«Охотники. Пророчества Разрушения»

Охотники. Пророчества Разрушения (fb2) - Охотники. Пророчества Разрушения [litres] (Сказки Упорядоченного - 1) 2204K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ник Перумов

Ник Перумов Охотники Пророчества Разрушения

© Перумов Н.Д., 2017

© Оформление. ООО «Издательство „Э“», 2017

Пролог I Крылья чернее неба

(Сто тридцать пять лет до начала событий книги)

Ночь выдалась сырая и мглистая, от глубоких оврагов к деревне ползли длинные серые языки тумана, и казалось, что неведомые твари, спрятавшиеся в них, вот-вот слизнут жалкие избёнки, крытые гнилой соломой.

И от этих избёнок к затканной серой завесой чаще тянулась сейчас цепочка факелов. Прочь от околицы, амбаров и риг, от выпасов – к холму на самом краю леса, где вздымались, едва видимые во мраке, семь каменных столпов-монолитов, поставленные здесь во времена столь давние, что даже учёные-книжники, случись они здесь и услышь вопрос о возрасте капища, только развели бы руками.

Однако именно к этому холму и направлялась процессия.

И была она на удивление многочисленной для этого времени суток.

Места здесь, на границе Пустолесья, никогда не отличались миром и покоем. Шарили разбойные банды, бродили по чащам чудища, которым всё равно, лопать ли скотину или её хозяев. И чтобы хлопы вот так вот сами полезли ночью куда-то в темень? Что с ними случилось, с чего вдруг такое бесстрашие?

Впереди всех шестеро здоровенных мужиков в домотканых портках и рубахах, деловито сопя, тащили на плечах нечто, замотанное в серую же холстину, обвязанное поверх чем попалось под руку – ремнями, верёвками, даже рыбацкой сетью – и отчаянно брыкающееся.

– Тише, ведьма! – Один из тащивших сунул пудовым кулаком куда пришлось. Из кокона раздался вскрик и сразу же – яростное шипение.

– Ничо, Радован, – пробасил другой носильщик. – Малёха совсем. А там к столбу, и… чуть пятки-то задымятся, враз узнает, как колдовать!

– Я не колдовала! – раздалось из глубины свёртка. – Дядя Михась! Ну дядька Михась! Ты ж меня знаешь!

– Тоже мне, племяшка выискалась, – поспешно зачастил плечистый мужик, заговоривший с Радованом. – Ты в родню мне не лезь, отродье колдовское!.. Корову сгубила, ведьма проклятущая! Свинью супоросую извела!

– Минька малого лютой смерти предала… – вступил ещё один.

– Тащите, тащите, неча базлать здесь. Когда на костёр поставим, тогда и станем ведьме вины её перечислять.

– Именно! – вступил в разговор некто высокий и тощий, в длинном коричневом балахоне то ли местного жреца, то ли странствующего проповедника. – Зачтём ведьме преступления ея! Пусть в купели огненной, на смертном краю, покается! Пусть…

– Прости, благочинный, – перебил жреца Радован. – Пришли мы, однако.

– Гм. Верно, да, пришли, сыне. Хорошее место, чистое, намоленное. Кумиров вы в порядке содержали, молодцы, чада мои, хвалю. Мало где Богам Древним поклоняются сейчас должным образом, как у вас, – оттого и бедствия у них у всех, отступников! А ведьму – давайте её сюда, на хворост! Да привязывайте к столбу, за локти, вот так!

Монолиты украшали грубо вырезанные прямо на камне узкоглазые лики. Все – с разинутыми ртами, полными громадных зубов. Вид у этих сущностей никак не располагал к поклонению.

В самой середине этого круга возвышался столб, в отличие от остальных – гладкий и не серый, а какой-то словно бы закопчённый. У его подножия свалена была огромная куча дров, со всех сторон обложенная вязанками хвороста.

Именно к этому столбу шестеро носильщиков и принялись прикручивать свою хрипящую, шипящую, словно дикая кошка, ношу.

– Торопитесь, чада! Ибо ведьмы хорошо горят именно в ночную пору, отгоняя духов злых и всех существ вредоносных!

Тем временем к Семи Камням подтянулась и остальная процессия с факелами – мужчины и женщины, старики и старухи, наверное, всё население деревни.

– Готовы ли вы, чада мои? – сладким голосом осведомился жрец.

– Готовы, – многоголосым гулом ответило ему собрание.

– Снимите тогда мешок с нея! А теперь слушай, ведьма, перечень злодейств своих! – возвышая голос, с неожиданными визгливыми нотками объявил жрец. – Ибо ты есть сосуд мерзостей иночеловеческих, сосуд ме…

Он хотел сказать что-то ещё, но в этот миг над головами толпы что-то прошелестело. Сверху словно обрушилась незримая ледяная волна, холодное дыхание зимы.

– А-а-а-а! Летит, летит! – заверещала какая-то молодка.

– Кто летит? Куда летит? – аж подскочил жрец. Споткнулся на ровном месте, взмахнул нелепо руками и выпустил факел.

Огонь потёк по хворосту, весело затрещал, устремляясь вверх, к забившейся в путах девушке.

Резкий свист крыльев. Ледяной ветер сделался режущим, люди попятились – а прямо на куче пылающего с одной стороны хвороста появилась высокая тёмная фигура, завернувшаяся в плащ, так напоминавший крылья летучей мыши.

– В чём дело, мои добрые пахари? Mes bons agriculteurs? Ce qui se passe ici? Что здесь происходит? – вопросил прилетевший. Бледное лицо и ослепительно-белые зубы, белее снега. – Кого это вы тут собрались жечь на ночь глядя? Постойте, постойте, дайте самому догадаться – la sorcière? Ведьма? Которая, конечно же, колдовством своим портила посевы, вызывала падёж скота, выкидыши у беременных, может, даже смерти совершенно здоровых на первый взгляд детишек?

Наверное, он продолжал бы свою тираду и дальше, этот нежданный, с небес свалившийся гость, но жрец, казалось бы, застывший с разинутым ртом и выпученными глазами, вдруг заголосил: «Сгинь! Сгинь, пропади, отродье тьмы!» – и взмахнул рукой.

То ли он что-то швырнул в костёр, то ли и впрямь обладал какой-то силой, но пламя взвилось, заревело, хворост и дрова вспыхнули мгновенно.

Связанная девушка закричала, надсаживаясь, дико.

Существо рядом с ней злобно ощерилось, зашипело.

Взмах тёмного плаща – и ремни лопнули, приговорённая ведьма кулём повалилась на руки своего спасителя.

Одним прыжком тот соскочил с груды пылающих дров, его тлеющие во многих местах одежды дымились, в тёмном разрубе рта отчётливо виднелись длинные заострённые клыки.

– Вомпер! – заорал кто-то из мужиков поотважнее.

Наверное, селянам следовало бы в ужасе броситься наутёк при виде этакого страха; но в Пустолесье жил тогда народ крепкий и кряжистый, хоть и бедный, и пригнетённый трудами. Многие явились на судилище не только с факелами, а и с топорами, и с заострёнными кольями, и с вилами, и с цепами, и со всяким подобным оружием, над которым смеяться может лишь тот, кому никогда не пришлось побывать под его ударами.

Несмотря на визги и крики, перед вампиром и повисшей на нём полубесчувственной жертвой в единый миг поднялась сплошная стена – дреколье, вилы, косы, зверовые копья-рогатины. Мужики попятились, но не побежали.

– Дружно, все! – гаркнул тот самый дядька Михась. – Со всех сторон вомпера жми!

Вампир быстро оглянулся – так быстро, что едва ли кто разглядел его движение. Почему-то он не мог перекинуться обратно в нетопыря, так и стоял, одной рукой поддерживая едва живую девушку-ведьму. Он снова зашипел, зафыркал разъярённым котом, выставил правую руку, на которой вдруг блеснули внушительные когти.

Однако мрачные, решительные, не шибко-то боящиеся «вомпера» мужики напирали, и острия их кольев с вилами угрожающе покачивались уже в каких-то шести-семи футах.

Вампир сорвался с места, крест-накрест взмахивая свободной правой рукой. Когти врезались в толстенный кол, прошли сквозь него, оставив ровный срез, но острота их сыграла с вампиром злую шутку – он не отбил крестьянское оружие в сторону, он даже не сделал его более тупым, как раз напротив.

Кол ударил ему в плечо, отбросил назад, и вампиру пришлось изворачиваться всем телом, проскальзывая под прянувшими ему в спину вилами. Толпа почти сомкнулась над ним; вновь мелькнули когти, закричал кто-то, оказавшийся слишком близко, и в этот миг на голову упыря со всей силой опустился увесистый цеп.

Тёмная кровь полилась потоком, но вампир словно только этого и ждал. Правая рука ухватилась за цеп, рванула на себя дерзкого бойца, и тот с огромной силой влетел грудью вперёд прямо в острия вил и рогатин. Вампир рванулся следом.

Мгновенное замешательство мужиков стоило им ещё двоих – когти вскрыли шею одному, снесли половину лица другому. Отбросив третьего, оттолкнув четвёртого, вампир расчистил себе дорогу и, перекинув ведьму через плечо, скачками бросился прочь, к тёмному, затканному туманами лесу.

За его спиной страшно кричали раненые, голосила толпа. Просвистело брошенное копьё, вонзилось в спину, – как только девушку не задело – упырь зарычал, захрипел от боли, дёрнулся, сводя лопатки чуть ли не вместе. Древко вывалилось, из раны волной выплеснулась кровь, тёмная, дымящаяся, словно земляное масло.

Он врезался в заросли, и там его преследовать уже не стали.

* * *

– Спасибо тебе! – Девушка была хороша. Как и положено, рыжая с зелёными глазами – таких в деревнях вечно подозревают в колдовстве, особенно ревнивые жёны, замечая взгляды своих мужиков, устремлённые на «рыжую-бесстыжую».

– Ne remerciez pas. Не стоит благодарности. – Вампир сидел, привалившись спиной к могучей ели. Щегольские плащ и фиолетовый камзол под ним были залиты кровью, но сами раны уже закрылись. – Я не люблю, когда казнят невинных. И тем более, когда невинных сжигают. Предубеждения, страхи, поверья… – Он поморщился.

– Тебе больно? Но… я думала… что вампиры так сильны, что…

– Ты много о нас знаешь, – попытался он улыбнуться, – для деревенской девушки…

Она пожала плечами, зябко обхватила их руками.

– Я не просто деревенская девушка.

– Voici comment?[1] – поднял он бровь.

– Еxactement![2] Что у меня общего с этими смердами? – Глаза её сузились. – Я умею читать и писать. Единственная, кроме благочинного, но он у нас не живёт, а так, наездами. И, вдобавок, хоть и немного, но понимаю твой родной язык.

Вампир покачал головой, по-прежнему держась за пострадавшее плечо.

– Это не «мой родной язык», скорее уж lingua franca среди нас, вампиров… Но откуда ж ты тут такая взялась, рыжее и зеленоглазое чудо, что умеет читать и писать? И даже «немного понимает» наш язык?

– Ниоткуда, – зло ответила девушка. – Спроси лучше, откуда взялись книги.

– Спрашиваю. Откуда же взялись книги?

– Веришь ли, нет, но ехал через наши места то ли купец, то ли книжник, то ли по книжкам купец… ехал, да только так у нас и остался. Занемог. Болел-болел и… помер, значит. Чем богат был – сельчане к рукам прибрали. А я, хоть и мала была, книги таскала.

Вампир покачал головой.

– Incroyable. Невероятно. Как и то, что ты совершенно меня не боишься.

– Если б ты хотел моей смерти, наверное, не стал бы спасать?

– Логично. – Он попытался улыбнуться и вновь поморщился. – Проклятье… не ожидал.

– Это столбы, – вдруг сказала рыжая. – Вернее, столпы, Столпы Древних Богов. Место силы. Вот потому-то тебе и плохо. Как тебя прозывают, кстати?

– Ле Вефревель. Гийом ле Вефревель, à votre service[3].

– Красиво, – позавидовала она. – Красиво тебя звать.

– Старое имя. Из Запроливья. Это где…

– Где Империя Креста.

– Всё-то ты знаешь, – усмехнулся он и вновь скривился от боли.

– А я Венка. Вообще-то Венкевильяна, но можно просто Венка. Или Вилья. Давай на рану твою посмотрю.

– Да нет там… никакой раны уже, – хмыкнул вампир. – Затянуло всё. Под… кожей, внутри повреждения.

– Тот случай, когда capacité de régénération, то есть регенеративные способности, могут сослужить скверную службу.

Ле Вефревель вытаращил глаза.

– Ты меня удивляешь, милсдарыня Венка или Вилья. И ты всё это узнала из тех книг?

Венка кивнула.

– Ага. Книг было много. Продать их никому не могли, никто на них не позарился. Я сперва с ними играла. Тётка радовалась, что я никому не мешаю и за мной не надо следить.

– И ты сама выучилась читать?

– Да. Там нашлась азбука. И самые разные книги. Вплоть до трудов по истории, алхимии, магии…

– Да, – помолчав, сказал вампир. – Всё это, конечно, совершенно невероятно, но… Сама освоила абзуку… Мне, похоже, очень повезло. Сhanceux! Встретить такую, как ты, в Пустолесье! Вырвать в последний миг из костра!

– Не очень, – возразила она. – Тебя ранили в Круге Древних. И ты чувствуешь, что внутри у тебя многое сломано и не срастается, как обычно.

– Верно, – признался он. – Никогда бы не подумал, честное слово. Так бы я этих пейзан разогнал во мгновение ока…

Она опустила голову, пряча улыбку.

– Что же теперь, вампир по имени Гийом ле Вефревель?

– Здесь мы в безопасности. Подождём немного, пока я смогу лететь. Тогда я вынесу тебя в более благорасположенные к таким, как ты, места.

– Хорошо. Но я боюсь, что так просто оно не заживёт.

– Х-ха! – заносчиво бросил вампир. – Плохо ты меня знаешь, милсдарыня Венкевильяна.

* * *

– Ну, что я говорила? Совсем с тобой скверно. И с места тебе не сдвинуться.

Венка стояла, склонившись над ле Вефревелем. Вампир сидел всё так же, под той же ёлкой, но выглядел сейчас совершеннейшим трупом. Глаза его налились тёмной кровью, обернувшись настоящими провалами мрака. Ладони сделались ледяными и неожиданно тяжёлыми.

– Д-да… – вырвалось еле слышное из почерневших губ. – Д-древние… н-не… учёл… Д-даже п-простые к-колья… Le nom du Sauveur[4]…

Он тяжело закашлялся, по подбородку побежала тёмная струйка.

Венкевильяна покачала головой.

– И что ж мне с тобой делать? Травки бы могла собрать какие ни есть, да только чары мои на таких, как ты, не подействуют.

– К-какие ч-чары?

– Такие, – досадливо бросила она. – Думаешь, меня за одни только волосы на костёр тащили? Или за то, что мужичкам не позволяла себя по сеновалам валять? Нет, вампир. Колдовала я, волшебничала – давно уже, как только навострилась. Как только поняла, что… получаются у меня те заклятья.

– О-ох… н-ну… есть одно средство…

– Тебе нужна кровь, – спокойно сказала она. – Живая кровь, Гийом. Тогда выкарабкаешься. Но ты сейчас и котёнка не заломаешь. Скорее уж он тебя затопчет.

– Д-да… – еле выдохнул ле Вефревель.

– Ну так чего медлишь тогда? – Она с прежним спокойствием откинула с шеи волну медно-красных волос, нагнулась. – Давай, вомпер. Делай своё дело.

Вампир замер.

– Ты… мне… сама?.. по доброй воле?

– По доброй, – сказала Венка, не меняя позы. – Ты меня спас. Долг платежом красен.

– Merсi… С-спасибо…

– Спасибить потом станешь. Давай, не жди, а то совсем окочуришься!

Она сжалась, когда ощутила болезненный укол. И закрыла глаза.

* * *

– Не удержался я, mademoiselle… Вилья.

Ле Вефревель стоял над корчащимся и стонущим у его ног существом, с головы до ног перемазанным кровью.

Её, существа, собственной кровью.

– Я же должен был как-то отблагодарить. А как ещё может отблагодарить истинный вампир? Только поднять до себя, до своего уровня. Ввести в нашу расу. В нашу высшую расу.

Венкевильяна с трудом приподняла голову, взглянула на вампира мутным взглядом.

– Есть… есть хочу…

– Конечно, дорогая, – легко сказал он. – Идём, я тебе покажу – там еды видимо-невидимо. Вставай, вставай… во-от так, молодец. Обопрись о меня… умница. Ну, пошли.

И они пошли – туда, где лежала за лесом родная деревня Венкевильяны.

Пролог II Вор у вора

(Шесть лет до начала событий книги)

Хомка Копчик угодил в облаву. А всё потому, что пожадничал, обставляя того жирного купчину в кости!.. Кости у Хомки были отменные, дорогие, начарованные. Спёр он их у одного мага, ещё мальцом, которого этот самый маг подобрал лютой зимой. Нет, не сразу, конечно, спёр, что он, понятий не знает? Уже потом, отработав!.. Маг и научил, кстати, как с ними обращаться. Он, оказывается, тоже жуликоват был, тот маг, любил порой обыграть приятеля, но особо уважал игру с подругами на раздевание. Хомка подглядывал, и ему, надо сказать, понравилось. И то и другое.

А потом сам попробовал повозиться с костями и – о чудо! – они его послушались. Нужные цифры и комбинации выбрасывались словно сами собой.

Горбатиться на мага, хотя дядька он был не злой и Хомку, в общем, не обижал, скоро надоело. Прихватив немного денег да те самые кости, парень дал дёру и с тех пор так и обретался в кабаках, корчмах и тавернах Любжева, добывая пропитание игрой. Нельзя сказать, что выбился из нищеты – нет, на пороге осьмнадцатого года не скопилось у Хомки почти ничего, и, если разобраться, был он обычным бродягой.

Но ему нравилось. Житуха вольная, никто над ним не господин! К настоящим ворам он не примкнул – боялся. Радомский жупан, Стефрен Ским, не жаловал ночную братию и даже по малой вине вздергивал на бесилку, а по совсем малой – рубил руки. Если отделаешься клеймом на лоб – считай, тебе сильно повезло. Поэтому Хомка в дела серьёзных людей не лез, ни на что сам не подписывался, и не то что «по-мокрому» не ходил, но даже и карманничества сторонился.

Ну и, конечно, наушничал кому нужно, чтоб не тягали зря, не трогали бы.

И вот надо же ему, Хомке Копчику, было так опростоволоситься!..

Случилось, что преславному владыке королю Ребежецу, хозяину уже упомянутого Любжева, а также Бржега, Саларны, Сирина и других градов Рудной державы, или Рудного королевства, приспичило сцепиться с соседним правителем, королем Войтеком; ну сцепились короли и сцепились, бывало такое сотни раз и ещё сотню будет, однако тут что-то пошло не так, и Войтек бросился за помощью к королю Фредериксу, давно имевшему зуб на Ребежеца за то, что тот в своё время отказал его дочери Гржебе. Дочерь, по правде говоря, была страшна, сварлива и имела усики над верхней губой, так что Хомка своего короля где-то даже и понимал, но сейчас всё именно из-за этого и пошло наперекосяк – ну чего Ребежецу стоило тогда жениться?..

Фредерикс обид не забывал, сам был король воинственный, имел немало рыцарей, к тому же и к нему подоспела подмога из-за Пролива, из самой Империи Креста. Ратники Войтека, которым обычно попадало по первое число от Ребежецевых дружинников, воспряли духом и попёрли вперёд, в то время как лучшие хоругви Рудного королевства пришлось отправить к границе Фредерикса.

И вот тут-то и началось то самое, из-за чего наперекосяк пошла вся Хомкина житуха.

Дыру на рубежах требовалось срочно заткнуть, и король Ребежец велел оставшейся в столице Алой хоругви «собрать всех, способных носить оружие»…

Алая хоругвь ввалилась в трактир профессионально, разом и в двери, и в окна, и даже из подпола. Р-раз – повсюду вояки в красном и серебряном, острия мечей, стена сдвинутых щитов. Хомка и глазом моргнуть не успел, как над ним навис могучий бородач с прапорцем подхорунжего у левого наплечника.

– А, бродяга, – мерзко ухмыльнулся подхорунжий, хищно шевельнув бородой, что иному гному впору. – Сгодишься! Эй, урядник! Курт! Забирай.

И означенный Курт, ещё более плечистый, чем подхорунжий, мигом накинул на руки обалдевшего Хомки петлю.

Так Хомка Копчик, не успевший даже схватить ничего своего, кроме заветных костей, оказался в рядах славной и непобедимой Алой хоругви, коей предстояло отражать натиск коварного неприятеля, покусившегося, как говорится, на священные рубежи отчизны.

Про священные рубежи Хомка Копчик отродясь ничего не слыхивал, но в Алой хоругви шутить не умели – двоих, кто попытался сбежать ещё до входа в казармы, повесили как дезертиров, быстро и безо всяких сантиментов.

Хомка впечатлился.

В самой Хоругви, однако, не дали ему ни красивой красно-серебристой формы, ни ремней, ни доспехов. Досталась ему ржавая совня, а урядник Курт, показав для верности внушительный кулак, заявил, что ежели он, Хомка, к утру не отдраит лезвие так, «шоп я смотреться мог!», пусть пеняет на себя.

Копчик просидел над совнёй всю ночь и, конечно, почти ничего не отдраил. Зато потом его знатно отдраил плетью сам урядник. Хомка орал благим матом и просил пощады, но добился лишь того, что его ещё и отпинали ногами.

Алая хоругвь выступила в поход следующим же утром. Хомке сунули в руки старый нагрудник из толстой кожи-вываренки, когда-то даже и неплохой, но сейчас изрядно запревшей. Нагрудник был велик, сидел косо, часть ремней вообще поели крысы.

И всё. Даже ножа Хомке не досталось.

Конягу дали самого что ни на есть скверного, заморённого, какого только на скотобойню. Но и то приходилось за ним всё время ухаживать, чего Хомка совершенно не умел, как, впрочем, и ездить верхом.

Первый же день перехода, несмотря на то что несчастная коняга просто шла шагом, обернулся для Хомки жуткими муками – он сбил себе задницу, а ноги болели так, что даже плётка урядника поднять его не смогла.

И в лагере отдохнуть не удавалось. Собранных силком ратников воины Алой хоругви гоняли в хвост и в гриву: рубить и колоть дрова, поддерживать огонь, заботиться о лошадях, ставить палатки, копать отхожие ямы и так далее и тому подобное, – всего не перечислишь.

Хомка не думал про «коварного врага, посягнувшего на рубежи», голова у него совсем отупела от усталости. Он ведь сколько лет уже ничего тяжелее игральных костей в руках не держал, да и ножами размахивать не приходилось – он своё место знал, куда не надо – не совался, с кем надо – делился.

Тут они и сошлись с Лёшеком, воришкой из Бржега. Ростом и статью Лёшек был невелик, а вот нахальства и нахрапа имел с преизлихом. Про войну и про бои Лёшек даже не думал, как раз наоборот.

– Слышь, Копчик, я как секу-то – рвать отсюда надо, пока в борозду не запахали, – шептал он, когда приятелям наконец-то удалось кое-как забиться в щель меж двух возов. Палаток на них не хватило.

– Ага, как отсюда сорвёшь-то, – так же шёпотом отозвался Хомка. У него болело всё, и, казалось, болел сам воздух вокруг. – Тех двоих помнишь? И Сальгу-жирного…

– Сальга дураком набитым жил, дураком и помер, – отрезал Лёшек. Поскрёб пятернёй немытую башку и сплюнул. – Нашёл когда дёру давать! Ясно, повязали его. Не, паря, драпать надо, когда мутовня пойдёт! Им не до нас тогда будет. На вот, глотни! – И Лёшек жестом фокусника извлёк на свет божий внушительную фляжку.

– Ух ты, – искренне восхитился Хомка. – Где взял?

– Там уже нет, – ухмыльнулся тот. – Держись меня, Хомка, не пропадёшь.

У Копчика на этот счёт были свои соображения, но он счёл за лучшее пока помолчать.

– Как заваруха начнётся, Хоругвь – на коней и в бой поскачет. Нас скорее всего вагенбург охранять оставят. Вот тогда и не зевай! Никто и не заметит, как улепетнём. А там… – Взгляд у Лёшека сделался мечтательным. – А там увидишь.

И они увидели.

Лёшек оказался прав. Их оставили хоть и не стеречь вагенбург, но во второй линии, просто стоять, выставив копья, или у кого что было.

Хомка от страха едва мог ноги переставлять. В голове же крутилась одна лишь с детства затвержённая молитва святому Михасю, пророку Спасителя.

Лёшек держался рядом, шипел сквозь зубы:

– Как увидишь, что налетают, сразу падай… падай, ховайся. Всадники высоко, над нами проскочат. Они, кто бежит, тех рубят…

Саму битву, кто кого сёк мечами и протыкал копьями, Хомка не запомнил вообще. Запомнил лишь, как на их строй вдруг вынесся невесть откуда взявшийся клин рыцарей в полном вооружении с чёрными крестами на белых плащах – те самые знаменитые воители из Империи Креста, что за Проливом.

По слухам – лучшие воины на свете.

Они скакали, словно демоны ада, пригнувшись к конским гривам и наклонив длинные копья. Было их, наверное, всего десятка три, но Хомке показалось, что на свете не осталось вообще ничего, кроме этих чёрно-белых плащей.

Строй новобранцев Алой хоругви не продержался и нескольких секунд. Кто-то за спиной Хомки истошно заверещал, уронил рунку, кинулся наутёк. За ним – ещё, ещё и ещё. Урядник, кажется, в бешенстве успел зарубить одного из бегущих, но напрасно, потому что его самого в следующий миг насквозь пропороло копьём, и окровавленный наконечник высунулся у него из груди.

Хомка выпустил из рук совню, бросился ничком на землю, сжался в комок, закрывая голову руками. Кажется, он тоненько вопил, а может, визжал. Над ним проносилась грохочущая, словно колесницы Древних Богов, конница. Где-то совсем рядом лязгало железо, ржали лошади, дико кричали умирающие, доносилось стройное, несмотря ни на что, пение рыцарей – правда, вели его всё меньше и меньше голосов.

Поле бое затихло нескоро. И так же нескоро Хомка Копчик поверил в то, что остался жив. Он так и лежал, скорчившись, закрывая голову, с валяющейся рядом совнёй, пока его не отыскал Лёшек.

– Эй, Хомка! Вставай-поднимайся! Говорил я тебе – меня держись! И слушай!

Лёшек скалился, ухмыляясь во весь щербатый рот.

Весь трясясь, Хомка кое-как поднялся.

Смертное поле вокруг парило кровью. Над головой кружило черноптичье, и это не было похоже на обычных ворон. Стояла тишина, и Хомка вдруг подумал, что только они с Лёшеком остались живы из всей Алой хоругви.

– Не трясись, паря. Я тут помозговал, поглядел, полазил… выходит, что Хоругвь рыцарей перебила, а рыцари – Хоругвь. Нам теперь раздолье!

И раздолье на самом деле наступило.

Для начала они с Лёшеком обобрали мёртвых, кого смогли. Хомку, хоть он и бродяжил, промышляя игрой да мелким воровством уже давно, постоянно выворачивало наизнанку. Бой был жестокий, тела – страшно посечены, изуродованы, головы зачастую разможжены, мозги расплёсканы вокруг, тянулись розовато-сиреневые кишки, и всё было залито кровью.

– Перстни рыцарские не бери, – предупредил опытный Лёшек. – Опознать могут. Скупщики только как лом возьмут, на переплавку. Особливо рыцарских-орденских беги. Ни к чему они. Монеты собирай, кольца простые, которые без надписей. Оружие дорогое не бери тоже – в глаза бросается. А вот сапоги добрые себе поищи, башмаки твои совсем худы.

Бледный пошатывающийся Хомка кивал, вытирая рот и поминутно сплёвывая.

Кое-как мало-помалу они собрали с тел добычу; Хомка невольно искал глазами урядника Курта, однако так и не нашёл.

Лёшек, хоть и вор, а позаботился о товарище, притащив тому добрую кожаную куртку, каким-то чудом оставшуюся целой, да вдобавок ещё и пришедшуюся впору, пластинчатую бригантину, шишак с кольчужным воротником.

– С-спасибо…

– Не благодари, – ухмыльнулся мародёр. – Нам с тобой, Хомка, друг друга держаться надо. Так что если у тебя рухлядь справная будет, мне спокойнее. Из самострела бить умеешь?

Хомка покачал головой.

– Ну и ладно, я умею. Совню свою брось, не ищи даже. Вот тебе оружие, по руке будет.

Добыча напоминала приснопамятную совню, только древко было куда короче, ухватистее, легче. Клинок на целую ладонь длиннее, странной голубоватой стали с непонятными рунами, хитровыгнутый и с длинным четырёхгранным шипом, каким удобно колоть, и с крюком, стащить всадника с лошади.

Досталась Хомке ещё пара кинжалов, и Лёшек, критически осмотрев подельника, остался доволен.

– На восток двинем, – облизнулся он. – К границе Войтековой. Там добычи должно быть – видимо-невидимо. Главное, на рожон не лезть, головы не терять, а уж случай представится – не упускать! Да, и варанов нам ездовых приглядеть надо хоть каких. Коней не бери, норовисты они слишком, особливо рыцарские…

* * *

Так начался их путь по разорённому Приграничью. Сперва они осторожничали, на рожон не лезли, собирая добычу всё больше по неприбранным телам – грубо говоря, занимались тем самым мародёрством, за которое во все времена и во всех королевствах вешали быстро и высоко.

А потом всё изменилось – когда в один день они повстречали Копыто.

Огромный плечистый бородач в замызганном красном кафтане сидел на обочине тракта, деловито поджаривая на огне цельную конскую ногу.

– Кого я вижу! Лёшек!

– Копыто! Старик! Сколько лет, сколько зим! – Лёшек слез с варана и шустро потопал к костру. Хомка опасливо посеменил за ним.

– Жив, бродяга!..

– Жив, как видишь.

– А это с тобой кто?

– Это? Это Хомка. Вор правильный, но зелен пока ещё.

– Хомка, значит? Ну, привет, Хомка. – Копыто протянул ладонь, размером как две обычные людские, стиснул Хомкину руку с такой силой, что парнишка аж завертелся. – Не сучи ножками, не люблю. Хиловат ты, паря, для правильного вора, но, но коль Лёшек за тебя ручается… Добро пожаловать в компанию.

Хомке хотелось сказать, что это ему бы следовало звать Копыто в их компанию, но…

– Что поделываешь на большаке, Копыто?

– Держу путь к Мераку.

– А что тебе там?

Копыто впился громадными жёлтыми зубами в конское прожаренное мясо.

– Дык там того, этого, война, значит, – как-то даже застенчиво вдруг сказал он. – А где война, там и пожива нашему брату. В городе-то скверно стало, метут всех подряд, в кандалы – и в когорту… а кто упрямится, того вздёргивают, высоко и сразу. Ну и, конечно, позабавиться-то где ещё, как не возле войны? – Он ухмыльнулся, настолько гнусно и нехорошо, в маленьких его глазках появилось такое выражение, что Хомке захотелось немедленно дать дёру.

Лёшек загоготал:

– Позабавиться-полюбавиться? Знаю, знаю твои проказы, Копыто, наслышан!

– Ну-у… – Бородатый разбойник вдруг покраснел и потупился, словно девица на смотринах. – Ты, приятель, своего ведь тоже не упустишь. А я городских-то девок, что по трактирам лахудраничают, не шибко жалую. Сладко, когда она визжит, царапается да вырывается. И взаправду, а не понарошку. Ну и придушить потом – самое то.

– Да, Копыто, забавник ты преизрядный, – отсмеявшись, хлопнул того по плечу Лёшек. – Давай, вместе пойдём. Втроём веселее.

– А и пойдём! Втроём веселее, прав ты. И девок наловить поболее можно…

Хомке захотелось блевать.

«Беги, – сказал ему внутренний голос. – Деньжат каких ни есть, а подсобрал. Беги от этих двоих, не доведут они до добра!»

И только тут Хомка вдруг сообразил, что не знает дороги назад. Когда тащился к границе с Алой хоругвью, думал о чём угодно, только не о том, чтобы запомнить путь. И потом… сколько таких, как Лёшек и Копыто, будут шарить сейчас по трактам и большакам? Одинокий Хомка сделается лёгкой добычей и только кошельком не отделается. Его убьют, как бродячего пса, и хорошо ещё, если прикончат быстро и безболезненно.

Втроём с Копытом дело пошло веселее. Они оказались в полосе, через которую война прокатилась уже не один раз. Сперва когорты Войтека гнали хоругви и бандеры Режебеца, потом дело пошло наоборот, потом снова наоборот…

Им везло.

Среди сгоревших заимок и починков, среди валяющихся по обочинам трактов тел людей, коней и варанов они пробирались дальше, стараясь отыскать нетронутое. По пути собрали толику добычи с мертвецов.

Потом нарвались на тройку таких же, как они, мародёров. Трое против троих, но Лёшек и Копыто, как оказалось, к подобным встречам привыкли.

Лёшек сразу же, не раздумывая, выпалил из самострела по едва развернувшемуся в их сторону человеку с рогатиной и в окровавленной солдатской куртке. Копыто, заревев, словно десять демонов, ринулся на двух оставшихся, размахивая дубиной, прямо на склонённые копья. Один противник, посмелее, ткнул было разбойника остриём, но Копыто легко отшиб этот выпад в сторону. Другой мародёр немедля бросился наутёк, а храброго копейщика Копыто швырнул наземь и долго топтал, смачно хекая и хрюкая, пока мольбы, стоны и крики наконец не стихли.

Хомка стоял, держа их варанов и не вмешиваясь, лишь изо всех сил борясь с позывами ко рвоте.

В поясах у мертвецов и в их добыче они нашли почти две сотни полновесных серебряных талеров. Хомке достались аж целых сорок. Себе Лёшек и Копыто взяли по восемьдесят.

Однако оставаться тут было опасно. По Приграничью, меж владениями Войтека и Ребежеца ползали сейчас, словно вши, сотни и тысячи таких же, как они, – из разбитых отрядов, сбежавшие от вербовщиков, иные – из местных, понявших, что нет смысла ждать, пока к ним придут и зарежут, и решивших, что лучше резать будут они сами.

Армии куда-то ушли, то ли на восток, то ли на запад. Маятник войны опять смещался. Или Войтек отходил, заманивая противника в ловушку, в лабиринт засечных черт и пограничных крепостиц, или Ребежец пытался измотать и обескровить прибывшие на помощь соседу-сопернику рыцарские «копья» Империи Креста. В общем, понять, кто сейчас кого перемогает, было решительно невозможно. Вооружённые отряды королевских войск рыскали туда-сюда, злые и кровожадные до исступления.

Вдобавок в разорённом краю стало совсем нечего есть.

И тогда Лёшек с Копытом решили повернуть на север. Ближе к тихому покамест рубежу Предславова княжества. Там, по слухам, было спокойно, богатые хутора вольготно рассыпались по холмистой равнине; ни одно из враждующих воинств туда пока что не заглядывало.

Вскоре местность вокруг и впрямь изменилась. Исчезли чёрные обугленные венцы и закопчённые печные трубы на месте сгоревших деревень; исчезли валяющиеся у обочин неприбранные, раздутые, разлагающиеся трупы; воздух сделался заметно чище, пожарища остались лишь над южным горизонтом, впереди синело приветливое ласковое небо.

В первом же хуторе, куда они сунулись, им повезло. Вернее, повезло Лёшеку и Копыту. Молодого мужика, замахнувшегося на них вилами, когда они с гиканьем ворвались во двор, Лёшек попросту застрелил, другого, постарше, Копыто свалил одним молодецким взмахом секиры, которую Хомка даже поднять бы не смог.

Визжали и выли женщины, ещё двое хуторян выскочили на грабителей с топорами, но одного из них вдруг огрел по затылку дрыном худо одетый тощий парень, а Хомка, больше от страха, чем от желания убивать, ткнул другого в шею своим бердышом.

После этого всё кончилось очень быстро. Копыто и Лёшек живо согнали вопящих баб и девок во двор – тощий парень помогал, несмотря на проклятия, которыми его осыпали хуторянки.

– Сюды, господине, сюды! Тута они гроши прячут, туточки! – орал парень, подпрыгивая и чуть ли не хватая Лёшека за рукав. – У-ух, и посчитаюсь же я с ними! Не всё меня тиранить да батогами пластовать за малую провинность! Сюды, господине, здесь у них и рухлядь мягкая, и…

– Тихо ты! – оскалился Лёшек. – Чего суетишься, чего лебезишь?

– Дык, с вами уйти хочу! – в свою очередь, осклабился парень. Рожа у него была словно морда у бродячего пса перед собачьей свадьбой. – Вот покажу, где они всё прячут, и… вы ж меня возьмёте с собой, господине?

– А шо? И возьмём! – пробасил Копыто. – Парнишка прыткий. Эвон как того по башке-то хлобыстнул!

– То хозяин был, – скрипнул зубами парень. – Лютости непомерной! Что ни день – то батоги! А уж по субботам – непременно, есть вина, нет ли! Ну ничего, сегодня мой день!

– Ты мне по нраву! – рыкнул Копыто. – Шо, позабавиться небось хочешь? С дочкой хозяйской? – Разбойник мотнул встрёпанной башкой в сторону рыдающей круглолицей девицы с длинной косой, одетой богаче других.

– Ага, – парень облизнул губы, – хочу. Ух, и отдеру ж я её!

– Добро, добро! А как звать-то тебя, отдиральщик?

– Гасилом зови, господине!

– Гасило? Славное имечко, – одобрил бородатый разбойник. – А эт-та, кого хрючить-то собрался?

– Данка…

Упомянутая Данка дико, отчаянно верещала, пока гогочущие Копыто с Лёшеком сдирали с неё платье. Впрочем, ей это не помогло.

– А ты, Хомка? Которую хочешь? А? Которую?

Хомка замигал. Он уже ничего не хотел. Ему нужно было бежать. Бежать немедля. Голова кружилась, в глазах стоял кровавый туман. Он же никогда прежде не ходил «по-мокрому»! Силы небесные, ну и влип же он!.. Будь ты проклят, Лёшек – или как там тебя по-настоящему, по-крестильному!

– Шо, паря, взбледнул? Ножки подкашиваются? – гаркнул Копыто, перекрывая визги распяленной Данки, над которой сосредоточенно трудился спустивший штаны до колен Гасило. – Давай, бери кого-нить! А то подумаю, что ты не правильный вор, а подстражевая гнидка! А этих, если никто тебе не приглянулся, гони тогда в амбар! Двери подопри да огня высеки! Солома на крышах сухая, займётся быстро!

Хомка так и обмер.

И только тут заметил отчаянно подмигивавшую ему толстуху, дородную бабу, что называется, в самом соку.

«Меня», – прочитал Хомка по губам.

– Вот эту возьму, – громко проговорил он, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Ну, отменно. – Копыто ещё бросил взгляд на давящуюся криком привязанную к лавке Данку. – Я тоже счас выберу…

– И я! – не отставал Лёшек.

Дородная баба – впрочем, даже и не баба, молодка – сама вдруг схватила Хомку за руку и чуть не повисла на нём.

– Помоги, добрый молодец, – прошептала вдруг на ухо, приникая всем телом. – Я ж вижу… не по душе тебе людобойство… напрасно ты к ним пристал, думаешь, как сбежать… помоги, всеми богами молю, они ж нас не только снасильничают, это-то ещё стерпеть можно, они и впрямь живьём всех сожгут! Мужиков уже перебили… Давай, на меня ложись, я тебе пособлю, только спаси! Дитяток невинных пожалей!

– Ну, валяй, Хомка! – глумливо крикнул Копыто, деловито обдирая истошно вопящую девку, совсем молоденькую, почти ещё девочку. – Ты, я вижу, бывалых предпочитаешь, попышней которые! Понимаю, понимаю. Ну, а мне малых подавай!..

Хомка сглотнул. Ему очень хотелось ткнуть Копыто бердышом в шею, но он боялся. Боялся так, что подгибались колени и тряслись руки.

Дородная молодка обхватила его за плечи и чуть ли не силой втащила на груду соломы. Легла, быстро задирая подол. Прижала Хомку к себе, быстро и горячо зашептала на ухо:

– Спаси, парень! Смилуйся! Не дай погибнуть! Ну пожа-алуйста…

Голос её срывался.

Одуревший Хомка лежал на ней, не чувствуя вообще ничего, кроме острого желания сбежать, как можно скорее и как можно дальше, не видеть ничего, не слышать воплей и визгов насилуемых девушек, забыть, как сам ткнул человека острием бердыша.

– В амбаре вторая дверь есть, – шептала молодка. – Но заложена, забита, засов снаружи, завязан, изнутри не откроешь. За амбар зайди, верёвки разрежь, засов сдвинь. Тогда, коль нас туда загонят и крышу подпалят, мы выберемся. Выживем. Ну, пожалуйста, миленький, дорогой, а? Не бери ещё и такого греха на душу, а я уж тебя приласкаю… вот прямо сейчас… вперёд всего, значит…

Она была прямо под ним, несмотря ни на что, мягкая и тёплая, податливая; однако Хомкино мужское достоинство имело, похоже, обо всём творившемся своё собственное мнение и принимать хоть какое-то участие в процессе отказывалось наотрез.

– Эй, паря, чё замер-то, ровно в тебя кол вогнали? – заржал позади него Копыто. Судя по сменившемуся тембру визгов, разбойник принялся за новую жертву. – И девка твоя чё-то молчит! То не дело! Я люблю, когда они дружно вопят все, чем больше, тем лучше! Давай, дери её, паря, коль ты и в самом деле правильный вор!

«Вор, – подумал Хомка отрешённо. – Игрок, шулер, обманщик. Но не убийца и не мучитель».

– Да, точно, Хомка! Ты, приятель, позеленел просто! – загоготал и Лёшек, слегка задыхаясь.

– Давай, не спи, вишь, душегубы эти уже в подозрениях! – зашипела молодка прямо в ухо Хомке. И вдруг громко застонала, заныла, взмолилась: – Ой-ой-ой, ну не на-адо так… ай-ой-уй… Да давай же ты уже! – последнее было брошено по-настоящему яростным шёпотом. – А то они и тебя не пожалеют! Гасило, мразь, сучёныш, предал…

Она обхватила Хомку, сплела ноги у него на поясе, с силой вдавила в себя, оттолкнула, вновь вдавила и вновь оттолкнула…

– Во! Во! То дело! – громогласно одобрил Копыто. – Давай, паря, жги, покажи, как настоящие воры дело знают!

Послышался угодливый гогот Гасила. Кто-то – похоже, та самая привязанная к лавке Данка – вдруг дико, истошно взвизгнула и захлебнулась.

Хомка зажмурился, невольно подхватывая задаваемый молодкой под ним ритм.

– Так, молодец, молодец, – лихорадочно шептала та. – О, парень, да тебе до меня и впрямь дела никакого нет… Ну ничего, я тебя потом отблагодарю, только двери раскрой!

Хомка не выдержал долго. Глядеть в глаза обнимавшей его девахи он просто не мог.

– А чё, ничё так, – громко объявил он, поднимаясь и делая вид, что подтягивает штаны.

– Гони в амбар девку! – распорядился Лёшек, занятый тем, что привязывал к плетню очередную жертву. – И этих, пользованных, тоже гони!

Хомка повиновался. Женщины и девки – кое-как пытались прикрыться руками, потому что Копыто с Лёшеком и Гасило содрали с них всё до нитки. Последний приматывал свою жертву вожжами к изгороди, мерзко гогоча. Хомка старался не смотреть.

– Дверь заложи! – скомандовал Копыто, наваливаясь на очередную девушку. Бородач не являл никаких признаков усталости. – Видать, слабоват ты на передок-то, паря! Быстро тебя та толстуха прикончила!..

Хомка втолкнул несчастных внутрь амбара. Как было приказано, заложил дверь засовом. Являя усердие, подпёр ещё парой кольев.

Живая добыча меж тем кончалась. Больше всех постарался Копыто, но и Лёшек с Гасилом не отставали. Дородная молодка сама зашла в амбар, послав напоследок Хомке совершенно отчаянный, умоляющий взгляд.

– Ага, – ни к кому не обращаясь, проговорил Хомка. – Счас, парни, пойду отолью…

На залитом кровью дворе оставались только разбойники, Гасило да совсем юная светловолосая девчушка лет, наверное, десяти или одиннадцати. Даже Лёшек заколебался, на неё глядя.

– Копыто, может…

– Ничего не «может»! – отрезал бородатый разбойник. – А ну, малявка, иди сюда! Добром иди!

Девочка стояла, замерев и широко раскрыв глаза, словно впав в ступор. Всех остальных женщин уже затолкали в амбар. Последних загнал сам Гасило, ещё и подгоняя подхваченным с земли дрыном.

Пользуясь моментом, Хомка снова громко бросил:

– Я… сейчас… отлить, значит… – неопределённо махнув рукой за амбар.

– Давай-давай. – Лёшек повозился с огнивом, поднял вспыхнувший соломенный пук, подпалил крышу амбара в одном месте, другом, третьем…

Потянуло дымом. Внутри амбара взвился дикий, нечеловеческий, многоголосый крик.

Гасило пялился на пламя. Рот его растянулся в какой-то идиотической, жабьей ухмылке.

Оказавшись за углом и убедившись, что его никто не видит, Хомка лихорадочно рубанул по старым посеревшим верёвкам, что опутывали зачем-то наглухо задвинутый засов на задней двери амбара. Поднатужившись, отодвинул тяжёлый деревянный брус, отвалил вросшую в землю створку.

Бабы и девки бросились наружу. Крыша амбара уже пылала, ярко и весело.

– Бегите, бегите! – вырвалось у Хомки.

Спасённые не заставили просить себя дважды.

Дородная молодка, пробегая мимо, вдруг схватила его за рукав, потянула за собой – Хомка отдёрнулся, отскочил как ужаленный. Деваха нахмурилась, пожала плечами и бросилась следом за товарками.

Хомка так и замер, опустошённый, растерянный, не понимая, что делать дальше.

И тут он вдруг увидел неподвижно застывшую у дальней изгороди женщину. Её трудно было не заметить – обтягивающее алое платье, огненно-рыжие волосы, уложенные в высокую причёску, яркие губы, подведённые зелёные глаза…

Она сделала движение и вдруг оказалась рядом с Хомкой. Улыбнулась, да так, что у него затряслись внезапно все поджилки. Женщина в алом прошла мимо него, взглянула мимолётно, столкнулась с ним взглядом, отчего Хомка немедля рухнул на колени, ощущая, как штаны становятся мокрыми.

Миг, и алое платье мелькнуло уже во дворе, перед пылающим амбаром, там, где застыл, недоумённо-подозрительно прислушивавшийся к треску пламени Лёшек – где же вопли, почему не орут сжигаемые заживо? – и где по-прежнему разухабисто, весело ухал Копыто, лапая оцепеневшую девчушку, что не сводила округлившихся глаз с горящей соломенной крыши.

Гасило вынырнул из дверей, таща на плечах увесистый мешок – и когда только успел? Хомка понимал, что надо бежать, улепётывать во все лопатки, однако ноги окончательно отказались повиноваться.

Лёшек разинул изумлённо рот, Гасило уронил мешок с добычей, Копыто – самый бывалый из них всех – оттолкнул девчушку и тоже уставился на пришелицу.

А та, не обращая на разбойников никакого внимания, шагнула к девочке.

– Они обидели тебя? – яснее ясного услыхал Хомка. – Обидели, да, маленькая? Ничего, больше тебя никто-никто не обидит. Я, Вилья, обещаю тебе это. Что? Не веришь? Правильно делаешь. Верить просто так нельзя. Но я докажу. Вот смотри, маленькая…

Лёшек успел выстрелить. Хомка точно знал, что успел, по крайней мере пустил один дрот, почти в упор, да нет, точно в упор, до женщины в красном было не более сажени.

Он промахнулся. Неведомо как, но промахнулся, во всяком случае, женщина в красном даже не дрогнула. В следующий миг алое платье мелькнуло уже у Лёшека сбоку, потом за спиной, а он всё ещё только поворачивался. Женщина взмахнула рукой, едва задела Лёшеку шею, и тот вдруг взвыл диким голосом, опрокинулся и принялся кататься по земле, а откуда-то из-под уха бил вверх такой фонтан крови, каких никогда не бывает, даже когда обычному человеку рассекут артерии.

Копыто заорал, замахиваясь дубиной – женщина играючи уклонилась, крутанулась и ударила наотмашь с такой быстротой, что Хомка вообще не различил движения. От щеки разбойника полетели кровавые ошмётки, вскрылись кости челюсти, скулы, носовая полость. Копыто страшно взвыл, ноги у него подкосились.

Лёшек всё катался по земле и вопил, исходя кровью. Женщина же одною левой вздёрнула Копыто с колен и дала ему пощёчину, ещё одну, обратив в такую же жуткую кашу и вторую половину лица разбойника.

Отпустила, словно брезгуя. Копыто опрокинулся на спину и продолжал выть, каким-то чудом не лишаясь сознания.

– Вот так, маленькая. Больше они никого не обидят. А мы с тобой пойдём. Да-да, пойдём, маленькая. Но сначала…

Гасило всё понял. И, отшвырнув мешок, метнулся к изгороди, норовя перемахнуть и скрыться в подступавших совсем близко кустах, однако женщина в красном, назвавшая себя Вильей, в один миг очутилась рядом, схватила за шиворот и высоко приподняла над землёй, так, что ступни парня беспомощно болтались в воздухе.

– Иди сюда, бедная, – негромко и мелодично позвала Вилья девочку.

Та подошла, послушно, как зачарованная.

– Как тебя зовут, дорогая?

– Б-беата… – пролепетала малышка.

– Беата. Имя-то какое красивое… Иди сюда, ничего не бойся. Я защищу тебя.

Девочка кивнула, не сводя широко раскрытых глаз с Вильи.

– Здесь свершилось очень большое зло, маленькая. Вот этот, – Вилья кивнула на Гасило, – этот предал вас всех. Он должен быть наказан.

– Госпожа… смилуйся… – захрипел бессмысленно дёргающийся и трепыхающийся Гасило. – Смилуйся, не губи…

– Поздно плакать, – безо всякого выражения сказала Вилья. – Ты будешь наказан. А она, – кивок на безмолвную девочку, – должна увидеть, как торжествует справедливость. Ну, что мне с ним сделать? Скажи, маленькая.

Однако девочка по имени Беата молчала, её била крупная дрожь.

Вилья подняла брыкающегося Гасило повыше.

– Скажи же мне, маленькая.

Беата отчаянно затрясла вдруг головой.

– Не можешь выбрать, – усмехнулась женщина в красном. – Вполне объяснимо. Что ж, в таком случае я позволю себе последовать собственному вкусу. С предателями и насильниками, подобными ему, поступать следует вот так…

Она резко перевернула Гасило вниз головой, взявши за щиколотки. Безо всяких усилий подняла. Поддёрнула выше, схватившись за надколенья.

И медленно принялась разводить руки в стороны.

Хомка зажмурился. Это всё, на что его хватило.

Дикий, рвущийся визг Гасило раздавался ещё довольно долго.

– Вот так и только так, – наставительно сказала Вилья замершей, точно в трансе, девочке. – Всех этих насильников – а они все насильники, дорогая, – раз, и напополам. Ну, ничего, ничего, маленькая. Привыкнешь. Это совсем нетрудно, нам надо сделать только одну совсем малую малость… не бойся, больно не будет.

И женщина склонилась к шее девочки. Обмерший Хомка увидел, как блеснули жемчужные клыки, острые, словно иглы. Они вошли Беате в основание шеи, однако малышка даже не вздрогнула, словно и впрямь ничего не почувствовав. Она смотрела на всё ещё вопящих и корчащихся на земле Копыто с Лёшеком. Смотрела на груду окровавленного мяса, оставшуюся от Гасила.

Смотрела так, словно не видела в жизни ничего прекраснее.

Хомке казалось, что прошла целая вечность.

Женщина наконец оторвалась от замершей девочки, губы и подбородок были покрыты алым. Хомка ждал, что ребёнок сейчас свалится замертво, однако девочка вдруг замигала, заморгала, губы её скривились; женщина в алом пошатнулась, упала на колени, словно растратив все силы.

Напади. Ударь. Сейчас самое время!

Но Хомка не мог. Он трусил. Страх вывернул его наизнанку, последние запасы какой ни есть храбрости растратились на то, чтобы выпустить обречённых на сожжение баб из горящего амбара.

Над крышей бесилось пламя, перекидываясь на соседние строения хутора. А Лёшек с Копытом всё вопили, всё орали, и кровь в них всё не кончалась, и мучения их не кончались тоже.

Хомке их жалко не было. Как и себя. Потому что по-хорошему если, надлежало ему точно так же валяться, кататься и заходиться истошным ором рядом с двумя другими разбойниками.

Сколько времени женщина в красном пила кровь из девочкиной шеи? Сколько времени длился этот кошмар?

– Они обидели тебя, – слышал Хомка медленную речь той, что назвалась Вильей. – Больше они никому не причинят вреда. И ты, маленькая, будешь тому порукой. Ни они, ни им подобные. А пока… смотри, как надо!

Вилья одним гибким движением очутилась рядом с катавшимся по земле Лёшеком, тщетно пытавшимся зажать кровяной фонтан, бьющий из шеи. Склонилась над ним, резко впилась в рану белыми клыками. Лёшек заорал и вдруг обмяк, руки бессильно раскинулись.

Вилья пила. Девочка медленно приблизилась, глядя внимательно и с интересом.

– Хочешь попробовать? – отодвинулась вампирша.

Девочка неуверенно кивнула. А потом приникла к ране.

Что было потом, Хомка помнил плохо. Помнил, как от одного взмаха Вильи тела Лёшека и Копыта раскрылись, словно кофры, вывалив дымящиеся внутренности. Помнил, как девочка, жадно урча, ползала среди всего этого ужаса, запихивая в рот сырое мясо – сердце и печень, как указала ей Вилья.

– Ешь. Ты станешь моим лучшим творением. О, да, лучшим, небывалым, не как все… Из тебя выйдет настоящая охотница. У тебя есть дар, моя дорогая…

Хомка ощутил, как содержимое желудка в очередной раз поднимается к горлу.

– А для тебя, жалостливый, тоже работёнка найдётся. – Вилья резко выпрямилась и шагнула к нему. – Не бойся, не укушу. Пока. И она не укусит. Тоже пока. Если хочешь жить и, – она тонко, змеино улыбнулась, – и добро творить, станешь вот ей прислуживать. Иди за мной, раб.

Хомка ощутил, как неведомая сила подняла его на ноги, и они, эти ноги, стали переставлять себя сами.

Девочка урчала и лопала.

Оторванные головы Лёшека и Копыта глядели на уцелевшего подельника пустыми мутными глазами.

Что было дальше, Хомка не помнил совсем.

Пролог III По имени Магда

Свет падал сверху, через застеклённый фонарь атриума. С серого неба сыпал дождь, барабанил по крыше; тихонько журчала вода в трубах, стекая в неглубокий имплювий[5].

Человек на высоком троне сидел очень прямо, соединив кончики тонких бледных пальцев, лицо скрывалось в тени низко надвинутого капюшона.

– Итак, дорогая Магда, вы отправляетесь на первое действительно важное задание.

– Да, наставник.

– И оно не просто «важное», оно «особо важное».

Возле края квадратного бассейна стояла статная девушка в тёмно-зелёном плотном плаще, закрывавшем её с головы до пят. Очень светлые волосы заплетены в две толстые косы, достигавшие пояса. Внушительная высокая грудь, тонкая талия, соразмерные ладные бёдра. На таких оборачиваются.

Лицо… Красивое лицо. Приятное, правильное. Точёный прямой нос, чуть заострённый подбородок, ямочки на щеках. Особенно, однако, выделялись глаза – странного золотистого цвета.

– Не сомневаюсь, – человек в капюшоне, поименованный «наставником», говорил негромко, не глядя на девушку, – не сомневаюсь, что вы отлично запомнили все нюансы и тонкие моменты. Ваш excogitatoris[6] уже обсудил с вами все детали. Я же, напутствуя, хотел добавить лишь одно: что бы вы ни задумали, Магда, что бы ни предприняли, выполняя задание, елико возможно, старайтесь оставаться в рамках обыденного.

– Да, наставник, не привлекать к себе внимания, это краеуголь…

– Нет, – тонкие пальцы шевельнулись. – Не просто «не привлекать к себе внимания». Не делать ничего, что выбьется из обыденного для той местности, где вам выпадет оказаться. Ничего, способного возбудить подозрения тамошнего нобилитета и особенно – магов Капитула. Ничего, ранее там не случавшегося. Разумеется, до определённого момента. Вы поняли меня, Магда?

– Да, наставник. – Девушка медленно склонила голову. – Ничего экстраординарного. До определённого момента.

– Именно. Я надеюсь, вы уже окончательно и бесповоротно забыли своё настоящее имя, забыли, что «Магда» – это только здесь и со мной. Excogitatoris знал вас под другим прозванием, при исполнении миссии вы выберете иное имя. Подорожные, рекомендательные письма и прочее являются сугубо вашей ответственностью. Вы и только вы можете решить на месте, в чём будете нуждаться.

– Да, наставник.

– «Магдой» будете подписывать только донесения мне. Я буду читать их лично. Я и только я. Но это вам и так известно. Чрезвычайная важность вашей миссии требует и чрезвычайных мер секретности. Действуйте жёстко и решительно, не останавливаясь перед ликвидацией любого, кто может поставить под угрозу конечный успех. Возможный приз слишком велик и ценен, чтобы рисковать.

– Дозволено ли задать вопрос, наставник?

– Дозволяю, Магда.

– Простите мою дерзость, наставник…

– Сегодня – только вам и только сегодня! – я прощу любую дерзость, моя дорогая.

– Почему именно я? Почему… почему не вы? Или не мой еxcogitatoris? Ведь вы же самые лучшие, лучшие из лучших. Почему Орден доверяет такое дело мне? Что-то случилось? Обстоятельства изменились? Ваши предостережения…

Наставник помолчал, меряя шагами пространство перед троном.

– Конечно, Магда. Вы можете задать и эти вопросы, и ещё другие – почему вообще полученный нами материал, величайшая драгоценность Ордена, покидает наши стены? Почему мы не заперли его в самых глубоких подземельях?

– Я…

– Нет, не перебивайте. Обычно я просто отдаю приказы. Но вам – опять же, только вам и только сегодня – я объясню. Конечно, и я, и другие старшие адепты нашего Ордена святого Петера могли бы это сделать. Но мы привлечём к себе ненужное внимание. И Империя Креста, и малые королевства Припроливья, и маги Конгрегации – все следят за нами. Мы последний оплот истиной веры. Синклит патриархов не защитил изначальный символ Спасителя – его Стрелу, дал распространиться ереси – простой крест, на котором Он принял мученическую гибель, то есть символ конца и смерти вместо символа надежды. Лжепророки убедили Синклит, что, дескать, всем дозволено верить как угодно и возводить какие угодно храмы, и не важно, что их венчает, лишь бы учение Спасителя оставалось в неприкосновенности… Проклятые ересиархи, что весь мир толкают к геенне огненной!.. Ибо гнев Спасителя страшен есть, и отвернувшиеся от Него и допустившие прельщение есть обречённые…

Наставник замер, воздев сжатые кулаки. Глаза горели безумным огнём, он словно бы оказался перед толпой с топорами и вилами, готовой идти на приступ твердыни ересиархов.

Он глубоко вздохнул, опуская руки. Кашлянул, одёрнув накидку, поправил капюшон.

– Мы должны сохранять тайну, мы – последний оплот истины и последняя надежда погрязшего в грехах мира. Но кто мы такие, чтобы судить его? Наш долг – сделать всё, чтобы Он, вернувшись в канун Судного Дня, нашёл хотя бы одного праведника…

– Ибо тогда сердце Его умягчится, станет воску пчелиному подобно и слёзы радости прольются из глаз Его, – подхватила девушка, словно в трансе.

– Воистину, дщерь моя. Поэтому Орден обязан хранить себя в чистоте и в тайне. У нас слишком много врагов. Падшие патриархи, нечестивые маги, утопающие в разврате правители. Мы же блюдём себя, и нет у командоров Ордена иного имущества, кроме лишь простой одежды, прикрыть наготу, да простого же оружия. Поэтому вы, Магда, отправитесь одна. И помните, что спасение мира требует от нас жертвы, жертвы всем. Ибо как можно призывать к чистоте и праведности других, когда сам возлежишь на роскошном ложе, предаёшься чревоугодию и сластолюбию? Вы знаете, дочь моя, что командоры Ордена приказывают лишь потому, что сами праведны. Всякий может вступить в мою келью и увидать, что там нет ничего, кроме лишь абсолютно необходимого. Мы не умерщвляем плоть, ибо плоть – наше оружие, такое же, как меч или щит; и, как нуждается сталь в смазке, так и плоть наша нуждается в должном уходе. Ибо если не мы, то кто же?

Он перевёл дух – похоже, подобные речи даже для одного-единственного слушателя доставляли ему немалое удовольствие.

– Поняли ли вы, Магда? Орден не посылает лучших из лучших, ибо, во-первых, неприятели наши не дремлют и, во-вторых, как могут обновляться наши ряды, если такие, как вы, Магда, воспитанные Орденом, не примут на свои плечи груз нашего долга? Лучшими не рождаются, лучшими становятся, дочь моя. Вам потому выпала великая честь. Обратно вы вернётесь уже не старшей послушницей-оруженошей, но младшей сестрой-воительницей. И не бойтесь прервать, в случае надобности, жизнь еретика – мы не стремимся к зряшным убийствам, но если стоит выбор – безопасность члена Ордена и исполнение им своего долга всегда должны пребывать на первом месте. Еретик же… чем меньше он живёт, тем меньше совершает грехов и преступлений против изречённого Спасителем, и тем самым путь его души в посмертии облегчается.

– Я поняла, наставник. – Девушка смиренно сложила ладони перед грудью.

– Прекрасно, моя дорогая.

– Но, наставник… этот материал… с которым я… Его источники…

– Магда, с одной стороны, если бы вам не хватало каких-то деталей, необходимых для успеха вашей миссии, вы бы получили их гораздо раньше.

– Понимаю, наставник. – Девушка вежливо поклонилась, ничем не выдав разочарования.

– Однако вы правы, обстоятельства изменились, – проговорил тот, кого именовали «наставником». – Да, в наши руки попал известный вам материал… И те, кто его нам вручил, разумеется, ведут свою собственную игру, однако на данном этапе наши стратегические цели с ними… достаточно близки.

Магда молча кивнула.

Наставник заложил руки за спину, приблизился почти вплотную.

– Эксперименты брата Бартоломея были крайне обнадёживающими, моя дорогая. Вы тоже показали себя с наилучшей стороны. Настала пора действовать не только в пределах сей крепости, её тайных подземелий. Мы в ответ передаём нашим партнёрам большую партию затребованного ими товара. Живого товара. За это отвечают другие адепты нашего Ордена, вас это волновать не должно. Вы явили себя самой способной к работе с данным материалом. Он нуждается во всесторонних испытаниях в условиях… ну, вы понимаете, в каких. Для этого – и только для этого – вам разрешается «экстраординарность».

– Я поняла, наставник.

– Я очень на это надеюсь, – сухо сказал человек в капюшоне. – Как было доведено до вас, Магда, наши… содеятели уже потеряли к северу от тех краёв несколько весьма опытных и бывалых… speculatores[7] или же посыльных, отправленных с какими-то миссиями. Потеряли при совершенно непонятных и невыясненных обстоятельствах. Это ставит под угрозу все далекоидущие планы. И уже потому вам ни в коем случае нельзя следовать обычной дорогой, путём, которому учили и вас, и остальных. На испытаниях вы явили недюжинную способность действовать не по шаблону, дерзко и неожиданно даже для видавших виды командоров…

Девушка по-прежнему глядела вниз и не позволила себе даже тени улыбки.

– Благодарю вас, наставник. Я оправдаю доверие.

Она резко склонила голову.

– Я очень надеюсь, Магда. Будьте внимательны и сосредоточенны. Предостерегаю вас от безоглядного доверия нашим socium tractatui[8]. Всегда обеспечивайте себе путь отхода при встречах с ними. Знайте, что они очень опасны и непредсказуемы. И даже не потому, что как-то особенно коварны – все, стоящие вне пределов нашей с вами истинной веры, исполнены скверны, и коварство – её часть; а потому, что этого может потребовать их телесная природа, ибо слишком сильно отличаются они от нас.

Помните, неудачи не должно быть! Ибо в противном случае последствия могут оказаться для вас – как, впрочем, и для нас – весьма трагичны.

– Я не боюсь, наставник.

– Знаю. И потому выбрал именно вас. В случае же успеха – с материалом – наш Орден сможет наконец выйти из подполья. Еретики склонятся пред нами, и мы железной рукой сможем покончить с язвой греха и разврата!

– Да, командор.

Наставник со значением кивнул.

– Отправляйтесь немедленно, и да хранит вас Спаситель Истинный.

Глава 1 Мастер и Ученик

Двухэтажный бревенчатый дом, что стоял в конце узкой, полузаросшей тропы, казался нежилым. Забор покосился, калитка сиротливо висела на единственной проржавевшей петле. Серые брёвна стен, некогда мощные и ровные, рассохлись и растрескались. Окна были выбиты, ставни сорваны, тесовая крыша просела в двух местах, из-за стрехи поднимались молодые, несмотря на осеннюю пору, побеги волчьего гона.

Он первый приходит на оставленные людьми места, и ему нипочём даже холода листопадной поры. Острые листья торчали, словно наконечники копий, пронзившие плоть ненавистного врага.

Двор тоже зарос почти весь, поднялись буйно крапива, злой болиголов, сорные луговые травы. Всё уже пожелтело и пожухло, но пока что сопротивлялось мертвящему дыханию осени. Малинник с любопытством заглядывал в пустые глазницы окон; мелкая зелень поднялась вдоль наличников, а в торцы брёвен уже вцепился алчный серый мох. Он приходит последним за добычей и после себя не оставляет даже гнилушек. Дому стоять ещё от силы два, самое большее – три лета.

А потом всё.

Но пока ещё дом держался, ещё противился напору леса, упрямо вцепляясь в землю нижними венцами. Он ждал и надеялся, что хозяева всё-таки вернутся.

И тогда ненасытному серому мху-древоеду несдобровать.

От калитки к приотворённой двери вёл едва заметный след из примятых трав. Вот сломанный стебель болиголова; широкий венчик его валяется в стороне, словно сбитый чьим-то ударом. Вот небрежный каблук пришельца выкрошил коричневую щепу из подгнившей ступени; а вот, уже явно забавы ради, с размаху пнул покосившуюся створку двери, так, что остался чёткий след.

Сапог. Вернее, сапожок, нога небольшая, явно женская или мальчишеская.

А потом незваный гость исчез во тьме пустого дома.

Растворился в вечном сумраке, сгинул то ли в подполе, то ли в запечье. И вновь настала тишина. Мягкая, обволакивающая, убаюкивающая, тишина убежища, надёжного, верного, никогда не подводившего…

За тишиной приходил сон, когда восстанавливаются потраченные силы, утихает на время зверский голод и можно прийти в себя, подумать, решить, что делать дальше.

Однако на сей раз всё пошло по-иному.

Две пары ног осторожно прошагали от калитки к дому. Одни остались у входа, другие неспешно двинулись кругом. Царил яркий день, солнце стояло в зените, тени сжались испуганными комочками.

Крикнула над покинутым двором печальная птичка-невеличка, перелётная черногрудка. Крикнула и раз, и другой, и третий.

Те ноги, что застыли у переднего крыльца, медленно-медленно стали подниматься. Задержались на миг: словно обладатель их смотрел на оставленный малым сапожком след. Шагнули через высокий порог, оказались в тёмных и прохладных сенях.

В сенях первая пара ног оставалась долго. Что-то творилось, расставлялось, натягивалось, напружинивалось, нацеливалось. Шагать приходилось мягко-мягко, по-кошачьи, постоянно замирая и прислушиваясь.

А руки, закончив устанавливать, напрягать и взводить, достали небольшие песочные часы, заполненные светящимся песком; глаза взглянули на последние песчинки, проскальзывающие сквозь перетяжку, и чуть прищурились.

Всё было правильно, и всё было готово.

Оттуда, с задов дома, вдруг раздался треск и грохот, словно дикий медведь-шатун в ярости принялся отдирать когтями намертво прибитые поперёк амбарных ворот жердины. Кр-р-рак! – жалобно поддалась одна из них, и в тот же миг глубины дома ожили.

Там что-то вскинулось, взворохнулось, завертелось. Как? Что? Почему? Откуда? Это неправильно, тут никого не должно было быть!

Но первый испуг пропал почти мгновенно, поглощённый злобой и голодом. Нет, не просто злобой, злорадством. Запах, запах человека – там, за амбаром. Кто бы ни притащился сюда – случайный ли лесоруб, заплутавший бортник или даже купчик, сбившийся с большой дороги, нам сгодится любой.

Прятавшееся в сердцевине дома скользнуло к выходу. Немного странно, что полезли с заднего двора… но, в конце концов, какая разница?

Хлопнула откинутая крышка подпола. По давным-давно немытым доскам прошелестели стремительные, бесшумные, нечеловечески быстрые и нечеловечески же мелкие шажки.

Заскрипела на неcмазанных петлях ведущая в передние сени дверь, заскрипела, распахнулась, да в тот же миг и захлопнулась.

Вспыхнул свет. Яростный, режущий, жгучий, невыносимый. Свистнуло что-то и ударило в дверь, заскрежетало, ввинчиваясь в неподатливое старое дерево, намертво запирая выход.

Свет резал глаза, уже успевшие перейти в ночь, но среди сияния всё равно угадывалась смутная фигура, державшая в руках нечто похожее на арбалет.

Извернуться! На него! Неважно, кто он и откуда, пусть от него не пахнет живым – на него!

Звон, треск, лязг.

Хлопнула высвобожденная пружина, взметнулись с пола тонкие, тщательно смазанные цепочки, опутывая пытавшегося вырваться, обвиваясь вокруг него, словно змеи. Время уже замедлялось послушно, готовое расступиться для решительного броска, уже тянулись клыки и когти; но тут оружие в руках странной, не имевшей запаха жизни фигуры встрепенулось, обе тетивы сорвались с крючков, распрямились дуги, со страшной силой швыряя вперёд два толстых и коротких болта, какими бить можно только и исключительно в упор.

Они вгрызлись в плоть, разрывая кожу, мышцы и сухожилия, дробя кости, проникая всё глубже и глубже, круша на своём пути всё и вся; и от них растекалась боль, ужасная, жгучая, огневеющая, от которой подкашивались ноги и всё плыло в глазах, и без того терзаемых беспощадным светом.

Но злоба и ненависть были сильнее боли, они гнали и гнали по жилам тёмную кровь, вязкую, словно смола, они заставили кости пальцев обернуться острейшими когтями, взметнули их к горлу подлого, предательски напавшего врага, врага без чести и совести; и когти бы дотянулись, всенепременно бы дотянулись, если бы в спину вдруг не ударило что-то тупое, толстое, вошедшее в основание позвоночника и отделившее его от таза.

Боль была теперь повсюду, руки перестали повиноваться.

Это было невозможно и неправильно. Как же так?! Нет, нет и нет!

…визг, высокий, вибрирующий, терзающий слух. Он оборвался, когда обладатель первой пары ног спокойно опустился на корточки возле воющего, визжащего существа, аккуратно и точно опорожнив тому в рот склянку с дымящейся, остро пахнущей кислотой.

– Вот так, парень, и только так. Смотри и запоминай.

Кислота делала своё дело, обращая плоть и кости в обугленные чёрные лохмотья. Боль на миг разжала когти, и существо увидело склонившихся над ним двоих людей, один из которых держал в руке пустую скляницу, а другой опирался на устрашающего вида кол.

– Пусть помучается, – жёстко сказал первый.

– Пхошхади-и-и… – вырвалось из разрушаемой адским зельем гортани, но человек лишь усмехнулся.

– Вот всегда они так. Страшно им, томно им перед концом-то, даже если это такой вот зелёный щенок, только что обращённый. Дохни, отродье, ты так быстро от меня в смерть не сбежишь. Ещё кислоты плесни, нехай ему повеселее будет, – велел он второму, с колуном.

И тот плеснул.

Огонь заполнял гортань и носоглотку, огонь растекался, проникая всё глубже. Но и это был ещё не конец, существо ещё могло сопротивляться, однако двое нападавших всё предвидели. Измазанный чёрной густой кровью, липкой и тянущейся, заострённый кол поднялся и резко опустился, ударив в грудь, проломил рёбра, пригвоздив ещё живое создание к полу.

Мир начал гаснуть.

– Кислоту-то, того, лить не забывай, – ласково сказал старший. – Лей, парень, лей. Колом орудуй, не без того, но и снадобье тоже потребно. А то слишком быстро сдохнуть может.

– Так он ведь уже…

– Всё равно. Пока что-то чувствует – не дохлый. Кислоту лей, кому говорю! Потом голову ему отсечёшь. А как справишься – молоток бери.

– З-зачем молоток?

– Клыки красавцу нашему выбить, как положено. Иначе от князя награды не видать. Да не зеленей ты, ничего, ничего, справишься. Клыки выбьешь, голову после этого в мешок, что мэтр Бонавентура нам вручил, положишь, жидкостью – спиритусом – зальёшь. Потом мэтру отвезём. А вообще ты молодец. С первым взятым упырём тебя, приятель.

* * *

У костра в осеннем лесу, прозрачном и лёгком, где струятся по ветру серебристые нити паучков-странников, сидели двое. Рядом паслись, уткнувши морды в опавшую листву, два здоровенных ездовых варана. Время от времени то один, то второй поднимали чешуйчатые головы, глядели окрест желтоватыми глазами, где отражалось лишь неземное блаженство – вараны всегда блаженствовали, когда ели, а есть им было всё равно что: солому, сено, кору, ветки, траву, сгнившие овощи или, вот как сейчас, опавшие листья.

Старший, наполовину седой, кряжистый и широкоплечий мужчина со впалыми щеками и кустистыми бровями, нависшими над тёмными глазами, пошевелил дрова в огне. Лето уже убегало, утекало на дальний юг, с севера тянуло холодом, ветер обнажал чёрные ветви старых вязов. Седой поправил застёжки, потуже запахнув видавшую виды кожаную куртку, натянул шерстяной капюшон. На вид ему можно было дать лет сорок, загорелая кожа выдавала того, кому пришлось отмерить этим летом немало лиг под открытым небом. Он носил не меч, как большинство у людей, но гномью секиру, всю усаженную шипами и крюками. Такое оружие делается только под определённую руку, не просто так, на удачу или на продажу; взявший её впервые наверняка счёл бы все эти ухищрения ненужными и неудобными.

На поваленном бревне рядом с человеком лежала пара небольших двухдужных самострелов. Такими частенько щеголяют городские воры, да держат их в будуарах дамы полусвета – на всякий случай. Толку от этих игрушек в серьёзном деле никакого, стрела едва ли пробьёт тяжёлый рыцарский доспех; однако и старший, и его младший товарищ – каждый имели по паре таких арбалетов.

И если присмотреться, то становилось понятно, что игрушками эти самострелы отнюдь не были. Необычно толстые дуги. Непривычно толстая тетива на каждой паре. Рычаг взвода, предохранитель, шептало переводчика стрельбы – можно было послать два болта разом, а можно – один за другим.

Дорогая работа, и дорогая не отделкой, а скрытой под накладными полированными пластинами механикой.

Второй путник, совсем молодой и безусый мальчишка был… в общем, совсем молодым и безусым мальчишкой. С румяными щеками и нежным пушком на подбородке. Он тоже носил добротную кожаную куртку, кожаные же порты и высокие сапоги; у пояса юноши висел длинный кинжал явно гномьей работы.

– Для первого раза неплохо, парень. Очень даже неплохо.

– Благодарю вас, мастер.

– Не каждому удаётся вот так своего первого упыря взять – и чтобы на нас с тобой ни одной царапины.

– Так вы сами сказали, мастер, упырь-то, мол, хиленький, мелкий и…

– Всё правильно. Так я и говорил. Упырёк и впрямь мелкий, хиленький, только что обращённый и, видать, совсем ума лишившийся, то ли от страха, то ли от предвкушения. Забился в глушь, где его так легко выследить; спрятался в подполе, откуда только один выход; попался на все мои приманки. Как раз с таких и хорошо начинать, парень. Однако достался нам с тобой упырь, именно что упырь, а не гуун. Кто такие гууны, парень, вспомнишь?

– Конечно, мастер. Гууном именуется недовампир, жертва крововысасывания, получившая в процессе первичную дозу экскретов вампирьих желёз, что являет начальный этап перевоплощения в настоящего упыря. Гууны отличаются немалым разнообразием, вампиры умеют придавать им нужные качества – силу, выносливость, быстроту… Такие создания внешне уже отличаются от человека, порой значительно. Обычный же гуун, безо всяких… э-э-э… усилений – очень похож на нас.

– Всё верно, молодец. Как же это случается и когда?

– Случается, мастер, когда нападавший вампир изливает первую дозу ихора, но дальше не двигается, ограничившись впрыскиванием содержимого подскульных железистых мешков; это приводит к утрате жертвой свободы воли, способности рассуждать, значительной части воспоминаний и навыков. Укушенный таким образом становится гууном, недовампиром, рабом упыря, покорным и нерассуждающим. У кровососов всякого ихора много, но для гууна того самого, подскульного, ещё больше требуется, чем для полного превращения. Когда упыри до конца доходят, когда жертву в вампира превращают, разные другие их яды в дело идут, но каждого – поменьше.

– Молодец. Красно говоришь, гладко, как по книжкам, даже не теми словесами, которыми я тебя учил. Запоминаешь, парень. И наша сегодняшняя добыча – это не гуун, в бою не слишком опасный, если, само собой, он не бойцовая тварь, специально для этого выращенная. Но и тогда, коль головы не терять и глупостей не делать, ты с ним справишься – гуун может быть и силён, но туп, в отличие от вампира. А здесь у нас с тобой, приятель, самый что ни на есть настоящий упырь. Молодой и голодный. Ты его взял – молодец, честное слово, молодец.

Но всё равно, дружище, я тебе серьёзно говорю – запомни, назубок затверди две вещи, если, конечно, хочешь со мной остаться. Ну, или хотя бы выжить. Только две, большего от тебя пока что не требую.

– Внимаю вашему слову, мастер.

– Заковыристо выражаешься, однако. Книжник? Впрочем, не важно, мы, охотники, друг другу вопросы о прошлой жизни не задаём. Так вот, ни один человек ни разу не смог одолеть вампира в «честном поединке». Гуунов – случалось, да, и не то чтобы очень редко. Чего ёжишься? Так оно и есть. Почему оно так, разумеешь?

– Да, мастер. Вампиры невероятно сильны, быстры, почти не замечают ран, могут быть убиты лишь прямым ударом в сердце или срубанием головы. Что мы, мастер, сегодня и проделали.

– Молодец, парень, вижу, запоминаешь. Хотя, конечно, есть и другие средства их упокоить, но, в общем, верно. Или голову с плеч, или серебряный клинок сквозь сердце. Этому мы голову снесли. Кислота кислотой, она дело хорошее, но кончать упыря лишь с её помощью – себе дороже, только если целиком в кислоте этой растворить. Не напасёшься, всю жизнь на алхимиков работать станешь, такого кредита нам даже мэтр Бонавентура не откроет.

– Мастер, а зачем ему головы-то упырьи?

– Изучает он их. Вскрывает. Dissects, как он сам говорит по-учёному. Железы их изучает, яды, ихор то есть. Вот и эту башку ему снесём, когда с делом покончим. Всё равно эликсиры пополнять надо. Но я про другое сейчас. Хочу я, чтобы ты запомнил, парень: самый сильный силач нашего рода рядом даже с самым слабеньким упырём – что кутёнок. Самый быстрый бегун – что черепаха. Ну и так далее, парень, и так далее. Не дрожишь ещё пока?

– Никак нет, мастер.

– Это правильно, что не дрожишь. Этот, сегодняшний, – мы его на испуг взяли. Он отлёживался, солнце для него сразу после трансформации – что нож острый, глаза света не переносят…

– Вы поэтому его вспышками и ослепили, мастер?

– Именно. Ими и ослепил, едва тот через порог в сени вылетел. Молодой, говорю ж, и глупый. Будь упырь хоть чуток постарше, ни за что дурости такой бы не сотворил. А как бы он поступил, знаешь, парень?

– Вы говорили, мастер, выжидать бы стал…

– Так. Он бы не дёрнулся, не шелохнулся бы. Выждал бы, пока мы внутрь зайдём, пока в подпол влезем. А вот тогда он нас бы и схарчил.

– Но мы не полезли бы в подпол, верно ведь, мастер?

– Разумеется, парень. Те, кто напролом упырю навстречу прут, долго не живут. И мы бы, конечно, к нему очертя голову не полезли. Но об этом после говорить станем.

А вторая вещь, которую тебе знать надо, – ни один вампир ни разу не смог одолеть… кого?

– Себя, мастер. Свою природу одолеть они не могут.

– Молодца. Именно что природу свою. Взять хоть нашего сегодняшнего. Что с ним случилось? Жрать хотел, крови хотел. Налетел на ту девчонку, разорвал всю, налопался до закачения зенок. Ничего не соображал уже, заполз в первое попавшееся место. Нам с тобой его даже искать не пришлось. Что всё это значит? Упырь не может не жрать, вот что.

– Как и мы, мастер…

– Ёрничаешь, парень? Это хорошо, это правильно, но только до некоего предела. О коем тебе и напомнит мой подзатыльник.

– Ой!

– Ничего, терпи. Сам знаешь, я без дела рук не распускаю. Так вот, сказал-то ты верно – упырь не может не жрать. Таково его упырье естество, и там, где мы, люди, можем себя сдержать, поголодать, если надо, последнюю краюху отдать тому, кто ещё пуще нашего мучается, упыри никогда… что сказать хочешь, парень?

– Так ведь люди-то, мастер, люди – они тоже разные бывают…

– Правильно говоришь. На иного посмотришь – ей же ей, иной упырь краше покажется. Да, хуже вампиров люди порой. Не зря ж из них самые злые кровососы и получаются. Не из эльфов там или орков – а из людей.

– А из гномов, мастер?

– Ни разу не слышал. И не встречал. И никто не встречал. Гюнтер плёл что-то такое, ну так на то он и Гюнтер, чтобы языком молоть. А вот знавал я одну чародейку, Кларой Хюммель звали, не ведаю, откуда, но не нашенская она, точно – так вот говаривала та волшебница, что не родился ещё такой упырь, чтобы гнома смог бы обратить. Мол, у гномов совершенно невероятная резистентность к такого рода делам.

– Резистентность, ага… ну да, понятно. Устойчивость.

– Хм-м, парень, а ты точно из книжников. Я-то это слово сам только с десятого раза выговорить смог правильно. Устойчивость, верно. Сопротивляемость. Но не важно, главное – что гномов-упырей мне досель не встречалось и, сподоби силы заокраинные, не встретится. А у нас с тобой начинается дело уже настоящее, за что князь нам деньжат авансом-то и отсыпал. Мальчишка-кровосос-то сегодняшний не просто так тут очутился.

– Так, мастер, значит, именно тут и сидит тот, кто его обратил?

– Нет, парень, соображаешь ты быстро, хорошо, но тут вот ошибся. Тот, кто паренька этого с пути истинного сбил, кто его обратил, того тут давно уже нет. И след простыл, да не просто простыл, а всеми мыслимыми чарами затёрт. Старый вампир здесь прошёл, приятель, старый и сильный. Проскользнул незамеченным, долго, видать, скрывался, высматривал, выжидал. Ну и… дождался. Не одного парнишку этого, нами с тобой упромысленного, он обратил. Попался в его сети и ещё кто-то. Кто-то, кто княжескую дочь сгубил. Жаль, князь про этого гада ничего толком сказать не смог. Вот этого второго нам сыскать и надлежит, за это награда и положена. А это потруднее выйдет, чем нашего сегодняшнего торопыгу на кол нанизать. Но всё равно – надлежит его найти и поступить с ним соответственно. Опять спросить чего хочешь?

– Д-да, мастер… а почему мы упырей-то этих по одному ловим? Ловим по одному, а они всё лезут и лезут. Всё больше их и больше с годами. И народ на рынке болтает, что, мол, есть тайное вампирье царство за горами, оттуда они к нам и пробираются, и, пока стоит оно, ничего с кровососами мы не сделаем. Одного на кол посадим – трое других появятся.

– В корень зришь, парень. Я не я буду, если из тебя толка не выйдет. Упырей и впрямь больше становится, мы, охотники, промеж себя давно уже заметили. Кто-то зубоскалить принялся, Мартин-косой, если не ошибаюсь: мол, хорошо, работы больше, деньжат тоже. Вот уж поистине, бывают и среди охотников дураки, хоть и удачливые… Чепуха это, конечно. Каждый новый вампир – новые смерти. И новые вампиры, когда в силу войдёт.

А про «царство» ты не слушай. Нет его. Я бы знал. Даже Гюнтер о таком врать остерегается. Но правильно ты говоришь, что лезут они откуда-то; да, верно, лезут. И мы, охотники, знаем даже, откуда. Из Гнилогорья. Сидит там где-то за трясинами на закатном берегу Вирра старый их верховодник, пахан, знаешь, как у воров бывает. Главный над ними, стало быть. Сидит сиднем, никуда сам не вылезает, летает нетопырём разве что, кровь сосёт осторожно и с оглядкой, головы не теряет. Да и зачем, ему мелкие подручники всё сами приносят-приводят. И вот чтобы до этого пахана добраться, надо сперва лишить его тех самых подручников, не дать мелким выкормышам силу набрать, устроиться в людских пределах, гнёзда их надобно вскрывать по одному, как нарывы. Потому как от гнёзд тех и бóльшие беды проистекают, но про то сейчас тоже говорить не станем. И знаешь, что тут главное, во всей этой вампирьей карусели?

– Что, мастер?

– Сам не сообразишь? Зря я тебя хвалил?

– Э-э… Сажать их на колы быстрее, чем они появляются?

– В точку. Никакой упырь, даже самый старый и сильный, не может творить новых неисчислимыми ордами. Высосать кровь, убить, сожрать сердце и печень – это пожалуйста, это когда угодно. А новых упырей создавать – нет, не может. Даже гуунов не может. Ждать надо, пока слюна ядовитая накопится, ихор по-учёному, всяких разных видов. Для гууна вот один ихор нужен, и много, для настоящего упыря, как говорилось уже, – хоть и меньше каждого, да разных. Как ты сказал, «из подскульных желёз». Но это из подскульных, а есть ещё и надчелюстные, и подчелюстные, и пазуховые, в верхние клыки открывающиеся. Их для гууна не требуется.

– А сколько же… сколько ж в день тогда они сотворить могут? Одного, двух, трёх? Вот тот старый, про которого речь вели, который того, последнего, сотворил, и ещё одного, за кем охотимся, – сколько ж он ещё тут оставить мог?

– Не знаю, парень. Знаю, что немного, иначе б уже сожрали нас упыри. Лучше послушай, есть сказка такая… страшная, правда… Про девочку Марысю и красного демона.

– Помню, мастер. Про девочку Марысю да про жадного купца, что охотника нанять поскупился. У вас её как сказывали?

– Так и сказывали. Жила, мол, девочка Марыся в деревне, и повадился упырь в ту деревню ходить. Да не просто ходить, кровь сосать, но людей, сельчан, в упырей же переделывать. И жил там же некий купец-жадоба, первый скупердяй в округе. Просила у него Марыся, чтобы нанял бы купец охотников, а тот отказался. Мол, нет никаких упырей. А те всё злее каждую ночь, утаскивают одного за другим соседей. Пошла тогда Марыся к бабке-ворожее, злой ведьме, и та её надоумила, мол, есть способ самой с упырями справиться, надо лишь красного демона вызвать, он-де явится, всех упырей сожрёт. Только цена высока больно. Кровью своей те врата отворяются, ведьма сказала. Согласилась Марыся, делать нечего. Исполнила всё, как ворожея ей велела. Явилось ей жуткое страшилище рогатое, великанское, с красной шкурой, заревело, копытами затопало. «Есть, – говорит, – давай!» Марыся ему на упырей и указала. Сожрало чудовище упырей, такое сильное было. Хотела Марыся чудище прогнать, да злая ведьма ей обратного слова и не дала. В общем, слопало чудище и Марысю, и ведьму, и только потом расточилось, унесли его прочь ветры незримые, обратно в его логово…

– Ну так ведь это ж только сказка, мастер, правда?

– Сказка – ложь, да в ней намёк… Ты подумай, парень, как же так выходит, что упыря убить донельзя трудно, новых они тоже обращают, живут хрен знает как долго – а нас всех до сих пор не сожрали? Я сам дорого бы дал за то, чтобы узнать точно – раз в день они обращать кого-то могут, раз в седмицу или, скажем, только раз месяц, а то и в год. Эвон, даже чародейка Хюммель того не ведала. Мол, у каждого свой лимит.

– То есть предел, да, мастер?

– Точно. Предел, значит, край-граница. Любила госпожа Хюммель мудрёные словечки, которые, кроме неё, никто и не слыхивал, разве что мэтр наш дорогой Бонавентура… В общем, пока до главного упыря нам не добраться, надо, чтобы его птенчики-вороняточки тут гнезда не свили. Всё понял, парень?

– Да, мастер.

– А чего ж не спрашиваешь тогда, как станем с упырями справляться, если ни один человек их в открытом бою не одолеет?

– Ну так вы, мастер, живы покамест. Значит, можно справиться. Да и с молодым этим упырьком мы сладили, верх над ним взяли. А вот как с остальными, кто сильнее да опытнее, – вы мне скажете, когда нужно будет.

– Ты мне тут в покорность не играй, парень. Когда имеешь дело с кровососами, головой своей нужно думать, а не указаний мастера ждать. Покуда дождёшься, сам не заметишь, как упырьей сытью сделаешься. Верно, лучше всего упырей брать тёпленькими, молоденькими, только что сотворёнными, пока силы не набрали, пока управлять доставшимся не научились. Но подобная, приятель, удача далеко не всегда выпадает. Да и сам понимаешь, сытенький вампир означает самое меньшее одного замученного и сожранного человека, лютой смертью сгинувшего. Я конца такого даже татю-убийце не пожелаю. Да и к тому же мало нас, настоящих охотников, с подлинной страстью до этого дела. На все грады-веси не хватит. Поэтому надо к куда более серьёзной схватке готовиться.

– Мастер, мастер, а что такого болтают, что слуги Спасителевы якобы особую силу против упырей имеют?

Старый охотник тяжело вздохнул.

– Эх, приятель. Нет такой силы в нашем мире – или я про такую не ведаю, – чтобы всегда и наверняка б упырей била. Рыцари не могут, чародеи не могут – кроме всё той же чародейки Клары Хюммель, эх, и ловко ж она их клала, никто потом ничего подобного повторить не мог – и Спасителя слуги не могут тоже, по большей части.

– По большей части?

– Простой священник в простой церквушке ничуть нас с тобой не сильнее. В общем, не защитят от упырей никакие святые. Их магия вроде как только в монастырях и действует, да и в соборах живых, намоленных. А вот заброшенных храмов или там скитов избегай пуще пожара – там, откуда слово Спасителя ушло, там упырям раздолье.

– Значит, всё-таки хоть немного, а могут монахи упырям противостоять?

– Именно что «немного». Избегают упыри монастырей, особенно святому Кинару, второму апостолу, лекарю великому, посвящённых. Избегать избегают, а вот чтобы монахи бы вампиров убивать умели, как мы с тобой, – о том я не слышал. В общем, укрыться в монастыре порой можно… но и только. Короче, ни на кого, кроме самих себя, рассчитывать не приходится.

– А вот эти красные чудища… которых демонами прозывают…

– Так то ж сказки, парень. У нас, у охотников, тоже ходят всякие слухи, что там, где особо много упырей возникало, якобы и демоны появлялись, и после того упырей куда меньше становилось. Трудно сказать. Может, маги Академии и пояснили бы. Я-то своими глазами не видел, от достойных доверия людей своими ушами не слышал. А что там кто плёл – так на то и язык, чтобы им чесать, побасёнки рассказывать. Всё, закончили разговоры, приятель. Бери самострел. Князь велел нам торопиться. – Мастер поднялся, вытянул руку в перчатке без пальцев над костром. Пламя послушно зашипело и угасло. – А что, парень, красивая дочка-то была у князя?

– Загляденье, – опустил голову младший. – Её все любили. Добрая она была, светлая вся. Князь Предслав-то того, грозен бывал. Строг, хоть и справедлив, и всякая вина у него была виновата. Бывает, разойдётся, ногами затопает, кулаком по столу так, что доски трескаются, даже княгиня, уж на что не робкого десятка, а и та к нему при таких делах подступиться боялась, а Еленке хоть бы что. Подойдёт, обнимет, утишит, утихомирит. Князь потом поворчит ещё, да и простит. Не в поруб отправит, а всего лишь розог велит вкатить десяток. Князь, он ведь отходчивый, зла не помнил. Жалко её, мастер, сил нет как жалко!.. Весь город хоронить вышел.

– Что весь город, это, парень, точно… а и смотрю я, дружище, ты неплохо в делах княжьего дома разбираешься. Словно своими глазами видел.

– Случалось и видать. У нас ведь как – суд за стенами не прятали, князь всегда все вины на торжище разбирал.

– А… – неопределённо протянул мастер, – на торжище, значит… может, и на торжище. В общем, вставай, парень. Дорога неблизкая, а нам ещё след этого второго упыря искать.

* * *

Вараны с неожиданной резвостью перебирали лапами, шлёпая по вечным, непросыхающим лужам на тракте. Осенние леса сгущались, наваливались с боков, деревни и заимки кончились, уступив место непролазным чащам. Сорванные жёлтые и коричневые листья кружились над головами, словно в панике удирая от какой-то незримой опасности.

Последнее село встретило охотников пустыми, брошенными домами. Мало кто озаботился даже подпереть двери колом.

Деревня ещё совсем недавно была живой, хотя и опустевшей больше чем на две трети. Вдоль единственной улицы выстроились дома – иные заброшены совсем недавно, иные – уже не один год как крыши просели, и проезжать мимо них было совсем тяжело.

Жизнь из них давно ушла; ушли люди, ушёл и малый народец. Овинники и банники, гуменники, полевики, амбарные и прочие, им подобные. Ушла остроносая шишига, со вздохом оглядываясь на покинутое гнездо – люди, люди, что ж вы так? Разве ж мы не помогали? Ведь как могли старались!.. Да всё равно, чего уж теперь…

Шмыгнула шишига тогда, давным-давно, острым носом, да и поползла неведомой людям тропою вслед за остальными.

Последними держались дедушки-домовые. Как правило, уже старые, тяжкие на подъём, но знавшие, что оставаться им нельзя ни в коем случае. Ибо с новыми хозяевами этих мест шло нечто страшнее одиночества.

И домовики ушли тоже.

Никого здесь не осталось из полезных человеку Малых. Пустота, гниль, прах и тлен.

Кладбище, только хоронят на нём не людей, а дома.

Другие дома, казавшиеся новее и крепче, тоже не выглядели справно. Видно, что не заброшены, но и только. На починки у хозяев, похоже, не оставалось уже ни сил, ни желания.

Здесь не жили, здесь доживали.

– Гляди, – мастер остановил своего варана, и тот немедля потянулся мордой к облетевшему кусту жимолости. – Что скажешь, парень?

Юноша прищурился, лицо как-то разом постарело, сделавшись холодным и жёстким.

– Бежали в страхе, мастер. Добро раскидано. Ворота не заперты. Даже колодцы не закрыли.

– Верно. А ещё… чуешь чего-нибудь?

Юноша послушно принюхался.

– Т-трупами не пахнет, мастер.

– А что это значит?

– Что их тут нет? – не слишком уверенно отозвался ученик.

Старший охотник покачал головой.

– Смотри внимательнее.

– О! – юноша вдруг покраснел. – Простите, мастер. Где мои глаза были… упырьи метки под окнами – там, там и ещё вон там.

Бревенчатые стены изб носили следы когтистых лап – крупнее волчьих, но меньше медвежьих.

– Ну, парень, а зачем он, спрашивается, в дом лез, уже перекинувшись?

– Голодный, – без запинки оттарабанил юноша. – Не только кровь выпить, он ещё и тело сожрать должен был.

– Верно. А что это значит? Зачем ему человечина понадобилась?

– Ещё не заматерел, значит. Не преобразился ещё до конца, в силу не вошёл. От шести месяцев до года, выходит. Тот-то мальчишка, первый…

– Твой первый, кого мы в Заовражье взяли, был совсем свежачок. Недели три, самое большее. Ополоумевший от всего случившегося, как я тебе уже речь вёл. А этот уже куда хитрее, скрытнее, умеет куда больше. Но ты прав, заматереть он не успел ещё. И что отсюда следует?

– Он потому, м-мастер, в дома и лез… Упырям молодым не только кровь требуется, им ещё и мясо подавай. С-сырое… – Он отвернулся, слегка побледнев. – Много…

– Ничего, привыкнешь, – бросил мастер. – Поначалу оно всегда так. Ну, а отчего ж тогда трупами не пахнет, если он тут совсем недавно побывал – метки вон совсем свежие, и недели не прошло? Конечно, ночи холодные, но так у нас с тобой и нюх не как у всех. Ну, отвечай!

– М-молодой упырь с-съедает всё, не только сердце и п-печень… Буэ-э-э!!!

– Не переводи еду зря, парень. Знал бы, не кормил бы тебя завтраком. Но говоришь всё верно. Он не только внутренностями закусил, он и кости все изглодал. Череп не исключая. Клыки-то у него уже ого-го, не смотри, что «молодой». След-то его низовой взять сумеешь?

Юноша кивнул. На висках его блестел пот.

– Тогда давай. А я посмотрю. Это нетрудно должно быть – молодые, когда нажрутся, осторожность теряют совершенно. Конечно, не так, как тот, из Заовражья, но тоже… глупеют. И это, приятель, наш с тобой шанс. Как говорится, это только пророк Спасителя нашего, Михась Славный, одними словами царствие небесное себе заработал.

Ученик кивнул. Гибким движением соскользнул с седла, направился прямо к дому, где виднелись следы когтей. Задержался на мгновение, сжимая и разжимая кулаки и покачиваясь с носка на пятку, пока наконец не решился и не заглянул внутрь через чёрную рваную рану окна. Зашипел сквозь зубы.

– Смотри-смотри, – прикрикнул мастер. – След там начинается, там ты его и брать должен.

Из обширного нагрудного кармана ученик выудил скляницу с зеленоватой жидкостью внутри и притёртой пробкой. Аккуратно капнул на каждую из оставленных когтями отметин, с силой дуя на падающую каплю так, чтобы она угодила точно на белое разодранное дерево.

– Теперь смотри, да внимательно! – вороном каркнул мастер.

Паренёк оттолкнулся от стены, пошёл кругом, зажмурившись и расставив руки, словно ловил кого-то невидимого. Старший, похоже, тоже что-то видел, потому что пару раз досадливо поморщился, когда юноша спотыкался на ровном месте и начинал беспомощно топтаться, тыкаясь туда-сюда.

– Есть! – вдруг выкрикнул ученик, делая движение, словно хватая за хвост пролетающую птицу.

У него под ногами вспыхнуло подобие зеленоватой цепочки следов, босых человеческих ног, но странно и жутко изменённых. Слишком длинная ступня, слишком узкая; и пальцы странные, слишком длинные ногти – скорее, когти, – упиравшиеся в землю при каждом шаге.

Следы убегали прочь от деревни, прямо на запад, где на горизонте синеватым маревом блазнились далёкие пока ещё горы.

– Молодец, – хрипло выдохнул мастер и тоже утёр пот. – Теперь-то он уже никуда не денется, выродок.

Юноша ничего не отвечал, лишь судорожно глотал воздух широко раскрытым ртом, словно опрометью промчавшись целую лигу.

– Молодец, – повторил мастер и хлопнул ученика по плечу. – Ты гада нашёл – тебе его и кончать.

– У-учитель… – пытался отдышаться парень. – А что же делать… уф, уф… коль он, гад, на крыльях полететь решит?

– Наш-то? Едва ли. Молод ещё. Не сразу к ним это умение приходит.

– А вообще? Если полетит – как его выследить?

– Есть у нас и на этот случай средство. Упырь, когда на крыльях, магический след оставляет. Если он к человеку ближе, его и углядеть куда труднее, как ни странно. А вот летучего – бывает даже проще. Но об этом нам сейчас беспокоиться не стоит. Наш-то на своих двоих наяривает, торопится. Так что и мы поспешим.

* * *

– Слушай ещё, парень. Не бывает хороших вампиров. Это только в сказках случается – мол, они все такие тонкие, возвышенные, непонятые. Дескать, они и кровь-то сосут неохотно.

– Сосут и плачут.

– В точку. Плачут, но сосут. Или другая байка – якобы бывают такие недовампиры, что со своей упырьей сущностью борются, хотят оставаться людьми и даже с другими кровососами воюют. Тоже не бывает. Бьюсь об заклад, что хочешь проставлю, это сами упыри и придумали. Чтобы силы нас лишить, решительность ослабить. Обмануть врага, внушить ему к тебе жалость – считай, уже полдела.

– А на самом деле всё это ведь враки, да, мастер?

– Самые что ни на есть завиральные враки. Помни, парень, вампирья отрава такова, что сломит любого. Самого храброго, жёсткого, непримиримого. Был у меня дружок, когда к нам пришёл – назвался Джейкобом; вместе с ним учениками начинали. Я по сравнению с ним тогдашним – нюней бы прослыл и размазнёй. У него упыри всю семью высосали, пока он в отъезде был, медленно, ночь за ночью. Они умеют. Друг мой после этого дал страшную клятву, принял знак Моррид, древней богини смерти, что не знать ему покоя, покуда хоть один упырь творит тут зло. И убивал он их – безжалостно. Не только их, но и их прислужников, не-вампиров, обычных людей, что приняли их руку. Слыхал ведь о таких?

– Слыхал, мастер. Ещё слыхал, что такими Гнилогорье и держится. И про короля Фредерикса тоже слыхал.

– Молодец. Про короля этого много разного болтают, что в доле он с упырями; но сейчас не о нём речь, я про своего дружка дорасскажу. Не жалел он никого, кто под вампирью десницу пошёл, не важно, из страха ли, по неволе иль желая какой ни есть власти с богатством.

– Совсем никого не щадил, мастер?

– Совсем. Детей сам в огонь кидал – мол, из них всё равно только упырьи слуги вырасти и могут. Такое творил, что кровь в жилах стынет – вампиры одного имени его боялись. А уж кто им служил – те от одних слухов, что он в их края направляется, бросали все пожитки и наутёк. Ничего не боялся, сам-друг троих старых упырей завалил, одного за одним. И втемяшилось ему, что может он так же справиться и с тем самым паханом, о котором я речь вёл. Я ему – да куда ж ты, никто толком не знает, где этот пахан вообще, какая у него стража, входы-выходы – ничего не известно! Схарчат тебя там, говорил я ему, обратят, и станешь ты таким лютым упырём, что… а, да чего уж теперь. Друг мой рассмеялся только, мол, не зря легенды ходят, что есть такие вампиры, что смогли остаться людьми, обретя при том упырью силу. Теперь-то я понимаю, что загордился он, решил, что даже волшебство кровососов ему нипочём; а может, крепко уповал на заступничество той самой богини Моррид. Однако, парень, ничто его не защитило. Ушёл он как раз в то самое Гнилогорье, ушёл и не вернулся. Точнее, вернулся – да только уже не он.

– Его… обратили, да, мастер?

– Обратили, парень. Не убили, не высосали досуха, не скормили молодым упырям. Много сил потратили, но обратили. Не осталось в нём ничего людского, ничего нашего. Кровосос лютый, вот и весь сказ. Что спросить хочешь, парень?

– А… мастер… что ж с ним потом-то сделалось?

– Да что ж с ним сделается? Дорожка у него одна была, не свернёшь, не остановишься. Кровь пил, людей губил – всё как положено. Делать нечего – собрались мы с друзьями-приятелями, покумекали, да и вышли против него все вместе. Не для честного боя, запомни, парень, но чтобы упыря наверняка уложить. Ну и уложили. Не сразу, не вдруг – но уложили. Хотя, скажу я тебе, попотеть пришлось. Недаром ведь он у нас слыл мало что не лучшим.

Ничего в нём людского не осталось, парень. Ни капли, ни грана, ни крошечки. Хотя… нет, кое-что оставалось до самого конца.

– Гордость, мастер?

– Тут ошибся, парень, да и немудрено человеку доброму ошибиться. Хитрость в нём осталась, самая гнилая, самая подлая. Когда уже завалили мы его, стрелами утыкали, серебром протравили, когда оставалось последнее дело – голову срубить, а тушку – на кол, ну или всего целиком на кол, чтобы не сразу бы помер окончательно, чтоб помучился, всех им погубленных вспоминая, если уж на сохранность головы рукой махнуть – завыл он, задёргался, нас по именам звать начал. Дескать, как же так, друзья, помилосердствуйте, мы ж с вами пуд соли съели, одним одеялом укрывались и невесть сколько раз спины друг другу защищали, жизнь спасали. Правду говорил, парень, вот что самое гадкое-то выходило. У одного костра с ним спали, последней коркой делились, и, да, каждого из нас он хоть по разу, но спас. А теперь лежит такой, чёрной кровью харкает, хрипит и просит, мол, погодите, не убивайте, я опосля такого другим стану, упырьи схроны-тропы укажу, сам против них выйду… и всё такое прочее. Что замер, парень? Ждёшь, чем дело кончилось?

– Уг-гу, мастер.

– Ничем особенным. Увидел я, что даже иные из наших заколебались, дрогнули, ну, и пошёл к нему. Он разглядел – и, поверишь ли, парень, лыбиться стал, обрадовался. Дескать, кто другой бы оказался – решил, что кончать его идут. А у меня в руке ещё скляница была, он подумал – с эликсиром. И забулькал, заблекотал – спасибо, дескать, дружище, верил я в тебя, не сомневался, и ты не сомневайся, верь, мы теперь этих кровососов к ногтю возьмём. Ты ведь мой друг лучший, мой друг единственный, ты мне ближе брата был…

– А вы, мастер?

– А что я? Я ничего. Скляница у меня в руке и впрямь была, да только не с эликсиром, а с кислотой. Навроде той, что мы с тобой недавно в ход пустили. Специально у алхимика, мэтра Бонавентуры, брал на тот случай. Кислота с серебром, истёртым в порошок. Верное средство, запомни, парень. Присел я около него…

– Так ведь рисковали-то как, мастер!

– Рисковал, не без того, парень. Но иначе нельзя тогда было. Все наши должны были увидеть…

– Что увидеть?

– Дай досказать-то, нетерпеливый!. Подошёл я, значит, и говорю: дай приподниму тебя. И левую руку протягиваю, а в правой руке склянку держу. Ну, и…

– И что же, мастер?!

– Помнишь, что я тебе говорил, парень, насчёт того, что ни один вампир одолеть не может?

– Свою природу, да, мастер?

– Именно. На то мой расчёт и был. Цапнул он меня, в левую руку впился, едва только смог. Руку-то я рассадил до крови, нарочно, само собой – он и не сдюжил. И не смог бы никогда сдюжить.

– А как же вы, мастер?

– Неужто думаешь, парень, я зря ту склянку держал наготове? Влепил ему её прямо в морду, о клыки разбил. Мало ему не показалось, приятель, мало не показалось. Орал и катался он славно – пока кислота язык с гортанью не разъела, а мы ему кол не наладили. И головы рубить не стали. Не заслужил. Уж слишком лихо душегубствовал. На колу-то заговорённом упырю ой как не сладко, томно ему там, скушно, как бабушка моя говаривала. Дохнет медленно, а деться никуда не может. Главное, парень, насадить как следует, чтобы острие кола у него, проклятого, из поганой бы пасти вылезло. Люди, которых на казнь такую осуждают, уже десять бы раз померли, а упырям ничего, только воют. Вот и этот – долгонько выл. Целую седмицу, пока мы ему его убийства перечисляли. Ничего, не ёжься, парень. Друга моего, который мне и впрямь ближе брата приходился, – там не было. Погиб он, друг мой, загрызли его упыри. Одна личина, пустая оболочка и осталась. А внутри, под личиной – тварь лютая, подлая, жадная, ненасытная. Враг рода человеческого, вот и всё.

Так что запомни, крепко запомни – с упырём разговор может быть только один. Хоть отец твой то был раньше, хоть мать, хоть жена, хоть сын любимый или дочурка, сердца отрада. А промедлишь хоть миг, поколеблешься – и всё. Или сожрут тебя, или выпьют досуха, или, что хуже всего, сам вурдалаком сделаешься. Одним из них.

Понял ли, парень? Крепко ли запомнил?

– Крепко, мастер.

– Так вот смотри, если и со мной что подобное случится – меня ни в коем случае не слушай, на посулы не ведись. Где у нас кислота с серебром толчёным, ты знаешь.

– З-знаю…

– А коль знаешь, то держи всегда при себе и в ход пустить не промедли.

* * *

Облетающие леса плавно скатывались вниз по долгим пологим склонам. Пламенела ставшая добычей осени листва, над головой нависали серые тучи, сеявшие нудным мелким дождичком. Оба путника в дороге говорили мало, низко надвинув капюшоны дорожных плащей из кабаньей шкуры с густым ворсом, тщательно смазанные жиром.

Ездовым же варанам всё было нипочём, их широкие лапы шлёпали себе по глинистым лужам, а толстую чешуйчатую шкуру, казалось, не пробьёт никакой ветер. И не похоже было, что они собираются впадать в зимнюю спячку, подобно их меньшим собратьям-ящерицам. Жрать варанам было что, и они себе жрали, а приближающиеся холода их нимало не заботили.

На пустом тракте охотникам после брошенной деревни не встретилось ни одной живой души. След упыря тоже шёл прямо по дороге, вампир никуда не сворачивал – зачем?

– Он так и не перекидывается, мастер. Почему? Зачем ноги сбивает, ведь мог бы и волколаком проскакать, и летучей мышью полететь. Слишком молодой? Силы не хватает? Но ведь ему уже изрядно месяцев…

– Именно, что слишком молодой ещё, и именно, что сил не хватает, хотя да, он с каждой неделей мощь набирает. Я бы даже сказал, слишком быстро набирает. Этак он и сам кого обратить попытается… Молодому упырю, приятель, чтобы перекинуться, надо обязательно сердца и печени нажраться, да побольше. Того, что он в той деревне слопал, только и хватило ему дальше преображаться, в упыря превращаясь, а на всякие хитрозадые штуки ничего и не осталось. Вот почему мы его и нагоняем. Недавние упыри не шибко-то любят даже под осенним солнышком разгуливать, пусть оно в тучах да морось каплет весь день. Отсыпается он, гад, где-нибудь под корнями, думает, никого у него на хвосте нету, вернётся к своим, что называется, во чести и славе, хотя какие у этих мразей честь и слава…

– Мастер, а как же он сейчас – кровь не пьёт, человечину не ест? Как выживает?

– Он хоть и молодой, да не столь уж глупый. Не сравнить с твоим первым. Печень и сердце позволяют им какое-то время выдерживать без кровопитий. Лишняя причина не перекидываться – так ему запаса дольше хватит.

– А что ж потом? Когда запас кончится?

– А вот тогда ему уже надо кровушки. Никуда не денется, рехнётся от голода.

– Да, мастер, но кого ж он там кровососить-то станет?

Старший из охотников ответил не сразу. Из-под низкого капюшона голос его доносился глухо, словно издалека.

– Не знаю, парень. Прав ты, места здесь пустынные, и чем дальше по тракту – тем безлюдней. Не на кого упырю охотиться, негде запас пополнить. Последние сёла тут запустошились уже лет пять тому как. Князь Предслав, как и короли Фредерикс с Ребежецем, рубежи свои подальше на восток отодвинул, по доброй воле – не с кого тут дани-выходы брать стало. А ещё дальше – Вирр, пограничная река, за ней – болота, топи, ещё за ними – Гнилогорье. Там народу испокон веку не бывало. Только отдельные гномьи копи – по тракту из Припроливья хаживали они сюда, из самого Донарда, что на побережье; да только из гномов крови-то особо не попьёшь. И вот как упыри там гнездятся – ума не приложу. Сколько лет на них охочусь, сколько дорог истоптал, сколько гадов этих взял по месту – а секрета так и не раскрыл. И никто из наших не смог тоже. Дружок-то мой бывший, который туда сходил да назад упырём вернулся, ничего не рассказал.

– Может, ещё дальше на закат ходят?

– По-другому не получается, парень. Вампиры, они ж как волки – если стая всех лосей или оленей в округе загонит-сожрёт, так и сама от голода погибнет, если в другие места не уйдёт. Упырей всё больше, всё глубже они в наши владения лезут, ко князю Предславу, к тому же королю Фредериксу, хотя с последним дело, боюсь, ой как нечисто – а там, откуда идут, живых людей уже не осталось. Или, во всяком случае, так мы, охотники, верим – что не останется народу под вампирами, сожрут их. Но всякий раз такие концы отмахивать – это даже старым упырям не под силу. Вот и начинают гнёзда в наших краях вить. Пока что – по ничейным землям на виррском левобережье. Но добычи им и тут не сыскать, люди дальше на восход подались. Потому и стали появляться выводки их уже и в Предславовом княжестве, и в Подербрадовом королевстве, в больших городах, где затеряться им легче. Княжна-то, царствие ей небесное, через таких вот и погибла.

– Явился старый вампир, обратил двух молодых…

– Именно. Сам-то осторожничал, до княжны даже ему так просто не добраться, да и князь Предслав не лыком шит, ворон не считает, баклуши не бьёт.

– Мастер, а как вы это узнали? Ну, что именно молодой княжну Елену… – Ученик осёкся, подозрительно заморгал, поспешно уставившись в сторону.

Старшой сделал вид, будто ничего не заметил.

– Когда заказ у князя принимал, – тяжело отмолвил он. – Когда заказ принимал, снял… след… у тела. Вот примерно как ты в той деревеньке. Потому и знаю. А ещё знаю, что клыки упыря отзовутся отцу-матери ими погубленных. Не ведаю, как это работает, какие тут силы – не иначе, магия крови, по-другому и не объяснишь. Погоди, дай срок, и тебя научу. Но сперва надо нам за княжну посчитаться.

– Посчитаемся, – сжал кулаки парень.

– То-то и оно, что посчитаемся… А старый вампир, всю эту кашу заваривший, тут не задержался, нет. Его следа в Предславле я, сколь ни искал, взять так и не смог. Думаю, гнездо он там пытался создать, да что-то не так пошло. Кинулись оба его упырька зелёных на запад, к Вирру. Одного мы перехватили…

– А второй по-прежнему драпает.

– Драпает. Притом, как сказал уже, именно тот, что княжну загубил. Первый-то, его только что обратили, он и не успел почти ничего, только девочку ту несчастную разорвать…

– Так значит, мастер, тот старый вампир совсем рядом с нами прошёл? Под самым носом проскользнул?

– Соображаешь, – кивнул старший. – Именно так и есть. Явился он в Предславль и двоих тут обратил. Сперва того, за которым мы сейчас гонимся, а сколько-то месяцев спустя – твоего первого.

Почему именно этих двоих, почему не больше, почему не меньше – не ведаю, даже и не спрашивай. Кстати, я справлялся, не пропадал ли кто в Предславле последнее время – но нет, никого не хватились. Так что, может, из нищих кого обратил или из проезжих. Хотя… мальчишка-то, наш с тобой первый, совсем ещё сопляк, молоко на губах не обсохло… Может, украли его где…

В общем, ничего, приятель. Догоним мы их. И дел нам, парень, невпроворот предстоит. Молодняк у упырей наглеет, тоже гнёзда в наших краях вить начинают. Раньше на подобное только их старики отваживались. Этих-то мы отлавливаем, гнёзда на нож берём, но… Но боюсь я, приятель, что зреет у нас под боком, в Гнилогорье, такое, что во сне приснится – от ужаса и не проснуться можешь, сердце лопнет.

– И, м-мастер, неужели мы…

– Нет. Что я тебе говорил, парень, насчёт упырей, недавно обращённых? Наше дело вот именно этого вурдалака взять, не дать ему за Вирр ускользнуть – ну так мы и не дадим. Мы у него уже почти за самой спиной, ещё день-два – и нагоним.

* * *

– Не удивляйся, парень, что ни твоего имени не спрашиваю, ни своего не называю. Я для тебя – мастер, наставник, учитель, старшой, как хочешь; ну, а ты для меня – парень, приятель, малый и так далее. Чем меньше мы знаем о прошлых наших жизнях – тем лучше. Упыри хитры и мстительны, даже из обмолвок наших многое могут узнать и другим передать. Как – не спрашивай. Магия, не иначе. Вот ведомо мне, что ты из Предславова княжества – и то уже много. Понял ли, парень?

– Понял, мастер.

– Хорошо, если понял. И потом, когда – если – сам до мастера дорастёшь, лучше всего, коль всех других по прозвищам звать станешь. У вурдалаков слуг хватает – дураки да подлецы в роду человеческом, увы, не переводятся.

Ученик лишь кивнул.

Заброшенный тракт опустел явно уже лет пять как; меж тележных колей поднялись молодые деревца, жёсткая трава, сейчас пожелтевшая и жухлая. Безжалостная осень собирала урожай, и в её закрома годилось всё. Листья и ветки, кора и стволы, зверьё и птицы.

И люди.

Осенняя земля примет всё и обратит в часть себя. Великий круг замкнут, он неразрывен и таким пребудет до скончания времён. Нарушают его лишь вампиры, лишь им удалось – или лишь они оказались обречены – вечно влачиться по дорогам этого мира, покуда он сам не распадётся в пыль.

– След-то видишь? – время от времени спрашивал мастер, когда молчание становилось совсем уж тяжким. Не для него – сам-то он привык молчать неделями и месяцами, скитаясь вместе с верховым вараном по лихоземью, – но для молодого ученика.

– Вижу, – неизменно отзывался парень. Он и впрямь оказался хорош, цепок, приглядчив; едва различимые днём магические отпечатки упыря было мудрено не упустить. Учитель заставлял показывать, проверял – ученик не сбился ни разу.

– Мастер, – наконец не выдержал он после очередной проверки. – Не могу понять, нагоняем мы его-то или нет? Всё стараюсь, стараюсь – и никак. Словно… пелена какая-то перед глазами. Мельтешит, крутится, никак упыря не увидать, не посчитать даже, насколько он нас опережает!

– Не посчитать, – кивнул мастер. – Молодец, приятель, всё верно видишь. Сдаётся мне, не просто молодой упырёк перед нами скачет, задницу свою в Гнилогорье уносит. Простому упырьку такие фокусы не провернуть. Ну, кто это может быть?

– Вампир, но с магическим даром, – ученик хлопнул себя по лбу. – Не настоящий маг, не чародей – способности не открыты, не развиты, он сам о них не знает; но отводить глаза у него получается словно само по себе.

– Верно, – кивнул наставник. – Весёлая выйдет у нас прогулка. Придётся поспешить – не хочу рисковать, далеко слишком за Вирр уходить. Лучше всего его взять ещё на нашей стороне.

Слегка побледневший ученик кивнул.

– А теперь идём, покажу, как всё-таки пробиваться через эту завесу. – Мастер принялся рыться в седельной сумке.

Появилось несколько склянок с притёртыми пробками и разноцветными жидкостями внутри – багровой, фиолетовой, оранжевой или попросту чёрной.

– Когда нет времени след вскрывать по-настоящему или если, как сейчас, упырь нам глаза отводит, начинаешь с оранжевого – он след от испарения убережёт. Продолжаешь алым – разрывает отводные чары, буде они есть. Поверх накидываешь фиолетовое – не даст разорванному сомкнуться, есть, есть такие заклятья, что на раз-два не снимаются… и, под конец, закрепишь всё чёрным. Он сделает след видимым.

– Мастер, – ученик с неослабным интересом глядел на склянки, – а почему господа маги нам не помогают, ну, почти совсем? Они-то ведь ловчее могли бы с упырями справиться!

– Могли бы… – с неопределённым выражением протянул мастер, по-прежнему перебирая пузырьки, расставляя их перед собой то так, то этак. – За упырями, парень, по приказу охотиться не станешь. Тут только добровольцы сгодятся, и то далеко не всякие. Прав ты, только редко к нам чародеи с алхимиками попадают, всё больше вот этим, – он указал на скляницы, – отделываются. И за это им спасибо сказать надо, без эликсиров-то туго нам пришлось бы, ох, туго… Маги, зельевары, они ведь книжные черви, сам знаешь. В библиотеках штаны просиживают, никогда ничего тяжелее пера или там реторты в руках не держали. Ну, в большинстве своём.

Он выпрямился, хмурясь. Что-то ему не нравилось, и, похоже, мастер сам не мог понять, что.

– Я начну, парень, а ты гляди в оба. Постарайся удержать как можно больше. Снадобий этих у нас, увы, маловато, и пользовать их я начал куда раньше, чем хотелось бы. – Он натянул кожаные перчатки со стальными набивками, откупорил флакон с оранжевой жидкостью, аккуратно капнул три капли на тыльную сторону левой руки, защищённую железом. Проделал правой сложный жест, словно выхватывая что-то из воздуха, и осторожно дохнул на капельки.

Те исчезли в единый миг, словно испарившись. Их не сдуло, они не растеклись по металлу, но и впрямь просто исчезли. Мастер лихорадочно шептал что-то, обе руки его теперь проделывали причудливые пассы.

Потом вдруг замер, точно так же капнул на железо из багровой скляницы, сдул, потом капнул из фиолетовой…

Вокруг ничего не менялось.

И лишь когда исчезли чёрные маслянистые капли, тяжёлые даже на вид, похожие на жидкий металл, – на земле появилась цепочка следов. Правда, едва заметных, сероватых, словно присыпанных пеплом.

Мастер приглушённо выругался.

Ученик не утерпел, побежал по следам, но, оставив позади десятка три саженей, разочарованно остановился.

Серый пепел сносило лёгким ветерком, от следов не оставалось даже воспоминаний.

– Прямо по тракту чешет, мазурик, – хрипло сказал мастер, утирая пот. – Так, придётся нам занятия и объяснения отложить. Торопится наш упырёк, птицей летит! А уж как следы хорошо заметает – любо-дорого посмотреть!

Воцарилось молчание. Ученик понурился, мастер что-то забормотал себе под нос. И лишь вараны меланхолично жевали, ни на что не обращая внимания.

– Силён, бродяга, – наконец выдохнул мастер, сердито сплюнув. – Ничего нет хуже чародея, подавшегося в вампиры. Ну или вампира, сделавшегося чародеем. Наше счастье ещё, что редко такое случается.

– А что, мастер, они тогда чары свои к вампирству прилагают? – Паренёк глядел на учителя с жадным интересом. – Они ж тогда и вовсе непобедимы бы сделались! Ка-ак швырнёт огнешаром!..

– Нет, – покачал головой старший охотник. – Четыре раза сходился я с вампирами, что с магическим даром были. Дважды это были просто «потенциаты», как мэтр Бонавентура выражается, то есть люди с дремлющими магическими способностями, в Академии не обучавшиеся, а дважды… – Охотник вздохнул. – Дважды, парень, это были настоящие маги. Кого обратили уже после того, как они всему, ну, или почти всему, обучились. И вот с ними драки я до конца жизни помнить буду.

– Огнешары, да, наставник?

– Дались тебе эти шары… – покачал головой мастер. – Нет, не кидались они в меня ничем. Словно… словно исчезла вся их привычная магия. Но вот хитрости оба оказались просто необычайной. Назову тебе одно имя – Каррабас Драу. Чародей был не из последних, магистр магии, не просто бакалавр, Академию на общих основаниях окончивший. Все ловушки обходил, ни на одну приманку не поддался, из любых капканов выскальзывал. Вот сдаётся мне, что на это он своё чародейство и употреблял, а не на огнешары. Но и без них… – Мастер махнул рукой. – Всемером мы погоню за ним начинали – а под конец только мы с Джейкобом и остались. Пятеро наших полегло. И не просто полегло – одного этот самый Драу обратить сумел. Но Джейк-то тогда был ещё настоящим охотником – он и не дал побратиму нашему подняться, упырём обернуться… снёс ему голову, да таким ударом, что я до сих пор вспоминаю.

В общем, повозиться нам пришлось с этим магом. Но в бою он чары, которых мы все от магов ожидаем, не применял. Почему – тоже не знаю. Зато знаю другое, – мастер склонился к ученику, – был этот Каррабас Драу самым большим злодеем из всех упырей, что мне брать довелось. А лет за десять до истории с Драу обратили вампиры ещё одного мага, вернее, магичку. Элизия Бранко, способная чародейка, большие надежды подавала. И тоже, как обратили её, такие злодейства учинила, что, поверишь ли, кровь в жилах стыла. Это у меня-то!..

– Это какие ж злодейства, учитель?

Старшой лишь скривился.

– Упырь – любой упырь – есть зло само по себе. Любой упырь убивает, кровь пьёт, сердца и печень поедает. Но… редко убивает совсем уж просто так, походя. Хотя в последние годы… – Он осёкся. – А когда я только начинал, так большинство старых упырей и вовсе волков-одиночек напоминали. Убивали для пропитания, изредка – для забавы. Но просто убивали. А Элизия, нежная барышня, что твой цветочек, людей резала не десятками даже – сотнями. Резала и, проклятье, узоры на площадях выкладывала. Когда из целых тел, а когда из внутренностей. Мозаика из кишок, – он глухо зарычал. – Пирамида из голов, да ещё и волосы по цвету подобраны. Плавный переход.

У ученика тоже вырвался клокочущий горловой рык.

– Не мне довелось её прикончить, о чём сожалею. Но и Каррабас успел отметиться, хотя и не столь масштабными… инсталляциями, как всё тот же мэтр Бонавентура это именует. В общем, приятель, что маг, упырём заделавшийся, что упырь, в себе мага осознавший, – злодеи и душегубы такие, что сами вампиры, по-моему, их бояться должны.

– А сейчас? Сейчас есть такие?

Мастер с досадой отвернулся.

– Ходят слухи всякие… дурные слухи ходят, парень. Пугать тебя зря не хочу, но есть некая Красная Упырица, она же Алая Леди, если по-благородному. Тоже вроде как чародейка. То тут мелькнёт, то там… побоище устроит и исчезает, как на дно уходит, в омуте прячется. Давненько она уже гуляет по Припроливью, ох, давненько! Да всё вот не попадается, осторожная, в самые что ни на есть людные места не забредает. В общем, понял теперь, парень, что нельзя этому упырю и пока что недомагу живым уйти? Понял, что можем новую Элизию получить?

Ученик, бледный и покрытый потом, лишь молча кивнул.

– Привалы отменяются. Варанчикам нашим придётся постараться.

– Мастер, а как же… если чародей, упырём сделавшийся, магии привычной лишается, то как же он нам глаза-то отводит? Выходит, какая-то часть способностей остаётся?

– Прав ты, приятель. Соображаешь, верно говоришь. Каррабас Драу не заклятиями силён был, как я уже сказал. А вот глаза отводить, следы путать так, что иначе как волшебством это и не назовёшь, – пожалуйста, за милую душу. Мэтр Бонавентура говаривал, что выходит это у них инстинктивно и неосознанно, словно само по себе. Порой, дескать, происходит такое, коль они погоню за собой чуют. Не знаю, парень. Не довелось проверить. Но скажу так – похоже на то, очень похоже. Так что нам деваться некуда, только поспешать изо всех сил.

Следующие два дня прошли в тяжёлом, мрачном ожидании. Вараны бойчее шлёпали по лужам, мастер с учеником не разводили огня и почти не спали. Давешнее обещание наставника догнать упыря за сутки-двое уже никто не вспоминал. Тот оказался куда шустрее, а может, просто почуял погоню за плечами.

– Тут хочешь не хочешь, а магов знакомых вспомнишь, – проворчал мастер, из-под руки вглядываясь в дождливую даль. – Был у меня один, не охотник, как мы, а так… идейный, значит, мститель.

– А мы разве нет? – осторожно рискнул ученик.

– Мы-то?! Нет, конечно! – Наставник даже привстал в стременах. – Мы вампиров давим и душим потому, что они адские отродья и погибель рода человеческого, а не из-за мести какой.

– Но, учитель, когда вы про друга своего рассказывали… который упырём заделался… когда вы с другими охотниками его взяли…

– Мы не мстили. – Старшой назидательно поднял палец. – Мы карали. Мы были законом, парень. За убийства, за душегубство отвечать надо. Он и ответил – посажением на кол. А месть тут ни при чём. Потому как уж если мстить – так это тому упырю, что друга моего обратить сумел. Так вот, я-то речь про мага вёл – ходил он с нами, было дело, потому что у него когда-то девчонку высосали досуха и уморили. Не обратили, нет – просто уморили. А он, дескать, молод тогда был, глуп, не распознал, не раскусил… ну, а потом, выучившись, в силу войдя – мстить решил.

– Его, конечно, сожрали, мастер?

– Правильно думаешь, парень, но нет, не сожрали. Уж больно маг хорош оказался. Не из тех, про кого я речи вёл, что, дескать, ничего тяжелее пёрышка в руках не держали. Да и мы с ним были.

– Но ведь магия людская на вампиров не действует?

– Верно, приятель. Не действует, иначе не требовались бы такие охотники, как мы, кому чары – немалое подспорье, но убивают упыря всё-таки не они. Вот потому маг-то на подхвате у нас большей частью оставался. Вдобавок упыри на него клевали хорошо, всем им лестно было настоящего волшебника завалить. Да и то сказать, кое-какое колдовство весьма нелишним оказалось, например, всякие ледяные ловушки, обездвиживающие, ослепляющие и прочее. Я у того мага многому научился, хотя, конечно, я не настоящий чародей. Не без способностей – как и ты, – но не более. В общем, было бы у нас время – не пожалел бы задницы, о седло бы сбил, но мага этого повидал и с нами пойти б уговорил. Да только забился он, говорят, далеко, на самый север…

– Это где невысоклики, сиречь половинчики живут?

– Угу, они самые. Не знаю, шастают ли туда вампиры, нет ли, но пока что заказов из тех краёв не поступало. А жаль – лучше, чем те малыши, никто готовить не умеет, ни при княжьих дворах, ни при королевских. Эх, сгодился бы нам тот маг, да только нет его здесь, так что разговоры разводить нечего. – Мастер досадливо поморщился. – Без него обойдёмся.

Глава 2 Чародей и волшебница

На дальнем севере с вечных, никогда не тающих ледяных полей, намертво сковавших полярные моря, уже несло зимним холодом.

Припроливье и Запроливье, Империя Креста и королевства с княжествами – всё осталось далеко на юге. Здесь же на дни и дни пути тянулись пустоши, где тундра мало-помалу сменялась лесами, всё более и более густыми. Наконец им удавалось целиком заполнить все свободные пространства, слиться в единый, сплошной ковёр, расстилавшийся от берега до берега.

Чёрный Лес.

Жизнь, однако, имелась и здесь. Но всё больше вдоль моря – охотников забираться в глубину чащи нашлось немного.

Ну, а где есть жители, найдутся и чародеи.

Одинокая башня волшебника, как и положено, рыбьей костью торчала на крутом утёсе, отвесно обрывавшемся вниз, где ярились тёмные волны, ещё не скованные зимними морозами. В полулиге к востоку, однако, берег выглядел совсем иначе, скалы исчезали, в сушу врезалась укромная бухта с вытащенными по осеннему времени на берег рыбачьими баркасами; от неё вверх вилась дорога, а вдоль дороги – низкие, вытянутые домики половинчиков. Больше всего дома эти напоминали ветви дерева: широкие корни входа, от главного «ствола» вправо и влево отходили отростки гостиных, спален, кладовых, больших кухонь, кухонь малых, столовых, или, как говаривали хозяева, поедушечных, закусательных и перекусочных. В еде половинчики – они же невысоклики, халфлинги, полулюдики или низушки – толк знали.

Крыты дома были дёрном, круглые окошки весело глядели на все стороны света. Над трубами дружно поднимались дымки, по улочкам сновали деловитые обитатели с большими корзинками, битком набитыми снедью.

По всему выходило, что деревня процветает. Все изгороди и заборчики – наново покрашены, ставни – подновлены, и даже последние осенние яркоцветы в бочках и ящиках под окнами радовали глаз нарядными лепестками, уже готовыми опасть, но державшимися до последнего.

Дорога насквозь пронзала деревню, бежала дальше на запад, мимо ухоженных полей, огородов, теплиц, сараев; перепрыгивала через ручей с горбатым каменным мостиком над ним; опасливо сузившись, точно в испуге, протискивалась через мрачные и высокие каменные врата, скалу, в теле которой неведомые силы пробили высокую и неширокую – едва телега проедет – арку.

Вела напрямик ещё немного, оставляя по правую руку массив высокой и острой Чайкиной горы, и упиралась прямо во двор чародея.

На первом этаже башни волшебника уютно горел камин, рассыпая искры. По стенам, отделанным резными панелями тёмного дерева, тянулись длинные ряды полок, заставленных всякой всячиной – книги, утварь, какие-то банки, склянки, бутылки, шкатулки большие, средние, малые… и тому подобное. Правда, даже этот беспорядок выглядел мило и по-домашнему.

Отдельно, над камином, висел ковёр, на котором устроилось оружие. Пара чуть изогнутых лёгких мечей, какими сражаются обоерукие воины; цепной кистень, длинная тонкая цепь с грузиком на конце, пара двухдужных арбалетов, бандерилья с полудюжиной метательных ножей.

У огня в пол из тёмных дубовых досок намертво вросли два глубоких кресла с подставками для ног и низким столиком между ними.

За плотно закрытыми от порывов ветра ставнями и задвинутыми шторами, у горящего камина в кресле сидел человек – средних лет, худощавый, с острым подбородком и тонкими, хорошо очерченными губами. На лице выделялись глаза – большие и карие, они не прятались под густыми бровями, напротив – смотрели на мир весело и с хитринкой.

Облачён он был в мягкие домашние порты выделки половинчиков и их же работы тонкую рубаху с кожаной жилеткой. На коленях устроился пушистый кот, у ног замер, положив тяжёлую морду на лапы, здоровенный волкодав.

– Мр-р-р, – жмурился и пырчал кот, подставляя шею под пальцы хозяина. – Мур-р-р…

Глаза у него аж призакрылись от удовольствия.

Волкодав порой приподнимал голову, бросая на кота взгляд, который так и подмывало назвать ироническим. Бросал взгляд и тоже толкал хозяина широким лбом в бедро, требуя своей доли почёсываний и поглаживаний.

Человек в кресле усмехался и принимался чесать за ушами обоих своих компаньонов.

Дрова в камине пылали ярким, весёлым, жарким огнём, однако – странное дело! – не прогорали. Точнее, прогорали, но каким-то дивным образом возникали из угольев вновь, прямо там, в распахнутой пасти камина.

Человек тоже прикрыл глаза. Он улыбался. На столике стоял недопитый бокал красного вина, лежал раскрытый журнал во внушающем уважение кожаном переплёте с парой замков; поперёк страницы было небрежно брошено перо, а по желтоватой бумаге бежали вереницы странных рун, символов, пента-, гепта– и октаграмм.

Завывал за стенами башни северный ветер, но здесь, внутри, было тепло и уютно. И в домах половинчиков тоже тепло и уютно, и вдоволь еды запасено на зиму – обо всём этом он уже позаботился.

И о многом другом, не столь приятном, он позаботился тоже. Таков долг волшебника.

Можно откинуться, прикрыть глаза, гладить пушистый и мягкий бок свернувшегося на коленях кота, чесать за ухом верного пса, думать о нескорой весне, о прежней жизни, что осталась далеко на юге, думать не с печалью или даже грустью, пусть и «светлой», но вспоминая одно лишь хорошее.

Одно лишь хорошее…

– Мр?! – Кот внезапно напрягся, навострил уши, зелёные глазищи широко раскрылись.

Вскинулся и волкодав. Глухо зарычал, нагибая голову и делая шаг к дверям.

– Кто-то, друзья, к нам пожаловал, – вздохнул человек. Ему явно не хотелось вылезать из уютного кресла и тащиться куда-то на продуваемый двор. – И кого ж это принесло, хотел бы я знать?

Пёс и кот застыли, один – выгнув спину и оскалившись, другой – нагнув лобастую голову и глухо порыкивая.

– Тихо, братцы мои, тихо. – Маг накинул короткий полушубок, отодвинул засовы, шагнул в холодные сени. Волкодав с котом коротко переглянулись и мигом бросились следом за хозяином.

* * *

Входная дверь башни сделала бы честь любой твердыне гномов. Чёрное железо, покрытое росчерками голубоватых рун и рельефными изображениями драконьих голов. Исполинские петли гнездились глубоко в толще стен, вытесанных словно из цельной скалы. Сама дверь запиралась толстенными засовами, уходившими вверх, вниз, вправо и влево, не выбьешь, не сломаешь. Застыли зубчатые колёса и рейки, тщательно смазанные, тускло поблёскивающие.

Стук повторился – требовательный и нетерпеливый.

– Сейчас, сейчас… – пробормотал маг, поведя перед собой ладонью; растопыренные пальцы смешно шевелились.

Дверь словно исчезла, растворилась; маг увидел покрытый облетевшей листвой двор, где сейчас в самой его середине гордо застыла огромная чёрно-зелёная карета, запряжённая четвёркой здоровенных варанов. На дверце – герб: золотая семилучевая звезда в голубом поле геральдического щита, поддерживаемого двумя единорогами.

На лбу хозяина башни мигом собрались морщины.

– Так-так… – пробормотал он себе под нос, могло показаться – что с лёгкой растерянностью. – Лопни мои глаза, но, если это правда… Милсдарыня Алисанда де Брие ди Бралье дю Варгас собственной персоной, м-да…

– Открываю, открываю! – крикнул он в раскрытую бронзовую пасть дракона справа от двери.

Шестерни крутанулись бесшумно, засовы опустились и сдвинулись, выходя из пазов. Дверь медленно повернулась на могучих петлях, и только теперь стало ясно, насколько она толста.

На низком крыльце башни застыл бородатый вершник в высокой медвежьей шапке и таком же плаще.

– Сударь маг Вениамин Скорре?

Хозяин башни слегка усмехнулся.

– Я, я это. Узнаю герб твоей хозяйки, добрый молодец. Миледи Алисанда всегда прибывала, что называется, с гонором.

Дверь чёрно-зелёной кареты распахнулась. Ещё один слуга поспешно разложил складную лесенку; из тёмного нутра появилась дама, на вид – очень и очень молоденькая, в элегантной тёмно-зелёной пелерине, кокетливой шапочке с вуалью и лихо воткнутым серебристым пером. Из-под шапочки выбивались волной вьющиеся каштановые волосы, густые и пушистые. Карие глаза, большие, внимательные, под тщательно подведёнными бровями, едва заметные румяна на скулах…

За волшебницей последовали две девушки, одетые куда проще; они с любопытством вертели головами, явно оказавшись в этих краях впервые.

Ещё имелись кучер, грум и двое вершников как почётная охрана, хотя сударь маг Вениамин Скорре очень пожалел бы тех незадачливых разбойников, что имели бы глупость посягнуть на карету с золотой звездой в голубом поле.

Маг поспешно вышел на каменное крыльцо. Холодный ветер с разбегу хлестнул по лицу, толкнул в грудь, словно норовя загнать обратно в башню.

– Вениамино! – Милсдарыня Алисанда заулыбалась, проделав кистями рук сложное движение, будто взбивая сливки. – Всемогущее небо, сколько лет, сколько зим!.. А и забрался же ты, дружочек!..

– Досточтимая госпожа и высокоучёный магистр де Брие ди Бралье дю Варгас. – Вениамин церемонно поклонился по моде королевских дворов, выставляя вперёд левую ногу и сгибаясь в пояснице. Левая рука описала изящный полукруг от правого плеча к вытянутому носку сапога. – Радость моя от возможности видеть вас в сих далёких краях поистине безмерна.

– Вениамино, перестань. – Она улыбалась, опытно, светски. – Что за фокусы? Какая ещё «досточтимая госпожа»? А уж от «высокоучёного магистра» у меня и вовсе уши вянут. И вообще… Разве мы не старые друзья?

– Друзья, друзья, о-очень старые друзья, – проворчал маг, подавая красавице руку и помогая подняться на крыльцо. Ни в какой помощи милсдарыня Алисанда, понятное дело, не нуждалась, но ручка её протянулась настолько выразительно, что деваться чародею было просто некуда. – Но, Алисанда, какими судьбами?

– Потом, друг мой, все расспросы потом. Я провела в пути почти три недели, филейные мои части жестоко настрадались от несовершенства рессор, от рытвин и ям на дорогах и от воровства управителей, забывших о починке оных, мне срочно требуется горячая ванна, выспаться, а потом самое меньшее, э-э-э, несколько часов с моими горничной и камеристкой, пока я приведу себя в порядок. А уж потом все разговоры.

– Тогда прошу, – маг распахнул дверь. – Занимайте второй этаж, там гостевые комнаты. Вода имеется, нужно только повернуть рычаг. Сейчас я покажу…

– Не беспокойся, мои девочки разберутся.

– Как скажешь, Алисанда, дорогая…

Вершники потащили наверх по ступеням внушительные кофры госпожи Алисанды де Брие ди Бралье дю Варгас. Количество и величина кофров вполне соответствовали званию и положению прибывшей.

– Мастер Вен! – Из двери кухни высунулась хорошенькая круглая мордашка молодой невысоклички. Курносой, розовощёкой, в домашнем платье с расшитыми рукавами, переднике и деревянных башмаках. И весьма рослой для народа половинчиков. – Господин Вен, у нас гости? Что подавать?

Алисанда воззрилась на неё, словно та была, самое меньшее, гигантским ядовитым пауком. Правая бровь гостьи взлетела вверх.

– Э-э, Делия, да, у нас гости. – Маг старался сохранить светский тон, но удавалось ему это плохо. – П-проводи наверх…

– Минди, Венди, давайте, за дело, живо-живо. – Красавица остановилась подле пылающего камина, протянула руки к огню. Две её служанки заторопились следом за Делией по лестнице. – Так-так, мой дорогой Вениамино, и кто ж это такая?

– Д-делия. Делия Арбьято, приставлена местным обществом, миром то есть. Совет Конгрегации назначил меня сюда волшебником, Алисанда. Погода, урожаи, врачевание, ветеринария, все дела. Вот они – мир здешний то есть – её ко мне и приставили.

Кот и пёс разом поглядели на хозяина. Каждый – с совершенно чётким выражением «ну почему, почему ты оправдываешься?».

– Приставили… – нахмурила бровки Алисанда. – Ну, пусть приставили. Поговорим об этом позже. Брр, ну и погодка! – Она вновь протянула руки к камину.

Маг досадливо сощурился и прищёлкнул пальцами. На столике возле огня материализовался поднос, а на нём – два высоких бокала с парящей тёмно-гранатовой жидкостью.

– Не побрезгуй. Глинтвейн. Моего собственного рецепта.

– Узнаю моего Вениамино. – Красавица небрежно сбросила пелеринку, грациозно опустилась в кресло, улыбнулась, складывая губки бантиком. – Он устроится на пересечении пяти… нет, что я, даже семи лей-линий и будет шиковать, тратить эти силы, чтобы перебросить сюда с кухни глинтвейн. – Она тоже щёлкнула пальцами, почти точно повторив жест хозяина. Бокал послушно поднялся с подноса, лёг ей в ладонь. – Да, только здесь, на семилучье, такое себе и позволишь. Конечно, исключая Академию. Но там за такое по головке не погладят, «баловство» подобное строго воспрещается. Даже мне. Мм-м… отлично сварено. Прекрасный букет, и специи точно по мерке.

– Спасибо на добром слове. – Маг слегка поклонился. – Но хвалить следует Делию. Рецепт мой, а у плиты стояла она.

– Делала свою работу, – фыркнула Алисанда. – О чём мы вообще говорим?

– Думаю, милсдарыня, ты мне об этом сейчас и скажешь, – заметил маг, пригубив рубиновый глинтвейн. – Очень сомневаюсь, что ты проделала весь этот путь только и исключительно для того, чтобы высказать комплимент моему глинтвейну.

– Вениамино! – Алисанда погрозила пальчиком. – Не груби мне.

– Помилуй, Санди, кто ж посмеет…

– Ну вот ты и смеешь. Прямо сейчас. – Она вдруг подалась вперёд, вцепившись в подлокотники кресла. – Во-первых, держишь в доме эту… служанку, – последнее слово прозвучало, точно ругательство. – Во-вторых, дерзишь мне. Не вздумай поднимать бровь, Вениамино. Ты всё отлично знаешь.

– Милостивая государыня дю Варгас. – Маг посмотрел ей прямо в глаза. – Я не понимаю, простите.

– Я, не последняя волшебница Конгрегации, срываюсь из Цитадели, отбиваю себе задницу на отвратительных дорогах – я об этом уже говорила, – являюсь к мужчине… – Она махнула рукой и продолжила уже совершенно другим, озабоченным, но дружески-озабоченным тоном: – Впрочем, Вениамино, дорогой мой, уже поздно, а мне, как ты помнишь, требуются горячая ванна и прочие вещи, обязательные для путешествующей дамы. Давай отложим все беседы на завтра, ладно? Где там мои лентяйки?.. А, вот, как раз спускаются. Что там с ванной, Минди, Венди?

– Уже наполнена, госпожа Алисанда, – выпалила одна из служанок.

– Прекрасно, Венди. Сейчас я поднимусь, нагрею воду, благо здесь, спасибо семи лей-линиям и нашему любезному хозяину, это совсем нетрудно… Потом поговорим ещё, Вениамино! И скорее всего, уже утром.

– Конечно, Санди. То есть ужинать ты сейчас не будешь, а что тогда прикажешь подать на завтрак?

Алисанда вдруг поманила мага наманикюренным пальчиком.

– Отошли эту твою… Делию. Вот прямо сейчас и отошли. Минди у меня, смею уверить, готовит не хуже. У тебя ведь есть тут лéдник? Хоть какие-то продукты?

– К-конечно. Жить среди половинчиков и не иметь самое меньшее месячного запаса еды?

– Вот и отлично. – Она поднялась, быстро чмокнула хозяина в щёку. – Спокойной ночи, милый Вениамино, я пошла отмокать. Горячая ванна с пеной, мм-м, вот что мне сейчас нужно куда больше ужина.

– А твоим людям?

Алисанда беззаботно отмахнулась.

– Они сами способны о себе позаботиться. Я достаточно щедро им плачý, чтобы не забивать себе голову ещё и их надобностями. Спокойной ночи, дорогой!

– Спокойной ночи, Санди…

Он стоял, глядя, как она грациозно поднимается по лестнице. Бёдра слегка покачиваются, негромко цокают невидимые под длинным платьем каблучки.

– Так что ж, ничего не подавать, сударь Вениамин? – выросла рядом с ним Делия.

– Спроси у вершников и остальных, ладно?

– На такую ораву вдруг-то не наготовишь, сударь! – надула губки та. – На вас с госпожой гостьей – вполне, а на них… им ведь котёл похлёбки подавай! А где я его им возьму?..

Топая, сверху спускались двое вершников, таскавших на второй этаж необъёмные кофры пожаловавшей чародейки.

– Эй! Вы! – Делия воинственно упёрла руки в боки. – Лопать хотите?

Вершники замерли, переглянулись, один из них, помоложе, аж облизнулся.

– Хотим, э-э, красавица, – пробасил второй, с широкой седой бородой и шрамом через щёку. – Да простит нас господин маг, – тотчас поправился он, кланяясь Вениамину.

– Ничего-ничего, – кивнул тот. – Ступайте за Делией, молодцы. Она у меня настоящая мастерица, из ничего способна целый полк накормить…

Делия немедля зарделась, как маков цвет.

– И прочих ваших тоже зовите! – начала распоряжаться она, явно стараясь скрыть смущение. – Давайте-давайте, пошевеливайтесь, еда ждать не станет!

Вениамин Скорре ещё постоял, глядя на всю эту суету, на осторожно входящих и низко, раболепно кланяющихся ему людей Алисанды, кого взявшая дело в свои маленькие, но ловкие ручки Делия повела на кухню.

– Присматривайте тут, – негромко сказал он коту и псу.

Кот выгнул спину, распушил хвост и одним движением взлетел на высокий столб с площадками, подпиравший потолок там, где начиналась лестница, улёгся на самой верхней. Волкодав кивнул совершенно по-человечески и устроился подле жарко пылавшего камина, где по-прежнему не прогорели дрова.

Сам же чародей вздохнул и направился к узкой лесенке, что вела в подвал.

Первый из череды подземных этажей его башни был сух и чист. Сами собой вспыхнули кристаллы по стенам в бронзовых оковках, осветив круглое помещение с каменными столами вдоль стен, полками, забитыми всевозможнейшими артефактами, книгами, самоцветными друзами, склянками тёмного стекла, пучками перьев, грудами костей в плетёных корзинках и тому подобным добром.

В середине пол был пуст, и там из него торчало двенадцать рукоятей, отполированных от частого употребления, соединённых с концентрическими каменными кругами общим диаметром в двенадцать футов, с нанесёнными на них странными рунами и символами, не имевшими ничего общего с широко известными алхимическими или зодиакальными. Каждый из концентрических кругов поворачивался независимо от других; в самом центре возвышался отполированный до блеска чёрный камень без каких бы то ни было знаков или глифов.

Чуть дальше, на единственном свободном месте у стены помещалась громадная астролябия, или, скорее, прибор, отдалённо её напоминавший. Там тоже были бронзовые небесные сферы, зубчатые дуги, шестерёнки, поворотные сектора и прочая механика; скрытые внутри прибора зеркала посверкивали в ожидании.

Из дальнего угла лаборатории ещё дальше вниз вела спиральная лесенка.

Вениамин мрачно на неё покосился, словно желая, чтобы её вообще тут не было.

Подошёл к одной из полок, повёл взглядом вдоль мрачного вида томов, переплетённых в чёрную кожу и обитых по углам чёрным же металлом. Взял один, отпер замочек, открыл.

«Заклятье невидимости временной, – читал он, – суть вельми сложно, капризно и множеству влияний непредсказуемых подвержено. Сработает против невежественного серва, но не надейся им обмануть магуса искусного, в деле наложения чар сведущего. Сим ничего не скроешь, но лишь сделаешь себя объектом насмешек и иного злословья».

Вениамин досадливо сморщился, захлопнул книгу. Немного подумав, тем не менее, взялся за работу, однако уже не заглядывая в инкунабулы.

Вскоре на спиральной лесенке вниз словно из ничего соткалась деревянная дверь. Солидная, потемневшая от времени, из толстых дубовых досок, запертая столь же солидным засовом, на котором отложилась явно многолетняя пыль. По углам двери возникла серебристая паутина, в общем, ясно было, что створку давным-давно не открывали.

Закончив работу, Вениамин удовлетворённо вздохнул. Кинул последний взгляд на сотворённое и отправился наверх.

Из кухни доносились голоса – вершники, грум и кучер хором и на все лады хвалили Делиеву стряпню. Волкодав коротко взглянул на хозяина, едва заметно кивнул, мол, всё в порядке.

Маг обернулся к коту – зелёные глазищи призакрылись и снова раскрылись, подтверждая.

– Милсдарь Вен, – раскрасневшаяся Делия вылетела из кухни. – Ужин, сударь? Всё уже накрыто!

Есть магу не хотелось ничуточки, но и обижать старательную повариху он не желал. Тем более что стол перед камином был и впрямь уже накрыт.

– Ступай домой, Делия. Спасибо тебе, ты молодец.

– Домой? – Брови её огорчённо поднялись.

– Домой, домой, – повторил Вениамин Скорре, явно смущаясь. – Ты видишь – у нас гости…

Делия поджала губы.

– Как будет угодно господину магу.

– Не сердись. – Вениамин примирительно протянул руку.

– Это… это она приказала? – обиженно нахмурилась служанка.

Вениамин вздохнул.

– Делия, с госпожой де Брие мы… старые знакомые. Она явилась сюда не просто так, а с чем-то очень важным. Прости, но ты сама знаешь – некоторых вещей тебе лучше не знать и не слышать даже невольно.

– Я не выдам!

Маг вновь вздохнул.

– Я знаю, Делия. Но излишнее знание можно вырвать пытками. А опытный чародей даже и без пыток сумеет вскрыть твою память, оставив тебя, прости, пускающей слюни слабоумной.

– Опытный чародей не поверит, даже коль я орать стану, что ничего не знаю. И память вскроет, просто так, на всякий случай, – возразила Делия. – А потому всё едино.

– Пожалуйста, не надо мне перечить, – негромко проговорил волшебник. – Очень тебя прошу, Делия.

Невысокличка вгляделась в него пристальнее.

– Хорошо, милсдарь Вен. Я утром тогда приеду, верно?

– Можешь даже не торопиться. Госпожа де Брие обещала мне беседу сразу после завтрака…

– А кто ж этот самый завтрак-то тогда приготовит?! – вдруг спохватилась Делия. – Неужто эти её курицы?! Да я их на три полёта стрелы к моей кухне не подпущу!

– Обещаю тебе, никто на твою кухню не войдёт, – серьёзно и торжественно посулил Вениамин. – Я сам соображу.

* * *

Выслушав тысячу и одно наставление Делии о том, где что лежит, где чего брать и так далее, чародей вышел проводить её на крыльцо. Невысокличка взобралась на козлы небольшой брички, запряжённой резвым варанчиком – на ней она обычно ездила на рынок. Селение, как-никак, в паре лиг, не набегаешься.

Вениамин помахал Делии. Та только покачала головой да шевельнула вожжами. Варан деловито зашлёпал, а маг шагнул обратно в башню, заперев за собой дверь. Слуги Алисанды ещё раньше отправились в обширные каретные сараи, куда успели загнать огромный экипаж волшебницы и устроить тягловых варанов.

Маг переглянулся с котом и волкодавом, стал подниматься по ступеням.

Там, оказывается, ещё не спали. Из-за наглухо запертых дверей второго этажа доносился плеск воды, шлепки по мокрому и трёхголосое хихиканье. Похоже, госпожа Алисанда школила свою прислугу лишь в обществе других.

Вениамин чуть замедлил шаг. На лице его появилось странное выражение – смесь грусти, сожаления, лёгкой насмешки.

Хихиканье за дверьми вдруг стихло.

Маг поспешно ускорил шаг.

Третий этаж занимала его библиотека, те труды, что не требовались непосредственно в лаборатории. На четвёртом помещались его собственные «покои», как помпезно именовала их Делия.

Узкую кровать у стены закрывали тяжёлые занавеси. Пол покрывали мягкие ковры с причудливым рисунком – фантастические звери, грифоны, мантикоры, василиски и тому подобное.

Как и в лаборатории, огни по стенам вспыхнули, едва маг шагнул через порог.

Расширенное, переделанное из бойницы окно спальни открывалось на тёмный простор моря. Ни огонька на его волнах, корабли не заходят в здешнюю бухту. Они спешат дальше, к северу, где начинаются льды. Там держатся громадные косяки рыб, а за рыбами идут и хищники – панцирные акулы, морские единороги, зубастые киты, белые ластоногие медведи. Здесь же, чуть южнее, нет никого. Разве что изредка скользнёт на горизонте стремительный силуэт морского змея, направляющегося на полуночь, на ловитву.

Маг редко смотрел туда. Зачем оно ему? Окно выходит на запад, на беспредельность великого океана, одолеть который не смогли даже тщательно подготовленные и снаряжённые Конгрегацией экспедиции. Океан может манить, может стать символом недостижимости, но дела Вениамина Скорре, волшебника, назначенного Капитулом в эти глухие места, – здесь, на ставшей ему родной земле.

Вдоль стен также тянулись полки с книгами, но уже совсем иного содержания, чем в лаборатории.

«Поход обречённых: воспоминания. Клаус фон Шёмберг, ландскнехт-мейстер полка „Мёртвая голова“».

«Империя Креста – зарождение, распространение, нынешнее состояние».

«Припроливье: Четыре королевства и Великое княжество – равновесие вчера, сегодня, завтра».

Но на полке, что возле самого изголовья, тематика вновь менялась.

«Высшие вампиры Загорья – свидетельства выживших».

«Проблема упырей: точка зрения консервациониста».

«Маг против вампира – проблема самозащиты. Сборник тематических статей».

Чародей залез под одеяло и взял «Сборник статей». Над постелью сам собой вспыхнул дополнительный кристалл.

Маг Вениамин Скорре читал, и чтение это отнюдь не было приятным или расслабляющим. Это были не те истории, что принято открывать на сон грядущий.

«…Последовательность действий мага Стефана Анноке, восстановленная согласно записям памятных кристаллов и показаниям уцелевших свидетелей (приведены временные данные уцелевшего хронометра):

19.58:44 – талисман Стефана Анноке (СА в дальнейшем) выдаёт сигнал тревоги четвёртого уровня;

19.58:45 – СА отдаёт приказ спутникам рассыпаться и активировать маскирующие таблички с глифами рассеивания враждебного внимания;

19.59:15 – зрительный контакт с вампиром [Sanguisuga Volatile[9]], размах крыльев 6½ фута, примерная скорость сближения 15–18 футов в секунду, исходное расстояние 65–70 футов;

19.59:19 – применение СА заклятья [Retiaculum Volans[10]]. Исход негативный, материализовавшиеся верёвки летучей сети рассечены крыльелоктевыми суставами вампира, по всей видимости, костяным лезвием;

19.59:23 – применение СА заклятья [Radix Capiens[11]]. Полёт вампира остановлен, задержка примерно 4 секунды;

19.59:25 – применение СА заклятья [Gladium Flammeum[12]]. Исход негативный, стекание пламени в капельно-струйчатой форме без видимого поражения кожных покровов вампира;

19.59:27 – освобождение вампира из-под воздействия заклятья [Radix Capiens]. Сближение с СА на расстояние, допускающее физическое воздействие, и преображение вампира в атакующую человекоподобную форму;

19.59:29,5 – прекращение мозговой деятельности СА, что зафиксировано смертным медальоном. Вампир приступает к трупопоеданию, что позволяет спутникам погибшего СА покинуть место происшествия под прикрытием работающих заклятий отвлечения внимания.

Таким образом, Стефаном Анноке было всего использовано три заклятья, два защитных и одно атакующее, общая мощность – 35/6 kM, в том числе [Gladium Flammeum] 27/8 kM. Это свидетельствует о предельном уровне мощности чар для данного индивида. Тем не менее вампир остался совершенно цел и способен к полноценному функционированию в наиболее опасной боевой трансформации…»

Вениамин поморщился, отложил книгу.

Стефан Анноке был хорошим чародеем. Сильным, смелым и дерзким. Тем не менее его срубил самый обыкновенный, ничем не выдающийся упырь. Не какая-нибудь древняя тварь, до сих пор собирающая черепа убитых и сожранных ею магов. Нет, кровосос оказался совершенно заурядным, не отличавшимся никакими особыми силами, он даже не заметил соратников погибшего волшебника, прикрытых самыми элементарными чарами отвода глаз. И вообще, у Стефана имелось полминуты на подготовку, вампир заметил его слишком поздно – и всё же тварь убила опытного мага в считаные мгновения. Причём убила не просто так, мозг волшебника уничтожила молниеносно, он перестал работать весь, разом, одномоментно.

Такого не бывает, даже если отрубить человеку голову на гильотине.

Да, тот упырь не ушёл от возмездия. И об этом Вениамину думать было приятно, хотя Стефан не был ни другом, ни даже просто знакомым.

Появление Алисанды, конечно, нарушит многие планы. Немало задуманного придётся отложить, пока она… пока она отсюда не уберётся.

Уберётся? Санди? Почему он так о ней думает?! Что случилось?!

Вениамин аж сел в постели.

Потому что она – помеха его делу. Его главному делу, вот почему.

Он почти рухнул обратно на подушку.

«Алисанда, Санди, Аля… ну зачем, зачем я тебе вдруг понадобился?»

Кристалл над кроватью чародея, послушно исполняя заложенное в него, потух. В спальне воцарилась кромешная тьма.

Вениамин Скорре понял, что легко заснуть ему не удастся.

В голову, несмотря на все усилия, лезли совершенно непрошеные и болезненные воспоминания. Воспоминания, от которых он долго и старательно отгораживался.

Алисанда, Санди, Аля…

Нет, нет, лучше не думать. Не думать, не вспоминать, не мечтать.

Он заставил себя расслабиться.

Ни кот, ни пёс не пришли на обычные свои места – кот под бок, волкодав на коврик в ногах постели, – длили свою стражу.

* * *

Он проснулся толчком, как привык, пока странствовал с охотниками на упырей. В башне стояла звенящая предутренняя тишина, непривычная, и понятно, почему – обычно в это время Делия уже вовсю шуровала на кухне, готовя завтрак, чтобы сразу после него отправиться на рынок.

Сегодня было очень-очень тихо.

Вениамин спустился вниз, задержавшись на миг возле дверей «гостевых комнат» второго этажа. Оттуда тоже не доносилось ни звука.

Кот и волкодав встретили его на ступенях. Кот потёрся о ноги, замяукал, но не тревожно, успокаивающе. Пёс отрицательно покачал головой, опять совершенно по-человечески.

В камине по-прежнему горел огонь, не требуя никакого внимания. Вениамин отправился на кухню, исполнять бесчисленные указания Делии, что и как надлежало приготовить на завтрак.

Он успел поесть сам, угостить кота и пса, выпустить их на прогулку, дождаться обратно, пока на ступенях не зацокали, наконец, долгожданные каблучки.

– Доброе утро, милый Вениамино!.. О-о, что я вижу, завтрак, достойный богов. Свежие фрукты здесь, на севере?

– Доброе утро, Санди. Да, свежие фрукты – половинчики наловчились выращивать. Теплицы на термальных водах, само собой.

– На термальных водах, которые поднял из глубины, конечно же, добрый волшебник милсдарь Вениамин? – Она усмехнулась.

– Я немного поспособствовал, – пожал он плечами. – Но с полным сохранением балансировки вплоть до пяти миль вглубь. На скрещении семи лей-линий такое можно себе позволить…

– Да, на скрещении лей-линий… – задумчиво повторила она, садясь за накрытый стол. – Мм-м! Это ты сам?

– По рецепту Делии. – Он заметил, как по лицу Алисанды пробежала тень.

– Н-ну-у, хорошо. Ты ведь её отослал?

– Отослал, да. Как ты просила. Надеюсь, то, что ты скажешь, оправдает ту обиду, которую я…

– Которую ты нанёс ей? Фи, друг мой. Прислуга не обижается, прислуга выполняет распоряжения. Если они ей не по нраву, всегда можно потребовать расчёт.

– Алисанда, у меня это не совсем так. – Вениамин сконфуженно развёл руками. – Я не могу, когда у меня в доме работают те, кто смотрит волком.

– Ага. Они «смотрят волками», ты кидаешься их ублажать, роняешь собственное достоинство, а потом возомнившие о себе служанки с поварихами садятся тебе на шею и верёвки из тебя вьют. Это, мой милый, непозволительно. В конце концов здесь, на семи лей-линиях, ты для вполне понятных мужских надобностей мог попросту зачаровать суккуба.

Вениамин поперхнулся.

Алисанда насмешливо подняла брови.

– Я уже большая девочка, милый Вениамино, и знаю, чем мальчики отличаются от нас. Так что не надо этого показного шока. Да, это трудно, суккубы – существа весьма редкие, но, как говорится, дорогу осилит идущий. – Она улыбнулась, но уже в следующий миг губы её сжались в плотную бледную линию. – Теперь же, мой дорогой, давай поговорим серьёзно. Я готова, ванна и сон творят поистине чудеса. Да и постели у тебя тоже очень хорошие. Минди и Венди передают свои благодарности.

– Я очень рад, Санди.

– Я тоже, дорогой. Тоже очень рада.

Она была хороша. Диво, как хороша. Платье всех оттенков янтаря, от почти коричневого до светло-медового, плавно перетекавших один в другой. Пышные юбки в пол, тяжёлые грозди солнечного камня в нежных мочках ушей и на шее, сцепленные в длинное ожерелье.

Вениамин ощущал их силу, этих камней. Тщательно подобраны выгравированные на них руны, вплавлены тончайшие нити лунного серебра и огненного золота – «истинных» алхимических элементов, материала для магов, а не ювелиров.

Украшения эти – бывшие, разумеется, далеко не только лишь украшениями – стоили целое состояние. Да даже и не состояние – огромное богатство, под стать королевскому.

Алисанда, конечно, не бедствовала. Приставки «де», «ди» и особенно «дю» значат многое, но даже семейство Варгас, семейство деда Алисанды по матери, такое бы не осилило.

Милсдарыне де Брие ди Бралье дю Варгас позволили запустить её изящные маленькие ручки с тонкими пальчиками в сокровищницу Цитадели. А это, в свою очередь, значило, что визит прекрасной дамы одобрен, как говорится, «на самом верху».

Опасность. Тревога. Беда!

Капитул и, соответственно, всю Конгрегацию возглавляют чародеи, против которых он, Вениамин Скорре, всё равно что мальчишка с рогаткой. Впрочем, как и милсдарыня Алисанда.

Волшебник подобрался. Что осталось в его каштанововолосой гостье от той бесшабашной девчонки, с которой они лазали по крышам Цитадели, карабкаясь по верёвочным лестницам и еле державшимся – на честном слове – висячим мостам? А ведь всё так и было – их лихие ночные вылазки, восхождение по отвесным стенам, усыпанным всяческими резными завитками, звериными мордами или сидящими горгульями; внизу пропасть, дух захватывает, а прямо перед тобой – соблазнительно обтянутая мягкими брючками, гм, пятая точка милсдарыни.

Они взбирались по фасадам, крались по гребням крыш, по верёвкам спускались к запылённым окнам давно заколоченных классов и аудиторий. Некогда Академия была больше, и ученики, и профессора – куда многочисленнее. Потом – в силу разных печальных причин – студиозусов стало гораздо меньше, оставили кафедры пожилые наставники, которых уже никто не заменял. Лаборатории, анатомички, виварии – зачастую вместе с их обитателями – попросту заколачивались, верхние этажи быстро пустели.

И мало кто из ректората озаботился как следует прибраться напоследок в запираемых висячими наговорными замками помещениях, складах и классах.

Застеклённые шкафы от пола до высоченного потолка, битком набитые книгами, атласами, инкунабулами ин фолио[13] и ин кварто[14]. Банки с заспиртованными монстрами – иные так уже не «банки», а настоящие бочки закалённого стекла, где свились клубки щупалец и застыли в вечной ярости разинутые клыкастые пасти.

Забытые, брошенные на пыльных полках учебники, наставления, сборники практических задач, травники, различные книги по ботанике, Librorum Herbarium, медицинские наставления, Praecepta Medica – по борьбе с болезнями обычными и магическими поражениями-маладиями. Бестиарии, все с грифом «Особо секретно! Только для преподавателей!». Справочники по практической дрессировке боевых существ – равно как и по выведению «уменьшенных копий» тех же грифонов, мантикор, василисков, даже драконов.

Насколько Вениамин помнил, никто из нынешних профессоров Академии не был способен вывести означенного «уменьшенного василиска для целей охранения от татей ночных, на живот доброго магуса посягающих».

Они с Алисандой многое нашли там. Многим разжились. Эти книги и сейчас на его, Вениамина, полках. А куда делась добыча самой Санди?..

Они были молоды, ловки, успешны, неутомимы. Неутомимы во всём.

* * *

Магические мази и притирания, эликсиры, вытяжки и дистилляты, маски и прочие хитрости помогали Алисанде де Брие ди Бралье дю Варгас выглядеть лишь немногим старше себя той, восемнадцатилетней. Вениамин Скорре к подобному не прибегал, но годы на нём тоже почти не оставили свой отпечаток – сказывалась близость к сплетению лей-линий, обладающему известным эффектом замедлять старение тех, кто наделён даром чародейства.

Тогда они с Санди были неразлучны и днём, и ночью. А теперь?

А теперь ему даже в голову не пришло постучаться в её дверь всего двумя этажами ниже.

– Поговорим серьёзно, Вениамино. – Она покончила с завтраком, поднялась. – Идём к твоему камину. Он очень уютный.

В гостиной Алисанда аккуратно расправила юбки, грациозно опустившись в кресло подле огня. Коснулась янтарными ноготками гроздьев солнечного камня в глубоком декольте, качнула тяжёлыми серьгами.

– Делию ты отослал, молодец. Мои девочки тоже отправились – к остальным слугам.

– Ты их даже не накормила?

– Сами о себе позаботятся, – отмахнулась она. – Припасы у них должны быть, а если нет – пусть пеняют на себя. Я их предупреждала, что у нас с тобой будет очень важный разговор.

Алисанда лукаво взглянула на него из-под длинных пушистых ресниц, и Вениамин вдруг вспомнил последние слова Делии, скороговоркой выпаленные ему в лицо уже на пороге:

«Бедный, бедный вы, господин Вен, бедный мой господин! Совсем больной сделались. Она очень, очень нехорошая женщина, эта Алисанда. Делайте со мной что хотите, а я всё равно скажу – очень, очень нехорошая! Будьте осторожны, господин Вен, умоляю вас – будьте осторожны!»

«Доброй ночи, Делия, – непроницаемо сказал он ей тогда на прощание. – Завтра сюда можешь не торопиться. Отоспись, отдохни. Хоть до обеда валяйся».

«Не могу я валяться, – уныло понурилась невысокличка. – И… берегите себя, сударь Вениамин, пожалуйста, берегите!»

Это было вчера.

А сегодня он сидит у огня вместе с прекрасной, роскошной, сделавшейся ещё красивее Санди – его Санди – и с трудом заставляет себя не пялиться на её выдающийся, очень красивый и высокий бюст, существенно увеличившийся со времён их последней встречи.

Только бюст. Талия оставалась по-прежнему тонкой.

– Важный разговор, Санди? Я готов. – Он постарался улыбнуться как можно беззаботнее. – В моей глуши так мало новостей, а Капитул отнюдь не стремится обеспечивать нас, провинциальных магов, хоть какими-то известиями.

Алисанда утвердила локти на подлокотниках, слегка подалась вперёд, кладя подбородок на сплетённые пальцы. Вениамину пришлось поспешно отвернуться, ибо декольте являло ему вид ну совершенно уже неприличный.

Правда, донельзя соблазнительный.

– Скажи, ты счастлив здесь, милый Вениамино?

Он ожидал чего угодно, только не этого. Зачем это ей? К чему она клонит?

– Что? Счастлив ли я? Гм, Санди, а почему ты спрашиваешь?

– Ай-яй-яй. Не уподобляйся нашему знаменитому меняле Шмулю бар-Ицхаку, вечно отвечающему вопросом на вопрос.

– Счастлив ли я здесь? – Он пожал плечами. – Конечно, Санди. Я приношу пользу людям – то есть, в данном случае, половинчикам, но не важно. Они под такой же защитой Конгрегации, как и вся человеческая раса.

– И что же ты для них делаешь, друг мой?

Вениамин не понимал, куда всё это движется. И ощущение, что он бредёт по тонкому, предательски потрескивающему льду с каждым мгновением становилось всё сильнее и сильнее.

– Разве ты не знаешь обязанностей градового или поселкового чародея, Санди?

– Ты опять? – Она игриво погрозила ему пальчиком. – Тебе так трудно мне ответить?

– Да всё совершенно обычное. – Он поймал себя на том, что вновь пожимает плечами. – Обеспечиваю погоду и, соответственно, урожаи. Слежу, чтобы не случилось эпизоотии или чтобы какой жучок не поел бы хлебá. Лечу – и невысокликов, и их скотину. Как ты уже догадалась, поднимаю тёплые воды из глубины для оранжерей. Охраняю от чудовищ, кто привык охотиться на людей или вообще на двуногих. Но это случается очень редко, врать не буду. За все мои годы здесь – всего дважды.

– И кого же занесло в опекаемые тобой края – всего дважды?

– Гигантского псевдонетопыря и мутировавшую картакерну. Помесь панцирной акулы, спрута-душителя и амфибийной ходячей рыбы – преудивительное существо. Даже жалко, что пришлось убить – одну из последних, наверное.

Алисанда подняла брови.

– Картакерну? К тебе заявилась картакерна?

– Именно что заявилась. Так что пришлось освежить кое-что в памяти… заглянуть в книжечки. Картакерны в наших широтах не встречаются, их сюда не заносит даже самыми сильными штормами, поэтому я…

– Да. Картакерны в наших широтах не встречаются, – перебила его Алисанда. – Картакерн, если ты забыл, вывел сумасшедший Макс Гондзо, тебе, конечно же, известный. Безумный гений. Или гениальный безумец. Предполагал их использовать для захвата власти над Цитаделью. Так что ничего странного, что его тварь подобралась к тебе – они чуют лей-линии и особенно их скрещения. А более того – скрещения активные, из которых беспрерывно черпают силу иные маги. Вот как мой дорогой друг Вениамино, например.

– Я знаю, Санди. Прочитал в том самом бестиарии, что мы с тобой…

Она улыбнулась, тепло, располагающе.

– Да-да. Мы с тобой, Вениамино. Но об этом позже. Картакерны, должна тебя обрадовать, отнюдь не стоят на пороге экстинкции. К моему великому сожалению. Они расплодились в тёплых морях, жрут что ни попадя, наносят огромный ущерб популяциям действительно полезных и редких существ, вынуждают племена сирен и тритонов покидать обжитые места… Как правило, они довольствуются ролью обычных хищников, но порой что-то у них… гм… щёлкает в мозгах, или что у них там вместо оных, в междужаберном ганглии, – и они вспоминают о своём предназначении. Выходят на охоту за магами.

– Спасибо, что просветила, – кивнул Вениамин без тени усмешки. – Я не знал, серьёзно. Так или иначе, эта картакерна больше уже ни на кого охотиться не станет.

Алисанда изящно повела тонкой ручкой, мол, не стоит благодарности.

– Это всё равно интересно, друг Вениамино. Я немного занималась наследием безумного Макса – или, вернее сказать, последствиями его безумия. Но это так, между прочим. Мы отвлеклись – с тобой так приятно разговаривать… после всех этих лет.

Розоватые холмы в глубине декольте слегка колыхнулись, и Вениамин ощутил, что краснеет, словно мальчишка.

Он кашлянул.

– Гм, да, прости, мы отвлеклись. Возвращаясь к твоему вопросу – да, я счастлив, Санди. Я приношу пользу, здесь и сейчас. Конкретную, осязаемую. Когда вижу мать, обнимающую выздоровевшего малыша, например. Или когда гляжу на цветущую долину моих подопечных невысокликов. Когда удаётся отвести свирепый шторм или снежную бурю, что неизменно собирали свою дань мертвецами – пока я здесь не поселился. Немного пафосно звучит, но что уж поделать. – Он слегка развёл руками, давая понять, что закончил.

Алисанда помолчала, играя переливающимся ожерельем. Солнечные камни весело поблёскивали, пуская друг в друга короткие яркие лучики.

– Ты счастлив… здесь, в северной глуши, в полном одиночестве? Где не с кем поговорить, не с кем поднять чашу, как сказали бы наши поэты?

– Я здесь вовсе не в одиночестве, Санди, я…

– Ой, всё. Только не говори, что общество мохноногих половинчиков может заменить…

– Они вовсе не мохноногие! Это у южных племён, а северные должны были всё равно носить порты и мех постепенно утратили! И ступни у них уменьшились!

– Ты так горячишься, – усмехнулась она, – словно хочешь доказать, что они вполне сгодятся в любовники или любовницы нам, людям.

– Кхм! – Вениамин поперхнулся. – Ничего такого я и в виду не имел, Санди! Просто говорил, что никакого одиночества здесь не испытывал. К тому же…

– Да, пёсик и котик у тебя куда как славные, – кивнула она. – Но общества равных, общества чародеев, истинного интеллектуального общения они не заменят всё равно. Несмотря на всю свою верность.

– Санди, десятки чародеев живут так же, как и я, в глуши.

Она улыбнулась.

– Верно, живут. Но кто именно вынужден так жить, Вениамино?

– Гм… – он смешался, – те, кого назначит Капитул, не так ли?

– И снова верно. Но лишь частично. Капитул назначает тех, кто больше ни на что не способен, чьи потенциалы с талантами ограничены и кто, даже управляя погодой, не в силах причинить совсем уж большого ущерба.

– Санди…

– Это работа для неудачников, милый Вениамино. Для старательных, но туповатых. Для добрых, но ограниченных. Нет-нет, не закатывай глаза. Ты знаешь, что я говорю чистую правду.

Он знал.

– Но это не значит, что простые люди, половинчики, гномы, кобольды, гоблины и им подобные мирные расы не заслуживают хороших, настоящих, достойных волшебников.

– Мой дорогой, мирные расы как раз заслуживают того, чтобы хорошие, настоящие, достойные волшебники занимались бы хорошими, настоящими, достойными их таланта делами. Боролись бы с магическими эпидемиями, вроде красной смерти или чёрного пота. Уничтожали бы чудищ, подобно забредшей к тебе картакерне, да не по одной, а сразу сотнями или тысячами. Боролись бы с глобальной неустойчивостью мира, грозящей, как тебе известно, или стремительными оледенениями, или иссушающими засухами и всеобщим наступлением пустынь.

Она сделала паузу. Вениамин, воспользовавшись, прищёлкнул пальцами – кувшин с ягодным взваром подлетел в воздух, наклонился, аккуратно, не пролив ни капли, наполнил высокий бокал Алисанды.

– Благодарю. Это тоже варила Делия?

– Да. Как и вчерашний глинтвейн.

– Мм-м, да, глинтвейн был хорош. Вели ей сегодня вечером сделать ещё.

– Почему бы тебе не попросить её самой, Санди?

– Пф-ф, милый. Общаться с твоей прислугой? Благодарю покорно. Мне моей хватает, более чем. Впрочем, давай не будем уклоняться. Итак, ты согласен, что настоящие волшебники должны заниматься настоящими делами?

– Смотря кого считать настоящим волшебником и смотря что – настоящим делом, – не сдавался он.

– Упомянутые мной эпидемии, до сих пор не поддающиеся никакому лечению, кроме карантина – сиречь пока в заражённых областях попросту не перемрёт девять десятых населения, – в твоих глазах таковыми не являются?

– Ты приехала предложить мне заняться красной смертью? Или пандемиями чёрного пота? Но я никогда не специализировался в лечебной магии, за исключением обычных полевых практик и самой элементарной ветеринарии. Это нерационально и неразумно. В Академии хватает настоящих, истинных лекарей. Я… не понимаю. Не понимаю, зачем ты приехала, Алисанда.

Наступила тишина.

Невероятно красивая девушка перед ним, выглядевшая на восемнадцать, при том, что было ей изрядно больше, долго молчала, продолжая загадочно улыбаться.

– Вениамино, милый друг мой, я приехала… по многим причинам.

Она сидела напротив него, такая нарядная, роскошная, убийственно привлекательная. И соблазнительная. Соблазнительная до тянущего, сосущего чувства внизу живота, чувства, навевающего совсем не джентльменские мысли.

– Я весь внимание, милсдарыня, – откашлялся маг, стараясь свести всё к шутке.

– Ну, во-первых, я по тебе соскучилась, милый Вениамино. – Она по-прежнему улыбалась. Улыбка начинала казаться приклеенной. – А ты разве нет? В конце концов, мы же расстались… во всяком случае, не врагами.

– Не врагами, – кивнул он. Кровь сильнее застучала в висках. – Но я вообще не понимаю, зачем это сейчас…

– Милый, – её туфелька дразняще раскачивалась, – хочу, чтобы ты понял. Я была на тебя зла, очень зла. Ты вспылил и устроил мне сцену на совершенно ровном месте. Я всего лишь хотела попасть в ассистентки к знаменитому профессору Барбароссе, а ты уже вообразил себе невесть что! Вообразил, надулся, нахохлился, принялся донимать меня своей глупой ревностью…

– Профессор Барбаросса был бабник, каких поискать. И все знали, что в ассистентки он берёт, гм, только тех, с кем переспит!

– Правда? – Она подняла бровь. – Ты так уверен, милый Вениамино? Может, ты видел сам? Подглядывал за Рыжебородым всякий раз, когда тот уединялся с новой помощницей? Или это просто болтовня завистливых парней, у которых между ног чесалось нестерпимо, потому что им никто не давал?

Вениамин Скорре молчал. Но кулаки его под столом сжимались и разжимались с ритмичностью гномьей машины.

– Видишь ли, дорогой, – она смотрела чуть искоса, с лукавинкой во взгляде, – мне очень не понравилось, как ты потом скрылся с этими самыми охотниками. Бросил меня окончательно и бесповоротно. Ни весточки, ничего. Тебе было всё равно, что я стану думать и чувствовать. А я чувствовала, милый Вениамино. Не буду говорить теперь, что именно. Скажу только – мне было плохо. Очень плохо. Спасалась работой. У того самого профессора Барбароссы. Сутки напролёт. И – похвастаюсь уж – кое-чего добилась.

У Вениамина закаменели скулы. Кулаки сжались до хруста.

– Послушай, я не хочу перетряхивать старое. Что было, то быльём поросло. У нас у каждого нашёлся свой путь. Ты… добилась успехов у профессора Барбароссы. Поздравляю. Ты всегда была очень талантлива, сомнений нет. Ну а я отправился своей дорогой. Каждому своё, не так ли? Каждому по делам его.

– Не щетинься, не надо тут этих иголок, – засмеялась она вдруг. – Ты как ёжик, честное слово. Смешной и колючий. И послушай меня, пожалуйста. Вениамино, я не хочу с тобой вновь ссориться, – теперь Алисанда звучала почти умоляюще. – Я не для того провела в пути три недели, поверь мне. Я приехала… помириться. Ну, видишь, вот я и произнесла это первой, наступив на собственную гордость.

– Алисанда…

– Кажется, совсем недавно я была для тебя Санди.

– Прости. Санди, но я всё равно не понимаю…

– Скоро поймёшь, милый Вениамино. Расскажи мне ещё. Как оно всё начиналось…

– Про охотников?

– Про них. Мне правда интересно. Мы с тобой никогда это не обсуждали. – Загадочная улыбка её по-прежнему не исчезала. Вениамину начинало казаться, что она вообще не сойдёт никогда с этих алых, чувственных, чуть пухлых губ. – Я вижу, у тебя на стене богатая коллекция – как раз из тех дней?

Вениамин кивнул. Хвала всем богам и небесам, она оставила в покое их прошлое.

Алисанда поднялась, заложив руки за спину, встала напротив ковра над камином, где висело оружие.

– Чёрное и серебряное. Парные клинки, двойные рукояти, удлинённые и утяжелённые. Руны, набитые по всей длине. Славная работа, милый Вениамино. Гномы? Братья Сигурдссоны?

– Нет, – засмеялся он, довольный, что тема, похоже, окончательно сменилась. – На гномов у меня не хватило бы золота, особенно на Сигурдссонов. Это кобольды. Почти так же хороши, как гномы, хотя, конечно, кобольдам их не переплюнуть. И это получено в дар.

– Понимаю. – Санди провела пальчиком по чёрно-серебристому клинку. – Так как же оно всё началось? Мы поссорились, я… я крикнула тебе в лицо… – Она поморщилась. – Глупая была…

– Крикнула мне в лицо – «ну и проваливай».

– Я сожалею об этом, дорогой. Честное слово. Очень-очень сожалею.

– Хорошо, хорошо. – Он с силой провёл ладонью вниз, ото лба к подбородку. – Но тебе обязательно знать настоящую причину? Может, запишем это на счёт моих причуд? Или… смятённого состояния души после разрыва с тобой? Которое было не скрыть за нашими с тобой вежливыми «здравствуй, как дела?» и «отлично, а у тебя?».

– Глупости, – безапелляционно заявила она. – Не знаю, как там у тебя обстояло с «душевным разладом», но, скажем так, очень многие наши наставники были весьма разочарованы твоим решением. Маг, ушедший в охотники! И если бы просто в охотники…

– Ты прекрасно знаешь, Санди, что я…

– Знаю, – остановила она его. – И Капитул знает, и вообще, по-моему, все входящие в Конгрегацию волшебники. Все знают, что ты ходил с охотниками на вампиров.

– Да, ходил! И никогда не делал из этого секрета!

– Не горячись, мой дорогой, не горячись. Никто не винит тебя за то, что ты ходил с ними. В конце концов, каждый из нас имеет право на маленькие человеческие радости и слабости. Хотя признаюсь тебе, что причина, толкнувшая тебя на этот путь, меня слегка… раздражает.

Маг сжал кулаки под столом.

– Алисанда, они убили Асти.

– Да, да, да. – Унизанные перстнями пальцы сплелись и расплелись. – Асти. Девушка, на которую ты променял меня. Девушка, которая увела тебя у меня. И её убили вампиры, после чего ты поклялся мстить. Я ревную, милый.

– Я не телок! Меня нельзя увести, как скотину на верёвке! И мы с тобой тогда уже расстались, если ты забыла!

– Чепуха, – фыркнула Алисанда. – Увести можно любого. Мужчины настолько просты… улыбнись, сострой глазки, оголи плечо, дай ему заметить, будто бы случайно, как поправляешь чулок – и он твой. Ну, ещё можно похлопать ресничками и повосхищаться чем-нибудь в нём, не важно чем. Умением, привычкой, предками… Польстить самолюбию. Вот всё это, мой дорогой, с тобой успешно и проделали.

Вениамин жарко покраснел. Демоны и вампиры, откуда она узнала про чулок?!

Алисанда усмехнулась понимающе, слегка покровительственно.

– Я всё помню, мой дорогой. Что ж, если дело обстояло именно так, как ты утверждаешь, значит, ты забыл обо мне совсем быстро. Ладно, так тому и быть. Так, значит, ты ходил с охотниками, убивал…

– Упырей. Я убивал упырей. Во всяком случае, всячески помогал их убивать.

– Ну а потом? Потом, выходит, война закончилась, Вениамино? Ты отомстил и забыл про вампиров?

Он пожал плечами.

– Я отомстил, да. Но ни в коем случае не забыл. И ещё понял, что бороться надо не с последствиями, а с причиной.

– С причиной? – повернулась она к нему. – С какой же причиной?

– С той, что порождает тех же вампиров.

– Вопрос, который едва ли разрешить посредством вот этого инструментария, милый.

– Я знаю. И потому-то перестал ходить с охотниками.

– Хм-м. – Она вернулась обратно, слегка покачивая бёдрами. – Перестал ходить, значит. Расскажи мне ещё, пожалуйста, Вениамино. Про охотников. Как у вас… всё было там.

– Да что ж ещё рассказать? Ходили командой. Иногда втроём – я, охотник и его ученик. Порой – я и ещё трое-четверо охотников, когда дичь выпадала крупная.

– Только охотников? Не охотниц? – лукаво сощурилась она.

– Ох, Санди… – Он покачал головой, но улыбнулся.

– Нет, а что? Мне просто интересно, встречались ли среди охотников на вампиров девушки?

– Встречались. Немного, но встречались.

– И как ты с ними?

– Дружил. С охотниками, если ходишь, не дружить нельзя. Там середины не бывает. Или друг, или враг.

– Мм-м, значит, дружил с девушками, милый Вениамино? Дружил – и только?

– И только. Всемогущее небо, Санди, почему это тебя интересует?

– Мне, похоже, ничем нельзя интересоваться, – она надула губки, – ни твоими вампирами, ни твоими девушками…

– Дались они тебе, мои девушки!

– Конечно, дались. Они меня ужасно раздражают, эти твои девушки. Мне было бы неприятно думать, что у тебя есть кто-то ещё. Или был – после меня.

– Санди, но мы же…

– Ах, дорогой. Мы, женщины, такие собственницы. И ревнивицы. Ревнуем к прошлому, настоящему и будущему.

– Какая разница, кто у меня был или есть, Санди? Я вот лично, например, знать ничего не желаю о твоих мужчинах. Любых. Прошлых, настоящих и будущих. Равно как и о женщинах.

– Женщинах? – Она вскинула брови. – Вот даже как? А с чего это ты взял? Или, как и с профессором Барбароссой, «слухи»?

Он досадливо пожал плечами, явно жалея, что дал волю злости.

– Значит, слухи, – подытожила она. – Как и следовало ожидать. Не сердись, милый. Всё это не имеет большого значения. Мне просто… приятно тебя видеть.

– Алисанда, ты не для того проделала весь этот путь. Подозреваю, совсем не затем, чтобы говорить со мной об отношениях.

– Вот и ты туда же. Вечно вам мерещатся коварные планы, хитроумные ловушки и так далее и тому подобное. Да, у меня есть к тебе дело. Важное дело, Вениамино. Но не говорить о нас с тобой, прости, я просто не могла. Для меня это… по-прежнему живо. Не знаю, как для тебя.

Долгий взгляд искоса.

Вениамин только и мог, что утирать пот.

– Давай о деле, Алисанда. Пожалуйста.

Она вздохнула.

– Милый, милый Вениамино. Хорошо, давай поговорим с тобой о деле. Скажи, – пальчики её пробежались по солнечным камням ожерелья, и Вениамин даже прищурился от яркой игры света и вспыхнувших рун, – скажи, дорогой… ты упомянул двух монстров, что забрели к тебе…

– Да. Гигапсевдонетопырь и картакерна.

– Это я уже слышала, – чуть жёстче сказала Алисанда. – А что насчёт вампиров? Что насчёт тех самых упырей, на которых ты охотился в молодости?

– Вампиров? – поднял брови Вениамин. – Нет, к нам они не забредали. Да и что им тут делать? Они держатся южнее, захаживают в Предславово княжество, в соседние с ним маркграфства; всё это далеко. Сюда им не добраться, к чему? Тащиться по старому имперскому тракту вдоль берега или, того хлеще, через весь Чёрный Лес? Добычи хватает и в более цивилизованных местах.

Алисанда выслушала его тираду с непроницаемым выражением. Вновь коснулась ожерелья, качнула серёжками.

– Да, дорогой, – помолчав, продолжила она, – я действительно хотела поговорить с тобой о вампирах. Это очень важно, поверь мне. В Конгрегации растёт осознание того, что…

– Что вампиры – это настоящее, истинное, исконное зло? Давно пора.

– Нет, дорогой. Что вампиры – это реальность и, уничтожая часть молодых, мы только провоцируем войну с ними. Войну, которую у нас не получается выиграть. Вдобавок мы полностью игнорируем проблему демонов.

– Проблему демонов? Игнорируем? В самом деле? Демоны в моих краях себя не показывали, что должным образом отражено в моих отчётах. Их существование в нашем мире неустойчиво, к тому же, как правило, связано с повышенной активностью вампиров в конкретных областях, Октавиус Цинский это прекрасно доказал путём…

Алисанда вежливо кашлянула.

– Прости. Короче, демоны представляют непосредственную угрозу только самонадеянным varð-lokkur, «вызывателям духов», пытающимся их «зачаровать» – с прискорбными для себя последствиями, а потом они расточаются без следа. Если, конечно, не брать во внимание неортодоксальные мнения того же Октавиуса и его учеников – Фредлунда из Братины, например – о том, что демоны не только «самовызываются в местах сбора вампиров, когда оных становится слишком много», а ещё и являются их, упырей, естественными врагами.

– Более чем неортодоксальное мнение, Вениамино, – улыбнулась волшебница. – Октавиус Цинский, как ты помнишь, задался вопросом, почему вампиры до сих пор не истребили весь человеческий род, и предположил наличие некоего «лимитирующего фактора». Но Иеремия из Балвики и Суст Меларский, возражая ему, доказали, что вампиры подчиняются тем же законам, что и любые высшие хищники. Почему волки не сожрут всех оленей? Почему в Чёрных королевствах выверны не слопают вообще всю живность в джунглях, где у них нет врагов?..

– Помню, как же, – пожал плечами чародей. – Вот почему про демонов тут и говорить нечего. В отличие от вампиров. Войну с которыми нам, по твоему утверждению, не выиграть. Здесь я бы поспорил, но всё равно при чём тут…

– Корделия Боске, – перебила его Алисанда, – помнишь Корделию? Такая веснушчатая, с косичками, как у маленькой девочки, которая как-то, гм, поймала тебя в тёмном уголке?

Вениамин поперхнулся самым натуральным образом, зашёлся, давясь кашлем. Алисанда повела ладонью вдоль собственного горла, и кашель тотчас смолк.

– Бр-р, ух, кхе, спасибо, Санди. Ты моло…

– Не стоит благодарности, милый. Так вот, вижу, ты вспомнил малышку Корделию.

– Да уж. Такое разве забудешь… – пробормотал красный до ушей маг. – Но, Санди! Я не виноват, честное слово!

– Только не оправдывайся, – погрозила она пальцем. – Я была тогда на тебя очень, очень зла! И за дело!

– Имя Спасителево, Санди, да она набросилась на меня, как… как… и натуральным образом изнасиловала! А такая тихая, скромная!

– Ладно, – усмехнулась чародейка. – Так и быть. Облегчу твою участь. Расскажу, что… гм, избавило тебя в тот раз от о-очень, оч-чень крупных неприятностей – с моей стороны, конечно же. Видишь ли, милый Вениамино, бедная Корделия страдает… гм… словом, у неё вторичная патология влечений, обусловленная превышающим нормы магическим воздействием.

Вениамин только и смог, что рот раскрыть.

– Да-да, дорогой. Молва, ты знаешь, приписывает чародейкам какую-то особую «распутность»…

– Ничего подобного! – искренне возмутился маг.

– Согласна. Но… всё-таки… магия делает нас несколько более чувствительными и сильнее отвечающими на… ласку, скажем так. Помнишь, милый, как я, гм, повизгивала? – Она подмигнула.

– Помню, – вздохнул чародей.

– Прекрасно. Попробовал бы ты забыть. Так вот, бедняжка Корделия… у неё эта вторичная патология влечений приводит, грубо говоря, к тому, что ей в какие-то моменты становится донельзя нужен мужчина. Любой. Хотя, – она усмехнулась, – чем брутальнее и волосатее, тем лучше. Без этого она зачастую… просто нефункциональна. Знаешь, иные дамы не могут подняться от сильнейших мигреней? Ну, а вот Корделия не могла подняться, не получив… желательного удовлетворения. Неоднократного.

Уши Вениамина пылали.

– Но, прости, Алисанда… ведь есть же… гм… способы…

– Самоудовлетвориться? Нет, милый Вениамино, они в данном случае не работали. Корделии требовался мужчина… ну, или женщина. Живой человек, тёплая плоть рядом. Потом, конечно, мы разобрались, смастерили ей соответствующие амулеты и талисманы. Но тогда бедная Корди была предоставлена самой себе, и ты, мой дорогой, попался ей на пути… в один из таких дней. – Она лукаво улыбалась. – Так что не преувеличивай свою, гм, мужскую привлекательность и прочее. Корди затащила бы в постель любого – конюха, кучера или стражника. Тем более, что ты ей никогда по-настоящему не нравился.

– Вот как?

– Да, милый, именно так. Корделия очень страдала от случившегося. Она не распутница, как ты, быть может, подумал. Даже уверена, что подумал! Распутницы, кидающиеся на вас, мальчишек, – ваша вечная фантазия. А Корди – тихая, очень скромная, застенчивая девушка, страшно стыдящаяся своей особенности, которая для неё – ужас, беда и горе. Она верит в истинную любовь, одну-единственную, на всю жизнь и до гроба, верит в принца на белом коне, верит… словом, верит.

– Санди, и зачем ты мне всё это рассказывала?

Глаза её смеялись.

– Пришлось к слову, милый Вениамино, просто пришлось к слову. Так вот, возвращаемся к делу от уже упомянутых слов. Магистр Корделия Боске, главный специалист по вампирам. Она у нас в Капитуле…

Вениамин, по-прежнему весь красный, схватил бокал, опрокинул в рот, не почувствовав вкуса. Алисанда, Алисанда… «как я повизгивала»… Как же ты любишь ходить по самому краю, по грани, дразнить, выводить из себя, провоцировать, соблазнять…

Ничего. Мы тоже не лыком шиты. Так, деловой тон, спокойный взгляд… ну, насколько получится…

– Санди, постой… так это что ж выходит… если Корделия… и «у нас»… значит, ты тоже член Капитула?

– С недавних пор да, – скромно потупилась она, затрепетав ресницами. – Но это не важно, Вениамино! Корделия в Капитуле как раз и занимается вопросом вампиров. Среди всего прочего – фиксирует и берёт на учёт каждый случай их гибели. Особенно – гибели так называемых высших вампиров, их древней элиты. Старается их атрибутировать, выяснить причины. Не исключая никаких, даже самых экзотических гипотез наподобие предположений Октавиуса Цинского.

«Дыши глубже, Вен, – сказал он себе. – Дыши глубже и не выдавай своего волнения. Хотя чёрт знает, на что способны эти её бирюльки на шее и в ушах…»

– Два года тому назад, – деловито, словно и впрямь выступая перед «досточтимым собранием господ чародеев и чародеек», заговорила Алисанда, – в восьми лигах от Грибной Кручи, сиречь той самой деревни народа половинчиков, куда был назначен поселковым волшебником один мой милый друг, – случилось умерщвление вампира.

– Ну и что, даже если случилось? – постарался как можно независимее фыркнуть Вениамин. – Пусть это всё и так, но упырь здесь никого не загрыз, а коль некий умелец прикончил упыря – я лично плакать не стану. С упырями у меня свои счёты, Санди.

– Разумеется, плакать ты не станешь, – невозмутимо сказала Алисанда. – В своё время ты мстил за эту твою Асти очень хорошо. И отомстил, надеюсь, в достаточной степени, коль, как сам говоришь, понял, что бороться надо не со следствием, а с причиной. Вернёмся, однако, к нашим баранам. Корделия не придала особого значения тому случаю, списав, как ты, наверное, догадался, на охотников. Однако три месяца спустя в полусотне лиг к югу от твоей башни, на побережье, случилось ещё одно умерщвление, уже второе. На сей раз упокоены оказались старый вампир и трое его прислужников, недовампиров, на полное преображение которых он пожалел, видно, ихора.

– А какое это всё имеет ко мне отношение? – перебил её маг. – Пусть хоть все вампиры сдохнут, что с того?

– Ничего, милый, ничего. Ещё через пять месяцев после второго инцидента кому-то удался и вовсе небывалый фокус – два высших вампира разом, два высших и два только что трансформированных ими молодых. Это не считая восьмёрки гуунов, тех самых недовампиров.

– Поздравь от меня провернувших этакое, – пожал плечами магистр Скорре. Лицо его сделалось замкнуто и холодно.

– После третьего случая последовали четвёртый и пятый, – продолжала с прежней деловитостью перечислять Алисанда. – Там погибли уже обычные, рядовые вампиры. Но тем не менее, не из молодых выводков, а вполне себе оперившиеся, охотящиеся сами по себе. Разумеется, никаких следов наличия демонов мы не обнаружили.

– Давай ближе к делу, Санди.

– Не сомневайся, дорогой, – сощурилась она. – Именно «к делу» я и приближаюсь. Мы снеслись с охотниками. Ни одна из действующих команд не взяла на себя ответственность, хотя мы предлагали высокую награду.

– Делает честь тем людям, кого вы соблазняли, – сквозь зубы процедил чародей. – Они правдивы. На их слово можно положиться. Ни один настоящий охотник никогда не припишет себе добытого другими упыря.

– Несомненно, милый, несомненно. Однако умница Корделия обратила внимание, что все инциденты имели место в окрестностях твоей башни, дорогой. Более близких или более далёких, но ни одно не отстояло больше чем на пять десятков лиг. И… прости за прямоту… нам кое-что удалось наскрести с места третьего умерщвления. А также с четвёртого и пятого. Немного, следы тщательно заметались, что верно, то верно.

– И?

– И? – Она резко опустила руки, глаза вспыхнули. – Вениамино, зачем ты ломаешь эту комедию?

– Какую ещё комедию?

– За каждым из этих происшествий стоял ты, мой дорогой. Мы с Корделией собрали достаточно доказательств.

Маг холодно пожал плечами.

– И что? Что с того, Алисанда? Вампиры каким-то образом оказались занесены в Красную Книгу Полезных и Исчезающих Созданий? Что-то я ни о чём подобном не слыхал. Да и охотники как сажали их на колья, так и сажают.

– Милый, – Санди терпеливо улыбалась, – я лишь хотела сказать тебе, что все твои секреты, вся твоя тайная война для меня – не секрет и не тайна. Но мне… весьма, весьма огорчительно, что ты не считаешь нужным посвятить меня в это, больше того, лжёшь прямо в лицо, не стесняясь. Мне кажется, я не заслужила подобного отношения. Как бы то ни было, мы действительно расстались, но после этого ни я, ни ты – мы ведь и впрямь не делали друг другу ничего плохого. Улыбались вполне по-человечески, здоровались. Всё мирно и цивилизованно. Ты забыл? Мы же только что об этом вспоминали. Всё можно было… поправить, пока ты оставался в Цитадели. Я ждала… ждала и ждала, а ты повернулся ко мне спиной и ушёл с охотниками.

Она смотрела на него – пристально, чуть сощурившись. Удар нанесён, чем ответишь, милый Вениамино?

Маг долго молчал. Так долго, что молчание сделалось почти невыносимым.

Алисанда терпеливо ждала, всё так же покачивая туфелькой. Однако, так и не дождавшись ответа, заговорила сама:

– Вениамино. Пойми, дорогой, твои фокусы – в том числе и те, что с вампирами, – могут дорого тебе обойтись. Что за вольности? Капитул тебе присылал чёткое и недвусмысленно изложенное распоряжение – воздерживаться от любой деятельности, непосредственно не связанной с твоими должностными обязанностями поселкового чародея? – присылал. Так зачем тебе всё это, милый? Мало нам уже имеющихся неприятностей? Мало того, что тебя засунули к чёрту на кулички, на самый край земли, всевеликое небо, служить чародеем-погодником у этих недомерков!

– Да, Санди, в этом ты точно не изменилась – когда надо, так без намёков и экивоков, прямо к делу, – усмехнулся маг. – Не могу сказать, однако, что понимаю Капитул. Я не слыхал ни об одном эдикте, хоть как-то запрещавшем или даже просто ограничивавшем истребление упырей. В чём меня смогут обвинить? Какой закон я нарушил?.. «Воздерживаться от деятельности, непосредственно не связанной с должностными обязанностями»? Так ведь всё совершенно наоборот – это как раз «непосредственно связано» с «должностными обязанностями»: градовой или поселковый чародей – в данном случае я – защищает тех, среди которых живёт. Решение Капитула определило, что я должен жить здесь. Значит, их и должен защищать. Половинчиков из Грибной Кручи и с Выселок. Вот и весь сказ.

– Защищаешь, значит? А от кого, не подскажешь? Ты ведь сам сказал, что вампиры сюда не полезут. Что им хватает добычи на юге, – проницательно заметила Алисанда. – Так «хватает добычи на юге» или они-таки полезли сюда? Не отпирайся, милый, врать ты никогда не умел.

Вениамин досадливо поморщился.

– Ну полезли они сюда, да, полезли. Не знаю, зачем. На юге добычи у них всё равно куда больше.

– Уже лучше, – невозмутимо сказала волшебница. – Видишь, как легко? Совсем даже и не страшно. Говори мне правду, и всё будет в порядке.

– Какую правду?

– Зачем ты всё это устроил. Всю эту… охоту.

– Я уже всё сказал. Вампиры есть чистое и абсолютное зло, которое я буду уничтожать до конца дней своих всеми отпущенными мне силами и всеми доступными мне способами.

Алисанда поджала губы.

– Дорогой, избавь меня от мелодекламаций. Чистое и абсолютное зло, подумать только! Его не существует. Есть лишь сложнейшая природная система сдержек и противовесов, естественные механизмы, контролирующие гомеостаз. То, что нам кажется абсолютным злом, на самом деле…

– Узнаю прилежную ученицу нашего дорогого профессора Барбароссы, magisteri et doctorali de magicis. Его измышления!..

– Завидовать нехорошо, – парировала Алисанда.

– Завидовать?! Вот ещё! – возмутился Вениамин, правда, несколько наигранно. – Быть может, вы там, в столице, не знаете, что кровососы на самом деле начинают распространять свой ареал в северном направлении, и притом весьма настойчиво? Или, быть может, тебе будет интересно узнать, что среди них тоже появились те самые varð-lokkur, пытающиеся вызывать демонов? Что, кстати, противоречит гипотезе Цинского! Пока вызывают они не слишком успешно – на семи лей-линиях я бы почувствовал такое возмущение. Но когда у нас упыри всерьёз обращались к высшим разделам теоретической магии? А они обратились! И явно надеются использовать тех же демонов как оружие!

– Ты сам только что уверял меня, что демоны в нашем мире опасны только и исключительно для их вызывающего?

– Да! Но это сейчас. А потом?..

– Ты хочешь опровергнуть opus magnum самого Октавиуса? Его «Narratio de daemonum quoque natura»?

– Может быть, и хочу, – буркнул Вениамин. – Ай, Санди, к чему все эти дурацкие споры?

Алисанда со скучающим видом отпила из бокала.

– Вениамино, дорогой мой. Ты мне… небезразличен, скажем так, несмотря на твою известную слабость к стройным ножкам и высоким бюстам, к сожалению, не только лишь моим.

Неужели ты думаешь, что вампирья активность осталась незамеченной ни Конгрегацией вообще, ни Капитулом в частности? Мы всё прекрасно знаем, всё видим и держим руку на пульсе, как говорят мои коллеги-лекари. А что делаешь ты? Ну, пока ты сам ходил с этими варварами-охотниками, мы помалкивали. В конце концов, всякий маг имеет право на маленькие радости. Но сейчас… нет, скажи мне, мой милый, ты действительно полагал, что мы не заметим твоих гомункулов? Твоих рукотворных гончих, которых ты пускаешь по следу молодых вампиров?

– Я подробно излагал Цитадели все аспекты вапирьей угрозы. – Маг сплёл пальцы рук, взгляд его оставался холоден. – Отсутствие ответов Капитула меня… изрядно разочаровало. Я ждал достаточно долго, дорогая моя. Я был терпелив. Мои рапорты, однако, остались без внимания; их, насколько я понял, просто проигнорировали. Что ж, вполне естественно. Конгрегации хватает иных забот, что вам до писаний какого-то загнанного на край земли рядового чародея?

– Потому что у Капитула есть свои соображения на этот счёт! Свои соображения и насчёт вампиров, и насчёт их гнёзд, и даже насчёт демонов! – отрезала Алисанда. – Вениамино, прекрати эти шалости. Честное слово. Нет, не потому, что тебя «накажут». Накажут, не сомневайся, ровно в ту секунду, когда я перестану прикрывать твою задницу, прости, пожалуйста. Но твои усилия, поверь, перечёркивают труд множества наших коллег – и мой в том числе.

– Труд множества наших коллег? Твой труд? Санди, о чём ты? В который уже раз повторяю: упыри – это зло, чистое и без оттенков. Их надо истреблять, они – не драконы, не саламандры, не пегасы, не единороги, не пернатые змеи, от их исчезновения не будет никакого убытку. Когда-то давно я предлагал проект…

– «De absoluta et perfecta destructio lamia», «О полной и окончательной деструкции вампиров», – перебила Алисанда. – Знаю. Читала. И Капитул читал тоже, можешь мне поверить.

– И мне ничего не ответили, – с горечью сказал маг. – Ни сейчас, ни тогда.

– А почему тебе, собственно, должны были отвечать? Чародей-дипломник, только-только защитившийся бакалавр, даже не магистр, не говоря уж о докторе или профессоре!

– Да, но важность темы…

– Мой милый, – перебила красавица, – я какое-то время занималась «письмами молодых волшебников». Особенно из провинции. Начиталась, насмотрелась. Поверь мне, в том, что тебе не ответили, нет никакого пренебрежения лично к тебе.

Она сидела, закинув ногу на ногу. Из-под золотистого подола выглядывал и снова прятался острый каблучок.

Ему были памятны её каблучки. Их нетерпеливый, жадный перестук, когда Санди приходила к нему…

Она была жадна, да. Ей это было нужно. Нужно, в отличие от других, многих, лишь изображавших страсть и желание. Или – одержимых стратью.

А теперь всё другое. Всё совершенно не так.

Вениамин со стуком поставил опустевший бокал. По стеклянным бокам стекали кроваво-алые капли.

– Алисанда, ответь мне, пожалуйста, только на один вопрос. Я не задавал его напрямую, думал, сама расскажешь, но ты предпочитаешь отмалчиваться. Почему нельзя уничтожать упырей? Почему? Только не начинай рассказывать мне сказочки о необходимости «баланса».

– Сказочки про баланс рассказывать не собираюсь, – жёстко отрезала она, – но единственное, что тебе нужно знать – в данный конкретный момент времени нам твоя охота за вампирами не нужна. У меня есть соображения, как можно решить эту проблему раз и навсегда. Это во-первых. А во-вторых… во-вторых, вампиры сами по себе нужны Капитулу для некоего масштабного проекта, очень смелого, дерзкого, на грани возможного. Рискованного. Но, в случае успеха… – Алисанда покачала головой. – Мм-м! Небо в алмазах, как говорится.

– А подробностей мне, конечно, знать не положено?

– Пока занимаешься всяким хулиганством – нет, не положено, – Алисанда поигрывала бокалом, раскачивая рубиновую жидкость.

– То есть это именно мои скромные усилия способны подорвать сие великое начинание?

– Подорвать? О, нет, не стоит так уж сильно преувеличивать собственную значимость, мой дорогой Вениамино. Это просто одна из помех на нашем пути. Помеха глупая, ненужная и которую – я верю – очень легко устранить.

– Ты проделала весь путь из столицы, чтобы просто сказать мне «не пускай големов по следу упырей»?

– Я должна сказать тебе ещё немало всякого, но об этом позже.

Глава 3 Влача кровавый след

– Гнилогорье, парень, – это такие места, где, как говорится, ни один вран не пролётывал, ни один волк не прорыскивал. Укрепились в тех краях упыри, переняли пути-дороги, тропы караванные. Помнишь, сказывал я тебе о гномьих копях, что в тех горах были? Вот и не знаю, осталась ли там хоть одна действующая. Гномы, они кровососов тоже не шибко жалуют. Карты, что у нас есть, – гномьего черчения, наши давно утрачены, если и были когда.

Дорога уже несколько дней вела под уклон, направляясь в заболоченную и широкую долину Вирра. Исчезли все следы людских поселений; молодые деревца поднимались посредине зарастающего тракта.

Только двое охотников да удерживаемый магическими эликсирами след поспешно уносящего ноги вампира.

Ученик слушал мастера молча. Он заметно побледнел и осунулся, дышал тяжелее и чаще, словно не сидел на спине верхового варана, а на своих двоих отмахивал все бессчётные лиги.

– Не догоним… – наконец выдохнул юноша. – Уходит он, учитель, уходит. С каждым днём всё дальше.

Мастер замер, нахмурился. Явно собрался было ругнуть молодого спутника за непочтение, но раздумал.

– Не дальше он. Наоборот, нагоняем.

– Да с чего же, мастер? Не чую его почти… а там, в деревне, казалось вот он, рукой подать…

– Парень! Забыл, что я тебе в пути толковал?! Выветривается магия, эликсиры слабеют, вот и кажется, что упырь вперёд утекает, словно поросёнок от ножа.

– Так… может… ещё разок?

– Не надо. Если этот упырь и впрямь из магов или способности имеет, то, вблизи если, можем себя выдать.

– А… мастер… а далеко ли упырь-то?

Мастер понимающе усмехнулся.

– Близко, парень. Да не переживай ты так, научишься. Будешь их не хуже меня чуять. Тут просто опыт надобен, ничего более.

– Близко… – эхом откликнулся ученик. – Как близко, мастер? Когда догоним?

– Завтра, – спокойно сказал старший. – На заре брать станем, на утреннем свету. Упырёк наш чешет, от солнечных лучей не прячась; случай хоть и редкий, но встречались мы с таким, да, встречались. Но по зорьке всё равно приостановится, хоть и ненадолго. Если и не совсем встанет, то, во всяком случае, задержится. Что-то такое они там делают, может, чары защитные на себя кидают, коли есть таковые, или, может, эликсирами обмазываются. Не ведаю. Но задерживались упыри на рассвете, все, за кем мне только гнаться случалось. Тут-то мы и настигнем.

Юноша молча кивнул. Правда, безо всякой уверенности.

– Что-то ты у меня совсем захандрил, – укорил его мастер. – Парень, с кровососом в ножи идти таким, как ты сейчас, – верная смерть. Чего скис? Чего испугался? Смерти? Её бояться не надо, бояться надо того, что вместо неё и что её куда хуже – в упыря обратиться. Но, покуда я с тобой, – тебе эта судьба не грозит. Так что гляди веселей! Вымотала тебя эта слежка, вижу, вижу. Ничего, отдохнём скоро. В Радоме – я там такие места знаю, где и похлёбка густа, и кровать чиста, как говорится.

Ученик выдохнул и судорожно кивнул.

* * *

Перед ними в сером утреннем свете, казалось, лежал самый обычный лес, редковатый, с моховыми кочками, где росла брусника. Глаз простого путника не увидел бы вообще ничего подозрительного. Можжевельник, ветки, поваленный ствол, кривая сосна… На что тут смотреть?

– Выпей, парень. Ну, чуешь его? Что я тебе говорил?

Ученик лихорадочно прильнул губами к горлышку фляги, поперхнулся, закашлялся.

– Что, пробирает? – сочувственно хлопнул его по плечу мастер. – Ничего, привыкнешь. Нам голубчика нашего сейчас брать, а ты носом клюёшь.

– Уже не клюю. – Щёки ученика быстро розовели.

– Так чуешь его иль нет?

Юноша сощурился, втянул в себя воздух, зажмуриваясь.

– Рядом… – прошептал он, вновь бледнея. – Совсем рядом…

– Нет такого «совсем рядом»! – шёпотом прикрикнул на него мастер. – А есть «направление такое-то, расстояние такое-то»!

– Простите, учитель, – сглотнул ученик. – Направление… два пальца влево от кривой сосны… расстояние… сто шагов… нет… сто двадцать…

– Сто девять, парень, и ни ступнёй больше. Слезай с седла. Дальше пешком.

Они пробирались сквозь мокрый и низкий подлесок. Близость Вирра давала о себе знать, под ногами похлюпывало, но настоящие болота ещё не начались, и лес стоял обычный, хоть и слегка подтопленный.

Кривая сосна окривела, получив когда-то удар молнией. Но не сгорела, не погибла, выдержала и разряд, и огонь.

– Развалины… – прошипел мастер. – Заросли совсем, но видны по-прежнему. Замечаешь, парень?

Ученик молча кивнул.

Среди мокрого леса, среди обвитых болотной лозой сосен угадывались очертания некогда изящной ротонды. По кругу застыли, словно обломанные зубы, шесть огрызков, что остались от мраморных колонн. Крыша рухнула, фундамент просел, глубже уходя в болото.

Мастер замер, сощурившись и глядя на недвижные заросли.

– Что ему здесь надобно, душегубцу?

Ученик облизнул губы, повёл плечами.

– Ударим? – не сдержался он.

Старшой покачал головой.

– Место… чуешь, какое?

– Святилище старое, – чуть помедлив, отозвался младший. – Не пойму только, чьё… Эльфы? Если по колоннам судить. Но это и альвы потом пользовали…

– Эльфы, точно. Молодец, не ошибся в тебе я. Чутьё не подводит. Не только на колонны смотри, парень, много кто их подделывал, а ещё больше тех было, что из эльфьих камней свои собственные капища складывал.

– Мастер! Так чего мы медлим-то?! – не выдержал ученик. – Стоим, болтаем… а ну как он…

– Молчи, паря. Никакой упырь так просто в старые святилища не полезет. Не важно, светлым там поклонялись или тёмным. Веночки плели или младенцам сердца вырывали.

Ученик сглотнул.

– Упыри – они не от светлых и не от тёмных, они сами по себе.

– А… а если он и впрямь маг? Обращённый маг?

– Обращённый маг, конечно, может. Но если просто сил набраться, как обычный бы маг сделал, на пересечении лей-линий – так упырю это вдесятеро труднее. Не нужны им эти линии с интерсекциями, другая у них сила, злая, ни тёмная, ни светлая, но именно что злая, на мучениях да смерти других построенная.

– Так зачем же он здесь тогда?

– Ты меня спрашиваешь, парень? Давай-ка, ноги в руки, к варанам, неси сумки. Чую, придётся нам тут посидеть.

* * *

– Наше счастье, мастер, что он нас не учуял. Как мы вообще сумели так близко подобраться? Спал он там, что ли?

– Точно. Дрых наш упырёк, в две дырочки посвистывал. Но не просто так дрых. Сторожевых-то ниточек натянул с преизлихом, сам видел, парень.

– А что он тут делает-то? – не унимался ученик. – Уж целые сутки сидим…

– Ждёт он кого-то, – сквозь зубы процедил старший охотник. – Лопни мои глаза, коль не так. По тракту чесал – только пятки сверкали да пыль столбом, мы с тобой верхами угнаться не могли. А тут – засел в развалинах да отлёживается. Посреди глухой пустыни, где ему во веки вечные никакой добычи не сыскать. Сил набирается? Не похоже, упырю для этого кровь да сердце с печёнкой надобны. А вот коли и впрямь поджидает он тут кого-то – так всё сходится. Что спит – силы сберегает; что медлит, к своим не спешит, туда, дальше ко Гнилогорью; да и место приметное. Кто знает, тот дорогу сыщет. Особенно если с магическими талантами.

– Лей-линии, да, мастер?

– Лей-линии, они, парень. Для опытного чародея отследить их куда проще, чем, скажем, нам с тобой по звёздам дорогу сообразить.

– Так что же, мастер, выходит…

– Не знаю. – Старшой был мрачен. – По всем правилам – брать его надо, вот прямо сейчас, а я нутром чую – нет, нельзя, рано. Дождаться следует, кто к нему пожалует – если пожалует. Понимаю, не шибко весело в болотине сидеть, маскировочными сетями накрывшись, да только иного выхода нет. В первый раз, парень, наткнулись мы на… – он пощёлкал пальцами, – на что-то непростое с вампирами. Обычно-то как дело обстоит? Упырь кого сожрёт или досуха выпьет, ещё какое смертоубийство учинит – мы в погоню пускаемся. Догоним, по месту возьмём. И…

– И? – не удержался ученик, от нетерпения аж прикусивший губу.

– И всё. – Мастер даже не обратил внимания на непочтительное его прерывание. – На месте упыря – труп безголовый, на кол насаженный. Охотники, кто цел – с прибытком. Кому не повезло – тот на костре погребальном.

– Но сведений никаких… – понял ученик.

– Молодца! – одобрил старшой. – Но сведений никаких – у дохлого упыря их не шибко получишь. И никогда не удавалось нам упыревых прознатчиков по месту взять, вишь, какая история.

– Как это «не удавалось», мастер? – удивился ученик. – Вы же мне сами рассказывали, ну, когда про друга вашего, упырями обращённого, как был он к их осведомителям-подсказчикам безжалостен?

– Не торопись, торопыга. – Мастер шевельнулся, глянув из-под руки на расставленные рядом амулеты. Оставшись доволен, повернулся обратно к младшему: – Не, лежит, не шевелится, словно камень наш упырёк, силы сберегает, точно тебе говорю. Обычных-то вампирьих прислужников, подголосков да подмахивателей, мы, конечно, находили немало. Но всё мелкая сошка, людишки жалкие, трусливые, слабые, на кровавое золото упырей позарившиеся. А то счёты с соседями сводившие, из обиды какой иль из зависти. Но они все – не в глуши, не в глухомани, они – в наших же собственных городах да сёлах. А вот чтобы так, в Пустоземье, да ещё и на скрещении лей-линий… Не встречалось мне такого, парень. Вот потому-то и осторожничаю.

– А если он тут и впрямь кого непростого ожидает, нас они что же, не заметят? – взволновался вдруг младший. – Вараны наши опять же…

– Правильно говоришь, парень. Есть такой риск. Да только сам рассуди – здесь давным-давно уже никого не бывало…

– Так тогда наши следы только заметнее станут! – вновь перебил ученик.

– Не думаю, – покачал головой мастер. – Замели мы всё славно. Отыскать нас, конечно, бывалый ловец сумеет, да только, мню, потому и ждёт тут наш упырёк, чтобы уж наверняка никто на него не наткнулся. Потому и летел сюда, как на крыльях. Нет, парень, едва ли они вот так сразу округу обыскивать кинутся. Коль лей-линии – я не я буду, а магия тут замешана.

Они лежали, накрывшись маскировочными сетями, с нашитыми на них лоскутами желтоватой и коричневатой ткани, с настоящими ветками и осенними листьями. Место для лёжки избрали в полусотне шагов от развалин, на крошечном сухом пятачке, густо заросшем прутняком. Мастер расставил свои амулеты, покапал на каждый из небольших, тщательно сохраняемых скляниц с притёртыми пробками и разноцветными маслянистыми жидкостями внутри, выдохнул удовлетворённо, закончив:

– Теперь не улизнёт незаметно.

Ждать было мучительно и невыносимо. Варанов они спрятали в распадке, на самом краю болотины, и мастер немилосердно гонял ученика туда проверять, как дела, а заодно и обновить отпорные заплоты от хищников, буде таковые здесь случатся.

Грызли сухари, цедили очищенную какой-то алхимической снастью воду. Ждали.

* * *

Была глухая ночь. Осенняя, мрачная, безлунная и беззвёздная. Мрак затопил болото, словно половодье; поднялся выше древесных вершин, потянулся к небесам – или, может, это тёмные небеса спустились вниз, сомкнувшись с замершей землёй в противоестественных хладных объятиях.

В развалинах эльфьей ротонды ничто не шевелилось. Ничто даже не намекало и намекнуть не могло, что там может скрываться живое существо.

Мастер, как обычно, держал первую стражу. Ученик дремал, и лицо его, безусое и безбородое, сделалось совсем детским. Тонкие черты, породистый нос, заострённый подбородок… Мастер долго глядел на него, словно стараясь припомнить, где же они могли видеться. Предславль? Радом? Войтековы владения? Нет, всё-таки Предславль…

И, как это всегда бывает, всё изменилось в один-единственный миг.

Нет, не грянул гром, не низринулась с ночных небес молния. Просто там, среди развалин, вдруг засветился неяркий голубоватый огонёк, сам собою плывший на высоте человеческого роста от одного обломка колонны к другому. Что-то захрустело, словно мелкие сучки под неосторожной стопой, что-то захлюпало, словно вода во мшистых впадинах.

Мастер беззвучно толкнул ученика в плечо. Тот дёрнулся, просыпаясь, но выучка уже сказывалась – ни звука, ни шороха, парень мгновенно перекатился на живот, в правой руке арбалет и нацелен прямо на плавающий огонь.

Наставник сделал знак, мол, тихо! Ответом стал энергичный кивок, я готов, дескать.

– Лежи и смотри, – одними губами сказал мастер. Слов не прозвучало совсем.

И да, посмотреть было на что.

Огонёк остановился. Подлетел повыше, опустился на вершину обглоданного мраморного пальца, некогда бывшего изящной колонной, и замер. Света он давал теперь явно больше, стала хорошо видна вся ротонда, покрывавшие её вьюны, кочки вокруг, уходившие прямо в болото потрескавшиеся, заросшие мхом ступени.

Прямо посреди ротонды застыла невысокая человеческая фигура в длинном, до пят, плаще, с низко опущенным капюшоном. Странно – от кого ей скрывать лицо здесь, в глуши?

И мастер, и ученик затаили дыхание.

В самой середине ротонды виднелся какой-то непримечательный холмик, не то пустивший корни да и засохший потом куст, оплетённый гибкими стеблями вьюна, не то груда мха, словно какой-то зверь натащил устроить гнездо; и сейчас этот не то холмик, не то куча шевельнулся.

– Умён… – сквозь зубы, еле слышно процедил мастер. – Знает, и где силой разжиться, и как спрятаться. Ну, видишь тварюку, нет?

– Вижу. – Ученик напрягся, выцеливая в просвет между колоннами.

Рядом с закутанной в плащ человеческой фигурой беззвучно появилась ещё одна – тонкое существо в чёрном, донельзя щуплое, руки и ноги – тощие, если не сказать – «одни кости». Лицо – болезненно-бледное, безбровое, с тёмными провалами глаз. Узкая прорезь рта и больше никаких особых примет.

Голубоватый огонёк светил прямо на упыря, и тот поморщился, поднял руку, прикрываясь.

– Доставили? – глухо спросила закутанная фигура. Голос искажён каким-то чарами, наверное, потому что не понять, мужской он или женский, молодой или старый. Ростом говоривший был невелик, в плечах узок, но кто его знает, люди разные бывают…

Упырь слегка попятился. Движения его казались дёргаными, странными, словно у куклы на ниточках, что пляшет в ярмарочном балагане.

Острый подбородок вампира почти уткнулся в грудь от резкого кивка. Он слегка покачивался, словно боец перед кулачным поединком, одна нога выставлена вперёд, руки с полусогнутыми пальцами мелко движутся перед грудью, точно вращая незримый шар.

– Тогда начинайте, – сухо распорядилась фигура.

Вампир чуть склонил голову набок, словно с немым вопросом. Больше всего это походило на «э, постойте, а где моя доля?».

– Разумеется, получите, – с раздражением заявил новоприбывший, поправляя капюшон. – Как только мы завершим начатое.

Вампир, по-прежнему молча, склонил голову в другую сторону.

– Экое вы недоверчивое племя, – проворчал человек в длинном плаще. Плащ заколебался, словно руки под ним что-то искали, возможно, в поясной сумке. – Держите. Задаток. Как было оговорено с вашим набольшим. Герром Гримменсхольмом. Да, и будьте осторожны… с этой вещицей. Даже ваших феноменальных регенеративных способностей может не хватить, если… впрочем, это уже не моё дело.

Вампир кивнул, протянул тонкую белую руку ладонью вверх.

Мастер аж зашипел сквозь зубы от досады – человек в плаще тоже протянул руку, обтянутую тёмной перчаткой, что-то передал упырю. Что-то мелкое, тщательно упакованное и перевязанное – свисающие концы шнурка старшой успел заметить, но более – ничего.

– Теперь, надеюсь, все формальности улажены? Начинайте, фройляйн.

Ого! Упырь – женщина?!

Вампир – или вампирша? – кивнул.

Только что вручённый свёрточек исчез за пазухой, а «фройляйн» поднесла к губам левую руку. Блеснули клыки, впились в собственную плоть, и вампирша глухо зарычала. Мелкими шагами двинулась вкруг ротонды, опустив прокушенное запястье, из которого быстро-быстро капала тёмная кровь. Описала круг, теми же короткими шажочками пустилась наискось, потом ещё раз и ещё.

Фигура в плаще и капюшоне отступила аж на самые ступени, к краю болота.

– Что она там вычерчивает? – прошипел мастер себе под нос, так тихо, что даже ученик почти ничего не разобрал. – И для чего, главное?! Никогда не слыхал, чтобы вампирья кровь для чего-то использовалась!

Ученик повернул голову, лицо бледно, губа прикушена.

Кивнул несколько раз, не осмеливаясь говорить.

– Что, ты знаешь?

Кивок.

Мастер скрипнул зубами.

Меж тем вампирша замерла, тоже оказавшись на ступенях ротонды рядом с закутанной фигурой. Вскинула левую руку, принялась, словно зверь рану, зализывать запястье.

– Линии не слишком ровны, – с сомнением сказала фигура. – Вы уверены, фройляйн…

– Герр Гримменсхольм одобрил, – раздался тихий, еле слышный голос, больше похожий на шипение.

– Хорошо, хорошо, – нервно и недовольно отозвалась фигура. – У вас всё готово, значит?

Вампирша кивнула.

Из-под плаща появилась пара рук в перчатках. Ладони и пальцы проделывали сложные, быстрые пассы, точно плетя кружево в воздухе. От этого плетения прямо из пустоты появлялись один за другим огоньки, но уже не голубоватые, а багряно-алые. Они закружились причудливым пчелиным роем, опускаясь прямо на пол ротонды, так что на основания колонн упал мрачный кровавый отсвет.

Мастер вдруг болезненно поморщился, правая рука схватилась на миг за левое плечо.

– Здесь очень хорошее пересечение… – проговорила фигура. Голос слегка прерывался, словно у человека после долгого или быстрого бега. – Полигонные условия. Ваш метод в иных условиях может представлять…

Вампирша молча и резко дёрнула фигуру за край плаща – молчи, мол.

– Я знаю, что делаю, – с обидой отстранилась фигура. – У нас свои методы. Процесс идёт уже сам по себе. Я, слава небу, всё-таки магистр.

– Знаю… – шипящим эхом откликнулась упырица. – Наше основание… ваше возведение…

– Именно. Поэтому, фройляйн, пожалуйста, оставьте в покое мой плащ. Ему и так досталось на этих болотах.

Алый свет меж тем разгорался всё ярче. В ротонде меж колонн поднимались языки призрачного пламени, тонкие, словно лезвие ножа. Становилось заметно, как проведены линии и какую фигуру они образуют.

– Пентаграмма, – ученик сделался белее снега.

– Пентаграмма? – казалось, мастер удивился. – А она-то здесь к чему?

И вновь скривился, хватаясь за явно раненное когда-то плечо.

Ученик открыл уже рот, собираясь что-то сказать, но тут пламя в ротонде взметнулось выше древесных крон, забило фонтаном в тёмное небо, мастер заскрежетал зубами, скрюченные пальцы побелели, вцепившись в левое плечо. Ученик тоже вздрогнул, заблестел пот, покрывший лицо; а в это время огонь в развалинах стремительно оседал, втягивался в древний камень, слизнув с него все следы болотных мхов, трав и вьюнков.

А посреди развалин осталась стоять высоченная фигура с красной, словно сырое мясо, кожей и парой внушающих уважение рогов, венчающих бугристую башку, получеловеческую, полузвериную.

За широченными – не во всякую дверь пролезут – плечами разворачивались красно-коричневые крылья. Чресла скрывало нечто вроде кожаного килта с широким поясом. Руки-лапы заканчивались алыми когтями в пол-локтя – с ними очень трудно заниматься обыденными делами, зато очень удобно убивать, терзать и рвать плоть.

– A creatura ex natura daemoniorum, – прошептал ученик. Кулак его сжался на рукояти арбалета.

– Это же с-с-сказки! – сквозь стиснутые зубы прошипел мастер.

– Отнюдь. Я…

– Молчи, дурак, пришибу!

Красная тварь меж тем повела крыльями, расправляя их, но концы словно наткнулись на незримую преграду у края развалин.

– Повинуйся мне! – властно бросила фигура, делая шаг вперёд. – Собственным именем твоим заклинаю тебя – повинуйся, Данджал!

Существо заревело, забило крыльями, взмахнуло когтистой лапой – и в воздухе вспыхнуло четыре огнистых росчерка, а создание по имени Данджал отдёрнуло лапу, совершенно человеческим жестом пряча её под мышкой.

– Звезда удерживает… – прошелестела вампирша. – Всё, как и должно быть, магистр. Наша кровь…

– Тихо! – магистр поднял руку в перчатке. – Это только полдела. Требуется, чтобы тварь повиновалась. Держать её всё время в пентаграмме невозможно, как нетрудно понять. Вновь ваша очередь, фройляйн. Жду второй части демонстрации.

Данджал меж тем перестал размахивать когтистыми лапами и даже с каким-то любопытством принялся озираться вокруг. Взгляд его неожиданно задержался на мастере, пронзая темноту, и тот вдруг понял, что твари нипочём вся их маскировка.

Данджал зарычал, тыча острым когтём в их сторону. Пасть распахнулась, явившиеся зубы сделали б честь самому жуткому дракону. Он словно желал обратить внимание своих пленителей на то, что они тут не одни и за ними наблюдают; но, по счастью, магистр в низко надвинутом капюшоне и безымянная вампирша-«фройляйн» были слишком заняты иным.

Упырица резко взмахнула рукой со сжатым коротким кинжальчиком. Лезвие багровело, так же, как и плоть Данджала, и то пламя, из которого он явился. Данджал пошатнулся, словно получив дубиной в лоб, и сделал несколько неуверенных шагов к вампирше, что без устали чертила лезвием в воздухе какие-то знаки и символы.

Магистр отступил, уйдя по щиколотку в болотную жижу, напряжённый и внимательный. Он не вмешивался, он просто ждал, будучи готов ко всему.

Так они – пятящаяся вампирша, надвигающийся на неё Данджал, который сейчас казался просто ослепшим, и магистр – мало-помалу начали отдаляться от ротонды. Причём Данджал шатался всё сильнее и сильнее, провалился в топь по самые бёдра – там, где и упырица, и магистр стояли совершенно спокойно, – и вообще готов был вот-вот рухнуть.

– Стойте, – вдруг резко бросил чародей. – Вы его сейчас упустите, контроль слабеет. Вы отдаляетесь от скрещения линий, путы истончаются.

Вампирша не ответила, лишь с новыми силами принялась размахивать кинжальчиком.

– Так и запишем, – прокомментировал магистр, – методы удержания основаны на устаревшей системе символьно-ритуальных чар, требующих предельного сосредо…

Вампирша пошатнулась, споткнулась, упала на одно колено. Данджал пошатнулся тоже, но мигом оправился, взревел, захлопал кожистыми крыльями, чем-то напоминая огромного петуха на птичьем дворе. Незримые путы, удерживавшие его, явно слабели.

Магистр – или какой ещё маг скрывался под низким капюшоном – однако, не растерялся. Между пальцев сверкнула холодная голубая искра, сверкнула и прянула прямо в грудь рогатому созданию.

Данджал взвыл, по алой коже стремительно растекались льдистые потоки, его словно сковывало полупрозрачной бронёй. Она не выдерживала, трескалась, но своё дело сделала – задержала рогатого великана, пока вокруг него вновь не закружилось не дающее тепла пламя, повинующееся движениям магистра.

А потом огонь рухнул, растекаясь по поверхности болота, зашипел, медленно угасая – словно разлитое тёмное земляное масло, что горит, не смешиваясь с водой.

Данджал исчез бесследно.

Магистр замер, уронив руки, голова почти упала на грудь. Даже из своей засады мастер и ученик слышали тяжёлое, неимоверно частое дыхание. Маг согнулся, упираясь в колени руками. Его шатало.

Вампирша поднялась, медленно и тоже неуверенно. Правда, оправилась она куда быстрее своего сотоварища.

– П-плохо… очень плохо… – прохрипел чародей прежним голосом, странно изменённым чарами. Правда, сейчас он показался мастеру несколько выше, чем раньше. – Никакого… контроля. Мне пришлось… разрушить связь… он… вернулся обратно…

Вампирша молчала, глядя в упор на фигуру в плаще. Магистр – кем бы он ни был – никак не мог разогнуться.

– Бездарно… – сипел он. – Столько усилий… насмарку…

Вампирша сделала шаг. Плавный, текучий, почти неразличимый. И оказалась почти рядом с магистром, рядом и чуть сзади.

– Даже и не думайте, фройляйн. – Маг не повернул головы, он никак не мог отдышаться. – Вы полагали, мы не примем соответствующих мер?

Вампирша, похоже, поняла, о чем речь. Она вдруг быстро кивнула, ссутулилась, отступила, закрывая лицо ладонями и мотая головой.

– Жаж… да? – понимающе выдохнул маг. – Ничего. Я помогу. Держите, фройляйн. Суньте в рот и раскусите. Ослабит – на время…

Из глубины плаща появилось нечто вроде детского леденца, петушка на палочке. Вампирша вцепилась в него трясущимися пальцами, сунула в рот.

– Сейчас… полегчает. – Магистр наконец разогнулся. – Значит, так, фройляйн. Первый опыт стоит признать… вполне обещающим.

Упырице и впрямь легчало. Она больше не скрючивалась и не съёживалась, распрямилась, успокоилась.

– Вы в состоянии усвоить, что я вам сейчас скажу, фройляйн?

Кивок.

– Прошу вас, донесите до герра Гримменсхольма всё в точности, слово в слово.

Вновь кивок.

– Донесите до него… – и вдруг магистр замер, насторожился. – Нет, постойте, фройляйн. Лучше я потрачу некоторое количество сил на настоящее послание, должным образом зашифрованное. Садитесь, не стойте, как укор совести. Вы действуете мне на нервы.

Магистр поддёрнул плащ.

Затаившиеся рядом мастер с учеником замерли, едва дыша.

Меж рук склонившегося магистра заблистали фиолетовые сполохи. Вампирша дисциплинированно ждала, скрючившись в позе подчинения – плечи ссутулены, голова опущена, руки сложены внизу живота.

– Готово, – чародей выпрямился, по-прежнему старательно укрывая лицо капюшоном. Он, похоже, не хотел нарушать инкогнито даже с упырицей. – Передайте это герру Гримменсхольму. Лично, в собственные руки. Нет, ничего делать не нужно. Послание явит себя, стоит ему коснуться кристалла, не раньше. Вы всё поняли, фройляйн?

Молчаливый кивок.

– Тогда в путь. Не советую вам здесь задерживаться, места пустынны, охоты для вас никакой.

Вампирша вновь кивнула.

– До встречи, – сухо сказал магистр, отступая на шаг.

Мастер коротко взглянул на застывшего ученика, едва заметно шевельнул губами.

«Начинай».

В обеих руках младший охотник сжимал снаряжённые самострелы. Старшой взялся за секиру гномьей работы; левая же ладонь сжала что-то невидимое.

Всё, больше ни слова. Сделан знак, началась работа.

Юноша облизнул губы, поднял самострел – дротик заканчивался тупым вздутием и предназначался явно не для того, чтобы что-то пронзать.

Тщательно прицелился куда-то вверх.

В последний раз взглянул на мастера, дождался утвердительного кивка и нажал на спуск.

Дрот взмыл, описывая высокую дугу. Ещё в воздухе его вздутое оголовье заискрило, распускаясь лентами белого пламени. Всё это происходило бесшумно, как во сне; юноша заворожённо глядел на снежного цвета струи, пока мастер не пихнул его локтем, и парень поспешно опустил на глаза причудливой формы тёмные очки.

– Что?! – вопросил магистр. Вампирша яростно зашипела, вскидывая руки перед грудью, словно кулачный боец, пальцы полусогнуты, будто когти.

Чародей явно пытался что-то сделать, но в этот миг на почти достигшем земли дроте оголовок вспыхнул уже по-настоящему.

Лес озарило яростным, слепящим, режуще-белым светом. Грянуло так, словно сотня многопудовых молотов ударила разом; магистра отшвырнуло в сторону, он врезался спиной в искривлённый ствол, пискнул странно высоким, неестественным голосом; упырица выстояла, оскалилась в бешенстве, с обнажившихся клыков капала слюна.

Ученик вскинул тот арбалет, что держал в левой руке, и выстрелил вторично, вновь толстым тупоносым дротиком, разорвавшимся в нескольких шагах от вампира.

Вспышка, столь яркая, что, казалось, множество солнц вспыхнули одновременно. Ударило тяжким грохотом, оглушая, ослепляя. Магистр упал на колени, прижимая к ушам ладони; вампирша же, хоть и пошатнулась, но лишь взвыла от ярости и прыгнула.

Огромным, невероятным броском на два десятка шагов – прямо к не покинувшим убежища мастеру и ученику. Бешенство, ненависть, жажда убивать, голод – всё вместе; она летела стрелой, она была до невозможности быстра, стремительна, ловка, и окажись на её пути обычные воины, даже самые опытные, даже в самонаилучших доспехах гномьей работы – им бы несдобровать.

Но двое охотников не были теми воинами.

Самострелы в руках ученика выплёвывали стрелы одну за другой. Тетивные дуги взводились сами собой, хитроумные рычаги подавали новые дроты из обоймы.

Стремительность броска вампирши сделала её же уязвимой. Она не успевала уклониться – первая стрела скользнула над её плечом, зато вторая ударила прямо в грудь. Вздутый оголовок лопнул, в исчезающе краткое мгновение разошлись стальные шипы, так, чтобы дрот намертво засел в ране.

Кислота, смешанная с толчёным серебром, добралась до плоти вампирши.

И прежде чем та успела завыть, в неё воткнулись ещё две такие же стрелы – чуть ниже первой.

Лицо упырицы обратилось в маску смерти. Пасть распахнулась, раздирая кожу, челюсти разошлись, как никогда бы не раскрылись у обычного человека. Вампирша пошатнулась, однако устояла, с режущим слух воем вырвала дроты из груди – вместе с ошмётками собственной плоти.

Теперь они стреляли вместе, мастер и ученик. Одну стрелу старшой потратил на пытавшегося наложить какие-то чары магистра – острие вошло тому в правое плечо, пригвоздив к стволу. Три других одна за другой достались упырице, но та уже была совсем рядом.

Воя от боли, размахнулась когтями. Движение – незримое, неразличимое, которое отбить бы не смог никакой боец.

Но мастер и не пытался. Разматываясь, навстречу упырице полетела серебряная сеть, и металл мгновенно задымился, касаясь вампирьей плоти.

Когти врезались мастеру в грудь так, что того отшвырнуло прямо в топь. Острия их заскрежетали, ломаясь на надетой под кафтан кольчужной рубахе – тоже посеребрённой.

Сама же упырица, завывая, рвала в клочья опутавшую её сетку, сверкающие звенья так и летели в разные стороны. Боль ослепляла и оглушала, вампирша, похоже, потеряла на миг старшего охотника; зато совсем рядом оказался младший, ученик, только что разрядивший в кровопийцу последнюю стрелу.

От удара он уклониться не успел, рухнул, нелепо взмахнув руками. Упырица одним прыжком оказалась сверху, рванула ворот, вновь взвыла – прятавшийся под тканью серебристый хауберк заставил её затрясти обожжёнными ладонями.

Свистнула гномья секира.

Старшой успел выбраться из болота, мокрый, покрытый тиной, бросился на помощь младшему. Вампирша играючи перехватила клинок в воздухе, поймала меж разведённых когтей; плоть её чернела и обугливалась от контакта с серебром, но упырица не сдавалась. Поворот – рукоять секиры вывернулась из ладони мастера, оружие отлетело в сторону; и в этот миг он швырнул, наконец, то, что так долго сжимал в левой руке.

Крупная склянка угодила упырице прямо в лоб, разбилась, смешанная с аргентумным порошком кислота потекла в глаза. Мастер ударил кулаком в боевой перчатке со стальными посеребрёнными накладками в лицо вампирше, но та даже не дрогнула. Выла, прижимая уже обожжённые ладони к лицу.

– Кол! Кол давай! – гаркнул мастер, однако ученик даже не пошевелился.

Старшой вырвал из ножен короткий и толстый кинжал, с размаху всадил упырице в живот, но и сам не увернулся от удара – когти пробороздили щёку, хлынула кровь. Рыча не хуже самой вампирши, мастер швырнул ей в голову вторую скляницу, попал – и этого хватило.

Завывая, упырица ринулась наутёк, на всех четырёх, словно оборотень.

Кинжал так и остался торчать у неё в теле.

Мастер тяжело упал на одно колено. Левую часть груди заливала кровь из разорванной когтями щеки, он тяжело и хрипло дышал. Ученик лежал неподвижно. Магистр с пробитым плечом замер тоже, уронив голову.

Старший охотник зло оскалился, кое-как встал и, шатаясь, побрёл к магу. Мальчишка лежит, не шевелится, и это плохо, очень плохо, но чародей сейчас важнее всего.

Щёку приходилось зажимать ладонью. Мастер подобрал отлетевшую в сторону секиру, поковылял дальше, опираясь на неё, словно на костыль.

Магистр не двигался, похоже, потерял сознание от шока. Плащ весь потемнел от крови, и это тоже было плохо.

Остановившись перед бесчувственным чародеем, мастер уже хотел было откинуть тому капюшон, но вдруг пошатнулся, едва удержавшись на ногах. Голова кружилась всё сильнее, надо было что-то сделать с раной, однако старший охотник лишь крепче стиснул зубы.

Шип на острие секиры подцепил плотную ткань, откинул.

Открылось бледное лицо, округлые щёки, туго стянутые на затылке тёмные волосы.

– Звёзды небесные… – просипел мастер. – Девка…

Магистр была жива, рана – явно не смертельна. Но всё равно – чародейка, якшающаяся с упырями!..

Тут силы мастеру таки изменили, и он тяжело осел прямо в мох.

Еле двигаясь, вытащил из поясной сумы две скляницы, первую опорожнил одним глотком, другую вылил на чистую тряпицу, прижал к растерзанной щеке.

В глазах у него всё мутилось. Окажись упырица чуть поопытнее, покрепче, повыносливее – всё было бы уже кончено. Ни он, ни его ученик бы отсюда не ушли.

Жуткое снадобье, влитое в себя мастером, потихоньку начинало действовать. Отступала жгучая боль в разорванной щеке, переставала кружиться голова, и он медленно, с трудом, почти пополз к ученику.

В ход пошли новые скляницы, одну мастер вылил целиком юноше на лицо. Трясущимися руками отвёл хауберк, выдохнул облегчённо – нет, шея не затронута.

– Ну, лежи, лежи, приходи в себя, – прошептал старшой. И, по-прежнему пошатываясь, вернулся к бесчувственной волшебнице. Белая тряпица, прижатая к щеке, вся сделалась ядовито-жёлто-зеленоватой, словно вмиг пропитавшись гноем.

– Ничего, н-ничего, продержусь… – шипел мастер сквозь стиснутые зубы. – Только б не померла ведьма эта… только б не померла…

Он взялся за торчащий из плеча чародейки дрот, за тёплое железо, что-то нажал – растопыренные шипы сложились, стрелу можно было теперь вытащить.

– Артерии… не задеты. Кровотечение… умеренное, капиллярное. Повезло девке… Обеззараживание входного и выходного отверстий… Перевязка…

Перевязывал мастер ловко, сказывался явный и богатый опыт.

– Сердцебиение… дыхание… постоянны. Жить будет.

– М-мастер? – с трудом поговорили сзади.

– Ты? Ты чего вскочил?! Лежи и не шевелись!

– Я-а… я ничего… – Паренька шатало, однако он храбрился. – Ой… – Он взглянул в лицо лежавшей без сознания чародейке.

– Именно что ой, – хрипло ответил мастер. – Ничего не поделаешь, кончилась наша охота.

– А… а упырица?

– Она уже ушла, не догнать. Себя до половины спалит, но уйдёт далеко, за Вирр. Нам с тобой, парень, теперь самое главное – понять, что ж такое тут происходит, почему волшебница с кровососами якшается. Давай носилки рубить, ничего не поделаешь, вывезти эту девку отсюда надо живой.

– И… и куда её?

– Куда… – поморщился мастер. – Не ведаю покамест. Кровь я остановил, рану перевязал. Сквозная она у неё… Ах да! И руки барышне связать надо как следует. Чтобы не затекли, но и чтобы пошевелить не могла.

Слова не расходились с делом.

– Так она, как в себя придёт, чары на нас наложит!

Мастер вздохнул.

– Может. Слыхал я о таких умельцах, которым ни жест не требовался, ни слово, мысль одна. Но эта-то всё больше ручками, ручками орудовала. Руки мы ей связали, рот заткнём…

Ученик с сомнением покачал головой.

– Не довезём, мастер. Мы ж не звери какие, её кормить-поить надо, оправляться водить. Не уследим. Может, и не умеет она без слов да жестов чародейничать, да только кто в том поручится? Прикончит нас обоих и глазом не моргнёт.

– Хм, верно, – признался старый охотник. – Но что ж с ней делать-то?

– Здесь оставить, – вдруг предложил парень. – Кольца какие на ней есть, талисманы – снять. А саму оставить.

– Ты что, паря, ополоумел?! Мы на упырей охотники, не мародёры!

– Так, учитель, мы ж такое видели… если маги с упырями якшаются, это ж значит… – захлёбываясь, зачастил юноша. – Нам вдвоём с этим не справиться. И всем охотникам, даже коль вместе соберутся, не совладать. Чародей нужен, кто пути их, магов, ведает, кто одно с другим свести сумеет, подсказать… А ему наверняка все блескучки с девки этой понадобятся, они ж украшения просто так не носят – я вот про это колечко отсюда сказать могу, что не простое оно…

– Н-ну, в-верно, – нехотя кивнул мастер. – Про мага я уже и сам думаю. А оставить её… может, и прав ты. Но сперва попробуем по-хорошему. Всё-таки раненую бросить, одну, в неведомости…

– Мастер, она, как в себя придёт, нас точно извести попытается.

– Наверняка попытается. Но есть у меня, парень, одна задумка. Попробуем – а коль не выгорит, тогда, прав ты, оставим здесь магичку.

* * *

В обратный путь двинулись, уже когда рассвело. Волшебница пришла в себя, застонала, запросила воды. Мастер молча отодвинул ученика, едва державшегося к тому времени на ногах, приложил к сухим губам флягу. Щека его обратилась в сгусток запёкшейся крови, но своё дело эликсиры сделали, заживление шло быстро.

– Не, шевелиться ты не будешь, милая, – выдохнул мастер прямо в расширившиеся глаза чародейки – она казалась совсем молодой девушкой, лет восемнадцати, не больше. – Лежать будешь тихо. Руки я тебе спеленал, уж не обессудь. Не хочу, чтобы ты тут молниями в нас кидаться стала. Вот, кинжальчик видишь? Да-да, у горлышка твоего белого держу. А устану – вот он держать будет. Не накроешь ты нас двоих одним заклятьем, не убьёшь одномоментно. А кинжальчик-то – эвон, смазываю я его добрым зельицем таким, понюхай, должна бы узнать…

Судя по задрожавшим губам, девушка зелье и впрямь знала.

– Умрёшь от царапинки малейшей, – ласково сказал мастер. – Уж на это меня, милая, хватит, даже если испепелить сумеешь. А пока суть да дело, ошейничек тебе сладим, с иголочкой. Иголочка на пружинке, пружинка проволочкой заперта, да вот беда, кислота ту проволочку разъедает. И коль не буду я ту проволочку в целости держать, щёлочь куда надо добавляя – знаешь ведь, милая, что такое щёлочь, верно? – то несдобровать тебе, красавица, несмотря на всё твоё чародейство. Ошейничек-то на замке, а ключик-то спрятан. Сорвать попытаешься, разрезать или сжечь – иль себя поранишь-убьёшь, иль пружинка сорвётся. А от этого яда тебя никакая алхимия не спасёт, вишь какая история.

Глаза пленницы метали молнии.

– Не сердись, – добродушно сказал мастер. – Мы люди простые да маленькие, своё дело справляем, нам до ваших волшебнических причуд интереса нету. Скажи толком, зачем с упырицей тут виделась да что творила – отпущу. К дереву привяжу только, чтобы не сразу освободилась бы, и отпущу. А ты ведь освободишься, госпожа магистр, в том у меня сомнениев нетути. Нет-нет, лежи тихонечко, говорить тебе пока не надо. Ошейничек не готов ещё, так что помолчать придётся. – Мастер с ловкостью, что свидетельствовала о немалом опыте, всунул пленнице кляп. Та яростно замычала было и осеклась, покрываясь потом, едва ощутив щекочущее касание холодного лезвия.

– Не стоит, красавица, – сдержанно посоветовал мастер. – Не заставляй грех на душу взять. Порвала-помяла нас твоя подружка изрядно, что правда, то правда; да улизнула она-то, только пыль столбом, а тебе, получается, за неё отдуваться. Оно тебе надо, чародейка?

– М-м-му-мм-пх! – яростно раздалось из-под кляпа.

– Силы не трать, причудница, – ласково посоветовал мастер. – Полежи, подумай. Сейчас вот напарник мой ножичек возьмёт. У него руки-то молодые, дрожат поболе моих. Так что лежи уж смирно, а то, не ровен час, оцарапает он тебя случайно – и поминай как звали. Обидно будет молодой такой помирать, во цвете лет-то. Ну, я ошейничком твоим займусь. Как готов будет – так и поговорим.

Пленница что-то возмущённо пробулькала, но, едва кинжальчик оказался в руке ученика, и в самом деле присмирела.

Так и поехали. Двое варанов, поставленных бок о бок, меж ними – носилки, наскоро срубленные из жердей, переплетённые гибкими ветками, на носилках – пленница, рядом с ней – ученик, держит у шеи отравленное острие. Мастер же, как мог, разом и правил варанами, и ладил упомянутый ошейник.

– Вот, гляди, оно и готово, – приговаривал он, показывая чародейке всю конструкцию. – И ведь как знал, что понадобиться может! Понюхай зелье, понюхай, знай, что я тебя не обманываю. Иголочку зришь? Молодца! Пружинку лицезреешь? Опять же молодца! Сейчас, скляницу заполню…

– М-м-му-у-у-у… – раздалось из-под кляпа, но звучало уже не яростно, а жалобно и умоляюще.

– Не, красавица, и не проси. Нет тебе веры. А мы народ неискушённый, где нам с вами, чародейками, в хитровыворотости тягаться!.. Вот наденешь ошейничек, тогда и поговорим.

– М-м-му-у-мать, – продолжала своё пленница. Она глядела на старого охотника, и взгляд этот ему очень, очень не понравился. Странный взгляд, дикий какой-то. Но… отнюдь не от ненависти. Словно нужно ей чего-то.

– Матушку мою, покойницу, ты не касайся, – с прежней безмятежностью сказал мастер, решив пока проигнорировать взгляд. Поморщился, потрогал щёку, с которой уже успел снять повязку. – И лежи смирно, чего ножками-то сучишь? Оправиться нужно? Потерпи, красавица.

Пленница глазами изобразила отрицание. Она тяжело дышала и странно поёрзывала.

– Что? Матушки моей ты в виду не имела? А чего ж тогда?

– М-м-му-и-ать!

– А-а… в кусты тебе надо. Ну, потерпи, потерпи, ничего. Скоро уж и доделаю. Эх, и молодец же я, запаслив, однако!..

Чародейка почему-то зажмурилась. Мастер даже несколько растерялся – чего она, на самом деле, что ли, боится, что мучить станут и насиловать?

– Послушай, красавица. Мы – охотники, не разбойники, не грабители, не лихие люди. Коль за честь свою девичью опасаешься – не бойся, не тронем. Совсем другое нам от тебя надо; а до прелестей твоих нам дела нет.

– М-м-м-у-м-м…

Голову запрокинула, на горле жилка бьётся, дышит по-прежнему тяжело, ёрзает, ногами двигает, коленками одна о другую трётся… Да что с ней такое?

Ученик косился на пленницу – понятно, парню не нравится. Нет в нём ещё настоящей ненависти к упырям да их подручным. Нет, не то чтобы совсем нет – она у каждого человека, – но от ума идёт. Бывало, высосут упыри даже и самого твоего близкого, кажется, голыми руками рвать их готов – ан как до дела доходит, так и нет ничего, один страх, одна пустота да дрожь в коленках.

К иным настоящая ненависть приходит – с опытом, с годами. Со знанием. А к иным – так и нет. Никогда.

Такие или гибнут, зачастую сами ищут смерти, потому что нельзя с кровососами выходить грудь на грудь без настоящей ненависти, а иные…

А иные – бегут. Уходят.

О таких мастер старался не думать.

Что ж до этого мальчишки – есть задатки, есть. Может научиться.

И тогда, до седых волос дожив, в свою очередь, возьмёт себе ученика.

Ошейник получался на славу. Хорошо, что вараны обученные и смирные, сами бредут себе по дороге, ими и править, считай, не надо, кроме разве что «но-о!» да «тпру-у!».

– Ну, давай, красавица. Застёгиваем… да не дёргайся ты, сказал ведь уже, никто тебя ни душить не станет, ни охальничать. Мы таким не занимаемся, мы упырей истребители, а не бандиты. Вот, теперь и потолковать можно.

Растрёпанная чародейка – округлое милое лицо, спутавшиеся волосы, карие глаза – избавившись от кляпа, против ожиданий мастера, не разразилась бранью, не стала угрожать жуткими карами, отнюдь нет.

Кое-как справилась с тяжёлым дыханием, несколько раз лихорадочно облизнула губы.

– Пить дайте, – странным, напряжённым голосом сказала она, не глядя охотнику в лицо. – А потом мне… э-э-э… по нужде надо. Не бойся, не стану я тебя чарами доставать. Все знают, что у вас не все дома, у тех, кто за вампирами гоняется. И убери, пожалуйста, от моей шеи этот ножичек, у твоего подмастерья руки дрожат, словно он джанга накурился. И вообще… мне нужно… о-ох! – Она резко отвернулась, словно немалым усилием загнав обратно готовые вот-вот вырваться слова.

Слова, которые ей явно не следовало произносить.

«Она точно сама с собой борется», – невольно подумал мастер.

Он нахмурился, но ножичек так и остался у белого горла волшебницы, рядом с надетым ошейником.

– Ты, милая, нам приказы не отдавай, – прежним ласковым голосом сказал старший охотник. – Мы тебя застукали с упырицей. Ничего хуже этого и придумать-то нельзя, большей низости. Зверь убивает, потому что жрать хочет да детёнышей кормить. А упырь – потому что ему убивать нравится. Поэтому, красавица, давай так – напоить я тебя напою и в кусты отпущу, а потом ты мне всё расскажешь. Кто у вас умный такой решил с кровососами якшаться, что это за тварюку красную вы сюда магией притащили, и вообще. Поняла, золотце? А иначе – ты сама знаешь, что мы, охотники, с теми делаем, кто упырям служит.

Судя по заскрипевшим зубам, волшебница знала.

– Ну, давай по порядку. Как тебя звать-то, дорогуша?

– Марион Циммерс.

Мастер вздохнул.

– Брешешь, красавица и даже не прикрываешься ничем. У меня ж все твои колечки-амулетики. Они на имя твоё отзываются, как собачки верные.

– Чепуха, – фыркнула волшебница. – Просто у тебя, борода, магические способности, и немалые. Правда, неразвитые, искалеченные. И от того ты вечно на нас, истинных чародеев, злобишься. Я для того и соврала, чтобы тебя проверить. Ладно, бес с тобой. Корделия Боске, magister magicae и прочее, и прочее, и прочее. Ну, доволен теперь? Ы-ых, да что это такое-то!.. – неожиданно завернула она, закусывая губу и вновь зажмуриваясь. – Прокля-а-атье…

– Э, послушай, что за представление? – несколько взволновался мастер. – У тебя в плече дырка, но небольшая, аккуратная, чистая. Я обработал по всем правилам, и уж поверь, красавица, мне в жизни самых разных ран столько перевязывать пришлось, что любого лекаря за пояс заткну, скажу без лишней скромности. Что прикидываешься-то? Лежи себе спокойно, сказал уже, отпустим тебя скоро, коль всё как есть расскажешь!

– Я… со мной… это не рана… – Волшебница вдруг залилась густым румянцем. – Мне надо… мне очень надо…

– Хорошо, хорошо, понял я уже, тебе в кусты надо, – кивнул мастер. – Свожу. А ты поведай мне, мамзель Корделия, как ты, магистр магии, дошла до жизни такой.

Та попыталась было фыркнуть презрительно, однако эффект получился совсем иной. Какой-то комический полустон-полувыход. Корделия старательно пыталась не очень-то шевелить шеей.

– Воды-то хоть дашь? Обещал ведь. – Она глядела на него с жадностью, и это была отнюдь не жажда. Розовый язычок вновь прошёлся по полураскрытым губам.

– Воды дам.

Она забулькала поднесённой к губам фляжкой.

– Руки развяжи мне, добрый человек. До ветру сходить надо. Пожалуйста. А потом, если хочешь… ой, нет, этого я не говорила, не говорила!

– Да ты вообще ничего пока не говоришь, ерунду какую-то несёшь, да и только. И «добрый человек» с такой гримасой выговаривается, что ночью приснится такая – так и не проснуться можно.

– Да куда я денусь, с твоим-то ошейником! Даже если вас двоих упокою. Проволочка-то небось тонкая!

– Тонкая, – кивнул мастер.

– Сам не забудь щёлочи подбавить, – нервно сказала Корделия. И вновь облизнула губы, прикусила нижнюю перламутровыми зубками.

– Не забуду. Охотники ни о чём не забывают.

Руки чародейке он и впрямь развязал. Остановил варанов. Корделия, яростно растирая затёкшие кисти, и впрямь двинулась в кусты.

– О-твернитесь… – жалобно и слабо проговорила она. – Проклятье, да что ж это такое-то… кольца верните, гады! Они мне нужны – иначе не… иначе я… Да не колдовать, едрит вас обоих, они мне для… Я ж сейчас… сейчас… – Она сглотнула, странно согнулась, зажимая руки между коленями и одновременно кривясь от боли в раненом плече. – Никуда я не денусь! Ещё не хватало от двух умалишённых погибать! – Последние слова она выкрикнула так, словно всходя на эшафот.

– Отвернись, – потянул мастер ученика за рукав. – Не срами её.

Юноша послушно отвернулся.

И точно, чародейка никуда не делась. Вернулась и сама протянула руки.

– Вяжите. Давайте-давайте, только нож уберите. Вам же спокойнее будет, может, не будете так дёргаться и прыгать.

Мастер, как и обещал, связал ей запястья и щиколотки надёжно, на совесть.

– Теперь говорить будешь, красавица?

Корделия пожала плечами. Правда, с известной осторожностью.

– А куда мне деваться-то? Спрашивай.

Она по-прежнему ёжилась и ёрзала, то и дело стискивая зубы или прикусывая губу, словно борясь с чем-то в самой себе.

– Так я уж спросил: что затеяли да кто всё это измыслил?

– Кто измыслил? Так я и измыслила. Я, как-никак, магистр. У меня своё направление.

– Своё что? Направление? Направление своим не бывает, красавица. На восток бывает направление, на горы там иль ещё куда, а не…

– Эх ты, серость! Направление – значит, я над этим работаю. Над особыми качествами вампирьей крови и иных, гм, partes corporis. Они обладают весьма выдающимися характеристиками и потому… впрочем, чего я. Ты ж не поймёшь.

– А что за страховидлу вы с упырицей сюда явили?

– Много ты, охотничек, углядеть успел… – процедила сквозь зубы Корделия. – Это, чтоб ты знал, поимщик мой, daemon incarnatus est, демон воплощённый. Магическое существо, обитатель иного бытийного плана, исследование какового…

– Магическое существо? Когти-то у него вельми немагические, самые обычные!

– Ну и что? Они там все такие. Пойми ж ты, охотник, я на пороге величайших открытий. Lamia sanguine, сиречь кровь вампиров, она настолько потентна, что для целого ряда высших чар её просто ничем не заменить. Вот поэтому я и была здесь. Доволен?

– Не, – помотал головой мастер, не оставляя прежнего полудурашливого тона. – Мы люди простые, как говорено уже. Мне иное знать надобно. Как с упырями ты, раскрасавица, сносилась, с какими, о чём сговаривалась. Чем расплачивалась, что им в тебе?

– А полного изложения теории абсолютных превращений тебе не надо? – огрызнулась Корделия.

– Не. Они мне ни к чему, превращения твои. А вот упыри – так очень даже да. Говори давай.

Волшебница закатила глаза. Мастеру приходилось признать, что держится она неплохо, даже очень.

– И что ты сделаешь с этим знанием, охотничек? Засолишь или замаринуешь?

– Это уж моё дело. Начинай, я слушаю.

– Ну, пеняй на себя, коль не вникнешь. Значит, так. Quod demonstrari многими заслуживающими доверия источниками, кровь вампиров potens artificati est, то есть является могущественным артефактом.

– Это я уже слышал, красавица.

– Не перебивай! Сам напросился. Артефактная природа вампирьей крови обусловлена их inhaerens facultatem, способностью усваивать как спиритические свойства крови своих жертв, так и имманентные магические потенции окружающей нас природы. Орифрей из Герместы, основоположник вампирологии, полагал, что причина этого…

– Оставь причины. Как сносилась с упырями? Как с ними стакнулась? С кем? Через кого?

Мастер цедил слова сквозь зубы, а его собственный арбалет смотрел прямо в лоб молодой чародейке.

Та дышала по-прежнему тяжело, нагибая голову; взгляд её сделался совершенно безумен.

– Ты, милая, решила, верно, что будешь мне зубы заговаривать, – следы притворной дурашливости исчезли из голоса старшого. Ученик, что называется, замер, изо всех сил стараясь явить собой просто ещё одного варана, только без сбруи. – Так не забывай, что мы хоть и охотники, а не каты какие, но упырьих споспешественников, lamia assistentes, как говорите вы, маги, – моя гильдия даже властям предержащим не сдаёт. На месте кончает. Что мне уже давно сделать бы требовалось. Прикончить тебя здесь и закопать. Или даже не закапывать. До-олго твоим приятелям и приятельницам из Академии тебя искать бы пришлось, красавица, ой как долго!..

Корделия замигала. Похоже, больше всего произвели на неё впечатление не угрозы, а вот эти самые «lamia assistentes».

– Х-хорошо… – простонала она. Мастер не понимал, в чём дело – чародейку никто не мучил, а вот с ней явно творилось неладное. – Я… я давно занимаюсь вампирами, охотник. Я главный специалист Капитула по ним. Так что ничего удивительного, что… что в один прекрасный день я оказалась в… в нужном месте и в нужное время. Команда твоих, э-э, consortes operis, так сказать, товарищей по оружию, загнала вампирью пару. Его и её.

– Молодцы, – холодно заметил мастер.

– Девушку – молодую, едва обращённую, голодную – они экстерминировали. Вампир был ранен.

– Хорошая команда какая, – зло сказал старый охотник. Ученик облизнул губы, словно и желая что-то сказать, и не решаясь.

– Хорошая, – согласилась Корделия. – Но вампир, осуществивший трансформацию, потратил слишком много сил. Вдобавок к тому он… был весьма увлечён романтически. И потому – только лишь потому! – его одолели.

– И что?

– И ничего, охотник. Обращённая девушка умерла, страшной, мучительнейшей смертью. Хотя она была ни в чём не виновата, она не успела никого загрызть или досуха выпить. Когда мы вынуждены убивать поражённых бешенством зверей, мы делаем это быстро и безо всяких церемоний. Несчастную, вся вина которой лишь в том, что она случайно попалась на глаза вампиру, лишали жизни долго, с пытками и посажением на кол. – Корделия содрогнулась. – Эта казнь не применяется даже к самым отъявленным злодеям и разбойникам, охотник. Империя Креста, королевства и княжества наших мест, когда нужно казнить преступника, просто вешают его. На кол – это ваша прерогатива.

– Говори, говори, милая. – Мастер не поддался на уловку, не стал ввязываться в спор. – Про вампира дальше говори. У тебя отлично получается, только не отвлекайся.

– Ты сам не отвлекайся! А то смотри, кислота проволочку-то разъест! Не хотелось бы умирать так глупо и бездарно, охотник.

– Не бойся. – Мастер показал ей маленькие песочные часы. – Я слежу. Давай дальше!

– Дальше… – поёжилась Корделия. – Я случайно оказалась там, хотела спасти девушку. Хотя бы для того, чтобы испробовать на ней наши, как говорится, medicamentis experimentalis, экспериментальные снадобья. Мы ведь работаем и над тем, чтобы защитить людей от вампиров, охотник.

– Для меня это новость, – сухо сказал мастер. – Никогда не слышал, чтобы маги Конгрегации были бы особенно озабочены защитой простого народа от упырей. Впрочем, это так, замечание. Вернись к вампиру, раскрасавица.

– Охотники увлеклись заплечных дел забавами, – бросила чародейка. Она, похоже, старалась, чтобы голос звучал злорадно, но получалось это у неё не слишком убедительно. – Вампира они пришпилили к земле аж тремя колами. Заставили смотреть.

Ученик кашлянул.

– Да-да, – мигом подхватила Корделия. – Охотники на вампиров, защитники людей, явили себя в тот миг просто мучителями. Да ещё и насильниками.

– Ещё ближе к делу, Боске. – Чародейка не видела, но костяшки стиснутых за спиной кулаков мастера побелели. – Вампира, значит, расчалили. Это мы уже поняли. Что дальше? Как я понимаю, ты каким-то образом добралась до него?

– Э-э-э… да. Отвести глаза охотникам было нетрудно. Они были, э-э-э, et erant occupatus, слишком заняты. Я вытащила вампира в э-э… то место, где мне не могли помешать.

– Очень хорошо. Дальше! А ты помолчи! – последнее и бешеный взгляд предназначались вякнувшему что-то нечленораздельное ученику.

– Эк ты его, охотничек. Слова сказать не даёшь, – попыталась поддразнить Корделия.

– К делу, – негромко проговорил мастер, но так, что с лица чародейки вмиг сбежала глумливая ухмылка. – Как ты ухитрилась стащить из-под носа у целой команды охотников недобитого вампира, причём не из низших, поговорим тоже, но не сейчас. Итак?

– Итак, я его вытащила. – Корделия старалась, чтобы слова звучали сухо и деловито, но получалось как-то не очень, уж слишком бешеными глазами глядел на неё мастер. – Он умирал. Обширные внутренние повреждения, не совместимая даже с его регенеративными способностями интрузия аргентума.

Короткая пауза, однако мастер промолчал.

– Как я уже говорила, кровь вампира – могущественный артефакт, – кашлянув, продолжила Корделия. – Мне казалось, что пострадавшего уже не спасти. Однако ему всё-таки удалось выкарабкаться.

– Как? – резко спросил старший охотник. – С обширными внутренними повреждениями и «интрузией» – то есть его нашпиговали серебром?!

– Я применила несколько выведенных теоретически, но не проверенных практикой заклинаний. Заклинаний исцеления.

– Не проверенных практикой?

– Угу. Sed ineffraenata. Вернее… на людях они давали негативный результат.

– То есть…

– Не тупи, охотник, не притворяйся! Да, у нас в Академии разрабатывали систему subitis consilium, экстренных мер для спасения тяжелораненых. Прежде всего, конечно, венценосных особ, в случае покушений. Однако работало это, что называется, a idealis, далеко от идеального. И я использовала их… просто как учёный, проверить сразу несколько гипотез, ибо второй такой возможности, думала я, может и не представиться.

– И чары…

– Представь себе, охотник, они сработали. Чары, что, in utroque casu, просто убивали подвергшихся испытанию, спасли вампира.

– Неудивительно, – проворчал мастер. – Эту сволочь прибить – очень постараться надо…

– Вампир был мне… весьма признателен, назовём это так. Хотя мне стоило немалых усилий убедить его отказаться от мести тем, кто убил его девушку.

– Спасибо и на этом. – В голос мастера вернулась сдержанная сухость. – И что же дальше? Как звали этого кровососа-везунчика? Если он, конечно, снизошёл до того, чтобы тебе представиться.

– Снизошёл. И вообще был очень любезен. Звали его ле Вефревель. Эй? Ты чего, охотник? Знакомец это твой, что ли? Ты аж побелел.

– Знакомец, знакомец, – медленно проговорил мастер. – Жив, значит, злодей, кровопийца… Что ж, понятно. Спасла, значит, ты упыря, за что тебе большое спасибо, красавица. От всех, кого он после этого убил и замучил. И от родни той девчонки несчастной тебе тоже спасибо. Рады они были бы об этом узнать, не сомневаюсь…

– Эй, охотник! Ты чего?! Не кликушествуй, не твоё это. Если б ты знал, какого прогресса добилась наука после этого! Скольких людей удалось спасти новыми, усовершенствованными чарами!..

– Никогда ни об одном не слышал, – хрипло сказал старшой. – Но это не важно. Что тебе Вефревель выдал? С кем он тебя свёл?

– Ну ты же слышал, коль в засаде сидел, – мужественно пожала плечами чародейка. – С самим Гримменсхольмом, охотник!

– Это кто?

– Вот те на, – неподдельно удивилась Корделия. – На вампиров охотишься, а о герре Гримменсхольме не слышал?

– Я их убиваю, Боске. Убиваю, а не разговоры разговариваю.

– Вот потому-то у вас ничего и не получается. Ну, а я поговорила. Гримменсхольм – или герр Гримменсхольм, как он любит, чтобы его называли, – самый древний вампир всего Припроливья. Мог бы и сам догадаться, поимщик!

– И о чём же вы договорились с… герром Гримменсхольмом?

– Нечего кривиться, стрелок, нечего! Вампиры разумны, высокоинтеллектуальны, утончённы. Они живо интересуются искусством, живописью, ваянием, стихосложением. С ними можно договориться, понимаешь ты это или нет?! Вы, с вашими кольями, самострелами и секирами, не добились ничего – а мы, маги, мы сумели ввести отношения с ними в цивилизованное русло!

– С кем «с ними», с кольями, самострелами и секирами?

– Не прикидывайся идиотом, говорю ж тебе! – Корделия возмущённо задёргалась. – C врагом, которого не можешь победить, надо договариваться!

– И до чего же договорились? – почти выплюнул мастер.

– Мы находимся в процессе переговоров. Сложных и трудных. Наша цель – свести нападения вампиров на мирное население к терпимому минимуму.

– А та тварь с рогами? Это тоже «терпимый минимум»?

– Мы изучаем пограничные состояния магии, охотник. То, что тебе не понять при всех усилиях. Ты вот, например, знаешь что такое теорема Альбируни – Шайнера в многомерном магопространстве?

– Не знаю, – хладнокровно отрезал мастер. – И знать не хочу. Мне она убивать упырей не помогает.

– И напрасно ты так думаешь, – усмехнулась Корделия. – Наша цель – дать вампирам другой пищевой материал вместо людей, другой источник крови. Просто, элегантно и благородно. Никого не надо убивать.

– Хитро, – безо всякого выражения сказал старший охотник. – Ну, так и что же дальше?

– А дальше мы как раз и пытаемся установить контакт, создать надёжный мост-переход с тем бытийным планом, откуда как раз и можно будет черпать ту самую пищу вампирам безо всякого ущерба пахарю или ремесленнику.

– Угу. – Мастер оставался холоден, сдержан, в то время как ученик мало что не подпрыгивал. – Этот рогатый, что ли, и должен стать «пищей»? Что-то не похоже. Скорее он сам тут всех слопает.

– Это уже детали, – поморщилась Корделия. – Это, скажем так, один из «пастухов». Наша задача теперь договориться с ему подобными, заполучив доступ к… «овцам».

– А вампиры и в самом деле почему кровь баранов там всяких сосать не могут?! – выпалил наконец ученик, видать, не в силах больше сдерживаться.

– Ты ему не объяснял? – подняла одну бровь Корделия. – Слушай, дай ещё воды, прошу, такую лекцию тут вам прочла, что в горле пересохло… Спасибо.

Она благодарно забулькала.

– Они «не могут», – мрачно сказал мастер. – Потому как им, душегубам, не только кровь нужна, им ужас жертвы нужен, её муки, боль, страх!..

– Чепуха, – небрежно уронила чародейка. – Не слушай его, юноша. Вампирам нужна человеческая кровь в силу её уникальности. Кровь животных действительно не подходит, хотя подобные эксперименты делались.

Мастер усмехнулся.

– Что-что?

– Ничего. Говори, Боске, говори. Значит, с герром Гримменсхольмом вы условились, что встретитесь вот здесь и попытаетесь провести ритуал? Так? Как именно сносились?

– Письменно, как ещё! Ле Вефревель передал старику моё первое послание, доставил его ответ. Потом приходили уже другие.

– А почему же, – сощурился мастер, – на сей раз с тобой, такой важной, встречался – встречалась – недавно обращённая девчонка, силы ещё не набравшая?

– А то сообразить не можешь, – хмыкнула чародейка. – Эти чары – дело новое, многое может пойти не так…

– И упыри отправили ту, которой не жаль пожертвовать, – докончил мастер. – Очень по-ихнему. Просто до невозможности.

– Они всего лишь рациональны. – Корделия поморщилась. – Они не могут рисковать своей элитой, необходимой для воспроизведения их расы.

– Ну, не могут, значит, не могут, – неожиданно примирительно сказал старший охотник. – Что же дальше-то должно было быть?

– Дальше? Я вернулась бы в Академию. Молодая вампирша – к герру Гримменсхольму с моим посланием. От него пришёл бы ответ с назначением нового места встречи, с исправленными и уточнёнными чарами. Я работала бы над полученным в ходе этого эксперимента материалом… если бы не вмешались вы двое.

– А мы вмешались. – Мастер не смотрел на чародейку, он смотрел на ученика, красного как рак, то ли от смущения (но с чего бы?), то ли от гнева.

– Но мы же договорились, – воззрилась на него в упор Корделия, стараясь поймать взгляд. – Мы договорились, что я честно всё тебе расскажу, а вы меня отпустите… Я рассказала. Отпусти меня теперь. И кольца отдайте. Мне… плохо без них. Очень плохо…

– А ты всё нам рассказала?

– Всё, клянусь!

– Тогда отпустим, – спокойно сказал мастер. – Мы своему слову хозяева. Дали, значит, дали. Вот только колечки твои и прочее, уж извини, не вернём так сразу.

– Да вам их во веки вечные не продать! – так и взвилась волшебница.

– А кто тебе сказал, что мы их продавать станем? Мы их просто придержим, в качестве залога. Потом вернём, как в столице окажемся. А вот что ты, красавица, нас за грабителей приняла, огорчает меня весьма. Очень, скажу тебе честно, огорчает.

– Н-ну извини, – буркнула чародейка. – Только мне ведь они нужны, это мои инструменты, мои…

– Я же сказал – всё получишь обратно, – оборвал её мастер. – Моё слово твёрдое. Раз с упырями якшаешься, знать должна, что это такое – слово охотника.

– Знаю, – зло проскрежетала Корделия. – Поверю тебе, старый волк. У меня в Академии запасной комплект имеется. Но и этих лишиться бы не хотелось.

– Не лишишься. Правда, скоро вернуть не обещаю. У нас ещё на всю зиму дела есть. Вот по весне должны в столицу возвернуться.

– Смотри же, охотник. Я тебе поверила, не навлекай на себя позора.

– Не навлеку. Вот его, – кивок на ученика, – его постыжусь.

– Вот и договорились тогда. Снимай ошейник с меня, привязывай к дереву, как обещал!

– Сделаю, сделаю, только вот цепь найду, какую не жалко. От верёвок-то ты вмиг избавишься.

– А если я тебе тоже дам слово, что ничего вам не сделаю? – с надеждой осведомилась Корделия. – Слово магистра магии и члена Капитула!

– Не, красавица. Мы уж по старинке, как умеем. Я ведь даже не спрашиваю, как ты вообще в этих краях очутилась. Не на коне приехала, не на варане. С неба свалилась, что ли?

– Почти. Но тебе это неинтересно. Для вас сделать всё равно не смогу. Да и самой трудно будет, очень, без моих инструментов.

– Прости, красавица, но не отдам. Смотри, можем тебя в более населённые места вывести. Мы-то обратно на восток, в Предславово княжество.

– Ничего. Я тут останусь. Цепь ищи, охотник, не теряй времени!

– А чего тут терять, утро ещё раннее… Впрочем, как хочешь. Парень! Иди сюда, пособишь.

– Мастер, – горячо зашептал парень, едва они со старшим отошли в сторону. – Мастер, нельзя её отпускать. Она ж нам такого понарассказывала, что ой! Её же свои собственные маги прикончат! Вампиров там ой как не жалуют!

– Кто их знает, чего они там жалуют и чего нет, приятель. Не, слова своего не нарушим. Не скоро она выберется, это я тебе обещаю. Мы уже далеко будем.

– Но…

– Поговорим ещё с тобой. После. А пока держи вот эту цепь. Тяжела, да?

– Ага-а…

– Идём вязать голубушку нашу.

* * *

– Ну, прощай, магистр Корделия Боске. Жуковинья твои да прочее добро верну, как сказал. Через посыльного в Академию. Жди по весне.

– Прощай, седой. И ты прощай, мальчик. Не стоило бы тебе с охотниками ходить, не та душа у тебя, ой, не та.

Корделия Боске стояла, привязанная к дереву, да не верёвками, а именно что цепями. Мастер аккуратно снял с неё ошейник.

– Ф-фух, – выдохнула она. – Вот что, седой. Зла я на тебя не держу, так и знай. Опыт в развалинах прошёл успешно, что надо было – я увидела, узнала. И за вами не погонюсь.

Мастер и ученик молчали, глядя на связанную чародейку.

– Но дам вам на прощание один совет. Не сражайтесь с ветряными мельницами. С вампирской угрозой справимся мы, маги, так, чтобы и овцы были бы целы, и волки сыты. А тебе лучше бы другое дело себе поискать. Человек ты смелый, да и не без способностей. Зла на тебя не держу, как сказала уже – весной найди меня сам, верни всё моё, что в залог взял, – а я тебя на службу в Академию пристрою. Учиться магии никогда не поздно.

– За добрые слова спасибо, – медленно сказал мастер. – Там видно будет, давай до весны той ещё доживём. Прощай, Корделия Боске. Ещё свидимся.

– Свидимся, – эхом откликнулся юноша.

– Ну и ладно, – отвернулась чародейка.

Немного времени спустя вараны скрылись за поворотом дороги.

Магистр осталась одна.

Глава 4 Сила силу ломит

– Мастер, а мастер!

Вараны шлёпали по мокрой дороге. Только прошёл очередной дождь, нудный дождь углубляющейся осени. Охотникам, старшему и младшему, было не до её робких красот, не до золота и багрянца – они торопили варанов, потому что за спиной оставалась прикованная к дереву магистр магии и член Капитула Корделия Боске, и им – по крайней мере, мастеру – это очень даже не нравилось.

– Потом разговоры все, парень. Думаю, до полудня краса наша с цепями-то справится. А вот потом…

– А вы ей не верите ведь, да, мастер?

Старшой вздохнул, погладил рукоять гномьей секиры, похожей множеством своих шипов и крюков на невиданного, но жутковатого зверя.

– Верю, не верю, какая разница? Уходить надобно, и подальше. Охота наша кончена, а теперь, парень, боюсь, уже на нас с тобой охотиться начнут.

– И что делать будем?

Спрошено было без страха, напротив, с лихим задором.

– Пока что нам надо девку эту, магистра, значит, с плеч сбросить. Петлять станем, приятель, что твои зайцы.

– Куда?

– От болот подальше, где посуше. Иначе увязнем.

– Так она ведь только этого и ждать будет!

– Само собой, парень. Соображаешь, молодец. Вот тут-то мы и поглядим, у кого ловчилка ловчее, у нас с тобой иль у магистра.

– А…

– Помолчи теперь, парень. Ты у меня молодец, труса не праздновал, а сейчас помолчи. Мне слушать надо.

– Что слушать, мастер? Может, я тоже сумею?

– Пробуй. Эхо магии как ловить, слыхивал? Пока… возле двора князя Предслава отирался, – последние слова сопровождались понимающей ухмылкой.

– Может… чего и вспомню, – покраснел ученик.

– Тогда давай.

Какое-то время охотники молчали, лишь вновь и вновь подгоняя и без того спешивших варанов.

Вокруг мокрый осенний лес, облетевший наполовину, над головами серое унылое небо, и далеко до селений, и предстоит ещё пройти мёртвые деревни, в том числе и ту, в которой порезвилась упырица, сумевшая уйти живой…

Голова мастера упала на грудь, глаза прикрылись, он словно задрёмывал. Ученик же, напротив, зыркал по сторонам, аж прикусив губу.

– Есть! Есть, учитель! Слышу! Рвётся что-то… да сильно-то как!

– Молодца, – пробурчал наставник. – Уши-то молодые, лучше моих слышат… Рвёт цепи Корделия-то наша, ай, славно как рвёт!

– Там не только она… – вдруг побелел юноша.

– Ходу, ходу, парень! – взъярился вдруг мастер. – Ходу, коль жить хочешь! Н-но, ленивые!

Вараны лупили по грязи плоскими лапами, фонтаны брызг летели во все стороны. Круглые глаза изумлённо-испуганны, в чём дело, хозяева никогда их ещё так не гоняли!

– Что… что там, мастер?!

– Не знаю! Но, боюсь, соврала нам девка, что, дескать, зла не держит! Ох, и держит же, боюсь! А я, дурень старый, купился!.. Нож ей под рёбра надо было, пока мог!

Тракт взбегал из неглубокого распадка на лесистую равнину, болотистые заросли оставались позади, и непонятно было, куда сворачивать.

– Ходу! Ходу!.. Но как же быстро… ах я, дубина стоеросовая!

Паренёк рядом с мастером молчал, только пальцы тискали заряженный арбалет. Мастер заметил, кивнул.

– Вложил крупицу-то свежую? Дуги не заклинит?

– Не заклинит. Только, мастер…

– Чего?

– Она нас и догонять не станет. Если она и в самом деле магистр, на расстоянии достанет.

– Эт-то вряд ли. Маги, конечно, молнии метать горазды, но не так же далеко! Гони, парень, гони!

Гони, оно, конечно, да, только куда? И разве уйдёшь от волшебницы? Пешком она бы никогда их не догнала, а если какими иными путями, магическими, так тут торопись не торопись, исход один.

– Гони! – рявкнул мастер так, что у юноши враз исчезла охота спорить.

Они гнали. Серый день, солнца не видно, и не видно, куда гнать.

Ученик озирался – сперва часто, потом ещё чаще, хотя шло время, а их никто так и не настиг.

– Влево давай! – каркнул мастер. – За мной, приятель, за мной!

Вараны поднажали, словно сообразив, что конец дикой гонки близок и можно будет закусить, хоть бы и палым листом.

Вскоре юноша понял, куда правит наставник.

Лес пропорола одинокая серая скала. Они видели её ещё на пути сюда, но ничего интересного в ней не было – вертикальный слоистый останец.

– Сюда!

Чёрный зев пещеры, почти совершенно закрытый мелким рябинником и сухими стеблями малины.

– Внутрь!

Темно, прохладно, сухо.

– Не останавливайся!

У самого входа ветер намёл всякого мусора, но дальше чисто, и ни один зверь так и не рискнул почему-то устроить здесь логово.

Поворот, поворот, спираль поднимается вверх. Забрезжил слабый свет – там ещё один выход, что ли?

– Всё. Слезай. Приехали.

Округлое низкое помещение с прорезанными в каменных стенах узкими окнами-бойницами, как и положено, расширяющимися внутрь, чтобы можно было целиться. Каменный бассейн в середине, глубокий, до пояса, и наполнен дождевой водой. Ого, и даже труба к нему проложена!

– Гномы, мастер? – Ученик указал на острые, словно наконечники копий, руны возле бойниц.

– Они самые. Их пост. Помнишь, говорил я тебе, что они этим трактом хаживали?

– А теперь что же?

– Ждём, парень. След наш я присыпал, чем полагается. Посмотрим, стоил ли порошочек тех денег, что за него алхимик с меня содрал… Осмотрись здесь покамест.

Из круглой пещеры, явно искусственно расширенной, узкий ход вёл ещё дальше, наверх, к самой вершине скалы. Его запирала толстая каменная дверь с массивным засовом, удивительно легко двигавшимся в толстых скобах.

– А почему же вход не закрыт ничем?

– Был. – Мастер возился с варанами, опустошая седельные сумки. – Был, да весь вышел. Случилась тут у гномов замятня с эльфами, во времена такие стародавние, что никто и не упомнит. А вот чинить гномы уже не стали почему-то. Поэтому, парень, мы их с тобой тут встретим.

– Их? Кого их? Ой…

– Вот ты и понял, – просто сказал мастер. – Давай, дуй вниз. Листьев да веток бедолагам нашим плосколапым принеси. Оголодали ведь, покуда сюда бежали…

Юноша повиновался.

– Да поторопись, – буднично сказал старшой. – Боюсь, совсем скоро уже тут будут голубчики. Хорошо, коли одни пожалуют, без чародейки. Но ты успеешь.

Ученик успел. Он трижды спускался вниз, всякий раз возвращаясь с огромной охапкой веток, ещё не расставшихся со съёжившимися, покоричневевшими листьями.

Вараны обрадованно захрупали. Один благодарно ткнулся жёсткой мордой ученику в ладони.

Мастер снял с них седельные сумки, все до одной.

– А хорошо мы рванули, – спокойно заметил он, раскладывая вещи на расстеленной плетёнке. – Я думал, приятели наши проворнее окажутся… ну, парень, готовься. Прости, не говорю тебе – «уходи, я их задержу». Они след твой враз учуют, разделятся, за тобой погоню пустят. А поодиночке нам не совладать.

– А… мастер… – ученик держался хорошо, но голос всё-таки дрогнул, – а что же мы сделаем-то?

– Что мы сделаем? – удивлённо воззрился на юношу старшой. – Мы перебьём их, вот и всё.

Ученик опустил голову. Прикусил губу, словно ему очень хотелось спросить – а как это у нас получится, наставник?

Но вслух ничего не сказал.

– Пойдём гостинцы расставлять. – Мастер спокойно возился с какими-то пружинными устройствами. – Идём-идём, когда ещё учиться, как не в настоящем бою? Покажешь мне, где и как бы ты их разместил.

Гладкая, покрытая лаком поверхность корпуса. Сжата пружина, вложены дроты, натянуты спусковые нити. Вход перекрыла настоящая паутина шёлковых растяжек.

– Верно решил, – одобрил старшой. – Только помни, что упырь, особенно постарше и посильнее, не преминет перекинуться, летучей мышью пролететь. Так что не забудь вот здесь, здесь и здесь растяжки поставить. – Он закряхтел, привстал на цыпочки, крепя что-то к низкому своду пещеры. – Сегодня такой денёк, парень, что всё в ход нужно пустить. Всё, чем богаты. Не бледней, приятель, ничего. И не в таких переделках бывать приходилось, ан по-прежнему жив, хожу, небо копчу.

Юноша опустил голову.

– Мастер… вы же сами говорили… ни один человек ни одного вампира в честном бою не одолел…

– А кто тебе сказал, что мы с ними честно биться намерены? – удивился старший охотник. – Вовсе нет. Самым что ни на есть подлым способом, коварно, по возможности – со спины заходя.

Юноша не выдержал – улыбнулся, хотя и слабо. Но это всё-таки была улыбка, и она была настоящей.

– Как мы первого упырька-то взяли? Что, «вышли они в поле, во широкое раздолье, мечи достали булатные, стрелы пустили калёные»? Ничего подобного. Брали мы его сонного, на испуг, что называется. Чай, не турнир рыцарский в Империи Креста.

– Тут-то они спать не будут…

– Не будут, парень. Но разве нас это обязывает их грудь на грудь выкликать? Как у вас в Предславле, зимой на льду, кулачные бои – есть?

– Как не быть, мастер. И стенка на стенку, и пара на пару, и один на один, само собой!.. – оживился паренёк. – Весь город, почитай, смотреть сбегается!

– Ну вот. А там ведь как, лежачего не бить, ногами не пинаться, свинчатки в кулак не зажимать, рукавиц не носить, ниже пояса не совать! Ну, а нам с тобой всё наоборот сделать придётся.

– Да, мастер.

Старшой усмехнулся, хлопнул ученика по плечу.

– Бояться не зазорно, зазорно глупить. А глупить мы с тобой как раз и не будем. Теперь вот это крепи. Да не слишком сильно болты затягивай! А то не сорвутся, так останутся болтаться. Нет, красиво, конечно, не спорю, но нам сегодня немного другое потребно.

– Креплю, мастер, – уже веселее, почти нормальным голосом отозвался юноша.

Они медленно поднимались вверх по неширокому тоннелю. Пустели руки, взятое с собой оставалось на полу, стенах, на потолке.

– Молодец я всё-таки, запаслив, – напоказ вздохнул мастер. – Ну, парень, дело сделано, теперь самое скверное осталось – ждать. Но пузо чесать не станем, не надейся. Дуй на самый верх и крепи там вот это, да как следует. Да смотри, чтобы не распустилась раньше времени!

То, чему не полагалось распускаться, оказалось мотком тонкой, но очень прочной верёвки с навязанными по всей длине узлами.

Костыль намертво вошёл в расщелину, вбитый на всю глубину.

– Мастер, а они сверху залететь разве не могут, уж коль перекинутся?

– Могут. Но едва ли гномья дверь им так просто поддастся. Гномы, они вообще упырям не по зубам. Надеюсь, что и здесь нам это поможет. Ничего, паря, выдержим. Помню, приключилась как-то история одна – ходили мы тогда втроём, я, маг тот самый, про которого я рассказывал, Вениамином кличут, и ещё один охотник, вернее, охотница, Дарой звали…

Мастер расстелил одеяло, уселся поудобнее, привалился к стене, зашарил по поясным сумам в поисках трубки с кисетом.

– Гнали мы тогда вампирью парочку. Двоих молодых, недавно обращённых, вот примерно как наша с тобой упырица. Шустры оказались, заразы, никак не достать было. Улепётывали, словно вся Академия им пятки поджаривала. И вот, значит, Дара и говорит – а давайте их на живца подловим. Бедовая она была, Дара эта…

– На живца? Так это ж опасно очень…

– Опасно? Не то слово, парень. Только самые опытные команды на такое отваживаются. Сколоченные, спаянные, не один год вместе ходящие, как одна рука ударять умеющие. Но мы тогда… тоже злы были. У Вениамина, я краем уха слышал – сам-то он языком чесать не склонен был, – девушку упыри убили, досуха высосали, у Дары тоже причины имелись. А у меня предыдущий вомпер с крючка сорвался, удрал… в общем, жизнь-то нам не дорога, мы полезем на рога, как в песенке поётся.

Старшой поёрзал, сунул трубку в зубы, ударил кремнем, высекая искру.

– А я тебе уже говорил, что нет упырям большей радости, чем мага высосать. Вениамин и предложил, давайте, мол, моей кровью побрызгаем, они за много лиг её учуют, примчатся, как ветром принесённые. Дара упиралась сперва, свою кровь дать хотела, но потом согласилась, мол, верно всё.

– И сработало, мастер?

– Ещё как, парень. Упыри-то те, не знали они, что мы у них на хвосте. Решили, маг подраненный где-то поблизости. Ну, бешеному упырю десяток лиг не крюк, к вечеру как раз и подоспели…

Мастер выпустил первый клуб ароматного дымка.

– И вот прикинь, мчит, значит, парочка упырьков наших, на запах свежей крови идёт. Видят – пещерка, значит, возле пещеры вараны ездовые стоят, листья жуют. Костерок горит, котелок булькает. В зеве пещерки – груда тряпок каких-то, словно человек лежащий, от которого кровищей-то и несёт. Из пещерки – голоса, там ещё кто-то есть; прислушались упыри – ну и дела! Тут раненый лежит, повязки окровавлены, а спутники его в пещерке, значит, любовью занимаются, да ещё и громко так! Ни стыда у них, ни совести, упыри решили. Человек, может, мучается несказанно, а они тут в любострастие ударились, нет бы страдания его облегчить, прирезать быстро да милосердно! Ну ничего, мы сейчас поможем.

Ученик улыбался уже широко, совсем не робко и не бледно.

– Решили, значится, так упыри, да ка-ак прыгнут! Изо всей дурацкой мочи своей, когти выпущены, клыки оскалены, ужас, летящий на крыльях ночи, одним словом. Кинулись они на раненого, один в горло метит, другой на грудь напрыгивает…

Опять пауза. Пыхнула трубочка, поплыло беловатое колечко дыма.

– И что же, мастер?.. – не выдержал ученик.

– Впились, они значит, тряпки рвут, рычат, словно зверь какой оголодавший. Думали, верно, раненого по-быстрому поделить, не доверяли друг другу, дескать, вдруг, пока один с этими любовниками разбираться станет, приятель его всё самое сладкое и захапает.

– А тут им стрелы-то в спину и полетели! – аж подскочил юноша.

– Пхе, дорогой. Стрелы? В спину? Не, нам тогда чего поизысканнее хотелось, да и маг с нами был настоящий. Завязли в тряпье том и клыки, и когти. Прилипли упыри к тряпкам, никакой силой не отдерёшь; да и сами тряпки к камню приросли словно. Дёрнулись упыри раз, дёрнулись два, завыли, заголосили – томно им стало да скушно. Ну, тут мы и вышли, красивые все такие, особенно Вениамин. Специально кровью перед упырьками по новой побрызгал, дескать, понюхайте напоследок.

Взвыли они тогда – любо-дорого вспомнить. – Мастер расплылся в ухмылке. – Ну, мы их закрепили… дополнительно. Чтоб друг на друга смотрели бы. И… э… гм… ну, в общем, на колы насадили, обоих. Вениамин ещё так учинил, чтобы колы эти, э-э-э, медленно вдвигались. Чтобы время у кровососов было понять, что с ними творится. Ох, и вопили же они! Чего только не обещали. Все богатства царей земных. Всех красоток, принцесс, королевен да княжон. Даре – всех принцев, каких только вообразить сумеет. И розовых единорогов ещё.

– Не бывает! – авторитетно заявил мало что не хохотавший ученик.

– Не бывает. Белые бывают, серебристые бывают, а розовых – нет, не бывает. Вот такая вот история, парень. Подождали мы, значит, подождали, пока совсем упырькам нашим хорошо не сделалось, здоровьичка им пожелали, не болеть, значит, да и пошли своей дорогой.

– Здорово получилось!

– Ага. Долго потом про это рассказывали да вспоминали. Жаль только, без мага такое провернуть – не получится, сколько ни старайся. Но ничего, приятель, и без Вениамина справимся.

– Мастер, а что с ними потом-то стало? С Дарой и магом Вениамином?

– Про Вениамина говорил тебе, на север он подался. Дара… – Мастер коротко взглянул вниз, на дымящуюся трубочку в опущенной руке. – Всё с ней хорошо кончилось, дружище. Немало мы с ней кровососов к ногтю взяли, славно погуляли, есть что вспомнить. А потом встретила она хорошего человека, из наших, из охотников, значит, полюбили они друг друга, свадьбу сыграли… и теперь, я слыхал, живут счастливо, детишек растят да в поле по старой памяти порой ходят, когда упыри начинают уж слишком близко к городу их шалить.

– А в каком городе-то они поселились, мастер? Вдруг случится там оказаться, зашёл бы, поклонился, уважение выказал…

Мастер кашлянул.

– Не упомню, прости, парень. Не в Предславле, это точно.

– Это точно, я бы знал, – подхватил ученик. – А как же так, не упомните?

– Да так вот и не упомню. Слухи всё больше доходили, сам-то я их не видел, ни Дару, ни мужа её. Кто их в Любжеве встречал, кто в Радоме, в Рудной державе, словом. А ещё слыхал, что подались они до Войтекова королевства. Думаю, парень, с места на место они перебирались, у упырей на них ого-го зуб какой, сам понимаешь. Ну, хорош языками чесать, чую я, близки уже гости наши…

И мастер решительным жестом затушил трубочку.

* * *

– Мастер?

– Чего тебе? В оба смотри, парень, отболтали на сегодня своё!

– Да я-то смотрю, мастер… только того в толк не возьму, зачем упырям, коль и вправду они нас нагонят, очертя голову на рожон лезть? Мы тут заперты. Деваться некуда. Еда рано иль поздно кончится…

– Э-э, парень. Не такова природа вампирская. Нет у них терпения, особенно коль голод одолевает. Нет для них большей радости, чем дичь загнанную по месту взять. Не станут в осаде сидеть. Вот увидишь.

Внизу грохнуло. Грохнуло хорошо, тяжко, по-настоящему, так, что стоявшая от века скала вздрогнула до самого основания.

Мастер вскочил.

– Явились, голубчики. И, похоже, без чародейки. Ну, давай, паря, вспоминай всё, чему я тебя учил!

Вход в округлую пещеру из поднимавшегося снизу тоннеля ничто не перекрывало – на первый взгляд.

Мастер и ученик залегли, в руках – снаряжённые всем, чем положено, арбалеты.

Если бы кто-то оказался сейчас у подножия одинокой скалы, то увидал бы, как в тёмный зев пещеры одна за другой скользнули две тени. Третья, двигавшаяся далеко не столь ловко, гладко и грациозно, заметно хромавшая, припадавшая на левую сторону, чуть задержалась.

Первая из теней, чёрной молнией ринувшаяся в глубь пещеры, взмахнула вдруг руками, рухнула, отброшенная, закрывая лицо бледными ладонями. Прямо навстречу ей вспух клуб взрыва, слепяще-яростное пламя. Фигуру сшибло с ног, проволокло по земле, пока она не замерла в ближайших зарослях.

Вторая оказалась хитрее; человеческое тело съёжилось, развернулись перепончатые крылья, крупная летучая мышь устремилась вперёд по тоннелю; и вновь лишь для того, чтобы задеть тонкую невидимую нить.

Сорвались предохранители, распрямились пружины, самострелы выплюнули короткие стальные дроты, покрытые серебром. Оголовки вонзились в поросшую шерстью плоть, раскрылись шипы и крючки, лопнули скляницы с кислотой, проедая до дыр перепонки вампирьих крыл; летучая мышь, тонко вереща, рухнула на камни, судорожно забилась, пытаясь перевернуться.

Третья фигура, та самая, хромавшая и скособоченная, яростно зашипела.

Самый первый из упырей кое-как поднялся, глухо рыча, побрёл обратно к пещере. Вся грудь в тёмной крови, блестят, словно смазанные чем-то, иссиня-чёрные волосы. Бледное молодое лицо его, наверное, сочли бы весьма мужественным и привлекательным немало дев, но сейчас его искажала дикая гримаса ненависти.

Вампиру протянула руку прихрамывавшая девушка. Ещё совсем недавно её можно было б назвать хорошенькой, даже красивой. Совсем недавно, но не сейчас – кислота с истолчённым в пыль серебром сожгла половину лица и лоб, обратив их в мешанину жил и связок, в багрово-чёрную жуткую маску. Кое-где на скуле проступала кость. Некогда щегольскую обтягивающую курточку и брючки покрывали болотные грязь и жижа; но страшнее всего выглядели сейчас глаза. Брови, веки, ресницы – всё исчезло, в кроваво-алом провале трудно ворочались глазные яблоки, куда меньше, чем им полагается быть.

Однако они оставались живыми и притом пронзительной, небывалой небесной голубизны, какую никогда не встретишь у простых смертных.

Третьим был вампир, обернувшийся поначалу летучей мышью, кому пришлось биться в корчах с простреленными во множестве мест крыльями и грудью. Обожжённая кислотой девушка безо всяких церемоний вытащила его волоком, схватив за локтевой изгиб. Он ещё потрепыхался, теперь уже на земле, и перекинулся обратно, явив миру чеканный профиль с идеально прямым носом и пепельно-серые волосы до плеч. Тяжело дыша, он отплёвывался сгустками тёмной, почти чёрной, крови.

– Понассссставили… – прошипел черноволосый вампир. Болезненно дёрнулся, шевельнул плечом – на подставленные ладони упал некрупный, с ноготь, острый осколок. Брюнет зарычал, выронил его, затряс ладонью.

– Жжётся!..

– Скажи спасибо, что только жжётся, они у них все в серебре, – сквозь зубы процедила девушка со спалённым лицом. Губы частью отсутствовали, и речь выходила невнятная, шипящая. – Когда будешь готов, Грегор?

– Пять минут. – Мышцы вампира неприятно вздувались и опадали, шевелились, словно там, под пробитой во многих местах курткой ползали, извиваясь, целые полчища змей. – Да, посеребрили осколочки-то, твари… Пять минут, и буду в порядке, Морриган.

Вампирша кивнула.

– Ты, Петер?

Перекинувшийся из летучей мыши светловолосый Петер ответил не сразу. Долго шипел, отплёвывался, бормоча неразборчивые ругательства.

– Сейчас. Крепко… попало. Не сразу… регенерируешь.

Морриган понимающе осклабилась.

– И не говори. Мне вообще кислоты в рожу достался полный заряд. Но всё равно, любы други, идти надо. Иначе госпожа Вилья будет очень, очень недовольна.

Оба вампира, и Грегор, и Петер, разом подобрались.

– Палку только возьму, – проскрипел наконец первый. – Они там нитей к своим ловушкам понатягивали… совсем нас за дураков держат.

– Подлиннее возьми, – мрачно посоветовал Петер.

– Эй, вы, оба! Испугались, что ли? Это ж людишки простые, куда им против нас!..

– Это не просто «людишки», Мор, – Грегор одним движением выломал себе здоровенный дрын, – это охотники. И притом из лучших.

– Тоже мне, охотники! – фыркнула девушка. – Всё равно. Они жалкие и ничтожные людишки, мясо, скот!

– То-то тебе этот скот всю красоту попортил, – зло оскалился темноволосый вампир.

– Не твоё дело! Регенерирую… – последнее, впрочем, сказано было не слишком уверенно.

– Вот именно, – неожиданно поддержал её Петер. – Не твоё дело, приятель. И помни, что госпожа Вилья сотворит с тобой такое – если пожелает, – что все ухищрения охотничков этих лёгкой щекоткой покажутся.

Морриган зябко передёрнула плечами.

– Что, уже довелось у госпожи на правёже побывать? – заметил её движение напористый Грегор. – Это да, это у неё быстро.

– Хватит болтать! – взвилась Морриган. – Готовы? Пошли! Иначе госпожа Вилья нас всех троих, гм, на правёж поставит.

Петер и Грегор принялись орудовать дрыном, шуруя в устье пещеры, словно гномы-сталевары в топке.

– Ну что?

– Намоталось вроде б что-то, – сосредоточенно отозвался Грегор.

– Что-то мы точно сняли, – согласился и его напарник.

– Тогда идём.

Троица вампиров одолела первый поворот. Петер заметил прикреплённый к стене лакированный ящичек, со злобой взмахнул враз отросшими когтями. Острия врезались ящичку в бок, дерево хрустнуло, и полумрак пещеры вдруг озарило слепящим белым пламенем. Все трое упырей ничком бросились наземь, правда, Петер не столько лежал, сколько катался, воя от боли, вцепившись здоровой рукой в правое запястье – увенчанная внушительными когтями кисть стремительно чернела, словно сгорая на глазах незримым пламенем.

– Идиот! – взвыла Морриган, прижимая сотоварища к камням. – Грегор, держи его! Он себе всё переломает!

– Что это? – голос Петера дрожал. – Серебро? Нет?

– Нет, не серебро, – сказал вдруг красивый и сильный голос с порога пещеры. Женский голос. Он звучал совершенно чарующе.

– Г-госпожа Вилья!.. П-простите н-нас…

Забыв о воющем и вопящем Петере, Морриган бросилась на колени перед новоприбывшей.

Госпожу Вилью обтягивало алое. Алый корсет, алые бриджи, алые сапоги. Сверху наброшен алый плащ, огненно-рыжие волосы заправлены под алый берет, лихо сдвинутый набекрень. Под корсетом – белоснежная блуза, тонкую талию обхватывает широкий пояс, тоже алый.

– Морриган, дорогая, – сказала Вилья, царственно улыбаясь, – ты осознаёшь свои ошибки?

– Я, я виновата, госпожа… тут… слишком много ловушек…

– Мм-м, да, ловушек хватает, – мягко согласилась старшая вампирша. – Смелость, мои дорогие дети, ещё далеко не всё. Обычно требуется также и ум с рассудительностью. Дай-ка я на тебя посмотрю, Морри, милочка… да, крепко ж тебе досталось, крепко…

– Это всё чародейка! – взвыла Морриган, простираясь ниц перед Вильей. – Магистр Корделия Боске! Она меня подставила! А сама, сама сдалась этим гадам! Всё небось им выложила! Проклятые людишки!

– Не волнуйся, моя дорогая, – сладко промурлыкала Вилья, ну точно большая кошка. – С госпожой Корделией Боске разбираться станем мы с господином ле Вефревелем, конечно же, строго исполняя при этом указания герра Гримменсхольма, чья мудрость глубока и несказанна. Забудьте о госпоже магистре. Пока что у нас – двое охотников. Я не хотела бы вмешиваться. Докажите мне, что достойны возвышения, вы трое! Морриган – твоя нераспорядительность доставила мне огорчение. Петер и Грегор, вы просто, как говорится, duorum idiotae. Вставайте и покажите мне, как надо доставать моллюска из раковины. – Губы её внезапно дрогнули, раздвигаясь; обнажилась пара длинных, острейших, обманчиво-тонких клыков, голос вдруг упал до шёпота, в глазах блеснула дикая, ничем не сдерживаемая ненависть. – Идите и покажите мне, как вы умеете внушать ужас. Иначе познаете его сами. Всё поняли, вы, трое?..

Теперь перед госпожой Вильей лежали, стеная и рыдая, все трое вампиров.

– Ваши позы говорят о глубине и искренности вашего раскаяния. – Голос Вильи полнился сарказмом. – Что ж, вам осталось подтвердить это на деле. Вперёд, мои милые. Не опозорьте меня перед герром Гримменсхольмом. Вас ведь трое, а там, – она указала небрежным кивком на пещеру, – забились в дальний угол и дрожат от страха в ожидании неизбежного два ничтожных человечишки. Ты, Морриган, позволила себя ранить. Вы двое – не сумели вообще ничего. Ступайте теперь и докажите, что я в вас не ошиблась!

Она замерла алой статуэткой, скрестив руки на груди. Трое молодых вампиров поспешно поднимались, торопливо бормоча сбивчивые извинения.

– Решите эту задачу сами, – холодно бросила госпожа Вилья. – Не заставляйте меня восклицать сакраментальное: «Ничего никому поручить нельзя!»

– Значит, так. Петер, наверх слетать сможешь?

– Не-а, – мрачно сказал Петер, поднимая руку, словно ожидая явить остальным вместо неё пробитое и порванное крыло. – Не залечилось ещё.

– Тогда ты, Грег. Только осторожно!

– Спрашиваешь… – проворчал Грегор, глядя вверх. – Сейчас. Как говорится, одно крыло здесь, другое там… Daemon asinum, солнце ещё это… хоть и тучи… будто нельзя ночи дождаться… Всё равно они ж никуда не денутся…

– Тише! – яростно зашипели на него разом и Морриган, и Петер. – Лети давай!

– Лечу, лечу…

Летал он недолго.

– Не пролезть. Бойницы узкие, дверь заперта. Засов не поддаётся, не знаю уж, почему…

– Потому что это строили гномы, – холодно сказала госпожа Вилья. – Вы что, этого до сих пор не поняли? О горе мне, позор и поношение!

Незадачливая троица упырей переглянулась.

– Дрын берите, чего встали, – распорядилась Морриган. – Берите-берите! Как твоя кисть, Петер?

– Так себе, – ладонь и пальцы упыря покрывала жирная чёрная короста, из трещин сочилась сукровица. – Болит всё ещё, хотя не должно ж быть так! Мне ж уже регенерировать полагалось бы!..

– Найти б этого алхимика проклятого, что зелья им варит, – жутко оскалилась Морриган. Сквозь сожжённую кислотой плоть видно было, как там трудно движется челюстная кость. – Найти б и… ох и повеселилась бы я!

– Повеселилась бы, угу, – мрачно буркнул Петер. – Да шевелись же ты, Грег, нечего на меня всё сваливать!

Первые несколько саженей от входа они одолели вполне благополучно. Никто не размахивал когтями, никто ничего не цеплял – но и пробирающуюся по пещере троицу ничем не облило и не задело. Петер с Грегором изо всех немалых упырьих сил возили перед собой длинным дрыном. Что-то звякало, дзенькало, щёлкало. Вампиры теперь переглядывались куда веселее.

– Двигай, двигай дрыном! Да как следует! – полушёпотом распоряжалась Морриган из-за спин Грегора и Петера.

Шаг, шаг, ещё шаг. Вампиров изрядно попятнало во время первого их натиска, сделав куда осторожнее. Тем не менее, одолев добрый десяток саженей – а ловушки безо всякого вреда разрядились в пустоту, заставив стрелы со звоном отлетать от каменных стен, – упыри приободрились.

– И они нас надеялись этим взять? – фыркнула Морриган. – Примитив какой.

Звяканье и треск прекратились. Лесина крестила темноту перед вампирами, но больше на неё ничего не наматывалось, и она ни за что не задевала.

– Прошли, кажется, – выдохнул Петер. Правую его кисть по-прежнему покрывала чёрная короста; большие куски её то и дело отваливались, обнажая сочащуюся тёмной кровью плоть, так что видны были суставы.

– Ещё немного, ещё чуть-чуть, – согласилась с ним упырица.

– Что-то даже и не верится, – хищно прошипел Грегор. – Видать, растяжки кончились. Ну, держитесь теперь, охотнички, много вы навоюете без ваших хитроизмысленных причиндалов-то…

Впереди забрезжил свет, пробивавшийся сквозь бойницы внутри округлой пещерки. Морриган оскалила клыки.

– Все вместе, разом, за мной.

В проходе полыхнуло, да так, что вампиры почти ослепли. От грохота звенело в ушах, в голове всё плыло. Из-за поворота вырвалась человеческая фигура, в одной руке – секира, в другой – какое-то сложное устройство, на манер аптекарской склянки, только всё утыканное штифтами и зубчатыми колёсами.

Устройство угодило прямо в грудь ослеплённому и оглушённому Грегору, которому и так уже досталось сегодня. Что-то щёлкнуло, хряпнуло, хрустнуло, и вампир вдруг заорал так, словно с него живым сдирали кожу.

Брошенный в него механизм ловко выпустил несколько зажимов и крюков, вцепился в упыря, зажужжало, раскручиваясь, самое настоящее сверло, вбуравливаясь в плоть. Грегор попытался было сшибить его, сорвать, но рука его повисла, обожжённая о серебряное покрытие штифтов и связок.

Острие всунулось ему прямо в грудь, раздалось шипение, механический поршень вдавливал в рану содержимое скляницы, и было там не несколько капель, а, наверное, целая пинта.

Целая пинта отборной алхимической кислоты пополам с толчёным серебром.

Вампирам сегодня уже довелось испробовать этой гибельной для них смеси, но только сейчас Грегору перепала полная порция.

Аппарат сделал своё дело, зажимы разошлись, устройство отлетело в сторону – потому что Грегор выл и катался по полу от стены до стены, пытаясь ладонями зажать быстро расширяющуюся чёрную впадину прямо в середине грудной клетки.

Петеру достался удар секирой, почти раскроивший ему голову, стесавший левую сторону черепа вместе с ухом, разрубившей плечо и глубоко ушедший через ключицу в грудь.

Морриган поймала целый веер стрел, в упор выпущенных из пары арбалетов – ученик не отставал от мастера.

Обливаясь тёмной кровью, Петер молча рухнул. Он ещё оставался жив, вампирья сущность отчаянно боролась; но пока что – не боец.

На ногах осталась лишь Морриган.

Выглядела она жутко – вырвавшийся из склепа мертвяк. Сожжённое до кости лицо, крошечные, с лесной орех, глаза, ворочающиеся в мешанине жил, оказавшихся более стойкими к кислоте.

Уцелевший кусок губы Морриган скривился. Обнажились клыки.

Она перехватила второй удар мастера, нацеленный в шею рухнувшему Петеру. Гномья сталь заскрежетала по внезапно удлинившимся, словно вмиг выросшим когтям, и вновь, как и тогда, на эльфьих развалинах, мастеру не удалось пробить защиту вампирши. Даже истыканная стрелами, отравленная серебром, обожжённая кислотой, она оставалась страшным противником, куда как превосходя человека и силой, и быстротой.

– Назад! – гаркнул мастер. Терять секиру второй раз он явно не собирался.

Юноша припал на одно колено, быстро взял прицел. Звонкий щелчок, и стальной дрот впился прямо в шею упырице, под подбородок. Пронзил горло, трахею, рассёк позвонки и выставил наружу окровавленное остриё; правда, Морриган не остановило даже это. К ученику она кинулась всё так же стремительно, поистине быстрее молнии, одним движением сшибла с ног и, воя, впилась клыками в шею.

Мастер размахнулся, ладя достать вампиршу секирой, но пришедший в себя Петер вцепился ему в лодыжку, дёрнул на себя, опрокинул.

Грегор меж тем перестал кататься и вопить, он перестал даже хрипеть. Дыра в груди его всё расширялась и расширялась, виднелись обугленные, объеденные кислотой рёбра. Рана становилась всё глубже, кислота проникала в лёгкие.

Мастер рубанул что было сил назад, лезвие секиры врезалось во вскинутую для защиты правую руку упыря, ту самую, что покрывала чёрная короста.

Ладонь вампира разлетелась вдребезги, словно глиняный горшок, тёмные осколки так и брызнули во все стороны. Не тратя больше на него времени, мастер прыгнул, ударил, целясь в затылок упырице.

Она отразила и этот удар, ловко поймав секиру неимоверным образом выгнутой рукою. Мастер рухнул сверху, кулак в боевой перчатке пришёлся в затылок бестии, голова Морриган дёрнулась, клыки оторвались от раны в шее ученика.

Внизу, у подножия скалы, победительно улыбнулась госпожа Вилья.

Мастер и Морриган сплелись, схватились врукопашную, несмотря на всю нечеловеческую силу упырицы. Мастер на миг оказался сверху, ударил кулаком вновь, разбивая в слизь левый глаз вампирши, только-только начавший регенерировать. В ответ клыки впились в его раненую щёку, которой, конечно, было ещё очень и очень далеко до исцеления. Наложенная перед боем повязка слетела, струпья вскрылись.

Боль ослепляла. Но мастер видел бессильно поникшую голову мальчишки, видел его окровавленную шею и каким-то чудом не терял сознания. Он по-прежнему оставался сверху, хотя ноги вампирши уже оплели его, словно в страстном любовном объятии; и тогда он сделал последнее, что ему оставалось, – сунул левый локоть прямо в окровавленную пасть упырице.

Запах сожжённой кислотою плоти лез в ноздри, смешивался с запахом свежей крови. Клыки и зубы Морриган сошлись, сминая и давя железный наруч; но правая рука мастера вырвала из-за голенища сапога последний оставшийся у него кинжал и с размаху вогнала упырице в низ живота.

Вогнала и провернула в ране.

Большой палец вдавил кнопку на пятке рукояти. Пружина раздвинула лезвие на два лепестка, верная как смерть кислота с серебром заполнила рану. Её было далеко не так много, как досталось Грегору, но для Морриган это был второй бой подряд, все вампирские силы и способности трудились, пытаясь справиться с полученными ранами; в животе вампирши словно разгорался огонь, жгло ненавистное серебро, кислота делала свою работу.

Но упырица уже дорвалась до крови. Зубы её ещё грызли неподатливое железо наруча на левой руке мастера, а свободной правой, выпустив бесчувственного ученика, она ударила врага коротким боковым, словно опытный кулачный боец.

Мастера отбросило, как тряпичную куклу. Вампирша потянулась, вцепилась в рукоять кинжала, напряглась, рванула – тёмная кровь хлынула потоком. Морриган швырнула кинжал в стену, шатаясь, попыталась сделать шаг к мастеру, но уже не смогла, ноги подкосились.

Грегор лежал не шевелясь, Петер попытался было подняться, привалился к стене, да так и остался сидеть, с раскрытой головой, стёсанной с одной стороны.

Далеко внизу госпожа Вилья брезгливо поджала губы.

Раздражённо побарабанила длинными ногтями, покрытыми алым же лаком, по широкому кожаному поясу. Шагнула было ко входу в пещеру, но тут за спиной её, в зарослях, что-то хрустнуло, и старшая упырица мгновенно напряглась, обернулась – так быстро, что никакой человеческий глаз не успел бы схватить её движение.

Нахмурилась, огляделась. Вилья не носила с собой оружия, как, впрочем, и остальные вампиры. Выразительно и несколько напоказ, словно упиваясь собственной силой, вскинула правую руку, согнув её в локте и взявшись за запястье пальцами левой. Пошевелила враз выдвинувшимися когтями – тоже красными, как всё у неё.

В кустах всё оставалось тихо. Вилья хмыкнула, дёрнула плечом, словно говоря – «почудится ж такое!» – и вошла в пещеру.

Кусты шевельнулись, на сей раз совершенно, абсолютно бесшумно.

Появилось странное создание на четырёх лапах, тело, словно у хамелеона, полностью сливалось с облетающими зарослями. Высокоучёный peritus animal, профессор факультета зоологии, заведующий кафедрой редких и ископаемых существ, доктор Ханс-Георг Рёппке пришёл бы в полное замешательство, ибо зверь, смахивавший на очень крупную росомаху или совсем мелкого медведя, не был, однако, ни тем, ни другим. Туловище создания покрывал не мех, а что-то вроде гладкой чешуи, на которой очень быстро появлялся рисунок, неотличимый от окружающего фона.

Зверь потоптался немного, а затем бесшумно заскользил следом за Вильей.

* * *

Было очень больно. И даже не от ран с ушибами – выпитое перед боем снадобье приглушало обычную боль. Больно от того, что они проиграли и что вот этот парнишка, доверивший ему, мастеру, всего себя, сейчас в лучшем случае просто умрёт, и это окажется ещё огромным везением.

А скорее всего, его сейчас просто обратят. Упыри находят в этом особое удовлетворение…

Перед глазами всё плыло, однако в полумраке заворачивающего прохода мастер видел, как привык, ничего не упуская.

Вот лежит на спине черноволосый красавчик упырь, в груди дыра. Кислота выела уже, похоже, почти все лёгкие, добралась до сердца. Кровососу хватило. Жаль, быстрая была смерть и лёгкая. Ну, для вампира, конечно же. Не на колу.

Вот привалился к стене другой упырь, светлые волосы все перепачканы кровью и содержимым черепа. Трудно понять, жив или отдаёт концы. Наверное, выживет, гад, хоть и с трудом.

А вот пытается добраться до него шипящая упырица, вся изуродованная и окровавленная. Низ живота распорот, эту рану не выдержал бы ни один человек, просто умер бы очень быстро от кровопотери. Вот не смогла, не удержалась, рухнула. Старается ползти, но куда там… Опять шипит, тянет когти… эх, чем бы ударить, ничего не осталось, всё потратил… И напрасно…

«Нет, не напрасно», – сказал давно забытый голос.

«Джейк? Ты?»

«Я, дружище. Вот и свиделись. Пора, пора тебе ко мне, заждался я тебя…»

«Джейк… ты же умер… Нет… я ж тебя…»

«Ты меня убил, дружище; и правильно сделал. Я б на твоём месте поступил точно так же. Но я не про то. Не говори, что всё напрасно! Двух вампиров ты взял, двух, с мальчишкой неопытным, не с настоящей командой! А третья подыхает, это я тебе точно говорю. Хороший размен, дружище. Отличный просто. Последнее тебе осталось сделать, приятель, и всё, можно уходить спокойно».

«Последнее?»

«Ну да. Мальчуган твой. Не должен он им достаться, ни в каком виде. Сперва его, а потом себя. Прости, что я сам в своё время не сумел…»

«Да. Ты прав. Сперва его, потом себя. Эх, болит-то как всё…»

«Ничего. Это скоро пройдёт, совсем-совсем уже скоро. Давай, дружище, последнее усилие! У тебя получится, я знаю!»

«Даже ножа не осталось…»

«Осталось, дружище. Ножичек, трубку чистить. В левом кармане».

«Точно, Джейк. Спасибо тебе, друг».

«Не за что. Жду тебя, старик. Здесь совсем не так плохо…»

Пальцы нащупали маленький складной ножичек сквозь ткань кармана. Упырица совсем близко, проклятье, всё-таки ползёт, весь камень под нею в крови, но ползёт, зараза…

И ещё отдаются в самом теле скалы чьи-то отрывистые, неспешные, торжествующие шаги. Впиваются в гранит острые каблучки-стилеты, донельзя неудобные, но…

Ножичек в ладони, теперь раскрыть – поджать ноги, пока на них не навалилась вампирша – один раз отбросить её сил хватит, – эх, не так оно всё должно было кончиться, но…

«Сейчас, – сказал давно мёртвый Джейк. – Скорее! Опоздаешь!»

– Вот и свиделись, охотник, – раздалось медоточивое. – Давно мечтала. Ты в своём роде уже легенда.

В поле зрения вплыла фигура в красном, и мастер только и смог что беззвучно вновь проклясть всё сущее и не-сущее.

Упырица была матёра, сильна, никакого сравнения с тройкой молодых вампиров, корчащихся – или замерших неподвижно – подле мастера.

За ней была давняя кровь. И сама она сделалась словно кровь.

– Узнаёшь меня, старина? – цокают каблучки. – Думаю, узнаёшь, хоть мы и не виделись раньше. Я знаю, кто ты, лунь седой. Нет, даже и не думай, мальчишку ты не зарежешь. Назад, Морриган! Лежи смирно! Назад, я сказала!

Острый носок алого сапожка врезался в бок раненой вампирше, отбросил в сторону.

– Поделом тебе, неразумная, – бросила новоприбывшая. – Учись. Умнее впредь будешь. Ты молодец, лунь. Гляди-ка, один убит, двое тяжело ранены – неплохо, неплохо, по вашим-то меркам. Да только всё это напрасно. Тебя я отдам Морриган, хотя она и не заслужила. Но всё-таки продержалась дольше всех. Уже за одно старание, – насмешливо закончила вампирша, – стоит поощрить.

Мастер не отвечал, берёг силы. Он должен успеть. Он обязан успеть…

– Думаю, Морри получит твои сердце и печень, – непринуждённо продолжала болтать упырица. – Бедняге Грегору уже ничем не поможешь, Петеру… он, пожалуй, выкарабкается. Крови твоего ученика ему побольше – и выкарабкается, да. Паренька мы, конечно же, обратим – молодой, крепкий, хороший вампир получится. Заместо Грегора. И, я надеюсь, поумнее.

«Молчи, приятель, молчи».

«Да что уж тут говорить, Джейк… прости, друг, похоже, не удастся мне…»

Упырица в красном склонилась над мастером, железными пальцами вцепилась тому в запястье, вырвала из пальцев так и оставшийся нераскрытым ножичек.

– Это, лунь, я сохраню. На память об охотнике, которому наконец-то изменила удача.

И вновь мастер ничего не ответил.

– Молчишь. Гордо молчишь перед лицом неминуемой гибели, – резюмировала упырица. – Я даже не знаю, узнал ли ты меня или нет.

– Тебя… трудно… не… узнать… хотя… ты права… и мы никогда раньше не… виделись… Венка. Венкевильяна, Красная Упырица.

– Вилья! – словно хлыстом ударило. – Для тебя – госпожа Вилья!

– Госпожа… – мастер постарался растянуть губы в ухмылке, как можно более мерзкой. – Ты была нищенкой и шлюхой, Венка… присочинившая себе благородное имя…

– Надо же, заговорил! – удивилась Вилья. – Какое внимание к моему жизненному пути, охотник! Польщена, честное слово, польщена. Знаешь, я даже спорить с тобой не стану. Я отдавалась за деньги, да. Проезжим по тракту, в той отвратной дыре, что по недоразумению стала моей «родной деревней». – Гримаса отвращения на ровном и неправдоподобно чистом лице. – Я не унижусь до лжи тебе в твои последние мгновения. Что поделать, я тоже бываю сентиментальна, а беседа эта с тобой приносит мне известное удовольствие. Ты прав, я была шлюхой, содержанкой, воровкой. Но на деньги эти я покупала книги и знания. Ингредиенты для моих заклинаний. Я всего достигла сама. Рассказать тебе, как я сделалась тем, кто я сейчас?

Кажется, она увлеклась, и увлеклась всерьёз.

– Я расскажу. Не вдаваясь в подробности, потому что двух моих балбесов таки надо лечить. Так вот, охотник, я…

Мастер ощутил чужое присутствие за миг до того, как из тёмного, ведущего вниз прохода возникла бесшумная массивная тень.

Сейчас она казалась иссиня-чёрной, сливающейся с темнотой и серым камнем. Тот самый зверь, что скользнул следом за госпожой Вильей в проход, но лапы его сейчас стали куда массивнее, плечи бугрились мускулами. Глаз не видно, и пасть словно исчезла.

Зверь появился так тихо, что даже сама Вилья ничего не услышала. А быть может, услышала, но была слишком уж увлечена своим триумфом.

Существо бросилось ей на спину одним стремительным движением, словно бы вовсе не отталкиваясь от пола. Двигалось оно так же быстро, как и сами вампиры, если не быстрее. Ещё в полёте оно начало преображаться, лапы исчезали, вместо них выдвигались настоящие клинки чёрной кости, не уступавшие сабельным.

Мастер видел, как глаза Вильи успели расшириться – за миг до того, как все четыре клинка пропороли ей плоть, пробив бока и плечи. Вампирша опрокинулась, существо оказалась сверху и, казалось, обтекло, вбирая в себя упырицу, словно морская звезда добычу.

Вилья закричала, отчаянно, с надрывом, рванулась, оставляя клочья одежды и собственной кожи. Вокруг неё на миг вспыхнуло алое пламя, всклубилось, заставив существо чуть-чуть ослабить хватку.

Чуть-чуть, но Венкевильяне и этого хватило.

Она кинулась прямо вперёд, вверх по тоннелю, в круглую пещеру. Существо – следом.

Вилья выбросила вперёд ободранную чуть ли не до кости руку, от плеча до запястья превратившуюся в кровавое месиво, – на месте вампирши тотчас возникла летучая мышь, сейчас вся израненная.

Правда, была она куда меньше той, в которую обернулся Петер, и ей удалось, оставляя на камнях кровь пополам с обрывками шкуры, протиснуться в бойницу.

Захлопали крылья.

Мастер только и мог, что, разинув рот, глядеть на происходящее.

Небывалый зверь, глухо ворча, отряхнулся, совершенно, как пёс после купания. Сделал шаг, навис над темноволосым неподвижным вампиром, втянул носом воздух. Толкнул лапой – голова Грегора мотнулась из стороны в сторону. Зверь что-то угрюмо рыкнул, размахнулся лапой – отвратительный мокрый хруст, шея вампира лопнула, чёрные гладкие волосы навсегда застыли в луже крови. Невидящие глаза уставились в потолок пещеры.

Зверь шагнул к Петеру. Упырь был ещё жив, хотя почти не шевелился. Процедура повторилась – принюхивание, короткий взмах массивной лапы, и голова, сбитая с плеч, словно тыква с кола, катится под уклон.

Петер был без сознания, он умер мгновенно, не понимая даже, что происходит. Но Морриган – другое дело.

Она замерла, глядя на небывалого зверя широко раскрытым уцелевшим глазом. Кровь по-прежнему сочилась из раны внизу живота, но уже не хлестала потоком, и мастер только и мог, что лишний раз подивиться живучести проклятого племени.

Зверь рыкнул, шумно втянул воздух ноздрями. Нагнул голову, глядя прямо в лицо вампирше. Он не торопился. За ним осталось два обезглавленных трупа, и даже вся вампирья регенерация не могла тут помочь.

Морриган отползала. Ноги не держали её, левый глаз размолол в кашу кулак мастера, шея была пробита насквозь стальным дротом, покрытым серебром; она уже не могла сражаться, руки её тряслись.

– Не… надо… – услыхал вдруг мастер. Голос упырицы дрогнул, теперь его полнил ужас. Она неотрывно глядела прямо в глаза надвигающегося зверя, как заворожённая. – Не… надо… по… пощади…

Зверь глухо фыркнул, глаза засветились золотым.

– О… хотник… останови… это… умоляю…

Мастер и хотел что-то ответить, но не смог, слова застряли в горле.

– Это… это… прошу… я… всё, что хочешь… буду… твоей…

Старший охотник по-прежнему не мог вымолвить ни звука. А если бы и смог – слова получились бы совсем не те, что ему бы хотелось.

– Урк? – Зверь глядел на мастера вопросительно, словно и впрямь ожидая команды.

– Пощади-и-и… – сипела вампирша. И, глядя на ту жуть, что осталась от её лица, мастера почему-то совершенно не тянуло бросить ей что-то вроде: мол, ишь, как запела? Вспомни всех, кого убила, кого сожрала, чьи кости сгрызла!

Нет, не получалось. Мастер вдруг понял, что видит не кровожадную упырицу, ненасытную тварь, убийцу и мучительницу, которую почти невозможно сразить, – но молодую совсем девушку, талантливую начинающую магичку, красивую и весёлую.

У неё где-то осталась семья. Её кто-то оплакивает; а кто-то и вовсе продолжает не верить в её смерть и всё глядит на дорогу, всё ждёт её возвращения…

«Джейк, – позвал он. – Джейк, что это? Что мне делать?»

Ответа не было, давно мёртвый друг молчал.

– Урк, – решительно сказал зверь. А может, не сказал вовсе, а просто уркнул, ничего особенного в виду не имея.

Ноги не слушались Морриган, и она оттолкнулась от пола руками.

Они столкнулась в воздухе, распластавшийся в прыжке зверь и упырица, собравшая для своего броска и в самом деле последние силы.

Морриган ударила когтями, каждый из которых окутало сейчас настоящее пламя. Она всё-таки была магом, латентным, неразвитым и оттого ещё более опасным.

Когти пробили чешую зверя со странным хрустящим звуком, словно ломалась хорошо обожжённая глина.

Однако создание даже не дрогнуло. Его голова обернулась круглым ядром, на манер того, что выпускают катапульты; ядро грянуло прямо в лицо Морриган, вернее, в его остатки.

Когти вампирши сломались. Тело её отшвырнуло к самому входу в пещеру; казалось, удар перемолол всё, ещё уцелевшее после кислоты.

И всё равно Морриган жила. У неё хватило сил завыть, высоко, режуще, рвуще, пока зверь медленно надвигался на неё, словно давая до конца ощутить весь ужас ей предстоящего.

Ему, как ни странно, тоже досталось. Чешуя дымилась там, куда угодили вампирьи когти. Мастеру даже показалось, что несколько тёмных кусочков отвалились с неживым каменным стуком.

Однако он шёл, как шёл. Наступил лапой на дёрнувшуюся было руку упырицы, пальцы которой превратились в месиво – когти частью сломаны, частью вырваны. И, какая бы магия ни стояла за ними, сейчас там остались только жуткого вида раны.

Морриган всхлипнула. Жалко, беспомощно.

И заплакала.

Слезы не потекли – неоткуда им было взяться. Она завалилась набок, закрывая остатки лица свободной рукой. Она сдалась. Она проиграла. Жизнь кончилась.

– Постой, – вырвалось у мастера.

Он не поверил сам себе.

Как так? Постой? Это сказал он?

– Урк, – равнодушно ответствовал зверь.

И ударил. Спокойно, точно, отмеренно, словно машина.

Хряск. Всхрип.

Морриган уткнулась изуродованным лицом в камень. Зверь помедлил секунду, вновь принюхался – и чётко, словно опытный палач, снёс голову уже мёртвой вампирше.

Развернулся и неспешно потрусил прочь, мигом скрывшись из глаз.

* * *

Три обезглавленных вампира.

Бесчувственный мальчишка с зияющей раной на шее.

И он, мастер, «лунь седой». Получивший своё. Проигравший. И спасённый чудом, что заставляло поверить в… ну, наверное, во все пантеоны богов разом.

Дёргало раненую щёку, он провёл пальцами – мокро. Поднёс к носу – гнилостный запах гноя. Заражение? Так быстро, несмотря на все эликсиры?

Когда ранен и, возможно, тяжело, помоги сперва себе и только после этого – бесчувственному товарищу. Если ты останешься жив, то имеешь шанс спасти и его. Если умрёшь – ему не поможет уже никто.

Суровый кодекс охотников.

Мастер кое-как вскрыл клапан на поясной сумке, нащупал горлышки скляниц. Да, куда деваться без алхимии, без мэтра Бонавентуры…

Два пузырька один за другим опрокинул в рот, два других опорожнил прямо на открытую рану. Кривясь и морщась, наложил повязку. Он торопился, очень торопился – но всё равно, если он отдаст концы, если от вампирьих когтей и того, что на них, разовьётся скоротечное заражение крови – что будет с пареньком?

По телу разливался жар, сознание мутилось. Эликсиры мэтра Бонавентуры действовали, и, как всегда, вводили пациента в такое состояние, что, казалось, легче немедленно умереть.

Щёку жгло нестерпимо, жгло и дёргало, боль разливалась от неё, захватывая голову, шею и плечи. Сейчас, однако, мастер радовался этой боли. Она означала, что тело его сражается, что жуткие компоненты, включённые мэтром в эти смеси, нашли цель и взялись за работу.

– Ничего… – прошептал он сам себе. – Мы ещё повоюем – правда ведь, Джейк?

«Конечно, правда», – ответил вернувшийся друг. А может, это шутило шутки оглушённое сильнодействующими снадобьями сознание.

Так или иначе, мастер теперь знал, что не свалится замертво.

Твоя очередь, мальчик.

Рана – как и всё, достающееся от вампиров, – выглядела препаршиво. Укус упыря – сложнейший биохимический процесс, «diam complexus processus», как важно уверял его мэтр Бонавентура. Вампир не просто высасывает кровь. Едва прокусив кожу, он вбирает в себя немного крови жертвы и отрыгивает её обратно в рану, опорожнив туда же надчелюстные железы. «Слюна», если только можно её так назвать, блокирует систему свёртываемости, расширяет сосуды, существенно убыстряет сердцебиение – жертва, грубо говоря, выкачивает кровь сама из себя. И это только начало.

Мастер распотрошил все оставшиеся сумки, вскрыл все заначки, всё, что припасалось «на чёрный день». Иные снадобья он втирал в позеленевшие, вздувшие края раны на шее ученика, иные – вводил посредством настоящего «clyster ad iniectio», стеклянного цилиндрика с внутренним поршнем и надевающейся тонкой иголкой. Иголка втыкалась в кожу; хранилось всё это у мастера в плотно закрытой металлической коробочке, где лежали влажные тампоны с резким, неприятным запахом. По словам мэтра, это должно было предотвратить «заражение».

Сейчас, впрочем, все эти премудрости большого значения не имели. Мастер сам не знал, почему он со всем отчаянием спасает паренька, бессмысленно тратя дорогие эликсиры и снадобья, хотя всё, что он должен, – это быстро и безболезненно добить раненого.

Один стремительный удар.

Тот и так без сознания, ничего не почувствует. Мальчишка укушен вампиром, а закон братства охотников здесь не знает исключений.

С этим не играют. Будь ты зелёный ученик или зрелый мастер, с дюжиной самолично взятых упырей за плечами.

Укушенный вампиром должен умереть.

Конечно, находились те, кто с этим спорил.

Такие в братстве долго не задерживались.

«Что же ты медлишь?» – спросил Джейк.

Мастер усмехнулся.

«Тебя ведь всё равно здесь нет, даже если мне кажется, что ты стоишь там, на границе света и тени. Стоит мне вглядеться в это место повнимательнее, и я пойму, что там ничего нет и никогда не было».

«Как знаешь, – не стал спорить Джейк. – Есть ли я, или меня нет, но голос мой – это голос рассудка. В своё время, будучи живым, я к нему не прислушался; не прислушался и к твоим словам, дружище. Надеюсь, ты окажешься умнее меня».

Мастер не ответил. Он обрабатывал рану.

Мало-помалу становилось лучше и ему самому, декокты делали своё дело. Он уже стоял. Движения делались твёрже и увереннее; руки не дрожали.

Трое мёртвых вампиров так и остались в каменном чреве скалы. Взяв небольшой молоточек, тоже имевшийся среди снаряжения, мастер аккуратно выбил клыки у голов Грегора и Петера; над головой Морриган чуть помедлил, но, поколебавшись, выбил тоже.

Все три головы он с преувеличенной тщательностью упаковал в мешки мэтра Бонавентуры, от души потратив на них все запасы спиритуса вини ректификати.

Вывел варанов на свежий воздух; те, невозмутимые, нимало не потревоженные всей суматохой, вспышками, взрывами и грохотом, немедля возрадовались, с удвоенным аппетитом принявшись за новые порции тонких веток и пожелтевших листьев.

Юношу мастер устроил на таких же носилках, что послужили магистру Корделии Боске. Плечо и шея плотно забинтованы, щёки бледны, дыхание слабое, но ровное. Сердечный ритм замедлен – всё для того, чтобы задержать развитие… чего?

Трансформации в гууна, недовампира, утратившего свободу воли и тупо служащего своему господину?

Или во что-то ещё хуже?

Например, в ходячего мертвяка? Зомби? Слугу упыря, рангом ещё ниже гууна? О них писали старые трактаты, однако сам мастер ни одного такого пока ещё не видел. Наверное, навроде тех, что поднялись из могил, когда случилась пандемия разупокаивания, и армия мёртвых двинулась против живых?

О тех днях у старого охотника сохранилась долгая память.

Или судьба его ученика – просто умереть в мучениях?

Или…

Нет, яростно думал мастер. Он не может обратиться, упырица слишком молода, слишком слаба, это не по ней. Значит, ещё стоит бороться. Нужно бороться!

Несмотря ни на что, едва успевая обрабатывать свои собственные раны, мастер гнал варанов, кое-как пристраиваясь боком то на одном из них, то на другом.

Выручайте, други.

* * *

Он торопился, как никогда ещё в жизни. Он не гонялся так ни за одним упырём, даже за теми… что сделали его охотником. Почти не ел, только пил воду. Почти не спал, только следил, чтобы остававшийся в беспамятстве ученик не провалился ещё глубже – в смерть.

Менял повязку, поил – сперва приходилось прибегать к инфузиям. Фильтровал воду, кипятил, добавлял соли. Конечно, воду надо было бы перегнать, как положено, в стеклянном аппаратусе, но тут на помощь приходила доступная магия. Спасибо мэтру Бонавентуре и магу Вениамину – научили ещё тогда, в стародавние времена. Потом юноша начал глотать сам, когда мастер подносил ему фляжку к губам.

Прошла целая неделя, пока они добрались до обитаемых краёв.

– Мастер…

– Лежи, лежи, парень. В себя ты пришёл, отлично. Скоро запрыгаешь у меня. Всё хорошо будет. Болит где-то? Что вообще чувствуешь?

Вараны бодро шлёпали по лесной дороге, но это была уже совершенно иная дорога. В Предславовом княжестве тракты были оживлёнными, особенно здесь, в юго-западном углу его владений, близко от стыка Рудного и Войтекова королевств, что так и не могли окончательно замириться. Оттуда текли и текли ручейки бежан; сперва князь принимал всех, но потом стал и заворачивать – дескать, самим места мало, а леса под корень сводить не дам.

На охотника косились. Он не удостаивал косящихся и взглядом.

– Болит… болит сильно, мастер, – не стал запираться и геройствовать юноша. – Когда жжёт, когда дёргает, когда словно бы изнутри распирает. И… снится всякое… – Голос парня упал. – И ноги не держат. Пытаюсь встать – и ничего.

– Пройдёт, парень, пройдёт непременно! Знающие люди помогут.

– Но, учитель… а… что со мной? Как меня ранило? На мне ж кольчуга была, и хауберк… всё как положено…

– Никакой доспех от всего на свете не защитит, – бодро сказал мастер. – Когда сознания лишился, видать, он у тебя и сбился, хауберк-то. Говорил ведь я тебе, великоват, кольца вынимать надо! Вот и напоролся, видать, на камни, когда падал…

«Как я тебе скажу, парень, что упырь тебя грыз и мало что загрызть не успел? Нет, не могу я тебе этого сказать. Режьте меня на куски, друзья-охотники, а не могу».

– Чудная рана какая-то… – прошептал ученик. Говорить ему было трудно, он быстро терял силы. – И сны такие…

Второй раз он это – про сны.

– Да какие там ещё сны, приятель? Когда недужен, такое привидеться может, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Не обращай внимания.

– Снится, – словно не услышал его ученик, – будто я сам упырь злобный, людей гублю бессчётно, кровь выпиваю, сердце с печенью выедаю… Бу-у-э!..

Рвота не отпускала долго. Мастер качал головой, отпаивал раненого, дал ещё тёплого куриного супа.

– Ни о чём не беспокойся. Поправишься. Это я тебе обещаю.

– Обещаете? – доверчиво вопросил ученик.

– Обещаю. – Мастер скрипнул зубами.

* * *

Голубиная почта стоила недёшево. И не было её ближе, чем в стольном граде Предславле. Ходили слухи, что маги могли мгновенно передавать сообщения на сотни лиг, но над этими слухами все знающие люди только посмеивались. Господа магистры с докторами и профессорами любили пыль в глаза пускать.

Так или иначе, но стоила голубиная почта немало. А значит, надо было идти к князю за наградой.

Ученика мастер оставил на постоялом дворе. На дворе не простом – держал его старый Торфинн, нордманн, северянин, сперва бороздивший на многовёсельном драккаре злые льдистые моря, и отнюдь не для того, чтобы невода закидывать или даже китов бить; а потом, после встречи его драккара с vampyr sjøormen, он же lamia mare serpentis, морской змей-вампир (которого маг Вениамин Скорре нашёл только в каком-то додревнем фолианте), – Торфинн, единственный уцелевший из всей дружины, поклялся отомстить.

И отомстил.

И не просто отомстил и красиво пал рядом с трупом врага, как пели их северные скальды. Торфинн отомстил, выжил, вернулся, много лет ходил-топтал дороги Припроливья, истребляя упырей всюду, где только мог.

Мастер у него учился.

Старый Торфинн знал, когда вопросы задавать следует, а когда и нет. Конечно, опасно было оставлять укушенного упырём на попечение старого víkingur, у которого рука и сейчас не дрогнет; но иного выхода не было.

Торфинн встретил их у ворот – едва дворовый мальчишка-сорванец примчался к нему с известиями.

– Kveðjur til þín, приветствую тебя. – Седая борода лопатой и две заплетённых на висках косы делали старого охотника похожим на гнома. – Slasaði, раненый у тебя, вижу? Никак námsmaður твой, ученик, так? Не уберёг? – сурово воззрился он на мастера.

– Не уберёг, наставник.

– Dekkri en svartur ты сейчас, темнее чёрного. Себя не ешь! Ешь врагов. Их пожирай! Отомстить! Вот что надо! Hefnd, месть! Непременно!

– Непременно, наставник. Нам бы…

– Молчи.

Торфинн и впрямь не нуждался в указаниях.

Комната, тёплая, с большим камином, лоханью и целой бочкой воды. Девчонка с длинными светлыми косами вбежала, поставила поднос со снедью – нарезанная ветчина, свежий хлеб, лук, пенится пиво в высокой кружке.

– Barnabarn, внучка, – с гордостью заявил Торфинн. – Snæða, вкушай. Ученика твоего смотреть я буду.

– Не на…

– Не бояться! – сурово отрезал ушедший на покой охотник. – Ekki hafa áhyggjur. Вампир кусал, так? – И он снова в упор воззрился на мастера.

– Так.

– Не бояться! – Торфинн сдвинул брови. – Раз не убил ты его сразу, значит, веришь. Твоей вере верю и я. Думаю, вести тебе слать надо. Голубиная почта?

– Она.

– Мэтр Бонавентура?

– Точно.

– А ещё? Если bíta, укус то есть…

– Я надеюсь его спасти, – твёрдо и мрачно сказал мастер. – Не возражай, наставник.

– Не возражаю. – Торфинн одним движением извлёк из ножен väkipuukko, длинный нож, или короткий меч без крестовины.

Он ничего не боялся и пользовался своим настоящим именем, в то время как все остальные охотники, не исключая и мастера, прибегали к вымышленным. Так или иначе, но вампиры, существа донельзя злобные и мстительные, просто разрывавшие на куски семью любого охотника, чьё имя и родство им удалось как-то вызнать, на Торфинна ни разу не посягнули.

– Если увижу, что он – всё. – Víkingur с размаху всадил нож в столешницу. – Не твой sök, не твой вин… вина. Ступай теперь. Сделай, что должен. И я тоже сделаю.

– Прошу… – опустил глаза мастер. – Не руби сплеча, наставник Торфинн.

– Зачем с плеча? Я одним движением ему голову срежу. Он и не почувствует ничего, ég lofa, я обещаю.

Мастер вздохнул.

– Иди, – подтолкнул его в спину Торфинн. – Иди и вернись.

* * *

Великий князь Предслав, хозяин одноименного княжества, жил широко, но и открыто. Дворца не имел; вместо него мастера возвели в стороне от старого бревенчатого кремля причудливый дворец-терем, весь изукрашенный резным деревянным кружевом.

Стража стояла у красного крыльца, но мастера пропустили, даже ничего не спросив.

– Проходи, – только махнул рукой старший. – Ждут тебя уже. Велено пропускать сразу, не мешкать ни мига…

Молоденький служка повёл мастера коридорами и галереями. Князь Предслав отыскался в зимнем саду – четырёхугольник стен, над ними – стеклянная крыша, на ветках, несмотря на осень, пламенеют венчики невиданных заморских цветов, а меж ними порхают пичужки, такие крохотные, что иные бабочки поболее будут. Бабочки, кстати, тоже были.

Имелся тут и искусственный водопад, и ручеёк, и пруд, весь в водяных лилиях и кувшинках.

– Княже, – поклонился мастер.

Владыка Предслав не любил лишних церемоний, особенно наедине.

– Вернулся?

Князь был дороден, широкоплеч, осанист. Не обделён силой, мышцы не заплыли жиром, руки твёрдо держали меч. Борода окладистая, глаза внимательные, серые, подбородок массивный. Извилистый шрам на левой щеке.

Шрам он заполучил, когда в Припроливье пришла беда, неведомое лихо оживляло, тормошило кладбища и погосты – маги называли это мудрёным словом «некроэпизоотия». Мертвяки вылезали из-под земли, и не просто мертвяки! Неведомые чудища, одни – на манер громадных костистых псов размером с пони и лишённых шкуры, другие – и вовсе страх страхов. Драконы, чистые драконы, только из одних костей.

И почти неуязвимые для обычного оружия.

Множество людей мертвяки задрали, костяные драконы, словно курицы на яйца, усаживались на погостах, из-под гузна их вылезали новые костецы. Солоно было в Гнилогорье, худо в Рудном королевстве; но главные полчища мёртвых попёрли прямо на Предславль.

Где их и встретило ополчение княжества во главе с молодым тогда князем.

Мастер, тоже молодой, был в том войске. И магов много…

Сдюжили тогда, одолели. Великой ценой, но одолели.

И – не стало мертвяков ходячих, кончилась «некроэпизоотия», хотя нет-нет да и появлялся где-нибудь одинокий труп, которому в могиле не лежалось.

Но один, а не тысячи.

Одна напасть сгинула, а вот упыри – остались, и против них большой дружиной выходить нету смысла.

– Вернулся, княже. – Они говорили на общем языке, распространённом по всему Припроливью и во владениях Империи Креста. Но вот титул владыки, «княже», мастер старательно произнёс на родном наречии хозяина.

– Нашёл ли ты, – князь смотрел мастеру прямо в глаза, а рука тискала эфес кинжала, – убийц моей младшей дочери?

– Нашёл, княже. – Мастер медленно, с усилием опустился на одно колено. – Вот.

Из кожаного мешочка на посыпанную мелким песком дорожку выпали восемь длинных, острых, вытянутых, словно иглы, клыков, каких не найти ни у одного зверя. Их не сломать, не затупить – ничем. Вдарь по ним пудовым молотом, и то ничего не сделается. Выбить, выломать, выковырять из челюсти вампира их можно, а вот раздробить – никак.

Одна пара поменьше – и видно, что добыта раньше других.

Оставшийся безымянным мальчишка-упырь, которого они с учеником взяли первым.

Князь Предслав вздрогнул. С хрустом стиснул кулаки. Плотно сжатые губы побелели, глаза сощурились. Не чинясь, князь тоже встал на колено рядом с мастером, склонился над брошенными на песок упырьими клыками.

– Вот эти вот свежие совсем, – без выражения проговорил он, глядя на засохшую кровь и ошмётки мяса у корней. – Несколько дней, может, неделя. Так?

– Так, княже.

Серые глаза Предслава на миг призакрылись, сквозь зубы вырвался шипящий полувздох-полустон.

– Которые… нет, погоди. Сам скажу. – Ладонь князя, не касаясь, зависла над клыками, дрогнула. – Вот… вот эти? Ведь верно?

– Верно. – Мастеру стало не по себе, хотя он этого и ждал. – Угадал ты, княже.

– Да не угадывал я, – поморщился тот. – Почуял. Еленка… она… – и тут голос его вдруг сломался. – Почему её? Почему, мастер, а?! Весёлая, добрая, словно зорька весенняя, все её любили. Только жить начинала. И вот… она… – Голова князя упала на грудь, лоб изрезали даже на вид болезненные складки.

– Упыри всегда таких, как княжна покойная, выбирают, – кашлянув, осторожно проговорил мастер. – Светлых. Любимых. Беззащитных. Слабых. Добрых. Кому злоба неведома. По ним и бьют, нет для выродков этих большей радости, чем наши слёзы, чем наше горе.

Князь мрачно глядел на валяющиеся клыки.

– Вот эти, значит… верно меня к ним потянуло сразу, так бы и раздавил, в пыль бы стёр, раскрошил! – Он тяжело выдохнул. – Расскажи мне всё, мастер. Как это было. Жаркий бой, видать, приключился, судя по тому, как тебе досталось. К лекарю тебе нужно, почему ты не…

– Прости, княже, но не помогут тут обычные лекари. Только я сам, да ещё кое-кто из знающих. Обычный врачеватель ничего не сделает, только напортит. Я уж как-нибудь справлюсь.

– Как-нибудь… – покачал головой владыка. – Смотри, охотник, на всё твоя вольная воля. Я словам твоим верю и надеюсь, что ты из глупой гордыни себя жизни не лишишь, помощь отказываясь принять.

– Не лишу, княже. Нет у меня ни гордыни, да и просто гордости. Любую помощь приму, если хоть на одного упыря с того меньше станет.

– Что ж, тебе виднее. А теперь рассказывай, да не упускай ничего!

Князь слушал в молчании, не перебивая. Лишь раз по его знаку примчался всё тот же служка, принёс на подносе два кубка и глиняный кувшин лёгкого ароматного вина. Пилось оно легко, словно вода.

– Как её звали?

– Морриган, княже.

– Морриган… не нашенское имя. Западное.

– Именно, княже.

– И… как она умерла? В деталях рассказывай, мастер, ничего не упускай! Ты за меня мою работу сделал, за дочь отомстил – я знать должен, как оно всё было!

Мастер рассказывал. Князь слушал, подперев здоровенным кулаком подбородок.

– Медленно умирала, значит? Мучилась?

– Медленно, княже. Очень. И мучилась. Выла так, что я чуть не оглох.

Князь слабо улыбнулся.

– Вот Еленка бы не одобрила. Дескать, мёртвых не воротишь, а убийцу лютого, лиходея проклятого, душегуба кровавого мучить-терзать – таким же, как он, становиться. Всё правильно говорила. Редко у нас кого на шибеницу посылали, только когда вече всё приговорит, и золотые пояса наособицу приговорят, и купечество, и дружина… И соглашался я, дескать, негоже лютовать, дыба там, калёное железо… Казнишь кого – казни быстро. Не как при дедах-прадедах…

Мастер молча внимал.

– А сейчас я радуюсь, охотник. Веришь ли – не просто тому, что убийца дочери больше землю эту не топчет, воздух дыханием смрадным своим не поганит – но тому, что мучилась она, упырица эта проклятая. Морриган. Об одном жалею – что не от моей руки.

– На то мы есть, княже, – осторожно вставил мастер. – Не в обиду тебе будь сказано, но, отправься ты сам за дочерь любимую мстить…

– Знаю, – поморщился князь. – Схарчили бы меня упыри и косточек даже не оставили. А ты не одну даже, четверых взял!

Мастер скромно потупился, разводя руками – да, вот такие мы, мол.

– Награду тебе я увеличу. Троекратно. И не спорь! Я про тебя тоже многое ведаю, охотник. Знаю, сколько тебе за снадобья отдавать приходится. Знаю, сколько ингредиенты стоят. Так что бери и не кочевряжься, понял? Бери, ибо такова моя княжья воля, покуда я во Предславле хозяин!

– Кочевряжиться не буду, – поклонился мастер. – Но спасибо скажу. Не мастак я высокие слова говорить, а сейчас… спасибо тебе, княже. От тех, кому твоё золото эликсир нужный купит, благодаря чему я в нужном месте окажусь и в нужное время.

– Ладно славословить-то, – проворчал князь. – Клыки эти я у себя оставлю, коль ты не против.

– Не против, княже. Только держи их под крепким замком.

– Не учи учёного, – фыркнул князь. Поднялся с колен. – А теперь пошли. Отобедаешь за княжьим столом. И подумай, пока у старика Торфинна в постояльцах, – чем я ещё вашему цеху помочь смогу? Может, школу открыть, дабы такие, как ты, молодых бы учили, смену готовили?

– Княже… нельзя это так, в открытую. На упырей охотиться – то и призвание, и судьба, и… проклятие, наверное. Не купцам приказчиков выбираем, не прогневайся.

– Не прогневаюсь, – тяжело вздохнул тот. – Скажи мне только, мастер, где это было? Место какое?

Мастер помолчал.

– Тела забрать хочешь, княже?

– Хочу, – скрипнул тот зубами. – Спалить и прах развеять. Место очистить. Еленке на могилку прийти, честно поклониться…

Он подозрительно быстро отвернулся.

– Так что давай-ка, напиши мне вот прямо сейчас во всех подробностях, где эта падаль валяется.

Мастер повиновался. Князь следил, как из-под пера ползли не шибко ровные строчки.

– На гнилогорском тракте, значит… Скалу ту знаю, Гномий Палец она у нас зовётся. Что ж, как отобедаем, велю коней седлать – они-то поживее твоих варанов до места доберутся.

Князь ещё раз окинул взглядом написанное, спрятал грамотку. Ткнул мозолистым пальцем мастеру в грудь:

– А как надумаешь осесть где, так помни, охотник, для тебя во Предславле всегда место найдётся. И во граде, и у меня. А не доживу – Мстислав, мой старший, управит. Очень он сестру младшую любил…

– Благодарствую, княже. Да только не пришёл мне ещё срок.

– Знаю. Идём, охотник. Княгиня ждёт. И дети мои остальные. И стол накрытый. Идём, помянём княжну Елену, как положено, зная, что убийца её свой конец встретила…

* * *

– Во Братину? – Мастер голубиной почты глядел на старшего охотника.

– Туда. Спешное. – На старый коричневый прилавок из настоящего дуба легло короткое послание.

– Сто двадцать лиг, не близко!

– Знаю. Потому и плачу, как за особо спешное и с полными подтверждениями.

– Завтра будет твоё послание на месте. Ежели ответ пришлют, где тебя искать?

– Сам зайду.

* * *

– Slæmt tilfelli hans, – встретил мастера старый Торфинн.

– «Плохи его дела»? Что стряслось?

– Укусили его, так? – Торфинн шагал впереди мастера вверх по узкой лестнице своего постоялого двора. – Без чувств лежал, так?

– Да так, так! – не выдержал мастер.

– Тогда сам смотри. – И Торфинн распахнул дверь.

Юноша дышал тяжело и прерывисто, из-под охватывавшей плечо повязки лезла гнилостная зелень с прожилками жёлтого, словно пятно гноя. Дух возле раненого стоял тяжёлый; на щеках разливался лихорадочный румянец.

– Illa.

– Сам вижу, что плохо, – буркнул мастер, делая шаг к ученику. «Эх, парень, парень, что ж ты… Выходит, не дождёмся мы помощи?»

– Лучших голубей послал? – осведомился Торфинн, хотя ответ мог угадать бы и так. – Тогда завтра ответ будет.

– Голубятник сказал – послезавтра…

– Не знаешь ты мэтра Бонавентуру. Он этим птичкам такого в кормушку подсыплет, что полетят как ошпаренные. – На сей раз Торфинн обошёлся даже без излюбленных своих словечек на родном языке. – Жди завтра вестей. Я внучку на почту отправлю.

«Если мальчишка до утра доживёт, – подумал мастер, глядя за запавшие глаза юноши. – Чем его вытаскивать теперь, почти всё, что было, уже истрачено…»

– Наставник Торфинн, я знаю, в Предславле есть и другие алхимики. Может, у них?..

– Нет у них ничего, – буркнул старый охотник. – Я-то знаю. Искал. Уже…

«Тоже небось пытался спасти кого-то», – подумал мастер.

– Если мэтр не поможет, – негромко сказал Торфинн, – нам придётся… нет. Мне придётся.

– Как это тебе, наставник?

– А вот так. Знаешь, приятель, сколько вот таких вот мальчишек мне дорезать пришлось, чтобы не мучились, чтобы в упырей не превратились?

Мастер опустил голову.

– Жди. – Торфинн хладнокровно закрыл за собой дверь.

Охотник осторожно извлёк из ножен кинжал и положил с собой рядом. Проверил все скляницы, все остатки эликсиров. Что-то натекло со стенок, считанные капли удалось собрать.

До утра мастер менял повязки, очищал рану, аккуратно расходуя собранное. Потом занялся собственной раной. Если мэтр Бонавентура не откликнется…

Однако, едва рассвело, в двери забарабанили.

– Посылка тебе, – громыхнул за порогом старый Торфинн. – Наш алхимик превзошёл самого себя. Не знаю, как он это сделал, но сделал.

* * *

Пакет, по словам хозяина постоялого двора, доставила аж четвёрка голубей.

– Так не бывает, – выдохнул мастер. Бессонная ночь и тревога высасывали силы не хуже вампиров.

– Не может быть, það er ekki hægt, а есть, – возразил Торфинн. – Читай, тут письмо.

Свёрнутое тугой трубочкой, письмо на тонкой рисовой бумаге гласило:

«Дорогой друг. Сердечно рад твоему письму, хоть и весьма огорчён обстоятельствами, ему сопутствующими. Судя по описанным симптомам, кроме обычного sepsis purulentum, мы имеем дело с обширным поражением вампирьими токсинами. Последнее время я уделял весьма большое внимание этому предмету; поэтому, как представляется, сумел бы оказать пострадавшему некоторую помощь, если процесс не зашёл слишком далеко. К сожалению, не могу послать тебе, дорогой друг, таких снадобий, которые чудодейственным образом излечили бы пациента, требуется моё личное присутствие, равно как и использование сложных аппаратусов.

Я прибуду в Предславль так быстро, как только смогу, захватив с собой всё необходимое. Пока же отправляю тебе следующие эликсиры, что, по моим наблюдениям, способны замедлить processus morbificae и, таким образом, дать больному шанс дождаться помощи.

И могу также сказать с уверенностью, что нам для успеха непременно потребуется помощь квалифицированного мага. Понимая непростые отношения с сим сообществом, сложившиеся у тебя, считаю единственным выходом отыскать известного всем нам Вениамина Скорре, несмотря на всю очевидную сложность сего дела. Я собираюсь в большой спешке, дорогой друг, но, несмотря на это, задам нужные вопросы нужным людям, с целью установить точное местонахождение магистра Скорре. Мне доводилось краем уха слышать, что он отправился куда-то на дальний север, где обитают половинчики, что весьма некстати, ибо никакая голубиная почта не достигает тех мест.

Написав всё это, я, тем не менее, ни в коем случае не утверждаю, что дело безнадёжно. Ни в коем случае!

Держись, друг мой. Я же стремлюсь к вам со всем поспешанием, ибо успех будет означать, быть может, нашу самую большую победу в войне с упырями, считая с самого её начала – да простится мне сия нескромность.

Присланные эликсиры используй нижеследующим образом…»

Далее шли длиннейшие и подробнейшие наставления.

– Вениамин Скорре… – пробормотал мастер, протягивая письмо Торфинну. – Где ж его искать? Я тоже слыхал про север и половинчиков, но… север огромен, да и знай я точно, всё равно бы не помогло – как с ним снестись? Прав Бонавентура, голуби туда не летают, а в сказки, что маги якобы могут мгновенно друг с другом связаться и через какие-то чары говорить, не верю…

– Á morgun verður á morgun, приятель. Завтра будет завтра. Пока что у нас пять свежих снадобий и указание, что делать. Вот и займись.

Глава 5 Врата миров

Досточтимый магистр Вениамин Скорре (до высокоучёного ему ещё только предстояло дорасти) самым расточающим время образом валялся в постели.

Был вечер, ранний по часам Академии, но осенью здесь, на дальнем севере, где день очень короток в это время года, тьма уже давно сгустилась.

С утра, ещё затемно, маг оседлал ездового варана и через Каменные Врата и пастбища отправился в деревню половинчиков. Поговорил с кузнецом Тодом Барми, с головой всего этого места Медри Кауром, с Аппией Дрог, хозяйкой единственного в этих местах постоялого двора. Затем двинулся дальше, дорогой через Два Моста, свернул на север, а потом на северо-запад, к развалинам давно забытого селения в долине у подножия Шепчущих Холмов. Путь был неблизок, только до деревни было не меньше трёх лиг, и от неё до развалин добрых лиг восемь – целый день пути; но Вениамин и не предполагал добраться до какого-то конкретного места.

Ему просто нужно было побыть одному.

Вчера они проболтали с Алисандой почти до самого вечера. Произнеся сакраментальную фразу, «но об этом позже», она и в самом деле резко сменила тему, упрямо избегая всего мало-мальски серьёзного. Рассказывала смешные – а зачастую малоприличные – случаи, приключившиеся со старыми рассеянными профессорами Академии («и ты представляешь, Вениамино, Реторта ей и говорит, мол, что вы тут несёте, хочу видеть голую… – и отвлёкся, знаешь же, какой он – бабочка пролетела, и всё; он всего-то и собирался сказать, мол, хочу видеть голую правду в экзаменационной работе, а NN, не будь дура, начала раздеваться; Реторта так и обмер, стоит, рот раскрыв, глазами хлопает; NN, уже нагая, ему зачётную ведомость этак невинно протягивает, он и подписал; подписал, балахон подобрал и бежать!..»), саркастически обрисовала новые молодёжные моды первокурсников («юбки выше колен иные носят! Представляешь, Вениамино? Как бедным мальчикам учиться в такой обстановке, у них же одно только на уме!..»).

Она вспоминала общих знакомых, лавки и забегаловки, где они частенько отсиживались после ночных похождений. И сами похождения вспоминала тоже.

Днём чародейка, несмотря на скверную погоду, захотела осмотреть ближайшие окрестности. Вениамин показал – громаду Чайкиной горы на севере, холодное море, бушующее внизу, под обрывом; уютные дымки над Грибной Кручей, селением половинчиков.

Алисанда долго стояла на самом краю, над пропастью, так что у Вениамина всё стиснулось и сжалось внутри.

– Санди. Если ты не умеешь левитировать, отойди, пожалуйста, от края. На тебя смотреть страшно!

– Левитировать не умею, но с высоты спрыгну. Воздушные линзы, слыхал о таких?

– Слыхал, – поморщился маг. – Только очень тебя прошу, без демонстраций, ладно? Я слишком хорошо помню процент несчастных случаев, когда в ход пускалось это заклятье.

– Несчастные случаи – это у неучей и паникёров, дорогой.

Уходя на ночь к себе, Алисанда томно потянулась.

– До завтра, милый Вениамино. Сладких снов.

Улыбнулась, взглянула искоса, затрепетала ресницами.

– Мужчины настолько просты… – проворчал Вениамин, стараясь не глядеть ей на декольте. – Когда там по списку должен быть чулок?

– Запомнил, – рассмеялась она. – Милый, когда у нас с тобой всё начиналось, я, если мне не изменяет память, вполне обошлась без этого. Я говорила о том, как легко вас направить в нужное нам русло, вот и всё. Но это если тобой цинично манипулируют. А я – я разве манипулировала, когда лазала с тобой по крышам?

– Нет, – искренне сказал Вениамин, глядя ей в глаза. – Не манипулировала. Тогда.

– И сейчас не манипулирую, – пожала она плечами. – Мне приятно тебя видеть, Вениамино. Просто приятно, и всё тут. Мне приятно, что я… – она потупилась, – чувствую что-то вот здесь. – Алисанда положила руку на сердце. – Знаешь, с этими стариками в Академии, с этими бесконечными интригами в Капитуле, с этими разбирательствами в Конгрегации… Подкопы, контрподкопы, против кого дружим, нашим-вашим флагом машем, подсматриваем, подслушиваем, распускаем слухи, один другого мерзее… – Алисанда вздохнула. – Устала я от этого, Вен. Ужасно устала. Кажется, вообще ничего во мне не осталось, одна только борьба ради борьбы во имя борьбы. Ан нет, осталось, оказывается. Есть ещё что-то внутри, отчего сердце взволноваться может.

– Так, может, не интриговать, а, Санди? Зачем тебе это?

– Там или ты, или тебя, – вновь вздохнула она. – Старики дорогу уступать не хотят, не желают ни в какую, хотя ничего уже не могут. Не могут они там без нас, молодых магов, без меня, без Корделии, без Марион де Сегюр, без Феликса Тихе – помнишь ведь его? Правая рука старика Киршгофа на кафедре Воплощения Абсолюта, хотя какая правая, он просто уже по-тихому кафедрой заведует, древний Кирш только и знает, что девчонок щупать…

– Не такой уж и древний, если щупает…

– Ах, дорогой! Уверяю тебя, он только щупать и может, несмотря на все эликсиры.

– Уверяешь меня? А откуда ж такая уверенность?

– Ревнуешь? Ревнуй, милый, ревнуй. Мне это нравится. Стефани Абель, ты её не помнишь, на два курса младше нашего, устав от его домогательств, пошла в ректорат. Случился скандальчик, но дорогой наш Кирш немедля представил пергамент за подписями трёх профессоров с лечебного факультета, подтверждающий, что он, Кирш, давно уже страдает э-э-э, sine erectionem. Impotentia coeundi во всей красе.

– Ай, ловкач! – покачал головой Вениамин.

– Я тогда возвысила голос и потребовала повторного освидетельствования Киршгофа другими профессорами, не его дружками. Ректорат со мной согласился. И что же ты думаешь? Всё подтвердилось! Старый козёл избежал афронта. Официальный импотент. Но я отвлеклась.

– Да, ты говорила об интригах…

– Именно. – Она вновь вздохнула. – Вот там да, приходится манипулировать. Улыбаться, глазки строить, хихикать глупо. Порой и чулок покажешь, в качестве последнего средства.

– И часто приходится? – осведомился Вениамин. Отчего-то он её и впрямь ревновал сейчас.

– Не часто, – без тени улыбки ответствовала Алисанда. – Это уже ultima ratio. Обычно хватает глазок.

– Рад за тебя.

– Ну вот, надулся, – засмеялась она. – Смешной ты, Вениамино. Иди спать. У тебя небось с утра масса дел. Делию-то ты отослал!

– Отослал. А с утра мне в объезд.

– В объезд? – Алисанда надула губки. – И надолго?

– Полдня самое меньшее.

– Ну ничего, будем тогда тут без тебя хозяйничать. И смотри, если я тут где-нибудь нижнее бельё этой самой Делии обнаружу! – Она шутливо нахмурилась, грозя ему пальцем.

– Ревнуешь, милая?

– Конечно, дорогой. Я ж тебе говорила – все мы, женщины, собственницы и ревнивицы. По-другому никак. Не можем, не умеем, но самое главное – не хотим.

Он сбежал, он не смог вновь столкнуться с Санди лицом к лицу. Она права – мужчины настолько просты… А она умела играть этой простотой, как никто. И будь ты бакалавр, магистр, доктор или даже профессор – тебе не укрыться. Можно только стиснуть зубы и держаться.

Из объезда он вернулся поздно. Делия встретила на пороге, принялась выговаривать «господину моему Вену», что он опять отправился на весь день, не взяв никакой еды.

– Делию надо слушаться, милый Вениамино. – Алисанда возникла за спиной разошедшейся в праведном гневе кухарки. – Она дело говорит. Воздержание от еды полезно, когда осуществляется правильно. А не как у тебя.

Делия аж поперхнулась от неожиданной поддержки.

– Да, милочка, и глинтвейн ваш был превосходен, впрочем, как и всё остальное угощение, – светски улыбнулась ей Алисанда. – Вениамино, ты оставил меня на весь день. Если бы не любезность Делии, мы бы умерли тут с голоду. К счастью, она вовремя подоспела на выручку.

Полуросличка, однако, даже не улыбнулась.

– Благодарю вас, госпожа де Бри ди Бралье…

– Дю Варгас, – закончила за неё Алисанда. – Вот уж не знала, что мы на светском приёме в Конгрегации. – Она улыбалась с умелой искренностью. – Не стоит, милая Делия. «Госпожа Алисанда» меня вполне удовлетворит. Договорились?

– Да, госпожа Алисанда. – Делия, когда требовалось, тоже умела казаться донельзя светской – и откуда только такие таланты в простой девушке из народа невысокликов? Наверное, у прекрасного пола это врождённое, вне зависимости от происхождения. – Подавать ужин, господин Вен?

– Попроси подавать, – засмеялась Алисанда. – С кухни весь день ползли такие ароматы, что я едва слюной не захлебнулась. И это при том, что Делия кормила меня на убой. – Чародейка погладила себя по животу. – Обед был, одно слово, мм-м!.. Как говорится, прощай, талия!..

– Санди, твоей талии, уверен, не повредят и сто таких обедов, как этот.

Всё-таки она имела над ним власть, с досадой признался себе Вениамин. Гоняй по холоду, не гоняй, а всё равно. И одета Санди сегодня куда скромнее, никаких тебе декольте, совсем немного украшений, макияжа, считай, и нету – а в груди всё равно спирает.

– Умеренность не повредит, мой дорогой, отнюдь нет.

Как же это она умеет, так мягко и в то же самое время властно. И взгляд… тёплый, обещающий. Как вчера у дверей её спальни.

– Ужин сейчас будет, господин мой Вен.

– Спасибо, Делия.

Ужин был превосходен. Делия, послав «господину Вену» красноречивый взгляд, отправилась на кухню греметь посудой, а сам чародей с Алисандой вновь устроились у пылающего камина.

– Нам надо закончить разговор, Санди.

– Мы его обязательно закончим, дорогой. Но не сегодня. По-моему, вчера нам вполне удалась несерьёзная часть беседы, ты не согласен? А ничего не можешь рассказать этакого? – Санди улыбалась. – Что-нибудь из ваших приключений? С охотниками? Весёлого? Наверняка ж было? Не одни только вампиры да кровь?

Вениамин помолчал.

Да, не одни только вампиры и кровь.

Походные костры и грубоватые шутки. Прозвища вместо имён. Спешка, торопливость и жадность во всём – они торопились жить, охотники на вампиров.

И Дара.

Он пришёл к охотникам, чтобы мстить за Асти. Дара была первой, кто задал ему вопрос «почему ты здесь?» – обычно у охотников это не было принято.

Она была первой, кому он всё рассказал, и первой, кто выслушал. И сказала жёстко, почти грубо:

– Маг. Ты нам нужен. Но мысли эти – из головы выбрось. Иначе и себя погубишь, и нас. Любовь, кровь, месть, шместь – глупости. Это хорошо и правильно – пока сюда не пришёл. А коль пришёл – выкидывай. Упырей надо резать с холодной головой. Можешь мне поверить. Я тут потому же, что и ты – суженого моего… – Она помолчала. – Поэтому поверь, просто поверь. Чем скорее Асти свою ты в глубину памяти спрячешь, тем лучше. А если нет – поворачивай варана своего, уходи, пока не поздно. Всё понял, маг?

Он кивнул.

– Не сразу вберётся такое, – понимающе сказала Дара. – Мне тоже не сразу вобралось. А потому, маг, иди-ка ты сюда, ко мне. Приласкаю.

Он оторопел тогда; отдёрнулся, отшатнулся, оскорблённый.

– Никого ты не предашь, – сказала Дара, молодая, высокая и стройная, но седая, словно древняя старуха. – Ни ты, ни я. Те, из-за кого мы здесь оказались, уже мертвы. А вместе мы потому, что вдвоём теплее. И сил больше. И упырей мы убьём тоже больше, а сами живы останемся. Иди-иди, не бойся. Я не кусаюсь.

И улыбнулась.

Не «призывно», не «обещающе», не «лукаво» и уж тем более не «страстно».

Просто улыбнулась, как другу.

Ночь они провели на одной стороне костра.

– У нас время не теряют, – говорила Дара, лежа на его плече. – И другу помогают. Как могут.

– Так ты мне… как другу?

– Конечно, – сказала она, нимало не смутившись, не рассердившись и не удивившись. – Как другу. Который мне спину прикроет и которому спину прикрою я. Надеюсь, согрела.

– С-согрела… – прямота и откровенность Дары по-прежнему слегка шокировали.

– Вот и славно. Да, сказать хотела – ты и сам очень даже ничего, маг. Умеешь девушку порадовать. Обычно от вашего брата в этих делах толку мало. Наверное, от книжной пыли или от чар бессилие наступает. Только учти, дружок, я не «твоя». А ты не «мой». Это тоже… помогает. Учёл?

– Учёл, – сказал он тогда.

Пути их сходились и расходились, но они оставались друзьями. Это трудно понять и ещё труднее объяснить, но…

Дара была, наверное, его единственным другом-немужчиной. Хотя случаи, когда они оказывались под одним одеялом, становились всё реже и реже.

Нет, он так и не смог рассказать Алисанде ничего «весёлого». Вместо этого принялся описывать разные случаи, когда охотникам удавалось взять особенно сильного вампира. Санди не возражала.

Однако к своей теме так и не приступила.

Вечер кончился, считай, даже не начавшись. И потому Вениамин лежал сейчас в своей собственной постели один, заложив руки за голову и глядя в полог над кроватью.

Алисанда никуда не торопилась. Устроилась основательно, словно – тут Вениамин вздрогнул – к нему пришла навеки поселиться. Нет-нет-нет, мы так не договаривались. И Делия… второй вечер уходит домой в слезах. На третий, сильно подозревал маг, возьмётся за скалку, и кто знает, поможет ли тогда Алисанде вся её магия.

Ветер воет на улице. Несёт снежные заряды – ранняя в этом году зима, ой, какая ранняя! Хорошо, что у половинчиков всё в порядке, урожай отменный, закрома ломятся, и можно теперь до весны ходить друг к другу в гости, хвастаясь семейными пирогами.

До весны… Нежели Алисанда тут собирается сидеть так долго? Ведь с каждым днём по такой погоде обратная дорога будет становиться всё тяжелее. «Надеюсь, – подумал маг, – что у них есть к карете полозья – поставить вместо колёс».

В дверь постучали. Резко, сильно и требовательно. Засов дрогнул в петлях.

– Вен! Открой, это я. Чего ты запираешься, я не собираюсь посягать на твою, гм, новообретённую невинность. Вставай, нам пора.

Ничего не оставалось делать, как накинуть халат и отворить дверь.

За порогом стояла Алисанда, одетая, словно бы «для похода и боя». Короткая меховая куртка, на поясе – что-то вроде короткого жезла с эфесом, как у меча. Ниже – просторные штаны, заправленные в широкие сапоги, тоже явно на меху.

– Собирайся.

– Куда? Зачем? Санди, что всё это значит?

– Я тебе покажу, что всё это значит, – передразнила она. – Сегодня как раз подходящая ночь. Одевайся потеплее. И бери с собой, что обычно берёшь, когда предстоит драка.

– Драка? С кем?

– Пока не знаю. Надеюсь – надеюсь, но очень сомневаюсь! – что удастся обойтись без неё. Давай, давай, не верю, чтобы у тебя не было под рукой «тревожного набора»!

Тревожный набор, разумеется, был.

– Да что случилось-то, скажи ты толком!

Снег валил вовсю. Ветер завывал, точно потерянная душа. В двух шагах не видать ни зги. Проклятье, что-то сбило его погодные чары каким-то образом, что ли?

– И ты сейчас хочешь куда-то тащиться?! – простонал Вениамин. – На деревню кто-то напал?! Потому что иначе…

– Никто не напал. Но может напасть, если мы не поспешим. Выводи варанов. У тебя ведь, я надеюсь, северная порода? Теплокровные?

Вениамин кивнул.

Вскоре он уже выводил из широко раскрытых ворот пару осёдланных животных. Вараны шли бойко – кормили их хорошо, а стужи, снега и ветра они не боялись. Спасибо знаменитому рептилологу, высокоучёному профессору Академии Люку де Вре, сумевшему создать в своё время из широко распространённых на Юге ездовых и тягловых варанов их особую «северную разновидность».

– Ничего не видно ж, Санди! Как править будем?

– Плавающий огонь-спутник ты, Вениамино, уже забыл, как делают? Мы на семи лей-линиях! Тебе формулу выносного резонанса напомнить?

– Не учите меня жить, – проворчал маг.

Алисанда была права. На семи линиях и не такое себе позволить можно – что он, собственно говоря, и делал.

Вскоре над его плечом и впрямь закачался яркий шар бело-лунного света. Алисанда меж тем стремительно чертила прямо в воздухе цепочки мелких рун, вспыхивающих зеленоватым светом и тотчас же гаснущих. Ветер вскоре стал стихать, потоки снега раздвинулись, словно их отвела незримая рука.

– Теперь можно и в путь, – небрежно бросила чародейка.

– Славная работа, Санди, – искренне восхитился Вениамин. – Отпорная сфера, да как элегантно наброшено! И быстро, и незаметно. Обычно мешает пояс остаточного рунного свечения, через световое рассеяние идёт утечка, заклятье быстрее теряет силу… а у тебя ничего!

– Спасибо за разъяснения для приготовишек, – фыркнула Алисанда. – Это моя собственная формула. По идее, гм, профессора Барбароссы.

Вениамин поморщился.

– Ревнуй, милый, ревнуй.

– Прикажешь ревновать тебя к каждому столбу?

– Ничего не имею против. – Она состроила ему глазки. – Так… следуй за мной!

– Куда?! Ты разве тут бывала?! Скажи хотя бы, в какое место тебе надо попасть!

Алисанда шевельнула пальцами в плотных перчатках. Прямо перед Вениамином с шуршанием развернулся свиток.

Карта. Знакомые места, судя по очертаниям берегов и гор, но вот названия все (если это названия) выведены совершенно нечитаемыми зелёными глифами; их Вениамин, как ни старался, опознать не мог.

– Некоторые преимущества столичной жизни и доступа во все книгохранилища, – перехватила его взгляд Алисанда. – Но не важно. Видишь вот это? Развалины между отрогами холмов? Карте почти тысяча лет, а руины там были уже тогда…

– Это Шепчущие Холмы сейчас… развалины… да, есть. Дурное место. Я там последним летом всё облазил – похоже на капище и посёлок вокруг него…

– Чьё капище? – в упор спросила Алисанда. – Кому там поклонялись?

– Хаосу, насколько я понял, – пожал плечами Вениамин. – Подобных псевдосвятилищ немало. Тогда, десять веков назад, многие ждали прихода Хаоса и конца света. Обычное дело. Никакой Хаос, разумеется, не пришёл, капища мало-помалу были заброшены.

– А чем они там занимались, эти поклоняющиеся Хаосу, – как по-твоему, Вен?

Она вдруг сделалась до невозможности похожа на…

– Мы с тобой словно вновь на крышу Академии лезем, – вырвалось у него.

Алисанда придержала поводья.

– Почти что, Вен. Так чем там занимались, в этом капище? Ты сказал, что всё тут облазил!

Вениамин пожал плечами.

– Да тем же, чем и любой примитивный, но злобный культ. Человеческие жертвоприношения, попытки «призвать Хаос» или его «апостолов». Глупости, конечно же. Я допускаю, что кое-где этими несчастными фанатиками воспользовались иные беспринципные, отколовшиеся ото всех маги, пытавшиеся посредством чар убедить адептов, что именно они и есть искомое «воплощение Хаоса». Хильдебранд Мон, Беатрис Ковач – самые знаменитые. Да что я тебе это рассказываю? Будто сама не знаешь!

– Я никогда особо не увлекалась историей отщепенцев, Вен, что правда, то правда. Но там и впрямь капище. Может, когда-то действительно посвящённое Хаосу. Не в том дело.

– А в чём же, Санди? Проклятье, ты перестанешь изъясняться загадками?!

– Не сердись, – вдруг сказала она примирительно. – Ты, конечно, можешь думать, что в кофрах моих одни лишь туалеты разной степени фривольности – всё для смущения мыслей одного довольствующегося обществом невысоклички мага, – но это не так, милый Вениамино, совсем не так. – Она сделала паузу. – Там у меня, прости за нескромность, set magna de infrenaverunt, большой набор рун. Или, как говорят наши северные соседи, stórt safn af rúnar. Полностью на солнечных, лунных и звёздных камнях. Руны из небесного железа.

– Впечатляет, – негромко сказал Вениамин, кашлянув. – Очень впечатляет, Санди. Однако, дорогая, признайся честно – ты прикончила профессора Барбароссу, ограбила сокровищницу Капитула и теперь спасаешься от правосудия? Потому что иначе заполучить такое…

– Милый, – жёстко отрезала Алисанда, – чтобы получить такое, мне пришлось переспать – последовательно – с пятью высокоучёными профессорами, доцентами и деканами. Чулка уже не хватило.

– С-санди…

– Что «Санди»? Ты бы предпочёл, чтобы я выходила бы за каждого из них замуж, а потом травила? Или просто наняла бы громил, чтобы поджаривали им пятки, пока те не выдадут каждый свой ключ?

Она уже почти кричала.

– З-зачем ты мне всё это выкладываешь?

– Я всего лишь откровенна с тобой, милый. Ничего не скрываю. Хочу, чтобы ты знал, с кем имеешь дело.

– Не думаю, что я хочу…

– Не хочешь знать или не хочешь иметь дело?

Она остановила своего варана.

– Знать, – буркнул Вениамин после неловкой паузы. – Лучше бы ты рассказала мне всё с самого начала; а то мне уже начало казаться, что больше всего на свете ты озабочена благополучием наших дорогих кровососов…

– Всё взаимосвязано, милый Вениамино. Так вот, сегодня вечером – как только стихли бурные рыдания твоей Делии, не дававшие мне сосредоточиться как следует, я взялась за руны. Ты, конечно, не озаботился создать тут настоящее sanctuarium de infrenaverunt, святилище рун? Нelgidómur rúnir?

– Э-э-э… нет, не озаботился. У меня тут кое-что другое. Не святилище, но тоже ничего.

Рунные круги показать было можно. А вот знать о том, что ещё ниже, о секретном этаже башни, милсдарыне Алисанде никак не следовало. Несмотря ни на что.

– Ничуть не удивлена, – бросила она с известным снисхождением. – Мужчины настолько просты…

– Кхм, Санди, так что с твоими рунами?

– Я расставляла их почти каждый день. И по мере того, как мы приближались к заветному Семилучью, на котором тебе посчастливилось заиметь твою башню, я видела, как нарастает напряжённость по всем лей-линиям. Возрастает нелинейно, пилообразно, то ускоряясь, то замедляясь безо всяких видимых причин…

– Почему же ты молчала?! – не выдержал Вениамин.

– Прости, дорогой, это ты устроился здесь, не я. Я была уверена, что ты уже занимаешься всем этим. Что, едва я шагну за порог, ты огорошишь меня этими известиями. Но ты, милый, молчал. Что ж, пришлось и дальше делать всё самой.

«Нарастает напряжённость по всем лей-линиям? Не замечал, однако. Проверить? А что, если это ловушка? Если милая Санди хочет и впрямь выяснить, нет ли тут у меня чего-то такого, куда её пока что не сводили посмотреть?»

– Нарастание напряжённости одновременно по более чем пяти лей-линиям в области их скрещивания означает, мой дорогой…

– Санди, что за экзамен? Означает, как правило, воплощение в нашем мире какой-то из астральных сущностей, как бенедиктивных, так и малефикационных.

– И тебя это ничуть не волнует? Ты рассказывал про гигапсевдонетопыря и картакерну, а это прошло мимо?

Они огибали деревню половинчиков. Алисанда решительно отказалась ехать сквозь неё – наверное, ожидала за каждой изгородью притаившуюся Делию со скалкой, а может, и с целым ухватом.

– На этот случай, Санди, у меня в Шепчущих Холмах и ближе к деревне в достаточном количестве имеются сторожевые закладки. На зверя, на человека, на мертвяка – на всех, словом.

– На мертвяка? У тебя бывали случаи некроэпизоотии?

– Здесь, возле Грибной Кручи, – нет. А вот на юг если, за Выселками – однажды случилось. Костец-одиночка, ничего особенного. Так что закладки у меня на всё имеются.

И на это самое твоё «воплощение» – тоже. Так что не думай, меня не застали бы врасплох. И ты сама знаешь – если прокол реальности таки случился, зачастую бывает куда проще и менее рискованно управиться с явившимся чудищем, чем рисковать нарушением баланса лей-линий и масштабным катаклизмом. Тебе ли не знать!

– Боюсь, мой дорогой, что сегодня не тот случай.

Снег по-прежнему старательно облетал их, ветер, вывший за пределами отпорной сферы, внутрь пробиться не мог, как ни старался. Заклятье было наложено на совесть, быстро, точно, без помарок. Оставалось только мысленно аплодировать. Ну, или не мысленно.

– Санди. Пока мы ещё не на месте – так всё-таки, что там с вампирами?

– А ты покажешь мне, как делаешь големов? – сощурилась она. – Или это не големы? Может, гомункулы? Может, что-то ещё? Покажешь ведь, правда?

– Алисанда! – Она играет тобой. Просто играет. Она знает свою власть, осознаёт её. – Пожалуйста, объясни сперва до конца, что за идиотские идеи теперь отстаивает Капитул и почему вампиров нельзя уничтожать, а потом всё остальное!

– О! – Она делано удивилась. – Не сердись, милый Вениамино. Я тебе говорила, что вампиры, как и любой хищный организм, являются средством контроля, и в качестве такового…

– Если ты сейчас скажешь что-нибудь про то, что упыри – это «санитары леса», я, честное слово…

– Не сердись, – повторила она. – Нет, я ничего не скажу про санитаров, хотя… знаешь, почему Капитул категорически против повсеместного распространения новейших лекарств, способных многократно сбить детскую смертность, особенно младенческую? Потому что, как они утверждают, это лишит человеческую расу важнейшего механизма поддержания здоровой популяции. Слабые гибнут, сильные выживают.

– Это бред, Санди! Бред выживших из ума стариков, которые никогда не хоронили собственных детей или внуков!

– Не сердись, милый. Я же не говорю, что согласна с этим, хотя сама – член Капитула. Так вот, вампиры – глубоко магические существа. В отличие от нас, людей. Капитул хочет получить доступ к их «волшебной сущности», назовём её так. А заодно и прекратить безумную войну с ними. Войну, которую мы проиграем.

– Это почему же?!

– Не хорохорься, милый. Потому что вампиры – причём даже рядовые – обладают талантами, какие и не снились досточтимым и высокоучёным магам. В частности, это связь с демонами. Способности к их вызыванию.

– Мы про это говорили. Я же и начал, кстати!

– Да, ты начал. И говорил, что демоны в нашем мире весьма неустойчивы и опасны только для вызывающих их варлоков. А потом вдруг заявил, что вампиры могут научиться вызывать и тех, что окажутся стабильны. А я всего лишь скромно вопрошала, не хочешь ли ты опровергнуть труд высокоучёного мэтра Октавиуса Цинского.

– Ну да, всё так и было. И что?

– И то, что Капитул планирует использовать вампиров и их способности для окончательного решения вопроса с демонами.

– А что, разве есть такой вопрос?

– Теоретический? Конечно. Это одна из актуальнейших тем математической магии, связь с различными бытийными планами. Устойчивые порталы, мгновенная транспортировка в пределах нашего мира. Скажем, из Цитадели магов на Закатный остров, за которым – только океан. Или на Восточный мыс. Или в Чёрные королевства юга. Да что там Закатный остров, даже связать порталами столицы Припроливья и Империю Креста – это же переворот, революция, совершенно новая жизнь! Ты не согласен?

– Новая жизнь… – проворчал Вениамин. – Ничего себе новая… То есть Капитул решил договориться с упырями. Вы им – защиту, они вам – доступ в… не знаю куда, на план этих самых демонов, так? Не понимаю, зачем вам это, Алисанда. Вам не к чему приложить силы здесь, у нас дома? Красная смерть? Чёрный пот? Мы ведь говорили об этом совсем недавно.

– Дорогой, мы должны тянуться к недостижимому. Никто не призывает забыть о болезнях, нищете и голоде; но стремиться к недоступному, прорываться в иные миры – без этого нельзя. Это как мечта, понимаешь?

– И для этого, – запальчиво перебил её маг, – вы готовы отдавать тех же бедняков и нищих на съедение вампирам? Так, получается?

– Фи, Вениамино. Ещё немного, и я решу, что общество Делии плохо сказывается на твоих мыслительных способностях. Как я уже говорила, нам нужно дать вампирам иной источник питания вместо людей. И проблема будет решена.

– Пф-ф, Санди! Силы небесные, как вы можете строить какие-то теории на таком песке? У вас же ничего нет! Вы не проникали на демонические планы – вы вообще ни на какие не проникали, насколько я помню! Помню, некоторые маги пытались упырей к крови домашнего скота приучить – и что? Сами на корм упырям пошли.

– Они именно что пытались использовать кровь животных, в том числе магически изменённых, не установив истинного сродства меж пищей и теми, кому она предназначена, – парировала Алисанда. – Искали наугад, бродили в потёмках. Потерпели неудачу. Иные заплатили за это собственными жизнями. Имей уважение, Вениамин.

Молчание. Далеко позади осталось селение половинчиков, приближались протянувшиеся на юго-восток пологие гряды Шепчущих Холмов.

– Я имею, – буркнул Вениамин.

– Очень хорошо, – тоном строгой учительницы уронила Санди. – А теперь подумай: если вместо людей вампиры станут употреблять в пищу кровь… ну хотя бы тех же демонов?

– Что за чепуха, Алисанда? Как можно на это рассчитывать?!

– Вениамино, милый Вениамино. Если маг, едва услыхав некую неортодоксальную мысль, кричит «этого не может быть, потому что не может быть никогда», как учёный, естествоиспытатель он уже ничего не стоит. Не могу поверить, что мой Вениамино, готовый рисковать ради какого-нибудь старого фолианта с секретами, вот так может с ходу отбросить смелую и многообещающую гипотезу!

– Да ничего я не отбрасываю, я…

– А раз не отбрасываешь, должен понимать – гипотеза нуждается в подтверждении. Ну, или в опровержении. Но достоверном.

– Поэтому упырей велено не трогать? Так? Пока Капитул выясняет, нельзя ли подкармливать кровососов чем-то иным, нежели человеческая кровь, а также сердце, печень и прочие органы?!

– Если нам это удастся, Вен, мы получим доступ к вампирьей магии. Понимаешь?! Они отдадут своих. Для… исследований. Ты представляешь, какой это будет прорыв? Да те же эпидемии, перед которыми мы сейчас бессильны – вампирам-то зараза совершенно не вредит!

– Капитул рехнулся. Вот и всё, что я могу сказать. Упырей надо уничтожать. Всем миром, союзом всех чародеев. И тех, кто состоит в Конгрегации, и тех, кто вне её. Ты что, и вправду веришь, что кровососы вот так вот добровольно превратятся в мирных овечек, посасывающих кровушку из… ну пусть тех же демонов? Какие у вас гарантии?

– А вот для гарантий, Вен, нам и нужны твои гомункулусы. Или големы. Или гончие. Или что ты там вообще придумал!

– Ох.

– Вот именно. Ох. Тебе не приходило в голову, что, используя своих гончих поодиночке, ты просто даёшь вампирам отличный шанс изучить их как следует, пусть даже и ценой нескольких погибших? Они ведь уже ищут противоядие. И, конечно, рано или поздно найдут. А ты уверен, что справишься в одиночку? Уверен, что тебе не нужна помощь Капитула? Или, по крайней мере, моя?

Последние слова прозвучали многообещающе и томно.

– Санди, я…

– Я не требую от тебя никаких признаний. И вообще, пока что нам надо разобраться с лей-линиями и воплощением астральной сущности. Сильно подозреваю, милый, что ты элементарно не заметил возрастания напряжённости, вызванной твоими собственными экспериментами!

Вениамин промолчал. Алисанда понимающе улыбнулась.

Они давно оставили позади и селение, и поля и луга вокруг, сейчас стремительно заметаемые так рано нагрянувшей метелью. Впереди ничего не видать, но Вениамину не требовались карты, чтобы точно знать, где они сейчас. Шепчущие Холмы почти рядом, их подножия заросли лесом, чтобы выйти на тропинку к капищу, нужно знать ориентиры, а они…

– Три отдельных менгира, – указала вперёд Алисанда. – Там твоя тропа?

Она хорошо подготовилась. Ишь ты, и огонь путеводный вперёд отослала… Как раз над менгирами и висит, как приклеенный. Нет, сильна чародейка милсдарыня Алисанда де Бри ди Бралье дю Варгас…

Тропа виляла по заснеженному лесу, но ездовым варанам всё оставалось нипочём. Шлёпали себе и шлёпали, не забывая при случае схрумкать ветку вместе с иголками.

– Приближаемся. – Алисанда, как опытная наездница, бросила поводья и глядела на что-то в ладонях, небольшое, слегка светящееся. – Похоже, друг мой Вениамино, ты не удостоверился в отсутствии остаточных циркуляций вокруг этого капища…

– Удостоверился! – возмутился маг.

Он чуть не ляпнул «у меня все данные на кристаллах есть», потому что это означало бы выдать и само место, где оные кристаллы хранятся.

* * *

Когда они подобрались к развалинам капища, метель улеглась, ветер стих, и даже тучи вдруг разошлись, открывая колючие северные звёзды. Неширокую долину меж протянувшихся на юго-восток холмистых гряд покрывал свежевыпавший пушистый снег. Луна давала немного света, белизна покрыла тёмные камни развалин, обратив их в подобие сказочного замка.

Алисанда решительно послала плавающий в воздухе огненный шар вперёд, к самому центру руин.

– Работаем, Вен. Если ты ещё не забыл, как это делается. Не стой столбом! Замеряй напряжённость в лей-линиях, особое внимание – кросс-секциям. Не пропусти биения.

– Спасибо за напоминание, так бы никогда не сообразил, дорогая.

– Язвишь, милый? Язви, только дело делай!

– А ты сама?

– Сейчас увидишь.

Они спешились. Снега нападало по щиколотку, совершенно изменив привычные Вениамину очертания развалин. Капище являло собой скорее небольшой посёлок с остатками тесных хижин, сложенных из грубого камня по окраинам, и центральным строением, которое маг привык называть «храмом». От него уцелели огрызки стен, бесформенные груды камней, обычно заросших сухой травой. В своё время Вениамин потратил немало времени, пытаясь отыскать подземные ходы или что-то подобное, но не преуспел. Здесь не осталось даже жертвенника. Таковым мог служить разве что глубоко ушедший в землю вертикальный камень с плоской, грубо стёсанной вершиной. Но на подобном алтаре разве что курицу заколешь.

Алисанда решительно шагнула как раз к этому камню, небрежно смахнула с него снежную шапку. Достала ящичек в две ладони длиной, полторы шириной и в ладонь высотой, обтянутый чёрной, местами изрядно потёртой кожей.

– Смотри, что у меня есть, дорогой! – Ну точно девчонка, хвастающаяся новой куклой.

В ящичке что-то щёлкнуло, крышка откинулась. В свете магического плавающего огня заблестели бронзовые шестерни, маховики и прочая механика; искусно сложенные, одна за другой выдвигались линзы, сами выстраиваясь в сложные последовательности и нацеливаясь на тот или иной участок неба. Алисанда склонилась над устройством, что-то подкручивая и регулируя.

В самой середине устройства имелся намертво вделанный в бронзу кристалл бело-лунного цвета, мутный, словно молоко.

– Капитул для тебя ничего не пожалел. – Вениамин даже не пытался скрыть невольной зависти. – Полевой стеллатор, и, если мне не изменяют мои глаза, работы братьев Сакарски.

– Он самый, – кивнула Алисанда, не глядя на мага. – Сам настраивается на нужные звёзды, сам собирает нужный свет. Видишь? Все требуемые семь небесных источников уже захвачены.

Прибор действительно нацелился в усеянный звёздами тёмный купол семью системами линз. Каждая из них напоминала лишившийся кожуха телескоп.

– Будешь ловить лей-колебания? С отсчётом относительно неподвижных звёзд?

– А что же ещё делают с полевым стеллатором, когда грозит прорыв из астрала? Гвозди заколачивают? Не спи, Вен, ты же знаешь, что дальше!

Он знал.

Чем хорош снег – на нём легко чертить временные символьные сети. Покончив с шестой и последней, Вениамин взглянул на свою спутницу – та извлекла откуда-то целую пригоршню светящихся самоцветов, в которых смутно угадывались намертво вплавленные тёмные росчерки. Алисанда быстро двигала их по раскладной доске, словно играя сама с собой в некое подобие тавлей.

– Это они и есть? – не утерпел Вениамин. – Ради которых ты… гм… не смогла обойтись даже чулком?

– Прекрати. – Алисанда не отрывалась от своего занятия. – Если ты думаешь, что я пошла на это с большой радостью, то глубоко ошибаешься. Двое из пяти старичков страдали полной эректильной дисфункцией и потому…

– Санди! Избавь меня от этих подробностей, проклятье!

– А собственно говоря, почему? – Она вдруг сердито воззрилась на него.

– Ну не сейчас, во всяком случае!

– Согласна. Не сейчас. У тебя готово?

Вениамин кивнул.

– Отлично. Вот, смотри, амплитуда нарастает, как и частота. Плюс модуляция. Как ты закрываешь прорыв? Классическая теория или неортодоксальные варианты?

– У меня своя формула. Неортодоксальные системы здесь неприменимы, Санди, при числе линий более пяти их решения становятся неустойчивыми. Классическая теория требует огромных кристаллических концентраторов. Не очень понял, зачем ты их вообще упоминаешь?

– Ну, всегда же можно решить задачу численно. В первом приближении. Оно зачастую и надёжнее.

– У меня своя формула, – громче повторил Вениамин. – Инициируй прорыв – ты же для этого руны сюда тащила? И стеллатор… Дождись локального максимума и инициируй! А я подхвачу.

– Ишь ты, – покачала она головой. – Ну хорошо. Если ты готов… – Она склонилась над стеллатором, повернула верньеры. – Обратный отсчёт. Десять. Девять. Восемь…

Она была хороша. Раскрасневшаяся, поглощённая борьбой с незримым противником, затаившимся в неуловимых и неощущаемых колебаниях тонких энергий в лей-линиях; сейчас Алисанда казалась куда соблазнительнее, чем в самом кокетливом и намекающем платье.

Да, Вен давно присматривался к капищу. Аура места была тяжёлой, тёмной, словно низкие грозовые тучи. Даже в солнечный день тут царил густой полумрак, словно даже самые яркие лучи избегали проклятого места.

Сейчас же, осенней ночью, среди белого снега, Вениамину казалось, что призраки былых хозяев собираются во мраке безмолвной толпой, стоят, глядят на них с Санди и ждут, ждут, ждут…

Алисанда собралась вскрыть гнойник. Существо из астрала – как называли маги Академии все «тонкие слои» инобытия – готово было прорваться в их мир. Так приходили демоны, хотя никто и никогда не смог нанести им ответного визита.

– Семь. Шесть. Пять. Готов? Разрезаю! Два! Один!

Глаза азартно горят, Алисанда скинула меховой капюшон. Разрумянилась, раскраснелась, рвётся в бой. Пьянит, кружит голову, словно молодое вино.

Делия… эх…

– И-и-иэх! – взвизгнула Алисанда, решительно сдвигая руны плавным, очень сложным движением, так что они выстроились в одной ей понятную фигуру.

Труднейший маневр. Невербальное, безжестное воздействие. Смещение рун требует идеальной точности, сохранения выверенной ориентировки, тонкого баланса, особого чутья дерзнувшего на такое мага.

Алисанда дерзнула.

Руины капища озарила яркая голубоватая вспышка, бесшумная, словно молния, чей блеск опережает ещё не успевшие докатиться громовые раскаты.

Лей-линии дрогнули, отозвались, словно туго натянутые струны. Поставленный торчком камень, что Вениамин прозывал «алтарным» или «жертвенником», вдруг почернел, от него хлынул сухой обжигающий жар, словно от плавильной печи. Снег мигом исчез, от мокрой земли повалил пар.

Алисанда отступила на шаг.

– Вен?!

– У меня ноль! – крикнул в ответ маг. – Никто не проявляется!

Это было ясно и так – рунный круг пустовал.

– Не может быть! Я чётко видела…

– Что с камнем?! Что с алтарём? Откуда жар, Санди? Что ты на него набросила?!

– Ничего не набрасывала! – прошипела она, кусая губу. Кажется, ей нестерпима была сама мысль о собственной ошибке.

– Вторичное воздействие! Наведённая магия!

– Сама знаю! – зарычала Алисанда таким голосом, что Вениамин чуть не попятился. «Да, отвык ты от той, былой Санди, отвык…»

– Хаос, – коротко бросил маг. В его руке мелькнула серебристая вещица, напоминавшая круглый медальон с торчащими по краям изломанными стрелами, словно у зубчатого колеса. Пальцы мага держали его за тонкую серебристую же цепочку; и восемь острых оголовков, образующих некое подобие розы ветров на картах, медленно, но вполне различимо двигались, дрожали, точно компасные стрелы. – Хаос, будь я проклят!

Алисанда подскочила, вперилась взглядом в серебристый талисман.

– Славная вещица, – прошипела она. – Ты всегда с ней ходишь, Вен?

– Когда в этих краях – то всегда. Да смотри же ты, как нарастает!

– Прорыв Хаоса… – Уверившись в происходящем, Алисанда мигом забыла о магической вещице. – Будем отводить, Вен. Отвод с одновременной диссипацией. Придётся просто в море, как думаешь?

– Можем не дотянуть. – Маг, напротив, неотрывно глядел на содрогающиеся стрелы. Талисман напоминал сейчас штурвал уходящего от бури парусника, отчаянно вращаемый рулевым. – На юге деревня.

– Тогда на север, – Алисанда прикусила губу, сняла с камня стеллатор. – Сейчас поставлю канал. Руны Исс, Алеф, Гер и Тет – коренные. Вихревая постоянная – Ран, Девр, Шем и Фуал. Вложимся оба, должно хватить…

– Только я ещё свои добавлю. – И, не дожидаясь ответа, Вениамин принялся что-то стремительно чертить в воздухе остриём кривого кинжальчика.

– Нет времени, проклятье… – Алисанда казалась сейчас донельзя рассерженной кошкой. – Ни тебе эликсиров, ни артефактов, ни правильного алиенмента, ни звёздной диаграммы… А на чистой нашей с тобой силе, Вен, мы тоже не вытянем. Но каков же гнойник тут, оказывается, вызревал всё время! А ты куда смотрел, хотела б я знать? Кто тут местный волшебник, Капитулом назначенный, ты или я?! Как ты мог это пропустить, Вен?!

– Да тихо ты! – яростно оборвал её маг, лихорадочно чертивший острием кинжала руны прямо в воздухе. Они вспыхивали багровым, срывались, словно с незримого листа, порхали, подобно бабочкам, и ложились на землю, окружая раскалившийся алтарный камень плотным кольцом. – Давай теперь твой канал, пора!

– И точно, словно нарыв вскрываем, – пробормотала Алисанда, отчего-то нимало не рассердившаяся на мага за его вспышку. – Режем! Вместе!

Два заклятья сплелись в одно. Маг выкрикнул что-то, помогая себе причудливым жестом, Алисанда вытянулась в струнку, замерла, едва заметным движением передвинув рунные камни на своей раскладной доске. Она тоже прошептала что-то, но, как чародейка самого Капитула, сводила «вербальные воздействия» к минимуму.

Алтарный камень с грохотом раскололся. Вверх ударил фонтан клубящегося рыже-чёрного пламени, словно от алхимического жидкого огня, коим Империя Креста вооружала свои боевые галеры. Алые и оранжевые языки ударились в незримую стену, возведённую рунным барьером Вениамина, и стекли вниз, шипя и угасая, словно их усердно заливали водой.

Но не пламя, не огонь и не дым занимали сейчас чародея и волшебницу. Из расколотого жертвенника в привычный и знакомый мир ринулось неведомое нечто, поглощавшее и искажавшее всё, до чего могло дотянуться; реальность таяла, словно лёд под жарким солнцем.

Она и таяла, и горела, и испарялась – всё вместе.

Вениамин и Алисанда глядели на это, замерев, широко раскрыв глаза.

Всё возможное сделано.

Они были, в конце концов, магистрами. Хаос давно тянул бестелесные лапы к их миру – или же лапы тянуло нечто, которое местные чародеи условились называть Хаосом. Академия не совсем ещё отвернулась от реальности, «теории и практики хаотизации» читались аспирантам, особо подготовленным студиозусам.

Хаос был той опасностью, в необходимости борьбы с которой никого убеждать не приходилось. В отличие от вампиров.

Но руны и силы, ими вызванные, ставили на пути Хаоса надёжный барьер. Барьер из самого пространства, изменённого, перекрученного настолько туго, что даже всеуничтожающее начало, враждебное всему в Упорядоченном, только и могло, что с рёвом и воем устремиться по пробитому для него каналу.

Собранная чародеями сила вцеплялась в частицы Хаоса, облепляла их, заставляя растратить заложенное. Хаос в пределах вещественного мира парадоксальным образом становится упорядочен сам – и потому уязвим.

Иначе он бы уже давно пожрал всё сущее.

Огненная комета воспарила высоко в небеса, орошая всё вокруг пламенными дождями. Воспарила, описала дугу и рухнула – далеко в тёмный океан за северным краем полуострова.

Полуночный край небосклона озарила багряная вспышка.

– В-вот и в-всё. – Алисанду шатало. – От-тличная р-работа, Вен! Вен?

Маг не шевелился. И неотрывно смотрел туда, где только что стоял жертвенник.

Алисанда взглянула – и замерла точно так же.

На месте алтаря, на обожжённых и почерневших камнях неподвижно застыла тень какого-то странного существа.

Оно скорчилось, сжалось в комок; широкие плечи, мускулистая спина, покрытые густой шерстью, пара витых рогов на голове и заканчивающиеся копытами ноги.

Создание походило на фавна или сатира, только куда больше. Ростом оно превосходило отличавшегося статью Вениамина на добрую голову.

– Демон? – прошептала Алисанда, приходя в себя.

Вениамин лишь покачал головой.

От существа совершенно не пахло серным огнём, что, как утверждали все мало-мальски понимающие демонологи, являлось неотъемлемым признаком гостей с иного «бытийного плана».

И шерсть. Покрытых шерстью демонов трактаты не описывали тоже. Хотя кто их знает, Конгрегация вообще и Капитул в частности не могли похвастаться особо богатым опытом встреч с демонами. В конце концов, те и впрямь «расточались без следа», словно их отталкивала сама плоть мира, родного для Алисанды и Вениамина.

Эта же тварь расточаться явно не собиралась. Вот дрогнули рога, повернулась уродливая голова – на мага и чародейку глядела гротескно увеличенная звериная морда. Что-то от волка, что-то от лесных обезьян юга, что-то от крупных кошачьих. Всё вместе. Но вот ноги и впрямь были козлиными, только куда мощнее.

– А-а-а… – вырвалось у Алисанды тихое.

Только сейчас и она, и Вениамин вдруг поняли, что волшебница вцепилась в локоть своему спутнику и самым непосредственным образом прижимается к нему.

Оба враз отскочили друг от друга.

Козлоногое существо выпрямлялось. Оно нависало над магом и волшебницей, словно башня – нет, оно было выше не на голову, на пару локтей!

Распрямились мускулистые лапы, засверкали выдвинувшиеся когти. Маленькие глазки с ненавистью уставились на Алисанду и Вениамина. Оскалились жёлтые зубы, тварь пригнулась, словно готовясь к прыжку.

– Санди!

Вениамин заслонил её собой. Перед чародеем стремительно разворачивался сияющий голубым светом лей-линий полупрозрачный щит. Алисанда поняла, что-то выкрикнула гортанно, вскинула сведённые вместе руки – правая ладонь над левой – и из зазора меж ними вырвалась ветвящаяся молния.

Здесь, на Семискрещивании, можно было позволить себе и не такое.

Чистая сила, нагая, беспримесная, наскоро облечённая в форму. Подобно тому, как мастер льёт в опоку расплавленный металл, так и Алисанда вливала сейчас мощь лей-линий в самый простой конструкт молнии.

Слепящие извивы оплели плечи, грудь и голову козлоногого. Запахло палёной шерстью, тварь взвыла – однако даже не попыталась броситься на своих мучителей.

– Твой круг! Он держится!..

Вен лишь фыркнул, мол, не время.

Тварь глядела прямо на них, глухо и негромко рыча. Руки-лапы с жуткими когтями она опустила, словно понимая, что от них сейчас мало толку. Молния Алисанды выжгла коричневую шерсть на торсе создания, оставила багровые росчерки ожогов на тёмной коже – однако не спалила бестию и даже не лишила чувств.

Глаза у создания были словно залиты белым пламенем, и Вениамин силился сейчас вспомнить, в какой из книг по мифологии ему встречался этот признак – потому что больше ничего на ум не приходило. Создание не принадлежало ни к одному из обширных бестиариев, со всем мыслимым тщанием создававшихся магами Академии не один век.

– Врёшь, я тебя достану! – услыхал он яростный шёпот Алисанды.

– Стой, Санди, стой!

– Чего стоять? – в бешенстве прошипела она прямо в ухо Вену. – Он выдержал мою молнию, но ничего, сейчас я…

– Стой.

– Чего-о?!

– Он на нас не нападает, ты разве не видишь? Ты хлестнула его молнией, хотя он не сделал нам ничего плохого.

– Вен! Что за бред?! – не выдержав, завопила Алисанда. – Эта тварь вмиг нас располосует и выпустит кишки, едва только доберётся! Сколько ещё продержится твой круг?..

– Если его не трогать – то до утра. Но если этот красавец решит, что заклятье следует всё время проверять на прочность…

Козлоногий склонил голову набок, словно прислушиваясь к словам чародея. Скрестил руки на груди, всем видом своим показывая, что никуда не торопится и может ждать хоть до рассвета, хоть до следующего вечера.

– Он разумен, – тихонько проговорила Алисанда. Она пригнулась, а меж её ладонями перекатывался огненный шарик.

Ночь вокруг них замерла, блестели камни, с которых пламя Хаоса слизнуло весь снег. По-прежнему сиял магический светильник, его мертвенные лучи позволяли во всех деталях рассмотреть жуткое создание, не то спавшее бесчисленные века под жертвенником, не то как раз и явившееся «из астрала».

Взгляд его притягивал и завораживал. В нём жила странная раздвоенность – взгляд одновременно и зверя, и разумного существа, однако наделённого разумом настолько странным, что все привычные Вениамину и Алисанде категории скорее всего показались бы ему полной чушью.

Козлоногий не делал попыток напасть или хотя бы вырваться из зачарованного круга. То, что он заперт, тайной для него явно не было – Вениамин заметил, как глаза существа проследили взглядом заключавшую его в себе окружность. Маг готов был поклясться, что существо ехидно ухмыляется.

Сколько они так простояли, сказать не смог бы никто.

– Давай вдвоём, Вен. Сливаем огнешары. Или ты намерен и в самом деле ждать утра?

– Погоди. Я хочу с ним поговорить.

– Поговорить?! – аж подскочила Алисанда. – Ка-ак?! Ну как ты это сделаешь?

– Мы должны узнать, откуда он тут взялся, Санди.

Звериная пасть козлоногого дрогнула в жуткой ухмылке.

– Я… пришёл… повестить… о конце.

Голос звучал, словно из невообразимой глубины, холодный, бесчувственный и гулкий. Однако заговорила тварь на вполне понятном им обоим языке, общем языке Припроливья.

– Кто ты?! – выдохнул Вениамин. – Что ты?

– Я… посланник. Пророчества… Разрушения… исполнятся. Вы… найдёте их. Исполните их. Пророчества… Разрушения…

– Какие пророчества?! Какого разрушения? Кто ты такой и что тебе надо?! – выкрикнула прямо в жуткую физиономию Алисанда.

– Пророчества… Разрушения…

И с этими словами козлоногий как ни в чём не бывало повернулся спиной к магу с волшебницей; шаг, другой, и вот огромное копыто врезалось в невидимую стену рунного круга.

Вениамин со стоном схватился за грудь; на земле ярким зеленоватым пламенем вспыхнули магические символы. Козлоногий пошатнулся, зарычал, явно от боли и гнева; вновь запахло палёным.

Однако отпорный круг лопнул. Тварь выбралась из него и, не обращая никакого внимания на Алисанду и Вениамина, в несколько шагов исчезла во мраке.

* * *

– За ним! – взвизгнула Алисанда. И они действительно ринулись было за чудовищным гостем, потому что там, где начинался снег, чётко виднелись отпечатки громадных копыт.

– Санди! Да постой же! В седло! Верхами, уж коль догонять!

– Ты прав. – Она тяжело дышала. – Но какая ж мерзость!

– Что ты хочешь делать? – Вениамин поравнялся с волшебницей.

– Как это «что»?! Экстерминировать! Мы на семи линиях!

– Твоя молния ему ничуть не повредила. Ну, или самую малость.

Цепочка следов тянулась на север, к главному массиву Шепчущих Холмов. Местность здесь была куда более дикой и труднопроходимой – адепты Хаоса возвели капище в самой оконечности поднимавшейся на северо-запад долины, в естественном тупике. Перед Вениамином и Алисандой оказались крутые склоны холмов, густо заросшие сплошным ельником, тут и там пробитые копьями серых скал.

Козлоногого пришельца, судя по всему, это нимало не смущало. След вёл прямиком в тупик, к принесённым когда-то ледником завалам гладких, обточенных водой валунов.

Вараны замедлили ход – они отлично годились для стремительного марша через заснеженные равнины, но не для лазания по заснеженным же скалам.

Судя по следам, козлоногий огромными прыжками поднимался вверх, умело находя дорогу в почти непролазных зарослях. Он сбил снег с веток, оставляя за собой ясно видимую тропу, но преследовать его дальше смогли бы только крылатые существа.

Алисанда выругалась так, что небу жарко стало. Маг воззрился на неё в немом изумлении.

– Что?! Алисанда де Брие ди Бралье дю Варгас не всегда ходила в шелках и ела с золота. И в товарищах у неё зачастую были уличные мальчишки и девчонки из трущоб. – Чародейка зло кривилась, глядя вслед скрывшемуся страшилищу. – Как теперь его доставать? Куда он мог тут направиться? Там же только лес да морской берег.

Вениамин кивнул.

– И никаких капищ. Во всяком случае, когда я там хаживал, ничего не видел.

– Будем надеяться, – буркнула Алисанда. – Только его дружков нам тут и не хватало. Вен! Не стой столбом. Нам нужно следящее заклятье, быстро! Или один из твоих големов-гомункулусов, не важно.

– Санди, я…

– Тьфу, он и тут спорить будет! – взвилась чародейка. – Ладно, просто помогай тогда! Птичку-гляделку делать будем. Точнее, я сделаю, а ты вливай силу. Давай, goretz servateus suprinus…

Алисанда не тратила драгоценное время на изощрённые чары. Следяще-дозорное заклинание, на жаргоне студиозусов Академии – «птичка-гляделка» или попросту «поглядушка», использовавшееся даже первокурсниками: парнями, чтобы подглядывать за девчонками в термах, девчонками – для выяснения, не претендует ли на приглянувшегося кандидата в «дружки» какая-нибудь злая разлучница или в каком платье собирается на вечеринку красивая конкурентка.

Так или иначе, заклятье это простое, отличается известной дубовостью, но зато наложить его можно за считаные мгновения. А если это делает тандем из двух опытных магов, то получается вполне приличное следящее создание. И чем больше силы в него влито за единицу времени, тем оно быстрее и зорче.

Вениамин не подкачал. Силы хватало, и вброшена она была им стремительно, за пару мгновений. Алисанда встряхнула ладонями, и существо, напоминавшее призрачную полярную сову, устремилось ввысь.

Волшебница зажмурилась, прижимая пальцы к вискам.

– Холмы… буреломы… ведьмино поместье, Вен, как тебя сюда занесло… Ага! Вижу гада! – Алисанда хищно оскалилась. – Экий попрыгунчик-то… ого! Чтоб я так скакала – перемахнул через провал в десять саженей… идёт, как по ровному…

– Санди, поехали к дому, поставим кристаллы, проследим нормально.

– Нет! Нельзя… разрывать… контакт! Так, вот и впрямь лес начинается… Поворачивает на север… ох и быстр же… берег моря… остановился… подобрал камень… А-ай!

Она невольно схватилась обеими руками за лоб, словно получив в него самый настоящий удар.

– Что?! Что такое, Санди?!

– Сбил! – простонала она. – Сбил мою птицу… Нет-нет, я в порядке…

– Камнем?! – поразился Вениамин.

– Он на него какое-то заклятье наложил. И швырнул. С идеальной точностью. Похоже, что-то из арсенала адептов Хаоса, если я ещё помню тот специальный курс… Разрушил весь каркас… Проклятье, Вен, его надо, понимаешь ты, надо уничтожить!

– Успокойся. Сейчас мы ничего не сделаем. Мы не боги, на расстоянии никого достать не сумеем. Надо возвращаться.

– Мы его потеряем! – бушевала Алисанда.

– Мы его уже потеряли. Но могу тебя утешить – к северу там сплошные пустоши, до ближайших гномьих шахт – десять дней пути. Все половинчики – к югу. А людей тут никогда много не было, и все они далеко на востоке.

Алисанда скорчила гримасу, но делать было нечего.

– Возвращаемся, – буркнула она.

* * *

– Вен! Мне нужно выследить эту тварь! И не «поглядушкой», а настоящими чарами! С высоты. Глаз-в-Небе.

– Санди…

– Чего «Санди»?! Нет, до утра я ждать не буду! Он тьма ведает где к рассвету окажется!

– Если мы с тобой сделаем настоящий Глаз, то гостю нашему никуда не деться. У моего Глаза обзор пять дней конного пути. Если мы придём в себя и отдохнём, не случится ничего ужасного. Завтра, как говорил тот же Реторта, с чистыми колбами возьмёмся за дело.

– Ты стал такой рассудительный и правильный, Вен, что мне хочется тебя придушить.

– Желание взаимно, – проворчал тот. – Иди спать, Санди, честное слово. Мы подвесим Глаз достаточно высоко и достаточно скрытно. Твари некуда деться. Граница льдов ещё не успела спуститься с севера. Нашему парнокопытному дружку тут одна дорога – вдоль берега на северо-восток.

– А если он повернёт сейчас на юг? Может, он как раз и хочет, чтобы мы думали, что он уходит на полночь?

– Я же говорил тебе, у меня закладки. Даже если тварь и уничтожит какие-то из них, мы сразу узнаем. Успокойся, иди спать. Где твои Минди и Венди? Пусть сделают тебе горячую ванну. Они у тебя молодцы.

– Горячая ванна… мм-м. Ты умеешь быть убедительным, милый Вениамино.

– Ни о чём не волнуйся, Санди, мы возьмёмся за дело завтра.

Алисанда стояла на ступенях лестницы, всё ещё румяная с холода, словно в раздумьях.

– Хорошо, дорогой. Возьмёмся за дело завтра. А ты…

– Я должен проверить те самые закладки. Чтобы удостовериться – тварь не крутится около деревни. Конечно, к нам она особой агрессии не проявила…

– Вен! Ты видел его зубы?!

– Видел. Я всё видел. Поэтому я и говорю – нужен Глаз. Но что ты собираешься делать потом, после того как отыщешь эту бестию? Мы с тобой вдвоём не смогли причинить ей особого вреда, если не считать пары ожогов.

– Верно, – сощурилась Алисанда. – Мы с тобой не смогли. Но, сдается мне, я знаю тех, кто сможет.

Вениамин только и мог, что раскрыть рот.

– Это кто же? Капитул? Её высокоучёность доктор и professor emeritus, ректор Академии милсдарыня де Рампенеж?

– Пхе, – Алисанда только поморщилась. – Старая грымза только и может, что быть этой самой emeritus. Нет, милый Вениамино, всему своё время. Пошли к тебе.

– К-куда?

– В лабораторию, дорогой, а ты куда подумал? Ох уж эти мне мужчины! – Алисанда закатила глаза. – Пошли, пошли!

Лабораторию гостья оценила сразу. Особенно – рунные круги на полу с чёрным камнем в центре и астролябию.

– Мы с тобой ещё договорим про гомункулов, – посулила она. – И посмей только соврать мне в глаза, что ими тут не занят! Чёрный камень в центре – откуда добыл? Мне аж смотреть на него страшно!

– Санди, – внутри закипала злость. – Я готов тебе помочь. Но если ты приехала снимать с меня допросы, прижимать к стенке, устраивать очные ставки и так далее и тому подобное – прошу тебя, подумай ещё раз, прежде чем всё-таки ступишь на этот путь.

Алисанда помолчала, глядя в глаза магу и досадливо прикусив губу.

– Извини. Не будем ссориться, Вен. Ты прав, надо идти спать. Мы жутко устали. Завтра с утра займёмся Глазом.

Повернулась и почти бегом бросилась вверх по лестнице.

* * *

Кот и пёс устроились в спальне Вениамина – кот у левого бока, пёс в ногах. Какое-то время четвероногие спутники мага перемуркивались-перерыкивались, словно и впрямь вели непонятную ни для кого иного беседу.

Сам маг читал, подложив подушку под спину. Завтра будет трудный день, Глаз-в-Небе заклятье сложное, академическое, где требуется и алхимическая, и рунная, и артефактная, и вербальная компоненты. Им действительно следует заниматься на свежую голову. Поэтому он немножко почитает о боевых трансформациях вампиров – интереснейший процесс с точки зрения механизма реализации! – и уснёт.

Хорошо, что Делии нет.

Стоп, не думай о ней.

Нет, что-то и не читается. Буквы расплываются перед глазами. Откуда-то доносится музыка – откуда она тут? Музыка ярмарки, весёлая, весенняя… ах да, мы же с Санди тогда удрали с лекций, бродили меж прилавков, шатров и палаток, держась за руки, пробуя заморские лакомства, привезённые дородными купцами в тюрбанах и расшитых халатах, и – и нам было так хорошо вместе, вдвоём!..

Аромат весны. Первоцветы в полях, и мы двое, а перед нами – широченный, необозримый луг, весь усеянный алыми, белыми, жёлтыми и розовыми венчиками.

Я положил тогда голову ей на колени и чувствовал, как засыпаю… засыпаю… засыпаю…

Закрылись жёлтые глаза кота, крепко уснул пёс.

На губах спящего Вениамина играла лёгкая счастливая улыбка.

Музыка смолкла. В спальне наступила тяжёлая, недобрая тишина.

Что-то словно заскреблось под полом, пробежало между перекрытий. Справа, слева, сверху, снизу – везде.

Ни маг, ни кот и ни пёс не пошевелились.

Шорох коготков стих. У изголовья мага неярко светился ночник, кристалл, на который Вениамин, словно ударившийся в кутёж, щедро тратил силу Семискрещивания. Огонёк дрогнул раз, другой, затрепетал было – но нет, управлявшие им чары не дали сбоя. Ночник выдержал, он светил по-прежнему, мягко, никого не беспокоя.

Вениамин перевернулся на другой бок, что-то пробормотав во сне – похоже на чьё-то имя.

Лениво потянулся кот, приоткрыв один глаз, и выражение у него было донельзя ехидным, словно ему только что удалось без помех опростать целую крынку сметаны.

Пёс тоже приподнял голову, выжидательно уставился на приятеля. Кот коротко мявкнул, вытягивая лапку, точно указывая направление. Пёс коротко рыкнул и, не мешкая, сорвался с места.

Дверь спальни приотворилась сама собой и сама собой же и закрылась. Кот проводил пса взглядом, вздохнул совершенно по-человечески, и пристроился поближе к хозяину, положив лапки и голову ему на грудь. Тихонько замурлыкал, словно убаюкивая.

Тень пса мелькнула во дворе, крадучись его пересекла. Всё тонуло во мраке, луна и звёзды вновь скрылись, и, хотя метель кончилась, разглядеть что-то во тьме было решительно невозможно.

Бесшумно, огромными прыжками, он помчался куда-то на северо-восток, к Шепчущим Холмам.

И, если бы кто-то увидел его сейчас, то охнул бы от изумления – пёс нёсся по снегу, не проваливаясь и не оставляя следов.

Молчаливая и стремительная тень, лишь горят холодным хрусталём огоньки глаз.

* * *

Утро следующего дня начиналась на редкость обыденно. Просто на удивление.

Во-первых, в отчего-то превосходном настроении явилась Делия. Что-то напевая, принялась за завтрак.

Во-вторых, кот обходил дом обычным обходом, а не жался по углам, как он вдруг начал делать с появлением в башне Алисанды.

В-третьих, волкодав Вениамина, вновь, как и всегда, расхаживал себе по двору, порыкивая на всякую мелкую живность, взявшую дурную привычку шуровать во владениях чародея, пока пёс оставался в башне.

В-четвёртых, крайне довольной вышла к завтраку и гостья, милсдарыня Алисанда де Брие ди Бралье дю Варгас. Сон явно пошёл ей на пользу.

– Доброе утро, милый Вениамино. Благодарю вас, Делия, превосходный завтрак! Научите моих девушек так же готовить?

На ней было скромное платье под горло с высоким воротничком. Почти никаких украшений и почти никакой косметики. Волосы заплетены в тугую косу. Ничего фривольного, намекающего или обещающего.

Уважаемый и высокоучёный магистр готова к серьёзной работе.

– Благодарю вас, милсдарыня Алисанда, – медово, в тон гостье, отозвалась и Делия. – Ещё чаю? Пирог?

Вениамин чуть не поперхнулся, глядя на эту идиллию.

Сам же маг выглядел, если честно, не очень. Глаза красные, запавшие. Обычно тщательно выбритые щёки и подбородок покрыты щетиной. Волосы растрёпаны.

– Дорогой, – Алисанда заботливо-встревоженно глядела поверх чашки с чаем, – что с тобой? Чем ты занимался сегодня ночью? Или ты забыл, что у нас сразу после этого замечательного завтрака – спасибо ещё раз, Делия! – очень, очень серьёзная работа?

– А-а… э-э… – промямил Вениамин, судорожно приглаживая вихры. – Спал, да, а потом что-то проснулся… забеспокоился… читал…

Алисанда покачала головой.

– Что тебя так обеспокоило? Козлоногая тварь? Мы её отыщем, не сомневаюсь. Она, разумеется, магична, обладает прекрасной защитой – предвкушаю, разбирать её будет очень, очень интересно! – но от Глаза-в-Небе ей не уйти. Мы её достанем. Не переживай. Тем более, что ещё вчера ты как-то и вовсе сомневался в том, что она опасна.

Вениамин опустил глаза, нервно чертя по скатерти черенком ножа.

– Н-наверное. Н-не знаю. Н-наверное, я ошибался в том, что тварь не слишком опасна…

– А, – покровительственно улыбнулась Алисанда. – Ничего страшного, мой милый. Идём работать.

Работа и впрямь была долгой, трудной, напряжённой и всё такое прочее. Заклятье Глаз-в-Небе позволяло найти кого угодно в радиусе пяти дней пути, однако требовало поистине колоссальных усилий по нацеливанию и поддержанию.

В ход пошёл весь магический арсенал башни.

– У тебя замечательная рунная мельница, милый Вениамино. Сам делал? Потому что едва ли старый Пенно Хавьер, твой предшественник, занимался тут чем-то, кроме бражничанья.

– Сам делал, Алисанда. – Маг не смотрел на неё. Да, конечно, руки его были заняты сложным наведением модели звёздных сфер, постоянно приходилось сверяться с таблицами, но всё-таки, всё-таки…

– Тонкая работа, – понимающе покивала чародейка. – И всё-таки, милый Вениамино, что-то ты мне сегодня не очень нравишься.

– Да я сам себе не нравлюсь, – вырвалось у него.

* * *

Они возились весь день. Алисанда была спокойна, мила, шутила, отпускала комплименты. И да, явила себя очень, очень искусным магом.

– Радиус в полных пять дней пути! Отменная работа, дорогой.

– Как и обещал, – отдувался Вениамин, правда, отчего-то мокрый, как мышь. – И ты помогла, очень.

– Я тут ни при чём. Во-первых, семь лей-линий. Во-вторых, отличная мельница, дорогой. Точность просто феноменальная. Ну, и в-третьих, один очень способный, но продолжающий прозябать в глуши магистр прекрасно сбалансировал исходную систему.

Вениамин трудно, неловко улыбнулся, словно через силу.

– Ну, что ж ты медлишь, дорогой? Зажечь фитиль, как говаривал профессор Барбаросса, у такого заклинания – эта честь твоя, целиком и полностью.

Маг молча кивнул – быстро и несколько раз, словно не находя слов.

Глаз-в-Небе пришёл в действие. Нет, никакого «ока на воздусях» не родилось, не выл ветер, не мчались, обезумев, облака, и для половинчиков, мирно потягивавших горячий сидр возле уютно пылающих каминов, не случилось вообще ничего.

Но зато в башне мага Вениамина Скорре над чёрным монолитом в самом центре рунных кругов появилось мерцающее изображение – козлоногое существо пробиралось по выпавшему вчера снегу, ловко перескакивало с камня на камень, со скалы на скалу, оставляя позади глухие чащобы.

– Силён же он, бес, – пробормотал Вениамин. – Сколько отмахал за ночь-то и за утро! Это же мыс Таврел, вон и гора тройная видна – пятьдесят лиг! Почти на границе доступного нашему Глазу…

– Мыс Таврел… – задумалась Алисанда. – Там же одна северная пустыня дальше. И да, гномий шахтный город, Тобранн, до него десять дней пути. А дальше? Верхушка континента, его остриё, море, вечные льды, полюс холода. И ничего больше. Что ж, хорошо, просто даже отлично!

– Если мне не изменяет память, ты собиралась уничтожить эту тварь, Алисанда. Посредством кого-то, кого ты «знаешь».

– Само собой. – Алисанда что-то стремительно набрасывала карандашом. – Поскольку, милый, ты упрямо отказываешься откровенно рассказать мне о своей войнушке с вампирами – последствия которой приходится расхлёбывать Капитулу, в особенности – мне и Корделии, я приму свои меры.

– При чём тут моя так называемая «войнушка»?!

– При том, что ты используешь рукотворных гончих, големов или гомункулусов. Мы про это уже говорили, родной. Но, коль ты сейчас не готов об этом рассказать, не надо. Ты прав, я приехала не снимать с тебя допросы и не проводить очные ставки. Я приехала убедить тебя.

– Гм… – Вениамин не смотрел на волшебницу. – Так что же с этим козлоногим гостем? И что с Пророчествами Разрушения, о которых он вещал?

– Дойдём и до них, – посулила Алисанда. – А что касается нашего козлоногого гостя – я намерена использовать свои связи и напустить на него вампиров.

Вениамин открыл рот. Закрыл. Снова открыл и снова закрыл, не в силах вымолвить ни звука.

– Вампиров, да-да. – Она внимательно наблюдала за выражением его лица. – Не спеши записывать меня в предатели рода человеческого, милый Вениамино. Мы, люди, используем в пищу бессловесный домашний скот. Вампиры пытаются – и с некоторым успехом – использовать в пищу нас. Моя задача – это прекратить. И нет, не повсеместным введением вегетарианства. С вампирами возможен, скажем так, вооружённый нейтралитет. Мы можем их использовать и в чём-то быть полезны им. Пойми, дорогой, когда у другой стороны переговоров – в нашем случае у вампиров – есть какие-то интересы, цели, стремления, пусть даже неприятные или противные нам, – это делает возможным торговлю, взаимодействие, общую выгоду. Мы долго воевали с вампирами и ничего не добились. Их только стало больше. Пришла пора попробовать другие методы.

Алисанда говорила негромко, веско, безо всякой аффектации. Полководец перед боем, отдающий последние приказы войскам.

– Алисанда, никакие «другие методы» с вампирами не сработают. Ты надеешься их обхитрить, обвести вокруг пальца…

– Вовсе нет! – возмутилась чародейка. – Как раз на том всё и основано – мы прямо сказали вампирам, что нам от них надо. И что мы готовы им за это дать.

– И что же они на это отвечают, позвольте узнать?

– Что весьма заинтересованы, – пожала плечами Алисанда. – Что им тоже не нужна бесконечная война с нами. У них свои цели.

– О да, цели у них свои – убивать нас как можно больше и выпивать как можно больше нашей крови!

– Оставь эти заклинания уличным проповедникам, Вениамино. Любая общность разумных существ стремится к разумным же целям, к упорядочиванию своей жизни. Это закон.

– И как же ты снесёшься с упырями? – помолчав, сказал Вениамин. – И что они смогут сделать? На севере они редкость. Как они доберутся сюда так быстро? Даже их крылатая форма не развивает подобной скорости.

– А вот тут-то, милый Вениамино, и скажет своё слово союз магов Капитула и верхушки вампирьего общества. Ты забыл о порталах? О том, что вампиры умеют открывать врата в демонические миры – или бытийные планы, – сейчас не важно?

– Открыть где-то на юге, уйти к демонам, открыть снова – уже здесь?

– Умница.

– Но, Алисанда… это же сложнейший процесс… как ты сможешь осуществить прицельное открытие вторых врат?

– Милый, – чародейка упёрла руки в бока, – ты всерьёз думаешь, что Капитул вообще и я в частности способны только шапочки и мантии носить на торжественных мероприятиях Академии?

– Вы решили эту проблему?!

– Теоретически, – небрежно бросила Алисанда, снимая с рукава несуществующую пылинку. – На кончике пера, так сказать. Корделия Боске, Марион де Сегюр и ваша покорная слуга. А теперь вот можем проверить экспериментально. И, заметь, мой дорогой, никакого риска для магов Конгрегации! Вампиры всё сделают за нас.

– Но это же… но как же так, Алисанда… вы же им открываете дорогу в святая святых, они же смогут…

– Милый! Я не люблю, когда ты в глаза заявляешь мне, что я – безмозглая дура.

– Ничего я не заявлял, я просто…

– Ты решил, что вампиры получат необходимые знания и умения и смогут открывать порталы куда захотят, даже в те места, куда им не добраться на крыльях, так? Ты решил, что ни Корделия, ни Марианна, ни я об этом не подумали, так?!

Вениамин молчал.

– А мы таки подумали, – резко бросила Алисанда. – И конечно же, разработали систему блокирующих чар.

Вениамин скривился, словно от боли.

– Магистр… до сего момента упыри, даже в крылатой трансформации, не могли проникнуть в закрытые помещения. Замки, башни, крепости, бастионы, да хотя бы и просто подвалы были местами, где можно укрыться. Вы даёте кровососам возможность пробраться куда угодно, вы это сознаёте? Или нет? Или в поисках красивого решения интересной теоретической задачи…

Голос его повышался, под конец Вениамин уже почти кричал.

– Ай-яй-яй! – перебила его Алисанда не менее громко. Из кухни высунулась встревоженная Делия, сжимая скалку. – Ну конечно, три злодейки-магички только и думают, как бы навредить людям своей безалаберностью! Порталы не работают в четырёх стенах! Марианна доказала это совершенно однозначно. Только на открытом воздухе. Ничего не изменится. Ну, чем ещё станете крыть, милый магистр?

Вениамин крыть не стал. Взгляд его отяжелел, в глазах появилось нечто странное, из давно забытых времён, и Алисанда как-то разом подобралась, брови её сошлись.

– Делай что хочешь, милсдарыня де Брие ди Бралье дю Варгас. И я буду делать то, что я хочу. Сегодня ночью ты усыпила меня, сняла охранные чары, выбралась наружу и повидалась кое с кем. Неужели ты думала, я об этом не узнаю? Думала, до меня не дойдёт, что ты виделась с упырём, как раз там, на развалинах капища, ставила его на след козлоногого?

Алисанда скрестила руки на груди, чуть склонила голову набок.

– Ну прости, дорогой. Хотела, чтобы ты как следует выспался, и думала, что не стоит тебя лишний раз беспокоить.

– Ты встречалась с упырём!

– Ну и что, милый? Конечно, я с ним встречалась. И, как видишь, жива-здорова.

– А зачем тогда наш Глаз?! Зачем это всё?!

– Как это «зачем»? Сам же меня учил не верить вампирам! Я и не верю. И готовлю запасной вариант. У хорошего мага таких вариантов всегда должно иметься больше одного.

Вениамин зажмурился. Броня Алисанды казалась непробиваемой. Она не смущалась, не терялась и шла вперёд с открытым забралом.

– К тому же Пророчества Разрушения, о которых болтал – на нашем языке! – сей не внесённый ни в какие реестры и бестиарии гость, меня очень волнуют, милый Вениамино. Поэтому я принимаю все возможные меры. Надеюсь, твоя вполне понятная неприязнь к вампирам не помешает нам с тобой достичь успеха.

Гладкая, обкатанная речь, фразы-камешки, обточенные водой. Что они с тобой сделали, там, в этом Капитуле, Санди?

– Благодаря нашему Глазу, мы точно знаем, где теперь этот гость. Вампиры согласились оказать содействие. Мы испытаем портальное заклинание. И ты, дорогой, мне поможешь.

– Ты хочешь сказать, – безо всякого выражения проговорил Вениамин, – что мне придётся запустить вызванных тобой упырей сюда, в мою башню?

Глаза у выглядывавшей из-за косяка Делии стали ещё больше и круглее. Скалка выразительно поднялась.

– Нет. Мы откроем врата во дворе. Но близость твоей рунной мельницы окажется большим подспорьем, врать не стану, – совершенно спокойно ответствовала Алисанда. – Мы откроем портал и сразу же, посредством его – второй. Там, на демоническом плане, в демоническом мире, или как бы его ни называть. Тандемно.

Это действительно класс, признался себе Вениамин. Портальные заклинания вообще только-только начали осваиваться Конгрегацией, никаких любимых сказочниками мгновенных прыжков на сотни дней пути ещё и в помине не было, а Алисанда уже уверенно говорит об открытии второго портала через неустойчивую воронку первого!

– Да, мой дорогой. Мы с Марианной и Корделией не добились бы этого, если бы не вампиры.

«Почему мне сейчас так хочется её ударить? – смятенно подумал маг. Почему мне хочется, чтобы скалка Делии просто и безыскусно врезалась бы Алисанде в затылок – когда-то моей Санди, которую я любил и которая, как я верил, любила меня?»

– Ты потрясён, тебе надо полежать в кустах, – легко рассмеялась вдруг чародейка. – Как говаривал один монстр из одного далёкого южного города…

– Не знаю никаких говорящих монстров, – выдавил из себя наконец Вениамин. Всё, дальше отступать некуда. Или ты сдаёшься и тебя загоняют под каблук, или…

Или ты навсегда забываешь о том, что в твоей жизни была такая женщина.

Делия бесшумно шагнула чуть ближе. Скалка наготове.

– Никаких вампиров, – сказал кто-то сильным и твёрдым голосом, так, что Вениамин даже удивился – это что же, я?

Алисанда слегка приподняла бровь, продолжая светски, опытно улыбаться.

– Никаких вампиров. У нас есть Глаз. Я… справлюсь сам.

– Как интересно, – ровно проговорила чародейка. – Мой милый Вениамино решил взбунтоваться? Все мои слова не оказали ровно никакого действия? Ты по-прежнему думаешь чем угодно, но только не головой? Ты не понимаешь, что этого гостя необходимо, абсолютно необходимо взять по месту? И выяснить, что за Пророчества Разрушения? Как они связаны с адептами Хаоса?

Взгляды скрестились.

– Тебе нужен этот козлоногий? – выдавил наконец Вениамин. – Я доставлю его тебе. В клетке. Прямо в столицу, в Академию, или где там у вас с Корделией и Марианной сейчас лаборатории. Но никаких вампиров.

Алисанда улыбнулась, поправила волосы.

– Разумеется, Вениамино. Меня это вполне устраивает. Заодно и проветришься – не думаю, что зимовать здесь такое уж огромное удовольствие. Да, и уберите скалку, душечка. Использовали б её уж лучше по назначению. Ягодный пирог был замечательным, готова повторять это снова и снова.

Делия икнула – чародейка даже не повернула к ней головы.

– Уезжайте, Алисанда.

Тяжёлое молчание. Чародейка вновь поправила волосы, совершенно в этом не нуждавшиеся.

– Я даю вам слово, что козлоногого вы получите. Не слишком невредимым, но живым. Но вы вернётесь обратно в столицу, милсдарыня дю Варгас.

Алисанда молчала. Глаза её чуть сузились.

– Если вам угодно выяснять со мной отношения, милсдарь Скорре, то не при служанках.

– Я не выясняю. – В груди всё обрушивалось в бездну. – Мы всё выяснили. Для вас вампиры – ценные союзники, источник благ. Для меня – кровавые упыри, которые должны быть уничтожены все до единого. Уезжайте, госпожа.

Чародейка медленно и жутковато улыбнулась.

– Один глупый, одичавший в глуши маг, заведший себе любовницу из половинчиков, решил, что может указывать мне, что мне делать и что – нет? Мне, члену Капитула! Что ж, сударь мой Вениамин Скорре, служба ваша тут закончилась. Мой доклад будет совершенно однозначен, а выводы – неоспоримы. Сюда пришлют другого чародея. Вы же будете откомандированы в распоряжение Управления занятости. Вам подыщут иные, не столь обременяющие обязанности.

Вениамин молчал.

– А я займусь действительно важными делами, милсдарь. В частности, поимкой сего козлоногого. И детальным выяснением его слов насчёт Пророчеств Разрушения. Рекомендую вам начать собираться, милсдарь. Моё решение должно быть утверждено Капитулом, однако можете не сомневаться, оно будет поддержано. Я же временно возлагаю на себя обязанности по контролю за данной башней. Вы свободны, милочка, – она обернулась к Делии. – Вас нанимал не господин Скорре, а – посредством его – Капитул магов. Сейчас я, как полномочный представитель, освобождаю вас от ваших обязанностей. Прошу как можно скорее собрать принадлежащие лично вам вещи и покинуть помещение. Навсегда.

– Да, милсдарыня, – негромко и покорно отозвалась невысокличка. – Всего-то лишь только одно дело и осталось…

– Доделывайте и отправляйтесь домой, – брезгливо сказала Алисанда. – Ваш наниматель повёл себя крайне безответственно, лишив вас хорошего места и постоянного заработка. Я же…

Отлично сбалансированная прабабушкина скалка из тяжёлого твёрдого дерева свистнула, со всего размаху врезавшись в лоб чародейке. Алисанда не успела даже охнуть – рухнула как подкошенная, раскинув руки.

И тотчас же вниз по лестнице бросились её служанки, Минди и Венди, словно у них сработало какое-то устройство, поднявшее тревогу. В обеих руках у каждой – по длинному кинжалу, скорее даже короткому мечу.

Никаких вскриков, никакой растерянности.

Одна из них – то ли Минди, то ли Венди, маг не понял – вскинула в его сторону руку, на фаланге пальца что-то ярко полыхнуло, и Вениамина Скорре со всей силы впечатало спиной в стену, мгновенно, так что он не успел даже закрыться. Вторая девушка – то ли Венди, то ли Минди – ринулась на Делию, с шипением крестя клинками перед собой.

Делия, оставшись без скалки, однако, не растерялась. Половинчики, как известно, отличаются потрясающей меткостью при стрельбе в цель; увесистое деревянное сабо, брошенное умелой рукой, угодило Алисандиной служанке в голову, мгновенно отправив её без чувств на пол.

Последняя оставшаяся противница оценила ситуацию верно, и ко второму летящему башмаку оказалась готова, скрестила кинжалы перед лицом, отшибив снаряд Делии в сторону.

Вениамин ещё только пытался подняться, а служанка Алисанды закружилась вокруг Делии; однако та отнюдь не собиралась соревноваться с ней в ловкости. Делия ловко, колобком, перекатилась через плечо и вихрем вынеслась в кухню. То ли Минди, то ли Венди бросилась следом, но дверь захлопнулась прямо у неё перед носом. Щёлкнул задвинутый засов.

Девушка яростно зашипела, разворачиваясь к Вениамину. Схватила отлетевший в сторону стул, сунула ножку в дверные скобы, намертво заперев Делию на кухне. И пошла прямо на мага.

Вениамин никак не мог прийти в себя. В глазах всё плыло, мерцало, плечи и спина наливались болью. Приложило его очень прилично, хорошо, если ничего не сломано.

Алисандина служанка была уже совсем рядом – и в этот миг на неё разом кинулись и кот, и пёс, взявшиеся словно бы ниоткуда.

Волкодав в прыжке сомкнул челюсти на правом запястье воительницы, кот с шипением вцепился когтями ей в лицо.

Служанка даже не взвизгнула. Ударила вторым кинжалом, норовя проткнуть насквозь вспрыгнувшего на неё кота, однако тут Вениамин уже успел.

Семь лей-линий дают могучую, почти необоримую силу даже самым простым заклятиям, вербально-формальным, для которых требуется лишь знание формулы и то неуловимое, что делает смертного магом.

– Yn ôl! – Девушку отшвырнуло, точно так же, как самого Вениамина несколькими мгновениями раньше. Оба кинжала оказались на полу: правая кисть вывернута, прокушена, кость раздроблена могучими челюстями волкодава.

Кот извернулся прямо в воздухе, вновь кинулся на врага великолепным прыжком, оттолкнувшись от чего-то невидимого, но…

– Хватит!

Алисанда де Брие ди Бралье дю Варгас поднималась на ноги. И поднималась уже не просто рассерженная чародейка, но яростная фурия, богиня мщения. Лицо разбито, вместо носа – кровавое месиво, низ лица, шея, грудь залиты кровью.

Заклятье Вениамина вбило служанку Алисанды в каменную твердь стены, девушка сползла на пол, голова запрокинулась. Волкодав подхватил в зубы один кинжал, кот лапами погнал прочь другой, а сам Вениамин Скорре…

Вениамин, бледный как смерть, стоял лицом к лицу с Алисандой.

Он видел, как дрогнули её губы, но ждать завершения не стал. Нырок вперёд, перекат через плечо – тело ещё помнило жестокие уроки охотницы Дары. За спиной, там, где он только что был, что-то громыхнуло, затрещало – уже не важно, что именно.

Он сшиб Алисанду, они покатились по полу. Руки Вениамина сами стиснули, сдавили ей горло, как учили бывалые охотники – на случай, если сойтись придётся не с упырями, но с их подручными-людьми.

Алисанда зарычала, забилась.

Пёс пытался зубами вытянуть стул, заклинивший дверь в кухню, где отчаянно колотила в створку Делия. Кот с шипением бросился к дерущимся, напрыгнул Алисанде на голову, уставился той прямо в глаза. Вздыбленный хвост распушился, завибрировал, сквозь кошачьи очертания промелькнули на миг контуры совершенно другого, чудовищного, тела; чародейка захрипела и обмякла окончательно.

Волкодав наконец совладал со стулом, и в разгромленную комнату влетела растрёпанная Делия с увесистым топором.

– Господин Вен! Господин… мой… Вен…

– С-спокойно, Дель… тащи верёвки.

– Счас! Мигом!

Алисанду привязали к стулу. Закусив губу, Вениамин принялся обшаривать пленницу – нет, ни талисманов, ни амулетов. Вообще ничего.

Делия занималась бесчувственными Минди и Венди. Вениамину же пришлось останавливать Алисанде кровь; кот, по-прежнему яростно шипя, взобрался ей на плечи, правда, отнюдь не с намерениями приласкаться.

– Санди. Приди в себя. – Вениамин устало выдохнул, прищёлкнул пальцами.

Связанная чародейка вздрогнула и открыла глаза.

– Я тебя подлатал, – мрачно сказал маг. – На скорую руку, но ничего. Охотников куда сильнее располосованных спасать доводилось.

Кот предостерегающе мяукнул, хвост его вздрогнул. Взгляд Алисанды на миг упёрся в его янтарные глазищи.

– Х-хороший у тебя котик, Скорре… Непростой… Ну что, доволен? Поднял на меня руку – и доволен?

– Нет, – Вениамин подхватил чародейку на руки. – Тебе надо отлежаться. Наверняка сотрясение. Мутит?

– М-мутит… – Алисанда лежала, как кукла, руки бессильно повисли. Кот ловко перебрался на плечо волшебнику, не переставая глядеть прямо в лицо чародейке.

– Санди… – гостевые покои башни, доставшиеся чародейке, преобразились. Похоже, Алисанда привезла с собой не только магические устройства и артефакты, но и немало ковров, занавесей, покрывал, подушек и даже безделушек.

– Ты меня не защитил. – Вениамин осторожно укутывал её одеялом. – Ты позволил своей служанке меня ударить. И сам ударил меня. И прикрылся котом, котом с чрезвычайно усиленным и развитым даром рассеивать магию.

– Санди…

– Ты меня ударил! – всхлипнула она. – Меня! А я ведь тебя любила… до сих пор… не могла без тебя… потому и поехала… А ты… а ты…

– Санди, не надо.

– Чего «не надо», чего?! – Слёзы так и полились. – Я так надеялась… что мы снова будем вместе… общее дело… тем более такое… не могла поверить, что мой Вениамино, всегда рисковавший ради запретного знания, может вот так захлопнуть передо мной дверь, променять меня на… на карлицу!

– Делия не карлица, – беспомощно пробормотал он. – Санди, лежи тихонечко. Я пойду посмотрю, что с твоими служанками. Кстати, откуда они, с такими-то умениями?

– Не важно, – отвернулась к стене Алисанда. – Помоги им… если сможешь. У меня голова кружится и в глазах всё плывёт. И тошни-и-ит…

– Я сейчас, – пообещал Вениамин.

Кот остался сидеть на одеяле Алисанды, глядя на неё по-прежнему пристально.

– Чего тебе надо, котяра? – услыхал маг уже в дверях. – Не буду я чары творить, не буду, обещаю!

Мимо мага на помощь другу проскользнул волкодав.

Привести в чувство и Минди, и Венди не составило много труда, а вот с разорванной рукой одной из них – Вениамин так и не понял, как её звали – пришлось повозиться.

Девушки молчали и лишь смотрели на Вениамина поистине упыриными взглядами.

Какое-то время спустя на лестнице раздались нетвёрдые шаги.

– Дай мне. Силы небесные, Скорре, твой волкодав чуть Венди руку не отгрыз. Аж на кости следы! Ты его для псовых боёв выращивал, что ли?! Делия, поставьте кипятиться воду. Ах, уже? Прекрасно, тащите сюда. И не смотрите на меня с такой ненавистью, словно собачка вашего дорогого хозяина. В этой жизни всё бывает. Подрались и помирились.

Приходилось признать, Алисанда и впрямь была искусной целительницей. Порванные сухожилия она соединяла с идеальной точностью, восстанавливала кровеносные сосуды и нервы. Лицо её побелело ещё больше, губы беспрестанно шевелились, руки порхали над раной.

– Микрокинезис, – проговорил Вениамин, чтобы хоть что-нибудь сказать. – Мастерская работа. Мои поздравления, милсдарыня дю Варгас.

– Ах, благодарю вас, сударь мой Скорре, – в тон ему отозвалась Алисанда. – Делия! Поставьте кипяток сюда, да, благодарю. Венди, зажми это зубами. И зажмурься!

– Ы-ы-ы-ы!!!

– Уже всё. – Алисанда отставила котелок с дымящимся кипятком. Она только что щедро плеснула горячей водой прямо на рану служанки, та дёрнулась и замычала от боли, и даже Вениамин с Делией отшатнулись.

Однако кипяток, окативший кисть Венди, внезапно и быстро обернулся падающими на пол льдинками, оставляя после себя чистую, белую кожу безо всяких следов ранения.

– Что вы на меня уставились, точно пейзане на пророка Михася? Никогда не слышали об ускоренном трансферте энергии при оперативном заживлении ран? Конечно, семь линий тоже помогли, не без того. Всё, иди ляг, Венди! Со мной всё будет в порядке. Наше маленькое недоразумение уже улажено. Не так ли, Делия, дорогая?

Невысокличка попятилась.

– Ладно, можете не отвечать. Только учтите, туфлями кидаться не только вы умеете. Хотите, покажу?

Что-то резко свистнуло в воздухе, Делия аж присела, схватившись за голову. В высокой спинке кресла у камина дрожал вонзившийся метательный нож – а на пол у ног Делии упало несколько аккуратно срезанных его лезвием прядок волос.

– Милсдарыня Алисанда не всегда носила парчу и бархат, милочка, – отрывисто бросила чародейка. – Вы не успевали уклониться. Я могла бы вогнать вам нож прямо в переносицу. Надеюсь, на сём мы можем закончить взаимные демонстрации наших особых способностей?

– Вы выгнали мастера Вениамина из его башни, – угрюмо заявила Делия.

Алисанда закатила глаза.

– Конечно, милочка. Потому что он был совершенно несносен. Как, впрочем, бывают все мужчины. Это нам, женщинам, дорогая, приходится разбираться с последствиями. Они наломают дров, наворотят, такого наделают, что только за голову хватайся. А нам с вами – тем, кто их, к несчастью, любит – разгребать. По-моему, это несколько несправедливо, вы не находите?

– Так мастер Вениамин не может больше тут оставаться? – не поддавалась Делия.

– Мастер Вениамин, по-моему, собирался извиниться, – искоса взглянула на молчащего мага Алисанда. – Но, пожалуй, я покажу пример и извинюсь первая. Перед вами, милая Делия. Я была несправедлива к вам. Позволила… ревности взять верх.

Делия покраснела так, что на круглых её щеках можно было жарить яичницу.

– Я… тоже извиняюсь… милсдарыня… что запустила… Разбила вам нос…

– Ерунда, – благодушно сказала Алисанда. – Нос мой, как видите, уже почти в полном порядке. Всё бывает в этой жизни. Мы ссоримся и миримся. Главное, понять, в чём состоит наше общее благо, и, оставив позади глупые разногласия, двигаться к оному благу. Вениамин! Милсдарь Скорре! Может, вы нарушите ваше царственное молчание и поведаете нам, к чему склоняетесь?

– Я… сожалею, Алисанда. Этого не должно было случиться. Приношу свои извинения.

– Вот и прекрасно, – хлопнула в ладоши чародейка. – Тогда вернёмся к тому месту, на котором мы… э-э-э…

– Перешли к невербальным способам коммуникации.

– Именно, Вениамин. Я по-прежнему хочу получить эту козлоногую тварь. Хочу получить её в целости, сохранности и пригодности для допроса. Сделаешь ли ты это сам, сударь мой Скорре, или это сделают мои, мм-м, ситуативные союзники, уже не так важно.

– Если они уже тут, зачем портальное заклинание? Они смогут догнать козлоногого и просто так.

– Нет, – покачала головой Алисанда. – За ночь тварь преодолела более пятидесяти лиг. Сейчас – пока мы тут, гм, спорили, назовём это так – отмахала ещё не меньше пяти. Мои союзники даже на крыльях ее не догонят. Ну, милсдарь Скорре, прошу тебя, решайся. Чтобы открыть двойной портал, мне потребуется твоя помощь. Или, если ты отказываешься…

– Я обещал тебе его голову, Алисанда.

– Мне не нужна его голова! – запальчиво вскинулась чародейка. – Мне нужен он сам. И чтобы ни один волос не упал с его рогатой башки! А потом, Вениамин, если ты так настаиваешь, я… я уеду.

Делия за спиной чародейки расплылась в счастливой улыбке.

– Но ценой моего отъезда и твоего оставления в прежней должности, – холодно сказала чародейка, – будет твой отказ от войны с вампирами. Твоё честное слово, что ни один голем более не покинет твоей тайной мастерской.

– Моё честное слово?

– Да, сударь. Твоё честное слово. Я даже не стану опечатывать ту дверь в нижние уровни башни, которую ты постарался замаскировать от меня иллюзией. Иллюзия отличная, уважаемый магистр, но ты забыл, что меня взяли в Капитул не за длинные ноги, высокую грудь или постельный темперамент.

Делия вновь залилась краской.

– Но не будем заострять внимание на мелочах, – небрежно сказала Алисанда. – Давай откроем портал, сделаем дело… и ты сможешь забыть обо всём. Обещаю, тебя больше не потревожат. Сиди здесь хоть до конца дней своих, сударь Скорре. Дай только обещание не вести войну против вампиров.

– Это их условие?

– Нет. Они не знают, кто так ловко навострился их убивать. И оттого очень взволнованы.

– Взволнованы… – с непередаваемым выражением повторил Вениамин. – Алисанда, если они нападут на моих подопечных…

– Не нападут, – тотчас перебила чародейка. – Я позабочусь. Повторяю, когда другой стороне от тебя требуется что-то, это открывает дорогу переговорам.

– Хорошо, – мрачно сказал Вениамни. – Раз тебе это настолько нужно, Алисанда, давай сделаем. Портал так портал. Особенно двойной портал. Как я понимаю, этого никто ещё не делал, даже твой драгоценный Барбаросса.

– По-прежнему ревнуешь, – не без удовольствия резюмировала Алисанда. – Да, двойного портала не делал даже он. Только мы с Марианной и Корделией. Девочки, сударь мой, годятся не только лишь для кухни.

– Никогда не утверждал ничего подобного, Алисанда. Вы добились огромного успеха. Я серьёзно.

– Спасибо, – сдержанно улыбнулась она. – Что ж, пойдём снова работать… коллега магистр. Глаз-в-Небе пока видит нашего загадочного гостя, так что остался сущий пустяк. Сейчас принесу записи. Нет-нет, Вениамин, с бухты-барахты тут ничего не получится. Система крайне сложна.

* * *

Работать им пришлось, что называется, в поте лица. Алисанда даже не взглянула на скрытую иллюзией дверь вниз; разложила пергаментные свитки, покрытые мелким, но чётким почерком – непонятные непосвящённым символы, диаграммы и системы уравнений.

И вообще вела себя так, словно ничего не случилось. Словно скалка Делии не разбивала ей лица, а Вениамину не пришлось всерьёз схватиться с её донельзя умелыми служанками.

– Проблема в фокусировке, – быстро говорила Алисанда, расписывая пол мастерской разноцветными мелками. – Маги-специалисты пытались решить эту задачу, оставаясь каждый в рамках своего направления. Рунная магия, артефактная, начертательная, символьная, живородная, линеационная… Попыток сделать подход мультидисциплинарным предпринималось много, но все рассматривали «свою» магию как основную, используя остальные виды просто как подпорки или заплаты для их собственного метода. А это принципиально неверно!..

И точно – у Алисанды древние руны сливались с совершенно новыми символами; классические фигуры из лунных и солнечных камней, дымящиеся курильницы, куда она подсыпала какие-то порошки; дюжина разноцветных фигурок – чудовища, вырезанные из алого рубина, синего сапфира, травянистого изумруда, голубой ляпис-лазури, тёмно-зелёного малахита, – двигались сами собой по расчерченной Алисандой сложной диаграмме. Чародейка то и дело сверялась с ними, их положение говорило о том, как продвигается заклинание.

– Как ты осуществляешь нацеливание?

– Звёздные координаты. У меня хороший стеллатор и хорошие таблицы.

– Потрясающая точность, Алисанда.

– Да, спасибо Фелиции; Фелиции Гант с астрономического. Новый телескоп просто невероятен. Погрешность удалось снизить раз в десять, если не больше.

– Поздравляю, – искренне сказал Вениамин.

– Не поздравляй, а лучше вставай к своим рунам. Дай мне Алеф-Дзин-Мор на первом круге, Хап-Филь-Илет на втором.

– Упускаешь Исс, Алисанда?

– Исс слишком груб. Имитирую его этой шестёркой, а направлять будем через Шапсут-Умма-Ювен на третьем круге.

– Неустойчиво! Очень неустойчиво!

– Поддерживаю через Семискрещенье, для простоты. А теперь рисуем… – Она схватила сразу три цветных мелка, белый, красный и синий, стремительными движениями покрывая пустой пол какими-то узорами, что немедленно вспыхивали голубым холодным пламенем.

– Поток сжимается, Санди!

– Хорошо!.. Давай Барн-Диф-Перт на четвёртом круге!

– Даю!.. Сжатие… замедляется…

– Отлично! Zagor Etterna Affen! – Алисанда вытянулась стрункой, вскинув правую руку, в которой горел всё тем же голубым пламенем какой-то талисман. – Теперь сбрасывай первый круг! Я поддержу лей-линиями!

– Расфокусировка, Санди!

– А, демоны! Зегет-Шим-Орра, Вен! На первом!

– Заворачивай поток!

– Заворачиваю!

Основания башни дрогнули, глухой гул раскатился по подземельям.

– Держи! Держи! – завизжала Алисанда, потому что рукоятки рунной мельницы так и норовили вырваться у Вениамина из взмокших ладоней. Светящиеся кристаллы на стенах лопались один за другим, осыпая всё вокруг градом осколков; руны на каменных кругах засветились, но не призрачно-голубым, а тёмно-багровым.

– Переполнение! – гаркнул Вениамин. – Открывай портал, мне поток дольше не удержать!

– Вен, давай чёрную шестёрку!

– С ума сошла! Она тут всё разнесёт!

– Не разнесёт! Я знаю, что делаю! Шестёрку, говорят тебе! Сут-Кома-Раш-Чирр…

Но Вениамин и сам знал, что делать. Руны встраивались в линии, над ними вспыхивали огненные связки и дуги, загудел, завибрировал чёрный монолит в середине мельницы.

– Открываю портал! – выкрикнула Алисанда. – Gattri Shendor Ummbarin!

Подземное гудение медленно стихало. Пляшущие огни над рунной мельницей угасали, и под фундаментами башни больше не прокатывался глубинный гром.

– Пойдём, – бледная, чародейка тяжело дышала, лоб и щёки покрывал пот, волосы обратились в бесформенную гриву. – Портал… должен быть прямо у тебя во дворе.

– А второй? – Вениамин выглядел не лучше. – Ты же говорила, что открываем второй?

– Для начала… – Алисанда нагнулась, опершись руками о колени, точно скороход после долгого бега, – для начала убедимся, что всё это было не напрасно.

– Я ощущаю воронку.

– Я тоже. Но окончательно поверю только собственным глазам.

На дворе, куда успели выбежать и Делия, и кот с волкодавом, и слуги Алисанды – грум, кучер, вершники, – переливалась жемчужными отливами голубая пламенная арка. Высотой в два человеческих роста, она казалась творением искушённого мастера праздничных иллюзий.

– Всё в порядке, всё в порядке! – замахала на слуг руками Алисанда. – Чоборь, Винас, вы можете идти. Все свободны.

Люди чародейки повиновались мгновенно. Надо полагать, милсдарыня де Брие ди Бралье дю Варгас шутить не умела.

Делия, кот и пёс не сдвинулись с места.

– Вен, – чародейка повернулась к магу, – скажи своим… пусть уходят. Им совершенно не надо видеть, кто пойдёт через этот портал. Особенно твоему котику. А мы с тобой пойдём открывать вторые врата. Но для начала – прикажи Делии дать тебе свечей. Кристаллы-то мы с тобой перебили.

Она улыбалась. Улыбалась так, как встарь, сквозь опыт и умение на миг проступили черты прежней Санди, что могла раскачиваться в верёвочной петле на головокружительной высоте, стараясь закрепиться на карнизе возле узкого зарешеченного окна.

Наверное, и в его выражении что-то изменилось, потому что Алисанда вдруг залихватски ему подмигнула.

– Идём же, – потянула она его за руку.

– П-постой. – Он вдруг поймал взгляд Делии, такой, что ему захотелось немедленно умереть от стыда на месте. – Твои… союзники…

– Как только я открою второй портал, то подам им весть. Всё, что от них требуется, – это нырнуть в первый и тотчас же, не задерживаясь ни на миг, вынырнуть из второго. Идём. Портал устойчив, но бережёного Спаситель бережёт. Делия, дорогая, нам нужна ваша помощь. Свечи, и побольше.

* * *

Второй портал они открывали долго и трудно. Алисанда, вся взмокнув, ругалась, словно портовый грузчик, – её разноцветные каменные зверюшки скакали по нарисованной диаграмме, словно обезумев, и никак не желали выстраиваться в требуемом порядке. Приходилось фокусировать силу лей-линий сквозь портал, учитывать бесконечные искажения; уравнения в общем виде, оказалось, дают недостаточно точные решения, пришлось на скорую руку решать системы простым подбором.

Всё, что проникало в первый портал, приходилось буквально ловить за хвост, как выразилась Алисанда, словно птицу в полёте. Руны не желали слушаться, круги Вениаминовой мельницы содрогались, точно норовя вырваться из своих желобов.

Дважды им приходилось сбрасывать собранный поток, и над башней в небесах вспыхивало слепящее сияние, куда там северному.

И только с третьей попытки собранная сила, сжатая тугой пружиной, ворвалась в раскрытый зев портала, образуя вторую арку уже на «той стороне».

Вениамин не мог удержаться – хоть одним глазом взглянуть, что там творится, на другом «бытийном плане», как говорили теоретики Академии.

Огонь, огонь и ничего, кроме огня, плавающие по пламенному океану острова чёрной пемзы? И скользящие по краю чёрной бездны жуткие существа с крыльями и рогами? Или…

Или.

Картинки вспыхивали перед ним на долю мгновения и тотчас же исчезали вновь.

Вениамин увидел лес, абсолютно неотличимый от привычной Пущи. Увидел размытую дождями узкую глинистую дорогу, освещённую бледным светом – так в его родном мире светила бы луна.

Увидел кавалькаду всадников, обычных людей на обычных конях.

Полноте, да это куда больше походит на Рудное королевство или на владения Войтека, нежели на «иной бытийный план»! Да разве такое бывает?

Однако затем он – опять же на краткий миг – увидел парящее над лесом громадное существо, чем-то похожее на козлоногого, только совершенно лишённое шерсти. Крылья его, как у летучей мыши – ну, или как у вампира в летающей трансформации, – широко раскинутые, позволяли ему уверенно держаться в воздухе. Тело покрывала алая чешуя, на голове – пара витых рогов.

Тварь неожиданно обернулась – глянув прямо в глаза Вениамину с такой ненавистью и жаждой крови, что он чуть не пошатнулся.

Маг не сомневался, что его заметили.

– Всё, Вен! Удалось! Открыли! – раздался ликующий голос Алисанды. – Оставайся здесь, Вен! Я наверх – пошлю сигнал!

Каблучки её стремительно простучали по ступеням.

Вениамин тяжело рухнул на сундук у стены.

Превеликие силы Спасителевы, как говаривала нянюшка в детстве…

Во что он влез? Зачем? Только ради памяти? Но что они сотворили с Санди, ведь та бестия – демон, классическое описание из Октавия Циннского – явно его увидела! Перехватила его взгляд!

Маг давно уже привык доверять собственному предвидению.

Но сейчас ноги сами понесли его наверх.

Он ненавидит вампиров. И он заплатит им в том числе и за сегодняшнее унижение. Получается, они отняли у него не только Асти, не только Дару… но и Алисанду.

На первом этаже, в гостиной, по-прежнему носившей следы недавней схватки, его ждали бледная Делия и пёс с котом – у кота шерсть дыбом, хвост трубой, глазищи горят; пёс оскалился и глухо рычит.

– Вы всё правильно чуете, ребята, – тихо сказал маг. Сказал и шагнул к дверям, украшенным коваными головами драконов из чёрного железа.

Сквозь смотровую щель двор был как на ладони. Под серым небом прямо посреди двора ярко сиял портал, и около него застыли Алисанда и ещё трое.

Алисанда, а рядом с ней – незнакомый мужчина, стройный, поджарый, с породистым лицом и слегка горбатым носом, кутавшийся в просторный чёрный плащ.

Рядом с ним замерла совсем юная девушка, волнистые светлые волосы распущены и спадают до самых колен. Она, как и её спутник, завернулась в просторный плащ цвета ночного неба, доходивший ей до пят.

И третий – сгорбленный, скособоченный, втянувший голову в плечи тип. В отличие от первых двух, этот держался так, словно его в любую секунду ожидал удар или что-то похуже. На спине его Вениамин заметил увесистый мешок.

Алисанда что-то сказала, указывая рукой на портал. Мужчина и девушка переглянулись и оба дружно кивнули. Третий их спутник только беспокойно зыркал по сторонам.

– Вы знаете нашу цену, – вдруг услыхал Вениамин.

Говорил мужчина – вампир. Голос у него был звучен, силён, богат.

– А вы – мою, ле Вефревель, – ответила Алисанда.

– По рукам, – решительно сказал поименованный ле Вефревелем. – Но убийства должны прекратиться. Иначе никаких… – Голос его внезапно упал до неразличимого шёпота.

– Я понимаю, – Алисанда гордо задрала подбородок. – Но и вы должны помнить свою часть сделки, иначе – никаких… – и она тоже прошептала что-то.

Вампиры дружно кивнули.

– Оставайся здесь, Хомка, – приказала светловолосая девушка. – Жди нас. Всё понял?

Третий в компании упырей мелко и поспешно закивал.

Ле Вефревель и его спутница взялись за руки и нырнули в портал.

Арка вспыхнула всеми цветами радуги и погасла.

Глава 6 Во многой мудрости много печали

Утро наступило, а незадачливый ученик старого мастера был всё ещё жив, хоть и еле-еле.

Он дышал, тяжело и прерывисто. На щеках разлился лихорадочный румянец, выбравшаяся из-под повязки на плече гнилостная зелень источала ужасный запах, медленно, но верно расползаясь всё дальше. Парень лежал в забытьи, и мастер не отходил от него – осторожно поил, обмывал и в строгом согласии с присланными мэтром Бонавентурой инструкциями накладывал свежие повязки и тампоны, пропитанные тем или иным снадобьем.

Старый Торфинн заходил, качал головой, вздыхал. И выразительно показывал острый нож.

Мастер отмалчивался, делая вид, что не замечает.

– Если мэтр выехал сразу…

– Шестьдесят лиг по прямой, все полтораста – со всеми beygjum, изгибами. Пять дней пути, самое меньшее, приятель. Продержитесь?

Мастер мрачно отвернулся.

– Как думаешь, – Торфинн склонился над раненым, острый нож в руке, – пытались они его endurgerð, переделать?

– В упыря? Не ведаю, наставник. Судя по расползающейся гнили – попытались, но что-то не так пошло.

– Оно и видно. – Торфинн не смотрел на мастера, только на юношу, и взгляд его не сулил ничего хорошего. – А ты знаешь, что бывает, когда вампир пытается обратить, но до конца дело не доводит, и вот такое вот разлитие происходит?

– Знаю, наставник. Видывал. – Мастер отвернулся. – Редко такое бывает, но всё-таки случается.

– В том вопрос, что не ведаем мы, сколько парню твоему отравы в жилы впрыснули, а сколько – так вот выплеснулось. – Торфинн кивнул на гнилую зелень на плече и шее раненого. – Сколько выплеснулось, сколько с другими ядами смешалось – от этого зависит, в какую сторону дело повернёт. В настоящего упыря твой парнишка обратится, или в гууна, или ещё во что.

– Да уж, «во что»… – скривился мастер. – Бастарды. Дважды таких видел.

– Ты – дважды, а я – два десятка раз, – заметил старый охотник. – И не знаю, что лучше. Не упырь, не гуун, а неведома зверушка, и на самого упыря-то не похожая… В сказках их по-разному кличут, где кикиморами, где зверолешими, где ещё как. Редкость, да. Получаются, когда упырю до конца дело обращения жертвы довести не удалось, да не просто не удалось, а всё у него шиворот-навыворот пошло. Вот как в твоём рассказе, например.

– Думал об этом. Но… без мэтра Бонавентуры нам не справиться.

– Справимся в любом случае. – Старый víkingur вновь показал нож.

– Да убери уж ты его, наставник, – не выдержал мастер. – Я уже всё понял.

– Ты-то понял, а он? – Торфинн невозмутимо кивнул на раненого.

– Он же недужен, без чувств, что он поймёт?! – возмутился его бывший ученик.

– Всё он поймёт. – Торфинн глядел в лицо юноши. – Вот увидишь.

С хозяином дома не спорят, вздохнул про себя мастер.

– Сиди пока тихо, – велел старый охотник. – Дело у тебя есть. Прислал тебе мэтр снадобья? Вот и трудись. Об остальном я позабочусь.

И действительно позаботился.

Мастер не отходил от мечущегося в беспамятстве паренька. Присланные эликсиры помогали, однако гнилостная зелень медленно, но верно всё-таки ползла по шее и плечу. Лихорадка не отступала, хотя её и удавалось удерживать «в рамках».

Мастер сам почти не ел и не смыкал глаз. Порой приходил сердитый Торфинн, бранился, как встарь, когда мастер ходил у него в учениках; прогонял спать.

Так прошло пять дней. Юноша страшно исхудал, глаза и щёки ввалились, а гниль добралась почти до самого уха.

Торфинн тоже ходил мрачный и точил свой нож.

На пятый день возле трактира остановился внушительного вида дилижанс, запряжённый четвёркой тягловых варанов. Кучер с проворством, говорившем о щедрой плате, соскочил с облучка и распахнул дверцу.

Появился грузный, неповоротливый толстяк в нахлобученной меховой шапке из чернобурых лисьих хвостов. Пузо его было настолько необъятным, что он, подобно монахам, носил нечто навроде рясы или балахона до самой земли и тёплый плащ, накинутый на покатые плечи.

Правда, все вещи были наилучшего качества – как, например, сапоги из настоящей кожи выверны.

Толстяк, пыхтя, сделал знак двум соскочившим с запяток дилижанса слугам и направился к воротам.

Навстречу уже бежал сам Торфинн.

– Мэтр. Мы вас очень ждали, – он поклонился. – Прошу вас. Дело… скверно.

– Понимаю, что скверно, – проворчал алхимик. – Иначе меня бы не позвали. А я бы не стронулся с места, бросив всё. Торопился, как мог, мчался, словно за мной все упыри света гонятся. Веди, Тор. Давненько я тут у тебя не был. Как, Тигрис ещё у тебя?

– Замуж вышла. За купца одного и в Империю Креста подалась.

– Да-а? Жаль, жаль. Мастерица была. Умела мои старые чресла порадовать.

Торфинн кашлянул, отвернулся. Старый охотник, похоже, не слишком одобрял подобного – как откровенности, так и самого предмета.

– Ну ничего, – пропыхтел алхимик. – Скажи другим красавицам, чтобы не боялись, я человек добрый, даже сентиментальный. За удовольствия плачу щедро, никого не обижаю, не неволю – ну да ты сам знаешь.

Торфинн поморщился, однако всё-таки кивнул, не промолвив ни слова.

Мэтр Бонавентура на первый взгляд казался сонным увальнем, чревоугодником, живущим от завтрака до обеда, от обеда до полдника, от полдника до ужина и от ужина до закуски на ночь. Сколько он имел подбородков, сказать было трудно, то ли пять, то ли шесть, то ли все семь. Пальцы его были подобны сосискам; однако глаза, большие, внимательные, редкостного зелёного цвета, отнюдь не тонули в складках жира и совершенно не казались поросячьими. Совершенно седые волосы мэтр заплетал в две косы на манер самого Торфинна.

– Сюда, мэтр. Вигдис, внучка! Быстро, предупреди гостей. Мэтр Бонавентура приехали!

– Множественное число можешь опустить, старый друг. Та-ак… – Алхимик остановился на лестнице, принюхался. – Здесь. – Он указал на одну из дверей. – Сразу могу сказать. Да-а, приятель… худо дело. Худо.

Торфинн молча, гибким молодым движением извлёк из кожаных ножен кривой остро отточенный нож.

– Погоди, – поморщился алхимик. Вновь втянул воздух мясистым носом, более напоминавшим картошку. – Всегда успеешь. Уж раз я оторвал свою бедную задницу от моего любимого рабочего кресла, обидно будет претерпеть всё это совершенно зря. Эй, вы, двое! Тащите мои кофры сюда. Покажи им, Тор, куда ставить, а я пошёл наверх.

* * *

– Привет, бродяга. – Мэтр Бонавентура стоял на пороге комнаты, глядя на постель с застывшей фигурой, до подбородка укрытой белым, и на мастера, склонившегося над раненым. – Вот и я. Как говорится, не ждали?

Мастер не принял шутливого тона. Он сам почернел и словно высох за эту седмицу.

– Мэтр. Спасибо тебе, что приехал. – Охотник поклонился алхимику ниже, чем кланялся князю Предславу. – Спасибо, друг. Я у тебя в вечном…

– Оставь, – поморщился толстяк. – Плетёшь красивости, словно царедворец записной. Donec eris felix, multos numerabis amicos[15]. Ничего ты мне не должен, понимаешь? Давай смотреть твоего бедолагу. Та-ак… Девочка! Вигдис – верно? – будь любезна, милая, сбегай на кухню, мне потребуется хороший котёл кипятку, самый большой, какой у вас только найдётся. И чтобы нам никто не мешал. Ах, да, ещё мне пива и колбасы копчёной.

Светлые косы только мелькнули по лестнице. Мэтр Бонавентура пододвинул табурет, другой, положил на него доску, извлёк из заплечной сумы запакованную в вощёную бумагу белую скатерть, расстелил. Быстро и ловко разложил жуткого вида инструменты – режущие, раскалывающие, вскрывающие, сверлящие, протыкающие. Скальпели, ланцеты, щипцы, зажимы, дрели, клещи и вовсе неопознаваемые железки.

– Я не только алхимик, но и врач. Поневоле, – пояснил мэтр. – С вами, вампиробойцами, иначе никак.

– Мэтр… Его можно… спасти? – Мастер глядел на алхимика горящими, ввалившимися от бессонных ночей глазами.

– Спасти нельзя только закопанный в землю труп с отделённой от туловища головой, – хладнокровно отметил алхимик. – Вижу, вижу, молодец, инструкции мои исполнял в точности. Ну-с, батенька, приступим.

Алхимик снял дорожные перчатки, долго и тщательно протирал руки чистыми тряпицами, смоченными в каких-то резко пахнущих эликсирах. Расставил на импровизированном столе целую батарею склянок, скляночек и склянищ; размял пальцы, взял скальпель и решительно поддел лезвием повязку.

Бинты захрустели. От разреза потянуло таким жутко-гнилостным зловонием, что у мастера помутилось в голове.

– Занюхай, из крайней склянки, – невозмутимо бросил Бонавентура. Ему отвратительная вонь, похоже, не мешала ни в малейшей степени.

Мастер кое-как сгрёб указанный пузырёк, поднёс к носу – и чуть не завопил. Жгуче-ледяной запах ударил в ноздри, прокатился по носоглотке, из глаз хлынули слёзы.

– Теперь маску надень, – продолжал советовать алхимик. – Ну как, полегчало?

– Уг-гу-у…

– Славное дело – ammonia, мёртвого поднимет, – не без самодовольства заключил мэтр. – Ну, продышался?

Мастер кивнул.

– Тогда будем смотреть. – И алхимик склонился над раной.

Там, под повязкой, дело обстояло куда хуже, чем раньше. В основании шеи темнели две чёрные точки – места, куда вонзились клыки вампирши. Кожа вокруг них вздулась, приобрела желтовато-зелёный оттенок и выглядела сейчас изморщиненной, смятой, рыхлой, мокрой, словно старая тряпка. Сама плоть вздулась, пульсировала, и мастер даже вздрогнул – к поверхности вдруг поднялась толстая, словно верёвка, жила, наполненная тёмной кровью. Охотнику показалось – там, в ране, уже завёлся огромный червь.

– Ч-что это? – выдавил он. – Отродясь такого не видывал…

– Потому что успевал укушенного бедолагу зарезать. – Мэтр был абсолютно спокоен, его руки так и мелькали, словно танцуя, играючи на первый взгляд управляясь с целым сонмом устрашающих инструментов. Быстрые мелкие разрезы скальпелем, наложение зажимов, вставление каких-то распорок. – Вампириозная arteria mobilitatem, подвижность артерий, их анимированность, вызванная экскретами glandulae submandibularis, сочетанного действия верхней и нижней их пары. Это, голубчик, случается, когда упырь серьёзно собирался обратить свою жертву. Но, поскольку весь процесс оказался поставлен с ног на голову, последовательность exinanitio glandulanum, то есть опорожнения желёз, была серьёзнейшим образом нарушена – вот и имеем то, что имеем.

От вампирьего укуса смертельная гниль расползалась широко, захватывая плечо, шею и лопатку, на груди добираясь до ключиц.

– Теперь, друг мой, нам надо точно понять, что моему пациенту успели впрыснуть и что – нет. – Мэтр взялся за хрустальный шприц тонкой работы, нацелился, воткнул иглу резким решительным движением; мастер аж дёрнулся, юноша даже не пошевелился.

– Вот и замечательно, вот и молодец, лежим, лежим себе спокойненько… – ласково приговаривал мэтр, таща на себя поршень.

Прозрачный цилиндр быстро заполнялся плотным зеленовато-жёлтым гноем с кровяными прожилками.

– Если вампир просто кормится, как тебе, конечно же, известно, он опорожняет в кровоток жертвы нижние надчелюстные гланды, или железы, как их ещё называют. – Мэтр, похоже, очень любил поговорить за работой. – Усиливает ток крови, расширяет сосуды, в то же время препятствуя развитию hemorrhagic excusso, геморрагического шока. Ихор этих желёз, при правильном разделении на компоненты, способен дать весьма сильнодействующие вещества, входящие в снадобья для предотвращения фатальной cor impetum, для борьбы с последствиями той же кровопотери…

Говоря всё это, мэтр Бонавентура ухитрялся делать разом десять дел. Руки его не знали отдыха, толстые пальцы, как оказалось, виртуозно умели обращаться с самыми тонкими инструментами.

Содержимое шприца алхимик опорожнил в кювету, стеклянными трубочками-пипетками с круглыми грушами на концах взял несколько проб, раскапал в заранее приготовленные скляницы, ловко открывая на миг притёртые пробки и вновь их закупоривая.

Мастер заворожённо наблюдал за происходящим.

Было в этом что-то жуткое, неестественное, запретное, извращённое. Не зря же церковь Спасителя, поощряя «врачевание словом святым», сурово осуждала и всячески боролась с «нечестивыми и злокозненными некромагами, могил осквернителями, трупов кромсателями, костей сверлителями и черепов пилителями, для проклятого своего искусства частей тел добывателями» и проч., и проч., и проч.

Попадись мэтр Бонавентура суровым слугам Спасителя, толстяку было бы несдобровать. Несдобровать, несмотря на покровительство и защиту сильных мира сего, включая королевских особ, коих небрезгливый мэтр тайно пользовал от дурных болезней, а также избавлял от нежелательных беременностей.

Жидкости в скляницах дружно вскипели сами по себе, безо всякого огня. Крепко вогнанные в горлышки пробки задрожали, но выдержали.

В пузырящихся смесях мастеру почудились на миг искажённые дикой ненавистью лики убитых им упырей – Грегора, Петера, Морриган. Склянки заполнял густой, плотный пар, содержимое их булькало и расплёскивалось по стенкам сосудов.

– Угу… ага… так и запишем… – бормотал меж тем Бонавентура, стремительно делая пометки в книжице. – Надо же, как его отделала эта упырица, действительно выплеснула всё, что накопилось. В прямом смысле этого слова. А накопилось, выходит, немало. Но последовательность-то, как ни крути, нарушена. – Мэтр поднимал одну за другой скляницы, сверял цвет осадка с таблицей, ставил кресты и галочки в книжечке. – Выдавала всё вместе вперемешку. Зелёный ихор вперёд красного! И синим поверх! Тут не то что гууна, тут и бастарда-то получить трудно.

Алхимик отодвинул скляницы, переплёл пальцы, закрутил большими вокруг друг друга, в упор воззрился на мастера.

– Мой руки. Да не водой, не водой! Вот, возьми моего эликсира. Будешь ассистировать. Инструменты подавать.

– Что с ним, мэтр?

– Что, что… множественное поражение смешанными экскретами вампирьих желёз, введённых в неортодоксальном порядке. Возникли существенные побочные эффекты. Анимированность части тканей, свойственная cadaver mobile, в просторечии именуемых «мертвяками». Гнойное перерождение мышц, расплавление сухожилий, их переаранжирование, как при трансформации в истинного вампира.

– С этим можно… что-то сделать?

Мэтр вздохнул, отвернулся.

– Если бы совсем нельзя было, никуда б я не поехал. Написал бы тебе, друг мой, «поступи с несчастным обычным порядком и прекрати его страдания». Но я здесь! И, по-моему, это о многом говорит. Так, отставить разговоры! Я тоже руки очищу, продезинфицирую… Начинаем. Тампон номер один. Скальпель. Грязное скидывай туда. Два раза одно и то же не используй.

– Знаю, чай, не маленький!

– Напомнить не мешает. Тампон номер два. Эликсир А. Прикрой глаза!

Ланцет в толстых пальцах быстро и уверенно прочертил линию глубокого разреза прямо меж чёрных дыр, оставленных клыками Морриган. Поражённая гниющая кожа разошлась, являя внутренности раны, совершенно непохожей ни на что, доселе виданное мастером.

Нет, ему не раз и не два приходилось перевязывать, зашивать, промывать, обеззараживать, накладывать шины и швы. Каждый настоящий охотник – сам себе лекарь, он умеет не отворачиваться, глядя на обнажённые жилы с сухожилиями.

Но сейчас…

Позеленевшие, словно все заполненные гноем мышцы сокращались и расслаблялись каждая сама по себе. Чёрные разбухшие жилы пульсировали тоже каждая в свой такт и казались ни к чему не прикреплёнными, елозящими туда-сюда. Да и потом… откуда в плече такие артерии? Сонная же совсем не тут!

– Вот это она и есть – анимированность, – спокойно сказал Бонавентура. – Зажим большой. Ещё один. Зажим малый. Эликсир Б. Ускоренное формирование временных органов и кровеносных сосудов, обеспечивающих преображение несовершенного человеческого тела в вампирье. Обеспечивается синим ихором, из большой шишковидной железы. Должен вводиться уже в самом конце процесса, после утраты жертвой самое меньшее половины собственной крови и полной обработки красным и зелёным экскретами из челюстных и подскульных гландул. Стремительный рост нового типа соединительной ткани, обеспечивающей перемещение органов, транспортировку зародышей новых lamia corporis organa, органов тела вампира. Скальпель. Подставляй таз. Первый узел я, кажется, нашёл…

Чёрная жила, толстая, в палец, судорожно извивалась, прихваченная двумя большими зажимами у краёв разреза и одним малым – прямо посередине. Мэтр нацелился чистым ланцетом – и резко разрезал поражённую плоть крест-накрест, иссекая кусок новообразовавшейся жилы в пол-ладони. И тотчас же опрокинул прямо на рану зажатый между средним и безымянным пальцем левой руки эликсир Б.

Мастер готов был поклясться, что он слышит яростное, но бессильное шипение. Чёрный обрубок артерии упал в подставленный таз, заизвивался там, дёргаясь, словно червяк, и разбрызгивая вокруг себя густую, вязкую, похожую и по цвету, и по консистенции на разбавленный вар, жидкость.

Её мастер знал – кровь вампиров. Довелось повидать, ох, довелось…

– Заливай кипятком, – с прежней невозмутимостью бросил Бонавентура. – И мне большой зажим. Распор. Эликсир В. Глаза прикрой, брызнет!

Предупреждение подоспело вовремя. Рана словно бы вспыхнула, окутываясь густым дурно пахнущим паром. Что-то шипело и трещало, словно жир на сковородке.

Раздирая прогнившую рыхлую кожу, прямо из плеча выдернулось что-то вроде обрубка той же жилы, из открытого конца выплёскивалась тёмная жижа, мгновенно обращавшаяся в пузыри при соприкосновении с эликсиром.

Алхимик ловко подцепил чёрную жилу щипцами, резко потянул. Что-то захрустело, плечо парня внезапно вздулось.

– Есть! – Мэтр с быстротой бывалого мечника резанул скальпелем. В его руках остался «узел» – чёрный клубок размером с кулак. От него тянулись словно бы корни или щупальца, с них обильно капала чёрная кровь.

– Первый пошёл. Эликсир Г и Д, разом! Лей, пока я всё это раскрытым держу!

Мастер едва не ослеп и не лишился чувств. Едкий пар обжигал, от запаха кружилась голова и плыли мысли.

Он сам не помнил, как выполнял команды Бонавентуры; а их пузатый алхимик отдавал много и быстро.

А ещё мастер никак не мог взять в толк, почему из разрезанного, раскрытого плеча его ученика не идёт кровь. Зажимы алхимик использовал, чтобы фиксировать и иссекать почерневшие, жутко изменившиеся ткани. В бадейку с кипятком бросал далеко не всё. По большей части дёргающиеся, содрогающиеся, словно продолжающие жить собственной жизнью ошмётки отправлялись в банки с «наилучшим spiritus vini rectificati высшей очистки», как гордо поведал мастеру мэтр.

В развороченном плече пострадавшего высокоучёный господин Бонавентура, periti in alchimia, копался ещё долго. Время от времени заставлял мастера проверять пульс пациента, подносил зеркальце к приоткрытому рту, бормотал что-то непонятное.

– Уф-ф-ф! – наконец выдохнул он, опорожнив в рану целый пузырёк эликсира З. – Повезло тебе, друг мой, и ученику твоему повезло. Парень – кровь с молоком, сильный, здоровый. Сопротивлялся заразе до последнего. Если б не это – не помогло бы всё моё искусство. Рану мы очистили, насколько могли. Теперь остаётся только зашить.

– Так с ним всё будет в порядке?

– Игла. Не знаю, дружище, не знаю. Но знаю одно – без мага нам не обойтись.

– Для чего? Что он сделает?

Бонавентура тяжко вздохнул, не переставая ловко накладывать стежок за стежком.

– Потому что, друг мой, ни один алхимик на свете не в состоянии полностью убрать вампирью магию. Я знаю кой-какие чары, умею ими пользоваться, но я не настоящий чародей. Вениамин говаривал мне когда-то, дескать, есть у тебя дар, мэтр; ну так это я и без него знаю…

– Ну, так и дальше-то что, дальше?! – нетерпеливо перебил мастер.

– Дальше? – Алхимик вздохнул вторично. Аккуратно затянул узелок на нитке и принялся очищать окрестности раны очередным эликсиром. – Я справился с непосредственной, с немедленной угрозой от вампирьих ядов. Но справиться с их магией я не могу. А она остаётся в теле жертвы всегда. Даже когда атакует такой… неопытный и глупый упырь, как в этот раз.

– Она.

– Что «она»?

– Это была она. Упырица по имени Морриган. И… действовала она знаешь под кем?

– Откуда ж мне знать, дружище? – Толстяк взглянул в лицо мастеру, и брови его вдруг сошлись. – Погоди… судя по твоему выражению… неужели сама… Алая Леди?

Мастер угрюмо кивнул.

– Она самая.

– Domina Rubrum, – прошептал алхимик, и пальцы его впервые дрогнули.

– Угу. Венкевильяна.

– Ш-ш-ш! – вскинулся вдруг мэтр. – Не произноси этого имени!

– Тьфу ты, дружище. Только не говори мне, что ты тоже заразился этим суеверием!.. Мы же проверяли, с другими охотниками…

– И с Дарой? – поднял бровь алхимик.

– Не важно! – отрезал мастер. – Мы…

– Сделай одолжение, дорогой, – в упор взглянул на мастера толстяк. – Не произноси вслух истинного имени Алой Леди в моём присутствии. Можешь исполнить эту мою маленькую просьбу? Я исполнил твою, куда более серьёзную, со всем старанием и поспешанием. Не так ли?

– Так, – согласился мастер. – Хорошо, мэтр. Не буду упоминать. Так вот, она была там. Командовала тремя молодыми упырями.

– И вы с ним, – кивок на бесчувственного юношу, – уложили всех троих, как я понимаю? А ты, дружище, скромничаешь и отмалчиваешься? Я должен услыхать эту историю во всех подробностях! Но как вам удалось отбиться ещё и от Алой?

– Не нам и не мне. – Мастер принялся рассказывать. Бонавентура слушал очень внимательно, не переставая делать дело, – окончил чистить вокруг шва, наложил свежую повязку.

– Н-да, – развёл он наконец руками. – О многом слыхал, но такое… Что же это за сущность, а, друг мой?

Мастер недовольно пожал плечами.

– Мне-то откуда знать, дружище?

Бонавентура с досадой поцокал языком.

– Ну, как говорили просвещённые древние в таких случаях, aliquid incognita, что-то неразгаданное. Оставим то, что превышает пределы – quod modum excedere vires – нашего разума. Вернёмся к магии. Так вот, чтобы дать пареньку шанс…

– А сейчас его что, нет? – резко перебил мастер.

Мэтр Бонавентура долго молчал.

– Нет. Без мага – нет.

– Но… ты же убрал…

– Дружище! Я убрал всё, что мог. Но я же сказал, разделаться с магией вампира мне не под силу. Она сейчас в нём, – кивок на раненого, – и никакие эликсиры ничего с ней не сделают. Медленно, очень медленно она сведёт паренька с ума. Не обратит в упыря, нет. Но сделает, быть может, ещё более опасным чудовищем, маньяком, ненавидящим весь род людской. Вдобавок магия сделает его неуловимым, малоуязвимым, изощрённым во всех и всяческих способах умерщвления, ибо именно к этому станет толкать его одурманенный мозг.

Мастер помолчал.

– Прости, Фиданца, но если это так и без мага мы ничего не можем… зачем же ты приезжал? Почему не написал мне просто – убей его?

– Еm misericordiam cum interficeret, – вздохнул алхимик. – Убей его из милосердия. Нет, дружище. Зови меня киником, зови бездушным адептом заумных теорий, но всякое исследование укушенного вампиром – огромный вклад в конечную нашу победу над ними. Я за сегодня узнал о процессе вампиризации больше нового, чем за последние лет пять. И за это, друг мой, тебе огромное спасибо. Ну и к тому же сам processus мы замедлили. Очень сильно замедлили. Но маг нужен. И вдобавок – не любой. Далеко не любой.

– Я понимаю, – помолчав, негромко отозвался мастер. – Прости, Джованни.

– Да, я, Джованни Фиданца Бонавентура, говорю тебе – нужно отыскать Вениамина Скорре. Я в письме обещал тебе порасспрашивать знающих людей – и порасспрашивал. – Толстяк последний раз взглянул на слабо, но мерно дышащего пациента, кивнул мастеру. – Дело сделано. Я спрячу эликсиры и образцы – а ты неси ещё кипятку. Отмывать будем…

* * *

Потом они сидели за накрытым столом в комнате, отведённой старым Торфинном для алхимика. Мэтр держал в одной лапище увесистую пивную кружку, а в другой – целый круг копчёной колбасы, от коего и откусывал.

– Так вот, дружище. Нам нужен магистр Скорре. Я – очень осторожно, разумеется! – навёл справки ещё о некоторых чародеях. В числе способнейших и, так скажу, среди интересовавшихся темой называли также Алисанду дю Варгас и Корделию Боске.

– Что?! – Мастер так и подскочил. – Как ты сказал?! Боске? Корделия?

– Ты словно привидение узрел, – покачал головой толстяк. – Что-то не успел мне рассказать, я вижу…

– Не успел, – понурился мастер. – Письму не доверил, а здесь уже…

– Понимаю, момента не находилось, – кивнул Бонавентура. – Выкладывай. Я весь внимание. Судя по твоему выражению, дружище, эта самая Корделия Боске самое меньшее покушалась на твой строгий целибат.

– Слушай, Джованни. Что называется, «и не говори, что не слышал». – Мастер зажмурился на миг, вновь увидав, как наяву, эльфьи развалины посреди гнилого болота, вампиршу Морриган и чародейку Боске под ночным небом.

Рассказ его длился долго.

Мэтр Бонавентура слушал, раскрыв рот и позабыв даже о пиве с колбасой. Не охал, не всплёскивал руками (наверное, оттого, что они так и остались заняты) – слушал.

И румяное, мясистое лицо его становилось всё бледнее и бледнее.

– Ты понимаешь, Джованни, чем это гро…

– Избавь меня от банальностей, дружище, – огрызнулся толстяк. – Извини. Это я… короче, извини. – Мэтр Бонавентура тяжело вздохнул. Поглядел на кружищу с пивом в правой руке, на колбасу в левой, снова вздохнул и отложил-отставил всё это.

– Дружище. Частично – частично, подчёркиваю! – я эту Боске где-то даже могу понять. Теоретически. Вампир как источник лекарственных средств – это ведь настоящий кладезь. Моя б воля, разводил их как домашний скот, да и забивал по потребности, – алхимик нервно хихикнул. – Их железы, органы, ихор – поистине на вес золота. Сколько мне вашего брата упрашивать пришлось, чтобы до вампирьих трупов добраться?

– Погоди, погоди, – мастер аж привстал, – что ты хочешь сказать? Что эта Боске затеяла… нужное и полезное дело?

Алхимик скривился и отвёл взгляд.

– Я сказал, что я её понимаю. Частично. Но это не значит, что я с ней согласен. – Он побарабанил пальцами по столу, словно собираясь с духом. – Дружище… если дело обстоит так… за «мирный договор» с упырями взялся сам Капитул, значит – наше дело дрянь.

– Глубокое замечание, – съязвил мастер. – Дай колбасы, что ли…

– Ты отпустил эту Боске, – продолжал Бонавентура, даже не обратив внимания на нож мастера, кромсающий любимую «предславльскую копчёную» алхимика. – Она, конечно же, немедля обо всём доложила.

– Теории, друг мой.

– Теории, основанные на богатой практике. – Толстяк наставительно поднял палец. – Не забывай, я же учился в Академии. На факультете алхимии, как нетрудно догадаться. Я знаю, как там оно всё устроено. И никакая, прости меня Спаситель, девочка Боске без разрешения всего Капитула даже пукнуть, извини, не посмеет. Не обманывай себя, дружище. Против нас не безумный маг-одиночка или даже кучка, не знаю, «заговорщиков». Против нас весь Капитул.

– Да с чего ты взял, что именно весь? – не сдавался мастер.

– Споришь, потому что сам боишься в это поверить? Хватит лопать мою колбасу, давай сюда. У меня тоже нервы. Не у тебя одного. Так вот, дружище, вампиры долгое время были табу и для людей, и для магов. Вспомни – тех, кто шёл служить упырям, селяне сами на рогатины поднимали. Да и маги тоже… Не стал бы я нынешним мэтром Бонавентурой, кабы это была только моя война. И вот, что девочка Корделия – она хоть ничего, эта Корди? – полезла якшаться с вомперами без санкции больших шишек Капитула, ни за что не поверю.

– А в то, что Капитул послал на такое дело молодую чародейку, поверишь?

– В это поверю. Она, судя по всему, способная. Ну, а в случае неудачи – Конгрегация лишилась бы всего одной волшебницы. Невелика потеря.

– Но вообще, вся идея с умиротворением вампиров?!

– Понимаешь… – Бонавентура с силой потёр лицо. – В теории – опять же, в теории! – Капитул принял правильное решение. Война людей с упырями длится аж с начала времён, о ней пишут самые древние из сохранившихся летописей. Изначально кровососов было очень мало, считаные единицы. Медленно, но верно их число росло. Можешь мне поверить, магическая история Припроливья и Империи Креста – моя вторая специальность. Постепенно создавались вампирьи твердыни; их обитатели погрязали в крови и убийствах, окрестные земли восставали и – чудовищной ценой – одерживали в конце концов победу. Но вампиры, высшие, самые могущественные, всегда выживали и просто меняли место жительства. Где, как нетрудно догадаться, продолжали своё дело.

В комнате сгустилась тишина.

– Перечислить тебе все некогда цветущие края, сделавшиеся добычей упырей? – негромко и с горечью проговорил алхимик. – Заброшенные города, заросшие тракты, людей, ушедших в леса и одичавших, ибо только так можно было укрыться от парящей в небесах смерти?

Мы проигрываем войну, друг мой. Мы проигрываем её. Пройдёт ещё не одно столетие, но мы её проиграем.

Алхимик отвернулся и вновь забарабанил пальцами по столу.

Мастер прикусил губу. Хотелось заорать во весь голос, врезать кулаком по столешнице – а ещё лучше разрубить её надвое своей верной секирой.

– Не сердись, – не глядя на него, вздохнул Бонавентура. – Я говорил как учёный, не как… твой друг. И я никогда не перестану сражаться. Никогда не перестану помогать.

Мастер заставил себя выдохнуть.

– Так что же, всё, что мы делаем… напрасно, по-твоему? Если мы всё равно проиграем?

– Мы выигрываем время, – возразил мэтр. – Мы очень многому научились. Раньше вампиры были страхом и ужасом, разящим, почти неуязвимым и непонятным. Сейчас мы знаем, кто они, откуда, как появляются, как живут, как делают себе новых. Мой наставник – мой истинный наставник, уже после Академии, – он был вообще первым, кто провёл вскрытие трупа вампира. Мы разобрались в их железах, в системе разных ихоров или экскретов, для удобства поименованных «синим», «красным» или «зелёным». Мы знаем, что вампиры не бессмертны, но лишь долголетни, хотя их долголетие может достигать миллениума. И всё это говорит нам… – Бонавентура вновь отвернулся, – что упыри телесно и впрямь совершенней нас.

– Что-о?! – не выдержал мастер. – Мэтр, если ты сейчас скажешь, что мы должны уступить им место…

– Успокойся, – несколько жёстче бросил алхимик. – Ты охотник или кто? Я вот сказал тебе малую часть того, что могла бы достичь наука с… э-э… частями тел и органами от упырей. Новые эликсиры, снадобья, лекарства. Средства, способствующие регенерации, заживлению ран, удлинению жизни. У вампиров не бывает malignus tumores, то есть злокачественных опухолей, ты это знаешь? Они не страдают апоплексическими ударами, их сердца, сосуды, суставы, мышцы, кожа и прочее изнашиваются куда медленнее, чем наши, людские. Я бы не отказался, хе-хе, иметь регулярный источник поставок свежих упырьих трупов.

– Мы тебе немало привозили, – с некоторой обидой напомнил мастер. – И головы, и трупы – когда получалось. Куда ж ещё-то регулярнее?

– Привозили, совершенно точно! – кивнул алхимик. – И, дружище, если б не те cadaveribus, ничего сегодня у меня бы не вышло. Но требуется больше, куда больше. – Он мечтательно закатил глаза. – Или… есть тут у меня одна мыслишка…

– С мыслишками потом, – сумрачно осадил разгорячившегося мэтра мастер. – Нам надо отыскать магистра Скорре. Ты сказал, что поговорил с нужными людьми. И что же в итоге?

– В итоге? – поморщился Бонавентура, словно раздражаясь на необходимость возвращаться в скучную реальность. – В итоге я знаю, где он. Знаю точно. Смотри, – и он ловко раскрыл перед мастером искусно сделанный карманный атлас, с картами, напечатанными на тонком шёлке.

– Вот гляди. Он на севере, ты был прав, дружище. Вот Чайкина гора, вот Грибная Круча, самое дальнее селение народа половинчиков. Глухомань и дичь. Как эти малыши там очутились, что они там делают, Спаситель один, наверное, ведает. Впрочем, не важно. А важно лишь то, что магистр Скорре, наш добрый друг Вениамин – там.

– И что? – мрачно осведомился мастер. – Как это нам поможет? Голубиной почты туда нету.

– Нету, – кивнул толстяк. – Но зато старые имперские дороги всё ещё расчищаются. Даже на севере.

– Кем? – искренне удивился мастер. – Мы в Предславовом княжестве. На полночь отсюда – четыре свободных маркграфства, два баронства, два княжества поменьше, дальше – с полдюжины рыцарских феодов, а ещё дальше…

– Чёрный Лес.

– Чёрный Лес. Никогда не доводилось там работать. Вампирам там некого жрать.

– Ну, не совсем так. Свободного народа там хватает. Слыхал о лесовиках?

– Это кто от тягот и повинностей на север бежал и теперь вроде как «от чудищ Чёрного Леса нас защищает»?

– Они самые.

– Что-то не слыхать среди нас, охотников, чтобы там и впрямь оставались ещё какие-то чудовища.

– Они-то остались, только они тоже не дурни и из чащи не высовываются. – Алхимик наконец вспомнил о своём пиве, сделал добрый глоток. – Короче, селения есть и там. Немного этих деревень, но они есть. Управляются сами. Не нашлось ни одного не то что маркграфа, но даже и захудалого барона или княжича, что оторвал бы афедрон от стула и отправился туда основывать новые владения. Так что дорогу они таки содержат – иначе совсем бы одичали.

– Ну, хорошо. И что с того?

– А то, дружище, что мы уложим нашего раненого на носилки и в моём дилижансе отправимся прямиком туда.

Мастер открыл рот и снова закрыл.

Мэтр Бонавентура, довольный произведённым эффектом, прихлёбывал оставшееся пиво.

– Да-да. Это займёт у нас примерно две недели. У меня всё приготовлено – я так и ожидал, что придётся самим на север отправляться. Запасся. Инструменты, ингредиенты, снадобья, припасы. Трое моих людей – проверенные, труса не празднуют. Да одного из них ты знать должен – Ингвар, ходил с… с Джейкобом в своё время.

– Ингвар? – поразился мастер. – А чего ж прячется, лица не кажет?

– Стесняется, – усмехнулся Бонавентура. – Ученик твоего друга, которого наставник не взял в последний поход. А ученик-то, похоже, и не шибко хотел. Жизни искал… поспокойнее, скажем так. Вот и оказался у меня на службе. Но – слова худого не скажу. Честен, храбр, знает, с какого конца за меч браться…

– У тебя, мэтр, всё продумано, похоже, – покачал головой мастер.

– Конечно! Я же, как-никак, бакалавр алхимии и натурфилософии! – гордо объявил толстяк, со стуком ставя на стол пустую кружку. – Ну, собирайся. Завтра отправимся. Сегодня ещё отдохнем. Мне, проклятье, требуются тепло и ласка.

Мастер покачал головой и отвернулся.

– Что?! – удивился толстяк. – Просто я не ханжа и прямо говорю, когда мне чего-то хочется.

– Ну и говори, – буркнул мастер. – Мне-то зачем об этом знать?

– Товарищи в дороге должны знать, кто, где, с кем и зачем, – наставительно заметил толстяк. – Вот ты, к примеру, знал, с кем и где шалил твой ученик?

– Ни с кем он не шалил, старый ты… – Мастер сдержался в последний момент. – Он хотел стать охотником! И стал бы им! Если бы не эта гадюка, Морриган!

– И он не засматривался на красивых девчонок? – поднял бровь алхимик. – На твоём бы месте я задумался, дружище.

– О чём? Я тоже не засматриваюсь на девчонок.

– Если молодой и красивый парень не думает о девчонках, значит, он одержимый, – авторитетно заявил толстяк. – А одержимые долго не живут. Поверь моему опыту.

– Хватит болтать. – Мастер с грохотом отодвинул лавку. – Спасибо тебе за предложение, друг Джованни. Принимаю его. Завтра в путь.

– Отлично. – Мэтр поднялся тоже. – Пойду-ка я, загляну в общую залу. Старый Тор хоть и осуждает всяческое кобелячество, но девочек почему-то из своего заведения не прогоняет. Как и мальчиков, впрочем.

– Ты находишь в этом что-то плохое?

– Я? Помилуй Спаситель! Каждый грешит в меру своей греховности. Но прошу тебя, дружище, избавь меня от нравоучительных бесед. – Мэтр решительно направился к дверям. Пыхтя, кое-как протиснулся боком.

Мастер молча следовал за ним. Он думал о юноше, что так и лежал без сознания, тяжело и редко дыша, с ввалившимися щеками и глазами; думал, что пришла пора дать раненому бульона и сделать всё прочее, необходимое, когда ухаживаешь за лежачим; и тем не менее он задержался на пороге.

Мэтр Бонавентура величественно шествовал меж длинных столов трактира, подобно океанскому чудовищу среди морской мелочи. Его балахон отнюдь не казался нелепым или смешным, на груди недвижно лежала тяжёлая цепь – золотые диски с выложенными малахитом странными символами на них. Щёки толстяка были гладко выбриты, глаза веселы, несмотря ни на что.

«Молодец, – сумрачно подумал мастер. – Вот пойдёт сейчас веселиться. И оставит все мрачные мысли позади. А я…

А я всякий раз вижу клыки вампиров и мёртвых друзей.

Слишком мало выбитых клыков и слишком много мёртвых товарищей.

Джейкоб.

Иоахим.

Мартин.

Дара.

Имена – они взяли чужие, но всё-таки имена.

Остальные довольствовались прозвищами.

Неужели этот толстый сластолюбец прав и нас побеждают? Неужели мы обречены проиграть этой кровососущей нечисти? Нечисти, что не способна к деторождению, а может размножаться только на нас, подобно плесени?

Мы должны уступить ей?! Дать себя сожрать?!

Никогда.

Никогда, слышите, вы?! Никогда!»

Кровь бешено стучала в висках. Кулаки сжались на рукоятях кинжалов у пояса.

Ничего сейчас не хотелось мастеру больше, чем сойтись один на один с упырём. И ему казалось, что он способен победить, именно в том самом «честном бою», от которого сам же предостерегал своего ученика.

Ух, как колотится сердце…

«Плохо, – укорил он себя, тяжело дыша. – Мёртвые помогают, но нельзя, чтобы они подходили слишком близко».

А мэтр Бонавентура как ни в чём не бывало царственным жестом велел пододвинуть к столу здоровенный чурбан, целый спил дерева, служивший табуретом. Извлек на свет пригоршню серебра, склонив голову, оценивающе оглядел косящихся на него девушек.

– Н-ну, красавицы? – прогудел он, беззаботно сыпанув серебро на стол. – Что-то мне сегодня грустно и одиноко. Монеты жмут в кошеле, залежались, засиделись, пора отпустить их на волю! Какая радость от этих кругляшей? Радость в том, чтобы поделиться ими с весёлой красоткой!

Девицы переглядывались. Они тут, не мог не отметить мастер, были и впрямь хороши. Даже слишком хороши для обычного трактира.

Наконец одна поднялась, игриво перекинула назад пышные косы, показывая едва прикрытую внушительную грудь. Высокая и статная, она вполне сошла бы за жрицу в каком-нибудь храме Древних, ещё действующих кое-где по потайным местам.

Мастеру уже следовало идти – негоже стоять в дверях, как говорится, или туда, или обратно.

Однако он смотрел – на черноволосую красавицу, что лукаво и обещающе улыбалась алхимику.

Тот захохотал, зазвенел монетками. Девушка подмигнула ему, небрежно сгребла серебро со стола и высыпала обратно в ладонь толстяку.

– Золото, – услыхал мастер. – Ты меня оценишь. И заплатишь мне золотом.

– Похвальная уверенность! – хохотнул мэтр. – Что ж, идём, дорогая. Проверим, потянет ли твоя страсть на полновесный золотой.

Красотка улыбнулась, блеснув белыми зубами. Народ вокруг откровенно скалился, но смеяться вслух никто не рискнул.

И в последний миг мастер успел заметить её глаза – странного золотистого оттенка.

* * *

Мастер закончил кормить и обмывать ученика. Как обычно, поднёс зеркальце ко рту – дышит, слабо, но ровно. Охотник зажёг новую свечу, поставил на стол.

Упыри б побрали этого Джованни. Умеет радоваться жизни, несмотря ни на что. Навевает… воспоминания.

– Почему ты это делаешь, Дара? Почему я?

Яркое и тёплое солнце над головами. Зелень соснового леса, самое начало лета. Плащ расстелен на тихой лужайке, совсем рядом бурлит ручей, переливается через каменный урез холма, рушится вниз невысоким водопадом. Внизу, в его чаше, заросли водяных лилий, там звенят стрекозы, порхают бабочки, басовито гудят жуки – мелкая лесная живность знать не знает о двух охотниках, что сидят рядом; Дара подтянула колени к груди, положила подбородок на сжатые кулаки. И он, мастер, обнимает её за плечи.

Солнце светит, согревает. Их одежда валяется бесформенной кучей рядом. Волосы Дары струятся по обнажённой спине – он, мастер, знает, что там, под тёмной шелковистой массой кожа Дары исполосована шрамами.

Клыки и когти вампиров, решивших для чего-то поиграть с юной пленницей.

– Потому что тебе тепло, только когда сам греешь кого-то, – улыбается она.

«Стой! Откуда это?! Это было не со мной! Это – не я – откуда?»

Мастер затряс головой. Это были не его воспоминания. И откуда они тут взялись?

Он поспешно взглянул на юношу. Нет, с ним ничего не случилось. Но… откуда же это ощущение, почти уверенность – что-то стряслось?

Но… Свеча! Он запалил свежую свечу, когда вошел! А сейчас – она на четверть уже прогорела! И воска-то сколько натекло…

Что случилось со временем?! Сколько он так промечтал?!

Проклятье!

Рука мастера стиснула секиру. Другая, левая, проверила, на месте ли небольшой самострел.

Отпер засов, выбрался в коридор. Всё по-прежнему, из залы доносится нестройный шум голосов.

– Торфинн! Эй, Торфинн!

– Чего тебе? – Старый víkingur на своём обычном месте, за стойкой.

– Где мэтр? Где Бонавентура?

– Это ты у меня спрашиваешь? – фыркнул старик. – Где ж ему быть? Подцепил Глейсс и с ней заперся. Тешится…

– Глейсс. Ты её знаешь?

– Ну как знаю… Не так давно она здесь. Все дивились – такая красотка, ухоженная, гладкая, ну, ровно купчиха или того выше. Глаза вот красивые, словно расплавленное золото. Однако вот тут, у меня. Ходит только, понятное дело, с небедными, прочих отгоняет.

– Отгоняет?

– Угу. Решительная девка. Огонь-девка, я бы даже сказал. Славная kappi из неё бы вышла, славная воительница.

Мастер покачал головой.

Чепуха какая-то. Но… слишком заметная, слишком непохожая на других. «Глаза словно расплавленное золото». Прислужники упырей так не делают. Они-то как раз всегда серые, незаметные, сливающиеся с толпой. Исключений не бывает.

«Но что, если… – вдруг продрала мастера страшная мысль, – что, если эта Глейсс никакая не прислужница? А самая настоящая упырица?»

«Ты что? – поразился голос его рассудка. – Какая ещё упырица? Здесь, среди людей, запросто так?!»

Глас рассудка мастер успешно проигнорировал.

– Ключ, – не своим голосом приказал он Торфинну.

– Какой ключ?

– От комнаты мэтра! – яростно зашипел мастер на старика. – И не говори, что она заперта изнутри на засов! Я не я буду, если там нет соответствующего рычажка!

Торфинн выпрямился, глаза сощурились.

– Понял. Ну, только смотри, приятель, мэтр Джованни на тебя в претензии будет!

– Переживу как-нибудь, – бросил охотник. – Веди уж!

В косяке что-то щёлкнуло и хрустнуло. Торфинн поспешно выдернул ключ из потайной замочной скважины.

Мастер ударил плечом в створку, ворвался внутрь.

– Эй! – завопил скандализованный мэтр. Он пребывал совершенно обнажённым, как и его подруга, лежал на спине, в то время как Глейсс была всецело занята, как сказал бы он сам, его вирильными частями.

– Пусть выметается, – прохрипел мастер. – Ты! Собирай барахло и проваливай!

– Да что это с тобой? – мелодично удивилась Глейсс. Да, глаза и впрямь золотые…

Она, похоже, ничуть не растерялась и нимало не смутилась. Повернулась, демонстрируя внушительную филейную часть.

– Завидуешь, что ли, седой? А ты б не зыркал на меня волчарой, а подошёл бы, с подходом, с уважением, я б и тебя порадовать сумела. Люблю я это, достойных мужей радовать, – и она хихикнула.

– Проваливай. – Он задыхался от ярости. Пальцы сами швырнули на пол золотой, один из полученных от князя. – Забирай плату и проваливай!

– О, да ты, оказывается, скупостью не страдаешь, седоволосый. – Глейсс спокойно нагнулась. Кровь бросилась мастеру в голову – в конце концов, евнухом он не был, отнюдь. – Прости, дорогой, видишь, прогоняет меня дружок твой. И тебе порадоваться не даёт, и сам радоваться не хочет. Ну… я слабая женщина, моё дело маленькое – пойду восвояси…

Мэтр Бонавентура в продолжении всей этой сцены только яростно сипел, словно потеряв от гнева дар речи.

– Потрудишься объяснить?

– Потом. – Мастер не мог отдышаться. – Ты жив, это главное.

– Жив?! Разумеется, я жив! Торфинн, что с этим… чудаком?! Почему он ко мне ворвался? А ты почему ему открыл?!

– Уж больно… он… того… áhyggjur… волновался…

– Áhyggjur, видите ли! Я тебе такого áhyggjur пропишу, приятель!

– Да тише ты! Тише! Я, когда раненого обихаживал… задумался… привиделось мне… вернее, привиделась… та, которая никак не должна была бы… а потом глянь – и свеча прогоревшая уже…

– Тьфу! – Бонавентура сплюнул. – Убери его с глаз моих, Торфинн, очень меня обяжешь. А то я его точно отравлю.

– Ладно, ладно… – проворчал мастер. – Почудилось мне, Джованни, что девка-то эта… того… упырица.

– Нет, приятель, тебе точно хватит в одиночестве спать, – решительно заявил мэтр. – У тебя от воздержания ум за разум заходит.

– Ничего у меня не заходит! – зарычал мастер. – Ты что, не видишь – это не обычная трактирная девка?!

– Но-но, попрошу без оскорблений! – обиделся уже Торфинн. – Уж если какие девочки или там мальчики у меня таки сидят, так это хорошие девочки и мальчики, лучше не бывает! Другим на дверь укажу. Грязным там, оборванцам каким, с болезнями нехорошими… Ты мой трактир, приятель, не порочь!

Мастер отмахнулся.

– Не буду, не буду, не взвивайся. Просто Глейсс эта уж больно мне подозрительна. Она вообще где живёт? Сколько у тебя времени проводит? На ночь остаётся?

– Вот тоже мне, охотничек, совсем на упырях своих помешался, в каждом углу мерещатся! – подал голос недовольный мэтр. – Иди лучше спать; а мне, уж коль ты взялся так заботиться о моей, гм, безопасности, приведи другую девушку, на твой собственный выбор. У меня, гм, inanis erectionem. Так что…

Мастер только плюнул.

– В моём трактире, – внушительно заявил Торфинн, – попрошу не плеваться. А коль хочешь плеваться – так иди на улицу, и…

– Ладно, ладно, – прорычал охотник. И, выходя, хлопнул дверью так, что та едва не слетела с петель.

Девушка нашлась быстро. Правда, маленькая, худенькая, с большими испуганными глазами. Она жадно глядела на пригоршню серебра и быстро-быстро мигала.

– Господин… а… этот ваш друг… он что… ему что-то особенное подавай, да? Б-больно б-будет?

– Да с чего ты взяла? Он – да, мой друг, весёлый и щедрый, и никому он больно не делает!

Девушка сглотнула.

– Да-а… все так говорят… а потом розгами… иначе они не могуть…

Мысленно мастер пожелал высокоучёному мэтру испробовать оные розги на себе самом и как можно скорее.

* * *

Спал мастер скверно. Во-первых, постоянно думал об этой странной Глейсс. Во-вторых, думал он ней, увы, отнюдь не только и исключительно как возможной прислужнице упырей. Бюст и зад у неё, чего уж там, волновали.

Наконец, в-третьих, мэтр Бонавентура оставил новую подружку у себя на ночь и отнюдь не собирался понижать голос, издавая страстные стоны, более подходящие, наверное, спаривающемуся левиафану, выпрыгивающему в этот миг из морской пучины.

Утром, злой и невыспавшийся, мастер помогал слугам алхимика грузить носилки с учеником в дилижанс. Внутри, против всех его ожиданий, оказался настоящий покой на колёсах, совмещённый с алхимическим кабинетом. Были здесь стояки и зажимы, держатели и штативы, настоящая печь для прокаливания, с полукруглым углублением сверху – для более равномерного прогрева больших колб. Были шкафчики с алхимической посудой, специальные, напечатанные in sextodecimo для экономии места на полках книги и справочники.

В передней части кареты размещался необъятных размеров диван – надо полагать, для самого мэтра, а рядом с ним – кресло, что можно было разложить, превращая хоть и в узкую, но вполне себе приличную койку.

– Тебе сюда, – указал алхимик. Он уже не сердился – сердиться долго Джованни Фиданца Бонавентура попросту не умел. Проверил ещё раз дыхание и пульс у пациента, крикнул в переговорную трубу кучеру: – Трогай!

Так они покинули Предславль.

Дорога лежала на север. Хорошая имперская дорога, построенная рабами Империи, державы настолько древней, что и сама память о ней совершенно истёрлась.

Нет, конечно же, книжники навроде того же мэтра Бонавентуры или магистра Вениамина Скорре знали о ней достаточно, но мастера все эти имена давным-давно истлевших императоров, перечисления их завоеваний и триумфов никогда не занимали.

Поскольку, согласно его мнению, никак не помогали борьбе с вампирами.

Алхимик со вздохом разместил свои обильные телеса на диване.

– Ну-с, пока у нас есть время, можно скоротать его в приятной беседе. О чём-нибудь возвышенном. А потом возьмусь за дело. Вскрывать тобой привезённые головы буду.

– Лучше уж о возвышенном… – проворчал мастер. – Расскажи мне тогда, почему ты так, гм, опасаешься имени Ве… Красной Упырицы? Мы, охотники, про неё давно знаем, но чем она так уж отличается от других?

– Хм, – Фиданца заложил за голову руки, более похожие на отдыхающих моржей, – Красная Упырица, или Алая Леди, – не просто вампирша. Она ещё и чародейка.

– Тоже мне, новость, – пожал плечами мастер. – Это мы все давно знаем. Среди упырей встречаются маги. Это, конечно, редкость, но ничего уникального тут нет. Хотя, вспоминая того же Каррабаса Драу или Элизию Кровавую – лучше бы пореже.

– А ты вспомни, как сам справлялся с тем же Каррабасом, – напомнил Бонавентура самым невинным голосом. – Свой же рассказ мне вспомни.

– А чего там вспоминать? Я вот пареньку своему пересказывал, толковал, что хитрости этот Каррабас был неимоверной…

– Верно. Только по сравнению с Алой Леди он – сущий младенец.

– Допустим, – пожал плечами мастер. – И что с того?

– Морриган эта, которая, по твоим словам, княжну Елену погубила, она…

– Ну да, тоже чародейка. Вернее, дар у неё был, глаза нам только так отводила. Только какое отношение это имеет к…

– Алая, похоже, умеет находить потенциатов, мой дорогой друг. Умеет выбирать жертвы. Опять же, никакой другой высший вампир, отмеченный в моей картотеке, подобной избирательностью похвастаться не мог. То есть в теории Красная Упырица может творить таких вот Элизий в куда большем числе, чем остальные её собратья, чтоб им всем оказаться на колах.

– Опять же, допустим, – не сдавался мастер. – Про вредоносность Ве… то есть Красной Упырицы, можешь мне не рассказывать. Правда, сказать по чести, до злодейств той же Элизии ей ещё далеко. Хотя отмечалась она, отмечалась, чего уж там. Только это всё равно не отвечает на вопрос, почему её нельзя называть по имени.

– Видишь ли, – Бонавентура отвернулся, – за последние три года погибло трое моих коллег. И все трое имели несчастье заниматься именно предметом нашего разговора, той самой Алой Леди. И все звали её по имени, смеясь над моими предрассудками.

У мастера по спине прошёлся холодок.

– Да, дружище, смеясь над моими предрассудками. Итог – я жив. Они нет. И хорошо, что у нас принято копировать архивы и держать их отдельно от мастерских. Красная Упырица сожгла дома моих коллег, уничтожила лаборатории, библиотеки, но до самого главного так и не добралась. До наших картотек на всех упырей, с кем довелось столкнуться охотникам. До собранных коллекций ихора, образцов тканей, гланд, прочих органов.

– Так ты говоришь…

– Что неведомым образом истинное имя Алой Леди привлекает её к тебе, – шёпотом проговорил Джованни Фиданца, мэтр Бонавентура. – Я работаю над этим, я работаю. Но я – алхимик, а тут нужен настоящий чародей. Я, признаться, и в этом надеялся на магистра Вениамина. Так что ты меня очень, очень обяжешь, если не станешь звать нашу дражайшую Алую Леди её полным именем.

– Хорошо, – опустил голову мастер. – Обещал тебе один раз, обещаю и вдругорядь.

– И над неиспользованием чародеями-вампирами классических чар боевой магии я тоже работаю. Хотя… сдаётся мне, не этим они опасны, даже если бы и использовали.

Точно, подумал про себя мастер. Венка эта… то есть Красная Упырица – как и Элизия, как и Каррабас, никакой видимой магии не применяла.

– Алая Леди была там, вместе с Морриган и другими. Чары в ход не пускала, даже когда ей самой солоно пришлось. Хотя…

– Хотя, если судить по твоему рассказу, Красная даже не успела ничего сделать. Явилась, когда решила, что победа уже в кармане. А потом на неё напал – или напало – нечто, тяжело её ранившее и изгнавшее. Так?

– Так. С той поры и голову ломаю, что это быть-то могло…

– Про это нечто сейчас я ничего сказать не смогу. В анналах ничего подобного не нашёл. Докончу с Алой Леди. В отличие от тебя, гонявшего по лесам и полям, я собирал на неё досье уже очень давно. Ведь кто тебе вообще рассказал про неё, а?

– Да, точно, ты и рассказал в своё время, мэтр. А потом немало охотников отдали жизни, стараясь вызнать, кто она и как её настоящее имя.

– Так вот, дружище, после многих лет изысканий – не только ты мне сведения приносил, не только ты один – я могу с полной уверенностью утверждать, что отнюдь не старик Гримменсхольм, формально le roi des vampires, но Алая Леди, или Красная Упырица – называй, как хочешь – самая успешная из всех высших вампиров Припроливья.

– Самая успешная? Почему?

Бонавентура криво усмехнулся. В глазах его разгорался мрачный огонь, какого мастер не мог и упомнить у толстого, обожающего вино, хорошую еду и красивых женщин алхимика.

– На её счету десятки, если не сотни, обращённых, – полушёпотом продолжал он. – Ни один другой упырь похвастаться подобным не может. Скорость восстановления ихора недостаточна, иначе, как ты понимаешь, они бы уже давно извели весь человеческий род. Не ты один привозил мне замороженные трупы или хотя бы головы вампиров. Я вскрывал, анализировал, сопоставлял. Алхимия поистине царица наук – мне удалось выяснить, что ихор новообращённого вампира почти идентичен ихору, так сказать, давшего ему эту не-жизнь. Потом отличия начинают нарастать, но полностью сходство всё равно не утрачивается. Я даже написал об этом работу… для избранного круга, так сказать. – Мэтр прикрыл глаза, не без удовольствия процитировав: – «Laoreet a geneticae insigne inter lineas lamia». Опубликовано в «Lamia studiis», том восемьдесят восемь, номер двенадцать. Заглавная статья выпуска, между прочим! Упоминали ее уже больше ста раз. Это немало, учитывая, что нас, изучающих упырей во всём научном всеоружии, и двух десятков не наберется.

– «Lamia studiis», кто бы мог подумать…

– А то! – с энтузиазмом подхватил Бонавентура. – Потайное издание нашего научного общества. Издаётся и распространяется строго по анонимной подписке. Уже больше девяноста лет. Сейчас вот выходит как раз девяносто пятый том, по одному в год…

– Мэтр! Подробности можно опустить.

– Хорошо, хорошо! – недовольно скривился алхимик, которого отрывали от излюбленной, судя по всему, темы. – Мне удалось выделить примерно полтора десятка генетических линий вампиров, действующих у нас, в Припроливье. Некоторые удалось идентифицировать, связать с отдельными известными вампирами. В том числе и с Алой Леди. Её потомство, если можно так выразиться, сейчас составляет почти половину всех молодых упырей нашего края. А если брать обращённых в последние лет десять-двенадцать, так и того больше.

– Как ты можешь быть так уверен? – поразился мастер.

– Конечно, полностью и окончательно быть уверен ни в чём не могу, – вздохнул толстяк. – Я сужу только по тем вампирьим трупам, что попали в мои руки, то есть выборка хоть достаточно случайная, но нерепрезентативная…

– Хорош, а? Я понятия не имею, что такое выборка и тем более «нерепрезентативная».

– Ладно, ладно! – замахал руками алхимик. – Слова умного ему не скажи. Короче, Алая Леди сейчас – это, грубо говоря, Мать вампиров. Или Королева.

– И что?

– И то. Помнишь, я тебе говорил, что мы проигрываем войну с упырями, медленно, но верно?

– Ещё бы, – проворчал мастер.

– Все эти годы, десятилетия, века, – голос Бонавентуры упал до почти неслышного шёпота, – число вампиров росло относительно медленно. И потому, что мы, люди, выбивали их, несмотря на тяжкие потери, и потому, что железы упырей могли выработать строго определённое количество ихора. Я, конечно, не буду обсуждать всерьёз простонародные верования – вроде сказки про девочку Марысю и красных демонов. Демоны, как мы знаем, есть, но это совершенно другая история. Так что… нет, всё гораздо проще. Наша борьба и ограниченность ресурсов ихора. Вдобавок новообращённый вампир далеко не сразу обретает способность полноценно обращать других. Так, во всяком случае, было. А теперь…

– Постой… – пробормотал мастер. – Морриган… она же пыталась…

– Вот именно, – Бонавентура со значением поднял палец. – Эта Морриган, если я правильно тебя понял, тоже из относительно молодых упырей. И тем не менее её ихор эвон что сотворил! У меня не было времени провести эксперименты, но уверен, она – тоже потомство Алой Леди. Ну, сложишь теперь два и два?

– Сложу, – мёртвым голосом отозвался мастер. Ему и в самом деле стало вдруг очень, очень страшно, до сжатия мышц живота, до предательского комка внутри. – Красная Упырица по каким-то причинам стала выдавать куда больше вампирьего яда. Стала обращать куда больше своих жертв. Жертвы получили от неё способность, во-первых, выдавать больше ихора и, во-вторых, начинать это куда раньше. Точно? И ты опасаешься, что это связано с её магическим даром?

– Точно, – кивнул алхимик. – Не окончательно уверен в том, что «больше ихора», но в том, что раньше, – не сомневаюсь. Если бы, дружище, ты не написал мне, я сам стал бы отыскивать тебя. Потому что окончательно убедился в этом – что она обращает одного нового упыря за другим – совсем недавно. Знаешь, в таких делах нельзя просто так бросать слова на ветер, потому что…

– Потому что нам предстоит убить Красную, – резко бросил охотник.

– Именно. Если мы не хотим, чтобы число вампиров начало бы расти в геометрической прогрессии.

– Опять бранишься, – криво и бледно усмехнулся мастер. Точнее, попытался. – А почему же этого не случилось до сих пор?

Мэтр Бонавентура покачал головой.

– Я пытаюсь получить ответ. Но исходных данных пока недостаточно. У меня есть гипотеза, что сама Алая Леди осознала свои способности сравнительно недавно. Или что они относительно недавно проявились. Гипотеза скверная, уязвимая, но ничего лучше я пока что не измыслил.

– А какое отношение это имеет к тому, что Красная Упырица – магичка?

Фиданца вздохнул, почесал лоб.

– Чисто моя интуиция, не больше. Мы не знаем ни одного из высших вампиров, кто был бы сильным магом. И не знаем ни одного сильного мага, ставшего вампиром и… долго после этого прожившего. Возможно, нам везло, но чародеи после своего обращения становились… поистине неудержимы.

– Каррабас Драу, – вновь напомнил мастер. – Элизия Бранко. А ещё…

– А ещё Свента Лагранж, Долеман Уберрой и Залкер Поц.

Мастер покачал головой.

– Этих не помню.

– Этих и я помню только по картотекам и архивам нашего общества. Оперировали в Империи Креста и за её западными границами. Магистры, выпускники Академии. Как и m-lle Бранко. Творили злодейства. Господин Поц прославился запуском в небеса трупов, взрывавшихся над городским рынком. Эффект был поразительный.

– Ты отвлекаешься, мэтр.

– Да, – вздохнул Бонавентура. – И сдаётся мне, что магия, та самая, «отсутствующая» у обращённых в упыри чародеев, как-то очень странно проявилась у Алой Леди.

– Морриган нам глаза весьма ловко отводила…

– Именно. И, скорее всего, неосознанно. А вот Красная Упырица… у неё как будто всё чародейство совсем в иное преобразовалось. Магии она лишилась, зато приобрела… Однако строго доказать это пока что возможности не представляется.

– Ты думаешь, она использовала магию, чтобы сделаться… сверхвампиршей? Истинной Королевой?

– Кто знает? – философски пожал плечами алхимик. – Это лишь моё предположение. И, скорее всего, не «приобрела», а это само «приобрелось». Но вампиров она производит на свет с несусветной быстротой, да простится мне сия tautologiam. И ты прав, друг мой, убить Красную необходимо. Но прежде всего надо спасти твоего ученика.

– За это – спасибо, – опустил голову мастер. – Знал бы ты, дружище Джованни, как я ценю твоё…

– Ой, вот только не надо этих высоких слов, – хихикнул алхимик. – Лучше пообещай, что не будешь мешать моим, гм, маленьким удовольствиям. Глейсс, гм, была восхитительна. Я, видишь ли, всегда могу точно сказать, притворяется девушка или на самом деле достигает ad summum voluptatis, вершины наслаждения.

– Мэтр Фиданца! Прошу тебя, избавь меня от этих подробностей!

– Силы небесные, дружище, ты словно старая дева-настоятельница женского монастыря, краснеющая при слове «афедрон».

– Каким бы ни был, – упрямо набычился мастер. – Пока что нам надо найти магистра Скорре. Излечить моего ученика. А потом заняться Красной Упырицей.

– Хорошо, хорошо, – вздохнул алхимик. – Чувствую, нам предстоит скучная дорога, раз уж мне даже порассуждать нельзя будет о gaudia carnis, сиречь радостях плоти…

– Прости, друг. С радостью поговорю с тобой о вампирах или…

– Вот как раз о вампирах я сейчас говорить и не хочу! Мне ещё головы твоей четвёрки вскрывать, ты не забыл?

* * *

– Вампиры, друг мой, и впрямь «не-люди» не только в смысле своих, гм, гастрономических пристрастий. Они «не-люди» ещё и биологически. Телесно.

– Можешь не объяснять, – буркнул мастер, заканчивая кормить ученика бульоном. – Вскрываешь их – ну и вскрывай.

– Их трудно не оценить как действительно венец творения, – витийствовал алхимик, ловко орудуя скальпелем. – Они магичны по определению. Скорее всего, способны черпать силу непосредственно из внешней среды, безо всяких сознательных усилий. Потрясающая регенерация, невероятно прочный скелет, органы, умеющие брать на себя функции других, поражённых вражеским оружием или магией… Если бы мы научились всё это использовать! Если бы раскрыли секрет!

Бонавентура покачал головой.

– Вот магистр Вениамин – умнейший человек, высокоучёный маг, а всё туда же – бдыщ-бдыщ, пиу-пиу, вышли сбоку, ваших нет. Вампиров можно победить только системно. Противопоставив им нечто более сильное, чем они сами.

– Чем тебе не нравимся мы, охотники?

– Тем, что вы смертны. Тем, что таких, как ты, дружище, очень и очень мало. Да и то сказать, если бы не то создание на Гномьем Пальце, мы бы с тобой сейчас не разговаривали. Алая Леди есть Алая Леди.

– Верно, – нехотя признал мастер, невольно следя за ловкими движениями рук алхимика. Он «разбирал» голову вампира Грегора, словно искусный механик – причудливое, но очень ценное и хрупкое устройство. Отдельные её части отправлялись в особые скляницы со спиртом.

– Нам нужны… не просто охотники, не просто отчаянные добровольцы, – продолжал Бонавентура, – нам нужна система. Система, что обеспечит, хе-хе, эрадикацию вампиров.

– Например?

– Например, яд. Или яды. Субстанции, безвредные для людей, но гибельные для упырей. Обычные отравляющие вещества на упырей не действуют; требуется что-то совершенно новое. И тогда, дружище, ты сможешь спокойно уходить на покой. Выращивать цветочки.

– Ненавижу цветочки, – буркнул мастер.

– Ну, тогда собирать курительные трубки.

– Какие трубки, что за чепуха?! О чем ты, Джованни?! Только не говори мне, что яд у тебя уже «почти готов»!

– Не сердись, дружище. Конечно, до полного успеха ещё далеко. Но согласись, что проблема вампиров должна быть решена радикально. Быть может, нам удастся одолеть Красную; но кто гарантирует, что ей на смену не придёт новая претендентка или претендент на роль «королевы» или «короля»? Что, если среди сотворённых Алой Леди новых вампиров окажутся те, кто в полной мере унаследовал её выдающиеся качества – в деле ихоротворения, да простится мне сей словесный урод? Вот сейчас я буду вскрывать упырицу по имени Морриган. Она обращена Красной. Очень хорошо, что ты доставил её голову. Я смогу изучить её glandulae, все, в совокупности. Из вампирских органов их железы – самые, пожалуй, живучие, после сердца и мозга. Поэтому, если Морриган была способна творить ихор в куда больших количествах, чем её собратья по шайке, – я это узнаю.

– И тогда?

– И тогда, в зависимости от ответа, перед нами окажется выбор: или нам достаточно будет уничтожить только Алую Леди, чтобы выиграть ещё какое-то время, или всё её потомство.

Мастер только присвистнул.

– Море ложкой легче вычерпать.

– Возможно. – Бонавентура невозмутимо кончил спиливать мощную скуловую кость, опускавшуюся куда ниже обычной человеческой и бывшую куда толще, аккуратно отложил инструмент и, отстранившись, полюбовался на дело своих рук, словно скульптор. – Удивительная у них всё-таки анатомия. Такое ощущение, что она меняется в зависимости от обстоятельств. Вот глянь на эту кость. Лицо вампира должно бы выглядеть совсем не так – однако в обыденной жизни они не отличаются от нас…

– Да плевать мне, как они выглядят! – взорвался мастер. – Я…

– Ты, мой дорогой, – перебил алхимик, – сейчас выведен из себя, ошеломлён и шокирован услышанным. Тебя гложет вина за случившееся с твоим пареньком. Это вполне понятно. Я на тебя не сержусь. А потому сядь, откинься на спинку и закрой глаза. Вараны наши шлёпают бодро, дорога хороша и, по крайней мере до границ Предславова княжества останется таковой. В том числе и безопасной – князь, как известно, воров вешает быстро и высоко.

Мастер молча уселся в кресло. Хорош же всё-таки у мэтра дилижанс, и впрямь дом на колёсах. Уснуть бы, пока можно, пока не требуется помощь недужному ученику, да не идёт сон.

Если правда то, что изрёк Джованни Фиданца насчёт Венкевильяны, то убить её и вправду такое дело, что любой настоящий охотник ради него жизнь отдаст, не поморщится.

Конечно, если он и впрямь настоящий охотник.

Какой уж тут сон…

Но – если число упырей будет расти так быстро, как утверждает мэтр, что же они станут жрать? Из кого кровь пить? Друг из друга? Потому что людей они, конечно, слопают, и притом очень быстро.

И тогда…

Могут ли упыри пить кровь друг у друга? Пожирать друг друга? Может ли среди них вывестись крысиный король?

«Эх, дружище, – горько подумал мастер. – В многой мудрости – много печали, как сказано в одной из книг Спасителя. И госпожа Клара Хюммель говаривала, что, мол, меньше знаешь – крепче спишь. Интересно, как спит сам мэтр Бонавентура, только что, если ему верить, доказавший неизбежность поражения людской расы в схватке с упырями?»

Стучат колёса. Надвигается осень. Шлёпают лапами равнодушные ко всему, кроме жратвы, тягловые вараны. Я сейчас. Что-то глаза закрываются. Я только прикрою и…

Глава 7 Цена победы

Два стремительных силуэта нырнули в сияющую арку портала, и Вениамин болезненно сморщился – словно в дупло ноющего зуба ткнул иголкой неопытный врач.

Арка погасла, а боль вот проходила куда медленнее, словно шагнувшие в портал упыри высвободили какую-то неведомую, но явно неблагоприятную силу.

Алисанда меж тем окинула явно неприязненным взглядом скорчившегося спутника вампиров.

– Эй, как тебя?

– Хомка, госпожа… – Голос у него оказался медленный, плоский, мелкий, неживой.

Гуун, подумал Вениамин. Недовампир. Слуга с полностью подавленной волей.

– Оставайся здесь, Хомка. Жди хозяев. Отсюда ни шагу. Понял ли?

– Понял, госпожа…

Ничего он не понял, конечно же. Кулаки Вениамина сжались. Сколько таких вот гуунов они прикончили с охотниками? С мастером, с Дарой?

Гуун подчиняется только вампиру-хозяину и более никому. Все его приказы он исполняет, не раздумывая и не колеблясь.

Алисанда гордо повернулась спиной к гууну по имени Хомка и зашагала к башне.

– И ты думаешь, эти двое… притащат тебе козлоногого?

За ними захлопнулась дверь чёрного железа.

Делия, пёс и кот были тут как тут. Кот фыркнул на Алисанду, махнул хвостом и скрылся – отправился потайным своим ходом на двор, наблюдать за гууном. Делия глядела испуганно, крепко сжимая верную скалку.

– Притащат, – хладнокровно сказала чародейка. – Им некуда деваться, Вениамино.

Маг имел на этот счёт своё собственное мнение.

– Мы вдвоём ничего не смогли с ним сделать. Упыри же, по-твоему, возьмут его живым. И ты думаешь, что они продолжат говорить с тобой на равных?

– Милый Вениамино. Основное оружие любого чародея – не заклинания, а мозги. – Она постучала себе по лбу. – Ле Вефревель – вполне… разумный и контролируемый вампир.

– Ты так в себе уверена… – он с горечью покачал головой, – и готова слушать только себя саму.

– Ты всё увидишь сам. Едва ли им потребуется много времени.

– Как это «едва ли»? Порталы-то закрылись!

– Только с этой стороны, милый Вениамино, только с этой. Вернуться они смогут.

– Или я ничего не понимаю в порталах, или…

– И то и другое, милый.

Делия скорчила злющую гримасу за спиной Алисанды.

– И то и другое. Наши собственные модификации. Какой смысл в портале, если через него можно пройти только в одну сторону?

Маг промолчал.

– Так что подождём.

Они ждали.

И дождались.

Исчезнувшая было арка вспыхнула вновь, возникла совершенно из ниоткуда, засверкала, заискрилась, взметнулась ввысь, куда выше, чем была, когда Алисанда и Вениамин только открывали её; холодное пламя расплескалось по двору, окатило сжавшегося гууна Хомку, растеклось, сияющие ручейки разбежались по углам и закоулкам, угасая там и потрескивая; а на земле, очистившейся от снега, остались уже не двое, а трое пришлецов.

Двое вампиров и…

И козлоногий, что бился и дёргался в путах.

Ле Вефревель поднялся первым. Правда, стоял он едва-едва, скрючившись и скособочившись вроде гууна Хомки.

Девушка, хозяйка Хомки, так и осталась лежать. Распущенная волна светлых волос вся покрыта грязью и тёмной кровью.

– Я же говорила, – бросила Алисанда. – Пойдём, примем… презент.

Вениамин молча шагнул за ней.

Ле Вефревель шёл медленно, красивое и тонкое лицо застыло в гримасе боли.

– Мы… всё… исполнили. Теперь… твоя… очередь.

– Вижу, – хладнокровно изрекла Алисанда. – Дайте мне его осмотреть, мазурика.

– Осторожнее, милсдарыня дю Варгас. – Из голоса вампира исчез даже всегдашне-холодный сарказм. – Нам он… дорого… обошёлся.

– Не сомневаюсь. Какой же охотник скажет, что дичь попала к нему совершенно безо всяких усилий.

Ле Вефревель только отмахнулся. И без церемоний плюхнулся прямо на камень у стены башни. На свою неподвижную спутницу он даже не смотрел.

– Забирайте, сударыня. Не знаю, правда, что вы с ним станете делать…

– Использую для интимных удовольствий. Не задавайте глупых вопросов, monsieur ле Вефревель.

Вампир не ответил. Тяжело дышал, привалившись к стене. Охнул, скривился, прижал правую руку к боку. Вениамин пригляделся – меж белых, обманчиво-тонких пальцев сочились тёмные струйки.

Светловолосая вампирша не шевелилась. Хомка осторожно, бочком, подобрался к ней, присел на корточки, пробормотал:

– Госпожа?

Девушка что-то простонала, глухо, неразборчиво. Гуун так и застыл рядом с ней, робко протянул было руку и поспешно отдёрнул.

Алисанда обернулась, глянула через плечо на ле Вефревеля.

– Comment vas-tu, mon ami?[16]

– Je suis un désordre terrible[17], – мрачно ответствовал вампир. – Но довольно любезностей, милсдарыня. Мы выполнили свою часть сделки. Авансом, прошу заметить. Время выполнять вашу.

– Я же сказала, дайте мне его осмотреть. – Алисанда шла к мычащему и извивающемуся в путах козлоногому.

– Остерегайтесь… подделок, – попытался съязвить вампир, но сарказм у него получался откровенно плохо.

Девушка-вампир тем временем застонала и пошевелилась. Вернее, сжалась в комочек, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Спина её задрожала.

На тупом лице гууна отразилось нечто вроде гротескного, жутко искажённого, но всё-таки сочувствия. Он наконец-то справился с робостью, протянул руку, осторожно коснулся плеча своей хозяйки, погладил – совсем чуть-чуть.

– Сы… во… рот… – простонала юная вампирша.

– Сыворотка, – безо всякого выражения повторил Хомка. Запустил руку куда-то за пазуху, вытащил пузырёк, подсунул вампирше.

«Как интересно, – подумал Вениамин. – Упыри тоже имеют своих алхимиков, составителей снадобий. Важный факт, очень важный. Есть о чём отписать мэтру Бонавентуре, помимо всего прочего».

– Да проверяйте же вы уже, сударыня, – простонал ле Вефревель. Бледность его сделалась совершенно снежной. Кажется, он едва удерживался, чтобы не завалиться набок. – Проверяйте, и покончим с этим делом!

– Вам, mon cher ami[18], похоже, требуется помощь? – хладнокровно осведомилась Алисанда. Она присела на корточки подле дёргающегося козлоногого, вгляделась тому прямо в глаза. Вениамин ощутил короткие резкие толчки пришедшей в движение силы – Санди творила заклятье за заклятьем, незнакомые, непривычные, в совершенно новом стиле – невербальные, неначертательные, похоже, обходясь исключительно собственной мыслью.

Да. Она по праву заседает в Капитуле.

Козлоногий взвыл дурным голосом и вдруг, словно ему удалось выплюнуть кляп – или чем ему там заткнули пасть вампиры? – заговорил, забубнил глубоким, басовитым голосом, словно архидиакон с кафедры:

– Грядут, грядут Последние Дни! Изречены Пророчества Разрушения, и никто не в силах остановить предначертанное! Мор, глад, чума, пожары и падение неба! Моря выйдут из берегов, горы стронутся с мест своих, четыре ветра вырвутся на волю, сметая всё с земли великими бурями, а океан потопит все до единого корабли, что дерзнули оскорбить днищами своими его гладь! Распахнутся врата, и красные твари, что, как застывшая кровь, выйдут из них, довершая разрушение!

Ле Вефревель замер. Даже израненная вампирша с трудом, но повернула голову к вещающему чудовищу.

– Что ты болтаешь? – резко бросила Алисанда. – Какие пророчества? Какое разрушение? Кто будет разрушать – эти твои красные твари? И что именно? Отвечай!

– Пророчества Разрушения, – не обращая на волшебницу внимания, продолжал вещать козлоногий, – пророчества истинные, правдиво изречённые, скрытые в тайных книгах! Не отыщете, не найдёте, не прочитаете, не предотвратите! Сбудутся Пророчества Разрушения, воцарится Хаос Вечный, Хаос Непобедимый!

– Хаос Непобедимый, значит, – процедила сквозь зубы чародейка. – Слышите, месье ле Вефревель? Хаос! А Хаосу наплевать на наши с вами различия, противоположности и распри. Он сожрёт всё и всех. Меня, вас – всех.

Она словно продолжала какой-то давний спор с вампирами.

Ле Вефревель тоже слушал козлоногого, скривившись от боли и не отрывая руку от раны в боку.

– Это… сударыня… выходит… за рамки… нашей сегодняшней… сделки, – выдавил он наконец. – Il est entendu que, простите, понятно, что Хаос свил множество гнёзд всюду… но Пророчества Разрушения… я про них ничего не…

– Зато я слышала, – не дала ему договорить Алисанда. – Пророчества Разрушения и в самом деле упоминались… глухо, в списках и копиях, в отсылках к несохранившимся трудам древних мистиков…

– Мadame! Меня это не интересует! Donnez-moi mon, отдайте мне моё, отдайте положенное, и мы уберёмся из этих проклятых мест как можно скорее! И не тронем, даю слово, ни одного из местных тупоумных обитателей!

– Хорошо-хорошо, – примирительно вскинула руки Алисанда. – Если вы так настаиваете. Хотя, как мне кажется, вы сейчас вообще не способны куда бы то ни было «убраться».

– Мне… нужна… кровь, – прохрипел вампир. – Этот… это… le monstre… чудовище…

– Возьмите. – Алисанда поднялась. Протянула вампиру склянку с тёмной жидкостью. – Кровь. Самая настоящая. Я знаю, что от простого заглатывания эффект совсем не тот, как при сопутствующей экскреции ихора, но вам поможет.

Ле Вефревель криво улыбнулся, протянул руку.

– Я… не могу подняться… chère madame…

– Хорошо, – Алисанда пожала плечами. – Сейчас я подойду и отдам вам… la bouteille. Ваша плата – она у меня вот тут, – и она похлопала себя по плащу.

Ле Вефревель молчал, только протянул заметно трясущуюся руку.

Алисанда швырнула ему склянку.

Вампир поймал, зубами вырвал осургученную пробку, залпом опрокинул в рот содержимое бутылочки.

– А-а-х-х… – вырвалось у него нечто, похожее на стон блаженства.

Вениамин Скорре стоял, словно обратившись в соляной столп. Ни один мускул не шелохнётся, кулаки сжаты, а в груди, болезненно обжигая, кипит сила Семискрещенья.

Что за сделка у Алисанды с упырями?! Что она им обещала такого ценного, что они притащили-таки сюда козлоногого, едва живые, израненные – никогда ещё Вениамину не доводилось видеть столь изуродованных упырей, остающихся, тем не менее, живыми. Невольно закрадывалась мысль, что они… стали крепче за те годы, что он не ходит с охотниками. Это надо учесть, обязательно надо учесть…

– Господин… – вдруг негромко, глухо, словно с трудом ворочая языком, проговорил гуун Хомка. – Дозвольте моей хозяйке… хоть глоток… худо ей, господин…

– Молчать, тварь! – яростно зашипел вдруг ле Вефревель с таким бешенством во внезапно вспыхнувшем взгляде, что отшатнулась даже Алисанда. – Молчать! Как ты смеешь… ты… – Вампир вдруг закашлялся, по подбородку скатилась тёмная струйка. – Она должна сама! А не сумеет – значит, не достойна быть среди нас! И не забывай, что та, сотворившая вас обоих, была в своё время сотворена мною!

Гуун Хомка сжался, попятился, вновь приседая на корточки подле той, кого он называл «хозяйкой».

Ле Вефревель, тяжело дыша, откинулся обратно. Вспышка, похоже, забрала все его силы.

– Наша доля, chère madame. Я… устал ждать. Наша доля – и мы уходим.

– Разумеется. – Алисанда одним движением извлекла из складок плаща маленькую книжечку, в переплёте из мягкой кожи, с вытисненной на обложке розой. В таких девочки из богатых семей пишут свои тайные дневнички, поверяя им первые сердечные тайны. – Смотри, месье. Ты же опознаешь… написанное? Правда ведь, опознаешь?

– Алисанда! – вырвалось у мага. Вампир, даже раненый, всё равно оставался страшным противником. Особенно высший вампир, подобный ле Вефревелю – а чародейка сознательно злила его, словно вызывая на… глупость.

– Всё хорошо, мой дорогой, – промурлыкала волшебница, жестом ярмарочного фокусника раскрывая книжечку перед глазами вампира. Тот оскалился, вперяя взгляд в исписанные ровными символами, рунами и диаграммами страницы.

Тонкие чернильные линии вспыхнули голубоватым пламенем. Оно бежало по росчеркам, знаки вспыхивали и угасали.

Вениамин силился понять, что же это за система, – и не мог. И впервые с острой досадой вдруг подумал, что они там, в Академии, и впрямь ушли далеко вперёд. А ему вот – ему оставалось уповать на семь сошедшихся под его башней лей-линий. Сможет ли он выйти, как встарь, в поле, полагаясь лишь на рассеянную в природе силу да на собственные умения преобразовывать её?

Губы ле Вефревеля дрожали, глаза лихорадочно шарили по строчкам.

– Н-ну? – надменно осведомилась милостивая государыня Алисанда де Брие ди Бралье дю Варгас. – Закрыта ли наша сделка, mon précieux ami, месье ле Вефревель?

– Дай… дай сюда… – прохрипел вампир.

Меж тем светловолосая упырица кое-как сумела подняться, опираясь на с готовностью подставленную руку гууна Хомки.

– Это… оно? – выдавила вампирша.

Ле Вефревель не ответил, продолжая пожирать глазами страницы, аккуратно перелистываемые Алисандой.

Упырица глухо заворчала. Она двигалась свободнее с каждой секундой, словно перейдя некий рубеж, за которым её регенерация пошла куда быстрее. Шаг, ещё шаг, ещё – и вот она уже кажется куда бодрее по-прежнему сидевшего вампира.

– Сделка закрыта? – с напором спросила Алисанда, резко захлопывая книжечку.

– Нет! Дай мне посмотреть! – крикнула вдруг светловолосая упырица.

– Я… посмотрел… – прохрипел вампир. – Сделка… закрыта, madame дю Варгас. Дайте мне книжку.

Алисанда с непроницаемым выражением бросила книжку на колени ле Вефревелю.

– Сделка закрыта, – повторила она. – Уходите.

– Почему ты не показал мне? – сердитым, пронзительным голосом заявила вдруг светловолосая. – Великая будет недовольна!

– Тих-хо! – злобно зашипел ле Вефревель. – Ты забываешься! Здесь… – и он выразительно окинул взглядом Алисанду с Вениамином. – Здесь смертные! – закончил он явно не так, как собирался.

– Сделка закрыта, – чуть громче повторила волшебница. – Тварь у меня, система заклинаний у вас. Честный расчёт. Уходите, как обещали. Иначе, как вы помните, всё это потеряет смысл.

«Что именно потеряет смысл? – мелькнуло у Вениамина. – Что она вообще сотворила? Что она им отдала?»

– Сейчас… мы… уйдём. – Вампир тоже приходил в себя, хотя куда медленнее, чем его юная спутница.

– Никуда мы не уйдём, – уже с настоящей злостью бросила упырица, – пока я не увижу, что тебе дали!

– Ты же ничего в этом не поймёшь! – злобно бросил ле Вефревель.

– Очень даже пойму. Великая меня учила. Дай мне!

Вениамину показалось, что взгляд ле Вефревеля в этот миг напоминал больше взор загнанного в угол зверя, нежели всепобедительного высшего вампира.

Рука его медленно и нехотя протянула упырице раскрытую книжечку. Руны в ней вновь вспыхнули, на сей раз красным.

– Что такое? – первой вскрикнула Алисанда.

С шипением промчался через двор кот Вениамина, рядом с магом как из-под земли возник его верный волкодав.

От кожаной книжечки к руке упырицы перепрыгнула багровая огненная змейка. Стремительно обвилась вокруг предплечья, скользнула к шее, вспыхнула рубиновой короной вокруг измазанных грязью и кровью волос; упырица вскинула руку, и багряный пламень потёк прямо в зенит, в серые облака, упрямо сеющие нескончаемым и ранним даже для этих мест снегом.

Толчок силы, болезненный, раздирающий.

– А вот сейчас и проверим! – раздался торжествующий выкрик упырицы. Книжечка оказалась уже у неё в пальцах, ловко и быстро принявшихся листать страницы.

– Не смей! – взвизгнула Алисанда, кидаясь прямо на вампиршу, словно надеясь заломать её голыми руками. – Не твоё, отдай, не смей!

– Не смей! – гаркнул и ле Вефревель. – Знай своё место, ты!

Упырица в ответ только расхохоталась, да так, что Вениамина мороз продрал по коже.

Голос юной вампирши заставлял вибрировать самую сердцевину его костей. Поток силы взвихрился, вырываясь из-под власти Вениамина, скручиваясь в тугую воронку.

– Здесь! – каркнула упырица. – И здесь! И здесь!

Она зубами разодрала собственное запястье. Капли тёмной крови полетели в разные углы двора, вспыхивая там настоящими кострами жаркого, чадного пламени.

Алисанда была уже рядом, но вампирша легко уклонилась. Вновь расхохоталась, взмахнула кровоточащей рукой.

– Последняя!

Только теперь обмерший Вениамин сообразил, что она делала.

На его собственном дворе пылала классическая пентаграмма.

Алисанда, похоже, вспомнила, что она-таки чародейка. А, ну и ещё и девушка.

– Вен! Ты ж мужчина, сделай же что-нибудь!

– Спокойно! – с перекошенным от боли лицом ле Вефревель сумел-таки вскочить, и достаточно бодро. – Сейчас, я сейчас! Что ты затеяла?! Что за глупости? Герр Гримменсхольм будет…

– Ха-ха-ха-ха! – закатывалась упырица, словно в истерике. – Идите сюда, мои хорошие! Идите сюда, сладкие! Не соврала чародейка-то нам! Не соврала! Но мы её всё равно…

Дальнейшее потонуло в рёве пламени.

На месте угасшей арки портала вздымались исполинские призрачные врата – словно крепостные створки по сравнению с узкой чердачной дверцей.

Залитые багровым светом, они дрогнули и отворились.

Рогатое существо, в полтора раза выше Вениамина и в два раза шире в плечах, тащившее на плече исполинский двуручный топор, какой и гномы не смогли бы поднять, шагнуло через новый портал.

– Работает! – завизжала радостно упырица.

Алисанда, Вениамин и даже ле Вефревель застыли, глядя на появившееся чудовище.

– Мне пора, – мило улыбнулась упырица. – Приказы от лично самого лорда Гримменсхольма. Хомка! Ко мне! В стойку!

Гуун повиновался мгновенно. Бросился перед вампиршей на четвереньки, дал ей усесться себе на спину и в тот же миг стал меняться, обращаясь из человека в какую-то дикую смесь волка и кабана.

– И-и-й-эх! – словно погонщик, взвизгнула светловолосая; гуун сорвался с места, да с такой быстротой, что в один миг исчез за внезапно сгустившимися снежными завесами.

Рогатое чудище с топором распрямилось, вскинуло оружие над головой и заревело. С чёрных губ и красных, как и вся остальная плоть, клыков, капала пылающая, словно земляное масло, слюна.

Алые врата за его спиной распахивались всё шире, и там, в кровавой дымке, угадывались ряды иных существ, пониже ростом, не столь крепких и кряжистых, уже без оружия, но, несомненно, той же природы – с рогами, алой чешуёй, горящими буркалами, оскаленными клыками.

Демоны.

– Спокойно! – заорал Вениамин. – Спокойно, они в нашем мире неустойчивы!..

– На нас… хватит, – рядом с ним оказался вампир ле Вефревель.

– Что ты им отдала?! – гаркнул маг на Алисанду. Та промолчала, бледная, и с потерянным видом встала плечом к плечу с упырём. – Что за чары?! Почему они открыли портал?

Алисанда не ответила. Губы её беззвучно шевелились, кисти рук танцевали, пальцы сплетались и расплетались. Алые врата вдруг опоясала цепь искрящихся бело-лунных звёзд, силящихся словно бы свести, закрыть широко разошедшиеся створки; врата дрогнули, заколебались, алая завеса подалась назад.

Рогатый демон с топором, казавшийся кем-то вроде вожака всего демонического воинства, кинул быстрый взгляд на портал за своей спиной, потом его пылающий взгляд упёрся прямо в волшебницу.

Ярость, похоть, предвкушение, уверенность в себе – Вениамин вдруг ощутил все мысли демона, словно свои. Тварь как будто источала незримый яд, обращая всех вокруг в подобия своих слуг – в чём-то напоминая вампиров.

– Не спи, маг! – Ле Вефревель оскалился, толкнул чародея локтем – Вениамин едва удержался на ногах. – Она закрывает портал, мы должны дать ей время! Атакуй! Всем, что есть!

Проклятье. Это что же, мне предстоит сражаться рука об руку с упырём?!

– Демоны не расточатся, – каркнул вампир. – Потом об этом – атакуй! Бей! Чем подвернётся!

Рогатый великан поднял алый топор. Шагнул к Алисанде, вбивая копыта в землю с такой силой, что вверх летело тёмное крошево. Он никуда не торопился. И да, отнюдь не собирался развоплощаться. И опасен был не только для одного лишь «самонадеянного varð-lokkur» – теоретически таковым выступала скрывшаяся светловолосая упырица. Демон явно не имел с ней никакой связи.

Ле Вефревель рядом крикнул, подскочил, преображаясь в огромного нетопыря, забил перепончатыми крыльями, стремительно набирая высоту.

Вениамин вдруг понял, что заслоняет Алисанду собой.

Вампир меж тем заложил крутой вираж и кинулся на рогатого сверху, целя в глаза.

Демон отмахнулся было топором, но оружие казалось слишком тяжёлым даже для его вздутых, лопающихся от силы мускулов. Ле Вефреваль легко уклонился от красного лезвия, пронёсся мимо чёрной молнией, ударил крыльями в лицо, очевидно, теми самыми «крыльелоктевыми суставами с имеющимися на них костяными лезвиями».

Багряная чешуя не выдержала, из разреза брызнул фонтан пылающей крови – или чего там текло у демонов в жилах? Рогатый заревел так, что задрожали стены и земля под ногами. Кулак его взлетел быстрее, чем мог различить человеческий глаз, и, в отличие от медлительного топора, длань демона нашла цель.

Ле Вефревель, кувыркаясь, полетел вниз. Крылья обратились в нелепые, криво и косо торчащие обломки; он врезался в землю где-то подле амбаров, и Вениамин потерял его из виду.

Тем не менее несколько поистине бесценных мгновений вампир ему подарил.

Вениамину очень хотелось заорать на сжавшуюся у него за спиной Алисанду. Просто заорать, облегчить душу. Что-то вроде – что, доигралась с упырями?!

Рогатый демон надвигался, словно осадная башня. Его армия пока оставалась в пределах портала, словно им требовалось что-то ещё, чтобы ринуться следом.

– Стой, паразит! – Делия, размахивая своей верной скалкой, кинулась ему наперерез. – Стой, кому говорят! Вали отсюда, прочь пошел, орясина!

Рассечённая бровь у рогатого великана всё ещё источала огненные брызги. Демон и в самом деле замедлился, пасть у него приоткрылась, словно он был донельзя изумлён происходящим.

– Вон! Убирайся! – завизжала Делия настолько пронзительно, что даже у демона одна лапища невольно взлетела к уху.

– Вниз! – заорал на невысокличку Вениамин. – Падай!

И выпустил на волю собственное заклинание.

Как утверждали все учебники, и ортодоксальные, утверждённые Капитулом для студиозусов Академии, и им противоречащие, содержавшиеся под замком в специальном хранилище, демоны не приспособлены для существования в реальности истинного мира, и потому теория предписывала им «выталкиваться» обратно, в родной для них слой бытия. Особенно это быстро должно было происходить, если «якорь», то есть varð-lokkur, вызвавший демона в мир, подвергался «эрадикации».

Но вот эти твари, явившись, разом опровергли все и всяческие теории.

Демоны якобы никогда не имели никакого оружия и почитались лишь немногим разумнее диких зверей; этот же рогатый пришелец явно знал, как обращаться с топором, причём выкованным именно под его исполинскую руку и такую же мощь.

Самое надёжное, учили Вениамина, – это не сражаться с самим демоном, а отправить его обратно, разрушив портал, любое соединение его бытийного плана с той реальностью, в коей пребывает маг.

Алисанда пыталась закрыть врата. Закрыть, так сказать, физически, закрыть их манифестацию, как правило, являющуюся просто отражением нематериальных чар в известную магу реальность. Вениамин ударил по невидимым якорям, удерживавшим демона в этом мире.

Делия едва успела броситься ничком, прижимаясь к земле. Сила Семискрещенья пронеслась над ней, ледяное невидимое ядро, обдавая смертельным холодом; незримое, оно описало дугу вокруг демона, и тонкие нити замерзающего воздуха тянулись за ним следом.

– Не то! – взвизгнула Алисанда. – Не то, Вен!

Большего она сказать не успела.

Туго свёрнутое в клубок заклятье, смешанное со сжатой до предела силой лей-линий, лопнуло внезапно, без предупреждения, словно наткнувшись на скрытую ото всех преграду. Демон крутнулся, алый его топор с шипением рассёк воздух, врезался в землю – разрубив при этом чары, которые, казалось бы, невозможно разрубить по самой сути вещей.

Это было словно раскалённый наконечник копья, пробивающий внутренности. Вениамина согнуло пополам, отбросило назад, к самой башне, ударив спиной о камни так, что у него помутилось в глазах.

– Господин Вен! – Делия оказалась на ногах проворнее всех. Метнулась к нему, подхватила, поволокла прочь, зажимая под мышкой неизменную свою скалку.

– С-стой…

Им некуда было бежать, им оставалось только сражаться.

Красный демон неспешно вскинул топор обратно на плечо. Уставился на Алисанду, левый глаз его заплыл, полностью скрылся под чёрной дымящейся массой – верно, так запекалась пылающая демоническая кровь.

Он пренебрежительно глянул на Вениамина, которого с силой, какую совершенно не ожидаешь встретить у половинчиков, волокла прочь Делия, и пасть его на миг скривилась в мерзкой ухмылке.

Рогатый вновь повернулся к Алисанде и медленно пошёл прямо на неё. Он никуда не торопился, он наслаждался каждым мгновением, и это явно роднило его с вампирами.

– Делия, нет! Беги, беги в деревню! Поднимай народ! Пусть уходят! Спасаются!

– Никуда они не побегут, мастер Вен.

Вениамин рывком поднялся. Казалось, у него разрывается от боли каждая жилка, но надо, проклятье, надо!

– Господин! Мастер Вен!

Он не ответил.

Алисанда по-прежнему пыталась закрыть врата, и это у неё по-прежнему не получалось.

Демон занёс топор над головой, ухватившись за него обеими лапищами. Он делал это напоказ, окажись против него равный по силам копейщик или хотя бы мечник – быть бы хвастуну и позёру немедля проткнутым насквозь; но сейчас здесь был только он, Вениамин, и Алисанда, которая…

Чародейка закричала. Она тряслась, словно в трансе, с рук её срывались потоки звёздных цепей, что, словно змеи, вцеплялись в алые створки врат. Створки… смыкались, сходились, но медленно, слишком медленно!

Топор устремился вниз.

«Ты же мужчина, сделай что-нибудь!»

Санди. Его Санди.

Не важно, кем она стала теперь – расчётливой, сухой, слишком много знающей и слишком мало чем делящейся. Использующей людей втемную, обращающей к себе на пользу всё – былые привязанности, дружбу, чувства…

Она была его Санди. С которой он лазил по крышам Академии и воровал книги из заколоченных кабинетов. Может, она притворялась уже тогда. Неважно. Может, он любил фантом, свою выдумку, фантазию, не имевшую ничего общего с реальностью; но если не станет нынешней Алисанды, не станет и того… миража, того счастья, что было.

Навстречу обрушивающемуся топору алого железа прямо из земли перед Алисандой выросло сияющее древо, развесистое, сотканное из нежно-лилового света лей-линий, когда их сила сжата до немыслимого предела.

Самое простое. Щит против меча, зримое против зримого. Примитив. Первый курс Академии.

«Заклятье магического щита является простейшим из всех защитных чар, доступных волшебнику…»

Ни тебе рун, ни сложных расчётов, ни редких ингредиентов с имманентно присущей им магией. Только мыслеформа и сила. Всё равно что обычному воину вскинуть щит, закрываясь от вражьей атаки.

Удар демона вбил Вениамина в землю, перед глазами вспыхнула радужная круговерть. Заклятье полыхнуло, распадаясь, но и топор демона отлетел, вырвавшись из лапы чудовища.

Рогатый исполин в изумлении вскинул голову, провожая взглядом полёт своего оружия, внезапно воспарившего к небесам. Топор продолжал пылать алым, хорошо заметный даже среди густо падающего снега.

Замешательство демона длилось считаные мгновения. Он не стал ждать, пока его топор рухнет обратно наземь. Он просто ринулся прямо на Вениамина с Алисандой, пасть его изрыгнула клубы дыма, из пальцев выдвинулись когти, как и положено, не уступавшие длиной кинжалам.

Вениамин даже не успел крикнуть, не успел сплести даже самого простого заклятья – но в этот миг прямо в повреждённый ле Вефревелем глаз демона врезалась пущенная меткой рукой Делии её заветная скалка.

Из-под чёрной дымящейся коросты потоком хлынуло жидкое пламя.

Демон вновь заревел, повернулся было к Делии, – а глупая невысокличка даже и не подумала бежать, – занёс лапу…

– Вен!

Истинная магия обходится без посредников – так, кажется, говорил профессор Барбаросса, злой, ехидный, остроумный, не пропускавший ни одной юбки, испробовавший на себе все средства для укрепления мужской силы, но и очень, очень талантливый.

Магия обходится без посредников, говорил он. Наши заклинания, формулы, руны, амулеты – просто костыли для калек. Истинный маг воздействует силой непосредственно на объект, и никак иначе.

Так и повелось – невербальная магия, магия, довольствующаяся одной лишь мыслью, с незапамятных пор почиталась наивысшей из доступных настоящему чародею.

Ничего в своей жизни Вениамин не желал так страстно, как остановить взмывшие над Делией когти.

Над вытянувшейся рукой мага всклубился лиловый туман, сила лей-линий вливалась сразу в него, минуя всех и всяческих «посредников» вроде талисманов, оберегов или хотя бы начертанных на снегу рун.

Это действительно было как полыхающий в тебе огонь. И не просто полыхающий, не как от чего-то острого, сдобренного перцем. Нет, это пламя пожирало какую-то часть его самого, может, той самой души; он страстно, всем существом своим представил, как лопается когтистая лапа, как разлетается мокрыми ошмётками плоть демона, как обнажаются кости и как сама ладонь с пальцами отваливается, шлёпнувшись в неглубокий снег.

Лиловое пламя лей-линий рванулось вверх. Нет, оно не обернулось каким-нибудь «огненным мечом», оно всклубилось над головой мага; заснеженный двор, его собственный двор исчез, и в лиловых облаках он вдруг увидел себя самого – и козлоногого, свободного от пут, глядящего прямо ему в глаза и мерзко ухмыляющегося.

– Этот мир, – отчеканил козлоногий, – отмечен печатью Хаоса. И обречён Разрушению. Так сказано в книгах пророков. Они знали, о чём говорили. И они ушли. Туда, далеко, за небо. Они были мудры и спаслись. Спасайся и ты, маг. Не старайся разгадать Пророчества. У тебя всё равно ничего не получится. Беги. Ты можешь. Мир за пределами твоего мира велик и необозрим. Уходи отсюда. Этот мир нужен великому Ничто. Тому, кто не имеет названия. Но ты можешь уходить. У тебя будет новая жизнь. Это лучше, чем не иметь никакой – во всяком случае, ты сможешь отомстить.

Огонь затопил всё существо мага, боль сделалась нестерпимой, сознание ускользало – однако он всё-таки увидел, как летящая вниз лапища демона начала рваться и распадаться, словно гнилушка.

Отваливались когти, плоть слетала с костей, словно снег, сдуваемый ветром с веток; кости, массивные и красные, как и всё в демоне, стремительно покрывались трещинами, рассыпаясь веерами осколков. Из культи потоком устремилось жидкое пламя, словно из боевой трубы древнеимперской пентаремы.

Делия пискнула, однако невысоклики не зря славятся проворством – она сумела увернуться.

Красный демон несколько мгновений недоумевающе глядел на то, что осталось от его правой лапы, а может, и руки. Затем с глухим рыком начал разворачиваться. Его единственный глаз вперился в Вениамина, и маг, едва не теряя сознания, понял, что больше уже ничего не сможет сделать.

Снег таял, шипел огонь, одноглазый и однорукий демон надвигался; а Алисанда так и не могла сомкнуть створки врат.

Правда, она их изрядно стянула друг к другу, но всё же не закрыла совсем.

Левый кулак демона обрушивался на Вениамина, словно молот.

– Ар-р-ргх!

Откуда-то из темноты вынеслась стремительная крылатая тень, ринулась прямо в морду демона, полоснула по уцелевшему глазу.

Длань рогатого великана врезалась в землю совсем рядом с Вениамином и Алисандой; маг едва успел оттолкнуть чародейку.

Ле Вефревель тёмным клубком рухнул наземь, размётывая успевший нападать снег. Вампир, похоже, и впрямь собрал для броска последние силы.

Правая лапища демона пылала, словно факел. Кровь кипела и горела, изливаясь из неровного обрубка, пламя лизало стены, снег исчезал.

Рогатый демон, лишился обоих глаз. Вениамин схватил Алисанду за руку, потащил было…

– Нет! – Волшебница вывернулась, с силой выдернула запястье из пальцев мага. – Ещё чуть-чуть! И я закрою!

– Господин Вен! – Силы святые, опять Делия! – Господин Вен, ловите!

Перевязанная ремнями пара чёрно-серебристых клинков взмыла в воздух.

Вениамин с трудом поймал их свободной рукой, перехватил, прижал к груди.

– Уходи, Делия! Уходи!

– Я скалку свою не оставлю! – задорно крикнула в ответ та. – Прабабушкина! Семейная!

Дальше Вениамин пререкаться просто не мог, потому что с демоном творились поистине удивительные вещи.

Прямо на его щеках вздулись два алых бугра, надулись, лопнули, словно пара карбункулов. Ошмётки плоти так и полетели в разные стороны, а на месте вздутий появилась пара новых глаз.

Рогатое чудовище издевательски захохотало. Его раненая правая рука переставала извергать кровь, обрубок затягивался красной кожей, на которой прямо перед взорами Вениамина начинала расти свежая чешуя.

Теперь демон действовал искалеченной правой лапой, словно дубиной.

Вениамин выхватил оба клинка, отшвырнул ножны.

– Ещё… совсем… чуть-чуть… – простонала Алисанда. – Отвлеки-и-и…

Удар демона Вениамин встретил всё тем же простым и надёжным щитом. Он не пытался устоять; используя силу рогатого, несколько раз перекатился через плечо, не чувствуя боли от твердых камней. Вскочил, проделал мечами короткую мельницу.

Этого хватило, чтобы привлечь внимание чудовища. Оно ринулась на Вениамина с неожиданным проворством, и тот едва успел уклониться. Сработанные кобольдами чёрно-серебристые лезвия пробороздили бедро рогатого демона; алая чешуя поддавалась с трудом, эфесы чуть было не вывернулись из рук чародея, однако на теле демона всё-таки появилось два аккуратных разреза, тут же вскипевших пылающей кровью.

Рогатый великан крутнулся, и невесть откуда взявшийся хвост подсёк магу ноги. Вениамин опрокинулся на спину, обрубок правой лапищи взлетел над его головой – но в этот миг Алисанда выкрикнула что-то торжествующее, и чародея окатило волной сухого, обжигающего жара.

Врата захлопывались, и красного исполина волочила обратно к ним неведомая сила. Демон завыл, заревел оглушительно, вцепился когтями прямо в землю – всё напрасно, его словно тянул обратно незримый канат.

Алая арка обрушивалась, обваливалась, сжималась, и красное чудище проволокло сквозь нее, безжалостно обдирая ему бока и ломая уже изувеченную руку.

Ворота захлопнулись с громом, с грохотом, багровый столб пламени ввинтился в тучи, озарив, наверное, все окрестности до Чайкиной горы и Шепчущих Холмов.

А потом всё стихло.

Угасло алое сияние. Рогатый демон скрылся в сомкнувшихся вратах.

Алисанда сидела на земле, хлюпала носом – из ноздрей сбегали одна за другой алые капли.

– Санди…

– П-помоги… Да не мне – вампиру!

– Что? – остолбенел Вениамни. – Кому?

– Ле Вефревелю. – Хлюп, хлюп носом. – Проклятье, всё течёт… Он тебе жизнь спас, между прочим.

– Снег приложи. – Больше ничего в голову Вениамину не пришло. Это была его Санди… нет. Уже нет. Не его, да и, скорее всего, никогда не «была».

– Приложу. – Хлюп. Красное расплывается по обшлагу. – Иди помоги вампиру, говорю же тебе!

Вениамин резко отвернулся. Она беспокоится об упыре. Не о себе даже, не о других – об упыре.

Хорошо, милсдарыня Алисанда.

Вампир лежал бесформенной грудой тряпья. В нём не осталось ничего от элегантного gentilhomme, каким он предстал, едва только явившись сюда со своей спутницей, устроившей всё это.

– Э-эм… monsieur? Vous vous sentez mal?

– Х-хватит… – прошипело откуда-то из глубины тряпок. – Не с-смейся… Какое там «вы чувствуете себя плохо»?! Отвратительно!..

– Чем вам помочь? – Вениамин ощущал себя последним идиотом. Вампиров в подобном состоянии надлежало добивать, быстро, сразу и без малейших колебаний.

– Кровь, – прохрипел вампир. Бледное, перемазанное чёрным лицо показалось из-под лохмотьев, в которые обратился его плащ. – Должен… испить…

Волосы у Вениамина встали дыбом. Нет, не от страха – страх пропал, пока они бились с рогатым демоном, – но от ярости.

Добить упыря. Добить тварь.

«…полное и окончательное умерщвление достигается только и исключительно отделением головы от туловища с полным и обязательным разрывом питающих артерий, или же сквозным пробитием сердца с разрушением минимум пяти из восьми камор. Следует также отметить способность шейных артерий lamia commune к значительному удлинению и экстренной реадгезии, что делает совершенно обязательным не только тщательное и неоднократно рассечение всех, даже самых тонких, связок (например, кровяных нитей), соединяющих голову с обрубком шеи…»

Клинок, чёрный с серебристым змеящимся узором на лезвии, опустился, упираясь остриём в шею ле Вефревеля.

– Я слишком хорошо вас знаю, – свистящим, в тон упырю, голосом ответил Вениамин. Ненависть скрутила его, стиснула внутренности, каждый нерв и каждый мускул в теле вопили – руби!.. – Я не имею желания превращаться… в гууна, наподобие того несчастного по имени Хомка.

– Cейчас, – раздался за спиной сбивчивый голос Алисанды. – Я уже давала тебе крови, Вефревель. Сейчас, погоди, нацежу ещё.

– Мало… – хрипел вампир. – Мне этого… мало… я… должен… жить. Я… вас… спас.

– Не раскисай, – сдавленным от ненависти голосом бросил Вениамин. – Я знаю, как вы регенерируете. Её светлость госпожа дю Варгас предложила тебе вновь своей крови. Тебя это поддержит.

– Не понимаешь… – На губах ле Вефревеля пузырилась кровь. – Это… демоны. Они… опаснее. И… Беата… Она… и Венка… вильяна…

– Кто такая Беата? Что «и Венкевильяна»?! – резко спросил маг, но голова вампира внезапно запрокинулась.

– Проклятье, да отойди же ты, идиот!

Алисанда резко оттолкнула чародея, склонилась над ле Вефревелем. Без колебаний провела серебристо сверкнувшим ножичком по левому запястью. Алые струйки крови побежали по пальцам, срываясь и капая прямо в чёрный провал раскрытого вампирьего рта.

– Ар-ргх!

Клыки щёлкнули, на волос не дотянувшись до белой кожи волшебницы. Вампира подбросило, словно пружиной, он ринулся на Алисанду, как пущенный из катапульты снаряд. Скрюченные пальцы вцепились ей в плечи, в волосы, заваливая, отгибая голову назад…

Чёрный клинок и серебристым зигзагом ударил, однако, ещё быстрее. Острие пронзило щёку упыря, прошло, дробя зубы и кости, рассекая язык, насквозь и выставило окровавленный конец из другой щеки.

Вампир глухо завыл и задёргался – сталь не давала сомкнуться его клыкам. Когти судорожно забили по воздуху; Вениамин ударил вторично, мечом в левой руке проткнув упырю шею.

– Отпусти её. – Голос мага клокотал от ненависти. – Отпусти!

– Он уже отпустил. – Алисанда, тяжело дыша, отодвинулась от бьющегося в агонии ле Вефревеля. – Хорошие у тебя клинки, Вен… с серебром?

– С лунным серебром, – уточнил чародей. Надавил на клинок, что держал в левой руке, загоняя его глубже в шею вампира. – Отойди, Санди. Сейчас я его…

– Не смей, болван! – взвизгнула она, вновь толкая чародея. – Не вздумай! Всё погубишь!

– Как же, «всё погубишь»! Он чуть тебя тут не погубил! – взревел Вениамин. – Ещё б немного и…

– Вытащи мечи. Оба. Немедленно. – Алисанда вновь поднесла к губам ле Вефревеля кровоточащую руку. – Гийом! Гийом, опомнись!

Почерневшие губы упыря ловили срывающиеся с тонких пальцев Алисанды капли крови.

– Опомнитесь, месье ле Вефревель. Опомнитесь и поведайте нам, почему ваша protégé, Беата, сделала то… что сделала.

Гийом ле Вефреваль не отвечал. В глазах его по-прежнему горел огонь безумия; руки тряслись, согнутые пальцы когтили воздух.

– Ах вот как? – сквозь зубы процедила Алисанда. – Ну что ж, отличный повод проверить…

Она вытянула другую руку, раскрыла ладонь. Губы зашевелились, но формулы, проговариваемые ею – медленно, со странной артикуляцией, – были Вениамину незнакомы.

На лбу чародейки блестел пот, набухли, вздулись синие жилы.

Что она делает? Магия же не действует на вампиров!

Однако, как ни странно, безумие из взгляда ле Вефревеля медленно уходило. Он с явным усилием опустил вздрагивающие руки и даже попытался сесть себе на ладони.

Лоб Алисанды избороздили складки, губы скривились в злой гримасе, словно у неё что-то не получалось.

– Маг… держи меч… если я… забудусь… руби… – простонал ле Вефревель.

– Ни один вампир никогда не смог преступить одной вещи, – глухо проговорил Вениамин, поднося клинок к шее упыря.

– Какой же?

– Собственной природы, monsieur, собственной природы. Ты и сейчас думаешь только о том, как славно обманул двух дураков-людей, твой корм, твою двуногую скотину. И ещё ты думаешь, что в следующий раз успеешь.

– Я… я… – хрипел и давился вампир, – я… не хочу… я… не должен… ы-ы-ы-хр! – Его начинало трясти.

– Достаточно. – Алисанда отвела собственную руку, с запястья которой капала кровь, зажала разрез платком. – Достаточно, Гийом. Ты высший вампир. Сколько тебе лет? Пятьсот, тысяча, полторы? Ты должен справиться.

Вампир вновь сжался в комок, пытаясь закутаться в остатки плаща. Мало-помалу бившая его дрожь стихала.

Что за чары пустила в ход Алисанда?

– Господин Вен? – Делия в одной руке сжимала неизменную скалку, в другой – тяжеленную сковородку.

– Всё хорошо. – Маг попытался улыбнуться.

– Господин Вен, вы уже весь синий. От холода.

– Ещё немного, Делия. Ещё чуть-чуть.

– Хорошая идея. Гийома надо занести внутрь.

– Санди, ты в своём уме?!

– Ничего, – простонал ле Вефревель. – Я… сейчас.

«Сейчас» обратилось изрядно долгим временем, пока вампир наконец сумел подняться. Его по-прежнему шатало, однако он уже мог стоять и кое-как двигаться.

Делия успела обернуться в башню, молча протянув Вениамину и Алисанде глиняные кружки с дымящимся глинтвейном.

Алисанда благодарственно кивнула. Попыталась даже улыбнуться невысокличке, но улыбка вышла весьма бледной.

– Гийом. – Волшебница отбросила все «месье» и прочие любезности. – Объясни, что это было? Почему Беата… исчезла? Что за врата? Что за…

– Спроси сперва, – прохрипел вампир, – что случилось с твоим козлоногим, которого мы доставили тебе с такими проторями.

– Имя Спасителево, – вырвалось у чародейки. – Я… я совсем… вылетело из головы…

– Вполне простительно, – упырь то хрипел, то сипел, никак не в силах обрести прежний свой голос. – А теперь глянь. Как следует.

Козлоногого не было. Он исчез, словно растворившись в воздухе.

– Вязали мы его на совесть. – Ле Вефревель мрачно держал в руках рассечённые чем-то острым обрывки пут. – Кто-то ему помог, скажем так.

– У нас только один… одна… была без присмотра, – свела брови Алисанда. – Вениамин, это… это Делия! Больше некому!

– Что за чепуха! – Маг схватил вервие, провёл по нему посеребрённым лезвием клинка. Не лопнула ни одна нитка. – Попробуй сама! Это даже моим мечом не режется!

Алисанда не поверила, стала проверять.

– Ничего не выходит… – Она с растерянностью опустила собственный кинжальчик с рунами лунного серебра на клинке.

– Говорил я тебе, – не удержался Вениамин и тотчас получил тычок под рёбра. – Ай!

– Пока мы тут дрались, – сипел ле Вефревель, – кто-то освободил этого проклятого козла.

Алисанда медленно выпрямилась, кулачки сжаты, глаза горят, зубы оскалены – отшатнулся даже вампир, настолько пугающ и яростен был её вид.

– Если это не Делия…

– Тут больше никого не было, – заметил Вениамин, и ле Вефревель кивнул, соглашаясь.

– Не совсем так, – ухмылка Алисанды заставила бы задрожать и самого кровожадного пирата с Чёрного берега. – Был. Вернее, была.

– Была? – словно сомнамбула, переспросил вампир.

– Поскольку Делии – да и нам – не перерезать эти путы, то я вижу только одну возможность. Беата.

– Пр-роклятье… – выдохнул ле Вефревель. – Она…

– Да-да? – саркастически подняла бровь Алисанда.

– Это… наше… дело. Вампиров. Наше внутреннее. Мы разберёмся сами.

– Нет, – покачала Алисанда головой. – Я готова была играть с вами честно. Вы получили, что хотели. А я не получила ничего. Сделка не состоялась, Гийом. И я не знаю, не ломали ли вы тут комедию с этой… Беатой.

Имя юной вампирши прозвучало, словно грязное ругательство.

– Не сговорились ли вы – разыграть тут ссору, заполучить мою плату, а потом руками вашей подруги освободить то, что принадлежит мне? А, Гийом? Что скажешь? Как оправдаешься? Да, и я бы на твоём месте не слишком полагалась на ваши знаменитые быстроту, силу и ловкость. Ты не смог уклониться от меча Вениамина. Демоны, похоже, тебя и в самом деле укатали, ле Вефревель. Так что я советую тебе рассказать нам, как оно есть на самом деле. С самого начала. Как вы добыли козлоногого и что случилось потом. И что на самом деле происходит… у вас, в окружении лорда Гримменсхольма.

Вампир затравленно глядел то на мага, то на чародейку. Губы его подрагивали, словно скрывавшиеся под ними клыки так и просились в дело.

– Мы оба волшебники, Гийом. Ты набросишься на одного из нас и, может, даже успеешь укусить, но извергнуть весь ихор в нужной последовательности так быстро не cумеет никто. Даже ваша знаменитая Алая Леди. И, пока ты будешь грызть шею мне, Вен тебя прикончит, просто снеся тебе башку. Я понятно объясняю? – Она криво и кровожадно усмехалась. – Знаешь, я даже хочу, чтобы ты снова на меня бросился. Потому что я подозреваю обман, а те, кто обманывает меня, – они долго не живут.

– Х… х… орошо… – хрипел и булькал упырь. Выглядел он по-прежнему, что называется, «краше в гроб кладут», хотя к нему, возможно, это и не относилось бы. – Но… время… теряем…

– Вы меня обманули, вы двое, Гийом, ты и Беата. – Алисанда цедила слова с такой холодной яростью, что даже Вениамину сделалось не по себе. – Вы забрали мою плату и освободили ценнейшего пленника. Мне осталось только просить Вениамина посадить тебя на кол, предварительно напоив кислотой с толчёным серебром. Слыхал об этом снадобье охотников за вашим братом?

– Мы… мы… договорились… Беата… изменила… – пытался отпираться ле Вефревель. – И я вас спас! – с настоящим отчаянием выдохнул он под конец.

– Разве не твои собратья, смеясь, говорили мне, что оказанная услуга ничего не стоит, а? – подняла бровь Алисанда. – Разве не они усмехались, когда я спасала их, выводила из-под удара тех же охотников, когда они вставали на след молодых, только что обращённых особей?

Вениамину потребовалось всё его самообладание, чтобы не зарычать от ярости.

Она спасала упырей. Разумеется, ради великой цели. А сколько-то там загрызенных, выпитых досуха, сожранных людишек великую волшебницу совершенно не волновали.

– И вот мой собрат по цеху магистр Скорре тоже считает, что я была очень сильно неправа, – невозмутимо, с прежним напором продолжала Алисанда. – Не сверкай на меня глазами, Вен, сейчас не время. Так вот, Гийом, я добивалась вашего доверия, а надо мной смеялись. В глаза и за глаза. «Скажи спасибо, что уходишь живая», – говорили мне. А я выручала ваших. За просто так. Поэтому не суй мне в нос это твоё «спасение». Давай, Гийом, или ты рассказываешь толком, что тут произошло – учитывая, что я всё перепроверю, найду способы! – или я позволю моему коллеге магистру Скорре дать волю гневу.

Она позволит, яростно подумал Вениамин. Да ничего подобного, это я решаю!..

– Ещё совсем недавно я говорила коллеге Вениамину – помоги ле Вефревелю, он спас тебе жизнь. Я ошибалась, Гийом?

Вампир сжался. Он, похоже, и впрямь до сих пор не пришёл в себя и сознавал это. Гийом ле Вефревель оставался, конечно, страшным противником, но против двух опытных магов шансов у него было немного.

– Нет, – прохрипел он наконец. – Это всё она… Алая Леди… Венкевильяна. Моё… творение. Я… спас её, давным-давно, её хотели сжечь, как ведьму… сейчас… я бы сказал – жаль, что не сожгли…

– Ближе к делу, месье. Я не намерена ждать, пока ты окончательно регенерируешь и сочтёшь, что у тебя нет настроения длить нашу беседу.

– Хорошо, хорошо! – прошипел вампир. – Только на твоём месте, дю Варгас, я бы не испытывал судьбу… с такой бесшабашностью.

– Говори, – почти прорычала Алисанда.

– Венкевильяна… она… она творит своих отпрысков, свои отродья одного за другим… так не может даже сам лорд Гримменсхольм…

– И что? – нетерпеливо перебила чародейка.

– Всё наше… сотрудничество… на предмет демонов… Лорду Гримменсхольму нужна защита от потомства Алой Леди. Он опасается… что она посягнёт… Поэтому… я запросил с тебя, волшебница, эти заклинания. Но теперь они у Беаты… а я ещё удивлялся, зачем Венкевильяна настояла, чтобы одна из её выкормышей отправилась со мной, да ещё и с собственным гууном, преданным ей и только ей…

– Понятно. Плохая вампирша Венкевильяна посягает на хороших вампиров лорда Гримменсхольма, – насмешливо прокомментировала Алисанда. – Очень удобно, Гийом. Докажи мне, что вы не в сговоре!

Последняя фраза хлестнула, словно кнут.

– Как?! – в отчаянии возопил вампир. – Как я могу тебе это доказать? Ты сошла с ума, Алисанда!

– Дай мне хоть один повод поверить тебе, а не моему собственному рассудку. Который утверждает, что всё это – одна сплошная комедия и с Беатой у вас всё было условлено заранее!

– Я действительно вас спасал, – безнадёжно проговорил вампир. – Потому что эти демоны – совершенно не те демоны, к которым привыкли мы, вампиры, и кого время от времени нам удавалось призвать. Потому что я чувствую, что, несмотря на все наши различия…

– Хватит! – рявкнул Вениамин. – Хватит болтать, вампир! Или ты говоришь толком, в чём дело, или, клянусь, я…

– Прости, магистр, – упырь смиренно опустил голову. – Я знаю, ты ненавидишь меня и мою расу. Но мы не можем переделать себя. Её светлость дю Варгас пытается помочь вампирам и людям достичь мира. Многие из окружения лорда Гримменхольма согласны с ней. Я в том числе. Многие – как Венкевильяна, например – не согласны. Мы должны…

– Прежде всего – никаких «мы». «Мы» никому ничего не должны. – Вениамин едва выталкивал слова из груди, стиснутой ненавистью. – Ты набросился на милсдарыню Алисанду. Если бы ты был в своих полных силах, то я не успел бы тебя остановить, и ты бы уже высосал её досуха, а потом и обратил, сделав одной из своего «потомства». Тебе не дали сделать это только твои раны и то, что нанесены они демоном. Скажи теперь мне в лицо, что это не так!

– Нет, – тяжело выдохнул вампир. – Ты прав, чародей. Это так. Наша природа… имеет слишком много власти над нами. И сводит с ума. Если бы ты убил меня – ты был бы в своём праве…

– Что вы делаете с демонами? – перебила Алисанда. – Лорд Гримменсхольм никогда не открывал этого. Мы вынуждены были пробираться ощупью, наобум; я знаю, что вы вызываете демонов, не знаю только – для чего. Отвечай быстро!

– П-по-разному… лорд Гримменсхольм умеет их принуждать… они у него рабы… слуги… воины…

– Мы ни разу их не видели, – вступил Вениамин.

– Потому что демоны… неустойчивы. В нашем мире то есть… э-э-э… были неустойчивы. Если не применять особых мер. Особых чар. Ты же знаешь, милсдарыня Алисанда. Но у лорда Гримменсхольма – старые, ещё имперских времён, зачарованные мегалиты… там… у него. Это позволяет… держать демонов… в узде. Поэтому их не используешь больше нигде.

Вениамин скептически поднял бровь, однако Алисанда понимающе кивнула.

– И потому эта ваша Алая Леди, очевидно, решив спихнуть надоевшего ей старого правителя вампиров, ищет доступа к таким чарам, чтобы демоны уже бы не были «неустойчивы». Понятно.

– Нам нужен союз, – вдруг быстро и горячо заговорил ле Вефревель. – Я знаю, магистр Скорре, и вы, ваша светлость дю Варгас, вы считаете нас вселенским злом…

– Excusez moi, дорогой Гийом, так полагает только мой коллега. Я вас ко вселенскому злу не отношу, иначе вас бы уже не существовало.

Вампир чуть не поперхнулся. А вместе с ним и Вениамин – как говорится, от скромности наша милсдарыня Алисанда точно не умрёт.

– Впрочем, не важно. Я тебя поняла. Значит, есть заговор против вашего законного короля, ты – в числе верных и предлагаешь нам присоединиться. Так?

– Так, – чуть помедлив, признался ле Вефревель. – Потому что Алая Леди – это для вас в тысячу раз хуже лорда Гримменсхольма. Потому что она способна…

– Производить новых вампиров, – перебила Алисанда. – Я это слышала. Всё, Гийом? Больше ничего не хочешь добавить?

Вампир медленно покачал головой.

– Нет. Это самое главное. Алая Леди теперь владеет твоими заклинаниями, госпожа Алисанда, и, поверь, у неё хватит умения и способностей в них разобраться. У тебя едва получилось закрыть демонические врата, а у нас троих – едва получилось справиться с демоном. С одним-единственным демоном. Что, если их окажется десяток? Сотня? Тысяча? Венкевильяна сделается владычицей мира, если говорить прямо.

– Я не очень верю в сказки о чёрных властелинах или, в нашем случае, красных властительницах, – сухо сказала Алисанда. – Но я поняла тебя, Гийом. Осталось выяснить последнее. Козлоногий.

– Козлоногий, – скривился вампир. – С ним пришлось повозиться. Честно говоря, если б не Беата, мне бы с ним не совладать. Никогда бы не подумал, что она, такая молодая, способна так драться… Но вот что я тебе хочу сказать, милсдарыня Алисанда, – козлоногий, может, и появился в старом капище хаоситов, но сам он к Хаосу не принадлежит.

– Вот как?

– Вот так, – сухо ответствовал ле Вефревель. – Можешь не сомневаться. Мы имели достаточно дела с безумцами, призывающими конец сущего, чтобы распознать сразу. Козлоногая тварь вообще невесть откуда.

– Откуда же?

– Почём же мне знать, милсдарыня Алисанда? Поверь, я бы тоже хотел найти ответ. – Вампир нервно облизнул губы. – Прости… но… мне опять требуется… Регенерация требует массы усилий…

– Опять кровь? – проговорил Вениамин.

– Опять, – сокрушённо признался вампир. – Что поделать, наша природа… она… очень требовательна и…

– Тоже мне, высшая раса, – с презрением бросил маг. – Высшая раса, считающая себя вправе убивать других разумных и не в силах обуздать собственный голод. Люди отказывались принимать пищу в темницах, доводили себя до смерти, а вы…

– Да! Да! – яростно вскипел вампир. – Мы таковы! Наш голод неутолим! И даже кровь, выпитая не из жил трепещущей жертвы, для нас – как для вас простая чистая вода. Без воды вы погибнете за несколько суток. Но и на одной воде вы продержитесь не больше месяца. У нас то же самое, маг! Нам надо пить из жил, ощущать биение сердца! Иначе что-то теряется, что-то ускользает; и мы не можем, не можем! Проклятье, голод сводит нас с ума!.. Я хочу, я обязан, я должен договориться – но я уже чувствую, как это поднимается… накрывает…

Вампира трясло. Вениамин молча и без разговоров скрестил оба меча на его шее, словно большие портновские ножницы. Ле Вефревель даже не заметил.

– Некоторые из нас пытались перейти на кровь животных… – захлёбывался словами упырь, словно торопясь рассказать побольше. – С подачи ваших магов… Ничего не получилось.

– Что, не так вкусно? – не сдержался маг.

– Нет, – Гийом ле Вефревель не обратил внимания на насмешку. – Те, кто пил кровь животных… сами становились животными.

– То есть как? – поразилась уже Алисанда.

– Да вот уж так. Пили кровь травоядных, пили кровь хищников. И… стремительно утрачивали разум. Превращались в ламий. В чудовищ, убивавших направо и налево. К счастью… у нас достаточно быстро перевелись любители такого «умиротворения».

– Ламии, кто бы мог подумать, – покачала головой чародейка. – Твари из мифов и легенд. Кого поражали великие воители и великие маги…

– А это были те из нас, кто искренне хотел стать как вы, люди, – опустил голову вампир. – Но обратной дороги не было.

– Ламии творили ужасающие злодейства, – проговорил Вениамин. – И мы…

– Это не наша вина! – взвизгнул вампир. – Мы не виноваты! И потом мы следили сами, чтобы никто не пил бы кровь неразумных!

– Какая предусмотрительность. Какая забота. – Вениамину очень хотелось сомкнуть клинки, и в самом деле покончив с упырём посредством «отделения головы от туловища с полным и обязательным разрывом питающих артерий».

– Ламии меня не интересуют. И проблемы вашего питания не интересуют тоже. Слушай меня, Гийом ле Вефревель. Сейчас ты покинешь эти места. Через четыре недели мы встретимся – в окрестностях Академии. Селение Пахт. Ровно через двадцать восемь дней. К этому времени я должна получить назад или свою книжку с заклятьями, или своего козлоногого.

– Иначе? – мрачно осведомился вампир.

– Иначе я сделаю пару-тройку подсказок охотникам. Или перестану заниматься теми загадочными умерщвлениями вампиров, в том числе и высших, расследовать которые ты меня просил. Может, мне вообще лучше договариваться с самой Алой Леди? Раз она такая могущественная?

– Алая Леди не станет никого слушать, кроме самой себя. А тебя, милсдарыня, скорее всего выпьет досуха и обратит.

– Спокойно, Вен, спокойно. Месье ле Вефревель просто пытается шутить.

– Ничего я не пытаюсь, – уныло сказал вампир. – Хорошо, Алисанда. Во имя того, что было меж нами…

– Что-о?! – У Вениамина помутилось в голове. Прежде чем он даже понял, что делает, чёрно-серебряные клинки его сошлись.

Но вампир уже справился со слабостью и успел отдёрнуться назад. За его плечами расправлялись восстановившиеся крылья, но сам упырь завершать трансформацию не спешил.

– Я буду там, где ты велела мне быть, – пообещал он. – И я очень, очень постараюсь не отнять ни одной жизни. Это будет нелегко, но я постараюсь. Пахт, говоришь? Я там буду. Или с твоей книжкой, или с твоим пленником, или…

– Никаких «или»!

– Или с чем-то ещё, что ты признаешь равноценной заменой, – докончил вампир.

Тело его начало стремительно меняться, утрачивая человеческие черты. Огромный крылан взмыл в сеющее снегом небо, стремительно исчезая за белой пеленой.

Алисанда и Вениамин проводили его долгими взглядами.

Только теперь маг вдруг осознал, насколько промёрз.

Он стоял, опустив бесполезные теперь клинки, и глядел вверх, где, он знал, мчится обратно на юг ушедший от его стали упырь.

Что сказала бы на это Дара?

Рука Алисанды осторожно легла ему на пальцы, до боли сжатые на рукояти меча.

– Идём внутрь, Вен, – тихонько сказала она.

И они пошли.

* * *

Ветер по-прежнему выл за окнами. Снег валил всё гуще, засыпал башню волшебника, Чайкину гору, селение половинчиков, Шепчущие Холмы, развалины капища хаоситов и всё-всё-всё остальное.

Кот, пёс, Делия, служанки Алисанды и её слуги – все собрались сейчас внутри. Минди и Венди мрачно косились на Вениамина – надо полагать, забывчивостью они не страдали. Кучер, грум, вершники – все дрожали крупной дрожью, навлекая на себя презрительные взгляды девушек-служанок.

Делия, храбро объявив, что единственная вещь, каковой стоит предаться после хорошей драки, – это хорошая еда, гремела на кухне посудой. Какое-то время спустя Минди и Венди ускользнули ей помогать.

– Идём к тебе. – Алисанда потянула Вениамина за рукав.

Проклятье, как же всё-таки сильна её власть…

– Не бойся, – она усмехнулась, – я не стану показывать тебе чулок. Не стану тебя соблазнять. Хотя – мы же друзья, правда? – мне бы хотелось отправиться с тобой в постель.

– А… Э…

– Спаситель и все праведники его, ты до сих пор краснеешь, словно мальчишка. Ну да, я выросла, стала злой и циничной. Но в отличие от этих ханжей, я знаю, когда я чего хочу, и знаю, как этому радоваться. Впрочем, прости. Оставим это. Идём.

Рунная мельница застыла, как они её и оставили. Свечи так и горели – хорошие толстые свечи, их хватит надолго. Воск оплывал причудливыми формами, таял, дрожали огоньки, и Вениамину казалось, что вот так же тает и оплывает, теряя чёткость очертаний, вся его прежняя жизнь.

– Вен. Мне нужна твоя помощь.

– Ты для этого взяла у вампира кровь? Для этого прятала платки, смоченные в ней? Санди, да если б тебе это было нужно – охотники с превеликой радостью снабдили бы тебя подобным материалом…

– А откуда ты знаешь, что они не снабжали? – хладнокровно заметила Алисанда. – Снабжали и снабжают. Но вот беда, они, как правило, берут пробы только у мёртвых вампиров, а мне требуются образцы от живых. Даже не от умирающих.

– Но для чего?

– Тот самый проект Капитула, касаемый вампиров, побочная его часть. Если мы окончательно поймём друг друга, поговорим подробнее. Сейчас это не главное, поверь мне. И помощь твоя мне требуется совсем не для возни с этой кровью.

– А что это были за чары? Ты что-то пыталась наложить на ле Вефревеля? Или я чего-то не понял?

– Не понял, конечно же, – пожала плечами Алисанда. – Говорю же тебе, Капитул начал очень, очень большой проект…

Вениамин зло закусил губу. Она по-прежнему не говорила ему всей правды.

– Я про это уже слышал.

– А раз слышал, то не задавай глупых вопросов, милый Вениамино. Ты ещё не часть этого проекта, и потому – извини, я не могу вот так сразу выложить тебе все детали.

Почему она скрытничает?

Что у неё было с этим упырём? Или – как она там говорила? – со сколькими старичками Капитула ей пришлось переспать, прежде чем она заполучила свои магические игрушки?

Она глядела на него понимающе. И вздыхала так многоопытно, словно ей только и приходилось сражаться с демонами, закрывая распахнутые порталы.

И от этого он тоже злился, чрезвычайно.

Он не мог сейчас думать об услышанном от вампира, не мог осмыслить толком, что значил этот прорыв демонов. Он только понимал, что его жизнь, его война менялись совершенно, полностью, абсолютно и притом не по его собственной воле.

А этого он терпеть не мог.

– Ты цела, Санди? С тобой всё в порядке? – Когда тебя прижимают к стенке, атакуй. Атакуй и не думай о последствиях.

– Со мной всё в порядке. Несколько синяков, пара шишек, носовое кровотечение, которое я уже остановила.

– Хорошо.

Вениамин сел, просто для того, чтобы сделать хоть что-нибудь. Молчание становилось густым, тяжким, непереносимым.

– Ты решил, что я спала с упырём?

– Санди…

– Нет, скажи. – Она резко шагнула к нему, встала напротив, уперев руки в боки. – Ты ведь так решил, правда? Ты хотел в это поверить и ты в это поверил?

– Алисанда. Ты спала с… не с одним мужчиной после меня, и…

– И с женщинами тоже. Вот, сама сказала, сама призналась. Что, удивился?

Она сбивала его настрой, втягивала в ненужный, никчёмный, пустой разговор, который просто увеличил бы её власть над ним, вытащил старое из глубин памяти, заставил забыть и Асти, и Дару.

– Санди, честное слово. Я не хочу об этом думать. Вот не хочу, и всё тут.

– А о чём хочешь?

– О демонах. О козлоногом. О Пророчествах Разрушения. О том, что наплёл тут этот проклятый упырь… Но если ты мне не расскажешь честно, что вы там задумали с Корделией и этой, третьей, как её?

– Силы небесные, – беспомощно вздохнула Алисанда, словно учитель, пасующий перед тупостью ученика. – Ты мне не веришь, Вен, и в этом всё дело. Ты не веришь Гийому, ты не веришь мне.

– Я нахожу несколько затруднительным, – сухо сказал чародей, – верить упырю.

– Он выболтал кое-что, доступное проверке, в особенности – насчёт этой Венкевильяны, также известной как Алая Леди или Красная Упырица. Слыхал о ней?

– Нет, – упрямо сказал Вениамин. – Мне неинтересны как имена, так и дела вампиров. Я их убивал, убиваю и буду убивать. При первой возможности…

– Ага! То есть ты признаешься?

– Алисанда. Кажется, один раз у нас уже дошло до драки и едва не дошло до смертоубийства.

– У нас и вампиров Гримменсхольма общий враг, Вен! Красные демоны новой породы и Красная же Упырица! Это шанс! Первый шанс, не знаю, за тысячу лет, наверное! Ну нельзя же быть таким тупым! Что вы, мужчины, вообще можете, если не способны думать ни о чём, кроме драки?.. Вен, ты мне нужен. И не здесь, куда и Спаситель пророков не засылал, а в Академии. Нам надо разом и справиться с Венкевильяной, и решить загадку этих новых демонов; а ещё разгадать тайну Пророчеств Разрушения!.. У меня это вообще из головы нейдёт, как ты можешь про них не думать, Вен!

В любой непонятной ситуации ругай оказавшегося поблизости мужчину, как говаривала Дара. Она-то, впрочем, говаривала в шутку, а вот Алисанда…

«Это… упырь», – были последние слова Асти. Тихой, нежной Асти, застенчивой, стеснительной, легко краснеющей, так непохожей на резкую, решительную Дару, которая, коль приспичит, могла заняться любовью, ещё не остыв после схватки с вампиром. «Пока кровь бурлит, оно ещё слаще».

«Это… упырь». Как будто он этого не знал!

А милсдарыня дю Варгас рассуждает о высоких материях. О мире с кровавыми убийцами – и плевать мне, что такова, видите ли, их природа! Они убивают – мы защищаемся. И убиваем в ответ. И будем убивать, покуда последний из их проклятого рода не сдохнет на колу, с разорванной пастью, куда – верно ты заметила, Санди! – влита кислота пополам с толчёным серебром!

Алисанда молча глядела в лицо магу, прямо, твёрдо, не отводя взгляда. В чём-то они были похожи с Дарой, только одна дралась за других, а другая – за себя.

Волшебница прикусила губу, пальцы накручивали выбившуюся прядь.

– Вен. Решайся. Мне без тебя не справиться. Они все смотрят мне в рот, и Корделия, и Мари. Ты один со мной споришь. А я тоже могу ошибиться. Пойдём, умоляю тебя. Хочешь, на колени встану?

– Тьфу ты, Санди! Совсем ополоумела?! – Он успел подхватить её под локоть.

– Гм, по-моему, мужчинам нравится, когда красивая – ведь верно, красивая? – женщина опускается перед ними на колени. Обычно служит прелюдией весьма желанного для вашего брата процесса. – Она лукаво улыбнулась.

– Стой… Санди… зачем? Я ж не эти старички… из Капитула.

– А раз не они, – ровным голосом сказала она, – то поедем со мной. Ты мне нужен, понимаешь? Очень нужен. Всегда был, всегда будешь. Все эти годы рядом со мной была… пустота. Один ты и был всегда – настоящий. Ершистый, весь такой… свой собственный, а всё равно и мой. Знал бы ты, как я ревела, когда эта Асти тебя увела…

Это было больно, словно кто-то втыкал нож во внутренности и проворачивал лезвие в ране, дико хохоча.

– Санди, не будем о прошлом, ладно? Асти умерла, её убили…

– Да. – Алисанда вдруг всхлипнула. – Иногда я сижу и гадаю, стал бы ты так мстить за меня, как мстишь за неё. Сломав себе жизнь, превратив себя в тупое орудие…

– Послушай, – маг схватил Алисанду за плечи, висевшие вдоль тела руки её бессильно мотнулись, как у тряпичной куклы, – у меня есть моё собственное дело и моя собственная война. И половинчики, за кого я отвечаю. Я не могу всё это бросить. То, что нам наболтал этот упырь… ну ты же знаешь цену их слова!..

– Они держали данные мне обещания, – тихо возразила Алисанда, не делая попыток высвободиться или, напротив, прижаться.

– Ага. А с козлоногим немедля обманули! Ты веришь, что младшая упырица подняла бунт против Высшего? Она ж его, так сказать, «внучка», сотворена той, кого сотворил он, если не врёт, конечно… У него должна была сохраниться над нею власть! Она же не заматерела ещё, я же вижу!

Алисанда качала головой. В глазах подозрительно поблескивало.

– Знаешь, как у пахарей говорят, в простом народе? «Если бьёт, значит, любит». Вот и мне от тебя… «прилетело», как выражается всё тот же народ. Значит, любишь. Не отпирайся. Я тоже тебя люблю.

«Лучше бы я вышел один на один с самим лордом Гримменсхольмом, – беспомощно подумал Вениамин. – Что ей отвечать на это?»

– Ничего не отвечай, – проницательно улыбнулась она. – Вижу по твоей донельзя растерянной физиономии, что «слов у тебя нет». Вы, мужчины, всё-таки ужасно примитивны. У нас, девушек, эмоции, страсти, слёзы, рыдания в подушку, письма, или порванные, или неотправленные, а у вас? Одна хорошая драка – и всё как рукой сняло, как говаривал один мой знакомый охотник. Гюнтер его звали. Тот ещё забавник был.

Она осторожно отстранилась, выскользнула из рук Вениамина.

– Вен. Я понимаю, ты ненавидишь упырей. Я же… я к ним равнодушна. Я их не ненавижу. Неспособна я на такие чувства, ну что уж тут поделаешь. Беды и несчастья простого народа меня не слишком трогают. Вот такое я чудовище, такой уродилась, и бросаться из-за этого с обрыва не стану. Но умом я прекрасно понимаю, что нужно сделать. Нужно прекратить войну с вампирами. Если бы мы могли их уничтожить, прекрасно. Ещё лучше – если бы мы могли обратить их в наших рабов. Но раз этого мы добиться не можем – вы не можете, если уж быть точной, все, кто стоял за войну до победного конца, – надо послушать нас, тех, кто хочет мира. Это труднейшая задача – куда труднее, чем творить големов-убийц, сидя на семи лей-линиях.

Вениамин молча глядел на свою рунную мельницу. Она, конечно, если что и молола, так это незримую силу лей-линий, но каменные круги так напоминали жернова…

Жернова, на которых Алисанда готовилась перемолоть его судьбу.

– Чем прозябать в безвестности и отлавливать по одному новому вампиру из сотни появляющихся – не лучше ли ударить в «самое сердце мрака», как написали бы в chanson de geste? В первопричину самой войны?

– Первопричина войны – упыри. Если их не станет, то и война кончится, – упрямо повторил Вениамин. – Мы убиваем бешеных псов. Несмотря на то что несчастные собаки, которые ещё вчера верно служили нам, а мы любили их, гладили и чесали за ухом, оказались жертвами этой болезни безо всякой собственной вины. Погоди! Дай закончить. Я согласен, иные вампиры не виноваты, что сделались таковыми. Их обратили, у них не было шанса спастись. Но это не делает их меньшим злом. Любое зло вообще должно быть уничтожено, не важно, большое или малое. Упыри – это зло. Демоны – тоже. Эпидемии, голод, безумные колдуны и шаманы, поклоняющиеся диким Древним Богам, – всё это тоже зло. С ним могут сражаться другие чародеи. Я свою войну выбрал. По мне, она ничуть не хуже других.

Алисанда вздохнула.

– Вен. Мне будет очень плохо без тебя, без надежды… Но – ладно. – Она сжала кулачки. – Оставайся здесь. Я вернусь обратно в Академию и проверю, сдержит ли Гийом ле Вефревель данное слово. А ты сдержи своё.

– Какое?

– Если я уеду, ты перестанешь делать своих… так и не узнала, големов, гомункулусов, автоматонов? Ты остановишь хотя бы на время свою войну с упырями. Дашь мне шанс. Хорошо? А потом, если тебе так захочется, сможешь продолжить. Хотя если бы ты дал себе труд хоть немножечко задуматься и посчитать, то понял бы, что дело твоё абсолютно бессмысленное. Вампиры плодятся куда быстрее, чем их убивают охотники, ну, или твои конструкты. А делать их слишком быстро ты, похоже, не можешь. Вот и держишься всеми четырьмя лапами за эту башенку, за редкостное скрещение магических потоков под ней. А так-то… – Она махнула рукой. – Ты просто прячешь голову в песок, Вен, как та птица страус. Боишься себе признаться, что твоя война – просто повод… для самоудовлетворения. Твоя личная месть, ничего больше.

Вениамин скрипнул зубами, но промолчал.

– Дай мне хотя бы год. Дай мне год, чтобы я могла договариваться с Гримменсхольмом дальше. Я же говорила тебе – твои гомункулусы вполне могут нам пригодиться после заключения сделки с вампирами, чтобы держать их в узде. Так что тебе совершенно не обязательно бросать это дело насовсем, коль оно так для тебя важно. Но сейчас… Займись Пророчествами Разрушения и вообще этой козлоногой тварью, которой нет ни в одном бестиарии. Займись утверждениями ле Вефревеля, что эта Красная Упырица во множестве творит новых вампиров. Я знаю, читала статью некоего мэтра Бонавентуры, что можно проследить по составу ихора, от кого происходит данный конкретный вампир. Если это так, то заявления Гийома вполне поддаются проверке. Видишь, сколько дел?.. Ну, а я попытаюсь довести до конца начатое. Получить от упырей весь комплекс их заклятий для вызова демонов.

– А что этот твой дружок Гийом болтал про «мегалиты Империи»? Где это вообще? Где сидит сам лорд Гримменсхольм?

Алисанда поморщилась.

– Вен, я не знаю. Вампиры охраняют этот секрет как зеницу ока. Я, как и ты, впервые услыхала про эти «мегалиты». Поручу Мари, у неё есть знающие девочки и мальчики в архивной группе. Пусть покопаются в инкунабулах. Обещаю, если они что-то найдут, поделиться с тобой этим знанием. Совершенно за просто так.

– За красивые глаза, как говорят в народе.

– Именно. За красивые глаза. А теперь, чтобы не мешать тебе всё ещё раз хорошенько обдумать, я пойду, дорогой хозяин.

Процокали каблучки. Остался лёгкий аромат её духов. Вениамин дослушал шаги Алисанды вверх по лестнице. Решительно встал, двинулся следом, запер дверь на тяжёлый засов.

И, спустившись обратно, принялся отпирать замок, замыкавший уже другие створки – те, что вели в самый нижний, потайной этаж его башни.

Окончание – в книге «Охотники. Мегалиты Империи».

Примечания

1

Voici comment? – Вот как? (фр.)

(обратно)

2

Еxactement! – Именно так! (фр.)

(обратно)

3

К вашим услугам (фр.).

(обратно)

4

Le nom du Sauveur – имя Спасителя (фр.).

(обратно)

5

Имплювий – бассейн для сбора дождевой воды; зачастую являлся центральным элементом ландшафтного дизайна.

(обратно)

6

Excogitatoris – буквально «создающий, творящий» (лат.). Здесь – «планирующий задание».

(обратно)

7

Speculators – здесь: наблюдающие, разведывающие (лат.).

(обратно)

8

Socium tractatui – партнёр по переговорам (лат.).

(обратно)

9

Кровосос летучий.

(обратно)

10

Летающая сеть.

(обратно)

11

Ловящий корень.

(обратно)

12

Огненный меч.

(обратно)

13

Формат книги, при котором страница равна половине типографского листа.

(обратно)

14

Формат книги, при котором страница равна четверти типографского листа.

(обратно)

15

Пока будешь счастлив, много у тебя будет друзей (лат.).

(обратно)

16

Как вы, мой друг? (фр.)

(обратно)

17

Ужасно себя чувствую (фр.).

(обратно)

18

Мой дорогой друг (фр.).

(обратно)

Оглавление

Пролог I Крылья чернее неба

Пролог II Вор у вора

Пролог III По имени Магда

Глава 1 Мастер и Ученик

Глава 2 Чародей и волшебница

Глава 3 Влача кровавый след

Глава 4 Сила силу ломит

Глава 5 Врата миров

Глава 6 Во многой мудрости много печали

Глава 7 Цена победы Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg