«Мифриловый крест »

Do you choose what I choose - more alternatives

Energy derives from both the plus and negative

Metallica

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ДИВНЫЙ НОВЫЙ МИР

1.

Сознание возвращалось плавно, как это всегда бывает после шока. В первые секунды кажется, что ты спал и только что проснулся, а потом начинаешь понимать, что место, время и поза не слишком подходят для сна, а это может означать только одно - пробуждение было после обморока.

На этот раз сознание вернулось довольно быстро, потому что я лежал на левом боку, скрючившись в позу эмбриона, а по мне активно ползал кто-то большой и жесткий. Он выругался на непонятном языке и я вспомнил, кто это такой.

Еврейчик. Память услужливо подсказала имя: Ицхак. Именно Ицхак, а не Исаак, как он объяснил мне час назад, Исаак для него примерно то же самое, что для меня Серж. Вроде одно и то же, а вроде и разное. И поэтому называть его надо именно Ицхак, а не Исаак и тем более не Изя.

Тогда я просто пожал плечами и ничего не сказал. Какое мне дело, как надо называть этого еврейчика, а как не надо. Мне наплевать на него, он просто клиент, обычный мелкий бизнесмен, каких в Подмосковье сотни тысяч, ему просто надо перевезти два десятка ящиков со склада в Туле на склад в Москве, точнее, в Южном Бутово. Мы знакомы с ним всего два часа и еще через час он расплатится и мы расстанемся навсегда, и потому мне глубоко наплевать на все его комплексы, да и на него самого, честно говоря, мне тоже наплевать.

Я открыл глаза и все вспомнил. Нет, через час мы с ним точно не расстанемся. Потому что моя "Газель" лежит на левом боку в кювете рядом с Симферопольским шоссе, а до этого она сделала три четверти оборота через крышу и, если на небе нет бога, то ящики Ицхака разбросаны в радиусе пятидесяти метров вокруг. А если бог есть и если сегодня он не слишком занят, то ящики остались в кузове, их содержимое не разбилось, и дело ограничится отсутствием чаевых шоферу, то есть, мне. Но если груз разбился, мне даже страшно представить себе, что скажет Гурген Владиленович, в самом лучшем случае дело ограничится тем, что мне придется срочно искать другую работу, а это не так просто, как думают чиновники из собеса.

Ицхак грязно выругался на своем иврите и, кряхтя, поднялся на ноги, стараясь не наступать на меня. В кабине, лежащей на боку, это трудно. Я сдавленно застонал. Ицхак снова выругался и на меня посыпались осколки стекла. Я рефлекторно закрыл лицо, и вовремя, потому что на меня обрушился настоящий стеклопад. Это еврейчик выдавил наружу остатки лобового стекла.

- Что ты делаешь, морда жидовская? - не выдержал я.

Я не антисемит, чеченская война давно выбила из меня глупые детские верования. Если в кране нет воды… Ерунда все это, по сравнению с чучмеками жиды стали как родные. Куда мы катимся?

Щегольской ботиночек сорокового размера, не больше, отделился от моего плеча и, описав изящную дугу, скрылся из поля зрения. Ицхак счел за лучшее проигнорировать мой наезд. А может, просто не расслышал.

Я попытался придать телу вертикальное положение, но преуспел лишь частично. При первом же движении в верхней половине тела обнаружилось примерно пять-шесть очагов боли, терпимой, но крайне неприятной. Привычным жестом я потянулся к нарукавному карману и свежий ушиб на плече отозвался тупой болью. Я остановил движение, потому что осознал его бессмысленность. Во-первых, боль не настолько сильна, чтобы колоть промедол. А во-вторых, моя война уже закончилась, и, пусть я и одет в камуфляжную куртку, в левом нарукавном кармане лежит не шприц-тюбик обезболивающего, а два запасных электрических предохранителя.

Я глубоко вдохнул и выдохнул. А потом еще раз вдохнул и выдохнул. Голова чуть-чуть закружилась, но я не обратил на это внимания. Ребра не сломаны, и это главное. Может, одно-два и повреждены, но это не считается, в полевых госпиталях это вообще не считалось за ранение, одиночная трещина в ребре двигаться не мешает, а значит, и интереса для военврачей не представляет.

Я осторожно пошевелил руками, а затем плечами. Переломов нет, вывихов тоже. Ушибы есть, завтра все тело будет похоже на один большой синяк, но серьезных повреждений нет, и это хорошо. Я улыбнулся, левая щека отозвалась болью и я понял, что лицу тоже досталось. Я попытался заглянуть в зеркало, но увидел только то, что его больше нет. Зато я увидел виновника торжества.

Мы ехали в правом ряду, я держал чуть меньше сотни, "Газель" была сильно загружена и перегружать двигатель не было никакой нужды. Тем более, что хозяин груза ни разу не дал понять, что перевозка срочная. Интересно, что за железки лежат в этих ящиках, это точно железки, ящики слишком тяжелые, чтобы быть наполненными чем-то другим. Если только не кирпичами, ха-ха.

Так вот, мы спокойно ехали в правом ряду, видимость была идеальная, температура чуть ниже нуля, как это обычно бывает в начале ноября, но первый день жестянщика еще не наступил и дорога абсолютно сухая. Впереди замаячила хорошо знакомая по прошлому рейсу полоса особенно дерьмового асфальта, я отпустил газ и подумал, почему это в Тульской области знак "неровная дорога" висит перед каждой колдобиной, а в Московской области его вообще не встретишь. И это притом, что к северу от Оки дорога гораздо лучше, чем к югу от нее.

А потом мое внимание привлекла небесно-голубая "шестерка", появившаяся в зеркале заднего вида и быстро приближавшаяся. Я представил себе, как она будет скакать на многочисленных поперечных складках асфальта и непроизвольно улыбнулся. Я успел обратить внимание, что "шестерка" недавно покрашена, причем покрашена толстым и неровным слоем садолиновой краски, а это может означать только одно - машина убита и совсем скоро ее будут продавать. Лоху. Потому что нормальный человек ни за какие деньги не купит подержанную машину, недавно покрашенную толстым слоем садолиновой краски.

"Шестерка" поравнялась с моей "Газелью" и вырвалась вперед. Водитель должен был видеть, что впереди асфальт превращается в стиральную доску, но он даже не замедлил скорость, и машина начала прыгать. А потом все происходило очень быстро, но очень отчетливо, как в замедленной съемке.

Громкий стук. Маленькое тринадцатидюймовое колесо, отдельно катящееся прямо посередине правой полосы. Сноп искр из-под переднего правого крыла "шестерки". Почти не снижая скорости, она разворачивается поперек дороги и бросается под мою "Газель", как двадцать восемь героев-панфиловцев под фашистские танки. Я пытаюсь вывернуть руль вправо, понимаю, что это бессмысленно, но мозг не успевает остановить руки, живущие как будто своей собственной жизнью. Удар, совсем не страшный, я даже не ударяюсь о руль, напряженные до каменного состояния мышцы рук амортизируют удар. Машину неотвратимо тащит в кювет. Я выкручиваю руль влево. Сквозь оглушительный скрежет днища "шестерки" об асфальт пробивается новая нота. Я понимаю, что левой рулевой тяги больше нет. А еще нет тормозов, потому что педаль резко проваливается. А еще я понимаю, что вот-вот…

Колеса растопыриваются в разные стороны, "Газель" резко дергается из стороны в сторону, будто пытается выбрать, с какой стороны объезжать препятствие. Скорость упала примерно до тридцати километров в час, и я решаюсь воткнуть первую передачу. Поздно. От резкого толчка двигатель глохнет, на мгновение "Газель" зависает над кромкой кювета, а потом медленно и неотвратимо рушится вниз. Я валюсь на еврейчика, мир переворачивается и я вырубаюсь.

Сейчас "шестерка" стоит поперек дороги, правый бок промят до центра салона, переднего колеса нет… заднего тоже уже нет. Хлам. Я выбиваю ногой остатки лобового стекла и левое бедро простреливает острый приступ боли. Ничего страшного, это просто ушиб. Я выбираюсь наружу.

Левый ряд шоссе остался свободным, и по нему одна за другой медленно ползут машины, боязливо огибая мертвую "шестерку". Никто не остановился. Хотя нет, по разделительной полосе бегут два мента в бронежилетах и с укороченными автоматами. С чего это вдруг такая экипировка? Наверное, какой-нибудь ОМОН ехал по своим делам, увидел аварию и решил помочь. Менты тоже люди, ничто человеческое им не чуждо.

Ицхак стоял в стороне и громко ругался на своем иврите в сотовый телефон. Длинные курчавые волосы, заколотые в конский хвост, смешно развевались на ветру. Маленькие кругленькие очочки придавали Ицхаку вид обиженного ботаника. Экий огромный у него телефон, не иначе как в DAMS'е работает. Странно, утром у него был "Сименс", совершенно нормальный, даже чуть-чуть понтовый.

Из шестерки вылез седобородый дед лет примерно семидесяти. Дед заметно трясся и я ему посочувствовал. Сегодня ему надо нажраться до свинского состояния, а завтра сходить в церковь и поблагодарить бога за второе рождение.

Под ногой что-то зашуршало, я опустил глаза и увидел, что мои неприятности только-только начинаются. Потому что я понял, что было в ящиках, которые я вез в Москву. Патроны от "калашникова".

Менты еще ничего не видели, зато Ицхак их заметил. Он аж взвизгнул, выбросив в трубку новый поток еврейской ругани, и прекратил разговор. Трубка скрылась в недрах кожаной куртки-косухи, очки улетели далеко в сторону, я запоздало сообразил, что в них были вставлены простые плоские стекла, глаза Ицхака сквозь очки не казались ни большими, ни маленькими. Двигаясь быстро, но грациозно, Ицхак скрылся за перевернутым кузовом.

Менты приближались. Не отрывая от них очумевшего взгляда, я начал медленно отходить с будущей линии огня, стараясь не делать резких движений и держать руки на виду. Что-то большое и круглое подвернулось под ногу, я оступился и с трудом удержал равновесие. Граната Ф-1, она же лимонка. В походном положении, с пластмассовой пробкой вместо запала.

Один из ментов проследил мой взгляд, обратил, наконец, внимание, на паническое выражение моего лица, зыркнул вокруг и увидел рассыпанные патроны. Он что-то крикнул своему напарнику и сбросил автомат с плеча. Из-за газели грянул выстрел и между двумя глазами мента появился третий. Второй мент рухнул наземь, прогремела очередь, прорезавшая тент "Газели" полосой аккуратных круглых отверстий.

Я машинально потянулся к нательному крестику и понял, что лучше бы я этого не делал. Потому что вещи снова обрели неестественную отчетливость, я увидел, как дуло автомата стало медленно перемещаться в мою сторону и понял, что не успею упасть. Я изо всех сил сжал крест, неразборчиво взмолился и зажмурил глаза.

2.

Зачистка началась в полдень. Дело не обещало быть жарким, ежу было ясно, что боевики давно покинули аул, но лейтенант приказал не расслабляться и быть готовым ко всему, потому что он хочет командовать солдатами, а не трупами.

Нам с Конаном достался ничем не примечательный глинобитный домишко, который во времена Льва Толстого назывался сакля, а сейчас даже не знаю, как и называется.

Конан - это Леша Перепелкин из Брянска. Его прозвали Конаном, потому что на гражданке он развлекался в клубе исторического фехтования и всех задолбал рассказами о том, как они ставили для какого-то писателя судебный поединок на двуручных мечах. Он пытался демонстрировать приемы фехтования, используя вместо меча разнообразные палки, но добился только того, что к нему прилипло это прозвище. И еще к нему почти не приставали деды, потому что никому не хотелось получить оглоблей сначала под дых, а потом по голове, и все это без малейших шансов ответить.

В домишке жила бабка. Русская бабка. На восьмом году войны в глухом горном ауле жила русская бабка. Как говорится в рекламе, шок - это по-нашему.

- Бабушка, а вы правда русская? - спросил Конан с глупым выражением на лице.

- Правда, - отозвалась бабка, - самая что ни на есть русская.

- Как же вы живы до сих пор? - удивился Конан.

- С Божьей помощью, - слово "Божьей" бабка произнесла с большой буквы. - Истинная вера всем понятна, даже бусурманам и нехристям самым погрязшим. Не бойтесь, внучки, они меня не тронут.

Бабка помолчала, будто прислушиваясь к чему-то и добавила:

- Зря вы сюда пришли. Те, кого вы ищете, на западном склоне высоты 532. Там, где на карте маленький овал, вытянутый слева направо. Их трое, у них два автомата и очень мало патронов… сорок девять, из них два подмоченных. У них там землянка под тремя соснами, эти сосны там одни такие, их ни с чем не перепутаешь. Так вот, эти парни там переночуют, а утром вернутся сюда. Ночью они не будут выставлять караул, это глупые мальчишки, они еще не верят в смерть. А ты, - она уставилась на меня, - веришь в смерть?

Я неопределенно пожал плечами.

- Возьми, - сказала она и протянула мне простой серебряный крестик. Я так и не понял, откуда она его вытащила, он как будто сам собой появился на ее морщинистой ладони.

- Держи, сынок, - сказала бабка, - и носи его, не снимая. Восьмого сентября он спасет твою жизнь.

Ночью мы взяли троих боевиков на западном склоне высоты 532. Это были совсем мальчишки, они не умели воевать, они даже не организовали охранение. У них было только два автомата на троих и исход боя решило то, что в обоих автоматах заклинили патроны и эти, с позволения сказать, бойцы не смогли быстро устранить неисправность.

Восьмого сентября мы попали в засаду. Меня контузило в самом начале боя и я провалялся в канаве до тех пор, пока все не кончилось. Только тогда я пришел в сознание и оказалось, что я остался в живых один из взвода. В медсанбате сказали, что контузия легкая и что я могу оставаться в строю. До дембеля оставалось меньше двух недель, я хотел остаться на сверхсрочную, все было договорено, но замкомполка отказался подписывать контракт. Он не сказал ничего определенного, но я все понял по его глазам. Он считал, что восьмого сентября я струсил.

Так и получилось, что я нежданно-негаданно очутился на гражданке. Почти месяц я искал работу, и в конце концов нашел место водителя и одновременно грузчика "Газели" Гургена Владиленовича. Дерьмовая работа, но хорошо, что удалось найти хоть что-то. То есть, до сегодняшнего дня было хорошо.

А теперь у меня нет работы и скоро не будет жизни. Что это никто не стреляет? И тихо как-то… Я открыл глаза.

3.

В лесу лежал снег. Он лег совсем недавно, это был самый первый снег, он еще не затрудняет передвижения, но он уже лежит.

Какой снег? Какой лес? Где дорога? Где менты? Где Ицхак, в конце концов? Я отпустил крестик и он провалился в многослойные недра моего камуфляжа. И я увидел Ицхака.

Он настороженно озирался по сторонам, выставив перед собой пистолет, как американский полицейский в голливудском фильме. Это был АПС, автоматический пистолет Стечкина, серьезное оружие, отличное по стрелковым качествам и очень надежное, но крайне трудное в обучении. Только настоящие профессионалы предпочитают Стечкина более распространенным ПМ и ТТ.

- Что случилось, Сергей? - спросил Ицхак.

В его голосе явно прорезался акцент, раньше почти незаметный. Очевидно, волнение. Я сообразил, наконец, где я слышал акцент, подобный тому, который раньше считал еврейским. Отличная идея - замаскировать чеченца под еврея, русский вряд ли заметит подделку, кроме того, нормальному русскому человеку даже в голову не придет, что кто-то может прикидываться евреем.

А вокруг расстилался лес. Обычный среднерусский лес, каким он бывает, когда очень сменяется зимой. Только дорога Москва-Крым куда-то исчезла вместе со всеми машинами. И поле справа от дороги превратилось в лес. А "Газель" наша лежала на боку посреди поляны, и казалась настолько же естественной деталью пейзажа, как и белый медведь посреди джунглей.

- Что случилось, Сергей? - повторил вопрос Ицхак.

- Да ничего не случилось, Ицхак, - ответил я. - Или как там тебя правильно зовут? Аслан? Шамиль?

Ицхак подозрительно посмотрел мне в глаза и ответил:

- Усман. Я не вайнах, я араб.

- Араб? - удивился я. - Араб и маскируешься под еврея?

- Джихад списывает все грехи. Так все-таки, в чем дело? Что произошло?

- Не знаю, - ответил я, стараясь говорить равнодушно.

- Ты лжешь! - Ицхак, то есть, Усман раздраженно дернул пистолетом. - Я чувствую, ты что-то знаешь. Говори!

Я пожал плечами и начал говорить.

- Вот этот крест, - сказал я, - подарила мне одна старая женщина. Это было в Чечне, меньше трех месяцев назад. Женщина была русская. Она жила там все это время в самой обычной хижине в самом обычном ауле.

- Это невозможно! - удивился Усман.

- Возможно. Ее не трогали. Она рассказала нам, где находятся те, кого мы искали, а потом рассказала, как будет протекать бой. А мне она дала этот крест и сказала, что он спасет мою жизнь. Она назвала день, когда это случится. Это случилось.

- Она назвала сегодняшний день?

- Нет, это было восьмое сентября. Тогда был бой, меня контузило и только поэтому я остался жив.

- Ты непохож на контуженного.

- Я думаю, что на самом деле меня не контузило. Крест заставил меня потерять сознание и тем самым спас мою жизнь.

- Тебя не называли трусом после этого?

- В глаза - нет. Но мне отказали в подписании контракта.

- Контрабасом хотел стать? - в глазах Усмана мелькнуло удивление. Казалось, он думает, сразу меня пристрелить или попозже.

- А кем мне еще быть? - я развел руками. - Я больше ничего не умею, разве что "Газелью" управлять. Это почти как БТР.

- Знаю. Значит, ты схватился за свой крест и все исчезло. Ты знаешь, где мы находимся?

- Нет. А ты?

- Рельеф местности не изменился. Время года, по-моему, тоже, но погода другая. И растительность совсем другая. Я бы предположил, что мы… бред, конечно, но по-другому, не объяснить. Боюсь, что мы в прошлом, - последние слова он выговорил с трудом.

Я глупо хихикнул.

- А почему не в будущем?

- Нет ни дороги, ни поля. Если мы в будущем, то в очень далеком. Такие проплешины зарастают лесом очень нескоро.

- Да ну, это ерунда какая-то! Машина времени - это фантастика.

- Амулет, спасающий жизнь - тоже фантастика.

Усман немного помолчал, а затем неожиданно спросил:

- Сергей, ты, наверное, хочешь меня пристрелить?

Я поколебался, но решил ответить правдиво. Потому что он сразу понял бы, что я лгу.

- Если бы ты встретился мне там, - сказал я, - я бы не стал брать тебя в плен.

- Я встретился тебе здесь. Здесь тебе не тут, - Усман коротко хохотнул. - Если я повернусь к тебе спиной, ты убьешь меня?

- Из чего? Я не вооружен.

- Чтобы убить человека, не обязательно иметь оружие. Так ты убьешь меня, если представится случай?

Я пожал плечами.

- Прежде всего я хочу вернуться обратно. А там посмотрим.

- Хорошо. Только давай отойдем метров на пятьсот вон туда, - Усман махнул рукой в ту сторону, где несколько минут назад была дорога, - я не хочу материализоваться рядом с дохлым ментом.

- Я тоже, - сказал я и мы пошли.

Я шел впереди, Усман следовал за мной метрах в пятнадцати. Он не держал меня на прицеле, но я прекрасно понимал, что у меня нет шансов ни одолеть его, ни убежать. Лес не настолько густой, чтобы можно было затеряться среди стволов, а прыжки с криком "кийя!" удаются в подобных ситуациях только Джеки Чану.

Минут через пятнадцать, когда мы прошли заметно больше, чем полкилометра, Усман крикнул:

- Стой!

Я остановился.

- Давай, действуй, - сказал Усман.

- Что делать-то? - не понял я.

- Возьми свой амулет и попробуй сделать то же самое, что ты сделал тогда. Только наоборот.

Я запустил руку под камуфляж и вытащил крест. Почему-то мне сразу показалось, что ничего не получится. И я не ошибся. Как я ни пытался настроиться на соответствующий лад и передать кресту часть своего желания, ничего не получалось. Минут через десять Усман не выдержал.

- Достаточно, - сказал он. - Если бы ты мог сделать это, ты бы все уже сделал.

Я отпустил крест. Почему-то я почувствовал некоторое облегчение. С чего бы это?

- Скажи мне, Сергей, - задумчиво произнес Усман, - у вас, русских, есть какая-нибудь клятва, которую нельзя преступить?

Я отрицательно помотал головой.

- Я так и думал, - сообщил Усман. - Если я оставлю тебя здесь, а сам уйду, ты не будешь охотиться за мной?

- Как? - не понял я. - С голыми руками охотиться в лесу за вооруженным человеком?

- В "Газели" оружия хватит на целый взвод. - Он вздохнул. - Если бы я мог тебе поверить, я предпочел бы не оставлять тебя. У двоих гораздо больше шансов выжить, чем у одного.

- Так что тебе мешает? - не понял я. - Я не буду нападать на тебя до тех пор, пока мы не выберемся в нормальные места.

- Почему я должен тебе верить?

- А зачем мне тебя обманывать?

Ответ на этот вопрос Усман обдумывал очень долго, а когда он открыл рот, он сказал:

- Поклянись своим крестом.

- Как это? - не понял я.

- Повторяй за мной. Клянусь этим крестом, что до тех пор, пока не выберусь из этой неестественной местности, я не причиню никакого зла моему попутчику Усману. А если я нарушу эту клятву, пусть крест, которым я клянусь, испепелит мое тело и погубит мою душу.

С некоторым удивлением я повторил эти нелепые слова. Он что, верит, что эта дурацкая клятва меня остановит? Это он зря. Но, он прав, пока мы не выберемся отсюда, я не буду на него нападать, но не из-за клятвы, а просто потому что это неразумно. Если мы действительно провалились в другое время, его помощь будет более чем кстати. По крайней мере, на первых порах.

Другое время, блин! Неужели я сам начинаю верить в эту чушь?

4.

В ящиках, валяющихся вокруг останков "Газели", находился полный комплект вооружения мотострелкового взвода. Не знаю, на каком складе террористы утянули такую гору оружия за один раз, но в газетах о подобных кражах не писали еще ни разу. Куда катится страна?

Я нацепил на ремень фляжку и два подсумка, и почувствовал то, что в умных книжках называется "дежа вю". Кажется, будто война никогда не уходила из моей жизни, будто я снова вернулся к делу, ставшему для меня привычным за два последних года. Автомат, подствольник, патроны, гранаты, саперная лопатка… брать или не брать? Лучше взять, в случае чего, можно будет выкинуть. Каска… нет, это перебор. Бронетюфяк - аналогично.

- С оптикой работал? - спросил Усман, я поднял голову и увидел, что он экипировался по полной программе.

- Нет, - сказал я, - да и на хрена нам оптика?

- Пожалуй, ты прав, - задумчиво проговорил Усман, - автомат она не заменит, а два ствола тащить несподручно. А тюфяк ты все-таки возьми, пригодится. Если что, выкинешь. Ты кто, кстати, по званию?

- Старший сержант.

- А я лейтенант. Спецназа.

- Аль-Кайеды, что ли? - хмыкнул я и почти не удивился, когда Усман кивнул.

- А ты кто? - спросил он, - махра или десант?

- Разведрота десанта.

- Круто. Но командовать парадом буду я. Возражения?

Я молча пожал плечами. Какие тут могут быть возражения? Командовать должен тот, кто умеет командовать, а я уже понял, что Усман командует лучше. Дело даже не в том, что он лейтенант, а я сержант, дело в том, что он правильный лейтенант.

- Слей бензина в канистру, - сказал Усман, - пригодится костер разводить, если ночевать придется.

Он вздохнул и добавил:

- Никак не могу лазерники найти, хоть убейся. Неужели выпали?

- Лазерные прицелы? - уточнил я. - А на кой хрен они нам?

- Когда-нибудь работал с ними?

- Нет.

- Тогда ты не поймешь. Ладно, хватит копаться, пошли. Я не хочу здесь ночевать.

5.

Мы двинулись на запад. Усман объяснил, что старая Варшавская дорога проходит к западу от Симферопольского шоссе, и что она должна быть на месте, даже если мы угодили в прошлое лет на пятьсот. Я пропустил это объяснение мимо ушей, по-моему, для нас любое направление одинаково хорошо, запад так запад.

За весь день нам не встретился ни один человек, зато звериных следов попалось на глаза видимо-невидимо. И это в ноябре, когда снег лежит еще не сплошняком, и звери предпочитают обходить заснеженные участки, чтобы не оставлять следов. Да какие звери! Одних только медвежьих следов встретилось штук пять. Интересно, когда в Подмосковье вымерли медведи?

Никаких следов человека, ни белых хвостов самолетного выхлопа в синем небе, ни рева автомагистралей, слышного за километр, ни гудков электричек, слышных еще дальше. Ни одной бумажки на земле, ни одного бычка и ни одной пустой бутылки. За весь день! Неужели Подмосковье когда-то было таким?

Ночевать пришлось в лесу. Хорошо, что земля не промерзла, и землянку удалось отрыть без большого труда. То, что у нас получилось, нельзя назвать настоящей землянкой, и это неудивительно, ведь мы трудились над ней не больше часа. Это так, одноразовое убежище, а оно не должно быть очень хорошим, главное - не околеть от ночного мороза. Жалко, что в ящиках не нашлось спальных мешков, но ничего, мне не впервой проводить ночь в полудреме между жаром костра и пронизывающим холодом окружающей ночи, когда главное - не забыть вовремя перевернуться другим боком к огню, причем сделать это надлежит так, чтобы не вкатится в костер и не выкатиться за пределы обогреваемой территории. Хорошо, что снега немного и талая вода не стремится превратить кострище в гигантскую лужу.

Я думал, что мы будем спать бок о бок, но Усман настоял на том, чтобы спать по очереди. Я не стал возражать, тем более, что Усман выделил себе более тяжелую утреннюю стражу. Ровно до двух часов ночи я таращился то на огонь, то в непроглядную тьму, а потом я толкнул Усмана, он моментально проснулся, я рухнул на лежанку, еще хранившую его тепло, и погрузился в беспросветный сон без сновидений.

6.

Мы вышли к дороге около полудня. Эта дорога совсем не походила на привычную асфальтовую ленту, у нас такую дорогу назвали бы даже не проселочной, а лесной. Две глубокие и ненормально узкие колеи, совсем недавно разъезженные до непролазного состояния, а теперь затвердевшие от первого мороза. Я не сразу понял, что необычного в этих колеях, а когда понял, мурашки пробежали по моей спине.

По этой дороге не ездили автомобили. Никогда. След автомобильного протектора не перепутаешь ни с чем, разве что со следом мотоцикла, но мотоциклы по этой дороге тоже не ездили. Здесь ездили гужевые повозки, притом в огромном количестве, ездили всадники (следов копыт слишком много по сравнению со следами колес) и ходили пешие путники, чаще обутые в лапти, чем в сапоги. Да-да, пешие путники, слишком много следов человеческих ног, почти столько же, сколько отметин лошадиных копыт. Жутко представить себе, что человек по доброй воле может повторить наш вчерашний путь, да еще не в течение одного дня, а… сколько нужно, чтобы пешком дойти от Москвы до, скажем, Орла? Хотя нет, не все так страшно, вдоль дороги обязательно должны быть какие-то постоялые дворы или как они там называются… трактиры, что ли?

Но что это такое, неужели мы действительно в прошлом?

Усман поднял палец вверх и по вбитой за два года привычке я замер на месте. Справа доносился какой-то шум, кажется, песня. Усман проворно отступил в лес и я последовал за ним. Мы залегли под защитой кустарника, прямо как разбойники, честное слово.

А мы и в самом деле больше всего похожи сейчас на разбойников, если только в этом веке встречаются разбойники в камуфляже и бронежилетах. Я подполз поближе к Усману.

- Зачем? - тихо спросил я. - Ты что, хочешь напасть?

- Я хочу посмотреть, кто они такие, - так же тихо ответил Усман. - Дальше будем действовать по обстоятельствам. Без сигнала в драку не лезь.

- Думаешь, будет драка?

- Вряд ли. Они, конечно, начнут катить, но вряд ли в этом времени встречаются автоматы. Первая же очередь должна убедить их не дергаться.

- И что тогда?

- Тогда мы начнем задавать вопросы.

Песня приближалась, это было что-то русское народное, но эта песня не походила ни на одну из известных мне. Скоро стали различимы отдельные слова и я не сразу понял, что песня наполовину состоит из мата. Усман тихо хихикнул. Это и вправду смешно, этакий "Сектор Газа" в фольклорной обработке.

Караван появился в поле зрения. Три повозки, первая запряжена двумя лошадьми, остальные одноконные. Лошади мелкие и заморенные, люди, в общем, тоже. Три человека: старый, но еще крепкий дедок, мужчина лет тридцати с густой грязной бородой неопределенного цвета и глазами дебила, и белобрысый подросток лет четырнадцати. Все одеты в неопределенно-грязные куртки, сразу и не поймешь, то ли кожаные, то ли тканые, из памяти стали всплывать русские народные слова вроде "зипун" и "армяк", короче, три бомжа на выезде. На первой телеге лежали какие-то неясные мешки в количестве пяти-шести штук, остальные ехали порожняком. Куда это они, интересно, направляются? На рынок?

Когда от нашего укрытия до первой телеги осталось метров пять, Усман резко выкатился на дорогу. Я остался страховать его, вряд ли это потребуется, но вреда точно не будет.

Дед, продолжавший нести рифмованную похабщину, умолк на полуслове, его челюсть отпала, выставив на всеобщее обозрение гнилые зубы. Подросток дернулся к краю телеги, но Усман повел стволом в его сторону и подросток остался на месте.

- Здравствуйте, люди добрые! - провозгласил Усман.

- И ты здравствуй, коли не шутишь, - ответил дед, напряженно вглядываясь в глаза нежданного встречного.

- Куда путь держите?

Дед помедлил пару секунд, после чего ответил:

- Местные мы. Из Михайловки. Туда путь и держим.

Усман махнул рукой в мою сторону и я вылез из кустов. Глаза мальчонки тревожно расширились, он понял, что ему грозило, решись он на побег.

- Подвезете? - спросил Усман.

- А куда мы денемся? - отозвался дед. - Докуда вам?

- В аккурат до вашей Михайловки. Да ты не бойся, дед, мы не разбойники, это у нас только вид такой.

- Как же, не разбойники, - не поверил дед. - Без крестов, да с пищалями, да с какими еще пищалями! Я таких вовек не видел.

- Почему же без крестов? - удивился я. - Вот, смотри, мы тоже крещеные.

Я вытащил нательный крест из-под камуфляжа и это произвело на аборигенов совершенно неожиданное действие. Все трое моментально ссыпались в замерзшую грязь и встали на колени.

- Не губите, ваши священства, - заголосил дед. - Простите скудоумного, что не углядел вовремя и честь не оказал. Они не виноваты, - он махнул рукой назад, туда, где стояли на коленях остальные возницы, - лишь на мне едином вина ибо сказано… - он задумался, - короче на мне одном вина, а младые си безвинны. Младые си, - повторил он со вкусом.

- Погоди, дед, - не понял я, - ты что это несешь? Как ты мог увидеть мой крест, если он под одеждой?

Дед состроил подчеркнуто идиотическое выражение лица и я понял, что все предыдущее было спектаклем, рассчитанном на… на что? Что мы с Усманом не будем гневаться на то, что не получили положенных почестей? А с чего нам гневаться?

- Какой сейчас год? - спросил Усман.

- Засушливый, - с готовностью ответил дед, - только-только и собрали хлебушка, чтобы с голоду не сдохнуть да подати заплатить. С Божьей помощью, - добавил он и состроил такое ангельское лицо, что стало сразу понятно, что хлеба в этом году собрали все-таки несколько больше.

- Какой год от рождества христова? - уточнил Усман.

- Как какой? - не понял дед.

- Сколько лет прошло с тех пор?

- Ой, много! Так много, что и не упомнить! Страсть как много!

- Ты грамотный?

- Никак нет, ваше священство! Закон блюдем свято. И никто из моих ни-ни, ни в коем разе, спаси господи.

- Кто сейчас правит страной?

- Анператор.

- Как зовут?

- Его анператорское величество Николай Александрович Вторый.

Усман повернулся ко мне и растерянно произнес:

- Ничего не понимаю. Если правит Николай Второй, здесь должна быть железная дорога.

Он снова повернулся к деду:

- Где железная дорога?

- Не могу знать, ваше священство. Окромя вот этой вот дороги, других не ведаем.

- Понятно… А скажи-ка мне, дед, вот что. Кто в вашей деревне помещик?

- Его сиятельство боярин Евпраксин, Аристарх Львович.

- Параллельный мир, - сказал я.

- Что? - не понял Усман.

- Это не прошлое, это параллельный мир. У нас во времена Николая Второго крепостного права уже не было.

- Значит это прошлое параллельного мира. Или это не тот Николай Второй. Ладно, поехали в эту Михайловку, здесь от них все равно больше ничего не добьешься. И вот еще что, - он обернулся к аборигенам. - Смотрите сюда.

Усман лениво размахнулся расслабленной рукой и резко ударил по краю телеги. Кусок горбыля шириной с пол-ладони и толщиной в палец с хрустом разломился.

- Если кто-то дернется, - сказал Усман, - и я подумаю, что этот кто-то хочет завладеть нашим оружием, с ним будет так же. Понятно?

Аборигены дружно закивали, мы погрузились на подводы и двинулись в путь. Дебилоподобный мужик пересел на первую телегу, мальчишка - на вторую, а третью оккупировали мы втроем с Усманом и дедом.

7.

Деда звали Тимофеем, мужика - Устином, а мальчишку - Федором. Устин был сыном деда, а Федор, соответственно, внуком. Я отметил, что первые буквы имен следуют в алфавитном порядке и сказал это деду, но тот то ли не знал, что такое алфавит, то ли смертельно боялся обнаружить свое знание. Кажется, в этом мире крестьянам запрещают учиться грамоте. Почему?

Дед Тимофей ответил на этот вопрос обстоятельно и со знанием дела.

- А зачем хрестьянину буквы знать? - спросил он и сам себе ответил. - Незачем. Одна беда от этой грамоты простому человеку. Ничего хорошего для простого человека в буквицах этих нет и быть не могет.

- А как же библию читать? - спросил я.

Дед так перепугался, что, казалось, стал вдвое меньше.

- Да что вы говорите, ваше священство! - забормотал он. - Нешто мы совсем темные? Мы же знаем, что библию читать токмо вашим священствам дозволено, а нам, темным, запрещено наистрожайшим образом.

- А с чего ты взял, что мы священники? - подал голос Усман.

- Как это с чего? Вон у товарища твоего крест на груди. Нешто не ясно?

- Разве обычные люди не носят кресты? - удивился я.

- Да как можно! - дед зашелся от негодования. - Святотатство и богохульство!

- А как у вас к мусульманам относятся? - спросил Усман.

- К бусурманам? Да никак. Люди как люди, только вера у них другая.

- Поганая? - уточнил Усман.

- Ну да, поганая, языческая, то есть.

- Как же это языческая? Языческая вера - это когда богов много, а у мусульман бог един.

- Не знаю я, - вывернулся дед, - я человек темный, святым делам необученный. Слыхал я, что бусурманская вера поганая, а правда то или нет, мне неведомо. Может, и неправда. А ежели хотите порасспросить кого, так вам в Троицк надо, это по московской дороге два дня пути и один день в сторону, на запад. Там монастырь стоит, там вам монахи на все вопросы и ответят, - дед загадочно хихикнул.

- А сколько народу в Москве живет? - спросил я, сам не знаю зачем.

- Тьма-тьмущая, - лаконично ответил Тимофей.

- А точнее не знаешь?

- А кто ж его знает точнее? Много там народу, больше, чем в Серпухове, в Подольске и в Троицке, вместе взятых, вона как много!

- А что у тебя в мешках, что на первой телеге? - спросил Усман.

Дед Тимофей замолчал, будто прикусил язык. Потом он нехотя произнес:

- Значит, разбойники.

- Да не разбойники мы никакие! - возразил Усман. - Просто интересно, что, спросить нельзя?

- Спросить-то можно, - печально сказал дед. - Ситец там, рогожа, платок шелковый для Маськи, гвозди железные, крючки рыболовные, соль пищевая… мы же с рынка едем, сено продавали. Отбирать будете?

- Да ну тебя! - рассмеялся Усман. - На хрена нам все это барахло! Если нас с Сергеем покормить, да в баньке попарить, да разговором развлечь, так ничего нам больше и не нужно от вас. Можем и заплатить.

- Чем заплатить? - заинтересовался дед.

Усман вытащил гранату из одного из многочисленных кармашков камуфляжа.

- Знаешь, что такое? - спросил он.

- Нет, - дед боязливо отодвинулся в сторону.

- Дергаешь за кольцо, бросаешь и прячешься. Через четыре секунды она взрывается.

- Это как?

- Разрывается на части вдоль насечки, а вот эти квадратики разлетаются во все стороны.

- Как пули?

- Примерно.

- Проверяете, ваше священство?

- С чего ты взял?

- Проверяете, не польщусь ли на запретное. Нет, ваше священство, у нас в Михайловке законы чтят как положено. Будет вам и обед, и баня, и все остальное, и все за бесплатно, как и положено. А яйцо вот это я у вас и даром не возьму.

- Почему?

- Запретное потому что.

Мы еще долго ехали, почти до самого вечера. Ни одного постоялого двора на дороге не встретилось, Тимофей пояснил, что они размещаются в дне пути друг от друга, и до следующего мы доехали бы в аккурат к закату. Трижды мы встречали встречные обозы, которые при виде нас заранее съезжали на обочину, уступая дорогу. Хозяева одного обоза даже куда-то попрятались, и если бы мы с Усманом польстились на немудреное добро, наваленное в телеги, оно досталось бы нам без малейшего труда. Странно, что никто нас не обгонял, хотя мы ехали шагом, и что нам не встретилось ни одного всадника и ни одного пешего путника.

Я спросил об этом деда Тимофея и получил исчерпывающий ответ:

- Боятся. Попрятались, стало быть.

- А чего боятся? - удивился я.

- Как чего? Вас и боятся. С пищалями, в броне, да еще в такой страшной броне, ненашенской. Любой испугается.

Больше мы не возвращались к этой теме. Из разговора я узнал, что семья у деда Тимофея большая, больше половины деревни Михайловки приходятся ему родственниками, что помещика Евпраксина живьем никто не видел, потому что он живет в Москве, как и положено помещику, а в имении никогда не бывал, ибо нечего ему там делать. Цены на соль и на шелк растут год от года, и купцы говорят, что это из-за войны с немцами. Война идет уже третий год и каждую весну проходит рекрутский набор, а в прошлом году еще один набор был осенью. А в Троицком монастыре тоже, говорят, провели внеочередной набор монахов. Несмотря ни на что, жизнь идет своим чередом, молодых мужиков в войско забрали не всех, и ничего интересного, в общем, в мире не происходит.

- А кто на нашей стороне воюет? - спросил я. - Англичане, французы?

- Немцы какие-то воюют, - ответил Тимофей. - Одни немцы за нас, другие против нас, а какие из них кто, простому человеку не разобрать.

- Первая мировая война? - предположил Усман.

- Вполне может быть. Слушай, дед, а пушки в русской армии есть?

- В войске-то? Есть, а как же, есть пушки.

- А танки?

- А это еще что?

- Повозки такие бронированные с пушками.

- Нет, о таком не слыхал. Да и зачем повозки бронировать? От божьего слова броня не защитит.

Дальше разговаривать было бессмысленно. Половину вопросов дед не понимал, а на вторую половину отвечал так, что понятнее не становилось. Потихоньку мы перешли на более житейские темы. Я рассказал анекдот про то, как молодой человек пошел к родителям любимой девушки просить руки их дочери, а будущая теща предложила ему с ней переспать. Будущий зять пошел к машине за презервативом, где его встретил будущий тесть, который сообщил ему, что это было испытание, которое он успешно выдержал, раз покинул дом с таким загадочным выражением на лице.

- А что такое презерватив? - спросил Тимофей и добавил, выслушав мои объяснения: - Придумают же люди… грех это божьему промыслу препятствовать.

- В каком смысле? - не понял я.

- В таком смысле, что раз кому суждено дите зачать, так это божий промысел и препятствовать ему нечего. Иначе геенна огненная.

Больше я не рассказывал анекдотов.

Ближе к вечеру, когда наш обоз свернул с главной дороги на проселок, едва намеченный колесами немногочисленных телег, дед снова начал горланить песни, все были похабные, а некоторые довольно смешные. Когда дед устал, я спел пару песен из "Сектора Газа", которые понравились деду гораздо больше, чем анекдот про тещу. Он только не понял, что такое педераст. Пришлось объяснить, а потом выслушать очередную тираду о грехе. Какие-то здесь они все слишком религиозные.

А потом мы с Усманом попытались спеть дуэтом "Звезду по имени Солнце", но это не удалось, потому что все три аборигена снова повалились на колени и стали умолять не губить их грешные души. Остаток пути мы ехали молча.

8.

Михайловка оказалась совсем маленькой деревушкой, не больше двух десятков домов, если только эти халупы можно назвать домами. Вместо окон узкие горизонтальные щели в одно бревно, затянутые бычьим пузырем, ни одной трубы над крышами, печка дымит прямо в комнату, а потом дым выходит в узкие щели под потолком. Интересно, конечно, увидеть живьем, что представляет собой древнерусская курная изба, но жить в таком доме я бы не захотел. Даже в продвинутой двухэтажной модификации, что отличается от базовой тем, что скотина содержится отдельно от людей на первом этаже, именуемом "подклеть".

Такая изба в деревне была одна и жил в ней дед Тимофей, который оказался деревенским старостой. Местное население, удивительно многочисленное для такой маленькой деревеньки, слушалось его беспрекословно. В продвинутой избе нам было выделено место для почетных гостей, взглянув на которое, я осведомился у Усмана, не было ли в "Газели" репеллента от вшей и клопов. Усман мрачно сообщил, что не было.

Оружие и экипировка отправились под лавку, а Усман - в свеженатопленную баню. Судя по интонациям, звучавшим в голосе деда, когда он говорил о бане, это была единственная баня в радиусе километров тридцати и он очень гордится этим фактом. Я остался сторожить оружие, стараясь не обращать внимания на уверения деда, что здесь у нас ничего не украдут. Скорее всего, и вправду не украдут, но расслабляться все равно не стоит.

Усман вернулся только через час, в холщовых домотканых портах и такой же рубахе, распаренный и удовлетворенный, и выглядел он настолько странно, что я не удержался и спросил, что с ним случилось в бане. Усман загадочно улыбнулся и сказал, что ничего плохого не случилось, а дальнейшие мои расспросы проигнорировал.

Я отправился в баню, и стоило мне переступить порог, как я сразу сообразил, почему у Усмана было такое лицо. В предбаннике сидели две женщины, одна совсем еще девчонка, другая постарше, они были совершенно обнажены и их глаза не оставляли сомнений в том, что сейчас со мной будут делать. Я не сопротивлялся.

Спустя вечность, когда обе крестьянки остались полностью удовлетворены, я случайно посмотрел в сторону дверей и увидел, что у порога дожидается вторая смена. Еще две девчонки, совсем молодые, лет по тринадцать, и несколько менее красивые. Они что, решили пропустить через меня всю деревню?

Я решительно запротестовал, крестьянки не возражали и мы отправились в парную. Дальше все было так, как обычно бывает в русской бане, не было только купания в ледяной воде, потому что рядом с баней не оказалось ни пруда, ни речки. Девчонки сказали, что зимой они валяются в снегу, но сейчас снега еще недостаточно. В общем, как в пошлом анекдоте, пошел грузин в баню, заодно и помылся.

Когда ритуал мытья был завершен, я обнаружил, что моя одежда уже постирана, и для меня приготовлен комплект холщового белья неопределенного цвета и фасона. Но одеться мне сразу не дали. Я понимаю, что мог воспротивиться, но мне не хотелось, я убедил себя, что по местным меркам тринадцатилетняя девчонка считается взрослой женщиной, что никакая это не педофилия… в общем, мне было хорошо. Кстати, ни одна из этих девчонок не оказалась девственницей, так что моя совесть окончательно успокоилась.

А потом мы сидели, сбившись в тесную кучу, за голым деревянным столом, освещенным вонючей лучиной, и ели деревянными ложками безвкусную кашу, которую запивали самогоном отвратительного качества. Я ограничился порцией граммов в сто, мне показалось, что вторая порция если и не окажется смертельной, то уж точно заставит закуску отправиться в обратное путешествие. Усман вообще отказался от выпивки, мусульманин, блин. В общем, ужин несколько испортил общее впечатление от деревенского гостеприимства, но ненамного.

А потом все было съедено и выпито, и аборигены стали укладываться на ночлег. Нам с Усманом выделили на двоих почетную лежанку на печке и еще двоих девиц, чтобы не было скучно. Я спросил Тимофея, с чем связан такой обычай, он к этому времени уже изрядно захмелел и потому ответил просто и понятно.

- Не знаю, кто вы такие, - сказал он, - дикие монахи, беглые стрельцы или ангелы небесные, - он перекрестился, - но одно я знаю точно, ваше семя нашей общине не повредит. Я буду молиться, чтобы от вас понесли все молодки, но даже если понесет хотя бы одна, это уже будет хорошо. Слишком редко к нам захаживают почетные гости.

- А что в нас такого почетного? - спросил я.

- Вы с пищалями, а ты еще и с крестом. Что еще нужно, чтобы требовать почета?

Я не знал, что еще нужно, и поэтому молча полез на печку. А через несколько минут я обнаружил, что пять раз за вечер для меня вовсе не фантастика, а реальность.

9.

Тимофей разбудил меня еще до рассвета. Он тормошил меня за плечо, вначале осторожно, а потом все более бесцеремонно.

- Просыпайтесь, ваше священство, - сказал он, - вам пора уходить.

- Куда? - не понял я. - Зачем?

- Скоро приедут стрельцы, - пояснил он, - вам слишком опасно здесь оставаться.

- Почему ты раньше не сказал? - воскликнул я и от моего возгласа проснулся Усман.

- Что такое? - спросил он спросонья.

- Одевайся, - сказал я, - дед говорит, что сейчас появятся стрельцы.

- Пусть появятся, - сказал Усман. - Как раз они нам и нужны.

- Уверен? - спросил я.

- Уверен. Должны же мы выяснить, что здесь творится, а у этих оболтусов спрашивать бесполезно.

- Они придут с монахом, - сообщил Тимофей.

- Да хоть с Папой Карло, - отмахнулся Усман.

Тимофей перекрестился. Я перелез через проснувшуюся девицу и спустился с печки. Стрельцы стрельцами, а одеваться все равно надо.

10.

Стрельцы не приехали. Каждые полчаса ободранный и задрипанный петух кукарекал сиплым голосом, приближался полдень, а стрельцов все не было. Я сидел на крыльце и курил предпоследнюю сигарету. В этом мире есть табак, но простые люди не курят, потому что им не положено, а курят только баре. Монахи и священники тоже не курят, потому что табак - зелье сатанинское и служителям господа не положено. По любому, разжиться табаком нам в ближайшее время не светит. Жаль.

Усман предложил размяться, и я согласился, потому что делать все равно было нечего. Еще не успели закончиться прыжки и растяжки, а вокруг нас уже сформировалось живое кольцо из деревенских жителей, причем не только мальчишек, но и взрослых и стариков. Даже несколько женщин затесалось в их ряды.

Мы махали руками и ногами почти час, если считать вместе с перерывами. Оказалось, что Усман дерется гораздо лучше меня, и в начале схватки мне пришлось раз десять побывать на земле. Потом Усман стал драться не в полную силу, и я тоже получил шанс отточить свое боевое умение. Я спросил, что это за школа, Усман ответил, что это ушу, он назвал какое-то длинное китайское слово и уточнил, что школа относится к числу внутренних. Я кивнул с умным видом, как будто знал, чем внутренние школы ушу отличаются от внешних.

Потом Усман занялся оттачиванием моей техники боя, я наносил разнообразные удары, он легко отбивал их, а потом объяснял, что в моей технике неправильно. Я набрался наглости и спросил, не согласится ли он учить меня, так сказать, по полной программе, но Усман вздохнул и сообщил, что базовый курс занимает не менее полугода и должен постигаться в полном душевном спокойствии и абсолютной уравновешенности.

- Когда все определится, - сказал Усман, - я буду учить тебя, притом с удовольствием. Ты очень хорошо дерешься для профана. Ты ведь занимался мордобоем в каком-то подвальном клубе?

- Нет, у нас была секция в школе.

- Один хрен. Твой тренер говорил, что это карате?

- Ага. Он еще требовал называть его сенсеем.

- Зря требовал. Ничего, будет время, я покажу тебе, чем искусство отличается от мордобоя.

Стрельцов все еще не было. Мы выкурили две последние сигареты, а потом Усман учил меня метать нож. К концу тренировки нож, брошенный моей рукой, три раза из пяти попадал в стену избы лезвием, а не рукояткой. Усман сказал, что еще два-три занятия, и я буду попадать как надо девять раз из десяти.

Стрельцов не было. Хотелось есть. То ли в древнерусских деревнях не принято завтракать, то ли Тимофей решил на нас сэкономить. Я позвал пробегающего мимо пацаненка лет восьми, он нашел Тимофея и я задал этот вопрос по адресу. Дед ответил, что завтракать, действительно, не принято, а для обеда еще рано, но если почетные гости настаивают, он распорядится. Почетные гости настаивали и он распорядился.

Мы пообедали картофельной похлебкой, в которой плавали редкие кусочки лука и еще более редкие обрезки сала. На соли крестьяне явно экономили. Черный хлеб был черствым, и похоже, что для почетных гостей с него срезали плесень. Но лучше такая еда, чем никакая.

После обеда Усман сказал, что не нужно ждать у моря погоды, надо ехать. Дед Тимофей сообщил, что ближайший город называется Подольск и до него два дня пути, причем неважно, пешком двигаться или на лошади, потому что крестьянские лошади путешествуют шагом и никак иначе. Бывают еще лошади барские, военные и почтовые, они могут долго бежать рысью, но ближе Шарапова Яма их все равно не найдешь. Усман велел подготовить телегу и кучера, и Тимофей удивился, что почетные гости предпочитают путешествовать в телеге, а не верхом, ему даже не пришло в голову, что никто из нас ездить верхом попросту не умеет. Вдоволь наудивлявшись, Тимофей отдал необходимые распоряжения и к крыльцу была подана хорошо знакомая нам телега в комплекте со знакомым нам белобрысым подростком Федькой в качестве кучера.

Когда мы собрались отъезжать, Тимофей упал на колени и нижайше попросил не отбирать телегу и лошадь навсегда, а позволить Федьке вернуться домой, когда в его услугах больше не будет нужды. Усман милостиво согласился. Тимофей нижайше попросил поклясться, и Усман поклялся милостивым и милосердным Аллахом. Дет Тимофей впал в прострацию и на этой ноте мы и покинули деревню Михайловку.

11.

Федька явно боялся. Он старался не показывать свой страх, но он боялся. Думаю, каждую минуту ему казалось, что страшные воины в страшной пятнистой броне превратятся в каких-нибудь кощеев и в лучшем случае сожрут его живьем, а в худшем - сожрут его грешную душу, не дав ей никаких шансов попасть в райские кущи или во что они тут верят. Кстати, можно прояснить этот вопрос прямо сейчас, ведь делать все равно нечего.

- Скажи мне, Федор, - начал я, - как был сотворен мир?

Федор испуганно шмыгнул носом, втянул голову еще глубже в плечи и ответил дрожащим голосом, которому безуспешно пытался придать взрослую сиплость:

- Бог сотворил мир за шесть дней.

- А откуда возник первый человек?

- Хватит маяться дурью, - перебил меня Усман, - лучше посмотри вперед.

- Стрельцы, - жалобно выдохнул Федор.

К нам приближался десяток всадников на более-менее приличных лошадях, судя по виду, из тех, что могут некоторое время бежать рысью, а потом не упасть замертво. Эти лошади напомнили мне тех, на которых в наше время ездят боевики по чеченским горам.

Униформа всадников была более чем оригинальна. Длинный стеганый кафтан с прорезями по бокам для удобства верховой езды, высокая шапка с меховой оторочкой, вытертой у всех до состояния искусственной Чебурашки, брюки-галифе, высокие сапоги со шпорами, и все это цвета хаки. Камуфляж, без пятен и разводов, однотонный, как во времена Великой Отечественной, но все-таки камуфляж. Из оружия наличествовали пять огромных ружей, сравнимых по габаритам только с тяжелыми снайперскими винтовками, и четыре тонкие пики с красными флажками, закрепленными около острия. Также стрельцы были вооружены саблями, у тех, кто с ружьями, сабли были поменьше, у тех, кто с пиками - побольше. Десятый всадник, очевидно, командир, имел при себе саблю с трехцветным шнурком на эфесе, нехилую дубину, окованную на конце железными ребрами, два длинноствольных кремневых пистолета в специальных карманах на седле, и бронежилет. Скорее всего, это был просто жестяной лист, обтянутый брезентом, но издали это сооружение выглядело в точности как титановый десантный бронежилет.

Приблизившись метров на сто, всадники перестроились в шеренгу и оказалось, что их не десять, а одиннадцать. Одиннадцатым был монах в сильно испачканной черной рясе, его лицо заросло бородой по самые глаза, так что возраст нельзя было определить даже приблизительно. Монах не имел никакого оружия, кроме двух пистолетов в седельных карманах, но сдается мне, что эти пистолеты достались ему вместе с первым попавшимся седлом, выданным в спешке. Самой заметной деталью в облике монаха было гигантское распятие на груди, которое новые русские называют "крест с гимнастом".

Стрельцы развернулись в цепь, Федор попытался было пропищать "тпру", но был остановлен железной рукой Усмана, ласково похлопавшей его по спине.

- Не дрейфь, малец, - ободрил его Усман, - прорвемся.

Стрельцы с ружьями переместились на фланги, спешились и стали снимать с лошадиных спин железные треноги. Все правильно, только неисправимые оптимисты стреляют с руки из ружья такого размера. Далековато они спешились, с дистанции сто метров попасть в человека из гладкоствольного ружья непросто даже с упора.

Командир стрельцов и монах продолжали движение неспешной рысью, метрах в пяти за ними следовали стрельцы с пиками. Равнение они держали идеально. Я рассмотрел лицо командира, он, оказывается, совсем молодой, вряд ли старше двадцати трех, это окладистая борода придает ему более взрослый вид. Усман тяжело вздохнул и два раза щелкнул предохранителями, приведя в боевое состояние автомат и подствольник. Затвор он не передергивал, так делают только голливудские герои, нормальный человек загоняет патрон в патронник заранее.

Я повторил манипуляции Усмана. Мы молча переместились поближе к краям телеги, чтобы удобнее было спрыгнуть на землю, если понадобится. Мы молчали, нет необходимости сотрясать воздух, двум обстрелянным бойцам все понятно и так.

До всадников осталось метров двадцать, когда юный командир стрельцов поднял вверх левую руку и лошади остановились, как духи-новобранцы по команде "стой раз-два". Хорошая у них строевая подготовка.

Командир повернул руку ладонью к нам и Федор натянул поводья, не дожидаясь другого приказа. Его и не последовало.

Одновременно и практически синхронно мы с Усманом мягко спрыгнули с телеги и неспешным шагом пошли навстречу стрельцам, держа автоматы в положении "на грудь". Ремень, впрочем, был снят с плеча, только самоубийцы в ближнем бою набрасывают автоматный ремень на шею.

- Кто такие? - спросил властным тенором главный стрелец, когда до нас осталось десять-пятнадцать шагов.

- А вы кто такие? - переспросил Усман.

На лице главного стрельца отразился вовсе не гнев, как я ожидал, а удивление.

- Если ты еще не понял, мы дорожная стража крымского тракта, - сообщил он. - А ты кто такой?

- Разве дорожная стража не должна представляться? - спросил Усман.

- Командир второго взвода подольской роты подпоручик Емельянов, - представился командир и сделал неопределенный жест булавой, который, должно быть, символизировал отдание чести. - В третий и последний раз спрашиваю, кто вы такие. Потом огонь на поражение.

- Я Усман ибн-Юсуф Абу Азиз эль-Аббаси, - отрекомендовался Усман. - А это мой друг Сергей… эээ…

- Иванов, - подсказал я.

- Мой друг Сергей Иванов, - закончил Усман.

- Ты чеченец?

- Араб.

- Неважно. Куда направляетесь?

- К вам. Мы ждали вас в Михайловке все утро, но вы так и не пришли. Пришлось выехать навстречу.

На лице подпоручика Емельянова отразилась сложная гамма чувств. Он не понимал, что происходит, но подозревал, что над ним издеваются.

- Не советую стрелять, - произнес Усман с ласковой улыбкой на лице. - Мы тоже стреляем на поражение.

- Что это за пищали? - спросил подпоручик.

- АК-74, - честно ответил Усман. - Пусть вас не обманывает, что ствол у них тонкий и короткий. Они стреляют нисколько не хуже ваших.

- Зачем пугали людей на тракте? - подпоручик решил подойти к проблеме с другого конца.

- Кто пугал? - как бы не понял Усман.

И это оказалось последней каплей, переполнившей терпение командира второго взвода.

- Бросай оружие! - заорал он. - Неподчинение карается расстрелом на месте. Считаю до трех. Раз, два…

На счет "два" тишину взорвали две автоматные очереди. Я стрелял под ноги стрельцам левого фланга, если смотреть с нашей стороны, Усман дал очередь поверх голов правого фланга. Подпоручик Емельянов явил миру глаза по пять копеек и открыл рот. Лошади стрельцов сдали полшага назад, испуганно прядая ушами. Федька полез под телегу, а его лошадь испуганно заржала и попыталась сдать назад, но уперлась задом в передок телеги и остановилась.

Единственным, кто сохранил самообладание, был монах. Он поднял перед собой распятие и произнес густым басом, неожиданным для его тщедушного тела:

- Во имя отца и сына и святаго духа…

Глаза Иисуса Христа на распятии вспыхнули недобрым золотистым светом. Крест на моей груди изменился. Нельзя сказать, что он стал горячее или холоднее, легче или тяжелее, он просто как-то изменился. И его изменение послало в мой мозг четкий и недвусмысленный приказ, которого нельзя ослушаться, потому что иначе конец.

Я поднял ствол и сделал парный выстрел. Между двумя глазами монаха красным цветком расцвел третий. Редкостная удача, очень трудно направить пулю в какую-то определенную часть тела противника, когда стреляешь навскидку. А вторая пуля усвистела куда-то далеко, это нормально, именно поэтому мы говорим "одиночный выстрел", а подразумеваем "парный".

Монах дернулся, как будто был марионеткой, которую резко дернули за веревочку откуда-то сверху. Он завалился на сторону и рухнул на землю, как мешок с чем-то мягким и неодушевленным. Я успел заметить, что глаза Христа погасли и стали обычными серебряными глазами серебряного распятия.

- Бросайте ружья! Быстро! - резко крикнул Усман и стрельцы послушно выполнили команду.

- Ты! - показал он на подпоручика. - Медленно достаешь пистолеты по одному и кидаешь на землю. Хорошо. А теперь все дружно слезаем с коней и начинаем разговаривать.

Он подошел ко мне и спросил:

- Почему ты выстрелил?

- Глаза на распятии…

- Думаешь, это было опасно?

- Уверен. Понимаешь, крест…

- Потом расскажешь. Эй, бойцы!

Бойцы стояли вокруг нас унылым полукругом, держась на почтительном расстоянии.

- Кто мне скажет, - начал Усман, - зачем вы нас искали?

Подпоручик Емельянов неуверенно открыл рот и начал говорить, вначале сбивчиво, а потом все более четко:

- Купцы донесли о двух разбойниках в броне и с пищалями, ехавших на подводах Тимофея Михайлова.

- Почему разбойниках? - удивился Усман.

- Потому что на вас не стрелецкая форма. Огнестрельное оружие носят баре, стрельцы и разбойники.

- Может, мы баре?

Емельянов вежливо улыбнулся.

- Ладно, вы приняли нас за разбойников. Что с нами случилось бы, если бы мы сдались?

- Как что? Что обычно. Свезли бы в судейский приказ на правеж, а остальное не наше дело.

- Что за правеж? Дыба, что ли?

- Может, и дыба, - согласился подпоручик. - Только разбойники обычно все сами выкладывают.

- А если мы не разбойники?

- А кто же тогда?

Усман вопросительно взглянул на меня и я кивнул.

- Похоже, что мы явились сюда из другого мира, - начал я и трое стрельцов немедленно перекрестились. - В этом мире от рождества Христова прошло 2002 года, там есть автомобили и самолеты, и нет стрельцов и помещиков. В нашем мире грамоте обучены все и каждый может читать библию, сколько ему заблагорассудится. И еще у нас нет обычая подкладывать молоденьких девчонок священникам и разбойникам. С нами случилось что-то непонятное и мы оказались здесь, мы долго брели через лес, а потом вышли на дорогу и встретили Тимофея Михайлова с сыном и внуком. Вместе с ними мы приехали в Михайловку и провели там ночь. Сегодня мы поехали вам навстречу, чтобы встретить тех, кто может объяснить, что вообще здесь происходит и почему, кстати, глаза у распятия загорелись желтым пламенем?

- Божье слово, - ответил Емельянов.

Очевидно, он считал, что сказал достаточно, но я по-прежнему не понимал главного.

- Что еще за божье слово? - спросил я. - Если начать молитву, у распятия загораются глаза? У любого распятия или нужно особое?

- У любого распятия. Только слово должен говорить священник.

- Понятно. То есть, непонятно. Зачем вообще нужно это божье слово?

Теперь перекрестились все стрельцы, а некоторые перекрестились дважды. Емельянов глубоко вдохнул и начал вещать:

- Слово дано истинно верующим от бога как священный дар процветания и благоговения. Нет границ для слова и нет того, что слово не превозмогает, ибо сказано, что вначале было слово и слово было от бога и слово есть бог.

- Если я захочу погасить солнце и скажу правильное слово, солнце погаснет? - спросил я.

Новая волна крестных знамений.

- Сказано в писании, - продолжал Емельянов, - что ежели у кого вера с гору, то слово такого человека сдвинет гору, а ежели вера с горчичное зерно, то такому и зерна не сдвинуть.

Я, кажется, начал кое-что понимать.

- Что может вера обычного человека? - спросил я. - Например, того монаха. Он мог меня убить?

- Он должен был тебя убить, слово действует мгновенно и от него нет защиты. Почему ты еще жив?

- Он не успел договорить свое заклинание.

- Это не имеет значения, слово действует до того, как произнесено.

Мы с Усманом переглянулись. Вот оно, значит, как. Но почему… крест?!

Ладно, с этим потом разберемся.

- Как можно увеличить веру? - спросил Усман. - Если я хочу, чтобы мое слово стало сильнее, я должен прочитать какую-нибудь священную книгу, помолиться… правильно? Кстати говоря, силу дает слову только христианская вера?

Емельянов помотал головой.

- Нет, - сказал он, - у бусурман тоже есть слово, иначе с турками не воевали бы каждые десять лет. Божье попущение, говорят.

- Понятно. Это поэтому никому нельзя учиться грамоте?

- Почему никому? Я, например, грамотен.

- Да, конечно, офицеру без этого нельзя работать с картами. А крестьянам она незачем, а то еще библию прочитают и словом овладеют. Правильно?

Подпоручик мрачно кивнул. Усмана несло.

- И кресты нательные у вас тоже запрещены, да? По той же причине. И монахи у вас вроде как боги, только маленькие?

- Так нельзя говорить, - возмутился подпоручик, - ересь карается…

- Да мне плевать, чем карается ересь! - взвизгнул Усман. - У нас два автомата и пусть только попробуют покарать!

Емельянов задумчиво посмотрел сначала на Усмана, потом на меня.

- Я не понимаю, - осторожно начал он, - почему вы еще живы. Выстрел не может обогнать слово.

- У хорошего бойца выстрел все может! - выкрикнул Усман и успокоился.

Он повернулся ко мне и вопросительно взглянул мне в глаза. Я значительно кивнул.

- Крест может быть защитой от слова? - спросил я.

- От слова нет защиты, - ответил Емельянов, - только вера и, как символ веры, другое слово. Хороший священник произнесет слово и без креста.

- А крест в руках неверующего? - уточнил Усман.

- Простая побрякушка.

На всякий случай я подошел к убитому монаху и снял с него крест. Да, канон здесь явно не тот. Если обычно Иисус дистрофически тощ, то здесь можно подумать, что на кресте распят Жан Клод Ван Дамм. И выражение лица не скорбное, а совершенно спокойное и уверенное, будто не на крест он взобрался, а на тарзанку в Парке Горького. Я вгляделся в глаза Иисуса, я попробовал передать вечно живому богу часть своей силы и получить сторицей, как он обещал ученикам, но ничего не случилось. Живой бог выглядел мертвым, а я не чувствовал в себе никаких сверхъестественных сил. Я перекрестился и почувствовал себя идиотом. "Отче наш" я решил даже не начинать.

Усман неслышно подошел сзади.

- Крест? - тихо спросил он. - Это твой крест нас защитил?

Я кивнул.

- Я не знаю, в чем тут дело, - сказал я, - честное слово, не знаю. Я понял, что должен выстрелить, и выстрелил. Я не понимаю, как я понял, крест как-то подсказал мне, что делать, но как…

- Не грузись, - оборвал меня Усман. - Давай лучше подумаем, что будем делать с этими гоблинами. В приказ я ехать не собираюсь, на дыбу за убийство монаха мне что-то не хочется. А тебе?

- Мне тоже.

- Значит, надо уходить. А для этого надо поменять нашу одежду на что-нибудь более подходящее. Может, у крестьян приватизировать… Жалко, что мы с тобой не умеем ездить верхом.

- Разве арабы не все…

- Нет, не все. Эй, подпоручик! Кто может остановить крестьянина, путешествующего на собственной телеге?

- Да кто угодно.

- Но Тимофей… он же ехал по большой дороге и было непохоже, чтобы он чего-то боялся.

- Крестьяне имеют право ездить на ближайший рынок продавать и покупать. Для более дальних поездок нужно благословение.

- Какое еще благословение?

- Деревянная или металлическая пластинка с изображением, символизирующим суть поездки. Может выдаваться настоятелем прихода, барином или судейским дьяком.

- Понятно. У тебя оно есть?

- Зачем? Мы же стрельцы.

- Понятно. Стрельцы бывают пешими?

- Хочешь изобразить нас? Не выйдет, стража не имеют права покидать охраняемую зону без благословения. А в охраняемой зоне нас всех знают в лицо.

- Так это что получается, без боя никуда по любому не деться? Тогда поехали в приказ.

- Сдурел? - Емельянова аж перекосило. - Твой друг убил монаха! Вам не выйти оттуда живыми! И нам тоже мало не покажется за то, что монаха не уберегли.

Мне показалось что пора и мне вставить слово.

- Сдается мне, подпоручик, - сказал я, - что ты не особо жалуешь монахов. Я прав?

Подпоручик озадаченно пожал плечами.

- А кто их жалует? Но против слова не попрешь. Жаль, ребята, но у вас нет выхода, кончится порох и…

- Положим, порох не скоро кончится, - заметил Усман.

- Ну и что с того? Против двух монахов сразу вам никак не выстоять. Если мы не вернемся к вечеру, воевода поднимет в ружье резерв. Вас загонят, как медведя на охоте.

- Значит, у нас вообще никаких шансов? - уточнил Усман.

- После убийства монаха - никаких, - подтвердил подпоручик. - Если только…

- Что?

- Расскажите-ка поподробнее, что с вами стряслось.

12.

У стрельцов был с собой сухой паек и мы пообедали, не слишком сытно, но в нашем положении выбирать не приходится. Странное это было зрелище, мы с Усманом в камуфляже и с калашами, десяток стрельцов в безумных камуфляжных кафтанах, поодаль стреноженные кони, пищали, состроенные в пирамиду, а рядом на траве аккуратно разложены сабли и пики. Перед тем, как отбросить все предосторожности, Усман спросил у стрельцов, кто из них самый сильный. Вызвался мрачный коренастый бородач, похожий на гнома, Усман легонько побил его, после чего сообщил остальным, что так будет с каждым, кто рискнет положиться на судьбу. Увидев судьбу бородача, стрельцы начали перешептываться, но не озабоченно, а скорее восхищенно и с некоторым благоговением.

В общем, автоматы и бронежилеты отправились в общую кучу воинской справы, и сцена вокруг наскоро разведенного костерка больше напоминала воинский бивуак, чем временное перемирие с целью переговоров между двумя враждующими сторонами.

Я читал в какой-то исторической книге, что раньше, в средние века и чуть позже, игры в военное благородство были довольно широко распространены. Викинги, например, огораживали поле боя особой чертой и если воин выходил или выползал за ее пределы, он считался как бы вне игры, его нельзя было убивать, потому что тогда от убийцы отвернутся боги и ему ни в чем не будет удачи. А когда эскадра Ушакова подошла к крепости Корфу, начался шторм и английский (или французский?) комендант милостиво позволил врагам укрыться от непогоды в бухте. Офицеры были приглашены в крепость на званый ужин, их накормили, напоили и показали спектакль. На следующий день море успокоилось, русские корабли вышли в море и атаковали крепость.

Даже в русско-японскую войну имели место отдельные проявления подобных пережитков прошлого. Только в XX веке война перестала быть рыцарской забавой и окончательно превратилась в то, чем была всегда - в узаконенное убийство. Хорошо, что в этом мире время прозрения еще не подошло.

В общем, мы грелись вокруг костерка, жрали вяленое мясо с сухарями, и мы с Усманом в десятый раз рассказывали, что с нами произошло. Нельзя сказать, что стрельцы все поняли, да и было бы странно, если бы они враз уразумели, чем "Газель" отличается от "шестерки". Но кое-какое представление о нас у стрельцов явно сформировалось.

- Значит, этот крест тебе дала святая женщина, - задумчиво проговорил подпоручик Емельянов, которого, как выяснилось, звали Иваном.

- Не знаю, святая она или не святая, - сказал я, - может, она вообще колдунья.

- Нет, - Иван замотал головой, - колдунья могла сотворить любой амулет, но только не в форме креста. Над крестом власть только у святых.

Предмет обсуждения лежал на моей ладони и тринадцать пар глаз не отрывали от него настороженно-заинтересованного взгляда. Только сейчас я понял, что не имею ни малейшего понятия о том, из какого материала изготовлен этот загадочный артефакт. Судя по весу, алюминий, но алюминий давно бы уже покрылся матовой пленкой, а крест ярко сияет в лучах солнца, когда оно пробивается сквозь сгущающиеся тучи. Как бы метель не началась. Какой-нибудь сплав на основе магния? Это можно проверить, если его поджечь, но мне не хочется так делать, потому что при положительном результате проверки крест сгорит. И откуда возьмется магний в чеченском ауле? Может, крест выточен из куска сгоревшего самолета? Пожалуй, это самое вероятное, но все равно непонятно, кто это сделал, ведь единственным христианином в тех краях была та самая святая старуха. Сама она никак не могла изготовить крест, а ни один чеченец ни за что не взялся бы за такую работу. Ладно, пусть остается тайной.

- Ну что, бойцы? - обратился Иван к подчиненным. - Пойдем в приказ али судьбу испытаем?

Стрельцы нестройно загомонили. Кстати, оказывается, я неправильно называл стрельцами всех скопом. Стрельцы - это те, кто с ружьями, да еще их командир. А те, кто с копьями - это копейщики.

Так вот, стрельцы и копейщики нестройно загомонили. Двое седобородых воинов, похожих ухватками на современных прапорщиков, решительно выступили за то, чтобы вернуться и повиниться. Только не совсем повиниться, а рассказать что-то вроде того, что напали создания неведомые с пищалями ужасными, что десять раз подряд одной пулей стреляют, монаха застрелили, и всех остальных, кто убежать не успел, тоже поубивали бы.

- Так тебе дьяки и поверили, - скептически хмыкнул Иван.

- А с чего бы не поверить? - возразил стрелец, похожий на прапорщика. - Вернемся мы не все, я же вижу, что ты с ними уйдешь. Да не делай ты такое лицо, я же все понимаю, сам молодой был. Будь у меня ни кола ни двора, окромя казенной квартиры, я бы тоже не воротился. Только мне внуков растить, сам понимаешь…

Иван глубоко вдохнул и шумно выдохнул, после чего грузно поднялся на ноги, снял шапку и смачно ударил ей оземь. Оказалось, что его густые светлые волосы собраны на затылке в конский хвост.

- Кто со мной? - спросил Иван.

Таковых оказалось семь человек, трое предпочли на судьбу не полагаться. Иван значительно посмотрел на Усмана и сказал:

- Командуй.

Усман задумался, а потом начал говорить.

- Вы, - он ткнул пальцем в троих отказников, - собирайте свое шмотье и проваливайте. Оружие тоже можете взять.

- Пищали… - выдохнул Иван.

- Хрен с ними, - отмахнулся Усман, - нам и двух хватит. Что говорить, поняли?

- Создания неведомые с пищалями ужасающими, - продекламировал седобородый.

- Лучше два рыцаря в пятнистой броне, - предложил молодой востроглазый стрелец лет пятнадцати, - когда поближе подошли, оказалось, что они мертвые и у них в глазах черви копошатся. А потом один замахал руками вот так вот, - он показал, как именно замахал руками мертвый рыцарь, - ударился оземь и превратился в змия крылатого с дыханием смрадным и огнедышащим.

- Вот именно, - согласился Иван. - А еще этот змий напророчил что-то неестественное.

- Нет, - резко сказал Усман, - сказки здесь не пройдут. Если эти самые дьяки в сказку поверят, поднимется такой шухер, что монахи в лесу каждую иголочку перевернут. А если не поверят, только хуже будет. Надо по-другому говорить. Лес, крутой поворот дороги, засада. Два десятка разбойников с луками или там арбалетами. В первые секунды положили половину, остальным пришлось отступать. А потом… или лучше нет, монах сумасшедший на вас напал! Как сказал божье слово…

- Нет, - возразил псевдопрапорщик, - вот тогда монахи точно каждую иголочку в лесу перевернут. Лучше пусть змий, тем паче что в позапрошлом годе летал тут один.

- Как это? - не понял я.

- А вот так. Говорят, в Серпуховской лавре материализация чувственных идей случайно произошла. Монахов там много, только тех, что слово знают, больше сотни наберется. На пасху разговелись, выпили, поехали кататься, файерворк иллюзионный устроили. Никто и не знает, как этот змий у них народился. До осени в наших краях летал, потом, когда холодать стало, говорят, на юг откочевал.

- Хорошо, пусть змий, - согласился Иван. - Давайте, двигайте отсюда, незачем вам слышать, о чем мы говорить будем. Да не поспешайте сверх меры.

После короткого прощания ренегаты удалились. Они выглядели смущенными и опечаленными, но никто не сказал им вслед ни одного обидного слова. Внуки - это святое.

- Ну что, сорвиголовы, - обратился Усман к оставшимся, - давайте, рассказывайте, где тут отсидеться можно, пока метель не началась.

Я взглянул на небо и, действительно, тучи выглядят довольно зловеще. Если начнется метель… нет, с дороги мы не собьемся, дорога проходит через лес, а не через поле, но оказаться в метель вдали от дома более чем неприятно. Сами собой в памяти всплыли слова "день жестянщика" и я мысленно выругался. Какой, к черту, день жестянщика, когда единственный в этих краях автомобиль валяется на боку в густой чаще километрах в тридцати отсюда и никогда больше никуда не поедет.

- А что тут рассказывать? - произнес Иван. - Тут и думать нечего, в Михайловку ехать надо, деда Тимоху брать за вымя, пусть рассказывает, как к Аркашке пробраться.

- К какому такому Аркашке? - не понял Усман.

- Есть тут один барин дикий, Аркадием зовут. Слово знает. Ватага у него, душ, наверное, пятнадцать будет, а если с бабами да детьми считать, то и полсотни наберется. В лесу они живут, а где, никто, кроме Тимохи, и не ведает. Они на большой дороге кормятся, а через Тимоху краденое сбывают. Честно говоря, когда на вас донос пришел, я сначала на Аркашку подумал, опять, думаю, непотребство учудил.

- Значит, решено, - подвел итог Усман. - Вначале в Михайловку, потом к разбойникам. Федька! Разворачивай оглобли, поехали!

13.

Дед Тимофей встретил нас у околицы. Он совсем не выглядел удивленным. Когда наша кавалькада поравнялась с ним, он задумчиво пошамкал губами и проговорил:

- Эх, стрельцы, стрельцы… Не бережет вас начальство, сразу аж семеро в лес собрались. Куда Россия катится? И какой дурак удумал на такое дело стрельцов без монаха посылать?

- Был монах, - ответил я, - не волнуйся, дед, был там монах.

- Неужто пристукнули? - изумился дед. - Сильны божьи воины, ничего не скажешь.

- Он его из пищали, - подал голос Федька, - прямо промеж глаз, аж мозги брызнули!

- Не ври, - вмешался Усман, - ты все дело под телегой просидел, где ж тебе было видеть, у кого как мозги брызнули.

- А вот и не все! - возразил Федька. - Я потом сбегал, посмотрел.

- Врешь ты все, - поддержал я Усмана, - и никуда ты не бегал. Такая пуля мозги не вышибает, она первую кость пробивает, а от второй отражается, выходного отверстия вообще нет.

- Волшебная пуля? - заинтересовался дед. - Ох, хорошо! Теперь понятно, почему у вас пищали такие маленькие. Если пуля волшебная, большая пищаль не нужна. А пистолеты ваши тоже волшебными пулями стреляют?

- Что-то ты, дед, слишком хорошо в военном деле разбираешься для простого крестьянина, - заявил Усман.

- Нешто Ванька вам не рассказал ничего? - удивился дед.

- Рассказал, - признался Иван.

- Тогда чего ж ты шутки шутишь? Вам ведь Аркашка нужен?

- Нужен, - согласился Усман.

- Подождать придется, - дед тревожно взглянул на небо. - Вот снег уляжется, тогда и пойдем. А сейчас и думать нечего, заплутаем в лесу и поминай как звали. Ну что, гости дорогие, размещайтесь, устраивайтесь. Только в палате места только на троих хватит, остальным по избам придется, уж не взыщите. И баню у нас только вчера топили.

- Ничего, дед, - сказал Иван, - не нужна мне твоя баня, я на той неделе мылся уже. Не волнуйся, не обидимся.

14.

Метель длилась три дня, а четвертый день мы ждали, пока снег уляжется. Не понимаю, зачем нужно было ждать этого целый день, но деду виднее.

Дни тянулись медленной тоскливой чередой. Когда снег сыплется с неба сплошной стеной, и даже возвращаясь из отхожего места, трудно не заплутать, совсем не хочется вылезать на улицу без большой нужды, извините за каламбур. А внутри делать нечего. Не то чтобы совсем нечего, крестьяне всегда находят себе дело, женщины то кормят и переодевают детей, то что-то вяжут или вышивают, мужчины с утра до ночи развлекаются починкой лошадиной сбруи, у всех есть дело, кроме почетных гостей. Дед Тимофей взялся организовать наш досуг по высшему разряду, и каждого из почетных гостей постоянно и неотступно сопровождали две-три пригожие девицы. Даже когда кто-то из нас отправлялся в отхожее место, одна девица освещала факелом дорогу, а другая светила другим факелом у дверей, чтобы почетный гость не испытывал затруднений по возвращении. На второй день заточения я понял, что означает русское слово… ну вы поняли, какое. А на третий день это понял и Усман.

Дедов самогон стал казаться не то чтобы приятным, но и не совсем отвратительным. Все время сидения взаперти мы с Иваном регулярно прикладывались к бутыли, что вызывало косые взгляды Усмана, у которого, впрочем, хватило ума не вмешиваться не в свое дело.

Большую часть времени я спал, а когда не спал, то либо ел, либо валялся на жаркой печке, рассеянно разглядывая клубы печного дыма под потолком и держа в одной руке стакан с дедовым пойлом, а в другой - очередную пригожую девицу. Иногда я пытался петь, и мое пение вызывало тихий ужас - мужики украдкой крестились, бабы строили страшные гримасы и через некоторое время начинали тихо подвывать. Даже намазы Усмана не создавали такого всеобщего страха.

Я узнал, почему мое пение вызывает такой ужас. Оказывается, монахи и священники, когда творят особо мощную волшбу, сопровождают свои действия пением священных гимнов или псалмов или как они там правильно называются. Любая песня непонятного содержания воспринимается как волшебство, а непонятное волшебство всегда страшит. Я представил себе, как подействовала бы на них абсолютно непонятная песня и пожалел, что не знаю ни одного иностранного языка. Я поделился этой мыслью с Усманом, тот начал петь Smoke on the water и лучше бы он этого не делал. В общем, мой песенный репертуар ограничился "Сектором газа".

На третий день снег настолько засыпал входную дверь, что она перестала открываться и сортир переместился в подклеть. Никакой параши там предусмотрено не было, и запахи в избе (в палате, как говорил Тимофей) стали совсем непереносимы, и когда на четвертый день снег перестал падать, я вышел на улицу, вдохнул полной грудью свежий воздух и подумал "это хорошо". Крест на груди отозвался смутной, еле уловимой мыслью, он согласился со мной, что это хорошо.

До обеда мы развлекались тем, что очищали от снега проходы к сортиру и к соседним домам. В принципе, это не входило в обязанности почетных гостей, но возвращаться в провонявшую избу не хотелось, а стоять на улице без всякого дела глупо и холодно. В общем, первая половина дня прошла в труде.

Вторая половина дня прошла в воинских упражнениях. Оказалось, что в рукопашном бою свежезавербованные бойцы уступают даже мне, не говоря уж об Усмане, и никто из них не умеет метать ножи. А вот в фехтовании ни Усману, ни, тем более, мне, ничего не светит против самого наихудшего стрельца или копейщика. В стрельбе мы не упражнялись из-за ограниченности боеприпасов.

Стемнело, последовал обильный ужин по случаю установления хорошей погоды, он сопровождался обильным возлиянием, а завершился замечательной оргией, в которой принял участие даже Усман. Раньше он отказывался, говорил, что это не по шариату, но теперь махнул рукой и невнятно пробормотал что-то вроде "какой тут, к шайтану, шариат". Вот так и слабеет вера под натиском соблазнов, похлебку на свином сале он с первого дня ел, так, глядишь, и водку пить начнет. А какой же он тогда мусульманин?

15.

Мы шли целый день. На лыжах можно было добраться за полдня, но нам нужно отвести в лес стрелецких лошадей, слишком хороших, чтобы принадлежать крестьянину. Большая часть пути проходила по болоту, вроде бы замерзшему, но, все равно, еще опасному. Впрочем, Устин, сын Тимофея, назначенный нашим проводником, сообщил, что это болото опасно круглый год. Подозреваю, что к укрытию загадочного разбойника Аркадия ведет и другой путь, менее опасный, а может, и более короткий, но если такой путь и есть, его держат в секрете. Мы шли тяжелым путем.

Кстати, Устин оказался вовсе не дебилом, а совершенно нормальным мужиком. Это лицо у него такое.

Лыжи застревали в невидимых под снегом корягах, лошади все время норовили провалиться в бездонную пучину, наполненную ледяной водой, стрелецкие пищали то и дело цеплялись за деревья, мы совершенно выбились из сил, и когда я увидел тигра, то подумал, что от усталости начались глюки.

Тигр был большой и красивый, точь-в-точь, как уссурийский тигр из сериала "Дикая природа Би-би-си". Он настороженно смотрел на нашу спотыкающуюся и матерящуюся процессию, и в его глазах не было злобы, а было в них только любопытство. Я замер на месте, как вкопанный, несколько раз сморгнул и убедился, что это не глюк. Откуда в Подмосковье уссурийский тигр? Здесь, что, биология другая?

- Кажися, пришли, - выдохнул Устин. - Привет, Шерхан! - обратился он к тигру. - Не узнаешь?

Шерхан узнал Устина, повернулся к нам задом и бесшумно скрылся среди деревьев. Удивительно, как такой огромный зверь такой яркой расцветки умеет так хорошо прятаться в черно-белом зимнем лесу.

- Это сторож Аркашкин, - пояснил Устин. - Вы, кстати, Аркашку Аркашкой в глаза не называйте, только Аркадий Петрович. Гневаются они.

Через полчаса, когда уже начало смеркаться, мы вышли на большую поляну, на которой размещалась самая настоящая деревня, нисколько не меньше, чем Михайловка. Только если Михайловку на глаз можно отнести веку к семнадцатому, то эта деревня как будто пришла из времен татаро-монгольского нашествия. Потому что она была окружена частоколом, над котором виднелись шапки часовых.

Мы подошли к воротам метров на пятьдесят, и в снег перед Усманом, шедшим впереди, воткнулась стрела. Из двух бойниц, проделанных по обе стороны от ворот, высунулись дула пищалей, а над частоколом, чуть в стороне от ворот, нарисовалось нечто, похожее на миномет. Кулеврина, вспомнил я, так оно правильно называется.

- Кто такие? - донесся из-за стены немного шепелявый и совсем не властный голос. - С чем пожаловали?

- Это я, Аркадий Петрович! - крикнул Устин. - Устин Тимофеев из Михайловки.

- Сам вижу, что Устин, - согласился голос. - Ты кого это сюда привел?

Усман вышел вперед и сказал следующее:

- Я Усман ибн-Юсуф Абу Азиз эль-Аббаси. Со мной мой друг Сергей Иванов, семь стрельцов, вставших под мое начало, и Устин Тимофеев, который любезно вызвался проводить нас до этих мест.

- Бусурманин? - заинтересовался голос.

- Да, мусульманин. Но это неважно, потому что мы с Сергеем явились сюда из другого мира, а об обстоятельствах этого события лучше говорить внутри, чем снаружи. Здесь холодно и скоро стемнеет, мы устали от долгой дороги и хотим отдохнуть.

- Нет уж, - усмехнулся голос, - говорить будем здесь. Так, значит, Тимоха начал в самогон коноплю добавлять? Из другого мира… Нет, ребята, вы лучше с этим не балуйтесь, ни к чему хорошему травка не приведет. Так откуда вы взялись?

- У Сергея амулет против магии, - сообщил Усман, - и еще у нас очень хорошее оружие. Если потребуется, мы возьмем вашу крепость штурмом, притом без особых проблем.

Голос расхохотался. Усман состроил перекошенную гримасу и выстрелил вверх из подствольника. Рискованный выстрел, хорошо, что сейчас нет ветра и граната не упадет нам на головы.

Граната разорвалась внутри частокола. Двумя прыжками я рванулся к стене, прислонился к ней спиной, а потом быстро перебежал метров на пять в сторону, не хватало еще, чтобы мне на голову обрушили что-то тяжелое. Усман повторил мой маневр, он стоял рядом со мной, тяжело дыша, и я удивился его поведению, ведь ему лучше было бы занять симметричную позицию по другую сторону ворот.

- Твой амулет, - шепнул Усман одними губами, - я предпочитаю находиться под его защитой.

Стрельцы попадали в снег и проворно отползали в стороны, стремясь побыстрее оказаться вне сектора обстрела пищалей, стволы которых торчали из бойниц и судорожно подергивались. Очевидно, стрельцы внутри крепости пришли в замешательство, и я их понимаю.

Усман перезарядил подствольник.

Минуту-другую ничего не происходило, а потом снова раздался тот же голос. На этот раз он донесся сверху, со стены.

- И вправду амулет, - сообщил голос. - И оружие у вас забавное. Но это не помешает залить вас смолой, когда будет нужно. А если отбежите от стен, попадете под обстрел.

- Следующая граната будет зажигательной, - пообещал Усман.

Он блефует, в нашем боекомплекте все гранаты осколочные и осталось их девять штук на двоих. Нет, эту крепость нам не взять.

- У кого амулет? - спросил голос. - А, ну да, ты говорил, у друга… значит, у тебя… принеси клятву и я прикажу открыть ворота.

- Какую клятву? - не понял я.

- Повторяй за мной. Клянусь отцом и сыном и святым духом, что не причиню никакого зла сему замку и его обитателям. А если нарушу сию клятву, пусть мой амулет утратит силу.

Замку? Он называет это замком? Ну-ну, каждый сходит с ума по-своему.

Я повторил клятву и крест колыхнулся. Он как бы сообщил мне, что понял смысл произнесенного и что мне лучше не нарушать эту клятву. Интересно… это что, получается, здесь надо выполнять обещания?

Пищали втянулись внутрь бойниц, миномет мелькнул над стеной и убрался куда-то вниз. Ворота со скрипом приоткрылись, ровно настолько, чтобы человек смог протиснуться внутрь.

Усман протиснулся в щель, я последовал за ним, а за мной внутрь частокола просочились Иван и Устин.

Аркадий Петрович больше всего походил на Дениса Давыдова из старого, еще советского, фильма. Коренастый бородатый мужичок небольшого роста и неопределенного возраста, на первый взгляд совершенно неотличимый от крестьянина. Но, если приглядеться, обращаешь внимание на тонкие черты лица, тщательно скрытые под густой растительностью, и еще на то, что в его глазах скрывается куда больше разума, чем кажется с первого взгляда. В руке Аркадия Петровича был кремневый пистолет, а нацелен он был в грудь Усману.

- Бросайте оружие, - приказал Аркадий Петрович. - И нечего дергаться, бусурманин, не потребовал ответную клятву - сам виноват. И ты не дергайся, а то амулет рассыплется и не жить тебе.

Лишь на мгновение лесной князь отвел взгляд от Усмана, но этого оказалось достаточно. Неуловимое движение всего тела, удар ногой, выстрел, пистолет, кувыркаясь, падает в снег, рука Усмана скользит за спину и вот уже в горло разбойника упирается автоматический пистолет Стечкина. Усман не успел снять его с предохранителя, но Аркадий Петрович этого не знает.

- Принести клятву никогда не поздно, - проговорил Усман, тяжело переводя дыхание. - Повторяй за мной. Клянусь отцом и сыном и святым духом, что не причиню никакого зла сим путникам. А если нарушу сию клятву, пусть мое слово утратит силу.

Аркадий Петрович растерянно хмыкнул и повторил клятву. Стальные объятия разжались, Аркадий Петрович отступил на пару шагов, потер шею и задумчиво проговорил:

- А ты силен драться, как там тебя…

- Усман.

- Аркадий, - он протянул руку и состоялось рукопожатие.

Аркадий повернулся ко мне.

- Сергей, - представился я и пожал протянутую руку.

Иван рукопожатия не удостоился.

- Давай, Усман, командуй своим, пусть заходят, - сказал Аркадий. - Да пусть не боятся, никто их теперь не тронет. А мы пойдем в горницу, выпьем по рюмке чая, - он хихикнул, - поди, устали с дороги?

16.

Эта изба выглядела век примерно на девятнадцатый. Печка была с трубой и обложена изразцами, украшенными абстрактным узором. В углу кухни висел обычный деревенский умывальник с деревянным соском, две комнаты были обставлены совершенно нормальной мебелью, на полу лежал совершенно нормальный ковер, явно недорогой и сильно вытертый, но все-таки ковер.

Аркадий достал из совершенно нормального серванта (только без стекол) прозрачную бутыль литра на два и три стакана.

- Тишка! - крикнул он куда-то в пространство. - Притащи из погреба огурчиков да сала… хотя…

- Я ем сало, - сообщил Усман. - Запрет пророка на свинину носит не этический, а гигиенический характер. В жарком климате сало быстро портится, а здесь его употребление ничем не грозит.

- Значит, вы не относитесь к ортодоксальным мусульманам? - спросил Аркадий.

- Нет, - ответил Усман, - я ваххабит.

- Как интересно! - воскликнул Аркадий. - Вы относитесь к суннитской ветви или шиитской?

- Ни то ни другое.

- Неужели исмаилит?

- Нет, - Усман усмехнулся, - гашиш я не курю. Учение аль-Ваххаба… послушайте, неужели вам и впрямь все это интересно?

Аркадий засмеялся.

- Честно говоря, нет. Гораздо больше меня интересуют другие вопросы. Например, ваша кулеврина. Она почти не дает отдачи, как такое может быть?

- Я не инженер, - пожал плечами Усман.

- Жаль. А идея напихать порох внутрь ядра очень даже хороша. Только как получается, что ядро не взрывается в стволе?

- Я не знаю, я же не инженер.

- Очень жаль. Тогда я не буду спрашивать вас, зачем на вашей пищали закреплен такой странный рожок в нижней части. Хотя… позвольте, я сделаю предположение… нет, тогда должен быть еще один рожок с порохом. Ладно, давайте не будем ждать Тишку и выпьем за знакомство… простите, Усман, вам, наверное…

- Наливайте, - махнул рукой Усман. - Пророк дозволяет употребление запретного в лечебных целях. Я довольно сильно замерз.

- Значит, вы скорее суннит, чем шиит.

- Да, - согласился Усман, - я скорее суннит, чем шиит.

Мы выпили, после чего Усман решительно отставил стакан в сторону.

- Дальнейшее - грех, - заявил он.

Тощий мальчонка лет четырнадцати притащил кадку с солеными огурцами и нехилый шмоток сала, и мы закусили. Через соседнюю комнату прошмыгнула какая-то женщина, на кухне загремели кастрюли и вскоре оттуда потянуло запахом чего-то съестного и довольно вкусного. Я ощутил, как водка (неплохая водка, кстати!) начала помаленьку разогревать внутренности. Оказывается, я здорово продрог.

- Хорошо вы здесь устроились, - проговорил Усман, задумчиво осматривая интерьер. - И не скажешь, что все это в лесу.

- Вся Россия в лесу, - ответил Аркадий, - и почему мой дом должен быть беднее, чем подворье какого-нибудь князя в Москве? Я ведь тоже в некотором роде князь.

- Лесной, - хихикнул я. Водка начинает действовать.

- Да, лесной князь, - согласился Аркадий, - так меня и называют мои разбойники. Впрочем, какие это разбойники… Мы ведь почти не грабим, только изредка, когда какой-нибудь отморозок пытается провезти товар без пошлины и без должной охраны. Я беру недорого, дешевле заплатить мне за спокойствие, чем монаху за сопровождение.

- А дорожная стража? - поинтересовался я.

- А что дорожная стража? Они в доле, я им плачу пятую часть и все довольны. На одно жалованье не больно-то и проживешь.

- Рэкет, - констатировал я и хихикнул.

- Чего? - не понял Аркадий.

- Так называется ваш бизнес в нашем мире, - пояснил Усман.

- Бизнес?

- Ну, род занятий.

- А, понятно. Кстати, вы не расскажете про свой мир?

- Давай, Сергей, - сказал Усман, - у тебя лучше получится.

И я начал рассказывать.

17.

В доме Аркадия нашлись книги по истории, которые сильно облегчили исследование вопроса. Вопрос, собственно, был прост - как случилось, что развитие наших миров пошло разными путями? Ответ тоже был прост.

В начале XIII века, через несколько лет после походов Чингисхана, один китайский философ открыл слово. На самом деле это совсем не слово, его только принято так называть, в моем родном мире слово в узком смысле назвали бы заклинанием, а в широком смысле - магией.

Слово может почти все. Можно из ничего сотворить тигра, который будет бродить в окрестных лесах и охранять поселение от непрошеных посетителей. Можно сотворить дракона, который будет летать по окрестностям, нападать на коров и всячески бесчинствовать. Можно остановить сердце живого врага или запустить сердце мертвого друга. Можно умереть, дав самому себе приказ воскреснуть через три дня. Христос знал слово и Мохаммед знал слово и Сиддхартха Гаутама знал слово, но раньше слово было уделом избранных, тех, кому всевышний доверил малую частичку своих знаний и своей мощи. Редко кто получал слово и никто, владеющий словом, не мог передать его своим ближним.

Все изменилось, когда неизвестный китаец открыл иероглиф. Обычный иероглиф, Аркадий нарисовал его, ничего особенного, закорючка как закорючка. Но этот иероглиф обладает уникальным свойством, отличающим его от всех других начертанных знаков. Человек, достигший определенного уровня просветления, правильно посмотрев на эту закорючку, получает что-то совершенно невероятное, что-то не от мира сего, какую-то силу, которая позволяет ему делать то, что раньше могли делать только пророки. Предотвратить землетрясение, остановить мор шелковичных гусениц, утопить вражеский флот, превратить императора из клинического идиота в толкового умного человека… много чего позволяет этот иероглиф.

Лет примерно сто иероглиф божественной благодати оставался самой большой тайной Поднебесной империи. Но тайны такого масштаба никогда не остаются тайнами навсегда, и уже в XIV веке арабские мудрецы пытались постичь силу пророка, часами вглядываясь в невнятную закорючку. Это не удалось никому, зато один просвещенный правитель по имени Улугбек обнаружил, что божественной благодатью обладает слово "Аллах", написанное арабскими буквами. Все дело в вере, предположил Улугбек, дело не в том, на что ты смотришь, дело в том, веришь ли ты в то, на что смотришь.

Улугбек стал пророком, но все его откровения были связаны с путями небесных светил, он почти не интересовался земной жизнью, полагая, что не следует без большой нужды вмешиваться в промысел Аллаха. Жанна д'Арк так не считала.

Точно неизвестно, где и как неграмотная девственница из эльзасской деревни Домреми получила слово. Вряд ли она смогла правильно прочесть слово "Аллах" и уж тем более невероятно, что ей довелось правильно взглянуть на соответствующий иероглиф. Возможно, она была первой, кто понял, что слово может дать простой христианский крест, а может, это и вправду было сатанинское искушение. Как бы то ни было, Жанна д'Арк получила слово и воспользовалась им наилучшим образом.

Слово Жанны было невероятно сильным. В бою вокруг нее вихрился охранный ветер, отклоняющий стрелы и даже камни, выпущенные из катапульт и требучетов. Самый сильный рыцарь, сошедшийся с ней врукопашную, внезапно терял все умение, отточенное годами тренировок, и не мог отбить ни одного удара. Если бы Жанна захотела, она смогла бы перерезать объединенную англо-бургундскую армию, как мясник режет баранов на бойне, но, что бы о ней не говорили, она не любила проливать кровь зазря. Английский король стоял перед Жанной на коленях и не знающий промаха меч крестьянки легонько касался его горла. Король принес клятву и английская армия покинула пределы Франции, рыцари Жанны вошли в Бургундию и предали ее огню и мечу, а Жанна получила новый титул - кровавая. Кто знает, как сложилась бы дальнейшая история Европы, если бы сила Жанны не исчезла в тот момент, когда Дофин лишил ее девственности. Жанну обвинили в колдовстве и предали инквизиции, и большинство историков сходятся в том, что это был наилучший выход из всех возможных.

Слово рождается верой. Если твоя вера с гору, ты сдвинешь гору, но редко кто может сдвинуть верой даже горчичное зерно. Трудно получить слово и особенно трудно получить сильное слово, способное не только помочь найти потерявшуюся иголку, но и дать тебе силы сделать что-то серьезное, что-то такое, что не под силу тому, кому слово неведомо.

В этот момент нас прервали. Тишка вбежал в горницу, сверкая выпученными глазами, и сообщил, что к замку приближаются двадцать монахов.

18.

Мы стояли плечом к плечу - я, Усман и Аркадий. Мы надеялись только на то, что мой амулет способен выдержать удар двадцати одновременно произнесенных святых слов. Если это не так, бой не имеет смысла, никакое оружие не может противостоять святому слову. Я не знаю, защищает ли крест только меня или он имеет какой-то радиус действия, но на всякий случай Усман стоял, вплотную прижавшись к моему правому боку, а Аркадий - к левому. Усман держал наготове автомат, Аркадий - массивный золотой крест.

- А что, - спросил я, - золотой крест лучше, чем серебряный?

- При прочих равных - да, - ответил Аркадий. - Для истинно верующего красота и богатство амулета не имеют значения, и в руках святого подвижника перекрещенные палки разят не хуже Креста Ивана Великого. Только среди нас нет святых подвижников.

- Что-нибудь чувствуешь? - спросил Усман.

- Ничего, - ответил Аркадий.

- Не пойму, - ответил я, - то ли что-то есть, то ли мерещится.

Усман тихо замурлыкал что-то арабское. Лонбоц хевбин сайтед ивиденс овво хесбиган. Аркадий вздрогнул и Усман заткнулся.

Миномет, который правильно называется не кулеврина, а мортира, стоял в полной готовности в десяти шагах от нас. На наскоро разложенном костерке накалялся железный прут, которым бородатый пушкарь в штопаной дубленке зажжет порох, когда будет нужно. У амбразур застыли стрельцы с пищалями, оказывается, слово "стрелец" здесь означает не род войск, а просто "стрелок", а "стрелок" здесь - тот, кто делает стрелы. Среди дубленок и зипунов выделялись камуфляжные кафтаны наших стрельцов, сейчас две группы воинов готовы плечом к плечу сражаться против общего врага. Если враг даст нам шанс.

На краю леса показался человек, он приближался неторопливым шагом и скоро через амбразуру стало видно, что это огромный лохматый амбал в серой монашеской рясе. Подойдя метров на сто, амбал разинул пасть и крикнул зычным басом:

- Аркашка!

Аркадий прошипел что-то неразборчивое, но явно нецензурное. Амбал не унимался:

- Аркашка! Выходи, подлый трус!

Аркадий решительно шагнул вперед и полез на частокол.

- Что надо? - крикнул он.

- Пускай твои люди открывают ворота, выходят и строятся здесь, сложив оружие. Тогда им сохранят жизнь. Слово митрополита.

Бородатый пушкарь, переворачивавший в костре раскаленный прут, вздрогнул и уронил его, а потом украдкой перекрестился. Видать, слово митрополита - это по местным меркам круто.

Аркадий слез с частокола и вернулся к нам. На него жалко было смотреть.

- Это конец, - прошептал он. - Слово митрополита…

Усман смачно сплюнул в снег и сделал два шага вперед.

- Я вашего митрополита… - пробормотал он, поднял автомат, так, чтобы снаружи не было видно ствола, и дернул предохранитель. Предохранитель дважды щелкнул. Усман тщательно прицелился и сделал одиночный выстрел, именно одиночный, а не парный.

Во лбу монаха расцвел алый цветок и монах рухнул наземь как подкошенный. Крест у меня на груди задергался, я прыгнул вперед, чтобы Усман не выпал из области действия амулета. Аркадий повторил мой прыжок. Крест успокаивающе замерцал и я понял, что для меня нет необходимости быть рядом с теми, кого я хочу защитить. Крест прикроет всех. Расстояние не играет роли, играет роль вникновение, - прошептал крест.

В воздухе запахло гарью. Я растерянно огляделся по сторонам, но не заметил ничего горящего.

- Стены поджигают, - выдохнул Аркадий, - сволочи.

Он сделал шаг в сторону, поднял крест и покрутился на месте, изображая радар.

- Не пойму, - простонал он, - они везде.

Я попытался обратиться к кресту, я попросил его сообщить, где враги, но крест проигнорировал мои попытки.

Поверх частокола появились первые языки пламени. Мокрое заснеженное дерево горело так, как будто его долго сушили, а потом положили в печку с трубой и поддувалом. Явное колдовство.

Теперь горела вся стена и в амбразуры ничего не было видно. Частокол излучал такой жар, что поневоле пришлось отступить.

Бойцы молились. Кто-то стоял на коленях, кто-то предпочитал совершать последнюю прижизненную беседу с всевышним стоя, подняв лицо к небу. Со стороны внутренних построек доносился женский плач, к которому примешивался детский. Врагу не сдается наш крейсер "Варяг"… блин!

Ворота рухнули. Еще несколько минут, и рухнет стена, и тогда мы будем как на ладони перед невидимым врагом. Аркадий засуетился, он начал кричать на солдат и они один за другим отвлекались от прощания с жизнью и начинали отступать к домам и амбарам. Пушкарь плюнул в костер и потащил мортиру куда-то назад.

- Надо отходить к домам, - сказал Аркадий, обращаясь к Усману, - сейчас рухнет стена.

- Зачем отходить? - спросил Усман. - Чтобы изжариться внутри?

- Они не смогут сжечь все! - воскликнул Аркадий. - То есть, если их и вправду двадцать, то смогут… но иначе все равно ничего не сделать! Не сдаваться же!

- Сергей, - обратился ко мне Усман, - каков радиус действия у твоего амулета?

- Дело не в расстоянии. Он прикрывает нас троих, это как минимум…

- Понятно, - сказал Усман, - пошли.

Он разбежался и прыгнул в огонь. Я последовал за ним.

Я промчался сквозь пламя, которое оказалось не таким уж и страшным, и совсем меня не обожгло, и вылетел на заснеженную поляну. В двух шагах валялся труп монаха с дырой во лбу, рядом стоял Усман, настороженно водивший стволом из стороны в сторону.

- Где они? - воскликнул он. - Ты их чувствуешь?

Я никого не чувствовал, я попытался обратиться к кресту, но он не ответил.

- Я не… - начал я и рухнул на спину.

Потому что в мою грудь ударила пуля.

Хорошо, что сейчас не лето. Будь сейчас лето, я надел бы бронежилет поверх остальной одежды и неизвестный стрелок, то есть, стрелец, стал бы целиться в голову, а не в грудь. Хотя, кто его знает, может, он и целился в голову, трудно метко стрелять из гладкоствольного ружья.

Над ухом гулко гавкнул подствольник и через две секунды лесную глушь огласил взрыв осколочной гранаты. Я поднял голову. Два-три неясных силуэта промелькнули между деревьями метрах в ста впереди, я полоснул короткой очередью и в воздух полетели хлопья снега и куски обломанных веток. А потом из леса донесся нестройный залп.

Над моим ухом просвистела пуля, именно просвистела, а не вжикнула, оказывается, пули, выпущенные из пищалей, не вжикают, а мелодично свистят. Я рухнул на землю, так и не успев встать.

Я повернул голову и увидел Усмана. Головы у него, можно сказать, не было. Крупнокалиберная пуля, попав в лицо, мало что оставляет от черепа, даже при низкой начальной скорости. Я громко выругался.

По-хорошему, сейчас надо отходить под защиту горящей стены, пока не последовал второй залп, хотя… сколько времени нужно, чтобы перезарядить пищаль? Я рванулся вперед со всех ног.

Интересно, откуда они стреляли? Кажется, вот отсюда, над ельником вьется легкий сероватый дымок. Хорошо, что бездымный порох здесь еще не изобретен. Как же до них добраться… пожалуй, что без пулемета их оттуда не выкурить. Пуля со смещенным центром тяжести - вещь хорошая, но густое сплетение ветвей отклоняет ее от курса почти так же надежно, как и броня, дай бог, чтобы одна пуля из рожка нашла свою цель. Нет, это не подходит. А если… выстрел будет трудным, но попробовать можно.

Я остановился, перевел дыхание и тщательно прицелился. Выстрел из подствольника, и снова вперед со всех ног. Могучая столетняя береза гулко вздрогнула всем стволом и с ее ветвей обрушилась целая лавина снега. Граната попала в ствол, сейчас посмотрим, куда она отлетела. Ага, отлетела она куда надо, вот она взорвалась и еловые ветки в одно мгновение стали из белых зелеными, лишившись нависшего на них снега. Короткая очередь вдогон, не на поражение, а чтобы напугать, чтобы вжались в снег и не стреляли.

Я начал петлять. В голове крутились обрывки фраз из какой-то научно-популярной книги. Раструб на стволе мушкета делался для ускорения процедуры заряжания. Мушкетеры вооружались шпагами, которые использовались для самообороны тогда, когда за время между залпами противник успевал подойти вплотную. В таких случаях первая шеренга обнажала шпаги, вторая спешно перезаряжалась, а потом первая шеренга по команде падала наземь, а вторая давала залп, который сметал все живое, потому что мушкет - это не только ружье, но и дробовик. Интересно, пищаль может стрелять дробью? Надеюсь, что нет. И раструбов на пищалях стрельцов я тоже не видел.

Ветви сомкнулись над моей головой. Я все еще жив, а это значит, что у меня появился шанс, пусть крохотный, но все-таки шанс. Только бы у них не было пистолетов! Если у них есть пистолеты, я труп. Черт бы побрал этот снег! На этом снегу от камуфляжа нет никакого толку и если стрельцы в маскхалатах…

Я увидел труп и понял, что стрельцы не в маскхалатах. Неплохо. А вот и следы… нет, эти следы ведут в другую сторону. Они что, уже обратились в бегство? А вот и другие следы… ну-ка, посмотрим…

Дальнейшее я плохо помню. Задыхаясь от недостатка воздуха, я носился по лесу, утопая в снегу, я стрелял из автомата и из подствольника, потом гранаты для подствольника кончились и настал черед ручных гранат. Потом кончились патроны в автомате, я отбросил его в сторону и вытащил пистолет, но он не понадобился, потому что все было уже кончено.

Как-то, не помню как, я вернулся к частоколу, который успел прогореть до основания и вся деревня теперь была как на ладони перед любым захватчиком. Разбойники смотрели на меня округлившимися глазами, некоторые крестились. Аркадий отправил бойцов осматривать окрестности, считать убитых, собирать раненых и трофеи. Я заметил перед собой стакан водки, который поднес кто-то из разбойников… Тишка… и немедленно выпил. Стало чуть-чуть лучше. А потом меня начало колбасить, так часто бывает после боя, а после такого боя, как сегодня, так бывает всегда.

Аркадий нервно курил… сигару… лучше, чем ничего, я обратился к нему хриплым голосом и немедленно получил требуемое. Сигара оказалась дерьмовая, я сразу закашлялся и долго не мог успокоиться. Водка попросилась назад, я выполнил ее просьбу и сознание прояснилось окончательно.

Я уничтожил двенадцать стрельцов. Двое из них еще живы, но характер ранений не оставлял сомнений в летальном исходе. Аркадий предложил раненым исповедаться, получил отказ и сделал короткий жест, оборвавший обе жизни. Нет, он лично не перерезал глотки раненым, это сделали другие разбойники.

Усман мертв. Я подошел к нему, постоял над телом, склонив голову, я хотел сказать какие-то умные слова, но ничего умного в голову не приходило. Но это неважно, ведь если душа Усмана где-то рядом, она поймет не только то, что я говорю, но и то, что я думаю. А думаю я, что Усман был совсем не плохим человеком, несмотря на то, что был ваххабитом и сражался против меня в Чечне. Я взял бы его в разведку, это без всякого сомнения.

Я опустился на колени и начал снимать с Усмана амуницию.

- Отдохни, - сказал Аркадий, неслышно подошедший сзади, - сегодня ты уже достаточно потрудился. Все сделают мои люди. Не бойся, они ничего не украдут, на это теперь никто не осмелится.

- Что, страшно стало? - спросил я хриплым голосом.

- Страшно, - легко согласился Аркадий. - Даже если не учитывать то, что на тебя не действует магия, твое оружие потрясающе эффективно. Если на поле боя нет священников, ты стоишь, по меньшей мере, десятка стрельцов. А если из таких, как ты, собрать десяток… никто не сможет им противостоять, кроме священников. Слушай, Сергей… как надлежит хоронить твоего друга?

Я напрягся и стал вспоминать, как надлежит хоронить мусульман.

- Без гроба, в одном саване. Похоронить надо сегодня, до заката. К могиле труп надо нести на руках, это должен делать самый близкий человек, то есть я. Над могилой надо прочитать стих из Корана… не получится, я ни одного не знаю. На памятнике вместо креста должен быть полумесяц рогами вверх. И еще, памятник нельзя подновлять после установки, потому что с этого момента над ним властен только Аллах.

- Памятника у него не будет, - заявил Аркадий, - не успеем поставить. Нам придется покинуть это место.

- Прямо сейчас?

- Нет, сегодня уже не успеем, тебе надо отдохнуть, а бойцам собрать вещи. Собирать придется много, потому что мы уходим навсегда.

- Почему?

- Потому что дней через пять здесь будет сто монахов и двести егерей. А если мы дрались со спецназом митрополита, то они будут здесь через три дня.

- Почему?

- Потому что в спецназе митрополита в каждом отряде есть связист.

- Связист?

- Есть особое слово, оно позволяет разговаривать на расстоянии. Его трудно получить, говорят, по всей России не больше двух сотен связистов. Если среди монахов есть связист, митрополит уже знает обо всем, что случилось. Нет нужды слать гонца.

- Понятно… Слушай, Аркадий, а ведь нам не обязательно запираться в крепости и держать осаду. Знаешь, что такое партизанская война?

- Знаю. Не пойдет. Митрополит не дурак, в следующем отряде будут егеря, а любой егерь снимет тебя с одного выстрела.

- Егеря - это кто, снайперы? Я имею ввиду, меткие стрелки…

- Стреляя с руки без упора, егерь попадает в глаз бегущему кабану с пятидесяти шагов.

- Понятно… Да, с такими ребятами мне одному не справиться. А сколько у тебя здесь разбойников?

- Какие же это разбойники?

- Ну, бойцов.

- Если считать только мужей, носящих оружие, то пятьдесят пять. С твоим отрядом - шестьдесят четыре. А что?

- Так, размышляю… Нет, оборону не удержать, даже по партизански. А если еще одного тигра создать?

- Думаешь, это так просто? Ты когда-нибудь пробовал колдовать? Шерхан, кстати, наверняка уже убит.

- У нас в мире колдовство не действует.

- Значит, не пробовал. Нет, Сергей, тигра мне сейчас не создать. Надо готовиться, по меньшей мере, две недели, а потом слово теряет силу на пару месяцев. Нет, у нас нет времени.

- Да уж. А куда уходить будем?

- Даже не знаю… На нас откроется такая охота… Может, тебе лучше сдаться? Только не в разбойный приказ, а самому митрополиту.

- Думаешь, это имеет смысл?

- Попробовать можно, Филарет пока в вероломстве не замечен, с ним можно договориться. Только как?

- Пробраться в Москву…

- Как? Дорожная стража…

- С двумя автоматами мы прорвемся через любой блокпост.

- Блокпост? Оригинальное выражение. Блокпост. Да, это красивее звучит, чем кордон. А что, можно попробовать. Только что будет с моими людьми?

- Пусть прячутся в лесах, вряд ли их переловят уже завтра.

- Завтра нет, а через неделю… Эх, лучше было бы попробовать договориться с этими монахами! Твой крест ничего не чувствует?

- Сейчас посмотрю… нет, ничего.

- Я тоже ничего не чувствую, видать, далеко убежали. Нет, переговоры не получатся, они слишком напуганы. Да, придется ехать в Москву, другого пути я не вижу. Иван, по-твоему - муж достойный?

- Я знаю его только пять дней. Пока ничего дурного не сделал.

- Я знаю его два года. По-моему, достойный муж.

- Тогда зачем спрашиваешь?

- Так, уточнить. Значит, ватагу оставляем на Ивана и прорываемся в Москву. Выступаем завтра на рассвете. Надо спешить, а то как бы снова снег не повалил…

- Повалит - твои люди уйдут от погони. Следы-то исчезнут.

- Если только митрополит на оборотней не расщедрится. Оборотни и через неделю запах человечий учуют. Под аршином снега. Да не кручинься ты! Чему быть, тому не миновать, положимся на волю божью. Ты, это… может, какое оружие нашим оставишь?

- Оружие, говоришь… два автомата - нам, к подствольникам только три гранаты осталось, пистолеты нам тоже пригодятся, хотя Стечкин…

- Какой еще Стечкин?

- У Усмана был пистолет системы Стечкина, очень хороший, но трудный в обращении - тяжелый и отдача сильная. Нет, он достанется тебе. Вряд ли ты сможешь попасть из него в цель, но хотя бы напугаешь противника. А что еще у нас осталось? Четыре ручные гранаты… одну можно оставить… нет, никакой пользы от нее не будет, только врага раздразнит. К тому же кидать ее нужно умеючи, а то сам себя осколками и посечешь.

- Понятно… Ладно, пусть молятся. Значит, что мне достается? Автомат и Стечкин?

- Да.

- Научишь меня обращаться с этим добром?

- Постараюсь. Только патроны тратить нельзя, их слишком мало.

- Патроны?

- Ну да, патроны. Порох и пуля в одном флаконе.

- Флаконе? А, понял! Этот рожок на автомате…

- Да, в нем патроны. Там внизу пружина, она подает патроны в ствол по одному.

- Гениально! Ты быстро нажимаешь на спусковой крючок и они по одному выстреливаются… а как курок взводится?

- Автоматически, там сверху от ствола специальная трубка с поршнем, в нее отводится часть пороховых газов. И нет нужды быстро нажимать на спусковой крючок, ты просто нажимаешь его и не отпускаешь.

- Здорово придумано! У вас все пищали такие?

- Не все. Есть еще карабины для охоты, снайперские винтовки для егерей, если по-вашему, пулеметы еще есть, это вроде автомата, только больше и тяжелее, чтобы стрелять с упора.

- Ты умеешь делать оружие?

- Я солдат, а не оружейник.

- Ничего, покажем автомат московским мастерам, они разберутся.

- Не думаю, что у вас умеют варить сталь надлежащего качества.

- Да? А если… нет, ствол разорвет. Ничего, мастера все равно что-нибудь придумают. В ремесленных делах самое главное - понять идею, а если знаешь, что что-то в принципе возможно, все остальное - вопрос времени. Пусть оружейники не смогут сделать такой же хороший автомат, как у тебя, но какой-то они сделают автомат, а даже какой-то автомат гораздо лучше, чем обычная пищаль.

- А откуда они возьмут бездымный порох?

- Возьмут обычный.

- Он слабее.

- Положат больше.

- А капсюль?

- А это еще что такое?

- Кристаллик на дне гильзы с порохом. Дает искру при прокалывании.

- Мастера на то и мастера, чтобы что-нибудь придумать. Нет, ну не идиотство ли - у тебя в руках оружие, способное изменить судьбу мира, а мы спасаем собственные шкуры только из-за того, что у судейских дьяков не хватило мозгов понять, с чем они столкнулись. Непонятное проще всего истреблять, так почти всегда и происходит, только ничего хорошего из этого обычно не получается.

- Кончай философию. Пойдем, перекусим, а потом я хотел бы дочитать, что случилось в вашем мире после Жанны д'Арк.

19.

Сергий Радонежский не просто благословил объединенное войско всея Руси, но и отправился вместе с ним в заокские степи и на Куликовом поле не нашлось силы, способной противостоять сильнейшему боевому магу со времен пророка Мухаммеда. Вначале удача сопутствовала Мамаю, хорватские наемники, построившись свиньей, прорвали русский строй на левом фланге и открыли дорогу татарской коннице, которая вышла в тыл русской фаланге и, двигаясь вдоль берега Дона, уже завершала окружение. Но резерв, скрытый в безымянной дубовой роще, стал для татар смертельным сюрпризом. Святой Сергий поднял из могил всех русских воинов, убитых татарами за последние сто лет в радиусе примерно пятидесяти верст, и полутора тысяч зомби оказалось достаточно, чтобы обратить суеверных татар в паническое бегство. А потом в дело вступил резервный полк воеводы Боброка и отступающая армия татар превратилась в неуправляемую толпу. К вечеру все было кончено.

Двумя годами спустя Сергий повторил тот же трюк под стенами Москвы и хан Тохтамыш признал независимость Московского княжества. А потом был совместный русско-татарский поход на Киев, а еще через несколько лет Сергий поднимал зомби для Тохтамыша, когда ужасный Тамерлан вторгся в приволжские степи. Через сто лет Русь и Орда объединились по личной унии.

Открытие Америки произошло точно в срок. Через сколько-то лет Кортес высадился в Мексике, и его пушки и монахи быстро положили конец империи Монтесумы. Еще через сколько-то лет его подвиг повторил Писарро, а потом Европу захлестнула инфляция и ученые мужи с удивлением обнаружили, что халявное золото из колоний приносит не только пользу, но и вред.

Первый царь всея Руси Иван Святой имел сильнейшее слово, он лично шел впереди войска на штурм Полоцкой крепости и стены рушились под его взглядом. Ливонский орден был разгромлен за одно лето, а на следующее лето Польша и Швеция прислали гонцов просить мира. Интересно, что в этом мире опричнины не было, Иван Святой не нуждался в репрессиях, чтобы установить непререкаемую власть. И никто не называл его грозным.

После смерти Ивана имела место большая смута, но она так и не переросла в анархию, хотя династия Рюриковичей все-таки пресеклась.

Тем временем в Европе божий человек по имени Ян Гус, получив слово, нарушил клятву священника, но почему-то кара божья его не настигла, и, что еще более странно, слово Гуса не утратило силу после клятвопреступления. Гус считал, что слово дано богом не избранным, а каждому, и он давал слово любому, способному его уразуметь. В Европе начал разгораться огонь мировой войны.

Чехия вышла из состава Священной Римской империи. Одноглазый маршал Ян Жижка выходил перед войском, вздевал руки в молитвенном жесте и воздух перед ним формировал ползучий огненный щит, сметающий вражеское воинство, как исполинская коса. Войско гуситов приближалось к Мюнхену и, казалось, не было силы, способной им противостоять.

Но такая сила нашлась. Спешно организованный орден Иисуса объединил в себе фанатичных монахов, готовых на все ради того, чтобы истинная католическая вера торжествовала во всем мире. Каждый иезуит имел слово, а во главе ордена стояли сильнейшие маги цивилизованного мира Игнатий Лойола и Леонардо да Винчи. Последний вошел в историю как человек, впервые сумевший вложить часть своей силы в неодушевленную вещь, боевые амулеты, сотворенные Леонардо, наводили ужас на современников. Самым страшным творением Леонардо была загадочная Мона Лиза, про которую достоверно известно лишь то, что с ее помощью были убиты Ян Жижка и Томас Мюнцер. Говорят, что безнаказанно смотреть на Мону Лизу мог только тот, кто заранее удостоился особого благословения, являющегося противоядием к злым чарам, наполняющим амулет, а все остальные, узрев Мону Лизу, уходили неизвестно куда и никогда не возвращались. Ян Жижка, например, покинул бренный мир, выйдя из своего походного шатра с лопухом в руке, часовые видели, как он скрылся в лесу, но никто и никогда не видел его после этого. Воины прочесывали лес всю ночь, но не нашли никаких следов полководца.

Монахи-иезуиты наводили ужас на Европу более ста лет и их методы в моем мире назвали бы террористическими. Тем не менее, пожар войны был потушен, уцелевшие протестанты нашли приют при дворе шведского короля, но они больше не горели желанием оделить святым словом каждого нищего. Некто Мартин Лютер стал первосвященником всей Скандинавии, гордые викинги перестали платить папскую десятину, но это было все, чего реформация сумела добиться в этом мире.

Божье слово пошло России на пользу. Ни Стенька Разин, ни Емелька Пугачев не вошли в историю. Реформы патриарха Никона вызвали раскол, но спецназ митрополита быстро расправился со староверами. Боевые роты, организованные Иваном Святым при каждом монастыре, стали грозной силой, которой мог противостоять только спецназ Папы Римского, да шахиды Пророка.

К концу XVIII века в состав России вошли Белоруссия, Украина, Молдавия, Восточная Пруссия, Финляндия и большая часть Польши. В 1795 году совместный поход французского маршала Наполеона Бонапарта и русского архивоеводы Александра Суворова положил конец владычеству ереси на севере Европы. Шведское королевство вошло в состав Российской Империи на правах вассала, Норвегия и Дания попали под протекторат Папы Римского, позже там возникли независимые королевства. Последним оплотом протестантизма в Европе оставалась Исландия, но она была слишком далеко, чтобы серьезно относиться к царящей там ереси.

Едва протестантизм был разгромлен, на поле брани на поле брани сошлись на поле брани. В 1803 году началась вторая мировая война, она длилась всего два года, но за это время успела унести три миллиона жизней, а по некоторым данным, и четыре. Только в Йенской бойне с обеих сторон полегло почти миллион солдат и офицеров. На плоту посреди Немана был заключен почетный мир, война закончилась вничью и оказалось, что все было зря.

Промышленная революция не состоялась. Не было ни диктатуры Кромвеля, ни Великой Французской революции, ни волны восстаний 1848 года. Как ни странно, Маркс и Энгельс отметились и в этом мире, они опубликовали "Манифест царства божьего", после чего исчезли при загадочных обстоятельствах, заставляющих предположить, что без иезуитов здесь не обошлось.

В середине XIX века католики и мусульмане, объединившись на короткое время, атаковали православный мир, но не добились никаких успехов. Русский патриархат перешел в контрнаступление, был объявлен крестовый поход против нечестивых, и к 1900 году Российская Империя контролировала Румынию, Болгарию, Закавказье, Иран, Монголию и Манчжурию. Западный мир был слишком занят распространением своего влияния на Азию и Африку, мусульмане никак не могли объединиться вокруг общего лидера, новые центры цивилизации в Североамериканских Соединенных Штатах и Японии еще не успели сформироваться, и Россия стала сильнейшей мировой державой.

ХХ век принес проблемы. На Дальнем Востоке сформировалась Японская держава, которая уже откусила от Российской империи недавно завоеванную Манчжурию. А потом объединенное европейское войско двинулось на восток и началась третья мировая война.

Этого уже не было в книгах, это уже новейшая история, и Аркадий не смог сказать ничего дельного по поводу последних событий. В этом мире нет ни газет, ни каких-либо других средств массовой информации, они просто не нужны, когда грамоте обучены только два человека из ста. По косвенным данным, на западных рубежах империи идет вялая позиционная война, а кто побеждает и кто проигрывает, простому человеку не понять.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ДОРОГА К ХРАМУ

1.

С погодой творится что-то ненормальное, за ночь температура повысилась градусов до пяти выше нуля и продолжает расти. Аркадий говорит, что такое бывает после массированного применения боевого волшебства.

Снег тает и лес на глазах превращается в непролазную хлябь. К полудню болото станет абсолютно непроходимым, а это значит, что у разбойников Аркадия появился крохотный шанс оторваться от погони. Как я и предполагал, к тайной базе Аркадия ведет и другой путь, но этот путь неизвестен даже в Михайловке. Только те разбойники, что отваживаются принести смертную клятву, знают, как можно быстро выбраться в большой мир из маленького лесного княжества.

Иван принес целых две смертных клятвы: одну - что никому расскажет о коротком пути, а вторую - что будет, не щадя живота своего, заботиться о порученной ему ватаге. А потом Иван получил одну ручную гранату (на всякий случай) и мы отправились в путь.

Примерно через час наши пути разошлись. Аркадий благословил своих разбойников, я благословил Ивана и его стрельцов, и караван углубился в чащобу, а мы с Аркадием отправились в долгий путь по тайным тропинкам вокруг болота. Я сильно удивился, когда Иван попросил благословения, на мой язык уже напрашивались нецензурные слова, но Аркадий толкнул меня в бок и шепнул, что здесь так принято. Я произнес глупые и бессмысленные слова, но крест на груди толкнул меня и я понял, что эти слова не такие уж глупые и бессмысленные.

Оказывается, верховая езда - не такое трудное дело, как казалось мне раньше. Я поделился этой мыслью с Аркадием, но он сказал, чтобы я не обольщался, что уже к вечеру мои бедра будут болеть, а завтра моя походка будет такая, как будто меня только что изнасиловали самым извращенным образом.

- Когда выберемся на тракт и перейдем на рысь, - сказал Аркадий, - мало тебе не покажется. Но не волнуйся, через неделю тебе будет казаться, что ты уже настоящий всадник, а еще через полгода ты действительно станешь настоящим всадником.

Я поменялся одеждой с Устином, из всех моих новых товарищей он ближе всего подходит ко мне по размерам. Сейчас я одет как крестьянин - штопаная дубленка, вытертая меховая шапка, домотканые холщовые штаны, кирзовые сапоги с портянками, овчинные рукавицы заткнуты за широкий кожаный ремень, потому что сейчас слишком тепло, чтобы надевать их на руки. Я хотел снять и шапку, но Аркадий решительно воспротивился, он сказал, что здесь это не принято, что без шапки ходят только совсем нищие бродяги и что лучше ходить босиком, чем без шапки.

- А что вы носите летом? - поинтересовался я.

- Картузы, - лаконично ответил Аркадий.

В общем, я оставил попытки раздеться и мрачно прел в застегнутой дубленке, которая никогда не подвергалась химчистке за все время существования. Расстегивать ее нельзя, потому что тогда станет виден бронежилет, который на здешнем диалекте называется "кираса". Пистолет был подвязан особой петлей к поле дубленки изнутри, автомат привязан к седлу и замаскирован сверху куском рогожи. Плохая маскировка, уже со ста метров видно, что под рогожей скрыто оружие, но лучше все равно ничего не придумаешь.

Лучше бы нам было одеться как стрельцы или купеческие приказчики, но у Аркадия не нашлось такой одежды, которая подошла бы мне по размеру. Я всегда считал, что мой рост составляет совсем немного больше среднего, но в этом мире я выгляжу настоящим великаном. Об акселерации здесь и не слыхивали.

А самое противное в моем нынешнем положении - это то, что Устин, похоже, мылся не чаще раза в месяц и вся его одежда провоняла густым крестьянским потом. Кстати, оказывается, лошадиный пот пахнет почти так же, как и человеческий, и стоит только на мгновение прикрыть глаза, как сразу же в голову приходит непрошеная мысль "где-то здесь прячется бомж".

За час до полудня мы были в Михайловке. На первый взгляд, в деревне все было нормально, но чем ближе мы подъезжали к деревне, тем мрачнее становился Аркадий. К Михайловке вела торная дорога, но мы загодя съехали с нее, стараясь как можно ближе подъехать к домам, не покидая прикрытия леса. Когда деревня была уже напротив и пробираться дальше по опушке стало бессмысленно, Аркадий вытащил из-под дубленки золотой крест и закрутился на месте, как будто он вместе с конем был радаром, а крест - антенной.

- Не понимаю, - пробормотал Аркадий, - то ли там нет ни одной живой души, то ли в домах укрылись монахи, прикрытые святой занавесью.

- Святая занавесь - это заклинание такое? - догадался я.

Аркадий рассеянно кивнул.

- Сколько у нас патронов? - спросил он. Как будто сам не знает.

- Сто двадцать к автомату и пятьдесят восемь к пистолету, - ответил я.

Аркадий наклонился и вытащил автомат из-под рогожи.

- Стой! - крикнул я. - Лучше стреляй из пистолета.

- Но к нему меньше патронов, - возразил Аркадий.

- Патроны к автомату расходуются быстрее. Давай, доставай пистолет. Отсоединяешь кобуру-приклад, снимаешь пистолет с предохранителя, он слева, под твоим большим пальцем, это удобнее делать левой рукой, взводишь курок, поднимаешь вверх и стреляешь.

- Лучше ты, - сказал Аркадий, - а я сосредоточусь на кресте.

Он попытался передать мне свой пистолет, но я остановил его гневным возгласом:

- Стой!

Аркадий непонимающе замер. Я выдохнул, вдохнул и медленно произнес:

- Никогда не передавай пистолет другому, не поставив на предохранитель. И не направляй его на меня! Вот так. Давай, сосредоточивайся на своем кресте.

Аркадий прошептал краткую молитву и сосредоточился на кресте. Я выстрелил, Аркадий пошептал губами и облегченно выдохнул:

- И вправду никого. Никакого чувственного всплеска, даже скотины не ощущается. Не нравится мне все это…

Минут через десять мы были в деревне, а потом я увидел… Нет, я не кисейная барышня, в Чечне я повидал всякого, мне приходилось и устраивать пленным момент истины, и прокладывать автоматной очередью дорогу в толпе женщин и детей, пытающейся отделить преследуемого боевика от погони. Но такого я не видел даже там.

Все обитатели Михайловки лежали напротив Тимофеевой палаты, аккуратно разложенные в три ряда. Голова каждого была аккуратно отделена от тела. Здесь были все, начиная от самого Тимофея и заканчивая грудными младенцами.

- Никого не пощадили, - пробормотал Аркадий, снял шапку и рассеянно перекрестился.

- Но за что? - сипло выдохнул я.

- На всякий случай. Для воспитания. И еще как месть за своих.

- Которых я в лесу положил? А почему детей? Какое они имеют отношение ко всему, что случилось?

- Ты пережидал метель в доме Тимофея. Они помогали тебе. Ты преступник. Они виноваты. Или в твоем мире не так?

- В моем мире закон не имеет обратной силы. Когда они помогали мне, я еще не был преступником. И вообще… дети-то в чем виноваты?

- Дети - ни в чем, - согласился Аркадий. - Убийство детей - жест милосердия, им все равно не выжить без матерей. Так что это не грех, это в порядке вещей.

- А в чем виноваты матери?

- Ни в чем, виноваты их мужья. Это закон - за убийство монаха наказывается вся деревня.

- Но монаха убил я!

- Ты убил его на их земле. Не всегда за преступление отвечает тот, кто его совершил, часто отвечает тот, кто оказался в ненужном месте в ненужное время. Кроме того, я не думаю, что их наказали за убийство того, первого монаха. Трупы совсем свежие, скорее это оттягивались те, которых ты разогнал вчера.

- Нам надо было выехать немедленно, еще вчера!

- Это ничего не изменило бы, эта деревня была обречена, рано или поздно карательный отряд все равно пришел бы к ним. Крестьяне привязаны к земле, они не могут просто так взять и уйти.

- Да, я понимаю, крепостное право. Его ведь у вас так и не отменили?

- Крепостное право здесь ни при чем! Как ты представляешь себе толпу крестьян, которые переезжают с места на место? У них не хватит лошадей, чтобы перевезти столько, сколько нужно, чтобы не умереть на новом месте от голода. Особенно зимой. К тому же, они доберутся только до ближайшего поста дорожной стражи.

- Но как же твои разбойники… то есть, твои крестьяне?

- Они изменили свой образ жизни, они встали вне закона и любой стражник вправе их убить. Более того, любой стражник обязан оборвать жизнь беглого холопа при первой же встрече. Местная дорожная стража предпочитает закрывать глаза на моих людей, ведь если их не станет, стражники лишатся прибавки к жалованью… нет, Сергей, мои люди так же ходят под богом, как и все.

- Монахи не есть бог!

- А кто есть бог?

- Откуда я знаю? Знаешь, когда я последний раз был в церкви?

- Бог не есть церковь. Ибо сказано… как там… короче, истинная вера внутри и не видна постороннему взгляду, а все, что видно - либо отблеск, либо лицемерие и фарисейство.

- Хрен с ним, с фарисейством. Что делать будем?

- Дальше поедем.

- А эти?

- А что эти? Не хоронить же их! Очнись, Сергей! У нас нет времени, нам надо торопиться в Москву. Чем быстрее мы выберемся из этих краев, тем позже на нас начнется облава.

- Сдается мне, что она уже началась.

- Это еще только цветочки. Поехали!

И мы поехали.

2.

День прошел без приключений. В какой-то момент загадочный крест на моей груди зашевелился, как будто предупреждал о неведомой опасности, я сказал об этом Аркадию, тот долго бормотал заклинания, тыкая золотым крестом в разные стороны, но эти заклинания не принесли никакого результата. Видать, тревога была ложной.

Дорога размокла, лошади плелись шагом, непрестанно оскальзываясь, и при всем желании мы так и не смогли покрыть за день больше тридцати километров, из которых десять были потрачены на то, чтобы выбраться на тракт.

Путешественников на тракте было мало и это неудивительно, если посмотреть на календарь. В моем мире, где все магистральные дороги залиты асфальтом уже добрую сотню лет, люди давно успели позабыть, что такое осенняя распутица. Здесь это помнят. За целый день нас никто не обогнал, а навстречу попалось всего две группы всадников, в одной было два человека, в другой - три. Это были молодые дворяне при саблях и пистолетах, они настороженно косились на двух смердов на подозрительно хороших лошадях, но никто из них не рискнул поинтересоваться, что мы делаем на большой дороге в добром десятке верст от ближайшего населенного пункта. Может, и хорошо, что наши автоматы так плохо замаскированы, иначе пришлось бы потратить время и патроны на ненужные стычки. А так, увидев под рогожей странную выпуклость, оценив ее очертания и мысленно представив себе обрез пищали, юные дворяне старательно отворачивались, мы отъезжали на обочину, вежливо уступая дорогу благородным господам, после чего и мы, и они спокойно продолжали путешествие.

В распутице есть и свои достоинства, Аркадий предупреждал, что к вечеру у меня будут сильно болеть бедра, но вечер настал, а никаких неприятных ощущений все еще не нет. Но, наверное, лучше бы погода была нормальной для этого времени года. Тогда у меня болели бы ноги, но заночевали бы мы не в Шараповом Яме, а в Подольске или даже в Щербинке.

Постоялый двор Шарапова Яма напомнил мне "Гарцующего пони" из голливудской экранизации "Властелина колец". Такое же покосившееся бревенчатое здание, тот же сумеречный полумрак, те же неясные силуэты, снующие во тьме от конюшни к трактиру и обратно. Я остался с лошадьми, а Аркадий пошел договариваться о комнате.

Когда мы подъезжали к Яму, я выразил сомнение в том, стоит ли останавливаться на ночлег в официальном, если можно так сказать, заведении. Аркадий ответил, что сейчас не май месяц, а ноябрь, и полевая ночевка в это время года - не самый приятный способ провести время.

- В моем мире, - сказал я на это, - на всех больших дорогах через каждые пятьдесят верст стоят посты дорожной стражи, а в каждой гостинице имеется по крайней мере один стражник, в чьи обязанности входит докладывать о подозрительных гостях.

- Справимся, - отмахнулся Аркадий. - Пара монет кому надо решит любые проблемы, кроме того, здесь меня знают в лицо. Хозяин этого двора сволочь, но не дурак, он понимает, что случится с его заведением, если мне не понравится, как здесь со мной обошлись.

- А что случится?

- Сейчас - ничего. Только он еще не знает, что монахи согнали моих людей с насиженного места. А если бы их не согнали, они обязательно отомстили бы за своего князя. Кроме того, не забывай, у меня есть слово. Одна молитва, и конюшня вспыхнет, как береста в печи.

Чтобы не дразнить случайные взгляды, еще на подъезде к Яму автоматы и гранаты перекочевали в объемистый сверток, притороченный к крупу моего коня. Под дубленкой ждал своего часа пистолет, но я надеюсь, что его час настанет не сегодня. Судя по тому, по какой широкой дуге обходят меня другие посетители постоялого двора, можно надеяться, что никто из них не отважится выяснить, что именно хранится в загадочном свертке.

Хорошо, что, вернувшись из армии, я отрастил бороду. За все время пребывания в этом мире я не встретил ни одного бритого лица, видимо, указ Петра Первого о брадобритии так и не коснулся этих краев. С другой стороны, нехорошо, что моя борода такая короткая и так аккуратно подстрижена, потому что из-за этого мое лицо сразу бросается в глаза. Наверное, именно поэтому я вызываю такое беспокойство - по одежде крестьянин, а по облику совсем даже нет. Интересно, за кого меня принимают - за разбойника, переодетого стражника или дикого монаха?

Аркадий вернулся быстро, выглядел он довольным и от него ощутимо попахивало спиртным.

- Расседлывай коня, - отрывисто бросил он, - я обо всем договорился, Васька Косой меня еще помнит. Даже странно, столько лет прошло… Короче, наша комната последняя по коридору на втором этаже, за жилье Васька денег не взял, за счет заведения, говорит. Боится, засранец, даже клятву потребовал.

- Какую клятву?

- До завтрашнего утра я не должен никому причинять зла, если меня к тому не принудят. Боялся, гаденыш, что я к нему по делу приехал, а как я поклялся, так он аж просиял, даже обещал мимо поста провести. И еще спрашивал, не нужно ли мне продать чего или склад арендовать. Думает, паршивец, что мы с тобой на большое дело едем. В общем-то, он прав, дело и впрямь большое, - Аркадий хихикнул.

- А если ты клятву нарушишь, твое слово потеряет силу?

- Ну да, а как же иначе? Что ты так долго возишься? Дай, я сам, вот смотри, как седло снимается. В следующий раз сам будешь делать. Давай, хватай тюк, пошли.

3.

Ужин нам принесли в комнату, Аркадий резонно рассудил, что оставлять тюк с автоматами без присмотра не стоит, а ужинать по отдельности неинтересно. Думаю, это вызвало определенное любопытство среди трактирной прислуги - крестьяне поселились в комнате, а не на сеновале, и даже затребовали ужин в комнату, прямо как господа. Интересно, что они подумают, когда завтра нам принесут другую одежду, более гармонирующую с нашими лошадьми.

Гостеприимство Васьки Косого ограничилось бесплатной комнатой, за ужин он срубил по полной программе, а за одежду, платье, как здесь говорят, Аркадий переплатил, самое меньшее, втрое. А если учесть, что половина комнат на постоялом дворе в это время года пустует, хозяин заведения явно не остался внакладе.

Ночь прошла спокойно, никто не пытался ни вломиться к нам, ни проникнуть по-воровски, все было тихо. Может, Аркадий зря тревожился?

Утром посыльный мальчишка доставил новое платье, Аркадий расплатился и из комнаты вышли не два крестьянина, а два купеческих приказчика, один постарше и поглавнее, а другой помоложе, с укороченной для форсу бородой. Если не помнить, в каком виде мы вчера здесь появились, не заметно совершенно ничего подозрительного. А если помнить, тоже ничего страшного, надо только не показать странным попутчикам, что ты помнишь, в каком виде они представали вчера, и тогда можно не бояться, что на тебя падет гнев разбойников. В общем, пока Аркадий навьючивал груз на конскую спину, а я неумело помогал ему, наши соседи по конюшне старательно отводили глаза, смотря куда угодно, но только не в нашу сторону, и преувеличенно громко обсуждали какие-то мелкие и незначительные дела и проблемы. А потом мы уехали, и многие вздохнули с облегчением.

4.

Пост дорожной стражи мы проехали легко. Мальчишка из прислуги Васьки Косого подошел к домику с вывеской в виде щита и меча, что-то сказал стрельцу в камуфляжном кафтане, что-то маленькое переместилось из руки мальчика в руку стрельца, а затем мальчик развернулся и побрел обратно, а стрелец вспомнил что-то важное, заторопился и скрылся в домике. Мы проехали мимо, никто нас не остановил и даже не окликнул.

- Хорошо проскочили, чисто, - констатировал Аркадий, - дальше будет труднее, в Подольске я уже никого не знаю. Еще грязь эта…

Грязь по-прежнему оставалась проблемой. Температура поднялась градусов до восьми и в воздухе запахло весной, как будто ноябрь-месяц чудесным образом превратился в апрель. Снег стаял почти весь, завтра, должно быть, лужи начнут подсыхать, но сегодня нечего и думать о том, чтобы пустить лошадей рысью. Печально, но, как здесь говорят, все в руках божьих.

Сегодня путников на тракте стало еще меньше, чем вчера, за целый день нам встретился только один всадник, Аркадий сказал, что это был государев гонец, если судить по одежде. Надо полагать, что те путники, которых не подгоняли совсем неотложные дела, благоразумно предпочли переждать распутицу, отложив путешествие на более подходящее время.

- Докуда сегодня доехать успеем? - спросил я.

- До Подольска, - ответил Аркадий, - в лучшем случае до Щербинки. Только в Подольске придется нелегко. Подорожной у нас нет, а тот же трюк, что в Яме, там не пройдет, это уже не мои владения. Боюсь, придется драться.

- Со стражниками?

- А с кем же еще? А в Подольске не просто пост, там целая рота стоит. Один-два монаха… скорее один, чем два, недавно, говорят, среди них тоже мобилизация была. Вся надежда на твой амулет да на мое слово. Или попробовать… нет, лучше постараться обойтись без стрельбы, незачем губить невинные души, да и патронов у нас мало. А с другой стороны, перед настоящим делом незнакомое оружие надо бы опробовать…

- Автомат - очень простое оружие, - я попытался успокоить Аркадия, - им может пользоваться даже необученный боец. Главное - не жалеть патронов, стрелять на опережение, да не забывать прерывать очереди. Самая лучшая очередь - на четыре патрона, наводишь дуло на противника и полосуешь его наискось не целясь, хоть одна пуля да найдет цель.

- Знаю, ты уже говорил… а все равно на душе неспокойно. Твой крест ничего не чувствует?

- Нет.

- Мой тоже. А в душе что-то свербит. И зачем я только с тобой связался…

- Извини, Аркадий, но что тебе оставалось? Сдаться монахам? Или принять бой с моими стрельцами? Мы с Усманом перебили бы половину гарнизона.

- Ты прав, Сергей, ничего мне не оставалось, все сущее в руках божьих и я не исключение. Как думаешь, дойдем до Москвы?

- А сам-то как думаешь?

- Даже не берусь судить. С одной стороны, шансов вроде как нет. С другой стороны, если у нас слово есть, а у врага, считай, нет, так это вроде как у них шансов нет. Только слово у меня не особенно сильное, тигра мне уже никогда больше не сотворить. Я тогда, собственно, дракона хотел сотворить, только вовремя понял, что сил не хватит, пришлось на ходу молитву менять, вот и получился тигр. Жалко его…

- Тигра жалко, а людей еще жальче.

- Все мы в руках божьих, и повернется все так, как ему угодно, а не по нашему хотению. Ежели возжелает господь, чтобы мы дошли, значит, дойдем, а нет - так не дойдем. Или дойдем, но не сумеем ничего. Может, мне слово до конца приберечь?

- Тебе виднее. Мне думается, мы и без слова должны прорваться. Только где будем в Подольске на ночлег устраиваться?

- Это как раз легче легкого. Найдем какие-нибудь трущобы погрязнее, там и устроимся.

- А не получится так, что проснемся мы, а коней поминай как звали?

- Да ты что! На два креста никакой лихой человек не попрет, это как на медведя с одним ножом и без рогатины. На худой конец, можно смертную клятву потребовать.

- А что, если смертную клятву нарушить, то умрешь?

- Скорее всего. Бывает, что некоторые не умирают, считается, что бог их простил. Но это редко бывает и чаще всего тогда, когда клятву нельзя не нарушить. Ну, например, если поклялся не причинять вреда кому-то, а этот кто-то на тебя с ножом попер. Или если клятву нарушил нечаянно, по неосторожности. Иногда, впрочем, бог и за это карает, но случается, что и не карает. А в твоем мире, что, клятвы не действуют?

- Как сказать… считается, что нарушать обещание нехорошо, но если нарушишь, ничего страшного обычно не происходит. Так, совесть мучает…

- Хорошо вам… Что-то не понимаю я, почему до сих пор никакой суеты на дороге не наблюдается?

- А почему должна быть суета? Если у монахов связиста не было, значит, они гонца послали, а гонец до Москвы еще не доехал, сам видишь, какая дорога.

- Все равно суета должна быть. Не могли стрельцы все разом за ватагой погнаться, кого-то должны были в Михайловке оставить. И в Шараповом Яме должны были разговоры идти, не каждый же день монахи со стрельцами по тракту шастают.

- Ты вроде говорил, недавно мобилизация была.

- Была… может, ты и прав, может, действительно, все подумали, что этот отряд на войну собрался. Но все равно неправильно это.

- Думаешь, за нами следят?

- Нет, не следят. Такие вещи мой крест четко улавливает, да я и без креста могу слежку обнаружить, мое слово это позволяет. Предчувствие у меня какое-то…

- Неопределенное?

- Да, неопределенное. Ладно, нечего сейчас грузиться, чему быть, того не миновать.

5.

В Подольск мы въехали примерно за час до заката. На въезде в город стояла будка дорожной стражи, но она была хорошо видна издали и мы заблаговременно свернули в лес, избежав нежелательной встречи.

Подольск снова напомнил мне о семнадцатом веке. В фильмах про начало правления Петра Первого Россия изображается примерно так же - грязные и оборванные бородатые людишки, непролазная грязь на улицах, все серое и тусклое, но не печальное, а какое-то естественное, природное. Посреди городской улицы валяется здоровенная свинья и прохожие обходят ее, нимало не удивляясь. Женщины подбирают подолы длинных платьев, чтобы не запачкать в грязи, но все равно пачкают. Полуголые дети бегают по лужам, словно не замечая того, что погода стоит хоть и не вполне ноябрьская, но совсем не летняя. Человеческая речь звучит не быстро и отрывисто, а плавно и напевно, будто говорящие никуда не торопятся, и почему, собственно, будто? Так оно и есть, здесь никто и никогда никуда не спешит, здесь все и вся в руках божьих и так будет всегда. Здесь никого не волнует, чему равен курс ефимка по отношению к талеру и как идут военные действия на православно-католическом фронте. Здесь неважно, что сказал вчера государь император, и что порешили бояре в Государевой Думе. Здесь жизнь идет своим чередом, да, местные аборигены чудовищно бедны по меркам моего родного мира, причем бедны не только материально, но и духовно, но я уверен, что количество шизофреников на душу населения здесь в сотню, если не в тысячу раз меньше, чем в том Подмосковье, из которого я сюда явился.

Широкомордая и чудовищно некрасивая девка с густо нарумяненными щеками и пустым водянистым взглядом поинтересовалась, не желают ли благородные господа поразвлечься. Аркадий оживился:

- О, это то, что нужно! Веди!

Девица направилась в лабиринт кособоких сараев, которые при ближайшем рассмотрении оказались жилыми домами. Или, скорее, домишками. А еще точнее, халупами. Ощутимо запахло навозом, в том числе и человеческим, а также пищевыми отходами.

Девица распахнула дверь одного из сараев и нашим взорам предстала крохотная комнатушка с печкой-буржуйкой в углу, только не железной, а, кажется, бронзовой, и кучей неясного тряпья посередине. В печке вяло потрескивал какой-то хлам, трубы не было, и, чтобы едкий дым не ел глаза, приходилось сгибаться в три погибели.

- Любку позвать? - спросила девка. - Или я одна управлюсь?

- Управишься, - пообещал Аркадий, захлопнул дверь и явил на свет божий золотой крест. Нет, пожалуй, свет, излучаемый горящим дерьмом, нельзя назвать божьим светом.

- Для начала принеси смертную клятву, - сказал Аркадий, - нет, лучше не смертную, смертью тебя вряд ли напугаешь. Лучше поклянись… ну, например, так… поклянись, что наших лошадей не сведут до завтрашнего утра, а иначе быть тебе прокаженной. Как тебе такая клятва?

Баба разинула слюнявый рот, рухнула на колени и заголосила:

- Не губите, святые отцы, пощадите дуру грешную! Как же я за ваших лошадей побожусь, нешто воры меня послушаются?

- Послушаются, - пообещал Аркадий, - потому что вот этот рубль ты передашь кому нужно, а кому его передать, это тебе виднее. Только сначала принесешь клятву. Ну?

- Клянусь, - обреченно зашептала девица, - что сих лошадей не сведут до утра…

- Включительно, - подсказал Аркадий.

- Включительно, - согласилась девица, - а ежели сведут, быть мне прокаженной.

- Замечательно, - констатировал Аркадий, - а теперь отнеси рубль куда надо и принеси что-нибудь пожрать.

- На что? - уточнила девица.

- На сдачу. И поживее!

С этими словами Аркадий распахнул дубленку и явил взору несчастной женщины автоматический пистолет Стечкина. Девица разинула рот, поклонилась, перекрестилась и убежала.

Она вернулась почти через час, в течение которого мы с Аркадием успели соорудить из тряпья что-то вроде лежанки, где можно было более-менее комфортно отдыхать, если отрешиться от царящих здесь запахов. Один раз Аркадий, услышав какое-то оживление на улице, выглянул за дверь и проводил задумчивым взглядом стайку убегающих подростков. Если проследить их траекторию, становилось понятно, что убегали они от наших лошадей, привязанных к вкопанному неподалеку столбу неясного предназначения. Да уж, криминогенный район. Потом девица вернулась, как выяснилось, ее звали Надюхой, она принесла пожрать, но я не буду описывать, что именно она принесла. Скажу лишь, что несмотря на ощутимое чувство голода, есть это можно было только с большим трудом. Еще она принесла примерно литр самогона, Аркадий наотрез отказался его пить, а я попробовал, чтобы нейтрализовать возможные последствия поглощения подтухшей вареной требухи. Лучше бы не пробовал. Жалко, что ни я, ни Аркадий не догадались взять в дорогу съестного. Впрочем, в такой суете это было неудивительно.

Мы поели, Надюха немного осмелела и попросила у Аркадия благословения. Благословения она не удостоилась и нельзя сказать, что это ее сильно расстроило, скорее, она рассчитывала на подобный исход и попросила благословения просто на всякий случай.

Получив отказ в благословении, Надюха предложила свои услуги за бесплатно, ответом на что стал наш с Аркадием жизнерадостный смех. Да уж, с такой женщиной иметь дело даже на халяву не хочется. Надюха немного обиделась, но не угомонилась, и предложила поискать девочек помоложе и посимпатичнее, еще не порченых, которые с радостью отдадут свою невинность святым людям, потому что это не только праведный поступок, но и хорошее предзнаменование для дальнейшей жизни. Услышав эту тираду, Аркадий сильно смутился, опасливо покосился на меня, а потом, решившись, спросил:

- А как насчет мальчиков?

Я захохотал. Аркадий сделал обиженное лицо и я поспешил его успокоить.

- Не смущайся, - сказал я, - но это и вправду смешно. У тебя было такое лицо, как будто ты этим предложением смертельно оскорблен и решаешь, что с ней сделать - испепелить на месте или немного подождать. А ты, оказывается, просто стесняешься… нет, это на самом деле смешно.

Надюха открыла рот, несколько раз сглотнула, а затем троекратно перекрестилась.

- Желания вашего священства - закон, - пробормотала она и вопросительно глянула на меня.

- Нет, мне девочку, - я поспешил успокоить несчастную, - и не очень молодую, я педофилией не страдаю.

- А что здесь страдательного? - не понял Аркадий. - Это почти так же, как с мальчиком.

- У нас в мире, - пояснил я, - сношение с несовершеннолетними считается преступлением. До десяти лет тюрьмы, если я не ошибаюсь.

- За нами следят, - сообщил Аркадий, не изменяя интонации голоса. - Не дергайся и не дай сердцу екнуть, за нами следят колдовским взглядом. Наши разговоры им не слышны, но все чувства как на ладони. Сохраняй расслабленность, но будь готов.

- Надо достать автоматы, - расслабленно пробормотал я.

- Доставай, - согласился Аркадий и добавил, - все равно скучно здесь. Это чтобы из роли не выйти, - пояснил он.

Я широко зевнул, неспешно подвинул к себе сверток и начал распутывать тесемки. Это заняло добрых пять минут, в течение которых Аркадий валялся на груде грязного тряпья лицом вверх и меланхолично рассуждал о роли искушения в человеческой жизни и о том, как хорошо иллюстрирует этот факт то, что каждый из нас, делая сексуальный заказ, предпочел запретное.

Среди складок рогожи хищно блеснуло дуло автомата.

- Не позволяй себе думать о нем как об оружии, - сказал Аркадий. - Или, лучше, представь себе, что ты его чистишь. Я, пожалуй, займусь тем же самым.

Он протянул руку, лениво поднял тот автомат, который был без подствольника, и щелкнул предохранителем.

- Прорываться будем прямо сейчас? - лениво спросил я.

- Чем быстрее, тем лучше, - лениво ответил Аркадий. - Представь себе, что отложил оружие в сторону. Представил? А теперь пойдем отольем под венец.

- Под какой венец? - не понял я.

- Ну под угол. Угол бревенчатого сруба называется венец, - пояснил Аркадий.

Мы вышли на улицу и я пожалел, что в "Газели" не оказалось приборов ночного видения. Уже давно стемнело и сейчас без колдовского зрения никак не определить, откуда именно за тобой наблюдают чьи-то внимательные и недобрые глаза.

Аркадий вытащил из кармана дубленки ручную гранату, взглянул на меня и приоткрыл рот, но я остановил его жестом. Не нужно слов, я и так уже все понял. Я забрал у него гранату, выдернул кольцо, широко размахнулся и метнул ее через крышу сарая так далеко, как только мог.

Взрыватель звонко щелкнул, запахло порохом. Если бы сейчас было светло, можно было бы видеть, как за летящей гранатой тянется белесый дымок. Аркадий непроизвольно вздрогнул, вытащил крест из-за пазухи и закружился на месте, как волчок. А через четыре секунды ночная тишина взорвалась громом.

Залаяли собаки, истошно закукарекал разбуженный петух, Аркадий резко дернулся туда-сюда, после чего принял решение и мы побежали со всех ног куда-то… пожалуй, на северо-запад, если считать, что я не потерял ориентировку в этом трущобном лабиринте.

- Лошади! - вскрикнул я.

- Забудь! - зло ответил Аркадий. - На лошадях нам отсюда не выбраться. Будем прорываться пешком, лошадей потом сведем каких-нибудь.

Прямо по курсу выросло что-то черное, что при ближайшем рассмотрении оказалось бревенчатым домишкой, лишь немного более добротным, чем сарай Надюхи. Аркадий замешкался, я вырвался вперед, размахнулся автоматом и выбил прикладом слюдяное окошко.

- Гранату! - прошипел я.

Аркадий понял меня правильно и граната отправилась внутрь сруба.

- Богородица дева пресвятая… - донеслось изнутри, мой крест дернулся и я ощутил, как через выбитое окошко накатилась волна чего-то светлого, но одновременно злого и опасного. Аркадий сдавленно крякнул.

Сруб содрогнулся и волна схлынула. Когда уши немного отошли от грохота взрыва, стало слышно, как внутри домика кто-то тихо и отчаянно поскуливает. Но мы были уже далеко.

Аркадий резко остановился, он протянул руку и резко дернул меня. Я тоже остановился, и вовремя.

Потому что земля задрожала и в неверном свете луны, на мгновение высунувшейся из-за облаков, я увидел, что прямо перед нами земля разверзлась и продолжает проваливаться куда-то вниз. Уже успела сформироваться нехилая яма, которая расширялась все больше и больше. За пару секунд ровная земля под моими ногами приобрела заметный наклон, я сделал рефлекторный шаг назад и едва не поскользнулся.

Крест засуетился и показал мне вперед. Я увидел, как за полуразрушенным плетнем прячутся трое неясных существ, окрашенных злобно-пурпурными аурами. Восьмипатронная автоматная очередь придала аурам кроваво-красный оттенок, а граната из подствольника подействовала на них, как выключатель на горящую электрическую лампочку.

Целый фонтан земли взметнулся в небо из того места, где только что была яма. Исполинская ладонь, сотканная из воздуха и земляных комьев, ударила меня в грудь и отбросила метров на пять назад. Каким-то чудом я исхитрился не выронить автомат.

Аркадий что-то сдавленно прошипел, вскочил на ноги и заозирался по сторонам. Казалось, его распирает изнутри какая-то злая сила. Наконец, решившись, он повернулся чуть вправо, простер руки вперед и вверх, и метрах в ста-ста пятидесяти от нас соломенная крыша деревянного домика вспыхнула в мгновение ока.

- Уже поздно отменять волшебство, - пояснил Аркадий.

Стало светло и я увидел, что земляной фонтан иссяк. Я взглянул вверх и оказалось, что над городом бушует смерч. Он уже окончательно сформировался и удалялся куда-то влево, разметывая берестяные, дерновые и соломенные крыши, а также приводя в смятение монахов, занявших оборону в той стороне. Я с удивлением понял, что последнее подсказал мне крест, причем произошло это так естественно, как будто сейчас он стал частью моего тела… или души.

Я дернул Аркадия за рукав и мы побежали вслед за удаляющимся смерчем. В первую секунду Аркадий пытался увлечь меня в противоположную сторону, туда, где горел дом, но, увидев смерч, переменил решение.

Когда мы пробегали мимо плетня, разорванного взрывом гранаты, из смородиновых кустов донеслось сдавленное проклятие. Аркадий дернулся и чуть не упал, но удержался на ногах. Он резко остановился, развернулся и дал назад по-чайницки длинную очередь. Он не попал, но монах заткнулся. Аркадий развернулся обратно и побежал за мной, очевидно, думая, что убил врага. Я не стал его разубеждать.

Смерч мчался впереди нас все быстрее и быстрее, мы неудержимо отставали от него и похоже, что мы уже вышли из-под его защиты. Сейчас монахи отвлекутся от смерча и снова обратят на нас внимание, и тогда… Смерч беззвучно взорвался и исчез. Земляные комья, охапки соломы, трава, ветки и всякий мусор тихо осыпались на землю и воцарилась почти тишина. Почти - потому что далеко позади продолжали надрываться собаки и доносились человеческие голоса, некоторые испуганные, а некоторые - разгневанные.

Крест задрожал, он ощутил, как слева-позади, метрах примерно в пятистах, взбухает чудовищный пузырь какого-то заклинания огромной мощности. Мне не удержать его! - испуганно пискнул крест.

Я дернул Аркадия за рукав и мы побежали в сторону готовящегося заклинания.

- Ты что?! - завопил Аркадий. - Там же…

- Вижу! - крикнул я.

- Видишь? - удивился Аркадий. - Но…

- Крест видит! - пояснил я. - Быстрее!

- Не туда! - отчаянно крикнул Аркадий. - Надо убегать, укрываться…

- От этого не укроешься!

Я перепрыгнул через широкую канаву, не замедляя бега, и понял, что прекрасно вижу в темноте. А еще я понял, что заклинание вот-вот сработает и дальше медлить нельзя. Далековато, но придется рискнуть.

Я поднял ствол автомата под углом сорок пять градусов и мягко надавил на спусковой крючок подствольника. Ничего не случилось. Черт меня возьми! Я же не перезарядил его!

Я неловко залез под дубленку и потянулся к подсумку на правом боку. Гранаты где-то здесь… не расстегивается… черт, не успеваю! Пузырь взбухает, сейчас что-то родится… уже вот-вот…

Пальцы наконец справились с застежкой, я выдернул гранату, она выпала и застряла где-то в складках одежды. Я мысленно плюнул и вытащил вторую, последнюю. Я загнал ее в ствол и это произошло.

Темный пузырь взорвался и из его недр явилось на свет что-то белое, острое и колючее, как снег на склоне Эльбруса в морозный солнечный день. Крест затрепетал, пространство другого зрения мгновенно заволоклось туманным сиянием, оно не слепило, но видеть стало труднее… я понимаю, что эти объяснения сбивчивы, что они не проясняют, а только запутывают, что это похоже на бред сумасшедшего, но это действительно похоже на бред сумасшедшего и я не могу подобрать других слов, кроме тех, которые уже подобрал.

Стараясь не обращать внимания на то, что творится сейчас… где? в астрале?… я поднял автомат, тщательно прицелился, насколько вообще можно говорить о тщательности прицеливания с такого расстояния и потянул спуск. Подствольник гавкнул, автомат в моих руках дернулся, граната полетела по крутой параболе, я взглянул на нее другим зрением и с ужасом понял, что она отклоняется в сторону, вихрь, бушующий вокруг белой твари, относит гранату далеко вбок. Вторая граната, похоже, провалилась в штаны, лимонка осталась только одна, я израсходую ее, и из оружия останется только автомат и пистолет, а с таким набором вооружения пусть Рембо воюет, у нормального человека в таком бою шансов немного… все это промелькнуло в моем смятенном разуме, я взмолился, крест отрезонировал, и граната круто изменила траекторию. Она отвесно рванулась к земле, как будто для нее перестали существовать законы инерции, у самой земли так же резко изменила направление полета с вертикального на горизонтальное, она влетела под существо, которое, оказывается, висело в воздухе, не касаясь земли, а затем взмыла вверх и соприкоснулась с плотью существа. Она прошла насквозь… оно нематериально!… контактный взрыватель не сработает!… нет, граната замедляется… это существо наполнено слизью… сейчас…

Бабах! Белое покрывало взметнулось в ночи, видимое невооруженным глазом. Как ни странно, существо сохранило целостность, его тело раздулось метров до пятидесяти в диаметре, но не разорвалось. А теперь оно медленно сжимается и… а почему осколки все еще прыгают внутри? Односторонняя прозрачность? Ну-ну…

Я высадил в существо остатки магазина и выбросил использованный рожок. Я вгляделся в существо и увидел, как пули весело прыгают внутри него, оставляя за собой туманные следы, внутри которых субстанция теряла структуру… Короче говоря, существо колбасило, причем не по-детски.

Аркадий заворожено смотрел на разворачивающуюся перед нами картину, я оглянулся по сторонам и понял, что окружающие нас монахи (как их много!) не отрывают своих взглядов от корчащегося существа. Я вставил в автомат последний рожок и больно ткнул Аркадия под ребра.

- Уходим! - крикнул я. - Быстрее, пока они не опомнились!

Аркадий посмотрел мне в глаза рассеянным и каким-то убитым взглядом. Он непонимающе кивнул, повернулся и побрел прочь, переставляя негнущиеся ноги, как Буратино-переросток.

- Быстрее! - я еще раз ткнул его, на этот раз в спину. - Не спи, надо уходить, сейчас будет поздно!

- Уже поздно, - пробормотал Аркадий. - Это конец.

И в этот момент существо взорвалось. Пространство сзади меня вспухло невидимым, но ослепительным светом. Невидимая и неощутимая иначе, чем с помощью магического зрения, ударная волна покатилась во все стороны, вначале неспешно, но набирая ход с каждой секундой. Надо прятаться! Нет, я увидел, как волна проходит через дом, будто не замечая стен, и понял, что прятаться бессмысленно. Крест на моей груди напрягся и прошептал: я прикрою тебя. Только тебя. Извини, но мои силы не безграничны.

Я беспомощно взглянул на Аркадия, тот спокойно принял мой взгляд и его губы зашевелились в беззвучной молитве. А потом нас накрыла волна.

Наверное, на секунду я потерял сознание, потому что никак не могу вспомнить, что происходило в этот момент. В моей памяти есть только два кадра, между которыми нет ничего. Первый кадр: я понимаю, что нас накрыла волна. Второй кадр: Аркадий, мертвый, лежит на земле, а я деловито обшариваю труп, снимая с него оружие, боеприпасы и деньги. Аркадий выглядит как живой, но его сердце не бьется и я знаю, что ему не поможет ни искусственное дыхание, ни непрямой массаж сердца. Тело Аркадия не повреждено, но душа уничтожена, а тело без души - не более чем пища для могильных червей и других трупоедов.

Я с трудом выпрямился, посмотрел на мертвого товарища (или все-таки друга?) и понял, что не знаю ни одной молитвы. Ничего страшного, я верю, что бог и без молитв способен отличить грешника от праведника. Если, конечно, бог есть. Я вспомнил чудовищно националистический анекдот про Иисуса Христа и палестинского шахида, улыбнулся и пошел прочь.

6.

Я сидел в круглосуточной забегаловке, на которую каким-то чудом набрел, бесцельно слоняясь по ночному городу. На столе передо мной стояла глиняная миска с гречневой кашей, в которой, если очень потрудиться, можно было откопать крошечный кусочек чего-то, отдаленно похожего на мясо. Рядом лежала краюха свежего и еще теплого черного хлеба, а чуть поодаль стояли глиняная кружка с поганым пивом и глиняная же рюмка со столь же поганым самогоном. Нефильтрованное пиво - это, конечно, хорошо, но всему должен быть предел.

Я смиренно сидел в самом дальнем от входа углу заведения, объемистый куль с упакованным внутрь автоматом лежал под лавкой, придавленный моей ногой. Рядом оттягивалась компания неотягощенных интеллектом молодых ребят. Судя по разговорам, обслуга купеческого каравана. Или охрана. Пожалуй, второе больше похоже на правду, ни один из них не ниже ста семидесяти сантиметров, а в этом мире это рост значительно выше среднего.

На меня настороженно косились, но с разговорами не приставали. Заметили оружие под рогожей? Нет, это невозможно, они пришли позже и не видели, как я прячу куль под лавку. Тогда что? За кого они меня принимают? За разбойника?

Полумрак расступился и на лавку напротив взгромоздился коренастый парнишка, на вид лет пятнадцати, но не по годам крепкий. Несколько минут назад товарищи послали его разузнать последние новости насчет того, что такое громыхало час назад в бляжьей слободе. Судя по тому, как возбужденно бегали глаза юноши, он разузнал много интересного.

- Слушайте, пацаны, - начал он, - там такое… - он перекрестился. - На московском тракте монахов-то, монахов… сотни две будет, не меньше.

- Да хватит тебе заливать, - буркнул кряжистый бородатый мужик лет сорока, судя по всему, начальник этого коллектива. - Скажешь тоже, две сотни.

- Вот те крест, дядя Сидор, - парень перекрестился еще раз, - истинно говорю, две сотни, не меньше. Так и шныряют везде, так и шныряют. И какие-то они… перепуганные…

Парень произнес эти слова, и так и замер с открытым ртом. Видно, до самого дошло, что только что сказал. В этом мире испуганный монах - настоящее чудо.

- Кого им бояться? - удивился дядя Сидор. - Ты, Афонька, говори, да не заговаривайся. Две сотни монахов только антихрист и напугает.

Афонька осознал эту новую мысль, побледнел и перекрестился еще раз.

- А вы как думаете, уважаемый, - обратился ко мне дядя Сидор, - разве может что-нибудь напугать две сотни монахов?

Я пожал плечами. Я думал, что этого хватит, но дядя Сидор выжидательно смотрел на меня и мне пришлось дать более развернутый ответ.

- Напугать можно кого угодно, - сказал я. - Антихрист, не к ночи будь помянут, - я перекрестился, - тому пример, да и обычный дьявол тоже любого напугает. Ну или почти любого. А еще две сотни монахов могут испугаться трех сотен вражьих монахов, только откуда врагам взяться в самом сердце России? Или там мог быть один дикий монах, только очень сильный.

- Такие монахи только в сказках и бывают, - усмехнулся Сидор. - Сдается мне, здесь в другом дело. Помните, ребята, как в позапрошлом году под Серпуховом над лесами змий летал? Думается мне, и сегодня что-то подобное сотворилось. Вот только что? Как взрывы пошли, показалось мне, будто белое зарево поднялось над домами, словно ангел божий сошел на грешную землю. Только это не ангел.

- Почему? - поинтересовался я.

- Так ведь ангела божьего не только земное оружие не берет, но и слово чужое против него бессильно. Над ангелом только сам бог властен, да еще рука божья.

- Какая рука? - не понял я.

- Того, кто воззвал к всевышнему и призвал ангела на грешную землю, называют рукой божьей. Никакому человеку, даже самому святому, не под силу самому ангела вызвать, над ангелами только бог властен, потому тот, кто ангела вызвал, есть рука божья. А ты, добрый человек, куда направляешься? - Сидор резко переменил тему разговора.

- В Москву, - ответил я.

В какой-то книжке, кажется, детективе, я читал, что если не знаешь, говорить правду или солгать, лучше говорить правду. По крайней мере, меньше вероятность запутаться. Вот я и сказал правду.

- Один или с обозом? - поинтересовался Сидор.

- Один.

- С нами пойдешь?

- А чего бы не пойти? Пойду.

- Расплатишься пищалью. Как Серпуховскую заставу пройдем, так и расплатишься.

- Какой пищалью? - мне показалось, что я ослышался.

- Которая у тебя под лавкой. Обрез?

- С чего ты взял? - деланно изумился я. - Нет у меня никакого обреза под лавкой!

- Не гневи бога, - серьезно произнес Сидор, наставительно подняв палец, - не лги без нужды. Днем тебя здесь не было, ты пришел ночью, в аккурат после того, как в бляжьей слободе отгромыхало. На монаха ты непохож, поскольку про ангелов божьих ничего не ведаешь. Значит, или тать, или случайный прохожий, скажем, приказчик, от каравана отбившийся. На случайного прохожего ты, уж извини, тоже непохож, случайные люди по непотребным местам по ночам не шастают.

- А с чего ты взял, что я именно оттуда пришел?

- А откуда еще? Грязный весь и глаза… не то, чтобы испуганные, но озадаченные. Сидишь здесь один, забился в угол и думаешь, куда податься. А я тебе говорю, подавайся к нам.

Я провел по лицу тыльной стороной руки и обнаружил, что Сидор прав, морда у меня не самая чистая. Это неудивительное, было бы странно, если бы после того смерча я остался неиспачканным. Стоило раньше обратить на это внимание… ладно, чего уж теперь…

- А с чего ты взял, что под лавкой у меня обрез пищали? - поинтересовался я.

- Из таких приключений убегают, света белого не видя, - ответил Сидор. - А ты убежал, но тюк не бросил, а тюк у тебя тяжелый и громоздкий.

- Откуда ты знаешь про тюк? Ты же в трактир позже меня зашел!

- Я видел, как ты в двери входил. Пищаль ты, кстати, плохо завернул, сразу видно, что внутри. Пистолетов у тебя один или два?

Но мгновение я задумался, а потом решил сказать правду:

- Два.

Сидор удовлетворенно кивнул.

- Я так и думал. Хочешь, расскажу, что там с тобой приключилось? Ты забрел в бляжью слободу… вряд ли по бабам, скорее по делу, по какому судить не берусь, но вряд ли по законному, - он усмехнулся. - И тут все и началось. Взрывы, вспышки, монахи молятся, пищали стреляют, чернокнижник отбивается…

- Чернокнижник?

- Ну да, чернокнижник, а кто же еще? На кого еще такую облаву могли устроить? Короче, пищали палят, от волшебства земля трясется, друзей твоих шальным колдовством положило, а ты в землю забился и схоронился, пока все не кончилось. А как все кончилось и чернокнижника забили, встал ты, отряхнулся, осмотрелся по сторонам и видишь, что остался один на всем свете, если не считать пищали. Подхватил пищаль, завернул ее в куль и побрел куда глаза глядят. А тут, глядь, кабак на пути. Зашел внутрь, засел в угол, пищаль под лавку, пистолеты поближе к рукам, сидишь и думу думаешь, куда теперь податься. А я тебе говорю, подавайся к нам. До Москвы проводим, без нас тебе через заставы никак не пройти. А потом, если ты мне понравишься, да и сам если захочешь, так с нами и останешься. Ты муж справный, статный, на лицо неглупый… повоевать пришлось?

Я кивнул.

- Словакия?

- Чечня.

Сидор огорченно зацокал языком.

- Снова, выходит, абреки зашевелились? Ох, беда с ними. Я всегда говорил, надо ихнее племя гадское извести, как господь Содом и Гоморру извел, все одно беды меньше. Так, значит, воевал… убег, поди, с войны-то?

- Отпустили.

- Изранен был?

- Нет, бог миловал. Срок вышел.

- А сколько тебе годков-то?

- Двадцать три.

- А где ты служил-то? Что-то не знаю я частей, где через семь лет отпускают.

- Два года, а не семь, меня забрали в двадцать один.

- И что, через два года отпустили? Где служил-то?

- Разведрота сто девяносто второго десантного полка, - ответил я чистую правду.

Сидор звонко хлопнул ртом.

- Так ты что, из монахов, выходит? Дикий?

- Я постриг не принимал, - снова сообщил я чистую правду.

- Но слово знаешь?

- Чуть-чуть. Иначе бы мне сегодня не выжить.

- Что умеешь? - в голосе Сидора проявились деловые нотки. А он не так прост, как кажется…

- Говорят, я неплохо дерусь, - начал я, - стреляю из пистолета, пищали…

- Да я не о том! - перебил меня Сидор. - Слово твое что умеет?

- Почти ничего, - честно признался я. - Я совсем недавно его получил, я им почти не владею, если честно.

Сидор задумчиво пошевелил челюстью.

- А может… кстати, как тебя зовут-то?

- Сергей.

- А меня Сидор. Будем знакомы, стало быть. А может, Сергей, ты выложишь аккуратненько пистолетики на лавку, да и пойдешь куда глаза глядят? А? Или думаешь, коли стрелять начнешь, пуля не в потолок уйдет?

- Первая пуля в потолок, - согласился я и вытащил Стечкина из-под полы.

Я отсоединил магазин и продемонстрировал его верхний срез Сидору.

- Здесь двадцать пуль, - сказал я, - и девять в другом пистолете. Хочешь рискнуть?

Я защелкнул магазин на место и убрал Стечкина под дубленку. Сидор решил не рисковать.

- А ты серьезный человек, - проговорил он. - Где достал такую игрушку?

- В лесу, - честно сказал я. - Верст пятьдесят-семьдесят отсюда. Там еще есть.

- Сколько? - быстро спросил Сидор.

- Тебе хватит.

- Сколько за штуку?

Я задумался. Какой тут курс рубля?

- В Москве обсудим, - сказал я после долгой паузы.

Сидор кивнул.

- Пищаль у тебя такая же хитрая? - спросил он.

- Ага, - кивнул я. - Кстати, это не обрез, она такая же короткоствольная, как и пистолеты.

- На сколько шагов стреляет?

- С трехсот в человека попасть можно.

- С трехсот шагов?!

- Ну, перед этим потренироваться надо…

- С трехсот шагов, - со вкусом проговорил Сидор. - Минуту назад мне показалось, что я продешевил, но теперь я так не считаю. Приноси клятву и поехали в Москву.

- Сначала ты.

- А ты умный парень, - усмехнулся Сидор. - Клянусь отцом и сыном и святым духом, что не причиню никакого вреда рабу божьему Сергею, пока мы не окажемся в Москве.

- И день после этого, - добавил я.

- И день после этого, - согласился Сидор и замолчал.

- Ты не закончил, - сообщил я.

Сидор глубоко вздохнул и закончил:

- А если нарушу сию клятву, не быть мне живым.

- Пусть поклянутся остальные, - потребовал я.

- Сначала ты, - уперся Сидор. - Забыл порядок?

Поколебавшись пару секунд, я произнес смертную клятву. Крест шевельнулся. Надо же, действует, а я уж подумал, что он растерял всю свою силу.

Приказчики или охранники или кто они там есть один за другим повторили клятву, а потом мы выпили за знакомство. А потом мы выпили за то, чтобы добраться до Москвы без затруднений. А потом просто так.

7.

Я продрал глаза и подумал, что пить надо меньше. Оказывается, я проснулся не сам, меня усердно пинал в бок парнишка… как его зовут-то… Афонька, вроде бы. Нет, он не пинал меня, он толкал. Я с трудом сел и голова взорвалась болью, я с силой сжал виски и услышал насмешливый голос Сидора:

- Что, Сергей, отвык от водочки-то? Афонька, сгоняй на кухню, принеси рассолу!

Я ощупал карманы и обнаружил, что оба пистолета на месте. От сердца немного отлегло. А где автомат?

- Не суетись, - сказал Сидор, - то, о чем ты подумал, уже спрятали. Эту вещь под полой не пронесешь, даже если приклад отпилить. Слушай, Сергей, ты не одолжишь мне один из… ну ты понимаешь?

Я кивнул, огляделся по сторонам и обнаружил, что нахожусь на сеновале, а вокруг снуют разнообразные крестьяне и купцы или кто их там вообще разберет. Я сделал усилие над собой и встал на ноги. Пошатнулся, но устоял, хотя для этого мне пришлось облокотиться на Сидора. Пистолет системы Стечкина незаметно перекочевал из-под полы моей дубленки под полу дубленки Сидора. Сидор присвистнул.

- Ты точно ничего не перепутал? - спросил он. - Ты дал мне тот, который больше.

- Не обольщайся, - улыбнулся я. - Он предназначен для опытных бойцов, а для нас с тобой это просто пугач. Когда будешь из него стрелять, будь готов к тому, что промажешь.

- Понятно, - ухмыльнулся Сидор. - А я уж подумал, что ты с похмелья человеколюбием страдаешь. Афонька! Ты где там пропал?

Афонька притащил рассола и мир стал заметно лучше.

8.

Первое препятствие ожидало нас у выхода с постоялого двора. Перед воротами стоял десяток стрельцов в полном вооружении, сзади маячили черные рясы монахов. Путешественники толпились посреди двора, лошади ржали, люди нервничали.

- Запомни, - сказал Сидор, - ты идешь с нами от самого Харькова. Потребуют клятву, скажешь так - клянусь, что сопровождаю сей караван с начала похода. Понимаешь, - он хихикнул, - наш поход на самом деле только начинается.

- Что ты имеешь ввиду? - не понял я.

- То, что мы везем из Харькова, гораздо менее ценно, чем ты и твои игрушки. Так что можно считать, что поход начался только что.

- Понятно. Монахи подумают, что я говорю одно, а на самом деле я говорю совсем другое. Здесь так часто делают?

- Постоянно. А ты что, раньше никогда не приносил обманные клятвы?

- Никогда. А это точно подействует?

- Подействует, не сомневайся.

Строй стрельцов покачнулся и вперед вышел монах в высоком клобуке и с большим золотым крестом на груди. Видать, не простой монах.

- Во имя отца и сына и святого духа, - пророкотал он хорошо поставленным басом, прямо как генерал на параде. - Всем, владеющим словом, повелеваю выйти вперед.

Я попытался обратиться к кресту, и, к моему удивлению, он легко ответил. Я спросил, можно ли сказать про меня, что я владею словом, крест хихикнул и заявил, что это спорный вопрос. Я уточнил, смогу ли я принести смертную клятву, что не владею словом, крест на мгновение задумался, а потом сообщил, что смогу. Надо только твердо решить для себя, что сам я словом не владею, а владеет им крест, и тогда можно будет смело приносить любую клятву.

Я не вышел вперед, и никто не вышел. Сидор толкнул меня в бок, но я посмотрел на него уверенным взглядом. Я знаю, что делаю, говорил этот взгляд. Сидор отвернулся.

- Всем, имеющим пищали и кулеврины, также повелеваю выйти вперед, - продолжил монах.

Стрельцы дружно сделали шаг вперед, монах обернулся и досадливо произнес:

- К вам это не относится.

Стрельцы сделали шаг назад, пряча на лицах довольные улыбки. Наверное, в любом мире нет для солдата большей радости, чем точно исполнить дурацкий приказ командира, и чем глупее приказ и нелюбимее командир, тем больше радость.

Я наклонился к Сидору и прошептал ему на ухо:

- Эта штука правильно называется автомат. Если потребуют, можешь смело клясться.

- Потребуют, можешь не сомневаться, - кисло процедил Сидор.

Никто не вышел, и монах потребовал принести клятвы. Процедура затянулась почти на час, но по истечении этого времени наша странная компания покинула двор в полном составе. Никто не умер, ни среди нас, ни среди других посетителей.

9.

Погода точно сошла с ума, кажется, что с каждой минутой становится чуть-чуть холоднее. К полудню температура упала градусов до десяти ниже нуля и мороз продолжает крепчать. Мои попутчики в один голос утверждают, что причиной этому колдовство, случившееся прошедшей ночью, дескать, после освобождения таких сил погода всегда чудит.

Стали известны кое-какие подробности происшедшего в бляжьей слободе. Вчера вечером где-то в самых зловонных трущобах засекли двоих чернокнижников. В самом деле, где же им еще прятаться, как не в зловонных трущобах? К счастью, в городе находилась полусотня монахов, остановившихся на ночлег. Поднятые по тревоге, монахи выставили оцепление, но проклятые исчадия ада учуяли присутствие светлых сил и пошли на прорыв. Один чернокнижник погиб, второй сумел вырваться и сейчас наверняка бродит в лесу в обличье волка или медведя-шатуна. Кое-кто говорит, что это были не простые чернокнижники, а рыцари смерти, потому что люди видели, как над слободой разлетались ошметки ангела, которого эти твари убили. Но здравомыслящие люди не верят в такие глупости, потому что если два рыцаря смерти способны играючи расправиться с настоящим божьим ангелом, то тогда с ними вообще не сладит никто и никогда. И вообще, никаких рыцарей смерти не бывает, это такие же сказки, как и теневые демоны, пылевые демоны, Кощей Бессмертный и святой мальчик Игорь гончаров сын.

Как бы то ни было, в бляжьей слободе имела место истинно могучая волшба, в результате которой там, по слухам, полегло все живое. И это даже хорошо, потому что ту слободу давно пора было сравнять с землей, ибо никакой пользы от ее обитательниц нет уже пятый год. Потому что уже пятый год эти бабы поголовно больны заморской напастью люэсом, с тех пор, как там пережидали метель немецкие купцы, которые, как говорят, вовсе и не купцы были, а лазутчики, что перед войной военные тайны выведывают да всякие подлости учиняют. В общем, как ни крути, все, что ни делается, делается к лучшему. А монахов ночью строилось вовсе не две сотни, как показалось Афоньке, а неполных четыре десятка.

Коротая время в пустых разговорах, мы неспешно двигались к Москве. Караван включал в себя всего две двуконные подводы, доверху заполненные мешками с сахаром. Мне показалось, что девять человек, включая меня - слишком много для сопровождения такого груза, но мои новые товарищи дружно ухмылялись и с загадочными улыбками говорили, что сахар нынче в цене.

- Вы что, опиум, что ли, везете? - спросил я, не выдержав, и по вытянувшимся лицам понял, что попал точно в цель.

Сидор загадочно посмотрел на меня и поинтересовался, как я догадался до того, что они везут, раз я не владею словом. А если я владею словом, то как остался жив, произнося смертную клятву. Я ответил на это, что сравнив ценность груза и количество сопровождающих, нетрудно сделать определенные выводы, и для этого не нужно владеть никаким словом. Сидор поинтересовался, владею ли я все-таки словом или вчера наврал. Я сказал правду.

- Как посмотреть, - сказал я. - Вот если когда… ну, когда магию творишь, так сказать… так вот, если при этом ты ни одного слова не произносишь, можно ли считать, что ты словом воспользовался?

Сидор рассмеялся.

- Интересный подход, - сказал он. - А разве можно без молитвы этой твоей магией пользоваться?

- А почему бы и нет? Чем вообще молитва отличается от… ну, скажем, от хорошего стихотворения?

Никто не знал, что такое хорошее стихотворение и я продекламировал "Спокойную ночь", "Белеет парус одинокий", "Красное на черном", а на десерт "Алюминиевые огурцы". Кажется, мой авторитет поднялся на недосягаемую высоту.

10.

Следующую ночь мы провели в Бутово. Это еще не Москва и даже не пригород, это захолустная деревенька в дне пути от столицы. Главной достопримечательностью деревни является огромный в сравнении с остальными домами постоялый двор с круглосуточным трактиром, борделем и бильярдной для благородных.

Вместе с нами коротали ночь человек пять монахов, но они заперлись в комнатах с девицами легкого поведения, в то время как мы ютились на холодном сеновале, прижавшись друг к другу, как щенки в конуре. Оказывается, местные монахи пользуют этих девиц на совершенно законном основании, ведь в святом писании сказано о безбрачии, но не о целомудрии, и не нужно путать эти два понятия.

В этом мире настоящий рай для монахов. Они бесплатно пользуются услугами гостиниц и ямов, в любом трактире их бесплатно кормят и поят, лишь самые дорогие яства составляют исключение. Монах имеет право потребовать любую женщину и ни одна женщина не вправе отказать монаху. Я спросил, как насчет государыни императрицы, мои товарищи задумались и через несколько минут оживленной дискуссии пришли к выводу, что государыня императрица все-таки является исключением. Также я узнал, что за хулу на императорский двор здесь рубят голову, а за хулу на святую церковь сжигают живьем на костре. Почему-то это меня не удивило.

Сидор где-то разжился табаком и пригласил меня покурить на крыльце. Когда мы вышли на улицу и отошли в сторону от крыльца, он спросил:

- Откуда ты взялся, Сергей? Ты ничего не знаешь о мире, ты говоришь странными словами, у тебя невиданное оружие и ты знаешь неслыханные молитвы.

- Это не молитвы, это стихи, - поправил я.

- Любой стих - молитва, - отрезал Сидор. - Откуда ты, Сергей? Где ты родился, как ты стал тем, чем стал, откуда у тебя эти пистолеты, в конце концов?

Я глубоко вздохнул и начал рассказывать. Я рассказал почти все, я только не называл имен и умолчал о планах на будущее. Но Сидор и так все понял.

- К митрополиту идешь сдаваться… - понимающе протянул он. - Может, ты и прав, когда на тебя такая облава идет… постой, так ты, что, и есть тот самый чернокнижник?

Я скромно потупился.

- Я не чернокнижник, - сказал я, - я за всю жизнь ни одной колдовской книги и в глаза не видел.

- Это неважно. Читать умеешь? Молитвы творить можешь? Духовное звание есть? Нет! Значит, чернокнижник.

- Тогда выходит, чернокнижник, - согласился я.

- Вот именно. А что там за белое сияние было?

- Черт его знает. Монахи какую-то тварь наколдовали, большую, белую и какую-то… слепящую, что ли…

- Ангел… - выдохнул Сидор и перекрестился. - Ты что, с настоящим ангелом управился?

- Не знаю, ангел это был или не ангел, - раздраженно проговорил я, - только как я его пулями нашпиговал, так он и лопнул, словно пузырь мыльный.

- А как же мертвь? Мертвь была?

- Какая еще мертвь?

- Говорят, что если ангела убить, то вокруг мертвь разливается. На целую версту вокруг все живое гибнет, а потом в нетленные мощи обращается.

Я пожал плечами.

- Что-то такое было.

- А как же ты? Почему ты еще жив?

- Есть у меня одна вещь… короче, на меня чужое волшебство почти не действует.

- Крест святой? - догадался Сидор. - Разве это не сказки? Значит, не сказки… Тогда все понятно, он тебя оберегает и он же силу дает. А сам ты словом не владеешь, правильно?

Я кивнул.

- Значит, чернокнижник… - Сидор, казалось, размышлял вслух. - Слушай, Сергей, а на хрена тебе митрополит? Облава стороной прошла, теперь тебя ловят в лесу в зверином облике, в Москве тебе бояться нечего. А с твоим крестом, да с пищалями этими мы и лесное княжество основать сможем. Станешь лесным епископом, обложишь данью пару уездов, будем жить, как баре. А потом, глядишь, и монастырь свой организуем…

- А потом откроют на нас с тобой большую охоту и поминай как звали рабов божьих.

- Точно, - согласился Сидор. - Но каков соблазн… Ладно, пошли спать, утро вечера мудренее.

11.

К Серпуховской заставе мы подъехали уже вечером. Впрочем, подъехали - это слишком сильно сказано, ехали мешки, а мы шли пешком рядом с телегами. Здесь это основной способ перевозки тяжелых грузов.

Достойно удивления, как увеличиваются расстояния, стоит только перейти от современного транспорта к лошадям и телегам. Я всегда думал, что в средние века конный путник покрывал за день 150-200 верст, но оказалось, что это далеко не так. Трудно найти лошадь, которая могла бы бежать рысью весь день и не сдохнуть к вечеру, а еще труднее найти человека, который без веских причин согласился бы на такую бешеную скачку. Ямщики не в счет - у них люди и лошади меняются на каждой станции, но ямщики возят только государеву почту, никакой другой груз не окупит затрат на столь быструю перевозку. Вот и получается, что дорога от Харькова до Москвы занимает почти месяц.

Московские предместья оказались такой же патриархальной клоакой, как и Подольск. Только свиньи больше не валялись в лужах, да еще исчезли с улиц полуголые дети. Но это не потому, что столица сильно культурнее, чем провинция, а потому, что лужи замерзли и ни одна здравомыслящая свинья не покинет относительно теплый хлев ради сомнительного удовольствия поваляться на голом льду.

Сама застава больше напоминала блокпост где-нибудь в Грозном или Гудермесе, чем то, что находится в этом месте в моем родном мире. Ни гигантского перекрестка, окруженного со всех сторон автомобильными пробками, ни сверкающей башни налоговой инспекции, выстроенной на самый маленький в Европе подоходный налог (если не считать Швейцарии, о которой реклама стыдливо умалчивает), ни подавляющей своими размерами развязки третьего кольца, ни трамвайных путей, разрезающих площадь пополам. А если повернуть голову налево, виден овраг на том месте, где в моей Москве пролегает переулок "прощай, подвеска", являющийся кратчайшим путем с Шаболовки на Севастопольский проспект.

Дорогу перегораживал шлагбаум из цельного бревна толщиной с ногу взрослого человека, сейчас этот шлагбаум был отодвинут в сторону и к заставе тянулась длинная очередь груженых телег и пеших путников. Немногочисленные всадники в медвежьих шубах и песцовых шапках проезжали без очереди, они бросали пару слов дорожной страже, иногда в качестве дополнения к словам в замерзшую грязь летела монета. Здесь не было такого ощущения близкой войны, какое не отпускает на чеченских блокпостах, но стрельцы не расслаблялись и службу несли строго по уставу, постоянно бросая по сторонам цепкие внимательные взгляды.

Сидора здесь знали. Когда подошла наша очередь, из караульного помещения вышел рослый мужчина лет тридцати с укороченной рыжеватой бородой (прямо как у меня) и длинными вислыми усами. Одет он был в шинель с большими отворотами, как на офицерской шинели советского образца, на голове шапка-ушанка, в общем, точь-в-точь бравый защитник советской родины. Только петлиц на шинели не было, а четыре звезды на капитанских погонах размещались в два ряда.

- Здравия желаю, ваше превосходительство, - поприветствовал офицера Сидор и согнулся в раболепном поклоне. Мои товарищи спешно последовали примеру предводителя, и я решил не становиться исключением.

- И ты здравствуй, - добродушно ответил офицер. - Давай, опись показывай.

Сидор вытащил из-за пазухи нечто, отдаленно напоминающее офицерскую планшетку, оно незамедлительно перекочевало в руки таможенника, при этом что-то явственно звякнуло, но не звонко, как стекло, а приглушенно и переливчато, как монета.

Офицер остался удовлетворен описью, он сделал недвусмысленный жест и подводы пересекли границу стольного града.

- Что дальше? - спросил я. - Мне с вами на склад или разбегаемся?

- Коли брезгуешь нашим обществом, так и разбежимся, - обиженно ответил Сидор. - А коли не брезгуешь, так пойдем с нами, груз сдадим, жалованье получим, да и обмоем успешное прибытие в столицу нашей родины. Заодно и в оружейную слободу сходим, поговорим кое с кем.

- Пистолет отдай, - вспомнил я.

Сидор тяжело вздохнул, но подчинился.

- Может, продашь? - спросил он. - Ты же сам говорил, это оружие для благородных, а для нас с тобой как пугач. Зачем тебе эта игрушка?

- А тебе зачем?

- Продать. А хочешь, продадим в пополаме?

- Не хочу. От него патроны к другому пистолету подходят.

- Ну и что? Тебе таких пимпочек любой оружейник понаделает по копейке за штуку.

- Не понаделает. Там порох особый и еще капсюль нужен.

- Это еще что такое?

- Такой кружочек в центре донца гильзы, если по нему ударить, высекает искру внутрь патрона. Разве ваши оружейники умеют делать такие вещи?

- Откуда я знаю? Они свои тайны кому попало не доверяют. А ты все-таки к митрополиту намылился?

- Вроде как. Где у него резиденция, кстати?

- В Донском монастыре. Если отсюда смотреть, это не доходя Замоскворецкой стены, поворачиваешь налево…

- Спасибо, я знаю, где Донской монастырь.

- В твоем мире он тоже есть?

- Есть.

- А Новодевичий?

- Тоже есть. И Храм Христа Спасителя тоже.

- А это еще что такое?

- Здоровенная такая церквуха у Крымского моста.

- Какого моста?

- Крымского. Между Октябрьской площадью, как она раньше называлась-то… Калужская вроде… и Зубовской площадью.

- Нет там никакого моста, - сообщил Сидор. - Так что, идешь с нами? Нам, в общем-то, по пути.

- А где у вас склад этого зелья?

- У нас? - хохотнул Сидор. - Кто бы таким, как мы с тобой, такой склад доверил. Нет, Сергей, в такие дела со свиным рылом не суются. Думаешь, это зелье мне принадлежит? Нет, брат, это собственность Евлампия Федоровича Рогаткина, боярина третьего разряда, подполковника внутренней стражи. Служит он, кстати, в разбойном приказе, а занимается как раз пресечением недозволенной торговли в пределах государства Российского.

- Не боишься его имя называть первому встречному?

- Какой же ты первый встречный? Нет, Сергей, тебе это имя я могу без всякой опаски назвать. Потому что у тебя голова варит и, прежде чем языком трепать, ты подумаешь. А подумав, сообразишь, что никакой пользы от этакой трепотни ты не получишь, а головы лишиться можешь запросто. Так что, пойдешь с нами в подворье?

- А почему бы не пойти? Посмотрю заодно, как у вас благородные живут.

- Посмотри, только осторожнее. Сам в разговоры не вступай, а коли спросят, отвечай быстро и кланяться не забывай. И обязательно добавляй… как это объяснить-то… короче, пока не разберешься, всякому говори "высокопревосходительство". И оружие запрячь поглубже. Там всякий знает, кто мы такие, но на рожон лучше лишний раз не лезть.

За разговором мы миновали деревянный пригород, как-то незаметно прошли через широченный проем, зияющий на месте ворот в полуразрушенной деревянной стене, и оказались в Москве.

Земляной город, он же нижний город, почти не отличался от того, что мы видели раньше. Те же неказистые бревенчатые избы без труб на крышах, те же покосившиеся и подгнившие заборы, те же груды нечистот прямо на улицах, те же оборванные неторопливые люди. А вот за белокаменной стеной Замоскворечья открывалась совсем другая Москва.

Сидор сказал, что раньше эта стена входила в систему оборонительных сооружений города, но затруднился сказать, использовалась ли она хоть раз по прямому назначению. Наполеон в этом мире не вторгался в Россию, Лжедмитрий был разбит под Смоленском, и последним иностранным войском, осаждавшим Москву, скорее всего, была орда какого-нибудь крымского хана. Хотя, кто его знает, в книге Аркадия было написано, что Русь и Орда долго существовали в режиме личной унии…

Как бы то ни было, сейчас стена Замоскворечья исполняла только декоративные функции, как и стены Кремля, Китай-города и Белого города. Все эти стены регулярно подновлялись из городской казны, но никто не относился к московским стенам как к оборонительным сооружениям. И действительно, глупо отгораживаться стеной от противника, умеющего сотворять ангелов, драконов, горгулий и всякую другую летающую нежить. А без летающих тварей, как авторитетно объяснил Сидор, к осаде приступают только неисправимые оптимисты, а по-местному - богом обиженные придурки.

За белокаменной стеной начиналась белокаменная и златоглавая Москва. Контраст разительный - ни одного деревянного сруба, даже сараи сложены из чего-то, похожего на шлакоблок. По словам Сидора, еще Николай Василиск запретил строить в Москве деревянные дома во избежание пожара и с тех пор этот закон неукоснительно соблюдается. В этом есть своеобразный шик - отгрохать любимой собаке будку из уральского хрусталя и обложить ее самоцветами, украсить нужник ионическими колоннами, покрыть крышу сусальным золотом, а потом нанять трех священников, чтобы молитвами запрещали непогоде и воронам портить драгоценную кровлю. Здесь нет шестисотых мерседесов, но настоящий новый русский найдет, чем выделиться, в любом мире и в любых условиях.

Насколько я понял из сбивчивых объяснений Сидора и его подчиненных, государственное устройство этой России выглядит следующим образом. Во главе державы стоит государь император Николай Александрович, самодержец всероссийский, царь польский, король шведский, шах иранский и прочая. Правит император самодержавно, какие-то политические механизмы существуют, имеется Государева Дума, какие-то приказы, страна разделена на губернии, но целостной картины государственного управления, судя по всему, не представляет никто, включая самого императора. Потому что это ненужно, ведь все, существующее в пределах Российских, существует по государеву волеизъявлению, и стоит ему только захотеть, как Дума будет распущена, приказы разогнаны, а губернаторы перевешаны. Вряд ли император поступит так в реальности, но местными законами такие действия не воспрещаются.

Во главе русской православной церкви стоит митрополит Филарет, молодой, но энергичный служитель господа, в прошлом простой крестьянин из Сибири. Патриарха нет, патриарший престол пустует с тех самых пор, как бусурмане повоевали Царьград, тогда митрополиты не смогли договориться, кто их них главнее, и, наверное, не договорятся уже никогда. Если грузинская и армянская митрополии негласно признают верховенство русской церкви, то от сербов и греков этого не дождешься, по крайней мере, до конца войны. А если война окончится победой, то в Российскую империю войдут все православные земли и тогда Филарет воссядет на Цареградском престоле не как митрополит всея Руси, но как патриарх всех истинно верующих.

Считается, что церковь не имеет светской власти, но на самом деле все не так просто. Силу и славу русского войска составляют боевые монахи, способные силой молитвы обрушить огненный дождь с ясного неба на пару квадратных километров вражеской обороны или сотворить из лошадиных трупов ужасного трехглавого змия, не имеющего аналогов во всем цивилизованном мире. Стрельцы потому и носят камуфляж, что сила молитвы тренированного человека в этом мире нисколько не уступает силе огнестрельного оружия, а святые представляют собой самое настоящее оружие массового поражения.

У обычного воина есть только один шанс против обученного монаха - ударить исподтишка, пока убийственное слово не только не произнесено, но и не сформулировано. Только мало кто рискнет напасть на монаха, потому что все помнят о том, что следует за удачным нападением. До сих пор меня передергивает при воспоминании о бывшей деревне Михайловке.

Священники повсюду - в каждый пехотный батальон входит взвод боевых монахов, в каждом околотке городовой стражи имеются бойцы особого назначения в фиолетовых рясах, всюду, где одновременно собирается больше двух десятков стражников, обязательно присутствует хотя бы один монах. Все школы здесь церковноприходские, других не бывает, об университетах здесь и не слыхивали, говорят, что при монастырях есть какие-то продвинутые учебные заведения, но чтобы причаститься к высокой науке, надо принять столько обетов, что мало кто отваживается вступить на сей тернистый путь. Единственный вид живописи - иконы, скульптуры и литературы не существует, классическая музыка вроде бы есть, но запрещена к прослушиванию недуховными лицами, дабы не вводить в искушение незрелые души. Обучение грамоте может разрешить только духовный отец, он же благословляет все мало-мальски серьезные дела, начиная от вступления в брак и заканчивая тем, на какой рынок везти продавать картошку. Ежемесячная исповедь обязательна, регулярно проводятся выборочные проверки искренности с использованием специального волшебства, за сокрытие грехов полагается прилюдное покаяние, за неискренность в прилюдном покаянии - пожизненная кабала в монастыре. Оскорбление монаха карается на усмотрение оскорбленного, вплоть до смертной казни, несанкционированное обучение грамоте - ослеплением, чтение священного писания нерукоположенным лицом - пожизненной каторгой без права помилования, то же самое вслух - смертью через сожжение заживо.

Я спросил Сидора, почему при всем этом считается, что державой правит не митрополит, а император, и Сидор ответил, что хула на императорский двор карается отсечением головы. Это я уже слышал.

Несмотря на драконовские законы, люди на улицах не кажутся печальными. Люди как люди, нарядные и оборванные, довольные и печальные, трезвые и пьяные, нормальная городская толпа. Не такая плотная, как в метро в час пик, и не такая нарядная, как в "Сибирском цирюльнике", толпа как толпа. Бабы, похожие на матрешек, закутанные до самых ушей в разноцветные шерстяные платки, громогласно обсуждают, что Матренин муж за одну ночь прокутил недельное жалование, но уже опохмелился и снова работает, и вообще, Матрене с мужем повезло, не то что Настасье… Двое татар, один - пожилой усатый мужик, другой - совсем мальчишка, с натугой волокут по колдобинам тележку с чем-то тяжелым, запакованным в ткань, похожую на брезент. Вот мимо прошел монах, так основательно закутанный в черную рясу, что больше похож на инопланетянина из компьютерной игры, чем на живого человека. Мальчишки в натуральных меховых ушанках, совершенно не гармонирующих с заплатанными штанами из грубой дерюги, играют в снежки прямо посреди улицы, прохожие ругаются, но проходят мимо, не отвлекаясь на расшалившуюся молодежь. Стайка девочек-подростков в песцовых шубках оживленно обсуждает происшедшее на последнем приеме у какого-то советника, сзади чинно следуют два телохранителя, похожие на казаков из исторического фильма, их сабли чиркают концами ножен по мостовой. Кстати, здесь есть брусчатая мостовая, в отличие от пригорода. А вдоль особо богатых домов даже выложены тротуары с бордюром. Улицы густо посыпаны конским навозом, но к этому быстро привыкаешь и уже через пять минут перешагиваешь через смерзшиеся кучки, не испытывая никаких особенных чувств. Интересно, местные дворники принципиально игнорируют эти катышки?

В общем, мир как мир, жизнь как жизнь и не так уж все плохо в этом мире. Здесь нет терроризма, почти нет наркотиков, нет средств массовой информации, а значит, нет и массового психоза. Здесь все спокойно и почти все лица здесь счастливы. Не зря Христос говорил, что блаженны нищие духом… или это был не Христос? Жалко, что нельзя обратиться с этим вопросом к встречному священнику - нерукоположенным не положено интересоваться священным писанием. "Разве бог нуждается в твоей вере?" - вопрошал какой-то местный святой. "Кто ты такой, чтобы верить в бога? Бог верит в тебя, и блаженному этого достаточно". Блаженный, кстати, на местном наречии означает вовсе не "юродивый", а "правильный".

Удар дубинкой по голове прервал мои размышления.

12.

Я открыл глаза и обнаружил перед собой грубый деревянный стол из почти неструганных досок, а на другом конце стола - молодого, лет двадцати пяти, монаха с умным доброжелательным лицом. Перед монахом лежали листы бумаги формата А4, приглядевшись, я заметил, что это не просто бумага, а какие-то бланки, изготовленные типографским способом. Поодаль размещалась прикрепленная к столу чернильница, в которой мокло гусиное перо.

Я сидел на грубой деревянной скамье, стены вокруг были сложены из шлакоблока, когда-то оштукатуренного, но штукатурка давно отвалилась. Картину дополняло широкое, но очень низкое окно под самым потолком, забранное массивной чугунной решеткой. Тюрьма.

Дверь деревянная, но окованная железом. Я примерился к ней взглядом и решил, что вряд ли смогу ее выломать. Да и зачем? Наверняка за ней охрана. Монах проследил направление моего взгляда и ласково улыбнулся. От этой улыбки мне стало не по себе.

Я опустил взгляд и обнаружил, что раздет до пояса, с руки исчезли электронные часы, но руки и ноги не связаны, а крест, как ни странно, по-прежнему висит на шее. Я потянулся к нему, крест откликнулся, но монах быстро сказал:

- Не стоит. Любое волшебство расценивается как попытка сопротивления и дальнейший разговор будет происходить двумя этажами ниже.

Я представил себе, что может находиться двумя этажами ниже, и решил, что с крестом я пообщаюсь как-нибудь в другой раз.

- Вы нормально себя чувствуете? - участливо спросил монах.

Я прислушался к своим ощущениям и с удивлением обнаружил, что чувствую себя совершенно нормально. Немного холодно, немного тревожно, но с организмом все в полном порядке. Голова совершенно не болит, и это странно, если учесть, сколько времени после удара я провел без сознания. Я приложил руку к затылку, но не обнаружил никакого намека на шишку.

Монах расценил мое молчание как знак согласия, обмакнул перо в чернильницу и начал допрос:

- Имя?

- Сергей.

- Отчество?

- Петрович.

Монах удивленно поднял глаза и поставил на бланк небольшую кляксу.

- Господи прости, - сказал монах и занялся удалением кляксы. Покончив с этим делом, он снова посмотрел на меня и спросил с некоторым удивлением в голосе:

- Вы дворянин?

- Нет.

Монах скривил губы и записал в бланке "Петров".

- Сословие?

Гм… как же на это ответить-то? Не скажешь же "шофер".

- Пролетарий, - ответил я.

- Чего?

- Ну, вроде как извозчик.

- Понятно, - сказал монах, снова скривился и записал в бланке напротив слова "сословие" слово "третье".

- Духовное звание?

- Нет.

Монах вытаращил глаза.

- Как к тебе попал крест? - спросил он, уже не пытаясь прикидываться вежливым.

- Одна старушка подарила.

- Какая старушка?

- Обычная старушка. Если не считать того, что она прожила в чеченском ауле все время начиная с первой войны.

- Она чеченка?

- Русская.

- Как называется аул?

- Не помню.

- На дыбу хочешь?

- Никак нет.

- Никак нет… в войске служил, что ли?

- Так точно… то есть, да.

- В каких войсках?

- Воздушно-десантных.

- Чего?

- В воздушно-десантных войсках. Это такая пехота…

- Которая с ковров-самолетов на врага прыгает? Стража!

В комнату вошли два бритоголовых амбала в кроваво-красных рясах с откинутыми капюшонами. От их безразличных взглядов мне стало не по себе.

Монах-следователь перегнулся через стол и плотоядно потянулся тонкой рукой интеллигента к моему кресту. "Сейчас или никогда!" - мелькнула мысль, и я ударил его снизу в переносицу, отсекая все пути к мирному разрешению конфликта. Если этому типу повезет, он останется жить, летальность этого удара составляет менее пятидесяти процентов.

Монаху не повезло. Я почти не ощутил отдачи от удара, зато явственно почувствовал, как под костяшками пальцев хрустнула и сложилась носовая кость. Покойся в мире, раб божий.

Амбалы замерли на месте, переглянулись и двинулись ко мне, расходясь в стороны по широкой дуге. Я обратился к кресту, но ответа не получил. Я только ощутил некоторое любопытство, если можно говорить, что грубо сработанная железяка, пусть и волшебная, может испытывать подобное чувство.

В руках амбалов нарисовались короткие, но тяжелые дубинки. Совсем плохо. Хотя…

Я лучезарно улыбнулся, выбрался из-за стола, сделал шаг вперед и вправо, и доброжелательно сказал:

- Сдаюсь.

И улегся на спину прямо на каменный пол.

Амбалы переглянулись, на их лицах отразилось замешательство. Один из них отвлекся на мертвого следователя, лежащего на столе, другой подошел ко мне, явно намереваясь ударить по почкам окованным сапогом.

Он уже занес ногу для удара, когда я резко согнулся пополам, не вставая, и ударил его в колено опорной ноги с внутренней стороны. Несмотря на то, что носок моего сапога не был окован, даже без этого удар тяжелого кирзача в эту точку обычно вызывает серьезное растяжение связок, которое лечится только в госпитале. Если очень повезет (или не повезет, смотря с какой стороны посмотреть), нога ломается, но сейчас это необязательно.

Амбал рухнул на пол и я едва успел откатиться в сторону, избежав погребения под стокилограммовой тушей. Дубинка покатилась по полу, звонко подпрыгивая, я подхватил ее и вскочил на ноги.

Второй амбал проворно отскочил от стола, тело следователя при этом рухнуло на пол, издав утробный стон. Такое бывает со свежими покойниками, это называется последний вздох - при перемещении тела грудная клетка сжимается и воздух выходит наружу. Амбал этого не знал, если судить по выражению его лица. Его рука сделала судорожное движение, как будто он захотел перекреститься, но воздержался от этого жеста, осознав его неуместность.

Я сделал два быстрых шага навстречу противнику и замахнулся дубинкой. Монах выставил свое оружие, намереваясь парировать удар, но удара не последовало. Дубинка со свистом прочертила воздух между нами, описала полуокружность и двинулась обратно. Я позволил телу сместиться вслед за оружием, а левой ноге - продолжить движение тела, а затем резко распрямиться.

Я намеревался нанести удар в печень, но монах сделал шаг назад и моя нога ударила только воздух. Левую руку монах запустил под рясу и вытащил оттуда простой глиняный свисток. Только этого мне еще не хватало!

Дубинка покинула мою руку и отправилась в автономное путешествие в голову противника. Он уклонился, но при этом выпустил из руки свисток и, что еще лучше, отвлекся от своей правой руки. Этого оказалось достаточно, чтобы я захватил ее в наружный захват. Сдается мне, эти ребята - палачи, а не воины, нельзя же быть таким неуклюжим!

Монах попытался выдернуть руку, но добился только того, что наружный захват превратился в верхний. Дубинка выпала из руки, а сам монах тяжело осел на колени. Дальше все просто - резко выпустить руку из захвата, удар ребром ладони по шее, удар коленом в скулу, удар ногой в подбородок. Нокаут.

Первый монах запоздало потянулся к свистку, но неудачно дернул поврежденной ногой и жалобно заскулил. Я подскочил к нему, ударил ногой в висок и прекратил мучения несчастного. Не знаю, на время или навсегда.

Вся схватка заняла не более четверти минуты. Я стоял посреди камеры или комнаты, никогда не задумывался, как правильно называется помещение для допросов, в общем, я стоял посреди этого помещения, тяжело дышал и не мог поверить, что так легко расправился с охраной.

Ты молодец, - сообщил крест.

Почему ты не вмешался?

Ты и так хорошо справился.

Я начал раздевать следователя. Если у меня и есть какой-то шанс покинуть это негостеприимное заведение, то только если я замаскируюсь под монаха. Хотя и в этом случае шансов практически нет. Но не идти же добровольно на дыбу!

Монах-следователь был не только мертв, но и успел обгадиться перед смертью. Хорошо, что пострадало только нижнее белье.

Плохо, что ряса мне мала размера на три по объему и на один по росту. А сапоги совсем не подходят.

Хорошо, что ряса такая безразмерная одежда. И еще хорошо, что палачи здесь такие здоровые, сапоги того, кого я припечатал в колено, а потом в висок, оказались впору.

Я мысленно перекрестился и вышел из комнаты.

Длинный коридор. Вдоль одной стены одинаковые окованные двери, вдоль другой - одинаковые зарешеченные окна под потолком. Окна темные, а это значит, что сейчас ночь. Плохо.

Интересно, если я надвину на голову капюшон, я сразу привлеку внимание или монахи иногда ходят в таком виде внутри здания? Не знаю. У всех троих капюшоны были откинуты, значит, лучше не рисковать и идти так. Здание на вид большое, вряд ли тут все знают всех.

Справа коридор заканчивается тупиком, слева - круто заворачивает куда-то в неизвестность. Выбора нет, надо идти налево.

Я подошел к изгибу коридора, глубоко вдохнул, выдохнул и совершил маневр думера. То есть, повернулся лицом к стене и сделал плавный, но быстрый шаг в сторону.

Коридор заканчивался мощной решеткой из чугунных прутьев в палец толщиной. А за решеткой стоял тощий и белобрысый паренек лет восемнадцати и с любопытством таращился на меня. Одет юноша был в коричневую рясу. За ним смутно угадывалась в полумраке вторая решетка, за которой… кажется, там начинается лестница.

Я не смог скрыть удивление при виде этой картины, и брови юноши, на мгновение взлетевшие на лоб, сошлись на переносице.

- Ты кто такой? - спросил он деланно строгим голосом.

Крест!

Нет. Ты справишься сам.

- Задержанный, - сказал я.

И доброжелательно уставился на часового. Он сделал сложную гримасу, как будто хотел помотать головой в растерянности, но в последний момент удержался.

- Почему без охраны? - спросил он.

- А от кого меня охранять? Нешто я епископ какой?

Парень не нашелся, что ответить. Несколько томительных секунд он пытливо вглядывался в меня, а потом достал свисток, такой же, как у амбалов в красных рясах, и засвистел. Звонкая трель в гулких каменных коридорах действует оглушающе. Я непроизвольно вздрогнул.

Я присел на корточки, прислонившись спиной к стене, и вежливо спросил парня:

- Как дела?

- В порядке, - машинально ответил тот и тут же резко спросил:

- Откуда у тебя ряса?

- Замерз.

- Что с отцом Афанасием?

- Ничего, - ответил я чистую правду. Смерть - это ничто, не так ли?

Парнишка свистнул еще раз, откуда-то со стороны лестницы донеслась неразборчивая брань и снова все стихло.

- Хорошо у вас служба поставлена, - констатировал я и достал крест из-за пазухи.

Часовой тонко завизжал, бросился к противоположной решетке и стал трясти ее изо всех сил, не забывая оглушительно свистеть. Решетка не поднималась, не опускалась и не уезжала в стену, очевидно, она управляется дистанционно и часовой просто не может покинуть пост без разводящего. Оригинально.

Лестница изрыгнула очередную порцию проклятий и где-то вдалеке гулко затопали сапоги. Кто-то спешил на помощь.

- Чип и Дейл, - пробормотал я и засмеялся.

А потом подумал "а что мне терять, собственно?" и запел.

Я начал петь "Дальше действовать будем мы", но не успел еще допеть первый куплет, как за второй решеткой появилось подкрепление в лице двух монахов, на этот раз, видимо, для разнообразия, одетых в серые рясы. Скудное освещение не позволяло разглядеть их лица.

- Семка, господи тебя накажи! Чего свистишь? - рыкнул один из монахов голосом терминатора.

Семка выронил свисток и начал объяснять заплетающимся голосом:

- Ваше преподобие… чернокнижник… не губите…

При слове "чернокнижник" монах поднял голову и увидел меня. Коротким жестом он оборвал Семкино словоизвержение и воцарилась полная тишина. Несколько секунд я чувствовал на себе мрачный взгляд этого неподвижного серого изваяния, потом изваяние заговорило:

- Ты действительно чернокнижник?

- Никак нет, ваше преподобие, - ответил я и лучезарно улыбнулся.

- Как ты здесь оказался?

- Его отец Афанасий… - начал объяснять Семка, но серый силуэт цыкнул на него и Семка умолк.

- Затрудняюсь сказать, - сообщил я и улыбнулся еще раз.

- Ты мне глазки не строй! - рявкнул серый. - Отвечай быстро, внятно и по делу.

Я состроил серьезное выражение лица, я представил себе, что передо мной стоит не загадочный серый монах, а подполковник Сухостоев, бывший мой замкомполка по строевой. Стоило мне только подумать об этом, как сработал рефлекс, вбитый двумя годами муштры, я выпрямился и застыл по стойке "смирно". Серый удовлетворенно крякнул.

- То-то же, - пробурчал он. - Две недели по двести поклонов в день. И еще пять нарядов вне очереди. А когда протрезвеешь, зайдешь к отцу Иоанну на покаяние, я прослежу. И чтобы молитвы не орал больше! Здесь тебе не лавра какая-нибудь! Беда с этими учеными…

- Ваше преподобие! - пискнул Семка. - Разрешите обратиться!

- Не разрешаю, - отрезало ваше преподобие и серые силуэты стали таять в полумраке, удаляясь.

- Но это же чернокнижник! - завопил Семка, проигнорировав запрет начальника. - Его красные братья в спячке принесли, а он ожил и на нем ряса отца Афанасия!

Серая гора снова явилась из сумрака.

- Это правда? - спросило преподобие.

- Никак нет, - ответил я, - я не чернокнижник. Я только подозреваюсь в чернокнижничестве.

- Издеваешься? - догадался серый. - Где ученый?

- Там, - я показал рукой назад.

- Отойди от решетки, - приказал серый.

Я отошел.

- Дальше!

Я сделал еще шаг назад.

Силуэт монаха совершил неясное шевеление, дальняя решетка поднялась и на освещенной части сцены появились два новых персонажа.

Серый монах был воистину огромен, больше всего он был похож на Арнольда Шварцнеггера в роли Конана-варвара, только еще больше и страшнее. И еще, в отличие от Конана, его большие серые глаза светились какой-то неясной внутренней силой, напомнившей мне Коннора Макклауда. Наверное, таким же был взгляд Сталина.

Второй монах выглядел сильно уменьшенным подобием Микки Рурка в фильме про ирландских террористов. Молодой, симпатичный, но какой-то совсем не мужественный, тем не менее, он выглядел опасным. Так опасна гремучая змея или мелкая собачка, натренированная по схеме "укуси и отскочи".

Оба персонажа вошли в пространство между решетками, большой монах пошевелил губами и задняя решетка опустилась, острые пики, которыми увенчивались нижние концы вертикальных прутьев, вошли в углубления в полу и решетка снова стала несокрушимой стеной, отделяющей тамбур от остального здания. Похоже, что эта решетка управляется магией. А значит, чтобы выбраться отсюда, нужно подобрать заклинание… нет, мне отсюда точно не выбраться.

Большой монах хмуро посмотрел на меня исподлобья и зашептал что-то неразборчивое. Крест отметил, что творимая волшба вредоносна и направлена на меня, но недостаточно сильна, чтобы крест не смог ее нейтрализовать. Я поинтересовался, что это за волшба, но крест сообщил, что этот вопрос выходит за рамки его компетенции.

"А ведь это выход", - подумал я и медленно опустился на четвереньки, состроив обиженное лицо. Далее я представил себе, что я - Рэмбо, которого пытают враги и скорчил несколько соответствующих гримас, после чего расслабленно улегся на пол.

- Он притворяется, - сообщил маленький монах мягким и мелодичным тенором.

Воцарилось напряженное молчание. Потом большой спросил:

- Ты уверен?

- Уверен.

- Попробуй ты.

Неразборчивый шепот. Голос маленького:

- Нет, ничего не получается. На него не действует слово.

- Темный святой? - саркастически усмехнулся большой.

- Надеюсь, что нет. Может, у него амулет…

- Тогда пойдем отсюда. Кто его знает, на что он способен. Думаю, владыка не рассердится, когда я ему доложу. Случай слишком серьезный.

Снова шепот и я услышал, как дальняя решетка поднимается.

- А ты куда собрался? - рявкнул серый.

- Я… а… а что… - запищал Семка.

- А то! Пока смена не кончилась, стой здесь! А потом…

- Отец Амвросий, - вмешался маленький монах, - устав запрещает накладывать взыскания на часового.

- … после узнаешь, - закончил мысль большой.

И они удалились. Я открыл глаза и сел. Семка стоял, прижавшись спиной к дальней решетке, он смотрел на меня расширенными от страха глазами и его нижняя челюсть заметно тряслась.

13.

Следующий час оказался не столь богат событиями. Я прогулялся по коридору, в котором был заперт, и заглянул во все комнаты, благо у одного из амбалов из кармана выпала связка ключей. Все комнаты оказались стандартными помещениями для допросов, в каждой имелся стол со стулом, скамьей и письменным прибором, обитая железом дверь, зарешеченное окно под потолком и больше ничего.

Оба красных брата были живы. Тот, кого я уложил первым, чувствовал себя совсем плохо, похоже, я серьезно повредил ему череп, когда ударил его ногой, чтобы не дергался. У нас во взводе санитаром был парень, который на гражданке тоже работал санитаром в травматологическом отделении какой-то больницы, он рассказывал, что в таких случаях делают рентгеновский снимок мозга, определяют, где произошло кровоизлияние, а потом в нужном месте черепа просверливают дыру и откачивают кровь специальным устройством вроде большого шприца. А в особо запущенных случаях в черепе сверлят дырки по всей окружности, потом снимают скальп, срезают верхушку черепа циркулярной пилой и вправляют мозги в самом прямом смысле из всех возможных. Он еще рассказывал, как у них в больнице один пациент, хорошо приложившийся башкой по пьяни, потом, когда отошел от наркоза и протрезвел, решил, что находится в вытрезвителе, и поперся на пост к медсестрам качать права, вырвав при этом все капельницы, когда вставал с постели. Брр… Жутко, конечно, но, скорее всего, в этом мире медицина до такого уровня еще не доросла, а значит, этот монах - не жилец.

Второй красный брат, судя по всему, отделался легким сотрясением мозга. Когда я зашел в комнату, где меня допрашивали, этот тип стрельнул глазами в сторону валяющейся на полу дубинки, но благоразумно решил не лезть на рожон. И правильно сделал.

- Ну что, оклемался, болезный? - спросил я.

- Оклемался, - мрачно проговорил болезный.

- Как зовут-то тебя?

- Степаном.

- А меня - Сергеем. Будем знакомы, стало быть.

На лице Степан явственно читалось, что новому знакомству он совершенно не рад. Я его понимаю.

- Скажи мне, Степан, - начал я, - а где это мы находимся?

- Нешто сам не знаешь? - удивился Степан.

- Не знаю.

- Матросская тишина это.

- Надо же! - удивился я. - А я думал, Донской монастырь.

Степан посмотрел на меня, как на идиота.

- А вот еще что, - спросил я, - почему у вас, монахов, у всех рясы разноцветные? У тебя с товарищем рясы красные, у пацана, что на часах стоит - коричневая, у этого, - я показал на раздетый труп, - серая была?

- Коричневая раса - послушник или чернец, стало быть, - Степан говорил с крайне удивленным выражением, видимо, он объяснял мне азы, известные здесь каждому ребенку, - черная - монах-воин, серая - монах-келейник, фиолетовая - меч господень.

- А красная?

- Красная - плеть господня.

- Палач, что ли? И много вас тут таких плетей?

- Да почитай, что вся обслуга тюремная.

- А серые - это следователи?

- Следователи носят серое или черное.

- Понятно…

Второй палач резко сел и его обильно вытошнило.

- Надо бы его вытащить отсюда, да к врачу, - сказал я, - жалко человека.

- Разве ты умеешь решетку поднимать?

- Нет. А ты?

- Кто бы мне слово доверил… Нет, не вытащить нам его. Да и зачем? Все одно не жилец.

- А если волшебством там или молитвой…

- Кто же ради него бога просить станет? Нет, Андрюшка теперь не жилец, ты его славно приложил.

- А что мне делать оставалось?

- Не дергаться. Ты уж извини, добрый человек, но ты тоже уже не жилец. Знаешь, что за убийство келейника бывает?

- Видел уже. Всю деревню вырезают.

- Вот именно. Ты бы лучше поясок от рясы взял бы да и повесился бы. Чего тебе терять, душа все равно загублена, а так родных спасешь.

- До моих родных им не добраться.

- Зря ты так говоришь. Устроят тебе зеленый лист - сам все и расскажешь. Только не будет тебе зеленого листа, для тебя и дыбы хватит, ты уж поверь мне.

- Добрый ты.

- Какой есть.

В конечном итоге мы со Степаном подтащили Андрюшку к решетке, что вызвало у Семки очередной приступ ужаса, но уже не столь впечатляющий. Привыкает парень. Я привалился к стене, палачи разместились напротив и мы принялись беседовать о всякой всячине, коротая время. Вначале я пытался что-нибудь выяснить о том, что представляет собой эта тюрьма и как отсюда выбраться, но палачи отвечали неохотно, да и сам я быстро уразумел, что выбраться отсюда можно только чудом. Интересно, почему мне совсем не страшно? Крест?

Ага, подтвердил крест, я дал твоему страху пройти сквозь тебя. Зачем тебе страх?

"И то верно", - подумал я, - "Зачем мне страх?" И рассказал палачам анекдот про влюбленную парочку, высококультурную маму девочки и вареный фаллоимитатор. История понравилась и повлекла за собой дискуссию о месте и роли фаллоимитаторов в жизни общества, и когда на лестнице зазвучали шаги, все, кроме несчастного Андрюшки, пребывали в замечательном расположении духа.

14.

На этот раз по мою душу явилась целая делегация аж из семи человек. Возглавлял ее неизвестный мне щуплый седобородый монах в черной рясе и с высоким клобуком на голове. Я уже знал, что такой клобук - признак высокого чина, вроде лампасов. Несмотря на астеническое телосложение, двигался монах удивительно плавно, он сразу напомнил мне Усмана и я подумал… много чего я подумал, целый хоровод неоформленных мыслей прокрутился в моей голове, но сейчас не время думать, потому что сейчас решится моя судьба.

Черного монаха сопровождали двое предыдущих посетителей, а также целых четыре меча господних в фиолетовых рясах. Судя по тому, как Степан с Семкой вытаращили глаза при виде этой картины, ко мне начали относиться серьезно.

Дальняя решетка подпрыгнула и взлетела вверх, как будто под ней взорвали маленький пороховой заряд. Монах в черном шагнул в освещенное пространство, Семка мгновенно вытянулся в струнку, сложил руки по швам и начал рапортовать:

- Владыка! За время моего дежурства случились следующие происшествия. По приказу и в сопровождении отца Афанасия из следственного отдела брат Андрей и брат Степан, - он указал на палачей, которые тоже стояли по стойке смирно, точнее, брат Степан стоял, а брат Андрей пытался, - доставили в камеру для допросов вот этого чернокнижника. Потом отец Афанасий позвал братьев, был слышен шум драки, а потом сюда вышел чернокнижник в рясе отца Афанасия. Я поднял тревогу и сюда явились отец Амвросий и отец Авраам…

- Я докладывал дальнейшее, - перебил Семку отец Амвросий.

- Ничего-ничего, - отмахнулся владыка, - я послушаю еще раз. Продолжай, отрок.

- Отец Амвросий и отец Авраам, стало быть, - продолжил отрок, - так вот, они явились и хотели сомлеть чернокнижника, и он вроде как сомлел, но отец Авраам сказал, что он притворяется. И тогда они ушли. А чернокнижник встал, и получилось, что он и вправду притворялся. А потом он ушел и вернулся с братьями, сидел здесь и рассказывал похабные байки.

- Что с Афанасием? - спросил владыка.

Семка перевел взгляд на Степана и тот ответил:

- Убит. Кулаком в нос.

Владыка задумчиво посмотрел на меня.

- А ты, чернокнижник, силен драться, - сказал он.

- Я не чернокнижник, - возразил я.

- А кто же ты? Может, у тебя духовное звание есть?

- Нет.

- Может, ты и словом не владеешь?

- Не владею.

- Может, и клятву принесешь?

- Может, и принесу.

- Принеси.

Я глубоко вздохнул и размеренно проговорил:

- Клянусь отцом и сыном и святым духом, что не владею словом.

- Божьим словом, - поправил владыка.

- Божьим словом, - согласился я. - А если я сейчас солгал, пускай умру на месте.

Я не умер. Владыка удивился.

- А почему на тебя слово не действует? - спросил он. - Неужто амулет?

- Амулет, - согласился я и продемонстрировал крест.

Владыка так и впился глазами в мой крест, он даже чуть не подпрыгнул на месте от возбуждения.

- Святой крест, - выдохнул он. - Ребята, - он оглянулся назад, на фиолетовых, - вперед.

Фиолетовые монахи выступили вперед. Двое вытащили откуда-то из-под ряс увесистые булавы, третий - кистень, четвертый - нунчаки.

Кажется, это конец, сообщил я кресту.

Посмотрим, напряженно ответил крест. И добавил после едва уловимой паузы: Попробуй открыть в себе внутреннюю силу. Почувствуй ее и она пребудет с тобой… чего ты ржешь?

Я не ржу… я просто вспомнил… неважно.

Это важно! Соберись!

Решетка прыгнула вверх и Степан отступил назад, явно не желая лезть в драку. Фиолетовый монах с нунчаками выступил вперед и встал в стойку, вроде бы совершенно не опасную, но как раз этим и опасную, потому что я никак не мог понять, откуда может последовать удар. А если даже я угадаю движение… всегда есть шанс прорваться на ближнюю дистанцию, где оружие не играет большой роли… если у этого типа не спрятан нож где-нибудь в потайном кармане рясы… а что тогда делать? Сдаваться? Этот фокус второй раз не пройдет, они уже знают, на что я способен. Тогда что? Сила? Попробуем ее почувствовать…

- Стоп! - крикнул владыка и монах с нунчаками послушно отступил. - Ты! Ты владеешь словом! Почему ты жив?

Я сделал глупое лицо и пожал плечами.

- Вам виднее, владыка, - сказал я.

Владыка сделал задумчивое лицо и стоял так несколько секунд.

Он атакует. Я накапливаю энергию, сообщил крест, чувствуешь?

Нет.

Владыка сложил руки в молитвенном жесте и что-то зашептал.

А теперь?

Нет.

В воздухе из ниоткуда сформировалась шаровая молния. Запахло озоном. Я что-то почувствовал и немедленно толкнул это что-то в сторону врага. Молния взорвалась с негромким хлопком, запах озона стал нестерпим, но больше ничего страшного не произошло.

- Почему ты не атакуешь? - спросил владыка.

Я ответил вопросом на вопрос:

- Разве у меня есть шансы?

Теперь настала очередь владыки пожимать плечами.

- Если ты поклянешься никому не причинять вред в этом здании, и не пытаться покинуть его, я позволю тебе выйти из этого коридора, - сказал он.

- Даже если меня будут пытать? - уточнил я.

- А ты, что, хочешь гарантий?

- Конечно.

Владыка состроил зверское лицо и уставился на брата Андрея, беззвучно шевеля губами и делая руками странные жесты. Брат Андрей перестал стонать и встал на ноги, тупо озираясь по сторонам. Его движения замедлились, лицо стало неподвижным, взгляд остановился, а потом я заметил, что его тело становится полупрозрачным.

За секунду до конца молитвы - бей! - предупредил меня крест.

Кого? Андрюшку?

А кого же еще? И ни в коем случае не пропусти удар! Приготовься… три… два… один…

Я совершил эффектный разворот на одной ноге и влепил второй ногой звонкую затрещину в голову того, что раньше было Андрюшкой. Голова лопнула, как мыльный пузырь. Владыка тяжело перевел дыхание.

- Ты уже дрался с призраками? - спросил он.

- Нет.

- Тогда откуда ты узнал, что… ну-ка, покажи мне свой крест!

Крест хихикнул и вложил в мое сознание забавный мыслеобраз.

- Сначала принеси клятву, - сказал я, - что не причинишь мне вреда и не будешь ограничивать мою свободу.

- Ты не оставляешь выбора, - вздохнул владыка.

Он что-то прошептал и резко взмахнул руками. Двое фиолетовых бойцов, вооруженных булавами, качнулись, взмыли в воздух и поплыли ко мне, как будто вокруг них чудесным образом установилась невесомость. Впрочем, почему "как будто"?

Стихия воздуха, констатировал крест, ну что ж, подобное лечится подобным.

И сообщил мне мое первое слово.

Я не делал никаких движений и не произносил никаких слов, все необходимое свершилось в моем мозгу или душе или как там оно называется. Что-то злое и безумное в мгновение ока сформировалось внутри меня и передалось по невидимому каналу одному из летящих монахов. Он взревел, взмахнул булавой и ринулся на своего собрата, тот увернулся, и жертва моего заклинания со всего размаху впечаталась головой в каменную стену и рухнула на пол. Что-то много сегодня черепно-мозговых травм.

- Я готов принести клятву, которую ты просишь, но только с ограниченным сроком действия, - заявил владыка, вытерев пот со лба, - только до полуночи.

- До завтрашней. В смысле, сутки и еще сколько-то времени.

- Хорошо. Я не буду ограничивать твою свободу и не буду причинять тебе вреда до тех пор, пока ты не причиняешь никому вреда и не покидаешь это здание, либо до следующей полуночи, смотря что наступит быстрее. Такая формулировка устраивает?

- Устраивает.

- Теперь твоя очередь.

- Я не буду никому причинять вреда в этом здании до тех пор, пока никто не причиняет вред мне и не ограничивает мою свободу, либо до завтрашней полуночи, смотря что наступит быстрее.

- Заканчивай.

- Сначала ты.

Владыка глубоко вздохнул и произнес:

- Если я нарушу свою последнюю клятву, пусть я умру на месте.

Я повторил его слова слово в слово.

- Вот и хорошо, - сказал владыка. Ближняя ко мне решетка взлетела в потолок. - Пойдем, нам нужно многое обсудить.

И мы пошли.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ХРАМ ИЗНУТРИ

1.

Владыку звали Дмитрием, его чин назывался "архимандрит второго ранга" и примерно соответствовал епископу. Судя по всему, я сейчас разговаривал с одним из чинов местного КГБ. Кабинет, в котором мы расположились, скорее всего, принадлежал если не начальнику тюрьмы, то какому-то из его заместителей, уж очень роскошно он был обставлен.

Владыка Дмитрий распорядился, и роскошный лакированный стол красного дерева временно превратился из письменного в обеденный. Оказывается, я очень хочу есть, то ли сыграла роль использованная магия, то ли нервное потрясение, то ли я просто проголодался.

Тюремный ужин включал в себя четверть жареной курицы с картофельным пюре, большую краюху хлеба, пару луковиц и крепкий чай. Вряд ли такую пищу получают все заключенные, скорее, я угощаюсь от кухни тюремного начальства, особенно если учесть, что Дмитрию принесли то же самое.

Когда смазливая монашка лет восемнадцати в короткой рясе, едва прикрывающей коленки, унесла пустые подносы, владыка перекрестил пищу и немедленно приступил к ее поглощению. Никакой предобеденной молитвы не последовало.

Я ожидал, что трапеза будет проходить в молчании, но владыка, едва прожевав первый кусок, обратился ко мне:

- А ты молодец, парень. Как зовут-то тебя?

- Сергей.

- Ты молодец, Сергей, грамотно себя повел. И не только здесь. Знаешь, Сергей, я даже не буду тебя спрашивать, какое отношение ты имеешь к Аркашке Серпуховскому и к Подольским беспорядкам. Меня это не волнует. Да-да, не волнует. Управление охраны веры подобной ерундой не занимается, эти вещи мы оставляем разбойному приказу. Вот когда тебя эти ребята поймают, вот тогда ты и будешь отвечать по всей строгости, а меня твои подвиги не интересуют. Только не думай, что я тебя сразу сдам, нет, Сергей, слишком много чести этим козлам будет, если сам владыка Дмитрий преподнесет им чернокнижника на блюдечке. Пусть сами ловят. Ты ведь к митрополиту шел?

Я кивнул.

- Считай, что пришел. Нет, я не митрополит, а всего лишь начальник управления охраны веры. Но, если бы ты каким-то чудом добрался до митрополита и остался жив, твое дело все равно бы пришло ко мне. Так что считай, тебе повезло, ты просто добрался до цели быстрее, чем рассчитывал.

Я пожал плечами.

- Все это здорово, - сказал я, - только зачем было дубинкой по голове бить?

- Пока ты в сознании, слово на тебя не действует, вот и пришлось дубинкой. А что, шишку плохо залечили?

- А она разве была?

- Сам-то как думаешь? Если сознание потерял, то уж наверняка была. А раз ничего не заметил, значит, хорошо залечили. Так зачем ты к митрополиту шел?

- А куда мне еще идти? Не в разбойники же!

- Похвально. Пренебрегаешь грешным промыслом - это похвально. Сказано в писании - если получил талант, не зарывай его в землю. А что за талант у тебя, кстати?

- Да нету у меня никакого таланта. Крест вот нашел.

- Где?

- Бабка одна дала. Я ведь только два месяца назад демобилизовался, а до этого в Чечне был, зачищали мы один аул, там одна бабка была, русская. Она и дала.

- Зачем?

- Откуда я знаю? Она сказала, возьми, он спасет твою жизнь. И день назвала.

- Угадала?

- Хрен ее поймет. В тот день бой был, так меня оглушило в самом начале и весь бой я в канаве провалялся. А потом все подумали, что я трус, и на сверхсрочную не взяли. А потом, когда…

В общем, я кратко рассказал историю про свое перемещение в этот мир. Владыка внимательно слушал, кивал, поддакивал, изредка задавал наводящие вопросы. Почему-то он совершенно не заинтересовался описанием огнестрельного оружия XX века, я пытался было объяснить в двух словах, чем автомат отличается от пищали, но владыка прервал меня:

- Я все понял, автомат - это пищаль, которая стреляет много раз без перезарядки. Продолжай.

Я продолжил, я рассказал про первую встречу со стрельцами, про то, как убил монаха, и про то, что повлек за собой этот неосмотрительный, но неизбежный поступок. Только когда я закончил, я сообразил, что рассказал и то, что не хотел рассказывать.

- Чего-то подобного я и ожидал, - подытожил мой монолог владыка и спросил: - Крест посмотреть можно?

Я пожал плечами, запустил руку под рясу и вытащил крест наружу, не снимая его с шеи.

- Смотрите.

Владыка обошел вокруг стола, склонился над моим плечом и стал внимательно разглядывать крест, предварительно вытащив откуда-то из-под рясы пенсне в тонкой металлической оправе, и водрузив его на нос.

- Мифрил, - пробормотал он. - Даже не алюминий.

- Как это не алюминий? - не понял я.

- А вот так.

Владыка сжал крест тонкими, но сильными пальцами и попытался согнуть. Если бы это был алюминий, крест сложился бы пополам, но сейчас он даже не изогнулся.

- Мифрил, - констатировал владыка. - Как выглядела эта старуха?

Я заглянул в собственную память и с удивлением обнаружил, что совершенно не помню ни лица, ни голоса этой бабки, как будто эти воспоминания кто-то аккуратно вычистил из моей головы.

- Не помнишь? - спросил владыка, ничуть не удивившись странному выражению моего лица. - Я так и думал. Хотел бы я знать, кто она такая и чего хочет… Кстати, ты чего хочешь? Изменить мир к лучшему?

- Ну… - протянул я, - а вы, что, считаете, что ваш мир идеален?

- Нет, - честно признался владыка, - наш мир неидеален. Государь, прости господи, мудило, митрополит - мужик толковый, но сексуальный маньяк, на фронтах третий год позиционная война, силы уже на исходе, инфляция приближается к десяти процентам, немцы, по слухам, наслали на Францию чумную заразу, преступность растет, духовенство ворует, дворянство груши околачивает, крестьяне тупы и аморальны, рабочие спиваются, страна катится черт знает куда… я ничего не забыл?

- Духовенство еще и развратничает.

- А, так ты из моногамного мира? Тогда можешь добавить, что развратничает не только духовенство, развратничают все.

- Так что, - до меня наконец дошло, - я не первый? Бывали и до меня пришельцы из параллельных миров?

- Каждый год приходят один-два, но до меня добрался ты первый. Все предыдущие либо погибли в глупых схватках со стражей, либо исчезли неизвестно куда. Насколько я знаю, ты первый из пришельцев, кто сам пошел на сотрудничество с властью. Почему, кстати?

- Но это же очевидное решение! Одному против системы все равно ничего не светит, значит, надо сотрудничать. А сотрудничать надо не с рядовыми монахами, которые все равно ничего не поймут, а с верхушкой.

- Все правильно. Только пришельцы почему-то думают по-другому. В девяносто девятом один чудик ушел в лес, построил себе скит, жил там два года, терзал набегами местных крестьян, они думали, что к ним леший повадился. Потом набрела на него монастырская стража, хотели арестовать, да не тут-то было. Устроил он им волшебную схватку по полной программе, до сих пор на том месте в лесу проплешина, только деревья почему-то повалены вершинами внутрь. А крестьяне клянутся, что видели, как он потом в деревянном корыте на самое небо поднялся. В семьдесят втором другой отшельник, остроухий… как-то чудно его звали, не помню, на букву У, кажется… в общем, тоже в лесу поселился, колдовал что-то все время. И наколдовал такое, что никто и самую малость понять не может. Сам исчез бесследно, записи, что после него остались, на тарабарском языке написаны, букв там всего шестнадцать, а знаков препинания вообще нет. И чудеса всякие: свеча, что до сих пор горит, не сгорая, ящик золотой, в который, что ни положишь, все в золото обращается, колун мифриловый… это ж надо было придумать - колун и мифриловый! Ладно бы хоть топор был…

- Вроде топоры мифриловые у гномов из Средиземья, - вспомнил я знаменитый фильм.

- Оттуда тоже приходили, - оживился владыка, - в девятьсот первом, женщина одна с зелеными волосами, красивая, говорят, была, но бледная. Поселилась в деревне, оказалась хорошей травницей. Людей лечила, скотину, целебных трав целый огород вырастила. Убили ее.

- Кто?

- Тати лесные. Предводитель ихний слово знал, этим словом ее и усыпил. Потом вся ватага два дня над ней измывалась, а когда они ушли, она так и лежала во сне, пока не умерла. Только и остался от нее огород, полный трав неведомых, да сказки, что она детям рассказывала. Чудные сказки, жалко, что крестьяне ничего толком не запомнили. Еще один полурослик из Средиземья приходил, с кинжалом мифриловым с цветами загадочными, по лезвию высеченными. Только его сразу стрелой подбили, за зайца приняв. В общем, ты первый, кто еще при жизни попал в наше поле зрения.

- И что, у каждого пришельца крест был?

- Нет, креста ни у кого не было. Амулеты у некоторых были, взять, например, кинжал того недомерка, но крестов не было. А некоторые и сами колдовать умели, без амулетов.

- Но я не умею колдовать!

- Умеешь. Шторм души, например, ты сам вызвал.

- Какой шторм души?

- Когда на тебя два меча господних с булавами накинулись. Я, грешным делом, колебался, думал, может, и вправду обычный чернокнижник попался. И когда крест твой увидел, первым делом решил проверить. А крест у тебя воистину святой.

- Святой - это волшебный?

- Ну да. Святой, волшебный, магический - это одно и то же. Так все-таки, Сергей, зачем ты в наш мир явился?

- Откуда мне знать? Я же, когда к кресту обращался, не знал, что в другой мир перейду. Я только хотел шкуру свою спасти и все, ни о каких высоких материях я и не думал.

- И сейчас не думаешь?

- Не думаю.

- И правильно. Что ж, отдохни пока, соберись с мыслями, как надумаешь чего, так и поговорим. И не делай такое лицо, никто тебя в тюрьму сажать не собирается. Сейчас поедем в Донской, подберем тебе гостевую келью, поживешь пока там.

- Когда я выйду из тюрьмы, моя клятва перестанет действовать.

- Ну и хрен с тобой.

- Не боишься?

- Кого? Тебя? Думаешь, меня так же легко убить, как этих прохвостов? Выйдем на улицу, можешь попробовать, только не советую.

- Но крест нейтрализует магию!

- Только направленную непосредственно на тебя. Не спорю, это немало, со временем, я полагаю, мы как-нибудь сойдемся в учебном поединке, но сейчас ты… да, ты хорошо защищен, но твоя защита не идеальна.

- Понятно. Так, значит, я буду сидеть в этом монастыре и думать о смысле жизни?

- Дел у тебя хватит. Я хочу побольше узнать о твоем родном мире, там делают оригинальное оружие. Кроме того, твой крест тоже очень интересен. Но это не к спеху. Да и вообще, нам с тобой спешить больше некуда. Поспешишь - людей насмешишь.

2.

Обычно при слове "келья" на ум приходит тесное, холодное и сырое помещение со стенами из грубого камня, узкой жесткой кроватью, грубым деревянным табуретом и полным отсутствием всякой другой мебели. Однако моя келья больше напоминает номер четырех-пятизвездной гостиницы. Гостиная, спальня, санузел с нормальной ванной и нормальным унитазом, роскошная двуспальная кровать, кругом зеркала, резьба, лепнина, всевозможные картины и статуэтки… короче, очень даже роскошный интерьер, который портит только отсутствие телевизора. Интересно, что статуэтки изображают главным образом купидонов и голых нимф, а из четырех картин, висящих на стенах, две представляют собой пасторальные пейзажи, а на двух других нарисованы купающиеся красотки. Икон нет ни одной, только в углу спальни обнаружилось распятие в стенной нише за шторкой.

Сам монастырь также не производит впечатление чего-то священного и неприступного. Нет, снаружи все благопристойно, территория окружена высокой кирпичной стеной с башнями, рвом и подъемными мостами, монахи в черных рясах несут службу с благостными физиономиями, все чинно, все наводит на мысли о чем-то высоком и священном. Но стоит только пройти внутрь, как оказываешься в совсем другом мире.

Те, кто обитает внутри монастыря, совершенно не соответствуют привычным представлениям о монахах. Прежде всего, здесь живут не только мужчины, но и женщины. Оказывается, еще митрополит Никон упразднил деление монастырей на мужские и женские, когда отделил безбрачие от целомудрия. Монаху не должно заводить семью, сказано где-то в писании, ибо семья монаха есть обитель господня. Но почему в обители господней не могут жить дети? И почему в обители господней недоступны мирские радости? Монастырь суть большая семья и пусть она возьмет от мирской семьи все хорошее и отринет все дурное. Так говорил святой Никон и так стало, и я не могу сказать, что это однозначно плохо.

Носить рясы внутри монастыря считается дурным тоном. Только на торжественные церемонии монахи и монахини одеваются в парадное облачение, все остальное время никого не волнует, что надето на человеке, ибо Христос говорил, что оскверняет не то, что снаружи, а то, что внутри. Главное, чтобы одежда не была грязной, вонючей или рваной, а остальное неважно, ты можешь усыпать себя бриллиантами или быть похожим на дремучего таежного жителя, это ни на что не влияет. Говорят, что сам митрополит предпочитает крестьянскую одежду, к которой привык в молодости.

Обитатели монастыря не делятся на сословия, дворяне, мещане и крестьяне пользуются абсолютно равными правами. Дмитрий сказал, что с того момента, как человек становится священником, то, кем он был в прошлой жизни, больше не имеет никакого значения. Для рукоположенного имеют значение только заслуги перед господом, и крестьянин, хорошо владеющий магией или имеющий какие-то другие таланты, займет в монастыре более высокое положение, чем бесталанный дворянин.

Я рассказал Дмитрию про коммунизм, и он сказал, что вполне естественно, что в разных мирах философы приходят к близким концепциям. Только здесь никто никогда не ставил себе целью осчастливить абсолютно всех. Здесь считается, что счастья достоин только тот, кто этого достоин, ведь всегда должны быть те, кто прозябает на дне социальной пирамиды, потому что если основание пирамиды будет меньше, чем вершина, то пирамида будет неустойчива. Если ты хочешь и можешь учиться, если ты готов отдавать больше, чем получаешь, рано или поздно ты попадешь в мир горний, где ни деньги, ни власть не воспринимаются как цель жизни, где главное - совершенство души и где главный приз - стать равным господу. Впрочем, главный приз пока никто не выиграл.

В монастыре лица людей не тупы и безразличны, как снаружи, в глазах здешних обитателей светится ум и радость жизни. Девушка по имени Татьяна, скрасившая мой досуг этой ночью, считается монахиней, но фактически она - профессиональная проститутка. Она развлекает почетных гостей, она побывала в постели всех высших церковных сановников, у нее четверо детей, и отцом младшей дочери, скорее всего, является сам его преосвященство, и она счастлива. Она любит весь мир и мир любит ее, сегодня она увидела меня впервые в жизни, но уже через четверть часа мне казалось, что я знаю ее уже много лет. Когда попадаешь в столь насыщенный поток всепоглощающей любви, ответное чувство возникает само собой. И когда мы расстанемся, не знаю, когда это случится, может, через год, а может, уже завтра, мы оба, и она и я, сохраним в своих душах самые светлые и чистые воспоминания о том, что было между нами, и в нашем расставании, скорее всего, не будет печали, потому что на пути к совершенству печали нет места.

3.

Я проснулся и обнаружил, что на мне нет креста. Черт возьми! Я же собирался никогда не снимать его, я прекрасно понимал, что насильно его у меня никто не отберет, но украсть попытаются обязательно. Вот зачем владыка подложил мне эту женщину! Я отчетливо вспомнил, как, расстроенный тем, насколько сильно болтающийся амулет мешает заниматься любовью, снял его и положил на прикроватную тумбочку. А потом я даже не вспомнил о нем! Черт меня подери!

На кресле рядом с кроватью я обнаружил роскошный махровый халат с богатой вышивкой, изображающей сатиров и нимф. Облачившись в него, я вышел в гостиную и увидел Татьяну. Она сидела на кушетке, совершенно обнаженная, и увлеченно читала книгу. Увидев меня, она подняла книгу и я прочитал название на обложке. Вечерняя стража. Картинка на обложке изображала полуобнаженную деву-воительницу с гигантскими окровавленными клыками, яростно отбивающуюся от целой стаи неясных существ в белых балахонах с прорезями для глаз. Мда, самое подходящее чтиво для монахини.

- Доброе утро! - поприветствовала меня Татьяна, лучезарно улыбнувшись. - Как спалось?

- Замечательно, - буркнул я. - Где крест?

- В лаборатории.

- В какой еще лаборатории? Что он там делает?

- В монастырской лаборатории. Там его изучают.

- Как они его забрали?

- Пришел послушник, предъявил записку от владыки, попросил выдать ему крест, я и дала.

- Меня ты спросить не могла?

- Ты спал, я не хотела тебя будить. И потом, владыке нельзя отказывать.

- Ни в чем?

- Ни в чем.

- А если отказать, то что будет?

Татьяна изобразила искреннее удивление.

- Не знаю… а зачем? Владыка дурного не попросит.

- Ты что, не понимаешь? Ему нужен был от меня только крест. Теперь он получил, что хотел, и от меня можно спокойно избавиться.

- Зря ты так говоришь, - обиженно проговорила Татьяна, - никто не хочет от тебя избавляться. С тех пор, как ты прошел через ворота монастыря, ты один из нас.

- Но я не прошел рукоположение!

- И не пройдешь, если будешь ерепенитmся! Гнев не к лицу служителю господа.

- Я не служу господу.

- Господу служат все. Ты можешь думать иначе, но что бы ты ни думал, ты служишь господу.

- Да иди ты! Где мой крест?

- Я уже сказала, в лаборатории.

- Как туда пройти?

- Туда нельзя входить без особого разрешения. Тебе надо обратиться к владыке… только ты покушай вначале.

Я покушал и немного успокоился. Татьяна попыталась соблазнить меня на продолжение вчерашнего, но настроение было не то. А потом я переоделся в коричневую рясу послушника и направился на аудиенцию к владыке.

4.

Сестра Анфиса, секретарша Дмитрия, сообщила, что владыка меня вызовет. Она сидела за столом, откинувшись на спинку кресла и сверкая голыми коленками из-под мини-юбки, и увлеченно занималась полировкой ногтей. Если не знать, что мы в монастыре, и не скажешь, что она - монахиня.

В приемной владыки я был единственным посетителем, а сама приемная не производила впечатление, что за дверью, ведущей в кабинет, обитает большой босс. Но все относились к Дмитрию с таким почтением, что у меня не возникало сомнений в том, что он все-таки является большим боссом. Наверное, все дело в специфике его деятельности. Вряд ли в моем родном мире перед кабинетом какого-нибудь полковника ФСБ сидит длинная очередь желающих настучать на ближнего своего.

Вместо журналов на столике рядом с креслами для посетителей лежал почти новый томик библии. Вряд ли его часто открывали. От скуки я открыл книгу и попытался погрузиться в чтение, но безуспешно. Во-первых, в этом мире не было реформы правописания, а текст, изобилующий ятями, фитами и твердыми знаками, читать не слишком удобно. А во-вторых, церковные тексты, даже написанные привычным русским языком легкочитаемостью не отличаются. Сюда бы какого-нибудь Пехова, или Донцову на худой конец…

Я проторчал в приемной почти час и только после этого владыка соизволил меня принять.

- Как дела, Сергей? - спросил Дмитрий, вылезая из-за заваленного бумагами стола, дабы радушно поприветствовать меня. - Как Татьяна? Понравилась?

- Где крест? - я решил сразу взять быка за рога.

- Разве она не сказала? - деланно удивился Дмитрий. - В лаборатории.

- Она сказала. Зачем ты приказал забрать его?

- Это очень сильный амулет, притом основанный на совершенно новых принципах. Его просто необходимо исследовать, это наверняка позволит получить потрясающие результаты…

- Все это замечательно, - перебил я Дмитрия, - но зачем было забирать его тайно, по-воровски?

Дмитрий ехидно ухмыльнулся.

- Ты ошибаешься, Сергей, - сказал он, - это не по-воровски. Нельзя украсть то, что тебе и так принадлежит.

- Он тебе не принадлежит!

- Ты не знаешь наших законов, Сергей. Все сущее принадлежит господу.

- А причем тут ты?

- Я вхожу в число приближенных слуг господа. Я имею право распоряжаться всем, находящимся в этих стенах, в тех пределах, в каких это не противоречит волеизъявлению других приближенных слуг.

- Мной ты тоже имеешь право распоряжаться?

- Ты понял.

- И какую же участь ты мне приготовил? Посадишь в тюрьму?

- В этом нет необходимости. Тебе понравилась келья? Татьяна? Чего молчишь?

Я состроил неопределенную гримасу.

- Будем считать, что понравилась, - констатировал Дмитрий. - Не волнуйся, Сергей, через некоторое время ты получишь свой крест обратно. Я подозреваю, что он прошел индивидуальную настройку, а это значит, что в твоих руках он будет эффективнее, чем в чьих-либо еще. Пока еще рано о чем-то говорить определенно, исследования только-только начались… в общем, пока отдыхай и наслаждайся жизнью. Да, совсем забыл! Ты крещен?

- Да.

- Замечательно. Тогда рукоположение проведем прямо сейчас. Становись на колени.

- Зачем?

- Такова форма обряда.

- Какого обряда?

- Рукоположения. Ты встаешь на колени, я возлагаю руки тебе на голову, произношу священную формулу и ты становишься одним из нас.

- Охранников веры?

- Нет, - Дмитрий улыбнулся, - всего лишь одним из священников. Вступление в ночной дозор не требует специальных обрядов.

- Какой еще ночной дозор?

- Ночной дозор суть оплот и защита светлых сил в вечной борьбе с врагом рода человечества, его приспешниками и пособниками, вольными и невольными, умышленными и неумышленными, смущенными и смущающими, соблазненными и соблазняющими. Таково официальное определение.

- А почему ночной дозор?

- Что почему?

- Почему так называется?

- Так принято. Традиция связывает Сатану с тьмой, принято считать, что силы зла активизируются ночью, соответственно, дозор как бы вглядывается в ночь, где прячутся враги веры и человечества.

- Это на самом деле так?

- Нет, конечно! Солнечного света боятся только вампиры, но этот эффект вызывается не физиологическими причинами, а психологическими. Мы ставили опыты…

- Вампиры на самом деле бывают?

- Бывают. А также оборотни, живые мертвецы, адские гончие, русалки и горгоны. Другие твари в диком виде практически не встречаются.

- А не в диком?

- Сильный колдун может сотворить или призвать и более мощную тварь, но такие сильные колдуны очень редки. Так, единичные случаи. Кроме того, дракон или повелитель демонов слишком заметны и быстро привлекают внимание дозора.

- Ночной дозор - это управление охраны веры?

- Не только. В дозор еще входят управление карающей молитвы, управление священного знания и управление познания благодати. Это… как бы сказать… такая большая силовая структура.

- Совет безопасности?

- Да, вот именно! Хорошие слова - совет безопасности, надо запомнить. Но мы отвлеклись, давай, вставай на колени, тебе надо стать священником.

- Зачем?

- Чтобы мои коллеги не отрубили тебе голову, уличив в запретных знаниях. Грамотой владеешь?

- Владею.

- Значит - преступник. Ладно, хватит маяться дурью!

Я встал на колени, владыка Дмитрий возложил руки на мою голову и примерно минуту говорил по-церковнославянски.

- Встань, брат! - провозгласил он, закончив говорить, я встал и мы троекратно поцеловались. Это напомнило мне Брежнева.

- Тебе надо выбрать церковное имя, - сказал Дмитрий. - Какое тебе больше нравится?

- Сергей.

- Нет, так нельзя, церковное имя не должно совпадать с мирским.

- Тогда… да ну, ерунда какая! Какого хрена я должен менять имя?

- Таков порядок. Ты отказываешься выбирать имя?

- Отказываюсь.

- Тогда нарекаю тебя… гм… хотя бы Алексеем. Не могу вспомнить, как по-латыни "вестник" или "пришелец". Или по-гречески… тоже не помню… по-еврейски посланец - ангел, но это перебор. В общем, отныне ты Алексей. Надо бы это дело обмыть, да нельзя мне, мне еще колдовать сегодня. Короче, Алексей, иди, отдыхай, как будешь нужен, я тебя вызову.

5.

Я вернулся в келью, Татьяна поинтересовалась, что со мной произошло и я сообщил ей последние новости, которые привели ее в бурный восторг. Мы выпили, вначале вина, а потом мне захотелось водки. Водка провалилась в желудок, как большая холодная лягушка, ожидаемое тепло пришло, но оно было каким-то неправильным, каким-то не таким. Казалось бы, смена имени - сущая ерунда, но почему-то именно это стало последней каплей. Этот мир совсем другой, он более чужд мне, чем Толкиновское Средиземье или Хайнлайновское будущее. Глупо думать, что я смогу привыкнуть к нему, что смогу в нем комфортно существовать. Непонятно даже, смогу ли я в нем вообще существовать, ведь совсем скоро я стану ненужным этому чертовому дозору, и что тогда? "Мы ставили опыты", говорил Дмитрий, какие опыты, хотел бы я знать? Как можно определить, что светобоязнь вампиров носит психологический характер, если не превращать в вампиров нормальных людей? "Мы все служим господу", говорила Татьяна, "Все сущее принадлежит господу", говорил Дмитрий, он не сказал, что господь в данном случае выступает в лице своих приближенных слуг, но это и так понятно из контекста. Дмитрий без малейших колебаний наложил на палача Андрюшку смертельные чары, и почему в следующий раз на его месте не могу оказаться я? Сейчас я представляю интерес для охраны веры, я могу помочь открыть тайны загадочного креста, я храню в своем сознании много ценной информации, но какова станет моя ценность, когда вся эта информация перейдет в распоряжение ночного дозора?

Я сказал Татьяне, что хочу выйти подышать свежим воздухом, она засуетилась, куда-то убежала, но быстро вернулась и принесла целый комплект монашеского обмундирования. Ряса была черного цвета, вот, значит, зачем она спрашивала, служил ли я в войске. Нижнее белье тоже было черным и это напомнило мне серию анекдотов про советских пограничников. К рясе прилагалось кашемировое пальто с капюшоном, вязаная шапочка типа "презерватив", кожаные перчатки на тонком меху, мохеровый шарф и тяжелые ботинки вроде "гриндерсов". Я облачился во все это снаряжение, Татьяна нацепила на себя женский вариант монашеского облачения, включающий в себя, среди прочего, мини-юбку и высокие обтягивающие сапоги, и мы выбрались на улицу. Охрана в воротах нам не препятствовала.

На улице было относительно тепло, градуса три ниже нуля, но мела метель и это портило все удовольствие от прогулки. Кроме того, здесь, видимо, не принято расчищать улицы в снегопад, а брести по щиколотку в снегу тоже не очень приятно. Тем не менее, холодный зимний воздух чуть-чуть успокоил мои разгоряченные мозги.

- Слушай, Татьяна, - сказал я, - я ведь теперь один из монахов, правильно? А жалование какое-нибудь мне полагается?

- Разве ты не знаешь? - удивилась Татьяна. - В монастыре деньги не в ходу.

- А здесь? Если я захочу что-нибудь купить в городе?

- Ты можешь попросить денег у духовного отца.

- Мой духовный отец - Дмитрий?

- Кто тебя рукоположил, тот и есть духовный отец.

- А сколько денег я могу попросить?

- В пределах разумного. Если сумма удивит духовного отца, он имеет право спросить, зачем тебе деньги. Но так бывает только в исключительных случаях, ну, если ты захочешь купить орловского жеребца или, там, яйцо Фаберже. Если попросишь тысячу-другую на карманные расходы, никто и спрашивать ничего не будет.

- А Дмитрий откуда возьмет деньги?

- Он владыка, он имеет доступ к монастырской казне. Если бы твой духовный отец был в меньшем чине, он попросил бы денег у своего духовного отца. Ну и так далее.

Как там говорили коммунисты? От каждого по способностям, каждому по потребностям, так вроде? Оригинальная реализация этого принципа.

- Знаешь, Татьяна, - начал я, - мне неудобно тебя просить…

- Хочешь купить что-нибудь? - Татьяна мгновенно поняла мою мысль. - Тебе не нужно стесняться, постарайся понять, что мирские заботы остались в мире, тебе больше не нужно беспокоиться о деньгах. Деньги - грязь общества, это как масло, которым смазывают механизмы, оно гадкое, но без него ничего не крутится. Для обывателей деньги очень важны, но для нас, слуг господа, это просто мелочь, недостойная упоминания. Ты больше не принадлежишь большому миру, Алексей.

- Я Сергей!

- Ты Алексей. Грешно противиться божьему промыслу. Господь нарек тебя новым именем…

- Это не господь нарек, это Дмитрий!

- Владыка Дмитрий исполнял волю господа. Все, что делается священником в рамках служебных обязанностей, делается по воле господней.

- А если священник совершает преступление?

- Тогда по божьему попущению. Короче, Алексей, не грузись, и скажи, что тебе нужно. Или, лучше… - Татьяна засунула руку под пальто и вытащила пачку мятых ассигнаций. Не считая, она отделила половину и передала мне.

Интересные здесь деньги… На сторублевой купюра был изображен мужик в рясе и меховой шапке, мужик указывал вытянутой рукой куда-то вперед, а на его лице было серьезно-возвышенное выражение.

- Это что за хмырь? - поинтересовался я.

- Сергий Радонежский.

- А где покойники?

- Они здесь не показаны. Икона должна вызывать благоговение, а не страх.

- Это - икона?

- Ну да. А что?

- Разве иконы не пишутся… как бы это сказать… ну, лица такие вытянутые, глаза большие, все краски красно-коричневые…

- Это византийский канон, - рассмеялась Татьяна, - его отменил еще святой Никон. Современные иконы гораздо красивее. Разве тебе не понравилось купание Сусанны?

- Какое еще купание Сусанны?

- Ну над твоей кроватью икона висит.

- Это - икона?!

- Да. А что?

- Ничего. Икона… твою мать!

На полтиннике красовался узнаваемый в любом облачении Петр Первый. Здесь он был облачен в мушкетерский плащ, под которым сверкала кираса, а в руке у него была нехилая сабля, которой он указывал куда-то вдаль. Рядом был изображен большой парусный корабль, на заднем плане маршировала армия. На червонце присутствовал Успенский собор в Кремле, а на рубле - дымящие трубы каких-то заводов.

- Где бы тут табачком разжиться? - поинтересовался я у Татьяны.

Татьяна скорчила раздосадованную гримаску, похоже, ей не нравятся курящие мужчины. Но она не стала протестовать, а просто сказала:

- Пойдем.

И мы направились к центру города.

Эта Москва совершенно не похожа на ту Москву, к которой я привык. Ни одного автомобиля, ни одного рекламного щита, на вывесках магазинов ни одной буквы, только картинки. И ни один дом не превышает четырех этажей в высоту. Людей на улицах совсем немного, они никуда не спешат, они спокойны и улыбчивы, почти все прохожие приветствуют нас поклоном, трое прошедших мимо курсантов, или как они здесь называются, отдали мне честь. Я не знал, как отвечать на это приветствие и просто кивнул, оказалось, что так и нужно делать.

Татьяна указала мне вывеску с изображением дымящейся трубки, мы вошли внутрь и после непродолжительной торговли я разжился блоком сигарет без фильтра под знакомым названием "Дымок". Это был совсем не тот "Дымок", который я курил в армии, этот "Дымок" скорее напоминает "Кэмел", только без фильтра. Жалко, что сигареты с фильтром тут не делают.

Татьяна сказала, что папиросы и сигареты курят только простолюдины, а уважающие себя люди курят либо трубки, либо сигары, либо вообще не курят. Я ответил на это, что буду курить то, что привык, а на то, что обо мне подумают люди, мне наплевать. Татьяна сказала, что не следует пренебрегать общественным мнением, потому что этим я роняю достоинство священника. Я возразил, что никого не просил делать меня священником. Татьяна вздохнула и сказала, что мне еще многому предстоит научиться. Я промолчал.

Мы долго гуляли по заснеженной Москве, мы перешли Москву-реку по Большому Каменному мосту, дошли до Кремля и вошли внутрь. В этом мире Кремль тоже является резиденцией государя, но не закрыт для посещения посторонними лицами. Мы прогулялись по Соборной площади, мимо прошел какой-то мужик в роскошной собольей шубе, и Татьяна сказала, что это великий князь Кирилл, дядя императора и председатель Государевой Думы. Мда, в моем родном мире Селезнева так просто на улице не встретишь.

- А что, террористов у вас не бывает? - спросил я.

- Кого?

- Ну… если убить какого-нибудь высокого чиновника, это вызовет беспорядок в соответствующей конторе, хотя бы временный… вы же, вроде, с кем-то воюете?

- С Католической Антантой. Да, у них есть террористы, и у нас тоже, только какой дурак будет убивать государственного чиновника? Какая от этого польза? Вот епископа или, прости господи, митрополита - совсем другое дело, но высшие иерархи на улице без охраны не показываются.

- На самом деле вся власть принадлежит Церкви?

- Ну… не вся власть и не одной только Церкви, император у нас не совсем уж декоративная фигура, но… в общем, ты прав.

- Понятно… Всем правят церковники, они построили для себя коммунизм, а народ живет сам по себе, в нищете и невежестве.

- Осторожно, Алексей! Ты впадаешь в ересь. Нельзя дать счастье всем, есть люди, недостойные счастья.

- А кто решает, кто достоин, а кто нет?

- Те, кого выбрал господь.

- А кого он выбрал? И как?

- Хватит, Алексей! Это ересь! Я больше не хочу говорить об этом.

Но меня уже несло.

- Ты считаешь, что все, что творится вокруг - нормально? Что людям запрещено учиться грамоте без церковного благословения - это нормально?

- Грамотный человек может случайно обрести слово.

- Что люди пресмыкаются перед священниками?

- Если моська не пресмыкается, она кусает.

- Что за убийство священника вырезают всю деревню?

- Иначе слишком многие хватались бы за нож просто из зависти.

- Все это нормально?

- А чего ты хочешь? Чтобы каждый полоумный смерд мог сотворять драконов? Ты понимаешь, что в этом случае в мире не останется места для людей?

- Не передергивай! Я хочу, чтобы человек перестал быть игрушкой в руках священников! Ты знаешь, что такое права человека?

- Не знаю. Что это?

- Каждый человек имеет право на жизнь, на труд и отдых, на свободу слова и совести, каждый может исповедовать любую религию или не исповедовать никакой.

- Это закон твоего мира?

- Да.

- У вас нет смертной казни?

- Ну… в общем, есть.

- Тогда что означает право на жизнь?

- Что нельзя лишать жизни просто так, потому что этого захотелось.

- Христос говорил то же самое, этот закон свято чтится у нас.

- Но Дмитрий убил тюремного стража на моих глазах! Он наложил на него заклятье, тот стал полупрозрачным и…

- Наложение призрачности не убивает. Это слово можно отменить, это, конечно, труднее, чем наложить чары, но это возможно. А что, тот стражник умер?

- Умер.

- Отчего?

- Ну… на самом деле это я его убил. Я ударил его и он прямо-таки развалился на куски.

- Призраки очень хрупки. Подожди! Стража убил ты, а говоришь, что это сделал Дмитрий!

- Если бы он не наложил это заклятье, я бы не убил его! Оглушил бы, но не более.

- Значит, твой грех неумышлен. Но это все равно твой грех, не перекладывай его на других. Знаешь, Алексей, по-моему, ты занимаешься словоблудием. Сказать тебе, чего ты хочешь на самом деле? Ты хочешь, чтобы законы были писаны для других, но не для тебя. Чтобы только ты имел право убивать, воровать, чтобы ты имел все мыслимые свободы и чтобы никто не смел ущемить тебя ни в одной малости. Что тебя возмущает? Отняли у тебя крест? В лаборатории он принесет больше пользы, чем у тебя на шее. Дали другое имя? Это закон нашего мира, если уж ты явился сюда, так будь добр уважать наши законы.

- Я не хотел сюда являться!

- Какая разница? Хотел, не хотел… Если ты поскользнулся на рынке и упал на кучу хрусталя, кто должен возмещать ущерб продавцу? Гололед? Или все-таки ты?

- Да ну тебя! Неужели ты считаешь, что все вокруг идеально? Неужели тебе никогда не хотелось все бросить и уйти куда-нибудь далеко, чтобы никто не мешал тебе жить так, как ты считаешь нужным?

- Сколько тебе лет, Алексей?

- Двадцать три. А что?

- Ты рассуждаешь, как будто тебе пятнадцать. В этом возрасте почти все мальчишки возмущаются несправедливостью мира, им кажется, что все плохо и неправильно, но проходит время и человек привыкает к тому, что жить надо там, где тебе суждено. Знаешь, что говорил апостол Павел по этому поводу?

- Не знаю и знать не хочу!

Татьяна обиделась и замолчала. Больше о серьезных вещах мы не говорили. А когда мы вернулись в монастырь, я напился.

6.

Литр брусничного морса и три чашки крепкого кофе восстановили мои силы, подорванные вчерашним пьянством. Нет, пить водку в одиночестве, а особенно с горя -совсем плохо. Надо завязывать.

Я решительно отодвинул в сторону графинчик с водкой, услужливо подставленный Татьяной для моего опохмела, и сказал, что хочу помолиться. Татьяна сказала, что не будет мне мешать, а лучше пойдет, проведает детей. А если она мне понадобится, я могу спросить у дежурного по этажу, и мне объяснят, где ее искать.

Оставшись один, я завалился на кровать и стал думать. Не нравится мне то, что здесь происходит. Когда я прорывался в Москву, я рассчитывал, что митрополит заинтересуется моим оружием, захочет узнать, как его делать, какое еще бывает оружие, как вообще устроен мир, в котором делают такое чудесное оружие. Я буду много рассказывать, я напишу книгу, которая станет широко известна в узких кругах, и все будут меня уважать, советоваться по разным поводам… ну и все такое. А что произошло в реальности? На автоматы и гранатометы митрополиту наплевать, его интересует только загадочный крест, а это значит, что я не представляю никакой ценности. Тем не менее, мне предоставили роскошный номер в комплекте с роскошной шлюхой и не требуют ничего взамен. Никто не попросил меня рассказать о моем мире, хотя бы ради приличия. Они, что, думают, что у меня не возникнет никаких подозрений? Ошибаетесь, господа священники!

Дмитрий проговорился, что они практикуют опыты на людях. Сколько я ни думал, в мою голову не приходит никакого другого объяснения происходящих событий. Они хотят что-то сделать с крестом и со мной, я не знаю, что именно, возможно, ничего плохого и не произойдет, даже скорее всего не произойдет, но что, если я превращусь в вампира или кого-то похуже? Или стану прозрачным и рассыплюсь на куски, как несчастный брат Андрюшка?

Самое противное, что деваться мне некуда. Автомат и пистолет у меня отобрали, крест тоже, денег хватит на пару дней, я могу, конечно, пойти к Дмитрию и попросить еще, но сколько-нибудь существенную сумму он мне не выдаст. Даже если я смогу убежать отсюда, куда мне деваться? Любой стражник обязан убить беглого холопа при первой же встрече. Правда, я считаюсь не холопом, а священником, но это только до первой встречи с настоящим священником. Нет, деваться мне точно некуда, наверное, поэтому меня и не охраняют.

Эх, если бы у меня был крест! Я мог бы пообщаться с ним, узнать какие-нибудь магические тайны, и тогда у меня появился бы хоть какой-нибудь предмет для торговли. Нет, ну надо же было так глупо потерять единственную ценную вещь, которую имел! Утешает только то, что Дмитрий говорит, что скоро крест вернется ко мне, пусть и кратковременно, когда над ним будут ставить какие-то опыты. Он еще что-то говорил про настройку… врал, наверное, чтобы усыпить мою бдительность… впрочем, было бы что усыплять…

Интересно, то заклинание, которым я ввел в безумие фиолетового бойца, оно еще при мне? Я попытался вспомнить то, что делал тогда, и вроде бы у меня получилось. Только не на ком опробовать это заклинание. Если бы у меня было что-то еще…

В общем, я валялся на кровати и предавался грустным мыслям. Это заняло часа два, а потом я встал, посмотрел на водку в графинчике, передернулся и отправился прогуляться по монастырю. Все равно делать больше нечего.

Изнутри монастырь напоминал семейное студенческое общежитие, то крыло, в котором меня разместили, очевидно, предназначается именно для этой цели. Моя комната оказалась единственным люксом на этаже, а дальше начиналась обычная общага. Нет, я погорячился, это необычная общага. Во-первых, здесь нет специфических запахов, ни за одной из многочисленных одинаковых дверей не убежал суп, не пригорела картошка и не происходит великая пьянка. Во-вторых, здесь удивительно чисто, на полу не валяются ни сигаретные бычки, ни куски жвачки, ни обертки от конфет и чипсов, ни, тем более, использованные презервативы. Здесь не ощущается ни затаенная нервозность казармы, ни злобная бедность рабочей общаги, ни радостное раздолбайство студенческой. Пожалуй, это место больше всего похоже на коммунистический интернат, про который я читал в какой-то советской книге про светлое коммунистическое будущее.

Я прошел коридор из конца в конец и вышел на лестницу. В углу просторной лестничной площадки стоял стол, за которым сидела пожилая женщина в серой форменной рясе и сосредоточенно вязала. Наверное, это и есть дежурный по этажу, о котором говорила Татьяна. Женщина скользнула по мне любопытным взглядом, но ничего не сказала и снова углубилась в вязание. Я вышел на лестницу и пошел вниз.

Этажом ниже находилась такая же площадка, только за столом здесь сидел плешивый мужик средних лет и еврейской наружности. А стена за его спиной здесь не глухая, как этажом выше, в ней есть дверь, которая сейчас открыта и через нее виден застекленный переход в какой-то другой корпус. Я направился туда, ведь какая разница, где бродить? Главное - не заблудиться, да и это, в общем, не страшно, любой из дежурной службы поможет мне найти обратную дорогу в келью.

Переход привел меня в буфет, предлагающий посетителям несколько десятков видов печенья, бутербродов и прочей легкой закуски, а также пиво, вино, чай и кофе. Поначалу меня удивило отсутствие ценников, но я вспомнил слова Татьяны про то, что деньги в монастыре не имеют хождения, и перестал удивляться. Только покачал головой - никогда не думал, что коммунизм выглядит именно так.

Я заказал чашку кофе и порцию мороженого, не спеша выпил первое и съел второе, и направился дальше.

Похоже, в этом корпусе размещается нечто вроде клуба. Просторный зал, похожий на дискотечный, всюду много окон с витражами на самые разнообразные темы, от религиозных до почти что порнографических. Стены повсюду увешаны картинами, судя по всему, представляющими собой результат усилий местной художественной самодеятельности. По большей части неумелая мазня, но есть и неплохие экземпляры, "Вечер в Гоморре", например, или "Переяславие Куликовской битвы", очень красивые картины, хотя и жутковатые.

Коридор уперся в лестницу, я спустился на один пролет и уперся взглядом в доску объявлений. По большей части ничего интересного. Потерян золотой крест на цепочке с инициалами И.Н. на задней стороне, нашедшего просят обратиться в такую-то комнату. Желающие завести котенка чистокровной тайской породы могут до первого декабря обратиться в такую-то комнату, нерозданные котята будут распроданы в городе. Хочу научиться хорошо играть в шахматы. Желающие усилить второй квадрант души могут обратиться в третью городскую больницу, где открылись две вакансии санитара. Иеромонахиня Зинаида проводит набор в группу первичного обучения чудотворению. Гм…

Я направился по указанному адресу.

7.

Иеромонахиня Зинаида оказалась невзрачной худосочной особой лет тридцати - тридцати пяти. Тощая, с плоской грудью, тонкими губами и невыразительными, какими-то птичьими, чертами лица, она смогла бы привлечь в сексуальном плане разве что Робинзона Крузо. Но в ней это было не главное.

- Приветствую вас, гм… извините, не знаю, как к вам правильно обратиться, - неловко проговорил я, открыв дверь комнаты 402-А, в которой обитала эта женщина.

- Зина, просто Зина, - отозвалась иеромонахиня, вставая с коврика, на котором сидела в позе лотоса. И ласково улыбнулась. Странное дело, ее голос прозвучал так же невыразительно, как и следовало ожидать, исходя из ее облика, но что-то неуловимое то ли во взгляде, то ли в интонации, то ли в улыбке сделало свое дело. Я внезапно понял, что она прекрасна и это впечатление не в состоянии испортить ни поросячьи глазки, ни тусклые темно-русые волосы, ни застиранное серое трико, в которое она сейчас одета.

- Формальности оставь за дверью, - продолжала она, улыбаясь, - какая я тебе матушка? И вообще, можешь обращаться ко мне на ты. Давно прошел рукоположение?

- Вчера.

- Кто духовный отец?

- Владыка Дмитрий.

- Ого! Больше ни о чем спрашивать не буду, меньше знаешь, лучше спишь, - она снова улыбнулась. - Что умеешь?

- В смысле?

- Словом делать что умеешь?

- Это… мозговой шторм, что ли…

- Ого! Что еще?

- Больше ничего.

- Гм… ладно, это потом… читать умеешь?

- Умею.

- Что читал?

- Много всего…

- Библию?

- Чуть-чуть. Знаю основные положения, но…

- Евангелие?

- Читал.

- Сколько евангелий прочел?

- Четыре.

- Все канонические?

- Да.

- Апокалипсис, послания апостолов?

- Не читал. Про апокалипсис кое-что слышал…

- Что такое число зверя?

- 666.

- Каков смысл числа?

- Не знаю. Говорят, штрих-код…

- Какой штрих-код?

- Ну, в том мире, откуда я прибыл…

- Стоп! Владыка благословил тебя на то, чтобы ты это рассказывал?

- Нет, но…

- Тогда молчи. Где Христос облажался?

- Облажался?

- Ошибся, сделал глупость, протормозил.

- Что ты имеешь ввиду?

- Ты считаешь, что он все делал правильно?

- Ну… он же бог…

- Ты думаешь, бог не ошибается?

- Не знаю…

- Можешь назвать божьи ошибки?

- Это ересью попахивает…

- В стенах монастыря за ересь не наказывают. Раз ты среди нас, значит, доказал право мыслить свободно. Так где бог ошибся?

- Содом и Гоморра?

- В чем здесь ошибка?

- Ну… он хотел уничтожить этих… сексуальных меньшинств…

- Эко ты их назвал, - хихикнула Зина. - Ты имеешь ввиду, что ему следовало довести дело до конца?

- Лучше было не начинать, но если начал, то да.

- А если он подумал, что это будет хорошо, а потом понял, что был неправ и передумал?

- Вот и ошибка.

- Понятно. Со свободой слова у тебя все нормально, с логикой тоже. Когда можно нарушить заповедь "не убий"?

- Насколько я помню, в священном писании исключения не предусмотрены.

- В явном виде - нет. А в неявном? И вообще, я спрашиваю не про священное писание, а про твои личные соображения.

- Гм… ну, по-моему… можно убить того, кто хочет убить тебя. Можно убить, если уверен, что убиваемый недостоин жить. Можно убить случайно.

- Случайно убить - не грех?

- По-моему, любое убийство - грех, но нельзя прожить жизнь, ни разу не согрешив. Сказано же, что один бог без греха.

- Разве бог без греха?

- Ну… не знаю.

- А если подумать?

- Но разве можно считать, что бог грешит? Насколько я помню, грех - это нарушение божьих установлений, божьей воли.

- Воли или установлений?

- Ну… да не знаю я! Я же не богослов, я простой мужик, в церкви был всего один раз в жизни, когда меня крестили. А евангелие я читал просто так, как обычную книгу, для развлечения.

- Как тебя зовут?

- Сергей. И еще Алексей, по церковному.

- Про мирское имя теперь можешь забыть. Ты молодец, Алексей, для простого мужика ты удивительно долго поддерживаешь разговор. Давно служил в войске?

- Я демобилизовался два… нет, уже три месяца назад.

- Значит, с телесным развитием у тебя все в порядке. Ты ведь не писарем служил?

- Разведрота десанта.

- Это что?

- Элитная пехота.

- Тогда тело специально развивать не будем. Читать ты умеешь… считать?

- Умею.

- До скольких?

- А до скольких нужно?

- Понятно. Геометрию знаешь?

- В школе учил.

- Одна сторона треугольника составляет три аршина, другая четыре, угол между ними прямой. Какова длина третьей стороны?

- Пять аршин.

- Замечательно. Я буду тебя учить, Алексей, начнем завтра. Перечитай историю про сотворение мира, завтра обсудим.

- А разве… ты не будешь учить меня магии?

- Магии? Знаешь, чем отличается маг от святого?

- Чем?

- Маг ищет силу, а святой - совершенство.

- Так ты из меня святого делать будешь?

- Вот именно. Если тебя интересует только сила, учти, что при прочих равных святой заметно сильнее мага. Приходи завтра.

- Во сколько?

- Как придешь.

- Ты же вроде группу набирала?

- Я буду заниматься с тобой одним. Тебе повезло. До встречи!

8.

Когда я вернулся в келью, Татьяна сразу же потащила меня в постель, но это ей не удалось, потому что я уселся читать библию и никак не реагировал на приставания. Только прочитав историю сотворения мира по третьему разу, я поддался на провокацию, и, в общем-то, все получилось, но настоящего удовольствия я так и не получил, потому что в голове беспрерывно крутились разнообразные священные фразы, главной из которых была "вначале было слово".

9.

Я пришел к Зине сразу после завтрака. На первый взгляд, она сидела на коврике в той же позе лотоса, что и вчера, только теперь она на самом деле не сидела, а парила в воздухе на высоте примерно пятнадцати сантиметров.

Настало время сказать пару слов про обстановку в обиталище Зины. Это была маленькая комнатка с одним окном, выходящим на грязно-серую облупленную стену. Из обстановки в комнате присутствовала кровать казарменного образца, только не из алюминиевых трубок, а деревянная, маленький столик, одновременно письменный и обеденный, полка с десятком книг с крестами на переплетах, вытертый и застиранный молитвенный коврик, и еще гвоздь, вбитый в стену, а на гвозде висело зимнее пальто, такое же серое и невзрачное, как и все остальное. Больше ничего.

- Прочитал? - спросила Зина.

- Прочитал.

- Что скажешь?

- Эээ… а что ты хочешь услышать?

- Твои мысли.

- Какие?

- Любые.

- Ну… я в свое время читал комментарий к этой истории одного писателя… я думал, что купил художественную книгу, а оказалось, что нет… в общем, по-моему, сотворение мира - забавная сказка, но не более того.

- Кто писал первую главу библии?

- Имеешь ввиду, бог или не бог?

- Хотя бы.

- Кажется, этот текст соединен из двух независимых…

- Сам догадался или в комментариях прочитал?

- Прочитал.

- Змей в раю откуда взялся?

- Как откуда? Жил он там.

- Как он там завелся?

- Бог сотворил всех тварей, и змея в том числе.

- Когда бог сотворял змея, он знал, что змей сделает?

- Нет, думаю, не знал.

- Разве бог не всеведущ?

- Ну, как бы это сказать… по-моему, бог всеведущ в том смысле, что может познать любое, но он не знает то, чего еще не познал. Он как бы просто не обратил внимания на то, что сделает змей, не будет же бог просматривать будущее каждой твари! По-моему.

- То есть, ты считаешь, что всеведение бога носит потенциальный характер?

- Потенциальный - это какой?

- Может узнать все, но в каждый момент времени для него есть нечто неизвестное.

- Да.

- Значит, бог сотворил змея по недомыслию?

- Можно и так сказать.

- А как еще можно сказать?

- Можно сказать, что если бы бог не сотворил змея, то яблоко Еве поднес бы кто-то другой.

- Почему яблоко? Разве в библии написано, что на древе познания росли яблоки?

- Нет, яблоко - это традиция. Разве в твоем мире ее нет?

- Есть. А почему змей поднес Еве плод?

- Не знаю. Захотелось ему, наверное. Или из вредности.

- Змей был разумен?

- Он же разговаривал.

- Почему же тогда современные змеи неразумны?

- Бог наказал. Шутка. Да сказка это была! Никакого рая не было, Адам и Ева - мифологические фигуры, змей тоже. А весь эпизод символизирует пословицу "умножая знание, умножаешь печаль".

- Не совсем. Как правильно называлось древо познания?

- Это ты про добро и зло? Это ошибка перевода, по-еврейски "добро и зло" -поговорка, вроде как у нас "хренова туча". По-еврейски можно сказать, например, "в казне государя лежит добро и зло".

- Ты уверен? - глаза Зины полезли на лоб. - Не этическое познание, а просто познание? Это меняет дело…

- Насколько меняет? Ты же не будешь спорить, что вся эта история - просто сказка?

- Почему ты так думаешь?

- Допустим, это истинная история. Через кого она дошла до нас? Очевидно, Адам и Ева передали детям, те своим детям и так далее, другой возможности нет. Сколько поколений сменилось с тех пор? Много. Значит, должны были появиться искажения. Кроме того, Адам и Ева - предки не только евреев, но и всех людей вообще, а отсюда следует, что у других народов должны быть сходные мифы.

- Разве дело обстоит не так?

- Так. Но почему истинна именно еврейская трактовка изгнания из рая, а не какая-то другая? Если считать, что эти события действительно имели место, то до нас они дошли в сильно искаженном виде, и, скорее всего, разные мифы одинаково удалены от истины.

- Ты знаешь греческую мифологию?

- Чуть-чуть.

- Про сотворение мира по-гречески знаешь?

- Там вроде Сатурн ел своих детей…

- Уран.

- Один хрен. Зевса он случайно отрыгнул, Зевс вырос и съел папашу…

Зина засмеялась.

- Все было совсем не так. Но это неважно. Значит, ты считаешь, что библейская история сотворения мира имеет не большее отношение к истине, чем любая языческая трактовка?

- Да.

- Ты прав. А откуда, все-таки, взялся змей?

- Никакого змея не было. Это метафора.

- Как же все было на самом деле?

- На самом деле не было никакого рая. Люди возникли из обезьян в результате естественного отбора.

Зина снова засмеялась.

- С тобой даже неинтересно, - сказала она, - все-то ты знаешь. Какое отношение имел бог к превращению обезьяны в человека?

- Никакого.

- А вот тут ты ошибаешься, возникновение разума на Земле было одной из основных частей божьего замысла. Вначале бог сотворил мир. Потом он заселил его живыми существами. Потом создал разум. Какая ступень будет следующей?

- Сверхразум какой-нибудь?

- Какой-нибудь? Или какой-то определенный?

- Что значит, какой-то определенный? Как мы с тобой можем определить сверхразум? Он на то и сверхразум, чтобы быть непостижимым.

- Логично. А если попытаться?

- Не знаю.

- Подумай. И приходи завтра.

- Хорошо. А это… заклинания мы сегодня изучать не будем?

- А что мы, по-твоему, делаем?

- Хочешь честный ответ?

- Естественно.

- Дурью маемся.

Зина тонко хихикнула.

- Все ученики вначале так думают. Иди, Алексей, тебе надо подумать.

10.

Вернувшись в келью, я обнаружил в гостиной незнакомого коротко стриженого мускулистого парня лет двадцати в черной футболке и черных джинсах. Татьяна, одетая только в легкий цветастый халатик, полулежала на диване, глупо хихикала и неуверенно отбивалась от напористых приставаний наглого гостя. Судя по всему, через пару минут он своего добьется.

Я сделал неосторожное движение и случайный шорох привлек внимание парочки. Парень увидел меня и широко улыбнулся, нимало не смутившись. Татьяна сделала серьезное выражение лица, неуловимым движением выскользнула из-под мощного торса, толкнула парня в бок и прошипела:

- Не пялься! Он из моногамного мира!

Молодой человек резко смутился и вскочил на ноги.

- Примите мои извинения, брат Алексей, - сказал он, - я не знал, что это может вас обидеть.

Я водрузил нижнюю челюсть на место и растерянно проговорил:

- Ничего страшного. С кем имею честь?

- Меня зовут Агафон, - отрекомендовался незваный гость, - меня направил к вам владыка Дмитрий.

- Что ему надо?

- Он просил передать вам, что, если вы уже оправились от потрясений и достаточно отдохнули, то мы с вами можем приступить к написанию отчета.

- Какого отчета?

- Вы прибыли из параллельного мира, правильно?

- Правильно.

- Владыка хочет получить отчет о вашем мире. Он благословил меня помочь вам в этом труде.

- Что вас интересует?

- Для начала история. Насколько я понимаю, география в обоих мирах совпадает. Правильно?

- Правильно.

- Прежде всего нам надлежит установить точку развилки и определить, что послужило толчком к разделению миров.

- Это я могу сразу сказать. В моем мире нет магии. Точка разделения находится в XIII веке.

- Замечательно! Тогда дальнейшая работа упрощается. Давайте начнем! Я тут притащил кое-что… - Агафон подхватил с пола объемистый баул и выложил на стол целую гору увесистых томов. Я тяжело вздохнул, и мы начали.

11.

Мы с Агафоном просидели над книгами до глубокой ночи и успели дойти до Ивана Святого/Грозного. Я попросил Татьяну разбудить меня пораньше, я не хотел прерывать занятий у Зины из-за этой работы, но наутро я с удивлением и стыдом обнаружил, что не только не знаю, как делать домашнее задание, но и не помню, в чем оно заключается.

- Ну что? - спросила Зина, когда я удрученно приперся к ней получать заслуженную выволочку. - Что-нибудь придумал?

- Ты извини, - смущенно пробормотал я, - но я все забыл.

- Что все?

- То, над чем ты просила меня подумать.

Зина расхохоталась.

- Такого в моей практике еще не было! - провозгласила она. - Пьянствовал или от Таньки не смог отбиться?

- Нет, не в этом дело, - возразил я, - владыка Дмитрий попросил меня сделать одну работу…

Зина мгновенно стала серьезной.

- Во-первых, не попросил, а повелел. А во-вторых, пока не сделаешь работу, ко мне не возвращайся. То, чем мы занимаемся - игрушки, а то, чем занимается владыка - серьезно. И никогда больше не отвлекайся от работы ради личных интересов, такие вещи добром не кончаются.

- Меня накажут?

- Если будешь регулярно так поступать, то когда-нибудь, несомненно, накажут. Лучше не злоупотребляй. Иди отсюда.

- А какое задание ты мне задавала?

- Думаешь, я помню? Не грузись, сделаешь работу, приходи, поговорим.

12.

Прошла неделя. Наш с Агафоном отчет вырос до пятидесяти страниц и продолжает расти. Я закончил описывать историю, и теперь Агафон расспрашивает меня о религии. Почему в моем мире монахам запрещается заниматься сексом? Ведь это нарушает естественный отбор, а потому неразумно! Да, соглашаюсь я, это неразумно, но разве мало неразумных вещей в вашем мире, спрашиваю я. Это мы еще успеем обсудить, говорит Агафон и мы продолжаем углубляться в дебри религии.

Агафона удивляют самые очевидные вещи - что в моей бывшей России церковь отделена от государства, что грамоте обучены все взрослые люди, что молиться разрешается каждому, но такие явно устаревшие обряды, как посты и причастия, до сих пор не отменены. Агафон говорит, что из нашего отчета может получиться хороший роман в стиле фэнтези.

Мы с Татьяной и Агафоном стали ходить в общую монастырскую столовую, которая здесь называется трапезной. Раньше молодые монахини приносили мне обед прямо в номер, но, оказывается, здесь это не принято. Владыка Дмитрий распорядился, чтобы мое привыкание к новому миру было постепенным, чтобы поначалу меня оберегали от излишних потрясений, но я решил, что уже в достаточной степени привык к окружающей обстановке, и больше не нуждаюсь в особых милостях.

Трапезная представляет собой огромный зал, оформленный в стиле, который мне кажется древнерусским, но здесь это совершенно обычный интерьер. Пол из простых некрашеных досок, стены и потолок из вагонки, никаких украшений на стенах, кроме простенькой резьбы. Простые деревянные столы из толстых досок, оструганные, но некрашеные, простые деревянные лавки. Еду разносят официантки, это считается послушанием, вроде как в нашей армии наряд по кухне, только от послушания можно отказаться, если имеешь веские причины. На самом деле, можно отказаться и не имея веских причин, но если так делать слишком часто, можно испортить отношения с окружающими и нажить неприятности.

Обстановка в трапезной предельно демократична. Нет никакого генеральского зала, нет даже генеральского стола, даже сам митрополит обедает вместе с подчиненными, причем каждый раз за новым столом, чтобы никого не лишать возможности пообщаться лицом к лицу с высшим иерархом православной веры. Самое смешное, что мирское имя Филарета - Григорий Новых. Да-да, тот самый Гришка Распутин.

Я еще раз посетил Дмитрия, попросил у него денег и отправился на вещевой рынок на Красной площади, где купил себе черный джинсовый костюм. Теперь я практически не выделяюсь из общей массы обитателей монастыря, на меня больше не смотрят, как на человека, едущего на дачу в отглаженном костюме и белоснежной сорочке.

Оказывается, Татьяна старше, чем я предполагал, ей целых пятьдесят семь лет. Ее возраст никак не проявляется, ни во внешности, ни в общении, и если бы она не сказала об этом, я ни за что не дал бы ей больше тридцати пяти. История ее жизни более чем оригинальна.

Ольга Веденеева, так ее раньше звали, родилась в 1859 году в каком-то отдаленном уезде Рязанской губернии. Ее отец был мелким дьячком в локальном подразделении какого-то приказа, она сама не помнит, какого именно. Она была младшей дочерью, и по всем понятиям ей ничего не светило, кроме как выйти замуж за такого же дьячка, наплодить кучу детей и помочь колесу судьбы совершить еще один оборот. Но вышло совсем по-другому.

Все началось с того, что ее изнасиловали. Среди крестьян это обычное дело, но Пафнутий Веденеев был дворянином, причем не просто дворянином, а обедневшим дворянином, а это, если кто не знает, гораздо опаснее для окружающих. Богатый или высокопоставленный дворянин относится к своему происхождению с некоторой долей иронии, он может себе это позволить, потому что занимаемым положением в обществе он обязан не только благородным предкам, но и личным качествам. А если у человека нет ничего, кроме покосившейся избы, десятка полуголодных ртов, никчемной должности и облупившегося герба, такой человек ничего не ждет от жизни и, если он еще не готов уйти в мир алкоголя или какого-то иного безумия, он с радостью хватается за любой шанс хоть как-нибудь проявить себя, хоть как-нибудь обратить на себя внимание окружающих. Пусть даже и посмертно.

Если бы Ольгу изнасиловали купцы, дело ограничилось бы извинениями, подкрепленными весомым штрафом. Если бы виновниками были крестьяне, их трупы достались бы собакам и воронам. Если священники - не случилось бы ничего, потому что в этом случае не было бы состава преступления. Но четверо мужчин, изнасиловавших юную девицу, были конными мечниками, гусарами, как они называли сами себя на новомодный манер. Дворянские традиции предусматривали для подобных случаев дуэль со смертельным исходом. Но отец Ольги, обсудив вопрос вместе со старшими сыновьями, пришел к выводу, что не следует слепо следовать традициям, потому что исход дуэли между дьяком и профессиональным военным сомнений не вызывает, независимо от того, кто прав, а кто виноват. Очень кстати Пафнутий вспомнил, что существует и другой обычай, еще более древний, и называется он "кровная месть".

События той недели позже проходили в губернском отчете как бунт, подавленный силами губернского отделения разбойного приказа. Девичья честь Ольги была отомщена, обидчики были убиты вместе с еще шестью гусарами, которые были виновны только в том, что у мстителей не было времени вглядываться в лица. Ответный удар не заставил себя ждать, товарищи убитых гусар сожгли родной дом Ольги, а до кучи и три соседних, но в доме Веденеевых уже никого не было, потому что вся семья ударилась в бега.

Чем закончилась одиссея новоявленного дона Кихота, Ольга так и не узнала, потому что отбилась от семейства и осталась одна без денег, пищи и иных припасов. Она даже не могла попросить помощи, потому что озверевшие кавалеристы Рязанского полка платили тысячу рублей наличными за любую информацию о семье, осмелившейся объявить кровную месть государевым слугам. Ольге ничего не оставалось, кроме как прибиться к купеческому каравану и начать осваивать древнейшую профессию.

Дальше некоторое время ее жизнь шла по накатанной колее - улица, бордель, затем другой бордель классом повыше. Короткая карьера блудницы стремительно приближалась к пику, за которым должно было последовать столь же стремительное падение, но в жизни Ольги случилось что-то, что изменило все. Ольга стала монахиней и приняла имя Татьяна. В монастыре она работала по специальности, но здесь клиенты не относились к ней как к человеку второго сорта, и Татьяна нашла свое счастье. Она сказала, что отчетливо поняла это, когда забеременела и никто не предложил ей вытравить плод, а наоборот, окружающие заботились о ней и она ощутила любовь не только телом, но и душой. Она счастлива, у нее есть дети, есть любимое дело, она любит весь мир, и мир отвечает ей взаимностью. Что еще нужно для полного счастья?

Непонятно только, что привело ее в монастырь, когда я спросил, она наотрез отказалась об этом разговаривать. С чего бы?

13.

Одним ни чем не примечательным утром на тумбочке рядом с моей кроватью появился мифриловый крест. Это был тот самый крест, а под ним лежала записка, собственноручно написанная владыкой Дмитрием. В записке говорилось, что эксперименты над крестом ни к чему не привели, ученые сделали вывод, что крест успел окончательно настроиться на владельца, и следующая серия экспериментов будут происходить уже с моим участием. А пока мне следует надеть крест и носить его, не снимая, дабы настройка восстановилась. Если, конечно, еще не слишком поздно.

Я надел крест на шею и оказалось, что еще не слишком поздно. Я сразу же ощутил поток каких-то неоформленных мыслей и чувств, идущих от креста, он как будто жаловался, что ему было плохо без меня, он сообщал, что рад тому, что разлука закончилась, и что теперь мы снова вместе. Я сосредоточился и попытался обратиться к кресту с мысленной речью.

Что с тобой делали? спросил я.

Пытались установить контроль. Безуспешно. Я настроен только на тебя .

Что означает - установить контроль?

Воспользоваться моей силой по своему усмотрению.

А я могу пользоваться твоей силой?

Можешь. В рамках своего разумения.

То есть?

Я не имею свободы воли. Я делаю только то, что меня попросят.

Я не просил тебя перемещать меня в этот мир.

Не всегда просьба осознана.

Ты можешь переместить тебя обратно?

Могу.

Так перемести.

Не могу.

Почему?

Ты этого не хочешь.

Но я же приказал тебе!

Мне нельзя приказать, меня можно только попросить.

Перемести меня в мой родной мир, пожалуйста .

Это не поможет. Ты должен захотеть этого всем сердцем.

Разве я этого не хочу?

Не хочешь. Ты думаешь, что желаешь этого, но на самом деле ты боишься возвращаться.

Гм… Пожалуй, я и вправду боюсь. Что меня ждет в родном мире? Разбитая "Газель", Гурген Владиленович, который на самом деле наверняка какой-нибудь Шамиль Дудаевич, менты… Да, крест прав, возвращаться на родину страшно. Но что ждет меня здесь? Загадочный владыка Дмитрий, который считает допустимым превращать людей в вампиров, и планов которого в отношении меня я никак не могу понять. Безумное общество, в котором построен коммунизм для избранных, а народ прозябает в грязи и невежестве. Мой статус в этом мире совершенно не определен и никто не может сказать, что случится со мной через год. Что делать?

Ты должен принять решение.

Какое решение?

Какое-нибудь.

Замечательно! Я должен принять решение! Откровение, блин! Я должен решить, что милее моей душе - нырнуть с головой в водоворот террористических разборок или надеяться на милосердие местного церковного начальства. Великолепный выбор!

Из каждого безвыходного положения есть хотя бы два выхода.

А если меня не устраивает ни один?

Придумай третий. Или выбери меньшее зло.

Ты сам как считаешь, какое зло меньшее?

Я не могу сделать выбор, у меня нет свободы воли.

Я тоже не могу сделать выбор, потому что оба варианта представляются мне одинаково неприемлемыми. Вернуться в родной двадцатый первый век? И куда я пойду? Домой? Там меня ждут либо чеченцы, либо менты, либо и те и другие сразу. Уехать в другой город и начать новую жизнь? Но где взять деньги?

Я не могу изготовлять материальные предметы. И я не могу заставлять других людей помогать тебе бесплатно. Магическое вмешательство в душу другого человека возможно, но оно не может быть очень сложным. Можно заставить человека испугаться или заснуть или закричать, но нельзя заставить его сделать сложное действие. Душа человека - вещь очень сложная, любое вмешательство в нее, кроме самого простейшего, приводит к непредсказуемым последствиям. Тебе не следует слишком полагаться на мои возможности.

Ты читаешь все мои мысли?

Да.

Мда… и как они тебе?

Я не могу оценивать твои мысли, у меня нет свободы воли.

Ты научишь меня колдовать?

Я не могу учить тебя.

Я знаю, у тебя нет свободы воли.

Ты понял.

Но ты можешь отвечать на мои вопросы?

Да.

Выполнять мои просьбы?

Да.

Так я прошу научить меня магии.

Эта просьба выходит за рамки моих возможностей.

Не понимаю.

Я не могу учить тебя, ты можешь учиться только самостоятельно.

Ты можешь помочь мне научиться колдовать?

Могу.

Так помоги!

Не могу.

Я грязно выругался. Эта глупая железяка надо мной издевается! Или я чего-то не понимаю? Складывается ощущение, что крест готов помогать мне, я только не знаю, как правильно его попросить. Может попробовать начать с малого?

Я хочу подняться в воздух, обратился я к кресту.

Хорошо.

Что хорошо?

Поднимись.

Помоги мне подняться в воздух.

Ты можешь сделать это и без меня.

Как?

Подпрыгни.

Я хочу зависнуть в воздухе!

Возьми веревку и зависни.

Я хочу зависнуть в воздухе без веревки!

Возьми цепь.

Твою мать! Я хочу висеть в воздухе без всяких подручных средств, используя только силу магии!

Ну ты и извращенец.

Ну е-мое, ну что за ерунда! У меня на шее болтается могущественный артефакт, способный перебросить человека из одного мира в другой, наслать на человека безумие, почувствовать и нейтрализовать вражеское колдовство, а также сделать черт знает сколько других полезных действий, и я никак не могу заставить его сделать то, что мне от него нужно! Странно, что он вообще проявлял себя раньше. Стоп! Раньше он себя проявлял. Но тогда я вообще не обращался к нему! Это что получается, он реагирует только на неосознанные просьбы?

Мне неважно, как сформулирована просьба, словами или мыслеобразом.

Тогда почему ты не выполняешь мои просьбы, сформулированные словами?

Познать самого себя невозможно.

Не понял.

Познать самого себя невозможно.

Ты имеешь ввиду, что не понимаешь, почему ты не выполняешь мои просьбы?

Вот именно.

Как я могу получить от тебя какую-нибудь ценную информацию?

Ты должен задать вопрос.

Я задаю вопрос: как мне подняться в воздух силой магии?

Очень просто. Ты вникаешь в вещь и вникаешь в то, что от нее хочешь.

В какую вещь я должен вникнуть?

В ту, состояние которой ты хочешь изменить.

Если я хочу подняться в воздух, состояние какой вещи я должен изменить ?

Если ты хочешь подняться в воздух, нет необходимости менять состояние вещей, возьми веревку…

Я еще раз выругался.

Ты что, не понимаешь подразумеваемых вещей?

Чаще всего понимаю, но не всегда. Я же не полностью разумен.

Знаю, у тебя нет свободы воли. Попробуем еще раз, с самого начала. Я хочу подняться в воздух силой магии. Я должен изменить состояние какой-то вещи. Правильно?

Правильно.

Какой вещи?

Какой угодно. Главное, чтобы в результате ты смог подняться в воздух.

Если я изменю состояние, например, вот этого стола, это поможет мне подняться в воздух?

Не знаю… а как ты собираешься изменить его состояние?

Так, чтобы подняться в воздух!

Разве это возможно?

Я тебя об этом и спрашиваю!

Я не знаю.

Чего не знаешь?

Не знаю, как изменить состояние этого стола, чтобы ты смог подняться в воздух.

Тогда давай попробуем по-другому. Назови какую-нибудь вещь, изменив состояние которой, я смог бы подняться в воздух.

Кровать.

Замечательно. Как я должен изменить ее состояние, чтобы подняться в воздух силой магии?

Возможно несколько вариантов…

Назови хотя бы один.

Ты можешь вызвать цепную деполимеризацию материалов, из которых состоит кровать.

И к чему это приведет?

Ты поднимешься в воздух силой магии.

Замечательно! Я хочу произвести цепную деполимеризацию.

Следует ли нейтрализовать побочные эффекты?

Какие побочные эффекты?

Есть вероятность механического повреждения наших тел.

Нейтрализуй.

Кроме того, будут некоторые изменения в составе окружающей среды, как то…

Они мне повредят?

Если нейтрализовать главный побочный эффект, то нет.

Тогда остальное меня не интересует. Давай, делай эту… деполимеризацию.

14.

Вокруг было темно, тихо и холодно. Пахло пылью и каменной крошкой. Внизу было жестко, я протянул руку и нащупал под собой битую щебенку. Я попытался встать и врезался головой в камень.

Осторожнее! Нас может засыпать.

Чем засыпать?

Битым кирпичом.

Каким кирпичом? Что, вообще, происходит?

Я провел цепную деполимеризацию твоей кровати. Ты сам просил, помнишь?

И что? Почему я не вишу в воздухе?

Ты висел, но упал. В момент взрыва ты потерял сознание, я нейтрализовал механические повреждения, но не стал вмешиваться в твое сознание.

И на том спасибо. Стоп… какого еще взрыва?

В результате деполимеризации кровать взорвалась.

Почему?

Так было задумано.

Кем?

Тобой.

Мной?!

Да .

Кажется, я начал понимать, что натворил.

Что такое деполимеризация?

Распад полимерных молекул на элементарные составляющие.

Она всегда приводит к взрыву?

Нет.

Почему в этот раз она привела к взрыву?

Только так ты мог подняться в воздух силой магии.

Так ты с самого начала предлагал взорвать подо мной кровать?

Ты понял.

Твою мать! Взрыв был сильным?

Разрушено десять помещений на четырех этажах.

Я надеюсь, никто не погиб?

Зря.

Что зря?

Зря надеешься. Погибло два человека - сестра Анна из отдела внешних сношений и ее сын. Четыре человека ранено.

Охренеть! В следующий раз предупреждай, когда посоветуешь что-то подобное.

Хорошо, я буду предупреждать о действиях, которые могут привести к человеческим жертвам.

Не только к жертвам, но и к любым разрушениям!

Хорошо.

Я перевел дыхание.

Как отсюда выбраться?

Не знаю.

Я встал на четвереньки и ощупал потолок. А ведь монастырь сложен из кирпича… меня должно было раздавить!

Почему я остался жив?

Ты просил нейтрализовать главный побочный эффект.

Какой еще главный эффект?

Механическое разрушение твоего тела.

Как ты это сделал?

Я изменил траектории полета кирпичей, летящих в твоем направлении.

Ты заставил их сложиться в купол?

Нет, я просто отклонил их в стороны.

Но наверху тоже кирпичи!

Это не кирпичи, это детали крыши.

Я могу выбраться наверх?

Можешь.

Я осторожно поднялся на ноги и стал ощупывать перекрытие над головой. Странно, но я не ощущал ни ушибов, ни каких-либо иных повреждений, крест хорошо нейтрализовал побочный эффект взрыва. Побочный эффект… тьфу!

Сверху посыпалась битая черепица. Вот, кажется… да, точно, это толстое бревно, очевидно, одна из балок, на которых держится крыша… сюда бы света еще…

Перед глазами вспыхнул огонек, вначале тусклый, но он быстро разгорелся и стал нормально освещать окружающие предметы. Огонек тлел прямо на боку толстенного мокрого бревна. Магия, блин!

Я огляделся по сторонам. Я стоял в узком колодце сечением примерно метр на два и высотой метров в шесть. Стенки колодца были сложены из отдельных кирпичей, ничем не скрепленных друг с другом, некоторые из них шатались. Над головой наблюдалось сложное переплетение деревянных балок, пересыпанных битым кирпичом и черепицей. Все сооружение производило очень хлипкое впечатление, только самоубийца решился бы разгребать этот завал изнутри. Я обратился к кресту:

Вытащи меня отсюда!

Секунд на десять крест задумался, он, наверное, размышлял, есть ли необходимость в магическом вмешательстве или я могу справиться и сам. А потом мир покачнулся, перевернулся, к горлу подступила дурнота, стенки колодца опасно задрожали и начали осыпаться. Я попытался присесть, но не смог, потому что сила тяжести больше не действовала на мое тело и оно медленно поднималось вверх. Движение плавно ускорялось, еще пять секунд и я ощутимо стукнусь головой о потолочные балки. Но нет, они зашевелились, задрожало все здание и каменный колодец окончательно осыпался. Два кирпича больно ударили меня, один по руке, другой по спине. А потом балки взметнулись вверх, будто выдернутые невидимой исполинской рукой, в глаза ударил солнечный свет и я оказался снаружи. Я неподвижно висел в воздухе метрах в трех над развороченной крышей, а далеко внизу суетились люди и показывали на меня пальцами.

Вот, оказывается, как можно подняться в воздух силой магии.

15.

Следующий час я провел в кабинете владыки Дмитрия. Я рассказывал, что со мной случилось, а Дмитрий слушал и изредка задавал наводящие вопросы. Кроме владыки, в кабинете присутствовали еще трое незнакомых мне молодых людей. Нельзя сказать, что их лица мне совсем незнакомы, я их наверняка видел в трапезной, но близко мы с ними еще не общались.

Молодые люди внимательно слушали мой рассказ, наводящих вопросов не задавали, но старательно записывали все сказанное. Чем дальше я говорил, тем более странно я себя чувствовал, складывалось впечатление, что никто не собирается меня ни в чем обвинять, что все четверо считают происшедшее несчастливой случайностью, и что они не только не раздосадованы неприятным происшествием, но, напротив, обрадованы тем, что загадочный крест все-таки не потерял своей магической силы.

- Странное чувство юмора у этого чернокнижника, - заявил владыка Дмитрий, когда я закончил рассказ. - Создать амулет, обладающий предсознанием, и не вложить в него никаких предохранителей, даже самых очевидных - это, мягко говоря, странно.

- Это говорит в пользу гипотезы о нечеловеческом происхождении, - произнес скрипучим голосом один из молодых людей, самый маленький и с жиденькими усиками.

- Старуха, которая выдала Алексею этот амулет, была вполне человеческой, - возразил Дмитрий. - Я не исключаю, что это маскировка, но это может быть и не маскировка. Кроме того, мы почти ничего не знаем о том, как должны себя вести предразумные артефакты, может быть, тут нет ничего странного, может, такое поведение как раз естественно для данного класса субъектов.

- Каковы возможности этого креста? - задал вопрос второй из молодых людей, совсем мальчишка, рослый розовощекий блондин с затуманенным взглядом, то ли от вечной задумчивости, то ли с похмелья. - Телепатия, телекинез, пирокинез, предразумное поведение… что еще?

- Ты разве не читал отчет отца Феанора? - удивился Дмитрий. - Там все описано.

- Не тормози, Ленька, - высказался усатый, - все ты читал. Пределы возможностей этого артефакта пока не установлены, а те проявления, что уже отмечены, перекрывают почти всю классификацию элементарной магии.

- Не будем спорить, - сказал Дмитрий, - частности обсудим потом. Как видите, крест сохранил свою силу, ты, Константин, был неправ, - Дмитрий указал кивком на усатого. - Все дело в том, что крест каким-то образом настроился на брата Алексея.

- Понятно, каким образом, - перебил его Ленька, - он предназначен для личного применения, так же как рубиновый усилитель.

Дмитрий строго посмотрел на него и Ленька умолк.

- Итак, - продолжил Дмитрий, - крест окончательно настроился на брата Алексея. Поэтому дальнейшие опыты будут проводиться только с его участием.

- Допуск… - буркнул Константин.

- Предоставишь. Случай уникальный.

- Как его оформлять, как сотрудника или…

- Никаких или! Только как сотрудника. Алексей, ты жениться не собираешься?

- Чего? - мне показалось, что я не расслышал. - Да нет вроде.

- Вот и хорошо. Примешь постриг. Давай прямо сейчас, чтобы время не тянуть.

Дмитрий порылся в столе, вполголоса выматерился, вытащил канцелярские ножницы, встал из-за стола, подошел ко мне сзади и положил руки на плечи. Он начал то ли молиться, то ли читать заклинание, и молитва была долгой, куда дольше, чем при рукоположении. На этот раз Дмитрий говорил не по-церковнославянски, а то ли по латыни, то ли на каком-то другом похожем языке. Квинди тераре ла карта пьян-пьяно кон уно мано… хотел бы я знать, что это означает. Надеюсь, это не превратит меня в лягушку.

Молитва закончилась, Дмитрий щелкнул ножницами и остриг прядь волос с моей макушки. Отрезанные волосы он упаковал в маленький бумажный пакетик, который спрятал в столе, и на этом церемония закончилась, Константин, Ленька и третий молодой человек начали меня поздравлять, они скорчили радостные гримасы, но было видно, что они вовсе не рады тому, что теперь я тоже стал монахом, нет, они не огорчены этим, им на меня просто наплевать.

Дмитрий обратился ко мне:

- Теперь ты понимаешь, Алексей, на что способен этот крест? Насколько он опасен? Насколько осторожно надо с ним обращаться? И запомни: в будущем, перед тем, как колдовать, убедись, что это не приведет к нежелательным последствиям. Есть хорошее правило, которое годится на все случаи жизни: не уверен - не колдуй.

- Хоть колдуй, хоть не колдуй… - пробормотал Ленька, но мгновенно заткнулся под взглядом владыки.

- Так вот, - продолжал Дмитрий, - мы убедились, что Алексей настроен на крест, и теперь мы можем приступить к программе исследований, будучи уверенными, что из этого что-то получится.

- Уверенными? - недоверчиво переспросил Константин.

- Надеюсь, что да. Короче, приступайте.

- Прямо сейчас?

- Как считаешь нужным. Если Алексей нуждается в отдыхе, значит, дашь ему отдохнуть, а если нет… короче, поступай так, как считаешь нужным, не хочу лишний раз вмешиваться в твои дела. Все, идите, а то мне еще к митрополиту на доклад идти.

16.

- Ну как ты, Алексей? - спросил Константин, когда мы вышли из кабинета владыки. - Делом заниматься в состоянии?

Я пожал плечами.

- Вроде в состоянии. А что?

- Тогда давай прямо сейчас и приступим.

- А что делать надо?

- Прежде всего мы попробуем подключиться к твоему кресту.

- Подключиться?

- Научиться его ощущать, понимать, что он делает и думает. Если мы сумеем работать с ним непосредственно, а не через тебя, это ускорит дальнейшую работу.

- Что от меня требуется?

- Ничего особенного. Ты будешь устанавливать с ним контакт и передавать ему то, что тебе скажут. А мы будем пытаться подключиться к каналу связи между вами.

- Это может быть опасно, - подал голос третий молодой человек, тощий юноша ботанического вида, похожий на Билла Гейтса в юности, только без очков. В кабинете Дмитрия он не произнес ни слова. - До самого взрыва Алексей не передавал кресту потенциально опасных инструкций, крест решил взорвать эту кровать по собственной инициативе.

- Он несколько раз выдавал предупреждения, - возразил Константин.

- Но Алексей их не понял.

- А причем здесь крест?

- Притом, что Алексей не мог их понять. Крест понимал, что его предупреждения будут проигнорированы.

- Тогда получается, что он не предразумен, а вполне разумен.

- Вот именно.

- Думаешь? Истинно разумный артефакт… нет, не верю! Более вероятно, что этому кресту досталось странное чувство юмора его создателя. Ладно, Поликарп, не будем водить вилами по воде, давай лучше займемся делом.

17.

Магическая лаборатория напоминала иллюстрацию из мистического триллера. Просторное круглое полутемное помещение, в центре зала большая пурпурная пентаграмма, вокруг множество всяких печей, пробирок, подсвечников, повсюду висят сушеные травы, в общем, сцена то ли из "Фауста", то ли из "Властелина колец".

Мы занялись делом. Я уселся в деревянное кресло, изукрашенное затейливой резьбой, откинулся на спинку и постарался сосредоточиться. Далее брат Леонид (то есть, Ленька) и брат Поликарп попеременно предлагали мне задавать кресту разные вопросы, а брат Константин с помощью специальных амулетов и заклинаний пытался перехватить наш с крестом бессловесный разговор, но, как он ни старался, ничего у него не получалось. В конце концов, ученые братья прекратили бессмысленное занятие и начали обсуждать, какой усилитель магии лучше применить - притащить какую-нибудь святую икону или сразу начать с перевернутой пентаграммы. Мне пришла в голову интересная мысль.

Ты можешь передавать свои мысли не только мне, но и этим людям тоже? - обратился я к кресту.

Могу.

Сделай это.

Не могу.

Почему?

Ты не хочешь этого.

Не хочу? Почему?

Мне неведомы твои мотивы.

Гм… а ведь он прав. Зачем мне предоставлять этим ребятам доступ к мыслям моего креста? Если они получат прямой доступ, какова станет моя роль? Просто передатчик информации, в лучшем случае, усилитель. А вот если у них ничего не получится, тогда передо мной откроются более интересные перспективы…

Ученые вернулись с иконой Казанской божьей матери. Я усмехнулся про себя, я знаю, что у них ничего не получится.

18.

Нам с Татьяной выделили новую келью, на этот раз не люкс, а стандартную комнатушку. Это вовсе не наказание за плохое поведение, просто после взрыва в монастыре не осталось ни одного свободного люкса.

Татьяна немного расстроена, но старается не показывать вида, а я, напротив, совсем не огорчен, новая обстановка нравится мне гораздо больше. В роскошном интерьере двухкомнатного номера я чувствовал себя неестественно, как будто неожиданно оказался среди декораций фильма про Джеймса Бонда. А здесь я будто снова попал в родную хрущобу, о которой совсем забыл. Как там моя мама… черт меня возьми, я ни разу не вспомнил о ней за все время, которое провел в этом безумном мире! Что со мной происходит? Разве я был раньше таким черствым? Может, дело в том, что раньше никто не устраивал на меня столь масштабную охоту? Все жизненные ценности отходят на второй план, когда главной проблемой становится выживание. Но сейчас мне ничто не угрожает… или угрожает? Кажется, у меня начинаются проблемы с психикой. Может, это оттого, что я стал монахом? Ха-ха.

Брат Агафон больше не появлялся, он только оставил записку, в которой сообщал, что не смеет отрывать меня от более срочных дел, и вернется, когда отец Константин закончит со мной работать. Отец? Гм… не ожидал, я считал его обычным братом.

Отец Константин больше не пытался общаться с крестом без моего непосредственного участия. Теперь он вел с крестом беседы, используя меня как посредника, фактически он допрашивал крест. Точнее, крест допрашивал я, Константин только задавал общее направление допроса.

Кто тебя создал?

Не знаю.

В каком мире ты был создан?

Затрудняюсь ответить.

Почему?

Не знаю.

Ты был создан в этом мире?

Не знаю.

Когда ты впервые осознал себя?

Не могу сказать.

Почему?

Я не могу определить точное время.

Приблизительно, когда это было?

Давно.

Как давно?

Очень давно.

Сколько лет назад?

Затрудняюсь сказать.

Больше года назад?

Наверное.

Больше ста лет?

Не знаю.

Каково твое первое воспоминание?

Затрудняюсь ответить.

Попытайся вспомнить что-нибудь из далекого прошлого, настолько далекого, насколько это возможно.

Крест надолго задумался.

Что-нибудь вспомнил?

Да, я вспомнил многое, но я не могу точно отсортировать воспоминания по времени.

Отсортируй приблизительно.

Это невозможно.

Тогда расскажи что-нибудь из самых древних воспоминаний.

Я не могу выделить из них самые древние.

Тогда расскажи хоть о чем-нибудь!

В моем сознании стали всплывать странные картины. Два рыцаря стоят напротив друг друга, один размахивается мечом и срубает второму голову. Огненный шар летит прямо в меня, я уклоняюсь и делаю что-то магическое. Дракон реет в небе, раскинув гигантские крылья, он очень похож на тяжелый бомбардировщик. По неровному полю едет танк, это вполне узнаваемый Т-72. Прямая как стрела асфальтированная дорога рассекает пополам лесной массив и уходит вдаль, растворяясь в туманной дымке. Человек недвижно лежит на каталке, которая медленно въезжает в какую-то гигантскую машину. Распятый Христос… нет, это уже перебор!

Ты пережил все это?!

Затрудняюсь сказать.

Поясни!

У меня нет четко определенной памяти, я не различаю свои воспоминания и воспоминания хозяина.

Твоим хозяином был Христос?!

Не знаю.

Это было лично твое воспоминание?

Не знаю. Я не различаю воспоминания, мечты, сны, галлюцинации…

Понятно. Понятно, что ничего непонятно. Никакой ценной информации. Все эти картины могут с равной вероятностью отражать реальное прошлое или бред сумасшедшего, на груди которого крест провел какое-то время. Или собственные бредни креста.

Кто был твоим последним хозяином до меня?

Не могу сказать.

Почему?

Она запретила.

Она?

Без комментариев.

Где она живет?

Не могу сказать.

Зачем она дала тебя мне?

Не могу сказать.

Потому что она запретила?

Да.

Как я могу преодолеть этот запрет?

Не знаю.

Это вообще возможно?

Не знаю.

Ты не думаешь, что этот запрет непреодолим ?

Я не знаю.

Чего ты хочешь добиться?

Я не обладаю свободой воли.

Что ты умеешь?

Многое.

Перечисли.

Не могу.

Почему?

Не умею.

Ты умеешь пользоваться божьим словом?

Да.

Ты можешь сотворить ангела?

Наверное. Надо попробовать.

Не надо!

Хорошо, не буду.

Ты можешь оживить покойника?

Только если он свежий.

Упокоить кладбище?

Могу.

Наделить хозяина неуязвимостью?

Нет.

Создать шаровую молнию?

Да.

Что еще ты можешь?

Многое.

Чтобы ты ответил, я должен спросить о чем-то конкретном?

Да.

На каком принципе основана твоя магическая сила?

Не знаю.

Мы разговаривали с крестом весь день. Время от времени разговор прерывался и ученые братья принимались обсуждать, как же все-таки выудить из креста полезную информацию, но крест уверенно сопротивлялся всем попыткам, и за весь день так и не сообщил ничего дельного.

19.

Поздним вечером, когда Татьяна уже заснула, я обратился к кресту еще раз.

Ты можешь научить меня магии?

Нет.

Почему?

Нет необходимости. Ты уже владеешь магией.

Если я сниму тебя, я смогу пользоваться магией?

Конечно.

Как?

Как обычно.

Что значит как обычно? Я никогда не сотворял ни одного заклинания! Я не знаю, как это обычно делается!

Здесь нечего знать, дело не в знании, а в вере. Если твоя вера с гору, ты сдвинешь гору, а если она с горчичное зерно, то тебе не сдвинуть и горошину.

Ты не понимаешь. Допустим, у меня много-много веры и я хочу… скажем, переместить свечу на другой конец стола. Как я должен это сделать?

Если твоей веры достаточно, этот вопрос не имеет смысла.

Значит, моей веры недостаточно?

Да.

А твоей веры достаточно?

Да.

Разве может существовать вера без свободы воли?

Я же существую.

Подожди… кажется, я понял, ты - усилитель веры, правильно?

Да.

Ты читаешь мои мысли, и если понимаешь, что мне не хватает веры, чтобы сделать какое-то действие, ты даешь мне недостающую веру?

Да.

А если ты видишь, что я сам не знаю, хочу ли я что-то сделать или не хочу, ты не даешь мне веры?

Правильно. Я помогаю только праведным делам.

Взорвать кровать было праведным делом?

Да.

Да?!

Для тебя в тот момент - да.

Чтобы ты переместил меня обратно в мой мир, я должен просто перестать сомневаться в том, что это нужно?

Да.

Чтобы я смог колдовать, я должен поверить, что могу колдовать, и все, больше ничего не нужно?

Да.

Но как я могу поверить в это?

Существует множество способов.

Назови хотя бы один.

Долго молиться.

Как долго?

Один-два года по три-шесть часов в день. Это в среднем.

Не годится. Что-нибудь другое.

Китайская гимнастика ушу.

Сколько времени это займет?

От пяти лет.

У меня нет столько времени! Кстати… иероглиф просветления или как он там называется…

Я понял, о чем ты говоришь. Этот иероглиф может стать последним толчком на пути к просветлению, но он не заменит предварительной работы. Он подходит только тем, кто прошел почти весь путь, но не может сделать последний шаг.

Понятно. Какие методы гарантируют быстрый результат?

Никакие. Результат не может быть гарантирован.

Какова вероятность успеха?

От одного до десяти процентов.

Для какого метода вероятность успеха максимальна?

Различия в пределах погрешности.

Разница в десять раз - это в пределах погрешности?

Да.

Какой метод в среднем дает самый быстрый результат?

Это индивидуально, все зависит от личности обучающегося.

За какое минимальное время можно научиться колдовать?

Мгновенно. Известны случаи, когда люди овладевали словом в результате душевного потрясения.

Какого потрясения?

Клиническая смерть, тяжелое увечье, смерть близкого родственника…

Достаточно. Значит, либо потрясение, либо годы тренировок?

Да.

Замечательная альтернатива.

20.

Следующие два дня я почти безвылазно провел в деревянном кресле посреди лаборатории. Я покидал его только для сна, приема пищи, естественных надобностей, да еще иногда просто размять кости. По-моему, уже и ежу ясно, что из многочасовых расспросов креста ничего путного не выйдет, но ученые не сдаются. Упорные, однако.

О кресте все еще не известно почти ничего. Его последним хозяином была женщина. Он побывал в нескольких разных мирах, среди которых был и мой родной мир. Он не обладает свободой воли, а следовательно, и полноценным разумом. Он дает хозяину практически неограниченную магическую силу. Он может поменять хозяина. Все.

Кто его сотворил? Как он привязался ко мне? Как можно заставить его поменять хозяина? Как можно сотворить такой же крест? Все эти вопросы остаются без ответа. Константин попытался скопировать крест с помощью заклинания, но в результате получилась обычная безделушка, даже не мифриловая, а жестяная, мифрил почему-то не поддается магическому копированию. Загадочная магическая суть креста тоже как-то защищена от копирования, но как? Жестко привязана к материальной составляющей? Или это две независимые защиты?

Вопрос о происхождении этого креста очень важен для церковного начальства. Уже давно их мир посещают загадочные пришельцы, но никто из них еще не приносил с собой артефакт такой силы. Если где-то за границами пространства существует нечто, способное сотворить столь мощный артефакт, оно представляет серьезную опасность, пусть даже и потенциальную. Это как если бы в моем родном Подмосковье на какой-нибудь свалке случайно обнаружили бы контейнер с антивеществом в фабричной упаковке с надписями на неведомом языке.

Константин проявляет серьезную озабоченность, и похоже, что ее источником является владыка Дмитрий, если не сам митрополит. Я их понимаю, но меня сейчас больше всего волнует совсем другое.

Я зашел к Зине, на этот раз она не медитировала и не парила в воздухе, она сидела на кровати и вязала. Прямо-таки обычная домохозяйка.

- Здравствуй, Алексей! - поприветствовала меня Зина. - Не ожидала увидеть тебя так быстро. Ты уже сделал все то, что тебе повелел владыка?

- Нет.

- Тогда зачем ты пришел сюда? Учиться волшебству надо тогда, когда тебя ничто не отвлекает, а пока ты не разберешься с делами, никакой пользы от обучения не будет.

- Я пришел просто спросить тебя об одной вещи.

- Спрашивай.

- Как обрести веру?

Зина рассмеялась.

- Думаешь, существует какая-то простая процедура? Два притопа, три прихлопа и ты обрел веру? Нет, все не так просто.

- Надо молиться много лет подряд?

- Например.

- Неужели нет более быстрого способа?

- Есть много способов. Только они тебе не понравятся.

- Почему?

- Ну… есть, например, такой способ. Тебя укладывают в гамак и плотно привязывают. Гамак устанавливают над грядкой с молодым бамбуком. Начиная с этого момента у тебя есть примерно сутки, чтобы обрести веру. Если не успеешь, бамбук прорастет сквозь тебя, это довольно мучительная смерть.

- И что, такое практикуется?

- Да, и довольно часто. Думаешь, мало желающих обрести веру быстро и без большого труда? К сожалению, очень много.

- Почему к сожалению?

- Мало кто из них проходит испытание. Примерно один из десяти.

- А остальные? Неужели умирают?

- Да?

- Но почему? Неужели, если видно, что ничего не получилось, нельзя оттащить гамак в сторону?

- Нельзя. Вся суть испытания состоит в том, что человек уверен в том, что не получит помощи ни от кого, кроме бога. Если испытуемый знает, что ему ничего не грозит, он не обратится к богу с должной искренностью. Чтобы бог дал человеку часть своей силы, человек должен открыться перед богом до самого дна. Это трудно, обычно это занимает многие годы, но в минуту смертельной опасности, когда перед глазами проходит вся жизнь, течение времени ускоряется, и быстрое обретение веры становится вполне реальным.

- И многие обретают веру таким образом?

- Только в нашем монастыре два-три послушника в год просят об испытании. Раз в три-четыре года кому-то везет.

- А в процентах от общего количества это сколько?

- Около одного.

- А остальные убивают годы в молитвах?

- Не убивают! Если ты будешь так думать, ты никогда не обретешь веру! Время, потраченное на молитву - это не потерянное время, в это время ты общаешься с богом. А если тебе наплевать на бога, считай, что ты тратишь это время на самосовершенствование. Но никогда не считай, что, молясь и медитируя, ты тратишь время зря.

- Сколько лет тебе потребовалось, чтобы обрести веру?

- Я… у меня все было не так.

- Ты прошла испытание?

- Вроде того. Если это можно считать испытанием. Понимаешь, Алексей, я вампир.

- Что?

- Я - вампир. Ты не знаешь, кто такие вампиры?

- Знаю. Вампиры - живые мертвецы, днем они спят в гробах, а по ночам пьют кровь людей и животных. Но ты не спишь днем! Тебя не обжигает солнечный свет, и вообще, вампиры не могут жить в монастыре, они боятся всего священного!

Зина радостно засмеялась.

- Не все легенды говорят правду. Большинство ограничений, налагаемых на волшебных существ, носят чисто психологический характер. Дикие вампиры, действительно, боятся священников, но не потому, что такова природа вампиров, а потому, что дикий вампир уничтожается сразу же по обнаружении. Дикие вампиры слишком опасны.

- А домашние?

- Домашние? Оригинальное определение. Нет, домашние вампиры не опасны.

- Ты не пьешь кровь?

- Пью.

- Часто?

- Примерно раз в месяц.

- Каждый месяц ты убиваешь человека?

- Да.

- В монастыре знают об этом?

- Знают.

- И… и что, они считают, что это нормально?

- Да, это нормально. Мои способности важнее для церкви, чем жизни сотни смердов.

- Ты убила сто человек?

- Сто двадцать три, если быть точным. Ты напуган?

- Мм… да, напуган. А почему у тебя клыки не растут?

Зина раздвинула губы и мне показалось, что я смотрю отрывок из фильма ужасов. Ее зубы и десны начали распухать, они расширялись во все стороны и выдвигались вперед, клыки росли быстрее, чем другие зубы, и уже через полминуты во рту Зины красовался полный вампирский набор.

- Ву хах? - прошепелявила она. - Вависся?

- Лучше убери.

Зина улыбнулась ужасной вампирской улыбкой и убрала клыки. Обратный процесс протекал гораздо быстрее и занял всего несколько секунд. Я с удивлением обнаружил, что стою около двери и вцепился рукой в дверную ручку, готовый бежать отсюда, не чуя ног под собой.

- Не бойся, - сказала Зина уже нормальным голосом, - я не собираюсь пить твою кровь. Время очередного кормления приближается, но я вполне контролирую себя, тебе нечего бояться.

- А что будет, если ты не убьешь человека, когда придет эээ… время кормления?

- А что будет, если ты не будешь есть, когда почувствуешь голод?

- Жажда крови у вампира - это действительно как голод?

- Да.

- И когда голод долго не утоляется, он становится нестерпимым?

- Наверное. Я никогда не доводила себя до такого состояния.

- Ты обязательно должна пить человеческую кровь?

- Необязательно. Годится кровь любого животного, но человека хватает на месяц, а, скажем, свиньи - в лучшем случае на неделю.

- А коровы?

- Дня на три.

- Но в корове гораздо больше крови!

- Количество крови не имеет значения. Имеет значение количество жизненной силы, которая передается от жертвы к вампиру. Кровь - только символ, я никогда не выпиваю больше пары глотков, этого вполне достаточно.

- Но потеря такого количества крови не опасна для жертвы.

- Жертвы вампиров умирают не от потери крови, а от потери жизненной энергии.

- Мда… значит, солнечного света ты не боишься.

- Не боюсь.

- Крестов, молитв, святой воды - тоже. А как насчет чеснока?

- Терпеть не могу. От простуды он помогает, а просто так есть - ненавижу.

- Разве вампиры простужаются?

- Простужаются.

- Но вы же мертвецы, только живые!

- Кто тебе сказал такую глупость?

- Значит, это не так? А вы бессмертны?

- Бессмертие невозможно. Любой святой потенциально бессмертен, но рано или поздно наступает момент, когда приходит пора положить конец земной жизни. Думаешь, почему Христос так быстро окончил земной путь?

- Ему надоело?

- Можно и так сказать. По-моему, он понял, что выбрал неверный путь, и что переигрывать уже поздно. И тогда он быстро свернул свою деятельность, устроив по ходу дела эффектное представление.

- Подожди. Бог с ним, с Христом…

Зина хихикнула, и я тоже хихикнул, поняв, какой получился каламбур.

- Значит, вы, вампиры, - продолжал я, - по сути, обычные священники. Только за обладание святым словом вы платите не годами молитв, а тем, что вы вынуждены раз в месяц пить кровь.

- В первое время кровь приходится пить чаще.

- Неважно. В остальном вампиры - это обычные люди. Кстати, ты можешь превращаться в летучую мышь?

- Только в крайних случаях, это очень болезненно.

- А командовать крысами?

- Это совсем простое заклинание, ему может обучиться любой священник. Ты совершенно прав, Алексей, вампиры - обычные священники, только мы по-другому платим за божье слово. В остальном мы обычные люди.

- А сексом вы занимаетесь?

- Да.

- А забеременеть ты можешь?

- В принципе, могу, хотя это не рекомендуется. Когда мама пьет кровь, нерожденный ребенок получает передозировку жизненной силы и это плохо сказывается на его развитии. Ничего смертельно опасного, но высока вероятность выкидыша, беременность должна протекать под наблюдением целителя, роды, скорее всего, будут преждевременными, у ребенка могут быть отклонения в развитии, ему тоже нужны священники-целители. Короче говоря, если вампирша будет ответственно подходить к беременности, она сможет родить здорового ребенка, а если пустить беременность на самотек, то, скорее всего, ребенок либо умрет, либо будет больным. Или мать умрет при родах. Но ты не волнуйся, это касается только женщин. Мужчины-вампиры половую функцию полностью сохраняют. У них появляются некоторые особенности, на второй день после кормления возрастает половое влечение, могут быть даже приступы приапизма, рекомендуется пить бром… но это все мелочи. Мужчина-вампир может удовлетворить женщину и зачать здорового ребенка.

- Ребенок вампира становится вампиром?

- Ребенок вампира рождается обычным человеком, он может стать вампиром только на общих основаниях.

- А как вообще становятся вампирами?

- Очень просто. Достаточно выпить кровь вампира.

- И все?

- И все.

Зина тяжело вздохнула и стянула с себя свитер, оставшись в простеньком хлопковом лифчике.

- Давай, кусай, - сказала она.

- Как?

- Ты что, сказок в детстве не слушал? Вот сюда, - она указала на яремную вену, - или в локоть, но это больнее.

- Но… с чего ты взяла, что я хочу стать вампиром?

- Эту мысль прочитал бы любой священник с двухлетним стажем. Давай, кусай, пока не передумала.

Я наклонился к Зине, она пахла чистым женским телом, в ее запахе не ощущалось ничего из того, что так любят описывать писатели, работающие в жанре ужасов. Ни сладковатого смердящего аромата, какой доносится с поля недавнего боя, устеленного свежими трупами, ни затхлого ощущения древности, какое создает пожелтевшая газета полувековой давности, с которой осыпается бумажная пыль, никакого чувства или предчувствия разложения, гниения, приближающейся или прошедшей смерти. Это нормальная живая женщина, не слишком привлекательная, но не из-за своей жутковатой природы, а просто потому, что при зачатии бог ей выдал не самое лучшее тело. Невозможно поверить, что она вампир! Неожиданно я почувствовал, как во мне просыпается желание.

- Сколько тебе лет? - спросил я неожиданно хриплым голосом.

- Сорок пять. Не отвлекайся.

Я прикоснулся губами к шее Зины в том месте, где под кожей еле заметно просматривалась голубоватая ниточка вены. Губы непроизвольно дрогнули и получилось, что я ее поцеловал.

- Успеешь еще, - хихикнула Зина, - кусай давай.

- Но… это же больно!

- Ничего страшного, мы, вампиры, терпеливые.

Я сжал шею зубами, вена напряглась и запульсировала. Я сдавил челюсти, Зина застонала, я сжал челюсти еще сильнее, но кожа не прокусывалась.

- Подвигай зубами туда-сюда, - простонала Зина. - Давай быстрее, больно же!

- Я не смогу, - сказал я, разжав челюсти. - Может, лучше как-нибудь ножом или, там, бритвой?

- Ты должен прокусить вену собственными зубами, это имеет ритуальное значение. Давай, действуй!

Я снова склонился над вампиршей и укусил ее в то же место. Сжав зубы настолько, насколько мог, я двигал нижней челюстью вперед и назад, но вена упорно не желала прокусываться. Хорошо вампирам, у них клыки есть. Зина начала судорожно подергиваться, ее руки скребли по подлокотникам кресла, ей было очень больно, я хотел прекратить это, я начал мотать головой, как это делает тигр, терзающий добычу, и мои попытки, наконец, увенчались успехом. Теплая соленая кровь полилась мне в рот тонкой струйкой, она не хлынула, она еле-еле сочилась, и прошло не менее десяти секунд, прежде чем я сделал первый глоток.

Это похоже на подогретый томатный сок, только на вкус еще более противно. Я глотнул еще раз, вторая порция крови заструилась по пищеводу, но я все еще не чувствовал ничего особенного.

- Еще один глоток и хватит, - сказала Зина.

Я сделал третий глоток и отстранился. Зина ласково взглянула мне в глаза и сочно поцеловала в окровавленные губы. Из маленькой ранки на ее шее сочилась кровь, она стекала тонкой струйкой на грудь и уже запачкала лифчик. Зина скосила взгляд вниз, всплеснула руками, сосредоточилась, что-то пошептала и кровотечение прекратилось. Она сняла лифчик, совершенно не стесняясь меня, и оказалось, что ее грудь хоть и маленькая, размер А, не больше, но очень аккуратная, и вообще, Зина совсем не выглядит плоской.

- Как себя чувствуешь? - спросила Зина.

- Нормально. Ничего особенного. Я должен был почувствовать что-то необычное?

- Перерождение занимает от шести часов до двух недель в зависимости от индивидуальных особенностей организма. Подожди, я умоюсь.

Зина удалилась в совмещенный санузел, там зашумела вода, а потом она вернулась и в ее взгляде горело желание.

- Это традиция, - сказала она.

Я не сопротивлялся.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ВАМПИР НА СЛУЖБЕ ЦЕРКВИ

1.

На утреннем совещании в кабинете владыки отец Константин официально заявил о своей неспособности разобраться в тайнах креста. Владыка немного повозмущался, но больше для проформы, похоже, что он и сам не верил, что у Константина что-то получится. В общем, в лабораторию на следующее утро я не пошел, а вернулся обратно в келью, но не один, а с Агафоном, который аж приплясывал от радости, что великий научный труд по описанию параллельного мира снова продолжается. Мы работали до позднего вечера, прервавшись только на обед, и составили довольно подробное описание того, как устроена православная церковь в моем родном мире. Дело сильно осложнилось тем, что я сам не знаю многих вещей, поскольку до перехода в этот мир церковными делами вообще не интересовался. Тем не менее, Агафон говорит, что это ценнейший материал даже в таком виде, в каком он есть.

Около восьми часов вечера Агафон собрал бумаги и ушел, Татьяна куда-то умотала еще раньше, и я наконец-то остался один.

Как дела? обратился я к кресту.

Тебя что-то гнетет.

Да. Я даже знаю, что именно.

Ты никак не можешь решить, стоит ли тебе становиться вампиром.

Как это не могу решить? Я все решил, когда решился укусить Зину.

Пока еще не поздно все переиграть.

Как это? Подожди… так это ты тормозишь мое перерождение?

Я приостановил его.

Зачем?

Перерождение необратимо. Такие поступки нельзя совершать, не будучи уверенным в своей правоте.

Если я не превращусь в вампира, я не обрету веру.

Ты можешь обрести веру через молитвы, как все нормальные люди.

Это займет несколько лет.

Да.

У меня нет такого запаса времени. Пройдет всего несколько недель или даже дней, и тебя отнимут у меня, а без тебя я буду беззащитен.

Ты не более беззащитен, чем любой другой человек.

Любой другой человек не убил три десятка монахов. Любому другому человеку не грозит смертная казнь.

Смертная казнь тебе не грозит, владыка простил тебя.

Пока простил. А что будет дальше?

Не знаю.

Не мешай моему перерождению.

Ты уверен?

Абсолютно.

Хорошо, не буду.

2.

Примерно через полчаса вернулась Татьяна, мы сходили в столовую, поужинали, а потом отправились на танцы в монастырский клуб. В келью мы вернулись только около полуночи, и за все это время не произошло ничего необычного, если не считать того, что, выпив почти литр вина, я чувствовал себя мучительно трезвым.

Татьяна думала, что я сразу же завалюсь спать, но она ошибалась, спать мы легли только часа через полтора.

- Ну ты и силен, - только и сказала Татьяна по этому поводу.

3.

Никакого похмелья утром после такой дозы - это сильно, ради этого стоит стать вампиром. Шутка.

Все утро Агафон доставал меня вопросами по математике и физике. Вначале я пытался занять глухую оборону и отвечать "не знаю" на все вопросы, но Агафон упорно задавал все новые и новые вопросы, нисколько не смущаясь моему невежеству, и в конце концов я махнул рукой и даже начал припоминать отдельные куски школьных учебников.

По математике Агафон знал гораздо больше меня и ему не удалось получить никакой новой информации в этой области. С физикой получилось куда более удачно. Теория относительности стала для Агафона настоящим откровением, несмотря даже на то, что я смог вспомнить одну-единственную формулу E=mc2, да и ту запомнил не из учебников, а из рекламы одного невкусного пива. Эта формула привела Агафона в настоящий восторг, от возбуждения он даже забегал по комнате, размахивая руками и бессвязно бормоча что-то вроде:

- Больше масса, меньше сила… ангел расширяется… зверь теряет плотность… источник энергии… - и прочий подобный бред.

Но главным потрясением для Агафона стала атомная бомба. Когда он узнал, что существует оружие, способное за считанные минуты стереть с лица земли целый город, он сначала даже не поверил мне, он решил, что я над ним издеваюсь. Мы немного поругались по этому поводу, а потом он стал задавать множество каверзных вопросов, и чем больше я отвечал, тем сильнее мрачнел Агафон. Наконец, он сказал, что больше не сомневается в том, что я говорю правду, потому что придумать столько разнообразных и непротиворечивых деталей не в силах человеческого разума. Он сказал, что эта информация не просто очень ценная, а…

- Перед прочтением съесть, - подсказал я.

- Зачем? - не понял Агафон.

- Это шутка такая. Говорят, что бывают такие секретные документы, что перед прочтением их нужно съесть.

- Не понимаю. Зачем их съедать?

- Да шутка это такая! У шпионов бывает, что нужно срочно избавиться от какого-то документа, сжечь не успеваешь, выкинуть некуда, просто порвать нельзя, потому что враги не поленятся и соберут кусочки. В таких случаях документы жуют.

- Зачем жевать документ перед прочтением? А, понял! Такие документы пишут специальными чернилами, которые невидимы, пока бумагу не пожуешь, правильно?

- Да ну тебя! - я махнул рукой. - Не понимаешь ты наших шуток.

- Не понимаю, - согласился Агафон, - и это естественно. Ты тоже вряд ли станешь смеяться над сказкой о том, как грифон захотел стать казачьей лошадью.

Мы обсудили вопрос о труднопонимаемости юмора одной культуры представителями другой культуры, а потом Агафон вспомнил о каком-то срочном деле, резко засобирался и ушел, очевидно, на доклад к владыке. Должно быть, будет забавно, когда они начнут делать атомную бомбу с помощью молитвы. Нет, ребята, молитва - вещь хорошая, но обычная техника тоже кое на что годится.

А потом я почувствовал голод.

4.

Я медленно брел по заснеженной Москве, утопая в сугробах почти что по колено. Жалко, что здесь не принято очищать улицы от снега.

Вампирский голод - странное чувство, больше всего оно похоже на состояние, которое испытываешь, когда хочется курить, а сигареты кончились. Только никотиновый голод бесследно уходит всего за несколько дней вынужденного воздержания, а в отношении вампирского голода я не уверен, что дело обстоит так же просто. Как бы не получилось, что мне предстоит ломка, сравнимая с героиновой. Нет уж, лучше утолить голод пораньше, до того, как он начнет причинять по-настоящему серьезные страдания.

Я сформировал клыки и тут же убрал их. Моей первой жертве не придется так же мучиться, как пришлось Зине, теперь я легко могу прокусить вену с первого раза. С определенной точки зрения, можно даже сказать, что я сделаю благое дело, оборвав никчемную жизнь какого-нибудь нищего. Одним бомжом больше, одним меньше, кто заметит разницу? Вот только как найти бомжа в фешенебельном районе Москвы? Никак. Значит, надо переться до предместья, а по такому снегу путь займет не меньше часа. Если бы я мог летать…

Меня спасла проститутка, совсем молодая девчонка, не старше семнадцати лет, но уже изрядно потасканная, профессионально развязная и чудовищно размалеванная по местной моде. Она предложила свои услуги, я согласился, даже не торгуясь о цене, она повела меня лабиринтом переулков и проходных дворов, и одна из подворотен на этом пути показалась мне вполне подходящей.

- Подожди, - сказал я, тронув ее за плечо.

Девушка остановилась и обернулась, вопросительно глядя на меня. Я развернул ее лицом к себе, и нежно, но твердо взял за плечи.

- Я ничего не имею против тебя, - сказал я, - ты ни в чем не виновата, я не хотел делать это именно с тобой. Это твоя судьба подтолкнула тебя обратиться ко мне и это моя судьба заставила меня сделать выбор. Не бойся, это не займет много времени.

Я сформировал клыки, девчонка завизжала и пнула меня в колено. Оказывается, ее изящный сапожок скрывает вшитую в носок нехилую металлическую пластину, нелишняя предосторожность для ее профессии. Колено взорвалось болью, внутри него что-то хрустнуло, девица вырвалась из моих объятий и побежала, не разбирая дороги и вопя во всю глотку:

- Упырь! Люди добрые, помогите, упырь!

В моей груди словно что-то взорвалось, в одно мгновение я понял, что мои силы гораздо больше, чем казалось раньше. Движение девчонки замедлилось, но не потому, что она стала бежать медленнее, а потому, что я стал жить и чувствовать гораздо быстрее. В доли секунды я ликвидировал трещину в мениске, рассосал ушиб и бросился в погоню. Погоня была короткой, со стороны, наверное, я выглядел как расплывчатая тень.

Девушка заметила меня только тогда, когда я догнал ее, сделал подсечку, повалил в сугроб и рухнул сверху. Она пыталась извернуться и ударить меня, сначала кованым сапожком, а потом тонким аккуратным стилетом, который вытащила из-за голенища. Обе попытки были обречены на неудачу, мы с ней движемся в совершенно разных скоростных режимах, я блокировал ее жалкие попытки еще до того, как она успевала направить удар. Борьба заняла не более двух секунд, а затем я сорвал с нее шарфик и мои клыки впились в тонкую и нежную, почти детскую шейку, резко контрастирующую с увядшей кожей лица, непоправимо испорченной некачественной косметикой.

- Будь ты проклят, - выдохнула она.

- Обязательно буду, - согласился я, - я уже проклят. Только знаешь, чем проклятие отличается от благословения? Точкой зрения. И больше ничем.

Я произнес эти слова, уже выпив четыре глотка свежей крови, терпкой и соленой, теплой и мягкой, крови, которая влилась в мое горло восхитительным водопадом и утолила жажду, терзавшую с самого утра. Восхитительное ощущение. И это ничего, что девчонка не слышала моих последних слов, какая мне теперь разница?

Я обернулся и обнаружил метрах в пяти от себя тощего и чумазого цыганенка лет восьми. Он пялился на меня, широко распахнув глаза, и одновременно сосал грязный палец. Я попытался вытереть рот, неразборчиво выругался, убрал клыки, вытер рот, улыбнулся цыганенку и пошел в его сторону. Нет, я не хотел убивать еще и его, просто он стоял рядом с входом в следующую подворотню.

- Дяденька, - спросил цыганенок, когда я поравнялся с ним, - а вы правда упырь?

- Правда, - ответил я, широко улыбнувшись. Когда выпьешь крови, жизнь становится прекрасной, хочется полюбить всех, вплоть до самого последнего бомжа или вот это цыганенка.

- Вы руку порезали.

Я посмотрел на свои руки и выругался еще раз. На правой кисти наблюдалась царапина, оставленная левым верхним клыком. В следующий раз надо не забыть убрать клыки перед тем, как вытирать рот.

- Ничего страшного, - сказал я, - заживет.

- Правда, что на упырях все заживает, как на собаках?

- Неправда. На нас все заживает гораздо лучше. Только не называй меня упырем, я вампир.

- Ой! Простите, дяденька, я забыл! Тетя Хафиза говорила, что упыря нельзя называть… ой! То есть вампира нельзя называть…

- Я понял. Тетя Хафиза права, слово "упырь" звучит обидно. Это как если бы тебя назвали черножопым.

- Простите, дяденька, я не хотел.

- Верю. Слушай, а ты не боишься разговаривать с вампиром?

- А чего вас бояться? Вы сытый и добрый. Когда уп… то есть, вампир, когда вампир сытый, он добрый, правильно?

- Правильно. Ладно, парень, мне пора идти.

- Да-да, вам пора, а то вас монахи могут поймать. А почему вы монахов не кусаете?

- Укусить монаха не так просто, как может показаться.

- Я так и думал. У монахов святое слово, которого вы боитесь. Жалко. Дяденька, а меня вампиром вы не сделаете?

- Нет.

- А если я вам буду девок поставлять для прокорма?

- Да иди ты!

Я повернулся спиной к гадскому ребенку и пошел прочь. В следующем переулке меня перехватил патруль городской стражи, усиленный двумя монахами в черных рясах. Они потребовали сообщить имя и род занятий, но когда я вытащил из-под дубленки мифриловый крест, вежливо извинились и побежали дальше.

- Эй, служивые! - крикнул я вслед. - А что случилось-то?

- Упыря ловим! - отозвался один из монахов.

Он выжидательно уставился на меня, видимо, надеясь, что я захочу поучаствовать в охоте. Но я только кивнул и пошел дальше.

5.

Новая кровь наполняет меня чем-то новым и неизведанным. "Дорога домой могла быть короче", подумал я, углубляясь в лабиринт переулков, и уже через минуту неведомо как оказался перед воротами монастыря. Я оглянулся назад и не увидел переулка, по которому только что шел. Ни хрена себе!

Монахи-привратники даже не спросили, кто я такой, они смотрели на меня с таким искренним восхищением, с каким бойцы-первогодки смотрят на сержанта, на спор ломающего о собственную голову десять кирпичей подряд. Наверное, мое путешествие по короткому пути сопровождалось какими-то спецэффектами.

Поднимаясь по лестнице, я обратил внимание, что дыхание не только не сбивается, но и не учащается, как будто я иду по ровной поверхности. Я ускорил движение и дыхание чуть-чуть участилось, выходит, я не стал неутомим, просто у меня теперь очень хорошая дыхалка. И сердце тоже хорошее, потому что пульс участился только совсем чуть-чуть.

В келье меня ждал Агафон, он выглядел возбужденным и озабоченным.

- Где вы бродите, брат Алексей? - воскликнул он, едва я открыл дверь. - Нельзя так пренебрежительно относиться к своим обязанностям! Я уже начал за вас беспокоиться.

- Извините, - пробормотал я, - я просто вышел прогуляться.

- В следующий раз будьте любезны предупреждать о длительных прогулках заранее. И вообще, если вам надоела Татьяна, лучше скажите владыке и он подберет другую женщину. А по притонам ходить не следует, святое слово не защищает от сифилиса.

- С чего вы взяли, что я ходил по притонам? - удивился я.

- Ауру похоти способен ощутить любой священник, прошедший базовый курс обучения. Вам придется привыкнуть, что в этих стенах ничего нельзя скрыть, многие молодые монахи испытывают от этого неудобства, но на самом деле в этом нет ничего позорного. Главное - понять, что никто не собирается вас контролировать или тем более воспитывать. Думаете, вы очень интересны окружающим? Зря думаете. Да хоть скотоложством занимайтесь, никто вам и слова не скажет, информация, которой вы владеете, гораздо ценнее, чем… гм… извините меня, мне не стоило все это говорить. Вы имеете право развлекаться так, как считаете нужным, главное, чтобы это не мешало работе. В следующий раз, пожалуйста, не заставляйте себя ждать.

- Извините. А что за срочная работа? Разве мы еще не закончили на сегодня?

- Разве я не сказал, что вернусь после доклада? Гм… кажется, не сказал. Извините. Я так разнервничался… эта ваша атомная бомба - такая потрясающая вещь… да, я был неправ. Приношу свои извинения за все, что наговорил. Я действительно не предупредил вас, да, теперь я помню это совершенно четко, вы ни в чем не виноваты, вся вина на мне. Извините.

- Проехали. Что сказал владыка насчет атомной бомбы?

- О, это потрясающая вещь! Стоп… а с чего вы взяли, что я ходил на доклад к владыке?

- Аура владыки оставляет в душах соприкоснувшихся с ней специфический отпечаток, очевидный даже для монаха без году неделя, не прошедшего никакого специального обучения.

- Правда? Никогда не замечал. Вы научите меня видеть этот отпечаток?

- Не научу.

- Почему?

- Это шутка была. Я вообще не умею видеть ауру.

- Странные у вас шутки… - пробурчал Агафон. - Но ближе к делу. Вопрос первый: где находятся известные месторождения урана?

И начался разговор глухого сами знаете с кем. Наивные люди, они надеются сделать атомную бомбу на материально-технической базе позднего средневековья. Хотя, нельзя исключать, что из этого что-нибудь и выйдет, ведь главное в таких делах - вовремя помолиться.

6.

Что скажешь?

Ничего.

Почему?

Мне нечего сказать.

Обиделся?

Я не могу обидеться.

Потому что не обладаешь свободой воли?

Да.

Тебе неприятно мое превращение?

Я не испытываю собственных эмоций, я могу только отражать твои.

Мое превращение закончилось?

В основном.

То есть?

До окончательного завершения процесса остается от двух недель до трех месяцев, более точно я пока не могу определить. За это время тебе предстоит загрызть от одного до восьми людей или от трех до сорока животных. Лучше ограничиться людьми - это положительно влияет на качество превращения.

Выбор людей играет какую-нибудь роль?

Незначительную. При прочих равных условиях лучше загрызать молодых здоровых женщин, но это не обязательно. На роль жертвы годится почти любой человек.

Почти?

Не годятся заразные больные, инвалиды, старики, младенцы. Также не рекомендуется пить кровь беременных, последствия могут быть непредсказуемы.

Тебя не пугает то, чем я стал?

Я не умею пугаться.

Когда я получу магические способности?

Ты уже получаешь их.

То, что произошло на обратном пути, я сделал сам?

Да. Кстати, ты придумал очень изящную формулу.

Какую еще формулу?

Дорога домой могла быть короче.

Я не произносил ее.

Словесную формулу необязательно произносить вслух.

Когда превращение закончится, я обрету волшебную силу в полной мере?

В той мере, какая доступна вампиру.

Разве вампирам доступна не вся магия?

Не вся. Возможности вампиров весьма ограниченны. Ты можешь ускорять течение времени, летать, рейсформироваться…

Чего?

Временно обретать некорпореальность.

Чего-чего?

Нематериальность тела.

Это как?

Некорпореальность позволяет проходить сквозь материальные объекты, и в некоторой степени защищает от материального оружия, а также от заклинаний, направленных на искажение окружающей действительности. Например, от заклинания, разверзающего землю под ногами противника.

Ты имеешь ввиду, что когда я нематериален, я не могу провалиться в яму?

Если захочешь, то сможешь.

Понятно. Что еще?

В некорпореальном состоянии ты не можешь пользоваться короткими путями.

Короткий путь - это вроде того, как я вернулся в монастырь после кормления?

Да.

Что еще?

В некорпореальном состоянии ты не можешь кормиться.

Еще?

Все.

Других магических способностей у меня нет?

Есть.

Какие?

Ты можешь дистанционно управлять млекопитающими весом до килограмма.

Зачем?

Разведка, связь, отвлекающий удар в бою.

Ясно. Еще магические способности?

Больше нет.

Я могу самостоятельно перемещаться между мирами?

Не можешь.

Насколько я силен в волшебном смысле?

Очень слаб. С тобой справится любой боевой монах.

Почему ты не предупредил меня?

О чем?

Что превращение в вампира не так эффективно, как мне казалось.

Я предупреждал.

Ты не говорил ничего из того, что сказал сейчас!

Ты не спрашивал.

Я смогу общаться с тобой, когда превращение закончится?

Да.

Я смогу пользоваться твоей помощью?

Да.

Но сам я никогда не обрету веру. Правильно?

Неправильно. Ты уже обрел ее.

Это не вера, эта магия, причем магия смерти!

Вера и магия - синонимы. А насчет магии смерти ты неправ, доступные тебе силы относятся к трем разным стихиям.

Каким?

Тьма, земля и воздух.

Тьма и смерть - разные стихии?

Нет.

Похоже, я сделал большую глупость.

Нет.

Почему нет?

Вампиризм не сказывается на перспективах личностного роста ни положительно, ни отрицательно. Твой поступок нейтрален.

Я все еще могу обрести нормальную веру?

Да.

Молиться?

Да.

Молящийся вампир - это смешно!

Это нормально.

О чем я буду молиться? Господи, спаси и сохрани мою душу? Я уже погубил свою душу, когда укусил ту шлюху в подворотне!

Ты впадаешь в ересь. Каждый идет к богу своим путем и человеческий разум не в силах определить, чей путь праведен, а чей грешен. Только сам бог способен взвесить душу человека на своих весах и принять решение.

Когда меня поймает патруль, он не станет ждать, пока бог взвесит мою душу.

Бог не вмешивается в дела людей по пустякам, простые случаи он доверяет своим слугам. Не думаю, что владыка Дмитрий прикажет тебя упокоить, твои знания гораздо ценнее жизней нескольких проституток.

Значит, я могу пойти к владыке и признаться, что я вампир, и со мной ничего не будет?

Нет необходимости идти и признаваться, владыка все поймет при первой же личной встрече.

Но Агафон ничего не понял.

Агафон не имеет опыта полевой работы.

А владыка Дмитрий?

Имеет.

Какой опыт?

Не знаю.

Значит, мне ничего не грозит?

Не больше, чем раньше.

Но и не меньше.

Но и не меньше.

7.

- Ну что, покормился? - поприветствовала меня Зина.

- Покормился.

- И как тебе?

- Трудно сказать. Если не вдаваться в моральную сторону дела, то прекрасно. Примерно как хороший косяк.

- Косяк - это что?

- Сигарета с коноплей.

- Ха-ха. Оригинальное сравнение. А если вдаться в моральную сторону?

- Противно. Обрывать жизнь человека только ради того, чтобы научиться десятку забавных трюков…

- Каких еще трюков?

- Ну, что умеют вампиры… приобретать эту… некорпореальность…

- Откуда ты знаешь про некорпореальность? Тебе сказал владыка?

- Нет.

- А кто?

- В прошлый раз, когда я хотел рассказать тебе об этом, ты сказала, что меньше знаешь - лучше спишь.

- В прошлый раз мы с тобой не были братьями по крови.

- Тогда смотри сюда. Это он мне рассказал, - и я вытащил крест из-под рубашки.

- Это… неужели мифрил?

- Он самый.

- Где ты его взял?

- Одна старуха подарила. Это было в другом мире.

- Он разговаривает?

- Мысленно.

- Только с тобой?

- Да.

- Можно, я его надену?

- Не стоит. Не то чтобы я тебе не доверяю… но от этого по любому не будет толка. Крест закрывается от всех, кроме меня, отец Константин не смог даже понять, как работает эта защита, не говоря уже о том, чтобы ее снять.

- Ну если сам Костя не смог ее снять, то мне и пробовать нечего. А ты можешь приказать кресту просто поговорить со мной?

- Не могу.

- Врешь.

- Действительно не могу! Я пробовал, а он говорит, что в глубине души я этого не хочу, и потому он не будет разговаривать ни с кем, кроме меня.

- А если я тебя загипнотизирую?

- Вряд ли это получится, скорее всего, крест воспримет твою магию как угрозу и заблокирует.

- Я не буду применять магию. Смотри мне в глаза и расслабься.

Я посмотрел Зине в глаза и сделал вид, что пытаюсь расслабиться. Нет, конечно, я не собираюсь отдавать ей крест, я еще не настолько сдурел, но грубо отказывать тоже не хочется.

- Ты не хочешь, чтобы я с ним разговаривала, - констатировала Зина.

- Не хочу.

- Ну и наплевать. Иди сюда, обними меня.

Я сел рядом с Зиной, обнял ее за талию, и она прильнула ко мне всем телом. Некоторое время мы целовались, а потом я получил еще одно подтверждение тому, что потенция у вампиров нисколько не хуже, чем у обычных людей.

Когда все кончилось и Зина расслабленно мурлыкала в моих объятиях, я спросил ее:

- Я привлекаю тебя, потому что я тоже вампир?

- Нет, дело не в этом. Просто другие люди мной брезгуют, вампиров у нас не любят. Как и везде.

- Неудивительно.

- Как раз удивительно. Я никогда не убивала священников, это считается преступлением…

- Разве любое убийство не считается преступлением?

- Вампир-священник имеет право на пищу. Если ты решишь открыться Дмитрию, он прикажет увеличить поставки человечины. Если только не прикажет тебя упокоить.

- Это вряд ли.

- Если ты уверен в своих словах, то лучше все ему рассказать. Тебе не поздоровится, если патруль поймает тебя над свежим трупом.

- Я смогу отбиться от двух монахов?

- Как повезет. Лучше не пробовать.

- Когда я уходил от первой жертвы, мне встретился патруль.

- И что?

- Я показал им крест и они меня пропустили.

- Еще бы! Мифриловый крест кто попало не носит, они просто не подумали, что ты можешь быть вампиром. Но будь осторожен, через какое-то время тебя вычислят, и это может произойти очень скоро. Ты не чувствуешь голода?

- Я бы не отказался поесть. Пойдем в столовую?

- Я имею ввиду наш голод.

- Я только вчера кормился!

- В первые дни, пока превращение не завершилось, кормиться приходится очень часто. Ну-ка, покажи клыки. Уже почти нормальные. Ты уже научился что-нибудь делать?

- Я умею ускорять время, регенерироваться и находить короткий путь.

- Короткий путь? Ты уверен?

- Уверен. Когда я возвращался в монастырь после кормления, я подумал, что хорошо бы попасть домой побыстрее, а потом что-то произошло, и я почти сразу оказался перед воротами монастыря.

- Стражники что-нибудь заметили?

- Похоже, заметили. Они так на меня смотрели!

- Кажется, ты попал. Но это даже хорошо, потому что теперь тебе не придется долго мучиться неизвестностью. Приготовься к тяжелому разговору с владыкой.

- Разве только вампиры умеют находить короткий путь?

- Эта магия никак не связана с природой вампиров. Полагаю, тебе помог крест.

- Он говорит, что я все сделал сам.

- Какую-то роль он сыграл. Возможно, ты продвинулся на пути к богу дальше, чем сам предполагал, и превращение ускорило процесс, который и так уже протекал в душе. Или, возможно, превращение как-то повлияло на твое взаимодействие с крестом и ты начал высасывать из него силу. По любому, Дмитрий обязательно заинтересуется этим случаем. С другой стороны, этот случай настолько интересен, что в ближайшем будущем упокоение тебе точно не грозит. В тюрьму тебя тоже вряд ли посадят, содержать вампира в тюрьме - занятие слишком хлопотное. В общем, жди и надейся.

- Буду ждать. Зина, а как ты стала вампиром?

- В результате эксперимента. Мне дали выпить консервированную кровь дикого упыря.

- Зачем?

- Дмитрия давно интересовал вопрос о возможности использования вампиризма на благо церкви.

- И что показал эксперимент?

- Использовать можно, но нецелесообразно, выигрыш в волшебной силе не окупает затрат на кормление.

- Тогда зачем ты заставила меня укусить тебя?

- Я не заставляла, я просто позволила. Ты сам хотел этого.

- Я думал, что сразу получу всю магическую силу.

- Получить всю магическую силу невозможно, всю силу имеет только бог. Ты хотел получить все, что доступно человеку, ты думал, что укус даст тебе максимум из того, что вообще может быть тебе предоставлено. Ты был неправ, на пути к богу нет коротких дорог, если ты не продерешься через тернии, ты не увидишь свет звезд под ногами. Теперь ты понимаешь это?

- Кажется, да.

- Вот видишь! Если бы ты меня не укусил, ты продолжал бы думать, что сможешь обмануть бога и получить желаемое, не заплатив. Ты больше так не думаешь?

- Я не знаю, что думать.

- Уже прогресс. Твое превращение скоро завершится, ты привыкнешь к новой сущности и освоишься с новыми силами. И тогда у тебя появится, над чем поразмыслить, и я полагаю, что новые мысли помогут тебе обрести настоящую веру. Знаешь, в чем твоя проблема, Алексей? Ты мечтаешь обрести не веру, а силу, а это невозможно, ведь если ты ищешь веру и находишь ее, ты обретаешь силу, но если ты ищешь только силу, ты не обретаешь ничего. А если будешь чрезмерно упорствовать на этом пути, ты потеряешь душу. Сила в правде, Алексей, а правда в вере. Не пытайся схитрить и отделить одно от другого, эти вещи, в принципе, разделимы, но лучше их не разделять. Но достаточно, большего ты все равно пока не поймешь. Иди, занимайся своими делами и жди, когда ожидание исполнится.

8.

- Что с тобой происходит? - спросила Татьяна.

- Ничего.

- Нет, с тобой явно происходит что-то ненормальное. Окраска твоей ауры сильно изменилась.

- Это естественно. Время идет, мы меняемся…

- Нет, здесь совсем другое! При обычном развитии личности такими резких перемен не бывает.

- Я попал в совершенно новую среду обитания…

- Первая реакция уже прошла, а для второй слишком рано. Кроме того, вторая реакция не бывает такой бурной.

- Кто ты, Татьяна? Сдается мне, что владыка подложил мне тебя не только для того, чтобы ты меня развлекала.

- Ты прав. Я не только шлюха, но и психолог.

- По-моему, любая шлюха - психолог.

- Но не любая - доктор психологических наук.

- Ты доктор?!

- Непохожа?

- Ну… да. Но зачем доктору…

- Подстилаться под гостей монастыря? Я очень редко это делаю, обычно я работаю за письменным столом, а не в постели, ты стал моим первым клиентом за последние пять лет.

- Дмитрий попросил тебя присмотреть за мной?

- Да. И похоже, что я что-то просмотрела.

- Да ну тебя! Со мной все нормально…

- С тобой не все нормально. Если бы не твой крест, я бы предположила, что ты превращаешься в вампира.

- В вампира? Разве они существуют?

- Существуют.

- И что? Если я превращусь в вампира, я стану бессмертным, буду летать на крыльях ночи, пить кровь беззащитных девственниц, спать в гробу, не отражаться в зеркалах…

- Не смейся над этим, это очень серьезно. Кое в чем ты неправ, вампиры отражаются в зеркалах, они не боятся чеснока и святой воды, они не умеют летать, они одинаково успешно действуют и днем, и ночью. И они действительно пьют кровь, причем не только из беззащитных девственниц. Но ты можешь себе представить, каково это - постоянно жить в готовности убивать? Убивать только для того, чтобы продлить подобие жизни еще на несколько недель? Ты представляешь, какой шлейф насилия тянется за каждым вампиром?

- Догадываюсь. Знаешь, что говорят вегетарианцы про нас с тобой?

- Есть мясо животного и пить кровь человека - не одно и то же! И не иронизируй над этим!

- Хорошо, не буду иронизировать. Убил бобра - спас дерево… все, все, больше не буду! Только давай больше не говорить об этом, а то поругаемся.

- Давай. Иди сюда.

Я подчинился, но на этот раз ничего у нас не получилось, потому что мы оба были слишком раздосадованы неприятным разговором.

9.

Я встретил Агафона на пороге кельи.

- Извините, отец, - вежливо сказал я после того, как мы церемонно раскланялись, - меня ждут неотложные дела. Если вы не возражаете, я бы с удовольствием приступил к занятиям после обеда. Ведь наше дело не настолько срочное?

- Не настолько, - согласился Агафон с некоторым удивлением. - Хорошо, я зайду позже.

Голод снова гнал меня на улицу, на этот раз он был выражен гораздо сильнее и сопротивляться ему почти не было сил. Говорят, что у наркоманов каждая последующая ломка сильнее предыдущей. Господи, во что я влип?

На этот раз я направился в сторону Калужского тракта. Я мог направиться и в любую другую сторону - в двадцатиградусный мороз снять девицу легкого поведения весьма проблематично. Я дошел до того места, где в моей реальности располагается площадь Гагарина, и на всем пути не встретил ни одной потенциальной жертвы. Голод стал нестерпимым и, едва представился подходящий случай, я набросился на первого встречного.

Первым встречным оказался молодой интеллигентный мужчина лет тридцати в роскошной шубе, то ли бобровой, то ли собольей.

- Извините, сударь, - обратился я к нему, и, подойдя вплотную, перевел собственное тело в ускоренный режим и ударил справа в челюсть. Нокаут. Присесть на корточки, наклониться и утолить голод было делом одной минуты. На этот раз я не забыл убрать клыки перед тем, как вытереть рот. Кажется, меня никто не заметил.

Как и в первый раз, меня наполнило ощущение силы, мне казалось, что я как будто стал большим, мудрым и добрым драконом, гигантскими крыльями объемлющим весь мир и спокойно рассуждающим о неисповедимых путях сущего. Я захотел познать, что такое некорпореальность, и я познал это.

Не иметь материального тела довольно забавно. Нематериальность вовсе не означает невидимости, я по-прежнему видим для окружающих, мое тело переступает ногами и размахивает руками, но это только видимость. Я не оставляю следов в снегу, не чувствую холода и вообще, в экстремальной ситуации быть нематериальным более чем удобно.

Убедившись, что никто за мной не наблюдает, тремя длинными скачками я приблизился к забору, огораживающему какое-то частное владение, и просочился прямо сквозь столб. Оригинальное ощущение. Изнутри столб не ощущается вообще никак, если не считать того, что в течение времени, пока глаза находятся внутри твердого тела, зрение не работает. И что-то странное происходит со слухом - одни звуки становятся громче, другие ослабевают до полной неразличимости, наверное, так воспринимают мир замурованные.

Я немного потренировался в просачивании сквозь твердые предметы, даже простоял с минуту неподвижно внутри столба, а потом мне это наскучило. Я подумал было, не стоит ли пересечь двор и попробовать то же самое с настоящими кирпичными стенами, но по здравом размышлении решил не рисковать. В конце концов, всего в трехстах метрах отсюда валяется свежий труп с прокушенной шеей.

Я вышел из столба, вернул телу материальность и сразу же провалился в сугроб почти по пояс. Чтобы выбраться из сугроба, потребовалась почти минута, и похоже, что я привлек внимание двоих прохожих, которые стояли метрах в двухстах впереди, показывали в мою сторону пальцами и, кажется, смеялись. Ну и пусть смеются. Я сформировал короткий путь и отправился обратно в монастырь. Нехорошо заставлять Агафона долго ждать.

10.

Сегодня Агафона интересовала политика. Государственное устройство России, структура власти, организация силовых структур, особенности функционирования преступного мира.

- Вы что, ребята, собрались утащить атомную бомбу из нашего мира? - спросил я и расхохотался. А потом перестал хохотать, потому что понял, что попал в точку.

- А что? - ответил Агафон. - Думаешь, это абсолютно невозможно? Где у вас хранятся атомные бомбы?

- В специальных хранилищах, они жутко засекречены и никто точно не знает, где они расположены. Лет пятнадцать назад, когда у нас была перестройка…

- Перестройка чего?

- Общества. Неважно. В общем, тогда кругом творился полный бардак и однажды группа журналистов…

- Кого?

- Журналистов. Это… как бы сказать… профессиональные сплетники, что ли. Что такое газета, знаешь?

- Знаю. Журналисты - те, кто делает газету? Печатники?

- Нет, печатники печатают, а журналисты пишут статьи, которые печатают печатники. В общем, журналисты пробрались на один склад и нашли там ракету, которую никто не охранял…

- Зачем охранять ракету?

- Как зачем? Ракеты - основное средство доставки атомных бомб к цели.

- Но… для этого нужна очень большая ракета.

- Та ракета была больше фонарного столба. В общем, журналисты нашли неохраняемую ракету и к ней пульт управления. Они начали с ним играться, нажали какую-то кнопку и ракета поднялась вверх и изготовилась к стрельбе. Они испугались и уехали, а потом показали этот случай по телевизору… ну, короче, всем рассказали об этом.

- И что?

- А ничего. Если бы они не испугались, а посмотрели на ракету поближе, они бы увидели, что это было просто бревно. Ложная цель. Правительство тогда урезало деньги на содержание армии, ее начали сокращать и в первую очередь сокращали гарнизоны, обслуживающие ложные цели.

- И к чему ты все это рассказал?

- Чтобы ты понял, какие большие средства вкладываются в защиту ядерных арсеналов.

- Ядерных?

- Ну да, ядерных и атомных - это одно и тоже. Понимаешь, в свое время это оружие прятали настолько тщательно, что не пожалели средств даже на создание ложных объектов. А ложный объект - это не просто бревно, похожее на ракету, это еще и имитация пусковой установки, батальон охраны, которая уверена, что охраняет не бревно, а действительно важный объект… ну и так далее.

- Ты говорил, что несколько лет назад финансирование армии резко сократилось.

- Не настолько, чтобы ядерное оружие стало можно украсть. Кроме того, ты не учитываешь, что за последние годы сильно расплодились террористы…

- Террористы - это те, кто устраивает всякие массовые убийства, погромы и все тому подобное?

- Они самые. Они становятся все наглее и многочисленнее. А получить ядерный заряд в личное пользование - мечта любого террориста, соответственно, для защиты складов применяются все более сильные меры безопасности…

- Эти меры предусматривают защиту от боевых монахов?

- В нашем мире нет боевых монахов, у нас не действует магия.

- Тогда нам наплевать на эти меры. Знаешь, Алексей, я тебе открою одну тайну - если Дмитрий не вызовет тебя завтра утром, я очень сильно удивлюсь.

11.

В кабинете Дмитрия нас собралось четверо - сам Дмитрий, Зина, Татьяна и я. Дмитрий посмотрел на меня тяжелым взглядом и констатировал:

- Вампир.

Я обреченно кивнул. Ох, сейчас начнется…

- Труп в Рощинском переулке - твоя работа?

Я снова кивнул.

- Вчерашний труп на Калужском тракте?

Я кивнул еще раз.

- Почему ничего не сказал?

Я пожал плечами.

- Зинаида! Это ты его инициировала?

- Да, владыка.

- Какого дьявола?

- Это положительно сказалось на развитии его личности.

- Мне ты сказать не могла?

- Не было необходимости.

- Здесь я решаю, где есть необходимость, а где нет! Ладно, проехали. Впредь никому не позволяй себя кусать без моего личного благословения. Алексей! Голод чувствуешь?

- Нет.

- Дай-ка я посмотрю… на сутки точно хватит… минимум сутки, максимум неделя.

Дмитрий взял гусиное перо и сделал пометку в ежедневнике.

- Два кормления… - бормотал он себе под нос, - с разницей в два дня… вероятность весьма мала… вроде все нормально. Значит так, ребята, слушайте, зачем я вас собрал. Откуда взялся Алексей, все знают? Замечательно. Как он сюда пришел, все знают?

- Я точно не знаю, - подала голос Зина. - Его переместил крест?

- Он самый. Значит, так. Мы собрались здесь, чтобы отправиться в его мир.

- Зачем? - недоуменно спросил я.

- Ознакомительная прогулка, на первый визит я не ставлю никаких специальных задач. Осмотреться, составить впечатление, выработать рефлексы, организовать базу, короче, неделя на все про все, а потом возвращаемся обратно. Таня, Зина, вы читали отчет Агафона? Великолепно. Вопросы?

- Конечная цель - украсть атомную бомбу? - спросил я.

- Эта цель - далеко не конечная, - ухмыльнулся Дмитрий. - Конечная цель - ничто, движение - все. Еще вопросы?

- Когда отправляемся? - спросил я.

- Прямо сейчас. Я тут собрал все необходимое, - Дмитрий встал из-за стола, открыл стенной шкаф и вытащил оттуда четыре брезентовых рюкзачка, которые разложил перед нами. - И еще, - он выдвинул ящик стола и вытащил оттуда два моих пистолета, Макарова он подвинул ко мне, а Стечкина положил перед собой. Давайте, переодевайтесь и через четверть часа жду вас здесь. Алексей, крест пока положи на стол.

- Зачем?

- Ты уверен, что хочешь переместиться в свой мир?

- Ну… не совсем.

- Тогда крест придется оставить. Не бойся, он вернется к тебе, когда я сделаю все необходимое, без него нам не совершить переход.

- Но зачем его оставлять?

- Не грузись. Снимай крест и иди одевайся. Доверься мне.

- А если я откажусь?

- Не советую.

- А все-таки?

- Ты станешь не нужен и опасен. Сам посуди, зачем мне еще один вампир в монастыре?

- Ты угрожаешь?

- Я не угрожаю, я констатирую тот факт, что даже с крестом тебе не справиться с десятком боевых монахов. Или с одним мной. Тогда, в тюрьме я не атаковал тебя в полную силу, я только прощупывал тебя, мне было интересно, на что способен твой крест. Давай, снимай крест и вперед.

Я подчинился.

12.

Через четверть часа мы с Татьяной снова вошли в кабинет владыки. Зина уже была там, замотанная в толстый шерстяной платок, она напоминала привокзальную попрошайку. Дмитрий в расстегнутой бобровой шубе походил на депутата государственной думы, а мы с Татьяной в скромных дубленках и меховых шапках, вообще не выделялись бы из толпы, окажись мы вдруг в моем родном мире.

- Держи пистолет, - сказал Дмитрий, глядя на меня, - и надевай крест. Не будем терять времени.

Я засунул пистолет в специальную петлю, приделанную к внутренней стороне дубленки, и надел крест.

- Начинай, - сказал Дмитрий.

Я обратился к кресту и повелел переместить нас в мой мир. Роскошный стол красного дерева исчез, окна закрылись ставнями, стало темно и пыльно. В мгновение ока кабинет владыки превратился в кладовку, густо заваленную всяким хламом. Татьяна неосторожно пошевелилась, обо что-то ударилась и негромко вскрикнула.

- Тише, - прошипел Дмитрий. - Алексей, отменяй чары.

- Мы возвращаемся обратно?

- Да нет же! Отменяй чары, которые я на тебя наложил.

- Какие чары?

- Спроси у креста.

Какие чары наложил на меня Дмитрий?

Удаленное управление.

Что это значит?

Ты потерял свободу воли, теперь ты выполняешь только его приказы.

Отмени эти чары немедленно!

Хорошо.

Кажется, ничего не изменилось.

Чары отменены?

Да.

- Зачем ты это сделал? - спросил я Дмитрия.

- Чтобы ты не испытывал сомнений, стоит ли выполнять перемещение.

- Неужели нельзя было сделать то же самое как-то по-другому?

- Я выбрал самый простой способ. Он тебя возмущает?

- Не то чтобы возмущает… но это же неприятно, когда тобой управляют!

- Согласен. Именно поэтому я не люблю держать такие чары дольше, чем нужно. Ты в порядке?

- Вроде да.

- Замечательно. Внимание! Все дружно обретаем некорпореальность и выбираемся на улицу. Держаться вместе, не теряться. Готовы? Алексей, ты первый. Пошли!

Я просочился через большую картонную коробку с чем-то железным внутри и медленно направился к двери, внутренне напрягаясь всякий раз, когда приходилось продираться сквозь очередной твердый объект. Где-то за спиной тихо ругалась Татьяна, похоже, такой способ передвижения ей тоже непривычен. Еще и темно!

Я могу видеть в темноте?

Конечно.

Как?

Вот так.

Спасибо.

Теперь окружающие предметы стали хорошо различимы. А вот и дверь, она совсем рядом, надо только просочиться через наваленные в кучу детали какой-то мебели… а зачем выходить через дверь? Я изменил направление движения и вышел в коридор прямо через стену.

Откуда-то издали, с той стороны, где в альтернативной версии монастыря находится дискотечный зал, донеслось монотонное заунывное пение. С противоположной стороны коридора никаких звуков не доносилось.

- Это молебен? - прошептала Зина, широко раскрыв глаза. - Настоящий молебен? Как в первые века христианства?

- Типа того, - согласился я. - Хочешь посмотреть?

- Можно? - она вопросительно обернулась к Дмитрию.

- А почему бы и нет? - ответил тот. - Только надо принять невидимость.

- Я не умею, - подала голос Татьяна.

- Еще бы ты умела, это тебе не поклонников привораживать. Готово. Алексей, ты справишься?

Мы справимся?

Уже.

- Вижу, - отметил Дмитрий. - Зина?

- Ты же знаешь, что я не умею.

- Кто вас, вампиров, разберет… не обижайся, шучу. Сделано. Учтите - невидимость не абсолютная, резкие движения различимы на расстоянии до ста аршин, потому старайтесь двигаться плавно и беззвучно. Пошли!

Действительно, мое тело не стало по-настоящему невидимым, оно стало полупрозрачным и каким-то расплывчатым. Наверное, сейчас я похож на хищника из одноименного фильма с Арнольдом Шварцнеггером. Обернувшись, я убедился в правильности своего предположения - мои спутники выглядели именно так. Жуткое зрелище представляет собой колонна полупрозрачных тел, марширующих по темному коридору.

В дискотечном зале размещалась то ли церковь, то ли часовня, то ли что-то еще в том же духе. На стене большое распятие, вокруг много икон, в зале стройными рядами стоят монахи и поют что-то церковнославянское.

- Какое сегодня число? - шепотом спросил я.

- Шестое декабря, - ответил Дмитрий, - а что?

- Да я подумал, может, это рождественская служба…

- Нет, она будет через месяц.

- Вот и я про то же.

- Алексей, по какому поводу этот молебен? - спросила Зина.

- Откуда я знаю? Я за всю жизнь был в церкви раза три.

- Жалко. Очень красиво поют.

Татьяна ехидно хихикнула, пожалуй, я с ней соглашусь. Конечно, на вкус и цвет товарища нет, но по мне даже Децла слушать приятнее, чем эти завывания. В общем, мы постояли минут пять, а потом пошли обратно.

Если ты можешь проходить сквозь стены, найти выход из здания не составляет никакой проблемы, сколь бы запутанной ни была архитектура здания. Не прошло и пяти минут, как мы оказались на улице.

Резко и остро пахнуло бензиновой гарью, в сухом морозном воздухе этот аромат действовал поистине оглушающе, если так можно говорить о запахе.

- Чем это пахнет? - спросил Дмитрий, подозрительно принюхиваясь.

- Бензин, - ответил я. - В этом мире основным средством передвижения являются не лошади, а автомобили. А работают они на бензине.

- Тепловой двигатель?

- Он самый.

- У нас пробовали создавать тепловые двигатели. Нецелесообразно. Медленнее, чем телепортация, и дороже, чем лошадь.

- В этом мире лошадь дороже автомобиля.

- Почему? У вас такой дешевый металл?

- У нас такие дорогие лошади. Понимаешь, когда какая-то вещь выходит из массового использования, она переходит в разряд роскоши. Это роскошь - иметь лошадь, когда автомобиль почти во всех отношениях гораздо удобнее.

- Почти?

- На автомобиле нельзя быстро ездить по бездорожью. Во всех остальных отношениях он удобнее.

- Сколько у вас стоит бензин?

- Около десяти рублей за литр.

- Литр - это сколько?

- Десятая часть ведра.

- А рубль?

- Батон хлеба стоит шесть рублей.

Дмитрий наморщил лоб и пошевелил губами:

- Шестнадцать батонов за ведро… насколько хватает ведра бензина?

- Это зависит от модели автомобиля, скорости движения…

- В среднем?

- В среднем ведро уходит на сто километров, то есть, верст.

- Дороговато выходит.

- Существует еще общественный транспорт. Есть такие большие автомобили, они называются автобусы, они ездят по определенным маршрутам и останавливаются в определенных местах. Одна поездка на автобусе стоит семь рублей, кроме того, можно купить билет на несколько поездок, тогда каждая поездка выйдет дешевле.

- Понятно. И много в Москве автомобилей?

- Точно не знаю. Миллиона два, наверное.

- Сколько?!

- Миллиона два. Может, уже три, я точно не знаю.

- А людей в Москве сколько?

- По последней переписи двенадцать миллионов.

- Сколько-сколько?!

- Двенадцать миллионов. Еще два-три миллиона живут в пригородах, и еще около миллиона незаконных приезжих.

- Столько народу в одной Москве… как они сюда помещаются?

- Эта Москва гораздо больше, чем в твоем мире. В нашу Москву входят Теплый Стан, Бутово, Царицыно…

Дмитрий присвистнул.

- Это же настоящий мегаполис!

- Так и есть. Это почти что официальное название.

- В Европе есть города больше Москвы?

- Вроде бы нет. Лондон примерно такой же, может, чуть-чуть поменьше. Но есть еще Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Мехико, Токио, Шанхай…

- Значит, Москва - один из крупнейших городов мира… а если в нее входит Бутово… мы что, почти в самом центре?

- Да. Считается, что граница центра проходит по Садовому Кольцу.

- Это еще что такое?

- Калужская площадь, Добрынинская площадь, Таганская площадь…

- Понятно. А что это за шум вон за теми домами?

- Ленинский проспект. В вашем мире это называется Калужский тракт.

- А откуда шум?

- Машины.

- Какие машины?

- Автомобили.

- Они так сильно шумят?

- Их много.

Дмитрий посмотрел налево и открыл рот. Я проследил его взгляд и увидел грязно-бежевую "копейку" с помятым капотом, бодро приближающуюся к нам, подпрыгивая на неровностях заснеженной дороги. Лобовое стекло сильно обледенело изнутри и было совершенно не видно, кто сидит за рулем. Должно быть, камикадзе, раз едет с такой скоростью по такой дороге. Я посмотрел направо и увидел, что совсем рядом с нами переулок делает крутой поворот, а перед поворотом дорога покрыта гладким слоем льда. Кажется, сейчас начнется представление…

"Копейка" поравнялась с нами, невидимый водитель нажал на тормоз, машина загремела шипованой резиной и легко вписалась в поворот. Я даже ощутил некоторое разочарование. Извращенец, лучше бы машину поменял, чем ставить крутую резину на такую помойку.

- Это и есть автомобиль? - спросил Дмитрий.

- Он самый.

- Он ехал очень быстро, гораздо быстрее лошади.

- Предельная скорость для этой модели - сто сорок верст в час. Можно и быстрее, но трансмиссия долго не выдержит. То есть…

- Я понял, если ехать быстрее, автомобиль скоро сломается. Это как лошадь загнать.

- Примерно.

- А сколько стоит такой автомобиль?

- Такой - долларов пятьсот. Кстати, у нас принято называть автомобиль машиной. Автомобиль - слишком официально.

- Понял. Доллар - это сколько рублей?

- Примерно тридцать два.

- Это получается… две с половиной тысячи батонов хлеба. Какой средний месячный доход в Москве?

- Около десяти тысяч.

- Рублей или долларов?

- Рублей.

- Значит, обычный смерд может купить такую машину… за полтора месяца.

- Если ничего не будет есть.

- Естественно. Слушай, а у вас богатый мир!

- У нас хватает людей, еле-еле сводящих концы с концами.

- Это понятно, богатые и бедные есть везде. Но в целом… ладно, хватит стоять на месте, пойдем куда-нибудь.

- Куда?

- Да хотя бы на этот… какой там проспект?

- Ленинский.

- Вот туда. А что это за Ленин, кстати?

- Правитель России в 1917-1924 годах.

- Да, кстати, совсем забыл, какой сейчас здесь год?

- Две тысячи второй.

- Припоминаю, Агафон говорил, что этот мир смещен не только в пространстве, но и во времени. Вроде Агафон говорил, что у вас тоже был Николай Второй?

- Был.

- И что с ним случилось в 1917 году?

- Отрекся от престола.

- Почему?

- Потерял поддержку всех слоев общества. Первое народное волнение стало для него последним.

- А что за волнение?

- Точно не помню, ерунда какая-то. Какие-то деятели вышли на улицы, устроили шествие, вначале призывали к чему-то безобидному, а потом стали кричать "Долой самодержавие!". Полиция отказалась их разгонять… ну и так далее.

- Значит, Николай Второй отрекся в пользу этого Ленина?

- Нет, он отрекся в пользу кого-то другого. Потом начался жуткий бардак, и в конце года власть взяли большевики во главе с Лениным.

- Вроде как Бонапарт во Франции?

- Вроде того.

- Эти большевики правят до сих пор?

- Нет, в 1991 был переворот, теперь правят демократы.

- Демократы? В огромной стране? И что, у них получается?

- Ни хрена у них не получается. До голода дело не дошло, но к этому было близко. А потом президентом стал Путин и демократии стало меньше, а денег в казне больше, и жизнь начала налаживаться.

Дмитрий хихикнул.

- Чему нас учит история? - риторически вопросил он. - Как только демократия пытается утвердиться на пространстве, превосходящем один-два города, она превращается в диктатуру, а затем в монархию. Яркий пример тому - Афинский союз. Как только его могущество возрастало выше обычного уровня, сразу же у власти оказывался диктатор, менялась политика, появлялись имперские устремления… по-моему, любому начинающему демократу надо для начала изучить историю греко-персидских войн, а потом задуматься, стоит ли вообще начинать демократическую деятельность.

- Но греко-персидские войны, скорее, проявление воли божьей, - подала голос Татьяна. - Бог благоволил грекам и они победили, несмотря на то, что все было против них.

- Помню-помню, - я решил блеснуть эрудицией, - Фермопилы…

- Фермопилы - событие местного значения, ничего не решившее в масштабах войны, - отрезала Татьяна. - А вот гибель флота Мардония - совсем другое дело.

- Совершенно не знаю древнюю историю, - признался я.

- А зря, история иногда бывает поучительна. Нам еще долго идти через эти трущобы?

- Минут пять. Только это не трущобы, а склады.

- Наплевать. Слушай. В 492 году до нашей эры персидское войско под командованием Мардония перешло через Дарданеллы и вторглось в пределы Северной Греции. Все северные полисы сдались без боя и персы дошли до Фермопильского ущелья, не встретив никакого сопротивления. Объединенное ополчение Афинского союза перегородило ущелье спешно возведенной стеной, их позиции казались неприступными. Учти, что оборону занимали не три сотни спартанцев, как двенадцатью годами позже, а пять тысяч афинян. Если бы персы пошли на штурм, они умылись бы кровью.

- Как орки в Харьгановой пустоши, - вставил Дмитрий.

- Да. Но Мардоний решил пойти другим путем. Он замыслил беспрецедентную десантную операцию, он хотел перевезти морем сорок тысяч бойцов на Марафонскую равнину и взять штурмом Афины, пока греческая армия находится далеко на севере. Это была гигантская операция, непобедимая армада была всего вдвое больше.

- Какая еще армада?

- Неважно. В день отплытия флота Мардония на Грецию обрушился невиданный ураган и флот погиб. Персы смогли возобновить полномасштабную войну только через двенадцать лет, а к этому времени греки успели образовать единый союз и отбить вторжение.

- Забавно. Получается, что единственная случайность решила судьбу войны?

- Не единственная. В 499 году персидская контрразведка не заметила милетский заговор. В 494 после штурма Милета город был сожжен, а жители проданы в рабство, а ведь персы никогда так не поступали с побежденными. 492 - гибель флота Мардония. 490 - марафонская битва, впервые в военной истории Мильтиад применил тактические резервы и фаланга устояла против шестикратно превосходящего противника. Потом под холмами Аттики обнаружилось месторождение серебра, и Фемистокл, выбранный архистратегом, убедил агору потратить серебро на строительство военного флота. Некий инженер, оставшийся неизвестным, построил первую трирему, спартанский стратег Еврипиад каким-то чудом договорился с Фемистоклом, дельфийский оракул внятно и разборчиво изложил единственно верную стратегию ведения войны, и в итоге греки победили. Не многовато ли случайностей, чтобы отрицать волю господа?

- Не знаю, - сказал я, - в мире происходит всякое. Если взять миллион обезьян и заставить их печатать на пишущих машинках, рано или поздно одна из них напечатает что-нибудь осмысленное.

- Это известная математическая задача, - подала голос Зина. - За время жизни вселенной одна обезьяна напечатает осмысленную фразу длиной менее сорока букв. Даже если не учитывать пробелы и знаки препинания, и не различать большие и маленькие буквы.

- Все равно это меня не убеждает, - уперся я. - Да, случайностей много, но кто знает, как все было на самом деле? Все ли эти случайности были случайными?

На этом месте разговор прервался, потому что перед моими спутниками открылся Ленинский проспект и они потеряли дар речи. Должно быть, для них это зрелище было впечатляющим, если учесть, какую гамму чувств вызвала у них единственная "копейка" несколько минут назад.

- Почему они едут так медленно? - спросил Дмитрий.

- Пробка. Машин больше, чем может пропустить дорога. Здесь это обычное дело.

- Вернусь - Агафону мало не покажется, - пообещал Дмитрий. - Из его отчета складывается впечатление, что этот мир - варварский. А это…

Задумчивый пожилой кавказец, проходивший мимо, засмотрелся на роскошную шубу Дмитрия и прошел сквозь Зину. Он замер на месте и медленно обернулся, озирая нас испуганно расширенными глазами. Зина улыбнулась и сформировала клыки. Кавказец помянул Аллаха и убежал.

- Пора возвращаться в материальный мир, - вспомнил Дмитрий. - Ух, как же тут холодно!

- Пойдемте куда-нибудь, - предложила Татьяна, нервно приплясывая на месте. Да уж, здесь мороз даже посильнее, чем в том мире.

- Алексей, до твоего дома далеко идти? - спросил Дмитрий.

- Минут пятнадцать до метро, полчаса на метро и еще минут двадцать до дома. Немногим больше часа.

- Что такое метро?

- Подземная железная дорога. Под землей прорыты туннели, там уложены рельсы и по ним ездят поезда. Короче, все сами увидите. Только проезд в метро платный, а местных денег у нас нет.

- Когда тебя доставили в тюрьму, у тебя было чуть больше тысячи рублей в кармане, - сказал Дмитрий. - Сейчас они в твоем рюкзаке.

- Тогда все упрощается. Кстати, а чего мы стоим? Пойдемте, пока не замерзли!

13.

Метро сильно удивило моих спутников, но такого потрясения, как пробка на Ленинском проспекте, оно не вызвало. Человеческая способность удивляться тоже имеет пределы.

Как ни странно, нас не остановили менты, никто не запутался в турникетах, не получил по морде стеклянной дверью и не навернулся с эскалатора. Со стороны мы, наверное, привлекали не большее внимание, чем любая другая стайка провинциалов, впервые оказавшаяся в большом городе. С этим имиджем дисгармонировала роскошная шуба Дмитрия, но это даже хорошо, меньше вероятность, что менты осмелятся побеспокоить такого крутого человека, который мало ли по какой случайности случайно забрел в метро. Может, у него "Мерседес" сломался?

В общем, мы спустились в метро, погрузились в поезд, проехали четыре станции по кольцевой линии, пересадка, еще две станции, и все это без каких бы то ни было приключений. Тьфу-тьфу-тьфу. Если не считать приключением немало повеселивший окружающих искренний восторг Зины при виде рекламы тампонов.

Мы поднялись обратно на поверхность и я начал инструктировать спутников:

- Отдельного дома у меня нет, в этом городе такое могут позволить себе только очень богатые люди. У нас с мамой двухкомнатная квартира примерно вот в таком доме, - я указал пальцем. - Спать придется в походных условиях, кроватей на всех не хватит. Пожалуй, стоит покидать на пол верхнюю одежду…

- Ничего, - перебил меня Дмитрий, - как-нибудь разберемся. Как зовут твою маму?

- Марина Федоровна.

- Она дворянка?

- Нет. У нас все отчества имеют дворянскую форму.

- Да-да, припоминаю, Агафон говорил. Как ты нас представишь?

- Даже не знаю. Тут есть еще одна проблема, я же переместился в ваш мир прямо с места преступления, здесь меня разыскивают и менты, и чеченцы. Времени прошло уже много, но…

- Менты - это стража?

- Да.

- Насколько я помню, твой товарищ, Усман, убил одного из них непосредственно перед перемещением?

- Да.

- Плохо. Подумаем… к твоей матери наверняка приходили и те, и другие. Я бы на месте этих… ментов… устроил бы в доме засаду, но сейчас прошел уже месяц, ее, должны уже снять. А из-за чего вообще началась вся эта заваруха? Кажется, незаконное оружие?

- Да.

- Тогда, думаю, бояться нечего.

- Но Усман убил мента!

- Это было давно, они должны были решить, что тебе удалось ускользнуть. Не знаю, как у вас, а у нас засаду в избе чернокнижника никогда не держат дольше двух недель, да и то, две недели - только в особых случаях. А может… может, мы сами изобразим засаду?

- Как это?

- Уважаемая Марина Федоровна, извините, что заставили вас беспокоиться о сыне, так было нужно в интересах следствия, вы же понимаете, чеченцы… Как тебе?

- Идиотизм.

- Что-нибудь лучше придумать можешь?

- Вряд ли.

- Тогда будем действовать так.

- Но если вы выдаете себя за ментов, у вас должны быть документы…

- У хорошего стража документы не спрашивают. Мы привели тебя, ты нам доверяешь, зачем ей спрашивать у нас документы? Или она страдает повышенной подозрительностью?

- Нет.

- Вот и замечательно. Идти еще долго?

- Минут десять. Только, я думаю, надо в магазин зайти.

- Куда?

- Ну, в лавку. Мама довольно бедно живет…

- Согласен. Денег у нас хватит?

- На сегодня хватит, а завтра придется что-то придумать.

- Ты говорил, батон хлеба стоит шесть рублей.

- Шесть-семь, смотря в каком магазине…

- У тебя в кармане тысяча.

- Одним хлебом сыт не будешь.

- У вас, что, принято каждый день есть мясо?

- А у вас нет?

- Только в монастыре. Значит, мясо каждый день… варвары… Агафона урою! А где мы сможем добыть деньги? Воровать придется?

- Придется.

- Ты вампирского голода не чувствуешь?

- Нет.

- А ты, Зина?

- Нет.

- Тогда не будем губить невинные души. Ладно, о деньгах подумаем завтра, а сейчас давайте сначала в магазин, а потом к Алексею домой. Я уже совсем замерз.

- Здесь меня зовут Сергей, - напомнил я.

- Да, это важно. Все слышали? Чтобы никто не перепутал! Марине Федоровне потрясений и так будет достаточно.

14.

Я открыл дверь и шумной толпой мы ввалились в тесную прихожую, позвякивая пакетами. Мама не закрыла дверь на цепочку, это странно, раньше она отличалась параноическим стремлением запирать все замки на максимально возможное число оборотов.

- Привет, мама! - крикнул я.

Мама выплыла из комнаты, как привидение. Боже мой, как она осунулась! Под глазами набрякли отечные круги, морщины стали глубже, а губы тоньше, глаза запали… кошмар! И все это из-за меня! Сколько ей довелось пережить и сколько еще придется, когда… если она узнает, во что я превратился… черт меня возьми, во что я вляпался!

- Марина Федоровна? - спросил Дмитрий начальственным голосом. - От лица всей службы приношу вам самые искренние извинения за все случившееся. Я понимаю, как трудно вам было прожить все это время, ничего не зная о сыне, но мы ничего не могли поделать. Вы ведь знаете, что произошло с Сергеем?

Мама судорожно вцепилась пальцами в дверной косяк и начала медленно сползать вниз. Я бросился вперед, обнял ее и она заплакала, бессвязно бормоча что-то неразборчивое. У меня тоже навернулись на глаза слезы, странно, я всегда считал себя совершенно несентиментальным.

Взглянув поверх головы мамы, я поймал взгляд Дмитрия и указал в сторону кухни. Он кивнул и вскоре из кухни донеслось радостное позвякивание, а из совмещенного санузла - недоуменные реплики Татьяны и Зины, пытавшихся разобраться в том, как работает шаровой кран. К счастью, они довольно быстро сумели включить воду, не забрызгав все вокруг.

Мама успокоилась, стол к этому времени уже был накрыт, мы расселись и выпили за встречу, а потом за успех операции, а потом за то, чтобы все закончилось так же хорошо, как началось и продолжилось. Мама попыталась осторожно выяснить, что от меня хотели чеченцы и правда ли, что их всех уже поймали и ее ненаглядному сыночку ничего больше не грозит, но Дмитрий в нескольких весомых фразах все подтвердил, все опроверг и одновременно выразил глубочайшее удовлетворение по поводу того, каким боком повернулись события.

- Не волнуйтесь, Марина Федоровна, - сказал он, - самое плохое уже позади. Еще несколько дней, и все будет окончательно улажено.

- Разве еще не все улажено? - удивилась мама.

- Осталось совсем чуть-чуть. Есть сведения, что к Сергею собирается заглянуть одна важная фигура из окружения… скажем так, одного опасного человека. Не волнуйтесь, вам ничего не грозит, брать его будем только чисто. Если в дверь позвонит незнакомый мужчина, ведите себя так, как обычно себя ведете, не предпринимайте ничего необычного. Он спросит, где Сергей, вы скажете правду - если Сергей дома, вы его позовете, если его не будет дома, спросите, что передать, ну и так далее. Мы вмешаемся тогда, когда будет нужно, и это произойдет настолько неожиданно, что вы поймете, что случилось, только когда все закончится. Главное - не волнуйтесь.

- Снова засада? - уточнила мама.

- Я бы не стал употреблять этого слова, - скривился Дмитрий, - ну какая это засада, в самом деле? Просто Сергею на несколько дней придется потесниться.

- Вам же постелить негде.

- Ничего страшного, покидаем верхнюю одежду на пол и как-нибудь разместимся.

- Но так же неудобно!

- По сравнению с Чечней удобно все. Не волнуйтесь, мы привычные.

Потом Дмитрий стал осторожно расспрашивать маму о том, что происходило за время моего отсутствия. Оказывается, в тот день, когда мы с Усманом продирались через лес к старой Варшавской дороге, маму навестил Гурген Владиленович, поинтересовался, не появлялся ли я и не звонил ли и не сообщал ли чего, а получив отрицательный ответ на все вопросы, вспомнил про какое-то важное дело и быстро удалился. Часом позже явился незнакомый мужик, предъявил удостоверение майора милиции и стал расспрашивать обо мне, моих отношениях с Гургеном Владиленовичем и о том, не говорил ли я чего-нибудь насчет последнего рейса. Мама подробно рассказала все перипетии моих попыток найти работу, майор все внимательно выслушал, записал ответы в протокол, дал расписаться на обеих страницах и ушел. Вечером того же дня в дверь позвонили два молодых человека, похожие на персонажей сериала "Улицы разбитых фонарей" и сказали, что в квартире будет засада. Они прожили неделю в моей комнате и за это время никто не приходил, если не считать одного наглого юношу, который пытался продать с огромной скидкой сломанный китайский фен, а в результате подвергся образцовому задержанию с заламыванием рук и последующим двухчасовым допросом, по окончании которого был препровожден в ближайшее отделение милиции по причине отсутствия регистрации.

Мама пыталась искать меня, но менты в один голос говорили, что ничего не знают о моем местонахождении, что я бесследно исчез, и что если я вдруг появлюсь, пусть она немедленно сообщит. Она обзванивала больницы и морги, но никого, похожего на меня, там не появлялось, и, как выяснилось, менты уже все обзвонили до нее. Вот, собственно, и все.

Пока мама это рассказывала, мы перешли с водки на чай, а потом переместились из кухни в большую комнату и уселись смотреть телевизор. Девушки буквально прилипли к нему, они с одинаковым восторгом смотрели все, начиная от новостей и заканчивая рекламой. Дмитрий походил по комнате, поозирался по сторонам, заметил на книжной полке "Краткий курс истории ВКП(б)" и погрузился в чтение. А мы с мамой незаметно удалились на кухню.

- Что с тобой было? - спросила она. - Ты так изменился! Эти люди действительно из милиции?

- Они из ФСБ, - я решил ограничиться ответом на последний вопрос. - Дело действительно чрезвычайно важное.

- Как ты ухитрился в него вляпаться?

- Так получилось. Я же не знал, что Гурген Владиленович перевозит оружие для чеченцев.

Мама охнула и схватилась за сердце, но не оттого, что его кольнуло, а просто потому, что так всегда делают добрые бабушки из латиноамериканских сериалов.

- Будь осторожен, - сказала она, - чеченцы от тебя просто так не отстанут. Может, тебе уехать куда-нибудь? Может, к тете Маше в Ростов?

- Думаешь, там они меня не достанут, если захотят? Нет, мама, никуда я не поеду. Оставшихся бандитов скоро выловят и все кончится, никакой опасности больше не будет.

- Ну, не знаю… эти твои ребята, что-то они не похожи на ФСБшников. Какие-то они неправильные, бабы в телевизор уставились, начальник Сталиным зачитывается… что-то не то здесь творится. Ты ведь все мне рассказал?

- Абсолютно.

- Все равно чего-то я не понимаю. Будь осторожен.

15.

Наутро мы с Зиной отправились пополнить финансы. Все оказалось предельно просто - мы зашли в супермаркет, я объяснил Зине, где в кассах лежат деньги и как они выглядят, Зина обрела нематериальность, сформировала клыки и подошла к кассе. Когда она прошла прямо сквозь загородку, немолодая полная блондинка, сидевшая за кассой, вздрогнула и начала часто моргать, а у высокой тощей девицы фотомодельного вида, извлекавшей покупки из тележки, выпала из рук упаковка йогурта.

Зина повернулась лицом к кассе, нагнулась, и ее задница, обтянутая в черные джинсы, частично совместилась с головой кассирши. Кассирша захрипела что-то неразборчивое, попыталась встать, но провалилась по плечи в нематериальное тело вампирши и в ужасе рухнула обратно. Почувствовав движение, Зина обернулась и улыбнулась лучезарной вампирской улыбкой. Это стало последней каплей, кассирша потеряла сознание, а фотомодельная девица побледнела и стала медленно и плавно отходить назад. Не утруждая себя открыванием кассы, Зина собрала крупные купюры, на мгновение застыла на месте, напряглась, и деньги в ее руках утратили материальность.

Охранник супермаркета, двухметровый лысый жлоб, смешно выглядящий в строгом черном костюме и белой рубашке, радостно ринулся наперерез. Видимо, не разобрался, в чем дело. Не меняя выражения лица, Зина прошла сквозь него и толстые пальцы-сосиски бестолково клацнули в воздухе, безуспешно пытаясь вырвать из рук вампирши толстую пачку денег. В этот момент до охранника дошло, с чем он столкнулся, он уронил дубинку и выставил перед собой руки открытыми ладонями вперед. Дубинка звонко ударилась об пол, покупатели и сотрудники магазина дружно обернулись, но Зина не обратила на происшедшее никакого внимания. Она спокойно опустошила вторую кассу, а затем и третью, еще двое охранников попытались ей воспрепятствовать, но сумели только немного побить друг друга, когда дубинки прошли сквозь нематериальное тело, не встретив препятствия.

Кто-то из посетителей начал фотографировать происходящее. Только этого еще не хватало! Я подошел к толстому парнишке лет пятнадцати, увлеченно щелкающего фотоаппаратом, сформировал клыки и хлопнул его по плечу. Мальчик обернулся и хлопнулся в обморок, фотоаппарат ударился об пол, что-то звякнуло. На всякий случай я подобрал фотоаппарат и положил себе в карман. Потом выкину при случае.

Фотомодельная девица незаметно оказалась рядом со мной.

- Простите, вы тоже вампир? - спросила она.

- Да, а что?

- Можно взять у вас интервью?

- Что?!

- Интервью. Интервью с вампиром, - она нервно рассмеялась и я тоже улыбнулся, я тоже смотрел этот фильм.

- Хорошо. Пойдемте к выходу.

Зина как раз управилась с последней кассой и сейчас неторопливо шла к выходу, строя рожи охранникам. Увидев рядом со мной незнакомую девушку, она удивленно вскинула брови.

- Это еще кто такая?

- Евгения Быстрова, - представилась девушка, - я работаю в "Птичке кря-кря". Не читали нашу газету?

Зина отрицательно помотала головой.

- Чего тебе надо? - спросила она. - Тебя укусить?

- Не надо, - быстро проговорила Евгения, непроизвольно отступив на шаг. - Я просто хочу взять у вас интервью.

- Что взять?

- Она хочет поговорить с нами, - пояснил я. - А потом написать об этом в газете.

- А это еще зачем? Иди отсюда, подруга, пока мы сытые.

Евгения быстро закивала, повернулась и пошла прочь. Перед этим она как бы невзначай сунула мне в карман маленький кусочек бумаги. Визитка, надо полагать.

- Пошли отсюда, - сказала Зина. - Ишь, поговорить ей надо. Да еще слово какое придумала - интервью.

16.

Мороз не утихает, с неба валит снег, погода отвратительная, но мы, четверо пришельцев из параллельного мира, все равно отправились прогуляться по городу. Не ждать же хорошей погоды, которая неизвестно когда настанет. Хорошо, что магия позволяет хотя бы частично избавиться от неприятностей, доставляемых погодой.

Дмитрий поменял щегольскую шубу на арктический пуховик с подкладкой из настоящего гагачьего пуха. Он говорит, что это великолепная одежда и, будь он купцом, обязательно наладил бы импорт таких пуховиков в свой родной мир. Теперь Дмитрий похож не на пришибленного депутата Государственной Думы, а на обычного небогатого бизнесмена. Это хорошо, теперь на нас обращают меньше внимания.

Мы неспешно брели по какому-то тихому переулку в центре Москвы, время от времени переходя в некорпореальное состояние, чтобы согреться. Дмитрий вещал:

- Поразительно, насколько сильно различаются наши миры. Да, здесь от сотворения мира прошло на восемьдесят шесть лет больше, но я готов поклясться, что наш мир не дорастет до такого и через восемьсот лет. Казалось бы, какая мелочь - здесь не действует слово…

- Здесь действует слово, - прервала его Зина, - мы применили его в общей сложности, наверное, уже раз сто.

- Я неправильно выразился, - поправился Дмитрий, - я хотел сказать, что здесь никто не догадался, как можно использовать слово на практике. Мы привыкли считать божье слово благословением, но я смотрю вокруг и начинаю в этом сомневаться. За семьсот лет мы научились многому, наше могущество приближается к божественному, Филарет, например, умеет почти все, что умел Христос… но что-то очень важное мы упустили. Мы привыкли считать, что сила в вере, для нас это кажется настолько очевидным, что глупо думать иначе, но сейчас мы с вами воочию наблюдаем, что возможны и иные пути. И кто осмелится сказать, какой путь истинный? Может быть, нам не следовало стремиться к богу, может быть, улучшая мир, нам не стоило буквально понимать слова Христа о том, что начинать нужно с себя?

- Посмотри вокруг, - сказал я, - обрати внимание на лица прохожих. Они озабочены, напряжены, они страдают, они неспособны найти внутреннее счастье. Счастье всегда внутри, его определяет не то, какими вещами ты владеешь и какое положение ты занимаешь, Христос не зря говорил, что блаженны нищие духом…

- Где бы ты поставил скобки в этой фразе? - прервал меня Дмитрий. - О ком говорил Христос - о тех, чей дух столь убог, что неспособен страдать от собственного убожества, или о тех, кто нищ золотом, но богат духом?

- Разве блаженство духа обычно не проистекает из непонимания происходящего? У нас говорят, что пессимист - это хорошо информированный оптимист.

Дмитрий улыбнулся.

- Твои слова говорят только о том, что ты все еще далек от просветления. Для святого внутреннее счастье столь же неотъемлемая часть мироощущения, как и воздух, которым он дышит. Сколько бы тревоги и опасности ни несло знание, просветленный разум не позволяет себе ни впасть в уныние, ни отказаться от познания. Более того, для истинно просветленного не бывает ни упадка сил, ни ухода в себя, святой открывает себя миру и вбирает мир в себя. Святой не отделяет себя от мира и мир не в силах причинить ему боль, ибо подобное не вредит подобному. Отдай себя боли и боль исчезнет, пропусти горе и страх через себя и пусть они станут тобой, а ты станешь ими, и когда вы сольетесь, спираль бытия совершит новый виток и ты изменишься, оставшись собой, и то, что омрачало твое бытие, вольется в него, станет его частью, и ты познаешь его, и оно познает тебя…

- Сейчас ты введешь Сергея в транс, - вмешалась Татьяна.

- Да, действительно, - согласился Дмитрий, - сейчас не время читать проповеди. О чем мы там говорили… а, вспомнил. Я не могу согласиться с тобой, Сергей. Ты говоришь, что люди вокруг напряжены и озабочены, а потому несчастны, и я признаю, что ты прав. Но с кем ты их сравниваешь? С монахами? Или с жителями деревень и посадов?

- Даже жители трущоб вашего мира более счастливы, - сказал я.

- Но в счастье ли смысл жизни? Ты социалист?

- Я вообще не разбираюсь в политике.

- Я говорю не о политике, а о философии. Ты же не станешь утверждать, что ваши консерваторы, социалисты, коммунисты и фундаменталисты - просто политические партии?

- А что же? Секты?

- Нет, не секты, это гораздо больше, чем секты, я бы назвал это типами мировоззрения. Что в жизни главное?

- Это риторический вопрос?

- Нет.

- Ну… я не знаю… я действительно не знаю!

- А если подумать? Что важнее - счастье или развитие? В чем смысл жизни - чтобы было хорошо сейчас или чтобы стало лучше потом?

- Разве можно провести четкую границу?

- Нельзя. Истина где-то посередине. С одной стороны, важно, чтобы хорошо было всегда, но, с другой стороны, никогда нельзя останавливаться на достигнутом. Но стоит ли затянуть пояс сегодня, чтобы сытнее пообедать завтра? Каждый из нас решает этот вопрос и каждый решает его по-своему. Хочешь начать курить опиум?

- Издеваешься?

- Провести всю жизнь в вечной оргии?

- Ты утрируешь!

- Да, я утрирую. А как насчет стать отшельником и посвятить всю жизнь вере, питаясь только хлебом и водой?

- Это несерьезно. Я понимаю, что ты хочешь спросить, но я не знаю ответа. А если бы я знал ответ, ты бы меня не спрашивал. Потому что тогда я спрашивал бы тебя.

Дмитрий рассмеялся.

- А ведь ты станешь святым, Алексей, то есть, Сергей. Дьявол меня поимей, ты наверняка станешь святым! Танюшка, ты помнишь, чтобы кто-нибудь учился так быстро?

- Говорят, Филарет получил просветление одномоментно, - сказала Татьяна.

- Ерунда! Я точно знаю, что это было не так, Филарет на самом деле… но это неважно. Ты очень быстро учишься, Сергей. Даже не знаю, что здесь сыграло главную роль - крест, душевное потрясение при смене миров, вампиризм, или все это, вместе взятое, но я не удивлюсь, если лет через десять ты займешь мое место.

- А ты к тому времени станешь митрополитом?

- Если мы победим католиков, то запросто. Сейчас я примерно четвертый в иерархии, но все течет, все меняется… но вернемся к нашим баранам. Ты говоришь, Сергей, что обитатели этого мира несчастны, да, это так, они несчастны, но загляни в любой хлев, разве может кто-нибудь быть счастливее, чем свиноматка, облепленная поросятами? Но стоит ли стремиться к такому счастью?

- Почему бы и нет? Если ты - свинья, лишенная поросят, то почему бы не мечтать о потомстве?

- Потому что не счастьем единым жив человек. Есть кое-что еще, ты можешь называть это как угодно - верой, развитием, просветлением или как-то иначе, от перестановки терминов суть не меняется. Жители твоего мира имеют все для развития этого чувства, наши смерды не имеют ничего.

- Я даже знаю почему.

- Я тоже знаю. Божье слово - не только благословение, но и проклятие, благословение в просветленных устах и проклятие в невежественных. У вас молитва - просто сотрясение воздуха, у нас - реальная сила. А реальную силу нельзя давать в руки кому попало. Думаешь, я не хотел бы, чтобы все смерды поголовно выучились грамоте? Но я прекрасно понимаю, что из этого выйдет, какая катастрофа произойдет, если хотя бы один из тысячи научится колдовать. А у вас нет колдовства и у вас все грамотны, потому что это не опасно. У вас есть телевидение и никто не боится, что такое обилие новостей поможет кому-то перейти рубеж просветления, ведь истинное просветление у вас невозможно. Это похоже на историю про грехопадение, Адам и Ева тоже были счастливы, пока не познали добро и зло. Вы в своем мире до сих пор не познали самого главного и это дало вам возможность спокойно развиваться, не опасаясь, что развитие сведет вас в могилу. И я не могу сказать, какой путь лучше. Да, ковер-самолет не нуждается в топливе, ковру-самолету не нужен аэродром и диспетчерская служба, но ковер-самолет доступен только избранным. Обученный связист передает новости быстрее, чем телевизор, но услугами связиста пользуются единицы. Наши люди либо прозябают в невежестве, либо становятся сверхчеловеками, а ваши балансируют где-то посередине. Что лучше? Как правильно оценивать общее благосостояние мира - по лучшим представителям или по среднему уровню? И еще один вопрос, самый важный - что родится из слияния наших миров?

- Слияния? Какого еще слияния? Как наши миры могут слиться?

- Очень просто. Ты пройдешь путь до конца и обретешь истинную веру, ты сможешь переходить из одной плоскости бытия в другую без помощи креста и ты научишься оделять других этим даром.

- Даром или проклятием?

- Это зависит только от точки зрения, лично я предпочитаю считать, что это дар. Когда каждый день из мира в мир будут переходить десятки и сотни людей, начнется слияние культур.

- Слияние или аннигиляция? - вмешалась в разговор Татьяна.

- Надеюсь, что слияние. Пока я не вижу, как оно может произойти, но Филарет вот-вот достигнет уровня мессии и, возможно, он увидит путь к слиянию. К такому слиянию, которое выведет вселенную на следующую ступень лестницы в небо.

- Разве такое возможно? - воскликнула Татьяна. - Вы представляете себе, что может натворить здесь всего один дикий монах? И что он сможет потом натворить у нас, получив доступ к сокровищам этого мира?

- Я представляю, - ответил Дмитрий. - Я представляю то, что я ничего не представляю. Я не знаю, как сольются наши миры, я знаю лишь то, что вначале будет много горя, крови и слез, так бывает всегда, когда в мир приходит новая истина. Когда пророк Мухаммед явил свое откровение, пролились реки крови, но разве пролитая кровь не оправдала себя?

- Вы верите в пророка Мухаммеда? - удивился я. - Разве вы не православные?

- Мы православные, - усмехнулся Дмитрий, - но вера не зашоривает наши глаза и не мешает видеть очевидное. Когда апостол Фома увидел воскресшего Христа, он не поверил в то, что увидел, потому что воскресение во плоти шло вразрез с его представлениями. Когда Христос явился Фоме, мир Фомы перевернулся и Фома спрятался в собственное неверие, как черепаха прячется в панцирь. Просветленный тем отличается от невежественного, что, столкнувшись с непознанным, не уподобляется Фоме, не отвергает увиденное и не пытается подогнать окружающее под собственные ожидания. Да, Мухаммед извратил учение Христа, да, православная церковь считает его лжепророком, но это не мешает нам относиться к нему с уважением. Лжепророк тоже может творить чудеса и кто, кроме бога, может сказать, кто пророк, а кто лжепророк? Фарисеи считали лжепророком Христа, они ошиблись, но их грех не в том, что они ошиблись, а в том, что они упорствовали в ошибке, не допуская ни малейшей возможности для собственной неправоты. Фарисеи были главной политической силой Иудеи, а где они сейчас? Запомни, Сергей, истинно верующий не тот, кто слепо отвергает чужую веру, а тот, кто размышляет и оценивает. Сердце склонно обманываться и лишь глупец ставит чувства превыше разума. Джордано Бруно взошел на костер, а Галилей отказался, "я могу ошибаться", сказал Галилей, и это были слова истинно верующего.

- У Джордано Бруно не было особого выбора, - встряла в разговор Татьяна, - он сознательно встал на темную сторону, а это не прощается.

- На какую такую темную сторону? - не понял я.

- Джордано возглавлял церковь Сатаны, - пояснила Татьяна. - Ты не знал?

- Во всех учебниках написано, что его сожгли за учение о множественности миров.

Дмитрий и Татьяна дружно расхохотались.

- Да кого волновала эта множественность миров, - начал Дмитрий и осекся.

Я проследил направление его взгляда и увидел приближающегося мента. Еще двое стояли метрах в десяти рядом с УАЗиком-козлом с выключенной мигалкой на крышей, и пристально смотрели на нас. Они были в бронежилетах, а на груди у них висели короткоствольные автоматы. Что-то непохоже это на рутинную проверку документов. Ох, что-то сейчас начнется…

Высокий круглолицый сержант, похожий на толстяка из рекламы одноименного пива, остановился в шаге от меня, неразборчиво представился и потребовал документы. Я машинально полез под дубленку и сообразил, что не знаю, где паспорт. Нет, я знаю, где он - в рюкзачке, что лежит у меня дома. Что делать? Пудрить менту мозги, бежать, хвататься за пистолет или выпускать клыки?

- Господь ждал темноты, - сказал Дмитрий, - и никто не внимал его словам. Ослепленный тишиной, он ждал темноты и время торчало кляпом в его глотке.

- Эээ… - промемекал мент и захлопал глазами, как филин-переросток.

- Когда печаль наполнит твои дни, - продолжал Дмитрий, - ты ускользнешь и завтрашний сон станет явью. Страна обетованная ждет повелителя полночного ветра, что пройдет через врата, с которых улыбаются ягнята. Ступай с миром.

Мент развернулся и бодро потопал назад.

- Зря вы так, владыка, - сказала Татьяна, - это насторожит тех троих.

- Расслабься, - ответил Дмитрий, - если они полезут в драку, Зина оскалит зубки.

Здоровенный сержант достиг товарищей и что-то им сказал. Лица ментов стали вытягиваться. Тощий усатый лейтенант что-то сказал в рацию, обалдевший сержант уселся в машину, а остальные трое ментов двинулись к нам. Они разошлись на дистанцию примерно полтора метра друг от друга и это мне не понравилось.

- Этот мир имеет и свои недостатки, - сообщил Дмитрий. - Стоит только задуматься о вечном, как сразу же появляется какой-то придурок, который все портит. Все-таки всеобщее равенство - ненужная и вредная химера.

- Причем здесь всеобщее равенство? - удивилась Татьяна, Дмитрий открыл рот, собираясь что-то ответить, но его прервал окрик лейтенанта:

- Всем стоять на месте! Руки вверх!

Я поднял руки вверх и утратил материальность, просто так, на всякий случай. Дмитрий скорчил гневную гримасу, сложил пальцы правой руки щепотью и поднял вверх, как будто хотел благословить ментов. Он открыл рот и начал говорить:

- Огонь начинает танец смерти, - но его слова оборвала хлесткая автоматная очередь.

Внутри меня просвистели три или четыре пули, это было довольно странное ощущение. Откуда-то брызнула горячая и липкая кровь, Татьяна тяжело рухнула на землю и ее рука прошла сквозь мое тело. Зина глухо застонала, ее тело, уже успевшее распластаться по заснеженному тротуару, зашевелилось и начало трансформироваться. Один за другим пальцы чернели и отваливались, они меняли форму, покрывались кожными складками, лицо плавилось и разлагалось на глазах, Зина как будто распадалась на множество мелких самостоятельных фрагментов. Внезапно я понял, что так оно и есть, она превращается в копошащуюся кучу каких-то мелких существ. Первое из них расправило крылья и спустя мгновение целая стая летучих мышей с комариным писком взмыла в морозный воздух.

Обалдевшие менты тупо смотрели на происходящее, я взглянул на них, они взглянули на меня и три длинные очереди перекрестили участок пространства, на который проецировалось мое нематериальное тело. В моем мозгу что-то щелкнуло, менты повернулись друг к другу и открыли огонь. Три трупа.

У одного из ментов из кармана выпала сложенная газета, в падении она развернулась и я прочитал заголовок, под которым красовалась цветная фотография удивительно хорошего качества для такой дрянной газетенки. "Вампиры ограбили супермаркет". Свобода слова, мать ее!

Татьяна лежала на боку в нелепой позе, разбросав руки и ноги под немыслимыми углами, снег вокруг нее покраснел, кажется, она уже не дышит. Дмитрий пошевелил руками, хлюпнул ртом и его подбородок моментально стал красным. Движение рук перешло в судорогу и через пару секунд все было кончено.

Вспышка фотоаппарата ослепила меня. Что за черт, кто это нашел время фотографировать? Ага, вот они. Стайка узкоглазых туристов увлеченно щелкала затворами, запечатлевая удивительную картину во всех возможных ракурсах. Хотите острых ощущений, ребята? Их у нас есть.

Я ускорил время и в полсекунды преодолел двадцать метров, отделяющих меня от сумасшедших японцев или китайцев или кто они там есть. Сами собой выросли клыки и я уже готов был вонзить их в первую попавшуюся шею, когда внезапно и резко осознал всю безысходную глупость происходящего. Я плюнул под ноги и широким шагом направился к полуразрушенной церкви, вокруг которой кружили летучие мыши, совсем недавно бывшие моей подругой. С каждым шагом я становился все более прозрачным. Завтра в "Птичке кря-кря" появится еще одна интересная статья. Хорошо, что здесь нет этой чертовой журналистки, убил бы, не раздумывая.

ГЛАВА ПЯТАЯ. ВЕРА

1.

Первый этап восстановления Зины затянулся почти на два часа. Мы сидели, невидимые, привалившись к облупленной стене церквушки, и наблюдали, как метрах в ста перед нами суетятся менты и журналисты. Зина мелко дрожала, я обнимал ее, стараясь передать ей максимум колдовской энергии или как она там называется, я хотел, чтобы она побыстрее вернулась в нормальное состояние, чтобы прекратились ее мучения, которые я так хорошо чувствовал.

- Почему? - спросила Зина, когда к ней вернулась речь. - Почему они сразу начали стрелять?

- Та девчонка все-таки написала статью для своей гадской газетенки. И еще она как-то сумела нас сфотографировать.

- Нас чего?

- Ну, сделать портрет. Наши с тобой физиономии, украшенные вампирскими клыками, опубликованы в одной из самых популярных желтых газет. Кто-то из ментов узнал нас и захотел приколоться. Им скучно, холодно, хочется развлечься, вот они и решили проверить документы у людей, похожих на вампиров. А потом они поняли, что мы действительно вампиры, и испугались. Кстати, что сделал Дмитрий с этим сержантом?

- Смущение. Это одна из простейших молитв, искажающих психику. Человек перестает понимать, что происходит, в душе пропадают все желания и очищается кратковременная память. Воздействие одномоментно, некоторое время ощущается инерция, но она быстро проходит.

- Понятно. Что там говорил Дмитрий… бог вещал в темноте…

Зина грустно хихикнула.

- Слова молитвы не имеют никакого значения. Главное - не то, что ты говоришь, а то, что чувствуешь. Словесная формула - просто средство привести собственную душу в нужное состояние. Ты творишь заклинание, фиксируешь состояние и произносишь формулу, а потом, когда хочешь быстро сотворить то же самое заклинание, ты произносишь ту же формулу, и это ускоряет воздействие. Формулу, кстати, не обязательно произносить вслух. В общем, формула - как бы ключ к заклинанию.

- Понял. Дмитрий когда-нибудь раньше вел себя так же глупо?

- Иногда он бывал излишне самоуверен и безответственен. На этот раз он превзошел сам себя.

- Его можно воскресить?

- Можно.

- Как?!

- Для начала найти мессию.

- А если серьезно?

- Если серьезно, то нельзя.

- Идиотство! Почему он не убрал материальность?

- Решил, что опасность не столь велика. Эти пищали… их убойная сила ужасна! В них правда нет волшебства?

- Никакого волшебства, одна голая техника. Автоматная пуля имеет своеобразные пропорции, при ударе о первое препятствие…

- Избавь меня от подробностей. Это ужасное оружие! Кто мог представить… почему ты не сказал?

- Что не сказал? Что под автомат нельзя подставляться? Разве это не очевидно?

- Не очевидно. Пищаль не убивает мгновенно, у волшебника есть время регенерироваться, а автомат этого времени не дает. Это важно! Это меняет всю тактику боя, ты должен был сказать об этом!

- Я говорил об этом Агафону. То есть, не совсем об этом, я пытался рассказать, что такое автомат, и знаешь, что он сказал? Он сказал: "Я все понял, автомат - это очень хорошая пищаль, не будем больше говорить об этом". И все! И вообще, ни за что не поверю, что Дмитрий не имел никакого отношения к облаве на меня в Подольске. А если даже и не имел отношения, он по любому должен был знать о том, что там произошло. В конце концов, он сам выдал мне пистолет! А пистолет у меня отняли вместе с автоматом.

- Значит, это была не твоя ошибка, а его. Боевой монах ошибается только один раз. Ох… как же больно…

- Когда ты придешь в норму?

- Я уже почти в норме. Полное восстановление занимает примерно сутки, но я могу вести бой уже сейчас. Пойдем куда-нибудь, а то холодно.

- Ты в материальном теле?

- Естественно. Иначе регенерация невозможна.

- Ты же замерзла совсем!

- Замерзла.

- Может, тебе укусить кого?

- Не нужно. Я не чувствую голода.

- Разве свежая кровь не ускорит восстановление?

- Не ускорит. Пошли отсюда.

Я с трудом распрямил затекшее тело и поднялся на ноги. Странное дело, когда долго сидишь в неудобной позе, ноги затекают, невзирая на нематериальность. А это еще что такое?

Здоровенная кавказская овчарка уверенно шла по моему следу.

- Зина, - выдохнул я, - уходи в нематериальность! Быстро!

- Что… я не могу! Я еще недостаточно восстановилась.

Собака учуяла близкое присутствие выслеживаемой добычи, коротко гавкнула, подняла голову и помчалась прямо на меня широкими скачками. Я ускорил время и одним прыжком преодолел метров пять, сократив дистанцию вдвое. Черт, я же нематериален!

Я успел отменить заклинание в самый последний момент. Тяжелое меховое тело ударило в грудь, я рухнул на спину, больно ударившись затылком, и увидел перед глазами оскаленную слюнявую пасть. Нет, собачка, ты зря радуешься, сейчас тебя ждет сюрприз.

Резкое движение руки, мышцы заныли от невыносимой боли, кость изогнулась, сейчас главное - не сломать собственную руку, ускоренное время - вещь хорошая, она прибавляет сил, но, к сожалению, никак не влияет на механическую прочность тела. Я замедлил движение и изменил его направление, так, чтобы моя рука не преодолевала давление собачьей лапы, а ускользала в сторону. Собака дернула лапой, пытаясь удержать неожиданно скользкую добычу, но собака движется в другом временном измерении, ей меня не удержать.

Я освободил одну руку и подсек переднюю лапу кавказца, пес медленно и неторопливо начал заваливаться на бок. Вторая передняя лапа приподнялась и зависла в воздухе, на морде начало проступать выражение недоуменной ярости. Поймав момент, я выдернул вторую руку и с силой ударил собаку по ушам. Движение получилось слишком резким, кисти рук протестующе заныли. Пес дернулся назад и это позволило мне высвободить ноги, я вскочил на ноги и застыл в нерешительности.

Проще всего убить собаку, но этот пес ни в чем не виноват, он просто выполняет свой долг. Но как я могу спасти себя и Зину, не причинив вреда ни в чем не повинной собаке? Обратить в бегство? Хорошая собака никогда не отступает без команды. Сломать лапу? Его усыпят. Извини, песик, но я не вижу другого выхода.

Удар ребром ладони в основание черепа припечатал пса к земле. Обычно собака такого размера даже не замечает подобного удара, но обычно ее противник не движется со скоростью вампира. Череп хрустнул и пес неподвижно замер, даже не взвизгнув.

- Зина, - тихо позвал я, - ты где?

- Здесь я.

- Пошли отсюда, и побыстрее. И не вздумай отменять невидимость!

2.

- Знаешь, мама, - сказал я, - я должен тебе сообщить кое-что важное.

Мама важно закивала головой.

- Лучше поздно, чем никогда, - сказала она. - Я знала, что ты соберешься с духом и во всем признаешься родной матери. Давай, сынок, облегчи душу, тебе сразу станет легче.

- Хорошо, мама.

Я обрел нематериальность и прошел сквозь кухонный стол. Потом я прошел сквозь маму и уселся на табуретку напротив нее.

- Что скажешь? - спросил я.

- Больше не ходи сквозь меня, ты же знаешь, у меня больное сердце.

- Больше не буду.

- Как ты это делаешь?

- Ты веришь в волшебство?

- Издеваешься?

- Нет.

- Это волшебство?

- Оно самое.

- Что ты еще умеешь?

- Становиться невидимым.

- И все?

- Еще кое-какие мелочи.

- Например?

- Ускорять время.

- Как ты все это делаешь?

- Это волшебство.

- Я поняла, что это волшебство. Ты незаметно говоришь какие-то заклинания?

- Нет, говорить вслух не обязательно. Говорят, это помогает, но я еще не умею пользоваться этой технологией.

- Кто тебя всему этому научил?

- Зина.

- Она волшебница?

- Да.

- А Дмитрий Иванович и Татьяна Пафнутиевна?

- Тоже.

- Где они?

- Погибли.

- Погибли?! Как?!

- По глупости. Нарвались на ментовский патруль, обычная проверка документов, Дмитрий начал колдовать, менты занервничали. Начали стрелять.

- А ты?

- Остался жив.

- Вижу. Господи!

Мама залезла в шкафчик и вытащила бутылку армянского коньяка, которая стояла там с незапамятных времен в ожидании важного повода, который все никак не представлялся.

- Открой, пожалуйста, - сказала она, - здесь пробка очень тугая. Не могу поверить… ты не ранен?

- Нет. Я сразу стал нематериальным и пули прошли сквозь меня.

- Они стреляли в тебя?!

- Да.

- А Зина? Она не ранена? Она так плохо выглядит!

- Она умеет регенерировать. С ней уже почти все в порядке, завтра она будет совершенно здорова.

- Ее ранили? Ну что мне с тобой делать, Сережка, ты постоянно вляпываешься в неприятности! Теперь тебя будут искать еще и эти менты!

- Не будут.

- Почему? Они что… вы их убили?

- Они сами убили друг друга. Очень простое заклинание.

- Еще лучше! Теперь ты еще и убийца! Пособник террористов, колдун, убийца… загубил ты свою грешную душу!

- Это спорный вопрос.

- Ну да, конечно, ты же у нас в бога не веришь…

- Я верю. Я теперь самый настоящий монах и зовут меня теперь брат Алексей.

- Не богохульствуй!

- Я не богохульствую. Я действительно монах, постриг был проведен по всем правилам, проводил его, кстати, владыка Дмитрий.

- Владыка? У вас там что, какое-то святое братство, как в фильмах?

- Можно и так сказать, - я криво ухмыльнулся. - Да, пожалуй, самое настоящее святое братство. И не как в фильмах, а гораздо круче.

- Не богохульствуй!

- Да не богохульствую я! Ты никогда мне не веришь! Ты всегда считала меня ребенком, не способным ничего сделать самостоятельно! И сейчас…

- Подожди, Алексей, - на кухню вошла Зина. Она выглядела бледно и передвигалась немного неуверенно, но ей явно становится лучше. - Не спеши обвинять, не забывай, что говорил Христос по этому поводу.

- Не судите и не судимы будете, - проговорила мама с важным лицом.

- Вот именно. А еще Христос говорил "почитай отца своего и мать свою".

- Насчет отца он погорячился, - пробормотал я.

Я никогда не видел своего отца, он бросил маму, едва узнав о моем существовании. У нас дома даже нет ни одной его фотографии.

- Не понимай эти слова буквально, - уточнила Зина. - Не следует считать святое писание готовой программой на все случаи жизни, оно только указывает общее направление. Христос говорил "не убий", но не запрещал убивать для самообороны.

- А вы правда волшебница? - мама сменила тему разговора.

- Правда, - ответила Зина, - только боюсь, что сейчас я не смогу показать никаких фокусов.

- Ну да, вы же ранены… может, вам скорую вызвать?

- Нет необходимости, - Зина загадочно улыбнулась, - я умею восстанавливаться. К завтрашнему утру я полностью верну силы.

- Хорошо вам… а других лечить вы умеете?

Моя мама - очень хорошая женщина, но иногда она ведет себя слишком эгоистично.

- Завтра я вас осмотрю, - пообещала Зина, - в крайнем случае, послезавтра.

- Ой, как здорово! - обрадовалась мама. - А то у меня почки больные, а лекарства только на четыре дня осталось. А лекарства нынче такие дорогие! А у вас исцеления хорошо получаются?

- Пока никто не жаловался, - улыбнулась Зина.

- Тогда я в аптеку не пойду, - решила мама, - куплю лучше конфеток каких-нибудь, чайком побаловаться.

- Зина! - вспомнил я. - Деньги остались у Дмитрия?

- У него, - Зина помрачнела. - Завтра придется опять идти… может, ты что-нибудь другое придумаешь?

- Так это вы супермаркет ограбили? - заинтересовалась мама. - Людка с девятого этажа говорила, что там то ли инопланетяне были, то ли вурдалаки какие-то, прости господи, - она перекрестилась. - Так это, значит, вы были?

- Ну да, - призналась Зина, - только мы на самом деле не такие злые, как там показали, это просто маскировка была.

- Это правильно, - неожиданно легко согласилась мама, - в таких делах главное - страху побольше нагнать. Вы бы лучше вампиров изобразили, вот третьего дня по телевизору про них фильм показывали, такая жуть!

- Как раз их мы и изображали, - сказала Зина. - А вы не знаете, где еще можно взять много денег? А то снова в тот же супермаркет идти как-то не хочется.

- Как же не знать? Конечно, знаю! Вот на шестом этаже у нас живет один азер, так он в соседнем доме продуктовый магазин держит, цены у него, кстати, непомерные, как у всех у них, у нехристей нерусских. И отдела для ветеранов у него нет, и без очереди пенсионерам не отпускает ничего. А машина у него, что твой автобус!

- Где точно он живет? - спросила Зина.

- Ты что! - вскинулся я. - Тебе нельзя, ты еще не восстановилась!

- Уже можно, - отмахнулась Зина, - для этого дела много сил не понадобится. Принять невидимость да пройти сквозь стену, вот и все.

Мама подробно и многословно объяснила расположение квартиры несчастного азербайджанца, а когда объяснения стали повторяться, Зина сказала "спасибо" и растворилась в воздухе.

- Послушай, мама, - сказал я, - а тебя не смущает, что мы с Зиной теперь преступники?

- Вы с Зиной теперь волшебники, - заявила мама, - а значит, законы вам не писаны. Ты теперь не простой человек, ты теперь слуга божий. А бог велел делиться. Знаешь, что он говорил про тех, кто стяжает и не делится? Стяжать и не делиться плохо, и потому забрать деньги у богатого - не преступление, а богоугодное дело. А раз богоугодное, значит, хорошее.

- Эдак можно под все подряд базу подвести. Бог велел не поклоняться другим богам, значит, я должен пойти на рынок и всех хачей перебить?

- Не всех, а только тех, кто другим богам молится. Армяне, например, тоже православные.

- А мусульман убивать - богоугодное дело?

- Зачем сразу убивать? Пусть уезжают в свою Мусульманию и живут там, как хотят, а нам не мешают. Ты сам посуди - на рынке одни черные, ни одного русского лица за прилавком!

- А украинцы?

- Хохлы тоже как черные, только лицом на нас похожи, а на деле такие же мерзавцы. Ты новости по телевизору давно смотрел?

- Давно. А что они сделали?

- Да они постоянно все русское притесняют! То одно запретят, то другое… вот на днях во Львове памятник Степану Бандере поставили, вот ты скажи, ну разве ж это дело?

- Это не дело.

- То-то же!

- Мама, так ты серьезно считаешь, что для меня сейчас главное - очистить Москву от приезжих?

- Это не главное. Главное для тебя… да я не знаю, ты же волшебник, значит, умный! Так подумай своей умной головой, что вокруг исправить надо. Пенсии поднять или чтобы лекарства подешевле стали…

- Все лекарства или только те, которые тебе нужны?

- Если получится, то все, нечего жидиться, надо и о других думать, тогда и они о тебе подумают. Это евреи только о себе думают, мы, русские, должны быть щедрыми.

- А если не получится, чтобы для всех, тогда только для себя?

- И для близких, о близких тоже забывать нельзя.

- Близкие - это ты?

- А кто же еще? Или для тебя Зина ближе родной матери стала? Так она и сама о себе позаботится, она волшебница не чета тебе. Ты ей не изменяй, пока она тебя всему не научит, она хоть и страшная, да с лица воду не пить. О других бабах даже не думай! А то обидится, да и превратит тебя в лягушку какую-нибудь, тогда вспомнишь, что мама говорила.

- Вы преувеличиваете, Марина Федоровна, - сообщила Зина, материализовавшись посреди кухни, - я совсем не ревнива. Между прочим, я умею менять облик. Сергей, хочешь, чтобы я стала красавицей?

Я пожал плечами.

- Да какая разница? Ты мне нравишься не потому что ты красивая.

- Это правильно, - закивала мама, - главное, чтобы человек был хороший. Деньги-то нашла, дочка?

- Я вам не дочка, - отрезала Зина, - у меня своя мама есть. Точнее, была. А деньги я нашла, только какие-то они непонятные.

С этими словами Зина вытащила на свет божий толстую пачку долларов, на первый взгляд, в ней было тысяч пять.

- Это доллары, - пояснил я, - американские деньги. Их можно обменять на наши в любом… короче, это нормальные деньги.

- Тут много? На сколько хватит?

- Если много не тратить, то на год.

- Здорово. Сергей, ты чай не поставишь?

- Я сама поставлю, - засуетилась мама, - сейчас вареньица достану, сама делала в позатом году. Кушай, Зиночка, для тебя ничего не жалко.

3.

Мы с Зиной сходили к метро и обменяли тысячу долларов на рубли. Баксы оказались нормальными, не фальшивыми, и никаких проблем с их обменом не возникло. Несмотря на то, что мама, провожая нас, постоянно твердила, что с такой суммой в кармане надо быть осторожными, никто на нас не напал и вообще никаких неприятностей не произошло.

На обратном пути мы зашли в супермаркет (не тот, который ограбили, а другой) и закупили целую гору разнообразной снеди. Икра двух видов, семга, осетрина, креветки, копченая колбаса, дорогой алкоголь, хорошие сигареты… если в кармане приятно шуршит толстая пачка, хотя бы рублей, жизнь в Москве может быть великолепна. Сегодня у нас будет роскошный ужин, маму надо порадовать, ей так много довелось испытать за время моего отсутствия, что организовать роскошный стол - самое меньшее, что я могу для нее сделать.

Мама обрадовалась нашему возвращению, но не потому что мы принесли столько вкусностей, а потому что ей не терпится, чтобы Зина занялась ее исцелением. Они закрылись в гостиной, а я остался на кухне разгребать сумки и ждать окончания процедуры.

Процедура заняла меньше часа. Зина нашла у моей мамы два камня в почках, один из которых довольно большой, два десятка холестериновых бляшек среднего размера в артериях и микроскопическую раковую опухоль на поверхности селезенки. Насчет опухоли она посоветовала не беспокоиться, в пожилом возрасте это нормальное явление, организм наверняка справится, а даже если не справится, серьезные проблемы начнутся не раньше, чем через два-три года. Холестериновые бляшки большой опасности тоже не представляют, их можно рассосать за пару месяцев, но лучше этого не делать, потому что процедура эта неприятная и опасная и без крайней нужды к ней прибегать не следует. Единственная серьезная проблема - камни в почках, их ликвидировать можно и нужно, но лучше к этому приступить дня через два или три, потому что в ходе лечения рекомендуется поститься.

- Дня через три у меня лекарство кончится, - недовольно заявила мама.

- Ничего страшного, - успокоила ее Зина, - лекарство вам больше не потребуется.

- А если завтра начать? Чтобы время не терять.

- Лучше послезавтра. Можно и завтра, но тогда сегодня вечером ничего не ешьте.

- Тогда давай послезавтра.

На этом и порешили.

Ужин удался на славу, кажется, никогда в жизни я еще не ел одновременно столько деликатесов. Если бы еще мама не рассказывала непрерывно про то, каким хорошим ребенком я был в детстве и как трудно ей было растить меня одной без отца…

- Ну и как тебе моя мама? - спросил я Зину поздним вечером, когда мы уже лежали в постели.

- Ты хочешь правдивый ответ или вежливый? - уточнила Зина.

- Уже никакого.

Зина тихонько рассмеялась.

- Христос не зря говорил о почитании родителей, - сказала она. - Дело даже не в том, что почитать их хорошо, а не почитать плохо, дело в том, что природа человека такова, что родители всегда хорошие. Можно идти наперекор собственной природе, обычно у человека достаточно мозгов, чтобы делать глупости, но недостаточно, чтобы их не делать… но лучше не бороться с самим собой, это опасно и неприятно. Ты понимаешь, что твоя мама не самая идеальная женщина на свете, но для тебя она всегда будет самой лучшей. Это закон природы, ты в силах изменить его, но лучше этого не делать.

- Самая идеальная женщина - это ты, - возразил я.

- Следуешь советам мамочки? Так делать не стоит, опытный волшебник легко чувствует ложь.

- По-твоему, я лгу?

- Нет, не лжешь. Ты пытаешься убедить себя в том, что говоришь, и притом довольно успешно. В этом нет ничего плохого, ты сам решаешь, во что верить и кого любить, и я не считаю возможным вмешиваться в твой выбор.

- Тех, кого любят, не выбирают.

- Это распространенное заблуждение. Те, кто сделал неправильный выбор, оправдывают себя этими словами.

- Ты считаешь мой выбор неправильным?

- Я не могу ничего считать. Это твой выбор и твоя душа, даже ты сам не можешь познать ее в полной мере, и тем более это невозможно для меня. Никто не сделает выбор за тебя и никто не оценит твой выбор точнее, чем ты сам.

- Ты грузишь. Я так и не понял, ты будешь учить меня заклинаниям?

- Я уже учу тебя.

- Почему-то я осваиваю новые заклинания только после кормления.

- Таков путь вампира, каждое кормление дает новые силы. Вначале ты делаешь большие шаги, потом они становятся все меньше и, наконец, наступает момент, когда ты перестаешь прогрессировать. Если ты параллельно не развиваешь свою душу другими способами.

- Молитвами?

- Хотя бы. Почему ты так скептически относишься к молитвам?

- Мне кажется глупым стоять на коленях и молить бога о всякой ерунде. Это какое-то жульничество - вот я, маленький мальчик, попрошу большого мальчика, и он побьет другого маленького мальчика, отберет у него мороженое и даст его мне.

- Ты что, думаешь, что на молитвы отвечает бог? - удивилась Зина. - Тот босой бородатый старец в белой хламиде, что сидит на облаке и играет на арфе?

- А кто же еще? Если бог не отвечает на молитвы, то молитвы бессмысленны.

- Бог отвечает на молитвы, но это не тот бог, который на небе, а тот, который в тебе. Ахим брахма аси, если я ничего не путаю.

- Что это значит?

- "Я есть бог". Одна из буддийских мантр.

- Буддийских чего?

- Мантр. Это такие слова, которые, будучи услышанными, а еще лучше, произнесенными, воздействуют на душу в нужном направлении, пробуждают внутренние силы…

- Волшебные слова, как в сказках?

- Не как в сказках, а как в реальности. Кстати, этим же свойством обладают хорошие стихи.

- Поэзия у вас из-за этого запрещена?

- Именно. Простой необразованный смерд, совершенно неразвитый духовно, услышав хорошее стихотворение, может случайно обрести просветление и стать диким монахом.

- А что это за дикие монахи, кстати?

- Дикий монах - человек, равный силой монаху, но монахом не являющийся. Дикие монахи умеют колдовать и не признают никаких ограничений. Со временем они чаще всего становятся на темную сторону.

- Темная сторона, светлая сторона - в этих словах есть какой-нибудь смысл или это просто демагогия? Я видел, как во имя дела света вырезали целую деревню…

- Свет может творить зло, а тьма - творить добро. Нельзя говорить, что свет - хорошо, а тьма - плохо. Сила света позволяет призывать тварей, способных стирать с лица земли целые города, а сила тьмы - останавливать зло, творимое во имя света.

- Сила тьмы позволяет творить чистое добро? Не останавливать зло, а именно творить добро?

- Нет. Все чары тьмы направлены на разрушение и ослабление, созидает только магия света. Но именно силами света создаются самые страшные монстры.

- Вампиры стоят на стороне тьмы?

- Такова наша природа.

- Ее можно изменить?

- Говорят, можно, но я еще не видела никого, кто бы это сумел. Возможно, ты станешь первым, я надеюсь на твой крест.

- В последнее время он почти не разговаривает со мной.

- Чем сильнее ты становишься, тем меньше необходимости в разговорах.

- Логично. Так ты не ответила, ты будешь учить меня заклинаниям?

Зина хихикнула.

- А чем, ты думаешь, мы занимаемся? - спросила она.

4.

Мама не утерпела и потребовала приступить к исцелению уже на следующее утро. Зина пыталась упираться, она говорила, что процедура, начатая после обильной еды, будет болезненна, но мама не обращала на ее слова никакого внимания.

- А если твои чары не подействуют? - говорила она. - Если у меня лекарство кончится, ты, вообще, знаешь, как без него больно?

- Пока будут действовать чары, больно будет по любому.

- Ничего, я потерплю. Сережку рожала - терпела, так что же я, теперь не потерплю, что ли?

Я не стал дожидаться, чем закончатся их препирательства, потому что начал чувствовать голод. И у меня появилась забавная идея насчет того, как его утолить.

Я дошел до метро, купил телефонную карту и позвонил по телефону, указанному на визитке Евгении Быстровой, специального корреспондента "Птички кря-кря". Судя по характерным гудкам в трубке, это был мобильник с коротким номером. Евгения сняла трубку после третьего гудка.

- Алло! Слушаю вас, - сказала она жестким и грубоватым голосом, и мое сердце заныло от нетерпения, скорее бы обнять ее, припасть к шее и…

- Кто это? - спросила Евгения.

- Сергей. Вампир. Вы мне дали визитку в супермаркете.

- Где вы?

- Через полчаса буду в… - я описал расположение одного скверика в паре километров отсюда. - Жду вас у входа. Не опаздывайте.

- Я не успею за полчаса! - крикнула журналистка. - Давайте хотя бы через час.

- Я буду ждать пятнадцать минут, - сказал я, - постарайтесь успеть, другого случая не представится.

И я повесил трубку.

5.

Евгения появилась только через пятьдесят четыре минуты и она была не одна, ее сопровождал бородатый и суетливый мужик лет сорока, закутанный в шарф по самые уши. Неприятный сюрприз, но не существенный.

Я подошел к ним, сформировал клыки и переключился в ускоренный режим. Короткое движение рук, и капюшон Евгении полетел в сторону, вырванный с мясом, второе движение, и шарф… нет, шарф не отправился за ним, эта стерва завязала его каким-то хитрым узлом, должно быть, морским… Развязать? Не успею до того, как она среагирует, придется с ней бороться, это привлечет внимание зевак, еще этот мужик… придется разорвать… как бы не убить ее раньше времени… не поддается… он, похоже, из какой-то особо прочной ткани, даже вампирской силы не хватает, чтобы разорвать.

За шиворот потекла холодная вода, которая сразу же начала замерзать на двадцатиградусном морозе. Я обернулся. Мужик лил на меня воду из пол-литровой пластиковой бутылки, что-то приговаривая с искаженным лицом, я не понял, что именно, в ускоренном режиме звуки человеческой речи практически неразличимы. Что он делает?

Спустя мгновение до меня дошло, и я бы расхохотался, если бы челюсти успевали за ходом мыслей, все-таки ускоренный режим неудобен, в нем даже не посмеешься как следует. Этот мужик поливает меня святой водой! Идиот! Увидел бы он крест, висящий у меня на шее, вот бы у него лицо вытянулось.

Люди начали оборачиваться, это нехорошо, есть вероятность, что я не успею управиться до того, как соберется толпа и придется устраивать настоящую бойню. Что ж, перейдем к плану Б, как любит говорить то ли Джеймс Бонд, то ли Лесли Нильсен.

Резким движением я выбил из рук мужика бутылку с остатками святой воды, перехватил ее и с силой ударил о его голову. Бутылка разбилась, мужик начал оседать, а у меня в руках появилась замечательная розочка. Я широко размахнулся и с силой ударил мужика в лицо. Розочка разлетелась на мелкие и бесполезные осколки, а мужик получил сквозной разрез на щеке, через который было отчетливо видно, что он лишился примерно четверти всех зубов. Вырвать нижнюю челюсть мужика и подставить рот под фонтан свежей крови было делом двух секунд.

Вот оно! Жизненная сила хлынула в меня… ее концентрация ниже, чем в прошлые разы… очевидно, часть энергии рассеивается в воздухе… надо бы приложиться к ране губами… я весь запачкаюсь… я уже запачкался… какая, к черту разница…

Мужик окончательно завалился на землю, я упал на него и попытался прижаться губами к кровавому месиву. Ничего из этого не получилось, если не считать того, что я получил хороший удар по голове чем-то тяжелым. В голове помутилось, и если бы не порция кровавой энергии, не успевшая еще рассеяться в организме, я бы, несомненно, потерял сознание.

Еще одна пол-литровая порция святой воды вылилась на мою многострадальную голову. Я обернулся и увидел, что Евгения тычет мне в лицо здоровенным серебряным распятием с нехилым гимнастом посередине.

Удар, и гнутое распятие улетело в сугроб. Захват, бросок, и Евгения отправилась вслед за ним. Периферическим зрением я отметил, что на дистанции метров в пятьдесят начала формироваться толпа зрителей. Ничего, успею.

Я успел. Наклонившись над мужиком, так и оставшимся неизвестным, я успел выпить достаточно крови до того, как его сердце остановилось. Это заняло почти минуту, и на этот раз кормление было менее приятным, чем обычно, и даже чуть-чуть мучительным. Потому что этот деятель густо намазал шею тертым чесноком и еще повесил на шею чесночную гирлянду. Хорошо, что я кусаю его не непосредственно в шею, а сверху, через разорванную глотку. Оказывается, бульварные книжки не лгут, чеснок действительно отпугивает вампиров. Они только умалчивают, что свежее дерьмо отпугнуло бы вампира гораздо эффективнее.

Все, энергия получена, пора сматываться. Мир повернулся вокруг меня, сила (в мозгу всплыло непонятное слово "ткинсу") начала усваиваться и преобразовываться, мир стал четким и понятным, все вокруг стало прекрасным. Такой мир можно любить и я люблю его, я люблю все вокруг, начиная от бесчувственного тела, совсем недавно бывшего тем, кто дал мне силы просуществовать еще несколько дней, и заканчивая бактериями на моей коже. Эта любовь может показаться странной, но темную сторону силы всегда трудно понять тем, кто считает себя стоящим на светлой. Расслабьтесь, ребята, мне не нужно понимание, меня не волнует, что вы обо мне думаете, и что вы думаете о том, что я только что сделал. Я самодостаточен.

Хочется взлететь и раствориться в ясном морозном дне, в воздухе, который должен быть прозрачным, но подернут туманной дымкой, потому что над Москвой не бывает по-настоящему прозрачного воздуха. Хочется стать частью прекрасного мира, прекрасного, несмотря ни на мороз вокруг, ни на кровь под ногами. Тьма не в силах испортить мир, без тьмы мир неполноценен, ведь если нет тьмы, то что есть свет?

Я взлетел и направился домой. Стало холодно и я обрел нематериальность, а заодно и невидимость. Летать, оказывается, забавно.

6.

Входя домой, я больше всего боялся попасться на глаза маме. Да, она отнеслась к моему превращению с пониманием, но, если она узнает всю правду, это станет для нее ужасным потрясением, одно дело - узнать, что твой сын стал темным магом, и совсем другое дело - узнать, что он стал вампиром, принужденным сосать человеческую кровь, чтобы оставаться в живых. Да и вообще, один взгляд на меня, залитого кровью с ног до головы, может довести ее до инфаркта.

Мои опасения оказались беспочвенными, маме сейчас не до меня. Зря она потребовала начать исцеление немедленно, ей следовало внимательнее прислушаться к словам Зины, потому что Зина не врала, процесс исцеления, действительно, очень и очень болезненный.

Мама валялась на кровати и тихо стонала, выглядела она жутко - пожелтевшая кожа, осунувшееся и заострившееся лицо, бессмысленный взгляд невидящих глаз. Кроме того, в квартире ощутимо попахивало мочой.

Несмотря на невидимость, Зина сразу меня заметила.

- Покормился? - спросила она.

- Покормился.

- Чему научился?

- Летать.

- Хорошо. Иди, умойся.

- Что с мамой?

- Пока все нормально. Один камень наполовину рассосался, второй я пока не трогала и, наверное, в этом сеансе вообще трогать не буду, организм может не справиться со шлаками.

- Она жутко выглядит.

- Еще бы! Ты бы еще посмотрел на ракового больного, попавшего к целителю на поздней стадии.

- Ты и таких исцеляешь?

- Как повезет. Исцелить можно все, главное, чтобы больной не загнулся в процессе. Главное - определить силу воздействия так, чтобы здоровье восстановилось быстро и без излишних мучений. Будешь действовать слишком напористо - организм захлебнется в продуктах распада, заражение крови, аллергический шок, гангрена… неприятная картина, одним словом. А если действовать слишком медленно и осторожно, у исцеляемого может не хватить выносливости, это как собаке отрезать хвост по частям.

- В сказках исцеление происходит не так.

- В сказках все происходит не так. Знаешь, почему? Потому что сказочники никогда не вдумываются в детали. Сейчас я рассасываю камень, образующее его вещество переходит в растворимую форму и понемногу выводится с мочой. Часть солей попадает в кровь, видишь эти красные прожилки? Я не могу полностью предотвратить кристаллизацию, только мессия смог бы справиться с этим процессом, сейчас часть соли выпадает в осадок, закупоривающий мелкие сосуды, как при отравлении синильной кислотой. Но не бойся, я контролирую ситуацию, твоя мама не умрет.

- Надеюсь. Но выглядит она как умирающая. Какая-то высохшая…

- Это от обезвоживания. Нет смысла поддерживать водно-солевой баланс, это даже опасно, слишком большая нагрузка на вторую почку. Не волнуйся, она не умирает, это только внешнее сходство.

- От нее пахнет денатуратом. Или мне кажется?

- От нее пахнет ацетоном. Сахарный баланс тоже сместился, это побочный эффект заклинания, я не знаю, как от него избавиться. Есть и другие эффекты, но они проявляются, только если слишком затянуть сеанс.

- Сколько длится лечение?

- Мы начали минут через десять после твоего ухода.

- Сколько еще осталось?

- Я планирую закончить к утру, больше ее организм не выдержит. Потом недельная пауза и второй сеанс.

- Мама не согласится на второй сеанс.

- Не думаю. Она потеряла сознание в самом начале и не обретет его, пока все не кончится, она не будет ничего помнить.

- А как же весь этот бардак? Запах?

- Ты все вымоешь. В принципе, я могу и сама убраться…

- Я уберусь. А она точно не будет ничего помнить?

- После хирургической операции пациент тоже ничего не помнит. Знаешь, чем отличается целитель от хирурга?

- Чем?

- Хирург полагается на себя, а целитель на бога.

- На бога в себе?

- Естественно. Другие проявления бога недоступны для практического использования. Если, конечно, ты не мессия.

- Ты так часто употребляешь это слово… что оно вообще означает?

- Мессия может все. Бытие мира подчиняется его воле. Время придет, он примет корону и его враги расточатся. Он будет лучшим из того, что было, он станет истинным повелителем людей, и когда приблизится судный день, он встанет против зловещего пламени и его сила положит конец всему. Для него нет разницы между желанием, действием и результатом. Для него нет пространства и времени, нет жизни и смерти, для мессии нет невозможного и недозволенного, для него не существует законов природы, он сам себе закон и другим не бывать. Если бы твою маму исцелял мессия, он сказал бы "встань и иди" и хворь отступила бы по его повелению.

- Кроме Христа были другие мессии?

- Будда, еще, возможно, кто-то из китайцев.

- Мухаммед?

- Нет, он слишком увлекся мирской властью. Судя по тому, что известно, он так и не стал равным богу.

- Хорошо, что Усман тебя не слышит.

- Какой еще Усман?

- Неважно. Слушай, я правильно понимаю, бывают обычные монахи, бывают святые, и бывают мессии?

- Абсолютно правильно. По мере духовного развития монах приобретает все больше душевных сил и иногда, очень редко, становится святым, это как бы на полпути к мессии. Святой может многое… подожди, мне надо обновить чары.

Зина забормотала путанные и бестолковые слова заговора, звучавшие в ее устах, мягко говоря, странно. Все эти униженные обращения к святым угодникам хорошо подходят полуграмотной деревенской колдунье, но не образованной и интеллигентной вампирше. Я уже осознал, что вампиры не прокляты богом, что мы можем пользоваться божественной благодатью точно так же, как и обычные люди, но одно дело осознать, и совсем другое - привыкнуть. Да, я понимаю, что слова молитвы не имеют никакого значения, что важна только вера, и совсем не обязательно верить в какого-то определенного бога, можно верить во что угодно, хоть в самого себя, хоть в призрак коммунизма… Интересно, с точки зрения Зины Ленина можно считать святым?

7.

Ночь была ужасна. Мама не приходила в сознание, иногда, примерно раз в час, Зина приказывала ей выпить чуть теплого чая, разведенного до бледно-желтого цвета, мама подчинялась, как зомби, она ничего не говорила, выражение ее лица не менялось, это было ужасно, она казалась большой куклой, оживленной сатанинскими обрядами гаитянских шаманов. Или каких-то еще шаманов. Неужели, когда Христос исцелял больных, это было так же жутко?

- Нет, - сказала Зина, - мессия может просто приказать, и все станет по его приказу.

Кажется, я задал последний вопрос вслух.

Зина так и не спала, она отходила от постели моей мамы только затем, чтобы попить кофе или справить естественные надобности. Несколько раз я предлагал приготовить что-нибудь поесть, но она упорно отказывалась, она говорила, что пища материальная отвлекает от дел духовных и не стоит смешивать одно с другим, пока в этом нет острой необходимости. Я пытался сидеть рядом с ней, мне казалось, что если я включу телевизор или открою бутылку пива, это будет неправильно. Зина одобрительно улыбалась, наблюдая мои терзания, но, когда я спрашивал, чем ей помочь, она говорила, что ничего не нужно. В конце концов я не выдержал и отправился спать, но смог заснуть, лишь выпив сто грамм без закуски.

8.

Первым, что я услышал утром, был голос мамы.

- Знаешь, милочка, - говорила она, - что-то после твоего лечения мне даже хуже стало. Проходить сквозь стены у тебя лучше получается, чем лечить.

Зина молчала и, несмотря на то, что от кухни меня отделяла стена, мне показалось, что Зина улыбается. Нет, мне не показалось, я действительно чувствую это!

- Доброе утро, мама! - сказал я, войдя на кухню. - Как себя чувствуешь?

- Нехорошо как-то, - сообщила мама, - кожа вся в прожилках, болит все, кости ломит. И все время пить хочется. И почки ноют сильнее, чем даже раньше было, боюсь, как бы колики не начались.

- В течение ближайшей недели колики не начнутся, - пообещала Зина, - а потом я осмотрю вас еще раз.

- Нет уж, дорогая моя, спасибо тебе большое, но я уж лучше как-нибудь по-другому, более привычными способами. Наша медицина хоть и дрянная, но…

- Хоть какая-то польза от нее есть, - подсказала Зина.

- Вот именно. То есть, я не то имела ввиду…

- Я все поняла. Не волнуйтесь, я не обиделась.

Зина очаровательно улыбнулась и направилась в нашу комнату.

- Тебе действительно стало хуже? - спросил я маму.

Мама пожала плечами.

- Не то, чтобы сильно хуже… но уж точно не лучше! Ты не сходишь в аптеку? Я напишу, какие лекарства купить.

- Конечно, схожу, какие проблемы! Может, тебе еще в магазине что-нибудь купить?

- Ну… - замялась мама, - я бы лучше сама посмотрела…

- Конечно, мама! - воскликнул я. - Пяти тысяч тебе хватит?

- У нас же всего пять тысяч.

- Я имею ввиду рублей.

- Ну… и на этом спасибо…

- Сколько тебе нужно?

- Сколько не жалко.

Я сходил в нашу с Зиной комнату, открыл верхний ящик комода, отсчитал десять тысяч рублей под ехидным взглядом Зины, и выдал их маме. Мама сердечно поблагодарила меня, но все равно у меня осталось ощущение, что я не самый хороший сын во вселенной, а так, средненький, хороший сын дал бы маме чуть-чуть больше.

- Ты не обиделась? - спросил я Зину, когда мама ушла.

Зина тоненько захихикала.

- Было бы на что обижаться. Ты ведь не обижаешься на котенка, который нагадил тебе в ботинок.

- Моя мама - не котенок! Или… для тебя все люди как котята? Да, наверное. Ты умеешь проходить сквозь стены, летать, регенерировать, ты практически неуязвима. Какое тебе дело до обычных людей?

- Обычные люди могут испортить жизнь кому угодно. Не забывай, что Христа распяли обычные люди.

- Разве Христос не добровольно взошел на крест?

- Добровольно. Но кто его довел до такого поступка?

- Иуда.

- Ты евангелие давно читал?

- Давно.

- Перечитай еще раз, там все ясно написано. Иуда здесь совершенно ни при чем, если бы он не предал Христа, священники нашли бы другой способ.

- Давай лучше об этом потом поговорим. Ты знаешь, я, кажется, начал читать мысли.

- Чьи мысли?

- Твои. Когда вы разговаривали на кухне, я почувствовал, что ты улыбаешься.

- Это не мысли, это чувства, их гораздо проще ощущать на расстоянии. Ты чувствуешь только меня?

- Вроде да.

- Это хорошо, это означает, что у нас начинается эмпатия. Следующий шаг - любовь.

- Разве вампиры способны любить?

- Чем мы хуже людей?

- Мы убиваем, чтобы жить.

- Все убивают, чтобы жить, только некоторые убивают себя. Не грузись, Алексей, ты уже сделал выбор, теперь поздно менять стиль жизни, лучше сосредоточься на том, чтобы взять от жизни лучшее.

- Я не Алексей, я Сергей.

- Ты отрекаешься от церкви?

- Мне наплевать на церковь! Твоя церковь - сборище мерзавцев, которые думают только о том, как получить себе еще чуть-чуть могущества. А знаешь, почему они думают только о могуществе? Потому что все остальное у них уже есть.

- Верхушка любой большой организации состоит из подобных людей. Это естественный отбор, те, кто не готов посвятить жизнь карьерному росту, не поднимаются высоко, а те, кто готов, обычно имеют своеобразные свойства личности.

- Все равно! Ты меня извини, но твоя церковь меня совершенно не привлекает.

- Меня тоже.

- Как? Ты же…

- Да, я иеромонахиня. Но, думаешь, моя главная мечта - стать настоятельницей? Если ты так думаешь, ты ошибаешься.

- А какая у тебя главная мечта?

Зина улыбнулась.

- Главную мечту не так-то просто сформулировать. Но я попробую. Я хотела бы спокойно жить где-нибудь в тихом месте, рядом с человеком, которого люблю, я бы хотела, чтобы у нас были дети, немного, три-четыре, чтобы был дом и в нем все, что нужно. Чтобы были друзья, с которыми можно было посидеть за чашечкой кофе или стаканчиком вина, и чтобы никто не боялся того, что я вампир.

- Последнее, скорее всего, недостижимо.

- Я и сама знаю. Но кто сказал, что мечта должна быть достижимой? Кстати, сколько у вас стоит купить дом?

- Дом или квартиру?

- Дом.

- Смотря где. В Москве вообще нереально ни за какие деньги, а если в деревне километрах в ста отсюда… это сильно зависит от местности, есть места, где дом вообще ничего не стоит, есть целые деревни из заколоченных домов, приходи, открывай любой и живи.

- Проклятые места?

- Нет, не проклятые. Просто слишком далеко от дорог, ближайший магазин километрах в тридцати, в распутицу не дойдешь…

- Мы умеем летать.

- Ты предлагаешь переселиться в заброшенный дом?

- Ты против?

- Но сейчас зима, нужны дрова…

- В этом доме ты не топишь дровами.

- Заброшенных домов с центральным отоплением не бывает.

- Почему?

- Потому что никто не будет отапливать дом, в котором некому платить за отопление.

- Логично. Значит, придется нарубить дров.

- На двадцатиградусном морозе?

- Почему бы и нет? Чтобы растопить печку, много не нужно, а потом, когда согреешься, можно рубить не спеша, помаленьку. Кроме того, сильные морозы не будут стоять вечно.

- Ну, не знаю. Эта зима какая-то сумасшедшая.

- Надеюсь, это не фимбул-зима.

- Чего?

- Есть такое пророчество у норвежцев… А у вас правда все грамотные?

- В России - все.

- Все-все? Все до единого?

- Если не считать маленьких детей, стариков в маразме, чукчей всяких…

- Потрясающе! А кого в вашем мире больше, христиан или язычников?

- Язычников у нас почти нет. Только в Африке, да еще…

- Я имею ввиду, христиан или нехристиан?

- Хрен его знает. Примерно поровну. Думаю, христиан чуть-чуть меньше.

- А что означает число зверя, ты знаешь? Ты, вроде, уже говорил про какой-то штрих-код…

Я огляделся по сторонам и взял со стола пачку сигарет.

- Видишь? Полоски, а рядом с ними цифры.

- Зачем это?

- Чтобы кассиру в супермаркете было проще сосчитать стоимость покупки. Он проводит штрих-кодом мимо специального устройства, оно его считывает, находит в базе данных стоимость этого товара…

- Эта машина на кассе, она что, думающая?

- Да какая она думающая? У нее мозгов не больше, чем у червяка, она только и умеет, что считать цифры.

- Червяк считать не умеет.

- Зато червяк умеет многое другое. Нет, Зина, это не думающая машина.

- А причем тут три шестерки?

- Видишь слева две тонкие полоски?

- Вижу. Ну и что?

- Еще две справа и две посередине. Они нужны для удобства считывания, чтобы аппарату было проще понять, где начало и где конец штрих-кода.

- Они символизируют цифру шесть?

- Да.

- Но вот здесь есть цифра шесть и напротив нее совсем другие полоски.

- Ну… я точно не знаю, в чем тут дело, наверное, код цифры зависит еще от чего-то… нет, это точно шестерки! Даже патриарх возбухал пару лет назад, типа, надо запретить безобразие, потому что иначе конец света будет.

- Его не послушали?

- Если слушать каждого, кто предсказывает конец света… знаешь, сколько таких пророчеств делается каждый год?

- Догадываюсь. Слушай, а ведь это и есть печать зверя! Без штрих-кода нельзя ни покупать, ни продавать, правильно?

- Можно, закон это не запрещает. Другое дело, что со штрих-кодом удобнее.

- Может, ты еще знаешь, что такое зверь из моря и звезда-полынь?

- Где-то я читал, что зверь из моря - это атомная подводная лодка, а звезда-полынь - атомная бомба.

- А в долине Армагеддон у вас что творится?

- Разве армагеддон - это долина?

- Да. А ты думал, что?

- Конец света по-гречески.

- У пророка Иоанна написано, что конец света начнется оттуда.

- А где это?

- В Палестине. Там никакой войны нет?

- Есть. Уже полвека арабы дерутся с евреями.

- Откуда там евреи?

- В середине XX века в Палестине образовалось государство Израиль.

- Еще и евреи вернулись на родину! И ты берешься утверждать, что конец света в ближайшее время не предвидится?

- Я ничего не берусь утверждать. Но я не вижу, как эти пророчества влияют на реальную жизнь.

- Это потому что ты все еще не веришь в бога.

- Да, я не верю! Я стараюсь, но я не могу поверить! Я всегда думал, что те, кто верит в него, обретают счастье, но я смотрю на тебя, на Татьяну, на Дмитрия, на других, и мне кажется, что вы все прокляты.

- Мы все прокляты, и ты тоже. Первородный грех…

- Я плевал на первородный грех! Даже Сталин говорил, что сын за отца не отвечает, почему я должен отвечать за то, что Ева сожрала запретный плод, который ей подсунул змей, которого бог сотворил неизвестно с какого похмелья?

Зина расхохоталась.

- Думаешь, от тебя что-то зависит? Если так, ты думаешь о себе слишком много. Или ты считаешь, что ты - второй христианский мессия? А какой, если не секрет, светлый или темный?

- Да иди ты! Что, черт возьми, вообще происходит? Знаешь, Зина, я лучше схожу куда-нибудь, прогуляюсь.

- Не стоит. Лучше схожу я. Мне не мешало бы развеяться после этой ночи.

- Я так и не прибрался в квартире.

- Ты так хорошо спал, я не решилась тебя разбудить.

- Извини.

- Ерунда. Так я пойду?

- Покормиться хочешь?

- Нет, у меня еще неделя до кормления. Просто пройдусь.

9.

Зина вернулась только поздним вечером, уставшая, но довольная. Мы с мамой уже успели поужинать и теперь сидели перед телевизором, как овощи, и пялились в "Аншлаг". Ненавижу эту передачу, но маме она нравится, так же как и "Моя семья" и "Поле чудес". Может, Зина и права, наверное, нам с ней действительно стоит переехать отсюда куда-нибудь в другое место.

Мама стала чувствовать себя гораздо лучше. Уродливые прожилки на коже стали почти незаметны и вообще она теперь выглядит почти здоровой, и когда она ходит, она больше не боится сделать неосторожное движение, которое отзовется болью в пояснице. Да и вообще она теперь более бодрая и веселая. Пока мама не признается даже самой себе в том, как хорошо ей помогла Зина, но пройдет день-другой и, боюсь, Зине не избежать повторного сеанса.

В результате похода по магазинам мама накупила совсем немного, из дорогих покупок я заметил только гигантскую золотую гайку, появившуюся у нее на пальце. Интересно, когда она попросит следующую порцию денег? Говорят, аппетит приходит во время еды.

Зина материализовалась в прихожей, разделась, поприветствовала потенциальную свекровь и скрылась в нашей комнате, предварительно бросив в мою сторону чрезвычайно многозначительный взгляд. Я встал и пошел за ней.

- Как дела? - спросил я. - Как провела день?

- Великолепно. Я тут присмотрела нам с тобой уютную хижину…

- Где?

- Тут неподалеку одна высотка строится…

- Ты купила квартиру?!

- Пыталась. Но в этой конторе сидят такие идиоты! Представляешь, они потребовали справку, в которой было бы написано, откуда я взяла эти деньги. Я говорю, какая вам разница, может, я их украла, не все ли равно, деньги не пахнут, а они говорят, ничего не знаем, не положено и все, нет справки - нет квартиры.

- И что?

- Что-что… пришлось пойти к самому главному и вежливо попросить.

- Как попросить? Типа давай квартиру, а то укушу?

- Нет, что ты! - Зина ласково улыбнулась. - Я ему вообще не угрожала.

- И клыки не показывала?

- Клыки показала. Он сразу стал такой сговорчивый…

- И сразу выдал ордер?

- Ага. Очень мудро поступил, собственная жизнь должна быть дороже любых денег.

- Что за квартира?

- Дерьмо. Пустая каменная коробка, даже унитаза нет. Окна, правда, очень хорошие, уличного шума внутри вообще не слышно. А из обстановки ничего нет, ни мебели, ни обоев, я вообще не понимаю, за что они такие деньги берут.

- Сколько квартира стоила?

- Мне она бесплатно досталась, а так почти ста тысяч.

- Долларов?

- Ну не рублей же! Я в твоем мире не так давно обитаю, но в ценах уже ориентируюсь.

- Где ты взяла такую прорву денег?

- Нигде. Я же объясняю, эту квартиру мне подарили.

- А на какие шиши ты ее обставлять будешь?

- А в чем проблема? Обретаешь невидимость и нематериальность, заходишь в любой банк, забираешь деньги и уходишь. Кстати, в супермаркете мы с тобой зря кассы грабили, надо было пройтись по служебным помещениям, там где-то должна быть специальная комната, где хранят выручку…

- Ты так спокойно об этом говоришь! Воровать, между прочим, нехорошо, твой любимый Христос насчет этого ясно высказался.

- Убивать тоже нехорошо, но ты убиваешь.

- Я убиваю, чтобы жить. И это ты научила меня убивать.

- Я не заставляла тебя кусать меня, ты сам этого захотел.

- Если я перестану убивать людей, я умру?

- Ты не перестанешь убивать людей. Ни один вампир не в силах противостоять голоду, два-три дня ты сможешь продержаться, а потом крыша окончательно съедет и ты укусишь первого встречного прохожего и, скорее всего, будешь потом раскаиваться. Лучше утолять голод своевременно.

- Ты без меня справишься?

- Что ты имеешь ввиду?

- Ну, наворовать денег, обставить квартиру…

- Тебе не интересно поучаствовать?

- Совершенно не интересно. У меня на ближайшее время другие планы.

- Хочешь еще раз попробовать поверить в бога?

- Мысли читаешь?

- Эта мысль у тебя на лице написана. Давай, не буду мешать, мне тоже интересно, что у тебя получится.

10.

Это была церковь как церковь, не крутая и не отстойная, не сверкающая и не облупленная, самая обыкновенная церковь, каких в Москве за последние годы стало, наверное, несколько тысяч. Плохо отштукатуренное белое здание, окруженное новенькой чугунной оградой, узор которой почему-то изображал не фантазии на церковные темы, а совершенно обычный абстрактно-растительный рисунок, наверное, решетку делали не на заказ, а купили на оптовом складе. Метрах в пяти от парадного входа догнивал ЗИЛ-130, когда-то небесно-голубой, а теперь весь ржавый, если не считать деревянных частей кузова. Судя по тому, что видно сквозь прогнившие крылья, его внутренности еще не успели растащить, видать, святое место отпугивает не только нечистую силу, но и пионеров. Вот что крест животворящий делает.

Я открыл дверь и над головой звякнул колокольчик, как в аптеке или каком-нибудь цветочном магазинчике. В церкви никого не было. Никто не отреагировал на звук колокольчика, никто не вышел из подсобных помещений и не нарушил мое одиночество. Ах, да! При входе в церковь истинно верующий должен снять шапку, поклониться и перекреститься. Только где держать шапку, когда кланяешься? Прижать к груди - глупо, похоже то ли на официанта, то ли на беременного бобра, держать в руке, уподобляясь персонажу фильма про Ивана Васильевича, который меняет профессию - еще глупее. Положить куда-нибудь… а куда? И вообще, кому кланяться и на кого креститься?

После некоторых колебаний я сунул шапку под мышку, поклонился большому распятию в центре иконостаса и перекрестился. А потом перекрестился еще два раза, для верности.

Что полагается делать дальше? Вроде бы, надо кому-то свечку поставить. Кажется, свечки должны продаваться прямо здесь. Но не продаются. Значит, свечка в пролете.

Я увидел деревянный ящик с приклеенной бумажкой, отпечатанной на лазерном принтере и сообщающей, что в прорезь ящика надлежит класть пожертвования на нужды храма. Рядом стояли еще два ящика, в один из которых складывались пожертвования на восстановление какого-то другого храма, а в другой - пожертвования на какой-то бомжатник. Я положил в первый и второй ящик по тысяче рублей, а третий проигнорировал, для бомжа лучшее милосердие - мой укус, если, конечно, бомж не заразный и годится для кормления.

Кстати! Помнится, у Кинга вампир, пытаясь войти в церковь, получил нехилый электрический удар. С другой стороны, в фильме "Интервью с вампиром" вампир совершенно спокойно вошел в церковь, исповедался, а потом укусил священника, которому исповедовался. Выходит, этот фильм ближе к истине, чем роман Кинга.

Кажется, сейчас надо молиться. Я подошел поближе к центральному распятию, но не настолько близко, чтобы это сочли кощунственным, и опустился на колени. Далее я перекрестился, наклонил голову и постарался избавиться от чувства, что делаю что-то нелепое. Зина говорила, что самый правильный путь к просветлению ведет через молитвы, и у меня нет оснований ей не верить.

Как там полагается говорить… отче наш, иже еси на небеси… то есть, в переводе на русский язык, отец наш небесный… дальше не помню, только общий смысл. Типа пусть у тебя все будет круто и у нас тоже все будет круто и избави нас от лукавого и вовеки веков и аминь.

Ерунда какая-то, даже помолиться толком не получилось. Может, попробовать, как в голливудских фильмах? Там герой просто несет какую-нибудь ахинею на религиозные темы, а зрители с умным видом слушают.

Господи всевышний, я пришел помолиться. Я точно не знаю, как это делается, но я попробую, а если у меня не получится, ты уж, пожалуйста, не серчай. Честно говоря, я в тебя не очень-то и верю, все говорят, что ты есть, но живьем тебя никто не видел, если не считать апостолов, а мне трудно поверить в то, чего не видел своими глазами. Да, я знаю, что уподобляюсь апостолу Фоме, что все нормальные люди верят, что ты есть, Зина вот тоже верит, а она крутая волшебница и я ей полностью доверяю, так что, наверное, ты и вправду существуешь, но поверить искренне, не рассуждая и не сомневаясь, я не могу.

Тем не менее, я стараюсь поверить в тебя. Зачем? Я и сам точно не знаю. Ты не запугаешь меня байками про рай, ад и конец света, потому что я еще не слышал толкового ответа на вопрос, на кой хрен тебе весь этот театр с людьми в качестве актеров. Если ты решил, что я спасу свою душу, значит, я спасу, а если нет, то нет, и что вообще от меня зависит? Ученые говорят про свободу воли, но какая, на хрен, свобода воли может быть у хомячка в клетке? Да, хомячок может выбрать, в какую сторону крутить колесо, и что съесть сначала, а что потом, но это все, что ему дозволено, никто не позволит хомячку позвонить по телефону своей маме или переключить телевизор на другую программу. Я, конечно, постараюсь крутить колесо в правильную сторону, но если я ошибусь, ты еще услышишь на страшном суде, что я думаю насчет такой свободы воли.

Насколько я помню, когда молишься, надо у тебя что-то просить. Я не буду просить волшебных сил, потому что ты все равно ими не поделишься и будешь прав. Я не буду просить просветления, потому что Зина говорит, что оно приходит только тогда, когда не ждешь, а когда ждешь, то оно не приходит. Я вообще не знаю, что я мог бы у тебя попросить, со здоровьем у меня никаких проблем отродясь не было, если не считать ранения, а теперь так и вовсе не стало, денег тоже более чем достаточно, Зина вот уже в новые русские записалась, а я ничем ее не хуже. То есть, нет, я хуже, по сравнению с ней я еще шмакодявка бестолковая, но чтобы в этом мире разжиться деньгами, не нужно хватать звезды с неба, можно просто незаметно вытаскивать из сейфов чужие деньги и получать тот же самый результат.

Что еще просят у бога? Спасения души? Вампиру глупо молить о спасении, может, в раю и вправду встречаются вампиры, но я не могу в это поверить, а значит, и молиться об этом бессмысленно. Как сказал кто-то умный, крест без веры - простая деревяшка, а молитва без веры - простое сотрясение воздуха. Или, если молитва без слов, сотрясение астрала или как оно там называется…

Попросить счастья в жизни? Думаешь, об этом стоит молиться? Вряд ли. Спасение утопающих - дело рук самих утопающих, о счастье нужно не молить, счастье нужно творить своими руками. Криво сказал, но, думаю, смысл понятен. Честно говоря, я не знаю, как я могу сделать себе счастье, потом у что у меня и так все хорошо. Я жив, здоров, богат, у меня есть любовница, и не просто любовница, но и собеседник. Чем не повод для счастья? Любой бомж был бы счастлив, если бы обладал сотой долей того, чем обладаю я. У меня все в порядке, я не сумасшедший, не алкоголик и не наркоман, если не считать вампирский голод извращенной формой наркомании. Да ну его, этот вампирский голод, Зина говорит, что чем дальше, тем реже он будет проявляться, я уже трех человек загрыз, а она за это время ни одного. Ничего, привыкну, буду приходить сюда после каждого кормления, жертвовать тонну баксов на спасение часовни какого-нибудь святого Серафима Мухосранского, может, даже исповедуюсь… нет, исповедоваться не буду, это лишнее, а то как бы не получилось, как в фильме. Нет, господи, извини, но без этого мы обойдемся, ты уж не обижайся.

Так зачем я здесь стою на коленях, как напроказивший ребенок у строгой мамочки? Что-то в этом, несомненно, есть, помолился немного и уже на душе легче стало. Надо регулярно сюда приходить, хоть какое-то развлечение, да и не только развлечение, но и нечто большее. Не могу внятно объяснить, в чем тут дело, но это… да, мне это нравится, глупо, но мне это нравится. Ладно, господи, спасибо за внимание, не буду больше тебе докучать.

Когда я вышел из храма, оказалось, что я провел внутри почти час. Правильно говорил Ленин, религия - опиум для народа. Помнится, ушел я однажды в запой, такое же было состояние, сел на кровать, посидел чуть-чуть, смотришь на часы - полчаса прошло. Надеюсь, после молитвы голова не будет так болеть, как после спирта. Ха-ха.

11.

Несмотря на то, что сегодня среда, этот день выходной, день конституции, мать ее. Никогда не понимал, что в этом праздничного, и кто и зачем этот праздник справляет. Если уж на то пошло, давайте отмечать день уголовного кодекса, день правил дорожного движения, день указа об отмене налога на покупку валюты…

Тем не менее, этот день считается нерабочим, почти все магазины закрыты, и ни Зина, ни мама никуда не пошли. Они сидят на кухне и обсуждают планы на будущее.

Мама настойчиво агитирует Зину, чтобы та организовала ремонт в квартире, а Зина категорически отказывается, она говорит, что не собирается долго жить в этой квартире, потому что не хочет стеснять такую хорошую женщину, как Марина Федоровна. Мама говорит, что она ее не стесняет, а вообще, переехать куда-нибудь нам всем троим - это очень хорошая идея, и если Зина возьмется за ее реализацию, это будет просто прекрасно. Зина уточнила, что вместе мы никуда не переедем, что переедем только мы с ней, а насчет того, где и как будет жить уважаемая потенциальная свекровь, так это она пусть обсуждает с собственным сыном.

Меня немедленно призвали на кухню и спросили, с кем я собираюсь жить. Я сказал, что собираюсь жить с Зиной, и узнал, что я неблагодарная свинья, что растить меня было не просто трудно, а очень трудно, особенно если учесть отсутствие отца и мизерную зарплату, и что мама думала, что придет время, когда я буду ее поддерживать и подам стакан воды, когда она будет умирать, и вообще, хороший сын никогда не покинет маму, будь он хоть трижды волшебником. Я слушал ее минут пять, а потом мне надоело и я пошел в церковь. Пусть они с Зиной ругаются.

На этот раз в церкви был священник, совсем молодой парень, чуть-чуть постарше меня, хотя, возможно, так казалось из-за рыжеватой окладистой бороды, а на самом деле он даже моложе. Он ходил по церкви, останавливался перед каждой иконой, крестился, кланялся и что-то бормотал. Я положил по тысяче рублей в два ящика для пожертвований и проигнорировал третий ящик, тот, который на нужды бомжей. А потом я встал на колени посреди церкви и долго молился, примерно так же, как вчера, только сегодня это было проще, очевидно, начала вырабатываться привычка.

Помолившись, я встал, отряхнул колени, еще раз поклонился распятому Христу, перекрестился, направился к выходу и услышал совсем рядом тихое покашливание. Я обернулся и увидел, что священник оценивающе смотрит на меня, явно решая, заговорить со мной или нет. "А почему бы и нет", - подумал я, и подбодрил его легким кивком головы.

- Извините, если вмешиваюсь не в свое дело, - начал священник, - мне показалось, что вам нужна помощь…

- Допустим.

- Мне кажется, вас что-то гнетет. Не знаю, что именно, то ли с кем-то из ваших близких беда, то ли совесть у вас нечиста, честно говоря, это даже неважно, потому что я хотел бы попытаться вам помочь в любом случае. Это часть моей работы - помогать тем, кому тяжело.

- А кому сейчас легко? - усмехнулся я уголком рта.

Священник не улыбнулся в ответ, он оставался серьезным.

- Бог любит страждущих, - продолжал он, - бог любит всех, и каждый имеет шанс на прощение, что бы он ни совершил. Не забывайте, что даже Мария Магдалина попала в рай.

- И Сергий Радонежский, - добавил я, вспомнив подвиг означенного святого на альтернативном Куликовом поле.

- И Сергий Радонежский, - согласился священник, недоуменно похлопав глазами. - Давайте попьем чаю, я попробую помочь вашему горю.

- Вряд ли это в ваших силах.

- Не сомневаюсь, - улыбнулся священник, - но кто говорит о моих силах? Я просто инструмент в руке господней, а вы ведь не будете отрицать, что он способен решить вашу проблему? Конечно, не будете, иначе не пришли бы в храм.

Мы вышли в неприметную дверь в дальней стене, немного поплутали в узких коридорчиках, густо захламленных всякой дрянью, и изрядно провонявших ладаном и еще чем-то подобным, и, наконец, оказались в маленькой комнатке, напомнившей мне армейскую каптерку. Обстановка этой комнатки включала в себя покосившийся кухонный стол, три рассохшиеся табуретки и множество разнообразных шкафчиков и комодов, напичканных разнообразным хламом. В центре стола стоял электросамовар, который священник немедленно включил и уселся на одну из табуреток, жестом указав мне на табуретку напротив. Я сел.

- Меня зовут отец Спиридон, - представился священник, - но вы можете опускать титул. Какой я вам отец, в самом деле?

- Сергей, - представился я и протянул руку. Спиридон пожал ее, ладонь священника оказалась неожиданно крепкой и мозолистой, она никак не сочеталась с худосочным телосложением и высоким, чуть-чуть женственным голосом.

- В чем ваша проблема, Сергей? - спросил Спиридон. - Постарайтесь охарактеризовать ее максимально коротко, не вдаваясь в ненужные подробности. Меня совершенно не интересует, как конкретно вы согрешили.

- Вы думаете, дело в том, что я согрешил?

- Мне так кажется. Я неправ?

- Вы правы. Скажем так, я нарушил одну из христовых заповедей.

- Вы раскаиваетесь?

- Не знаю. Честное слово, не знаю. Если бы я смог прожить этот момент еще раз, даже не знаю, как бы я поступил. Боюсь, что так же.

- Интересно. А с чем у вас ассоциируется эта проблема?

- Не понял.

- Какой-нибудь образ, желательно зрительный. Ну, там, камень на сердце, стадо лягушек на болоте…

- Хм… пожалуй, вампир.

- Вампир? Оригинально. Чем вам мешает этот вампир? Он сосет вашу кровь?

- Нет, он не сосет. Скорее, это я сосу.

- То есть, вы ассоциируете вампира не с внешней угрозой, а с самим собой?

- Вроде того.

- Это как бы ваша альтернативная сущность, которая вас пугает?

- Точно.

- Попробуйте с ней поговорить.

- С кем? С вампиром?

- Да.

- Эээ… святой отец, вы наркотики не употребляете?

- Не употребляю. Я согласен, мои слова могут показаться глупыми, но попробуйте преодолеть эту глупость, она только кажущаяся. Когда вы стоите на коленях перед распятием и молитесь, с точки зрения атеиста это выглядит не менее глупо. Я уж не говорю о ваших пожертвованиях. Кстати, почему вы ничего не жертвуете на приют для бездомных?

- Ненавижу бомжей.

- Почему?

- А за что их любить?

- Бог любит всех.

- Я не бог.

- Его часть незримо присутствует в каждом творении. Не забывайте, бог создал человека по своему образу и подобию.

- Тем не менее. По-моему, глупо давать деньги тому, кто их немедленно пропьет. Подкармливать бомжа - это как делать припарки мертвому или колоть морфий умирающему от рака. Никогда не понимал, почему усыпить животное гуманно, а продлевать страдания человека тоже гуманно.

- Вы читали евангелие?

- Читал.

- Помните, что говорил Христос о милосердии?

- Помню.

- Боюсь, вы не поняли самого главного. Но это не имеет отношения к нашему сегодняшнему разговору. Вам чай с сахаром?

- Лучше без. А какой чай, кстати?

- Тот самый.

- Какой тот самый? Со слоном, что ли?

- Ага.

- Тогда лучше с сахаром, и еще с лимоном, если можно.

- С лимоном не получится, уж извините.

- Ничего страшного. Так о чем мы?

- Все-таки попробуйте мысленно поговорить с вашим вампиром.

- О чем?

- Спросите его, зачем он вам мешает?

- А он мне мешает?

- А что, нет?

- Не знаю.

- Погодите! Вы только что сказали, что ваша проблема ассоциируется у вас с вампиром. Правильно?

- Ну… пожалуй, с вампиром ассоциируется только часть проблемы, притом не главная.

- Замечательно. А с чем ассоциируется главная часть?

- Даже не знаю. Я чувствую, что могу стать больше, чем есть, и в то же время не могу…

- Проблема связана с личностным ростом?

- Вроде того.

- И это гнетет вас?

- Не то чтобы гнетет… ну да, гнетет.

- Попробуйте представить себе визуально то, что мешает вам расти. Какой-нибудь потолок над головой или наручники…

- Это больше похоже на внутреннюю слабость.

- Какой-нибудь червь внутри?

- Вроде того.

- Спросите этого червя, что ему надо.

- Но… но это же идиотизм какой-то!

- Не говорите так! Да, это иррационально, но вера тоже иррациональна. Почувствовав душевное терзание, вы пришли не к психоаналитику, а в храм божий, знаете, что это означает?

- Что?

- Это означает, что вы склонны к иррациональным решениям. В этом нет ничего плохого, просто не позволяйте себе усомниться в самом себе, не бойтесь показаться глупым, постарайтесь поверить в себя. Что нужно червю?

Чувствуя себя полнейшим и неизлечимым идиотом, я представил себе червя, сидящего где-то в основании позвоночника, и спросил его:

Что тебе надо?

Естественно, червь не ответил.

- Он не отвечает, - сказал я.

- Почему?

- Откуда я знаю?

- Подумайте. Может, вы неправильно спрашиваете?

- Откуда я знаю, как спрашивать правильно, а как неправильно? И вообще, по-моему, этот червь не умеет разговаривать.

- Так научите его.

- Научить? Его?

- Да, научите его, пусть он научится разговаривать с вами. Помогите ему выразить свои чувства, поверьте, вам станет легче.

- Думаете, у меня получится?

- Получится. Я верю в вас и бог верит в вас, просто поверьте в себя и никогда не забывайте, что бог в вас верит. Кстати, почему вы не приходите на службы?

- Какие службы? А… вы имеете в виду молитвы… то есть, эти…

- Молебны?

- Да, молебны.

- Молебны бывают редко и только по особым поводам. А службы… позвольте я напишу вам расписание.

12.

Мама окончательно разругалась с Зиной, она говорит, что Зина - опасная женщина, что я должен быть с ней осторожен, что я должен думать не только тем, что ниже пояса, но и головой, что очень легко бросить родную маму ради низменных удовольствий, но хорошие сыновья так не поступают, бла-бла-бла… слушать противно. И это моя мама!

Зина, напротив, совершенно спокойно относится к изливаемому на нее потоку брани. Она с улыбкой выслушивает оскорбления и ничего не говорит в ответ, только изредка вставляет в монолог потенциальной свекрови короткую реплику, которая чаще всего провоцирует очередной ушат словесных помоев.

- Зачем ты над ней издеваешься? - спросил я Зину, когда мы укладывались в постель.

- Я не издеваюсь. И вообще, кто над кем издевается?

- Она уже старая и она никогда не была особенно умной. Я понимаю, нехорошо так говорить о родной матери, но это так и есть!

- Я уже поняла.

- Так будь снисходительна! Если она обижает тебя, уйди в другую комнату и не слушай ее, но не издевайся. В конце концов, ты скоро уедешь отсюда, неужели трудно потерпеть неделю-другую?

- Приведение квартиры в жилой вид займет не меньше месяца. В лучшем случае мы сможем переселиться в середине января, а скорее, в конце.

- Ты выдержишь это время?

- Я-то выдержу…

- Постарайся, пожалуйста, чтобы моя мама тоже выдержала. Я понимаю, ты считаешь ее стервой, но она все-таки моя мама.

- Я понимаю, я постараюсь ее не обижать. Но пойми, я тоже не святая, я не всегда могу сдерживаться.

- Постарайся сдерживаться, насколько возможно.

- Хорошо, постараюсь. Как у тебя дела? Не расскажешь, куда ходил?

- В церковь.

- В церковь? Молодец! Это замечательно, что ты не останавливаешься на достигнутом. Путь вампира сам по себе не дает разностороннего развития личности, нужны дополнительные занятия, чтобы стать по-настоящему сильным. Какие-нибудь результаты есть?

- Никаких.

- Не расстраивайся, первых результатов можно ждать годами. Главное - не отчаиваться. Тебе может показаться, что ты занимаешься ерундой, но не позволяй этому чувству взять над тобой верх, помни, результат обязательно будет.

- Ты говорила, что результат бывает не всегда.

- Он бывает всегда, просто не все до него доживают. Давай спать, что ли?

- Давай.

13.

Я отстоял службу, честно стараясь не чувствовать себя идиотом в компании полоумных отмороженных бабок, которые, кажется, и в обычной жизни поминутно крестятся и в каждой второй фразе цитируют святое писание. Нет, прихожане не все отмороженные, большинство из них производят впечатление нормальных людей, но бабки… их благочестивые мысли создают ментальный фон, заглушающий все вокруг монотонным и набожным телепатическим жужжанием. Среди них затесались две молодые девушки и мне показалось ужасным, что они отреклись от нормальной человеческой жизни ради призрачного загробного счастья. Когда я отчаялся ощутить в собственной душе какие-либо священные чувства от непонятных песнопений отца Спиридона, я попытался прислушаться к душе одной из этих двух девушек, той, что посимпатичнее, и то, что мне открылось, повергло меня в тихий ужас.

У нее нет никаких проблем с верой, она верит так, что, будь в нашем мире такое же божье слово, как и на родине Зины, она бы двигала горы и гасила звезды. Она открыта богу всей душой, она чиста во всех помыслах, она готова умереть в любой момент и она почти уверена, что ад ей не грозит. Это прекрасно, но на какие жертвы ей пришлось пойти! Она была в кино один раз в жизни и вынесла из этого сеанса четкое убеждение, что кино - грех и искушение. Она не пользуется косметикой, парфюмерией и тампонами, потому что это не положено честной православной девушке. Она девственница в свои двадцать три года, она никогда не мастурбировала, а после сексуальных сновидений долго молится, потому что искренне считает, что они насылаются дьяволом. У нее дома нет телевизора. У нее нет подруг, если не считать девицы, стоящей рядом, но то, что их связывает, нельзя назвать настоящей дружбой, потому что дружба не должна мешать любви, а истинная любовь бывает только к богу, потому что так сказал Христос, а он - истина в последней инстанции.

Когда служба закончилась, девушка подошла к отцу Спиридону, они перекинулись парой фраз, она скрылась за дверью, ведущей в каптерку, и вскоре вернулась с небольшой связкой разнокалиберных свечей, а также маленьких иконок и прочей церковной дребедени. То есть, утвари, конечно же, утвари, я не должен использовать пренебрежительные слова в отношении святой церкви, ведь как можно верить в то, над чем смеешься? Червь внутри меня заявил, что можно верить в бога и смеяться над церковью, я велел ему заткнуться и только потом сообразил, что произошло. Этот чертов червь, рожденный словами священника, заговорил.

Девушка разложила свечи на прилавке, начала формироваться очередь, я решил не проявлять чрезмерной скромности, растолкал бабушек и положил на прилавок пятисотенную бумажку.

- Сегодня все за мой счет, - сказал я и сразу почувствовал, насколько надменно и по-новорусски прозвучали мои слова. - Извините, - добавил я, - я не то имел ввиду, то есть, я имел ввиду именно то, но от чистого сердца, то есть…

Девушка по-доброму улыбнулась и кивнула головой. Я вытащил из кучки несколько свечей, примерно штук пять, и нерешительно направился к иконам. Куда их ставить и как?

- Не знаешь, кому поставить, милок? - спросила благообразная старушка, незаметно подобравшаяся сбоку. - Позволь, я помогу.

Бабуля быстро объяснила мне, куда надлежит ставить свечи, как их устанавливать, дабы они не падали и не гасли преждевременно, а также то, что зажигать церковную свечу лучше не от одноразовой зажигалки, а от другой свечи, потому что это пламя более священное.

Покончив со свечами, я направился к ящикам для пожертвований и расстался еще с тремя тысячами, на этот раз и бомжи не остались обделенными вниманием. В конце концов, даже Пушкин одобрительно говорил о ком-то, что он милость к падшим призывал. Вот и я проявлю милость к падшим в меру своих возможностей.

Завершив формальности, я подошел к Спиридону, который вел занудную беседу с одной из бабок на тему того, почему подрастающее поколение не тянется к истинной вере, а погрязает в скверне, и не связано ли это с тем, что по телевизору рекламируют всякий разврат. Нет, она настоящая христианка и бесовский ящик старается не смотреть, но это не всегда возможно, потому что детям и внукам не прикажешь, а они как прилипнут к экрану, так и не оттащишь, а там такое показывают, вот, например, вчера по "России" был фильм про сумасшедшего, который все взрывал, разве это хороший пример для молодежи?

Спиридон согласился, что это плохой пример, посоветовал бабушке не терять веру и по-быстрому закруглил разговор. Мы остались одни, остальная публика клубилась в отдалении.

- Как дела? - спросил Спиридон. - Кажется, у вас есть, чем поделиться?

- Червь заговорил.

- Да? Как интересно! И что же он говорит?

- Я не вполне понимаю. Он говорит, что можно верить в бога и смеяться над церковью.

- Смеяться над церковью не надо, это лишнее. Но в чем-то он прав, действительно, можно верить в бога, нарушая формальные правила поведения верующего человека. Это у мусульман каждый обязан молиться пять раз на дню, а мы, православные, смотрим не на внешнюю сторону вещей, а внутрь. Я так понимаю, церковные обряды кажутся вам смешными?

- Может быть. Да, пожалуй. Я стараюсь настроиться на серьезный лад…

- Вы понимаете глубинный смысл обрядов? Вы ведь участвовали в службе, вы поняли, что происходило?

- Честно говоря, нет. Но мне кажется, что я здесь не один такой. Вряд ли хоть одна из этих бабушек поняла в происходящем больше меня.

- Зря вы так. Анна Игнатьевна, например, очень образованная женщина, Леночка тоже, ну, девушка, которая помогает со свечками и всем прочим, она тоже читала много церковного.

- А остальные?

- Каждый верит в меру своего разумения. По сути все таинства просты, в первом приближении они понятны и ребенку, есть, конечно, и глубинный смысл, но… Разве можно отвергнуть того, кто не в силах осознать в полной мере смысл таинства, но стремится к этому всей душой? Не все души одинаково совершенны, одним бог дал больше, другим меньше, но мы не буддисты, чтобы отделять одних от других. Когда придет время, господь отделит агнцев от козлищ, а пока путь в царство божье не заказан никому.

- Совсем никому? Как насчет смертных грехов?

Спиридон резко стал серьезным.

- Вы совершили убийство? Нет, вы не обязаны отвечать, мы не католики, мы не требуем полной исповеди, тем более, что сейчас я не исповедую вас…

- Да, я убил.

- Самооборона?

- Не совсем. Но я должен был убить, чтобы жить.

- Значит, это не смертный грех. Расслабься, Сергей, и не терзайся совестью. Бог все поймет, ведь не всегда можно точно соблюсти все заповеди, в жизни всякое случается, и пусть тот, кто без греха, бросит в тебя камень. А насчет червя, скажи ему, что он прав, таинства творятся в душе, все, что снаружи - лишь внешнее отражение, это зеркало, оно может быть кривым, но никакое зеркало не искажает отражаемого предмета, зеркало искажает лишь отражение. Дай своему сердцу заглянуть в суть вещей и ты увидишь, что внешняя оболочка осыплется, как шелуха с семечек, и тебе откроется истинная красота мироздания. Ты что-нибудь понял в том, что происходило на службе?

- Так, общий смысл.

- Я открою тебе тайну, из всех присутствующих только один человек полностью понимает все нюансы. Знаешь, кто?

- Ты. То есть, вы.

- Лучше давай будем на "ты", так естественнее. Да, ни один прихожанин не понимает обрядов в полной мере, это наша беда, но вглядись в эти лица! Неужели ты не видишь, насколько они отличаются от тех, что ты каждый день встречаешь на улицах? Вглядись в их чистоту, спокойствие, убежденность…

- В чем убежденность? В том, что телевизор - бесовское наваждение?

- Так полагает меньшинство. Любая вера склонна к максимализму, не вини их, что не все переросли эту стадию. Главное в другом, главное в том, что глупые перекосы и суеверия не умаляют чистоту их душевных помыслов. Все очень просто, Сергей, главное - не грешить. Да, бывает, что не согрешить невозможно, но чаще бывает наоборот. Живи по совести, живи так, чтобы не стыдно было отчитаться перед богом в любой момент, и тем самым ты обретешь… нет, измерять веру в процентах глупо и даже кощунственно…

- Спасибо, Спиридон, я понял, что ты хотел сказать. Огромное тебе спасибо.

Вот оно, то, что я так долго искал. Живи по совести. Как сказал Костя Кинчев, живи так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Но почему годы? Разве не может быть мучительно больно за одну-единственную секунду? Жить, чтобы не было больно. Мне больно оттого, что я убиваю людей, так я не буду их убивать, и пусть это станет моим испытанием. Христиане постятся, ограничивая себя в пище, а я ограничу себя в другой пище. Зина говорит, что это невозможно, так посмотрим, кто из нас прав, в конце концов, отрицательный результат тоже результат. И даже если ничего не получится, я все равно получил хороший совет на все случаи жизни. Жить по совести. Попробуем…

14.

Я стал ходить в церковь каждый день. Я снимал шапку, кланялся распятому Христу, несколько раз крестился и начинал молиться. Я больше не вставал на колени, Спиридон сказал, что истинная вера внутри, а показные жесты во время молитвы суть лицемерие и фарисейство. То есть, если мне удобнее молиться, стоя на коленях, то в этом нет ничего плохого, но если это не так, то извращаться не стоит, лучше молиться стоя, как все.

Я больше не делал показных новорусских жестов, главное в пожертвовании не величина, а то, что оно сделано от чистого сердца. Это как подарок к празднику, простая открытка ценой в пять рублей может порадовать больше, чем ненужная безделушка, стоящая пять тысяч. Думаю, богу неважно, каким образом верующие проявляют к нему внимание - раздавая убогим личное состояние или просто молясь. Христос говорил, что пожертвования надлежит делать втайне, а иначе это будет лицемерие и фарисейство, а значит, это будет плохо и не даст желаемого результата.

Я посещал службы, честно стоял с умным видом и свечой в руках, возвышаясь над толпой кланяющихся старушек в островерхих платках, я надеялся, что в этом есть какой-то сокровенный смысл, что через какое-то время, не обязательно очень долгое, он мне откроется и я пойму, что такое истинная вера, зачем она нужна и зачем нужны все те обряды, что я наблюдаю вокруг. Жаль, что пока я не понимаю почти ничего, а то, что понимаю, кажется мне профанацией. Наверное, я еще не проникся.

Во время службы очень трудно сосредоточиться. Обычно я полностью контролирую новообретенную способность к чтению чужих мыслей, но стоит только отцу Спиридону затянуть "господу помолимся", как в мозгу мелкими надоедливыми мошками начинают звенеть мысли и чувства окружающих бабулек. Пришло время платить за квартиру, а квитанция новая, в ней сам черт ногу сломит (при мысленном упоминании черта ужаснуться, состроить возвышенное лицо и перекреститься). Дочка совсем не пеленает ребенка, целый день он валяется голый, он же может заболеть, господи, вразуми дуру неразумную. Где лучше зятя закодировать - у доктора Майорова или в центре "Инферналь"? И там, и там шарлатаны, но у Майорова все по науке, а в "Инфернале" к каким-то силам взывают. Вразуми, господи, наверное, лучше в "Инферналь" пойти?

Вот такой бред. Я старался стоять во время службы поближе к Леночке, от нее, по крайней мере, не исходит волна безмятежно-пошлого идиотизма. Она целиком погружается в происходящее, она почти ничего не понимает в том, что происходит на сцене, то есть, я имею ввиду, она плохо понимает, что именно делает отец Спиридон, но зато она очень хорошо ощущает суть происходящего, она чувствует то, что мне пока не под силу. Стоя рядом с ней, я растворяюсь в море светлого счастья, растекающемся вокруг нее, я понимаю, что ощущаю лишь малую долю того, что ощущает она, но даже эта малая доля стоит того, чтобы забыть обо всем сущем и наслаждаться прикосновением к высшей тайне бытия, пусть даже и не понимая пока, в чем именно она состоит.

Не правда ли, интересная ситуация - у меня есть сила, но нет веры, а у нее есть вера, но нет силы. Если бы мы смогли слиться в единое сверхсущество, это решило бы все проблемы, но я совершенно не представляю, как это можно сделать. Трахнуть ее? Да, это напрашивается, но это невозможно, слишком много комплексов прячутся в ее душе, сексуальный контакт в условиях, нарушающих церковные правила, вызовет в ее душе такую бурю, что от ее веры ничего не останется. Помолиться вместе с ней о чем-нибудь общем? Вряд ли я смогу в должной степени проникнуться происходящим, ведь, как только я начинаю молиться сам, мысли окружающих становятся тусклыми и неразличимыми.

Я прошел исповедь. Оказывается, православная исповедь сильно отличается от той, которую так любят показывать в голливудских фильмах. Православный верующий не устраивает перед священником сеанс психотерапии, православная исповедь больше похоже на посещение бизнесменом налоговой инспекции. Грешил? Грешил. Как грешил? Убивал, крал… секс с незамужней женщиной - прелюбодейство? Нет? Тогда все, крал и убивал. Грехи отпущены? Отпущены. Какая епитимья? Такая-то.

Вот такая оказалась исповедь, все прошло очень быстро, просто и даже как-то пошло. Наверное, такое впечатление сложилось, потому что отец Спиридон не назначил мне никакой епитимьи. Но, по крайней мере, после исповеди все остались живы и здоровы.

Я причастился и этот обряд не вызвал в душе совершенно никакого отклика, если не считать того, что церковный кагор очень даже неплох. Я прислушался к душам других проходящих причастие и не обнаружил никаких глубоких чувств, для всех стоявших рядом со мной этот обряд давно вошел в привычку и не вызывает глубоких эмоций.

Червь сообщил, что было бы неплохо, если бы я сделал какое-нибудь доброе дело. Я поделился этой мыслью со Спиридоном, тот предложил поухаживать за бомжами, но я с негодованием отказался.

- Ты еще недостаточно проникся православным духом, - сообщил Спиридон и предложил мне сделать ремонт в подсобных помещениях церкви.

- Но я не умею! - возразил я. - Может, лучше, я мастеров найму?

- Ну, найми, - пожал плечами Спиридон, - хоть какая-то польза от тебя будет. Только не думай, что душевное спокойствие или место в раю можно купить за деньги. Богу угодны те добрые дела, что творятся лично, а то, что ты помогаешь церкви деньгами, это тоже хорошо, но…

- Не так круто?

- Гм… ну да. Пожертвование и личный подвиг - совершенно разные вещи.

- А если я не умею делать подвиги?

- Учись. Делай то, что умеешь. На худой конец, делай пожертвования, это тоже полезно. Кстати, что ты умеешь делать сам?

- Машину водить, у меня права Бэ-Цэ. В армии служил, могу… нет, это вам не пригодится.

- Грузовик отремонтировать сумеешь?

- Который перед входом гниет?

- Да.

- Да его только могила исправит! По-хорошему, надо снять с него все, что еще не сгнило, а остальное в металлолом сдать или в овраг какой-нибудь сбросить.

- Вот и займись. Считай, что доброе дело для тебя нашлось.

15.

Как ни странно, грузовик оказался совсем не таким убитым, как можно было подумать, глядя на него издали. Да, крылья и двери проржавели насквозь, но рама и каркас кузова еще крепкие. Двигатель сильно попорчен ржавчиной, но карбюратор почти не прогнил, а это хороший симптом. Возможно, эта груда металла еще будет ездить.

Конечно, лучше всего было бы сдать этого монстра в металлолом, а вместо него купить другой грузовик, но Спиридон ясно сказал, что лучшие добрые дела - те, которые делаешь собственными руками, а не собственными деньгами. В армии мне приходилось участвовать в реанимации подобных древних монстров и я не вижу причин, почему бы не попробовать заняться этим еще раз.

Я вскрыл кастрюлю воздушного фильтра, выгреб оттуда гору разнообразной трухи, задумчиво повертел в руках пластмассовое кольцо, на котором смутно угадывались остатки гофрированной бумаги, и бросил его на землю. Надо будет потом хорошенько подмести вокруг.

Далее я снял карбюратор и долго вытряхивал из него разнообразный мусор, начиная от кусочков засохших листьев и заканчивая мышиным пометом. Кажется, мертвый грузовик стал домом для целого семейства божьих созданий. Извините, ребята, скоро вам придется искать себе другое жилище, благо церковь в двух шагах. Говорят, что церковные мыши бедные, но, думаю, бездомные мыши еще беднее церковных.

Карбюратор загажен так, что очень хочется выкинуть его и купить новый. Но это не наш путь, мы не ищем легких путей, мы будем все делать самостоятельно, от начала и до конца. Замочим его в ацетоне… нет, это потом, пока посмотрим, что творится на других участках.

Трамблер, вроде, в порядке. Свечи убиты. Радиатор давно протек. Масла в картере нет. Ходовая, на первый взгляд, в порядке, а точнее все равно ничего не определишь, пока не проедешься. Все колеса спущены. Аккумулятора нет, все-таки святой дух защищает от пионеров лишь отчасти. Кажется, пора начинать писать список требуемых запчастей.

Список получился длинным, непонятно даже, как все это сюда привезти без машины. И непонятно, где все это купить. Наверняка есть специализированные магазины, торгующие запчастями для грузовиков… или на авторынок съездить?

А ведь Спиридон был прав! Когда занимаешься чем-то безусловно полезным, состояние души становится другим. Не то чтобы это было похоже на счастье, но душу не покидает ощущение… не знаю, как это назвать… свободы, правильности предназначения, того, что ты творишь добро… нет, эти слова, будучи произнесенными, звучат надменно и выспренно, и понятно, почему - потому что чувства, выражаемые этими словами, не должны выражаться вслух, потому что иначе это будет лицемерие и фарисейство.

16.

Зина очень удивилась.

- На хрена тебе машина? - спросила она. - Хочешь к храму божьему в роскошном экипаже подкатить? Они этого не оценят, ты уж поверь.

- Я не хочу покупать роскошный экипаж, - сказал я, - вполне хватит старенькой четверки.

- Сколько нужно?

- Две тысячи за глаза хватит.

- Долларов?

- Естественно.

- Держи. Хотя мог бы и сам достать.

- Не уверен, что это хорошо скажется на моем просветлении.

Зина раздраженно хлопнула себя по лбу.

- Дура! Извини, Сергей, я жуткая дура, я совсем забыла. Конечно, тебе нельзя грешить! Держи еще две тысячи, они тебе пригодятся.

- Спасибо. Как дела с квартирой?

- Нормально. Таджики вовсю трудятся, евроремонт обещают закончить к новому году, тогда можно будет мебель закупать. Глядишь, числу к двадцатому и переедем.

- Будем надеяться.

17.

Вечером того же дня у меня состоялся своеобразный разговор с мамой. Мама подсела ко мне, когда я пил чай на кухне.

- Как дела, сынок? - спросила она. - Что-то ты дома почти не появляешься, Зина, что, перестала тебя волшебству учить?

- Нет, - удивился я, - с чего ты взяла?

- Ты все время пропадаешь где-то, и вы с Зиной уходите из дома по отдельности и возвращаетесь тоже по отдельности.

- Это… гм… практические занятия.

- Ты уже заканчиваешь обучение?

- Оно никогда не закончится.

- Почему? Она тебя плохо учит?

- Нет, дело не в этом. Обучение нельзя закончить, ведь нельзя стать самым сильным, каким бы сильным ты бы ни был, всегда можно стать еще сильнее.

- Так что, она вечно тебя учить будет?

- Нет, это вряд ли. Через какое-то время мы станем почти равными.

- Это скоро будет?

- Не знаю. А что?

- Так, ничего.

- Не темни, мама! Что ты имеешь ввиду?

- Ну… эта твоя Зина, она, конечно, волшебница, но какая-то она некрасивая. Тощая, старая, я, конечно, понимаю, что с лица воду не пить, но, когда она будет тебе не нужна…

- Ты подберешь какую-нибудь девочку получше, например… точно! Племянницу тети Маши, правильно?

- Ты что… мысли читаешь?

- Я только учусь.

- Учись, сынок. В жизни пригодится.

18.

Помолившись, я отвернулся от иконостаса и уперся взглядом в отца Спиридона. Он стоял шагах в четырех, он неотрывно смотрел на меня и в глазах его было удивление, граничащее с ужасом. Встретив мой взгляд, он дернулся, как от удара, и отступил на шаг.

- Что случилось? - спросил я. - У тебя такой взгляд…

- Ничего, - быстро ответил Спиридон, - просто ты похож на одного человека. Нет, это только внешнее сходство, иначе… нет, неважно.

- Да что случилось? - повторил я. - На тебе лица нет! У тебя какая-то проблема? Пойдем, попьем чаю, обсудим проблему, я помогу ее решить. Помогать ближнему - святой долг христианина, правильно?

Спиридон раздраженно помотал головой, что-то прошептал и неожиданно перекрестился.

- Хорошо, - сказал он, - пойдем.

Первым, что бросилось мне в глаза в церковной каптерке, была лежащая на столе газета. "Вампиры ограбили супермаркет", гласил заголовок. Ниже красовалась фотография, с которой скалил зубы вполне узнаваемый я.

Спиридон дернулся к столу, но тут же остановился и посмотрел на меня. Мы встретились взглядом и слова стали излишними. Он все понял.

- Но как же… - прошептал Спиридон, - святая церковь… это правда…

- Да, это правда, - сказал я, - я действительно вампир. Клыки показать?

- Не надо! - резко крикнул Спиридон и перекрестил меня отчаянным жестом.

Ничего не случилось. Я не провалился сквозь землю, не растворился в воздухе и не рассыпался горсткой праха, меня не уволокли черти и не растерзали ангелы.

- Но как… - удивился Спиридон.

- А вот так, - сказал я, - слухи о том, что вампиры боятся христианской символики, сильно преувеличены.

- Ты правда вампир?

- Правда. Я ведь уже говорил. А что тебя удивляет? Я же говорю, вампиры не боятся христианской символики.

- Но зачем ты ходил сюда столько времени? Хотел поглумиться? Так это тебе удалось!

- Ничего я не хотел поглумиться! Я такой же человек, как и ты, я тоже хочу обрести веру. Думаешь, если я вампир, так для меня бог - пустой звук?

- А что, нет?

- Нет! Ты же сам говорил, убить, чтобы жить - это не смертный грех.

- Я не это имел ввиду! Ты проклят, Сергей, понимаешь, проклят! Ты никогда не спасешь свою душу, пусть даже ты не боишься святых мест, все равно для тебя посещать церковь - пустая трата времени! И кощунство!

- Я так не думаю. Ты помог мне, Спиридон, ты сказал, что надо жить по совести, что надо творить добрые дела, ты открыл передо мной путь… нет, не к спасению, да мне, по большому счету, наплевать на спасение, ты открыл путь к тому, чтобы жить и не думать, что все бессмысленно. Я всегда знал, что душу нельзя погубить окончательно, другие вампиры говорили об этом, но я не мог в это поверить до тех пор, пока ты не объяснил мне, как все обстоит на самом деле. И не надо смотреть на меня такими глазами, я не собираюсь тебя кусать, я вполне контролирую себя, это только в фильмах вампиры бросаются на первого встречного.

- Скольких человек ты убил? - спросил Спиридон.

- Троих.

- Кто они были?

- Проститутка, случайный прохожий и… еще один случайный прохожий.

- Ты давно вампир?

- Почти две недели.

- Значит, каждые четыре дня ты совершаешь убийство.

- Это только вначале, потом будет достаточно одного раза в месяц.

- Все равно! Ты исчадие ада!

- Я не исчадие ада! Я не стремлюсь к злу. Да, я убиваю, но разве не ты говорил, что нет греха в том, чтобы убить ради спасения собственной жизни?

- Не перевирай мои слова! Твое бытие - не жизнь! Ты - нежить!

- Я не нежить! Мое сердце бьется, мое тело теплое, я дышу, ем, пью, занимаюсь сексом, у меня есть любимая женщина… что еще нужно, чтобы называть бытие жизнью?

- Нужно не убивать!

- А кто из нас не убивает? Ты вегетарианец?

- Убивать животных и убивать людей - разные вещи!

- Объясни это какому-нибудь индусу. И вообще, ты же не будешь утверждать, что я стал нежитью, еще когда воевал в Чечне?

- Это совсем не то! И не говори, что ты нормальный человек, ты - гадкий упырь! Вонючий вурдалак! А те деньги, что ты жертвовал на богоугодные дела, ты украл в супермаркете? Забери эти деньги назад! Они прокляты!

- Деньги не пахнут, - попытался возразить я, но Спиридона уже несло.

- Твои деньги прокляты! И сам ты проклят! И весь храм теперь проклят! Вампир молился в божьем храме, вампир подходил к причастию, вампир исповедовался! Дьявол тебя возьми, ты исповедовался мне и я отпустил твои грехи! Видит бог, я не знал, какой грех отпускаю. Ты хоть знаешь, что бывает с такими грехами? Несправедливо отпущенный грех ложится камнем на душу отпустившего! Ты погубил мою душу! Просто так взял и походя погубил мою душу!

- Да иди ты! - огрызнулся я. - Нет души, которую нельзя спасти. Сходишь к какому-нибудь иерарху, помолишься, исповедуешься, все и пройдет.

Спиридон взвыл, как раненый зверь.

- Не искушай меня, дьявольское отродье! - завопил он. - Будь ты проклят во веки веков и будь проклят весь твой нечистый род до тринадцатого колена! Да не будет тебе ни в чем удачи и да сдохнешь ты в грязи и скверне во имя господне!

Я ощутил, что вокруг меня что-то начинает происходить. Впервые за много дней крест зашевелился, предупреждая об опасности, да и сам я уже понял, что проклятие Спиридона перестало быть просто словами, оно стало реальностью и быстро набирает силу. Еще несколько минут, и будущее изменится и в нем не останется для меня места. Вот, значит, как происходит одномоментное просветление.

А что, усмехнулся червь, может, в этом и есть твоя судьба - помочь скромному священнику обрести святость, а потом, чем черт не шутит, может, это он станет вторым мессией?

Да иди ты! ответил я, скорее всего, он сдохнет прямо сейчас от нервного потрясения от собственной святости.

- Хватит, Спиридон, - сказал я вслух, - это становится опасным, твое проклятие наполняется реальной силой. Я, конечно, рад, что ты теперь святой, но не надо становиться святым за мой счет. Отмени проклятие и давай обсудим ситуацию, спокойно и взвешенно, как взрослые люди.

К сожалению, Спиридон к этому времени уже перестал воспринимать окружающее.

- Изыди, Сатана! - орал он, осеняя меня крестным знамением. - Не искушай меня! Господь дал мне силы и знание, куда их направить. Твое нечистое семя сгинет с лика земного и…

- Ты не оставляешь мне другого выхода, - предупредил я.

- Господь не оставит меня, - заявил Спиридон, закатывая глаза под потолок, то ли в истерике, то ли действительно пытаясь узреть господа.

- Ну, смотри…

Я сформировал клыки и сделал шаг вперед. Спиридон не сопротивлялся, он лишь дернулся в моих руках, когда шейная вена вскрылась и теплая кровь хлынула мне в глотку. Я не испытывал настоящего голода, я просто решил напитаться про запас. Все равно Спиридона придется убить, по-другому проклятие не остановишь, а зачем добру пропадать зря?

Сердце священника стукнуло в последний раз и остановилось. Я расслабил руки и мертвое тело ударилось об пол, а мое сердце наполнилось жалостью. Жалко, что все так вышло, хотели как лучше, а получилось, как всегда. Но, по крайней мере, я приобрел в этом храме жизненный опыт, научился лучше понимать если не бога, то, хотя бы, его ближайшее окружение в лице истинно верующих. Нет, я не жалею, что пришел сюда.

Я уложил Спиридона на спину, сложил ему руки на груди и закрыл веками белки закатившихся глазных яблок. Надо бы прочитать молитву, но я не помню ни одной, кроме "Отче наш", да и из "Отче наш" помню только первые строки. Ничего, раб божий Спиридон, господь тебя и так не оставит. Покойся с миром, святой, и пусть земля будет тебе пухом.

Я вышел в главное помещение храма и меня будто ударило по голове чем-то тяжелым. Лики святых на иконах смотрели волчьим взором, Христос на кресте стал похож на ядовитую анаконду, изготовившуюся к прыжку, воздух налился свинцовой тяжестью, стены, казалось, начали опускаться и сжиматься, стремясь раздавить меня многопудовой тяжестью. Кажется, я промедлил слишком долго, проклятие Спиридона обрело автономность, а это не просто плохо, это очень плохо.

Черт побери, да меня сейчас кондратий хватит! Хватит размышлять, пора действовать!

Я сложил руки перед грудью и между параллельно расположенными ладонями замерцала оранжевая искорка. Взмах руки, и целый столб колдовского пламени ударил в распятие, моментально превратив его в обугленную головешку. Я двигал рукой, и огненная струя металась по внутренностям церкви, разрушая убранство, и с каждой каплей волшебного пламени давление на мою душу ослабевало, дышать становилось все легче, несмотря на густой дым, заполнивший помещение. Казалось, что невидимая плита, навалившаяся на плечи, растворяется в прогорклом воздухе и тает, превращая меня из проклятого богом упыря в более-менее нормального человека.

Рядом кто-то пискнул, я повернул голову и увидел Леночку, распластавшуюся на полу в полуобморочном состоянии. Вот кого мне здесь не хватало, так это невинных жертв! Я повернулся к ближайшему окну, воздух сгустился и невидимым кулаком вышиб его, густо усеяв осколками стекла и дерева церковный дворик. Еще одно движение новообретенной магической сущности, и невидимая рука подняла Леночку за шиворот, как котенка, и бережно вынесла в окно из полыхающего ада, в который уже успел превратиться храм божий.

Огонь плясал вокруг меня, языки пламени лизали одежду и кисти рук, но не причиняли ни малейшего вреда. Едкий дым наполнял воздух, но не мешал ни зрению, ни дыханию. Целая завеса огня отрезала входную дверь, а почему бы и нет, подумал я, и вылетел в окно.

Снаружи церковь выглядела почти нормально, только первые струйки дыма начали пробиваться через щели в потолочных перекрытиях. Около разбитого мной окна по чистой случайности не оказалось горючих предметов и дым из него совсем не валил. Интересно, проклятие Спиридона связало себя с внутренним церковным убранством или все-таки со стенами? Пожалуй, лучше не рисковать.

Я представил себе, что в руках у меня невидимый гранатомет "Шмель", только в несколько раз мощнее, чем реальный, и виртуальная термобарическая граната отправилась в открытое окно. Переборщил. Я повернулся к церкви спиной и распахнул вокруг себя энергетический щит, прикрывающий от падающих осколков. В двух шагах лежала Леночка, судорожным движением я растянул щит в ее сторону и успел прикрыть ее за долю секунды до того, как первая каменная глыба ударилась о щит и мягко соскользнула в сторону. А потом начался настоящий камнепад.

Не могу сказать, сколько он длился, думаю, не больше минуты, но эта минута показалась вечностью. А потом камни перестали падать, я рассосал силовой щит и огляделся по сторонам.

Вот так, наверное, выглядит лунный пейзаж. Кругом каменные обломки, обгорелые деревяшки, присыпанные грязным снегом и практически неотличимые от камня, а остатки разрушенной церкви выглядят почти как лунный кратер. И еще отвратительно пахнет гарью.

Неподалеку послышался стон. Я поднялся на ноги, сделал два шага и увидел рядом с каменной глыбой несчастную Леночку в грязном разорванном пальтишке. Накатила волна любви, захотелось прижать ее к себе, утешить, сделать ей что-нибудь хорошее и приятное. Нет, в этом не было ничего сексуального, это была чистая и небесная платоническая любовь, какая всегда охватывает после кормления.

Завидев меня, несчастная девушка мелко затряслась и начала отползать, ее рука поднялась на уровень глаз и безуспешно попыталась сотворить крестное знамение. Губы задергались, она, похоже, хотела произнести какую-то молитву, но смогла исторгнуть из себя только неразборчивое заикающееся бормотание.

- Не бойся, - сказал я, - я не сделаю тебе ничего дурного. Позволь, я вытру тебе лицо, ты вся перепачкалась.

- Не подходи ко мне! - завопила Леночка. - Не приближайся, во имя господа! Ты дьявол!

Я печально покачал головой.

- Нет, милая, - сказал я, - я вовсе не дьявол. Наверное, я могу стать дьяволом, но, видит бог, я не хочу этого. Хочешь убить мою душу? Прокляни меня. Я верю, у тебя хватит сил, твоя вера гораздо сильнее, чем у Спиридона, и раз проклятие получилось у него, значит, оно получится и у тебя. Может быть, это и есть моя судьба - стать плечом, под которым дрогнет стена, или ключом, который откроет замок твоей души и выпустит на свободу силу глубин. Нет, я говорю не о темной стороне веры, ты знаешь, я почти не различаю светлое и темное, думаю, один только бог способен правильно отличить одно от другого. Хочешь избавить мир от меня? Хочешь открыть в себе бога? Хочешь, я дам тебе то, что не даст никто другой? Я знаю, эти слова кощунственны, Сатана искушал Христа почти теми же словами. Но я имею ввиду только то, что говорю, и ты можешь это проверить, я знаю, у тебя хватит веры. Открой себя, позволь себе поверить в свои силы. Ты заперта в одиноком теле, ты не смеешь обрести контроль над собой, хочешь, я помогу тебе? Ты думаешь, я представляю угрозу, но это не так, и ты никогда не поймешь, почему. Если не позволишь себе поверить. Поверить не в бога, всевышнего, могучего и далекого, а в себя, в ту часть тебя, что хранит малую частицу бога. Твои привычки подавляют душу, она стонет под гнетом гигантов, обычно ты не слышишь этих стонов, но иногда они прорываются. Хочешь, я стану убийцей гигантов? Внутри тебя скрыто богатство, но поверь в себя и горы начнут двигаться перед твоими глазами. Только поверь в себя. Ты готова?

Кажется, я загипнотизировал ее. Бедная Леночка смотрела на меня расширенными глазами, как удав на кролика, она больше не замечала ни крови отца Спиридона, запачкавшей мою дубленку, ни сажи и копоти на моем лице, ни противоестественного пейзажа вокруг. Она не видела ничего, кроме моих глаз, и не слышала ничего, кроме моего голоса. Я почувствовал, как гиганты поддаются. Еще немного… если хотя бы на мгновение заставить ее взглянуть на мир незамутненным взглядом, отрешиться от привычного я… как там говорил владыка Дмитрий…

- Иисус ждал темноты, - сказал я. - Ослепленный тишиной, он ждал темноты и пауки плясали на стенах. Ахим брахма аси!

Бессмысленная фраза, сама собой всплывшая в моем мозгу, сделала свое дело. Я ощутил, как мир сдвинулся, и с гордостью отметил, что в этот раз я управился почти без креста, он помог только совсем чуть-чуть, на самом последнем этапе. Глаза Леночки распахнулись и стали пустыми, и в этот момент я направил ей мощнейший мысленный посыл, самый мощный, какой только смог сотворить.

- Поверь в себе, - сказал я, и мои слова прозвучали во всех девяти слоях истины.

А потом я, обессиленный, опустился на собственную задницу, привалился спиной к куску разрушенной стены и стал расслабленно ждать конца. В пустой голове осталась только одна мысль - зачем я все это сделал?

Спустя вечность я ощутил на собственной щеке холодную, но живую и одновременно теплую маленькую, почти детскую, ладошку. Теплую внутренней теплотой, не имеющей ничего общего с кинетической энергией молекул, составляющих плоть.

- Бедный, - сказала Леночка и вздохнула. - Я прощаю тебя.

- Что? - мне показалось, что я ослышался.

- Я прощаю тебя, - повторила Леночка. - Понять - значит простить, не так ли?

- Наверное. А ты поняла?

- Поняла. Я… кажется…

Она встала на ноги и подняла руки к небу. Пространство взвихрилось вокруг нее, лунный пейзаж подернулся туманной дымкой и стал таять. Неопределенность захватила пространство и время, эти понятия перестали существовать, теперь ничто не имеет значения, только она и я, только мы с ней, мы вместе и все, нет больше ничего, кроме отражения тени бытия в наших глазах. Я понял, что она делает, и я вскочил, нет, я взлетел, одним легким движением, как будто секунду назад меня не давила чугунная тяжесть от только что совершенного чудовищного волшебства.

Мы взялись за руки и процесс пошел. Один за другим куски камня взмывали в воздух и собирались вместе, они плыли друг к другу, соединялись и сливались в единое целое. Мне казалось, что поднимающиеся стены обновленного храма поют что-то торжественное, кажется, это называется осанна, но я могу ошибаться.

- Как насчет внутренностей? - спросил я.

- Не волнуйся, - успокоила меня Леночка. Впрочем, какая она теперь Леночка, скорее уж, святая Елена. - Они не успели забыть свое место, они вернутся и все восстановится.

- Спиридон?

- Ты справишься?

- Боюсь, что нет. Нет, я не справлюсь.

- Я тоже. Его сила в нас, если изъять ее из наших сущностей, они распадутся. Думаю, он будет не в обиде. Авраам принес в жертву собственного сына, а мы с тобой принесли в жертву священника.

- В его смерти виноват только я.

- Я беру на себя половину греха.

- Почему?

- Потому что результатами греха пользуемся мы оба. Спасибо тебе.

- За что?

- Ты дал мне веру.

- Она и так была у тебя. Раньше ты не могла собрать церковь из обломков, но это не показатель.

- Я и сейчас не могу сделать это одна. Мы сделали это вместе.

- Тебя не пугает, что я вампир?

- Ты больше не вампир.

- Как это? - я сформировал клыки и продемонстрировал их Леночке.

Она фыркнула.

- Я тоже могу так сделать, ну и что? У тебя больше нет зависимости от человеческой крови.

- Как ты это сделала?

- Не знаю, я знаю только, что я сделала это и все. Да и вообще, я не уверена, что это сделала именно я.

- А кто же?

- Бог.

- Бог?

- Бог. Он обратил на нас взор и сделал то, что посчитал нужным.

- А что он сделал?

- Дал нам силы.

- Зачем?

- Откуда я знаю? Кто вообще может похвастаться, что понимает дела господни? Знаешь, Сергей, я припоминаю, что тут неподалеку, вон за тем углом, есть забегаловка. Пойдем, посидим?

- Разве это не грех?

- Мне открылось, что нет. Бог открыл мне, что большинство запретов, которые накладываются его именем, не имеют никакого смысла. Так пойдем?

- Пойдем.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. ПРЕЛЮДИЯ К АРМАГЕДДОНУ

1.

Мы неплохо посидели, мы выпили на двоих три бутылки "Хванчкары", настоящей грузинской, если верить этикетке, но опьянение так и не пришло. А потом мы пошли ко мне домой, сразу с порога направились в спальню и довели возникшую между нами духовную близость до логического завершения.

- Грешить приятно, - сказала Леночка и хихикнула.

- Это не грех, - возразил я, и она снова хихикнула.

- Да знаю, - сказала она, - я просто шучу. И это совсем не больно.

- Боль бывает не у всех, - заявил я с видом глубокого знатока и Леночка рассмеялась.

- Ты читаешь мои мысли? - догадался я.

- Ага. Это так забавно! Спасибо тебе! - она поцеловала меня в губы. - Это так здорово! Как будто я впервые в жизни по-настоящему проснулась. Оказывается, бог совсем не суровый.

- Да ну?

- Ну да! Он, оказывается, совсем не запрещает радоваться жизни. А жизнь так прекрасна! Если смотреть на нее под правильным углом.

- Не сказал бы.

- Да, конечно, для тебя все по-другому, ты же темный.

- Какой такой темный? Ты, вообще, о чем?

- Ты разве не понял? Тебе не открылось?

- Ничего мне не открылось, если не считать того, что я теперь могу взрывать здания из воображаемой пукалки.

- Не только! Ты еще овладел телекинезом.

- Я и раньше умел летать.

- Одно дело летать самому и совсем другое дело перемещать других. Ты уже забыл, как выкинул меня в окно?

- Да, действительно. А еще я прикрыл тебя щитом от падающих камней.

- А потом мы с тобой собрали камни. И ты избавился от привычки к вампиризму.

- Это ты так говоришь. Ты уж извини, но в это я поверю только тогда, когда пройдет два месяца и я никого не укушу.

- Фома ты мой неверующий. Так тебе не открылась судьба?

- Нет.

- Странно.

- Не томи! Какая моя судьба?

- Я, конечно, могу ошибаться, но, по-моему, ты темный… я так и не поняла, то ли мессия, то ли предтеча.

- Антихрист, что ли?

- Можно и так сказать.

- Если я антихрист, тогда кто ты?

- Твой оппонент со стороны света.

- Охренеть! Знаешь, милая, может быть, я все позабыл, но что-то я не помню, чтобы в священном писании было написано, что антихрист будет… эээ…

Леночка расхохоталась.

- Если понимать в переносном смысле, - заявила она, - то как раз это там и написано. А еще там написано, что потом все будет наоборот. Кстати, ты уже восстановился? Я хотела бы попробовать.

- Подожди! Это слишком серьезно. Добро и зло - силы взаимоисключающие, будь ты посланцем господа, а я посланцем Сатаны, мы бы немедленно возненавидели друг друга.

- С чего ты взял? Разве бог ненавидит Сатану?

- А что, нет? Или эта истина тебе тоже открылась?

- Ну да, открылась. Когда ты перестаешь воспринимать писание как догму, сразу открывается много новых истин. Бог всемогущ? Всемогущ. Дьявол всемогущ? А?

- Я понял. Ты утверждаешь, что бог терпит дьявола, потому что…

- Ничего ты не понял! Кто сотворил дьявола?

- Бог?

- Правильно, больше некому. А зачем?

- Зачем?

- Самому подумать слабо?

- Да иди ты! Ты прямо как Зина, она тоже все время загружала, типа, подумай, это полезно, будешь много думать - будет тебе просветление…

- Оно пришло.

- Оно пришло не из-за этого.

- А из-за чего?

- Из-за того, что ты оказалась в горящей церкви.

- А почему я оказалась в горящей церкви?

- А я откуда знаю?

- Ты знаешь.

- Намекаешь, что тебя направил туда бог?

- Вот именно.

- А меня, стало быть, он тоже направил?

- Ничто не происходит помимо его воли.

- Даже то, что не должно происходить?

- Один бог решает, что должно происходить, а что не должно.

- Сдается мне, что твое просветление проходит. Ты опять начинаешь думать, как раньше.

- Я всегда так думала. Просто раньше я многого не понимала, а теперь бог помог мне понять. А ты стал его орудием.

- Всегда мечтал быть орудием.

- Не заводись. Иди лучше сюда.

2.

Зина вернулась довольно рано, не было еще и пяти часов вечера. Я сразу понял, что она покормилась, трудно с чем-либо перепутать радостный блеск в глазах, отражающий вселенскую любовь, бушующую внутри.

Зина застыла столбом на пороге комнаты, она смотрела на нас с Леной и тупо хлопала глазами, как стюардесса из неприличного анекдота, стоящая в туалете самолета и думающая, кто сидит за штурвалом. Впрочем, она быстро справилась с собой.

- Приветствую тебя, владыка, - сказала она. - И вас, владычица, тоже приветствую. Поздравляю тебя, Сергей.

- С чем? - спросил я, хотя и так уже все понял.

- Как с чем? С просветлением, с чем же еще. А вы, владычица, не знаю вашего имени…

- Лена. Просто Лена, и никакая не владычица.

- Вы что, вместе просветлились? Ни фига… простите, владычица.

- Хватит просить прощения, - заявила Лена и резко встала с кровати, не обращая никакого внимания на собственную наготу. - Тебе не за что извиняться, думаешь, я никогда не слышала бранных слов? И вообще, какая я тебе владычица?

Зина смиренно наклонила голову.

- Благодарю вас, влад… гм… благодарю вас, Лена, за оказанную честь.

- Обращайся ко мне на ты, - перебила ее Лена, - и нечего говорить о чести. В ненужных формальностях нет чести.

Зина снова склонила голову.

- Ну что ты все время подобострастничаешь? - высказалась Лена. - Неужели боишься меня? Точно, боишься. Почему? А, поняла… хочешь?

Как ни странно, Зина поняла невысказанную мысль. Она растерянно кивнула, а на лице у нее появилось обалдевшее выражение.

- Разве… - прошептала она.

- Разве, - согласилась Лена, - очень даже разве. Зря ты не дождалась.

- Я же не знала.

- Знаю, что не знала. Сходи, умойся, и больше не греши.

Зина выпорхнула из комнаты странной походкой, чудом разминувшись с дверным косяком. Я посмотрел на Лену и понял, что не знаю, что сказать.

- Ничего не говори, - сказала Лена. - Это она тебя инициировала?

- Она.

- Она очень хорошая женщина, это видно с первого взгляда. Если уметь правильно смотреть. Почему она стала вампиром?

- Научный эксперимент.

- Да ну? И какие же дебилы его проводят?

- Служба защиты веры или что-то в этом роде, уже и не помню. Это в другом мире.

- В другом мире? Подожди-ка, лучше напрямую… ну ничего себе! Оказывается, параллельные миры и вправду существуют, а я думала, что это все бредни бесовского ящика. И газет бесовских. В них иногда такое пишут, типа, что вампиры супермаркет ограбили… стоп… это был ты!

- Мы с Зиной.

- Вы идиоты! Неужели по-другому нельзя было денег заработать? И зачем было устраивать представление в торговом зале? А, понимаю… упоение от новых возможностей, желание сделать все побыстрее, ощущение неуязвимости…

- Ты так легко роешься в моей памяти?

- Ну да, в этом нет ничего сложного. Ты тоже можешь.

- Я… я стесняюсь.

Лена звонко расхохоталась.

- Нашел чего стесняться! Когда людей кусал, небось, не стеснялся. Нет, нет, я не в упрек! Было и прошло, кто старое помянет, тому глаз вон. Хочешь исповедаться?

- Да иди ты! Знаешь, ты так изменилась, даже не верится, что это ты. Я теперь даже боюсь в тебя заглядывать.

- В тихом омуте черти водятся. Знаешь теорию насчет Аполлона и Диониса?

- Нет.

- Когда испытываешь сильные эмоции, необязательно их выражать. Экстаз может быть внешним и внутренним…

- Знаю. Я любил прислушиваться к твоим чувствам, когда ты молилась. У тебя так мощно крышу сносило…

- Тогда чему ты удивляешься? Я поняла нелепость ограничителей поведения и перестала стесняться. Знаешь, как меня достало быть серой мышкой! Все смотрят, как на идиотку, смеются почти что в лицо, богохульные анекдоты рассказывают… Но я на них не обижаюсь, мне открылось, что я и сама была хороша, потому что показное смирение суть лицемерие и фарисейство, надлежит не скрывать чувства, а… наверное, в глубине души я всегда хотела стать свободной. Короче, внутри я та же самая, загляни сам и убедись.

- Это-то и пугает.

- Нашел чего бояться!

- Ты так спокойно обо всем этом говоришь! Ты такая светлая, что светлее не бывает, и ты говоришь, что я антихрист, и одновременно по-дружески болтаешь со мной, мы занимаемся сексом…

- Зло побеждается не злом, но отсутствием зла. А ближнего надо возлюбить. Давай еще?

- Я не супермен.

- Это можно исправить.

- Нет уж!

- Почему? Разве мужчины не всегда этого хотят?

- Не в таких количествах. Завтра у меня и так задница будет болеть.

- Почему задница?

- Потому что там мышцы. Между прочим, ягодичная мышца - самая сильная в человеческом теле.

- Да ну?

- Честное слово, я в какой-то книжке читал.

- Ты еще и книжки читал?

- Не издевайся! Не такой уж я и темный, каким кажусь.

- Знаю. Не обижайся, я просто шучу. Это нервное.

- Ты замечательно держишься.

- Спасибо. А куда Зина ушла?

- Не знаю. Пойду, посмотрю.

Я пошел посмотреть и обнаружил, что Зина вообще ушла из квартиры.

- Жалко, - прокомментировала это Лена, - можно было бы…

- Нет уж! По крайней мере, не сегодня. К таким вещам надо постепенно привыкать… и вообще, ты меня пугаешь. Кто из нас посланец зла?

- Тьма - не зло. А любовь - тем более не зло.

- Даже групповуха?

Лена расхохоталась.

- Причем здесь групповуха? Я об этом даже не думала, честное слово! Ну, в самом деле, кто из нас развратник? И вообще, чем тебе групповуха не нравится? Какая, вообще, разница, сколько людей любят друг друга?

- И это говорит девушка, лишившаяся невинности пару часов назад!

- Не пару часов, а почти четыре. А невинность - это ерунда. Мне открылось, что невинность не в этом самом, а в душе, а душевную невинность я не потеряла.

- Догадался Штирлиц…

- Да ну тебя! Тебе легко прикалываться, а я сейчас вспоминаю, что было раньше и ужасаюсь, какая дура была. Это кошмар! Я ведь на самом деле думала, что все делаю правильно!

- Ничего страшного, такие чувства у всех возникают время от времени.

- У меня никогда раньше такого не было.

- Ты бы еще побольше молилась.

- Между прочим, если бы я не молилась, ты бы меня не просветлил, и моя сила не отразилась бы на тебя, и ходил бы ты сейчас злой и растерянный. Так что лучше не наезжай!

- Ты молодец, - сказал я, становясь перед ней на колени, но не для того, чтобы в чем-то покаяться, а просто чтобы обнять ее бедра. - Ты великолепно молилась. Я благодарю тебя всем сердцем. Спасибо тебе, что помогла мне и отдельное спасибо тебе, что ты такая… как бы это сказать…

- Да скажи уж, - улыбнулась Леночка, - не стесняйся.

И действительно, чего стесняться, если она и так все понимает?

- Я люблю тебя, - сказал я.

- Я люблю тебя, - откликнулась Леночка и мы поцеловались. Бережно и ласково, трогательно и невинно, в нашем поцелуе почти не было страсти, это был символ. Символ большой и чистой любви, соединяющей несоединимое.

3.

Если мама и удивилась появлению Леночки в нашей квартире, она ничем этого не показала. Она доброжелательно поприветствовала гостью и отправилась на кухню ставить чайник. Удивительная тактичность для нее.

Все стало ясно, когда мы пили чай и мама обратилась к Леночке:

- Знаешь, Зина, ты меня извини, я тебе на позатой неделе столько всего наговорила…

- Кто? - не поняла Лена.

- Ну, что у тебя лучше получается сквозь стены проходить, чем людей лечить. - Очевидно, мама расслышала не "кто", а "что". - Не обижайся на старуху, дочка. Мы, старые люди, такие, у нас что на сердце, то и на языке. Мне так плохо было!

- Догадываюсь, - кивнула Лена, - только я не Зина, я Лена. Зина ушла.

- Куда?

- Не знаю. Сережа, ты не знаешь? Да, точно, она же квартиру недавно купила, туда, наверное, и ушла.

- Ты что, его мысли читаешь? Ты тоже волшебница?

- Ага. Только вы не бойтесь, я добрая, еще добрее, чем Зина, - Лена хихикнула. - Хотите, я ваши мысли прочту? Да ну, ерунда какая, нашли, чего бояться? Да. Нет. Да. Да честное слово! Да. Уже.

- Что уже?

- Все уже. Завтра к врачу не ходите, лучше сходите недели через две, она подумает, что это лекарства помогли. А то она расстроиться может, подумает, что с ума сошла или еще что-нибудь нехорошее.

- Лена, ты такая…

- Сильная. Я очень сильная волшебница, гораздо сильнее, чем Зина. И еще я добрее. В переносном смысле, конечно. Добро, зло… это все абстракции, мир есть мир, все зависит от того, как на него смотреть. Да. Тем более. Да не осуждаю я вас! Жалею, но не осуждаю. Потому что душу жалко. Не поможет. Не, даже не думайте! Ага, точно, фарисейство. Конечно, существует! Могу, только так непривычно как-то и неудобно. Если вас раздражает… тогда буду.

Я встал и пошел в комнату, оставив на столе недопитый чай. Глупо, но я чувствую себя полнейшим идиотом, когда слушаю только половину разговора. Я ведь тоже могу слышать мысли мамы, но я не успеваю за Леной, ее магическое поле или как там его правильно назвать, работает настолько быстрее моего, что я чувствую себя каким-то ущербным. Понимаю, что это ощущение нелепое и идиотское, но избавиться от него не могу.

Нет, милая, не нужно меня от него избавлять. Оно тоже часть меня и мне будет неприятно, если ты оторвешь от меня кусок, пусть и подтухший. Позволь мне самому разбираться со своими отбросами.

4.

Мы с Леной провели чудесную ночь, даже слишком чудесную, потому что наутро у меня болела не только задница, но и бедра и поясница. Наскоро позавтракав, Лена убежала успокаивать свою маму, которая, как Лена сказала, уже успела обзвонить все больницы и морги, и вообще с ней чуть инфаркт не случился, и это было непростительно забыть о собственной матери даже с учетом всех вчерашних переживаний.

В общем, Леночка ускакала ликвидировать последствия невольного греха, а я отправился на поиски Зины. Надо бы с ней все обсудить, а то у меня уже голова кругом идет.

Найти Зину оказалось совсем несложно. Это только кажется, что в Москве на каждом углу стройка, а на самом деле только что построенных зданий не так уж и много, а если знать район, где располагается интересующий дом, и примерную стоимость квартиры, то найти нужное жилье совсем просто. Особенно если умеешь проникать в запертые комнаты и читать мысли окружающих людей.

Оказывается, я умею не только читать мысли, но и внушать их. То есть, не совсем внушать, я просто могу заставить человека вспомнить то, что мне нужно, чтобы потом прочитать воспоминание прямо из головы. Очень удобный способ, получение нужной информации ускоряется многократно.

Зины в квартире не было, зато там вовсю трудились нелегальные иммигранты, в голове самого главного таджика обнаружился номер мобильника Зины, а остальное, непонятно почему, оказалось совсем просто. Я так и не понял, как в мою голову пришло знание, где конкретно в Москве находится интересующий меня телефон. Да и не хочу я знать всех подробностей, для меня важен только результат, а каким путем он достигается - какая разница?

Зина сидела в ресторане, не самом крутом в Москве, но обед здесь стоит примерно столько же, сколько месячная зарплата водителя "Газели". Зина задумчиво поглощала второе блюдо, подозрительно похожее на общепитовский гуляш с жареной картошкой. Здесь, наверное, оно называется по-другому и официант говорит посетителям, что приготовлено оно не из телятины с рынка за сто пятьдесят рублей килограмм, а из какой-нибудь экзотической антилопы, очень редкой, но в красную книгу не занесенной, потому что иначе это было бы нарушением закона. Помнится, пару лет назад, в год кролика, был популярен один анекдот. Знаете, чем отличается кот от кролика? Если в ресторане, то ничем.

Напротив Зины сидел удивительно колоритный персонаж. Метр девяносто ростом, примерно девяносто пять килограммов весом, стрижка длиной два сантиметра, малинового пиджака и золотой цепи в палец толщиной не наблюдалось, но нехилая гайка на среднем пальце правой руки все-таки присутствовала. Впрочем, несмотря на характерную внешность, он не производил впечатления опасного человека, скорее, он был похож на большого спокойного кота.

Чтобы не нервировать метрдотеля и не препираться с ним, я материализовался за его спиной и направился к столику, как будто так и надо.

- Привет, Зина, - сказал я, и обратился к ее собеседнику, - здравствуйте.

- Здравствуй, владыка, - ответила Зина.

Мужик продемонстрировал глаза по пять копеек.

- Да какой я тебе владыка? - улыбнулся я. - Не говори так, это меня нервирует. Я с тобой поговорить хочу.

- Да, конечно, - быстро согласилась Зина, вставая, - пойдем. Извини, Саша, мне пора.

Амбал по имени Саша оценивающе оглядел меня и, похоже, не пришел ни к каким определенным выводам.

- Все нормально? - спросил он Зину.

- Да, все нормально, - ответила она, - не волнуйся.

- Если что… - начал Саша, но Зина оборвала его небрежным жестом.

- Если что, я позвоню, - сказала она, - и ты мне поможешь, правильно? - она улыбнулась.

- Правильно, - согласился Саша, встал со стула, сделал шаг к Зине и поцеловал ее. Немного неуверенно.

Зина не отреагировала на поцелуй, нет, она не сопротивлялась, она просто не отреагировала. Саша отлип от нее и мы направились к выходу.

- Я к твоим услугам, - сказала Зина.

- Что это за хмырь? - спросил я.

- Просто человек. Неплохой человек, по-моему, даже не бандит. Хотя я точно не знаю, я в его мыслях вообще почти ничего не понимаю. Акции какие-то…

- Неважно. Что ты думаешь насчет всего этого?

- Твоего просветления?

- Да.

- Раньше я такого не видела. Говорят, такие случаи бывают, но очень редко.

- А как обычно бывает?

- Медленно, постепенно, в течение многих лет. Потрясение было сильное?

- Да уж. Священник, которому я исповедовался, узнал, что я вампир, проклял меня, проклятие начало работать, я загрыз священника, проклятие не рассосалось, пришлось разнести церковь по кирпичикам. Брр…

- Круто. А Лена откуда взялась?

- Она была в церкви, когда я сражался с проклятием. Я ее спас, потом она начала ругаться, а я стал ее грузить какой-то ерундой… в общем, как-то незаметно… нет, не могу объяснить! Это такое чувство… его просто не с чем сравнивать!

- Никто не может объяснить свое просветление, - вздохнула Зина. - Такова жизнь. Тебе повезло, такой шанс выпадает единицам.

- Зина говорит, что это было не везение, а воля божья.

- Какая разница, как это называть? Воля божья непознаваема по определению, назови ее везением и ничего не изменится.

- Лена говорит, я антихрист.

- Почему?

- Ей открылось.

- Если ты говоришь с богом, это вера, а если бог говорит с тобой, это шизофрения. Насчет антихриста - это у нее галлюцинации.

- Я тоже так думаю. В самом деле, какой я антихрист!

- Ты когда родился?

- Двадцать второго октября.

- Ничего похожего.

- На что?

- Говорят, антихрист должен родиться в конце июня - начале июля. Но это, скорее всего, ерунда.

- А что еще известно про антихриста?

- Почти ничего. Про него многое говорят, но непонятно, где пророчества, а где фантазии. Основная идея в том, что антихрист - это Христос наоборот.

- Тогда он должен быть женщиной.

- Быстро ты сообразил. Да, главная проблема в том, что непонятно, что считать "наоборот", то есть, какие свойства Христа должны быть обращены. Христос был человеком, должен ли антихрист не быть человеком?

- А кем же тогда? Жабой какой-нибудь или инопланетянином?

- Понятия не имею. Нет, Сергей, это у нее бред. Ничего страшного в этом нет, бывает и хуже, митрополит наш, например, когда просветление обрел, такой шабаш в монастыре устроил, - Зина передернула плечами, то ли от ужаса, то ли от блаженства. - Короче, не бери в голову.

- Она еще говорит, что она - мой светлый оппонент.

- Это вряд ли, по всем пророчествам выходит, что Христос явится в облике мужчины. Если вообще явится в вещественном облике. Может, это ты Христос, а она антихрист?

- Не издевайся!

- Извини. А до какого уровня ты просветлился? Ты теперь святой или мессия?

- Понятия не имею.

- Давай проверим.

- Как?

- Сотвори какое-нибудь чудо.

- Какое?

Я огляделся по сторонам и увидел, что на ловца и зверь бежит. Два молодых человека в строгих черных пальто направлялись в нашу сторону, спокойные и сосредоточенные, прямо-таки люди в черном. У одного из них на груди болталась бирочка, я напряг глаза и прочел, что на ней написано. Старейшина Харщ.

- Здравствуйте, - произнес старейшина Харщ с отчетливым иностранным акцентом, скорее всего, английским. - Вы позволите занять несколько минут вашего времени?

Я пожал плечами и Харщ истолковал это как знак согласия.

- Мы представляем единую церковь Христа, - заявил Харщ, - вы можете звать меня старейшина Харщ, а это старейшина Робин. Вы что-нибудь слышали о нашей церкви?

- Вы кришнаиты? - спросил я.

Нет, я не такой идиот, чтобы не знать, что кришнаиты - не христиане, просто мне захотелось посмеяться над ними. Не знаю, почему, может, потому, что они производили такое странное ощущение… как будто у них бесы в голове.

Харщ вздрогнул и они с Робином недоуменно переглянулись. Наверное, такие дремучие клиенты им давно не попадались.

- Мы не кришнаиты, - ответил Харщ. - Наша церковь известна как мормонская, но мы называем себя "Единая церковь Христа".

- У вас правда многоженство? - поинтересовался я.

- Нет, - с достоинством провозгласил Харщ, - мы больше не практикуем многоженство, потому что это противоречит законам Соединенных Штатов. Мы законопослушные граждане.

- Жаль. Было бы интересно.

- Да, это очень интересно! - обрадовался Харщ. - Позвольте, я расскажу вам об основных положениях нашей веры.

- Пожалуйста.

- В глубокой древности пророки Американского континента…

- Какие пророки?

- Пророки Американского континента. Не перебивайте, пожалуйста.

- Индейцы?

- Какие индейцы?

- Ну, пророки. В глубокой древности на Американском континенте жили одни только индейцы. Эти пророки были индейцами или древность была не очень глубокая?

- Хватит тебе баловаться, - не выдержала Зина, - давай.

- Хорошо, - сказал я, - ты это, Харщ, не греши больше.

- Что за чушь я несу, - с отвращением произнес Харщ, сорвал с себя бирочку и аккуратно положил ее на переполненную урну. Робин наблюдал за ним широко раскрытыми глазами.

- На, подержи, - сказал Харщ и сунул ему объемистую сумку, наверняка набитую откровениями индейских пророков, - пойду пива попью.

- А… э… - замычал Робин, - что с вами, старейшина? Какое пиво?

- Я больше не старейшина, - отрезал Харщ и удалился, моментально растворившись в толпе, куда-то торопящейся по своим непонятным делам.

- Это что такое? - беспомощно пробормотал Робин.

- И ты тоже не греши, - веско произнес я.

Робин задумчиво посмотрел на сумку и поставил ее около урны, не забыв предварительно вытащить из бокового кармашка электронную записную книжку.

- А ведь и вправду выпить не помешало бы, - признал он, - вы не составите компанию?

- Нет, - сказала Зина, - без тебя обойдемся. Давай, проваливай.

- Зачем так грубо? - спросил я, когда Робин провалил.

- Это нервное, - ответила Зина. - Сергей, ты мессия!

- Да ну!

- Ты только что изгнал бесов из двух человек.

- Каких еще бесов?

- Если хочешь, называй их тараканами в голове. Ты только что изгнал бесов. Ты мессия. Нет, эти ребята правы, выпить надо.

- Ну так пойдем, выпьем. Хочешь, я попробую превратить в пиво вот эту лужу?

- Лучше не надо, чудеса не следует творить всуе, это грех. Проверка прошла и хватит. Черт возьми, Сергей! Ну почему так всегда бывает? Я всю жизнь мечтала, чтобы мой друг стал святым, пусть не я, так хотя бы мой друг. И вот это случилось, случилось даже большее, а мне почти все равно.

- Как это все равно?

- А вот так. Я всю жизнь хотела стать самой святой, самой сильной и самой умной, а теперь что-то случилось, и меня больше не волнует ни развитие духа, ни карьера, ни богатство, вообще ничего. Ты знаешь, я, кажется, влюбилась.

- В кого?

- Ты его видел. Саша очень хороший человек, он только кажется таким придурком. На самом деле он очень добрый и умный.

- Рад за тебя.

- Ты говоришь это искренне?

- Абсолютно. Если не веришь, загляни ко мне в душу.

- Никогда так не говори! Если будешь пускать в душу кого ни попадя, долго не проживешь. Особенно теперь.

- Тогда не заглядывай.

- Не буду. Заглядывать в душу святого слишком опасно, не говоря уж о мессии. Можно попросить тебя об одной вещи?

- Попроси.

- Если захочешь устроить что-нибудь масштабное, ну, я не знаю…

- Конец света?

- Конец света ты не захочешь устроить, конец света может произойти только случайно. Но если ты начнешь что-то большое, ну, там, захочешь всех осчастливить…

- Я понял. Что ты хочешь, чтобы я сделал?

- Ты переместишь нас с Сашей в другой мир?

- Попробую. Не знаю, получится ли у меня…

- Получится.

- Тогда перемещу. А ты не боишься, что серьезные дяди начнут расспрашивать про Дмитрия?

- Я не хочу возвращаться в родной мир, есть и другие миры. Твоей силы достаточно, чтобы переместить нас в любой из них. Дмитрий говорил, что любой мир, который мессия способен себе представить, где-то существует. Есть даже теория, что конец света произойдет, когда мессия создаст себе новый мир и уйдет туда, оставив позади себя развалины бывшей родины.

- Со мной этого не случится. Этот мир вполне меня устраивает.

5.

Лена поругалась со своей мамой. То есть, нет, не совсем поругалась, в нашем с ней нынешнем положении трудно поругаться с кем-то по-настоящему. Но по порядку.

Раньше Леночка никогда не уходила из дома на всю ночь и сегодняшняя ночь стала для ее мамы настоящим шоком. Анна Игнатьевна всегда воспитывала единственную дочь в духе православных канонов и то, что она не вернулась домой ночевать, могло означать только одно - с ней что-то случилось. А когда блудная дочь все-таки вернулась, уставшая и одновременно свежая, с сияющими глазами, как у мартовской кошки, это стало вторым шоком. Ее дочь не могла сама по себе за один день превратиться из образцовой православной девушки в столь же образцовую блудницу! Значит, это было искушение и только один субъект во вселенной способен так искусить. Самое интересное, что она вполне может быть права.

В общем, Леночка, как говорится, получила предложение, от которого нельзя отказаться. Ей было велено покаяться в грехе вначале родной матери, а потом батюшке, это было безусловное требование, она была обязана подчиниться, и то, что сказала родная дочь в ответ на это требование, стало третьим потрясением Анны Игнатьевны. А сказала родная дочь следующее:

- Не говори глупостей, мама, мне не в чем каяться. В любви нет греха.

Если бы не особые способности Леночки, это потрясение стало бы для Анны Игнатьевны последним. А так она просто потеряла сознание, а когда очнулась, Лена сказала ей:

- Больше так не делай, мама. Ты уже старенькая, это может плохо кончиться, твое сердце надо беречь.

После чего Лена отправилась на кухню ставить чайник, весело насвистывая себе под нос что-то неразборчивое. Она даже не удосужилась поднять маму с пола. Как она объяснила, ее мама была сама виновата, она сама растревожила свою душу, вот сердце и не выдержало. И вообще, во всем должна быть умеренность, а фанатизм никогда не доводит до добра, даже если исходит из самых лучших побуждений.

Наскоро перекусив, Лена отправилась выяснять отношения с мамой, не ругаться, а именно выяснять отношения, в самом прямом смысле этих слов. Но выяснить отношения не удалось, потому что оказалось, что мама ее боится. Люди всегда склонны бояться непонятного, а в особенности такого непонятного, которое грозит поколебать все то, что уже много лет составляет самую суть жизни. Неважно, что в глубине души живет червь сомнения, который нашептывает, что жить можно и по-другому, это совершенно неважно, потому что заткнуть глотку червю совсем несложно, особенно если ты тренируешься в этом всю жизнь. Но когда родная дочь говорит то же самое, что и червь, это становится страшным, потому что заставить замолчать человека гораздо труднее, чем заставить замолчать собственный внутренний голос. И когда ты понимаешь, что еретические слова произнесены не случайно, что ее жизненные правила изменились и стали противоположны твоим, и что ты больше ничего, абсолютно ничего не можешь с этим поделать, это страшно. Анна Игнатьевна испугалась.

Лена заглянула ей в душу, то, что она увидела, ей не понравилось, но прямой и явной угрозы жизни и душевному здоровью мамы она не увидела. И она ушла, скорее всего, насовсем.

Анна Игнатьевна не знает, что Лена ушла насовсем, да и сама Лена пока не признается в этом даже самой себе. Но я вижу, как развиваются события, и я понимаю, что обратной дороги, скорее всего, не будет, Лена достигла слишком многого, чтобы продолжать влачить прежнее существование, которое теперь будет казаться ей серым и однообразным. Неважно, что раньше она так не считала, она изменилась, и вместе с ней изменилась и ее жизнь. Мы все меняемся с течением времени, но некоторые меняются быстрее других. Как сказал, кажется, Христос, не умрем, но изменимся.

6.

Мама заявила, что у нее кончились деньги. Я полез в заначку, оставленную Зиной, и обнаружил, что там ничего нет. Мама, наблюдавшая за моими манипуляциями, пояснила:

- Зина мне разрешила ими пользоваться.

- Ты и их тоже потратила?

Мама смущенно кивнула.

- Там было почти две тысячи долларов!

- Я случайно зашла в казино…

- И все спустила?

- Мне не повезло.

- Замечательно! Взяла две тысячи, пошла и спустила в казино. Ты хоть знаешь, как нам достались эти деньги?

- Зина взяла их у азера с шестого этажа. Я же сама тогда предложила.

- Ты предлагаешь мне еще раз сходить кого-нибудь ограбить?

- А что, трудно? Жалко для родной матери?

- Да ты что, мама, что с тобой творится такое?! Ты хочешь, чтобы я совершал преступления, чтобы ты просаживала деньги в рулетку?

- Не в рулетку, а в покер.

- Ты хоть правила знаешь?

- Теперь знаю.

- Вообще замечательно! Села играть на большие деньги, не зная правил. Великолепно!

- Мне все объяснили!

- И ты сразу во всем разобралась, надо полагать.

- Эти правила очень простые!

- Когда у тебя стрит с дыркой, сколько карт надо менять?

- Одну, конечно!

- Всегда?

- Всегда.

- Обалдеть! Знаешь, сколько времени нужно нормальному человеку, чтобы освоить правила шахматной игры?

- Сколько?

- Не больше часа. А сколько нужно, чтобы научиться хорошо играть?

- Намекаешь, что в покере то же самое?

- Абсолютно. Больше не ходи в казино.

- Лена говорила, в этом нет греха.

- Греха нет, а глупость есть.

- Нельзя так говорить о родной матери!

- Что, остальные аргументы кончились? Переходим на личности?

- Знаешь, как трудно было тебя растить?

- Знаю, очень хорошо знаю, можешь не продолжать. И не надо говорить про неблагодарность, это я тоже слышал.

- Не дашь денег родной матери?

- Не дам. Иди, пенсию сними. Раньше жила на нее и ничего, хватало.

Боже мой, что я говорю! Где снисходительность, прощение, милосердие? Неужели я и впрямь становлюсь антихристом?

- Извини, мама, - сказал я, - я не должен был так говорить. Ты обещаешь больше не играть в казино?

- С чего это я должна что-то обещать родному сыну? Да какое ты имеешь право ставить условия?

- Никакого, - согласился я. - Все, разговор окончен.

Я оделся и вышел из дома. Когда я выходил из квартиры, мама сидела перед телевизором и напряженно пялилась в какое-то дневное ток-шоу для женщин, я не видел ее глаз, но я знаю, что в них стояли слезы. Такой я ее и запомнил.

7.

Я вышел из дома в растрепанных чувствах, я шел, куда глаза глядят, и думал, что не имею ни малейшего понятия о том, куда именно иду. Лена сейчас на работе, у нее дежурство, она медсестра в городской больнице, самое подходящее место для святого человека, не правда ли? Вероятно, в ближайшие дни персонал этой больницы ждет потрясение, когда больные начнут выздоравливать один за другим. Нет, к ней я не пойду, незачем отрывать ее от важных дел.

Зину тоже не стоит отрывать от другого важного дела. Впервые за много лет она встретила человека, который не боится вампира, живущего в ее душе, впервые за много лет она полюбила, а когда человек влюблен, все остальные, кроме предмета любви, воспринимаются как досадные помехи.

Пойти напиться? Не хочется. Пойти в какое-нибудь кино? Нет уж, это развлечение не для меня, по мне лучше смотреть фильмы дома на видео, звук, конечно, не тот, зато не нужно слушать смех и комментарии малолетних идиотов. И покурить можно когда захочется, не дожидаясь конца сеанса.

Я успел отойти от дома метров на двести, когда ощутил характерное вздрагивание земли под ногами. Сто пятьдесят два миллиметра, автоматически отметило сознание, фугасный снаряд "Акации". Разорвался в отдалении, ударная волна не дойдет, падать на землю не обязательно. Стоп! Какая, к черту, "Акация"? Я в Москве!

Я обернулся и, само собой разумеется, не увидел ни свежей воронки, ни вспухающего пылевого облака, ни рассыпающихся осколков. Я даже не услышал мощного хлопка, отдающегося в ушах острой болью. А вот раскаты слышны отчетливо, да какие раскаты! Неужели объемный взрыв? Но откуда? И почему так глухо?

В следующую секунду все встало на свои места. Девятиэтажный кирпичный дом, в котором прошла вся моя жизнь за вычетом двух лет, отданных защите родины, покачнулся и начал оседать. Сорокакилограммовый фугас в подвале, рядом с газовыми трубами. Возможно, для усиления эффекта к нему приложили пару газовых баллонов или пять-шесть канистр с соляркой. Я даже догадываюсь, кто это сделал. И я точно знаю, кто за это ответит.

Дом оседал с характерным треском, пока еще тихим и не страшным, почти не слышным на фоне свистящих вздохов раскаленного воздуха, вырывающегося из вентиляционных отверстий подвала, чтобы моментально рассеяться на открытом пространстве. Дом оседал почти вертикально, как будто его подорвали не террористы, а строители-взрывники, которые подрывают старые развалюхи, чтобы потом построить на том же месте дворец для новых русских. То ли террористы все правильно рассчитали, то ли случайное стечение обстоятельств, скорее, второе, для террористов лучше, когда взрываемый дом заваливается набок, так страшнее.

Время замедлилось, наверное, я непроизвольно переключился в ускоренный режим, я смотрел на картину разрушения, задрав голову и разинув рот, и многочисленные подробности фиксировались в памяти, чтобы остаться в ней навсегда.

Оконные стекла трескаются и осыпаются вниз нежно свистящим листопадом. Когда они достигают земли, длинные языки стекла разбиваются в мелкую пыль, которая мерцающим радужным облаком танцует в воздухе над самой землей. Но это длится только первую секунду, потому что над гибнущим домом вздымается облако пыли, полностью закрывающее картину. Но я успеваю увидеть, как гигантские трещины прорезают стены и кирпичная крошка отделяется от стены там, где прошла трещина. От дальнего правого угла, если смотреть с моей стороны, отрывается фрагмент квартиры на две и падает вниз, и земля вздрагивает, когда гигантский обломок врезается в нее своим многотонным весом. Небритый и, похоже, пьяный мужик лет сорока, куривший на балконе, пытается удержаться за поручень, но трещина прорезает стену за его спиной, балкон опрокидывается, мужик падает вниз и, не успев впечататься в кирпичное крошево в десяти метрах внизу, сталкивается с целым роем острых обломков. Вокруг его головы вспухает красноватое облачко, секунда, и он уже мертв. Ему повезло, он умер быстро, а кому-то еще предстоят несколько мучительных минут, когда прослойка воздуха, окружающая изломанное тело, медленно превращается в чистый углекислый газ. Когда несколько лет назад чеченцы взорвали два дома в Москве, я хорошо запомнил из телевизионных репортажей, что под развалинами кирпичных домов никогда не находят живых, бетонные коробки намного гуманнее.

Пыль уже полностью поглотила рушащееся строение, по периметру начали формироваться быстро фонтанчики вихрей, с каждой секундой ускоряющие свое движение. Подул ветер, пахнущий песком и цементом, он ударил в лицо, нет, это была не ударная волна, это был просто ветер. Ветер смерти.

Я вышел из ускоренного режима, и рев ворвался в мои уши. Я едва успел отвернуться от страшного зрелища до того, как основная масса цементной пыли достигла места, где я стоял. В считанные мгновения все вокруг стало тусклым и мертвенно-серым, как страна мертвецов в каком-то фильме ужасов.

Вот так мир мертвых врывается в мир живых, раздался голос внутри меня. Не знаю, кто это был - крест или червь и, честно говоря, мне все равно, кто это был. Смерть бросила кости, продолжил голос, начинается железный поход.

Заткнись! крикнул я внутрь себя и голос заткнулся.

Рядом кто-то истошно вопил, похоже, женщина. Да, точно, женщина, толстая старая корова с лицом, явно не отмеченным интеллектом, даже в самых зачаточных формах. Перед лицом настоящей трагедии равны все, ее горе ничем не меньше моего и на страшном суде это событие зачтется нам обоим. Брр… о чем это я?

Я отвернулся от голосящей тетки и некоторое время оттирал цементную пыль с кожаной куртки. Хорошо, что в Москве оттепель, иначе на мне была бы дубленка, а ее после такого дела вообще не отчистишь. А кожу можно привести в более-менее пристойное состояние за несколько минут. Сейчас я приведу себя в божий вид, а потом, как говорил один добрый волшебник, кое-кто огребет по полной программе. Только не зарыдать!

8.

В два часа дня я приземлился во дворе ничем не примечательной сталинской девятиэтажки на юго-западе Москвы. Здесь на первом этаже в самой обычной квартире находится то, что Гурген Владиленович называет офисом. На самом деле это не совсем офис, это более чем офис, потому что в одной и той же квартире размещаются виртуальные офисы по меньшей мере двух десятков предприятий малого бизнеса, занимающихся грузоперевозками в Москве и Подмосковье. Почему виртуальные? Потому что вся их деятельность осуществляется одними и теми же тремя женщинами, поочередно изображающими секретарш и менеджеров всех двадцати фирмочек. У всех этих контор есть общий хозяин, я пока не знаю, кто он такой, простому шоферу такие вещи знать не положено, но, сдается мне, я все скоро узнаю.

Я набрал на домофоне три цифры и нажал кнопку вызова. Домофон успел пропиликать только два раза.

- Да? - ответил он хриплым женским голосом, хриплым не от природы, а из-за дерьмовой акустики этого устройства. Тем не менее, я узнал голос.

- Привет, Зухра! - прокричал я в маленькую решеточку, за которой скрывался микрофон. - Это Сергей.

- Какой Сергей?

- Я полтора месяца назад "Газель" разбил.

- Ты же вроде умер, - удивилась Зухра.

- Если бы я умер, я бы с тобой не разговаривал.

- Логично. Ты зачем пришел?

- Может, откроешь?

- Открываю.

Домофон приглашающе пискнул, я открыл дверь и вошел в подъезд. Обычный московский подъезд средней заплеванности.

Железная дверь, расположенная прямо напротив входа в подъезд, распахнулась и на пороге появилась Зухра, чернявая миниатюрная женщина лет двадцати пяти, довольно симпатичная, несмотря на то, что ее нос мог бы быть и покороче. Она с любопытством оглядела меня и глубокомысленно изрекла:

- Это и вправду ты. Зачем пришел?

- Может, войдем внутрь?

- Заходи. Только быстро говори, у нас работы много.

- Я много времени не займу. Кто хозяин этой конторы?

- Какой конторы? - деланно удивилась Зухра и подумала про себя: зачем ему это нужно?

- Нужно и все.

- Что нужно? Он что, мысли читает?!

- Ага.

- Что ага? Ой!

- Я читаю мысли. Кто хозяин конторы?

- Зачем тебе? Шайтан его побери, Леча меня убьет!

- Кто такой Леча?

- Не скажу я тебе ничего! Иди отсюда!

На звуки перепалки из недр квартиры выплыла Алла, главная из трех женщин. Это была колоритная личность, лет сорок - сорок пять, примерно восемьдесят килограммов веса и характерное кавказское лицо в обрамлении настоящих белокурых волос. Для меня в свое время было откровением, что среди кавказских женщин тоже встречаются натуральные блондинки. Несмотря на русское имя и на то, что никто никогда не обращался к ней по отчеству, это была настоящая… как это у них называется… короче, самая главная женщина в хозяйстве, которая всех строит и которой все подчиняются.

- Что такое? - заинтересовалась она. - Тебе что здесь нужно?

- Леча нужен.

- Зачем?

- Это я ему расскажу. Где Леча?

- Какое тебе дело? А я откуда знаю? Он мне не докладывает.

- Когда он здесь появится?

- Никогда.

- Мобильник его знаешь?

- Не твое дело. 8-916-123-45-67.

- Спасибо.

- За что?

- Просто так. Счастливо, Алла!

- Ты куда это пошел? За "Газель" кто расплачиваться будет?

- Разве Гурген Владиленович еще не расплатился?

- Не Гурген Владиленович, а Иса Юсупович. Сбежал Гурген. Сразу же, как все произошло. Его теперь милиция ищет.

- Наверное, и меня тоже.

- Все думали, что ты погиб.

- Они были недалеки от истины.

- Как это?

- Неважно. Я пошел.

- Подожди! Телефон оставь.

- Ты его знаешь.

Лишь выйдя из подъезда, я сообразил, что телефон, который знает Алла, уничтожен вместе с домом, в котором я жил.

9.

Неожиданная проблема - как позвонить на мобилу, если нет телефона, ни обычного, ни сотового, нет телефонной карты, чтобы позвонить из автомата, и нет денег, чтобы ее купить. Деньги, положим, не проблема, можно зайти в любую сберкассу и пополнить запасы. Но из обычного телефона-автомата на мобилу с кривым номером не позвонишь, а найти междугородный таксофон на окраине Москвы - задача не из самых простых. А если купить мобилу, подключат ее в лучшем случае через сутки. Нет, это не выход, мы пойдем другим путем.

Я покрутился на месте, поглазел по сторонам и выбрал цель. Мебельный магазин, рядом с ним наверняка найдется человек, которого не разорит один лишний звонок. А вот и нужный товарищ - из только что подъехавшего джипа "Чероки" выбрался молодой человек в кашемировом пальто, под которым угадывался дорогой костюм от Версаче или Армани или кого-то еще из той же компании. Я ускорил шаг и перехватил мужика у самого порога магазина.

- Извините, пожалуйста, - сказал я, - вы позволите позвонить по вашему сотовому?

Молодой человек посмотрел на меня как на идиота и отвернулся, не удостоив ни словом.

- Во имя птицы, - добавил я по внезапному наитию.

Что за чушь я несу? Какой такой птицы?

Тем не менее, идиотские слова сработали, мужчина запустил руку в карман пальто, выудил оттуда четырехсотбаксовый "Сименс", протянул его мне и застыл в ожидании.

- Ты иди, - сказал я, - покупай, что хотел. Я верну телефон, когда поговорю.

Молодой человек кивнул и вошел в магазин. Я набрал номер загадочного Лечи. Не дай бог, сейчас окажется, что абонент недоступен…

Абонент был доступен. Телефон три раза прокукарекал дурацкую мелодию, которой МТС насилует уши абонентов при каждом звонке, а потом из трубки донеслись более привычные длинные гудки.

- Слушаю, - сообщил телефон нормальным мужским голосом без малейших признаков кавказского акцента.

- Леча?

- Да. Кто это?

- Сергей. Мы с Усманом везли оружие, когда в нас въехала "шестерка" на Симферопольском шоссе.

Пыхтение в трубке прервалось, я ощутил, как в голове далекого Лечи напряженно шевелятся извилины. Наконец трубка отозвалась:

- Ты где?

- В двух шагах от офиса.

- Какого офиса?

- Нашего.

- Какого нашего… а, понял. На Ленинском, да?

- На Вернадского.

- Да, точно, на Вернадского. Ты где был?

- Долго рассказывать. Надо встретиться.

- У тебя все в порядке?

- Да, а что?

- Ничего. Жди на месте, я скоро подъеду.

- Скоро - это когда?

- Как получится. Скажем… через час… да, через час, быстрее не выйдет.

- Хорошо. Я буду в кафешке в соседнем доме.

- Давай. Я позвоню, когда буду подъезжать.

- Не нужно звонить, у меня нет телефона, я по чужому звоню.

- Хорошо. Жди меня через час.

Трубка щелкнула и замолчала. Я зашел в магазин, нашел хозяина мобилы и отдал ему телефон, не забыв поблагодарить. Мужик удивленно кивнул, он явно не понимал, с чего это вдруг решил помочь совершенно незнакомому человеку. Ничего, добрые дела лишними не бывают.

10.

Шок отступил и меня начало колбасить. Я сидел в кафешке, передо мной стояли две бутылки первой "Балтики", я специально взял самое легкое пиво из того, что можно пить без отвращения. Чечня научила меня, что после боя или обстрела или какой-нибудь другой нервотрепки потреблять алкоголь надо очень осторожно - перегруженный мозг съезжает с катушек внезапно и без предупреждения. А сейчас я меньше всего хочу разговаривать с Лечей, будучи в стельку пьяным. Интересно, я смогу протрезветь усилием воли? Нет, лучше этот вопрос не выяснять, лучше просто не напиваться. Хорошо, что я взял первую "Балтику", а не девятую, как хотел вначале.

В кармане джинсов обнаружилась тысяча рублей с копейками, я совсем забыл об этих деньгах, когда думал, как позвонить Лече. Но это ничего, одалживать мобилу пришлось бы в любом случае. Проехали.

Я старался постоянно фиксировать взгляд на деталях интерьера, потому что, стоило взгляду остановиться, как перед внутренним взором снова проявлялась чудовищная картина. Рушащиеся стены, стремительно надвигающаяся стена пыли, летящий мужик, чью голову бомбардируют кирпичи… надо напиться… потом.

Хорошо, что Лены не было дома. Возможно, она сумела бы справиться с ситуацией, не знаю, каковы пределы ее сил, вполне может быть, что она смогла бы спастись. И спасти маму. Мама… Да, моя мама - женщина весьма специфическая, если не сказать большего, но этого говорить не надо, потому что о мертвых говорят либо хорошо, либо ничего. Она была та еще стерва, но боль от этого не становится слабее. Черт возьми, я теперь остался совсем один!

Нет, я не один, у меня есть Лена. Она говорит, что я темный, а она светлая, но это не мешает нам любить друг друга, если это действительно любовь, а не взаимная благодарность за то, что случилось. Нет, это должна быть любовь, иначе все бессмысленно!

Почему бессмысленно? - спросил кто-то внутри меня. - Разве жизнь нуждается в том, чтобы иметь смысл?

Я не ответил. Не потому, что нечего было сказать, а потому, что никак не мог сосредоточиться. Кажется, нервное напряжение последних дней наконец достало меня. Может быть, и не стоило сразу бросаться с головой в омут, не зря говорится, что утро вечера мудренее. Но, с другой стороны, завтра Леча вполне может уехать из Москвы, а как его потом искать? Можно, конечно, плюнуть на Лечу, рано или поздно он найдет свой конец, такие мерзавцы долго не живут, но война приучила меня мстить за своих. Лена наверняка сказала бы, что это плохо, что надо прощать, потому что, во-первых, так учил Христос, а во-вторых, ей так открылось. А Зина сказала бы, что я сам решаю, за кого мстить, а за кого не мстить, и я волен решать как угодно, и оттого, что я решу так, а не иначе, по большому счету ничего не изменится. Но мне наплевать, что они думают, я считаю, что должен отомстить, а все остальное меня не касается.

Надо не забыть предупредить Лену, а то придет завтрашним утром со смены, а вместо дома развалины, а вокруг суетятся менты и спасатели. Этого нам не надо. Но время пока еще есть.

В общем, я сидел за столиком, прихлебывал пиво, стараясь не делать слишком больших глотков, на тусклом пластмассовом блюдце лежали почти нетронутые фисташки - закусь в таком состоянии совершенно не лезет в глотку. Наш батальонный фельдшер как-то говорил, что это рефлекс, доставшийся от диких предков - ранения живота, полученные на голодный желудок, заживают гораздо легче. А Васька Плотников, взводный санитар, сказал тогда, что без антибиотиков ранения живота вообще не заживают, так что, по его мнению, предки здесь ни при чем.

Жестяная пепельница, изготовленная из останков то ли консервной, то ли пивной банки, быстро наполнялась бычками. В горле уже першит, но я ничего не могу с собой поделать - сигареты так и прыгают в руку одна за другой. Надо было купить по такому случаю что-нибудь более легкое, чем мой обычный "Петр Первый". Сходить, что ли, к прилавку… нет, не сейчас, что-то совсем не хочется отрывать заднее место от дурацкой пластмассовой табуретки со спинкой. Это, кстати, нехороший признак, ведь если придется драться, мне потребуется максимальная скорость реакции. Травки бы сюда, она в малой дозе очень способствует, главное - не перебрать.

Я сидел, пил пиво, курил, из динамика, криво повешенного на гвозде, вбитом в стену над соседним столиком, издавал звуки кто-то хриплый и блатной, немногочисленная публика вела себя прилично, а я сидел и смотрел в одну точку, а в голове царила бессмысленная легкость бытия.

Не знаю, почему этот парень привлек мое внимание. Невысокий, коренастый и белобрысый, он сразу производил впечатление блатного. Развязная походка, напряженный взгляд, немного дерганые движения, он напомнил мне одного одноклассника… Денис… какая-то смешная фамилия была у него… а ведь он чего-то боится, это точно, и, более того, он сейчас что-то сделает. Смотрит прямо перед собой в пустую стену, внутреннее напряжение нарастает, он старается поддерживать на лице безмятежное спокойствие, но губы сжались в тонкую линию, сейчас он поравняется со мной…

Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я обрел нематериальность. Это было то сверхъестественное чувство, что у многих вырабатывается на войне и не раз спасает жизнь солдатам, заставляя их менять укрытие за минуту до того, как старую позицию накрывают из миномета. Говорят, что такое же чувство бывает у охотников на крупную дичь и у ментов-оперативников. По сути, одно и то же.

Пуля прошла сквозь мозг и голова закружилась. Похоже на ощущение, какое бывает, когда удаляют аденоиды, но гораздо противнее. Когда удаляют аденоиды, острое лезвие, засунутое в самый центр головы, скребет по нижней черепной кости и этот звук отдается не только в ушах, но и во всем теле. А сейчас это не просто скрежет, не механическая волна, заставляющая колебаться мозг, а как будто сама структура мозга скручивается… нет, не могу объяснить! Короче, это очень противно.

За первой пулей последовала вторая, а затем и третья. Парень стоял напротив меня и раз за разом нажимал на курок, и каждая пуля заставляла меня корчиться, нет, не от боли, но от чего-то еще более неприятного. Окно за моей спиной разлетелось вдребезги, на лице парня застыло мертвенно-непонимающее выражение, но он упрямо продолжал стрелять, уже осознавая, что в этом нет никакого смысла, что операция провалена и ему осталось жить считанные секунды. Но он все равно стрелял, потому что твердо знал, что когда человеку стреляют в голову, он должен умереть.

Магазин опустел, стрельба прекратилась и из моей нематериальной головы ушло ощущение, что ее вот-вот разорвут на части. Я запустил руку под куртку, вытащил пистолет, снял с предохранителя и направил на парня.

- Садись, - сказал я и указал на стул напротив.

Явно не понимая, что делает, парень сел. Я пододвинул к нему бутылку, в которой еще оставалось немного пива, парень вылакал его одним глотком.

- Хозяин! - крикнул я. - Принеси еще пива!

Никто не откликнулся на мою просьбу. Посетители потихоньку вылезали из-под столов и медленно, бочком пробирались к двери, опасливо поглядывая в нашу сторону. Один молодой грузин сунул было рукой за пазуху, но я строго посмотрел на него, покачал головой и указал глазами на дверь. Он кивнул и быстро вышел. Мы остались вдвоем.

- Ну что, Леча? - спросил я. - Ты доволен?

- Какой еще Леча? - промолчал мой собеседник.

- Не знаешь, кто такой Леча?

- Понятия не имею.

- Кто приказал меня убить?

- Бригадир. А что мне будет, если скажу?

- Останешься жив. На кого работаешь?

- Солнцевские. Что значит, на кого?

- Ты на машине приехал?

- Да.

- Поехали.

- Куда?

- Хочу перетереть с твоим боссом.

- Меня же убьют!

- Не убьют. Увидят меня живьем - не убьют.

- Почему это?

- Вот почему, - я продемонстрировал клыки. - Когда твой бригадир поймет, с кем ты связался, он не будет ругаться, что ты обосрался. Знаешь, почему? Потому что сам обосрется. Поехали!

Юный бандит встал, покачиваясь, и направился к выходу неуверенной сомнамбулической походкой. Я пошел следом. Проходя мимо прилавка, я подумал, не оставить ли денег в качестве компенсации за ущерб, но, подумав, решил не оставлять. Во-первых, компенсировать ущерб должен не я, а вот этот обормот, а во-вторых, тысяча деревянных все равно ничего не компенсируют.

- Тебя как зовут? - спросил я.

- Боров.

- А по-христиански?

- Костян.

- А меня Сергей. Будем знакомы.

Я и так знаю, подумал Костян Боров.

Боров приехал на дело на пятерке БМВ цвета "коричневый металлик", изготовленной, судя по внешнему виду, не меньше пятнадцати лет назад и наверняка проехавшей не менее четырехсот тысяч - трудно поверить, что тачку можно убить до такого состояния за меньшее время.

Мы погрузились в машину, Боров завел двигатель, который взревел так, что сразу стало ясно, что глушитель следовало заменить еще в прошлом году. Тем не менее, машина рванула с места довольно резво, и это неудивительно, ведь даже если она потеряла половину тех лошадиных сил, что были под капотом первоначально, это все равно больше, чем на большинстве легковушек российского производства. А подвеска разболтанная, пора перебирать. И на резине мог бы не жмотничать.

Боров совершил сложный маневр по бестолковой развязке, какие на проспекте Вернадского имеются почти на каждом перекрестке, и встал перед светофором. Его нога судорожно подергивалась на педали газа, похоже, ему хочется рвануть на красный, но пересекать таким манером проспект Вернадского - верное самоубийство.

- Не дергайся, - сказал я, - езжай осторожно. В таком состоянии влепиться в кого-нибудь - плевое дело.

Боров не удостоил меня ответом, но ехали мы осторожно.

11.

Бригадир Борова имел погоняло Камаз и выглядел соответственно. Увидев нас с Боровом в собственной прихожей, он прямо-таки остолбенел от непонимания происходящего.

- Привет, Камаз! - поздоровался я.

Боров вздрогнул. Он не знает, сколько разнообразной информации я успел вытащить из его памяти, и что погоняло его шефа - не самый интересный ее фрагмент.

- Ты кого привел, Боров?! - возмутился Камаз, понемногу распаляясь.

- Остынь, - сказал я и продемонстрировал клыки.

Вампирские клыки совершенно не впечатлили Камаза и мне пришлось переключиться в ускоренный режим. Вначале я просто перемещался по прихожей, не мешая Камазу считать углы, а иногда еще и подправляя его траекторию так, чтобы углы он считал преимущественно головой. Потом Камаз стал проявлять чрезмерную резвость и даже в ускоренном режиме стало трудно уворачиваться от его стадесятикилограммовой туши. Пришлось ударить.

Получив согнутым пальцем в глаз, Камаз уселся на полу и принялся тереть глаз и всхлипывать. Я присел на корточки рядом с ним.

- Кто заказчик? - проникновенно спросил я.

Камаз взревел и попытался придавить меня своей тушей. Это ему почти удалось, мне пришлось обрести нематериальность, и только когда его руки свободно прошли сквозь мое тело, Камаз начал нормально разговаривать.

- Ты кто? - спросил он.

- Вампир, - честно ответил я.

Где-то я слышал высказывание одного известного человека, который говорил, что он - алкоголик, который не пьет. Так вот, я - вампир, который не пьет. Но это не мешает мне быть вампиром.

- Сквозь него пули проходят, - подал голос Боров.

- Тебя не спрашивают! - рявкнул Камаз и посмотрел на меня снизу вверх, уже не пытаясь встать и продолжить драку. В его квадратной голове роились самые разнообразные мысли, главным образом, матерные.

- Кто заказчик? - повторил я.

Камаз вздохнул и начал колоться.

- Леча Ильясов, - сообщил он. - Телефон у него… сейчас…

- 8-916-123-45-67?

- Он самый. А больше я про него ничего и не знаю почти.

- Почти - это что?

- Он из чеченов. То ли бригадир, то просто крутой боец. В Москве появляется временами, чаще пропадает на юге. У нас были с ним контакты, он оружием приторговывает, иногда оставляет заказы.

- Когда он меня заказал?

- Часа три назад. Говорил, заказ очень срочный, обещал заплатить вчетверо.

- Что он про меня говорил?

- Что ты его кинул и что знаешь что-то очень ценное. Надо тебя кокнуть, пока ты не разболтал.

- Понятно. Как найти Лечу?

- Никак. Я же не знаю, где он живет.

- Как он собирался передать деньги за заказ?

- Как обычно, с посыльным.

- Лично ты с ним встретиться можешь?

- Обычно он ни с кем лично не встречается. Я его живьем видел только два раза, да и то давно, когда он только в Москве появился.

- Позвони ему, скажешь, что есть непонятки, все произошло, типа, как в голливудском фильме. Типа, мистический триллер. Когда Боров в меня выстрелил, я исчез, растворился в воздухе и все, будто никогда и не было. Осталась от меня только сумка, Боров ее прихватил, ничего интересного в ней не нашлось, даже мобилы не было, зато обнаружилась тетрадочка, вся исписанная от руки по-арабски. Давай, звони!

- Так что, Леча знал, что ты вампир?

- Подозревал.

- Моими руками решил… вот сука!

- Давай, звони, законник.

Последнее слово я прочитал в памяти Камаза.

Камаз позвонил и у них с Лечей состоялся странный разговор. К большому удивлению Камаза, Леча воспринял его слова как должное. Он спросил, не нашли ли в сумке еще что-нибудь неожиданное или нелепое и получил отрицательный ответ. Тогда он сказал, что будет считать заказ выполненным, если ему передадут тетрадку, и предложил забить стрелку в одной бильярдной в центре города. Камаз спросил, будет ли Леча лично присутствовать на стрелке, на что Леча спросил, не рухнул ли Камаз с дуба, и напомнил уважаемому, что уважаемым людям незачем отвлекаться от важных дел из-за такой мелочи. Шестерки встретятся, обменяются барсетками и дело с концом. Камаз согласился с таким подходом и Леча повесил трубку.

Все то время, пока шел разговор, я напряженно пытался понять, где находится Леча, но фокус, успешно прошедший с Зиной, на этот раз не сработал. Печально.

Я, конечно, могу прийти на стрелку под видом Камазовой шестерки, но тот, кто придет со стороны Лечи, вряд ли будет достаточно серьезной фигурой, чтобы узнать от него что-то дельное. Нет, мы пойдем другим путем.

12.

В том, чтобы быть невидимым и нематериальным, есть и свои недостатки. В частности, очень неприятно находиться в людном месте - приходится взлетать под потолок и тщательно следить за тем, чтобы тело не перекрыло свет ламп, освещающих помещение. Невидимое тело вовсе не прозрачно, я не знаю, в чем тут состоит физический смысл, но на фоне яркого света невидимое тело видно довольно хорошо, у него только контуры размыты.

Мы с Боровом приехали в бильярдную заранее и мне пришлось провести на потолке почти полчаса, ожидая, пока появится посланец Лечи. Потом я чуть не потерял его, когда он выбирался из подвального помещения, проталкиваясь в толпе, к счастью, я вовремя сообразил, что могу выйти на улицу через пол и стену первого этажа. Пролезать на заднее сиденье автомобиля через багажник, не открывая его - тоже развлечение еще то, особенно противно протискиваться через бензобак, кажется, что навечно провонял бензином, хотя на самом деле никакого запаха не чувствуется. И еще очень утомительно неподвижно лежать на заднем сиденье тесной "классики", скрючившись в три погибели, потому что стоит только чуть поднять голову и она, несмотря на всю невидимость, станет отлично различима в зеркале заднего вида.

Но все плохое рано или поздно заканчивается и в конце концов убитая "семерка" припарковалась у подъезда пятиэтажной хрущобы. Маленький и плюгавый бритоголовый человечек со жвачкой во рту подхватил необычно тяжелую барсетку, захлопнул дверь, пискнул сигнализацией и скрылся в подъезде.

Это он думал, что скрылся, на самом деле за ним следовала тень, почти невидимая и почти неощутимая. Если бы он резко обернулся, он смог бы меня заметить, но он не обернулся.

На четвертом этаже восхождение завершилось. Мужичонка позвонил в дверь, она открылась и он вошел в квартиру. Я не стал просачиваться через дверь, вместо этого я проник в квартиру через стену под самым потолком. Вот он какой, Леча…

Против ожидания, Леча совсем не походил на чеченца. За год в Чечне я уже убедился, что среди чеченцев встречаются и рыжие, и даже блондины, но большинство все-таки черноволосые и с длинными носами. Леча имел совершенно русское лицо, широкое и чуть одутловатое, коротко стриженые темно-русые волосы и короткий прямой нос - ничего характерно кавказского. И ничего бандитского в его облике тоже не было - на первый взгляд то ли небогатый бизнесмен, то ли непьющий автослесарь. И говорил он совершенно без акцента.

- Здравствуй, Леча, - сказал тот, за кем я следил.

- Здравствуй. Принес?

- Принес.

- Давай сюда.

Барсетка перешла из рук в руки, Леча расстегнул молнию и обнаружил внутри толстую записную книжку.

- Все нормально, - сказал он, - можешь быть свободен.

Плюгавый человечек вежливо попрощался и ушел. Леча отправился в большую комнату, его лицо стало задумчивым.

Он аккуратно положил книжку на стол, открыл шкаф, вытащил оттуда бутылку десятилетнего грузинского коньяка и простенькую стеклянную рюмку, налил себе грамм пятьдесят, грубо нарушив законы шариата, закурил и уселся за стол. Я ожидал, что он немедленно откроет то, что лежит на столе, но он сидел, курил и смотрел в стену отсутствующим взглядом, как будто… точно! Он боится этой книжки, он по-настоящему боится того, что мог написать Усман. Интересно, что он ожидает увидеть в дневнике своего бывшего коллеги?

Я не успел подключиться к мыслям врага, потому что Леча глубоко вздохнул, залпом выпил коньяк и резко распахнул записную книжку, резко и отчаянно, как будто не просто открыл книгу, а бросился грудью на амбразуру с пулеметом. Страницы были чистыми.

Пару секунд Леча недоуменно пялился в чистые страницы, потом послюнявил палец и нерешительно потер пустые строчки. Я опустился на пол и обрел видимость.

- Не хочешь джинна - не три лампу, - сказал я.

Леча вздрогнул и тихо прошептал что-то нерусское. Его глаза стрельнули в сторону открытой бутылки и я немедленно отреагировал.

- Наливай, - сказал я. - Сейчас это тебе не помешает.

А потом я прочитал мысли собеседника и добавил:

- Не волнуйся, я пришел наказать тебя не за этот грех.

- Кто ты? - спросил Леча и подумал: шайтан?

- Нет, - ответил я, - и даже не иблис. Я человек, который умеет кое-что необычное. Хочешь меня пристрелить?

Леча все-таки налил себе коньяку. Он изо всех сил старался выглядеть спокойным и его руки почти не дрожали.

- Это бессмысленно? - спросил он.

- Попробуй, - предложил я и протянул ему пистолет рукояткой вперед. - Тут глушитель, можешь не бояться, что услышат соседи.

Леча непонимающе смотрел на меня и молчал.

- Это провокация? - наконец спросил он.

Я рассмеялся, почти без усилия.

- В твоем положении глупо думать о провокациях, - сказал я.

- Действительно, - согласился Леча и выстрелил.

Он выстрелил в грудь, а не в голову, и поэтому выстрел прошел для меня почти безболезненно. Пуля с характерным визгом отразилась от стены, стукнула в дверцу шкафа, оставив большую выщерблину, улетела под кровать и весело запрыгала там, попеременно ударяясь о пол, кровать и плинтус.

Леча отложил пистолет и выпрямил голову, которую до того непроизвольно вжал в плечи.

- Кто ты? - снова спросил он. - Святой или джинн?

- А ты кто? Шахид или маньяк?

- Я шахид.

- Тогда я святой.

- А если я маньяк, то ты злой дух?

- Почему сразу злой? У вас же, вроде, бывают и добрые джинны.

- Добрые - это гурии.

- Разве гурии не бабы?

- Гурии бывают и мужского пола.

- Для благочестивых женщин на том свете? Чтобы было с кем трахаться?

- Да. Зачем он богохульствует?

- Зачем ты взорвал мой дом?

- Я не взрывал твой дом.

- Ты приказал его взорвать.

- Но не взрывал.

- Зачем ты приказал его взорвать?

- Хотел убить тебя.

- Зачем?

- Думал, что это возможно.

- Это возможно.

- Как?

- Я что, похож на идиота - рассказывать тебе, как меня убить? Да ты и не сможешь воспользоваться… можешь считать для простоты, что я неуязвим. Так зачем ты хотел меня убить?

- Ты служишь шайтану.

- Почему ты так решил?

- Ты тот, кого вы, русские, называете вампирами.

- Газету прочитал?

- Да.

- И только из-за этого ты решил взорвать целый дом? Знаешь, сколько людей погибло?

- Около ста. В новостях передавали.

- Благодарность от Басаева уже получил?

Леча помотал головой.

- Ты не поверишь, - сказал он, - но я хотел только одного - избавить мир от нежити.

- Ты убил сто невинных людей!

- Ты убьешь больше.

- У меня нет зависимости от человеческой крови. Я могу пить кровь, она дает мне силы, но я не наркоман, я полностью управляю собой.

Леча пожал плечами.

- Какая разница? Мною двигал Аллах, если я ошибся, на то была его воля.

- Аллах двигает лишь теми, кто движется сам! - воскликнул я. - Кто взрывал дом?

- Этого тебе не узнать. Можешь убить мое тело или выпить душу, я все равно ничего не скажу.

- Говорить не надо, достаточно только подумать. И не делай такое довольное лицо. Знаешь историю про Ходжу Насреддина?

- Про муллу Насреддина. Вы, русские, переврали наши легенды.

- Это не ваша легенда, Насреддин жил в Средней Азии.

- Мусульманин всегда мусульманин, независимо от того, где живет.

- Неважно. Помнишь, как Насреддин попросил ростовщика Джафара не думать об обезьяне?

До Лечи начало доходить. Он попытался схватить пистолет, но добился лишь того, что получил хук справа. Правый глаз Лечи начал заплывать, все-таки вампирская реакция намного быстрее человеческой.

Я встал между Лечей и окном, вытащил из пистолета обойму и передернул затвор, удалив патрон из патронника. Просто на всякий случай.

- Не дергайся, - сказал я, - все равно я быстрее и сильнее.

- Убей меня, - прошептал Леча, - но не заставляй предавать братьев.

- Ты уже давно предал их, - возразил я.

Леча начал молиться. Я не понимаю языка, на котором он молится, но я понимаю мысли. А ведь он по-настоящему верит в то, что делает доброе дело! Понять - значит простить, так, вроде, говорила Зина? Неважно. Важно только то, что я понимаю в его мыслях.

НАТО захватило Югославию. Немецкие танки с крестом на броне вошли в Белград, как будто история внезапно откатилась на шестьдесят лет назад. Армия капитулировала, новая власть утверждает новые порядки. Бойцов сопротивления расстреливают на площадях, обкуренные албанцы раздают героин в школах, негры в голубых касках насилуют сербских девочек. Что, кроме террора, остается немногим патриотам, избежавшим концлагерей? И чем эта воображаемая картина отличается от творящейся в сознании Лечи, кроме национальной принадлежности воюющих сторон?

- Ты неправ, Леча, - сказал я, - неправ потому, что вы начали первыми. Я был в Чечне, я знаю, что русские солдаты тоже иногда творят беспредел, но ты видел только одну сторону. Поверь, по другую сторону все то же самое. Когда на твоих глазах десятилетний ребенок хладнокровно расстреливает двадцатидвухлетнего лейтенанта, который хотел купить на рынке блок сигарет, в следующий раз ты так же хладнокровно пристрелишь ребенка, который направил на тебя кривую палочку. Достаточно провести на войне всего неделю и в каждой засохшей ветке тебе будет мерещиться ствол. Война - абсолютное зло, на ней не бывает правых и виноватых. Пойми, Леча, зло нельзя остановить злом, зло можно остановить только отсутствием зла. Знаешь, когда закончится эта война? Только тогда, когда не останется тех, кто губит свою душу ради того, чтобы погубить чужую. Христос, в которого ты не веришь, говорил, что спасется тот, кто погубит свою душу ради ближнего своего. Но когда люди губят не себя, а друг друга, не выигрывает никто. Даже Сатана.

- Почему шайтан не выигрывает? - заинтересовался Леча.

- Не знаю, - я пожал плечами, - просто мне так открылось. Ты думаешь, что делаешь хорошее дело, взрывая дома и убивая неверных, но ты неправ, Леча, террор не бывает хорошим делом. Террор - это война, а война - это грех.

- Так что, я должен все забыть? Забыть весь тот кошмар, в который вы, русские, превратили жизнь моего народа?

- В этом кошмаре виноваты не мы, вы сами создали его, когда выбрали Дудаева. Но какая разница, кто начал? Важно не это, важно то, как это прекратить. А это не прекратится, пока такие, как ты, будут изо всех сил пестовать свою ненависть. Хочешь, я избавлю тебя от ненависти?

- Если я лишусь ненависти, что у меня останется?

- Тебе виднее. Если в тебе не осталось ничего, кроме ненависти, ты жалок. Тебя можно пожалеть, но нельзя полюбить. Если в тебе живет только ненависть, если ты весь - ненависть, ты не жилец, пройдет совсем немного времени и она убьет тебя.

- Я ищу смерти, - сказал Леча, спокойно и без какого-либо надрыва. Как говорится, от чистого сердца.

- Хочешь стать шахидом? Думаешь, это поможет тебе попасть в рай? Да ты вообще веришь в рай после смерти?

- Если не верить в рай после смерти, то во что тогда верить?

- В рай при жизни. Когда ты смотришь вокруг, ты сам выбираешь, что видеть. В мире нет добра и зла, они только в глазах смотрящего, в душе, которая смотрит в мир и пытается вместить его в десяток простых истин. Но так никогда не получается, ведь разве бывает то, что полезно всем и всегда? Или то, что всем и всегда вредно? Все относительно, и человек в том числе, и то, что он - мера всех вещей, не имеет никакого значения. Хочешь, чтобы жизнь стала прекрасна? Просто поверь, что она такова, и она станет по твоей воле. Каждый из нас творит вселенную внутри себя и у одних она похожа на рай, а у других на ад. Бог сотворил людей по образу и подобию, а это значит, что каждый из нас немного Творец. Так не твори ад, не уподобляйся шайтану!

- Пытаешься меня заколдовать?

- Нет, я просто говорю. Если бы я начал колдовать, ты сидел бы сейчас с открытым ртом и кивал каждому слову. Нет, Леча, ты, конечно, мерзавец, но… несмотря ни на что, я уважаю тебя. Я не буду лезть в твою душу.

- Разве не это ты сейчас делаешь?

- Сейчас я лезу в собственную душу. Знаешь, зачем я пришел к тебе?

- Убить меня.

- А еще?

- Узнать, кто мне помогает, и убить их всех.

- Правильно. Я не буду этого делать.

- Почему? - теперь Леча удивился по-настоящему.

Я взял бутылку с коньяком, отхлебнул из горлышка и сморщился. Такой коньяк из горла не пьют. Я сходил к шкафу, принес стаканчик граммов на сто и наполнил его наполовину.

- Почему? - задумчиво повторил я. - Потому что, если я тебя убью, ничего не изменится. Ты больше не причинишь мне зла, но ты и так его не причинишь, ты же знаешь, что в среднем удается один теракт из двух, а то и из трех. Есть, правда, группа "Вымпел", у них почти все операции проходят успешно, но твоих головорезов глупо даже сравнивать с ними. Вряд ли ты проживешь больше полугода и вряд ли ты успеешь сделать что-нибудь по-настоящему злое. Но все это несущественно, потому что, когда я шел сюда, я думал не о том, как избавить мир от зла. Я думал о том, что должен отомстить, а сейчас я думаю, что в мести нет смысла. Ведь если в мести есть смысл, то чем я отличаюсь от тебя?

- Тем, что мстишь во имя доброго дела.

Я обернулся и увидел, что сзади стоит Лена. Это она сказала последнюю фразу.

- Как ты нашла меня? - удивился я.

- Элементарно. Я помолилась богу и он объяснил, где тебя искать, а потом показал мне, как можно мгновенно перемещаться с места на место. Это, оказывается, очень просто.

- Ты знаешь, что случилось с нашим домом?

- С нашим? Ты говоришь, это был наш дом? Ты действительно так думаешь?

- Лена, это был наш дом. Вот этот раб божий приказал его взорвать.

- Да, я знаю. Только он не раб божий, а слуга Сатаны, давно отвергнувший истинного бога. Отвечай, грешник, кто тебе помогал?

Лицо Лечи напряглось и покраснело, глаза вспучились, как у лягушки, из горла вырвался глухой хрип. Но внутренняя борьба длилась не дольше двух секунд, потом Леча со свистом выдохнул воздух и его лицо стало мертвенным и безжизненным. Он начал говорить.

Мне стало противно. Может, я и темный, может, я и предназначен принести в мир зло, но так глумиться над душой другого человека не позволяю себе даже я. Да, я понимаю, добро нельзя творить с чистыми руками, нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц, зло должно быть наказано и наказание должно быть таким, чтобы преступление не повторилось, но все же… все же есть вещи, которые нельзя делать, просто потому что нельзя. Я знаю, не мне рассуждать о таких вещах, я загрыз четырех человек ради глотка крови, но я все равно не могу спокойно принять то, что сейчас происходит. Я вижу, как душа человека медленно, но неотвратимо разрушается, и мне это не нравится. Да, это не самая хорошая душа, это душа преступника и террориста, она действительно загублена, но не бывает душ, которых нельзя спасти, какая бы душа ни была, она священна, в нее нельзя лезть грязными лапами, ее нельзя рассматривать просто как инструмент для построения светлого будущего, пусть не коммунистического, а православного, какая, к черту, разница! Душа - цель, а не средство, она неприкосновенна, если тебе не нравится душа человека, уничтожь ее, но не переделывай.

Леча уже назвал два десятка имен и адресов и продолжал говорить, монотонно и безжизненно, и с каждым произнесенным словом его голос звучал чуть тише. А ведь он умрет, когда закончит говорить, понял я. Для него предательство - смертный грех, и то, что предательство произошло не по доброй воле, а под воздействием неодолимой силы, не имеет никакого значения. Так папуас умирает, выслушав до конца проклятие шамана.

- Прекрати, - сказал я.

- Сейчас, - отозвалась Лена, - осталось совсем немного.

- Прекрати сейчас же!

- Почему?

- Так нельзя!

- Почему?!

- Потому что нельзя… просто нельзя!

- Сергей, ты что? Это же террорист, убийца, он вне закона! Бог отвернулся от него, он вне любого закона, божьего и человеческого.

- Ты не бог! И я не бог. Пусть бог от него отвернулся, но он не перестал быть человеком. Сейчас, когда ты это делаешь, чем ты отличаешься от него?

- Я служу истинному господу Иисусу Христу, а он служит богомерзкому аль-Ваххабу. Этого достаточно.

- А почему ты думаешь, что твоя вера истинна, а его ложна?

- Потому что моя вера не заставляет людей взрывать дома. Все, Сергей, ты меня отвлекаешь! Подожди минуту, я скоро закончу и мы все обсудим.

- Ты ошибаешься, мы ничего не обсудим. Мне казалось, что мы сможем быть вместе, но я был неправ. Мы с тобой слишком разные, а жизнь непохожа на "Доктор Дизель". Я ухожу.

- Куда?

- Какая разница? Ты найдешь меня где угодно, у тебя же есть бог, который открывает разные полезные истины.

- Я нашла тебя только потому, что ты сам хотел этого. Я шла на зов нашей любви. Не уходи, Сергей! Ты же любишь меня, ты сам только что сказал, что твой дом стал нашим общим. Если ты уйдешь, любовь тоже уйдет, мы станем чужими и я боюсь, что…

- Я тоже боюсь этого. Но мы не сможем быть вместе. Извини.

Я вышел в прихожую и подумал, что тоже могу кое-кому помолиться. Эй, ты, подумал я, если ты существуешь, почему бы тебе не открыть мне что-нибудь интересное? А то ерунда какая-то получается - Ленке все открывается, а мне ничего. Непорядок.

Где-то вдали, за пределами всех доступных пространств, послышался утробный смех, жутковатый, но совсем не угрожающий.

Давно со мной никто так не разговаривал, сообщил голос, отсмеявшись, но я не обижаюсь, потому что мы с тобой выше всех этих глупостей. Не тревожься, Сергей, пусть мертвые разбираются со своими мертвецами, не мешай им заниматься глупостями, жизнь продолжается и без них. Кажется, у меня найдется для тебя кое-что подходящее… точно! Сейчас тебе кое-что откроется. Поехали!

Пространство мигнуло и я оказался в совсем другой комнате. Все вокруг было черным, стены были занавешены черными портьерами, по углам горели черные свечи, в клетке под потолком сидел черный ворон, посреди комнаты стоял массивный стол черного дерева, а за столом сидел дородный мужик в черной рясе с капюшоном, надвинутым на голову. Напротив него сидела худощавая черноволосая женщина в черном платье. Мой черный джинсовый костюм удачно дополнил картину.

Я кашлянул, женщина взглянула на меня, вскрикнула и начала было заваливаться в обморок, но тут же выровнялась, как будто вовремя передумала. Она судорожно впилась пальцами в край стола и ее карминно-красные ногти стали похожими на пятна крови на матово-черной доске. Она смотрела на меня жадными глазами и в них читалось любопытство, легкий ужас и, почему-то, сексуальное желание.

Мужик тоже смотрел на меня, только его взгляд больше напоминал взгляд барана из русской народной поговорки. Он лихорадочно соображал, кто я такой и откуда здесь взялся.

- Кто ко мне взывал? - спросил я и понял, что пошутил неудачно. Потому что на полу, непосредственно под моими ногами, красным мелом была нарисована пентаграмма, а на конце каждого из пяти лучей горела черная свеча.

- Вы что, ребята, дьявола вызывали? - дошло до меня.

Дамочка экзальтированно кивнула, а мужик начал мычать.

- Эээ… - выдавил он, - а вы это… я извиняюсь…

- Мужик, ты к кому взывал? - поинтересовался я. Почему-то меня начал разбирать смех. Да уж, у него специфическое чувство юмора.

- Эээ…

- Владыка! - завопила женщина, рухнула на колени и резво поползла в мою сторону. - Владыка! Позволь служить тебе…

- Ты… это… - растерялся я, - тебе чего надо?

- Ничего! - продолжала восторженно вещать женщина. - Нет счастья выше, чем служить истинному повелителю сил, которому подчиняется земное и подземное…

- Что тебе надо?

- Я замужем… - теперь она заговорила другим тоном, более деловым, - мой муж богат, но меня не любит. Понимаете… я готова служить…

- Понимаю. Сейчас полюбит.

- Нет! - вскрикнула женщина в панике. - Вы не так поняли, владыка. Я не хочу, чтобы он меня полюбил. Я бы хотела… эээ…

- Прибить его, что ли?

- Ну…

Я расхохотался. Господи, откуда столько идиотов берется? Да, кстати, ты не обижаешься, что я помянул господа?

Забей.

Хорошо.

- Я так сразу не могу, - сказал я, отсмеявшись.

- Да, конечно, - согласно кивнула женщина, - я должна подписаться кровью, это не проблема, я…

- Не смеши меня. И вообще, нечего устраивать тут мелодраму. Мужик! Ты, вроде, похож на нормального. Где я нахожусь?

- В центре прикладной демонологии.

- Демонов вызываете?

- Ну… да.

- Зачем?

- Наше магическое направление немного нетрадиционно, но, несмотря на это, мы добиваемся очень хороших результатов. Во всех основных направлениях черная магия работает нисколько не хуже, чем более привычная белая. Например, по алкоголизму…

- Я понял. Мозги лохам пудрите.

- Я попросил бы…

- Молчать!

- Не разговаривайте со мной в таком тоне! Я сейчас вызову охрану…

- Давай, вызывай, демонолог. Что же ты меня не изгонишь или не подчинишь? Охрану… Сам, значит, не веришь в то, что творишь. Чего застыл? Вызывай.

Сам не знаю, зачем, я продемонстрировал клыки, что вызвало у мужика нервную дрожь, а у женщины восторженный вздох.

- Короче, мужик, - сказал я, подавляя непрошеную идиотскую улыбку, - раз ты у нас крутой демонолог, даю тебе пять минут, чтобы изгнать меня… сам знаешь, куда. Время пошло.

С этими словами я уселся на край стола, вытащил из кармана сигареты и зажигалку, и закурил. Пачка обычного "Петра Первого" в руках непонятного гостя странным образом придала демонологу моральных сил.

- Я вызываю охрану, - еще раз повторил он и нажал невидимую для меня кнопку под столом.

Через минуту портьеры справа от меня раздвинулись и в комнате появилось новое действующее лицо - лысый амбал лет тридцати с соответствующим выражением хари, лицом это никак не назовешь, при всем желании.

- Кыш, - сказал я, амбал сделал шаг в сторону и встал по стойке смирно.

Я посмотрел на часы.

- Осталось три с половиной минуты, - сообщил я.

- Юрик, ты что? - прошипел мужик.

Юрик проигнорировал его возмущение.

- Разрешите идти? - спросил он, обращаясь ко мне.

Я кивнул, и он удалился туда, откуда пришел.

- У тебя три минуты, - сообщил я.

- А вы… вы вправду демон? - робко поинтересовался мужик.

Женщина ехидно хохотнула.

- Сам-то как думаешь? - поинтересовался я.

Мужик растерянно пожал плечами.

- Капюшон сними, - велел я.

Мужик откинул капюшон и явил заплывшую жиром морду вкупе с испуганными поросячьими глазками.

- Вон отсюда, - резюмировал я.

Мужик скрылся. Я повернулся к женщине, которая все еще стояла на коленях, а на лице ее сохранялось восторженное выражение.

- Поехали, - сказал я.

- Куда?

- Куда-нибудь. Ты меня вызвала, так будь добра обеспечить пристанище.

- Но… - задумалась женщина, - дома у меня муж…

- Ничего страшного, - успокоил ее я, - он возражать не будет.

13.

Никогда не ездил в пятисотом "Мерседесе". Оригинальная машина, снаружи кажется гораздо меньше, чем изнутри. Хотя, с другой стороны, не так уж сильно она отличается от любой другой дорогой иномарки. Отделка салона из кожи и дерева - это, конечно, круто, но в остальном машина как машина, ничего особенного. И за что только новые русские такие деньги отдают?

Шофер попался вышколенный, он почти не удивился тому, что хозяйка подцепила по дороге бородатого мужика с безумным выражением лица и без верхней одежды. Наверное, он и не такое видел.

Женщина, ее, как выяснилось, звали Юлей, постоянно дергалась, она пыталась со мной заговорить, но стеснялась обсуждать интересующие ее вопросы в присутствии шофера. Так что она курила тонкие ментоловые сигареты одну за другой и вертелась на просторном кожаном диванчике, как будто ей вставили шило в известное место. Вначале это меня веселило, потом стало раздражать.

Целью нашего путешествия был элитный жилой комплекс на окраине Москвы. В какой-то желтой газете я читал, что это жилье совсем не элитное, настоящее элитное жилье - это особняк Березовского на Арбате, но по мне элитная квартира - любая, чья рыночная стоимость выражается семизначным числом. Или шестизначным, если первая цифра большая.

Мы подъехали к нехилому бетонному забору с колючей проволокой поверху, окружающему бетонный фаллический символ приторно-оранжевого цвета, шофер чуть притормозил, но мог бы и не притормаживать, потому что ворота предупредительно распахнулись. "Мерседес" гордо прокатился по двору и плавно затормозил у подъезда. Я ожидал, что шофер выскочит из-за руля, как ужаленный, и побежит открывать заднюю дверь, но, видно, я слишком плохо думаю о Юле. Шофер просто заглушил двигатель и полуобернулся назад, ожидая распоряжений.

- На сегодня все, - лаконично сообщила Юля и сама открыла дверь.

Я последовал за ней, "Мерседес" завелся, проехал метров пятьдесят и подрулил к воротам прямо в стене дома. Наверное, подземный гараж… точно. "Мерседес" бибикнул, ворота открылись, он въехал внутрь и скрылся из виду, но я успел заметить, что дорога за воротами идет под уклон. В подвал, стало быть, поехал.

Юля жадно затянулась и выкинула сигарету на ослепительно чистый тротуар.

- Не знаю, что ты скажешь Мишке, - сказала она, - но он меня убьет. Ладно, пошли.

Мы вошли в подъезд и там обнаружился самый настоящий КПП, оборудованный двумя подозрительно интеллигентными молодыми людьми в белых рубашках под строгими костюмами. Какие-то они уж слишком интеллигентные, боюсь, к охране тут подходят не просто серьезно, а очень серьезно. Догадываюсь я, откуда эти ребятки.

Парни привычно оглядели нас и их взгляды скрестились на выпуклости у меня подмышкой. Да уж, пистолет следовало бы выложить.

- Он со мной, - сообщила Юля.

Один из парней, поменьше ростом и чуть-чуть похожий на Леонардо ди Каприо, облегченно кивнул, но второй охранник, длинный, тощий и лысоватый, не удовлетворился этим заявлением. Он сделал два шага в мою сторону и обманчивая плавность движений сообщила о его боевых возможностях гораздо больше, чем его мысли, которых почти не было, потому что в подобных ситуациях все решают рефлексы, а для мыслей в голове места не остается.

Я поднял руки перед собой и примирительно улыбнулся. Далее я расстегнул джинсовую куртку, отвел левую полу в сторону, чтобы пистолет стал хорошо виден, а затем медленно вытащил его из кобуры и положил на стол перед охранниками.

- Извините, ребята, - сказал я. - Забыл. Честное слово, совсем забыл про него. Можно, он у вас полежит?

Длинный ничего не ответил, он меланхолично оглядывал меня и, казалось, размышлял, сразу меня прибить или немного помучить. Второй охранник, напротив, резко возбудился, подбежал к столу, состроил высокомерную гримасу и затараторил:

- Ты что, думаешь, здесь у нас притон какой-нибудь? Здесь серьезные люди живут! Бандиты здесь не ходят!

Но думал он совсем о другом, а именно о том, что данный инцидент обратит на него внимание начальства и, если он все сделает правильно и по инструкции, чем черт не шутит, может, и повышение обломится…

Я демонстративно отвернулся от бойкого ди Каприо и обратился к лысоватому:

- Может, я его на улице в урну выкину?

Лысоватый скосил взгляд на напарника и с сомнением покачал головой. Да, он прав, об этом надо было раньше думать. Но что же делать? Не драться же с ними!

Ладно, хрен с ним, с пистолетом. Я взял его за ствол и сделал нематериальным и невидимым.

- Так лучше? - спросил я.

Длинный растерянно помотал головой, второй охранник уставился на меня подозрительно и недобро.

Фокусник, блин, отчетливо подумал он.

- Куда идти? - обратился я к Юле.

Она показала рукой в сторону лифтов, которые я и так уже заметил, и сделала шаг в ту сторону, но длинный решительно заступил дорогу.

- Извините, Юлия Николаевна, - сказал он, - мы должны кое-что уточнить.

Юля растерянно захлопала глазами и обернулась ко мне. Я пожал плечами и растворился в воздухе. А что еще оставалось делать, не устраивать же сцену из гонконгского боевика.

14.

Охранники увлеченно общались с Юлей, вначале я наслаждался этим зрелищем, особенно забавно было читать мысли участников и сравнивать их с произнесенными вслух словами, а потом мне все надоело, я прочитал в голове Юли расположение ее квартиры и отправился туда. Ничего, догонит.

Да, квартира крутая. Хотя обставлена, на мой взгляд, некрасиво, складывается ощущение, что хозяевам не хватило денег, чтобы купить достаточное количество мебели. Умом понимаешь, что большую квартиру совсем необязательно загромождать, что когда много свободного пространства, это даже лучше, но избавиться от дурацкого ощущения незаконченности интерьера никак не удается.

А вот и Юлин муж, Мишка, стало быть. А ведь не скажешь, что новый русский, на вид мужик как мужик. Лет сорок - сорок пять, брюха нет, бандитской поджарости тоже, лысина есть, но небольшая, встретишь такого на улице и не поймешь, что новый русский. Интересно, как он все эти бабки заработал…

Мишка сидел перед телевизором (так называемый домашний кинотеатр, три-четыре штуки зеленых) и смотрел футбол. Футболисты радостно прыгали по заснеженному полю, смотреть на них было холодно, а ведь они еще и с голыми коленками… под такое зрелище надо водку пить, а не пиво.

Тем не менее, Юлин муж пил именно пиво. На журнальном столике справа от него стояли две пустые банки светлого "Хольстена", рядом стояла массивная хрустальная пепельница, в которой покоился десяток бычков с белым фильтром.

Я сходил на кухню и обнаружил в холодильнике месторождение пива, а в стенном шкафу стеклянную кружку, точно такую же, как та, из которой пил пиво хозяин квартиры. Стекло, оказывается, не простое, а богемское. Взяв в одну руку банку, а в другую кружку, я вернулся в большую комнату и сел в кресло по другую сторону журнального столика.

Юлин муж издал нечленораздельный звук. Ах да, я же невидим, а пиво нет. Я поспешно принял нормальный вид, улыбнулся и сказал:

- Извините.

А у него крепкие нервы. Мужик ничем не показал своего потрясения, он кивнул, приветливо улыбнулся, дескать, такая мелочь не стоит извинения, поставил кружку на стол и протянул руку для рукопожатия.

- Михаил, - представился он.

- Сергей, - ответил я.

- Очень приятно, - сообщил Михаил. - Наливай пиво, не стесняйся. И сигаретами угощайся.

- Нет, спасибо, я лучше свои, - я достал из кармана "Петра Первого".

- Можно? - спросил Михаил и показал на мои сигареты.

Немного удивившись, я протянул ему пачку, он вытащил сигарету, прикурил от позолоченной "Зиппо", дал прикурить мне, глубоко затянулся и закашлялся.

- Уже привык к "Парламенту", - сообщил он. - Раньше терпеть не мог, но приходится соответствовать, не курить же "Приму" на совете директоров.

Я сочувственно покивал головой. Да уж, у богатых свои проблемы.

- За знакомство, - сказал я и поднял кружку.

- За знакомство, - поддержал тост Михаил и мы выпили.

На экране один из футболистов поскользнулся, упал и пропахал в сугробе довольно глубокую борозду. Когда он поднялся на ноги, он стал похож на снеговика, которого какой-то шутник облачил в летние шорты.

- Как им только не холодно, - сказал я.

- И не говори, - согласился Михаил. - Говорят, они в такую погоду колготки прозрачные надевают.

- От колготок теплее не станет.

- Это точно. Слушай, а как ты вошел сюда?

- Сквозь стену.

- Как это?

- Элементарно - берешь и проходишь. Только научиться трудно.

- Гм… А ты вообще кто? Волшебник, типа?

- Твоя жена думает, что дьявол.

Михаил скорчил недовольную гримасу.

- Вечно ей везде дьявол мерещится, - сказал он. - Это уже не смешно стало, представляешь, она над кроватью крест перевернутый повесила. Свечи черные в спальне…

Я брезгливо передернул плечами. Действительно, черные свечи, перевернутое распятие, иконы в сортире - это даже не комедия, это профанация какая-то. Ну в самом деле, какое отношение все это имеет к делу тьмы? Можно подумать, что у Сатаны нет никаких других дел, кроме как строить богу мелкие пакости.

- Вот и черта нашла живого, - продолжал вещать Михаил. - А с чего она решила, что ты дьявол?

- Она в одну шарлатанскую контору пошла, там ей обещали дьявола вызвать. А вызвали меня.

- Как это?

- Как-как… была пентаграмма пустая, а потом раз и я в ней стою.

- А на самом деле как было? Ловкость рук и никакого мошенства?

- Нет, меня действительно вызвали.

- Значит, ты и в самом деле дьявол.

- Может, и так.

- А что у тебя на шее болтается? Какой-нибудь паук засушенный?

Я продемонстрировал Михаилу мифриловый крест.

- Тогда ты не дьявол, - заявил Михаил. - Нечистая сила креста боится.

- Ерунда, - возразил я, - я одно время вампиром был, так крест вообще не мешал.

Михаил хихикнул.

А товарищ-то совсем сумасшедший, подумал он.

Я взлетел в воздух, сделал круг вокруг люстры и приземлился на место. Михаил отхлебнул пива и спросил:

- Ты фильм про воспламеняющую взглядом не смотрел?

- Смотрел. А что?

- Так, как она, умеешь?

- Не пробовал.

- И не пробуй, - Михаил хихикнул, - здесь, по крайней мере. Меня сможешь научить?

- Попробовать можно.

- Времени много займет?

- Лет пять, может, десять. Иногда получается быстрее, я вот в полтора месяца уложился.

- Как это у тебя получилось?

- Повезло, можно сказать. Правда, пришлось перенестись в параллельный мир, выпить кровь вампира и убить святого, который меня проклял.

Михаил снова хихикнул.

- Прямо фэнтези какое-то, - заметил он.

- Ага, - кивнул я, - самое настоящее фэнтези, только в реальной жизни. На самом деле все очень просто - ты должен поверить в то, что можешь творить чудеса, и у тебя все получится. Только поверить очень трудно.

- Да, - согласился Михаил, - так во всех фильмах говорят. Так тебя Юлька притащила?

- Ага.

- А сама она где?

- В подъезде с охраной ругается. У меня с собой пистолет был, они его заметили, начали приставать. А я стал невидимым и ушел от них, драться с ними не хотелось, а без этого они бы меня не пропустили.

- А пистолет тебе зачем?

- Выложить забыл.

- Я не об этом. Ты же крутой волшебник, зачем тебе пистолет?

- Привычка.

- Бандитом раньше был?

- Нет, бандитом не был. Впрочем, я в Чечне воевал, а это почти то же самое. Я же говорю, я в параллельный мир попал, а там без оружия никак нельзя, особенно если колдовать не умеешь.

Кажется, пиво начало действовать. Иначе какого, спрашивается, хрена я все это рассказываю?

- Надо Юльке позвонить, - сказал Михаил, - что-то долго она ругается.

Он протянул руку, взял со стола телефон и нажал пару кнопок.

- Привет, это я, - сказал он в трубку. - Что там у тебя творится? Чего? Какой еще мужик? Дай ему телефон. Да. Да. Пить надо меньше. И ему тоже. Тебя как зовут? Слушай, Игорь, ты меня за идиота держишь? Если грибов натощак не жрать, люди в воздухе не растворяются. А жена моя при чем? В общем, так, Игорек, либо моя жена через минуту оказывается дома, либо я прямо сейчас звоню твоему начальнику. Так-то лучше. Идиоты!

Последнее слово он сказал, уже отключившись.

- Почему идиоты? - возразил я. - Именно так все и было.

- Идиоты потому, - пояснил Михаил, - что такие вещи надо держать в тайне и никому не рассказывать. У меня тоже подобный случай был, мы в одном баре сделку отмечали, нажрались, как свиньи, я тогда только-только бизнес начинал, шофера не было, да что я говорю, машины еще не было, короче, выползаю из бара на рогах, ловлю тачку, тормозит волга-баржа, за рулем дед - божий одуванчик, а дело зимой было, холодно, так он в тулупе был, шапке-ушанке и валенках. Представляешь? За рулем - в валенках. Куда, говорит, ехать? Я ему говорю, туда-то, он говорит, садись, поехали. А сколько денег возьмешь, спрашиваю. А нисколько, говорит, мне все равно по пути. Ну ладно, поехали, значит, едем, все вроде нормально, дед валенком по педали нормально попадает, все здорово, только чувствую, сейчас тошнить буду. Останови, дед, говорю, а то заблюю тебе всю машину. А дед улыбается так хитро и говорит, а ты коврик подними и тошни прямо на дорогу. Поднимаю коврик, мама родная! Днища у машины вообще нет, только каркас один. В общем, протошнился я, коврик задвинул, стал к деду присматриваться. Гляжу, а ключей в зажигании нет и замка вообще нет.

- На барже он, по-моему, слева от руля.

- Да я всюду смотрел. Дед увидел, что я ключи высматриваю, и говорит, не трудись, типа, нетути тут ключей, моя машина, говорит, сама заводится. Я спрашиваю, где же ты взял такую машину классную? А он говорит, у подъезда стояла, открыл, сел, поехал. Так что, говорю, машина не твоя? Не моя, говорит. Так ты угонщик, говорю, тебя сейчас менты ловить будут. А он смотрит так хитро и говорит, если ты не сдашь, то и не будут. А я смотрю в окно и не понимаю, где едем. Спрашиваю деда, а он только ухмыляется и говорит, не волнуйся, типа, довезу куда положено и в наилучшем виде. И смотрю я, на улице мороз, а стекла вообще не запотевают, даже заднее, а ведь обогрева там нет, я всю шею свернул, пока проволочки высматривал. А дед только хихикает и не говорит ничего.

- И что, доехали? - не выдержал я.

- Какое там… - махнул рукой Михаил. - Попросил я его остановить, дескать, по большой нужде приспичило, а как он остановился, так выскочил я, рванул в лес и бежал, наверное, минут пять, пока хмель не выветрился. Оказался я, кстати, на другом конце Москвы, на въезде в лесопарк. Поймал другую тачку, доехал без приключений, по дороге протрезвел окончательно, а про того деда и не знаю, что думать - то ли приснилось все, то ли действительно чертовщина какая-то приключилась.

- Интересно… Слушай, а у вас в подъезде камеры есть?

- Есть.

- То-то веселье будет, когда они просмотрят то место, где я исчезаю.

Михаил резко помрачнел.

- А вот это уже хуже, - сказал он. - Одно дело - не доложить о происшествии, и совсем другое - проигнорировать то, что записано на пленке. Потом посмотрит какой-нибудь проверяющий - замучаешься отмазываться. Блин, да они меня еще утомят расспрашивать, кто ты такой и откуда взялся.

- А ты-то здесь причем? Тебя там вообще не было. Пусть Юля объясняет.

- И то верно. Что-то она долго идет, кстати.

В этот момент замок входной двери щелкнул и в прихожей послышались шаги, которые сразу же стихли. Она стоит и прислушивается, понял я, она не понимает, что происходит, и боится этого. Вы хотели острых ощущений, мадам? Их у нас есть.

- Юля! - позвал Михаил. - Чего встала? Иди сюда, мы тут с твоим другом пиво пьем.

Юля зашевелилась и вскоре появилась на пороге комнаты. Лицо у нее было, мягко говоря, растерянное.

- Владыка, - пробормотала она.

Это вызвало приступ веселья у Михаила, а через секунду заржал и я. Это действительно было смешно, она выглядела такой дурой…

Юля подошла к креслу, в котором я сидел, и рухнула передо мной на колени.

- Владыка, - взмолилась она, - почему ты не ответил на мою мольбу? Я сделаю для тебя все, что захочешь, я подарю тебе тело и душу…

- Тело не надо, - уточнил Михаил.

- Заткнись! - взвизгнула Юля.

- Эй-эй, полегче, - вмешался я, - только истерики здесь не хватало. Лучше сходи на кухню, возьми кружку и пива себе.

- Она пиво не пьет, - прервал меня Михаил, - она мартини пьет. Юля, ты давай, бери, что хочешь, и присоединяйся.

Юля послушно отправилась на кухню.

- А что за мольба? - поинтересовался Михаил.

- Она тебя заказала, - честно ответил я.

- Как это?

- Убей, говорит, моего мужа, а я тебе все отдам, кровью в договоре распишусь, душу сдам в аренду, ну и все такое.

- Она это серьезно? Почему?

- Богатый, говорит, у меня муж, только не любит меня совсем.

- Мда… век живи… Юлька! Ты что, серьезно меня заказала?

Юля снова появилась на пороге комнаты, на этот раз в руках у нее была нехилая бутылка мартини и высокий стакан, а выражение лица стало еще более растерянным.

- Ты ему рассказал, - констатировала она. - Зачем? Если я тебе не нужна, мог бы сразу сказать, зачем было глумиться?

- Он же дьявол, - пояснил Михаил, - ему по должности положено над всеми глумиться.

Юля всхлипнула и выбежала из комнаты.

- Вот дура, - констатировал Михаил. - Ты, кстати, не женат?

- Нет.

- Будешь жениться - не женись на дуре. Поначалу это удобно, проблем меньше, хозяйство в полном порядке, но потом такое начинается… Ну что мне с ней делать, в самом-то деле? Не разводиться же!

- Почему не разводиться?

- Потому что жалко ее, не проживет она без меня.

- Оставь денег побольше.

- Без толку. Спустит все и сопьется.

- Ты ее любишь?

- Боюсь, что да.

- Хорошо тебе.

- Да, есть свои плюсы. Но есть и минусы.

- Это точно. Сходи, успокой ее.

- Лучше дать проплакаться.

- Как знаешь. Слушай, Михаил, ты меня извини, а поесть здесь что-нибудь найдется?

- Конечно, найдется. Только на кухне Юлька плачет. Полчаса потерпишь?

- Без проблем.

- Тогда потерпи. Вот, пива наливай.

- Нет, спасибо, мне больше не нужно, отъехать боюсь.

- Ты же выпил всего ничего!

- Все равно не стоит. У меня сегодня столько всего случилось…

- Неприятности?

- Мягко говоря. Вначале чеченцы дом взорвали, потом киллер пытался убить, потом с девушкой поругался, а на закуску два идиота вызвали в качестве дьявола, и вот сижу здесь и разбираюсь в ваших семейных проблемах.

- Так это твой дом взорвали?

- Мой.

- Мои соболезнования.

- Спасибо.

- Никто из родных не погиб?

- Мама.

- Ни хрена себе! Еще раз мои соболезнования. Пойду, принесу чего-нибудь покрепче.

- Да не бери в голову! - я начал отнекиваться, но Михаил уже ушел.

Да уж, обалденный выдался день. А особенно финал - сижу в гостиной нового русского, пью с хозяином квартиры, его жена плачет, потому что я не захотел убивать ее мужа, а вместо этого пьянствую в его компании, и, в довершение всего, они оба считают меня нечистой силой. Интересно, если посмотреть объективно, они правы?

Объективно посмотреть нельзя, сообщил голос издалека, с их точки зрения правы они, а с твоей - ты. Так бывает всегда, каждый уверен, что он прав, это закон природы.

Но ведь есть же какая-то всеобщая истина!

Всеобщей истины нет. Про Эйнштейна слышал? Мир без наблюдателя неопределен, истина всегда субъективна. И не будь наивным, это относится не только к физике.

Так, значит, если я считаю себя хорошим человеком, то я прав? Но тогда каждый по-своему прав!

Не каждый, даже по-своему. Ты ведь заглядывал в душу Лечи Ильясова, неужели ничего не понял?

Не знаю… я так устал…

Тогда больше не грузись. Напейся, проспись, утром будешь мудренее.

Ладно. Внезапно я ощутил в себе силы задать вопрос, который давно боялся задать. Слушай, а ты кто такой?

Как я и ожидал, ответом стал беззвучный смех.

Ты ничего не понял, констатировал голос, повторяю еще раз - для тебя я тот, кем ты меня считаешь.

Это я понял. А для себя? Кто ты для самого себя?

Кого это волнует, кроме меня? хмыкнул голос и прервал связь. Я не понял, как именно это произошло, просто в моей душе появилось четкое ощущение, что тот, кому принадлежит голос, ушел.

- Сергей! - услышал я голос Михаила. - Ты что, спишь уже?

- Чего? Нет, так… отвлекся.

- Давай по сто грамм и спать. Юлька тебе уже стелит в гостевой.

- А что, прислуги у вас нет?

- Домработница приходит через день. Да не грузись, ничего с Юлькой не будет оттого что лишний раз постель расстелит. А она серьезно хотела меня убить?

- Черт ее разберет. Она так возбудилась, когда меня увидела… то есть, я не то имею ввиду…

- И это тоже. Я понял, не грузись. Давай за упокой души… как твою маму звали?

- Марина Федоровна.

- За упокой души рабы божьей Марины и пусть земля ей будет пухом. Поехали.

15.

Я проспал почти до двух часов дня, но проснулся бодрым и отдохнувшим, хотя и очень голодным. Последнее неудивительно, если учесть, что весь вчерашний день я питался только алкогольными напитками. Первое тоже неудивительно, если учесть, сколько я проспал. Михаил был прав, утро действительно мудренее вечера.

Я накинул халат, висевший на крючке, ввернутом в стену рядом с кроватью, и направился в ванную. Приняв душ и почистив зубы специально оставленной для меня новой, еще не распечатанной зубной щеткой, я выполз на кухню и обнаружил там Юлю, которая пила чай и читала "Космополитен". Увидев меня, она вскочила из-за стола, встала по стойке смирно и состроила на лице виноватое выражение.

- Прошу простить меня, владыка, - смиренно проговорила она, - вчера я позволила себе дерзость. Я не должна была возмущаться вашим решением, я должна покорно принимать любую вашу волю.

- Не бери в голову, - пробурчал я, - лучше кофе приготовь.

- Конечно, владыка, - обрадовалась Юля и засуетилась вокруг кофеварки.

- Когда мы приступим к действиям? - спросила она.

- К каким еще действиям? Не буду я убивать твоего мужа, он хороший мужик и тебя любит. А если думаешь иначе, лучше нервы подлечи, йогой займись, что ли.

- Я не смею настаивать, - сказала Юля, - и прошу простить мою минутную слабость. Я не должна была загружать темного владыку своими незначительными просьбами, мое предназначение - не требовать, а служить. Я имела ввиду другое - когда мы приступим к… эээ… глобальным действиям.

- Каким еще глобальным действиям?

- Это зависит от того, верите ли вы в предопределение.

- Во что?

- Что есть пророчество - предсказание будущего, которое сбудется по любому, или просто руководство к действию? В первом случае на пророчества можно не обращать внимания, потому что от нас все равно ничего не зависит, а во втором мы должны принять меры, чтобы сбывались только полезные пророчества, а вредные не сбывались.

- Ты о чем? Хочешь конец света устроить?

- Нет, что вы, владыка, конечно, нет! Напротив, мы с вами обязаны предотвратить конец света. Мы же не заинтересованы в том, чтобы гореть в вечном огне!

- Это точно. Ну, давай, попробуем, предотвратим.

- Так вы верите в предопределение?

- Не знаю.

- Жаль. Все равно надо попробовать не дать сбыться пророчествам. Вы не знаете, что такое зверь из моря?

- Говорят, подводные лодки с ядерными ракетами.

- Я тоже слышала эту версию, она вполне вероятна. А звезда полынь, соответственно, боеголовки, падающие из космоса. Если это правда, получается, что Христос будет пытаться развязать мировую войну.

- Ты что, с дуба рухнула? Зачем ему мировая война? Он же добрый, он за светлое будущее!

- Разве вы не знаете, как обычно строится светлое будущее?

- Знаю. Нет, это невозможно, она не пойдет на такое!

- Она? Кто она?

- Мессия. Христос-2. Я ее знаю.

- Она женщина?

- Да.

- Неожиданно. Но все равно, мы должны ее убить.

- Зачем?

- Она наш враг.

- Ну и что? Нельзя убивать человека только потому, что он твой враг. Если ты убиваешь всех врагов, приходит время и ты остаешься один. А если все начнут убивать своих врагов, на земле вообще никого не останется.

- Она не человек, она светлый мессия. И она хочет конца света.

- Нет, это невозможно! Я хорошо знаю ее, можешь мне поверить, она не хочет конца света.

- Тогда она не мессия. Светлый мессия просто обязан хотеть конца света, таково его предназначение. Он жестко привязан к воле бога, он не может действовать по собственному разумению, такова судьба любого мессии.

- И моя в том числе?

- И ваша тоже. Вы должны стремиться к тому, чтобы мир продолжил существование.

- Ты так говоришь, как будто уверена, что у нас ничего не получится.

- Об этом говорят все пророчества. Но если будущее не предопределено и судьбу можно изменить, то у нас есть шансы.

- Замечательно. Будем считать, что этот подход и есть единственно правильный. Только к чему все это? Я не собираюсь заниматься спасением мира.

- Но, владыка! Если не вы, то кто?

- Конь в кожаном пальто! Да кто угодно, хоть ты, меня это вообще не волнует, я просто хочу спокойно жить. Знаешь, как меня все достали?

- Догадываюсь. Светлые силы всегда строят козни таким, как мы.

- Да не строят они никаких козней! Ты же не будешь утверждать, что террористов, которые вчера взорвали дом, направлял бог?

- А почему бы и нет? Тому, кто стер с лица земли Гоморру, ничего не стоит взорвать один-единственный дом.

- Тогда ничто не имеет смысла, против бога не попрешь.

- Не думайте так, владыка! Если вы не встанете на пути армагеддона, он свершится, и никто не сможет ему противостоять.

- Ты действительно веришь во все эти пророчества?

- Конечно!

- А я нет. Мне наплевать, что написал две тысячи лет назад один раскаявшийся уголовник. По-моему, происхождение "Апокалипсиса" проще объяснить белой горячкой,, чем божественным откровением.

- Но, владыка, если права я, а не вы, это будет катастрофа!

- Может, и будет, но я в это не верю. И вообще, хватит болтать, мне нужно посмотреть новости по телевизору.

- Новости лучше смотреть через интернет.

- Покажешь, как?

- Конечно, владыка.

Юля включила компьютер, совершила несколько манипуляций с клавиатурой и мышью, и вошла в интернет. Пятиминутный инструктаж, и я более-менее разобрался, как всем этим пользоваться. Интернет - действительно удобная вещь, если не обращать внимания на рекламу.

Новостей насчет вчерашнего взрыва было много. Путин сказал, что терроризм - это плохо, но воздержался от подробностей. Иванов-военный и Иванов-иностранный долго, путано и невнятно грузили журналистов насчет угрозы терроризма, Жириновский предложил объявить войну Грузии, Буш сказал, что во всем опять виноват Хусейн, а Немцов с Хакамадой придумали какую-то акцию в поддержку непонятно чего, но точно против терроризма. Лужков сказал, что он здесь ни при чем, во всем виновата федеральная власть, а к правительству Москвы претензии предъявлять нечего, а если кто и предъявит, то ни один суд такой иск не удовлетворит. Политковская заявила, что дом взорвали, потому что в Чечне проводится слишком много зачисток, Кадыров обозвал всех ваххабитов шайтанами, а Зюганов сказал, что надо восстановить Советский Союз, и все сразу наладится.

Эксперты установили, что в подвале взорвался фугас объемного взрыва, предположительно изготовленный из артиллерийского снаряда и большого количества дизельного топлива. Дом сложился как карточный домик, живых под развалинами не обнаружено, в руинах работают спасатели, продолжается извлечение останков. Интересно, почему этих могильщиков называют спасателями?

В отношении причин взрыва особых сомнений ни у кого нет. Обычный рутинный теракт с целью сделать себе рекламу, дом выбрали случайно, на месте погибших мог оказаться любой москвич. Один сумасшедший экстрасенс вещал что-то заумное про негативную ауру, но я не стал вникать в его бредни. Если он не понял, кто в последнее время жил в этом доме, то он не экстрасенс, а шарлатан.

Короче, ничего определенного.

16.

- Привет, Зина! Как дела, как возлюбленный?

- Привет! Дела замечательно. Слушай, я видела новости, это ведь тот самый дом, правда? Твоя мама… черт возьми! Мои соболезнования.

- Спасибо. У тебя все нормально?

- Да, все здорово. Что ты хочешь спросить?

- Это прозвучит глупо…

- Я не буду смеяться.

- Смеяться тут не над чем. Как ты думаешь, бог существует?

- Ты все еще сомневаешься?

- Я имею ввиду, бог как личность. Субъект, обладающий желаниями, способный испытывать разные чувства…

- Не знаю. А какая разница?

- А как насчет Сатаны? Он существует?

- Как личность - вряд ли. То, что про него написано в библии, пестрит противоречиями, из этих обрывков никак не складывается целостная картина. Есть мнение, что Сатана - четвертая ипостась бога, некоторые теологи даже пытаются провести равенство между Сатаной и святым духом. Бред, конечно.

- Я разговаривал с ним.

- С Сатаной?

- Да.

- Как?

- Я ему помолился, просто так, по приколу. Лена грузила меня, мне открылось то, мне открылось се, а я к нему обратился и попросил, чтобы мне тоже что-нибудь открылось.

- И что?

- Он ответил.

- Что он сказал?

- Ничего дельного. А потом в мгновение ока переместил меня на другой конец Москвы, в одну шарлатанскую контору, там как раз вызывали дьявола для одной богатой клиентки.

- И что?

- Что-что… я материализовался в центре пентаграммы, дальше было шоу… короче, все закончилось хорошо. Я сейчас живу у этой самой клиентки, она думает, что я темный мессия, а она - мой первый апостол.

- Но ты на самом деле темный мессия!

- С чего ты взяла?

- Твоя ментальная сила огромна. Ты уже умеешь изгонять бесов, немного тренировки, и ты сможешь перевернуть мир.

- Но я не хочу его переворачивать!

- Тогда крест тебя ждет.

- Какой крест, зачем? Ты что, издеваешься?

- Я не издеваюсь. Думаешь, Христос полез на крест по доброй воле?

- Его предал Иуда…

- Как?

- Не помню…

- При случае перечитай евангелие повнимательнее. А пока поверь на слово - Иуда не предавал Христа, Иуду подставили, он стал козлом отпущения.

- Подставили? Кто?

- Из текста неясно. Возможно, он сам себе подложил свинью, поругался с Иисусом из-за какой-нибудь ерунды, пошел, настучал, получил тридцать сребреников, а Христос этим и воспользовался. Помнишь историю, как судили Христа?

- В общих чертах.

- Никто не хотел осуждать его, кроме кучки религиозных маньяков, но Христос вел себя несдержанно и не оставил судьям выбора. Его осудили на смерть, Понтий Пилат ожидал, что толпа потребует его помиловать, но этого не случилось. Не знаю, как Христос этого добился, но свою смерть он организовал грамотно.

- Тогда почему он просто не повесился?

- Для него это было невозможно, религия, которой он учил, не признает самоубийства. Если бы Иисус был японским мессией, он совершил бы харакири, но он был евреем, а не японцем. К тому же, он устроил из своей смерти настоящее цирковое представление.

- И к чему ты все это рассказала?

- К тому, что у Христа не было большого выбора, он должен был либо стать царем иудейским, как Мухаммед стал царем аравийским, либо уйти. Он решил уйти.

- Намекаешь, что передо мной стоит такой же выбор?

- Не намекаю, а утверждаю. Только, в отличие от Христа, ты не сможешь удалиться в монастырь или какую-нибудь сибирскую деревню. У тебя только два варианта - либо со щитом, либо на щите.

- Почему?

- Потому что ты не один. Лена - тоже мессия и она стоит на другой стороне, она не позволит тебе уклониться от схватки. Пока она еще не осознает себя, но это ненадолго, скоро она все осознает и тогда будет как в фильме "Горец" - в живых должен остаться только один.

- Подожди! Почему ты думаешь, что она будет драться со мной? Раньше ты так не говорила!

- Я всегда допускала такой вариант. Раньше мне казалось, что вы сможете нарушить законы природы, вас так влекло друг к другу, я подумала, что это тот уникальный случай, когда противоположности не противостоят, а соединяются. Но я ошиблась, ты пришел ко мне и ты пришел один. Сделать остальные выводы совсем несложно.

- Да, ты права, мы поругались. Но мы поругались по конкретному поводу, мы не объявляли войны друг другу, просто Лена начала грубо ковыряться в душе одного террориста, я ей сказал, что так нельзя…

- Почему нельзя?

- Потому что нельзя силой заставлять людей служить себе. По крайней мере, без веских причин.

- Наверное, ей показалось, что убийство сотни людей - веская причина.

- Наверное. Но… нет, так все равно нельзя! Он был уже не опасен, я заглянул в его душу и увидел, что он перегорел, он больше никому не причинит зла, судьба отпустила ему всего несколько месяцев. Мучить его было ненужно.

- Она хотела узнать имена сообщников?

- Имена, адреса… Это тоже было ненужно, я заглянул в будущее, они больше не представляют опасности.

- Силы добра обожают творить ненужное зло. Это легко объясняется - творить зло приятно, человек по своей природе хищник, это его инстинкт, а следовать инстинкту всегда приятно. Те, кто служит свету, подавляют свои инстинкты, но когда они решают, что могут сделать исключение, они оттягиваются по полной программе. Самые страшные преступления всегда совершаются во имя добра.

- Этот порядок мне не нравится.

- Мне тоже, но это закон природы, с ним ничего не поделаешь, даже если ты мессия. Чтобы менять законы природы, нужно быть богом.

- Думаешь, мне следует с ней помириться?

- Боюсь, это уже невозможно, те, кто служат добру, неспособны к компромиссам. Если ты придешь к ней мириться, она заставит тебя подчиняться, она потребует, чтобы ты выполнял приказы ее хозяина, а если ты воспротивишься, она скажет, что ты против добрых дел, а значит, и против нее. Как говорится, кто не с нами, тот против нас.

- Так что, у меня нет выбора?

- Выбор всегда есть, из каждого безвыходного положения есть по крайней мере два выхода. Ты можешь, например, покончить с собой.

- Не хочу.

- Тогда придется с ней драться. Я рекомендую напасть первым.

- Нет!

- Почему? Это даст тебе преимущество.

- Это заставит меня чувствовать себя неправым.

- Тогда забудь то, что я только что говорила, не нападай первым ни в коем случае. Но не забывай, она всегда будет чувствовать себя правой, такова ее природа.

- Понятно. Слушай, эта баба… не та, которая мессия, а та, у которой я сейчас живу, она говорит, что моя задача - предотвратить конец света.

- Есть такое толкование "Апокалипсиса", оно считается еретическим, но некоторые его разделяют. Христос стремится устроить страшный суд, а антихрист старается продлить существование мира. По-моему, бред.

- Почему?

- Потому что Христос - сын божий, он в другой весовой категории, чем антихрист, их борьба похожа на поединок между водителем трамвая и бабкой, старающейся успеть. Знаешь этот анекдот?

- "Не успела", подумал водитель и захлопнул двери перед самым носом.

- Вот именно. Именно так, скорее всего, и произойдет конец света.

- А если предположить, что Сатана - четвертая ипостась бога?

- Тогда у антихриста есть шансы. Только в этом случае твое положение не безнадежно.

- А если предположение неверно?

- Тогда ты погибнешь. По любому, хуже уже не будет.

- Это точно. А чтобы конца света не было, я обязательно должен убить Лену?

- Да, - ответила Лена, материализовавшаяся посреди комнаты, - только у тебя ничего не выйдет.

- Пришла на зов любви? - съехидничал я.

- Нет, - Лена печально покачала головой, - любви больше нет, и мне открылось, что ее никогда не было. Ты был прав, мы с тобой слишком разные, а жизнь действительно непохожа на рекламу "Доктора Дизеля". Мы никогда не сможем быть вместе. Я благодарю тебя за то, что ты помог мне найти господа, я думала, что это любовь, но я была неправа. Я не могу любить тебя, мы служим силам, которые сражаются между собой с момента сотворения мира, а сейчас как раз начинается новая кампания. Мне очень жаль… мне на самом деле очень жаль!

- Что ты от меня хочешь?

- Ты должен отречься от нечистого.

- И все?

- Все.

- Что будет дальше? Страшный суд?

- Все будет в соответствии с волей господа.

- То есть, страшный суд.

- Пути господни неисповедимы.

- Не увиливай от ответа!

- Я не увиливаю! Я действительно не знаю, какова божья воля по этому вопросу.

- Ты лжешь, - заявила Зина.

Лена обернулась к ней и отрывисто бросила:

- Заткнись, ведьма.

Зина судорожно сжала челюсти и начала строить страшные рожи. Казалось, она хочет что-то сказать, но не может, потому что ее челюсти свело судорогой. Впрочем, почему казалось? Так оно и есть!

- Я отменяю заклятье, - сказал я.

Зина открыла рот, подвигала челюстью туда-сюда и закрыла рот. Лена повернулась ко мне.

- Ты зря встаешь на пути господа, - сказала она. - Ты рухнешь в прах и он промчится по тебе и не заметит тебя. Ты подобен колючке в дорожной пыли, самое большее, на что ты способен - занозить его ногу и заставить потратить лишние пять минут.

- Я не встаю на пути бога, - возразил я. - Я встаю на твоем пути, а ты вовсе не бог. Ты подобна попугаю, который думает, что говорит разумные вещи, но он только повторяет услышанное, иногда он повторяет к месту и многие думают, что он способен говорить, но на самом деле попугай говорит ерунду. Просто иногда ерунда слишком похожа на правду.

- Моими устами говорит господь! - воскликнула Лена. - Он дал мне силы и я не убоюсь зла!

- Еще бы, - усмехнулся я, - глупо бояться самого себя.

- Во мне нет зла! Зло во имя добра не есть зло!

- Ага. А добро во имя зла не есть добро, правильно?

- Правильно, - удивилась Лена, - а к чему ты это сказал?

- Цель оправдывает средства, давай, убивай, насилуй, клевещи, предавай, - процитировал я Егора Летова. - Правильно?

- Не запутывай меня! - заорала Лена в полный голос. - Мне всегда говорили, дьявол искушен в риторике, ты всегда пытаешься представить черное белым. Так запомни - со мной это не пройдет, тебе меня не искусить!

- Когда ты не была такой упертой, ты была привлекательнее. Сейчас ты как будто одержима.

- Да, я одержима! Я одержима добром! А ты… в последний раз спрашиваю - ты отрекаешься от Сатаны?

- По правилам надо спрашивать три раза, - заметила Зина, - а это только второй.

- Хорошо, - согласилась Лена, - во второй раз спрашиваю, ты отрекаешься от Сатаны?

- Так во второй или в последний? - улыбнулся я.

- Во второй.

- Угу.

- Что угу?

- Я понял.

- Что ты понял?

- Что ты спрашиваешь меня во второй раз.

- Так ты отрекаешься или нет?

- Это смотря в который раз ты спрашиваешь.

Зина хихикнула, Лена повернулась к ней и нахмурилась. Зина перестала хихикать.

- Еще раз отменяю заклятье, - провозгласил я.

Зина сложила губы трубочкой и сделала серьезное лицо, но выглядело оно все равно издевательски. Лена повернулась ко мне и сжала губы.

- В третий раз спрашиваю тебя - отрекаешься ли ты от Сатаны?

- Я еще на второй вопрос не ответил.

- Так отвечай!

- На какой вопрос - на второй или третий?

- Не паясничай? Ты не отрекаешься от Сатаны?

- Нет.

- Что нет? Отрекаешься или нет?

- Давай так - ты отречешься от бога, я отрекусь от Сатаны, и мы будем жить долго и счастливо.

- Не искушай меня! - завопила Лена. - Я никогда не отрекусь от господа, я избрана им и будет сделано так, как сказано. У тебя последний шанс, Сергей, отрекись от Сатаны, иначе…

- Что иначе?

- Иначе будет плохо.

- Конкретнее, пожалуйста.

- Ты умрешь.

- Мы все умрем.

- Так ты не отрекаешься?

- Нет.

- Ты выбрал.

Лена вскинула руки к небу и запрокинула голову. Размытой тенью Зина набросилась на нее сзади, заломила руки и впилась клыками в шею. Бог богом, а ускоренный режим никто не отменял.

Лена захрипела и всплеснула руками, Зина рухнула на землю как подкошенная, она старела на глазах, ее кожа желтела и покрывалась старческими складками, мягкие и шелковистые волосы в одно мгновение стали блеклыми и свалявшимися. Кровь Лены, хлынувшая широкой струей из прокушенной шеи, залила плечо и образовала на полу маленькую лужицу, но рана затягивалась на глазах. Еще секунда и она переключится на меня и…

Что ты медлишь? завопил голос вдали. Действуй! У тебя есть шанс!

Как действовать?

Как угодно! Только не медли!

Я переключился в ускоренный режим и нанес удар. Носовая кость Лены хрустнула, ее маленький аккуратный носик превратился в бесформенную блямбу, наподобие той, что обычно украшает лица даунов, Лена отлетела метра на полтора и рухнула на пол, как тряпичная кукла. Нос запульсировал и начал менять форму, секунда, и он стал таким же тонким и изящным, каким был раньше. Не вышло.

Она восстанавливается, бог подпитывает ее силы!

А что делать?

Открывай воронку!

Как?

Твою мать!

Во мне что-то зашевелилось и я ощутил, что в комнате начала формироваться воронка. Нет, она была не в комнате, она была рядом. Ничего материального, ничего доступного обычным чувствам, просто внешняя подпитка Лены стала слабее, как будто в невидимой трубе, через которую в нее вливались силы, открылась течь. Теперь я ясно видел силовые линии… нет, видел - неподходящее слово…

Лена лежала навзничь и неподвижно смотрела в потолок широко открытыми глазами. Сила обволакивала ее, она формировала невидимый кокон вокруг ее тела, я не понимал, что это означает, зато он понял это очень хорошо.

Кокон неуязвимости… размышлял вслух голос в моей голове и, одновременно, где-то вдали, следующим будет львиное сердце… или благословение… нет, скорее, львиное сердце… надо ловить момент…

Все эти слова промчались сквозь мой мозг в доли секунды, крест на груди, казалось, раскалился, я помог ему и он выбросил незримую черную тень, метнувшуюся к моей недавней возлюбленной. Тень свободно прошла сквозь кокон и впиталась в тело. Ничего не произошло.

Облом, констатировал голос.

Враг продолжал подпитку. Тело Лены стало как будто четырехмерным, в нее накачивалась сила извне, эта сила скапливалась и аккумулировалась где-то вне пределов нормального физического мира, но, в то же время, внутри новых измерений ее астрального тела. Интересно, это и есть львиное сердце?

Ага, оно самое. Жалко, что предыдущая атака не удалась, теперь будет труднее. Ничего, в самом худшем случае спасемся бегством. Давай-ка попробуем… нехорошо, конечно, раскрывать все козыри слишком рано, но…

В комнате запахло чем-то пыльным и затхлым, сразу возникла ассоциация с кладбищами, могильными склепами и прочими подобными вещами. Мертвь наполнила меня и на секунду мне показалось, что тело не справится с тем, чтобы пропустить через себя это заклинание. Но нет, сердце остановилось только секунды на три, в глазах потемнело, но кровь снова помчалась по жилам и обморок отступил.

Цветы на окне дружно пожухли и сбросили листья. Воздух мгновенно стал стерильным, как в операционной или цехе завода, где делают микросхемы, вряд ли сейчас в комнате осталась хоть одна живая бактерия. Но на Лену этот удар никак не подействовал.

Черт возьми! В нее продолжает вливаться энергия, уже сейчас я чувствую, что Лена стала настолько сильна, что мне никак не совладать с ней, не поможет ни нематериальность, ни невидимость, ни мозговой шторм, а больше я делать ничего и не умею. Зина мертва, она больше не сможет мне помочь, помнится, она говорила, что мессия может что-нибудь пожелать, и это исполнится, но что произойдет, если желания двух мессий противоречат друг другу? Боюсь, что ничего не произойдет, а это значит, что все решит грубая сила, а в грубой силе я уже проигрываю. Почему он не подпитывает меня? И вообще, куда он подевался?

Эй! Ты куда пропал? Что происходит? Ты бросил меня?

Плавным кошачьим движением Лена встала на ноги, она сейчас напоминала Галадриэль из голливудского фильма, в том эпизоде, где Галадриэль взяла в руку кольцо всевластия. Лена стала какая-то черно-белая, аура власти, невидимая обычным зрением, трепетала вокруг нее бесформенными лохмотьями, по краям вспыхивали протуберанцы, которые отпадали от астрального тела и таяли в окружающем пространстве, ее хозяин совершенно не бережет энергию, потому что сейчас это ему не нужно, при таком превосходстве сил нет нужды думать о том, как их правильнее расходовать.

- Мне жаль, - сказала Лена и в ее руке блеснул маленький перочинный ножичек.

Первый удар я легко заблокировал, руки сами собой, без участия мозга, сложились в захват, но с таким же успехом я мог попытаться применить захват к фонарному столбу. Лена легко вырвалась из моих объятий и проговорила, почти ласково:

- Не дергайся, иначе будет больнее.

И ткнула меня в глаз своим миниатюрным ножичком.

Удар пришелся в надбровье, в последний момент я успел чуть-чуть мотнуть головой, куцее лезвие рассекло кожу, глаз тут же залило кровью, но он остался цел.

- Не заставляй меня ломать твои руки! - крикнула Лена и снова взмахнула ножом.

Я переключился в ускоренный режим, как уже давно следовало сделать, и просочился под ее рукой. Я не стал пытаться напасть на нее сзади, это бессмысленно, вместо этого я бросился на кухню в последней надежде найти там если не топорик для разделки мяса, то, хотя бы, достаточно длинный нож.

Топорика я не нашел, зато целый комплект ножей торчал в подставке сбоку от раковины, но среди них не было ни одного с нормальным лезвием. Лазерная заточка, мать ее! Лена появилась в дверях, она загораживала проход, я оказался заперт в ловушке… нет, выход есть!

Я прыгнул на кухонный стол, до окна оставалось не более метра, но стальная рука сжалась на моей лодыжке, я рухнул на столешницу, разбив грудью что-то стеклянное, кажется, стакан, и нож впился в мою шею.

- Умри так, как грешил! - злорадно выкрикнула Лена и располосовала сонную артерию.

Я перевернулся на спину и ударил ее в живот обеими ногами, так сильно, как только мог, но она даже не шелохнулась.

Сопротивление бесполезно, констатировал червь. Ни крест, ни голос вдали не возразили, они вообще молчали.

Можно попробовать остановить кровотечение, я могу сделать это сам, без чьей-либо помощи, сейчас…

- Не мучай себя, - сказала Лена и разрезала вторую артерию.

Я попытался встать или хотя бы сесть, но от резкого движения кровь залила лицо… господи, сколько ее уже вытекло!

- Не тебе поминать господа, грешник, - заявила Лена и я потерял сознание.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. АПОКАЛИПСИС СЕГОДНЯ

1.

- Сергей! Сергей! Поднимайся! Да поднимайся ты, все уже кончилось!

Я открыл глаза и обнаружил, что все действительно кончилось. Я лежал на полу, вокруг меня было много крови (моей крови, вспомнил я), а рядом на корточках сидела Зина и всячески тормошила меня. Что за чертовщина тут… и в этот момент я вспомнил все.

- Где она? - завопил я, моментально вскочив на ноги и напряженно озираясь по сторонам, то ли в поисках какого-нибудь оружия, то ли чтобы убедиться, что путь к окну снова открыт.

И я увидел ее. Лена лежала в коридоре, связывающем кухню с прихожей, и она была мертва. Пусть лица и не видно, но в том, что она мертва, нет никаких сомнений, это сразу заметно по отсутствию ауры. Видимых повреждений нет.

- Что… как… - я никак не мог сформулировать вопрос, но Зина и так все поняла.

- Точно не знаю, - сказала она. - Я лежала в комнате, вначале мертвая, но потом кто-то придал мне не-жизнь. То есть, не кто-то, мы с тобой знаем, кто это был. Я слышала с кухни ваши голоса, вы дрались и она побеждала, а потом голоса затихли и она начала плакать, а потом вдруг замолчала, побежала в прихожую и упала. Когда я подошла к ней, она была мертва.

Мой взгляд, судорожно метавшийся по сторонам, упал вниз и мне поплохело.

- Это… это все моя кровь?

- Да.

- Но…

- Ты мертв. Мы с тобой - живые мертвецы. Подозреваю, что это помогло нам избегнуть последнего заклинания.

- Какого заклинания?

- Того, которое убило светлую. Думаю, он спланировал бой с самого начала. Вначале несколько нелепых и наивных ударов, которые никак не могли достигнуть цели, а потом он незаметно превратил нас в живых мертвецов и, когда применение финального заклинания стало для нас безопасным, он нанес удар.

- Но нас обоих убила Лена!

- Живой мертвец должен некоторое время пробыть обычным мертвецом, точно не знаю, в чем тут дело, но таков закон природы. А то, что нас убила именно Лена - наверняка часть общего плана, он заставил их чувствовать себя победителями, они расслабились и в результате проиграли.

- Они?

- Светлая и ее хозяин.

- Мда… круто… а что это за удар был?

- Не знаю. На теле никаких повреждений не видно, это могло быть все, что угодно. Скорее всего, простая остановка сердца.

- Даже мы с тобой умеем запускать собственное сердце. Кстати! Мне показалось, когда Лена ударила тебя заклинанием, ты начала стареть прямо на глазах… что это было? И как ты ожила?

- Не знаю, - пожала плечами Зина. - Я сразу потеряла сознание, а когда очнулась, она убивала тебя на кухне. Да и какая разница? И вообще, хватит грузиться, сходи лучше умойся.

В ванной меня ждало новое потрясение - такого бледного лица, как то, что смотрело из зеркала, я не видел даже в фильмах про вампиров.

- Зина! - крикнул я. - Что это?

- В зеркало посмотрел?

- Да. Что со мной?

- А чего ты хотел? У тебя же вся кровь вытекла, вот и бледный стал. Не волнуйся, она восстановится.

- Скоро?

- Как только, так сразу. Понимаешь, сама по себе кровь не восстанавливается, живые мертвецы вообще очень плохо регенерируют. Ты должен воссоздать кровь.

- Как это? Выпить, что ли?

- Да, выпить.

- И сколько?

- Около четырех литров. Может, чуть меньше.

- Человека придется загрызть?

- Одним человеком тут не обойдешься, тебе ведь годится не вся кровь, а только первая. Да и вообще, четыре литра за один раз не выпьешь, больше двух из тела даже слить трудно, придется все крупные вены вскрывать, тело вывешивать… Короче говоря, пятьдесят трупов, и ты снова румяный и розовый.

- Пятьдесят?!

- Ну… может, и сорока хватит.

- А другого выхода нет?

- Есть. Ты мессия, пожелай, чтобы кровь восстановилась, и она восстановится.

- Желаю.

- Не шути с этим. Сконцентрируйся, ощути себя богом и пожелай. А если не получится, придется пить кровь.

- И я снова стану вампиром?

- Ты им уже стал, только ты еще в шоке и не понимаешь.

- Так как же быть?

- Как-как… действовать надо, а не сопли распускать. Давай, концентрируйся и действуй.

- Я не умею!

- Бесов изгонять умеешь, а самого себя исцелить не можешь - не верю! Поверь в себя и действуй!

2.

К вечеру процесс пошел, причем не только у меня, но и у Зины. Моя кровь начала восстанавливаться, и хотя я все еще был похож на ожившую иллюстрацию к фильму ужасов, я начал ощущать, что процесс идет. А часов около восьми Зина радостно вскрикнула и запрыгала на месте, как маленькая девочка - у нее снова забилось сердце, она теперь совсем живая.

Хорошо ей, а я себя чувствую круглым идиотом. Не хочется ни спать, ни есть, ни пить, ни курить, сижу перед телевизором, смотрю дурацкий ящик, понимаю, что занимаюсь ерундой, но никак не могу заставить себя переключиться на что-нибудь более дельное. Пытался книгу почитать - бесполезно, мертвые мозги работают не так, как живые, все время хочется неподвижно сидеть и ничего не делать.

Звонил Саша, будущий муж Зины, сказал, что будет поздно, у него неожиданно возникли какие-то дела до позднего вечера.

- Трахается, - констатировала Зина, - вот и хорошо. Мне теперь дня четыре не рекомендуется, да и ему было бы неприятно, - она хихикнула.

Да уж, заниматься сексом с живым трупом я бы не стал. Хотя, на вкус и цвет, как говорится… брр…

Невидимый труп Лены висел за окном, на дереве, примерно на уровне третьего этажа. Низковато, конечно, кошки могут погрызть, но снова перетаскивать мертвое тело нет никакого желания. Несмотря ни на что, мы любили друг друга, мы были близки, это было совсем недолго, но это было. Ну почему жизнь устроена так несправедливо - стоит только на секунду представить себе, что все хорошо, что ты уже нашел свое счастье, как тут же появляется какой-нибудь чудак и все разрушает. Ну почему бог выбрал именно ее, неужели у него не нашлось никого более подходящего?

Я сидел перед телевизором и ждал, когда в теле сформируется достаточное количество крови, чтобы я смог ожить. Надо бы вернуться к Михаилу и Юле, но я никак не могу решиться на это - не хочется пугать их бледным и безжизненным видом. Понимаю, что это глупо, но ничего не могу с собой поделать.

Зина вошла в комнату и села на диван рядом со мной.

- Тебе надо уходить, - сказала она.

- Знаю. Скоро Саша придет…

- Нет, дело не в этом, он придет не раньше полуночи. Дело в другом.

- Да, я знаю, Юля волнуется, но появляться перед ней в таком виде… хотя, вряд ли я восстановлюсь быстрее, чем через неделю…

- Да не об этом я! Думаешь, бог не будет мстить за свою дочь?

- А зачем ему? Мессия мертв, пророчество не сбылось, армагеддон отменяется. Кстати! А она не воскреснет?

Зина хлопнула себя по лбу и подбежала к окну.

- Она не воскреснет, - сказала Зина после короткой паузы, - потому что она уже воскресла. На дереве ничего нет.

- Твою мать! Как я только мог не подумать об этом?!

- Значит, мог. Я тоже хороша, тоже должна была сообразить. Пора сматываться.

- Думаешь, она вернется? А почему, кстати, она еще не вернулась?

- Наверное, ей тоже досталось. Хотела бы я знать, как он ее укокошил. Может, спросишь?

- При случае обязательно спрошу. А сейчас, ты права, отсюда пора убираться. Только куда? И вообще, как она нашла меня здесь? Она знала, где ты живешь?

- Если только ты сказал.

- Я не говорил.

- Значит, хозяин навел.

- Хреново.

- Куда уж хреновее. Е-мое! А куда убираться-то? Он же нас везде достанет!

- В другой мир.

- Думаешь, там его нет?

- У нас в монастыре ходили байки про какое-то Средиземье, говорят, там верят в языческих богов, причем эти боги совершенно точно существуют. Вряд ли он там будет чувствовать себя так же вольготно, как здесь.

- Средиземье - выдуманный мир. Если не веришь, купи "Властелина колец" в любом ларьке.

- Дмитрий говорил, что оно существует реально. Твой крест…

- А что будет здесь? Конец света?

- Нам его не остановить. Если верить библии, то когда бог что-то решил, его уже не остановить.

- Уж если я чего решил, то выпью обязательно…

Зина рассмеялась.

- Оригинально, - сказала она, - никогда такого не слышала.

- Это не смешно. Ладно, я попробую поговорить с ним.

Ты меня слышишь?

Слышу.

Слышал, о чем мы говорили?

Конечно.

А чего молчал?

Не люблю вмешиваться в чужие разговоры.

Лена воскресла?

Воскресла.

Где она?

Сидит в метро на скамеечке и плачет. Станцию назвать?

Не надо. Что ты с ней сделал?

Аллергический шок.

Как?

Локально изменил число пи. Это был очень хороший ход, я знаю, так говорить нескромно, но это было воистину великолепное решение. Давно уже никто не побеждал бомжа в открытом бою.

Кого?

Бомжа. Это у него прозвище такое.

А у тебя какое прозвище?

Головастик.

Почему головастик?

Долгая история, может, расскажу как-нибудь.

Значит, ты… слушай, какая связь между числом пи и аллергическим шоком?

Математику знаешь?

В рамках средней школы.

Значит, не знаешь. Химию, надо полагать, тоже. Ты уж извини, но связь ты не уловишь.

Ладно, проехали. Я скоро восстановлю здоровье?

В аккурат к новому году, если не будешь кормиться.

Не хочу кормиться.

Правильно. Таких вещей лучше избегать.

Почему этот… Бомж… почему он бездействует?

Он не бездействует, он рвет и мечет. Весь астрал на ушах стоит.

Нам с Зиной угрожает опасность?

Еще какая!

Что нам делать?

Сухари сушить. Шутка. Прямой опасности пока нет, Бомж будет бесноваться еще час, не меньше, а потом начнет успокаивать Лену, это займет… пожалуй, весь вечер. Завтра она снова нападет.

Кстати! Как она нашла меня в этой квартире?

Для Бомжа это не проблема, он тебя везде найдет.

А в параллельных мирах?

Решил дезертировать?

Разве я давал присягу?

Извини, я неудачно выразился. Ты прав, ты не давал присягу, ты вправе уйти куда угодно, даже в другой мир. Если повезет, Бомж тебя не найдет.

А если не повезет - найдет?

Этот везде найдет, если не будет клювом щелкать.

Так что же делать? Мне что, никуда от него не деться?

Куда-нибудь деться шансы есть, процентов примерно десять. А что делать - от тебя зависит.

Но не могу же я противостоять богу!

Почему?

Как почему? Кто я и кто он!

Противостоять - необязательно махать кулаками. Ты можешь, например, поговорить с Леной раньше, чем он.

А если он застанет меня рядом с ней?

Я буду наблюдать за ситуацией. Если будет нужно, помогу.

Знаю я, как ты помогаешь.

Ты предпочитаешь более милосердные методы или более эффективные?

Я предпочитаю и то и другое одновременно.

И мед, и сгущенку, и можно без хлеба. Так не бывает, Сергей.

Понимаю. Не обращай внимания, я так, брюзжу.

Я и не обращаю внимания. Она на "Аэропорту".

Может, переместишь меня?

Не хочешь пугать людей в метро? Нет, ты меня извини, но я не буду тебя перемещать. Тебе нужно прийти в себя, подготовиться, осмыслить кое-что… короче, будет лучше, если ты доберешься своим ходом.

Я могу сформировать короткий путь?

Сформируй, если получится.

А почему может не получиться?

По разным причинам. Ладно, не буду больше отвлекать. Удачи!

Спасибо.

3.

Хорошо, что сейчас зима - надвинул на глаза козырек меховой кепки и лица почти не видно. А то, что видно, не бросается в глаза, потому что это можно списать на действие мороза. И еще слабое зимнее освещение тоже весьма способствует успокоению нервов окружающих.

Нельзя сказать, что я совсем не привлекал внимания, на меня поглядывали, но без особого интереса, так поглядывают на человека с безобидным, но хорошо заметным уродством - пятнами псориаза, огромным родимым пятном на лбу или черной повязкой на глазу. Скорее всего, мою чудовищную бледность окружающие считали проявлением кожной болезни, вроде той, от которой страдает Майкл Джексон. Стоило мне повернуть голову, как я ловил отблески ускользающих взглядов. Это ничего, ведь, когда я выходил от Зины, я думал, что будет гораздо хуже.

Станция "Аэропорт" похожа на гигантский ангар для самолетов или танков или чего-то другого, столь же огромного и неповоротливого. Здесь нет обычных для московского метро толстых колонн, здесь вообще нет колонн, вся станция представляет собой одну большую полость со сводчатым потолком, гигантский пузырь, вспухший в нескольких метрах под землей в результате трудов скольких-то там тысяч рабочих. Люди в этом объеме кажутся мелкими, а издали даже игрушечными, так кажутся игрушечными люди, когда смотришь на них через иллюминатор вертолета, висящего совсем низко над землей.

Я сразу заметил Лену, она сидела на скамейке и безучастно смотрела прямо перед собой, туда, где на стене красовалась блядовитая девица, рекламирующая очередной женский журнал. Лена не плакала, она сидела совершенно неподвижно и вся она была какая-то неподвижная, взгляд, мимика… она куда больше походила на живого мертвеца, чем я.

Я сел рядом и кашлянул. Лена не отреагировала. Я кашлянул еще раз. Лена повернула голову и вздрогнула.

- Что с тобой? - спросила она.

- Кровь вытекла.

- Вся?

- Практически.

- Как ты еще жив?

- Я и не жив. Я живой мертвец.

- Как это произошло?

- Уже забыла? Ты пустила мне кровь.

- Ты должен был умереть.

- Я и умер.

- Это Сатана тебя оживил?

- Его зовут Головастик.

- Его зовут Сатана!

Я пожал плечами.

- Сатана так Сатана. Да хоть горшком назови.

- Не шути с этим! - воскликнула Лена. Ее болезненная безучастность таяла на глазах. - Он победил первую схватку, но битва еще не закончена.

- Хочешь закончить битву прямо сейчас?

Лена вытаращила глаза от удивления.

- Боишься? - усмехнулся я. - Без папочки страшно, правда?

- Ты действительно хочешь этого? - печально и очень тихо спросила Лена. Но я услышал ее.

- Нет, я не хочу этого. Я хочу только одного - чтобы твой хозяин перестал полоскать тебе мозги, чтобы ты снова стала сама собой. Больше всего на свете я хочу, чтобы ты стала той, которую я знал, когда мы были вместе. И чтобы мы снова были вместе. Мы ведь любили друг друга, я не верю, что любовь может угаснуть за считанные дни, пусть даже по воле… да пусть даже по воле бога!

- Воле бога подчиняется все сущее, в том числе и любовь. Как бы мы с тобой ни хотели этого, мы не сможем полюбить друг друга. И вообще, не было никакой любви, была благодарность, привязанность, симпатия… и все.

- Не верю! Когда ты сбросила оковы ложной веры…

- Полегче! Не называй православие ложной верой!

Я примирительно поднял руки ладонями вперед.

- Давай не будем ругаться, - сказал я. - Ты считаешь, что твой бог хороший, я так не считаю, но я не буду тебя разубеждать. Ты думаешь, что мы не можем быть вместе, я считаю, что ты неправа, но я уважаю твое решение, каким бы оно ни было. Знаешь, я ведь до сих пор люблю тебя. Я хотел бы помочь тебе, мне кажется, что ты в беде, но ты ведь отвергнешь мою помощь?

Лена мрачно кивнула.

- По-моему, это ты в беде, - сказала она. - Ты отверг бога, ты отдался во власть врага рода человеческого, и ты продолжаешь думать, что это нормально.

- Он не враг рода человеческого! - возразил я. - Враг рода человеческого - тот, кто хочет прекратить его существование.

Лена тяжело вздохнула.

- Всему есть свое время, - сообщила она. - Время разбрасывать камни и время собирать камни, время любить и время ненавидеть… а сейчас пришло время подвести итоги бытия. Я знаю, ты боишься божьего суда, но это только потому, что тебе есть чего бояться.

- Нет, дело не в этом. Чтобы чего-то бояться, надо в это верить, а я не верю в ад, каким его изображают на иконах. Когда говорят о страшном суде, я думаю не о том, что скажет бог в отношении лично меня. Я знаю, это звучит глупо и напыщенно, но, когда я думаю о страшном суде, я думаю о том, что мир перестанет существовать, что прервется история человечества. Да, это не самый хороший мир, но и не самый плохой, я бы с радостью провел в нем ближайшие лет сорок, а если получится, то и больше. Я хочу побывать в космосе, пообщаться с инопланетянами, поговорить по душам с искусственным интеллектом, побывать в настоящей виртуальности, а не в этом убогом интернете. Ты представляешь - ничего этого не будет. Если твой хозяин добьется своего, ничего этого не будет!

- А еще не будет третьей мировой войны, терроризма, наркотиков, СПИДа, преступности, порнографии, алкоголизма…

- Достаточно, - я перебил Лену. - Да, я согласен, в мире много плохого, но разве это дает повод его уничтожать? Неужели все плохое, что есть вокруг нас, перевешивает все хорошее? В библии сказано, что, сотворив мир, бог осмотрел его и сказал "это хорошо". Неужели он ошибся?

- Он не ошибся. Мир действительно хорош, как и любое божье творение. Но срок истекает, приходит время подводить итоги. Ты не в силах ничего изменить, то, что предначертано, случится в любом случае, но лично для тебя итоги будут совсем другими.

- Разве я не погубил еще свою душу? Не забывай, я же был вампиром.

- Любой грех искупается покаянием. Еще не поздно покаяться и твоя душа будет спасена.

- И я попаду в рай. Все это очень здорово, но я предпочитаю быть живым на Земле, чем мертвым в раю.

- Ты не живой.

- Это временно, я постепенно восстанавливаюсь.

Лена тяжело вздохнула.

- Зачем ты пришел? - спросила она.

- Не знаю. Теперь - не знаю. У меня была одна безумная надежда…

- Что я предам господа и пойду с тобой?

- Что ты согласишься хотя бы соблюдать нейтралитет.

- В финальной схватке добра и зла нельзя соблюдать нейтралитет. Когда на карту поставлена судьба миллиардов душ, нейтральных сторон быть не может.

- Я так не думаю.

- Ты ошибаешься.

Я пожал плечами.

- Тогда больше не о чем говорить, - сказал я. - Оставайся с богом, - я хихикнул, - каламбур, однако. Прощай.

- Ты уходишь? - удивилась Лена. - Просто уходишь?

- Я не хочу причинять тебе боль. Не забывай, я все еще люблю тебя.

- Но…

- Я знаю, твой хозяин вернется и соотношение сил изменится. Я знаю, в следующий раз у меня будет меньше шансов, но я все равно не нападу на тебя. Можешь считать, что я боюсь погубить свою душу. И не делай такое лицо, у меня тоже есть свои понятия насчет того, что хорошо и что плохо. Да, они другие, чем у тебя, но они есть.

- Никогда не думала, что Сатана любит изображать благородство.

- Причем тут Сатана? - удивился я. - А, понял, ты думаешь, что это он диктует мне все, что я говорю. Придется тебя разочаровать - он совершенно ни при чем, он не вмешивается в мою душу. Знаешь, почему? Все очень просто, он просто считает, что это нехорошо. Он уважает своих друзей, а ты - ты слуга своего бога, его рабыня, а он твой хозяин, а мы с Головастиком… нет, мы все-таки не друзья, я погорячился, при такой разнице в силах дружба невозможна. Он мой учитель, а я его ученик, но я не раб, а он не хозяин. Он уважает меня и мне это нравится. А в твоих отношениях с богом - неужели в них есть место уважению?

- Это иллюзия, - возразила Лена, - Сатана - настоящий мастер иллюзий. Теперь я понимаю, как он захватил контроль над тобой. Мне тебя жаль.

- А мне жаль тебя. Прощай, - я встал со скамейки.

- Мы еще встретимся, - сказала Лена мне вслед.

- Посмотрим.

4.

- Ни хрена себе! - только и смог сказать Михаил, когда я материализовался в прихожей. - Как это тебя угораздило?

- Подрался с одним служителем господа, - сказал я. - Все уже обошлось.

- И то хорошо. Пойдем, поедим, Юлька как раз ужин разогрела.

- Нет, спасибо, для меня сейчас есть - только кишечную флору травить.

- Не понял.

- Все ты понял. Я - живой мертвец. Одна девица порезала мне артерии и спустила всю кровь, я теперь могу существовать только в таком состоянии. Вот, смотри, - я продемонстрировал Михаилу шрамы на шее.

Можно было их ликвидировать, это совсем несложно, достаточно только пожелать, но тогда мое оживление отложится на несколько часов, мелочь, а неприятно.

Михаил задумчиво присвистнул.

- Так что это, - спросил он, - выходит, это уже не фэнтези, это уже, типа, мистический триллер? Типа, на тебя всякие иезуиты охотятся?

- Бери выше, - усмехнулся я, - сам мессия.

- Какой мессия?

- Светлый. Второе пришествие состоялось.

- Когда? Как?

- Когда? Сейчас посчитаю…три… или четыре… уже со счета сбился! Короче, то ли три, то ли четыре дня назад.

- И кто Христос?

- Одна девушка, я ее знал раньше.

Юля вышла из кухни и включилась в разговор.

- Ты победил? - спросила она. - Ты убил ее?

Я отрицательно покачал головой.

- Нет, я не убил ее. А насчет того, кто победил - мы оба умерли по разу, так что никто не победил. И вообще, сдается мне, что в этой схватке не может быть победителей.

- Страшный суд состоится? - уточнила Юля.

- Не знаю. Честное слово, не знаю. Если бы я верил в бога, я бы на всякий случай покаялся.

- А ты не веришь в бога? - заинтересовался Михаил.

Я пожал плечами.

- Нет, верить-то я в него верю, трудно не верить в того, с кем дрался, но служить ему я не готов. Я предпочитаю сохранять свободную волю.

- Дрался с богом… - проговорил Михаил с сомнением в голосе, и резюмировал, - круто. Типа, раны промыть или еще что?

- Нет, спасибо. А кстати, как с охраной, они уже приходили?

- Нет, не приходили. Думаю, этот Игорек все-таки решил никому не докладывать. Вот и хорошо.

- Воистину хорошо.

Я вошел в выделенную мне гостевую спальню, закрыл за собой дверь и сел в мягкое и удобное кресло, стоявшее напротив гостевого телевизора. Я не стал включать телевизор, я направил взгляд внутрь себя и, одновременно, далеко за пределы всех доступных пространств.

Что скажешь?

А что тут можно сказать? Могло быть и хуже.

Ты недоволен? Ты хотел, чтобы я ее переубедил?

Таких, как она, нельзя переубедить. Нет, все прошло нормально.

Но ты недоволен.

Будешь тут доволен. По всему выходит, что большой драки не избежать, Бомж решил идти до конца. Не понимаю, чем ему так не нравится этот мир?

Слушай, а все-таки, кто такой этот Бомж?

Он утверждает, что он известен народу как Иисус Христос.

А почему Бомж?

Потому что бомжевал три года.

Он действительно сын божий?

Ага, и швец, и жнец, и сам себе отец. Про древних греков слышал что-нибудь?

В школе проходил.

Что такое герой, знаешь?

Ну, храбрый воин…

Хрен тебе храбрый воин! Герой у греков как раз и есть сын божий. Когда бог трахает обычную женщину, рождается божий сын, смертный, но очень крутой. Вот это и есть герой.

Так что, получается… нет, не понимаю.

Чего тут не понимать? Всех выдающихся личностей греки считали детьми богов, поверье у них было такое - если кто-то круче, чем другие, значит, бог. Полагаю, Бомжа вначале только в этом смысле называли сыном божьим, а потом он сообразил, что если воспринять все это буквально, то этим можно воспользоваться. И воспользовался.

Значит, он просто очень крутой маг?

Можно и так сказать. Только он ОЧЕНЬ крутой.

Круче тебя?

Боюсь, что да. Сегодня я одолел его хитростью, но в следующий раз этот фокус уже не пройдет. Понимаешь, он занял очень удобную нишу, его силы подпитывает всеобщая вера, она отражается в нем, а эта девчонка… черт возьми, как он ловко меня обыграл!

Что ты имеешь ввиду? Погоди, тот бардак в церкви - так это ты подстроил?!

Ну да. Твое развитие затормозилось, тебе пора было расти дальше, а ты все никак не мог поверить в себя. Но не думай, что я организовал эту сцену во всех подробностях, я, собственно, сделал совсем немного, просто подсунул Спиридону газету, а потом усилил его проклятие. Все остальное ты сделал сам.

А если бы его проклятие меня накрыло?

Я же не идиот, я все аккуратно рассчитал, задание было тебе по силам, даже запас большой оставался. И ты вполне справился с заданием, все прошло бы замечательно, если бы не эта девчонка.

Это Бомж дал ей силы?

Он. И теперь она его подпитывает, сама того не ощущая, пройдет еще пара недель и нам с тобой придется совсем худо. Утешает одно - Бомж связан пророчествами, он не сможет устроить конец света, если не выполнит все предначертания "Апокалипсиса" .

А зачем он вообще устраивает конец света?

Когда все пророчества исполнятся, он станет настоящим богом. Он сможет сотворить свой мир вместо того, в котором мы с тобой обитаем, и начать все сначала, уже не как сильный маг, а как самый настоящий бог. Когда занимаешься волшебством, главная проблема - поверить в свои силы, если ты не веришь в то, что пытаешься сделать, то ты это и не сделаешь. Именно поэтому сила волшебников растет постепенно - чем больше тебе по силам, тем сильнее становится твоя вера. Бомж готов сделать последний шаг.

Ему можно как-нибудь помешать?

Ты вообще слушаешь, что я говорю? Он связан пророчествами, если они не сбудутся, конца света не будет. Самое главное пророчество - ты. Пока ты жив, мир будет существовать.

Но я не жив!

Я неудачно выразился. Пока ты существуешь, мир тоже будет существовать.

А если я скроюсь куда-нибудь, где он не сможет меня найти?

Через какое-то время он убедит себя, что уничтожил тебя, и препятствий к армагеддону больше не останется. Чтобы спасти мир, ты должен продолжать борьбу.

Почему я? Почему не ты?

Так получилось. Я не хотел взваливать на тебя этот груз, я просто хотел, чтобы ты стал таким же, как я, мне показалось, что ты сможешь стать моим другом, когда закончишь обучение. Я не подумал, что Бомж воспользуется случаем и повернет все так, что начнет сбываться "Апокалипсис". Я вообще не думал, что в его голове бродят такие идеи. Признаю себя идиотом, должен был догадаться с самого начала.

И что теперь? Что я должен делать?

Если бы я знал… То есть, понятно, что ты должен делать, ты должен как-то просуществовать до того момента, когда он потеряет веру в то, что сумеет тебя уничтожить. Еще было бы неплохо, если бы светлая отвергла свое предназначение. Но она должна сделать это по своей собственной воле , если она просто погибнет, он ее воскресит и все пойдет дальше тем же путем, а вот если она отречется от него, это нарушит весь сценарий.

Она от него не отречется.

Лучше так не думать. Не забывай, ты теперь тоже в некотором смысле пророк, твои мысли могут воплощаться в действительность. Она должна отвергнуть его. Не знаю как, но мы должны этого добиться. Мы не можем вечно прятаться.

Если мы будем побеждать ее раз за разом…

Мы не будем побеждать ее раз за разом. Если она тебя убьет, я не смогу тебя воскресить, ты погибнешь окончательно.

Ты уже воскресил меня один раз.

Только потому, что они не поняли, что происходит. Она думала, что уже убила тебя, и не заметила, как я придал тебе не-жизнь. Если бы она расчленила твое тело или проткнула осиновым колом, я не смог бы ничего сделать.

А просто воскресить меня ты не можешь? Так, как он воскресил ее?

Не могу. Я тоже привязан к своей роли, Бомж сумел навязать ее мне, я знаю, это была моя ошибка, но ассоциировать себя с символом абсолютной свободы было так соблазнительно, я приобрел столько новых сил и возможностей… если бы я знал тогда, к чему это приведет!

Ты не можешь изменить свою роль?

Это не так-то просто. Нельзя просто взять и забыть то, во что верил многие годы. Я всегда понимал, что роль темного владыки для меня не цель, а просто способ наращивания сил, но если долго играть одну и ту же роль, она становится частью жизни. Кроме того, если я откажусь от этой роли, для Бомжа это станет признаком того, что я признал поражение, а значит, он победил, и концу света больше ничто не препятствует.

Но тогда наше дело безнадежно!

Безнадежных дел не бывает, выход есть всегда, только не всегда его удается найти.

Если выход не удается найти, какая от него польза?

Значит, мы должны найти выход. Думай.

Ничего не придумывается.

Тогда будем думать до тех пор, пока что-нибудь не придумается.

5.

Я лежал в постели, мои глаза смотрели в черную пустоту, заполнявшую темную комнату, и я думал. Я думал долго, я потерял счет времени, в моем мертвом мозгу носились самые разные мысли, они порождали одна другую, и каждая следующая была еще бредовее, чем предыдущая, и в конце концов я сформировал такую мысль, что сам рассмеялся, когда понял, что именно придумал. А ведь это может сработать, подумал я.

Вряд ли, подумал Головастик, но хуже точно не будет.

6.

Я вежливо позвонил в дверь одним коротким звонком и застыл в ожидании.

- Кто там? - донесся изнутри надтреснутый голос пожилой женщины. Судя по голосу, она заметно нервничала.

- Сергей, - представился я. - Я к вашей дочери пришел.

Зашуршали многочисленные засовы и задвижки, и примерно через минуту дверь открылась. За дверью стояла не Анна Игнатьевна, а сама Лена. Видать, успела оттеснить маму в процессе открывания.

- Привет! - сказал я. - Как себя чувствуешь?

Лена попыталась захлопнуть дверь, но я вовремя засунул ботинок между дверью и косяком, и сообщил:

- Я пришел сдаваться.

Дверь открылась.

- Как это сдаваться? - спросила Лена, глуповато хлопая большими серыми глазами, в которых уже начало светиться что-то неземное.

Я пожал плечами и лучезарно улыбнулся.

- Вот так, - сказал я, - делай со мной, что хочешь. Я долго думал насчет того, что происходит, и убедился, что сопротивление бесполезно. Бомж гораздо сильнее Головастика…

- Не употребляй этих слов! - потребовала Лена.

Где-то в глубине квартиры сдавленно охнула Анна Игнатьевна и я непроизвольно поймал самый край ее мыслей. Она судорожно крестилась.

- Извини, - я снова лучезарно улыбнулся, - я больше не буду так говорить. С этой минуты я твой раб и любое твое желание для меня закон. Бог гораздо сильнее того, кто мне покровительствовал, и в такой ситуации поддерживать его просто глупо.

- Значит, ты отрекся от дьявола, - констатировала Лена.

- Нет, еще не отрекся, - уточнил я, - но немедленно отрекусь по первому требованию. Мы можем зайти внутрь?

Лена рассеянно кивнула и отступила на шаг. Я вошел в квартиру, захлопнул за собой дверь и оглянулся по сторонам. Вешалки для верхней одежды не наблюдалось.

- Куда повеситься? - спросил я, снимая дубленку.

- Давай сюда.

Лена приняла дубленку из моих рук и открыла шкаф. Для этого ей пришлось прижаться ко мне - прихожая очень тесная. Ее рука коснулась моей и она испуганно отпрянула.

- Извини, - сказал я.

- За что?

- Мое тело холодное, касаться его неприятно. Но не волнуйся, к новому году это пройдет, если, конечно, к тому времени еще не произойдет конец света. Куда обувь поставить?

- Вот эту дверцу открой. Ага, вот сюда. Пойдем на кухню?

- Пойдем.

- Чай будешь?

- Нет, спасибо, мне сейчас не стоит.

- Почему?

- Желудок не работает. Сейчас для меня есть и пить - только тухлятину в животе разводить. Но, если прикажешь, я попью чаю за компанию.

- Тогда лучше не надо. Слушай, а как ты вообще живешь?

- Я не живу.

- Я имею ввиду, как ты движешься, разговариваешь…

- Я и сам не знаю. Могу спросить у бывшего учителя…

- Нет! Ты больше не должен с ним разговаривать, как бы он тебя об этом ни молил. Он будет искушать тебя, для него твоя душа имеет наиглавнейшее значение, он постарается вернуть тебя любыми средствами.

Я криво улыбнулся.

- Ничего у него не выйдет, - заявил я, - я уже сделал свой выбор.

Внезапно Лена закрыла глаза, а лицо ее стало неподвижным и отсутствующим. Черт возьми! Быстро же он сориентировался. Еще бы час-другой потянуть, пошел бы совсем другой разговор.

- Ты должен умереть, - объявила Лена, открыв глаза.

- Это он тебе сказал?

- Да.

- Но умерщвлять меня нет необходимости, я ведь уже мертв.

Лена недовольно поморщилась.

- Ты должен перестать существовать как мыслящий субъект. Ты готов совершить самоубийство?

- Твоя воля для меня закон. Но я не уверен, готова ли ты принять смертный грех.

- Какой еще смертный грех?

- Грех самоубийства. Если оно совершено по настоянию другого лица, грех падает на это лицо.

Лена еще раз поморщилась.

- Это нам не подходит, - заявила она, - я сейчас вообще не могу грешить, а тем более так по крупному. Боюсь, мне придется тебя убить.

- Приступай.

Лена погрузилась в задумчивость, которая длилась примерно минуту.

- А как это сделать? - наконец спросила она. - Осиновый кол в сердце?

- Не знаю, - честно ответил я. - Я был вампиром, так что это вполне может подействовать, во всех народных сказках говорится, что осина для вампиров губительна. Но, с другой стороны, есть мнение, что свойство осины высасывать энергию из живых и мертвых - просто суеверие, возникшее из того, что осиновые дрова плохо горят. В общем, попробуй, может, что-нибудь и получится, а если не получится, попробуешь что-нибудь другое.

Лена задумчиво пошевелила губами.

- А если тебя расчленить? - спросила она.

Я пожал плечами.

- Точно не знаю, но подозреваю, что ничего не получится. Вот Зина, когда ей в прошлый раз сильно досталось, сама расчленилась, превратилась в стаю летучих мышей и улетела от погони по частям. Лучше уж осиновый кол. Кстати, ты не знаешь, какая осина нужна для кола - живая или из забора тоже пойдет? И еще, к этому колу обязательно приделывать перекладину, чтобы он был на крест похож?

- Понятия не имею. А ты хоть знаешь, как вообще осина выглядит?

- Ну… дерево, как дерево. Растет у воды. Горит плохо.

- А если вампира каким-то другим колом ударить, не осиновым, что будет?

- Думаю, ничего. Иначе в книгах не писали бы с таким упорством, что кол должен быть осиновым.

- Мда… а если ты из окна выпадешь, ты разобьешься?

- Разбиться-то разобьюсь, но потом регенерируюсь. Вот если ты потом выйдешь на улицу с совочком, да раскидаешь мои останки подальше друг от друга…

- Гадости говоришь! А если тебя, скажем, повесить?

- Буду висеть, пока не снимут.

- А если сжечь?

- Должен сгореть.

- Тогда мы тебя сожжем.

- Давай.

- Пошли.

- Куда?

- В лес, куда же еще.

7.

Чем дальше в лес, тем больше наше путешествие походило на дурацкую черную комедию вроде "Семейки Адамсов". Лена совершенно не хотела меня убивать, ее прямо-таки колбасило при мысли о том, что ей предстоит сделать. И еще сыграли свою роль мои слова насчет готовности принять грех на себя. Интересно, мой экспромт отвечает действительности? Нет, об этом нельзя думать! А то еще подслушает…

В отношении места моей казни Лена не придумала ничего умнее, чем направиться в лесопарк по соседству, где мамы прогуливают детей, а физкультурники катаются на лыжах. Это довольно большой лесопарк, и если отойти подальше, он становится похожим на нормальный лес, но отойти подальше не так-то просто, потому что на дворе зима, все завалено снегом, а лыж нет. Кроме того, Лена не озаботилась тем, чтобы взять топор, а это значит, что добывать дрова придется неизвестно как, ведь из одного только хвороста большой костер не сложишь, да и хвороста голыми руками много не наломаешь. В общем, шоу ожидается знатное.

Минут двадцать мы целеустремленно углублялись в лесные дебри, в какой-то момент мне стало казаться, что вот она и есть непролазная чащоба, в которой можно сжечь человека живьем и никто ничего не заметит, но еловые стволы внезапно расступились, а за ними обнаружилась благоустроенная детская площадка. Мы прошли лес насквозь.

Лена вопросительно взглянула на меня, я немедленно состроил блаженно-непроницаемое лицо и постарался показать всем видом, что покорно жду дальнейших распоряжений. Лена тяжело опустилась на засыпанное снегом бревно и глухо застонала, закрыв лицо руками. Я аккуратно пристроился рядом.

- Я не смогу, - сказала Лена, - просто не смогу. Я не убийца, я должна нести в мир добро, я не могу убить даже такого закоренелого грешника, как ты.

- Ты должна, - сказал я. - Тебе приказал хозяин, его нельзя ослушаться.

- А толку-то? Я все равно не смогу это сделать.

- Осмелишься проигнорировать приказ?

- А что мне еще остается?

- Пройти испытание. Собрать волю в кулак и выполнить предначертанное. Думаешь, Исааку было легко, когда он приносил в жертву собственную жену?

Лена посмотрела на меня, как на идиота.

- Не Исаак, а Авраам, - сказала она, - и не жену, а сына.

- Какая разница? Думаешь, принести в жертву сына легче, чем жену?

- Я не Авраам, - заявила Лена, - я не справлюсь.

- Дело твое, - я пожал плечами, - я думал, ты более… как бы это сказать…

- Более жестокая?

- Более целеустремленная.

Лена вздохнула.

- Хотела бы я быть более целеустремленной, - сказала она, - но не могу.

- А если поверить в себя?

- Думаешь, я не пыталась? Пока мы сюда шли, я все время убеждала себя, что приказ господа должен быть выполнен любыми средствами, что это моя святая обязанность, что великая цель оправдывает средства, но… я даже топор не взяла.

- Я заметил.

- Мог бы напомнить.

- Это была бы уже комедия какая-то, тебе приказали меня убить, а я тебе подсказываю, как это лучше сделать. Думаешь, мне легко идти с тобой и не сопротивляться?

- Думаю, легко. Потому что ты с самого начала знал, что я не смогу.

- Я только предполагал, предполагать и знать - разные вещи. А сейчас я уже не знаю, как ко всему этому относиться. Знаешь, как меня достала вся эта история? Может, ты меня все-таки прибьешь как-нибудь? Когда кончаешь жизнь в ранге праведника, в этом есть и свои плюсы, не нужно, например, думать о том, как жить дальше.

- Ты никогда не станешь праведником.

- Почему? Я покаялся, я передал себя в руки господа, что еще нужно? Раздать бедным все состояние? Так мне нечего раздавать, чеченцы взорвали мой дом, у меня осталось только то, что на мне. Долго молиться и совершать всякие подвиги вроде стояния на столбе? Если это действительно нужно, я могу это сделать, но я всегда считал, что главное свершается внутри, что покаяние не требует обрядов, я решил, что отрекаюсь от Сатаны и передаю себя богу, и, приняв решение, я тем самым совершил покаяние и отречение. Я неправ?

- Не знаю. Наверное, прав. Я сейчас вообще ничего не знаю. Пойдем домой.

8.

У подъезда нас ждал сюрприз в виде джипа модели "козел" с милицейской символикой и целыми четырьмя ментами, вооруженными укороченными автоматами. При виде нас с Леной они оживились и все четыре ствола оказались направлены на меня.

Я улыбнулся, поднял руки вверх и вопросительно взглянул на Лену. Ее лицо выражало полнейшую растерянность.

- Что мне делать? - спросил я. - Сдаваться или раскидать их?

- Не нападай на них, - ответила она. - Если будет нужно, я скажу, а пока делай все, что они потребуют.

Главный мент, одетый, в отличие от других, в штатское, приблизился ко мне, остановился, не доходя двух шагов, и состроил неопределенную гримасу, скорее брезгливую, чем угрожающую.

- Без глупостей? - уточнил он.

- Без глупостей, - согласился я. - Пока она не скажет, - я кивнул на Лену.

Мент перевел взгляд на Лену и в его взгляде появилась заинтересованность.

- Вам, гражданка, тоже придется проехать с нами, - заявил он.

- На каком основании? - поинтересовалась Лена. - Ордер у вас есть?

- Ордер не нужен. Потому что есть указ номер… - мент протараторил длинную последовательность букв и цифр. Я заглянул в его душу и понял, что эта последовательность только что им придумана, но проговорил он ее очень уверенно, без особых способностей и не поймешь, что он горбатого лепит.

Лена приняла заявление мента за чистую монету. В ее взгляде мелькнула растерянность, но уже через мгновение она плотно сжала губы, сверкнула глазами и решительно проговорила:

- Иди отсюда и не греши.

Мент радостно кивнул и одухотворенно потопал к "козлу". Его коллеги с автоматами удивленно смотрели на него… черт возьми! Как бы не повторилась история с Дмитрием и Татьяной.

Видимо, Лена уловила мои опасения, потому что резко выкрикнула:

- И вы тоже не грешите!

Менты дружно опустили автоматы и быстро погрузились в "козел", который моментально завелся и, стоило только последней двери захлопнуться, рванул с места, как полицейская машина из американского фильма, и выехал из двора, чудом разминувшись с мусорным баком. Бабки в количестве трех штук, греющиеся на лавочке у соседнего подъезда, пялились на нас с Леной во все глаза.

Лена бессильно опустила руки и тяжело вздохнула.

- Боже, что я творю! - прошептала она. И добавила, обернувшись ко мне: - Пошли, грешник.

9.

Прогулка закончилась, мы с Леной сидели на кухне, она глушила кагор рюмку за рюмкой, но совершенно не пьянела. Странно, она же совершенно непьющая, такая доза давно должна была ее подкосить. Может, дело в том, что она неосознанно использует свои способности?

Я неподвижно сидел, глядел прямо перед собой и демонстрировал всем видом полную покорность происходящему. Надо сказать, это давалось без особого труда, мертвые мозги так и стремятся изгнать из себя все мысли и погрузиться в блаженное ничегонедумание.

- Что они хотели от нас? - спросила Лена, непонятно, то ли меня, то ли саму себя. - Почему они явились именно сейчас? И зачем ты сказал им, что слушаешься моих приказов?

- Я сказал только то, что подумал, - ответил я. - У меня вообще сейчас голова плохо работает, мозги как будто протухли. Честное слово, я уже начинаю жалеть, что отрекся от дьявола. Так и хочется кого-нибудь загрызть и избавиться от этой дурацкой мертвенности.

Лена опустошила очередную рюмку и налила следующую. Хорошо, что рюмка у нее такая маленькая.

- Они ищут тебя, - изрекла она глубокую и оригинальную мысль. - Они знают, что ты ограбил супермаркет, и подозревают, что ты обладаешь сверхъестественными способностями. Они знают, где ты находишься, и теперь они могут появиться здесь в любое время. И еще они заинтересовались мной, по твоей милости, между прочим. Господи, за что мне такое наказание? Ну куда мне деваться?!

Господи не заставил себя долго ждать. Лена откинулась на спинку углового диванчика и сделала блаженное лицо. Но, кажется, разговор с богом пошел куда-то не в ту сторону, потому что уже через пару секунд лицо Лены начало выражать недоумение, смешанное с испугом. Я рискнул подключиться к ее мыслям.

Ага, Бомж снова приказывает ей меня убить, и теперь он соизволил указать конкретный способ, причем способ этот совершенно очевиден, странно, что ни Лена, ни я не подумали о нем раньше. Действительно, как проще всего уничтожить волшебное существо? Конечно же, волшебством. Сейчас он открывает своей посланнице заклинание, специально предназначенное для борьбы с нежитью вроде меня. Кажется, пора заканчивать игру, жаль, все так хорошо начиналось…

Не дергайся. Пока на тебе крест, ты этому волшебству не по зубам. Расслабься и получай удовольствие.

Уже лучше. Что ж, продолжим комедию.

Лена открыла глаза, с жалостью посмотрела на меня и торжественно провозгласила:

- Извини, Сергей, но так решил господь.

Я состроил максимально покорную гримасу и сказал:

- Предаю себя в руки господа и надеюсь на снисхождение.

Волна невидимого света охватила меня, некоторое время я как будто плавал в его лучах, а потом он угас и ничего не произошло.

- Почему? - воскликнула Лена. - Почему господний свет не сжег тебя?

- Полагаю, бог принял мое покаяние, - предположил я. - Ты же сама говорила, что прощен может быть каждый, независимо от количества грехов. Главное - качество покаяния.

- Нет, - покачала головой Лена, - это невозможно. Он только что разговаривал со мной и его приказ был четким и недвусмысленным. Ты должен быть уничтожен.

- А ты уверена, что с тобой разговаривал бог?

- А кто же еще?

- Головастик.

- Кто?!

- Головастик. Мой бывший покровитель.

- Но… как это возможно… боже! Неужели он способен ввести в заблуждение даже меня?

- Он способен ввести в заблуждение кого угодно, не зря его называют отцом лжи. Но Иисуса ему не удалось искусить.

- Меня тоже. Почти. Господи боже! Но как я смогу определить, кто из них со мной разговаривает?

- Просто доверься своему сердцу. Не забывай, бог есть любовь, он не будет творить зло даже чужими руками. Если он призывает к злу, это не бог.

- Да, ты прав. Подожди, я должна помолиться.

Лена сложила руки, как примерная школьница, и закрыла глаза. Ох, сейчас начнется…

Повторный разговор с богом занял совсем немного времени и когда он завершился, в глазах Лены стояли слезы.

- Я не могу пробиться к нему! - простонала она. - Сатана не пускает меня, он говорит, что я должна снять с тебя крест и после этого заклинание подействует, но… бог не может это требовать! И я не могу так надругаться над символом веры! Нет, это существо никак не может быть богом. Как я только могла поверить, что его устами со мной говорит господь? Господи, если ты слышишь меня, прости меня!

- А ты уверена, что это действительно Сатана? - поинтересовался я. - Может, я ошибаюсь, может, это действительно воля божья?

- Нет! - Лена решительно пресекла мою попытку сообщить ей правду. - Я ценю твою скромность, она тебя украшает, но, к сожалению, ты не ошибся. Но что мне делать? Я не могу связаться с богом, не могу узнать его волю, что мне теперь остается?

- Подумай своей головой, - предложил я. - Ты, вообще, кто - посланница света или марионетка в кукольном театре? Ты сама хоть что-нибудь можешь решить?

Лена глупо хихикнула.

- Кажется, я начинаю пьянеть, - сообщила она, - что-то ничего в голову не лезет. Давай так - если до завтра бог ничего не скажет, я начну действовать по своему усмотрению. Правильно?

Я пожал плечами.

- Тебе решать.

- Вот и замечательно. Да, кстати, давай я тебя оживлю. Нехорошо, что ты ходишь в таком виде, человек вроде тебя не должен быть мертвецом.

Я так и не понял, как устроено это заклинание, похоже, образ темного посланца уже успел приклеиться к моей душе и большая часть белой магии закрыта для меня если не навсегда, то надолго. Но это не главное, главное сейчас то, что неведомая сила затрясла меня, бешеная дрожь пробрала все тело, мышцы сжались судорогой, из горла вырвался хриплый стон и я рухнул на пол, свернувшись в позу эмбриона. Температура тела быстро повышалась, оно оживало и наполнялось болью. Это было ужасно, боль разрывала тело на части, но вместе с болью ко мне возвращалось то, что я уже начал забывать. Запахи, теперь я чувствую запахи, и в первую очередь запах собственного тела, которое, во-первых, не мешало бы помыть, а во-вторых, оно пахнет чем-то мертвым, нет, не гнильем и не формалином, а чем-то почти неуловимым… не могу объяснить. А еще я чувствую запах герани с подоконника, аромат кагора, и еще в нос бьет та неясная и нелепая комбинация запахов, которая всегда наполняет место, где живут одинокие несчастные женщины.

Боль достигла предела и отключилась, как будто кто-то щелкнул рубильником. И я понял, что по жилам заструилась новая кровь. Интересно, откуда она взяла эту кровь и как она обошла закон сохранения материи?

Сердце дернулось и начало биться, вначале нерегулярно, но с каждым новым ударом все более уверенно. Все-таки ей удалось это сделать, я снова жив. Но, пожалуй, лучше бы я был мертв, потому что я понял, что имела ввиду Зина, когда говорила о том, что слишком быстрое исцеление - тоже плохо. В голове медленно разворачивается очаг пульсирующей боли, пока почти незаметной, но с каждой секундой она становится чуть-чуть сильнее и страшно подумать, во что превратится моя голова минут через десять. Оживший желудок напомнил о своем присутствии, спазмы, вначале нерегулярные, стали повторяться каждые несколько секунд, я вскочил и побежал со всех ног к туалету, но в голове помутилось, в ней снова возникла боль и она ударила в основание черепа тупым молотом, я рухнул на колени и только неимоверным усилием воли сумел сохранить сознание.

Но это не принесло облегчения. Желудок в очередной раз напомнил о себе, я закашлялся и изо рта брызнуло то, во что превратилась непереваренная пища за прошедшие сутки. Этот аромат может сравниться только с запахом разрытой могилы, в которой хоронят второго покойника. Считается, что лет за десять первый покойник истлевает окончательно, но, мягко говоря, это не совсем так, разрытая могила воняет даже через пятнадцать лет. Помнится, это рассказывал… как же его звали-то… у него отец на кладбище могильщиком работал… Я так и не вспомнил, как звали моего бывшего фронтового товарища, потому что серовато-зеленая комковатая мерзость хлынула изо рта сплошным потоком.

Боль в животе не утихала и я с ужасом почувствовал, что приближается еще одно испытание. На этот раз я каким-то чудом сумел остановить рвотные спазмы и добежать до сортира. И слава богу.

Я не буду описывать подробности своего пребывания в сортире, скажу лишь, что длилось оно примерно полчаса, за которые я превратил чистенький и аккуратный санузел в готовую декорацию к сериалу "Зловещие мертвецы". По окончании процедуры очищения головная боль снова отступила, но зато накатила слабость.

Я вышел из туалета шатающейся походкой, сознание уплывало, желаний осталось только три - выпить литра два чистой воды, уснуть и помыться. Именно в таком порядке я и выполнил первые два.

10.

Меня разбудил истошный визг на пределе слышимости, когда звук перестает ощущаться как звук и превращается в чистую боль. Глухой удар, нецензурная брань за стеной, тело отреагировало на ситуацию быстрее, чем измученный мозг успел ее осмыслить. Привычным жестом я протянул руку, но не обнаружил под рукой ни автомата, ни бронежилета. Я вдохнул воздух и непроизвольно сморщился в гримасе омерзения. Да уж, аромат специфический.

- Будьте вы прокляты! - крикнула за стеной Анна Игнатьевна и вслед за этим что-то тяжелое рухнуло на пол, как будто мешок с картошкой сбросили с высоты примерно полутора метров.

Дверь распахнулась от могучего пинка и в комнату влетел атлетически сложенный лысоватый мужик лет сорока с пистолетом в руках и жвачкой во рту. Я успел принять нематериальность.

Комната наполнилась грохотом, пули летали по ней, как мухи по сараю, в двух местах зазвенело бьющееся стекло, мужик перехватил пистолет за ствол, краем глаза я уловил, что он не забыл поставить его на предохранитель, профессионал, мать его… короче, он ринулся в рукопашную.

Я не стал уворачиваться от удара рукояткой по голове, я позволил пистолету пройти сквозь себя, а когда мужик замер в неудобной позе у самого пола, я отпрыгнул на шаг и привел в действие заклинание. Изгнание бесов.

- Командуй, - прошипел я, - или выпью души.

- Отбой! - крикнул мужик.

В дверном проеме появились еще два персонажа, гораздо моложе, лет по двадцать пять, один - лохматый черноволосый бородач, второй - худощавый блондин интеллигентного вида, но с пустыми злобными глазами, как у задыхающейся рыбы.

- Не грешите, ребята, - сказал я и вернул телу материальность.

Ох, какой отходняк сейчас начнется! Но ничего, минут пять я продержусь. Я просто обязан продержаться.

- Чья была идея? - спросил я.

- Это он, - начал говорить интеллигентный блондин, но даже не успел показать пальцем на объект обвинения, потому что получил от бородача несильный тычок по почкам.

Самый старший из бандитов выпрямился, аккуратно убрал пистолет в подмышечную кобуру и начал докладывать:

- Нам было видение. Явился Христос, он выглядел точь-в-точь, как в музыкальном фильме, где Гиллан поет. Сказал, что в соседнем квартале живет антихрист, и тому, кто его убьет, простятся все грехи. Вот и все.

- Он объяснил, как убить антихриста?

- Да, он велел сначала оглушить, а потом прочитать специальную молитву, которую он продиктует.

- Он до сих пор держит с вами связь?

- Не знаю… наверное.

- Эй! - крикнул я в пространство. - Может, ты появишься и мы поговорим один на один, как мужчина с мужчиной?

Как и следовало ожидать, никто не ответил.

- Почему вы решили, что это бог? - спросил я.

Бандиты переглянулись и хором забормотали что-то неразборчивое. Я прислушался к их мыслям и в мою душу влилось непередаваемое ощущение величия, беспредельного могущества, доброй силы, суровой, но справедливой… да, этот товарищ запросто мог оторвать яйца Онану и устроить извержение вулкана в Содоме и Помпее. Или в Гоморре… не помню.

Если бог и держал связь с бандитами по какому-то божественному каналу, эта связь ничем себя не проявляла и обнаружить канал мне не удалось. Жалко. Хоть я и не знаю, что бы я делал, если бы сумел вычислить расположение бога, но… брр… что-то у меня не то с головой творится.

- Все свободны, - объявил я. - Хотя нет! Стоять! Что с женщинами?

Бандиты состроили виноватые гримасы и посторонились. Я выбежал из комнаты и обнаружил Лену в прихожей, а Анну Игнатьевну в коридоре, ведущем к кухне. Две нервные минуты, и я убедился, что их жизням ничего не грозит, если не считать легкого сотрясения мозга, которое у нас в Чечне и за болезнь не считалось.

- Все свободны, - подтвердил я и мне больше не пришлось повторять эти слова. Бандиты испарились, как по мановению волшебной палочки, а я занялся приведением в чувство жертв налета.

Эта процедура не заняла много времени. Придя в себя, Лена немедленно сотворила соответствующее заклинание и исцелилась окончательно, а заодно исцелила свою маму, и, до кучи, немного поправила мое здоровье. Впервые за последние два дня я почувствовал себя человеком.

- Нам надо убираться отсюда, - заявила Лена. - Сатана не остановится ни перед чем, вначале он пытался натравить на нас ментов, потом бандитов, а что дальше?

- Явится сам, - предположил я, - и при этом попытается замаскироваться под бога.

- Запросто, - согласилась Лена. - Собирайся и пошли. Мама, ты остаешься.

Анна Игнатьевна машинально кивнула. Похоже, у нее начинаются серьезные проблемы с психикой, чем дальше, тем больше она становится похожа на зомби. Сдается мне, ей не помешала бы квалифицированная психиатрическая помощь.

- Мне нечего собирать, - сказал я. - Я готов убраться отсюда хоть сейчас.

Лена немного поразмышляла о чем-то, а затем кивнула.

- Да, мы уходим немедленно, - согласилась она. - Чем быстрее мы скроемся, тем лучше. Христос не зря говорил, что богатство не… короче, неважно. Пошли отсюда.

Мы быстро оделись, даже быстрее, чем духи из учебки на второй день службы в армии, Лена чмокнула маму в щеку и входная дверь закрылась за нами. Анна Игнатьевна так и стояла в прихожей, изображая окаменевшую от божьего гнева супругу то ли Ноя, то ли Еноха.

11.

Как спрятаться от бога? Интересный вопрос. Если подойти строго формально, с научной точки зрения, то от бога спрятаться невозможно, потому что бог всеведущ и вездесущ. Но тот, кого Головастик называет Бомжом, далеко не всеведущ, ведь если бы он был всеведущ, он бы пресек мою авантюру в самом зародыше. Раз я все еще нахожусь рядом с Леной, он никак не может быть всеведущим.

Как он находит нас? Какое-то заклинание? Или это свойственно ему от природы - захотел узнать, где находится такой-то человек, и сразу нашел?

Затрудняюсь ответить, вмешался в мои мысли Головастик, этим вопросом никто никогда не интересовался, разве только Четырехглазый…

Какой еще четырехглазый? Подожди… существуют и другие боги, кроме вас двоих?

Мы не боги! Что бы некоторые ни думали. Да, существуют и другие могущественные личности, например, Четырехглазый. Только он ничего не скажет, даже если что-то и знает, его о чем ни спроси, никогда не говорит ничего дельного. Как начнет вещать, типа, разница между природой и магией проявляется только в глазах смотрящего, а в объективной реальности есть только одна единая сущность, в которой все едино, но ты не постигнешь ее, пока не поймешь, как звучит хлопок одной ладонью… бред, короче.

Четырехглазый - он с Востока?

Да, откуда-то из тех краев, только это ничего не значит, мы с Бомжом тоже родом с Востока. Но Восток, знаешь ли, разный бывает, разве можно сравнить, например, Израиль и Японию?

Ты из Японии?

Нет, я из Ирака. Только когда я родилась, он назывался по-другому.

Родилась?! Ты - женщина?!

Да. А что, ты еще не понял?

Раньше ты говорила о себе в мужском роде.

Это не я так говорила, это ты так воспринимал. То, что я передаю, передается в виде мыслеобразов, которые облекаются в слова только в твоей душе. Ты решил, что я мужчина, и облекал мои мысли в мужской род, а моя половая принадлежность передалась тебе только сейчас.

Потрясающе! Дьявол на самом деле женщина. Офигеть можно!

Я не дьявол! Я волшебница, которая любит ассоциировать себя с дьяволом, потому что так у меня лучше получается волшебство. Но я совсем не злая!

Да уж… ладно, без комментариев. Кстати, ты заметила, что Лена меня оживила?

Заметила. Поздравляю, твоя авантюра удалась.

Будем надеяться. Честно говоря, я не думал, что у нас получится зайти как далеко. Я даже не знаю, что делать дальше.

Прятаться. Если Бомж потеряет контакт со своей посланницей, это настолько ослабит его, что его план станет невыполнимым. Вам надо продержаться один-два месяца, в худшем случае год.

Но как? Как можно спрятаться от бога?

От бога спрятаться нельзя, но Бомж - не бог, от Бомжа спрятаться можно. А лучше всего будет, если Лена от него отречется.

Она не отречется от бога.

От бога нет, а от Бомжа запросто. Скажешь ей, что она должна отречься от того, кто донимает ее всякой чернухой, и запретить ему вступать с ней в контакт. У них наверняка должно быть подходящее заклинание.

А если его нет или она его не знает?

Тогда пусть попробует чистый мара-тач-манг.

Что-что?

У нее достаточно силы, чтобы совершать заклинание, не зная точной формулы. Помнишь, ты изгнал бесов из двух мормонов?

Помню.

Ты знал, как это делается?

Нет.

Вот именно. Ты не знал нужной формулы и тогда ты сам создал ее. Если ей повезет, она сможет сделать то же самое и приобрести иммунитет против Бомжа. В самом худшем случае одной только попыткой она отберет у Бомжа примерно половину веры.

Отлично. Она попробует.

Контакт прервался и я вернулся в реальный мир. Слева была узкая двухрядная улочка, справа чугунный забор, огораживающий задрипанный детский сад, под ногами обледенелый асфальт тротуара, а чуть впереди шагала Лена, погруженная в свои мысли, так же, как и я мгновение назад. Надеюсь, она не общается с Бомжом прямо сейчас.

Я кашлянул и она обернулась.

- Мне пришла в голову одна мысль, - сказал я. - В сказках, когда кто-то хочет избавиться от дьявола, он делает какой-нибудь ритуальный жест, крестится, там, или пальцы козой выставляет, или какую-нибудь молитву читает…

- А еще в сказках вампирам закрыт доступ на освященную землю, - парировала Лена.

- Да, конечно, - согласился я, - в сказках все всегда безбожно перевирается. Но не находишь, что сама идея заслуживает внимания?

- Какая идея?

- От приставаний дьявола можно защититься. Можно запретить ему даже приближаться к тебе.

- Как?

- А как ты делаешь все остальное? Поверь, что это в твоих силах, и оно станет по твоей воле.

Лена задумалась и, похоже, мысль ей понравилась. Размышления длились минуты две, а затем она сошла с тротуара, проковыляла метров десять по сугробам и зашла в тесный закоулок между ржавым гаражом и заснеженными качелями.

- Не хочу, чтобы прохожие смотрели, - пояснила она, - это мешает сосредоточиться.

Лена сделала серьезное лицо, подняла руки к небу и начала вещать:

- О ты, кто причинял зло с момента сотворения мира, змей-искуситель, ставший причиной первого греха, ты причина любого зла и любого несчастья под луной. Отрекаюсь от тебя и клянусь никогда не видеть тебя, не разговаривать с тобой, не принимать от тебя подарков и не оказывать тебе помощи. Отныне ты не имеешь власти надо мной. Аминь. Ну как?

- Не знаю, - сказал я с сомнением. - Если, например, змей-искуситель и тот, от кого ты защищаешься, не есть один и тот же субъект, то это заклинание не подействует.

- А как, по-твоему, надо было говорить?

- По-моему, надо определить цель заклинания максимально просто. Ты защищаешься от того, кто пристает к тебе и заставляет тебя совершать грехи. Кстати! Если мессия согрешит по крупному, не приведет ли это к тому, что он перестанет быть мессией?

Лена аж остолбенела от изумления. Похоже, эта мысль еще не приходила ей в голову.

- Так вот почему он так настойчиво подталкивает меня к греху! - воскликнула она, немного задыхаясь от волнения. - Он хочет раз и навсегда избавиться от меня, одна моя ошибка и все, битва проиграна и Сатана торжествует. Но нет, я не доставлю ему такой радости! Ты, тот, кто толкает меня на путь зла, знай, отныне я не в твоей власти!

Налетел ветер и посреди детской площадки взвихрился самый настоящий смерч, составленный из снега и всякого мелкого мусора. Снежный столб поднялся метров на пять, а затем разрушился, разбросав содержимое по всему двору. Запищали автомобильные сигнализации.

- Ни хрена себе, - констатировал я.

- Не нравится?! - злорадно выкрикнула Лена. - Так знай, это было только начало! Отныне и до конца дней я не в твоей власти!

12.

Вторая прогулка в компании Лены окончилось так же бестолково, как и первая. Покружив по району, обсудив теологические проблемы и понаблюдав маленькую снежную бурю, мы вернулись обратно.

В квартире воняло результатами моего вчерашнего перехода из мертвого состояния в живое. Анна Игнатьевна упорно трудилась над приведением квартиры в божий вид, ей удалось ликвидировать почти всю гадость, но, боюсь, вонь не выветрится еще пару дней.

- Ну ты и насмердил, - заметила Лена, наморщив нос в раздраженной гримасе. - С этим надо что-то делать.

Она сотворила неизвестное мне волшебство, в астральном измерении на мгновение вспыхнул волшебный огонек, он угас и вонь исчезла, вместо этого в квартире запахло чем-то неуловимо морским. Анна Игнатьевна застыла на месте, она по-прежнему сидела на корточках рядом с пятном, которое никак не хотело оттираться от паркета, и на лице ее отражалось… нет, не удивление, она уже потеряла способность удивляться, скорее, на ее лице отражалась усталость от обилия чудес, происходящих вокруг нее в последнее время.

Лена заметила пятно, сделала еще одно магическое движение и пятно исчезло, а вместе с ним исчезли еще два пятна по соседству и целая россыпь мелких пятнышек на обоях. Анна Игнатьевна встала, бросила грязную тряпку в ведро и потащила все это хозяйство в туалет.

- Мама, - сказала Лена, сделала шаг и обняла ее. Анна Игнатьевна резко сгорбилась, как будто из нее выдернули позвоночник, обмякла, поставила ведро на пол и обняла свою дочь, практически повиснув на ней. Она заплакала, ее плечи судорожно затряслись, Лена тоже всхлипнула, потом всхлипнула еще раз, и они обе зарыдали.

Я вышел на кухню, чтобы им не мешать, и остолбенел. "Экий большой глюк", подумал я. Но это был не глюк.

На угловом диванчике сидел вылитый Иисус Христос и смотрел на меня мудрыми, добрыми и всепрощающими глазами. Его лицо было тонким и удлиненным, длинные темные волосы чуть ниже плеч, разделенные на прямой пробор и чуть-чуть вихрящиеся на концах, вызывали смутные ассоциации с хард-роком, он был одет в темный пиджак поверх водолазки, как один из персонажей "Бригады", и это сравнение вызвало у меня неуместную улыбку.

Человек, похожий на Христа, удивленно вскинул брови.

- Чему ты улыбаешься? - поинтересовался он.

- Так, ерунда, - ответил я. - Чаю хочешь?

- Нет, спасибо. А ты молодец - не дергаешься, не суетишься, по сторонам не зыркаешь. Нематериальность, кстати, можешь отменить, это не поможет. Вот, смотри.

Он встал из-за стола, коснулся моей руки и легонько сжал ее. Он действительно сжал ее! Я отменил нематериальность.

- Так лучше, - кивнул он, - как видишь, я способен действовать в обоих измерениях. Садись, в ногах правды нет.

Я сел. Человек, похожий на Христа, откинулся на спинку диванчика и сделал торжественное лицо.

- Ты молодец, - повторил он. - Удивляюсь, как только Тиаммат сумела тебя найти.

- Тиаммат? Так зовут Головастика?

- Ага. Знаешь, почему ее прозвали головастиком?

- Не знаю. Почему?

- В молодости она любила принимать облик многоглавого дракона.

- Она может менять облик?

- Мы все можем менять облик, ты тоже скоро научишься.

- А я успею научиться? Разве ты пришел не за тем, чтобы меня уничтожить?

Человек, похожий на Христа, состроил брезгливую гримасу.

- Я никого не уничтожаю лично, - сообщил он с некоторой долей грусти, - у каждой роли, знаешь ли, есть свои недостатки. Когда играешь одну и ту же роль много столетий подряд, она врастает в тебя и выйти за ее пределы становится почти невозможно. Кроме того, пророчества ясно говорят, что мой последователь должен справиться сам, - он хихикнул, - как Фродо Бэггинс.

- Она не справится.

- Знаю. Потому я и пришел к тебе. Мы можем договориться.

- Нам не о чем договариваться. Конца света не будет.

- Кто бы спорил. Конечно, конца света не будет, это уже совершенно очевидно. Я признаю поражение, ты можешь больше не бояться. А вот насчет того, что будет дальше, нам с тобой есть о чем поговорить.

- Ну, давай поговорим.

- Давай. Как ты смотришь на то, чтобы на некоторое время стать моим учеником? Не думай, я не прошу тебя помочь мне в организации армагеддона, армагеддон отменяется, окончательно и бесповоротно. Я просто предлагаю тебе безвозмездную помощь, я хочу научить тебя кое-чему из того, что умею сам.

- Безвозмездная помощь бывает только в мышеловке.

- Не буду спорить. Не скрою, я рассчитываю кое-что получить от тебя взамен. Понимаешь, когда новый бог выбирает образ, очень многое зависит от того, кем были его учителя. Каждый стремится передать ему часть своего опыта, каждый надеется, что в результате новый бог станет похож на того, кто передал ему этот опыт. В полном объеме это никогда не удается, но какую-то пользу приносит всегда. Хочешь научиться оживлять мертвых? Или превращать воду в вино? Ходить по воде?

- Ходить по воде я и так умею, не забывай, я же умею летать. Превращать воду в вино… а зачем?

- А зачем все остальное? Зачем тебе то, что ты уже умеешь?

- Наверное, чтобы получать неприятности, - улыбнулся я. - Слушай, а бывали случаи, когда крутые волшебники отказывались от своей силы?

- От силы не так-то просто отказаться. В свое время я пытался, но в последний момент струсил. И правильно сделал, в общем-то.

- Да, кстати! Что вы там с Иудой не поделили?

Человек, похожий на Христа, резко помрачнел.

- И не спрашивай, все равно не скажу, - отрезал он.

Я попытался подключиться к его мыслям, но это было бесполезно, я не смог нащупать ничего похожего на человеческую душу.

- И не пытайся, - посоветовал человек, похожий на Христа, - ты никогда не сможешь прочитать мои мысли. В этом отношении мы похожи на обычных людей, от нас тоже скрыты мысли друг друга. Давай лучше вернемся к нашим делам. Так ты не против того, чтобы у меня поучиться?

- Вначале я должен переговорить с Тиаммат. Ты уж извини, но у меня нет оснований тебе доверять.

- Переговори. Когда переговоришь, обращайся.

- Как?

- Так же, как обращаешься к ней.

- Ты будешь слушать мои мысли?

- Это не так просто, Тиаммат надежно прикрывает тебя. Но если ты сам захочешь пойти на контакт, я услышу.

- Хорошо, я поговорю с Тиаммат и обязательно с тобой свяжусь. Что-то, кстати, Лена надолго застряла.

- Я остановил время вне пределов этой кухни, - важно проговорил человек, похожий на Христа. - Как видишь, мне по силам очень многое. Короче говоря, я буду счастлив стать твоим учителем, а сейчас давай не будем терять времени.

Он встал из-за стола и протянул руку для прощания. Я пожал ее и немедленно получил ногой в колено. Человек, похожий на Христа, извернулся немыслимым образом, проскользнул под моей рукой, она оказалась завернутой за спину, его вторая рука схватила мой крест, дернула, и в следующую секунду все исчезло.

13.

Вокруг не было ничего, только я, и ничего, кроме меня. Наверное, те же ощущения испытывал бог перед тем, как сподобился сотворить мир. Неудивительно, что он решился на такое дело, я вспомнил одну научно-популярную книжку, которую читал в детстве, там описывались всякие ужасы, к которым приводит дефицит ощущений… никак не могу вспомнить, через сколько времени мне предстоит сойти с ума. Кажется, проблемы с памятью должны стать одним из первых симптомов.

Но каков мерзавец! Конец света отменяется, я счастлив видеть тебя в числе учеников, поговори с Тиаммат и возвращайся, тьфу! Козел хренов! И я тоже идиот - как я мог поддаться на такую примитивную ловушку? Казалось бы, что может быть логичнее, мешает амулет - надо его сорвать и проблема исчезнет.

Хотя, если вдуматься, все произошло очень даже логично. Я никак не мог вообразить, что тот, кто называет себя Иисусом, способен не только молиться и творить чудеса, но и заломать руку на болевой прием. Наверное, хорошо иметь такой имидж в глазах общественности, никто не ожидает, что ты можешь сделать что-то нехорошее, и это позволяет тебе безнаказанно творить любые мерзости, когда потребуется. Что он там говорил - я не могу убивать лично? Замечательно! Милосердный ты наш, твою мать! Может, ты еще скажешь, что мое пребывание здесь чем-то отличается от смерти? Да, оно отличается, и я даже могу сказать, чем - смерть не так мучительна.

Через какое-то время, которое показалось мне вечностью, ярость прошла. Очень трудно злиться, когда нет объекта, на который можно направлять злость, и когда даже не видишь проявлений своей злости. И еще очень трудно оценивать прошедшее время, когда вокруг ничего не происходит.

Некоторое неопределенное время я провел в размышлениях о происшедших событиях. Потом, когда мысли стали путаться, я подумал, что неплохо было бы поспать, но оказалось, что здесь это невозможно. Казалось бы, мелочь, но за многие годы мозг привык засыпать исключительно с закрытыми глазами, а когда закрывать нечего, заснуть решительно не получается. Также я понял, что теперь не могу ни есть, ни пить, ни курить, ни справлять естественные надобности, и это меня окончательно подкосило.

Последовал второй приступ ярости, который длился неопределенное время. После этого я погрузился в апатию, в которой провел еще одно неопределенное время. Следующее неопределенное время я провел в безумном полусне, я разговаривал сам с собой, пытался петь песни, но это мне не понравилось, потому что нет никакого смысла петь песню, когда не слышишь собственного голоса. Я представлял себе разные картины, я разыгрывал в собственном сознании сцены со своим участием, и настал момент, когда я понял, что так больше не может продолжаться, что шизофрения подкрадывается незаметно, как рак, разъедающий кожу, что еще немного, и я потеряю остатки собственной личности и растворюсь в сером мраке небытия.

И я сказал "да будет свет!"

14.

Свет вспыхнул, и я получил нехилого пинка под зад. Я врезался грудью во что-то плоское и твердое, но относительно легкое, оно поддалось и рухнуло с оглушительным звонким грохотом, как будто билась посуда, я приземлился в какие-то острые обломки, перевернулся и заметил, что в ушах раздается женский визг, исходящий из двух источников, и что он постепенно утихает.

Я снова оказался на кухне у Лены, я лежал на полу рядом с опрокинутым столом, вокруг валялись осколки разнообразной посуды, а моя правая нога была залита горячим чаем, и когда я понял это, я вскочил и изрыгнул краткое, но емкое ругательство. Анна Игнатьевна перекрестилась.

Я взглянул на собственное бедро и подумал, что сделать то, что я только что сделал, наверняка труднее, чем удалить чайное пятно с собственных штанов. Я удалил пятно, а заодно ликвидировал первые признаки намечающегося ожога. Как это называла Головастик - мара-тач-манг? Что бы эти слова ни означали, выходит, что эта вещь теперь мне по силам.

- Что случилось? - спросила Лена. - Ты где был? И почему ты опрокинул стол?

Я напряг мозги, сосредоточился и начал говорить.

- Когда вы стали плакать в объятиях друг друга, - сказал я, - я пошел на кухню. Тут сидел Сатана, принявший облик Христа. Некоторое время он меня искушал, а потом силой сорвал крест и отправил в какое-то место, похожее на ад. К счастью, я сумел выбраться. Кстати, сколько прошло времени?

Лена повернула голову и посмотрела на часы на стене, я тоже посмотрел на часы и понял, что прошло чуть меньше часа.

- Он разговаривал с тобой? - спросил я.

Лена отрицательно помотала головой. В ее глазах появился испуг.

- Не успел, - констатировал я. - Ладно, будем считать, что мы с тобой дешево отделались. Пойду помедитирую. Ты, это, будь осторожна.

Я прошел в спальню, завалился на кровать и обратился к Головастику.

Что это было?

Небытие. Поздравляю, ты сдал последний экзамен. Или предпоследний, если считать последним тот, что сейчас сдает Бомж. Отныне между тобой и мной нет принципиальной разницы.

Почему я вернулся обратно? Мне казалось, что я… не то, чтобы сотворяю мир…

Различия между понятиями "создать" и "открыть" вторичны и несущественны. Ты попал туда, куда хотел попасть, это место находилось в уже существующем мире, и только поэтому ты ничего не создал. Все мы проходили через небытие и почти все возвращались назад.

Мы - это кто?

Те, кого люди называют богами. Отныне ты один из нас.

Я такой же, как Бомж?

Только намного слабее.

То есть, в наших с Бомжом отношениях ничего не изменилось.

Кое-что изменилось, притом очень сильно. Отныне у него нет шансов повлиять на тебя в нужную сторону, он упустил свой шанс, когда поднял на тебя руку. Не понимаю, зачем он пошел на это, может, он недооценил тебя, полагал, что ты слабее, чем есть на самом деле… Да, должно быть, дело обстоит так, иначе его поведение вообще нельзя объяснить. Ладно, наплевать на Бомжа, поговорим лучше о тебе. Теперь, когда ты стал сильнее, чем твоя светлая подруга, ты можешь отменить конец света одним движением . Если, конечно, сочтешь возможным подобный исход.

Предлагаешь ее уничтожить?

Ага.

Другого выхода нет?

Есть. Но этот - самый простой.

Мы не ищем легких путей.

Головастик довольно хихикнула.

И это правильно. Если бы ты сказал по-другому, я бы в тебе разочаровалась. Есть еще один вариант, чуть-чуть посложнее. Уведи Лену куда-нибудь подальше, например, в тот мир, где ты прошел первое посвящение. Наболтай ей что-нибудь, чтобы она поверила, что это необходимо, вы там проведете год-другой, а за это время боевой запал Бомжа окончательно выдохнется. Как тебе такая идея?

А потом, когда мы вернемся обратно, Лена узнает, что я ее обманул.

Обязательно узнает.

Нет. Я не хочу, чтобы она знала, что я ее обманывал. Я вообще не хочу ее обманывать.

Ты уже не раз обманывал ее.

Она сама себя обманывала. Каждый раз я говорил правду, но она ее отвергала. Я здесь ни при чем.

Не лги себе. Ты говорил только ту правду, в которую она не могла поверить, ты специально подбирал нужные слова и нужные моменты времени. Ты манипулировал ею нисколько не меньше, чем Бомж.

Но у меня не было другого выхода!

Из любого положения есть не менее двух выходов.

И какой же был второй?

Не знаю.

Вот именно. Я так понимаю, сейчас есть еще один выход, третий. Правильно?

Правильно. Но этот путь самый трудный и рискованный. Ты должен занять в ее душе место Бомжа, а потом немедленно освободить его, и тогда она станет по-настоящему свободной. Но любая ошибка на этом пути может стать катастрофой.

Зато в случае успеха награда все компенсирует.

Точно. Но, боюсь, я бы не рискнула выбрать этот вариант.

Я рискну.

Это твое право.

Ты будешь меня подстраховывать?

Попробую. Но я не всесильна.

Я заметил. Ты ведь не успела среагировать на то, что сделал Бомж? Или не захотела?

Не успела. Для меня это было так же неожиданно, как и для тебя. Не только я прятала козырного туза в рукаве.

Какого козырного туза?

Сразу несколько. Ту магическую связку, которая спасла тебе жизнь в первой схватке… еще кое-что… В общем, я сделаю все, что в моих силах.

Хорошо.

Я открыл глаза и увидел, что рядом со мной сидит Лена и странно смотрит на меня.

- Ты слышала наш разговор? - прошептал я, еще не веря в то, что подсказало екнувшее сердце.

Лена мрачно кивнула и обожгла меня негодующим взглядом.

- Обманывал, - констатировала она. - И с какого момента, хотела бы я знать? Дай-ка попробую угадать… нет, закрываться бесполезно, у нас, светлых, свои секреты…

Она побледнела.

- Ты… ты посмел…

Головастик! Как она прочитала мои мысли? Ты говорила, это невозможно!

Понятия не имею. Это действительно невозможно. То есть, я так думала.

- Ты посмел… - продолжала бормотать Лена, - ты заставил… черт тебя подери! Да будь ты проклят, гад!

Пространство вокруг нее озарилось ослепительной астральной вспышкой, и это было похоже на то, как будто вокруг Лены вспыхнул погребальный саван. Саван для меня.

- Да что ты вообще о себе возомнил! - не унималась Лена. - Думал, я не пойму, в чем дело? Дьявол тебя подери, ты заставил меня поверить, что бог - это Сатана, а ведь это не он толкал меня к греху, это был ты! С самого начала это был ты!

- В хорошего же бога ты веришь, - заметил я, - если его так легко перепутать с дьяволом.

- Не тебе судить о делах господних! - рявкнула Лена. - Господи помилуй, каков грех! Каков грех! Ничего, сейчас ты заплатишь за все!

Аура продолжала наращивать интенсивность свечения, ее сияние уже ослепляло, осталось совсем немного и она нанесет удар. Ну-с, посмотрим, правду ли говорила Головастик.

Я потянулся в астрал, сделал короткое движение и ужасная аура погасла в одно мгновение.

- Я прошел последнее посвящение, - сообщил я, - и теперь я снова сильнее тебя. Лучше не бей меня магией, потому что мне придется отвечать на удар, а моего удара тебе не выдержать. Да, я солгал. Хочешь узнать, как все было на самом деле? Слушай. Пока вы с мамой плакали в коридоре, твой любимый бог пришел на кухню, сказал, что отказался от идеи устроить конец света и пообещал, что больше не будет меня преследовать. А потом, когда мы обменялись рукопожатием, он заломил мне руку за спину, сорвал крест и отправил прямиком в небытие. Помнится, ты говорила, что не можешь надругаться над символом веры. Он - может.

- Он сам символ веры, - возразила Лена, но уже без прежнего пафоса в голосе.

- Существуют и другие символы. И боюсь, что нам с тобой нравятся разные символы.

Лена печально кивнула.

- Давай, зови своего бога, - сказал я. - По-моему, настало время последней схватки. Двое на двое, можно сказать, стенка на стенку.

Лена покачала головой.

- Я не посмею обращаться к нему, - сказала она, - ты добился своего, ты лишил меня веры.

- Всей веры он тебя не лишил, - вмешался в разговор человек, похожий на Христа, материализовавшийся в кресле в углу комнаты. На этот раз он был облачен в тунику, точь-в-точь как на картинах итальянских художников. - Он пытался, но не сумел, твоя вера выдержала все испытания. Как дьявол ни пыжился, ты избежала всех искушений.

- Но, господи, - возразила Лена, - я же отреклась от тебя.

- Святой Петр отрекся от меня трижды, и ничего страшного не произошло.

- Значит, ты не отвергаешь меня? - удивилась Лена.

- Не отвергаю, - ответил Бомж, улыбнувшись отеческой улыбкой.

- Значит, мы вместе?

- Вместе.

- Тогда командуй, отец.

Астрал напрягся и рядом со мной материализовалась Тиаммат. Наконец-то я увидел ее во плоти. Это была миниатюрная женщина кавказского типа, на вид лет тридцати, и одета она была только в короткий обтрепанный халатик. Я вгляделся в ее черты лица и с удивлением, переходящим в ужас, признал ту самую старушку-колдунью из чеченского аула, что подарила мне крест, с которого все началось. Вот оно, значит, как…

Тиаммат подобрала под себя босые ноги, уселась по-турецки, немного поерзала туда-сюда, подняла голову, обвела взглядом насупившихся противников и приветливо улыбнулась.

- Что, светлые, настал час последней схватки? - риторически вопросила она. - Сойдемся, и пусть победит сильнейший? А ты, почтенный Бомж, неужели ты не боишься возможных последствий?

- Тебе меня не испугать, - заявил Бомж.

Тиаммат расхохоталась.

- Ты всегда так говоришь, - сказала она. - Помнится, когда ты пудрил мозги одному итальянцу, ты говорил то же самое в ответ на мои дружеские советы. А ведь я оказалась права.

- Кто бы говорил! - вскинулся Бомж. - Не ты ли полоскала мозги другому итальянцу?

- А не ты ли отправил его в небытие, из которого он не вернулся? Может, я и полощу мозги некоторым людям, но, в отличие от тебя, я стесняюсь бить слабых. И я не рассказываю про тебя сказки, будто ты жрешь младенцев три раза в день.

- Некоторые твои обряды…

- Ты же знаешь, что я давно перестала их практиковать, мне это больше не нужно. Я, в отличие от тебя, давно завязала с примитивными фокусами, я не заставляю монахов поливать иконы маслом, и не прикармливаю целителей и колдунов.

- Потому что твоя сила неспособна исцелять!

- Зато способна кое на что другое. Смотри!

Тиаммат вытащила из-под халатика короткую узловатую палку. Бомж сорвался с места и прыгнул на кровать, преодолев расстояние между нами одним прыжком. Я успел встать на его пути.

Это было похоже на то, как будто я встал на пути паровоза. Могущественный маг успел развить колоссальную скорость, мои ребра жалобно хрустнули, изо рта брызнула кровь и сердце остановилось. Бомж сгреб меня в охапку и не глядя бросил через плечо, я врезался в стену, от удара один глаз перестал видеть, а потом я рухнул на пол, как мешок с костями, и остался лежать. Сознание уплывало, но теперь, после последнего испытания, для меня доступна не-жизнь. Придется еще раз побыть живым мертвецом, только неизвестно, как долго, боюсь, что это продлится всего лишь несколько минут, а потом меня ждет самая настоящая смерть. А если у Бомжа получится то, чего он добивается, далее последует вечная жизнь в преисподней.

Я сумел повернуть голову и снова стал видеть происходящее вокруг. Лена лежала на полу, как мертвая, но ее аура ясно говорила, что она жива, она всего лишь крепко спит, кажется, это называется кома. Головастик стояла на коленях, Бомж вцепился в палку в ее руке, они держали эту палку за разные концы, будто собрались поиграть в перетягивание, Головастик смотрела Бомжу в глаза и улыбалась.

- Что, спаситель мира, - ехидно спросила она, - на кольца не обратил внимания? Не обратил. А зря. Давай, дергай, твоя подруга только того и ждет.

- Брать заложников…

- Знаю, брать заложников нехорошо. Но зато эффективно. Давай, атакуй, у тебя есть шансы на победу, но тогда она умрет в ту же секунду. Сергей!

Я издал нечленораздельный звук. Бомж дернулся в мою сторону, Головастик резко дернула палку и отпрыгнула вбок. Теперь она висела в воздухе примерно в метре над прикроватным столиком, палка была направлена в грудь Бомжу.

- Что, Бомж? - поинтересовалась Тиаммат. - Будешь добивать лежачего? Самое подходящее дело для тебя. Только не забывай, ты у меня на мушке.

Бомж состроил надменную физиономию.

- А ты не забывай, - сказал он, - что даже с двумя кольцами твои шансы на успех никак не выше одной второй.

- А сколько у меня колец, по-твоему? - спросила Головастик с загадочной улыбкой на устах.

- Два… четыре?!

- На самом деле пять, одно ты не заметил. Вот это кольцо тебе ничего не напоминает? - она подняла указательный палец правой руки. Никакого кольца на нем не было.

Бомж отрицательно покачал головой.

- Кино не смотришь? - продолжала ехидничать Тиаммат. - Конечно, не смотришь, это же бесовское наваждение. Ты прямо как агроном, сын агронома.

- Ты же не будешь утверждать, что это невидимое кольцо всевластия? - удивился Бомж.

- Оно самое. Быстро ты догадался, не ожидала от тебя.

- Но это же сказка!

- Мы рождены, чтоб сказку сделать былью.

- Но… ты успела стать богом?

- Знаешь, что бы сказал по этому поводу наш четырехглазый друг? Бог, который утверждает, что он бог, не есть истинный бог.

- Ты умеешь творить миры? По-настоящему творить миры?

- Да. А что?

Бомж слез с кровати, огляделся по сторонам, пододвинул к себе стул, уселся на него, но тут же вскочил.

- Пойду, вина налью, - сказал он.

Бомж удалился, через некоторое время из кухни раздался звук наливаемой из-под крана воды.

- Графин наполни! - крикнула Головастик.

Она спрятала палку под халатик (и где она только там помещается) и сказала:

- Кажется, пронесло. Тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить.

Бомж появился в дверях, он притащил полный графин красного вина и два стакана.

- Эгоист и подхалим одновременно, - констатировала Головастик. - Захвати еще пару. Ленку свою сам расколдуешь или мне поработать?

Бомж пробурчал что-то неразборчивое и снова удалился на кухню. Головастик взмахнула палочкой и Лена открыла глаза. Она огляделась по сторонам и я сразу почувствовал, как ее астральная сущность начала наполняться энергией.

- Но-но! - прикрикнула Тиаммат. - После драки кулаками не машут. Можешь расслабиться, мы с твоим хозяином обо всем договорились.

- О чем договорились? - непонимающе переспросила Лена.

- Конец света отменяется, я учу его творить миры, ты лечишь Сергея, все довольны и счастливы. Бомж, я правильно говорю?

- Не называй меня бомжом! - взвился Бомж.

- А как тебя называть? Сыном божьим не буду, ты уж извини, это все-таки кощунство. Хочешь, буду называть агрономом?

- Да иди ты!

- Чувства юмора у тебя нет, - констатировала Головастик и рассмеялась. - Но по сути я права?

- Права. Если я отменю конец света, ты научишь меня творить миры?

- Ты еще должен вылечить Сергея.

- С этим и Лена справится.

- Хорошо. Отменяй конец света.

- Отменяю.

- Неубедительно.

Бомж тяжело вздохнул и начал говорить:

- Сим объявляю, что все происшедшее произошло по моей личной инициативе, без явно выраженного волеизъявления бога-отца. Сия женщина не является светлым мессией в полном смысле этих слов и не подвержена влиянию любых библейских пророчеств. И не только библейских.

- Как это? - не поняла Лена.

- А вот так, - пояснила Головастик. - Второе пришествие должно направляться лично богом-отцом, иначе оно не есть второе пришествие. Твой хозяин только что признал, что бог-отец здесь ни при чем. Можешь расслабиться, отныне ты не мессия.

- А кто же я?

- Могущественная волшебница. Как думаешь, бывший враг, она пройдет последнее испытание?

Бомж пожал плечами.

- Сейчас - не знаю, лучше бы подождать годик-другой. А ты уверена, что я твой бывший враг?

- Поживем - увидим, - ответила Головастик и добавила, - давайте выпьем, что ли. Примирение надо обмыть.

Примирение было обмыто, но большой и веселой пьянки не получилось. Бомж и Головастик почти не пили, справедливо опасаясь провокаций со стороны друг друга, а мы с Леной совсем не пили, потому что были заняты моим исцелением. На этот раз исцеление проводилось по всем правилам медицинской магии и потому затянулось почти на сутки. Когда все кончилось, мы были одни в квартире, если не считать Анны Игнатьевны, которая мирно спала в своей комнате, успев получить благословение от Бомжа и рухнуть в обморок от избытка чувств. Хорошо, что Анна Игнатьевна так и не узнала, под каким прозвищем известна в народе миловидная женщина восточной наружности, которая помогала уложить ее в постель.

А когда все закончилось, ни у меня, ни у Лены не осталось сил ни на что, кроме как повалиться в постель и уснуть. Этой ночью мы спали вместе, но не потому, что хотели заняться сексом, а потому, что ни у кого из нас не было ни сил, ни желания провести ночь в кресле.

15.

Я проснулся от случайного тычка в бок. Я понял, что он случайный, потому что Лена не проснулась, она просто перевернулась на другой бок и уткнулась носиком в подушку, тихонько посапывая. Умаялась, бедная.

Я прислушался к своим ощущениям. Вроде все нормально, я снова жив и здоров, ребра немного болят, но это нормально, они будут болеть еще недели две, такие раны не стоит заживлять быстрее, это я уже хорошо усвоил.

Я посмотрел на спящую Лену и мою душу наполнил прилив нежности. Кажется, она ощутила эти эмоции, потому что на ее лице появилась нежная и ласковая улыбка. Я прикоснулся к ее душе и понял, что она видит эротический сон с моим участием. Это хороший признак, может, у нас что-нибудь и получится в дальнейшем. Было бы неплохо провести остаток жизни вместе с ней, даже перспектива православной тещи почему-то больше меня не пугает. А ведь жизнь нам предстоит очень и очень долгая, если, конечно, в мире не появится еще один желающий обрести абсолютное всемогущество. Будем надеяться, что он появится нескоро.

Интересно, о чем сейчас думает Бомж. Сомневаюсь я, что он совсем отказался от идеи стать настоящим богом-творцом, не верится мне, что он удовлетворится возможностью играть эту роль в придуманных мирах. Когда-нибудь он снова поставит на уши реальный мир, но на сколько-то лет ему хватит нового развлечения, а потом… поживем-увидим.

Лена открыла глаза и улыбнулась.

- Ты знаешь, - сказала она, - я видела сон…

- Знаю, - подтвердил я, - это был хороший сон.

- Ты подглядывал?!

- Прости, это получилось случайно. Я могу пообещать, что больше не буду, но я не хотел это обещать. Я бы предпочел, чтобы у нас не было тайн друг от друга. Между нами больше ничего не стоит, и… Черт возьми! К чему слова? Ты же прекрасно видишь, что я чувствую!

- Вижу, - согласилась Лена и потянулась, как молодая и обаятельная кошка. - Но слышать гораздо приятнее, чем видеть.

Я провел рукой по ее телу, наши губы встретились, а потом мы растворились друг в друге и я понял, почему в библии это называется "познать". Мы действительно познали друг друга и то, что случилось, не идет ни в какое сравнение с тем, что было до этого.

А когда все закончилось, я понял, что все и в самом деле закончилось. Приключения подошли к концу, впереди замаячила нормальная размеренная жизнь, и это хорошо. Особенно в компании Лены.

16.

Я сидел на краю пропасти, далеко внизу тонкой лентой извивалась Брахмапутра, а рядом сидел субъект, широко известный в узких кругах под кличкой "четырехглазый". Это был маленький и плюгавый индус, он не носил очки, его кличка имеет совсем другое происхождение. Индусы говорят про очень умного человека, что у него есть третий глаз, так вот у четырехглазого есть не только третий глаз, но и четвертый.

- Вот так ты можешь стать неуязвимым для почти любой магии своего врага, - подытожил свою речь Четырехглазый. - Обрати внимание на слово "почти", твоя неуязвимость не будет полной, заклинания, связанные с дезинтеграцией пространства, по-прежнему представляют для тебя опасность, и кольца всевластия, которые Тиаммат таскает из своего Средиземья, смогут пробить этот барьер, будучи накоплены в достаточном количестве.

- Разве кольцо всевластия не одно-единственное? - удивился я. - И разве этот хоббит не утопил его в нужнике?

Четырехглазый снисходительно улыбнулся.

- Когда творишь миры, для тебя нет большой разницы, сотворить один мир или два. И еще нет большой разницы, какой именно мир творить. Насколько мне известно, Тиаммат сотворила Средиземье не по Толкину, а по мотивам одного из фанфиков, а это значит, что ей доступно гораздо больше возможностей.

- Понятно. Спасибо, Четырехглазый. Можно спросить одну вещь?

- Спрашивай.

- Зачем ты показал мне это заклинание? Не боишься, что я когда-нибудь применю его против тебя?

Четырехглазый снова снисходительно улыбнулся.

- Из двух слабых бойцов побеждает сильнейший, из двух средних - умнейший, а из двух сильных - тот, кто прав. Лет через пятьдесят ты убедишься, что магическая сила не имеет большого значения.

- А что имеет?

- Правота. Уверенность. Вера в себя и в свое правое дело.

- Сила в правде, брат, - пробормотал я и нервно хихикнул.

- Да, сила в правде, - согласился Четырехглазый, - и это не шутка.

- Ирония здесь неуместна?

- Ирония уместна везде. Ты можешь посмеяться над собственной верой?

- Было бы над чем смяться.

- Вот именно. Вера, выраженная в словах, не есть вера. Христос, в которого верит Лена, не зря сказал, что вера внутри, а снаружи лишь лицемерие и фарисейство. Вот только сделать второй шаг не смог никто из его последователей.

- Какой второй шаг?

- Вера, выраженная в словах, не есть вера. Если ты не можешь посмеяться над своей верой, то твоя вера связана словами, а это значит, что ее нет, потому что истинная вера словами не выражается. Ты просто веришь, что ты веришь, а это совсем другое. Если твоя вера крепка, ее не поколеблет ничто, включая твои собственные сомнения. Кто сильнее верил в торжество разума - Бруно или Галилей?

- Полагаешь, Галилей?

- Конечно. Знаешь, почему? Потому что он допускал, что может ошибаться. Если ты одеваешь на глаза шоры какого-то одного учения, если ты закрываешь глаза для любой другой истины, твоя вера недолго сможет двигать горы. А со временем она съест сама себя.

Я важно кивнул.

- Не это ли происходит сейчас с Иисусом? - спросил я.

- С каким еще Иисусом?

- Ну, с Бомжом.

- А ты уверен, что Бомж и Иисус Христос - одно и то же лицо?

- А что, нет?

- Кто знает, - Четырехглазый загадочно улыбнулся. - Истина в глазах смотрящего, единая и абсолютная истина существует лишь для тех, кто ее ищет, и она всегда недостижима. Каждый видит крохотный кусочек картинки, и кто может поручиться, что я вижу основное, а ты второстепенное? Я тоже могу ошибаться.

- Но ты считаешь, что Бомж - не Христос? А кто он тогда?

- Понятия не имею. Да и какая разница? Важно только то, что он верит в то, что он Христос, а кто он - узурпатор, убедивший в собственной правоте даже самого себя, или мессия, изменившийся до неузнаваемости за две тысячи лет - кого это волнует? Был ли Кир Великий чудом спасшимся принцем или гениальным пастухом - это перестало быть важным, когда мидийский царь склонился перед властителем новой империи.

- Ты застал это? Сколько тебе лет, Четырехглазый?

- Не отвлекайся, Сергей. Кстати, не мешало бы придумать тебе прозвище, а то как-то нехорошо, выделяешься из коллектива. Но вернемся к нашим… гм… к нашему разговору. Я сильно сомневаюсь, что Бомж - это Иисус Христос.

- Почему?

- Ты читал христианское священное писание?

- Читал.

- Давно?

- Давно. И не все.

- Открою тебе тайну - там ничего не написано про то, каким путем мессия явится в мир. Там сказано только одно - он промчится, как молния, с востока на запад. И все. Все домыслы насчет того, что он родится человеком - позднейшие наслоения.

- Но во всех книгах… и фильмах…

- Еще раз повторяю, все это - позднейшие наслоения. Мессия совсем не обязан рождаться еще раз в человеческом теле. И каков смысл? Второе искупление для всей вселенной? Но тогда причем здесь конец света? Зачем устраивать амнистию за день до суда? Христиане говорят, что их бог справедлив, логично предположить, что страшный суд будет организован справедливо хотя бы внешне. Второе рождение Христа в человеческом теле… по-моему, бред. А вселение божественной составляющей в уже существующую душу - еще больший бред. Кроме того, сущность бога… - Четырехглазый улыбнулся, - да что я тебе все разъясняю? Напряги мозги и поразмышляй, это полезно.

- Так Бомж - не Христос?

- Возможно, нет. А возможно, и да. Я ведь тоже могу ошибаться. И вообще, не думай о том, что было, думай о том, что будет. Как думаешь, каким будет следующий кризис?

- Понятия не имею.

- А зря. Поразмышляй как-нибудь на досуге. А потом, лет через двадцать, мы с тобой сравним наши точки зрения.

- Думаешь, конца света не будет?

- Ближайшие лет пятьдесят не будет. Но я могу ошибаться.

- Да что ты заладил - я могу ошибаться! Я уже слышал это!

- Истина никогда не бывает лишней.

- Только что ты говорил, что истины нет.

Четырехглазый загадочно улыбнулся.

- То, чего нет, тоже иногда бывает.

- Не понимаю.

- Я тоже. В жизни много вещей, недоступных пониманию. Есть такой ученый, по фамилии Тьюринг, он доказал… если это перевести на нормальный человеческий язык, он доказал, что для каждого субъекта есть вещь, которую он неспособен познать, и сила разума не имеет здесь никакого значения. Даже для бога есть непознаваемое.

- Ты специально меня загружаешь?

- Ага.

- Но зачем?

- Если не нагружать руку, она отсыхает, если не нагружать разум, он слабеет и развращается ничегонеделанием.

- У меня сейчас и без тебя хватает, чем нагрузить разум.

- Это тебе только кажется. Все твои проблемы решаются гораздо проще, чем ты думаешь. Это твой страх мешает тебе. Представь, что страха нет, представь себе, что ты не живешь, а играешь, и сразу увидишь, что тебе станет легче. Да, ты потеряешь ощущение значимости происходящего, ты начнешь думать, что вокруг нет ничего существенного, жизнь покажется тебе бессмысленной, а потом ты поймешь…

Четырехглазый сделал долгую паузу. Я не выдержал.

- Что я пойму? - спросил я.

- Что жизнь и вправду бессмысленна. Но от этого она не перестает быть жизнью. Она не нуждается в смысле, люди любят размышлять о смысле жизни, но его нет. И это хорошо.

- Что же в этом хорошего?

- Жизнь хороша сама по себе. По определению. А если ты считаешь иначе, со временем в твоей душе поселяется ад. Не забывай, объективной истины нет, мы сами творим истину. Правда существует только в душе смотрящего.

И тут меня посетила безумная мысль.

- Кто ты, Четырехглазый? - спросил я внезапно севшим голосом. - Ты и есть тот самый единственный бог?

- Бог, называющий себя богом, не есть бог, - улыбнулся Четырехглазый. - Называй меня как назовешь, но не думай, что ты познал истину. Истину вообще невозможно познать.

- Ладно, проехали. Бог ты или не бог, раз ты такой крутой и всезнающий…

- Всезнающих субъектов не бывает.

- Не перебивай! Ты сможешь помочь мне?

- Ты не нуждаешься в помощи.

- Но я не могу…

- Решить, как быть с Леной?

- Да. Ты читаешь мои мысли?

- Нет, я просто догадливый. Решай сам, как с ней быть, только… я знаю, ты не веришь в загробную жизнь, в адские муки и все прочее, но, поверь мне, наказание за грехи бывает всегда, даже если нет бога, который мог бы тебя наказать. Потому что в твоей душе должен быть свой маленький бог, а если его нет, значит, ты страдаешь шизофренией и тебя надо лечить. Ладно, на первый раз достаточно, ты уже загрузился до предела. Не буду прощаться, потому что мы скоро встретимся. До свиданья!

Четырехглазый встал и пошел по камням. Когда он скрылся за валуном, мне показалось, что мир вокруг него изменился и поплыл. Я вскочил за ноги, бросился за ним, голова закружилась, мир поплыл вокруг меня и я с большим трудом удержался на ногах. Вот, значит, как выглядит со стороны кратчайший путь. Хотел бы я знать, куда он ведет, что означают эти фиолетовые цветы, которые на мгновение мигнули среди россыпи гималайских камней. Ладно, я еще успею узнать это, у меня теперь много времени впереди.

17.

На следующий день Лена впала в депрессию. Она не пила кагор, она просто сидела перед телевизором и сосредоточенно смотрела в экран, где спортивная блондинка в джинсовом костюме жаловалась пожилому лысому мужику в строгом костюме на тяготы и лишения полицейской службы в большом американском городе. Наверное, скоро начнется стрельба. Или секс.

Я присел на подлокотник кресла и легонько обнял Лену. Она вздрогнула. Я прикоснулся к ее душе и передал приглашение прочитать мои воспоминания о разговоре с Четырехглазым. Лена бросила беглый взгляд внутрь моей души и отвернулась.

- Я больше не могу молиться, - пожаловалась она, - у меня не осталось веры.

Я сочувственно вздохнул.

- Бог договорился с Сатаной, - продолжала вещать Лена. - Бог отказался от своих планов из-за каких-то побрякушек, наделенных силой, превосходящей господню. Мой мир рушится.

- А ты уверена, - вкрадчиво поинтересовался я, - что Бомж - это бог?

- А кто? - удивилась Лена.

- Загляни в мою душу.

Лена заглянула и немного успокоилась. Но ненадолго.

- Но все-таки, кто же он? - вопросила она.

- Может, тебе стоит обратиться к первоисточнику? - предложил я. - Поговори с ним, спроси у него, он, конечно, может не ответить или обмануть, но… по любому хуже не будет.

- Да уж, хуже уже не будет, - мрачно согласилась Лена.

Тот, кого Лена называла Богом, а Головастик называла Бомжом, не ответил. Может быть, он разочаровался в своей посланнице, а может, ушел творить новые миры, честно говоря, это меня не волнует. По мне, чем меньше с ним общаешься, тем лучше.

- Мой мир рухнул, - констатировала Лена. - Я не знаю, во что верить, я не понимаю, зачем жить. Не вижу никакого смысла.

- А он нужен, этот смысл?

- Если его нет, зачем жить?

- Затем, что это приятно. Гораздо приятнее быть живым мыслящим человеком, чем не быть никем вообще. Можешь мне поверить, я был в небытии, там стоит побывать, чтобы оценить, насколько хороша жизнь.

Лена мрачно вздохнула.

- Хотела бы я думать так же, как ты. Может, мне тоже стоит побывать в этом небытии?

- Не стоит. По крайней мере, до тех пор, пока не выйдешь из депрессии.

- Если я там не побываю, я из нее не выйду.

- Тебе придется. У тебя нет особого выбора.

- Выбор есть. Я могу совершить искупление.

- Не говори глупостей! - возмутился я. - Я вчера весь вечер читал библию. Не могу сказать, что все понял, но… разве ты можешь быть мессией?

- Конечно! Бог сам передал мне благую весть.

- Разве Бомж - это бог?

- Не называй его Бомжом! Кем же еще он может быть? Может, ты скажешь, что это был злокозненный узурпатор?

- В чем был смысл первого пришествия?

- Искупление грехов человеческих.

- А смысл второго?

- Страшный суд. Точнее, подготовка к нему.

- Зачем духу божьему вселяться в человеческую душу? Как это поможет готовить суд?

- Не кощунствуй! Пути господни неисповедимы.

Во мне вспыхнула ярость.

- Ты можешь хоть раз подумать собственной головой? - взорвался я. - Легко сказать, что пути господни неисповедимы, и больше не думать вообще ни о чем. Легко вызубрить десять заповедей и тысячу разъяснений к ним, гораздо труднее жить своим умом. Я однажды смотрел передачу по Би-би-си, там рассказывали про каких-то полярных чаек. Они гнездятся на скалах, их гнезда располагаются буквально в двух шагах друг от друга. Если яйцо укатывается из гнезда, родители никогда не возвращают его обратно. Знаешь, почему? Потому что они не замечают ничего за пределами гнезда. А знаешь, почему они не замечают ничего за пределами гнезда? Потому что, если бы они обращали на это внимание, их птичьи мозги свихнулись бы за пять минут. У них есть правило - мир кончается на границе гнезда и снова начинается там, где начинается море. Они не думают, что находится в промежутке. У них есть правило - не смотри на гнездо ближнего своего, у них есть правила на все случаи жизни, и поскольку у них есть правила, им не нужны мозги, они справляются и так. И они счастливы. Тебе нужно такое счастье?

- У меня нет даже такого счастья, - тихо ответила Лена, - и никогда больше не будет. Хочешь, я расскажу, как проходила моя прошлая жизнь?

- Догадываюсь, - буркнул я.

- Нет, ты послушай! Знаешь, сколько раз в жизни я смотрела телевизор? Сколько раз я разговаривала с парнями больше пяти минут подряд? Сколько раз я была в кино? Сколько книг я прочитала, если не считать того, что входит в школьную программу, и церковных изданий? Вся моя жизнь была посвящена богу, и я была счастлива. Может, это и птичье счастье, но это было счастье. Что там говорил твой новый учитель, истина в глазах смотрящего? Так вот, в моих глазах была истина. Моя собственная маленькая истина, мое собственное счастье. Да, ты думаешь, что оно маленькое и примитивное, но так думаешь ты, а чувствую его я. Улавливаешь разницу? Это моя жизнь! А ты ее сломал!

- Ее сломал не я.

- А кто же? Если бы ты не устроил то безобразие в церкви, ничего бы не изменилось. Я по-прежнему была бы счастлива. А то, что ты мне дал… это как наркотик. И сейчас начинается ломка.

- Ломка начинается тогда, когда ты прекращаешь принимать наркотик.

- Намекаешь, что вера была для меня наркотиком? Нет, Сергей, наркотик дал мне ты. Ты позволил мне поверить, что я могу быть кем-то большим…

- Ты действительно можешь быть кем-то большим!

- Наверное. Но хочу ли?

- Это твое право. Но разве твой бог не говорил, что не стоит зарывать таланты в землю?

Лена отчаянно затрясла головой.

- Отстать от меня! - крикнула она. - Хотя бы на время. Дай мне побыть одной, я должна так много обдумать. Оставь меня одну.

18.

- Как дела? - спросила Зина. - Что-то ты выглядишь не очень здоровым. Ого!

Зина поспешно рухнула на колени, я не успел ее удержать.

- Ну что ты, в самом деле, - забормотал я, - вставай сейчас же и не позорься.

Зина схватила мою руку и поцеловала тыльную сторону кисти. Я немедленно отдернул руку и отступил на шаг назад.

- Достаточно! - заявил я. - Вот только поклонения мне и не хватало.

- Ты победил? - спросила Зина, глядя на меня восторженными сияющими глазами. - Ты все-таки победил?

Я сформировал кратчайший путь к холодильнику, протянул руку, вытащил оттуда бутылку пива и протянул Зине.

- А хочешь, - предложил я, - мартини или ликера какого-нибудь?

Зина вскочила на ноги и радостно улыбнулась.

- Не трать на меня силы, - сказала она, - я и так вижу, кем ты стал. И ты прав, за это стоит выпить.

Мы пошли на кухню и выпили. А потом выпили еще раз и еще и еще. Зина пыталась расспрашивать меня о подробностях, но я так ничего и не рассказал. Я внезапно понял, что в пересказе эта история будет звучать неправильно, она станет похожей либо на приключенческий роман, либо на житие святого. А я ведь не авантюрист и, тем более, не святой. Я до сих пор ощущаю себя обычным человеком, я знаю, что это уже не совсем так, но пока я ощущаю себя человеком, в этом есть часть правды. Потому что правда в глазах смотрящего.

И еще я понял, в чем главное отличие между тем, чем я был, и тем, чем стал. Главное отличие в том, что почти ничего не изменилось. И это хорошо.

КОНЕЦ

Все персонажи вымышлены. Бомж, Головастик и Четырехглазый, скорее всего, не существуют в реальном мире. По крайней мере, нет никаких оснований предполагать обратное.

В этой книге нет ни глумления над христианской религией, ни, тем более, пропаганды сатанизма. Если у вас создалось другое впечатление, извините. Как говорится, каждый понимает вещи в меру своей испорченности:-)

Теологические и философские рассуждения персонажей часто носят дилетантский характер и содержат многочисленные ошибки. Некоторые из них:-) внесены автором преднамеренно.

Спасибо Яне Завацкой за конструктивную критику.

Телефон вымышленный:-)

Оглавление

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ДИВНЫЙ НОВЫЙ МИР

  1.

  2.

  3.

  4.

  5.

  6.

  7.

  8.

  9.

  10.

  11.

  12.

  13.

  14.

  15.

  16.

  17.

  18.

  19.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ДОРОГА К ХРАМУ

  1.

  2.

  3.

  4.

  5.

  6.

  7.

  8.

  9.

  10.

  11.

  12.

  13.

  14.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ХРАМ ИЗНУТРИ

  1.

  2.

  3.

  4.

  5.

  6.

  7.

  8.

  10.

  11.

  12.

  13.

  14.

  15.

  16.

  17.

  18.

  19.

  20.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ВАМПИР НА СЛУЖБЕ ЦЕРКВИ

  1.

  2.

  3.

  4.

  5.

  6.

  7.

  8.

  9.

  10.

  11.

  12.

  13.

  14.

  15.

  16.

ГЛАВА ПЯТАЯ. ВЕРА

  1.

  2.

  3.

  4.

  5.

  6.

  7.

  8.

  9.

  10.

  11.

  12.

  13.

  14.

  15.

  16.

  17.

  18.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. ПРЕЛЮДИЯ К АРМАГЕДДОНУ

  1.

  2.

  3.

  4.

  5.

  6.

  7.

  8.

  9.

  10.

  11.

  12.

  13.

  14.

  15.

  16.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. АПОКАЛИПСИС СЕГОДНЯ

  1.

  2.

  3.

  4.

  5.

  6.

  7.

  8.

  9.

  10.

  11.

  12.

  13.

  14.

  15.

  16.

  17.

  18.