«Братство Кольца»

Братство Кольца (fb2) - Братство Кольца (пер. Александр Абрамович Грузберг,Екатерина Юрьевна Александрова) (Властелин колец - 1) 1955K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джон Рональд Руэл Толкин

Братство Кольца

Джон Роналд Руэл Толкин Властелин Колец

Есть Три Кольца для Поднебесных эльфов-королей И Семь для принцев-гномов в каменистых норах, Да Девять для бессильных перед смертию людей, Но Господину Тьмы на Темном троне, В стране Мордор, куда ложатся Тени, – Одно Кольцо, чтоб ими управлять, Одно Кольцо, чтобы их разыскать, Одно Кольцо, чтоб вместе всех собрать и в этой полной темноте связать В стране Мордор, куда ложатся Тени.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Это предание возникло в устных рассказах и впоследствии, дополненное множеством экскурсов в еще более древние времена, переросло в историю Великой Войны Кольца. Его создание началось после того, как был написан «Хоббит», но до его первой публикации в 1937 году, однако я не спешил с продолжением, потому что хотел прежде завершить и привести в порядок мифологию и легенды Древних Дней, которые к тому времени складывались уже несколько лет. Я делал это для собственного удовольствия и мало надеялся, что моей работой заинтересуются другие, особенно потому, что по исходному замыслу она была главным образом лингвистической и возникла из необходимости создать языкам эльфов необходимый фон и «историю».

Когда те, чьего совета и мнения я спрашивал, вместо «почти безнадежно» стали говорить «совершенно безнадежно», я вернулся к продолжению, подбадриваемый требованиями читателей побольше рассказать о хоббитах и их приключениях. Но мой рассказ неуклонно и неудержимо углублялся в прошлое и, прежде чем удалось описать юность и зрелость древнего мира, превратился в повествование о его последних днях и гибели. Началось это во время создания «Хоббита», в котором уже упоминались более давние события – Эльронд, Гондолин, высокорожденные эльфы, орки – и, словно непрошеные блики или тени над или под поверхностью, – Дюрин, Мория, Гэндальф, Колдун, Кольцо. Постепенное проникновение в смысл этих имен и названий и их связь с Древней историей прорисовывало Третью Эпоху и ее кульминацию в Войне Кольца.

Те, кто хотел побольше узнать о хоббитах, в конце концов получили желаемое, но ждать им пришлось долго: создание «Властелина Колец» растянулось на тринадцать лет, с 1936 по 1949 год, – у меня тогда было множество обязанностей, которыми я не мог пренебречь, к тому же деятельность преподавателя и лектора отвлекала меня от работы над книгой. Разумеется, эта задержка увеличилась и из-за разразившейся в 1939 году войны: к концу первого военного года я еще не дописал и первой книги. Несмотря на мрачные пять последующих лет, я понял, что не могу совершенно отказаться от своей истории, и продолжал работать, большей частью по ночам, пока не очутился у могилы Балина в Мории. Там я надолго замешкался. Лишь без малого год спустя я возобновил работу и к концу 1941 года добрался до Лотлориена и Великой Реки. В следующем году я сделал первые наброски нынешней третьей книги и начал первую и третью главы пятой книги, а когда в Анориене вспыхнули маяки, а Теоден приехал в Харроудейл, я вновь остановился. Предвидеть будущее оказалось невозможно, а времени для раздумий не было.

В 1944 году, отставив все те порожденные войной неувязки и трудности, с которыми следовало разобраться или по крайней мере доложить о них, я заставил себя взяться за рассказ о походе Фродо в Мордор. Эти главы, постепенно выраставшие в книгу четвертую, по частям отсылались моему сыну Кристоферу, служившему тогда в британских ВВС в Южной Африке. Тем не менее потребовалось еще пять лет, чтобы подвести историю к ее теперешней развязке; за это время я успел сменить дом и работу, и мои дни, хоть и не столь безрадостные, оставались не менее напряженными. Затем, когда наконец был достигнут «финал», всю историю потребовалось перечитать и очень серьезно переработать в ретроспективе. К тому же ее нужно было напечатать – и перепечатать. Я делал это сам: мне не на что было нанять профессиональную машинистку.

С тех пор, как десять лет назад «Властелин Колец» наконец-то вышел из печати, его прочли многие, и здесь мне хочется выразить свое отношение к бесчисленным отзывам и предложениям касательно этой истории, ее героев и побуждений автора. Главным побуждением было желание сказочника испробовать свои силы в по-настоящему длинной сказке, которая удерживала бы внимание читателей, развлекала их и доставляла радость, а порой, быть может, волновала и глубоко трогала. Путеводной звездой мне служили лишь собственные представления о том, что считать притягательным или трогательным, хотя известно, что это ненадежный ориентир. Нашлись такие, что прочли или по меньшей мере пролистали книгу и нашли ее скучной, нелепой или не стоящей внимания, и тут мне не на что пожаловаться, поскольку сам я такого же мнения об их трудах (или о той литературе, которой они, по всей видимости, отдают предпочтение). Но даже с точки зрения тех (а таких немало), кому моя книга понравилась, в ней немало недостатков. Вероятно, создавая длинную сказку, невозможно в равной мере угодить или не угодить всем читателям: из полученных писем я понял, что те отрывки или главы, которые одни мои читатели считают слабыми, другим очень нравятся. Наиболее критически настроенный читатель – я, автор, – видит теперь множество изъянов, больших и малых, но так как, к счастью, я не обязан переделывать или переписывать книгу, он оставляет их без внимания – кроме одного, подмеченного другими: книга слишком коротка.

Что касается глубинного смысла или «подтекста», автор их не задумывал вовсе. Эта книга – не иносказание и писалась не на злобу дня. Сказка росла, пускала корни (в прошлое), выбрасывала неожиданные ростки, но стержнем сюжета оставался неизбежный выбор Кольца в качестве связующего звена между нею и «Хоббитом». Ключевая глава, «Тень прошлого», – одна из самых первых созданных мною глав повествования, написанная задолго до того, как зловещие предчувствия 1939 года превратились в угрозу неизбежной катастрофы. Если бы катастрофу удалось предотвратить, сюжет развивался бы далее в сущности по тем же линиям. Истоком моей сказки было давно задуманное, а отчасти и уже написанное, и грянувшая в 1939 году война почти, а может быть, и ничего не изменила – равно как и ее последствия.

Ни ход, ни последствия настоящей войны ничем не напоминают усобицы из преданий. Если бы она вдохновляла или направляла развитие сюжета, то Кольцо, несомненно, присвоили бы и обратили против Саурона; сам Саурон был бы не уничтожен – порабощен, а Барад-Дур не разрушен, а захвачен. Не сумевший завладеть Кольцом Саруман среди суматохи, измен и предательств военного времени нашел бы в Мордоре недостающие сведения и вскоре, создав собственное Великое Кольцо, бросил бы вызов самозваному правителю Средиземья. В этой борьбе обе стороны возненавидели бы хоббитов, и те недолго просуществовали бы даже на положении рабов.

С точки зрения любителей аллегорий или злободневных соответствий, можно было бы внести и другие изменения. Но я терпеть не могу иносказаний во всех их проявлениях и, сколько себя помню, всегда относился к ним так же – с тех пор, как достаточно повзрослел, чтобы научиться их выявлять. Я предпочитаю истинную или выдуманную историю во всем многообразии ее возможных приложений к мнению и опыту читателя. Мне кажется, что многие смешивают «приложимость» с «иносказательностью». Но первая не ограничивает свободу читателя, в то время как вторая провозглашает намеренное господство автора.

Автор, конечно, не может оставаться полностью вне сферы пережитого, но пути, какими зародыш рассказа использует почву опыта, крайне сложны, и попытки понять этот процесс в лучшем случае сводятся к догадкам, основанным на опыте – неадекватном и туманном. Ложны, хотя и естественно-притягательны, и предположения, что, если жизни автора и критика протекают в один период времени, то самое сильное влияние на сюжет непременно оказывает общий для обоих ход мысли или событий. Поистине нужно самому оказаться в тени войны, чтобы в полной мере прочувствовать, как это тягостно, но годы идут – и часто забываешь, что, застигнутый в юности войной 1914 года, испытал не меньшее потрясение, чем в военных 1939 и последующих годах. К 1918 году все мои близкие друзья, за исключением одного, были мертвы. Или возьмем другой, менее прискорбный случай: кое-кто предположил, что в «Очищении Шира» отображено положение дел в Англии того периода, когда я заканчивал свою сказку. Это неверно. «Очищение Шира» – существенная часть замысла, намеченная с самого начала, хотя и несколько измененная в соответствии с разработкой линии Сарумана, но лишенная какого бы то ни было аллегорического значения или злободневных перекличек с политическими событиями. Да,этот фрагмент отчасти связан с действительностью, но лишь отчасти (экономические ситуации коренным образом отличались). Места, где я провел детство, обеднели еще к той поре, как мне стукнуло десять, – автомобили тогда были редкостью (я не видел ни одного), а пригородные железные дороги только строились. Недавно в газете мне попался снимок мельницы у пруда, когда-то казавшейся мне огромной, – она вконец обветшала, хотя была крепкой и ладной. Молодой мельник мне никогда не нравился, а его отец, Старый Мельник, носил черную бороду, так что Рыжим его не называли.

Пролог

1. Касательно хоббитов

Речь в этой книге пойдет главным образом о хоббитах, и ее страницы много расскажут читателю об их нраве, но мало – об их истории. Более подробные сведения можно почерпнуть в извлечениях из «Красной Книги Западных Границ», опубликованных под названием «Хоббит». Эта история выросла из первых глав «Красной Книги», составленных самим Бильбо, первым хоббитом, получившим известность в Большом Мире, и названных им «Туда и обратно», так как там говорится о его путешествии на Восток и о возвращении – о приключении, которое много лет спустя вовлекло всех хоббитов в великие события, описанные ниже.

Многие, однако, пожелают больше узнать об этом народе – и с самого начала, но не у всех есть первая книга. Для таких читателей мы приводим основные сведения из «Сказаний о хоббитах» и кратко излагаем первое приключение.

Хоббиты – скромный, но очень древний народ, более многочисленный встарь, чем ныне, ибо они любят мир, спокойствие и хорошо возделанную землю: больше всего им по вкусу селиться на ухоженной и тщательно обработанной земле. Они не понимали, не понимают и не любят машин сложнее кузнечных мехов, водяной мельницы или ручного ткацкого станка, хотя искусны в обращении с инструментами. Даже в Древние Дни хоббиты, как правило, сторонились «рослого народа», то есть нас, а теперь в страхе избегают людей, и отыскать хоббита стало трудно. У них тонкий слух и острое зрение, и хотя хоббиты склонны к полноте и не любят ненужной спешки, они тем не менее проворны и ловки в движениях. К тому же они с незапамятных времен наделены умением быстро и бесшумно скрываться, если вздумается избежать встречи с неуклюже бредущим человеком, и так его развили, что людям тут может померещиться колдовство. Однако в действительности хоббиты никогда не занимались колдовством, и их неуловимость – лишь плод передающегося по наследству и развитого на практике искусства да еще тесной дружбы с природой, которая воздает им так щедро, что более рослые и неуклюжие племена и представить себе не могут.

Хоббиты – маленький народ. Они меньше гномов (не столь крепки и коренасты), но ненамного ниже их ростом, который по нашим меркам разнится от двух до четырех футов. В наши дни хоббиты редко дорастают до трех футов, но сами они утверждают, что измельчали и что в старину были выше. Согласно «Красной Книге», Бандобрас Тук по прозвищу Бычий Рев, сын Исенгрима Второго, был ростом четыре фута пять дюймов и мог ездить верхом на лошади. По преданию, его переросли лишь два славных хоббита древности – о них речь впереди.

Что касается хоббитов из Шира, о ком повествуют эти сказания, то в дни мира и процветания это был веселый народ. Одевались они ярко, отдавая предпочтение желтому и зеленому цветам, а обувь носили редко (кожа на подошвах у хоббитов толстая и жесткая, а ступни поросли густым вьющимся волосом, почти таким же, как на головах, – обыкновенно каштановым). Поэтому единственным мало распространенным среди них ремеслом было сапожное дело. Впрочем, длинные, ловкие хоббичьи пальцы умели создавать множество иных полезных и красивых вещей. Лица у хоббитов были скорее добродушные, чем красивые: широкие, яркоглазые, краснощекие, со ртами, созданными для смеха, еды и питья. И хоббиты ели, пили и смеялись часто и с охотой, любили простые незамысловатые шутки и не прочь были кушать шесть раз на дню (когда удавалось). На редкость радушные и гостеприимные, они любили приемы и подарки – охотно их делали и с большой радостью принимали.

Вполне понятно, что, несмотря на последующее отчуждение, хоббиты – наши родичи: они гораздо ближе к нам, чем эльфы или даже гномы. С Древних Дней говорили они на человеческих языках, хоть и непонятных, и любили и не любили все то же, что и люди. Но историю наших взаимоотношений невозможно установить точно. Корни хоббитов затеряны в самой глубине Древних Дней, ныне забытых. Только эльфы еще хранят предания тех минувших времен, но и там говорится главным образом об истории самих эльфов, люди упоминаются редко, а хоббиты совсем не упоминаются. Впрочем, ясно, что хоббиты давно и спокойно жили в Средиземье еще до того, как о них узнали прочие племена. А поскольку мир полон странных существ, коим несть числа, на этот маленький народец обращали очень мало внимания. Но в дни Бильбо и его наследника Фродо хоббиты, вопреки своему желанию, стали внезапно важными и известными и потревожили умы Мудрых и Великих.

Те дни, Третья эра Средиземья, давно миновали, и границы всех земель изменились, но хоббиты тогда жили, несомненно, там же, где и нынче: на северо-западе Старого Мира, к востоку от Моря. Сведений о своей прародине хоббиты ко времени Бильбо не сохранили. Они не грешили любовью к науке (за исключением генеалогических изысканий), хотя в самых старых семьях попадались единицы, изучавшие книги своего народа и даже старавшиеся разузнать у эльфов, гномов и людей что-нибудь о Древних Днях и отдаленных землях. Собственную летопись хоббиты начали лишь после переселения в Шир, и даже самые старинные легенды не касались времен более давних, чем Дни Странствий. Однако из этих легенд, а также из некоторых диковинных слов и обычаев ясно, что в далеком прошлом хоббиты, подобно многим другим народам, совершили большой переход на Запад. В самых ранних их сказаниях как будто бы прослеживаются намеки на то, что прежде они жили в верховьях Андуина, между опушкой Великого Зеленого Леса и Мглистыми горами. Почему они впоследствии предприняли долгий и опасный переход через горы в Эриадор, сейчас уже неизвестно. В преданиях хоббитов говорится, что племя людей в их земле умножилось, а лес окутала тень, отчего он стал мрачным и получил новое название – Мерквуд, Лес Мрака.

Еще до перехода через горы хоббиты разделились на три обособленные ветви: харфутов, стуров и феллоухайдов. Харфуты смуглее прочих, они меньше ростом и безбородые. Руки и ноги у них маленькие, проворные, башмаков харфуты не носят, а жить предпочитают в высокогорьях и на склонах холмов. Стуры шире, крепче, ноги и руки у них больше. Они предпочитают равнины и берега рек. У феллоухайдов самые светлые кожа и волосы, они выше и стройнее других и любят жить в лесах.

В Древние Дни харфуты, которые вели разнообразные дела с гномами, долго жили в холмистых предгорьях. Они рано двинулись на Запад и кочевали по Эриадору и окрестностям Ветреня, когда другие еще жили в Диких землях. Это типичнейшие хоббиты – и самые многочисленные. Они больше прочих склонны к оседлой жизни и дольше прочих придерживались дедовского обычая жить в туннелях и норах.

Стуры населяли берега Великой Реки Андуин и меньше чуждались людей. Вслед за харфутами и они двинулись на запад и по течению реки Шумной ушли на юг; прежде чем опять перебраться на Север, многие из них долго жили между Тарбадом и границами Дунленда.

Феллоухайды, самые малочисленные из хоббитов, представляют северную ветвь. Они дружнее с эльфами, чем остальные хоббиты, более искусны в речах и пении, чем в ремеслах, и охоту издавна предпочитают возделыванию земли. Пришли они из-за гор, перебравшись через них севернее Ривенделла, спустились по реке Индевелой и вскоре смешались в Эриадоре с другими, пришедшими раньше, а поскольку были смелее и более склонны к приключениям, нередко становились вождями и предводителями кланов харфутов и стуров. Даже во времена Бильбо в знаменитых семьях вроде Туков и баклендских Мастерсов было заметно сильное влияние феллоухайдов.

В западной части Эриадора, между Туманными горами и горами Луне, хоббиты застали эльфов и людей. И верно, там еще жили последние из дунаданов, повелителей людей, пришедших с запада, из-за Моря, но их число быстро сокращалось, а земли Северного королевства стремительно приходили в запустение. Места там хватало и для пришлых, и вскоре повсюду начали возникать общины хоббитов. Ко времени Бильбо большая часть первых поселений давно исчезла с лица земли и из памяти; впрочем, одно из самых старых и значительных сохранилось, хоть и уменьшилось, – в Бри и окрестном Четвуде, в сорока милях к востоку от Шира.

Несомненно, именно в те давние времена хоббиты и выучились писать и создали письменность по образцу письма дунаданов, которые, в свою очередь, давным-давно научились этому искусству у эльфов. Тогда же хоббиты забыли свои прежние наречия и заговорили на всеобщем языке, вестроне, на котором в ту пору говорили во всех королевствах от Арнора до Гондора и на всем побережье от Бельфаласа до Луне. Однако они сохранили несколько своих слов, древние названия месяцев и дней и большинство имен собственных.

Примерно в ту же пору легенды хоббитов превращаются в летописи с указанием годов: в 1601 году Третьей эры братья-феллоухайды Марчо и Бланко выступили из Бри и с разрешения верховного короля из Форноста [1] пересекли с большим числом хоббитов бурую реку Барандуин, прошли по мосту Стоунбоуз, построенному в дни могущества Северного королевства, и заняли под поселения всю землю за ним от реки до дальних склонов. От них требовалось одно: содержать в порядке Великий Мост и все прочие мосты и дороги, не задерживать королевских гонцов и признавать власть короля.

Так началось летосчисление Шира, ибо год перехода через Брендивинь (так хоббиты переиначили название реки) стал Первым Годом Шира, и все позднейшие даты отсчитываются отсюда. [2] Западные хоббиты сразу полюбили свою новую землю, остались там и вскоре вновь исчезли из истории людей и эльфов. Пока существовал король, они считались его подданными, хотя на деле ими правили собственные вожди, никак не вмешиваясь в происходящее за границами Шира. На последнюю битву при Форносте (с ангмарским Королем-Колдуном) хоббиты послали на помощь своему королю несколько лучников (так они, во всяком случае, утверждают – в преданиях людей упоминаний об этом нет). Но в той войне Северному королевству пришел конец. Хоббиты стали полновластными хозяевами своей земли и избрали из числа своих вождей тэйна, чтобы тот правил ими вместо короля. Следующую тысячу лет они не знали войн, и после Черного поветрия (37 год по л. Ш.) преуспевали и умножались вплоть до бедствий Долгой Зимы и грянувшего за ней голода. Тогда погибли многие тысячи, но к тому времени, о котором пойдет речь в нашей истории, Дни Лишений (1158-1160) давно миновали, и хоббиты вновь успели привыкнуть к достатку. Земля была богатой и плодородной – пусть к их приходу она давно миновали, и хоббиты вновь успели привыкнуть к достатку. Земля была богатой и плодородной – пусть к их приходу она давно пустовала, прежде ее тщательно возделывали и когда-то, при короле, это был цветущий край со множеством ферм, пшеничных полей, виноградников и лесов.

Эта земля простиралась на сорок лиг от дальних холмов до Брендивиньского моста и на пятьдесят – от северных вересковых пустошей до болот на юге. Хоббиты назвали ее Широм. На эту область распространялась власть вождя-тэйна, и дела здесь шли как по маслу. В этом милом уголке хоббиты вели прекрасно налаженную жизнь, а на внешний мир, где бродили темные тени, обращали все меньше внимания, пока не уверовали, что покой и довольство – закон Средиземья и право всякого разумного народа. Они забыли о тех, кто звался стражами и даровал Ширу столь длительный мир, или не замечали их. У хоббитов была защита, но они предпочитали не помнить об этом.

Хоббиты никогда не отличались воинственностью и никогда не воевали друг с другом. В суровой древности им, конечно, частенько приходилось обороняться, но ко времени Бильбо все это давно стало достоянием истории. Последнее сражение, предшествовавшее событиям, с которых начинается этот рассказ, – единственное сражение в границах Шира – хранилось в памяти живых лишь как предание. Это была битва при Зеленых полях (1147 год по л. Ш.), в которой Бандобрас Тук наголову разбил вторгшихся орков. С тех пор даже климат стал мягче, а волки, в прежние суровые снежные зимы приходившие с севера, превратились в дедушкины сказки. Поэтому, хотя в Шире и сохранялся некоторый запас оружия, оно служило главным образом для украшения, развешанное по стенам или над очагами, или копилось в музее Мичел-Дельвинга. Этот музей именовался Мэтом-домом, так как всякую вещь, которую нельзя тотчас использовать, но жалко выбрасывать, хоббиты называют мэтом. Жилища хоббитов часто напоминают склады мэтомов, большая часть которых – подарки, переходящие из рук в руки.

Но, несмотря на мирную и легкую жизнь, хоббиты оставались на удивление крепкими. Их, если до этого доходило, трудно было напугать или убить, и, может статься, столь неиссякаемую любовь к хорошим вещам и комфорту они питали не в последнюю очередь оттого, что вполне могли обходиться без них, если нужно, и умели противостоять превратностям судьбы, будь то горе, враг или ненастье, до глубины души изумляя тех, кто мало знал хоббитов и судил о них только по круглым животикам и пухлым щечкам. Не любители ссориться и не убивавшие ничего живого ради удовольствия, в безвыходных положениях они выказывали отвагу и доблесть и, если нужно, по-прежнему могли владеть оружием. Обладая острым зрением и твердой рукой, хоббиты великолепно стреляли из лука. Но не только лук и стрела были их оружием: если хоббит наклонялся за камнем, следовало удирать в укрытие, что хорошо знали все четвероногие нарушители границ Шира.

Поначалу все хоббиты жили в земляных норах – так они, во всяком случае, считают, – и в этих жилищах чувствовали и до сих пор чувствуют себя лучше всего, но с течением времени им поневоле пришлось изменить облик своих жилищ. Честно говоря, во времена Бильбо лишь самые богатые и самые бедные хоббиты в Шире придерживались дедовского обычая. Самые бедные по-прежнему жили в простых норах (настоящих дырах!) с одним окном или вовсе без окон, а богачи сооружали роскошные подземные жилища. Но не везде можно было найти подходящее место для таких больших и разветвленных туннелей, или, по-хоббичьи, смайлсов, и хоббиты, число которых росло, начали строить в низинах и на равнинах надземные дома. Даже в холмистых местностях и в старых поселках вроде Хоббитона или Тукборо, даже в главном городе Шира, Мичел-Дельвинге-на-Белых-Холмах, появилось немало домов из дерева, кирпича или камня. Особенное предпочтение им отдавали ремесленники – мельники, кузнецы, плотники, каретники и другие: ведь даже когда хоббиты жили в норах, они умели ставить навесы и сараи.

Обычай строить фермы и амбары, по слухам, возник у жителей Мэриша в низовьях реки Брендивинь. Хоббиты в этой местности – Истфартинге – жили довольно высокие, с массивными ногами, и в слякоть носили гномьи башмаки. Но все прекрасно знали, что в жилах у них течет изрядная доля крови стуров – это выдавал пушок на подбородках: у харфутов и феллоухайдов нет и следа бороды. И впрямь, население Мэриша и Бакленда (к востоку от реки, где они поселились позднее) явилось в Шир позже всех и в основном с юга: в их языке до сих пор немало диковинных имен и странных слов, которых больше нигде в Шире не встретишь.

Нельзя исключить, что искусство строить дома, как и многие другие ремесла, пришло к хоббитам от дунаданов. Однако хоббиты могли научиться этому и непосредственно у эльфов, наставников Людей в пору их юности. Ибо перворожденные эльфы тогда еще не покинули Средиземье и жили в Серой Гавани и даже в границах Шира. И по сей день с Башенных холмов за Западными болотами видны три эльфийские башни, возведенные в незапамятные времена. Особенно далеко они видны в сиянии луны. Самая высокая и самая дальняя одиноко возвышается на зеленом кургане. Хоббиты западного Шира утверждают, что с вершины этой башни можно увидеть Море, но сведений о том, чтобы кто-то из хоббитов когда-то взбирался на нее, нет. В сущности, редкий хоббит видел Море или плавал по нему, и почти никто не возвращался, чтобы рассказать об этом. Большинство хоббитов с глубоким недоверием относилось даже к рекам и маленьким лодкам, а плавать умели считанные единицы. Дни Шира множились, его жители все реже встречались с эльфами, и начали их бояться, и перестали доверять тем, кто имел дело с эльфами. Слово «Море» стало для них страшным символом смерти, и хоббиты отвернулись от холмов на западе.

Искусство зодчества хоббиты могли перенять и от эльфов, и от людей, но развили они его по-своему. Они не любили башен. Их дома были, как правило, длинными, низкими и удобными. Самые древние из них представляют собой не что иное, как имитацию смайлса, крытого сухой травой, соломой или дерном, с чуть выпуклыми стенами. Однако это достояние далекого прошлого Шира: с тех пор постройки хоббитов изменились под благотворным влиянием изобретений, заимствованных у гномов или найденных самостоятельно. Главным напоминанием о диковинной древней архитектуре осталась любовь хоббитов к круглым окнам и даже дверям.

Дома и норы хоббитов Шира, как правило, просторные, давали кров многочисленным семействам. (Холостяки Бильбо и Фродо Бэггинсы были редким исключением; впрочем, они были редким исключением и во многих других отношениях – например, дружили с эльфами). Иногда, как в случае Туков из Больших Смайлсов или Брендибаков из Бренди-Холла, в одном родовом многотуннельном жилище сравнительно мирно уживались многие поколения родственников. Вообще, кланы играли большую роль в жизни всех хоббитов, и они всегда тщательно и дотошно разбирались в запутанных родственных отношениях, рисуя сложные и высокие родословные деревья с бесчисленными ветвями. Имея дело с хоббитами, важно помнить, кто чей родственник и какова степень этого родства. В этой книге невозможно было бы изобразить генеалогическое древо, включающее хотя бы наиболее значительных членов наиболее значительных семейств того времени, о котором здесь повествуется. Родословные деревья в конце «Красной Книги» сами по себе составляют небольшой фолиант и всем, за исключением хоббитов, кажутся невероятно скучными. А хоббиты обожают подобные вещи, если только те аккуратно выполнены, – им нравятся такие книги, где все заранее известно, изложено прямо и без обиняков и нет никаких противоречий.

2. О трубочном зелье

Заслуживает упоминания еще один обычай древних хоббитов – удивительный обычай: через глиняные или деревянные трубки они всасывали или вдыхали дым тлеющих листьев травы, которую называли трубочным зельем или листом, – вероятно, некой разновидности никоцианы. Происхождение этого странного обычая или «искусства», как предпочитают называть его хоббиты, окутано тайной. Все, что можно было узнать о нем в древности, собрал Мериадок Брендибак (впоследствии хозяин Бакленда), и поскольку и сам он, и саутфартингский табак играют в последующем изложении определенную роль, стоит привести некоторые замечания Мериадока Брендибака из предисловия к его «Сказаниям о травах Шира».

«Это, – пишет он, – единственное искусство, относительно которого можно с уверенностью утверждать, что это наше собственное изобретение. Неизвестно, когда хоббиты впервые начали курить зелье, но во всех легендах и семейных преданиях курение упоминается как уже существующий обычай – на протяжении веков народ Шира курил разные травы, иногда душистые, иногда злоуханные. Но все сходятся на том, что Тобольд Хорнблауэр из саутфартингского Лонгботтома впервые вырастил у себя в саду подлинное трубочное зелье в дни Исенгрима Второго, примерно в 1070 году по летосчислению Шира. В тех местах и по сей день выращивают лучшие сорта домашнего табака, особенно такие, как „Лонгботтомский лист“, „Старый Тоби“ и „Южная звезда“.

В летописях нет сведений о том, откуда у старого Тоби завелась эта трава: он не пожелал рассказать об этом даже на смертном одре. Он много знал о травах, но не был путешественником. Говорят, в юные годы он часто бывал в Бри, хотя, несомненно, дальше этого поселка из Шира не уезжал. А значит, вполне вероятно, что он узнал об этом растении в Бри, где оно (во всяком случае, сейчас) обильно произрастает на южных склонах холма. Хоббиты из Бри утверждают, что именно они были первыми курильщиками трубочного зелья. То же самое, впрочем, они говорят обо всех других занятиях жителей Шира, а самих населяющих Шир хоббитов называют „колонистами“; однако я думаю, что их утверждение относительно зелья истинно. И уж определенно из Бри курение подлинного зелья в последующие столетия распространилось среди гномов и тому подобного иного народа, Скитальцев, магов и странников, которым все еще случается проходить по Древней Дороге. Таким образом, центром распространения древнего искусства можно считать „Резвящегося пони“, старую гостиницу в Бри, которую с незапамятных времен содержит семья Осотов.

Как бы ни было, собственные наблюдения во время многочисленных путешествий убедили меня в том, что это растение не является исконным для нашей части мира, а пришло с юга, с низовьев Андуина, куда, как я полагаю, оно было завезено из-за Моря людьми Запада. Зелье обильно произрастает в Гондоре – там растения сочнее и крупнее, чем на севере, где его не найти в диком виде, – и процветает лишь в теплых защищенных местах вроде Лонгботтома. Гондорцы называют его душистым галенасом и ценят исключительно за аромат цветов. Оттуда его могли завезти к нам по Зеленой дороге за долгие столетия, отделяющие приход Элендиля от наших дней. Но даже гондорские дунаданы признают, что хоббиты первые набили зельем трубки. Даже маги не додумались до этого раньше их. Хотя один мой знакомый маг долгие века владел этим искусством и постиг его в совершенстве, как все прочие искусства, какие практиковал».

3. О Шире и порядках в нем

Шир делился на четыре части-области, расположенные на севере, юге, западе и востоке: это, соответственно, Нортфартинг, Саутфартинг, Истфартинг и Вестфартинг. Каждая из областей, в свою очередь, делилась на общины, названные в честь их старейших обитателей, хотя к началу описываемых событий эти славные имена перестали встречаться только на родовых землях. Почти все Туки по-прежнему живут в Тукленде, но нельзя сказать того же о большинстве других семей, например, о Бэггинсах или Боффинах. За границей этих четырех областей есть еще Восточные и Западные болота: Бакленд и Вестмарч, присоединенный к Ширу в 1462 л. Ш.

В то время в Шире не было никакого «правительства». Семьи по большей части управлялись со своими делами сами. Выращивание и поедание пищи занимало почти все их время. В иных же отношениях они были, как правило, щедры, жадностью не грешили и скромно довольствовались тем, что имеют, так что небольшие земельные участки, фермы, мастерские и лавочки не менялись на протяжении многих поколений.

Конечно, древние традиции подчинения Верховному Королю Форноста, или, по-здешнему, Норбери, что к северу от Шира, сохранялись. Но к тому времени короли уже почитай тысячу лет как сгинули, и даже развалины монаршего Норбери заросли травой. Однако о диких и злобных существах (вроде троллей) хоббиты до сих пор говорят: «видать, о короле не слыхали!» Ибо королям прошлого они приписывают все свои главные законы, которые соблюдают, как правило, вполне добровольно, поскольку эти Свычаи (по словам хоббитов) столь же справедливы, сколь древни.

Правда и то, что семейство Туков давно возвысилось над прочими, ибо несколько столетий назад власть тэйна перешла к ним (от Олдбаков), и с тех пор глава клана Туков носит титул тэйна. Тэйн считался главой народного собрания Шира, а также командующим воинским сбором и ополчением, но поскольку и собрание, и ополчение созывались лишь в случаях неотложной необходимости, давно не возникавшей, титул тэйна превратился в символическое, но почетное звание. И впрямь, семейство Туков пользовалось особым уважением, поскольку оставалось многочисленным и чрезвычайно богатым и в каждом поколении порождало сильные натуры с весьма своеобразными привычками и даже склонностью к авантюрам. Впрочем, эти последние качества (у богачей) давно встречали не столько общее одобрение, сколько терпеливое снисхождение. Обычай, тем не менее, предписывал величать главу семейства «Тот Самый Тук» с присовокуплением, буде нужда, к его имени номера – например, Исенгрим Второй.

Подлинной властью тогда обладал только мэр Мичел-Дельвинга (или Шира), избиравшийся каждые семь лет на Вольной ярмарке в Белых Холмах в Поворотный день, то есть в день середины лета. Единственная обязанность мэра по сути состояла в том, чтобы председательствовать на пирах, которые задавали в Шире по праздникам, то есть довольно часто. Однако в ведении мэра находились еще и почта и охрана порядка. Из них (других служб в Шире не было) почта была более крупной и куда более загруженной: все, кто умел писать, постоянно слали письма тем своим друзьям (и избранным родственникам), к кому далековато было прогуляться пешочком после обеда.

Ширрифами хоббиты называли свою полицию – или то подобие полиции, каким располагали. Разумеется, формы у ширрифов не было (одежда такого рода вообще неизвестна хоббитам), лишь на шляпе они носили перо – и на деле были скорее сторожами, чем слугами закона: больше охотились на четвероногих, чем на двуногих бродяг. Во всем Шире их насчитывалась для внутренних надобностей дюжина – по три ширрифа на область. Значительно более крупный отряд, численность которого менялась сообразно необходимости, охранял границы и следил за тем, чтобы чужаки любого рода, большие и малые, не досаждали жителям Шира.

К тому времени, с которого начинается наш рассказ, число порубежников – так их называли – значительно возросло: сообщения и жалобы на то, что-де странные личности и существа рыщут вдоль границ и нарушают их, хлынули потоком – первый признак того, что не все так спокойно, как должно быть и всегда было (если оставить в стороне старинные сказания и легенды). Мало кто распознал в этом знамение, и даже Бильбо тогда не понял, что это предвещает. С тех пор, как он отправился в свое памятное путешествие, минуло шестьдесят лет, и даже по меркам хоббитов, которые частенько доживают (и так же часто не доживают) до ста, Бильбо состарился, однако, как видно, сохранил изрядную толику того добра, что принес домой из похода. Много или мало этого было, Бильбо не рассказывал никому, даже любимому племяннику Фродо. И по-прежнему никому не говорил о найденном им кольце.

4. О том, как было найдено Кольцо

В «Хоббите» сказано: однажды к двери Бильбо пришел великий волшебник Гэндальф Серый, а с ним тринадцать гномов. Это были не кто иной, как Торин Щит-из-Дуба, потомок королей, и его двенадцать товарищей в изгнании. К своему великому изумлению, в одно апрельское утро 1341 года по летосчислению Шира Бильбо вместе с ними пустился на поиски великих сокровищ, клада гномьих королей, спрятанного далеко на востоке под горой Эребором в Доле. Поиски увенчались успехом, Дракона, стерегшего сокровища, убили. И все же эти приключения едва ли заметно повлияли бы на ход истории и удостоились чего-нибудь более значительного, чем беглое упоминание в обширных анналах Третьей эры (хоть прежде и была выиграна Битва Пяти Армий, убит Торин и совершено множество славных дел), если бы не одна оказия в пути. По дороге в Дикие земли на высоком перевале в Туманных горах отряд подвергся нападению орков, и случилось так, что Бильбо заплутал в темных туннелях орков, в самом сердце гор. И там, пока он тщетно блуждал ощупью во тьме, рука его наткнулась на кольцо, лежавшее на полу туннеля. Хоббит сунул его в карман. Казалось, это была простая случайность.

Пытаясь отыскать выход, Бильбо спускался все ниже, к самому сердцу горы, пока не утратил возможность идти дальше: на дне туннеля в кромешной тьме лежало холодное озеро, а на скалистом острове посреди озера жил Голлум. Это было отвратительное создание: загребая большими плоскими ступнями, он плавал в лодке и, всматриваясь бледными светящимися глазами в темноту, вылавливал длинными пальцами слепую рыбу, которую поедал сырой. Он пожирал все живое, даже орков, если те попадали к нему в лапы: ведь он мог поймать и задушить их без борьбы, так как владел тайным сокровищем, доставшимся ему очень давно, когда он еще жил на свету. Это было золотое кольцо, делавшее своего владельца невидимым. Только оно и было мило сердцу Голлума, он называл его «сокровище мое» и разговаривал с ним, даже когда кольца при нем не было. Ведь он прятал кольцо в яме на острове и надевал только когда охотился или шпионил за орками в подземных проходах.

Может быть, он сразу напал бы на Бильбо при встрече, будь с ним Кольцо. Но Кольца не было, а хоббит держал в руке эльфийский нож, который служил ему мечом. Поэтому, желая потянуть время, Голлум предложил Бильбо древнюю игру – загадки: если Бильбо не сумеет найти ответ, сказал он, Голлум убьет его и съест, но если Бильбо возьмет верх, то Голлум выполнит желание хоббита – выведет его из туннеля.

Поскольку Бильбо безнадежно заблудился во тьме и не мог идти ни вперед, ни назад, он принял вызов – и они с Голлумом загадали друг другу множество загадок. В конце концов Бильбо победил – на первый взгляд, скорее по счастливой случайности, чем благодаря смекалке: он никак не мог придумать последнюю загадку, сунул руку в карман, наткнулся на подобранное кольцо, о котором успел позабыть, и воскликнул: «Что у меня в кармане?» Голлум не сумел ответить, хотя потребовал дать ему три попытки.

Не скрою, что ученые мужи расходятся во мнениях по поводу того, считать ли согласно строгим правилам Игры этот последний вопрос просто вопросом, а не загадкой, но все согласны с тем, что, приняв этот вопрос и попытавшись ответить на него, Голлум связал себя обещанием. Бильбо же принудил его сдержать слово – ему пришло в голову, что это скользкое создание способно обмануть, хотя обещание, данное в Игре, исстари считалось священным и лишь самые гнусные твари не боялись его нарушать. Но за века, проведенные во тьме и одиночестве, сердце Голлума стало черным, и в нем поселилось предательство. Голлум ускользнул в темноту и вернулся на свой остров среди темных вод, о котором Бильбо ничего не знал и до которого было рукой подать. Он думал, там лежит его кольцо. Он проголодался и был зол, но полагал, что с его «сокровищем» ему не страшно никакое оружие.

Однако кольца на острове не оказалось: Голлум его потерял, оно исчезло. От вопля Голлума по спине Бильбо пробежала дрожь, хоть он и не понял, что случилось. Однако Голлум, пусть и с опозданием, кое о чем догадался. «Что было у него в карманишках?» – вскричал он. Свет в его глазах стал подобен зеленому пламени, и он поспешил обратно, чтобы убить хоббита и вернуть свое «сокровище». Бильбо вовремя заметил опасность и, не разбирая дороги, кинулся бежать по туннелю в сторону от воды. Ему опять повезло – на бегу он сунул руку в карман, и Кольцо само наделось ему на палец. Поэтому Голлум проскочил мимо, не заметив хоббита, и стал караулить проход, чтобы «вор» не ушел. Бильбо осторожно шел за ним, слушая его проклятия и бормотание о «сокровище», и из этого бормотания наконец-то кое-что понял. Тогда во тьме перед ним забрезжила надежда: он нашел чудесное кольцо, а с ним – возможность спастись от Голлума и от орков.

Наконец они остановились у невидимого выхода, откуда начинался проход к нижним воротам шахты на восточной стороне гор. Там Голлум припал к земле, принюхиваясь и прислушиваясь, и Бильбо почувствовал искушение заколоть его мечом. Но его остановила жалость, и хотя в руках хоббита было волшебное кольцо – его единственная надежда, – он не хотел с его помощью убивать жалкую тварь, тем более что шансы были не равны. В конце концов, собрав всю свою храбрость, Бильбо перепрыгнул во тьме через Голлума и побежал прочь, преследуемый криками гнева и отчаяния: «Вор! Вор! Бэггинс вор! Ненавистный навсегда!»

Любопытно, что вначале Бильбо рассказал своим товарищам вовсе не эту историю. Им он поведал, что Голлум пообещал ему в случае выигрыша подарок, но, когда отправился на свой остров за наградой, то обнаружил, что сокровище, волшебное кольцо, подаренное ему много лет назад в день рождения, исчезло. Бильбо догадался, что это то самое кольцо, которое он нашел, и, поскольку он победил, оно принадлежит ему по праву. Но, будучи в трудном положении, он умолчал об этом и попросил Голлума взамен награды вывести его наружу. Такой рассказ Бильбо включил и в свои воспоминания и не изменил его даже после Совета Эльронда. Очевидно, та же история попала в оригинал «Красной Книги», а также в бесчисленные списки и выдержки из нее. Но во многих списках содержится (в качестве второй версии) и правдивый рассказ, основанный, несомненно, на записях Фродо или Сэма – те узнали правду, но, как видно, не желали уничтожать ничего из собственноручно написанного старым хоббитом.

Гэндальф, однако, не поверил первому рассказу Бильбо и продолжал настойчиво интересоваться кольцом. Постепенно, после долгих расспросов, он вытянул из Бильбо правду, и это на некоторое время охладило их дружбу, но, видно, маг очень высоко ставил истину. И тайно от Бильбо тревожился из-за того, что добрый хоббит изменил своим привычкам и не сказал ему всего с самого начала. К тому же выдумка насчет «подарка» была совершенно не хоббичьей. Эту мысль Бильбо (в чем он и сознался Гэндальфу) подсказало подслушанное им бормотание Голлума, ибо Голлум много раз называл кольцо «подарочком на день рождения». Это Гэндальф тоже счел странным и подозрительным. Но истина, как будет видно из этой книги, открылась ему лишь через много лет.

О дальнейших приключениях Бильбо здесь стоит упомянуть лишь вкратце. С помощью кольца он спасся от орков, охранявших ворота копей, и воссоединился с товарищами. Во время путешествия он не раз использовал Кольцо, главным образом чтобы помочь друзьям, но, пока мог, держал его в секрете. После возвращения домой он не говорил о кольце ни с кем, кроме Гэндальфа и Фродо, и никто в Шире не подозревал о существовании кольца – или так думал Бильбо. Лишь Фродо показал он записанный им самим рассказ о Путешествии.

Свой меч, Жало, Бильбо повесил над очагом, а чудесную кольчугу из сокровищницы Дракона, подарок гномов, отдал в музей (точнее – в мичел-дельвингский Мэтом-дом). Но у себя в Бэг-Энде он хранил в сундуке старый дорожный плащ с капюшоном, а в кармане, надетое для безопасности на тонкую цепочку, всегда лежало кольцо.

Бильбо вернулся домой в Бэг-Энд 22 июня, на пятьдесят втором году жизни (в 1342 году по л. Ш.), и в Шире не происходило ничего чрезвычайного до тех пор, пока мастер Бэггинс не начал подготовку к празднованию своего сто одиннадцатого дня рождения. Отсюда, с 1401 года по летосчислению Шира, начинается наш рассказ.

ЗАМЕЧАНИЕ О ЛЕТОПИСЯХ ШИРА

В конце Третьей эры роль, которую хоббиты сыграли в великих событиях, завершившихся вхождением Шира в состав Воссоединенного Королевства, вызвала у них широкий интерес к собственной истории, и многие предания, до той поры передававшиеся главным образом из уст в уста, были собраны и записаны. Наиболее крупные семьи заинтересовались событиями в королевстве вообще, и многие их члены засели за изучение древней истории и сказаний. К исходу первого столетия Четвертой эры в Шире насчитывалось уже несколько библиотек, где хранилось множество исторических трудов и записей.

Самыми обширными из этих собраний были, вероятно, собрания в Андертауэре, Больших Смайлсах и Бренди-Холле. Наше изложение событий последних лет Третьей эры сделано в основном по «Красной Книге Западных Границ». Свое название этот важнейший источник сведений из истории Войны Кольца получил оттого, что долгое время хранился в Андертауэре, в доме Фейрбейнов, стражей Западных Границ. [3] Вначале это был личный дневник Бильбо, который он забрал с собой в Ривенделл. Фродо принес его обратно в Шир вместе со множеством разрозненных листков с записями и за два года (1420-1421 по л. Ш.) почти заполнил чистые страницы своим изложением событий Войны. Но к дневнику добавились и хранились вместе с ним – вероятно, в едином красном футляре – три объемистых тома, переплетенные в красную же кожу: их Бильбо вручил Фродо при расставании. К этим четырем томам в Западных Границах прибавился пятый, содержащий комментарии, генеалогию и прочие сведения, касающиеся хоббитов – участников Товарищества.

Оригинал «Красной книги» не сохранился, но с него, особенно с первого тома, было сделано множество списков – для потомков детей мастера Сэмвайса. Наиболее значимый список имеет, однако, иную историю. Он хранился в Больших Смайлсах, но был сделан в Гондоре, вероятно, по заказу правнука Перегрина в 1592 году л. Ш. (172 год Четвертой эры). Переписчик-южанин оставил на нем приписку: «Финдегиль, королевский писец, окончил сей труд в IV 172». Это точный даже в мелочах список с «Книги Тэйна» из Минас-Тирита, которая, в свою очередь, сама – список с «Красной Книги перианнатов», сделанный по заказу короля Элессара и представленный ему тэйном Перегрином, когда он вернулся в Гондор в 64 году Четвертой эры.

«Книга Тэйна», таким образом, – первый список, сделанный с «Красной Книги», и содержит многое, что впоследствии было выпущено или утеряно. В Минас-Тирите ее снабдили множеством примечаний и изрядно подправили, особенно имена собственные, слова и цитаты на эльфийских языках, а сверх того присовокупили (в сокращении) те части «Сказания об Арагорне и Арвен», которые не касались событий Войны. Утверждают, будто полный текст этого сказания написан Барахиром, внуком наместника Фарамира, вскоре после ухода Короля. Но главное значение списка Финдегиля в том, что в нем единственном целиком содержатся «Переводы с эльфийского», выполненные лично Бильбо. Они занимают три тома и потребовали от составителя огромного искусства и терпения. Бильбо работал над ними с 1403 по 1418 год, используя все доступные ему ривенделлские источники, и устные, и письменные. Но так как упомянутые переводы почти целиком относятся к Древним Временам и Фродо почти не пользовался ими, о них довольно.

Поскольку Мериадок и Перегрин, став во главе своих огромных семейств, не обрывали связей с Роханом и Гондором, в библиотеки Баклбери и Тукборо поступило немало записей, отсутствующих в «Красной Книге». Бренди-Холл располагал множеством трудов, посвященных Эриадору и истории Рохана – часть их составлена или начата самим Мериадоком, хотя в Шире он известен главным образом благодаря своим «Сказаниям о травах Шира» и «Перечню лет», в котором рассматривает связь календарей Шира и Бри с календарями Ривенделла, Гондора и Рохана. Он написал также небольшой трактат «О старинных словах и именах Шира», проявив особый интерес к выявлению родственной связи таких слов, как мэтом, с языком народа рохиррим, а также к обнаружению старинных элементов в названиях местностей.

Книжное собрание Больших Смайлсов с точки зрения обитателей Шира менее интересно, хотя очень важно для большой Истории. Ни одна из этих книг не была написана самим Перегрином, хотя он и его наследники собрали немало гондорских рукописей. В основном это списки или краткие пересказы легенд, связанных с Элендилем и его сыновьями. Только в этом уголке Шира можно найти обширные сведения из истории Нуменора или о возвышении Саурона. Вероятно, именно здесь при помощи собранных Мериадоком данных было сведено в единое целое «Сказание о Годах» [4] Хотя приведенные даты, особенно в случае Второй эры, весьма приблизительны, они заслуживают пристального внимания. Вероятно, Мериадок получал помощь и сведения из Ривенделла, где часто бывал. Там и после ухода Эльронда долго жили эльфы и среди них – его сыновья. Говорят, будто Келеборн поселился там после ухода Галадриэли, но нет никаких записей о том дне, когда он увидел наконец Серый Приют и вместе с ним ушли последние живые воспоминания о древнем Средиземье.

КНИГА ПЕРВАЯ

Глава I Долгожданный прием

Когда мастер Бильбо Бэггинс из Бэг-Энда объявил, что намерен в самом скором времени отпраздновать сто одиннадцатую годовщину своего рождения с особенным великолепием и размахом, это вызвало в Хоббитоне множество волнений и толков.

Бильбо был очень богат, славился своими причудами и на протяжении шестидесяти лет (со времен своего поразительного исчезновения и неожиданного возвращения) составлял предмет удивления всего Шира. Богатства, привезенные им из путешествия, превратились в местную легенду, и большинство хоббитов верило: что бы ни говорили старшие, Бэг-Энд сплошь изрыт туннелями, набитыми сокровищами. А если этого мало, чтобы прославиться, то хоббиты имели возможность дивиться неиссякаемой энергии и силе Бильбо. Время шло, но, казалось, почти не трогало мастера Бэггинса. В девяносто лет он выглядел на пятьдесят. В девяносто девять о нем заговорили «хорошо сохранился», хотя вернее было бы сказать ничуть не изменился. Многие покачивали головами – уж слишком везло этому хоббиту: вряд ли кто другой мог рассчитывать на вечную (по-видимому) молодость и неисчерпаемые (по слухам) богатства.

— Ему это еще выйдет боком, — говорили хоббиты. — Это противно природе и не доведет до добра!

Но пока что беда обходила Бильбо стороной, а поскольку мастера Бэггинса нельзя было упрекнуть в скупости, большинство охотно прощало ему и странности, и удачливость. Он постоянно приглашал к себе родственников (разумеется, кроме Саквил-Бэггинсов) и приобрел множество восторженных поклонников среди хоббитов из бедных и незначительных семейств. Но близких друзей у Бильбо не было, пока не начали подрастать его молодые двоюродные братья.

Старшим из них – и любимцем Бильбо – был юный Фродо Бэггинс. Когда Бильбо стукнуло девяносто девять, он объявил Фродо своим наследником и поселил в Бэг-Энде; тут-то надежды Саквил-Бэггинсов окончательно рухнули. Бильбо и Фродо родились в один день – 22 сентября. «Тебе лучше жить здесь, малыш Фродо, — сказал однажды Бильбо, — и мы сможем вместе отмечать наш день рождения». Фродо тогда еще переживал пору отрочества – так хоббиты именуют беспечные лета между детством и тридцатью тремя годами.

Прошло еще двенадцать лет. Каждый год Бэггинсы весело праздновали в Бэг-Энде свой общий день рождения, но на этот раз все поняли: замышляется нечто исключительное. Бильбо исполнялось сто одиннадцать лет – любопытная дата и весьма почтенный возраст для хоббита (даже Старый Тук дожил лишь до ста тридцати), Фродо – тридцать три, тоже важная дата: совершеннолетие.

В Хоббитоне и Приречье замололи языки, и по всему Ширу пошли гулять слухи о грядущем событии. Прошлое и нрав мастера Бильбо Бэггинса вновь стали главной темой пересудов, и старики неожиданно обнаружили, что их воспоминания пользуются спросом.

Но никого не слушали так внимательно, как старого Хэма Гэмджи, больше известного как Дед. Он разглагольствовал в «Ветви плюща», маленьком постоялом дворе на Приреченской дороге, и говорил важно и со знанием дела, потому что целых сорок лет бессменно ухаживал за садом в Бэг-Энде, а до того помогал в той же работе старому Хольману. Теперь Хэм состарился, утратил былую гибкость, и работать приходилось в основном его младшему сыну Сэму Гэмджи. С Бильбо и Фродо отец и сын были в самых дружеских отношениях, а жили на Холме, в третьем номере по Бэгшот-Роу, как раз под Бэг-Эндом.

— Мастер Бильбо – очень приятный вежливый джентльхоббит, я всегда это утверждал, — заявил Дед. И сказал чистую правду: Бильбо всегда был с ним очень вежлив, звал его «верный мастер Хэм» и постоянно советовался с ним насчет выращивания овощей – по части «корешков», особенно картошки, Дед был главным знатоком в округе, что признавали все без исключения (даже он сам).

— А как насчет этого Фродо, который у него живет? — спросил старый Ноукс из Приречья. — Его фамилия Бэггинс, но, говорят, он больше чем наполовину Брендибак. Убей, не пойму, зачем Бэггинсу из Хоббитона было отправляться на поиски жены в Бакленд, где такой странный народ.

— Да как же им не быть странными, — вмешался Дадди Паралап (ближайший сосед Деда), — коли они живут на Том Берегу Брендивиня, совсем рядом со Старым Лесом. Это мрачное и скверное место, если хоть половина рассказов о нем правда!

— Твоя правда, Дад! — сказал Дед. — Конечно, Брендибаки из Бакленда не в самом Старом Лесу живут, но все ж таки чудной они народ. Плавают в лодках по большой реке, а это супротив природы. Неудивительно, что от этого приключилась беда, так-то. И все же мастер Фродо – славный молодой хоббит, лучше и не сыскать. Очень похож на мастера Бэггинса, и не только с виду. В конце концов, его отец тоже из Бэггинсов. Очень достойным и уважаемым хоббитом был мастер Дрого Бэггинс: о нем вообще ничего нельзя было сказать, покуда он не утоп.

— Утоп? — раздалось сразу несколько голосов. Всем, конечно, был знаком и этот слух, и другие, еще более мрачные, но хоббиты обожают семейные предания и не прочь были послушать историю Дрого Бэггинса еще разок.

— Да говорят, — сказал Дед. — Тут ведь какое дело: мастер Дрого женился на бедняжке барышне Примуле Брендибак. Она приходилась нашему мастеру Бильбо двоюродной сестрой с материнской стороны (ее мать была младшей дочкой старого Тука), а мастер Дрого доводился ему троюродным братом. Поэтому мастер Фродо – племянник Бильбо и по материнской, и по отцовской линии. Так вот, мастер Дрого после женитьбы частенько гащивал у тестя, старого мастера Горбадока (любил покушать, а старый Горбадок давал роскошные обеды), и как-то раз поехал кататься на лодке по Брендивиню да и утоп вместе с женой – бедный мастер Фродо был тогда от горшка два вершка.

— Я слышал, они отправились на реку после обеда, при луне, — сказал старый Ноукс, — оттого-то лодка и перевернулась: уж больно Дрого был тяжел.

— А я слышал, будто жена столкнула его в воду, а он утянул ее за собой, — заметил Рыжий Сэндимен, хоббитонский мельник.

— Мало ли кто чего слыхал, Сэндимен, — отрезал Дед, который недолюбливал мельника. — Незачем говорить, будто один толкнул, а другой утянул. Кто сидит сиднем и не чует беды, тот от лодок добра не жди. Так ли, эдак ли, а только мастер Фродо остался сиротой среди этих чудных баклендцев и притом без гроша в кармане. Рос он в Брэнди-Холле. Вот уж кроличий садок! У старого мастера Горбадока никогда не жило меньше пары сотен родственников сразу. Доброе дело сделал мастер Бильбо, что вернул паренька в приличное обчество.

А для Саквил-Бэггинсов это небось был страшный удар. Они-то, когда мастер Бильбо ушел и считался в нетях, размечтались, что получат Бэг-Энд. А он вернулся и выгнал их, и все живет да живет, и сегодня кажется не старше, чем вчера, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! И вдруг у него объявляется наследник, и все бумаги оформлены как надо. Теперь Саквил-Бэггинсы в Бэг-Энд ни ногой – во всяком случае, есть такая надежда.

— Я слышал, Бэг-Энд набит деньгами, — сказал незнакомец, прибывший в Вестфартинг по делу из Мичел-Дельвинга. — Весь верх вашего холма изрыт туннелями, а в них полно сундуков с золотом, серебром и дорогими каменьями, так я слышал.

— Ну так вы слышали больше моего, — ответил Дед. — Я ничего не знаю о каменьях. Деньжат у мастера Бильбо хватает, но я ничего не слыхал о туннелях. Я видел, как мастер Бильбо вернулся, – лет шестьдесят назад это было. Я, тогда еще сопливый мальчишка, только-только пошел в ученье к старому Хольману (он мой двоюродный дядька), но он часто брал меня с собой в Бэг-Энд стеречь сад, пока все фрукты и овощи не уберут. И вот как раз тогда мастер Бильбо подымается по Холму на пони и везет несколько огроменных мешков, ну и пару ящиков. Не сомневаюсь, что в них были почти сплошь сокровища, добытые в чужих странах, – говорят, там золото горами лежит! – да только этого никак не хватило бы, чтоб набить туннели. Но мой парень, Сэм, знает об этом больше. Он, почитай, не вылазит из Бэг-Энда. С ума сходит по рассказам о прошлых днях и слушает все байки мастера Бильбо. Мастер Бильбо и грамоте его выучил – заметьте, без задней мысли. Надеюсь, беды от этого не будет.

«Эльфы и драконы! — говорю я Сэму. — Картошка и капуста для нас интересней. Не суй нос не в свое дело, иначе костей не соберешь,» — говорю я ему. Могу и для других повторить, — прибавил он, взглянув на незнакомца и мельника.

Но Дед не убедил своих слушателей. Легенда о несметных богатствах Бильбо слишком прочно укоренилась в сознании младших поколений хоббитов.

— Ну, он, видать, много добавил к тому, что привез с собой, — возразил мельник, выражая общее мнение. — Он часто бывает в отлучке. А гляньте на чужеземцев, которые его навещают! По ночам приходят гномы, и этот бродячий чародей Гэндальф, и другие. Говори что хочешь, Дед, но Бэг-Энд – чудное место, а его обитатели еще чуднее.

— Болтай что хочешь, только смыслишь ты в этом не больше, чем в лодках, мастер Сэндимен, — возразил Дед, чувствуя к мельнику еще более сильную неприязнь, чем обычно. — Если это чудачества, так мы их потерпим. Кое-кто в Хоббитоне – не будем показывать пальцем! – не предложит приятелю и кружки пива, даже если будет жить в норе с золотыми стенами. Но уж в Бэг-Энде все делается толком. Наш Сэм говорит, на прием пригласят всех до единого, и все – заметьте себе, все – получат подарки, да не когда-нибудь, а еще в этом месяце.

«Этим месяцем» был великолепнейший сентябрь. Спустя день-другой распространился слух (вероятно, он исходил от всезнающего Сэма), что будет устроен фейерверк – и не просто фейерверк, а такой, какого в Шире не видали почитай сто лет, с тех самых пор, как приказал долго жить старый Тук.

Шли дни, и праздник приближался. Однажды вечером через Хоббитон проехал диковинный фургон, нагруженный не менее диковинными свертками и пакетами. Фургон поднялся на Холм, к Бэг-Энду. Изумленные хоббиты высыпали из дверей поглазеть. Правили фургоном чужаки – длиннобородые гномы в глубоко надвинутых на глаза капюшонах. Они пели диковинные песни и уехали из Бэг-Энда не все. На исходе второй недели сентября среди бела дня появился еще один экипаж. Он катил по Приреченской дороге со стороны Брендивиньского моста, а на облучке сидел старик в высокой остроконечной синей шляпе, длинном сером плаще и серебристом шарфе. Еще у него были длинная белая борода и кустистые брови, торчавшие из-под полей шляпы. Маленькие хоббитята бежали за экипажем через весь Хоббитон и вверх по Холму. Как они правильно догадались, экипаж вез принадлежности для фейерверка. У двери Бильбо старик начал снимать с тележки бесчисленные связки шутих и ракет всевозможных форм и размеров; на каждой связке стояла большая красная буква Г

и эльфийская руна.

Разумеется, это был знак Гэндальфа, а сам старик был Гэндальф-Чародей, известный в Шире главным образом своим искусством обращения с огнями, дымами и светом. Истинное дело волшебника было гораздо более трудным и опасным, но жители Шира ничего об этом не знали. Для них старик был всего лишь одним из гвоздей программы Приема. Отсюда и волнение хоббитят. «„Г“ значит „главный“!» — кричали мальчишки, а старик улыбался. Хоббиты знали Гэндальфа, хотя старик появлялся в Шире редко и никогда не оставался надолго, но ни дети, ни их родители (за исключением самых глубоких стариков) никогда не видели фейерверка – фейерверки давно отошли в легендарное прошлое.

Когда старик, которому помогали Бильбо и гномы, закончил разгрузку, Бильбо роздал горстку мелочи, но, к разочарованию зевак, ни одну шутиху не запустили.

— А теперь брысь! — сказал Гэндальф. — Насмотритесь вдоволь, когда придет время. — И он исчез в доме вместе с Бильбо, и дверь закрылась. Некоторое время юные хоббиты напрасно смотрели на нее, а потом разошлись. Им казалось, что день приема никогда не наступит.

В Бэг-Энде Бильбо и Гэндальф сидели в маленькой комнате у открытого окна, выходившего на запад, в сад. Был светлый и мирный ранний вечер. Цветы сверкали киноварью и золотом, львиный зев, подсолнечник, настурция росли вдоль дерновых стен и заглядывали в круглые окна.

— Какой красивый у тебя сад! — сказал Гэндальф.

— Да, — ответил Бильбо, — я его очень люблю и вообще люблю наш добрый старый Шир. Но, мне кажется, пора бы отдохнуть.

— Так ты решил довести задуманное до конца?

— Да. Я давно решился и с тех пор не передумал.

— Отлично. Больше ни слова об этом: ни к чему. Не отступай от своего плана – ни в чем не отступай – и, надеюсь, все закончится хорошо и для тебя, и для всех нас.

— Хотелось бы. А в четверг я собираюсь повеселиться и сыграть свою маленькую шутку.

— Интересно, кто посмеется... — покачал головой Гэндальф.

— Увидим, — ответил Бильбо.

На другой день на Холм поднялось еще множество повозок. Вначале слышалось ворчание по поводу «местных интересов», но на той же неделе из Бэг-Энда во все концы полетели заказы на все возможные виды провизии, товаров и предметов роскоши, какие можно было получить в Хоббитоне, Приречье или по соседству. Хоббиты воодушевились; они начали считать дни в календаре и нетерпеливо высматривали почтальонов в надежде получить приглашение.

Приглашения не заставили долго ждать и хлынули рекой, так что на хоббитонской почте случился затор, а приреченскую запрудило, и был объявлен набор почтальонов-добровольцев. Постоянный поток их поднимался на Холм, неся сотни вежливых вариаций на тему «Спасибо, обязательно буду».

На воротах Бэг-Энда появилось объявление: «ВХОД ТОЛЬКО ДЛЯ ЗАНЯТЫХ НА ПРИЕМЕ». Но даже те, кто готовил прием или притворялся, будто участвует в подготовке, редко получали разрешение войти. Бильбо был занят: писал приглашения, отмечал галочками, от кого получен ответ, упаковывал подарки и делал еще кое-какие приготовления личного свойства. Со времени прибытия Гэндальфа он никому не показывался на глаза.

Однажды утром хоббиты проснулись и обнаружили, что большое поле к югу от входной двери Бильбо усеяно мотками веревки и столбами для навесов и павильонов. В насыпи, выходившей на дорогу, проделали особый проход, вырубили широкие ступени и построили большие белые ворота. Три семейства хоббитов, жившие на Бэгшот-Роу по соседству с полем, лопалсь от любопытства, и все им завидовали. Старый Дед Гэмджи перестал даже притворяться, будто работает на своем огороде.

Начали подниматься шатры и навесы. Был построен специальный просторный павильон, такой огромный, что дерево, росшее на поле, оказалось внутри его и гордо возвышалось во главе самого большого общего стола. Все его ветви увешали фонариками. Еще больше (с точки зрения хоббитов) обещала огромная полевая кухня, воздвигнутая в северном углу площадки. Все постоялые дворы и харчевни в округе отрядили поваров кормить гномов и прочий странный народ, поселившийся в Бэг-Энде. Волнение достигло высшей точки.

Небо затянули облака. Это произошло накануне приема, в среду. Все страшно встревожились, но вот наконец наступил четверг, 22 сентября. Взошло солнце, облака исчезли, флаги развернулись, и веселье началось.

Бильбо Бэггинс назвал свой праздник приемом, но на самом деле там были развлечения на любой вкус. Пригласили практически всех живущих поблизости. Лишь очень немногих случайно позабыли, но не беда – они все равно пришли. Приглашения получили также многие обитатели других областей Шира; кое-кто приехал даже из-за границы. Бильбо лично встречал гостей (в том числе и незваных) у новых белых ворот. Всем без исключения он вручал подарки – даже тем, кто выходил через черный ход и вновь возвращался через ворота. У хоббитов есть обычай в свой день рождения делать гостям подарки. Как правило, не очень дорогие и не в таком количестве, но традиция славная. Если разобраться, в Хоббитоне и Приречье ежедневно отмечали чей-нибудь день рождения, и потому каждый хоббит мог надеяться хоть раз в неделю получить хоть один подарок. Впрочем, получать подарки хоббиты никогда не уставали.

Однако подарки Бильбо были необычайно хороши. Хоббитята пришли в такой восторг, что на время даже забыли о еде. В их руках оказались невиданные игрушки, все необычайной красоты, а некоторые определенно волшебные. И верно – почти все игрушки, заказанные еще год назад, доставили из самого Дола и с Гор, и были они настоящей гномьей работы.

Когда все гости прибыли и прошли в ворота, начались песни, танцы, игры и, конечно, еда и питье. В программе значились три трапезы: второй завтрак, чай и обед (ужин). Но второй завтрак и чай отличались лишь тем, что все гости садились за стол одновременно. В остальное время попросту находилось множество желающих поесть, и они ели и пили непрерывно, с одиннадцати до шести тридцати, до начала фейерверка.

Фейерверк был детищем Гэндальфа: колдун не только привез все необходимое – он лично все придумал и изготовил, а в особых случаях сам запускал ракеты и зажигал огни. Но и без того петард, шутих, хлопушек, бенгальских огней, факелов, фонарей, огненных фонтанов, оркских пистолетов и ударов грома было не счесть. Все они были выше всяческих похвал. Искусство Гэндальфа с годами лишь совершенствовалось.

Там были ракеты, похожие на сладкоголосых сверкающих птиц в полете. Зеленые деревья со стволами из темного дыма, чьи листья распускались так, словно в мгновение ока нагрянула весна, а сверкающие ветви роняли на изумленных хоббитов огненные цветы, которые исчезали в облачке душистых ароматов, едва не коснувшись запрокинутых хоббичьих лиц. Фонтаны бабочек мерцающей россыпью улетали в кроны деревьев; столбы разноцветного огня вскипали и превращались в орлов, плывущие корабли или стаи летящих лебедей, красные грозы сменяли желтые дожди, вырастали леса серебряных копий, которые внезапно взвивались в воздух с ревом, как на военном параде, и падали вниз, в реку, шипя, точно сотни разозленных змей. А напоследок в честь Бильбо гостям преподнесли сюрприз, который, как и рассчитывал Гэндальф, потряс и напугал хоббитов до глубины души. Огни погасли. Вверх поднялось большое облако дыма. Отлетев от поляны, оно приняло очертания далекой горы; ее вершина засветилась. Оттуда вырвались зеленые и алые языки пламени. И вот вылетел красно-золотой дракон – поменьше настоящего, но совсем как живой: глаза его сверкали, из пасти вырывалось пламя; дракон с ревом обрушился с высоты на толпу и трижды пронесся над ней. Все пригнулись, многие повалились ничком. Дракон, точно скорый поезд, пронесся над самыми головами хоббитов, сделал сальто и с оглушительным всплеском исчез в водах Приреченки.

— Сигнал к ужину! — объявил Бильбо. Страха и тревоги вмиг как не бывало, простертые ниц хоббиты вскочили. Всех ждал великолепный ужин – всех, кроме приглашенных на особый семейный обед, накрытый в большом павильоне с деревом. Двенадцать дюжин приглашений на этот обед (это число у хоббитов называется «гросс», хотя применять его для счета людей не принято) получили гости, выбранные из всех семейств, с которыми Бильбо и Фродо связывали родственные узы, да еще несколько друзей, не состоящих в родстве с юбиляром (вроде Гэндальфа). В том числе пригласили и множество молодых хоббитов, и те с родительского дозволения явились, ибо хоббиты не видят ничего страшного в том, что их отпрыски лягут спать попозже (особенно если представляется возможность накормить тех бесплатным обедом): растить юных хоббитов – харчей не напасешься.

Здесь было множество Бэггинсов и Боффинов, а также полно Туков и Брендибаков, разнообразные Граббы (родня бабушки Бильбо Бэггинса) и всевозможные Чаббы (родня его деда Тука), избранные Норри, Болджеры, Опояссинги, Барсуксы, Упиттансы, Хорнблауэры и Воттаклапы. Одни состояли с Бильбо в весьма отдаленном родстве, а другие, жившие в дальних уголках Шира, никогда прежде не бывали в Хоббитоне. Не забыли и Саквил-Бэггинсов: присутствовали Ото и его жена Лобелия. Они не любили Бильбо и терпеть не могли Фродо, но так велика была власть приглашения, писанного золотыми чернилами, что они не нашли в себе сил отказаться. К тому же их кузен Бильбо много лет совершенствовал свои таланты кулинара, и его стол славился на весь Шир.

Все сто сорок четыре гостя ожидали приятного праздника, хотя изрядно опасались послеобеденной речи хозяина (совершенно неизбежной). Бильбо был склонен обращаться к тому, что именовал «поэзией», а порой, пропустив стаканчик-другой, поминал нелепые приключения времен своего таинственного путешествия. Гости не были разочарованы – пир удался на славу: пышный, обильный, радующий разнообразием и долгий. В последующие недели цены на продовольствие во всей округе сильно упали, но так как прием у Бильбо истощил все склады, погреба и кладовые на мили окрест, никто, в общем, не огорчился.

Когда с едой было покончено (более или менее), настала очередь Речи. Большинство собравшихся, впрочем, уже пришли в доброе расположение духа, то приятное состояние, которое хоббиты называют «угостился под завязку». Они прихлебывали любимые напитки, лакомились любимыми яствами – и страхи забывались. Теперь собравшиеся готовы были выслушать что угодно, заполняя бурными аплодисментами каждую паузу.

— Дорогие гости! — начал Бильбо, поднимаясь с места. «Слушайте! Слушайте! Слушайте!» — закричали все и повторяли хором, словно не желая следовать собственному призыву. Бильбо сошел со своего места и забрался на стул под иллюминированным деревом. Свет фонариков падал на его сияющее лицо, на вышитом шелковом жилете сверкали золотые пуговицы. Все видели, как он стоит, помахивая в воздухе рукой. Другую руку Бильбо держал в кармане брюк.

— Дорогие Бэггинсы и Боффины, — снова начал Бильбо, — милые Туки, и Брендибаки, и Граббы, и Чаббы, и Норри, и Хорнблауэры, и Болджеры, Опояссинги, Упиттансы, Барсуксы и Воттаклапы! «ВоттакЛА-А-АПА!» — завопил престарелый хоббит в глубине павильона. Разумеется, его звали Воттаклапа, и он вполне оправдывал свою фамилию: ступни у него были большие, заросшие шерстью и лежали на столе.

— Воттаклапы, — повторил Бильбо. — А также мои добрые Саквил-Бэггинсы, которых я наконец-то вновь приветствую в Бэг-Энде. Сегодня мне исполняется сто одиннадцать лет. «Ура! Ура! Многая лета!» — закричали все и весело забарабанили по столам. Бильбо выступил блистательно. Хоббиты любят именно такие речи: короткие и ясные.

— Надеюсь, вы все рады не меньше моего. — Оглушительные вопли. Крики «Да!» (и «Нет!»). Звуки труб и рожков, дудок, флейт и других музыкальных инструментов. Как уже было сказано, присутствовало много юных хоббитов. В руках они держали сотни хлопушек с музыкальным сюрпризом. На большинстве стояла марка Дола; хоббитам это ничего не говорило, но все соглашались, что хлопушки отличные. В них скрывались инструменты, маленькие, но превосходно изготовленные и благородного звучания. Молодые Туки и Брендибаки, решив, что дядюшка Бильбо уже покончил с речью (поскольку он определенно сказал все необходимое), собрали в уголке импровизированный оркестр и грянули веселый танец. Мастер Эверард Тук и юная Мелилот Брендибак забрались на стол и с колокольчиками в руках пустились отплясывать «скоки-звоны» – танец веселый, но чересчур зажигательный.

Однако Бильбо еще не закончил. Отобрав у стоявшего рядом хоббитенка рожок, он трижды громко протрубил в него. Шум прекратился. «Я не задержу вас надолго! — воскликнул Бильбо. (Общее ликование.) — Я созвал вас с Определенной Целью». Тон, каким он это произнес, произвел впечатление. Наступила тишина, и один или два Тука насторожились.

— Даже с Тремя Целями! Во-первых, чтобы сказать вам, что я вас всех очень люблю и что сто одиннадцать лет – слишком короткий срок для жизни среди таких великолепных и восхитительных хоббитов. — Громовой взрыв одобрения.

— Я многих из вас не знаю и наполовину так хорошо, как хотелось бы, и половина из вас нравится мне меньше, чем заслуживает. — Это было неожиданно и сложновато. Послышались редкие аплодисменты, но большинство старалось переварить услышанное и понять, в чем заключается комплимент.

— Во-вторых, чтобы отметить свой день рождения. — Вновь приветственные крики. — Вернее, наш день рождения. Ведь это и день рождения моего племянника и наследника Фродо. Он теперь совершеннолетний и вступил в права наследования. — Несколько осторожных хлопков со стороны старших хоббитов; несколько громких выкриков «Фродо! Фродо! Наш весельчак Фродо!» со стороны младших. Саквил-Бэггинсы нахмурились и задумались, как понимать «вступил в права наследования».

— Вместе мы прожили сто сорок четыре года. Вас приглашено ровно столько, сколько нужно, чтобы составить это же число – один гросс, если можно так выразиться. — Молчание. Какая нелепость! Многие гости, особенно Саквил-Бэггинсы, оскорбились, заподозрив, что их пригласили только ради количества. «Один гросс, надо же! Что за вульгарность!»

— Если мне будет позволено сослаться на старую историю, этот день – еще и очередная годовщина моего прибытия на бочке в город Эсгарот на Долгом озере, но в те минуты я не помнил о том, что это день моего рождения. Тогда мне исполнялось всего пятьдесят один год, и дни рождения не казались таким уж значительным событием. Попировали мы тогда на славу, хотя я в то время был сильно простужен и мог сказать только «польшое спасипо». Теперь я могу повторить правильно: большое спасибо всем, кто пришел на мой скромный прием. — Упорное молчание. Все опасались, что уж теперь песни или стихов не миновать – но гости-то заскучали! Почему Бильбо не бросит болтать и не позволит им выпить за его здоровье? Но Бильбо не пел и не читал стихов. Он немного помолчал.

— В-третьих и в последних, — сказал он, — я хочу сделать ОБЪЯВЛЕНИЕ. — Последнее слово он произнес так громко и резко, что все, кто еще мог, выпрямились. — Я с сожалением объявляю, что, хотя, как я уже сказал, сто одиннадцать лет – слишком короткий срок для жизни среди вас, это КОНЕЦ. Я ухожу. СЕЙЧАС я покидаю вас. ПРОЩАЙТЕ!

Он сошел со стула и исчез. Вспышка яркого пламени заставила гостей дружно зажмуриться. А когда они открыли глаза, Бильбо нигде не было видно. Сто сорок четыре изумленных хоббита сидели, лишившись дара речи. Воттаклапа убрал ноги со стола и притопнул. Затем наступила мертвая тишина, а потом вдруг все Бэггинсы, Боффины, Туки, Брендибаки, Граббы, Чаббы, Норри, Болджеры, Опояссинги, Барсуксы, Упиттансы, Хорнблауэры и Воттаклапа, испустив несколько тяжелых вздохов, одновременно заговорили.

Пришли к единодушному мнению, что шутка очень дурного вкуса и потребуется еще много еды и питья, чтобы гости опомнились от потрясения и успокоились. «Он сумасшедший, я всегда это говорил» – вот как звучало наиболее популярное высказывание. Даже Туки (за редкими исключениями) сочли поведение Бильбо глупым и нелепым. В ту минуту всем казалось, что его исчезновение – лишь дурацкая выходка.

Но старый Рори Брендибак не был в этом так уж уверен. Ни годы, ни роскошный обед не притупили его смекалки, и он сказал своей невестке Эсмеральде: «Что-то в этом есть подозрительное, голубушка! Мне кажется, этот безумец Бэггинс опять ушел. Старый дурак! Но что волноваться? Харчи-то он с собой не забрал». И Рори громко попросил Фродо еще разок пустить по кругу кубок с вином.

Фродо единственный из присутствующих ничего не сказал. Некоторое время он молча сидел рядом с пустым стулом Бильбо, не обращая внимания на замечания и вопросы. Он от души наслаждался розыгрышем, хотя знал о нем заранее, и с трудом удерживался от смеха при виде негодования и удивления гостей. Но в то же время он был глубоко обеспокоен: он неожиданно понял, что очень любит старого хоббита. Большинство гостей продолжало есть, пить и обсуждать странности Бильбо Бэггинса, прошлые и настоящие, однако Саквил-Бэггинсы сердито удалились. Фродо расхотелось оставаться на приеме. Он приказал принести еще еды и вина, встал, молча выпил за здоровье Бильбо и выскользнул из павильона.

Что касается Бильбо Бэггинса, то, произнося речь, он ощупывал в кармане золотое кольцо – волшебное кольцо, которое много лет хранил в тайне. Сойдя со стула, он надел его на палец – и в Хоббитоне больше никогда не видели Бильбо.

Бильбо быстро вернулся к своей норе, постоял, с улыбкой прислушиваясь к гулу в павильоне и к звукам веселья в других уголках поля, и вошел к себе. Он снял праздничную одежду, сложил и завернул в папиросную бумагу вышитый шелковый жилет и убрал его. Затем проворно переоделся в старое истрепанное платье, застегнул поношенный кожаный пояс. К нему Бильбо подвесил короткий меч в потертых ножнах черной кожи. Из запертого сундука, пропахшего нафталином, хоббит извлек старый плащ с капюшоном. Плащ хранился под замком, словно великая ценность, хотя пестрел заплатами и до того выцвел, что трудно было определить его исходный цвет – вероятно, темно-зеленый. Плащ оказался Бильбо великоват. Потом Бильбо прошел в кабинет и достал из запертого несгораемого шкафчика что-то завернутое в старые тряпки, рукопись, переплетенную в кожу, и большой конверт. Книгу и сверток он сунул в стоявший тут же дорожный мешок, заполненный почти доверху. В конверт Бильбо вложил кольцо на золотой цепочке, запечатал и адресовал Фродо. Сперва он положил конверт на каминную полку, но вдруг передумал и сунул его в карман. В это мгновение открылась дверь и быстро вошел Гэндальф.

— Привет! — сказал Бильбо. — Я все гадал, объявитесь ли вы.

— Рад, что ты опять видимый, — ответил колдун, усаживаясь в кресло. — Мне хотелось застать тебя и сказать несколько слов на прощанье. Полагаю, ты считаешь, что все прошло как по маслу, согласно плану?

— Да, — согласился Бильбо. — Хотя вспышки я не ожидал. Она удивила меня, не говоря уж об остальных. Небольшой вклад с вашей стороны?

— Угадал. Все эти годы ты мудро хранил кольцо в тайне, и мне показалось, что необходимо как-то иначе объяснить гостям твое исчезновение.

— И испортить мой розыгрыш. Ах, несносный старик! — засмеялся Бильбо. — Но, вероятно, вы, как всегда, лучше знаете, что нужно делать.

— Да – когда вообще хоть что-нибудь знаю. Однако насчет этой твоей затеи у меня есть сомнения. Теперь все позади. Ты сыграл свою шутку, встревожил или обидел большинство родственников и дал всему Ширу тему для пересудов на девять, а скорее на девяносто девять дней. Ты хочешь пойти еще дальше?

— Да. Я чувствую, что мне, как я уже говорил, необходим отпуск, очень долгий отпуск. Вероятно, навсегда – вряд ли я вернусь. Сказать по правде, я не собираюсь возвращаться и уже отдал все необходимые распоряжения. Я стар, Гэндальф! Я не выгляжу стариком, но в глубине души чувствую дряхлость. Надо же, хорошо сохранился! — фыркнул Бильбо. — Мне кажется, все во мне истончилось и натянулось, если вы меня понимаете: как масло, размазанное по слишком большому куску хлеба. Здесь что-то не так. Мне нужна перемена.

Гэндальф с интересом посмотрел на него. 

— Да, здесь что-то не так, — задумчиво повторил он. — М-да, пожалуй, лучше твоего не придумать.

— Что ж, как бы ни было, я решился. Я хочу снова увидеть горы, Гэндальф, – горы, а после найти место, где смогу отдохнуть. В мире и спокойствии, без кишащей вокруг родни, без посетителей, непрерывно звонящих в колокольчик у двери. Я должен найти место, где смогу закончить свою книгу. Я придумал для нее хороший конец: и жил счастливо до конца своих дней.

Гэндальф засмеялся: — Надеюсь, так и будет. Но никто не станет читать эту книгу, чем бы она ни заканчивалась.

— Почему же, со временем, может, и прочтут. Вот Фродо читал то, что я успел написать. Вы будете приглядывать за Фродо?

— Да, в оба глаза и как можно чаще.

— Он, конечно, пошел бы со мной, если бы я попросил. В общем-то, он даже предложил это – как раз перед приемом. Но на самом деле он пока не готов. Я хочу перед смертью вновь увидеть горы и дикие страны, а Фродо еще слишком любит Шир, его поля, леса и речушки. Ему должно быть хорошо здесь. Я все оставляю ему, за исключением, конечно, нескольких мелочей. Надеюсь, он будет счастлив, когда привыкнет к одиночеству. Пора: с этих пор он сам себе хозяин.

— Все? — спросил Гэндальф. — И кольцо? Вспомни, ты на это согласился.

— Ну... гм... да, вероятно, и его, — запинаясь, сказал Бильбо.

— Где оно?

— В конверте, если вам непременно надо знать, — нетерпеливо ответил Бильбо. — Вон там, на каминной полке. Смотри-ка, нет! Вот оно, в моем кармане! — Бильбо замялся. — Разве не странно? — сказал он наконец словно бы самому себе. — И все-таки, почему бы и нет? Почему бы ему не остаться здесь?

Гэндальф снова очень внимательно посмотрел на Бильбо, и в его глазах блеснул огонек. — Я думаю, Бильбо, — спокойно сказал он, — его лучше оставить в норе. Тебе не хочется этого?

— Ну да... и нет. Теперь я думаю, что мне вообще не хочется с ним расставаться. Не понимаю, зачем мне его отдавать. Зачем вам это? — спросил хоббит, и голос его странно изменился. Теперь он звучал резко, подозрительно и раздраженно. — Вы вечно изводите меня расспросами о кольце, но никогда не интересовались другими вещами, привезенными из путешествия.

— Да – но поневоле, — ответил Гэндальф. — Мне нужна была правда. Это чрезвычайно важно. Волшебные кольца... они... гм... волшебные: это занятная редкость. Можно сказать, я питаю к твоему кольцу профессиональный интерес. И должен знать, где оно, если ты пускаешься в странствия. Я считаю, ты владел им достаточно. Тебе оно больше не нужно, Бильбо, – или я ошибаюсь?

Бильбо побагровел, и его глаза гневно сверкнули. Доброе лицо хоббита точно окаменело.

— Почему это не нужно? — воскликнул он. — И вообще, что вам за дело до того, как я поступаю со своими вещами? Кольцо мое. Я нашел его. Оно само пришло ко мне.

— Да, да, — согласился Гэндальф. — Но не нужно сердиться.

— Это вы виноваты, — возразил Бильбо. — Кольцо мое, говорю вам. Мое собственное. Мое сокровище. Да, сокровище.

Лицо колдуна оставалось серьезным и внимательным, лишь блеск глубоких глаз свидетельствовал о том, что он удивлен и не на шутку встревожен. — Его уже называли так, — сказал он, — но не ты.

— А теперь называю я. Почему бы и нет? Даже если то же самое говорил Голлум. Кольцо теперь не его, а мое. И я оставлю его у себя, слышите?

Гэндальф встал и строго сказал: — Бильбо, ты сваляешь дурака, если сделаешь это. С каждым твоим словом это становится все яснее. Ты слишком долго владел кольцом. Откажись от него! И тогда ты снова станешь самим собой и будешь свободен.

— Что хочу, то и делаю, — упрямо ответил Бильбо. — Ну, ну, мой дорогой хоббит, — сказал Гэндальф. — Всю твою долгую жизнь мы дружили, и ты кое-чем мне обязан. Ну же! Сдержи слово – отдай кольцо!

— Что ж, если вам самому понадобилось мое кольцо, так и скажите! — воскликнул Бильбо. — Только вы его не получите! Я уже сказал: не отдам свое сокровище. — Его рука легла на рукоять короткого меча.

Глаза Гэндальфа сверкнули. — Вскоре наступит моя очередь злиться, — сказал он. — Если ты еще раз повторишь это, я рассержусь. Тогда ты увидишь Гэндальфа Серого без маски. — Он шагнул к хоббиту и, казалось, стал выше ростом; его огромная тень заполнила всю комнату.

Бильбо попятился к стене, тяжело дыша и зажимая рукой карман. Некоторое время они стояли, глядя друг другу в лицо, и напряжение росло. Глаза Гэндальфа не отрывались от хоббита. Наконец Бильбо медленно разжал пальцы и задрожал.

— Не знаю, какая муха вас укусила, Гэндальф, — сказал он. — Я никогда не видел вас таким. Из-за чего сыр-бор? Кольцо мое. Я нашел его и, если бы не оставил себе, Голлум убил бы меня. Я не вор, что бы вы ни говорили.

— Я никогда не называл тебя вором, — ответил Гэндальф. — И сам я не вор. Я пытаюсь не ограбить тебя, а помочь. Жаль, что ты не веришь мне, как раньше. — Он отвернулся, мрачная тень ушла с его лица. Он вновь превратился в седого старика, сгорбленного и озабоченного.

Бильбо провел рукой по глазам. — Простите, — сказал он. — Но со мной творится что-то странное. Нет, великим облегчением будет не тревожиться о нем. В последнее время это кольцо слишком занимает мои мысли. Иногда мне кажется, будто это следящий за мной глаз. И знаете, мне все время хочется надеть кольцо и исчезнуть или вытащить его из кармана и убедиться, что с ним ничего не случилось. Я пытался запереть его в доме, но понял, что мне нету покоя, если оно не у меня в кармане. Не знаю почему. Кажется, я не могу покончить с этим.

— Тогда доверься мне, — сказал Гэндальф. — Уходи и оставь его. Откажись от него. Отдай кольцо Фродо, а я за ним пригляжу.

Несколько мгновений Бильбо стоял в напряжении и нерешительности. Потом вздохнул. — Ладно, — с усилием проговорил он вскоре. — Согласен. — Хоббит пожал плечами и печально улыбнулся. — В конце концов, я и прием устроил для того же: чтобы раздать подарки и тем самым облегчить расставание с кольцом. Это оказалось не так просто, но жаль было бы, если бы все мои приготовления пропали зря. Это вконец испортило бы розыгрыш.

— И впрямь, тогда пропал бы тот единственный смысл, какой я вообще вижу в твоей затее, — вставил Гэндальф.

— Отлично, — сказал Бильбо, — кольцо вместе со всем прочим переходит к Фродо. — Он глубоко вздохнул. — А теперь мне и в самом деле пора, не то меня кто-нибудь увидит. Я уже попрощался и не хочу делать это еще раз. — Он подхватил с полу мешок и направился к двери.

— Кольцо все еще у тебя в кармане, — напомнил колдун.

— Да! — воскликнул Бильбо. — А также мое завещание и все другие документы. Лучше возьмите-ка их да передайте по назначению. Так будет безопасней всего.

— Нет, не давай мне кольцо, — отказался Гэндальф. — Положи его на камин. Там оно спокойно пролежит до прихода Фродо. Я подожду его.

Бильбо достал конверт и хотел положить его рядом с часами, но в это мгновение рука его дрогнула, и конверт упал на пол. Однако прежде чем Бильбо успел наклониться, волшебник подобрал конверт и положил на каминную полку. Лицо хоббита на миг снова исказил гнев. Но внезапно оно смягчилось. Бильбо рассмеялся.

— Ну что ж, дело сделано, — сказал он. — Теперь я ухожу.

Они вышли в холл. Бильбо взял свой любимый посох и свистнул. Из разных комнат появились три гнома.

— Все готово? — спросил Бильбо. — Все упаковано и надписано?

— Все, — ответили гномы.

— Тогда пошли. — И он вышел за порог.

Была прекрасная ночь, черное небо усеивали звезды. Бильбо задрал голову, вдохнул ночные запахи. – Красота! Как славно опять оказаться на Дороге вместе с гномами! Вот чего мне не хватало все эти долгие годы. Прощай! — сказал он, глядя на старый дом и кланяясь ему. — Прощайте и вы, Гэндальф!

— Пока что до свидания, Бильбо! Береги себя! Тебе прибавилось немало лет... а может, и мудрости.

— Беречь себя? И не подумаю. Не беспокойтесь обо мне. Я счастлив, как был счастлив всегда, а это много значит. Но время пришло. Я снова в пути, как когда-то, — добавил он и тихим голосом, как бы про себя, запел во тьме:

Дороге нет и нет конца, И вот от двери и крыльца,     где тропкой узкой началась, Она далеко забралась. А мой удел – шагать по ней – без устали, без счета дней,     без мысли к дому повернуть, – Пока не встречу торный путь, Где троп сливается – не счесть... А что потом? Бог весть.

Он на мгновение умолк. Потом, не прибавив ни слова, отвернулся от огней и голосов в поле и под навесами, обогнул в сопровождении троих гномов дом и быстро пошел через сад по длинной тропе, спускавшейся под уклон. Перепрыгнув в низком месте через живую изгородь у подножия склона, Бильбо двинулся через луг и с легким шелестом, похожим на шорох ветра в траве, исчез в ночи.

Гэндальф некоторое время смотрел ему вслед, в темноту. — До свиданья, мой милый Бильбо, до новой встречи! — тихо сказал он — и вернулся в дом.

Вскоре пришел Фродо и увидел сидящего в темноте задумчивого Гэндальфа. — Ушел? — спросил Фродо.

— Да, — ответил Гэндальф, — наконец ушел.

— Как жаль... я хочу сказать, до сегодняшнего вечера я надеялся, что это шутка, — сказал Фродо. — Но в глубине души я знал, что он уйдет. Он всегда говорил о серьезных вещах шутливо. Жаль, я не пришел пораньше, чтобы застать его.

— Я думаю, он все-таки предпочел уйти незаметно, — сказал Гэндальф. — Не волнуйся. Теперь с ним все будет хорошо. Он оставил тебе конверт. Вон там!

Фродо взял с камина конверт, оглядел, но распечатывать не стал.

— Я думаю, здесь ты найдешь его завещание и другие бумаги, — продолжал чародей. — Теперь ты хозяин Бэг-Энда. А еще, мне кажется, ты найдешь в конверте золотое кольцо.

— Кольцо! — воскликнул Фродо. — Он оставил его мне? Но почему? Оно могло ему пригодиться.

— Может, да, а может, и нет, — ответил Гэндальф. — На твоем месте я не стал бы его использовать. Но никому о нем не говори и береги его! А теперь я отправляюсь спать.

Как хозяин Бэг-Энда Фродо счел своим, хоть и утомительным, долгом попрощаться с гостями. Слухи о странных событиях успели разнестись по всему полю, но на все вопросы Фродо отвечал только, что «к утру все, несомненно, разъяснится». К полуночи за важными особами прибыли экипажи. Один за другим они отъезжали, увозя сытых, но очень недовольных хоббитов. Потом явились садовники и увезли на тачках все, что было небрежно брошено гостями.

Ночь медленно прошла. Встало солнце. Хоббиты проснулись необычно поздно. Утро потянулось своим чередом. Пришли рабочие и (по соответствующему распоряжению) начали убирать павильоны, столы и стулья, ложки и ножи, бутылки и тарелки, и лампы, и цветущие кусты в ящиках, и крошки, и бумагу от хлопушек, забытые сумки, перчатки и носовые платки, и остатки угощения (ничтожно малые). Затем (без приглашения) нагрянули хоббиты: Бэггинсы, и Боффины, и Болджеры, и Туки, и другие гости, которые жили или остановились поблизости. К середине дня, когда даже самые сытые готовы были вновь приняться за еду, в Бэг-Энде собралась большая толпа хоббитов, не званых, но и не нежданных.

Фродо с улыбкой ждал на ступенях, но казался усталым и озабоченным. Он радушно приветствовал всех, однако ничего не мог добавить ко вчерашнему. На все расспросы у него был один ответ: «Мастер Бильбо Бэггинс ушел, насколько я знаю, навсегда». Кое-кого из посетителей он пригласил зайти – Бильбо оставил им «посылки».

Внутри, в холле, были грудой навалены пакеты, свертки и мелкие вещицы. Ко всем были привязаны ярлычки, среди прочих и такие:

«АДЕЛЯРУ ТУКУ, в ПОЛНУЮ ЛИЧНУЮ СОБСТВЕННОСТЬ» – на зонтике. Ненадписанных зонтов Аделяр перетаскал без счета.

«ДОРЕ БЭГГИНС на память о ДОЛГОЙ переписке, с любовью от Бильбо» – на большой корзине для бумаг. Доре, сестре Дрого и старейшей из ныне здравствующих родственниц Бильбо и Фродо, сравнялось девяносто девять лет, и более полувека она исписывала горы бумаги добрыми советами.

«МАЙЛО НОРРИ в надежде, что ему пригодится, от Б. Б.» – золотое перо и бутылочка чернил. Майло никогда не отвечал на письма.

«АНЖЕЛИКЕ от дядюшки Бильбо» – на круглом выпуклом зеркальце. Юная Анжелика Бэггинс не трудилась скрывать, что считает свое личико красивым.

«Добровольное пожертвование в собрание ХЬЮГО ОПОЯССИНГА» – на пустом книжном шкафу. Хьюго обожал одалживать книги и никогда их не возвращал.

«ЛОБЕЛИИ САКВИЛ-БЭГГИНС в ПОДАРОК» – на ящичке с серебряными ложками. Бильбо был уверен, что, пока он путешествовал, Лобелия прибрала к рукам немало его ложечек. Лобелия, прибывшая ближе к концу дня, хорошо это знала и сразу поняла намек, однако и от ложек не отказалась.

Это лишь несколько примеров заготовленных подарков. В доме Бильбо за его долгую жизнь накопилась уйма вещей. Все хоббичьи норы рано или поздно непременно загромождаются вещами, чему вполне отвечает обычай дарить друг другу подарки в день рождения. Конечно, не всегда эти подарки бывают новыми – несколько старых мэтомов забытого назначения ходили по всей округе, – но Бильбо обычно получал новые подарки и все их хранил. Теперь старая нора потихоньку начинала освобождаться.

На каждом подарке был ярлычок, написанный самим Бильбо, иногда с подтекстом или шутливым намеком. Но большинство подарков, конечно, предназначались тем, кому они будут не лишними и в радость. Беднейшим хоббитам, особенно с Бэгшот-Роу, досталось немало добра. Старый Дед Гэмджи получил два мешка картошки, новую лопату, шерстяной плащ и бутылочку мази для ревматических суставов, а преклонному Рори Брендибаку в благодарность за его радушие досталась дюжина бутылок отличного вина – купленного еще отцом Бильбо крепкого красного из Саутфартинга. Рори совершенно простил Бильбо и после первой же бутылки громогласно назвал его отличным парнем.

Конечно, очень многое досталось Фродо. Он стал обладателем главных богатств, а сверх того книг, картин и мебели. Однако нигде не было ни следа денег или драгоценностей: не раздали ни пенни, ни стеклянной бусинки.

Фродо в тот день пришлось туго. Ложный слух, что раздают все домашнее имущество, распространился, как лесной пожар, и вскоре площадь перед домом заполнилась хоббитами, которым совершенно нечего было там делать, но от которых оказалось невозможно избавиться. Ярлыки сорвали, подарки перемешались, начались ссоры. Одни прямо в холле пробовали сменяться или сторговаться, другие старались улизнуть с предназначавшейся не им подарочной мелочью, а то и вообще с чем ни попадя, если это что-то на первый взгляд никому не было нужно или осталось без присмотра. Дорогу к воротам запрудили тачки и тележки.

В разгар суматохи прибыли Саквил-Бэггинсы. Фродо на время скрылся, оставив своего друга Мерри Брендибака присматривать за порядком. Когда Ото во всеуслышание заявил, что хочет видеть Фродо, Мерри вежливо поклонился и сказал:

— Он нездоров и отдыхает.

— Вернее, прячется, — заметила Лобелия. — Неважно! Мы хотим его видеть – и увидим. Ступай скажи ему это!

Мерри надолго оставил их в холле, и у Саквил-Бэггинсов было время обнаружить свой прощальный подарок, ложки. Это не улучшило их расположения духа. Наконец их пригласили в кабинет. Фродо сидел за столом над грудой бумаг. Вид у него был недовольный – ему определенно не хотелось встречаться с Саквил-Бэггинсами. Он встал, что-то ощупывая в кармане. Но заговорил очень вежливо.

Саквил-Бэггинсы были настроены довольно воинственно. Для начала они предложили Фродо за сущие гроши (исключительно по дружбе!) выкупить разные ценные предметы, на которых не оказалось ярлыков. Когда Фродо ответил, что отдаст лишь то, что велел отдать Бильбо, они заявили, что все это очень подозрительно.

— Мне ясно одно, — сказал Ото, — ты хочешь все забрать себе. Требую предъявить завещание!

Если бы Бильбо не усыновил Фродо, наследником стал бы Ото. Он внимательно прочел завещание и засопел. Увы – оно было составлено предельно ясно и оформлено правильно (согласно хоббичьему обычаю, который, помимо всего прочего, требует сделанных красными чернилами подписей семи свидетелей).

— Опять шиш! — обратился Ото к жене. — И это после шестидесяти лет ожидания. Ложки? Вздор! — Он щелкнул пальцами под носом у Фродо и вышел. Но избавиться от Лобелии оказалось не так легко. Немного погодя Фродо вышел из кабинета, чтобы посмотреть, как идут дела, и обнаружил, что она все еще в доме, шныряет по всем углам и закоулкам и простукивает полы. Он вежливо выпроводил Лобелию вон, предварительно избавив от нескольких небольших, но довольно ценных вещиц, случайно завалившихся к ней в зонтик. Судя по лицу Лобелии, она мучительно подыскивала уничтожающую прощальную реплику, но, обернувшись на пороге, сказала только:

— Вы об этом еще пожалеете, молодой человек. Почему ты не ушел вместе с ним? Ты не Бэггинс, ты... ты Брендибак!

— Слышал, Мерри? Это, если угодно, оскорбление, — заметил Фродо, затворив за ней дверь.

— Нет, комплимент, — ответил Мерри Брендибак, — а потому незаслуженный.

Вернувшись в нору, они изгнали оттуда трех юных хоббитов (двух Боффинов и одного Болджера), долбивших стены погреба. Фродо чуть не подрался с молодым Санчо Воттаклапой (внуком старого Одо Воттаклапы), который вздумал раскапывать самую большую кладовую: ему там послышалось эхо. Легенда о золоте Бильбо разожгла любопытство и воскресила надежды: всем известно, что золото из преданий (добытое таинственными, если не определенно нечестными путями) вправе искать любой – лишь бы не мешали.

Одолев Санчо и вытолкав его за дверь, Фродо плюхнулся на стул в холле. — Пора закрывать лавочку, Мерри, — сказал он. — Запри дверь и никому сегодня не открывай, даже если притащат таран. — После чего запоздало решил освежиться чашкой чая.

Но не успел он сесть за стол, как во входную дверь тихо постучали. «Небось, опять Лобелия, — подумал Фродо. — Придумала какую-нибудь истинную гадость и вернулась сказать. Но с этим можно и подождать».

И он продолжал пить чай. Стук повторился, на этот раз гораздо громче, но Фродо словно оглох. Внезапно в окне появилась голова колдуна.

— Если ты не впустишь меня, Фродо, — сказал Гэндальф, — я вышибу дверь, да так, что она пролетит через всю нору и через весь холм.

— Гэндальф, голубчик! Минутку, — воскликнул Фродо, подбегая к двери. — Входите! Входите! Я думал, это Лобелия.

— Тогда я тебя прощаю. Я недавно ее встретил: она ехала на пони в сторону Приречья, и физиономия у нее была такая, что скисло бы и свежее молоко.

— Я сам от нее едва не скис. Честно говоря, я чуть не примерил кольцо Бильбо. Хотел исчезнуть.

— Не вздумай! — сказал Гэндальф, садясь. — Осторожнее с кольцом, Фродо! Между прочим, отчасти именно из-за этого я и зашел к тебе. Хочу сказать на прощание несколько слов.

— А что с этим кольцом?

— А что ты уже знаешь?

— Только то, что рассказал Бильбо. Я слышал его историю: как он нашел кольцо и как использовал его. Я хочу сказать, во время путешествия.

— Интересно, которая же это история, — сказал Гэндальф.

— Да уж не та, что он рассказал гномам и записал в своей книге, — ответил Фродо. — Мне он сказал правду – вскоре после того, как я здесь поселился. Сказал, что вы измучили его расспросами и он вам во всем сознался, поэтому и мне лучше знать правду. «Между нами не должно быть тайн, Фродо, — сказал он, — но больше никому ни слова. Как бы ни было, кольцо принадлежит мне».

— Любопытно, — заметил Гэндальф. — И что ты обо всем этом думаешь?

— Если вы о выдумках насчет «подарка» – что ж, правдивая история кажется мне более вероятной. Непонятно, зачем Бильбо ее переиначил. На него это совсем не похоже; я подумал, что это довольно странно.

— Да. Но с владельцами подобных сокровищ могут происходить странные вещи – если они этими сокровищами пользуются. Пусть это послужит тебе предостережением. Будь очень осторожен с кольцом. У него могут быть и другие свойства помимо способности делать тебя невидимым, когда тебе вздумается исчезнуть.

— Не понимаю, — сказал Фродо.

— И я не понимаю, — ответил колдун. — Просто у меня возникли вопросы насчет этого кольца, особенно вчера вечером. Тревожиться не о чем. Но, если хочешь совет, пользуйся кольцом как можно реже, а лучше вовсе не пользуйся. Во всяком случае, я прошу тебя не пользоваться им так, чтобы породить толки или возбудить подозрения. Повторяю: храни тайну и береги кольцо!

— Звучит очень загадочно. Чего вы боитесь?

— Сам точно не знаю, поэтому ничего больше не скажу. Может, смогу сказать больше, когда вернусь. А теперь я ухожу, так что до свидания.

Он встал.

— Уходите! — воскликнул Фродо. — Я думал, вы останетесь хоть на неделю. Надеялся на вашу помощь.

— Я так и собирался – но пришлось изменить планы. Возможно, меня долго не будет, но как только смогу, я вернусь и увижусь с тобой. Жди. Я проберусь к тебе тайно. Больше мне нельзя посещать Шир открыто. Я вижу, я тут порядком надоел. Говорят, я всем докучаю и нарушаю тишину и спокойствие. Кое-кто винит меня в том, что я уговорил Бильбо уйти, и даже в худшем. Если хочешь знать, мы с тобой сговорились завладеть сокровищами Бильбо.

— Кое-кто! — фыркнул Фродо. — То есть Ото и Лобелия. Какая низость! Я отдал бы им Бэг-Энд со всем его содержимым, если бы мог вернуть Бильбо и отправиться путешествовать вместе с ним. Я люблю Шир. Но почему-то начинаю жалеть, что тоже не ушел. Не знаю, увижу ли я еще Бильбо.

— И я не знаю, — сказал Гэндальф. — Но меня беспокоит и многое другое. А сейчас до свидания. Будь осторожен! И жди меня, особенно когда будет казаться, что ждать не стоит. До свидания!

Фродо проводил его до порога. Махнув на прощание рукой, Гэндальф поразительно быстро зашагал прочь, но Фродо показалось, что колдун сутулится больше обычного, словно на его плечи легла огромная тяжесть. Близился вечер, и закутанная в плащ фигура быстро растворилась в сумерках. Вновь Фродо увиделся с Гэндальфом очень нескоро.

Глава II Тень прошлого

Разговоры не утихли ни через девять, ни через девяносто девять дней. Вторичное исчезновение мастера Бильбо Бэггинса обсуждалось в Хоббитоне да и во всем Шире целый год и еще день, а помнилось много дольше. Оно превратилось в вечернюю сказку для хоббитят, и постепенно Безумный Бэггинс, который то и дело исчезает в облаке света и пламени и возвращается с мешком золота и дорогих камней, стал любимым сказочным героем и намного пережил в памяти хоббитов подлинные события.

Пока же общее мнение в округе сводилось к тому, что Бильбо, который всегда был, мягко говоря, с приветом, окончательно спятил и сбежал в Голубую Даль. Там он, несомненно, свалился в пруд или реку и встретил трагическую, хотя едва ли безвременную смерть. Вину за это возлагали в основном на Гэндальфа.

— Если б только этот проклятый колдун оставил юного Фродо в покое, может, тот остепенился бы и набрался ума-разума, — говорили жители Шира. И, как видно, маг в самом деле оставил Фродо в покое, однако не слишком заметно было, чтобы ума-разума у того прибавилось. Более того, Фродо сразу унаследовал от Бильбо славу чудака. Он отказался соблюдать траур, а через год дал прием в честь сто двенадцатой годовщины дня рождения Бильбо, названной им «Пиршество Ста фунтов». Но это было еще слабо сказано, ибо на праздник пригласили два десятка гостей и устроили несколько трапез, во время которых, по выражению хоббитов, «снежило едой и дождило питьем».

Кое-кто был не на шутку скандализован, но Фродо из года в год поддерживал обычай отмечать дни рождения Бильбо, и наконец все к этому привыкли. Он говорил, что не считает Бильбо мертвым. А в ответ на вопрос «Где же он тогда?» пожимал плечами.

Он жил один, как и Бильбо, но у него было немало друзей, особенно из числа молодых хоббитов (главным образом потомков Старого Тука), которые с детских лет привязались Бильбо и часто бегали в Бэг-Энд. Среди них можно назвать Фолько Боффина и Фредегара Болджера, однако ближайшими друзьями Фродо были Перегрин Тук, которого обычно звали Пиппин, и Мерри Брендибак (его настоящее имя было Мериадок, но об этом вспоминали очень редко). Фродо частенько отправлялся с ними бродить по Ширу, но еще чаще путешествовал в одиночку, и, к великому удивлению всех здравомыслящих хоббитов, его порой видели вдали от дома, гуляющим по лесам и холмам при свете звезд. Мерри и Пиппин подозревали, что он по временам навещает эльфов, как когда-то Бильбо.

Время шло, и соседи стали замечать, что Фродо тоже проявляет признаки хорошей 'сохранности' – на протяжении тридцати лет он сохранял облик крепкого и энергичного хоббита, едва простившегося с юностью. «Некоторым всегда везет», — говорили о нем, но лишь когда Фродо оказался на пороге пятого десятка – как правило, поры большей рассудительности – Шир исполнился подозрений.

Сам Фродо, опомнившись от первого потрясения, нашел, что быть хозяином самому себе и мастером Бэггинсом из Бэг-Энда весьма приятно. Несколько лет он был вполне счастлив и не слишком тревожился о будущем. Но, почти не сознавая того, Фродо все пуще жалел, что не ушел вместе с Бильбо. Он обнаружил, что иногда, особенно по осени, грезит о диких землях, а во сне видит странные незнакомые горы. Он стал говорить себе: «Может, и я однажды пересеку Реку». На что другая половина его души неизменно отвечала: «Еще не время».

Так продолжалось, пока Фродо не прожил четвертый десяток лет и не приблизился пятидесятый день его рождения. В числе «пятьдесят» хоббиту чудилось нечто значительное (а может быть, зловещее); во всяком случае, именно в этом возрасте у Бильбо внезапно начались приключения. Фродо охватило беспокойство, старые тропы начали казаться ему чересчур исхоженными. Он разглядывал карты и гадал, что лежит за их пределами: на картах, изготовленных в Шире, за его границами виднелись главным образом белые пятна. Фродо стал забредать все дальше в поля и все чаще один, а Мерри и остальные друзья с беспокойством наблюдали за ним. Часто его видели на прогулках погруженным в беседу со странного вида незнакомцами, которые к тому времени стали появляться в Шире.

Поползли слухи о странных событиях за границами Шира, и, поскольку Гэндальф уже несколько лет не появлялся и не слал вестей, Фродо собирал все новости, какие удавалось. Эльфов, которые обычно редко показывались в Шире, теперь часто можно было видеть в лесах по вечерам – они шли на запад и не возвращались; но они покидали Средиземье, и его беды отныне их не касались. Зато на дорогах в необычайных количествах появились гномы. Древняя Дорога, шедшая с востока на запад и обрывавшаяся в Серой Гавани, проходила через Шир, и гномы искони добирались по ней к своим копям в Синих горах. Они-то и были главным источником новостей из дальних краев, если хоббитам того хотелось: сами гномы, как правило, говорили мало, а хоббиты не расспрашивали. Но теперь Фродо часто встречал незнакомых гномов из дальних стран. Они искали прибежища на Западе. Их снедала тревога, а некоторые шепотом поминали Врага и страну Мордор.

Это название хоббиты знали только по преданиям мрачного прошлого – оно тенью ютилось на задворках их памяти, но тенью зловещей и тревожной. Казалось, Белый Совет изгнал зло из Мерквуда лишь затем, чтобы тому собраться с новыми силами в древних крепостях Мордора. Говорили, будто Башня Тьмы восстановлена. Оттуда повсеместно распространялось Зло, а на далеких востоке и юге гремели войны и рос страх. В горах вновь расплодились орки. Неслыханно осмелели тролли, не тупые и вялые, как прежде, но коварные и заполучившие смертоносное оружие. Поползли слухи о существах еще более ужасных, которые не имели названия.

Мало что из этого, разумеется, достигало ушей обычных хоббитов. Но странные пугающие рассказы доходили даже до самых тугоухих домоседов, а те, кому приходилось по делам бывать у границ, видели странные вещи. Разговор, состоявшийся однажды весенним вечером в приреченском «Зеленом драконе» (Фродо тогда шел пятьдесят первый год), показал, что слухи проникли даже в уютное сердце Шира, хотя большинство хоббитов все еще смеялось над ними.

В углу у огня сидел Сэм Гэмджи, напротив – Тэд Сэндимен, сын мельника, а множество других хоббитов прислушивалось к разговору.

— Странные нынче ходят слухи, — сказал Сэм.

— Ну, кто уши развесит, тот много чего наслушается, — сказал Тэд, — а я, если захочу, могу и дома послушать страшные байки да ребячьи сказки.

— Да уж, — парировал Сэм, — только, осмелюсь заметить, в некоторых из них правды больше, чем ты воображаешь. И кто только придумывает эти сказки? Возьмем, например, драконов.

— Нет, спасибочки, — ответил Тэд, — даром не надо. Я слыхал про них в детстве, а теперь не верю. В Приречье только один дракон, да и тот зеленый, — добавил он, вызвав общий смех.

— Ладно! — сказал Сэм, смеясь вместе с остальными. — А как насчет людей-деревьев, этих, можно сказать, великанов? Говорят, одного из них, ростом выше дерева, видели недавно за Северными Болотами.

— Кто говорит?

— Мой кузен Хэл, например. Он работает у мастера Боффина с Оверхилла и часто охотится в Нортфартинге. Он своими глазами видел.

— Говорить-то он, может, и говорит. У твоего Хэла язык без костей, а на деле он, может статься, видит то, чего нет!

— Но тот великан был ростом с вяз и шел семимильными шагами!

— Да уж – семенильными! Твой Хэл видел вяз, который в земле увяз. А может, и не вяз.

— Но этот «вяз» шел, говорю тебе, и потом, на Северных Болотах не растут вязы.

— Стало быть, Хэлу и видеть было нечего, — заключил Тэд. Послышался смех и аплодисменты: по-видимому, слушатели решили, что Тэд отыграл очко.

— Ну и что, — сказал Сэм, — все равно, хоть ты тресни, а многие кроме нашего Хэлфаста видели странный народ, который шел через Шир, – обрати внимание, шел через Шир: сколько их завернули обратно на границе! У порубежников никогда еще не было столько работы.

А еще я слыхал, будто эльфы уходят на Запад. Они говорят, что идут к гаваням, за Белые Башни. — Сэм неопределенно махнул рукой: ни он, ни собравшиеся не знали, далеко ли до Моря, лежащего за старыми башнями и западными границами Шира. Однако по древнему поверью где-то там были Серебристые Гавани, откуда порой отплывали корабли эльфов – всегда без возврата.

«За Море они плывут, плывут, плывут, нас покинувши, на Запад держат путь», — полусказал-полупропел Сэм, печально и торжественно покачивая головой. Но Тэд рассмеялся.

— Что ж, если кто верит в старые сказки, для того это не новость. Но меня это не касается, да и тебя тоже. Пусть себе плывут! Только бьюсь об заклад, что ни ты и никто в Шире их не видел!

— Ну, не знаю, — задумчиво сказал Сэм. Он был убежден, что однажды видел в лесу эльфа, и надеялся когда-нибудь вновь увидеть их. Из всех легенд, что он слышал в детстве, больше всего его брали за душу обрывки сказок и полузабытых преданий и истории об эльфах. — Даже в наших землях есть такие, кто знаком с волшебным народом и узнает новости о них. Например, мастер Бэггинс, у которого я работаю! Он рассказал мне, что эльфы плавают по Морю, а он кое-что знает об эльфах. А старый мастер Бильбо знал еще больше: сколько мы с ним переговорили, когда я был еще совсем маленький!

— А, они оба тронутые, — отозвался Тэд, — по крайней мере старый Бильбо точно был того, да и у Фродо на чердаке завелись летучие мыши. Если ты узнаешь новости там, стало быть, глупых выдумок тебе хватает. Ну, друзья, я пошел. Ваше здоровье! — он осушил свою кружку и шумно вышел.

Сэм сидел тихо и не сказал больше ни слова. Ему было о чем подумать. С одной стороны, в саду Бэг-Энда было много работы, и, если бы разведрило, завтра предстоял бы хлопотный день. Но мысли Сэма занимало и кое-что помимо сада. Немного погодя он вздохнул, поднялся и вышел.

Начинался апрель. Небо после сильного дождя расчистилось. Солнце зашло, и холодный бледный вечер медленно догорал, уступая место ночи. Задумчиво насвистывая, Сэм пошел домой через Хоббитон под ранними звездами.

В это самое время в Шир после долгого отсутствия вернулся Гэндальф. После приема у Бильбо он три года где-то пропадал. Затем он нанес Фродо короткий визит и, хорошенько приглядевшись к хоббиту, снова исчез. В последующие год или два он приходил довольно часто, неожиданно появляясь после наступления темноты и исчезая до рассвета. Он ничего не желал рассказывать о своих делах и странствиях и, казалось, больше всего интересовался незначительными новостями о здоровье и делах Фродо.

Затем его визиты внезапно прекратились. Более девяти лет Фродо не видел чародея и не слышал о нем и уже начинал думать, что тот утратил всякий интерес к хоббитам и никогда не вернется. Но в тот вечер, когда Сэм в сгущающихся сумерках возвращался домой, послышался знакомый стук в окно кабинета.

Фродо с удивлением и огромной радостью приветствовал старинного приятеля. Они пристально посмотрели друг на друга.

— Все хорошо, а? — cпросил Гэндальф. — Ты ничуть не изменился, Фродо.

— Вы тоже, — ответил Фродо, но втайне подумал, что Гэндальф постарел и вид у него усталый. Он начал расспрашивать чародея, что нового на белом свете и у самого Гэндальфа, и вскоре они погрузились в беседу, затянувшуюся далеко за полночь.

На следующее утро после позднего завтрака чародей сидел с Фродо у открытого окна кабинета. В очаге пылал яркий огонь, но солнце было теплым, а ветер – южным. Все дышало свежестью, и в полях и на кончиках ветвей деревьев сверкала новая зелень весны.

Гэндальф думал о той весне, когда почти восемьдесят лет назад Бильбо выскочил из Бэг-Энда даже без носового платка. Теперь волосы колдуна еще больше побелели, борода и брови отросли, а морщин, проложенных заботами и мудростью, прибавилось. Но глаза его были яркими, как всегда, и он курил и пускал кольца дыма с прежней энергией и удовольствием.

Гэндальф попыхивал трубкой молча, потому что Фродо погрузился в глубокую задумчивость. Даже при свете утра он ощущал мрак, которым дышали принесенные волшебником вести. Наконец хоббит нарушил молчание.

— Вчера вечером вы начали рассказывать странные вещи о моем кольце, Гэндальф, — сказал Фродо, — но потом остановились, сказав, что о таких вещах лучше говорить при свете дня. Может быть, стоит досказать сейчас? Вы утверждаете, что кольцо опасно, куда опаснее, чем я могу предполагать. В чем же эта опасность?

— Во многом, — ответил маг, — оно гораздо могущественнее, чем я осмеливался думать сначала, настолько могущественно, что в конце концов полностью побеждает любого смертного, к кому попадет. Оно обретает безграничную власть над ним.

Давным-давно в Эрегионе изготовили множество эльфийских колец – волшебных колец, как вы их называете. Они были, конечно, разные – одни более могущественные, другие менее. Меньшие Кольца были лишь пробой в еще не расцветшем искусстве, пустяком для эльфийских кузнецов, но и они, по-моему, опасны для смертных. А Великие Кольца, Кольца Власти – смертельно опасны.

Смертный, владеющий одним из Великих Колец, не умирает, Фродо, но и не расцветает, и жизни в нем не прибавляется. Он просто существует, но им все более овладевает усталость. И если он часто прибегает к помощи Кольца, чтобы становиться невидимым, то тает и в конце концов навсегда превращается в невидимку и бродит в сумерках под тяжелым взглядом Темной Силы, которая правит Кольцами. Да, рано или поздно – позднее, если он силен и благороден, но ни силы, ни благородства надолго не хватит – рано или поздно темная сила пожрет его.

— Какой ужас! — сказал Фродо. Вновь наступило долгое молчание. Из сада доносился стрекот косилки: Сэм Гэмджи обихаживал газоны.

— Давно вы об этом знаете? — спросил наконец Фродо. — И много ли знал Бильбо?

— Я уверен, что Бильбо знал не больше, чем рассказал тебе, — ответил Гэндальф, — он никогда не оставил бы тебе ничего опасного, хоть я и обещал ему приглядывать за тобой. Он считал Кольцо очень красивым, полезным и нужным, и если происходило что-нибудь неладное или странное, винил себя. Он говорил: «Я слишком много думаю о кольце», и вечно тревожился о нем – но не подозревал, что тут вина не его, а кольца. Правда, Бильбо понял, что с кольцом нужно обращаться осторожно: казалось, у него меняется все, даже размер – оно странным образом сужалось и расширялось и могло внезапно соскользнуть с пальца, даже если прежде сидело прочно.

— Да, он предупреждал меня об этом в последнем письме, — сказал Фродо, — так что я всегда держу его на цепочке.

— Очень разумно! — согласился Гэндальф. — И еще. Что касается долгой жизни Бильбо, он никогда не связывал этого с кольцом. Он считал это личной заслугой и очень гордился своим долголетием. Но мало-помалу терял покой. Истончился и растянулся – так он говорил. Признак того, что кольцо начало подминать его.

— И давно вы проникли в суть? — вновь поинтересовался Фродо.

— Проник в суть? — переспросил Гэндальф. — Я проник в суть многого, что известно только Мудрым, Фродо. Но если ты имеешь в виду «проникли в суть этого кольца» – что ж, можно сказать, что я до сих пор ничего не знаю о нем наверняка. Нужна последняя проверка. Хотя я больше не сомневаюсь в истинности своих догадок.

Когда я впервые начал догадываться? — погружаясь в воспоминания, задумчиво проговорил Гэндальф. — Посмотрим... Бильбо нашел Кольцо в тот год, когда Белый Совет изгнал темную силу из Мерквуда, как раз перед Битвой Пяти Армий. Тень омрачила тогда мою душу, хотя я еще не знал, чего опасаюсь. Я часто ломал голову над тем, как Голлум завладел Великим Кольцом – ибо то, что это Великое Кольцо, было ясно с самого начала. Потом я услышал странный рассказ Бильбо о том, как он «выиграл» Кольцо, и не поверил. Когда я наконец вытянул из Бильбо правду, я сразу понял – он хочет во что бы то ни стало уничтожить всякие сомнения в том, что Кольцо принадлежит ему по праву. Совсем как Голлум с его «подарочком на день рождения». Эти две лживые истории были чересчур похожи, чтобы не встревожиться. Стало ясно, что кольцо обладает вредоносной силой и тотчас начинает влиять на своего владельца. Это было первое серьезное предостережение: не все ладно. Я часто повторял Бильбо, что такие кольца лучше не трогать, но он всякий раз возмущался, начинал сердиться, и мне мало что удавалось сделать. Я не мог забрать у него Кольцо, не причинив еще большего вреда, да у меня и не было на то права. Мне оставалось только наблюдать и ждать. Может быть, следовало посоветоваться с Саруманом Белым, но что-то всегда мешало мне это сделать.

— А кто это? — спросил Фродо. — Никогда о нем не слыхал.

— Возможно, — ответил Гэндальф. — Ему нет – или не было – дела до хоббитов. Но он великий мудрец. Он глава моего Ордена и глава Совета. Он обладает глубочайшими знаниями, но и немереной гордостью, а потому болезненно воспринимает любое вмешательство. Сказание о Волшебных Кольцах, великих и малых, – его конек. Он долго изучал его, разыскивая утраченные секреты изготовления Колец, но, когда вопрос о Кольцах обсуждался на Совете, все то, что он открыл нам касательно плодов своих изысканий, говорило против моих опасений. И мои сомнения уснули – но уснули беспокойным сном. Я продолжал наблюдать и ждать.

А с Бильбо все обстояло вроде бы хорошо. Шли годы. Да, годы шли, но словно бы не касались его – он не проявлял признаков старения. Мою душу вновь омрачила тень. Но я сказал себе: «В конце концов, по материнской линии он из семьи долгожителей. Еще есть время. Подождем!»

И я ждал. До того вечера, когда он покинул этот дом. В ту ночь Бильбо повел себя так, что его слова и поступки вселили в меня страх, который не рассеять никаким уверениям Сарумана. Я понял, что за дело взялось что-то темное и смертельно опасное. И с тех пор много лет трудился, чтобы установить истину.

— Но ведь с Бильбо не случилось ничего непоправимого? — беспокойно спросил Фродо. — Со временем все наладится, правда? Я хочу сказать, он сможет спокойно отдохнуть?

— Он сразу почувствовал себя лучше, — ответил Гэндальф, — но лишь одна сила на свете знает все о Кольцах и их действии, и, насколько мне известно, в мире нет такой силы, которая бы все знала о хоббитах. Из Мудрых один я интересуюсь учением о хоббитах – малоизученной и полной неожиданностей ветвью знания. Хоббиты способны быть мягкими, как масло, но порой становятся крепче старого древесного корня. Я думаю, что среди них есть такие, кто в силах сопротивляться Кольцам куда дольше, чем полагает большинство Мудрых. Тебе нечего беспокоится о Бильбо.

Конечно, он много лет владел Кольцом и использовал его, а потому, пожалуй, не скоро избавится от его влияния – например, вновь сумеет взглянуть на него без опаски. Но в остальном Бильбо может вполне счастливо прожить долгие годы, только уже не будет таким, каким был, когда расстался с кольцом. Ведь он отказался от него по собственной воле – а это очень важно! Нет, отныне я спокоен за нашего славного Бильбо, раз он сам отказался от Кольца. Теперь меня заботишь ты.

С тех самых пор, как ушел Бильбо, моей главной заботой стал ты – и все прочие очаровательные, нелепые, беспомощные хоббиты. Миру будет нанесен страшный удар, если Темная Сила овладеет Широм и все вы – добрые, веселые, глупые Болджеры, Хорнблауэры, Боффины, Опояссинги и остальные, не говоря уж о смешных Бэггинсах – попадете в рабство.

Фродо содрогнулся. — Но почему мы непременно должны попасть в рабство? — спросил он. — И зачем Темной Силе такие рабы?

— По правде говоря, — ответил Гэндальф, — я считаю, что до сих пор – заметь, до сих пор – Темная Сила вообще не замечала хоббитов, попросту не подозревала об их существовании. Благодарите за это судьбу. Но вашей безопасности пришел конец. Враг не нуждается в вас – у него есть более полезные слуги, – но уже не забудет о хоббитах. Вы будете ему много приятнее в роли несчастных рабов, чем счастливого и свободного народа. Существуют такие вещи, как злоба и месть!

— Месть? — переспросил Фродо. — За что же нам мстить? Я по-прежнему не понимаю, какое все это имеет отношение ко мне, к Бильбо и к нашему Кольцу.

— Самое прямое! — ответил Гэндальф. — Вы пока не понимаете истинной опасности, но поймете. Я сам не был ни в чем уверен, когда появился здесь в последний раз, но пришло время объясниться. Дай мне на минуту Кольцо.

Фродо достал из кармана коротких панталон Кольцо, прикрепленное к цепочке, тянувшейся к поясу. Хоббит отцепил его и медленно протянул магу. Оно казалось непривычно тяжелым, словно то ли ему самому, то ли Фродо не хотелось, чтобы руки Гэндальфа коснулись Кольца.

Гэндальф высоко поднял его. Оно казалось сделанным из чистого золота. — Видишь на нем знаки? — спросил маг.

— Нет, — ответил Фродо, — здесь нет никаких знаков! Кольцо совершенно гладкое, и на нем нет ни царапинки, ни следа износа!

— Что ж, тогда смотри! — И, к изумлению и ужасу Фродо, чародей внезапно бросил Кольцо в самую середину пылающего очага. Фродо издал горестный вопль и кинулся за щипцами, но Гэндальф остановил его.

— Подожди! — распорядился он, глянув на Фродо из-под косматых бровей.

На первый взгляд, Кольцо как будто бы не претерпевало никаких изменений. Через некоторое время Гэндальф встал, закрыл ставни на окнах и задернул занавески. В комнате стало темно и тихо, только из сада по-прежнему доносился шум косилки Сэма. Мгновение маг стоял, глядя на огонь, потом наклонился, щипцами выгреб Кольцо из очага и взял его в руки. Фродо смотрел с изумлением.

— Совсем холодное! — сказал Гэндальф. — Возьми-ка! — Фродо принял Кольцо в дрожащую ладонь. Казалось, оно стало толще и тяжелее.

— Подними повыше! — приказал Гэндальф. — И смотри внимательно!

Фродо подчинился – и увидел, что по поверхности Кольца снаружи и внутри идут тончайшие линии, огненные линии, которые, казалось, складываются в неведомые буквы. Они сияли нестерпимо ярко, но в то же время словно бы издалека, с большой глубины.

— Я не могу прочесть эти огненные буквы, — сказал Фродо дрожащим голосом.

— Нет, — сказал Гэндальф. — Зато я могу. Это очень древнее эльфийское письмо, но язык – мордорский, и читать на нем я здесь не стану. Однако вот достаточно близкий перевод на Общий язык:

Одно Кольцо, чтоб ими управлять, Одно Кольцо, чтоб всех их разыскать, Одно Кольцо, чтоб вместе всех собрать и в этой полной темноте связать...

Это всего две строки известного стиха из древнего сказания об эльфах:

Есть Три Кольца для поднебесных эльфов-королей И Семь для принцев-гномов в каменистых норах, Да Девять для бессильных перед смертию людей, Но Господину Тьмы на Темном Троне, В стране Мордор, куда ложатся Тени, Одно Кольцо, чтоб ими управлять, Одно Кольцо, чтобы их разыскать, Одно Кольцо, чтоб вместе всех собрать и в этой полной темноте связать В стране Мордор, куда ложатся Тени.

Гэндальф помолчал и медленно проговорил глубоким голосом: — Это – Кольцо Власти, «Одно Кольцо, чтоб ими управлять». То самое Кольцо, что было утеряно много веков назад, отчего сила Врага ослабла. Он жаждет заполучить его – но не должен заполучить.

Фродо сидел молча и неподвижно. Ему казалось, что чья-то могучая рука, подобная темному облаку, поднявшемуся с Востока, протянута с потолка и занесена над ним. — Это Кольцо! — запинаясь выговорил он. — Но как же оно попало ко мне?

— А! — сказал Гэндальф. — Это очень длинная история. Начало ее скрыто в Черных Годах, о которых сейчас помнят только сказители. Если бы я вздумал рассказать тебе ее всю, мы еще сидели бы здесь, когда на смену весне пришла бы зима.

Но вчера ночью я поведал тебе о Сауроне Великом, Повелителе Тьмы. Дошедшие до тебя слухи справедливы: он действительно вновь восстал, покинул убежище в Мерквуде и вернулся в свою древнюю твердыню в мордорской Башне Тьмы. Это название слышали даже вы, хоббиты. После поражения Тень во временем всегда принимает новое обличье и вновь вырастает.

— И надо же, чтобы это случилось именно в мое время, — проговорил Фродо. — Жаль!

— Мне тоже, — согласился Гэндальф, — как и всем, кто дожил до этой поры. Но тут мы не властны. Нам придется решать только одно: как распорядиться тем временем, что нам дано. А наши дни, Фродо, уже начинают оборачиваться черными днями. Враг быстро набирает силу. Я думаю, его замыслы еще не выношены до конца, но постепенно созреют. Нам придется туго. Нам пришлось бы совсем туго, даже если бы у Врага не оставалось единственного страшного шанса.

Чтобы вновь обрести силу и знания, подавить всякое сопротивление, сломить последнюю оборону и вновь покрыть весь мир Тьмой, Врагу по-прежнему не хватает одной вещи. Ему не хватает Кольца.

Три прекраснейших Кольца короли эльфов спрятали от Врага, и его рука никогда не оскверняла их. Семью Кольцами владели короли гномов, но три из них вновь забрал Враг, а четыре проглотили драконы. Девять колец Враг отдал смертным, гордым и могущественным, и тем самым поймал их в ловушку. В глубокой древности они подпали под его власть и стали Духами Кольца, тенями его Великой Тени, его ужаснейшими слугами. Уже давно, очень давно эти Девять не покидали границ его владений, но как знать? Коль скоро Великая Тень растет, и они могут обрести свободу. Но оставим это! О таких вещах не следует говорить даже ясным утром в Шире.

Итак, Враг забрал себе Девять Колец, Семь, если не они уничтожены, – тоже, Три Кольца по-прежнему спрятаны. Но с этим он смирился. Ему нужно только Одно Кольцо! Когда-то он сам сделал его, передав ему немалую часть своей былой силы, чтобы получить власть над остальными Кольцами. Если он вновь завладеет им, то сможет приказывать всем прочим Кольцам, где бы те ни находились, даже Трем, и то, что было заложено в них, вырвется на свободу. Тогда он станет силен как никогда.

Это и есть тот самый страшный шанс, Фродо. Враг считал, что Кольцо погибло, что эльфы уничтожили его, как и следовало. Но теперь он знает, что оно не погибло, что его нашли. И ищет его, ищет упорно, все его помыслы направлены на это. В Кольце его главная надежда и наша главная опасность.

— Но почему, почему его не уничтожили? — воскликнул Фродо. — И как Враг лишился его, если был так силен, а Кольцо представляло для него такую ценность? — Он сжал кольцо в руке, словно увидел темные пальцы, тянувшиеся к нему, чтобы схватить.

— Кольцо у него отобрали, — сказал Гэндальф, — в незапамятные времена, когда эльфы были гораздо сильнее и не все люди отдалились от них. На помощь эльфам пришли люди Запада. Неплохо было бы вспомнить эту главу древней истории – тогда тоже пришла беда и собиралась Тьма, но были и великая доблесть, и великие деяния, не канувшие бесследно. Когда-нибудь я расскажу тебе об этом, а может, ты услышишь эту историю от того, кто знает ее лучше меня.

Но сейчас, поскольку тебе прежде всего нужно знать, как Кольцо попало к тебе, а это тоже долгая история, я скажу лишь вот что. Гиль-Галад, король эльфов, и Элендиль с Запада одолели Саурона, а сами погибли, и сын Элендиля Исильдур сорвал Кольцо с руки Саурона и забрал себе. Саурон был побежден. Дух его отлетел и много лет скрывался, пока призрак Врага вновь не обрел обличье в Мерквуде.

Но Кольцо пропало. Оно упало в Великую Реку Андуин и исчезло. Это случилось так: Исильдур двигался на север вдоль восточного берега Реки, но горные орки подстерегли его у Полей Радости и перебили почти все его войско. Он прыгнул в воду и поплыл, но Кольцо соскользнуло с его пальца, и тогда орки-лучники заметили его и застрелили.

Гэндальф помолчал. — Тогда-то, в темных водах у Полей Радости, — продолжил он, — Кольцо и сгинуло из памяти и преданий, и даже эта малая часть его истории известна немногим. Сам Совет Мудрых не сумел вызнать большего. Но теперь наконец я могу продолжить эту историю.

Много лет спустя, но все же задолго до наших дней, на берегах Великой Реки, на краю Диких земель, жил маленький народ с ловкими руками и тихой поступью. Я думаю, что это были хоббиты, отдаленные предки стуров, потому что они любили Реку и часто купались в ней или плавали в небольших лодках из тростника. Среди них было одно семейство, славное и уважаемое, ибо превосходило прочих численностью и богатством, и правила им бабушка, строгая и мудрая, знающая древние обычаи. Самого любопытного из этой семьи звали Смеагол. Он интересовался корнями и истоками, нырял в омуты, рыл под деревьями норы, прокладывал ходы в склонах зеленых холмов – и постепенно перестал смотреть на их вершины, на листву, на цветы, распускающиеся на вольном воздухе, – голова и глаза его постоянно были опущены.

У него был друг по имени Деагол, остроглазый, но не такой быстрый и сильный. Однажды они сели в лодку и поплыли к Полям Радости, к густым зарослям ириса и цветущего камыша. Там Смеагол нырял и плавал под берегами, а Деагол рыбачил с лодки. На крючок попалась большая рыбина, и прежде чем Деагол понял, что происходит, она выдернула его из лодки и потянула на дно. И тут, в воде, ему померещилось внизу, на дне Реки, какое-то сияние. Деагол выпустил удочку, задержал дыхание, нырнул поглубже и схватил то, что сверкало.

Он вынырнул отплевываясь, с водорослями в волосах, с пригоршней ила в руке и поплыл к берегу. А когда отмыл грязь – вот-те на! – в его ладони оказалось прекрасное золотое кольцо. Оно так сверкало на солнце, что сердце Деагола возрадовалось. Смеагол следил за ним из-за дерева и, пока Деагол любовался кольцом, неслышно подобрался к нему сзади.

— Отдай нам это, Деагол, голубчик! — потребовал Смеагол, заглядывая другу через плечо.

— С какой стати? — удивился Деагол.

— С такой, что сегодня мой день рождения, голубчик, и я хочу получить это кольцо, — ответил Смеагол.

— Да мне-то что, — сказал Деагол, — я ведь уже сделал тебе подарок, и дорогой. Нашел кольцо я, и я оставлю его у себя.

— Вот как, голубчик? — удивился Смеагол. И он схватил Деагола за горло и задушил его, потому что золото ярко сверкало и было прекрасным. Потом он надел кольцо на палец.

Никто никогда не узнал, что стало с Деаголом, – он был убит далеко от дома, а тело искусно спрятано. Смеагол вернулся один и обнаружил, что, когда он надевает кольцо, никто его не видит. Он очень обрадовался своему открытию и сохранил его в тайне. С помощью кольца он вызнавал чужие секреты и пользовался тем, что узнал, ради обмана или на потребу своей злобе. У него развилось необыкновенное чутье ко всему, что могло быть использовано во вред. Кольцо наделило его властью под стать его склонностям. Неудивительно, что родичи как один невзлюбили Смеагола и начали сторониться его, когда он был видим. Они пинали его, а Смеагол кусал их за ноги. Он завел привычку воровать и бесперечь бормотать и урчать что-то себе под нос. Поэтому его прозвали Голлумом, и прокляли, и велели уносить ноги. А старая правительница, его бабушка, желая сохранить мир, изгнала его из своего дома и из своей семьи.

Сетуя на жестокость мира, Голлум одиноко брел вверх по Реке, пока не пришел к ручью, сбегавшему с гор, и поднялся по его течению. Невидимыми пальцами он ловил в омутах рыбу и ел ее сырой. Однажды в знойный день он наклонился над омутом, и слепящий свет ударил ему в слезящиеся глаза и больно их обжег. Голлум удивился – он совершенно забыл о солнце, – а потом в последний раз взглянул на него и погрозил кулаком.

Но, опустив взгляд, он увидел вдалеке вершины Туманных гор, с которых сбегал ручей, и внезапно подумал: «Под этими горами должно быть холодно и темно. Солнце меня там не достанет. А корни гор, должно быть, уходят глубоко под землю. Там наверняка погребены великие тайны, которые не открывались никому и никогда.»

И вот ночью он отправился в отроги гор и выискал там небольшую пещеру, откуда вытекал темный ручей. Как червь, протиснулся Голлум в сердце гор и исчез. Вместе с ним в тень ушло Кольцо, и даже его создатель, вновь начав набирать силу, ничего не мог узнать о нем.

— Голлум! — воскликнул Фродо. — Голлум? Тот самый Голлум, с которым встретился Бильбо? Какая гадость!

— Я думаю, это печальная история, — откликнулся колдун, — она могла произойти и с другими хоббитами – даже из числа моих знакомых.

— Не могу поверить, что Голлум хотя бы отдаленно связан с хоббитами, — с некоторой горячностью сказал Фродо. — Что за гнусная мысль!

— Тем не менее, это правда, — ответил Гэндальф. — Вообще, о происхождении хоббитов я знаю больше, чем сами хоббиты. И даже в истории Бильбо есть кое-что общее с этой. В душе и памяти Бильбо и Голлума оказалось много общего. Они очень хорошо поняли друг друга, много лучше, чем поняли бы друг друга хоббит и гном, или орк, или даже эльф. Вспомни, например, о загадках, которые они оба знали.

— Да, — согласился Фродо, — хотя и другие племена загадывают загадки – и часто такие же. Кроме того, хоббиты не мошенничают! А вот Голлум только и думал, как бы надуть Бильбо. Попросту старался застать Бильбо врасплох! И, смею сказать, по своей злобе тешился возможностью затеять игру с легкой жертвой, игру, в которой он ничего не терял.

— Боюсь, это абсолютно верно, — признал Гэндальф, — но, я думаю, тут кроется еще кое-что, чего ты пока не понимаешь. Даже Голлума кольцо не подмяло полностью. Он оказался неожиданно крепким даже по мнению Мудрых – ведь когда-то он был хоббитом! Маленький уголок его мозга оставался его собственным, и оттуда, как сквозь щель во тьме, пробивался свет – свет из прошлого. Я думаю, на деле ему было очень приятно вновь услышать добрый голос, пробуждающий воспоминания о ветре и деревьях, о солнце на траве и о других забытых вещах.

Но, конечно, это в конце концов еще больше озлобило бы его злую половину – разве что он сумел бы ее победить. Или исцелить, — вздохнул Гэндальф. — Увы! На это у него мало надежды. И все же... Пусть он владел кольцом слишком долго, почти сколько себя помнит, он давно надевал его лишь от случая к случаю: в черной тьме подземелий не было необходимости часто пользоваться кольцом. Потому он и не «увял» совсем. Он, конечно, исхудал. Кольцо пожирало его мозг и душу, и это мучение стало почти непереносимым.

Все «великие тайны», скрытые под горами, оказались на поверку черной пустотой: там нечего было искать, нечего делать, только украдкой пожирать добычу и предаваться обидным воспоминаниями. Голлум был очень несчастен. Он ненавидел тьму, но еще больше ненавидел свет. Он ненавидел все, но больше всего – кольцо.

— Как это? — спросил Фродо. — Ведь Кольцо было его сокровищем, единственной вещью, которой он дорожил. А если он его ненавидел, то почему не избавился от него, не бросил где-нибудь?

— Фродо, после всего, что ты услышал, ты должен был бы хоть что-то понять, — сказал Гэндальф. — Он ненавидел его и любил, как ненавидел и любил себя самого. Он не мог от него избавиться. У него не осталось воли.

Кольцо Власти само приглядывает за собой, Фродо. Оно может предательски соскользнуть с пальца, но его владельцу никогда не избавиться от него самому. Он может разве что тешить себя мыслью отдать кому-нибудь Кольцо, да и то лишь на первых порах, когда оно только начинает одолевать его. Насколько я знаю, Бильбо единственный в истории кольца сумел пойти дальше размышлений. Но для этого потребовалась и вся моя воля. И даже с моей помощью ему вряд ли удалось бы отказаться от кольца. Не тот, кто владеет Кольцом, а само оно решает свою судьбу, Фродо. Кольцо оставило Голлума.

— Что, и нарочно подгадало так, чтобы встретиться с Бильбо? — спросил Фродо. — Разве какой-нибудь орк не подошел бы ему больше?

— Ничего смешного, — сказал Гэндальф, — особенно для тебя. То, что Бильбо явился как раз вовремя и во тьме вслепую наткнулся на него – самое странное событие во всей истории Кольца.

Здесь действует не единственная сила, Фродо. Кольцо старается вернуться к своему хозяину. Соскользнув с руки Исильдура, оно предало его. Потом, когда представилась возможность, оно приманило бедного Деагола, и тот был убит. А после – Голлум. Кольцо пожрало его, и он стал не нужен: Голлум слишком мал и гнусен; пока Кольцо оставалось с ним, он не покинул бы своего подземелья. Поэтому теперь, когда хозяин Кольца вновь пробудился и расточает из Мерквуда свои темные мысли, Кольцо оставило Голлума... лишь для того, чтобы его подобрал тот, кто меньше всего годится на эту роль, – Бильбо из Шира!

За всем этим стоит какая-то иная сила, никак не отвечающая желаниям Создателя Кольца. Не могу выразиться яснее, скажу лишь, что Бильбо был избран для того, чтобы найти Кольцо, и избран не его создателем. В таком случае ты тоже избран владеть им. Эта мысль, как мне кажется, вселяет надежду.

— Вовсе нет, — возразил Фродо. — Хоть я и не уверен, что я вас понял... Но как вы столько узнали о Кольце и о Голлуме? Вы действительно все это знаете, или это по-прежнему только догадки?

Гэндальф взглянул на Фродо, и глаза его сверкнули.

— Я многое знал и узнал еще больше, — ответил он, — но не намерен отчитываться перед тобой! История Элендиля, Исильдура и Кольца известна всем Мудрым. Твое Кольцо и есть Кольцо Власти, о чем, помимо других доказательств, свидетельствует огненная надпись...

— И когда же вы обнаружили это? — перебил Фродо.

— Только что, в этой комнате, разумеется! — отрезал чародей. — Но для меня это не стало неожиданностью. Я после долгих поисков вернулся из мрачных странствий ради этой последней проверки. Это последнее доказательство, и теперь все ясно, увы. Потребовалось немало поломать голову, чтобы догадаться о роли Голлума и заполнить пробел в истории Кольца. Я начал с догадок о Голлуме, но теперь это уже не догадки. Я знаю. Я повидался с ним.

— Вы видели Голлума? — изумленно воскликнул Фродо.

— Да. Это напрашивалось, была бы возможность. Я долго пытался сделать это и наконец сумел.

— Что же с ним было после того, как Бильбо удрал? Вы знаете?

— Не вполне. Я лишь пересказал тебе то, что Голлум решил рассказать мне. Голлум лжец, и его слова нужно просеивать. Например, он называл Кольцо «подарочком на день рождения» и настаивал на этом. Он твердил, что оно досталось ему от бабушки, у которой была уйма таких прекрасных вещиц. Смехотворная история. Не сомневаюсь, что бабушка Смеагола была главой рода, значительной личностью, но нелепо утверждать, будто она владела множеством эльфийских Колец, а уж что она их раздаривала – и вовсе бесстыдная ложь. Ложь, в которой, однако, есть зерно истины.

Убийство Деагола неотвязно преследовало Голлума, и он придумал, как защититься. Глодая во тьме кости, он вновь и вновь повторял эту свою выдумку «сокровищу», пока сам не поверил, что это и впрямь был день его рождения. Деагол должен был отдать ему Кольцо, Кольцо объявилось нарочно, в подарок на день рождения... и так далее, и тому подобное.

Я терпел это, сколько мог, но мне отчаянно нужна была правда, и в конце концов пришлось прибегнуть к жестокости. Я застращал Голлума огнем и слово за словом вместе с хныканьем и ворчанием вытащил из него подлинную историю. Он считал, что его неправильно понимают и используют в дурных целях. Но когда он наконец выложил все вплоть до игры в загадки и побега Бильбо, то ничего не добавил, кроме нескольких темных намеков. Кого-то он боится больше меня. Он бормотал, что собирается получить назад свое добро. Тогда все увидят, станет ли он терпеть, что его осыпают пинками, загоняют в темную дыру и грабят. Теперь у Голлума появились хорошие друзья, очень хорошие и очень могущественные. Они помогут ему. Бэггинс за все заплатит. Это была его главная мысль. Он ненавидит Бильбо и клянет его. Больше того, он знает, откуда пришел Бильбо.

— Но как он узнал это? — спросил Фродо.

— Ну, что касается имени, то Бильбо был настолько глуп, что назвался, а после того, как Голлум выбрался из подземелий, не так трудно было установить, из каких Бильбо краев. О да, Голлум выбрался наружу. Стремление получить обратно Кольцо пересилило страх перед орками и даже перед светом. Спустя год или два он покинул горы. Видишь ли, хотя его по-прежнему связывало желание владеть Кольцом, оно больше не было всепоглощающим, и Голлум начал понемногу оживать. Голлум чувствовал себя старым, ужасно старым, но уже не таким робким, и умирал от голода.

Голлум по-прежнему боялся света и солнца и луны и ненавидел его – я думаю, он всегда будет бояться света. Но хитрости ему было не занимать: он обнаружил, что может прятаться от дневного света и лунного сияния, что в безлунные ночи может быстро и незаметно перемещаться, вглядываясь во тьму своими холодными бледными глазами и хватая маленьких зверушек, испуганных и неосторожных. С каждым новым куском пищи и глотком воздуха он становился сильнее и смелее. Как и следовало ожидать, он сумел пробраться в Мерквуд.

— И там вы нашли его? — спросил Фродо.

— Я видел его там, — ответил Гэндальф, — но к тому времени он далеко прошел по следу Бильбо. Трудно было узнать от него что-либо определенное, речь его постоянно прерывали проклятия и угрозы. «Не знали мы, сокровище мое, что у него в карманишках! — твердил Голлум. — Он не хотел говорить. Маленький обманщик! Гадкая загадка. Он первый обманул нас, нарушил правила! Надо было сразу удавить его, сокровище мое. Ничего, еще удавим!..»

Вот что и как он говорил. Не думаю, что ты хочешь слушать это и дальше. Для меня то были тяжелые дни. Но из намеков, которые Голлум ронял среди ворчания и проклятий, я понял, что плоские лапы в конце концов занесли его в Эсгарот и даже на улицы Дола, где он подслушивал и подсматривал. Новости о великих событиях далеко разнеслись в Диких землях, так что многие слышали имя Бильбо и знали, откуда он пришел. Мы не делали секрета из нашего возвращения на Запад. Острый слух Голлума очень скоро уловил бы желаемое.

— Почему же он не проследил за Бильбо дальше? — спросил Фродо. — Почему не явился в Шир?

— А! Сейчас расскажу, — ответил Гэндальф. — Я думаю, Голлум туда собирался. Он по Великой Реке двинулся на запад, но затем свернул в сторону. И я уверен, что его отпугнуло не расстояние. Нет, его отвлекло что-то другое. Так думают мои друзья, те, что выслеживали его для меня.

Первыми на его след напали лесные эльфы, им это удалось без труда: след был совсем свежий. Он привел их в Мерквуд и вывел оттуда, хотя Голлума они не настигли. Лес был полон слухами о нем, даже звери и птицы рассказывали о нем жуткие истории. Лесные люди говорили о появлении нового страшилища-кровопийцы. Оно забиралось на деревья в поисках гнезд, в норы в поисках детенышей и проникало в окна в поисках колыбелей.

Но на западном краю Мерквуда след отвернул в сторону. Голлум ушел на юг, за пределы досягаемости лесных эльфов, и след его потерялся. И тогда я совершил большую ошибку. Да, Фродо, и не первую – хотя эта, боюсь, может оказаться худшей. Я отказался от преследования. Я позволил ему уйти, ибо в то время у меня было много других дел и я еще верил словам Сарумана.

Прошли годы. С тех пор я расплатился за свой промах множеством страшных и опасных дней. След давно остыл, когда после ухода Бильбо из Шира я вновь пошел по нему. И поиски мои оказались бы напрасными, если бы не помощь друга – Арагорна, величайшего путешественника и охотника нашего времени. Вместе мы искали Голлума по всем Диким землям, без надежды и без успеха. Но наконец, когда я готов был сдаться, Голлум нашелся. Мой друг, преодолев великие опасности, привел это жалкое существо.

Голлум не сказал, чем занимался. Он лишь плакал, обвинял нас в жестокости и без конца повторял «голлум, голлум»; если мы наседали, он хныкал, съеживался от страха, потирал длинные руки, облизывал пальцы, как будто они болели, словно вспоминал какую-то старую пытку. Но, боюсь, сомнений в том, где он пропадал, нет – шаг за шагом, миля за милей он крадучись пробрался на юг, в землю Мордор.

Тяжелая тишина окутала комнату. Фродо расслышал стук собственного сердца. Даже снаружи все, казалось, затихло. Смолкла даже косилка Сэма.

— Да, в Мордор! — повторил Гэндальф. — Увы! Мордор притягивает к себе все злое, Темная Сила собирает там все зло мира. И Кольцо Врага покинет свои пределы, если позволить ему услышать зов зла. Все народы шепотом говорят о новой Тени, появившейся на юге, и о ненависти, которую она питает к Западу. Там Голлум надеялся найти чудесных новых друзей, которые помогли бы ему отомстить.

Несчастный глупец! В той земле он узнал слишком много – слишком много, чтобы жить спокойно. Рано или поздно его должны были схватить на границах Мордора, где он тайком шпионил, и забрать... для допроса. Боюсь, что так. К тому времени, как его обнаружили, он довольно долго пробыл в Мордоре и возвращался. Чтобы навредить. Но теперь это не имеет значения – он уже навредил хуже некуда.

Да, увы! От него Враг узнал, что Кольцо нашлось. Он знает, где погиб Исильдур. Он знает, где Голлум нашел Кольцо. Он знает, что это Великое Кольцо, так как оно дает долгую жизнь. Он знает, что это не одно из Трех колец, ибо их никто не терял и они не терпят зла. Он знает, что это не одно из Семи или Девяти – те все сосчитаны. Он знает, что это Одно Кольцо. И, я думаю, он наконец прослышал и о хоббитах, и о Шире.

Шир... он, должно быть, ищет его сейчас, если уже не узнал, где это. Да, Фродо, я боюсь даже, что долго остававшееся скромным имя Бэггинс теперь обрело для него важный смысл.

— Но это ужасно! — воскликнул Фродо. — Куда ужаснее, чем я мог заподозрить по вашим намекам и предостережениям. О Гэндальф, лучший из друзей, что же мне делать? Теперь я и в самом деле испугался. Какая жалость, что Бильбо не убил эту подлую тварь, когда у него была такая возможность!

— Жалость? Да, именно жалость остановила его руку! Жалость и милосердие: не убивать без нужды. Он был щедро вознагражден за это, Фродо. Несомненно, именно потому, что, вступив во владение Кольцом, Бильбо начал с милосердного поступка, он так мало пострадал от зла и в конце концов избавился от него.

— Простите, — сказал Фродо, — но мне страшно и ни капли не жалко Голлума.

— Ты не видел его, — перебил Гэндальф.

— Не видел и не хочу! — воскликнул Фродо. — Я вас не понимаю! Неужели вы хотите сказать, что вы с эльфами сохранили ему жизнь после того, что он наделал? Как ни крути, а теперь он не лучше орка и такой же враг нам. Он заслуживает смерти!

— Заслуживает смерти! Конечно. Многие из живущих заслуживают смерти. А сколько умерших заслуживали жизни! Ты можешь вернуть ее им? В таком случае, не спеши осуждать на смерть. Ибо даже самый мудрый не может предвидеть всех последствий. У меня почти нет надежды, что Голлума можно излечить прежде, чем он умрет, но как знать... К тому же он связан с судьбой Кольца. Сердце подсказывает мне, что он еще сыграет свою роль. Плохую или хорошую, но сыграет. И тогда жалость Бильбо может сказаться на многих судьбах, в том числе и на твоей. В общем, мы не убили его – он очень стар и очень жалок. Лесные эльфы заключили его в тюрьму, но обращаются с ним с добротой, которая есть в их мудрых сердцах.

— Все равно, — сказал Фродо, — пусть Бильбо не смог убить Голлума, лучше бы он не брал Кольца. Лучше бы он вовсе не находил его, и я не брал бы его тоже! Почему вы позволили мне взять его? Почему не заставили выбросить или уничтожить?

— Позволил? Не заставил? Разве ты не слышал, что я тебе рассказывал, Фродо? — спросил маг. — Ты говоришь не подумав. А выбрасывать Кольцо нельзя. Эти Кольца умеют устроить так, что их обязательно находят. В недобрых руках оно причинит много зла. Но хуже всего, если оно попадет в руки Врага. А оно к нему непременно попадет, ибо это Одно Кольцо, и Враг напрягает все силы, чтобы отыскать его или притянуть к себе.

Конечно, мой дорогой Фродо, для тебя это Кольцо опасно, и это глубоко беспокоит меня. Но на карту поставлено так много, что приходится идти на риск. Поэтому даже когда я был далеко, не проходило и дня, чтобы за Широм не наблюдали внимательные глаза. До тех пор, пока ты не используешь Кольцо, оно почти не действует на тебя – не склоняет ко злу... во всяком случае, надолго. К тому же ты должен помнить, что девять лет назад, когда мы виделись в последний раз, я многого не знал.

— Но почему бы не уничтожить его, как, по вашим словам, давно следовало сделать? — опять воскликнул Фродо. — Если бы вы предупредили меня или хоть весточку прислали, я давно разделался бы с ним.

— Неужели! Каким же образом? Ты пробовал?

— Нет. Но, наверное, его можно разбить молотом или расплавить.

— Попробуй! — сказал Гэндальф. — Попробуй не откладывая!

Фродо опять достал Кольцо из кармана и посмотрел на него. Теперь оно казалось чистым и гладким, без следа надписи. Золото ярко блестело, и Фродо залюбовался богатством и красотой цвета, совершенством округлостей. Это была восхитительная и драгоценная вещь. Доставая Кольцо, он собирался сразу бросить его в огонь. Но теперь почувствовал, что не сможет этого сделать без тяжкой внутренней борьбы. Хоббит взвесил Кольцо на руке, заколебался, заставил себя вспомнить все рассказанное Гэндальфом, затем с усилием сделал такое движение, точно отбрасывал Кольцо прочь, – и увидел, что кладет его в карман.

Гэндальф угрюмо рассмеялся. — Видишь? И ты, Фродо, не можешь его уничтожить. А я не могу «заставить» тебя – разве только силой, но это повредит твой рассудок. К тому же сила бесполезна. Даже если ты ударишь по Кольцу тяжелым кузнечным молотом, на нем не останется ни вмятинки. Его нельзя уничтожить ни твоими руками, ни моими.

Твой слабый огонь, конечно, не расплавит и обычного золота. Кольцо уже вышло из него неповрежденным и даже не нагрелось. Да и в целом Шире нет такой кузницы, где можно было бы его изменить. Даже наковальни и печи гномов не смогут это сделать. Говорят, драконий огонь способен расплавить и уничтожить Кольца Власти, но на земле не осталось ни одного дракона, в ком древнее пламя было бы достаточно горячо. А это Кольцо – Одно Кольцо, Правящее Кольцо, сделанное самим Сауроном, – не смог бы уничтожить никакой дракон, даже Анкалагон Черный.

Есть только один способ – отыскать в глубинах Ородруина, Огненной Горы, Расселины Судьбы и бросить туда Кольцо, если ты действительно хочешь его уничтожить, лишить Врага возможности завладеть им.

— Я очень хочу уничтожить его! — воскликнул Фродо. — Или чтобы его уничтожили. Но я не создан для опасных странствий. Зачем я только увидел Кольцо? И зачем оно попало ко мне? Почему я был избран?

— Нельзя ответить на такие вопросы, — заметил Гэндальф. — Определенно не за то, чего не было бы у других... во всяком случае, не за силу и мудрость. Но ты избран и потому должен напрячь все силы, собрать все свое мужество и ловкость.

— Но у меня их так мало! Вы мудры и могущественны. Почему бы вам не взять Кольцо?..

— Нет! — воскликнул Гэндальф, вскакивая. — Тогда я получу слишком большую и ужасную власть. Благодаря мне Кольцо обретет еще большее могущество и станет еще опаснее! — Глаза чародея сверкнули, и лицо как бы озарилось изнутри. — Не искушай меня! Я не хочу уподобиться Владыке Тьмы. Неважно, что путь Кольца к моему сердцу лежит через жалость – жалость к слабым и желание обрести силу во имя добра. Не искушай! Я не осмелюсь его взять даже на хранение. Желание присвоить его может пересилить. Мне может очень понадобиться его помощь. Страшные опасности ждут меня!

Гэндальф подошел к окну, раздернул занавески и открыл ставни. В комнату вновь ворвался солнечный свет. Мимо окна, насвистывая, прошел Сэм. — А теперь, — продолжил чародей, снова поворачиваясь к Фродо, — ты должен принять решение. Но я всегда буду помогать тебе, — он положил руку на плечо Фродо. — Я помогу тебе нести это бремя, покуда оно твое. Нужно действовать. Враг приближается.

Наступило долгое молчание. Гэндальф снова сел и, закурив трубку, погрузился в раздумье. Глаза его, казалось, были закрыты, но он внимательно следил за Фродо из-под приспущенных век. А Фродо пристально глядел на красные угли в очаге, пока те не заполнили все поле его зрения и ему не начало казаться, будто он смотрит в бездонные огненные колодцы. Он думал о знаменитых Расселинах Судьбы и об ужасах Огненной Горы.

— Ну! — сказал наконец Гэндальф. — Что ты думаешь? Ты решил, что делать?

— Нет! — ответил Фродо, возвращаясь из тьмы и с удивлением отмечая, что вокруг светло, а за окном – освещенный солнцем сад. — А может, да. Если я вас правильно понял, я должен держать Кольцо у себя и беречь его, во всяком случае до поры, что бы оно со мной ни сделало.

— На что бы оно ни было способно, оно не скоро возьмется вредить, если ты будешь хранить его с такой целью, — сказал Гэндальф.

— Надеюсь. И еще я надеюсь, что вы вскоре найдете лучшего хранителя. А пока мне кажется, что я опасен, опасен для всех живущих рядом. Я не могу хранить Кольцо и оставаться здесь. Я должен покинуть Бэг-Энд, покинуть Шир, покинуть все и уйти. — Он вздохнул.

— Мне хотелось бы спасти Шир, будь это в моих силах, хотя порой его обитатели кажутся мне невыразимо глупыми и скучными. Я даже подумывал, что им не повредило бы землетрясение, вторжение драконов или еще что-нибудь. Но теперь я так не думаю. Я чувствую, что пока Шир будет в безопасности, мне легче будет переносить тяготы пути – я буду знать, что где-то есть прочная опора, хотя, может быть, мне никогда больше не доведется ступить на эту землю.

Конечно, я иногда подумывал об уходе, но он всегда представлялся мне отдыхом, прогулкой, чем-то вроде приключения Бильбо или того легче, чем-то, что всегда заканчивалось благополучно и мирно. Но теперь мне придется бежать – бежать от опасности к опасности, увлекая их за собой. И мне кажется, что если я хочу спасти Шир, я должен идти один. Но я кажусь себе таким маленьким, таким беспомощным. А Враг силен и ужасен!

Фродо не сознался Гэндальфу, что, покуда он говорил, в его сердце вспыхнуло огромное желание последовать за Бильбо и, возможно, даже найти его. Желание это было так сильно, что победило страх – Фродо чуть не сорвался с места и не выбежал за порог и дальше, на дорогу, без шапки, как Бильбо в такое же утро много лет назад.

— Фродо, голубчик! — воскликнул Гэндальф. — Говорил же я, хоббиты – удивительные создания. Можно за месяц узнать все о них и их привычках, но и через сто лет этот народец найдет чем удивить. Я почти не надеялся услышать такой ответ. Но Бильбо не ошибся, выбирая наследника, хоть и не думал о том, как это будет важно. Боюсь, ты прав. Кольцо недолго можно будет прятать в Шире, и ради собственного блага и блага других ты должен уйти и забыть имя Бэггинс. За пределами Шира носить его опасно. Для путешествия я дам тебе другое имя. Ты отправишься в путь как мастер Андерхилл.

Но я не думаю, что тебе следует идти в одиночку. Если ты знаешь кого-нибудь, кому можно верить, кто согласился бы пойти с тобой... и кого ты хочешь увлечь навстречу неведомым опасностям, – бери его. Но будь осторожен, выбирая попутчика! И следи за тем, что говоришь даже ближайшим друзьям. У Врага много шпионов и много способов подслушивать.

Внезапно чародей умолк и прислушался. Фродо обнаружил, что везде – и в доме, и снаружи – очень тихо. Гэндальф подкрался к окну. Затем с быстротой молнии вспрыгнул на подоконник и просунул в окно длинную руку. Послышался сдавленный писк, и Гэндальф вытянул за ухо голову Сэма Гэмджи.

— Так-так, клянусь моей бородой! — сказал Гэндальф. — Никак, это Сэм Гэмджи! Что ты здесь делаешь?

— Батюшки, мастер Гэндальф, сударь! — пробормотал Сэм. — Ничего! Кошу траву под окном, если вы меня понимаете, — и в доказательство он поднял косилку в воздух и потряс ею.

— Вряд ли, — угрюмо заметил Гэндальф, — я уже некоторое время не слышу лязга твоей косилки. И давно у тебя ушки на макушке?

— Мушки и кукушки, сударь? Уж не обессудьте, а я вас не пойму. В Бэг-Энде нет никаких мушек и кукушек.

— Не прикидывайся дураком! Что ты слышал и зачем подслушивал? — глаза Гэндальфа сверкали, а брови топорщились, как щетки.

— Мастер Фродо, сударь! — заверещал Сэм. — Не дозволяйте ему обижать меня, сударь! Не дайте превратить в какое-нибудь страшилище! Мой старик не перенесет этого. Клянусь честью, сударь, я не хотел ничего плохого!

— Гэндальф тебя не обидит, — отозвался Фродо, с трудом сдерживая смех, хотя и сам был удивлен и озадачен, — он, как и я, знает, что ты не хотел ничего плохого. А сейчас поднимись-ка и отвечай на вопросы!

— Хорошо, сударь, — согласился Сэм, слегка запинаясь, — то, что я слышал, я не очень хорошо понял: что-то о враге, о кольцах, о мастере Бильбо, сударь, и о драконах, и об Огненных Горах и... и об эльфах, сударь. Я слушал, потому что не смог совладать с собой. Ах, сударь, я страсть люблю такие истории. Эльфы, сударь! Как бы мне хотелось их увидеть! Возьмите меня с собой, сударь, когда пойдете, чтобы я мог увидеть эльфов!

Неожиданно Гэндальф рассмеялся. — Залезай! — воскликнул он и, обеими руками подняв Сэма вместе с косилкой, втащил его в окно и поставил на пол. — Стало быть, ты хочешь увидеть эльфов, — спросил он, глядя на Сэма пристально, но с улыбкой, — и, стало быть, ты слышал и о том, что мастер Фродо уходит?

— Да, сударь. Потому я и охнул, а вы услышали. Я старался совладать с собой, да не сумел, сударь: уж очень расстроился!

— Ничего не поделаешь, Сэм, — печально сказал Фродо. Он вдруг понял, что бегство из Шира означает не просто расставание с привычным уютом Бэг-Энда, — уйти придется. Но... — и тут он внимательно посмотрел на Сэма. — Если ты действительно хочешь помочь мне, ты сохранишь это в тайне. Понятно? А не то, если сболтнешь хоть слово о том, что ты тут слышал, мастер Гэндальф превратит тебя в жабу и заполнит весь сад ужами!

Сэм, дрожа, упал на колени. — Вставай, Сэм, — сказал Гэндальф, — я придумал кое-что получше. Кое-что такое, что запечатает тебе рот и накажет за страсть подслушивать. Ты пойдешь с мастером Фродо!

— Я, сударь! — воскликнул Сэм, вскакивая, точно пес, которого позвали на прогулку. — Я пойду и увижу эльфов и все прочее! Да, все! Ура! — закричал он и залился слезами.

Глава III Третий – не лишний

— Ты должен уйти незаметно и быстро, — сказал Гэндальф. Минуло две или три недели, а Фродо и не думал готовиться к уходу.

— Знаю. Но это так трудно, — возразил хоббит. — Если я просто исчезну, как в свое время Бильбо, тут же по всему Ширу начнутся пересуды.

— Конечно, исчезать ты не должен, — согласился Гэндальф. — Это никуда не годится! Я сказал быстро, а не в мгновение ока. Если ты можешь придумать, как незаметно уйти из Шира, ради этого стоит задержаться. Но слишком не откладывай.

— Как насчет осени, в наш день рождения или после него? — спросил Фродо. — Думаю, к тому времени я сумею подготовиться.

По правде говоря, теперь, когда время пришло, ему напрочь расхотелось браться за приготовления. Никогда еще Бэг-Энд не казался ему таким славным, и Фродо хотел как можно полнее насладиться своим последним летом в Шире. Фродо знал, что с наступлением осени ему легче станет думать о путешествии, как всегда в это время года. В глубине души он уже решил, что отправится в путь в день своего пятидесятилетия – в день стодвадцативосьмилетия Бильбо. Этот день казался ему подходящим для начала путешествия. Фродо мечтал последовать за Бильбо, и только это делало мысль об уходе более сносной. Он старался как можно меньше думать о Кольце и о том, куда оно может его завести, и не поверял эти свои сомнения Гэндальфу. А что думал Гэндальф, никогда нельзя было понять.

Колдун поглядел на Фродо и улыбнулся. — Очень хорошо, — сказал он, — я думаю, это можно – но дольше не задерживайся. Я начинаю беспокоиться. А пока будь осторожен и ни словечком не намекай, куда пойдешь. И проследи, чтобы Сэм Гэмджи не болтал. Не то я в самом деле превращу его в жабу.

— Насчет того, куда я пойду, — заметил Фродо, — проговориться трудно: я сам этого не знаю.

— Не глупи! — поморщился Гэндальф. — Я ведь не про то, чтобы ты не оставлял свой будущий адрес на почте! Ты покидаешь Шир, и об этом никто не должен знать, пока не ты окажешься далеко. А ты должен уйти или хотя бы выйти из Шира – на север, на юг, запад или восток – и никто не должен знать, в какую сторону ты отправился.

— Я столько размышлял о прощании с Бэг-Эндом и Широм, что даже не задумывался, в какую сторону пойду, — сказал Фродо. — Куда же мне пойти? Чем руководствоваться? Чего искать? Бильбо ушел на поиски сокровищ и вернулся. Я ухожу, чтобы утратить сокровище и не вернуться, насколько я понимаю.

— Но ты не можешь заглядывать так далеко, — возразил Гэндальф, — и я не могу. Может быть, тебе суждено отыскать Расселины Судьбы, а может, этим займется кто-нибудь другой. Не знаю. Во всяком случае, ты пока не готов к этому долгому путешествию.

— Что верно, то верно! — согласился Фродо. — Но все-таки, куда же мне пойти?

— Навстречу опасности, но не сломя голову и не напролом, — ответил чародей. — Хочешь совет? Иди в Ривенделл. Это наименее опасный путь, хотя дорога сейчас не та, что раньше, и чем ближе к холодам, тем труднее по ней ходить.

— В Ривенделл! — повторил Фродо. — Отлично, отправлюсь на восток, в Ривенделл. Возьму с собой в гости к эльфам Сэма – он будет в восторге. — Он говорил легко, но в глубине души вдруг почувствовал жгучее желание увидеть дом Эльронда Полуэльфа и вдохнуть воздух глубокой долины, где до сих пор живет в мире волшебный народ.

Однажды летним вечером «Ветви плюща» и «Зеленого дракона» достигла поразительная новость. Великаны и прочие дурные предзнаменования у границ Шира были забыты ради более важного дела: мастер Фродо продавал и, в сущности, уже продал Бэг-Энд – Саквил-Бэггинсам!

«И недешево», — говорили одни. «Скорей уж, задешево, раз покупатель – старая Лобелия», — возражали другие. (Ото уже несколько лет как скончался, в почтенном возрасте – на сто третьем году, – но разочарованный жизнью.)

Причина, по какой мастер Фродо продал свою прекрасную нору, обсуждалась даже оживленнее, чем цена. Кое-кто, ободряемый кивками и намеками самого мастера Бэггинса, развивал мысль о том, что у Фродо кончились деньги: он-де покинет Хоббитон и на вырученные от продажи средства станет скромно жить в Бакленде, среди своих родственников Брендибаков. «Подальше от Саквил-Бэггинсов», — прибавляли некоторые. Но представления о неисчерпаемых богатствах Бэг-Энда укоренились так прочно, что большинству трудно было поверить в новое объяснение – труднее, чем в любое другое, предложенное их буйной фантазией, разумное или неразумное. Большинство заподозрило тут темный и покамест тайный умысел Гэндальфа. Хотя колдун сидел тихо и днем не показывался, было хорошо известно, что он «скрывается» в Бэг-Энде. И хотя переселение Фродо трудно было связать с колдовством Гэндальфа, факт оставался фактом: Фродо Бэггинс возвращался в Бакленд.

— Да, осенью перееду, — подтверждал он, — Мерри Брендибак подыскивает для меня небольшую уютную нору, а может, маленький дом.

В сущности, с помощью Мерри он уже нашел и купил домик в Крикхоллоу, за Баклбери, и притворялся перед всеми, кроме Сэма, что собирается поселиться там навсегда. Решение отправиться на восток подсказало Фродо, где выбрать дом: Бакленд находился у восточных границ Шира, а поскольку Фродо жил там в детские годы, то его возвращение туда было бы по крайней мере правдоподобным.

Гэндальф провел в Шире больше двух месяцев. Но вот однажды вечером на исходе июня, вскоре после того, как Фродо наконец-то все обдумал и устроил, чародей неожиданно заявил, что на следующее утро уходит.

— Надеюсь, ненадолго, — сказал он, — но мне нужно отправиться на южные границы за новостями. Я задержался здесь дольше, чем следовало.

Он сказал это легко и небрежно, но Фродо показалось, что чародей чем-то обеспокоен. — Что-то случилось? — спросил он.

— Да в общем нет, но я услышал кое-что тревожное, и мне необходимо самому взглянуть, что да как. Если я решу, что тебе нужно уходить немедленно, я сразу вернусь или в крайнем случае пришлю весточку. А ты тем временем придерживайся своего плана, но будь очень осторожен, особенно с Кольцом. Еще раз повторяю: никогда не пользуйся им!

Он ушел на рассвете. — Я могу вернуться в любой день, — сказал он, — самое позднее – к прощальному приему. Думаю, что в дороге тебе все-таки может понадобиться моя помощь.

Вначале Фродо изрядно беспокоился и часто задумывался о том, что же такое мог услышать Гэндальф, но постепенно его беспокойство рассеялось, и в хорошую погоду он ненадолго забывал о своих заботах. Лето и осень выдались на диво: деревья гнулись под тяжестью яблок, в ульях было полно меда, и пшеница уродилась высокая и тучная.

Давно наступила осень, когда Фродо вновь забеспокоился о Гэндальфе. Заканчивался сентябрь, а от чародея не было ни слуху ни духу. Приближался день рождения и переселения – а Гэндальф все не возвращался и не слал вестей. В Бэг-Энде тем временем начались хлопоты. Прибыли и остались, чтобы помочь Фродо упаковаться, его приятели, Фредегар Болджер с Фолько Боффином, и, конечно, ближайшие друзья, Пиппин Тук и Мерри Брендибак. Они перевернули Бэг-Энд вверх дном.

20 сентября в Бакленд через Брендивиньский мост выехали две грузовые повозки с вещами и мебелью, отправленными Фродо в новый дом. На следующий день Фродо встревожился не на шутку и постоянно высматривал Гэндальфа. Утро четверга, дня рождения, выдалось столь же погожее и ясное, как и много лет назад, в день грандиозного приема у Бильбо. Но Гэндальф не появлялся. Вечером Фродо дал прощальный ужин, совсем скромный, только для него самого и четверых помощников, но сам был неспокоен и не расположен праздновать. Мысль о том, что он скоро расстанется с друзьями юности, тяготила его. Он раздумывал, как бы сообщить им об этом.

Четверо молодых хоббитов пребывали, однако, в отличном расположении духа, и, несмотря на отсутствие Гэндальфа, за столом вскоре сделалось очень весело. В столовой ничего не осталось, кроме стола и стульев, но еда была хорошая, а вино – отличное: Фродо не включил его в список проданного Саквил-Бэггинсам.

— Что бы ни случилось с остальным моим добром, когда Саквил-Бэггинсы наложат на него лапу, винцо я пристроил на славу! — воскликнул Фродо, осушая стакан. То были последние глотки «Старого погребка».

Спев немало песен и вволю наговорившись о прошлых совместных приключениях, хоббиты, по обычаю, установленному Фродо, выпили за здоровье сразу и Бильбо и Фродо. После этого они вышли подышать свежим воздухом и взглянуть на звезды, а потом легли спать. Праздник окончился, а Гэндальф не появился.

На следующее утро они занимались погрузкой оставшегося имущества на третью повозку. Это взял на себя Мерри. Он же укатил на ней вместе с Пухликом (Фредегаром Болджером). — Кто-то ведь должен поехать туда и протопить дом к вашему приезду, — пояснил он. — Ну, пока! Увидимся послезавтра, если вы не собираетесь спать на ходу.

После обеда Фолько ушел домой, но Пиппин остался. Фродо не находил себе места и тщетно старался расслышать шаги Гэндальфа. Он решил подождать до ночи. В конце концов, если он срочно понадобится Гэндальфу, тот может прийти и в Крикхоллоу – и даже раньше их: Фродо собирался идти пешком. Ему хотелось – и ради удовольствия, и (не в последнюю очередь) ради того, чтобы в последний раз взглянуть на Шир, – прогуляться от Хоббитона до Баклбери-Ферри.

— К тому же мне полезно поразмяться, — сказал он, поглядевшись в пыльное зеркало в полупустом холле. Фродо уже давно не предпринимал длительных прогулок, и отражение показалось ему вялым и дряблым.

После обеда, к великому неудовольствию Фродо, объявились Саквил-Бэггинсы – Лобелия и ее рыжий сын Лото. «Наконец-то дождались!» — сказала Лобелия, переступив порог. Это было невежливо и не вполне соответствовало истине – договор о продаже Бэг-Энда вступал в силу в полночь. Но, наверное, Лобелию можно было простить: ей пришлось ждать этого мгновения на семьдесят семь лет дольше, чем она рассчитывала, а самой ей перевалило за сто. Она пришла проследить за тем, чтобы ничто из оплаченного ею не пропало, и хотела получить ключи. Потребовалось немало времени, чтобы ее ублаготворить, – старушенция принесла с собой полную опись и желала удостовериться, все ли на месте. В конце концов она удалилась – с Лото, запасным ключом и обещанием оставить второй ключ у Гэмджи на Бэгшот-Роу. Лобелия фыркнула и недвусмысленно дала понять, что считает семейство Гэмджи способным до полуночи ограбить нору. Фродо не предложил ей даже чаю.

Сам он сел пить чай на кухне, с Пиппином и Сэмом Гэмджи. Было официально объявлено, что Сэм отправляется в Бакленд вместе с мастером Фродо и будет там присматривать за его садом. Дед, который, впрочем, был очень недоволен будущим соседством с Лобелией, одобрил такую договоренность.

— Последний ужин в Бэг-Энде, — сказал Фродо, откидываясь на стуле. Немытую посуду оставили Лобелии. Пиппин и Сэм увязали три дорожных мешка и сложили их на крыльце. Пиппин решил в последний раз прогуляться по саду. Сэм исчез.

Солнце зашло. Бэг-Энд казался печальным, мрачным и каким-то взъерошенным. Фродо бродил по знакомым комнатам и видел, как тускнеет на стенах закатный свет и из углов выползают тени. Дом медленно погружался во тьму. Фродо вышел наружу, дошел до садовой калитки у начала тропы и немного спустился по дороге. Он все надеялся, что в сумерках навстречу ему покажется Гэндальф.

Небо было ясное, звезды светили все ярче. «Будет прекрасная ночь, — вслух сказал Фродо. — Славная ночь для начала путешествия. Меня так и тянет в дорогу. Не могу больше ждать. Пойду, а Гэндальф пусть догоняет». Он повернулся и двинулся обратно, но остановился, так как услышал голоса, доносившиеся из-за поворота на Бэгшот-Роу. Один из голосов, несомненно, принадлежал Деду, другой был незнакомым и чем-то неприятным. Фродо не разобрал, что сказал незнакомец, но хорошо расслышал голос старика, звучавший довольно пронзительно. Дед, казалось, сердился.

— Нет, мастер Бэггинс съехал. Отправился нынче утром, и мой Сэм с ним. И все его вещи увезли. Да, продал и сам ушел, говорю вам. С чего? Не нашего с вами ума дело. Куда? Это не секрет. Мастер Фродо перебрался в Баклбери или еще куда-то в те края. Да – дорога хорошая. Я-то сам никогда так далеко не забирался... Странный народ в Бакленде. Нет, не могу ничего передать. Доброй вам ночи!

Вниз по холму прозвучали шаги. Фродо рассеянно удивился, почему то, что шаги не приближались, а удалялись, принесло ему облегчение. «Вероятно, мне просто до смерти надоели расспросы и досужий интерес к моим делам, — подумал он. — Что за любопытный народ!» Ему захотелось узнать у старика, кто это о нем расспрашивал, но, помозговав как следует (а может быть, как не следует) он отказался от этой мысли и быстро пошел обратно в Бэг-Энд.

Пиппин сидел у порога на своем мешке. Сэма не было. Фродо вошел в темный дверной проем. «Сэм! — позвал он. — Сэм, пора!»

— Иду, сударь! — донеслось откуда-то из глубин дома, и вскоре, утирая губы, появился Сэм. Он прощался в погребе с пивным бочонком.

— Все готово, Сэм? — спросил Фродо.

— Да, сударь. Я еще чуток задержусь, сударь.

Фродо закрыл и запер круглую дверь и отдал ключ Сэму. — Скоренько отнеси это домой, Сэм! — сказал он. — Потом как можно быстрее пойдешь по Роу и встретишься с нами у луговой калитки. Мы не пойдем ночью через поселок. Слишком много ушей и глаз... — И Сэм умчался.

— Ну, вот наконец-то и все! — сказал Фродо. Хоббиты взвалили мешки на плечи, взяли в руки дорожные палки и, обогнув угол дома, двинулись на запад от Бэг-Энда. — Прощай! — сказал Фродо дому, глядя на темные пустые окна. Он помахал рукой, повернулся и (в точности как Бильбо, хотя не знал этого) поспешил за Перегрином под горку по садовой тропе. Они перемахнули в низком месте через живую изгородь и направились в сторону полей, обозначая свой путь во тьме шелестом травы.

У подножия холма с его западного бока они подошли к калитке, открывавшейся в узкий проулок. Там хоббиты остановились, поправляя лямки дорожных мешков. Вскоре появился Сэм. Пыхтя, он рысцой трусил по дороге. На его плечи был взвален тяжелый мешок, а на голову Сэм водрузил высокий, бесформенный фетровый колпак, который именовал «шляпой». В полутьме Сэм чрезвычайно походил на гнома.

— Самое тяжелое ты наверняка отдал мне! — проворчал Фродо. — Сочувствую улиткам и всем, кто носит свой дом на спине.

— Сударь, да я еще впятеро могу унести! Мешок у меня совсем легкий, — решительно соврал Сэм.

— Нет уж, Сэм! — вмешался Пиппин. — Ему полезно. У него в мешке только то, что он сам распорядился взять. В последнее время он разленился. Не беда, немного пройдется и, когда сам сбросит лишку, забудет про тяжесть.

— Пожалейте бедного старого хоббита! — засмеялся Фродо. — Я уверен, что пока доберусь до Бакленда, стану стройным, как ивовый прутик. Я пошутил. Подозреваю, что ты взял себе больше положенного, Сэм, и на следующем привале пересмотрю, что там у нас в мешках! — Он снова взял дорожную палку. — Что ж, все мы любим гулять в темноте, — сказал он, — так давайте же перед сном пройдем несколько миль.

Некоторое время хоббиты шагали по дороге на запад. Потом свернули с проселка в поле. Они шли гуськом вдоль ровных живых изгородей и по краю рощиц, и ночь смыкалась над ними. Темные плащи превращали троицу в невидимок, словно у каждого на пальце было Волшебное Кольцо. Их не услышал бы и хоббит: они сами принадлежали к этому племени и вдобавок старались не шуметь. Даже дикие звери в полях и лесах вряд ли заметили их.

Чуть погодя, западнее Хоббитона они по узкому деревянному мостику перешли Водицу – черную змеящуюся ленту в обрамлении склоненных к воде зарослей ольхи, – и милей или двумя южнее торопливо пересекли широкую дорогу, идущую от Брендивиньского моста. Теперь путники очутились в Тукленде и, держа курс на юго-восток, приближались к Зеленохолмью. Начав взбираться на первые склоны, они оглянулись и увидели далеко позади мерцание огоньков Хоббитона в ласковой долине Водицы. Вскоре река исчезла в темных складках местности, а бок о бок с ее серым разливом потянулось Приречье. Фродо повернулся и прощально взмахнул рукой.

— Не знаю, увижу ли когда-нибудь эту долину, — спокойно сказал он.

Через три часа пути они сделали привал. Ночь была ясная, холодная и звездная, но от лугов и ручьев поднимались похожие на дым клочья тумана. Поредевшие кроны берез, раскачиваясь под слабым ветром, плели на бледном небе над головами путников черную сеть. Съев весьма скромный (для хоббитов) ужин, они снова двинулись в путь и вскоре вышли на узкую дорогу, которая, то поднимаясь, то сбегая под гору, тускнеющей серой полоской теряясь впереди во тьме, вела к Вудхоллу, Стоку и Баклбери-Ферри. Ответвляясь в Водицкой долине от главной дороги, она в обход Зеленых Холмов устремлялась к Вуди-Энду, дикому уголку Истфартинга.

Через некоторое время хоббиты оказались на поделенной надвое глубокой колеей тропе между высокими деревьями, шелестевшими во тьме сухой листвой. Было очень темно. Поначалу, оказавшись вдали от любопытных ушей, путники разговаривали или напевали вполголоса. Потом пошли в молчании, и Пиппин стал отставать. Наконец, когда хоббиты начали карабкаться на крутой склон, Пиппин остановился и зевнул.

— Я так хочу спать, — сознался он, — что вот-вот упаду прямо на дорогу. Вы думаете спать на ходу? Скоро полночь.

— Я думал, тебе нравится шагать в темноте, — заметил Фродо, — но особенно торопиться некуда. Мерри ждет нас послезавтра днем, значит, у нас в запасе почти двое суток. Остановимся в первом же подходящем месте.

— Ветер с запада, — заметил Сэм. — Если мы обогнем этот холм, то на той стороне найдем защищенное уютное местечко, сударь. Там впереди, если я правильно помню, есть сухая пихта. — Сэм отлично знал места на двадцать миль от Хоббитона, но это был предел его географических познаний.

Сразу за вершиной хоббиты наткнулись на небольшой ельник. Они свернули с дороги в пропахшую смолой темноту под деревьями и набрали сухих веток и шишек для костра. Скоро у подножия большой ели весело затрещало пламя. Хоббиты посидели у огня, а когда начали клевать носами, примостились между корней огромного дерева, завернулись в плащи и одеяла и вскоре крепко уснули. Охраны не выставили – даже Фродо не боялся: они пока были в сердце Шира. Когда костер догорел, появилось несколько лесных зверьков. Лиса, пробегавшая мимо по своим делам, на мгновение остановилась и фыркнула.

«Хоббиты! — подумала она. — Лиха беда начало! Я слыхала, будто в этих краях творятся чудные дела, но чтобы хоббиты спали в лесу под деревом? Целых трое?! Очень странно...» Она была совершенно права, но так ничего об этом и не узнала.

Настало утро – бледное, сырое и холодное. Фродо проснулся первым и обнаружил, что древесный корень едва не проделал в его спине дыру, а шея затекла. «Ничего себе прогулочка! Почему я не поехал в повозке? — подумал он, как всегда думал в начале похода. — А все мои прекрасные перины достались Саквил-Бэггинсам! Их бы да на эти корни!» — Он потянулся. — Вставайте, хоббиты! — воскликнул он. — Пришло прекрасное утро!

— Что в нем прекрасного? — спросил Пиппин, одним глазком выглядывая из-под одеяла. — Сэм! Приготовь завтрак к половине десятого! А горячая ванна готова?

Сэм вскочил. Вид у него был оторопелый. — Нет, сударь, еще нет, сударь! — выпалил он.

Фродо стащил с Пиппина одеяло, перекатил приятеля с боку на бок и ушел к лесной опушке. На востоке из толстого слоя тумана, окутавшего землю, вставало красное солнце. Деревья, тронутые осенним золотом и багрянцем, казалось, плыли в туманном море, оторвавшись от земли. Чуть ниже и левее того места, где стоял Фродо, дорога круто ныряла в долину и исчезала из вида.

Когда Фродо вернулся, Сэм и Пиппин уже разожгли костер. — Вода! — воскликнул Пиппин. — Где вода?

— Я не ношу воду в карманах, — заметил Фродо.

— Мы решили, что ты пошел по воду, — пояснил Пиппин, доставая еду и посуду, — так что давай-ка, сходи.

— Можешь составить мне компанию, — ответил Фродо. — И принеси все фляжки!

У подножия холма протекал ручей. Хоббиты наполнили фляги и небольшой походный котелок водой из маленького водопада, который лился с серого каменного выступа на высоте нескольких футов. Она была холодна, как лед. Отфыркиваясь, друзья вымыли лица и руки.

Когда хоббиты позавтракали и заново увязали мешки, шел уже одиннадцатый час. День выдался ясный и жаркий. Путники спустились по склону, пересекли ручей там, где он нырял под дорогу, поднялись на следующий холм, опять спустились. К этому времени плащи, одеяла, вода, пища и другой багаж начали им казаться неподъемным грузом.

Дневной переход обещал быть жарким и утомительным. Однако через несколько миль подъемы и спуски кончились – длинная извилистая лента дороги взобралась на вершину крутого холма и там приготовилась к последнему спуску. Впереди путники увидели низкую плоскую равнину, усеянную небольшими рощами, которые сливались в отдалении с коричневым лесным маревом. Хоббиты смотрели через Вуди-Энд в сторону реки Брендивинь. Дорога вилась перед ними, как обрывок веревки.

— Дорога бежит вперед без остановки, — сказал Пиппин, — но мне надо отдохнуть. Самое время перекусить. — Он уселся на пригорке у обочины и посмотрел на восток, на дымку, за которой лежала река и заканчивался Шир, где он провел всю жизнь. Рядом стоял Сэм. Его круглые глаза были широко раскрыты – он озирал невиданные прежде земли, новый горизонт.

— В этих лесах живут эльфы? — спросил он.

— Не слыхал, — ответил Пиппин. Фродо молчал. Он тоже смотрел на восток, как будто никогда раньше не видел дороги, и вдруг внезапно заговорил, медленно, громко, но как бы про себя:

Дороге нет и нет конца, Уже от двери и крыльца,         где тропкой узкой началась, Она далеко забралась. А мой удел – по ней брести,         покуда хватит сил идти, Плестись устало как-нибудь, Пока не встречу торный путь, Где троп сливается – не счесть. А что потом? Бог весть. [5]

— Похоже на стихи Бильбо, — заметил Пиппин. — Или это твое собственное? Звучит не очень ободряюще.

— Не знаю, — сказал Фродо. — Вот пришло в голову. Может, сам сочинил, а может, и слышал когда-то. Одно скажу: это очень напоминает мне Бильбо, каким он был в последние годы перед уходом. Он часто говорил, что существует лишь одна дорога, похожая на большую реку: ее истоки у каждой двери, и каждая тропка – ее приток. «Опасно переступать порог, Фродо, — часто повторял он. — За ним – Дорога, и, если не придержишь шаг, то неизвестно, куда тебя занесет. Ты хоть понимаешь, что вот эта вот самая тропа идет через Мерквуд и что, если позволить, она заведет тебя к Одинокой Горе или в еще более далекие и страшные места?» Он любил это повторять, стоя на дорожке возле парадной двери Бэг-Энда, особенно после долгой прогулки.

— Что ж, по крайней мере меня дорога в ближайший час никуда не сможет увести, — заявил Пиппин, снимая мешок со спины. Остальные последовали его примеру: сбросили мешки на пригорок и уселись, спустив ноги на дорогу. Передохнув немного, они плотно поели и еще отдохнули.

Солнце уже клонилось к закату, заливая землю вечерним светом, когда хоббиты спустились с холма. До сих пор на дороге им не встретилось ни души. Ею пользовались редко – она была мало приспособлена для повозок, да и движение в этом лесном уголке Шира было невелико. Они шагали уже около часа, когда Сэм на мгновение остановился, словно прислушиваясь. Хоббиты давно спустились с холмов, и дорога, вволю напетлявшись, шла теперь прямо по травянистой равнине с разбросанными по ней редкими высокими деревьями – дозорными подступающего леса.

— За нами по дороге идет лошадь или пони, — сказал Сэм.

Хоббиты оглянулись, но поворот мешал им как следует заглянуть назад. «Может, это Гэндальф нас догоняет», — предположил Фродо. Но, едва он произнес эти слова, как почувствовал, что это не так, и ему вдруг захотелось спрятаться от настигавшего их всадника.

— Может, это вздор и пустяки, — виновато прошептал Фродо, — но мне бы не хотелось, чтобы меня видели на дороге. Я устал от расспросов и пересудов. А если это Гэндальф, — добавил он, подумав, — то в отместку за опоздание мы устроим ему небольшой сюрприз. Давайте спрячемся!

Его товарищи метнулись влево и бегом спустились в небольшое углубление неподалеку от дороги. Там и залегли. Мгновение Фродо колебался – любопытство, а может быть, какое-то иное чувство боролось в нем с желанием спрятаться. Топот копыт приближался. Фродо в последнюю секунду бросился ничком в островок высокой травы у подножия дерева, тень от которого падала на дорогу, и, приподняв голову, осторожно выглянул из-за толстенного корня.

Из-за поворота показалась черная лошадь – не пони, на каких обычно ездят хоббиты, а настоящая большая лошадь. На ней, странно горбясь в седле, сидел высокий человек, завернутый в длинный черный плащ с капюшоном. Из-под плаща виднелись только сапоги да высокие стремена. Лицо человека скрывала тень.

Когда он подъехал к дереву и поравнялся с Фродо, лошадь остановилась. Всадник сидел совершенно неподвижно, наклонив голову, словно прислушивался. Из-под капюшона донеслось сопение, как будто человек в черном принюхивался, стараясь уловить ускользающий запах. Он медленно повернул голову к одной обочине дороги, потом к другой.

Внезапно безрассудный ужас прозрения охватил Фродо, и он вспомнил о Кольце. Он едва осмеливался дышать, и все-таки желание вынуть Кольцо из кармана стало таким сильным, что Фродо медленно шевельнул рукой. Ему мнилось, что достаточно просунуть палец в Кольцо – и он будет в безопасности. Совет Гэндальфа казался нелепым, ведь Бильбо использовал Кольцо. «А я все еще в Шире», — подумал Фродо, когда его пальцы коснулись цепочки, на которой висело Кольцо. В этот миг всадник выпрямился и натянул поводья. Лошадь тронулась с места, вначале медленным шагом, потом быстрой рысью.

Фродо подполз к краю дороги и глядел вслед всаднику, пока тот не исчез вдали. Ему показалось, что, прежде чем исчезнуть из вида, лошадь внезапно повернула и углубилась в заросли деревьев справа от дороги. Впрочем, он не был в этом уверен.

«Очень странно и очень тревожно, вот что я вам скажу», — сказал себе Фродо, направляясь к товарищам. Пиппин и Сэм ничком лежали в траве и ничего не видели, поэтому Фродо описал им всадника и его диковинное поведение.

— Не могу сказать почему, но я уверен, что он высматривал или вынюхивал меня. И еще я понял, что не хочу, чтобы он меня нашел. Ничего подобного в Шире раньше не бывало.

— Но зачем мы всаднику из Рослых? — спросил Пиппин. — Что он делает в этих краях?

— Вообще-то люди здесь встречаются, — ответил Фродо и добавил: — В Саутфартинге у жителей даже бывали с ними неприятности. Но я не слышал ни о ком, кто был бы похож на этого всадника... Интересно, откуда он явился.

— Прошу прощения, — внезапно вмешался Сэм, — я знаю, откуда он. Из Хоббитона, если только нет других Черных Всадников. И я знаю, куда он держит путь.

— Что ты имеешь в виду? — Фродо резко обернулся и с изумлением воззрился на Сэма. — И почему ты до сих пор молчал?

— Я только теперь вспомнил, сударь. Вот как было дело. Когда я вчера пришел к себе в нору с ключом, отец увидел меня и говорит: «Привет, Сэм! Я думал, ты утром ушел с мастером Фродо. Какой-то чужак спрашивал мастера Бэггинса из Бэг-Энда. Он только что ушел. Я послал его в Баклбери. Не понравился он мне. Шибко уж осерчал, когда я сказал ему, что мастер Бэггинс навсегда покинул свой старый дом. Аж зашипел. Меня так в дрожь и кинуло». — «Кто такой?» — спрашиваю. «Не знаю, — говорит Дед, — только не хоббит. Он высокий, черный и, когда со мной толковал, нагинался. Я думаю, он из Рослого народа, из чужих краев. И говорил как-то чудно.»

Я не мог дольше слушать, сударь, – вы меня ждали. Да и к чему? Дед стареет, стал подслеповат, а незнакомец взошел на холм и наткнулся на старика – тот дышал воздухом на нашей улочке у дороги – затемно. Надеюсь, сударь, ни он, ни я не наделали беды.

— Нет, Дед ни в чем не виноват, — сказал Фродо. — Сказать по правде, я слышал его разговор с незнакомцем, который расспрашивал обо мне, и чуть было не подошел поинтересоваться, кто это. И зря не подошел. Жаль, что ты не рассказал мне об этом раньше. Глядишь, я был бы осторожнее на дороге.

— Но, может быть, между этим всадником и Дедовым незнакомцем нет ничего общего, — предположил Пиппин. — Мы ушли из Хоббитона довольно тихо, и я не представляю себе, как он мог выследить нас.

— А как насчет вынюхать, сударь? — спросил Сэм. — И потом, Дед говорил, тот молодчик был в черном.

— Надо было подождать Гэндальфа, — пробормотал Фродо, — но, может быть, тогда вышло бы еще хуже.

— Значит, ты что-то знаешь об этом всаднике или о чем-то догадываешься? — спросил Пиппин, уловив бормотание Фродо.

— Не знаю и гадать не хочу, — ответил Фродо.

— Ладно, братец Фродо! Держи пока свой секрет при себе, если хочешь казаться загадочным. Но что нам сейчас делать? Я бы не прочь перекусить, но думаю, что лучше уйти отсюда. Ваши разговорчики о принюхивающихся всадниках с невидимыми носами мне не нравятся.

— Да, я тоже считаю, что нужно уходить, — согласился Фродо, — только не по дороге – на тот случай, если всадник вернется или за ним едет другой. Нам придется сегодня совершить большой переход. До Бакленда еще много миль.

Когда они вновь двинулись в путь, по траве уже протянулись длинные прозрачные тени деревьев. Теперь путники держались слева от дороги, на расстоянии полета камня, и по возможности прятались от случайных наблюдателей. Но это мешало быстрому продвижению, потому что трава была густой, почва – неровной и кочковатой, а лес – все более частым.

Солнце за их спинами спустилось к самым холмам и сделалось алым; вечер наступил раньше, чем хоббиты вновь вышли на дорогу в конце длинной равнины, по которой та несколько миль бежала прямо. Там дорога отклонялась влево, спускалась в низины Йейла и уходила в сторону Стока, но узкое ответвление, петляя, убегало направо, через лес древних дубов к Вудхоллу. — Пойдем здесь, — решил Фродо.

Неподалеку от развилки хоббиты наткнулись на остов огромного дерева. В нем еще теплилась жизнь, и на маленьких веточках, пробившихся вокруг обрубков давно обломанных ветвей, зеленели листья, но ствол внутри был полым, туда вела широкая щель с дальней от дороги стороны. Хоббиты забрались в дупло и сели на слой опавших листьев и древесной трухи. Тихонько переговариваясь и время от времени прислушиваясь, они отдохнули и заморили червячка.

Уже смеркалось, когда хоббиты вновь выбрались на дорогу. Западный ветер вздыхал в ветвях. Шелестела листва. Вскоре дорогу неспешно, но неумолимо начала окутывать тьма. Впереди над деревьями, на гаснущем восточном небосклоне взошла звезда. Хоббиты шли в ногу, плечом к плечу, чтобы было спокойнее. Немного погодя, когда небо во множестве усеяли яркие звезды, их тревога улеглась, и они перестали прислушиваться, не застучат ли копыта. Путники негромко запели, как делают в дороге все хоббиты, особенно когда затемно подходят к родному дому. Большинство мурлычет в таких случаях колыбельные или вечерние застольные, но наши хоббиты напевали дорожную песню (в которой, впрочем, конечно же упоминались и ужин, и ночлег). Слова на старую как Холмы мелодию сочинил Бильбо Бэггинс и научил этой песне Фродо, когда они бродили по лесным дорогам Водицкой долины и говорили о Приключении.

В очаге яркий огонь, Под крышей ждет постель, Но ноги наши еще не устали, А за углом мы все еще можем встретить Дерево или камень, Который до нас никто никогда не видал. Дерево, цветок, лист, трава – Мимо, мимо! Холмы, вода, небо Мимо, мимо! За углом все еще могут ждать Новая дорога или потайная калитка, И хотя сегодня мы прошли мимо них, Завтра мы можем пройти этой дорогой И выбрать тайные тропы, убегающие К солнцу или луне. Яблоко, репейник, орех и терн – Мимо, мимо! Песок, камень, омут, долина – Прощайте! Прощайте! Дом позади, мир впереди, И ждет нас много дорог, идущих Сквозь тени к краю ночи, Пока не загорятся все звезды. А потом, когда мир будет позади, а дом впереди, Мы вернемся после странствий домой, в постель. Туман и сумерки, облака и тени Растают вдали! Растают вдали! Очаг и лампа, мясо и хлеб – А потом в постель! А потом в постель!

Песня кончилась. — А теперь в постель! А теперь в постель! — звонко пропел Пиппин.

— Тш! — шикнул Фродо. — Кажется, я опять слышу стук копыт.

Путники вдруг остановились, застыли, будто древесные тени, и прислушались. На дороге раздался топот копыт. Он доносился откуда-то сзади, но медленно приближался и при попутном ветре был слышен вполне отчетливо. Хоббиты быстро и бесшумно сошли с дороги и отбежали в густую тень дубов.

— Не будем уходить далеко! — прошептал Фродо. — Я не хочу, чтобы меня видели, но хочу поглядеть, кто это – вдруг другой Черный Всадник!

— Хорошо! — согласился Пиппин. — Но не забудь, он принюхивается!

Топот копыт приблизился. У хоббитов не было времени искать более подходящее убежище, чем обычная тьма под деревьями. Сэм и Пиппин съежились под большим деревом, а Фродо ползком вернулся на несколько ярдов к дороге. Она едва виднелась во тьме – бледно-серая полоска тускнеющего света в лесу. Звезды густо усеивали туманный небосвод, но луны не было.

Топот смолк. Присмотревшись, Фродо увидел, как что-то темное пересекло более светлое полотно дороги между двумя деревьями и остановилось. Фродо разглядел темный силуэт лошади, которую вела в поводу черная тень поменьше. Эта черная тень стояла неподалеку от того места, где они свернули с дороги, и раскачивалась из стороны в сторону. Фродо почудилось шумное сопение. Тень наклонилась к самой земле и начала медленно подбираться к Фродо.

Фродо вновь охватило желание надеть Кольцо, на этот раз куда более сильное, чем раньше. Такое сильное, что не успел Фродо опомниться, как его рука зашарила в кармане. Но в этот миг послышались смех и пение. В пронизанном звездным светом воздухе зазвучали чистые голоса. Черная тень выпрямилась и отступила. Она вскочила на спину черной лошади, перемахнула через дорогу и исчезла во тьме. Фродо перевел дух.

— Эльфы! — хриплым шепотом воскликнул Сэм. — Эльфы, сударь! — И он выскочил бы из-за деревьев и ринулся на голоса, если бы его не втащили обратно.

— Да, это эльфы, — подтвердил Фродо, — изредка их можно встретить в Вуди-Энде. Они не живут в Шире, но проходят через него весной и осенью, когда покидают свою далекую землю за Башенными холмами. Спасибо им за это! Вы не видели, но Черный Всадник остановился здесь и уже подбирался к нам, но тут зазвучала их песня. Едва он услышал голоса эльфов, он удрал.

— А можно пойти взглянуть на эльфов? — попросил Сэм, чересчур взбудораженный, чтобы волноваться из-за Всадника.

— Прислушайся! Они идут сюда, — сказал Фродо, — нужно только подождать.

Пение раздавалось все ближе. Из общего хора выделился один чистый голос. Он пел на волшебном языке эльфов, лишь немного знакомом Фродо и вовсе не знакомом остальным. Но звук чужой речи, сплетаясь с мелодией, проникал в мысли хоббитов и словно бы сам облекал себя в смутно понятные слова. Вот как эту песню услышал Фродо:

Белоснежная! Белоснежная! О ясная госпожа! О Королева за западными морями! О Свет, что приходит к нам сюда, В древесный мир! Гильтониэль! О Эльберет! Ярки твои глаза и чисто дыхание! Белоснежная! Белоснежная! Мы поем о тебе В далекой земле за Морем. О звезды, которые в бессолнечный год Посеяла ее сияющая рука, В ветреных полях, теперь чистых и ярких, Мы видим твое серебряное цветение. О Эльберет! Гильтониэль! Мы все еще помним – мы, живущие В этой далекой земле под деревьями Твой звездный свет над западными морями.

Песня кончилась. — Это Высокорожденные Эльфы! Они упомянули Эльберет! — изумлено воскликнул Фродо. — Этот прекраснейший народ редко встретишь в Шире. Их мало осталось в Средиземье, к востоку от Великого Моря. Вот уж поистине удивительный случай!

Хоббиты уселись в тени у обочины. Вскоре на дороге, ведущей в долину, появились эльфы. Они шли не спеша, и хоббиты видели, как в звездном свете искрятся их волосы и глаза. У эльфов не было с собой огня, но казалось, что при каждом шаге к их ногам спадает мерцающая дымка, похожая на отблеск луны, встающей из-за гряды холмов. Теперь они молчали, а когда прошли, последний эльф обернулся, взглянул на хоббитов и засмеялся.

— Привет тебе, Фродо! — воскликнул он. — Ты что-то припозднился! А может, заблудился? — Он окликнул остальных, и эльфы остановились и собрались возле хоббитов.

— Вот уж диво так диво! — качали они головами. — Три хоббита в лесу ночью! Со времен ухода Бильбо мы не видели ничего подобного. Что бы это значило?

— Это значит, волшебный народ, — ответил Фродо, — что мы просто идем туда же, куда и вы. Я люблю бродить при свете звезд. Мы с удовольствием прогулялись бы вместе с вами.

— Но нам никто не нужен, а хоббиты такие скучные, — рассмеялись эльфы. — И откуда вам знать, что нам с вами по дороге? Ведь вы не знаете, куда мы идем!

— А откуда вы знаете, как меня зовут? — в свою очередь спросил Фродо.

— Мы многое знаем, — отвечали они, — мы часто видели вас с Бильбо, хоть вы, может быть, и не замечали нас.

— Кто вы и кто ваш повелитель? — спросил Фродо.

— Я Гильдор, — ответил их предводитель, тот самый эльф, который первым приветствовал Фродо, — Гильдор Инглорион из дома Финрода. Мы беженцы. Почти все наши сородичи давно ушли, да и мы недолго задержимся здесь, прежде чем вернуться к Великому Морю. Но наша родня все еще мирно живет в Ривенделле. А теперь, Фродо, поведайте нам, что вы тут делаете. Мы видим, что вы чего-то боитесь.

— О мудрый народ! — с жаром перебил Пиппин. — Расскажите нам о Черных Всадниках!

— О Черных Всадниках? — шепотом переспросили эльфы. — Почему вы спрашиваете о Черных Всадниках?

— Потому что нас сегодня нагнали два Черных Всадника. А может, один и тот же, — ответил Пиппин. — Он удрал совсем недавно, когда вы подошли.

Эльфы ответили не сразу, сперва тихонько перемолвившись о чем-то на своем языке. Наконец Гильдор повернулся к хоббитам. — Не будем говорить о них здесь, — сказал он. — Пожалуй, вам сейчас лучше пойти с нами. Это не в нашем обычае, но сегодня мы возьмем вас с собой и оставим на ночлег, если хотите.

— О, волшебный народ! Я и не надеялся, что нам так повезет, — отвечал Пиппин. Сэм словно язык проглотил. — Благодарю вас, Гильдор Инглорион, — с поклоном сказал Фродо. — Элин сийла лумменн' оментиельво, звездою осиян час нашей встречи, — добавил он на языке высокорожденных эльфов.

— Осторожней, друзья! — со смехом воскликнул Гильдор. — Ни слова о наших тайнах! Перед вами знаток древнего языка. Бильбо хороший учитель. Привет тебе, друг эльфов! — сказал он, кланяясь Фродо. — Присоединяйтесь со своими друзьями к нам. Вам лучше идти в середине, чтобы не отстать и не заблудиться. Вы можете устать раньше, чем мы остановимся.

— Почему? Куда вы идете? — спросил Фродо.

— Сегодня мы идем ночевать в леса на холмах за Вудхоллом. Это несколько миль пути, но после вы отдохнете, и к тому же это сократит ваш завтрашний переход.

И они отправились дальше, бесшумно, словно тени или блики слабого света – ведь эльфы, если захотят, умеют ходить беззвучно даже лучше хоббитов. Пиппина вскоре одолела сонливость, и он раз или два споткнулся, но рослый эльф, который шел рядом, неизменно подхватывал его, не давая упасть. Сэм шагал рядом с Фродо, как во сне, и на его лице были написаны испуг и радостное изумление.

Лес вокруг становился гуще, деревья моложе, и чем глубже дорога спускалась в низину между холмами, тем больше кустов орешника появлялось на крутых склонах. Наконец эльфы свернули в сторону от тропы. Справа в зарослях пролегала неприметная зеленая аллея; по ней они поднялись на вершину лесистого холма, вдававшегося в речную долину. Неожиданно они вышли из тени деревьев, и перед ними открылась широкая, поросшая травой поляна, серая в ночи. С трех сторон к ней подступал лес, но на востоке земля круто уходила вниз, и под ногами у путников темнели макушки деревьев, росших у подножия склона. Внизу в свете звезд смутно угадывалась плоская равнина. Совсем близко мерцали редкие огоньки деревеньки Вудхолл.

Эльфы уселись на траву и тихонько заговорили на своем языке. Хоббитов они словно бы не замечали. Фродо и его товарищи завернулись в плащи и одеяла, и их одолела дремота. Ночь сгущалась, огоньки в поселке погасли. Пиппин, положив голову на зеленую кочку, уснул.

В вышине на далеком востоке покачивался Реммират, Звездный Невод, а над туманами пылающим рубином поднимался багровый Боргиль. Потом ветер унес мглистую пелену, и, выбравшись из-за горизонта, на краю земли встал Небесный Мечник, Менэльвагор, в сверкающем кушаке. Эльфы дружно запели. Под деревьями вдруг вспыхнул алый огонь костра.

— Сюда! — окликнули эльфы хоббитов. — Сюда! Пришла пора речей и веселья!

Пиппин сел и протер глаза. Его пробрала дрожь. — В зале огонь и еда для голодных гостей, — сказал стоявший перед ним эльф.

С южной стороны простиралась прямоугольная поляна, похожая на зал, где сводом служили ветви деревьев. С обеих сторон колоннами поднимались огромные древесные стволы. Посередине пылал костер, а высоко на стволах-колоннах ровным светом сияли серебряные и золотые светильники. Эльфы сидели на траве вокруг костра или вокруг старых пней. Несколько эльфов сновали взад-вперед, раздавая чаши и разливая питье, другие внесли на блюдах и тарелках горы еды.

— Ужин скромный, — извинились они, — ведь мы в лесу, далеко от дома. У себя мы бы угостили вас лучше.

— По мне, так хоть день рождения празднуй, — сказал Фродо.

Пиппин впоследствии с трудом мог припомнить, что он ел и пил, – память его заполонили зыбкие отсветы огня на лицах эльфов и звуки голосов столь разных и столь прекрасных, что ему чудилось, будто он спит и видит сон. Но ему вспоминался хлеб, чей вкус превосходил даже вкус белого хлеба на языке у голодного, и плоды душистее лесных ягод и слаще любовно выращенных садовником фруктов; он осушил чашу ароматного напитка, прохладного, как чистый родник, золотого, как летний полдень.

Сэм до конца своих дней не мог ни описать словами, ни отчетливо представить, что чувствовал в ту ночь, хотя она осталась в его памяти как одно из главных событий жизни. Самое большее, что ему удавалось потом сказать, это «Ну, сударь, кабы я мог выращивать такие яблоки, я бы называл себя садовником. А их пение прямо за душу брало, если вы меня понимаете».

Фродо с наслаждением ел, пил и поддерживал беседу, однако главным образом его занимали эльфийские речи. Он плохо знал язык эльфов и потому жадно слушал. Вновь и вновь заговаривал он с угощавшими его эльфами и благодарил на их родном языке. Эльфы улыбались и со смехом говорили: «Вот истинный брильянт среди хоббитов!»

Через некоторое время Пиппина сморил крепкий сон. Хоббита подняли, перенесли в шалаш под деревьями, уложили на мягкую постель, и он проспал там остаток ночи. Но Сэм отказался покинуть хозяина. Когда Пиппина унесли, он подошел, устроился в ногах у Фродо – да так и сидел, покуда голова его не упала на грудь, а глаза не закрылись. Фродо же долго не спал: он беседовал с Гильдором.

Они много о чем говорили, о старом и о новом, и Фродо подробно расспрашивал Гильдора о событиях в большом мире за пределами Шира. Новости были по преимуществу печальными и зловещими: сгущающаяся тьма, войны между племенами людей, бегство эльфов. Наконец Фродо задал вопрос, который волновал его сильнее всего:

— Скажите, Гильдор, не случалось ли вам видеть Бильбо с тех пор, как он покинул нас?

Гильдор улыбнулся. — Да, — ответил он, — дважды. На этом самом месте он прощался с нами. Но я видел его еще раз, далеко отсюда. — Он больше ничего не сказал о Бильбо, а Фродо промолчал.

— Вы не спрашиваете меня о том, что касается вас, Фродо, и почти ничего не рассказываете, — сказал Гильдор. — Но я кое-что знаю, а остальное могу прочесть по вашему лицу и понять из ваших вопросов. Вы покидаете Шир и все-таки сомневаетесь, найдете ли то, что ищете, и достигнете ли цели, и вернетесь ли. Верно?

— Верно, — ответил Фродо, — но я считал, что мой уход – тайна, известная лишь Гэндальфу да верному Сэму. — Он поглядел на Сэма, который тихонько похрапывал.

— От нас Враг не узнает этой тайны, — успокоил его Гильдор.

— Враг? — переспросил Фродо. — Стало быть, вам известно, почему я покидаю Шир?

— Не знаю, по какой причине Враг преследует вас, — ответил Гильдор, — но убежден, что преследует, хотя это кажется мне странным. Должен предупредить: опасность теперь и впереди, и позади, и везде!

— Вы о Всадниках? Я боялся, что они слуги Врага. Кто такие на самом деле Черные Всадники?

— Разве Гэндальф ничего не сказал вам?

— О подобных созданиях – ничего.

— Тогда, думаю, и мне не следует пускаться в объяснения, не то ужас заставит вас отказаться от путешествия. Мне кажется, вы ушли в самое время, а может, и позже чем следовало. Теперь вам надо торопиться и нельзя ни останавливаться, ни повернуть назад. Шир для вас больше не защита.

— Не могу представить, что может быть страшнее ваших намеков и предостережений! — воскликнул Фродо. — Я знаю, конечно, что впереди меня ждет опасность, но я не ожидал встретить ее в нашем Шире. Неужели хоббиту нельзя спокойно пройти от Водицы к Реке?

— Но Шир не ваш, — возразил Гильдор, — другие племена жили здесь задолго до хоббитов и будут жить, когда хоббиты исчезнут. Вы – частица большого мира: вы можете отгородиться от него, но не сможете вечно удерживать его за изгородью.

— Я знаю, но Шир всегда казался таким безопасным и родным... Что же мне теперь делать? Я хотел тайно оставить Шир и направиться в Ривенделл, но не успел добраться и до Бакленда, как меня выследили.

— Думаю, следует и дальше придерживаться вашего плана, — сказал Гильдор. — Полагаю, вам достанет храбрости идти по Дороге. Но если хотите получить более толковый совет, спросите Гэндальфа. Я не знаю причин вашего бегства и поэтому не могу сказать, что предпримут против вас преследователи. Это должен знать Гэндальф. Вероятно, вы увидитесь с ним, прежде чем покинуть Шир?

— Надеюсь. Но это еще одна причина для беспокойства. Я ждал Гэндальфа много дней. Он должен был прийти в Хоббитон самое позднее две ночи назад, но не появился. И теперь я ломаю голову над тем, что могло случиться. Ждать ли мне его?

Гильдор помолчал. — Мне это не нравится, — проговорил он наконец. — Опоздание Гэндальфа не предвещает ничего хорошего. Но ведь говорят: не суй нос в дела чародеев, ибо вспыльчивы и лукавы. Выбор за вами: остаться и ждать или идти.

— И еще говорят, — добавил Фродо, — не проси совета у эльфов, ибо не скажут ни да, ни нет.

— Неужели? — рассмеялся Гильдор. — Эльфы редко дают опрометчивые советы: даже данный мудрым мудрому совет – опасный дар, и любое дело может не заладиться. Но как поступить вам? Вы не все рассказали мне о своих заботах, как же я могу сделать за вас выбор? Но раз уж вы непременно хотите получить совет, я по дружбе не откажу вам. Думаю, вам следует выступить тотчас, без промедления, и, если Гэндальф до вашего ухода не появится, не уходите один. Возьмите с собой друзей – тех, кому верите и кто охотно пойдет с вами. Ну, поблагодарите же меня – я дал этот совет с тяжелым сердцем. У эльфов свои заботы и печали, их мало интересуют дела хоббитов или иных земных созданий. По воле судеб или по нашей воле, но дороги наши пересекаются нечасто. Может быть, эта встреча не случайна, но смысл ее мне не ясен, и я боюсь наговорить лишнего.

— Я глубоко благодарен вам, — поклонился Фродо, — но хотел бы, чтобы вы доходчиво объяснили мне, кто такие Черные Всадники. Если я последую вашему совету, я могу долго не увидеть Гэндальфа, а мне обязательно надо знать, какая опасность меня преследует.

— Разве не довольно знать, что они слуги Врага? — ответил Гильдор. — Опасайтесь их! Не вступайте с ними в разговоры! Они несут гибель. И больше не расспрашивайте меня. Впрочем, сердце подсказывает мне, что прежде, чем все закончится, вы, Фродо, сын Дрого, узнаете об этих свирепых созданиях больше Гильдора Инглориона. Да защитит вас Эльберет!

— Но где мне найти храбрость? — спросил Фродо. — Вот главное, что мне нужно!

— Храбрость находят в самых неожиданных местах, — ответил Гильдор. — Не теряйте надежды! А теперь спите. Утром мы уйдем, но разошлем по лесам весть. О вашем путешествии узнают Скитальцы, и те, кому дана власть творить добро, будут начеку. Нарекаю тебя Другом Эльфов, и да озарят звезды твой путь! Нам редко доводилось встречать таких замечательных чужаков. И так приятно слышать из уст странника звуки древнего языка!

Едва Гильдор закончил свою речь, как Фродо почувствовал, что его одолевает сон. — Сейчас усну, — проговорил он, и эльф отвел его в шалаш, где уже спал Пиппин. Фродо рухнул на постель и тотчас погрузился в сон без сновидений.

Глава IV За грибами напрямки

Утром Фродо проснулся свежим и отдохнувшим. Он лежал в шалаше из переплетенных ветвей живого дерева, кружевом свисавших до земли. Пышная постель из папоротника и травы была мягкой и удивительно душистой. Сквозь трепещущую листву, еще зеленую, пробивалось солнце. Фродо вскочил и вышел из шалаша.

Сэм сидел на траве у опушки леса. Пиппин стоял, изучая небо и погоду. Эльфов простыл и след.

— Они оставили нам хлеб, фрукты и питье, — сообщил Пиппин, — иди позавтракай. Хлеб почти такой же вкусный, как вчера вечером. Если бы не Сэм, я бы не оставил тебе ни кусочка.

Фродо сел рядом с Сэмом и принялся за еду. — Что у нас на повестке? — спросил Пиппин.

— Побыстрее добраться до Баклбери, — и Фродо целиком сосредоточился на еде.

— Как думаешь, увидим мы этих Всадников? — беззаботно спросил Пиппин. При свете утреннего солнца его не очень-то пугала перспектива встречи даже с целой ордой Всадников.

— Да, вероятно, — ответил Фродо, которому не понравилось это напоминание, — но я надеюсь перебраться через речку так, что нас не увидят.

— Ты узнал что-нибудь о них от Гильдора?

— Очень мало, — уклонился от ответа Фродо, — одни намеки и загадки.

— А ты спрашивал, зачем они принюхиваются?

— Об этом речь не заходила, — пробубнил Фродо с набитым ртом.

— А зря! Наверняка это очень важно!

— В таком случае, я уверен, что Гильдор отказался бы что-либо объяснять, — отрезал Фродо. — А теперь хоть ненадолго оставь меня в покое! Я не хочу отвечать во время еды на бесконечные вопросы. Мне надо подумать!

— О небо! — воскликнул Пиппин. — За завтраком? — И он отошел к опушке.

Солнечное утро (предательски солнечное, подумал Фродо) не изгнало страх перед преследованием из сердца хоббита, и он так и эдак обдумывал слова Гильдора. До него долетал веселый голос Пиппина: тот носился по зелени поляны и что-то напевал.

— Нет! Не могу! — сказал себе Фродо. — Одно дело позвать юных друзей бродить, пока не устанешь и не проголодаешься, по Ширу – по Ширу, где тебя поджидают вкусная еда и мягкая постель. И совсем другое дело сманить их в чужие края, где никто не позаботится о голодном и усталом, даже если юнцы не прочь пойти. Кольцо оставлено мне одному. Я не должен был брать с собой даже Сэма! — Фродо взглянул на Сэма Гэмджи и обнаружил, что тот, в свою очередь, внимательно смотрит на него.

— Что же, Сэм! — сказал он. — Вот какое дело... Я совсем скоро уйду из Шира – честно говоря, я решил, если получится, ни дня не ждать в Крикхоллоу.

— Очень хорошо, хозяин!

— Ты по-прежнему хочешь отправиться со мной?

— Да.

— Поход будет очень опасным, Сэм. Он уже стал опасным. Скорей всего, никто из нас не вернется.

— Если вы не вернетесь, хозяин, то и мне незачем возвращаться! «Не вздумай бросить его!» — сказали они мне. — «Бросить! — ответил я. — И не собираюсь. Я пойду с ним, заберись он хоть на луну, а коли эти Черные Всадники вздумают остановить его, им придется иметь дело с Сэмом Гэмджи!» — так я сказал. А они давай хохотать.

— Кто они? О ком ты?

— Эльфы, сударь. Мы ночью перекинулись парой слов. Видать, они знают, что вы уходите, ну я и не стал отпираться. Удивительный народ эльфы, сударь! Удивительный!

— Да, — ответил Фродо. — Теперь, когда ты взглянул на них поближе, они по-прежнему тебе нравятся?

— Они, так сказать, выше моей любви или нелюбви, — медленно проговорил Сэм. — Неважно, что я о них думаю. Мне и невдомек было, что они такие... такие старые и молодые, а еще такие веселые и печальные!

Фродо удивленно посмотрел на Сэма, словно ожидал увидеть некие внешние признаки происходящих в том странных перемен. Голос, который он услышал, не походил на знакомый голос Сэма Гэмджи – но перед Фродо был прежний Сэм, только с необыкновенно задумчивым лицом.

— Ты и теперь хочешь оставить Шир – теперь, когда твое желание увидеть эльфов сбылось?

— Да, хозяин. Не знаю, как это объяснить, но со вчерашней ночи во мне что-то переменилось... Точно я научился заглядывать вперед. Я знаю, что нам предстоит очень долгая дорога во тьму, но знаю и другое: что не смогу повернуть назад. И дело не в том, что я хочу увидеть эльфов, или драконов, или горы – я толком не знаю, чего я хочу, – но прежде, чем все закончится, мне суждено что-то совершить, и это что-то ждет впереди, не в Шире. Я должен пройти через это, сударь, если вы меня понимаете!

— Не совсем. Но я понял, что Гэндальф выбрал для меня хорошего товарища. Отлично. Мы пойдем вместе.

Фродо молча доел завтрак. Потом поднялся, оглядел дорогу и подозвал Пиппина.

— Все готовы? — спросил он, когда подбежал Пиппин. — Нужно выступить немедленно! Мы слишком долго спали, а идти еще далеко.

— Ты хочешь сказать, ты слишком долго спал, — поправил Пиппин. — Я-то давно поднялся. Мы просто ждали, когда ты закончишь есть и думать.

— Уже закончил. И намерен как можно быстрее добраться до парома в Баклбери. Мы не пойдем по дороге, как вчера. Пойдем напрямки.

— Значит, ты собрался лететь, — заметил Пиппин. — Напрямки тут пешком нигде не пройдешь.

— И все же есть более короткий путь, чем идти по дороге, — настаивал Фродо. — Ферри восточнее Вудхолла, но дорога сворачивает влево – вон там, на севере, видишь? Она огибает северный край Мэриша и выходит на мощеную дорогу над Стоком, ведущую к мосту. Однако это несколько миль крюку. Мы на четверть сократим путь, если пойдем отсюда к парому по прямой.

— Прямой путь не всегда самый короткий, — возразил Пиппин. — Земля здесь неровная, а в Мэрише полно болот и других препятствий. Я знаю эти места. А если ты беспокоишься из-за Черных Всадников, то, думаю, с ними все равно, где встретиться, – на дороге, в лесу или в поле.

— В лесу или в поле нас труднее будет найти, — ответил Фродо. — И если тебя однажды увидели на дороге, то есть надежда, что там тебя и будут искать.

— Хорошо! — согласился Пиппин. — Я пройду с тобой по всем болотам и ямам. Но будет нелегко! Я надеялся засветло добраться до «Золотого насеста» в Стоке. Там подают лучшее в восточном Шире пиво – или подавали: давненько я его не пробовал!

— Тем более! — сказал Фродо. — Конечно, как говорится, «в объезд, так к обеду, а прямо – так к ночи», но в гостинице можно застрять и до утра. Нипочем нельзя пускать тебя в «Золотой насест»! Нам нужно быть в Баклбери до темноты. Что скажешь, Сэм?

— Я иду с вами, мастер Фродо, — ответил Сэм (несмотря на дурные предчувствия и глубокое сожаление по поводу лучшего в восточном Шире пива).

— Тогда, если уж нам суждено тащиться через болота и колючий кустарник, пошли! — поторопил Пиппин.

Было почти так же жарко, как накануне, но с запада надвигались облака. Кажется, собирался дождь. Хоббиты спустились с крутого зеленого откоса и нырнули в чащу. Они собирались обойти Вудхолл с правой стороны, наискось пересечь лес на восточном склоне холма и выйти на равнину. Тогда можно было бы направиться по открытой местности прямо к Баклбери, преодолевая редкие канавы и изгороди. По расчетам Фродо, им предстояло пройти по прямой восемнадцать миль.

Вскоре он обнаружил, что на деле лес гораздо гуще и непролазнее, чем с виду. Тропинок в подлеске не было, и путники продвигались не слишком быстро. С трудом добравшись до дна лощины, они обнаружили ручей, сбегавший с холмов, оставшихся позади, – он тек по глубокому болотистому руслу с крутыми скользкими берегами, поросшими колючим кустарником. Ручей, к великой досаде хоббитов, перерезал им дорогу. Перепрыгнуть через него они не могли, а идти вброд означало вымокнуть, исцарапаться и вымазаться в грязи. Путники остановились и призадумались. — Первое препятствие! — с мрачной улыбкой сказал Пиппин.

Сэм Гэмджи оглянулся. В просвете между деревьями он мельком увидел верхний край зеленого склона, с которого они спустились.

— Смотрите! — воскликнул он, хватая Фродо за руку. Все повернули головы и высоко над собой увидели на фоне неба над обрывом силуэт лошади. Рядом с ней пригнулся к земле Черный Всадник.

Хоббиты немедленно отказались от мысли о возвращении. Фродо, который шел впереди, проворно нырнул под прикрытие густых кустов на берегу ручья. — Эй! — окликнул он Пиппина. — Мы оба правы – короткий путь оказался длинным, но зато мы вовремя скрылись. У тебя чуткие уши, Сэм: не слышишь ли ты еще чего-нибудь подозрительного?

Они замерли, задержав дыхание и прислушиваясь, но преследования не было слышно. — Вряд ли он рискнет спуститься сюда, — предположил Сэм, — но, наверное, он знает, что мы тут. Нам лучше уйти.

Уйти оказалось нелегко. Мешки давили на плечи, ветви деревьев и кустарников не желали расступаться. Склон с тыла преграждал дорогу ветру, и воздух был неподвижным и душным. К тому времени, как хоббиты наконец пробились на более открытое место, они вспотели, устали и исцарапались. Вдобавок у них появились сомнения в том, правильно ли они идут. Берега ручья стали более пологими, а сам он – шире и мельче: он выбрался на равнину и теперь бежал к Мэришу и Реке.

— Так это же Стокский ручей! — воскликнул Пиппин. — Если мы хотим попробовать вернуться на прежний курс, нужно немедленно перебраться через него и взять правее.

Они вброд перешли ручей и заспешили к дальнему краю обширного открытого пространства, безлесного и лишь кое-где заросшего камышом. За ним вновь началась полоса высоких деревьев, почти сплошь дубов, лишь изредка попадались вязы и ясени. Земля была ровной, подлесок почти нигде не встречался, однако деревья росли чересчур тесно для того, чтобы путники могли видеть далеко. Внезапные резкие порывы ветра подхватывали и швыряли в воздух листья, а хмурое небо то и дело принималось брызгать дождем. Потом ветер улегся, зато дождь хлынул потоками. Хоббиты старались идти как можно быстрее, но шагать по траве и толстому слою опавшей листвы было трудно, а вокруг барабанил и растекался ручейками дождь. Путники молчали, но то и дело оглядывались и осматривались.

Через полчаса Пиппин заговорил: — Хотелось бы надеяться, что мы не слишком сильно взяли к югу и не идем сейчас через лес. Эта полоса деревьев не очень широка, не больше мили, и мы должны были бы уже выйти из нее.

— Незачем петлять по-заячьи, — сказал Фродо. — Этим дела не поправишь. Давайте идти как идем! Я не уверен, что мне хочется на открытое место.

Путники прошли еще пару миль. Сквозь рваные тучи вновь проглянуло солнце, дождь притих. День перевалил за середину, и хоббиты почувствовали, что пора подкрепиться. Они остановились под вязом: крона его, хоть и быстро желтела, оставалась густой, а земля у подножия – сухой: плотная листва защищала ее от дождя. Принявшись за еду, хоббиты обнаружили, что эльфы наполнили их фляги прозрачным бледно-золотистым питьем: оно пахло медом, собранным с самых разных цветов, и дивно освежало. Вскоре хоббиты уже смеялись и подтрунивали над дождем и Черными Всадниками. Скоро, казалось им, последние мили останутся позади.

Фродо прислонился спиной к стволу и закрыл глаза. Сэм и Пиппин, сидевшие рядом, сперва замурлыкали себе под нос, а затем негромко запели:

Хо! Хо! Хо! Я обращаюсь к бутылке, Чтобы исцелить сердце и разогнать печаль. Пусть дует ветер и идет дождь, Пусть мне осталось пройти много миль, Но сейчас я лежу под высоким деревом, И надо мной плывут облака.

— Хо! Хо! Хо! — вновь затянули они уже громче. И осеклись. Фродо вскочил на ноги. Ветер донес протяжный низкий вой, похожий на крик злобной одинокой твари. Вой набрал силу, пошел на убыль и оборвался на резкой высокой ноте. Хоббиты замерли, кто сидя, кто стоя, и пока длилось их оцепенение, первому крику ответил другой, более слабый и далекий, но так же леденящий кровь в жилах. Затем наступила тишина, изредка нарушаемая лишь шумом ветра в листве.

— И что это, по-твоему, было? — спросил наконец Пиппин, стараясь говорить спокойно, но не в силах подавить легкую дрожь. — Если птица, то в Шире я таких никогда не слыхал.

— Это была не птица и не зверь, — ответил Фродо, — а зов или сигнал – в этом крике звучали слова, хоть я и не смог их разобрать. Но хоббиты не кричат таким голосом.

Больше они об этом не говорили. Все подумали о Всадниках – и все смолчали. Теперь хоббитам очень не хотелось выходить из укрытия, но, чтобы попасть к парому, рано или поздно все равно пришлось бы выйти на открытое место, и лучше было сделать это пораньше и засветло. В считанные минуты путники взвалили мешки на плечи и двинулись в путь.

Вскоре лес внезапно кончился. Перед хоббитами расстилалась широкая травянистая равнина. Теперь они увидели, что и впрямь взяли лишку к югу. Вдали, на равнине за рекой, виднелись низкие холмы Баклбери, но теперь они были слева. Осторожно покинув лесную сень, путники как могли быстро двинулись через открытое пространство.

Вначале, оказавшись вне лесного убежища, они испугались. Далеко позади виднелся кряж, где они завтракали. Фродо не удивился бы, заметив на гребне темную далекую фигурку Всадника на фоне неба, но никаких признаков Всадников не было. Солнце, спускавшееся к холмам, вырвалось из-за туч и вновь ярко сияло. Страх отпустил хоббитов, осталось лишь смутное беспокойство. Местность постепенно становилась все менее дикой, земля – все более ухоженной. Вскоре потянулись возделанные поля, луга, замелькали живые изгороди, калитки, сточные канавы. Все казалось спокойным и мирным – обычный уголок Шира. С каждым шагом путники веселели. Река приближалась, Черные Всадники начинали казаться лесными призраками, оставшимися позади.

Хоббиты прошли по краю большого поля, засеянного репой, и оказались перед прочной калиткой. За ней изрытая колеями дорога устремлялась между невысоких ухоженных живых изгородей к дальней рощице. Пиппин остановился.

— Я знаю это поле и эту калитку! — сказал он. — Это Бэмферлонг, земля старого Червинга. Там, за деревьями, его ферма.

— Вот еще не было печали! — Фродо встревожился так, будто Пиппин объявил, что дорога ведет к логову дракона. Все удивленно посмотрели на него.

— А чем плох старый Червинг? — поинтересовался Пиппин. — Он добрый друг всех Брендибаков. Конечно, он гроза браконьеров и держит свирепых собак, но, в конце концов, тут рядом граница и приходится постоянно быть начеку.

— Знаю, — сказал Фродо. — Но все же, — добавил он со смущенным смехом, — я боюсь его и его псов. Много лет я старался держаться подальше от него и от его фермы. В юности я жил в Бренди-Холле, и Червингу случалось прихватывать меня, когда я собирал грибы на его земле. В последний раз он задал мне хорошую трепку, а потом показал своим собакам. «Вот, ребята, — сказал он им, — коли этот юный шалопай снова ступит на мою землю, можете его сожрать. А теперь проводите-ка его!» Они гнали меня до самого Ферри. Я так полностью и не оправился от испуга, хотя, надо сказать, собаки свое дело знали и не тронули меня.

Пиппин засмеялся. — Что ж, пора с этим покончить. Особенно если ты думаешь вновь поселиться в Бакленде. Старый Червинг, если не трогать его грибы, – душа-хоббит. Айда по дороге, тогда мы не будем похожи на браконьеров. Если встретим старика, говорить буду я. Червинг – приятель Мерри, и когда-то мы с ним частенько бывали здесь.

Они шли по дороге, пока не увидели за первыми деревьями соломенные крыши большого дома и хозяйственных построек. Стокские Червинги и Лаппусы (как большинство обитателей Мэриша) жили в домах, а ферма Червинга, построенная основательно, из кирпича, была вдобавок обнесена высокой стеной. Дорога упиралась в большие деревянные ворота в этой стене.

Хоббиты подошли поближе. Внезапно поднялись страшные рык и лай, и громкий голос прокричал: «Клык, Волк, Хватай! Ату!»

Фродо и Сэм стали как вкопанные, но Пиппин сделал еще несколько шагов. Ворота открылись; оттуда вылетели три огромных пса и с яростным лаем устремились к путникам. Пиппина они оставили без внимания, а вот Сэма два пса, похожие на волков, прижали к стене и с подозрением обнюхали, порыкивая, если он шевелился. Третий пес, самый большой и свирепый, остановился перед Фродо, ощетинился и зарычал.

Из ворот появился грузный приземистый хоббит с круглым румяным лицом. — Здорово, здорово! Кто вы и что вам нужно? — спросил он.

— Добрый день, мастер Червинг! — ответил Пиппин.

Фермер внимательно оглядел его. — Ну! Да это мастер Пиппин – мастер Перегрин Тук, я хотел сказать! — воскликнул он, и его хмурая мина сменилась улыбкой. — Давненько я вас здесь не видал. Ваше счастье, что я вас знаю. Я уж решил спускать собак на всех незнакомцев. Сегодня тут творились странные вещи. Конечно, сюда и раньше забредали чужаки, уж слишком близко река, — говорил фермер, качая головой, — но этот молодчик был всем чужакам чужак, я таких и не видывал. Второй раз он не пройдет без спросу по моим землям, если в моих силах положить этому конец.

— Что еще за молодчик? — спросил Пиппин.

— Так вы его не видали? — удивился фермер. — Он недавно ушел отсюда к дамбе. Странный молодец и задавал странные вопросы. Но, может, вам лучше зайти? Обсудим новости в более удобной обстановке? Если вы и ваши друзья не против, мастер Тук, я угощу вас добрым элем.

Было ясно, что фермер расскажет больше, если позволить ему обставить это так, как ему хочется, и путники приняли приглашение.

— А собаки? — забеспокоился Фродо.

Фермер засмеялся: — Не тронут – пока я не прикажу. Сюда, Хватай! Клык! К ноге! — крикнул он. — К ноге, Волк! — К облегчению Фродо и Сэма, собаки отошли и перестали обращать на них внимание.

Пиппин представил своих спутников фермеру. — Мастер Фродо Бэггинс! — сказал он. — Может, вы не помните, но когда-то он жил в Бренди-Холле. — Услышав имя «Бэггинс», фермер вздрогнул и бросил на Фродо быстрый взгляд. На миг Фродо взбрело в голову, что фермер вспомнил об украденных грибах и сейчас прикажет собакам «проводить» его. Но фермер Червинг взял его за локоть.

— Ну не диво ли? — воскликнул он. — Неужто мастер Бэггинс? Входите! Нам нужно поговорить.

Они пришли на кухню и сели у большого очага. Жена Червинга принесла в огромном кувшине пиво и наполнила четыре большие кружки. Пиво оказалось отличное, и Пиппин решил, что с лихвой вознагражден за упущенную возможность навестить «Золотой насест». Сэм с подозрением отхлебнул. Он питал врожденное недоверие к обитателям других частей Шира, а к тому же не был расположен спешно дружиться с тем, кто, пусть и давно, отдубасил его хозяина.

После нескольких замечаний о погоде и видах на урожай (которые, кстати сказать, были не хуже, чем обычно) фермер Червинг поставил кружку и оглядел всех по очереди.

— Ну, мастер Перегрин, — сказал он, — откуда же вы идете и куда? Пришли навестить меня? Тогда, стало быть, вы прошли в ворота так, что я и не заметил.

— Ну... нет, — ответил Пиппин, — раз уж вы сами догадались, признаюсь: по правде говоря, мы пришли с другой стороны, через ваши поля. Но это вышло случайно. Мы хотели поскорее добраться до парома и заблудились в лесу у Вудхолла.

— Если вы спешили, лучше было идти по дороге, — заметил фермер, — но мне это все равно. Можете ходить по моей земле, если хотите, мастер Перегрин. И вы, мастер Бэггинс – хотя, смею сказать, вы по-прежнему любите грибы. — Он засмеялся. — Да. Я узнал имя. Я помню то время, когда молодой Фродо Бэггинс был одним из самых отчаянных юных сорванцов в Бакленде. Но я думал не о грибах. Бэггинса поминали незадолго до вашего прихода. Как вы думаете, о чем расспрашивал меня тот странный молодчик?

Гости с тревогой ждали, что дальше. — Что ж, — продолжал фермер, медленно приближаясь к сути своего рассказа, — он подъехал на большой черной лошади к воротам – они как раз были открыты – и попер прямо к моей двери. Сам весь черный, в плаще с капюшоном, словно не хотел, чтобы его узнали. «Что ему нужно в Шире?» — подумал я. Здесь, у границ, не часто увидишь Рослый народ, да я никогда и не слышал о таких, как этот черный.

«Доброго вам вечера! — сказал я, выходя к нему. — Эта дорога никуда не ведет, и, куда бы вы ни держали путь, вам лучше повернуть назад». Мне он не понравился, а Хватай едва принюхался – и взвыл, будто кто его ударил. Поджал хвост и с визгом удрал. А черный чужак и ухом не повел.

«Я оттуда, — проговорил он медленно и этак с трудом и показал на запад – на мои поля, заметьте! — Бэггинса не видели?» — спросил он, да так чудно, и нагнулся ко мне. Лица его я не видел, уж больно низко съехал капюшон, но меня пробрала дрожь. И все равно я не понял, по какому такому праву он нахально разъезжает по моим полям.

«Уезжайте! — сказал я ему. — Здесь нет никаких Бэггинсов. Вы не в той части Шира. Вам лучше направиться на восток, в Хоббитон, да глядите, на этот раз поезжайте по дороге».

«Бэггинс ушел, — прошептал Черный, — он в дороге. Неподалеку. Я хочу найти его. Если он пройдет здесь, скажете мне? Я вернусь с золотом.»

«Ну уж нет! — ответил я. — Отправляйтесь восвояси, да побыстрее. Даю вам минуту, потом спущу собак».

Он вроде как зашипел. Может, засмеялся, а может, и нет. Потом пришпорил свою лошадищу и поехал прямо на меня – я еле успел отскочить. Я крикнул собак, но всадник повернул, выехал за ворота и стрелой умчался по дороге к дамбе. Что вы об этом думаете?

Мгновение Фродо глядел на огонь. Единственной его мыслью было: как же теперь добраться до Баклбери? — Не знаю, что и подумать, — вымолвил он наконец.

— Тогда я вам скажу, что я думаю, — заявил Червинг. — Вам не следовало связываться с жителями Хоббитона, мастер Фродо. Они все чудные! — Сэм заерзал на стуле, недружелюбно глядя на фермера. — Но вы всегда были сумасбродом. Когда я услышал, что вы оставили Брендибаков и переселились к старому мастеру Бильбо, то сказал: он ищет неприятностей на свою голову. Попомните мои слова – это все из-за странных дел мастера Бильбо! Говорят, он добыл свои деньги в чужих краях посредством колдовства. Может, кто охотится за золотом и каменьями, которые, как я слыхал, он закопал в своей норе в Хоббитоне?

Фродо не ответил, обескураженный проницательностью фермера.

— Ну, мастер Фродо, — продолжал Червинг, — я рад, что у вас хватило ума вернуться в Бакленд. И вот вам мой совет: оставайтесь здесь и не связывайтесь с чужеземцами. У вас и тут найдутся друзья. Если кто из этих черных опять объявится, он будет иметь дело со мной. Я скажу, что вы померли или уехали из Шира, – как пожелаете. Да, может, оно и правда: ведь они, наверно, хотят узнать новости о старом мастере Бильбо.

— Может, и так, — согласился Фродо, отводя глаза и устремляя взгляд на огонь.

Червинг задумчиво посмотрел на него. — Что ж, я вижу, у вас свои соображения, — сказал он. — Ясно, как день, что не просто случай в один и тот же день привел сюда и вас, и всадника. Может быть, моя новость для вас не новость. Я не прошу вас выкладывать мне то, о чем вы решили молчать, но вижу, что вы в затруднительном положении. Думаете, вам теперь нелегко будет добраться до парома, а?

— Да, — ответил Фродо, — но рискнуть все равно придется, а сидя здесь и раздумывая, ничего не добьешься. Боюсь, нам пора. Большое спасибо, вы были очень добры. Я больше тридцати лет боялся вас и ваших собак, фермер Червинг, хотя вы, наверное, посмеетесь, услышав это. Очень жаль: мне кажется, я упустил доброго друга. Теперь мне не хочется уходить так скоро. Но, может быть, когда-нибудь, если получится, я вернусь.

— И вас встретят с радостью, — заявил Червинг. — Но у меня есть предложение. Скоро стемнеет, так мы собираемся ужинать – мы почти всегда ложимся спать сразу после захода солнца. Если вы с мастером Перегрином и друзьями останетесь и перекусите с нами, нам будет очень приятно.

— Нам тоже! — ответил Фродо. — Но, боюсь, идти нужно немедленно. Мы и так не попадем в Баклбери засветло.

— А! Но погодите-ка минутку! Вот что я собирался сказать: после ужина я запрягу небольшой фургон и отвезу вас к парому. Это сбережет вам силы и отбавит тревог.

К радости Пиппина и Сэма, Фродо с благодарностью принял это предложение. Солнце уже почти скрылось за холмами на западе; быстро темнело. Появились двое сыновей Червинга и три его дочери, на большой стол подали обильный ужин. В очаг подбросили дров и зажгли свечи. Хозяйка Червинг деловито сновала по кухне. Пришли также несколько хоббитов-работников. Вскоре все – счетом четырнадцать – принялись за еду. Пиво лилось рекой. Помимо множества иных сытных деревенских блюд на столе стояла большая миска грибов со свининой. Собаки лежали у огня, грызли кости и хрустели хрящами.

Когда все поели, фермер прихватил фонарь и вместе с сыновьями ушел во двор, запрягать. Когда гости вышли, было уже темно. Путники побросали свои мешки в фургон и забрались туда сами. Фермер влез на козлы и хлестнул кнутом пару крепких пони. Его жена стояла в открытых дверях, из них в темноту лился свет.

— Осторожней там, Червинг! — окликнула она. — Не заедайся с чужеземцами и сразу назад!

— Есть такое дело, — ответил тот, и фургон выехал за ворота. В воздухе не чувствовалось ни дуновения, ни ветерка, ночь была тиха и спокойна. Разливалась прохлада. Ехали без света, а потому довольно медленно. Через пару миль проселочная дорога кончилась. Она нырнула в глубокую лощину и по невысокому откосу поднялась на дамбу.

Червинг сошел с облучка и внимательно посмотрел сперва на юг, потом на север, но в темноте ничего не было видно, в неподвижном воздухе не раздавалось ни звука. Тонкие струйки речного тумана висели над канавами и ползли по полям.

— Туман сгущается, — сказал Червинг, — но я не буду зажигать фонари, пока не поверну домой. Если на дороге кто появится, мы это услышим задолго до встречи с ним.

Ферму Червинга отделяло от Баклбери пять с лишним миль. Хоббиты закутались в плащи и настороженно прислушивались ко всем звукам, однако различали только скрип колес и неспешный стук копыт пони. Фродо казалось, что фургон ползет медленнее улитки. Пиппин рядом с ним клевал носом, а Сэм пристально вглядывался в поднимающийся туман.

Наконец они достигли Баклбери. Подъезд к парому обозначили два высоких белых столба, внезапно выросшие в тумане справа. Фермер Червинг натянул поводья, и фургон со скрипом остановился. Но только хоббиты полезли из повозки, как вдруг услышали звук, который все время боялись услышать, – топот копыт впереди на дороге. Он приближался.

Червинг спрыгнул с козел и стоял, придерживая головы пони и вглядываясь вперед, во мрак. Топ-топ, топ-топ – всадник приближался. Стук копыт громко разносился в неподвижном туманном воздухе.

— Вам лучше спрятаться, мастер Фродо, — всполошился Сэм. — Забирайтесь-ка в фургон, ложитесь там и укройтесь одеялами, а мы пошлем этого Всадника куда-нибудь подальше. — Он вылез из повозки и подошел к фермеру. Черному Всаднику придется переехать Сэма Гэмджи, прежде чем он доберется до фургона!

Топ-топ, топ-топ – Всадник был совсем рядом.

— Эй, там! — окликнул фермер Червинг. Приближающийся топот оборвался. В тумане, в ярде или двух впереди, хоббитам почудилась неясная закутанная в плащ фигура.

— Эй! — повторил фермер, передавая вожжи Сэму и делая шаг вперед. — Ни шагу дальше! Чего вы хотите и куда едете?

— Мне нужен мастер Бэггинс. Вы его не видели? — донесся приглушенный голос... но это был голос Мерри Брендибака. Раскутали фонарь, и его свет озарил удивленное лицо фермера.

— Мастер Мерри! — радостно воскликнул он.

— Да, конечно! А вы думали кто? — спросил Мерри, подъезжая. Теперь, когда он выступил из тумана, а страх путников рассеялся, Мерри словно бы уменьшился до размеров обычного хоббита. Он сидел на пони, а вокруг его шеи и подбородка был обмотан шарф – от тумана.

Фродо выскочил из фургона. — Вот, наконец, и вы! — воскликнул Мерри. — Я уж думал, вы сегодня не приедете, и собрался ужинать! Когда лег туман, я решил съездить к Стоку и посмотреть, не свалились ли вы в какую-нибудь канаву. Но будь я проклят, если знал, с какой стороны вас ждать! Где вы их нашли, мастер Червинг? В своем курятнике?

— Нет, поймал непрошеных на своей земле, — ответил фермер, — и едва не спустил на них собак... но они все расскажут вам сами. А теперь прошу прощения, мастер Мерри, и мастер Фродо, и все, но мне лучше вернуться домой. Уже ночь, миссис Червинг будет беспокоиться.

Он подал фургон назад, на дорогу, и развернул. — Доброй ночи всем вам, — сказал он. — Удивительный был денек, это точно. Но все хорошо, что хорошо кончается, хотя, возможно, не следует так говорить, пока не окажешься у своих дверей. Не стану скрывать, что буду рад добраться до дома. — Фермер зажег фонари и забрался на облучок. Вдруг он достал из-под сиденья большую корзину. — Чуть не забыл! Миссис Червинг посылает это мастеру Бэггинсу с наилучшими пожеланиями... — Он отдал корзину и уехал. Вслед ему летел хор благодарностей и пожеланий доброй ночи.

Хоббиты долго смотрели, как, уменьшаясь, скрываются в тумане бледные круги света его фонарей. Внезапно Фродо рассмеялся: из открытой корзины, которую он держал, пахло грибами.

Глава V Заговор перестает быть тайным

— Ну, пора домой, — сказал Мерри. — Во всем этом есть кое-что любопытное, но пусть подождет до дома.

Они свернули на дорогу в Баклбери – прямую, аккуратную, окаймленную с обеих сторон большими белыми камнями. Ярдов через сто она привела хоббитов на берег реки, к широкой деревянной пристани. Там был пришвартован большой плоский паром. У края воды в свете двух фонарей на высоких столбиках блестели белые причальные тумбы. Позади, в полях, туман поднялся выше живых изгородей, но вода впереди была темной, и лишь редкие клочья тумана клубились в прибрежном камыше. На противоположной стороне тумана было меньше.

Мерри по сходням провел пони на паром, остальные последовали за ним. Мерри медленно оттолкнулся от берега длинным шестом. Впереди спокойно и широко катил свои воды Брендивинь. По крутому противоположному берегу от пристани взбиралась извилистая тропа. Там подмаргивали фонари. Дальше возвышался Бакхилл, сиявший сквозь редкие завесы тумана множеством круглых окон, желтых и красных. Это были окна Бренди-Холла, родового гнезда Брендибаков.

Давным-давно Горендад Олдбак, глава семейства Олдбаков, одного из старейших родов в Мэрише, да и во всем Шире, пересек реку – естественную восточную границу земли хоббитов. Он возвел (и прорыл) Бренди-Холл, сменил имя на Брендибак и поселился там, возглавив маленькую независимую общину. Семейство его росло – и продолжало расти после его смерти, покуда Бренди-Холл не занял весь низкий холм и не обзавелся тремя большими входами и множеством малых, а также сотней с лишним окон. После чего Брендибаки и их многочисленные потомки принялись рыть норы, а затем и возводить дома по всем окрестностям холма. Так возник Бакленд, плотно населенная полоса между рекой и старым лесом, своеобразная колония Шира. Главным поселком здесь считался Баклбери, теснившийся на берегах и склонах за Бренди-Холлом.

Население Мэриша относилось к жителям Бакленда дружески, и фермеры от Стока до Камышовки по сей день признавали власть Хозяина Холла (как именовали главу семейства Брендибаков). Но большинство жителей старого Шира считало баклендцев чудаками, полуиностранцами, хотя те в сущности мало отличались от хоббитов из четырех Фартингов. За одним исключением: им нравились лодки, а некоторые даже умели плавать.

Сначала земли баклендцев не имели защиты с востока, но в той стороне поставили высокую живую изгородь – Заплот. Ее растили много поколений и вырастили большой и высокой, поскольку постоянно обихаживали. В длину Заплот достигал двадцати миль, начинался у моста через Брендивинь, большой петлей удалялся от реки и вновь подступал к ней у Хейсенда (где Витивиндл, текущий через Лес, впадал в Брендивинь). Но, конечно, это была не слишком надежная защита. Во многих местах Лес вплотную подходил к изгороди. Баклендцы крепко запирали свои двери на ночь, что в Шире было не в обычае.

Паром медленно двигался по воде. Баклендский берег приближался. Сэм единственный из четверых впервые переправлялся через реку. У него возникло странное чувство, будто медленный журчащий поток поглощает его прошлую жизнь, затягивает дымкой, а впереди лежит темная неизвестность. Он почесал голову и подавил мимолетное желание, чтобы мастер Фродо никуда не уходил и продолжал спокойно жить в Бэг-Энде.

Четверо хоббитов сошли с парома. Мерри привязывал его, Пиппин уже вел пони по тропе, а Сэм оглянулся, точно прощаясь с Широм, и сказал хриплым шепотом:

— Смотрите, мастер Фродо! Видите?

На другом берегу, при свете далеких фонарей они с трудом различили какую-то фигуру: нечто вроде позабытого кем-то большого черного тюка. Но, пока они глядели, тюк зашевелился и принялся раскачиваться из стороны в сторону, как будто обшаривал землю. Потом он вновь уполз (или ушел на четвереньках) во тьму, куда не доставал свет фонарей.

— Что это такое, скажите на милость? — воскликнул Мерри.

— Что-то, что преследует нас. — ответил Фродо. — Но больше ни о чем не спрашивай. Срочно надо уходить. — Они торопливо полезли по тропе на крутой откос, а когда вновь оглянулись, дальний берег затянуло туманом и там ничего не было видно.

— Хорошо, что вы не держите лодок на западном берегу! — сказал Фродо. — Может ли лошадь пересечь реку?

— Да. Либо двадцатью милями севернее по мосту, либо вплавь, — ответил Мерри, — хотя я никогда не слышал, чтобы лошадь переплывала Брендивинь. Но при чем тут лошадь?

— Потом расскажу. Поехали домой, там и поговорим.

— Идет! Вы с Пиппином знаете дорогу, поэтому я поеду вперед и скажу Пухлику Болджеру, что вы на подходе. Мы приготовим ужин и прочее.

— Мы совсем недавно ели у фермера Червинга, — сказал Фродо, — но можем поужинать еще разок.

— Вот и ладно. Давай-ка сюда корзину! — И Мерри исчез во тьме.

От Брендивиня до нового дома Фродо в Крикхоллоу путь был неблизкий. Оставив Бакхилл и Бренди-Холл слева от себя, хоббиты на окраине Баклбери вышли на главную баклендскую дорогу, уходившую от моста на юг. Полумилей севернее они увидели уводящий вправо проселок и прошли по нему еще пару миль, взбираясь на пригорки и спускаясь в низины.

Наконец хоббиты очутились перед узкой калиткой в густой живой изгороди. Дом в темноте виден не был: он стоял в стороне от дороги, внутри изгороди, посреди широкой круглой лужайки, окаймленной низкими деревцами. Фродо выбрал этот дом из-за его удаленности от больших дорог, а еще потому, что он стоял на отшибе. Сюда можно было приходить и уходить незамеченным. Дом когда-то построили Брендибаки – для гостей и тех членов семейства, которым хотелось отдохнуть от тесноты Бренди-Холла. Это был старомодный деревенский дом, очень похожий на хоббичью нору – длинный и низкий, одноэтажный, с дерновой крышей. Круглые окна и большая круглая дверь довершали сходство.

Хоббиты прошли в калитку и по зеленой тропинке двинулись к дому. Света нигде не было видно: темные окна были закрыты ставнями. Фродо постучал в дверь, и Пухлик Болджер открыл. Наружу вырвалось теплое сияние. Путники быстро проскользнули внутрь и закрыли за собой дверь. Они оказались в широкой прихожей с дверями по обеим сторонам, а перед ними в глубь дома уходил коридор.

— Ну как? — спросил Мерри, входя. — Мы сделали все возможное, чтобы было похоже на дом. В конце концов, мы с Пухликом прибыли сюда вместе с последней телегой только вчера.

Фродо огляделся. Действительно похоже на родные стены! Множество его любимых вещей и вещей Бильбо (здесь, на новом месте, они заставили Фродо вновь с тоской вспомнить о старике), расставленных примерно так же, как и в Бэг-Энде... Это был славный, удобный, приветливый дом, и Фродо вдруг почувствовал, что и впрямь не прочь поселиться здесь в спокойном уединении. Казалось несправедливым вмешивать друзей в волнения и неприятности, и Фродо вновь задумался, как сказать, что он должен покинуть их так скоро, даже немедленно. Это следовало сделать сегодня же, до того, как они лягут спать.

— Восхитительно! — сделав над собой усилие, похвалил он. — Мне кажется, я вообще не переезжал.

Путники повесили плащи и сбросили мешки на пол. Мерри провел их по коридору и распахнул дверь в дальнем его конце. Оттуда вырвались свет очага и облачко пара.

— Ванна! — воскликнул Пиппин. — О благословенный Мериадок!

— В каком порядке будем купаться? — спросил Фродо. — Кто раньше: те, что старше, или те, что проворней? В любом случае вы последний, мастер Перегрин!

— Доверьтесь мне, и я все устрою к общему удовольствию! — сказал Мерри. — Нельзя начинать жизнь в Крикхоллоу с перебранки из-за купания. Вон в той комнате три ванны и полный котел кипящей воды. А также довольно полотенец, мочалок и мыла. Входите побыстрей!

Мерри с Пухликом удалились на кухню, расположенную на другой стороне коридора, и занялись последними приготовлениями к позднему ужину. Из ванной доносились обрывки песен вперемешку со бульканьем и плеском. Внезапно все голоса заглушил Пиппин, исполнявший одну из любимых банных песен Бильбо.

Пой веселей! Потому что ванна в конце дня Смывает усталость и грязь! Деревенщина тот, кто не поет! О! Горячая вода – прекрасная вещь! О! Приятен звук падающего дождя И голос ручья, текущего с холма; Но лучше дождя и ручья Горячая вода, которая дымится и парит. О! Холодную воду мы можем лить в горло, Когда хотим пить, и она нам тогда приятна; Но если хочешь пить, лучше пить пиво, А приятней всего горячая вода, льющаяся на спину. О! Прекрасна вода, высоко вздымающаяся Из белоснежного фонтана под небом; Но никогда фонтан не звучит так сладко, Как плеск горячей воды у моих ног!

Послышались шумный всплеск и крик Фродо: «Ой!» Похоже было, что большая часть воды в ванне Пиппина превратилась в высокий фонтан.

Мерри подошел к двери. — Как насчет ужина и пива? — поинтересовался он. Выглянул Фродо, вытирая волосы.

— Там так сыро, что я иду сохнуть в кухню, — объявил он.

— Батюшки! — ахнул Мерри, заглядывая в ванную. Каменный пол был залит водой. — Пока не уберешь все это, Перегрин, не получишь ни кусочка, — вынес он приговор. — Торопись, мы не будем ждать.

Ужинали за кухонным столом у очага. — Надеюсь, грибов вы больше не хотите? — без особой надежды спросил Фредегар.

— Хотим! — закричал Пиппин.

— Грибы мои! — объявил Фродо. — Миссис Червинг, царица среди фермерских жен, преподнесла их мне! Уберите свои жадные лапы, я сам разложу грибы по тарелкам!

Хоббиты страстно любят грибы, превосходя в этом отношении самых алчных из Рослых, и это отчасти объясняет долгие вылазки юного Фродо на знаменитые мэришские поля и гнев оскорбленного Червинга. На сей раз грибов даже по понятиям хоббитов хватило на всех. Было вдоволь и прочей еды, и, когда с ужином покончили, даже Пухлик Болджер довольно вздохнул. Отодвинули стол и расставили стулья у огня.

— Посуду вымоем завтра, — решил Мерри. — А теперь выкладывайте все без утайки. Вероятно, не обошлось без приключений, а меня не было – это несправедливо. Я хочу получить полный отчет, а пуще всего хочу узнать, при чем тут старый Червинг и почему он так говорил со мной. Похоже, он испугался, если это вообще возможно!

— Мы все испугались, — ответил Пиппин после паузы, во время которой Фродо молча смотрел в огонь. — Ты тоже испугался бы, если бы тебя два дня преследовали Черные Всадники!

— Это еще кто такие?

— Черные фигуры на черных конях, — ответил Пиппин. — Если Фродо не хочет ничего рассказывать, я расскажу все с самого начала. — И он подробно описал путешествие с той минуты, как они покинули Хоббитон. Сэм поддерживал его кивками и возгласами. Фродо хранил молчание.

— Я бы подумал, что вы все это сочинили, — проговорил Мерри, — если бы своими глазами не видел черную фигуру на пристани и не слышал странные нотки в голосе Червинга. Что ты об этом думаешь, Фродо?

— Братец Фродо слишком скрытен, — заметил Пиппин. — Но пришло время открыть карты. Пока мы не узнали ничего, кроме догадки старого Червинга, что все это как-то связано с сокровищами старого Бильбо.

— Это только догадки, — поспешно сказал Фродо. — Червинг ничего не знает наверняка.

— Старый Червинг – проницательный хоббит, — возразил Мерри, — и его круглая физиономия скрывает много такого, чем он не бахвалится. Я слыхал, что когда-то он частенько хаживал в Старый Лес и знает множество диковинных вещей. А ты, Фродо, по крайней мере можешь сказать нам, справедлива ли его догадка.

— Я думаю, — медленно отвечал Фродо, — что догадка эта в общем справедлива. Здесь есть связь с давними приключениями Бильбо, и Всадники ищут – а может быть, следует сказать разыскивают – его или меня. И еще, если хотите знать, я боюсь, что это вовсе не шутка и что я нигде не буду в безопасности, ни здесь, ни в другом месте. — Он оглядел окна и стены, словно опасался, что те вдруг рухнут. Все молча посмотрели на него и многозначительно переглянулись.

— Сейчас скажет, — прошептал Пиппин, обращаясь к Мерри. Тот кивнул.

— Что ж! — сказал Фродо и расправил плечи, словно принял наконец решение. — Не могу больше держать это в себе. Мне нужно кое-что сказать вам. Но не знаю, с чего начать.

— Пожалуй, я мог бы помочь, — спокойно сказал Мерри. — Давай-ка я сам тебе кое-что расскажу.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Фродо, с беспокойством глядя на него.

— Только одно, милый старина Фродо: ты маешься, потому что не знаешь, как с нами попрощаться. Конечно, ты собирался покинуть Шир. Но опасность нагрянула быстрее, чем ты ожидал, и ты решил отправиться немедленно. Но не хочешь этого. Нам всем очень жаль тебя.

Фродо открыл рот – и вновь закрыл. Его удивленное лицо было таким комичным, что все расхохотались.

— Фродо, старина! — сказал Пиппин. — Ты в самом деле решил, будто заморочил нам голову? Для этого ты был недостаточно осторожен и мудр! В этом году с самого апреля все твое поведение говорило о намерении уйти, распрощаться с родными местами. Мы постоянно слышали, как ты бормочешь «Увижу ли я вновь эту долину?» и тому подобное. А утверждение, что у тебя кончились деньги, и продажа любимого Бэг-Энда этим Саквил-Бэггинсам! Да еще все это шушуканье с Гэндальфом...

— О небо! — воскликнул Фродо. — А я-то полагал, что веду себя осторожно и хитро. Не знаю, что сказал бы Гэндальф. Неужели весь Шир обсуждает мой уход?

— О нет! — ответил Мерри. — Не беспокойся! Конечно, тайна долго не продержится, но пока, я думаю, об этом знаем только мы, заговорщики. В конце концов, не забывай, что мы хорошо тебя знаем и часто видимся с тобой. И обычно можем догадаться, что у тебя на уме. Я знавал и Бильбо. По правде говоря, с самого его ухода я внимательно слежу за тобой. Мне подумалось, что рано или поздно ты последуешь за ним. Мы ужасно боялись, что ты обведешь нас вокруг пальца и уйдешь внезапно, в одиночку, как он. С весны мы глядим в оба и сами много чего придумали. Тебе нелегко будет от нас ускользнуть!

— Но я должен идти, — сказал Фродо, — ничего не поделаешь, дорогие друзья. Как это ни печально, но удерживать меня бесполезно. Поскольку вы о многом догадались, пожалуйста, помогите мне и не пытайтесь меня задержать!

— Ты не понимаешь! — сказал Пиппин. — Ты должен идти, а значит, должны идти и мы. Мы с Мерри отправляемся с тобой. Сэм отличный парень, он и дракону в глотку прыгнет, чтобы спасти тебя, если не споткнется о собственные ноги, но в твоем опасном путешествии одного товарища мало.

— Хоббиты, голубчики вы мои! — сказал глубоко тронутый Фродо. — Я не могу этого допустить. Я уже давно все решил. Вы говорите об опасностях, но не понимаете, о чем идет речь. Это не поход за сокровищами, не путешествие туда и обратно. Я бегу от смертельной опасности к смертельной опасности!

— Да все мы понимаем! — твердо возразил Мерри. — Потому и надумали идти. Мы знаем, что Кольцо – не пустяк. Но мы решили по мере сил помогать тебе в борьбе против Врага.

— Кольцо! — изумился Фродо, на этот раз совершенно сраженный.

— Да, Кольцо, — подтвердил Мерри. — Старина, ты не можешь пожаловаться на излишнее любопытство друзей. Я уже много лет знаю о существовании Кольца – собственно, я узнал о нем еще до ухода Бильбо. Но поскольку старик явно желал сохранить его существование в тайне, я тоже молчал, пока мы с ребятами не заключили наш тайный союз. Конечно, я знал Бильбо хуже, чем тебя: я тогда был слишком молод, а он гораздо осторожнее, чем ты, но все же недостаточно осторожен. И если хочешь узнать, как я впервые узнал о существовании Кольца, я расскажу.

— Говори, говори, — слабым голосом попросил Фродо.

— Само собой, из-за Саквил-Бэггинсов. Как-то раз, за год до Приема, я шел по дороге и увидел впереди Бильбо. Внезапно поодаль появились Саквил-Бэггинсы, они шли к нам. Бильбо замедлил шаг и – раз! – исчез. Я так изумился, что с трудом сообразил спрятаться, но более обычным способом – перебрался через изгородь и пошел по краю поля. Но когда С.-Б. прошли, я посмотрел сквозь изгородь на дорогу и увидел, что Бильбо внезапно появился вновь. Когда он что-то сунул в карман, я заметил блеск золота.

С тех пор я глядел в оба. Сознаюсь, в сущности я шпионил. Но вы должны признать, что все это было очень загадочно, а мне тогда не исполнилось еще и двадцати. Вероятно, я единственный в Шире, кроме Фродо, видел тайную книгу старика.

— Ты читал его книгу! — воскликнул Фродо. — Да сжалится над нами небо! Неужели в этом мире не осталось секретов?

— Я бы сказал, не осталось строгих секретов, — уточнил Мерри. — Впрочем, я видел ее только мельком, да и это стоило мне больших трудов. Бильбо никогда не расставался со своей книгой. Интересно, что с ней стало. Вот бы еще разок взглянуть на нее! Она у тебя, Фродо?

— Нет. Ее не было в Бэг-Энде. Он, должно быть, взял ее с собой.

— Ну, вот я и говорю, — продолжал Мерри, — я держал свои открытия при себе до этой весны, когда положение стало серьезным. Тогда мы составили заговор и поскольку тоже не шутили и собирались делать дело, нам не приходилось чересчур щепетильничать. Тебя не очень-то легко раскусить, а Гэндальфа и того труднее. Но если хочешь познакомиться с нашим главным сыщиком, могу представить тебе его.

— Где же он? — спросил Фродо, озираясь, как будто ждал, что из кувшина вылезет зловещая фигура в маске.

— Шаг вперед, Сэм! — засмеялся Мерри, и Сэм встал, красный до ушей. — Вот наш сборщик информации. И, надо тебе сказать, собрал он ее немало, прежде чем попался.

— Сэм! — воскликнул Фродо. Удивление его достигло предела, и он не мог решить, что чувствует – гнев, смущение, облегчение или что его просто одурачили.

— Да, сударь! — подтвердил Сэм. — Прошу прощения, сударь! Но я не хотел вреда ни вам, мастер Фродо, ни мастеру Гэндальфу. У него есть здравый смысл, уверяю вас, и когда вы сказали, что пойдете один, он заметил: «Нет! Возьмите с собой того, кому можно верить».

— Но теперь мне кажется, что я никому не могу верить, — сказал Фродо.

Сэм с несчастным видом поглядел на него. — Все зависит от того, чего ты хочешь, — заметил Мерри. — Ты можешь рассчитывать, что мы до смертного часа будем рядом с тобой – и в горе, и в радости. Можешь доверить нам любой свой секрет, и мы будем хранить его лучше, чем ты сам. Но не рассчитывай, что мы бросим тебя в беде и позволим уйти без единого слова. Мы твои друзья, Фродо. Это так. Мы знаем многое из того, что говорил тебе Гэндальф. Мы многое знаем о Кольце. Мы ужасно боимся – но пойдем с тобой!

— А потом, сударь, — добавил Сэм, — вы должны последовать совету эльфов. Гильдор сказал, что вы должны взять с собой тех, кто сам того захочет, и от этого вы не можете отпереться.

— Я и не отпираюсь, — признался Фродо и поглядел на Сэма, который теперь улыбался, — я не отпираюсь, но теперь никогда не поверю, что ты спишь, даже если ты будешь храпеть. Обязательно хорошенько пну тебя, чтобы убедиться...

А вы все – лживые мошенники! — повернулся он к остальным. — Но да благословит вас небо! — засмеялся он, махнув рукой. — Сдаюсь. Я последую совету Гильдора. Не будь опасность так ужасна, я заплясал бы от радости. И все равно я счастлив! Давненько я так не радовался! Я ужасно боялся этого вечера...

— Отлично! Решено. Да здравствует Фродо-командир и компания! Трижды ура! — закричали друзья и пустились вокруг него в пляс. Мерри и Пиппин завели песню, очевидно, приготовленную для этого случая.

Сочиненная по образцу песни гномов, с которой началось когда-то путешествие Бильбо, она пелась на тот же мотив.

Прощай, говорим мы очагу и холлу! Пусть дует ветер и идет дождь, Мы должны идти, Идти в леса и высокие горы. В Ривенделл, где живут эльфы На полянах меж туманных низин, По пустыням и торфяникам пройдем мы торопливо, А придем ли куда, кто знает? Враги впереди, опасность сзади, А небо будет нашей крышей, Пока не будет исполнен наш тяжкий труд, Наше путешествие окончено и задача решена. Мы должны идти! Мы должны идти! Мы уходим до начала дня!

— Очень хорошо! — сказал Фродо. — Но в таком случае, прежде чем мы отправимся на боковую, придется еще многое сделать. Хорошо хоть до завтрашнего утра нашей крышей будет крыша!

— О! То были стихи! — сказал Пиппин. — А что, ты на самом деле хочешь выступить «до начала дня»?

— Не знаю, — ответил Фродо, — я боюсь этих Черных Всадников и уверен, что долго оставаться на одном месте небезопасно, особенно там, куда, как они считают, я направился. К тому же Гильдор советовал мне не ждать. Но я бы очень хотел повидаться с Гэндальфом. Я заметил, что даже Гильдор встревожился, узнав, что Гэндальф не появился. Все зависит от двух обстоятельств. Как быстро Всадники доберутся до Баклбери? И как скоро мы сможем выступить? Предстоит немало приготовлений.

— Ответ на второй вопрос таков, — сказал Мерри. — Мы можем уйти через час. Я, в общем-то, все подготовил. В конюшне за полем стоят шесть пони, а все припасы, кроме запасной одежды и скоропортящихся продуктов, упакованы.

— Заговор удался на славу, — констатировал Фродо, — а как насчет Черных Всадников? Не опасно ли будет денек подождать Гэндальфа?

— Смотря что сделают Всадники, если найдут тебя здесь, — ответил Мерри. — Конечно, они могут нагрянуть сюда уже сейчас, если не задержались у северных ворот, где Заплот у самого моста спускается к реке. Ночью стража их не пропустит, разве что они ринутся напролом. Да и днем их постараются задержать – во всяком случае, до тех пор, пока не доложат о них Хозяину Холла и не получат ответ, потому что Всадники охране не понравятся и наверняка испугают ее. Но, конечно, Бакленд не сможет долго выдерживать их натиск. И, может статься, поутру пропустят даже Черного Всадника, если он спросит мастера Бэггинса. Всем известно, что ты вернулся жить в Крикхоллоу.

Фродо некоторое время сидел в раздумье. — Я принял решение, — сказал он наконец, — я выступаю утром, как только рассветет. Но по дороге не пойду: в таком случае было бы безопаснее ждать здесь. Если я пройду через северные ворота, мой уход из Бакленда немедленно станет всеобщим достоянием, вместо того чтобы хоть несколько дней оставаться тайной. Более того, удастся Всадникам попасть в Бакленд или нет, мост и Восточная Дорога у границ наверняка окажутся под наблюдением. Мы не знаем, сколько этих Всадников, но их по меньшей мере двое, а может, и больше. Единственный выход – уйти в совершенно неожиданном направлении.

— Но это значит только одно: уйти в Старый Лес! — ужаснулся Фредегар. — Немыслимо! Лес так же опасен, как и Черные Всадники!

— Не совсем, — поправил Мерри. — Выход отчаянный, но, я думаю, Фродо прав. Это единственный способ уйти незаметно. И если повезет, наш первый ход может стать удачным!

— Нет, в Старом Лесу вам удачи не видать, — не унимался Фредегар. — Там несчастливое место, вы заблудитесь! Никто туда не ходит!

— Еще как ходят, — возразил Мерри. — Брендибаки. Изредка, когда на них найдет. У нас есть особая лазейка. Однажды и Фродо ею пользовался, давно. Я лично бывал в Лесу несколько раз – днем, конечно, когда деревья спят и все относительно спокойно.

— Что ж, поступайте, как находите нужным, — сказал Фредегар, — Старого Леса я боюсь больше, чем всего остального, – о нем рассказывают кошмарные истории, – но мой голос не в счет, ведь я не участвую в путешествии. К тому же я очень рад, что хоть кто-то остается и сможет рассказать Гэндальфу о ваших подвигах. А я уверен, что Гэндальф скоро появится.

Пухлик Болджер очень любил Фродо, но не испытывал желания покинуть Шир и посмотреть, что лежит за его пределами. Его семья происходила из Истфартинга, точнее, из бриджфилдского Баджфорда, но сам он никогда не бывал дальше моста через Брендивинь. Ему, согласно первоначальному замыслу заговорщиков, поручалось остаться дома и отвечать на расспросы любопытных, как можно дольше сохраняя видимость того, что мастер Бэггинс живет в Крикхоллоу. Пухлик прихватил даже старую одежду Фродо, чтобы лучше играть свою роль. Хоббиты и не подозревали, какой опасной она может оказаться.

— Великолепно! — согласился Фродо, вникнув в этот план. — Иначе мы никак не сможем дать знать Гэндальфу. Конечно, я не знаю, умеют ли Всадники читать, но я не рискнул бы оставить письмо: вдруг они обыщут дом. А если Пухлик хочет держать оборону, можно не сомневаться, что Гэндальф узнает, куда я ушел. Решено. Утром отправляемся в Старый Лес.

— Будь по-твоему! — сказал Пиппин. — Вообще-то, по мне лучше сбивать ноги в пути, чем, как Пухлик, ждать здесь прихода Черных Всадников.

— Погоди, пока не окажешься в Лесу, — заметил Фредегар. — Завтра в эту пору ты будешь горько жалеть, что не остался здесь со мной.

— Хватит спорить, — подытожил Мерри, — нам еще нужно кое-что упаковать до того, как мы пойдем спать. Я разбужу вас на рассвете.

Добравшись наконец до постели, Фродо некоторое время не мог уснуть. Ноги болели. Он радовался, что утром поедет верхом. Постепенно он впал в дремоту. Ему казалось, что он из какого-то высокого окна смотрит на темный океан деревьев. Внизу ползали и сопели неведомые твари. И Фродо знал, что рано или поздно они его учуют.

Потом он услышал в отдалении какой-то шум. Вначале он подумал, что это сильный ветер шумит в листве. Потом понял, что это шум далекого Моря, шум, которого он никогда не слышал наяву, хотя часто мечтал о нем. И вдруг Фродо оказался на открытом пространстве, в незнакомой темной степи. В воздухе витал странный соленый запах. Фродо поднял голову и увидел высокую белую башню, одиноко стоящую на холме, и им овладело отчаянное желание подняться на нее и увидеть Море. Он начал карабкаться на холм, к башне, но внезапно небо озарила вспышка и раздался удар грома.

Глава VI Старый Лес

Неожиданно Фродо проснулся. В комнате было по-прежнему темно. На пороге стоял Мерри. В одной руке он держал свечу, другой колотил по двери. — Ладно, будет тебе! Что случилось? — спросил еще не проснувшийся окончательно Фродо.

— Что случилось?! — воскликнул Мерри. — Пора вставать! Половина пятого, на дворе туман. Пошли! Сэм уже готовит завтрак. Даже Пиппин поднялся. Я иду седлать пони, а потом приведу вьючную лошадку. Разбуди этого лентяя Пухлика! Пусть встанет попрощаться с нами.

В самом начале седьмого четверо хоббитов были готовы отправиться в путь. Пухлик Болджер зевал. Они украдкой выскользнули из дома. Мерри шел впереди, ведя пони с поклажей; он зашагал по тропе, которая, прорезав рощицу за домом, уходила в поля. Кроны деревьев влажно блестели, с каждого прутика капало, трава поседела от холодной росы. Все было спокойно, далекие звуки казались близкими и ясными: во дворах кудахтали куры, где-то хлопнула дверь.

Пони ждали в сарае – любимые хоббитами крепкие маленькие лошадки, не слишком резвые, но привычные к долгой ежедневной работе. Путники забрались в седла и вскоре уже трусили сквозь туман, который, казалось, неохотно расступался и угрожающе смыкался за ними. Они ехали уже примерно с час – медленно и без разговоров, – когда в тумане перед ними вдруг вырос Заплот, высокий, в сетке серебряных паутинок.

— Как вы собираетесь перебраться на ту сторону? — спросил Фредегар.

— За мной! — сказал Мерри. — Увидишь. — Он повернул влево и двинулся вдоль Заплота, и вскоре хоббиты оказались у изгиба зеленой стены, там, где Заплот шел по краю оврага. Чуть в стороне от Заплота был проделан проход, полого спускавшийся под землю. Кирпичные стены мало-помалу поднимались все выше, чтобы внезапно сомкнуться над головой, образуя туннель – каменную трубу, которая глубоко подныривала под Заплот и выходила с противоположной стороны наружу, в овраг.

Там Пухлик Болджер остановился. — До свидания, Фродо, — сказал он. — Лучше бы тебе не ездить через Лес. Надеюсь, до вечера спасать тебя не понадобится. Желаю всем удачи – сегодня и всегда!

— Если впереди нас не ждет ничего хуже Старого Леса, мне повезло, — ответил Фродо. — Попроси Гэндальфа поторопиться. Пусть идет по Восточной Дороге: мы вскоре выйдем на нее и пойдем как можно быстрее. — До свидания! — закричали все, въезжая в проход, и вскоре исчезли из вида.

В туннеле было темно и сыро. В глубине его перегораживала решетка из толстых металлических прутьев. В решетке была небольшая дверь. Мерри спешился и открыл ее ключом, а когда все проехали, снова закрыл за собой. Дверь со звоном захлопнулась, щелкнул замок. Звук этот показался хоббитам зловещим.

— Ну, вот! — сказал Мерри. — Мы покинули Шир и находимся на краю Старого Леса.

— Правда ли то, что о нем рассказывают? — спросил Пиппин.

— Не знаю, какие рассказы ты имеешь в виду, — ответил Мерри. — Если сказки о привидениях, орках, волках и прочих страшилищах, которыми пугали Пухлика его няньки, то это враки. Во всяком случае, я в них не верю. Но этот Лес – странное место. В нем все гораздо более живое – более разумное, если можно так выразиться, – чем в Шире. К тому же здешние деревья не любят чужаков. Они следят за ними. Обычно они этим ограничиваются и, пока стоит день, больше ничего не предпринимают. Лишь самые сердитые могут изредка скинуть на тебя ветку, сунуть под ноги корень или запутать вьюном. Но я слыхал, что ночью они гораздо опаснее. Я всего раз или два был тут после наступления темноты и всегда только у самой изгороди. Мне показалось тогда, что деревья шепчутся друг с другом, передавая новости и слухи на непонятном для нас языке, а их ветви раскачивались без всякого ветра. Говорят, эти деревья умеют ходить и могут обступить прохожего, взять в кольцо. Когда-то давно они напали на Заплот: подошли и укоренились рядом и нависли над ним. Но пришли хоббиты, срубили сотни деревьев, устроили в Лесу огромный костер и выжгли к востоку от Заплота длинную полосу. После этого деревья прекратили наступление, но очень невзлюбили хоббитов. Неподалеку от опушки, на месте того костра, до сих пор большая плешь.

— Тут только деревья опасны? — поинтересовался Пиппин.

— В глубине Леса и на его дальнем краю живет много странных созданий, — ответил Мерри, — во всяком случае, так мне рассказывали, но сам я ни разу их не видел. Однако кто-то же проложил в Лесу тропы. Встречаются и следы, которые время от времени меняются самым странным образом. Неподалеку от этого туннеля начинается – или много лет тому назад начиналась – широкая тропа, ведущая к Старой Гари и дальше на северо-восток... Это почти совпадает с нужным нам направлением. Я постараюсь отыскать ее.

Хоббиты выехали из туннеля и двинулись через широкий овраг. На его дальнем конце, в ста с лишним ярдах от Заплота, в Лес углублялась едва заметная тропка, но, едва путники вступили под лесной полог, тропа исчезла. Оглядываясь, хоббиты видели в промежутках между деревьями (которые росли уже довольно густо) темную полосу Заплота. Впереди пестрели только бесчисленные стволы разнообразных деревьев, прямые и кривые, перекрученные и скособоченные, приземистые и высокие, покрытые наростами и ровные, стройные и раскидистые, и все они были зеленые или серые от мха и чего-то косматого и скользкого.

Один Мерри держался довольно бодро. — Тебе лучше проехать вперед и отыскать тропу, — сказал ему Фродо. — Нам нельзя потерять друг друга или забыть, в какой стороне Заплот!

Они выбрали дорогу между деревьями, и пони потрусили вперед, тщательно избегая бесчисленных змеистых переплетенных корней. Подлеска не было. Земля постепенно поднималась, и, чем дальше путники продвигались вперед, тем выше, темнее и толще становились деревья. Было тихо, лишь изредка какая-нибудь сорвавшаяся с ветки капля пробивала себе дорогу в застывшей листве. Ветки не качались, листва не шуршала, но хоббитов не покидало неприятное ощущение, что за ними следят с неодобрением, переходящим в неприязнь и даже вражду. Ощущение это крепло, и наконец путники начали быстро поглядывать вверх, по сторонам и назад, словно ожидая внезапного нападения.

Никаких следов тропы по-прежнему не было, а вот деревья, казалось, то и дело преграждали им путь. Пиппин вдруг понял, что больше не выдержит, и неожиданно для всех закричал: — Эй! Эй! Я ничего вам не сделаю! Позвольте мне пройти!

Остальные оторопело остановились, но крик Пиппина уже замер, словно поглощенный толстым занавесом. Никакого отклика, даже эха – только деревья словно бы теснее прежнего обступили путешественников и следили за ними еще внимательнее.

— На твоем месте я бы не кричал, — заметил Мерри, — это приносит больше вреда, чем пользы.

Фродо задумался, можно ли вообще отыскать дорогу через Лес и не напрасно ли он увлек товарищей за собой в это зловещее место. Мерри озирался по сторонам, как будто сомневался, куда идти дальше. Пиппин заметил это. — Быстро же ты заблудился! — сказал он. Но в этот миг Мерри облегченно присвистнул и указал вперед.

— Ну и ну! — заметил он. — Эти деревья и впрямь не стоят на месте. Перед нами Cтарая Гарь, по крайней мере я надеюсь на это, но тропа, похоже, переместилась!

Они двинулись вперед, и стало светлее. Внезапно деревья кончились, и путешественники оказались на широкой круглой поляне. Над ними было небо, к их удивлению, голубое и чистое: под сводами Леса они не видели ни как разгорелось утро, ни как рассеялся туман. Солнце, однако, поднялось еще недостаточно высоко, чтобы озарить поляну, – его лучи освещали только макушки леса. Листва деревьев, обступивших поляну, была чрезвычайно зеленой и плотной, и они образовывали почти сплошную стену. На самой поляне не росло ни дерева, только жесткая трава да высокий бурьян: длинные жухлые стебли болиголова, дикая петрушка, кипрей, роняющий семена в жирную золу, буйная крапива и чертополох. Мрачное место, но в близком соседстве с Лесом оно веселило душу и радовало глаз.

Хоббиты приободрились и с надеждой поглядывали на ясное небо. На дальнем краю поляны в стене деревьев виднелся просвет: там начиналась тропа. Она, петляя, углублялась в Лес, то раздаваясь, то вновь сужаясь, а вверху оставалось открытое небо, хотя деревья порой подступали вплотную и смыкали над ней темные кроны. По этой тропе и поехали путники. Земля по-прежнему полого поднималась в гору, но теперь хоббиты двигались гораздо быстрее и увереннее. Им казалось, что Лес смягчился и готов беспрепятственно пропустить их.

Однако через некоторое время воздух сделался горячим и душным. Деревья вновь сомкнулись теснее, и хоббиты перестали видеть, что впереди. Они острее прежнего ощутили недоброе внимание к себе. Было так тихо, что стук копыт пони, шелестевших опавшей листвой и изредка спотыкавшихся о скрытые под ней корни, громом отдавался у путников в ушах. Фродо, желая подбодрить товарищей, попробовал запеть, но голос его напоминал бормотание:

О! Путники в земле теней, Не отчаивайтесь! Мрак рассеется, Деревья когда-нибудь кончатся, И вы увидите небо и солнце: Заходящее солнце, восходящее солнце, Конец дня и начало дня. На западе или на востоке, но лес кончится...

— Лес кончится... — Не успел Фродо произнести эти слова, как голос его замер. Воздух стал таким тяжелым, что слова с трудом шли с языка. Прямо перед ними из нависающей кроны старого дерева выпала большая ветвь и с треском ударилась о тропу. Стволы, казалось, сомкнулись вокруг них.

— Им не нравится, что Лес кончится, — сказал Мерри, — не нужно больше петь. Погоди, пока не дойдем до опушки, вот тогда мы повернемся да как грянем хором!

Он говорил весело и, если и чувствовал тревогу, то не подавал виду. Остальные подавленно молчали. Фродо чувствовал, как на сердце ему ложится камень, и жалел, что вздумал бросить вызов грозным деревьям. Он уже хотел остановиться и предложить повернуть назад, если это еще возможно, когда события приняли новый оборот. Тропа перестала подниматься и некоторое время шла почти горизонтально. Темные деревья расступились, и хоббиты увидели, что она уходит прямо вперед. Там в некотором отдалении возвышался зеленый холм, выпиравший из окружающего Леса, точно голый череп. Тропа вела прямо к нему.

Хоббиты поспешили вперед, радуясь возможности хоть ненадолго ускользнуть из-под гнета Леса. Тропа нырнула вниз, опять начала подъем и наконец привела их к подножию крутого холма. Там она покинула Лес и затерялась в зелени травы. Деревья окружали холм, словно густой венчик волос с четкой границей – выбритое темя.

Хоббиты повели пони вверх по тропе, витками опоясывавшей холм, и наконец достигли вершины. Тут они остановились и огляделись. В воздухе, пронизанном солнечными лучами, стояла дымка, не позволявшая далеко видеть. Ближе к ним марево рассеялось, задержавшись лишь кое-где в лесистых низинках, но на юге из глубокой лощины, прорезавшей Лес, по-прежнему поднимался туман, больше похожий на клочья пара или белого дыма.

— Это, — сказал Мерри, махнув рукой, — русло Витивиндла. Он спускается со склонов, течет по самой середине Леса на юго-запад и ниже Хейсенда впадает в Брендивинь. Туда идти нельзя. Говорят, долина Витивиндла – самое опасное место в Лесу, оттуда исходит все необычное и загадочное.

Все посмотрели в ту сторону, но увидели лишь туман над сырой глубокой долиной. За ней, пропадая из глаз, продолжался южный участок Леса.

На вершине холма начинало припекать. Должно быть, время близилось к одиннадцати, но осенняя дымка по-прежнему мешала хоть что-то разглядеть вдали. Хоббитам не удалось высмотреть на западе ни полоску Заплота, ни долину Брендивиня. На севере, куда путники с надеждой поглядывали, не было ни следа Великой Восточной Дороги, к которой они направлялись. Хоббиты стояли на острове среди моря деревьев, а горизонт затянуло марево.

На юго-востоке земля круто обрывалась вниз, как будто склоны холма продолжались глубоко под покровом Леса, точно берега острова, который на деле лишь маковка горы, вздымающейся из пучины. Сидя на зеленой вершине, хоббиты пообедали, поглядывая на Лес внизу. Когда солнце поднялось еще выше и миновало зенит, далеко на востоке за Старым Лесом они различили серо-зеленые очертания Холмов. Это заметно подбодрило путников – было приятно увидеть хоть что-то помимо бесконечных деревьев, хотя хоббиты и не собирались идти в ту сторону: Могильные холмы приобрели в преданиях Шира не менее зловещую славу, чем сам Лес.

Наконец хоббиты решили вновь двинуться в путь. Тропа, приведшая их к холму, вновь появилась на северном склоне, но, пройдя по ней совсем немного, они убедились, что она постоянно отклоняется вправо. Вскоре тропа быстро пошла под уклон, и хоббиты предположили, что она ведет к долине Витивиндла, совсем не туда, куда им было нужно. После недолгого обсуждения путники решили сойти с коварной тропы и двинуться на север: хотя с вершины холма они не могли разглядеть Восточную Дорогу, она должна была лежать в той стороне и относительно недалеко. К тому же местность к северу (левее тропы) казалась более сухой и открытой, деревья на склонах – более редкими, а на смену дубам, вязам и другим диковинным безымянным деревьям лесной чащи пришли пихты и ели.

Поначалу решение казалось правильным: путники продвигались вперед довольно быстро, хотя всякий раз, как они ловили проблеск солнца на какой-нибудь поляне, им мерещилось, что они непостижимым образом отклонились к востоку. Но через некоторое время деревья вновь начали теснее обступать их именно там, где издалека заросли казались более редкими и проходимыми. Неожиданно появились глубокие складки земли, похожие на борозды, оставленные гигантскими колесами, или на широкие рвы, и ушедшие в почву, давно заброшенные, заросшие колючим кустарником дороги. Эти борозды то и дело попадались хоббитам на пути, и пересечь их можно было, лишь спустившись на дно, а затем взобравшись на противоположный склон, что из-за пони было хлопотно и затруднительно. Всякий раз, спустившись, они обнаруживали на дне углубления густые заросли кустарника и молодых деревьев, которые не давали возможности свернуть влево, но легко расступались, если путники поворачивали направо. Приходилось подолгу идти по дну, пока не отыскивалось место, пригодное для подъема. И всякий раз как хоббиты выбирались из борозды, Лес оказывался гуще и темнее, и всякий раз найти дорогу вверх и влево было трудно или попросту невозможно, так что поневоле приходилось поворачивать вправо и вниз.

Через час или два хоббиты утратили всякое представление о направлении, зная лишь, что давно уже не идут на север. Что-то уводило их в сторону, и они попросту следовали по избранному для них пути – на восток и на юг, к самому сердцу Леса, а не к его опушке.

Было уже далеко за полдень, когда они, спотыкаясь и поскальзываясь, спустились в более широкую и глубокую складку местности, чем все попадавшиеся прежде. Выемка была такой крутой, а стенки ее так нависали, что выбраться оттуда с пони и багажом не было никакой возможности. Оставалось только идти по дну, которое все понижалось. Почва стала мягкой и болотистой, на склонах забили ключи, и вскоре хоббиты обнаружили, что идут по течению ручья, который журчал и переливался в своем травянистом ложе. Вскоре земля круто пошла под уклон, а ручей, ставший многоводным и шумным, резво побежал вниз по склону. Хоббиты очутились в глубоком сумрачном овраге, над которым в вышине смыкались кроны деревьев.

Некоторое время путники с трудом пробирались вдоль ручья. Потом овраг внезапно кончился, и они увидели впереди солнце – как сквозь ворота. Подойдя к просвету, хоббиты обнаружили, что спустились по расселине в высоком, почти отвесном берегу. У подножия расстилалась широкая полоса травы и камышей, поодаль виднелся другой берег, такой же крутой. Котловина между обрывистыми склонами дремала в золотом свете позднего полудня. По ее середине лениво катила бурые воды извилистая темная река в обрамлении древних ив, перегороженная их поваленными стволами и испещренная тысячами палых листьев. Желтые, трепещущие, они срывались с ветвей и наполняли воздух – в долине дул теплый слабый ветерок. Шуршал тростник, и ветви ивняка тихонько поскрипывали.

— Ну, теперь я хотя бы представляю, где мы! — сказал Мерри. — Мы пошли почти точно в обратную сторону! Это Витивиндл. Пойду вперед на разведку.

Он вышел на солнце и исчез в высокой траве. Через некоторое время Мерри появился вновь и сообщил, что между подножием крутого берега и рекой есть полоса вполне твердой земли, а кое-где прочный дерн подходит к самой воде. — Больше того, — добавил Мерри, — вдоль реки вьется что-то вроде пешеходной дорожки. Если мы свернем налево и пойдем по ней, то в конце концов обязательно выйдем к восточному краю Леса.

— Да уж! А если тропа заведет нас в трясину? — усомнился Пиппин. — Ты знаешь, кто и зачем проложил ее? Я уверен, что это сделано не ради нашей пользы! Мне теперь очень подозрителен Лес и все, что с ним связано; кажется, я поверил в рассказы о нем! И кстати, ты знаешь, далеко ли на восток нам придется идти?

— Нет, — ответил Мерри, — не знаю. Я понятия не имею, сколько нам придется идти вдоль Витивиндла или кто ходил здесь так часто, что протоптал тропу. Но другого выхода я просто не вижу.

Ничего не попишешь: хоббиты выстроились гуськом, и Мерри повел их к найденной тропе. Куда ни глянь, камыш и травы были сочными и такими пышными и высокими, что кое-где поднимались выше головы, но идти по тропе оказалось нетрудно, она петляла и извивалась между лужами и трясиной, выбирая сухие, прочные участки. Кое-где тропу пересекали ручейки, сбегавшие по канавкам с лесистой возвышенности и впадавшие в Витивиндл. В таких местах были проложены аккуратные деревянные мостки.

Постепенно хоббитам стало очень жарко. Над их головами сновали армады всевозможных мух и мушек, солнце пекло спины. Наконец они оказались в редкой тени – там, где над тропой простерлись большие серые ветви. Теперь каждый следующий шаг давался хоббитам все труднее. Их охватила странная сонливость; казалось, дрема поднимается из земли и витает в воздухе, взбирается по ногам путников, мягко окутывает головы и ложится на веки.

Фродо почувствовал, что засыпает, его голова клонилась на грудь, он клевал носом. Пиппин, шедший впереди него, опустился на колени. Фродо остановился. — Бесполезно, — словно издалека, услышал он голос Мерри, — без отдыха я не смогу больше сделать ни шагу. Мне надо вздремнуть. Под ивами прохладно. И меньше мух!

Фродо не понравились эти слова. — Идемте! — воскликнул он. — Не время спать! Вначале нужно выйти из Леса! — Но никто его не слушал. Рядом с ним широко зевал и одурело моргал Сэм.

Внезапно Фродо и сам почувствовал, что его одолевает сон. Голова у него закружилась. Все звуки смолкли. Даже мухи перестали жужжать. Только какой-то мягкий шелест у границ слышимости, словно напетая полушепотом песня, казалось, тревожил ветви над головой. Фродо поднял отяжелевшие веки и увидел, что над ним склонилась огромная ива, древняя и седая. Она казалась невероятно большой, ее раскидистые ветви напоминали протянутые руки со множеством длиннопалых ладоней, в узловатом корявом стволе зияли широкие трещины, которые слабо поскрипывали, когда ветви шевелились. Движение листьев на фоне светлого неба одурманивало, и Фродо упал на траву да так и остался лежать.

Мерри и Пиппин протащились чуть дальше и легли, прислонясь спинами к стволу ивы. Дерево закачалось, заскрипело, и позади путников раскрылись огромные щели, готовые поглотить их. Хоббиты загляделись на серые и зеленые листья, слабо колыхавшиеся на свету, и им послышалось пение. Они закрыли глаза, и им почудились слова, прохладные, спокойные – что-то о воде и сне. Поддавшись этим чарам, хоббиты уснули у подножия огромной серебристой ивы.

Фродо некоторое время лежал, борясь с одолевавшим его сном, но наконец с усилием поднялся на ноги. Он почувствовал жгучее желание отыскать холодную воду. — Подожди меня, Сэм, — пробормотал он, — я на минутку, только ноги ополосну!

В полусне он побрел к берегу, туда, где огромные корявые корни ивы проросли в воду, словно драконьи детеныши пришли на водопой. Оседлав такой корень, Фродо опустил горящие ноги в холодную бурую воду и мгновенно уснул, привалившись к дереву.

Сэм сел, почесал голову и зевнул во весь рот. Ему было не по себе. Близился вечер, и Сэм подумал, что эта внезапная сонливость напала на них неспроста. — Тут дело не только в жаре да усталости, — бормотал он. — Не нравится мне это дерево. У, какое большущее! Я ему не верю! Ишь как баюкает! Врешь, не возьмешь!

Сэм заставил себя встать и спотыкаясь сходил посмотреть, что стало с пони. Оказалось, что два из них довольно далеко ушли по тропе, и только он поймал лошадок и привел обратно, как услышал два звука: один громкий, а другой тихий, но очень ясный. Громким был всплеск от падения в воду, а тихим – шум сродни щелканью замка в осторожно притворенной двери.

Сэм кинулся обратно к ручью. Фродо лежал в воде у берега, и Сэму показалось, что большой корень навис над его хозяином и держит на глубине, но Фродо не боролся. Сэм схватил его за куртку и вытянул из-под корня, а потом с трудом вытащил на берег. Фродо почти тотчас проснулся, закашлялся и начал отплевываться.

— А знаешь, Сэм, — сказал он наконец, — это проклятое дерево сбросило меня в воду. Я почувствовал. Большой корень изогнулся и спихнул меня.

— Я думаю, это вам приснилось, мастер Фродо, — ответил Сэм. — Не нужно сидеть в таком месте, если клюете носом!

— А как другие? — спросил Фродо. — Интересно, что им снится.

Они обошли вокруг дерева, и тут-то Сэм понял, что за щелчок он слышал: Пиппин исчез! Щель, возле которой он улегся, закрылась, словно ее и не было. Мерри угодил в ловушку: другая щель сомкнулась повыше его талии. Ноги Мерри торчали наружу, но все остальное скрывалось в темном отверстии, края которого сжимались, как тиски.

Вначале Фродо и Сэм осыпали ударами ствол у того места, где прежде лежал Пиппин. Потом лихорадочно бросились разжимать пасть трещины, зажавшей бедного Мерри. Все попытки оказались напрасными.

— Какое безобразие! — воскликнул в отчаянии Фродо. — Зачем мы вообще пришли в этот жуткий Лес? Как я хотел бы, чтобы все мы вновь оказались в Крикхоллоу! — Он изо всех сил пнул дерево. По стволу и ветвям пробежала едва заметная дрожь, листва зашуршала, зашепталась, но теперь ее шелест походил на далекий, едва слышный смех.

— У нас с собой, наверное, нет топора, мастер Фродо? — спросил Сэм.

— Я захватил небольшой топорик, чтобы рубить валежник для костра, — ответил Фродо, — от него будет мало проку!

— Минутку! — воскликнул Сэм, услышав о валежнике. — Можно разжечь костер!

— Можно, — с сомнением согласился Фродо, — только как бы не поджарить Пиппина.

— Для начала можно попробовать как следует прижечь или напугать дерево! — со злостью сказал Сэм. — Если оно их не отпустит, я свалю его, хоть бы пришлось грызть его зубами! — Он побежал к вьючному пони и вскоре вернулся с двумя огнивами и топориком.

Хоббиты быстро набрали сухой травы, листьев, кусков коры и набросали груду сухих ветвей у ствола с противоположной от пленников стороны. Едва Сэм ударил по огниву, искра подожгла сухую траву; поднялись пламя и облако дыма. Затрещали прутья. Язычки огня лизнули сухую, испещренную шрамами и отметинами кору древнего дерева и опалили ее. Ива задрожала. Листья над головами, казалось, зашипели от боли и гнева. У Мерри вырвался пронзительный крик, а из глубины дерева послышался сдавленный вопль Пиппина.

— Потушите огонь! Потушите! — кричал Мерри. — Оно передавит меня надвое, если не потушите! Так оно говорит!

— Кто? Что? — кричал Фродо, бросаясь к другому боку дерева.

— Хватит! Довольно! — молил Мерри. Ветви ивы яростно закачались. Послышался шум, как будто поднялся ветер и загудел в кронах всех окрестных деревьев: точно хоббиты бросили в тихо дремлющую долину камень, и гневная рябь разбежалась по целому Лесу. Сэм раскидал костер и принялся затаптывать искры. Но Фродо, очень смутно сознавая, чего ждет и на что надеется, побежал по тропе с криком: «На помощь! На помощь! На помощь!!» Ему казалось, что он едва слышит свои пронзительные вопли: ивовый ветер тотчас подхватывал их и топил в шелесте листвы. Фродо был в отчаянии, он растерялся и перестал соображать.

Внезапно он остановился. Ему почудился отклик, но откуда-то из-за спины, с тропы, из глубины Леса. Фродо развернулся и прислушался, и скоро у него не осталось сомнений. Кто-то пел. Глубокий радостный голос беззаботно напевал бессмыслицу:

Гей-дол! мерри-дол! звучит донг-дилло! Звенит донг! звенит лонг! далеко вилло! Том Бом, веселый Том, Том Бомбадилло!

Фродо и Сэм замерли, обретая надежду и в то же время страшась встретить новую опасность. Внезапно, после длинной череды бессмысленных слов, голос зазвучал выше, чище и громче и грянул такую песню:

Гей! Вперед, мерри-дол! дерри-дол! Дорогая моя! Свет горит над землей, где гуляет ветер, Внизу по холму в свете солнца, К входу в дом, где живет моя прекрасная госпожа, дочь водяницы, Стройная, как ствол ивы, чище речной воды. Старый Том Бомбадил принес водяные лилии, Он теперь идет домой. Слышите, как он поет? Гей! Вперед, мерри дол! дерри дол! и мерри-о, Златеника, Златеника, мерри-дерри-о! Жалкая Старуха Ива распустила ветви! Том сейчас торопится. Приближается вечер. Том несет домой водяные лилии. Гей! Вперед, дерри-дол! Слышите, как я пою?

Фродо и Сэм стояли как зачарованные. Ветер утих. Листва вновь неподвижно повисла на оцепенелых ветвях. Опять послышалась песня, а затем над камышами у тропы внезапно появилась старая потрепанная шляпа с высокой тульей и длинным синим пером за лентой. Ее хозяин, по всей видимости, подпрыгивал и пританцовывал. Новый прыжок и поклон – и хоббиты увидели... человека, так им показалось. Во всяком случае, для хоббита он был слишком велик и грузен. Но, хоть он и не вышел ростом для того, чтобы зваться представителем Рослого народа, шума производил не меньше настоящего человека – громко топал толстыми ногами, обутыми в большие желтые башмаки, и ломился через траву и тростник, как спешащая на водопой корова. Плащ у него был голубым, длинная борода – каштановой, глаза синими и яркими, а лицо, изборожденное сотнями веселых морщинок, – румяным, как спелое яблоко. В руках он держал большой лист, и на этом листе, как на подносе, лежал букетик водяных лилий.

— На помощь! — закричали Фродо и Сэм и побежали ему навстречу, умоляюще протягивая руки.

— Эй! Эй! Стой, друзья! — воскликнул бородач, поднимая руку, и хоббиты стали как вкопанные. — Вы куда бежите, отдуваясь и пыхтя? Ну-ка расскажите! Что у вас за напасть? Тому Бомбадилу расскажите, что за страсть с вами приключилась! Том спешил к себе домой, шел своей дорогой. Лилии, что он сорвал, ты, малыш, не трогай!

— Моих друзей поймала ива! — задыхаясь, выкрикнул Фродо.

— Мастера Мерри зажало в трещине! — крикнул Сэм.

— Что? — воскликнул Том Бомбадил и подпрыгнул. — Старуха Ива? Всего-то? Это легко поправить! Я знаю особую мелодию. Седая старуха Ива! Я выморожу ей сердцевину, если будет безобразничать! Корни выкорчую своими песнями! Ветер нашлю, чтоб оборвал ей листья и ветви! Старая Ива!

Осторожно положив лилии на траву, он подбежал к дереву и увидел ступни Мерри, торчавшие наружу, – остальное уже было втянуто внутрь. Том приблизил губы к щели и негромко запел. Хоббиты не могли разобрать слов, но, очевидно, Мерри что-то почувствовал и задрыгал ногами. Том отпрыгнул в сторону и, отломив ветку, стегнул по стволу. — А ну выпусти их, старуха! — приказал он. — Что тебе взбрело на ум? Зачем проснулась? Ешь землю! Проникай в ее глубины! Пей воду! Усни! Это говорит тебе Том Бомбадил! — Он схватил Мерри за ноги и выдернул его из внезапно раскрывшейся трещины.

С оглушительным треском разверзлась вторая щель. Оттуда пробкой вылетел Пиппин. Затем с громким щелканьем обе щели плотно закрылись. По дереву от вершины до корней пробежала дрожь, и вновь наступила тишина.

— Спасибо! — сказали хоббиты.

Том Бомбадил расхохотался. — Что ж, мои маленькие друзья! — сказал он, наклоняясь и заглядывая им в лица. — Вы пойдете ко мне домой! Стол ломится от желтых сливок, медовых сот, белого хлеба и масла. Златеника ждет. Подошло время для расспросов за обеденным столом. Ступайте за мной, да побыстрее. — С этими словами он поднял лилии, поманил хоббитов за собой и, подпрыгивая и пританцовывая, двинулся по тропе на восток, громко распевая бессмыслицу.

Онемевшие от удивления и радости хоббиты со всех ног заторопились следом. Но все равно они не поспевали за новым знакомцем, и Том вскоре исчез из вида, и звуки его песни становились все более слабыми и далекими. Вдруг до них вновь долетел его громкий голос: ау-у!!

Вперед, мои маленькие друзья, вдоль по Витивиндлу! Том идет вперед, показывая путь. Солнце заходит, скоро будет темно. Когда поползут ночные тени, перед вами раскроется дверь, Оттуда вырвется приветственный свет. Ничего не бойтесь! Не бойтесь Старухи Ивы! Том идет перед вами. Гей, мерри дол! Мы ждем вас!

После этого хоббиты уже ничего не слышали. Солнце очень скоро скрылось за вершинами деревьев. Путникам вспомнились игра косых закатных лучей на воде Брендивиня и Баклбери, переливающийся сотнями огней. Большие тени упали на траву, над тропой угрожающе нависли темные стволы и ветви. От реки поднялся белый туман, заклубился на воде и пополз на берег.

Стало трудно идти, все сильно устали. Ноги словно налились свинцом. Со всех сторон в кустах и камыше раздавались таинственные звуки, и, глядя на бледное небо, хоббиты видели странные, уродливые лица, что были темнее сумрака и хищно смотрели на них с высокого берега и краев леса. Им начало казаться, что мир, окружающий их, нереален и они бредут в зловещем сне, который никогда не кончится.

Когда хоббиты почувствовали, что ноги отказываются идти, они заметили, что начался легкий подъем. Послышалось журчание воды. Во тьме они разглядели мерцающую белизну пены там, где на реке появились небольшие пороги. Внезапно деревья кончились, туман расступился. Они вышли из Леса и оказались на широком лугу. Взблескивая при свете звезд, которые уже показались на небе, им навстречу весело бежала река, быстрая и узкая.

Трава под ногами была ровная и короткая, словно ее подстригли или скосили. Позади, на опушке Леса, деревья были подрезаны и аккуратно подстрижены, как живая изгородь. Тропа была ясно видна – гладкая, выложенная по краям камнем, она по спирали взбиралась на вершину травянистого бугра, серого при бледном свете звезд, и там, еще выше, на следующем склоне путники увидели мерцание света в окнах. Тропа пошла вниз и вновь поднялась по длинному, ровному боку холма – к свету. Внезапно из открывшейся двери ударил яркий, широкий желтый луч. Перед ними был дом Тома Бомбадила – на холме, у холма, под холмом. За ним, серый и голый, поднимался крутой земляной склон, а еще дальше уходили в ночь на восток темные очертания Могильных холмов.

Хоббиты и пони поспешили вперед. Усталость и страх отступили. — Гей! Вперед, мерри дол! — донеслось до них.

Гей! Вперед, дерри дол! Торопитесь! Хоббиты! Пони! Мы рады вам. Давайте веселиться. Споем вместе!

И тогда им навстречу зазвенел серебром другой чистый голос, молодой и древний, как Весна, подобный веселому ручью, бегущему в ночь из светлого утра в холмах:

Пусть начинается песня! Споем все вместе О солнце, звездах, луне и тумане, дожде и облачной погоде, О свете дня, о ветре над холмами, О звоне сердца, о шелесте тростника над затененным прудом, О лилиях над водой. Старый Том Бомбадил и Дочь Реки ждут вас!

С последними звуками этой песни хоббиты вступили на порог, и их со всех сторон окружил золотой свет.

Глава VII У Тома Бомбадила.

Четверо хоббитов переступили через широкий каменный порог и остановились, жмурясь от яркого света. Они очутились в длинной низкой комнате, залитой сиянием ламп, подвешенных к балкам крыши. На столе темного полированного дерева ярко горело множество высоких желтых свечей.

В глубине комнаты в кресле, лицом ко входу, сидела женщина. Ее длинные желтые волосы рассыпались по плечам, а платье было зеленым – зеленым и серебристым, как молодой тростник в каплях росы. Золотой пояс походил на венок из ирисов, украшенный голубыми глазками незабудок. У ног ее в широких зеленых и коричневых глиняных сосудах плавали белые водяные лилии – казалось, она сидит на троне посреди пруда.

— Входите, милые гости! — сказала она, и хоббиты в тот же миг поняли, что именно ее чистый голос только что слышали. Друзья сделали несколько робких шагов в глубь комнаты и низко поклонились, чувствуя странное замешательство и удивление, словно постучались в двери, чтобы попросить воды, и им открыла юная и прекрасная королева эльфов в одеждах из живых цветов. Но прежде чем хоббиты сумели сказать хоть слово, женщина встала, легко перепрыгнула через лилии и со смехом подбежала к гостям. Платье ее мягко шелестело, как ветер в цветущих речных берегах.

— Входите, гости дорогие! — повторила она и взяла Фродо за руку. — Смейтесь и веселитесь! Я Златеника, Дочь Реки! — она легким шагом обошла их, закрыла дверь и повернулась, широко раскинув белые руки. — Закроемся от ночи! — сказала она. — Ведь, может статься, вы еще боитесь тумана и древесных теней, глубокой воды и диких тварей? Ничего не бойтесь! Ведь сегодня вы под кровом Тома Бомбадила.

Хоббиты удивленно посмотрели на нее, а она с улыбкой оглядела их по очереди. — Прекрасная госпожа Златеника! — вымолвил наконец Фродо, чувствуя, как его сердце наполняется непонятной радостью. Голос Златеники зачаровал его, как, бывало, голоса эльфов, но иными чарами – радость была не столь острой и возвышенной, зато более глубокой и близкой смертному сердцу, диковинной, но не чужеродной. — Прекрасная госпожа Златеника! — повторил он. — Теперь мне понятна радость, звучавшая в песнях, которые мы слышали.

Стройнее ивовой лозы, чище чистой воды Прекрасная Дочь Реки! О, весна, а за нею лето и вновь весна! О, ветер над водопадом и смех листвы!

Внезапно Фродо осекся, дивясь тому, что говорит. Но Златеника засмеялась.

— Добро пожаловать! — повторила она. — Я не знала, что народ Шира столь сладкоречив. Но вижу, что ты друг эльфов: об этом говорят блеск твоих глаз и звук голоса. Это радостная встреча! Садитесь и подождите хозяина! Он скоро будет. Он занят вашими усталыми лошадками.

Хоббиты с готовностью уселись на низкие стулья с плетеными тростниковыми сиденьями, а Златеника захлопотала у стола. Путники неотрывно следили за нею: грация и красота ее движений наполняли их сердца восторгом. Откуда-то из-за дома донеслись звуки пения. Вновь и вновь хоббиты ловили среди множества дерри-дол, мерри-дол и ринг-и-динг-дилло бесконечно повторяющиеся слова:

Старый Том Бомбадил – парень-весельчак, Ярко-синь его кафтан, желт его башмак!

— Прекрасная госпожа! — спустя некоторое время сказал Фродо. — Ответь нам, если мой вопрос не покажется тебе глупым, кто такой Том Бомбадил?

— Он – это он, — с улыбкой ответила Златеника, прерывая свои быстрые движения.

Фродо вопросительно посмотрел на нее. — Он тот, кого вы видите, — пояснила она в ответ на его взгляд, — Хозяин леса, воды и холма.

— Значит, вся эта земля принадлежит ему?

— Конечно, нет! — ответила она, и улыбка ее померкла. — Это было бы чересчур тяжелое бремя, — добавила Златеника как бы про себя. — И деревья, и травы, и все растущее или живущее здесь принадлежит только себе. Том Бомбадил – Хозяин. Никто никогда не препятствовал старому Тому бродить в Лесу или по воде, прыгать по вершинам холмов из света в тень и снова на свет. Он не ведает страха. Том Бомбадил – Хозяин.

Отворилась дверь, и вошел Том Бомбадил. Теперь он был без шляпы, его густые каштановые волосы венчала корона из осенних листьев. Он засмеялся и, подойдя к Златенике, взял ее за руку.

— Вот моя красавица! — сказал он, кланяясь хоббитам. — Вот моя Златеника, одетая в зелень и серебро, с цветами на поясе. Стол накрыт? Я вижу хлеб и масло, мед и молоко, сыр и фрукты, зелень и ягоды. Довольно ли нам этого? Готов ли ужин?

— Готов, — ответила Златеника, — но, может быть, гости еще не готовы?

Том хлопнул в ладоши и воскликнул. — Том! Том! Твои гости падают с ног от усталости, а тебе и горя мало! Идемте, мои веселые друзья. Том освежит вас. Грязь сойдет с ваших рук, с лиц сойдет усталость; сбросьте пыльные плащи, вихры расчешите!

Он открыл дверь, и хоббиты пошли за ним по короткому коридору, завернули за угол и оказались на пороге низкой комнаты с наклонной крышей (чего-то вроде мансарды, пристроенной к северной части дома). Стены были из голого камня, но почти сплошь увешаны зелеными ковриками и желтыми занавесями. Пол вымощен плитами и выстлан свежим зеленым тростником, а на нем, в ряд у стены, четыре пышных матраса, и на каждом стопка белых одеял. У другой стены стояла длинная скамья, уставленная широкими глиняными тазами, а рядом – бурые кувшины, полные воды, холодной и очень горячей. У каждой постели ждали мягкие зеленые комнатные туфли.

Вскоре, умытые и посвежевшие, хоббиты сидели за столом, по двое с каждой стороны, а с торцов восседали Златеника и Хозяин. Ужин получился долгий и веселый. Хотя изголодавшиеся хоббиты уписывали еду за обе щеки, всего было вволю. Чистая холодная вода в стаканах гостей веселила сердце и развязывала язык не хуже вина. Они вдруг обнаружили, что весело распевают, как будто петь было легче и естественнее, чем говорить.

Наконец Том и Златеника встали и в два счета убрали со стола. Гостям велели спокойно сидеть на месте, каждому к усталым ногам поставили скамеечку. В широком очаге пылал огонь, и оттуда шел приятный запах, словно горело яблоневое дерево. Когда все привели в порядок, огни в комнате погасли – остались гореть только одна лампа да пара свечей по краям каминной полки. Со свечой в руке подошла Златеника, остановилась перед гостями и пожелала каждому доброй ночи и крепкого сна.

— Успокойтесь, отдыхайте до утра! — сказала она. — Не бойтесь ночных звуков! Ибо ничто не проникает в эти двери и окна, кроме лунного и звездного света и ветра с вершины холма. Доброй ночи! — Шелестя поблескивающим платьем, Златеника вышла из комнаты. Звук ее шагов вызывал в воображении ручеек, легко сбегающий в ночной тиши по прохладным камешкам с пригорка.

Том некоторое время молча сидел рядом с хоббитами, а те собирались с духом, чтобы задать наконец множество вопросов, пришедших в голову за ужином. Веки их отяжелели. Наконец Фродо заговорил:

— Вы услышали мой крик, Хозяин, или простая случайность привела вас к нам в ту минуту?

Том пошевелился, словно пробуждаясь от приятного сна. — Что? — спросил он. — Слышал ли я ваш крик? Нет, не слышал: я в это время пел. Стало быть, привела меня простая случайность, если это можно назвать случайностью. Сам я ни о чем таком не думал, хоть и ждал вас. Мы слышали о вас и знали, что вы пустились в странствие. Мы так и думали, что вы придете к реке, – все дороги ведут сюда, к Витивиндлу. Старуха Ива ох как сильна петь, и маленькому народу трудно уберечься от ее хитроумного колдовства. Но у Тома было там неотложное дело. — Том клюнул носом, как будто его вновь одолевал сон, но продолжал мягким певучим голосом:

У меня было поручение: собирать водяные лилии, Зеленые листья и белые цветы, чтобы порадовать мою прекрасную госпожу В последний раз перед тем как они укроются от зимы, Расстелить их у ее прекрасных ног, где они будут цвести, пока не растает снег. Каждый год, когда кончается лето, я собираю их для нее, В широком пруду, глубоком и чистом, в низовьях Витивиндла; Здесь они впервые расцветают весной и дольше всего цветут осенью. У этого пруда когда-то я встретил Дочь Реки, Прекрасную юную Златенику, сидящую в тростниках. Сладким было ее пение, а сердце так билось!

Он открыл глаза, и хоббиты вдруг вновь увидели их синий блеск:

Повезло вам – ведь теперь По лесной речушке Не ходок я до весны. Мимо Старой Ивы не пройду До веселой весны, когда дочь Реки Протанцует по тропинке, чтобы искупаться.

И Том вновь умолк, но Фродо не удержался и задал еще один вопрос – тот, на который ему больше всего хотелось получить ответ: — Хозяин, расскажите нам о Старой Иве. Кто она? Я никогда не слышал о ней!

— Не надо! — внезапно встрепенувшись, хором сказали Мерри и Пиппин. — Не сейчас! Подождем до утра!

— Это правильно! — согласился Том. — Теперь пора отдохнуть. О некоторых вещах опасно слушать, когда землю окутала тень. Спите, спите до утра, на подушках нежьтесь! Старой Иве к нам сюда не попасть, утешьтесь! — С этими словами он задул лампу и, взяв в каждую руку по свече, повел хоббитов в их комнату.

Матрасы и подушки из белоснежной шерсти оказались мягкими, как трава на холме. Едва хоббиты улеглись и укрылись легкими одеялами, как тотчас крепко уснули.

В самую глухую пору ночи Фродо приснился сон. Сперва ему приснилась тьма. Потом он увидел восход молодой луны. В ее рассеянном свете перед ним встала черная каменная стена с похожей на большие ворота темной аркой. Фродо почудилось, будто какая-то сила подняла его над землей, и, пролетая над каменной стеной, он увидел, что это кольцо холмов, а внутри кольца – равнина, посреди которой возвышается огромная островерхая башня, каменная, но не рукотворная. На вершине ее стояла человеческая фигура. Восходящая луна на мгновение как бы зависла над ее головой, и ее свет засверкал на белых волосах, развевающихся на ветру. С темной равнины внизу доносились странные голоса и вой множества волков. Внезапно по луне скользнула тень, словно от огромных крыльев. Человек на башне воздел руки, и из посоха, которым он взмахнул, вырвался луч света. Могучий орел спустился сверху и унес человека. Голоса завопили, волки завыли. Послышался шум, словно поднялся сильный ветер, его заглушил топот копыт, неумолимо приближавшийся с востока. «Черные Всадники!» — подумал Фродо и проснулся. В ушах у него еще звучал топот копыт. Он задумался, хватит ли у него храбрости покинуть надежную защиту этих каменных стен. Он лежал неподвижно, прислушиваясь, но все было тихо, и наконец Фродо повернулся на другой бок и опять погрузился в сон, который ему не запомнился.

Рядом с ним в приятной дреме лежал Пиппин. Но вот его сны переменились, он заворочался и застонал. Внезапно Пиппин проснулся (или подумал, что проснулся). Он все еще слышал в темноте звук, потревоживший его сон, – тук-тук, скрип, – словно ветви терлись друг о друга на ветру, пальцы-прутья царапали стену и оконное стекло – скрип, скрип, скрип. Он стал гадать, не растут ли рядом с домом ивы, и внезапно с ужасом уверился в том, что он вовсе не в обычном доме, а внутри ивы и опять слышит страшный скрипучий голос, смеющийся над ним. Он сел, почувствовал, как проминаются под руками мягкие подушки, и, успокоенный, снова лег. Ему показалось, что он слышит эхо слов: «Ничего не бойся! Мирно спи до утра! Не бойся ночных звуков!» И Пиппин снова уснул.

Мирный сон Мерри нарушил плеск падающей воды: она мягко стекала вниз, безудержно разливаясь вокруг дома глубоким бездонным омутом. Она журчала у стен и поднималась – медленно, но верно. «Утону! — подумал он. — Вода ворвется в дом, и я утону». Он почувствовал, что лежит в мягком скользком иле. Мерри рывком сел и опустил ноги на угол холодной, твердой каменной плиты. Тут он вспомнил, где находится, и снова лег. Ему припомнилось: «Ничто не проникнет в дверь и окна, кроме лунного и звездного света и ветра с вершины холма». Легкий порыв воздуха шевельнул занавеску. Мерри глубоко вздохнул и снова уснул.

Сэм, насколько он помнил, с наслаждением (если только оно знакомо чурбанам) проспал ночь напролет.

Проснулись все четверо одновременно, при свете утра. Том сновал по комнате, насвистывая, как скворец. Увидев, что хоббиты зашевелились, он хлопнул в ладони и воскликнул: «Эй! Голубчики! Подъем, мерри дол! дерри!» — раздернул желтые занавески, и хоббиты увидели, что те скрывали окна по сторонам комнаты. Одно выходило на восток, а другое – на запад.

Они вскочили, чувствуя себя легкими и бодрыми. Фродо подбежал к восточному окну и увидел огород, сизый от росы. В глубине души он ожидал увидеть дерн, до самых стен изрытый следами копыт. На самом деле обзор ему закрывали высокие шесты, увитые плетями бобов, над которыми далеко-далеко на фоне зари поднималась серая вершина холма. Утро было бледное, на востоке, за длинными облаками, похожими на алые по краям полоски грязноватой ваты, мерцали желтые впадины. Небо говорило о приближении дождя, но быстро светало, и вот уже красные цветы бобов засверкали на фоне влажных зеленых листьев.

Пиппин выглянул в западное окно, в океан тумана. Густая дымка совершенно скрывала Лес, и казалось, будто смотришь сверху на сплошной слой облаков. В одном месте туман распадался на множество струек и волн – это была долина Витивиндла. Поток сбегал со склонов холма и исчезал в белых тенях. Неподалеку виднелись цветник и подстриженная живая изгородь в серебряных паутинках, а за ней сизая выкошенная трава в светлых каплях росы. Никаких ив поблизости не было.

— Доброе утро, веселые друзья! — воскликнул Том, широко распахивая восточное окно. В комнату хлынул прохладный, пахнущий дождем воздух. — Думаю, сегодня солнце будет показываться не часто. Я еще до рассвета обошел всю округу, взбирался на вершины холмов, вызнавал ветер и погоду, приглядывался к мокрой траве под ногами и влажному небу над головой. Я разбудил Златенику песней под окном. Но ничто не могло поднять хоббитов ни свет ни заря! Ночью маленький народ пробуждался во тьме, а утром к нему пришел сон. Ринг о динг дилло! Вставайте, мои веселые друзья! Забудьте ночные звуки! Ринг о динг дилло дел! Дерри дел! Голубчики! Если поспешите, найдете на столе завтрак. Если опоздаете, получите траву и дождевую воду!

Нужно ли говорить, что, хотя угроза Тома звучала шутливо, хоббиты заторопились, но из-за стола встали нескоро, да и то лишь тогда, когда он заметно опустел. Ни Тома, ни Златеники не было видно. Том чем-то гремел на кухне, ходил вверх и вниз по лестнице, напевал то здесь, то там во дворе. Комната выходила на запад, на затянутую туманом долину, окно было раскрыто. С тростниковой крыши капало. Пока хоббиты завтракали, тучи сгустились в сплошную пелену и пошел дождь; прямые струи мягко и непрерывно падали на землю. Лес исчез за их обширной завесой.

Пока хоббиты смотрели в окно, до них донесся мягкий, чистый, словно падавший с неба вместе с дождем голос Златеники, которая пела где-то наверху, над ними. Они разобрали всего несколько слов, но поняли, что это песня дождя. Хоббиты с восхищением слушали, а Фродо в глубине души радовался и благословлял милосердную погоду: из-за ненастья отъезд откладывался. С самого пробуждения он с тоской думал о необходимости уезжать, но теперь догадался, что в этот день они никуда не двинутся.

На западе поднялся верховой ветер и погнал густые, напоенные влагой облака на восток, пролиться дождем на голые вершины Холмов. Вокруг дома ничего не было видно, кроме падающего дождя. Фродо стоял у открытой двери и следил, как белая меловая тропинка превращается в молочную речушку и, пузырясь, устремляется вниз, в долину. Из-за угла дома рысцой выбежал Том Бомбадил, разводя руками, словно раздвигая струи дождя, – и действительно, когда Том поднялся на порог, он был совершенно сухим, только башмаки мокрые. Их он снял и поставил к очагу. Потом сел в самое большое кресло и подозвал к себе хоббитов.

— Сегодня у Златеники большая стирка, — сказал он, — осенью она все чистит и моет. Слишком сыро для хоббитов, пусть пока отдохнут! Сегодня подходящий день для длинных рассказов, для вопросов и ответов, а потому Том начинает разговор.

И он рассказал хоббитам много занимательных историй, иногда словно обращаясь к самому себе, иногда вдруг поглядывая на гостей из-под густых бровей яркими синими глазами. Частенько он принимался петь и тогда вставал с кресла и пританцовывал. Он рассказывал удивительные истории о пчелах и цветах, о жизни деревьев, о странных лесных тварях, о созданиях злобных и славных, мирных и враждебных, жестоких и добрых, и о тайнах, скрытых в колючих зарослях.

Слушая, хоббиты мало-помалу начинали постигать жизнь Леса, отдельную от них, и впрямь почувствовали себя чужаками там, где все прочие были дома. В рассказах Тома то и дело мелькала Старая Ива, и Фродо много узнал о ней, слишком много, ибо это знание не давало душевного спокойствия. Слова Тома обнажали мысли и души деревьев, часто мрачные и странные, полные ненависти к существам, которые свободно передвигаются по земле, точат, ранят, рубят, ломают, жгут, – к разрушителям и захватчикам. Старый Лес назывался так не без причин, он был действительно древним, единственный из давно забытых бескрайних лесов прошлого сумел уцелеть, и в нем еще жили, старея не быстрее холмов, праотцы деревьев, помнящие времена, когда они были господами. Бесчисленные годы наполнили их гордостью, мудростью и злобой. Но не было никого опаснее Великой Ивы: сердце ее сгнило, но сила сохранилась молодая. Ива была хитра и коварна, а ее песни и мысли густо пропитывали Лес по обоим берегам реки. Ее жадная серая душа черпала силу из земли, проникала далеко, тонкими нитями корней сквозь почву, невидимыми прутьями-щупальцами по воздуху, и держала в своей власти почти все деревья Леса от Заплота до Холмов.

Внезапно рассказ Тома ушел в сторону от Леса и, как вскипающий пенными порожками юный ручей, что мчит по гальке и камням, через пестрящую цветами густую траву и по влажным расселинам, повернул наконец к Холмам. Хоббиты услышали о Больших Могильниках, о зеленых курганах и каменных кругах на холмах и в низинах между холмами. На склонах блеяли отары. Поднимались зеленые и белые стены. На возвышенностях стояли крепости. Владыки маленьких царств воевали друг с другом, и молодое солнце огнем горело на алеющем металле их новых, жадных до крови мечей. Победы сменялись поражениями, рушились башни, горели крепости, пламя вздымалось к небу. На гробы королей и королев сыпали груды золота, сверху вырастали курганы, каменные двери затворялись, и все зарастало травой. Паслись, щипали траву овцы, но вскоре холмы вновь опустели. Из далеких мрачных краев явилась тень, и кости в могилах зашевелились. Духи Могильников начали бродить в низинах, звякая золотыми цепями и кольцами на ледяных пальцах. Каменные круги торчали из земли в лунном свете, как сломанные челюсти.

Хоббиты задрожали. Даже в Шире слыхали о Духах из Могильных холмов, что за Лесом. Но эти истории были хоббитам не по душе даже вдали от Могильников, в родных стенах, у пылающего очага. И наша четверка внезапно вспомнила о том, что радость этого дома изгнала из их памяти: жилище Тома Бомбадила устроилось под самым боком у страшных холмов. Гости утеряли нить повествования и беспокойно заерзали на стульях, косясь друг на друга.

Когда они вновь вслушались в слова хозяина, то оказалось, что тот успел забрести в неведомые края вне пределов их памяти и ведома, в те времена, когда мир был просторнее и моря подступали к самому западному Берегу. А песня Тома уходила все дальше и дальше, к свету звезд той древности, когда на земле жили только праэльфы. Внезапно он замолчал, и хоббиты увидели, что Хозяин клюет носом, словно засыпая. Зачарованные хоббиты продолжали сидеть подле него. Казалось, от колдовских слов Тома утих ветер, рассеялись облака, догорел день, и тьма наступала с востока и запада, а небо полнилось светом белых звезд.

Было это утро или вечер, много ли дней прошло, Фродо не знал. Он не чувствовал ни голода, ни усталости – лишь удивление. Звезды светили в окна, небесная тишь, казалось, окружала его. От удивления и внезапного страха перед этой тишиной Фродо наконец заговорил.

— Кто вы, хозяин? — спросил он.

— А? что? — Глаза Тома блеснули в полутьме, и он выпрямился. — Разве ты до сих пор не знаешь моего имени? Это единственный ответ. Скажи мне, кто ты – один, сам по себе, без прозвания? Но ты молод, а я стар. Старейший – вот кто я. Запомните, эти слова, друзья мои: Том был здесь до реки и деревьев. Том помнит капли первого дождя и первый желудь. Он торил тропы прежде Рослого народа и видел, как пришел маленький народец. Он был здесь до королей, до курганов и Духов Могильников. Когда эльфы ушли на Запад, Том уже был здесь – раньше, чем покорили моря. Он знал времена, когда тьма под звездами не таила в себе страха, когда еще Темный Властелин не пришел Извне.

Хоббитам почудилась, что за окнами промелькнула темная тень, и они торопливо переглянулись. Когда они снова обернулись, в дверях в потоке света стояла Златеника. В руке она держала свечу, ладонью заслоняя пламя от сквозняка: сквозь ее пальцы, как солнце сквозь белую ракушку, пробивался свет.

— Дождь кончился, — сказала она, — и новые воды бегут вниз по холмам под звездами. Давайте смеяться и радоваться!

— И есть и пить! — воскликнул Том. — Будешь долго говорить – захочется пить. А будешь долго слушать – захочешь кушать. Слушать утро, день и вечер напролет – тяжкий труд! — С этими словами он вскочил с кресла, снял с каминной полки свечу, зажег ее от пламени той, которую держала Златеника, и затанцевал вокруг стола. Потом вдруг выскочил за дверь и исчез.

Вскоре он вернулся с большим нагруженным подносом. Том и Златеника сели за стол, и хоббиты с восторгом и радостью последовали их примеру – так красива и грациозна была Златеника и так веселы и диковинны прыжки и шалости Тома. Однако хозяевам непостижимым образом удавалось двигаться слаженно: они исчезали за порогом и возвращались или хлопотали у стола, не задерживая друг друга, и очень скоро на столе оказались еда, сосуды с напитками и свечи. Столешница засверкала огнями, белыми и желтыми. Том поклонился гостям.

— Ужин готов, — объявила Златеника, и хоббиты увидели, что она вся в серебре, пояс у нее белый, а башмачки – из рыбьей чешуи. Том же облачился в голубое, в цвет умытых дождем незабудок, лишь чулки были зеленые.

Ужин оказался даже лучше, чем накануне. Зачарованные речами Тома, хоббиты забыли о еде, но теперь, когда яства оказались перед ними, почувствовали такой голод, словно не ели целую неделю. Сперва они даже не отвлекались на песни и разговоры, полностью сосредоточившись на ужине. Но постепенно настроение их улучшилось, и голоса зазвенели весельем и смехом.

После ужина Златеника пела. Песен было много, они начинались весело и звонко и незаметно затихали. В наступившей тишине друзьям рисовались глубокие омуты и широкие воды, каких они никогда не знали, и, глядя в них, хоббиты видели под собой небо, а в его глубинах – самоцветы звезд. Потом прекрасная хозяйка вновь пожелала им доброй ночи и ушла от очага, зато Том окончательно проснулся и засыпал их вопросами.

Он, по-видимому, много знал о них и их семьях, об истории и делах Шира, начиная с времен, которые сами хоббиты едва помнили. Это больше не удивляло: Том не скрыл от гостей, что узнал о недавних событиях главным образом от фермера Червинга, которого считал гораздо более значительной личностью, чем они могли предположить. — Под ногами земля, а на пальцах глина, Червинг – мудрая душа, и он смотрит в оба, — сказал Том. Было ясно также, что Том общался с эльфами и что новость о побеге Фродо каким-то образом пришла к нему от Гильдора.

Том и впрямь так много знал и так хитро расспрашивал, что Фродо рассказал ему о Бильбо и о собственных надеждах и страхах даже больше, чем Гэндальфу. Когда Том узнал о Всадниках, он покивал головой и в его глазах что-то блеснуло.

— Покажи-ка мне это драгоценное Кольцо! — внезапно посреди рассказа велел он, и Фродо, к своему изумлению, извлек из кармана цепочку, снял с нее Кольцо и протянул Тому.

Казалось, когда оно на миг легло на большую загорелую ладонь, то стало больше. Потом вдруг Том поднес его к глазам и засмеялся. На мгновение хоббиты увидели нечто забавное и тревожное: в золотом круге сверкал яркий голубой глаз! Затем Том надел Кольцо на кончик мизинца и поднес к пламени свечи. Вначале хоббиты не увидели в этом ничего странного. Потом ахнули. Том не исчезал.

Том вновь засмеялся. Он подбросил Кольцо в воздух. Оно блеснуло и исчезло. Фродо вскрикнул. Том наклонился и с улыбкой протянул ему Кольцо.

Фродо внимательно и с немалым подозрением оглядел Кольцо (как тот, кто одалживал безделушку фокуснику). Это было прежнее Кольцо – или похожее и равное по весу: Фродо всегда казалось, что Кольцо слишком тяжело ложится в ладонь. Он даже капельку рассердился на Тома – тот так легкомысленно отнесся к тому, что Гэндальф считал чрезвычайно важным и опасным! Фродо подождал, пока беседа возобновится, и, когда Том рассказывал о барсуках и их странных повадках, надел Кольцо.

Мерри повернулся к нему, собираясь что-то сказать, вздрогнул и подавил восклицание. Фродо обрадовался (в некотором смысле) – это было его Кольцо, потому что Мерри оторопело смотрел на его стул, а его самого, судя по всему, не видел. Фродо встал и осторожно пошел от очага к двери.

— Эй! — воскликнул Том, глядя сияющими глазами прямо на него. — Эй, Фродо! Ты куда? Старый Том Бомбадил еще не ослеп. Сними свое золотое колечко! Тебе лучше без него. Возвращайся! Хватит баловать, садись рядом со мной! Нам нужно еще кое о чем поговорить и подумать об утре. Том должен указать правильную дорогу и не дать вам заблудиться.

Фродо засмеялся, стараясь казаться довольным. Сняв Кольцо, он вернулся и сел. Том сообщил, что завтра будет ясный солнечный день и прекрасное утро, в самый раз для ухода. Но выйти придется очень рано: погода в этих местах такова, что даже Том не может долго быть в ней уверен. Порой она меняется быстрее, чем Том снимает куртку. — Я не хозяин погоде, — добавил он, — как всякий, кто ходит на двух ногах.

По совету Тома хоббиты решили идти от его дома почти точно на север, по западным, самым низким отрогам Холмов: в этом случае они могли за день пути добраться до Восточной Дороги и при этом обойти стороной Могильники. Том советовал им не бояться, но и не отвлекаться от цели.

— Держитесь зеленой травы! Не лезьте к старым камням, не якшайтесь с Духами, не суйте нос в их обитель – разве что вы полны сил и сердца ваши не знают страха! — Он повторил это несколько раз и посоветовал, если случится ненароком забрести к какому-нибудь могильнику, обойти его с запада. Затем Том научил хоббитов песне, которую следовало спеть, если на следующий день они столкнутся с опасностью или трудностями:

Хо! Том Бомбадил, Том Бомбадилло! У воды, в лесу и на холме, в тростниках и под ивой, У огня, на солнце и под луной услышь нас! Приди, Том Бомбадил, ты нам нужен!

Когда хоббиты следом за Томом пропели это, он со смехом похлопал их по плечам и, взяв свечи, отвел в спальню.

Глава VIII Туман над Могильниками

Той ночью хоббиты не слышали странных звуков. Но то ли во сне, то ли наяву Фродо пригрезилось мелодичное пение: песня пробивалась к нему, как бледный свет сквозь серую завесу дождя, и крепла, обращая эту завесу в стекло и серебро, пока та не исчезла, явив в свете быстро встающего солнца далекую зеленую страну.

Видение растаяло при пробуждении; в комнате Том свистал, точно дерево, полное певчих птиц, и солнце в самом деле освещало холмы и врывалось в раскрытые окна. Все вокруг было зеленым и бледно-золотым.

После завтрака, который хоббиты опять ели в одиночестве, они приготовились прощаться, и на сердце у них было так тяжело, как только может быть в необыкновенно прекрасное утро, прохладное, яркое и чистое под умытым бледно-голубым осенним небом. Дул свежий северо-западный ветер. Отдохнувшие пони были настроены игриво, фыркали, им не стоялось на месте. Том вышел из дома и, помахивая шляпой и пританцовывая у порога, велел хоббитам садиться в седла, трогаться в путь и ехать порезвей.

Хоббиты потрусили по дорожке, что петляя убегала от дома, и начали подниматься по северному отрогу холма, под защитой которого стоял дом Тома. Они как раз спешились, чтобы провести пони по последнему крутому подъему, когда Фродо вдруг замер.

— Златеника! — воскликнул он. — Моя прекрасная госпожа, одетая в зелень и серебро! Мы не попрощались с нею, мы даже не видели ее с вечера! — Он так расстроился, что повернул назад. Но в этот миг откуда-то сверху послышался чистый голос. Златеника стояла на холме и махала им, ее волосы свободно струились, сверкая и переливаясь на солнце. Сияние, похожее на блеск луговой росы, брызгало из-под ее ног: она танцевала.

Хоббиты заторопились вверх по последней круче и вскоре, тяжело дыша, остановились рядом со Златеникой и поклонились, но та взмахом руки попросила их оглянуться. Они оглянулись и с вершины холма увидели утреннюю землю. Когда они стояли в Лесу на пригорке (его бледная зелень всплывала из моря темных деревьев на западе), все было затянуто туманом. Теперь же воздух стал прозрачным, и видно было далеко. На западе земля поднималась лесистыми грядами, зелеными, желтыми, красновато-коричневыми в свете солнца, а за ними скрывалась долина Брендивиня. На юге, за лентой Витивиндла, что-то сверкало в отдалении, как бледное стекло: там Брендивинь большой петлей уходил через низины в места, о которых хоббиты ничего не знали. На севере, за мельчающими холмами, начинались и терялись вдали серые, зеленые и блекло-землистые равнины и возвышенности. На востоке в утреннем свете возвышались Могильники; кряж за кряжем они пропадали из глаз. Дальше можно было лишь гадать: там, на краю неба, сливаясь с ним, виднелось что-то синевато-белое. Это были памятные хоббитам по старым преданиям далекие горы.

Путники глубоко вдохнули чистый воздух, и им почудилось: один прыжок, несколько шагов – и они окажутся в любом месте, где захотят. Казалось малодушием брести по склонам и ущельям, вместо того чтобы легко, как Том, допрыгать по макушкам холмов до самых гор.

Златеника заговорила, и хоббиты с трудом оторвались от созерцания. — Доброго пути, дорогие гости! — промолвила она. — Спешите к цели! Да будет легким ваш путь! И торопитесь, покуда сияет солнце! — Обращаясь к Фродо, она добавила: — Прощай, друг эльфов, это была радостная встреча!

Но Фродо не нашел слов для ответа. Он низко поклонился, взобрался на пони и в сопровождении друзей медленно порысил вниз по склону холма. Лес, долина, дом Тома Бомбадила – все скрылось из вида. На спуске между зелеными склонами холмов воздух был теплее, в нос путникам ударил крепкий, душистый запах дерна. Достигнув дна зеленой долины, они обернулись и увидели на фоне неба Златенику – крохотную и прекрасную, как озаренный солнцем цветок. Она глядела им вслед, простирая к ним руки. Пока хоббиты смотрели, она звонко крикнула что-то, подняла руку, повернулась и исчезла за холмом.

Дорога вилась по дну долины, огибая зеленые подножия крутых холмов, и выходила в новую впадину, более глубокую и широкую, взбиралась на плечо очередного холма и сбегала по длинному откосу в низину, и вновь карабкалась по гладким зеленым бокам к новым вершинам, и вновь оказывалась в лощине. Ни деревьев, ни ручьев, ни речек – это был край травы и упругого дерна, безмолвный, если не считать шепота ветра и одиноких пронзительных криков неведомых птиц. Пока хоббиты ехали, солнце поднялось на небо и стало припекать. С каждым подъемом на холм ветер все больше слабел. А когда путникам удавалось взглянуть на запад, далекий Лес в просветах между холмами курился паром, точно выпавший дождь вновь поднимался в небо с ветвей, корней и почвы. У границ видимости залегла какая-то тень, темное марево, а над ним сверкал синий купол неба, горячий и тяжелый.

К середине дня путники достигли холма с широкой и плоской вершиной, похожей на мелкое блюдце с зеленым выступающим ободком. Воздух внутри был неподвижным, а небо казалось низким, нависшим над самыми головами. Въехав на вершину, хоббиты поглядели на север. В сердце их прихлынула радость – они поняли, что проехали больше, чем полагали. Конечно, дали тонули в обманчивой дымке, но в том, что Могильники скоро останутся позади, сомневаться не приходилось. Внизу длинная извилистая долина уходила на север, к просвету между двух крутых холмов. Дальше никаких холмов как будто бы не было. На севере смутно темнела какая-то длинная полоска. — Это деревья, — сказал Мерри, — а значит, Дорога. К востоку от моста на всем протяжении Дороги вдоль нее растут деревья. Говорят, их посадили в Древние Дни.

— Великолепно! — воскликнул Фродо. — Если мы и после полудня будем ехать так же, как утром, то минуем Холмы до захода солнца и поищем место для ночлега. — Но, говоря это, он обратил взор на восток и увидел, что холмы в той стороне выше и смотрят на них сверху вниз, и все их венчают зеленые курганы, а кое-где и стоячие камни, торчащие, как обломанные зубы из зеленых десен.

Это зрелище чем-то обеспокоило хоббитов, поэтому они отвернулись и съехали вниз, в круг. Посреди круга под солнцем стоял единственный высокий камень. В этот час он не отбрасывал тени. Он был бесформенным и все же значительным, как пограничный столб, или грозящий перст, или даже предупреждение. Но хоббиты проголодались, а солнце стояло в зените, и страхи казались глупыми. Поэтому путники уселись с восточной стороны камня, опираясь о него спинами. Камень был холодным, словно солнце не имело силы согреть его, но в этот час прохлада казалась приятной. Хоббиты поели под открытым небом, от души наслаждаясь, поскольку еда их происходила «из-под Холма»: Том щедро снабдил их провизией. Пони, освобожденные от поклажи, паслись в траве.

Долгая поездка по холмам, плотный обед, теплое солнце и запах дерна, желание полежать чуть подольше, вытянув ноги и глядя в небо, – вероятно, все это в достаточной мере объясняет то, что потом случилось. Так или иначе, путники внезапно очнулись от непрошеного сна и испытали неприятное удивление. Стоячий камень совсем остыл и отбрасывал длинную жидкую тень, протянувшуюся далеко на восток. Солнце, бледное и водянисто-желтое, светило сквозь дымку прямо над западным краем ободка круглой площадки, посреди которой они отдыхали. С севера, востока и юга к площадке снизу подступал густой, холодный белый туман. Воздух был неподвижным и прохладным. Пони сбились в кружок и стояли, понурив головы.

Хоббиты в тревоге вскочили на ноги и кинулись к западному краю «ободка». Они увидели, что оказались на острове, выступающем из тумана. Пока они в отчаянии смотрели на заходящее солнце, оно утонуло в белом море и позади, на востоке, встала холодная серая тень. Клубящийся туман подступил к стенам и хлынул через них. Вскоре путники оказались в зале с мглистыми стенами, где центральной опорной колонной служил стоячий камень.

Хоббиты поняли, что ловушка захлопнулась, но не потеряли присутствия духа. Они еще помнили вселяющий надежду вид – Дорогу впереди – и знали, в какой она стороне. Во всяком случае, они испытывали теперь такую неприязнь к поляне с камнем, что и не думали там задерживаться. Быстро, насколько позволяли стынущие пальцы, они начали сборы.

Вскоре хоббиты вереницей уводили пони за край поляны и вниз по длинному северному склону холма, прямо в туманное море. Чем ниже они спускались, тем холоднее и влажнее становился туман; на лбы капало с отсыревших волос. Когда достигли дна, стало так холодно, что путники остановились и достали плащи с капюшонами, которые вскоре покрылись седыми каплями. Затем, взобравшись на пони, хоббиты вновь медленно двинулись в путь, разбирая дорогу лишь по подъемам и спускам. Они ехали, как им казалось, к похожему на ворота выходу из долины на ее дальнем, северном конце; его они приметили утром. За ущельем нужно будет попросту двигаться вперед, пока они не уткнутся в Дорогу. Дальше этого их выкладки не шли – лишь теплилась слабая надежда, что за Могильниками, может быть, нет тумана.

Хоббиты продвигались очень медленно. Чтобы не разделиться и не уйти в разных направлениях, ехали цепочкой – впереди Фродо, за ним Сэм, дальше Пиппин и последним Мерри. Долина казалась бесконечной. Внезапно Фродо увидел обнадеживающий знак. Впереди с обеих сторон в тумане что-то темнело: он предположил, что они наконец приближаются к просвету между холмами, к северным вратам Могильников. Миновав их, они будут свободны.

— Вперед! За мной! — крикнул через плечо Фродо и поспешил вперед. Но его надежда вскоре сменилась разочарованием и тревогой. Темные пятна еще больше потемнели, но при этом словно бы съежились, и внезапно хоббит увидел прямо перед собой два огромных камня, зловеще возвышавшихся на дороге и слегка наклоненных друг к другу, как дверные косяки без притолоки. Фродо не помнил, чтобы, глядя днем с вершины холма, видел в долине что-либо подобное. Он проехал между этими камнями прежде, чем сообразил, что делает, и вокруг тотчас сгустилась тьма. Пони захрапел, встал на дыбы, и Фродо упал. Оглянувшись, он увидел, что остался в одиночестве: остальные не последовали за ним.

— Сэм! — позвал он. — Пиппин! Мерри! Сюда! Где вы?

Ответа не было. Страх охватил его, и Фродо побежал назад мимо камней, отчаянно крича: «Сэм! Сэм! Мерри! Пиппин!» Пони метнулся в туман и исчез. Фродо показалось, что где-то в отдалении он слышит крик: «Эй! Фродо! Эй!» Крик раздавался на востоке, слева от Фродо. Хоббит постоял между огромными камнями, напряженно вслушиваясь и вглядываясь во мглу, ринулся было в ту сторону, откуда доносился крик, и увидел, что поднимается на крутой холм.

С трудом одолевая подъем, он с растущим отчаянием продолжал окликать друзей, но сперва не слышал никакого ответа, а когда услышал, то ему показалось, что слабые крики доносятся откуда-то издалека, с большой высоты. — Фродо! Эй! — долетели из тумана тонкие голоса, а следом жалобный крик, что-то вроде многократно повторенного «Помогите! Помогите!». Последнее «помогите!» перешло в долгий вопль, внезапно оборвавшийся. Спотыкаясь, Фродо со всех ног побежал на крик, но свет давно иссяк, вокруг хоббита сомкнулась ночь, и вскоре он утратил всякое представление о направлении. Ему казалось, что он все время куда-то поднимается.

Лишь оказавшись на ровной земле, он понял, что поднялся на вершину какого-то холма или кряжа. Он устал, вспотел и в то же время дрожал от холода. Все вокруг окутывал мрак.

— Где вы? — закричал он жалобно.

Ответа не было. Фродо стоял, прислушиваясь. Внезапно он почувствовал, что становится очень холодно и что здесь, наверху, поднимается ледяной ветер. Погода переменилась. Мимо него клочьями и слоями плыл туман. Изо рта у хоббита повалил пар, а тьма поредела и отступила. Задрав голову, Фродо с удивлением увидел, что за быстро плывущими клочьями облаков и тумана проглядывают звезды. Ветер свистел в траве.

Фродо внезапно почудился приглушенный крик; он пошел в том направлении, и едва двинулся вперед, как туман расступился и открылось звездное небо. Быстро осмотревшись, Фродо понял, что стоит лицом к югу на круглой вершине холма, куда, по-видимому, взобрался с севера. Дул резкий восточный ветер. Справа от Фродо среди западных звезд темнели темные мрачные очертания высокой могильной насыпи.

— Где вы? — гневно и испуганно закричал хоббит.

— Здесь! — словно из-под земли ответил голос, глубокий и холодный. — Я жду тебя!

— Нет! — закричал Фродо, но не побежал. Колени его подогнулись, и он осел на землю. Ничего не произошло, не слышно было ни звука. Дрожа, он поднял голову – как раз вовремя, чтобы увидеть на фоне звезд высокую темную фигуру, подобную тени. Фигура наклонилась над ним. Фродо показалось, будто он видит два глаза, очень холодные, но озаренные бледным огнем, исходившим как будто бы издалека. Затем его стиснуло что-то, что было тверже и холоднее железа. Холод проник в него до самых костей, и больше он ничего не помнил.

Очнувшись, Фродо поначалу не мог вспомнить ничего, кроме чувства ужаса. Но через мгновение вдруг осознал, что он в плену, что его поймали и ему нет спасения: он в могильном холме. Дух Могильника схватил его, и теперь он, наверное, скован страшными чарами, о которых хоббиты рассказывали друг другу шепотом. Фродо не смел пошевелиться и лежал, не меняя позы, спиной на холодном камне, вытянувшись всем телом и сложив руки на груди.

Но, хотя его страх был так велик, что, казалось, составлял часть окружающей тьмы, Фродо с удивлением понял, что думает о Бильбо Бэггинсе и его историях, об их с Бильбо прогулках по проселкам Шира, когда столько говорилось о дорогах и приключениях. В сердце самого упитанного и робкого хоббита скрыты (правда, порой очень глубоко) зерна храбрости, которые ждут последней грозной опасности, чтобы прорасти. Фродо был не самым жирным и вовсе не самым робким – Бильбо (и Гэндальф) считали его лучшим хоббитом в Шире, хоть он и не знал этого. Он решил, что его приключение подошло к концу, к ужасному концу, но именно эта мысль и укрепила его. Хоббит почувствовал, что весь напружинился, как для последнего прыжка: он больше не был слабым и вялым, не был беспомощной добычей.

Лежа без движения, раздумывая и приходя в себя, Фродо неожиданно заметил, что тьма постепенно рассеивается и вокруг разливается бледный зеленоватый свет. Однако он не сразу понял, где находится, потому что свет, рождавшийся словно бы из него самого и заливавший пол, еще не добрался до стен и сводов. Фродо повернулся и в этом холодном свете увидел подле себя Сэма, Пиппина и Мерри. Его друзья лежали на полу, одетые в белое, бледные как смерть. Рядом с ними лежало множество драгоценных вещей, возможно, золотых. На головах у хоббитов были золотые обручи, вокруг пояса – золотые цепи, а на пальцах множество перстней. У каждого вдоль бока покоился меч, у ног – щит. Но поперек их шей лежал один длинный обнаженный клинок.

Внезапно зазвучала песня: холодное бормотание, то набиравшее громкость, то затихавшее. Голос, казалось, шел издалека и вселял невообразимое уныние. Порой он становился высоким и тонким, порой низким и хриплым, как подземный стон. В бесформенный поток печальных и ужасных звуков время от времени вплетались слова – угрюмые, жестокие, холодные, бессердечные и жалкие. Ночь отрекалась от навек утраченного утра, и холод проклинал вожделенное тепло. Фродо продрог до костей. Через некоторое время ему удалось разобрать слова, и он с ужасом понял, что песня превратилась в заклинание:

Да будут холодны руки, сердца и кости, Да будет холоден сон под камнем: Никогда не просыпаться на каменной постели, Никогда, пока не угаснет солнце и не умрет луна, В черном свете умрут звезды, А они будут по-прежнему лежать здесь на золоте, Пока Повелитель Тьмы не поднимет руку Над мертвым морем и высохшей землей.

Фродо услышал позади скрип. Приподнявшись на локте, хоббит оглянулся и в бледном свете увидел, что они лежат в чем-то вроде коридора, который позади поворачивает, образуя угол. Из-за угла тянулась длинная рука. Она обшаривала коридор и подбиралась к Сэму, который был ближе всех к ней, к рукояти обнаженного меча, лежащего поперек хоббичьих тел.

Вначале Фродо показалось, будто чары и впрямь обратили его в камень. Затем у него в голове промелькнула дикая мысль о бегстве. Он задумался, не надеть ли Кольцо. Быть может, тогда Дух Могильника не увидит его и он сумеет найти выход? Фродо уже видел, как вольно бежит по траве, оплакивая Сэма, Пиппина и Мерри, но живой и свободный. Гэндальф поймет, что он не мог сделать ничего иного.

Но отвага, пробудившаяся в нем, пересилила: Фродо не мог просто так бросить друзей. Он заколебался, зашарил в кармане, борясь с собой... Страшная рука тем временем подбиралась все ближе. Внезапно решимость Фродо окрепла, он схватил лежавший рядом короткий меч и, встав на колени, низко склонился над телами товарищей. Изо всех сил ударил он по протянутой руке и перерубил ее у запястья. В тот же миг его меч раскололся до самой рукояти. Раздался визг, свет погас. В темноте послышалось злобное сопение.

Фродо упал ничком, прямо на Мерри – лицо у того было ужасно холодное. В мозгу у Фродо тотчас вспыхнуло растаявшее с появлением тумана воспоминание о доме над холмом и о песне Тома. Он вспомнил песенку, которой научил их Бомбадил. Тихо, отчаянно он начал: «Хо! Том Бомбадил!» — и голос его окреп, наполнился живым и полным звуком, а темница ответила эхом, словно трубе и барабану:

Хо! Том Бомбадил, Том Бомбадилло! У воды, в лесу и на холме, в тростниках и под ивой, У очага, на солнце и под луной услышь нас! Приди, Том Бомбадил, ты нам нужен!

Внезапно наступила глубокая тишина, и Фродо услышал, как бьется его сердце. Потом послышался ясный, но далекий, как будто проходящий сквозь землю или толстые стены и крышу голос:

Старый Том Бомбадил – парень-весельчак, Ярко-синь его кафтан, желт его башмак. Том – Хозяин, никому Тома не поймать: В песнях Тома сила есть, Тома не догнать.

Послышался протяжный рокот, будто где-то сыпались и катились камни, и внезапно в пещеру хлынул свет – настоящий дневной свет. В глубине зала, за ногами Фродо, появилось низкое отверстие, напоминающее дверь. В нем показалась голова Тома (со шляпой, пером и всем прочим), обрисованная на фоне огненного солнечного диска. Свет озарил пол и лица троих хоббитов, лежавших рядом с Фродо. Хоббиты не шелохнулись, но кожа их утратила мертвенный оттенок. Теперь они казались просто крепко спящими.

Том пригнулся, снял шляпу и вошел в темную пещеру, напевая:

Уходи, старый дух! Исчезни в свете солнца! Сморщись, как холодный туман, улети, как воющие ветры Улетают в пустыню за горами! Никогда не возвращайся! Оставь пустой свою могилу! Забудь обо всем и пребывай во тьме За заклятыми дверьми, пока существует мир.

Раздался крик, и внутренняя часть пещеры с грохотом обрушилась. Послышался протяжный пронзительный вой, который замер в невообразимой дали, и наступила тишина.

— Пойдем, друг Фродо! — сказал Том. — Пойдем на чистую траву! Помоги-ка вынести их.

Они вынесли из пещеры Мерри, Пиппина и Сэма. Когда Фродо в последний раз покидал могильник, ему почудилось, что отрубленная рука еще корчится на куче земли, как раненый паук. Том вернулся в курган, и оттуда долго доносились топот и звяканье. Он вышел с охапкой сокровищ: золотыми, серебряными, медными и бронзовыми вещами, ожерельями, цепями, самоцветными украшениями. Взобравшись на вершину зеленой могильной насыпи, Том ссыпал драгоценности на залитую солнцем землю.

Стоя там со шляпой в руке (ветер раздувал его волосы), он посмотрел на трех хоббитов, лежавших навзничь на траве на западном склоне могильника. Подняв правую руку, он повелительно сказал:

Проснитесь, мои веселые приятели! Проснитесь и услышьте мой зов! Пусть тепло наполнит ваше сердце и члены! Холодный камень рухнул, Темная дверь широко распахнулась, мертвая рука отсечена. Ночь идет за ночью, а Ворота открыты!

К великой радости Фродо, хоббиты зашевелились, начали потягиваться и протирать глаза, а потом вдруг вскочили на ноги. Они изумленно посмотрели сначала на Фродо, потом на огромного, как жизнь, Тома, который стоял над ними на вершине могильника, и наконец оглядели себя, свои тонкие белые саваны, золотые венцы и пояса и звенящие украшения.

— Что, скажите на милость... — начал было Мерри, ощупав золотой обруч, сползший ему на один глаз. Он умолк, тень набежала на его лицо, и он зажмурился. — Ах да, вспомнил! — сказал он. — Люди из Карн-Дума напали на нас ночью и всех перебили. Ах! Копье в моем сердце! — он схватился за грудь. — Нет! Нет! — сказал он, открывая глаза. — Что я болтаю? Мне это приснилось. Где ты пропадал, Фродо?

— Я думал, я совсем пропал, — ответил Фродо, — но не будем об этом. Нужно решить, что делать. Пойдем дальше.

— В таком виде, сударь? — удивился Сэм. — Где моя одежка? — Он сбросил на траву обруч, пояс и перстни и беспомощно огляделся, словно надеялся отыскать поблизости свой плащ, штаны, куртку и прочие принадлежности хоббичьего туалета.

— Вы уж не найдете своего платья, — ответил Том, спускаясь с насыпи и со смехом пританцовывая вокруг хоббитов в лучах солнца. Можно было подумать, что ничего опасного или ужасного не произошло – и действительно, ужас исчез из сердец хоббитов, когда они посмотрели на Тома и увидели веселый блеск его глаз.

— Как это? — спросил Пиппин, удивленно глядя на Бомбадила. — Почему не найдем?

Но Том покачал головой и сказал: — Вы выплыли из глубоких вод. Одежда – невелика потеря, коль вы сами не утонули. Радуйтесь, мои веселые друзья, пусть солнечный свет согреет ваши сердца и тела! Долой холодные саваны! Побегайте голышом по траве, а Том тем временем поохотится.

И он, свистя и улюлюкая, вприпрыжку побежал с холма. Проводив Тома глазами, Фродо увидел, что тот бежит на юг по зеленой лощине между их холмом и следующим, насвистывая и выкрикивая:

Эй! Там! Сюда быстрей! Где вы бродите? Вверху, внизу, близко или далеко, здесь или там? Острые уши, белые носы, хлесткие хвосты, Белые чулки, мои маленькие друзья, и старый Фэтти Лампкин, Толстуша!

Так он распевал на бегу, подбрасывая шляпу в воздух и ловя ее, пока не скрылся за возвышенностью, но и оттуда еще некоторое время долетало его: «Эй! там! сюда быстрей!», подхваченное повернувшим к югу ветром.

Снова стало совсем тепло. Хоббиты побегали по траве, как велел Том, потом улеглись на солнышке и стали греться с таким наслаждением, словно внезапно перенеслись из суровой зимы в мягкий климат или долго болели и были прикованы к постели, но вдруг проснулись и обнаружили, что против всяких ожиданий здоровы и день вновь многое обещает.

Хоббиты снова почувствовали себя сильными (и голодными), и тут вернулся Том. Вначале над кромкой холма появилась шляпа, а следом он сам и послушная кавалькада из шести пони: пяти их собственных и еще одного. Последний и был, очевидно, старый Толстуша: он был крупнее, сильнее, толще (и старше), чем пони хоббитов. Мерри, хозяин пятерых пони, не давал им подобных кличек, но Том нарек их новыми именами, и теперь лошадки отзывались на них. Том по очереди выкликнул каждую, и пони перебрались через край и выстроились в ряд. Тогда Том поклонился хоббитам.

— Вот ваши пони! — сказал Том. — В некоторых отношениях здравого смысла у них больше, чем у путешествующих хоббитов, – у них очень умные носы. Эти лошадки чуют опасность, навстречу которой вы идете, и, если вздумают спастись и побегут, то побегут в верную сторону. Простите их: сердца у них преданные, но не им бороться с Духами Могильников. Смотрите, они вернулись к вам со всей поклажей!

Мерри, Сэм и Пиппин достали из мешков запасную одежду и переоделись. Вскоре им стало жарко – надеть пришлось теплые вещи, припасенные к зиме.

— Откуда взялся почтенный Толстуша? — спросил Фродо.

— Он мой, — ответил Том, — мой четвероногий друг, но я редко езжу на нем верхом, и он частенько гуляет где вздумается и забредает далеко в холмы. Когда ваши пони стояли у меня на конюшне, они познакомились с Толстушей. Ночью они учуяли его и побежали ему навстречу. Я надеялся, что он приглядит за ними и мудрыми словами прогонит их страх. А теперь, мой веселый Толстуша, ты повезешь старого Тома. Хэй! Том проводит вас до дороги, поэтому ему нужен пони. Не так-то легко разговаривать с хоббитами, если они едут верхом, а ты пытаешься поспеть за ними на своих двоих.

Услышав это, хоббиты ужасно обрадовались и осыпали Тома благодарностями. Но он лишь рассмеялся: хоббиты так хорошо умеют сбиваться с дороги, что ему не будет покоя, пока он благополучно не проводит их за пределы своей земли. — У меня много дел, — сказал он, — петь, говорить, ходить, следить за землей. Том не может все время открывать могилы и ствол Ивы. У Тома есть свой дом, и Златеника ждет его.

Судя по солнцу, было еще совсем рано, что-нибудь между девятью и десятью часами утра, и хоббиты начали подумывать о еде. Последний раз они ели накануне, у стоячего камня. Теперь они позавтракали остатками провизии, предназначавшейся для ужина, и тем, что принес Том. Завтрак (учитывая хоббичий аппетит и обстоятельства) получился не слишком обильным, но они почувствовали себя значительно лучше. Пока хоббиты насыщались, Том поднялся на могильник и занялся сокровищами. Большую их часть он сгреб в сверкающую горку и приказал им лежать там «для всякой птицы, зверя, эльфа или человека и всех добрых созданий», ибо это разрушит и развеет чары могил и Духи никогда туда не вернутся. Для себя он выбрал из груды драгоценностей брошь, усеянную синими камнями, которые играли множеством оттенков, точно цветочки льна или крылья синей бабочки. Он долго глядел на нее, покачивая головой, словно растревоженный каким-то воспоминанием, и наконец сказал:

— Вот славная игрушка для Тома и его госпожи! Прекрасна была тa, что давным-давно носила ее на плече. Теперь Златеника станет носить эту брошь – и вспоминать ее прежнюю хозяйку!

Для каждого хоббита он выбрал кинжал – длинный, в форме листа, острый, удивительной работы, украшенный насечками в виде красных и зеленых змеек. Клинки эти так и засверкали на солнце, когда Том вынул их из черных ножен, выкованных из какого-то диковинного металла, легкого и прочного, и усеянных множеством очень ярких самоцветов. Благодаря то ли прочности ножен, то ли заклятию, наложенному на могильник, клинки, не тронутые временем и ржавчиной, были острыми и блестели на солнце.

— Старые ножи достаточно длинны, чтобы служить хоббитам мечами, — сказал Том. — Не худо иметь при себе острые клинки, коль скоро жители Шира идут на восток или на юг, во тьму и опасность. — И он рассказал путникам, что эти ножи выкованы много веков назад людьми с Запада, врагами Властелина Тьмы, которых победил в земле Ангмар злой карн-думский король.

— Мало кто помнит их теперь, — бормотал Том, — но некоторые из них все еще блуждают... бродят одиноко сыновья забытых королей и хранят от зла беспечный народец.

Хоббиты не понимали, о чем речь, но, пока Том говорил, им казалось, будто перед ними раскрывается бесконечная даль времен, подобная бескрайней сумеречной равнине, по которой уверенно шагали силуэты Людей, высоких и суровых, с блестящими мечами, и последним шел тот, у кого во лбу сверкала звезда. Потом видение померкло, и они опять оказались в солнечном мире. Пора было в дорогу. Путники упаковали багаж и навьючили пони. Свое новое оружие они подвесили к кожаным поясам под куртки, чувствуя себя очень непривычно и неловко и гадая, понадобятся ли им когда-нибудь мечи. Им не приходило в голову, что среди приключений, которые преподнесет им путешествие, будут бои и сражения.

Наконец хоббиты тронулись в путь. Они свели пони с холма, сели в седла и быстро поехали по долине. Оглядываясь, они видели вершину старого могильника на холме: над ней в лучах солнца желтым пламенем поднимался блеск золота. Потом путники свернули за отрог Холмов, и могила скрылась из вида.

Хотя Фродо то и дело посматривал по сторонам, он не видел и следа больших камней, которые образовывали бы нечто вроде ворот. Вскоре путники достигли северного конца долины и быстро выехали из нее. Земля впереди спускалась под уклон. Было весело ехать с Томом Бомбадилом, который трусил то впереди, то рядом с хоббитами на Толстуше, куда более резвом, чем можно было судить по его бокам. Том почти беспрерывно пел, но все больше бессмыслицу или песни на неведомом хоббитам странном языке, древнем языке, слова которого вызывали восторг и удивление.

Они неуклонно продвигались вперед, но вскоре поняли, что Дорога гораздо дальше, чем им казалось. Они и накануне не добрались бы туда засветло: помешал бы если не туман, то дневной сон. Темная полоска, которую тогда видели хоббиты, оказалась не деревьями, а кустами, росшими по краю глубокого рва с отвесной стеной на другой стороне. Том сказал, что когда-то здесь проходила граница королевства, но очень-очень давно. Он, видимо, вспомнил что-то очень печальное и стал неразговорчив.

Путники перебрались через ров, проехали через пролом в стене, и Том повернул на север, так как они слишком отклонились к западу. Местность потянулась открытая и ровная, и они прибавили ходу, но солнце уже клонилось к горизонту, когда хоббиты наконец увидели впереди линию высоких деревьев и поняли, что после многих неожиданных приключений вновь выбрались на Дорогу. Путники пришпорили пони и после недолгой скачки остановились наконец в тени деревьев. Они очутились на вершине пологого подъема, а внизу, убегая вдаль, вилась Дорога, затянутая вечерней полумглой. В этом месте она шла с юго-запада на северо-восток и справа от хоббитов круто ныряла в широкую долину. По-видимому, недавно прошел сильный ливень: многочисленные рытвины на дороге были полны воды.

Путники съехали с откоса, поглядывая вверх и вниз. Ничего не было видно. — Ну наконец-то! — сказал Фродо. — Я думаю, мы потеряли не больше двух дней из-за того, что пошли напрямик через Лес. Эта задержка может оказаться даже полезной – наш след наверняка потерялся.

Все посмотрели на него. Тень страха перед Черными Всадниками вдруг вновь накрыла их. С тех пор, как хоббиты углубились в Лес, они только и думали, как бы добраться до Дороги, и лишь теперь, когда та лежала у них под ногами, вспомнили о преследующей их опасности, которая наверняка подстерегала их именно на Дороге. Они с тревогой посмотрели на закатное солнце. Но бурая Дорога была пустынна.

— Как вы думаете, — нерешительно спросил Пиппин, — этой ночью нас будут преследовать?

— Нет, надеюсь, сегодня не будут, — ответил Том Бомбадил, — а может, и завтра не будут. Но не очень полагайтесь на мои предположения: я ничего не знаю наверняка. Дальше к востоку мои знания бесполезны. Том не хозяин Всадникам из Черной Земли, далекой от его владений.

Тем не менее хоббитам очень хотелось, чтобы Том поехал с ними. Они чувствовали, что он лучше чем кто-либо знает, как вести себя с Черными Всадниками. Вскоре им предстояло углубиться в совсем незнакомые земли, о которых в Шире ходили лишь путаные легенды, и в сгущающихся сумерках путники затосковали о доме. На них нахлынули глубокое одиночество и чувство утраты. Хоббиты стояли молча, не желая расставаться, и очень не скоро поняли, что Том прощается с ними и желает им набраться храбрости и ехать без остановок, пока совсем не стемнеет.

— Том даст вам дельный совет на нынешний вечер (завтра вам придется полагаться лишь на свое везение): через четыре мили будет поселок Бри у холма Бри. Ворота поселка смотрят на запад. Там вы разыщете старую гостиницу «Резвящийся пони». Ее достойного хозяина зовут Ячмений Осот. Там вы сможете переночевать, а утром отправитесь дальше. Не трусьте, но будьте осторожны! Выше нос, и поезжайте навстречу своей судьбе!

Они упрашивали его проводить их хотя бы до гостиницы и выпить с ними, но Том со смехом отказался:

Здесь кончается земля Тома: он не нарушит границу. У Тома есть дом, и Златеника ждет его!

Он развернулся, подкинул в воздух шляпу, вскочил на спину Толстуше и с песней покатил по холму, через вершину и вниз по склону, в сумерки.

Хоббиты смотрели ему вслед, пока он не исчез из вида.

— Жаль расставаться с мастером Бомбадилом, — сказал Сэм. — Вот уж чудила! По мне, сколь бы мы ни ехали, мы не встретим ни большего добряка, ни большего чудака. Но не стану отрицать, что я не прочь поглядеть на этого «Резвящегося пони». Надеюсь, он похож на нашего «Зеленого дракона». Что за народ живет в Бри?

— В Бри живут хоббиты и Рослый народ, — ответил Мерри, — думаю, мы там будем совсем, как дома. «Пони», по общему мнению, – хорошая гостиница. Наши часто там бывают.

— Возможно, нас это вполне устроит, — сказал Фродо, — но она за пределами Шира. Не чувствуйте себя слишком уж дома! Пожалуйста, помните – все! – что имя Бэггинса больше НЕ ДОЛЖНО упоминаться. Если придется назваться, я мастер Андерхилл.

Тут они вновь взобрались на пони и молча поехали. Быстро стемнело. Путники медленно спускались в лощины и вновь поднимались на склоны, пока наконец не увидели впереди мерцание огней.

Перед ними, преграждая путь, поднимался холм Бри – темная громада на фоне туманных звезд. У его западного отрога лепилась большая деревня. Туда и поспешили хоббиты, желая одного: отыскать огонь и дверь, чтобы отгородиться от ночи.

Глава IX «Резвящийся пони»

Бри был главным поселком земли Бри – небольшой населенной области, напоминавшей остров в окружающей пустыне. Кроме собственно Бри туда входили еще Стэддл (за холмом), Кум (чуть восточнее, в глубокой долине) и поселок Арчет на краю Четвудского леса. Вокруг Брийского холма и деревенек простирались поля и редкие леса шириной всего в несколько миль.

Люди в Бри жили довольно невысокие, широкоплечие, приветливые и независимые, а волосы у них были каштановые. Они были сами себе хозяева и относились к хоббитам, гномам, эльфам и другим обитателям окружающего Мира с большим дружелюбием, чем обыкновенно свойственно Рослому племени. Если верить их преданиям, они были исконными обитателями этой местности и потомками первых людей, пришедших на запад Средиземья. Мало кто из них пережил бедствия Древних Дней, но когда короли вернулись с Великого Моря, они обнаружили, что народ Бри живет на прежнем месте. Он оставался там и посейчас, хотя память о старых королях исчезла.

В те дни никакие иные племена людей не селились ни так далеко на западе, ни на сотне лиг Шира. Но в диких землях за Бри можно было встретить удивительных странников. Народ Бри называл их Скитальцами и ничего не знал об их происхождении. Они были выше ростом и смуглее, чем люди из Бри. Считалось, что они обладают редкостным зрением и слухом и понимают язык зверей и птиц. Скитальцы бродили где вздумается к югу и востоку от Бри, добираясь даже до Туманных гор, но со временем их осталось мало, и встречались они очень редко. Появляясь, Скитальцы приносили с собой новости издалека и рассказывали странные забытые легенды, которые с охотой выслушивались. Но тем не менее население Бри не водило с ними дружбы.

В земле Бри жили и многочисленные семейства хоббитов, которые, в свою очередь, утверждали, что Бри – старейшее поселение хоббитов в Мире, возникшее задолго до того, как хоббиты пересекли Брендивинь и заселили Шир. Хоббиты большей частью жили в Стэддле, хотя были такие, что обитали в самом Бри, особенно в верхней части склонов холма, над домами людей. Рослый народ и маленький народ (так они называли друг друга) жили дружно, но каждый на свой лад, и оба считали себя необходимейшей составляющей населения Бри. Нигде в мире нельзя было найти примеров столь странного (но замечательного) сосуществования.

Народ Бри, и рослый, и маленький, не любил странствовать: его главной заботой были дела четырех поселков земли Бри. Изредка хоббиты из Бри выбирались в Бакленд или Истфартинг, да и хоббиты из Шира редко навещали Бри, хотя их маленькую землю отделял от моста через Брендивинь всего день езды. Изредка случайный баклендец или какой-нибудь лихой Тук останавливались на день-два в гостинице, но и такие визиты становились все более редкими. Хоббиты Шира считали хоббитов из Бри, как и всех живущих за границами Шира, чужеземцами и очень мало интересовались ими, считая их неотесанной деревенщиной. Вероятно, в те дни в Западных землях было рассеяно гораздо больше чужеземцев, чем думало население Шира. Среди них, несомненно, попадались и бродяги, готовые в любом берегу или склоне вырыть нору и жить в ней сколько заблагорассудится. Но в земле Бри жили вполне приличные хоббиты, благополучные, хозяйственные и не более неотесанные, чем их отдаленные родичи из Шира. Еще не забылось время, когда связи между Широм и Бри были более тесными. Во всяком случае, в жилах Брендибаков текла несомненная примесь крови уроженцев Бри.

Поселок состоял из нескольких сотен каменных домов Рослых, главным образом над Дорогой. Они теснились на склоне, обращенные окнами на запад. С той стороны, огибая больше половины холма, тянулся глубокий ров с плотной живой изгородью вдоль внутреннего края. Дорога пересекала его по мосту, но там, где она упиралась в изгородь, ее перегораживали большие ворота. Другие ворота были в южной части поселка, где Дорога выходила из Бри. Ночью оба выхода закрывали, но внутри были устроены небольшие сторожки для привратников.

Ниже по Дороге, там, где она, сворачивая вправо, огибала подножие холма, расположился большой постоялый двор. Его построили давно, когда движение по Дороге было куда оживленнее – ведь Бри стоял у старого перекрестка; другая древняя дорога пересекала Восточную сразу за рвом у западной околицы поселка, и в прежние дни люди и иные существа часто путешествовали по ней. В Истфартинге до сих пор говорят «удивительно, как новость из Бри». Выражение сохранилось с тех времен, когда на постоялом дворе обсуждали вести с севера, юга и востока и ширские хоббиты гораздо чаще заглядывали туда ради этих новостей. Но Северные земли давно уже опустели, и Северной дорогой пользовались редко. Она заросла травой, и в Бри ее прозвали Зеленой.

Гостиница в Бри, однако, сохранилась, и хозяин ее был особой значительной. Дом его служил местом сбора всех праздных, разговорчивых и любопытных, больших и маленьких, из всех четырех поселков. Гостиница давала прибежище Скитальцам и прочим странствующим и путешествующим (главным образом, гномам), которые все еще изредка проезжали по Дороге, направляясь в горы или от них.

Было темно и ярко сверкали звезды, когда Фродо с товарищами наконец приблизился к перекрестку Зеленой дороги, а затем и к деревне. Подъехав к западным воротам, путники обнаружили, что те закрыты, но за ними у дверей сторожки сидит человек. Человек этот вскочил на ноги, схватил фонарь и удивленно воззрился на путников через ворота.

— Откуда вы и чего вам надо? — грубовато спросил он.

— Мы ищем местную гостиницу! — ответил Фродо. — Мы держим путь на Восток и сегодня не можем ехать дальше.

— Хоббиты! Четыре хоббита! Больше того, судя по говору, хоббиты из Шира! — сказал стражник словно бы себе самому. Он некоторое время мрачно смотрел на приезжих, потом медленно растворил ворота и позволил путникам проехать внутрь.

— Не часто увидишь жителей Шира ночью на дороге! — добавил он, когда хоббиты на мгновение задержались у его двери. — Прошу прощения за любопытство, но какое дело ведет вас на восток от Бри? И позвольте спросить, как вас зовут?

— Наши имена и дела касаются только нас, и здесь не место обсуждать их, — ответил Фродо, которому не понравились настойчивость этого человека и его тон.

— Ваше дело касается только вас, это верно, — согласился привратник, — а вот мое дело задавать вопросы ночным гостям.

— Мы хоббиты из Бакленда, нам вздумалось попутешествовать и остановиться на ночлег в здешней гостинице! — вмешался Мерри. — Я мастер Брендибак. Довольно с вас? Я слыхал, в Бри проезжим не грубят...

— Ладно, ладно! — не стал спорить стражник. — Я не хотел вас обидеть. Но вы еще убедитесь, что с расспросами пристает не только старый Гарри у ворот. Повсюду объявился чудной народ. Если поедете в «Пони», то будете там не единственными постояльцами.

Он пожелал хоббитам доброй ночи, и те без лишних слов двинулись дальше, но при свете фонаря Фродо заметил, что привратник с любопытством смотрит им вслед, и был рад услышать, что ворота за ними захлопнулись. Он пытался понять, почему стражник отнесся к ним с таким подозрением: уж не расспрашивал ли кто-нибудь о компании хоббитов? Может, Гэндальф? Он мог приехать, пока они пробирались через Лес и Могильники. Но что-то во взгляде и в голосе привратника встревожило Фродо.

Привратник некоторое время пристально смотрел вслед хоббитам, потом вернулся к сторожке. Едва он отвернулся, как темная фигура проворно перелезла через ворота и растаяла во тьме деревенских улиц.

Хоббиты одолели пологий подъем, проехали мимо редких одиноких домиков и подъехали к постоялому двору. Дома казались им большими и странными. Сэм посмотрел на гостиницу с ее тремя этажами и множеством окон и почувствовал, как сердце у него уходит в пятки. Он не раз представлял себе, как в пути они встречают великанов ростом выше дерева, а то и еще более ужасных существ, но оказалось, что первого знакомства с людьми и их высокими домами вполне достаточно и даже многовато для мрачного завершения утомительного дня. Сэм живо представил себе оседланных черных лошадей в сумраке гостиничного двора и Черных Всадников, выглядывающих из окон верхнего этажа.

— Мы ведь не останемся здесь на ночь, сударь? — воскликнул он. — Здесь живут хоббиты, так почему бы не попроситься к кому-нибудь из них на ночлег? Там мы чувствовали бы себя как дома.

— А чем нехороша гостиница? — удивился Фродо. — Том Бомбадил советовал остановиться в ней. Наверное, там неплохо.

Привычному глазу гостиница даже снаружи казалась славной. Фасадом она глядела на Дорогу, а два ее крыла уходили назад по земляной площадке, частично врытой в нижнюю часть склона, так что тыльные окна второго этажа находились на уровне земли. Во двор, расположенный между крыльями, вела широкая арка, а слева от нее к большой двери поднимались широкие ступени. Дверь была открыта, и оттуда вырывался свет. Над аркой висел фонарь, а под ним – большая вывеска: упитанный белый пони, вставший на дыбы. Белые буквы над дверью поясняли: «Резвящийся пони Ячмения Осота». Во многих окнах нижнего этажа за толстыми шторами горел свет.

Когда путники в нерешительности остановились в темноте у двери, кто-то внутри затянул веселую песню, ее подхватил звонкий хор радостных голосов. Хоббиты некоторое время прислушивались к этим ободряющим звукам, затем спешились. Песня кончилась, последовал взрыв смеха и аплодисменты.

Хоббиты провели своих пони под арку и, оставив их во дворе, поднялись по ступенькам. Фродо шагнул вперед и едва не столкнулся с низеньким толстым человеком, лысым и краснолицым. На нем был белый фартук. Человек выскочил из одной двери и устремился в другую с подносом, уставленным кружками.

— Нельзя ли... — начал Фродо.

— Будьте добреньки, через полминуточки, — бросил толстяк через плечо и исчез в хаосе звуков и облаке дыма. Через мгновение он появился вновь, вытирая руки о фартук.

— Добрый вечер, маленький мастер! — сказал он, кланяясь. — Чего изволите?

— Постели для четверых хоббитов и стойла для пяти пони, если это можно устроить. Вы мастер Осот?

— Да, Ячмений, так меня величают. Ячмений Осот, к вашим услугам! Да вы никак из Шира? — поинтересовался толстяк и вдруг хлопнул себя по лбу, как бы припомнив что-то. — Хоббиты! — воскликнул он. — Что же это мне напоминает?.. А нельзя ли узнать ваши имена, сударь?

— Мастер Тук и мастер Брендибак, — сказал Фродо, — а это Сэм Гэмджи. Меня зовут Андерхилл.

— Нет, — сказал мастер Осот, щелкая пальцами, — ушло! Но когда у меня будет время подумать, я вспомню. Я сбился с ног, но погляжу, что можно для вас сделать. В наши дни не часто встретишь путешественников из Шира, и я бы горько сожалел, если бы не сумел оказать вам хороший прием. Но сегодня нагрянула такая толпа, какой в этом заведении давно уже не бывало. «Лиха беда начало», — говорят у нас в Бри.

Эй, Ноб! — гаркнул он. — Где ты, увалень? Ноб!!

— Иду, сударь! Иду! — Из дверей выскочил бодрый хоббит и, увидев путешественников, с интересом уставился на них.

— Где Боб? — спросил хозяин. — Не знаешь? Ну так найди его! Одна нога здесь, другая там! Мне не разорваться! Скажи Бобу, чтоб разместил пять пони. Пусть отыщет место. — Ноб ухмыльнулся, подмигнул и исчез.

— О чем бишь я? — мастер Осот хлопнул себя по лбу. — Как говорится, двум думкам в голове тесно. Нынче хлопот полон рот, просто голова кругом. У нас остановились путешественники, прибывшие вчера вечером с Юга по Зеленой дороге, – очень, кстати, странно. Сегодня ближе к ночи пожаловала компания гномов, идущих на запад. А теперь вы. Не будь вы хоббитами, сомневаюсь, что вам нашлось бы местечко. Но, когда строили эту гостиницу, в северном крыле сделали пару комнат специально для хоббитов. В нижнем этаже, как они любят, и с круглыми окнами. Надеюсь, вам будет удобно. Вы, конечно, захотите перекусить. Ужин скоро поспеет. Сюда, пожалуйста!

Мастер Осот провел их по короткому коридору и открыл какую-то дверь. — Вот вам отличная маленькая гостиная! — сказал он. — Надеюсь, она вас устроит. А теперь прошу прощения! Хлопот полон рот, слова молвить некогда! Надо бежать. Бедные мои ноженьки... а только худеть я все не худею. Я еще к вам загляну. Если что понадобится, звоните в колокольчик. Придет Ноб. А не придет, так звоните и кричите!

Наконец он вышел, и хоббиты перевели дух. Казалось, хозяин, как бы ни был занят, мог болтать бесконечно. Оглядевшись, путники увидели, что находятся в небольшой уютной комнате. В камине ярко пылал огонь, а перед огнем стояло несколько низеньких удобных стульев. На круглом столе, покрытом белой скатертью, стоял большой колокольчик. Однако Ноб, слуга-хоббит, появился задолго до того, как его решили позвать. Он принес свечи и поднос, заставленный тарелками.

— Может, ваши милости хотят чего-нибудь выпить? — осведомился он. — Или, покамест поспевает ужин, показать вам ваши спальни?

Гости успели умыться и наполовину опустошить хорошие, вместительные кружки с пивом, когда вновь появились мастер Осот и Ноб. В мгновение ока стол заполнился едой. Здесь были горячий суп, холодное мясо, пирог с черникой, свежий хлеб, пласты масла и полголовки сыра: славная простая еда, не хуже чем в Шире, и достаточно привычная, чтобы рассеять недоверие Сэма (которого уже немало утешило превосходное качество пива).

Хозяин некоторое время суетился вокруг гостей, потом собрался уходить. — Не знаю, захотите ли вы после ужина присоединиться к обществу, — сказал он, задержавшись в дверях. — Может, вы предпочтете сразу отправиться в постель. Но если б вы все-таки надумали, все были бы очень рады. К нам не часто заглядывают чужаки... прошу прощения, я хотел сказать, путешественники из Шира, – и мы рады были бы услышать новости, или сказку, или песню. Но как хотите! Позвоните в колокольчик, если что понадобится!

К концу ужина – а ужин, надо сказать, занял три четверти часа без перерывов на ненужные разговоры, – хоббиты так приободрились, что Фродо, Пиппин и Сэм решили присоединиться к «обществу». Мерри сказал, что это слишком скучно. — Я лучше спокойно посижу у огня, а потом, может быть, выйду подышать свежим воздухом. Будьте осторожны, ни во что не встревайте и помните, что мы ушли тайно, идем по большой дороге и еще не слишком удалились от границ Шира!

— Ладно! — сказал Пиппин. — Лучше подумай о себе. Не заблудись и помни, что в доме безопасней, чем снаружи!

«Общество» сидело в большом общем зале гостиницы и, как обнаружил Фродо, когда его глаза привыкли к свету, было многочисленным и разношерстным. Главным источником света был очаг, в котором пылали поленья, – три лампы, свисавшие с балок, горели тускло и были наполовину скрыты облаком дыма. Ячмений Осот, стоя у огня, беседовал с компанией гномов и двумя странного вида людьми. Скамьи занимала самая разная публика: люди из Бри, местные хоббиты (эти сидели вместе и болтали), еще несколько гномов; другие фигуры в углах были едва различимы в полумраке.

Как только хоббиты из Шира вошли, жители Бри нестройным хором приветствовали их. Чужаки, особенно те, что прибыли по Зеленой дороге, с любопытством уставились на вошедших. Хозяин представил вновь прибывших жителям Бри, да так быстро, что, хоть хоббиты и услышали множество имен, но не разобрали, кто есть кто. Им показалось, что имена у людей из Бри в основном растительные (и очень странные для ширского уха): Хвощинг, Снытти, Верреск, Яблоунни, Реппей, Пыррей (не говоря уж о фамилии Осот). Такие же имена были и у некоторых хоббитов. Например, Полыннингам, казалось, несть числа. Но попадались и обычные имена – Кучинги, Барсуксы, Долгоноры, Пескоройли, Туннели: такие часто встречались и в Шире. Было здесь и несколько Андерхиллов из Стэддла, а так как они считали, что всякий, носящий эту фамилию, – их родственник, то и приняли Фродо с распростертыми объятиями, словно блудного двоюродного брата.

Хоббиты из Бри оказались дружелюбными и любопытными, и вскоре Фродо понял, что придется хоть как-нибудь объяснить свое появление. Он объявил, что интересуется историей и географией (и, хоть ученые слова в Бри были не в ходу, получил в ответ многочисленные глубокомысленные кивки). Фродо добавил, что подумывает написать книгу (изумленное молчание) и что он и его друзья хотят собрать сведения о хоббитах, живущих за пределами Шира, особенно в восточных землях.

Тут его прервал хор голосов. Если бы Фродо действительно хотел написать книгу и был многоухим, то в несколько минут набрал бы материала на добрый десяток глав. Однако, словно этого было недостаточно, он получил целый перечень имен тех, к кому мог бы обратиться за дальнейшей информацией, а возглавлял перечень «вон тот старик, Ячмений». Но погодя, поскольку Фродо явно не собирался писать книгу тут же на месте, хоббиты вернулись к расспросам о Шире. Фродо не проявил излишней общительности и вскоре обнаружил, что одиноко сидит в углу, слушая и приглядываясь.

Люди и гномы обсуждали главным образом далекие события и новости, которые, увы, уже стали привычными. На Юге вспыхнули какие-то беспорядки, и люди, пришедшие по Зеленой дороге, по-видимому, искали место, где можно было бы жить в мире. Жители Бри сочувствовали им, но, судя по всему, не были готовы впустить в свою маленькую землю толпу чужестранцев. Один из пришлых, косоглазый, болезненного вида человек, предсказывал, что в ближайшем будущем на Север хлынет нарастающий поток беглецов. — Если им не найдется места, они сами отыщут его. Они имеют такое же право на жизнь, как и все остальные! — громко сказал он. Местным жителям такая перспектива не понравилась.

Хоббиты обращали на все это очень мало внимания: их подобные разговоры пока не касались – вряд ли Рослый народ станет претендовать на хоббичьи норы. Их больше занимали Сэм с Пиппином, которые, наконец почувствовав себя совсем как дома, весело рассказывали о событиях в Шире. Пиппин вызвал громкий смех, поведав о том, как в Мичел-Дельвинге провалилась крыша Норратуши: Уилла Витфута – мэра и самого толстого хоббита в Вестфартинге – запорошило известкой, и он вылез оттуда, как посыпанная мукой клецка. Но среди вопросов были и такие, которые отчасти насторожили Фродо. Один из жителей Бри, неоднократно бывавший в Шире, захотел узнать, где живут Андерхиллы и чья они родня.

Внезапно Фродо заметил странного человека с обветренным лицом, который сидел в тени у двери и внимательно прислушивался к болтовне хоббитов. Перед ним стояла высокая пивная кружка, а во рту дымилась диковинной резьбы трубка с длинным чубуком. Ноги он вытянул вперед, так что были видны высокие сапоги из мягкой кожи, ладные, но поношенные и выпачканные грязью. Человек этот был плотно закутан в забрызганный дорожной грязью плащ из тяжелой темно-зеленой материи, а голову, несмотря на жару, закрывал капюшон, бросавший на лицо тень, но, когда незнакомец поглядывал на хоббитов, был заметен блеск его глаз.

— Кто это? — спросил Фродо, когда у него появилась возможность пошептаться с мастером Осотом. — Мне кажется, вы его не представили.

— Его-то? — спросил хозяин тоже шепотом, скосив глаза, но не поворачивая головы. — Я его в сущности не знаю. Он один из бродяг – мы их называем Скитальцами. Он редко вступает в разговор, но, если в духе, то может рассказать много занятного. Исчезает на месяц, а то и на год, потом опять появляется. Прошлой весной он частенько к нам захаживал, но в последнее время я его не видел. Его настоящего имени я не знаю, здесь его зовут Странником. Он быстро ходит на своих длинных ногах, но никому не рассказывает, куда и почему спешит. Впрочем, Восток да Запад – дело тонкое, как говорят у нас в Бри про Скитальцев и жителей Шира. Прошу прощения. Занятно, что вы о нем спросили... — Но в этот момент мастера Осота отвлекли, потребовав еще эля, и его последние слова остались без объяснения.

Фродо обнаружил, что Странник смотрит прямо на него, точно услышал или угадал, о чем шла речь. Взмахом руки и кивком он пригласил Фродо сесть рядом. Когда Фродо подошел, незнакомец откинул капюшон, обнажив непокорную темную шевелюру, кое-где пронизанную сединой, и открыв бледное строгое лицо с пронзительными серыми глазами.

— Я Странник, — представился он тихим голосом, — и очень рад встрече с вами, мастер... Андерхилл, если старый Осот правильно назвал ваше имя.

— Да, правильно, — скованно ответил Фродо. Под взглядом этих острых серых глаз он чувствовал себя очень неуверенно.

— Что ж, мастер Андерхилл, — сказал Странник, — на вашем месте я помешал бы вашим юным друзьям болтать. Напитки, огонь, случайная компания – все это очень славно, но... но вы не в Шире. Тут встречаются странные молодчики. Хотя не мне бы так говорить, — с насмешливой улыбкой сказал он, перехватив взгляд Фродо. — К тому же совсем недавно через Бри проехали очень необычные путники, — продолжал он, внимательно наблюдая за лицом Фродо.

В ответ Фродо взглянул ему прямо в глаза, но ничего не сказал. Странник тоже молчал. Его внимание, по-видимому, неожиданно привлек Пиппин. К своему ужасу, Фродо понял, что этот неосторожный молодой Тук, подбодренный успехом рассказа о тучном мэре Мичел-Дельвинга, теперь дает комическое описание прощального приема у Бильбо. Сейчас он уже пересказывал речь и приближался к таинственному Исчезновению.

Фродо почувствовал досаду. Несомненно, для большинства местных хоббитов это был вполне безобидный рассказ – всего лишь забавная история о чудных хоббитах, живущих за рекой, но кое-кто (например, старый Осот) кое-что знал и слышал давние толки о чудесном исчезновении Бильбо. Это должно было воскресить в памяти имя Бэггинс, особенно если о Бэггинсе в Бри уже расспрашивали.

Фродо беспокойно заерзал, не зная, что предпринять. Пиппин, по-видимому, искренне наслаждался всеобщим вниманием и совершенно забыл о подстерегавшей их опасности. Фродо вдруг испугался, что Пиппин, разгулявшись, может даже упомянуть о Кольце, а это будет катастрофа.

«Сделайте что-нибудь, да побыстрее, не то не миновать беды!» — шепнул Странник ему на ухо. Фродо вскочил, взобрался на стол и заговорил. Внимание слушателей было отвлечено от Пиппина. Хоббиты глядели на Фродо, смеялись и хлопали в ладоши, решив, что мастер Андерхилл выпил слишком много эля.

Фродо вдруг почувствовал себя круглым дураком и зашарил в кармане (как обычно делал, произнося речь). Он нащупал кольцо на цепочке и испытал непостижимое желание надеть его и исчезнуть, выпутавшись таким образом из глупого положения. Но ему почему-то казалось, что это желание пришло извне, навязанное ему кем-то в гостиничном зале. Фродо преодолел искушение и сжал Кольцо в руке, словно боялся, что оно исчезнет или натворит бед. Однако вдохновение не приходило. Тогда он произнес «несколько подходящих к случаю слов», как сказали бы в Шире: — Мы очень благодарны вам за любезный прием, и, смею надеяться, мое короткое пребывание в Бри поможет возобновить старые дружеские связи между Бри и Широм! — Тут он запнулся и закашлялся.

Теперь все в зале глядели на него. «Песню!» — закричал один из хоббитов. «Песню! Песню! — дружно подхватили остальные. — Ну же, мастер, спойте нам что-нибудь такое, чего мы еще не слышали!»

Несколько мгновений Фродо стоял разинув рот, а потом в отчаянии затянул смешную песню, которая когда-то так нравилась Бильбо (он очень гордился ею, так как сам сочинил слова). В песне говорилось о гостинице – вероятно, потому Фродо и вспомнил о ней. Вот эта песня целиком. Сейчас из нее в лучшем случае помнят лишь несколько слов:

Есть гостиница, веселая старая гостиница под старым серым холмом, Где варят такое крепкое пиво, Что сам Человек с Луны однажды вечером спустился выпить. У конюха был кот-пьянчужка, он играл на пятиструнной скрипке; Возил смычком туда-сюда, Издавая то высокие звуки, то низкие, то словно стараясь перепилить струны посередине. У хозяина был маленький пес, который очень любил шутки; Когда гости весело смеялись, Он поднимал ухо, вслушиваясь в шутки, и смеялся вместе со всеми. Там еще была рогатая корова, гордая, как королева; Но от музыки, точно от эля, у коровы шла кругом голова, и, вертя хвостом с кисточкой, она пускалась в пляс на лужайке. И о! ряды серебряных тарелок и груды серебряных ложек! Для воскресенья[6] их особый запас, И их тщательно чистят по субботам после обеда. Человек с Луны упился всласть, а кот тогда завыл; ложка с блюдцем заплясали на столе, корова в саду распрыгалась как безумная, а пес погнался за своим хвостом. Человек с Луны выпил еще кружку и скатился со стула; там он задремал, и ему снился эль, пока звезды на небе не побледнели и не забрезжил рассвет. Тогда конюх сказал своему коту-пьянчужке: «Белые лошади с Луны, ржут и грызут серебряные удила, Но их хозяин выпил и ничего не соображает, а ведь скоро взойдет солнце». Тогда кот заиграл на скрипке «хей-диддл-диддл», плясовую, что подняла бы и мертвого: он пиликал и пиликал все быстрей и быстрей, пока хозяин тряс Человека с Луны: «Уже четвертый час!» — кричал он. Они втащили Человека на холм и спровадили его на Луну, А сзади скакали его лошади А корова неслась следом, точно олениха, а вдогонку бежали тарелка с ложкой. Еще быстрее смычок выводил диддл-дам-диддл, собака начала лаять, корова и лошади встали на головы, все гости попадали с кроватей и танцевали на полу. И тут лопнула струна скрипки! корова прыгнула на Луну, А маленький пес хохотал, увидев это, А серебряная тарелка продолжала плясать вместе с серебряной воскресной лампой. Круглая Луна покатилась за холм, когда Солнце поднял голову. он[7] с трудом поверил своим глазам, Потому что, хотя был день, все отправились спать!

Все захлопали и хлопали громко и долго. У Фродо был хороший голос, а песня всем понравилась. — Где старик Ячмений? — закричали слушатели. — Ему надо это послушать. Боб научит свою кошку играть на скрипке, и мы будем танцевать! — Они потребовали еще эля и начали кричать: — А ну еще разок, мастер! Еще! Еще раз!

Фродо заставили выпить еще эля и затянуть песню с начала, и в этот раз многие подпевали: мотив был хорошо знаком, а слова запоминались быстро. Теперь наступила очередь Фродо гордиться собой. Он приплясывал на столе, и, пропев во второй раз «корова перепрыгнула через Луну», сам подпрыгнул. Увы, слишком резво – хоббит с грохотом приземлился на поднос, полный кружек, поскользнулся и с треском, громом и лязгом скатился со стола! Слушатели разинули рты, собираясь рассмеяться, да так и застыли: певец вдруг исчез. Он просто растаял, как будто провалился сквозь пол, не оставив дыры.

Местные хоббиты в изумлении уставились на пол, а потом повскакали с мест, призывая Ячмения. «Общество» подалось прочь от Пиппина и Сэма, и те обнаружили, что сидят в углу в одиночестве, под мрачными и подозрительными взглядами. Было ясно, что многие уже зачислили их в подручные странствующего колдуна, чьи цели и сила неведомы. Только один смуглый житель Бри глядел на них с легкой насмешкой, будто что-то знал, и им стало крайне неуютно. Вскоре смуглый выскользнул из зала, а за ним двинулся косоглазый южанин. Эти двое весь вечер о чем-то шептались. Следом вышел и привратник Гарри.

Фродо чувствовал себя полным дураком. Не зная, что еще предпринять, он прополз под столом в темный угол к Страннику, который сидел неподвижно, не подавая вида, что о чем-то догадывается. Фродо привалился к стене и снял Кольцо. Он не мог объяснить, как оно оказалось у него на пальце. Возможно, он вертел его в кармане, пока пел, и, когда стал падать со стола и резко взмахнул рукой, оно наделось ему на палец. На миг Фродо задумался, не само ли Кольцо проделало с ним эту штуку. Может быть, оно хотело обнаружить себя в ответ на желание или приказ кого-то, кто находился в комнате? Только что вышедшие двое Фродо не понравились.

— Ну? — сказал Странник, когда Фродо появился вновь. — Зачем вы это сделали? Этот ваш поступок куда опрометчивей рассказов ваших друзей. Вы создали себе неприятности своими руками. Или вернее сказать – пальцем?

— Не понимаю, о чем вы, — сказал раздраженный и встревоженный Фродо.

— Да нет, понимаете, — ответил Странник, — но нам лучше подождать, пока шум не уляжется. Тогда, мастер Бэггинс, мне, с вашего позволения, нужно будет сказать вам пару слов.

— О чем? — спросил Фродо, не обратив внимания на то, что вдруг прозвучало его настоящее имя.

— О важном деле – важном для нас обоих, — ответил Странник, глядя Фродо в глаза. — Вы услышите кое-что полезное.

— Хорошо, — согласился Фродо, стараясь казаться спокойным, — поговорим позже.

Тем временем у очага шел спор. Мастер Осот подошел к спорящим и теперь пытался выслушивать сразу несколько противоречивых мнений о том, что же произошло.

— Я видел его, мастер Осот, — говорил хоббит, — или, вернее, не видел. Он просто растворился в воздухе, если можно так выразиться!

— Да бросьте, мастер Полыннинг! — воскликнул изумленный хозяин.

— Нет, не брошу! — ответил Полыннинг. — Больше того, как я сказал, так и было!

— Вероятно, тут какая-то ошибка, — сказал Осот, качая головой, — этого мастера Андерхилла было слишком много, чтобы он просто растаял в воздухе.

— Но где же он теперь? — воскликнули несколько голосов.

— Откуда мне знать? Он волен идти куда угодно, лишь бы заплатил поутру. Но мастер Тук здесь, он не исчез.

— Я видел то, что видел, и чего не видел, тоже видел! — упрямо заявил мастер Полыннинг.

— А я говорю, здесь какая-то ошибка, — повторил Осот, подбирая поднос и собирая разбитую посуду.

— Конечно, ошибка, — сказал Фродо, — я не исчез. Вот я! Перебросился в уголке парой слов со Странником, вот и все.

Он вышел вперед, к очагу, но большая часть присутствующих попятилась, напуганная пуще прежнего. Их ничуть не устраивало его объяснение, что после падения он просто быстро уполз под стол. Большинство жителей Бри, хоббитов и людей, ушли, чувствуя себя оскорбленными и утратив желание развлекаться. Один или двое, враждебно покосившись на Фродо, вышли, что-то бормоча себе под нос. Гном и человека три чудаков, засидевшихся дольше других, пожелали хозяину доброй ночи, но ничего не сказали Фродо и его друзьям. Вскоре в зале не осталось никого, кроме Странника, тихонько сидевшего у стены.

Мастер Осот, казалось, не слишком огорчился. Вероятно, он сообразил, что впереди еще много вечеров, когда в его доме яблоку будет негде упасть, – новую загадку станут обсуждать долго и во всех подробностях. — Что ж это вы наделали, мастер Андерхилл? — спросил он. — Распугали мне посетителей и перебили посуду своими кульбитами?

— Мне очень жаль, что я причинил вам беспокойство, — сказал Фродо, — это вышло не нарочно, уверяю вас. Просто досадная случайность!

— Хорошо, мастер Андерхилл. Но если вам опять вздумается покувыркаться или показывать фокусы – не знаю, что уж это такое было, – лучше заранее предупредите посетителей и обязательно меня. Мы немного подозрительны ко всему непривычному... сверхъестественному, если вы меня понимаете.

— Ничего подобного я больше не сделаю, мастер Осот, обещаю! А теперь я, пожалуй, пойду спать. Мы уедем рано. Позаботьтесь, пожалуйста, чтобы наши пони были готовы к восьми.

— Хорошо! Но, прежде чем вы уйдете, я хотел бы сказать вам словечко с глазу на глаз, мастер Андерхилл. Я как раз вспомнил кое-что, что непременно должен вам рассказать. Надеюсь, вы поймете меня правильно. Я тут кое-что улажу и приду к вам в комнату, если не возражаете.

— Конечно! — ответил Фродо, но сердце его упало. Он подумал, сколько еще разговоров с глазу на глаз ему предстоит сегодня и что в них раскроется. Неужели все объединились против него? Он начал подозревать в неискренности даже толстого старика Осота.

Глава X Странник

Фродо, Пиппин и Сэм отправились в свою комнату. Там было темно. Мерри куда-то делся, огонь почти погас. И только раздув угли до яркого пламени и подбросив несколько охапок хвороста, хоббиты обнаружили, что с ними пришел Странник. Он преспокойно сидел на стуле у двери.

— Здрасте! — сказал Пиппин. — Кто вы и что вам нужно?

— Я Странник, — ответил тот, — и, хотя ваш друг мог забыть об этом, он обещал спокойно поговорить со мной.

— Вы сказали, я узнаю нечто полезное, — сказал Фродо. — Что именно?

— Несколько вещей, — ответил Странник, — но, конечно, за это я назначу свою цену.

— Как это? — резко спросил Фродо.

— Не волнуйтесь! Я имею в виду вот что: я расскажу вам, что знаю, и дам несколько добрых советов, но за вознаграждение.

— Какое еще вознаграждение, извольте сказать? — спросил Фродо. Теперь он заподозрил, что столкнулся с мошенником, и пожалел, что захватил с собой мало денег. То, чем он располагает, вряд ли удовлетворит этого жулика, да и тратить эти деньги никак нельзя...

— Не больше, чем вы сможете предложить, мастер Андерхилл, — сказал Странник с легкой улыбкой, словно прочел мысли Фродо. — Только одно: вы должны будете взять меня с собой и терпеть, пока я сам не решу оставить вас.

— Ах, вот что! — воскликнул удивленный, но не слишком обрадованный Фродо. — Даже если бы мне был нужен еще один спутник, я бы не согласился на это, пока не узнал больше о вас и ваших делах.

— Прекрасно! — воскликнул Странник, скрестив ноги и удобно откидываясь на спинку стула. — Вы, кажется, приходите в чувство, и это хорошо. До сих пор вы вели себя крайне неосторожно. Отлично! Я расскажу вам, что знаю, и буду ждать награды. Выслушав меня, вы, вероятно, ответите согласием.

— Что ж, вперед! — сказал Фродо. — Так что вы знаете?

— Многое – и вести эти мрачные, — угрюмо ответил Странник. — Что же касается вашего дела... — Он встал, подошел к двери, быстро распахнул ее и выглянул. Потом тихо закрыл и снова сел. — У меня острый слух, — продолжал он, понизив голос, — и хотя я не умею исчезать, я добыл не одну дикую и осторожную тварь и умею оставаться незамеченным, если хочу. Сегодня вечером я проходил по дороге мимо изгороди западнее Бри, когда со склонов спустились четверо хоббитов. Не стану повторять все, что они наговорили старому Бомбадилу и друг другу, но одно обстоятельство пробудило мое любопытство. «Пожалуйста, помните, — сказал один из них, — что имя „Бэггинс“ больше не должно упоминаться. Если придется назваться, я – мастер Андерхилл». Это так заинтересовало меня, что я последовал за ними. И вслед за ними проскользнул через ворота. Может быть, у мастера Бэггинса вполне уважительная причина скрывать свое имя, но если так, я советую ему и его друзьям быть осторожнее.

— Не понимаю, почему мое имя должно интересовать кого-то в Бри, — сердито сказал Фродо, — и по-прежнему хотел бы знать, почему оно заинтересовало вас. У мастера Странника, может быть, и есть уважительная причина подглядывать и подслушивать, но я советовал бы ему объяснить, что это за причина!

— Достойная отповедь! — со смехом ответил Странник. — А объяснение простое: я искал хоббита по имени Фродо Бэггинс. Мне нужно было быстро найти его. Я узнал, что он унес из Шира... Гм... Нечто тайное, имеющее отношение ко мне и моим друзьям...

Нет, не поймите меня превратно! — воскликнул он, когда Фродо поднялся со стула, а Сэм вскочил со свирепым выражением лица. — Я сохраню тайну лучше, чем вы. А осторожность необходима! — Он подался вперед и посмотрел на них. — Следите за каждой тенью! — сказал он тихим голосом. — Черные Всадники проехали через Бри. Говорят, в понедельник один из них прискакал по Зеленой дороге с севера, а другой появился позже и тоже по Зеленой дороге, но с юга.

Воцарилось молчание. Потом Фродо сказал Пиппину и Сэму: — Мне следовало догадаться об этом по тому, как встретил нас стражник у ворот! Да и хозяин гостиницы что-то слышал. Зачем только он затащил нас в эту компанию? И зачем мы вели себя так глупо? Нам следовало бы тихо сидеть здесь!

— Так было бы лучше, — согласился Странник, — я помешал бы вам прийти в общий зал, если бы смог, но хозяин не позволил мне увидеться с вами и не захотел ничего передавать.

— Вы думаете, он... — начал Фродо.

— Нет, я не думаю о старом Осоте плохо. Он просто не любит загадочных бродяг вроде меня. — Фродо бросил на Странника озадаченный взгляд. — Я ведь похож на мошенника, не так ли? — скривив губы, сказал Странник со странным блеском в глазах. — Но, надеюсь, мы лучше узнаем друг друга. И тогда вы мне объясните, что произошло под конец вашей песни. Поскольку этот маленький кульбит...

— Простая случайность! — перебил Фродо.

— Сомневаюсь, — ответил Странник. — Ну ладно, пусть случайность. Эта случайность поставила вас в крайне опасное положение!

— Вряд ли она сильно увеличила опасность, — заметил Фродо, — я знаю, что Всадники преследуют меня. Но как бы ни было, они проворонили меня и уехали!

— Не рассчитывайте на это! — резко сказал Странник. — Они вернутся. Их будет больше. Есть и другие. Я знаю, сколько их. Я знаю этих Всадников. — Он помолчал, глядя холодно и сурово. — А в Бри есть такие, кому не следует доверять, — продолжал он, — Биллу Пыррею, например. Он пользуется в Бри дурной славой, к нему захаживает странная публика. Вы должны были заметить его: такой смуглый, ухмыляющийся. Сидел рядом с одним из южан, и они вместе выскользнули из гостиницы сразу после вашей «случайности». Не все южане хорошие люди, а что касается Пыррея, то ради выгоды или забавы он готов отца родного продать.

— Что может продать Пыррей и при чем тут моя «случайность»? — поинтересовался Фродо, упрямо притворяясь, будто не понимает намеков Странника.

— Новости о вас, разумеется, — ответил Странник. — Рассказ о представлении, которое вы устроили, кое-кого очень заинтересует. Тогда им вряд ли понадобится ваше настоящее имя. Скорей всего, они услышат обо всем еще до рассвета. Довольно с вас? А моей наградой можете распорядиться как хотите – возьмете вы меня проводником или нет, но я должен сказать, что хорошо знаю местность между Широм и Туманными горами: я странствовал в тех краях много лет. Я старше, чем кажусь на первый взгляд. И могу пригодиться. Завтра вам придется сойти с открытой дороги: Всадники будут стеречь вас там днем и ночью. Вам позволят ускользнуть из Бри и идти вперед, пока солнце высоко, но далеко вы не уйдете. Вас перехватят там, где никто не сможет вам помочь, – среди пустошей, в каком-нибудь мрачном уголке. Вы хотите, чтобы они вас нашли? Они ужасны!

Хоббиты посмотрели на Странника и с удивлением увидели, что лицо его искажено, будто болью, а пальцы впились в подлокотники кресла. В комнате стало очень тихо, свет как будто померк. Некоторое время Странник сидел, глядя невидящими глазами, словно перебирал давние воспоминания или прислушивался к далеким ночным звукам.

— Есть! — воскликнул он через какое-то время, проводя рукой по лбу. — Вероятно, я знаю о ваших преследователях больше, чем вы. Вы боитесь их, но недостаточно. Завтра вам придется ускользнуть, если получится. Странник может провести вас нехожеными тропами. Возьмете его с собой?

Повисло тяжелое молчание. Фродо не отвечал, душу его переполняли сомнения и страх. Сэм хмурился и поглядывал на хозяина. Наконец он прервал молчание.

— С вашего позволения, мастер Фродо, я против! Этот Странник говорит «будьте осторожны», и на это я отвечаю «да». С того и начнем. Он пришел из Диких земель, а я никогда не слышал, чтобы оттуда приходило добро. Он кое-что знает, это ясно, – подозрительно много. Но это не причина для того, чтобы позволить ему завести нас в какой-нибудь мрачный уголок, как он выразился.

Пиппин встревоженно заерзал на стуле. Странник не ответил Сэму, но обратил свой пронзительный взгляд к Фродо. Тот отвел глаза. — Нет, — медленно сказал Фродо, — я не согласен. Я думаю... я думаю, вы не тот, за кого себя выдаете. Вы начали говорить, как житель Бри, но ваш голос изменился. Мне кажется, Сэм прав. Не понимаю, почему вы предупреждаете нас об осторожности и тут же просите довериться вам. Кто вы? Что вы на самом деле знаете о... о моем деле и откуда?

— Урок осторожности усвоен хорошо, — согласился Странник с угрюмой усмешкой, — но осторожность – одно дело, а колебания и нерешительность – совсем другое. Сами вы теперь не доберетесь до Ривенделла, и поверить мне – ваш единственный шанс. Вы должны решиться. Я отвечу на некоторые ваши вопросы, если это поможет вам принять решение. Но как вы поверите моему рассказу, если вы не верите мне? Однако тут все еще...

В этот момент в дверь постучали. Прибыл мастер Осот со свечой, за ним стоял Ноб с кастрюлей горячей воды. Странник отступил в темный угол.

— Я пришел пожелать вам доброй ночи, — сказал хозяин, ставя свечу на стол. — Ноб! Отнеси воду в спальни! — Он вошел и закрыл за собой дверь.

— Вот что, — начал хозяин нерешительно и встревоженно, — если я навредил вам, то мне очень жаль. Но за одним забываешь другое, сами понимаете, а я занятой человек. Сначала то, потом это – и все вылетело у меня из головы. Но, надеюсь, я спохватился не слишком поздно. Видите ли, меня просили отыскать хоббитов из Шира и особенно одного, по имени Бэггинс...

— Но при чем тут я? — спросил Фродо.

— А! Вам лучше знать, — ответил хозяин, — только мне сказали, что этот Бэггинс прибудет под именем «Андерхилл», и описали его, и это описание неплохо совпадает с вашей внешностью, если можно так сказать.

— Да ну! Тогда послушаем! — нетерпеливо прервал Фродо.

— «Крепкий, невысокий, краснощекий хоббит», — торжественно произнес мастер Осот. Пиппин хихикнул, но Сэм смотрел негодующе. — «Это мало чем вам поможет, потому что так выглядят многие хоббиты, Ячмений», сказал он мне, — продолжал мастер Осот, покосившись на Пиппина. — «Но этот довольно высок и красивее многих, и на подбородке у него ямочка: веселый парень с ясными глазами». — Прошу прощения, но это сказал он, а не я.

— Он ? Кто это «он»? — жадно спросил Фродо.

— Ах! Это был Гэндальф – знаете, о ком я? Говорят, он волшебник, но, так или нет, а мне он добрый друг. Хотя теперь уж и не знаю, что он мне скажет, если мы снова свидимся: то ли сквасит весь мой эль, то ли превратит меня в полено. Я бы не удивился... Он всегда чересчур торопится. Но сделанного не воротишь.

— Так что вы натворили? — спросил Фродо, теряя терпение от манеры Ячмения вести рассказ.

— О чем бишь я? — переспросил хозяин, помолчал и прищелкнул пальцами. — Ах, да! Старый Гэндальф. Три месяца назад он без стука вошел в мою комнату. — «Ячмений, — сказал он, — я утром уезжаю. Сделаешь кое-что для меня?» Только скажите, ответил я. «Я очень тороплюсь, — сказал он, — времени нет, но мне нужно отправить весточку в Шир. У тебя есть кто-нибудь, кого можно было бы послать?» — Найду, — ответил я, — завтра или послезавтра. «Завтра», — сказал он и дал мне письмо.

Адрес вполне понятный, — продолжал мастер Осот, извлекая письмо из кармана и гордо и медленно зачитывая адрес (он ценил свою славу грамотея):

«ХОББИТОН В ШИРЕ, БЭГ-ЭНД. Мастеру ФРОДО БЭГГИНСУ».

— Письмо мне от Гэндальфа! — воскликнул Фродо.

— Ага! — сказал мастер Осот. — Так ваше настоящее имя Бэггинс?

— Да, — ответил Фродо, — а теперь дайте-ка мне письмо и объясните, почему вы его не отправили. Я думаю, вы именно для этого пришли ко мне, хотя довольно долго добирались до сути.

Бедный мастер Осот встревожился. — Вы правы, мастер, — сказал он, — и я прошу у вас прощения. Я смертельно боюсь того, что скажет Гэндальф, если окажется, что я навредил. Но теперь уж совершенно ничего не поделаешь. Вначале я спрятал письмо. Потом не мог найти никого, кто согласился бы отправиться в Шир, – ни на другой день, ни на третий, а все мои люди были заняты. А потом то, се – и я про все позабыл. Я занятой человек. Но я сделаю все, чтобы поправить дело, и если я чем-то могу вам помочь – только скажите.

Кроме письма, я еще кое-что пообещал Гэндальфу. «Ячмений, — сказал он мне, — этот мой друг из Шира, может быть, скоро придет сюда, и не один. Он назовется мастером Андерхиллом. Помни это! И не задавай никаких вопросов. Если меня с ними не будет, значит, мой друг в беде и ему понадобится помощь. Сделай для него, что можно, и я буду тебе благодарен», — сказал он. И вот они вы, да и беда, как видно, не за горами.

— Вы о чем? — спросил Фродо.

— О черных людях, — ответил хозяин, понижая голос. — Они ищут Бэггинса, и если у них на уме хорошее, тогда я хоббит. Это было в понедельник, и все собаки выли, а гуси гоготали. Нечистая сила, вот как я это называю. Ноб пришел и сказал, два черных человека у двери спрашивают хоббита по имени Бэггинс. И волосы у Ноба стояли дыбом. Я велел этим черным убираться и захлопнул перед их носом дверь. Но я слышал, что они расспрашивали про Бэггинса повсюду, до самого Арчета. И этот Скиталец, Странник, тоже расспрашивал. Пытался еще до ужина пробраться сюда, к вам.

— Да, пытался! — внезапно сказал Странник, выходя на свет. — И мы избежали бы многих неприятностей, Ячмений, если бы его впустили.

Хозяин вздрогнул от удивления. — Вы! — воскликнул он. — Вечно выскакиваете, как чертик из табакерки! Что вам нужно?

— Он здесь с моего позволения, — сказал Фродо, — и предлагает нам свою помощь.

— Что ж, вы, вероятно, знаете что делаете, — сказал мастер Осот, подозрительно глядя на Странника, — но на вашем месте я не водил бы дружбы со скитальцем.

— А с кем? — спросил Странник резко. — С толстым хозяином гостиницы, который помнит лишь свое имя, да и то только потому, что его весь день окликают посетители? Они не могут вечно сидеть в «Пони» и не могут вернуться домой. Им предстоит долгая дорога. Вы пойдете с ними и будете защищать от черных людей?

— Я? Оставить Бри?! Ни за какие коврижки! — сказал мастер Осот, не на шутку перепугавшись. — Но почему бы вам не задержаться здесь ненадолго, мастер Андерхилл? Что вообще творится? Хотел бы я знать, что это за черные люди и откуда они пришли.

— Мне очень жаль, что я не могу объяснить вам всего, — ответил Фродо, — я устал и очень обеспокоен, а это долгая история. Но если вы хотите помочь, должен предупредить, что, пока я в вашем доме, вы тоже подвергаетесь большой опасности. Эти Черные Всадники: я не уверен, но боюсь, что они пришли из...

— Они пришли из Мордора, — тихо вмешался Странник, — из Мордора, Ячмений, если это вам что-нибудь говорит!

— Караул! — вскричал почтенный Ячмений, бледнея: очевидно, это название было ему знакомо. — В жизни не слыхал худшей новости.

— Да, — согласился Фродо. — Вы по-прежнему хотите мне помочь?

— Да, — ответил мастер Осот, — больше прежнего. Хотя не знаю, чем такие, как я, могут помочь против... против... — он замялся.

— Против Тени с Востока, — спокойно закончил за него Странник. — Немногим, Ячмений, но все же. Вы можете оставить мастера Андерхилла здесь на ночь и забыть имя Бэггинс.

— Будет сделано, — сказал Осот, — но, боюсь, они и без всякой моей помощи пронюхают, что он был здесь. Жаль, что мастер Бэггинс нынче вечером обратил на себя внимание, если не сказать больше. Рассказ об исчезновении мастера Бильбо давно знают в Бри. Даже Нобу в его тупую башку взбрели кое-какие догадки. А в Бри найдутся люди и посмекалистей Ноба.

— Что ж, остается надеяться лишь на то, что Всадники вернутся не слишком скоро, — сказал Фродо.

— Надеюсь, — сказал Осот, — но, кем бы они ни были, им будет нелегко проникнуть в «Пони». До утра можете не тревожиться. Ноб не проронит ни словечка. Ни один черный человек не войдет в мою дверь, пока я стою на ногах. Я со своими людьми буду караулить всю ночь, а вам лучше поспать.

— И все равно, непременно поднимите нас на рассвете, — сказал Фродо, — мы должны выйти как можно раньше. Завтрак в шесть тридцать утра, пожалуйста.

— Хорошо! Сейчас распоряжусь, — засуетился хозяин. — Доброй ночи, мастер Бэггинс... Андерхилл, я хотел сказать! Доброй... Будь я проклят! Где ваш мастер Брендибак?

— Не знаю, — с внезапной тревогой сказал Фродо. Они начисто забыли о Мерри, а время было уже позднее. — Боюсь, он вышел. Он говорил, что собирается подышать свежим воздухом.

— Да, за вам нужен глаз да глаз, и вашей компании определенно взбрело в голову, что вы на отдыхе! Я должен закрыть дверь, но когда ваш друг придет, я его впущу, — сказал Осот, — а еще лучше, пошлю Ноба поискать его. Доброй ночи всем! — И мастер Осот, бросив еще один подозрительный взгляд на Странника и покачав головой, наконец-то вышел. Его шаги, удаляясь, затихли в коридоре.

— Ну? — сказал Странник. — Когда же вы распечатаете письмо?

Прежде чем вскрыть конверт, Фродо внимательно рассмотрел печать. Печать несомненно была Гэндальфа. Внутри находилось следующее послание, написанное твердым, но красивым почерком чародея:

«РЕЗВЯЩИЙСЯ ПОНИ», БРИ. Поворотного дня года 1418 по летосчислению Шира.

Дорогой Фродо,

до меня дошли дурные вести. Я должен уйти немедленно. Тебе лучше как можно скорее покинуть Бэг-Энд и выйти из Шира самое позднее до конца июля. Я вернусь, как только смогу, и, если тебя не будет, двинусь следом. Оставь мне здесь письмо, если будешь проходить через Бри. Хозяину, Ячмению Осоту, можешь доверять. Возможно, на дороге тебе встретится мой друг – смуглый, стройный, высокий человек; некоторые называют его Странником. Он знает о нашем деле и поможет тебе. Иди в Ривенделл. Там, я надеюсь, мы вновь встретимся. Если меня не будет, твоим советчиком станет Эльронд.

Твой, несмотря на спешку, Гэндальф.

P.S.: Больше не используй ЕГО ни по какой причине! Не путешествуй по ночам!

P.P.S: Удостоверься, что Странник – действительно Странник. На дороге полно чужаков. Его настоящее имя Арагорн.

Не все то золото, что блестит, Не всяк, кто бродяжит, пропащий; Старик, который крепок, не сохнет, Глубокие корни не трогает мороз. Огонь может проснуться в пепле, Из тени может брызнуть свет; Сломанный клинок можно обновить, Лишенный короны вновь станет королем.

P.P.P.S Надеюсь, Ячмений Осот перешлет мое письмо немедленно. Достойный человек, но память его подобна чулану: в ней погребено множество предметов. Если забудет, я поджарю его.

Прощайте!

Фродо прочел письмо и передал его Пиппину и Сэму. — Старый Осот и впрямь подгадил! — сказал Фродо. — Его стоит поджарить. Если бы я получил письмо сразу, сейчас мы, возможно, были бы уже в безопасности в Ривенделле. Но что могло случиться с Гэндальфом? Он пишет так, будто отправляется навстречу великим опасностям.

— Он делает это уже много лет, — сказал Странник.

Фродо повернулся и задумчиво посмотрел на него, гадая, что может означать вторая приписка Гэндальфа.

— Почему вы сразу не сказали, что вы друг Гэндальфа? — спросил он. — Это сберегло бы много времени. — А вы бы поверили? — возразил Странник. — Я ничего не знал о письме. Насколько мне было известно, если бы возникла необходимость помочь вам, я должен был убедить вас поверить мне без доказательств. Во всяком случае, я не собирался сразу рассказывать вам о себе. Я должен был сначала узнать вас и убедиться, вы ли это. Враг и раньше расставлял на меня ловушки. Как только я принял решение, я готов был ответить на все ваши вопросы. Но надо признать, — добавил он со странной усмешкой, — я надеялся, что вы возьмете меня с собой ради моего же блага. Преследуемый порой устает от недоверия и нуждается в дружбе. Однако, мне кажется, тут моя внешность против меня.

— Верно, во всяком случае на первый взгляд, — засмеялся Пиппин, который, прочитав письмо Гэндальфа, испытал внезапное облегчение. — Но в Шире говорят, не платье красит хоббита, а дела, и, смею сказать, мы все будем выглядеть не лучше, полежав несколько дней по кустам и канавам.

— Потребуется больше, чем несколько дней, недель и даже лет блуждания в дикой пустыне, чтобы стать похожим на Странника, — ответил тот, — и вы быстрее умрете... разве что вы куда крепче, чем кажетесь на первый взгляд.

Пиппин притих, но Сэм не испугался и по-прежнему смотрел на Странника с подозрением. — Откуда мы знаем, что вы именно тот Странник, о котором пишет Гэндальф? — поинтересовался он. — Вы ни разу не упоминали о Гэндальфе, пока не появилось это письмо. Может, вы шпион и стараетесь втереться к нам в доверие, чтобы мы взяли вас с собой. Может, вы укокошили настоящего Странника и переоделись в его одежду. Что вы на это скажете?

— Что вы упрямец, — ответил Странник, — но боюсь, мой единственный ответ вам, Сэм Гэмджи, таков. Если бы я убил настоящего Странника, я мог бы убить и вас. И уже сделал бы это без долгих разговоров. Если бы я охотился за Кольцом, оно уже было бы у меня!

Он встал и как будто сделался выше ростом. В его глазах сверкнул огонь, яркий и властный. Отбросив плащ, Странник положил руку на рукоять меча, который все это время незаметно висел у его бока. Никто и шелохнуться не посмел. Опешивший Сэм смотрел, разинув рот.

— Но, к счастью, я настоящий Странник, — сказал их новый знакомец, глядя на хоббитов сверху вниз, и его черты смягчила неожиданная улыбка, — я Арагорн, сын Араторна, и если ценой моей жизни или смерти вас можно будет спасти, я сделаю это.

Наступило долгое молчание. Наконец Фродо неуверенно заговорил: — Я поверил, что вы друг, прежде чем получил письмо... или, по крайней мере, хотел поверить. Вы несколько раз напугали меня сегодня вечером, но не так, как Слуги Врага. Мне кажется, его лазутчик должен быть приятным с виду, но вызывать отвращение, если вы понимаете, что я хочу сказать.

— Понимаю, — засмеялся Странник, — я выгляжу неважно, зато располагаю к себе. Не так ли? Не все то золото, что блестит, не всяк, кто бродяжит, пропащий.

— Значит, эти стихи про вас? — спросил Фродо. — Я не мог понять, к чему они. Но откуда вы знаете, что они есть в письме Гэндальфа, если не видели его?

— А я и не знаю, — ответил Странник, — но я Арагорн, а эти стихи сложены обо мне. — Он выхватил меч, и все увидели, что клинок сломан в футе от рукояти. — От него никакой пользы, верно, Сэм? — спросил Странник. — Но близок час, когда его выкуют заново.

Сэм ничего не ответил.

— Что ж, — сказал Странник, — с позволения Сэма будем считать дело решенным. Странник будет вашим проводником. Завтра нам предстоит трудная дорога. Даже если нам позволят без помех выйти из Бри, мы теперь вряд ли можем надеяться уйти незаметно. Но я постараюсь как можно быстрей потеряться из вида. Я знаю несколько дорог через землю Бри, кроме главной. Если удастся сбить преследователей со следа, мы направимся к Ветреню.

— К Ветреню? — спросил Сэм. — А что это?

— Холм к северу от Дороги, примерно на полдороге к Ривенделлу. Оттуда открывается отличный вид на окрестности: там мы сможем осмотреться. Гэндальф, если он следует за вами, тоже направится туда. За Ветренем наше путешествие станет более трудным, и нам придется выбирать между множеством опасностей.

— Когда вы в последний раз видели Гэндальфа? — спросил Фродо. — Знаете ли вы, где он и что делает?

Странник серьезно посмотрел на него. — Не знаю, — ответил он, — весной мы вместе пришли на Запад. В последние несколько лет я часто наблюдал за границами Шира, когда Гэндальф бывал занят где-нибудь в другом месте. Он редко оставлял границы без охраны. В последний раз мы виделись в первый день мая в Сарнфорде, у брода через Брендивинь. Он говорил мне, что ваши с ним дела идут хорошо и что в последнюю неделю сентября вы двинетесь в Ривенделл. Узнав, что он с вами, я отправился по своим делам. И зря – в это время Гэндальф получил какие-то известия, а я не мог ему помочь. Впервые за все время нашего с ним знакомства я серьезно обеспокоен. Даже если бы он не пришел сам, он слал бы весточки. Вернувшись много дней тому назад, я узнал плохие новости. Повсюду говорили, что Гэндальф исчез и что видели Всадников. Об этом мне рассказали эльфы Гильдора, а позже они сообщили мне, что вы покинули дом, но известий о том, что вы ушли из Бакленда, не было. Я с беспокойством следил за Восточной Дорогой.

— Вы думаете, Черные Всадники имеют к этому отношение? Я имею в виду отсутствие Гэндальфа, — спросил Фродо.

— Не знаю, что еще могло бы задержать его, кроме самого Врага, — ответил Странник, — но не отчаивайтесь! Вы, жители Шира, не имеете представления о величии Гэндальфа. Вы ведь, как правило, видите только его игрушки да фокусы. Но наше дело – его величайшая задача.

Пиппин зевнул. — Простите, — сказал он, — но я смертельно устал. Невзирая на все опасности и беспокойства, я должен отправиться в постель, иначе я усну там, где сижу. Где же этот олух Мерри? Не хватало еще искать его в темноте!

В этот момент где-то хлопнула дверь и в коридоре послышался топот ног. Вбежал Мерри, за ним Ноб. Мерри торопливо закрыл дверь и прислонился к ней. Он тяжело дышал. Мгновение все с тревогой смотрели на него, и наконец он выдохнул: — Я видел их, Фродо! Я видел их! Черных Всадников!

— Черных Всадников! — воскликнул Фродо. — Где?

— Здесь! В поселке! Я около часа оставался в комнате. Вы не вернулись, и я отправился прогуляться. Возвратившись к гостинице, я стоял в тени совсем рядом с фонарем и смотрел на звезды. Вдруг я вздрогнул и почувствовал, что что-то ужасное подбирается ко мне: среди теней на дороге, на краю круга света появилась какая-то более глубокая тень. Она тотчас бесшумно скользнула во тьму. Лошади не было.

— Куда он пошел? — внезапно и резко спросил Странник.

Мерри вздрогнул, впервые заметив незнакомца. — Продолжай! — сказал Фродо. — Это друг Гэндальфа. Я объясню тебе позже.

— Похоже, он двинулся по Дороге на восток, — продолжал Мерри. — Я попытался следовать за ним. Конечно, он немедленно исчез, но я повернул за угол и дошел до последнего дома у самой Дороги.

Странник с удивлением взглянул на Мерри. — У вас храброе сердце, — сказал он, — но это было крайне неосторожно.

— Не знаю, — ответил Мерри, — наверное, это ни храбрость, ни глупость. Меня как будто что-то тащило туда. В общем, я пошел и вдруг у живой изгороди услышал голоса. Один бормотал, другой шептал или шипел. Я не понял ни слова из их разговора. Ближе подойти я не мог, потому что начал дрожать. Потом мне стало жутко, и я повернул назад и уже хотел бежать прямиком к гостинице, когда что-то подобралось ко мне сзади и... я упал.

— Я нашел его, сэр, — вставил Ноб. — Меня послал мастер Осот, с лампой. Я пошел к западным воротам, оттуда к южным. У самого дома Билла Пыррея мне показалось, что я вижу что-то на дороге. Не могу поручиться, но как будто два человека наклонились над чем-то и хотели это поднять. Я закричал, но когда подбежал, там не было ни души, и только сбоку от дороги лежал мастер Брендибак. Казалось, он спит. «Я думал, я упал в глубокую воду», — сказал он мне, когда я затряс его. Он был очень странный и, едва я его поднял, побежал, как заяц.

— Боюсь, это правда, — согласился Мерри, — хотя я и не помню, что говорил. Я видел отвратительный сон, которого не помню. Я совершенно изнемог. Не знаю, что на меня нашло.

— Я знаю, — сказал Странник. — Черное Дыхание. Всадники, очевидно, оставили лошадей снаружи и тайно проникли в Бри через южные ворота. Теперь они знают все новости, так как навестили Билла Пыррея. Вероятно, и тот южанин был их шпионом. Этой ночью, еще до того, как мы покинем Бри, может кое-что случиться.

— Что? — спросил Мерри. — Они нападут на гостиницу?

— Нет, вряд ли, — ответил Странник, — они еще не все здесь. И во всяком случае это не в их обычае. Во тьме, в безлюдье, они сильней всего. Пока у них остается другой выход, пока впереди у нас долгий путь в Эриадор, они не станут открыто нападать на дом, где горят огни и много народу. Но их сила во внушаемом ими ужасе, и кое-кто в Бри уже попал в их лапы. Они заставят этих негодяев работать на себя: Пыррея и кое-кого из чужеземцев, а может, и привратника. В понедельник они разговаривали с Гарри у западных ворот. Я следил за ними. Когда они ушли, он был весь белый и дрожал.

— Похоже, у нас повсюду враги, — заметил Фродо. — Что же нам делать?

— Сидеть здесь и не ходить в спальни! Они, конечно, уже знают, в каких именно комнатах вас искать. Окна хоббитов у самой земли и выходят на север. Мы все останемся здесь и загородим окно и дверь. Но вначале мы с Нобом принесем ваш багаж.

Пока Странник отсутствовал, Фродо быстро пересказал Мерри, что произошло после ужина. Мерри все еще задумчиво читал письмо Гэндальфа, когда вернулись Странник и Ноб.

— Ну, судари мои, — сказал Ноб, — я собрал одежонку и уложил валиком посреди постелей. А из коричневого шерстяного коврика соорудил вам отличную голову, мастер Бэг... Андерхилл, сударь, — добавил он с улыбкой.

Пиппин засмеялся. — Очень натурально! — сказал он. — Но что же будет, когда они обнаружат обман?

— Посмотрим, — ответил Странник. — Будем надеяться, что удержим крепость до утра.

— Доброй ночи, — сказал Ноб и вышел, чтобы принять участие в дежурстве у двери.

Оставшиеся сложили тюки и мешки на полу гостиной. Придвинули низкий стол к двери и закрыли окно. Выглянув в окно, Фродо увидел, что ночь ясная. Серп [8] ярко сверкал над холмом Бри. Фродо закрыл и заложил засовом тяжелые внутренние ставни и задернул шторы. Странник погасил огонь в очаге и задул все свечи.

Хоббиты улеглись на свои одеяла, ногами к очагу, а Странник уселся в кресло у двери. Они немного поговорили, так как у Мерри нашлось еще несколько вопросов.

— Перепрыгнула через Луну! — хихикнул Мерри, заворачиваясь в одеяло. — Какая нелепость, Фродо! Жаль, что я не видел. Этот случай будут обсуждать в Бри еще добрую сотню лет.

— Надеюсь, — согласился Странник. Все замолчали, и хоббиты один за другим уснули.

Глава XI. Клинок во тьме

Когда путники готовились ко сну в гостинице Бри, тьма опустилась на Бакленд, с низин и с берегов рек потянулся туман. Дом в Крикхоллоу погрузился в тишину. Пухлик Болджер осторожно открыл дверь и выглянул. Весь день в нем нарастало чувство ужаса, и он не мог ни отдыхать, ни уснуть: в неподвижном ночном воздухе нависла угроза. Пока он вглядывался во тьму, под деревьями зашевелилась темная тень; ворота, казалось, открылись сами собой и тут же беззвучно закрылись. Ужас охватил Пухлика. Он отшатнулся и несколько мгновений, дрожа, стоял в прихожей. Затем закрыл дверь на засов.

Все больше темнело. Послышался мягкий стук копыт: кто-то осторожно вел лошадей по дороге. У ворот они остановились. Три черные фигуры вошли во двор и, словно ночные тени, неслышно, крадучись, двинулись к дому. Одна подошла к двери, две другие к разным сторонам дома за углы. И там они стояли неподвижно, как тени камней, а ночь медленно тянулась. Дом и деревья, казалось, ждали, затаив дыхание.

Слабо зашуршали листья, где-то далеко закричал петух. Истекал холодный предрассветный час. Фигура у двери шевельнулась. В безлунной и беззвездной тьме сверкнуло обнаженное лезвие, словно вспыхнул холодный свет. Послышался удар, мягкий, но тяжелый, и дверь задрожала.

— Откройте, именем Мордора! — произнес пронзительный и угрожающий голос.

От второго удара дверь подалась и упала – замок был сломан, во все стороны брызнули щепки. Черные фигуры быстро прошли в дверь.

В этот миг в деревьях неподалеку протрубил рог. Он звенел в ночи, как огонь мерцает на вершине холма.

«ВСТАВАЙТЕ! УЖАС! ОГОНЬ! ВРАГИ! ВСТАВАЙТЕ!»

Пухлик Болджер не терял времени даром. Завидев в саду крадущиеся темные фигуры, он понял, что должен либо бежать со всех ног, либо погибнуть. И он бежал – через черный ход, через сад и поле. Добравшись до ближайшего дома, в миле с лишним от дома Фродо, он без сил упал у порога. «Нет! Нет! Нет! — кричал он. — Я ни при чем! У меня его нет!» Прошло некоторое время, прежде чем кто-либо смог понять, что он говорит. Наконец соседи поняли, что в Бакленде враги, что произошло вторжение чужаков из Старого Леса. Они не стали терять времени.

«УЖАС! ОГОНЬ! ВРАГИ!»

Это Брендибаки трубили тревогу, трубили в Баклендский Рог – его не слышали уже свыше ста лет, с тех пор, как в свирепую зиму, когда Брендивинь замерз, на Бакленд напали белые волки.

«ВСТАВАЙТЕ! ВСТАВАЙТЕ!»

Где-то далеко послышался ответный рев рога. Поселок поднимался по тревоге. Черные фигуры бросились прочь от дома. Одна из них убегая уронила на ступеньки хоббичий плащ. На дороге послышался топот копыт, перешедший в галоп, и громом унесся во тьму. Повсюду вокруг Крикхоллоу раздавались звуки рогов, слышались крики и топот. Но Черные Всадники как буря пронеслись через северные ворота. Пусть трубят маленькие человечки! Саурон займется ими позже. А пока у них другое поручение: теперь они знают, что дом пуст и Кольца в нем нет. Они проскакали мимо привратников и исчезли из Шира.

В начале ночи Фродо вдруг очнулся от глубокого сна, как будто какой-то звук или чье-то присутствие обеспокоили его. Он увидел, что Странник настороженно сидит в кресле. Глаза его сверкали от огня, который вновь был разожжен в камине и ярко пылал. Но Странник не двигался.

Вскоре Фродо опять задремал, но его сон вновь потревожили шум ветра и быстрый топот копыт. Ветер, казалось, кружил возле дома, сотрясая его, а где-то далеко отчаянно трубил рог. Фродо открыл глаза и услышал крик петуха во дворе гостиницы. Странник уже успел раздернуть занавески и со стуком открыл ставни. В комнату ворвался первый серый свет дня, а в открытое окно хлынул холодный воздух.

Едва Странник разбудил их, хоббиты отправились в спальни. Заглянув туда, они обрадовались, что последовали совету Странника: окна были распахнуты, ставни и занавеси сорваны, постели смяты и перевернуты, подголовные валики искорежены и разбросаны по полу, а коричневый коврик, изображавший Фродо, раскромсан на кусочки.

Странник немедленно отправился за хозяином. Бедный мастер Осот глядел сонно и испуганно. Он всю ночь не смыкал глаз (так он сказал), но не слышал ни звука.

— За всю мою жизнь ничего подобного не случалось! — воскликнул он, в ужасе поднимая руки. — Гости не могут спать в своих постелях! Столько добра попорчено! Куда мы катимся?

— К мрачной поре, — отозвался Странник, — но когда вы избавитесь от нас, вас на какое-то время оставят в покое. Мы уходим немедленно. О завтраке не беспокойтесь: глотка воды и куска хлеба на ходу будет вполне достаточно. За несколько минут мы должны упаковаться.

Мастер Осот торопливо отправился проверить, готовы ли пони, и принести путникам «глоток и кусок». Но очень скоро он вернулся в отчаянии. Пони исчезли! Ночью кто-то открыл двери конюшен, и животные ушли, и не только пони Мерри, но и все прочие лошади и пони.

Фродо был сражен этой новостью: как они доберутся Ривенделла пешком, преследуемые конными врагами? С таким же успехом можно надеяться добраться до луны. Странник некоторое время сидел молча, глядя на хоббитов, как бы оценивая про себя их силы и храбрость.

— Пони не помогли бы нам спастись от Всадников, — сказал он наконец задумчиво, словно угадал мысли Фродо. — По дорогам, которыми я вас поведу, мы пешком будем продвигаться не намного медленнее. А сам я в любом случае собирался идти пешком. Меня беспокоит еда и другие припасы. Мы не можем рассчитывать на то, что раздобудем еду между Бри и Ривенделлом: все нужно брать с собой. И запас нужно брать немалый: мы можем задержаться в пути или вынуждены будем идти в обход, дальним путем. Много ли вы сможете унести на спинах?

— Сколько нужно, столько и унесем, — ответил Пиппин, падая духом, но стараясь показать, что он крепче и сильнее, чем кажется (или мнит себя).

— Я могу нести за двоих! — с вызовом сказал Сэм.

— Разве ничего нельзя сделать, мастер Осот? — спросил Фродо. — Нельзя ли добыть в поселке пару пони или хотя бы одного, для багажа? Вероятно, нанять их нам не удастся, но, может быть, мы сможем купить их, — добавил он с сомнением, гадая, хватит ли у него денег.

— Сомневаюсь, — уныло ответил хозяин. — Два или три верховых пони, что имелись в Бри, стояли в моей конюшне. Они тоже пропали. Что касается других лошадей или тягловых пони, то их очень мало в Бри и их не продадут. Однако я попытаюсь сделать все, что возможно. Сейчас отыщу Боба и пошлю его на поиски.

— Да, — неохотно согласился Странник, — пожалуй, это нужно сделать. Боюсь, что хотя бы один пони нам понадобится. Но это означает конец всем надеждам на раннее и скрытное выступление. Все равно, что протрубить в рог, объявляя о своем отъезде. Несомненно, так они и задумывали.

— И все же в этом есть кроха утешения, — заметил Мерри, — и, надеюсь, больше чем кроха: по крайней мере, пока ждем, позавтракаем как следует. Эй, Ноб!

В конце концов отъезд отложился на целых три часа. Боб вернулся с докладом, что никто из соседей не соглашается продать лошадь или пони – за одним исключением: Билл Пыррей, возможно, согласится продать одного. — Это несчастная, старая, заморенная голодом животина, — сказал Боб, — но он не расстанется с ней меньше чем за тройную цену, или я не знаю Билла Пыррея.

— Билла Пыррея? — переспросил Фродо. — Нет ли здесь подвоха? Может, пони убежит к нему со всем нашим грузом, или поможет нас выследить, или еще что-нибудь.

— Как знать, — ответил Странник. — Но трудно представить себе животное, которое, вырвавшись от Билла, снова вернулось бы к нему. Я думаю, это собственная выдумка доброго мастера Пыррея: просто он хочет подзаработать на нас. Главная опасность в том, что бедное животное, вероятно, стоит на пороге смерти. Но, кажется, у нас нет выбора. Сколько он хочет за него?

Билл Пыррей запросил двенадцать серебряных пенни, действительно втридорога для этих мест. Пони оказался ледащим и унылым, но не было похоже, что он немедленно умрет. Мастер Осот сам заплатил за него и предложил Мерри еще восемнадцать пенни в качестве компенсации за утраченных животных. Он был честным человеком и, по понятиям жителей Бри, зажиточным, но тридцать серебряных пенни и для него были тяжелым ударом, а оттого, что их частично получил Билл Пыррей, снести этот удар было еще труднее.

Но в конце концов мастер Осот оказался в выигрыше. Позже выяснилось, что увели только одну лошадь. Остальных разогнали, или они сами в ужасе разбежались и бродили в разных уголках Бри. Пони Мерри тоже убежали и, проявив немало здравого смысла, отправились к Холмам искать Толстушу. Там они находились некоторое время под присмотром Тома Бомбадила и хорошо откормились. Затем новость о событиях в Бри достигла ушей Тома, и он отправил животных мастеру Осоту, который таким образом получил пять добрых пони за весьма умеренную цену. Им пришлось поработать в Бри, но Боб хорошо ухаживал за ними, так что в целом им повезло: они избежали опасного и трудного путешествия. Однако в Ривенделл они так и не попали.

Но пока что мастер Осот понимал одно: плакали его денежки. К тому же, у него были и другие заботы. Как только прочие постояльцы проснулись и узнали о ночном нападении на гостиницу, началось большое смятение. Путешественники с Юга потеряли нескольких лошадей и громко обвиняли в этом хозяина, пока не стало известно, что один из них тоже исчез ночью. Это был не кто иной, как косоглазый товарищ Билла Пыррея. Подозрение тотчас пало на него.

— Если вы якшаетесь с конокрадами и приводите их в мой дом, — гневно заявил им Осот, — нечего кричать на меня. Платите за убытки сами. Идите и спросите у Пыррея, где ваш ненаглядный дружок! — Но оказалось, что никто с ним не дружил, и они даже не могли припомнить, где он присоединился к отряду.

После завтрака хоббитам пришлось перепаковать свои вещи и собрать новые припасы – теперь ожидалось более долгое путешествие. Когда они наконец выехали из гостиницы, было почти десять. К этому времени весь Бри гудел от возбуждения. Фокус Фродо с исчезновением, появление черных всадников, ограбленные конюшни и не в последнюю очередь новость о том, что Странник присоединился к таинственным хоббитам, складывались в историю, которой суждено было пережить немало скудных на события лет. Большинство жителей Бри и Стэддла, а также многие обитатели Кума и Арчета столпились у дороги, чтобы увидеть отъезд путешественников. Постояльцы гостиницы собрались у дверей или высовывались из окон.

Странник отказался от прежнего плана и решил отправиться из Бри по главной дороге. Попытка сразу свернуть в сторону не привела бы ни к чему хорошему: половина жителей последовала бы за ними, чтобы посмотреть, куда они направляются, и помешать им браконьерствовать.

Путники попрощались с Нобом и Бобом и много раз поблагодарили мастера Осота. — Надеюсь, мы еще встретимся, когда жизнь опять пойдет веселее, — сказал Фродо. — Мне бы очень хотелось спокойно пожить в вашем доме.

Обеспокоенные, с тяжелым сердцем, они двинулись в путь под взглядами толпы. Не все лица были дружескими, и не все слова – приветливыми. Но, по-видимому, большинство жителей земли Бри очень боялись Странника, и те, на кого он смотрел, замолкали и торопились ретироваться. Странник шел впереди с Фродо, за ними Мерри с Пиппином, а затем Сэм, ведущий пони, на которого они навьючили столько багажа, сколько позволила их совесть, но лошадка уже казалась менее удрученной, словно одобряла перемены в своей судьбе. Сэм задумчиво жевал яблоко. У него их был полный карман – прощальный подарок Ноба и Боба. — Яблоки в дорогу, трубка для посиделок, — сказал он. — Но мне кажется, что очень скоро я лишусь и того, и другого.

Хоббиты не обращали внимания на зевак, глядевших на них из дверей и окон, из-за стен и изгородей, мимо которых они проходили. Но когда путники приблизились к воротам, Фродо увидел мрачный неухоженный дом за плотной живой изгородью – последний дом в поселке. В одном из окон он заметил желтое лицо с хитрыми косыми глазами, которое немедленно исчезло.

«Так вот где прячется этот южанин! — подумал он. — Он очень похож на орка».

Поверх изгороди на них в упор смотрел другой человек. У него были густые черные брови и темные презрительные глаза, большой рот кривился в усмешке. Человек курил короткую черную трубку. Когда хоббиты приблизились, он вынул трубку изо рта и сплюнул.

— Привет, Долговязый! — сказал он. — Раненько уходишь. Нашел наконец друзей? — Странник кивнул, но ничего не ответил.

— Доброе утро, мои маленькие друзья! — продолжал человек. — Надеюсь, вы знаете, кто идет с вами. Странник Ничем-Не-Дорожу! Хотя я слыхал и другие его прозвища, не такие приятные. Будьте осторожны по ночам! А вы, Сэмми, не обижайте моего бедного старого пони! Тьфу! — Он опять сплюнул.

Сэм быстро обернулся. — А вы, Пыррей, уберите с глаз свою наглую рожу, пока я ее вам не попортил! — И яблоко, с быстротой молнии покинув его левую руку, угодило Биллу прямехонько в нос. Тот пригнулся слишком поздно, и из-за изгороди понеслись проклятия. — Жаль, хорошее было яблоко! — с сожалением сказал Сэм и двинулся дальше.

Наконец они вышли за пределы поселка. Эскорт из детей и зевак, сопровождавший их, утомился и у Южных ворот повернул обратно. Выехав из ворот, путники несколько миль двигались по Дороге. Она свернула налево, огибая холм Бри и возвращаясь на восточное направление, и начала быстро спускаться в лесистую местность. Слева от себя, на пологом юго-восточном склоне холма, путешественники увидели дома и хоббичьи норы Стэддла. Внизу, в глубокой лощине, к северу от Дороги, струйки дыма указывали, где лежит Кум. Арчет прятался за деревьями.

Спустившись немного по дороге и оставив позади высокий коричневый холм Бри, хоббиты свернули на узкую тропу, ведущую к северу. — Отсюда пойдем скрытно, — сказал Странник.

— Надеюсь, не «напрямки», — сказал Пиппин. — Когда мы последний раз ходили «напрямки» через Лес, то чуть не попали в беду.

— Да, но тогда с вами не было меня, — засмеялся Странник. — Куда бы я ни пошел, напрямки или в обход, я всегда приду в нужное место. — Он оглядел Дорогу. Никого не было видно, и Странник быстро повел отряд к лесистой долине.

Его план, насколько они могли понять без знания местности, заключался в том, чтобы вначале направиться к Арчету, но потом отклониться вправо, миновав Арчет с востока, а затем по прямой идти через пустынные места к Ветреню. Таким образом, если все пойдет хорошо, они срежут большую петлю Дороги, которая отклоняется к югу, огибая Комариные болота. Но, конечно, им самим придется пройти через эти болота, и то, что рассказал им о болотах Странник, не очень ободряло.

Пока, однако, идти было хорошо. В сущности, если бы не тревожные события прошлой ночи, хоббиты, наверное, наслаждались бы этим отрезком пути больше, чем каким-либо из предыдущих. Солнце светило ярко, но не припекало. Деревья в долине все еще щеголяли густыми яркими кронами и стояли мирные и прекрасные. Странник вел компанию, уверенно выбирая дорогу среди множества пересекающихся троп, хотя предоставленные самим себе хоббиты сразу же заблудились бы. Чтобы сбить со следа преследователей, Странник то и дело поворачивал и даже возвращался назад.

— Билл Пыррей, несомненно, проследил за тем, где мы оставили Дорогу, — сказал он, — хотя не думаю, чтобы он сам пошел за нами. Он неплохо знает местность, но знает и то, что в лесу ему со мной не тягаться. Я боюсь только того, что он может рассказать другим. Если они решили, что мы идем в Арчет, тем лучше.

То ли благодаря искусству Странника, то ли по другой причине, но в течение всего дня путники никого не видели и не слышали никаких звуков живых существ. Не встречались ни двуногие, кроме птиц, ни четвероногие, за исключением одной лисицы и нескольких белок. На следующий день путники начали забирать все восточнее. Все по-прежнему было спокойно и мирно. На третий день после выхода из Бри пришли в Четвуд. С тех пор, как хоббиты свернули с Дороги, местность постоянно понижалась, и теперь путники оказались на широкой равнине, идти по которой было много труднее. Путешественники уже далеко ушли от границ земли Бри и по бездорожью приближались к Комариным болотам.

Почва стала влажной, местами зыбкой. То и дело попадались лужи и широкие полосы тростника и камыша, звенящие и чирикающие голосами укрывающихся в них разнообразных птах. Теперь приходилось идти осторожно и тщательно выбирать путь, чтобы и ног не промочить, и не отклониться от нужного направления. Вначале продвигались довольно быстро, но чем дальше, тем труднее и опаснее становился путь. Болота были коварны и лукавы, среди их зыбучих подвижных трясин не было постоянных тропинок даже для Скитальцев. На путников напала мошка, в воздухе висели тучи мелких насекомых, забиравшихся за рукава, за ворот и в волосы.

— Меня едят живьем! — взвыл Пиппин. — Комариное болото! Вот уж правильное название!

— Чем они живут, когда здесь нет хоббитов? — поинтересовался Сэм, расчесывая шею.

В этих неприятных и унылых местах они провели ужасный день. Лагерь был сырым, холодным и неудобным, а укусы насекомых не давали уснуть. Какие-то отвратительные животные охотились в тростниках и среди кочек, и их крики напоминали злое скрипение огромных сверчков. Животных были тысячи, всю ночь напролет со всех сторон доносилось их неумолчное ник-брик, брик-ник, отчего хоббиты чуть не сошли с ума.

Следующий день, четвертый, был немногим лучше, а ночь так же ужасна; хотя никербрикеры (так Сэм назвал этих животных) остались позади, комары по-прежнему преследовали путников.

Усталый Фродо лежал, не в состоянии уснуть, и ему показалось, что где-то далеко на восточном горизонте виднеется свет. Свет вспыхивал и гас много раз. Это не был рассвет, до него оставалось еще много часов.

— Что это за свет? — спросил Фродо у Странника, который проснулся, встал и смотрел вперед, в ночь.

— Не знаю, — ответил Странник, — он слишком далеко. Похоже на молнию, ударившую в вершины холмов.

Фродо снова лег, но долго еще видел белые вспышки, а на их фоне – высокую фигуру Странника, который стоял молча, настороженно. Наконец хоббит уснул беспокойным сном.

На пятый день, пройдя совсем немного, путники оставили за собой последние редкие лужи и островки тростника. Местность вновь начала подниматься. Далеко на востоке стала видна линия холмов. Самый высокий, с конической, слегка приплюснутой сверху вершиной, находился справа и отдельно от остальных.

— Это Ветрень, — пояснил Странник, — Старая Дорога, которую мы оставили далеко справа, проходит поблизости от его подножия. Мы будем там завтра к полудню, если пойдем прямо туда. Думаю, что так и нужно сделать.

— Почему?

— А вот почему: когда мы туда доберемся, неизвестно, что мы обнаружим. Дорога там совсем рядом.

— Но ведь мы же рассчитывали найти там Гэндальфа?

— Да, но надежда на это слабая. Если даже он идет этим путем, он может и не пойти через Бри, а значит, не узнает, где мы. И если мы по чистой случайности не придем туда одновременно, то разминемся. Ни для него, ни для нас небезопасно долго ждать. Если Всадники потеряли наш след на бездорожье, они, несомненно, направятся к Ветреню. Оттуда открывается широкий обзор окрестностей. Пока мы стоим здесь, нас, может быть, видит оттуда немало зверей и птиц. Не всем птицам можно доверять, к тому же здесь есть и другие шпионы, более злобные.

Хоббиты с беспокойством посмотрели на далекие холмы. Сэм взглянул на бледное небо, опасаясь увидеть над собой парящих ястребов или орлов с горящими враждебными глазами. — Из-за вас я чувствую себя в этом мире неуютно и одиноко, Странник! — сказал он.

— Что вы нам посоветуете? — поинтересовался Фродо.

— Я думаю, — медленно ответил Странник, как бы не вполне уверенно, — я думаю, что лучше всего пойти отсюда не к Ветреню, а прямо на восток к гряде холмов. Там можно будет пройти по знакомой мне тропе к подножию Ветреня, тогда мы подойдем к холму с севера и менее открыто. А там посмотрим.

Весь день они брели вперед. Наконец пришел холодный ранний вечер. Земля стала более сухой и голой, но позади на болотах и в трясинах лежал туман. Под грустные крики каких-то птиц круглое красное солнце медленно село в сумрак на западе, и наступила тишина. Хоббиты думали о мягком свете заката, падающем в веселые окна далекого Бэг-Энда...

На исходе дня они вышли к ручью, который стекал с холмов и затем терялся в стоячих болотах, и до темноты шли вдоль его берегов. Уже почти ночью хоббиты наконец остановились и разбили лагерь в чахлом прибрежном ольшанике. Впереди на фоне тусклого неба возвышались мрачные безлесные склоны. Этой ночью установили дежурство, а Странник, казалось, не спал вовсе. Луна прибывала, и в ранние ночные часы холодный серый свет заливал землю.

На следующее утро выступили вскоре после восхода солнца. В воздухе ощущался морозец, а небо было ясное и бледно-голубое. Хоббиты чувствовали себя посвежевшими, как будто эту ночь спали беспробудно. Они уже начали привыкать к долгой ходьбе после скудных трапез – во всяком случае, по меркам Шира такой еды хватало, чтобы только-только не протянуть ноги. Пиппин заявил, что Фродо раздобрел вдвое против прежнего.

— Очень странно, — заметил Фродо, затягивая пояс, — если учесть, что меня значительно убыло. Надеюсь, процесс утончения будет идти не до бесконечности, не то я превращусь в призрака.

— Не говорите о таких вещах! — быстро и с неожиданной серьезностью сказал Странник.

Холмы приближались. Они образовали волнистую гряду, склоны которой часто поднимались на добрую тысячу футов, а местами обрывались в глубокие ущелья или проходы, ведущие на восток. Вдоль гребня гряды хоббиты видели что-то похожее на остатки заросших зеленью крепостных стен и рвов, а в ущельях еще сохранились развалины старых каменных укреплений. К ночи путники достигли подножия западных склонов и встали там лагерем. Было пятое октября – шесть дней как хоббиты вышли из Бри.

Наутро, впервые с тех пор, как прошли Четвуд, хоббиты обнаружили ясно видную тропу. Повернув направо, они двинулись по ней тропе в южном направлении. Тропа оказалась запутанной и будто нарочно шла по таким местам, где путников труднее всего было заметить как с вершин холмов, так и с западных равнин. Она взбиралась на крутые подъемы и ныряла в лощины, а там, где проходила по относительно ровной и более открытой местности, по обеим ее сторонам громоздились большие валуны и груды прямоугольных камней, которые скрывали путешественников не хуже живой изгороди.

— Интересно, кто проложил эту тропу и для чего? — поинтересовался Мерри, когда они шли по одному из таких проходов, стены которого были сложены из необыкновенно больших и тесно пригнанных друг к другу камней. — Не уверен, что это мне нравится: похоже на... могильники. Есть ли на Ветрене курган?

— Нет. Ни на Ветрене, ни на других холмах, — ответил Странник. — Люди Запада не жили здесь, хотя в последние дни Королевства они защищали эти холмы от зла, пришедшего из Ангмара. Эта тропа была проложена, чтобы обслуживать укрепления вдоль стен. Но намного раньше, в первые дни Северного Королевства, люди построили на Ветрене большую сторожевую башню. Назвали ее Амон-Сул. Впоследствии башню сожгли и разрушили, и теперь от нее ничего не осталось, кроме разваленного каменного кольца, похожего на грубую корону на темени старого холма. Но когда-то башня была высокой и прекрасной. Говорят, сам Элендиль стоял здесь, следя за приближением Гиль-Галада с запада, в дни Последнего Союза.

Хоббиты удивленно воззрились на Странника. Казалось, он так же хорошо знал древние сказания, как и дороги в местах необитаемых и пустынных. — Кто такой Гиль-Галад? — спросил Мерри, но Странник не ответил. Казалось, он глубоко задумался. Внезапно тихий голос произнес:

Гиль-Галад был король эльфов, О нем сложена печальная песнь: Он был последним из властителей, у кого оставалось прекрасное и свободное королевство Между Горами и Морем. Меч его был длинным, копье – острым, Сияющий шлем был виден далеко; Бесчисленные звезды с небесных полей Отражались в его серебряном щите. Но давным-давно он уехал прочь, и где он теперь, никто не может сказать; Во тьму упала его звезда, В Мордоре, где лежат тени.

Все изумленно обернулись: голос был Сэма.

— Дальше! — потребовал Мерри.

— Это все, что я знаю, — краснея и запинаясь, ответил Сэм. — Это я от мастера Бильбо научился, еще мальчишкой. Он часто рассказывал мне такие сказки, зная, как я рад послушать об эльфах. И читать меня мастер Бильбо научил. Очень большой грамотей был, наш славный мастер Бильбо! И он писал стихи. То, что я прочел, написал он!

— Нет, не он, — возразил Странник, — это часть старинного сказания, называемого «Падение Гиль-Галада». Оно написано на древнем языке. Бильбо только перевел его. Я и не знал об этом.

— Там было еще много всякого, — продолжал Сэм, — и все про Мордор. Ту часть я не учил, у меня от нее мурашки шли. Вот уж не думал, что сам отправлюсь туда!

— В Мордор! — ужаснулся Пиппин. — Надеюсь, до этого не дойдет!

— Не произносите это название так громко! — опять напомнил Странник.

Был уже почти полдень, когда они вновь подошли к южному концу тропы и увидели перед собой в бледном ясном свете октябрьского солнца серо-зеленую насыпь, которая, как мост, вела к северному склону холма. Решили немедленно направиться к вершине, пока еще стоит день. Скрываться дальше уже было невозможно, и оставалось лишь надеяться, что никакой враг или шпион не следит за ними. Ничто не двигалось на холме. Если Гэндальф находился где-то поблизости, ничто не выдавало его присутствия.

На западной стороне Ветреня нашлась укромная пещерка, на дне которой оказалось похожее на чашу углубление с травянистыми стенками. Здесь под присмотром Сэма с Пиппином оставили пони и весь багаж. Остальные трое ушли. Через полчаса трудного подъема Странник достиг края плоской вершины. Фродо и Мерри, усталые, тяжело дыша, следовали за ним. Последний участок подъема был крутым и каменистым.

На вершине, как и говорил Странник, обнаружили широкий каменный круг, теперь раскрошившийся и давным-давно поросший травой. В центре круга была нагромождена груда камней. Камни почернели, как от огня. Дерн вокруг них выгорел начисто, а трава везде внутри кольца съежилась и почернела, как будто пламя гуляло по всей вершине. Но не было видно ни следа живых существ.

Стоя на краю разрушенного круга, они видели далеко окрест, ибо большая часть земли внизу была пустынной и однообразной, только дальше к югу виднелись островки леса, за которыми кое-где блестела далекая вода. С этой же южной стороны под ними лежала лента Старой Дороги, которая шла с запада и, пропетляв по подъемам и спускам, терялась в темной земле за грядой на востоке. Дорога была пустынна. Скользнув взглядом по ее ленте на восток, путники увидели Горы: вначале мрачные коричневые предгорья, за ними высокие серые холмы, а дальше – белые, сверкающие среди облаков пики.

— Вот мы и пришли! — сказал Мерри. — Какие унылые и негостеприимные места! Нет ни воды, ни укрытия. И ни следа Гэндальфа! Но я не осуждаю его за то, что он не стал нас ждать, если только он был здесь.

— Не знаю, — отозвался Странник, задумчиво осматриваясь. — Если даже он прибыл в Бри через день или два после нас, он мог добраться сюда первым. Гэндальф способен передвигаться очень быстро, когда это необходимо. — Неожиданно он замолчал и посмотрел на камень, лежащий на верху груды: тот был более плоским, чем остальные, и белым, как будто его не тронул огонь. Странник подобрал его и принялся осматривать, поворачивая в руках. — Он тут недавно, — сказал он. — Что вы думаете об этих знаках?

На плоской стороне камня Фродо увидел царапины:

— Похоже на черту, точку и еще три черточки, — сказал он.

— Левая черта может означать руническую букву «Г» с тонкими ответвлениями, — сказал Странник. — Возможно, этот знак оставил Гэндальф, хотя нельзя быть в этом абсолютно уверенным. Черточки тонкие и определенно сделаны недавно. Но они могут обозначать нечто совершенно иное и не иметь никакого отношения к нам. Скитальцы используют руны и часто бывают здесь.

— Что же они могли бы означать, если их оставил Гэндальф? — спросил Мерри.

— Мне кажется, — ответил Странник, — они могли бы означать Г-3, то есть Гэндальф был здесь третьего октября, это значит, три дня назад. Еще они показывали бы, что ему грозила опасность и он очень торопился, поэтому не успел или не решился написать подробнее или яснее. Если это так, мы должны быть настороже.

— Хорошо бы точно знать, что именно Гэндальф оставил эти знаки, что бы они ни означали, — сказал Фродо. — Мне было бы гораздо приятнее сознавать, что он тоже в пути, где-то перед нами или позади нас.

— Возможно, — согласился Странник, — что же касается меня, то я верю, что он был здесь и ему грозила опасность. Здесь пылал огонь, и я вспомнил теперь отсветы, что мы видели ночью три дня назад. Я думаю, на этой вершине на него напали, но чем это кончилось, не могу сказать. Его здесь больше нет, и мы должны сами позаботиться о себе и как можно быстрее добраться до Ривенделла.

— А далеко ли Ривенделл? — спросил Мерри, беспокойно оглядываясь по сторонам. С вершины Ветреня местность казалась дикой и пустынной.

— Не знаю, измеряли ли когда-нибудь дорогу за «Покинутой гостиницей», в дневном переходе к востоку от Бри, в милях, — ответил Странник. — Одни говорят, что очень далеко, другие – нет. Это странная дорога, и путешественники рады поскорее закончить свою поездку, долгая она или короткая. Но я знаю, за сколько сам прошел бы ее при хорошей погоде и без неожиданностей в пути, – двенадцать дней отсюда до Бруиненского брода, где дорога пересекает реку Шумную, что вытекает из Ривенделла. Нам предстоит по крайней мере двухнедельное путешествие, так как я не думаю, что мы сможем идти по Дороге.

— Две недели! — воскликнул Фродо. — Да, многое может случиться за это время.

— Возможно, — согласился Странник.

Некоторое время они молча стояли на вершине холма, у южного ее края. В этом одиноком месте Фродо впервые по-настоящему осознал свою бездомность и ту опасность, которой подвергался. И горько пожалел, что судьба увела его из спокойного и любимого Шира. Он смотрел вниз на ненавистную Дорогу, ведущую назад, на запад – к дому. Внезапно Фродо заметил, что по Дороге медленно движутся две черные точки, направляясь на запад. Взглянув еще раз, он увидел еще три такие же точки, которые ползли на восток, им навстречу. Фродо вскрикнул и схватил Странника за руку.

— Смотрите! — сказал он, указывая вниз.

Странник немедленно бросился на землю за разрушенным каменным кольцом, потянув за собой и Фродо. Мерри плюхнулся рядом.

— Что это? — прошептал он.

— Не знаю, но опасаюсь худшего, — ответил Странник.

Они медленно подползли к краю круга и выглянули в щель между двумя иззубренными камнями. Свет больше не был ярким – ясное утро кончилось, с востока наползли облака и закрыли солнце, повернувшее к закату. Все видели черные точки, но ни Фродо, ни Мерри не могли точно определить их размер или форму. Однако что-то говорило им, что там, далеко внизу, на дороге у подножья холма, собирались Черные Всадники.

— Да, — сказал Странник, чье более острое зрение рассеяло его сомнения. — Враг здесь!

Они торопливо отползли от края круга и спустились по северному склону холма к товарищам.

Сэм и Пиппин не теряли времени зря. Они осмотрели углубление и прилегающие склоны. Неподалеку обнаружили чистый родник, а возле него следы ног, оставленные не более одного-двух дней назад. В самом углублении они нашли следы недавнего костра и другие свидетельства того, что недавно кто-то впопыхах разбивал здесь лагерь. На краю углубления ближе к склону холма лежало несколько упавших камней. За ними Сэм нашел небольшую аккуратную поленницу.

— Интересно, не Гэндальф ли тут побывал, — сказал он Пиппину. — Кажется, тот, кто оставил это, собирался вернуться.

Странник чрезвычайно заинтересовался их открытием. — Напрасно я не подождал и не осмотрел все сам, — сказал он, спеша к источнику, чтобы лично изучить следы.

— Этого я и боялся! — сказал он, вернувшись. — Земля мягкая, и Сэм с Пиппином все затоптали. Здесь недавно побывали Скитальцы. Это они оставили здесь дрова. Но здесь есть также несколько следов, не принадлежащих Скитальцам. По крайней мере один из них оставлен тяжелыми башмаками не более одного-двух дней назад. По крайней мере один. Не могу утверждать определенно, но думаю, что здесь прошло много ног в башмаках. — Он замолчал и погрузился в тревожные раздумья.

Всем хоббитам представились Всадники в плащах с капюшонами и в башмаках. Если Всадники уже обнаружили это углубление, то чем быстрее Странник уведет хоббитов куда-нибудь в другое место, тем лучше. Сэм, услышав о том, что Враги на Дороге всего в нескольких милях от них, с великой неприязнью осмотрел убежище.

— Не лучше ли побыстрее убраться отсюда, мастер Странник? — нетерпеливо спросил он. — Уже поздно, а эта дыра мне не нравится: у меня тут почему-то сердце так и екает.

— Да, нам немедленно нужно решить, что делать, — согласился Странник, посмотрев на небо и оценивая время и погоду. — Что ж, Сэм, — сказал он наконец, — мне это место тоже не нравится, но не знаю, сможем ли мы найти что-нибудь получше до полуночи. По крайней мере, пока мы здесь, нас не видно, но если мы двинемся дальше, то наверняка тут же попадемся на глаза шпионам. Мы можем только повернуть обратно к северу по эту сторону гряды; местность там немногим отличается от здешней. За Дорогой следят, но нам придется пересечь ее, если мы попытаемся укрыться в густых зарослях дальше к югу. С северной стороны Дороги местность за холмами голая и плоская на много миль.

— А видеть Всадники могут? — поинтересовался Мерри. — Мне кажется, они чаще используют нос, чем глаза: они нас вынюхивают, если можно так сказать, по крайней мере при свете дня. Но, увидев их, вы заставили нас лечь на землю, а сейчас говорите о том, что они увидят нас, если мы двинемся дальше.

— Я был слишком неосторожен на вершине холма, — объяснил Странник, — мне очень хотелось найти следы Гэндальфа. Но было ошибкой подниматься туда втроем и оставаться там так долго, потому что лошади Черных Всадников умеют видеть, а сами Всадники, как выяснилось в Бри, умеют использовать людей и другие существа в качестве шпионов. Сами они не видят мир света, как мы, но каждый предмет отбрасывает в их сознании тень, которую уничтожает лишь полуденное солнце. А во тьме они прозревают множество знаков и форм, которые скрыты от нас. И в любое время чуют кровь живых существ, жаждут этой крови и ненавидят ее. Существуют и другие чувства, помимо обоняния и зрения. Мы ощущаем их присутствие – оно встревожило наши сердца, едва мы пришли сюда и прежде, чем увидели их. Они же ощущают наше присутствие гораздо острее. К тому же, — добавил Странник, и его голос упал до шепота, — их притягивает Кольцо.

— Как же тогда спастись? — спросил Фродо, осматриваясь в отчаянии. — Если я тронусь с места, меня увидят и начнут охоту. Если останусь, приманю их к себе!

Странник положил ему на плечо руку. — Надежда все-таки остается, — сказал он, — вы не один. Давайте используем приготовленные здесь дрова, чтобы дать знак. Эта ложбина – плохое укрытие и плохая защита, но огонь даст нам и то, и другое. Саурон может использовать огонь в своих злых целях, ему подвластно все, но Всадники не любят огня и боятся того, кто им владеет. Огонь – наш друг в этой пустыне.

— Может быть, — пробормотал Сэм. — А еще это самый хороший способ объявить «мы здесь!», какой я могу придумать. Конечно, кроме криков.

В самой глубокой и укромной части ложбины путники развели костер. Поползли вечерние тени, похолодало. Неожиданно путники почувствовали, что сильно проголодались, – ведь у них маковой росинки во рту не было с самого завтрака, – но осмелились съесть лишь скромный ужин. Впереди лежали пустынные земли, населенные лишь немногочисленными птицами и зверями, недобрые места, покинутые всеми расами и народами. Только Скитальцы иногда проходили за холмами, но их было немного, и они здесь не задерживались. Другие путешественники забредали сюда еще реже, и все больше лиходеи; временами из северных долин Туманных Гор выходили тролли. Только на Дороге можно было еще встретить путников, чаще всего гномов, спешащих по своим делам и не желающих тратить на незнакомцев силы и речи.

— Не знаю, как растянуть наши припасы, — сказал Фродо. — В последние дни мы расходовали ее довольно экономно, и нынешний ужин вовсе не пир, но мы съели больше, чем предполагали, а ведь нам предстоит еще две недели пути, если не больше!

— В этой глуши есть пища, — сказал Странник, — ягоды, корни, травы. Я к тому же неплохо охочусь, если нужно. До наступления зимы можете не опасаться голодной смерти. Но сбор ягод и охота – это долгая и утомительная работа, а мы должны торопиться. Поэтому затяните пояса потуже и думайте о столах в доме Эльронда.

С наступлением темноты стало еще холоднее. Выглядывая из-за края ложбины, путники видели лишь серую землю, быстро исчезающую во тьме. Небо вновь расчистилось и медленно заполнялось мигающими звездами. Фродо и его товарищи жались к костру, кутаясь во все, что нашлось – одежду, одеяла, попоны; Странник же удовольствовался единственным плащом и сидел немного в стороне, задумчиво попыхивая трубкой.

Когда опустилась ночь и огонь запылал ярче, Странник начал рассказывать хоббитам сказания, чтобы они хоть на время забыли про страх. Он знал множество старинных легенд и сказаний об эльфах и людях, о добрых и злых делах Древних Дней. Хоббиты гадали, сколько ему лет и откуда он все это знает.

— Расскажите нам о Гиль-Галаде, — вдруг попросил Мерри, когда Странник на мгновение умолк, закончив рассказ о королевстве эльфов. — Вы знаете то древнее сказание, о котором говорили?

— Знаю, — ответил тот, — и Фродо знает, потому что это касается нас впрямую. — Мерри и Пиппин взглянули на Фродо, неподвижно смотревшего в огонь.

— Я знаю лишь то немногое, что рассказал мне Гэндальф, — медленно проговорил тот. — Гиль-Галад был последним из великих эльфийских королей Средиземья. На языке эльфов Гиль-Галад означает «звездный свет». С Элендилем, другом эльфов, он отправился в землю...

— Нет! — перебил Странник. — Не думаю, чтобы это сказание нужно было вспоминать сейчас, когда рядом с нами Слуги Врага. Если нам удастся попасть в дом Эльронда, то там вы сможете услышать его полностью.

— Тогда расскажите нам что-нибудь другое о Древних Днях, — попросил Сэм. — что-нибудь об эльфах в пору их расцвета. Я очень хочу услышать еще что-нибудь об эльфах: тьма, мне кажется, все больше сгущается вокруг нас.

— Я расскажу вам о Тинувиель, — сказал Странник, — расскажу кратко, на самом деле это очень длинная история, и конец ее неизвестен. Теперь не осталось уже никого, кроме Эльронда, кто точно помнит, как ее рассказывали в старину. Это прекрасное сказание, хотя и очень печальное. Таковы все сказания Средиземья, но оно поднимет ваш дух. — Некоторое время он молчал, а потом не заговорил, а тихонько запел:

Листья были длинны, трава зелена, Зонтики болиголова высоки и прекрасны, А на поляне был виден свет, Свет звезд, мерцающий в тени. Там танцевала Тинувиель Под музыку невидимой свирели, И в волосах ее блестел свет звезд, А одежда ее сверкала. Туда пришел с холодных гор Берен И, заблудившись, блуждал среди листвы, И там, где течет река эльфов, Бродил он одиноко и печально. Он взглянул меж листьев болиголова И дивясь увидел золотые цветы На ее платье и рукавах, И ее волосы, падающие, как тень. Очарование укрепило его усталые ноги, Которым суждено было скитаться по холмам, И он заторопился вперед, сильный и быстрый, И ухватил сияющий лунный луч. Через дремучие леса земли эльфов Она легко летела танцующей походкой, Оставив его одиноко блуждать В молчании слушающего леса. Он часто слышал летящие шаги Ног, легких, как листья липы, Звуки музыки, летящей из-под земли, Дрожащей в скрытых убежищах. Теперь увядший лежит болиголов, И один за другим со вздохом Падают наземь буковые листы, Дрожа в зимнем воздухе. Он увидал ее вновь, блуждающую далеко, Где щедро брызжет молодая листва, При свете луны и звезд Сверкала она в морозном небе. Платье ее блестело в лунном свете, И на далеких и высоких вершинах холмов Она танцевала, и ноги ее Разбрасывали дрожащий серебряный туман. Когда пришла зима, она явилась вновь, И песни ее освободили весну, Которая зазвенела взлетающим жаворонком, Падающим дождем и талой водой. Он видел, как у ее ног Расцветают цветы эльфов, И вновь побежал за нею, Танцующей и поющей на нетронутой траве. И снова она убегала, но он был быстрее. Тинувиель! Тинувиель! Он назвал ее эльфийским именем, И она остановилась, прислушиваясь. Она остановилась на мгновение, но голос его Заколдовал ее: Берен идет, Это судьба Тинувиель, Теперь она сверкает в его руках. Посмотрел Берен ей в глаза, В тень ее волос, И увидел там отраженный и дрожащий звездный свет неба. Тинувиель, бессмертная дева, Мудрая, как все эльфы, Обвила его своими теневыми волосами И руками, сверкающими серебром. Долгим был путь, уготованный им судьбой, Через каменные горы, серые и холодные, Через железные залы и хмурящиеся двери, Через леса, полные ночных теней и не знающие утра. Меж ними легли Разделяющие Моря, Но они наконец снова встретились, И давным-давно они ушли В сияющий мир, не знающий печалей.

Странник вздохнул и помолчал, затем вновь заговорил: — Это песня, — сказал он, — в роде, который эльфы называли энн-теннат, но ее трудно переложить на наш разговорный язык, получается лишь слабое эхо. В ней рассказывается о встрече Берена, сына Барахира, и Лютиен Тинувиель. Берен был сыном смертного, а Лютиен – дочерью Тингола, властвовавшего над эльфами Средиземья, когда Мир еще был юн. Прекрасней ее не было в целом свете. Она была прелестна, как мерцание звезд над туманом Северных земель, и лицо ее источало сияние. В те дни Великий Враг (которому Саурон из Мордора лишь прислуживал) жил в Ангбанде, на Севере, и эльфы Запада, вернувшись в Средиземье, пошли на него войной, чтобы вернуть себе украденные сильмарилы. Праотцы людей помогали эльфам. Но Враг победил, и Барахир был убит, а Берен бежал и, преодолев великие опасности, прошел Горы Ужаса и пришел в тайное королевство Тингола в лесу Нельдорот. Здесь он узрел Лютиен, поющую и танцующую на поляне у зачарованной речки Эсгалдуин, и назвал ее Тинувиель, что на древнем языке означает «соловей». Множество горестей обрушилось на них, и они надолго расстались. Тинувиель спасла Берена из темниц Саурона, и вместе они одолели великие опасности, и сбросили самого Великого Врага с его трона, и вырвали из его короны один из трех сильмарилей, ярчайший самоцвет, чтобы отдать его как свадебный выкуп за Лютиен Тинголу, ее отцу. Но Берена убил Волк, вышедший из ворот Ангбанда, и он умер на руках у Тинувиель. И она выбрала участь смертных, пожелала умереть, чтобы последовать за ним, и в песне поется, что они встретились снова за Разлучными Морями. И вскоре, вновь вернувшись к жизни, рука об руку ушли по зеленым лесам в край далеко за пределами этого Мира, и случилось это давным-давно. Итак, Лютиен Тинувиель единственная из эльфов действительно умерла и покинула этот Мир, и эльфы утратили ту, кого больше всего любили. Но она породнила племя людей с древними эльфийскими властелинами. Еще живы те, чьей прародительницей была Лютиен, и говорят, что ее род никогда не прервется. И Эльронд из Ривенделла – ее потомок. От Берена и Лютиен родился Диор, наследник Тингола: от него – Эльвинг Белая. На ней женился Эарендиль, уплывший на своем корабле из земных туманов в небесные моря с сильмарилем во лбу, и от них произошли короли Нуменора, сейчас называемого Дикими землями.

Странник говорил, а хоббиты смотрели на его странно вдохновенное лицо, слабо освещенное красноватым светом костра. Глаза его сверкали, голос был сочным и глубоким. Над ним чернело звездное небо. Внезапно над вершиной Ветреня появился бледный свет. Из-за холма медленно поднималась почти полная луна, затмевая звезды.

Рассказ кончился. Хоббиты задвигались, стали потягиваться. — Смотрите! — сказал Мерри. — Луна встает. Должно быть, уже поздно.

Остальные подняли головы – и тотчас увидели на вершине холма, на фоне яркой луны, что-то маленькое и темное. Возможно, это был лишь большой камень или торчащий обломок скалы, залитый бледным лунным светом.

Сэм и Мерри встали и отошли от костра. Фродо и Пиппин продолжали сидеть в молчании. Странник внимательно смотрел на вершину. Все казалось спокойным и тихим, но теперь, когда Странник молчал, Фродо чувствовал, как холодный ужас подкрадывается к его сердцу. Он подвинулся ближе к огню. В этот момент прибежал от края ложбины Сэм.

— Не знаю, что это, — сказал он, — но мне вдруг стало страшно. Ни за какие деньги я не осмелился бы выйти из этой ложбины; мне показалось, что что-то подбирается по склону!

— Ты видел что-нибудь? — спросил Фродо и вскочил на ноги.

— Нет, сударь. Я ничего не видел, но я не останавливался, чтобы посмотреть.

— Я кое-что видел, — сказал Мерри, — а может, мне показалось. Там, к западу, где лунный свет падает на равнины, я вроде бы видел две или три черные фигуры. Они как будто направлялись сюда.

— Все к огню, лицами наружу! — воскликнул Странник. — И возьмите палки подлиннее!

Некоторое время они сидели, затаив дыхание, молча и встревоженно, спиной к костру, вглядываясь в обступающий их мрак. Ничего не произошло. В ночи не было ни звука, ни движения. Фродо заерзал, чувствуя, что должен прервать молчание, иначе закричит во весь голос.

— Тшш! — прошептал Странник. — Что это? — в тот же миг ахнул Пиппин.

Они скорее почувствовали, чем увидели, что над краем маленькой ложбины с дальней от холма стороны поднимается тень, а то и несколько теней. Путники напрягли зрение – и тени как будто бы выросли. Вскоре сомнений не осталось: три или четыре высокие черные фигуры стояли на склоне, глядя на них сверху. Фигуры были такими черными, что казались темными дырами в глубокой темени за ними. Фродо показалось, что он слышит слабый шорох, как будто ядовитое дыхание, и чувствует пронзительный холод. Тени начали медленно приближаться.

Ужас сковал Пиппина и Мерри, и они плашмя упали на землю. Сэм прижался к Фродо. Фродо был испуган не меньше товарищей, он дрожал, как на лютом морозе, но вдруг его ужас затмило искушение надеть Кольцо. Желание сделать это охватило Фродо, и он не мог думать ни о чем другом. Он не забыл ни Могильник, ни послание Гэндальфа, но что-то заставляло его пренебречь всеми предупреждениями, и ему ужасно хотелось сдаться. Не ради спасения, не из желания совершить нечто плохое или хорошее: он просто чувствовал, что должен взять Кольцо и надеть его на палец. Он не мог говорить. Он чувствовал, что Сэм смотрит на него так, будто знает, что его хозяин в большой опасности, – но не мог повернуться к нему. Фродо закрыл глаза и некоторое время продолжал бороться – но вскоре сопротивление стало невозможно. Он медленно вытащил цепочку и надел Кольцо на указательный палец левой руки.

И сразу же, хотя все остальное оставалось по-прежнему тусклым и темным, фигуры стали до ужаса четкими. Фродо получил возможность заглянуть под их черную оболочку. Их было пятеро, пять высоких фигур: две стояли на краю ложбины, три медленно приближались. На их белых лицах горели пронзительные безжалостные глаза, под плащами были длинные серые одеяния, на седых головах – серебряные шлемы, в иссохших руках – стальные мечи. Они заметили Фродо, их пронзили его, и они кинулись к нему. В отчаянии Фродо выхватил собственный меч, и ему показалось, что тот ало вспыхнул, как головешка. Две фигуры остановились. Третья была выше других, ее длинные волосы блестели, а шлем венчала корона. В одной руке был длинный меч, в другой нож. Нож и рука, державшая его, слабо светились. Этот третий прыгнул вперед и ударил Фродо.

В этот миг Фродо ничком бросился на землю и услышал собственный крик: О Эльберет Гильтониэль! И он рубанул по ногам Врага. Визгливый крик прозвучал в ночи, и Фродо почувствовал в левом плече такую боль, словно его пронзил осколок отравленного льда. Теряя сознание, он успел увидеть в клубящемся тумане Странника с пылающими ветвями в обеих руках. Последним усилием Фродо, уронив меч, снял Кольцо с пальца и крепко зажал его в правой руке.

Глава XII Бегство к Броду

Придя в себя, Фродо обнаружил, что все еще отчаянно сжимает Кольцо в руке. Он лежал у костра, который теперь горел очень ярко, высоко вздымая пламя. Над Фродо склонились три его товарища.

— Что случилось? Где Бледный Король? — растерянно спросил Фродо.

Услышав, что он заговорил, они слишком обрадовались, чтобы тотчас ответить. К тому же не поняли вопроса. В конце концов он узнал от Сэма, что они не видели ничего, за исключением смутных теней, приблизившихся к ним. Внезапно, к своему ужасу, Сэм обнаружил, что его хозяин исчез – и тут мимо него пронеслась черная тень, и Сэм упал. Он слышал голос Фродо, но тот, казалось, доносился издалека, откуда-то из-под земли, и выкрикивал странные слова. Больше они ничего не видели, пока не споткнулись о тело Фродо, который ничком лежал в траве как мертвый, и под ним меч. Странник приказал поднять Фродо и отнести к огню, а затем исчез. Это было уже давно.

По всему было видно, что у Сэма вновь появились сомнения относительно Странника, но пока хоббиты разговаривали, тот вернулся, внезапно появился из тени. Все испуганно уставились на него, а Сэм, выхватив меч, заслонил Фродо, но Странник проворно опустился на колени рядом с лежащим.

— Я не Черный Всадник, Сэм, — мягко сказал он, — и не в союзе с ними. Я старался узнать что-либо об их намерениях, но ничего не узнал. Не понимаю, почему они ушли, почему не нападают снова. Но больше их присутствия поблизости не чувствуется.

Когда Странник услышал рассказ Фродо, он задумался, покачал головой и вздохнул. Потом приказал Пиппину и Мерри согреть как можно больше воды и обмыть рану Фродо. — Следите, чтобы костер хорошо горел, Фродо нужно тепло! — сказал он. Потом встал, отошел в сторону и подозвал к себе Сэма. — Думаю, что теперь я лучше понимаю случившееся, — понизив голос, сказал Странник. — Врагов всего было пятеро. Почему они не все нагрянули сюда, мне непонятно. Думаю, они не ожидали встретить сопротивления. Пока они отступили. Но боюсь, что недалеко. На следующую ночь придут вновь, если нам не удастся уйти от них. Они попросту выжидают, так как думают, что цель их близка и Кольцо далеко не уйдет. Боюсь, Сэм, они считают, что ваш хозяин получил смертельную рану, которая подчинит его их воле. Но посмотрим!

Сэма душили слезы. — Не отчаивайтесь! — сказал Странник. — Вы теперь должны доверять мне. Ваш Фродо крепче, чем я предполагал, хотя Гэндальф намекал мне на это. Фродо не убит, и я думаю, что он будет сопротивляться злой власти раны дольше, чем ожидают его Враги. Я сделаю все, чтобы помочь ему. Стерегите его получше, пока меня не будет! — С этими словами он опять исчез во тьме.

Фродо дремал, хотя боль от раны медленно усиливалась и смертельный холод распространялся от плеча на руку и бок. Друзья дежурили подле, согревая Фродо и обмывая рану. Утомительная ночь медленно уступала место дню. На небе уже занялась заря и ложбину осветил серый рассвет, когда наконец вернулся Странник.

— Смотрите! — воскликнул он и, нагнувшись, поднял с земли черный плащ, до сих пор невидимый во тьме. В футе от нижнего края плаща был разрез. — Это сделал меч Фродо. Боюсь, что это единственный ущерб, который он нанес Врагу: Враг неуязвим, любые клинки разрушаются, коснувшись страшного Короля. Для него большую опасность представляет имя Эльберет.

— А для Фродо опаснее было это! — вновь наклонившись, он поднял длинный тонкий нож. Нож холодно сверкнул. Странник поднял его, и все увидели, что на лезвии зазубрина, а острие обломано. Хоббиты с изумлением смотрели на клинок, который в руках у Странника начал таять и рассеялся, как дым в воздухе. Осталась только рукоять. — Увы! — воскликнул Странник. — Именно этот проклятый клинок нанес ему рану. Мало кто в наши дни достаточно искусен, чтобы лечить раны, оставленные этим оружием. Но я сделаю что смогу.

Он сел на землю, положил рукоять кинжала к себе на колени и запел над ним медленную песню на странном языке. Затем, отложив рукоять в сторону, повернулся к Фродо и негромко произнес несколько слов, которых никто не разобрал. Из мешочка на поясе он извлек длинные листья какого-то растения.

— За этими листьями, — сказал он, — я ходил далеко, ибо это растение не растет на голых холмах, но в густых рощах к югу от Дороги я нашел его, нашел в темноте по запаху листьев. — Он растер лист пальцами, и Фродо ощутил душистый острый запах. — Мне повезло! Это целебное растение принесли в Средиземье люди с Запада. Они называли его ателяс; сейчас его редко можно встретить, да и то лишь близ тех мест, где они когда-то жили или кочевали; на Севере его не знают, за исключением тех, кому случалось бродить в Диких землях. Это сильное средство, но и его может оказаться недостаточно для такой раны.

Он бросил листья в кипящую воду и обмыл плечо Фродо. Запах пара освежал; те, что не были ранены, почувствовали, как проясняется у них голова. Трава произвела некоторое действие и на рану: Фродо ощутил, как уменьшается боль и холод у него в боку, но жизнь не вернулась к его руке, он не мог поднять ее, не мог согнуть пальцы. Он горько сожалел о своей глупости и упрекал себя в слабости: теперь он был убежден, что, надевая Кольцо на палец, повиновался не своему желанию, а вражьему приказу. Фродо боялся, что искалечен на всю жизнь. Как теперь продолжать путешествие? Он чувствовал, что от слабости не может стоять.

Остальные обсуждали тот же вопрос и быстро пришли к решению покинуть Ветрень как можно скорее. — Теперь я думаю, — сказал Странник, — что Враги несколько дней следили за этим местом. Если Гэндальф и приезжал сюда, он вынужден был уехать и не вернется. В любом случае, коль скоро вчера на нас напали, то после наступления темноты здесь станет очень опасно. Едва ли мы встретим большую опасность где-нибудь в другом месте.

Как только совсем рассвело, путники торопливо поели и собрались. Фродо не мог идти, поэтому они разделили большую часть поклажи между собой и посадили Фродо на пони. За последние несколько дней с несчастным животным произошли чудесные перемены; пони заметно поправился, окреп и проявлял явную привязанность к своим новым хозяевам, особенно к Сэму. Очевидно, житье у Билла Пыррей было гораздо тяжелее этого трудного и опасного путешествия по пустынным и диким землям.

Двинулись в южном направлении. Это означало, что придется пересечь Дорогу, но таков был самый короткий путь к лесистой местности, а им требовалось топливо: Странник сказал, что Фродо нужно согревать, особенно по ночам, к тому же огонь будет некоторой защитой для всех остальных. Его план сводился к тому, чтобы сократить путь, срезав еще одну большую петлю Дороги, которая к востоку от Ветреня меняла направление, делая широкий изгиб к северу.

Путники медленно и осторожно обошли юго-западные склоны холма и вскоре оказались у Дороги. Не видно было ни следа Всадников. Но, пересекая Дорогу, они услышали два крика: холодный голос звал и холодный голос отвечал. Хоббиты задрожали и ринулись к зарослям впереди. Земля в южной стороне шла под уклон, но это было дикое бездорожье: плотные островки кустарника и низкорослых деревьев, разделенные большими открытыми пространствами. Трава была скудной, жесткой и серой, листва – увядшей и опадающей. Это была безрадостная земля, и они продвигались по ней медленно и угрюмо. В пути почти не разговаривали. Фродо с великой грустью смотрел на своих товарищей, которые шли, опустив головы, сгибаясь под тяжким грузом. Даже Странник устал и казался расстроенным.

На исходе первого дня пути рана Фродо вновь разболелась, но он долго не говорил об этом. Прошло четверо суток, а пейзаж почти не менялся, только Ветрень медленно исчезал позади, а далекие горы впереди неприметно приближались. Кроме того далекого крика, путники не слышали и не видели Врага. Не было никаких признаков, что Враги заметили их бегство и преследуют их. Путешественники страшились темноты и по ночам дежурили парами, ожидая в любой миг увидеть черные фигуры, крадущиеся в серой ночи, тускло освещенные закрытой облаками луной. Но ничего не видели и не слышали ни звука, кроме шелеста листвы и травы. Ни разу не ощутили присутствия Зла, как перед ночным нападением. Трудно было надеяться, что Всадники вновь потеряли след. Возможно, они ждали в засаде в каком-нибудь узком месте?

К концу пятого дня местность вновь начала медленно подниматься из широкой долины, в которую спустились путники. Странник снова повернул отряд на северо-восток, и на шестой день они достигли вершины пологого склона и увидели далеко впереди беспорядочное скопление лесистых холмов, а под собой Дорогу, огибающую их подножия; справа в жидком солнечном свете тускло блестела серая река. На расстоянии, в полузатянутой туманом каменистой долине, они разглядели другую реку.

— Боюсь, что теперь нам придется на некоторое время вернуться на Дорогу, — сказал Странник. — Мы пришли к реке Хорвелл, которую эльфы называли Митейтель. Она вытекает из Эттенских болот, где к северу от Ривенделла валят лес тролли, и ниже сливается с Шумной. Некоторые называют ее Грейфлад, Сизый Разлив. Перед впадением в Море она становится огромной рекой. От самых истоков в Эттенских трясинах через нее нельзя перейти иначе, как по Последнему Мосту. По нему ее пересекает Дорога.

— А что за река видна вдали? — спросил Мерри.

— Это Шумная – по-ривенделлски, Бруинен, — ответил Странник. — Дорога на протяжении многих миль идет по холмам от моста к самому Бруиненскому броду. Но я еще не думал, как мы пересечем ее. Не все сразу! Счастье, если мы обнаружим, что на Последнем Мосту нас не ожидает Враг.

На следующий день рано утром они спустились к Дороге. Сэм и Странник пошли вперед, но не увидели ни следа путников или всадников. Здесь, под сенью холмов, прошел дождь. Странник пришел к заключению, что дождь шел два дня назад и смыл все следы. По-видимому, с тех пор здесь не проезжал ни один Всадник.

Они поспешили вперед и через милю или две увидели впереди, у подножия короткого крутого спуска, Последний Мост. Они с ужасом приготовились увидеть на нем черные фигуры, но никого не заметили. Странник велел всем спрятаться в чаще у Дороги, а сам отправился на разведку.

Вскоре он торопливо вернулся. — Ни следа Врага, — сказал он. — Что бы это значило? Но я нашел нечто весьма странное.

Он протянул к ним руку и показал бледно-зеленый драгоценный камень. — Я нашел его в грязи, на середине моста, — сказал он. — Это берилл, камень эльфов. Нарочно ли его оставили здесь или уронили случайно, не могу сказать, но он вселяет в меня надежду. Я понимаю его как знак, что мы можем пройти через мост, но дальше я не решусь двигаться по Дороге, если не получу более ясного указания.

Они тотчас вновь пустились в путь и благополучно миновали мост, не услышав ни звука, кроме журчания воды под его тремя большими арками. Через милю они оказались возле узкого ущелья слева от Дороги. Оно уходило на север между крутыми склонами. Здесь Странник повернул в сторону, и вскоре они затерялись в мрачном краю темных деревьев, растущих у подножия угрюмых холмов.

Хоббиты были рады оставить за собой безрадостную равнину и зловещую Дорогу, но и новая местность тоже казалась угрожающей и недружелюбной. По мере продвижения вперед окрестные холмы становились все выше. Тут и там на склонах и хребтах виднелись древние каменные стены или руины башен. Выглядели они очень зловеще. У Фродо, который ехал верхом, было время глядеть вперед и размышлять. Он вспомнил рассказ Бильбо о его путешествиях и о грозных башнях на холмах к северу от Дороги, близ Леса Троллей, где его поджидало первое опасное приключение. Фродо смекнул, что они находятся в тех же краях, и гадал, не окажутся ли они в том самом месте.

— Кто живет в этой земле? — спросил он. — И кто построил эти башни? Тролли?

— Нет, — возразил Странник, — тролли ничего не строят. Никто не живет здесь. Когда-то, много веков назад, тут жили люди, но теперь никого не осталось. Предания говорят, что они обратились ко злу, ибо на них пала Тень Ангмара. Но все они сгинули на Войне, которая привела к гибели Северное Королевство. Но это было так давно, что изгладилось даже из памяти холмов, хотя Тень по-прежнему лежит на этой местности.

— Откуда же вы узнали про это, если здешняя земля пуста и забыта? — спросил Пиппин. — Птицы и звери такого не расскажут.

— Потомки Элендиля не забывают ничего из прошлого, — ответил Странник, — и гораздо больше, чем я могу рассказать, помнят в Ривенделле.

— Вы часто бываете в Ривенделле? — спросил Фродо.

— Да, — ответил Странник, — я некогда жил там и по-прежнему возвращаюсь туда, когда могу. Там мое сердце, но мне не суждено мирно сидеть на месте – даже в прекрасном чертоге Эльронда.

Холмы начали смыкаться вокруг путников. Дорога за холмами по-прежнему бежала к реке Бруинен, но и Дорога, и река теперь были скрыты от глаз. Путешественники очутились в длинной долине, узкой, глубокой, темной и тихой. Над каменистыми склонами нависали старые, корявые древесные корни, обозначая край поросших сосной круч.

Хоббиты очень устали. Они продвигались вперед медленно, так как теперь им приходилось пробираться по бездорожью, загроможденному поваленными деревьями и обломками скал. Крутых подъемов и спусков путники избегали – и ради Фродо, и потому, что найти выход из узких долов было трудно. Через два дня их пребывания в этой местности погода испортилась. Подул ровный западный ветер и стал поливать вершины холмов водой дальних морей. К ночи все вымокли, и привал получился унылый, поскольку разжечь костер не удалось. На следующий день холмы стали еще выше и круче, и путникам поневоле пришлось отклониться от своего курса к северу. Странник, казалось, начинал беспокоиться: они уже десять дней как ушли с Ветреня, и запасов провизии у них почти не осталось. Дождь не утихал.

В ту ночь они расположились на каменном карнизе у крутого утеса, стеной возвышавшегося за ними. В стене обнаружилась неглубокая пещерка – простое углубление в камне. Фродо не мог уснуть. От холода и сырости его рана разнылась пуще прежнего. Боль и ледяной холод разогнали всякий сон. Фродо беспокойно ворочался и боязливо прислушивался к потаенным ночным звукам. Шумел в скалах ветер, капала вода, изредка раздавался треск или откуда-то срывался камень. Фродо чудилось, что черные фигуры приближаются, чтобы задушить его, но, сев, он не увидел ничего, кроме спины Странника: тот, сгорбившись, курил трубку и смотрел в ночь. Фродо снова лег и погрузился в беспокойный сон, в котором он гулял по траве в своем саду в Шире, но сад казался блеклым и смутным, менее четким, чем высокие черные тени, заглядывающие через ограду.

Утром Фродо проснулся и обнаружил, что дождь кончился. Облака все еще толстым слоем покрывали небо, но они разделились, и между ними появились бледные полоски голубого цвета. Ветер опять переменился. Друзья не смогли выступить рано. Сразу после неуютного холодного завтрака Странник ушел один, приказав остальным дожидаться его под защитой утеса. Он хотел взобраться на утес, если удастся, и посмотреть, что их ждет впереди.

Вернувшись, Странник принес неутешительные вести. — Мы забрались слишком далеко к северу, — сказал он, — и должны найти способ вновь повернуть на юг. Если мы и дальше будем идти в этом направлении, то придем в Эттендейлс, а это гораздо севернее Ривенделла. Это земля троллей, и я ее плохо знаю. Вероятно, мы могли бы пройти ее и подойти к Ривенделлу с севера, но это займет слишком много времени, потому что я не знаю дороги, а наши запасы пищи на исходе. Так или иначе мы должны найти Бруиненский брод.

Остальную часть дня они одолевали скалистую местность и обнаружили между двумя холмами проход, который привел их в долину, идущую в юго-восточном направлении, в ту сторону, куда они и хотели идти, но к концу дня оказалось, что путь вновь перегорожен высоким хребтом; его темные вершины вырисовывались на фоне неба, как зубья тупой пилы. Перед путниками встал выбор: повернуть назад или перебраться через хребет.

Они решили попытаться преодолеть его, но это оказалось очень трудно, и вскоре Фродо вынужден был сойти с пони и ковылять на своих двоих. Но и тогда они то и дело приходили в отчаянье от невозможности втащить на кручу своих пони, а то и взобраться на нее самим, из-за тяжелой ноши. Почти стемнело, а путники вовсе измучились, когда, наконец, они достигли вершины. Они забрались в узкую седловину между двумя высокими пиками. В нескольких шагах от нее склон вновь круто уходил вниз. Фродо упал на землю и лежал, весь дрожа. Его левая рука онемела, а бок и плечо словно сжимали ледяными когтями. Деревья и скалы вокруг казались подернутыми мглой.

— Мы не можем идти дальше, — сказал Мерри Страннику. — Боюсь, что для Фродо это слишком. Я ужасно беспокоюсь о нем. Что нам делать? Вы думаете, его сумеют вылечить в Ривенделле, если мы попадем туда?

— Посмотрим, — ответил Странник. — В этой дикой земле я больше ничего не могу сделать; и именно из-за его раны я так тороплюсь. Но я согласен, что сегодня нельзя идти дальше.

— Что с хозяином? — тихо спросил у Странника Сэм. — Рана была маленькая и почти закрылась. Ничего не видно, кроме холодного белого шрама на плече.

— Фродо ранен оружием Врага, — объяснил Странник, — и сейчас в его теле действует то ли яд, то ли зло, которое я не властен победить. Но не нужно отчаиваться, Сэм!

На высоком хребте ночью было особенно холодно. Под корявыми корнями старой сосны, нависавшими над небольшой выемкой (как будто там когда-то добывали камень) путники разожгли маленький костер. Хоббиты сбились в тесную кучку. В седловине дул пронизывающий ветер, и они слышали, как внизу стонут и скрипят деревья. Фродо лежал в полусне, и ему казалось, что в вышине над ним бесконечно мелькают черные крылья, а на этих крыльях приближаются преследователи, которые ищут его, внимательно осматривая каждую ямку в горах.

Наступило утро, прекрасное и яркое; воздух был прозрачен, а с промытого дождем неба лился бледный ясный свет. Все приободрились, но с нетерпением ждали солнца, чтобы хоть немного согреться. Как только рассвело, Странник, взяв с собой Мерри, отправился осмотреть с высоты местность к востоку от перевала. Солнце уже поднялось и вовсю сияло, когда он вернулся с более утешительными новостями. Теперь они идут более-менее правильно. Если никуда не сворачивая спуститься с хребта, то горы останутся слева. На некотором расстоянии впереди Странник вновь уловил блеск воды: это была Шумная, и он понял, что, хотя Дорога к Броду и не видна, она проходит вблизи реки и на ближайшем к ним берегу.

— Мы должны снова выйти на Дорогу, — заметил он, — нечего надеяться пройти через эти холмы. Какая бы опасность нас ни поджидала, Дорога – наш единственный путь к Броду.

Поев, они сразу двинулись в путь. Медленно опускались путники по южному склону хребта, но идти оказалось гораздо легче, чем они ожидали, потому что с этой стороны склон был менее крутым, и вскоре Фродо вновь смог сесть на пони. Бедный старый пони Билла Пыррея проявил неожиданный талант выбирать дорогу и по возможности избавлять своего седока от тряски и толчков. Настроение у всех поднялось. Даже Фродо в при свете утра почувствовал себя лучше, но временами туман застилал его взор, и он протирал глаза руками.

Пиппин немного обогнал остальных. Внезапно он повернулся и окликнул их: — Тут тропа!

Догнав Пиппина, путники увидели, что он не ошибся: перед ними определенно начиналась тропа, которая, многажды извиваясь, выбегала из леса и терялась на вершине холма за ним. Кое-где она была еле заметна и поросла травой или была перегорожена упавшими стволами или обломками скал, но, по всей видимости, когда-то ею пользовались часто. Эту тропу проторили крепкие руки и тяжелые ноги. Тут и там были срублены или сломаны старые деревья, отодвинуты или отвалены в сторону большие камни.

Некоторое время путники шли по тропе, так как спускаться по ней было гораздо легче, но шли осторожно, и беспокойство их усилилось, когда они оказались в темном лесу, а тропинка стала заметнее и шире. Внезапно выбегая из полосы пихт, она круто спускалась со склона и резко поворачивала налево, огибая скалистый выступ холма. Обогнув этот выступ, они осмотрелись и увидели, что тропа оканчивается у каменной стены, скрытой деревьями. В стене была дверь, полуоткрытая и висевшая на одной петле.

Перед дверью отряд остановился. За ней оказалась каменная пещера, где царил полумрак, так что ничего нельзя было разглядеть. Странник, Сэм и Мерри, напрягая все силы, сумели приоткрыть дверь чуть пошире, и тогда Странник и Мерри заглянули внутрь. Они не стали отходить далеко от двери: пол усеивали старые кости, и у входа больше ничего не было видно, кроме нескольких больших старых пустых кувшинов и разбитых горшков.

— Это, несомненно, пещера троллей! — сказал Пиппин. — Выходите-ка, и давайте уйдем отсюда побыстрее. Теперь мы знаем, кто проложил эту тропу.

— Я думаю, торопиться незачем, — сказал Странник, выходя. — Это, конечно, пещера троллей, но она давным-давно покинута. И бояться нечего. Пойдем осторожно дальше и посмотрим.

Тропа уходила от двери и, повернув направо, спускалась по склону, густо заросшему лесом. Пиппин, не желая показывать Страннику, что он по-прежнему боится, пошел впереди с Мерри. Сэм и Странник шли следом по бокам от пони Фродо – тропа теперь была достаточно широкая и позволяла четырем или пяти хоббитам идти в ряд. Но прошли они совсем немного. Прибежал Пиппин в сопровождении Мерри. Оба были в ужасе.

— Здесь все-таки есть тролли! — тяжело дыша, вымолвил Пиппин. — На поляне в лесу, но очень далеко отсюда. Мы видели их сквозь деревья. Они такие огромные!

— Пойдем взглянем, — сказал Странник и подобрал палку. Фродо ничего не сказал, но Сэм выглядел напуганным.

Солнце теперь стояло высоко; его лучи пробивались сквозь полуобнаженные кроны деревьев, яркими заплатками расцвечивая поляну. Хоббиты резко затормозили на ее краю и, затаив дыхание, попытались что-нибудь рассмотреть между стволами деревьев. На поляне стояли тролли: три большущих тролля. Один из них наклонился, другие смотрели на него.

Странник спокойно пошел вперед. — Вставай, старый камень! — сказал он и сломал свою палку о нагнувшегося тролля.

Ничего не произошло. Хоббиты издали изумленные возгласы, и даже Фродо засмеялся. — Мы совсем забыли семейную историю! — сказал он. — Должно быть, это те самые тролли, которых Гэндальф заставил спорить о том, как лучше приготовить блюдо из тринадцати гномов и одного хоббита!

— Я и не представлял, что мы возле того места! — воскликнул Пиппин. Он хорошо знал упомянутую историю. Бильбо и Фродо часто рассказывали ее, но он в сущности лишь наполовину верил в ее правдивость. Даже теперь он с подозрением глядел на каменных троллей, опасаясь, как бы какое-нибудь волшебство вновь не оживило их.

— Вы забываете не только свою семейную хронику, но и вообще все, что знали о троллях, — сказал Странник. — Сейчас ясный день, ярко светит солнце, а вы прибегаете и пытаетесь испугать меня сказкой о живых троллях, ждущих нас на этой поляне! В любом случае вы должны были заметить, что за ухом у одного из них старое птичье гнездо. Это весьма необычное украшение для живого тролля!

Все засмеялись. Фродо почувствовал себя лучше, воспоминание о первом успешном приключении Бильбо подействовало на него ободряюще. К тому же солнце согрело его, а туман перед глазами немного поредел. Некоторое время путники отдыхали на поляне. Обедать сели в тени огромных ног троллей.

— Может, кто-нибудь споет, пока солнце высоко? — предложил Мерри, когда покончили с едой. — Уже много дней мы не слышали ни песни, ни сказки.

— С самого Ветреня, — сказал Фродо. — Не беспокойтесь обо мне! — добавил он, когда все посмотрели на него. — Мне лучше; правда, не думаю, чтобы я смог петь. Может, Сэм раскопает что-нибудь в своей памяти?

— Давай, Сэм! — сказал Пиппин. — В твоей голове много такого, чего мы не слыхали.

— Не знаю, — ответил Сэм, — попробовать, что ли? Не уверен, что вам понравится. Это не настоящие стихи, если вы меня понимаете, просто несуразица. Но эти старые изваяния напомнили мне о ней. — Поднявшись и заложив руки за спину, точно в школе на уроке, Сэм запел на старинный мотив:

Тролль сидел на каменном стуле И грыз струю обглоданную кость. Почти год уже грыз он ее, Потому что мясо достать было трудно. Хруп! Чавк! Он жил в одиночестве в пещере в холме, А мясо достать было трудно. Наверх поднялся Том в больших башмаках И сказал троллю: «Эй, что это? Похоже на голень моего дядюшки Тима, А она должна лежать в могиле. В земле! На погосте! Потому что уже много лет как умер Тим, И я думал, что он лежит в могиле». «Парень, — ответил тролль, — эту кость я украл. Но что ждет кости, лежащие в земле? Твой дядюшка давно мертв, И я нашел его берцовую кость. Жесткую! Твердую! Он может поделиться с бедным старым троллем, Потому что ему не нужна больше его берцовая кость». Том сказал: «С чего это вдруг Ты без спросу тревожишь мою родню, И гложешь их икры или голени Поэтому отдай кость! Ух! Бух! Хоть дядюшка и мертв, кость принадлежит ему, Поэтому отдай ему кость!» «В таком случае, — сказал с улыбкой тролль, — Я съем тебя и обглодаю твою берцовую кость. Немного свежего мяса будет очень приятно съесть, Испытаю на тебе свои зубы. Вот я тебя! Ужо погоди! Я устал грызть старые кости, Пообедаю сейчас тобой». Но когда он уже думал, что обед пойман, Тролль обнаружил, что в руках у него ничего нет. Прежде чем он сообразил, Том скользнул ему за спину И пнул в зад башмаком; Так ему и надо! Провались он! Том решил, что троллю как раз подойдет Пинок в зад башмаком. Но тверже камня мясо и кости Тролля, сидящего одиноко в холме, Все равно что ударить башмаком в скалу, Поэтому зад тролля даже не почувствовал удара. Хочешь смейся, а хочешь плачь. Старый тролль рассмеялся, услышав стон Тома: Он знал, что кое-кто почувствовал удар. С тех пор нога у Тома искалечена, Он все еще хромает и ходит без башмака. А троллю все нипочем; он сидит в холме И грызет кость, украденную у хозяина, Вот негодяй! Старый зад тролля все так же крепок, И по-прежнему тролль грызет кость.

— Что ж, это предупреждение для всех нас! — засмеялся Мерри. — Поэтому-то вы и ударили палкой, а не ногой, Странник!

— Где ты это выучил, Сэм? — спросил Фродо. — Я никогда не слышал такую песню.

Сэм пробормотал что-то невразумительное. — Сам придумал, конечно, — сказал Фродо. — Я многое узнал о Сэме Гэмджи за время путешествия. Вначале он был шпионом, теперь он шут. А кончится тем, что он станет колдуном – или воином!

— Надеюсь, что нет, — сказал Сэм. — Не хочу быть ни тем, ни другим!

После полудня они продолжили спуск через лес. По всей вероятности, отряд повторял путь, проделанный много лет назад Гэндальфом, Бильбо и гномами. Через несколько миль путники оказались на гребне высокого откоса над самой Дорогой. Хорвелл с его узкой долиной остался далеко позади; теперь Дорога льнула к подножиям холмов; то поднимаясь, то опускаясь, петляя по лесам и вересковым склонам, она уходила на восток, к Броду и Горам. Неподалеку от гребня, чуть пониже, Странник показал спутникам камень в траве. На нем, сильно выветренные и пострадавшие от непогоды, были видны грубо вырезанные руны гномов и тайные знаки.

— Должно быть, этот камень указывает место, где спрятано золото троллей! — сказал Мерри. — Интересно, сколько осталось от доли Бильбо, а, Фродо?

Фродо взглянул на камень и пожалел, что Бильбо не принес домой эти менее опасные сокровища, с которыми к тому же совсем не трудно расстаться. — Нисколько, — сказал он. — Бильбо все отдал. Он говорил мне, что не считал его своим, потому что оно было награбленное.

Дорога лежала в длинных тенях раннего вечера спокойная и пустынная. Не имея другого выхода, хоббиты спустились с возвышенности и повернули налево, двигаясь как можно быстрее. Вскоре плечо холма закрыло от них солнце, быстро спускавшееся к западному горизонту. С гор им навстречу подул холодный ветер.

Они уже начали искать место в стороне от Дороги, где можно было бы переночевать, когда услышали звук, от которого страх вновь проник в их сердца: позади раздавался топот копыт. Путники оглянулись, но ничего не увидели из-за многочисленных изгибов и поворотов Дороги. Они поспешно оставили торный путь и полезли по плотно заросшему вереском и черникой склону к густому орешнику. Выглянув из кустов, они увидели примерно тридцатью футами ниже Дорогу, серую и трудноразличимую при убывающем свете. Стук копыт приближался: быстрый легкий топот. Потом путникам почудился слабый, словно уносимый прочь ветром, неясный перезвон, вроде звяканья колокольчиков.

— Не похоже на лошадь Черного Всадника, — сказал Фродо, внимательно вслушиваясь. Остальные хоббиты обрадованно согласились, но это не рассеяло их подозрений. Они так давно подвергались преследованию, что любой звук позади казался им зловещим и враждебным. Но Странник наклонился вперед, приставив руку к уху, и лицо его повеселело.

Свет тускнел, листья на кустах мягко шелестели. Звон колокольчиков слышался все ближе и яснее. Вдруг хоббиты увидели внизу белую лошадь. Она быстро бежала и словно светилась в сумерках. В полумгле ее сбруя блестела и мерцала, как будто была усеяна живыми звездами. Плащ всадника струился за плечами, капюшон был откинут, ветер развевал золотые волосы. Фродо показалось, что одежда всадника и упряжь его лошади испускают белый свет, как будто прибивающийся через тонкую вуаль.

Странник выпрыгнул из убежища и с приветственным криком ринулся по вереску вниз, к Дороге, но еще прежде всадник натянул узду, остановил лошадь и посмотрел вверх на заросли, в которых прятались путники. Увидев Странника, он спешился и поспешил навстречу со словам: «Аи на ведуи, Дунадан! Мэй го вэннен!» Его речь и ясный звонкий голос не оставили никаких сомнений – всадник был эльфом. Ни у кого на свете нет таких чудесных голосов. Но в его крике прозвучала нотка торопливости и страха, и хоббиты увидели, что он быстро и горячо что-то говорит Страннику.

Вскоре Странник поманил их, и хоббиты вышли из кустов и заторопились к Дороге. — Это Глорфиндель, он живет в доме Эльронда, — представил Странник эльфа.

— Здравствуйте, наконец-то мы встретились, — сказал эльф, обращаясь к Фродо. — Я послан из Ривенделла искать вас. Мы боялись, что на Дороге вас ждет опасность.

— Значит, Гэндальф все-таки добрался до Ривенделла? — радостно спросил Фродо.

— Нет. Когда я уезжал, его не было, но с тех пор прошло девять дней, — ответил Глорфиндель. — Эльронд узнал новости, которые его встревожили. Кое-кто из моих родичей, путешествуя в ваших землях за Барандуином, [9] прознал, что что-то неладно, и по возможности быстро дал знать об этом. Нам сообщили, что Девять вышли на дороги Мира и что вы сбились с пути, с большим грузом и без проводника, потому что Гэндальф не вернулся. Даже в Ривенделле мало кто может открыто выступить против Девяти, но такие есть, и Эльронд разослал нас на север, запад и юг – на случай, если вы сильно отклонитесь в сторону, чтобы избежать преследования, и заблудитесь в Диких землях.

Мне выпало наблюдать за Дорогой, и я отправился на мост через Митейтель и оставил там знак дней семь назад. На мосту было трое Слуг Саурона, но при виде меня они убрались, а я погнал их на запад. Там я увидел еще двоих, но они свернули на юг. С тех пор я ищу ваш след. Два дня назад я нашел его и прошел по нему через мост, а сегодня заметил место, где вы вновь спустились с холмов. Но идемте! Нет времени для разговоров. Раз уж вы тут, придется рискнуть и пойти по Дороге, хоть это и опасно. За нами пятеро; найдя наш след на Дороге, они помчатся за нами, как ветер. Но это еще не все. Я не знаю, где остальные четверо. Боюсь, они ждут нас у Брода.

Пока Глорфиндель говорил, вечерние тени сгущались. Фродо охватила огромная усталость. С тех самых пор, как солнце начало клониться к горизонту, туман перед его глазами потемнел, и Фродо чувствовал, как тень закрывает от него лица друзей. Навалилась боль, а с ней холод. Фродо пошатнулся, сжимая руку Сэма.

— Мой хозяин болен и ранен! — гневно сказал Сэм. — Он не может двигаться после захода солнца. Ему необходим отдых.

Глорфиндель подхватил осевшего на землю Фродо и, бережно держа хоббита на руках, с беспокойством заглянул ему в лицо.

Странник вкратце рассказал эльфу о ночном нападении на их лагерь и о смертоносном ноже. Он достал предусмотрительно сохраненную рукоять клинка и протянул ее эльфу. Глорфиндель взял ее с заметной дрожью, но осмотрел внимательно.

— Здесь, на рукояти, начертано злое заклинание, — сказал он, — хотя, может быть, ваши глаза его и не видят. Сохрани ее, Арагорн, до дома Эльронда. Но будь осторожен и как можно меньше держи ее в руках! Увы! Не в моих силах лечить такие раны. Но я сделаю все, что смогу, – и все же настоятельно советую вам двинуться в путь без отдыха!

Он ощупал рану на плече Фродо, и лицо его стало хмурым, как будто то, что он узнал, обеспокоило его. Но Фродо почувствовал, как холод в его руке и боку тает, малая толика тепла медленно проникла из плеча в руку, боль притихла. Вокруг посветлело, как будто рассеялось какое-то облако. Он вновь более ясно увидел лица друзей, и к нему вернулись надежда и силы.

— Вы поедете на моей лошади, — сказал Глорфиндель. — Я укорочу стремя, а вы держитесь как можно крепче. И не бойтесь, моя лошадь не позволит упасть седоку, которого я поручил ей! Ее бег легок и ровен, а если опасность чересчур приблизится, моя лошадь унесет вас так резво, что ни один конь Врагов не сможет за ней угнаться.

— Нет! — ответил Фродо. — Я не поеду верхом! Я не могу ускакать в Ривенделл, оставив своих друзей в опасности!

Глорфиндель усмехнулся. — Сомневаюсь, — сказал он, — чтобы ваши друзья были в опасности, когда вы не с ними. Погоня последует за вами, а нас оставят в покое. Именно вы, Фродо, и то, что вы несете, навлекает на нас всех опасность.

На это у Фродо не нашлось ответа, и ему помогли взобраться на белого коня Глорфинделя. На пони нагрузили большую часть багажа хоббитов, так что идти стало гораздо легче, и некоторое время путники шли очень быстро. Но вскоре хоббиты начали отставать от легконогого, не знающего усталости эльфа. А тот вел их вперед и вперед в пасть тьмы и еще дальше под облачным ночным небом. Вокруг царила глубокая тьма, не было ни звезд, ни луны. До самого рассвета Глорфиндель не позволил им останавливаться. Пиппин, Мерри и Сэм к тому времени чуть не падали, засыпая на ходу, даже плечи Странника поникли от усталости. Фродо, сидя на лошади, беспокойно дремал.

Они бросились в вереск в нескольких ярдах от Дороги и немедленно уснули. Когда Глорфиндель, стоявший на страже, пока они спали, вновь разбудил их, им показалось, что они только что закрыли глаза. Солнце поднялось уже высоко, и ночной туман исчез.

— Выпейте это! — сказал Глорфиндель, наливая им по очереди немного жидкости из своей серебряной фляжки. Напиток был чист, как ключевая вода, и не имел вкуса, во рту от него не ощущалось ни холода, ни тепла, но едва хоббиты выпили его, к ним вернулись сила и живость. После этого сухой хлеб и сушеные фрукты (все, что у них оставалось из припасов) утолили их голод не хуже, чем любой обильный ширский завтрак.

Не отдохнув и пяти часов, они вновь вышли на Дорогу. Глорфиндель по-прежнему торопил их и за весь день позволил сделать только две короткие остановки. Таким образом до вечера путники прошли почти двадцать миль и вышли туда, где Дорога поворачивала направо и спускалась на дно долины, направляясь прямо к Бруинену. До сих пор хоббиты не видели и не слышали ничего, что свидетельствовало бы о погоне, но часто, если им случалось приотстать, Глорфиндель на мгновение останавливался и прислушивался. Лицо его становилось все более обеспокоенным. Один или два раза он заговаривал со Странником на языке эльфов.

Но как бы ни тревожились проводники, было ясно, что этой ночью хоббиты дальше не уйдут. Они спотыкались на ходу, одурев от усталости, и не могли думать ни о чем, кроме своих ног. Боль Фродо усилилась вдвое, и даже днем окружающее виделось ему выцветшим до призрачно-серого цвета. Он почти обрадовался наступлению ночи – тогда мир казался ему менее бледным и пустынным.

Ранним утром следующего дня, отправляясь в путь, хоббиты все еще чувствовали усталость. Однако до Брода оставалось еще много миль, и они ковыляли вперед, стараясь идти как можно быстрее.

— Самая большая опасность поджидает нас на берегу, — сказал Глорфиндель. — Сердце предупреждает меня, что преследователи нагонят нас, а у Брода нас могут ждать другие.

Дорога продолжала спускаться; местами по обочинам встречались пятачки густой травы, и тогда хоббиты шли по ней, чтобы не так болели усталые ноги. Под вечер они оказались там, где Дорога внезапно ныряла в тень высоких сосен, а затем уходила в крутое узкое ущелье со стенами из сырого красного камня. Эхо сопровождало каждое их движение, и хоббитам казалось, что вслед за ними раздаются звуки множества шагов. И вдруг, как сквозь ворота света, Дорога вырвалась из ущелья на открытое пространство. Перед собой путники увидели длинный, в милю, пологий спуск и в конце его – ривенделлский Брод. За рекой, за крутым коричневым берегом, пересеченным петляющей тропой, видны были высокие горы, поднимавшиеся отрог за отрогом и пик за пиком в тускнеющее небо.

Позади, в ущелье, по-прежнему слышалось эхо чьих-то шагов, шелест и шорох, подобный шуму ветра в ветвях сосен. Наконец Глорфиндель повернулся и прислушался, а затем рванулся вперед с громким криком:

— Бегите! Бегите! Враг за нами!

Белая лошадь устремилась вперед. Хоббиты бросились вниз по спуску. Замыкали процессию Глорфиндель и Странник. Они были на полпути к Броду, когда услышали за собой быстрый топот копыт. Из просвета между деревьями выехал Черный Всадник. Он натянул поводья и остановился, покачиваясь в седле. За ним показался еще один и еще, а потом еще двое.

— Скачите вперед! Вперед! — крикнул Глорфиндель Фродо.

Фродо повиновался не сразу – странное нежелание действовать охватило его. Пустив лошадь шагом, он повернулся и посмотрел назад. Всадники на их больших скакунах показались ему грозными изваяниями, темными и вещественными, в то время как леса и равнина вокруг них словно бы окутывал тумане. Внезапно Фродо понял, что Всадники молча приказывают ему подождать. Тотчас же страх и ненависть проснулись в нем. Он отпустил уздечку, ухватился за рукоять меча и выхватил ало сверкнувший клинок.

— Уезжайте! Уезжайте! — кричал Глорфиндель и затем внятно и громко скомандовал лошади на языке эльфов. — Норо лим, норо лим, Асфалот!

Мгновение – и белый конь стрелой понесся по последнему отрезку Дороги. В тот же миг черные кони помчались следом за ним вниз по склону. Всадники испустили ужасный вопль, точно такой, какой слышал Фродо в Истфартинге. На него ответили, и, к отчаянию Фродо и его друзей, слева из-за деревьев и скал выехали еще четверо Всадников. Двое поскакали к Фродо, двое бешеным галопом понеслись к Броду, отрезая путь к бегству. Когда их пути пересеклись, Фродо показалось, что Черные Всадники летят, как ветер, быстро увеличиваясь и становясь все черней.

Фродо быстро оглянулся через плечо. Он больше не мог видеть своих друзей. Всадники отставали, даже их огромные скакуны не могли тягаться в резвости с белым эльфийским конем Глорфинделя. Фродо вновь посмотрел вперед, и надежда оставила его. Казалось, нет возможности добраться до Брода, не встретившись с Всадниками, которые ожидали в засаде. Теперь он видел их ясно. Они отбросили свои черные плащи и капюшоны и оказались одетыми в белое и серое. В бледных руках сверкали обнаженные мечи, на головах были шлемы. Холодные глаза блестели, глухие голоса взывали к нему.

Ужас заполнил сознание Фродо без остатка. Хоббит больше не вспоминал о своем мече. И не кричал. Он закрыл глаза и ухватился за гриву лошади. В ушах свистел ветер, колокольчики на упряжи звенели отчаянно и пронзительно. Волна смертельного холода ударила его, как копье; в последнем усилии, как вспышка белого пламени, эльфийский конь, летя, как на крыльях, пронесся перед самым лицом переднего Всадника.

Фродо услышал плеск воды. Она пенилась вокруг его ног. Потом он ощутил быстрый подъем, рывок – конь выбрался из воды и одолевал каменистую тропу. Они взбирались на другой берег. Он пересек Брод.

Но преследователи были близко. На вершине подъема лошадь остановилась, обернулась и яростно заржала. Внизу, у кромки Брода, собрались все Девять Всадников, и при виде их запрокинутых бледных, страшных лиц Фродо вновь впал в уныние. Он не знал ничего, что могло бы помешать им пересечь реку так же легко, как это сделал он, и чувствовал, что, если Всадники пересекут реку, бесполезно будет пытаться улизнуть от них по длинной ненадежной тропе. Во всяком случае, что-то настойчиво приказывало Фродо остановиться. Его вновь охватила ненависть, но сил для сопротивления уже не было.

Внезапно головной Всадник пришпорил коня. Тот прянул вперед, задержался у воды и встал на дыбы. С огромным усилием Фродо выпрямился и взмахнул мечом.

— Возвращайтесь! — крикнул он. — Возвращайтесь в Мордор и больше не преследуйте меня! — Собственный голос показался Фродо тонким и визгливым. Всадники остановились, но у Фродо не было власти Тома Бомбадила. Враги разразились резким хриплым смехом, от которого кровь стыла в жилах. — Вернись! Вернись! — закричали они страшными голосами.— Мы отвезем тебя в Мордор!

— Уходите! — прошептал он.

— Кольцо! Кольцо! — кричали они вселяющими ужас голосами, и их предводитель тотчас погнал своего коня в воду. Двое Всадников последовали за ним.

— Клянусь Эльберет и прекрасной Лютиен, — сделав последнее усилие, сказал Фродо и поднял меч, — вы не получите ни Кольца, ни меня.

Тогда передний Всадник, находившийся уже на середине реки, остановился, угрожающе приподнялся в стременах и поднял руку. Фродо онемел. Он почувствовал, что его язык прилип к гортани, сердце отчаянно заколотилось. Меч переломился и выпал из дрожащей руки хоббита. Эльфийский конь попятился и фыркнул. Передний из черных коней вот-вот должен был выйти на берег.

В этот миг послышался рев и треск – гром воды, ворочающей тяжелые камни. Как в тумане, Фродо увидел, что река перед ним поднялась и по ней помчалась кавалерия волн. На их вершинах сверкала белая пена, и Фродо на мгновение показалось, что он видит белых всадников на белых конях с пенными гривами. Трех Всадников, которые еще находились на середине реке, поглотили волны; они исчезли, внезапно похороненные под кипящей пеной. Остальные испуганно отпрянули от воды.

Теряя сознание, Фродо услышал крики; ему показалось, что за Всадниками, мнущимися на том берегу, он видит сияющую белую фигуру. А за ней – множество маленьких призрачных силуэтов, колеблющихся, как язычки пламени. В затмевающем мир тумане они сверкали киноварью.

Черные лошади точно взбесились. В ужасе ринулись они вперед, унося седоков в стремительный поток. Пронзительные крики Всадников потонули в реве воды. Фродо почувствовал, что падает, и ему почудилось, будто ревущая круговерть всколыхнулась и поглотила его следом за Врагами. Больше он ничего не видел и не слышал.

КНИГА ВТОРАЯ

Глава I Встреча за встречей

Очнувшись, Фродо обнаружил, что лежит в постели. Вначале он решил, что поздно вырвался из длинного неприятного сна, который еще маячил где-то на краю сознания. А может быть, он захворал? Но потолок показался ему незнакомым – плоский, темные балки украшены богатой резьбой... Фродо полежал еще немного, разглядывая солнечные пятна на стене и слушая шум водопада.

— Где я и который час? — громко спросил он, обращаясь к потолку. — В доме Эльронда, и сейчас десять часов утра, — ответил чей-то голос. — Утра 24 октября, если желаешь знать.

— Гэндальф! — воскликнул Фродо и сел. Старый колдун сидел в кресле у открытого окна.

— Да, — ответил он, — я здесь. Радуйся, что и ты оказался здесь после всех тех глупостей, что успел натворить с тех пор, как ушел из дома.

Фродо снова лег. Ему было слишком уютно и покойно, чтобы вступать в спор, да к тому же он не был уверен, что выйдет из этого спора победителем. Теперь он окончательно проснулся, и к нему вернулись воспоминания о путешествии: опасный «короткий путь» через Старый Лес, «неприятность» в «Резвящемся пони» и безумное решение надеть Кольцо в ложбине у Ветреня. Пока Фродо перебирал в памяти все эти события, тщетно пытаясь припомнить, как добрался до Ривенделла, в комнате царило молчание, прерываемое лишь тихим попыхиванием трубки Гэндальфа, когда колдун выпускал в окно белые кольца дыма.

— Где Сэм? — спросил наконец Фродо. — И все ли в порядке с остальными?

— Да, все они живы и здоровы, — ответил Гэндальф. — Сэм был здесь, но с полчаса назад я отослал его отдохнуть.

— Что случилось у брода? — спросил Фродо. — Мне все представлялось, да и сейчас еще представляется, как в тумане.

— А как же иначе? Ты начинал угасать, — ответил Гэндальф. — Рана в конце концов чуть не сломила тебя. Еще несколько часов – и мы не смогли бы помочь. Но в тебе оказалось много сил, мой милый хоббит. Ты доказал это в Могильниках. Там был один шанс из тысячи: может быть, то был самый опасный момент во всем путешествии. Жаль, что на Ветрене ты дрогнул.

— Похоже, вы много знаете, — заметил Фродо. — Я никому не говорил о Могильниках. Вначале было слишком страшно, потом появилось много других забот. Как вы узнали?..

— Ты много разговаривал во сне, Фродо, — мягко ответил Гэндальф, — и мне нетрудно было прочесть, что хранится в твоей памяти. Не беспокойся! Я только что сказал «глупости», но на самом деле я так не думаю. Я высоко ценю тебя – и остальных. Не так уж просто добраться сюда через столько опасностей, сохранив Кольцо.

— У нас ничего не вышло бы без Странника, — сознался Фродо. — Но мы очень нуждались в вас. Я не знал, что без вас делать.

— Меня задержали, — ответил Гэндальф, — и это чуть не погубило нас. Впрочем, как знать: может, так было бы лучше.

— Может, вы объясните мне, что случилось?

— Всему свое время! Сегодня тебе нельзя разговаривать и волноваться. Так распорядился Эльронд.

— Да нет же, беседа отвлечет меня, иначе я стану ломать голову над тем, что же произошло, а это еще более утомительно, — возразил Фродо. — Я совсем проснулся и вспомнил множество обстоятельств, которые ждут объяснения. Почему вы задержались? Вы должны растолковать мне хотя бы это!

— Вскоре ты услышишь обо всем, что хочешь знать, — сказал Гэндальф. — Как только ты совсем поправишься, мы устроим Совет. А пока скажу только, что побывал в плену.

— Вы? — воскликнул Фродо.

— Да, я, Гэндальф Серый, — торжественно проговорил колдун. — В мире много сил, добрых и злых. И есть такие, что сильнее меня. А с другими я пока не мерился силой. Но мое время придет. Властелин Моргула и его Черные Всадники наступают. Готовится война!

— Значит, вы знали о Всадниках до того, как я с ними встретился?

— Да, знал. Я даже говорил тебе о них однажды: Черные Всадники – это Духи Кольца, Девять Слуг Повелителя Колец. Но я не знал, что они вновь восстали, иначе немедленно ушел бы вместе с тобой. Я услышал о них только после того, как мы расстались в июне, но об этом потом. Пока что благодаря Арагорну мы вне опасности.

— Да, — сказал Фродо, — нас спас Странник. Но поначалу я его боялся. А Сэм, по-моему, никогда не доверял ему – во всяком случае, пока мы не повстречали Глорфинделя.

Гэндальф улыбнулся. — Я знаю, — сказал он. — Теперь Сэм не сомневается.

— Я рад, потому что я очень привязался к Страннику. Нет, привязался – не совсем то слово. Я хочу сказать, что он стал мне дорог, хотя он странный, а временами угрюмый. В сущности, он частенько напоминал мне вас. Я не знал, что Рослый народ может быть таким. Я думал... э... что люди не только большие, но и глуповатые: добрые и недалекие, как Осот, или глупые и злые, как Билл Пыррей. Но мы в Шире мало знаем о людях, разве что о жителях Бри.

— Ты и о них многого не знаешь, если полагаешь, будто старый Ячмений глуп, — возразил Гэндальф. — В своем роде он великий мудрец. Он думает меньше и медленнее, чем говорит, но, если надо, сквозь кирпичную стенку видит (как говорят в Бри). А вот людей, подобных Арагорну, сыну Араторна, в Средиземье осталось мало. Род Королей из-за Моря вот-вот прервется. Возможно, эта Война Кольца станет их последним деянием.

— Вы в самом деле считаете Странника потомком древних Королей? — удивился Фродо. — Я думал, что все они давным-давно исчезли. Я считал его простым Скитальцем.

— Простым Скитальцем! — воскликнул Гэндальф. — Милейший Фродо, скитальцы-северяне и есть последние из великого Западного Народа. Они не раз выручали меня; их помощь понадобится мне и в будущем – мы добрались в Ривенделл, но Кольцо еще не упокоилось с миром.

— Пожалуй... — протянул Фродо. — Но до сих пор я думал лишь о том, как добраться сюда. Надеюсь, мне не придется идти дальше. Так приятно просто отдыхать! Позади у меня целый месяц изгнания и приключений, и я считаю, что с меня довольно.

Фродо умолк и закрыл глаза. Через некоторое время он заговорил вновь. — Я подсчитывал в уме, — сказал он, — и никак не мог дойти до двадцать четвертого октября. Теперь должно быть двадцать первое. Брода мы достигли двадцатого.

— Ты говорил и думал больше, чем следует, — отозвался Гэндальф. — Как бок и плечо?

— Не знаю, — ответил Фродо, — я их совсем не чувствую. Это, конечно, улучшение, но... — он сделал усилие, — я снова могу немного двигать рукой. Да, в нее возвращается жизнь. Она уже не холодная, — добавил он, пощупав свою левую руку.

— Вот и славно! — обрадовался Гэндальф. — Ты быстро идешь на поправку. Скоро ты опять будешь здоров. Эльронд вылечил тебя: он целыми днями ухаживал за тобой – с тех самых пор, как тебя принесли сюда.

— Целыми днями? — удивился Фродо.

— Да, четыре ночи и три дня, если быть точным. Эльфы принесли тебя от брода в ночь на двадцать первое, потому ты и потерял счет времени. Мы ужасно беспокоились, а Сэм не оставлял тебя ни днем, ни ночью, – отлучался только по поручениям. Эльронд – искусный лекарь, но оружие Врага смертоносно. По правде говоря, надежды почти не было. Я подозревал, что обломок лезвия остался в затянувшейся ране. Но его не могли найти до прошлой ночи. Только вчера Эльронд извлек осколок, который погрузился очень глубоко и действовал на тебя изнутри.

Фродо вздрогнул, вспомнив, как растаяло в руках Странника грубое зазубренное лезвие ножа.

— Не тревожься! — сказал Гэндальф. — Все позади. Осколок растаял. Похоже, хоббиты сдаются очень неохотно. Я знавал сильных воинов из Рослого народа, которых подобные осколки одолевали в считанные часы, а ты носил его в себе семнадцать дней!

— Что они сделали бы со мной? — спросил Фродо. — Чего добивались Всадники?

— Они пытались пронзить твое сердце моргульским клинком, лезвие которого остается в ране. Если бы это им удалось, ты стал бы таким же, как они, только слабее, и попал бы к ним в подчинение. Ты стал бы призраком во власти Господина Тьмы, и тот терзал бы тебя за попытку унести Кольцо, если только возможна большая мука, чем лишиться Кольца и видеть его на руке Саурона.

— Хорошо, что я не сознавал этой опасности! — пролепетал Фродо. — Конечно, я был до смерти перепуган, но, если бы знал больше, не посмел бы и шелохнуться. Чудо, что я спасся!

— Да, тебе помогли удача или судьба, — согласился Гэндальф, — я уж не говорю о храбрости. Ибо сердце твое не затронуто, и нож пронзил лишь плечо – а все потому, что ты боролся до последнего. Но положение было чрезвычайно опасное. Надевая Кольцо, ты подвергал себя чудовищной опасности, поскольку наполовину погружался в мир призраков и они могли схватить тебя. Ты обретал способность видеть их, а они – тебя.

— Знаю, — ответил Фродо. — Они были ужасны! Но почему мы все видели их лошадей?

— Потому что это настоящие лошади, и их черная одежда тоже – они надевают ее, чтобы скрыть свою бестелесность, когда предстоит иметь дело с живыми существами.

— Тогда почему эти черные лошади их терпят? Все прочие животные, даже эльфийский конь Глорфинделя, при их приближении впадают в ужас. Собаки воют, гуси гогочут...

— Потому что эти лошади рождены и выращены, чтобы служить Господину Тьмы из Мордора. Не все его слуги и приближенные – призраки. Есть еще орки и тролли, варги и оборотни. И всегда было и есть множество людей, воинов и правителей, что живут под солнцем и тем не менее находятся под властью Саурона. И число их с каждым днем возрастает.

— А как насчет Ривенделла и эльфов? Ривенделл – безопасное место?

— Да. Сейчас, пока не завоевано все остальное. Эльфы могут страшиться Господина Тьмы и бежать от него, но никогда уже не станут повиноваться или служить ему. Здесь, в Ривенделле, еще живут его главные противники: эльфийские мудрецы, эльдарские властелины из-за дальних Морей. Они не боятся Духов Кольца. Ибо тот, кто побывал в Благословенном краю, живет одновременно в двух мирах и обладает великой властью над видимым и невидимым.

— Мне померещилась какая-то белая фигура. Она ярко сверкала и не подергивалась дымкой, как остальное. Это был Глорфиндель?

— Да, ты на миг увидел его иную ипостась: он один из могущественных Перворожденных, повелитель эльфов из княжеского рода. Да, в Ривенделле есть сила, способная противостоять мощи Мордора, по крайней мере сейчас. Да и в других местах найдутся такие силы. Есть они и в Шире. Но, если дела и дальше пойдут так, как сейчас, очень скоро все такие места превратятся в осажденные острова. Повелитель Тьмы из кожи вон лезет.

И все же нужно сохранять мужество, — добавил Гэндальф, внезапно вставая и вздергивая подбородок, отчего его борода стала прямой и жесткой, как из проволоки. — Ты скоро поправишься, если я не заговорил тебя до смерти. Сейчас ты в Ривенделле и тебе не о чем тревожиться.

— Мужества у меня очень немного, так что сохранять особенно нечего, — сознался Фродо, — но сейчас я ни о чем не тревожусь. Расскажите мне про моих друзей и чем закончилось приключение у Брода, о чем я вас все время прошу, и я от вас отстану. И, вероятно, еще посплю. Но пока вы не кончите свой рассказ, я не смогу сомкнуть глаз.

Гэндальф придвинул стул к кровати и внимательно осмотрел Фродо. Лицо хоббита утратило бледность, глаза были ясными и совсем не сонными. Фродо улыбался и казался здоровым... Но от глаз мага не укрылась ничтожная перемена в хоббите, легкий намек на прозрачность, особенно в левой руке, лежавшей поверх одеяла.

— Да, этого следовало ожидать, — пробормотал Гэндальф, — он не выздоровел еще и наполовину, и что с ним станет, не может предсказать никто, даже Эльронд. Но, думаю, все кончится хорошо. Для тех, кто умеет видеть, он будет как сосуд, наполненный ясным чистым светом.

— Ты отлично выглядишь, — сказал он вслух. — Рискну без позволения Эльронда рассказать тебе короткую историю. Но учти, очень короткую – а потом тебе придется уснуть. Насколько я могу судить, случилось вот что. Как только ты бросился наутек, Всадники двинулись за тобой. Они больше не нуждались в том, чтобы их вели лошади: ты стал для них видим и уже стоял на пороге их мира. К тому же их притягивало Кольцо. Твои друзья отскочили с дороги в сторону, иначе их растоптали бы. Они понимали, что тебя не спасет ничто, кроме белой лошади. Всадники мчались слишком быстро, чтобы их догнать, и их было слишком много. Даже Глорфиндель и Арагорн не могут пешие противостоять Девяти.

Когда Духи Кольца пронеслись мимо, твои друзья кинулись следом. Близ Брода есть небольшая ложбина, скрытая от глаз чахлой рощицей. Там они, не теряя времени, развели костер: Глорфиндель знал, что, если Всадники попытаются пересечь реку, она разольется и ему придется взять на себя тех из них, которые останутся на берегу. В миг, когда началось наводнение, он в сопровождении Арагорна и хоббитов, схватив пылающие ветви, ринулся вперед. Оказавшиеся между огнем и водой враги при виде разгневанного могучего эльфа смутились, а их лошади пришли в неистовство. Первой волной утащило троих Всадников – остальных унесли в поток кони.

— Так с Черными Всадниками покончено? — спросил Фродо.

— Нет, — ответил Гэндальф, — их лошади наверняка погибли, и без них Всадники ни на что не годны. Но уничтожить самих Духов Кольца не так-то просто. Однако сейчас их можно не бояться. Когда вода схлынула, твои друзья перебрались через реку и увидели тебя. Ты лежал лицом вниз на высоком берегу, а под тобой – сломанный меч. Конь стоял рядом, охраняя тебя. Ты был бледен и холоден, и они испугались, что ты умер. Эльфы, посланные Эльрондом, встретили их, когда они медленно несли тебя в Ривенделл.

— Кто вызвал наводнение? — спросил Фродо.

— Эльронд, — ответил Гэндальф. — Река в этой долине подвластна ему. Когда Эльронду нужно перекрыть брод, она гневно вздувается. Наводнение началось, как только главный из Духов Кольца ступил в воду. А я добавил несколько собственных штрихов, если можно так сказать: ты, быть может, не заметил, но некоторые волны напоминали огромных белых коней с сверкающими белыми всадниками, а поток нес множество камней. Я на мгновение даже испугался, что мы перестарались и наводнение станет неуправляемым и смоет вас всех – огромные силы скрываются в водах, питаемых снегами Туманных гор.

— Да, теперь я вспоминаю страшный рев, — сказал Фродо, — я думал, что все мы – и друзья, и враги – утонем. Но теперь мы в безопасности!

Гэндальф быстро взглянул на Фродо, но тот уже закрыл глаза. — Да, сейчас вы в безопасности. Скоро праздник в ознаменование победы у Бруиненского брода, и все вы будете на нем почетными гостями.

— Великолепно! — обрадовался Фродо. — Удивительно, что столь влиятельные особы, как Эльронд и Глорфиндель, не говоря уж о самом Страннике, так пекутся обо мне и так ко мне добры.

— На то есть много причин, — улыбаясь, ответил маг. — Одна из них – я. Другая – Кольцо: ты – Кольценосец. К тому же ты наследник Бильбо, нашедшего Кольцо.

— Милый Бильбо! — сонно проговорил Фродо. — Интересно, где он? Мне хотелось бы, чтобы он был здесь и слышал все это. Как он смеялся бы! Корова перепрыгнула через луну. А бедный старый тролль! — С этими словами он уснул.

Теперь Фродо находился в безопасности Последнего Домашнего Приюта к востоку от Моря. Приют этот, как когда-то давно отозвался о нем Бильбо, был «идеальным домом, вздумалось ли тебе поесть или поспать, спеть или рассказать историю, а то просто спокойно посидеть и подумать или приятно провести время за всеми этими занятиями». Одно только пребывание здесь изгоняло усталость, страх и печаль.

К вечеру Фродо снова проснулся и обнаружил, что больше не хочет спать, а хочет есть и пить, а после, пожалуй, петь и общаться. Он встал с постели и обнаружил, что его рука действует почти так же хорошо, как раньше. Рядом с постелью была разложена чистая одежда из зеленой ткани, пришедшаяся хоббиту в самую пору. Взглянув в зеркало, Фродо изумился: он и не знал, что так похудел. Отражение очень напоминало юного племянника Бильбо, который любил бродить со своим дядюшкой по Ширу, но глядело на Фродо из зазеркалья задумчиво.

— Да, ты кое-что повидал с тех пор, как последний раз выглядывал из зеркала, — сказал хоббит своему отражению. — Со свиданьицем! — Фродо потянулся и засвистел песенку.

Тут в дверь постучали, и вошел Сэм. Он подбежал к Фродо и неуклюже и робко взял его за левую руку. Осторожно пожал ее, покраснел и отвернулся.

— Здравствуй, Сэм! — улыбнулся Фродо.

— Теплая... — сказал Сэм. — Я про вашу руку, мастер Фродо. Все эти долгие ночи она была такая холодная! Но ура, ура, ура! — воскликнул он с сияющими глазами, приплясывая. — Какая радость видеть вас на ногах и в добром здравии, сударь! Гэндальф попросил меня пойти узнать, не сможете ли вы спуститься. Я думал, он шутит.

— Я готов, — сказал Фродо, — пойдем посмотрим на остальных.

— Я провожу вас, сударь! Это большой дом и очень странный. Все время открываешь что-то новое и никогда не знаешь, что ждет тебя за углом. И эльфы, сэр! Эльфы тут, эльфы там! Одни ужасны и великолепны, как короли, другие веселы, как дети. И музыка, и песни. Не то, чтобы с тех пор, как мы здесь, у меня было время или охота слушать. Но кое-что об этом месте я узнал.

— Я знаю, чем ты был занят, Сэм, — сказал Фродо, беря его за руку, — но сегодня развлекайся и веселись. Слушай, сколько душа пожелает. Пойдем, отведи меня к ним!

Сэм провел хозяина по коридорам и по лестнице со множеством ступенек вниз, в сад над крутым берегом реки. Там на восточном крылечке сидели друзья Фродо. Долину внизу окутывали сумерки, но склоны высоких гор еще заливал свет. В саду было тепло. Громко шумела текущая и падающая вода, вечерний воздух был напоен нежными ароматами деревьев и цветов, как будто в саду Эльронда задержалось лето.

— Ура! — закричал Пиппин, вскакивая. — Вот наш благородный братец! Дорогу Фродо, Повелителю Кольца!

— Тш! — послышался из полумрака в глубине крыльца голос Гэндальфа. — Эта долина недоступна Злу, но ни к чему упоминать о нем. Повелитель Кольца не Фродо, а хозяин мордорской Башни Тьмы, чья власть снова простерлась над миром! Мы в крепости. Снаружи сгущается Тьма.

— Гэндальф произнес уже много столь же ободряющих речей, — сказал Пиппин. — Он думает, меня нужно призывать к порядку. Но, кажется, здесь невозможно грустить или унывать. Мне хочется петь. Если бы я только знал подходящую песню!

— Я и сам готов запеть! — засмеялся Фродо. — Хотя с большим удовольствием я бы сейчас поел.

— Скоро все будет, — сказал Пиппин, — ты, как всегда, явился вовремя – к ужину.

— Будет не просто ужин, будет пир! — сказал Мерри. — Как только Гэндальф сообщил, что ты поправился, началась подготовка. — Он не успел договорить: послышался звук множества колокольчиков, звавших к столу.

Зал дома Эльронда был полон: главным образом тут были эльфы, хотя присутствовали и иные гости. Эльронд, по своему обычаю, сидел в большом кресле на помосте во главе длинного стола. Рядом с ним сидели с одной стороны Глорфиндель, с другой – Гэндальф.

Фродо, дивясь, смотрел на них: он впервые видел Эльронда, героя бесчисленного множества сказаний, а восседавшие по правую и левую руку от него Глорфиндель и Гэндальф, которых Фродо, как ему казалось, хорошо знал, вдруг предстали могучими и гордыми властителями.

Гэндальф был меньше ростом, чем двое остальных, но длинные седые волосы, вьющаяся серебряная борода, широкие плечи делали его похожим на мудрого короля из древней легенды. На его морщинистом лице под белоснежными бровями горели, словно угли, темные глаза.

Глорфиндель был высок и строен, волосы его сияли золотом, лицо было прекрасным и юным, бесстрашным и полным радости, глаза сверкали остро и ярко, голос звучал, как музыка, чело было отмечено печатью мудрости, руки говорили о силе.

По лицу Эльронда нельзя было угадать, сколько ему лет. Оно не было ни молодым, ни старым, хотя на нем оставило свой след множество событий, и радостных, и печальных. Темные, как сумеречная тень, волосы украшал простой серебряный венец, а в серых, как ясный вечер, глазах мерцал свет, подобный свету звезд. Эльронд внушал почтение, словно король, переживший много зим, но по-прежнему крепкий, точно бывалый воин в расцвете сил.

В центре стола, напротив стены, завешенной шерстяным ковром, стояло кресло под балдахином, а в нем сидела прекрасная женщина, так похожая на Эльронда, что Фродо угадал в ней его близкую родственницу. Женщина эта была одновременно и молода, и не молода. Темные косы не тронуты инеем седины, белые руки и ясное лицо безупречны и гладки, в серых глазах, прозрачных, как безоблачная ночь, звездное мерцание – и все же в ней было что-то царственное, и в ее взгляде читались величие и мудрость, как у того, кто многое познал с годами. Ее голову покрывало серебряное кружево, усыпанное мелкими жемчужинами, но мягкое серое платье украшал лишь пояс из листьев, отделанный серебром.

Так Фродо увидел ту, кого доводилось видеть мало кому из смертных, – Арвен, дочь Эльронда, о которой говорили, что с ней на землю вернулась красота Лютиен. Ее называли Ундомиель, или Эльфийская Звезда. Она долго жила за горами, в Лориене, у родственников матери, и лишь недавно вернулась в Ривенделл, в отчий дом. Но ее братьев, Эльладана и Эльрохира, не было: они часто уезжали со Скитальцами Севера в дальние края и никогда не забывали о муках, пережитых их матерью в логове орков.

Фродо никогда раньше не видел и не мог представить себе подобной красоты. Он и удивился, и сконфузился, обнаружив, что сидит за столом Эльронда среди таких прекрасных и благородных созданий. Хотя ему подобрали подходящее кресло и специально подложили несколько подушечек, он чувствовал себя очень маленьким и каким-то неуместным, но это ощущение быстро прошло. Пир был веселый, а яства выше всяких похвал. Прошло некоторое время, прежде чем Фродо освоился и обратил внимание на своих соседей.

Вначале он поискал взглядом друзей. Сэм просил позволения прислуживать хозяину, но ему сказали, что он тоже почетный гость. Фродо увидел его рядом с Пиппином и Мерри во главе одного из боковых столов близ помоста. Странника же не было видно.

Справа от Фродо сидел представительный, богато одетый гном. У него была очень длинная раздвоенная седая борода, белизной почти не уступавшая белоснежной ткани его платья. Он был подпоясан серебряным поясом, а на шее висела цепь из серебра с бриллиантами. Засмотревшись на него, Фродо даже перестал жевать.

— Добро пожаловать, очень рад! — сказал, поворачиваясь к нему, гном. Он встал и поклонился. — Глойн, к вашим услугам. — И он поклонился еще ниже.

— Фродо Бэггинс, к вашим услугам и услугам вашей семьи, — вежливо ответил Фродо, изумленно поднимаясь с места и рассыпая подушечки. — Я верно догадался, что вы тот самый Глойн, один из двенадцати товарищей великого Торина Щита-из-Дуба?

— Совершенно верно, — ответил гном, собирая подушечки и заботливо помогая Фродо снова сесть в кресло, — и я ни о чем вас не спрашиваю, поскольку мне уже сказали, что вы родственник и приемный сын нашего друга Бильбо. Позвольте поздравить вас с выздоровлением.

— Большое спасибо! — поблагодарил Фродо.

— Я слышал о ваших странных приключениях, — сказал Глойн. — И очень удивился, что четверо хоббитов пустились в такое долгое путешествие. Ничего подобного не случалось с тех пор, как Бильбо отправился с нами. Но, быть может, мне не следует расспрашивать: Эльронд и Гэндальф не расположены говорить об этом.

— Пожалуй, мы не станем говорить об этом – по крайней мере сейчас, — вежливо ответил Фродо. Он понял, что даже в доме Эльронда Кольцо не было обычным предметом для разговоров, да и вообще хотел бы на время забыть о своих волнениях. — Но и мне очень интересно знать, — добавил он, — что привело такого важного гнома в такие далекие от Одинокой горы края.

Глойн взглянул на него. — Если вы ничего не слышали, то, мы, пожалуй, пока не будем говорить об этом. Я думаю, мастер Эльронд вскоре созовет нас всех, и тогда все мы узнаем немало. А пока и без того найдется о чем потолковать.

Они проговорили до конца пира, однако Фродо больше слушал, чем говорил – новости из Шира, за исключением сведений о Кольце, казались мелкими и незначительными, в то время как Глойн мог многое рассказать о событиях на севере Диких земель. Фродо узнал, что Гримбеорн Старый, сын Беорна, правит множеством сильных людей, и в их земли от гор до Мерквуда не смеет сунуться ни волк, ни орк.

— Да, — кивнул Глойн, — если бы не люди Беорна, ходить из Дола в Ривенделл давно стало бы невозможно. Эти храбрецы держат открытыми для прохода Высокий перевал и брод Каррок. Но берут изрядную плату, — добавил он и покачал головой, — и, подобно старому Беорну, не любят гномов. Впрочем, им можно доверять, а это по нынешним временам немало. И нигде люди не относятся к нам так по-дружески, как в Доле. Прекрасный народ – люди Бэрда. Ими правит внук Бэрда Лучника, Бранд, сын Бэйна, сына Бэрда. Он могучий правитель, и сегодня его королевство простирается далеко на юг и восток от Эсгарота.

— А ваш собственный народ? — спросил Фродо.

— Можно рассказать много и хорошего, и плохого, — ответил Глойн, — но больше хорошего. До сих пор нам везло, хотя и нас коснулись последние печальные дни. Если вы в самом деле хотите узнать о нас, я с радостью перескажу вам новости. Только остановите меня, если утомитесь. Говорят, языки гномов, когда те рассказывают о своей работе, не знают устали.

И Глойн начал долгий рассказ о делах королевства гномов. Он наслаждался тем, что нашел такого вежливого и внимательного слушателя: Фродо не выказывал и следа усталости и не делал попыток сменить тему, хотя на самом деле вскоре запутался в незнакомых именах и названиях, которых никогда не слышал раньше. Впрочем, ему было интересно услышать, что Дайн все еще правит под Горой, хоть и состарился – ему минуло двести пятьдесят лет. Его все уважают, и он сказочно богат. Из десяти товарищей, уцелевших в битве Пяти Армий, семеро по-прежнему с ним: Двалин, Глойн, Дори, Нори, Бифур, Бофур и Бомбур. Бомбур так растолстел, что не может самостоятельно встать с дивана, и его поднимают шестеро молодых гномов.

— А что стало с Балином, Ори и Ойном? — спросил Фродо.

По лицу Глойна прошла тень. — Мы не знаем, — ответил он. — Я и прибыл сюда главным образом из-за Балина – просить совета у тех, кто живет в Ривенделле. Но давайте сегодня говорить о более веселых вещах!

И Глойн принялся рассказывать о делах своего народа, живописуя Фродо великие труды гномов в Доле и под Горой. — Мы хорошо поработали, — сказал он. — Но в обработке металла не можем тягаться с нашими отцами: многие из их секретов утрачены. Мы делаем добрые латы и острые мечи, но не можем изготовить кольчугу или лезвие, которые могли бы сравниться с теми, что ковали до прихода дракона. Только в рытье шахт и строительстве превзошли мы умельцев старины. Ах, Фродо, если бы вы видели каналы Дола, фонтаны и пруды! А дороги, вымощенные разноцветными каменьями! А залы и подземные улицы со сводами в виде деревьев! А террасы и башни на склонах Горы! Тогда бы вы убедились, что мы не сидели сложа руки.

— Обязательно погляжу, если смогу, — заметил Фродо. — То-то удивился бы Бильбо, увидав такие перемены в логове Дымогара!

Глойн посмотрел на Фродо и улыбнулся. — Вы очень любили Бильбо, правда? — спросил он.

— Да, — ответил Фродо. — Я хотел бы увидеть его больше, чем все башни и города мира.

Наконец пир закончился. Эльронд и Арвен встали и прошли через зал, и все в строгом порядке последовали за ними. Двери распахнулись, хозяева и гости пересекли широкий коридор и вышли в новый зал. Там не было столов, зато в большом очаге между резными столбами ярко пылал огонь.

Фродо обнаружил, что рядом с ним идет Гэндальф. — Это Зал Огня, — сказал колдун, — здесь ты услышишь много песен и рассказов, если не уснешь. Если не считать праздничных дней, этот зал всегда пуст, и сюда приходят те, кто хочет спокойно подумать в одиночестве. Круглый год здесь в камине горит огонь, но почти нет другого света.

Когда Эльронд вошел и направился к приготовленному для него креслу, эльфийские менестрели заиграли приятную музыку. Зал медленно заполнялся, и Фродо с радостью видел множество прекрасных лиц. Золотое пламя играло на них, мерцало в волосах. Внезапно Фродо заметил у огня темную фигурку. Кто-то сидел на стуле, прислонясь спиной к столбу. Рядом на полу стояла чашка и лежала краюшка. Фродо решил, что это больной (если только в Ривенделле могли быть больные), который не смог прийти на пир. Голова незнакомца была опущена на грудь – казалось, он спал; темный капюшон скрывал его лицо.

Эльронд подошел и встал рядом с молчаливой фигурой. — Просыпайтесь, сударик мой! — сказал он с улыбкой. Потом, повернувшись к Фродо, поманил его. — Наконец пришел час, которого вы так ждали, Фродо, — сказал он. — Вот друг, с которым вы давно не виделись.

Темная фигура подняла голову и открыла лицо.

— Бильбо! — вскричал Фродо, сразу узнав его, и выбежал вперед.

— Здравствуй, Фродо, сынок! — сказал Бильбо. — Стало быть, ты все-таки добрался к нам. Ну, ну! Я слышал, сегодняшний пир – в твою честь. Надеюсь, ты повеселился?

— Но почему вас там не было? — воскликнул Фродо. — И почему мне не разрешили увидеться с вами раньше?

— Потому что ты спал. А вот я на тебя насмотрелся. Целыми днями сидел у твоей постели вместе с Сэмом. Что касается пира, то я к таким вещам охладел. Мне не до того.

— А что вы делаете?

— Как что? Сижу и думаю. Я теперь много думаю, а этот зал для такого занятия – лучшее место. Ишь ты, «проснись!» — он искоса взглянул на Эльронда. Глаза его ярко горели, в них не было и следа дремы. — «Проснись»! Я не спал, мастер Эльронд. Если хотите знать, вы слишком быстро пришли сюда со своего пира и помешали мне – я сочинял песню. Запнулся на паре строчек и обдумывал их. Но теперь, боюсь, мне уж не довести их до ума. Сейчас вы тут так распоетесь, что прогоните из моей головы все мысли. Придется позвать на помощь моего друга дунадана. Где он?

Эльронд рассмеялся. — Отыщется! — ответил он. — Тогда вы вдвоем отойдете в уголок и закончите свою работу, а мы еще до окончания веселья послушаем и оценим ее. — И на поиски друга Бильбо выслали гонцов, хотя никто не знал, где он и почему не пришел на пир.

Тем временем Фродо и Бильбо уселись бок о бок. Сэм тут же подошел и устроился рядом. Они тихонько беседовали, не обращая внимания на веселье и музыку в зале. Бильбо мало что мог рассказать о себе. Покинув Хоббитон, он некоторое время бесцельно шел по Дороге, но почему-то все время приближался к Ривенделлу.

— Я добрался сюда без особых приключений, — сообщил он, — передохнул и отправился с гномами в Дол. Это было мое последнее путешествие. Старик Балин ушел. Тогда я возвратился сюда и остался. Занимался всем понемножку. Кое-что добавил в книгу. И, конечно, сочинил несколько песен. Иногда их поют здесь, но только чтобы польстить мне. Я думаю, что, конечно же, они недостаточно хороши для Ривенделла. А еще я слушал и думал. Здесь не замечаешь времени. Дивное место.

Я узнаю все новости от Гор до Юга, но о Шире редко доводится слышать. Конечно, я слышал о Кольце. Гэндальф часто бывал здесь. Не то чтобы он много рассказывал – в последние годы он стал еще более скрытным. Я больше узнавал от дунадана. Подумать только, мое Кольцо вызвало такой переполох! Жаль, что Гэндальф поздно узнал о нем правду. Я давно принес бы его сюда сам и без всяких сложностей. Несколько раз я задумывался, не вернуться ли в Хоббитон, но я старею, и меня не пустили – Гэндальф и Эльронд. Они решили, что Враг повсюду ищет меня и что если меня поймают в Диких землях, от меня останется мокрое место.

Тогда Гэндальф сказал: «Кольцо перешло к новому владельцу, Бильбо. Попытки вновь связаться с ним не принесут ничего хорошего ни тебе, ни другим». Странное замечание, вполне в духе Гэндальфа. Но он сказал, что присматривает за тобой, и я успокоился. Я ужасно рад снова видеть тебя здоровым и невредимым. — Старый хоббит умолк и с сомнением поглядел на Фродо.

— Оно с тобой? — шепотом спросил он. — Понимаешь, после всего, что я слышал, меня одолевает любопытство. Очень хочется взглянуть на него еще разок.

— Да, со мной, — ответил Фродо, испытывая странное нежелание затрагивать эту тему, — и ничуть не изменилось.

— Дай взглянуть хоть одним глазком, — попросил Бильбо.

Одеваясь, Фродо обнаружил, что, пока он спал, Кольцо надели на новую цепочку, легкую, но прочную, и повесили ему на шею. Он медленно достал его. Бильбо протянул руку. Но Фродо быстро отдернул Кольцо. К своему удивлению и ужасу, он вдруг обнаружил, что Бильбо куда-то делся: между ними словно пролегла тень, и он увидел перед собой маленькое сморщенное существо с хищным лицом и костлявыми жадными руками. Фродо захотелось ударить его.

Музыка и пение вокруг них словно бы затихли, наступила тишина. Бильбо быстро заглянул в лицо Фродо и провел рукой по глазам. — Теперь понимаю, — сказал он. — Спрячь его! Мне жаль: жаль, что ты пришел сюда с таким бременем, жаль, что все так получилось. Неужели этому не будет конца? Вероятно, нет. Кто-то должен продолжить историю Кольца. Тут ничем не поможешь. Интересно, удастся ли мне закончить книгу? Но не будем теперь беспокоиться об этом – пора услышать настоящие Новости! Расскажи мне о Шире!

Фродо спрятал Кольцо, и тень исчезла, оставив о себе лишь воспоминание. Вновь вокруг были свет и музыка Ривенделла. Бильбо счастливо засмеялся. Самые ничтожные новости о Шире, от падения листа с дерева до проказ самого маленького жителя Хоббитона (Фродо рассказывал, а Сэм ежеминутно добавлял и поправлял), представляли для него величайший интерес. Хоббиты так глубоко погрузились в дела Шира, что не заметили появления человека в темно-зеленой одежде. Несколько минут этот человек стоял улыбаясь, глядя на них.

Вдруг Бильбо поднял голову. — А, вот наконец и вы, дунадан! — воскликнул он.

— Странник! — заметил Фродо. — Похоже, у вас множество имен.

— Однако имени Странник я прежде не слышал, — заметил Бильбо. — Почему ты его так называешь?

— Так меня называют в Бри, — со смехом ответил Странник, — и так меня ему представили.

— А почему вы зовете его дунаданом? — в свою очередь спросил Фродо.

— Тем самым дунаданом! Тут его часто так называют. Ты, наверное, достаточно знаешь язык эльфов: дун-адан – человек с запада, нуменорец. Но сейчас не время для учения! — Бильбо повернулся к Страннику. — Где вы пропадали, друг мой? Почему вас не было на пире? Здесь благородная Арвен.

Странник сверху вниз серьезно посмотрел на Бильбо. — Знаю, — сказал он, — но мне часто приходится отказываться от веселья. Эльладан и Эльрохир вернулись из Диких земель. Они принесли новости, которые мне необходимо было услышать.

— Что ж, голубчик, — сказал Бильбо, — теперь, когда вы услышали новости, не уделите ли вы мне минутку? Мне срочно требуется ваша помощь. Эльронд велел до конца вечера закончить песню, а я не могу. Отойдем в уголок и займемся ею.

Странник улыбнулся. — Идемте! Я хочу ее послушать.

Фродо на некоторое время оказался предоставлен самому себе, потому что Сэм уснул. Хоббит чувствовал себя одиноким и позабытым, хотя вокруг собралось все население Ривенделла. Но те, что находились с ним рядом, молча и сосредоточенно слушали музыку и ни на что не обращали внимания. Фродо тоже прислушался.

Едва он стал внимать, красота напевов и благозвучие эльфийских языков пленили его, хоть он и плохо понимал их. Постепенно слова начали обретать смысл, и хоббиту открылись далекие невиданные земли и удивительные прекрасные вещи. Озаренный пламенем очага зал превратился в золотистый мираж над пенными морями, вздыхающими на краю света. Чары все больше походили на сон, и вот Фродо почувствовал, что над ним сомкнулись воды бесконечной золотой и серебряной реки, чересчур широкой, чтобы постичь узоры на ее поверхности; река эта стала частью гудящего, пульсирующего эфира, захлестнула Фродо, потянула на дно. Под ее сверкающей тяжестью хоббит быстро погрузился в глубины царства сновидений.

Он долго блуждал там: ему снилась музыка, которая сперва обернулась журчанием воды, а потом вдруг голосом. Это был голос Бильбо, нараспев читавшего стихи. Вначале слабо, потом все яснее раздавались слова:

Эарендиль был моряком, Приплывшим из Аверниен. Здесь он построил корабль из нарубленного леса В Нимбретиле, чтобы плавать в нем. Паруса корабля он соткал из тончайшей серебряной нити, Из серебра были фонари, Нос вырезан в виде лебедя, И на знаменах лежал свет. В доспехи Древних Королей, В кольчугу их облекся он, Его сверкающий щит был покрыт рунами, Дабы отвращать всякое зло и беречь от ран. Лук его был сделан из драконьего рога, Стрелы вырезаны из черного дерева, Из серебра была его кольчуга, Ножны из халцедона. Металл клинка таил доблесть, Из адаманта был высокий шлем, С орлиным пером на гребне, А на груди сверкал изумруд. Под луной и звездами Блуждал он далеко от северных берегов, в недоумении, по зачарованным дорогам За пределами земли смертных, От скрежета Узкого Льда, Где тень лежит на замерзших холмах, От подземного жара и пылающей пустыни Он торопливо овтернул и поплыл В безвестные воды далеко-далеко. Наконец приплыл он к Ночи-Ничто, И проплыл в нее, и не видел больше Ни сверкающего берега, ни света. Ветры гнева гнали его, И слепо плыл он вперед в пене, Бесцельно плыл с запада на восток, Безвестно к дому он спешил. Подлетела к нему крылатая Эльвинг, И пламя вспыхнуло во тьме, Ярче алмазного блеска Огонь на ее ожерелье. Она дала ему Сильмариль И увенчала живым светом, И тогда с огнем на челе, неустрашимый Развернул он корабль, и в ночи Из иного мира за Морем Поднялся яростный шторм, Сильный ветер подул из Тарменела. Тропами, коими редко ходят смертные, Несло его ледяное дыхание корабль, Могучее, как смерть, по серым водам Давно забытых морей: Пронесся он с востока на запад. Вновь проплыл он сквозь Вечную Ночь По черным ревущим волнам, Над темными пучинами и затонувшими берегами, Что канули до начала Дней. И наконец услышал на жемчужном берегу, Где кончается мир, музыку, Там, над ревом волн, Где желтое золото и тусклый жемчуг, Он увидел, как молча вздымаются горы там, Где сумерки лежат на коленях Валинора, и Эльдамар виден далеко за Морем. Путешественник бежал от ночи, К белой гавани приплыл он наконец, К дому эльфов, зеленому и прекрасному, Где воздух чист, как стекло, Под холмом Ильмарин, Где в долине сверкают Освещенные башни Тириона И отражаются в Озере Теней. Здесь он причалил к берегу, И эльфы учили его песням, Рассказывали странные саги, полные чудес, И принесли ему арфу из золота. Они одели его в белую эльфийскую одежду И послали перед ним семь огней, Когда через Калакириан К забытым землям шел он в одиночестве. Он пришел в залы, где не течет время, Где сияние вечно И вечно правил Древний Король В Ильмарине у изгиба Гор. И здесь были сказаны ему неслыханные слова Людей и эльфов, Слова из мира, в котором бывают видения, Запретного для живущих здесь. Они построили для него новый корабль Из митриля и эльфийского стекла, Со сверкающим носом. Не было на нем ни струганого весла, Ни паруса на серебряной мачте: Сильмариль горел, как фонарь, И развевалось знамя, Поставленное самой Эльберет, Которая пришла к нему И дала ему крылья бессмертного, И дала ему бессмертную судьбу, Велела плыть ему бесконечно по безбрежным морям Без света солнца и луны. От вышних холмов Эверивена, Где звучат серебряные фонтаны, Эти крылья унесли его К могучей Горной Стене, Там он повернул от конца Мира И вновь, снедаемый тоской и желанием отыскать далекую родину Странствовал среди теней, И вот, сияя, точно звезда над островом, Выглянувшая в вышине из туманов, пропыл он Далекой искрой прежде солнца, прежде пробуждения зари, По серым волнам Норленда. И плыл он мимо Средиземья И наконец услышал горький плач Женщин и эльфийских девушек В Древние Дни, в лета оны. Но тяготел над ним могучий рок Пока светит луна, Блуждать и никогда не приставать К Здешним Берегам, где живут смертные. И до сих пор плавает он – вестник Навек лишенный покоя, тот, кто никогда не сможет отдохнуть, Всегда он будет нести сверкающий свет, Огненосец с Запада.

Песня кончилась. Фродо открыл глаза и увидел, что Бильбо сидит на стуле в кольце слушателей, которые улыбаются и хлопают.

— А теперь послушаем еще раз, — сказал какой-то эльф.

Бильбо встал и поклонился. — Я польщен, Линдир, — сказал он, — но повторять всю песню слишком утомительно.

— Только не для вас, — со смехом возразили эльфы. — Мы знаем, вы никогда не устаете повторять собственные стихи. К тому же мы не можем ответить на ваш вопрос, лишь один раз прослушав это.

— Что! — воскликнул Бильбо. — Вы не можете сказать, какая часть моя, а какая дунадана?

— Для нас непросто установить разницу между двумя смертными, — пояснил эльф.

— Ерунда, Линдир, — фыркнул Бильбо. — Если вы не видите разницы между человеком и хоббитом, значит, ваши способности рассуждать куда скромнее, чем я полагал. Люди и хоббиты похожи не больше, чем горошина и яблоко.

— Может быть. Овце любая другая овца несомненно кажется иной, — засмеялся Линдир. — Пастуху тоже... Но смертные нам не интересны. У нас хватает своих дел.

— Не стану спорить, — сказал Бильбо, — от всей этой музыки и пения меня клонит ко сну. Ищите ответ сами, если хотите.

Он встал и подошел к Фродо. — Ну, с этим покончено, — сказал он тихо. — Получилось лучше, чем я ожидал. Меня не часто просят повторить. Что скажешь?

— Гадать не стану, — улыбаясь, сказал Фродо.

— И не нужно. В сущности, вся песня моя. Арагорн настоял лишь на том, чтобы вставить в нее про зеленый камень. Ему это казалось очень важным. Не знаю почему. А вообще он, кажется, решил, что все это выше моего разумения, и сказал, что если я хочу читать в доме Эльронда стихи об Эарендиле, то это мое дело. Я думаю, он прав.

— Не знаю, — сказал Фродо, — мне показалось, что песня вполне уместна, хоть я не могу этого объяснить. Я дремал, когда вы начали читать, и мне показалось, что мой сон продолжается. Я до самого конца не сознавал, что это читаете вы.

— Очень трудно не уснуть, покуда не привыкнешь, — заметил Бильбо. — Хоббитам никогда не развить страсти эльфов к музыке, поэзии и сказкам: те любят их, как еду, и даже больше. Согласны слушать сколько угодно. Не ускользнуть ли нам, чтобы побеседовать в более спокойной обстановке?

— А можно?

— Конечно. Тут веселятся, а не занимаются делами. Пока не шумишь, делай что угодно.

Они встали, неслышно отошли в тень и направились к двери. Сэма они оставили у очага – он крепко спал и улыбался во сне. Несмотря на искреннее удовольствие, которое доставляло ему общество Бильбо, Фродо почувствовал внезапное сожаление, когда они покинули Зал Огня. В тот самый миг, когда они переступали порог, ясный и сильный голос позади запел:

А Эльберет Гильтониэль, Силирен пенна мириель О менел аглар эленат! На-чейред палан-дириель О галадреммин эннорат, Фануилос, ле линнатон Неф аер, си неф эйрон!

Фродо на мгновение задержался и оглянулся. Эльронд сидел в своем кресле, и огонь освещал его лицо, как летнее солнце – деревья. Подле него сидела благородная Арвен. К своему удивлению, Фродо увидел, что рядом с ней стоит Арагорн. Отброшенный за спину темный плащ открывал эльфийскую, как показалось Фродо, кольчугу; на груди Странника сияла звезда. Они говорили о чем-то, а потом Фродо вдруг показалось, что Арвен взглянула на него, и свет ее глаз проник в его сердце.

Он стоял, не в силах стряхнуть очарования, а чудесные звуки эльфийской песни, сплав напева и слов, сыпались, будто прозрачные самоцветы.

— Это песня в честь Эльберет, — сказал Бильбо. — Они будут петь ее и другие песни Благословенного королевства всю ночь напролет. Идем!

Он отвел Фродо в свою комнатушку. Ее окна выходили в сад и смотрели на юг, на Бруиненский каньон. Некоторое время хоббиты сидели, любуясь яркими звездами над взбирающимися на крутые склоны лесами, и негромко беседовали. Больше они не говорили ни о пустячных новостях из далекого Шира, ни о Тени и окружавших их опасностях – только о том прекрасном, что вместе повидали в жизни, об эльфах, о звездах, о деревьях и о том, как золотая осень легкой поступью приходит в леса.

Наконец в дверь постучали. — Прошу прощения, — сказал Сэм, просовывая в дверь голову, — я просто хотел узнать, не нужно ли вам чего-нибудь?

— А я прошу прощения у тебя, Сэм Гэмджи, — ответил Бильбо. — Я понял, ты намекаешь, что твоему хозяину пора на боковую.

— Как же, сударь, завтра рано утром Совет, а он сегодня впервые встал с постели!

— Совершенно верно, Сэм, — рассмеялся Бильбо, — беги доложи Гэндальфу, что Фродо пошел спать. Доброй ночи, Фродо! Как славно было снова повидать тебя! Никто, кроме хоббитов, не понимает, что такое настоящий хороший разговор. Я становлюсь глубоким стариком и начинаю задумываться о том, увижу ли главы нашей истории, написанные тобой. Доброй ночи! А я, пожалуй, прогуляюсь и посмотрю на звезды Эльберет из сада. Спи спокойно!

Глава II Совет Эльронда

Наутро Фродо проснулся рано, чувствуя себя здоровым и свежим. Он прошелся по террасам над шумным Бруиненом, любуясь, как бледное холодное солнце встает из-за дальних гор, пронизывая наклонными лучами редкий серебристый туман. На желтых листьях сверкала роса, нити паутины дрожали на каждой ветви. Сэм молча шел рядом с Фродо, шумно втягивая носом воздух, и снова и снова с удивлением поглядывал на высоченные горы на востоке. На вершинах белел снег.

У поворота дороги они увидели вырезанную из камня скамью. Там, погруженные в беседу, сидели Гэндальф и Бильбо. — Доброе утро! — приветствовал их Бильбо. — Ну как, готов к Большому Совету?

— Я готов ко всему, — ответил Фродо, — но больше всего мне хотелось бы сегодня побродить по долине. Хочу сходить вон в ту сосновую рощу, — он указал на дальний северный склон Ривенделла.

— Позже у тебя, пожалуй, будет такая возможность. Но пока не стоит строить планы, — сказал Гэндальф, — сегодня нам многое нужно выслушать и обсудить.

В это время послышался чистый, одинокий удар колокола. — Это колокол Совета. Идемте! — воскликнул Гэндальф. — Вы с Бильбо оба приглашены.

Фродо и Бильбо вслед за магом быстро пошли по извилистой тропе к дому. За ними, незваный и в данный момент забытый, шел Сэм.

Гэндальф провел их к крыльцу, где накануне вечером Фродо нашел своих друзей. Свет ясного осеннего утра заливал долину. От пенящейся реки доносилось журчание воды. Пели птицы, землю окутывал всеобъемлющий покой. Фродо его опасное бегство и слухи о Тьме, сгущающейся во внешнем мире, уже начинали казаться лишь воспоминаниями о тревожном сне, однако лица собравшихся на Совет, повернувшиеся к ним, когда они вошли, были серьезны.

Там был Эльронд, а вокруг него молча сидели другие. Фродо увидел Глорфинделя и Глойна. В углу одиноко устроился Странник, вновь облачившийся в свое старое изношенное платье. Эльронд пригласил Фродо сесть рядом с собой и представил его собравшимся.

— Друзья мои, это хоббит Фродо, сын Дрого. Мало кто прибывал сюда с более важным делом и преодолев более грозные опасности.

Затем он представил тех, кого Фродо раньше не встречал. Рядом с Глойном сидел молодой гном – его сын Гимли. Возле Глорфинделя – несколько членов Совета из дома Эльронда, главным среди них был Эрестор. Был там и Галдор, эльф из Серой Гавани, прибывший с поручением от Кирдана Корабела, и незнакомый эльф, одетый в зеленое и коричневое, – Леголас, вестник своего отца, Трандуиля, повелителя эльфов северного Мерквуда. А чуть в стороне сидел высокий человек с красивым и благородным лицом, темноволосый и сероглазый, гордый и строгий на вид.

Он был в плаще и сапогах, как будто собрался ехать верхом, и хотя его одежда была богатой, а плащ подбит мехом, они носили следы долгого путешествия. На человеке было серебряное ожерелье с единственным белым камнем, волосы спускались до плеч. Большой отделанный серебром рог, обычно висевший на перевязи, лежал у него на коленях. Человек с удивлением взглянул на Фродо и Бильбо.

— Это, — сказал Эльронд, поворачиваясь к Гэндальфу, — Боромир, человек с Юга. Он прибыл сегодня на заре и просит совета. Я пригласил его присутствовать, потому что здесь он получит ответы на свои вопросы.

Не все, о чем говорилось и что обсуждалось на Совете, следует приводить здесь. Немало было сказано о событиях в мире, особенно на Юге и на широких равнинах к востоку от Гор. Фродо и раньше много слышал об этом, но рассказ Глойна оказался для него новостью, и Фродо внимательно выслушал гнома. Очевидно, несмотря на свою занятость, искусники-гномы Одинокой горы были обеспокоены.

— Теперь уже много лет минуло с тех пор, — говорил Глойн, — как тень тревоги накрыла наш народ. Откуда она пришла, мы вначале не могли понять. Поползли слухи: мы-де загнаны в узкие норы, хотя в большом мире нас ждут несметные богатства, роскошь и великолепие. Кое-кто заговорил о Мории, дивном создании наших отцов, – на нашем языке она зовется Кхазад-Дум. Утверждали, что сейчас мы достаточно сильны, чтобы вернуться туда.

Глойн вздохнул. — Мория! Мория! Чудо Северного мира! Мы слишком глубоко ушли там под землю и разбудили безымянный Страх. После бегства детей Дюрина обширные морийские дворцы долго пустовали. Теперь мы вновь заговорили о ней – с тоской, но и со страхом: на протяжении жизней многих королей ни один гном не осмеливался пройти в двери Кхазад-Дума, ни один, кроме Трора, да и тот погиб. Наконец Балин послушался шептунов и решил идти. И хотя Дайн дал разрешение очень неохотно, Балин взял с собой Ори, Ойна и многих других гномов и отправился на юг.

Это было почти тридцать лет назад. Некоторое время мы получали от них известия, и новости казались хорошими: в сообщениях говорилось, что они достигли Мории и начали там большие работы. Затем наступило молчание, и с тех пор оттуда не пришло ни слова.

Потом, примерно с год назад к Дайну прибыл вестник, но не из Мории, а из Мордора. Ночью какой-то всадник вызвал Дайна. Великий Саурон, сказал он, желает дружить с нами. За это он даст нам Кольца, как когда-то. А еще этот всадник настойчиво расспрашивал о хоббитах – кто они и где живут. «Саурон знает, — сказал он, — что когда-то вы знали одного из них».

Тут мы сильно встревожились и не дали никакого ответа. Тогда всадник, понизив свой глухой голос, как бы желая смягчить его, сказал: «В залог дружбы Саурон просит совсем немного: отыщите этого вора», — так он сказал, — «и заберите у него, по-хорошему или по-плохому, колечко, которое он когда-то украл, самое ничтожное из колец. Это лишь маленькая прихоть Саурона и доказательство вашей доброй воли. Найдите его, и Три Кольца, которыми в древности владели короли гномов, снова будут ваши, навсегда вашим станет и королевство Мория. Только вызнайте, жив ли еще этот вор и если да, то где он живет, и получите щедрую награду и долгую дружбу Повелителя. А если откажетесь, пожалеете. Да или нет?»

И он резко выдохнул, будто змея зашипела, и все, кто был рядом, содрогнулись, но Дайн сказал: «Я не говорю ни „да“, ни „нет“. Я должен обдумать ваше предложение и понять, что оно означает на самом деле.»

— Обдумывайте, но не слишком долго, — был ответ.

— Сколько времени я буду думать, мое дело, — заметил Дайн.

— До поры, — сказал всадник и исчез в темноте.

— Тяжело было на сердце у наших вождей в ту ночь. Довольно было услышать мертвый голос посланника, чтобы угадать в нем угрозу и обман, ибо мы знали, что сила, вернувшаяся в Мордор, не изменилась: много раз в прошлом Мордор предавал нас. Дважды возвращался вестник и не получал ответа. И сказал, что в третий – и в последний, подчеркнул он, – раз вернется на исходе года.

Тогда Дайн послал меня предупредить Бильбо, что за ним охотится Враг, и, если возможно, узнать, почему Врагу так нужно это кольцо, самое ничтожное из колец. К тому же нам позарез требуется совет Эльронда: Тень растет и приближается. Мы узнали, что вестники приезжали также к королю Бранду в Дол и что король испуган. Мы опасаемся, что он может уступить. На восточных границах его земель назревает война. Если мы не ответим, Враг может двинуть подвластных ему людей на короля Бранда и на Дайна.

— Вы хорошо сделали, что пришли, — сказал Эльронд. — Сегодня вы услышите достаточно, чтобы понять, каковы цели Врага. В ваших силах только сопротивляться – с надеждой или без нее. Но вы не останетесь в одиночестве. Вы узнаете, что ваша беда – лишь часть общей беды Западного мира. Кольцо! Что нам делать с Кольцом, самым ничтожным из Колец, с пустячком, который захотелось получить Саурону? Вот главный вопрос, какой мы должны решить.

Именно для этого вы призваны сюда. Призваны, сказал я, хотя и не звал вас, незнакомцев из далеких земель. Вы пришли сюда и собрались здесь и сейчас как будто бы случайно. Но это не так. Именно нам и никому другому предначертано держать совет и решить, как победить мировое Зло.

Мы будем открыто говорить о том, что до этого дня было тайной для всех, кроме немногих. И первым делом, чтобы все могли понять, в чем опасность, следует рассказать Историю Кольца – с самого начала и до сегодняшнего дня. Я начну, а другие закончат.

И при общем внимании Эльронд ясным голосом заговорил о Сауроне и о Кольцах Власти, выплавленных давным-давно, во Вторую эру Мира. Кое-кто из присутствующих знал отрывки этого сказания, но полностью его не знал никто, и множество взглядов с ужасом и удивлением устремлялось на Эльронда, когда тот рассказывал об эльфийских кузнецах Эрегиона, их дружбе с Морией и страсти к знаниям, благодаря которой Саурон и заманил их в ловушку. Ибо тогда он не проявлял открыто своей злой сущности, а потому эрегионцы приняли его помощь, и мастерство их неизмеримо возросло, Саурон же в это время вызнал все их секреты и предал кузнецов, тайно выплавив в горном Огне Первое Кольцо, чтобы стать их господином. Но Келебримбор разгадал его намерения и спрятал сделанные им Три Кольца, и была война, и земля опустела, а ворота Мории закрылись.

С тех пор Саурон выискивал след Колец, но поскольку сказание о Кольце подробно излагается в иных источниках, хотя бы так, как его передал в своих книгах Эльронд, здесь оно не приводится. Ибо это долгая история, полная великих и ужасных деяний, и, хотя Эльронд был краток, солнце, когда он замолк, высоко стояло в небе, а утро миновало.

Он говорил о Нуменоре, о его славе и падении, и о возвращении в Средиземье из морских пучин повелителей людей, Королей, принесенных на крыльях бури. Затем Элендиль Высокий и его могучие сыновья Исильдур и Анарион стали великими властителями и основали Северное Королевство в Арноре и Южное – в Гондоре, близ устья Андуина. Но Саурон напал на них из Мордора, и тогда люди и эльфы заключили последний союз, и войска Гиль-Галада и Элендиля собрались в Арноре.

Тут Эльронд помолчал и вздохнул. — Я хорошо помню великолепие их знамен. Они напомнили мне славу Древних Дней и войско Белерианда, столько там собралось великих князей и военачальников, — сказал он. — И все же их было не так много и были они не так прекрасны, как тогда, когда был взят Тангородрим и эльфы решили, что со Злом покончено навсегда. И ошиблись.

— Вы это помните? — поразился Фродо, к своему удивлению, высказав свою мысль вслух. — Но я думал, — он запнулся, так как Эльронд обернулся к нему, — я думал, что Гиль-Галад пал давным-давно.

— Это правда, — серьезно ответил Эльронд, — но я помню даже Древние Дни. Отцом моим был Эарендиль, родившийся в Гондолине до его падения, а матерью – Эльвинг, дочь Диора, сына Лютиен из Дориата. Перед моими глазами прошли Три эры Западного Мира, множество поражений и множество бесплодных побед.

Я был глашатаем Гиль-Галада и шел с его войском. Я участвовал в битве при Дагорладе у Черных ворот Мордора, где мы победили, ибо никто не мог противостоять Айглосу – копью Гиль-Галада и Нарсилю – мечу Элендиля. Я видел последнюю схватку на склонах Ородруина, где погиб Гиль-Галад и пал Элендиль, и Нарсиль сломался под ним. Но и Саурон был низвергнут, а Исильдур рукоятью отцовского меча с обломком клинка отрубил ему руку с Кольцом и взял Кольцо себе.

Тут его прервал чужеземец, Боромир. — Так вот что случилось с Кольцом! — воскликнул он. — Если это сказание когда-то и знали на Юге, оно давно забыто. Я слышал о Великом Кольце того, чье имя мы не упоминаем, но мы верили, что оно сгинуло в руинах Первого Королевства. Так его взял Исильдур... Вот это новость!

— Увы, да! — сказал Эльронд. — Исильдур взял Кольцо, а напрасно. Это Кольцо вместе с рукой, сотворившей его, следовало бросить в Огонь Ородруина. Но мало кто заметил, что сделал Исильдур. Он один стоял рядом с отцом в последней смертельной схватке, а с Гиль-Галадом были лишь Кирдан и я. Но Исильдур не стал слушать наших советов.

«Я беру это как виру за отца и брата», — сказал он и, следовало так поступать ли нет, забрал свое сокровище. Вскоре Кольцо предало его, и он погиб, и на Севере Кольцо назвали Проклятием Исильдура. Но, вероятно, лучше смерть, чем то, что ожидало бы его.

Об этом узнали только на Севере, да и то лишь немногие. Ничего удивительного, что вы не слышали об этом, Боромир. С разоренных Полей Радости, где погиб Исильдур, вернулись после долгих блужданий по горам лишь трое. Один из них, Отар, оруженосец Исильдура, принес обломки меча Элендиля. Он отдал их Валандилю, наследнику Исильдура. Тот ребенком оставался здесь, в Ривенделле. Но Нарсиль был разбит, утратил блеск, и его не сковали вновь.

Я назвал победу Последнего Союза бесплодной? Это не совсем так, хотя конечной цели она не достигла. Саурон ослаб, но не сгинул. Кольцо потерялось, но не перестало существовать. Башню Тьмы разбили, но основание ее, созданное Властью Кольца, уцелело. И его невозможно разрушить, пока существует Кольцо. Множество эльфов, множество могучих людей, множество их друзей погибло на той войне. Пал Анарион, и был убит Исильдур. Не стало Гиль-Галада и Элендиля. Никогда больше не бывать подобному союзу эльфов и людей: люди умножились, а перворожденных убыло, и эти две расы стали чужими друг другу. С той поры потомки Нуменора пришли в упадок, и жизнь их укоротилась.

После войны и резни на Полях Радости на севере почти не осталось людей Запада, и их город Аннуминас у озера Эвендим разрушился. Потомки Валандиля ушли оттуда и поселились в Форносте на высоких северных склонах, но сейчас и это место обезлюдело. Люди называют его Долиной Мертвецов и боятся туда ходить. Ибо народ Арнора рассеялся, и тогда враги одолели его, и пора его господства минула, оставив только зеленые курганы на травянистых холмах.

На юге долго продержалось королевство Гондор: сперва его великолепие и мощь росли, обнаруживая некоторое сходство с Нуменором перед его падением. Эти люди строили высокие башни, сильные крепости и гавани для множества судов. Крылатая корона их монархов наводила страх на множество разноязычных народов. Главным их городом был Осгилиат, Звездная крепость, посреди его протекала Река. На востоке, в отрогах Гор Тени, они построили Минас-Итиль, башню Восходящей Луны, а на западе, у подножия Белых гор, – Минас-Анор, башню Заходящего Солнца. Там, при дворе королей, росло Белое Дерево. Семя его пронес через глубокие воды Исильдур, а еще раньше оно пришло из Эрессии, куда попало с крайнего Запада в дни юности мира.

Но в быстром потоке лет потомство Мелендиля, сына Анариона, пришло в упадок, и Дерево увяло, и кровь нуменорцев смешалась с менее благородной кровью. Тогда стража у стен Мордора уснула, и темные твари вновь пробрались в Горгорот. И пришло время, когда приспешники Зла пошли на приступ, и захватили Минас-Итиль, и поселились в нем, превратив в обитель ужаса, и назвали его по-новому: Минас-Моргул, Башня Темных Сил. Затем Минас-Анор был переименован в Минас-Тирит, Башню Стражи, и эти два города постоянно воевали друг с другом, а между ними лежал пустынный Осгилиат, и тени бродили в его развалинах.

Так было на протяжении многих людских жизней. Но властители Минас-Тирита продолжают борьбу – они сражаются с нашими врагами и охраняют речной путь от Аргоната до Моря. А теперь моя часть рассказа близится к концу. В дни Исильдура Кольцо Власти потерялось, и Три Кольца освободились от его господства. Но теперь, в наши дни, им вновь грозит опасность, ибо, нам на горе, Кольцо нашлось. О том, как это было, расскажут другие, я же играл в этом деле маленькую роль.

Он замолчал, но тут же, высокий и гордый, встал Боромир. — Позвольте мне, мастер Эльронд, — сказал он, — вначале побольше рассказать о Гондоре, ибо истина в том, что я прибыл оттуда. Всем следует знать, что там происходит. Я полагаю, мало кому известно о наших деяниях, и потому никто не может правильно оценить опасность, которая будет грозить вам, если мы потерпим поражение.

Не верьте, будто в гондорской земле иссякла кровь Нуменора, забыты его гордость и достоинство. Наше мужество по-прежнему сдерживает натиск дикарей с Востока и не дает подступиться к нам ужасу Моргула. На нас, оплоте Запада, зиждутся мир и свобода земель, лежащих у нас в тылу. Но если укрепления на Реке будут сданы, что тогда?

А этот час, может статься, уже недалек. Неназываемый Враг восстал. Над Ородруином, который мы называем Горой Судьбы, вновь курится дым. Сила Черной земли растет, и мы глубоко встревожены. Когда Враг вернулся, наш народ изгнали из Итилиена, наших прекрасных владений к востоку от Реки, однако нам удалось сохранить там клочок земли и держать войско. Но в этом году, в июне, Мордор внезапно напал на нас и отбросил прочь. Враг превосходил нас числом, так как Мордор заключил союз с жителями Востока и со свирепыми харадримами. Но нас одолели не только числом. Мы столкнулись с силой, которой прежде не чуяли.

Есть такие, что говорят, будто видели ее – огромного Черного Всадника, темную тень на фоне луны. Где он появлялся, врагов охватывало неистовство, а самыми храбрыми нашими воинами овладевал страх, так что люди и кони, дрогнув, обращались в бегство. Разрушив последний мост, сохранявшийся в развалинах Осгилиата, вернулись лишь остатки наших восточных сил.

Я был в отряде, который удерживал мост, пока он не обрушился за нами. Лишь четверо из отряда спаслись вплавь: мой брат, я и еще двое. Но, продолжая сражаться, мы удерживали весь западный берег Андуина, и те, кого мы защищали, заслышав наши имена, воздавали нам хвалу. Лучше бы они помогли! Теперь только роханцы откликаются на наши просьбы о помощи.

В этот недобрый час я пришел к Эльронду за много опасных лиг. Сто десять дней путешествовал я в одиночестве. Но я не ищу союзников в войне. Сказано, что сила Эльронда в мудрости, а не в оружии. Я пришел просить совета и разгадки таинственных слов. Ибо накануне внезапного нападения брат мой увидел тревожный сон, и этот сон повторился и у него, и у меня.

Мне привиделось, что небо на востоке потемнело и загремел гром, он гремел все громче, но на западе по-прежнему горел бледный свет, и оттуда донесся голос, далекий, но ясный:

Ищи Меч-Который-Сломан.   Он пребывает в Имладрисе. Там будет Совет,   Крепче заклинаний Моргула. Там будет дан знак,   Что близко Судьба, Ибо проклятие Исильдура проснется,   И коротыш выступит вперед.

Мы мало что поняли из этих слов и рассказали о них отцу, Денетору, повелителю Минас-Тирита, сведущему в гондорских сказаниях. Он сказал только, что Имладрис – древнее эльфийское название далекой северной долины, где живет Эльронд Полуэльф, величайший из сказителей. Мой брат, понимая, в каком мы отчаянном положении, готов был тотчас поверить в сон и ехать в Имладрис. Но так как путь туда изобилует опасностями, я решил проделать его сам. С трудом получил я согласие отца и долго блуждал по забытым дорогам, разыскивая дом Эльронда, о котором многие слышали, но немногие знали, где это.

— Здесь, в доме Эльронда, вам многое станет ясно, — сказал Арагорн, поднимаясь. Он положил свой меч на стол перед Эльрондом, и все увидели, что клинок состоит из двух обломков. — Вот Меч-Который-Сломан!

— Кто вы и какое вам дело до Минас-Тирита? — спросил Боромир, удивленно глядя на строгое лицо Скитальца и его изношенный плащ.

— Это Арагорн, сын Араторна, — объяснил Эльронд, — прямой потомок Исильдура, сына Элендиля из Минас-Итиля, хоть и в дальнем колене. Он вождь дунаданов Севера, и мало осталось людей из его рода.

— Значит, оно принадлежит вам, а вовсе не мне! — в изумлении воскликнул Фродо и вскочил, словно ждал, что Кольцо немедленно потребуют у него.

— Оно не принадлежит никому из нас, но вам предначертано владеть им некоторое время, — сказал Арагорн.

— Достань Кольцо, Фродо! — торжественно сказал Гэндальф. — Время пришло. Подними его повыше, и тогда Боромир получит ответ на свою загадку.

Наступила тишина, и все взгляды обратились к Фродо. Хоббита внезапно охватили смущение и страх. К тому же Фродо очень не хотелось доставать Кольцо, а мысль о том, чтобы прикоснуться к нему, вызывала отвращение. Ему захотелось оказаться где-нибудь за тридевять земель. Кольцо сверкало и блестело, когда он дрожащими пальцами поднял его перед собой.

— Вот Проклятие Исильдура! — воскликнул Эльронд.

При виде золота глаза Боромира сверкнули. — Коротыш! — пробормотал он. — Неужели судьба Минас-Тирита наконец-то решается? Но зачем тогда искать сломанный меч?

— В сне не говорилось о судьбе Минас-Тирита, — сказал Арагорн. — Однако скоро решится судьба всего мира и придет пора великих деяний. Сломанный меч – это меч Элендиля, он сломался, когда Элендиль пал. Наследие Элендиля утрачено, но эти обломки передавались из поколения в поколение, ибо есть старое предание, что, когда найдется Кольцо – Проклятие Исильдура, меч откуют вновь. Теперь, когда вы видели искомый меч, о чем вы попросите? Хотите ли вы, чтобы дом Элендиля вернулся в Гондор?

— Я послан не выпрашивать благодеяния, а лишь за разгадкой сна, — гордо ответил Боромир. — Но мы в тяжелом положении, и меч Элендиля помог бы нам так, как мы не смели надеяться... если только он действительно может вернуться из тени прошлого. — Он вновь взглянул на Арагорна, и в его взгляде было сомнение.

Фродо почувствовал, как рядом с ним нетерпеливо заерзал Бильбо. Очевидно, поведение друга раздосадовало его. Внезапно поднявшись, Бильбо выкрикнул:

Не все то золото, что блестит,    Не всяк, кто бродяжит, пропащий; Крепкий старец не иссохнет,    Глубокие корни не тронет мороз. Огонь может проснуться из пепла,    Из тени может брызнуть свет; Сломанное лезвие можно обновить,    Лишенный короны вновь станет королем.

Может, и не очень складно, но кстати – если вам требуется что-то помимо слова Эльронда. И уж если ради этого слова вы провели в пути сто десять дней, слушайте внимательно. — И, фыркнув, Бильбо сел на место.

— Я сам сочинил это, — прошептал он Фродо, — для Дунадана, давно, когда он впервые рассказал мне о себе. Я даже готов пожалеть, что мои приключения кончились и что я не могу пойти с ним, когда придет его день.

Арагорн улыбнулся ему и вновь повернулся к Боромиру. — Что касается меня, то я прощаю вам ваши сомнения, — сказал он. — Я мало напоминаю Элендиля и Исильдура, чьи резные царственные статуи стоят в чертогах Денетора. Я всего лишь потомок Исильдура, а не сам Исильдур. Я прожил тяжелую и долгую жизнь, и лиги, отделяющие Ривенделл от Гондора, – лишь малая часть моих странствий. Я пересек много гор и рек, исходил много равнин и даже блуждал в далеких странах Рун и Харад, где светят незнакомые звезды.

Но мой дом, если он у меня есть, – на Севере. Ибо здесь жили многие поколения потомков Валандиля, и линия их не прерывалась от отца к сыну. Пришли черные дни, и нас стало меньше, но и тогда меч передавался новому хранителю. И вот еще что я скажу вам, Боромир, прежде чем закончу. Мы Скитальцы, одинокие бродяги, охотники. Но охотимся мы лишь за слугами Врага, ибо их можно найти много где, не только в Мордоре.

Если бы Гондор был несокрушимой крепостью, Боромир, мы сыграли бы иную роль. Есть много проявлений зла, которые не остановить вашим крепким стенам и блестящим мечам. Вы мало знаете о землях, лежащих за вашими границами. Мир и свобода, говорите вы? Север мало знал бы их, если бы не мы. Страх уничтожил бы все. Но когда из пустынных холмов и бессолнечных лесов выползают исчадия Тьмы, они бегут от нас. По каким дорогам смели бы вы ходить, в какой земле было бы безопасно, кто мог бы мирно спать в своем доме, если бы дунаданы уснули или все сошли в могилу?

И однако мы реже видим благодарность, чем вы. Путешественники мрачнеют при виде нас, крестьяне дают нам презрительные клички. Для толстяка, живущего в одном дне пути от врагов, которые оледенили бы его сердце и разрушили бы его поселок, если бы мы не охраняли его постоянно, я всего лишь Странник. Однако мы не стремимся к иному. Если простой народ свободен от забот и страха, пусть живет в неведении, и ради этого мы будем скрываться, как и раньше. Таков долг моего рода, пока идут годы и растет трава.

Но мир вновь начал меняться. Настают новые времена. Найдено Проклятие Исильдура. Скоро битва. Меч должен быть откован вновь. Я приду в Минас-Тирит.

— Вы говорите, найдено Проклятие Исильдура, — сказал Боромир. — Я вижу блестящее Кольцо в руке коротыша, но говорят, Исильдур погиб до начала этой Эры нашего Мира. Откуда же Мудрые знают, что это его Кольцо? И как оно прошло через столько лет, пока его не принес сюда такой необычный посланник?

— Об этом речь впереди, — ответил Эльронд.

— Не сейчас, прошу вас, мастер! — попросил Бильбо. — Скоро полдень, и я чувствую настоятельную необходимость подкрепиться.

— Я не называл вас, — с улыбкой ответил Эльронд. — Но теперь назову. Приступайте! Поведайте свою историю. И если вы еще не изложили ее стихами, можете рассказывать прозой, – чем короче она будет, тем быстрее вы сможете отдохнуть.

— Хорошо, — согласился Бильбо, — я выполню вашу просьбу. Но на сей раз я расскажу всю правду, и если кто-нибудь прежде слышал эту историю по-другому, — тут он искоса поглядел на Глойна, — прошу забыть об этом и извинить меня. В те дни я лишь хотел объявить это сокровище своим и избавиться от данной мне клички «вор». Но теперь я, пожалуй, лучше понимаю, что к чему. Вот что произошло на самом деле.

Для некоторых рассказ Бильбо оказался совершенной новостью, и они с удивлением слушали, как старый хоббит (сказать по правде, не без удовольствия) повествует о своей встрече с Голлумом. Он не пропустил ни одной загадки. Если бы ему позволили, он описал бы и свой прощальный прием, и исчезновение из Шира, но Эльронд поднял руку.

— Вы чудесный рассказчик, мой друг, — сказал он, — но на сегодня довольно. Пока нам достаточно знать, что Кольцо перешло к Фродо, вашему наследнику. Ему и слово!

Тогда, менее охотно, чем Бильбо, Фродо поведал обо всем, что произошло с Кольцом начиная с того дня, когда оно перешло к нему. Рассказ о каждом его шаге на пути от Хоббитона к Бруиненскому броду вызывал вопросы и споры. У него выспросили все, что он мог вспомнить о Черных Всадниках. Наконец хоббит закончил и сел.

— Неплохо, — сказал ему Бильбо, — если бы тебя то и дело не перебивали, получился бы недурной рассказ. Я пытался кое-что записать, но, если я собираюсь изложить твою историю на бумаге, когда-нибудь потом нам придется вместе вернуться к ней. До своего появления здесь ты успел напутешествовать на несколько глав!

— Да, это довольно длинная история, — согласился Фродо, — но мне по-прежнему кажется, что она еще не закончилась. Я хочу многое узнать, особенно о Гэндальфе.

Его слова услышал сидевший рядом Галдор из Гаваней. — Вы высказали и мое желание, — вскричал он и, повернувшись к Эльронду, сказал: — У Мудрых достаточно оснований считать, что колечко коротыша – действительно Великое Кольцо, хотя тем, кто знает меньше, это кажется невероятным. Нельзя ли представить доказательства? И еще: я хотел бы знать, куда подевался Саруман? Он сведущ в истории Колец, но его нет среди нас. Что он посоветовал бы – если бы знал то, что мы здесь услышали?

— Вопросы, которые ты задал, Галдор, связаны между собой, — ответил Эльронд, — я ждал их, и на них будет дан ответ. Но это должен прояснить Гэндальф; его я вызову последним, ибо это почетный черед, а он играл в нашей истории главную роль.

— Кое-кто, Галдор, — начал Гэндальф, — счел бы новости Глойна и погоню за Фродо достаточным доказательством того, что Враг считает безделушку коротыша великой ценностью. Но это кольцо. Что же получается? Девятью владеют Назгулы, Семь захвачены или уничтожены, — при этих словах Глойн зашевелился, но ничего не сказал, — о Трех мы знаем. Что же это за Одно Кольцо, которое так ему нужно?

Между рекой и горой, между утратой и находкой и впрямь пролегла широкая пропасть времен. Но пробел в знаниях Мудрых наконец восполнен. Однако с опозданием, ибо Враг успел подступить совсем близко, ближе, чем я опасался. И хорошо еще, что он до этого года, до этого лета не знал всей правды.

Некоторые из присутствующих здесь вспомнят, что много лет назад я осмелился пройти в двери Чернокнижника в Дол-Гулдуре и тайно исследовать его пути. Тогда я обнаружил, что наши опасения справедливы: Чернокнижник оказался не кем иным, как Сауроном, нашим старинным врагом, спустя долгие годы вновь обретавшим плоть и власть. Кое-кто также припомнит, что Саруман отговаривал нас открыто выступать против Саурона, и долгое время мы ограничивались лишь слежкой за Врагом. Но наконец, когда тень Врага выросла, Саруман сдался, и Совет, собрав все силы, изгнал Зло из Мерквуда – и было это в год, когда нашлось Кольцо: странное совпадение, если только это совпадение.

Но, как и предсказывал Эльронд, мы опоздали. Саурон также следил за нами и давно подготовился к нашему удару, управляя Мордором издалека, через Минас-Моргул, где жили Девять его Слуг. Когда все было готово, он поначалу отступил перед нами – но лишь притворился бегущим и вскоре после того появился в Башне Тьмы и открыто заявил о себе. Тогда наш Совет собрался в последний раз: мы узнали, что Саурон яростней прежнего ищет Кольцо. Мы испугались, что он узнал о нем нечто такое, чего не знаем мы. Но Саруман сказал «нет» и повторил то, что говорил нам и раньше: Кольцо уже никогда не отыщется в Средиземье.

— В худшем случае, — сказал он, — наш Враг узнает, что у нас нет Кольца, что оно еще не найдено. И подумает: то, что до сих пор не найдено, найдется потом. Не бойтесь! Надежда обманет его. Я изучил это дело серьезнейшим образом. Великое Кольцо давным-давно упало в Андуин, и пока Саурон спал, волны Реки унесли Кольцо в Море. Так пусть оно и лежит там вечно.

Гэндальф замолчал и долго глядел с крыльца на восток, на далекие вершины Туманных гор, у могучих корней которых так долго таилась опасность для мира. Он вздохнул.

— Здесь я допустил ошибку, — сказал он. — Меня успокоили слова Сарумана Мудрого, и, если бы я раньше узнал правду, сейчас опасность была бы не столь велика.

— Мы все ошиблись, — подхватил Эльронд, — и если бы не ваша отвага, Тьма, может быть, уже овладела бы нами. Но продолжайте!

— Сначала, вопреки всяким доводам рассудка, чутье подвело меня, — сказал Гэндальф, — и я пожелал узнать, как Кольцо попало к Голлуму и долго ли он владел им. Поэтому я стал следить за ним, полагая, что он вскоре выйдет из темноты на поиски своего сокровища. Голлум действительно выбрался на свет, но снова исчез, и я не смог его найти. Увы! Я предоставил событиям идти своим чередом, наблюдая со стороны и выжидая, как мы делали слишком часто.

Время шло, принося множество забот, но вот мои сомнения вновь пробудились и внезапно превратились в страх. Откуда пришло Кольцо хоббита? Что с ним делать, если мои опасения оправданны? Я должен был найти ответ на эти вопросы. Но я по-прежнему молчал о своих страхах, зная, как опасен подслушанный шепот, если о нем узнают. В долгих войнах с Башней Тьмы измена была нашим главным противником.

С тех пор прошло семнадцать лет. Вскоре я узнал, что к границам Шира стекаются разнообразные шпионы, в их числе даже птицы и звери, и испугался пуще прежнего. Я обратился за помощью к дунаданам, и те удвоили бдительность. А затем я открыл сердце Арагорну, потомку Исильдура.

— А я, — добавил Арагорн, — посоветовал отыскать Голлума, хотя могло показаться, что уже поздно. И поскольку не вызывало сомнений, что потомок Исильдура должен не щадя сил стараться загладить его вину, я вместе с Гэндальфом принял участие в долгих и безнадежных поисках.

Тут Гэндальф рассказал, как они исходили все Дикие земли вплоть до гор Тени и границ Мордора. — Там до нас дошли слухи о Голлуме, и мы предположили, что он долго жил в Темных холмах, но не нашли его, и я наконец отчаялся. И в своем отчаянии вновь подумал об испытании, которое сделало бы ненужными поиски Голлума. Кольцо само могло сказать, является ли оно Кольцом Власти. Я вспомнил слова Сарумана, сказанные на Совете.

«Девять, Семь и Три, — говорил Саруман, — имеют каждое свой драгоценный камень. Совсем не то у Одного. Оно круглое и ничем не украшено, как будто это простое кольцо. Но тот, кто его изготовил, нанес на него свои знаки, которые мудрый и ловкий, быть может, сумеет разглядеть и прочитать.»

Он не сказал, что это за знаки. Кто теперь мог это знать? Создатель. А Саруман? Как бы он ни был учен, его знания должны были иметь источник. Чья рука, кроме руки Саурона, держала Кольцо до его исчезновения? Только рука Исильдура.

С этой мыслью я оставил погоню и не медля отправился в Гондор. В прежние дни здесь хорошо принимали членов моего ордена, и лучше всех Сарумана. Он часто и подолгу гостил у владык Города. Но владыка Денетор принял меня менее приветливо, чем в прежние дни, и очень неохотно разрешил просмотреть груды свитков и книг.

«Если вы, как вы говорите, действительно ищете лишь записи о Древних Днях и основании Города, читайте! — сказал он. — Ибо, по моему мнению, прошлое не так темно, как грядущее, а меня больше заботит будущее. Но даже если вы искуснее Сарумана, который долго изучал мою библиотеку, вы не найдете ничего, что не было бы хорошо известно мне, – я знаю все, что касается истории этого Города.»

Так сказал Денетор. И, однако, в грудах его книг множество записей, которые теперь может прочесть мало кто даже из ученых мужей, потому что эти письмена и языки темны для потомков. А еще, Боромир, в Минас-Тирите до сих пор лежит не прочитанный, должно быть, никем кроме нас с Саруманом, поскольку королям это не удалось, свиток, написанный самим Исильдуром. Ибо Исильдур не отправился с Мордорской войны прямо на Север, как говорили.

— На Севере – возможно, — вмешался Боромир. — В Гондоре все знают, что вначале он отправился в Минас-Анор и некоторое время жил там у своего племянника Менельдиля, наставляя его, прежде чем передать ему управление Южным королевством. В ту пору в память о своем отце и брате Исильдур посадил там последний отросток Белого Дерева.

— Но в ту же пору из-под его пера вышел вот этот свиток, — сказал Гэндальф, — и об этом в Гондоре, кажется, не помнят. Ибо этот свиток имеет отношение к Кольцу, и вот что в нем говорится:

«Великое Кольцо станет отныне наследием Северного королевства, но записи о нем должно оставить в Гондоре, где также живут потомки Элендиля, и хранить, дабы память о сих великих событиях вовек не потускнела.»

— И после этих слов Исильдур описывает Кольцо таким, каким он его нашел:

«Когда я впервые коснулся его, оно жгло, жгло, аки угль пылающий, и я опалил руку, да так, что усумнился, утихнет ли когда эта боль. Но покуда я пишу сии строки, кольцо остывает и словно сжимается, не утрачивая, однако, ни формы своей, ни красы. Надписи же на нем, кои вначале горели алым пламенем, тускнеют и теперь едва различимы. Они начертаны эльфийскими буквами Эрегиона, ибо в Мордоре нет своих письмен для столь тонкой работы; однако сие наречие мне неведомо. Я полагаю его языком Черной земли, ибо нечист и мерзок. Какое зло таят сии словеса, не знаю, но, доколе они не истаяли безвозвратно, делаю с них список. Кольцу, быть может, недостает жара Сауроновой длани, что была черна и однако ж горела огнем и истребила Гиль-Галада; и как знать, коли золото вновь накалить, не проступят ли письмена заново. Но сам я не стану лезть на рожон и подвергать Кольцо опасности: из всех творений Саурона сие – единственное прекрасное. Оно драгоценно для меня, хоть и плачу я за него великой болью».

— Прочитав эти слова, я понял, что поиски окончены. Ибо выгравированная на кольце надпись, как и предполагал Исильдур, была сделана на языке Мордора и слуг Башни Тьмы. И ее содержание уже было известно. В те дни, когда Саурон впервые надел Кольцо, Келебримбор, создатель Трех Колец, заподозрил недоброе, подслушал, как Саурон произносит эти слова, и разгадал его злой умысел.

Я немедленно распрощался с Денетором, но по дороге на Север до меня дошли вести из Лориена о том, что Арагорн прошел этим путем и что он разыскал создание по имени Голлум. Поэтому я решил сначала увидеться с ним и выслушать его рассказ. Я даже не смел гадать, какие смертельные опасности он преодолел в одиночку.

— О них по-прежнему незачем упоминать, — заметил Арагорн. — Если человеку вздумалось непременно прогуливаться в виду Черных ворот или мять смертоносные цветы в долине Моргула, он должен приготовиться к встрече с опасностями. Я тоже в конце концов отчаялся и повернул восвояси. И тут случайно увидел то, что искал: следы босых ног на илистом берегу пруда. След был свежий и вел не к Мордору, а от него. По этому следу я прошел краем Мертвых болот и наконец нашел. Скрытно блуждая среди стоячих озер, заглядывая в воду темными вечерами, я изловил Голлума, перемазанного зеленой слизью. Боюсь, он никогда не сможет полюбить меня: он меня укусил, и я обошелся с ним неласково. Я ничего не добился от него, кроме отметин от зубов. Обратный путь стал, пожалуй, худшей частью моего путешествия – я не спускал с Голлума глаз ни днем и ночью, я гнал его, хрипящего, вперед с веревкой на шее, пока голод и жажда не вынудили его смириться. Так я привел его в Мерквуд. Там я передал его эльфам – мы условились об этом заранее. Я рад был избавиться от его общества: уж очень он вонял. Надеюсь, мне никогда больше не придется увидеть его. Но пришел Гэндальф и вытерпел долгую беседу с ним.

— Да, долгую и утомительную, — согласился Гэндальф, — но небесполезную. Прежде всего, его рассказ о потере Кольца совпадал с тем, что нам сейчас впервые открыто рассказал Бильбо, но это было не слишком важно, поскольку к тому времени я уже и сам об всем догадался. Но я впервые узнал, что Кольцо Голлума происходит из Великой Реки близ Полей Радости. И еще я узнал, что он владел им долго – множество жизней его маленьких сородичей. Власть Кольца продлила его годы во много раз против обычного. Но такой властью обладает только Великое Кольцо.

А если и этого доказательства недостаточно, Галдор, есть еще одно испытание, о котором я уже упоминал. На том самом Кольце, которое вы видели здесь, гладком и круглом, еще можно прочесть письмена, о которых пишет Исильдур, если у кого-нибудь хватит силы воли ненадолго бросить эту золотую вещицу в огонь. Я сделал это и вот что прочел.

Аш назг дурбатулук, аш назг гимбатул, аш назг тракатулук аг' бурзум-иши кримпатул.

Голос чародея разительно переменился. Он внезапно стал угрожающим, властным, твердым, как камень. Казалось, полуденное солнце омрачила тень, а на крыльце на миг сгустилась тьма. Все вздрогнули, а эльфы зажали уши.

— Никогда прежде никто не осмеливался произносить слова этого языка в Имладрисе, Гэндальф Серый, — сказал Эльронд, когда тень ушла и все с облегчением вздохнули.

— Будем надеяться, что больше их здесь никто не повторит, — ответил Гэндальф. — Тем не менее я не прошу у вас прощения, мастер Эльронд. Ибо если мы не хотим, чтобы вскоре этот язык зазвучал во всех уголках Запада, всем нам следует отринуть сомнения и понять: эта вещь действительно то, чем ее считают Мудрые, – Сокровище Врага, напитанное всей его злобой. В нем заключена большая часть его давнишней Силы. К нам из Черных лет дошли слова, услышав которые, кузнецы Эрегиона поняли, что их предали:

«Одно Кольцо, чтоб ими управлять, одно Кольцо, чтобы их разыскать, Одно Кольцо, чтоб вместе всех собрать и в этой полной темноте связать».

— Знайте также, друзья, что я еще кое-что узнал от Голлума. Он говорил неохотно, и рассказ его был темен, но, вне всяких сомнений, он побывал в Мордоре и там у него выпытали все, что он знал. Стало быть, Врагу известно, что Кольцо нашлось, что оно давно в Шире, и, поскольку вражьи слуги дошли следом за Кольцом чуть ли не до нашей двери, он скоро узнает, а может, уже знает, что оно здесь.

Некоторое время все сидели молча. Наконец раздался голос Боромира: — Он, этот Голлум, маленький, говорите вы? Маленький, а на пакости горазд... Что с ним стало? Какой участи вы обрекли его?

— Он утратил свободу, но и только, — ответил Арагорн. — Он много страдал. Несомненно, его пытали, и глубоко в его сердце живет черный страх перед Сауроном. Я рад, что он содержится под охраной эльфов в Мерквуде. Злоба его велика и дает ему силу, которую трудно заподозрить в столь тщедушном и изможденном существе. Оставаясь на свободе, он мог бы причинить много зла. И я не сомневаюсь, что покинуть Мордор ему позволили, поручив какое-то злое дело.

— Увы! Увы! — воскликнул Леголас, и на его прекрасном лице отразилось глубокое отчаяние. — Теперь я должен сообщить новость, с которой послан. Новость плохая, но только сейчас я понял, какой скверной она может оказаться для всех нас. Смеагол, ныне называемый Голлум, бежал.

— Бежал? — воскликнул Арагорн. — Воистину скверная новость! Боюсь, мы все горько пожалеем об этом. Как же народ Трандуиля так оплошал?

— Не по недостатку бдительности, — ответил Леголас, — но, может быть, по нашей излишней доброте. Мы боимся, что пленник получил помощь со стороны и что о наших делах известно больше, чем бы мы хотели. Мы стерегли это создание днем и ночью, как просил Гэндальф. Но Гэндальф просил нас не терять надежды на его исцеление, и у нас не хватило духу держать его в темнице под землей, где им вновь овладели бы черные мысли.

— Ко мне вы были не столь добры, — сказал Глойн, сверкнув глазами: в нем всколыхнулись воспоминания о давнем заключении в глубоких подземельях под чертогами эльфийских королей.

— Довольно! — попросил Гэндальф. — Пожалуйста, не перебивай, мой добрый Глойн. То было печальное недоразумение, и его давно уже загладили. Если пуститься вспоминать все взаимные обиды эльфов и гномов, лучше сразу отказаться от Совета.

Глойн встал и поклонился, а Леголас продолжал: — В хорошую погоду мы выводили Голлума в лес. Там в стороне от прочих росло высокое дерево, на которое он любил забираться. Мы часто разрешали ему подниматься на самые высокие ветви, к свежему ветру, но у подножия дерева оставляли стражу. Однажды он отказался спуститься, а стража не подумала подняться за ним: Голлум научился взбираться по ветвям с помощью ног. И они просидели у дерева до поздней ночи.

Именно в ту летнюю ночь, темную и беззвездную, на нас неожиданно напали орки. Через некоторое время мы отогнали их; их было много, и они пылали яростью, но пришли с гор и не привыкли к нашим лесам. Когда битва окончилась, мы обнаружили, что Голлум исчез, а его охрана перебита или захвачена в плен. Стало ясно, что нападение предприняли ради освобождения Голлума и что он заранее знал о нем. Мы не можем догадаться, как это было сделано, но Голлум хитер, а у Врага множество шпионов. Темные твари, изгнанные в год гибели дракона, вернулись в еще большем числе, и Мерквуд вновь стал прибежищем зла – тому нет места лишь в наших владениях.

Мы не смогли вновь изловить Голлума. Мы обнаружили его след среди множества следов орков: он нырял в глубь леса и поворачивал на юг. Но там он вскоре затерялся, а мы не смели продолжать преследование: мы дошли почти до Дол-Гулдура, а это по-прежнему очень опасное место. Мы туда не ходим.

— Так-так, значит, он удрал, — спокойно сказал Гэндальф. — У нас нет времени снова искать его. Он должен сделать свое дело. Впрочем, он может еще сыграть такую роль, какую ни он, ни Саурон не предвидели.

А теперь я отвечу на другой вопрос Галдора. Что с Саруманом? Что он посоветовал бы нам теперь? Эту историю я должен изложить полностью, так как пока ее слышал только Эльронд, да и то вкратце, но она скажется на любом нашем решении. Это сейчас последняя глава в сказании о Кольце.

— В конце июня я был в Шире, но на сердце у меня лежала тревога, и я отправился к южным границам этой маленькой земли, ибо предчувствовал опасность, еще скрытую, но подбиравшуюся все ближе. Там до меня дошли слухи о войне и поражении Гондора, а когда я услышал о Черной Тени, холод проник в мое сердце. Но я не нашел ничего, кроме нескольких беженцев с Юга. Мне показалось, что они чего-то боятся, но не хотят называть причину своего страха. Тогда я повернул на северо-восток и поехал по Зеленой дороге – и неподалеку от Бри увидел путника, сидящего на пригорке у дороги. Рядом паслась лошадь. Это был Радагаст Коричневый, который одно время жил в Росгобеле у границ Мерквуда. Он из нашего клана, но я не видел его много лет.

Он воскликнул: «Гэндальф! Я искал вас. Но я в этих местах чужой. Я узнал только, что вас можно найти в диком краю со странным названием Шир.»

«Вас не обманули, — ответил я, — но не рассказывайте об этом, если встретите кого-нибудь из местных жителей. Вы теперь вблизи границ Шира. Что же вам от меня нужно? Должно быть, у вас что-то важное. Вы никогда не пускались в путь, разве что из-за неотложного дела.»

«У меня срочное поручение, — сказал он. — Плохие новости, — тут Радагаст оглянулся, как будто у обочин дороги могли быть уши. — Назгулы. Девять опять на свободе, — прошептал он, — они тайно пересекли Реку и двинулись на Запад. Они приняли облик всадников в черном.»

Тут я понял, чего слепо опасался.

«Врагом, должно быть, движет серьезная необходимость или важная цель, — сказал Радагаст, — но я не могу догадаться, что Девять ищут в этих отдаленных безлюдных местах.»

«Что вы имеете в виду?» — спросил я.

«Я слышал, что Всадники всех расспрашивают о земле под названием Шир.»

«Ах, о Шире, — повторил я, но сердце у меня сжалось. Даже Мудрые опасаются идти против Девяти, когда те собираются вместе под началом своего вождя. В древности он был великим королем и колдуном, а сейчас внушает смертельный страх. — Кто сказал вам это и кто вас послал?» — спросил я.

«Саруман Белый, — ответил Радагаст, — он велел передать, что если вы нуждаетесь в подмоге, то он поможет вам. Но вы должны обратиться к нему за помощью немедленно – иначе будет поздно.»

Эта весть вселила в меня надежду. Ведь Саруман Белый – величайший из нашего клана. Конечно, Радагаст – достойный волшебник, мастер менять обличье и окрас, много знает о травах и зверях и особенно дружен с птицами. Но Саруман долго изучал искусство Врага, и оттого нам часто удавалось предугадать, что тот задумал. Именно благодаря изобретательности Сарумана мы изгнали Врага из Дол-Гулдура. Возможно, теперь он сумел найти оружие против Девятерых.

«Я иду к Саруману», — сказал я.

«Тогда вам следует отправиться немедленно, — сказал Радагаст. — Разыскивая вас, я потратил немало времени, а дни так и летят. Мне было велено отыскать вас до середины лета, а этот день уже наступил. Даже если вы отправитесь прямо отсюда, то вряд ли успеете добраться к Саруману раньше, чем Девять отыщут нужную им землю. Я же немедленно возвращаюсь назад.» — С этими словами он сел на лошадь и собрался ускакать.

«Постойте! — крикнул я. — Нам потребуется ваша помощь и помощь всех, кто согласится помочь. Дайте знать всем зверям и птицам, вашим друзьям. Попросите их приносить Саруману и Гэндальфу все новости касательно этого дела. Пусть шлют вести в Ортанк!»

«Я сделаю это», — пообещал он и поскакал прочь так быстро, будто все Девять гнались за ним.

Я не мог сразу последовать за Радагастом. Весь день я провел в седле и очень устал, и моя лошадь тоже. К тому же мне необходимо было подумать. Я остановился на ночь в Бри и решил, что у меня нет времени возвращаться в Шир. Никогда я не делал большей ошибки.

Однако я написал письмо Фродо и поручил своему другу, хозяину гостиницы, переслать его. Я выехал на рассвете и, проделав долгий путь, добрался до жилища Сарумана. Он живет на дальнем юге, в Исенгарде, у оконечности Туманных гор, недалеко от Роханского прохода. Боромир объяснит вам, что это большая открытая долина, лежащая между Туманными горами и северными подножиями Эред-Нимрайса, его родных Белых гор. Но Исенгард – это хоровод отвесных скал, стеной обступивших долину, посреди которой стоит каменная башня, именуемая Ортанк. Построена она не Саруманом, а давным-давно нуменорцами, очень высока и таит множество секретов, но по виду не скажешь, что ее возводили искусные мастера. Ее нельзя достичь иначе, как только преодолев кольцо Исенгарда, в котором есть единственные ворота.

Поздним вечером подъехал я к этим воротам, подобным огромной арке в стене скал и надежно охраняемым. Но стражи ворот ожидали меня и сказали, что Саруман меня ждет. Я проехал под аркой, ворота беззвучно закрылись за мной, и я внезапно почувствовал страх, хотя его причина была мне неясна.

Я все-таки подъехал к подножию Ортанка. На лестнице меня встретил Саруман и отвел в свой кабинет у вершины. На пальце у Сарумана было кольцо.

«Итак, ты явился, Гэндальф», — произнес он серьезно, но в глазах его горел бледный огонь, как будто в сердце своем он скрывал холодный смех.

«Да, я пришел, — ответил я, — и прошу вас о помощи, Саруман Белый.» — Этот титул, казалось, разгневал его.

«Неужели Гэндальф Серый, — фыркнул он, — просит о помощи? Мало кто слышал, чтобы мудрый и хитрый Гэндальф Серый, который бродит по миру и встревает во всякое дело, касается оно его или нет, просил о помощи».

Я смотрел на него в изумлении. «Но, если не ошибаюсь, — возразил я, — положение сейчас таково, что требуется объединение всех наших сил».

«Может, и так, — согласился он, — хотя эта мысль пришла к вам с опозданием. Как долго, хотелось бы мне знать, ты скрывал от меня, главы Совета, дело величайшей важности? Что привело тебя сюда из твоего укрытия в Шире?»

«Девять снова в пути, — ответил я, — они пересекли Реку. Так мне сказал Радагаст».

«Радагаст Коричневый! — засмеялся Саруман, не в силах дольше скрывать презрение. — Радагаст – птичий вождь! Радагаст – простак! Радагаст – глупец! Впрочем, ему хватило ума сыграть назначенную ему роль. Ведь ты пришел, а только в этом и была цель моего послания. Ты останешься здесь, Гэндальф Серый, и отдохнешь от путешествий. Ибо я Саруман Мудрый, Саруман – Создатель Кольца, Саруман Многоцветный!»

Я поглядел на него и увидел, что его одежда, казавшаяся белой, на самом деле не белая, но разноцветная, и когда Саруман двигался, она мерцала и переливалась так, что делалось больно глазам.

«Мне больше нравился белый», — сказал я.

«Белый! — фыркнул он. — Это только начало. Белую ткань можно выкрасить. Белую страницу можно покрыть письменами, а белый свет можно расщепить.»

«И тогда он перестанет быть белым, — заметил я, — а тот, кто ломает вещь, чтобы посмотреть, что получится, покидает тропу мудрости.»

«Тебе незачем говорить со мной, словно с одним из тех глупцов, которых ты называешь своими друзьями, — ответил он. — Я призвал тебя сюда не для того, чтобы ты учил меня, а для того, чтобы предложить тебе выбор».

Он встал и начал нараспев, как будто произносил заранее подготовленную для меня речь: — «Древние Дни прошли. Средние Дни проходят. Начинаются Молодые Дни. Время эльфов на исходе, но скоро придет наша пора: мир людей, которым мы должны править. Но потребуеся власть и сила, чтобы навести порядок, какой нужен нам. Ибо только Мудрые способны понимать, что порядок этот хорош.

Так слушай, Гэндальф, мой старый друг и помощник! — сказал он, подходя ближе и смягчая голос. — Я говорю „мы“, ибо так и будет, если ты присоединишься ко мне. Проснулась новая Сила. Прежние союзы и прежняя политика теперь бесполезны. Никакой надежды на эльфов или умирающий Нуменор. У тебя – у нас – остается только один выход. Мы можем присоединиться к этой Силе. Это было бы мудро, Гэндальф! В этом наша надежда. Победа ее близка, и тех, кто помогал ей, ждет щедрая награда. С ростом Силы возвысятся и ее верные друзья, и Мудрые вроде нас, возможно, мало-помалу придут к тому, что станут управлять ею, подчинят себе. Мы можем добиться своего, скрывая свои подлинные намерения, сожалея, быть может, о попутно содеянном зле, но одобряя высокие цели: Знание, Власть, Порядок – все то, чего мы тщетно старались добиться, когда наши слабые или ленивые друзья служили нам скорее помехой, чем поддержкой. Наши цели не изменятся – это не понадобится и ни за что не случится, – поменяются лишь средства.»

«Саруман, — сказал я, — я слыхал такие речи и раньше, но только из уст посланников Мордора, отправленных обманывать невежд. Не думаю, что вы призвали меня издалека, только чтобы утомлять мой слух».

Он искоса поглядел на меня и замолчал, задумавшись. «Что ж, я вижу, этот мудрый план тебя не прельщает, — сказал он наконец. — Еще не прельщает? А если придумать лучший путь?»

Он подошел и положил руку мне на плечо. «А почему нет, Гэндальф? — прошептал он. — Почему бы и нет? Кольцо Власти. Если мы завладеем им, власть перейдет к нам. Именно поэтому я и призвал тебя сюда. У меня на службе много глаз, и я убежден, что ты знаешь, где сейчас эта драгоценная вещица. Разве не так? Иначе зачем же Девять расспрашивали о Шире и о том, что там у тебя за дела?» — И он не смог скрыть внезапного алчного блеска глаз.

«Саруман, — ответил я, отстраняясь, — лишь одна рука может владеть Кольцом, и вам это отлично известно, так что не трудитесь говорить „мы“! Но вы его не получите, нет – теперь, когда я понял, что у вас на уме, вы не узнаете даже новости о нем. Вы были Главой Совета, но наконец сбросили маску. Итак, выбор, по-видимому, состоит в том, чтобы подчиниться либо Саурону, либо вам. Я не сделаю ни того, ни другого. Вы можете предложить что-нибудь еще?»

Теперь он сделался холоден и грозен. «Да, — сказал он, — я и не ожидал, что ты проявишь мудрость. Но я дам тебе возможность добровольно помогать мне и тем самым избавить себя от многих бед и страданий. Третья возможность – оставаться здесь до конца.»

«До какого конца?»

«Пока ты не откроешь мне, где Кольцо – я сумею изыскать средства, чтобы убедить тебя. Или пока Кольцо не будет найдено без вас и у Правителя не появится время для менее серьезных дел: скажем, для того, чтобы придумать Гэндальфу Серому достойную награду за дерзость и те препоны, что он чинил».

«Это может оказаться делом не из легких», — заметил я. Он засмеялся: мои слова были пустой угрозой, и он знал это.

Меня поместили на вершине Ортанка, откуда Саруман обычно наблюдал за звездами. Спуститься оттуда можно только по узкой лесенке из многих тысяч ступеней, а долина внизу кажется очень далекой. Я окинул эту долину взглядом и увидел, что если раньше она была зеленой и прекрасной, то теперь покрылась ямами и кузницами. Волки и орки поселились в Исенгарде, ибо Саруман собирал огромные силы, потому что в то время еще соперничал с Сауроном, а не служил ему. Над всем этим, окутывая стены Ортанка, висел темный дым. Я одиноко стоял на острове в облаках. У меня не было возможности бежать, и дни мои были горьки. Я страдал от пронизывающего холода, к тому же там почти негде было расхаживать взад и вперед, размышляя о появлении Всадников на севере.

Я ничуть не сомневался, что Девять действительно появились вновь, хотя Саруман мог и солгать. Задолго до прибытия в Исенгард я слышал новости, которые нельзя было истолковать неверно. Страх за друзей из Шира поселился в моем сердце, но я не терял надежды. Я надеялся, что Фродо, получив мое письмо, немедленно пустится в путь и доберется в Ривенделл раньше, чем начнется опасная погоня. Однако и мой страх, и мои надежды оказались напрасными. Надежду питала мысль о толстяке из Бри, а страх – хитрость и коварство Саурона. Но толстяка, продающего эль, одолевали заботы, а сила Саурона все еще была меньше, чем казалось. Однако в кольце Исенгарда мне, одинокому, пойманному в ловушку, было трудно представить себе, что охотники, перед которыми все бежит или сдается, потерпят в далеком Шире неудачу.

— Я видел вас! — воскликнул Фродо. — Вы ходили взад и вперед. Луна сияла в ваших волосах.

Гэндальф удивленно замолчал и посмотрел на него. — Это был только сон, — объяснил Фродо, — но сейчас я вдруг вспомнил о нем. Я почти забыл его. Я видел его довольно давно, пожалуй, уже после того, как покинул Шир.

— Тогда этот сон запоздал, — сказал Гэндальф, — и ты сейчас поймешь это. Я был в трудном положении. Те, кто хорошо меня знает, согласятся, что я редко попадал в столь отчаянные обстоятельства и не привык сносить такие неудачи. Гэндальфа Серого поймали, как муху предательской сетью паука! Но даже самый хитрый паук может изготовить недостаточно прочную нить.

Вначале я опасался, как, несомненно, и рассчитывал Саруман, что и Радагаст погубил себя. Однако во время нашей встречи я не уловил в его голосе или глазах и намека на что-либо неладное. Если бы я хоть что-нибудь заметил, я ни за что не отправился бы в Исенгард или действовал бы более осторожно. Так подумал и Саруман, поэтому он скрыл свои намерения и обманул своего посланца. Да и бесполезно было бы пытаться склонить к предательству честного Радагаста. Он сам верил в свои слова и потому убедил меня.

Но в том-то и была слабость Саруманова замысла. Ибо Радагаст не понимал, отчего бы ему не исполнить мою просьбу. Он отправился в Мерквуд, где у него было много старых друзей. И горные орлы далеко разлетелись во все стороны и увидели собирающихся волков и орков и Девятерых Всадников, разъезжающих туда и сюда, и услышали о побеге Голлума. И послали гонца, чтобы сообщить эти новости мне.

Так и вышло, что однажды лунной ночью на исходе лета Гвайхир, Крылатый Владыка, самый быстрый из Великих Орлов, никем не замеченный, подлетел к Ортанку и нашел меня на вершине. Я заговорил с ним, и он унес меня, прежде чем Саруман спохватился. Я был уже далеко от Исенгарда, когда волки и орки вышли из ворот и пустились в погоню.

«Далеко ли ты можешь унести меня?» — спросил я Гвайхира.

«На много лиг, — ответил он, — но не на край земли. Я послан за новостями, не за седоком».

«Тогда на земле мне понадобится конь, — сказал я, — и невероятно резвый: никогда еще я так не торопился.»

«Тогда я отнесу тебя в Эдорас, в чертоги владыки Рохана, — сказал орел, — это не очень далеко отсюда.» Я обрадовался, потому что в Риддермарке, в Рохане, живут рохирримы, повелители лошадей, и нигде не найти коней лучше тех, что взращены в этой огромной долине между Туманными и Белыми горами.

«Как ты думаешь, можно ли по-прежнему доверять роханцам?» — спросил я у Гвайхира: измена Сарумана подорвала мою веру в людей.

«Они платят ежегодную дань лошадьми, отсылая их в Мордор, — ответил он, — но еще не в рабстве. Однако если Саруман перешел на сторону Зла, как ты говоришь, их судьба решена».

Незадолго до рассвета он высадил меня в земле Рохан. Мой рассказ приближается к концу. Осталось совсем немного. В Рохане уже действовала ложь Сарумана, и правитель этой земли не стал слушать мои предупреждения. Он попросил меня взять коня и уйти. Я выбрал понравившегося мне коня, чем разгневал короля: я взял лучшую в его земле лошадь. Никогда прежде не попадался мне такой конь.

— Тогда это должно быть действительно благородное животное, — заметил Арагорн, — но эта новость огорчает меня больше всех прочих: вот какую дань получает Саурон! Совсем не так было, когда я в последний раз забредал в те края.

— Готов поклясться, что и сейчас там ничего подобного нет, — сказал Боромир. — Это ложь, идущая от Врага. Я знаю, что роханцы, наши союзники, верные и смелые, по сей день живут в землях, которые мы давным-давно отдали им.

— Тень Мордора накрыла самые отдаленные земли, — ответил Арагорн. — Саруман оказался во Власти этой Тени. Рохан окружен. Кто знает, что вы найдете там, вернувшись?

— Но уж во всяком случае они не станут покупать жизнь ценой лошадей, — сказал Боромир, — ибо любят их, как собственных детей. И не без причины: кони Риддермарки происходят из северных полей, далеких от Тени. Их род, как и племя их хозяев, берет начало в вольных Древних Днях.

— Это верно! — согласился Гэндальф. — И один из этих коней, должно быть, родился на заре времен. Лошади Девяти не могут соперничать с ним: он неутомим и скор, как ветер. Его назвали Обгоняющим Тень. Днем шкура его блестит, как серебро, ночью подобна тени, и он везде проходит незаметно. Поступь его легка! Никогда прежде на нем не ездили верхом, но я приручил его, и он нес меня так быстро, что я достиг Шира, когда Фродо был в Могильных холмах, хотя я выехал из Рохана в тот же день, что и он из Хоббитона.

Но по дороге мой страх рос. Приехав на Север, я услышал новости о Всадниках, и хотя я наверстывал день за днем, они по-прежнему оставались впереди. Я узнал, что они разделились: одни остались на восточной границе, близ Зеленой дороги, другие вторглись в Шир с юга. Я приехал в Хоббитон, но Фродо там уже не было. Я поговорил со старым Гэмджи. Много слов, но мало толку – он говорил главным образом о скором прибытии новых владельцев Бэг-Энда.

«В мои годы, — говорил он, — трудно мириться с переменами, тем паче с переменами к худшему». «К худшему», повторил он много раз.

«К худшему – скверное слово, — сказал я ему. — Надеюсь, худшего вы не увидите». Но из его рассказа я понял, что Фродо оставил Хоббитон менее недели назад и что в тот же вечер на холм приезжал Черный Всадник. Тогда я в страхе поехал дальше. Прибыв в Бакленд, я застал там смятение и суматоху – будто кто-то разворошил палкой муравейник. Дом в Крикхоллоу был пуст, входная дверь взломана, но на пороге лежал плащ Фродо. Тут надежда на некоторое время покинула меня. Я не стал задерживаться, чтобы узнать новости (которые, быть может, успокоили бы меня) и отправился по следу Всадников. Это оказалось нелегко, потому что он разветвлялся на множество следов, и я растерялся. Но мне показалось, что один или двое из Девяти поехали в сторону Бри, и я тоже отправился туда, полагая к тому же сказать пару слов хозяину гостиницы.

«Ах Ячмений ты Ячмений, — думал я. — Если отъезд Фродо задержался по твоей вине, ты у меня весь пойдешь ячменями. Я тебя, старый ты дурак, изжарю на медленном огне». Ничего иного Осот не ожидал и, увидав мое лицо, повалился ничком и залился слезами.

— Что вы с ним сделали? — в тревоге воскликнул Фродо. — Он был очень добр к нам и делал все, что мог.

Гэндальф рассмеялся. — Не бойся! — успокоил он Фродо. — Я не покусал Ячмения, да и облаял не страшно. Я так обрадовался новостям, которые он сообщил мне, перестав хныкать, что обнял толстяка. Как да что, я тогда не мог догадаться, но узнал, что вы побывали в Бри накануне ночью и выехали утром вместе со Странником.

«Со Странником!» — от радости вскричал я в полный голос.

«Да, сударь, боюсь, что так, сударь, — отвечал Осот, неправильно понявший мой крик. — Он пробрался к ним, несмотря на все мои предосторожности, и они взяли его с собой. Они очень странно вели себя все время, пока были здесь: несговорчиво и своевольно, можно сказать.»

«Осел! Глупец! Трижды дорогой и любимый Ячмений! — сказал я. — Да я с середины лета не слыхал лучшей новости, цена ей по меньшей мере золотой. Да будет твое пиво целых семь лет лучшим в округе! — сказал я. — Этой ночью я могу наконец выспаться; я уже забыл, когда в последний раз спал спокойно.»

И вот я остался там до утра, гадая, что куда делись Всадники: по-видимому, в Бри знали лишь о двоих. Но в ту ночь мы узнали больше. По меньшей мере пятеро Всадников нагрянули с запада, прорвались сквозь ворота и, как воющий ветер, пронеслись через Бри. Жители Бри до сих пор дрожат от страха, ожидая конца света. Я поднялся затемно и поскакал за Всадниками.

Точно не знаю, но думаю, что произошло следующее. Предводитель Всадников тайно ждал южнее Бри, а тем временем еще двое въехали в Бри, а четверо вторглись в Шир. Потерпев неудачу в Бри и Крикхоллоу, они вернулись к предводителю с докладом и потому на время оставили дорогу без охраны, только под присмотром шпионов. Тогда предводитель выслал нескольких Всадников на восток через поля, по бездорожью, а сам вместе с оставшимися в великом гневе помчался по Дороге.

Я ураганом понесся к Ветреню и был там на исходе второго дня после отъезда из Бри – но не мог нагнать Всадников. Они удалялись от меня, ибо чуяли мой гнев и не смели встретить его открыто, при свете солнца. Но ночью они окружили меня, и я попал в осаду на вершине холма, в старом круге Амон-Сула. Мне пришлось нелегко: такого пламени на вершине холма не видели, должно быть, с древних времен.

На восходе солнца я улизнул от Всадников и бежал на север. Больше я ничего не мог сделать. Найти тебя, Фродо, в пустынных и диких землях было невозможно, а попытки сделать это граничили бы с безумием – Девятеро следовали за мной по пятам. Приходилось полагаться на Арагорна. Но я надеялся отвлечь Всадников, добраться до Ривенделла раньше вас и выслать вам навстречу помощь. Четверо Всадников действительно последовали за мной, но через некоторое время повернули и, по-видимому, направились к броду. Это немного помогло вам: ведь на ваш лагерь напало только пятеро, а не все Девять.

Наконец после долгой и трудной дороги через Индевелую и Эттенские болота я прибыл сюда с севера. Дорога от Ветреня заняла у меня четырнадцать дней: я не мог ехать верхом среди нагромождений скал, и Обгоняющий Тень покинул меня. Я отправил его назад, к хозяину, но между нами завязалась великая дружба, и, если понадобится, Обгоняющий Тень прибежит по первому моему зову. Я прибыл в Ривенделл, всего на три дня опередив Кольцо, и вслед за новостями о том, сколь оно опасно – что с несомненностью подтвердилось.

На этом, Фродо, моя история заканчивается. Пусть Эльронд и остальные простят мне длинный рассказ. Но ведь еще не бывало, чтобы Гэндальф нарушил обещание и не пришел на условленную встречу. И я подумал, что должен объяснить Кольценосцу столь странный случай.

Что ж, вот История и изложена от начала до конца. Здесь собрались мы все, здесь и Кольцо. Но мы ничуть не приблизились к своей цели. Что нам делать с Кольцом?

Наступила тишина. Наконец вновь заговорил Эльронд.

— Печальные новости узнали мы о Сарумане, — сказал он. — Мы верили ему, и он был в курсе всех наших дел. Опасно слишком глубоко изучать искусство Врага – все равно, во имя добра или зла. Однако такие предательства и измены, увы, случались и раньше. Из всего, что мы сегодня услышали, самым удивительным мне показался рассказ о Фродо. У меня было мало знакомых хоббитов, кроме Бильбо; теперь мне кажется, что он не такой уж единственный в своем роде, как я думал. Мир сильно изменился с тех пор, как я последний раз проезжал по дорогам Запада.

Духи курганов известны нам под многими именами, много рассказывают и о Старом Лесе: все, что от него сохранилось, – это лишь остатки его древней северной части. Было время, когда белка могла по ветвям деревьев добежать от нынешнего Шира до Дунленда, что лежит к западу от Исенгарда. Я когда-то путешествовал в тех местах и повидал немало страшного и удивительного. Но я совсем забыл про Бомбадила, если только это он бродил когда-то давным-давно по холмам и уже тогда был старше всех. Тогда его звали иначе. Иарвайн Бен-адар – так мы называли его, старейшего, не знающего отца. Но с тех пор другие народы дали ему много иных имен: для гномов он Форн, для людей Севера – Оральд, и еще, еще. Он странное создание, но, может быть, мне следовало пригласить его на Совет.

— Он не пришел бы, — сказал Гэндальф.

— Разве мы уже не можем посылать к нему гонцов и получать от него помощь? — спросил Эрестор. — Похоже, он имеет власть даже над Кольцом.

— Нет, я бы так не сказал, — возразил Гэндальф. — Скорее, это Кольцо не имеет над ним власти. Он сам себе хозяин. Но он не может ни изменить Кольцо, ни уничтожить его власть над другими. Он удалился на небольшой клочок земли, в пределы, которые сам обозначил, хотя они никому не видны, и ждет перемен. Он не покинет свои владения.

— Но внутри этих границ он, кажется, ничего не боится, — сказал Эрестор. — Не отдать ли ему Кольцо? Он сохранит его, а оно никому не причинит вреда.

— Нет, — сказал Гэндальф, — ему это не нужно. Он, быть может, и возьмет Кольцо, если все свободные жители мира попросят его, но не поймет, зачем это. И даже если возьмет Кольцо, то скоро о нем забудет или, вероятнее всего, просто выбросит. Такие вещи не удерживаются в его памяти. Он был бы самым беспечным Кольценосцем, а это говорит само за себя.

— В любом случае, — сказал Глорфиндель, — отослав ему Кольцо, мы лишь отсрочим приход Зла. Бомбадил далеко. Мы не можем незаметно для шпионов переправить ему Кольцо. Даже если бы нам это удалось, Повелитель Колец рано или поздно узнал бы, где оно спрятано, и стянул бы туда все свои силы. Смог бы Бомбадил в одиночку сопротивляться такой мощи? Мне кажется – нет. Я думаю, что в конце концов, когда все будет завоевано, Бомбадил тоже падет – падет последним, как появился первым. И тогда наступит Ночь.

— Я почти ничего не знаю о Иарвайне, кроме имени, — сказал Галдор, — но Глорфиндель, я думаю, прав. Ему не под силу дать отпор Врагу – это может разве что сама земля. Но Саурон способен истерзать и истребить даже холмы. Оставшаяся мощь кроется здесь, у нас, в Имладрисе, и у Кирдана в Гавани, и в Лориене. Но хватит ли им сил, хватит ли нам сил противостоять Врагу, сопротивляться пришествию Саурона, когда все остальные покорятся ему?

— У меня нет такой силы, — сказал Эльронд и добавил, — нет ее и у них.

— В таком случае, если Кольцо нельзя вечно удерживать силой, — сказал Глорфиндель, — у нас остаются два выхода: отослать его за Море или уничтожить.

— Но Гэндальф открыл нам, что мы никак не сумеем уничтожить Кольцо, — возразил Эльронд. — А те, что живут за Морем, не получат его: к добру или худу, но оно принадлежит Средиземью. И нам, еще живущим здесь, предстоит иметь с ним дело.

— Тогда, — сказал Глорфиндель, — бросим его в морские глубины и тем самым обратим ложь Сарумана в правду. Ибо теперь очевидно, что и стоя во главе Совета, он уже свернул на кривую дорожку. Он знал, что Кольцо потеряно не навсегда, но хотел, чтобы мы верили в обратное, ибо тогда уже возжаждал заполучить его. Однако во лжи часто скрывается правда: в Море Кольцо будет надежно укрыто.

— Не навсегда, — убежденно возразил Гэндальф. — Пучина населена множеством различных существ. К тому же море и земля могут изменяться. Нельзя загадывать на месяц, или на несколько людских поколений, или на век вперед. Надо изыскать средство покончить с угрозой, пусть мы и не надеемся на это.

— И это средство не найти на дорогах, ведущих к Морю, — сказал Галдор. — Если вы сочли, что опасно возвращаться к Иарвайну, то еще опаснее теперь везти Кольцо к Морю. Сердце подсказывает мне, что Саурон, узнав о происшедшем, решит, что мы изберем путь на запад. А узнает он скоро. Да, Девять лишились коней, но это лишь отсрочка: вскоре они найдут новых, еще более быстрых скакунов. Только убывающая мощь Гондора стоит теперь между нами. Сокрушив Гондор, Саурон двинется вдоль берега. А если он нагрянет туда, захватив Белые Башни и Гавани, у эльфов не будет пути к спасению от Теней, растущих в Средиземье.

— И все же этого похода еще ждать и ждать, — сказал Боромир. — Вы говорите, мощь Гондора убывает. Но Гондор стоит, и даже сейчас, когда силы его на исходе, он еще очень силен.

— И все-таки ныне ему не по силам прогнать Девятерых, — сказал Галдор. — К тому же Саурон может найти другие дороги, которые не охраняет Гондор.

— Тогда, — подытожил Эрестор, — у нас всего две возможности, о которых уже упомянул Глорфиндель: навсегда спрятать Кольцо или уничтожить его. Но обе не в нашей власти. Кто же разрешит эту загадку?

— Здесь – никто, — серьезно сказал Эльронд. — Никто не сможет предсказать, что произойдет, если мы выберем тот или иной путь. Но теперь мне ясно, какую дорогу мы должны избрать. Путь на запад кажется самым легким. Поэтому от него нужно отказаться: там будет слежка. Слишком часто эльфы уходили от опасности этим путем. Нужно выбрать трудную и неожиданную дорогу. В ней наша надежда, если еще можно на что-то надеяться. Идти к опасности – в Мордор. Мы должны отправить Кольцо в Огонь.

Снова наступила тишина. Даже в этом прекрасном доме, глядя на залитую солнцем долину, оглашаемую звонким журчанием воды, Фродо почувствовал на сердце мертвящую тьму. Боромир пошевелился, и Фродо взглянул на него. Боромир хмуро поглаживал свой большой рог. Наконец он заговорил.

— Не понимаю, — сказал он. — Саруман – предатель, но разве ему не случалось проявлять мудрость? Почему вы говорите о необходимости спрятать или уничтожить Кольцо? Почему мы не думаем о том, что Великое Кольцо попало к нам в руки в этот грозный час, чтобы послужить нам? Располагая им, повелители свободных народов непременно одолеют Врага. Я думаю, этого он боится больше всего.

Гондорцы отважны, они никогда не покорятся. Но их можно перебить. Храбрость нуждается в первую очередь в силе, а затем уж в оружии. Пусть Кольцо, если оно обладает такой властью, как вы говорите, станет вашим оружием. Возьмем его – и вперед, к победе!

— Увы, нет, — сказал Эльронд, — мы не можем использовать Кольцо Власти. Это слишком хорошо известно. Оно принадлежит Саурону, оно сделано им и только им, оно – воплощенное Зло. Сила Кольца, Боромир, слишком велика, чтобы кто-нибудь распоряжался ею по своему усмотрению. Только те, кто сами обладают Великой Силой, могут владеть Кольцом. Но для них оно таит еще более гибельную опасность. Само желание владеть им разъедает сердца. Вспомните о Сарумане! Если кто-то из Мудрых при помощи этого Кольца свергнет Владыку Мордора, используя его собственное оружие, он сам сядет на трон Саурона, и в мире появится новый Повелитель Тьмы. Вот другая причина, почему Кольцо должно быть уничтожено: пока оно существует, существует и опасность даже для Мудрых. Ибо ничто не бывает злом с самого начала. Даже Саурон не родился таким. Я боюсь брать Кольцо с целью спрятать его. Я не взял бы Кольцо, чтобы владеть им.

— И я, — сказал Гэндальф.

Боромир с сомнением посмотрел на них, но склонил голову. — Да будет так, — согласился он. — Значит, в Гондоре нам придется рассчитывать на то оружие, каким мы располагаем. И пока Мудрые охраняют Кольцо, мы будем сражаться. Может быть, Меч-Который-Сломан поможет нам остановить волну – если рука, которая его держит, унаследовала не только обломки, но и силу королей Древности?

— Как знать? — ответил Арагорн. — Однажды мы проверим это.

— Не откладывайте это слишком надолго, — сказал Боромир. — Хоть я и не прошу о помощи, она нужна нам. Для нас великим утешением было бы знать, что и другие сражаются не жалея сил.

— Тогда утешьтесь, — проговорил Эльронд, — в мире существуют другие силы и королевства, о которых вы не знаете: они скрыты от вас. Андуин Великий омывает многие берега, прежде чем приходит к Аргонату и воротам Гондора.

— И все-таки для всех нас было бы лучше, — сказал гном Глойн, — если бы все эти силы объединились и их мощь можно было бы использовать вкупе. Может быть, существуют другие Кольца, менее коварные, – мы могли бы использовать их. Семь для нас потеряны, если Балин не нашел Кольцо Трора, которое было последним. О нем ничего не было слышно после гибели Трора в Мории. Не скрою, надежда отыскать Кольцо стала одной из причин ухода Балина.

— Балин не найдет Кольцо в Мории, — заметил Гэндальф. — Трор передал его Трайну, своему сыну, но Трайн не отдал его Торину. У Трайна его отняли под пыткой в подземельях Дол-Гулдура. Я пришел слишком поздно.

— Ах, увы! — воскликнул Глойн. — Когда придет день нашей мести? И все равно остаются Три. Что с тремя Кольцами эльфов? Говорят, это могущественные Кольца. Разве повелители эльфов не сохранили их? Ведь эти Кольца тоже сделаны Повелителем Тьмы. Или они утратили свои свойства? Я вижу здесь владык эльфов. Быть может, они скажут?

Эльфы не отвечали. — Разве вы не слышали, Глойн? — переспросил Эльронд. — Эти три Кольца сделаны не Сауроном, он даже не касался их. Но о них нельзя говорить. Лишь в этот час сомнений я открою вот что: они обладают большой властью, но это не оружие войны или завоевания. Их сила в другом. Те, кто сделал их, не стремились ни к всесилию, ни к господству, ни к богатству: им нужно было понимание, созидание и способность исцелять, чтобы сохранять все как есть. Эльфы Средиземья отчасти добились этого, но дорогой ценой, ценой печали. Однако все созданное обладателями Трех обратится против них, и, если Саурон завладеет Кольцом Власти, их сердца и мысли будут ему открыты. Лучше бы эти Три Кольца никогда не существовали. Вот какова его цель.

— Но что случится, если уничтожить Кольцо Власти, как ты советуешь? — спросил Глойн.

— Точно не известно, — печально ответил Эльронд. — Некоторые надеются, что Три Кольца, которых никогда не касался Саурон, обретут свободу, и их владельцы смогут исцелить все раны, нанесенные миру Врагом. Но, может быть, когда Одно Кольцо погибнет, Три потеряют силу и множество прекрасных вещей исчезнет из мира и будет забыто. Так я считаю.

— И все-таки эльфы готовы пойти на это, — сказал Глорфиндель, — если при этом сгинет власть Саурона и навсегда уйдет опасность его господства.

— Итак, мы вновь вернулись к уничтожению Кольца, — сказал Эрестор, — но ничуть не приблизились к своей цели. Где у нас силы найти Огонь, в котором его выковали? Это путь отчаяния. Или безумия, сказал бы я, если бы не зрелая мудрость Эльронда.

— Отчаяния или безумия? — переспросил Гэндальф. — Это не отчаяние: отчаиваются лишь те, кто видит свой неизбежный конец. Мы – нет. Мудрость в том, чтобы признать необходимость, когда взвешены все иные возможности, даже если тем, кто лелеет лживую надежду, эта мудрость представляется безумием. Пусть же безумие станет нашим покровом, завесой перед глазами Врага! Ибо мудрость его велика, и он придирчиво взвешивает все на весах своей злобы. Но он умеет мерить лишь одним – желанием, желанием властвовать, и так судит обо всех. Ему не придет в голову, что кто-то способен отказаться от Кольца, что, завладев Кольцом, мы вздумаем уничтожить его. Выбрав такой путь, мы лишим его предвидения.

— По крайней мере на время, — согласился Эльронд. — Дорогу нужно пройти, но она будет нелегкой. Ни сила, ни мудрость не уведут нас по ней далеко. В это странствие с равной надеждой может пуститься и сильный, и слабый. Но нередко именно так совершаются деяния, вращающие колеса мироздания: их по необходимости творят маленькие руки, покуда взоры великих устремлены в другое место.

— Очень хорошо, очень хорошо, мастер Эльронд! — внезапно сказал Бильбо. — Больше ни слова! И так ясно, о чем вы. Бильбо, глупый хоббит, заварил эту кашу, Бильбо ее и расхлебывать – или захлебнуться... Мне было здесь очень уютно, работа над книгой продвигалась. Если хотите знать, я уже пишу заключительную часть. Я думал закончить книгу так: и жил счастливо и спокойно до конца своих дней. Неплохая концовка, пусть и не новая. Но теперь придется ее изменить: похоже, этому не суждено сбыться, к тому же в книге, очевидно, должно прибавиться еще несколько глав, если я доживу до того, чтобы написать их. Ужасная помеха. Когда я должен выступить?

Боромир удивленно посмотрел на Бильбо, но смех замер у него на устах, когда он увидел, что все остальные смотрят на старого хоббита с глубоким уважением. Только Глойн улыбнулся, но его улыбку вызвали давние воспоминания.

— Конечно, мой дорогой Бильбо, — сказал Гэндальф. — Если бы ты в самом деле заварил эту кашу, ты должен был бы ее расхлебывать. Но теперь ты хорошо знаешь, что никто не может заявить, будто все началось из-за него, и что всякий герой играет в великих делах лишь скромную роль. Тебе не нужно покоряться решению Совета! Да, такой разговор был, и мы не сомневаемся, что ты делаешь в шутливой форме отважное предложение. Но то, что ты предлагаешь, тебе не по силам, Бильбо. Ты не можешь отнести Кольцо обратно. Оно перешло к новому хранителю. Если тебе еще нужен мой совет, то я скажу вот что: твоя роль сыграна. Ты теперь только летописец. Дописывай свою книгу и не меняй последней строки! Надежда на такой поворот событий еще есть. Но будь готов писать продолжение, когда они вернутся.

Бильбо засмеялся.

— Прежде вы никогда не давали мне приятных советов, — сказал он. — Но поскольку все ваши неприятные советы шли во благо, я задумался, не окажется ли этот ваш совет плох. Хотя сам я не думаю, что у меня хватит сил и везения иметь дело с Кольцом. У него силы прибыло, а у меня нет. Но скажите: кого вы имеете в виду, говоря «они»?

— Тех, кого мы пошлем с Кольцом!

— Вот именно! А кто же это будет? Мне кажется, что именно это и только это и должен решить Совет. Эльфы могут насытиться одними только длинными речами, гномы способны терпеть великую усталость, но я всего лишь старый хоббит и пропустил обед. Нельзя ли назвать имена сейчас? Или сперва пообедать?

Никто не ответил. Прозвенел полуденный колокольчик. Все по-прежнему молчали. Фродо скользнул взглядом по лицам, но они были обращены не к нему. Все члены Совета сидели, опустив глаза и глубоко задумавшись. Великий ужас охватил Фродо, как будто хоббит ждал объявления своей участи, которую давно предвидел, но тщетно надеялся, что этому не бывать. Всесокрушающее желание мирно отдохнуть, остаться рядом с Бильбо в Ривенделле заполнило его сердце. Наконец он с усилием заговорил и с удивлением услышал собственные слова, будто кто-то другой говорил его слабым голосом.

— Я понесу Кольцо, — сказал он, — хотя и не знаю дороги.

Эльронд поднял голову, взглянул на него, и Фродо почувствовал, как пристальный взгляд проникает ему в самое сердце. — Если я правильно понял все, что услышал, — сказал Эльронд, — то, думаю, эта роль предназначена для вас, Фродо. Если вы не сумеете сделать это, никто не сумеет. Пришла пора народу Шира подняться и, покинув свои мирные поля, сотрясти башни и собрания Великих. Кто из Мудрых мог предвидеть такое? И если они и впрямь мудры, почему спохватились лишь когда час пробил?

Но это тяжкое бремя. Столь тяжкое, что его нельзя переложить на чужие плечи. Я не взваливаю его на вас. Но если вы добровольно принимаете его, я скажу, что вы выбрали верно. Если бы собрались все могучие друзья эльфов Древности – и Хадор, и Хурин, и Турин, и сам Берен, – ваше место было бы среди них.

— Но вы ведь не пошлете его одного, господин? — воскликнул неспособный больше сдерживаться Сэм, выскакивая из угла, где тихонько сидел на полу.

— Конечно, нет! — с улыбкой поворачиваясь к нему, сказал Эльронд. — Ты пойдешь с ним, а может быть, и не только ты. Вряд ли тебя можно разлучить с хозяином, даже если его приглашают на Тайный Совет, а тебя нет.

Сэм залился краской и сел, что-то бормоча себе под нос. — В хорошенькую же историю мы попали, мастер Фродо, — сказал он, качая головой.

Глава III Кольцо отправляется на юг

В тот же день в комнате Бильбо хоббиты устроили собственный совет. Мерри и Пиппин возмутились, услыхав, что Сэм пробрался на Совет и избран в спутники Фродо.

— Так нечестно! — заявил Пиппин. — Вместо того, чтобы вышвырнуть его вон и заковать в цепи, Эльронд награждает его за такое нахальство!

— Награждает? — переспросил Фродо. — Не могу представить себе более сурового наказания. Думай, что говоришь: осудить на участие в этом безнадежном путешествии – награда? Вчера мне снилось, что моя задача выполнена и я могу отдыхать здесь – долго, может быть, до конца своих дней.

— Ничего удивительного, — сказал Мерри, — я тоже хочу, чтобы ты отдохнул. Но мы завидуем не тебе, а Сэму. Если ты уйдешь, для нас будет сущим наказанием остаться, пусть бы и в Ривенделле. Мы проделали с тобой немалый путь и пережили трудные времена. Мы хотим идти дальше.

— Именно это и я хотел сказать, — добавил Пиппин. — Мы, хоббиты, должны держаться вместе – и будем! Я пойду с тобой, если только меня не закуют. Должен же быть в отряде хоть кто-то умный.

— В таком случае тебя там точно не будет, Перегрин Тук! — сказал Гэндальф, заглядывая в окно, расположенное у самой земли. — Но вы зря беспокоитесь. Еще ничего не решено.

— Ничего не решено! — воскликнул Пиппин. — Что же вы там делали? Вы просидели взаперти не один час...

— Разговаривали, — сказал Бильбо. — Столько всего порассказали, и каждый хоть разок да вытаращил глаза, даже старина Гэндальф. По-моему, новость Леголаса о побеге Голлума поразила даже его, хоть он и не подал вида.

— Ошибаешься, — сказал Гэндальф. — Ты невнимателен. Я уже слышал об этом от Гвайхира. Если хочешь знать, единственное, что действительно заставило всех «вытаращить глаза», как ты выразился, это вы с Фродо. И только я не удивился.

— Ну, как бы ни было, — сказал Бильбо, — ничего не решено. Только выбрали Фродо и Сэма, бедняжек. Я с самого начала боялся, что этим кончится, если мне откажут. Но я знаю, что, узнав новости, Эльронд разошлет множество разведчиков. Они уже выступили, Гэндальф?

— Да, — ответил чародей, — часть разведчиков уже в пути. Остальные выйдут завтра. Эльронд посылает эльфов – те установят связь со Скитальцами и, может быть, с народом Трандуиля в Мерквуде. А Арагорн ушел вместе с сыновьями Эльронда. Мы прочешем все на много лиг вокруг, прежде чем хоть что-то предпринять. Так что выше нос, Фродо! Ты, вероятно, еще долго пробудешь здесь.

— Эх! — уныло сказал Сэм. — Так мы зимы дождемся.

— Ничего не поделаешь, — сказал Бильбо. — Отчасти здесь есть и твоя вина, Фродо, сынок. Ты настаивал на том, чтобы ждать моего дня рождения. Не могу избавиться от мысли, что ты выбрал очень странный способ отметить его! Я бы пустил Саквил-Бэггинсов в Бэг-Энд в какой-нибудь другой день. Ну да ладно: ты не можешь ждать здесь весны, но и выступить, пока не получены сообщения разведчиков, нельзя.

Когда начинает кусаться зима И листья последние ветер срывает, Когда над землей воцаряется тьма, Кто в землях далеких – покоя не знает.

Но, боюсь, такова ваша участь.

— Да, боюсь, что так, — сказал Гэндальф, — мы не можем выступить, пока не узнаем, что с Всадниками.

— Я думал, они все погибли в наводнении, — заметил Мерри.

— Духов Кольца невозможно уничтожить таким образом, — ответил Гэндальф, — в них сила их хозяина, и они выживают или погибают вместе с ним. Мы надеемся, что все они лишились коней и личин и на время стали менее опасными – но нужно точно установить это. Тем временем ты должен постараться забыть о своих неприятностях, Фродо. Не знаю, смогу ли я чем-нибудь помочь, но вот что я шепну тебе на ушко. Тут кое-кто обмолвился, что в отряде должен быть хоть кто-то умный. Он прав. Пожалуй, я пойду с вами.

Это известие привело Фродо в такой восторг, что Гэндальф слез с подоконника, на котором сидел, снял шляпу и поклонился. — Я сказал только «я, пожалуй, пойду». Пока ни на что не рассчитывай. В этом деле решающее слово за Эльрондом и вашим другом Странником. Кстати, я хочу повидать Эльронда. Мне пора.

— Сколько, по-вашему, я еще пробуду здесь? — спросил Фродо у Бильбо, когда Гэндальф ушел.

— Ох, не знаю. В Ривенделле трудно вести счет дням, — ответил Бильбо. — Но, думаю, достаточно долго. Мы еще вдоволь наговоримся. Как насчет того, чтобы помочь мне закончить книгу и начать следующую? Ты думал о концовке?

— Да, мне приходило в голову несколько вариантов, но все – мрачные и неприятные, — ответил Фродо.

— Нет, так не пойдет! — сказал Бильбо. — Книги должны заканчиваться хорошо. Как тебе понравится вот это: они забыли про странствия и жили долго и счастливо?

— Очень славно, если этому суждено сбыться, — ответил Фродо.

— Ага! — сказал Сэм. — А где же это они жили? Вот что мне всегда хотелось знать!

Хоббиты еще некоторое время продолжали говорить и размышлять о своем недавнем путешествии и об опасностях, что ждали впереди, но таково было свойство Ривенделла, что вскоре все страхи и тревоги покинули их. Будущее, плохое или хорошее, не забылось, но потеряло всякую власть над настоящим. Силы хоббитов прибывали, надежда крепла, они с удовольствием встречали каждый погожий денек, наслаждались каждым обедом, каждым разговором и каждой песней.

Так пролетали дни, и все утра были светлыми и прекрасными, а вечера – прохладными и ясными. Но осень быстро заканчивалась, и вскоре золотой свет выцвел до бледного серебра, а с нагих ветвей опали последние листья. С Туманных гор на восток подул холодный ветер. Минул день осеннего равноденствия, и первая за ним луна прибывала, пока не повисла диском в ночном небе, затмевая звезды. Но далеко на юге рдела одна звезда. С каждой ночью – луна уже вновь была на ущербе – эта багровая звезда разгоралась все ярче. Фродо видел ее из своего окна. Она сердито сверкала над вершинами деревьев у края долины, как внимательный глаз.

Хоббиты провели в доме Эльронда два месяца. Уже минул ноябрь, унесший с собой последние приметы осени, и близился к концу декабрь, когда начали возвращаться разведчики. Одни – с севера, от истоков Индевелой, из эттенских болот. Другие – с запада, где с помощью Арагорна и Скитальцев обшарили земли за Сизым Разливом до самого Тарбада, где старая Северная дорога пересекает Реку у разрушенного города. Многие – с востока и юга; из них одни перебрались через горы и проникли в Мерквуд, в то время как другие, одолев проход близ истоков реки Радости, через Дикие земли и Поля Радости в конце концов добрались до старого дома Радагаста в Росгобеле. Радагаста там не оказалось, и разведчики вернулись по высокогорному перевалу, именуемому Лестницей Димрилл. Сыновья Эльронда Эльладан и Эльрохир вернулись последними. Они предприняли далекое путешествие, спустившись по течению Сребротока в чужие края, но о своем поручении не говорили ни с кем кроме Эльронда.

Гонцы нигде не обнаружили ни Всадников, ни других слуг Саурона. Даже орлы Туманных гор не узнали свежих новостей. Ничего не было слышно и о Голлуме, но дикие волки по-прежнему собирались стаями и охотились в верховьях Великой Реки. Неподалеку от затопленного брода сразу же были найдены три утонувшие черные лошади. Ниже по течению, на каменистых порогах, нашли трупы еще пяти лошадей, а также длинный черный плащ, весь изорванный. Никаких иных следов Черных Всадников не было, и нигде не ощущалось их присутствие. Казалось, они исчезли с Севера.

— По крайней мере восьмерых из Девяти можно на время сбросить со счетов, — сказал Гэндальф. — Было бы опрометчиво излишне успокаиваться, но, думаю, есть надежда, что Духи Кольца разогнаны и поневоле вернулись к своему Хозяину в Мордор, с пустыми руками и лишившись телесной оболочки.

— Если так, то пройдет какое-то время, прежде чем они опять смогут начать охоту. Конечно, у Врага есть и другие слуги, но, чтобы взять наш след, им придется сперва добраться до Ривенделла. А если мы будем осторожны, найти этот след будет нелегко. Но откладывать отъезд и дальше нельзя.

Эльронд пригласил к себе хоббитов. Он серьезно посмотрел на Фродо. — Время пришло, — сказал он. — Если увозить Кольцо, то теперь. Но те, кто пойдет с ним, не должны рассчитывать на помощь оружия и силы. Они должны проникнуть во владения Врага без всякой подмоги. Фродо, вы не раздумали быть Кольценосцем?

— Нет, — ответил Фродо, — я пойду с Сэмом.

— Тогда я не в силах помочь вам даже советом, — сказал Эльронд. — Я могу предвидеть лишь малую часть вашего путешествия и не знаю, удастся ли вам выполнить поручение. Тень уже подползла к подножию гор и приближается к самым границам Сизого Разлива, а в Тени от меня все скрыто. Вы встретите множество врагов, иногда явных, иногда тайных, а можете встретить и друзей – когда меньше всего будете этого ожидать. Если удастся, я пошлю гонцов к тем, кого знаю в большом мире, хотя дороги теперь так опасны, что часть вестей не дойдет вовсе или дойдет не быстрее вас.

Я также выберу вам спутников, если они согласятся, а судьба позволит. Их должно быть немного, ибо вся ваша надежда на быстроту и незаметность. Даже если бы в моем распоряжении было целое войско эльфов древности, оно мало помогло бы, наоборот, лишь пробудило бы силу Мордора.

Сопровождающих Кольцо будет девять: Девять Путников выступят против Девяти Всадников, представляющих Зло. С вами и вашим верным слугой пойдет Гэндальф – это станет его величайшей задачей и, может быть, венцом всех его трудов.

Что касается остальных, то они будут представлять прочие свободные народы мира: эльфов, гномов и людей. От эльфов пойдет Леголас; Гимли, сын Глойна, – от гномов. Они согласны идти до горных перевалов, а может, и дальше. Из людей с вами отправится Арагорн, сын Араторна, ибо Кольцо Исильдура тесно связано с ним.

— Странник! — воскликнул Фродо.

— Да, — с улыбкой ответил Арагорн, — я вновь прошу разрешения сопровождать вас, Фродо.

— Я бы и сам просил вас пойти с нами, — сказал Фродо, — да решил, что вы пойдете в Минас-Тирит с Боромиром.

— Пойду, — сказал Арагорн. — И Меч-Который-Сломан вновь будет откован, прежде чем я выйду на бой. Но на многие сотни миль у вас и у нас одна дорога. Поэтому и Боромир войдет в наше Товарищество. Он храбрый человек.

— Нужно найти еще двоих, — сказал Эльронд. — Я подумаю. Возможно, они отыщутся среди моих домочадцев.

— Но тогда не будет места для нас! — в отчаянии воскликнул Пиппин. — Мы не хотим оставаться. Мы хотим идти с Фродо.

— Это потому, что вы не понимаете и не представляете себе, что ждет впереди, — возразил Эльронд.

— И Фродо не представляет, — заметил Гэндальф, неожиданно поддержав Пиппина. — Никто из нас ничего не может сказать с определенностью. Конечно, если бы эти хоббиты осознавали опасность в полной мере, они не осмелились бы пуститься в это путешествие. Но все равно стремились бы, или жалели бы, что не рискнули, и стыдились, и чувствовали себя очень несчастными. Я думаю, Эльронд, следует больше полагаться на их дружбу, чем на мудрость. Даже если вы изберете нам в попутчики эльфийского властелина вроде Глорфинделя, он не сможет ни взять штурмом Башню Тьмы, ни с помощью своей силы пробиться к Огню.

— Ваши слова справедливы, — согласился с магом Эльронд, — но я в сомнении. Я чувствую, что Шир в опасности. Я хотел сделать этих двоих вестниками, чтобы они предупредили сородичей по обычаю своей страны. Во всяком случае, я считаю, что младший из этих двоих, Перегрин Тук, должен остаться. Мне не по душе его отпускать.

— Тогда, мастер Эльронд, вам придется посадить меня в темницу или отослать меня домой связанным и в мешке, — сказал Пиппин, — иначе я все равно пойду с Товариществом.

— Что ж, да будет так. Иди, — согласился Эльронд и вздохнул. — Теперь все Девять набраны. Через семь дней вы должны выступить.

Эльфийские кузнецы вновь сковали меч Элендиля и выгравировали на клинке герб, семь звезд меж полумесяцем и солнцем в короне лучей, и все это в окружении бесчисленных рун – ибо Арагорн, сын Араторна, отправлялся воевать границы Мордора. Вновь сделавшись единым целым, меч ярко засверкал; солнце рдело в нем алыми бликами, луна сияла холодом, и клинок был твердым и острым. И Арагорн дал ему новое имя, Андуриль – Пламя Запада.

Арагорн и Гэндальф много времени проводили вместе – прогуливались или, беседуя о предстоящей дороге и опасностях, которые на ней встретят, рассматривали карты и ученые книги, хранившиеся в доме Эльронда, в изобилии украшенные рисунками. Изредка к ним присоединялся и Фродо, но, склонный полагаться на их руководство, он старался как можно больше времени проводить с Бильбо.

В эти последние дни хоббиты по вечерам часто сиживали в Зале Огня и там, в числе множества иных сказаний, полностью услышали легенду о Берене и Лютиен и о завоевании Великого Самоцвета, но в те дни, когда Мерри и Пиппин где-то пропадали, Фродо и Сэма можно было найти в комнатке у Бильбо. Бильбо читал главы из своей книги (которая по-прежнему казалась весьма далекой от завершения) или отрывки своих стихов – или делал записи о приключениях Фродо.

В утро последнего дня Фродо с Бильбо остались одни, и старый хоббит вытащил из-под кровати деревянный сундучок. Он поднял крышку и порылся внутри.

— Вот твой меч, — сказал он, — но он, знаешь ли, сломан. Я взял его, чтобы обломки не потерялись, но забыл попросить кузнецов сплавить их. Теперь уже не успеть. Поэтому я подумал, что, может быть, ты не откажешься принять вот это, а?

И Бильбо достал из сундука маленький меч в старых потертых кожаных ножнах. Он обнажил клинок, и отполированное и тщательно протертое лезвие вдруг сверкнуло холодно и ярко. — Это Жало, — сказал старый хоббит и с легкостью вонзил лезвие глубоко в деревянную балку. — Возьми его, если хочешь. Я думаю, мне он больше не понадобится.

Фродо с благодарностью принял меч.

— Здесь есть еще кое-что, — сказал Бильбо, доставая сверток, который казался не по размеру тяжелым. Он развернул несколько слоев старой ткани, и в руках у него оказалась кольчуга, сплетенная из множества колец, гибких, как лен, холодных, как лед, и твердостью превосходящих сталь. Кольчуга сияла, словно серебро под луной, и была усажена маленькими самоцветами. К ней прилагался пояс из жемчуга и хрусталя.

— Прекрасная вещь, верно? — сказал Бильбо, поднося ее к свету. — И полезная. Эту кольчугу дал мне Торин. Перед уходом я забрал ее из Мичел-Дельвинга и упаковал вместе со своим багажом. Все, что напоминало мне о путешествии я взял с собой – кроме Кольца. Но я не думал использовать кольчугу, и теперь она мне не нужна, разве что поглядеть иногда... Надев, ты едва ли почувствуешь ее вес.

— Я думаю... Я думаю, мне она не подойдет, — усомнился Фродо.

— То же когда-то сказал и я, слово в слово, — заметил Бильбо. — Но пусть ее вид тебя не тревожит. К тому же ты можешь носить ее под одеждой. Ну же! Ты должен разделить со мной эту тайну. Никому не говори о ней! Зато мне будет спокойнее, если я буду знать, что она на тебе. Мне кажется, она не поддастся даже ножам Черных Всадников, — закончил он тихо.

— Хорошо, давайте, — согласился Фродо. Бильбо надел на него кольчугу и прикрепил к сверкающему поясу Жало, а поверх кольчуги Фродо натянул свои видавшие виды штаны, рубаху и куртку.

— С виду хоббит как хоббит! — одобрительно сказал Бильбо. — Но теперь ты не так прост, как кажешься на первый взгляд. Желаю тебе удачи! — Он отвернулся к окну и попытался замурлыкать песенку.

— Бильбо, я не могу как следует отблагодарить вас за это и за всю вашу прежнюю доброту! — сказал Фродо.

— И не пытайся! — ответил старый хоббит, оборачиваясь и хлопая Фродо по спине. — Ой! — вскрикнул он. — Теперь тебя и по спине не хлопнешь, уж очень ты твердый! Помни: хоббиты должны держаться вместе, особенно Бэггинсы. А взамен я прошу только вот о чем: будь осторожен и возвращайся с новостями и любыми старинными песнями и сказками, какие услышишь. А я постараюсь до твоего возвращения закончить книгу. Мне бы хотелось написать и другую, если хватит времени... — Он замолчал и, вновь отвернувшись к окну, тихонько запел:

Я сидел у огня и вспоминал   обо всем, что за жизнь повидал: луга в цвету и бабочек   былых, минувших лет. Листву златую и паутинки   осеней былых, утренний туман и серебристое солнце,   и как ветер ерошил мне волосы. Я сидел у огня и размышлял,   каков будет этот мир. Когда наступит зима без весны —   весны мне уж не видать. Ведь на свете столько еще всего,   Что я так и не повидал, — В любом лесу, любой весной   Иной зеленеет литок. Я сидел у огня и размышлял,   вспоминая давних знакомых, и тех, кто еще повидает мир,   которых я не узнаю. Но сколько я не глядел на огонь,   вспоминая былые дни, Я ждал, не прозвучат ли за дверью   шаги и голоса.

Был холодный серый день на исходе декабря. Восточный ветер свистел в голых ветвях деревьев и шумел в темных соснах на холмах. Темные и низкие рваные облака быстро плыли по небу. Когда начали сгущаться ранние, унылые вечерние сумерки, Товарищество приготовилось пуститься в путь. Хранители должны были выступить после заката: Эльронд посоветовал им путешествовать по возможности под покровом тьмы, пока они не удалятся от Ривенделла. — Опасайтесь множества глаз Сауроновых слуг, — предостерег он. — Я не сомневаюсь, что известие о поражении Всадников уже дошло до него и он в ярости. Вскоре его шпионы – пешие и крылатые – наводнят северные земли. В дороге опасайтесь даже неба над головой.

Военного снаряжения Товарищество брало с собой мало, уповая не на успехи в бою, а на скрытность. Арагорн вооружился Андурилем и вновь облачился в ржаво-зеленое и коричневое, как пристало Скитальцу из Диких земель. У Боромира был длинный меч, похожий на Андуриль, но с менее славной родословной. Кроме того, гондорец нес щит и боевой рог.

— Громко и ясно поет он в долинах меж холмов, — пояснил Боромир, — и тогда бегите, враги Гондора! — Он поднес рог к губам, и тот загудел, и эхо полетело от скалы к скале, и все в Ривенделле, кто услышал этот голос, вскочили на ноги.

— Не спешите трубить в рог, Боромир, — сказал Эльронд, — пока вновь не окажетесь у границ своей земли и в крайней нужде.

— Пожалуй, — согласился Боромир, — но я всегда трубил в рог, пускаясь в путь, и хотя нам, может статься, предстоит красться по тени, я не выскользну за порог, как тать в нощи.

Гном Гимли единственный не таясь облачился в кольчугу из стальных колец: гномам тяжести нипочем. У пояса Гимли висел топор с широким лезвием. У Леголаса были лук и колчан со стрелами, а на поясе – длинный белый нож. Молодые хоббиты вооружились мечами из могильника, но Фродо взял с собой только Жало, а кольчугу скрыл под одеждой, как пожелал Бильбо. Гэндальф взял посох, но у его бока висел эльфийский меч Гламдринг – брат Оркриста, возлежавшего ныне на груди Торина под Одинокой горой.

Эльронд в изобилии снабдил всех теплой одеждой, и у всех были куртки и плащи, подбитые мехом. Пища, запасное платье, одеяла и иные необходимые в дороге вещи погрузили на пони – того самого бедолагу, которого хоббиты купили в Бри.

За время, проведенное в Ривенделле, этот пони переменился на диво: шерсть его лоснилась, и к нему, казалось, вернулась резвость юности. Сэм настоял, чтобы выбрали именно его, заявив, что Билл (так он его звал) зачахнет, если его не взять.

— Эта скотинка только что не разговаривает! — сказал он. — И заговорит, если поживет тут еще немного. Своим взглядом он сказал мне так же ясно, как мастер Пиппин говорит словами: «Если не возьмешь меня с собой, Сэм, я сам пойду за вами». — Так Билл стал грузовым пони и единственный из отряда не выказывал уныния.

Простились в Большом зале у очага и теперь ждали только Гэндальфа, который еще не вышел из дома. В открытую дверь был виден блеск огня, во множестве окон горел мягкий свет. Бильбо, горбясь под плащом, молча стоял на пороге рядом с Фродо. Арагорн сидел, склонив голову на грудь, – лишь Эльронд в полной мере понимал, как много значит для скитальца этот час. Остальные казались во тьме серыми силуэтами.

Сэм, цыкая зубом, стоял возле пони и тоскливо смотрел во мрак, где внизу на камнях шумела река, – его страсть к приключениям почти иссякла.

— Билл, мальчик мой, — вздохнул он, — зря ты наладился с нами. Ты мог бы остаться здесь и есть лучшее сено, пока не подрастет свежая трава. — Билл взмахнул хвостом и ничего не ответил.

Сэм поправил за плечами мешок и беспокойно перебрал в уме все упакованное в него, стараясь припомнить, не забыл ли чего-нибудь: главное богатство – кухонная утварь; маленький ящичек с солью, с которым хоббит не расставался и пополнял при любой возможности; добрый запас трубочного зелья (ей-ей, маловато будет!); огниво и трутница, шерстяной шарф, белье, различные мелкие вещицы хозяина, которые Фродо забыл, а Сэм припрятал, готовясь с торжеством предъявить, когда понадобятся. Он все их перебрал в уме.

— Веревка! — пробормотал он. — Нет веревки! А ведь только прошлой ночью ты сказал себе: «Сэм, как насчет веревки? Ты пожалеешь, если не прихватишь веревку». Что ж, уже жалею. Взять ее теперь негде.

В этот миг появился Эльронд в сопровождении Гэндальфа и позвал всех к себе. — Вот мое последнее слово, — сказал он негромко. — Кольценосец отправляется на поиски горы Судьбы. На нем одном лежит обязанность не бросать Кольцо, не передавать его никому из слуг Врага, не позволять никому дотрагиваться до него, кроме членов Товарищества и Совета, да и то лишь в случае крайней необходимости. Остальные идут с ним как вольные спутники, чтобы помогать ему в пути. Вы можете промедлить, можете повернуть назад или свернуть на окольную дорогу, если велит случай. Чем дальше вы зайдете, тем труднее будет повернуть назад, но вы не связаны ни обетом, ни клятвой идти дальше, чем пожелаете. Ибо вы еще не знаете силы своих сердец и не можете предвидеть, что каждый из вас встретит в дороге.

— Неправ тот, кто говорит «прощайте», когда на дороге сгущается тьма, — сказал Гимли.

— Может быть, — согласился Эльронд, — но не станем принуждать того, кто не видел, как на землю нисходит мрак, клясться идти в потемках.

— Слово клятвы может укрепить трепещущее сердце, — возразил Гимли.

— Или разбить его! — откликнулся Эльронд. — Не заглядывайте слишком далеко! Не унывайте! Прощайте, и да будет с вами благословение эльфов, людей и всех свободных народов! Пусть звезды сияют над вами!

— У... удачи! — воскликнул Бильбо, заикаясь от холода. — Не думаю, Фродо, сынок, что ты сможешь вести дневник, но когда вернешься, я потребую подробного отчета. И возвращайся поскорее! Прощайте!

На темном дворе путников провожало множество других обитателей дома Эльронда, негромко желая им доброго пути. Не слышно было ни смеха, ни песен и музыки. Наконец Товарищество повернуло прочь от дома и бесшумно растаяло во тьме.

Они перешли через мост и медленно двинулись по крутой извилистой тропе из долины Ривенделла. Наконец они поднялись на высокую пустошь, где ветер шуршал в вереске. Отсюда путники бросили прощальный взгляд на Последний Домашний Приют, мягко мерцавший внизу огоньками, и растворились в ночи.

У Бруиненского брода они сошли с дороги и свернули на узкую тропу, которая бежала по неровной складчатой местности к югу. Задача их состояла в том, чтобы на протяжении многих миль и дней идти в этом направлении – на запад от гор. Земля здесь была гораздо более неровной и пустынной, чем в Диких землях, в зеленой долине Великой Реки за хребтом, и путники продвигались медленно, но они надеялись таким образом пройти незаметно для недружелюбных глаз. До сих пор шпионы Саурона редко навещали этот пустынный край, и только жители Ривенделла знали здешние тропы.

Гэндальф шел впереди, а с ним Арагорн, узнававший местность даже в темноте. Остальные гуськом двигались за ними; Леголас, у которого было самое острое зрение, замыкал цепочку. Начало путешествия было тяжелым и утомительным, и Фродо мало что запомнил, кроме ветра. Много пасмурных дней с гор дул ледяной ветер – казалось, никакое платье не защитит от его холодных щупалец. Хотя путники были хорошо одеты, им редко бывало тепло, и в дороге, и на отдыхе. Днем они беспокойно спали, укрывшись в каком-нибудь углублении или в зарослях терновника, встречавшихся здесь в изобилии. Под вечер дежурный поднимал остальных, и они обедали. Еда была, как правило, холодная: путники редко отваживались разжигать костер. Вечером вновь пускались в путь, всегда по возможности придерживаясь южного направления.

Вначале хоббитам казалось, что, хотя лишь изнеможение вынуждает их останавливаться, они ползут вперед медленно, как улитки, и никогда не доберутся до гор. Каждый день перед ними открывалась та же картина, что и накануне. И все же мало-помалу горы приближались. К югу от Ривенделла, поднявшись к совсем уж заоблачным высотам, они повернули на запад, а у подножия главного хребта раскинулось на редкость обширное нагромождение мрачных холмов и глубоких ущелий, полных бурлящей воды. Тропы были редкими и извилистыми и часто приводили только к очередному крутому спуску или коварным трясинам.

Отряд находился в пути уже две недели, когда погода изменилась. Ветер внезапно улегся и тотчас задул с севера. Облака стремительно поплыли, поднялись от земли и растаяли, и показалось бледное, но яркое солнце. После долгой, утомительной ночи наступил холодный ясный рассвет. Путешественники подошли к невысокому хребту, увенчанному рощей древних падубов, чьи серо-зеленые стволы казались высеченными из камня окружающих скал. Темная листва блестела, а красные ягоды сверкали в лучах восходящего солнца.

Дальше к югу Фродо увидел тусклые очертания высоких гор, которые теперь, казалось, преграждали тропу, избранную Товариществом. Слева от хребта поднимались три пика. Самый высокий и ближний возвышался, как зуб, присыпанный снегом. Его огромная, голая северная вершина еще пряталась в тени, но там, где ее касались косые солнечные лучи, вспыхивали красные отблески.

Гэндальф стоял рядом с Фродо и из-под руки глядел вперед. — Недурно, — заметил он. — Мы достигли границ местности, которую люди называют Холлин. В те счастливые дни, когда она называлась Эрегионом, здесь жило множество эльфов. Если считать по прямой, мы прошли сорок пять лиг, хотя наши ноги проделали гораздо больший путь. Земля теперь будет ровнее, а погода лучше, а вот опасность, возможно, – больше.

— Опасно это или нет, я от души приветствую настоящий восход солнца, — сказал Фродо и, скинув капюшон, подставил лицо свету утра.

— Но горы перед нами, — удивился Пиппин. — Должно быть, ночью мы повернули на восток.

— Нет, — возразил Гэндальф, — просто в ясном утреннем свете далеко видно. За этими холмами хребет изгибается к юго-западу. В доме Эльронда полно карт, но, думаю, вам не пришло в голову заглянуть в них?

— А вот и нет, я смотрел, — сказал Пиппин, — но ничего не запомнил. У Фродо в этом отношении голова лучше.

— Мне карта не нужна, — проговорил Гимли, который подошел вместе с Леголасом и смотрел вперед со странным блеском в глубоко посаженных глазах, — там земля, где в древности работали наши отцы, мы запечатлели эти горы в металле и камне и во многих песнях и сказаниях. Они по-прежнему высоко поднимаются в наших снах: Бараз, Зирак, Шатур.

Лишь однажды видел я их издалека, но знаю их и их названия, потому что под ними лежит Кхазад-Дум, обитель гномов, которую теперь называют Черной Ямой – Морией на языке эльфов. Вон там стоит Баразинбар, Красный Рог, и жестокий Карадрас, а за ним – Серебряный Зуб и Облачная Голова: Келебдиль Белый и Фануидол Серый, по-нашему Зиракзигиль и Бундушатур.

Здесь Туманные горы разветвляются, и меж их отрогами лежит окутанная глубоким мраком долина, которую мы не можем забыть, Азанульбизар, Димрилльская долина, которую эльфы называют Нандухирионом.

— К Димрилльской долине мы и направляемся, — сказал Гэндальф. — Если мы осилим переход под дальним склоном Карадраса, который называется проходом Красного Рога, то по Димрилльской лестнице спустимся в глубокую долину гномов. Там лежит Зеркальное озеро, и там из ледяных ключей берет свое начало река Среброток. — Темна вода Кхелед-Зарама, — сказал Гимли, — холодны ключи Кибиль-Налы. Сердце мое трепещет при мысли, что я смогу увидеть их вновь.

— Да усладит оно ваш взор, мой добрый гном! — сказал Гэндальф. — Но, что бы вы ни делали, долго оставаться в этой долине мы не сможем. Мы должны пройти вниз по течению Сребротока в таинственные леса и дальше к Великой Реке, а потом...

Он замолчал.

— Да, и что же потом? — спросил Мерри.

— Наше путешествие завершится – наконец-то, — ответил ему Гэндальф. — Мы не можем слишком далеко заглядывать в будущее. Удовольствуемся тем, что первая часть пути благополучно пройдена. Я думаю, здесь мы отдохнем, и не только днем, но и ночью. Воздух Холлина чист и целебен. Много зла должно обрушиться на страну, прежде чем она совсем забудет эльфов, если они когда-то жили в ней.

— Это верно, — согласился Леголас, — но мы, лесной народ, не знали эльфов этого края, а деревья и травы уже не помнят их. Я слышу лишь, как их оплакивают камни: Они подняли нас из глубин, они дивно обтесали нас, они высоко воздвигали нас, но они исчезли. Они ушли. Они давно уже отыскали Серую Гавань.

Утром в ложбине среди буйных зарослей падуба путники разожгли костер, и их ужин-завтрак прошел веселее, чем все предыдущие. После еды они не спешили отойти ко сну, потому что рассчитывали всласть выспаться ночью и не собирались в путь до следующего вечера. Только Арагорн молчал и выказывал беспокойство. Через некоторое время он покинул товарищей и побрел к возвышению. Там он остановился в тени дерева и стал глядеть на юг и на запад, склонив голову так, словно прислушивался. Потом вернулся к краю ложбины и посмотрел на смеющихся и болтающих товарищей.

— В чем дело, Странник? — окликнул Мерри. — Что вы ищете? Соскучились по восточному ветру?

— Нет, — ответил Арагорн, — но кое-чего недостает. Я много раз бывал в стране Холлин в разное время года. Здесь нет ни людей, ни эльфов, но всегда обитало множество других существ, особенно птиц. Однако сейчас все, кроме вас, молчит. Я ощущаю это. На мили вокруг не раздается ни звука, и ваши голоса рождают эхо. Я этого не понимаю.

Гэндальф с внезапным интересом поднял голову. — Как вы думаете, в чем же причина? — спросил он. — По-вашему, в этом кроется нечто большее, чем удивление, вызванное появлением четырех хоббитов, не говоря уж об остальных, там, куда так редко заглядывают люди?

— Надеюсь, что нет, — ответил Арагорн. — Но я чувствую настороженность и страх, чего здесь никогда не бывало раньше.

— Значит, нужно быть осторожнее, — сказал Гэндальф. — Если идешь со Скитальцем, не пренебрегай его предчувствиями, особенно если этот Скиталец – Арагорн. Следует прекратить громкие разговоры, вести себя тихо и установить дежурство.

Первому выпало дежурить Сэму, но к нему присоединился Арагорн. Остальные уснули. Наступила удивительная тишина, даже Сэм почувствовал это. Отчетливо слышалось дыхание спящих. Шлепок хвоста пони и изредка – движения его ног казались очень громкими. Пошевелившись, Сэм услышал хруст собственных суставов. Вокруг стояла мертвая тишина, и над всем нависало ясное синее небо. На востоке поднималось солнце. Далеко на юге возникла черная точка, она росла и двигалась к северу, точно облако дыма по ветру.

— Что это, Странник? На облако не похоже, — шепотом спросил Сэм Арагорна. Тот не ответил, внимательно глядя в небо, но вскоре Сэм и сам разглядел, что это. Стремительно летящие стаи птиц кружили в воздухе, прочесывая местность, как будто что-то искали, и постепенно приближались.

— Ложись и замри! — прошипел Арагорн, увлекая Сэма под прикрытие зарослей падуба: большой отряд птиц, неожиданно отделившись от главного войска, летел низко над землей прямо к хребту, где укрылись путешественники. Сэм подумал, что птицы похожи на очень больших ворон. Когда птицы пронеслись над ними такой плотной стаей, что по земле за ними бежала сплошная тень, послышалось оглушительное хриплое карканье.

Арагорн поднялся лишь тогда, когда небо вновь очистилось и стая превратилась в крошечную точку на северо-западе. Он разбудил Гэндальфа.

— Тучи черных ворон осматривают местность между горами и Сизым Разливом, — сказал он. — Они пролетели над Холлином. Птицы не местные, это кребайны из Фангорна и Дунленда. Не знаю, что им нужно: быть может, на Юге произошло что-то, вспугнувшее их, но я думаю, что они шпионят. К тому же высоко в небе я заметил множество ястребов. Я считаю, что мы должны сегодня же вечером двинуться дальше. Холлин теперь опасен для нас: за ним следят.

— В таком случае следят и за проходом Красного Рога, — сказал Гэндальф, — и я не могу представить себе, как нам пробраться, чтобы нас не заметили. Но подумаем об этом, когда придет время. Что же касается необходимости выйти сразу как стемнеет, боюсь, вы правы.

— К счастью, наш костер мало дымит и почти погас перед появлением кребайнов, — сказал Арагорн. — Его нужно погасить и больше не зажигать.

— Вот досада, прах побери! — в сердцах буркнул Пиппин. Едва проснувшись (уже вечерело), он узнал новости: никакого огня и спешное выступление ночью. — И все из-за стаи ворон! А я-то надеялся как следует поесть сегодня вечером чего-нибудь горяченького, — возмущался он.

— Что ж, надейся и жди, — успокоил Гэндальф, — впереди у тебя, может быть, множество нежданных пиров. Что до меня, я бы охотно выкурил трубку и согрел ноги. Впрочем, в одном мы можем быть уверены: чем дальше к югу, тем будет теплее.

— Как бы не припекло, — пробормотал Сэм, обращаясь к Фродо. — Я начинаю думать, что пора взглянуть на эту самую Огненную гору и, так сказать, увидеть конец пути. Увидав этот Красный Рог, я было подумал, что это она и есть, да Гимли растолковал что к чему. Ну и названия у этих гномов! Язык сломаешь! — Карты ничего не говорили Сэму, и все расстояния в незнакомых местах казались ему такими огромными, что он вконец растерялся.

Весь день отряд провел в укрытии. Несколько раз над ними пролетали черные птицы, но когда закатное солнце налилось багрянцем, они исчезли в южной стороне. В сумерках Товарищество двинулось в путь. Взяв восточнее, путники направились к Карадрасу, который еще алел вдали в последних лучах канувшего солнца. Небо темнело, и на нем одна за другой вспыхивали белые звезды.

Под водительством Арагорна путники выбрались на хорошую тропу. Фродо она показалась остатками широкой и тщательно вымощенной древней дороги, которая когда-то вела из Холлина к перевалу. Полная луна, поднявшись над горами, лила бледный свет, и тени камней в нем казались черными. Многие из упомянутых камней походили на обработанные вручную, хотя давно превратились в развалины и были разбросаны по этой мрачной, пустынной земле как попало.

Был предрассветный холодный час, луна стояла низко. Фродо взглянул на небо. Он внезапно увидел или почувствовал, как какая-то тень закрыла звезды. Они на мгновение потускнели, потом вспыхнули вновь. Фродо вздрогнул.

— Вы видели, как над нами что-то пролетело? — спросил он шагавшего впереди Гэндальфа.

— Нет, но почувствовал, что бы это ни было, — ответил тот. — Возможно, это просто клочок тонкого облака.

— Оно двигалось быстро, — пробормотал Арагорн, — а ветра нет.

В ту ночь больше ничего не произошло. Утро нового дня разгорелось даже ярче предыдущего. Однако вновь похолодало – ветер вновь задул с запада. Путники шли еще две ночи, упрямо одолевая тропу, но все медленнее, так как дорога пошла петлять по склонам холмов, а горы вырастали до неба и придвигались все ближе и ближе. На третье утро перед ними встал Карадрас – могучий пик, увенчанный серебром снегов, с крутыми голыми склонами, тускло-красными, будто залитыми кровью.

Небо было хмурым, солнце тусклым. Дул юго-западный ветер. Гэндальф потянул носом и оглянулся.

— Зима в землях позади нас все суровее, — спокойно сказал он Арагорну. — Вершины на севере белее, чем раньше, снег теперь запорошил и склоны. Сегодня мы поднимемся высоко в горы, к проходу Красного Рога. Нас легко будет разглядеть на узкой тропе. Возможна засада. Но самым опасным врагом может оказаться непогода. Что вы теперь думаете о выбранной вами дороге, Арагорн?

Фродо услышал эти слова и понял, что Гэндальф и Арагорн продолжают спор, начатый гораздо раньше. Хоббит с беспокойством прислушался.

— Как вам прекрасно известно, Гэндальф, я с самого начала считал, что выбранный нами путь не слишком хорош, — ответил Арагорн, — и что известные и неизвестные опасности в дороге будут множиться. Но мы должны идти дальше: бессмысленно откладывать переход через горы. Южнее, до самого Роханского прохода, нет никаких троп на ту сторону. А той дороге я не доверяю с тех пор, как услышал ваш рассказ о Сарумане. Кто знает, на чьей стороне теперь повелители лошадей?

— В самом деле, кто знает? — проговорил Гэндальф. — Но есть и другой путь, не через Карадрас, темный и тайный путь. Мы уже говорили о нем.

— И довольно! До поры. Прошу, ничего не говорите остальным, пока не станет ясно, что иного выхода нет.

— Но принять решение нужно прежде, чем мы отправимся в путь, — ответил Гэндальф.

— Тогда обдумаем все еще раз, пока остальные отдыхают, — сказал Арагорн.

Во второй половине дня, пока Товарищество заканчивало завтрак, Гэндальф и Арагорн отошли в сторону и стояли, глядя на Карадрас. Его склоны были теперь темными и мрачными, а вершину скрывало серое облако. Фродо наблюдал за друзьями, гадая, до чего они договорятся. Когда те вернулись, Гэндальф заговорил, и Фродо узнал, что решено попробовать преодолеть ненастье и высокогорный перевал. Он почувствовал облегчение. Фродо не знал, что за темный и тайный путь имел в виду маг, но при одном упоминании о нем Арагорн, казалось, исполнился отвращения, и Фродо был рад, что этот маршрут отвергли.

— С недавних пор мы заметили признаки того, — обратился Гэндальф к собравшимся, — что за проходом Красного Рога следят. К тому же я боюсь непогоды. Может пойти снег. Мы должны идти как можно быстрее. И все равно потребуется два дня, чтобы достичь высшей точки перевала. Сегодня стемнеет рано. Нужно выйти, как только вы будете готовы.

— Если позволите, я дам небольшой совет, — сказал Боромир. — Я родился под сенью Белых гор и кое-что знаю о путешествиях в горах. Прежде чем мы спустимся на ту сторону, мы столкнемся со жгучим холодом. Бессмысленно было бы во имя сохранения тайны замерзнуть насмерть. Здесь есть деревья и кусты. Когда мы двинемся в путь, пусть каждый возьмет с собой вязанку дров, сколько сможет унести.

— А Билл может захватить и побольше, а, малыш? — сказал Сэм. Пони скорбно посмотрел на него.

— Хорошо, — согласился Гэндальф, — но дрова не пойдут в дело, пока мы не встанем перед выбором: огонь или смерть.

Отряд вновь пустился в путь и вначале продвигался быстро. Но вскоре дорога стала крутой и трудной. Петляющая, взбирающаяся в гору тропа во многих местах почти исчезала под завалами из множества упавших камней. Толстый слой облаков делал ночную тьму непроглядной. Резкий ветер свистел в скалах. К полуночи путники вскарабкались на подножие огромных гор. Узкая тропа отвернула от крутой скальной стены влево, и над нею, невидимые во мраке, нависли мрачные склоны Карадраса. Справа темнела пропасть – там земля внезапно обрывалась в глубокое ущелье.

Путники с трудом преодолели очередной крутой подъем и на мгновение остановились на вершине. Фродо ощутил легкие прикосновения к своему лицу. Он поднял руку и смутно различил, что на рукав садятся белые снежинки.

Двинулись дальше. Но вскоре снег разошелся – он заполнял весь воздух, мешая видеть. Темные фигуры пригнувшихся Гэндальфа и Арагорна всего в паре шагов впереди были еле заметны.

— Ох, не нравится мне это, ох, не нравится, — пыхтел Сэм в спину Фродо. — Снег хорош славным утречком, только я люблю лежать в постели, когда он идет. Ах, вот бы весь этот снег выпал в Хоббитоне! То-то было бы радости! — Если не считать заросших вереском возвышенностей Нортфартинга, сильные снегопады в Шире редкость, приятная неожиданность и повод для веселья. Никто из хоббитов (за исключением Бильбо) не помнил долгой зимы 1311 года, когда в Шир через замерзший Брендивинь вторглись белые волки.

Гэндальф остановился. Снег уже доходил до лодыжек и толстым слоем лежал на его плечах и капюшоне.

— Этого я и боялся, — сказал он. — Что вы теперь скажете, Арагорн?

— Что я тоже боялся этого, — ответил Арагорн, — но меньше прочего. Я знаю, как опасен снег, хотя так далеко к югу он лишь высоко в горах выпадает столь обильно. Но мы пока поднялись невысоко, мы по-прежнему далеко внизу, где дороги всю зиму открыты.

— Уж не вражьи ли это козни? — сказал Боромир. — В моей земле говорят, будто он умеет управлять бурями в Горах Тени, что вздымаются на границах Мордора. Он обладает неведомой силой и имеет множество союзников.

— Видно, он и впрямь отрастил длинные руки, — согласился Гимли, — если может перебросить снег с севера, чтобы досадить нам здесь, за три сотни лиг оттуда.

— Да, руки у него действительно длинные, — подтвердил Гэндальф.

Пока путники стояли, ветер улегся, а снегопад утих и почти прекратился. Они вновь двинулись вперед, но не прошли и четверти мили, как буран разразился с новой яростью. Ветер свистел, снег превратился в слепящую пургу. Вскоре даже Боромиру стало трудно идти. Хоббиты, сгибаясь почти вдвое, с трудом брели вслед за своими более высокими товарищами, но было ясно, что если снегопад не затихнет, то далеко они не уйдут. Ноги Фродо точно налились свинцом. Пиппин едва тащился за ним. Даже Гимли, крепкий, как все гномы, недовольно бурчал на ходу.

Отряд остановился внезапно, как по молчаливому уговору. Путники расслышали в обступавшей их тьме странные жуткие звуки. Это мог быть просто шум ветра в горных расселинах и провалах, но он походил на пронзительные крики и раскаты безумного хохота. Со склонов горы посыпались камни. Они свистели над головами или с грохотом рушились на тропу рядом с путниками. Вновь и вновь слышался глухой грохот – это откуда-то сверху, с невидимых высот, катился то один, то другой огромный валун.

— Сегодня мы не можем идти дальше, — заметил Боромир. — Называйте это ветром, если угодно, но это голоса мертвецов, а камни нацелены в нас.

— И назову, — сказал Арагорн, — но это не опровергает ваших слов. В мире много злых и враждебных существ, которые недолюбливают двуногих и все же не союзники Саурона, а преследуют собственные цели. Среди них есть такие, что живут в этой земле дольше его.

— Карадрас еще давным-давно прозвали Лютым, и неспроста. Тогда о Сауроне в этих землях и слыхом не слыхали, — заметил Гимли.

— Неважно, кто наш враг: все равно мы не можем отразить нападение, — сказал Гэндальф.

— Но что же делать? — жалобно воскликнул Пиппин. Он опирался на Мерри и Фродо и дрожал.

— Либо остановиться, либо повернуть назад, — сказал Гэндальф. — Идти дальше бесполезно. Если мне не изменяет память, чуть выше тропа сбегает с утеса и идет по широкой, но мелкой канаве у подножия длинного крутого склона. Там нас ничто не защитит – ни от снега, ни от камней, ни от чего-либо другого.

— Но поворачивать назад в буран тоже бессмысленно, — заметил Арагорн. — Поднимаясь сюда, мы не видели ни единого местечка, которое могло бы послужить лучшим укрытием, чем эта скалистая стена.

— Укрытием! — прошептал Сэм. — Если это укрытие, тогда одна стена без крыши – дом.

Путники сбились в кучку и как можно теснее прижались к утесу. Склон смотрел на юг и у самого подножия слегка нависал над тропой, что, надеялись путники, могло отчасти защитить их от северного ветра и падающих камней. И все же вихревые потоки воздуха ударяли со всех сторон, а снег сыпал все гуще.

Все сбились в кучку, прижавшись спинами к скале. Пони Билл терпеливо, но уныло стоял перед хоббитами и немного заслонял их от непогоды, но ему быстро намело снега по колено, и сугробы продолжали расти. Если бы не более рослые спутники хоббитов, те скоро были бы погребены в снегу.

На Фродо напала страшная сонливость. Он почувствовал, что быстро погружается в теплый дремотный туман. Хоббиту почудилось, будто ноги ему согревает огонь и откуда-то из полумрака по другую сторону очага слышится голос Бильбо: «Я не слишком высокого мнения о твоем дневнике, — объявил он. — Снежная буря двенадцатого января: не стоило возвращаться, чтобы сообщить об этом».

«Но я хотел отдохнуть и отоспаться, Бильбо» — с усилием ответил Фродо и вдруг почувствовал, что его трясут. Возвращение к реальности было болезненным. Боромир вытащил его из снежного гнезда и поднял над землей.

— Коротыши тут умрут, Гэндальф, — сказал Боромир. — Бесполезно сидеть здесь, пока снег не засыплет нас с головой. Нужно спасаться.

— Дайте-ка им вот это, — Гэндальф пошарил в мешке и вынул кожаную фляжку, — только по одному глотку – каждому из нас. Это мирувор, наливка из Имладриса. Эльронд дал мне ее при расставании. Пустите по кругу!

Едва Фродо проглотил немного теплой ароматной жидкости, он ощутил прилив сил, сонная тяжесть ушла из его членов. Остальные тоже ожили и вновь обрели надежду и силы. А снег не прекращался. Он падал гуще прежнего, и ветер завывал громче.

— Как насчет костра? — внезапно спросил Боромир. — Пожалуй, сейчас нам придется выбирать между смертью и огнем, Гэндальф. Несомненно, когда нас завалит снегом, мы укроемся от всех недружелюбных глаз, но это нам не поможет.

— Разожгите, если сможете, — ответил Гэндальф. — Если шпионам эта буря нипочем, они все равно видят нас.

Но, хотя путники по совету Боромира принесли с собой сухие дрова и растопку, ни искусство эльфа, ни даже гнома не помогло развести огонь, который занимался бы на сырых дровах и не гас в снежной круговерти. Наконец Гэндальф неохотно принялся за дело сам. Взяв пучок прутьев, он на миг высоко поднял их, а потом, приказав «наур ан эдраит аммен!», ткнул посохом в середину охапки. Немедленно показался большой язык зелено-синего пламени, дерево вспыхнуло и затрещало.

— Если кто-нибудь видел это, мое присутствие здесь открыто, — сказал Гэндальф. — Я написал «Гэндальф здесь» письменами, которые умеет читать всякий от Ривенделла до устья Андуина.

Но Товарищество больше не заботили наблюдатели и вражьи соглядатаи. При виде огня сердца путников возрадовались. Дерево весело трещало, и, хотя вокруг свистел буран и снежные струйки подползали под ноги, все с радостью принялись отогревать руки у костра. Так они и стояли, подавшись к огню, обступив невысокие языки танцующего пламени, которое раздувал ветер. На их усталые озабоченные лица падал красный отсвет костра, а за спинами черной стеной стояла ночь.

Однако дерево горело быстро, а снег все сыпал.

Костер догорал, и в него подбросили последнюю ветку из последней вязанки.

— Ночь на исходе, — сказал Арагорн, — скоро рассвет.

— Если он сможет пробиться сквозь эти облака, — заметил Гимли.

Боромир вышел из круга и всмотрелся в черноту. — Снег поредел, — сказал он, — и ветер стихает.

Фродо устало вгляделся в снежные хлопья, которые по-прежнему вылетали из тьмы, на миг вспыхивая белизной в свете догорающего огня, но долго не замечал, чтобы метель унялась. Потом, когда его вновь начала охватывать сонливость, он вдруг понял, что ветер действительно затихает, а снежные хлопья стали крупнее и падают реже. Очень медленно занялся тусклый рассвет. Наконец снег совсем перестал.

Когда рассвело, путники увидели немую, закутанную в саван землю. Под их убежищем, там, где исчезла тропа, по которой они пробирались, высились белые горбы и купола и зияли бесформенные провалы, но горные вершины по-прежнему прятались в тяжелых облаках, грозивших новым снегопадом.

Гимли посмотрел наверх и покачал головой. — Карадрас не простил нас, — сказал он. — Если мы пойдем вперед, он сбросит на нас еще больше снега. Чем скорее мы снова спустимся вниз, тем лучше.

Все согласились с ним, но отступление оказалось делом трудным, если не невозможным. Всего в нескольких шагах от их кострища снег лежал слоем во много футов глубиной, выше хоббичьего роста. Кое-где ветер насыпал у скалы огромные сугробы.

— Если Гэндальф пойдет впереди с огнем, он сможет растопить для вас тропу, — сказал Леголас. Буря мало обеспокоила его, и он единственный из всего отряда не унывал.

— Если бы эльфы умели летать над горами, они могли бы принести сюда солнце и спасти нас, — ответил Гэндальф, — а я не умею жечь снег.

— Что ж, — сказал Боромир, — когда отказывают головы, должны работать руки, как у нас говорят. Самые сильные из нас должны отыскать путь. Смотрите! Хотя все вокруг покрыто снегом, наша тропа, когда мы поднимались, вывернула вон из-за того отрога внизу. Там и началась снежная буря. Если мы доберемся туда, возможно, дальше идти будет легче. Я думаю, здесь не более четверти мили.

— Тогда давайте пробьемся туда, — сказал Арагорн.

Арагорн был выше всех в отряде, но Боромир, почти такой же рослый, был гораздо шире в плечах и крепче сложен. Он пошел впереди, Арагорн за ним. Они двигались медленно и пробивались с трудом. Местами снег доходил им до груди, и часто казалось, что Боромир не столько идет, сколько плывет или прокапывается вперед. Леголас некоторое время с улыбкой следил за ними, потом повернулся к остальным. — Говорите, пусть самые сильные отыщут путь? А я говорю, пусть пахарь пашет, но плывет пусть выдра, а эльф легко пробежит по траве, по листве и по снегу!

С этими словами он проворно прыгнул вперед, и Фродо впервые заметил, что эльф не в сапогах, а в легких туфлях и что его ноги почти не оставляют следов на снегу.

— До свидания, — сказал Леголас Гэндальфу, — я иду искать солнце! — И он быстро, как бегун по твердой дорожке, понесся прочь. Скоро он обогнал с трудом торящих себе путь людей, махнул им рукой, умчался вдаль и исчез за поворотом.

Остальные, прижавшись друг к другу, ждали. Боромир и Арагорн превратились в черные пятнышки на белизне снега. Наконец и эти пятнышки скрылись из вида. Время тянулось медленно. Облака спустились ниже, порой вновь начинали кружиться редкие снежинки.

Примерно через час (хотя казалось, что прошло гораздо больше времени) хоббиты и Гимли увидели наконец возвращавшегося Леголаса. Одновременно из-за поворота внизу, сильно отставая от эльфа, появились Боромир с Арагорном и принялись с трудом взбираться по склону.

— Ну, — воскликнул Леголас, подбегая, — солнца я не принес. Оно гуляет по синим полям Юга, равнодушное к крошечному снежному холмику на этой кочке под названием Красный Рог. Но я принес искру надежды тем, кому суждено плестись пешком. За самым поворотом начинается огромнейший сугроб, и наши силачи уже пробили в нем проход. Они успели отчаяться, но тут я вернулся и сказал им, что этот сугроб чуточку шире стены. На другой стороне снега почти нет, а уж внизу его не хватит даже на то, чтобы ознобить хоббичьи ножки.

— Так я и думал, — пробурчал Гимли, — это была не обычная буря. Это злая воля Карадраса. Он не любит эльфов и гномов, и сугроб должен был отрезать нам путь к отступлению.

— К счастью, ваш Карадрас забыл, что с вами люди, — сказал подошедший в этот миг Боромир, — и, позвольте добавить, сильные, хотя вам больше пригодились бы люди помельче, но с лопатами. И все же нам удалось пробиться сквозь сугроб, так что все, кто не умеет легко бегать по снегу на манер эльфов, пусть скажут нам спасибо!

— Но как мы туда спустимся, пусть вы и пробили проход? — спросил Пиппин, выразив мысль всех хоббитов.

— Не теряйте надежды! — сказал Боромир. — Я устал, но у меня еще остались кое-какие силы, и у Арагорна тоже. Мы понесем маленький народец. Остальные, несомненно, смогут по очереди пройти за нами. Идемте, мастер Перегрин. Начну с вас.

Он поднял хоббита. — Цепляйтесь за спину. Руки мне понадобятся, — сказал он и двинулся вперед. Арагорн с Мерри шел за ними. При виде прохода, пробитого голыми руками, Пиппин поразился силе Боромира. Даже сейчас, шагая с грузом, Боромир расширял проход для идущих следом, отбрасывая снег в стороны.

Наконец они подошли к большому сугробу, внезапно перегородившему тропу, словно настоящая стена; его гребень – острый, словно его заточили ножом, – вздымался чуть ли не на два Боромировых роста, однако в середине был пробит ухабистый проход, похожий на мостик. Мерри и Пиппина высадили на другой стороне, и они с Леголасом стали ждать прибытия остальных.

Через некоторое время вернулся Боромир с Сэмом на закорках. За ними по узкой, но уже хорошо утоптанной тропе шел Гэндальф; он вел за собой Билла, на котором среди вьюков устроился Гимли. Последним шел Арагорн и нес Фродо. Они прошли по тропинке, но едва Фродо коснулся земли, как на тропу с глухим грохотом обрушился снежный оползень со множеством камней. Брызги снега ослепили путников, скорчившихся под скалой. Когда воздух очистился, они увидели, что тропа позади них завалена.

— Довольно! Довольно! — воскликнул Гимли. — Скорее уходим! — И действительно, с последним ударом гора успокоилась, как будто Карадрас удовольствовался тем, что незваные гости получили от ворот поворот и не посмеют сунуться дальше. Угроза снегопада миновала; облака начали рассеиваться. Посветлело.

В подтверждение слов Леголаса оказалось, что чем ниже спускаются путники, тем тоньше становится снежный покров: даже хоббиты получили возможность идти самостоятельно. Вскоре путники вновь стояли на плоском карнизе у начала крутого подъема, где накануне ночью заметили первые хлопья снега.

Давно уже наступило утро. С высоты путники оглядели западную равнину, оставленную позади. Далеко внизу у подножия горы виднелась ложбина, откуда они начали свой подъем.

У Фродо болели ноги. Он промерз до костей и проголодался, голова кружилась при одной мысли о длинном утомительном спуске. Перед глазами плыли черные пятна. Он протер глаза, но черные точки не исчезали. Они кружили в воздухе далеко внизу – и все-таки намного выше предгорных холмов.

— Опять птицы! — Арагорн показал вниз.

— Теперь уже ничего не поделаешь, — сказал Гэндальф. — Добрые они, или злые, или им вовсе нет до нас дела, нужно немедленно спускаться. Мы не можем ждать следующей ночи, даже в отрогах Карадраса!

Холодный ветер дул им в спину, когда они отвернулись от прохода Красного Рога и устало побрели вниз по склону. Карадрас победил их.

Глава IV Путь во тьме

Наступил вечер и серый свет быстро угасал, когда путники остановились на ночлег. Все очень устали. Горы окутала густеющая тьма, дул холодный ветер. Гэндальф дал всем еще по глотку мирувора. Когда съели скромный ужин, колдун созвал совет.

— Разумеется, сегодня ночью мы не можем идти дальше, — сказал он. — Попытка воспользоваться проходом Красного Рога утомила нас, и нужно хоть немного отдохнуть.

— Куда же потом? — спросил Фродо.

— Нас по-прежнему ждут наша дорога и наша задача, — ответил Гэндальф. — Выбора нет – мы либо идем дальше, либо возвращаемся в Ривенделл.

При упоминании о возвращении в Ривенделл лицо Пиппина заметно прояснилось, а Мерри и Сэм с надеждой подняли головы. Но Арагорн и Боромир никак не откликнулись на слова мага. Фродо встревожился.

— Я бы не прочь, — сказал он, — но разве я могу вернуться с позором, если есть иной выход и мы не потерпели окончательного поражения?

— Ты прав, Фродо, — поддержал Гэндальф. — Вернуться значит признать, что мы побеждены, и накликать худшее поражение. Если мы теперь вернемся, Кольцо останется в Ривенделле – мы никогда уже не сможем отправиться в Мордор. Тогда рано или поздно Ривенделл будет осажден и после недолгой и жестокой борьбы уничтожен. Духи Кольца – смертельно опасные противники, но они лишь тень той страшной мощи, которую обретут, если Кольцо Власти снова окажется на руке их хозяина.

— Значит, пока остается хоть какая-то возможность, надо идти вперед, — вздохнул Фродо. Сэм опять приуныл.

— Есть один выход, и можно было бы рискнуть, — проговорил Гэндальф. — Обдумывая наше путешествие, я с самого начала решил, что следовало бы рискнуть. Но это нелегкий путь, и я не говорил о нем раньше. Арагорн был против, считая, что вначале нужно попытаться пройти через горы.

— Если эта дорога хуже, чем через проход Красного Рога, тогда она действительно ужасна, — сказал Мерри. — Но расскажите же о ней, чтобы мы сразу узнали худшее.

— Дорога, о которой я говорю, ведет в подземелья Мории, — сказал Гэндальф. Один только Гимли поднял голову, и в его глазах затеплился огонек. Всех остальных при упоминании о Мории охватил ужас. Даже для хоббитов она была легендой, внушающей смутный страх.

— Дорога может привести в Морию, но как знать, что она выведет нас оттуда? — мрачно спросил Арагорн.

— Это название пророчит недоброе, — сказал Боромир, — и я не вижу необходимости идти туда. Если мы не можем пересечь горы, идемте на юг, к Роханскому проходу. Там живут дружественные моему народу люди. Я сам шел в Ривенделл этой дорогой. Или можно миновать провал и, перейдя через реку Исен, углубиться в Лангстранд и Лебеннин, а стало быть, прийти в Гондор из приморья.

— С тех пор как вы пришли на Север, Боромир, положение изменилось, — ответил Гэндальф. — Разве вы не слышали, что я рассказывал о Сарумане? С ним мне, возможно, придется разбираться самому, когда все будет позади. Но Кольцо не должно приближаться к Исенгарду, если есть хоть какая-то возможность предотвратить это. Роханский проход закрыт для нас, покуда с нами Кольценосец.

Что касается более длинного пути: нельзя терять времени. На такое путешествие ушел бы год, нам пришлось бы пройти через множество земель, пустынных и бесприютных. И все же они были бы небезопасны для нас. За ними пристально следят и Саруман, и Враг. Когда вы шли на Север, Боромир, то были в глазах Врага лишь случайным путником и не представляли для него интереса. Он был занят охотой за Кольцом. Но теперь вы возвращаетесь как один из Сопровождающих Кольцо, и, пока вы с нами, вы в опасности. С каждой лигой, пройденной на юг под открытым небом, опасность будет увеличиваться.

Боюсь, что после открытой попытки преодолеть горы наше положение стало совсем отчаянным. Не вижу никакой надежды – можно лишь как можно скорее на время исчезнуть из вида и запутать след. Поэтому я считаю, что нельзя идти ни через горы, ни в обход. Надо пройти под ними. Во всяком случае, Враг меньше всего ожидает, что мы выберем этот путь.

— Мы не знаем, чего он ожидает, — возразил Боромир. — Он может следить за всеми дорогами, вероятными и невероятными. В таком случае Мория для нас – ловушка, все равно что постучаться в ворота Башни Тьмы. Мория – дурное имя.

— Вы не понимаете, о чем говорите, сравнивая Морию с крепостью Саурона, — ответил Гэндальф. — Я единственный из вас бывал в подземельях Повелителя Тьмы, да и то лишь в его старом и более скромном жилище в Дол-Гулдуре. Те, кто входит в ворота Барад-Дура, не возвращаются. Но я не повел бы вас в Морию, не будь надежды выйти оттуда. Конечно, если там орки, нам придется туго. Но большую часть орков Туманных гор разогнали или уничтожили в битве Пяти Армий. Орлы сообщают, что орки вновь стягиваются туда издалека, но Мория, возможно, еще свободна.

Есть даже надежда, что там живут гномы и что в одном из глубоких залов, построенных отцами гномов, мы найдем Балина, сына Фундина. Но чтобы узнать это, нужно вступить на ту тропу, какую изберет нужда.

— Я вступаю с вами на эту тропу, Гэндальф! — воскликнул Гимли. — Я пойду и увижу залы Дюрина, что бы ни ждало нас там, если только вы сможете отыскать запертые двери.

— Идет, Гимли! — сказал Гэндальф. — Вы подбодрили меня. Мы вместе поищем потайные двери. И вместе пройдем в них. В разрушенных гномьих подземельях сбить с толку гнома труднее, чем эльфа, человека или хоббита. Но я не впервые иду в Морию. Я долго искал там Трайна, сына Трора, после его исчезновения. Я прошел Морию и выбрался оттуда живым!

— Я тоже однажды прошел через Димрилльский проход, — спокойно сказал Арагорн, — но, хотя тоже вернулся, сохранил об этом очень скверные воспоминания. Я не хочу входить в Морию вторично.

— А я и в первый раз не хочу, — заявил Пиппин.

— И я, — пробормотал Сэм.

— Конечно! — сказал Гэндальф. — Кто же хочет? Но вопрос стоит так: кто пойдет со мной, если я поведу вас туда?

— Я, — с готовностью сказал Гимли.

— И я, — тяжело согласился Арагорн. — Я чуть не погубил вас в снегах, однако никто не сказал и слова в осуждение. Я последую за вами, если мое последнее предостережение не находит отклика в ваших сердцах. Я думаю сейчас не о Кольце и не о нас, остальных, я думаю о вас, Гэндальф. И говорю вам: если войдете в двери Мории, берегитесь!

— А я не пойду, — сказал Боромир, — если только все Товарищество не выскажется за это. Что скажут Леголас и маленький народец? Наверное, нужно выслушать и Кольценосца?

— Я не хочу идти в Морию, — сказал Леголас.

Хоббиты промолчали. Сэм смотрел на Фродо. Наконец Фродо заговорил. — Мне не хочется идти туда, — сказал он, — но не хочется и отвергать совет Гэндальфа. Прошу вас: отложим решение до завтра. Утро вечера мудренее. Гэндальф скорее получит поддержку светлым утром, чем в холодном мраке ночи. Как воет ветер!

Тут все примолкли и задумались. И услышали, как ветер свистит среди скал и деревьев и воет на темных пустошах.

Внезапно Арагорн вскочил. — Как воет ветер! — воскликнул он. — Волчьими голосами! Варги проникли на запад от гор!

— Так стоит ли ждать утра? — откликнулся Гэндальф. — Все как я сказал. Охота началась! Пусть мы доживем до рассвета, разве можно будет пробираться на юг ночами, если нас станут преследовать дикие волки?

— Далеко ли Мория? — спросил Боромир.

— Одна из дверей была на юго-западе от Карадраса, в пятнадцати милях отсюда по прямой и в двадцати, если идти окольными тропами, — угрюмо откликнулся Гэндальф.

— Тогда, если получится, нужно выйти чуть свет, — сказал Боромир. — Бойся не орка ночною порой, бойся заслышать волчий вой.

— Верно! — согласился Арагорн, вынимая меч из ножен, — но там, где воют волки, бродят и орки.

— Жаль, что я не послушался совета Эльронда, — пробормотал Пиппин, обращаясь к Сэму. — Все-таки я ничтожество. Во мне мало от Бандобраса Бычьего Рева: этот вой леденит мне кровь. Никогда еще мне не было так страшно.

— И у меня сердце ушло в пятки, мастер Пиппин, — сказал Сэм, — но нас еще не сожрали, и с нами могучие друзья. Что бы ни припасла судьба для старого Гэндальфа, я уверен: это не волчье брюхо.

Чтобы ночью защититься, отряд взобрался на вершину небольшого холма, под которым укрывался. Вершину венчала купа старых кривых деревьев, а неподалеку виднелось разомкнутное кольцо больших камней. В центре кольца они развели костер – надеяться на то, что темнота и тишина собьют охотящуюся стаю со следа, не приходилось.

Они сидели вокруг костра. Те, что не дежурили, беспокойно дремали. Бедный пони Билл дрожал и потел от страха. Теперь волки выли со всех сторон, и этот вой то удалялся, то приближался. В ночной тьме вокруг холма горело множество глаз. Были такие, что подступали к самому кольцу. В проломе меж камней вдруг возник силуэт огромного волка, глядевшего на путников. Волк издал громовой рев – словно вожак, поднимающий стаю в атаку.

Гэндальф встал, шагнул вперед и занес посох. — Слушай, пес Саурона! — воскликнул он. — Здесь Гэндальф! Беги, если дорожишь своей подлой шкурой. Я иссушу тебя от хвоста до рыла, только ступи в круг!

Волк заворчал и неожиданно прыгнул вперед. В то же мгновение послышался резкий звон: Леголас спустил тетиву. С ужасным воем волк грохнулся наземь – стрела эльфа пробила ему горло. Горящие глаза внезапно погасли. Гэндальф и Арагорн решительно двинулись вперед, но холм уже опустел, хищная стая разбежалась. И тьма вокруг наполнилась тишиной, слышался только вой ветра.

Ночь была на исходе, на западе, проглядывая сквозь разрывы в облаках, садилась луна. Фродо вдруг вздрогнул и проснулся. Яростный дикий вой внезапно огласил лагерь. Большая армия варгов бесшумно собралась и теперь напала на бивак сразу со всех сторон.

— Подбросьте дров в костер! — закричал Гэндальф хоббитам. — Обнажите мечи и встаньте спина к спине!

Когда новая порция дров вспыхнула, Фродо в дрожащем свете пламени увидел, как через каменное кольцо перемахивают многочисленные серые тени. Их становилось все больше. Одному из вожаков, огромному волку, Арагорн мечом разрубил горло; Боромир широким взмахом снес голову следующему. Рядом с гондорцем, расставив крепкие ноги, стоял Гимли, орудуя топором. Звенел лук Леголаса.

В мерцающем свете костра Гэндальф, казалось, внезапно вырос: его огромный грозный силуэт возвышался на холме подобно изваянному из камня древнему властелину. Наклонившись, он подхватил горящую ветвь и пошел навстречу волкам. Те попятились. Высоко в воздух швырнул Гэндальф пылающую ветвь. Она внезапно вспыхнула белым огнем молний, и громом раскатился голос мага:

— Наур ан эдраит аммен! Наур дан и нгаурхот! — закричал он.

Раздался рев и треск, и на дереве, под которым стоял Гэндальф, распустились листья и цветы из слепящего пламени. Огонь заплясал по верхушкам деревьев. Вершину холма одел огненный венец. Мечи и ножи защищавшихся ярко заблестели. Последняя стрела Леголаса вспыхнула в воздухе и, горящая, вонзилась в сердце огромного волка-вожака. Прочие волки обратились в бегство.

Огонь постепенно угасал, и вскоре не осталось ничего, кроме пепла и золы. От обгорелых пней к тусклому рассветному небу поднимался горький дым. Побежденные варги не возвращались.

— Что я говорил, мастер Пиппин? — сказал Сэм, убирая меч в ножны. — Волкам его не взять. Вот это была штука! У меня чуть волосы не сгорели.

Совсем рассвело, но волков нигде не было видно – путники тщетно искали трупы врагов. Не осталось и следа схватки, лишь обугленные деревья да стрелы Леголаса, разбросанные по вершине холма. Все стрелы были целы, кроме одной, у которой отломился наконечник.

— Этого я и опасался, — сказал Гэндальф. — Это не были обычные волки, рыщущие в дикой пустыне в поисках пропитания. Давайте быстро поедим и уйдем отсюда!

В тот день погода вновь изменилась, как будто некая сила, управлявшая ею, сочла снег бесполезным, поскольку путники отказались от мысли пройти через горный перевал, и теперь пожелала яркого света, дабы издалека ясно видеть все, что перемещается по пустыне. За ночь ветер с северного переменился на северо-западный, а теперь и вовсе прекратился. Облака уплыли на юг, открыв ясное синее небо, вершины гор залил бледный солнечный свет.

— Мы должны добраться до дверей Мории до захода солнца, — сказал Гэндальф, — иначе рискуем вовсе не увидеть их. Это недалеко, но путь может оказаться извилистым, ибо здесь Арагорн не сможет вести нас; он редко бывал в этих краях, да и мне лишь однажды случилось побывать у западной стены Мории – и очень давно.

Дверь вон там, — показал он на юго-восток, где склоны гор отвесно спускались в тень у подножий. Издалека с трудом можно было различить цепь голых скал и в середине одну выше прочих, похожую на большую серую стену. — Когда мы уходили от перевала, я повел вас на юг, а не назад к тому месту, откуда мы вышли, как некоторые из вас могли заметить. И поступил правильно – теперь расстояние сократилось на несколько миль, а нужно торопиться. Идемте!

— Не знаю, на что и надеяться, — угрюмо сказал Боромир, — на то, что Гэндальф найдет эту дверь, или на то, что, подойдя к скале, мы обнаружим, что ворота исчезли навсегда. Выбирать не из чего, скорей всего мы окажемся в ловушке между волками и стеной. В дорогу!

Гимли теперь шел впереди, рядом с магом, так ему хотелось поскорее увидеть Морию. Вдвоем они повели отряд назад к горам. В старину единственная дорога с запада в Морию шла вдоль русла ручья Сираннон, берущего начало у подножий скал неподалеку от того места, где находилась дверь. Но то ли Гэндальф заблудился, то ли местность за последние годы изменилась: маг не нашел ручья там, где ожидал его увидеть, – в нескольких милях к югу от места их ночлега.

Утро перешло в полдень, а Товарищество продолжало пробираться по бесплодному и пустынному краю красных камней. Нигде не было заметно блеска воды, не слышно ее шума. Все было уныло и мрачно. Путники пали духом. Они не видели ничего живого, даже птиц в небе. Но что принесет им ночь, если застигнет в этой пустыне, никто не мог сказать.

Неожиданно Гимли, шедший впереди, обернулся и подозвал остальных. Он стоял на бугре и указывал вправо. Торопливо взобравшись к нему, все увидели внизу узкий и глубокий канал. Он был пуст и тих, вода жалкой струйкой текла по красно-коричневому каменному дну. Но по ближнему берегу канала проходила тропа, разбитая и заброшенная – она вилась среди разрушенных стен и останков древней брусчатки.

— Ага! Наконец-то! — сказал Гэндальф. — Здесь протекал ручей Сираннон – его обычно называли «Ручей-у-Ворот». Но не возьму в толк, что с водой: прежде она текла быстро и шумно. Идемте! Надо торопиться. Мы опаздываем.

Путники сбили ноги и очень устали, но миля за милей упрямо шли по каменистой извилистой тропе. Солнце перевалило за полдень и покатило на запад. Сделав короткий привал и наскоро перекусив, двинулись дальше. Впереди хмурились горы, но путь отряда пролегал по глубокой впадине, и друзья могли видеть далеко на востоке лишь самые высокие отроги и вершины.

Наконец подошли к крутому повороту. Здесь дорога, которая, изменив направление, шла на юг между берегами канала и крутым откосом слева, вновь повернула прямо на восток. Обогнув угол, путники увидели перед собой низкий утес, примерно пять саженей высотой, с разбитой и развороченной вершиной. Из широкого пролома в утесе, по-видимому, пробитого в камне водопадом, некогда многоводным и могучим, тонкой струйкой лилась вода.

— И впрямь все изменилось! — сказал Гэндальф. — Но я не ошибся, это здесь. Вот все, что осталось от Лестничного водопада. Если я правильно помню, тут в отвесной стене были прорублены ступени, но главная дорога сворачивала влево и в несколько витков взбиралась к вершине. Водопад и стены Мории разделяла неглубокая долина, через которую протекал Сираннон и шла дорога. Посмотрим, как это выглядит сейчас!

Они без труда нашли каменные ступени, и Гимли резво побежал по ним, а следом Гэндальф и Фродо. Достигнув вершины, они увидели, что дальше дороги нет, и поняли, почему Ручей-у-Ворот пересох. Позади закатное солнце сверкающим золотом заливало холодное западное небо. Впереди расстилалось темное неподвижное озеро. Его тусклая поверхность не отражала ни неба, ни солнца. Сираннон был перегорожен и затопил всю долину. За зловещей водой возвышались огромные утесы, их суровые склоны казались в угасающем свете мертвенно-бледными: конец, не пройти. Ни следа ворот или прохода, ни трещины или щели не видел Фродо в хмуром камне.

— Это Стены Мории, — показал Гэндальф на противоположный берег озера. — Некогда здесь была дверь, Эльфийская Дверь в конце дороги из Холлина, по которой мы пришли. Но этот путь закрыт. Я думаю, никто из нас не захочет переплывать это мрачное озеро на исходе дня. Оно выглядит отвратительно.

— Надо найти обходной путь с севера, — сказал Гимли. — Первое, что нужно сделать, – подняться по главной тропе и посмотреть, куда она приведет нас. Даже если бы озера не было, мы все равно не смогли бы поднять по этой лестнице багаж и пони.

— Мы все равно не сможем взять беднягу с собой в подземелье, — сказал Гэндальф, — дорога под горами темна, там есть узкие и крутые переходы, которые пони не одолеть, даже если мы сумеем там пройти.

— Бедный старина Билл! — вздохнул Фродо. — Я не подумал об этом. И бедный Сэм! Что-то он скажет?

— Извини, — сказал Гэндальф. — Бедный Билл был полезным товарищем, и мне жалко оставлять его на произвол судьбы. Если бы решать выпало мне, я пошел бы налегке и не брал с собой ни лошади, ни пони, тем паче этого, к которому так привязался Сэм. Я с самого начала боялся, что нам придется выбрать эту дорогу.

День близился к концу и на небе появились первые холодные звезды, когда отряд по возможности быстро одолел склон и достиг берега озера. В поперечнике оно, казалось, не превышало четверти мили в самом широком месте. Далеко ли оно протянулось на юг, разглядеть в тускнеющем свете было невозможно, но его северная оконечность находилась не более чем в полумиле от того места, где стояли путники, и между каменными краями ущелья и кромкой воды виднелась полоска ровной земли. Путники поспешили вперед: до указанного Гэндальфом места им оставалось пройти по другому берегу озера милю-другую. К тому же нужно было еще отыскать дверь.

Подойдя к крайней северной точке озера, они обнаружили, что путь им преграждает узкая полоса воды. Ручей был зеленый, застоявшийся, вязкой илистой полоской уходил он к окрестным холмам. Гимли, не смущаясь, решительно двинулся вперед и обнаружил, что там мелко, по щиколотку. Следуя его примеру, отряд гуськом перешел ручей, тщательно выбирая дорогу, – на дне заросших водорослями луж скрывались скользкие камни, и каждый шаг таил опасность. Фродо вздрогнул от отвращения, когда темная мутная вода коснулась его ног.

Когда Сэм, ведя за собой Билла, последним из Товарищества ступил на противоположный берег, раздался негромкий всплеск и бульканье, словно рыба потревожила спокойную поверхность озера. Живо оглянувшись, путники увидели на воде рябь, оттененную чернью сумерек: вдалеке по поверхности озера расходились широкие круги. Опять булькнуло, и наступила тишина. Тьма сгустилась, набежавшие облака скрыли последние проблески заката.

Гэндальф теперь шел широким быстрым шагом, остальные, как могли, поспевали за ним. Достигли полоски сухой земли между утесами и водой: она была узкая, почти везде не шире дюжины локтей, и завалена камнями и обломками скал, но путники нашли обходной путь, держась поближе к утесам и как можно дальше от темной воды. Пройдя вдоль берега около мили на юг, они вышли к остролистам. В ложбинах гнили пни и мертвые сучья, по-видимому, остатки прежних зарослей или живой изгороди, когда-то окаймлявшей дорогу через затопленную долину. Но у самой скалы стояли, по-прежнему полные сил и жизни, два высоких дерева – таких могучих остролистов Фродо еще не видел. Их огромные корни тянулись от стены к воде. Издалека, с вершины Лестницы они казались жалкими кустиками под каменной кручей, но теперь возвышались подобно башням; темные, крепкие, неподвижные, они отбрасывали к своим подножиям глубокую тень и походили на сторожевые вышки в конце дороги.

— Наконец мы на месте! — с облегчением сказал Гэндальф. — Здесь кончается эльфийская дорога из Холлина. Народ этой земли почитал остролист священным деревом и посадил его здесь, чтобы обозначить границу своих владений, поскольку Западную дверь пробили главным образом для сообщения с повелителями Мории. Это было в те счастливые дни, когда порой еще завязывалась тесная дружба между разными расами, даже между эльфами и гномами.

— Эта дружба увяла не по вине гномов, — заявил Гимли.

— Не слыхал, чтобы в этом были виноваты эльфы, — возразил Леголас.

— Я слышал и то, и другое, — сказал Гэндальф, — и не собираюсь сейчас разрешать ваш спор. Но прошу вас, Леголас, и вас, Гимли, – останьтесь друзьями и помогите мне. Мне нужны вы оба. Двери спрятаны и закрыты, и чем скорее мы найдем их, тем лучше. Близится ночь!

Обернувшись к остальным, он сказал: — Пока я ищу, подготовьтесь к спуску в подземелье. Боюсь, здесь нам придется распрощаться с нашим вьючным другом. Оставьте все, что захватили на случай холодной погоды: это нам не понадобится ни в Мории, ни когда мы выйдем на юге. Вместо этих вещей распределите между собой то, что нес пони, особенно пищу и мехи для воды.

— Но мы не можем бросить бедного старого Билла в этом проклятом месте, мастер Гэндальф! — с гневом и горечью воскликнул Сэм. — Я не позволю, так и знайте! Он столько прошел с нами, и вообще!

— Прости, Сэм, — сказал чародей, — но, когда дверь откроется, тебе вряд ли удастся втащить Билла внутрь, в длинные темные коридоры Мории. Тебе придется выбирать между Биллом и хозяином.

— Он пойдет за мастером Фродо и в драконье логово, если я поведу его, — возразил Сэм. — Оставить его здесь с этими волками значит попросту убить!

— Надеюсь, все обойдется, — сказал Гэндальф. Он положил ладонь на голову пони и тихо заговорил: — Ступай со словом охраны и руководства. Ты умное животное и многое узнал в Ривенделле. Иди туда, где есть трава, и в конце концов придешь к дому Эльронда или куда захочешь.

Так-то, Сэм! У него будет столько же шансов спастись от волков и вернуться домой, как у нас.

Сэм стоял рядом с пони и угрюмо молчал. Билл, который, казалось, хорошо понимал, о чем идет речь, поднял голову и подсунул морду к уху Сэма. Сэм расплакался. Он принялся распутывать веревки и снимать вьюки со спины пони, швыряя их на землю. Остальные разбирали вещи, складывая в кучу то, что можно оставить, и распределяя между собой остальное.

Покончив с этим, все повернулись к Гэндальфу. Тот, казалось, ничего не сделал за это время. Он стоял между двумя деревьями и пристально смотрел на голую стену утеса, как будто пытался взглядом просверлить в ней дыру. Гимли бродил у стены, время от времени постукивая по ней топором. Леголас прижался к камню, словно прислушиваясь.

— Ну, мы на месте – и готовы, — доложил Мерри, — но где же дверь? Я ничего не вижу.

— Двери гномов устроены так, что их нельзя увидеть, когда они закрыты, — ответил Гимли. — Они невидимы, и даже хозяева не смогут найти или открыть их, если забудут секрет.

— Но эта дверь была сделана иначе, — возразил Гэндальф, внезапно оживляясь, и обернулся. — Если только все не изменилось окончательно, глаза, которые знают, что искать, могут обнаружить знак.

Он подошел к стене. Между тенями двух деревьев точно посередине было ровное место; Гэндальф провел над ним ладонями вперед и назад, что-то бормоча себе под нос. Потом отступил.

— Смотрите! — воскликнул он. — Видите вы что-нибудь?

Луна освещала серую поверхность камня, но вначале ничего иного путники не увидели. Затем на поверхности, там, где прошлись руки мага, медленно возникли едва заметные линии, похожие на тонкие прожилки в камне. Вначале они напоминали бледное подобие паутины, столь тонкой, что она лишь слабо мерцала в лунном свете, но постепенно ее нити ширились и проступали четче, пока не определился рисунок.

В самой высокой точке, куда только могли дотянуться руки Гэндальфа, появилась арка с переплетенными буквами эльфийского письма. Ниже, хотя местами прожилки были стерты и выщерблены, можно было разглядеть очертания наковальни и молота, увенчанных короной в окружении семи звезд. Под всем этим путники вновь увидели два дерева со множеством полумесяцев на ветвях. Отчетливее всего в центре двери проступала звезда с бесчисленными лучами.

— Герб Дюрина! — воскликнул Гимли.

— И дерево Высокорожденных эльфов! — сказал Леголас.

— И звезда дома Феанора, — добавил Гэндальф. — Они сделаны из итильдина, который отражает только звездный и лунный свет и спит до тех пор, пока его не коснется тот, кто скажет давно забытые в Средиземье слова. Давненько я уже не слышал их и должен был основательно порыться в памяти, чтобы вспомнить.

— Что же здесь написано? — спросил Фродо, который старался расшифровать надпись на арке. — Я думал, что знаю письмо эльфов, но этого не могу прочесть.

— Это слова древнего эльфийского языка с запада Средиземья, — объяснил Гэндальф, — но мне они не говорят ничего вразумительного. Вот что они означают: дверь Дюрина, повелителя Мории. Скажи, друг, и входи. А ниже более мелко: Писано мною, Нарви. Знаки сии изобразил Келебримбор из Холлина.

— А что значит «скажи, друг, и входи»? — спросил Мерри.

— Это-то ясно, — ответил Гимли. — Если ты друг, скажи нужное слово, дверь откроется, и ты сможешь войти.

— Да, — подтвердил Гэндальф, — эта дверь, вероятно, управляется словом. У гномов есть двери, которые открываются лишь в особое время или лишь избранным, у других есть замки, и к нему нужен ключ, даже если известно время и слово. У этих дверей нет ключа. В дни Дюрина они не были тайными. Обычно они были открыты, и возле них сидели стражники. Но если они оказывались закрыты, то знающий слово произносил его и входил. Так во всяком случае говорится в записях. Верно, Гимли?

— Верно, — отозвался гном, — только само слово теперь забыто. Искусник Нарви и все его родичи давно исчезли с лица земли.

— Но вы-то, конечно, знаете слово, Гэндальф? — взволнованно спросил Боромир.

— Нет! — ответил колдун.

Все разочарованно переглянулись. Только Арагорн, хорошо знавший Гэндальфа, хранил молчание.

— Тогда зачем было вести нас в это проклятое место? — воскликнул Боромир, с содроганием оглядываясь на темную воду. — Вы говорили, что однажды прошли через Морию. Как это могло быть, если вы не знаете, как войти?

— Отвечаю на ваш первый вопрос, Боромир, — сказал маг. — Да, я не знаю слова – пока. Но мы еще посмотрим. А бессмысленностью моих действий, — добавил он, блестя глазами из-под нависших бровей, — извольте интересоваться тогда, когда она будет доказана. Что касается второго вопроса... вы сомневаетесь в истинности моих слов? Или у вас не осталось ни капли рассудка? Я проходил не этим путем. Я пришел с востока.

Если хотите знать, эти двери открываются наружу. Изнутри их можно распахнуть простым нажатием руки. А вот снаружи ничто не откроет их, кроме заклинания или приказа. Их нельзя открыть силой.

— Что же вы будете делать? — спросил Пиппин, не испугавшись нахмуренных бровей мага.

— Стучать в них вашей головой, Перегрин Тук, — рассердился Гэндальф. — А если и это не пошатнет их и мне дадут отдохнуть от глупых вопросов, поищу слово-ключ. Некогда я знал все заклятия на языках эльфов, людей и орков. До сих пор я без труда могу припомнить пару сотен этих заклинаний. Но, думаю, потребуется проверить лишь немногие, и мне не придется выспрашивать у Гимли тайные слова гномов, которым они никого не учат. Слово-ключ должно быть на языке эльфов, как и надпись на арке, – это не вызывает сомнений.

Чародей вновь подошел к скале и дотронулся посохом до серебряной звезды в середине, под знаком наковальни.

— Аннон эдхелен, эдро хи аммен!

Феннас ноготрим, ласто бет ламмен! — повелительно провозгласил он. Серебряные линии потускнели, но серый камень не дрогнул.

Много раз повторял он эти слова в различном порядке или на различный манер. Потом одно за другим испытал другие заклинания, говоря иногда быстро и громко, иногда тихо и медленно. Потом произнес много отдельных слов из языка эльфов. Ничего не произошло. Утес возвышался в ночи, мигали бесчисленные звезды, дул холодный ветер, но дверь не дрогнула.

И опять Гэндальф приблизился к стене. Воздев руки, он гневно произнес: «Эдро! Эдро!» — и ударил посохом по скале. — «Откройся! Откройся!» — кричал он, повторяя этот приказ на всех языках, какие когда-либо знали в Средиземье. Потом швырнул посох на землю и молча сел.

В этот момент ветер донес издалека волчий вой. Билл в страхе задрожал. Сэм подошел к нему и что-то тихонько зашептал.

— Не давай ему убежать! — сказал Боромир. — Похоже, он нам еще понадобится, если только нас не найдут волки. Как я ненавижу этот грязный пруд! — Он наклонился, подобрал большой камень и далеко зашвырнул его в темную воду.

Камень с мягким всплеском исчез, но в то же мгновение послышались свист и бульканье. Большие рябящие круги разошлись по поверхности воды за тем местом, где упал камень, и медленно двинулись к утесам.

— Зачем вы это сделали, Боромир? — спросил Фродо. — Мне тоже отвратительно это место, и я тоже боюсь. Не знаю, чего: не волков и не тьмы за дверью, но чего-то еще. Я боюсь озера. Не трогайте его!

— Жаль, что нам нельзя уйти, — сказал Мерри.

— Почему Гэндальф быстренько не сделает что-нибудь? — спросил Пиппин.

Гэндальф не обращал на них внимания. Он сидел, склонив голову то ли в отчаянии, то ли в тревожной задумчивости. И вновь послышался зловещий волчий вой. Рябь на воде росла и приближалась, волны уже бились о берег.

Внезапно все вздрогнули от неожиданности – колдун вскочил и засмеялся. — Я понял! — воскликнул он. — Конечно же! Конечно! Просто до глупости, как все загадки, когда знаешь ответ.

Подобрав посох, он встал перед скалой и ясным голосом произнес: «Меллон!»

Звезда ярко блеснула и погасла. Затем беззвучно обозначились очертания большой двери, хотя раньше там не видно было ни трещинки, ни щели. Дверь медленно разделилась посередине, и половинки ее дюйм за дюймом стали открываться наружу, пока не прильнули к камню. В отверстии показалась круто уходящая вверх лестница, но полумрак, окутывающий ее нижние ступени, выше сгущался в тьму темнее ночи. Товарищество в удивлении уставилось в проем.

— Я все-таки ошибся, — сказал Гэндальф, — и Гимли тоже. Мерри, единственный из всех, напал на правильный след. Слово-ключ с самого начала было написано на арке. Переводить следовало так: «Скажи „друг“ и входи». Стоило мне произнести «друг» на эльфийском языке, и дверь открылась. Совсем просто. Слишком просто для ученого мужа в эти тревожные дни. Ах, то были счастливые времена! А теперь идемте!

Гэндальф шагнул вперед и поставил ногу на нижнюю ступеньку. Но в этот момент произошло сразу несколько событий. Фродо почувствовал, как что-то схватило его за лодыжку, и с криком упал. Пони Билл заржал от страха и, задрав хвост, помчался вдоль берега в темноту. Сэм ринулся за ним, но, услышав крик Фродо, вернулся, плача и бранясь. Остальные обернулись и увидели, что вода в озере забурлила, как будто с юга по нему плыла армада змей.

Из воды высунулось длинное извивающееся щупальце, бледно-зеленое, мокрое и светящееся, оканчивавшееся пальцами. Ухватив Фродо за ногу, оно поволокло хоббита в воду. Сэм, упав на колени, полосовал щупальце ножом.

Щупальце отпустило Фродо, и Сэм потащил хозяина прочь, призывая на помощь. Из воды показалось еще два десятка щупалец. Темная вода кипела, распространяя отвратительный запах.

— В проход! Вверх по лестнице! Быстрей! Быстрей! — закричал Гэндальф и кинулся обратно. Вырвав товарищей из объятий ужаса, пригвоздившего к земле всех, кроме Сэма, он погнал их вперед.

Они успели как раз вовремя. Сэм и Фродо поднялись лишь на несколько ступеней, а Гэндальф только начинал подъем, когда щупальца, извиваясь, преодолели узкую полоску берега и принялись обшаривать стену и двери. Одно из них перебралось через порог, поблескивая в звездном свете. Гэндальф обернулся и замер. Если он вспоминал слово, закрывающее дверь, то в этом не было необходимости. Множество свивающихся кольцами щупалец налегли на дверь с обеих сторон и с ужасной силой качнули. Створки с гулким грохотом захлопнулись, и воцарилась кромешная тьма. Сквозь массивный камень до путников глухо донеслись скрежет и треск.

Сэм, сжимая руку Фродо, без сил опустился на ступеньку. — Бедняга Билл! — сказал он прерывистым от слез голосом. — Бедняга Билл! Волки и змеи! Я должен был выбрать, мастер Фродо. Я должен был пойти с вами.

Они услышали, как Гэндальф опять спустился по ступенькам и ударил посохом в дверь. Камень и лестница задрожали, но дверь не открылась.

— Ну и ну! — произнес колдун. — Путь назад отрезан, остался лишь один выход – по другую сторону гор. Судя по звукам, снаружи нагромоздили камни и вырванные с корнями деревья. Жаль, великолепные были остролисты и прожили так долго...

— Я с самого начала, едва ступил в воду, почувствовал, что рядом что-то ужасное, — сказал Фродо. — Что это было за существо? Или их было много?

— Не знаю, — ответил Гэндальф, — но все щупальца стремились к одной цели. Что-то выползло или было выгнано из темных вод под горами... В недрах земли водятся твари более древние и злобные, чем орки. — Он не высказал вслух свою догадку: кто бы ни жил в озере, из всего отряда он выбрал именно Фродо.

Боромир что-то бормотнул себе под нос, но гулкое эхо, превратив его слова в хриплый шепот, донесло их до всех: — В недрах земли! И мы идем туда против моей воли. Кто поведет нас в этой кромешной тьме?

— Я, — ответил Гэндальф, — а Гимли пойдет со мной. Следуйте за моим посохом!

Поднявшись еще на несколько ступеней, Гэндальф высоко воздел посох, и из того полилось слабое сияние. Широкая лестница оказалась цела. Путники насчитали две сотни пологих и широких ступеней, а наверху обнаружили сводчатый проход с ровным полом, исчезающий во тьме.

— Давайте сядем и передохнем. Пообедаем здесь, на площадке, ведь другой столовой мы не найдем! — предложил Фродо. Он начинал отходить от ужаса перед цепким щупальцем и внезапно ощутил страшный голод.

Предложение единодушно поддержали, и путники – темные фигуры в полутьме – расселись на верхних ступеньках. После еды Гэндальф раздал всем по третьему глотку мирувора из Ривенделла.

— Боюсь, надолго его не хватит, — сказал он, — но, думаю, пережив у ворот такой ужас, мы нуждаемся в этом питье. А все, что осталось, разойдется, пока мы будем добираться до выхода на другой стороне – разве что нам крупно повезет... Берегите воду! В подземельях много ручьев и источников, но их нельзя трогать. Возможно, до самой Димрилльской долины у нас не будет случая наполнить фляги и мехи.

— А долго туда идти? — спросил Фродо.

— Точно не скажу, — ответил Гэндальф, — это зависит от многого. Но, вероятно, если идти прямо, не сбиваясь с пути и не встречая помех, потребуется три-четыре перехода. От западных ворот до восточных по прямой не может быть меньше сорока миль, а прямых дорог нет.

После короткого отдыха вновь пустились в путь. Все хотели как можно быстрее покончить с походом под землей и готовы были, несмотря на усталость, идти еще несколько часов. Гэндальф, как и раньше, шел впереди. В левой руке маг держал свой мерцающий посох, который едва освещал землю у его ног. В правой его руке был меч Гламдринг. За волшебником шел Гимли; когда он поворачивал голову из стороны в сторону, глаза его сверкали в тусклом свете. За гномом шел Фродо, он тоже обнажил свой короткий меч – Жало. Клинки Жала и Гламдринга не блестели, и это отчасти утешало: выкованные эльфийскими кузнецами Древних Дней, эти мечи загорались холодным светом, если поблизости появлялись орки. За Фродо шел Сэм, за ним Леголас, следом молодые хоббиты и Боромир. Последним в темноте шагал Арагорн, угрюмый и молчаливый.

Проход несколько раз повернул, и начался спуск. Довольно долго дорога шла вниз, потом вновь стала горизонтальной. Воздух сделался горячим и душным, но не затхлым, и по временам путники ощущали на лицах более прохладное дуновение из наполовину угадываемых отверстий в стенах. Этих отверстий было множество. В бледном свете посоха мага Фродо примечал очертания лестниц и арок, других проходов и туннелей, поднимавшихся вверх или круто спускавшихся вниз. Все это было невозможно запомнить.

Гимли мало помогал Гэндальфу, разве что своей храбростью. Но его в отличие от остальных хотя бы не тревожила темнота. Гэндальф часто советовался с гномом, какой путь выбрать, но окончательное решение всегда оставалось за колдуном. Подземелья Мории были гораздо обширнее и сложнее, чем представлял себе Гимли, сын Глойна, горный гном. А Гэндальфу слабо помогали далекие воспоминания о давнем путешествии. Но даже во тьме, несмотря на сложные повороты дороги, он знал, куда идет, и не ведал колебаний, покуда существовала тропа, ведущая к цели.

— Не бойтесь! — сказал Арагорн. Наступило молчание, более долгое, чем обычно, а Гэндальф и Гимли зашептались. Прочие столпились позади в беспокойном ожидании. — Не бойтесь! Я не раз путешествовал с ним, хотя никогда не бывало так темно, как сейчас, а в Ривенделле рассказывают и о более великих его деяниях, чем те, свидетелем которым я был. Гэндальф не заблудится – если тут есть дорога, он ее найдет. Он вопреки нашим страхам привел нас сюда и выведет отсюда, чего бы это ему ни стоило. В глухой ночи он найдет дорогу домой скорее, чем кошки королевы Берутиель.

Товариществу повезло с проводником. Не из чего было развести костер, не из чего изготовить факелы – отчаянное бегство к двери заставило их позабыть почти все необходимое. Но вовсе без света было не миновать беды: Мория изобиловала не только дорогами, из которых нужно было выбирать, но и дырами, и ямами, и темными колодцами, где гулким эхом отдавались шаги. В стенах и полу зияли щели и глубокие расселины, время от времени под самыми ногами разверзались пропасти. Самые большие были шириной не менее семи футов, и Пиппину приходилось подолгу собираться с духом, чтобы перепрыгнуть через очередной грозящий гибелью провал. Далеко внизу шумно бурлила вода, как будто там, в глубинах, вертелись мельничные колеса.

— Веревка! — пробормотал Сэм. — Я знал, что, если ее не взять, она нам понадобится!

Опасные места попадались все чаще, и продвижение вперед замедлилось. Временами казалось, что путники безостановочно спускаются все глубже в самое сердце гор. Они страшно устали, но мысль об отдыхе не приносила утешения. Фродо, ненадолго приободрившийся после чудесного спасения, обеда и глотка эльфийского напитка, вновь приуныл: его опять охватила ужасная неуверенность, перерастающая в страх. Хотя в Ривенделле его рану излечили, удар ножа не прошел бесследно. У Фродо обострилось восприятие того, что не заметно глазу. Вскоре хоббит отметил в себе новую перемену: он видел во тьме лучше всех своих товарищей, за исключением, быть может, Гэндальфа. Он был Кольценосцем: кольцо висело на цепочке у него на груди и порой казалось тяжелым грузом. Фродо чуял несомненное зло впереди и зло, идущее следом, но молчал. Он только крепче сжимал рукоять меча и, спотыкаясь, шел вперед.

Путники у него за спиной разговаривали мало, да и то торопливым шепотом. Не было слышно ни звука, кроме их собственных шагов: глухого стука башмаков гнома Гимли, тяжелой поступи Боромира, легких шагов Леголаса, едва слышного топотка хоббитов и твердой поступи Арагорна позади. Останавливаясь на мгновение, они вообще ничего не слышали, кроме случайного слабого журчания воды или падения капель. Однако Фродо начал улавливать (или вообразил себе) что-то еще – как будто слабый шелест мягких босых ног. Этот звук никак не становился достаточно громким или близким, чтобы поверить в него окончательно, но, возникнув, не умолкал, пока отряд двигался. Однако это не было эхо: когда путники останавливались, звук еще несколько мгновений был слышен, и лишь потом замирал.

Они спустились в подземелье Мории после наступления ночи. Несколько часов путники шли лишь с короткими остановками, как вдруг Гэндальф столкнулся с первым серьезным затруднением. Перед ними в широкой темной арке открывались три туннеля: все они вели в одном направлении, на восток, но левый туннель нырял вниз, правый поднимался, а средний шел горизонтально, ровный и гладкий, но очень узкий.

— Совсем не помню этого места! — сказал Гэндальф, неуверенно останавливаясь под аркой. Он поднял посох повыше в надежде отыскать какие-нибудь знаки или надписи, которые помогли бы выбрать дорогу, но ничего не было видно. — Я слишком устал, чтобы решать, — сказал он, качая головой, — да и вы, вероятно, устали не меньше, если не больше. Остаток ночи проведем здесь. Вы знаете, о чем я! Здесь всегда темно, но снаружи поздняя луна уже сместилась к западу, и полночь прошла.

— Бедный Билл! — проговорил Сэм. — Интересно, где он? Надеюсь, его еще не съели волки!

Слева от большой арки они обнаружили каменную дверь: она была полузакрыта, но легко распахнулась от осторожного нажима. За ней оказалось большое помещение, высеченное в скале.

— Стойте! Стойте! — крикнул Гэндальф Мерри и Пиппину, которые двинулись было вперед в надежде отыскать место, сулящее более спокойный отдых, чем в открытом проходе. — Стойте! Мы не знаем, что там внутри. Я пойду первым.

Он осторожно пошел вперед, остальные гуськом за ним. — Вот! — чародей указал посохом на середину пола. У своих ног путники увидели большое круглое отверстие, похожее на колодец. Разбитые ржавые цепи лежали на его краю и опускались в темную яму. Рядом валялись обломки камня.

— Один из вас мог упасть туда и удариться о дно, даже не успев понять, что случилось, — сказал Арагорн Мерри. — Всегда идите за проводником.

— Похоже на комнату охраны, что сторожила эти три прохода, — сказал Гимли. — Отверстие, очевидно, колодец, откуда брали воду стражники. Его закрывали каменной крышкой. Но крышка разбита, и мы должны быть осторожны во тьме.

Колодец странным образом притягивал Пиппина. Пока остальные разворачивали одеяла и устраивали постели у стен, как можно дальше от отверстия в полу, он подполз к краю и заглянул внутрь. Холодный воздух, поднимающийся из невидимых глубин, ударил ему в лицо. Повинуясь внезапному порыву, Пиппин схватил камень и бросил в отверстие. Долго не доносилось ни звука. Затем где-то очень далеко внизу, но усиленный и повторенный гулкой шахтой, послышался глухой плеск, словно где-то в пещере в глубокую воду упал камень.

— Что это? — воскликнул Гэндальф. Выслушав объяснение Пиппина, он вздохнул с облегчением, но по блеску его глаз хоббит догадался, что рассердил мага. — Глупый Тук! — пробормотал волшебник. — Это серьезное дело, а не увеселительная хоббичья прогулка. В следующий раз прыгни сам, тогда хоть мешать перестанешь! А теперь тихо!

В течение нескольких минут ничего не было слышно. Но потом из глубины донесся слабый стук: бам-бом, бом-бам. Затем он прекратился, а когда эхо замерло, послышался вновь: бам-бом, бом-бам, бам-бам, бом. Этот стук будил беспокойство, словно некие сигналы, но немного погодя затих и больше не повторялся.

— Это стучал молот, или я ничего не понимаю в молотах, — сказал Гимли.

— Да, — согласился Гэндальф, — и мне это не нравится. Быть может, он не имеет ничего общего с дурацким поступком Перегрина, но, вероятно, мы потревожили что-то такое, что лучше было бы не трогать. Извольте впредь воздерживаться от подобных выходок! Давайте надеяться, что сумеем спокойно отдохнуть. А ты, Пиппин, в наказание будешь дежурить первый, — проворчал колдун, закутываясь в одеяло.

Бедный Пиппин уныло сидел у двери в полной темноте, но то и дело оборачивался, опасаясь, как бы из колодца не выползла какая-нибудь неведомая тварь. Он жалел, что не закрыл дыру хотя бы одеялом, но не осмеливался двинуться с места и подойти к ней, хотя Гэндальф, казалось, спал.

На самом деле Гэндальф не спал, хотя лежал неподвижно и молча. Он глубоко задумался, стараясь припомнить все подробности своего прежнего путешествия в Морию и с беспокойством выбирая дальнейший путь: неправильный поворот мог теперь погубить их. Через час он встал и подошел к Пиппину.

— Ступай в уголок и поспи, малыш, — ласково сказал он, — я думаю, ты не прочь вздремнуть. А я не могу сомкнуть глаз, так что покараулю.

Я знаю, в чем дело, — пробормотал он и уселся у двери. — Нужно подымить! Я не курил с самого утра перед бураном.

Последним, что видел Пиппин, засыпая, стала темная фигура старого чародея, который сгорбился на полу, защищая корявыми ладонями тлеющую лучину, зажатую между колен. На мгновение показались его острый нос и облако дыма.

Разбудил всех Гэндальф. Он в одиночку просидел на страже шесть часов, позволив остальным отдохнуть. — На дежурстве я все обдумал, — сообщил он. — Средний путь мне не нравится. Не нравится мне и запах из того тоннеля, что слева: либо там внизу нельзя дышать, либо я не проводник. Я выбираю правый проход. Пора снова начать подъем.

Они шли в темноте восемь часов, за вычетом двух коротких остановок, и не встретили никакой опасности, ничего не слышали и не видели, кроме слабого свечения посоха мага, блуждающим огоньком плывшего впереди. Выбранный ими проход неуклонно вел вверх. Насколько путники могли судить, тоннель поднимался плавными широкими изгибами, постепенно расширяясь. Ни справа, ни слева в нем не было выходов в другие галереи или тоннели, пол оставался ровным и гладким, без ям и трещин. Очевидно, когда-то здесь проходила важная дорога, и поэтому отряд шел вперед быстрее, чем по первому переходу.

Таким образом они продвинулись на восток примерно на пятнадцать миль, если мерить по прямой, хотя на самом деле прошли больше двадцати. Когда дорога пошла вверх, Фродо немножко повеселел, но он все еще был подавлен, а временами слышал (или ему чудилось) где-то позади, сквозь шаги отряда, шлепанье мягких ног, которое не было эхом.

Отряд прошел столько, сколько способен пройти без отдыха хоббит, и все уже подумывали о месте, где можно было бы заночевать, когда внезапно стены справа и слева исчезли. Путники, казалось, прошли через какую-то арку в пустую черноту. Сзади мощно тянуло теплым воздухом, впереди тьма дышала в лица холодом. Все остановились и испуганно сбились в кучку.

Гэндальф казался довольным. — Я выбрал правильный путь, — сказал чародей. — Наконец мы пришли в обитаемые области и теперь, насколько я могу понять, находимся неподалеку от восточной стороны. Но мы забрались высоко, гораздо выше Димрилльских ворот, если не ошибаюсь. По воздуху чувствуется, что мы в большом зале. Теперь я могу рискнуть и дать больше света.

Волшебник поднял посох. Блеснул яркий свет, похожий на вспышку молнии. Большие тени разлетелись по сторонам, и на миг путники увидели высоко над своими головами обширный потолок, поддерживаемый множеством столбов, вырубленных из камня. Впереди в обе стороны простирался огромный пустой зал; его черные стены, отполированные и гладкие, как стекло, сверкали. Видны стали также три других входа, три темные арки: одна, прямо перед путниками, вела на восток. Потом свет погас.

— Это все, что я пока могу сделать, — сказал Гэндальф. — В склонах горы когда-то были большие окна, а в верхних ярусах Копей – проходы, ведущие к свету. Думаю, мы добрались до них, но снаружи опять ночь, и до утра ничего нельзя сказать определенно. Если я прав, утром мы увидим свет. Ну а пока дальше лучше не ходить. Отдохнем, если получится. До сих пор все шло хорошо, и большая часть мрачного пути во тьме позади. Но мы еще не прошли его до конца, и до ворот, открытых в мир, еще далеко.

Товарищество провело ночь в большом подземном зале, сгрудившись в одном из углов, чтобы спастись от сквозняка: из восточной арки постоянно тянуло ледяным холодом. Вокруг висела тьма, пустая и безграничная, и путников угнетали сирость и огромность пещерных залов и бесконечно ветвящихся лестниц и переходов. Самые дикие и мрачные слухи тускнели перед ужасами и чудесами истинной Мории.

— Здесь, должно быть, когда-то жила настоящая прорва гномов, — сказал Сэм, — и пятьсот лет они без продыху вырубали все это, да в такой твердой скале! Зачем? Они-то уж наверняка не жили в этих темных норах?!

— Это не норы, — отозвался Гимли, — это великое королевство и город Дварроуделв. В старину он был не темным, а полным света и великолепия, и память об этом сохранилась в наших песнях.

Он встал и звучно запел в глубокой тьме, и голос его эхом летел под своды.

Проснулся он один, когда мир молод был, когда среди долин зеленый ветер плыл. Шел Дюрин, напевал, и имена давал тем землям, что еще никто не называл. Среди безмолвных гор он пил из родников, и видел он узор кисейных облаков. Вокруг его волос над мудрой головой кольцо из звезд вилось, что дружат с синевой. И горы были высоки в прекрасные те дни перед паденьем Королей, которых не было сильней. И Нарготронд, и Гондолин, что за Моря сейчас ушли, Могучи были, велики, по-настоящему близки В тот юный день, в тот Дюрин день. Он был король. Его дворец был высечен из хрусталя. Его, как праздничный венец, носила на главе земля. Был выточен из камня трон, как кружево, среди колонн. И руны власти вырезал он на двери, ведущей в зал. Веселой жизнь тогда была. Здесь резчик свой узор творил, у кузнеца огонь пылал, по наковальне молот бил. Росли дома, росли дворцы, росли хлеба, росли леса. И груды золота росли, на них свет факелов плясал. Неутомимый был народ! Играли арфы под Горой, слагались песни под луной, любил веселье Дюрин род. Огонь подземный подчинен Был власти Дюрина, но вдруг Восстал Балрог, неукрощен, И выжег, вымел все вокруг. Сейчас все стихло. Ветер сер. И горы спят глубоким сном. Мир постарел, мир поседел. Разрушен славный Дюрин дом, замолкли звуки сладких арф, в старинных залах темнота, и неподвижен лунный серп в глубоком зеркале пруда. В Мории, в месте Кхазад-Дум, под камнем, не известным нам, корона Дюрина лежит и верность Дюрину хранит. Она не зря так долго ждет владельца – он опять придет, и улыбнется сонный мир, и зажурчат ручьи опять, проснутся звуки звонких лир, и будут скрипачи играть.

— Недурственно, — сказал Сэм. — Я бы заучил. В Мории, в месте Кхазад-Дум! Но как подумаешь обо всех этих лампах, тьма кажется еще тяжелее. А что, тут еще лежат груды золота и драгоценных камней?

Гимли молчал. Пропев свою песню, он замкнул уста.

— Груды драгоценностей? — переспросил Гэндальф. — Нет. Орки часто грабили Морию, и здесь, в верхних залах, ничего не осталось. С тех пор как отсюда бежали гномы, никто не осмеливался искать сокровища в недрах: их поглотила вода – или тень страха.

— Почему же гномы хотят вернуться сюда? — спросил Сэм.

— Из-за митриля, — ответил Гэндальф, — богатство Мории не в золоте и драгоценностях, игрушках гномов, и не в железе, их слуге. Да, все это здесь попадалось, правда, особенно железо. Но им не нужно было добывать самоцветы или руду. Все, что угодно, они могли получить в обмен. Ибо здесь, только здесь и нигде более, найдено морийское серебро – или истинное серебро, как его называют некоторые. Митриль зовется оно на языке эльфов, а какое имя ему дали гномы, они не открыли никому. Митриль в десять раз дороже золота, а теперь и вовсе не имеет цены: на земле его осталось мало, и даже орки не осмеливаются добывать его здесь. Жилы уходят на север, к Карадрасу, и вниз, во тьму. Гномы молчат, но если митриль был основой их процветания, он послужил и причиной их гибели: они вгрызлись в землю чересчур жадно и глубоко и разбудили то, от чего потом бежали, – Проклятие Дюрина. То, что они успели добыть, почти все досталось оркам и пошло в уплату дани Саурону, жадному до митриля.

Митриль! Все народы жаждут его! Его можно ковать, как медь, и полировать, как стекло, а гномы делали из него металл легче и прочнее закаленной стали. Он красив, как обычное серебро, но красота его не тускнеет. Эльфы очень любили его и помимо прочего использовали для изготовления итильдина, лунной звезды, которую вы видели на двери. У Бильбо была кольчуга из митрилевых колец, подаренная ему Торином. Интересно, что с ней стало? Вероятно, все еще собирает пыль в мичел-дельвингском Мэтом-доме.

— Что? — воскликнул Гимли, внезапно нарушая свое молчание. — Кольчуга из морийского серебра? Царский подарок!

— Да, — согласился Гэндальф, — я никогда не говорил Бильбо об этом, но кольчуга стоит больше, чем целый Шир со всем его содержимым.

Фродо ничего не сказал, но просунул руку под куртку и дотронулся до колец своей кольчужной рубахи. Он был потрясен мыслью, что носит под курткой цену целого Шира. Знал ли об этом Бильбо? Фродо не сомневался: Бильбо отлично знал, что к чему. Это был поистине царский подарок. И тут мысли Фродо унеслись из темных подземелий в Ривенделл, к Бильбо, а потом в Бэг-Энд тех дней, когда Бильбо еще жил там. Фродо всем сердцем захотел опять очутиться в тех днях, когда он косил траву на газоне или копался в цветнике и ничего не слыхал ни о Мории, ни о митриле... ни о Кольце.

Наступила глубокая тишина. Один за другим все уснули. Фродо дежурил. И вдруг словно из неведомых глубин, сквозь невидимую дверь на него повеяло страхом. Руки у хоббита похолодели, на лбу выступила испарина. Фродо прислушался. На протяжении двух бесконечных часов он только и делал, что слушал, но ничего не слышал – ни звука, даже воображаемого эха мягких шлепающих шагов.

Его дежурство почти закончилось, когда поодаль, там, где угадывалась западная арка, ему померещились два бледных пятна света, похожих на светящиеся глаза. Фродо вздрогнул и клюнул носом. «Должно быть, я чуть не уснул,» — подумал он. Хоббит встал, потер глаза и стоял, вглядываясь в темноту, пока его не сменил Леголас.

Фродо лег и быстро уснул, но ему показалось, что сон продолжается: он слышал шепот и видел, как медленно приближаются два бледных пятна света. Он проснулся и увидел, что остальные тихо переговариваются рядом с ним и что ему на лицо падает тусклый свет. Сквозь отверстие в своде высоко над восточной аркой проникали полосы неяркого света.

Фродо сел. — Доброе утро! — сказал Гэндальф. — Потому что наконец-то снова утро. Как видите, я был прав. Мы находимся высоко на восточной стороне Мории. Еще до исхода дня мы должны найти выход и увидеть воды Зеркального озера в Димрилльской долине.

— Буду рад, — сказал Гимли. — Я поглядел на Морию, она действительно внушает почтение, но теперь она темна и страшна, и мы не нашли ни следа моих родичей. Сомневаюсь, что Балин был здесь.

После завтрака Гэндальф решил немедленно выступить в путь. — Мы устали, но как следует отдохнем, когда окажемся снаружи, — сказал он. — Думаю, никто из нас не хочет провести в Мории еще одну ночь.

— Конечно, нет! — подтвердил Боромир. — Какой же путь мы изберем? Восточную арку?

— Может быть, — ответил Гэндальф, — но я пока еще точно не знаю, где мы. Если только я вконец не заплутал, то, думаю, мы над Великими Вратами, чуть севернее их; может статься, найти верную дорогу к ним будет нелегко. Вероятно, восточная арка окажется началом нужного пути, но, прежде чем принимать решение, давайте осмотримся. Пойдемте на свет у северного выхода. Если мы найдем окно, это поможет нам, но боюсь, что свет пробивается через глубокие расселины.

Вслед за магом отряд прошел под северную арку и оказался в широком коридоре. Чем дальше они уходили по нему, тем ярче становился свет, и вот путники увидели, что он льется из дверного проема на правой стороне. Проем был высокий, с прямой притолокой, а на петлях висела полуоткрытая каменная дверь. За ней была большая квадратная комната. Освещалась она тускло, но путникам после долгого блуждания во мраке показалась ослепительно светлой, и они заморгали.

За порогом их ноги потревожили толстый слой пыли на полу и пошли спотыкаться о разбросанные у порога предметы. Что это за вещи, путники вначале не могли понять. Комната освещалась через широкую шахту под потолком в дальней восточной стене; эта шахта наклонно уходила вверх, и там, высоко-высоко, голубел маленький клочок неба. Свет из шахты падал на стол в середине комнаты – цельную продолговатую каменную глыбу высотой около двух футов, покрытую большой белокаменной плитой.

— Похоже на гробницу, — пробормотал Фродо и со странным ощущением, будто знает, что сейчас увидит, наклонился вперед, желая лучше разглядеть плиту. Гэндальф быстро подошел к нему. На камне были глубоко высечены руны:

— Это Даэроновы руны, какими пользовались в Мории в старину, — сказал Гэндальф, — здесь на языках людей и гномов написано:

Балин, сын Фундина,

повелитель Мории

— Значит, он мертв, — сказал Фродо, — я боялся этого. — Гимли надвинул на лицо капюшон.

Глава V Кхазад-думский мост.

Товарищество Кольца молча стояли у могилы Балина. Фродо думал о Бильбо, о его долгой дружбе с гномами и о том, как много лет назад Балин гостил в Шире. Здесь, в пыльном зале в глубине гор, казалось, будто это было тысячу лет назад и совсем в другом мире.

Наконец они зашевелились, подняли головы и начали искать хоть что-то, что могло бы рассказать им о судьбе Балина и его народа. В глубине комнаты, под шахтой, была маленькая дверь. У обоих выходов путники теперь разглядели множество костей вперемешку с обломками мечей и топоров и расколотыми щитами и шлемами. Среди мечей попадались кривые оркские ятаганы с почерневшими клинками.

В камне стен было высечено множество ниш, а в них стояли большие деревянные сундуки, окованные железом, все – разбитые и опустошенные, но подле расколотой крышки одного из них лежали останки книги. Она была иссечена, исколота, кое-где обуглена и так густо испещрена темными пятнами, похожими на засохшую кровь, что ее почти невозможно было читать. Гэндальф осторожно поднял книгу и положил на плиту, но страницы с захрустели, рассыпаясь в прах. Некоторое время маг, не говоря ни слова, изучал записи. Фродо и Гимли, стоявшие рядом, видели, как он бережно перелистывает страницы, исписанные рунами множеством разных почерков. Руны были и морийские, и из Дола, а изредка попадались и эльфийские знаки.

Наконец Гэндальф поднял голову. — Похоже, это летопись народа Балина, — сказал он. — Она начинается около тридцати лет назад, с их прибытия в Димрилльскую долину: похоже, числа, которыми помечены страницы, соответствуют годам, проходившим с появления здесь Балина. Верхняя страница обозначена «один - три», так что по меньшей мере два начальных листа утрачены. Слушайте!

Мы вытеснили орков из больших ворот и караульной... Дальше одно слово выгорело, вероятно, комната ...Мы перебили многих из них при ярком... видимо, солнце в долине. Флой убит стрелою, он зарубил большого... Здесь пятно, и далее: Флоя в траве у Зеркального озера... Следующие две строчки я не могу прочесть. Далее следует: ...Мы окончательно очистили двадцать первый зал в Северной оконечности и поселились в нем. Здесь... – невозможно прочесть. Упоминается шахта. Потом: ...Балин установил свой трон в зале Мазарбул...

— В Летописном зале, — сказал Гимли, — я думаю, мы находимся в нем.

— Так... дальше ничего нельзя прочесть, — сказал Гэндальф, — кроме отдельных слов: золото, топор Дюрина и что-то про шлем. Затем: Балин теперь повелитель Мории. Тут вроде бы конец главы. После звездочек начинается запись, сделанная другой рукой, и можно разобрать вот что: мы нашли истинное серебро, ... Потом слово ковкое и еще что-то... Ага, понял! митриль. Последние две строчки: ...Оин на поиски вооружения, спрятанного в Третьих Глубинах... тут неразборчиво, идет на запад, пятно, к Холлинским воротам.

Гэндальф молча отложил несколько страниц в сторону. — В них то же самое, писаны они наспех и сильно повреждены, — сказал он. — Я мало что могу тут разобрать при таком освещении. Дальше утеряно много листов, потому что нумерация начинается с цифры пять, я думаю, это означает пятый год существования колонии. Посмотрим! Нет, листы слишком изрезаны и испятнаны, не могу ничего прочесть. Лучше это делать при солнечном свете. Подождите! Что-то есть. Запись сделана уверенным почерком, эльфийским письмом.

— Это, должно быть, почерк Ори, — сказал Гимли, заглядывая через плечо Гэндальфа. — Ори писал хорошо и быстро и часто пользовался эльфийскими рунами.

— Боюсь, ему пришлось красивым почерком записывать дурные новости, — сказал Гэндальф. — Первое разборчивое слово горе, однако конец строки утрачен, видно только ера... да, это вчера, потому что дальше следует ноября десятого дня Балин, повелитель Мории, пал в Димрилльской долине. Он в одиночку отправился посмотреть на Зеркальное озеро. орк подстрелил его из-за камня. мы убили орка, но множество других ... с востока от Сребротока. Остальная часть страницы сильно выпачкана, но можно прочесть мы закрыли ворота и дальше сможем удержать их, если, а потом, возможно, ужасный и страдание. Бедный Балин! Похоже, он не проносил свой титул и пяти лет. Что же было дальше? Но у нас нет времени ломать голову над оставшимися страницами. Вот самая последняя. — Гэндальф помолчал и вздохнул.

— Горько читать это, — сказал он. — Боюсь, их конец был ужасен. Слушайте! Мы не можем выбраться отсюда. Не можем. Они захватили мост и второй зал. Там пали Фрар, и Лони, и Нали. Затем четыре строки смазаны так, что можно прочесть только ушли пять дней назад. И последние строки: разлив подступил к стене близ западных ворот. Ждущий-в-Воде забрал Оина. Мы не можем выбраться. Конец близок, а затем: ...барабаны, барабаны в недрах. Что бы это значило? Последнее, что можно разобрать, нацарапано слабеющей рукой эльфийскими письменами: они идут. Больше ничего нет. — Гэндальф замолчал и задумался.

Отряд внезапно проникся ужасом, витавшим в этом зале. — Мы не можем выбраться, — пробормотал Гимли. — Нам повезло, что озеро немного отступило, а Ждущий спал в глубине у южного конца.

Гэндальф поднял голову и огляделся. — Кажется, последняя схватка состоялась у обеих дверей этого зала, — сказал он, — но к тому времени гномов Балина оставалось немного. Так закончилась попытка вернуть Морию! Она была отважной, но безрассудной. Время еще не пришло. А теперь, боюсь, мы должны распрощаться с Балином, сыном Фундина. Пусть лежит здесь, в чертогах свои отцов. Эту книгу, Книгу из Мазарбула, мы возьмем с собой и позже изучим ее внимательней. Сохраните ее, Гимли, и отнесите Дайну, если будет возможность. Она заинтересует его, хотя и глубоко опечалит. Идемте! Утро на исходе.

— Куда мы пойдем? — спросил Боромир.

— Обратно в зал, — ответил Гэндальф. — Но мы не напрасно заходили в эту комнату. Теперь я знаю, где мы. Как сказал Гимли, это Мазарбульский чертог, а он двадцать первый от Северной оконечности. Значит, нужно выйти из него через восточную арку, повернуть направо, на юг, и спуститься. Двадцать первый зал находится на Седьмом уровне – шестом, если считать вверх от ворот. Идемте! Назад, в зал!

Не успел Гэндальф договорить, как послышался страшный шум: громовое бум, которое, казалось, исходило из недр земли, раскатилось по подземелью. Камни под ногами путников задрожали. Все в тревоге бросились к двери. Бум, бум! — раскатилось вновь, будто чьи-то огромные руки превратили пещеры Мории в большой барабан. Потом послышался другой звук – в зале трубил большой рог, издалека ему отвечали другие рога и хриплые крики. Слышен был торопливый топот множества ног.

— Они идут! — воскликнул Леголас.

— Мы не можем выбраться, — сказал Гимли.

— В ловушке! — вскричал Гэндальф. — Зачем я задержался? Нас поймали здесь точно так же, как тех, тогда. Но тогда не было меня. А теперь посмотрим, что...

— Бум, бум! — сотрясал стены грохот барабанов.

— Захлопните двери, припрем их камнями! — крикнул Арагорн. — И, сколько сможете, не снимайте дорожных мешков: у нас еще может появиться возможность пробиться наружу.

— Нет! — крикнул Гэндальф. — Нельзя, чтобы нас заперли здесь. Восточную дверь нужно держать полуоткрытой. Это наш единственный шанс.

Вновь хрипло протрубил рог, и послышались пронзительные крики. По коридору затопали ноги. Товарищество со звоном и лязгом обнажило мечи. Гламдринг сиял бледным светом, Жало сверкал по краям. Боромир навалился плечом на западную дверь.

— Погодите! Не закрывайте, — вмешался Гэндальф. Он подскочил к Боромиру и выпрямился во весь рост.

— Кто нарушает покой Балина, повелителя Мории? — громко закричал он.

Ответом был взрыв сиплого хохота – точно в яму посыпались камни, – и шум перекрыл чей-то властный бас. Бум, бум, бум! — доносилось из глубины.

Гэндальф проворно шагнул к узкой щели в дверном проеме и ткнул туда посохом. Вспышка слепящего света озарила комнату и коридор. Маг выглянул. В коридоре засвистели стрелы, и он отпрянул в комнату.

— Там орки, очень много, — сказал он, — и среди них крупные и злые – черные уруки из Мордора. Сейчас они отступили, но там есть еще что-то. Большой пещерный тролль и, кажется, не один. Бежать этим путем нельзя.

— А если они придут и ко второй двери, мы вообще не сможем бежать, — сказал Боромир.

— Тут пока тихо, — ответил Арагорн, который стоял у восточной двери и прислушивался. — Этот коридор уходит вниз, прямо по лестнице: очевидно, он не ведет обратно в зал. Но было бы глупо бежать от погони наобум, незнакомой дорогой. Закрыть дверь мы не сможем. Ключ потерян, замок разбит, а открывается она внутрь. Надо вначале как-то задержать врага. Мы научим их бояться чертога Мазарбул! — проговорил он угрюмо, трогая лезвие своего меча Андуриля.

В коридоре послышался тяжелый топот. Боромир всем телом навалился на дверь, потом заклинил ее обломками мечей и деревяшками. Товарищество отступило к противоположной стене зала. Но пока у них не было возможности бежать. От удара дверь задрожала и начала медленно отворяться, клинья вылетали один за другим. В увеличивающийся проем просунулись огромная рука и плечо, покрытое темной кожей в зеленоватых чешуйках. Потом внизу показалась гигантская, плоская, беспалая ступня. Снаружи воцарилась мертвая тишина.

Боромир прыгнул вперед и изо всей силы ударил мечом по гигантской руке, но меч зазвенел, отскочил и выпал из его дрогнувшей руки. На клинке появилась зазубрина.

Вдруг Фродо, к своему немалому удивлению, почувствовал, что его сердце опалил гнев. — За Шир! — закричал он и, подскочив к Боромиру, наклонился и вонзил Жало в чудовищную ногу. Послышался рев, и ногу отдернули, чуть не вырвав Жало из руки Фродо. Черные капли срывались с клинка и дымились на полу. Боромир навалился на дверь и снова закрыл ее.

— Ай да Шир! — воскликнул Арагорн. — Больно же кусают хоббиты! У вас хороший меч, Фродо, сын Дрого!

Дверь вновь сотрясли удары. В нее били таранами, стучали молотами. Она затрещала, подалась назад и внезапно распахнулась настежь. Засвистели стрелы, но, ударившись в северную стену, бессильно посыпались на пол. Вновь запел рог, затопали ноги, и один за другим в комнату начали вбегать орки.

Сколько их, путники не могли сосчитать. Завязалась жестокая схватка, но орки дрогнули, столкнувшись с яростной обороной. Двоим Леголас прострелил горло. Орку, вскочившему на гробницу Балина, Гимли топором отрубил ноги. Многих перебили Боромир и Арагорн. Когда погибло тринадцать орков, враги с визгом и воплями обратились в бегство, не причинив никакого вреда обороняющимся – только Сэм заработал царапину на голове. Быстрый нырок спас его, и хоббит прикончил своего противника сильным ударом меча, взятого в Могильниках. Пламя, пылавшее в карих глазах Сэма, заставило бы отступить и Тэда Сэндимена, если бы тот увидал его.

— Теперь пора! — воскликнул Гэндальф. — Идемте, пока не вернулся тролль.

Они уже уходили, но, прежде чем Пиппин и Мерри добежали до лестницы, в зал ворвался огромный орк-вожак ростом почти с человека, с головы до ног закрытый черной кольчугой; позади в дверях сгрудились другие. Широкое плоское лицо орка было смуглым, глаза сверкали, как угли, язык был красен. Орк размахивал длинным копьем. Движением большого кожаного щита он отразил удар меча Боромира и заставил гондорца сделать шаг назад. Поднырнув под разящий меч Арагорна с быстротой атакующей змеи, орк ринулся в середину отряда и ударил копьем, целя прямо в Фродо. Удар пришелся в правый бок, и хоббита, отлетевшего к стене, пригвоздило к ней. Сэм с криком ударил по древку копья и перерубил его. Но прежде чем орк, отшвырнув обломок копья, выхватил ятаган, на его шлем обрушился Андуриль. Что-то блеснуло, будто молния, и шлем орка раскололся надвое. Орк упал с разрубленной головой. Прочие с криком бежали перед Боромиром и Арагорном.

Бум, бум! — гремели барабаны в глубине. Вновь раскатился чей-то бас.

— Быстрей! — крикнул Гэндальф. — Это последняя возможность спастись. Бежим!

Арагорн подхватил лежавшего у стены Фродо и поспешил к лестнице, толкая перед собой Мерри и Пиппина. Остальные последовали за ним, однако Гимли Леголасу пришлось утаскивать: несмотря на опасность, гном со склоненной головой задержался у могилы Балина. Боромир хотел закрыть восточную дверь на скрипучих петлях. Большие железные кольца на обеих створках сохранились, но их нечем было закрепить.

— Я в порядке и могу идти сам, — прохрипел Фродо. — Отпустите меня!

От изумления Арагорн чуть не уронил его. — Я думал, вы мертвы! — воскликнул он.

— Еще нет! — воскликнул Гэндальф. — Но удивляться нет времени. Все вниз по ступенькам! Там ждите несколько минут, но если меня долго не будет, уходите! Идите быстро и выбирайте дороги, ведущие направо и вниз.

— Мы не можем оставить вас в одиночку удерживать двери! — возразил Арагорн.

— Делайте, что я велю! — яростно крикнул Гэндальф. — Мечи здесь бесполезны. Идите!

В коридор не проникал свет, поскольку там не было отверстий, и тьма стояла кромешная. Путники ощупью спустились по длинному пролету ступеней и оглянулись, но ничего не увидели, только высоко над ними слабо мерцал посох мага. Гэндальф, казалось, по-прежнему стоит на страже у закрытой двери. Фродо, тяжело дыша, оперся на Сэма, и тот обхватил его обеими руками. Путники стояли у подножия лестницы, всматриваясь во мрак. Фродо показалось, что он слышит наверху голос Гэндальфа: невнятные слова, вздыхающим эхом отражавшиеся от покатых сводов. Разобрать, что говорил колдун, Фродо не мог. Стены дрожали. Снова и снова раздавался барабанный бой: бум, бум!

Внезапно на вершине лестницы полыхнул белый свет. Послышался глухой грохот и тяжелый удар. Барабаны принялись бешено отбивать бум-бум-бум, потом смолкли. Гэндальф скатился с лестницы и упал на землю среди своих спутников.

— Так-с! Дело сделано! — сказал чародей, с трудом поднимаясь. — Я сделал все что мог. Но я встретил достойного противника и едва не погиб. Впрочем, не будем стоять здесь! Вперед! Некоторое время придется идти без света: я пережил солидную встряску. Пошли! Пошли! Где вы, Гимли? Пойдемте со мной впереди. Держитесь ближе друг к другу.

Товарищество побрело за Гэндальфом, гадая, что же могло случиться. Бум-бум! — снова загремели барабаны, теперь глухо и вдалеке. Других звуков погони не было: ни голосов, ни топота. Гэндальф не сворачивал ни вправо, ни влево – по-видимому, коридор шел в нужном направлении. Вновь и вновь попадались лестницы в пятьдесят и более ступеней, ведущие на нижний уровень. Они-то и представляли главную опасность – во тьме путники не видели спусков и узнавали о них, только поставив ногу в пустоту. Гэндальф ощупывал пол посохом, как слепой.

За час они прошли около мили или чуть больше и спустились по множеству лестничных пролетов. Преследования все еще не было слышно. Товарищество уже начинало надеяться на спасение. В конце седьмого спуска Гэндальф остановился.

— Становится жарко! — выдохнул он. — Мы, должно быть, спустились по крайней мере до уровня ворот. Я думаю, вскоре нужно будет поискать поворот налево, чтобы отправиться на восток. Надеюсь, идти придется недолго. Я очень устал. Даже если все орки гонятся за нами, я должен немного отдохнуть.

Гимли взял мага под руку и помог сесть на ступеньку. — Что случилось наверху у двери? — спросил он. — Вы встретили того, кто барабанил?

— Не знаю, — ответил Гэндальф, — но я обнаружил, что мне противостоит кто-то, кого я прежде не встречал. Единственное, что мне пришло в голову, это испробовать заклинание, закрывающее дверь. Я знаю множество заклятий, но чтобы сделать все как следует, требуется время, и даже тогда дверь можно открыть силой.

Стоя у двери, я слышал за ней голоса орков, и мне казалось, что ее в любой момент могут высадить. Я не разбирал, что они говорили; по-видимому, это был их отвратительный язык. Я смог разобрать только гэш – «огонь». Затем кто-то вошел в комнату – я почувствовал это сквозь дверь. Даже сами орки испугались и затихли. Вошедший взялся за железное кольцо и обнаружил меня и мое заклинание.

Не знаю, что это было, но я никогда не сталкивался с таким дерзким вызовом. Отвращающее заклятие было ужасно. Оно чуть не убило меня. На миг дверь вышла из моей власти и начала открываться! Мне пришлось произнести слово Приказа. Напряжение оказалось слишком велико... Дверь разлетелась на куски. Что-то темное, как облако, закрыло свет в зале, и меня сбросило с лестницы. Стена обрушилась. Потолок, наверное, тоже.

Боюсь, Балин теперь погребен глубоко, а с ним, возможно, и еще кто-то. Не могу сказать. Но, как бы ни было, проход за нами наглухо закрыт. Да! Никогда я не чувствовал такого опустошения, но оно уже проходит. Как ты, Фродо? Раньше времени болтать не было, но я в жизни не радовался так, как когда ты заговорил. Я боялся, что Арагорн несет храброго, но, увы, мертвого хоббита.

— Как я? — переспросил Фродо. — Я жив и, думаю, здоров. Избит, мне больно, но не очень.

— Ну, — вмешался Арагорн, — могу лишь сказать, что хоббиты очень крепко сшиты. Я таких еще не встречал. Знай я об этом в гостинице в Бри, держался бы учтивее. Такой удар копьем пронзил бы и дикого кабана!

— С радостью заявляю, что меня он не пронзил, — заметил Фродо, — но я чувствовал себя, как между молотом и наковальней. — Он умолк. Было больно дышать.

— Ты достойный наследник Бильбо, — сказал Гэндальф. — В вас есть нечто невидимое глазу – так я когда-то говорил и о нем. — Фродо задумался, нет ли в этом замечании тайного смысла.

Пошли дальше. Вскоре заговорил Гимли. Он хорошо видел во тьме. — Мне кажется, — сказал он, — впереди свет. Но не дневной. Красный. Что это может быть?

— Гэш! — пробормотал Гэндальф. — Может, они говорили об этом – нижний уровень в огне? Но мы можем идти только вперед.

Вскоре все ясно увидели свет. Он мерцал и дрожал на стенах внизу, куда вел коридор. Теперь путники видели, куда идут: впереди дорога быстро сбегала под уклон, а чуть поодаль виднелась низкая арка; из-за нее и пробивалось зарево. Воздух стал очень горячим.

Когда подошли к арке, Гэндальф первым приблизился к ней, сделав остальным знак ждать. Он встал сразу за входом, и путники увидели его лицо, залитое красным светом. Гэндальф проворно отступил на шаг.

— Здесь снова какая-то черная магия, — сказал он. — Несомненно, в честь нашего прибытия. Но я знаю, где мы: мы уже достигли первого уровня, под самыми Вратами. Это второй зал старой Мории, и до ворот рукой подать: они слева, в восточной стороне, не более чем в четверти мили отсюда. Через мост, вверх по широкой лестнице, по просторному коридору, через первый зал – и наружу! Но пойдем посмотрим!

Товарищество заглянуло за арку. Перед ними был еще один пещерный зал, ниже и много длиннее того, в котором они спали. Путники стояли у его восточного конца. Западный уходил во тьму. А по центру зала шла двойная линия высоких столбов. Они были вырезаны в виде стволов могучих деревьев, чьи кроны ветвящимся каменным кружевом поддерживали свод. Стволы были ровные и черные, но в них смутно отражался красный огонь. Поперек пола у подножия двух огромных столбов зияла широкая трещина. Из нее лился яркий красный свет. Время от времени языки пламени лизали края щели и основания колонн. В горячий воздух поднимались клубы темного дыма.

— Если бы мы пришли сюда из верхних залов по Главной дороге, то очутились бы в ловушке, — сказал Гэндальф. — Будем надеяться, что теперь между нами и преследователями лежит огонь. Идемте! Нельзя терять ни минуты!

Едва он произнес это, как они вновь услышали приближающийся бой барабанов: «Бум, бум, бум!» От окутанного сумраком западного конца зала донеслись крики и рев рога. Бум, бум! Столбы затряслись, и пламя заколебалось.

— Ну, последний рывок! — скомандовал Гэндальф. — Если снаружи солнце, мы еще можем спастись. За мной!

Он повернул налево и побежал по ровному полу. Расстояние было больше, чем казалось. За собой беглецы услышали барабанный бой и торопливый топот множества ног. Раздался пронзительный вопль – их увидели. Послышались звон и лязг оружия. Над головой Фродо просвистела стрела.

Боромир рассмеялся. — Этого они не ожидали, — сказал он, — их отрезал от нас огонь. Мы не на той стороне!

— Смотрите вперед! — крикнул Гэндальф. — Мост близко. Он опасный и узкий!

Внезапно Фродо увидел впереди черную пропасть. В глубине зала пол исчезал, опускаясь в неведомые глубины. До наружной двери можно было добраться только по хрупкому каменному мосту без перил, который одним выгнутым пролетом в пятьдесят футов перекрывал пропасть. Это было древнее сооружение гномов, предназначенное для защиты от врага, который мог захватить первый зал и внешние проходы. Через мост можно было пройти только гуськом. На краю Гэндальф остановился, и все столпились у него за спиной. — Первым пойдет Гимли! — сказал он. — Следом Пиппин и Мерри. Прямо через мост и вверх по лестнице за дверью!

На них посыпались стрелы. Одна ударила в Фродо и отскочила. Другая проткнула шляпу Гэндальфа и торчала в ней, как черное перо. Фродо оглянулся. За огнем кишели черные фигуры сотен орков. Они потрясали копьями и кривыми саблями, которые кроваво сверкали в свете огня. Бум, бум! — всё громче гремели барабаны. Бум, бум!

Леголас повернулся и наложил стрелу на тетиву, хотя расстояние было слишком велико для его маленького лука. Эльф натянул тетиву, но рука его дрогнула, и стрела соскользнула на землю. Леголас испустил крик отчаяния и страха. Появились два огромных тролля, они принесли большие каменные глыбы и перебросили их через пылающий огонь, как мостки. Но не тролли привели эльфа в ужас. Ряды орков расступились, враги столпились по сторонам, как будто чего-то боялись сами. Что-то показалось за ними. Что – нельзя было рассмотреть: что-то похожее на большую тень, в середине которой виднелась более темная фигура, очертаниями напоминающая человека, но неизмеримо огромнее. Перед ней, казалось, волной катился ужас.

Фигура подошла к краю огня, и пламя померкло, окутанное темным облаком. Потом одним прыжком перелетела через расселину. Пламя с ревом поднялось ей навстречу и охватило, повалил черный дым. Развевающаяся грива чудовища занялась и запылала. В правой руке оно держало меч, подобный языку пламени, а в левой – хлыст со множеством хвостов.

— Ай! Ай! — застонал Леголас. — Балрог! Балрог идет!

Гимли смотрел, широко раскрыв глаза. — Проклятие Дюрина! — закричал он и, выпустив топор, закрыл лицо руками.

— Балрог, — пробормотал Гэндальф. — Теперь я понимаю. — Он пошатнулся и тяжело оперся на свой посох. — Что за злосчастье! А я так устал...

Темная фигура, объятая пламенем, устремилась к ним. Орки завопили и хлынули по каменным мосткам через расселину. Тогда Боромир поднес к губам рог и протрубил вызов. Громкий рев, подобный зычному крику множества глоток, пронесся под сводами пещеры. На мгновение орки дрогнули, а огненная тень остановилась. Но вот эхо внезапно исчезло, точно пламя, задутое ветром, и враг снова двинулся вперед.

— Через мост! — закричал Гэндальф, собрав все свои силы. — Бегите! Этот враг вам не под силу. Я прикрою. Бегите! — Арагорн и Боромир не послушались и продолжали стоять плечом к плечу за Гэндальфом на дальнем краю моста. Остальные замешкались у выхода из зала и повернулись, не в силах бросить своего предводителя один на один с врагом.

Балрог достиг моста. Гэндальф стоял на середине пролета, опираясь на зажатый в левой руке посох, а в его правой руке холодной белизной сверкал Гламдринг. Враг опять остановился, глядя в лицо магу, и окружавшая его тень развернулась парой широких крыльев. Балрог замахнулся хлыстом, тонкие ремни засвистели и защелкали. Из ноздрей чудовища вырывался огонь. Но Гэндальф не дрогнул.

— Ты не пройдешь! — сказал он. Орки остановились, наступила мертвая тишина. — Я слуга Тайного Огня, повелевающего пламенем Анора. Ты не пройдешь. Темный Огонь, Пламя Удуна, не поможет тебе. Возвращайся в Тень! Ты не пройдешь.

Балрог не ответил. Огонь в нем, казалось, угасал, зато расцветала тьма. Он медленно ступил на мост и внезапно чудовищно вырос и распростер крылья от стены к стене, но Гэндальф по-прежнему был виден светлым пятнышком в полумраке. Он казался маленьким и очень одиноким, седым и согбенным, как высохшее дерево перед приближающейся бурей.

В сумраке красным огнем сверкнул пылающий клинок.

В ответ белым пламенем блеснул Гламдринг.

Послышался звон, полетели белые искры. Балрог попятился, его меч разлетелся на оплавленные куски. Маг на мосту пошатнулся, сделал шаг назад и снова замер.

— Ты не пройдешь! — повторил он.

Балрог опять прыгнул на мост. Засвистел хлыст, рассекая воздух.

— Одному ему не выстоять! — неожиданно воскликнул Арагорн и бегом кинулся к мосту. — Элендиль! — закричал он. — Я с тобой, Гэндальф!

— Гондор! — закричал Боромир и рванулся за ним следом.

В этот миг Гэндальф воздел посох и с громким криком ударил по мосту. Посох сломался и выпал у него из рук. Ослепительная завеса белого пламени взвилась в воздух. Мост затрещал. Прямо под ногами у Балрога он разломился, и камень, на котором стояло чудовище, обрушился в пропасть, а остальная часть моста удержалась, каменным языком дрожа в пустоте над пропастью.

С ужасающим криком Балрог упал вперед, и его тень рухнула в провал и исчезла. Но, падая, он успел взмахнуть хлыстом, ремни обвились вокруг колен мага и потащили его к краю. Гэндальф покачнулся, сорвался вниз, тщетно попытался уцепиться за камень – и соскользнул в пропасть. — Бегите, глупцы! — крикнул он и сгинул.

Огонь погас, наступила тьма. Окаменев от ужаса, друзья смотрели в провал. Едва Арагорн и Боромир сбежали с моста, остатки пролета затрещали и обвалились. Окрик Арагорна привел отряд в чувство.

— Идемте! Теперь вас поведу я! — крикнул он. — Мы должны выполнить его последний приказ. Следуйте за мной!

Спотыкаясь, они ринулись вверх по большой лестнице за дверью, Арагорн первый, Боромир – последний. На верху лестницы оказался широкий гулкий проход. Путники побежали по нему. Фродо услышал всхлипывания Сэма и обнаружил, что и сам плачет на бегу. Бум, бум, бум! — катился за ними барабанный бой, теперь медленный и траурный. — Бум...

Они бежали вперед. Постепенно светлело. В сводах появились большие расселины. Путники наддали ходу. Они попали в зал, залитый ярким дневным светом, проникающим сквозь высокие окна в восточной стене, пробежали через него, выскочили в разбитые двери – и вдруг перед ними появилась арка Великих ворот, полукружие слепящего света.

В тени огромных столбов по обе стороны ворот притаились орки-стражники, но сами ворота были разбиты и свалены наземь. Арагорн швырнул на землю начальника стражи, вставшего на его пути, и тогда остальные орки в ужасе обратились в бегство перед его гневом. Товарищество не обратило на них внимания. Путники выбежали за ворота и помчались по огромным, изъеденным временем ступеням крыльца Мории.

Наконец-то, вопреки своим чаяниям, они увидели над собой небо и почувствовали на лицах ветер.

Лишь на расстоянии полета стрелы от стен они остановились. Перед ними простиралась Димрилльская долина. Тень Туманных гор лежала на ней, но на востоке земля купалась в золотом свете. Был час пополудни. Солнце сияло, высоко плыли белые облака.

Путники оглянулись. В тени гор зияла арка ворот. Из-под земли слабо доносился далекий гул барабанов: «Бум, бум...» Из ворот выплыла тонкая струйка черного дыма. Больше ничего не было видно, долина была пустынна. Бум. Горе наконец сразило их, и они долго плакали, одни стоя и молча, другие – упав на землю. Бум, бум... Бой барабанов затих.

Глава VI Лотлориен

— Увы! Боюсь, мы не можем оставаться здесь дольше, — сказал Арагорн. Он посмотрел на горы и высоко воздел свой меч. — Прощайте, Гэндальф! — воскликнул он. — Разве не говорил я вам: если пройдете в двери Мории, берегитесь? Увы! Я говорил правду! На что нам надеяться без вас?

Он повернулся к Товариществу. — Придется обойтись без надежды, — сказал он. — Может статься, мы еще отомстим за себя! Препояшемся же мечами и перестанем лить слезы. Идемте! Впереди длинная дорога и много дел.

Путники встали и осмотрелись. На севере широкий дол поднимался в узкую лесистую лощину в тени между двумя большими хребтами, над которыми сияли три белые вершины – Келебдиль, Фануидол, Карадрас: горы Мории. В конце долины, сбегая по бесконечной лестнице невысоких водопадов, белым кружевом вскипал стремительный поток. Воздух у подножия гор был полон брызгами и пеной.

— Это и есть Димрилльская лестница, — сказал Арагорн, указывая на водопады. — Мы пришли бы сюда по глубоко врезанной в скалу тропе, что тянется рядом с потоком, будь судьба к нам добрее.

— Или Карадрас менее жесток, — сказал Гимли. — Вот он стоит, ухмыляясь на солнце! — Он погрозил кулаком самому далекому из увенчанных снегом пиков и отвернулся.

К востоку горная цепь внезапно обрывалась, и за ней можно было рассмотреть обширные пустынные пространства. К югу, сколько хватал глаз, тянулись бесконечные Туманные горы. Менее чем в миле от путников и чуть ниже – они все еще стояли высоко на западном склоне долины – лежало озеро. Длинное, овальное, оно по форме напоминало огромный наконечник копья, глубоко вонзившегося в северную лощину, но его южный конец выдавался из тени на яркое солнце. И все же воды озера были темны, глубокого синего цвета, как чистое вечернее небо, видное из освещенной комнаты. Поверхность озера была гладкой и неподвижной, а к пустынной ровной кромке воды со всех сторон отлого спускался ровный зеленый дерн.

— Там лежит Зеркальное озеро, глубины Кхелед-Зарама! — печально сказал Гимли. — Я помню, как он сказал: «Да усладит оно ваш взор! Но мы не сможем там задержаться». Теперь мне долго придется скитаться, прежде чем я вновь познаю радость. Это я должен спешить, а ему суждено остаться.

Товарищество спустилось по дороге, шедшей от ворот. Она была неровной и разбитой и часто сужалась до тропы, вьющейся среди зарослей вереска и дрока, что проросли среди треснувших камней. Но все же еще можно было понять, что когда-то из низин, от королевства гномов, по этим склонам поднималась широкая мощеная дорога. Кое-где по обочинам попадались развалины каменных построек и зеленые пригорки, увенчанные шелестевшими на ветру стройными березами или лиственницами. Поворот на восток привел отряд прямо на травянистые берега Зеркального озера, и там, неподалеку от дороги, путники увидели одинокую колонну с обломанной вершиной.

— Это Камень Дюрина! — воскликнул Гимли. — Я не могу пройти мимо, не взглянув на чудо долины!

— Тогда поторопись! — попросил Арагорн, оглядываясь на ворота. — Солнце заходит рано. До сумерек орки, вероятно, не выйдут, но к наступлению ночи мы должны быть далеко. Совсем скоро новолуние, ночь будет темная.

— Пойдемте со мной, Фродо! — воскликнул гном, спрыгивая с дороги. — Я не позволю вам уйти, не повидав Кхелед-Зарам. — Он побежал вниз по длинному зеленому склону. Несмотря на горе и усталость, Фродо медленно последовал за ним, привлеченный покоем синей воды. Сэм шагал следом.

У каменного столба Гимли остановился и задрал голову. Камень был покрыт глубокими трещинами и изъеден непогодой, так что еле заметные руны на его гранях невозможно было прочесть. — Этот столб поставлен на том месте, откуда Дюрин впервые взглянул в воды Зеркального озера, — сказал гном. — Посмотрим и мы, прежде чем уйти.

Они склонились над темной водой и вначале не увидели ничего. Но постепенно в насыщенной синеве возникло отражение окружающих гор, и пики над ними полыхали, как вспышки белого пламени; за всем этим проступал небесный простор. В его глубине сияли и мерцали самоцветы звезд, хотя над головами путников сияло солнце. Их склонившиеся фигуры не отбрасывали на воду тени.

— О Кхелед-Зарам, прекрасный и удивительный! — сказал Гимли. — Здесь лежит корона Дюрина, ожидая его пробуждения. Прощай! — он поклонился, повернулся и заторопился по зеленому склону назад к дороге.

— Что вы видели? — спросил Пиппин у Сэма, но тот пребывал в глубокой задумчивости и не ответил.

Дорога повернула на юг и начала быстрый спуск из долины. Пониже озера товарищи увидели глубокий источник с кристально чистой водой; оттуда била струя и, дробясь на каменном выступе, журча и пенясь, бежала вниз по глубокому каменному желобу.

— Это ключ, дающий начало Сребротоку, — сказал Гимли. — Не пейте оттуда! Вода холодна, как лед.

— Вскоре он превратится в быстрый поток и вберет воды множества других горных ручьев и речек, — сказал Арагорн. — Наш путь на много миль пролегает вдоль него: я поведу вас по дороге, которую выбрал Гэндальф, и прежде всего надеюсь прийти в лес, туда, где Среброток впадает в Великую Реку – вон там. — Они посмотрели туда, куда указывал Странник, и увидели бегущий по долине ручей, который затем спускался в низины и наконец терялся в золотистой дымке.

— Там леса Лотлориена! — откликнулся Леголас. — Это прекраснейшая из местностей, населенных нашим народом. Нигде нет таких деревьев, как в этой земле. Осенью их листва не опадает, а становится золотой. Листья не облетают до самой весны, до появления новой зелени, и тогда ветви покрываются желтыми цветами, а лесную землю устилает золото, и золотом сияет лесной полог, колонны же из серебра, ибо кора на стволах ровная и серая. Так до сих пор поют в Мерквуде. Сердце мое познало бы радость, если бы мне довелось весенней порой пройти хоть по опушке этих лесов.

— Мое сердце возрадуется и зимой, — сказал Арагорн, — но до леса еще много миль. Поторопимся!

Некоторое время Фродо и Сэму удавалось держаться вровень с остальными, но Арагорн шел широким размашистым шагом, и вскоре хоббиты начали отставать. С раннего утра они ничего не ели. Рана Сэма горела, как в огне, голова кружилась. Несмотря на яркое солнце, ветер после теплой тьмы Мории казался холодным. Сэм дрожал. Каждый шаг давался Фродо все с большим трудом, и хоббит тяжело отдувался.

Наконец Леголас обернулся и, увидев их далеко позади, что-то сказал Арагорну. Все остановились, а Арагорн, подозвав Боромира, побежал назад.

— Простите нас, Фродо! — воскликнул он с сожалением. — Сегодня столько всего случилось и нам так нужно спешить, что я совсем позабыл о вашей ране и о ране Сэма. Вам следовало бы напомнить об этом. Мы ничем не помогли вам, а должны были, хотя бы все орки Мории гнались за нами. Пойдемте! Чуть дальше есть место, где мы сможем передохнуть. Там я сделаю для вас все, что смогу. Идемте, Боромир! Мы понесем их.

Вскоре они вышли к новому ручью – тот нес свои журчащие воды с запада в быстрый Среброток. Вместе они низвергались водопадом по зеленоватому камню и, пенясь, убегали вниз, в глубокую лощину. Лощину окаймляли лиственницы, низкие и кривые, а ее крутые склоны заросли черникой и оленьим мхом. Узкое дно было ровным, и ручеек с шумом бежал там по блестящей гальке. Здесь путники устроили привал. Было уже почти три часа пополудни, а они ушли от ворот всего на несколько миль. Солнце уже клонилось к западу.

Пока Гимли и два молодых хоббита разжигали костер из лиственничных веток и сухой черники и носили воду, Арагорн занялся Сэмом и Фродо. Рана Сэма была не глубока, но выглядела скверно, и лицо Арагорна посерьезнело, когда он осматривал ее. Через мгновение он с облегчением вздохнул.

— Вы счастливчик, Сэм, — сказал он. — Многие платили за первого убитого ими орка гораздо дороже. Рана не отравлена – редкость для ран, оставленных оркскими саблями. Я обработаю ее, и она быстро заживет. Промойте ее, когда Гимли нагреет воду. — Странник раскрыл поясную сумку и достал горсть сухих листьев. — Они высохли и утратили часть своей силы, — сказал он, — но это по-прежнему листья ателяса, собранного близ Ветреня. Покрошите один лист в воду и как следует промойте рану, а я перевяжу. Теперь ваша очередь, Фродо.

— Я здоров, — сказал Фродо, не желавший, чтобы трогали его одежду, — мне просто нужно поесть и немного отдохнуть.

— Нет! — возразил Арагорн. — Нужно посмотреть, что с вами сделали «молот и наковальня». Я не перестаю дивиться тому, что вы живы. — Он осторожно снял с Фродо старую куртку и поношенную рубашку – и изумленно ахнул. Потом Арагорн рассмеялся. Серебряная кольчуга блестела перед его глазами, как свет на поверхности неспокойного моря. Арагорн осторожно снял ее с хоббита, поднял повыше, и самоцветы засияли, как звезды, а звон потревоженных колец напомнил тихий звон дождя, падающего в пруд.

— Взгляните, друзья! — позвал Арагорн. — Вот хоббичья одежка, достойная любого эльфийского короля! Если бы стало известно, что хоббиты нарастили такие шкурки, все охотники Средиземья ринулись бы в Шир.

— И все стрелы всех охотников мира оказались бы бессильны, — сказал Гимли, с удивлением разглядывая кольчугу. — Это рубашка из митриля. Митриль! Я никогда не видел ничего прекраснее и ни о чем таком не слышал. Об этой кольчуге говорил Гэндальф? Он недооценил ее. Но она досталась достойному!

— Я часто гадал, что вы с Бильбо делаете в его комнатушке, — сказал Мерри. — Будь благословен наш старик! Я полюбил его больше прежнего. Надеюсь, у меня будет возможность сказать ему об этом.

На правом боку и груди Фродо темнел кровоподтек. Под кольчугой на хоббите была рубашка из мягкой кожи, но в одном месте кольчужные кольца вдавились в тело. Левый бок Фродо тоже был ободран и в синяках от удара о стену. Пока остальные готовили пищу, Арагорн промыл раны водой с листьями ателяса. Едкий аромат заполнил лощину, и все, кто склонялись над нагретой водой, почувствовали себя бодрее и сильнее. Вскоре Фродо ощутил, что боль уходит, и дышать ему стало легче, но еще много дней бока у него ныли и к ним нельзя было притронуться. Арагорн перевязал его мягкой материей.

— Кольчуга на диво легкая, — сказал он. — Как только будете в состоянии, наденьте ее. Я рад, что она у вас есть. Не снимайте ее даже во сне, пока судьба не приведет нас в безопасное место, что маловероятно, покуда длится наше путешествие.

Перекусив, отряд приготовился идти дальше. Путники затоптали костер, уничтожили все его следы и выбрались из лощины на дорогу. Они прошли совсем немного, а солнце уже спряталось за горы на западе, и по горным склонам поползли большие тени. Подножия гор окутали сумерки, из ущелий поднимался туман. Далеко на востоке леса и равнины заливал бледный вечерний свет. Сэм и Фродо, избавленные от боли и взбодрившиеся, обрели возможность идти с хорошей скоростью, и на протяжении трех часов Арагорн вел Товарищество лишь с одной короткой остановкой.

Стемнело. Настала глубокая ночь. На небе высыпали мириады ясных звезд, но быстро тающий лунный серп должен был появиться лишь ближе к полуночи. Гимли и Фродо шли последними, они ступали осторожно и не разговаривали, прислушиваясь к звукам на дороге позади. Наконец Гимли нарушил молчание.

— Ни звука, кроме ветра, — сказал он, — орков поблизости нет, или у меня деревянные уши. Можно надеяться, что орки удовлетворились тем, что прогнали нас из Мории. Быть может, то была их единственная цель и им нет никакого дела до нас... до Кольца. Хотя орки нередко целые лиги преследуют своих врагов по равнине, если хотят отомстить за смерть вожака.

Фродо не ответил. Он взглянул на Жало: клинок был тусклым. И все же хоббит что-то услышал, или ему так показалось. Едва смерклось и дорога позади скрылась во мгле, Фродо вновь услышал быстрое шлепанье ног. Даже сейчас он слышал его. Хоббит быстро обернулся. На миг ему показалось, что он видит пару крошечных пятнышек слабого света, но они тут же скользнули в сторону и исчезли.

— Что это? — спросил гном.

— Не знаю, — ответил Фродо. — Мне показалось, что я слышу шаги и вижу чьи-то глаза. Мне это часто кажется с тех пор, как мы вошли в Морию.

Гимли остановился и прижался ухом к земле. — Я не слышу ничего, кроме ночных бесед растений и камней, — сказал он. — Идемте, нужно торопиться! Остальных уже не видно.

Холодный ночной ветер дул путникам в лицо. Перед ними выросла широкая серая тень, послышался неумолчный шелест листьев, словно ветерок гулял в кронах тополей.

— Лотлориен! — воскликнул Леголас. — Лотлориен! Мы подошли к краю Золотого леса. Как жаль, что сейчас зима!

Под покровом ночи перед путниками встали высокие деревья, смыкавшие кроны над дорогой и ручьем, который откуда ни возьмись побежал под раскидистыми ветвями. В тусклом звездном свете стволы были серыми, а дрожащие листья отливали красноватым золотом.

— Лотлориен! — улыбнулся Арагорн. — Как же я рад вновь услышать шум ветра в листве! Мы по-прежнему не более чем в пяти милях от ворот, но дальше идти не можем. Будем надеяться, что отвага эльфов защитит нас этой ночью от зла, идущего за нами.

— Если только в этом меркнущем мире еще живут эльфы, — сказал Гимли.

— Никто из нашего народа давно не возвращался сюда, в землю, где мы когда-то странствовали, — сказал Леголас. — Но мы слышали, что Лориен еще не опустел: какая-то тайная сила удерживает зло на границах этой земли. Тем не менее жителей Лориена увидишь редко; должно быть, эльфы обитают теперь в глубине леса, далеко от северных границ.

— Они и впрямь живут в глубине леса, — сказал Арагорн и вздохнул, как будто вспомнив что-то. — Придется этой ночью самим позаботиться о себе. Пройдем немного вперед – пусть деревья обступят нас, – а потом свернем с дороги и поищем место для ночлега.

Он пошел вперед, но Боромир стоял в нерешительности и не последовал за ним. — Нет ли другой дороги? — спросил он.

— Какой же еще дороги желать? — удивился Арагорн.

— Ровной и открытой, пускай она ведет хоть через частокол мечей, — ответил Боромир. — Странными путями вели наше Товарищество, и несчастья сопровождали нас. Против моей воли спустились мы во тьму Мории и понесли утрату. А теперь вы говорите, что мы должны вступить в Золотой лес. Но мы в Гондоре наслышаны об этой опасной земле; говорят, оттуда мало кто выходит и уж совсем никто не выходит невредимым.

— Не «невредимым», а «неизменным» – тогда, возможно, это будет правда, — возразил Арагорн. — В Гондоре угасает мудрость, Боромир, коль в вашем городе так говорят о Лотлориене. Верьте чему хотите, но у нас нет иного пути – разве что вы вернетесь к воротам Мории, попытаетесь пройти через горы, где нет дорог, или в одиночку переплывете Великую реку.

— Тогда ведите! — сказал Боромир. — Ведите – навстречу опасности.

— Да, навстречу опасности, — сказал Арагорн, — опасности красоты; но только зло должно бояться ее или тот, кто несет с собой зло. Следуйте за мной!

Они углубились в лес примерно на милю и вышли к другому ручью, быстро сбегавшему с одетых деревьями склонов, восходивших на запад, к горам. Где-то поодаль справа шумел в сумерках водопад. Темные быстрые воды ручья пересекали тропинку и в тусклых омутах среди древесных корней соединялись с Сребротоком.

— Это Нимродель, — сказал Леголас, — об этом ручье и этих местах лесные эльфы когда-то сложили множество песен. Мы на севере до сих пор поем их, вспоминая радугу его водопадов и золотые цветы, плывущие в его пенных водах. Теперь все темно, и мост через Нимродель разрушен. Я омою ноги, ибо говорят, будто вода Нимроделя снимает усталость. — Он спустился с крутого берега и вошел в воду.

— Идите за мной! — крикнул он. — Тут неглубоко. Перейдем вброд! На том берегу мы сможем отдохнуть, а шум падающей воды навеет нам сон и развеет печаль.

Один за другим путники спустились к ручью и последовали примеру Леголаса. Фродо на миг задержался у берега, позволяя воде омыть его усталые ноги. Она была холодной, но чистой, и зайдя в ручей по колени, хоббит почувствовал, что дорожной грязи и усталости как не бывало.

Когда все перешли ручей, путники сели, отдохнули и поели. Леголас посвятил товарищей в предания о Лотлориене, которые эльфы Мерквуда хранят в своих сердцах, – в предания о солнечном и звездном свете на лугах у Великой Реки прежде того, как Мир стал серым.

Наконец наступила тишина, и путники услышали музыку водопада, напевно журчавшего во тьме. Фродо даже показалось, что в шуме воды он различает поющий и смеющийся голос.

— Слышите голос Нимродели? — спросил Леголас. — Я спою вам о Нимродели, девушке, носившей то же имя, что и ручей, близ которого она давным-давно жила. Это прекрасная песня на нашем лесном языке, но вот как она звучит на вестроне – теперь в Ривенделле ее порой поют и так. — И тихим голосом, едва слышным за шелестом листвы, он начал:

Жила-была давным-давно  прекрасная девушка-эльф.  В длинных ее волосах серебро  сверкало, как звездный свет. Была она весела и быстра,  порхала она, как листок,  свет глаз ее был как пламя костра,  из звезд был ее венок. В далекой забытой стране Нимродель  ее пробегали дни.  Но где же, где же она теперь –  на солнце или в тени?  Затерян тот край в далеких горах,  где водопады журчат.  Счастливые дни ушли навсегда,  и руны о том молчат. На Сером Причале корабль ее ждал  у берега под скалой.  А ночью, когда весь мир тихо спал,  проснулся вдруг ветер злой. Коварный, он в море корабль отогнал  И мчал его дальше на запад.  И утром матросы не видели скал,  Лишь небо и пенные лапы. На том корабле был эльфийский король  Амрот, что Лориеном правил,  он правил кустами, цветами, травой,  и эльфы его почитали.  Утром, увидев, что берега нет,  он проклял корабль неверный,  возненавидел он целый свет  и бросился в белую пену. Как чайка, на воду он упал,  поплыл назад он, как лебедь,  волосы ветер ему трепал,  и вслед ему эльфы глядели. Но берег его не видел с тех пор.  Забыта память о нем,  как затеряна где-то долина средь гор,  где был его светлый дом.

Голос Леголаса замер – песня кончилась. — Не могу больше петь, — сказал он, — это только часть, а остальное я забыл. Это долгая и печальная песня, в ней рассказывается о том, как в Лотлориен, цветущий Лотлориен, пришло горе, когда гномы разбудили в горах зло.

— Но гномы не делали зла, — сказал Гимли.

— Я и не говорю так, но зло пришло, — печально ответил Леголас. — Тогда многие эльфы из племени Нимродели покинули свои жилища и ушли, а сама она затерялась на дальнем юге, на тропах Белых гор, и не пришла к кораблю, где ждал Амрот, ее возлюбленный. Но весной, когда ветер гуляет в молодой листве, эхо голоса Нимродели еще можно услышать близ водопадов, что носят ее имя. А когда дует ветер с юга, с моря доносится голос Амрота; ведь Нимродель впадает в Среброток, который сами эльфы называют Келебрантом, Келебрант – в Великий Андуин, а Андуин – в залив Бельфалас, откуда уплыли лориенские эльфы. Но ни Нимродель, ни Амрот не вернулись.

Говорят, в ветвях дерева неподалеку от водопада у нее был дом, ведь эльфы Лориена испокон века жили в древесных кронах, а может, живут и сейчас. Поэтому их прозвали галадримы, древесный народ. В их чащах растут огромные деревья. Лесные жители перед приходом Тени не зарываются в землю, подобно гномам, и не строят крепостей из камня.

— Даже в наши дни жизнь на деревьях может оказаться безопаснее сидения на земле, — заметил Гимли. Он посмотрел за ручей, на дорогу, ведущую в Димрилльскую долину, а потом на свод темных ветвей над головой.

— Хороший совет, Гимли, — сказал Арагорн. — Дом нам не построить, но сегодня ночью мы поступим, как галадримы, и, если получится, будем искать убежища на вершинах деревьев. Мы и так просидели у дороги дольше, чем велит осторожность.

Отряд свернул с дороги и углубился под сень чащи, продвигаясь на запад от Сребротока по течению горного ручья. Неподалеку от Нимродельских водопадов путники нашли рощицу, где были такие деревья, что нависали над ручьем. Огромные серые стволы невозможно было обхватить, а о высоте оставалось только гадать.

— Я заберусь наверх, — сказал Леголас, — среди деревьев, среди корней и ветвей я чувствую себя дома, хотя эти деревья мне незнакомы. Я знаю лишь их название, и то из песен. Это меллорны, именно у них золотая листва, но я никогда прежде не лазил на такие. Теперь я увижу, каковы они и как растут.

— Каковы бы они ни были, — сказал Пиппин, — это, должно быть, удивительные деревья, если могут предоставить ночной отдых не только птицам. Не могу же я спать на насесте!

— Тогда выкопайте нору в земле, — сказал Леголас, — коль это вам больше по душе. Но копайте быстро и глубоко, если хотите спрятаться от орков. — Он легко подпрыгнул, ухватился за ветку, которая отходила от ствола высоко над его головой, и повис. В тот же миг из темной кроны послышался повелительный голос.

— Даро! — приказал этот голос, и Леголас в удивлении и страхе спрыгнул обратно. Он прижался к стволу дерева.

— Стойте спокойно! — прошептал он остальным. — Не двигайтесь и молчите!

Над их головами послышался мягкий смех, и другой ясный голос заговорил на эльфийском языке. Фродо мало понял из сказанного – речь лесного народа к востоку от гор отличалась от речи западных эльфов. Леголас поднял голову и ответил на том же языке. [10]

— Кто они и что говорят? — спросил Мерри.

— Это эльфы, — пояснил Сэм. — Вы разве не слышите их голоса?

— Да, эльфы, — подтвердил Леголас, — и они говорят, что вы дышите так громко, что они могут застрелить вас и в темноте. — Сэм торопливо зажал рот рукой. — Но еще они говорят, что вам нечего бояться. Они уже давно знают о нас. Они услышали мой голос с другого берега Нимроделя и поняли, что я их родич с Севера, поэтому не помешали нам перебраться на эту сторону, а после услышали мою песню. Теперь они просят меня подняться к ним вместе с Фродо. Похоже, они кое-что слышали о нем и о нашем путешествии. Остальных просят немного подождать и покараулить у подножия дерева, пока эльфы не решат, что делать.

Сверху опустилась лестница: она была сплетена из веревки, серебристо-серой и поблескивавшей во тьме, и хотя казалась непрочной, на самом деле была способна выдержать большую тяжесть. Леголас легко вскарабкался наверх, и Фродо медленно последовал за ним. Следом лез Сэм, стараясь дышать потише. Ветви маллорна отходили от ствола почти под прямым углом, а затем резко загибались вверх, но вблизи вершины главный ствол разделялся на множество ветвей. Там-то и была сооружена деревянная платформа, или флет, как она называлась в те дни, по-эльфийски талан. На нее взбирались сквозь круглое отверстие в центре, через которое проходила лестница.

Поднявшись наконец на флет, Фродо обнаружил, что там сидит Леголас и еще три эльфа. Одетые в платье темно-серого цвета, они не были заметны среди стволов, если не совершали внезапных движений. Эльфы встали, и один из них открыл маленький фонарь, испускавший слабый серебристый луч. Эльф поднял фонарь и заглянул в лица Фродо и Сэму. Потом он снова закрыл свет и проговорил на эльфийском языке слова приветствия. Фродо, запинаясь, ответил.

— Добро пожаловать! — сказал эльф на общем языке, медленно выговаривая слова. — Мы редко пользуемся языками помимо своего: мы живем теперь в самом сердце лесов и неохотно имеем дело с другими народами. Даже наши родичи на Севере отъединены от нас. Но среди нас есть такие, что по-прежнему ходят за переделы леса, чтобы узнавать новости и следить за нашими врагами, и они умеют говорить на других языках. Я один из них. Меня зовут Халдир. Мои братья, Румил и Орофин, плохо владеют вашим наречием.

Но мы знали о вашем прибытии: возвращаясь домой по Димрилльской лестнице, вестники Эльронда прошли через Лориен. Мы много лет не слыхали о... о хоббитах, или коротышах, и не ведали, что они все еще живут в Средиземье. Вы не кажетесь злыми существами. И поскольку вы пришли с нашим родичем-эльфом, мы готовы принять вас по-дружески, как просил Эльронд, хотя не в нашем обычае пропускать чужеземцев через свои земли. Но вы можете остаться здесь на ночь. Сколько вас?

— Восемь, — ответил Леголас, — я сам, четверо хоббитов и два человека: один из них Арагорн, друг эльфийского народа Запада.

— Имя Арагорна, сына Араторна, знают в Лориене, — кивнул Халдир, — и он пользуется уважением нашей госпожи. Все это хорошо. Но вы назвали только семерых.

— Восьмой – гном, — сказал Леголас.

— Гном! — воскликнул Халдир. — Это нехорошо. Мы с Темных Дней не имеем дела с гномами. Им запрещено появляться в нашей земле. Я не могу позволить ему пройти.

— Но он из Одинокой горы, приближенный Дайна и друг Эльронда, — вмешался Фродо. — Эльронд сам избрал его нам в товарищи, и он отважен и достоин доверия.

Эльфы о чем-то тихо переговорили, расспрашивая Леголаса на своем языке. — Очень хорошо, — сказал наконец Халдир, — мы сделаем это, хотя и без охоты. Если Арагорн и Леголас будут приглядывать за этим гномом и поручатся за него, пусть идет, но пусть пересечет Лотлориен с завязанными глазами.

Но теперь довольно спорить. Вашим спутникам нельзя оставаться на земле. Мы несем охрану на реке с тех пор, как много дней назад здесь видели большой отряд орков, шедших вдоль отрогов гор в сторону Мории. Волки воют у границ леса. Если вы и впрямь пришли из Мории, опасность не может быть далеко. Завтра рано утром вы должны уйти.

Пусть четверо хоббитов взберутся сюда, к нам – мы их не боимся! Но на следующем дереве есть другой талан, и прочие проведут ночь там. Вы, Леголас, отвечаете за них перед нами. Позовите нас, если что-нибудь случится. И не спускайте глаз с гнома!

Леголас не медля спустился по лестнице, чтобы передать остальным слова Халдира, и вскоре на высокий флет взобрались Мерри и Пиппин. Они запыхались и казались не на шутку испуганными.

— Вот! — отдуваясь, сказал Мерри. — Мы захватили и свои одеяла, и ваши. Остальную поклажу Странник зарыл в листья.

— Вы напрасно трудились, — сказал Халдир. — Зимой на вершинах деревьев холодно, хоть этой ночью ветер и дует с юга, но у нас тут найдутся еда и питье, которые прогонят ночной холод, а сверх того есть запасные шкуры и плащи.

Хоббиты с большой радостью съели второй (и гораздо лучший) ужин. Затем, тепло укутавшись не только в меховые плащи эльфов, но и в собственные одеяла, попытались уснуть. Но, несмотря на усталость, это без труда удалось лишь Сэму. Хоббиты не любят высоты и никогда не спят в верхних этажах, даже если те у них есть. Флет совсем не отвечал их представлениям о спальне. У него не было стен, не было даже перил, только с одной стороны стоял легкий плетеный щит, который можно было передвигать и укреплять в разных местах в соответствии с направлением ветра.

Пиппин некоторое время продолжал разговаривать. — Надеюсь, я не свалюсь во сне с этого чердака? — спросил он.

— А я, уж коли усну, так и буду спать, упаду я или нет, — сказал Сэм. — И чем меньше будет болтовни, тем скорей я задам храпака, если вы меня понимаете.

Фродо лежал без сна и смотрел на звезды, мерцавшие сквозь светлый полог трепещущей листвы. Сэм давно уже сопел рядом с ним, а он не мог сомкнуть глаз. Он смутно видел серые силуэты двух эльфов, которые сидели неподвижно, положив руки на колени, и перешептывались. Третий эльф спустился дежурить на нижних ветвях. Наконец, убаюканный ветром в ветвях над головой и напевным бормотанием водопадов Нимроделя внизу, Фродо заснул, мысленно слушая песню Леголаса.

Среди ночи Фродо проснулся. Остальные хоббиты спали. Эльфов не было. В листве тускло блестел лунный серп. Ветер улегся. Поодаль Фродо послышались хриплый смех и топот множества ног. Лязгнул металл. Шум медленно замер вдали, казалось, он уходил в глубь леса, к югу.

Внезапно в отверстии флета появилась голова. Фродо в тревоге сел и увидел, что это эльф в сером капюшоне. Он посмотрел на хоббитов.

— Что это? — спросил Фродо.

— Ирх! — свистящим шепотом ответил эльф и бросил на площадку веревочную лестницу.

— Орки! — прошептал Фродо. — Что там происходит? — Но эльф уже исчез. Тишину больше ничто не нарушало. Даже листва молчала. Даже водопады, казалось, затихли. Фродо дрожал под своими одеялами. Он был счастлив, что не пришлось ночевать на земле, но думал, что и деревья дают слабую защиту – только укрытие. У орков нюх острый, как у собак, и они умеют лазить по деревьям. Фродо вытащил Жало – лезвие вспыхивало и горело голубым пламенем, потом свечение медленно померкло, клинок вновь потемнел. Но, несмотря на это, чувство близкой опасности не оставляло Фродо – наоборот, оно крепло. Он встал, подполз к отверстию и заглянул вниз. Он был почти уверен, что далеко внизу, у подножия дерева расслышал вкрадчивые движения.

Это не были эльфы – лесной народ двигается совершенно бесшумно. Потом Фродо услышал слабый звук, похожий на фырканье. Казалось, что-то заскребло о кору дерева. Затаив дыхание, хоббит уставился вниз, во тьму.

Что-то медленно ползло вверх, негромко, с присвистом дыша сквозь стиснутые зубы. Фродо увидел два бледных глаза, поднимавшиеся вдоль самого ствола. Глаза остановились и, не мигая, уставились вверх. Внезапно они исчезли; фигура, похожая на тень, скользнула вниз по стволу и тоже исчезла.

Тут же по ветвям проворно взобрался Халдир. — На это дерево пыталось взобраться что-то, чего я еще не видал, — сказал он. — Это не орк. Едва я коснулся ствола, он убежал. Он очень осторожен и ловко карабкается по деревьям, иначе я решил бы, что это один из вас, хоббитов.

Я не стал стрелять, не хотел поднимать шума – нам нельзя рисковать. Мимо прошел большой отряд орков. Они пересекли Нимродель – да будут прокляты их грязные ноги, осквернившие чистую воду! – и двинулись по старой дороге. Они, похоже, шли по какому-то следу и некоторое время осматривали место, где вы останавливались. Мы втроем не можем бросить вызов сотне, поэтому зашли вперед и, изменив голоса, увели их в лес.

Орофин теперь спешит к нашим жилищам, чтобы предупредить наш народ. Ни один орк не вернется из Лориена. И до наступления следующей ночи на северной границе спрячется множество эльфов. А вы, как только рассветет, должны отправиться на юг.

С востока пришел бледный день. Разгорающийся свет пробивался сквозь желтую листву маллорнов, и хоббитам показалось, будто взошло солнце прохладного летнего утра. Сквозь колеблющиеся ветви проглядывало бледно-голубое небо. Посмотрев через отверстие в южной стороне флета, Фродо увидел всю долину Сребротока, похожую на море красноватого золота, мягко колеблемого ветром.

Было еще совсем рано и прохладно, когда отряд выступил в путь. Теперь его вели Халдир и его брат Румиль. — Прощай, прекрасная Нимродель! — воскликнул Леголас. Фродо оглянулся и увидел за серыми древесными стволами белую пену водопада. — Прощай! — сказал он. И ему показалось, что он никогда уже не услышит такого прекрасного напева бегущей воды, вечно сплетающей бесчисленные ноты в бесконечную изменчивую мелодию.

Они вернулись на дорогу и некоторое время шли по западному берегу Сребротока на юг. Повсюду на земле виднелись следы орков. Но вскоре Халдир свернул в сторону и остановился под деревьями на крутом берегу реки.

— Один из моих людей ждет на том берегу, — сказал он, — хотя вы, может быть, его и не видите. — Он издал звук, похожий на негромкий свист птицы, и из гущи молодых деревьев вышел эльф, одетый в серое, с откинутым капюшоном. Его волосы сверкали золотом на утреннем солнце. Халдир ловко перебросил через реку серую веревку, эльф поймал ее и привязал к дереву на берегу.

— Течение Келебранта, как видите, здесь очень сильное, — сказал Халдир, — к тому же быстрое, а вода глубока и очень холодна. Здесь, далеко на севере, мы стараемся не заходить в нее без особой необходимости. А мостов в нынешние тревожные дни мы не строим. Вот как мы перебираемся через реку! Следуйте за мной! — Он крепко привязал свой конец веревки к другому дереву и легко пробежал по ней над рекой туда и назад, как по дороге.

— Я смогу так пройти, — сказал Леголас, — но остальные не владеют этим искусством. Им придется перебираться вплавь?

— Нет! — сказал Халдир. — У нас есть еще две веревки. Мы укрепим их одну над другой: одну на уровне плеч, другую – на уровне пояса. Придерживаясь за них, чужеземцы, если будут осторожны, смогут перейти через реку.

Когда этот хрупкий мост был сооружен, путники перебрались на другой берег, одни осторожно и медленно, другие с меньшим трудом. Из хоббитов лучше всего это удалось Пиппину. Он быстро и уверенно прошел по веревке, держась лишь одной рукой. Но он смотрел на противоположный берег и не опускал глаз. Сэм переполз бочком, судорожно цепляясь за веревки и глядя вниз, в светлую, вскипающую водоворотами воду, как будто это была пропасть в горах.

Оказавшись на берегу, он с облегчением вздохнул. — «Век живи, век учись!», как говаривал мой старик. Хотя он-то говорил про сад-огород, а не про то, чтоб по-птичьи сидеть на насесте или корчить из себя паука. Даже мой дядюшка Энди не выкидывал таких штук!

Когда наконец все собрались на восточном берегу Сребротока, эльфы отвязали веревки и две из них свернули. Румил, оставшийся на западном берегу, подтянул к себе третью, перебросил через плечо, помахал рукой и пошел обратно к Нимроделю, чтобы продолжить наблюдение.

— Теперь, друзья, — сказал Халдир, — вы вступаете в Наис-Лориен, или, по-вашему, Клин – этот уголок между Сребротоком и Андуином Великим напоминает наконечник копья. Мы не позволяем незнакомцам разведывать тайны Наиса. Мало кому разрешается ступать на эту землю.

По нашему уговору, здесь я завяжу гному Гимли глаза. Остальные могут идти свободно, пока мы не приблизимся к нашим поселениям в Эгладиле, где реки образуют Угол.

Гимли это совсем не понравилось. — Вы договорились без меня, — заявил он. — Я не пойду с завязанными глазами, как нищий или пленник. Я не шпион. Мой народ никогда не якшался со слугами Врага, и эльфам мы не вредили. Я не предам вас – как и Леголас, как и любой из отряда.

— Я не сомневаюсь в вас, — сказал Халдир, — но таков наш закон. Я не властен над ним и не могу им пренебречь. Я и так слишком много взял на себя, позволив вам перейти через Келебрант.

Гимли заупрямился. Он решительно расставил ноги и положил руку на рукоять топора. — Я пойду вперед свободно, — сказал он, — или вернусь назад и найду другую землю, где мне поверят на слово, хотя бы мне и пришлось погибнуть в дикой пустыне.

— Вы не можете вернуться, — строго сказал Халдир. — Раз вы уж зашли так далеко, вы должны предстать пред господином и госпожой. Они решат, удержать вас или позволить вам уйти. Вы не сможете вновь пересечь реки, к тому же за вашей спиной теперь выставлено множество тайных сторожевых постов, мимо которых вам не пройти. Вас убьют раньше, чем вы их заметите.

Гимли вытащил из-за пояса топор. Халдир и его товарищ натянули луки. — Чума на гномов и их упрямые головы! — воскликнул Леголас. — Постойте! — вмешался Арагорн. — Если я еще глава Товарищества, вы должны выполнить мою просьбу. Гному трудно перенести такое унижение в одиночку. Пусть нам всем завяжут глаза, даже Леголасу. Так будет лучше всего, хотя поход затянется и будет скучным.

Гимли внезапно рассмеялся. — Весело мы будем выглядеть – сборище глупцов! Халдир поведет нас на веревочке, как собака-поводырь – слепых попрошаек? Но с меня будет довольно и того, что вместе со мной глаза завяжут только Леголасу.

— Я эльф и родич здешних эльфов, — в свою очередь разозлился Леголас.

— Теперь давайте кричать «чума на головы упрямцев-эльфов»! — сказал Арагорн. — Нет, пусть все Товарищество разделит эту участь. Завязывайте нам глаза, Халдир.

— Я потребую полной мерой воздать мне за каждое падение и за каждый ушибленный палец, если вы окажетесь плохим поводырем! — сказал Гимли, когда ему плотно завязали глаза.

— Вам не на что будет жаловаться, — сказал Халдир, — я поведу вас осторожно, а дороги здесь ровные и прямые.

— Увы, наступили безумные дни! — воскликнул Леголас. — Мы все союзники в борьбе с общим Врагом, и все же я должен идти с завязанными глазами, когда солнце весело сияет в лесах под пологом золотой листвы!

— Да, это может показаться безумием, — откликнулся Халдир. — Поистине ничто так ясно не являет силу Повелителя Тьмы, как отчуждение, разделяющее тех, кто еще противостоит ему. Но вера и правда теперь так редко встречаются за пределами Лотлориена – разве только в Ривенделле, – что мы не смеем никому доверять, чтобы тем самым не навлечь беду на нашу землю. Мы живем теперь на острове среди множества опасностей, и чаще возлагаем руки на тетиву, чем на струны арфы.

Реки долго оберегали нас, но они уже не дают надежной защиты; Тень наползла на все земли к северу от нашей. Кое-кто поговаривает о переселении, но похоже, что и с этим мы опоздали. Горы к западу заняты Злом, а к востоку земли пустынны и наводнены слугами Саурона; ходят слухи, будто Роханский проход ныне небезопасен, а устье Великой Реки стережет Враг. Даже если мы проберемся к берегам Моря, мы и там не найдем убежища. Говорят, будто гавани высокорожденных эльфов еще существуют, но далеко на севере и западе, за землями коротышей. Возможно, господин и госпожа знают, что это за земли, но я – нет.

— Можно догадаться, глядя на нас, — заметил Мерри.

— За моей землей, Широм, где живут хоббиты, есть эльфийские гавани.

— Счастливы хоббиты, что живут близ морских берегов! — сказал Халдир. — Уже давно никто из нас не видел Моря, но наши песни помнят его. Расскажите мне об этих гаванях, пока мы идем.

— Не могу, — сказал Мерри, — я их никогда не видел. Я прежде не выходил за пределы моей земли. И если бы я знал, каков внешний мир, боюсь, у меня не хватило бы мужества покинуть Шир.

— Даже чтобы увидеть прекрасный Лотлориен? — спросил Халдир. — Мир действительно полон опасностей, и в нем много мрачных уголков, но и прекрасного в нем немало, и хотя любовь теперь повсюду перемешана с горем, он все же хорош.

Среди нас есть такие, кто поет о том, что Тень отступит и снова воцарится мир. Но я не верю в то, что мир вновь станет таким, как в старину, и солнце будет светить, как прежде. Боюсь, для эльфов это будет означать в лучшем случае перемирие, во время которого они без помех смогут добраться до Моря и навсегда покинуть Средиземье. Увы! Я так люблю Лотлориен. Как печально будет жить в земле, где не растет маллорн! А если за Великим Морем и есть маллорны, никто до сих пор не упоминал об этом.

Беседуя таким образом, отряд медленно шел по лесу цепочкой; Халдир вел, второй эльф замыкал шествие. Путники чувствовали, что земля под ногами ровная и мягкая, и через некоторое время зашагали более свободно, не боясь пораниться или упасть. Лишившись зрения, Фродо почувствовал, как обострился его слух и прочие чувства. Он ощущал запах деревьев и примятой травы. Различал множество нот в шелесте листвы над головой, журчание реки вдалеке справа, тонкие чистые голоса птиц в небе. Путники пересекли поляну, и Фродо ощутил на руках и лице тепло солнечных лучей.

Едва он ступил на дальний берег Сребротока, как странное чувство охватило его и крепло, пока хоббит шел по Наису. Ему казалось, что он по мосту времени попал в уголок Древних Дней и теперь идет по несуществующему миру. В Ривенделле жили воспоминания о древних временах, в Лориене же древние времена по-прежнему жили в тревожном мире. Здесь видели зло и слышали о нем, здесь знали печаль, эльфы боялись внешнего мира и не верили ему: волки выли у границ леса, но в земле Лориена не было и следа Тени.

Весь день отряд шел вперед, пока путники не ощутили вечерний холод и не услышали шелест ночного ветра среди ветвей. Тогда они без страха легли спать прямо на земле – сопровождающие не разрешили развязать глаза, и Товарищество не могло взобраться на деревья. Утром снова тронулись в путь, без особой спешки. Остановились в полдень, и Фродо почувствовал, что они вышли на солнце. Он внезапно услышал вокруг себя множество голосов.

Это неслышно подошел отряд эльфов: они торопились к северным границам, чтобы охранять их от нападения из Мории. Эльфы принесли новости, и кое-что Халдир пересказал путникам. Вторгшихся орков заманили в ловушку и почти всех перебили, уцелевшие бежали на запад к горам, их преследуют. Видели также странное создание, что бегает, по-звериному сгорбив спину и свесив руки до земли, но не похоже на зверя. Его не застрелили, так как не знали, доброе оно или злое, и оно исчезло на юге Сребротока.

— Мне также доставили приказ господина и госпожи галадримов, — сказал Халдир. — Все можете идти свободно, даже гном Гимли. Похоже, госпожа знает о каждом из вас, кто и что он такое. Возможно, пришли вести из Ривенделла.

Сначала он снял повязку с Гимли. — Прошу прощения! — Халдир низко поклонился. — Глядите на нас теперь глазами друга! Смотрите и радуйтесь, ибо вы первый гном со времен Дюрина, который видит деревья Наис-Лориена.

Когда развязали глаза Фродо, он поднял голову – и затаил дыхание. Они стояли на открытом пространстве. Слева возвышался большой курган, покрытый травой, зеленой, словно в Древние Дни по весне. На нем двойным венцом высились два круга деревьев: деревья внешнего ряда, с белоснежной корой, стояли без листьев, но были прекрасны в своей наготе. Внутренний ряд образовывали гигантские маллорны, сверкавшие бледным золотом. В центре круга росло огромное дерево. Высоко среди его ветвей сверкал белый флет. У подножия деревьев и по зеленым склонам трава пестрела золотыми звездочками цветов. Среди них, кивая головками на стройных стеблях, росли другие цветы, белые и бледно-зеленые: они мерцали среди сочной травы, как туман. Голубело небо, ярко сверкало послеполуденное солнце, и деревья отбрасывали в его лучах длинные тени.

— Смотрите! Вы прибыли в Керин-Амрот, — сказал Халдир, — это, как и встарь, сердце древнего королевства; а вот курган Амрота, на котором в прежние счастливые дни стоял его высокий дом. Здесь в невянущей траве вечно цветут зимние цветы: желтые – эляноры, и бледные – нифредили. Здесь мы ненадолго остановимся, а вечером пойдем в город галадримов.

Все разлеглись на ароматной траве, но Фродо еще немного постоял, не в силах стряхнуть изумление. Ему казалось, что он прошел через высокие двери в исчезнувший мир. В его языке не было слов, чтобы назвать свет, омывающий эту землю. Все, что видел хоббит, было красиво и соразмерно, но линии казались сразу и четкими, словно были задуманы и прочерчены в тот миг, когда ему развязали глаза, и древними, словно существовали с начала времен. Фродо видел лишь знакомые краски – золото и белизну, синь и зелень, – но они были свежими, сочными, яркими, как будто он только что впервые разглядел их и дал им новые дивные названия. Здесь ничье сердце не стало бы среди зимы сетовать на уход лета или весны. На всем, что росло, не было и следа увядания. Ни одного изъяна не было в земле Лориена.

Фродо обернулся и увидел, что Сэм стоит рядом с ним и озадаченно оглядывается, протирая глаза, как будто сомневается, не сон ли это. — Какой солнечный и яркий день, — сказал он. — Я думал, эльфы любят только луну и звезды, но здесь все еще более по-эльфийски, чем то, о чем я слыхал. Мне кажется, будто я попал внутрь песни, если вы понимаете, о чем я.

Халдир взглянул на хоббитов и как будто бы и впрямь понял, о чем они говорят и думают. Он улыбнулся. — Вы ощутили власть госпожи, — сказал он. — Хотите подняться со мной на Керин-Амрот?

Эльф легко зашагал по крутым травяным склонам, и хоббиты последовали за ним. Хотя Фродо двигался, дышал, а прохладный ветер овевал его лицо и шевелил живые листья и цветы, его не оставляло чувство, что он находится в мире без времени, где ничто не блекнет, не меняется и не предается забвению. Позже, вернувшись в большой мир, Фродо, путешественник из Шира, по-прежнему будет бродить здесь, в прекрасном Лотлориене, по траве среди эляноров и нифредилей.

Они вошли в круг белых деревьев. В этот миг южный ветер налетел на вершину Керин-Амрота и завздыхал среди ветвей. Фродо замер и слушал, и ему казалось, что он слышит шум огромных морей у давно размытых берегов и крик морских птиц, которые исчезли с лица земли. Халдир ушел вперед и уже поднимался на высокий флет. Фродо приготовился последовать за ним и положил руку на дерево рядом с лестницей. Никогда раньше он так остро не ощущал шероховатость коры и ток соков под ней. Он почувствовал радость прикосновения к стволу – радость не лесника или плотника, радость жизни.

Когда он наконец ступил на высоко вознесенную платформу, Халдир взял его за руку и повернул лицом на юг. — Вначале взгляните-ка туда, — показал он.

Фродо взглянул и увидел, по-прежнему вдалеке, холм со множеством могучих деревьев или город зеленых башен: что это было, он не знал. Оттуда, показалось Фродо, исходили власть и свет, правившие этой землей. Ему внезапно захотелось птицей полететь в этот зеленый город. Потом он посмотрел на восток и увидел, что Лориен нисходит к бледному блеску Андуина, Великой Реки. Он перевел взгляд за Реку, и свет исчез, Фродо вновь оказался в знакомом мире. За Рекой земля казалась плоской и пустынной, безликой и неопределенной, а вдали вновь поднималась стеной, темной и угрожающей. Солнце, освещавшее Лотлориен, не имело власти разогнать тень, нависшую над той далекой высотой.

— Там оплот южного Мерквуда, — сказал Халдир. — Он одет темными лиственничными борами, где деревья борются за выживание и ветви их гниют и вянут. Посреди этих лесов на каменной вершине стоит Дол-Гулдур, где так долго скрывался Враг. Мы боимся, что теперь Дол-Гулдур вновь обитаем, и власть Врага семикратно усилилась. В последнее время над Дол-Гулдуром часто можно видеть темное облако. На этих высотах есть две силы, противостоящие друг другу, и меж ними происходит вечное борение – сейчас это борение мысли; но хотя свет проникает в самое сердце тьмы, она умеет хранить свои тайны. Пока умеет. — Он повернулся и быстро стал спускаться, и хоббиты последовали за ним.

У подножия холма Фродо обнаружил Арагорна – тот стоял молча и неподвижно, как дерево, но в руке держал маленький золотой цветок, элянор, а в глазах Скитальца был свет. Странник был погружен в какие-то приятные воспоминания, и, глядя на него, Фродо понял: Арагорн видит, каким когда-то было это место. След прожитых нерадостных лет изгладился с лица Арагорна, и он казался молодым повелителем в белых одеждах, стройным и прекрасным. Он заговорил по-эльфийски с кем-то, кого Фродо не видел. — Арвен ванимелда намарие! — сказал он, потом вздохнул и, отрываясь от своих мыслей, посмотрел на Фродо и улыбнулся.

— Здесь сердце царства эльфов на земле, — сказал он, — здесь вечно пребудет и мое сердце, пока мы с тобой не увидим иной свет в конце темных дорог, которые нам еще предстоит пройти. Идем со мной! — И, взяв Фродо за руку, Странник покинул холм Керин-Амрот и при жизни уже никогда не появлялся там.

Глава VII Зеркало Галадриели

Солнце спускалось за горы и меж деревьями сгущались тени, когда отряд вновь пустился в дорогу. Теперь их путь лежал по зарослям, в гуще которых уже стемнело. Пока они шли, ночь окутала деревья, и эльфы зажгли свои серебряные фонарики.

Неожиданно путники вновь оказались на открытом пространстве и обнаружили над собой бледное вечернее небо в редких брызгах ранних звезд. Впереди расстилался широкий безлесный простор, огромный круг, справа и слева плавно уходивший из поля зрения. Дальше тонул в мягком сумраке глубокий ров, но трава у его края ярко зеленела, словно в лучах воспоминаний о давно зашедшем солнце. За рвом возвышалась зеленая стена, окружавшая зеленый холм, заросший огромными маллорнами, – таких путники еще не видели в этом краю. Трудно было точно определить их высоту, но в сумерках они стояли как живые башни. На их расположенных ярусами ветвях и в вечно движущихся листьях мерцали бесчисленные огни: зеленые, золотые, серебряные. Халдир повернулся к Товариществу.

— Добро пожаловать на Карас-Галадон! — сказал он. — Вы видите город галадримов, где живут владыка Келеборн и Галадриель, госпожа Лориена. Но здесь мы войти не сможем – у города нет северных ворот. Придется обогнуть стену и войти с юга, а путь не близкий – город велик.

По внешней стороне рва шла вымощенная белым камнем дорога. По ней двинулись на запад. Слева зеленым облаком взбирался все выше к небу город, и чем больше темнело, тем больше в нем загоралось огней, пока весь холм не запылал звездным костром. Наконец путники подошли к белому мосту и, перейдя через него, увидели главные ворота города, смотревшие на юго-запад и расположенные между заходившими один за другой концами кольцевой стены. Высокие и прочные, ворота были увешаны множеством ламп.

Халдир постучал и произнес несколько слов, и ворота беззвучно отворились, однако никаких стражников Фродо не заметил. Путешественники прошли, и ворота за ними закрылись. Товарищество оказалось в узком проулке между двумя высокими стенами – оконечностями городского вала – и, быстро миновав его, вошло в Город Деревьев. Путники не видели ни единого жителя, не слышали ничьих шагов, однако вокруг и над ними раздавалось множество голосов. Далеко на верху холма слышались звуки пения, лившиеся с высоты, как мягкий дождь в траву.

Путники прошли по множеству троп и поднялись по множеству лестниц. Наконец они оказались на вершине холма и увидели посреди широкой лужайки сверкающий фонтан. Его освещали серебряные светильники, подвешенные к ветвям деревьев; вода падала в серебряный бассейн, из которого вытекал белый ручей. У южного края лужайки росло самое могучее дерево; его огромный гладкий ствол блестел, как серый шелк, и уходил вверх, туда, где в вышине под тенистыми облаками листвы раскидывали огромные руки первые ветви. Рядом стояла широкая белая лестница, и у ее подножия сидели три эльфа. При приближении путников они вскочили, и Фродо увидел, что стражники высоки и одеты в серые кольчуги, а с их плеч свисают длинные белые плащи.

— Здесь живут Келеборн и Галадриель, — сказал Халдир. — Им угодно, чтобы вы поднялись и побеседовали с ними.

Один из эльфов-стражников подул в маленький рог. Послышался чистый звук, и в ответ наверху трижды пропел рог. — Я пойду первым, — сказал Халдир, — следом Фродо и с ним Леголас. Остальные могут идти в любом порядке. Для тех, кто не привык к таким лестницам, подъем будет долгим, но вы можете делать остановки.

Медленно взбираясь по лестнице, Фродо видел с обеих множество флетов. Некоторые держались прямо на стволе дерева, так что лестница проходила сквозь них. Поднявшись высоко над землей, хоббит очутился на широком талане, похожем на палубу большого корабля. На нем был сооружен большой, просторный дом. Вслед за Халдиром Фродо вошел в него и оказался в овальной комнате, через середину которой проходил ствол гигантского маллорна, сужавшийся к вершине, но от этого не утрачивавший сходства с толстой колонной.

Комнату заливал мягкий свет. Стены были серебристо-зелеными, потолок золотым. Здесь сидело много эльфов. В двух креслах у ствола дерева под живым навесом-веткой восседали Келеборн и Галадриель. Они поднялись навстречу гостям: так принято у эльфов, даже если они могущественные правители. Оба были очень высоки (и госпожа не уступала в росте господину), печальны и прекрасны. Одежды их сверкали белизной. Волосы госпожи отливали густым золотом, волосы господина, длинные и яркие, – чистым серебром, но ни следа прожитых лет нельзя было отыскать на их лицах, разве что в глубине глаз, острых, как наконечники копий в звездном свете, и глубоких, как бездонные источники.

Халдир подвел к ним Фродо, и господин приветствовал его на своем языке. Госпожа Галадриель не сказала ни слова, но долго глядела хоббиту в лицо.

— Сядьте рядом со мной, Фродо из Шира! — сказал Келеборн. — Придут остальные, и мы побеседуем.

Каждого из входящих путников он вежливо приветствовал, называя по имени. — Добро пожаловать, Арагорн, сын Араторна! Тридцать восемь лет минуло с той поры, как вы были в нашей земле, и годы не пощадили вас. Но, к добру или к худу, развязка близка. Забудьте на время о своем бремени!

Добро пожаловать, сын Трандуиля! Слишком редко мои родичи с Севера посещают наши земли.

Добро пожаловать, Гимли, сын Глойна! Давно мы в Карас-Галадоне не видели никого из народа Дюрина. Но сегодня мы нарушим наш древний закон. Пусть это станет залогом того, что, хоть мир сегодня погружен во мрак и печаль, не за горами лучшие дни, когда восстановится дружба между нашими народами.

Гимли низко поклонился.

Когда все гости расселись по местам, господин снова оглядел их. — Вас здесь восемь, — сказал он, — а в поход должны были выступить девять – так нам доносят. Но, быть может, Совет изменил решение, о чем мы не знаем. Эльронд далеко, между нами сгущается Тьма, и тени весь нынешний год становятся все длиннее.

— Нет, Совет не менял решения, — впервые за все время заговорила госпожа Галадриель. Голос ее звучал чисто и напевно, но ниже, чем обычный женский голос. — Гэндальф Серый выступил вместе с Товариществом, но не пересек границ нашей земли. Скажите же нам, где он, ибо мне очень хотелось поговорить с ним. Я не могу увидеть его издалека, покуда он не окажется в пределах Лотлориена: серый туман окутывает Гэндальфа, и его пути и думы скрыты от меня.

— Увы! — сказал Арагорн. — Гэндальф Серый сгинул в стране тени. Он не сумел спастись и остался в Мории.

При этих словах все эльфы в комнате громко вскрикнули в печали и изумлении. — Горестная новость, — опечалился Келеборн, — самая горестная за долгие годы печальных событий. — Он повернулся к Халдиру. — Почему мне ничего не сказали об этом? — спросил он на эльфийском языке.

— Мы не говорили с Халдиром о наших делах и устремлениях, — ответил Леголас. — Вначале мы слишком устали, а опасность была слишком близка. А потом, весело шагая по ровным дорогам прекрасного Лориена, мы едва не позабыли о своем горе.

— И все же оно велико, и утрата невосполнима, — добавил Фродо. — Гэндальф был нашим предводителем, он провел нас даже через Морию, и, когда надежды на спасение уже не оставалось, – спас, но сам погиб.

— Расскажите нам все без утайки! — попросил Келеборн.

И Арагорн поведал обо всем, что произошло на Карадрасском перевале и в последующие дни, о Балине и его книге, о сражении в зале Мазарбул, об огне, об узком мостике и о наступлении Ужаса. — То было древнее Зло, какого я еще не видел, — сказал Арагорн. — Сразу и тень, и пламя, сильное и ужасное.

— Это был Балрог из Моргота, — добавил Леголас, — самая страшная из эльфийских погибелей, если не считать Того, Кто Засел в Башне Тьмы.

— Поистине, на мосту я увидал то, что преследует нас в самых мрачных снах; я видел Погибель Дюрина, — тихо молвил Гимли, и в глазах его был ужас.

— Увы! — проговорил Келеборн. — Мы давно опасались того, что под Карадрасом спит Ужас. Знай я, что гномы Мории опять разбудили его, я запретил бы вам пересекать нашу северную границу – вам и всем, кто идет с вами. И – если бы такое было возможно – можно было бы сказать, что мудрый Гэндальф впал в безумие, раз без необходимости отправился в лабиринты Мории.

— Истинно безумен тот, кто говорит подобные вещи, — серьезно возразила Галадриель. — Гэндальф никогда не совершал бесцельных и бессмысленных поступков. Те, кто шел за ним, не знали его замыслов и не могут рассказать о них. Но что бы ни случилось с проводником, те, что следовали за ним, не повинны в этом. Не жалей, что приветил гнома. Если бы наш народ давным-давно изгнали из Лотлориена, кто из галадримов – будь это хоть сам Келеборн Мудрый, – оказавшись поблизости, не пожелал бы взглянуть на свое древнее отечество, даже если бы там поселились драконы?

Темна вода Кхелед-Зарама и холодны истоки Кибиль-Нала, прекрасны были многоколонные залы Кхазад-Дума в Древние Дни, до падения Великих Королей. — Галадриель взглянула на Гимли, понурого и печального, и улыбнулась. Гном, заслышав названия, произнесенные на его древнем языке, поднял голову и встретился взглядом с госпожой. И Гимли показалось, будто он заглянул в самое сердце врага и неожиданно нашел там любовь и сострадание. На лице его появилось удивленное выражение, и он улыбнулся в ответ.

Он неуклюже поднялся и поклонился, как принято у гномов, со словами: — Но еще прекраснее живая земля Лориена, а госпожа Галадриель прекраснее всех сокровищ, скрытых в недрах земли!

Наступила тишина. Наконец вновь заговорил Келеборн: — Я не знал, что ваш путь был так труден. Пусть Гимли забудет мои резкие слова: их подсказала мне тревога. Я помогу вам, чем только смогу, каждому сообразно его желаниям и нуждам, но особенно тому из маленького народа, кто несет бремя.

— Ваша цель нам известна, — подхватила Галадриель, глядя на Фродо, — но мы не будем открыто говорить о ней. Однако, может статься, вы не напрасно пришли в эту землю в поисках помощи, как определенно намеревался поступить Гэндальф. Ибо повелитель галадримов считается мудрейшим из эльфов Средиземья, и дары его богаче, чем у могущественнейших королей. На заре дней он жил на Западе, и я с ним – неисчислимые годы. Еще до падения Нарготронда и Гондолина я перешла через Горы, и долгие века мы с Келеборном боролись вместе, постепенно уступая Тени.

Это я впервые созвала Белый Совет. И если бы мои замыслы не пошли прахом, его возглавил бы Гэндальф Серый, и тогда, наверное, все пошло бы по-другому. Но даже сейчас остается надежда. Я не буду советовать: делайте то или делайте это. Ибо не поощрением и не запретом, не выбором того или иного пути могу я вам помочь, но лишь знанием прошлого, настоящего и отчасти будущего. Я скажу вот что: в своем странствии вы идете по лезвию ножа, один ложный шаг – и все пропало. Но пока Товарищество едино, остается надежда.

Тут Галадриель обвела их взглядом, по очереди пытливо всматриваясь в каждого. Никто, кроме Леголаса и Арагорна, не мог долго выдержать этот взгляд. Сэм быстро покраснел и опустил голову.

Наконец госпожа Галадриель отвела взгляд и улыбнулась. — Пусть ваши сердца забудут тревоги, — заметила она. — Сегодня ночью вы будете мирно спать. — Тогда путники вздохнули и почувствовали неожиданную усталость, словно их долго и упорно допрашивали, хотя в открытую не было сказано ни слова.

— Ступайте! — сказал Келеборн. — Вы измучены горем и трудной дорогой. Даже если бы ваше странствие касалось нас менее близко, этот Город давал бы вам убежище до тех пор, пока вы не восстановили бы силы и не излечились. Теперь вас ждет отдых, и мы пока не станем обсуждать ваш дальнейший путь.

В ту ночь Товарищество, к великому удовольствию хоббитов, спало на земле. Эльфы раскинули среди деревьев у фонтана шатер для путников и поставили в нем мягкие кушетки. Затем, пожелав гостям прекрасными эльфийскими голосами покойной ночи, они оставили их. Путешественники еще немного поговорили о предыдущей ночи, и о дневном пути, и о господине и госпоже, но им не хватало решимости заглянуть вперед.

— Ты что покраснел, Сэм? — спросил Пиппин. — Можно подумать, у тебя совесть нечиста. Надеюсь, у тебя на уме нет ничего хуже гнусного замысла стащить у меня одеяла?

— Ничего такого я не думал, — ответил Сэм, не расположенный шутить. — Если хотите знать, мне чудилось, будто на мне нет ни нитки, и мне это не понравилось. Она глядела мне в самое нутро и спрашивала, что я буду делать, если она даст мне возможность вернуться домой, в Шир, в славную нору с... с собственным небольшим садом.

— Занятно, — оживился Мерри, — я чувствовал почти то же самое, только... только... нет, лучше промолчу, — скованно добавил он.

Все они, казалось, испытали одно и то же: каждый чувствовал, что ему предлагают выбор между лежащей впереди Тьмой, полной опасностей, и заветной мечтой – предмет этих мечтаний ясно представился каждому, и, чтобы обрести его, требовалось только свернуть с дороги, оставив другим поиски и войну с Сауроном.

— Пожалуй, — сказал Гимли, — и мой выбор останется моей тайной.

— Мне это кажется чрезвычайно странным, — заметил Боромир. — Возможно, это было лишь испытание, и проникнуть в наши мысли госпожа вздумала с добрым намерением, но я вынужден сказать, что она искушала нас и предлагала то, что якобы в ее власти дать. Нет необходимости говорить, что я отказался слушать. Люди Минас-Тирита верны своему слову. — Но о том, что именно предлагала ему госпожа, Боромир умолчал.

Что же касается Фродо, то он не желал ни в чем признаваться, хотя Боромир засыпал его вопросами. — Она долго смотрела на вас, Кольценосец! — заметил он.

— Да, — ответил Фродо, — но что бы ни пришло мне в голову, пусть там и остается.

— Что ж, берегитесь! — предупредил Боромир. — Я не очень доверяю этой повелительнице эльфов и ее штукам.

— Не говорите худо о госпоже Галадриель, — строго вмешался Арагорн, — вы не знаете, что несете. Ни в ней, ни в этой земле нет зла, если только человек не принесет его с собой. Но тогда пусть поостережется! А я сегодня впервые с Ривенделла просплю ночь без страха. И пусть сон мой будет крепок, а горе хоть ненадолго отступит. Сердце мое и руки устали. — Он бросился на постель и мигом уснул.

Остальные вскоре последовали его примеру, и ни сны, ни звуки – ничто не тревожило их покой. Проснувшись, они увидели, что лужайку перед павильоном заливает яркий дневной свет, а фонтан сверкает на солнце.

Несколько дней товарищи, как они потом вспоминали и рассказывали, провели в Лотлориене. Все это время ярко светило солнце, и лишь изредка начинался легкий дождик – и проходил, освежив и омыв все живое. Воздух был прохладным и мягким, как ранней весной, однако за всем этим путники чувствовали глубокий, сосредоточенный покой зимы. Им казалось, что почти все их занятия составляют еда, питье, отдых и прогулки среди деревьев, и этого было довольно.

Они больше не видели господина и госпожу и мало разговаривали с эльфами – почти никто из лесного народа не знал вестрона. Халдир распрощался с гостями и ушел обратно к северным границам, где из-за принесенных путниками новостей о Мории были усилены посты. Леголас почти все время проводил с галадримами и после первой ночи не ночевал с товарищами, хотя возвращался, чтобы поесть и поговорить с ними. Уходя, он часто брал с собой Гимли, и остальные дивились этой перемене.

Теперь на прогулках и на отдыхе путешественники часто вспоминали Гэндальфа, и то, что каждый знал о нем, отчетливо вставало перед их глазами. Когда схлынули телесная усталость и боль, горестное чувство утраты стало острее. Они часто слышали поблизости пение эльфов и понимали, что те слагают плачи о гибели Гэндальфа – это имя постоянно проскальзывало среди напевных печальных слов, которых путники не могли понять.

«Митрандир, Митрандир, — пели эльфы, — О Серый Пилигрим!» Так им нравилось называть мага. Но даже если с товарищами оказывался Леголас, он отказывался переводить эти песни, ссылаясь на то, что недостаточно искусен, а его горе еще так велико, что рождает слезы, а не песню.

Фродо первый попытался излить свою боль в запоминающихся словах. Ему редко приходила охота сочинить песню или стихотворение, даже в Ривенделле он слушал, но сам не пел, хотя в памяти его хранилось множество стихотворных строк. Но сейчас, когда хоббит сидел у фонтана в Лориене, а вокруг звучали голоса эльфов, его мысли приняли обличье песни, и эта песня показалась ему красивой. Но когда Фродо попытался повторить ее Сэму, то сумел припомнить лишь отрывки, блеклые, как пригоршня увядших листьев.

Когда в Шире сгущался вечер,  Серой тенью ушел он вдаль,  Провожал его только ветер,  В песне ветра была печаль.  Долги были его дороги,  Реки помнят о нем и леса,  Помнят южных холмов отроги,  Говорят о нем рек голоса. Он не знал преград в Средиземье,  Проходил он сквозь двери острогов,  Сквозь болота и сквозь метели,  И сквозь ужас драконьих логов. Все народы от Луне до Харада,  Знал он, как знают свой дом.  Говорил он со зверем лохматым  И с поющим на ветке дроздом. Меч, разящий врагов наповал,  И рука, придающая силы,  Знаний полная голова –  Пилигрим, бредущий уныло. Среди магов был он главным,  Страшен в гневе и весел с друзьями –  Странник Серый в одежде рваной,  Проходящий между холмами. Победил он и тень, и пламя.  Он один стоял на мосту...  Его посох разбился о камни,  Канул гений его в темноту.

— Ух ты! Да вы того гляди перещеголяете мастера Бильбо! — заметил Сэм.

— Боюсь, что нет, — ответил Фродо, — но это лучшее, что я пока могу сочинить.

— Ну, мастер Фродо, если еще будете пробовать, вставьте, пожалуйста, словечко о фейерверках, — попросил Сэм, — что-нибудь вроде этого:

Был он волшебником света,  Фейерверки делал из звезд,  Делал лучшие в Мире ракеты,  Что горели, как огненный дождь.

Хоть это все равно что ничего про них не сказать.

— Нет, это я оставлю тебе, Сэм. Или, может, Бильбо. Но... я не могу больше говорить об этом. Не могу представить, как сообщу Бильбо эту новость.

Однажды вечером Фродо и Сэм прогуливались в прохладных сумерках. Обоим вновь было неспокойно. Душу Фродо внезапно омрачила тень предстоящей разлуки: он почувствовал, что близок час, когда придется покинуть Лотлориен.

— Что ты теперь думаешь об эльфах, Сэм? — спросил он. — Я как-то раз уже задавал тебе этот вопрос – кажется, давным-давно, – но с тех пор ты лучше узнал их.

— Да уж! — согласился Сэм. — И считаю, что есть эльфы и... эльфы. Все они достаточно эльфы, но по-разному. Этот народ в Лориене не кочует бездомно и больше похож на нас: кажется, что эльфы сроднились с Лориеном даже крепче, чем хоббиты с Широм. Трудно сказать, они ли создали эту землю или земля создала их, если вы понимаете, о чем я. Здесь на диво спокойно. Кажется, ничего не происходит, и никто не хочет, чтобы что-то происходило. Если в этом и есть какое-то волшебство, то оно спрятано так глубоко, что, так сказать, не пощупаешь.

— Оно заметно повсюду, — возразил Фродо.

— Ну, — ответил Сэм, — я хочу сказать, что никто этим не занимается. Никаких фейерверков, какие обычно показывал бедняга Гэндальф. Интересно, почему мы ни разу за столько дней не видели господина и госпожу. Теперь мне кажется, что она может делать удивительные вещи, если захочет. Мне так хочется посмотреть на эльфийское волшебство, мастер Фродо!

— А мне не хочется, — сказал Фродо, — мне и так хорошо. И мне не хватает не фейерверков Гэндальфа, а его кустистых бровей, вспыльчивого характера, голоса.

— Это верно, — согласился Сэм. — Но я, ей-ей, не придираюсь. Мне частенько хотелось поглядеть на колдовство, такое, как в старых сказках, но я не слыхивал о земле прекраснее этой. Как будто ты дома в праздник, если вы меня понимаете. Я не хочу уходить отсюда. И все-таки чувствую, что, если мы хотим довести свое дело до конца, уйти придется, и побыстрее.

«Трудней всего закончить ту работу, за какую и не брался,» — говаривал мой старик. Не думаю, чтобы этот народ мог еще чем-то помочь нам, хоть бы и волшебством. Наверное, сильнее всего нам будет не хватать Гэндальфа, когда мы уйдем отсюда.

— Боюсь, ты прав, Сэм, — сказал Фродо, — но я очень надеюсь, что перед уходом мы еще раз увидим госпожу эльфов.

И словно в ответ на эти слова к ним приблизилась госпожа Галадриель. Высокая, белоснежная, прекрасная, шла она под деревьями. Не говоря ни слова, повелительница эльфов поманила хоббитов за собой.

Свернув в сторону, Галадриель повела их на южный склон Карас-Галадона. Пройдя через ворота в высокой живой изгороди, хоббиты оказались в обнесенном оградой саду. Здесь не росли деревья, вверху синело открытое небо. Взошла Вечерняя Звезда и засверкала белым огнем над западными лесами. Госпожа спустилась по длинному пролету ступеней в глубокую зеленую лощину, где, журча, бежал серебряный ручей, берущий начало из фонтана на холме. На дне лощины на низком пьедестале, вырезанном в форме ветвистого дерева, стояла серебряная чаша, широкая и неглубокая, а рядом кувшин, тоже серебряный.

Галадриель до краев наполнила чашу водой из ручья, дохнула на нее и, когда поверхность успокоилась, заговорила. — Это Зеркало Галадриели, — сказала она. — Я привела вас сюда, чтобы вы заглянули в него, если захотите.

Воздух был неподвижен, долина темна, и высока и бледна была повелительница эльфов рядом с Фродо. — Зачем нам смотреть и что мы увидим? — спросил он, полный благоговейного страха.

— В моей власти приказать Зеркалу открыть многое, — ответила Галадриель, — а кое-кому явить то, что им хочется увидеть. Но Зеркало показывает и непрошеное, и эти картины часто более неожиданны и ценны, чем то, что нам угодно видеть. Что вы увидите, если позволить Зеркалу показывать свободно, я не могу предречь. Оно показывает то, что было, и то, что есть, и то, что может быть. Но кто что увидит, не предсказать даже мудрейшим. Хотите заглянуть?

Фродо не ответил.

— А вы? — спросила Галадриель, поворачиваясь к Сэму. — Я думаю, ваш народ называет колдовством именно это, хотя я не совсем ясно понимаю, что вы имеете в виду: иногда вы тем же словом называете коварство Врага. Но это, если хотите, колдовство Галадриели. Разве вы не говорили, что хотите увидеть эльфийское волшебство?

— Говорил, — ответил Сэм, замирая от страха и любопытства. — Я загляну одним глазком, госпожа, если вам так угодно.

— А я бы не отказался поглядеть, что делается дома, — сказал он в сторону, Фродо. — Кажется, с тех пор, как мы ушли, прошла пропасть времени. Но здесь я, пожалуй, увижу только звезды или что-нибудь, чего не пойму.

Повелительница негромко рассмеялась: — Пожалуй... Смотрите, но не притрагивайтесь к воде, — предостерегла она.

Сэм взобрался на подножие пьедестала и склонился над чашей. Вода казалась твердой и темной. В ней отражались звезды.

— Только звезды, как я и думал, — сказал Сэм. И протяжно охнул: звезды исчезли. Потом, словно отдернули темную вуаль, Зеркало посерело, а затем посветлело. В его глубине светило солнце, и на ветру раскачивались ветви деревьев. Но прежде чем Сэм понял, что же он видит, свет померк. Теперь ему почудился Фродо – бледный, тот крепко спал под большим темным утесом. Потом Сэм увидел себя: он шел по сумрачному проходу и взбирался по бесконечной винтовой лестнице. Внезапно он понял, что ищет что-то крайне необходимое, но что именно, не знал. Изображение растаяло, подобно сновидению, и Сэм снова увидел деревья. Но на этот раз не так близко, и ему удалось разглядеть, что происходит: ветви качались не от ветра, они падали на землю.

— Эй! — воскликнул он гневно. — Это, должно быть, Тэд Сэндимен рубит деревья, бездельник. Нельзя их валить – это та улочка за мельницей, что переходит в Приреченскую дорогу. Ах кабы добраться до Тэда, уж я бы ему рубанул!

Но тут Сэм заметил, что старая мельница исчезла и на ее месте возводится большое здание из красного кирпича. Там трудилось множество хоббитов. Рядом возвышалась красная кирпичная труба. Поверхность Зеркала затянул черный дым.

— В Шире творится какая-то чертовщина, — пробормотал Сэм. — Эльронд знал, что делал, когда хотел отослать мастера Мерри обратно. — Неожиданно Сэм вскрикнул и отскочил. — Я не могу здесь оставаться! — словно в беспамятстве закричал он. — Я должен вернуться домой! Вся Бэгшот-Роу перекопана, а бедный Дед везет свои пожитки в тачке вниз по холму. Я должен вернуться домой!

— Вы не можете вернуться домой в одиночку, — сказала Госпожа. — Ведь вы не хотели возвращаться домой без хозяина до того, как заглянули в Зеркало, хотя уже знали, что в Шире может быть не все ладно. Помните, Зеркало показывает многое, но сбывается не все. Есть вещи, которым не бывать, если только вы не свернете с истинной дороги, чтобы предотвратить увиденное. Зеркало – опасный советчик.

Сэм уселся на землю и обхватил голову руками. — Зачем я только пришел сюда! Хватит с меня волшебства, — сказал он и замолчал. Через некоторое время он снова заговорил – хрипло, словно боролся со слезами. — Нет, я вернусь домой только кружным путем вместе с мастером Фродо или вовсе не вернусь. Если то, что я видел, правда, кому-то шибко не поздоровится!

— По-прежнему не хотите заглянуть в Зеркало, Фродо? — предложила госпожа Галадриель. — Вы не испытывали желания видеть эльфийское волшебство и были всем довольны.

— А вы советуете заглянуть? — спросил Фродо.

— Нет, — ответила она, — я никому не подсказываю, что делать. Я не советчица. Вы можете узнать что-нибудь новое, а увиденное – плохое или хорошее, все равно, – может оказаться полезным, но не обязательно. Видеть и хорошо, и опасно. Но я думаю, Фродо, что вам достанет храбрости и мудрости, иначе не привела бы вас сюда. Поступайте, как хотите!

— Я посмотрю, — сказал Фродо. Он взобрался на пьедестал и наклонился над темной водой. Зеркало немедленно прояснилось, и он увидел сумеречную землю. На фоне бледного неба возвышались далекие горы. Длинная серая дорога, петляя, уходила за горизонт. Вдалеке на ней показалась фигура; вначале еле различимая и маленькая, она медленно приближалась и становилась все крупнее и четче. Неожиданно Фродо понял, что фигура напоминает ему Гэндальфа. Он чуть было не окликнул мага, но увидел, что фигура одета не в серое, а в белое, в белые одежды, слабо мерцавшие в полумраке, и в руке у нее белый посох. Голова человека была наклонена, так что Фродо не мог разглядеть лица, а вскоре путник скрылся за поворотом дороги и ушел из поля зрения Зеркала. В душу Фродо закрались сомнения: видел ли он Гэндальфа во время одного из его прошлых одиноких путешествий или это был Саруман?

Картина изменилась. На краткий миг, но очень ясно Фродо разглядел Бильбо, беспокойно расхаживавшего по своей комнате. Стол был завален бумагами, за окном шумел дождь.

Последовала пауза, а затем картины стали быстро сменяться. Фродо откуда-то знал, что это фрагменты большой истории, в которую вовлечен и он сам. Туман рассеялся и явил невиданное, но Фродо сразу понял: это Море. Спустилась тьма. Море яростно вскипело, заходило ходуном. Потом Фродо снова увидел солнце, кроваво-красным пятном светившее сквозь разрыв в облаках, увидел черный силуэт большого корабля с изорванными парусами, плывущего на восток. Затем появилась широкая река, текущая через густонаселенный город. Потом белая крепость с семью башнями. И снова корабль с черными парусами, но на этот раз вновь было утро, солнце дробилось на воде, и его лучи ярко освещали корабельное знамя, а на нем герб – Белое Дерево. Поднялись дым и пыль, словно запылал пожар войны, и солнце вновь потонуло в кроваво-красной мгле, и мгла превратилась в серый туман, и в этот туман, мерцая огнями, ушел маленький корабль. Он исчез. Фродо вздохнул и приготовился отойти.

Но вдруг Зеркало вновь потемнело, так потемнело, будто в мире, доступном видению, возникла прореха и Фродо заглянул в пустоту. В черной пропасти возникло единственное Око. Оно медленно росло, пока не заполнило собой все Зеркало, и было столь ужасно, что Фродо прирос к месту, не в силах ни крикнуть, ни отвернуться. Око, хоть и в огненной кайме, было стеклянистым, желтым, как у кошки, внимательным и пронзительным, а черный зрачок зиял, точно пропасть, точно окно в ничто.

Но вот Око искательно заворочалось. И Фродо с ужасом уверился, что среди прочего Око ищет и его. Однако хоббит знал и другое: Око не может его увидеть – не может до поры, пока этого не захочет он сам. Кольцо, висевшее у него на груди на цепочке, налилось тяжестью, стало увесистей большого камня, и голову Фродо потянуло вниз. Казалось, Зеркало нагрелось, с поверхности воды поднимались струйки пара. Фродо качнулся вперед.

— Не касайтесь воды! — негромко предостерегла госпожа Галадриель. Видение померкло, и Фродо увидел в серебряной чаше отраженные звезды. Весь дрожа, он отступил и взглянул на госпожу.

— Я знаю, что вам предстало в последнюю очередь, — заметила она, — мысленным взором это видела и я. Не бойтесь! Не думайте, что Лотлориен защищен от Врага лишь пением среди деревьев и хрупкими, тонкими эльфийскими стрелами. Знайте, Фродо, что даже сейчас, говоря с вами, я чувствую Врага, Повелителя Тьмы, и читаю в его мыслях все, что касается эльфов. Но и он стремится увидеть меня и мои мысли. Однако дверь по-прежнему закрыта!

Она подняла свои белые руки и жестом отказа повернула ладони к востоку. В небе сверкала Эарендиль, Вечерняя Звезда, любимица эльфов. Свет ее был так ярок, что повелительница эльфов отбрасывала на землю смутную тень. Лучи звезды отразились в кольце на пальце Галадриели, и оно засверкало в серебристом свете, точно полированное золото, а белый камень в нем замерцал так, словно сама Вечерняя Звезда спустилась отдохнуть на руке госпожи. Фродо с благоговением смотрел на кольцо: он вдруг понял.

— Да, — сказала Галадриель, отвечая его мыслям, — об этом не позволено говорить даже Эльронду. Но это нельзя скрыть от Кольценосца, от видевшего Око. Истина в том, что одно из Трех хранится здесь, в земле Лотлориена, на пальце Галадриели. Это Ненья, Алмазное Кольцо, и я его хранительница.

Он подозревает, но не знает наверняка – пока не знает. Теперь вы видите, что явились к нам вестником самой судьбы? Ибо если вы потерпите поражение, мы все попадем под власть Врага. А если победите, наша власть исчезнет, Лотлориен увянет, и волны времени унесут его прочь. Нам придется перекочевать на Запад или превратиться в малочисленный и неотесанный народ ущелий и пещер, обреченный на медленное забвение.

Фродо склонил голову. — Чего же вы хотите? — спросил он наконец.

— Будь что будет, — ответила Галадриель. — Любовь эльфов к своей земле глубже морских пучин, их печаль бессмертна, и ее невозможно будет утолить. Но они скорее бросят все, чем подчинятся Саурону: теперь они узнали его. А вы отвечаете не за судьбу Лотлориена, а лишь за то, что вам поручено. И все же мне хотелось бы, хоть это и невозможно, чтобы главное Кольцо вовсе не создавали или вовсе не находили.

— Вы мудры, бесстрашны и прекрасны, госпожа Галадриель, — сказал Фродо. — Я отдал бы вам Кольцо, если бы вы захотели. Для меня это слишком тяжелая ноша.

Галадриель неожиданно рассмеялась чистым, звонким смехом. — Может, госпожа Галадриель и мудра, однако она встретила того, кто может поспорить с ней в любезности. Вы очень тонко отомстили за мою попытку испытать вас при нашей первой встрече. Не стану отрицать, что я всей душой жажду того, что вы предлагаете. Долгие годы я размышляла над тем, что сделала бы, окажись Великое Кольцо у меня в руках. И глядите-ка! Оно здесь. Зло, рожденное давным-давно, действует многими путями – жив Саурон или нет. Разве его Кольцо не числило бы за собой великий подвиг, если бы я силой или угрозами отняла его у своего гостя?

И вот наконец сбылось: вы добровольно отдаете его мне! На место Повелителя Тьмы вы посадите Королеву. И я не буду мрачна и угрюма, я буду прекрасна и ужасна, как утро и ночь! Прекрасна, как море, и как солнце, и как снег в горах! Ужасна, как буря и как молния! Крепче самой земли! Все будут любить меня и терзаться отчаяньем!

Галадриель воздела руки, и ее кольцо пролило великий свет, озаривший повелительницу эльфов, но не рассеявший окружающую тьму. Галадриель стояла перед Фродо и казалась удивительно высокой, прекрасной, ужасной и внушающей преклонение. Потом она опустила руку, и свет погас, а Галадриель неожиданно рассмеялась – и вдруг уменьшилась, стала обычной эльфийской женщиной в простой белой одежде, обладательницей прекрасного голоса, мягкого и печального.

— Меня ждет испытание, — сказала она. — Я утрачу могущество, уйду на Запад и останусь Галадриелью.

Они долго стояли молча. Наконец госпожа снова заговорила: — Вернемся! Утром вы должны уйти: мы сделали выбор, и волны судьбы уносят нас дальше.

— Перед уходом я хотел бы задать один вопрос, — сказал Фродо. — Я все хотел спросить об этом Гэндальфа в Ривенделле. Мне позволено хранить Одно Кольцо, но почему я не могу видеть остальные Кольца и читать мысли их Носителей?

— А вы и не пытались, — ответила она, — и лишь трижды надевали на палец Кольцо с тех пор, как узнали о его власти. Не нужно! Это погубит вас. Разве Гэндальф не говорил вам, что Кольцо дает каждому своему владельцу власть по его возможностям? Прежде чем осуществить эту власть, вы должны стать гораздо сильнее и взрастить свою волю, подчиняя себе волю других. Но и сейчас, как Кольценосец, как тот, кто надевал Кольцо на палец и видел скрытое, вы обладаете более острым взором. Вы проникли в мои мысли легче и глубже, чем многие признанные мудрецы. Вы видели Око того, кто владеет Семью и Девятью. И разве вы не увидели и не узнали Кольцо на моем пальце? А вы видите мое кольцо? — спросила она, обращаясь к Сэму.

— Нет, госпожа, — ответил тот, — по правде говоря, я никак не возьму в толк, о чем это вы беседуете. Сквозь ваши пальцы я видел звезду. Но если вы простите меня, я скажу, что хозяин прав. Я хотел бы, чтобы вы забрали у него Кольцо. Вы бы все наладили. Вы бы остановили тех, кто выкурил моего старика из дому. Вы бы заставили кое-кого заплатить за их грязные делишки.

— Да, — согласилась она, — с этого я бы начала. Но увы! Этим бы не кончилось. Впрочем, хватит об этом. Идемте!

Глава VIII Прощание с Лориеном

Вечером Товарищество вновь пригласили в зал Келеборна, и господин и госпожа сказали путникам множество добрых слов. Наконец Келеборн заговорил об их уходе.

— Настало время, — сказал он, — тем, кто хочет продолжить странствие, укрепившись сердцем, покинуть эту землю. Те же, кто не хочет идти дальше, могут задержаться здесь. Но ни те, что останутся, ни те, что уйдут, – никто не может твердо рассчитывать на мир и покой. Ибо судьба наша близка. Те, кто хочет, могут вместе с нами ждать урочного часа, когда вновь откроются все дороги... или когда мы призовем их ради последней нужды Лориена. Тогда они смогут вернуться в родные края или в вечные жилища павших в бою.

Наступило молчание. — Они все решили идти дальше, — проговорила Галадриель, глядя в глаза путникам.

— Что касается меня, — сказал Боромир, — мой дом впереди, а не позади. — Это верно, — подтвердил Келеборн, — но разве все Товарищество идет с вами в Минас-Тирит?

— Мы еще не решили, куда направимся, — сказал Арагорн. — Я не знаю, что собирался делать Гэндальф. Думаю, и у него не было ясной цели.

— Может быть, и не было, — сказал Келеборн, — и все же, покинув этот край, вы уже не сможете забыть Великую Реку. Как хорошо знают некоторые из вас, между Лориеном и Гондором ее нельзя пересечь с грузом иначе, как на лодках. К тому же все мосты Осгилиата разбиты, а пристани захвачены Врагом.

Как вы пойдете? Путь в Минас-Тирит пролегает по этому берегу, западному, но прямая дорога к цели странствия проходит по мрачному берегу к востоку от Реки. Какой берег вы выберете?

— Если хотите совет, пойдем по западному берегу в Минас-Тирит, — ответил Боромир, — но не я предводитель отряда. — Остальные ничего не ответили, а Арагорн смотрел тревожно и с сомнением.

— Вижу, вы еще не знаете, что делать, — сказал Келеборн. — Не мне выбирать за вас, но я помогу, чем смогу. Среди вас есть такие, что умеют управляться с лодками: Леголас, чей народ знает быструю Лесную реку, Боромир из Гондора и скиталец Арагорн.

— И один хоббит! — воскликнул Мерри. — Не все мы глядим на лодки, как на диких кобылиц. Мой народ живет по берегам Брендивиня.

— Вот и славно, — сказал Келеборн. — Тогда я дам вам лодки. Они будут небольшие и легкие, потому что, если вы собираетесь плыть далеко, кое-где вам придется нести их на себе. Вы выйдете к Сарн-Гебирским порогам, а может, доберетесь и до Рауроса, великого водопада, где Река с громом низвергается с Нен-Хитоеля; есть там и иные опасности. Лодки хоть немного облегчат ваше продвижение. Но все равно не решат всех ваших проблем: в конце концов вам придется оставить их и Реку и повернуть на запад – или на восток.

Арагорн осыпал Келеборна благодарностями. Подаренные лодки изрядно успокоили скитальца, и не только потому, что на несколько дней отодвинули необходимость выбирать дорогу. Остальные тоже приободрились. Какие бы опасности ни ждали впереди, казалось, что лучше плыть вниз по течению Андуина, чем сгорбившись брести против него. Только Сэм сомневался: как ни крути, а он считал, что лодки не лучше, а то и хуже диких кобылиц, и пережитые опасности не заставили его переменить мнение.

— Все будет готово и станет ждать вас в гавани завтра в полдень, — сказал Келеборн, — а утром я пришлю вам помощников, чтобы подготовиться к путешествию. А теперь мы все желаем вам доброй ночи и спокойных снов.

— Доброй ночи, друзья мои! — повторила Галадриель. — Спите спокойно! Не терзайтесь мыслями о предстоящей дороге. Быть может, тропы, которыми вам предстоит идти, уже лежат у вас под ногами, хоть вы их и не видите. Доброй ночи!

Путники вернулись в свой шатер. Леголас пошел с ними: это была их последняя ночь в Лотлориене, и, несмотря на пожелание Галадриели, они хотели посовещаться.

Они долго обсуждали, что делать и как лучше подступиться к достижению цели, связанной с Кольцом, но так и не пришли ни к какому решению. Было ясно, что большинство хочет вначале идти в Минас-Тирит и хотя бы на время избавиться от ужаса перед Врагом. Они охотно пошли бы за Реку и в мордорскую тень, если бы кто-нибудь повел их, но Фродо не промолвил ни слова, а Арагорн все не мог принять решения.

Пока с ними был Гэндальф, собственные намерения Скитальца состояли в том, чтобы пойти с Боромиром и мечом споспешествовать освобождению Гондора. Арагорн верил, что весть, пришедшая Боромиру во сне, означала вызов и что потомок Элендиля получил наконец возможность вступить с Сауроном в схватку за господство. Но в Мории на Скитальца легло бремя Гэндальфа, и он знал, что теперь не сможет оставить Кольцо, если Фродо в конце концов откажется идти с Боромиром. Но чем он или любой другой из Товарищества сможет помочь Фродо? Только тем, что будет слепо идти рядом с ним во Тьму?

— Я, если понадобится, один пойду в Минас-Тирит, ибо это мой долг, — сказал Боромир и умолк; он не сводил глаз с Фродо, словно старался прочесть мысли коротыша. Наконец он снова заговорил, негромко, словно спорил сам с собой. — Если вы хотите уничтожить только Кольцо, — сказал он, — тогда оружие и схватки ни к чему, и люди Минас-Тирита не смогут помочь. Но если вы хотите уничтожить вооруженную мощь Повелителя Тьмы, тогда безумие – идти в его владения без войска и безрассудство – сгубить... — он внезапно замолчал, точно спохватился, что облекает в слова свои мысли. — Я хочу сказать, безрассудство – сгубить свои жизни, — закончил он. — Нам предстоит выбирать между обороной крепости и походом в объятия смерти. По крайней мере так мне кажется.

Фродо уловил во взгляде Боромира что-то новое и страшное и присмотрелся повнимательнее. Очевидно, Боромир думал не то, что сказал. Безрассудство – выбросить... Что? Кольцо Власти? Он говорил нечто подобное на Совете, но потом принял поправку Эльронда. Фродо посмотрел на Арагорна, но тот, казалось, был глубоко погружен в собственные мысли и ничем не обнаруживал, что слышал слова Боромира. Тем и кончился спор. Мерри и Пиппин уже спали, а Сэм клевал носом. Час был поздний.

Утром, когда путники начали собирать свои скудные пожитки, к ним пришли эльфы, владеющие языком хоббитов, и принесли в дар много еды и одежды. Еда была в основном представлена очень тонкими лепешками, снизу коричневыми, желтыми сверху. Гимли взял одну лепешку и с сомнением посмотрел на нее.

— Крэм, — тихонько сказал он, отломил хрустящий кусочек и попробовал. Выражение его лица быстро изменилось, и он с удовольствием съел всю лепешку.

— Хватит! Довольно! — со смехом воскликнул эльф. — Вы съели достаточно для дневного перехода.

— Я думал, это что-то вроде крэма, который люди Дола пекут для путешествий в Дикие земли, — пояснил гном.

— Так и есть, — согласился эльф, — но мы называем его лембас, или дорожный хлеб, он подкрепляет лучше, чем любая пища людей, и, уж конечно, он гораздо вкуснее крэма.

— Воистину так, — кивнул Гимли, — он вкуснее медовых лепешек беорнингов, а это очень высокая похвала: я не знаю пекарей лучше беорнингов, но они нынче не слишком охотно угощают путешественников своим печивом. Вы радушные хозяева!

— И все же мы просим вас беречь эту еду, — сказали эльфы. — Ешьте понемногу и только когда захотите. Эти лепешки послужат вам, когда закончится все остальное. Они много дней сохраняют свежесть, если их не ломать и держать завернутыми в листья, как мы их вам принесли. Одна лепешка способна наделить путешественника силами для тяжкого дневного перехода, даже будь то Рослый из Минас-Тирита.

Затем эльфы развернули и раздали путникам принесенную одежду. Каждому достался плащ с капюшоном, сшитый точно по мерке из легкой и теплой шелковистой материи, сотканной Галадриелью. Трудно было определить, какого она цвета: плащи казались серыми, как лесные сумерки, но при движении или перемене света делались зелеными, как листья в тени, или бурыми, как поля под паром, или темно-серебристыми, как вода при свете звезд. Каждый плащ застегивался у шеи аграфом в виде зеленого листа с серебряными жилками.

— Это волшебные плащи? — спросил Пиппин, удивленно глядя на них.

— Не знаю, о чем вы, — ответил предводитель эльфов. — Это отличная одежда, и соткана она из добротной пряжи, ибо пряжа эта местной выделки. Разумеется, это эльфийское платье, если вы об этом. Лист и ветвь, вода и камень... эти плащи вобрали их красоту и краски любезных нам лориенских сумерек, ибо мы влагаем мысли обо всем, что любим, во все, что создаем. Это одежда, а не латы, она не отразит меч или стрелу. Но она будет хорошо служить вам: ее легко носить, в холод она согреет вас, а в жару в ней прохладно. Сверх того вы увидите, что она отлично помогает прятаться от вражьих глаз, где бы вы ни шли, среди камней или среди деревьев. Вы и впрямь пришлись по сердцу Госпоже! Она со своими девушками сама соткала эти плащи; и никогда раньше не давали мы чужестранцам нашу одежду.

После завтрака Товарищество простилось с лужайкой у фонтана. На сердце у всех было тяжело: это прекрасное место стало им вторым домом, хотя они и не могли сосчитать, сколько дней и ночей провели там. Когда путники на миг остановились, глядя на белую воду в солнечном свете, к ним подошел Халдир. Фродо с радостью приветствовал его.

— Я вернулся с северной границы, — сказал эльф, — и вновь назначен вашим проводником. Димрилльская долина полна пара и облаков дыма, горы растревожены. В недрах земли слышен гром. Если кто-нибудь из вас думал вернуться на Север, домой, там вам не пройти. Но идемте! Ваш путь теперь лежит на юг.

Когда они шли через Карас-Галадон, зеленые тропы были пусты, но в деревьях слышались голоса и пение. Сами путники шли молча. Наконец Халдир привел их к подножию южного склона, и они вновь увидели огромные, увешанные фонарями ворота и белый мост. Они перешли через него и покинули город эльфов. Затем путники свернули с мощеной дороги и двинулись по тропе, которая углублялась в густые заросли маллорнов и бежала дальше, петляя в серебристой тени лесистых холмов, спускаясь все ниже и ниже, на юго-восток, к берегам Реки.

К полудню отряд прошел около десяти миль и оказался на высокой зеленой стене. Пройдя через проем, они неожиданно вышли из леса. Перед ними лежала длинная лужайка со сверкающей травой, усеянная золотыми элянорами, блестевшими на солнце. Лужайка узким языком зеленела между яркими полосами воды – справа, на западе, сверкал Среброток, слева, на востоке, несла широкие воды Великая Река, темная и глубокая. На дальних берегах, сколько хватал глаз, уходили к югу леса, но все мрачные и нагие. Ни один маллорн не поднимал золотой кроны за границами Лориена.

На берегу Сребротока, чуть дальше места слияния двух рек, был устроен причал из белого камня и белого дерева. Возле него стояло много лодок и барж. Некоторые, ярко раскрашенные, сверкали золотом, серебром и зеленью, но большинство были белыми или серыми. Для путешественников подготовили три маленькие серые лодки, в них эльфы сложили багаж Товарищества. Еще в каждую лодку положили по три мотка веревки, тонкой, но очень прочной, шелковистой на ощупь и серой, как эльфийские плащи.

— Что это? — спросил Сэм, поднимая с берега такой моток.

— Веревки, конечно, — откликнулся эльф из лодки. — Никогда не пускайтесь в путь без веревки! А эта – длинная, прочная и легкая и много где может пригодиться.

— Да уж я-то знаю! — сказал Сэм. — Я ушел без бечевы, и это не давало мне покоя. Я кое-что смыслю в изготовлении веревок, это, можно сказать, у нас семейное – так вот интересно, из чего эта?

— Из хитлайна, — объяснил эльф, — но сейчас некогда рассказывать, как ее делают. Если бы мы знали, что вас интересует это искусство, то многому научили бы вас. А теперь увы! Если вы не вернетесь к нам, вам придется удовольствоваться нашим подарком. Пусть он хорошо послужит вам!

— Пора! — объявил Халдир. — Все готово. Садитесь в лодки! Но поначалу соблюдайте осторожность.

— Послушайте его совета, — сказал другой эльф. — Эти лодки легки, прочны и устойчивы, не то что лодки других народов. Они не утонут, даже если их нагрузить до краев. Но ими нужно уметь управлять. Будет разумно, если вы поучитесь садиться в них и выходить на берег здесь, у причала, раньше чем пуститесь вниз по течению.

Отряд разместился так: Арагорн, Фродо и Сэм сели в одну лодку, Боромир, Мерри и Пиппин – в другую, в третьей были Леголас и Гимли, успевшие крепко сдружиться. В эту последнюю лодку сложили основную часть груза. Лодки двигались по воде при помощи коротких весел с широкими лопастями в форме листьев. Когда все было готово, Арагорн повел маленький караван вверх по течению Сребротока. Течение было быстрое, и плыли медленно. Сэм сидел на носу лодки, вцепившись в борта и с тоской глядел на берег. Солнце, отражаясь в воде, слепило глаза. По зеленому полю Косы к самой воде сбегали деревья. Покачиваясь на зыби, плыли золотые кораблики листьев. День был очень ясным и спокойным, стояла тишина, только высоко в небе пели жаворонки.

Река круто повернула, и тут путники увидели большого лебедя, который гордо плыл по течению им навстречу. По обе стороны его белоснежной груди, увенчанной изгибом шеи, вскипала вода. Клюв сверкал чистым золотом, глаза горели, точно желтые самоцветы, могучие белые крылья были приподняты. Когда лебедь подплыл ближе, до путников донеслась музыка, и неожиданно они увидели, что это корабль, которому эльфийское искусство придало обличье лебедя. Его с помощью черных весел вели по реке два эльфа в белых одеждах. На палубе сидел Келеборн, рядом с ним стояла Галадриель, высокая и белоснежная. В ее волосах блестел венок из золотых цветов, а в руках она держала арфу и пела. Печально и мелодично звучал ее голос в холодном чистом воздухе.

Я пела о листьях, о листьях из золота,  и листья из золота выросли там,  я пела о ветре, и ветер пришел туда  и нежно прошелся по тонким ветвям.  И ночью, и днем в Море волны бежали,  и пена вскипала на бурных валах,  а близ Илмарина росло без печали  то дерево с желтой листвой на ветвях. О, как в Эльдамаре те листья сверкали,  когда над землей проплывал лунный свет  исчез Тирион, и те листья пропали,  и только слезинки блестят при луне.  О Лориен! Зимы твои недалеки,  и близок тот голый безлиственный день,  когда унесут голубые потоки  последние листья – и скроет их тень. О Лориен! Время тебе не подвластно,  но все ж слишком долго я здесь прожила,  увял элянор на поляне прекрасной,  хотя я весну в своей песне звала.  Сейчас моя песня корабль призывает,  хочу я обратно по Морю уплыть.  Но бурное Море меня не пускает.  Надежда погибла, и счастью не быть.

Арагорн остановил лодку, когда корабль-лебедь подплыл ближе. Госпожа допела песню и приветствовала путников. — Мы прибыли попрощаться с вами, — сказала она, — и передать вам благословение нашей земли.

— Хоть вы и были нашими гостями, — сказал Келеборн, — но не преломили с нами хлеб, и мы приглашаем вас на прощальный пир средь текучих вод, что унесут вас далеко от Лориена.

Лебедь медленно подплыл к причалу. Путники развернули лодки и последовали за ним. Здесь, на самой окраине Эгладиля, на зеленой траве, состоялся прощальный пир; но Фродо ел и пил мало – он впитывал красоту Госпожи, ее голос. Она больше не казалась ни опасной, ни наводящей ужас, ни полной скрытой силы. Она казалась такой, какими люди и по сей день изредка видят эльфов, далекой и отстраненной – живым призраком того, что давно унесено рекой времени.

После пиршества на траве Келеборн вновь заговорил о странствии Товарищества. Он указал рукой на юг, на леса за Косой.

— Спустившись по течению, — сказал он, — вы увидите, что деревья редеют, и вскоре окажетесь в голой безлесной местности. Там Река долго течет в каменных берегах посреди высоких вересковых пустошей, пока наконец не достигнет высокого острова Тиндрок, который мы называем Тол-Брандиром. Там, омыв каменистые берега острова, она ревущим водопадом Раурос в тучах брызг низвергается в Ниндалв, или Ветванг, как он зовется на вашем языке. Это обширный край почти недвижных болотистых проток, где русло Реки становится извилистым и делится на бесчисленные рукава. Там в Реку множеством устьев впадает Энтвош, притекающий с запада, из леса Фангорн. Близ этого места, по нашу сторону Великой Реки лежит Рохан. На дальнем берегу высятся мрачные холмы Эмин-Муиля. Ветер там восточный, ибо холмы эти глядят через Мертвые болота и Номанские земли на Кирит-Горгор, в сторону Черных ворот Мордора.

Боромир и те, кто захочет идти с ним в Минас-Тирит, поступят разумно, если покинут Великую Реку выше Рауроса и пересекут Энтвош раньше, чем он достигнет болот. Но не следует ни слишком далеко подниматься по течению Реки, ни подвергать себя риску заблудиться в Фангорнском лесу. Это странная земля, и сейчас о ней знают мало. Но Боромир и Арагорн, несомненно, не нуждаются в этом предупреждении.

— И верно, в Минас-Тирите слышали о Фангорне, — сказал Боромир. — Но почти все, что я слышал, казалось мне бабушкиными сказками, какие у нас рассказывают детям. Все, что лежит к северу от Рохана, теперь так далеко от нас, что лишь наша фантазия может свободно блуждать там. В старину Фангорн подступал к границам нашего королевства, но уже много поколений никто не посещал его, чтобы опровергнуть или подтвердить легенды, дошедшие до нас из глубины времен.

Я сам не раз бывал в Рохане, но никогда не ходил через него на север. Когда меня отправили гонцом, я прошел через Проход вдоль края Белых гор, пересек Исен и Сизый Разлив и ушел в Северные земли. Долгое и утомительное путешествие. Я прошел, должно быть, четыреста лиг, и это отняло у меня много месяцев: коня я потерял в Тарбаде, переправляясь через Сизый Разлив. После такого перехода и пути, который я проделал вместе с Товариществом, я почти уверен, что отыщу дорогу и через Рохан, и через Фангорн, если потребуется.

— Тогда больше говорить не о чем, — сказал Келеборн, — но не пренебрегайте сказаниями, дошедшими из глубины времен: часто в бабушкиных сказках есть то, что следует знать мудрецам.

Тогда Галадриель поднялась с травы и, взяв у одной из своих девушек кубок, наполнила его белым медом и подала Келеборну.

— Время пить расстанную чару, — сказала она.

— Пей, господин народа галадримов! Пусть твое сердце не печалуется, хотя за полднем неизменно следует ночь и наш вечер уже близок.

Потом она поднесла кубок каждому из путников с просьбою пригубить и молвить слова прощания. Но когда в кубке не осталось ни капли, она велела Товариществу вновь сесть на траву, а для нее и Келеборна поставили стулья. Девушки молча стояли около Галадриели, пока та смотрела на гостей. Наконец госпожа снова заговорила.

— Мы выпили расстанную чашу, и тень разлуки легла меж нами. Но прежде чем вы уйдете, я одарю вас тем, что привезла на своем корабле и что господин и госпожа галадримов предлагают вам на память о Лотлориене. — И она назвала всех по очереди.

— Вот дар Келеборна и Галадриели предводителю Товарищества, — сказала она Арагорну и дала ему ножны, сделанные точно под его меч. На них были изображены цветы и листья из серебра и золота, а в середине эльфийскими рунами было выложено из самоцветов имя Андуриль и родословная меча.

— Клинок, что вылетает из этих ножен, не запятнать и не сломать даже при поражении, — сказала она. — Но, может быть, вы хотите на прощание попросить меня о чем-нибудь? Меж нами опускается Тьма, и, может быть, мы больше не встретимся, разве что на той дороге, по которой нет возврата.

И Арагорн ответил: — Госпожа, вам известны все мои желания и вы давно храните единственное сокровище, какое я ищу. Но не в вашей власти дать мне его, даже если бы вы захотели, и лишь сквозь Тьму смогу я пройти к нему.

— Но, может быть, вас утешит вот это, — сказала Галадриель, — ибо эта вещица поручена моим заботам с тем, чтобы передать вам, если вам случится проходить через нашу землю. — И она подняла с колен большой прозрачный зеленый камень, вделанный в серебряную застежку в виде орла с распростертыми крыльями, и, когда показала ее всем, камень засверкал, как солнце в весенней листве. — Этот камень я дала своей дочери Келебриан, а та – своей. Теперь он перейдет к вам как символ надежды. Примите же в этот час имя, предреченное вам, Элессар, Эльфийский Камень из дома Элендиля.

Арагорн взял камень и приколол застежку к груди, и те, что видели его, удивились: прежде они не замечали, как высок Скиталец и какой у него царственный вид, и им показалось, будто бремя долгих лет трудов и усталости спало с его плеч. — Благодарю вас за дары, — сказал он, — о госпожа Лориена, давшая жизнь Келебриану и Арвен Вечерней Звезде. Как еще мне благодарить вас?

Госпожа на миг склонила голову, а затем повернулась к Боромиру. Ему она вручила золотой пояс, Мерри и Пиппину – серебряные кушаки, каждый – с пряжкой в виде золотого цветка. Леголасу она дала лук, какой используют галадримы: длиннее и больше, чем луки из Мерквуда, с крепкой тетивой из эльфийских волос. К луку прилагался колчан со стрелами.

— Для вас, маленький садовод и добрый друг деревьев, — обратилась Галадриель к Сэму, — у меня есть лишь скромный подарок. — Она вложила хоббиту в руки маленькую шкатулку из гладкого серого дерева, без всяких украшений, за исключением единственной серебряной руны на крышке. — Здесь вырезана буква Г – первая буква имени Галадриель, — сказала повелительница эльфов, — но и первая буква слова «сад» на вашем языке. В шкатулке земля из моего сада и все благословения, какие может дать Галадриель. Мой подарок не подкрепит вас в дороге и не защитит от опасности, но если вы сохраните его и вновь увидите свой дом, тогда, быть может, он вознаградит вас. Пусть все будет уничтожено и пустынно, но в Средиземье найдется мало таких цветущих садов, какой будет у вас, если вы рассыплете там эту землю. Тогда вы, может быть, вспомните Галадриель и на миг заглянете в далекий Лориен, который видели только зимой. Ибо наши весна и лето прошли, и их уже не увидишь на земле, разве только в воспоминаниях.

Сэм покраснел до ушей и, пробормотав что-то неразборчивое, крепко вцепился в шкатулку и поклонился.

— А какой подарок желал бы получить от эльфов гном? — спросила Галадриель, поворачиваясь к Гимли.

— Никакого, госпожа, — ответил Гимли, — для меня достаточно было видеть повелительницу галадримов и слышать ее прекрасный голос.

— Слушайте же, эльфы! — воскликнула Галадриель, обращаясь к собравшимся. — Пусть отныне никто не говорит, будто гномы – корыстолюбивые невежи! Но, конечно, Гимли, сын Глойна, и вы хотите получить от меня дар, какой мне под силу дать? Скажите, прошу вас! Никто из гостей не должен остаться без подарка.

— Нет, госпожа Галадриель, — повторил Гимли, низко кланяясь и заикаясь, — мне ничего не нужно, разве только... Если мне позволено будет сказать... Я прошу прядь ваших волос, с которыми не сравнится земное злато, как сокровища недр не сравнятся со звездами. Я не прошу о таком подарке... Но вы сами захотели узнать, чего мне хочется.

Эльфы изумленно зашевелились и зашушукались, а Келеборн удивленно взглянул на гнома, но госпожа улыбнулась. — Говорят, гномы искусны в работе, а не в речах, — сказала она, — но в отношении Гимли это не верно. Никто еще не высказывал мне столь смелой и в то же время столь учтивой просьбы. Как же я могу отказать, если сама принудила его говорить? Но скажите, что вы будете делать с моим подарком?

— Беречь как сокровище, госпожа, — ответил тот, — в память о ваших словах, сказанных мне при первой встрече. И если я когда-нибудь вернусь к кузнецам моей родины, я помещу ваш дар в горный хрусталь и он станет наследием моего дома, вечным залогом доброй воли между Горами и Лесом.

Тогда Госпожа расплела длинную косу, отрезала три золотых волоска и положила их в ладонь Гимли. — Прими мой дар вот с какими словами, — сказала она. — Я не предсказываю, потому что любые предсказания теперь напрасны: на одной ладони лежит Тьма, на другой – лишь надежда. Но если надежда не обманет, то я скажу вам, Гимли, сын Глойна, что ваши руки наполнятся золотом, но золото не будет иметь над вами власти.

А вы, Кольценосец, — повернулась она к Фродо, — к вам я обращаюсь в последнюю очередь, хотя в моих мыслях вы занимаете не последнее место. Для вас я приготовила это. — Галадриель показала Фродо небольшой хрустальный сосуд. Когда она повернула его, из сосуда брызнули лучи белого света. — В этом фиале, — сказала она, — заключен свет звезды Эарендиля, отраженный в воде моего фонтана. Когда вокруг вас сомкнется ночь, он лишь ярче разгорится. Пусть он станет вашей путеводной звездой во Тьме, когда все иные огни погаснут. Вспоминайте Галадриель и ее зеркало!

Фродо взял фиал и в его свете на мгновение вновь увидел Галадриель королевой, великой и прекрасной, но более не внушающей ужаса. Он поклонился, но не нашел слов для ответа.

Госпожа встала, и Келеборн отвел всех на причал. На зеленой Косе царил желтый полдень, вода сверкала серебром. Наконец все было готово. Путники разместились в лодках, как раньше. Выкрикивая слова прощания, эльфы Лориена длинными серыми шестами вытолкнули лодки на середину реки, вода подхватила их и понесла. Путешественники сидели неподвижно и молчали. На зеленом берегу у самой оконечности Косы одиноко и молчаливо стояла госпожа Галадриель. И, проплывая мимо, они повернули головы и стали смотреть, как она медленно удаляется от них. Им казалось: Лориен уплывает вдаль, к забытым берегам, точно яркий корабль с волшебными деревьями вместо мачт, а они беспомощно сидят на краю серой и безлесной земли.

И пока они смотрели, Среброток влился в Великую Реку, и их лодки повернули и быстро поплыли на юг. Скоро белая фигура госпожи стала маленькой и далекой. Она сверкала, как стеклянное окошко на далеком холме в лучах заходящего солнца или как видное с вершины озеро у подножия гор, – кристалл, упавший на землю. Затем Фродо почудилось, что повелительница эльфов подняла руки в прощальном приветствии, и налетевший ветер донес далекие, но пронзительно-ясные звуки ее пения. Однако теперь Галадриель пела на древнем языке заморских эльфов, и он не понимал ни слова: музыка была прекрасна, но не приносила утешения.

Но – таков уж язык эльфов – слова эти глубоко врезались в память Фродо, и много времени спустя он перевел их, как мог: песня была на эльфийском языке, и в ней говорилось о вещах, мало известных в Средиземье:

Аи! Лаурие лантар ласси суринен,  Йени унотиме ве рамар алдарон!  Йени ве линте юлдар аваниер  ми оромарди лиссе-мируворева  Андуне пелла, Вардо теллумар  ну луини йассен тинтилар и елени  омарье аератари-лиринен. Си ман и юлма нин энквантува? Ве фанйяр марьят Элентари ортане  ар илие тиер ундулаве лумбуле;  ар синданориелло кайта морние  и фалмалиннар имбе мет, ар хисие  унтуна Калакирио мири ойале.  Си ванва на, Рамелло ванва, Валимар! Намарие! Най хирувалье Валимар.  Най элье хирува. Намарие!

«Ах! Точно золото, облетают листья на ветру, опадают годы, бесчисленные, как ветви деревьев! Долгие годы проскользнули, точно быстрый глоток сладкого меда в величественных чертогах за западными землями, под голубыми сводами Варды, где звезды дрожат от музыки ее голоса, святого и царственного. Кто ныне наполнит для меня чашу? Ибо теперь Рождающая Свет, Варда, Королева Звезд, на Вечноснежной горе воздела руки, как облака, и все тропы погрузились в глубокую тень; за серой страной тьма окутала пенистые волны, что пролегли между нами, и туман навеки скрыл сокровища Калакирии. Отныне Валимар утрачен, утрачен для тех, что на Востоке! Прощай! Быть может, ты отыщешь Валимар. Быть может, именно ты отыщешь его. Прощай!» Вардой эльфы зовут ту, которая в этой земле изгнания носит имя Эльберет.

Внезапно Река резко повернула, с обеих сторон поднялись высокие берега, и свет Лориена погас. Больше Фродо не возвращался в эту прекрасную землю.

Путешественники сосредоточились на походе; солнце теперь было впереди и слепило глаза, ибо у всех они были полны слез. Гимли плакал не таясь.

— В последний раз я видел то, прекрасней чего нет на свете, — сказал он Леголасу, своему спутнику. — Отныне я ничто не назову красивым, кроме ее подарка. — Он положил руку себе на грудь.

— Скажите мне, Леголас, зачем я пустился в это странствие? Как мало я знал о главной опасности! Верно сказал Эльронд: нельзя предвидеть, что встретится в пути. Я опасался мучений во Тьме, и это не остановило меня. Но я не пошел бы, если бы предвидел опасность света и радости. Это расставание нанесло мне рану, страшнее которой уже не будет, даже если бы нынче ночью я отправлялся к Повелителю Тьмы. Увы Гимли, сыну Глойна!

— Нет, — сказал Леголас, — увы всем нам! И всем, кто живет в мире в эти дни. Ибо устроено так, что находки сменяются потерями, как чудится тем, чью лодку несет быстрый поток. Но по мне вы счастливец, Гимли, сын Глойна: вы страдаете из-за добровольной утраты, а могли бы сделать иной выбор. Но вы не отреклись от товарищей, и самой ничтожной наградой вам станет память о Лотлориене, которая навсегда останется в вашем сердце и никогда не померкнет и не потускнеет.

— Может быть! — согласился Гимли. — Благодарю вас за эти слова. Несомненно, они справедливы, но это слабое утешение. Сердце жаждет не памяти. Оно лишь зеркало, пусть столь же чистое, как воды Кхелед-Зарама. Так говорит сердце гнома Гимли. Эльфы иначе смотрят на мир. Я слышал, что для них воспоминания скорее явь, чем сон. Не таковы гномы.

Но не будем больше об этом. Следите за лодкой. С таким грузом она довольно глубоко осела в воде, а Великая Река быстра. Я не желаю топить свое горе в холодной воде. — Гимли взял весло и начал грести к западному берегу, следуя за лодкой Арагорна, которая уже вышла из стрежи.

Так Товарищество вновь пустилось в долгий путь по широким торопливым водам, текущим на юг. По обоим берегам тянулись леса, и за ними ничего не было видно. Ветер утих, Река струилась беззвучно. Ни один птичий голос не нарушал тишины. Солнце затянулось дымкой – день клонился к вечеру – и вскоре заблестело на бледном небе, как вознесенная ввысь белая жемчужина. Потом оно догорело на западе, и спустились ранние сумерки, а следом серая беззвездная ночь. Долгие часы отряд спокойно плыл во тьме, держась в тени лесистого западного берега. Большие деревья призраками проплывали мимо; их корявые, жадные до воды корни спускались в Реку. Было темно и холодно. Фродо прислушивался к слабому плеску воды среди древесных корней и плавучего лесного мусора у берега, потом голова его поникла, и он погрузился в беспокойный сон.

Глава IХ Великая Река

Фродо разбудило cолнце. Он обнаружил, что лежит, плотно закутанный в одеяло, под высокими деревьями с серой корой в тихом уголке леса на западном берегу Великой Реки, Андуина. Ночь прошла, среди голых ветвей виднелось серое рассветное небо. В стороне Гимли разжигал небольшой костер.

Отряд снова двинулся в путь еще до того, как совсем рассвело. Не то чтобы путники в большинстве своем торопились на юг – их радовало, что еще несколько дней отделяет их от решения, которое необходимо принять самое позднее добравшись до Рауроса и острова Тиндрок, и путешественники предоставили Реке нести их, не желая спешить навстречу опасности, которая ждала впереди, какой бы путь они в конце концов ни избрали. Арагорн позволил Товариществу плыть по течению, в предвидении будущих трудностей сберегая силы отряда. Но он настоял на том, чтобы трогаться в путь рано утром и плыть до позднего вечера – Скиталец сердцем чувствовал, что время не ждет, и боялся, что Повелитель Тьмы не мешкал, пока они медлили в Лориене.

Тем не менее ни в тот день, ни на следующий они не заметили никаких следов Врага. Скучные серые часы минули без происшествий. На третий день пути местность начала медленно меняться: деревья поредели, а потом и вовсе исчезли. На восточном берегу, слева от себя, путники увидели длинные бесформенные склоны, поднимающиеся к небу. Они были бурыми и иссохшими, как будто по ним прошел огонь, не оставив ни одной зеленой травинки: недружелюбная пустыня без единого сломанного дерева или выступающего камня, чтобы оживить пустоту. Отряд вступил в голые и безжизненные Бурые земли, лежащие между южным Мерквудом и холмами Эмин-Муиля. Даже Арагорн не мог сказать, что за поветрие, война или злое дело Врага опустошили этот край.

На западе, справа, тоже расстилались безлесные земли, но плоские и ровные, и во многих местах зеленели широкие луга. На этом берегу Реки попадались заросли камыша, такого высокого, что он закрывал весь западный обзор, когда маленькие лодки проплывали вдоль его шелестящих границ. Темные увядшие султаны клонились и покачивались в холодном воздухе, тихо и печально шурша. В редких просветах Фродо вдруг видел кочковатые луга, а за ними далекие холмы, залитые закатным солнцем, и уж совсем далеко, у границ зрения, – темные очертания южных отрогов Туманных гор.

Все было мертво, ничто не двигалось, кроме птиц, которых было множество. Маленькие водяные птахи свистели и пищали в камышах, но показывались редко. Раз или два путешественники слышали шум лебединых крыльев и, поглядев на небо, видели длинные вереницы птиц.

— Лебеди! — сказал Сэм. — Да какие большие!

— Да, — согласился Арагорн, — и не просто лебеди, а черные лебеди.

— Как здесь пусто, зловеще и мрачно! — сказал Фродо. — Я всегда считал, что, чем ближе к югу, тем становится теплее и веселее, пока зима навсегда не останется позади.

— Но мы еще не продвинулись в сердце юга, — ответил Арагорн, — здесь еще зима, и море далеко. До весны, которая приходит внезапно, в этом краю царит холод, так что мы можем еще встретить снег. Может быть, на дальнем юге, в заливе Бельфалас, куда впадает Андуин, тепло и весело – или было бы тепло и весело, если бы не Враг. Я думаю, мы отошли на юг от вашего Саутфартинга всего миль на шестьдесят, не больше, а впереди еще сотни миль. Вы сейчас смотрите на юго-запад через северные равнины Риддермарки, Рохана, земли повелителей коней. Еще долго плыть нам до устья Лимлайта, что течет из Фангорна и впадает в Великую Реку. Это северная граница Рохана. Исстари все, что лежит между Лимлайтом и Белыми горами, принадлежало рохирримам. Это богатая и славная земля, и такой травы нет больше нигде, но в наши недобрые дни никто не селится у Реки и редко приезжает на ее берега. Андуин широк, но все же оркские стрелы умеют далеко перелетать через поток, и поговаривают даже, будто в последнее время орки осмеливаются пересекать Реку и нападать на роханские стада и табуны.

Сэм с беспокойством переводил взгляд с одного берега на другой. Раньше деревья казались ему враждебными, словно в них скрывались подглядывающие глаза и тайные опасности. Но теперь он жалел, что деревьев нет. Он чувствовал, что отряд, плывущий на маленьких открытых лодках, беззащитен среди земель, где нет никакого убежища, а особенно на реке – на передовой Войны.

В следующие день или два, по мере продвижения к югу, это чувство овладело всеми. Почти целыми днями шли на веслах, спеша вперед. Берега скользили мимо. Вскоре Река раздалась и обмелела, теперь с востока в нее вдавались длинные каменистые полосы земли, а в воде появились отмели, так что требовалась осторожность. Бурые земли перешли в мрачные нагорья, над которыми дул холодный ветер с востока. На другом берегу луга сменили папоротниковые болота с кочками и увядшей травой. Фродо, дрожа, вспоминал лужайки и фонтаны, ясное солнце и теплые дожди Лотлориена. В лодках не слышно было ни разговоров, ни смеха. Каждый из Товарищества был занят своими мыслями.

Сердце Леголаса стремилось под звезды летней ночи на одному ему известную северную поляну среди буков; Гимли размышлял, достойно ли золото стать вместилищем для подарка Галадриели. Мерри и Пиппина в средней лодке снедало беспокойство, потому что Боромир что-то бормотал себе под нос, порой принимаясь грызть ногти, как будто его терзали сомнения или тревога, а порой хватая весла и нагоняя лодку Арагорна. Тогда Пиппин, который сидел на носу спиной вперед, видел странный блеск в обращенном на Фродо взгляде Боромира. Сэм уже давно понял, что лодки, пожалуй, не столь опасны, как ему внушали с детства, но невообразимо неудобны. Все тело у него затекло, он чувствовал себя несчастным, а заняться было нечем – лишь любоваться уползающим назад зимним пейзажем да серой водой за бортом. Даже когда приходилось идти на веслах, Сэму их не доверяли.

На четвертый день Сэм в сгустившихся сумерках глядел назад поверх голов Фродо и Арагорна и плывущих у них в кильватере лодок. Он устал, хотел спать и мечтал о привале и о твердой земле под ногами. Неожиданно что-то привлекло его внимание: сперва он рассеянно вгляделся в это что-то, потом выпрямился и протер глаза, но, взглянув снова, уже ничего не увидел.

Ту ночь они провели на маленьком островке у западного берега. Сэм лежал рядом с Фродо, завернувшись в одеяло. — Часа за два до того, как мы остановились, мастер Фродо, я видел забавный сон, — сказал он. — А может, и не сон. Так ли, эдак ли, а занятный.

— Что же это было? — поинтересовался Фродо, зная, что Сэм не успокоится, пока все не расскажет. — С самого Лотлориена я не видел ничего, что заставило бы меня улыбнуться.

— Не сказать, чтоб это было что-то забавное, мастер Фродо. Скорее чудное. Если это не сон, то дело плохо. Лучше послушайте. Дело вот в чем: я видел бревно с глазами!

— Бревно – может быть, — согласился Фродо, — их много в Реке. Но при чем тут глаза?

— Да как же, — обиделся Сэм, — глаза-то и заставили меня, так сказать, встрепенуться. Я видел бревно, которое долго плыло в сумерках за лодкой Гимли, но не обратил на него особого внимания. Потом мне показалось, что бревно нас медленно догоняет. Это уже было странно: ведь мы вместе плыли по течению. Вот тут-то я и увидел глаза, два бледных пятна на каком-то наросте впереди. Да что там, это было вовсе не бревно – у него были лапы, как весла, вроде лебединых, только больше, и время от времени они высовывались из воды.

Тут уж я сел и давай тереть глаза: думаю, если оно еще будет здесь, когда я разгоню сон, – крикну, потому что это не-знаю-что шустро подплывало к лодке Гимли. Но то ли эта пара фонарей заметила, что я завозился и смотрю, то ли я просто проснулся – не знаю. Когда я опять поглядел туда, бревна не было. Но, кажется, я краешком глаза заметил, как что-то темное нырнуло в тень берега. Никаких глаз я больше не видел.

Я сказал себе: «опять сны, Сэм Гэмджи», — сказал я и больше ничего не сказал. Но я с тех пор все думаю и вот засомневался. Что скажете, мастер Фродо?

— Я сказал бы, что не было ничего, кроме бревна, сумерек и дремы, туманившей тебе взгляд, Сэм, — ответил Фродо, — если бы эти глаза появились впервые. Но это не так. Я видел их на севере перед тем, как мы пришли в Лориен. А еще я видел в ту ночь странное глазастое существо, карабкавшееся на флет. И Халдир видел его. А помнишь, что нам рассказали эльфы, которые шли за отрядом орков?

— Ах, — сказал Сэм, — помню. Помню и того больше. Мне самому не по душе мои мысли, но я думал о том о сем, вспоминал рассказы мастера Бильбо и вообще... Мне кажется, я догадываюсь, как звать эту тварь. Имечко – гаже не придумаешь. Не может это быть Голлум, а?

— Да, с некоторых пор я боюсь именно этого, — сознался Фродо, — с той самой ночи на флете. Наверное, он прятался в Мории и там напал на наш след, но я надеялся, что остановка в Лориене собьет его со следа. Это жалкое создание, должно быть, скрывалось в лесах у Сребротока, дожидаясь, пока мы вновь пустимся в путь.

— Видать, так и есть, — сказал Сэм. — А нам лучше быть чуть осторожнее, или однажды ночью мы почувствуем на горле поганые пальцы... если вообще проснемся. И вот к чему я веду. Не нужно сегодня беспокоить Странника и остальных. Я посторожу. А высплюсь завтра: ведь я в лодке всего лишь груз, можно сказать.

— Можно, — ответил Фродо, — а можно сказать «груз с глазами». Ты будешь сторожить, но только при условии, что обещаешь разбудить меня в середине ночи, если до тех пор ничего не случится.

В глухую пору ночи Фродо очнулся от глубокого мрачного сна оттого, что Сэм тряс его. «Жалко вас будить, — тихо прошептал Сэм, — да вы сами велели. Рассказывать нечего – или почти нечего. Мне только почудилось недавно тихое шлепанье и фырканье, но ночью у реки можно услышать много странных звуков».

Он лег, а Фродо сел, укутался в одеяло и стал бороться с дремотой. Медленно тянулись минуты и часы, но ничего не происходило. Фродо в очередной раз преодолевал искушение вновь улечься, когда к одной из причаленных лодок подплыла едва различимая темная фигура. Длинная бледная рука высунулась из воды и ухватилась за планшир, холодно сверкнули светлые, похожие на фонари глаза – сперва они заглянули в лодку, потом уставились вверх, на Фродо, сидевшего на островке. До них было не больше пары ярдов, и Фродо расслышал тихий шорох сдерживаемого дыхания. Он встал, выхватил из ножен Жало. Глаза тотчас погасли. Послышался всплеск, и темная длинная фигура метнулась вниз по течению, в ночь. Арагорн пошевелился во сне, заворочался и сел.

— Что это? — прошептал он, вскакивая на ноги и подходя к Фродо. — Я что-то почувствовал во сне. Почему вы обнажили меч?

— Голлум, — ответил Фродо, — по крайней мере я так считаю.

— А! — сказал Арагорн. — Значит, вы уже знаете про нашего маленького топтуна? Он шел по нашим следам через всю Морию до самого Нимроделя. Когда мы поплыли на лодках, он лег на бревно и греб руками и ногами. Раз или два ночью я пытался изловить его, но он хитер, как лиса, и скользок, как рыба. Я надеялся, что путешествие по воде собьет его со следа, но он слишком хороший речник.

Завтра надо попробовать прибавить ходу. Ложитесь-ка, а я посторожу до утра. Хотел бы я поймать это жалкое существо. Мы могли бы заставить его послужить нам. Но, раз уж не получается изловить, нужно попробовать оторваться от него. Он слишком опасен. Не говоря о том, что он способен убить под покровом ночи, он может выдать нас любому врагу, какой идет по нашему следу.

Ночь прошла, Голлум больше не показывался. Отряд усилил бдительность, но до конца путешествия Голлум больше не появлялся. Если он и продолжал преследовать путников, то очень осторожно и умело. По просьбе Арагорна они теперь подолгу шли на веслах, и берега быстро скользили мимо. Но путники почти не видели мест, где проплывали, потому что двигались большей частью в сумерках и ночью, днем отдыхая в укрытиях. Шесть дней минули без происшествий.

Погода по-прежнему стояла пасмурная, облачная, с восточным ветром, но к ночи небо на западе прояснилось, и среди серого моря облаков показались желтые и бледно-зеленые просветы. Стал виден белый лунный серп, отражавшийся в дальних озерах. Сэм поглядел на него и нахмурился.

На следующий день берега начали быстро меняться. Они постепенно поднимались, становясь каменистыми. Скоро путники уже плыли через холмистый край, изобилующий камнем; по обоим берегам потянулись крутые склоны, заросшие густыми чащами терновника и дикой сливы вперемежку с ежевикой и вьюнами. За ними поднимались низкие полуразрушенные утесы с глубокими, поросшими плющом расселинами в сером, изъеденном непогодой камне. Еще дальше высились горные отроги, увенчанные согбенными ветром лиственницами и пихтами. Путники приблизились к серым холмам Эмин-Муиля – южной окраине Диких земель.

На скалах и в ущельях обитало множество птиц, и их черные стаи весь день кружили высоко в бледном небе. В тот день на привале, лежа на земле, Арагорн с сомнением глядел на птиц, размышляя, не сделал ли уже Голлум свое черное дело и не разнеслись ли вести об их походе по Диким землям. Позже, когда на закате Товарищество вновь готовилось в путь, Арагорн разглядел при меркнущем свете черную точку: высоко и далеко в небе, порой неторопливо поворачивая к югу, кружила большая птица.

— Что это там, Леголас? — спросил Арагорн, указывая на северную часть неба. — Мне кажется, это орел.

— Да, — подтвердил Леголас, — орел. Охотящийся орел. Хотел бы я знать, что это предвещает. Он далеко улетел от гор.

— Не пойдем, пока совсем не стемнеет, — решил Арагорн.

Наступила восьмая ночь плавания, тихая и безветренная. Сильный восточный ветер прекратился. Тонкий лунный серп рано вышел на бледное закатное небо, но оно было чистым, и лишь далеко на юге громоздились большие облака, еще слабо светившиеся. На западе ярко сверкали звезды.

— В путь! — сказал Арагорн. — Нам предстоит еще один ночной переход. Мы достигли не слишком знакомых мне мест: прежде я никогда не добирался отсюда до порогов Сарн-Гебир по воде. Если мои предположения справедливы, до них еще много миль. Но и до Сарн-Гебира будет много опасных мест: скалы и каменные острова в потоке. Мы должны быть внимательны и плыть не слишком быстро.

Сэму в головной лодке поручили быть впередсмотрящим. Он лег и стал всматриваться в полумрак. Ночь была темная, но звезды сверкали на диво ярко, и поверхность Реки слабо мерцала. Близилась полночь. Путники плыли уже довольно долго, лишь изредка пуская в ход весла, когда Сэм внезапно вскрикнул. Всего в нескольких ярдах впереди он увидел поднимающиеся из реки темные силуэты и услышал шум стремительно бегущей воды. Быстрое течение сворачивало влево, к восточному берегу, к чистому руслу. Отнесенные в сторону путешественники совсем рядом увидели светлую пену там, где Река дробилась об острые скалы, которые, словно зубы, далеко вдавались в поток. Лодки сблизились.

— Эй, Арагорн! — закричал Боромир, когда его лодка ударилась о головную лодку. — Это безумие! Нельзя пытаться пройти пороги в темноте. Ни одна лодка не сможет преодолеть Сарн-Гебир, будь то днем или ночью!

— Назад, назад! — крикнул Арагорн. — Поворачивайте! Поворачивайте, если можете! — Он погрузил весло в воду, стараясь задержать лодку и развернуть ее.

— Я ошибся, — сказал он Фродо, — я не думал, что мы заплыли так далеко; Андуин течет быстрее, чем я полагал. Сарн-Гебир должен быть уже совсем близко.

Ценой огромных усилий путникам удалось справиться с лодками и медленно развернуть их, но поначалу они почти не продвигались против течения, и их все больше сносило к восточному берегу. Он возвышался в ночи, темный и зловещий.

— Раз-два дружно! — кричал Боромир. — Гребите! Не то нас унесет к скалам!

В тот же миг Фродо почувствовал, как их лодка чиркнула дном по камню. И тут же послышался звон тетивы: стрелы засвистели над ними, посыпались в лодки. Одна ударила Фродо в спину, и он с криком упал вперед, выпустив весло, но стрела отскочила, не пробив скрытую под одеждой кольчугу. Другая стрела пронзила капюшон Арагорна, а третья воткнулась в планшир второй лодки около руки Мерри. Сэму показалось, что он видит, как по длинным отмелям под восточным берегом мечутся черные фигуры. Казалось, до них рукой подать.

— Ирх! — закричал Леголас, обратившись к родному языку.

— Орки! — воскликнул Гимли.

— Голлум постарался, будь я неладен, — сказал Сэм, обращаясь к Фродо, — и место выбрано лучше некуда. Река несет нас прямо к ним в лапы!

Они дружно налегли на весла, даже Сэм. Каждый ждал, что в любой миг в него вонзится стрела с черным оперением. Множество стрел свистело над головами или падало в воду поблизости, но больше никого не задело. Было темно, однако орки хорошо видели в темноте, и при свете звезд путники были бы отличной мишенью для коварного врага, если бы не серая одежда эльфов Лориена и не серое дерево лодок. Только это мешало мордорским лучникам.

Рывок за рывком лодки уходили от берега. В темноте трудно было понять, действительно ли они движутся, но вот вода стала меньше бурлить, а тень восточного берега отступила в ночь. Наконец, насколько можно было судить, лодки вновь достигли середины Реки и на некотором отдалении миновали опасные скалы. Путешественники теперь изо всех сил гребли к западному берегу. В тени нависших над водой кустов они остановились и перевели дух.

Леголас положил весло и взял в руки лук, подаренный ему в Лориене. Он выпрыгнул на берег и сделал несколько шагов вверх по откосу. Наложив на тетиву стрелу и натянув лук, он повернулся к Реке и вгляделся во тьму. Над водой неслись пронзительные крики, но ничего не было видно.

Фродо посмотрел на стоявшего над ним эльфа: тот высматривал в ночи мишень. Темный силуэт его головы венчали яркие белые звезды, мерцавшие в черном колодце неба. Но вот с юга надвинулись большие облака и закрыли звездные россыпи. Внезапный ужас охватил Товарищество.

— Эльберет Гилтониэль! — выдохнул Леголас, глядя вверх. В этот миг темная тень, похожая на облако – но не облако, ибо двигалась гораздо быстрее, – отделилась от тьмы на юге и поплыла к Товариществу, закрыв весь свет. Вскоре она приняла обличье большого крылатого существа чернее ночи. С противоположного берега донеслись громкие приветственные крики. Фродо почувствовал, как холод пронизал его и проник в самое сердце – смертоносный холод, подобный памяти о старой ране в плече. Он сжался, словно хотел спрятаться.

Неожиданно зазвенела тетива большого лориенского лука. Эльфийская стрела с резким свистом отправилась в полет. Фродо задрал голову. Крылатое существо почти прямо над ним вильнуло в сторону. С резким хриплым криком оно рухнуло вниз и исчезло во тьме восточного берега. Вдали послышались многоголосые вой и брань, и наступила тишина. Той ночью с востока больше не донеслось ни звука.

Через некоторое время Арагорн вновь повел лодки по течению. Плыли вдоль берега, на некотором удалении, пока не нашли маленький мелкий залив. С десяток низких деревьев росли там у самой воды, а за ними поднимался крутой скалистый берег. Здесь отряд решил остановиться и дождаться рассвета: бесполезно было пытаться плыть ночью дальше. Лагеря не разбивали, не разжигали костра и легли в лодках, причаленных одна подле другой.

— Хвала луку Галадриели и руке и глазу Леголаса! — сказал Гимли, жуя лембас. — Отличный выстрел в темноте, друг мой!

— Но кто знает, попал я или нет? — засмеялся Леголас.

— Только не я, — ответил Гимли, — но я рад, что тень не подлетела ближе. Она мне совсем не понравилась. Она слишком напомнила мне призрака из Мории – Тень Балрога, — закончил он шепотом.

— Это был не Балрог, — сказал Фродо, еще дрожа от охватившего его холода, — это было что-то холодное. Я думаю, это был... — он запнулся и замолчал.

— О ком вы подумали? — жадно спросил Боромир, высовываясь из лодки, словно хотел разглядеть выражение глаз Фродо.

— По-моему... Нет, не скажу, — ответил Фродо. — Что бы это ни было, его падение разочаровало наших врагов.

— Кажется, так, — сказал Арагорн, — но кто они, сколько их и что они собираются делать, мы не знаем. В эту ночь нельзя спать! Сейчас темнота скрывает нас. Но как знать, что принесет день? Оружие держите под рукой!

Сэм сидел и глядел в небо, постукивая по рукояти меча, как будто считал на пальцах. — Очень странно, — пробормотал он, — луна в Шире и в Диких землях одна и та же или по крайней мере должна быть одна и та же. Но либо это не так, либо я ошибся в расчетах. Вы помните, мастер Фродо, – когда мы лежали на флете на том дереве, луна прибывала. Оставалась неделя до полнолуния. Прошлой ночью сравнялась неделя, как мы снова в пути, и вдруг выскакивает месяц, молодой и тоненький, точно обрезок ногтя, будто мы и не бывали в стране эльфов.

Мне кажется, я точно помню три ночи, что мы провели там, и вроде бы припоминаю еще несколько, но готов поклясться, что полные четыре недели никак не выходят. Можно подумать, время в Лориене не движется!

— А может, так и есть, — откликнулся Фродо, — в той земле мы, может быть, побывали во времени, которое в других местах давно ушло. Думаю, только когда Среброток вынес нас в воды Андуина, мы снова вернулись во время, текущее через земли смертных к Великому Морю. А в Карас-Галадоне я не припомню никакой луны, ни старой, ни новой: только звезды ночью и солнце днем.

Леголас пошевелился в лодке. — Нет, время не стоит на месте, — сказал он, — но не для всех, и не везде перемены происходят одинаково. Ибо для эльфов мир движется – и движется одновременно и быстро, и медленно. Быстро, потому что сами они меняются мало, а все остальное улетает прочь: это наполняет их скорбью. Медленно, потому что они не считают летящих годов. Уходящие весны и зимы для них не более, чем вновь и вновь возникающая рябь на поверхности бегущего ручья. Но все под солнцем в конце концов стареет и умирает.

— Однако в Лориене эти изменения происходят медленно, — сказал Фродо, — там на всем власть Госпожи. В Карас-Галадоне, где Галадриель владеет Кольцом эльфов, часы насыщенны, хотя кажутся быстролетными.

— Об этом не следует говорить за пределами Лориена, даже мне, — сказал Арагорн, — впредь молчите об этом! Но так и есть, Сэм: в той земле мы потеряли счет времени. Там оно быстро течет мимо нас, словно мимо эльфов. Старая луна умерла и родилась новая, пока мы были там. А вчера вновь родилась новая луна. Зима скоро пройдет. Время несет нас к весне скудной надежды.

Бесшумно истекала ночь. Ни звука, ни голоса не доносилось с противоположного берега Реки. Путники, скорчившиеся в лодках, почувствовали, что погода меняется. Воздух потеплел и застыл под толстым слоем влажных облаков, наплывавших с юга от далеких морей. Шум Реки на камнях и порогах, казалось, стал громче и ближе. С деревьев закапало.

Когда пришел день, мир вокруг путников переменился: теперь он был мягким и печальным. Медленно разгоралась бледная заря, рассеянный свет не давал тени. На Реке и близ нее лежал туман. Дальний берег не был виден.

— Не выношу тумана, — сказал Сэм, — но этот может сыграть нам на руку. Теперь мы, может быть, сумеем ускользнуть так, чтобы проклятые орки нас не заметили.

— Может быть, — сказал Арагорн, — но нам трудно будет отыскивать дорогу, если только туман хоть немного не поднимется. А мы должны найти проход, если хотим миновать Сарн-Гебир и прийти в Эмин-Муиль.

— Не понимаю, зачем нам проходить пороги или плыть по Реке дальше, — сказал Боромир. — Коль скоро Эмин-Муиль впереди, можно бросить эти хрупкие лодки и идти на юго-запад, пока не достигнем Энтвоша и не попадем в мою землю.

— Да – если идти в Минас-Тирит, — сказал Арагорн. — Но это еще не решено. Этот путь может оказаться опаснее, чем кажется. Долина Энтвоша плоская и болотистая, а туман представляет смертельную опасность для пешеходов, особенно обремененных грузом. Я бы не стал бросать лодки, пока нас не принуждают к тому обстоятельства. Река – это, по крайней мере, такая дорога, с которой нельзя сбиться.

— Но Враг занял восточный берег, — возразил Боромир. — И даже если вы благополучно пройдете Ворота Аргоната и доплывете до Тиндрока, что дальше? Спрыгнете с водопада в болота?

— Нет! — ответил Арагорн. — Лучше скажите, что мы по древней дороге перенесем лодки к подножию Рауроса и там снова спустим их на воду. Разве вы не знаете, Боромир, а может, предпочли забыть о сделанных в дни Великих Королей северной лестнице и Амон-хенской Вышке? Я собирался снова постоять на этой высоте, прежде чем решать, куда идти. Возможно, там мы увидим какой-нибудь знак, который нам поможет.

Боромир долго возражал против такого выбора, но когда стало ясно, что Фродо последует за Арагорном, куда бы тот ни пошел, сдался. — Не в обычае людей из Минас-Тирита бросать друзей в беде, — сказал он, — а вам потребуется моя сила, если вы собираетесь достичь Тиндрока. Я пойду до высокого острова, но не дальше. Там я сверну к дому – один, если для меня не найдется попутчика в награду за помощь.

День разгорался, и туман немного поднялся над рекой. Было решено, что Арагорн с Леголасом немедленно пойдут вперед по берегу, а остальные останутся у лодок. Арагорн надеялся найти дорогу, по которой можно было бы перенести лодки и багаж в более спокойную воду за порогами.

— Лодки эльфов, может быть, и не утонут, — заметил он, — но это не означает, что мы сумеем пройти через Сарн-Гебир и сохранить жизнь. Гондорцы не прокладывали дорог в этих местах: даже в дни расцвета их владения не простирались до Андуина за Эмин-Муилем. Но где-то на западном берегу есть волок, и, быть может, я сумею отыскать его. Он не мог исчезнуть без следа: от Диких земель до Осгилиата плавали легкие лодки, и так было до самых последних лет, пока не расплодились мордорские орки.

— На моей памяти лодки с севера приходили редко, а на восточном берегу бродят орки, — сказал Боромир. — Если вы пойдете вперед, опасность будет расти с каждой милей, даже если вы и найдете проход.

— Опасности подстерегают нас на любых южных дорогах, — ответил Арагорн. — Ждите нас день. Если за это время мы не вернемся, знайте, что зло одолело нас. Тогда изберите нового предводителя и следуйте за ним.

С тяжелым сердцем следил Фродо, как Арагорн и Леголас взбираются на крутой берег и исчезают в тумане. Но страхи оказались напрасны. Прошло всего два или три часа и день едва перевалил за середину, когда разведчики появились вновь.

— Все в порядке, — сказал Арагорн, спускаясь к воде, — есть тропа, она ведет к хорошей пристани вполне в рабочем состоянии. Расстояние невелико: пороги начинаются всего в полумиле от нас, а тянутся не больше чем на милю. Сразу за ними Река вновь становится гладкой и спокойной, хотя течет быстро. Труднее всего будет доставить лодки и багаж на старый волок. Мы нашли его, но он проходит довольно далеко от берега, под защитой скальной стены, примерно в одной восьмой мили от воды. Его северный конец мы не нашли. Возможно, мы прошли его прошлой ночью. Мы могли далеко подняться по течению и все же не заметить его в тумане. Боюсь, придется сейчас же оставить Реку и по возможности быстро двинуться к волоку.

— Это будет нелегко даже для людей, — сказал Боромир.

— Все равно нужно попробовать, — ответил Арагорн.

— Попробуем, — согласился Гимли. — На трудной дороге людские ноги запинаются, а гном идет вперед и несет груз вдвое тяжелее его самого, мастер Боромир.

Задача действительно оказалась трудной, но в конце концов была выполнена. Поклажу извлекли из лодок и по крутому береговому откосу перенесли на ровный берег. Потом вытащили из воды лодки и тоже отнесли наверх. Лодки оказались гораздо легче, чем опасались путники. Даже Леголас не знал, из какого дерева, растущего в стране эльфов, они сделаны, но дерево это было прочным и все же на диво легким. Мерри и Пиппин вдвоем могли легко нести свою лодку по ровной земле. Тем не менее потребовалась сила двоих людей, чтобы взвалить лодки на плечи и нести по участку, который предстояло пересечь отряду. Он поднимался от Реки в гору и представлял собой беспорядочное нагромождение серых известняковых глыб, перемежающихся со множеством неприметных углублений, скрытых бурьяном и кустарником; заросли колючего кустарника сменяли глубокие лощины с отвесными стенками, тут и там виднелись болотистые озерца, питаемые водой, сбегавшей с террас в глубине берега.

Боромир и Арагорн одну за другой переносили лодки, а остальные карабкались следом за ними с кладью. Наконец все перенесли к волоку. Отряд двинулся дальше почти без задержек, пробираясь сквозь шиповник и убирая с пути упавшие камни. Туман еще висел над скалами, сгущаясь слева, у Реки. Путники слышали, как она шумит, пенясь на обрывистых карнизах и среди каменных клыков Сарн-Гебира, но не видели ее. Этот путь им пришлось проделать дважды, и вот наконец все было благополучно доставлено к южной пристани.

Там волок, снова повернув к воде, полого спускался к мелкому заливу. Казалось, залив врыт в берег, но не руками, а водой, которая мчала с Сарн-Гебира и вихрилась у низкого каменного волнолома, вдававшегося в поток. За заливом берег переходил в крутую серую скалу, и дальше пройти пешком было невозможно.

К тому времени короткий день уже сменили хмурые тусклые сумерки. Путники сидели у реки, слушая невнятный рев воды на порогах, скрытых в тумане. Все устали и хотели спать, а на сердце у них было тревожно.

— Что ж, вот мы и на месте, и здесь нам придется провести ночь, — сказал Боромир. — Нам необходим сон, и даже если Арагорн надумал пройти Ворота Аргоната ночью, мы слишком устали для этого – разумеется, за исключением нашего крепыша гнома.

Гимли не ответил – едва опустившись на землю, он задремал.

— Отдохнем, сколько получится, — согласился Арагорн. — Завтра нам вновь предстоит плыть до вечера. Если только погода не подведет и опять не переменится, у нас будет хорошая возможность проскользнуть незаметно для тех, кто прячется на восточном берегу. Но этой ночью придется дежурить по двое, в очередь: три часа спим, час на страже.

Ничего страшного ночью не случилось – лишь за час до рассвета прошел короткий дождь. Едва рассвело, тронулись в путь. Туман редел. Путники держались как можно ближе к западному берегу и видели смутные очертания береговых утесов, поднимавшихся все выше, призрачных валов, уходящих подножиями в быструю воду. К середине утра облака опустились ниже, и пошел сильный дождь. Путники натянули на лодки кожаные чехлы, чтобы их не затопило, и продолжали плыть. Трудно было что-либо рассмотреть сквозь серый занавес дождя.

Но дождь, к счастью, быстро перестал. Небо медленно просветлело, облака неожиданно разошлись, и обрывки их потянулись вдоль реки на север. Туман рассеялся. Перед путешественниками открылось широкое ущелье с серыми скалистыми боками, где за выступы и узкие расселины цеплялись редкие деревья. Ущелье становилось уже, Река – быстрее. Теперь лодки несло вперед, и путники не могли ни остановиться, ни повернуть назад, что бы ни ожидало их впереди. Над ними была полоска бледно-голубого неба, вокруг – темная вода, а позади – черные, закрывающие солнце холмы Эмин-Муиля, в которых не было ни одного прохода.

Заглядывая вперед, Фродо увидел вдалеке две высокие скалы, похожие на башенки или каменные столбы. Высокие, отвесные и грозные стояли они по сторонам потока. Между ними показался узкий проход, и Река понесла лодки к нему.

— Смотрите – перед вами Аргонат, Столбы Королей! — воскликнул Арагорн. — Скоро мы пройдем между ними. Удерживайте лодки на одной линии и как можно дальше одну от другой! И держитесь середины потока!

Огромные столбы-башни, вздымаясь из воды, летели навстречу увлекаемому потоком Фродо. Они казались ему великанами, гигантскими черными фигурами, немыми, но грозными. Потом он увидел, что они и впрямь носят следы резца ваятеля: древние искусство и сила поработали над камнем, и несмотря на дожди и солнце бесчисленных лет, скалы сохранили высеченные на них могучие черты. На больших пьедесталах, глубоко погруженных в воду, стояли два огромных каменных Короля: затуманенными глазами из-под растрескавшихся бровей они по-прежнему грозно смотрели на север. Левая рука каждого была поднята ладонью наружу в предостерегающем жесте, в правой руке короли держали топоры. На головах у них были треснувшие шлемы и короны. Молчаливые стражи давно исчезнувшего Королевства, они по-прежнему воплощали силу и могущество. Страх и благоговение охватили Фродо, и он съежился и зажмурился, не осмеливаясь поднять лицо и посмотреть. Даже Боромир склонил голову, когда течение понесло лодки, хрупкие и легкие, как листочки, в тень часовых Нуменора. Так они проследовали во тьму Ворот. С обеих сторон круто поднимались в неведомую высь отвесные утесы. Далеко вверху виднелось тусклое небо. Черная вода ревела, в скалах гуляло эхо, ветер свистел над головами. Фродо, скрючившись на дне лодки, услышал, как на носу причитает и бормочет Сэм: — Что за место! Что за жуткое место! Дайте мне только вылезти из этой лодки, я в жизни не то что к реке – к луже близко не подойду!

— Не бойтесь! — послышался позади незнакомый голос. Фродо повернулся и увидел Странника. Но это был он и не он; потрепанный ненастьями Скиталец исчез. На корме сидел Арагорн, сын Араторна, прямой и гордый; он уверенными ударами весла направлял лодку, капюшон его был отброшен, темные волосы развевались по ветру, глаза блестели – Король возвращался из изгнания в свои земли.

— Не бойтесь! — повторил он. — Давно хотел я взглянуть на изваяния Исильдура и Анариона, моих древних предков. В их тени Элессару – Эльфийскому камню, сыну Араторна из дома Валандиля, сына Исильдура, нечего бояться!

Но вот блеск в его глазах потух, и он заговорил как бы про себя: — Если бы здесь был Гэндальф! Как мое сердце стремится к Минас-Анору, к стенам моего родного Города! Но куда мне теперь идти?

Ущелье было длинным, темным, полным шума ветра и бегущей воды и их отголосков. Оно чуть изгибалось к западу, поэтому вначале впереди царила непроглядная тьма, но вскоре Фродо увидел высокий светлый проем, который все расширялся. Этот проем быстро приближался, и лодки неожиданно выскочили на широкую чистую воду.

Солнце, давно прошедшее зенит, ярко сверкало в ветреном небе. Вода, вырвавшись из ущелья, лилась в длинное овальное озеро, светлое Нен-Хитоель, окруженное крутыми серыми холмами, склоны которых поросли деревьями; но вершины холмов были голыми и холодно блестели на солнце. У дальней, южной оконечности озера поднимались три пика. Средний был отделен от остальных и выдавался вперед; он стоял в воде, как остров, и Река, обтекая его, разделялась на искрящиеся светлые рукава. Ветер донес издалека шум, похожий на раскаты грома.

— Смотрите! Вот Тол-Брандир! — сказал Арагорн, указывая на высокий пик. — Слева возвышается Амон-Лав, справа – Амон-Хен, холмы Слуха и Зрения. В дни Великих Королей на них были устроены вышки, и там дежурила стража. Но говорят, что с тех пор ни человек, ни зверь не поднимались на Тол-Брандир. К ночи мы подплывем к ним. Я слышу вечный зов Рауроса.

Отряд немного отдохнул, сплавляясь на юг по течению, которое рассекало озеро пополам. Они перекусили, потом взялись за весла и прибавили ходу. Склоны западных холмов покрылись тенью, солнце стало круглым и красным. Кое-где проглянули туманные звезды. В сумерках впереди темнели три пика. Громким голосом рокотал Раурос. Уже наступала ночь, когда путники причалили к берегу у подножия холмов.

Десятый день путешествия по Реке закончился. Дикие земли остались позади. Теперь предстояло сделать выбор: идти на восток или на запад. Товариществу предстояла последняя часть странствия.

Глава Х Распад Товарищества

Арагорн повел их по правому рукаву Реки. Здесь, на западном берегу, в тени Тол-Брандира, от подножия Амон-Хена к самой воде спускалась зеленая лужайка. За ней поднимались первые пологие склоны холма, поросшие деревьями. Деревья уходили на запад вдоль плавно изогнутого берега озера. Через лужайку протекал ручей.

— Здесь мы проведем ночь, — сказал Арагорн. — Это лужайка Парт-Гален – в старину здесь летом было очень красиво. Будем надеяться, что Зло еще не добралось сюда.

Вытащили лодки на зеленый берег и рядом с ними устроили лагерь. Поставили охрану, но не видели и не слышали врагов. Если Голлум и следовал за путниками, то оставался невидимым и неслышимым. Тем не менее ночью Арагорн забеспокоился, он часто ворочался и просыпался. Поднявшись ни свет ни заря, он подошел к Фродо – тот дежурил.

— Почему вы не спите? — спросил Фродо. — Сейчас не ваше дежурство.

— Не знаю, — ответил Арагорн, — но мне снились тень и угроза, они росли. Не худо бы вам обнажить меч.

— Зачем? — спросил Фродо. — Разве враги близко?

— Посмотрим, что покажет Жало, — отвечал Арагорн.

Тогда Фродо извлек меч из ножен. К его испугу, края клинка тускло светились во тьме. — Орки! — сказал он. — Не то чтобы рядом, но все же достаточно близко.

— Этого я и боялся, — проговорил Арагорн. — Но, может быть, они за Рекой. Жало светится слабо, и, возможно, причина лишь в том, что по склонам Амон-Лава рыщут мордорские шпионы. Я никогда раньше не слыхал об орках на Амон-Хене. Но кто знает, что может случиться в эти мрачные времена, когда даже Минас-Тирит больше не обеспечивает безопасность прохода по Андуину? Завтра придется поостеречься.

Занялся день, подобный дымному костру. Над самым восточным горизонтом, как дымы большого пожара, плыли черные тучи. Восходящее солнце освещало их снизу угрюмо-красным пламенем, но вскоре взобралось выше облаков, в чистое небо. Вершина Тол-Брандира сверкала золотом. Фродо поглядел на восток и увидел высокий остров. Его берега отвесно поднимались из быстрой воды. По крутым склонам, вознося вершину над вершиной, карабкались деревья. А над ними вновь вставали серые неприступные скалы, увенчанные огромным каменным шпилем. Множество птиц кружило над утесом, но больше не было видно ни следа живых существ.

После завтрака Арагорн устроил общий сбор. — Наконец настал день, — сказал он, — день выбора, который мы так долго откладывали. Что теперь станет с нашим Товариществом, которое благодаря дружбе забралось так далеко? Куда мы повернем: на запад с Боромиром, чтобы отправиться на гондорскую войну, или на восток, к Ужасу и Тени? А может, мы должны расстаться и пойти разными дорогами? Что бы мы ни выбрали, медлить нельзя. Мы не можем долго оставаться здесь. Мы знаем, что орки на восточном берегу, но, боюсь, они уже успели переправиться через реку.

Наступила долгая тишина; все молчали, никто не шевелился.

— Ну, Фродо, — промолвил наконец Арагорн, — боюсь, главная тяжесть ложится на вас. Вы Кольценосец, избранный Советом. Только вы можете выбирать свой путь. Тут я вам не советчик. Я не Гэндальф, и хотя я старался заменить его, я не знаю, что он собирался делать в этот час и собирался ли вообще. Скорее всего, будь он с нами, выбор все равно остался бы за вами. Такова ваша судьба.

Фродо ответил не сразу. Наконец он медленно проговорил: — Я знаю, что нужно торопиться, но не могу выбрать. Это тяжкое бремя. Дайте мне еще час, и я скажу. Оставьте меня одного.

Арагорн с сочувствием и жалостью посмотрел на него. — Хорошо, Фродо, сын Дрого, — сказал он, — вы получите и этот час, и одиночество. Мы посидим здесь. Но не уходите далеко, чтобы мы могли вас слышать.

Фродо на мгновение понурился. Сэм, который с большим беспокойством наблюдал за хозяином, покачал головой и пробормотал: «Проще пареной репы... но сейчас Сэму Гэмджи не следует распускать язык».

Вскоре Фродо поднялся и ушел, и Сэм приметил, что если остальные сдержались и не стали провожать его взглядом, то Боромир не спускал с Фродо глаз, пока хоббита не скрыли из вида деревья у подножия Амон-Хена.

Бесцельно плутая по лесу, Фродо обнаружил, что ноги несут его к склону холма. Он вышел на тропу, к жалким остаткам Древней Дороги. На крутых подъемах были высечены ступени, но они давно обвалились и раскрошились или их разодрали корни деревьев. Некоторое время хоббит поднимался, не думая, куда идет, пока не взошел на поросшую травой площадку. По кругу росли рябины, а в середине лежал широкий плоский камень. С маленькой лужайки, залитой утренним солнцем, открывался вид на восток. Фродо остановился и посмотрел на Реку далеко внизу, на Тол-Брандир, на остров и на птиц, круживших в воздухе между ними. Слышно было, как мощно ревет и грохочет Раурос.

Фродо сел на камень и опустил подбородок в ладони, обратив невидящий взор на восток. У него в памяти проносилось все, что произошло после ухода Бильбо из Шира, и хоббит повторял и обдумывал каждое слово Гэндальфа, какое мог припомнить. Время шло, а решение ничуть не приблизилось.

Внезапно Фродо очнулся от своих мыслей: его охватило странное чувство, что за спиной у него кто-то есть и на него устремлен недружелюбный взгляд. Хоббит вскочил и обернулся, но, к своему удивлению, увидел добродушное, улыбающееся лицо Боромира.

— Я испугался за вас, Фродо, — сказал Боромир, подходя. — Если Арагорн прав и орки близко, никто из нас не должен бродить в одиночестве, а вы в особенности: от вас столько зависит. А у меня слишком тяжело на сердце. Могу ли я задержаться здесь и поговорить с вами, раз уж нашел вас? Это успокоит меня. Когда собирается много людей, разговор превращается в бесконечные споры. Но беседуя с глазу на глаз, легче найти мудрый выход.

— Вы очень любезны, — ответил Фродо, — но не думаю, чтобы разговоры могли помочь мне. Я знаю, что должен делать, но просто боюсь этого, Боромир: боюсь.

Боромир молчал. Не смолкая, ревел Раурос. Ветер шумел в ветвях деревьев. Фродо вздрогнул.

Вдруг Боромир подошел и уселся рядом с хоббитом. — Вы убеждены, что страдаете не напрасно? — спросил он. — Я хочу помочь вам. Вам предстоит трудный выбор и необходим совет. Хотите выслушать мой?

— По-моему, я уже знаю, что вы мне посоветуете, Боромир, — сказал Фродо, — и счел бы это мудростью, если бы сердце не предостерегало меня.

— Предостерегало? От чего? — резко спросил Боромир.

— От промедления. От легких путей. От отказа от возложенного на меня бремени. От – что ж, придется сказать и это, – от веры в силу и искренность людей.

— Но эта сила долго защищала вас в вашей далекой маленькой стране, хоть вы и не знали этого.

— Я не сомневаюсь в доблести вашего народа. Но мир меняется. Стены Минас-Тирита могут оказаться недостаточно крепки; что, если они падут?

— Мы все с честью падем в битве. Но все еще есть надежда, что стены устоят.

— Надежды нет, пока существует Кольцо, — возразил Фродо.

— А! Кольцо! — воскликнул Боромир, и глаза его блеснули. — Кольцо! Разве не странно, что мы должны терзаться такими страхами и сомнениями из-за столь малой вещицы? Из-за такой крохи! К тому же я видел ее лишь мгновение, в доме Эльронда. Нельзя ли мне взглянуть на нее снова?

Фродо поднял голову. В сердце хоббита внезапно проник холод. Он уловил странный блеск в глазах Боромира, чье лицо оставалось дружелюбным и добрым.

— Ему лучше не видеть света, — сказал Фродо.

— Как угодно. Мне все равно, — ответил Боромир. — Но разве нельзя хотя бы поговорить о нем? Ибо вы думаете о его могуществе только в руках Врага – о его служении злу, а не добру. Мир меняется, говорите вы. Минас-Тирит падет, если Кольцо уцелеет. Но почему? Конечно, если Кольцо будет у Врага... А если оно останется у нас?

— Разве вас не было на Совете? — ответил Фродо. — Мы не можем использовать его: все, что оно делает, оборачивается злом.

Боромир встал и нетерпеливо прошелся. — Вы все свое! — воскликнул он. — Эльронд, Гэндальф – они научили вас так говорить. Что касается их самих, они, быть может, и правы. Всем этим эльфам, полуэльфам и колдунам, наверное, и впрямь было бы не миновать беды. Я частенько задумываюсь, действительно ли они мудры – или только робки. Но каждому свое. У людей верные сердца, их не соблазнить злу. Мы в Минас-Тирите стойко прошли через годы испытаний. Мы не хотим власти повелителей-колдунов, мы хотим лишь силы, чтобы защищаться, силы на службе справедливости. И гляньте-ка! В час нужды случайность являет свету Кольцо Власти. Это дар, говорю я, сущий дар врагам Мордора! Безумие не использовать Кольцо, не обратить власть Врага против его самого. Лишь бесстрашные и безжалостные добьются победы. Чего в этот час не мог бы содеять воин, великий вождь? Чего не мог бы сделать Арагорн? Или, если он откажется, почему не Боромир? Кольцо даст мне власть приказывать. Ах, как погоню я врагов из Мордора – все люди соберутся под мои знамена!

Меряя поляну широкими шагами, Боромир говорил все громче. Казалось, он совсем забыл про Фродо, заговорив о крепостных валах, оружии и сборе войска; он рассуждал о великих союзах и славных победах, он низвергал Мордор и становился могущественным королем, милостивым и мудрым. Неожиданно Боромир остановился и взмахнул рукой.

— А нам велят выбросить его! — воскликнул он. — Я не говорю «истребить». Может, это было бы неплохо, будь на то хоть какая-то надежда. Но ее нет. Единственное, что нам предложили, – чтобы коротыш наобум отправился в Мордор и предоставил Врагу прекрасную возможность вернуть Кольцо. Какая глупость!

Вы же понимаете, друг мой? — воскликнул Боромир, неожиданно поворачиваясь к Фродо. — Вы говорите, что боитесь. Если это так, то и самый смелый простит вас. Но разве это восстает не ваш здравый смысл?

— Нет, я боюсь, — сказал Фродо, — просто боюсь. Но я рад, что вы так откровенны. Теперь мне многое ясно.

— Значит, вы пойдете в Минас-Тирит? — воскликнул Боромир. Глаза его сверкали, а лицо выражало жадное нетерпение.

— Вы не поняли меня, — сказал Фродо.

— Ну хоть ненадолго? — настаивал Боромир. — Мой город уже недалеко, оттуда до Мордора не намного дальше, чем отсюда. Мы долго пробыли в Диких землях, и до ухода в Мордор вам понадобятся свежие сведения о том, что делает Враг. Идемте со мной, Фродо, — продолжал он, — прежде чем отправиться дальше, вы должны отдохнуть. — Он дружески положил руку на плечо хоббита, но Фродо почувствовал, что ладонь Боромира дрожит от сдерживаемого волнения. Хоббит быстро отступил и с тревогой оглядел рослого человека почти вдвое выше и во много раз сильнее его.

— Почему вы так недружелюбны? — спросил Боромир. — Я верный и честный человек, не вор и не шпион. Мне нужно ваше Кольцо, теперь вы это знаете. Но даю слово, что не хочу владеть им. Может быть, вы позволите мне хотя бы попытаться осуществить мой замысел? Одолжите мне ваше Кольцо!

— Нет! Нет! — воскликнул Фродо. — Совет возложил это бремя на меня.

— Из-за нашего же безрассудства Враг победит нас! — воскликнул Боромир. — Как это меня бесит! Болван! Гнусный болван! Ты сломя голову несешься к смерти и губишь нашу надежду на спасение. Если кто из смертных и может претендовать на Кольцо, то это нуменорцы, а не всякие недомерки. Оно не твое, ты получил его случайно. Оно могло быть моим. Отдай его мне!

Фродо молча отодвигался, пока большой плоский камень не оказался между ними. — Послушайте, мой друг, — сказал Боромир более мягко, — почему бы вам не избавиться от него? Почему не освободиться от страха и сомнений? Можете возложить вину на меня, если хотите. Можете сказать, что я слишком силен и забрал Кольцо силой. Ведь я сильнее тебя, недомерок! — воскликнул он и, неожиданно перемахнув через камень, прыгнул на Фродо. Его красивое приятное лицо страшно изменилось, в глазах горел неистовый огонь.

Фродо увернулся и опять спрятался за камень. Оставалось одно – хоббит, дрожа, снял Кольцо с цепочки и в миг, когда Боромир вновь кинулся на него, быстро надел на палец. Человек охнул, на мгновение изумленно вытаращил глаза, а потом принялся в ярости бегать по поляне, заглядывая за камни и деревья.

— Жалкий обманщик! — кричал он. — Ну, я до тебя доберусь! Теперь я все понял! Ты отдашь Кольцо Саурону и продашь всех нас! Ты просто ждал возможности заманить нас в засаду! Смерть и тьма на тебя и на всех недомерков! — Тут он споткнулся о камень и ничком повалился на землю. Некоторое время Боромир лежал неподвижно, как будто проклятие поразило его самого, потом вдруг заплакал.

Он поднялся и смахнул слезы с глаз. — Что я наговорил? — воскликнул он. — Что я наделал? Фродо, Фродо! — звал он. — Вернитесь! Меня охватило безумие, но оно прошло. Вернитесь!

Ответа не было. Фродо даже не слышал его криков. Он был уже далеко и не разбирая дороги мчался по тропе на вершину холма. Охваченный ужасом и горем, он все время видел перед собой безумное яростное лицо Боромира и его горящие глаза.

Вскоре он поднялся на вершину Амон-Хена и остановился, отдуваясь. Как сквозь туман, Фродо увидел широкий плоский круг, вымощенный большими плитами и окруженный обрушившимся валом. В середине, на четырех резных столбах, было устроено высокое сиденье, куда вела лестница из многих ступеней. Фродо поднялся наверх и сел в древнее кресло, чувствуя себя заблудившимся ребенком, который взобрался на трон Черных Королей.

Вначале он мало что увидел. Ему казалось, что мир затянут туманом, в котором видны только тени: на пальце у него было Кольцо. Потом кое-где туман расступился, и Фродо увидел множество картин, маленьких и четких, будто все происходило перед ним на столе, и в то же время очень далеких.

Звуков не было, только яркие живые картины. Весь мир словно съежился и затих. Фродо сидел на Обзорной Вышке на холме Амон-Хен, который иначе звался Оком Нуменорцев. На востоке хоббит увидел обширные незнакомые земли, безымянные равнины и неизведанные леса. Он взглянул на север – перед ним простерлась лента Великой Реки, и встали Туманные горы, невысокие и крепкие, как пеньки зубов. Он посмотрел на запад и увидел широкие пастбища Рохана и черную иглу Ортанка, башни Исенгарда. На юге Великая Река изгибалась опрокинутой волной и падала в пенную пропасть Рауроса – сверкающая радуга поднималась из пены. И Этир-Андуин увидел Фродо, могучую дельту Реки, и мириады морских птиц, белой пылью клубящиеся на солнце, а под ними зеленое и серебряное Море, изборожденное бесконечной рябью.

Но куда бы хоббит ни обратил взор, повсюду видел он знаки войны. Туманные горы кишели, как муравейник: из тысяч щелей выходили орки. Под кронами Мерквуда люди, эльфы и хищные звери дрались не на живот, а на смерть. Земля беорнингов была в огне, над Морией висела туча, и у границ Лориена клубился дым.

Всадники мчались по травам Рохана, волки стаями выходили из Исенгарда. Из гавани Харад в Море уплывали боевые корабли, на востоке бесконечной вереницей двигались люди: мечники, копьеносцы, лучники на лошадях, колесницы вождей и груженые телеги. Все силы Повелителя Тьмы пришли в движение. Тогда, вновь повернувшись к югу, Фродо увидел Минас-Тирит. Он казался далеким и прекрасным: белостенный, многобашенный, гордо высился он среди гор, укрепления его сияли сталью, башни пестрели знаменами. Надежда вспыхнула в сердце Фродо. Но напротив Минас-Тирита стояла другая крепость, больше и сильнее. Взгляд хоббита невольно влекло туда, к востоку. Он рассеянно скользнул по разрушенным мостам Осгилиата, по зияющим воротам Минас-Моргула, по населенным призраками Туманным горам и упал на Горгорот, долину ужаса в земле Мордор. Там под солнцем лежала Тьма. Огонь мерцал в дыму. Горела гора Судьбы, от нее валила вонючая копоть. Тут наконец взгляд Фродо задержался: хоббит увидел нагромождение стен и укреплений, черную, неизмеримо крепкую железную гору, стальные ворота, алмазные башни – Барад-Дур, крепость Саурона. Всякая надежда оставила его. И вдруг Фродо почуял Око. В Башне Тьмы было Око, недреманное Око. Фродо понял, что оно почуяло его пристальный взгляд, и его неиссякающая ярость обратилась на поиски хоббита. Вот-вот, почувствовал Фродо, его найдут и, словно пальцем, придавят к каменному сиденью. Око осмотрело Амон-Лав. Скользнуло взглядом по Тол-Брандиру – Фродо сполз с Вышки, скорчился, закрыл голову серым капюшоном.

Он услышал свой крик: «Никогда, никогда!» Или это было: «Иду к тебе, истинно иду к тебе!»? Он не знал. Затем, словно ударив из средоточия иной силы, его пронзила другая мысль: «Сними! Сними его! Глупец, сними! Сними Кольцо!»

Две силы схлестнулись в нем. На мгновение, зажатый между их остриями, Фродо скорчился от муки. И вдруг вновь осознал, кто он: Фродо, не Голос и не Око. Хоббит снял Кольцо с пальца. Он стоял на коленях у Вышки, на ярком солнце. Черная Тень, казавшаяся нависшей над ним рукой, миновала Амон-Хен, ушла на запад и исчезла. Небо вновь стало ясным и синим, и в листве пели птицы.

Фродо поднялся на ноги. Его охватила неимоверная слабость, но воля хоббита была тверда, и на сердце полегчало. Он громко сказал себе: «Теперь я сделаю то, что должен. По крайней мере, ясно одно: зло, заключенное в Кольце, действует даже на Товарищество, и Кольцо должно покинуть отряд прежде, чем натворит еще больших бед. Я пойду сам. Одним я не могу верить, а те, кому верю, слишком дороги мне: и бедняга Сэм, и Мерри с Пиппином. И Странник – сердце его стремится в Минас-Тирит, и он будет нужен там, особенно теперь, когда Боромир попал под власть зла. Я пойду один. Немедленно».

Он быстро спустился по тропе на лужайку, где его нашел Боромир. Там он остановился, прислушиваясь. Ему показалось, что в лесу у Реки он слышит крики.

«Должно быть, меня ищут. Интересно все же, долго ли я отсутствовал? Мне кажется, много часов. — Фродо заколебался. — Что делать? — пробормотал он. — Нужно уйти сейчас же, или я никогда уже не смогу уйти. У меня может не оказаться другой такой возможности. Мне ужасно не хочется покидать их, особенно так, без объяснений. Но, конечно же, они поймут. Сэм поймет. Что еще мне остается?»

Фродо медленно достал Кольцо и снова надел его. Хоббит исчез и тише шелеста ветра пошел вниз по склону холма.

Остальные долго оставались на берегу. Некоторое время они молча расхаживали по поляне, не находя себе места от беспокойства, но вскоре уселись в кружок, и начался разговор. Вновь и вновь пытались они говорить о другом, о своей долгой дороге и многочисленных приключениях, расспрашивали Арагорна о Гондоре и его древней истории и об останках больших сооружений, которые еще стояли здесь, в странных пограничных землях Эмин-Муиля: о Каменных Королях, о Вышках на Амон-Лаве и Амон-Хене, о большой лестнице у водопада Раурос. Но их мысли и слова то и дело возвращались к Фродо и Кольцу. Что выберет Фродо? Почему он колеблется?

— Мне кажется, он обдумывает, какой путь опасней, — сказал Арагорн, — и правильно. Теперь дорога на восток для Товарищества опаснее прежнего – нас выследил Голлум, и есть риск, что тайна нашего путешествия уже раскрыта. Но Минас-Тирит не приблизит нас к Огню и уничтожению Ноши.

Мы, конечно, можем задержаться там и принять бой. Но повелителю Денетору со всей его ратью нечего рассчитывать на то, что не под силу даже Эльронду, – сохранить тайну Ноши и сопротивляться мощи Врага, когда тот явится за ней. Какой путь избрал бы на месте Фродо любой из нас? Не знаю. Сейчас нам больше всего не хватает Гэндальфа.

— Горестна наша утрата, — сказал Леголас, — и все же мы должны принять решение без его помощи. Почему бы не выбрать самим и тем самым не помочь Фродо? Давайте позовем его, и каждый выскажет свое мнение. Я буду ратовать за Минас-Тирит.

— Я тоже, — сказал Гимли. — Мы, конечно, посланы лишь помогать Кольценосцу в дороге и сопровождать его не дальше, чем он захочет, и никто из нас не давал клятвы или обета пускаться на поиски горы Судьбы. Мне было тяжело расставаться с Лотлориеном. И все же я пришел сюда и скажу так: теперь, когда нам предстоит последний выбор, мне ясно, что я не могу оставить Фродо. Я бы выбрал Минас-Тирит, но если Фродо пойдет не туда, я последую за ним.

— И я, — сказал Леголас. — Было бы бесчестно распрощаться с ним сейчас.

— Да, если бы мы все покинули его, это было бы чистой воды предательство, — сказал Арагорн. — Но если Фродо отправится на восток, всем не понадобится идти с ним. Это будет отчаянный поход, сколько бы нас ни было: восемь, трое, двое или один. Если мне позволено выбирать, я избрал бы в товарищи Фродо троих: Сэма, который не потерпит иного, Гимли и себя. Боромир вернется в свой Город, где в нем нуждаются его отец и люди, и с ним пойдут остальные – по крайней мере, Мериадок и Перегрин, если Леголас не захочет расстаться с нами.

— Так не пойдет! — воскликнул Мерри. — Мы не можем оставить Фродо! Мы с Пиппином всегда собирались сопровождать его, куда бы он ни направился, и не изменили своих намерений. Но тогда мы не понимали, что это значит. В далеком Шире и даже в Ривенделле все представлялось в ином свете. Безумием и жестокостью было бы отпустить Фродо в Мордор. Почему мы не остановим его?

— Мы должны остановить его, — сказал Пиппин. — Наверняка об этом он и тревожится. Он знает, что мы против того, чтобы он шел на Восток. И не хочет просить нас пойти с ним, бедняга! Только представьте: одному идти в Мордор! — Пиппин содрогнулся. — Но нашему славному дурачине следовало бы знать, что просить не нужно. Ему следовало бы знать, что, если мы не сможем остановить его, мы его не бросим.

— Прошу прощения, — вмешался Сэм, — не думаю, чтобы вы понимали моего хозяина. Он раздумывает не о том, какой путь выбрать. Конечно, нет! Что хорошего в Минас-Тирите? Я имею в виду, для него, мастер Боромир, прошу прощения, — добавил он и обернулся. И тут обнаружилось, что Боромир, который вначале молча сидел в стороне, исчез.

— Куда он подевался? — обеспокоенно воскликнул Сэм. — В последнее время он казался мне странным. Впрочем, все это его не касается. Он пойдет домой, как всегда заявлял, и никто не осудит его за это. Но мастер Фродо... он знает, что непременно должен найти Расселины Судьбы, если сможет. Но ему страшно. Сейчас, когда настал решительный миг, он просто в ужасе. Вот в чем его беда. Конечно, с тех пор, как он покинул дом, он кой-чему, так сказать, научился (мы все научились), не то швырнул бы с перепугу Кольцо в Реку, ноги в руки – и пошел. Но все же он слишком испуган, чтобы сделать первый шаг. И не тревожится он из-за нас, пойдем мы с ним или нет. Он знает, что мы готовы. Его тревожит другое. Если он соберется с духом, чтоб идти, то захочет идти один. Попомните мои слова! Когда хозяин вернется, выйдет неприятность. Потому что он соберется с духом, не будь он Бэггинс!

— Мне кажется, вы высказались мудрее всех нас, Сэм, — сказал Арагорн. — Но что же нам делать, если вы окажетесь правы?

— Остановить его! Не дать ему уйти! — воскликнул Пиппин.

— Неужели? — приподнял бровь Арагорн. — Он Кольценосец, и судьба Ноши – его забота. Не думаю, что наше дело толкать его на тот или иной путь. Даже если мы рискнем, думаю, нас ждет неудача. Здесь действуют другие, гораздо более мощные силы.

— Что ж, я хотел бы, чтобы Фродо «собрался с духом» и вернулся, и все бы решилось, — сказал Пиппин. — Это ожидание ужасно! Но, кажется, время истекло?

— Да, — сказал Арагорн, — час давно уже прошел. Утро на исходе. Надо позвать его.

В этот миг появился Боромир. Он вышел из-за деревьев и молча подошел к товарищам. Лицо его было угрюмым и печальным. Он помолчал, как бы пересчитывая присутствующих, и сел в стороне, глядя в землю.

— Где вы были, Боромир? — спросил Арагорн. — Вы видели Фродо?

Мгновение Боромир колебался. — И да, и нет, — медленно ответил он. — Да: я нашел его на холме и говорил с ним. И советовал ему идти в Минас-Тирит и не ходить на восток. Я разгневался, и он оставил меня. Он исчез. Я никогда не видел ничего подобного, хотя слышал, что в сказках такое случается. Он, должно быть, надел Кольцо. Я не смог найти его. Я думал, он вернулся к вам.

— Это все, что вы можете сказать? — спросил Арагорн, тяжело и не слишком ласково глядя на Боромира.

— Да! — ответил тот. — Пока я больше ничего не скажу.

— Плохо дело! — воскликнул Сэм, вскакивая на ноги. — Не знаю, что замышлял этот человек. Зачем бы мастеру Фродо надевать ту штуковину? Ему нипочем нельзя было это делать. Кто знает, что теперь будет?

— Да он не оставит Кольцо на пальце, — сказал Мерри. — Избавившись от непрошеного гостя, Фродо снимет его, как это делал Бильбо.

— Но куда он подевался? Где он? — воскликнул Пиппин. — Кажется, его нет уже тысячу лет.

— Сколько времени прошло с тех пор, как вы в последний раз видели Фродо, Боромир? — спросил Арагорн.

— Может быть, полчаса, — ответил тот, — а может, час. Я некоторое время бродил по окрестностям. Не знаю! Не знаю! — Он обхватил голову руками и сидел, словно придавленный горем.

— Уже час, как хозяин исчез! — воскликнул Сэм. — Нужно искать его. Идемте!

— Подождите! — закричал Арагорн. — Нужно разделиться на пары и договориться – кто туда, кто сюда.

Бесполезно. Его словно не слышали. Сэм умчался первым. Мерри и Пиппин бросились за ним и мигом исчезли среди прибрежных деревьев, крича высокими, звонкими хоббичьими голосами: «Фродо! Фродо!» Убежали Леголас с Гимли. Казалось, Товарищество охватила неожиданная паника или безумие.

— Мы все разойдемся и заблудимся, — простонал Арагорн в отчаянии. — Боромир! Не знаю, какую роль вы сыграли, но теперь помогите! Ступайте за молодыми хоббитами и хотя бы охраняйте их, если не сможете найти Фродо. А найдете его или его следы – возвращайтесь сюда. Я скоро вернусь.

Арагорн проворно побежал за Сэмом. Он догнал хоббита у маленькой поляны среди рябин – Сэм, пыхтя, карабкался по склону и кричал: «Фродо!»

— Идем со мной, Сэм, — сказал Скиталец. — Никто из нас не должен оставаться один. Что-то здесь неладно. Я чувствую. Я поднимусь на вершину, к Амон-хенской Вышке, чтобы увидеть то, что откроется. Послушай! Сердце подсказывает мне, что Фродо прошел этим путем. Следуй за мной и смотри в оба! — И он стремительно двинулся по тропе.

Сэм старался поспевать за ним, но не мог тягаться со Скитальцем и вскоре сильно отстал. Он прошел совсем немного, а Арагорн уже исчез из вида. Отдуваясь, Сэм остановился. Неожиданно он шлепнул себя по лбу.

— Эй, Сэм Гэмджи! — сказал он вслух. — Ноги у тебя слишком коротки, так поработай головой! Ну-ка, посмотрим! Боромир не лжет, это не в его обычае, но он сказал нам не все. Что-то сильно напугало мастера Фродо. Он вдруг собрался-таки с духом. Наконец решился – идти. Куда? На восток. Но без Сэма? Да, даже без своего Сэма. Это плохо, очень плохо.

Сэм ладонью смахнул слезы. — Держись, Гэмджи! — сказал он. — Думай, если можешь! Он не умеет перелетать через реки и перепрыгивать через водопады. И у него нет вещей. Значит, он должен вернуться к лодкам. Назад, к лодкам! К лодкам, Сэм, лети стрелой!

Сэм развернулся и понесся вниз по тропе. Упал и расшиб колени. Поднялся и побежал дальше. Он прибежал к лужайке Парт-Гален близ берега, где лежали вытащенные из воды лодки. Там никого не было. Лес позади оглашали крики, но Сэм словно не слышал. Он на мгновение остановился, переводя дух, – и вытаращил глаза. Одна из лодок сама собой скользила к воде. Сэм с воплем кинулся через поляну. Лодка соскользнула в воду.

— Иду, мастер Фродо! Иду! — крикнул Сэм, бросился в воду и попытался ухватиться за борт отплывающей лодки. Он промахнулся на ярд. С криком и плеском хоббит упал ничком в глубокую быструю воду. Пуская пузыри, Сэм пошел ко дну, и Река сомкнулась над его кудрявой головой.

В пустой лодке послышалось отчаянное восклицание. Взмах весла, и лодка остановилась. Фродо подоспел как раз вовремя и ухватил Сэма за волосы, когда тот вынырнул, барахтаясь и пуская пузыри. Страх отражался в его круглых карих глазах.

— Вылезай, сынок! — сказал Фродо. — Держись за мою руку!

— Спасите меня, мастер Фродо! — выдохнул Сэм. — Я тону... Я не вижу вашей руки...

— Вот она. Не щиплись, парень! Я тебя не брошу. Отталкивайся от воды и не барахтайся, не то перевернешь лодку! Сюда, держись за борт: мне надо грести.

Несколькими ударами весла Фродо вернул лодку к берегу, и Сэм, мокрый, как водяная крыса, смог выбраться на сушу. Фродо снял Кольцо и вышел на берег.

— Из всех досадных помех ты худшая, Сэм! — упрекнул он.

— Ох, мастер Фродо, как жестоко! — еле выговорил Сэм, дрожа. — Как жестоко – уходить без меня. Не смекни я, что к чему, где бы вы теперь были?

— Спокойно шел бы своей дорогой.

— Спокойно! — сказал Сэм. — Один-одинешенек и без моей помощи? Я не снес бы этого, я бы помер!

— Тебя ждет смерть, если ты пойдешь со мной, — сказал Фродо, — а этого не перенесу я.

— Это еще как знать, а вот если вы бросите меня, я точно помру.

— Но я иду в Мордор!

— Я хорошо это знаю, мастер Фродо. Ясное дело, туда. И я с вами.

— Хватит, Сэм, не задерживай меня! — вышел из терпения Фродо. — В любую минуту могут вернуться остальные. Если они застанут меня здесь, придется спорить и объясняться, и мне уже не хватит духу уйти, да и возможность будет упущена. А мне нужно уйти немедленно. Это единственный выход.

— Конечно, — ответил Сэм, — но одного я вас не пущу. Я тоже иду, или никто никуда не пойдет. Я пробью дырки во всех лодках.

Фродо от души рассмеялся. Неожиданно в его сердце всколыхнулись теплота и радость. — Оставь хоть одну! — сказал он. — Она нам пригодится! Да, но ты не можешь уйти вот так, без вещей и еды!

— Погодите минутку, я все соберу! — с жаром воскликнул Сэм. — Все готово. Я знал, что мы выступим сегодня! — Он помчался в лагерь, выудил из груды, сложенной Фродо, когда тот освобождал лодку, свой узел, схватил запасное одеяло и несколько свертков с едой и побежал назад.

— Итак, мой план рухнул! — констатировал Фродо. — От тебя не удерешь. Но я рад, Сэм! Нет слов, как я рад. Идем! Ясно, что нам суждено идти вместе. Мы пойдем, и пусть остальные отыщут безопасный путь. Странник позаботится о них. Не думаю, что мы с ними еще увидимся.

— Все может быть, мастер Фродо. Все, — сказал Сэм.

Так Фродо и Сэм вдвоем начали последний отрезок пути. Фродо вывел лодку на быстрину, и Река понесла их по западному рукаву мимо хмурых утесов Тол-Брандира. Рев большого водопада приблизился. Даже с помощью Сэма оказалось нелегко пробиться против течения к южной оконечности острова и направить лодку на восток, к далекому берегу.

Наконец они вновь высадились на сушу у южных склонов Амон-Лава. Там берег нависал над рекой и, втащив лодку на высокий откос, хоббиты, как смогли, укрыли ее среди валунов. Затем, взвалив свои пожитки на плечи, они отправились искать тропу, которая провела бы их через серые холмы Эмин-Муиля в землю Тени.

Примечания

1

По гондорским записям, Аргелеба II, двадцатого представителя Северной династии, которая закончилась 300 лет спустя правлением Арведуи. – Прим. авт.

(обратно)

2

Прибавив 1600 к году по летосчислению Шира, можно получить год по летосчислению эльфов и дунаданов,. – Прим. авт.

(обратно)

3

См. «Приложение B», хроники 1451, 1462, 1482, и примечание в конце «Приложения C».

(обратно)

4

Представлено в сильно сокращенном виде в «Приложении B». – Прим. авт.

(обратно)

5

Перевод Е. Александровой.

(обратно)

6

См. примечание в приложении D.

(обратно)

7

Эльфы (и хоббиты) в этом случае всегда употребляют мужской род.

(обратно)

8

Так хоббиты называют созвездие Большой Медведицы. - Прим. авт.

(обратно)

9

Река Брендивинь. — Прим. авт.

(обратно)

10

См. приложение F: Об эльфах. — Прим. автора.

(обратно)

Оглавление

Джон Роналд Руэл Толкин Властелин Колец

  ПРЕДИСЛОВИЕ

  Пролог

КНИГА ПЕРВАЯ

  Глава I Долгожданный прием

  Глава II Тень прошлого

  Глава III Третий – не лишний

  Глава IV За грибами напрямки

  Глава V Заговор перестает быть тайным

  Глава VI Старый Лес

  Глава VII У Тома Бомбадила.

  Глава VIII Туман над Могильниками

  Глава IX «Резвящийся пони»

  Глава X Странник

  Глава XI. Клинок во тьме

  Глава XII Бегство к Броду

КНИГА ВТОРАЯ

  Глава I Встреча за встречей

  Глава II Совет Эльронда

  Глава III Кольцо отправляется на юг

  Глава IV Путь во тьме

  Глава V Кхазад-думский мост.

  Глава VI Лотлориен

  Глава VII Зеркало Галадриели

  Глава VIII Прощание с Лориеном

  Глава IХ Великая Река

  Глава Х Распад Товарищества Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg