Оксана Аболина БОЕЦ ВЕЛИКОГО ПОХОДА
Пещера была просторной, но невысокой, и в дальнем её конце, где пологий свод приближался к земле, прятался лаз. Чёрт его знает, какие твари могли повылезать оттуда, когда угаснет костёр. Разумнее было б заделать дыру, так безопаснее, но в неё довольно резво вытягивало едкий густой дым. Не сидеть же всю ночь напролёт в наморднике-респираторе. Тем более, что пещера была такой уютной, домашней, словно с нетерпением ждала появления изнемогшего путника — разве что ковёр пред ним не расстелила. Впрочем, пусть не для него, но для кого-то другого она была явно предназначена. Однако рядовой Кукушкин имел все основания сомневаться, что этот неведомый кто-то заявится сюда нынешней ночью. Не в такую, мать-перемать, непогоду.
Вход в пещеру был едва виден снаружи, когда Кукушкин, подпираясь, словно костылями, дорожными посохами, с покалеченной ногой, еле живой, подобрался к ней почти вплотную два часа назад. А теперь проход и вовсе засыпало снегом, отгородив бойца Великого Похода от всего мира. Даже не слышно, как снаружи беснуется метель.
— Словно в склепе замурован, — сварливо пробубнил в намордник Кукушкин, но испытывал он совсем другие чувства. Радостные это были чувства. Умиротворённые. Сытые и тёплые. Если бы он не знал, что Белый Бог однозначно и вполне определённо на стороне противника, он бы, наверное, предположил, что это именно Он помог Кукушкину. Да что там говорить — не помог, спас. Но это никак не мог быть Он. Ибо все знают: Белый Бог — враг. И если не Он сюда вывел Кукушкина, то кто же? Кто ещё обладает подобным могуществом? Кто мог вести обмороженного и покалеченного, преисполненного отчаяния бойца Великого Похода по снежному бездорожью в течение последних трёх дней? Кто указывал путь неясным, но вполне заманчивым пучком света? Кто просто носом ткнул его в эту пещеру, когда он в упор не желал её видеть? Просто впихнул — так, что Кукушкин явственно почувствовал мощный толчок по загривку. Кто оставил в дальнем углу пещеры заготовленный сушняк и березовые поленца, а посерёдке — рядом с тем местом, где сейчас горит костёр — большой пластиковый ящик с консервами, спиртом, аптечкой, зажигалкой, двумя парами новеньких шерстяных носков, и даже — позабытая роскошь! — с двуслойной, в пупырышках, нежной, как колыбельная матери, усладой для души — туалетной бумагой.
Кто это всё сотворил? Не Перун же с Мокошью, чёрт возьми! С их идолищами, раскиданными по Руси, разбирались весь прошлый век. И разобрались. Они теперь своё место знают. И с людьми связываться не станут. Понимают — чревато.
И не чужеземные Шива с Кали тому причиной. Их-то, конечно, никто не трогал, восток — дело тонкое, но они к нашей земле отношение какое имеют? А никакого. Бессильны они тут. Бестелесны. У себя на родине — пожалуйста, чудес наворотят по самое не могу. А в России… Сколько бы у нас ни расплодилось шактов, шайвов и всяких прочих тугов, но чтобы пообщаться со своим богом, адепт, как миленький, без всяких разговорочиков, берет визу, загранпаспорт и едет в Индию. А наоборот — только в сказках для неофитов бывает. Для самых маленьких.
И получается, что никто, лишь Белый Бог, Единый для всех народов, способен вторгаться в мир материи и всё здесь менять, не обманывая смертных иллюзиями. По-настоящему. Не понарошку. Спасать, исцелять, воскрешать. Равно, впрочем, как и губить, калечить, убивать. Это Он тоже умеет. Ему безразличны расстояния и границы. Он их не замечает. И человек для Него — букашка. А Сам Он — Энтомолог. Великий Любитель двуногих жучков. Ибо иначе как объяснишь, почему Он то и дело в человечьи дела встревает? На каждом шагу. И если захочет, то человека и на Луне достанет. Спросите любого космонавта, если не верите. А оно — нам, людям, надо? Чтобы нас пасли, как овечье стадо? Чтобы ни свободы воли, ни живи, как хочется? Чтобы постоянно висели эти вечные запреты — то нельзя, это нельзя. А почему, спрашивается, нельзя? Очень даже льзя, можно! Даже если Ты создал этот мир, так получи свое спасибо, и дай пожить по-человечески… Помоги, когда прижмёт, если попросят, а так — отстань, не мешай. Всех уже по самое не могу достал этот чёртов Бог. И что Ему до нас? Долез уже не в свои дела до Великого Похода.
Кукушкин не теолог ни в коей мере, упаси Боже, но минимальную подготовку прошёл. Знает — тот, кого на Руси величали Белым Богом, у евреев — Иегова, у греков — Неведомый Бог, а известная запрещённая международная секта, существующая две тысячи лет, называет его Мессией Иисусом. Много у Белого Бога имён. Столько же, сколько языков на земле.
Кто Его знает, может быть, именно Он играет с Кукушкиным? Словно кошка с мышкой? Помучил вдосталь, а теперь наслаждается, глядя, как боец оттаял, отогрелся, размяк у костерка мясцо, ногу свою покалеченную анастетиком обработал, спирта хлебнул, отъелся… Весело, небось, было наблюдать, как Кукушкин жрёт консервы, а, засранец? Почему, спросите, весело? А вы пробовали обедать, натянув на морду респиратор среди плотной завесы едкого дыма? Попробуйте-попробуйте. Набор острых впечатлений гарантирован. Мечта экстремала-любителя на блюдечке. А в полевых условиях — в жестяной банке.
Ещё Кукушкину пришлось, стянув берцы, разминать пальцы ног. Совсем бесчувственные стали. Ступни пузырями пошли, бинтовать стал быть надо, со спиртом, как учили, плюс антибиотики хлебать и другую отраву. И что его ждёт потом? Даст ли кошка мышке спокойно до Орла добраться или позволит поверить в своё спасение, а затем опять — цап! — и станет развлекаться?
— Спокойно, Саша, — промычал в намордник Кукушкин. — Не наглей. Тебя спасли — будь благодарен. Что в таких случаях делали в прежние времена? Как благодарили спасителя? Приносили жертвы. Иногда человеческие. У-у-у-у, зверюжины эти боги. Нет, этого мы делать не будем. Нам жить хочется. Очень даже. Мы и будем жить. Не дадимся. Обойдёмся без человечины для господ богов. Жертвы, кстати, бывали и скотские. Из домашнего скота, в смысле. С этим нам тоже погодить придётся. Вот домой вернёмся, к семье, тогда — завсегда, пожалуйста. Самого красивого порося. Розового. С трогательным нежным пятачком… Во-первых, уже точно будем знать — есть за что благодарить. Во-вторых, тут у нас в пещерах даже крыс не водится… Хотя кто его знает, что из той дыры может выползти? — Кукушкин бросил косой взгляд в сторону лаза, через который уходил дым. — Надеюсь, там никого, раз его дым не гонит… С другой стороны, кто знает, как далеко тот ход идёт. Говорят, под Орлом пещеры длиннючие бывают. В общем, не суть. Не будем страхов нагнетать. Главное, вернемся — парась за нами. Хотя Маше это явно не понравится. Поди объясни ей, что такое, когда жизнь на волоске, а тебя за шкирятник вытаскивают. Не поймёт. И надо будет втайне всё сделать, ночью, чтобы Лёшка ничего не увидал. А то ведь мал ещё пацан, сболтнёт в садике, не думая, что родного папаню под расстрельную команду подводит. Жертвы богам приносить — это дело такое… запрещённое сотню лет.
— С нас причитается, — наиубедительнейшим тоном произнёс в задымлённую темноту Кукушкин. — Не знаю, кто ты, мой спаситель, но вернусь — обещаю, отблагодарю. Ты же, надеюсь, не хочешь, чтобы я здесь тушёнку в костёр кидал? Разве это жертва? Тут и без того вони хватает. А я тебе, друг милый, такую жертву дома отгрохаю — огого! не пожалеешь, что со мной связался. Подожди только маленечко, когда всё образуется. Впереди у меня Великий Поход. А как с него ворочусь домой, так и обстряпаем…
Кукушкин подбросил в костёр пару поленьев и нырнул в спальный мешок. Армейский спальник — отличная вещь. Когда целый. А вот если сорвёшь молнию, то тепло он, разумеется, держать не будет. Сорвал-то не Кукушкин, и вообще это был не его спальник, но пришлось поменяться с другом. Иного выхода не была. Сначала он думал, это шкодит проклятие, висевшее над ним и остальными бойцами Великого Похода всю дорогу. Без спальника в мороз одному с покалеченной ногой не выжить. Но сейчас Кукушкин понимал — будь мешок цел, он не выдержал бы это искушение: залез бы в него ночью в лесу, и никакая сила не заставила бы его утром выползти наружу. И получается, злодейка-судьба его всё-таки хранила. То, что представлялось два часа назад бедой, оказалось единственным шансом на спасение. И этот шанс ему дали…
Трое суток без сна, с короткими привалами, и вот теперь, когда можно расслабиться и отдохнуть, сон не шёл ни в какую. Надорвал боец свою нервную систему. Слишком сильно устал. Ничего, это пройдёт…
Думать о завтрашнем дне не хотелось. И Кукушкин стал вспоминать прошлое житьё-бытьё на гражданке. А жил он на окраине Москвы с женой Машей и дошколёнком-сынком Лёшкой в тёплом двухэтажном бревенчатом доме на двенадцати сотках, имел сподручное хозяйство, над которым хлопотала жена, а сам работал в ментовке. Разбойничал на дорогах автоинспектором, собирал с владельцев машин посильную дань. Работа презренная, но кормёжная. Давала возможность расплатиться с ипотекой. И жить при этом хоть и не богато, но и не нищенствовать.
Ничто не предвещало беды. Но она, конечно же, приключилась. Любит эта стерва заходить в гости непрошеной, когда её меньше всего ожидаешь. Однажды добрым летним утром, вернувшись с отдыха в Крыму, президент России Медведев во всеуслышание окрестил родную милицию «бандитскими структурами». И автоинспекторам досталось заодно, не забыл он их. Припечатал. Кровососами-вампирами обозвал. Сказал, что собирается всё к чёртовой бабушке реорганизовать. Родную народную милицию назвать полицией. И оно бы ничего. Если бы этим ограничилось, что бы изменилось? Но нет, он велел старый кадровый состав разогнать подчистую, набрать новый. Начальству — что? Оно структурную метель пересидело в укрытии, поменялось постами, а рядовым ментам досталось по ***м. Разогнали их к чертям собачьим. И Кукушкина разогнали среди первых. Ибо женат был не на дочке мафиозной, как умные люди, а на простой красивой и работящей девке, приехавшей в Москву из деревни счастье пытать.
И вот стал Кукушкин безработным. Куда идти? С ипотекой расплачиваться нужно. Уютный двухэтажный домик на двенадцати сотках отнять могут. Выгнать семью бомжевать на улицу. Опять-таки сыну через год учиться пора, тоже припастись нужно, чтобы в гимназию приличную определить, а не в обычную дворовую школу.
Знакомых своих за годы службы в автоинспекции Кукушкин подрастерял, обратился к паре старых детдомовских друзей, выбившихся в люди, но ничего путёвого они ему не предложили. Идти ишачить разнорабочим на фабрику, по ходу осваивая специальность краснодеревщика и ожидая, когда освободится вакантная должность… Ненадёжно это: кто знает, сколько вакантное место освобождаться будет — ладно, месяц, а если годы? Можно было на стройку определиться, там платили неплохо, но стройку захватила таджикская диаспора и местных не жаловала. Хотя если потрясти кулаками, если очень постараться, добиться своего можно было. Но очень ему хотелось на стройку эту во враждебное окружение. Где бубнят не по-русски, а ты гадаешь: они тебя с восьмого этажа сбросить сговариваются или в бетонном месиве утопить. Нет, не пойдёт это… Кукушкин попробовал устроиться в охрану. Не сторожем, конечно — там не платят. Телохранителем. Но упустил момент. Все разогнанные Медведевым менты переполнили рынок охранников.
Короче, делать было нечего, надо было соглашаться с той работой, что предлагают, освобождать жильё, продавать хозяйство, устраивать Машу на работу и снимать крохотную квартирку в хрущовке минутах в сорока езды от города. И так бы пришлось, наверное, сделать, но тут Кукушкину наконец улыбнулась удача. Удача улыбалась очень радостно, лицо её было открытым, добросердечным, и наивный Кукушкин купился — ничуть не заподозрил, что не лицо это, а маска, прикрывающая кривую злобную ухмылку. Впрочем, даже если бы заподозрил — делать было нечего, пришлось бы всё равно соглашаться. И Кукушкин согласился. Он подписал контракт с армией. Не на срок. На поход. Великий Поход по завоеванию Рая.
Армия предлагала в случае победы — усадьбу с двумя гектарами плодороднейшей земли в Раю. Ну а если поражение (хотя какое там может быть поражение?) — оплачивала ипотеку. И при любом раскладе Кукушкин ничего не терял.
Телевидение красочно описывало райские обители. Рай — небольшой участок земли посреди Сирии, и какой земли! Двухметровый слой тамошнего гумуса — мечта любой королевской оранжереи и ботанического сада мадам Шаммурамат. Райская земля продавалась на рынке в стограммовых пакетиках и чаще всего оказывалась подделкой — просто переработанной калифорнийскими червями массой. Настоящий гумус не таков! Один горшочек райской земли, и в нём можно выращивать рассаду любого тропического растения — после высадки в грунт никакая зараза к нему не пристанет, ни болезнь, ни вредитель, и плодоносить будет обильно даже после заморозков, пока снег не пойдёт…
Кукушкин как-то раз попробовал — подарил Маше на день рождения стограммовый пакетик гумуса. Она не поверила, что это чудо, чуть не обиделась. Деревня! Но потом всё же воткнула в горшочек с землёй арбузное семечко — других южных семян под рукой не оказалось. И уже через два часа вылез росток! Через неделю метровую арбузную плеть высадили прямо в открытый грунт — земля только оттаяла, но рассада не замёрзла, а стала прямо на глазах расти, кидать плеть за плетью и к вечеру покрылась цветами. В конце июня Кукушкин снял первый арбуз. Не арбуз — арбузище в два пуда весом! Огромный, спелый, сладкий, как мёд — из Астрахани таких не привозят! Лёшка был счастлив, когда обтрескался им. А Кукушкин вынужден был оградить бахчу со стороны дороги временным сарайчиком — чтоб воры не увидали, не растаскали шикарные плоды. И лето, и осень семья кормилась одними арбузами — почки, печень — всё, как у младенцев чистенькое стало. У Кукушкина песок в мочевом пузыре растворился, Маша цистит вылечила, которым после родов мучилась. И это всё сотворил один стограммовый пакетик райского гумуса.
А контракт армейский обещал ни много-ни мало — два гектара такой землицы. Нет, по телевидению об этом ни гу-гу. Зачем давать противнику время на подготовку к защите? Хотя какая там защита? Кукушкина удивляло, что Великий Поход покрыт завесой военной тайны. Кого бояться? Горстку голых дикарей, совершенно безобидных, неагрессивных, не имеющих даже намёка на технологии? Да что они сделают с луками и камнями против танков и ракет? Да и сколько их там? Тыща? Две? Ни на одной карте Ближнего Востока этот Рай не увидишь. Кому и зачем он нужен? Неужели вся кутерьма из-за горстки плодородной земли?
Впрочем, скоро Кукушкину подробно разъяснили подноготную Великого Похода. Это было уже не в Москве — там было запрещено из соображений безопасности дислоцировать готовящиеся к наступлению войска. Кукушкина послали в Ярославль, где он проходил интенсивную подготовку на танкиста в мотострелковом батальоне. Офицер-воспитатель Гришин, прозванный среди бойцов нянькой, проводил по пятницам политучения. Рассказывал о местности, о боевых условиях, о целях и задачах. И оказалось, не так всё просто, как представлялось Кукушкину.
Прежде всего, Рай — не крохотное местечко в глубинке Сирии, нет, там он только начинается. Точнее, там существует точка перехода в иноземье. Что это такое — Кукушкин не сразу взял в толк. Нянька рисовал на доске диаграммы и сложные формулы, которые ни о чём Кукушкину не говорили. Однако, суть он понял. Рай на земле — это точка, но если расширить её до размеров ворот — так, чтобы прошла бронетехника, — то словно через горлышко колбы можно перейти в то место, где наша Земля представляется такой же крошечной, почти несуществующей. А сам Рай — возможно, даже и побольше нашей планетки будет. С его физикой до конца учёные не разобрались, но интенсивно этим занимаются, работая в связке с военными. Территории там благодатные. Расстелились скатертью-самобранкой и ждут экспансии. На всех наших с избытком хватит. А проживают в Раю дикари, совершенно тупые, неразвитые, этики никакой, ходят голые — даже набедренных повязок не носят. Что самое обидное — не ценят они того богатства, что им дано, не строят цивилизацию, не обрабатывают землю, не используют с умом недра. Нам бы такие богатства, мы бы… В общем, ждёт нас Рай-не дождётся, грех не использовать шикарные возможности.
Правда, есть ещё кой-какие сложности. Это касается аборигенов. Справиться с ними было бы плёвым делом, будь они на нас похожи. То есть так-то они вылитые мы. Одень райца поприличнее, подстриги, причеши, умой — и не отличишь, возможно, от землянина, если только идиотское выражение лица его не выдаст. Но это исключительно внешнее сходство. Обманчивое, что опасно. Поэтому недооценивать противника не следует. Физические данные у райцев совсем другие. Пока неясно, в связи с чем это, но сильны они словно слоны, бегают быстро, как гепарды, выносливы, как лоси, плавают, как дельфины, и вообще, без всяких аквалангов и прочих плавсредств, могут часами находиться под водой. Мало того, в огне они не горят, радиации не боятся. А если всё-таки ухитришься его разорвать на кусочки, то дикарь восстановится и будет как новенький через пару часов — регенерация у них видишь ли такая, что наши генетики только руками разводят.
— И как мы с ними справимся? — спросил Кукушкин няньку.
— Об этом вам скажут, когда прибудете на место, — ответил Гришин. — Есть у врага уязвимое место, но важно, чтобы он как можно позже узнал о том, что нам это известно. Главное, чтобы противник не успел подготовиться.
— Разве дикари не тупые и неразвитые? — наивно поинтересовался Кукушкин. — Я думал, они не умеют планировать свои действия.
— Да, они такие, — подтвердил Гришин, а после этого произнёс то, что ошеломило бойцов. — Аборигены сами по себе опасности не представляют. Они настолько непуганы и беззлобны, что неспособны самостоятельно сопротивляться. Но у них есть Лидер. И вот Он опасен. На Земле его называют Белый Бог. И вот Он — наш главный враг. Победим Его — Рай будет принадлежать русским. И уже никто никогда не сможет указывать людям, как им жить. Освободившись от влияния Белого Бога, мы станем истинно свободными гражданами вселенной. В этом главная цель Великого Похода. Ну, и разумеется, стратегические цели. Не мы одни хотим в Рай. Поэтому мы должны оказаться там первыми. Завоевав землю обетованную, мы оставим Америку в 21 веке, а сами перешагнём в новую эру, которую они никогда не достигнут. Даже Сирия, с которой мы милостиво поделимся объедками с нашего стола, сможет диктовать ей условия. А мы — мы станем господами нового мира…
А если кто сомневается в этической стороне нападения на чужой мир, то пусть не берёт себе это в голову. Ибо Рай — нам не чужой, все мы, без исключения — выходцы из него. Наши предки не на деревьях жили. Это лжеучение возникло благодаря проискам американских и европейских политиков, заинтересованных в том, чтобы простой народ забыл, откуда он воистину родом. Впрочем, хотят верить, что от обезьян произошли — вольному воля. Каждый сам лучше знает своих предков.
В действительности, человечество было сотворено Белым Богом и проживало изначально в Раю, который и тогда мог стать мечтой любого мира, если бы другие миры в то время существовали. Но ни нашей Земли, ни гипотетически появившегося вслед за ней ада тогда ещё не было и в помине. И они вовсе бы не возникли, если бы Белый Бог не страдал параноидальными детскими комплексами — Он хотел быть уверенным, что человек ему предан весь без остатка. И чтобы контролировать своё любимое творение, посадил в Раю дерево — индикатор лжи, плоды которого запретил людям трогать. Предки наши хоть и не были обезьянами, но они весьма и весьма смахивали на нынешних райцев — нелюбознательные, неразвитые, послушные дикари со сверхспособностями. Им и в голову не взбрело проявить любопытство и попробовать запрещённый плод. Пока однажды не родился единственный умный в их среде — наш общий далёкий предок, чьё имя потом ошибочно стали приписывать хозяину ада — Люцифер. Правда, во времена матриархата считали, что первым сорвал с запретного дерева плод не Люцифер, а его жена. Но это не столь уж важно, ибо вкусили его они оба. И когда Белый Бог узнал, что Его ослушались, то Он проклял Люцифера и его жену и выгнал их из Рая во вновь созданный мир, который не имел никаких точек соприкосновения с их исторической родиной. В гневе Своём Он не хотел и лазейки оставлять для возвращения изгнанников, но другие райцы, среди которых были самые первые люди: Адам и Ева — умоляли Создателя дать шанс потомкам Люцифера вернуться в родные обители. И тогда Белый Бог смилостивился и сотворил точку перехода. Известно множество случаев, когда обитатели обоих миров перебирались через границу. Это и так понятно — кто-то же контрабандой перетаскивает райский гумус. Но вот такой массированный переход — он предстоит впервые. Его совершим мы…
Контрактников обучали по плотному графику, не выпуская за пределы воинской части. Увольнений не давали. Но Машу с Лёшкой Кукушкин один раз перед началом Великого Похода сумел повидать. Жена привезла сынка в Ярославль, и слёзы её (а возможно, и недорогой презент) умилостивили Гришина, и нянька позволил им встретиться.
Кукушкин боялся, что за прошедший год, проведённый без отца, сын отдалится от него, станет чураться. Но нет, Лёшка его помнил, скучал, бросился на шею. Военную тайну, похоже, знали даже в детском саду, малец стал расспрашивать его про Рай. Но, разумеется, Кукушкин ни словом не обмолвился о Великом Походе. Только повторил то, о чём и так постоянно бубнили по ящику: в Раю скучно, дикари тупые, нет ни компьютеров, ни телевизоров — только гумус, двухметровый слой плодородной земли, помнишь арбузное лето? И они с наслаждением вспоминали вкус прекрасных плодов. Как им арбузы не надоели тогда? Ведь ни разу Кукушкин не захотел в то лето бифштекс или свой любимый борщ, а Лёшка не просил ни конфет, ни мороженого…
Свидание было коротким, но памятным. Маша плакала, целовала Кукушкина, болтала без умолку, рассказывала, что ипотека временно заморожена, ругала соседа, поставившего забор на десять сантиметров вглубь их территории, оставила мужу стопку последних семейных фотографий, и Кукушкин никогда с той поры с ними не расставался, носил на груди.
В конце октября, за пару недель до выступления, на территории воинской части стало твориться неладное. Стволы новёхонького стрелкового оружия покрылись изнутри ржавчиной. Коррозия начала стремительно разъедать и движущиеся части танков Т-90, к экипажу одного из которых был причислен Кукушкин. Постоянная чистка и смазка оружия, казалось, ничуть не помогали исправить ситуацию. Но это было далеко не всё. Трижды на базе почти на сутки выключались одновременно электричество, вода и тепло, а причину неполадок установить так и не сумели. Вдобавок к этим бедам учебные мины на полигоне оказались боевыми, и несколько солдат подорвались и попали в госпиталь, так и не отправившись в Великий Поход. Уже мелочью казалось то, что в солдатской пище то и дело вылавливали опарышей, а поставщики клялись, что мясо было наисвежайшим, прямо с бойни. В казармах по ночам слышались неясные голоса, мелькали неуловимые тени. Обстановка становилась нервозной и пугающей, шли постоянные разговоры о многочисленных диверсантах, а за три дня до выступления с неба обрушился нескончаемый проливной дождь и пути-дороги развезло. Гришин качал головой и ничего не говорил по этому поводу. Но все понимали — предзнаменования дурные. Белый Бог знает наши планы и так легко не сдастся.
Непогода продолжалась и в момент выхода Т-90 с территории части. Но, в отличие от того, что происходило в военчасти, Кукушкина она не пугала — в танке его не могли достать ни пронизывающий до костей ледяной ветер, ни безжалостно секущий град.
Взвод состоял из трёх машин. Каждому отделению было приказано идти одним маршрутом. Двигаться предстояло по ночам, под прикрытием темноты, и ни в коем случае не по шоссе — только по просёлочным дорогам, обходя стороной населённые пункты. Днём велено было машины тщательно маскировать — безопасность и бдительность превыше всего! Никто не должен вас видеть. У противника на нашей территории преимущество — Он сам её создал и хорошо знает местность. Есть подозрение, Он давно в курсе того, что готовился Великий Поход — на Земле, увы, хватает ренегатов, готовых служить тайными агентами врагу. Шпионская сеть раскидана повсюду.
— Ну что, мальчики, с Богом, — благословил танкистов Гришин, и бойцы невольно вздрогнули. При нынешних обстоятельствах подобное напутствие прозвучало недобро.
Передвигались повзводно. Москву предстояло обогнуть с севера, добравшись до Твери, где батальон должен был снова объединиться и ждать дальнейших указаний.
Точный маршрут взвода был известен лишь его командиру — старшему сержанту Петрову. Действовали согласно его указаниям. Ехали колонной просёлочными путями по расползшейся вязкой дороге, перед деревнями сползали в раскисшие поля, месили гусеницами грязь. А на следующую ночь дождь прекратился и повалил снег. Крупные белые хлопья сыпались с неба, как перья из вспоротой подушки. Подвывала метель. Ночью и так никакой видимости, а тут и вовсе бойцы словно ослепли.
На вторые сутки посреди снежного поля замыкающий танк встал, и дальше ни в какую. Открывшаяся на базе коррозия, вероятно, продолжала быстро разъедать его. Петров оставил третье отделение разбираться с поломкой, и дальше двинулись в путь две машины. С застрявшими пытались поддерживать связь по радио, но из-за сильных помех не могли понять, насколько серьёзно повреждены механизмы и когда товарищи их нагонят.
Немного погодя оказалось, что знаки на местности не соответствуют карте. Водитель головного танка, отчаянно матерясь, клялся, что он тут вообще ни причём, а врёт нагло спидометр, из-за него, дескать, такая лажа. Похоже, мы чуток сбились с курса. Но, кажется, мы находимся, смотрите, вот здесь, у этого озерца, и всё равно направление на Тверь остаётся прежним, до города где-то 20–25 километров. Если ехать ровно на запад, не промахнёмся.
Однако, оказалось, что маршрут снесло к северу. И оба танка прямиком угодили в прикрытые обильным первым снегом, топи знаменитого Оршинского Мха. Танк Петрова с трудом выбрался из болота. А Т-90, на котором ехал Кукушкин, угодил прямиком в трясину. Зрелище, наверное, было бы впечатляющим, да только подсветки никакой — никто не сумел насладиться видом погрязшего по самую башню в болотной жиже танка. Кукушкин и его товарищ кое-как успели выбраться самостоятельно, а командир отделения геройствовал до последнего, так что его с трудом вытащили, грязного и мокрого, когда стало совсем уж ясно: ситуация безнадёжна — Т-90 утоп.
Радости всё это Кукушкину не прибавило, хотя мысль, что выбрался живым из передряги, вселяла надежду на то, что судьба хранит его. Впрочем, истинные намерения судьбы были бойцу неизвестны. Старший сержант Петров, к примеру, был совершенно противоположного мнения и утверждал, что по его твёрдому убеждению, следует ушки держать на макушке, судьба намерена шалить и дальше. Так ли, нет, но что-то её отвлекло, а может быть, она подустала, но на некоторое время она отвязалась от танкистов, и дальнейший путь до города прошёл без особых приключений. Экипаж Кукушкина разместился в танке командира взвода и приходил в себя от злоключений. А заодно морально готовился к предстоящим в Твери разборкам с командиром батальона.
И не зря готовился. Комбат рвал и метал, ещё бы! — на своей территории, на отрезке Ярославль-Тверь, при отсутствии боевых действий взвод ухитрился потерять две машины из трёх. Здесь мы пропустим пару страниц непереводимых эмоциональных русских выражений. Да, не только у Петрова были потери, но не до такой же степени! Комбат вопил, что отдаст весь взвод под трибунал, грозился загнать танкистов в дисбат до конца Похода, торжественно поклялся в каждую мясорубку посылать их первыми. Вышло, конечно, безобразно с этими чёртовыми танками, но своей вины в случившемся Кукушкин не видел. К счастью, за бойцов заступился Гришин. Он уже был в Твери вместе со всем батальоном.
Доходчиво, простыми словами, не вскипая на ругань, нянька спокойно объяснил комбату положение вещей — несмотря на видимое отсутствие боевых действий, идёт война. Противник силён, но при этом бесплотен, и с этим нельзя не считаться. Действия его не столь очевидны, как артобстрел, но от этого не менее эффективны. В данном случае, имело место быть столкновение взвода с противником, где бойцы повели себя героически и грамотно в незнакомой ситуации, и не кричать на них надо, а к наградам представить… А между прочим, знаете ли вы, что в Ираке сегодня сгорели восемь американских танков от якобы брошенной неаккуратно сигареты? Да-да, в Тартаре, посмотрите на карте. Видите, насколько это близко к границе с Сирией? Вам что, непонятно, что американцы только прикрываются миротворческими задачами, а настоящая цель их та же, что и у нас — Рай?! И сопротивление, которое они встречают, гораздо более интенсивное, чем то, с которым сталкиваемся мы. Потому что мы отстаём. Янки нас обгоняют, а этого мы допустить не можем. Речь идёт о мировом господстве, а не о куске лакомого пирога. Американцы — на Ближнем Востоке, а мы ещё до Украины не доползли. Короче, никаких трибуналов. Нам дорог каждый обученный боец. Пусть взвод отправляется в Орёл, где получит новые машины для дальнейшего продвижения.
Короче, обошлось неделей ежедневных выволочек и разборок с военным прокурором. Но пока суд да дело, батальон успел покинуть Тверь. А наши бойцы остались. Когда волокита с документацией о списании бронетехники подошла к концу, Петров на единственном сохранившемся от взвода танке отправился за застрявшим в полях третьим отделением. Кукушкина же и двух его товарищей взялся подвести военкор на армейском джипе.
Выехали засветло и довольно резво, к двум часам дня, добрались до Калуги. Оставалось полдороги и танкисты надеялись к ночи воссоединиться с родным батальоном. Но тут выяснилось, что единственная приличная дорога, ведущая в Орёл через Тулу, разобрана, проехать по ней невозможно, и поскольку зима свалилась, как всегда неожиданно, ремонтные работы отложены до весны. «Там просто нечего делать, когда снег повсюду, — разводили руками дорожники. — Отправляйтесь окольными путями. Вам ещё повезло — по снегу двигаться проще, чем по нашей грязи.»
Легко сказать «окольными путями», когда колёса вязнут в моментально вырастающих перед капотом джипа сугробах, на лобовое стекло падают с неба не изящные кружевные снежинки, а тяжёлые ледяные хлопья, и так быстро, что «дворники» не успевают сметать их. Джип ехал всё медленнее, медленнее, но всё равно оставалась надежда, что к ночи удастся добраться до города. Ужином едва ли накормят, но это не страшно, в Твери на дорогу выдали сухой паёк. Зато товарищи обрадуются их появлению, — весело превкушал Кукушкин.
Увы, до Орла они не доехали совсем чуть-чуть. В каких-то жалких тридцати километрах от города выяснилось, что бензобак пуст. Ни встречных, ни попуток… Впрочем, не было видно не только машин, но и вообще ни зги — дорога фонарями не освещалась. Хорошо ещё, джип застрял не посреди поля, как давеча танк, а на подступах к деревне Татинки. В Татинках света тоже не было — то ли народ вымер, то ли жители рано ложились спать. Впрочем, собаки лаяли, и путники понадеялись, что кого-нибудь им застать удастся. Военкор и бойцы, проваливаясь по пояс в снег, разбрелись по дворам в надежде раздобыть бензин, но дверь отворилась только в одной избе.
На пороге стояла румяная крепкая баба лет сорока с керосиновой лампой в руке. Она по очереди окинула взглядом путников и крикнула вглубь дома:
— Солдатики тут… подзастряли… впустим, что ли? — и после этого быстро и ободряюще кивнула. — Проходите, только шустро, не выстужайте избу.
В доме жила бездетная семейная пара. Бензина у них не было, и хозяин, тощий жилистый мужик, заверил их, что до рассвета никто другой не отопрёт им и помощи не окажет. Придётся заночевать здесь. Консервы — за ночлег. По рукам?
— Но вы ведь открыли? — спросил военкор.
Мужик хмыкнул.
— А мы, дорогой, не местные. Сами тут пару лет назад подзастряли зимой. Так опосля и не выбрались. Топкий Ржавец — место вязкое: засосёт — не выпустит.
— Да какой-такой Ржавец? — возмутился Кукушкин. — На карте ясно обозначено — «Татинки».
— А ты больше верь картам, — захохотал мужик. — Искони эта деревня — Топкий Ржавец. И уж поверьте — хорошее место так не назовут. И, между прочим, если хотите свои вещи найти утром целыми-невредимыми, забирайте-ка их из машины. А то народ у нас лихой…
Багажник джипа откапывали лопатами. Забрали походные рюкзаки и перенесли в дом. Хозяин оказался прав. Если бы этого не сделали, остались бы и вовсе ни с чем. Ибо утром джипа на дороге не оказалось. Военкор в отчаянии кидался с лопатой к каждому сугробу, но увы! Машину увели. И следы, разумеется, успело замести снегом. Неподалёку стояла злодейка-судьба и покатывалась со смеху. Какие бы дела её ни отвлекли в топях Оршинского Мха, теперь она снова была рядом, неотступно преследовала Кукушкина, словно ревнивая любовница.
— Где у вас правление? — кричал военкор. — Вы — что, не понимаете: джип — это армейская собственность? Ваш начальник района ответит за то, что здесь творится!
— Голубчик, успокойся, — заворковала над ним баба. — Да что ты так разгорячился? Не переживай. В Топком Ржавце если что пропадёт — не найдётся. И концов не сыщешь. Такая у нас деревня. Не трать, сокол мой ясноглазый, понапрасну нервные клетки.
— Да, — поддакнул хозяин. — Наших петухов слышно в трёх районах. В Мценском, Орловском и Болховском. И у деревни, стал быть, три хозяина. А значит, если что пропало, отвечать некому. Каждый будет валить на соседа.
Бойцы устроили короткое совещание. Военкор клялся, что пока не разберётся с джипом, он из Татинок — ни ногой. Военкор — человек почти вольный, ему можно. А Кукушкину и его товарищам пора было двигать дальше. Они и так только-только чудом миновали трибунала. Однако, как идти в армейских берцах по снежному бездорожью? Ни одна машина с утра не проехала мимо деревни. Значит, надо пешком? Или как?
— Три пары лыж у нас, конечно, найдётся, — солидно произнёс хозяин, — Но даром я их не отдам.
Бойцы порылись в рюкзаках, но ничего ценного, чем можно было бы расплатиться, не обнаружили. Всё имущество было казённым. Путники развели руками, и тогда Кукушкин понял, что ему предстоит расстаться с дорогой для него вещью. Сердце его сжало тоской.
— У меня есть золотые часы, — сумрачно произнёс он. — Но хотелось бы выкупить их, когда мы выберемся. Заплачу две стоимости.
— Пять, — прижимисто предложил хозяин.
— Три, — сказал Кукушкин.
— По рукам.
Кукушкин немного повеселел. Хорошо бы удалось вернуть реликвию без особых проблем. Хочется надеяться, что мужик не болтун, а человек слова. Часы были одной из немногих вещей, доставшихся ему в наследство от отца. Не то, что б они были памятны… Но при выходе из детского дома, когда ему вручили их, заставив перед этим расписаться в специальной ведомости, он почувствовал, что часы не просто дорогая вещь — это артефакт. То, что связывает его с давно позабытыми, чуть брезжащими в памяти, но всё-таки родными, единственными на всём белом свете людьми.
Родители Кукушкина погибли, когда ему было пять лет. Он, к счастью, не был свидетелем их гибели — находился в детском саду. Ему рассказывали страшную и душещипательную историю про то, как мать и отец его шли, взявшись, словно дети, за руки, по улице (они всегда так ходили), и водитель грузовика на бешеной скорости наехал на них. Просто был вдребезги пьян, не справился с управлением, и машину выбросило на тротуар. А что было дальше — про это Кукушкину уже никто ничего не говорил.
Он никогда об этом не думал, но где-то в глубине души чувствовал, что именно эта застарелая, застрявшая в глубине сознания история заставила его пойти работать автоинспектором. Всю свою сознательную жизнь он мстил. Мстил пьяному мужику, отнявшему его детство. Мстил каждому человеку за рулём, потому что любой из них так или иначе хоть раз нарушал правила. И ставил под угрозу жизнь и счастье других людей.
Вырученные за часы три пары лыж оказались самыми примитивными, домашней выделки снегоступами. Изогнутая дюралевая трубка служила каркасом, на который натягивалась ПВХ-ткань. Крепления представляли собой сомнительного вида обрывки резины, напоминающие медицинские жгуты. Однако, после небольшой тренировки бойцы приспособились довольно споро передвигаться на этих самодельных подпорках и даже перед выходом популяли друг в друга снежками, резво скатываясь с сугробов и уклоняясь от ударов. С приподнятым настроением они отправились в путь. Только оставшийся в Татинках-Топком Ржавце военкор был мрачен. Ему предстояло объездить три райцентра, чтобы заставить шевелиться местную администрацию.
— Идите прямо на юг, — напутствовал бойцов приютивший их на ночь мужик. — Срежьте лесом. Через четыре километра будут Полозовские дворы. Там вам дорогу укажут. Да и машину наверняка словите. Но ежели что — ещё через 15 километров Неполодь. А там и Орёл недалече. В общем, ступайте с Богом.
Кукушкина аж передёрнуло. Вот только присутствия Белого Бога им и не хватало на остатке пути к родному батальону. Но делать нечего. Пора отправляться в путь.
Бойцы двигались по заснеженному лесу на снегоступах. Прошло уже шесть часов, как они вышли из Татинок, но до сих пор им не встретилось никакого жилья. Всё замерло в природе, лишь то и дело тревожно перекрикивались вороны да потрескивала от мороза кора деревьев. Было ясно, что Полозовские дворы остались далеко позади. Да и с Неполодью они, похоже, разминулись.
— Может, привал? — крикнул товарищам еле поспевающий за ними Кукушкин.
— Ещё немного, — пообещал командир отделения. — Может, показалось, но вроде, впереди огонь блеснул. В такую хренотень ни черта не разберёшь. Если за опушкой ничего нет — отдохнём.
Они прошли ещё пару сотен метров, и тут увидели одинокую избу. Никаких других строений рядом не было. Вокруг белел лес, и ни души. Снег вокруг избы был неутоптан и не убран. Но в окошке теплился свет. Здесь кто-то жил.
— Наверное, дом лесника, — предположил командир отделения. — Попросим его проводить нас до жилья.
Они взобрались на крыльцо и постучали.
— Кто там? — раздался из-за двери дребезжащий старческий голос.
— Впусти, бабушка. Мы заблудились, — взмолился Кукушкин.
— А много ваш там? — прошамкали в ответ.
— Трое.
— А вы не иж налоговой?
— Да нет, из какой налоговой, бабушка? Военные мы. От своих отстали. Хотели через лес срезать и заблудились.
— Ну так и быть, жаходите-жаходите. Шкоро обед.
Дверь отворилась. На пороге стояла горбатая тощая старуха с крючковатым носом и большой бородавкой на щеке, из которой торчал пучок волос. Старуха опиралась на изогнутую клюку.
— Бабушка, ты тут одна живёшь? Это дом лесника?
— А што? — подозрительно встрепенулась старуха. — Вы, шлучаем, не лихие люди? У меня грабить нечего.
— Да нет же, бабушка, мы тебя не обидим. Мы надеялись, кто-нибудь нас до жилья выведет.
— Шкоро обед, — повторила старуха, — Поешьте шперва. А лешник помер. Некому ваш вывешти. Но я пацкажу дорогу.
Изнутри старухина изба была страшной и грязной. По углам свисала со стропил паутина. Пол зарос слоем грязи. Из щелей в стенах торчали клочки измочаленной маслянистой пакли. Повсюду валялся мусор. Помойка да и только.
— Никакой гигиены, — внутренне содрогнулся Кукушкин и, несмотря на то, что страшно проголодался, решил, что и куска хлеба здесь не съест. Хоть и детдомовский, но брезгливый.
Но как бы ни было в горнице старухи грязно, тут не выл ветер, не хлестал в лицо снег и было тепло. Кукушкин присел на край незастеленного топчана, покрытого бурого цвета тряпьём, и почувствовал, что вот-вот размякнет. «Только бы не заснуть», — подумал он и усилием воли заставил себя встряхнуться. Он даже выскочил за порог как бы по нужде и умыл лицо снегом. Это освежило его.
Тем временем старуха накрыла на стол и позвала бойцов обедать. Кукушкин отказался, прикинувшись сытым. Товарищи его были не так разборчивы и дружно начали уплетать из грязных тарелок дымящееся варево, запивая его пьяной брагой. Они даже подсмеивались над ним. А ему было совсем не смешно. Он чувствовал опасность, исходящую от старухи. Хотя, если подумать, что плохого может сделать трём здоровым мужикам древняя бабка?
К концу обеда бойцы склонили головы на стол и ровно, и глубоко засопели.
— Эй, братва! Не вздумайте спать! Пора идти дальше! — затеребил он товарищей. В ответ донеслось нечленораздельное мычание.
«Не подмешала ли старая перечница им чего в брагу?» — забеспокоился боец.
— А ты, кашатик, так и не шадешь жа штол? — прошамкала старуха.
— Нет, бабушка, я не хочу есть, — отказался в очередной раз Кукушкин.
— А бражки не выпьешь?
— И бражку не буду.
— А водочки?
— И водку. Ничего не хочу. Уж извини, бабуля.
— А я бы выпила штопошку, — печально покачала головой старуха.
— Да кто ж тебе не даёт?
— Ножки мои ражболелиш, ишь непогода, — вздохнула бабка. — Не шпуштица в погреб, не набрать шоленьев…
— Каких ещё поленьев? У тебя в сенях целый штабель дров…
— Издеваишца? Не поленьев, а шоленьев. Огурчика б кто принёш, капуштки квашеной…
— А-а-а-а, ты о соленьях говоришь? Ну давай посудину, куда начерпать — без проблем, принесу тебе квашню.
Старуха отвела Кукушкина в заднюю комнату, ещё более тёмную и страшную, и указала клюкой на крышку погреба:
— Раж обещал — отпирай, полежай.
Кукушкин приподнял крышку и глянул в открывшееся чёрное отверстие.
— Ты бы огоньку дала, что ли? Не видать же ни хрена.
— Швечек не напашошца, — пробухтела бабка, но протянула Кукушкину свечу. — Иди в шамый конец. Там штоит бочка. Нахлебай в ней капуштки.
Кукушкин вздохнул и полез в чёрный подпол. Огонёк свечи еле теплился и боец, прикрыв его ладонью, почти вслепую побрёл в дальний угол погреба. Вдруг острая боль пронзила ему ногу. Он громко вскрикнул, но свечу удержался — не выронил.
— Жабыла шкажать, у меня там крышолофка, — радостно сообщила сверху старуха, злобно хохотнула и захлопнула дверцу.
— Ох, не жить тебе, старая швабра! — торжественно поклялся ей вслед Кукушкин, а затем наклонился посмотреть, что с ногой. — Ну и ну! Однако ж, громадные у ведьмы в подполе крысы водятся. Капкан поставила размером никак не меньше, чем на волка.
Бойцу повезло, что челюсти капкана не порвали ему ступню. Армейские берцы были сделаны из крепкой телячьей кожи, но это едва ли спасло бы ногу от острых зубьев, если бы в берцы не были вмонтированы защитные стальные пластины. Старуха об этом не знала и, вероятно, думала, что Кукушкин пострадал гораздо сильнее, чем было на самом деле. Тем не менее, удар был сильным, и если не размозжил вдребезги косточки, то покалечил их изрядно.
Кукушкин покряхтел и стащил с ноги зверский механизм. Боль его охватила адская, но думать о ней было не время. Надо выбираться из погреба. Со свечой в руке, сильно хромая, боец начал обследовать подпол. Никаких бочек с соленьями, как он и думал, тут не было. Зато валялось много всякого хлама. Однако, ничего похожего на топор или фомку не виднелось. Всё, чем можно было бы открыть дверцу изнутри, старуха унесла заранее. Похоже, танкисты были далеко не первыми её постояльцами, а подвал служил ловушкой для тех, кого не удавалось усыпить. Кукушкин убедился в этом, когда заметил вделанную в стену тяжёлую ржавую цепь, на конце которой были прикреплены старинные кандалы.
— Видать, старая карга грабит случайных прохожих, попавших в беду, — подумал боец. — И ведь наверняка убивает их. Надо выбираться.
Кукушкин взобрался по лестнице наверх и выстрелил из пистолета в то место, где как он помнил, находился засов крышки. Ему наконец-то повезло, дверца отскочила. Боец вылез наружу и, прокравшись к горнице, заглянул в неё.
Двое его товарищей по-прежнему находились за столом, обмякнув на него телами и не подавая признаков жизни. Бабка точила о брусок нож и дребезжаще ворчала:
— Штреляют-штреляют, а чаво штреляют и шами не жнают.
Похоже, она совсем выжила из ума — услышав подозрительный звук, даже не пошла проверить, как там Кукушкин.
— Ножки мои ражболелиш. В подвал не шпуштица, — злобно передразнил старуху Кукушкин, заходя в горницу с пистолетом в руках. — Што, старая, не ожидала? Сейчас ты у меня получишь, ведьма!
Бабка испугалась и стала что-то невнятно и нервно шепелявить. Кукушкину страсть как хотелось размозжить ей голову. Но он сдержал себя, мужик ведь, а она, хоть и сволочь, и убийца, но баба.
— Вот что, хрычовка, — велел он. — Хочешь жить, делай, что скажу. У тебя там оковы в погребе, гони мне ключ от них. А не дашь — жалеть не стану. Убью.
Он приковал старуху к стене подпола и пообещал ей, что как доберётся до Орла, пришлёт ментов. В тюрьму такую рухлядь, конечно, не посадят, но психушка по старой ведьме плачет горькими слезами. И психушка не такой уж скверный вариант для неё. Всё лучше, чем в дремучем лесу одной.
Разобравшись со старухой, Кукушкин занялся своими товарищами. Они выглядели, словно мёртвые, пугая его остекленевшими взглядами. Руки и ноги у них были холодны. Однако, у обоих прощупывался еле слышный пульс. Кукушкин и кричал на них, и обливал водой, и бил по щекам — танкисты никак не реагировали. Тогда он решил, что утро вечера мудренее, всё равно за окном уже темень, авось к утру проснутся сами. Но и утром его товарищи выглядели бездыханными трупами.
«Что же мне делать с вами?» — в отчаянии спросил Кукушкин. И решил оставить танкистов в старухиной избе. Не зная, сколько времени будет добираться подмога, он от души протопил печь — так, что в горнице стало жарко. Затем решил, что этого мало — в такой мороз избу выстудит за день. Надо спрятать ребят в спальники. Однако, спальный мешок командира отделения оказался с сорванной молнией, и Кукушкин забрал его себе, а в свой засунул товарища, прикрыв сверху старухиным тряпьём.
И уже в одиночку, опираясь на две суковатые палки, потащился с покалеченной ногой в Орёл. И повсюду мела метель, белел снег, и, казалось, в мире больше ничего не осталось, кроме огромного зимнего леса. Не таким он себе представлял Великий Поход в земли обетованные. Он всё шёл и шёл к югу, двигался уже два дня и, и не надеялся, что доберётся живым до людей. Но на третье утро, когда боец, совсем изнемогший, собирался просто рухнуть в снег и больше не вставать, впереди забрезжил неясный свет. И он потащился за этим светом, который всё время отодвигался-отодвигался, пока не привёл его уже под вечер к едва заметной пещере.
Кукушкин лежал у костра в наморднике-респираторе, думал о прошлом. И не заметил, как уснул.
Проснулся он внезапно, от внутреннего толчка, как бывает, когда чувствуешь опасность не сознанием, а нутром. Он сразу понял, что в пещере находится кто-то посторонний. Для этого даже не надо было вертеть головой.
— Доброе утро, Саша! — поприветствовал его незнакомый мелодичный юношеский голос. — Я знаю, что ты не спишь. Можешь не притворяться.
Кукушкин сел и поморгал глазами. Стёкла респиратора запотели, и он сквозь них ничего не видел.
— И дыма больше нет, можешь снять с себя эту штуку.
С великим облегчением Кукушкин стянул с себя намордник. Он сразу заметил, что в пещере стало намного светлее, хотя выход по-прежнему был по самую верхушку засыпан снегом.
«Будь я неладен! — простонал он про себя. — Ведь знал же, что нельзя засыпать, оставив эту чёртову дыру открытой!»
— А я не из дыры появился, — между тем заметил голос. — Почему ты такой подозрительный?
Только сейчас Кукушкин заметил, что костёр продолжает гореть, но дым от огня не поднимается. По ту сторону костра на полу пещеры сидел, скрестив ноги, совершенно голый, мускулистый парень и разглядывал его. Лицо у парня было красивое, с тонкими чертами. Украшала его небольшая окладистая бородка. На бронзовые мощные плечи спадали волнистые кудри.
«Дикарь из Рая», — едва бросив на него взгляд, догадался Кукушкин и внутренне ощетинился.
— Меня зовут Авель, — радостным голосом сообщил парень и улыбнулся. — Я пришёл за тобой. И я не дикарь.
«Он читает мысли, — запаниковал Кукушкин. — Я не смогу с ним справиться, если он будет знать всё, что я думаю!»
Он вспомнил, как на занятиях по психзащите, им объясняли, что в подобных случаях необходимо начать повторять какой-нибудь детский стишок. Но как он ни напрягался, именно сейчас ни одна строчка не всплывала в голове.
И тогда Кукушкин стал молча материться. Всю свою душу он вложил в ругань. Всю усталость и боль последних дней. Отчаяние и страх.
Авель поморщился.
— Почему ты так пугаешься того, что я вижу твои мысли? Если это тебе неприятно, я постараюсь поставить заслон между нами. Только не ругайся, ладно? — покладисто предложил он.
— Что тебе от меня надо? — выдавил наконец из себя Кукушкин. Перед ним сидел враг. Могучий и коварный. Ловкий и неуязвимый. Нянька говорил, что у райцев есть слабина, но так и не поведал бойцам, как с ними бороться. Обещал, что им всё расскажут потом, когда они прибудут в Рай. И вот теперь — ни Рая, ни знаний, как справиться с противником, ни души, способной подсказать, что же ему, Кукушкину, при таких обстоятельствах следует делать.
— Мне от тебя ничего не надо, — миролюбиво заверил Авель. — Я пришёл, чтобы забрать тебя в Рай. Ты ведь хотел к нам попасть?
— В каком смысле — «забрать»? — спросил Кукушкин. — Ты берёшь меня в плен?
— В плен берут против воли человека, этим нарушается его свобода воли, — объяснил дикарь и покачал головой. — А ты пойдёшь сам, хорошо?
— Для чего я вам нужен? — не понял Кукушкин.
— Ни для чего, — рассмеялся парень. — Ты хотел иметь два гектара райской земли. Бери, пожалуйста, нам не жалко. Строй себе дом, мы поможем, забирай отсюда жену и сына. И будьте счастливы вечность.
— А как же война? — растерялся Кукушкин.
— Далась вам эта война, — улыбнулся Авель. — Райцы всё равно победят. У нас слишком неравные силы. — он запнулся, подбирая слова. — Вы такие упёртые… и не всегда умные… Не понимаете, что вам вовсе необязательно проигрывать. И если придёте к нам с любовью, мы примем вас, — он помолчал и печально добавил. — Но вы не придёте. Надеюсь, хоть тебя удастся уговорить.
— Почему это меня? — насторожился Кукушкин.
— А за тебя попросили хорошие люди, — объяснил Авель. — Они в тебя верят.
— Ты врёшь! — яростно крикнул боец. — У меня нет знакомых в Раю, я не предатель!
— Конечно, ты не предатель, — улыбнулся дикарь. — Будешь помогать землянам. Мы всегда старались что-нибудь сделать для них, ведь ваша земля такая бедная и суровая. Мы посылали вам райский гумус…
— И продавали стограммовые пакетики за бешеные бабки! — возмутился Кукушкин.
Парень, похоже, расстроился.
— Это не мы, — заверил он. — Я в курсе, что райский гумус продавался у вас на чёрном рынке. Но мы тут ни при чём. Мы просто проносили его на вашу территорию и оставляли недалеко от выхода. А торговали им ваши люди. Так ты идёшь? — спросил Авель.
— Нет, — мотнул головой Кукушкин. — Погоди. Я ничего не понял. Вы так поодиночке всю нашу армию переманиваете?
— К глубочайшему сожалению, далеко не всех, — печально вздохнул раец. — Когда есть за что зацепиться, тех вытаскиваем. Но у большинства ваших никаких зацепок.
— И чем же я такой… — Кукушкин замялся. — гад и подлец, что за мной послали?
— Ты не гад и не подлец, — заверил его Авель. — К примеру, мог убить ту старуху, а не стал этого делать, пожалел. Не знал, как выберешься из леса, но целый спальник оставил другу. А себе взял неисправный. Часы отдал, чтобы спасти товарищей. Хотя они тебе дороги. Ты хороший, Саша. И я тебе говорил уже, за тебя заступились. Попросили Белого Бога, чтобы ты спасся. А Он добрый. Стоит только искренне попросить, и он поможет. Зря вы верите не Ему, а Каину.
— Не верю я никакому Каину, — возмутился Кукушкин. — Кто это вообще такой?
— Мой брат, — ответил Авель. — Утекло много воды с тех пор, как Каин со своей женой съели плод запретного дерева, после чего были вынуждены покинуть пределы Рая. Понятно, что среди вас, смертных, людей с коротким отрезком жизни, память о том событии подзабылась и серьёзно искажена. Тем более, что Каин не очень любит, когда эта история рассказывается достоверно. Он вообще любит приврать. И, придя в новый мир, он взял себе прозвище, что было дано ему ещё в Раю — Люцифер. Но настоящее его имя — Каин. Он скрывает его… У него есть на то свои причины. Райцам больно, что дети Каина живут в тяжёлых условиях, мы хотим, чтобы вы все вернулись.
— Это я уже слышал, — нетерпеливо прервал Авеля Кукушкин. — Но как ты ни поймёшь… Если бы вы там, наверху, договорились, я бы не против. Но я не могу предать своих. Мой батальон воюет с Раем. Что же, я буду стрелять по своим?
— Тебе не придётся, — ответил раец. — Твой батальон не дойдёт до Рая. Никто, кроме тех, кого позовут, не сможет до него добраться. Большая волна в Средиземном море потопила несколько ваших судов. А те, кто смогли высадиться в Сирии, уже воюют с американцами. Они так и перебьют друг друга в надежде завоевать Рай.
— Но Гришин…
— Нянька был обманут, — грустно усмехнулся Авель. — Когда ваше командование узнало об истинных мотивах американцев на Ближнем Востоке, оно тут же снарядило армию, даже понятия не имея, как вы до нас доберётесь. Наверное, надеялось, что эти сведения удастся перехватить у американцев. Но всё пошло не так, как думали ваши начальники. И много людей погибло зазря, — райец покачал головой. — Саша, нам торопиться особо некуда, но я чувствую, как у тебя болит нога и ломит тело. Пойдём, мы вылечим тебя, как только ты окажешься в Раю. Подумай хорошенько, ты ведь хочешь, чтобы твоя семья была счастлива?
— Один момент, — остановил райца Кукушкин. — А мой взвод? Старший сержант Петров? Ребята из моего отделения? — боец махнул рукой в сторону забитого снегом выхода из пещеры. — Что будет с ними?
— Увы, твои друзья не попадут в Рай, — ответил Авель. — Им предстоить умереть. И сейчас они не там, где ты думаешь. — раец кивнул в сторону чёрного лаза. — К ним теперь только одна дорога.
— Понятно, — выдавил боец и в пещере воцарилось тяжёлое молчание.
Кукушкин никогда не считал себя храбрым человеком. В глубине души он знал, что трусоват и слаб. Конечно же, он это знание от всех скрывал. Особенно в армии. И втихую завидовал героям, способным вынести пытки врага или лечь на амбразуру дзота. Он бы этого никогда не сумел. Не только ради товарищей по оружию. Наверное, даже ради Маши и Лёшки он не нашёл бы сил пойти на муки или смерть. Нет, он очень любил свою семью, и если бы не было времени думать, спонтанно, может быть, он и справился бы. Случайно. Но он не был героем. И скорее всего, бросил бы их на произвол судьбы, спасая свою шкуру и кляня себя впоследствии всю жизнь.
Теперь перед Кукушкиным был странный выбор. Ему не надо было рисковать жизнью ради Маши и Лёшки. Мало того, противник предлагал им райскую жизнь. И боец не понимал, отчего он медлит. Надо было всего лишь согласиться.
— Ну что же, — мрачно сказал он. — Приятно было с тобой познакомиться, Авель. Ты неплохой мужик. И я искренне рад, что райцы не такие тупые и неразвитые, как про вас рассказывали. Но, — он чуть-чуть помолчал, — мы враги, и мне пора идти.
— Куда? — изумлённо спросил дикарь. — Там пурга, и ты не найдёшь дороги. Сгинешь зазря. И остатки твоего батальона уже в Сирии. А ты считаешься без вести пропавшим. Оно того не стоит, не ходи.
— Ты же сказал, к нашим проход через этот чёртов лаз, — угрюмо произнёс Кукушкин. — Значит, мне туда.
Боец молча стал собирать снаряжение. А голый дикарь сидел у костра и ласково смотрел на него. В его взгляде было столько сострадания, что у Кукушкина запершило в горле.
— Ну, я пошёл, — скупо попрощался он и полез в дыру.
Сначала лаз был узким и тесным, так что боец то и дело боялся застрять в нём, но вскоре отверстие стало расширяться, и через несколько минут Кукушкин уже смог подняться на ноги, хотя и вынужден был идти, склонившись в три погибели. Вскоре он сумел и вовсе выпрямиться. Странно, что несмотря на отсутствие света, боец ясно видел расширяющиеся стены и потолок лаза. Вдруг он услышал сзади какой-то шорох. Кукушкин резко оглянулся. За его спиной стоял улыбающийся Авель.
— Что ты здесь делаешь? Зачем идёшь за мной? — глухо спросил Кукушкин.
— Я обещал кое-кому, что не оставлю тебя. И вернусь только с тобой. И я не собираюсь нарушить данное слово, — объяснил дикарь.
— Да ты меня с кем-то путаешь! — с досадой воскликнул боец. — У меня и вправду нет в Раю знакомых! — он подумал и добавил. — Не было. До сегодняшнего дня.
— Это не так, — мягко возразил Авель. — Ты был маленьким, когда твои мать и отец появились в Раю. Ты их просто забыл. Но они тебя помнят.
— Они умерли, — обиженно сказал Кукушкин. — Если бы мои родители были живы, они не оставили бы меня в детском доме.
— Они очень переживают за тебя, — тихо пояснил раец. — И хоть ты всегда был далеко не самым лучшим человеком, они просили Белого Бога о тебе. А я говорил тебе, Он всегда помогает, когда искренне просят. Но сперва ты должен был пройти этот путь, чтобы знать, что никогда не захочешь сюда вернуться. Те, кто попадают в Рай прежде времени, рискуют повторить ошибку Каина. А ведь не только он пострадал за своё зло…
— Где мои товарищи? — спросил Кукушкин.
— Пойдём, — ответил Авель.
И они пошли по расширившемуся лазу вдвоём. Боец по-прежнему видел стены и потолок пещеры, несмотря на сгустившуюся кромешную тьму. Впрочем, спустя некоторое время, впереди и по бокам забрезжили красные отблески огня. Вокруг раздавался то ли шорох, то ли шёпот — не разобрать. Затем Кукушкин увидел, как кто-то маленький, вертлявый и чёрный пробежал прямо у него перед ногами. Потом ещё и ещё. Что-то шевелилось вокруг, шипело, свистело. Авель, казалось, ничего этого не замечал и уверенно шёл вперёд. А вокруг стали возникать страшные картины. Какие-то неведомые существа терзали незнакомых Кукушкину людей, и те стонали, рыдали, кричали. Их было очень много. Неужели танкисты попали сюда, и тоже мучаются среди этой толпы? Уродливые чудовища кровожадно скалились на Кукушкина и его спутника, но пропускали их вперёд.
— Стой! Кто идёт?! — внезапно вырос перед ними высокий, одетый в старинные доспехи, человек.
— Это я, Авель, — ответил дикарь. — Здравствуй, брат.
— А ты совсем не изменился, — ухмыльнулся человек. — Зачем пришёл?
— Сопровождаю друга, — тихо ответил раец. — Он учится быть Хранителем. И здесь в первый раз. Я прикреплён к нему Наставником.
Человек в доспехах громко засмеялся.
— Лукавишь, брат. Всё надеешься вытащить по одному всех обитателей ада? Да если бы твой Господин захотел…
— Я не уполномочен обсуждать с тобой это, — отрезал Авель. — Давай ты не будешь и дальше усложнять всем жизнь. Ты подскажешь мне, где находятся бойцы третьего танкового взвода пятого мотострелкового батальона или нам самим искать?
Каин ещё громче расхохотался.
— Иди по этой тропе, — сказал он. — Там, за поворотом…
За поворотом Кукушкин увидел своих, оставленных в лесной избе, товарищей. Они были раздеты почти догола, лишь чресла опоясывали какие-то лохмотья. Перед танкистами на костре стоял здоровый дымящийся котёл, из которого раздавались визг и вопли. Бойцы подбрасывали в костёр дрова и топили батогами в котле старуху-ведьму. Заставив её погрузиться в кипяток с головой, они начинали радостно ржать.
— Ребята, оставьте её, — громко попросил Кукушкин. — Иначе вам отсюда не выбраться.
Его товарищи даже не оглянулись.
— Они не слышат тебя, — сказал Авель. — Как громко их ни зови, они не услышат. Я говорил тебе, не надо сюда идти. Ты только расстроился зря. Ты ведь не хочешь остаться с ними?
Кукушкин смотрел на своих ржущих друзей, топящих в котле убившую их старуху, и скорбь охватывала его. Его товарищи своим видом вызывали жалость, отвращение и страх. Остаться с ними? Да никогда! Бросить их?
— Что можно сделать? — взмолился Кукушкин. — Как вытащить их?
Авель пожал плечами.
— Если ты хочешь помочь им, то должен сам догадаться.
— Мне попросить Его?
— Да.
— А Он услышит?
Авель улыбнулся.
И тогда Кукушкин не выдержал и заплакал. И обратился всем сердцем к Неведомому Белому Богу. И было ему больно. И было ему страшно. И было ему горько и сладко одновременно. А потом он услышал ответ. Но тут мы остановимся. Ибо в этот миг закончилась история бойца Великого Похода Кукушкина и началась другая — житие Хранителя Александра.
декабрь 2010 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Боец Великого Похода», Оксана Валентиновна Аболина
Всего 0 комментариев