне, весьма дородного вида. Его, разве что, ветром не мотало, а она была статна, и прямо скажем, из тех, про кого сложен фольклор: и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдёт. Короче — прибьёт, как муху, неосторожным движением. Но юный Ромео увлекся, и казалось, не замечал разницы потенциалов:

…

Позовёт однажды вдаль, Ветер странствий, в путь зовущий, Сердце рвущую печаль, Позабудет…

* * *

Продекламировать до конца у него не получилось. Пролетевший мимо уха лапоть, чуть было не вышиб из него мозги:

— Скотина! Я воевать в армию пришла: я большая и страшная, а ты

из меня Джульетту хочешь сделать?! Абрикос похотливый!

Фёдор Семёнович, напуганный перспективой досрочной отправки солдата на родину, не стал дожидаться окончательной развязки спектакля и скомандовал:

— Рядовой Загоруйко! Ко мне!

Строевым шагом, молодой воин подошёл к начальству и отрапортовал:

— Товарищ полковник, рядовой Загоруйко, по вашему приказанию — прибыл!

— Что у вас там происходит, товарищ солдат?

— Я с честными намерениями, товарищ командир.

— Знаю я, ваши честные намерения, — усмехнулся Головин. — По моему, ты не по статусу, невесту выбрал. Ты же на первом скачке лопнешь. Может — она ещё девушка. Для тебя что-нибудь значит офицерская честь?

— Ничего, товарищ полковник.

— Это ещё почему?

— Вы бы ещё спросили, что для меня значит этика поведения американского астронавта, — весомо отчеканил рядовой. — Я же не космополит.

— Космонавигатор, — поправил его заместитель командира по политической части.

— Ладно, ступай, — махнул рукой полковник, отправив юного любовника восвояси. — Да смотри у меня — аккуратней с девицами, не то женишься, прямо здесь, свободы не увидев.

Над входом в баню, под вывеской «Баня», какой-то шутник нацарапал «Оставь одежду, всяк сюда входящий».

— Юмористов развелось — видимо, давно лекций не читали, — заметил Горовенко.

Внутри моечного отделения пахло прелыми берёзовыми вениками и самогоном. Трое старослужащих употребляли спиртосодержащую жидкость, запивая её пивом. Двое ещё держались в седле, но третий, окончательно принял горизонтальную позицию.

— Вот, Пётр Васильевич, — обращаясь к заму, сказал Головин. — Водка без пива — стоять будешь криво.

— А с пивом?

— А с пивом — вообще стоять не будешь! — и, обращаясь к собутыльникам, спросил. — Почему он лежит?

— Потому что стоят не может, — заплетающимся языком, ответил один из компаньонов.

— Ладно, — устало сказал полковник заму, — вызови, кого нужно, и отправь их, куда надо.

Выйдя на свободное, от перегара пространство, они увидели несущегося завгара, грязно ругающегося и поносящего всё подряд, разве что, кроме Того, на чём свет стоит. Он брызгал слюной и грозил кулаком, разводящему, в недоумении руки, солдату. И всё это происходило в парном перемещении, относительно банно-прачечного комплекса, в направление гаража. Один разводил руками, другой ими махал, а ноги сами несли, в нужном направление. Со стороны, это было похоже на современный балет, переполненный экспрессией. Бальные танцы, так и продолжались бы, до самого механизаторского двора, но вмешалось начальство, в лице командира:

— Карась! Что, там у вас, случилось — так вашу перетак!

— Да вот, ездуны за фруктами, на БТР в болоте застряли, и солярка кончилась, пока они, газуя, пытались выбраться!

Обращаясь к срочнику, он показал недвусмысленный жест, не оставляющий сомнений, в выбранном намерении:

— Как дал бы по шее!

От всех сегодняшних мытарств, Головина охватила глубокая апатия к происходящему, и он отдал приказ, не позволяющий достоверно определить — что это: команда или дружеское пожелание:

— Пусть толкают технику, до ближайшей АЗС и заправляют, за свой счёт.

— Её сначала вытащить надо, — заметил замполит.

— Всех поубиваю! — также вежливо, заметил полковник. — Надо звонить старому товарищу, на аэродром. Надеюсь, транспортный вертолёт у него не в ремонте.

Примерно через час, над весёлым блокпостом показалась боевая машина, несомая большой стальной птицей, и на высоте, примерно тридцати метров. Головину так и хотелось сказать: «сброс!» — чтобы никто и никуда, на ней не ездил: ни за ромом, ни за ананасами.

После приземления выяснилось, что старый друг был, в весьма весёлом, расположении духа, и после короткого приветствия, прежде чем удалиться, для продолжения банкета, заметил:

— Хорошо засосало! Он мне чуть днище не выломал, когда подпрыгнул, после освобождения. — Ну что? Пойдём за встречу по сто грамм.

Они давно не виделись, и отпущенное лётчиком количество

спиртного, заставило Фёдора Семёновича усомниться, в лимите.

— Пошли, конечно! — приятель не дал возможности другу, себя уговаривать, а немедленно проследовал, в указанном направлении.

История седьмая Сон замполита

Вероятно, в связи с открывшимися обстоятельствами, Петру Васильевичу, в эту ночь, снился весёлый сон. Прямо посередине болот, в камышах, сиротливо примостилась атомная подводная лодка, вытесняя собой вонючую жижу и заслоняя видимый обзор. Длину она имела около ста семидесяти метров, и более одиннадцати метров ширину. Парадный трап, с умопомрачительными фонарями по бокам, заменяли несколько досок, брошенных одна на другую и ведущих из болота на борт лодки. Перила временно отсутствовали, зато имелась в наличии болотная жижа, смягчающая удар при падении и обилие тростника, чтобы не чувствовать себя одиноким, лёжа в луже. «Представь себя крокодилом, лежащим в засаде», — такой плакатик встречал каждый свалившийся с импровизированного трапа в правую сторону. Если пострадавший падал по левому борту, то его встречала другая надпись на фанере: «Не уподобляйся бегемоту: жёсткий тростник — плохая закуска».

Горовенко прошёл по скользким, от болотного ила, доскам и вышел на верхнюю палубу подводного ракетоносца. Едва не свалившись за борт, он подумал о том, что необходимо, перед входом поставить очиститель обуви, а не то, и трезвым не проскользнёшь, без происшествий. Столики летнего кафе, размещённые над ракетным отсеком, служили местом времяпровождения, в основном, романтиков. Над каждым люком — столик. Романтическое кафе на двадцать четыре стола, и соответственно, на девяносто шесть посадочных мест. Тенты-зонтики, размещённые над ними, защищали от солнечных лучей, создавая прохладу и оберегая мороженое, от преждевременного таяния. Мороженое, в ассортименте: ванильное, клубничное, земляничное — разве что, банного нет. С вареньем, с шоколадом, с яблочным сиропом — только макароны не входят, в список добавок. Для гурманов — с самогоном. Привередливые клиенты пользуются компонентами ракетного топлива, а в частности, гидразином. С верхней палубы открывался умопомрачительный вид на болота, сплошь заросшие тростником и рогозом, по краям водных проплешин. Запах топи соответствовал обстановке, внося неповторимые ароматы, в нагрузку к мороженому.

Монтаж неоновой вывески, затянулся на неопределённое время, а пока, её заменяла корявая надпись краской, сделанная на ходовой рубке и гласящая «Гигатонна». Наверху надстройки разместился телескоп, посмотреть в который, любопытствующих, по ночам, пускал начальник гаража. За плату, естественно. «Что-то мне подлодка, контурами напоминает «Огайо». Почему в русском флоте не нашлось собственного проекта, который можно выделить для дислокации в болоте? Откуда она вообще здесь взялась?» — подумал замполит. Ответа на эти вопросы не было, и Горовенко продолжил обход вверенной территории, которую он так любовно обихаживал, вот уже третий месяц.

Проходя через переборку надстройки, он обратил внимание на ржавчину, тут и там, проедавшую казённое имущество. Спустившись в центральный пост, Пётр Васильевич прямиком оказался в казино. Зелёное сукно рулетки будоражило воображение, в котором проплывали баснословно выигранные суммы, а на деле, как правило, всё выглядело иначе. «Однорукие бандиты» блестели ровными рядами, стоя, как на параде и дожидаясь своих постоянных клиентов. Любимчики появляться не торопились, ещё не оправившись после прошедшей ночи, за которую проиграли половину зарплаты. Навстречу ему вышел Головин, и с ходу огорошил:

— Финансист, прошлым вечером, просадил в рулетку всю кассу части. Как деньги делить будем?

— Ну и Шныга! — удивился зам. — Действительно — как деньги раскидывать? Вроде бы, вся сумма принадлежит воинской части…

Дальнейший обход, отцы-командиры проделали вместе, не спеша осматривая обживаемое хозяйство, которым они уже владели, на законных основаниях и благодаря ошибке генштаба.

— Что за ерунда, Пётр Васильевич? — негодующе воскликнул Головин. — Все надписи на английском языке! Это что — экспортный вариант постройки?

— Скорее импортный, — вяло отозвался замполит, с натугой пытаясь перевести поясняющие надписи, под узлами и агрегатами.

Медленно перемещаясь по коридору, в сторону кормовой части корабля, они вышли к навигационному посту, в котором, на удивление командира, кто-то работал. Со скрипом отворилась переборка, и взору вошедших, предстал начальник гаража, который успевал повсюду: и с астрономами торговаться, и за навигацией следить.

— Мыкола Тарасович! — ошарашено спросил командир. — А ты что здесь делаешь? Мы же никуда не едем…

— Да вы что, Фёдор Семёнович! — прапорщик, от неожиданности, аж подпрыгнул на месте. — Навигационный пост следит за тем, чтобы, после передачи данных со сферической антенны ГАК, потенциальный клиент никуда не сворачивал, а прямиком направлялся в казино. После освобождения его карманов, пост должен обеспечить благополучное возвращение игрока домой, или, во всяком случае, подальше от заведения.

— Ого! — восхитился Головин, под одобряющее кивание замполита.

— А то! — удовлетворённо подтвердил Карась, правдивость своих слов. — Без этого никак — тут всё поставлено на широкую ногу.

Совсем рядом находился центр управления ракетной стрельбой, под кодовым обозначением м 118. Пост был полностью автоматизирован и следил за созреванием напитка в ракетной шахте. Через компьютерные системы направлялись команды, обеспечивающие правильное внесение доз плутония или урана, в резервуары созревающего первача, которые, собой заменили ракеты Трайдент. Пульт автоматического управления мигал разноцветными лампочками: синими, жёлтыми, и иногда, подмигивал красным светом, говорящим о том, что в процессе что-то, не совсем, ладно. Поспешив по центральному проходу в сторону ракетного отсека, зам с кэпом столкнулись с Анютиным. Старлей был, чем-то, явно озабочен

и чуть не проскочил мимо инспекторов, так что пришлось его остановить.

— Что случилось, Сергей? — спросил Головин.

— Кто-то перенастроил пульт управления, чтобы ускорить созревание, но от двойных доз урана, поступающих от боеголовок, вот-вот может возникнуть цепная реакция!

Прошмыгнув, между отцов-командиров в пост управления, снабженцу удалось предотвратить несанкционированные действия, заложенные диверсантом.

— Я начинаю догадываться! — просветил он начальников. — Старослужащие, вероятно, отпили или отлили солидную дозу спиртного, из топливного отсека ракеты и наполнили недостачу водой, а чтобы незаметной осталась подмена — усилили подачу катализатора. Чуть на воздух на взлетели! На прошлой неделе, в одном из резервуаров, обнаружили резиновые изделия, жутко похожие на воздушные шарики и залитые водой. Опять, половину объёма унесли. Тут нужен глаз, да глаз!

— Завтра же установим камеры слежения! — заверил снабженца замполит. — Ворюга будет пойман.

— Насколько я понимаю, — вмешался Головин, — разбираться придётся со всем экипажем?

— Всех ворюг, заставим сыграть в рулетку! — решительно высказал свою точку зрения Горовенко. — Сколько раз, зависит от тяжести вины и вынесенного продукта.

Вернувшись в ракетный отсек, они начали осматривать шахты. Самодельный коньяк содержался строго по номерам выдержки, залитый вместо ракетного топлива. Боеголовка вносила в процесс созревания пикантную нотку, заодно ускоряя его. Подивившись народной смекалке и северному сиянию, ореолом окружающего каждую ракету, Головин высказал сомнение, по поводу этого свечения:

— А что, Пётр Васильевич, этот оптический эффект не вызовет меряченья, как на северном полюсе, когда люди, как зомби, уходят в бесконечность полярных льдов?

— Именно этот — нет! А вот содержимое баллонов, над которыми он сияет — да. И не во льды, а в самое сердце болота, искать свою царевну. Ну да мы отвлеклись…

Проходя мимо отсека вспомогательных механизмов, замполит долго пыхтел, переводя надпись, гласящую на инородном языке, куда они попали. Он аж взопрел, пытаясь идентифицировать, неподдающуюся силе военного разума, аббревиатуру, и в конце концов, не выдержал:

— Ну что за люди?! Вот у нас на кораблях — почти никаких пояснительных писулек нет, кроме цифр, а тут поди — разберись. Судя по моему переводу, это ГТЗА, но что это такое?

Подоспевший Петрович просветил несмышлёнышей, что это за отсек, и какие функции выполняет:

— Здесь располагаются очистные сооружения, в таком масштабе, что еле поспеваем уголь на реактивацию таскать, в реакторную печь.

В отделении, где находился главный и единственный реактор, кроме реактивации угля, совершались и более прозаические вещи, такие, как готовка обеда, например, в связи с чем, камбуз переехал на постоянное место дислокации, именно сюда. Тут же разместился перегонный куб и хлебопекарня. Прапорщик Петров находился на боевом посту, и неизменно набивал ненасытное брюхо, не переставая жевать, ни на секунду. Стараясь не светиться при подчинённых, отвлекая их этим от работы, командиры постарались побыстрее пройти мимо, чтобы потом самим не светиться.

Машинное отделение встретило тишиной и «Мерседесом» замполита, до блеска надраенным, в связи с чем, запорожец Петренко. стоящий рядом, выглядел грудой мятого железа. Силовую установку, за ненадобностью, давно выкинули за борт, где она и покоилась, став прибежищем местным болотным крысам. Из двухметровой круглой заглушки, ранее служившей для ремонтных работ, сделали ворота. В прежнее время, через это отверстие поступало новое оборудование, а теперь, замполит выезжал на своей машине, по делам в город или домой. Головин подумал, что у него, лично, и велосипеда нет, и где-то, на каком-то этапе, его дурят, самым бессовестным образом, но разбираться, именно сейчас, было некогда. Последним пунктом назначения, в этом направлении, были кормовые цистерны главного балласта, заполненные светящимся самогоном. У входа их встретил старший лейтенант медслужбы Салемин, но все, без исключения, звали его Сальмонеллез, несмотря на труднопроизносимое прозвище.

— Только что отсюда унесли старшину, дежурившего в отсеке, — поведал медик. — От паров, он упал в обморок. Или пьяным свалился?

Присутствующие, с досады, сплюнули и в это время, со стороны винта, донёсся протяжный вой.

— Ещё один в предобморочном состоянии? — задал вопрос командир.

— Там, наверное, мутанты живут, — шёпотом ответил Салемин.

— А с чего, такие жуткие выводы, — Головин недоумённо посмотрел на старлея, прищурив оба глаза, — кто-нибудь, их видел?

— Мы их никогда не видели, но, когда туда уходят люди, то они уже не возвращаются назад.

— Вот, я опять слышу, какие то завывания! — воскликнул замполит.

— Нет, это не то, — махнул рукой Сальмонеллез. — Звуки доносятся с другой стороны. Это прапорщик Петров, опять бутербродов объелся…

— Да нет! Слышен не стон, а вой, со стороны кормовых цистерн главного балласта.

— Так, может быть, звуки доносятся из глубины болот? — предположил командир.

— Из каких глубин? — недоверчиво возразил медик. — Похоже у мутантов белая горячка!

— С Чупакаброй нужно завязывать! — согласился Головин.

— И не только с ней, но и с другими горячительными напитками, — подтвердил Салемин.

Стараясь побыстрее покинуть опасную зону, по сравнению с которой, даже реакторный отсек выглядел детской комнатой, начальство так спешило, что едва не влетело в кубрик, который оккупировал женский батальон. Спальные помещения для команды, переименовали в гостиницу «Одинокий матрос», которую быстро окрестили в «Пустующий матрас». На подходе, их перехватил Петренко, старательно избегавший прямого контакта с женским контингентом и с ходу огорошил:

— Женский батальон захватил кубрик, то есть гостиницу, а платить не желает!

— А какие выдвигают требования? — растерянно спросил Горовенко.

— Выдать новые сапоги и обеспечить постоянное место прописки, — обречённо ответил прапорщик.

— Ну, Петрович, насчёт сапог, я с тобой договорюсь, а постоянное место проживание, мы дамам обеспечим, — пообещал замполит. — Пусть, пока, разучивают танец живота.

— Кстати, заодно, посоветуй им в труппу Петрова взять, подтанцовщиком, — добавил командир. — У него живот — будь здоров!

— Ещё чего не хватало! — возразил Горовенко. — Тут и так складывается угроза того, что у всего батальона животы будут, как у прапорщика.

— А что делать, — обречённо вздохнул Головин, — понос пальцем не заткнёшь. Во всяком случае — надолго. Прорвёт…

— С умом нужно подходить, к решению проблемы! — назидательно

изрёк зам.

— Умом нужно пользоваться тоже, с умом! — парировал командир.

— За идею с танцами, дамы пообещали меня побить, или, как минимум, закидать сапогами! — вмешался вещевик.

— Так у них ещё нет обуви! — радостно воскликнул Горовенко. расплывшись в блаженной улыбке.

Петренко, только безнадёжно махнул рукой, давая понять начальству, что пусть они делают, что хотят.

— Кстати, матрасы привезли? — поинтересовался замполит.

— Угу, — безразлично ответил Петрович, готовясь раствориться в коридорах подводного ракетного крейсера.

Оставив прапорщика наедине со своими проблемами, и лицом к лицу, с импульсивным батальоном, начальники поспешили откланяться, продолжая дальнейший обход, направляясь в носовую часть подводной лодки.

Встретившаяся на пути аккумуляторная батарея была главным резервным источником электропитания и, обеспечивала бесперебойную работу всего комплекса. Кроме того, здесь проводились опыты с электролизом на перваче. Кто первым подал идею очистки самогона чистой энергией, лишённой радиационной угрозы, навсегда кануло в лету но, так же, навовсе застряло в голове начальника химической службы, которому надоело бегать с дозиметром. Летящие во все стороны искры и пронзительно — голубое свечение, перестали удивлять и пугать посетителей отсека. За это время все привыкли к тому, что со стороны аккумуляторов, то и дело доносится пронзительный крик химика, в очередной раз попавшего под высоковольтный разряд. От жутких завываний волосы на голове вставали дыбом, как и у самого экспериментатора. Не желая испытать на себе все прелести силового удара током, начальники нырнули ниже, спускаясь в торпедный отсек. Его сразу же, ещё на первом этапе строительства новой жизни, переделали в свинарник, потому что: ни торпеды, в болото запускать, ни ракето-торпеды, ни тем более, крылатые ракеты, отныне, использовать никто не собирался. Заведовал им, старшина первой статьи Сизов, который и встретил командиров с лопатой в руке, выкрикнув привычное:

— Смирно!

Из открытого люка торпедного аппарата выглядывало свиное рыло, забавно шевелящее пятачком и беззлобно похрюкивающее. Из другого аппарата появился сосед, подозрительно прищурив оба красноватых глаза.

— Ты кому команду даёшь, — поинтересовался замполит, — им, что ли?

— Виноват, товарищ подполковник — привычка!

— Какой я тебе подполковник? Капитан второго ранга!

— Виноват — исправлюсь! — отчеканил старшина.

— А это у тебя что сушится? — поинтересовался Головин, указывая рукой на две грязные тряпки.

— Портянки, — нерешительно ответил Сизов.

— Ты разве не знаешь, что моряки портянок не носят, а только носки? — спросил командир.

— Не знал, — растерянно промямлил старшина.

— Привыкай, — назидательно погрозил пальцем Горовенко.

Головин внимательно осмотрел торпедные аппараты и спросил:

— Что они там делают? Нерестятся или поросятся?

— Содержатся! — ответил, за подчинённого, зам. — Лодка на полном автономном обеспечении, в том числе, и продуктами.

— А зачем содержать в торпедном аппарате?

— Как только свинка займёт полный объём пятьсот тридцать три миллиметра, крышка аппарата закрывается, а передняя заслонка открывается, — пояснил Горовенко. — Хрюшка отстреливается в направлении ближайшего мясокомбината, по дороге, освобождаясь, от лишнего груза.

Головин больше не проронил ни слова, а проследовал в сторону гидроакустического поста. На вахте, как и в предыдущем отсеке, находился очередной старшина, лениво ковыряющийся в носу и слушая в наушниках музыку, вместо того, чтобы прослушивать океанские глубины. Наушники дублировала громкая связь, размещённая в виде колонок на стене, но в каждом из аппаратов, хитроумным моряком было заложено своё: в ушах, у него, музыка, а в колонках — заунывные звуки болот. Сидел он к выходу спиной, и потому не заметил, как появились отцы — командиры.

— А на кой ляд он вообще нужен, этот пост, а, Пётр? — наивно спросил командир, не подозревая, что и в болоте, всякому оборудованию найдётся дело.

— Гидроакустический пост позволяет следить за перемещением потенциальных клиентов, — пояснил замполит. — Тот ещё на подходе, а его уже запеленговали и ведут. Определить номер постоянного клиента очень просто. В связи с индивидуальными особенностями каждого человека, которые включают: шаркающая походка, тяжёлое дыхание, жаждущее прохладного напитка, стоны и так далее, можно с уверенностью заявить, кто сейчас придёт, и максимально подготовиться, для очистки его карманов. Судя по шуршанию денег в кошельке, можно определить их приблизительное количество. Во всяком случае объём…

— А что там, в динамиках, позвякивает?

— Ордена, да медали, а не то, что ты подумал!

Совсем рядом разместилась радиорубка, обеспечивающая регулярный выход в эфир, с рекламными целями. Объявление, об открытии первого болотного казино, давно оглашало окрестности по громкоговорящей связи, не ограничиваясь УКВ.

* * *

— Пошли в бар «Гигатонна!» — предложил попутчику товарищ. — Забрасывай её долю и вперёд!

— Эх, форточка узковата — боюсь, не попаду…

— Пошли так, в полном вооружении.

Сзади слышался храп приближающейся валькирии.

— Эх, жаль, растяжку не успеем поставить! — отчаянно возопил первый товарищ.

— Когда меня похоронят, то яму, наверное, бетоном зальют.

— Чтобы не фонил?

— Чтобы не вонял!

Чуть не оставшаяся без денег, воинственная женщина, с разбегу накрыла маленькую компанию, пытающуюся сбежать на вольные хлеба, лишив вторую половину, её части его зарплаты.

* * *

Компьютерный пост жил своей жизнью, охватывая в единое целое, все процессы, происходящие на подводном ракетоносце. Сюда входили: управление перегонными процессами, слежение за стабильной работой «одноруких бандитов» и мухлевание с шариком, на столе рулетки, наблюдение за происходящим процессом через камеры видеонаблюдения — это только малая часть того, что было доверено электронному мозгу. Он беспристрастно следил за тем, как в носовых цистернах главного балласта поспевало бражное сусло, и при необходимости, отдавал команду на отправку полуфабриката в перегонный куб. Опекал сферическую антенну ГАК, подслушивая, что в ней аукается…

* * *

Где-то у ворот блокпоста, к велосипеду со сталкером, присобачили синей изолентой твёрдотопливный ускоритель, для скорейшего возвращения туриста домой…

…

Пробуждение замполита было тяжёлым, будто он и в самом деле, всю ночь проводил ревизию на подведомственном предприятии, по обеспечению населения развлечениями…

История восьмая Пиявка

Утро следующего дня выдалось хорошим и ничего его не омрачало, кроме последствий вчерашнего появления волшебника, в голубом вертолёте. Из-за этого немного побаливала голова, но в целом было терпимо. Над баней вился дымок, подгоняемый из трубы лёгким ветерком: самогон, что ли курят, или другое чего — мастера традиционного расслабления, нетрадиционными методами. Почему ему так подумалось, полковник и сам не знал, но вспомнил — сегодня же банный день. Рядом с финансовой частью, по стене сарая стекало на землю странное пятно, не менее загадочного цвета. В какой-то момент, Головину, даже показалось, что лужа имеет лёгкое свечение и продолжает расширяться. Подошедшему заму, который тяжко вздохнул, от увиденной картины, он сказал просто и доходчиво, указывая на химическую реакцию:

— Так и поверишь, в существование аномалий.

— Брось! Это Шныга — опять какой-нибудь дряни нажрался и до клозета не дошёл.

— Чуть последние сапоги не разъело, — командир брезгливо посмотрел на подошву, — опять, что ли отмечал, пятый день рождения тёщи, за прошедший год?

— Или третью свадьбу шурина, — поддакнул замполит. — Он вчера так напился, что закуску топить приходилось — она сама не желала погружаться на дно желудка.

— А он не тем закусывал, что не тонет?

— В таком состоянии не мудрено перепутать, — вздохнул Горовенко. — Содержимое уже давно назад просится, но ни принципы, ни здравый смысл — не позволяли ему выплюнуть, питиё своё.

Распахнув дверь и войдя к финансисту, они застали удручающую картину. Григорий Андреевич Шныга умирал, как сайра, вытащенная из воды и, потому, лишённая привычной среды обитания. Рот беззвучно открывался и закрывался, пересохшие жабры постепенно, хоть и медленно, но уверенно, переставали выполнять свои функции.

— Надо что-то делать, — вяло заметил Головин.

— Может, пиявку поставить? — предложил зам.

— Злой ты, Пётр! Животных беречь нужно. После такого коктейля, она и двух секунд не проживёт.

Идея с кровососом, понравилась полковнику, не желавшего иметь, ничего общего с приобщением личного состава к пьянству, но именная фляжка с элитным коньяком, всё же была извлечена на свет. Финансисту заметно полегчало, но по внешнему виду, сразу угадывалось, что такие напитки, у него не пользуются популярностью. Пока прапорщик приходил в себя, начальники разглядывали на стене картину, не весть откуда, принесённую нынешним владельцем. Приобретена она была давно и, сколько не смотрел на неё Фёдор Семёнович прежде, полотно всегда вызывало у Головина двойственное чувство: притягивающее и отталкивающее — одновременно. На фоне зловещих жалюзей, сквозь которые едва пробивался, узкими полосками, свет, стоял стакан с чёрной водой. В стакане прощалась с миром роза. Жидкость, из умирающего тела, тяжёлыми каплями медленно стекала по стволу. Обескровленные лепестки, пройдя последнюю стадию агонии, неумолимо продолжали ссыхаться, в предсмертных судорогах уходящей жизни. Остатки тепла остудил могильный холод и конвульсирующая капля мёртвого сока, упала на безразличное стекло. Из хрусталя повеяло зловонием разлагающейся органики. Полковник прошёлся взад-вперёд перед картиной: он давно знал, про один эффект, заложенный художником и всегда думал, что он лично, столько бы не выпил. При смещении точки обзора, ламели начинали движение. Металлический занавес, как гильотина, смыкал и размыкал лезвия — беззвучно и тяжело, ножи отрезали всё, что попадалось между ними. Безмолвно разевая свою пасть, они наводили смертельную тоску на наблюдателя. Отогнав наваждение, Головин обратился к финансисту, который, по внешнему виду, пришёл в сознание и мог говорить:

— Слушай-ка, Андреич, а тебе не страшно держать её на стене?

— Хотите, чтобы, я её вам подарил, Фёдор Семёнович?

— Боже сохрани — ни в коем случае! — командир поёжился, от одной мысли, о такой перспективе. — Подобным полотнам — место в музее. Я не берусь судить о художественной ценности произведения: просто туда люди приходят изредка — посмотрел, и ноги. А вот жить с таким счастьем — это же угнетает постоянно.

— Зловеще, — согласился замполит.

История девятая Канализационный сруб

Выйдя от казначея, которого они спасли от неминуемой смерти, начальники подошли к полковому туалету, в три слоя покрытый известью и на версту разящий запахом хлорки, от которой слезились глаза, в таком же радиусе.

— Когда мы, для личного состава, нормальный сортир построим? -

спросил Горовенко, скорее самого себя, нежели, к кому-то обращаясь.

— Да всё руки не доходят, никак, — ответил Головин. — Но, давно пора. От этого временного прибежища — одни неприятности. Надо будет отдать распоряжение, а то в прошлом году, пришлось краснеть, от вопросов проверяющего генерала.

Прошлогодняя история всплыла в памяти, как будто это было вчера.

Инспектирующий генерал не спеша, следовал по территории воинской части, так как до банкета, судя по времени, было далеко. Подвергаемая проверке местность, со всеми её атрибутами, ничем не выделялась, из ряда себе подобных, так что ему было скучно. И тут, намётанный глаз инспектора, выделил из серой массы однообразных строений, шедевр народных умельцев- плотников. Мастеров, которые складывают туалеты, без единого, в этом деле, навыка. Кривой ящик, из не струганных досок, стоял у забора, покрытый белой известью. Даже неопытный глаз мог опознать в нём уборную, потому что об этом свидетельствовала надпись на двери. Приоткрыв калитку заведения, генерал в ужасе отпрянул назад и задал, вполне невинный вопрос:

— Почему в «походном» гальюне, не только сталагмиты, в дыре и возле неё, но и сталактиты с потолка свешиваются?

— А мы его, по пьяни, сначала вверх ногами поставили, — простодушно ответил присутствующий, при обходе, старшина. — Зимой замёрзло — летом засохло. Затем перевернули и поставили правильно — засохло и это.

Проверяющий, от такого прямолинейного заявления, даже слегка опешил, и при попытке ткнуть пальцем в биоотложение, получил весомое предупреждение:

— Не нарушай хрупкое равновесие в природе!

Фраза прозвучала из недр деревянной пещеры, откуда на него смотрела пара страдальческих глаз.

— Карпухин, а ты не боишься что, забравшись туда, можешь на опарыши пойти? — в голосе старшины чувствовалась забота, о молодом пополнении. — Здесь мухи, как яблоки.

— Ты что там делаешь? — задал генерал идиотский вопрос. Видимо, в голову больше ничего не приходило, или не могло прийти.

— Ну, ты — чёсанок! Не видишь — ем! — проорал обладатель синих честных глаз.

— Что такое — чёсанок? — спросил инспектор окружающих.

Из глубины катакомб долетел вполне доходчивый ответ, сдобренный матом:

— Это валенок, с начёсом!

За что и уехал, далеко и надолго — хорошо, хоть под трибунал не попал. Когда замполит выяснял причину аномального поведения, столь юного создания, то выяснилось: какой-то шутник ему сказал, что за провинность посылают изучать быт свиней, в подсобном хозяйстве и кормят — от пуза. Да ещё, неучтённой свинкой разжиться можно, когда свиноматка опоросится. Шутник тогда остался мистером «Х», а новобранец начал службу, с изучения, совсем другого жития.

— Да, обновление необходимо, но тут какая-то неувязочка получается! — решительно заявил Головин. — Статика претит развитию, неизменен, только Бог, а всё остальное подвержено изменчивому движению, тлению, разрушению — почему этот сортир не рассыпался? Он же еле стоит!

— Ну, тут поспорить можно, — ответил заместитель, — как известно: нет ничего более постоянного, чем что-то временное. А что это за статическая теория?

— Нас это не касается — мы военные. У нас постоянные перемены. Это больше к бизнесу относится. Если чем-то занимаешься — будь готов к изменениям, порой радикальным. И чем дольше они не происходят, тем глобальнее будет катаклизм. Движение — это неизбежно. Перемены — обязательны. Если хочешь стабильности, то сам устраивай небольшие изменения, не касающиеся коренных перемен. Но таких способных мало, тем более что русский человек сам, на подсознательном уровне, стремится к разрушению. Порой к тяжёлым формам — … всё провались! Однообразие угнетает.

История десятая Смертельный трек

Мимо, на велосипеде, промчался финансист, явно направляясь в ближайшее сельпо, и так же ясно — зачем. Чтобы туда попасть, ему пришлось бы съехать, с довольно крутой горы, по тропе, и внизу, увернуться от большой канавы с водой.

— Стой — куда?! — прокричал Горовенко, пытаясь остановить Шныгу, но тот понимал, чем это пахнет, и сделал вид, что не слышал. — На велосипеде тормозов нет! Вчера сломались!

Но прапорщик уже выехал на тропу войны. Когда начальники подбежали к вершине откоса, Григорий Алексеевич давно скрылся в канаве, сделав большой бульк, и только пыльный шлейф, ещё долго клубился над велотреком, оседая на придорожной растительности, сделав окрестности неприглядно-унылыми. Несомая вольным ветром, мелкая фракция горной породы, истолчённая четырьмя стихиями — забивала рты, носы и глаза, случайным зевакам, оказавшимся поблизости. Охающего гонщика — экстремала, принесли в санчасть и, к облегчению начальства, медик констатировал, только множественные ушибы и ссадины. Протухшая вода канавы смягчила удар, послужив природным амортизатором. Спирт перенесли в более надёжное хранилище, ограничив пострадавшего сотней грамм, для снятия стресса.

— Что у нас за часть? — озвучил мысль Головин. — Сплошные приключения!

* * *

Прапорщик Петренко прикорнул, облокотившись на стол. Ему снился, не совсем здоровый, сон. Промелькнуло детство, оставив позади материнскую юбку. Прошла юность, взросление, срочная служба. Перед глазами встало, засеянное пшеницей поле. На обочине стояла любопытная табличка: на одной стороне написано «Заминировано», а на другой «Проверено — мин нет»! Жестянку, прикреплённую к металлическому шесту и вставленного в трубу, вращало, как флюгер, под порывами ветра: то, обнадёживая, то настораживая. Голос из ниоткуда:

— А миноискатель, мы ещё в прошлом году пропили.

Дальше сон принимал расплывчатые контуры, пока не

сформировался в дальний блокпост, пулемётную точку и двоих сталкеров, пробирающихся через колючку.

— А ты уверен, что нас не заметят?

— Да кто ночью будет суетиться? Тут уже давно табунами ходят все, кому не лень.

— А ты чего сюда пошёл?

— Подзаработать надо. Жениться решил.

— Фотография есть?

— Вот.

Он достал портмоне, где на развороте, под плёнкой, было вставлено фото невесты. Мёртвую тишину ночи, разорвала пулемётная очередь, отозвавшаяся в ушах, пронзительным рёвом пороховых газов и свистом, пролетающих пуль. Чистый снег вздыбился щетиной, поднимающихся ввысь, метровых фонтанов. От вгрызающегося в него свинца, белый покров перемешивался с мёрзлой землёй и оседал тяжёлыми, грязными хлопьями. Звон тишины навалился внезапно, как удар обухом по голове. Из темноты, больше не доносился хруст снега, издаваемого осторожными шагами и уже ничто, не нарушало ночной покой. На утоптанную тропу, с глухим стуком, упало развёрнутое портмоне, со страницы которого, смотрела девушка со счастливым лицом и сияющими глазами.

В холодном поту, прапорщик очнулся от тяжёлого кошмара, отогнал наваждение и вышел на улицу. По плацу, как раз проносили побитого финансиста, которого, после таких гонок, уже пронесло. Замполит грустно разглядывал остатки своего велосипеда, от которого осталась груда мятого железа, восстановлению не подлежащая. Вдалеке, четверо военнослужащих уносили прочь деревянную колыбель, вместе со сталактитами и сталагмитами, противным запахом и неустроенностью военного быта. Уносимая канализационная будка, даже на дрова не годилась… Разорванный бронежилет, не желающий подчиняться законам конструирования, висел на металлическом шесте, разгоняя ворон, не хуже пугала. Блокпост таял в тумане сновидений, навеваемых наступившей ночью и совсем исчез, растворившись во мраке подсознания.

Эпилог

Рассказ Комбата остался без комментариев. Костёр потрескивал сухими дровами и успокаивал нервы, обдавая жаром. Ветер гнал прочь осенние листья: жёлтые, красные, оранжевые — устилая лесную подстилку цветным ковром. Ночное небо сменило созвездия с летних на осенние, провернув карусель звёздного калейдоскопа. Рукав млечного пути, тускло мерцал бледной дымкой и уходил за горизонт, оставляя свою живописную часть южному полушарию.

Каждый думал о своём, вспоминая личные эпизоды собственной жизни, и история, отдельно взятого гарнизона, не вызывала чувств, отторгающих её от реальности. Границы сознания стирались, закручивались в спирали, распрямлялись и запутывались окончательно, принимая формы фракталов, внедряющихся во временной континуум. Есть ли жизнь на Марсе, интересует только безнадёжных романтиков и циничных прагматиков, а вот, есть ли у человека совесть, с каждым годом, волнует всё меньшее количество населения. А что делать? Кто-то же сделал вывод, возведя его в степень девиза — «Своя рубашка ближе к телу»! Всё это, наводило, сидящих у костра, на философские размышления, но делиться, между собой, уже не хотелось. Пора было собираться в путь, до следующих встреч, которых, может и не быть. Закопчённый котелок, как каску, повесили на шест с перекладиной — получилось символично. Осеннее солнце встало над опустевшей поляной и потушенным костром

* * *

Нуивот и всо….

(Строки из письма неизвестного солдата).

Конец.

Оглавление

Пролог

Глава первая Аномалии минных полей

  История первая Аномалия «три сосны»

  История вторая «Грыбы отсюда…»

  История третья Ну, ваще — овощехранилище…

  История четвёртая Памятник главному сталкеру

  История пятая Монстры раскалённых песков

  История шестая Газовая атака

  История седьмая Полиграфический шедевр

  История восьмая Невезучий садист

  История девятая Энергопотенциал

  История десятая Поднятая целина

  История одиннадцатая Чёрная аномалия «мамина ревность»

  История двенадцатая Призрачные озёра

  История тринадцатая Аномалия «Зов»

Глава вторая Аномальная рыбалка

  История первая, лирическая Серенада пересохшей долины, или страсти по Родине

  История вторая Рыба клюёт на другом берегу

  История третья Электроудочка для Гулливера

  История четвёртая Электрический стул

  История пятая Застывшее время

  История шестая Бриллиантовая рука

  История седьмая Душегубы

  История восьмая Мрачный звездопад

Глава третья Космические будни

  История первая Мороженое, или вечный лёд

  История вторая Зов космической бездны

  История третья Философский камень

  История четвёртая Чёрный сталкер

  История пятая Рождённый в аномалии

  История шестая Альпинист и вообще — спортсмен

  История седьмая Шиферная взрывчатка

  История восьмая Гонки на тракторах

  История девятая Оборотни

  История десятая Метеор

Глава четвёртая Искусствоведы

  История первая Этюд в помидорных тонах

  История вторая Памятник

  История третья Музей восковых фигур

  История четвёртая Триллер

  История пятая Триллер: пятьдесят четыре метра или «адский стул»

Глава пятая Во сне и наяву

  История первая Сон комбата

  История вторая Ботанический сад

  История третья База для спецназа, или осторожно — газы

Глава шестая Весёлый паромщик

  История первая Полиэтиленовый конструктор

  История вторая Отвези меня, лодочник

  История третья Демонстрация

Глава седьмая Сафари

  История первая Медвежий испуг по почте

  История вторая Африканское чучело

  История третья Экскурсия в преисподнюю

Глава восьмая Клуб знакомств

  История первая Библиотечный червь и золото инков

  История вторая Свидание с портвейном

  История третья Великая борьба

Глава девятая Аэроплан

  История первая Полёт балалайки над Парижем

  История вторая Полёт на фоне полной луны

  История третья Ковёр-самолёт

Глава десятая Ферма, или поиски бесплодной земли

  История первая Мечта садовода

  История вторая Чудо-техника

  История третья Рай для тараканов

  История четвёртая Массовое нашествие

Глава одиннадцатая ОБЖ, Общество защиты животных, или второй сон комбата

  История первая Докладная записка

  История вторая Сборы

  История третья Секретная карта

  История четвёртая Восточный фронт

  История пятая Западный фронт

  История шестая Северный фронт

  История седьмая Южный фронт

  История восьмая Палата N 6

Глава двенадцатая Блокпост, или 3-й сон комбата

  История первая Утренняя побудка

  История вторая Подводный ракетоносец в болотах Поволжья

  История третья Активная защита

  История четвёртая Чайка

  История пятая Чёрный садовник

  История шестая Женский батальон

  История седьмая Сон замполита

  История восьмая Пиявка

  История девятая Канализационный сруб

  История десятая Смертельный трек

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg