«Танцор меча»

Посвящается Русс Гален из литературного агентства Скотт Мередит, потому что слишком часто авторы забывают о заслугах их агентов.

1

Благодаря специфике моей работы я встречал самых разных женщин. Одни пленяли красотой, другие отталкивали уродством, остальные были чем-то между этими крайностями. А поскольку до старости мне далеко и к святости я никогда не стремился, как только подворачивалась возможность (совершенно случайно или в результате моих стараний) красавиц я укладывал в постель (иногда они укладывали меня), уродин обходил стороной (на свете еще много мужчин, а я человек не жадный), а когда подворачивалось что-то среднее, мог и поддержать вежливый разговор. Я не из тех, кто отворачивается, когда предлагают бесплатно повеселиться и поболтать. Так что некрасавицы меня тоже устраивали.

Но когда ОНА вошла в душную, грязную кантину и скинула с волос капюшон белого бурнуса, я так и не вспомнил никого, с кем мог бы сравнить ее. И уж конечно Рут и Нуме было до нее далеко, хотя они оказались лучшим, чем могла похвастаться эта кантина. Девочка так потрясла меня, что я по ошибке заглотнул акиви в легкие и так захлебнулся кашлем, что Рут соскочила с моего левого колена, а Нума соскользнула с правого. Несколько секунд Рут старательно колотила меня по спине, а Нума – заботливейшее создание – успела хлебнуть еще акиви и попыталась протолкнуть его через горло, уже изрядно сожженное этим напитком.

К тому времени, когда я умудрился угомонить эту парочку (подвиг не для слабаков) чудо в белом бурнусе успело отвернуться от меня и рассматривало кантину голубыми, как Северные озера глазами.

Вообще-то я Южанин и Северных озер никогда не видел, но понял сразу, что два этих омута, которые у нее были вместо глаз, смахивали на то, о чем рассказывали мне бродяги с Севера.

По соскользнувшему капюшону рассыпались длинные волосы. Они у нее были золотистые, как солнце, и обрамляли светлое как снег лицо. Конечно снега я тоже никогда не видел, у нашего Юга монополия на песок, но эта женщина явно пришла с Севера, и иначе я не мог описать цвет ее кожи. Сам я, моя кожа вернее, почти медного оттенка. Ну, наверное когда-то она была светлее – даже скорее всего так оно и было, если судить по цвету тех мест моего тела, которые я обычно не демонстрирую миру – но по работе мне приходилось много времени проводить под солнцем, попадать в песчаные бури, так что постепенно кожа потемнела, огрубела, а кое-где появились и мозоли.

Как ни странно, я вдруг почувствовал, что в кантине было уже не так душно. Мне даже показалось, что стало прохладнее и уютнее. Хотя скорее всего я просто впал в шоковое состояние, а на самом деле ничего не изменилось. Боги валхайла, боги аиды, эта женщина была как глоток свежего воздуха!

Я представить не мог, что ей понадобилось в богами забытой кантине, но и не собирался выяснять это у благороднейшей и великодушнейшей судьбы, которая завела ее сюда. Я просто благословил этот момент и решил, что мне наплевать, кого она ищет, потому что я все равно займу его место.

В полном онемении (почти не дыша) я смотрел, как она поворачивается и осматривает комнату. А все мужчины смотрели на нее. Не часто удается встретить такую красоту, свежую и неиспорченную, особенно когда торчишь в таком паршивом городишке как… Аиды! Я даже не смог вспомнить его название!

Рут и Нума тоже косились на нее, но их повышенное внимание было вызвано совсем другим чувством – называемым завистью.

Нума прижала ладошку к моей щеке, пытаясь привлечь внимание. Я досадливо стряхнул ее, не в силах оторваться от блондинки, но когда Нума попыталась вонзить мне в щеку свои коготки, пришлось отвлечься и подарить ей мой почти лучший взгляд песчаного тигра. Обычно он срабатывал и избавлял окружающих от несчастья лицезреть мой лучший взгляд песчаного тигра, который я старался приберечь для особых случаев (обычно имеющих летальный исход). Я только начинал учиться держать в руках меч, когда понял, что мои зеленые глаза – такого же цвета, как у песчаного тигра – могут наводить страх на окружающих. А какой же мужчина откажется воспользоваться оружием, которое всегда при нем? Уж конечно не я. Так что я долго репетировал, пока не довел технику до совершенства, и подводила она меня очень редко.

Нума немного похныкала, Рут улыбнулась. Вообще-то две эти Южанки были непримиримыми врагами. Как единственным женщинам в кантине, им нередко приходилось драться за новую кровь – чаще всего грязную, пропыленную, потную, едва выбравшуюся из Пенджи, но все же новую. Она была редкостью в душной, грязной кантине с облупленными стенами, где из-под слоя малиновой краски проглядывала известка. Цвета в кантине, как и сами девушки, поблекли за многие годы от бесчинств, разлитого или выблеванного во время ночных гулянок вина, эля, акиви… и всякой другой отравы.

Моя кровь была в городке новейшей (и к тому же недавно вымытой), а поскольку мне не хотелось, чтобы Рут и Нума на моих глазах вцепились друг другу в волосы, я решил заняться обеими. Они смиренно согласились меня поделить, и мир в маленькой кантине был сохранен. Да и зачем мужчине настраивать против себя женщину, какая бы она ни была, если он застрял в занудном, грязном городке, где всего развлечений – две потаскушки из кантины, которые ночью (да и днем) продают свою добродетель. Аиды, больше просто нечем заняться. Ни им, ни мне.

Посадив Нуму на место (и прикинув, сколько еще я смогу сохранять мир между ними) я почувствовал присутствие четвертого человека около нашего стола. Я поднял голову и обнаружил, что эти самые голубые глаза внимательно смотрят прямо на меня, тут же заставляя осознать все ошибки моей жизни, какими бы они ни были. Да и если бы их не было, их стоило бы придумать. (Аиды, а какой мужчина повел бы себя иначе, когда такие глаза смотрят на него?) Правда как только она остановилась около моего столика кое-кто в кантине засомневался (тон был довольно уверенный) в ее добродетели. Я не удивился: женщины Юга с преданностью и покорностью смотрят на мужчин и прячут лица под вуалями скромности (это правило, разумеется, не соблюдается потаскушками из кантин, такими как Рут и Нума и свободными женами – женщинами, которые вышли замуж за чужеземцев и позабыли обычаи Юга).

Незнакомка же определенно в кантине не подрабатывала и одной из свободных жен тоже не была – слишком независима даже для них. В общем, я был уверен только в одном: передо мной стояла прекрасная женщина. Ради чего-то она пришла в кантину и это что-то было совсем не любовным свиданием.

– Песчаный Тигр? – голос у нее оказался низким и хриплым, с явным Северным акцентом (от него в душной кантине стало прохладнее). – Ты Тигр?

Аиды, она же искала меня!

Какое-то время я приходил в себя после потрясения, а потом оскалил зубы в дружественной, ленивой ухмылке. Не стоило показывать ей как она меня поразила, пришла моя очередь произвести на нее впечатление.

– К твоим услугам, баска.

Тонкая морщинка пролегла между светлых выгнутых бровей, и я понял, что она не поняла комплимент. На Южном жаргоне это слово означало «красотка».

Она посмотрела на Рут и Нуму. Морщинка тут же разгладилась и несмотря на холодный взгляд, я заметил насмешку в ее глазах. И кажется чуть дернулся левый уголок рта.

– У меня к тебе дело, если позволишь.

Я позволил. Даже решил помочь проведению деловых переговоров – спихнул с колен обеих девочек (ласково и осторожно похлопав их по мягким, округлым ягодицам) и пообещал им не столь нежные шлепки если они надумают устроить скандал. Рут и Нума попытались испепелить взглядами сначала меня, потом ее, но все же ушли.

Я выпихнул из-под стола табуретку и ударом ноги отправил ее куда-то в направлении блондинки. Та несколько секунд рассматривала трехногое сооружение, потом села. Бурнус чуть приоткрылся у горла, а я вознес молитвы всем богам, чтобы он распахнулся совсем. Если и все остальное у нее такое же как лицо и волосы, то стоит позабыть всех Рут и Нум в мире.

– Есть дело.

Прозвучало это действительно по-деловому, сразу пресекая всякую фамильярность в разговоре.

– Акиви? – я налил в свою чашку. Северянка мотнула головой и волосы рассыпались по плечам шелковистым покрывалом. – Ты не против, если я сделаю глоток?

– Дело твое, – она пожала плечами, белый шелк чуть качнулся. – Кажется он будет уже не первый.

Лицо ее оставалось спокойным, голос вежливым и только глаза прохладно поблескивали. В кантине точно похолодало. Я уже собрался отодвинуть чашку и отказаться от акиви, но потом решил, что глупо подыгрывать Северянке и залил в себя приличную порцию акиви. По сравнению с предыдущей, эта прошла гладко.

Я оторвал взгляд от чашки и посмотрел на незнакомку. Ей, наверное, было чуть больше двадцати; моложе, чем мне показалось вначале. Слишком молода для Юга; что стоит пустыне высосать все соки из этого бледного, нежного тела и оставить лишь высохшую, пропыленную оболочку.

Но боги, она просто красотка. В ней почти не было привычной женской мягкости. Я чувствовал, что под бурнусом скрывается сильное, тренированное тело. Голову она держала гордо и высоко. И глаза. Голубые глаза смотрели на меня прямо. В них не было ни кокетства, ни заигрывания. Она ждала.

Ну конечно у нее ко мне дело, но начинать надо постепенно.

Почти бессознательно я выпрямился и расправил плечи. Мне приходилось иметь дело с женщинами и я знал, какое впечатление производят на них моя широкая грудь и мощные плечи (и улыбка, разумеется, хотя улыбаться я стараюсь не часто. Моя улыбка создает атмосферу таинственности).

На эту не подействовало ничего. Ни плечи, ни грудь, ни таинственность. Она смотрела мне прямо в лицо без стеснения и жеманности.

– Мне сказали, что ты знаешь Осмуна Торговца, – ее хриплый голос вывел меня из задумчивости.

– Старого Муна? – я даже не попытался скрыть удивление. Зачем такой прекрасной девушке могло понадобиться это древнее ископаемое?

– Зачем тебе этот пережиток прошлого?

Веки тут же прикрыли льдистые глаза.

– У меня к нему дело.

Красотой она, конечно, блистала, но вот с умением вести разговор у нее были проблемы. Я немного наклонился вперед, чтобы бурнус приоткрылся у шеи и она смогла бы увидеть ожерелье из когтей, которое я ношу на шее. Пора ей было сообразить, что я довольно важное лицо (насколько именно важное я и сам не знаю, но главное, что важное).

– Мун не ведет дел с незнакомцами, – сообщил я. – Он общается только с друзьями.

– Я слышала, ты его друг.

Я немного подумал и солидно согласился:

– Ну, нам приходилось работать вместе.

Всего на секунду она улыбнулась.

– Значит ты тоже работорговец?

Хвала богам, я успел проглотить акиви. Если эта красавица знала, что Мун занимался работорговлей, ей было известно намного больше, чем большинству Северян.

Я не выдал своего беспокойства, хотя посмотрел на нее порезче. Она ждала. Спокойно, терпеливо, как будто занималась привычным делом, что, принимая во внимание ее возраст и пол, было просто невозможно.

Я поежился и снова почувствовал, что чадящие светильники и солнечный свет, пробивающийся в узкие выбоины окон, не справляются с необычным холодом в кантине. Словно эта Северянка привела с собой ледяной Северный ветер.

Ну это уж точно было ерундой. Может магия где-то и существовала, но то, с чем приходилось сталкиваться мне, было рассчитано на простаков и дураков – людей, которые не могли в жизни рассчитывать на себя и искали поддержку в чем угодно.

Я слабо нахмурился.

– Я – танцор меча. Я воюю, спасаю, сопровождаю, охраняю. Меня нанимают для разных дел… для тех дел, где не обойтись без человека, сроднившегося с мечом, – я коснулся золотой рукояти, которая поднималась за моим левым плечом так, чтобы я мог моментально выхватить оружие. – Я танцор меча. Я не работорговец.

Ясные, светлые глаза смотрели на меня с подкупающей искренностью.

– Но ты ведь знаешь Осмуна.

– Осмуна знают многие, – я кивнул на нее. – Ты, например.

– Я знаю О нем, – тонкое различие. – Но мне нужно встретиться с ним.

Я осмотрел ее с головы до ног наглым, оценивающим взглядом. Ее прекрасное лицо тут же вспыхнуло, а глаза яростно засверкали, но прежде чем Северянка успела открыть рот чтобы возмутиться, я наклонился к ней через стол и объяснил:

– Это мелочи по сравнению с тем, что случится если ты пойдешь к старому Муну. За такую баску как ты, он отдаст все свои золотые зубы, а тебе придется забыть, что такое свобода. Он продаст тебя в гарем какого-нибудь танзира раньше, чем ты успеешь послать его в аиды.

Она посмотрела на меня в упор. Я подумал, что, может, шокировал ее грубой речью. На это я и рассчитывал. Но в голубых глазах было только недоумение.

– Танзир? – растерянно переспросила она. – Аиды?

Я старался напугать ее Южными нравами, а она не знает даже этого. Я вздохнул.

– У вас на Севере сказали бы правитель, а у нас – танзир. Как перевести аиды я не знаю. Священники говорят, что туда попадает большинство людей после смерти. Матери запугивают ими детей, если те не слушаются.

От моей матери я такого не слышал, потому что, насколько мне известно, она умерла сразу после того, как бросила меня на песок Пенджи.

А может не умерла, а просто ушла.

– Ясно, – Северянка кивнула. – А есть способ заставить его разговаривать со мной на равных?

Бурнус распахнулся пошире. В голове у меня все перепуталось, и вместо должного уклончивого ответа я выпалил напрямую:

– Нет.

Я не стал добавлять, что если бы она попала в лапы к Муну, я бы постарался купить ее для себя.

Она подумала и сообщила:

– У меня есть золото.

Так, еще и деньги. Бывают же такие удачи.

Я снисходительно кивнул.

– Если здесь, в пустыне, ты сверкнешь золотишком, моя наивная маленькая баска с Севера, тебя ограбят и прихватят с собой для развлечений, – я глотнул еще акиви и лениво поинтересовался: – А зачем тебе Мун?

Ее взгляд сразу стал отчужденным.

– У меня к нему дело; я же сказала.

Я нахмурился и тихо выругался в чашку, но и это не помогло. До нее все еще не доходило. Конечно может в этом была и моя вина, иногда я грубоват и говорить я не мастак, так ведь при моей работе некогда изучать хорошие манеры.

– Слушай, баска, предлагаю сделку… Я отведу тебя к Муну и прослежу, чтобы все прошло без его грязных выходок, а ты расскажешь мне зачем он тебе нужен. Я не работаю в темноте.

Она постучала пальцем по крышке стола – изрезанной и пропитавшейся выпивкой деревяшке – и я заметил, что ногти у нее коротко подстрижены. Оказывается ей было наплевать на это обычное женское украшение. Бывает же такое.

– Я не собираюсь нанимать танцора меча, – холодно сообщила она. – Мне нужно только узнать, где найти Осмуна Торговца.

Я посмотрел на нее уже не скрывая раздражения.

– Я же только что объяснил тебе, чем закончится этот визит если ты пойдешь к нему одна.

Палец снова постучал по столу. На лице Северянки появился слабый намек на улыбку, словно она думала о чем-то, чего я не знал.

– Я попробую.

В аиды, пусть получает что заслужила. Я объяснил ей, где и как найти Осмуна, и что сказать ему при встрече.

Она внимательно посмотрела на меня. Светлые брови сошлись у переносицы.

– Я должна сказать ему «Песчаный Тигр просит придержать товар»?

– Ну да, – я улыбнулся и снова потянулся к чашке.

Она немного подумала и медленно кивнула, но голубые глаза настороженно прищурились.

– Зачем?

– Подозреваешь? – я растянул губы в ленивой улыбке. – Старый Мун кое-что должен мне. Вот и все.

Она долго смотрела на меня, изучая, потом поднялась. Ее ладони лежали на столе. Они были изящными, с длинными, тонкими пальцами, но совсем не хрупкими. Под нежной кожей двигались сильные, тренированные мышцы. Сильные руки, сильные пальцы. Очень сильные для женщины.

– Хорошо, я скажу ему, – решилась она.

Она повернулась и вышла, чуть наклонив голову у низкой двери кантины. У меня просто слюньки потекли, когда я провожал взглядом эти золотые волосы, рассыпавшиеся по белому бурнусу.

Аиды, ну что за женщина!

Но она уже скрылась, а вместе с ней пропало и ощущение прохлады. Пустые мечты о женщине никого еще до добра не доводили, да и что толку в неосуществимых желаниях (неосуществимых в данный момент). Поэтому я заказал еще один кувшин акиви, позвал Рут и Нуму и провел вечер за веселой пирушкой с двумя простыми девочками. Конечно о таких потаскушках не мечтают, зато они были нежными, открытыми и отдавали себя без остатка.

И на том спасибо.

2

Осмун Торговец мне не слишком обрадовался. Он посмотрел на меня черными поросячьими глазками и даже не предложил выпить. Все это ясно говорило, что Осмун взбешен. В комнате дымили курильницы сандалового дерева, и я безуспешно пытался разогнать витающий между нами дым (небольшого отверстия в потолке явно не хватало для вентиляции этого хиорта). В такой ситуации я предпочел выдержать паузу.

Наконец Осмун сорвался и зашипел сквозь стиснутые золотые зубы:

– Ты посылаешь ко мне эту баску, Тигр, а потом требуешь, чтобы я придержал ее для тебя? Если она так тебе нужна, зачем было меня вмешивать в это дело?

Я придал лицу смиреннейшее выражение и улыбнулся. Никогда не стоит сердить союзников, бывших или потенциальных, даже если ты Песчаный Тигр.

– Этой требуется особое обращение.

Он выругался, помянув бога работорговцев. Далее последовал длинный перечень богов, половину из которых я, видимо, не упоминал столько времени, что успел их забыть. Хотя честно говоря, я подозревал, что сам старый Мун их и придумал.

– Особое обращение! – завопил он. – Ты хотел сказать особое укрощение. Знаешь, что она сделала?

Знать этого я никак не мог, рассказом меня Осмун пока не осчастливил, так что пришлось опять подождать. И Мун рассказал.

– Она чуть не отрезала то, что еще оставалось от мужественности моего лучшего евнуха!

Судя по оскорбленному виду Муна я должен был униженно вымаливать у него прощение. Я молча ждал продолжения.

– Бедняжка с криком вылетел из хиорта и я не мог отодрать его от груди его любовника, пока не пообещал выпороть девчонку.

А вот на это стоило ответить. Я яростно уставился на Муна.

– Ты бил ее?

Несколько секунд Мун встревоженно рассматривал меня и вяло улыбался, показывая два ряда золотых коронок. Тут только я сообразил, что моя рука инстинктивно сжала рукоять ножа у пояса. Я решил не менять позу, раз уж она оказалась такой удачной.

– Я ее не бил, – Мун не сводил взгляда с ножа. Он знал, что просто так я нож не вытаскиваю и обращаюсь с ним довольно быстро, хотя это и не лучшее мое оружие. Но разубеждать я никого не собирался.

– Я не мог… я хочу сказать, она с Севера. Ты знаешь, какие там женщины… эти… эти Северные женщины.

Кроме первого предложения в объяснении Муна меня ничего не заинтересовало.

– Так что ты с ней сделал? – я повысил голос и посмотрел ему в глаза.

– Она еще у тебя?

– Да! – зубы Муна сверкнули. – Тигр, неужели ты думаешь, что я настолько забывчив, что не вспомнил о твоих словах? – обиженный Мун нахмурился. – Да, она у меня. Я связал ее как жертвенного козла, но не упустил. Можешь забрать ее, Тигр, и чем скорее, тем лучше.

Меня несколько удивила готовность, с которой торговец расставался с ценным товаром.

– Она покалечена? Поэтому она тебе больше не нужна? – я шагнул к нему. – Я знаю тебя, Мун. Если цена высока, ты надуешь кого угодно. Даже меня, – я нахмурился. – Что ты с ней сделал?

Мун замахал руками, ослепляя меня блеском камней в многочисленных перстнях.

– Ничего! Ничего! Тигр, женщина невредима, – тут руки Муна бессильно опустились и он запнулся. – Ну… почти невредима. Я ее ударил по голове. Мне больше ничего не оставалось. Иначе она отрезала бы мою мужественность… или наложила бы на меня заклятие.

– А какой дурак позволил ей взять в руки нож? – меня не впечатлили ни байки Муна о колдовстве, ни вид работорговца, теряющего ту часть анатомии, которую по его приказу так часто отрезают рабам, чтобы сделать их покладистее и поднять цену. – И потом, ты хочешь уверить меня, что женщина с ножом едва не отправила в другой мир Осмуна Торговца?

– С ножом? – прорычал разъяренный Мун. – С ножом? Да у нее меч не хуже твоего!

Я застыл.

– Меч?

– Меч, – рявкнул Мун. – Тигр, он очень острый, заколдованный и… она умеет им пользоваться.

– Где он? – вздохнул я.

Мун что-то пробормотал себе под нос и, увязая в наваленных на пол коврах, поплелся к деревянному сундуку, по краям обитому медью. Мун жил в достатке, но людям свое богатство не демонстрировал, понимая, что чем меньше будешь привлекать к себе внимания, тем дольше проживешь. Конечно все местные танзиры знали, чем он занимался, но поскольку своими прибылями Мун щедро делился со всеми, его не трогали. Хотя судя по суммам, которыми довольствовались танзиры, никто их них и не представлял, каковым в действительности было состояние Муна. Если когда-нибудь они сообразят, то доходы их резко возрастут… а может Мун лишится головы.

Мун откинул тяжелую крышку и склонился над сундуком, разглядывая его содержимое. Вынимать он, кажется, ничего не собирался. Он просто стоял и смотрел, а коричневые пальцы нервно мяли желтую ткань бурнуса. Терпение мое иссякло и я попросил его поторопиться.

Мун оглянулся.

– Он… он здесь.

Я ждал. Мун кивнул на сундук.

– Он здесь. Он тебе нужен?

– Я уже сказал, что нужен.

Осмун ткнул пальцем в сундук.

– Ну… вот он. Бери.

– Мун… Аиды, мужчина, ты не можешь принести мне женский меч? Неужели это так трудно?

Мун нервничал. Кусая губы, он припомнил какого-то бога с непроизносимым именем и запустил руку в сундук.

Меч был в ножнах. Мун торопливо подошел ко мне и с нескрываемой радостью бросил его на ковер к моим ногам. Я перестал понимать происходящее. Снова коричневые пальцы нервно мяли желтый шелк.

– Вот, – выдохнул Мун. – Вот он.

Я нахмурился. Мун был умным, практичным человеком, родившимся на Юге и получившим соответствующее воспитание. Он раскинул свою «торговую сеть» через всю Пенджу и за многие годы нашего знакомства я ни разу не видел его даже напуганным… кроме, конечно, тех случаев, когда под давлением обстоятельств приходилось устраивать представления. Но сейчас он не играл. Я чувствовал, что Мун панически боялся чего-то и никак не мог с собой справиться.

Я заглянул ему в лицо и тихо спросил:

– Что с тобой?

Мун хотел что-то ответить, потом передумал, но в конце концов решился.

– Она с Севера, – прошептал он. – Все дело в этом.

Он кивнул на меч в ножнах и тут я понял.

– Значит ты думаешь, что меч заколдован? Северное колдовство, Северная ворожба, – я мягко улыбнулся Муну. – Послушай, сколько раз уже я тебе говорил, что магии нет. Есть мошенники, которые надувают людей, а магии не существует. На это слово ловят легковерных дураков.

Мун стиснул зубы и посмотрел на меня с вызовом. По этому вопросу мы с ним никогда не сходились во мнениях.

– Это обман, – не унимался я, – чушь. Это иллюзии, Мун. И вся эта ерунда о Северном колдовстве и ведьмах пошла из сказок, которые сочиняют на Севере. Там тоже матери рассказывают детям сказки на ночь. Ты серьезно подозреваешь, что эта женщина ведьма?

Мун не просто подозревал, он был убежден.

– Тигр, можешь назвать меня дураком, но ты просто слепец, если этого не видишь, – Мун показал пальцем на меч, лежавший у моих ног. – Посмотри на это, Тигр. Потрогай. Взгляни на руны и узоры и скажи, что это не оружие ведьмы.

Я начал злиться, но Мун вдруг успокоился. Он отошел в другой конец комнаты, где стояли курильницы, сел на ковер, и я увидел, как дрожала его нижняя губа. Мун был обижен: я не поверил ему. Теперь только мои извинения могли исправить положение (хотя я не видел смысла извиняться за бессмыслицу).

Я коснулся ножен и с легким нажимом провел пальцами по жесткой коже. Ножны были простыми, без украшений, как и у меня. Меч Северянка носила за спиной, в перевязи, а не у пояса – это меня озадачило. Хотя после потрясения, которое я испытал, услышав от Муна, что блондинка защищалась мечом, я был ко всему готов.

Рукоять меча была серебряной. Умелые руки мастера изрезали ее изгибающимися линиями. Линии шли рядом, расходились, переплетались и образовывали фантастические узоры. Я вглядывался в них и пытался найти смысл; понять, к чему стремился мастер, но линии свивались в такие хитроумные узлы, что я чуть не окосел, попытавшись проследить за одной.

Тряхнув головой, я с усилием оторвал взгляд от рукояти, плотно обхватил ее пальцами и потянул. Меч легко начал выскальзывать из ножен…

…ледяная колющая боль возникла в пальцах и тут же дошла до запястья.

Я выронил меч. Ухмылка Муна оказалась красноречивее слов. Он был удовлетворен.

Я мрачно покосился сначала на него, потом на меч. И на этот раз я не медлил. Я быстро схватился за рукоять и вырвал клинок из ножен.

Правая рука, державшая меч, тут же задрожала. Наверное от судорог пальцы сжались еще крепче. Мне даже почудилось, что причудливые линии вырезанные в металле, зашевелились и начали врастать в мою плоть, но тут уже сработали рефлексы. Пальцы разжались, отбрасывая меч, и я понял, что теперь знаком со смертью, потому что она подошла ко мне совсем близко, она уже коснулась кончиком пальца моей души.

Тук-тук. И поскребла ногтем. Тигр, ты там?

Аиды, да! Где же мне еще быть. Я и дальше намереваюсь здесь оставаться, жить и плевать на нее. Будет она меня еще спрашивать таким наглым тоном.

Но тут меч выскользнул из ладони и упал мне на колени.

Холодное, ледяное лезвие хищно прижалось к теплой плоти.

Я шарахнулся и меч соскользнул на ковер. Мне хотелось убраться от него, бежать, лететь, лишь бы он был подальше…

А потом мне вдруг пришло в голову, до чего это было бы глупо – разве я не танцор меча, играющий со смертью каждый раз, когда вхожу в круг? – и я не побежал. Не побежал, хотя все мышцы были уже готовы к броску. Я сидел и смотрел на меч. И никак не мог отделаться от ощущения, что ледяная пустота проникает в мое тело и заполняет его. Этому нельзя было поддаваться.

Северный меч. А Север это родина льда и снега.

Первый шок прошел. Моя кожа, смирившаяся с близким присутствием чужого металла, уже не пыталась съежиться. Я попытался унять дрожь во внутренностях, глубоко вздохнул и подвинулся поближе к мечу, чтобы рассмотреть оружие повнимательнее. Не трогая его.

Лезвие меча было очень бледного, жемчужно-розового цвета с синевато-стальным отливом – только на сталь это не было похоже. Руны, тянувшиеся от искривленной крестовины до конца клинка, радужно переливались. Прочитать их я не смог.

Надо было успокоиться и я занялся делом более привычным – выдернул из головы волос и опустил на край меча. Волос коснулся грани и распался. По остроте странный меч не уступал моему стальному Разящему. Это мне совсем не понравилось.

Дальше сидеть и раздумывать было бессмысленно. Я поднес к мечу ножны и холодеющими, дрожащими руками отправил в них клинок – онемение и озноб тут же исчезли.

Меч лежал передо мной. Теперь, в ножнах, он ничем не отличался от обычного оружия. Меч как меч.

Я перевел дыхание и посмотрел на Муна.

– И хорошо она им владеет?

Вопрос вырвался непроизвольно и удивил его, но сам я удивился еще больше. Может блондинка и произвела впечатление на Муна, помахав перед его носом мечом (он ведь привык, что женщины, рыдая, ползают у его ног и умоляют освободить их, а не пытаются проткнуть его толстый живот), но меня-то такими представлениями не проведешь. Женщины Юга не пользуются мечами; насколько мне известно, для Севера это тоже необычно. Меч – мужское оружие.

Мун злобно покосился в мою сторону.

– Так хорошо, что и тебе стоит призадуматься. Она выхватила из ножен эту штуку и иначе я не сумел бы накинуть на нее веревку.

– Так как ты ее остановил? – у меня уже появились подозрения.

Длинным, покрытым лаком ногтем Мун задумчиво постучал по золотым коронкам и пожал плечами.

– Ударил ее по голове.

Я мрачно уставился на него, но Мун только вздохнул.

– Я выжидал, пока она не начала потрошить моего евнуха и слишком увлеклась. Но даже когда она теряла сознание, чуть не выпустила мне кишки,

– широченная ладонь Муна прижала к толстому животу складки бурнуса. – Просто повезло, что жив остался.

Я неопределенно хмыкнул и поднялся, держа Северный меч за кожаные ножны.

– В каком она хиорте?

– В красном, – охотно сообщил Мун. Боги, так значит он действительно хотел от нее избавиться. Меня это вполне устраивало.

– Кстати, за то, что она еще здесь, можешь сказать мне спасибо, Тигр. Ее еще кое-кто искал.

Я резко развернулся на пороге.

– Еще кое-кто?

– Мужчина. Как зовут – не сказал. Высокий, темноволосый, похож на тебя. Акцент Северный, но говорит хорошо, – Мун пожал плечами. – Он сказал, что разыскивает девушку с Севера… которая носит меч.

Я нахмурился.

– А почему ты ее не выдал?

Вконец разобиженный Мун гордо выпрямился.

– Она передала мне твои слова. Не выполнить просьбу друга значит обесчестить себя.

– Прости меня, – попросил я и добавил как бы невзначай: – Он еще здесь?

– Переночевал и уехал. Он ничего о ней не узнал.

Я хмыкнул и пошел к красному хиорту.

Мун не преувеличил. Он действительно скрутил блондинку как жертвенного козла – запястья были прикручены к лодыжкам так, что она сложилась пополам. Но это была еще не самая неудобная поза, в которой Мун оставлял своих пленниц.

Она была в сознании. Не скажу, что одобряю методы Муна (и его занятие, если уж быть откровенным), зато он ее не упустил. А ведь мог продать этому «кое-кому», который искал ее.

– Песчаный Тигр просит придержать товар, – тихонько сказал я и она повернула голову, пытаясь меня разглядеть. Восхитительные волосы рассыпались по плечам и по ковру, на котором она лежала. Осмун сорвал с нее белый бурнус (наверное чтобы увидеть, от чего он отказывался) и на ней осталась только короткая, подпоясанная туника из мягкой кожи. Туника едва доходила до середины бедер, руки были обнажены и я понял, что блондинка была гораздо сильнее, чем мне показалось вначале. Она попыталась приподняться и под бледной кожей напряглись сильные, тренированные мышцы. Глядя на них, я поверил, что меч действительно принадлежал ей, хотя это и казалось неправдоподобным. Такие руки могли держать оружие.

– Так это тебе я обязана всем этим? – поинтересовалась она.

Солнечные лучи проходили сквозь тонкую малиновую ткань хиорта. Странное освещение придавало ее коже жутковатый красный оттенок, а ковер казался засохшим кровавым пятном.

– Так это мне ты обязана всем этим, – охотно согласился я, – потому что иначе ты была бы уже у нового хозяина, – я вытащил нож, наклонился и перерезал веревки. Она попыталась разогнуться и сморщилась от боли. Я положил ее меч на ковер, опустился рядом и начал массировать ее плечи. Под нежной кожей чувствовались тугие мышцы.

– У тебя мой меч! – она удивилась настолько, что на мои руки не обратила внимания.

Я уже хотел провести массаж чуть поюжнее плеч, но передумал. Может за несколько дней плена у нее и затекли руки и ноги, но если я не ошибся в оценке ее реакции, после такой выходки у меня были бы большие неприятности. Не стоило портить с ней отношения в самом начале знакомства.

– Если это действительно твой меч, – усомнился я.

– Мой, – она вырвалась из кольца моих рук и вскочила, едва сдерживая стон. Мягкая кожаная туника оставляла открытыми стройные ноги. У горла туника была расшита странными руническими символами. Узор был такого же цвета, как ее глаза. Похожие символы покрывали и низ туники.

– Ты вынимал меч из ножен? – она требовала ответа таким тоном, что я не сразу сообразил, что говорить. Секунду помявшись, я все же соврал:

– Нет.

Она сразу расслабилась и ласково коснулась рукояти меча. Не знаю, чего я ждал после проведенного эксперимента, но она видимо не почувствовала ледяного онемения. Она держала меч как влюбленный держит руку своей любимой после долгой разлуки.

Меня переполняли странные чувства и неожиданно я спросил:

– Кто ты?

Руны на лезвии меча, руны на тунике. Невероятное переплетение узоров на рукояти. Ощущение близости смерти, когда я коснулся меча. А если ее послали боги, чтобы определить, а не подошло ли мое время и куда в этом случае меня отправить – в валхайл или в аиды, на вечный отдых… или на мучения?

И тут я понял, какой несу бред. За всю мою жизнь я ни разу не задумался о конце. Танцор меча танцует пока кто-то не убивает его. Мы не тратим время на размышления об устройстве мира или высшем предназначении. Я-то уж этим точно никогда не занимался.

На Северянке были такие же, как и на мне, сандалии. Длинные золотистые ремешки обвивали стройные ноги до колен. Когда она поднялась и выпрямилась, я не смог скрыть изумления. Она оказалась очень высокой – голова на уровне моего подбородка. За всю мою жизнь я встречал лишь несколько мужчин такого роста.

Она приподняла голову, чтобы посмотреть мне в глаза и слабо нахмурилась.

– А я думала, что Южане невысокие.

– Большинство. Я – нет. Дело в том, что… – я открыто улыбнулся. – Я не совсем обычный Южанин.

Она изобразила удивление.

– А обычные Южане тоже посылают женщин в ловушку?

– Чтобы спасти от большой ловушки, я отправил тебя в маленькую, – ухмыльнулся я. – Сознаюсь, это был обман, и возможно он доставил тебе некоторые неудобства, зато ты избавлена от лап какого-нибудь похотливого танзира, так? Когда ты сказала Муну «Песчаный Тигр просил придержать товар», он оставил тебя здесь до моего прихода, а мог и продать кому-нибудь за большие деньги. Ты так рвалась к нему, что остановить тебя я не смог. От моего сопровождения ты отказалась. Я решил хоть так помочь.

Что-то блеснуло в ее глазах. Она обдумывала мои слова.

– Значит ты хотел… меня защитить?

– В некотором смысле – да.

Она недоверчиво покосилась на меня, задумалась, а потом кончики губ едва заметно приподнялись. Я стоял и смотрел как она надевала перевязь так, чтобы рукоять меча находилась за левым плечом, как у моего Разящего. Все движения были быстрыми, отработанными и я уже не сомневался, что хотя евнуху почти нечего было терять, Северянка могла лишить его последнего.

Тут я снова вспомнил, как коснулась меня смерть, когда я дотронулся до Северного меча, и ладони защипало.

– Может все же расскажешь, какое у тебя дело к старому Муну? Вдруг я могу помочь? – выдавил я, пытаясь отвлечься от неприятных воспоминаний.

– Не можешь, – она поправила перевязь и раздраженно засунула за ухо мешавшую прядь.

– Почему нет?

– Не можешь и все, – она вышла из хиорта и, увязая в песке, пошла к жилищу Муна.

Я кинулся следом, но опоздал. Она сжимала серебряную рукоять меча и одним взмахом срезала полог, закрывающий вход. Когда я влетел в хиорт, она стояла рядом с лежащим Муном, приставив остро отточенный кончик сверкающего клинка к коричневому горлу торговца.

– Если бы это случилось в моей стране, я убила бы тебя за то, что ты сделал, – она говорила мягко, без надрыва. Обычно такие красивые фразы оказываются пустыми угрозами – женщина может убить только в порыве ярости, а блондинка казалась совершенно спокойной, но я почему-то был уверен, что жизнь Муна висела на волоске. – В моей стране, если бы я не убила тебя, меня обвинили бы в трусости. Это недостойно не только ан-истойя, но даже истойя. Но ваша страна для меня чужая и обычаев ваших я не знаю, поэтому я оставляю тебе жизнь, – острие меча коснулось горла Муна и на коже выступила капля крови. – Ты ничтожный глупец. Даже не верится, что ты мог распоряжаться жизнью моего брата.

Бедный старина Мун. Его поросячьи глазки чуть не вылезли из орбит, а вспотел он так, что я просто удивился, как меч не соскальзывает с шеи.

– Твоего брата? – выдавил Мун.

Шелковистые волосы прикрывали ее плечи.

– Пять лет назад мой брат был похищен у Северной границы. Ему было десять лет, работорговец… всего лишь десять лет, – голос ее едва не сорвался, но она справилась с собой. – Мы знаем, работорговец, как высоко вы цените наши светлые волосы, голубые глаза, бледную кожу. В стране темноволосых и темнокожих мужчин по-другому и быть не может, – острие вошло поглубже. – Ты украл моего брата, работорговец. Я хочу его вернуть.

– Я его украл! – оскорбленный Мун дернулся и чуть не проткнул себе горло. – Меня не интересуют мальчики, баска. Я занимаюсь женщинами.

– Лжец, – мягко сказала она. Даже слишком мягко для женщины, готовой убить мужчину. – У вас на Юге полно извращенцев. Они любят выбирать для своих развлечений мальчиков с Севера и хорошо за это платят. Я пять лет училась вести дела, работорговец, так что не ври мне, – носком сандалии она ткнула Муна в объемистый живот. – Светловолосый, голубоглазый мальчик, работорговец, с бледной кожей, похож на меня.

Глазки Муна сверкнули в мою сторону. Я понял его просьбу. С одной стороны, он хотел, чтобы я вмешался и помог ему, с другой, понимал, что если я сделаю хотя бы шаг, она может вонзить клинок в его горло. Я взвесил все за и против и избрал наилучший вариант – подождать.

– Пять лет назад? – Мун так взмок, что желтый бурнус покрылся коричневыми пятнами. – Баска, я ничего не знаю. Пять лет – долгий срок. Да, дети с Севера пользуются спросом, и я часто вижу их. Откуда мне знать, был среди них твой брат или нет.

Я ничего не услышал, но заметил движение ее губ. Она произнесла одно слово и хотя меч не двинулся ни на йоту, капли крови у острия из ярко-красных превратились в угольно-черные и застыли на побелевшей коже.

Мун судорожно хватал ртом воздух. Дыхание вырывалось со свистом и тут же превращалось в пар, как на морозе. Мун прохрипел:

– Был… был мальчик. Пять лет назад или больше. Я пересекал Пенджу, увидел его там… – Мун пожал плечами. – В бараке, в Джуле был маленький мальчик, но я не уверен, что это был твой брат. В Джуле много Северян.

– Джула, – повторила она. – Где это?

– На Юге, – я влез в разговор. – Опасные места.

– Это неважно, – она снова ткнула Муна ногой в живот. – У кого ты его видел, работорговец?

– У Омара, – жалобно признался Мун. – Он мой брат.

– Тоже работорговец?

Осмун закатил глаза.

– Это занятие семейное.

Северянка подняла меч и, не взглянув на ножны, отправила его в место хранения. На такой фокус уходят годы практики. Не сказав ни слова, она отодвинула меня с дороги и вышла. Я посмотрел на трясущегося, подвывающего Муна.

Он прижимал дрожащие пальцы к царапине на шее.

– Холод, – прошептал он. – Какой холод…

– Таковы почти все женщины, – сообщил я и пошел искать Северянку.

3

Я нашел ее около лошадей. Она уже оседлала небольшого серого мерина, стоявшего неподалеку от моего жеребца, и привязывала к седлу кожаные фляги с водой. Белый бурнус остался в одном из хиортов Муна и на Северянке была только короткая туника. Солнце палило нещадно и, глядя на ее белую кожу, я подумал, что к вечеру она станет красной, а блондинку ждет беспокойная ночь.

Она делала вид, что меня не замечает, а я прислонился плечом к шершавому стволу ближайшей пальмы и смотрел, как Северянка перекидывала на шею серого яркие желтые поводья и пробовала седло. Под палящим солнцем ее волосы казались почти белыми, а блеск серебряной рукояти меча слепил глаза.

У меня снова пересохло во рту.

– Собираешься в Джулу?

Она бросила на меня взгляд через плечо, не переставая заниматься подпругой.

– Ты сам все слышал.

Я пожал плечом – тем, которое не упиралось в дерево.

– Была там когда-нибудь?

– Нет, – она снова проверила подпруги, подобрала повод и, ухватившись левой рукой за короткую, жесткую гриву мерина, легко запрыгнула в седло, лежащее на ярком чепраке. Под Южным солнцем краски быстро выцветают, ярко-красный цвет желтеет, а потом становится коричневым. Северянка вдела ногу в медное стремя, обшитое кожей, боковой разрез туники распахнулся и я увидел стройное бедро.

Я проглотил комок в горле и попытался справиться с голосом.

– Одной тебе трудно будет добраться до Джулы.

Голубые глаза смотрели на меня с подкупающей искренностью.

– Трудно.

Я ждал. Она тоже. Про себя я скривился. Похоже было, что умение вести разговор к числу ее достоинств не относилось. Но это в женщине не главное.

Мы смотрели друг на друга. Она сидела на беспокойном сером мерине, покрытом слоем шафрановой пыли, а я стоял на ногах (тоже успев изрядно пропылиться, пока дошел от кантины до хиорта Осмуна), небрежно прислонившись к пальме. Сухие, ломкие листья почти не давали тени. Я покосился на женщину на лошади и решил еще подождать.

Она улыбнулась. Улыбка была очень личная, адресованная не мне, а развеселившей ее мысли.

– Это предложение, Песчаный Тигр?

Я снова пожал плечами.

– Чтобы попасть в Джулу, тебе придется пересечь Пенджу. Ты там когда-нибудь была?

Она откинула назад волосы.

– Я никогда еще не была на Юге… но сюда я добралась, – последовала многозначительная пауза. – Добралась сама.

Я хмыкнул и лениво погладил шрамы, пересекавшие мою правую щеку.

– Ты сама добралась только до той захудалой кантины, а сюда доставил тебя я.

Серый ударил копытом, поднял пыль и она повисла облаком в теплом воздухе. Потом облако медленно опустилось и смешалось с песком. Руки Северянки, державшие поводья, сплетенные из лошадиной гривы и хлопковых нитей, действовали, казалось, независимо от нее. Кисти рук были тонкими и наверное очень сильными, потому что она легко сдерживала лошадь – мерин не стоял на месте, чувствуя всадника на спине. Но она, кажется, и не замечала, что серый нервно приплясывает.

– Я уже говорила, мне не нужен танцор меча.

– Пенджа – моя страна, – любезно объяснил я. – Большую часть своей жизни я провел там. А если не знать расположения колодцев и оазисов, из пустыни не выйдешь, – я показал рукой на Юг. Над землей поднимались волны горячего воздуха. – Видишь?

Она посмотрела. Пустыня тянулась на мили вперед и сливалась с горизонтом в бесконечности. А до сердца песков, Пенджи, было еще много часов пути.

Я ждал знакомого ответа «мне не нужен танцор меча». В конце концов, она просто женщина, а их гордость оборачивается глупостью, когда они хотят доказать, что могут сделать что-то сами.

Она рассматривала пустыню. Даже небеса побелели, удержав лишь у горизонта ободок медно-голубого, пропитанного пылью сияния.

Северянка поежилась. Поежилась так, словно замерзала.

– Кто создал все это? – внезапно спросила она. – Что за безумный бог превратил плодородную землю в мертвую пустыню?

Я пожал плечами.

– Есть легенда. В ней говорится, что когда-то Юг был зеленым, прохладным и плодородным. А потом два брата-чародея устроили поединок, чтобы решить, кто будет править миром.

Она повернула голову, чтобы взглянуть на меня, и я встретил ясный, прямой взгляд.

– Предположительно они друг друга убили. Но перед этим успели разбить землю на две части: Север и Юг. Два мира, разных как мужчина и женщина, – я улыбнулся, показывая, что сказка закончена. – Ты не согласна?

Она поудобнее уселась в седле.

– Ты не нужен мне, танцор меча. Мне не нужен ты… и мне не нужен твой меч.

Взглянув на нее, я понял, что она отказывает не Разящему. Одинокая женщина, независимо оттого, прекрасна она или нет, быстро узнает, чего хотят от нее мужчины. Я не был исключением, но от такой откровенности растерялся.

Пришлось снова пожать плечами.

– Я всего лишь пытаюсь предложить тебе свою помощь, баска.

Если подвернется шанс, я покажу ей, чего стою с мечом… с двумя мечами.

Я увидел, как дернулся уголок ее рта.

– Что-то ты не похож на инвалида. А иначе зачем танцору меча с твоей репутацией предлагать свои услуги в качестве проводника?

Это предположение задело мою гордость. Я нахмурился.

– Раз в год я обязательно езжу в Джулу. И как раз собирался отправляться.

– Сколько ты хочешь?

Мой взгляд скользнул по ее стройным ногам; светлая кожа просто притягивала. Я открыл рот, чтобы ответить, но она поняла, что готово было сорваться с моего языка для определения цены и прямо заявила:

– Золотом.

Я засмеялся. Она прекрасно осознавала свою женскую привлекательность, а это давало мне надежду. И делало игру еще более приятной.

– Может отложим окончательное решение до Джулы? – любезно предложил я. – Я всегда устанавливаю цену в зависимости оттого, насколько опасным и сложным было путешествие. Если я спасу тебе жизнь больше одного раза, цена соответственно поднимется.

Я не упомянул о мужчине, который ее разыскивал. Если бы она знала о нем и искала встречи с ним, она сама бы об этом сказала, но судя по ее поведению, Северянка была уверена, что путешествует без сопровождающих. Так что цена могла возрасти в самое ближайшее время.

Губы ее изогнулись, но я заметил блеск в голубых глазах.

– Ты все свои дела ведешь таким образом?

– Всякое бывает, – я подошел к своему гнедому жеребцу, покопался в переметной суме и наконец вытащил ярко-красный бурнус.

– Вот. Надень или к полудню поджаришься.

Не скажу, что бурнус был сшит со вкусом. Я его просто ненавидел, но он меня частенько выручал. Например в случае, когда какой-нибудь местный танзир приглашал меня составить ему компанию за обедом, чтобы обсудить дела – красный бурнус с пышными золотыми кисточками на рукавах и капюшоне по местным представлениям свидетельствовал о достатке владельца. В шве левого плеча я сделал разрез, чтобы сквозь него легко проходила рукоять Разящего. В такой работе как моя, главное чтобы меч легко оказывался в руках в любое время.

Северянка взяла бурнус и прищурилась.

– По-моему он слишком изящный для тебя, – заметила она, и надела бурнус через голову, проследив, чтобы рукоять меча вышла из разреза за плечом. Капюшон она откинула на плечи. Бурнус оказался ей слишком велик, за множеством складок едва угадывалась изящная фигурка, но смотрелся он на ней гораздо лучше, чем на мне.

– Когда доедем до Джулы?

Я отвязал жеребца, дружески похлопал его по левому плечу и вскочил в седло.

– Зависит от многих обстоятельств. Может уложимся в три недели… а может в три месяца.

– Три месяца!

– Мы поедем через Пенджу, – я поправил налобный ремень, чтобы жеребцу не мешали выгоревшие кисточки, украшавшие уздечку. Под пустынным солнцем ничто долго не сохраняет свой цвет, в конечном счете все становится коричневым всех оттенков.

Она взглянула на меня серьезно.

– Тогда давай больше не будем терять время.

Я смотрел, как она подбирала поводья и поворачивала маленького серого мерина на юг. По крайней мере направление она знала отлично.

Бурнус развевался на скаку как малиновое знамя танзира пустыни. Рукоять ее Северного меча была серебряным маяком, сверкавшим в солнечных лучах. Мягкие, шелковистые волосы вбирали в себя сияние солнца… Да, Северянку трудно было потерять из виду. Я цокнул жеребцу и поскакал за ней.

Лошади шли голова в голову неторопливой рысью. Мой гнедой жеребец не слишком обрадовался возможности попутешествовать в компании маленького серого мерина, предпочитая более быстрый, размашистый ход (довольно часто это был резвый галоп, приправленный периодическими попытками сбросить меня со спины), но после короткой «дискуссии» мы нашли компромисс. Я выбирал направление, а он шел, как хотел.

И выжидал момент для очередной попытки избавиться от меня.

Я заметил, что она наблюдала за моей разборкой с лошадиным мятежом, но не мог решить, оценила она мои способности или нет. На моего жеребца никто другой по своей воле не полез бы, он всегда был угрюмым и раздражительным. Я выигрывал на нем пари, когда находились Южане, которые воображали, что могут выйти победителями в схватке с жеребцом. Мы с гнедым давно выработали соглашение: он старательно устраивал яростные представления, а я подогревал к ним интерес; если на этом нам удавалось заработать несколько монет, гнедой получал лишнюю порцию зерна. Соглашение оказалось выгодным для нас обоих.

Северянка молчала, пока жеребец не успокоился и не начал отфыркиваться, сдувая пыль с ноздрей, но я чувствовал на себе ее взгляд.

– Ты едешь не на Северном коне, – отметил я, приглашая ее к разговору. – Он Южанин, как и я. А какие лошади у вас на Севере?

– Они крупнее ваших.

Я ждал. Она ничего не добавила. Я попытался снова.

– Быстрые?

– Довольно быстрые.

Я нахмурился.

– Слушай, впереди у нас долгое путешествие. Мы сможем сделать его короче, если будем вести разговор, – я помолчал. – Даже плохой разговор.

Она улыбнулась. Правда при этом попыталась спрятать улыбку за занавесью волос, но я успел заметить.

– Я думала, танцоры мечей в основном люди замкнутые, – неохотно сказала она, – живущие только ради того, чтобы проливать кровь.

Я шлепнул ладонью по груди.

– Я? Нет. В душе я очень мирный человек.

– А-а, – вся мудрость мира вместилась в этот звук.

Я вздохнул.

– А имя у тебя есть? Или я могу звать тебя Блондиночка?

Она ответила не сразу. Я ждал, отрывая колючки песчаника от стриженой гривы моего жеребца.

– Делила, – наконец сказала она и натянуто улыбнулась. – Зови меня Дел.

– Дел, – повторил я. Имя ей не подходило. Оно было грубым и коротким… и слишком мужским для девушки ее сложения и красоты.

– Ты действительно разыскиваешь брата?

Она покосилась на меня.

– А ты думал, что я придумала все, что рассказала работорговцу?

– Может и придумала, – я пожал плечами. – Мое дело довести тебя до Джулы, меня не должно интересовать, зачем тебе туда понадобилось.

Она почти улыбнулась.

– Я ищу своего брата. Это не выдумка.

Значит правда.

– А ты представляешь, где он может быть или что с ним случилось?

Ее пальцы разбирали короткую гриву мерина.

– Я уже рассказала работорговцу, что брата украли пять лет назад. Я проследила его до этого городка… теперь до Джулы, – она посмотрела на меня. – Еще вопросы?

– Да, – я открыто улыбнулся. – Почему, в аиды, такая девушка как ты должна разыскивать пропавшего брата? Чем в это время занимается твой отец?

– Он мертв.

– Дядя?

– Мертв.

– Братья?

– Все они мертвы, танцор меча.

Я внимательно посмотрел на нее. Голос ее оставался ровным, но я научился вслушиваться в то, что люди не говорят внимательнее чем в то, что они произносят.

– Что произошло?

Она передернула плечами.

– Налетчики. Они пересекли Северную границу, а мы в это время ехали на Юг, к пограничным землям. Они заметили нас и напали на караван.

– Увели твоего брата, – я не ждал от нее подтверждения, – и убили остальных.

– Всех, кроме меня.

Я остановил жеребца и резким движением схватил поводья мерина. Кисточки на ремешках успели выгореть и потускнели.

– Как, в аиды, – потребовал я, – налетчики пропустили тебя?

На несколько секунд голубые глаза скрылись за опустившимися веками, а потом она посмотрела на меня.

– А я не сказала, что меня пропустили.

Я потерял дар речи. Передо мной стояла картина: Южные налетчики стаскивали с лошади Северную девочку. Приятных эмоций я при этом не испытал. А прекрасная Северянка не сводила с меня глаз, как будто точно знала, о чем я думал, и смирилась с этим, не испытывая ни стыда, ни унижения от открывшихся мне сцен. Это был просто факт из ее жизни.

Я тут же задумался, мог ли человек, о котором говорил Мун – человек, выслеживающий ее – быть одним из тех налетчиков. Но… она сказала, что это случилось пять лет назад… За такое время мужчина забудет любую женщину.

Но женщина не забыла брата.

Я выпустил ее поводья.

– И теперь ты приехала на Юг устроить охоту на кумфу, разыскать брата, который скорее всего уже мертв?

– Он не был мертв пять лет назад, – холодно сказала она. – Он не был мертв, когда Осмун видел его.

– Если Осмун видел его, – отметил я. – Ты думаешь, если ты держала меч у его горла, он сказал правду? Он говорил то, что ты хотела услышать,

– я нахмурился. – После пяти лет то, что ты затеяла почти невозможно, баска. Если тебе очень нужен твой брат, почему ты так долго ждала?

Она не улыбнулась и не показала, что заметила мое раздражение.

– Мне нужно было научиться вести дела, – спокойно объяснила она. – Изменить традиции.

Я посмотрел на серебряную рукоять, видневшуюся за ее левым плечом. Женщина, носящая меч – да, это действительно изменение традиций. На Севере или на Юге. Но мои подозрения относительно того, какие дела она имела в виду, скорее всего были ложны.

Я ухмыльнулся.

– Только потеряешь время, баска. После пяти лет в рабстве на Юге… Я уверен, что он уже мертв.

– Это возможно, – согласилась она. – Но точно я узнаю все только когда доберусь до Джулы.

– Аиды, – с отвращением проговорил я, – заняться мне больше нечем, – я яростно уставился на малиновую спину, постепенно удалявшуюся от меня, потом шлепнул жеребца пятками по бокам и снова догнал Северянку.

Мы решили остановиться когда небо уже усыпали звезды. Я приготовил еду из сушеного мяса кумфы. К деликатесам оно не относилось, но им можно было набить желудок. Самым лучшим в нем было то, что при его приготовлении в качестве сохраняющего вещества использовалась не соль. В Пендже меньше всего хотелось соленого мяса. Трудно было заставить себя сглотнуть даже щепотку соли, необходимую для жизни. Само мясо кумфы было жестким и безвкусным, но вымоченное в масле, оно становилось мягким и приятным, и было лучшей едой при переходе через пустыню. На долгую дорогу его требовалось немного, к тому же оно мало весило, так что его запас почти не обременял лошадь. За годы, проведенные в пустыне, я успел хорошо с ним познакомиться.

Дел, однако, не оценила его свойства, но была слишком вежлива, чтобы выдать чувство отвращения. Она грызла кумфу как собака грызет оказавшуюся несъедобной кость: желания никакого, но ясно, что больше ничего не дадут. Я улыбнулся про себя и, дожевав свою порцию, смыл ее в желудок несколькими глотками воды.

– На Севере нет кумфы? – поинтересовался я, когда она заглотнула последнюю полоску.

Она поднесла ладонь ко рту.

– Нет.

– Ты ее еще оценишь.

– Хм…

Я передал ей кожаную флягу.

– Выпей. Это поможет.

Она шумно глотнула, потом заткнула флягу и вернула мне.

Я начал заворачивать распакованное мясо.

– Знаешь, что такое кумфа?

Взгляд голубых глаз был красноречивее слов.

– Рептилия, – объяснил я, – живет в Пендже. Невысокая, с возрастом вырастает до двадцати футов и становится жесткой как кожа на ботинке. Они примерно вот такие, – я свел руки в кольцо так, что пальцы едва соприкасались. – Но если отловить и снять шкуру с молодой, получишь неплохое мясо. У меня две сумки им забиты. Этого нам вполне хватит, чтобы пересечь Пенджу.

– И это вся еда?

Я пожал плечами.

– Встретим караван – купим что-нибудь. Можем остановиться в паре селений. Но мясо кумфы наша основная диета, – я улыбнулся. – Оно не портится.

– Хм…

– Ты его еще оценишь.

Я довольно потянулся, прижался спиной к седлу и расслабился. Ну вот и я, в пустыне, наедине с прекрасной женщиной. Живот набит, а закат обещает прохладную ночь. Звезды дополняли обстановку до идиллии. Когда мы доберемся до Пенджи все, конечно, изменится, а пока я был почти счастлив. Для полного счастья мне не хватало глотка акиви, но когда я покидал кантину в поисках Дел, у меня уже не оставалось ни монеты.

– Сколько до Пенджи? – спросила Дел.

Я повернул голову и увидел, что она заплетает волосы в обычную косу. Стыдно было даже смотреть, как она скручивает это великолепие, но я понимал, что в песках такие волосы как у Дел могли причинить немало неудобств.

– Подъедем завтра, – я оперся о седло. – Теперь, когда мы устроились, может расскажешь, почему ты подошла именно ко мне в кантине?

Она перевязала косу кожаным шнурком.

– В Харкихале мне сказали, что скорее всего брат попал к Осмуну Торговцу, но из разговоров я поняла, что найти этого Осмуна будет нелегко. Тогда я попросила назвать кого-нибудь из его друзей, – Дел пожала плечами.

– Три разных человека сказали: здоровый танцор меча, называет себя Песчаный Тигр, хорошо знает Осмуна. И я стала искать танцора меча вместо работорговца.

Харкихал – городок около границы. Грязное местечко, и если ей удалось выудить такую информацию из людей, которые – я знал по своему опыту – держали рот закрытым, пока не дожидались должного поощрения, она обладала незаурядными способностями.

Я посмотрел на Северянку повнимательнее. Мне не верилось, что она могла справиться с мужчиной, но что-то в ее глазах мешало сделать окончательное заключение.

– Значит ты искала в кантине меня, – я потрогал шрамы, доходившие до подбородка. – Да, думаю узнала ты меня без труда.

Она пожала плечами.

– Они описали тебя. Сказали, ты жесткий как мясо старой кумфы, только тогда я их не поняла, – она прищурилась. – И они говорили о шрамах на твоем лице.

Я подумал, что ей хотелось спросить, откуда эти шрамы. Ими обычно интересовались все, особенно женщины. Шрамы были частью легенды, и я не уклонялся от рассказа.

– Песчаный тигр, – веско сообщил я ей и встретил прямой взгляд. – Они как кумфа, живут в Пендже. Хищные, опасные звери. Не откажутся полакомиться человечиной, если кто-то по глупости заявится в их логово.

– Как ты?

Я засмеялся.

– Я знал, что делал, когда шел к ним. Я должен был убить большого тигра, который наводил ужас на поселение. Ему удалось содрать с меня несколько кусков кожи и провести когтями по лицу, как видишь, но я с ним расправился, – я показал на ожерелье, висевшее на мой шее – черные, хищно загибающиеся когти, нанизанные на темный шнур. Мое лицо испробовало их на себе. – Это все, что от него осталось. Шкуру я взял в свой хиорт, – снова прямой взгляд. – Шатер.

– И теперь тебя называют Тигр.

– Песчаный Тигр. Тигр – сокращенно, – я пожал плечами. – Имя не хуже любого другого, – я немного подумал, а потом решил, что это не повредит моей репутации – и не уронит меня в глазах Дел – и рассказал всю историю.

– Я до мельчайших подробностей помню день, когда все это случилось, – зловеще начал я, подготавливая ее к леденящему кровь повествованию. – Песчаный тигр крал детей, которые отходили от поселка. Никто не мог выследить зверя и положить конец этим злодеяниям. Двое рискнувших охотников были убиты около его логова. Шукар испробовал все свои магические заклинания, но ни одно не помогло – от магии всегда мало проку. Тогда шукар объявил, что племя чем-то прогневило богов и те ниспослали наказание, и что человек, который сможет погубить зверя, заслужит вечную благодарность племени, – я пожал плечами. – Ну, я взял свой нож и вошел в логово, а когда выбрался оттуда, тигр был мертв.

– И чем потом вознаградило тебя племя?

Я улыбнулся.

– Ну, награда была столь велика, все юные красавицы племени, благодарные мне за мой подвиг, падали передо мной на колени и каждая умоляла взять ее в жены. Мужчины чествовали меня и готовы были отдать мне все, что имели. Так что по понятиям Салсет я был вознагражден сполна.

– И сколько жен у тебя было? – мрачно поинтересовалась Дел.

Я погладил шрамы на лице.

– Честно говоря, ни одной. Я не связываю себя надолго с женщинами, – я пожал плечами. – Для меня и одна жена много, не говоря уже о нескольких.

– А почему ты оставил племя?

Я закрыл один глаз и покосился на яркую звезду.

– Захотелось чего-то нового. Даже кочевое племя, такое как Салсет, может показаться клеткой. Так что я побродил по земле, а потом занялся танцами мечей, достиг седьмого ранга и стал самим собой.

– На Юге хорошо платят?

– Я очень богат, Дел.

Она улыбнулась.

– Я вижу.

– И буду еще богаче, когда мы закончим твою охоту.

Она покрепче затянула шнурок, стягивающий светлую косу.

– Но ты считаешь, что мы не найдем моего брата, так?

Я вздохнул.

– Пять лет – долгий срок, Дел. С ним могло случиться все, что угодно. Особенно если он был у работорговцев.

– Я не собираюсь сдаваться, – резко объявила она.

– Ну конечно. Я и не думал, что ты сдашься.

Она стянула бурнус через голову, аккуратно свернула его и положила рядом с седлом. Весь день ее тело было закутано в шелк и вдруг, увидев бледную, нежную кожу, я снова понял – и морально, и физически – как я хочу ее. И один долгий, восхитительный момент, когда она смотрела на меня, во мне вновь проснулась надежда. Ее лицо осталось совершенно спокойным. Я ждал приглашения, но она ничего не сказала. Она просто вытащила из ножен меч и положила его рядом с собой на песок. Послав мне длинный, загадочный взгляд, Дел улеглась и повернулась ко мне спиной – туника плотно обтянула бедра.

Жемчужно-розовая сталь поблескивала при свете звезд, радужно переливались руны.

Похолодало и я поежился. Впервые за множество ночей я не снял бурнус. Вместо этого я растянулся на чепраке и смотрел на звезды пока не заснул.

Аиды, так я никогда еще не проводил ночь…

4

Неопытный глаз не определит, где кончает править пустыня и начинаются владения ее старшей, беспощадной сестры. Но для таких как я, тридцать с лишним лет бродивших по пескам, граница между пустыней и Пенджей ясна как день и сразу бросается в глаза.

Дел остановила свою лошадь рядом с моей, осмотрелась и удивленно взглянула на меня. Косу она перекинула через левое плечо и ее конец лежал на красном шелке, покрывавшем высокую грудь. Нос Дел порозовел от солнца и я знал, что если она срочно не накинет капюшон, очень скоро такой же оттенок приобретет все ее лицо.

Мой капюшон был на голове, хотя я мог обойтись и без этого. Дел напряженно проследила за моим взглядом. Я кивнул.

– Здесь, моя баска с Севера, начинается Пенджа.

Она осмотрела пространство. Горизонт скрывался за рядами грязно-коричневых дюн. Казалось, что даже из неба солнце высосало все цвета. Над нами возвышался огромный купол из бледного топаза и лишь у края появлялся серо-голубой ободок. К югу, западу и востоку не было ничего, мили и мили пустоты. Аиды, наверное, такие же.

Дел обернулась. К северу тоже было жарко и пыльно, но чувствовалось, что земля жила и обещала справиться с песком и возродиться. Пенджа тоже обещала – обещала, напевая песню смерти.

Дел не скрыла недоумения.

– Как ты определил? Почему именно здесь?

Я показал на песок под копытами ее лошади.

– Посмотри. Видишь разницу?

– Песок как песок.

Но прежде чем я успел сделать ей выговор за такое бездумное заявление, она соскочила с пыльного серого мерина, наклонилась и набрала полную ладонь песка.

Дел пропускала песок между пальцами пока ладонь не опустела. На ней осталось лишь несколько крупинок полупрозрачных серебряных кристаллов. В них и заключался губительный секрет Пенджи: кристаллы ловили и задерживали солнечное тепло, усиливали его, отражали, тысячекратно увеличивая яркость и температуру, так что все, кроме песка, сгорало.

Дел медленно сжала пальцы.

– Теперь я поняла, – она поднялась и осмотрела бесконечную Пенджу. – Сколько миль?

– Кто знает? Пенджа как дикий зверь, баска, для нее нет преград. Ее не огородить забором, у нее нет границ. Она идет куда захочет вместе с ветром, она свободнее любого кочевника, – я пожал плечами. – Сегодня она может быть в милях от поселения, а через пару дней поглотить в нем все, до последней козы и ребенка. Поэтому без проводника нельзя. Если ты раньше не пересекала Пенджу, ты не знаешь меток, не знаешь, где искать колодцы, – я махнул рукой на Юг. – Там, баска, правит смерть, – она плотно сжала губы и я добавил: – Баска, я не пытаюсь запугать тебя. Я не преувеличиваю. В Пендже не бывает излишних мер предосторожности.

– Но ее МОЖНО пересечь, – она посмотрела на меня, стряхнула кристаллы и вытерла ладонь о бурнус. – Ты же переходил ее.

– Переходил, – согласился я, – но прежде чем пересечь неотмеченную границу и шагнуть на серебряный песок, ты должна понять, что будет ждать тебя там.

Маленький мерин ткнулся ей в бок носом, требуя внимания. Дел положила одну руку ему на лоб, а другую под широкую морду и начала нежно поглаживать твердые мускулы. Но ее взгляд и внимание были прикованы ко мне.

– Тогда скажи, что там будет меня ждать.

Она не испугалась. Сначала я подумал, что она притворялась, чтобы я не принял ее за слабую, глупую женщину, которая пытается играть в мужчину, но потом понял, что ошибся. Она действительно была сильной. И что более важно, она готова была выслушать меня.

Жеребец фыркнул, сдувая пыль с ноздрей. В неподвижном тяжелом воздухе я услышал, как зазвенели трензельные кольца, тяжелые кисточки застучали по медным украшениям уздечки. Насекомое с низким жужжанием опустилось на ухо гнедому. Жеребец раздраженно тряхнул головой, отгоняя паразита, и затанцевал на песке. От этого поднялись облака пыли и он снова фыркнул. В пустыне все идет по кругу. Колесо, бесконечно вращающееся в изменчивой постоянности окружающего мира.

– Во-первых, миражи, – начал я, – губительные миражи. Ты думаешь, что видишь оазис, а когда подъезжаешь к нему, он превращается в песок и небо и расплывается в воздухе. Если хотя бы раз поверить в такой мираж, можно уйти слишком далеко от настоящего оазиса, настоящего колодца. И тогда верная смерть.

Она ждала продолжения молча, почесывая морду серому мерину.

– Может начаться самум, – рассказывал я, – сирокко. Это что-то вроде песчаных бурь, а песчаные бури Пенджи будут вопить, визжать и стонать пока не сдерут плоть с костей человека. Есть еще кумфы. И песчаные тигры.

– Но с песчаным тигром можно справиться, – она сказала это резко. Так резко, что я нахмурился, пытаясь понять, серьезно она говорила или просто подшутила над моим именем и моей репутацией.

– Можно столкнуться с борджуни, – продолжил я. – Это воры и они ненамного лучше падальщиков пустыни. Нападают на неосторожных путников и караваны, крадут все, снимают с человека последний бурнус, а потом убивают.

– Это все? – спросила она, когда я замолчал.

Я вздохнул – ну, если ей и этого мало…

– Всегда есть шанс столкнуться с кочевыми племенами. Кое-кто из них дружелюбен, как Салсет и Талариан, но большинство, вроде Ханджи и Вашни, воинственные племена, приносящие человеческие жертвы. Отличаются только ритуалами, – я сделал паузу. – Вашни увлекаются вивисекцией, Ханджи – каннибалы.

Она подумала и снова кивнула.

– Что еще?

– Тебе этого недостаточно?

– Достаточно, – тихо сказала она, – может быть более, чем достаточно. Но мне кажется, что ты кое-что от меня скрываешь.

– А что еще ты хочешь от меня услышать? – раздраженно спросил я. – Или ты думаешь, что я не знаю, как тебя развлечь и рассказываю сказки?

– Нет, – она прижала ладонь ко лбу, прикрывая глаза, и посмотрела на юг, сквозь сверкающие пески. – Ты не сказал ни слова о колдовстве.

Я опешил и разъяренно уставился на нее. Потом фыркнул.

– Меня интересует только магия, заключенная в круге.

Под пылающим солнцем ярко-красная ткань выгорала на глазах, а золотые кисточки ослепительно сияли.

– Танцор меча, – мягко сказала она, – будет лучше, если ты перестанешь принижать то, что скрывает великую силу.

Я выругался.

– Аиды, баска, ты говоришь как шукар, он тоже пытался заставить людей поверить, что он вместилище тайн и магии. Слушай, я не скажу, что магии нет, потому что она есть. Но магией называют разные вещи, и сколько раз за свою жизнь я видел как прикрываясь этим словом обманывали дураков, отбирая у них деньги и воду. Это жульничество, баска, и таких мошенников можно разоблачить.

Она долго пристально смотрела мне в лицо, словно взвешивая что-то, потом неохотно кивнула.

– Скептик, – отметила она. – Может даже дурак. Но знаешь… это твое дело. Я не священник, чтобы пытаться обратить тебя в свою веру, – Дел повернулась и пошла вперед.

Не задумываясь, я шагнул в сторону, чтобы ее пропустить, и схватил свободно повисший повод мерина. Серый уже собрался идти за ней.

– В аиды, куда ты отправилась?

Она остановилась. Застыла на неотмеченной границе. Ничего мне не ответила. Она просто вытащила свой сияющий меч и вонзила его в песок, словно пригвождая к земле человека, а потом отпустила рукоять. Меч возвышался над песками, руны на лезвии радужно переливались. Она села перед ним, скрестила ноги и закрыла глаза. Руки безвольно опустились на колени.

Лицо опалял зной. Когда едешь, можно забыть о жаре и сконцентрироваться на движении. Но сидя на лошади, застывшей посреди раскаленных песков, зная, что слезть придется еще не скоро, я чувствовал только зной… и удивлялся, наблюдая за странным поведением женщины.

Глаза закрыты. Голова опущена. Тишина. Фигурка, закутанная в малиновый шелк, ноги скрещены на песке. Перед ней Северный меч из неизвестной стали, рукоять сияла в плывущем воздухе.

Я чувствовал, как по лицу стекали капли пота. Лоб, живот, руки, все было влажным. Шелковая ткань бурнуса намокла и прилипала к коже. Острый запах бил в ноздри.

Я пригляделся к мечу. Мне казалось, что под тонкой пленкой металла двигались тени и это уже относилось к области магии, той могущественной магии, которой владели единицы. Я моргнул, и видение тут же пропало.

Нет, магия существовала только в круге танцора меча.

Дел легко вскочила и вытащила меч из песка. Клинок скрылся в ножнах за левым плечом, а Дел подошла к серому и перекинула повод на шею мерина.

Я не удержался и мрачно спросил:

– Ну и что это было?

Она быстро вскочила в седло.

– Я просила разрешения продолжить мое дело. Так принято на Севере, готовясь к опасному путешествию.

– Просила у кого? – не понял я. – У меча?

– У богов, – серьезно ответила она. – Но может, если ты не веришь в магию, ты не веришь и в богов?

Я улыбнулся.

– Точное попадание, баска. Ладно, если боги… или меч… дали тебе разрешение, поехали дальше, – я показал рукой. – На Юг, баска. Все время на Юг.

Выносить Южное солнце тяжело всем. Оно висит над тобой на выжженном небе как зловещий бог аид и смотрит вниз единственным круглым глазом. Бурнус хорошо защищает кожу, но не спасает от жары. Шелк, нагреваясь, сам задерживает тепло, и если ткань не лежит складками, а прикасается к телу, обжигает как раскаленный металл.

Через некоторое время глаза начинают болеть, устают щуриться от безжалостного сияния, а если закрыть их, видно было яркое красное солнце, просвечивающее сквозь веки. Пески Пенджи сверкают ослепительно. Сначала янтарно-красные переливы дюн, покрытых коркой драгоценных кристаллов, притягивают и очаровывают, но с каждой проходящей минутой кристаллы сияют все ярче, и блеск начинает резать глаза.

А вокруг стоит давящая тишина, которую нарушает только шелест песка под копытами лошадей и случайный скрип кожаного седла на чепраке.

Сотни лет Южные лошади выводились в расчете на зной и слепящее солнце. Длинные челки предохраняли их глаза от света и частично изолировали тепло. Шерсть у них редкая, а шкуры скользкие как шелк. Сколько раз я мечтал о том, чтобы человек был приспособлен к жизни в песках так же как пустынная лошадка… и был бы таким же нетребовательным.

Воздух плывет. Вы смотрите вперед и видите ровный горизонт, ровное небо, ровный цвет. Вы чувствуете как из вас пьют жизнь, высасывая влагу из кожи до тех пор, пока вы не поймете, что превратились в сухую оболочку, готовую рассыпаться на миллион частей при первом же порыве ветра. Но ветер не подует, и молитесь, чтобы его не было, потому что ветер – это начало самума, это летящий песок, острый как зубы кумфы, который въедается в вашу плоть.

Я посмотрел на Дел, вспомнил свежесть ее бледной кожи и понял, что не хочу видеть как она обгорит, потрескается и покроется рубцами.

Мы пили мало, но вода из фляг исчезала на удивление быстро. Даже если воду расходовать аккуратно, через некоторое время, к своему ужасу, понимаешь, как мало ее осталось. Знание того, что она здесь, под рукой, и можно сделать глоток, терзает сильнее чем жажда. Пока вода у вас есть, ваша рука тянется к ней. Это проверка на силу воли, и множество сильных на вид людей ее не выдерживали. Дел выдержала. Но воды оставалось все меньше.

– Почти добрались до колодца, – нарушил я тишину. – Впереди.

Она вздрогнула от неожиданности и подняла голову.

– Где?

Я показал.

– Видишь темную линию? Это насыпь из камней вокруг колодца. Вода не лучшая, чуть солоноватая… но мокрая. Сойдет.

– У меня еще осталось во флягах.

– У меня тоже. Но здесь просто так мимо воды не проходят. В Пендже ничего лишнего не бывает. Даже если фляги полны, остановись. Иногда жизнь зависит от одного купания, – я помолчал. – Как твой нос?

Она потрогала его и страдальчески сморщилась.

– Болит.

– Если найдем алла, местное растение, я сделаю мазь. Она снимет боль и нос больше не будет обгорать, – я усмехнулся. – И не отказывайся, баска. Твоя нежная Северная кожа не создана для солнца Пенджи.

Она сжала губы.

– А твоя создана.

Я рассмеялся.

– Я жесткий как мясо старой кумфы, помнишь? Пенджа мой дом, Дел… как и любое другое место, – я посмотрел на горящие пески. – Если у танцора меча вообще может быть дом.

Не знаю, зачем я это сказал. Тем более ей. Иногда женщины используют вырвавшиеся из глубины души фразы как оружие. Мечей у них нет, и они наносят раны словами.

Но у Дел меч был, и мне показалось, что она не должна легко бросать слова.

– Есть, – тихо сказала она. – Есть дом. Дом танцора в круге.

Я резко взглянул на нее.

– Что можешь ТЫ знать о круге, баска?

Дел задумчиво улыбнулась.

– А ты думаешь, я ношу меч в надежде запугать его видом?

Ну, это у нее получалось. Даже если она не знала, как его держать.

– Запугать им Муна тебе удалось, – неохотно признал я, – значит кое-что ты умеешь. Но в круге? – я покачал головой. – Баска, вряд ли ты понимаешь, что такое круг.

Она не перестала улыбаться, но больше не сказала ни слова.

Гнедой осторожно выбирал дорогу между темных, горячих камней. После шелеста песка странно было снова слышать удары копыт о гранит. Серый Дел уже не отставал от моего жеребца, хотя гнедой шел значительно быстрее чем днем. Лошади почувствовали воду.

Я соскочил на землю бросил повод, зная, что от воды жеребец не удерет. Дел спрыгнула с серого и молча наблюдала за моими поисками.

То, что я искал, нашлось в стороне, в куче камней – это была железная ручка. За многие годы она погнулась и проржавела, но мне удалось просунуть под нее ладонь и крепко ухватиться. Я стиснул зубы и рванул, застонав от усилия. Тяжелая крышка колодца сдвинулась.

Дел нетерпеливо подошла ко мне, потянув за собой сопротивлявшегося серого – вот что заставило меня насторожиться. А потом серый отказался пить. Дел уговаривала его, нежно шептала что-то на Северном, а ничего не добившись, растерянно посмотрела на меня. Я зачерпнул воды, понюхал ее, коснулся кончиком языка мокрой ладони и тут же сплюнул.

– Отравлена.

– Но… – Дел замолчала. Добавить было нечего.

Я поставил крышку на место и в одной из сумок нашел кусок угля. Дел молча смотрела как я рисовал на металле черное Х. Наверняка вскоре поверхность покроется песком и метка затеряется, но я сделал все, что было в моих силах, чтобы предупредить других путешественников. Многие добирались до колодцев из последних сил, и я помнил случаи, когда люди пили отравленную воду даже зная, что она отравлена. Вид воды сводил их с ума и они не могли остановиться. Я помнил их мучительные, страшные смерти.

Я взял одну из фляг, плеснул воды в ладонь и поднес к морде гнедого. Этого хватило ему лишь на то, чтобы смочить горло. Глядя на меня, и Дел налила из своей фляги серому. Всю дорогу от хиорта Осмуна мы ехали спокойно, не подгоняя лошадей, и они были еще свежими. Теперь им предстояло долго нести нас на себе, прежде чем на горизонте появится следующий колодец.

Дел отдала серому все, что оставалось в ее флягах. Я проверил свои – в одной еще плескалась вода.

– Глотни.

– Я не хочу.

– Ты зря упрямишься, – я улыбнулся ей. – Это тебя не унизит. Я предлагаю тебе воду не из-за того, что ты женщина. Просто ты с Севера, ты не так приспособлена к Югу, как я, – я подождал, а она плотнее сжала губы.

– Выпей, баска.

Дел выпила, и я сразу заметил, что она снова ожила. Я не услышал от нее ни одной жалобы, она даже не спросила сколько ехать до следующего колодца. Я уважал сильных духом людей, тем более если таким человеком оказалась женщина.

Она вернула мне флягу.

– Ты?

Я собирался сказать ей, что привык к жаре и могу проехать еще пару миль без воды, но прикусил язык. Такого она не заслужила. Я сделал пару глотков и снова привесил флягу к седлу.

Уже привычно я показал на Юг.

– Я знаю один оазис. Воды до него хватит. Там наполним фляги и поедем вперед до следующего колодца. Если он тоже отравлен, вернемся.

– Вернемся? – она повернула голову и посмотрела на меня. – Ты хочешь сказать, не поедем в Джулу?

– Именно это я и хотел сказать.

Она мотнула головой.

– Я не поверну.

– Придется, – спокойно сказал я. – Если ты поедешь в Джулу, не зная точно, где искать воду, навсегда останешься в Пендже, – я кивнул. – Я провожу тебя до оазиса, баска. Там решим.

– ТЫ ничего не решаешь, – отрезала она.

– Дел…

– Я не могу повернуть. Неужели ты не понимаешь? Я должна найти брата.

Я вздохнул и заговорил, стараясь скрыть раздражение.

– Баска, если ты пойдешь в пустыню без воды, через сутки отправишься в другой мир к своей семье и брату уже не поможешь.

Выбившиеся пряди волос падали ей на лицо, нос и щеки покраснели, а в ярко-голубых глазах светилось упрямство. Она уставилась на меня, и я понял, как чувствует себя лошадь на базаре, когда придирчивый покупатель проверяет ее ход, ноги, сердце. Это был взгляд танцора меча, выискивавшего брешь в обороне противника, чтобы через секунду поразить его насмерть.

Я заметил, как напряглись мышцы на ее лице.

– У тебя нет семьи, иначе бы… Тебе не нужно ни о ком беспокоиться.

Спорить она не собиралась. В каждом слове Дел была уверена.

– Да, семьи у меня нет, – согласился я, стараясь ничего не выдать.

По ее тону я понял, как она меня в этот миг презирала. Сами слова не были оскорбительными, но голос звенел от отвращения.

– Может быть если бы у тебя была семья, ты бы понял меня, – резко бросила она. Помолчав, Дел отвернулась, вскочила в седло и разобрала повод. – Не суди… не обесценивай… то, чего не можешь понять, Песчаный Тигр. Танцору меча следовало бы знать такие вещи.

Я быстро схватил повод ее мерина и серый застыл.

– Баска, поверь, я все понимаю и не обесцениваю то, что ты делаешь, – таких слов от меня ни одна женщина не слышала, – но я знаю, что если женщина под влиянием эмоций начинает делать глупости, лучше ей довериться опытному мужчине.

– А стоит ли? – уточнила она. Пальцы вцепились в повод. Я уже готов был выслушать грязную Северную ругань, но Дел промолчала. Она молчала достаточно для того, чтобы успокоиться и подумать, а потом тихо вздохнула.

– У нас на Севере родственные связи очень важны. Они придают родственникам силу, мощь и будущее, как рождение ребенка дает будущее мужчине и женщине. И всем очень тяжело, когда хотя бы одна жизнь теряется

– мальчика или девочки, младенца или старика – потому что связь разрывается. Каждая жизнь для нас драгоценна и мы скорбим, но проходит время и мы приветствуем рождение и новый человек заменяет умершего, появляется новая жизнь, – соскучившийся мерин затряс головой и пряжки уздечки зазвенели. Не отвлекаясь, Дел успокоила его, похлопав ладонью по шее. – Вся мои родные были убиты, Тигр. Выжили только брат и я. Но Джамайла увезли. Я – дочь Севера, член своей семьи и сделаю все, чтобы вернуть брата домой, – она смотрела на меня решительно, и такая же твердость была в ее голосе, хотя говорила она спокойно. – Я поеду вперед несмотря ни на что.

Я взглянул на нее, восхитившую меня своей гордостью и женственностью. Но дело было не только в женственности. В ней была такая сила воли, такое стремление достичь своей цели…

– Тогда поехали, – отрезал я. – Мы здесь без толку паримся и теряем время.

Дел слабо улыбнулась и больше эту тему не затрагивала.

Ну что ж, немного повздорили. Маленькая стычка еще не война.

5

– Смотри! – закричала Дел. – Деревья!

Я проследил взглядом за ее вытянутой рукой и действительно увидел деревья – высокие тонкие пальмы со свисающими выгоревшими листьями и заостренными, светло-коричневыми стволами.

– Вода, – удовлетворенно сказал я. – Видишь, листья зеленые и сильные. Если они коричневые и пожухшие, значит воды нет.

– А ты сомневался? – растерялась она. – Ты привез меня сюда зная, что воды может не быть?

Она не злилась, просто очень удивилась. Я не улыбнулся.

– В Пендже никогда не знаешь, где найдешь воду, а где нет. И… Да, я привез тебя сюда зная, что воды может не быть, потому что ты очень старалась произвести на меня впечатление, что тебя не волнует ничего, кроме поисков брата, и тебе это удалось.

Дел кивнула.

– Ты думаешь, я дура. Глуповатая, неразумная женщина, – это был не вызов. Она констатировала факт.

– Тебя так волнует, что я о тебе думаю?

– Нет, – тут же улыбнулась она, – так же как вряд ли тебя волнует, что я думаю о Песчаном Тигре.

Она обогнала меня и поскакала к оазису.

На этот раз вода оказалась чистой и сладкой. Мы попробовали ее сами, потом напоили лошадей и наполнили фляги. Дел не скрывала удивления, что в Пендже можно найти такое сокровище: деревья предлагали спасительную тень, под ними росла трава – холмики бледной зелени соединенные длинными тонкими отростками. Песок здесь был таким же как в пустыне, но вместо тепла хранил прохладу. Всю мою жизнь я не переставал изумляться многообразию Пенджи. Что это был за странный мир. Он манил, он вытягивал из вас соки и дурачил бесконечными превращениями хамелеона. А потом убивал.

Оазис был большим. Его окружала каменная изгородь, построенная руками человека, чтобы защитить убежище от самумов. Пальмы возвышались над сеткой травы. Растительности было достаточно, чтобы в оазисе могли прожить два небольших племени, а может еще и караван или два одновременно пару недель. Все это время животные могли бы спокойно пастись, не угрожая природе этого уголка. Но задержись они подольше, и оазис мог был уничтожен полностью, а в Пендже нашлось бы немного людей, которые решились бы оставить другого без еды и воды даже ради своих животных. Обычно в подобных местах кочевники устраивали лагерь на неделю или две, а потом шли по пескам к следующему оазису и до прибытия других путешественников природа успевала оправиться. Хотя были случаи, когда оазисы уничтожались полностью бездумными караванщиками.

Колодец на самом деле был не колодцем, а больше напоминал водоем. Из глубокой трещины в земле били ключи, вокруг них много лет назад люди выложили из камней глубокий круглый бассейн футов семь от края до края. Водоем оказался внутри огромного каменного полукруга – какому-то богу вздумалось сложить эту стену на песке. Внутри этого полукольца росла самая густая поросль – жесткая, жилистая трава, в которой не было и намека на сладкий сок горных трав, но набить желудок можно было и ею.

В жаркие сезоны ключи били тонкими струйками и воды в бассейне было настолько мало, что она едва смачивала нижние камни. В такое время я подъезжал к источнику с обнаженным мечом. Мне не раз приходилось сталкиваться с людьми, которые до того боялись лишиться воды, что не допускали вторжения в оазис посторонних. Бывали случаи, когда мне приходилось сражаться за один глоток. Однажды я убил человека, чтобы напоить лошадь.

В это время года ключи наполняли бассейн до краев, вода переливалась через позеленевшие камни, так что Дел и я, расседлав и напоив лошадей, сбросили бурнусы, уселись в тени пальм, прислонившись спинами к кольцу камней, и расслабились, наслаждаясь желанной передышкой. Дел откинула назад голову, подставив лицо солнцу, и закрыла глаза.

– Юг так непохож на Север. Ты правильно сказал… они разные по виду и по характеру, как мужчина и женщина, – она улыбнулась. – Я люблю Север с его снегом, льдом, буранами. Но в Юге есть свое жестокое очарование.

Я ухмыльнулся.

– Большинство людей этого не замечают.

Дел пожала плечами.

– Мой отец учил меня смотреть на все места… и всех людей… открыто и с пониманием, учил хотеть понимать нравы других. Не суди сразу, говорил он, пока не узнаешь, что находится под одеждой или кожей. Даже пол не главное, – в ее голосе прозвучала нотка кислого юмора, – хотя судя по Южным законам, это вам трудно понять. В любом случае, я не притворяюсь, что уже поняла Юг, но он начинает мне нравиться.

Я пришлепнул насекомое, попытавшееся засунуть свой хоботок под кожу моего бедра. Я был почти обнажен, на мне осталась только набедренная повязка, которую носили большинство танцоров мечей – без ощущения физической свободы нельзя войти в круг.

– Мало найдется людей, которые назвали бы Пенджу приятным местом.

Дел мотнула головой и светлая коса скользнула по ее плечу как ящерица, взбиравшаяся на камень.

– Нет, ее не назовешь приятной. Она дика, опасна и зла, как снежные львы в горах Севера. Как и львы, она ходит одна, надеясь на свою уверенность и силу. Снежные львы убивают без сожаления, их не мучает совесть после каждого убийства, – Дел вздохнула. Глаза ее были закрыты, под ними лежали тени от бледно-желтых ресниц. – Жестокость это часть их. Без нее лев не был бы львом.

Хорошее описание Пенджи. Я посмотрел на Дел – голова запрокинута, лицо подставлено солнечным лучам – и удивился, откуда у совсем молодой девушки столько мудрости. Такие знания можно получить лишь прожив долгую жизнь.

А потом, глядя на нее, я уже не думал о мудрости. Я думал только о ней. Я встал, подошел к Дел. Она не открыла глаза. Я наклонился, сгреб ее в охапку, поднес к бассейну и опустил в воду.

Она вынырнула отфыркиваясь, разбрызгивая воду, испуганная и растерянная одновременно. Мокрые пальцы нащупали кромку каменного круга и крепко вцепились в него. Роскошные светлые волосы слиплись от воды.

Я стоял рядом и молчал. Через несколько секунд с ее лица исчезла ярость, а напряженные плечи расслабились. Она вздохнула и закрыла глаза, наслаждаясь водой.

– Вымокни как следует, – посоветовал я. – Тебе нужно напитать кожу влагой, прежде чем двинемся в путь.

Вместо ответа она с головой ушла под воду. Я полюбовался пузырями, а потом повернулся к седлу, чтобы вытащить мясо кумфы из переметной сумы.

Рычание я услышал до того, как увидел зверя. Я даже представить себе не мог, когда он успел выбраться из своего логова в скалах, но он уже припал к песку и траве, обнажив зубы, и нервно бил себя коротким хвостом. Длинные, чуть изогнутые клыки торчали из пасти и касались мощной нижней челюсти. На ромбовидной голове песчаного цвета горели зеленые глаза.

Самец. Молодой и здоровый. Песчаные тигры не вырастают до огромных размеров, им этого не требуется. Песчаный тигр это просто комок ненависти. У них короткие лапы, куцые хвосты и почти незаметные уши. Огромные глаза перед атакой покрываются поволокой, словно разум зверя бродит где-то в иных мирах, но это только иллюзия. Нежный, обезоруживающий взгляд моментально изменяется в секунду прыжка, который приносит жертве смерть. У любого песчаного тигра, независимо от размера, задние лапы и бедра сильнее чем у взрослой тренированной лошади, а их челюсти запросто перекусывают человеческую руку.

Одного взгляда на песчаного тигра мне хватило, чтобы утонуть в воспоминаниях. В голове замелькали образы: другая кошка, другой тигр, приготовившийся вырвать мои внутренности или выгрызть мне горло.

Прошло много, много времени с тех пор, как я видел песчаного тигра. Их осталось мало и это одна из причин, по которой мое имя идеально соответствует моей профессии – песчаного тигра многие считают почти мифическим животным, рожденным древними сказками и легендами. Хотя в нем нет ничего мифического. И не было ничего мифического в звере, застывшем передо мной.

А вот я мог уйти в мифы.

Ножны я бросил на землю около седла, там же остался Разящий. Я проклял собственную глупость. Надо же было настолько увлечься водой, чтобы пренебречь собственной безопасностью. Подобная беззаботность могла закончиться и смертью.

Я застыл, зная, что малейшее движение должно было вызвать немедленную атаку. Тигр прыгнет в любом случае, пошевелюсь я или нет, но провоцировать его не хотелось.

Аиды, неужели это повторится? Мне хватило одного раза.

Рука скользнула к ножу, пальцы сомкнулись на рукояти. Ладонь сразу стала влажной. Я почувствовал, как в животе у меня завязываются узлы.

Боги, не надо…

Сузившиеся зеленые глаза смотрели с отрешенным, сонным выражением, но я видел, что взгляд начинал меняться…

…и услышал за спиной плеск воды.

– Оставайся в воде, Дел.

Она что-то спросила, но тигр прыгнул и я уже ничего не слышал.

В одно мгновение я выхватил нож из ножен, выставил его навстречу зверю, но тигр оказался умнее, чем я думал. Вместо того, чтобы прыгнуть мне на горло, раздирая когтями плечи и грудь, он ударил мне в живот и я тут же задохнулся.

Я почувствовал как напряглись его задние лапы, черные когти впились в песок и я упал на землю под тяжестью зверя. Мой нож прошел сквозь жесткий мех и по рукоять скрылся под шкурой. Я услышал страшный тигриный крик боли и ярости.

Левой рукой я вцепился коту в горло, стараясь держать его широко раскрытую пасть подальше от моего незащищенного живота. Рука, сжимавшая нож, была мокрой от кошачьей крови. Тигр дышал мне в лицо и я задыхался от вони и запаха гнилого мяса. Зверь рычал и хрипел от напряжения, пытаясь вонзить в меня длинные клыки. Я боролся с такой же силой, втыкая нож глубже, в надежде добраться до жизненно важного органа.

Одна из мощных задних лап вытянулась и когти содрали кожу с моего бедра. Испуг придал мне силы – у меня уже достаточно шрамов песчаного тигра, чтобы производить впечатление на женщин. Больше мне не нужно.

Потом я услышал визг самки и понял, что мы с Дел нарвались на пару с котятами. Одинокий песчаный тигр очень неприятное животное, гораздо опаснее столкнуться с самкой и самцом, но самое страшное – встретить самку с котятами.

У воды осталась Дел.

Мне удалось перекатиться и прижать тигра к земле. Для него позиция оказалась непривычной и он забился сильнее, но я вонзил нож глубже и наконец услышал ужасающий визг кошки в смертельной агонии. Удовольствия мне это не доставило, да и никогда не доставляло, но на самобичевание времени не было. Я вскочил на ноги и повернулся, чтобы броситься на самку…

…но перед ней уже стояла Дел, сжимая двумя руками Северный меч.

Свет сбегал по радужным рунам к острию клинка. Она стояла перед тигрицей как живая скульптура, чуть согнув ноги для равновесия. Вода стекала по рукам и ногам, мокрые волосы прилипли к спине, зубы были оскалены в вызове таком же диком, как у кошки. Если бы я не видел, как поднималась и опускалась ее грудь, я подумал бы, что Дел превратилась в статую.

Я полюбовался ею и шагнул вперед.

– Нет! – закричала Дел. – Она моя!

– Не будь дурой! – рявкнул я. – Самка гораздо опаснее самца.

– Это точно, – согласилась она и через секунду взглянув на Дел, я понял значение ее улыбки.

Самка, которую обычно трудно разозлить, выскочила из черной дыры в поросших мхом камнях. Не такая крупная как самец, но гораздо более злобная. Где-то в скалах остались ее котята и она готова была драться до смерти, лишь бы обеспечить им безопасность. Она могла обрушится на Дел как самум на пушинку.

Кошка оттолкнулась от песка и прыгнула. Задние ноги снова согнулись, чтобы в конце прыжка вцепиться в Дел. Я не стал терять время, раздумывая, смогу ли сделать это, а просто сделал. Я кинулся вперед, не уступая в скорости кошке, и ударил ее плечом в грудь, пока она была в воздухе.

Я услышал как выругалась Дел и понял, что она остановила удар, когда меч был в дюйме от моей головы. Кошка упала на землю, кашляя и хрипя от недостатка воздуха, но зарычала, когда я склонился над ней. Левой рукой я схватил ее под челюстью, отрывая голову кошки от песка, а правой с ножом провел по ее горлу.

Бедро болело. Я присел рядом со съежившейся кошкой, посмотрел на ногу и понял, что мне здорово досталось от самца. Будут новые шрамы. Потом я поднял голову и увидел, что лицо Дел горело ярче чем солнце.

– Она была моей! – кричала Дел. – Моей!

Я вздохнул, проводя предплечьем по потному лбу.

– Давай не будем спорить. Она мертва. И никаких счетов.

– Но ты убил ее, а она была моей. Ты украл мой удар.

Я посмотрел на нее повнимательнее. Она побелела от гнева, а пальцы судорожно сжимали меч. На секунду я даже подумал, что сейчас она опустит беспощадный клинок, нанося мне неотвратимый удар.

– Дел…

Она выдала длинную фразу на Северном языке, слова в которой я не понял, но общий смысл уловил. Девочка вспомнила самые грязные выражения из всех, когда-либо подслушанных мною, а я считал себя знатоком в этом вопросе. Я выслушал все молча, позволив ей выплеснуть свой гнев, потом вскочил на ноги и шагнул к ней. Острие меча уткнулось мне в грудь.

Я тут же поежился. Лезвие было холодным. Холодным даже в пылающем жаре Южного солнца. Смерть снова указала пальцем на мою душу и постучала.

Тигр, ты там?

Я отшатнулся.

– Эта кошка могла убить тебя, – резко бросил я, разозлившись скорее на свой испуг, чем на нее. – Не веди себя как дура, Дел.

– Дура? – выпалила она. – Это ты дурак, танцор меча! Разве мужчина крадет удар у другого мужчины? Разве мужчина запрещает другому мужчине убивать? Разве мужчина защищает другого мужчину, когда тот готов к бою и может справиться с ситуацией сам?

– Ты ничего не забыла? – поинтересовался я. – Ты не мужчина, Дел. Хотя пытаешься его изображать.

– Я это я, – она перешла на крик. – Я просто Дел! И мой пол ни на что не влияет.

– Аиды, женщина, не веди себя так, будто у тебя песок в голове, – посоветовал я и прошел мимо нее к воде.

– Это у тебя песок в голове, – с горечью крикнула она. – Ты дурак, если думаешь, что я беспомощная, хрупкая и нежная.

Я решил не обращать на нее внимания. Бедро горело, возбуждение от боя улетучивалось, желудок вспомнил, что мы не успели поесть. Я вздохнул. Ярость не разрешает никакие споры, даже в круге. ОСОБЕННО в круге. Так что я снял сандалии, перешагнул через кольцо камней и погрузился в воду с головой.

Когда я вынырнул, схватившись рукой за камни, Дел лезла на скалу к логову тигров. Я тут же вылетел из воды, зарычав от ярости, и, оставляя за собой мокрую дорожку, кинулся по песку к камням. Но когда я до них добрался, Дел уже спускалась вниз. Она соскочила с камней, откинула на спину мокрую косу и грустно посмотрела на меня. В руках она держала двух котят.

Малыши попискивали, пытались рычать и беспомощно шлепали лапами по ее рукам – когти у котят прорезались через мембраны только в три месяца. Возможно поэтому первые три месяца тигриной жизни их родители были так злы и агрессивны. Котята не имеют природной защиты гораздо дольше, чем другие жители пустыни. У этих малышей еще не выпали молочные зубы, значит они еще не перестали сосать мать.

Я выругался. На песок с меня стекала вода.

– Ты хочешь оставить их себе?

– Они умрут без помощи.

– Я им помогу.

Я присел на корточки, не обращая внимания на боль в бедре, и поднял одного котенка за шкирку. Не могу отрицать, в два месяца они были милашками, глупыми как кумфа.

– Лучше будет, если я убью их сейчас.

Дел отшатнулась.

– Ты не осмелишься!

– Баска, они беспомощны, – сказал я. – Ради спасения в валхайле, Дел, это песчаные тигры. Не нужно, чтобы они жили в этом оазисе, или начнут погибать люди.

– Люди сами о себе позаботятся. А котята нет.

Я снова вздохнул и позволил котенку схватить меня за палец. Пока малыши не могли защищаться, зубы у них были тупыми, а когти скрывались под мембранами, но уже через месяц они должны были вооружиться клыками и когтями и начать убивать все, что движется.

Котенок вцепился в мой палец. Боли не было. Низкое урчание и отдаленно не напоминало крик ярости, который издал его отец.

Дел сунула котенка мне в руки и что-то промурлыкала второму зверьку.

– Это же малыши, Тигр. Им нужно дать шанс выжить.

Я хмуро покосился на нее, а котенок продолжал грызть мой палец пока не заснул у меня на руках. Дел была права, я не осмелился их убить. Жестокий старина Тигр, профессиональный танцор меча.

Я дотащил котенка до своего бурнуса, осторожно уложил его на ткань, посмотрел как он спит и выругался.

– В аиды, что ты будешь с ними делать?

Дел щекотала кончиком косы нос второго котенка. Он удивленно моргал и тихо попискивал.

– Мы повезем их с собой.

– Через Пенджу? – недоверчиво переспросил я. – Аиды, баска, я знаю, что женщины всегда хотят кого-то нянчить, но пойми, что нам повезет если мы сами отсюда выберемся. Зачем еще обременять себя парой песчаных тигрят.

– У нас нет выбора, – она спокойно встретила мой взгляд. – Ты убил их родителей, ты перерезал связь. Теперь ты в долгу перед ними.

– Аиды! – выругался я. – Будь я проклят, за то, что связался с сумасшедшей женщиной с Севера с ее сумасшедшими Северными принципами. И вообще… слушай, кажется ТЫ хотела убить самку, так что не надо делать из меня злодея.

Глаза под бледными, выгоревшими бровями горели сверхъестественным голубым огнем.

– Ты такой, какой ты есть, танцор меча.

Я вздохнул, признавая свое поражение.

– Ладно, сейчас мне нужно поспать. Обсудим все, когда проснусь.

Дел тут же прекратила дразнить котенка.

– Но ты же говорил, что мы только наберем воды и передохнем и тут же…

– Точно. Но теперь я не могу никуда ехать, пока не посплю, – она удивленно смотрела на меня. – Баска, когти песчаного тигра отравлены. Тигру достаточно лишь зацепить жертву, а потом он может спокойно дожидаться, пока яд парализует ее… чтобы киска могла насладиться свежим мясом, – я показал на свое бедро. В бассейне вода смыла кровь, но теперь горячие капли снова медленно стекали по ноге. – След неглубокий, но лучше мне поспать. Так что если ты не возражаешь… – я едва не застонал, когда опускался на бурнус рядом с котенком. Котенок вздохнул во сне, и уже через секунду я погрузился в забытье.

6

Круг. Тонкая линия, прочерченная в песке. Темная на светлом. Маленький круг, ограниченный неглубокой ложбинкой на шелке горящего песка. Было очень тихо, но я слышал отчаянный крик круга, жаждущего крови. Я чувствовал ее запах.

Я молча выскользнул из бурнуса и он опустился к моим ногам. Мягкий шелк скользил с шипящим шепотом. Легкая ткань ненадолго поднялась волной, а потом растеклась ярко-коричневым пятном по песку. Как темная бронза на слоновой кости.

Я развязал сандалии, скинул их и ногой отбросил в сторону. Привычно расстегнул перевязь и бросил ее на сандалии: горка гибких кожаных ремней, потемневших с годами от пота. Но еще до того, как перевязь успела опуститься на песок, я вытащил из ножен меч.

Разящий, чье имя уже вошло в легенды. Голубая сталь, золотая рукоять. Блеск меча слепил глаза.

Я подошел к краю круга. Я ждал. Песок под ногами стал горячим, но из этого тепла я и черпал свою силу. Для меня, рожденного и выросшего в пустыне, Южное солнце было источником энергии.

Мой противник повернулся ко мне лицом. Как и я, она сбросила сандалии и бурнус и осталась только в короткой тунике из мягкой кожи, расшитой по краям голубыми руническими узорами. Как и я, она держала меч. Жемчужно-розовый клинок, в котором под тонким слоем металла извивались чужие, враждебные тени.

Я смотрел на меч. Он не успел коснуться меня, поскольку танец еще не начался, но я уже чувствовал дыхание смерти. Холодное, такое холодное, тянувшееся к моей душе. И под опаляющими лучами солнца я поежился.

Дел запела. Запела Северную песнь.

Сознание вернулось одним толчком и я понял, что действительно поежился, потому что Дел положила свою прохладную и мягкую ладонь на мой лоб.

Ее лицо склонилось над моим. Прекрасное, молодое, непреклонное. Почти безупречное по своей красоте, под нежностью которого скрывались твердость металла и обжигающая острота стали.

– Жар спал, – сказала она и убрала руку.

Через секунду я перекатился на бок и приподнялся на локте.

– Сколько?

Она отошла в сторону и присела у стены камней. Руки отдыхали на бедрах.

– Всю ночь. Ты бредил. Я промыла рану.

Я посмотрел в ее искренние глаза и снова встретил взгляд равного мне противника, готового войти в круг. За ее левым плечом, в ножнах спокойно висел Северный меч. Блеск изрезанного узорами серебра, казавшегося снежно-белым под яркими солнечными лучами, резал глаза. Я вспомнил свой сон и задумался, что же мог наговорить в бреду.

Но спросить почему-то не решился.

Она снова надела алый бурнус и распустила волосы. Кожа на носу стала еще краснее и в ближайшее время должна была потрескаться и облупиться. Светлые-светлые волосы и голубые-голубые глаза подчеркивали разницу между Севером и Югом, хотя я понимал, что главное отличие было не внешним, а внутренним. Мы воспитывались в разных мирах и поэтому мыслили по-разному.

И между нами вставала стена.

Я осмотрелся. Дел знала, что делала. Пока я спал, она собрала вещи и оседлала лошадей. Животные, низко свесив головы и прикрыв глаза, чтобы не раздражал свет, грустно ожидали отправления. Местами кожа их подрагивала. Жеребца и серого изводили назойливые насекомые.

Я повернулся к Дел, собираясь сделать ей комплимент, а она уже протягивала мне ломоть поджаренного мяса. Я сразу понял, что это была не кумфа.

Для пробы я коснулся его языком.

– Песчаный тигр, – сообщила Дел. – Я решила, что самец будет слишком жестким и приготовила самку.

Откусить я успел, но проглотить не смог. Мясо застряло в зубах и мне показалось, что рот был переполнен, хотя кусок был небольшим. Сама ИДЕЯ съесть животное, в честь которого меня назвали, напоминала мне каннибализм. Дел не улыбнулась.

– В Пендже едят то мясо, которое сумеют достать, – ее глаза сверкнули.

Я нахмурился, прожевал, но ничего не ответил.

– Кроме того, я смешала мясо кумфы с молоком и накормила тигрят. А нам нужно было приготовить что-то другое для разнообразия.

– С молоком?

– Они же должны сосать мать, – объяснила она. – У самки еще было молоко и я подложила ей тигрят. Какой смысл оставлять то, что все равно пропадет.

– Они сосали мертвую мать?

Дел едва заметно пожала плечами, но по-моему она поняла, как дико это прозвучало.

– Она была еще теплой. Я знала, что молоко не свернется еще час или два, так что стоило попробовать.

Надо отдать ей должное: я бы до такого ни за что не додумался. Но меня бы и не заинтересовала судьба пары котят, которые через месяц станут беспощадными убийцами. Только женщина может…

– Что ты собираешься с ними делать?

– Они уже на твоей лошади, – сообщила она. – Я их устроила в твоей переметной суме, потому что в моей места не нашлось. Они не будут тебя беспокоить.

– Котята песчаного тигра на МОЕМ гнедом?

– Он кажется не возражал, – парировала Дел, кивнув на жеребца. – Почему ты против?

Аиды, есть женщины, которым ничего не докажешь, как ни старайся, так что я даже пытаться не стал. Мясо тигра оказалось неплохим. Я доел кусок, надел через голову бурнус и встал. Бедро ныло, но организм уже справился с ядом. Следы когтей шли от края набедренной повязки до середины бедра, на мое счастье когти вонзились неглубоко. Пару дней эти царапины будут мешать, но на мне все заживает быстро.

– Готова ехать? – я сделал последний глоток и подошел к жеребцу.

– С рассвета.

Мне показалось, что в ее голосе прозвучал укор, и я насторожился. Несколько секунд я тупо смотрел как она садилась на лошадь, а потом вспомнил причину.

– Ты все еще злишься на меня за то, что я убил самку?

Она вставила ноги в стремена и подобрала повод.

– Самка была моей. Ты забрал ее у меня. Ты не имел права.

– Я пытался спасти твою жизнь, – напомнил я. – Для тебя это ничего не значит?

Она сидела очень прямо, алый шелк бурнуса горел на солнце.

– Значит, – согласилась она. – Конечно значит, Тигр. Это благородно с твоей стороны, – Северный акцент искажал слова. – Но добавив славы себе, ты лишил ее меня.

– Ну хорошо, – сдался я. – В следующий раз я позволю тебе умереть.

Я повернулся к ней спиной. Бесполезно спорить с женщиной когда она рассержена или в голове у нее что-то засело. Я и раньше бывал в подобных ситуациях и успел понять, что споры могут продолжаться до бесконечности (конечно признаю, что никогда не ввязывался в спор о праве убить песчаного тигра, но, ради валхайла, лучше было и тут замолчать первым).

Жеребец затанцевал, когда я вскочил в седло, и я с трудом поймал стремена. Хвост с шипением разрезал воздух, красноречиво выражая лошадиный протест против моего присутствия. Гнедой низко опустил голову и медные украшения уздечки зазвенели. Я услышал тихое вопросительное хныканье в одной из сумок и только тут понял, что везу с собой двух котят песчаного тигра. Я получил свое имя убив одного пустынного хищника, потом убил еще двоих, а теперь тащил двух тигрят через пески как полный идиот.

Или добросердечная женщина.

– Давай я возьму их себе, – предложила Дел.

Еще несколько минут назад она утверждала, что у нее нет места. Так что предложение было бессмысленным, если не являлось началом мирных переговоров. Или, что более походило на правду, Дел опасалась за жизнь тигрят на моей лошади.

Я помрачнел, врезал жеребцу по бокам и он легкой рысью пошел по песку. Спина гнедого выгнулась – жеребец, когда хотел продемонстрировать свое несогласие, умел устраивать из этого захватывающее представление – и я напрягся, ожидая опустит он резко голову или поддаст задом, что послужит началом битвы. Это было вполне в его характере – дождаться пока мне раздерут ногу, к седлу прицепят мешок полный песчаных тигров, доведут меня до бешенства и тут он внесет свой посильный вклад в это издевательство. Добавить будет уже нечего.

Но жеребец неожиданно успокоился, еще немного потанцевал, чтобы я не забывал о нем, и пошел очень спокойно, по его понятиям. Дел ехала рядом на своем тихом мерине и косилась на мою переметную суму. Тигриного писка я больше не слышал и решил, что малыши уснули. Если в их головах было хотя бы по одной извилине, они уже должны были понять, что им лучше было погрузиться в вечную спячку. По крайней мере в ближайшее время вытаскивать их на свет я не собирался.

– Ну? – спросил я. – Так что ты решила? Будешь их растить и воспитывать?

Дел покачала головой. Она успела надеть капюшон и ее волос я не видел, а лицо, даже затененное красной тканью, казалось белым как молоко. Выделялся только обожженный солнцем нос.

– Они дикие звери. Ты правильно сказал, через месяц они будут опасны, но… Я хочу подарить им этот месяц. Нельзя же позволить им умереть от голода из-за того, что их мать погибла. Через пару недель они окрепнут и мы сможем их отпустить.

Пара недель. Она окончательно спятила.

– И чем ты будешь их кормить вместо молока?

– У нас только мясо кумфы. Придется им, – кончики ее губ изогнулись, а голубые глаза заблестели. – Если люди могут его глотать, то и песчаные тигры могут.

– Не настолько оно плохое.

– Оно ужасное.

Ну пусть даже и так, спорить не буду. Но это лучшая еда, когда пересекаешь Пенджу, где не найдешь ни одной съедобной твари, а если даже и найдешь, никогда нельзя поручиться, что сам не станешь обедом.

Я прищурился, когда солнечный свет отразился от рукояти ее меча. До чего же странно было видеть оружие за спиной женщины.

– Слушай, ты действительно знаешь как обращаться с такими штуками? – я потрогал рукоять Разящего, торчавшую из-за моего плеча. – Или просто пытаешься отпугнуть мужчин, с которыми не хочешь иметь дело?

– Тебя это не отпугнуло.

Этот выпад я не удостоил ответом.

Она подумала и улыбнулась.

– Спрашивать меня об этом имеет такой же смысл, что и спрашивать тебя.

– Этот ответ я принимаю за твердое да.

– Твердое, – согласилась она. – Да.

Я взглянул на нее, не скрывая сомнений.

– Это не женское оружие.

– Обычно нет. Но это не значит, что женщина не может владеть мечом.

– На Юге значит, – я посмотрел на нее сердито. – Не шути, баска… Ты знаешь не хуже меня, что очень немногие женщины смогут правильно взяться за нож, и ручаюсь, что ни одна из них не касалась меча.

– Может потому что мужчины не позволяют женщинам делать это, – она покачала головой. – Не торопись с выводами. Ты не уважаешь мое мастерство, а хочешь, чтобы я уважала твое.

Я вытянул руку и напряг мышцы.

– Не будешь же ты утверждать, что женщина может сражаться со мной и победить.

Она посмотрела на мою руку, а потом взглянула мне в глаза.

– Ты больше, гораздо больше меня, это так. И, без сомнения, у тебя больше опыта, но из-за этого не стоит делать вывод, что я ничего не умею. Почему ты так уверен, что я никогда не входила в круг?

Я опустил руку на бедро. Засмеяться над ней было бы зло и излишне жестоко, но я не смог срыть смешок, когда услышал эти слова.

– Тебе нужны доказательства? – спросила она.

– Какие? Хочешь войти со мной в круг? Баска… еще ни один мужчина не справился со мной, иначе мы сейчас не разговаривали бы.

– Не до смерти. Как на тренировке.

Я улыбнулся.

– Нет.

Она сжала губы.

– Нет, конечно нет. Ты не вынесешь, если обнаружишь, что я на самом деле хорошо владею мечом.

– Настоящий танцор никогда не говорит, насколько он хорош. Ему это не нужно.

– Ты говоришь. Намеками.

– Нет, баска, – ухмыльнулся я. – Моя репутация складывается не из намеков, не оскорбляй Разящего, – я наклонил вперед левое плечо и встряхнул рукоять.

Дел застыла с открытым ртом и уставилась на меня неверящими глазами.

– Ты произнес имя своего меча?

Я мрачно взглянул на нее.

– У каждого меча есть имя. А у твоего нет?

– Есть… Но ты сказал его МНЕ, – не сводя с меня глаз, она остановила мерина. – Ты назвал мне имя своего меча.

– Разящий, – согласился я. – Ну и что?

Ее левая рука поднялась, как будто хотела для уверенности потрогать рукоять меча, и замерла по полпути. Лицо Дел совсем побелело.

– Чему же тебя учил твой кайдин? – вопрос был из разряда риторических. Она никак не могла разобраться в путанице мыслей, внезапно возникших у нее в голове. – Разве он не говорил тебе, что называя другому имя своего меча, ты отдаешь часть силы меча? – я не ответил, а она медленно покачала головой. – Разделить с другим магию, предназначенную для тебя одного, кощунство. Это идет против всех учений, – бледные брови сошлись у переносицы. – Неужели ты настолько не веришь в магию, Тигр, что так спокойно отдаешь ее окружающим?

– Если кайдин на Севере тоже, что у нас шодо – мастер меча – я могу сказать, что он научил меня уважать достойную сталь, – объявил я. – Но меч это меч, Дел. Он подчиняется рукам человека и живет жизнью человека.

– Нет, – возразила она, – все не так. Это богохульство. На Севере кайдин учил меня другому.

От неожиданности я дернул повод и жеребец споткнулся.

– Ты хочешь сказать, что училась у мастера меча?

Мой вопрос ее не заинтересовал и ответом она его не удостоила, продолжив выспрашивать свое.

– Если ты не веришь в магию, как же ты получил свой меч? – потребовала она. – Как ты утолил его жажду? Какой силе он посвящен? – она не сводила глаз с золотой рукояти Разящего. – Если ты назвал мне его имя, можешь рассказать и все остальное.

– Минутку, – сказал я, – подожди. Прежде всего то, как я получил Разящего мое личное дело. И я никогда не говорил, что не верю в магию. Просто сомневаюсь, можно ли надеяться на нее и есть ли в этом смысл. Но я хотел бы знать, почему ты говоришь так, будто прошла школу меча.

Ее щеки порозовели.

– Потому что так оно и есть. Кое-чему меня научили отец, дяди, братья… Потом я занималась дальше. Я истойя, – ее губы нервно сжались, – ученица своего мастера меча.

– Женщина, – протянул я, не сумев скрыть недоверие в голосе.

К моему удивлению она улыбнулась.

– Девочка, а не женщина, когда мой отец впервые дал мне в руки меч.

– Вот этот меч? – кивком головы я указал на оружие за ее спиной.

– Этот? Нет, конечно нет. Это мой кровный клинок, яватма, – она снова посмотрела на Разящего. – Но… ты не боишься, что твой меч пойдет против тебя после того, как ты назвал постороннему его имя?

– Нет. С чего бы это? Мы с Разящим давно вместе и привыкли заботиться друг о друге, – я пожал плечами. – Не имеет значения, сколько человек знают его имя.

Она поежилась.

– На Юге все… другое. Не такое, как на Севере.

– Точно, – согласился я, обдумывая ее слова. – Но если таким образом ты хотела доказать мне, что ты танцор меча, получилось не слишком убедительно.

Ее глаза вспыхнули.

– Если мы когда-нибудь встретимся в круге, за меня скажет мой танец.

Я кинул на нее резкий взгляд, вспомнив о сне. Я снова смотрел на женщину, закутанную в бурнус, женщину, которая была бы украшением гарема любого танзира, и думал, что она острая как клинок, и гораздо более опасная чем отточенная сталь. Но она танцор меча? Я сомневался. Сомневался, потому что не хотел верить в это.

Дел нахмурилась.

– Тигр… я кажется чувствую ветерок? – она скинула с головы капюшон.

– Тигр…

Лошади остановились рядом, мордами к Югу. Я повернулся в седле, рассматривая небо в той стороне, откуда мы приехали, и увидел, что оно стало черно-серебристым. Значит ветер поднимал песок.

За нашими спинами бушевала буря, поглощая все на своем пути. Даже жару. Очень своеобразное ощущение, чувствовать, как жар вытягивается из воздуха. На концах волос пощелкивают искры, кожу пощипывает, а во рту становится сухо, очень сухо. Когда в пустыне холодно, холодеет и ваша кровь, но не от низкой температуры, а от страха, даже если вы очень смелый человек.

– Тигр…

– Это самум, – хрипло сказал я, пытаясь сдержать закрутившегося жеребца. – Мы всего в двух милях от оазиса. Там в скалах можно спрятаться. Дел… скачи во весь опор.

Она так и сделала. Я успел кинуть взгляд на серого, когда Дел проскакала мимо меня. Мерин прижал уши и прикрыл глаза, чувствуя приближение бури. Ни одна лошадь не любит скакать мордой на ветер, особенно лошадь, рожденная в пустыне. Я оценил умение Дел ездить верхом – мало кому удавалось хотя бы ненадолго обогнать моего жеребца. Наши следы четко отпечатались в песке и Дел скакала по ним, не обращая внимания на поднявшийся ветер.

До ужаса страшно ехать прямо в смертоносный самум. Все ваши инстинкты требуют от вас развернуться и мчаться в противоположном направлении, подальше от этого кошмара. Мне еще никогда не приходилось направляться к центру самума и новое ощущение мне сразу не понравилось. Я весь взмок, а в горле стоял комок, и не только мне было невесело: по шее жеребца стекали струйки пота, я слышал надрывное дыхание гнедого. Он споткнулся, но выпрямился и одним прыжком обогнал серого.

– Быстрее, – закричал я Дел.

Она низко пригнулась к шее лошади, руки толкали повод в такт скачкам. Ее красный капюшон развевался и хлопал за спиной как и мой, золотые кисточки сверкали в странном янтарно-зеленом свете. Все остальное стало серо-коричневым, и на секунду мир застыл, как меч палача перед ударом. И если этот меч опустится, он упадет так быстро, что удара мы не увидим.

Подул холодный ветер. Мои глаза наполнились слезами, а рот песком. Губы растрескались и кровоточили. Жеребец шатался и в ужасе храпел, борясь с демонами ветра. Я услышал как закричала Дел и повернулся в седле как раз в тот момент, когда ее серый в полной панике начал вставать на дыбы. Она старалась его успокоить, но мерин уже ничего не воспринимал. Задержка могла нас погубить.

Я развернул жеребца и подъехал к Дел. Пока я добирался до нее, она соскочила на землю, пытаясь справиться с серым. Он покрылся пеной, хрипел и вставал на дыбы. Я испугался, что он затопчет ее, и крикнул ей, чтобы она отпустила лошадь.

Дел что-то прокричала в ответ, но мир уже стал коричневым, зеленым, серым, а в глазах была только боль.

– Дел! Дел!

– Я тебя не вижу! – ее крик отнесло ветром и закружило потоками беснующегося воздуха. – Тигр, я ничего не вижу!

Я соскочил с жеребца и похлопал его по левому плечу. Гнедой хорошо знал, что от него требовалось. Он опустился на колени, на брюхо, а потом лег на левый бок. Он лежал спокойно, закрыв глаза, уткнув затылок в песок и ждал моего сигнала, чтобы подняться. Я уцепился за повод, опустился рядом с ним на колени и позвал Дел.

– Где ты? – откликнулась она.

– Иди на мой голос, – я кричал и кричал, пока она не добралась до меня. Я увидел как из песка появилась смутная тень и вытянутые руки впереди. Я схватил ее за руку и прижал к себе, укладывая ее рядом с гнедым. Его тело должно было частично защитить нас от бури, но если самум затянется, нас могло занести и оглушить до потери сознания.

Дел жадно хватала ртом воздух.

– Я потеряла лошадь, – прохрипела она, – Тигр.

– Брось, – моя ладонь лежала на шелковистых волосах, не позволяя Дел поднять голову. – Лежи спокойно, свернись и прижмись к лошади. И лучше не пытайся отползти от меня, – я обнял ее одной рукой и прижал к себе (наконец-то), радуясь, что на то была веская причина.

– У меня нож и меч, – глухо сообщила Дел. – Если ты собрался распускать руки, лучше выброси это из головы.

Я засмеялся и тут же порыв ветра забил мне рот песком. А потом самум обрушился на нас со всей яростью и проблема совращения Дел меня уже не интересовала. Я думал только о том, как бы нам выжить.

Переживем самум – поговорим о любви.

7

Во время самума не считают минуты и часы, просто потому что не могут. Ты лежишь, прижавшись к лошади, и надеешься, и молишься, чтобы у бури иссякли силы прежде чем она сорвет плоть с твоих костей и наполнит твой череп песком.

Весь мир для тебя заполнен яростными стонами ветра, воющего как плакальщица, мелким колющим песком, который поглаживая ваше тело вытягивает влагу из кожи, глаз и рта до тех пор, пока уже не осмеливаешься даже думать о воде, потому что воспоминания о ней – самая изощренная пытка.

Жеребец лежал так спокойно, что в какой-то момент я даже решил, что он умер, и при этом мысли меня с головой накрыла глубокая, всепоглощающая волна страха. В Пендже человек без лошади – верная добыча для многих хищников. Песок. Солнце. Звери. Люди. Все они несут смерть.

Я тут же выкинул из головы эту мысль – не потому что я не поддаюсь обычным человеческим страхам (хотя в рассказах о своих подвигах частенько об этом заявляю) – а потому что не мог рисковать, пытаясь выяснить, жива ли лошадь. Сам я на данный момент был жив, а излишнее беспокойство о судьбе жеребца легко могли и меня отправить в другой мир. Что в некоторой степени противоречило моим принципам.

Дел свернулась комочком, уткнувшись лицом в колени. Я прижал ее к груди, стараясь прикрыть ее своим телом как щитом от ярости бури. Ветер и песок больно били по спине, но меня больше волновала ее Северная кожа, чем моя Южная шкура. Дел сказали правильно: не думаю, чтобы шкура старой кумфы была жестче чем моя. Дел лежала свернувшись между спиной жеребца и моей грудью, и мы с гнедым почти полностью защищали ее от бури.

Большая часть моего бурнуса быстро порвалась и на мне осталась одна набедренная повязка. Я чувствовал, как безжалостно ветер и песок сдирают с меня кожу. Через некоторое время порывы слились в один бесконечный удар, который я очень успешно отражал мысленно. Утешала меня только мысль об относительной безопасности Дел. Я почти не сомневался, что если она лишится бурнуса, ее кожа станет суше чем красный шелк и расползется как тонкая ткань.

Мы лежали так близко, что стали почти одним целым. А поскольку я никогда не отличался стойкостью, если дело доходило до развлечений плоти – и изредка ума – порывы ветра оказались для меня не самым тяжелым испытанием. Но обстоятельства не располагали к интимным забавам, так что мне пришлось сдержаться и всю энергию направить на глубокое дыхание.

В обычное время дышать легко, но попробуйте вдохнуть, когда с каждым глотком воздуха ваш рот забивается песком. Я втягивал воздух небольшими порциями, стараясь дышать неглубоко, но часто, а мне все время хотелось сделать большой глоток. Нос и рот прикрывала часть капюшона, правда толку от этого фильтра не было. Я сложил ладони около лица, вытянув пальцы, чтобы защитить глаза, и ждал, собрав все терпение.

Проходила минута за минутой, а мир для меня сузился до ватной пустоты, наполненной лишь прикосновением ткани к лицу.

Меня разбудил жеребец. Он поднялся и встряхнулся так, что во всех направлениях полетели фонтаны песка и пыли. Я попытался пошевелиться и обнаружил, что тело затвердело и каждая его часть казалась источником боли. Мускулы и связки отчаянно протестовали, пока я медленно вытягивал себя из-под песка. Сдержав готовый вырваться стон (не стоит портить свою репутацию), я наконец-то принял сидячее положение.

Я сплюнул. Слюны во рту уже не было, зато почти не осталось и грязи. На зубах скрипели песчинки, глотать я не мог. На веки налипла корка спекшегося песка. Я осторожно стряхивал песчинки, склеившие ресницы, пока не смог открыть оба глаза без боязни засыпать их грязью.

Я осторожно поднял веки и скривился. Ничто не заставляет человека чувствовать себя более грязным изнутри и снаружи, чем несколько часов, проведенные в самуме.

С другой стороны, это лучше чем смерть.

Я медленно потянулся и потряс Дел за плечо.

– Баска, все кончилось, – объявил я, но из моего горла вырвалось только хриплое карканье. Я попробовал снова: – Дел, вставай.

Жеребец снова встряхнулся, зазвенев медными украшениями уздечки, а потом фыркнул, выдыхая пыль из ноздрей. Даже под густой челкой его ресницы и веки облепило как мои глаза.

Я заставил себя встать и распрямил сведенные конечности. Расправляя плечи, я почувствовал как слипшийся песок сваливается со спины.

После самума стоит мертвая тишина. Мир вокруг полностью меняется, но выглядит точной копией прежнего. В такие минуты небо плоское, бежевое и пустое; песок ровный, бежевый и пустой. И такая же душа у человека. Он пережил свирепую бурю, но даже осознание того, что он выжил, не доставляет радости. Перед лицом грозной стихии и ее тупого бешенства – ужасающего могущества силы природы, которое не одолеть ни одному человеку – единственное, что чувствуешь это собственную слабость и смертность. И абсолютное бессилие.

Я подошел к жеребцу и остатками бурнуса очистил ему ноздри. Он снова фыркнул, окатив меня фонтаном влажного песка и слюны. Я хотел обругать его, но промолчал. Гнедой уныло опустил голову. Лошади боятся того, чего не понимают. В страшную для них минуту они доверяют жизнь своему всаднику. А во время самума и от всадника ничего не зависит. Спасти может только везение.

Я похлопал жеребца по пыльной гнедой морде и осторожно очистил ему глаза. Когда я закончил, Дел была уже на ногах.

Она выглядела ненамного лучше чем жеребец. Губы потрескались и остались светло-серыми, даже после того, как она смахнула с них песок. Корка слипшихся песчинок покрывала лицо и тело. Привычный цвет сохранили только глаза, они стали даже ярче на фоне покрасневших век.

Дел откашлялась, сплюнула и посмотрела на меня.

– Значит мы живы.

– Пока да, – я снял с гнедого седло, положил суму на песок и начал растирать спину жеребца остатками бурнуса. Во время самума от страха жеребец взмок и песок налип на шкуру. Мне бы и в голову не пришло, что под соловой мастью скрывается гнедая шерсть. Я осторожно соскребал песок. Нам оставалось только надеяться, что спина у жеребца пострадала не настолько, чтобы он не смог нас везти.

Тяжело переставляя ноги, шипя и ругаясь при каждом движении, Дел подошла к переметной суме. Она опустилась на колени, развязала кожаный шнурок и вытащила двух тигрят.

А я о них совсем забыл. Я положил жеребца на бок не подумав о том, что с левой стороны висел мешок в котором спали тигрята. Гнедой их наверняка раздавил.

Дел видимо думала о том же, потому что послала мне укоризненный взгляд, потом поморщилась и опустилась на песок, уложив тигрят на колени и баюкая их.

Малыши остались целы, даже песок к ним не попал. Сумка защитила их и тигрята проспали весь самум. Теперь они снова обнаружили друг друга и затеяли возню, кувыркаясь на ее коленях как обычные котята.

Хотя это были далеко не котята.

Перед атакой в их глазах уже появлялось отсутствующее выражение, как у взрослых. Их тонкие, куцые хвостики вытягивались в струнку перед решающим прыжком. Наблюдая за ними, я возблагодарил валхайл за их тупые зубы и скрытые когти. В противном случае эти малыши давно бы исцарапали, отравили и парализовали Дел.

Закончив с жеребцом, я открыл одну из фляг и протянул ее Дел. Она приняла флягу дрожащими руками и тут же забыла о малышах, а те в это время катались, кувыркались и пытались вцепиться в нее зубами. Часть воды пролилась, оставляя темные полоски на запыленном лице, и Дел торопливо поднесла ладонь к подбородку, пытаясь поймать драгоценные капли.

Ее горло двигалось в такт глоткам. Еще раз. Еще. Потом она заставила себя остановиться и протянула флягу мне, рассматривая влажную ладонь. Жидкость впитывалась в кожу на глазах.

– Я и не знала, что бывает так сухо, – она взглянула на меня сквозь покрытые песком ресницы. – Раньше было жарко, когда я ехала с Севера, но это… гораздо хуже.

Я сделал большой глоток, закрыл флягу и убрал ее в мешок.

– Мы можем вернуться.

Дел смотрела на меня таким же отсутствующим взглядом, как и тигрята, возившиеся у нее на коленях. Она была… где-то в другом месте. А потом я понял, что она вспоминала пережитое, снова оживляя свой страх и стараясь развеять его силу над ней. Я видел как она пропускала его через себя и сведенные мышцы вздувались под грязной кожей, а потом расслабились, растворяясь в теле как тонкий след кумфы в песке.

Она тихо вздохнула.

– Поехали дальше.

Я облизнул потрескавшиеся губы, стараясь не скривиться от боли.

– Рискуем попасть в другой самум, баска. Он редко бывает один. Обычно два или даже три.

– Но этот мы пережили.

Я посмотрел на ее высоко поднятую голову. Характер у Дел был как сталь, твердая и отточенная.

– Твой брат значит для тебя так много, что тебе приятнее погибнуть, чем отступить?

Она обернулась. В этот миг в голубых глазах отразилась вся ее душа, и то, что я увидел, заставило меня устыдиться вопроса. А может мне стало стыдно за себя, за свою бестактность, бездумную уверенность, что она ценит свою жизнь дороже чем жизнь брата.

Но я в этом мире всегда был одинок и понимание семейного единства давалось мне нелегко.

Крепкое, всесильное родство было для меня такой же загадкой как меч, который она носила. Такой же загадкой, какой была она сама.

Дел встала, поддерживая котят под толстые тугие животы, и запихнула их обратно в мешок. Не обращая внимания на мяуканье и визгливые протесты, она затянула кожаный ремень. Дел держалась спокойно и отчужденно. Я понял, что своим вопросом оскорбил ее. Я молча оседлал гнедого, забрался в седло и протянул руку Дел. Она оперлась на мою ногу как на стремя и села за моей спиной.

– По полпорции, – сказал я ей, – воды и еды. К тигрятам это тоже относится.

– Я знаю.

Я шлепнул жеребца по пыльным бокам и вставил ноги в стремена, приготовившись встретить ожесточенное сопротивление присутствию дополнительного веса. На самом деле у моего гнедого сил достаточно чтобы вести не только нас с Дел, просто он любит поскандалить. Но гнедой опять меня удивил – он лишь чуть сильнее напрягся перед первым шагом и повел боками, как будто хотел пожать плечами. И пошел вперед.

Мы снова ехали на Юг.

Самум можно пережить, но все равно он вытянет из вас силы. Я знал, что долго так продолжаться не сможет. Жеребец спотыкался и пошатывался, я качался в седле как пьяный, а Дел лежала на моей спине. Пожалуй удобнее всего было тигрятам, в душе я завидовал им.

Отравленный колодец сбил нас с пути. Свернув к оазису, мы сошли с кратчайшей дороги в Джулу, и теперь нам предстояло пойти намного миль больше, чтобы добраться до воды. Я знал это и чувствовал, что Дел тоже догадывалась. Не понимал, что происходит только гнедой.

Лошадь не может понять, зачем нужно экономить. Она просто хочет. Ей нужно. В Пендже, под солнцем, опаляющим горящий ковер кристаллов и песка, вода становится драгоценностью, стоящей больше чем золото, алмазы и еда. Я помнил дни, когда готов был пожертвовать годом жизни за глоток холодной, пресной воды.

Или даже теплой воды.

Попадавший на кожу песок вытягивал из нас влагу, высушивая плоть. Человек начинает умирать от недостатка воды от кожи к костям. Жеребец дрожал и спотыкался, неуверенно опуская копыта на раскаленный песок. Я был не в лучшем состоянии, хотя ехал, а не шел.

Дважды, когда я слезал с гнедого чтобы напоить его из ладони, я будил Дел и предлагал ей воду, но она отказывалась. Я тоже не пил. Сделав маленький глоток, не удержишься от большого, а там уже не оторваться, и вода сразу исчезнет. И ты только ускоришь свою смерть.

Вода стала собственностью жеребца, а мы его паразитами.

Я почувствовал прикосновение ладони к голой спине.

– Что это за следы?

В горле пересохло и она с трудом выговаривала слова. Я уже решил посоветовать ей помолчать, но разговор мог удержать нас от скольжения в ступор.

Я пожал плечами, наслаждаясь прикосновением Северной кожи к Южной.

– Я танцор меча уже больше десяти лет. Это плата.

– Тогда зачем ты этим занимаешься?

Я снова пожал плечами.

– Так уж я живу.

– Значит если бы у тебя был шанс, ты бы стал кем-то другим?

Я улыбнулся, хотя она не могла этого увидеть.

– Танец мечей был моим единственным шансом.

– Но у тебя был выбор. Ты мог остаться с… как их называют? Салсет? И тебе никогда не пришлось бы браться за меч.

– Значит и у тебя был выбор, ты могла бы не искать брата.

Она убрала ладонь с моей спины.

– Ты объявляешь себя танцором меча, – сказал я, – а что за история стоит за этим? Не каждая женщина выбирает для себя такой путь.

Я думал, что она не ответит, но услышал:

– Пакт с богами, включающий женщину, меч и всю магию, которой может овладеть человек.

Я фыркнул.

– Ну конечно.

– Договор, – сказала она. – Ты должен понимать о чем я говорю, Тигр… Или у вас на Юге это не принято?

– Договариваться с богами? – я засмеялся, надеясь, что смех не прозвучал зло. – Боги… Уж они-то помогут. К ним обращаются только слабаки, которые не могут рассчитывать на себя, – я покачал головой. – Слушай, я не хочу обсуждать с тобой вопросы веры – все равно нам друг друга не переубедить. Ты можешь во все, что хочешь. Ты женщина. Наверное тебе это нужно.

– Значит боги тебе не нужны? – спросила она. – Да? А что же тогда тебе нужно?

– Конечно нужно, – с готовностью ответил я. – Нежная, страстная женщина… острый надежный клинок… и танец мечей в круге.

Дел вздохнула.

– Как мудро… и как предсказуемо.

– Может и так, – согласился я, хотя это заявление задело мою гордость. – А ты сама? Ты называешь себя танцором меча, значит ты знаешь, что включает круг. Знаешь правила. Знаешь, что такое предсказуемость.

– В круге? – я уловил оттенок удивления в ее голосе. – Но круг непредсказуем.

– Как женщина, – рассмеялся я. – Может действительно вы с кругом составляете хорошую пару.

– Не хуже чем мужчина и женщина.

Я подумал, что она улыбнулась, но не повернул голову, чтобы проверить.

Позже Дел заметила, что жеребец совсем выбился из сил и я был вынужден с этим согласиться. Гнедой постоянно спотыкался и дрожал.

– Ему нужно отдохнуть, – сказала она. – Дальше нам придется идти.

Не дожидаясь моего ответа, Дел соскользнула с пыльной спины.

И упала на песок.

Я придержал жеребца и посмотрел вниз на Дел. Бурнус завернулся и я залюбовался изящными линиями ее длинных ног. На момент, только на момент я оживился и улыбнулся.

Дел с трудом подняла голову.

– Ты тяжелее меня. Слезай.

Я наклонился вперед в невысоком седле и тряхнул правой ногой, чтобы вытащить ее из стремени, потом перекинул ногу через круп жеребца и соскользнул вниз, не обращая внимания на то, что левое стремя царапает голый живот.

Обнаружив, что ноги собираются подогнуться, я держался за седло пока не убедился, что смогу стоять. Дел по-прежнему сидела на песке, хотя успела пристойно одернуть бурнус.

– Далеко мы не уйдем, – объявил я. Потом наклонился, схватил ее за мускулистое запястье и поставил на ноги. – Можешь держаться за меня, если хочешь.

Мы плелись по пустыне причудливой живой цепочкой: я, ведя в поводу жеребца, и Дел, держась за перевязь, в которой отдыхал Разящий. Две лишние ноги гнедого не давали ему преимущества над нами – он едва шел, от усталости большое количество ног сбивало его с толку. Он спотыкался, засыпая меня пылью и добавляя новые порции песка в мои сандалии, и хотя моя шкура привыкла к жаре, я чувствовал как солнце опаляет все выставленные напоказ части моего тела, то есть все тело кроме того, что прикрывала набедренная повязка и перевязь, раскалившаяся от яростных лучей. Но я переносил жару лучше чем Дел, хотя она еще куталась в алый шелк. В нескольких местах ткань разорвалась, почти все кисточки унес самум, но я не жалел об этом сомнительном великолепии. По крайней мере то, что осталось хоть как-то ее защищало.

Мы шли. Все время на Юг. Лошадь, мужчина и женщина.

И два песчаных тигренка, спокойно спавших в сумке.

Жеребец первым почувствовал их. Он резко остановился, голова неуклюже повернулась на восток, едва не сбив меня с ног. Ноздри расширились, когда он с хрипом втянул воздух, и уши повернулись вперед, точно сообщая мне откуда приближалась угроза.

Я нахмурился. Присмотрелся. Приложил ладонь ко лбу, прикрывая глаза, и наконец узнал их.

– Аиды, – тихо сказал я.

Дел уже стояла рядом, подражая моей позе. Она сосредоточенно вглядывалась в горизонт и на бледном лице отчетливо проявлялась растерянность. Ее Северные глаза не могли это увидеть. Я видел. Четко.

Над горизонтом поднималось облако, охровое пятно на выгоревшем голубом небе; завеса песка, летящего из-под копыт, и выдававшего приближение. На фоне облака видна была темная линия, которая постепенно распадалась на маленькие фигурки всадников. Дел коснулась моей руки.

– Может они поделятся с нами водой, – сказала она.

– Не думаю, – выдавил я, стараясь не сорваться и не рявкнуть на нее.

– Но вежливость путников…

– В Пендже о таком не слышали. Здесь у людей простой подход к жизни: заботься только о себе. Никто ничего не сделает для тебя, – я не сводил взгляда с приближающихся всадников. – Дел, встань за моей спиной.

Сталь зашипела, скользя по грубой коже.

Обернувшись, я яростно уставился на Дел. Она смотрела на всадников с мрачной решимостью.

– Убери! – рявкнул я. – И в будущем не вздумай обнажать клинок в Пендже пока не узнаешь всех местных обычаев. Баска… Убери меч!

Она долго смотрела мимо меня на всадников. Я чувствовал, как ей не хотелось подчиняться мне; протест был в каждой линии ее фигуры. Но она подчинилась. Медленно. Потом я обернулся и увидел неровный строй, плывущий в горячем воздухе как мираж, и глубоко-глубоко вздохнул.

– Дел, не говори не слова. Разговаривать с ними буду только я.

– Я могу сама за себя сказать, – она сообщила это холодно, но не вызывающе. Дел просто предупредила.

Я обернулся и прижал к ее вискам свои широкие ладони. Наши лица разделяло несколько дюймов.

– Делай как я говорю! Одно слово не вовремя, и мы лишимся жизней. Поняла?

Ее глаза, смотревшие мне за спину, вдруг расширились.

– Кто это люди?

Я отпустил ее и обернулся. Всадники были уже около нас, рассыпавшись ровным полукругом, что отрезало нам путь к спасению в трех направлениях. Четвертое было свободным, оставляя место для попытки побега, но я знал, что если мы окажемся глупы настолько, что попробуем сделать это, мы будем покойниками прежде чем успеем сесть на лошадь.

Как и я, они были почти обнаженными. Как и моя, их кожа потемнела от солнца. Но их руки были исполосованы спиральными шрамами, окрашенными в голубой цвет. На голой груди каждого были самые разнообразные изображения солнца с лучами. Каждый мальчик, достигнув половой зрелости, соревновался с ровесниками, изобретая рисунок, который его мать – или ближайшая родственница – вырезала на его коже весьма болезненным способом. Все рисунки объединяло одно: желтый глаз точно в центре. Черные волосы, смазанные жиром, были собраны сзади и перевязаны шнурками разных цветов. Черные глаза жадно разглядывали меня и Дел.

– Их носы… – прошептала она в ужасе.

Да, носы у них были. И в каждом висело плоское кольцо. Цвет колец, как и шнурков в волосах, определял положение их обладателя в племени. С изменением статуса менялись и цвета. В этом племени вообще все быстро меняется, неизменной остается лишь их свирепость.

– Ханджи, – констатировал я.

– Каннибалы? – выдохнула Дел.

– Пожалуй они позволят нам помыться, – сказал я ей, – чтобы у них из-за нас песок на зубах не скрипел.

Я пропустил мимо ушей ее дальнейшие комментарии по этому поводу и сосредоточил свое внимание на воине, носившем в носу золотое кольцо, означавшее высочайший ранг и единоличную власть. Я заговорил с ним на языке Пустыни, его знали все в Пендже.

Я рассказал ему правду. Не скрыл ничего, кроме того, что Дел наняла меня, чтобы проводить ее через Пенджу, и по важной причине: по традиции Ханджи женщины приравниваются к рабам. С ними не считаются. Если бы я признался, что Дел имеет какую-то власть надо мной, хотя бы то, что она меня наняла, меня бы посчитали немужчиной, а потому вполне подходящей жертвой для их каннибальских обрядов. Поскольку я не хотел стать блюдом на обеде, пришлось приуменьшить ценность Дел как личности. Она бы конечно возмутилась, если бы узнала об этом, но переводить для нее я не собирался.

Если, конечно, обстоятельства не вынудят.

Я закончил рассказ гимном, возвеличивающим племя Ханджи, и замолчал, надеясь, что Дел не раскроет рта.

Золотое Кольцо совещался с остальными. Они говорили на языке Ханджи, но в разговоре проскакивали слова Пустыни и я мог следить за беседой. Главной темой дискуссии были большие проблемы с продовольствием. Ханджи обсуждали, могут ли наши кости умилостивить их довольно жестоких богов. Я мысленно выругался, надеясь, что Дел не передадутся мои опасения.

В конце концов Ханджи замолчали и повернулись к нам. Лица их были полны решимости, что навело меня на грустные мысли. Золотое Кольцо подъехал поближе, чтобы мы в полной мере могли оценить его устрашающий вид.

Меня он вообще-то не испугал, я просто внутренне напрягся. А это большая разница.

Из-за плетеного пояса, поддерживающего кожаный килт, у Золотого Кольца торчали рукояти четырех ножей. У всех остальных ножей было не больше трех. Это свидетельствовало об очень высоком ранге владельца.

Он показал на жеребца.

– Быстро.

Дополнительных объяснений не требовалось. Я повернулся к Дел.

– Нас пригласили на ужин.

– Тигр…

Я заставил ее замолчать, зажав рот ладонью.

– Неудачная шутка. Они еще ничего не решили. Нам предложили сесть на лошадь и ехать с ними, – я вздохнул и похлопал жеребца по пыльному боку. – Извини, старина.

Собрав остаток сил (Ханджи безжалостны, когда дело доходит до издевательств над теми, кого они считают слабыми) я вскочил в седло и наклонился, чтобы протянуть руку Дел. До сих пор не знаю, как я не упал, когда она уцепилась за меня, забираясь на круп жеребца.

Ее руки, прижавшиеся к моим ребрам, были ледяными.

Мои вообще-то тоже.

8

Женщины Ханджи, как и мужчины, убеждены, что шрамы украшают человека. Я и раньше видел к чему это приводило и считал, что одной встречи с такой красотой хватит на всю жизнь. Дел, которой до сих пор на такие зрелища не везло, реагировала точно по моим прогнозам: на ее лице были ужас и отвращение, но, хвала валхайлу, она молчала.

Женщины не прикрывали грудь, чтобы продемонстрировать всю прелесть ярко-красных узоров, покрывавших кожу. Как и мужчины, они носили в носах кольца, но только простые серебряные – женщинам не полагалось различия по цвету колец. Их положение в племени определялось только замужеством или внебрачным сожительством, и лишь когда они добивались того или другого, им разрешалось подвергнуться украшающему ритуалу.

У Ханджи сразу можно определить девственницу: ее темная кожа ровная и гладкая, а в носу нет кольца. Это выгодно для такого мужчины как я, которого не интересуют изуродованные женские тела, потому что красавицы в возрасте, со шрамами, раскраской и кольцами в носах, отбивают всякое желание даже смотреть на них, и волей-неволей тянешься к молодым, но и тут возникает проблема: Ханджи убеждены, что в десять лет ни одна девушка не может уже оставаться нетронутой, так что девственность они теряют в очень юном возрасте.

А я никогда не увлекался младенцами.

– Теперь ясно, что на мне слишком много одежды, – прошептала Дел, почти коснувшись губами моего уха, и я усмехнулся. Возразить было нечего. Женщины Ханджи носят только короткие тканые юбки; туника Дел и позаимствованный у меня бурнус закрывали ее с головы до ног.

И в центре лагеря Ханджи я мог этому только порадоваться.

– Не снимай капюшон, – посоветовал я и был приятно удивлен, когда она не огрызнулась в ответ. Дел усвоила урок.

Нас сопровождали все сорок воинов отряда. Разогнав отару пыльных овец (овцы были первым основным источником пищи для племени; вторым источником были люди), мы подъехали к желтому хиорту в самом центре поселения. Ханджи не называют свои жилища хиортами, но я не мог придумать для них подходящего названия. Нам приказали спешиться, что мы сделали весьма охотно.

Золотое Кольцо соскочил с лошади и исчез внутри хиорта. Вышел он оттуда не один. Кожа сопровождающего была щедро украшена шрамами и разрисована всеми цветами пустыни: красным, охровым, янтарным и множеством других. В носу у него висело толстое золотое кольцо. Оно было таким большим, что доставало до верхней губы; с таким украшением довольно трудно есть, пить или говорить, решил я, но не сообщать же было об этом Ханджи, который считал себя идеалом красоты.

Кроме того, это был шока.

Прежде чем кто-либо успел произнести хотя бы слово, я выхватил Разящего из ножен, опустился на колени – даже моя загрубевшая кожа ощущала жар песка – и осторожно положил меч перед шокой. Солнечный свет, играя на лезвии, слепил глаза. Я прищурился, но не пошевелился. Примерно дюжина ножей засверкали на солнце, но удара не последовало. Склонившись должным образом, опустив голову, я ждал. Посчитав, что проявил достаточно уважения, я поднялся, подошел к правому боку жеребца и развязал самый большой мешок.

Из него я вытащил двух пищавших тигрят, поднес их к шоке и, снова склонившись, положил около его обутых в сандалии ног.

– Это подарок, – я говорил на языке Пустыни, – для шоки Ханджи, да озарит солнце его голову.

Я услышал как возмущенная Дел громко втянула воздух сквозь стиснутые зубы – конечно это были не мои тигрята – но у нее хватило ума промолчать. Я стоял перед вождем Ханджи и надеялся, что Дел, безмерно уважавшая своих Северных богов, им хотя бы немного дорога. Замысел был рискованным. Я слышал, что людям удавалось избежать дороги к кипящему котлу предложив взамен достойный подарок, но кто мог предсказать, на что упадет взор – а следовательно и милость – шоки Ханджи.

Тигрята снова нашли друг друга и начали кататься по песку, урча и повизгивая. За пару дней они заметно изменились, звуки уже походили на настоящее рычание, только пока бесполезное. Шока, как и все вокруг, долго смотрел на малышей. А я, позабыв о тигрятах, рассматривал его лицо.

Это был пожилой человек, даже скорее старый. Я не мог точно определить его возраст – в Пендже люди стареют быстро. Я видел тридцатилетних людей, которым можно было дать пятьдесят и даже больше. Шока был лет на тридцать – сорок старше меня, из чего следовало, что мы столкнулись с очень опасным человеком: разве доживешь до шестидесяти-семидесяти, не освоив при этом с дюжину грязных ловушек. Особенно среди Ханджи.

Он смотрел на тигрят. Темный лоб был изрезан морщинами так, что седеющие черные брови почти сошлись на переносице. Ханджи нельзя было назвать симпатичным племенем, учитывая шрамы, раскраску и кольца в носах, но впечатление своей внешностью они производили. И, исполненный сознания долга, я это не скрывал.

Шока резко наклонился и подхватил одного из тигрят, игнорируя его яростное сопротивление и возмущенные визги. Он оттянул темную кожу губ, чтобы проверить зубы, осторожно ощупал каждую лапу, чувствуя бугорки над каждым непрорезавшимся когтем. Черные глаза метнулись к шнурку с когтями у меня на шее, потом к шрамам на моем лице.

Он усмехнулся.

– Шока слышал о танцоре по имени Песчаный Тигр, – на языке Пустыни он говорил безупречно, хотя использовал привычку Ханджи говорить о себе в третьем лице. – Только Песчаный Тигр мог бы ехать по пустыне с тигрятами в мешке, привязанном к седлу.

Это была высокая похвала в устах Ханджи и неохотное признание моих достоинств: неохотное потому, что Ханджи считают себя сильнейшим племенем в пустыне. Хотя они могут восхищаться мужеством других, в разговоре наличие смелости у остальных Южан не признается. Я не ожидал, что шока узнает меня, но своего удивления не выдал. Вместо этого я с важностью взглянул на шоку.

– Конечно он Песчаный Тигр.

– Песчаный Тигр делает Ханджи великий подарок.

– Достойный подарок, – тонкое различие: достаточно небрежности, чтобы подчеркнуть репутацию Ханджи, но и признание, что я получил его одобрение.

– Песчаный Тигр слышал о жестокости Ханджи и хотел сделать легенду еще страшнее. Кто, кроме шоки Ханджи, сможет держать в лагере песчаных тигров?

Кто, кроме шоки Ханджи, захочет? Тигрята обещают вырасти злобными воспитанниками, но если какое-то племя с ними и справиться, то это Ханджи. Ну да пусть это волнует шоку, хотя скорее всего он придет в восторг от их кровожадности.

Старик улыбнулся, показав почерневшие зубы.

– Шока разделит с Песчаным Тигром чашу акиви, – он всучил тигрят Золотому Кольцу и скрылся в хиорте.

– Отсрочка, – одними губами прошептал я Дел. Не стоило другим видеть, что я разговаривал с ней, женщина недостойна такого внимания со стороны мужчины. – Пошли.

И она молча вошла за мной в хиорт.

Шока оказался очень цивилизованным, щедрым на акиви и комплименты. Когда закончилась первая фляга, мы уже были друзьями, и рассказывали друг другу какие мы великие воины, и что вряд ли найдется человек, который смог бы с нам справиться. И при этом мы не врали: если бы кто-то одолел шоку, он тут же отправился бы к своим богам в кипящем котле. А что касается меня, то проиграй я хоть раз поединок, я не сидел бы в хиорте Ханджи с размалеванным всеми цветами радуги шокой и блондинкой с Севера, которая оказалась умна настолько, что не открывала рта.

После второй фляги мы устали от попыток произвести друг на друга впечатление рассказами о наших подвигах и перешли на женщин. Здесь требовалось преувеличить количество побед, одержанных за многие годы, выяснить, когда мы потеряли невинность – он ляпнул, что в восемь лет, а я пошел еще дальше и заявил, что в шесть, но тут же вспомнил, где нахожусь, и извинился за оговорку – и обсудить способы. Вот когда я всей кожей почувствовал сидящую рядом Дел.

Через некоторое время я попытался сменить тему, но видно шока мог часами бессвязно бормотать о своих женах и любовницах и о том, как тяжело удовлетворять столько женщин сразу и как ему повезло, что Солнце наделило его бесконечной силой и великолепным инструментом.

Я облился холодным потом, когда подумал, что он предложит эти инструменты сравнить, но он налил себе еще акиви и кажется вообще забыл о чем мы разговаривали. Я уже вздохнул с облегчением и тут же застыл, услышав тихое хихиканье Дел.

Шока тоже был не глухой.

Он уставился на нее черными глазками и я сразу увидел перед собой глазки Осмуна: маленькие, глубоко посаженные, поросячьи, бесконечно хитрые. Шока протянул руку и откинул капюшон, открывая светлые волосы, бледную кожу и голубые-голубые глаза.

Он даже не смог вздохнуть.

– Песчаный Тигр едет с женщиной Солнца!

Само солнце – вернее Солнце – их главное божество. Пока шока считал, что Дел благословили боги, мы были в относительной безопасности. Я кинул ей предостерегающий взгляд и увидел невинные голубые глаза и легкую вежливую улыбку.

– Шока хочет рассмотреть ее получше.

Я обеспокоенно посмотрел на старика, уловив воинственную нотку в его голосе, и заметил с какой жадностью его глаза шарили по укутанной бурнусом фигурке.

– Что мне делать? – прошептала Дел, не разжимая губ.

– Он хочет рассмотреть тебя. Думаю, это не опасно. Он верит, что тебя благословило солнце. Ладно, Дел, сними бурнус.

Она встала, стянула бурнус через голову, и он упал к ее ногам ярким пятном шелка и золотых кистей. Кожу Дел покрывал слой пыли, она изнемогала от усталости, но это не уменьшало ее безупречной красоты и невероятной гордости.

Шока резко поднялся, шагнул вперед и повернул Дел к нему спиной. Растерявшись, она не успела и рта раскрыть. Я мгновенно вскочил на ноги, но шока просто смотрел на меч, висящий в перевязи.

Я понял, что он увидел: чужие ожившие тени, извивающиеся в серебре. Как змеи, сплетенные живыми клубками; как пламя, вырывавшееся из пасти дракона; как килт воина в битве – Северное переплетение без начала, середины и конца, бесконечные безымянные существа, замурованные в металл.

Внутренне я поежился, вспоминая как коснулся меча, и какой холодной, замораживающей оказалась сталь. Как меч проник мне в душу, выискивая что-то, чего я не мог ни дать, ни постичь.

Шока посмотрел на рукоять, потом на Дел, и повернулся ко мне.

– Женщина носит меч, – все его дружелюбие исчезло.

Я выругал себя за то, что забыл забрать у нее меч и перевязь. Я ведь мог сказать, что все это мое. Тот, кто недостоин называться мужчиной, в Пендже долго не проживет.

Я медленно и глубоко вздохнул.

– Солнце сияет и на Севере, вдали от Пенджи, – торжественно сообщил я. – Солнце, озаряющее голову шоки, озаряет и голову этой женщины.

– Почему она носит меч? – потребовал он.

– Потому что на Севере, где так же сияет солнце, обычаи отличаются от обычаев шоки и Песчаного Тигра.

Он ухмыльнулся. Я чувствовал, как нарастает беспокойство Дел. Мы стояли плечом к плечу, но даже двое против одного означало бы наш конец. Убив шоку, мы неизбежно обрекли бы себя на болезненную и затяжную смерть в котлах Ханджи.

Он осмотрел ее. С головы до ног. Прикусил кончик языка.

– Шока еще не радовал женщин с белой кожей.

Перед моими глазами встала Дел, разукрашенная шрамами и размалеванная краской. Мне стало плохо, но я сдержался. Я постарался выдавить улыбку.

– Женщина принадлежит Песчаному Тигру.

Он удивленно поднял брови.

– Песчаный Тигр согласится на поединок с шокой Ханджи?

Аиды, он хотел забрать ее! У Ханджи был тщательно продуманный этикет. В разговоре собеседники долго ходили кругами вокруг цели, пока в конце концов не добирались до того, что на самом деле имели в виду. Пригласив меня драться с ним за Дел, шока хотел показать, насколько он был уверен в том, что я отдам ему девушку без возражений. По его мнению ни один человек не осмелился бы выступить против воина Ханджи.

– Он хочет, чтобы ты дрался, – до Дел только что дошло и выразилась она очень мягко, если не забывать, что такие поединки продолжаются до смерти.

– Кажется он получит то, что хочет. Я имею в виду… это входит в условия сделки, которую мы заключили. Я должен доставить тебя в Джулу, а не в постель к этому старику, – я усмехнулся. – За тебя раньше дрались мужчины?

– Да, – мрачно сказала она. Сначала я удивился, но потом решил, что ничего странного в этом нет. – Тигр… откажись.

– Отказавшись, я сразу признаю свое поражение, – отрезал я. – Это будет означать, что он получает тебя в подарок.

Дел расправила плечи и посмотрела шоке в глаза – не самое мудрое, что может сделать женщина. Но что было еще хуже, она пренебрегла обычаем и заговорила с ним.

– Если шока хочет драться за женщину с Севера, она сама постоит за себя.

Сформулировано было яснее некуда. Шока был поражен. Да и я тоже, честно говоря. Она не только игнорировала обычный этикет Ханджи, но и бросала вызов лично вождю.

Носовое кольцо задрожало над верхней губой. Даже мышцы под выжженной солнцем кожей напряглись.

– Воины не сражаются с женщинами.

– Я не женщина, – сухо сказала она, – я танцор меча, как Песчаный Тигр. И я буду сражаться, чтобы доказать тебе это.

– Дел… – влез я.

– Заткнись, – она где-то растеряла всю свою вежливость. – Этот бой ты у меня не украдешь.

– Ради богов валхайла, – зашипел я, – не будь дурой!

– Хватит называть меня дурой, тупая песчаная обезьяна!

Шока усмехнулся.

– Может женщина предпочтет сражаться с Песчаным Тигром?

У Дел начисто пропало чувство юмора, особенно после того, как я засмеялся.

– Я согласна на поединок с кем угодно, – объявила она.

Черные глазки шоки засверкали, он заулыбался. От этой улыбки у меня моментально прошла вся веселость, а у Дел раздражение. Мы обменялись тревожными взглядами.

– Хорошо, – сказал шока. – Песчаный Тигр и женщина будут сражаться. Если выиграет Песчаный Тигр – женщина принадлежит ему… и он будет драться с шокой Ханджи, чтобы определить, кому она достанется, – его глаза перебежали с моего лица на лицо Дел. – Если победит женщина, – холодный голос выдал всю невозможность этого варианта, – она никому не принадлежит и получит свободу.

– Свобода у меня и сейчас есть, – пошипела Дел, а я сделал знак рукой, чтобы она заткнулась.

Аиды, а шока был умен. Он знал, что я выиграю, и таким образом настаивал на своем желании получить Дел. У Дел не было никаких шансов победить меня и шока был уверен, что в конце концов получит ее, потому что для него это будет первый бой, а для меня второй. Пока я буду в круге, он успеет изучить мои привычки, а о таком преимуществе мечтает каждый воин. Это сделает победу слаще.

Я посмотрел на Дел и заметил понимание в ее глазах. Ее лицо посуровело, а глаза наполнились решимостью… и меня накрыла волна страха.

Я не мог отказаться от схватки. Сделать это означало бы погубить свою репутацию. Я был уверен, что легко выиграю оба поединка, а после этого, думаю, шока будет так оскорблен, что ему и в голову не придет оставить нас в живых. Нас наверняка съедят на ужин.

Но не мог же я умышленно проиграть женщине. У меня ведь есть и гордость.

Дел улыбнулась.

– Увидимся в круге.

– Аиды, – прошептал я с отвращением.

За несколько минут новость облетела весь лагерь. Все знали, что женщина с Севера и Песчаный Тигр должны встретиться в круге для танца мечей. Ханджи не пользуются мечами, они предпочитают ножи, но любят хороший танец. После поражения Дел мне придется оставить Разящего и драться с шокой на ножах, а это не лучшее мое оружие. Ножом я тоже владею прекрасно, но моя магия в мече. Когда Разящий удобно устраивается в моих руках, я знаю, что не могу проиграть.

Дел даже не позаботилась надеть бурнус. Мы стояли около желтого хиорта рассматривая лагерь, и ее чистая кожа чудесного светлого оттенка вызывала множество комментариев. Меня все игнорировали.

– Я не могу изображать танец, – тихо сказал я, – ты знаешь это. Все будет всерьез.

Она послала мне загадочный взгляд.

– Я в восторге от твоей скромности.

– Дел…

– Я танцую чтобы победить, – спокойно объявила она, – и не нужно беспокоиться, что ты повредишь своему имени или гордости выступая против женщины, которая упадет после первого же удара. Ханджи не будут разочарованы.

– Дел, я не хочу поранить тебя, но если я буду сдерживать удары, они это заметят.

– Значит не сдерживай, – предложила она.

– Я просто хотел заранее извиниться за порезы и следы.

– А-а…

Я нахмурился.

– Дел, перестань… Будь серьезнее.

– Я и так серьезна. А ты по-моему нет.

– Конечно я серьезен!

Она посмотрела мне в глаза.

– Если бы ты действительно был серьезен, ты перестал бы болтать и относился бы ко мне как к танцору меча, а не как к женщине.

Не хотелось это признавать, но она была права. Никогда еще я не извинялся за ранения, которые мог нанести противнику. Ситуация была настолько идиотской, что я отвернулся от Дел и стал мрачно рассматривать собравшихся Ханджи.

Дел что-то тихо запела себе под нос.

Оба мы устали, обгорели, песок исцарапал нам кожу, танцевать нам не хотелось. По лицу Дел ничего нельзя было понять. Она смотрела на меня без страха, но я все же сомневался, что она когда-нибудь сражалась с мужчиной.

Я мучился от бессилия и злобы. Я уже понял, что Дел будет драться со мной в полную силу и со всем умением, ожидая того же и от меня. Но она не могла не понимать, насколько присутствие женщины в круге свяжет мне руки. Это было ее преимуществом. Хотя сдаваться я конечно не собирался.

Она все еще тихонько напевала, когда воин Ханджи с золотым кольцом в носу подвел нас к кругу, прочерченному в песке. Мы сняли сандалии. Перевязи остались в хиорте шоки вместе с бурнусом. А потом она вынула из ножен меч.

Я услышал испуганные крики, тихие вздохи, изумленный шепот. Хороший повод поиздеваться над Ханджи, но язык не поворачивался. Даже обычная холодная сталь может испугать любого не привыкшего к ней, а меч Дел был не совсем обычной сталью.

Но холодной? Да. До невозможности. Она вынула эту вещь из ножен под ярким солнцем Пенджи и день сразу же изменился. Мне показалось, что на небе появилось черное облако и впитало в себя Южный зной.

Зной? Да, было по-прежнему жарко, но холод сковал тело и я поежился.

Дел стояла около круга, на ней осталась только короткая туника. Она ждала. С таинственным мечом, который легко держала в руке.

Я кинул взгляд на Разящего. Голубая сталь сверкала на солнце. Наточенный, отполированный и готовый к бою – Разящий всегда такой, но… я чувствовал разницу. Мой меч был очень грозным оружием, но изменить день он не мог.

Вместе мы шагнули в круг, дошли до центра, к куску кроваво-красной ткани, положенной точно в середине круга, и аккуратно положили на песок оружие.

Разящий оказался на несколько дюймов длиннее и конечно тяжелее, чем ее безымянный Северный меч. Нет, не безымянный… Просто я не знал его имени. Я подумал, что наши мечи были такими же разными, как и мы сами.

Может из-за этого Ханджи так заволновались. Они толкались у круга как люди устроившие собачий бой.

Дел и я разошлись в разные стороны, пересекли линию и встали напротив, повернувшись лицом друг к другу. Сначала мы должны были добежать до оружия и схватить его, а потом уже начать сам танец мечей, полный обманных и прямых ударов, работы ног и блеска клинков.

Губы Дел еще что-то напевали и взглянув на нее, я снова попал в сон: Северная женщина, поющая Северную песнь меча, стояла напротив меня у границы круга.

Меня охватила дрожь, но я с усилием стряхнул ее.

– Удачи, Дел, – крикнул я ей.

Она кивнула, потом улыбнулась, засмеялась – а через секунду кинулась к мечу.

9

Дел схватила меч и острие жемчужно-розового клинка взглянуло мне в лицо прежде чем я успел коснуться Разящего. И снова, когда Северный меч просвистел над моей головой в причудливом салюте, прохладный ветерок – прохладный несмотря на жар дня – разогнал застывший горячий воздух над моей головой. Разящий тут же взлетел с песка, встретил ее атаку и Дел отступила. Но первый удар остался за ней.

Я не стал начинать контратаку. Я отошел в сторону, скользя по песку вдоль края круга и наблюдая за ней. Я смотрел, как она держала меч, определяя силу ее хватки, смотрел как сгибались ее колени и перекатывались мускулы, смотрел как она следила за мной.

И смотрел на Северное оружие.

С серебряной рукоятью и бледно-розовым клинком. Это был не тот знакомый оттенок розового, который любят женщины и которого так много в природе. Это был цвет воды, слегка окрашенной кровью. Меч был тяжелым, прочным и отточенным как Разящий, вот только сталь Разящего была чистой. Руны как вода стекали с клинка Дел от витой изящной крестовины до острия. В ярком солнечном свете они сверкали как алмазы. Или как лед. Вечный холодный лед.

На секунду я сосредоточился на клинке и в этот миг готов был поклясться, что оружие все еще оставалось в ножнах, но не в обычных кожаных, а в ледяных. Ледяная стража оберегала меч от жара Южного солнца.

И искусства танцора меча Юга.

Дел ждала. Стоя напротив, она просто ждала. Все ее мышцы были расслаблены, она не тратила ни капли энергии на ожидание. Она стояла терпеливо и невозмутимо, оценивая меня, пока я оценивал ее. Изучая мое мастерство как студент изучает ритуалы танца у шодо, или на ее языке у кайдина.

Серебро. Белый слепящий металл, окрашенный в жемчужно-розовый цвет, засиявший под солнечными лучами. И когда она взмахнула мечом вверх, салютуя началу танца, клинок прочертил в воздухе оранжево-розовую полосу – так падающая звезда оставляет за собой дым и пламя.

Аиды, что же это за меч?

Но танец начался и у меня уже не было времени на вопросы и фантазии.

Дел двигалась по кругу, на плечи падали светлые пряди выбившиеся из косы. Она делала ложные выпады, смеялась и выкрикивала что-то подбадривающее на Северном языке. Икры и запястья сгибались, сухожилия перекатывались под светлой кожей при малейшем движении. Я позволил ей вести танец, чтобы разобраться в ее технике.

Разумеется то, что я делал, разочаровало Ханджи – они ожидали яростной схватки. Но я был слишком занят, пытаясь найти слабые места в защите Дел, и производить впечатление на зрителей было некогда.

И она, и я старались перенести вес вперед и держать равновесие. Я двигался по песку осторожно, опасаясь ее гибкости и быстроты – в этом она меня превосходила. Мой танец – танец силы, выносливости и расчета. Я слишком массивен для гибкости и слишком мускулист для моментальных движений, хотя и медлительным меня не назовешь. На фоне гордой осанки Дел и ее сильных, резких ударов, образующих четкий рисунок, я казался неповоротливым бегемотом.

Но смотрелись мы жалко. Ни у кого бы и язык не повернулся назвать то, что мы делали танцем, потому что мы не хотели танцевать друг против друга. Уж я-то точно не хотел танцевать против Дел. Я чувствовал, что Дел это понимала и это ей льстило.

Разящий легко отражал все ее атаки. Мои руки, да и сам меч, были длиннее, Дел выручала скорость, но я не подпускал ее близко и наши шансы уравнивались. Если не вспоминать о том, что я был связан нежеланием причинить ей боль. Я наносил минимум ударов, да и те старался сдерживать. Со стороны наша пара напоминала застенчивую игривую кобылку и здорового мрачного жеребца. Затягивая танец, с каждой секундой мы теряли силы.

То, что якобы было танцем. Самум измучил нас, а танец в полную силу требовал немалого напряжения. Даже гордость не могла заставить нас показать достойное зрелище. Мы тупо повторяли давно заученные ритуалы, не проявляя большого усердия, отчего наш танец совсем не был похож на схватку двух танцоров, долго обучавшихся у шодо.

Правда Дел, конечно, не была танцором, хотя и утверждала, что ее тренировал кайдин. Я – Южанин, и к тому же профессиональный танцор меча, а долг каждого профессионала – следить за точностью соблюдения обычаев во всем, что касается дела, которому он посвятил свою жизнь.

Женщина не должна была брать в руки меч. Даже на Севере.

Но танцевала она хорошо. Просто потрясающе. Ее реакция замедлилась из-за усталости и жары, двигалась она с трудом, но ее мастерство не вызывало сомнения. Дел работала мечом в маленьком пространстве, показывая неожиданную силу в запястьях, в чем и проявлялось основное различие наших стилей. У такого высокого человека как я, выпад гораздо дальше, чем у большинства противников. Разящего создавали глядя на меня, поэтому и клинок его сделали длиннее. Все это давало мне преимущество над многими танцорами. Но не над Дел.

Она редко использовала прямые удары или выпады из-за которых могла потерять равновесие. Она не проявляла признаков нервозности, отчего многие танцоры проигрывали танцы – пытаясь ускорить темп и показать все свое умение, они или быстро уставали или забывали закрыться от контрудара. Я испробовал несколько своих уловок, надеясь заставить ее танцевать в моем стиле (что, разумеется, доставило бы ей большие неудобства и облегчило бы мне победу), но она не откликнулась на мои «предложения». Она вела свой танец.

Она танцевала холодно, так холодно. Блокировала, отвлекла, парировала удар, отразила мой выпад невероятным напряжением запястий и рук. Снова и снова перехватила мой клинок и оттолкнула его. Она танцевала уверенно, так уверенно.

Аиды, но как вообще женщина может танцевать!

А усталость начала брать свое. Постепенно лицо Дел стало пунцовым. За время нашего путешествия по пустыне она успела обгореть и страшный цвет только подтверждал, что двигалась она из последних сил. Солнце, жара и песок расправятся с ней гораздо раньше чем я.

Особенно если учесть, что я так же устал и мечтал лишь о том, как бы положить конец этому фарсу.

Снова и снова Дел наклоняла голову, чтобы провести рукой по лбу, стирая пот, заливавший ей глаза. Я взмок не меньше и чувствовал как горячие капли стекали по животу, спине, лбу, но к этому я давно привык, и привык на такие пустяки не отвлекаться.

Но вот за Дел я волновался. Волновался так, что забыл ради чего вошел в круг, забыл о танце. Клинок Дел проскочил под моим и лезвие скользнуло по внутренней стороне левого предплечья так, что несколько капель крови упали на песок и окрасили его в оранжевый цвет.

Я уже готов был ответить, но снова опустил меч и перешел к защите.

Дел сжимала зубы с такой силой, что видны были все мышцы на ее лице, превращая лицо в маску из светлого мрамора. Такой опасной женщины я еще не встречал.

– Нападай, – прохрипела Дел. – Не имитируй бой… Нападай!

Я так и сделал. Я шагнул вперед, сделал ложный выпад и, быстро повернув к ней меч, шлепнул плоской гранью ее по руке. Удар был несильный, он оставил лишь небольшую царапину. Если бы я ударил острой гранью, отсек бы ей руку от плеча.

Ханджи превратились в пятно. Часть моего сознания слышала их голоса, свисты и крики, но большая часть была сосредоточена на танце, на противнике. Дышалось трудно и болезненно, мне было жарко, я устал, организм был обезвожен, но мне еще нужны были силы для второго поединка. Если я позволю Дел вымотать себя, я слишком быстро упаду под ножом шоки.

– Я танцую чтобы победить… – Дел сделала выпад через круг.

Должен признать, она застала меня врасплох. Ее меч легко прошел под моей защитой, задел руку и провел по ребрам.

Разозлившись, я голой рукой отвел в сторону плоскость ее меча (конечно такое делать не рекомендуется, но Дел поранила мою гордость), поймал ее запястье и сжал так, что она выронила меч. Ее лицо побелело от боли. Не обращая на это внимания, я сделал подсечку и толчок.

(Не буду утверждать, что шодо одобряют такие приемы, но меня этот фарс уже не веселил).

Дел упала. Тяжело. Она прикусила губу – тут же потекла кровь – и упала так неловко, что я ее почти пожалел. Пусть она и зацепила меня дважды, но я обезоружил ее одним движением и кинул на спину, привычно опуская острие Разящего к ее незащищенному горлу. Оставалось только коснуться клинком кожи и потребовать ее сдачи, и танец был бы окончен.

Но не для Дел. Меч она достать не могла, но рядом валялся кусок красной ткани. Я забыл о ней, Дел – нет. Она выхватила тряпку из песка и бросила ее на лезвие Разящего так, что та обвилась вокруг клинка, а Дел тем временем швырнула горсть песка мне в лицо.

В аиды и меч, и этот танец! Я отбросил Разящего и кинулся к Дел, слепой, но не беспомощный. Обе руки обвились вокруг тонкой щиколотки. Я услышал как она вскрикнула, почувствовал как она борется, бьется, но я подтаскивал ее к себе, дюйм за дюймом. Через песок, засыпавший мне глаза, я разглядел ее руку, тянувшуюся к ближайшему мечу – моему – но мечи лежали слишком далеко.

– Мне не нужен меч, чтобы победить, – зло прошептал я, стараясь не показать, что задыхаюсь. – Я могу убить тебя голыми руками. Какую смерть ты предпочитаешь, баска? – я сжал ее горло и почти сел на нее, прижимая Дел к песку. – Я могу задушить тебя, или сломать тебе шею, или просто сидеть на тебе пока ты не задохнешься, – я сделал паузу. – И ты ничего не можешь поделать… Не можешь даже двинуться… так что может быть покончим с этим маленьким фарсом. Ты сдаешься?

Кровь, вытекавшая из прокушенной губы, испачкала ее лицо, перемешавшись с песком и грязью. Ее грудь тяжело приподнималась, когда она судорожно втягивала воздух, и мне захотелось забыть обо всех победах и заставить эту женщину задохнуться другим способом – прижав свои губы к ее.

В этот момент Дел напряглась и ударила коленом мне между ног. Не слабо ударила.

Когда я проанализировал все свои ощущения и представил со стороны это унизительное зрелище, я понял, что танец определенно окончен. Так что я просто скорчился на песке, пытаясь снова обрести дыхание и взять себя в руки, а сотня воинов Ханджи и раза в два больше их жен и любовниц молча любовались этой картиной. На всех лицах ясно читалось изумление.

Но мне показалось, что женщины выглядели подозрительно удовлетворенными.

Дел стояла надо мной, держа в руке покрытый рунами меч.

– Я должна просить тебя сдаться, – отметила она. – С тобой все в порядке?

– Теперь довольна? – прохрипел я, стараясь не шевелиться, чтобы не задеть ту часть моей анатомии, которой она меня чуть не лишила. – Тебе почти удалось сделать меня евнухом даже без ножа.

Дел выглядела раскаявшейся и несчастной, но голубые глаза лукаво блестели.

– Мне очень жаль, – сказала она. – Это была уловка. Это нечестно.

Ну хоть это она понимала. Я лежал на боку, смотрел на нее, мечтая набраться сил, рвануться и снова повалить ее на песок. Но ясно было, что любое резкое – и даже нерезкое – движение вызовет страшнейшую боль, и я не стал пытаться.

– Аиды, женщина, зачем ты возишься с мечом? Ты можешь расправиться с мужчиной коленом.

– Я должна просить тебя сдаться, – напомнила она. – Или ты хочешь продолжить танец?

– Это был не танец, – отрезал я. – Мы нарушили правила. Но с продолжением, думаю, ничего не получится, – я хмуро посмотрел на нее. – Хорошо, баска, я сдаюсь. На этот раз. Наверняка даже шока придет в восторг оттого, что на его глазах женщина победила Песчаного Тигра.

Одной рукой она откинула назад растрепавшиеся волосы.

– Ты прав. Мы не соблюдали ритуалы. Мой кайдин был бы взбешен, но… Этому приему научили меня братья. Это женский прием.

Я сел и очень захотел снова лечь.

– ЭТОМУ тебя научили братья?

– Они говорили, что мне нужно иметь преимущество.

– Преимущество, – повторил я с отвращением. – Аиды, Дел… Ты чуть не лишила меня всех радостей жизни. И тебя бы не мучила совесть?

Она долго смотрела на меня, потом пожала плечами, повернулась и вышла из круга к шоке. Я умудрился подняться (пытаясь делать вид, что все в порядке), вложил Разящего в ножны, надел перевязь и застегнул. Перевязь Дел шока поднял сам и сам надел на нее, хотя и старался при этом не касаться ножен – знак глубочайшего уважения, так как обычно Ханджи держаться подальше от всего, что связано с мечами (большую часть времени также они относятся и к женщинам).

– Танец был хорош. Женщина была хороша. Тигр был не слишком хорош.

В душе я с ним согласился, но вслух ничего не сказал. Гордость не позволила.

Тем более в присутствии Дел.

– Ханджи нужны хорошие воины, – объявил шока. – Женщины Ханджи рожают плохих детей. Шока возьмет женщину с Севера в жены и освежит кровь Ханджи.

Я уставился на него. Дел, не понимавшая языка, резко взглянула на меня.

– Что он говорит?

Я улыбнулся.

– Он хочет жениться на тебе.

– Жениться на мне!

– Ты произвела на него впечатление, – я пожал плечами, наслаждаясь выражением ужаса на ее лице. – Он хочет иметь от тебя детей, воинов Ханджи, – я едва заметно кивнул. – Видишь, к чему привели твои выходки?

– Но я не могу выйти за него, – выдавила она сквозь стиснутые зубы. – Объясни ему, Тигр.

– Объясни сама. Это ты произвела на него такое впечатление.

Дел взглянула на меня, потом минуту смотрела на шоку и снова впилась в меня голубыми глазами. Надолго. Очевидно потеряв дар речи.

Я-то его не потерял, я просто не знал, как с дипломатической тонкостью преподнести мужчине отказ. В конце концов я прочистил горло и сказал первое, что пришло мне в голову.

– Эта женщина больше чем просто женщина Песчаного Тигра. Она его жена. Их благословило Солнце.

Он уставился на меня злобными черными глазками.

– Песчаный Тигр не говорил об этом шоке.

– Шока не спрашивал.

Дел хмурилась, прислушиваясь к нашему разговору.

Шока и Песчаный Тигр целую вечность сжигали друг друга взглядами, пока наконец старик не хмыкнул, отказываясь от своих притязаний.

– Я говорил: если женщина победит, она будет вольна сделать выбор. Женщина будет выбирать.

Я вздохнул с облегчением.

– Решай, кто тебе больше нравится, баска.

Дел долго молча смотрела на меня, демонстративно сравнивая нас. Я понимал, что она играла ради шоки, а сам не мог сказать ни слова, опасаясь обвинений вождя в том, что это я заставил Дел сделать нужный выбор.

И она это знала.

В конце концов Дел кивнула.

– У женщины есть муж, шока. Женщина выбирает его.

Я перевел.

О других достоинствах не скажу, но Ханджи честный народ. Шока сказал, что она может выбирать – он позволил ей выбрать. Он не мог взять назад свое слово, не потеряв уважения своих людей. Я решил, что для нас не все еще потеряно.

Шока посмотрел на меня с неприязнью, – лучше бы это была обычная ярость. Видимо он придумал что-то еще.

Я оказался прав.

– Шока ничего не обещал Песчаному Тигру. Его судьба – страдание. Поскольку женщина по своей воле выбрала его, она тоже будет страдать.

– Ну-у, – зашипел я.

– Что? – прошептала Дел.

– Мы свободны, – сказал я ей, – в определенном смысле.

Дел открыла рот, чтобы спросить что-то, но тут же закрыла его, увидев жест шоки. Через несколько минут к нам подъехали Золотое Кольцо и все тридцать девять воинов племени. Золотое Кольцо вел двух лошадей: серого мерина Дел и моего гнедого жеребца.

– Ты отправляешься, – сказал шока и сделал знак, благословляющий Солнце. Довольно ясное благословение.

Я вздохнул.

– Этого я и боялся.

– Да в чем дело? – взорвалась Дел.

– Это жертвоприношение солнцу. Они нас не убьют и не сварят… они предоставят солнцу сделать это.

– Тигр…

– Садись в седло, баска. Пора ехать, – я вскочил на жеребца. Помедлив, и Дел села на серого мерина.

Золотое Кольцо вез нас в пустыню. Час или два мы мотались кругами по дюнам, а потом он приказал нам слезть. И даже в этот момент, я думаю, Дел еще ничего не понимала. Даже когда два воина взяли поводья наших лошадей.

Я успел похлопать жеребца прежде чем его увели.

– Удачи, старик. Не забудь все свои выходки, – я ухмыльнулся, вспоминая его привычки. Кое-чему я сам его научил, а кое-что было у него от природы, бывают такие лошади.

Дел смотрела как уводили ее серого. И тут все поняла.

Никто из нас не сказал ни слова. Мы просто смотрели как Ханджи скрываются за горизонтом, превращаясь в черную неровную линию на фоне коричневого песка. Солнце припекало нам головы, напоминая о себе, и в тот миг я действительно хотел, чтобы оно было богом.

Потому что тогда мы могли бы с ним договориться.

Дел повернулась ко мне. Она ждала.

Я вздохнул и ответил на ее невысказанный вопрос:

– Надо идти. Может встретим караван.

– А если пойдем за Ханджи? По крайней мере мы знаем, где они.

– Нас посвятили солнцу, – напомнил я. – Если мы вернемся, они нас точно сварят.

– А тут мы зажаримся.

– Ну это еще неизвестно.

Мы посмотрели друг другу в глаза. На обожженном солнцем лице Дел гордость и вызов боролись со смирением. Победил здравый смысл. Она раздраженно покосилась на меня.

– Мы можем умереть.

– Но еще не умерли. А я жесткий как кожа старой кумфы, помнишь?

– Ты ранен, – сухой резкий тон исчез. Она встревожилась. – Я зацепила тебя.

Порез был неглубоким, просто небольшая царапина вдоль ребер. Кровь шла лишь несколько секунд и теперь все подсохло, порез покрылся коркой и почти не беспокоил меня.

Вспоминая довольно болезненную уловку, которую она отработала на мне в круге, я собирался изображая тяжело раненого. Но в свете сложившейся ситуации решил, что глупо трепать ей нервы.

– Ерунда, – сказал я, – чуть глубже царапины, смотри сама.

Она осторожно коснулась пореза и поняла, что я был прав. Ее губы сжались.

– Я думала, что клинок прошел гораздо глубже.

– Только не в танце против меня, – отрезал я. – Тебе повезло, что ты подобралась достаточно близко и для такой царапины.

– Это был не настоящий танец, а что-то вроде разминки. И не такой уж ты жесткий, – парировала она. – Свалился сразу после того, как я тебя ударила. И пискнул как ребенок.

Я нахмурился.

– Хватит, женщина. Ты представляешь, каково мне было ехать сюда верхом?

Дел расхохоталась, а я помрачнел еще больше. Потом она вспомнила, где мы находимся и смех замолк.

– Почему они оставили нам оружие?

– Это Жертвоприношение Солнцу. Было бы святотатством отправлять нас к богу неполными, а Ханджи верят, что личное оружие мужчины это часть его. Отобрав оружие, они бы обесценили жертву. А что касается тебя… видимо ты показала себя достойной в круге.

– Не знаю, что хорошего мне это принесло, – нахмурилась она. – Может если бы я проиграла, мы бы здесь не оказались.

– Не оказались бы, – согласился я. – Если бы ты проиграла, мне бы пришлось драться с шокой. И если бы я проиграл, ты бы стала его женой, в шрамах и раскраске. А меня бы это не устроило.

Минуту она смотрела на меня без всякого выражения, потом отошла в сторону и вынула меч. Дел поставила клинок вертикально и села, скрестив ноги, на горячий песок. Рукоять притягивала солнечные лучи, тени извивались под коркой металла.

Я поежился, нахмурился. Хотел сказать, что поскольку она носит заколдованный меч, я не в силах танцевать с ней в круге на равных.

Но Дел беседовала со своими богами, и мне пришлось говорить с самим собой.

10

Через два часа Дел вся покраснела. Нежную Северную кожу больше не защищал бурнус и я смотрел на нее, опасаясь увидеть первые пузыри. И раньше на моих глазах люди получали солнечные ожоги, но не у кого кожа не становилась такой яростно-красной. На фоне светлых волос, бровей и голубых глаз ожог выглядел в два раза страшней.

Я знал, что будет дальше, но ничем не мог помочь. Если не прикрыть кожу, она будет защищаться от солнца отдавая воду. Она распухнет, появятся прозрачные пузыри, наполненные жидкостью, пузыри лопнут и так необходимая организму влага стечет по другим пузырям, а потом кожа снова обгорит и так будет продолжаться до тех пор, пока плоть, лишившись жидкости, не съежится на костях. Пока не останется только сухая трескающаяся кожа, обтягивающая хрупкие кости.

Аиды, я даже думать об этом не мог! Но я не мог и предотвратить это.

Мы шли. Остановиться означало бы только усилить жару, боль, снова осознать всю безнадежность нашей ситуации. Движение создавало иллюзию ветерка, хотя на самом деле мир застыл. Я почти мечтал о самуме и был рад, что его нет. Ветер и песок быстро соскребли бы обгоревшую кожу с наших костей.

В первый раз за всю мою жизнь я хотел увидеть снег, самому убедиться, что он холодный, мягкий и мокрый, как говорят люди. Я уже собирался спросить Дел, правда ли это, но промолчал. Зачем обсуждать то, что все равно недоступно? Особенно если без этого ты можешь погибнуть.

Пенджа полна тайн. Даже ее пески – загадка. Ты делаешь шаг по твердой поверхности, потом проваливаешься в мягкий, глубокий песок, который держит, затягивает, заставляя прилагать усилия, чтобы сделать шаг. Бедной Дел было труднее чем мне, она не могла уловить едва заметную разницу между песками. В конце концов я посоветовал ей идти точно по моим следам и она брела за мной как растерянный, потерявшийся щенок.

Когда стемнело, она упала на песок и растянулась, пытаясь впитать нежданную прохладу. В этом заключалась еще одна угроза Пенджи: днем задыхаешься от жары, а ночью, если нечем защититься, приходится трястись от холода. Когда солнце скрывается за горизонтом, человек вздыхает с облегчением: ночь вытягивает зной из воздуха. А потом Пенджа становится такой холодной, что можно замерзнуть.

Ну, холод конечно понятие относительное, но после обжигающего жара дней ночи кажутся просто ледяными.

– Хуже, – пробормотала Дел. – Это гораздо хуже чем я думала. Столько зноя, – она села, вынула из ножен меч и положила его на покрасневшие бедра. Вспомнив холодный укус чужого металла, я едва не потянулся к Северному клинку, чтобы провести им по своей коже.

И я бы сделал это, если бы не воспоминания о немеющих пальцах, о боли, пронзающей плоть. Боли, которую мне не с чем было сравнить. Я не хотел снова почувствовать ее.

Я смотрел как пальцы Дел ласкали металл. Рукоять: прослеживая запутанные узоры. Клинок: нежно касаясь рун, словно они могли принести ей облегчение. Такие странные руны, изрезавшие металл. В полумраке они стали радужными. От их свечения клинок загорелся розовым, мерцающим светом.

– Что это? – спросил я. – Что это на самом деле?

Пальцы Дел ласкали сияющий меч.

– Моя яватма.

– Мне это ни о чем не говорит, баска.

Она не взглянула на меня. Глаза смотрели в черноту пустыни.

– Кровный клинок. Именной клинок. Полный мужества, решимости и умения благородного бойца, и всех сил его души.

– Если он такой могущественный, почему не вытащит нас отсюда? – рявкнул я, чувствуя, что начинаю беспричинно злиться.

– Я просила, – она по-прежнему не смотрела на меня, – но… здесь слишком много жара… слишком много солнца. На Севере и вопросов бы не было, но здесь… Я думаю, он теряет силы, как и я, – она поежилась. – Сейчас прохладно, но это обман. Это просто контраст, не благородный холод.

Даже с обожженной кожей и до крайности уставшая, она оставалась гордой и неприступной. Дел убрала меч в ножны и свернулась на песке, подрагивая от боли. Я тоже не мог наслаждаться прохладой: кожа была обожжена так, что ее жар не могла охладить даже ночь. Получалось, что мы горели и замерзали одновременно.

Я хотел коснуться Дел, прижать ее к себе и хотя бы немного защитить от холода, согреть, но она вскрикнула при первом же прикосновении, и я понял, что ей было слишком больно. Солнце сожгло ее Северную кожу, а моя Южная шкура лишь потемнела.

Всю ночь мы провели рядом, вскрикивая и вздрагивая, просыпаясь и снова забываясь в благословенном облегчении сна, чтобы через несколько минут опять проснуться и начать круг сначала.

К полудню солнце так раскаляет мир, что обжигаешь даже подошвы ног. Приходится идти смешной семенящей походкой, стараясь не ставить ногу на песок надолго. Жар обжигает подошвы и пытаешься наступать на пальцы, но потом и их сводит, и ты подпрыгиваешь на горячем песке. И чем сильнее раскален песок, тем сильнее спазмы, и тогда приходится садиться и сидеть, пока не сможешь снова встать и сделать еще несколько шагов.

Если у человека подошвы огрубевшие, как у меня, нога может дольше оставаться на песке, и не так часто сводит пальцы, а во время остановок можно не садиться. Но для ног Дел – мягких и нежных – каждый шаг пытка, независимо оттого, как быстро переступать на другую ногу. Проходит несколько часов и ты начинаешь спотыкаться, потом падаешь, а потом все, что ты можешь это не кричать, потому что ноги жжет, в легких огонь, а глаза так воспалены, что перестают видеть.

Но крика не будет. Закричать значит потерять жидкость, а это непозволительное удовольствие.

Дел споткнулась. Почти упала. Остановилась.

– Баска…

Совершенно белые волосы обрамляли багровое лицо. На коже уже появились пузыри и из них вытекала сукровица. Дел дрожала от боли и утомления.

– Тигр… – голос был чуть громче, чем дыхание. – Так умирать нельзя…

Я посмотрел вниз, на ее покрасневшие ноги. Даже стоя на месте, она все время переставляла их, войдя в ритм, который сама уже не замечала. Я видел такое и раньше. Некоторые люди, когда солнце ударяет им в голову, теряют координацию движений. Дел еще не дошла до такого состояния, но ей осталось недолго. Совсем чуть-чуть.

Я протянул руку и откинул светлые волосы с лица.

– А ты знаешь, как умирать можно?

Она слабо кивнула.

– В битве. Достойно. Выносив ребенка, который будет лучше тебя, сильнее. Когда сердце и душа ослабели за долгие годы жизни. В круге, подчиняясь ритуалам. Так можно умереть. Но это… – она вытянула дрожащую руку и обвела окружающую нас Пенджу. – Это как свеча. Она горит, пока от нее ничего не останется, она была, а потом ее нет, – Дел задохнулась. – Остается капля воска… только капля…

Я погладил ее волосы.

– Баска, не ругай этот мир. Ты зря тратишь силы.

Она посмотрела на меня со злостью.

– Я не хочу так умирать.

– Дел… нам еще далеко до смерти.

К сожалению слишком близко.

В пустыне без воды губы быстро трескаются и начинают кровоточить. Ты слизываешь соленую жидкость распухшим языком и от этого еще сильнее хочешь пить. Ты проклинаешь солнце, жару, беспомощность и тщетность всех усилий.

И идешь дальше и дальше.

Увидев в пустыне оазис, ты не веришь в него, потому что знаешь, что это мираж, и мечтаешь, чтобы он оказался реальностью. Это почти как пытка остро отточенным мечом – он режет безболезненно, но потом, когда ты удивленно опускаешь глаза, ты видишь, что клинок разрезал твой живот и то, что еще несколько секунд назад было тобой, выпадает на песок.

Оазис будет спасением. Он убьет.

Он движется вместе с тобой, пробираясь через горящие пески, то приближаясь, то отдаляясь, и замирает в нескольких дюймах от твоих ног.

Наконец ты кричишь, протягиваешь к нему руки и падаешь на обожженные, ноющие колени. И тут же видение исчезает, оставляя тебя с полным ртом горящего песка, который забивает горло и от которого тошнит.

Но и это только иллюзия, потому что в желудке у тебя давно ничего нет.

Ничего. Даже желчи.

Я опустился на песок и потянул за собой Дел. Она присела, но тут же снова встала и пошла вперед. Я тупо провожал ее взглядом. Стоя на четвереньках, в полубреду, я смотрел как девушка с Севера спотыкаясь шла по песку.

На Юг. Безошибочно.

– Дел, – прохрипел я. – Дел… постой.

Она не остановилась. И это заставило меня подняться.

– Дел!

Она даже не обернулась. Не могла же она просто бросить меня и уйти (мужчине приятно думать, что он заслуживает хотя бы немного верности), но эта мысль тут же утонула в океане страха. Страх ударил меня в живот и заставил побежать за ней.

– Дел!

Она спотыкалась, шаталась, почти падала, но упорно шла на Юг, к Джуле. К городу, в котором она надеялась узнать хоть что-то о своем брате, бедном симпатичном (если он хотя бы немного был похож на сестру) мальчике, чья участь могла быть самой ужасной.

Может ему лучше было умереть, мрачно подумал я.

Но его сестре говорить об этом я не собирался.

Я легко догнал ее. Хотя я был почти в исступлении от жары, песка и солнца, оказалось, что по сравнению с ней я не так уж плох.

А когда она повернулась ко мне, я понял, что это хуже, чем я думал.

Лицо Дел распухло, покрылось коркой и было так обожжено, что вряд ли она что-то видела. Веки стали огромными. Пузырям не хватало места на коже и они собирались в складки, натягивались, потом лопались, вытекали и вздувались снова. По лицу непрерывно текли горячие капли.

Но я испугался не этой страшной маски. Впервые с начала дня меня охватил озноб: ее необычные голубые глаза были пустыми.

– Аиды, – прохрипел я в отчаянии. – У тебя песчаная болезнь.

Она смотрела на меня в упор и не видела. Может даже не узнавала голос. Но когда я потянулся к ней, чтобы взять ее за руку и заставить сесть на песок прежде чем она побежит в безумии от боли и бреда, она попыталась вытащить меч из ножен.

В ее движении не осталось ничего от былого изящества и быстроты. Неуклюжий, неуверенный жест, которым она попыталась высвободить меч из перевязи.

Я поймал ее левую руку.

– Баска, не надо…

Другая рука потянулась к мечу. Я видел как тщетно она пыталась достать правой рукой серебряную рукоять, видневшуюся из-за левого плеча. Солнечный свет, отражавшийся от металла, опять ослепил меня, но прищуриться я не смог, было слишком больно.

Я задержал и другую руку. Дел дернулась всем телом. Я старался не нажимать на ее кожу, но даже легкое прикосновение было слишком болезненным. Она не смогла сдержаться и застонала, нарушив тишину пустыни.

– Дел…

– Меч, – она не выговорила это слово, я не услышал знакомого низкого голоса. Был просто звук. Непонятное шелестящее сочетание букв.

– Баска… – взмолился я.

– Меч, – ее глаза были слепыми, как у песчаного тигренка. Мне стало жутко и я едва не отпустил ее.

Я вздохнул.

– Нет, баска, никакого меча. Песчаная болезнь сводит тебя с ума. Что ты сделаешь с оружием – непредсказуемо. Может вырежешь мне сердце, – я попытался улыбнуться. Губы треснули и снова потекла кровь.

– Меч, – жалобно.

– Нет, – мягко повторил я, и она заплакала.

– Кайдин говорил… ан-кайдин говорил… – она с трудом выговаривала бессвязные слова, – ан-кайдин говорил… меч.

Я сразу поймал разницу: ан-кайдин – не кайдин.

– Никакого меча, – настаивал я. – Тигр говорит нет.

Слезы наполнили ее глаза. По правой щеке потекла капля, но до подбородка не добралась. Высохшая кожа моментально впитывала любую влагу.

– Баска, – начал я, едва справляясь с голосом, – слушай меня. У тебя песчаная болезнь и ты должна делать то, что я скажу.

– Меч, – прошептала она и рывком освободила запястья от моего захвата.

Высохшая кожа треснула, из-под нее потекла сукровица. Но Дел уже дотянулась до рукояти меча, сжала пальцы и потянула меч вверх и вперед – жалкая пародия на обычное гибкое движение. Но чего бы ни стоило ей это усилие, я уже ничего не мог изменить: Дел держала в руках меч.

Я не дурак, я сделал шаг назад. Люди говорят, что я бесстрашен в круге – пусть говорят. Это создает определенную репутацию. Но сейчас я стоял не в круге. Передо мной была женщина в песчаном безумии со сверкающим мечом в руках.

И меч она держала необычно: лезвие было направлено вниз, параллельно ее телу, обе руки сжимали изогнутое перекрестье. Она медленно поднесла меч к лицу и прижала рукоять к потрескавшимся воспаленным губам.

– Сулхайя, – прошептала она и закрыла глаза.

Я настороженно смотрел на нее. Нужно было отобрать у нее оружие, но я не мог даже предположить, как Дел поведет себя. Мастерское владение мечом, о котором она столько говорила, делало ее вдвойне опасной: ни один мужчина не рискнет пойти против клинка и женщины в песчаном безумии. Хотя даже если бы у нее не было оружия, я не стал бы с ней связываться.

Она шептала что-то мечу. Я нахмурился, обеспокоенный ее интонациями. Я и раньше видел песчаную болезнь и знал, как она может лишить мужчину – или женщину – разума, оставив лишь пустоту безумия. От песчаной болезни люди редко выздоравливали. Чаще всего они уходили в пески и погибали, когда пустыня высасывала из них воду, не найдя укрытия и без тени надежды на спасение.

Как Дел и я.

– Баска… – снова попробовал я.

Дел отвернулась. Она неловко опустилась на колени, сжимая меч: багрово-красная фигурка на серо-коричневом песке. Туника, которую она носила, обтягивала тело как ножны меч, но я все еще не решил, сможет ли эта измученная женщина справиться со мной. Я просто приходил в отчаяние, глядя как эта девочка поддается слабоумию песчаной болезни.

Аиды, какая потеря!

Она стояла на коленях, но спину не согнула. Дел осторожно опустила острие на песок и надавила на перекрестье, пытаясь установить меч прямо, но сил у нее не хватало и плотный песок не поддавался. В конце концов мне пришлось нажать на рукоять и меч встал прямо как штандарт.

Но я успел почувствовать боль. Она вошла в кисть, пробежала до плеча и меня затрясло. Только когда я отдернул руку жуткое ощущение исчезло.

– Дел, – резко сказал я, встряхивая ноющую ладонь. – Баска, в аиды, что такое этот меч? – и тут же понял, какую глупость спросил – меч это меч, что же еще? – но боль, возникавшая сразу после прикосновения к рукояти подтверждала, что Северный клинок был чем-то большим, чем просто куском металла, обращенным в форму смертоносного оружия. Кисть ныла. Я подозрительно посмотрел на ладонь, яростно растер ее другой рукой и уставился на Дел.

Это просто трюки и фокусы для наивных людей, но я-то не наивный.

А если быть откровенным, хотя я не прочь посмеяться над любыми суевериями, я сразу узнаю запах настоящей магии, когда он наполняет воздух, которым я дышу.

Как сейчас.

Дел не ответила мне, я даже не уверен, что она меня слышала. Голубые глаза сосредоточились на рукояти. Серебряные узоры возвышались на уровне ее лица. Она сказала что-то – набор слов на Северном языке – и повторила эти фразы четыре раза. Она подождала – ничего не произошло (или по крайней мере мне так показалось), она снова повторила.

– Дел, это нелепо, вытаскивай его оттуда, – я протянул руку, чтобы вытащить меч из песка, но не смог. Рука застыла в нескольких дюймах от рукояти. Я снова вспомнил болезненное онемение и зуд, замораживающие кровь в венах.

Какой-то наговор?

Возможно, но тогда Дел ведьма… или что-то в этом роде.

Как бы там ни было, я не мог коснуться рукояти. Не мог заставить себя, хотя ничто меня не останавливало. Ничто, кроме непреодолимого нежелания снова почувствовать свою смертность.

Дел согнулась. Ее ладони с разведенными пальцами легли на песок. Лоб трижды коснулся раскаленных крупинок. Она взглянула на меч. Потом ритуал повторился.

К воспаленной коже на лбу, к носу, губам прилипли песчинки, и когда Дел снова склонилась в унизительном поклоне мечу, я увидел как неровное дыхание поднимало пыль под ее лицом.

Светло-коричневое облако над желтым песком.

Я молчал. Ее сознание было уже в другом мире.

Дел снова склонилась в низком поклоне, а потом неуклюже потянулась вперед, пока не опустилась на песок. Она обхватила ладонями сверкающее лезвие. Воспаленные суставы, обгоревшие докрасна, побелели от напряжения.

– Кайдин, кайдин… я прошу тебя, – Дел говорила то на Северном, то на Южном. Значит она уже ничего не соображала. – Ан-кайдин, ан-кайдин, я прошу тебя…

Ее глаза были закрыты, на ресницы налипли сукровица и песок. Такая же корка покрывала ее лицо и раздувшиеся ссадины уродовали безупречный овал. Во мне поднялся безудержный гнев. Я наклонился, оторвал ее руки от меча и

– заставив себя забыть и о визите смерти – выхватил клинок из этого подобия алтаря в песке.

Боль успела добежать до груди. Замораживающая, острая как кинжал, хотя ничто не вонзилось в мое тело. Мне стало холодно, так холодно, что могли замерзнуть кости, кровь, плоть.

Я содрогнулся и попытался отбросить меч, но рука, казалось, примерзла к рукояти. Голову наполнил ослепительный свет, все оттенки пурпурного, синего и красного. Я смотрел в пустыню и не видел ничего, кроме света.

Я что-то закричал, сам не помню что. Но когда я прокричал это, мне удалось отбросить меч, собрав все силы, которые у меня оставались, а их было совсем немного.

Ладонь, хвала валхайлу, освободилась. Несколько клочков кожи и мяса прилипли к рукояти. На ладони остался отпечаток чужих запутанных контуров Северных тварей и теней. Ямки в ладони быстро заполнились сукровицей, которая тут же высохла и затвердела. И отвалилась, сорвав еще один кусок кожи.

Меня трясло. Я обхватил правую ладонь левой, пытаясь унять дрожь, ослабить острую боль. Горячий металл мог обжечь, опалить, я видел такие ожоги, но это… Это было что-то другое, что-то большее. Это было колдовство. Замораживающее колдовство. Воплощение Севера.

– Аиды, женщина! – заорал я. – Какой же магией ты владеешь?

Не поднимаясь с песка, Дел взглянула на меня. Голубые глаза смотрели в другой мир, она уже ничего не понимала. Рот был приоткрыт. Дел осторожно согнула руки, оперлась на локти и, едва удержавшись от падения, с трудом встала на одно колено, упираясь в песок трясущимися руками.

– Магия, – с отчаянием прошептала она, – магия не поможет…

– Магия! – с отвращением повторил я. – Да какая сила в этом… в этой штуке? Она может сделать день прохладнее? Может облегчить боль от ожогов? Закрыть солнце и дать нам тень?

– Да, может. Но только на Севере, – она сглотнула и кожа на горле треснула. – Кайдин говорил…

– Мне плевать, что тебе говорил твой мастер меча! – заорал я. – Это просто меч, оружие. Клинок. Его сделали, чтобы разрезать мясо и кости, отрубать руки и ноги… отнимать у человека жизнь, – даже вслух отрицая силу, которую почувствовал, я взглянул на руку, обожженную творением Севера. Замороженную магией.

Дел шаталась. Я видел, как дрожали ее руки. На один короткий миг в ее глазах засветился разум и она посмотрела на меня с горечью.

– Откуда Южанину знать, какая сила заключена в мече…

Я протянул руку, взял в широкую ладонь рукоять Разящего, не замечая, что израненная кожа снова треснула, и вытащил меч из ножен. Острие клинка застыло в дюйме от ее носа.

– Сила меча заключена в умении того, кто владеет им, – объявил я, – и больше ни в чем.

– Нет, – прошептала Дел, – все не так. Но боюсь, ты этого уже не узнаешь.

Ее глаза закатились и она бессильно упала на песок.

– Аиды, – с отвращением выдавил я и убрал Разящего.

Сначала я услышал лошадей. Фырканье. Скрип кожаных седел. Бряцанье удил и стремян. Скрежет дерева и голоса.

Голоса!

Мы с Дел лежали растянувшись на песке как тряпичные куклы. Слишком слабые чтобы идти. Слишком сильные, чтобы умереть. Мы лежали на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Когда я повернул голову и посмотрел на нее, я увидел сначала изгиб бедра, потом ее выгоревшую под солнцем косу и длинные, сильные, покрытые ожогами ноги.

И песок, запекшийся коркой на обожженном теле.

Я собрал остаток сил, повернул голову в другую сторону и увидел темнолицую женщину, одетую в голубой бурнус. Я узнал ее.

– Сула, – хрип так и остался на моем распухшем языке.

Я увидел, как расширились черные глаза. На широком лице отразилось изумление, а потом решительность.

Женщина отвернулась, закричала, и через минуту к нам подъехали повозки. Вокруг нас собрались люди. Я услышал изумленные возгласы: меня узнали. Мое имя переходило от мужчины к женщине и от женщины к ребенку.

Мое старое имя, которого у меня не было.

Кочевники, такие как Салсет, знают пустыню. Быстро обменявшись несколькими словами, они завернули Дел и меня в прохладную мокрую ткань, поднесли поближе к повозкам и положили нас в тень. За несколько минут они разбили лагерь. Это Салсет умеют: один хиорт здесь, другой там, пока десятки их не раскинутся на небольшом клочке пустыни. Такое поселение они называют домом.

Я хотел попросить Сулу и других женщин сначала заняться Дел, но не мог говорить. Язык распух и отяжелел и даже дыхание давалось с трудом. В конце концов после долгих уговоров Сулы я прекратил попытки заговорить и отдал себя в надежные руки Салсет. Когда ткань на обожженном теле высохла, Сула снова намочила ее водой из деревянной бочки, укрепленной в повозке. После пятой смены мокрой ткани она достала пасту из растения алла и я провалился в благословенное забытье, когда прохладная мазь покрыла израненное тело и унесла боль. Сула, благословение богам валхайла, приподняла мою голову и я сделал первый глоток воды за двое суток.

Перед тем, как потерять сознание, я думал о Дел. Вспоминал как странно она себя вела. И действительно ли ее меч был не просто куском металла. И всерьез ли она полагала, что он мог спасти нас.

Разящий, несмотря на всю мою любовь и уважение к нему, был только мечом. Не богом. Не человеком. Не магическим существом.

Он был обычным мечом.

И моим спасением.

Обычно я выздоравливал быстро, но на этот раз мне пришлось проваляться несколько дней, прежде чем я снова ощутил себя живым существом. Обгоревшая кожа сходила кусками и я сам себе напоминал кумфу во время линьки. Новую кожу я обильно смазывал пастой алла, пока та не огрубела до нормального состояния. Песчаный Тигр, который, сколько я его помнил, всегда был темным как кусок меди, стал похож на огромного новорожденного младенца, рожденного незадачливой женщиной. Нежная розовая кожа обтягивала все тело кроме тех мест, которые прикрывала набедренная повязка.

А поскольку она прикрывала именно ту часть моего тела, к которой я всегда был наиболее привязан, я не терял веру в будущее.

Дел, однако, болела серьезно. Она лежала в маленьком оранжевом хиорте Сулы, забывшись в бреду песчаной болезни и черном мире настоя, которым поила ее Сула несколько раз в день. Но даже паста алла и настой не могли полностью успокоить боль.

Я стоял у входа в хиорт и смотрел на фигурку, закутанную в шафрановое покрывало. Я видел только ее лицо. Обожженное, покрытое волдырями и клочьями сходившей кожи.

– Она не может разговаривать с тобой, – Сула говорила на Южном языке с выговором Салсет, которого я не слышал уже много лет. – Она ничего не понимает. А тот, кто не думает, не говорит.

– Это пройдет, – убежденно сказал я, в душе понимая, что о таком исходе можно было только мечтать. Песчаная болезнь это не шутки.

– Может быть, – выражение широкого лица Сулы меня не слишком успокоило.

– Но о ней хорошо заботятся, – напомнил я. – У нее есть вода и тот напиток, который ты даешь. Песчаная болезнь пройдет.

Сула пожала плечами.

– Зря сидишь здесь. Она не заговорит с тобой.

Я снова посмотрел на Дел. Она стонала и вскрикивала в наркотическом ступоре, шепча что-то на Северном языке. Я снова и снова слышал слово «кайдин», но если Дел и произносила имя своего меча, я его не уловил.

Смирившись с собственным бессилием, я покачал головой.

– Глупая маленькая баска. Тебе бы следовало остаться на Севере.

Я хотел спать по ночам в хиорте, но Сула, верная обычаям Салсет, не позволила. Я был неженатым мужчиной, она незамужней женщиной, которая еще могла изменить свое положение, и я засыпал около хиорта, закутавшись в одеяло, пропахшее козами и собаками, и вместо сна ко мне приходили воспоминания детских лет. Воспоминания, от которых я бы навсегда избавился, если бы мог.

Каждый день я занимался, стараясь вернуть силу мускулам и растянуть новую шкуру, чтобы она сидела на мне поудобнее. Я часами тренировался с мечом, усмехаясь, когда все дети племени собирались посмотреть на это зрелище хитрыми черными глазками, которые становились огромными от изумления. Но глубоко внутри я постоянно ощущал беспокойство. Опасение. И никак не мог справиться с собой. Когда я проходил мимо хиортов и повозок, вспоминая детство, я снова чувствовал себя униженным, слабым, испуганным – Песчаный Тигр был испуган. Я хотел сбежать – мне нужно было уйти от них – но я не мог оставить Дел.

Ну, то есть дело было в том, что она наняла меня. И я должен был выполнить обещанное или навсегда погубить свою репутацию.

Однажды сам шукар пришел посмотреть на меня. Он долго изучал шрамы песчаного тигра на лице и когти на шнурке, и ушел, не сказав ни слова.

Но я успел заметить горечь в его глазах – он вспоминал прошлое, думал о настоящем и будущем. Коварный старик. Хитрый, старый шукар. Когда он отворачивался, я увидел, как скривился его рот.

Боги, он ненавидел меня.

Но я ненавидел его сильнее.

Мужчины демонстративно отворачивались от меня, но меня это не удивляло: они тоже ничего не забыли. Замужние женщины меня не замечали: обычаи Салсет не позволяли женщине, имеющий мужа, разговаривать с другими мужчинами, в крайнем случае беседа должна была ограничиться парой вежливых фраз. Но я и сам не обращал на них внимания.

Зачем мне женщины, которые были настолько стары, что помнили меня еще ребенком.

Но девушки меня не знали и во всю пользовались имеющейся у них свободой.

Они заинтересованно посматривали на меня, но от этого я не чувствовал себя высоким, сильным и смелым. Я становился все меньше, слабее и испуганнее.

Салсет – привлекательное племя. Их кожа светлее чем у Ханджи и они не уродуют себя шрамами и красками. Волосы и глаза у них черные.

Большинство Салсет невысокие и худые, хотя многие из женщин постарше, такие как Сулы, были склонны к полноте. Салсет быстрые и гибкие как Дел, но среди них не было воинов.

Они кочевники.

Их племя жило одним днем, от рассвета до заката, и бродило вместе с песками; они отправлялись в путь, а потом где-то разбивали лагерь.

Они не могли представить себе жизнь без свободы, но строго соблюдали традиции, а их огромная любовь друг к другу заставляла постороннего человека стыдиться, что он не может разделить ее.

Они заставляли меня стыдиться, что я не Салсет, хотя когда-то и жил с ними. Но ни тогда, ни сейчас я не мог стать одним из них, слишком уж разными мы были.

Я не мог изменить свое сложение, вес, цвет кожи, зеленые глаза и каштановые волосы. Не мог лишиться силы и врожденного таланта к мечу.

Я был чужим для них: тогда, сейчас, навечно. И первые шестнадцать лет моей жизни они пытались выбить это из меня.

11

Песчаная болезнь изменяет человека. Она превращает память в сито: какие-то воспоминания уходят в никуда, какие-то сохраняются. Потерянные заменяются мечтами и иллюзиями настолько реальными, что в них веришь пока кто-то тебя не разубедит.

Я пытался объяснить это Дел, но она ничего не слышала. Она лежала на покрывале в оранжевом хиорте Сулы и я видел, что физически она медленно выздоравливала, но что происходило у нее в голове я не знал. Сула щедро смазывала тело Дел пастой алла и заворачивала ее во влажную ткань, чтобы новая кожа не высыхала. Дел была похожа на страшный обгоревший труп, но она дышала.

И ей снились сны. Я быстро выработал распорядок дня: еда, общие упражнения, еда, практика с мечом, беседы с Дел. Я сидел около нее часами и разговаривал так, словно она могла меня слышать. Мне казалось, что Дел должна была все время ощущать чью-то поддержку. Трудно сказать, знала ли она, что я был рядом. Дел шептала, стонала, разговаривала, но за исключением нескольких слов, я не понимал ее. Я не говорил на Северном.

А иногда мы молчали. Вдвоем мы делили минуты тишины – Сула всегда находила себе работу – Дел спала, а я смотрел на тканые стены хиорта, пытаясь (чаще неудачно) заставить себя смириться с необходимостью оставаться среди Салсет. Шестнадцать лет назад я покинул племя, думая (надеясь), что никогда уже их не увижу. За эти годы ничего не изменилось, только Сула превратилась в пожилую вдову из молодой женщины, которую я помнил. Все мои ровесники стали взрослыми и, уважая традиции и верования племени, воспитывали своих детей так, как когда-то воспитывали их самих. Не изменился и старый шукар, так и оставшись человеком без возраста – свирепым, строгим, резким. И как шестнадцать лет назад в его глазах плескалась бессильная ярость, когда он замечал меня.

Хотя шестнадцать лет назад бессильной я бы ее не назвал.

Сидя в хиорте Сулы я размышлял как время изменило все, кроме Пенджи и всего, что она порождала. Как время изменило меня.

Время и полное отчаяние.

Сула вошла беззвучно. Я не обратил на нее внимания, успев привыкнуть к тихим приходам и уходам, но она положила мне на колени кожаный сверток и я удивленно взглянул на нее.

Ткань ее одежды впитала в себя синий цвет беззвездной ночи Пенджи. В густых черных волосах, зачесанных назад, появились серебряные нити.

– Я сохранила их для тебя, – сказала Сула. – Я знала, что увижу тебя снова прежде чем умру.

Я посмотрел на ее загорелое лицо и заметил, как собрались лучики морщинок вокруг ее глаз, как пополнел подбородок, потяжелели бедра, грудь, плечи. Но сильнее всего изменился взгляд – Сула смотрела умиротворенно, и я понял, что она приняла меня как Песчаного Тигра, а не как мальчишку, которого помнила.

Я медленно развязал сверток и вытащил то, что лежало в нем. Короткое деревянное копье, притупленное с одного конца и заостренное с другого, старательно заточенное куском разбитого камня руками слишком большими для маленького мальчика. Копье оказалось не длиннее моей руки, а когда-то оно было в половину моего роста.

Я смотрел на него и удивлялся, почему дерево такое темное, пока не понял, что на нем засохла кровь и с годами потемнела. На косом несбалансированном острие остались следы царапин и укусов. Я взял копье в руки и на меня нахлынули воспоминания. Я снова почувствовал тоже, что и много лет назад.

Удивление. Решительность. Отчаяние. Страх конечно. И боль.

И слепой, яростный вызов, который едва не убил меня.

Вторую вещь я тоже помнил и она тоже не изменилась. Фигурка зверя, вырезанная из кости. Песчаный Тигр, если быть точным. Четыре обрубка ног, шишка хвоста, пасть, оскаленная так, что видны крошечные клыки. Сначала фигурка была белой, но постепенно кость потемнела и стала желто-коричневой, цвета шкуры настоящего песчаного тигра. Глаза и нос почти стерлись от прикосновений, но их еще можно было почувствовать пальцами.

За шестнадцать лет мои руки стали больше. Костяной тигр легко помещался в ладони. Я сжимал пальцы и фигурка исчезала, но когда-то тигр вольно ложился на всю ладонь. Я ласкал его каждую ночь, шепча магические слова в крошечные костяные уши, как научил меня чародей, и видел во сне опасного зверя, пришедшего съесть моих врагов.

О да, я верю в магию. Я слишком близко познакомился с ней, чтобы сомневаться. Хотя в жизни чаще сталкиваешься с шарлатанами, прикрывающие загадочным словом обман и ловкость рук, остались еще великие маги и подлинная магия такой силы, что полностью изменяет жизнь, если очень этого захочешь.

Но за такую магию дорого платят.

Я сжал игрушку в правой руке, той самой руке, что держала ледяной Северный меч, и посмотрел на Сулу.

Она не скрывала сочувствия. Кому как ни ей было понять, какие воспоминания пробудили во мне копье и игрушка. Я вернул ей и копье, и тигра.

– Сохрани их для меня… чтобы помнить хорошие ночи, которые мы проводили вместе.

Ее губы сжались.

– Ты еще можешь помнить хорошие ночи после тех дней…

– Я хочу забыть о тех днях, – отрезал я. – Теперь я Песчаный Тигр. У меня нет прошлого.

Она не улыбнулась.

– Ты не сможешь забыть то время. Его нельзя забыть, да и невозможно. Ни шукару, ни мне, ни племени… ни тебе. Те дни создали Песчаного Тигра.

Я сделал резкий жест протеста.

– Песчаного Тигра создал шодо, а не Салсет, – я понимал, что обманывал сам себя, но продолжал отрицать истину. – Никто из вас больше не указывает мне, что помнить, о чем думать, говорить… чего желать, – я нахмурился и четко выговорил. – Больше ни-ког-да.

Сула не ответила на мой вызов, она просто улыбнулась. На ее лице была та же безмятежность, что и в молодости, но в глазах появилась мудрость.

– Песчаный Тигр больше не ходит один?

Она имела в виду Дел. Я посмотрел на завернутую в ткань, обожженную женщину с Севера и уже открыл рот, чтобы сказать Суле, что Песчаный Тигр – человек или животное – ВСЕГДА ходит один (это зверь-одиночка), но тут же вспомнил как убил песчаного тигра, который защищал самку и тигрят.

Я улыбнулся.

– Это только недолгая прогулка с женщиной с Севера.

Сула, опустившись на колени, снова завернула копье и кость и наклонилась к Дел.

– Она серьезно больна, но она сильная. Другие умирали с меньшими ожогами, а она жива. Думаю, она поправится, – Сула посмотрела на меня. – У тебя песок в голове, если ты привел женщину с Севера в Пенджу.

– Я ее не заставлял, – отрезал я. – Она предложила мне золото, чтобы я провел ее в Джулу. Танцор меча никогда не отказывается от золота, особенно если какое-то время у него не было работы.

– Чула тоже никогда не отказывается от золота… или от рискованной попытки… если на это можно купить свободу, которой он жаждет.

Сула поднялась и выбралась из хиорта прежде чем я сумел найти ответ.

Я ничего не услышал. Просто почувствовал движение воздуха у ноги, отпустил взгляд и в полном изумлении увидел, что глаза Дел открыты и смотрят на меня.

– Что она имела в виду?

– Баска! Дел… ничего не говори.

– В горле ожогов нет, – она медленно, старательно выговаривала слова. Губы, покрытые треснувшей коркой, еще болели, улыбаться она не могла, но я видел веселые искорки в ее глазах.

Голубые глаза, голубее чем в моих воспоминаниях. Ресницы и волосы выгорели на солнце до белизны. В трещинах кожи уже виднелся живой, розовый цвет.

Я нахмурился.

– Ты должна только отдыхать. Никаких разговоров.

– Я выживу, Тигр… даже если у тебя песок в голове, потому что ты повел меня в Пенджу.

– Ты слышала наш разговор, – это прозвучало как обвинение.

– Я слышала все, – ответила она. – Я часто просыпалась, – голубые глаза заблестели от слез. Смутившись, она попыталась отвернуться.

– Все нормально, – я заторопился ее успокоить. – Я не считаю тебя слабой… по крайней мере эта не та слабость, которой нужно стыдиться. Ты просто устала бороться с песчаной болезнью.

Она с трудом сглотнула, горло дернулось и старая кожа треснула.

– Даже когда я была без сознания, я знала, что ты здесь. И… что-то говорило мне, что ты будешь около меня, когда я приду в себя.

Я совершенно смутился и небрежно пожал плечами.

– Ну да… Я же не мог тебя бросить. Я хочу сказать, ты платишь мне, чтобы я довел тебя до Джулы. Я не мог просто повернуться и уйти. Тогда вся моя репутация полетела бы в аиды.

– А танцор меча никогда не отказывается от золота, – в ее голосе прозвучала ирония.

Я ухмыльнулся, чувствуя себя гораздо лучше, чем в последние дни.

– Ты конечно понимаешь, теперь мне придется поднять цену, правильно? Я же говорил, что беру в зависимости оттого, сколько раз спасаю жизнь клиенту.

– Только раз.

– Три раза.

– Три!

Я начал демонстративно загибать пальцы.

– Песчаный тигр. Ханджи. Ну и это спасение.

Она посмотрела на меня со всей яростью, на которую была способна в таком состоянии.

– Во-первых, из-за тебя мы заблудились.

– Это из-за Ханджи. Я тут не при чем.

– Ты не имеешь никакого отношения к тому, что нас нашли Салсет, – отрезала она. – Это была воля богов, – она помолчала и добавила: – Моих.

Я сморщился.

– Поспорим об этом когда доедем до Джулы. И кроме того, не исключено, что придется спасти тебя еще несколько раз. Тогда цена взлетит еще выше.

– А ты ничего не забыл? Ханджи забрали все мое золото, – ее глаза блестели. – Мне нечем тебе платить.

– Ну тогда давай выработаем другое соглашение, – я подарил ей широкую, приглашающую улыбку.

Она прошипела что-то в мой адрес на своем непереводимом Северном языке, а потом слабо засмеялась.

– Может быть мы выработаем другое соглашение. Потом.

Предвкушая приятные условия договора, я солидно кивнул и заулыбался.

Дел вздохнула.

– Северяне, Южане… Все вы одинаковые.

– Кто мы?

– Мужчины.

– У тебя бред от песчаной болезни.

– Это бред от жизни, – парировала она, потом добавила мягче. – Расскажешь мне?

– О чем?

Она не сводила с меня глаз.

– О твоей жизни с Салсет.

Ощущение было такое, будто меня ударили в живот. Я мог говорить с Сулой о моем прошлом – она его сама видела – но рассказывать об этом постороннему человеку я не собирался. Даже Сула была очень аккуратна в беседах со мной, понимая, что я переживал. Но голубые глаза Дел смотрели настойчиво (и помня, что она только что прошла через свои аиды) я подумал, что может быть стоило ей все рассказать.

Я открыл рот. И тут же закрыл его.

– Это личное, – пробормотал я.

– Она говорила, что таким тебя сделало твое прошлое. Я знаю, какой ты и хочу знать, каким ты был.

Напряжение сводило тело. По новой коже заструился пот.

– Не могу.

Глаза Дел медленно закрылись, веки еще казались ей слишком тяжелыми.

– Я доверила тебе мою жизнь. Ты оказался достойным человеком. Я знаю, чего ты хочешь от меня, Тигр… на что ты надеешься… Ты умело скрываешь это, но глаза тебя выдают. Большинство мужчин и не пытаются скрыть, – уголки ее рта чуть приподнялись, как будто она хотела криво улыбнуться. – Скажи мне, кем ты был, чтобы я знала, кто ты.

– Аиды, Дел… если просто хочешь вести со мной вежливую беседу, найди другую тему.

– А ты считаешь, что с тобой можно вести вежливую беседу? – хотя и с трудом, но Дел улыбнулась. – Это твое племя, Тигр. Ты не рад снова видеть их?

Я вспомнил, как важны были для Северян родственные отношения. Они привели ее сюда, они заставляли ее преодолевать трудности, перед которыми отступили бы большинство мужчин и женщин.

– Я не Салсет, – ровно сказал я, считая, что этим ничего не выдам. – Никто не знает, кто я.

– Но Салсет воспитали тебя. Это для тебя что-нибудь значит?

– Значит. Значит, – неожиданно это вырвалось из моего рта потоком злобной горечи. – Да, они воспитали меня… в аиды, Дел, воспитали как чулу, – я хотел выплюнуть это слово, чтобы никогда больше не чувствовать на языке его ядовитый вкус. – Это слово означает раб, Дел. У меня даже не было имени.

Ее глаза широко раскрылись.

– Раб!

Я вглядывался в ее изумленное лицо, опасаясь увидеть отвращение (в Пендже рабство – позор, от которого избавляет только смерть), но видел только ужас, не меньший чем мой. Она смотрела на меня сочувственно и внимательно.

Может на Севере и нет рабства (или они не считают его чем-то страшным), но рабство на Юге, особенно в Пендже, гарантирует жизнь, полную страданий и унижений. Раб нечистый. То, как он живет, жизнью назвать нельзя. На Юге раб – вьючная скотина. Животное для работы, которое стерпит любые побои, ругань, унижения. Раб не распоряжается ни своим телом, ни своей душой. Раб не личность. Раб не человек. Он меньше чем собака. Меньше чем лошадь. Меньше чем коза.

Раб ненавидит самого себя.

На Юге раб – просто вещь.

Куча навоза на земле.

В ней я и привык спать, когда мне разрешали прилечь.

Я услышал, как тяжело дышала Дел, жадно втягивая воздух сквозь стиснутые зубы, и понял, что произнес все это вслух. Я хотел вернуть слова назад, разжевать их зубами и запихнуть в глотку, где они навеки скроются от всех, откуда они никогда не вырвутся.

Но было уже слишком поздно. Я произнес их.

Я закрыл глаза и почувствовал, как пустота снова заполняет мою душу. Это ощущение ни на миг не оставляло меня в детстве. Потом появились гнев, разочарование, ярость. И безумный страх, который дал мальчику мужество пойти на сильного кровожадного зверя с грубым деревянным копьем.

Нет. Не было никакого мужества. Было отчаяние. Потому что мальчишка знал, что может получить свободу только убив зверя.

Или погибнув в его логове.

– И ты убил его.

Я посмотрел на Дел.

– Я сделал больше, баска… Это из-за меня он пришел. Я вызвал его.

Губы Дел приоткрылись. Она уже готова была задать вопрос, но промолчала. Она начала понимать.

Я глубоко вздохнул. И впервые рассказал правду о том, как завоевал свою свободу.

– У Салсет жил мужчина, волшебник. Салсет преклонялись перед ним, он обладал силой, – я пожал плечами. – А для меня он был больше, чем волшебником. Он был богом, спустившимся ко мне на землю, потому что он пообещал мне полную свободу, – я хорошо помнил его голос – мягкий, ровный успокаивающий, говорящий, что я могу стать свободным. Волшебник сказал, что человек сам может добиться свободы для себя если воплотит в жизнь свои сны и видения. И если я очень сильно буду верить, я стану тем, кем захочу. Он объяснил, что магия, которой он владеет, доступна немногим, а та, которая нужна была мне, могла починиться любому. Я глубоко вздохнул, вспоминая все его слова. – Я бегал за ним везде, хотя меня за это били. Он понимал меня и старался помочь. Он дал мне игрушку.

– Игрушку?

– Песчаного тигра, вырезанного из кости, – я пожал плечами. – Безделушка. Он сказал, что игрушка может дать ребенку свободу в мечтах, а свобода ума это свобода тела. На следующий день он исчез.

Дел ничего не говорила. Она молча ждала.

Я посмотрел на правую ладонь, где остался отпечаток Северного меча, и подумал, что Дел могла бы понять значимость силы, которую я призывал, потому что сама общалась с ней.

– Я взял игрушку и по ночам разговаривал с ней. Я дал ей имя, придумал историю, всю жизнь с момента рождения. Я наделил ее страшным, неутолимым голодом, – в моих ушах зазвучало эхо голоса, нашептывающего в уши цвета слоновой кости. – Я мечтал о таком избавлении, чтобы даже шукар убедился, что я заслуживал свободу. Я просил тигра прийти, чтобы я мог убить его.

Дел ждала. В хиорте стояла тишина.

Я вспомнил, как ощупывал пальцами гладкую кость, как ласкал ее, нашептывая, стараясь не чувствовать вонь навоза и коз и боль от удара кнутом, позабыть о душевной муке мальчика, мечтающего стать мужчиной и низведенного до положения вьючной скотины.

И я уходил в свой мир, мечтая о свободе, которую он мне принесет.

– И он пришел, – продолжил я. – Тигр пришел к Салсет. Сначала я обрадовался: теперь я мог завоевать свою свободу. Но потом понял, чего эта свобода будет стоить, – в желудке знакомо похолодело. – Мой тигр пришел потому что я вызвал его. Настоящий песчаный тигр, большой и свирепый, такой, о котором я мечтал, наделенный страшным голодом. И чтобы утолить этот голод, он начал есть всех, кто попадался, – я не мог отвести взгляда от ясных глаз Дел. – Детей, баска. Он начал есть детей.

Короткий вздох сорвался с ее губ. Она все понимала.

Я тяжело сглотнул, чувствуя, что замерзаю в духоте хиорта.

– Салсет не пользуются оружием и не умеют убивать. Это племя выращивает коз для еды и торгует ими. Когда песчаный тигр начал есть детей, взрослые на знали даже как подобраться к нему и убить. Они пытались, два человека с ножами прокрались в его логово, но он загрыз их. Шукар колдовал, но колдовство не действовало, и он сказал нам, что это наказание за прегрешения и объявил, что сразивший тигра, его убийца, навсегда будет благословен богами племени, – я хорошо помнил его речь: злой страшный старик, который и предположить не мог, что тигра вызвал чула. Я ждал этого. В тайне от всех, я сделал копье, потому что племя ни за что бы не позволило чуле взять оружие, и пошел к логову.

Ее ладонь накрыла мой сжатый кулак.

– Твое лицо…

Я скривился, проведя сломанным ногтем по шрамам.

– Часть платы. Ты видела песчаных тигров, Дел, ты знаешь, насколько они опасны. Я пошел против вызванного мою тигра только с копьем – в мечтах я не задумывался, как смогу справиться со свирепым хищником. Мне повезло, что я отделался только этими шрамами, – я вздохнул. – Но он успел съесть четырех детей и убить трех взрослых. На мне была ответственность за эти смерти и я должен был рискнуть.

Что-то сверкнуло в ее глазах.

– Но откуда такая уверенность, что именно ты вызвал его? Это могло быть совпадением. Старый чародей сказал тебе то, что мог сказать любой человек: если чего-то очень сильно хотеть, почти наверняка получишь это. В Пендже много песчаных тигров, ты сам мне об этом говорил. Не вини себя в том, к чему ты может быть не имеешь отношения.

Я вымученно улыбнулся.

– Ты волшебница, баска. Ты знаешь, как работает волшебство. У него два конца, оно обоюдоострое. Если ты чего-то очень просишь, оно даст тебе это, но потребует плату.

Она нахмурилась.

– Почему ты назвал меня волшебницей?

– Меч, баска, необычный странный меч. И руны, покрывающие металл, – я протянул руку и впервые показал ей след от меча на ладони. – Я почувствовал его поцелуй, Дел… Я почувствовал его силу. И не пытайся это отрицать. Я определяю магию по запаху, чутьем. От этого меча несет Северным колдовством.

Дел отвернулась от меня и долго рассматривала тканую стену хиорта. Я заметил, что она несколько раз жадно сглотнула.

– От него несет еще кое-чем, – пробормотала она. – От него несет виной и кровным долгом, как и от меня. И с меня тоже потребуют плату, – я открыл рот, чтобы задать вопрос, но она попросила меня закончить рассказ.

Я вздохнул.

– Я заполз в логово в середине дня, когда тигр спал. Он съел ребенка и был сыт. Я проткнул ему горло копьем и прижал его к стене. Потом я решил, что он мертв и подошел, чтобы рассмотреть его, и тут он ожил и бросился на меня, – я снова коснулся шрамов – символов моей свободы. – Но моя ненависть оказалась сильнее, чем его, потому что он умер, а я выжил.

Дел слабо улыбнулась.

– И ты завоевал свою наколдованную свободу.

Я мрачно посмотрел на нее, отгоняя воспоминания.

– Свободы не было. Я выполз из логова, больной от яда кошки, и чуть не умер в скалах. Я лежал там три дня полумертвый и не мог даже позвать на помощь… А потом шукар и мужчины племени пришли убивать кошку… Поскольку никто не знал, кто прикончил тигра… шукар объявил, что это сделала его магия, – глотать было тяжело, горло забивала горечь и старая боль. – Я не вернулся, они решили, что меня тоже съели.

– Но… кто-то нашел тебя.

– Да, – я выдавил улыбку. – Тогда она была молода и прекрасна, у нее не было мужа, – я перестал улыбаться и отвернулся от Дел. – Не все обращались со мной как с чулой. Я был очень большим для своего возраста, в шестнадцать меня можно было принять за мужчину… и некоторые женщины оценили это. Чула не может отказаться, но… я и не хотел. Другой нежности я не знал… только в хиортах женщин… по ночам.

– Сула? – мягко спросила она.

– Сула. Она перетащила меня в свой хиорт и вылечила. Потом позвала шукара и сказала, что он не сможет отрицать того, что я убил тигра – достаточно только посмотреть на мое лицо. Эти шрамы – мое доказательство,

– я покачал головой и снова вернулся в тот день. – Перед всем племенем шукару пришлось назвать меня мужчиной, он подарил мне свободу. А когда он закончил речь, Сула – она вырезала когти тигра – дала мне это ожерелье, – я коснулся пальцами шнурка. – Я никогда не снимаю его.

– Смерть мальчика, рождение мужчины.

Кажется она поняла.

– В день, когда я надел это ожерелье, я ушел из племени. Больше я не встречал Салсет… пока они не нашли нас.

– Кошка, которая всегда ходит одна, – Дел слабо улыбнулась. – Ты уверен, что ты достаточно жесткий, чтобы прожить здесь еще немного?

– Песчаный Тигр достаточно жесткий для чего угодно.

Она взглянула на меня с вызовом, но тут же закрыла глаза.

– Бедный Тигр, ты выдал мне свой секрет. Теперь я должна рассказать тебе мой.

Но она не рассказала.

12

Дел поправлялась медленно. По ее словам, она самой себе казалась старой женщиной, высохшей и неловкой. Сначала ее перестали заворачивать во влажную ткань, потом обмазывать пастой алла, но Сула еще долго втирала в кожу Дел масло того же алла, чтобы кожа не треснула от непривычного движения. Постепенно ярко-розовый цвет поблек, и Дел снова стала похожа на Северянку, которая вошла в кантину в поисках танцора меча по имени Песчаный Тигр.

Выговорившись перед Дел, я глубоко похоронил старые обиды и чувствовал себя так, будто из моей души изгнали свору гончих аид. Хотя я по-прежнему оставался чужим для племени, я больше не считал себя чужаком. Я отличался от Салсет, но уже не так, как в детстве. Безымянный мальчик, чье прошлое, настоящее и будущее определялось жребием раба, исчез.

Теперь, когда молодые женщины смотрели на меня, я спокойно встречал их взгляды.

И когда однажды шукар, проходя мимо меня, пробормотал себе под нос что-то оскорбительное в мой адрес, я шагнул к нему и заставил его остановиться.

– Чулы больше нет, – громко объявил я. – Есть только Песчаный Тигр, обученный шодо танцор меча седьмого ранга, и к такому человеку Салсет должны относиться соответственно.

За шестнадцать лет Салсет вбили в меня определенные правила поведения так, что за шестнадцать лет без Салсет я не смог забыть их, как оказалось. Даже бросив вызов шукару, я по привычке почувствовал себя маленьким и беспомощным. Я с трудом заставлял себя смотреть ему в лицо, встречать его взгляд, потому что долгие годы мне было разрешено смотреть только на его ноги.

Шукара должны уважать и почитать, он не такой как все. Он не простой человек. Он знаком с магией. Его боятся. Когда-то его коснулись боги и на месте прикосновения осталось большое винно-красное пятно, тянувшееся от подбородка до левого уха по высохшему старому лицу. У Салсет нет ни правителей, ни вождей, ни военных лидеров. Они подчиняются голосу богов (шукар означает «голос» на языке Салсет) и голос говорит им, что делать и куда идти. Он определяет жизнь племени, пока боги не заберут его и не выберут другого.

Бросив вызов старику на глазах у всего племени, я впервые почувствовал себя по-настоящему свободным и независимым. Даже получив свободу после убийства тигра, я не мог смотреть в глаза этому человеку и просто ушел от него и от других. От памяти о тигре, которого я вызвал.

Он стоял передо мной, одетый в шафрановый бурнус. Годы стерли золотистый оттенок его кожи, густые черные волосы поседели. Он по-прежнему зачесывал их назад и смазывал едва пахнущим маслом, чтобы они не скрывали винно-красный знак расположения к нему богов. Глядя на этот знак, каждый понимал, кто перед ним, какой властью он обладает. И когда взгляд черных глаз впился в мое лицо, я понял, что ненависть старика ко мне не ослабела.

Он демонстративно приоткрыл губы, оскалился как собака, показывающая свое превосходство, и плюнул на землю рядом с моей правой ногой.

– Ты ничего от меня не дождешься.

Ну, другого я и не ожидал. Но отказ проявить обычное уважение (самое сильное оскорбление по обычаям Салсет) все же задел меня.

– Шукар, ты голос богов, – сказал я. – Конечно они говорили тебе, что Песчаный Тигр ходит где захочет, независимо оттого, каким тигренком он был, – теперь шукар слушал внимательно. Он посмотрел мне в глаза и я не отвел взгляда. – Ты ничем не отблагодарил меня, когда много лет назад я убил кота, – отметил я, напоминая шукару о неудачной попытке спасти племя.

– Теперь, на глазах у всех, я заявляю о своих правах. Ты уклонишься от своих обязанностей? Навлечешь немилость на Салсет?

Я не оставил ему выбора. Вокруг стояли люди (многие из них знали меня только как Песчаного Тигра) и злобный старик понимал, что должен был уступить. Я не потребовал благодарности когда убил песчаного тигра, и этим освободил шукара от очень неприятной обязанности. Теперь я заявлял о своих правах и требовал справедливости. Он не мог не выполнить мою просьбу.

– Мне нужны две лошади, – сказал я, – вода и еда на две недели. Когда я попрошу.

Его рот заработал. Он жевал орех беза, и я видел его желтые зубы. В Пендже считают, что беза, действуя как легкий наркотик, усиливает магические способности человека. При условии, что такие способности у него вообще есть.

– Мы вернули тебя к жизни, – веско заметил шукар. – Мы вырвали тебя и женщину у песка.

Я сложил руки на груди.

– Да, но это же Салсет сделали бы и для любого другого. Я признателен племени за спасение, но и ты должен отнестись с уважением к моей просьбе.

Я лениво пробежался пальцами по черному шнурку, на котором висели когти. Ненавязчивое напоминание о том, как я завоевал свою свободу.

И о том, что у шукара не было выбора.

– Когда ты попросишь, – горько сказал он и повернулся ко мне спиной.

Я смотрел ему вслед и думал, какое удовлетворение должна была принести мне победа над ним, но она оказалась не такой сладкой, как я ожидал. Когда человеку неохотно дают то, что полагается ему по праву, радости не испытываешь.

Дел поднялась на ноги раньше чем я ожидал. Она передвигалась медленно, опираясь на посох. В первый раз увидев это, я возмущался до тех пор, пока она не пробормотала что-то на своем Северном языке. Слова прозвучали зло, расстроенно и нетерпеливо, и я понял, что она почти здорова.

Я вздохнул с облегчением. Нечего было и думать об отъезде, пока Дел лежала в забытьи песчаной болезни. Оставить ее я не мог, а пребывание среди Салсет нарушало душевное равновесие, которого я так упорно добивался с той минуты, как оставил племя. Я был слишком уязвим для всего, что напоминало мне о прошлом. Пусть ненадолго, но Песчаный Тигр ослабил защиту, а этого я просто не мог себе позволить. Я был профессиональным танцором меча, одним из немногих, готовых взяться за любую опасную работу. У танцора меча нет ни времени, ни места для сентиментальности или переживаний. И если он хочет и дальше заниматься своим делом, он должен думать только о том, что необходимо ему для сохранения жизни.

Дел вышла когда я валялся в тени хиорта Сулы. Она снова надела свою тунику (Сула зашила и вычистила ее) и я четко видел каждую руну, вышитую на светлой замше. Новая кожа успела огрубеть и приобрела нормальный оттенок (а может стала чуть темнее). Побелевшие под солнцем волосы Дел стянула сзади голубым шнурком, подчеркнув безупречный овал лица. Она стала тоньше, медлительнее, но двигалась с прежней грацией и изяществом, которые я обожал.

Обожал настолько, что у меня сразу пересохло во рту. Если бы я не был уверен, что она еще слаба после болезни и легко устает, я уложил бы ее на землю рядом с собой: давно пора было провести расследование и выяснить, чем кроме золота она может заплатить.

Замечтавшись, я запоздало сообразил, что в руке Дел был меч.

– Дел…

– Потанцуй со мной, Тигр.

– Баска… приди в себя.

– Мне нужно, – она не хотела ничего слушать. – Что я смогу сделать в круге, если не буду тренироваться? Ты ведь и сам это знаешь.

Я нахально валялся на песке и разглядывал ее, но ответить постарался вежливо.

– Аиды, женщина, ты почти умерла. А если я войду с тобой в круг, перед тобой снова откроется дорога в другой мир, – хмурясь, я посмотрел на обнаженный меч и снова увидел как беспорядочно извиваются тени под тонкой коркой металла, запутывая глаз. Я сморгнул.

– Ты недостаточно умел для этого.

Я оторвался от меча и посмотрел на нее.

– Я, – объявил я с достоинством, – лучший танцор меча в Пендже, а возможно и на всем Юге. (Я почти не сомневался, что был лучшим на всем Юге, но мужчина не должен забывать о скромности).

– Нет, – сказала она. – Мы не проверяли друг друга по-настоящему.

Я вздохнул.

– Ты хороша с мечом… Я видел это, когда мы танцевали перед Ханджи… но ты не танцор меча. В истинном смысле.

– Я обучалась, – сказала она. – Почти как ты. А перед этим меня учили мой отец, дяди, братья.

– Обучалась? – переспросил я. – По всем правилам?

– С соответствующими ритуалами.

Я внимательно изучал ее. Я мог допустить, что она занималась с отцом, дядями и братьями, потому что сражалась она мастерски – для женщины – но ритуальное посвящение? Я вспомнил свое обучение у шодо. Даже на Севере вряд ли женщину допустили бы в школу подобную той, в которой учился я.

– Ритуально? – переспросил я. – Конечно ты быстрая, гибкая, ты способнее, чем я ожидал. Но у тебя нет силы, выносливости и холоднокровия?

Она натянуто улыбнулась.

– Я Северянка… Он объявляет меня волшебницей и сомневается, есть ли во мне холод.

Я поднял одну бровь.

– Ты понимаешь, что я имею в виду. Остроту.

– Остроту, – эхом отозвалась она, пробуя слово.

– Танцор меча не просто мастер клинка, баска, – объяснил я. – Не станешь танцором меча просто изучив ритуалы. Танцор меча – убийца. Человек, который сможет всадить в противника меч без сожаления. Я не хочу сказать, что убиваю только ради того, чтобы послать кого-то в аиды – я не борджуни – но если мне хорошо заплатят и подвернется случай, я вытащу Разящего и проткну им живот любого человека, которого потребуется лишить жизни.

Дел смотрела на меня сверху вниз; я так и не потрудился встать.

– Попробуй проткнуть меня, – предложила она.

– Аиды, женщина, у тебя песок в голове, – с отвращением пробормотал я.

Она долго изучала мою ленивую позу, а потом выражение ее лица изменилось. Дел заулыбалась. Я успел хорошо ее узнать и тут же насторожился.

– Я хочу заключить с тобой сделку, Тигр.

Я ухмыльнулся.

– Потанцуй со мной, – сказала она, – потанцуй… И когда мы найдем моего брата, я заплачу тебе не золотом. Ты получишь кое-то получше.

Должен признать, мне с трудом удалось сохранить равнодушное лицо.

– А если мы никогда не найдем твоего брата? Что это за сделка?

– Мы найдем его, – тут же холодно отрезала она. – Потанцуй, Тигр. Мне это нужно. И если мы доберемся до Джулы и не найдем никаких следов Джамайла… я выполню условия сделки, – она пожала плечами. – Золота у меня больше нет. Нет даже меди.

Я смотрел на нее и заставлял себя не ощупывать глазами ее тело. Мы были не на рынке, и кроме того, я уже видел все, что она могла предложить.

– Договорились, баска.

Солнце сверкнуло на лезвии ее меча.

– Потанцуй со мной, Тигр.

Я посмотрел на ее оружие.

– Против этого? Нет. Найди другой меч.

Она помрачнела.

– Это мой меч.

Я медленно покачал головой.

– Хватит секретов, баска, мне это надоело. Что это за меч и кто охотится за тобой?

Дел побелела так, что я испугался, как бы она не потеряла сознание, но она справилась с собой. К ней вернулось самообладание и она только крепче сжала зубы.

– Это мое личное дело.

– Ты об этом первый раз слышишь, – констатировал я. – О твоих личных делах тебе всегда сообщают посторонние?

– Я этого ждала, – неохотно объяснила она. – Меня это не удивляет. Это… кровный долг. Я в долгу перед многими истойя. Если этот человек один из них, я отвечу за содеянное, – она гордо выпрямилась. – Но это не имеет никакого отношения к моей просьбе.

– Ты пригласила меня в круг, – напомнил я, – и хочешь, чтобы я танцевал против заколдованного меча?

– Он… не заколдованный, – она старательно подбирала слова. – Это не то, что ты думаешь. Я не отрицаю, что в нем есть сила… но сначала ее нужно призвать. Почти так же, как ты вызвал своего тигра, – Дел взглянула мне в глаза. – В танце против Песчаного Тигра мой меч будет обыкновенным.

Я посмотрел на свою ладонь и сжал пальцы, чтобы спрятать рубец. Но от воспоминаний о боли и таинственной силе было не так легко отмахнуться.

Перевязь лежала справа от меня. Я вытащил Разящего и поднялся.

– Круг маленький, – предупредил я. – Танец короткий и медленный. Я не хочу, чтобы твоя смерть была на моей совести.

Дел улыбнулась дикой улыбкой, показав зубы.

– Кайдин Песчаный Тигр, ты оказываешь честь своей истойя.

– Ничего подобного, – разуверил я Дел. – Я ее просто развлекаю.

Постепенно к ней возвращалась привычная гибкость. Она снова двигалась быстро как кошка (обычная кошка, не песчаная). Я сдерживал удары и скорее дразнил ее, опасаясь переутомить. Она это понимала, но изменить ничего не могла. Пару раз она попыталась прижать меня, ускоряя танец так, что удары меча сливались в сверкающую завесу, но я отбил атаки давно известными мне приемами, не пришлось даже напрягаться. Требовалось время, чтобы к ней вернулись силы и старый темп.

В наших стилях не было ничего общего, но этого и следовало ожидать от мужчины и женщины. Выпады Дел были быстрее и короче, для танца ей хватало небольшого пространства. Такие удары требовали большой силы и подвижности рук, особенно запястий. Оказалось, что Дел действительно знала законы танца, но тренировал ли ее шодо, или на ее языке кайдин? Я сомневался. Во-первых, она не включала никаких ритуалов в основной танец. Она просто двигалась, двигалась хорошо, но я не видел формальных частей танца. Не было подписи. Ничего, что свидетельствовало бы о ритуальном посвящении. Никаких отличительных признаков настоящего мастера. Не было всего того, что помогало отличить учеников двух разных учителей.

Но когда я смотрел на ее светлые волосы, темневшие от пота, гибкие руки и ноги, мягко сгибавшиеся в круге, я не мог отрицать, что кто-то ее учил. Кто-то очень высокого ранга.

Но недостаточно высокого, чтобы танцевать против Песчаного Тигра.

Я не хвастаю.

Несколько недель промелькнули в тренировках, и к Дел вернулись силы. Масло алла Сулы предохраняло кожу, природное здоровье и крепкий организм сделали остальное. Через пять недель после нашего спасения из песков мы с Дел сели на лошадей, которых я потребовал у шукара, и покинули лагерь Салсет.

Мы повернули на Юг. Дел сверлила меня холодным, обвиняющим взглядом.

– Женщина беспокоится за тебя.

– Сула? Она хорошая. Лучше, чем остальные.

– Наверное она очень любила тебя, когда ты жил с племенем.

Я пожал плечами.

– Сула заботилась обо мне… и многому меня научила.

Я вспомнил уроки в темноте и уединении ее хиорта и снова увидел располневшую пожилую женщину. Неужели когда-то я мог мечтать о ночи с ней? Но вспышка неверия тут же погасла. Когда я убил песчаного тигра, Сула была молода и прекрасна. В отличие от остальных, она относилась ко мне с пониманием и добротой. И она сделала меня мужчиной. Во всех отношениях.

– Мне нечего было дать ей, чтобы отблагодарить, – пожаловалась Дел.

– Сула не ждала, что мы будем раскланиваться перед ней.

Я увидел неподдельное раскаяние на лице Дел и запоздало пожалел о собственной грубости.

– Мне очень неудобно, – тихо продолжила она. – Сула заслуживала подарка. Я, как гость, обязана была отблагодарить ее за доброту и щедрость. – Она вздохнула. – У нас на Севере меня бы посчитали грубым, бессовестным человеком, не знающим что такое обычная вежливость.

– Сейчас ты на Юге. Ты не грубая, не бессовестная и достаточно вежливая, – отметил я и тут же ухмыльнулся. – А когда ты собираешься отблагодарить меня?

Дел внимательно посмотрела мне в лицо.

– Ты нравился мне больше, когда считал, что я умираю от песчаной болезни. Ты был лучше.

– А меня вообще не назовешь хорошим.

Она задумалась.

– Может и так.

Я придержал лошадь и Дел поравнялась со мной. Вообще-то я был приятно удивлен лошадьми, которых выбрал для нас шукар: оба мерина были невысокими, крепкими, рожденными и выросшими в пустыне. Мне достался рыжий, с черными гривой и хвостом. Дел ехала на темно-гнедом с белой проточиной на морде. Ярко-красные чепраки под невысокими седлами были старыми и потертыми, кто-то срезал кисточки с плетеных желтых поводьев, но эти мелочи меня не тревожили. Гораздо важнее были сами лошади.

– Что ты собираешься делать, когда доберемся до Джулы? – спросил я. – Твоего брата похитили пять лет назад. Это долгий срок, особенно здесь.

Дел поправила лазурный бурнус, подаренный ей Сулой – ткань задевала за перевязь. При прощании мне тоже достался бурнус, только кремовый, прошитый коричневыми нитками. И Дел, и я немедленно разрезали швы на плечах для мечей.

– Осмун сказал, что видел Джамайла среди рабов его брата Омара.

– А ты уверена, что Омар еще в Джуле? – удивился я. – Работорговцам приходится много ездить. И даже если он в Джуле, ты думаешь, что он все тебе расскажет?

Дел покачала головой.

– Я не знаю… и ничего не узнаю, пока не доберемся. Но кое-какие идеи у меня есть.

Мой рыжий попытался вцепиться зубами в короткую гриву гнедого Дел. Я высвободил правую ногу из стремени, вытянул ее вперед и врезал рыжему по морде. Он сразу потерял интерес к гнедому.

– Я не думаю, что у тебя что-нибудь получится, баска.

– Почему нет? – она откинулась в седле и передернула повод, останавливая гнедого, который уже собирался отомстить моему рыжему.

Я вздохнул.

– Неужели даже ты не понимаешь? Ты права, на Юге за мальчиков с Севера танзиры и богатые торговцы, которым доставляют удовольствие определенные развлечения, готовы платить большие деньги, но эти извращения не для всех. За девушек с Севера тоже дают много, – я посмотрел ей в глаза. – Как, в аиды, ты собираешься кого-то искать, если каждый торговец в Джуле будет пытаться заполучить тебя?

Дел начала понимать и задумалась. Потом она пожала плечами.

– Волосы перекрашу, кожа загорит. И буду прихрамывать.

– И притворишься немой? – ухмыльнулся я. – У тебя Северный акцент, баска.

Она недоверчиво покосилась на меня.

– А ты, как я понимаю, уже что-то придумал.

– Ну как сказать… – я пожал плечами. – Давай я буду его искать. Это безопаснее и наверное быстрее.

– Ты не знаешь Джамайла.

– Ты мне расскажешь о нем. Кроме того, вряд ли в Джуле много мальчишек, которым… сколько? Пятнадцать? Думаю, будет нетрудно его обнаружить. Конечно если он еще жив.

– Он жив, – никто не смог бы ее разубедить.

Для ее блага, я надеялся, что так оно и было.

– Пыль, – вдруг резко сказала Дек, показывая на восток. – Опять самум?

На востоке над горизонтом поднимались облака песка.

– Нет. Похоже на караван.

Судя по опущенной голове рыжего, он почти уснул. Я разбудил его, толкнув пятками в бока. Аиды, как мне не хватало моего жеребца!

– Поехали посмотрим.

– Напрашиваться на неприятности? После Ханджи…

– Это не Ханджи. Поехали, баска.

Мы поскакали на восток и через несколько минут увидели караван. Как и опасалась Дел, его атаковали, но сделали это не Ханджи. Я узнал борджуни. Хотя пустынные грабители были очень опасны, они имели привычку слишком долго тянуть с убийством своих жертв. Борджуни любили сначала поиздеваться.

Я взглянул на Дел.

– Оставайся здесь.

– А ты едешь туда.

– Нам нужно золото, если мы хотим узнать что-то в Джуле. Единственный способ получить его сейчас – помочь атакованному каравану. После такого подвига начальник каравана всегда бесконечно благодарен и довольно щедр.

– Если ты останешься жив, чтобы получить награду. – Дел взяла поводья в одну руку – левую. – Я поеду с тобой.

– У тебя песок в голове? – поинтересовался я. – Не будь дурой.

Правой рукой она вытащила меч.

– Тигр, мне действительно надоело слышать от тебя слово дура.

Она шлепнула гнедого по крупу плоской гранью покрытого рунами клинка и галопом поскакала к кричащим борджуни.

– Бог аид, ну зачем ты свел меня с этой женщиной! – я помчался за ней.

Обычно караван сопровождает охрана. Этот не был исключением, но большинство охранников были уже убиты или ранены, и лишь несколько человек еще пытались защищаться. Борджуни было немного, но они побеждали не количеством. Они налетали на охранников, управляя лошадьми коленями, наносили удар, отъезжали, разворачивались и довершали начатое. Борджуни не станет сражаться, стоя на земле, если можно рубить со спины лошади.

Я издал леденящий кровь вопль и влетел прямо в середину битвы, рассчитывая застать борджуни врасплох. Так и получилось, но к сожалению растерялись не только они. Вместо того, чтобы атаковать, пока борджуни застыли в изумлении, охранники тоже остановились и уставились на меня.

Тут с другой стороны повозки подлетела Дел и схватка возобновилась. Я увидел Дел мельком, когда она пронеслась мимо меня на гнедой лошади. Бурнус хлопал и трепетал, лезвие меча чертило серебристо-белые полосы, пока не покрылось кровью.

Я чуть не забыл о борджуни, удивившись ее готовности убивать, но схватка была насмерть и я выбросил из головы посторонние мысли.

Я ранил двоих, убил троих и сошелся с предводителем борджуни. Он носил серебряные кольца в ушах и ожерелье из фаланг человеческих пальцев вокруг шеи. Борджуни сражался изогнутым клинком Вашни. Странно было видеть Вашни вне племени. Обычно они горячо привязаны друг к другу, и очень редко воин покидает племя, чтобы идти своим путем.

Если конечно его не выгнали, что делало его опаснее вдвойне. Ему было что доказывать миру.

Белые зубы Вашни сверкнули в оскале на красно-коричневом лице, когда он помчался ко мне на невысокой пустынной лошадке. Рука с изогнутым мечом была высоко поднята, чтобы с размаху обрушить клинок на мою шею и одним ударом снести мне голову. Я пригнулся и услышал шипение стали, пролетевшей над моей головой. Когда Вашни развернулся для второй попытки, Разящий уже приготовился, и воин рухнул с лошади, ломая руки и ноги. Но уже без головы.

Я огляделся в поисках следующего противника, но больше никого не было. Вокруг лежали мертвецы и тяжело раненые. А потом я увидел Дел: для нее схватка еще не закончилась.

Дел стояла на песке, меч в ее руках был покрыт кровью. Она ждала. Прямо на нее скакал борджуни, сжимая в правой руке меч, а в левой нож. У застывшей перед ним женщины не было шансов на спасение.

Но Дел не пошевелилась ни от его завывания, ни от вида вида приближающейся лошади. Она ждала, и когда воин промчался мимо, опуская меч рубящим ударом, она пригнулась и полоснула клинком по ногам лошади, перерезая сухожилия.

Лошадь под борджуни упала, но воин был на ногах прежде чем животное коснулось брюхом земли, и нож уже летел в направлении Дел. Я увидел как сверкнула Северная сталь, услышал звон, и меч отбил клинок. Воин побежал к Дел, держа свой меч наготове.

Никогда еще не встречались сталь борджуни и Северное оружие. Дел мягко встретила удар плоской гранью, придержала его, развернулась, и клинок, скользнув вниз, глубоко вошел в живот мужчины.

Только когда тело рухнуло на землю я понял, что все это время не дышал. Я жадно втянул воздух и медленно подъехал к Дел. Она вытерла меч об одежду мертвого борджуни и убрала оружие в ножны.

– Ты уже занималась этим раньше, – заметил я.

– Этим? Нет, никогда. Раньше мне не приходилось спасать караван.

– Я имею в виду, тебе приходилось сражаться и убивать людей.

Дел заткнула растрепавшиеся пряди за уши.

– Да, – спокойно согласилась она.

Тяжело вздохнув, я кивнул.

– Кажется я недооценивал тебя во всех отношениях… волшебница.

Она покачала головой.

– Никакого волшебства. Просто я неплохо владею мечом.

Аиды, да, мечом она владела неплохо! Но я не стал продолжать этот разговор, потому что кто-то пытался докричаться до нас.

– Нам пора представиться. Поехали?

– Я тебя догоню. Мне нужно поймать лошадь.

Я подъехал к самой большой повозке и кивнул толстому евнуху в одежде из дорогих тканей, украшенной драгоценными камнями.

– Танцор меча! – закричал он тонким голосом. – Во славу всех богов валхайла, танцор меча!

Я соскочил с рыжего, вытер окровавленный клинок Разящего о ближайший труп и только вернув меч домой, за плечо, поприветствовал евнуха на языке Пустыни.

– Меня зовут Сабо, – представился евнух после обмена обычными вежливыми фразами. – Я служу танзиру Хаши, да озарит солнце его голову.

– Пусть так и будет, – серьезно согласился я.

Я осмотрелся и подсчитал, сколько охранников убили борджуни. Из десяти в живых остались только двое, да и те были ранены. Я нахмурился.

– Вы все евнухи?

Он отвернулся, стыдливо пряча глаза.

– Да, танцор меча. Эскорт госпожи Эламайн.

Пока я приходил в себя от изумления, подъехала Дел и соскочила с мерина.

– Вы везете госпожу через Пенджу и сопровождает ее только кучка евнухов?

Сабо покраснел и по-прежнему не поднимал на меня глаз, добровольно признавая вину. Он бы чувствовал себя ответственным за отсутствие нормальной охраны даже если бы это была не его идея.

– Мой хозяин Хаши настоял. Госпожа его невеста и он… – Сабо взглянул на меня, потом снова отвернулся и пожал плечами. – Вы понимаете.

Я вздохнул.

– Да, думаю что понимаю. Он не хотел рисковать девственностью госпожи и вместо этого рискнул ее безопасностью, – я кивнул. – Это не твоя вина, Сабо, но тебе следовало бы сообразить, чем все кончится.

Он тоже кивнул. Тройной подбородок зашевелился над высоким, украшенном драгоценностями обруче, лежавшем на воротнике одежды вишневого цвета. Сабо был темнокожим и темноволосым, но на темном лице сияли светло-карие глаза.

– Да, конечно. Но что сделано, то сделано, – он застенчиво улыбнулся, скрывая стыд. – Теперь, когда вы здесь, чтобы помочь нам, нам нечего больше бояться.

Дел иронично улыбнулась, я сделал вид, что ничего не слышал. Сабо поступил так, как я и рассчитывал.

– Я думаю, танзир будет… благодарен, когда ему доставят его невесту.

Сабо понял. Он сразу схватывал намеки.

– Ну конечно! – его бледные глаза расширились. – Мой хозяин Хаши – щедрый господин. Он хорошо наградит вас за ваш благородный поступок. Я уверен, что и сама госпожа будет очень признательна.

– А госпожа уже признательна, – произнес женский голос.

Я обернулся. Она вышла из задрапированной тканью повозки и направилась к нам, брезгливо обходя лежащие на песке тела. По пути она приподняла легкую ткань одежды, и я увидел на ее ногах маленькие голубые туфельки, украшенные золотыми кисточками.

Следуя диктату обычая пустыни, она скромно закрывала лицо вуалью. Вуаль спадала с черных волос, собранных на макушке блестящими заколками. Длинные локоны рассыпались по плечам. Вуаль была бесцветной как вода и почти невесомой. С безупречного смуглого лица на меня смотрели влажные золотые глаза.

Она опустилась на колени одним простым благородным движением и поцеловала мне ногу. Не знаю, какое удовольствие ей это доставило, если учесть как давно я не мылся.

– Госпожа, – я смущенно отдернул ногу.

Она поцеловала другую и подарила мне взгляд, полный признательности и обожания.

– Как может бедная женщина отблагодарить тебя? Разве выразишь словами свои чувства, если знаешь, что тебя спас сам Песчаный Тигр?

Ради валхайла, она узнала меня!

Сабо в изумлении ловил ртом воздух.

– Песчаный Тигр? Боги валхайла, это правда?

– Конечно правда, – отрезала госпожа, но смягчила ответ улыбкой. – Я слышала о танцоре меча со шрамами на лице и ожерельем из когтей, которые оставили эти шрамы.

Я помог ей подняться, предложив опереться на окровавленную руку. Я чувствовал себя грязным с головы до ног и совершенно неподготовленным к такого рода изящным занятиям.

– Ну-ну, – протянула Дел.

Я помрачнел, подозрительно посмотрел на нее и снова повернувшись к госпоже, улыбнулся.

– Да, я Песчаный Тигр, – скромно признался я, – и я буду более чем счастлив сопровождать тебя к танзиру, которому видимо очень благоволит судьба, раз ему несказанно повезло встретить такую прекрасную госпожу как ты.

Дел удивилась и даже не пыталась это скрыть. Она не ожидала, что мой язык может извернуться и выдать такой комплимент. Честно говоря, для меня самого это было открытием. Но комплимент произвел прекрасное впечатление на смутившуюся невесту. Она еще больше покраснела и опустила голову в трогательном смущении.

– Госпожа Эламайн, – объявил Сабо, – обручена с господином Хаши из Саскаата.

– С кем? – спросила Дел, а я одновременно с ней поинтересовался:

– Откуда?

– Господин Хаши, – терпеливо повторил Сабо, – из Саскаата, – евнух махнул рукой, полной перстней. – Это в той стороне, – он внимательно посмотрел на Дел. – А кто ты?

– Дел, – ответила она. – Просто Дел.

Ответ привел евнуха в некоторое замешательство. Может быть он ожидал чего-то большего от женщины, путешествующей с Песчаным Тигром, но она ничего не добавила и видимо не собиралась. В ее глазах, как мне показалось, вспыхивали веселые огоньки. Похоже было, что все происходящее ее изрядно развлекало.

Эламайн коснулась нежными, прохладными пальцами моего запястья, испачкав подушечки в крови, но даже не заметила этого.

– Я надеюсь, ты поедешь в Саскаат в одной повозке со мной. Этим ты окажешь мне честь.

Брови Дел поднялись до волос.

– Трудно будет защищать караван из повозки. Лучше ему остаться здесь.

Большие золотые глаза Эламайн яростно вспыхнули. Рядом с ее темной пустынной красотой Дел казалась бесцветной. Белая коса спускалась сзади по спине, а выбившиеся пряди попадали в глаза. Пыль и кровь запеклись на ее лице. Бурнус был порван и испачкан. Эламайн и Дел, стоя рядом, были похожи на королеву и кухарку, особенно для мужчины, который очень долго был наедине с женщиной, но так ничего от нее и не получил.

Эламайн улыбнулась мне.

– Пойдем, Тигр. Пойдем в мою повозку.

Решив, что последнее слово будет не за Дел (а если и за ней, то все равно ее замечания не повлияют на мое решение и последующее поведение) я посмотрел Дел прямо в глаза и улыбнулся госпоже.

– Ты оказываешь мне честь, принцесса.

Эламайн повела меня к своей повозке.

13

Признательность госпожи соответствовала моему подвигу. В уединении ее личной повозки, мягко катившейся по песку, нареченная Хаши объяснила мне, что была далеко не скромной девственницей, а опытной женщиной, которая знала, что хотела, и умела этого добиваться. А поскольку я человек очень покладистый, мы быстро нашли общий язык.

Поездка с Дел не была для меня легкой. Я хотел ее с того момента, как Северянка вошла в кантину, но понимал, что за первую же неожиданную – и нежелательную для нее – вольность она всадит в меня нож. Ночь, когда Дел положила между нами обнаженный меч, ясно показала мне, что она думала об этом вопросе, а я никогда не настаивал, если требовалось проявить лишь немного терпения. Потом, конечно, когда нас захватили Ханджи, все мысли о том, как бы заняться любовью с Дел вылетели у меня из головы.

Особенно после того, как она врезала мне коленом.

Неожиданное предложение Дел об «оплате» моих услуг когда мы доедем до Джулы затуманило мозг и взволновало тело, однако снова приходилось ждать. Но всему же должен быть предел. Дел не хотела, зато Эламайн горела желанием.

Молодая, нежная, соблазнительная, ненасытная Эламайн. Только дурак или святой отвернется от прекрасной женщины, которая от избытка признательности жаждет любви.

Как я уже говорил, я на такой подвиг не способен.

Заниматься этим приходилось конечно тихо. Невеста Хаши должна была прибыть к жениху невинной. Как Эламайн собиралась объяснять мужу, почему она не девственница, меня не интересовало и я не собирался ломать голову над этой проблемой. Мне было не до этого.

Многим женщинам нравится когда Песчаный Тигр рычит. Наверное это из-за моего имени. Иногда в подходящем месте с симпатичной женщиной, когда не было сил сдержаться, я мог порычать, и Эламайн использовала все свои таланты, чтобы заставить меня рычать как большая домашняя кошка. В конце концов мне пришлось объяснить ей, что мы должны были вести себя благоразумно и соблюдать тишину.

Эламайн просто улыбнулась и укусила меня в плечо. Я тоже умел кусаться.

Где была Дел – или чем она занималась – все это время я не представлял. Если у нее в голове было что-то кроме песка, ей следовало бы завести дружбу с Сабо, который мог использовать все свое красноречие, когда дело дойдет до разговора с хозяином о вручении нам щедрой награды. Но я знал Дел недолго и хотя считал ее довольно умным человеком, она оставалась женщиной, а их поведение было непредсказуемым. Женский род предрасположен к поступкам, которые нельзя назвать разумными.

– Кто она? – спросила Эламайн, когда мы утомившись лежали на подушках и шелках.

Я хотел поинтересоваться, кого она имела в виду, но не стал. Эламайн не была дурой.

– Это женщина, которую я сопровождаю в Джулу.

– Зачем?

– Она наняла меня.

– Наняла, – Эламайн впилась в меня взглядом. – Разве может женщина нанять Песчаного Тигра? Если только не за золото… – она показала мне кончик языка. – А это она умеет? – и Эламайн сделала рукой что-то очень изобретательное.

Когда я опомнился, пришлось сознаться, что такого Дел не умеет. Я не сказал Эламайн, что не знал, умела ли Дел что-то вообще.

– А вот так она может?

– Эламайн, – простонал я, – если ты хочешь, чтобы это приятное маленькое свидание осталось в тайне, тебе придется остановиться.

Эламайн хрипло рассмеялась.

– Они все евнухи, – прошептала она. – Кого волнует, что они знают. Они могут только мечтать провести со мной время так, как это удается тебе.

Возможно. Тем не менее я еще сохранил остатки порядочности и сообщил ей об этом.

Эламайн не обратила внимания на мое бормотание.

– Я люблю тебя, Тигр. Ты лучший.

Я не сомневался, что подобное она говорила каждому мужчине, но мне было приятно. Такое всегда приятно.

– Поехали со мной. Тигр.

– Я еду с тобой… до Саскаата.

– Я хочу, чтобы ты остался со мной.

Я изумленно уставился на нее.

– В Саскаате? Но ты же соберешься замуж, Эламайн.

– Замужество это еще не конец жизни, – раздраженно ответила она. – Конечно все будет уже не так просто, но я не собираюсь останавливаться только из-за свадьбы, – она снова улыбнулась и в золотых глазах появилось приглашение. – Больше не хочешь, Тигр?

– Спроси лучше себя.

Она захихикала и перекатилась на меня.

– Я хочу еще, Тигр. Я хочу всего тебя. Хочу, чтобы ты был моим.

Такие разговоры любого мужчину заставят заволноваться, а уж меня тем более. Я поцеловал ее как она хотела и сделал все, что она хотела, но в желудке похолодело от нехороших предчувствий.

– У Эламайн есть Песчаный Тигр, – радостно прошептала она, облизывая мне ухо.

В тот момент возразить я не мог.

Когда солнце, перекрасившее Пенджу в красный и аметистовый цвета, спустилось к горизонту, я объехал лагерь по периметру на своем рыжем мерине. Восемь повозок мы поставили в круг: в одной повозке ехала Эламайн, в остальных ее приданое и служанки.

Все сопровождающие другого пола были евнухами, и я оказался единственным мужчиной на сотни миль в округе. Если бы не способности Эламайн, я бы отвлекся на служанок, но после тяжелого дня у меня не осталось ни времени, ни сил на кого-то еще.

У одной повозки я остановился и, уставившись на пурпурную пустыню, погрузился в размышления о неожиданном – и несомненном – мастерстве Эламайн. Я не услышал как подъехала Дел. Она заново переплела и перевязала косу, успела смыть пыль и песок с лица, но я был слишком занят мыслями об Эламайн, чтобы заметить как необыкновенно мягко и нежно светились глаза Дел.

– Сабо уверен, что теперь, когда караван охраняет Песчаный Тигр, мы доберемся до Саскаата без проблем, – сказала она.

– Скорее всего так оно и будет.

Дел хихикнула.

– Она доставляет тебе удовольствие, Тигр? Или вернее нужно спросить, доставляешь ли ты ей удовольствие?

Я резко повернулся к Дел.

– Занимайся своими делами.

Она приподняла брови, изображая удивление.

– Неужели я оскорбила тебя? Может мне упасть к твоим ногам и поцеловать их?

– Хватит, Дел.

– Весь караван знает, – тихо заговорила она. – Надеюсь ты догадываешься, что господин Хаши из Саскаата довольно вспыльчивый человек. По словам Сабо он убивает всех, кто переходит ему дорогу, – Дел, как и я, рассеянно смотрела на темнеющую пустыню. – Что он скажет, когда узнает, что ты развлекался с его невестой?

– Меня в этом не надо винить, – отрезал я. – Я не мог лишить ее того, чего у нее не было.

Дел открыто расхохоталась.

– Эта госпожа не госпожа. Но мне не жаль Хаши. Полагаю, он получит то, за что заплатил.

– Что ты имеешь в виду?

– Сабо сказал мне, что отец Эламайн был более чем счастлив выдать дочь замуж. Она была… несдержанна в своих желаниях. Он пришел в такой восторг от предложения Хаши, что снизил цену за невесту. Хаши получил скидку, – она пожала плечами, – за использованный товар.

– Ты просто ревнуешь, – с запозданием все встало на свои места.

Дел усмехнулась.

– Не ревную. Зачем мне это?

Мы смотрели друг на друга. Дел – искренне развлекаясь, я – искренне злясь.

– А зачем было Сабо рассказывать тебе все это? – поинтересовался я. – Его хозяин Хаши. Откуда ему знать такие вещи об Эламайн?

Дел пожала плечами.

– Он говорит, что об этом все знают. У госпожи Эламайн жуткая репутация.

Я нахмурился.

– Но если Хаши не знает… – я не закончил.

– Похоже он знает, – отметила Дел, – но никто не знает, что дальше будет делать принц пустыни. Мне много рассказывали о том, какие они стяжатели, как они ревнивы и жаждут власти, и как жестоко обращаются с женами… Хотя это, кажется, нормально для Юга, – она посмотрела мне в глаза. – А как ты обращаешься с женщинами, Тигр?

– Продолжай в таком же духе и никогда не узнаешь.

Дел рассмеялась. Я поехал дальше по периметру, а она все смеялась мне вслед.

А мне было совсем не весело.

Вскоре Эламайн перестала изображать целомудренность и открыто заявляла о своей страсти не оставляя меня ни на минуту, даже когда я ехал во главе каравана, высматривая борджуни. В таких случаях она разрешала одному из раненых евнухов отдохнуть в ее повозке, а сама садилась на его лошадь. Под струящимися драпировками она носила широкие шелковые штаны для верховой езды, в которых ездят танзиры, и гордо гарцевала перед всем караваном. Выходя из повозки, она по-прежнему надевала прозрачную вуаль, хотя все уже знали, что это было просто лицемерием. По правде говоря, она не имела права носить вуаль – символ добродетели, но ни у кого не хватало мужества сказать ей то, что она без сомнения знала сама.

К моему удивлению, Эламайн попыталась поближе сойтись с Дел и даже несколько раз приглашала ее в свою повозку. Я даже представить себе не мог, что они могли обсуждать; меня никогда не интересовали женские разговоры. Хотя я немного беспокоился, не хотела ли Эламайн обсудить с Дел то единственное общее, что у них было – то есть меня, но ни Дел, ни Эламайн никогда не вспоминали о своих беседах.

Я долго переживал, что же могла сказать Дел, если речь шла об мне. Ее рассказ мог нанести непоправимый вред моей репутации, узнай Эламайн, что Дел не спала о мной. Но Дел есть Дел, и вряд ли она соврала. А зная Эламайн, я не сомневался, что она не поверила Северянке, даже если та отрицала нашу близость. Все это делало ситуацию еще более запутанной и я решил, что проявлю доблесть если просто не буду обращать на все это внимания.

Хотя иногда мне очень хотелось узнать, что же обо всем этом думала Дел. Между нами складывались странные отношения. С одной стороны, она понимала, что я хотел ее. Не могла она забыть и то, что обещала переспать со мной, когда мы закончим поиски в Джуле. Так зачем было скромничать и играть со мной в игры?

С другой стороны, всякое желание пропадало, когда я вспоминал, что она собиралась просто выполнить договор. Я довезу ее до Джулы – она заплатит. Раньше, когда мы с Дел ехали вдвоем, я был счастлив одним ожиданием. Теперь, когда рядом была Эламайн (ложившаяся в постель по первому зову) я обнаружил, что не так уж нуждался в Дел. Конечно я по-прежнему хотел это тело со светлой, шелковистой кожей, но уже не изнывал от желания. Я спокойно ждал платы.

Мне и в голову не приходило, что причиной этого была Эламайн. Она так выматывала меня, что даже на мечты о Дел сил уже не оставалось. Эламайн казалась ненасытной. Мы перестали притворяться, что отношения между нами были только деловыми и я оставался у нее в повозке на ночь, а иногда мы уединялись и днем. Ее служанки – хорошо обученные – прислуживали нам молча. Евнухи тоже молчали. Только Сабо выглядел встревоженным, но не пытался заговорить ни со мной, ни с Эламайн.

Дел больше не шутила. Мне хотелось надеяться, что это из-за ревности она была мрачной, но может я выдавал желаемое за действительное. Ревности не было места в характере Дел. Ни одна ревнивая женщина из тех, которых я знал, не вела бы себя так спокойно. Я не был даже уверен, что она посматривала на меня, когда я поворачивался к ней спиной.

Неужели Дел была настолько равнодушной ко мне, что ее не волновала моя связь с другой женщиной? Или она решила, что я не стоил ее беспокойства?

Меня это раздражало. Конечно она могла предположить, что не выдерживала конкуренции, но это было глупостью, потому что Дел была самой лучшей. Чистая или грязная.

Незадолго до конца нашего путешествия Сабо решил поговорить со мной. Мы ехали во главе каравана и на горизонте уже показались изломанные контуры Саскаата, города Хаши.

– Господин… – начал он.

Я отмахнулся от звания.

– Зови меня Тигр.

– Господин Тигр, позволь мне поговорить с тобой. Ситуация сложилась деликатная…

Естественно. Я этого ожидал.

– Давай, Сабо. Говори, что думаешь.

Он перебирал плетеные красные поводья. На коротких пальцах блестели перстни.

– Господин Тигр, я должен предупредить тебя, что мой хозяин совсем не мягкий человек. Не скажу, что он жесток, но он ревнивый. Он уже не молод и с каждым годом все больше боится потерять свою мужественность. Силы у него уже не те, и он пытается скрыть это, держа самый большой гарем в Пендже, чтобы все думали, что он еще молод, силен и полон желания, – глаза тревожно смотрели на меня из темных впадин. – Я заговорил об этом, господин Песчаный Тигр, потому что вынужден. Дело касается госпожи Эламайн.

– И следовательно меня.

– И следовательно тебя, – он смущенно пожал толстыми плечами и золотая отделка его белого бурнуса заблестела на солнце. – Я не должен вмешиваться в дела тех, кто стоит выше меня, но у меня нет выхода. Я хочу предупредить тебя, что мой господин Хаши будет в бешенстве, когда узнает, что его невеста уже не девственница.

– Она и до меня не была девственницей, Сабо.

– Я знаю, – он смущенно крутил кольца на пальцах. – Я уверен, что господин Хаши знает об этом… но он никогда этого не примет. Никогда.

– Ему просто не нужно обращать внимания, на то, что у его невесты чуть больше опыта, чем он ожидал, – улыбнулся я. – Поверь, жаловаться ему будет не на что. Если кто-то и возродит его силу, то это Эламайн.

– Но если она не сможет? – Сабо был перепуган не на шутку. – Если она не сможет, и у него ничего не получится, он разозлится. Взбесится. И во всем обвинит госпожу, а не себя. И будет искать способ наказать ее. Но… она госпожа высокого происхождения, и у нее богатый отец. Господин Хаши не может убить ее, и он будет искать человека, на которого обрушит весь свой гнев и разочарование. И скорее всего, он прикажет найти мужчину, который ответит за «погубленное целомудрие» его невесты, – Сабо пытался извиниться. – Все в Саскаате, я думаю, знают о репутации госпожи, но никто об этом не скажет господину, потому что он танзир. И он накажет тебя. Может даже убьет, и никто даже не попытается остановить его.

Я улыбнулся и повел левым плечом, чтобы качнулась рукоять меча.

– У нас с Разящим договор. Он заботится обо мне, я забочусь о нем.

– Тебе не позволят оставить оружие в присутствии танзира.

– Значит я не пойду к танзиру, – я посмотрел в глаза Сабо. – Доверенный слуга танзира может сказать ему, что я помог вам, и предложит передать мне награду через него.

Сабо опешил.

– Ты доверишь мне взять твою награду?

– Конечно. Ты достойный человек, Сабо.

Коричневое лицо Сабо светлело, пока он не стал похож на больного желтухой ребенка. Я испугался, что его хватил апоплексический удар.

– Никто… – начал он, замолчал и снова продолжил. – Никто еще не говорил мне такое. «Сабо туда. Сабо сюда. Протряси свои жирные складки, евнух». Я не человек для них, даже для господина Хаши, а он не такой плохой как другие, – Сабо замолчал, сжав зубы.

– Люди бывают жестокими, – тихо сказал я, – я знаю. Я не евнух, Сабо, но я тебя понимаю. Я испытал жизнь в аидах.

Он посмотрел на меня.

– Не знаю, что это было, но ты выбрался оттуда. Ты всегда должен выбираться. Песчаный Тигр должен быть свободным… и целым.

– Но Песчаный Тигр помнит времена, когда у него не было свободы, – я улыбнулся и похлопал Сабо по толстому плечу. – Но некоторым из нас нужно пройти через аиды, потому что мы выходим оттуда чище.

Он вздохнул. Черные брови сошлись у переносицы.

– Может быть, не буду спорить. За свою жизнь я накопил немало денег, господин Хаши щедр ко мне, – он махнул пальцами, унизанными кольцами. – Я ем, пью, покупаю девочек, чтобы удовлетворить то, что во мне еще осталось. Они добры. Они понимают, что все случилось не по моей воле… со мной сделали это когда я был ребенком. Но разве свобода такая? – он пристально смотрел на меня. – Свобода взять женщину, такую как Эламайн, или желтоволосую Северянку.

– Желтоволосая Северянка меня наняла, – оборвал я его, – и не больше.

От меня не укрылось неверие в его взгляде; я не мог его винить. И я снова разозлился на самого себя, потому что за всю дорогу даже не попытался приблизиться к Дел. А ведь раньше меч на песке не мог остановить Песчаного Тигра.

Но и такого меча как у Дел, из убивающего холодного льда, с чужими рунами, которые сулили болезненную смерть, я раньше не видел.

Он был не простым куском металла. В нем была сама Дел, ее чистота и гордость. Может другого человека это не остановило бы, но я не мог оскорбить Дел.

Я вздохнул и сморщился.

Сабо улыбнулся.

– Иногда мужчине не нужно быть евнухом, – неопределенно бросил он. Но я его понял.

Я огляделся, разыскивая Северянку, и нашел ее в хвосте каравана. Под яркими солнечными лучами светлые волосы казались сияющим ореолом над головой.

Она слабо улыбалась, но эта улыбка была адресована ее мыслям, а не окружающим ее людям. И уж конечно не мне.

14

Во время нашей последней встречи в повозке Эламайн была откровенна до предела. С каждой секундой мы были все ближе к Саскаату и к концу нашего романа. Она объявила, что не хочет потерять ничего из того, что я мог предложить. Я сомневался, способен ли был еще на что-то, но честно попробовал.

– Порычи для меня, Тигр.

– Эламайн…

– Мне наплевать, что они услышат. Всем давно все известно. Тебя это беспокоит? Ну порычи, Тигр.

Я порычал, но очень тихо.

Она вздохнула, повисла у меня на шее и уткнулась подбородком в плечо.

– Тигр, я не хочу тебя терять.

– Скоро ты выйдешь замуж, Эламайн, а я еду в Джулу.

– С ней.

– Конечно с ней. Для этого она меня и наняла, – интересно, что ей сказала Дел о цели нашего путешествия и касались ли они вообще этой темы.

– Может задержишься в Саскаате, Тигр?

– Твоему мужу это не понравится.

– Да ему будет все равно. Я так его измотаю, что он обрадуется возможности одолжить меня кому-то. И кроме того, ты же не позволишь мужу портить нам удовольствие.

– Знаешь, у него будет немного больше прав на твое расположение, чем у меня. По-моему для этого люди и женятся.

Она вздохнула и прижалась ко мне сильнее. Черные волосы щекотали мне нос.

– Побудь со мной подольше. Или останься в Саскаате, а потом я вызову тебя во дворец. За наградой, – она захихикала. – Я тебя достаточно наградила?

– Более чем достаточно, – ответ был от всего сердца.

– Ты достоин большего. Я представлю тебя Хаши, конечно официально и пристойно, и расскажу ему каким ты был чудесным, когда спасал караван. Как ты голыми руками расправился с бандой ужасных борджуни и вырвал меня из их лап.

– Я дрался не голыми руками и в лапы к ним ты не попадала. Не успела.

Эламайн поморщилась.

– Ну я немного приврала. Но я стараюсь для тебя, ты получишь еще большую награду. Ты хочешь награду, Тигр?

– Я люблю награды, – признался я. – Еще ни от одной не отказался.

Она засмеялась.

– А если бы я сказала, что ты получишь больше, чем можешь себе представить?

Я внимательно посмотрел на Эламайн, но увидел только шелковистые черные волосы и мягкие темные брови. Весь мой жизненный опыт доказывал, что нельзя недооценивать женщину.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Секрет. Но я обещаю… ты не пожалеешь.

Я проследил за линией ее носа.

– Ты уверена?

– Ты не пожалеешь, – прошептала она. – Нет, Тигр, не пожалеешь.

Теперь я точно знал, что пожалею.

Сабо привел нас в небольшую комнату и попросил подождать. Сам он, как только мы прибыли во дворец Хаши в Саскаате, повел Эламайн в главную часть дворца, успев только пообещать нам срочно прислать слуг. Меньше чем слуги появились и развели нас в разные комнаты. Принять ванну, как они объяснили.

Меня не пришлось подгонять, когда я увидел огромную тяжелую ванну, наполненную горячей водой и сладко пахнущим маслом. Я запрыгнул раньше чем мне успели предложить, торопливо скинув сандалии, бурнус, набедренную повязку и перевязь. Грязные, потные одежды сразу исчезли, вместо них появились шелка и туфли из мягкой кожи. Вокруг меня сновали симпатичные служанки, чему я совсем не противился. Я только беспокоился за Дел, прислуживали ли ей женщины или хотя бы евнухи.

Две служанки залезли ко мне в ванну, помогая вымыть голову и все остальное. Тут же посыпались шуточки и полусерьезные предложения развлечься втроем по-другому, и со всей этой возней купание заняло больше времени, чем я ожидал. Когда наконец-то мы выбрались из воды, я был чистым, вялым и очень расслабленным. Для полного счастья мне не хватало только хорошего обеда.

Одеваясь, я успел перекусить фруктами с подноса. Виноград был чудесным, апельсины не хуже, дыни прохладными, сочными и сладкими, а прилагавшееся к ним вино оказалось легким, но чуть приторным и прекрасно сочеталось с фруктами. Я выпил еще и меня повело. К тому моменту, когда я надел чистую набедренную повязку и темно-синий бурнус с настоящей золотой вышивкой, голова стала тяжелой. Я чувствовал себя одуревшим.

Один из дворцовых евнухов провел меня в огромный зал для аудиенций. Стены зала были затянуты шелковыми драпировками всех цветов и украшены кистями, отчего зал был похож на огромный хиорт. Хрупкие плитки мозаики образовывали головокружительный узор на полу. Узор прерывался у пьедестала, на котором покоился огромный позолоченный трон. Пустой.

Вокруг пьедестала и трона застыли евнухи в великолепных одеждах. Все они были вооружены огромными кривыми мечами, привешенными к расплывшимся талиям.

Почти бессознательно я повел левым плечом, ожидая знакомого толчка, которым Разящий напоминал о себе.

Но я ничего не почувствовал. Я забыл про Разящего и оставил его.

Аиды, я бросил меч!

Я повернулся и хотел выйти из зала, но путь мне преградил один из евнухов.

– Господин Хаши сейчас выйдет. Ты должен ждать…

– Я оставил в комнате свое оружие и должен вернуться за ним, – я кипел от злости на себя и на свою глупость.

– В присутствии танзира нельзя носить оружие.

Я злобно уставился на него.

– Я никогда не расстаюсь с мечом.

– Теперь расстался, – раздался голос Дел за моей спиной. Я повернулся к ней и она пожала плечами. – Мой тоже забрали.

– Ты позволила им коснуться ЭТОГО меча?

Она кинула на меня тревожный взгляд, и я понял, на какое слово поставил ударение. На секунду в ее глазах появилось странное выражение, сочетание гордости, мрачного предчувствия и понимания.

– Он в ножнах, – ответила Дел, – но если они вынут его… – она замолчала и чуть заметно пожала плечами. – За это я не отвечаю.

– За что? – потребовал я. – Что случится, если кто-то вынет этот меч из ножен?

Дел усмехнулась кончиками губ.

– Ты вынимал. Ты взялся рукой за рукоять. Ты можешь рассказать о последствиях лучше чем я.

Я сразу вспомнил покалывание в ладони, руке, плече, проходящее сквозь кости, плоть и кровь. Жар и холод одновременно. Я покрылся потом и поежился. И снова почувствовал себя больным. Да, она могла не бояться, что меч попадет в руки другого человека. Я знал, что никто не сможет воспользоваться им. Никто, кроме Дел.

Я покачал головой.

– Нет. Я ничего не могу объяснить. Это… не знаю, с чем это можно сравнить.

– Я тоже, – улыбнулась она.

Я кинул на нее свирепый взгляд.

– По-моему ты достойная пара этому человеку, – я указал на пустой трон танзира.

Она пожала плечами.

– Может быть.

И тут я позабыл нашу дискуссию о магических мечах, колдовстве и старике, потому что только в этот момент заметил, что сделали с Дел. Вольная девчонка с Севера, претендовавшая на звание танцора меча, исчезла. Вместо нее появилась женщина, закутанная по пустынной моде в полупрозрачные шелка цвета розы, подчеркивавшие все прелести ее тела. При каждом ее движении полоски ткани разлетались, под ними оказывалась другая ткань или мелькала длинная стройная нога. Светлые волосы, освобожденные от пыли Пенджи, сияли. Их подняли вверх и закололи золотыми зажимами, украшенными бирюзой. Не хватало вуали, но слуги наверное решили, что Дел была не настоящей госпожой, раз ехала через Пенджу с танцором меча по имени Песчаный Тигр.

– Не смейся надо мной, – раздраженно сказала она. – Я хотела остаться в тунике, но они мне не позволили.

– А кто смеется? Я глаз отвести не могу. Мне не до смеха.

– Не разглядывай, – нахмурилась она. – Тебя мать не учила хорошим манерам? – и она торопливо зажала рот ладошкой, вспомнив, что я не знал своей матери.

– Забудь, – сказал я ей. – Просто будь готова к любым неожиданностям.

Она встревожилась.

– Что? Ты думаешь будут неприятности?

Я вспомнил последние слова Эламайн. Как и когда она их произносила.

– Так, ерунда. Ты не поймешь.

Она скривила губы.

– Разве?

Но ответить я не успел, потому что уже рассматривал иссохшего старика, который шел к трону от боковой двери в сопровождении Сабо.

Он был стар. Ссутулившийся, сморщенный, трясущийся. Но черные глазки свирепо загорелись, когда он уселся на трон. Я сделал знак Дел, она тоже обернулась и спряталась за мою спину. Мы медленно пошли к трону.

– Мой господин Хаши, танзир Саскаата! – объявил Сабо. – Да озарит солнце его голову!

В том, что оно озаряло его уже очень долго я не сомневался. Ему было не меньше девяноста.

– Приблизьтесь к трону! – прокричал Сабо.

Мы с Дел были уже на полпути. Я сделал еще несколько шагов.

– Мой господин Хаши хочет объявить, как он благодарен за услугу, которую вы оказали ему, спасая его невесту от неминуемой смерти. Он благодарен вам за то, что вы привезли его невесту в Саскаат. Вы будете вознаграждены, – лицо Сабо хранило намек на загадочную улыбку.

Дел и я остановились перед пьедесталом. Я сделал традиционный пустынный знак уважения: широко расставленные пальцы прижал к сердцу и склонил голову. Дел ничего не сказала и не сделала. Ее успели предупредить, что женщина не должна говорить с танзиром, пока он не заметит ее и не заговорит сам.

Хаши жестом отослал Сабо. Евнух отошел на пять шагов за трон и замер. Его лицо ничего не выражало. Старый танзир подался вперед.

– Ты танцор меча, которого зовут Песчаный Тигр?

– Я Песчаный Тигр.

– Женщина путешествует с тобой?

– Я провожаю ее в Джулу.

– Джула не так хороша как Саскаат, – хрипло объявил Хаши со старческим раздражением.

Я не улыбнулся. Старики непредсказуемы. Старые танзиры непредсказуемы и опасны.

– Танзир Джулы слишком молод для такого высокого положения, – продолжил Хаши. – Он ничего не умеет. Его слуги не знают, что такое дисциплина. Он сам торгует рабами. Не удивительно, что в этом городе собираются все отщепенцы: воры, борджуни, танцоры мечей, обманщики-купцы и работорговцы, другие безрассудные люди, – бусинки его глаз ввинчивались в мое лицо. – Саскаат мирное, безопасное место.

– Но мне нужно в Джулу, – тихо сказала Дел и я вздрогнул.

Хаши посмотрел на нее. Его сморщенные руки сжали подлокотники трона. На покрытой пятнами коже выступали толстые как шнуры вены. Здоровый темный цвет посерел с годами и превратился в болезненно-пепельный. Не удивительно, что он больше ничего не мог в постели. Я хотел бы только увидеть лицо Эламайн, когда она встретилась с женихом.

– Эламайн, ты можешь войти, – позвал Хаши.

Я изумленно обернулся, увидел как открылась маленькая боковая дверь и в зал вошла Эламайн. Ее одели так же как и Дел, только цвета были желтыми и коричневыми, а не бледно-розовыми и красными.

Эламайн шла к трону, сладко улыбаясь. Длинные черные волосы покрывали спину и спускались до колен. Я еще ни разу не видел их распущенными и чуть не проглотил язык. Она улыбнулась шире, кинув на меня лукавый взгляд, и я осторожно покосился на Хаши, испугавшись, что он это заметил.

Он заметил. Глаза его сверкали.

– Моя госпожа Эламайн рассказала мне как добр ты был к ней и как заботлив. Как старался ты охранить ее целомудрие, – Хаши улыбнулся. – Хотя всем известно, что у Эламайн его нет.

Ее улыбка застыла. Безупречное лицо окаменело, а глаза расширились от страха и потемнели. Мне тоже стало не по себе.

– Но я все равно приму ее, – в моих ушах звенел дрожащий тонкий голос. – Я старик, мои лучшие годы давно позади и в жизни мне уже ничего не осталось. Но я подумал, что смогу еще получить удовольствие, взяв в жены прекраснейшую женщину в Пендже и убедившись, что она никогда не делила постель с мужчиной, – улыбка Хаши стала злобной, отражая все темные стороны его души. – Эламайн стала известна всему городу, переспав с десятками мужчин. У нее было столько любовников, что ее отец боялся, что ему не удастся выдать ее замуж за достойного человека. Но я сказал, что заберу ее. Возьму себе в жены. И постараюсь, чтобы она узнала, каково это, страстно желать кого-то и знать, что никогда его не получишь.

Эламайн побледнела. Я испугался, что она упадет в обморок, но она справилась с собой. Она опустилась на колени на мозаичном полу около постамента.

– Мой господин…

– Тихо! Этот танцор меча привез тебя. Я благодарен ему и сполна вознагражу как ты и просила, – он отвернулся от нее и посмотрел на меня. – Ты знаешь, что предложила моя невеста? Ловко придумано, над признать… Она просто восхитительна, – он ухмыльнулся, показав остатки зубов. – Она сказала, что знает древний обычай. Муж и жена перед свадьбой должны обменяться подарками. Особенными подарками. Подарками, которые станут очень личными и от этого будут цениться еще выше. Я согласился. Я обещал ей все, что в моей власти, – он кивнул. – Она сказала, что ей нужен ты.

– Я?

– Ты, – он сверлил меня глазами. – Ты наверное хорош, если Эламайн еще хочет тебя после нескольких ночей. Раньше такого не случалось.

– Мой господин Хаши… – начал я.

– Тихо, танцор меча. Я не закончил, – он посмотрел на Эламайн. – Она сказала, что я должен отдать ей танцора меча, потому что у нее есть достойный подарок в ответ, – снова беззубая ухмылка. – Она сказала, что если я отдам ей Песчаного Тигра, она подарит мне белокожую, беловолосую и голубоглазую женщину с Севера. Северянка будет моей.

Моя рука метнулась к левому плечу и схватила воздух. Разящего не было, ножа тоже. Я видел, как Дел повторила мои жесты, а потом застыла. На меня она не смотрела.

– Она поразительна, – Хаши не отводил взгляда от Дел. – Я согласен принять ее.

Я заметил, что высокие здоровые евнухи выстроились у меня за спиной и по бокам, держа в руках хищно изогнутые мечи. Я жадно втянул воздух и объявил:

– Мы свободные люди. Мы не чулы, чтобы торговать нами по твоей прихоти, – я не стал утверждать, что у него ничего не получится, потому что шансы у него были неплохие.

– Я ничем не торгую, – сказал Хаши. – Эламайн делает мне подарок, я его принимаю, – он улыбнулся. – Только боюсь, что не смогу отплатить ей тем же. Ты, Песчаный Тигр, уже получил удовольствие от Эламайн, но для нее ты был последним, – он кивнул, вены на тощей шее дрожали. – Ты останешься здесь, чтобы Эламайн могла видеть тебя и каждый день вспоминать о своей глупости, правда не надейся снова наставить мне рога, об этом я позабочусь, – Хаши засмеялся. – У тебя не будет такой возможности, когда ты станешь евнухом.

На этом аудиенция была окончена, потому что я бросился вперед, чтобы вцепиться в тощее сморщенное горло, и упал под тяжестью дюжины охранников.

15

Видимо по приказу Хаши мне что-то подсыпали в вино. Именно эта мысль первой пришла мне в голову после пробуждения. Я вспомнил, что рухнул на пол, едва началась драка, а это на меня совсем не похоже. Перевес у нападавших был конечно большой (я не дурак, я это понимал), и я не сомневался, что евнухи быстро расправятся со мной.

Но не так же легко!

Щедрость Хаши обернулась крупными неприятностями. Я все еще был в апартаментах на одного, но принять ванну мне уже никто не предлагал. Я лежал в крошечной камере где-то в подземелье дворца. Хаши не пожалел для меня железных украшений.

Меня положили, прислонив спиной к холодной каменной стене. Голова тупо ныла от отравленного вина и ударов, полученных в зале. Запястья были закованы в железо. Прочные обручи крепились сразу к стене, не оставляя ни одного звена цепи, что почти лишало меня возможности двигаться. Так же были скованы ноги. Я лежал вытянувшись и смотрел на вмурованные в пол железные кольца. Пока я не шевелился, чувствовал я себя относительно неплохо. Вот только я человек активный и терпение никогда не относилось к числу моих достоинств.

Я закрыл глаза, надеясь, что уменьшится головная боль, потом открыл их и попытался себя осмотреть. Во время короткой схватки с меня сорвали бурнус, и я видел все кровоподтеки выше и ниже набедренной повязки. Сандалии с меня тоже стащили, и я заметил, что мизинец на правой ноге торчал в сторону в своеобразном привете другим пальцам. Все остальное кажется уцелело, хотя и превратилось в сплошной синяк. Никто не использовал против меня ни меча, ни ножа, так что в награду за мои старания я отделался только побоями. Ни порезов, ни ран. И за это спасибо.

Камера была узкой и темной, в ней пахло испражнениями – не моими, я еще не дошел до такого состояния, но было ясно, что предыдущий жилец провел здесь много времени. Зловоние в таких местах держится долго, даже если вымыть камеру с пола до потолка. А этим обычно никто не занимался.

Шея затекла, и я не сомневался, что лежал в камере уже целую вечность, а судя по урчанию у меня в желудке, никак не меньше ночи. Очень хотелось есть. И очень хотелось пить, но это было скорее последствием отравленного вина. Я подергал железные оковы и выяснил, что они были крепкими и избавиться от них я смог бы только с помощью принесенного кем-то ключа. Вот только приносить ключ никто не собирался. Я мог рассчитывать на одну Дел, он она стала такой же пленницей как и я… правда в другом качестве.

От Эламайн помощи не дождаться, ей было не до этого. Она наверняка рыдала перед танзиром. Сабо? Вряд ли. Он верен старику. Я попался.

И тут я испугался. Потому что ни один мужчина не захочет даже думать о потере своей мужественности.

В животе похолодело, к горлу подступила тошнота и меня чуть не вырвало. Я уже видел блеск острой стали, слышал маниакальный смех Хаши, чувствовал как впивается лезвие… Я сжал зубы и крепко зажмурился, стараясь стереть эту картину, дрожа так, что по спине побежали мурашки. Лучше смерть, чем такое!

Кто-то подошел к моей камере. Подошел бесшумно, но я услышал. Я слышал все, что предвещало приближение этого. Почему Хаши так торопится? Или явилась Эламайн вымаливать прощение?

Нет, она не придет. Не в ее характере.

Но это была не Эламайн и не Хаши со своими евнухами-слугами. Дверь в мою камеру скрипнула, открылась с отчаянным визгом, и вошла Дел. Я смотрел на нее из полутьмы, уже приготовившись схватиться с охранниками в тот момент, когда откроют оковы, и биться до смерти. Но я снова получил отсрочку. Дел.

Она задержалась у низкой двери, наклонившись, чтобы пройти. Светлые волосы спадали на укутанные шелком плечи и рассыпались по груди, словно она только что встала с постели.

Постели Хаши? От этой мысли меня чуть не затошнило, а потом я разозлился. Кажется это была ревность.

– С тобой все в порядке? – еле слышно прошептала она.

– Как ты сюда попала? – зашипел я. – Как, в аиды, ты ухитрилась?

Она подождала, пока я закончил бормотать полубессвязные фразы, и показала мне большой железные ключ, поболтав им в воздухе. Ясный ответ на все вопросы.

– Быстрее, – зашипел я. – Пока они не пришли!

Дел улыбнулась.

– Этот старый танзир так тебя напугал? Песчаный Тигр, лучший танцор меча Пенджи, до потери чувств напуган стариком?

– Ты бы тоже испугалась, если бы была мужчиной и на моем месте, – я подергал оковы. – Ну заходи, Дел. Не стесняйся.

Она фыркнула, вошла в камеру и опустилась на колени, чтобы разомкнуть оковы на ногах. Я ничего не мог поделать с собой – как только она закончила, поджал ноги, чтобы защитить ту часть моей анатомии, которая не устраивала Хаши.

– Как ты достала ключ? – рявкнул я. Самый очевидный ответ тут же возник в моей голове. – Ты переспала с Хаши в обмен на ключ?

Дел, собиравшаяся открыть оковы на моих запястьях, застыла.

– А если и так, то что?

Ее длинные волосы упали мне на грудь и лицо.

– Что? Аиды, женщина! А как ты думаешь?

– Как я думаю? – она открыла один замок. – Я думаю, что ты слишком быстро делаешь выводы, Тигр.

Она говорила как рассерженный ребенок. Конечно это не ее приковали в камере, и не она ждала кастрации.

Я вглядывался в ее лицо, пытаясь найти ответ на свои вопросы.

– Значит ты переспала с этим ублюдком?

Она открыла второй замок.

– Я тебя освободила, правильно?

Я с трудом встал на колени, крепко взял Дел за плечи и повернул к себе.

– Если ты думаешь, что я с радостью соглашусь сохранить свою мужественность в обмен на такую жертву и не буду переживать из-за этого, у тебя песок в голове.

– Но ты согласишься, – отрезала она. – И любой мужчина согласился бы. А переживания… Не знаю. А ты?

– Переживаю ли? Аиды, да! Дел, я не хочу, чтобы ты подумала, что я не понимаю, какую жертву ты принесла…

Не знаю, можно ли было назвать улыбкой изгиб ее губ.

– Тигр, женщина теряет свою невинность только раз, правильно? И живет дальше. Так? И учится удовлетворять мужчину. Но если мужчина, например такой как Песчаный Тигр, теряет свою мужественность, он может и не выжить. Я права?

Прежде чем я успел ответить, она выскользнула из моих рук и вышла из камеры. Я бросился за ней, задыхаясь от отчаяния.

Меня трясло, когда я представлял Дел в постели Хаши. Я ненавидел саму мысль, что она сделала такое ради меня, даже если Дел научилась удовлетворять мужчин много лет назад. И я ненавидел себя, потому что в глубине души я был счастлив, что она сделала это и спасла меня от участи евнуха. А это было бы гораздо хуже и унизительнее, чем жизнь чулы у Салсет.

Я был счастлив, но не радовался.

Радоваться было нечему.

У последней ступени лестницы, ведущей из подземелья, стоял Сабо. Он бросил мне темно-синий бурнус и кожаный кошелек, набитый монетами.

– Это плата, – сказал он, – за спасение госпожи и меня. Может Хаши и не очень благодарен, но я сам отвечаю за себя, – он улыбнулся. – Ты обращался со мной как с человеком, Песчаный Тигр. Я немного могу для тебя сделать, но в моих силах не допустить, чтобы ты стал таким как я.

Дел протянула ему железный ключ.

– Ты дал ей ключ!

Сабо кивнул.

– Да. Я подсыпал снотворное в вино Хаши и когда он уснул, увел Дел из ее комнаты и привел сюда.

Я пристально посмотрел на Дел.

– Значит ты не…

– Нет, – согласилась она. – Но ты так хотел верить в это, – она проскочила мимо меня и скрылась в темноте.

Я взглянул на евнуха.

– Я совершил ужасную ошибку. И выставил себя дураком.

Сабо улыбнулся, и на пухлых щеках появились складки.

– Все совершают ошибки и каждый человек бывает дураком хотя бы раз в жизни. Надеюсь, больше с тобой этого не случится, – он мягко коснулся моей руки. – Иди прямо. Там вас ждут лошади.

– Разящий, – напомнил я. – И мой нож.

– С лошадьми. Иди.

Дел ждала в темноте узкого коридора. Она сменила полупрозрачный пустынный наряд на простой бурнус из абрикосового шелка, украшенный белой вышивкой. У шеи бурнус приоткрылся, и я заметил под ним знакомую тунику. Как и я, Дел была без оружия.

Я вспомнил о ее мече и подумал, не испытал ли Сабо тоже болезненное ощущение, что и я. Но спрашивать его я не стал, потому что вспомнил слова Дел: пока меч в ножнах, он безвреден.

Безвреден… Не сказал бы.

– Куда? – прошептала Дел Сабо.

– Прямо. Дверь выводит на задний двор дворца, там конюшни. Я обо всем позаботился. Там лошади и оружие.

Я крепко пожал его руку.

– Я действительно обязан тебе, Сабо.

Он улыбнулся.

– Я знаю. Но это все, что я могу для вас сделать.

Дел подошла к нему, обняла за шею и громко чмокнула в пухлую, коричневую щеку.

– Сулхайя, Сабо, – тихо сказала она. – У нас так говорят спасибо и всего тебе наилучшего.

– Уезжайте, – попросил он. – Уезжайте, пока я не решил ехать с вами.

– Давай, – согласился я. – Поехали, Сабо.

Его светло-карие глаза казались черными в полутьме коридора.

– Нет. Мое место здесь. Я знаю, что вы невысокого мнения о моем господине Хаши, но раньше он был достойным мужчиной… Я предпочитаю помнить его таким. Уезжайте, а я останусь, – он кивнул на дверь. – Идите, пока конюхи не забеспокоились и не увели лошадей.

И мы с Дел ушли. Но ушли, понимая, что освободил нас Сабо, а не те великие таланты, на которые мы претендовали.

Мы добежали от дворца до конюшен, радуясь темноте. Я решил, что было около полуночи. Луна скрылась за облаками. Мы нашли лошадей, быстро отвязали их и вскочили в седла. Знакомая перевязь Разящего свисала с передней луки, к ней был привязан нож. С невыразимым облегчением я надел перевязь через голову, застегнул ее у ребер и накинул бурнус.

Дел разбиралась со своим оружием. Серебряная рукоять ее волшебного меча уже торчала из-за плеча.

– Поехали, Тигр, – нетерпеливо сказала она, и мы выехали через ворота. Стражник, получивший золото от Сабо, отвернулся.

Копыта лошадей стучали по узким улицам Саскаата. Мы ехали на Юг. Я не хотел оставаться на ночь в городе. Может нам и стоило отдохнуть под самым носом Хаши, но танзир в пустынном городке обладает абсолютной властью и ему ничего не стоило приказать запереть ворота Саскаата и обыскивать дом за домом. Лучше было выбраться из этого места раз и навсегда.

– Вода? – встревожилась Дел.

– В мешках, – успокоил я ее. – Сабо обо всем подумал.

Мы ехали по улицам, прислушиваясь, не забьют ли тревогу во дворце, но набат не звучал. Только когда мы выехали из городских ворот, и миновали скопища лачужек, отмечающих границу владений Хаши, мы начали успокаиваться. В первый раз за всю свою жизнь я обрадовался, увидев Пенджу.

– Сколько до Джулы? – спросила Дел.

– Не меньше недели. Скорее две. Я никогда не проезжал через Саскаат. Думаю, мы немного отклонились.

– Где следующий колодец?

Я задумался.

– Русали. Городок кажется побольше чем Саскаат, хотя я его не разглядел.

– И этого хватило, – пылко сказала Дел.

Я согласился, не кривя душой.

Мы ехали полночи и часы перед рассветом, не останавливаясь из опасения, что танзир выслал за нами погоню. Я правда в этом сомневался. Ведь если все обдумать, Хаши ничего не потерял. Конечно пропала Дел, но такому человеку как старый Хаши нетрудно купить себе полдюжины красавиц или больше. Готов признать, что ни одна из них не будет Дел, но он же и не знал ее, а поэтому не понимал, что потерял.

А что касается меня… пусть он сделает евнухом кого-нибудь другого. Мне и так хорошо.

Когда солнце выглянуло из-за горизонта, мы остановились отдохнуть. Дел соскочила со своего гнедого, чуть задержав ногу в стремени, и медленно начала ослаблять подпруги. Я несколько секунд встревоженно следил за ней, потом спрыгнул с рыжего и расседлал его. Сабо умудрился вернуть нам лошадей, подаренных Салсет. Конечно никто не мог заменить мне гнедого жеребца, но я уже начал привыкать к рыжему.

Я стреножил мерина, дал ему порцию зерна (предусмотрительный Сабо засыпал его в саквы), вытащил из-под седла чепрак и рухнул на него. Руки и ноги болели от железных оков, всем остальным частям тела тоже досталось.

Дел кинула мне кожаную флягу с водой.

– Держи.

С наслаждением сделав несколько глотков, я почувствовал себя человеком. Я растянулся на спине, осторожно напряг руки и ноги, расправляя сведенные сухожилия, пока не растянул отвердевшие мышцы.

Я балансировал на грани сна и реальности, когда Дел, сидевшая на своем чепраке, вынула из ножен меч и начала внимательно рассматривать покрытое рунами лезвие. Спать сразу расхотелось.

Я перекатился на правый бок и оперся на локоть. Дел вглядывалась в клинок, поворачивая его в лучах восходящего солнца, изучала сталь в поисках зазубрин или пятен. Я видел как свет пробежал по клинку: розово-лиловый перешел в крапово-фиолетовый, в орхидейно-красный, в охряно-золотой. И сквозь все эти цвета сияла Северная сталь.

Что же это за металл…

– Ну ладно, – не выдержал я, – пришло время все объяснить. Так что это за меч?

Она засунула прядь выжженных солнцем волос за левое ухо. Я видел ее профиль: мягкий изгиб безупречного тонкого лица.

– Меч. Просто меч.

– Хватит говорить загадками, – отрезал я. – Последние несколько недель ты в каждой фразе намекаешь на то, что тебя тренировали как танцора меча. А из собственного опыта я знаю, что у твоего меча есть магические свойства. Хорошо, я сдаюсь. Что это?

Она не смотрела на меня, продолжая исследовать каждый дюйм клинка.

– Яватма. Мой кровный клинок. Ты должен знать, что это такое.

– Не знаю.

Наконец-то она взглянула на меня.

– Нет?

– Нет, – я пожал плечами. – Это не Южный термин.

Дел вздохнула и повела одним плечом.

– Это меч, настоящий меч. И у него есть имя. Он был… представлен мне, – Дел нахмурилась, и я понял, что она не может подобрать Южные слова, чтобы объяснить что-то. – Незнакомые люди после того, как их представляют друг другу уже не незнакомцы, они друг друга знают. А если узнают получше… они станут не просто друзьями. Они будут соратниками, братьями по оружию, партнерами. И… еще больше, – она нахмурилась сильнее. – Яватма становится парой истойя после получения высшего ранга. Я… кормлю меч… а меч кормит меня, – она растерянно покачала головой. – В Южном языке нет таких слов.

Я подумал о Разящем. Я достаточно часто говорил Дел, что он был просто мечом, оружием, клинком, но я кривил душой. Чем он был, я не мог объяснить, так же как она не могла объяснить, чем был ее меч. Разящий был моей силой, гордостью и избавлением. Он был моей свободой.

Но в мече Дел скрывалась и другая сила.

Я всматривался в руны на клинке, узоры на рукояти. В лучах восходящего солнца меч все время менялся.

– Холод, – сказал я, – лед… Эта штука сделана изо льда.

Пальцы Дел сомкнулись на рукояти.

– Он теплый, – прошептала она, – как плоть… и внутри он такой же как я.

По спине у меня пробежали мурашки.

– Не говори загадками.

– Здесь нет загадки, – она не улыбалась. – Он не живой… не такой, как ты и я. Но и не мертвый.

– Кровный клинок, – повторил я. – Надеюсь, он выпил свою норму.

Дел посмотрела на меч. Солнечные лучи превратили бледно-розовое лезвие в темно-красное.

– Нет, – наконец сказала она. – Не выпил, пока я не выпью свою.

Я сразу замерз. Я лежал на чепраке и смотрел на рождение дня, раздумывая, не взял ли я на себя что-то большее, чем просто обязанности проводника.

Я закрыл глаза. Одной рукой прикрыл веки, чтобы не раздражало солнце и услышал как Дел запела тихую нежную песню, будто успокаивая меч.

16

Русали был типичным пустынным городком, переполненным людьми всех племен и рас – богатыми и бедными, чистыми и грязными, больными и здоровыми, честными перед законом и мошенниками. (Вообще-то Русали точно соответствовал словам Хаши о Джуле).

Дел не потрудилась надеть капюшон и пока мы ехали по узким песчаным улицам привлекла всеобщее внимание. Мужчины останавливались посмотреть на нее, а продажные женщины громко переговаривались о Северянках, пытающихся лишить их работы.

Тогда я понял, какую совершил ошибку. Мне следовало ехать по главной улице, как любому мужчине, знающему, что у его пояса висит тугой от монет кошелек. Вместо этого я по привычке выискивал темные переулки и аллеи, как последний вор. Сам я никогда не воровал, но танцору меча обычно легче было найти работу в темных уголках города.

– Не обращай на них внимания, Дел.

– Это не впервые, Тигр.

Ну, это было впервые в моем присутствии. Мне не нравилось, как мужчины разглядывали ее. Тупые, похотливые дураки, слонявшиеся по улицам.

– Нужно продать лошадей, – сказал я, чтобы отвлечься.

Дел нахмурилась.

– Зачем? Мы пойдем в Джулу пешком?

– На случай если Хаши решит выслать за нами погоню. Если мы будем на других лошадях, на какое-то время они собьются со следа.

– Не вышлет, – Дел покачала головой. – Эламайн займет его другими делами.

– Эламайн его прикончит, – я не смог сдержаться, представив в ее постели сморщенного старика, и расхохотался.

Дел покосилась на меня.

– Может быть… ну, значит он больше не встанет у нас на пути.

Я улыбнулся.

– Все равно поменяем лошадей. Этих я продам, потом пойду к другому торговцу и куплю новых, тогда никто ничего не заподозрит, – я оглядел улицу. – Вот и гостиница, можно выпить и перекусить. Аиды, я умираю от жажды при мысли об акиви, – я соскочил с рыжего и привязал повод к кольцу в темно-желтой стене.

Местечко было грязным и пропитанным дымом травы хува. Дым висел тонкими, зеленоватыми слоями над светильниками. Окнами назывались дырки, пробитые в глиняной стене. Осмотревшись, я решил развернуться и уйти, вытащив за собой Дел.

Но Дел уходить не собиралась. Она опустилась на табуретку у пустого стола. Я раздраженно нахмурился, но помедлив, сел рядом.

– Это место тебе не подходит, – сообщил я ей.

Она подняла брови.

– Почему нет?

– Просто не подходит, – я убедился, что Разящий у меня за спиной. – Ты заслуживаешь лучшего.

Дел долго смотрела на меня. Я так и не понял, о чем она думала, но мне показалось, что дело было в моих словах. Кажется они ее удивили.

Она улыбнулась.

– Принимаю как комплимент.

– Мне все равно, как ты это принимаешь. Это место не для тебя, – раздраженный, я развернулся в поисках служанки и громко потребовал акиви.

Но я позабыл и об акиви, и о служанке когда услышал изумленный возглас Дел.

Я обернулся и увидел высокого светловолосого Северянина, который только что вошел в гостиницу.

Дел была уже на ногах. Она крикнула что-то на Северном языке и незнакомец повернулся к ней.

Сначала я даже принял его за ее брата, но вовремя сообразил, что здоровому Северянину было лет под тридцать и перепутать его с пятнадцатилетним мальчиком было просто невозможно.

Потом мне пришло в голову, что нас догнал человек, который разыскивал Дел – один из истойя, перед которыми, как она объяснила, Дел в была долгу. Она видимо подумала о том же, потому что выхватила из ножен Северный меч.

Все разговоры в кантине разом прекратились, как только посетители сообразили, что на их глазах начиналась схватка. Постепенно, один за другим, снова начали раздаваться голоса: все обсуждали женщину с Севера, державшую меч.

У меня зачесалась правая рука. Сначала я решил, что заныл след рукояти на ладони, но разжав ладонь понял, что дело было не в рубце. Просто мне очень хотелось вытащить свой меч и встать на защиту Дел.

Но ей этого кажется не требовалось.

Гостиница была маленькой, душной, тесной. Свет проходил лишь через открытую дверь и дыры, служившие окнами. От терпкого запаха травы хува першило в горле. Воздух был таким плотным, что его можно было резать ножом… или мечом.

Дел ждала. Она стояла спиной ко мне и лицом к двери. Я не мог разглядеть Северянина, темнел лишь смутный силуэт. Но я заметил его перевязь и рукоять двуручного меча, поднимавшуюся над левым плечом. В руках у него ничего не было.

Дел задала ему вопрос. Он сказал что-то и покачал головой. Я понял, что ответ был отрицательным. Дел говорила еще несколько минут, мягко перекатывая на языке странно звучащие слова.

Северянин снова покачал головой. Руки он держал перед собой. Из их разговора я понял только пару слов: одно был истойя, другое кайдин.

Дел кивнула. Я не видел ее лица, но она вернула меч в ножны, видимо удовлетворенная ответами.

Северянин смотрел на нее задумчиво. В его глазах появился теплый, заинтересованный оттенок, который появлялся в глазах у всех мужчин, когда они смотрели на Дел. Конечно он оценил ее. Северянин улыбнулся.

Он пробрался к столу и Дел жестом предложила ему сесть на свободную табуретку. Служанка принесла акиви и две чашки. Одну Дел наполнила и отдала Северянину, другую взяла себе. Мне достался кувшин.

Из их разговора я ухватил только слово Алрик и решил, что так звали Северянина. Алрик был высоким, Алрик был сильным, Алрик выглядел достаточно мощным, чтобы валить деревья.

Его светлые, вьющиеся волосы свободно падали на широкие плечи. Он носил бурнус, окрашенный в полосы пустынных цветов: янтарные, желтые, коричневые. Из-за левого плеча виднелась рукоять большого изогнутого меча. Южного меча, а не Северного, какой был у Дел. Я присмотрелся и понял, что это было за оружие: Вашни. Северянин с мечом Вашни. Насколько я знал, такое расценивалось Вашни как кощунство. Алрик видимо уже долго жил на Юге

– его кожа успела потемнеть и стала почти такой же как моя.

Я допил до дна кувшин акиви и поймал себя на том, что со злобой разглядываю нового приятеля Дел.

В разговоре проскользнуло имя Джамайл и я понял, что Дел рассказывала Алрику о пропавшем брате. Он слушал внимательно, хмурился и выплевывал резкие замечания, возможно что-то о торговле рабами на Юге. Я и сам не слишком гордился этой практикой, но никто не давал право чужаку критиковать мою Пенджу.

Дел вспомнила обо мне.

– Алрик говорит, что есть работорговцы, которые занимаются только Северянами.

– Так можно больше заработать, – согласился я.

Дел снова повернулась к Алрику, болтая с такой скоростью, что вряд ли я понял бы, даже если бы знал Северный.

Я долго терпел, но потом мне это надоело.

– Дел, – я подождал немного. – Дел, я пойду избавлюсь от лошадей, – я снова подождал, но она меня не услышала. Я шумно прочистил глотку.

– Дел!

Она испуганно вздрогнула и взглянула на меня.

– В чем дело?

– Я пошел продавать лошадей.

Она кивнула и снова повернулась к Алрику.

Я встал, с грохотом отодвинув табуретку, и несколько секунд смотрел на них. Так ничего и не дождавшись, я вышел из гостиницы, мечтая чтобы этот здоровый болван никогда не высовывал свою рожу за Северную границу.

На улице я отвязал лошадей, сел на рыжего и повел гнедого Дел в поводу по выложенной булыжниками улице. Солнце садилось, темнело, и я откровенно проголодался, но Алрик-Северянин оставил плохой привкус у меня во рту.

Почему Дел заинтересовалась им? Разве не я вез ее в Джулу? Почему она решила, что он может ей помочь?

Она набросилась на него так, будто меня не было. А я не прозевал блеск в его глазах, когда он любовался ею, и голодное выражение его лица. Дел не оставляла равнодушным ни одного мужчину.

Меня бесило собственное бессилие. Она была свободной Северянкой, а я уже успел понять, что у женщин с Севера представление о свободе было совсем не таким, как у их сестер с Юга. Из-за этого Дел могла попасть в неприятности – на Юге свободными объявляли себя только потаскухи.

Я ругался, прокладывая дорогу в толпе. Но не мог же я вернуться в гостиницу и приказать Северянину проваливать – у Дел была веская причина поговорить с ним. Причина была и у него. Алрик мог что-то знать о ее брате, хотя я в этом сомневался, а сам Северянин ждал новостей с родины. Зная привязанность Дел ко всему, что было связано с Севером, я опасался, что она могла оставить меня и связаться с ним. Кривой меч, который он носил, выдавал в нем бойца. Он мог быть даже танцором меча.

В этом случае Дел могла забыть о нашем договоре и нанять его.

К тому времени, когда я нашел местного торговца лошадьми, я был зол, раздражен и придирчив. Я продал лошадей и ушел, так ничего и не купив взамен. Я отправился в гостиницу вызволять Дел из жадных лап Алрика.

Вернувшись, я обнаружил, что за нашим столом сидели четыре Южанина. Ни Дел, ни Алрика я не увидел.

Внутри у меня что-то оборвалось. Потом я разозлился.

Я подошел к служанке, которая приносила нам акиви.

– Куда она пошла?

Служанка была темноволосая, темноглазая и кокетливая. В другое время я бы ее не пропустил, но теперь в голове у меня было другое.

– Зачем она тебе? – обаятельно улыбнулась Южанка. – У тебя есть я.

– Ты мне не нужна, – грубо рявкнул я. – Я ищу Северянку.

Служанка перестала улыбаться. Она вскинула голову и черные колечки волос рассыпались по пышной груди.

– Должна тебе сказать, ты ей не нужен. Она ушла с Северянином. Ну зачем тебе женщина Севера? Ты же Южанин.

– Куда они пошли?

Она надула губки, потом кивнула головой на запад.

– Туда. Но вряд ли она хочет, чтобы ты ее нашел. Ей и с Северянином было неплохо.

Я угрюмо поблагодарил, бросил служанке медную монету из кошелька, который дал Сабо, и вышел.

Я прошел по людной улице, останавливаясь то здесь, то там, чтобы расспросить торговцев, не видел ли кто высокую девушку с Севера и здорового Северянина, одетого по-Южному. Все видели (кто может забыть Дел?). Конечно все они клялись, что не уверены, она ли это была, но монеты помогали им вспомнить точно. Я понял, что если моя прогулка затянется, денег Сабо хватит ненадолго, но городок Русали оказался несколько больше чем кроличий садок, и без подсказок я мог бы потратить недели, обшаривая тупики, аллеи и переулки.

Чем дольше я искал, тем голоднее становился, что совершенно не улучшало мне настроения. Я устал и удивляться этому не приходилось. Когда я остановился все обдумать, я вдруг понял, что за последние два месяца прошел через мельничные жернова благодаря Дел. Меня исцарапал песчаный тигр, засыпал самум и «приютили» Ханджи. Потом меня оставили умирать (и запечься до сухой шкурки) в песках, я попал в лапы Хаши из Саскаата (и конечно Эламайн) – и в награду за все это один день, которого не видно было и на горизонте. А силы у меня были уже на исходе.

Солнце заходило и тени сгущались, раскрашивая аллеи и улицы всеми оттенками коричневого и топазового. Я осторожно пробирался по переулку, ожидая любых неприятностей. В Русали, как и в большинстве городов пустыни, собирались люди самых разных нравов и наклонностей. Меня трясло при мысли о том, что Дел могла пройти здесь без сопровождения.

Конечно Алрика можно было посчитать сопровождением, меч он носил не для красоты, но я почти не сомневался, что Северянин занимался работорговлей и не смог удержаться от искушения, увидев Дел. Ее могли связать, заткнуть рот и запереть в грязной камере, чтобы утром отвезти к богатому танзиру.

Или (самое страшное для меня в данную минуту) здоровый Северянин мог оставить ее себе.

От этой мысли я заскрипел зубами. Я видел их перед собой: две светлые головы, бледная кожа рук и ног, гибкие тела, сплетенные в тесном объятии.

(Я видел как Дел позволяла ему то, что не позволяла мне, потому что он родился на Севере, а не на Юге – значит он был выше меня.) Я видел как он смеялся, слушая рассказы Дел о нашем путешествии. Как они издевались над большим тупим Южанином, который называл себя Песчаным Тигром, потому что у него не было имени, рожденным и брошенным в пустыне и воспитанным рабом, а не человеком.

Когда полная луна осветила городок и большинство владельцев лавочек заперли двери и ставни, я готов был уничтожить все, что напоминало мне Алрика-Северянина.

Поэтому я и разрубил желтую дыню, которая скатилась с кучи себе подобных около лавочки торговца.

Я застыл, чувствуя себя дураком, и долго смотрел как две неравные половинки катились по земле. Разящий пил сок и мякоть.

Украдкой я осмотрелся. Никого, хвала валхайлу. Никто не оказался свидетелем моего позора (иначе по пустыне наверняка разошлась бы байка о моем безумии). Торговец тоже ничего не услышал. Я выбрал половинку дыни почище, отряхнул ее и взял с собой.

Сладкая мякоть заставила желудок замолчать.

Воры выбрались из темноты как крысы и окружили меня в аллее. Их было шестеро, значит ребятам приходилось работать всю ночь, чтобы набрать денег для каждого. Инстинктивно я нашел ровную площадку, встал поудобнее и застыл в ожидании.

Они набросились на меня одновременно, но врасплох меня не застали. Я бросил одному в лицо остаток дыни, выхватил Разящего и резко развернулся, чтобы расправиться с ворами за моей спиной, которые не ожидали атаки. Думаю, они были несколько удивлены, когда я снес голову первому, проткнул горло второму, отрубил руку, державшую меч, третьему и снова развернулся, чтобы защититься от первых трех.

Тот, с лица которого капал сок дыни, прокричал что-то оставшимся двум, видимо приказывая им повалить меня, но они замялись. Они еще не успели прийти в себя после гибели своих товарищей. Трое, вооруженные ножами и заостренными дубинками, осторожно обходили меня, но не атаковали.

Я ободряюще взмахнул мечом.

– Давайте, парни. Разящий голоден.

Три пары глаз смотрели на меч. Они заметили, как мои руки сжимали рукоять, увидели улыбку на моем лице.

Они отступили.

– Танцор меча, – прошептал один.

Я улыбнулся шире – бывает польза и от звания. На Юге танцоров мечей считают лучшими специалистами во всем, что касалось оружия, будь это обычное воровство, налеты борджуни или настоящий бой. Танцы мечей разделялись на несколько уровней даже внутри одной школы, их слишком много, чтобы рассказывать о них подробно. Достаточно сказать, что на жаргоне воров назвать кого-то танцором меча означало заключить, что этот человек неприступен. Его не взять.

Конечно были и другие объяснения. Воры не любят нападать на танцоров мечей по трем причинам: во-первых, у танцора меча денег либо очень много, либо их вообще нет – а зачем рисковать своей жизнью, если твоя жертва может оказаться более нищей чем ты. Во-вторых, можно сказать, что танцоры мечей считались членами того же братства, что и обычные воры, а на своих нападать не принято.

Третья (и самая важная) причина: танцоры мечей умели убивать гораздо лучше, чем простые воры, потому что этим мы зарабатывали на жизнь. Я улыбнулся.

– Составите мне компанию в круге?

Они тут же извинились (достаточно вежливо), объяснив что у них срочные дела в другом месте. Распрощавшись таким образом, они скрылись в темноте. Я пожелал им спокойной ночи и повернулся, чтобы вытереть Разящего о ближайший труп…

…и понял, что совершил очень серьезную ошибку.

Вместо трех трупов лежали два. Третий, потерявший правую руку, умирать не хотел. Более того, он собирался свести со мной счеты.

Он стоял, сжимая нож в левой руке. Когда я повернулся, он бросился на меня и вонзил лезвие в правое плечо, разрезая плоть и мышцы, пока сталь не застряла в перевязи. Острие уткнулось в кость.

Я стоял слишком близко и не мог воспользоваться Разящим, поэтому пришлось выхватить свой нож левой рукой и ударить вора коленом в промежность, тут же мысленно поблагодарив Дел за прекрасную идею. Проклиная боль в плече, я перекинул нож в правую руку и ударил. Несмотря на туман, застилавший глаза, я удовлетворенно отметил, что клинок вошел точно в сердце. Вор повернулся и упал. И застыл на земле.

Я пошатнулся, нащупав ближайшую стену, прислонился к ней и выругался, надеясь, что это встряхнет меня. Разящий, затупившись от крови, лежал в песке в аллее. В таком месте не оставляют хороший меч, но мне было не до него.

Рваная рана в плече была не смертельной, но кровь текла ручьем, плечо болело как в аидах. Я зажал в левой руке складки бурнуса и прижал их к ране, чтобы остановить кровотечение. Немного отдышавшись, я наклонился и подобрал нож и меч. Наклон чуть не прикончил меня, но я, шатаясь, выпрямился, убедился, что держусь на ногах, и поспешил выбраться из аллеи. Конечно воры уважали танцора меча, когда он был в добром здравии, но воткните в него нож и он превратится в легкую добычу для каждого.

Я понимал, что если кто-то заметит мою рану, я нарвусь на новые неприятности, и мне пришлось свободно опустить руку. Я шел и чувствовал, как под бурнусом по коже стекали капли крови. Выбора у меня не было – я должен был вернуться в гостиницу и привести себя в чувство, прежде чем снова отправляться на охоту за Дел.

Моя черноглазая потаскушка сидела за столом и глаза ее расширились, когда я вошел (ну… ввалился). Думаю к тому времени я уже едва держался на ногах. Она помогла мне упасть на ближайший стул, налила изрядную порцию акиви и залила акиви мне в горло. Без ее помощи я бы разлил всю чашку. Правая рука мне уже не подчинялась, а левая дрожала.

– Я говорила, что тебе лучше было остаться со мной, – выговаривала девчонка.

– Может и так, – комната плыла и рассыпалась на части.

– Пойдем в мою комнату, – она нырнула мне под левое плечо и напряглась.

Я тупо ухмыльнулся.

– Боюсь, что сегодня ночью от меня толку не будет, баска.

Она дерзко улыбнулась в ответ.

– Это еще неизвестно, бейло. Марика знает, как оживить мужчину, даже если в нем почти не осталось крови, – она хмыкнула. – Пошли, бейло. Я помогу.

Она действительно помогла. Она протащила меня через узкий дверной проем в крошечный чулан. В углу стояла кровать (естественно), на которой видимо Марика подрабатывала.

Я сел на край, разглядывая Марику сквозь туман в глазах, и попытался изобразить повелительный тон.

– Буду спать здесь. Но утром я должен ехать в Джулу, так что не позволяй мне спать слишком долго. Меня ждет танзир.

Марика уперла ладошки в бока и расхохоталась.

– Если ты надеешься, что это предупреждение заставит меня держать руки подальше от твоего кошелька, побереги дыхание. Я присмотрю за тобой и твоими деньгами. Я не дура и не собираюсь делать своим врагом Песчаного Тигра.

Я всмотрелся в туман.

– Я тебя знаю?

– Это я тебя знаю, – усмехнулась она. – Все тебя знают, бейло. Тебя, и этот меч, и когти на шее, – она наклонилась, продемонстрировав часть своих прелестей, и нежной рукой провела по правой стороне моего лица, лаская шрамы, – и это, – прошептала она. – Ни у кого больше нет этого.

Я пробормотал что-то и рухнул на кровать. Голова кружилась и я решил, что в этом было повинно акиви на пустой желудок (не говоря уже о ножевой ране, сопровождаемой существенной потерей крови). Если Марика собиралась на себе проверить легендарные способности Песчаного Тигра, она должна была набраться терпения.

Марика сняла с меня сандалии и прошептала что-то о необходимости промыть рану и осмотреть сломанный палец.

«Новый сюжет в моей легендарной биографии», – смутно подумалось мне, и я уснул.

17

Открыв глаза, я увидел две пары глаз, рассматривавших меня в упор. Они чего-то ждали. Обе пары были ярко-голубыми. Одна принадлежала Дел.

Я резко сел, но тут же вскрикнул от боли и снова рухнул на подушки.

Дел положила мне на лоб прохладную ладонь.

– Глупый, – отметила она, – лежи спокойно.

Я снова попробовал открыть глаза, когда голова перестала кружиться и боль упала до терпимого уровня. Дел была цела и невредима, и ничем не отличалась от той Северянки, которую я видел днем раньше, только длинные волосы она снова заплела в косу. На Дел был знакомый бурнус абрикосового цвета. Он оттенял теплый, золотистый цвет загоревшей кожи.

– Как ты меня нашла? – пробормотал я.

Она подалась вперед на табуретке, положила локти на колени, а подбородок на ладони.

– Мы с Алриком вернулись и долго ждали тебя. Ты не появился. Пару дней мы бродили в округе, пока Марика не сказала нам, где ты.

Я посмотрел мимо Дел на здорового Северянина, который стоял, лениво прислонившись к стене как огромный хитрый медведь.

– Что он с тобой сделал?

Медведь показал зубы.

– Мы прекрасно провели время в моем доме. Ты этого ответа от меня ждал?

Я снова попытался сесть, но руки Дел уложили меня обратно, а я был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Я обозвал Алрика довольно неприличным словом на Южном диалекте. Он ответил не менее грязным ругательством на том же языке и без акцента. Почувствовав безвыходность положения, мы уставились друг на друга.

Дел вздохнула.

– Прекратите. Сейчас не время и не место.

– Что он сделал с тобой? – не унимался я, не обращая внимания на помрачневшее лицо медведя.

– Ни-че-го, – объявила она, четко выговаривая каждый слог. – Ты думаешь, каждый мужчина хочет затащить меня в постель?

– Каждый, кто еще не мертв… и кто еще мужчина.

Дел засмеялась.

– Я полагаю, что должна поблагодарить тебя за комплимент, сомнительный он или нет. Но сейчас меня больше заботишь ты сам, – она снова потрогала мой лоб и критически осмотрела перевязанное плечо. – Так что случилось?

– Я искал тебя.

Секунду она соображала.

– Ясно, – наконец сказала она. – Это моя вина.

Я пожал плечами и тут же пожалел, что сделал это.

– Если бы ты сидела там, где я тебя оставил, я бы сейчас не валялся в кровати с ножевой раной в плече, – я покосился на Алрика. – Ты слишком легко поверила ему, баска. А если бы он оказался работорговцем?

– Алрик? – изумилась она. – Он же Северянин.

– Точно, – согласился я, – и мы оба знаем, что кто-то разыскивает тебя за твой долг, – я нахмурился. – Ты ведь тоже решила, что это он, когда увидела Алрика. А если ты не ошиблась?

Дел покачала головой.

– Нет. С этим все ясно. При получении долга крови соблюдаются определенные ритуалы. Если бы Алрик был истойя, который охотится за мной, мы бы встретились в круге.

Алрик сказал что-то на их странном Северном языке. Меня опять исключили из разговора и я стал более мрачным, чем когда-либо. Мне совсем не нравится чувствовать себя слабым и больным, от этого у меня обычно портится настроение. А от присутствия Алрика легче мне не становилось.

Северянин сказал Дел что-то, отчего она приподнялась на табуретке. Она ответила очень коротко и быстро, но фраза включала всю гамму человеческих переживаний: неверие, изумление, отрицание и еще что-то, чего я не мог понять. Что-то как… открытие. Она пристально посмотрела на меня.

Алрик повторил предложение. Дел покачала головой. Я отрыл рот, собираясь спросить ее о чем, в аиды, они спорили, но она зажала мне рот ладонью.

– Успокойся, – сказала она, – ты и так потерял достаточно крови… споры ни к чему не приведут. Мы с Алриком должны остановить это.

– Остановить что, споры или кровотечение? – поинтересовался я, когда она убрала руку.

– Возможно и то, и другое, – объявил Алрик, удовлетворенно улыбаясь.

– Как? – подозрительно спросил я.

Его улыбка стала еще шире.

– Огнем конечно. Как еще?

– Одну минуту…

– Успокойся, – потребовала Дел. – Он прав. Марика перевязала рану, но кровь все еще идет. Нужно что-то сделать, и мы попробуем то, что предложил Алрик.

– Так это было его предложение? – я замотал головой. – Баска, он меня быстро прикончит, а потом возьмет тебя себе.

– Я ему не нужна, – отрезала Дел. – У него жена и двое детей.

– Это Юг, – напомнил я. – У мужчины есть право иметь несколько жен.

– У него есть такое право? – переспросила она. – Или он просто берет их?

– Дел…

– Он Северянин, – сообщила она, хотя я это и так давно знал. – У нас считают, что жена должна быть одна.

Алрик по-медвежьи ухмыльнулся.

– Может ради Дел я изменю своим принципам.

Я свирепо уставился на него, но он только шире заулыбался. Он был большим, сильным, и, без сомнения, красивым. И уж конечно очень уверенным в себе.

Я ненавидел таких людей.

– Что вы собираетесь делать? – я был полон самых плохих предчувствий.

Алрик указал на жаровню на полу. Я увидел, что на ней уже лежал нож с костяной рукояткой. Лезвие нагревалось.

– Вот что мы собираемся делать.

Во рту у меня пересохло.

– Других способов нет?

– Нет, – Дел ответила так быстро, что я начал подозревать, не подумывала ли и сама Дел о таком варианте.

– Где Марика? – может хоть эта девочка немного меня поддержит.

– Марика усердно зарабатывает на жизнь торговлей, – живо ответила Дел. – Другой торговлей… той, которой ты очень мешаешь, заняв ее постель.

– Нож готов, – объявил Алрик тоном, в котором подозрительно проскальзывали веселые нотки.

Я посмотрел на Дел.

– Сделай это ты. Я ему не доверяю.

– Так и было задумано, – безмятежно сказала она. – Алрик будет держать тебя.

– Держать?

Она наклонилась и обернула кусок ткани вокруг рукояти ножа.

– Я думаю, что даже для Песчаного Тигра это будет болезненный опыт. И скорее всего Тигр будет орать.

– Я никогда не ору.

Дел подняла брови, явно выражая недоверие, а потом здоровые лапы Алрика надавили мне на плечи. Его правая ладонь лежала около раны, отчего я не стал относиться к нему лучше.

– Смотри, Северянин.

Его лицо нависало над моим.

– Я могу сесть на тебя.

– Да брось.

Дел протянула мне чашку акиви.

– Выпей.

– Обойдусь. Начинай.

Она криво улыбнулась.

– Глупый Тигр.

А потом она прижала раскаленное докрасна лезвие к кровоточащей ране и мне было уже безразлично, что подумает обо мне Алрик (и даже Дел). Заорал я так, что должны были перепугаться все обитатели гостиницы. Я попытался рвануться с кровати, но Северянин надавил на меня и я не смог пошевелиться. Я просто лежал, ругался, с меня тек пот, голова кружилась, а в ноздри бил запах горелого мяса.

– Тебе это нравится, – слабо обвинил я Дел сквозь стиснутые зубы.

– Нет, – сказала она. – Нет.

Может она еще что-то говорила, но я ее уже не слышал. Я кажется куда-то вышел ненадолго.

Проснулся я в странной комнате, в странном месте и в очень странном расположении духа. Я чувствовал себя легким, разъединенным и окоченевшим. Комната ничем не напоминала чулан Марики.

– Дел, – прохрипел я.

В комнату вошла женщина. Не Дел. Женщина была черноволосая и черноглазая как Марика, но в отличие от Марики, она ждала ребенка.

– Дел с детьми, – женщина говорила на Южном без акцента. – Я Лена, жена Алрика.

– Значит… он действительно женат?

– У нас двое детей и скоро будет третий, – она погладила большой живот. – Северные мужчины крепкие дьяволы, так?

Я помрачнел, удивляясь как она может болтать такой вздор, когда Дел своим присутствием в доме несомненно разрушит эту семью. Лена сама сказала, что он дьявол (а другого я и не ожидал).

– Как я?

Лена улыбнулась.

– Гораздо лучше. Алрик и Дел принесли тебя пару дней назад. С тех пор ты спал, но ты быстро поправляешься. Если легенды о Песчаном Тигре не врут, скоро ты встанешь на ноги.

Песчаный Тигр чувствовал себя дохлой кошкой, но ей об этом не сказал.

– Я позову Дел, – Лена исчезла.

Дел пришла через минуту. Она смотрела на меня настороженно и я спросил, что случилось.

– Теперь ты снова начнешь приставать к Алрику, я права?

– А что, не стоит?

В ее глазах зажглись злые огоньки.

– Ты глупо себя вел, сам знаешь. Алрик оказал нам гостеприимство в своем доме, а места здесь едва хватает для него, Лены и малышек. Ты лежишь в единственной спальне, все остальные переселились в комнату.

Я сразу почувствовал себя неуютно, чего Дел явно и добивалась.

– Скажи им, что мы уедем как только я смогу встать на ноги.

– Он знает, – Дел придвинула к кровати трехногую табуретку. – Так что с тобой случилось, Тигр? Марика не могла нам ничего рассказать.

Я покосился на повязку на правом плече и задумался, как выглядела рана после прижигания.

– Воры. Одному из них повезло, – я помолчал, – ненадолго.

– Мне жаль, – сказала Дел с раскаянием. – Мне следовало остаться в гостинице и с тобой бы ничего не случилось. Но Алрик так хотел показать мне дом, свою жену, детей. Он очень гордится ими, – она пожала плечами. – Я с Севера, а он долго не встречал никого с родины.

– А что он делает здесь?

Она улыбнулась.

– Погоня за мечтой, как у всех. Он приехал на Юг несколько лет назад как наемник. Потом встретил Лену и остался.

– Он мог увезти ее на Север.

– Мог. Но он любит Юг, – Дел слабо нахмурилась. – Не обязательно родиться на Юге, чтобы полюбить его, ты понимаешь.

Я решил провести эксперимент и приподнялся. Комната осталась на месте. Я сел, оперся спиной о стену и прижал ноющую руку к ребрам.

– Он не хочет прибавить тебя к своей коллекции жен?

Дел перестала хмуриться и заулыбалась.

– У него есть одна жена и я думаю, она будет возражать. Тигр… нет причин ревновать Алрика.

– Я не ревную. Я защищаю. Для этого ты меня и наняла.

– Понятно, – Дел встала. – Я принесу тебе поесть. Похоже, ты голоден.

Я и правда был голоден и не стал протестовать против обеда. Я прожевал хлеб и козий сыр. Об акиви Дел конечно не позаботилась и пришлось обойтись водой (от нее никакого толку). Дел смотрела как я ел и получала наглядное доказательство того, что пациент поправляется. Едва она опустилась на табуретку, в комнату прибежали дети Алрика. Я перестал жевать и изумленно уставился на обеих, пока они одновременно пытались влезть к Дел на колени.

Две девочки, темноволосые и темнокожие как их мать, получили голубые глаза отца – привлекательное сочетание. Одной года два, другой три. Малышки двигались неуверенно и неуклюже, но от этого – как щенки – казались еще симпатичнее.

Я наблюдал за Дел и девочками. Она легко управлялась с малышками, проявляя достаточно твердости. И хотя на первый взгляд такая манера поведения могла показаться грубоватой, девочки были счастливы.

Дел кажется тоже. Она рассеянно улыбалась, поправляла вьющиеся черные волосы и мне даже показалось, что на несколько минут она ушла в какой-то свой, недоступный другим мир.

Я разрушил их идиллию.

– Ты вернешься на Север когда закончишь поиски? Встретишь кого-нибудь вроде Алрика и будешь рожать ему детей?

– Я… не знаю. Я хочу сказать… я не думала об этом. Я вообще всерьез ни о чем не думала. Только как найти Джамайла.

– А если ты его не найдешь?

– Я тебе уже говорила, я не учитываю такую возможность. Я найду его.

– Но если нет, – не унимался я, – Дел… будь реалисткой. Это замечательно, что ты все силы и способности посвящаешь мести и спасению брата… но ты должна понимать, что жизнь непредсказуема. Джамайл может быть мертв… и тогда тебе придется заняться собой.

– Тогда и займусь.

– Дел…

– Я не знаю! – выкрикнула она и голубые глаза наполнились слезами.

Я застыл, глядя на то, что сотворил своим вопросом.

Дел жадно втянула воздух.

– Ты продолжаешь вбивать в меня свое, Тигр. Ты продолжаешь говорить, что я не найду его, что у меня нет даже шанса разыскать брата, потому что женщина не может выследить мальчика, украденного пять лет назад. Но ты ошибаешься. Неужели ты не понимаешь? – ее глаза впивались в мое лицо. – Не имеет значения, что я женщина. У меня есть цель. Все остальное неважно. Я знаю, что мне нужно сделать, и я сделаю это. Я должна.

– Дел, я не хотел…

– Ты хотел. Все хотят. Все мужчины, которые смотрят на меня и видят женщину с мечом, смеются, кто про себя, кто открыто, над игрой глупой женщины и подшучивают надо мной. Подшучивают, потому что им нужно только переспать со мной, а в постели им будет наплевать на мою глупость, – она откинула косу на спину. – Но это не глупость, Тигр. Это необходимость. Обязанность. Я должна найти Джамайла. Я потрачу дни, недели, даже годы, разыскивая его, потому что если не найду… – она замолчала, как будто все эмоции, которые вызвали эту речь вдруг выплеснулись, оставив в душе пустоту.

Она долго молчала, а потом продолжила:

– Потому что если я его не найду, я предам брата, себя, семью, кайдина… и меч.

Я забыл о еде. Одна за другой девочки слезли с колен Дел и убежали, напуганные яростью и отчаянием в ее голосе. Слезы катились по щекам, но она не чувствовала их.

– Человек способен на многое, Дел, и не важно, мужчина это или женщина, – осторожно пробормотал я.

– Я могу. Я должна.

– Только пусть твое желание не перерастет в одержимость.

– Одержимость! – она возмущенно посмотрела на меня. – А что бы ты сделал? Что бы ты сделал, если бы на твоих глазах убили всю твою семью? – она покачала головой. – А я ничего не могла. Я не могла им помочь, не могла бежать, не могла даже повернуть головы, пока один из всадников не схватил меня за шею и не заставил смотреть, как они убивали мужчин и насиловали женщин, моих сестер, мою мать, и смеялись. А я кричала, рыдала и клялась, что сделаю всех их евнухами, – она закрыла глаза, потом снова посмотрела на на меня. Слезы высохли, осталась только решимость. – Эти налетчики сделали меня такой, какая я есть, как Салсет сделали Песчаного Тигра.

Я поставил рядом с собой тарелку.

– Мне казалось, ты говорила, что спряталась от налетчиков.

– Нет, – ее рот стал жесткой прямой линией.

– Тогда… – я не закончил.

– Они собирались продать нас обоих, Джамайла и меня. Все остальные были мертвы, – она ссутулила плечо, свободное от меча, – но я сбежала… после того, как долго была с ними. И бросила Джамайла.

Я медленно выдохнул.

– Баска, прости. Я был к тебе несправедлив.

– Ты не принимал всерьез ни меня, ни мое дело.

– Да.

Дел кивнула.

– Я знаю, но это неважно. Я просто наняла тебя, чтобы ты провел меня через Пенджу, – она пожала плечами. – Я заключила пакт с богами. С моим мечом. И больше мне никто не нужен.

– Секрет, о котором ты говорила, – вспомнил я, – ты о нем мне рассказала?

– Это только часть его, – согласилась она, – остальное… личное.

Она встала и вышла из комнаты.

Я смотрел на противника через круг и видел длинные светлые волосы, бугристые мышцы под золотистой кожей и меч в сильных руках…

– Хорошо, – отметил знакомый голос и я вышел из задумчивости.

Я нахмурился. Алрик смотрел на меня через неровный круг, прочерченный в песке аллеи за его домом. В руках Алрика был кривой меч Вашни. Северянин уже выпрямился и расслабился.

– Что хорошо? – спросил я.

– Ты, – ответил он. – Ты быстро поправляешься, – она пожал плечами. – Это больше не нужно.

Мы практиковались уже три дня. Плечо горело как в аидах, но танцор меча учится не показывать людям свою боль, а при случае и совсем забывать о ней. Часто просто не хватает времени, чтобы вылечиться. Ты дерешься, залечиваешь раны и снова дерешься, как только возникает необходимость.

Алрик сбросил пучок травы, прикрывавшей острые грани его изогнутого меча. Босая нога стерла часть линии. Круг в пыли уже не был нужен, мы закончили тренировку.

Я оглянулся на девочек. Они сидели тихонько, в тени стены, глаза были расширены, рты прикрыты маленькими кулачками. Алрик разрешил им смотреть только при условии, что при этом они не издадут ни звука. Девочки послушались. В два и три года они вели себя достойнее чем многие взрослые.

– Мы закончили, – объявил Алрик, тем самым разрешая им уйти. Малышки вскочили и побежали к дому.

Я наклонился, поднял брошенную перевязь и Разящий скользнул в ножны. Песок скрипел под босыми ногами. Наклоняться было еще больно, но после танца эта боль казалась пустячной.

Я перекинул перевязь через плечо, разобрался с пряжками.

– А почему меч Вашни? – я кивнул на клинок Алрика. – Почему не Северный меч, как у Дел?

– Как у Дел? – бледные брови Алрика скрылись под клочковатой челкой.

– У меня никогда не было такого меча, как у Дел.

Я нахмурился, стирая ногой линию круга.

– Ты Северянин. И танцор меча… ну, тебя можно считать танцором.

Не обидевшись на мое последнее заявление, Алрик кивнул.

– Да, танцор меча и Северянин. Но мне далеко до Дел.

– Но женщина…

– Это действительно необычно, – согласился он, – но нужно начать с того, что и сама Дел необычна, – Алрик открыл флягу, сделал пару глотков и протянул ее мне в молчаливом приглашении.

Я перестал стирать круг и подошел к нему. Мы сели рядом и прислонились к стене. Стена была теплой – на Юге тень не всегда несет прохладу.

Я сделал глоток акиви.

– Я и сам всегда считал, что Дел необычна, но это не объясняет, почему ты носишь меч Вашни.

Алрик пожал плечами.

– Был бой, – сказал он. – Я против Вашни. Мерзкий тип. Ему удалось сломать мой Северный меч, – он предостерегающе поднял руку, когда я открыл рот, чтобы запротестовать. – Нет… это был не такой меч, как у Дел. Это был обычный меч и он сломался. И когда я уже видел перед своим лицом изогнутый клинок Вашни, я решил, что мне не нужен МОЙ меч, чтобы победить. Я вырвал меч из его рук… и убил его, – Алрик улыбнулся, с нежностью поглядывая на сверкающий клинок с рукоятью из человеческой бедренной кости. – Меч я оставил себе.

– Дел называет свой яватма, кровный клинок. – Алрик кивнул. – Что это такое?

Он пожал плечами и выпил еще акиви, когда я вернул ему флягу.

– Ты сам сказал, кровный клинок. Клинок, сделанный специально чтобы полить кровь, для убийства. Да, я знаю, ты возразишь, что все мечи сделаны для этого, но на Севере все по-другому, по крайней мере… если ты танцор меча, – он вернул мне флягу. – На Севере ритуалы другие, Тигр. Вот почему мы с тобой такая плохая пара – стили слишком разные. И я думаю, у нас с Дел тоже ничего бы не получилось.

– Почему?

– Потому что ее стиль и мой будут похожи. Слишком похожи, чтобы получился красивый поединок. Работа клинком, обводы, работа ног, – он пожал плечами. – Несмотря на то, что мы учились у разных кайдинов. Все Северяне знают много одинаковых приемов и ритуалов в круге. Поэтому мы плохая пара для танца.

– Но если танец будет не до смерти…

Алрик посмотрел на меня.

– Даже если бы я был ее врагом, ни за что бы не вошел с ней в круг.

Мои брови поднялись почти до волос.

– Женщина…

– Не имеет значения, – он нахмурился, рассматривая правую ногу, которой растирал пыль. – На Юге танцоры мечей имеют разные ранги. Ученик идет вверх, увеличивая ранг, пока не достигнет своего предела. У тебя, как я слышал, седьмой, – я кивнул и он продолжил. – У меня, можно считать, третий. На Севере мне бы дали ранг выше, но нас можно сравнивать только до определенного предела. Дальше это будет как сравнивать мужчину и женщину, просто невозможно, – голубые глаза сверкнули и встретились с моими зелеными. – Я хочу, чтобы ты понял, что высочайший ранг на Севере не имеет соответствия на Юге. И дело не в мастерстве, вернее не только в нем. Здесь дело в полном, абсолютном посвящении и решимости, в полной отдаче твоей воли ритуалам танца, – он покачал головой. – Трудно объяснять, Тигр. Наверное лучше просто сказать, что Дел… если она не соврала… была истойя у ан-кайдина. Я могу объяснить тебе только то, что знаю, а знаю я немного. Я никогда не поднимался так высоко, – он снова выпил. – Скорее всего она говорит правду. В противном случае, она украла этот Северный меч… а именной клинок украсть невозможно.

Именной клинок. Снова тоже самое. Опять непонятное различие.

– У моего меча тоже есть имя.

– И легенда, – улыбнулся Алрик и сунул флягу мне в руки. – Я знаю все о Разящем, почти все танцоры мечей знают. Но… это не одно и тоже. Яватма намного больше, чем просто меч. Только ан-кайдин награждает ими избранных ан-истойя, учеников, которые доказали, что достойны кровного клинка.

– А почему у тебя нет такого меча?

– Нет потому что я не смог получить достаточно высокий ранг, чтобы заслужить его, – он говорил легко и спокойно, как будто боль затихла много лет назад. Алрик, понял я, смирился со своей участью. – А вот ЧТО это такое… трудно объяснить. Больше чем меч. Меньше чем человек. На самом деле яватма не живет, но некоторые назвали бы это жизнью, – Алрик пожал плечами. – У яватмы есть отличительные черты, как у тебя и у меня. Поэтому можно сказать, что меч живой. Но по-настоящему он оживает только объединившись с ан-истойя, который, – Алрик многозначительно помолчал, – которая получила право на него, которая знает имя меча и знает песню, – Алрик пожал плечами. – Истойя, которая получила высочайший ранг от ан-кайдина больше не истойя. Это ан-истойя. Потом ан-истойя может стать кайдином, если того пожелает. Или танцором меча.

– Кайдин – ан-кайдин, – я нахмурился, обдумывая нюансы в его голосе.

– Дел всегда называла своего учителя кайдин, без приставки.

Алрик кивнул.

– Приставка – знак уважения. Кайдин, ты бы сказал шодо, означает мастер меча. Учитель. С огромным мастерством, но учитель. Кайдин – тот, кого знают все истойя, но ан-кайдин выше. Ан-кайдин – высочайший из высочайших. Я думаю, она нарочно опускала приставку, чтобы хоть так попытаться узаконить то, что произошло.

Я нахмурился.

– А что произошло?

Алрик рукой откинул волосы с лица.

– Есть… был… на всем Севере только один ан-кайдин старой школы. Новые школы вытеснили старую, но многие истойя предпочитают следовать древними путями.

– Был? – резко спросил я.

– Он был убит год назад, как я слышал. В ритуальном поединке против ан-истойя.

Такое бывает. Даже с лучшими из нас. Не всегда легко избежать кровопролития в круге, даже если танцуешь не всерьез.

Здоровый Северянин с изогнутым мечом Вашни посмотрел на Разящего.

– Мечи… на Юге другие. Но на Севере есть мечи и мечи. Именной клинок, яватма, сделан не из простой стали. Такие мечи ан-кайдин делает для лучших учеников, для тех, кто когда-нибудь сможет занять место ан-кайдина. Я был только истойя и не мог узнать больше о кровных клинках, но что это, объяснить можно примерно так: меч, утоливший жажду кровью. И правильно выбрать первую кровь очень важно, потому что меч впитывает все умение, весь жизненный опыт человека, жизнь которого он забрал.

Выбрать кровь. Я резко взглянул на него.

– Тогда… ты хочешь сказать, что ан-кайдин был убит не случайно? Что кто-то хотел получить его мастерство?

Алрик напрягся.

– Я слышал, что это было сделано умышленно.

Я подумал о Северном мече, вспомнил чужие тени в металле, ощущение холода и смерти. Как будто меч был живым. Как будто он знал меня. Как будто он хотел убить меня, как когда-то убил ан-кайдина.

Алрик потрогал рукоять меча Вашни. Где-то в подсознании у меня мелькнула мысль, а есть ли имя у меча Алрика.

– Убийство ан-кайдина, как ты можешь догадаться, карается смертью, – тихо сказал Северянин. – Вина крови не прощается.

– Конечно, – согласился я.

Он встретил мой взгляд.

– На Севере это называют кровным долгом. Убийца должен родне мужчины

– или женщины – которому он принес незаслуженную смерть. Один человек, или два, или двадцать могут поклясться получить долг.

Я кивнул, думая о мужчине, который искал Дел. Он поклялся получить кровный долг?

– Как получают этот долг?

– В круге, – ответил Алрик. – Танец до смерти.

Я снова кивнул. Не скажу, что я удивился. Я понимал, что танец был оправдан совершенным преступлением. Человек убит. Учитель сражен учеником. Потому что ученику нужно было мастерство, заключенное в мужчине, а не только то, чему учитель мог научить.

Я жадно втянул воздух и подумал, как же отчаянно Дел хотела отомстить за убийство ее родни, порабощение брата, унижение, которому она подверглась, когда попала в руки Южных налетчиков. Она хотела получить свой кровный долг. Такие обязанности выполняют невзирая на цену.

А я уже успел понять, что Дел могла добиться всего, чего хотела.

Всего.

Независимо от цены.

18

Алрик протянул мне флягу, но вынуть пробку и сделать глоток я не успел, потому что из-за угла дома выбежали обе девочки.

Они подлетели к отцу, повисли у него на руках и залепетали на неразборчивой смеси Северного и Южного. Не знаю, насколько непереводимой должна быть речь в их возрасте, но я сразу запутался в языках.

Алрик вздохнул и поднялся.

– Пойдем в дом… Лена просила их привести и тебя, – он сказал малышкам что-то на Северном и обе снова убежали в дом.

– Здорово ты ими командуешь, – отметил я.

– Они же девочки, – он усмехнулся. – Дел содрала бы с меня кожу, если бы услышала, что я говорю такое. И у нее есть на то основания. На Севере у женщин намного больше свободы.

– Я это заметил, – я завернул за угол дома и пригнулся, чтобы войти в дверь, слишком низкую для Северян, или Южан, таких как я.

И остановился.

Дом Алрика был маленьким – всего две комнаты. Спальня, которую я с удовольствием освободил для Северянина и его семьи как только почувствовал себя лучше, и небольшая комната, в которой проводили ночи мы с Дел. Поэтому когда все мы, четверо взрослых и двое детей, собирались в доме, свободного места не оставалось.

В такой тесноте нельзя было не заметить присутствия еще одного человека.

Дел устроилась, скрестив ноги, на пушистой шкуре козы и молча смотрела как я входил. Она сидела замкнувшись в тишину и положив на колени меч.

Без ножен.

Я сделал шаг в сторону, чтобы и Алрик мог войти. Лена стояла в углу комнаты, дочери прижимались к ней по бокам. Было очень тихо.

Я взглянул на незнакомца. Капюшон серого бурнуса лежал на плечах. У незнакомца оказались такие же как у меня каштановые волосы. Я сразу заметил, что мы с ним были очень похожи: одинаковый рост, одинаковый вес. А разглядев рукоять меча, поднимавшуюся над левым плечом, я понял, что охотник наконец-то настиг свою жертву.

Незнакомец улыбался. Рубец от старой раны пересекал его подбородок. В волосах уже появились серебряные нити. Я решил, что он был лет на десять старше меня, а значит ему было чуть больше сорока. Нас с ним могли бы принять за братьев, если бы не его голубые, как у Дел и Алрика, глаза.

Он сделал пустынный знак приветствия: рука с разведенными пальцами прижата к сердцу, короткий поклон.

– Она говорит, ты Песчаный Тигр, – холодный ровный голос с Северным акцентом.

– Это так.

– Я искренне рад встретиться с настоящей легендой.

Я ожидал оттенка сарказма, следов насмешки, но ничего подобного не уловил. Он был серьезен и предельно вежлив. Правда от этого я не стал относиться к нему лучше.

– Его зовут Терон, – наконец-то подала голос Дел. – Он был моим постоянным спутником, о котором я ничего не знала.

Терон едва заметно кивнул.

– Я прибыл с Севера по следам ан-истойя, но обстоятельства оборачивались так, что я отставал от нее все больше и больше. Теперь, наконец, мне повезло.

– Сколько вас здесь? – выдохнул Алрик.

– Я один, – так спокойно, так уверенно. – Я настаивал на этом.

– Значит, – тут же вмешался я, – если Дел убьет тебя, никто не продолжит охоту?

– В течение года, – согласился Терон. – Северный обычай ограничен правилами и ритуалами круга. Поскольку ты танцор меча – пусть даже и не Северный – я полагаю, ты понимаешь.

– Объясни, чтобы не было ошибки.

Холодная улыбка Терона пропала, но он снова растянул губы.

– На ней кровный долг многим людям на Севере. Истойя, кайдинам, ан-истойя, ан-кайдинам. Многие желают ей смерти, но только один может получить ее в круге – в течение года. Если ему это не удастся, по окончании срока другой истойя… или несколько… могут вновь отправиться за ней.

– Ты недоговариваешь, – мрачно процедил Алрик.

Терон улыбнулся шире.

– Да. И во имя справедливости, Южанин, я должен предупредить ан-истойя, что у нее есть выбор. Хотя мне дали позволение вызвать ее на танец, я обязан также дать ан-истойя шанс добиться полного прощения.

– Как? – выпалил я.

– Вернувшись домой, – сказала Дел. – Я могу вернуться домой и предстать перед судом всех кайдинов и истойя.

– А в этом есть смысл. Тогда тебе не придется входить с ним в круг, – оживился я.

Дел пожала плечами.

– Почти наверняка меня признают виновной в преднамеренном убийстве. Это вина крови. Если они посчитали ее долгом, значит признали смерть незаслуженной… и ненужной.

– А если ты будешь отрицать, что убила ан-кайдина?

– Отрицать? – удивилась Дел. – Зачем? Я сделала это. В круге, – ее руки сжали меч. – Это для клинка, Тигр, чтобы напоить его. Потому что того, чему ан-кайдин научил меня, мне не хватало. Мне нужна была сильная магия в мече.

– Зачем? – тихо спросил я. – Зачем тебе так много? Я видел как ты танцуешь, баска, хотя это была просто тренировка. Не настолько у тебя мало умения, чтобы ты не могла обойтись без ан-кайдина.

Она слабо улыбнулась.

– Спасибо за комплимент, но… мне нужно было все мастерство ан-кайдина. Я не могла без него, и я его взяла, – она взглянула на обнаженный меч и приласкала сверкающую сталь. – Налетчиков было больше двадцати, Тигр. Больше двадцати мужчин. Даже Песчаный Тигр не пошел бы убивать их в одиночку.

– В одиночку конечно, – согласился я. – Я еще жив, потому что веду себя как дурак довольно редко, и никогда если понимаю, что шансы не равны.

Дел кивнула. Я не чувствовал в ней ни угрызений совести, ни тревоги. Если бы ее пальцы не двигались по клинку, мне бы даже в голову не пришло, что она нервничала.

– Они задолжали мне, Тигр. Долг крови от двадцати мужчин. И кроме меня некому получить его. А я и не хочу, чтобы кто-то получил его за меня. Это моя обязанность и только я должна ее выполнить, – слабый намек на улыбку изогнул уголки ее рта. – Но я не такая дура, чтобы подумать, что женщина одна сможет убить двадцать мужчин. И я взяла ан-кайдина в свой меч, чтобы мы могли сражаться вдвоем.

Подул прохладный ветерок.

– Если это можно так назвать.

– Так оно и есть, – сказала Дел. – Меч хочет пить, Тигр. Именной клинок с неутоленной жаждой это просто меч. Отличный клинок, но всего лишь холодный металл, без жизни, духа и мужества. Чтобы оживить яватму, нужно напоить клинок кровью сильного мужчины, самого сильного, какого можно найти. Ан-истойя, чтобы стать кайдином, ищет достойного врага и вкладывает меч в его душу. И меч становится таким же, каким был убитый, – она пожала плечами. – Мне нужно много мастерства и силы, чтобы собрать долг у налетчиков. Поэтому я и вызвала ан-кайдина в круг, – Дел не смотрела на Терона, она говорила для меня. – Ан-кайдин все понимал. Он мог бы отказать мне…

– Неправда, – резко сказал Терон, – он не мог отказаться войти в круг. Он был настоящим мужчиной и совесть не позволила ему лишить ан-истойя шанса испытать свои силы.

Дел перевела взгляд на Терона.

– Главное другое: ан-кайдин встретился с ан-истойя в круге, и кровный клинок утолил жажду.

Лицо Терона напряглось.

– Возможно кайдины и истойя придут к выводу, что у ан-истойя была причина для убийства. Но также не исключено, что они непредвзято признают ее виновной и вынесут ей смертный приговор.

– Но ты бы не хотел, чтобы она вернулась.

Терон покачал головой.

– Если она решит отправиться домой на суд, я буду удовлетворен. Если ее приговорят к смерти, я буду удовлетворен, – он засмеялся. – Я в любом случае не проигрываю.

Мое раздражение против Терона росло.

– Если она не выберет круг.

Терон улыбался.

– Я надеюсь, что она выберет круг.

– Он танцор меча, – спокойно объяснила Дел. – Его обучал тот же ан-кайдин, что и меня. Терон был одним из немногих ан-истойя, которым предложили выбор по окончании школы: стать танцором меча или ан-кайдином,

– лицо Дел оставалось невозмутимым. – Ты понимаешь, Тигр? Он был ан-истойя. Лучший из лучших. Только ан-истойя может сделать выбор между обучением танцам и танцами, – она слабо вздохнула. – Терон решил стать танцором меча, а не кайдином, и ан-кайдины, которых сейчас очень мало, лишились молодого, сильного человека, в котором так нуждались. Человека, который мог бы тренировать одаренных истойя до высочайшего ранга.

– Ан-истойя, – повторил я. – Лучший из лучших.

– Ты слышал, – ровно сказал Терон. – Ты знаешь теперь, как старый ан-кайдин – мастер, который учил меня – предложил женщине ан-истойя выбирать, и как она отреклась от него. Как она пригласила его в круг, чтобы напоить кровью клинок, пока меч не успел попробовать другой крови, – голос Терона звенел от ярости. – Ты знаешь, что она выбрала.

– Это кровная вражда, – тихо сказала Дел. – Танцор меча против танцора меча. Ан-истойя против ан-истойя, – она улыбнулась. – И, как давно мечтал Терон, мужчина против женщины. Чтобы он мог доказать, что он сильнее.

Терон сказал что-то на Северном. Слова прозвучали напевно и мне не составило труда узнать ритуальный вызов. Я сам произносил и выслушивал такое много раз.

Когда он закончил, Дел кивнула, ответила тоже на Северном, потом встала и вышла из дома на свет дня.

Терон повернулся, чтобы выйти за ней. Поравнявшись со мной, он улыбнулся.

– Можешь посмотреть, танцор меча. Кровный долг получают при свидетелях.

Я не пошевелился, пока он не вышел из комнаты, потом взглянул на Алрика.

– Что-то я не пылаю любовью к этому отродью Салсетской козы.

Алрик серьезно кивнул. Он сказал что-то Лене и девочкам – наверное попросил их оставаться в доме – и пошел за мной за улицу.

Круг, который рисовали мы с Алриком, почти стерся, только местами в песке еще виднелся след кривой линии. Его нужно было рисовать заново.

Я взглянул на Терона. Он спокойно снимал сандалии, пояс, перевязь. Все, кроме набедренной повязки. Потом он вынул из ножен свой меч, и я увидел чужие руны.

Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза. Северянин и Южанин. Мы оценивали свои силы. Это был не наш танец, но мы присматривались друг к другу, потому что он понял, что если Дел проиграет, его следующим противником в круге будет танцор меча по имени Песчаный Тигр.

Дел ловко выскользнула из бурнуса, развязала сандалии и откинула их в сторону. Расстегнула перевязь и положила на сандалии. В одной тунике, с яватмой в руках она повернулась к Терону.

– Я хочу попросить Песчаного Тигра нарисовать круг.

Терон не улыбнулся.

– Согласен. Он нарисует круг, но он не может судить. Песчаный Тигр вряд ли будет беспристрастен к женщине, которая является ножнами для его другого меча.

Я ожидал, что Дел начнет все отрицать, но ей были безразличны его выпады.

А вот мне хотелось ответить. Не словами. Просто подойти и разбить его Северную рожу.

– Я буду судьей, – Алрик стоял рядом со мной. Он тоже смотрел на Терона.

Терон кивнул, принимая предложение.

– Согласен. Как Северянин, ты лучше разбираешься в ритуалах, – другая тонкая насмешка надо мной. Или он метил в Дел? Трудно сказать, хотя было вполне возможным, что Терон надеялся до начала танца вывести Дел из себя.

Но я никогда не видел Дел злой, действительно злой, и сомневался, что его прием сработает.

– Тигр, – сказала она, – мне будет приятно, если ты начертишь круг.

Для танца поверхность была неудобной. Мы с Алриком тренировались в аллее потому что другого места не было. Между двумя рядами домов остался неширокий поход, и на пересечении с другим переулком мы начертили круг. По утоптанному слою земли ветер рассыпал пыль и песок. Алрик и я провели много времени, без всякой цели скользя по периметру, стараясь только ни на секунду не терять равновесия. Для тренировки место нас устраивало, но исход настоящего танца часто зависел от почвы под ногами.

Дел и Терон ждали. Алрик сжал губы, и я понял, что он знал не хуже меня, что танец будет до смерти. Но избежать его было нельзя. Дел и Терон ждали начала.

Я вынул из ножен Разящего и прижал острие к земле.

Когда черта замкнулась, я убрал меч и посмотрел на танцоров.

– Готовьтесь.

Терон и Дел вошли в круг, положили мечи точно в центре и вышли за линию.

Я посмотрел на их оружие. Меч Дел я знал, по крайней мере я выяснил о нем все, что был в состоянии понять. Меч Терона был для меня совсем чужим. Холодная странная сталь; сталь, которая не была сталью, как объяснил Алрик. Клинок Дел светился уже привычным мне жемчужно-розовым. Меч Терона отливал пурпурным.

Они смотрели друг на друга. Я хорошо знал команду «готовьтесь». Я вставал вне круга, принимал позу, которая позволяла быстро влететь в круг и занять самую выгодную позицию. Момент вне круга – секунда для самоанализа и самооценки, прежде чем разум скажет мускулам что делать. Но Дел и Терон проводили это время иначе.

Я забыл о Северных ритуалах. Я забыл, насколько могут отличаться подобия. Дел и Терон стояли по разные стороны круга и пели.

Тихо. Так тихо, что я едва слышал их.

Доверие. Искренность. Призыв. Все это, и что-то еще.

Песня смерти? Нет. Песня жизни и ожидание победы.

Алрик занял свое место. Никто не танцует без судьи. Это судья решает, выигран танец или проигран. Даже если сомнений нет и один танцор погиб, ритуал требовал решения судьи.

Я отошел от круга. Свое дело я сделал. Терон был прав, я не мог беспристрастно судить Дел. Но не потому что мы делили постель.

Потому что я хотел этого.

Но еще потому что я понял, что эта женщина была не просто женщиной.

Я улыбнулся и покачал головой. Алрик недоуменно нахмурился, глядя на меня через круг, но я не стал ничего объяснять. Это касалось только меня.

– Танцуйте, – сказал Алрик. Они получили то, что хотели.

Мечи они схватили одновременно. Я увидел вспышку в руках Дел: вверх-вниз. И Терона: вверх-вниз.

А потом я перестал смотреть на их руки, я перестал слушать их песни. Потому что мечи ожили.

Дел сказала мне однажды, что именной клинок не живой, но добавила, что он и не мертвый. И когда я, не сдержав возглас изумления, перевел взгляд на мечи, я понял этот парадокс.

Жемчужно-розовый, вспыхивающий под солнечным лучами, и бледно-пурпурный Терона. Мечи были те же, но совсем другие. Цвета менялись, сбегая от рукояти к острию клинка, пока я не увидел радуги под солнцем. Только эти радуги были не из семи цветов, а из оттенков света и тьмы. Бледно-розовый переходил в густеющий пурпурный, а тот в темно-фиолетовый. Все цвета ночи. Все цвета заката, когда солнце уже скрылось за горизонтом. Вся темная гамма. Сильные, глубокие цвета.

Оба клинка казались размытыми пятнами. Движения запястий были слишком тонкими, чтобы я мог проследить за приемами, которых никогда прежде не видел. Но я понимал, что происходило в круге, потому что каждый клинок оставлял после себя след в воздухе. Мечи превратились в жезлы, наполненные светом, и рассыпали сияние, полыхавшее как след от быстро пронесенного факела.

Лезвия прорубали воздух как нож прорубает плоть.

Они танцевали. Как они танцевали! Кружась, скользя, обводя, подкрадываясь, раскалывая на части день и оставляя в этих трещинах сверхъестественный накал: кобальтово-синий, ярко-пурпурный, огненно-розовый.

Я собрал все силы и заставил себя оторваться от мечей и взглянуть на танцоров, чтобы уловить их приемы, впитать все то знание, которое они предлагали мне – знание Северного стиля.

А стиль, как я уже говорил, был совсем чужим. С моими ростом, силой и длиной рук я могу долго обмениваться ударами с лучшими танцорами и побеждать выносливостью. Я могу рубить, полосовать, сметать, толкать, отражать и парировать. Я утомляю противников. Я могу принять ближний бой и расправиться с ними, блокируя их выпады. Я могу танцевать с танцорами, обладающими лучшей реакцией, потому что несмотря на большой вес и мощные мускулы, я быстр. Но не так быстр как Дел.

Терон, физически похожий на меня, был более близок к моему стилю, но чувствовалось, что обучали его не на Юге. Как и Дел, он обладал огромной силой в запястьях и руках, и использовал короткие, рубящие удары. Как стилет против топора, если вы захотите сравнить его стиль с моим. Он танцевал отлично, но танец вела она. И я уже понял, что если Терон не изменит тактику, он проиграет.

В душе я каялся перед Дел. Со всем моим высокомерием и гордостью за мою репутацию (оправданную конечно) я так и не поверил в ее потрясающее мастерство. Я насмехался над ней, потому что мне даже в голову не приходило, что женщина может войти в круг с мужчиной и победить. Даже менее подготовленного танцора, чем я. Я поторопился с выводами и теперь понял, как ошибался.

Терон видимо тоже. Я прочитал это в его глазах. Поединок был уже не просто попыткой покарать убийцу или получить кровный долг. Дел задела мужскую гордость и этим уколола Терона в кишки так же как клинком уколола в руку, державшую меч.

Дел танцевала не просто хорошо. Она танцевала намного лучше Терона.

Чужая сталь звенела и скрежетала – клинок о клинок в какофонии танца. Скольжение, скольжение, удар. Звон стали, шелест голых ног по песку на утоптанной аллее.

И сверкающие под солнцем решетки ударов, нарисованные мечами.

Сияние всех оттенков от жемчужно-розового до бледно-пурпурного.

По разгоряченным телам стекал пот. От него золотистая загорелая кожа Дел блестела. Голые руки и ноги, открытое лицо и светлые волосы, завязанные сзади. На лице застыла жестокая решимость. Для Дел не существовало ничего, кроме танца. Красивого танца с хорошим противником.

Терон не скрывал, что сражался чтобы убить. Танец не всегда кончается смертью. Главное в танце – победа. Если танцор побежден и после просьбы сдается, судья объявляет победителя. Довольно часто люди входили в круг чтобы продемонстрировать свои способности или испытать себя. Мне приходилось танцевать для развлечения с сильными и слабыми противниками. Я танцевал и для того, чтобы убить, но убийство никогда не доставляло мне удовольствия. Мне нравился сам танец, нравилось выживание.

Дел, думал я, выживет. Терон скорее всего нет.

Подул ветерок. Он поднял тонкий слой золотистого песка. Потом ветерок усилился и бросил мне в лицо колкие песчинки. Я нетерпеливо протер глаза.

Но ветер не унимался. Он стал еще сильнее, пробежал по кругу как детский волчок, потом свернулся и закружился смерчем в центре круга как бесформенный демон из пыли. Смерч затягивал в себя песок. Дел и Терону пришлось отскочить друг от друга, потому что демон вклинился между ними.

Кружение, кружение, кружение, такое быстрое, что следить за ним не успевали ни глаз, ни разум, хотя я очень старался. А потом смерч рассыпался, окатив нас дождем грязи и пыли, и на месте демона появился человечек.

Что-то вроде человечка. Скорее существо. Маленькое. Не уродливое и не симпатичное. Просто бесформенная тень со слабым намеком на человеческие черты. Она висела в воздухе между Дел и Тероном.

– Я Африт, – объявила она. – Моему хозяину нужен меч.

Изумились мы все четверо.

– Я Африт, – повторило существо, выдавая свое нетерпение. – Моему хозяину нужен меч.

– Ты это уже говорил, – существо не показалось мне опасным, а странностей хватает у всех, и я решил, что от разговора хуже не будет.

На небольшой головке существа постепенно проявлялись черты лица. Существо хмурилось и смотрело на нас.

Сформировались руки, ноги, появились уши и нос. Одежды на существе не было и вскоре стало ясно, что это мужчина. Я внимательно всматривался в него и вдруг все понял.

– Африт, – сказал я, – это же не имя. Он просто называет себя.

– Ну и что он такое? – спросила Дел с неприязнью.

– Я африт, – объявил африт в который раз. – Моему хозяину нужен меч.

Терон и Дел одновременно шагнули подальше от крошечного существа, плавающего в воздухе. Я даже подумал, что они спрячут мечи за спины, чтобы убрать их с его глаз.

Видимо африт ожидал того же. Он… оно… засмеялась.

И если бы вы слышали как смеется африт, вы бы удовольствия не получили.

– Я африт, – снова затянул он. – Моему хозяину…

– Знаем-знаем, – прервал я его. – Скажи что-нибудь новенькое, маленький… – пауза, – человечек. Кто твой хозяин и зачем ему меч?

– Мой хозяин Лахаму, и Лахаму нужен меч силы.

– И он послал тебя за ним, – вздохнул я. – Маленький африт, ты меня не испугал. Ты только проявление силы твоего хозяина, но через тебя эта сила не действует. Иди домой, возвращайся к Лахаму. Посоветуй ему поискать другой меч.

– Тигр, – встревожилась Дел, – ты не забыл, что ты за линией, а мы в круге…

– Ничего серьезного он с тобой не сделает, – успокоил я ее. – Он может бросить песок в лицо или дернуть тебя за волосы, но больше у него ничего не получится. Он обыкновенный африт. Посланец. Он не настоящий демон.

– А кто такой Лахаму? – не унималась Дел. – Может не стоит грубить его слуге?

– Лахаму не демон, – подал голос Алрик с другой стороны круга. – Он танзир. Правит Русали.

– Танзир с афритом? – удивился даже я. – Странная парочка…

– Лахаму балуется магией, – неохотно объяснил Алрик. – Он не самый светлый ум на Юге, Тигр. Он унаследовал титул, а это не значит, что он заслуживает его, – Алрик покосился на африта. – О Лахаму ходят странные истории, но я не собираюсь повторять их при этих маленьких ушах. Скажу только, что Лахаму… не самый популярный человек в городе.

– А-а, – я кинул мрачный взгляд на африта. – Значит ему нужен магический меч.

Африт снова засмеялся.

– Магический Северный меч с магическими свойствами. Он лучше чем Южные мечи, которые хороши только в руках танцоров, как говорит мой хозяин.

Я кивнул.

– Значит Лахаму балуется еще и танцами мечей?

– Видимо да, – вздохнул Алрик. – Наверное ему не дает покоя твоя слава.

Африт посмотрел на него.

– У Лахаму много талантов.

На этот раз я засмеялся.

– Прости, маленький африт, но сейчас у нас нет времени на тебя. Мы слишком заняты.

Крошечное личико свирепо сморщилось.

– Моему хозяину нужен меч. Он хочет получить его.

– Как? – мягко спросил я. – Ты надеешься украсть его?

– Украсть танцора – украсть меч, – афритская улыбка обнажила острые зубы. – Не женщину, мужчину.

Терону не хватило времени. Я увидел как взлетел клинок, чтобы разрубить африта, но смерч уже поглотил Северянина. И с ним Северный меч.

Тонкое облачко пыли опустилось на землю. Алрик и я щурились друг на друга через круг. В круге стояла Дел и сердито смотрела на меня.

– Ты кажется говорил, что африт ничего не может сделать или я ослышалась?

– Считай, что я ошибся.

– Скажи ему, чтобы он вернул Терона! Скажи ему, что я не закончила танец! – Дел нахмурилась. – И кстати, если Лахаму так нужен был Северный меч, почему он взял один, если мог получить два?

– Думаю я знаю почему, но тебе это не понравится.

Она смотрела на меня в упор.

– Почему?

– Потому что как Южанин Лахаму невысокого мнения о женщинах, – я пожал плечами. – Меч Терона получить достойнее.

Дел помрачнела, потом выругалась. Тихо, почти про себя.

– Какое это имеет значение? – раздраженно спросил я. – По крайней мере теперь Терон тебе не будет мешать. Ты должна сказать спасибо Лахаму за то, что он послал Африта.

– Сказать спасибо? За то, что он украл мой бой? – Дел хмуро смотрела на меня. – Я хотела одолеть Терона… я хотела победить его…

– Победить? Или убить?

Она с вызовом подняла голову.

– А ты думаешь, что я не способна ни на то, ни на другое?

– Я думаю, что ты способна на все.

Дел долго рассматривала меня, и я заметил как едва уловимо менялось выражение ее лица. А потом она отвернулась и вышла из круга, и я понял, что танец окончен.

Танец, который она танцевала против Терона.

19

На деньги Сабо Алрик купил лошадей и все, что нужно было для поездки, и через три дня мы с Дел собрались в путь. Я поблагодарил Северянина и его жену за гостеприимство, извинился за то, что выставил их из спальни, крепко обнял обеих малышек и на этом закончил.

У Дел прощание отняло больше времени чем у меня, особенно когда очередь дошла до девочек. Она подняла каждую на руки, прошептала что-то на ухо, обняла, поцеловала и снова опустила на землю. Она была очень разной: женщина с ребенком, женщина с мечом.

Я вскочил на своего чалого мерина и подождал, пока Дел сядет на серую кобылу. Кобыла была маленькая, похожая на хрупкую статуэтку, но я заметил широкую грудь и сильные плечи, что говорило о выносливости и быстроте. Мой чалый был крупнее и мускулистее. С тупой мордой, исхудалыми боками и толстыми бедрами он казался неуклюжим, но на самом деле ничем не уступал большинству своих собратьев (не считая низкого происхождения). Какая-то лошадь изжевала его грифельно-серый хвост, оставив короткий клочок – не самая удобная мухобойка.

Я посмотрел на Алрика и скорчил полунедовольную-полуудивленную физиономию. Он меня понял: денег, которые я дал ему, хватило бы на покупку прекрасных животных, а он приобрел лошадей далеко не исключительного качества. Хотя на них легче было смешаться с толпой в Джуле.

Я с грустью вспомнил гнедого жеребца. Уйдут годы на то, чтобы найти лошадь, похожую на него.

Передышка (если это можно было так назвать) в Русали почти стерла воспоминания о Пендже из наших умов. Но ступив на пески, мы быстро вернулись к жестокой реальности. Как же нам повезло, что нас нашли Салсет и мы остались живы. Дел накинула абрикосовый капюшон и сгорбила плечи под солнцем. Я потер больное плечо и прикинул, когда же смогу двигать рукой, не испытывая при этом боли. Танцор меча не может позволить себе надолго выйти из строя, иначе он проиграет не только танец.

– Сколько до Джулы? – спросила Дел.

– Два или три дня.

Она повернулась в седле.

– Так близко?

Я привстал в стременах, пытаясь перевести чалого с тряской, неровной рыси на более приемлемый аллюр. Если и дальше так пойдет, он выбьет мне все зубы.

– Насколько я помню, Русали расположен к северо-западу от Джулы. Конечно все зависит от настроения Пенджи, но мы должны доехать за два дня,

– я снова лязгнул зубами и приподнялся над седлом. – Тупая лошадь.

Дел придержала свою серую. Убедившись, что соревнования не будет, чалый перешел на относительно нормальный шаг рядом с кобылой.

– Лучше? – заботливо спросила Дел.

– Я продам этого убийцу Песчаных Тигров как только мы доедем до Джулы, – уши с темной шерстью по краям повернулись ко мне. – Да, я говорю о тебе, – я взглянул на Дел. – Так ты решила, что будем делать когда доберемся до места?

– Ты уже спрашивал меня об этом.

– И ты так ничего и не ответила.

– Нет, – согласилась она. – И сейчас говорить об этом хочу не больше, чем тогда.

– Потому что ты сама не знаешь.

Она бросила на меня хмурый взгляд.

– Надо полагать, ты знаешь.

– Ну вообще-то… – я ухмыльнулся.

Дел вздохнула и убрала прядь выгоревших под солнцем волос за правое ухо. Серебряная рукоять ее Северного меча – ее яватмы – слепила глаза.

– Следовало догадаться… Ладно, что ты придумал?

– Я стану работорговцем, – объяснил я, – в руках у которого оказалась великолепная баска с Севера, – я кивнул. – Торговец не дурак, он прекрасно понимает, что в Джуле огромный выбор мужчин и женщин с Севера и… поскольку не всегда легко красть их… он решил разводить их.

– Разводить!

– Да. И если уж к нему попал такой прекрасный экземпляр, он хочет найти достойного ее мужчину с Севере.

Бледные брови сошлись у переносицы.

– Тигр…

– Этот Северянин не должен быть старым, потому что она молода, – продолжал я развивать свою мысль. – Работорговец ищет сильного юношу, такого же красивого как она, чтобы вероятность получить столь же прекрасных детей была больше. В общем, нужен ее двойник, только другого пола, – я замолчал.

Дел не сводила с меня глаз.

– Ты хочешь использовать меня как приманку, чтобы к тебе привели моего брата?

– Точно в цель, баска. Я предложу сделку человеку, который купил Джамайла. Могу пообещать ему первого ребенка в придачу к золоту, чтобы он и сам смог заняться тем же.

Дел рассматривала плетеные поводья. Пальцы теребили ремешки.

– Дел…

– Может сработать, – в ее голосе появилась обреченность.

– Конечно сработает… если ты согласишься сделать все как нужно…

– А как? – ее голубые глаза встретились с моими зелеными.

Я глубоко вздохнул, оттягивая ответ, но она смотрела на меня честно и прямо.

– Ты должна стать рабыней. Настоящей. Как все рабы носить ошейник и служить мне, покорно и безропотно.

Ее губы сжались.

– Не думаю, что я подхожу на эту роль.

– Может и нет, – сухо согласился я, – но это единственный реальный шанс. Хочешь им воспользоваться?

Она отвернулась от меня, теребя сильными пальцами коротко подстриженную гриву кобылы. Абрикосовый капюшон соскользнул с головы и лежал складками на плечах. Масляно-желтый оттенок ее волос почти полностью выгорел и превратился в платиново-белый, но волосы остались тем же блестящим шелком, не утратившем своей красоты и в косе.

– Дел?

Она решительно посмотрела на меня и убрала пальцы со стриженой гривы.

– Может лучше просто сказать, что мы ищем пятнадцатилетнего мальчика с Севера?

Я покачал головой.

– Во-первых, их заинтересует, почему я хочу купить именно его. Во-вторых, если они увидят тебя, они обязательно сделают мне предложение. Если выяснится, что ты свободная женщина с Севера, они просто украдут тебя, – я не улыбался, шутки кончились. – Но если ты уже рабыня, они придут ко мне торговаться за тебя. А я им, естественно, откажу.

– Ты любишь деньги, – отметила Дел. – Ты очень любишь деньги.

– Но я не мечтаю тебя продать, – парировал я. – Ты мне еще должна заплатить как договаривались.

– Только после того, как мы найдем моего брата.

– Мы его не найдем, если не используем единственный реальный шанс.

Дел вздохнула и сжала зубы так, что на лице проступили все мышцы.

– Ты возьмешь у меня мой нож… и меч?

Я снова представил серебряную рукоять в своей ладони, вспомнил, что рассказывал Алрик об утолении жажды меча кровью врага.

Или кровью уважаемого ан-кайдина.

– Да, – сказал я, – рабы обычно не носят ножи и мечи.

– И ты оденешь ошейник мне на шею…

– Это обычай.

Она выругалась. Вернее я решил, что она выругалась, а Алрика не было рядом чтобы перевести.

– Хорошо, – согласилась она. – Только боюсь, что я еще пожалею об этом.

– Баска, ведь я буду твоим хозяином.

– Именно поэтому.

Первый же кузнец, которого мы нашли на окраине Джулы, был более чем счастлив сделать ошейник для Дел. После нашего разговора она отдала мне меч – в перевязи и ножнах – я привязал перевязь к моему седлу, а нож сунул себе за пояс. Дел была похожа на очень упрямую рабыню, пока сидела на песке и ждала, когда на ее шею наденут ошейник.

Я следил за кузнецом у наковальни. Он бил кувалдой, быстро и умело выковывая кольцо. Он только раз взглянул на Дел и сказал, что не будет терять времени: баска, такая как она, принесет мне много денег, и я конечно не хотел рисковать потерять ее. Дел, плохо понимавшая грубый диалект и вульгарный Южный сленг, посмотрела на кузнеца с нескрываемой злобой когда я попросил его поторопиться.

Он ухмыльнулся, показав желтые от ореха беза зубы, и сплюнул едкий сок и слюну.

– А почему ты раньше не надел на нее ошейник?

– Я купил ее у человека, который считал, что у рабов есть достоинство.

Кузнец фыркнул и снова сплюнул, прицелившись в кувалду. Попал.

– Чокнутый, – констатировал он. – Ни один раб не должен знать, что такое достоинство, – он еще раз ударил по ошейнику. – Лучше надеть на нее цепь. Судя по ее взгляду, она попытается дать деру при первой же возможности.

– Хорошо, – я скрипнул зубами.

– Прикажи ей подойти и встать на колени.

Я махнул рукой. Дел медленно подошла. Кузнец внимательно, оценивающе посмотрел на нее и произнес несколько слов, за которые она всадила бы ему нож в кишки, если бы их поняла. Но перевода и не потребовалось, смысл был ясен из интонации. Дел покраснела, потом побледнела. Голубые глаза потемнели от гнева.

Я не мог оградить ее от этого. Рабы на Юге меньше чем ничто и оскорблять их может каждый. Дел становилась мишенью для всех видов оскорблений. Пока кузнец не нанес ей физический вред, я не мог наброситься на него.

– Ты говоришь это чтобы польстить ей или мне? – мрачно поинтересовался я.

Кузнец перевел взгляд на меня. По раскрасневшемуся от жара лицу медленно растекался ровный алый цвет.

– Она знает Южный?

– Знает немного. Но вряд ли поймет ту грязь, которую ты ляпнул.

Во взгляде кузнеца появилась угроза. Я ответил тем же. Он оценил мои мышцы, оружие и всмотрелся в когти на шее.

– Прикажи ей встать на колени, – он снова сплюнул, отбросил за спину ненужную кувалду и расставил ноги.

Я положил ладонь на плечо Дел и надавил. После секундного колебания она опустилась на песок.

– Волосы, – он сплюнул.

Дел стояла на коленях, абрикосовый бурнус бился под порывами ветра. Она покорно опустила голову, но я чувствовал как напряжены были ее мышцы. Ей не нравилась поза. Мне тоже.

Я овладел собой, сглотнул, опустился на одно колено и поднял с плеча светлую косу, скользнув мозолистыми пальцами по нежной коже. Я чувствовал, как Дел дрожала. На секунду ее взгляд встретился с моим, и я увидел в ее глазах незащищенность, страх и растерянность.

И у меня заколотилось сердце от догадок, что же с ней делали те налетчики.

Кузнец обернул ее шею длинной цепью с большими звеньями, замок прошел через два звена и закрылся. Ключ кузнец отдал мне.

Дел: в ошейнике и на цепи, как собака. Даже Салсет не подвергали меня такому унижению.

– Будь осторожнее, – посоветовал кузнец. – Если она поймет, что ты о ней заботишься, всадит в тебя нож когда отвернешься.

Я забыл, что Дел была на короткой цепи и встал так быстро, что поднял ее рывком.

– Сколько? – спросил я, когда почувствовал, что смогу выговорить хотя бы слово.

Он назвал цену: цифра в несколько раз превышала обычную плату, но я хотел только одного – убраться из кузнецы. Не торгуясь, я заплатил и пошел к лошадям, едва замечая, что Дел тащится следом как собака на веревке. Я был зол и чувствовал ко всему отвращение, потому что сам знал что такое рабство, а теперь заставлял Дел быть рабыней. А она была самым свободным существом их всех, кого я когда-либо встречал.

– Я не могу сесть на лошадь, – тихо сказал Дел, когда я вставил ногу в стремя чалого.

Нахмурившись, я обернулся и запоздало понял, что лишил ее возможности делать даже самые простые движения. Но под пристальным взглядом кузнеца я не мог отдать ей цепь. Я осторожно забрался на своего чалого, подвел Дел к ее кобыле и подождал, пока она сядет. Лицо ее было бледным, напряженным и жестким. Мое кажется тоже.

– Пусть идет пешком, – крикнул кузнец, – а то совсем обнаглеет.

Ни Дел, ни я не произнесли ни слова. Я собрал все силы, чтобы остановить руку, которая была уже на полпути к Разящему, и цокнул языком чалому.

Из-за цепи Дел и мне пришлось ехать рядом. Из-за цепи я был так зол, что перед глазами у меня плясали красные пятна. Я запер себя в роль работорговца также надежно, как Дел в железо. Я не мог отпустить цепь на улицах Джулы, если хотел продолжать игру. По глупости я решил, что нашел хороший способ достичь цели, и мы сделали к ней первый шаг, но нам обоим было плохо.

Я с трудом втянул в легкие воздух.

– Прости, баска.

Она не ответила.

Я посмотрел на ее профиль.

– Дел…

– Ты так обращаешься со своими женщинами? – в ее голосе не было ни намека на горечь, но от этого вопрос прозвучал еще страшнее. Как будто она верила в свои слова.

– Я бы поменялся с тобой местами, если бы это помогло, – я говорил искренне.

Дел слабо улыбнулась.

– Не сработает, Тигр… Кроме того… ты уже был на моем месте.

– Можно сказать и так, – мрачно согласился я и на этом разговор был окончен.

Джула – богатый город. С одной стороны к нему подступает Пенджа, другой он вдается в Южные горы. Это город богатых танзиров, которым принадлежат золотые шахты в горах, и работорговцев, которые наживаются на человеческом тебе вместо руды. Близость к горам избавляет Джулу от проблем с водой. Для тех, кто отправляется на Север, Джула – последний бастион безопасности и уюта. Трудно было поверить, что мы с Дел забрались в такую даль.

Мы легко нашли дом Омара, нам сразу объяснили как у нему пройти. Дом был окрашен в бледно-голубой цвет, крышу покрывала желтая черепица, пальмы и кустарник скрывали дом от солнца и любопытных глаз прохожих. У ворот прислужник в тюрбане кинув взгляд на Дел, сразу понял, какое у меня дело к Омару и пропустил нас без расспросов. Один слуга принял наших лошадей, другой провел нас в дом, в прохладную комнату. Я сел. Дел тоже хотела присесть, но я остановил ее.

Омар был невероятно вежлив. Не заставляя нас ждать (хотя встреча не была назначена), он вышел через несколько минут после нашего прихода. Он дождался пока третий слуга приготовил зернистый чай эффанга и сел на шафранную подушку.

Омар тоже был полным и черноглазым, но зубы сохранил свои и в отличие от брата, не ослеплял блеском золотых коронок. На нем был бледно-розовый тюрбан и одежда более темного оттенка. Шею обвивала нить жемчуга, а на пальцах сверкали перстни. Видимо торговля рабами в Джуле приносила больше дохода, чем торговля в пустыне, где работал его брат.

– Осмун желает тебе здравствовать, – я отхлебнул эффанга и приступил к длинному приветствию хозяина, которое отнимало много времени даже если не соответствовало истинным чувствам гостя. Я мастерски овладел этим искусством и мог заинтересованно разглагольствовать на самые бессмысленные темы весь день.

Омар знал это. Он поприветствовал меня, а потом махнул рукой, предлагая сразу перейти к главному.

– Твое дело?

– Наше, – мягко поправил я. – Мне сказали, что ты знаешь, где можно купить юношей с Севера.

На его лице не появилось ничего кроме вежливого интереса.

Я задумался, стоило ли врать. Можно было использовать фальшивое имя и прикрыться фальшивой торговлей, но в Пендже слишком многие знали Песчаного Тигра. Может Омар никогда и не видел меня, но моя репутация ему наверняка была известна хорошо. Для этого я всю жизнь и старался.

– Меня знают как Песчаного Тигра, я танцор меча. Иногда занимаюсь работорговлей.

Омар удивленно поднял брови, пока брал бледно-зеленый виноград с блюда, стоявшего на столике между нами.

– Я знаю о человеке по имени Песчаный Тигр. Как и у тебя, у его есть шрамы и он носит когти. Он действительно друг моего брата. Но он никогда, насколько я знаю, не торговал рабами.

– Нет, – согласился я. – Но время идет, и человек устает видеть богатство других, заработанное занятиями, близкими к его собственному. А все мое небольшое состояние завоевано только силой моих рук.

Омар старался не смотреть на Дел. Как рабыню, ее не стоило замечать при разговоре. Но благо повод появился, Омар повернулся и ощупал взглядом закутанную в бурнус фигурку.

– Хочешь продать?

– Хочу купить, – я сказал это четко и твердо. – Северного юношу, чтобы он составил пару моей Северной красавице.

Его черные глаза снова остановились на мне.

– Хочешь получить от нее детей?

– Если найду для нее достойного мужчину.

Омар выплюнул виноградные косточки.

– Сколько ты можешь потратить?

– Сколько придется. Я также готов отдать первого ребенка торговцу, который продаст мне хорошего юношу, – честно говоря, из денег Сабо у нас почти ничего не осталось. Я планировал разыскать Джамайла, поторговаться и уйти, пообещав подумать. Потом я снял бы с Дел ошейник, вернул ей оружие и мы решили бы что делать дальше.

– Я готов купить ее, – сказал Омар, – но я не могу продать тебе мужчину с Севера. У меня нет ни одного.

– Ни одного?

– Нет.

– А у кого есть?

Он молчал.

Я вздохнул.

– Слушай, я найду то, что мне нужно, с твой помощью или без. Если у кого-то есть монополия на Северян здесь, в Джуле, ты ничего не потеряешь, если скажешь мне об этом.

Омар поломался, не желая лишаться потенциального клиента, но в конце концов признал, что монополия была и назвал ее обладателя.

– Аладар. Но он танзир. Если хочешь купить или продать, ты должен встретиться с его агентом.

– Кто агент?

Омар улыбнулся.

– Я скажу, конечно, друг моего брата, но… за цену достойную Песчаного Тигра.

Иногда репутация вредит в серьезных сделках, но, облегчив свой кошелек, я узнал нужное имя.

– Хонат, – объявил Омар.

– Где его найти?

– Конечно, во дворце Аладара.

И мы с Дел пошли во дворец Аладара. Конечно.

20

Дворец Аладара поражал своим великолепием даже если подходить к нему с стороны конюшен, как сделали мы с Дел. Кирпичные стены дворца были покрыты негашеной известью. Мозаичные узоры украшали легкие арки. Даже на конюшенном дворе под нашими ногами хрустел гравий двух цветов. Пальмы и цитрусовые деревья дарили свежесть и прохладу.

И вся эта роскошь, думал я, была оплачена деньгами, вырученными за торговлю рабами.

Сначала я хотел оставить Дел с лошадьми, опасаясь, то она может понравиться агенту Хонату, что значительно усложнило бы дело, но потом решил, что ей безопаснее со мной. Если она будет сидеть – или стоять – около меня, они ее так просто не получат.

Хонат оказался льстивым маленьким человечком с необычно низким голосом. Пальцы у него были короткие, а ладони широкие, как у жабы. Жабьи глазки (грязно-зеленые и выпуклые) смотрели с любопытством, от которого становилось не по себе.

Его голову венчал бледно-зеленый тюрбан, отделанный огромным сверкающим изумрудом, что меня удивило, поскольку обычно агенты танзиров не старались продемонстрировать свою состоятельность. Одежды Хоната были сшиты из золотой ткани, а на толстые кривые ноги он нацепил маленькие золотые туфельки. Мы с Дел возвышались над ним как великаны, но его это видимо совсем не смущало. Он задумчиво дотронулся до срезанного подбородка (не сводя взгляда зловещих жабьих глаз с Дел) и жестом предложил мне сесть на пухлую малиновую подушку. Я так и сделал, скупо оставив Дел – застывшей рядом – ровно столько звеньев цепи, чтобы она не задохнулась.

Хонат ощупывал ее глазами.

– Женщина может сесть.

Вот это прогресс! Дел пришлось сесть на тканый коврик, потому что подушек больше не было, но на своем веку я с таким уважением к рабам еще не сталкивался. К этому времени Дел уже научилась держать голову покорно опущенной, но какие мысли были в этой голове я догадаться не мог. Такую же загадку это представляло и для Хоната.

Он спросил, по какому я делу и я снова повторил всю историю, настаивая на том, что продавать я не собирался, а хотел только купить. Когда я расписывал свои планы на будущее, глазки Хоната загорелись. Я так и не решил, хороший это был знак или плохой.

Хонат снова внимательно посмотрел на Дел и приказал ей поднять голову. Дел не пошевелилась, пока я не повторил приказ.

Агент улыбнулся масляной улыбочкой.

– Дети от этой женщины, без сомнения, будут прекрасны. Ты заработаешь на ней состояние.

– Ты можешь мне кого-то предложить?

Он махнул рукой, удивив меня отсутствием колец и украшений.

– Есть несколько Северян. Нужно только выбрать подходящего.

Да, главным было выбрать. Я не знал Джамайла в лицо и мог только осторожно следить за безмолвными указаниями Дел – странно было бы, если бы заметили, что работорговец советуется с рабыней по поводу покупки раба. Но отослать Дел я не мог. Повторить эту игру нам уже не удастся, а если бы я искал Джамайла только по ее описанию, я мог выбрать и не того. Вряд ли Джамайл остался тем же мальчиком, каким был пять лет назад и каким остался в памяти Дел.

– Я ищу юношу, – объяснил я, – лет пятнадцать, шестнадцать, не старше. Он должен быть молод, чтобы я мог использовать его еще много лет. Он пригодится мне не только для нее – ты сам понимаешь, мужчину можно чаще использовать для произведения потомства. Женщине, даже такой прекрасной как эта, требуется около года, чтобы выносить ребенка.

Хонат понимающе кивнул, не сводя глаз с Дел.

– У нас есть два Северных юноши. Не могу сказать точно, сколько им лет – мы приобрели их когда они были детьми, а дети не всегда могут точно назвать свой возраст.

Он вежливо замолчал, ожидая моего ответа.

– Я хотел бы на них взглянуть, – больше он ничего от меня не получит.

– Всему свое время, – расплылся в улыбке Хонат, – сначала я должен поговорить с моим хозяином. Он решает, покупать или продавать, – жабьи глазки сверкнули в направлении Дел. – Я думаю, он захочет купить твою рабыню.

– Она не продается, – отрезал я. – Я заплатил за нее целое состояние и надеюсь получить еще больше, когда продам ее детей.

Хонат долго изучал меня. Его лицо оставалось совершенно спокойным, но в глазах появилось что-то вроде отвращения.

– Ты бессердечен, Тигр. Даже я не говорю с таким равнодушием о продаже детей в присутствии женщины, которая будет их вынашивать.

Я мысленно выругался. Неужели я оказался слишком холодным и бесчувственным даже для работорговца? А я-то считал, что этим людям не присущи человеческие чувства (или я совсем заврался и заговорился?).

Пришлось импровизировать.

– Работа Песчаного Тигра не оставляет ему времени на сострадание. Хонат со мной не согласен?

Его глазки хитро прищурились.

– Она девственница?

Я нахмурился.

– Мы не обсуждаем эту женщину, Хонат. А если ты будешь упорствовать, я обращусь к кому-нибудь другому, – я сделал вид, что собирался встать, нисколько не сомневаясь, что торговец начнет уговаривать меня остаться.

Так и случилось. Хонат не захотел терять потенциальную прибыль, поскольку как агент Аладара получал определенную сумму за каждую продажу.

Он заулыбался.

– Если ты соизволишь подождать, Песчаный Тигр, я схожу к хозяину и узнаю, пожелает ли он показать тебе рабов, – Хонат поднялся, сосредоточенно балансируя на кривых жабьих ногах. – А ты пока можешь освежиться. Выпей охлажденного вина, – рука махнула в направлении кувшина, стоящего на столе, и он ушел.

Я посмотрел на Дел.

– Ну? Думаешь он приведет их?

– Двое Северян, – мрачно сказала она, – и среди них может не оказаться Джамайла.

– Ты будешь здесь, чтобы в этом убедиться, – я наполнил чашку вином и протянул ей. – Возьми. Эта комедия слишком затянулась. Мне наплевать, если Хонат увидит, что я обращаюсь с тобой как с человеком, а не как с вещью.

Она слабо улыбнулась и поблагодарила меня, принимая вино сведенными от напряжения руками. Я понимал, что ее переполнял страх за себя и за брата. Здесь, во дворце все считали ее рабыней и относились соответственно. Никто не стал бы ее слушать, объяви она себя свободной женщиной. Вторую опасность несла встреча с Джамайлом. Он мог провалить нам всю игру. И тогда для нас троих все было бы кончено.

Дел передала мне пустую чашку и тут же в комнату вошел Хонат в сопровождении двух Северян. Увидев их, я застыл. Хонат опустился на подушку напротив меня. Я перевел взгляд на Дел.

Все краски сошли с ее лица. Дышала она прерывисто и хрипло. Дел внимательно всматривалась в них, прикусив нижнюю губу. Она была возмущена тем, что видела. Ее переполняла горечь, а в голубых глазах я увидел только разочарование.

Хонат улыбнулся.

– Оба раба молоды, сильны и – как ты без сомнения видишь – они мужчины. Годятся для производства потомства.

Оба Северянина были обнажены. Они стояли перед нами молча, устремив застывшие взгляды на стену за нашими спинами, словно надеясь, что если они не встретятся с нами глазами, мы не увидим их и они не будут так унижены. Моя рука до боли сжала цепь Дел. Мне хотелось закричать, что я не работорговец и пришел сюда, надеясь освободить одного из них. Я испытывал непреодолимое желание выкупить их обоих, независимо оттого, кто они. Просто позволить им снова быть людьми.

Я почувствовал на себе взгляд Дел и увидел на ее лице понимание и сострадание. Раньше она просто сочувствовала моему прошлому, но только теперь поняла, что я пережил.

Ничего мне в жизни так не хотелось, как разыскать ее брата.

– Ну? – спросил Хонат, и я вспомнил, что должен был продолжать фарс.

– Не знаю, – потянул я. – Выглядят они слишком молодо.

– Ты сказал, что хочешь молодых, – нахмурился Хонат. – Они еще возмужают, это ведь Северяне. Северяне вырастают высокими и сильными, как ты, – бледно-зеленые глаза быстро оценили мой вес и рост, значительно увеличившиеся благодаря занятиям танцами. – Еще вина?

– Нет, – не задумываясь бросил я, ставя чашку Дел на стол. Я поднялся и, отпустив цепь, подошел к Северянам. Нужно было играть дальше. Я обошел вокруг них с задумчивым видом, понимая что следовало бы осмотреть их как лошадей при покупке, но я никак не мог заставить себя дотронуться до них.

– Я не знаю, годен ли каждый из них для моих целей, – в конце концов выдавил я. Рабство может сделать мужчину евнухом и без ножа. Я знал это потому что сам прошел через эти аиды.

– У дворцовых рабынь уже есть дети от них.

– Хм, – я вызывающе посмотрел на Хоната. – А откуда я знаю, что это дети именно от этих рабов?

Хонат заулыбался.

– А ты проницательный человек. Ты рожден для торговли.

Полагаю, он хотел сделать мне комплимент, а к моему горлу подступил комок и я едва смог улыбнуться в ответ.

– Меня не проведет ни один человек, Хонат. Даже агент танзира.

Он развел руками.

– Я честный человек. Если бы я обманул кого-то, пошла бы молва, и никто не вел бы со мной дела. Хозяин выгнал бы меня. Уверяю тебя, эти Северяне идеально подходят для твоих целей. Кого ты выбираешь?

– Никого, – отрезал я. – Я поищу других.

Темные брови Хоната взлетели на лоб.

– Но кроме моего хозяина и меня никто не занимается Северянами. Тебе придется заключить сделку с нами.

– Я заключу сделку с кем захочу.

Хонат не сводил с меня глаз. Мне показалось, что он изучал меня, ожидая чего-то. С трудом заставив себя отвернуться, он улыбнулся и хлопнул в ладоши, отпуская юношей. Они развернулись и друг за другом вышли из комнаты.

– Конечно у тебя есть право заключать сделки с кем ты захочешь, – с готовностью согласился Хонат тоном, которым успокаивают капризного ребенка. Я снова опустился на подушку, а он поднял со стола тяжелый кувшин.

– Еще вина? Это вино моего хозяина.

– Я не люблю вино, – раздраженно сказал я. – Я пью только акиви.

– О, – выпалил он как открытие, а потом швырнул в меня кувшин и истошно заорал, призывая на помощь охранников.

Я вскочил на ноги, вытягивая из ножен Разящего, а комната была уже полна дородных дворцовых охранников. Это были не евнухи и не юноши, и каждый сжимал меч.

Вино стекало по моему лицу и бурнусу. Ногой я отшвырнул графин и потерял на этом драгоценные секунды. Хонат обладал замечательной реакцией

– он использовал задержку, чтобы выскочить из зоны моей досягаемости.

– Честный человек, так значит? – прорычал я.

– Хонат делает то, что ему приказывают, – сообщил из-за стены спокойный мягкий голос. – За это я ему плачу, – из двери, скрытой драпировкой, вышел мужчина. Это мог быть только Аладар.

Я не сомневался, что передо мной стоял танзир. Кто, кроме принца пустыни, мог позволить себе носить такие дорогие одежды. Черные усы и бородка были аккуратно подстрижены. На молодом бледно-коричневом лице горбился орлиный нос, он придавал танзиру сходство со стервятником. Красно-коричневые глаза хитро щурились. Аладар был доволен собой.

– Песчаный Тигр, не так ли? – одна рука гладила бородку, блестевшую от сладко пахнущего масла. Танзир был привлекательным человеком, если вам нравился мед.

– Я всегда хотел услышать на что похоже его рычание.

– Подойди поближе. Ты услышишь его рычание и почувствуешь клыки.

Аладар засмеялся. У него был теплый мягкий баритон.

– Не стоит. У меня есть недостатки, но глупость к ним не относится. Я постою здесь, спасибо, пока на Песчаного Тигра не накинут сеть и не вырвут его клыки, – Аладар посмотрел на Разящего. – Но я тебе благодарен. Ты дал мне хорошую идею на свой счет.

Я нахмурился.

– Я? Я ничего не давал тебе, работорговец.

– Зато я взял, – Аладар поиграл словами. – Я найду для тебя дело. А женщина… – он взглянул на Дел. – Ты сказал, что не продашь ее, и я решил, что единственный способ получить Северянку это украсть ее у тебя. Но потом… У рабов не может быть собственности, верно? И уж конечно они не могут иметь собственных рабов.

Не считая Адарада и Хоната (ни тот, ни другой не смахивал на бойца), передо мной стояли шесть человек. Не все еще было потеряно если учесть, что рядом была Дел. Ее шею сжимало железо, но руки были свободными.

– Хочешь узнать, что я сделаю с тобой? – Аладар снова погладил бородку. Блеск алмазов на пальцах отражался в темных глазах. – Я очень богатый человек и хочу стать еще богаче. У меня есть шахты, где добывают золото, и рабы, и я торгую и тем, и другим. Они одинаково важны для меня. А как иначе найти силу для работы в шахтах? – он улыбнулся. – С такими мышцами, друг танцор меча, ты будешь выполнять норму троих.

Во рту у меня пересохло. Сама мысль о возвращении в рабство так испугала меня, что мне захотелось зареветь и бездумно рвануться вперед, к свободе. Но еще больше меня испугало другое.

– Она не рабыня, – четко выговорил я. – Она свободная женщина.

Брови Аладара поднялись до бронзового тюрбана, скрепленного сияющим гранатом.

– Тогда почему на ней ошейник? И почему ты пришел ко мне как работорговец?

Я облизнул губы.

– Это долгая история. Но ты не можешь взять ее себе. Она не рабыня.

– Уже рабыня, – улыбнулся он, – и ты раб.

Я вытащил из-за пояса нож Дел и передал ей. Теперь можно было пригласить охрану Аладара побеседовать с нами.

– С вами? – удивился Аладар. – Посмотри на женщину, танцор меча… она выпила вино, предназначенное для тебя.

Я обернулся: Дел шаталась, нож выскальзывал из ослабевших рук.

– Тигр…

Она потеряла сознание, прежде чем упала на пол. Я поймал ее за руку и осторожно положил на ковер… а когда выпрямился, острие Разящего вошло в горло ближайшего охранника.

– Еще пятеро. Ты с ними не справишься, – отметил Аладар.

– Позови еще, – предложил я, – тогда мы будем драться на равных.

Аладар приложил к губам длинный отполированный ноготь.

– Я всегда мечтал посмотреть на твой танец.

– Возьми меч, – посоветовал я. – Потанцуй со мной сам, Аладар.

– Боюсь, я вынужден отказаться, – в его голосе прозвучало искреннее сожаление. – У меня сегодня еще множество других дел, и к тому же я не терплю вида собственной крови, – жестом он отпустил Хоната. – Печально, что придется вырвать зубы и клыки Песчаному Тигру, но мои рабы не должны тратить драгоценное время на размышления о восстании. Ты можешь не волноваться, Тигр, я не пропущу твой последний танец. Я буду наблюдать из тайной ниши, в которой я был все то время, пока ты вел переговоры с Хонатом.

Он ушел. За ним последовал Хонат. Я остался один с бесчувственной Дел и вооруженными, фанатически преданными хозяину охранниками.

– Ну давайте, – радушно предложил я, загоняя поглубже липкий страх. – Потанцуйте с Песчаным Тигром.

Сначала они танцевали. Один за другим. Это было состязание на быстроту, силу, мастерство и стратегию, и каждый из людей Аладара сносно владел мечом. Потом, когда двое упали под ударами Разящего, остальные поняли, что я убиваю их. Но просто танцую, а убиваю, и это их взбесило. Я услышал разъяренный крик Аладара откуда-то из-за стены, и охранники надвинулись на меня одновременно.

Я прислонился к стене, чтобы они не зашли со спины. Такое положение оставляло меня открытым с трех сторон, и мы с Разящим приступили к работе. Я рубил острую стальную завесу, которая снова и снова надвигалась на меня, потом я разрезал пару рук и продолжил танец, стараясь не тратить впустую ни одного удара. Я уже понял, что они не хотели меня убивать, они старались только утомить. Обидно драться, если для тебя это схватка до смерти, а противники собираются захватить тебя живым.

Плечо болело. Разящий еще летал, скользя по клинкам, рукам и ребрам, но я был единственной целью для четырех мужчин, а мне трудно было сосредоточиться на одном человеке, когда нужно было отбиваться от остальных. Я хотел выругаться, но не рискнул тратить дыхание по пустякам. Ставкой на кону была моя жизнь (или свобода, что впрочем одно и тоже).

Что-то заскрипело за моей спиной. Я почувствовал, как зашевелилась материя, и появившаяся из-за драпировок рука схватила меня за горло.

Аладар. Аладар в проклятой тайной нише.

Одной рукой я продолжал драться Разящим, другой потянулся за оставшимся у пояса ножом. Пальцы Аладара сомкнулись на моем горле.

Его люди отступили. Зачем им было лезть в драку, если хозяин решил все сделать сам?

Перед глазами сгустился красный туман. Я видел перед собой четыре пары глаз и позади них на ковре безвольное тело. Выхватив нож, я попытался наугад вонзить его за спину, но один из людей Аладара очнулся, заметив угрозу своему хозяину, и скользнул своим клинком по костяшкам моих пальцев.

Нож зазвенел, падая на пол. За ним последовал Разящий. Я всем телом откинулся назад, пытаясь зажать обеими руками голову Аладара – моя затея удалась только наполовину: я сумел схватить тюрбан.

Он выскользнул из моих рук и упал на пол, рассыпавшись на полоски дорогой ткани.

К сожалению Аладар остался на ногах.

Один из его людей заволновался – может он понял, что его хозяину не так легко было справиться со мной, как показалось на первый взгляд, но какой бы ни была причина, он сжал большой кулак и всадил его мне под ребра, чем очень удачно вышиб из меня последнее дыхание.

После такой обработки Аладару уже не составило труда придушить меня, и проваливаясь в темноту, я услышал как он выругался.

– Двойной вес, – прохрипел он. – У него не должно быть и шанса удрать по пути на шахту.

Жаль, что все это не было сном.

21

Двойной вес означает цепи на поясе, руках, ногах. Двойной вес это железо настолько тяжелое, что оно волочится следом по земле. Но далеко идти мне не пришлось. Охрана швырнула меня в повозку и мы поехали на Юг, в горы.

Я лежал на деревянном полу, растянувшись насколько позволяли железные цепи. Они звенели каждый раз, когда повозка подпрыгивала на ухабах. Я был избит, изранен, все тело ныло, а горло болело как в аидах. Но боль отступала перед страхом.

Люди считают меня бесстрашным человеком. Мужчиной, который встретит любую опасность не дрогнув и не моргнув глазом (конечно все это вранье, но зачем опровергать легенду, если именно она дает тебе работу). Я всегда молча занимался своим делом и не собирался никого информировать, что да, Песчаного Тигра можно напугать. И теперь, когда я снова столкнулся с рабством, я понял, что в рассказах обо мне была изрядная доля вранья. Я был не храбрее любого другого мужчины. Беда лишь в том, что начинаешь разбираться в себе только когда кошмар, которого ты больше всего боишься, становится твоим ближайшим будущим.

С меня сорвали все, кроме набедренной повязки. Стащили бурнус, пояс, сандалии и перевязь. И что уж меня совсем не удивило, отобрали Разящего. Удивило меня другое: зачем было оставлять когти песчаного тигра.

Толку от них не было конечно никакого. Возможно Аладар счел это еще одной формой возмездия. Ему важно было не только унизить Песчаного Тигра, но и сообщить рабам, с которыми он будет работать день и ночь, кто составит им компанию.

Возможно и так. Аладар произвел на меня впечатление человека, который любил причинять страдания не только телу, но и уму. Он мог попытаться использовать меня как пример другим рабам – всем было известно, какой сильный, храбрый и независимый человек Песчаный Тигр, но видите, и он попался. Посмотрите, он смирился. Он выполняет все, что ему приказано.

Я заставил себя подняться, выслушав дребезг железных цепей и оков, и встал на колени на полу повозки. Меня сопровождала вся дворцовая стража – двадцать воинов. Своего рода комплимент: двадцать человек на одного, закованного в такие тяжелые цепи, что он едва мог дышать, не говоря уже о том, чтобы двигаться.

Конечно у Аладара был богатый опыт и он не сомневался, что я воспользуюсь любой возможностью и попытаюсь бежать. Наверняка он понял, что я хотел вернуться во дворец, найти и освободить Дел. Без сомнения он знал, что я хотел пропороть его шкуру от кишок до глотки любым оружием, которое попадется под руку.

И я это сделаю. Когда сбегу.

Я планировал бегство всю дорогу до шахты. Я пытался не думать о конечном пункте этой поездки и забыть, что снова стал чулой.

Но когда мы добрались до шахты, я понял, что Аладару не о чем было беспокоиться. Мне повезет, если я выживу.

Охрана повела меня в туннель. Они тащили меня глубоко в гору. Коридоры пересекались, изгибались, поднимались, опускались, пересекались, изгибались, пересекались… пока я не запутался. Я понял, что даже не представляю, где нахожусь.

Туннели были заполнены людьми. Замкнутое пространство, набитое до предела беспомощностью и обреченностью существ, которые раньше были людьми, а теперь превратились в грязных животных. Чулы. Руки и ноги для работы. Каждый сгибался под тяжестью железа такого же как на мне, но цепь, обхватывающая пояс, была длиннее футов на десять и присоединялась к другой цепи. Эта лежала вдоль стены, вбитая в породу около каждого человека. Люди располагались через пятнадцать футов, что оставляло каждому из них кусочек пространства для работы. Для жизни. По зловонию в шахте я понял, что ни одного из них никогда не отковывали от стены.

В резком кровавом свете факела я увидел мертвеца. Он лежал на каменном полу: безвольное распростертое тело, которое покинула жизнь. Труп уже начал разлагаться. Я должен был заменить его.

Тело освободили от цепей. Я слышал как они звенели, одна за другой ударяясь о камень. Охранник врезал мне по почке, и я сделал шаг вперед. И тут же отшатнулся. Я не мог заставить себя занять место мертвеца.

Охрана не стала дожидаться, когда я поборю свои страхи. Железо давило на шею, пояс, руки, ноги. Они приковали меня к стене и проверили прочность цепей. Сквозь лязг металла я слышал голос одного охранника. Позевывая от скуки, он монотонно бубнил себе под нос. Интонаций в голосе не было. Он равнодушно повторял давно навязшие в зубах слова.

Я должен был выбивать породу молотком и зубилом. Пустая порода отваливалась в сторону, чтобы добраться до золотоносной руды. Ее вывозили из шахты в деревянных тележках. Любой человек, попытавшийся зубилом выбить свою цепь из скалы или разбить цепи будет выведен из шахты, выпорот и подвешен к столбу на три дня, без воды и еды.

Если я буду работать хорошо, продолжал бубнить охранник, меня будут кормить два раза в день, утром и вечером. Спать я должен на полу у своего места. Воду приносят три раза в день: не больше, не меньше. Работают у них в шахте с рассвета до темна, с перерывами на утреннюю и вечернюю пищу.

Такой, сказал он, будет моя жизнь. До последнего дня. Он бросил молоток и зубило к моим ногам и ушел с другими охранниками, унося с собой факел.

Я стоял, тупо глядя на стену. Все было черным и ядовито-пурпурным. Факелы вставляли в стену через большие промежутки, но только половина из них горела. Я понимал, что постепенно глаза приспособятся, потому что тело может приспособиться ко всему… но я не был уверен, что хотел все это видеть.

Я чувствовал, как по коже стекает пот. Чувствовал, как шевелятся волосы на голове и дрожь сотрясает меня все сильнее и сильнее. В животе все связывалось в узлы, и я ждал, что от острой рези из меня сейчас вывалятся внутренности. Железо звенело. Оно звенело при каждом движении. А я не мог унять дрожь.

Вонь в шахте переполняла легкие: запах нечистот, страха, беспомощности, смерти. И безнадежности.

Я закрыл глаза и прижался лбом к шершавой стене, впившись пальцами в камень. Разум, тело, дух – все погрузилось во тьму. Передо мной было только безумие. Оно заполнило всего меня и я снова стал маленьким, таким маленьким, таким маленьким…

Я заставил себя посмотреть на других. Все они сидели на камнях, прислонившись спинами к стене, и безучастно смотрели на меня. Я был закован так же, как они и конец нас ждал один. Я увидел их израненные мозолистые руки, изуродованные плечи, заглянул в пустые глаза и понял, что они были здесь уже месяцы. Или даже годы.

Ни в одном из них не осталось ни малейшего следа разума. И глядя на них, я понял, что вижу собственное лицо.

Солнце зашло и высосало последний свет из шахты, рассыпав вокруг меня мозаичный узор ночи: квадратики мареново-фиолетового, синего, черного. В этой темноте даже когда я закрывал глаза, я долго видел сияющее пятно факела. Вечернюю еду разнесли незадолго до моего прибытия, теперь люди спали. Я слышал храп, стоны, крики, всхлипывания. И ни на минуту не прекращался звон цепей.

Горло сжалось от страха, и я с хрипом втягивал и выдыхал воздух.

Первые дни я совсем не мог есть, а потом на меня навалилось чувство голода. От тяжелой работы, я отбивал породу и руду и грузил ее на тележки, которые таскали прикованные к ним рабы, все время хотелось есть, но порции не увеличивались. Я засыпал голодным и опустошенным и просыпался через час или два от спазм в желудке и судорог. Когда наступало утро, я был измучен этим сном больше чем работой. Вода была теплой и протухшей и часто вызывала дизентерию, но я пил ее, потому что больше ничего не было. Я спал в грязи на полу шахты, привыкнув делать минимум движений и испражняться в собственном углу как раненое животное. Я понимал, что день за днем опускался, терял рассудок, заболевал. Я знал, что стал чулой. И эта не покидавшая меня ни на момент мысль стерла из памяти годы, которые я провел как свободный танцор меча.

Снова вернулись кошмары, но теперь рядом не было Сулы, чтобы прогнать их. Я жил на дне аид. Воспоминания об исчезнувших днях временной свободы сводили с ума, и я старался о них забыть.

Круг был нарисован в песке. Мечи лежат в центре. Двуручный Южный меч с золотой рукоятью и стальным голубоватым клинком. Двуручный Северный меч с серебряной рукоятью, покрытый рунами, напевающий чарующую песню льда и смерти.

Женщина ждет около круга. Сияют светлые волосы. Голубые глаза кристально чисты. Руки свободно опущены.

Напротив стоит мужчина. Покрытый бронзовым загаром. Темноволосый, зеленоглазый. Высокий. Мощного сложения. Но пока он стоит у круга, ожидая начала танца, тело его меняется. Теряет вес, сущность, силу. Оно тает, пока мужчина не превращается в скелет, плотно обтянутый коричневой кожей.

Он протягивает руку женщине, которая поет песню смерти.

День становится ночью, ночь становится днем.

…деньночьденьночьденьночь…

пока не стало ни дня, ни ночи, ни даже дняночи. Был только человек в шахте и шахта в голове у человека.

Он присел на корточки. Прислонился спиной к стене. Локти лежали на коленях, руки безвольно свисали, на них была опущена голова.

Кто-то позвенел его цепями и он приподнял голову.

Танзир, в золотых одеждах с малиновой вышивкой, выглядел утонченно. Он знал себе цену. В правой руке он держал тонкий изрезанный хитроумными узорами жезл из слоновой кости. Перламутрово-белый.

Короткое движение жезла, и охранник носком сандалии зацепил железную цепь и тряс ее до тех пор, пока прикованный человек не взглянул на него.

Второе движение жезла – факел поднесли поближе. Желтое сияние рассыпавшегося пламени осветило лицо человека, смотревшего на танзира. Танзир присмотрелся и понял, что сидящее перед ним существо уже не было человеком. Он смотрел на заросшего грязью уродливого зверя, одетого в изодранную набедренную повязку. От того, что раньше было человеком, не осталось ничего, кроме кожи и шнуров сухожилий, тянувшихся вдоль тела, которое когда-то было сильным и красивым. Лицо скрывалось под пыльными волосами и спутанной свалявшейся бородой. С этой грязной маски на танзира смотрела пара зеленых глаз, щурившихся от резкого света факела.

– Пусть он встанет, – приказал танзир, и охранник мотнул головой. Мужчина хорошо знал этот знак.

Когда раб поднялся, он оказался высоким, гораздо выше танзира. Но этот рост пугал человека, мешал ему стать незаметным. Он сутулился, словно на его плечи давила невыносимая тяжесть.

Танзир нахмурился.

– Это танцор меча? – недоверчиво спросил он охранника. Тот пожал плечами и сообщил, что насколько ему известно, это и был тот самый человек, которого привезли три месяца назад.

Кончиком жезла танзир поддел шнур, висевший на шее мужчины и понял, что грязные утолщения на шнуре раньше были когтями песчаного тигра.

Удовлетворенный танзир выдернул жезл. Шнур снова упал на грудь мужчине и танзир кивнул.

– Выведите его отсюда. Двойной вес и в повозку. Пора мне снова оказать ему гостеприимство во дворце.

Танзир отослал телохранителей. Он стоял перед женщиной, а она не сводила глаз с мужчины, которого танзир привез из шахты. Он рассказал ей, что случилось с мужчиной в шахте. Он следил за ее лицом, жестами, позой, и видел тоже, что и всегда: достоинство, силу, спокойную гордость и абсолютную замкнутость. За три месяца он не сломил ее.

Но он сломил мужчину, и думал, что увидев это, ему подчинится и женщина. Танзир отвернулся от нее и взглянул на мужчину, стараясь не морщиться от запаха испражнений.

– На колени, – он показал на пол тонким жезлом.

Мужчина медленно опустился на колени. Его ноги были покрыты кровоподтеками и грязью настолько, что нельзя было определить их цвет. В кожу въелась серая грязь и черные крупинки руды. Цепи зазвенели, ударяясь друг о друга и о мозаичный пол, и обернулись вокруг его колен как кольца железной змеи.

Танзир посмотрел на женщину.

– Он выполнит любой мой приказ. Любой.

Женщина спокойно встретила взгляд танзира. Она и не скрывала, что не верила ему.

Танзир взмахнул жезлом.

– Вниз, – приказал он. – Лицом вниз.

Стоящий на коленях мужчина, когда-то молодой, двигался как старик. Он наклонился вперед, медленно положил ладони на узорчатый пол. Сухожилия натянулись под грязной кожей.

Он склонился перед танзиром.

Танзир вытянул вперед ногу.

– Целуй… Целуй чула.

И женщина сломалась. С нечеловеческим криком она прыгнула на танзира как самка песчаного тигра. Одной рукой она пыталась расцарапать ему лицо, а другой потянулась к кинжалу у пояса танзира, вытащила его…

…начала вытаскивать когда мужчина рванулся с пола. Кольцо железной цепи обвило горло танзира.

Мужчина оскалился, показав зубы, но вместо рычания он выговорил одно слово:

– Ключи.

– Где? – потребовала женщина у танзира, и когда он сказал ей, она вытащила ключи из украшенного драгоценными камнями кошелька, висевшего у его пояса.

Казалось, она забыла о железном ошейнике вокруг ее шеи. Вместо этого она начала открывать оковы на его ногах, поясе, шее и наконец, когда он сильнее сжал цепь, обвивающую горло танзира, она открыла оковы на его руках.

Он сбросил цепи. Выскользнул из них как змея выскальзывает из старой кожи. Тяжелое железо упало на пол и несколько плиток треснули.

С железом он стряхнул с себя и плен. Она всматривалась в него, пока не мелькнуло что-то от человека, которого она когда-то знала. Слабый намек на прошлое, но ей хватило и этого. Она робко улыбнулась.

– Тигр?

Я прижал Аладара к ближайшей стене и сжал кинжал, который сунула мне в руки Дел. Коснувшись острием его плотного, скрытого под тканью живота, я оскалил зубы.

– Один коготь остался, танзир. Чувствуешь?

Он смотрел на меня, посерев от испуга, но не сдавался. Он был слишком горд для этого.

Я покосился на Дел. Говорить я почти разучился – три месяца молчания, не считая криков во сне, отучили меня двигать языком – но Дел меня понимала.

– Мечи и ножи. Одежду. Все остальное. Я жду.

Она убежала, оставив меня с Аладаром. Мои силы были на исходе. Я все еще слышал звон цепей, хотя они валялись в стороне. Но звон не умолкал ни на секунду. Цепи звенели непрерывно.

Я жадно втянул в себя воздух и снова оскалился на Аладара.

– Десятилетний мальчик. Пять лет назад. В бараках Омара. Джамайл. Похож на нее, – говорить что-то еще я не рискнул. Он не должен был почувствовать как меня трясло. Аладару ничего не стоило освободиться. Шахта вытянула из меня силу, гибкость, реакцию. Осталась только ненависть.

Дикая убивающая ненависть.

– Ты считаешь, что я знаю каждого раба в Джуле? – поинтересовался он.

Это был довод. Но у меня был свой, и он прижимался к его животу.

– Что с ним случилось?

– Он чула! – зашипел Аладар. – Я покупаю их и продаю… и не слежу за каждым.

Маленький кинжал нельзя было и в шутку назвать настоящим оружием, но сталь была очень острой. Она легко разрезала ткань, и я решил, что кожу она разрежет так же без проблем.

– Я пропорю тебе живот, танзир. И выпущу кишки, чтобы ты мог ими удавиться.

Очевидно он поверил мне. И правильно: я бы это сделал.

– У меня был такой мальчик, – признался Аладар. – Я отдал его три года назад.

– Кому?

– Вашни, – Аладар говорил уверенно. Он еще больше побледнел.

– Я подарил его вождю.

Аиды.

– Ты торгуешь с Вашни?

Никто не вел дел с Вашни. Аладар мог и соврать.

Он тяжело сглотнул.

– Мне нужно было договориться с этим племенем. Мне нужны были горы, шахты, золотоносная руда, а там… там жили Вашни. Я не мог прогнать их, и я… послал им много подарков. Там были чулы, и среди них Северный мальчик. Ему было двенадцать.

Возраст подходил.

– Где они? – прохрипел я.

– Карие глаза Аладара стали черными от гнева и ненависти.

– Езжай на Юг к предгорью. Вашни найдут тебя, даже если ты этого не захочешь.

Теперь я ему верил.

– Имя мальчика?

– Я не знаю, – рявкнул Аладар. – Ты хочешь, чтобы я знал имя каждого чулы?

– Тигр, – позвала Дел.

Я немного повернул голову и увидел, что она снова надела свою тунику и перевязь. Серебряная рукоять поднималась из-за левого плеча. Она держала черный бурнус, сандалии и Разящего, с ножом и перевязью. Через другую руку был перекинут белый бурнус.

Дел бросила все в кучу и вытащила из ножен меч.

– Одевайся, – мягко сказала она, – я присмотрю за ним.

Я отошел. Дел успела заглянуть мне в лицо, когда я повернулся спиной к танзиру. Что-то в ее глазах подсказало мне, что держался я не так хорошо, как надеялся. Кинжал скользнул в мокрой от пота ладони.

Дел прошла мимо меня к Аладару. Я осторожно наклонился, поднял черный бурнус и трясущимся руками прорезал дырку в шве левого плеча для рукояти Разящего. Шов разошелся. Острие меча скользнуло по пальцам, но я даже не почувствовал этого. Руки слишком загрубели.

Только когда я нацепил перевязь, я с ужасом понял, что влез в нее не расстегивая пряжек. Придется делать новые дырки, чтобы перевязь стала меньше, но с этим можно было и подождать.

Я с трудом надел сандалии и перекрутил завязки немыслимыми узлами. Через голову я надел бурнус, радуясь, что могу прикрыть грязную, покрытую рубцами кожу. И тут же волна слабости прошла через все тело, едва не повалив меня на пол.

Я повернулся к Дел. Она не сводила с меня глаз. Я чувствовал как к лицу приливает кровь и пот покрывает все тело. Я держал Разящего в руках, но не поднимал его, чтобы убрать в ножны. Дел медленно повернулась к Аладару и воткнула ему в живот мерцающий радужными рунами клинок.

– Не… – окрик застрял у меня в горле. – Аиды, женщина, я должен был убить его.

Дел не ответила.

– Баска… ты слышишь?

Она молчала.

Я открыл рот, но тут же закрыл его. Сказать было нечего. Я тупо смотрел как Дел вытаскивала клинок. Тело, обвисшее у стены, медленно соскользнуло на пол. Сквозь золото одежд и малиновую отделку проступила кровь.

Дел повернулась ко мне и наконец ответила.

– Я сделала это за тебя, – голос звучал тихо и искренне. – За то, что он сделал с тобой.

Я не мог ее понять. Я видел как двигались мышцы под бледной кожей и понял, что у нее сошел загар. Она снова стала баской с Севера, которую я впервые увидел в кантине.

И очень опасной женщиной.

Мое горло с трудом пропускало звуки.

– Дел… я сам за себя убиваю.

Она посмотрела мне в глаза.

– Не в этот раз, Тигр.

Что-то дернулось у меня в груди. Судорога. Или спазмы.

– Так ты убила ан-кайдина? Так напоила клинок кровью?

Она дернулась как от удара. Ее лицо совсем побледнело. Неужели я настолько шокировал ее своим вопросом? Дел ведь знала, что я был посвящен во все, что случилось с ее мастером меча. Не знал я только всех причин.

Или мой обвинительный тон вызвал у нее такую реакцию?

– Это за тебя, – повторила она.

– Неужели? – проворчал я. – А может за Дел?

Она посмотрела на меч. Кровь стекала по клинку. Она заполняла руны, а капли собирались в лужицу на мозаичном полу.

Ее губы изогнулись, но она не улыбнулась.

Дел боролась с чувствами, которых я не понимал.

– За нас обоих, – она сказала это так тихо, что я не был уверен, правильно ли разобрал слова.

Три месяца врозь. Мы уже ничего не должны были друг другу. Остались позади отношения наемника и нанимателя. Все это ушло в прошлое. Теперь и Дел, и я могли идти своими дорогами.

– Джамайл у Вашни, – сказал я. – Их племя живет в горах.

– Я слышала.

– Поедешь к ним?

Губы сжались.

– Да.

Я кивнул.

Больше я ни на что не был способен.

Дел подняла с пола белый бурнус, вернула меч в ножны за левое плечо – я знал, что она вычистит его позже – и вышла из комнаты.

Но перед этим она избавила тело Аладара от тяжести украшенного драгоценностями кошелька.

Люблю практичных женщин.

22

Дел затащила меня в гостиницу, пользующуюся самой дурной славой в самой подозрительной части города. Мы были странной парой, и даже в этой гостинице нас провожали удивленными взглядами, пока мы поднимались по узкой лестнице на второй этаж, в крошечную комнату, которую сняла Дел. Дел приказала притащить бочку и много горячей воды. Служанка заворчала, что это не входит в ее обязанности, но Дел со всего размаху влепила ей пощечину. На темно-желтой щеке девушки заалел отпечаток ладони, а Дел, не смущаясь, пообещала хорошо заплатить золотом если Южанка поторопится, и служанка вылетела из комнаты.

Я сидел на краю старой скрипящей кровати и тупо смотрел на Дел, вспоминая как спокойно она вонзила клинок в живот Аладара. За меня, сказала она. Но я уже давно привык сам убивать за себя и не мог представить, зачем было кому-то брать на себя мои обязанности. Что такого было во мне, что толкнуло Дел пойти на убийство.

Нет. Скорее она убила за брата, и за все, что сама испытала во дворце Аладара.

– Ты почувствуешь себя лучше, когда смоешь грязь, – сказала Дел.

Бурнус скрывал мое тело, но я видел пальцы и мозолистые ладони. Ногти потрескались, обломались и сходили слоями. Медный загар побледнел, а из-за многочисленных порезов и мелких кусочков породы, въевшихся в кожу, цвет кожи почти не поддавался определению. Через всю левую руку шел едва заживший неровный шрам: из дрожащих рук умирающего человека, прикованного рядом со мной, вылетело зубило.

Я вытянул руки и посмотрел на ладони. Когда-то они были мозолистыми от постоянных упражнений с мечом. Три месяца я не брал в руки золотую рукоять Разящего – слишком долгий срок для танцора.

Дверь распахнулась с отчаянным скрипом. Дел отскочила в сторону, приготовившись выхватить меч, но Северному клинку не пришлось покидать ножны. Вошла служанка, а за ней невысокий толстяк. Он вкатил деревянную бочку, поставил ее в центре комнаты и ушел. Южанка начала таскать ведрами горячую воду.

Дел ждала, пока бочка не наполнилась, и жестом отпустила служанку. Та кинула на меня сердитый взгляд, но сделала как было предложено. Она вышла, за ней последовала Дел.

Я посмотрел на сандалии и подергал завязки. Кое-как справившись с ними, расцарапав при этом кожу, я сбросил бурнус и набедренную повязку. Потом снял перевязь и меч и забрался в горячую воду, не обращая внимания на то, что все порезы, кровоподтеки и царапины тут же напомнили о себе.

Я опускался в бочку пока вода не покрыла меня до подбородка. Тогда я осторожно прилег щекой на край бочки и весь отдался теплую Мне было не до мыла, я просто отмокал. А потом заснул.

…звон железа… удары молота о зубило и зубила о камень… стоны и крики спящих людей… всхлипывания умирающих…

Я судорожно дернулся и проснулся. Несколько секунд я не мог понять, где нахожусь, и только солнечный свет, проходивший в комнату через щели в забитых ставнями окнах успокоил меня. Комната, не шахта. Нет горящих факелов. Нет больше темноты. Нет железа.

К моей спине прикоснулась рука. Она втирала мыло в кожу пока я весь не покрылся желто-коричневой пеной. Дел мягко придержала мою голову, когда я попытался приподняться.

– Нет. Я все сделаю. Расслабься.

Но я не мог. Я напряженно сидел в бочке, пока она терла грязную кожу коричневым мылом. Сильными пальцами Дел разминала сведенные мышцы, массировала спину, плечи.

– Расслабься, – тихо повторила она.

Но я не мог.

– Что этот ублюдок делал с тобой?

Я почувствовал, что она пожала плечами.

– Не имеет значения. Он мертв.

– Баска, – я потянулся и взял ее за руку, – расскажи.

– А ты мне расскажешь?

Я снова оказался в шахте. Весь мир был заполнен темнотой и отчаянием. Пустота заползала во все уголки моего мозга.

– Нет, – все мои силы ушли на это слово. Я не мог рассказать ей.

– Побрить тебя? – спросила она, меняя тему. – И волосы надо подстричь.

Я кивнул, вымыл волосы и бороду и снова кивнул.

Дел отвернулась, пока я заканчивал мыться, полоскался и добирался до кровати, оставляя на полу мокрую дорожку. На кровати уже лежала новая набедренная повязка и коричневый бурнус. Я вытерся, надел набедренную повязку и сказал Дел, что она может повернуться.

Она взглянула на меня и в голубых глазах мелькнуло сожаление.

– Ты похудел.

– Ты тоже, – я сел. – Избавь меня от этого крысиного гнезда, баска. Может меня снова будут принимать за человека.

Она подстригла мне волосы, осторожно отрезала бороду. Я рассматривал ее лицо, пока она занималась моим. Кожа плотнее обтягивала кости. Три месяца Аладар держал ее взаперти – золотистый загар поблек, и если бы не побелевшие под солнцем Пенджи волосы, она была бы той же баской, которую я встретил в маленькой кантине крошечного городишка на окраине Пенджи.

Но теперь я знал кто она. Не ведьма, не волшебница, хотя некоторое могли бы назвать ее так из-за яватмы и ее таинственной силы. Дел была обычной женщиной, привыкшей делать то, что нужно. Не рассуждая, возможно это или нет.

Она улыбнулась. Я почувствовал, как мягкие пальцы легонько коснулись следов песчаного тигра на моем лице.

– Песчаный Тигр, – сказала она и в эти слова вложила столько чувства, что больше ничего не требовалось.

– Голодная?

Она кивнула. Я надел бурнус, взял Разящего и мы спустились вниз.

Во все, что готовили в этой гостинице добавляли перец. Не терплю его в таких количествах, но после шахты я не привередничал. Я старался только не забывать, что не должен есть намного больше той порции, к которой привык за последние месяцы. Желудок начал возмущаться, и я перешел на акиви.

Дел смотрела на меня молча, потом потянулась и накрыла ладонью мою чашку.

– Хватит, – сказала она мягко, но настойчиво.

– Я могу пить сколько захочу.

– Тигр… – она замялась. – Тебе будет плохо.

– Мне будет хорошо, – поправил я, – когда я опьянею. Именно к этому я и стремлюсь.

Она пытливо заглянула мне в глаза.

– Зачем?

Я не сомневался, то она знала зачем, но согласился объяснить.

– Акиви поможет забыть.

– Ты не сможешь забыть это, Тигр, как не смог забыть дни с Салсет, – она покачала головой. – В моей жизни были события, о которых я хотела бы забыть, но я не могу, и мне приходится жить с ними. Они постоянно во мне, и я привыкла к ним и расставила их по местам. Они же не должны постоянно портить мне жизнь.

– Значит ты забыла о кровном долге? – я не мог ничего с собой поделать, акиви будил во мне враждебность. Я посмотрел на ее побледневшее лицо. – Как ты живешь с этим, баска?

– Что ты знаешь о кровном долге, Песчаный Тигр?

Я пожал плечами под коричневым шелком.

– Почти ничего. Но я вспоминаю, что чувствовал чула когда своим неистовым желанием вызвал тигра из мечты, и сколько невинных жизней оборвалось из-за этого, – я вздохнул. – А есть еще другая история, об истойя, убившей ан-кайдина ради кровного клинка, – я покосился на рукоять, поднимавшуюся над ее левым плечом. – Клинок нужно было напоить кровью умелого бойца, чтобы истойя могла отомстить.

– В мире есть вещи, по сравнению с которыми все остальное кажется ерундой, – спокойно сказала она.

– Это эгоизм, – я отпил еще акиви. – Я видел, что ты сделала с Аладаром и теперь знаю, что ты можешь, чтобы отомстить. Убить, если считаешь нужным, – я помолчал. – Это одержимость, баска. Ты не согласна?

Дел слабо улыбнулась.

– Возможно, – слово было твердым как клинок Северного меча.

Я поставил на стол недопитую чашку.

– Я иду спать.

Дел осталась. Больше она не произнесла ни слова.

В конце туннеля возникла темная фигура. Застывший свет бил ей в спину, отбрасывая резкие тени. Кто-то в черном бурнусе. В руках он держал Северный меч с серебряной рукоятью и рунами на клинке.

Фигура медленно приблизилась к первому рабу. Он был прикован через пять человек от меня. Меч коротко сверкнул в застывшем свете. Две руки подняли его, приставили острие к ребрам человека и нажали. Клинок вонзился беззвучно, бесшумно убивая. Человек упал на свои цепи. Только звон железа сказал мне, что он мертв.

Клинок вышел из тела. Руны заполняла кровь и в странном свете из конца туннеля она казалась черной, а не красной.

Фигура приблизилась еще на шаг. Следующий человек умер молча, как и первый. Потом еще один. Кровь капала с клинка. Фигура приближалась, и я понял, что на голову человека надет капюшон, а бурнус на самом деле был белым. Черным он казался на фоне белого света.

Меч пронзил еще двоих и фигура застыла передо мной. Дел. Я взглянул ей в лицо. Из-под капюшона на меня смотрели голубые глаза. На бедном лице алел измазанный кровью рот, словно она высасывала кровь из каждого человека, которого убила.

– Баска, – прошептал я.

Она подняла меч и прижала острие к моей груди. Она смотрела мне в глаза.

Северный клинок пронзил мое тело и вошел в сердце. Я упал у стены. Привычно зазвенели цепи.

Я умер.

Я проснулся, почувствовав руку на своем плече. Рывком я сел, потянулся к Разящему, но узнал Дел. Я сразу понял, что в пьяном ступоре заснул на полу, как привык в шахте. Темнота в комнате была пропитана запахом страха.

Я слышал как мое дыхание с хрипом вырывалось из горла, но не мог успокоиться.

– Тигр, – Дел стояла на коленях около меня, – тебе снился кошмар.

Я провел рукой по лицу и понял, что этим дело не ограничилось. Я плакал. Я пришел в ужас, осознав, насколько это было унизительно.

– Нет, – мягко прошептала Дел и я понял, что она все видела.

Меня трясло, я не мог с собой справиться. Мне было холодно и страшно, к горлу подкатывал комок. Я потерялся на границе между сном и реальностью. Акиви плескалось в желудке и пыталось выплеснуться изо рта. Этого не случилось только потому что я опустил голову на согнутые колени. Дрожа с ног до головы, я тихо ругался, повторяя одно и тоже, пока руки Дел не обвили мою шею и она не начала укачивать меня как ребенка.

– Все хорошо, – шептала она из темноты. – Все хорошо.

Я отбросил ее руки и вскочил на ноги. Свеча не горела, но лунный свет проходил через щель между ставнями. Он падал на лицо Дел и, как во сне, оно распадалось на черные и белые пятна. Глаз ее я не видел.

– Это была ты, – меня затрясло еще сильнее. – Ты.

Она села на пол и взглянула на меня.

– Я снилась тебе?

Я пытался говорить ровно.

– Одного за другим. Ты убивала их, своим мечом. Тебе было наплевать на них. А потом ты подошла ко мне, – я снова увидел лицо под капюшоном. – Аиды, женщина! Ты проткнула меня этим мечом также спокойно, как проткнула Аладара.

Стояла тишина. Эхо моих обвинений затихло.

– Я так и знала, ее голос был чуть громче шепота, но я уловил в нем отчаяние. – Я видела. В тот момент, когда я отвернулась от Аладара, я увидела ненависть в твоих глазах. Ты меня ненавидел.

– Нет, – это вырвалось само, – нет, Дел. Я ненавидел себя. Себя самого, потому что я убивал слишком часто и почти без причины по сравнению с тобой, – я не мог стоять спокойно и начал мерить шагами комнату, как кошка в клетке. – Я видел себя, когда смотрел как ты убивала Аладара. Тяжело увидеть себя со стороны и вдруг понять, кто ты на самом деле.

– Танцор меча, – сказала она. – Мы оба танцоры. Ни один из нас не лучше и не хуже другого. Мы то, что сделали из себя сами, потому что на то были причины. Мы стали такими из-за одержимости, – она слабо улыбнулась. – Чула: вырвавшийся на свободу благодаря своему мужеству и выбравший меч. Женщина: освободившаяся после изнасилования и убийств и выбравшая меч.

– Дел…

– Ты когда-то сказал, что я недостаточно холоднокровна. Что мне не хватает остроты, – она покачала головой. Коса скользнула по правому плечу.

– Ты ошибался. Холода во мне много, слишком много. И отточена я слишком остро, – она не улыбалась. – Я убила больше людей чем могу сосчитать и я буду убивать и дальше, когда придется – за убитую родню… за похищенного брата… за надругательство надо мной, – в лунном свете ее волосы горели серебряным нимбом. – Твой сон был верен, Тигр. Я убила бы сотню Аладаров… и не задержалась бы у трупов.

Я смотрел на нее. Смотрел на гордого танцора меча, стоявшего на коленях на деревянном полу сомнительной Южной гостиницы, и понимал, что вижу человека, который достоин всех жертв в мире, потому что сам он пожертвовал слишком многим.

– Что ты сделала? – хрипло спросил я. – Что ты с собой сделала?

Дел подняла на меня взгляд.

– Если бы я была мужчиной, ты бы спросил меня об этом?

Я уставился на нее.

– Что?

– Если бы я был мужчиной, ты задал бы этот вопрос?

Она уже знала ответ.

23

Мы с Дел не сразу уехали из Джулы. У нас были две причины, чтобы задержаться: во-первых, охрана дворца разыскивала убийцу Аладара, а во-вторых я был просто не в силах никуда ехать. Три месяца в шахте взяли свою дань. Мне нужно было есть, отдыхать и тренироваться. На все это требовалось время.

Но именно времени у нас не было. Мы находились совсем рядом с Джамайлом (и Дел, и я не сомневались, что Аладар не соврал нам) и Дел не терпелось отправиться к Вашни, но она ждала. Никогда еще я не встречал человека, не говоря уже обо мне самом, у которого было бы столько выдержки.

Мы больше не говорили ни о трех последних месяцах, ни о причинах, сделавших нас танцорами. Вместо этого мы обсуждали как вырвать Джамайла у Вашни. Я никогда не встречался с этим племенем, но за прошедшие годы успел набраться кое-какого опыта в общении с разными племенами. В отличие от Ханджи, Вашни не были откровенно враждебны к незнакомцам, но нельзя было и назвать их дружелюбными.

– Больше не играем в рабов и торговцев, – сказал я Дел на третий день нашей свободы. – Этот маскарад доставил нам слишком много неприятностей. Если вождь Вашни решил коллекционировать рабов с Севера, мы не можем рисковать потерять и тебя.

– Я была почти уверена, что в конце концов ты придешь к такому выводу, – Дел склонила голову, вытирая клинок меча мягкой замшей. – Есть другие идеи?

Я сел на пол, прислонившись спиной к стене. Поза стала привычной, хотя цепей уже не было.

– Ничего гениального. Может лучше просто поехать к Вашни и решить на месте.

– Нам придется найти какой-нибудь подарок вождю, – напомнила Дел, – иначе его не заставишь вернуть Джамайла.

Я погладил шрамы на лице.

– У нас еще остались деньги из кошелька Аладара, да и сам кошелек стоит немало, – я пожал правым плечом. – Кстати, в разговоре мы можем упомянуть, что это мы избавили Вашни от Аладара. Вдруг нас захотят за это вознаградить? По-моему смерть Аладара аннулирует их торговый союз.

Сверкнула Северная сталь. Дел оглянулась на меня. Распущенные волосы покрывали спину шелковой завесой.

– Я наняла тебя, чтобы ты провел меня через Пенджу в Джулу, но ты не обязан рисковать своей жизнью ради моего брата.

– Другими словами, ты думаешь, что я не готов взять в руки меч, если дело дойдет до драки.

– А ты готов? – мягко спросила она.

Мы оба знали ответ. Три дня на свободе, три месяца в шахте.

– Я сказал, что поеду.

– Значит поедем вместе, – она приставила острие меча к ножнам и меч скользнул внутрь. Чарующая музыка: сталь по коже.

Утром мы выехали.

В Джуле мы купили лошадей. Дел достался серый мерин, щедро разрисованный природой черными пятнами от носа до хвоста. Он смотрел на мир внимательными, почти человеческими глазами из-под измочаленной пестрой челки. Себе я тоже купил мерина, но масть у него была поскучнее, чем у крапчатого Дел. Это была совсем не выдающаяся коричневая лошадь. Даже не гнедая, как мой старый жеребец. На коричневой шкуре не было ни одной черной шерстинки. Весь коричневый, включая гриву и хвост.

Мы проехали по соляному полю на границе между пустыней и предгорьем. Поверхность менялась через каждый шаг. Сначала был песок, потом появились холмики сухой и тонкой травы. Постепенно холмики разрастались, превращаясь в зеленые луга.

Я присмотрелся к мерину Дел – он необычно ставил ноги, семенил как женщина. Я хотел поделиться этим наблюдением с Дел, но так и не смог вспомнить случая, чтобы Дел семенила.

Крапчатого что-то переполняло. Он изгибал шею, пританцовывал, раздувал ноздри и бросал на моего мерина застенчивые взгляды своими человеческими глазами.

– Кажется я знаю, почему его кастрировали, – объявил я. – Как жеребец он видимо был неудачником.

Дел удивленно подняла брови.

– Почему? Это нормальная здоровая лошадь. Может он немного норовистый… но ничего необычного в нем нет.

– Есть, – отрезал я. – В нем не осталось ничего мужского, но я готов поспорить, что и до этого ему не нравилась мужская жизнь.

Дел не стала отвечать на мое заявление. Наверное решила соблюдать лояльность по отношению к своей лошади.

Мы оставили позади соляное поле, сухие холмики травы, луга чахлой зелени. Лошадиные копыта застучали по синевато-серой глине и серо-зеленому граниту. Мы поднимались все выше, хотя сами не замечали этого – Южные горы невысокие. За покатые склоны цеплялись низкие деревья и колючий кустарник. С гор в пустыню стекала глина.

Дел покачала головой.

– Не похоже на Север. Совсем непохоже.

Я наклонился к лошадиной шее и привстал в стременах, пока мой мерин преодолевал глиняный откос.

– Снега нет.

– Да, но дело не только в этом, – Дел шлепнула пегого по бокам, и он догнал моего мерина. – Деревья, скалы, почва… даже запах другой.

– Конечно другой, – согласился я. – Ты чувствуешь запах Вашни, а не гор.

Я остановил лошадь. Воин сидел на гнедом жеребце в двадцати шагах от нас. На его коричневой шее висело ожерелье из фаланг человеческих пальцев.

Дел тоже придержала мерина.

– Значит приехали.

Мы ждали. Воин тоже.

Он был молод, лет семнадцать, но первое, с чем знакомится Вашни в своей жизни, это меч. Женщины Вашни после родов перерезают пуповину мечом мужа. Младенца мужского пола обрезают тем же мечом.

Никогда не стоит недооценивать воина Вашни. Даже молодого.

На Вашни был одет только кожаный килт и пояс. Босые ноги сжимали бока лошади. Бронзовая кожа блестела от масла. Черные волосы, гораздо длиннее чем у Дел, воин заплел в косу, обернув ее мехом. Уши украшали серьги из обточенных костей. Я так и не смог определить, из какой части тела их взяли.

Воин убедился, что все наше внимание было приковано к нему, и повернул лошадь на Юг. За его спиной на тонкой перевязи висел традиционный меч Вашни. Ножнами Вашни не пользовались, и лезвие зловеще мерцало. Рукояти таких мечей делали из человеческих бедренных костей.

– Поехали, – сказал я. – Думаю нас уже ждут.

Молодой воин довел нас до поселения Вашни. Полосатые хиорты стояли по соседству со склонами гор. Нас ждала торжественная встреча: все племя выстроилось в два ряда, образовав коридор через все поселение. Стояли воины, женщины, дети. Все молчали, все рассматривали нас. Все носили вместо украшений кости, оставшиеся от мужчин, женщин, детей.

– Они хуже чем Ханджи, – прошептала Дел.

– На этот раз ты ошибаешься. В отличие от Ханджи, Вашни не приносят в жертву богам живых людей. Трофеи, которые ты видишь, почетные. Они добыты в битвах, – я помолчал. – И взяты с мертвецов.

Наш проводник подвел нас к самому большому хиорту, спрыгнул с лошади и жестом предложил нам слезть. Кивком он разрешил мне приблизиться. Дел тоже сделала шаг вперед, но воин резко замотал головой.

Я посмотрел на Дел – она едва сдерживалась. Ей хотелось поспорить с воином, объяснить, что она приехала сюда по своему делу, но она промолчала. Дел вернулась к крапчатой лошади и с отчаянием взглянула на меня.

– Ты говоришь на Вашни? – спросила она.

– Почти нет. Но они знают язык Пустыни, на нем говорят почти все в Пендже. Баска… – моя рука потянулась к Дел, но замерла на полпути. – Дел, я буду осторожен. Я все понимаю.

Она вздохнула.

– Я знаю, я… знаю, но, – она покачала головой. – Я просто боюсь, что его здесь не окажется. Что его обменяли или продали еще кому-то и придется снова искать.

Мне нечем было ее утешить. Я оставил Дел с лошадьми, как обычно воины поступают с женщинами, вошел в хиорт вождя и столкнулся с ее братом.

Я застыл. Покрывало упало за моей спиной – Дел не могла увидеть, что происходило в хиорте, она не могла увидеть брата таким, каким видел его я: с прической Вашни, в килте Вашни, почти обнаженного как Вашни. Но длинные волосы были светлыми, глаза голубыми, а светлую кожу не покрыл загар. У него не было ожерелья из костей.

Значит он был… не совсем Вашни.

Он был немного ниже Дел и немного легче ее, и должен был остаться таким на всю жизнь, потому что взглянув на него, я понял, что его физическое развитие было остановлено. Передо мной стоял евнух.

Я видел такое и раньше, таких людей узнаешь по глазам. Не все они толстеют как Сабо, не все становятся женоподобными, не все сильно отличаются от нормальных мужчин.

Но взгляд меняется у всех. Остается едва заметная незрелость, вечная незрелость.

Я ничем не выдал, что узнал его. Я молча стоял у входа и пытался справиться с ужасом, потрясением и отчаянием.

Во имя Дел, потому что ради нее я должен был быть сильным.

Джамайл сделал шаг в сторону и я увидел старика, сидевшего на ковре, разложенном на полу хиорта – вождя свирепых Вашни: седого, морщинистого, дрожащего и полуслепого. Его правый глаз почти полностью покрывала пленка, на левом уже появились следы той же болезни, но глаз еще видел. Вождь сидел, гордо выпрямив спину, и ждал Джамайла.

Когда мальчик вернулся к нему, он сжал его мягкую бледную руку и больше не отпускал.

Аиды, что, ради валхайла, мне было делать?

Но я уже принял решение. И когда старый вождь спросил, зачем я приехал к Вашни, почти не сомневаясь, что разговор пойдет о торговле, я рассказал ему все. Я выложил ему всю правду.

Когда я закончил, я перевел взгляд на Джамайла. С его лица на меня смотрели голубые глаза Дел. Он не сказал ни слова и не издал ни одного возгласа недоверия, отчаяния или радости. Другой решил бы, что мальчик не показывал свои чувства из страха перед хозяином, но я уже все понял. Я видел, как старик держался за своего евнуха, видел насколько он зависел от мальчика, и не сомневался, что вождь Вашни не посмеет причинить Джамайлу боль. Он даже не повысит на него голос.

Вождь заговорил со мной. На языке Пустыни он рассказал мне историю Джамайла – все, что знал о нем. Аладар действительно предложил вождю мальчика как плату за торговую сделку, и Джамайла приняли как вещь, но он недолго оставался в таком положении. Вашни не считали его чулой. И не Вашни сделали его евнухом. И не Вашни отрезали ему язык.

Теперь стало понятно, почему Джамайл молчал. Он не мог говорить, потому что был нем, и не хотел, потому что был евнухом.

– Аладар, – только и сказал я.

Старик кивнул. Я видел как дрожали его губы, слезы наполняли невидящие глаза. Его руки еще сильнее затряслись, когда он сжал ладонь Джамайла. Рот кривился, и вождь с трудом выговорил вопрос:

– Нужен ли Северной женщине мужчина, который уже не мужчина?

Я смотрел на Джамайла. Заключенный навеки в свою физическую незрелость, он был очень похож на Дел. Я слишком хорошо знал его сестру, чтобы подумать даже на минуту, что эта причина заставит Дел изменить ее намерения.

Но я не мог говорить за нее.

– Пусть женщина скажет сама.

Старик снова кивнул и жестом позволил мне выйти. Я встал, собрал все мужество, которое нашел в себе, и вышел к сестре Джамайла.

Дел выслушала меня молча. Когда я закончил говорить, она вошла в хиорт. Я не должен был идти за ней, но Дел не знала языка Пустыни, а Джамайл не мог переводить ее слова вождю. И я вошел в хиорт следом за ней. Джамайл плакал. Дел тоже. И старик. Но в хиорте стояла тишина. Дел не смотрела на меня.

– Спроси вождя, разрешит ли он Джамайлу уехать со мной?

Я спросил. Старик, плача, кивнул.

Она сжала губы.

– Спроси Джамайла, поедет ли он.

Я спросил. Джамайл, помедлив, неуверенно кивнул. Я видел как бледная рука потянулась к каштановой ладони старика и вцепилась в нее как в последнюю надежду.

Глаза Дел высохли.

– Тигр… скажешь вождю спасибо? Скажи ему… сулхайя.

Я сказал. Джамайл, после просьбы вождя, встал и пошел к выходу за сестрой.

Дел остановила его, мягко положив ладонь на грудь. Ее глаза снова наполнились слезами и она заговорила на Северном, а когда закончила, крепко обняла брата, которого искала пять долгих лет, и отпустила его.

Я вышел вслед за ней из хиорта.

24

Весь путь от предгорий до оазиса у границы Пенджи Дел проехала с застывшим лицом и не произнесла ни слова.

Теперь она сидела в полутьме, прислонившись спиной к камням, и никак не могла осознать, что же произошло.

Достигнутая цель не всегда приносит радость. Ненадолго наступает удовлетворение, а потом тебя окружает пустота. Дел было еще тяжелее – она добилась того, чего хотела, но все ее старания оказались бессмысленными.

Я бы так не сказал, но Дел в этом не сомневалась.

– Они хорошо отнеслись к нему, – попытался я ее успокоить. – Два года он жил в аидах с Аладаром. Вашни любят его, они вернули ему достоинство.

– Я пуста, – измученно выдавила она.

Я сел рядом с ней. Когда солнце опустилось к горизонту, Дел развела небольшой костер под пальмой. Мы сидели на чепраках, жевали мясо, пили воду, молча думали о своем и смотрели как красный диск тонул в песках. Пенджу наполнила тишина, которую нарушало лишь бьющееся на ветру пламя и фырканье стреноженных лошадей.

Дел повернулась ко мне. Каждая линия ее лица была искажена страданием.

– Почему я такая пустая?

– Потому что обстоятельства сильнее тебя, и ты не получила то, чего хотела. И изменить ты ничего не можешь, – я слабо улыбнулся. – Здесь не поможет круг, баска, ничего не решит танец. Кайдин или ан-кайдин не покажет прием, чтобы справиться с этим. Даже магический меч не поможет.

– Больно, – прошептала она, – так больно…

– И будет болеть еще долго.

Мы сидели плечом к плечу около колодца. Я чувствовал тепло ее кожи через тонкий шелк наших бурнусов. Мы сняли перевязи как только слезли с лошадей, но оба меча лежали рядом, чтобы их легко было достать. Глупостью мы не страдали.

Я думал, сколько раз за время нашего путешествия мечтал овладеть женщиной, которая сидела рядом со мной. Как тяжело было справляться с собой и ждать эту Северянку, зная, как много женщин вокруг мечтали, чтобы на их обратили внимание, прижали к груди и поцелуями заставили сдаться. Но Дел была не такой. В первую очередь, она всегда была танцором меча, и я уважал ее за это.

И продолжал желать ее. Дел видимо думала о том же. Линия рта стала мягче, она заулыбалась и отвернулась от меня. Вслед за этим должно было последовать приглашение.

– Мы заключили сделку, танцор меча, – объявила она. – Я должна расплатиться, потому что в противном случае не достойна буду войти с тобой в круг. Оплата к услугам танцора меча. Ты знаешь, чем я могу заплатить, потому что денег у меня нет.

Я пожал левым плечом, свободным от веса Разящего.

– Мы поделили то, что было в кошельке Аладара. Так достаточно, баска.

– Ты отказываешься? – растерянно уточнила она, удивленно глядя на меня. Отказ не оскорбил ее, но и не обрадовал. – Ты ждал так терпеливо…

Я улыбнулся.

– Человек должен уметь терпеть. Нет, баска, это не совсем отказ. Это уклончивое согласие, – я потянулся и убрал прядь светлых волос за ухо. – Я не хочу, чтобы ты этим платила мне. Я не хочу тебя, если ты идешь на это по принуждению или собираешься этим отблагодарить меня, – мозоли на моих пальцах зацепили шелк ее бурнуса. – И я не хочу тебя, если ты просто чувствуешь себя одинокой и опустошенной из-за того, что твой поиск подошел к концу.

– Нет? – бледные брови приподнялись. – Это уже не тот Песчаный Тигр, которого знала Эламайн, так?

Я засмеялся.

– Нет, хвала валхайлу. Нет.

Пальцы Дел, такие же мозолистые как у меня, опустились на мои плечи и сквозь шелк бурнуса я почувствовал их прохладу.

– Не из-за этого, Тигр. Давай попробуем. Чтобы каждый взял и отдал, чтобы мы разделили поровну и на равных… и не думай о причинах.

– На равных? – на Юге мужчина в постели с женщиной ничего не знает о равенстве. С детства его учили, что он бесспорный глава.

Конечно если он не рос как чула.

Дел улыбнулась.

– Пусть это будет как в круге.

Я снова вспомнил свои сны: Дел, я, круг. Воспоминания заставили меня улыбнуться. Круг, который она предлагала сейчас, не имел ничего общего со снами. По крайней мере с теми, которые снились мне. Это было что-то совсем другое.

– По своей воле отдать и принять, – я задумался. – Интересная идея, баска.

– А с Эламайн было не так? – Дел едва удержалась от улыбки.

– Ну давай попробуем, – я перекатился на бок, прижал ее к себе…

…из темноты донесся голос незнакомца.

Вернее голос был нам хорошо знаком.

Он мог принадлежать только Терону. Терон вызывал Дел на танец.

Терон?

Дел и я сразу вскочили на ноги, схватив мечи. С другой стороны колодца к нам подходил человек. За его спиной, вдали, стояла лошадь. Очень знакомая лошадь…

Мой гнедой.

Я тряхнул головой, отгоняя посторонние мысли. Терон поступил мудро. Он заранее соскочил с жеребца, чтобы наши лошади не выдали его приближение.

А мы, поглощенные внезапно возникшим желанием (или любовью, называйте это как хотите) не услышали его. Мы вообще ничего не слышали.

На нем был серый бурнус. Капюшон лежал на плечах, и я снова увидел свои каштановые волосы, только тронутые сединой. Мой рост. Но теперь он был тяжелее, потому что часть себя я оставил в шахте.

Терон смотрел на Дел.

– Нам нужно закончить танец.

– Подожди минутку, – влез я. – Тебя же забрал африт.

– Я снова нашел вас, а остальное тебя не касается, Южанин.

– Меня все касается, – не унимался я. – Как ты выбрался? И что ты здесь делаешь?

– Могу объяснить. Между мной и этой женщиной осталось невыясненное дело, – он смотрел на Дел, не обращая на меня внимания. – И я пришел закончить танец.

– Может быть, – я всегда нагло влезал между людьми. – Но прежде чем вы двое начнете разбираться со своим невыясненным делом, мне бы хотелось выслушать твой ответ.

Терон не улыбнулся.

– У африта больше нет хозяина, а у Русали танзира.

Я не удивился. Алрик говорил, что Лахаму не блистал талантами, а Терон был опасным человеком.

Я смотрел на него. Он спокойно снимал сандалии, бурнус, перевязь. Все, кроме набедренной повязки. Закончив, он вытащил из ножен меч, и я снова увидел чужие руны, радужные на бледно-пурпурной стали, которая была… не совсем сталью.

Как и в Русали, наши взгляды встретились. Передо мной стоял человек, который хотел убить ее, и моя рука непроизвольно тянулась к мечу. Но это был танец Дел. Не мой.

Дел сняла сандалии, перевязь, откинула их в сторону. С обнаженным мечом в руках она повернулась ко мне.

– Тигр… – мягко сказала Дел.

Я отошел от чепраков и колодца поближе к огню, вонзил острие Разящего в песок и начал рисовать круг. На небе сияла полная луна. Горел костер. Света было более чем достаточно для смерти.

Линия замкнулась. Я убрал Разящего в ножны и жестом предложил Северянам положить мечи в центр круга. Они так и сделали, и вышли за линию круга.

Они смотрели друг на друга через круг. В серебристом свете луны на песке лежало кольцо тьмы, тонкая черная линия. Она ползла по песку как изогнувшаяся змея. Ветер отрывал лепестки пламени, и они наделяли кольцо жизнью. Независимо оттого, что происходило в нем.

– Приготовьтесь.

Они запели. Я смотрел на мечи в центре круга. Оба с серебряными рукоятями, оба с рунами на клинках, оба чужие для меня.

Я медленно отошел к колодцу и сел, прислонившись спиной к камням. Скала была жесткой, но не такой жесткой как слово, которое я произнес:

– Танцуйте.

Они сошлись в центре, схватили мечи и закружились в бесконечном танце жизни и смерти. Теперь Терон танцевал внимательнее, видимо вспоминая как брала она над верх в Русали. Он уже не улыбался. Он бился с ней на равных.

Они скользили по песку босыми ногами. В огненных тенях песчинки складывались в мягкий ковер. Изгибающаяся линия, шириной в острие меча, ползла по кругу. Судья должен был следить, чтобы ни один из танцоров не пересекал ее.

По небу рассыпались серебряные искры, когда мечи встретились и запели. Клинки, разрезая темноту, разливали радужное свечение. Рябь, изгибы, пятна, вспышки, клинки разрезали тени. Я четко видел рисунок, как будто Терон и Дел ткали узор. Наклон здесь, изгиб там, и неожиданный выпад.

Выпад, отражение, выпад, отражение и укол. Темнота наполнилась светом. Уши глохли от звона сталкивающихся мечей.

Бедра напрягались, мышцы перекатывались, запястья были твердыми. Мир заливало огненное свечение. Лицо Дел застыло как маска в мерцающем свете. Она была предельно собрана, а Терон начал улыбаться.

Изменение было настолько тонким, что я не сразу заметил его. Я уловил его по звуку, по звону и шипению рунических клинков, а потом увидел, что приемы тоже начали меняться. Запутанная решетка рассыпалась на отдельные удары, резкие и агрессивные. И я увидел себя в круге.

Терон стоял в центре и ронял Северную сталь на Северную сталь, но стиль при этом он использовал Южный.

Я вскочил на ноги, подошел к краю круга и, нахмурившись, всматривался в Северянина, который танцевал против Дел танец, которого она не знала, просто не могла знать.

Но и Терон не мог – понял я. В первом танце, до того, как его забрал африт, он не использовал ни один из этих приемов. Он разбил ее узор первый раз. Второй. Третий. Четвертого не было – он выбил меч из ее рук.

– Дел… – она обошлась бы и без моего предупреждения. Она перепрыгнула через его клинок, упала и откатилась. В ее руках не было меча, но и его клинка она избежала.

Я присматривался к Северянину. Каждая черточка его лица была полна удовлетворения. В круге танцевал не Терон. Может он был собой при прошлой встрече, но танец в Русали и танец в оазисе танцевали два разных человека. Терон не мог так быстро овладеть стилем, которого никогда не знал.

– Дел, – я уже не ждал. С Тероном можно было разобраться и позже. Я нырнул за линию, поднял Дел на руки и вынес ее из круга.

Яватма тоже валялась за чертой. Дел, яростно ругая меня на всех языках, пыталась вырваться.

– Что ты делаешь, дурак!

– Спасаю твою жизнь, – мрачно ответил я, прижимая ее к груди. – Дай мне минуту и я объясню.

– Объяснишь что? Как ты лишил меня танца? – Дел бесилась от злости. Она выкрикивала ругательства мне в лицо и окончательно забыла Южный.

Терон подошел к границе круга. Он перестал петь и спокойно держал меч в опущенной руке. Ночь снова наполнилась темнотой.

– Плати, – сказал Терон, – или сдавайся. Больше тебе ничего не остается.

– Танец не окончен, – закричала Дел.

– Ты вышла из круга.

На Юге обычаи те же: вне круга – вне танца. Дел должна была погибнуть или подчиниться Терону.

– Это не моя вина, – крикнула она. – Ты видел, это он сделал.

– Он сдал танец за тебя, – улыбнулся Северянин. – Что сделано, то сделано, истойя, – он помолчал. – Извини, твой ранг ан-истойя.

– Я танцор меча, – парировала она, – и никакого ранга. Я просто танцую, – она снова дернулась. – Тигр, отпусти меня.

– Нет, – я усадил Дел на песок. – Разве ты не чувствуешь, как он изменился? Не видишь разницу? – я посмотрел через плечо на Терона. – Это не тот человек, с которым ты встречалась в круге в Русали. Это кто-то

совсем другой.

– Не я другой, – поправил Терон. Он стоял около линии круга. Серебряная рукоять кровного клинка лучисто сверкнула в его руке. – Я тот же человек, Тигр. Это меч другой.

Дел нахмурилась.

– Это тот же меч. Твой меч.

– Что ты сделал? – резко спросил я. – Что именно ты сделал с Лахаму?

– Я убил его, – пожал плечами Терон. – У танзира хватило глупости попытаться отобрать у меня яватму. Но я проявил мудрость и позволил ему танцевать со мной, – он улыбнулся, взглянув на Дел. – Я вспомнил твой урок, ан-истойя. Если тебе нужно чему-то научиться, необязательно тратить на это годы. Знания можно получить другим путем.

– Ты повторно напоил клинок? – Дел застыла под моими руками. – Ты второй раз позволил яватме выпить крови?

– Ты вобрала ветер, бурю и лед в свой меч, – отрезал Терон. – Ты втянула в него всю силу баньши-бури. Это я знаю – как и любой ученик, который изучает историю яватмы – хотя я не слышал имени твоего клинка мясника, – он оскалил зубы в дикой, нечеловеческой улыбке. – Так как же одолеть знаменитую яватму Делилы? Жаром. Огнем. Всей силой Юга, заключив ее в свой клинок.

– Терон, поить меч повторно запрещено, – она могла этого не говорить, Терон ее не слушал.

Большая ладонь ласкала пылающие руны.

– Ты же почувствовала это, я прав? Слабость. Тепло. Ты медленно лишалась своей силы, иначе я ни за что бы не выбил из твоих рук этот клинок, – он улыбнулся. – Я это знаю, ан-истойя, и ты знаешь. Но мне очень нужно победить, так нужно, что ради этого я готов на все. И поэтому… да, я решил повторно напоить клинок.

– Ан-кайдин был бы обесчещен таким ан-истойя.

– Это точно, – согласился Терон, – но ан-кайдин мертв.

Дел больше не пыталась вырваться. Я отпустил ее и сел на песок.

– Если напоить его второй раз кровью означает то, что я думаю, ты заполучил не только жар Юга в свой меч. Ты овладел Южным стилем.

А это было опасно.

– Да, – подтвердил Терон. – Танзиру было далеко до тебя, он танцевал не выше третьего ранга. У тебя ведь седьмой? Но он знал ритуалы. Я талантлив, и мне не составило труда развить его знания, чтобы выиграть танец.

– Может быть, – согласился я, – если бы ты танцевал против Дел. Но в танце против Южного танцора меча, шансы уравниваются, – я снял перевязь, бурнус и сандалии и бросил их на песок. – Моя очередь, баска.

– Это мой бой… – запротестовала Дел. – Тигр… ты не можешь… Ты еще не готов войти в круг.

Она была права, но выбора у нас не было.

– Тебе еще нужно вернуться домой, – спокойно сказал я ей. – Ты не можешь снова войти в круг… с человеком без чести. Но я войду. Я займу твое место.

– Ты мстишь мне за то, что я убила Аладара?

Я засмеялся.

– Не угадала. Я просто хочу расправиться с этим отродьем Салсетской козы, – я ухмыльнулся. – Езжай домой. Иди на свой суд. У тебя есть шанс оправдаться. И это сделать легче, чем танцевать с Тероном, который мечтает разрезать тебя на куски, – я покачал головой. – Дел… теперь он танцует по-другому. Он умеет то, чему не мог научиться. У тебя нет шансов, – я сжал рукоять Разящего.

Терон приподнял брови.

– А женщина будет платить? Или она сдается?

– Ан-истойя с сожалением выходит из танца, – ответил я. – Ты примешь на ее место истойя седьмого ранга?

Танцор меча улыбнулся.

– А кто будет судить? Кто начнет танец?

Я прошел мимо него и положил Разящего в центр круга.

– У нас на Юге многое начинают по собственной инициативе.

Он спокойно принял вызов. Второй раз за вечер Терон положил яватму в круг. Наши мечи отличались только цветом металла. Мы с Тероном тоже были как братья, но теперь я значительно уступал ему в весе. Моя прежняя реакция и почти все мое мастерство осталось в шахте Аладара.

– Ответишь мне на один вопрос, прежде чем мы начнем? – попросил я.

Терон настороженно кивнул.

– Откуда у тебя этот жеребец?

Такого он не ожидал. Северянин мрачно посмотрел на меня, вздохнул и пожал плечами.

– Я нашел его в пустыне, в оазисе. Он стоял над мертвым воином Ханджи.

Я улыбнулся и предложил начать.

Терон запел. Я танцевал молча.

Звуки: звон клинка о клинок, шелест песка под босыми ногами, хриплое торопливое дыхание, возгласы и крики, вырывающиеся при каждом ударе, визгливое шипение Южной стали, скользящей по чужому клинку, выкованному на Севере и напоенному кровью врага… нарушившему закон и повторно выпившему кровь Южного танзира.

Краски: сияющий клинок Терона рассекал черный ночной мир, освещенный луной, звездами и пламенем костра. Северный клинок разрезал тени, ослепляя меня вспышками. Свет заполнил все пространство.

Мир был переполнен звуками… красками..

Столько…

…огня…

Столько…

…жара…

Столько…

…света…

Но я был переполнен болью.

– Тигр… нет!

Я медленно выходил из шока. Терон играл клинком так, что его окружала световая завеса. Я сжимал рукоять Разящего и не находил в мече привычного баланса.

Разящий.

Я опустил взгляд и увидел сломанный клинок. Меч Терона взвизгнул, пролетая сквозь темноту и высекая в небе огонь.

– Тигр… нет!

Крик Дел. Я метнулся в сторону, почувствовав ледяной порыв зимнего ветра и жар безжалостного солнца Пенджи. Удовлетворенный Терон расхохотался.

– Убери меч, Терон, – кричала Дел. – Ты бесчестишь своего ан-кайдина!

Огни погасли. Зима и лето пропали. Я понял, что стою на коленях на песке, сжимая в руках рукоять с обломком Разящего, а надо мной возвышается Терон.

Разящий.

Я тупо смотрел на сломанный клинок. Зарубка? Нет. Голубая сталь, освященная шодо, не может сломаться. Ее не разбить обычным клинком.

Я смотрел на дважды напоенный клинок Терона, на странные изгибы рукояти, на чужие руны на клинке. И ненавидел этот меч. Я ненавидел силу, которая ставила его выше других мечей. Силу, которая уничтожила Разящего.

Заколдованный, заговоренный, магический, злобный клинок.

И Разящий.

– Сдавайся, – потребовал Терон, – или плати. За женщину и за себя.

– Нет, – в ярости, в шоке, я смог выговорить только одно слово. Я думал, что этого ответа Терону хватит.

Северянин вздохнул.

– У тебя нет меча. Ты будешь драться голыми руками?

– Нет, – отрезала Дел и подошла к границе круга.

– Баска, – начал я, но в ее руке был меч…

…и она сжала мои пальцы на его рукояти.

– Возьми ее, – прошептала она так тихо, что я едва различил слова. – Используй ее. Ее зовут Бореал.

Терон что-то закричал. Что-то о нарушении клятв, что-то о мече, о разглашении его имени. Но это уже не имело значения. Меч стал моим.

Бореал: холодный, зимний ветер, воющий в Северных горах: порыв бури баньши, вмораживающий плоть в ледяную рукоять. Я гордился льдом, гордился ветром, гордился их мощью. Потому что они соединились в мече, чтобы помочь мне победить.

Бореал: меч из чужого металла, воплощение Севера. Меч, которому Дел отдала все свои силы. Меч, впитавший мастерство погибшего ан-кайдина.

У Северного танцора не было и шанса выстоять против Южного.

Мы танцевали. Терон и я. Мы делали все, чтобы выпустить друг другу кишки и вырезать сердца.

Никаких хитростей. Никаких сложностей. Никаких сверкающих узоров. Ни следа ажурной работы. Только прямые удары, наносимые изо всех сил. Бешенство, вложенное в каждую атаку. Выпад, удар, отражение. Перехватить клинок и сломать его. Взмах, атака, блокировка. Срубить ему голову с плеч. Он не зря повторно напоил клинок. Меч очень старался помочь ему. Но мы с Бореалом были сильнее.

…свет – огонь – боль…

И завывания Северного ветра.

– Тигр…

Я проснулся: тишина. Открыл глаза: утро. Приготовился к боли: ничего не почувствовал.

– Дел?

Ответ последовал не сразу. Я понял, что лежал на спине, и перекатился на живот. Я смутно помнил, что отключился сразу после того, как воткнул меч Дел в живот Терона.

Я приподнял голову. Да… еще мертв. В таком виде человек жить не может: внутренности вывалились на залитый кровью песок.

Я обернулся.

– Дел?

И увидел ее. Она стояла на коленях у круга, не решаясь нарушить закон и переступить черту. Независимо оттого, чем все кончилось, танец еще не был формально завершен. Аиды. Я медленно поднялся, почувствовал что небо и земля на момент поменялись местами. Постоял, протер рукой засыпанные песком глаза.

– Ну и меч, баска, – выдавил я из последних сил.

– Ты вернешь ее мне?

Я обернулся – меч лежал в круге. Я потянулся к нему и рука застыла в дюйме от рукояти. Неужели я держал его?

Дел улыбнулась.

– Она не укусит, Тигр. Никогда не укусит. Ты знаешь ее имя.

Я поднял меч и, выйдя из круга, передал его Дел.

– Значит это ключ? Ее имя?

– Часть ключа. Остальное… личное, – бледные брови нахмурились. – Не могу объяснить. Ты Южанин… мне не хватает слов. А чтобы понять, нужны годы. Нужен ан-кайдин, чтобы научить тебя принятым ритуалам.

– Ты ан-кайдин.

– Нет, – она посмотрела за мою спину на тело Терона. – Не больше чем он. Ан-кайдин никогда не убивает.

Я взглянул на круг.

– На Севере хоронят мертвых?

– Да.

И я похоронил его под пальмой, под Южным солнцем.

Сидя на своей крапчатой лошади, Дел смотрела на меня сверху вниз.

– Теперь это обычный меч, – уговаривала она меня. – Терон мертв. Только он знал настоящее имя клинка, и для тебя меч никогда не станет яватмой, но… это хороший клинок, хоть и без магии. А что еще нужно танцору.

– Я знаю, что меч это меч, – я сжимал в руке серебряную рукоять. Холода я не чувствовал. На клинке по-прежнему переплетались незнакомые руны. Если Дел и знала, как их прочитать, мне она о них не говорила.

– Но… это не Разящий.

– Нет, – согласилась она. – Мне жаль, Тигр. Я знаю, чем был для тебя этот меч.

Я вздохнул и все внутри меня болезненно сжалось – Разящего больше нет.

– Да, кувшин с акиви разлился, его уже не собрать.

– Нет, – она посмотрела на Север. – Ну вот все и закончилось. Мне пора ехать. Придется долго пробираться через Пенджу.

– Ты помнишь все знаки, о которых я рассказал?

– Да.

Я кивнул, убрал в ножны мой Северный меч и, вскочив в невысокое седло, подождал, пока жеребец успокоится.

– Уезжай, Дел. Не теряй здесь свои лучшие годы.

– Ладно, – она слабо улыбнулась, – но я еще не так стара.

Конечно. Ей еще далеко до старости. Она даже слишком молода для Юга. Слишком молода для Песчаного Тигра.

С другой стороны…

– Мое предложение остается в силе, – напомнил я. – У тебя еще есть целый год, прежде чем они отправят кого-то за тобой. Я не сомневаюсь, что ты расправишься с любым танцором меча в круге, – я усмехнулся, понимая, что она ждет уточнения «кроме Песчаного Тигра». – Это целый год свободы, Дел. Поехали со мной, и мы предложим кому-нибудь наши мечи.

– Нет, – в ярком свете ее белые волосы сияли. – Надо разобраться с этим раз и навсегда. Может быть мне простят кровный долг… – она нахмурилась. – Я не собираюсь извиняться. Даже перед теми, кому причинила боль, принеся смерть ан-кайдину. Но… лучше побыстрее предстать перед судом. Нельзя же бегать вечно.

Я улыбнулся.

– Хорошо. Нет смысла бегать, если можешь ходить, – я предложил жеребцу повернуть голову в направлении Русали. Для разнообразия он уступил. – Я расскажу об этом Алрику. Думаю, он за тебя переживает.

Дел кивнула.

– Прощай, Тигр. Сулхайя.

– Не стоит благодарности, – я потянулся и шлепнул лошадь по пятнистому крупу. – Отправляйся домой, Дел. Ты теряешь время.

Она повернула мерина и ускакала от меня галопом. Жеребец рванулся за крапчатым, но я натянул повод. Гнедой хотел в галоп. Он должен был догнать, вырваться вперед, доказать свое превосходство.

Я ухмыльнулся.

– А мы с тобой похожи, старик, – я похлопал мощную гнедую шею. – Рад, что я вернулся?

По обычной лошадиной привычке он не ответил. Я натянул повод, поворачивая на восток, и жеребец запротестовал. Мне стоило большого труда не пустить его в галоп. Попробуйте спокойно размышлять, когда лошадь с характером моего гнедого несется галопом. Никогда не знаешь, взбредет ли ему в голову попытаться скинуть тебя через плечо, резко опустить голову или поддать задом. Такие приключения не доставляют радости, не говоря уже о том, что в конце полета можно оказаться в другом мире. Опасаясь за свою жизнь, я заставил жеребца идти шагом. Мне нужно было многое обдумать. Теперь, после смерти Аладара, вернуться в Джулу я не мог. Оставалось только обойти город стороной и ехать в Русали другой дорогой…

Я остановил жеребца и придержал его, хотя он и танцевал и бочил, недовольно фыркая. Всем своим видом он показывал, что мне давно пора было принять решение. Я машинально сдерживал его и смотрел вслед Дел. Не отрываясь. На горизонте еще виднелось облачко малиновой пыли, поднимавшейся из-под копыт ее лошади. Она скакала на Север. Над облачком я разглядел белое пятно ее шелкового бурнуса…

– Аиды, лошадь, если ты ничего лучше не придумаешь… – я повернул жеребца на Север и отдал ему повод.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24