«Дом дураков»

Дом дураков (fb2) - Дом дураков 937K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дарья Алексеевна Афанасьева

Глава 1

С чего начинается история? И где она заканчивается? Если, к примеру, мы попросим дракона описать некое событие, произошедшее накануне, он начнет свой рассказ с первопричины. С сотворения мира то есть. С другой стороны, куртуазная литература не раз убеждала читателя, что даже смерть героя не является гарантией окончания истории. Если упавшее знамя не подхватит новый герой, так непременно воскреснет старый. Некоторой, зыбкой границей может служить разве только свадьба. Ну, знаете это: "Жили они долго и счастливо…" Но и здесь нет полной уверенности…

Ор'Каранэ Морон. "Упадок литературы как причина гибели государства".

Центральная площадь города представляла собой неровную вытоптанную площадку. Справа ее окружали немногочисленные торговые лавки. Слева, на самом ее краю, виднелась выжженная воронка, диаметром метра в три. На противоположной стороне виден был вход в нору. Отсюда, с трибуны, обзор был довольно хорошим. Толпа не закрывала от наших глаз горизонтального шеста, по которому сейчас топтался здоровенный парень, лет восемнадцати. Парень был загорелый, мускулистый и глупый — короче, идеальный возлюбленный принцессы. Сама принцесса Горилика ерзала рядом со мной, поминутно бросая на меня жалостливые взгляды. Я насуплено сопел: кажется, я вчера простыл, и утренняя прохлада не шла на пользу моему носу.

— Ваше Высочество, — я с трудом подавил зевок. — Почему казнь назначена на такое раннее утро?

— Обычай, — пискнула принцесса. — Что-то не так?

— Пока солнце не вошло в свою силу, творить чары не так легко, как может показаться. — Я пожал для вида плечами, поглубже кутаясь в хламиду чародея.

— Но ведь вы его спасете? — в глазах Ее Высочества плескался океан надежды. — Ведь я поклялась ему в любви, и он лишь хотел сделать мне подарок, у него и в мыслях не было совершать что-то противозаконное.

— Уже плету чары, — пробормотал я. — Тут нужно как следует сосредоточиться.

Меня все сильнее клонило в сон. К шесту, тем временем, подошел один из стражников и ткнул парня в ногу палкой. Парень подпрыгнул от неожиданности и едва не свалился со своего насеста. В толпе раздались смешки, принцесса закрыла лицо ладонями.

Семнадцатилетняя девчонка без памяти влюбилась в уличного бойца. Полтора месяца они обменивались тайком записками и переговаривались через щель в ограде. Я хорошо об этом знал — у принцессы нет тайн от придворного чародея. Ее отцу я, естественно, ничего не сказал. Он и без меня наверняка был в курсе. В тайне я надеялся, что у парня хватит благоразумия держаться от дворца на расстоянии. Не хватило. Добраться до возлюбленной он так и не успел, выдать истинную цель визита не осмелился. Как там у местного классика:

— Кто ты, проникший ночью в царский дворец?

— Вор.

В иное время парню бы навешали по шее, да выперли из города — к ворам в Шаторане относятся снисходительно, но тайная стража перехватила сообщение о готовящемся покушении на принцессу, и мальчишка просто подвернулся под горячую руку Его Величества. На мой взгляд, решение довольно поспешное, но какие-то резоны у Альба наверняка были. У него всегда были какие-то резоны. Но меня это мало интересовало. Я обнаружил в архиве реестр захоронений двухсотлетней давности с перечислением всех уложенных в могилы ценностей, и несколько ночей подряд делал вылазки на кладбище, надеясь разыскать что-нибудь ценное. До прошлой ночи вся моя добыча составила горсть медных монет, представлявших возможную ценность для нумизмата, два полудохлых амулетика и вилка, оставленная мне в наследство более удачливым гробокопателем. Последний заход принес мне несколько незабываемых минут бултыхания в ледяной воде подземного колодца, объеденный мышами томик второсортной поэзии, рукоять меча и простуду. Поздно ночью, возвращаясь к себе домой, я клялся самыми страшными клятвами, что приму горячую ванну, микстуру от простуды и чего-нибудь еще для общего тонуса и дня три не высуну носа на улицу. Но, подходя к флигелю, я увидел на крыльце тонкую фигурку принцессы…

Она являла собой типичный продукт дворцового воспитания: Альб дочерью почти не занимался, ограничиваясь традиционным чмоканьем в лоб за ужином, учителя предпочитали не замечать огрехов первой ученицы королевства, а мои попытки втолковать Его Величеству, что наследница растет, будто в поле сорняк, отклика не находили. До дня ее пятнадцатилетия.

Первый выход принцессы в свет был обставлен с шиком. Альб разорился на огромный полог неузнаваемости, накрывший не только дворец, но и солидную часть парка. Мы с Визариусом и его ребятами сбились с ног, шныряя в пестрой толпе и вылавливая незваных гостей. Как бы искусны не были маски, как бы силен не был полог, но манеры, жесты и речь они замаскировать не могли. К полуночи я обнаружилтроих карманников и одного "любителя живописи", нахватался уймы слухов и сплетен (узнал о себе много нового и интересного), выловил из фонтана пьяного дворянина и, говоря откровенно, устал, как собака. Мысли мои вращались вокруг стакана горячего молока и теплой постели, когда я увидел в беседке эту парочку. Кавалер проявил незаурядную предусмотрительность, забрав у одного из слуг поднос с бокалами вина, и теперь методично подпаивал совсем еще юную даму, не забывая сыпать цветистыми комплиментами. От вина и восторга у дамы пылали уши. Дело у кавалера спорилось — он уже потихоньку перебрался по скамейке почти вплотную к жертве. Нужно было срочно что-то делать. Обойдя беседку, я ухватился за перила, вспрыгнул на карниз и очутился за правым плечом девушки. Кавалер явно собрался возмутиться столь бесцеремонному вторжению в его личную жизнь, но я активировал амулет, блокирующий действие полога, и склонился к самому уху девушки. Теперь мужчина меня узнал.

— Ваше Высочество, — достаточно громким шепотом произнес я, — Вас Визариус у фонтана искал.

Ее Высочество вынесло из беседки, будто сквозняком. Мужчина посмотрел на меня обалдевшим взглядом, схватил с подноса сразу два бокала вина, один залпом осушил, а второй, недолго думая, вылил себе за шиворот.

— Спасибо, Фаулор, — прохрипел он.

— Не за что, Ваше Величество…

После этого случая Альб склонен был отправить Горилику едва ли не в храм Неройды жрицей, но все ограничилось пересмотром программы обучения. Вместо толпы прихлебателей был нанят один старенький учитель политологии, местами уже изрядно побитый молью. Девушка слушала его с неподдельным интересом: он рассказывал о событиях международной политики так, будто сам принимал в них активное участие. Учитывая его возраст и плачевное финансовое положение, возможно, и принимал.

Еще она ходила на занятия к придворному историку, но тот не столько давал ей реальные знания, сколько пичкал девушку сказками о давних временах. Верховная жрица Неройды обучала принцессу женским фокусам, и в этом весьма преуспела. Мое же участие в воспитании принцессы сводилось к попыткам удержать ее неуемную натуру в рамках приличия.

Особой строкой стоит отметить те четыре месяца, которые Горилика провела в школе дворцовой стражи под присмотром Визариуса. Девчонка была готова на все, чтобы заслужить расположение своего кумира. Она откопала в архиве древний указ, по которому всем особам королевской крови предписывалось получить начальное военное образование. В указе, правда, подразумевались исключительно лица мужского пола, но Горилика слепила соответствующий приказ, подсунула его под нос отцу, а тот, не глядя, подписал. Когда довольная воздыхательница явилась к Визариусу с этой бумажкой, того едва не хватил удар. Но приказ есть приказ — четыре месяца Эскамор гонял наследницу трона наравне с новобранцами, пытаясь выбить из ее головы всякие романтические глупости, но безуспешно. Горилика не оставила его в покое и после того, как с отличием сдала все экзамены. Даже стрельбу из арбалета. Хотя инструктор рыдал в голос, глядя, как его ученица оттягивает тетиву, зацепив поясной крюк за забор — ей удалось взвести арбалет, только повиснув на нем всем весом. К счастью, скорость на экзамене по стрельбе не учитывалась.

Таким образом, Горилика умела неплохо флиртовать, воевать, и плести интриги, но назвать это сколько-нибудь приличным образованием не поворачивался язык. И вот теперь она в слезах умоляла спасти ее возлюбленного. Обратиться к Альбу она не могла: стоит вспыльчивому королю узнать, что мальчишка не просто вор, и шест покажется парню вполне приемлемым вариантом. Я подозревал, что король и так знает, куда направлялся молодой дурак, и пытался объяснить девушке, что не стоит вмешиваться в решения Его Величества, что у всего есть свои причины, но принцесса, плакала навзрыд, и я сдался.

Я совсем уже задремал, когда на площадь вышел боец короля. Узкоглазое плоское лицо было так неподвижно, что казалось нарисованным на черепе. На голову ниже осужденного, узкий в плечах, он не производил особого впечатления, но за три года не проиграл ни единого боя. Бои на шесте были довольно популярны в Шаторане, и это о многом говорило. Одно время, изнывая от скуки, я и сам принимал участие в подобных развлечениях. Как я узнал, бои на шесте бывают разными: от "потешных", когда шест устанавливают над ящиком с водой или навозом, до вполне серьезных, где упавшего с шеста ожидало приземление на острые колья или битый кирпич. Несмотря на высокую смертность среди бойцов, количество их не уменьшалось, и королевскому бойцу частенько бросали вызов вне центральной площади.

В прежние времена казнь ограничивалась коротким путешествием на плаху, но в последнее время смертный приговор выносился не часто, и зрелище несколько разнообразили: если приговоренный побеждал, его отпускали, а если проигрывал, то его ждали на выбор старая добрая плаха или нора. Чаще выбирали нору. Оттуда никто не возвращался, но что там происходит, никто не знал. Какой-никакой, а шанс. Лично я подозревал, что это тайный ход за городскую стену. На месте площади стоял прежний дворец, снесенный лет двести назад. Но сам я в нору не рвался, хоть нынешний правитель не раз мне намекал на солидное вознаграждение за разведку.

Тем временем боец вскарабкался на перекладину и начался бой. Паренек (так я и не удосужился спросить у Горилики его имя) был и правда глуп. Понадеялся на силу, слишком широко замахнулся и едва не брякнулся на землю после первой же атаки. Надеюсь, только я заметил, что боец придержал его за кушак, не давая упасть. Еще минуты две они гарцевали по перекладине, обмениваясь ударами. Было заметно, что боец только развлекается, а вот его противник уже порядком взмок. Пора было с этим завязывать. Я поднял руку на уровень плеча и сделал небрежный жест, будто стряхивая с пальцев воду. Боец короля вдруг покачнулся, на секунду потерял равновесие и тут же получил удар коленом в грудь. Паренек поймал свою удачу за хвост: его оппонент компактно припечатался спиной в пыль. Толпа восторженно зашумела, принцесса радостно охнула и едва не бросилась мне на шею. Я тяжело поднялся со скамьи и пополз к себе. Похоже, я простыл окончательно.

Через час, когда я уже опустил ноги в таз с горячей водой, в мою дверь тихо поскреблись.

— Кто там?

— Это боец короля! — преувеличенно громко донеслось из-за двери. — Ты сегодня наложил на меня заклятье, от которого у меня кружится голова. Я прошу снять его.

— Заходи.

Боец шмыгнул в дверь и заулыбался, едва увидев кошель с деньгами. В глазах его плясали бесенята.

— Самти Фаулор, — слегка наклонив голову, обратился он. — А почему ты не наложил это заклятие по-настоящему?

— Оно мне надо? — буркнул я. — Наложить чары — дело нехитрое, а вот снять… Чтобы король меня самого на шест поставил за то, что я его бойца покалечил?

Боец понимающе кивнул и ушел. Я остался один. Голова болела все сильней, кости ломило. В моей душе крепло подозрение, что под утро, взбудораженный грядущим преступлением против Короны, я все-таки перепутал пузырьки со снадобьями и принял что-то не то. Закутавшись в одеяло, я вспоминал своего наставника. Он утверждал, что моего дара не хватит даже на то, чтобы зажечь свечу. И он был недалек от истины. Впрочем, я неплохо устроился. После сражения у Тихих гор я стал известен как великий чародей. Мой коллега на противоположном конце ратного поля не успел еще и каркас заклинания сплести, как ему на голову свалился горящий булыжник. Зачем тратить жизненные силы, если можно соорудить катапульту? Скорострельность у нее всяко выше. Так что мне оставалось только поддерживать имидж. Вот и сегодня вопли бойца под моей дверью слышало полдворца. Еще одно "великое чародейство". С этими мыслями я провалился в сон.

Даже не открыв глаз, я понял, что вокруг меня царит суета. Во-первых, слышно было, как по полу семенят обутые в легкие ботинки ноги. Во-вторых, рядом полушепотом разговаривали двое мужчин и голоса у них были взволнованные. В-третьих, меня кто-то держал за руку. По телу разливалась слабость, меня подташнивало. Голоса стали отчетливее.

— Но хоть какой-то шанс есть? — так, это голос короля Альба.

— Есть, но совсем крохотный, — незнакомый голос. — Мы сделали все, что только можно. И даже чуть больше. Теперь можно только ждать.

Пальцы на моем запястье мелко задрожали. Я с трудом разлепил веки. Рядом с моей кроватью стояли Его Величество с каким-то плюгавым типом, видимо, новым придворным лекарем. Занятый разграблением могил, я не успел с ним познакомиться. Огромная голова лекаря покачивалась на тонкой шее в такт словам, будто соцветие на слишком тонком стебле. У двери переминалась в нерешительности Верховная жрица Неройды. За руку меня держала Горилика — опа! — в подвенечном платье.

— Что произошло? — сиплым голосом поинтересовался я.

— Оставьте нас. — Альб махнул рукой в сторону двери. Принцесса решила, что ее это не касается, но была одарена отдельным посылом и вышла следом за всеми.

— И?..

— Ты заболел. — Люблю эту его манеру выражаться лаконично. — Едва не умер. Мы прибегли к последнему средству, — тут он замялся.

— Какому? — насторожился я.

— Мы тебя женили.

У меня все поплыло перед глазами. Ритуал был старый, почти легендарный и крайне редко применимый. Умирающего чародея можно было связать полным брачным обрядом с особой королевской крови. Это продлевало ему жизнь и исцеляло от ран. Вот только жене его не позавидуешь: чем сильнее чародей, тем меньший срок был отпущен его супруге. У принцессы, столь несвоевременно выданной за меня замуж, были основания дрожать. Исходя из моей репутации, жить ей оставалось дня три.

— И что теперь?

— Да ничего, — король неожиданно широко улыбнулся. — Она тебя любит. Чародей ты, извини, никакой, так что будете жить долго и счастливо.

Я покосился на Его величество с опаской.

— А кто еще знает?

— Никто, — сюзерен сиял. — Твой наставник явился прямо ко мне и объявил, что ты опасный самозванец. Я сказал, что меня не волнует, как ты это делаешь, но с обязанностями придворного чародея ты справляешься отлично. Он не вынес такого кощунства и умер. Сердце. Так что это останется между нами, а мне нужен наследник. Ты парень оборотистый и дочку мою в обиду не дашь. Ну а то, что она не помрет через неделю, так то скорее спишут на твое могущество, чем наоборот. Так что через три дня официальное бракосочетание, — он неожиданно подмигнул. — А на счет того парня не волнуйся — это она так, чтобы тебя привлечь с ним интрижку закрутила.

Я тихо застонал и натянул одеяло до самой макушки. Надеюсь, мой стон был зачислен на счет болезни. Все… спать, спать, спать… Как говаривал один оракул: "Я не буду предрекать это завтра, потому что это произошло вчера".

Первое, что я сделал, продрав поутру глаза, это проклял стезю чародея. Точнее, все предрассудки и домыслы, с этой стезей связанные. Будь я хоть тысячу раз бездарен, но марку придворного мага нужно держать. А какой придворный маг без ручного монстра? Именно поэтому утром меня разбудило судорожное похлопывание по плечу. Первая мра… брачная ночь прошла весьма целомудренно: я хлопнул целебной настоечки (больше полагаясь на исцеляющую силу спирта, нежели на содержащиеся в ней травы) и вырубился. Новобрачная же приткнулась на краю кровати и, полагаю, задремала только под утро. Тут-то и настигла ее судьба.

Увиденная мной сцена достойна подробного описания и занесения в Большую Королевскую Летопись. Ее Высочество принцесса Горилика, в изрядно помятом подвенечном платье, замерла на кровати памятником девичьей скорби. Только ее рука продолжала судорожно барабанить по моему плечу. А у самого ее лица покачивалась голова небольшого (всего метра три длиной) питона. Сам питон вольготно расположился на широкой потолочной балке, свесив вниз только голову и хвост, так что на принцессу он глядел чуть сверху. Я невольно посочувствовал новоиспеченной супруге, представив ее пробуждение. Запах спирта чувствительный питон не переносит, поэтому, видимо, он разбудил Горилику, в надежде на утреннюю кормежку. То, что увидев спросонья перед лицом два требовательных глаза с вертикальными зрачками, девушка не ударилась в крик, было достойно уважения.

— Тишка, — я широко зевнул и потянулся. — Хватит девушку пугать. Иди к себе, я сейчас встану и тебя покормлю.

Тишка посмотрел на меня долгим тяжелым взглядом: "Ну, смотри — ты обещал" и удалился по балке в сторону столовой, где был лаз на второй этаж. Горилика же по-прежнему сидела в ступоре и со стеклянными глазами дергала конечностью. Я заботливо коснулся ее плеча:

— Ваше Высочество, Вы как?

Принцесса вздрогнула и повернулась ко мне. Тут вздрогнул уже я. В последний раз я видел ее накрашенной лет в двенадцать. Тогда я прочел ей целую лекцию о влиянии косметики на естественный цвет кожи, дал несколько ценных советов по нанесению грима и мы сошлись на том, что злоупотреблять этим не стоит. Но невесту по обычаю полагается густо красить. Откровенно говоря, не каждый жених узнает у алтаря свою избранницу. Толстый слой грима, слезы и полубессонная ночь произвели на милом в общем-то лице Горилики эффект, живо напомнивший мне встречу с лютеанскими лазутчиками. Не хватало только фирменного боевого оскала. Впрочем, девушка вымученно улыбнулась, и все встало на свои места.

— Что это было? — ее голос звучал хрипло.

— Тишка. Он мирный, — поспешил я утешить супругу. — Он, видимо, проголодался и явился меня будить, а Вы ему, наверное, чем-то понравились…

Горилика глупо хихикнула, и я осознал некоторую двусмысленность проскользнувшую в мои слова.

— Как человек, а не как потенциальный завтрак, — спешно ляпнул я и сменил тему. — Вам бы умыться.

Принцесса повернулась к стоящему у кровати зеркалу, охнула и вылетела из спальни, будто за ней гнались беси. Мне же осталось только еще раз зевнуть и отправиться на кухню.

А ритуальчик-то сработал! Так что уже через полчаса я стоял на кухне в одних, извините, кальсонах, широко зевал, сладко чесался, варил овсянку с мясом и думал мысль. Такой вот я разносторонне одаренный. А мысль моя была о том, как бы теперь получить развод. Ох, и подложил же мне Альб беся! Я же теперь наследник трона. А магу королем не бывать, это и ребенок знает. Да и супруга мне досталась, надо сказать… Нет, Горилика девушка очень милая, слов нет. Но Его Величество дочку видит только пробегом из Зала Совета к очередной любовнице, а я наблюдаю за ее взрослением вот уж как пятый год. И с первого дня нашего знакомства я был посвящен во все девичьи тайны. С мальчишкой этим у нее все серьезно. Насколько это возможно в ее годы. Так что насчет чувств дочери Альб или не знал, или соврал, не моргнув глазом. Или все разом.

Хорошее дело браком не назовут, но если уж угораздило… Дело-то серьезное, а Горилику саму еще воспитывать надо. Да и наследственность как-никак у нее… Такую кровь в стакан не сольешь и спиртом не разбавишь. Вот пойдет в мать, будет мне счастье. От воспоминания о первом знакомстве с княгиней Ойроной у меня заломило в затылке.

К действительности меня вернул Тишка, явившийся проверить готовность своего завтрака. Многие знают, что такое голодный кот под ногами. А теперь представьте вместо кота почти трехметрового питона. Кто после этого мне не посочувствует, тому Тишка в глаза плюнет. Кислотой. Он такой же питон, как я — маг. Липовый.

— Тиш, а Тиш. Как мне развестись теперь?

Химероид поднялся по моей ноге, обвился вокруг пояса, взобрался еще выше и, наконец, довольно сопя, устроил голову у меня на плече так, чтобы видеть содержимое кастрюльки. Тяжелая, между прочим, тушка. Хозяйские проблемы ему до звезды. А список этих самых проблем весьма обширен. И негаданная свадьба как факт болтается в самом его конце.

Прежде всего, меня волновало, откуда вообще узнали о моей болезни. Сама болезнь никаких сомнений у меня не вызывала. Собственная безалаберность уже не раз играла со мной злые шутки. А вот появление в моей спальне толпы народа… Это был тревожный звоночек. Никто из обитателей дворца даже на порог флигеля без моего разрешения не ступит, а уж вломиться в спальню… Тогда как? Окно? Нет, оно всегда плотно зашторено, да и стекла я везде вставил особые.

Тишка защекотал мое ухо раздвоенным языком, напоминая о каше.

— Потерпи, сейчас настоится.

Я прикрыл кастрюльку крышкой, но остался стоять у потухшей плиты. Что же я упустил? Король Альб. Альб Простак. Альб Бабник. Вот только простак не удержал бы в руках такой лакомый кус, как Шаторан. Прислушавшись к себе, я понял, что не слишком-то и удивился осведомленности своего сюзерена. Добродушный вид Альба нисколько меня не обманывал. Бесконечные его любовные интриги давно стали поводом для анекдотов, и самый известный о том, как Его Величество, пригревшись в чьей-то теплой постели, проворонил приезд послов Корна, из-за чего Шаторан лишился солидного участка берега на границе с Иромом. Правда, иромцы теперь и сами не рады тому куску болота. Так что всего можно от него ждать. У меня, конечно, было несколько козырей в рукаве, был даже кое-какой компромат. Однако мой бывший наставник поплатился за излишнюю информированность головой. В историю с естественной смертью я верил так же, как в милосердие акши: все про него говорят, но никто почему-то не видел.

Выложив кашу на стоящий на полу поднос, я пришел к окончательному выводу: в моих же интересах пока не рыпаться. Если Альб решил посадить меня на трон, то пусть сам все и улаживает. Пока я не знаю его планов, противопоставить ему я ничего не смогу. Но на всякий случай стоит собрать походный рюкзак: неизвестно, как судьба повернется. А вот с Гориликой стоит поговорить сразу. Пока она не наломала дров.

Я оставил довольного жизнью любимца на кухне, а сам засобирался. Спустился в столовую, мимоходом отметив жухлый фикус в углу под лестницей. Почти вся дальняя стена столовой была застеклена. В любое время года отсюда можно было любоваться дворцовым садом. Глен — королевский садовник — дело свое знал отлично, поэтому даже сейчас, несмотря на осеннюю непогоду, у меня под окнами зеленело какое-то деревце. Глен говорил мне его название, но из меня ботаник… Фикус подтвердит. Даже в алхимических экспериментах я стараюсь больше обращаться к минералам.

Из столовой я прошел в спальню. Здесь проверил окно. Закрыто, зашторено и, судя по слою пыли, в таком состоянии пребывает давно. Я не удержался и громко чихнул. Шторки все же стоит постирать. Энергии камня-генератора, установленного в подвале, хватает на поддержание в доме видимости порядка, но и только. Вот, кстати, еще одна причина не срываться с места: на восстановление флигеля, доставшегося мне от предшественника, ушли все деньги, накопленные за почти пятнадцать лет шатания по миру. И теперь бросать все, что нажито непосильным разбо… трудом? Сейчас, от окна оценив расположение кровати, я отчетливо осознал, насколько расслабился за пять лет жизни в Шаторане. Швырни кто-нибудь в окно булыжник, и он запросто достиг бы кровати. Да, самти, давно тебе по балде не прилетало кирпичом! Дальше, в противоположной от окна стене виднелась дверь в гардеробную. Тут меня одолел приступ мальчишества. Я подошел вплотную к кровати, замер на секунду, сосредоточился, а затем, разом передернув все мышцы в теле, перемахнул кровать, сделав в воздухе сальто. Едва не влетел лбом в дверь, отшиб пятку, но настроение разом поднялось.

Двери в лаборатории и гардеробную были предметом отдельной моей гордости. На уровне груди располагались углубления в форме ладоней. Магический замок штука дорогая, но довольно надежная. Он настраивается на ауру хозяина. Любого другого "гостя", сунувшего руки к запертой двери, ждет неслабый электрический разряд. Собственно, мощность разряда зависит от гостеприимства хозяина. Чем четче настройка, тем меньшие аспекты ауры распознает заклинание, однако, на любой замок найдется отмычка. Есть умельцы, способные перестраивать ауру в довольно большом диапазоне. Но вора, вломившегося ко мне в спальню в мое отсутствие, это не спасло. Хорошим он был специалистом или нет — тайная стража знает, но еще неделю в доме нестерпимо пахло подгоревшими котлетами. Встречать гостей я умею. Дверь была заперта на обычный гномий замок, а ладони — напитанная электричеством ловушка.

Гардеробная была разделена на две части. В первой хранилась одежда на все случаи жизни, а вторая гордо именовалась арсеналом. Здесь хранились доспехи, оружие и амулеты, не требующие особых условий. Что-то было убрано с глаз, что-то лежало под рукой, но все в идеальном порядке. Вспомнив неразумно расположенную кровать, я двинулся в арсенал. Новый статус вполне мог стоить мне жизни, а практика показывала, что лучше прослыть перестраховщиком, чем умереть дураком. Через пятнадцать минут я свалил перед зеркалом в спальне все необходимое и начал облачаться.

К кальсонам добавилась исподняя рубаха из той же ткани, затем чулки. Я немного постоял перед зеркалом, задумчиво рассматривая свое отражение. Как там Альб сказал? "Ты парень оборотистый…" Строго говоря, я младше Альба лет на пять, не больше, так что с "парнем" он погорячился. Разве что кровь токри дает о себе знать, поэтому и выгляжу лет на тридцать — тридцать пять. А так… Морда диковатая: широкая, но резкая в чертах. Глаза посажены глубоко, брови густые, поэтому, как не повернись, взгляд кажется недобрым, угрожающим. Темные, с рыжеватым отливом волосы острижены коротко: уже не привычный армейский ежик, но и не модная у дворян пышная грива. На заре своей псевдомагической карьеры я попытался было отрастить приличествующие магу длинную шевелюру и бороду, но безуспешно. Борода зверски чесалась, а длинные лохмы путались и сбивались в феерические колтуны, распутать которые в походных условиях не было никакой возможности. И это уже не говоря о вездесущих вшах и иных паразитах.

Вдоволь налюбовавшись жилистым недружелюбным типом в зеркале, я страдальчески скривился, снял чулки и отправился в гардеробную за портянками. Чулки это, конечно, хорошо, но весьма непрактично. Справившись с портянками — глаза боятся, а руки помнят! — натянул плотные брюки и рубаху. Рубаху тут же снял и надел легкую кольчугу. Тонкое плетение от прямого удара не спасет, но и лишним в моей ситуации не будет. Снова натянул рубаху, чтобы не сверкать металлом. Поверх рукава на предплечьях закрепил два ножа-побратима: один хорош против плоти, другой — против духа. Тяжелый пояс, напичканный алхимическими препаратами и сапоги, подбитые гвоздями из святого сплава, довершили образ успешного разбойника. Отражение в зеркале гнусно ухмыльнулось:

— Вот кабы не твоя жадность, сторожил бы ты сейчас в придорожных кустах караван и горя бы не знал!

Отражение глаголило истину. Ш-шатов случай! Не задержись мы на два дня, в ожидании "клиента", не оказались бы в гуще военных действий. Не пришлось бы срочно переквалифицироваться в отряд наемников. Только наличие в отряде мага придало тогда оттенок убедительности шаткой легенде ("шли мимо, а тут работа"). Наемников на войне терпят, а разбойников вешают с превеликим удовольствием.

Отражение тряхнуло головой. Вот-вот, не время сейчас вспоминать старые подвиги. Запирай гардеробную и отправляйся совершать новые!

Чародейский балахон легко скрыл разбойничью личину. Теперь на крыльце дворцового флигеля стояло нечто, вполне способное сойти за монаха из весьма строгого в уставе ордена. Выдавал только цвет балахона: небесно-голубой, как предписано гильдией. Рукава балахона по гильдейскому канону скрывали руки до кончиков мизинцев, капюшон отбрасывал на лицо непроницаемую тень. На концах перепоясывавшей балахон веревки болтались бубенцы. Но не звенели: не для того я их повесил.

Гильдия чародеев, несмотря на внешнюю разобщенность, умудрилась сформировать устав, требования которого неукоснительно соблюдались всеми мало-мальски приличными магами. Создали систему рангов, классифицировали заклинания, поделили сферы влияния, словом, создали все условия для процветания прохиндеев, вроде меня. Наставник буквально за шиворот выволок меня на низшую ступень магической иерархии, а выше мне и не требовалось. Маг есть маг, а что не пытается подняться вверх по гильдейскому табелю, так это его личное дело. Можно было провернуть сомнительное дело и скрыться: голубых балахонов на улицах любого города было предостаточно, а по гильдейскому уставу не только снимать балахон в присутствии постороннего человека было недопустимо, даже откидывать капюшон разрешалось только при личной беседе с людьми особо уважаемыми. Я беззастенчиво пользовался этим положением устава, скрывая под разлапистым одеянием лицо мошенника, телосложение бойца и оружие наемника. Пост придворного чародея стал, пожалуй, пиком моей карьеры, и мне хотелось постоять на этой вершине подольше.

Крыльцо флигеля выходило прямиком на Малую Королевскую Аллею. Место безлюдное и стратегически удобно расположенное. Отсюда можно было быстро выйти к любой точке дворцового комплекса, не встретив ни единой человеческой души. Так что я мог проворачивать свои дела, не пугая своим видом слуг из числа беженцев.

Беженцы в Шаторане — тема анекдотов, не менее популярная, чем Его Величество. Шаторан географически изолирован от соседей. С севера его граница с Маройем проходит по горной цепи. Здесь к вашим услугам масса достопримечательностей: заснеженные перевалы, оканчивающиеся тупиками, горные тропы, обрывающиеся в пропасть и толпы троллей, славящихся гостеприимством. С запада граница с Иромом номинально проведена по Драконьей реке. Номинально, поскольку оба берега реки заболочены до невероятности. Эти места радуют глаз путешественника богатым растительным миром, а так же жарким влажным климатом. Особенный интерес Западное болото вызовет у серпентолога: если его не удавит безобидный плющ, то он непременно познакомится с каким-нибудь новым видом ядовитых змей. С востока Шаторан омывается Великим морем. Точнее, водами бухты, дно которой усеяно острыми скалами так же щедро, как пасти обитающих в ней акул — зубами. Кроме того, круглый год к услугам ныряльщиков водовороты, подводные течения и Грозовая скала: ничем внешне не примечательный островок, но вода вокруг него кишит электрическими скатами. И, наконец, южное направление, где границу с Империей Теморан обозначили две параллельных цепи Лисьих Курганов, иначе именуемых "Город Мертвых". Любители активного отдыха могут заглянуть в подземные лабиринты, нашпигованные ловушками, либо прогуляться по улицам Верхнего города, где их с радостью встретят немертвые всех видов и мастей.

Любого, заявившего за пределами Шаторана, что всем этим великолепием окружено самостоятельное государство, сдадут в дом милосердия или тайную канцелярию. Даже стычка у Тихих гор не изменила общей ситуации: на всех картах это место значится как "Гиблые Земли". Разумеется, правители окрестных государств прекрасно знают, что здесь отнюдь не пустыня, но вслух об это говорить не принято. К слову, "Шаторан" дословно с лютеанского — "Земля, созданная Шатом (находящаяся под его покровительством)". В этом свете "Гиблые Земли" выглядит просто несколько вольным переводом. Впрочем, кто нынче вообще помнит о лютах? Разве только служители Хараны.

Слухи об ужасах, творящихся в Гиблых Землях, растут, множатся и обрастают причудливыми подробностями. Диких зверей сменяют сумасшедшие маги, им на смену приходят орды кровожадных дикарей, их погребают вечные пески, по которым слоняются неприкаянные тела и души. Поставьте в придорожной таверне халявного пива, и через час за столом непременно окажется он. Тот, чей знакомый водил дружбу с родственником того, кто держал трактир в деревне, через которую проходил человек, рассказывавший про своего… Словом, вам поведают душераздирающую историю путешествия в Гиблые Земли и обратно. Однако какими бы мрачными красками не рисовались здешние пейзажи, иногда на родине прижимает так, что поневоле рискнешь. Большая часть беженцев навсегда оставалась где-то на границах, став добычей троллей, зомби, акул или пиявок. У кого-то хватало ума вернуться назад. А первое, что видели немногие счастливцы, ступившие на землю Шаторана — довольная широкая солдатская морда. Как гласит популярная у пограничников шутка: полгода скуки и дурной жратвы окупаются одной удивленной рожей беженца.

Впрочем, попасть в Шаторан можно было и куда менее экстремальным путем. Пять из шести кругов перемещения, расположенных в королевстве, работали исправно. Имея гильдейский жетон, приличную сумму в золоте, камнях или кристаллах, а так же специальное разрешение, сюда мог попасть даже ребенок. Очень богатый и влиятельный ребенок. Среди беженцев таковые не попадались.

Если от изумления беженца на месте не прибирала смерть, то у него появлялась масса возможностей лишиться рассудка. И причиной тому довольно легкомысленное отношение к магии, повсеместно распространенное в Шаторане. Взять, к примеру, Теморан. Все, что нужно здесь для успешной карьеры мага, это нечувствительность к боли и огнеупорность. Слуги Истинного Бога горазды обозвать порождением Зла все, на что падает их взгляд. Так что стоит вам в Империи без молитвы запалить свечу, как вас тут же с молитвой потащат на костер. С точностью до наоборот дела обстоят в Ироме. Храмовники Истинного не раз форсировали Драконью реку с истинно миссионерскими целями, но ее воды преграждают путь Святому Сиянию, так что воинствующие монахи каждый раз отступали, орошая иромский берег кровью и бранью. В Иромских степях правят иные боги, не то чтобы сильно благосклонно относящиеся к местным шаманам, но и не возражающие против их колдовства. Да тамошние шаманы способны и без божественной подмоги шваркнуть недруга молнией, благо духи низших стихий водные преграды преодолевают без помех. Однако шаманство — поистине удел избранных, оттого в Ироме они образовали нечто вроде привилегированной касты с правом убивать всякого, кто им не по душе. Только в Маройе магия относительно поставлена на поток. Здесь и гильдия, и цехи, и школы. Правда, даже простенький амулет от дикого зверя стоит немалых денег. Про исцеление и говорить не стоит. Обучить же ребенка магии стоит немереных средств, такое по карману только родовитому дворянину. Или действительно бесстыдно богатому человеку. Такому, например, как мой отец.

В Шаторане же магия — дело бытовое. Первый свой амулет ребенок получает вместе с именем. Простенькие заговоры накладывают даже на коровьи колокольчики. На столичном развале можно приобрести любой артефакт за серебряную монету. С условием, что вы тут же уберетесь из города не менее, чем на три месяца. На этом, кстати, погорело немало "гостей". Эти артефакты создают начинающие маги, так что за результат они ответственности, мягко говоря, не несут. А что вы хотели за один серебряный? Звезду с неба? При этом действительно сильных магов здесь нет. Шаторанские духи низших стихий отличаются изрядным коварством, для сложных магических плетений — слишком мало источников силы, а работать непосредственно со стихиями умеют только адепты. Единственное исключение — некромантия. Лисьи Курганы богаты "полезными ископаемыми", так что в южных гарнизонах каждый сотый — адепт Смерти, а остальные девяносто девять — верные ее почитатели. Человек ко всему приспосабливается.

Задумавшись о жизни отдельных магов-приспособленцев, я едва не пропустил нужную тропку.

Тропка выглядела заброшенной, что на фоне весьма ухоженного парка сразу бросалось в глаза. Глену приказали не расчищать эти заросли, и он четко исполнил приказ, не потрудившись поинтересоваться его причинами. Таков Глен. Он все знает о растениях, но человеческие порывы ему неведомы.

Извилистый, заросший подорожником путь, привел меня к цели: укрытой тенью каменной беседке. Сложно представить, что подобное резное великолепие можно создать из камня. Автор этого творения был мне не известен: слишком воздушно для работы гнома, слишком величественно для создания эльвов. Под матовым каменным шатром, опиравшимся на сложно витые столбы, украшенные малахитовыми листьями, ангел из белого мрамора склонялся над могильной плитой из гранита. Сколько трудов ради одной могилы!

ЗДЕСЬ, В ТИШИНЕ И УЕДИНЕНИИ,

ПОКОИТСЯ ОЙРОНА,

КОРОЛЕВА ШАТОРАНА,

ЛЮБЯЩАЯ МАТЬ И ВЕРНАЯ ЖЕНА.

На мой вкус, последние два слова явно были лишними. Будь она верной женой, этого склепа здесь бы, возможно, и не было. Ну да Альбу виднее. Хотя беседку заказывал не он. А про надпись и вовсе… в первоначальном проекте на плите должно было быть только ее имя. Но заказчик тогда весьма спешил…

Здесь я и обнаружил Горилику. Эта беседка была ее заветным местом. Пять лет назад я нашел могилу Ойроны только благодаря громким рыданиям принцессы. Я тогда только приехал в Столицу, приглашенный Его Величеством на должность придворного чародея. Вид отведенного мне флигеля привел меня в состояние глубокой депрессии, и я решил пройтись по окрестностям, дабы вернуть себе некое подобие душевного равновесия. Уже через пятнадцать минут я основательно заплутал. Череда тропинок завела меня в густые заросли крапивы, где я и наткнулся на склеп-беседку, в которой обнаружил рыдающую девчонку.

Сейчас, сравнивая нынешнюю Горилику с той двенадцатилетней нескладной пигалицей, размазывавшей по щекам тушь и румяна, я мог искренне признать, что она превратилась в действительно красивую девушку. Она сделала бы удачную партию любому принцу. Но я не принц. Я, можно сказать, совсем наоборот.

Горилика сидела на перилах беседки, задумчиво рассматривая надгробье, и болтая ногами. Жест непосредственности, выдававший ее волнение. Она знала, что я приду, ждала меня. Сейчас передо мной будет разыграна полная трагизма сцена. Я прислонился к одному из столбов и приготовился наслаждаться зрелищем.

Почти минуту принцесса делала вид, что поглощена созерцанием надписи на плите и совершенно меня не замечает. Затем "заметила" меня и вздрогнула.

— Ах, самти Фаулор, это Вы! А я вот задумалась, так что и не заметила Вас. Вы давно тут стоите?

Я картинно смешался:

— Нет, что Вы, Ваше Высочество, я только что подошел.

Принцесса посмотрела на меня глазами, полными печали и вновь уставилась на плиту.

— Как жаль, самти, что Вы не знали маму, — голос ее непритворно дрогнул. — Говорят, я на нее похожа…

Перед моим внутренним взором предстало, как наяву, лицо княгини Ойроны. Насмешливый взгляд, гордый поворот головы, выверенные жесты прирожденной актрисы.

— Да, похожи, — брякнул я, но тут же спохватился. — Наверное.

— Вы действительно так думаете? — голос Горилики снова дрогнул.

Картинка перед внутренним взором мигнула, и вместо княгини (которая, к слову, уже начала раздеваться), я узрел красную мор… тьфу ты! Царственное чело Его Величества короля Альба я узрел. Контраст был убийственный.

— Я не секунды в этом не сомневаюсь!

Хотя характер определенно его. Если не прорежется материнская взбалмошность, из Горилики выйдет отличный политик. Тем больше у меня оснований держаться от нее подальше.

— Она умерла такой молодой! Бедный мой папа, он так ее любил! — судя по картинному заламыванию рук, Горилика уже от кого-то слышала иное мнение.

Я перебрал в уме все те версии, что слышал, и решил, что пришло время поведать ей свою. Тоже не шибко достоверную, но хотя бы без моря крови. Да и спектакль мне уже наскучил. Все же Горилике до матери далеко. Ойрона в семнадцать лет уже была вдовствующей княгиней Наорской, а покойного князя не так-то легко было провести. Про себя и вовсе… Я оплыл, как шоколадный заяц на солнцепеке, после первого же танца. За одну ночь она вытравила из меня всякие иллюзии, касающиеся воспитания высокородных особ.

Следующие девять месяцев я ходил в Храм Всех Богов чаще, чем в уборную, и вскрывал письма левой рукой, зажав в правой свечку. Перспектива оказаться связанным с княгиней общим ребенком повергала меня в ужас. Но Горилике, повторюсь, с матерью было не сравниться.

— Ваше Высочество, заканчивайте этот балаган. Обед скоро.

Горилика подавилась заготовленной патетической фразой, покосилась на меня, всхлипнула, не нашла в моей фигуре признаков сочувствия, вздохнула и осторожно сползла с перил, утратив при этом остатки царственности. Я откинул с головы капюшон и подошел к ней.

— Я сама этот ритуал вспомнила, — новоиспеченная супруга ткнулась носом мне в ключицу. — Ты Успелу жизнь спас, он поймет. А отец сказал, что я взрослая и сама могу распоряжаться своей жизнью.

Успел, вот как звали этого юнца. Я хмыкнул: а вот не успел! Семнадцать лет назад его "коллегу" дворцовая стража так и не поймала. И заметьте, тот ловкач от дворца шел, а этот растяпа до возлюбленной даже не добрался. С-слабак! Шиш ему, а не Горилика!

Между тем, моя подопечная совсем расклеилась, зашмыгала носом. Еще бы: балахончик у меня шерстяной, колючий и довольно пыльный. В него много не наплачешься.

— Я… ап-чхи! Скоро умру? — трагичность фразы несколько смазалась.

— Не волнуйтесь, Ваше Высочество: пока теморанцы не сообразят, что на том берегу Драконьей Реки им не рады, Перевозчику будет не до Вас.

Горилика отняла лицо от балахона, непонимающе посмотрела на меня и собралась, видимо, уточнить, что я имею в виду, но вместо этого сморщилась, снова ткнулась мне в плечо и принялась судорожно чихать. Не так много за время нашего знакомства было случаев, когда мне предоставлялась возможность высказаться: Горилика имела дурную привычку через слово меня перебивать. Так что я решил воспользоваться случаем.

— Ритуальное бракосочетание — чистой воды фикция: за всю обозримую историю не было ни единого документально подтвержденного случая его срабатывания.

— А… ап-чхи!.. мы? — нет, ее положительно не заткнуть!

— А мы тем более! Я выздоровел не из-за ритуала, а благодаря целебной силе трав. И прекратите уже чихать!

— Я… ап-чхи!.. не могу…

— От меня отлепитесь. У Вас, похоже, аллергия на овечью шерсть. Или на пыль.

— Нет у меня… ап-чхи!.. никак-пчхи!.. аллергии! — лицо Горилики покраснело, и теперь она действительно походила на отца.

— Идемте к фонтану. Там сейчас никого нет. Умоетесь, и Вам сразу полегчает.

Или я в очередной раз пропустил какое-то знаменательное событие во дворце, или людям действительно было так любопытно, только мимо фонтана постоянно шмыгала прислуга. Что ж, композиция "Отдали бедняжку за чудовище" выглядела весьма реалистично. Я в балахоне (капюшон я накинул), суровым изваянием застывший у бортика фонтана, и Горилика: хрупкая, с покрасневшими носом и глазами, судорожно вздрагивающими плечами (чихать она перестала, зато начала тихо икать). На принцессу смотрели сочувствующе, на меня… Последние пять лет я старательно ковал себе славу Великого и Ужасного Чародея, но желаемого эффекта неожиданно добился только сейчас.

— Я что… ик… правда так плохо играла?

О, эти женщины! Стоит только убрать от их горла нож, как они тут же начинают волноваться о всякой ерунде. Да и нож не всегда помогает.

— Отвратительно, — со злорадством ответил я. — Чего Вы вообще хотели этим достичь?

— Ну, я надеялась узнать какой-нибудь способ для снятия этих… последствий ритуала.

— Чудесно. Положим, для спасения Вашей жизни необходимо меня убить. Нож дать?

Горилика смущенно пнула бордюр:

— Ну, я ведь тебя спасала… Как бы я теперь смогла…

Я покачал головой. Орлята учатся летать. Машет крыльями, но пока все без толку. Тут только и смотри, чтобы из гнезда не вывалилась. Но и сердиться на нее нельзя: все же хотела меня спасти. Я взял девушку за руку и, как не раз бывало и раньше, впал в крайнюю степень фамильярности.

— Горилика, неужели ты думаешь, что я вот так просто позволил бы тебе умереть? Кроме того, мы уже не раз договаривались, что ты не будешь применять ко мне свои трюки. Во-первых, я все их давно знаю, во-вторых, меня ты можешь просто попросить. И наконец, сколько можно повторять: если хочешь кого-то обмануть — не лги. Что это еще за "Бедный папа…"?!

— Разве я лгала? — девушка говорила теперь почти шепотом. — Ведь он же ее любил, правда?

— Беда в том, что ты сама в это не веришь. Что, уже наплел кто-то?

Принцесса вжала голову в плечи, и пробегающая мимо повариха одарила меня гневным взглядом. Я зыркнул в ответ из-под капюшона, и тетка скрылась с глаз, как и не было. Вот то-то же! Будут мне еще всякие смертные…

— А что, сегодня какой-то праздник?

— День поваров.

— А-а-а… — протянул я понимающе, — опять в аптеках все желудочные порошки сметут.

— Ага, — Горилика совсем не царственно ухмыльнулась. Надо выписать ей хорошего учителя по эстетике.

— Вот что. Как-то здесь излишне людно. Давай-ка мы в обход флигеля в Пиршественный зал, а по дороге обсудим историю твоей матери. А то ты сейчас себе такого навоображаешь, что и до гражданской войны недалеко.

Горилика согласно кивнула, подхватила меня под локоть, и мы неспешно двинулись вглубь парка.

— Ойрона родилась в 4237 году в Маройе, — начал я. — Она происходила из древнего, но крайне бедного дворянского рода. Младшая из трех дочерей, она была необычайно красива, умна и деятельна, но будущее не сулило ей ничего хорошего. Ее отец с трудом наскреб денег на приданное старшей дочери, передал большую часть своих земель храму Неройды в обмен на какой-то невысокий жреческий пост для средней, а Ойрону одарил лишь хорошим воспитанием.

Тут я примолк и задумался. Стоило ли мне вываливать на голову семнадцатилетней девушки ворох не слишком приличных подробностей? И решил, что стоит. Горилика пока не участвует в придворных интригах, но ее время не за горами. К этому моменту она должна быть во всеоружии.

— Но на одном воспитании далеко не уедешь. Ойрона, рано узнавшая от сестер силу женских чар, при первом же выходе в свет непостижимым образом сумела очаровать престарелого князя Наорского. Старик совершенно потерял голову: этот скупердяй раскошелился на роскошную свадьбу, даже и не вспомнив о приданном. Впрочем, уже через год старый князь скончался от желудочных колик, а его молодая вдова, выдержав годовой траур, с блеском вернулась в свет. В последующие три года она заслужила славу ловкой интриганки и авантюристки. Ходили упорные слухи о ее многочисленных любовных связях, но доподлинно что-то утверждать никто не решался: среди ее поклонников имелось немало влиятельных особ, а сама она соблюдала осторожность. Так продолжалось вплоть до осени 4253 года, когда Тайгер VI Спесивый устроил первый свой Новогодний Маскарад. Масок и полога неузнаваемости над дворцом и парком ему тогда показалось недостаточно. Он придумал невиданный по дерзости розыгрыш…

— Ой, а я знаю! — глаза девушки радостно засверкали. — Я читала. Он пригласил на Маскарад сотню отличившихся солдат из незнатных семей.

— Именно, — кивнул я. — Это вызвало изрядный переполох среди дворян, но в итоге все вышло наилучшим образом. Во всяком случае, несколько угасающих дворянских семей получили через девять месяцев крепких и здоровых наследников. Его Величество король Альб так же присутствовал на Маскараде. Там-то он и познакомился с княгиней Ойроной. Уже через три месяца они сочетались законным браком, а еще через месяц Шаторан облетела весть о том, что Ойрона ждет ребенка. Тогда же по Столице поползли слухи и о ее неверности супругу.

Горилика вздохнула и крепче вцепилась мне в локоть. Никто не осмелится сказать подобное принцессе в лицо, но шепотки за спиной она слышала с раннего детства.

— Причиной этих слухов, — продолжал я, — был переполох, поднявшийся во дворце на третью ночь после свадьбы твоих родителей. Якобы стража видела некую фигуру, метнувшуюся с балкона дворца и скрывшуюся в саду. Лично я сильно сомневаюсь в подлинности этого "видения", но слухи — вещь тем более живучая, чем менее под ними основы. История с Успелом отлично показала невозможность подобного события. А вообще, про то, легко ли проникнуть во дворец, или, тем более, его покинуть, спроси у Визариуса. Он тебе лучше объяснит.

Сказано это было максимально уверенно. Я точно знал, что к Визариусу она не пойдет. Начальник Дворцовой стражи был ее первой и, закономерно, безответной любовью. Эта влюбленность вплоть до ее пятнадцатилетия была для меня самым действенным рычагом управления порывами легкомысленной принцессы.

— Через восемь месяцев родилась ты, а еще через четыре — внезапно умерла Ойрона. Тогда-то и появилась эта глупая легенда: якобы Ойрона изменила мужу, он узнал, рассвирепел и убил ее. Чушь несусветная.

— Ну почему же? — Горилика старательно изображала беспристрастность, но в уголках глаз уже копились слезы. — Вполне обоснованно. С чего бы Ойроне было умирать так внезапно?

— У нее было больное сердце. Роды оказались тяжелыми и основательно подорвали ее и без того шаткое здоровье.

— Откуда ты знаешь? — принцесса обвиняюще ткнула мне в грудь пальцем. — Тебя ведь здесь не было!

Невозмутимое лицо — залог здоровья мошенника. Я неплохой мошенник. А еще я внимательно слушал наставления Ойроны по части актерского мастерства. Если Горилика так жаждала опровержения своих подозрений, то что ж…

— В отличие от всех этих горлопанов, большинства из которых здесь, кстати, тогда тоже не было, я потрудился заглянуть в архив. Там хранятся записи придворного целителя. Он чрезвычайно щепетильно относился к своим обязанностям и вел подробный дневник. Он полагал, что круги перемещения могут отрицательно сказываться на здоровье женщин и детей, и потому обследовал Ойрону сразу по прибытии в Шаторан. На момент смерти королевы он находился где-то в Маройе, так что заключение о смерти писал другой целитель, но его выводы в точности совпадают с записями предшественника. Так что смерть твоей матери имела под собой самые естественные причины.

Записи придворного целителя — единственный хвост, который я подчистил за Альбом. Я заменил в записях одну страницу. Ту, где говорилось, что Ойрона здорова, как ло… как подобает потенциальной матери наследника.

Похоже, мои слова успокоили Горилику. Позже она наверняка найдет в моем рассказе массу нестыковок, но это будет позже. А сейчас она ослабила хватку и заметно повеселела. Я поспешил свернуть щекотливую беседу:

— Ваше Высочество, — я потер онемевшую руку, — давайте, наконец, пообедаем. Тем более, я даже еще не завтракал.

Горилика предложила пройти через кухню. Столицу наверняка уже облетела весть о нашем бракосочетании, и создавать лишний повод для пересудов не стоило. Принцессе надлежало пребывать в глубоком трауре по случаю скорой своей кончины, а уж никак не вышагивать со мной под ручку. Пока мы огибали дворец, она рассказала мне о том, как в точности проводился обряд. Виду я не показал, но дела наши определенно были плохи: придворный лекарь и Верховная жрица Неройды хоть и напутали многое, но ключевые действия совершили, так что теперь мы с Гориликой были связаны не только брачными узами, но и Нитью Души. Будь я и впрямь великим чародеем, на послезавтра назначили бы не свадьбу, а похороны.

В пиршественный зал мы вошли, подчеркнуто держась на расстоянии друг от друга. Горилика выглядела соответственно ситуации: заплаканные глаза, красный нос, горестное выражение лица.

День поваров отмечался в течение недели. Первые пять дней традиционно отводились на выбор лучших поваров государства. Еще три дня дворец гудел, словно улей, переполненный гениями кулинарии и их свитой. В пиршественном зале дворца выставлялись столы с самыми изысканными блюдами. Победитель конкурса становился придворным поваром до следующего Дня поваров. Отборочные испытания я пропустил, поглощенный обшариванием покойников, поэтому попал сразу к началу финального банкета. Не удивлюсь, если Альб приурочил свадьбу к последнему дню праздника из соображений экономии. Надо ли говорить, что к полудню в пиршественном зале было не протолкнуться от придворных гурманов. Полюбовавшись с порога на этот хаос, я решил пообедать где-нибудь еще. Например, у придворного историка.

Чем меня в свое время привлек Шаторан, так это большим количеством людей с совершенно невероятными биографиями. Кого не копни — в прошлом белые пятна. Думается мне, вот я подойду к одной из разнаряженных в пух и прах придворных дам и заявлю ей в лицо:

— Айнэ Сириэлла, Вы знаете, а я ведь промышлял разбоем на дорогах.

И в ответ я услышу что-то вроде:

— В самом деле? Как удивительно! Был у меня как-то в Белом порту один клиент — тоже бандит…

Если я и утрирую, то совсем чуть-чуть. Шаторан — страна авантюристов. Не зря орден Хараны набирает здесь слуг.

Биография Аламарина Сорно не менее запутана, чем моя. Его отец был конюхом в нашем поместье. Мой отец считал неким шиком платить не только за обучение собственных детей, но и организовывать достойное воспитание детям слуг, так что мы сидели за одной партой. Наверное, я даже мог бы с некоторой натяжкой назвать его своим другом детства. Хотя пути наши разошлись довольно рано: меня отдали в обучение к магу, а Аламарин просто сбежал из дома, мы периодически пересекались при самых разнообразных обстоятельствах. В Шаторане он осел в качестве придворного историка Аламарина гор Сорно. Нимало не смущаясь, он прилепил к своей фамилии дворянское достоинство и зажил в отдельном поместье в черте дворцового комплекса. Встретившись на чужой земле, мы неожиданно быстро сдружились. Дружба наша покоилась на прочном основании взаимного молчания о прошлом. Нам было вполне достаточно того, что мы знали друг о друге из кратких встреч. Сорно, как я знал, с детства мечтал стать писателем. Неизвестными мне путями он скопил небольшое состояние и вплотную занялся осуществлением мечты.

Как и подобает начинающему литератору, Сорно решил написать сразу роман-эпопею в трех частях. Выбрав самую популярную тему — Сокровища Древних — он принялся перелопачивать горы книг по истории наших загадочных предков. Где-то у подножия одной из этих гор он и наткнулся на ветхий листок со списком богов. Кажется, где-то в шестом томе сборника "Научная Теология" говорится, что божество находится в прямой зависимости от своих адептов. Если имя божества не упоминается более двухсот лет, он умирает. Историки утверждают, что с момента гибели цивилизации Древних прошло не менее десяти тысяч лет, так что Аламарин смело написал в своей тетради "Мертвые боги Древних" и ниже — в столбик — имена богов.

Грандиозный литературный замысел зачах уже на первой главе, и список был благополучно забыт. Но нет худа без добра: Сорно не стал дурным литератором, зато стал хорошим историком. Он первым сумел систематизировать известные факты по истории Древних. Собрался даже написать учебник, но тот едва не постигла участь романа. По счастью, знакомый издатель, пролистав черновики учебника, разглядел в них не только жирные пятна и потеки от вина, но и источник дохода. Он прислал к Аламарину шустрого секретаря, и тот в рекордные сроки сваял учебное пособие, ныне переизданное на четырнадцати языках.

Однако, ковыряние в пыльных манускриптах дало и совсем другие, отчасти ядовитые, плоды. Знаток истории Древних пользовался в высшем обществе фантастическим успехом. Особенно тепло его принимали при дворе короля Шуйза в Корне. Аламарин при всяком удобном случае сверкал эрудицией перед дамами, и, в конце концов, досверкался. В кружке светских львиц зашел разговор о богах, и какая-то дама обратилась к историку с вопросом: жрецом какого божества он хотел бы быть? Мой друг распушил хвост, выгнул колесом грудь и навскидку назвал всплывшее в памяти имя из злополучного "мертвого" списка.

"Научная Теология" издание, конечно, авторитетное, но богов много, и среди них попадаются весьма живучие экземпляры. Вроде Монора, имя которого в недобрый час и вспомнил Сорно. Монор, которому уже больше десяти тысяч лет не жертвовали даже миски молока, несказанно обрадовался самозваному жрецу. На радостях бог хвойных лесов поднял на уши половину Строзо — столицы Корна. Аламарину пришлось срочно уносить ноги из заваленного хвоей и оккупированного ордами белок города.

Какими путями он оказался в Шаторане, Шат знает, но жреца, вместе с эксцентричным божеством, здесь приняли неожиданно благосклонно. Монор активно принялся озеленять Столицу и окрестности, а Сорно начал читать лекции в Высшей Школе. Нельзя сказать, чтобы он остепенился и стал вести порядочный образ жизни, но особых хлопот страже не доставлял.

Сегодня у Аламарина был выходной, так что я решил завалиться к нему на обед, а заодно, быть может, получить ценный совет. Жилище моего друга можно было назвать поместьем только из соображений вежливости. Небольшие домики, окруженные такими же небольшими садиками, изначально были построены по периметру дворцового комплекса в качестве оборонительного сооружения. Каждый участок служил отдельным укрепленным пунктом. За ограждением открытой мансарды, казавшимся таким воздушным неискушенному зрителю, с комфортом могли разместиться от трех до пяти арбалетчиков. Выкурить их оттуда, не разрушив домик до основания, было просто нереально. То же касалось и "декоративных" угловых башенок, украшавших изгородь садика.

Поместье Сорно было полностью скрыто в хвойных зарослях. Даже изгородь увил какой-то колючий плющ. Из зеленого месива выглядывали только ворота. Подобрав валявшуюся рядом сосновую шишку, я взвесил ее в руке и метнул через забор, будто фиал с гремучей смесью. Эффект был почти такой же. За забором что-то упало, звякнуло стекло, загремела глиняная посуда, и садик огласился забористой руганью аж на шести языках разом. Через минуту калитка в воротах распахнулись, и передо мной предстал рассерженный всклокоченный слуга Аламарина.

— Привет, Кой, — я скроил самую дружелюбную мину, и протянул мелкому гоблину кулек с печеньем. — Вот, прихватил со стола на центральной аллее. Еще горячее.

Гоблин молча цапнул кулек и удалился обратно в сад, гордо помахивая пушистым хвостом. Я прикрыл за собой калитку и пошел искать Аламарина.

Хозяин дома нашелся практически сразу. Его тощее длинное тело лежало в кресле посреди гостиной и тихо постанывало. Жизнь при дворе полна испытаний. Каждый день в одном из поместий устраивалась попойка. Я увиливал от них, культивируя в душах придворных образ нелюдимого чернокнижника, Визариус прикидывался напольной вазой, а вот Сорно стал их завсегдатаем. Сейчас мой друг более всего походил на несвежий труп, попавший в руки неумелого гримера. Глядя на него, хотелось прочесть экзорцизм.

— Хреново выглядишь, — озвучил я свои наблюдения.

— Да неужели? — прохрипел Аламарин, приоткрывая один глаз.

— Судя по цвету твоего лица, ты способен к фотосинтезу.

— Новый придворный лекарь проставлялся. Не знаю, какой из него целитель, но алхимик он дрянной.

— Целитель из него тоже никакой, — я подошел к другу и попытался поудобнее усадить его в кресле. — Я уже на себе проверил.

— Да, я слышал. Сочувствую твоему…

Тут историк закатил глаза и обмяк у меня на руках.

Пообедать мне удалось только через час, когда, с помощью Коя и россыпи аптечных бутылей, я привел Аламарина в чувство. Вид у него был все еще бледный, но, по крайней мере, пена изо рта уже не шла. Чем бы не угостил придворный лекарь своих гостей, это точно было крайне ядовитое зелье.

— Может, к остальным участникам вчерашнего вечера кого-нибудь послать? — Кой озабоченно потер щетинистый подбородок.

Сорно сидел все в том же кресле, а я устроился напротив него с огромной тарелкой мясного салата. Столик между нами был уставлен блюдами с холодными закусками, в центре расположился поднос с бутылкой красного вина и два пока пустых бокала.

— Визариус там был?

— Нет.

— Тогда и не надо.

Кой пожал плечами и ушел доделывать какие-то свои гоблинские дела. Аламарин выгнул бровь:

— С чего вдруг такая забота о Визариусе?

— Он единственный в этой стране является тем, кем кажется. Такой раритет надо беречь.

— Думаешь? — историк с сомнением покачал головой. — Не удивлюсь, если он раньше был каким-нибудь… поваром.

— Нет. В нем я уверен.

— Ну ладно. Всяк имеет право заблуждаться. Я о другом хотел сказать. Доедай салат, и пойдем, я тебе покажу нечто невероятное.

— Никуда я с тобой не пойду. У меня на шее такое ярмо повисло, что теперь ходить тяжело.

— Может, вина? — Аламарин подвинул ко мне бокал.

— Нет, — я облизнул ложку и с печалью посмотрел на бутыль темного Теморанского. — мне еще к Альбу идти, а у него настойка.

— Как вы только эту дрянь пьете? — Сорно сморщился и кряхтя встал с кресла. — Ладно, сюда принесу.

— Не упади по дороге.

Он выпрямил сутулую спину и посмотрел на меня сверху вниз.

— Ради того, чтобы ткнуть тебя носом в объективные факты, я готов и на большее.

Прихватив со стола кусок ветчины, Аламарин отправился куда-то на второй этаж. У меня уже появились некоторые предположения по поводу его "сюрприза". Мой друг, помимо всего прочего, был невероятным мечтателем. Он верил буквально во все: инопланетян, вампиров, оборотней, домовых и леших. Периодически он представлял мне очередное "доказательство" существования того или иного вида мифических существ. Бросив еще один страдальческий взгляд на бутыль с дорогим вином, я отставил в сторону пустую тарелку из-под салата и вгрызся в куриную ногу.

Хозяин дома появился на лестнице минут через пять, волоча на себе какую-то ободранную шкуру. Едва дотащив ее до стола, Аламарин расстелил ее на своем кресле и встал рядом с таким гордым видом, будто сам ее и ободрал с неведомого хищника. Судя по довольному выражению лица, это его ободрал какой-то предприимчивый торговец "редкостями".

— Знаешь, что это? — глаза историка сияли победным огнем.

Я присмотрелся. Обычная волчья шкура, за исключением широкой черной полосы вдоль хребта.

— Крашенная волчья шкура, — определил я. — Могу даже назвать причину смерти. Бедолагу загрызла моль.

Аламарин обиженно засопел и уселся прямо на шкуру.

— Думаешь, крашенная?

— Наверняка.

Он выдернул из шкуры шерстинку и посмотрел на свет.

— Действительно, светлая у корня… — мой друг совсем съежился.

— Ну не переживай так, — я попытался его утешить. — В другой раз точно повезет. Просто прежде, чем ты в следующий раз надумаешь покупать рог единорога, шкуру оборотня или зуб вампира, посоветуйся со мной. А этот… раритет… вон, у камина постели вместо ковра. Эффектно будет смотреться.

Аламарин грустно кивнул.

— Ты, по-моему, единственный, кто не смеется надо мной.

— Я просто вслух не говорю. А большинство этих громогласных скептиков сами в тайне надеются, что на лужайку перед их особняком сядет тарелка.

— Думаешь?

— Уверен.

Собиратель редкостей заметно повеселел.

— Жаль все же, что ты в это не веришь… Хотя я и не пойму, почему именно.

— Потому что я маг. И как всякий маг знаю, что чудес не бывает. Оборотней нет, потому что просто не может быть. Трансформация на таком уровне требует слишком больших энергозатрат. Каждому оборотню пришлось бы таскать на себе камень-генератор размером с дом.

— Да ну тебя! Пришел, и все настроение испортил!

— Вообще-то я пришел, и жизнь тебе спас. А шел я не за сказками, а за помощью.

— У-у-у… — Аламарин скорчил обиженную рожицу — Корыстный негодяй. Что я могу для тебя сделать?

— Помочь мне решить проблему с этим идиотским браком.

— Табуретку из-под ног выбить?

— Нет, только отправить несколько писем.

Несмотря на то, что у Сорно я плотно поужинал, пиршественного зала было не миновать. Я усиленно избегал высшего общества, но изредка показываться на людях было полезно. Надвинул капюшон как можно ниже на лицо, я пошел вдоль столов, дегустируя кулинарные новинки сезона. Являясь событием ежегодным и масштабным, День поваров имел далеко идущие последствия. После праздника в Столице еще неделю самыми популярными являлись лекарства от запора, поноса и изжоги. Нередко встречались и отравления — попытки повторить отдельные рецепты подчас заканчивались печально. К празднику желудочные порошки готовили едва ли не мешками.

Но сегодня был лишь первый день финала, и зеленых лиц видно еще не было. Вокруг столов паслись довольные жизнью, разряженные в пух и прах придворные. Смешаться с ними у меня не было шансов.

В Столице были свои, особые обычаи. Я быстро усвоил правила игры: чем больше пыжишься, тем меньше власти имеешь. Я всеми силами изображал отшельника, которому не интересны дворцовые интриги. Тем больше происходящих в Столице событий связывали с моим именем. Мне приписывали столь запутанные интриги, что большинство дворян старались не иметь со мной дела. Я слухов на свой счет не подтверждал, но и не опровергал, тем более, что не все они были так уж беспочвенны.

Меня избегали, и именно сейчас это было особенно удобно: не приходилось протискиваться к столам. А то, что за мной наблюдало с сотню пар глаз… Что ж, у всего есть своя цена. Сегодня до вечера только и разговоров будет, у какого стола я задержался чуть дольше, и мимо какого прошел, не удостоив стоявшие на нем блюда вниманием. Да, самолюбив, что скрывать… У одного стола стоял долго. Особое внимание уделил соусу, сказал несколько слов слуге, тот убежал за поваром. Пока говорил на ухо повару свое пожелание, в зале стояла такая тишина, что слышно было, как в нашу сторону поворачиваются любопытные уши. Повар побледнел, отдал приказание слугам, и стол со всем содержимым укатили на кухню.

Удовлетворившись произведенным эффектом, я покинул зал, напоследок задев краем балахона стоявшую в дверях Горилику. Несчастная супруга шуганулась от меня, как от чумного, и придворные сочувственно зашушукались.

Есть в должности придворного чародея и свои плюсы. Можно, к примеру, вламываться в покои короля в любое время дня и ночи. Я, конечно, сначала все-таки постучал, но дверь демонстративно открыл ногой. Я теперь, на минуточку, почти зять.

Его Величество изволили трапезничать. Альб с хрустом грыз соленые сухарики, запивая их сладким чаем. Челюсти короля работали, словно камнедробилка: куски сухарика разлетались по комнате, словно осколки чугунного ядра. Альб шумно прихлебывал чай, похожий по консистенции на сироп, и довольно щурился. Зрелище было просто умильное. Мне даже завидно стало.

— Ты зачем поваров пугаешь? — Альб указал на стул напротив себя. — И так уже фурор произвел.

— Это не я произвел фурор. Это Вы, Ваше Величество. Меня Вы попросту вытолкнули вперед.

— Да не прибедняйся, — Альб налил мне чая и заботливо пододвинул вазочку с печеньем. — Вы с Гориликой все утро изображали Деву и Смерть, а ты никогда не делаешь того, чего сам не хочешь.

Печенье в вазочке было вкусным, а чай ароматным, со слабыми горьковатыми нотками (надеюсь, не из-за яда), как я люблю. Словом, я изрядно подобрел. Но не настолько, чтобы сдаться без боя:

— Жениться я не хотел, но меня не спросили. И сейчас, по большому счету, не спрашивают. Как бы я себя не повел, на меня все равно будут смотреть, будто на чудовище.

— Чудовищем все считают как раз меня. — Альб хмыкнул. — Отец, отправивший родную дочь на верную смерть. Погоди, опять вспомнят мою покойную жену, а оттуда недалеко до разговоров, что Горилика не моя дочь. Чушь конечно, но всем рты не заткнешь, а если до нее слухи дойдут…

— Припозднились, Ваше Величество, — я не удержался от шпильки. — Слухи до нее уже дошли.

— Кто?! — когда его обычно багровое лицо резко бледнеет, то жди беды.

— Дворец большой, а как Вы верно заметили, всем рты не заткнешь. Особо говорливых, вроде барона Воспера, я, впрочем, отсек…

Альб откинулся на спинку стула, наклонил голову влево и посмотрел на меня, как энтомолог на бабочку-кровососа.

— То-то я думаю, с чего вдруг у такого коня да сердце встало… С меня причитается.

— Причитается, рыдается, кается… — печенье в вазочке закончилось, и настроение снова покатилось вниз. — Пять лет назад Вы спихнули на меня воспитание своей дочери, а теперь вознамерились повесить на меня все королевство. "Причитается" — это не совсем верное слово, Ваше Величество.

Я набрал воздуха в грудь, вознамерившись изобразить нервный срыв, но у меня накопилось слишком много вопросов, а время поджимало.

— Вот и что мне теперь делать? Магу на троне не место. Послезавтра будет церемония бракосочетания, на котором меня официально объявят наследником. Вы вообще представляете, какой переполох будет?

— Ничего не будет, — Альб махнул рукой. — Все уже в курсе, готовятся к балу. Тебя считают великим чародеем, Горилику — потенциальным трупом, так что особо ушлые персоны уже гадают, кто станет твоей следующей женой. Это в теории. А на практике ты, как и раньше, будешь изображать бурную магическую деятельность, а Горилика — править страной.

— Это пока тоже в теории. На практике, — я начал загибать пальцы. — Нужно обучить ее политическим тонкостям, дать ей хотя бы минимальное представление о правилах этикета, объяснить, почему она не умерла после обряда…

Лицо Альба заметно перекосилось. Так выглядит человек, когда не может понять, разыгрывают его или нет.

— Обряд — это просто миф, — короля звучал преувеличенно бодро, но интонация все равно получилась вопросительной.

— Не миф. — Лицо Его величества перекосилось в другую сторону. — Обряд полной связи требует ряда особых условий. Стоит отклониться от любого из них, и связь не установится. Я расспросил Горилику о ходе нашего обряда, кое-что проверил, и вынужден признать, мы с ней связаны. Мои способности чрезвычайно малы, но все же они есть. Хочу я того или нет, я тяну из нее силы. С другой стороны, если с ней что-то случится, я тоже не уцелею. И наоборот. Это на случай, если Вы надумаете решить проблему радикально.

— Ты уверен, что обряд действительно состоялся?

— Абсолютно. Поймите меня правильно, Ваше Величество, я и сам не рад сложившейся ситуации. Меня совершенно не прельщает мысль получить рикошетом, если Горилику постигнет какое-нибудь несчастье. Пока связь слаба, но со временем она будет лишь крепнуть.

Альб глубоко задумался. С минуту он сидел неподвижно, подперев подбородок кулаком, но деятельная натура требовала движения. Король сгреб со стола чашки, вылил остатки чая в кадку с разлапистым цветком и налил вместо него настойки. Вазочку от печенья сменила тарелка с ломтями буженины. Иногда мне кажется, что Альба с самого начала привлекли не мои профессиональные навыки, а общая наша с ним страсть к настойкам.

После получашки горькой и куска мяса разговор пошел веселее и перетек в деловое русло.

— Какие у нас варианты? — Альб решительно плехнул в чашки еще по глотку настойки.

— Нужен амулет-компенсатор или маг, способный его собрать. Тогда мы хоть и будем связаны, но Горилика не будет терять силы. Потом можно будет поискать способ разорвать связь окончательно.

— И где нам взять амулет или мага? — глаза Альба сверкали решительностью. Еще пара чашек настойки, и он ринется на поиски мага самостоятельно.

— Закусывайте, Ваше Величество. Я наведу справки, но это, в любом случае, за пределами Шаторана. Нужно придумать достойный повод для нас обоих покинуть страну, и желательно, чтобы было озвучено, что мы едем порознь. Наш совместный отъезд будет выглядеть странно.

— Ну, с тобой проблем не будет: мало ли, куда мог уехать чародей? А вот Горилика…

— А вот Горилике не помешает получить приличное образование. Желательно где-нибудь подальше, пока Визариус не разберется с этим непонятным заговором, из-за которого столько шума. А с ней пусть отправится провожатый. Монах какой-нибудь, или наемник.

— Лучше монах, — буркнул Альб, разливая по чашкам остатки настойки.

— А вот кстати, — я изобразил на лице самую отвратительную ухмылку, какую только сумел. — Как быть с первой брачной ночью?

— Как и подобает. Обряд мы как-никак расторгнем, но ты теперь ее муж.

— Ага. — Я, откровенно говоря, ждал совершенно иной реакции, и даже не пытался скрыть растерянность. — Я тогда пойду.

— Куда? — Альб извлек из-за кадки с цветком еще одну бутыль.

— К свадьбе готовиться. И мага искать, — я попытался встать, но пол под ногами ощутимо качнулся, и я вцепился в стул, пытаясь собрать глаза в фокус. — Там еще к те… к Вам, Ваше Величество, повар должен на аудиенцию… А что было в настойке?

— В чае, — поправил Альб. — А что повару надо?

Я часто дышал носом и мотал головой, как одолеваемая слепнями корова, но хмель отступать не желал.

— У повара соус. Сменить некоторые ингредиенты на более дешевые и… и… в солдатский паек. А что в чай добавили?

— Не важно. Извини, думал, что сбежать до свадьбы попытаешься. А зачем солдатам — соус?

— Он сытный и отбивает вкус любой баланды. Им любую бурду заправить можно — съедят за милую… милую… душу. Сволочь Вы, Ваше Величество, кто же снотворное со спиртом мешает?

Стул уехал из-под меня куда-то вправо, и я рухнул, будто в колодец.

Глава 2

Центральная часть души — это сосуд, расположенный в области грудины и наполненный энергией. На дне сосуда покоится Искра Божественной жизни. Она не поддается влиянию извне, ее нельзя изменить, пленить либо уничтожить, что, несомненно, указывает на ее божественное происхождение. Доподлинно известно лишь, что она отвечает за привязку человека к той или иной стихии, а так же оказывает существенное влияние на качественные свойства энергии, содержащейся в сосуде. Так же на энергию души оказывают воздействие разум носителя души и, в немалой степени, окружающая среда. Вместе с тем, душа с высоким наполнением и качеством энергии способна оказывать влияние на разум и окружающую действительность. Целенаправленное воздействие подобного рода называется магией.

Белая книга. Том 1.

Меня трясли, словно грушу по осени. С каждым рывком мозг громко булькал в черепе.

— Фаулор! Самти Фаулор! Самти Фаулор эс'Яр Бат! Да очнись же, сволочь!

Я не привык, чтобы мое полное родовое имя сочеталось с портовой бранью. Подобное нельзя было прощать. Но Начальник Дворцовой стражи Визариус Эскамор, столь неосторожно подбиравший слова, держал меня за грудки одной левой, и ноги мои болтались в полуметре от пола. Так что я не стал бросать ему вызов, а попытался хотя бы стоном дать понять, что я уже пришел в себя. Видимо, довод получился не слишком убедительным, потому что здоровенный стражник тряс меня еще минуты три. Только после этого меня, наконец, усадили на стул рядом с кроватью, и я смог выдавить из себя нечто членораздельное:

— Что плохого я тебе сделал?

Визариус смотрел на меня с сочувствием, но держал все так же крепко — иначе я просто свалился бы со стула.

— Конкретно мне — пока ничего. Но если через час ты не будешь стоять в храме Неройды перед алтарем, мне придется тебя убить. Исключительно из милосердия.

— Спасибо, конечно, за заботу, — меня мутило, и слова я цедил сквозь зубы. — Только к чему такая спешка? До свадьбы еще больше суток. Или нет?

Визариус грустно покачал головой, и до меня наконец, дошло. Снотворного Альб не пожалел. Он действительно опасался, что я попытаюсь удрать, так что, в соответствии с планом, меня растолкали только к самому моменту бракосочетания. Зачем вообще было будить? Невеста в фате, жених в капюшоне… Брак свидетельствует только жрица Неройды. С ее попустительства можно обвенчать хоть два соломенных чучела. По спине побежали мурашки. Да зачем меня вообще в храм вести? Визариус — доверенное лицо короля. Уведет меня сейчас, чтобы стража видела, а до храма я точно не доберусь. Связь между мной и Гориликой еще слаба. Ей, конечно, несладко придется, но она переживет. Я наплел Альбу о неразрывных узах, только он ведь не дурак: за два дня мог запросто перепроверить, а к какому решению пришел, можно догадаться, посмотрев по сторонам: узкая кровать, стол, стул и заколоченные окна — меня разместили точно не в дворцовых апартаментах. И едва ли дорога отсюда лежала к алтарю. Разве что к жертвенному.

Видимо, что-то такое отразилось на моем лице, потому что Визариус отдернул от меня руки, будто я мог его ужалить. Я покачнулся, но на стуле усидел. Нужно было срочно что-то решать. Обведя мутным взглядом комнату, я обнаружил, что к моей камере примыкает уборная. Это был шанс.

— Мне нужно десять минут, — прохрипел я.

Дверь в уборную, как не удивительно, запиралась изнутри на внушительный засов. Это обнадеживало. У меня теперь было несколько минут, чтобы прийти в себя и продумать план спасения. Единственное окно в уборной располагалось под самым потолком и не позволило бы сбежать даже кошке, но я на него сильно и не рассчитывал. Мне требовалось хоть какое-то оружие. Ржавый умывальник на эту роль определенно не годился, а вот зеркало привлекло мое внимание. Даже не потрудившись перемотать тряпкой кисть, я со всей силой ударил кулаком в стекло.

— Фаулор, у тебя все нормально? — Визариус дернул дверь, но задвижка оказалась действительно прочной.

Не обращая внимания на острые края, я сжал в руке длинный осколок зеркала и приготовился как можно дороже продать свою жизнь. Начальник Дворцовой стражи бил в дверь плечом, будто тараном. Ручку, полагаю, он оторвал первым же рывком. Дверь дернулась в финальной конвульсии, и уже следующий удар вышиб засов вместе с косяком и частью стены. Осколок кирпича отлетел в сторону и больно ударил меня по колену. Я опустил взгляд, чтобы оценить понесенный урон, и в недоумении уставился на пристегнутый к предплечью кинжал.

Я стоял, как дурак, последи разгромленной уборной и смотрел, как с кончика импровизированного ножа капает кровь. С трудом разжав порезанные пальцы, я уронил осколок на пол и поднял взгляд на совершенно растерянного Визариуса и неожиданно, даже для самого себя, четким голосом произнес:

— Одевай мой балахон и иди в храм. Мне сейчас к Ее Высочеству лучше не приближаться. И пусть лекаря возьмут под стражу: у меня к этому алхимику возник целый ряд вопросов.

Слегка пошатываясь, я брел по аллее к своему флигелю, и пытался проанализировать свое недавнее поведение. От заклинаний разума я надежно защищен. Значит, дело все-таки в снотворном. В жизни бывают такие совпадения, что и представить невозможно, но в данном конкретном случае один известный мне лекарь провернул дело, от которого волосы становились дыбом. Многое было еще не известно точно, но додумать не составляло труда. Присев на лавочке и поплотнее закутавшись в позаимствованный у одного из стражников плащ, я начал составлять портрет идеального заговорщика.

Во-первых, он умел втираться в доверие и скрывать свою сущность. В рекордные сроки он занял место придворного лекаря, на которое без протекции было просто не попасть. Значит, нужно было выяснить, кто дал мошеннику рекомендации и помог устроиться на новом месте.

Во-вторых, он быстро соображал и хорошо разбирался в магии. Предсказать мою болезнь было невозможно: кто мог знать, что я ночью потащусь на кладбище, влезу в древний склеп, свалюсь в не менее древний колодец, а по возвращении домой перепутаю лекарства? Весь план был придуман им на месте, можно сказать, у изголовья моей кровати. Точное соблюдение обряда связи тоже наверняка было его заслугой.

И еще он был действительно талантливым алхимиком. Соорудить сонное зелье с такими побочными эффектами было не так просто. И рассчитано все было идеально: если бы я не взял себя в руки в самый последний момент, мы с Визариусом сцепились бы насмерть. Для меня исход схватки был очевиден: в лобовом столкновении со здоровенным стражником у меня не было ни единого шанса. Но лекарь не знал, что мои магические способности — фикция. Он должен был исходить из того, что я — сильный чародей. Значит, он влил в снадобье еще какой-то компонент, нейтрализующий магические способности. Итог должен был быть следующим: если бы меня прибил Визариус, Горилика оказалась бы под ударом. Она бы выжила, но наверняка заболела бы. И оказалась бы в полной власти придворного лекаря. А в том случае, если бы меня довели до алтаря, я бы прирезал Горилику на глазах у всей Столицы и иностранных гостей.

В любом случае, целью была моя новоиспеченная жена, а я, так сказать, удачно подвернулся под руку. Сведения о готовящемся покушении оказались верными. Но кому могла помешать эта девочка? Да, она наследница трона, но пока жив Альб, убивать ее — только наживать себе неприятности. Несмотря на все пересуды, я точно знал, что Альб любит дочь, и ни сколько не сомневается в своем отцовстве. Возможно, его хотели спихнуть с трона. Вывести из равновесия, заставить ошибиться… Нет, слишком ненадежно. А если так: убить Горилику, и, под предлогом рождения нового наследника, подсунуть ему какую-нибудь девицу…

Я потер виски. Все это было не то. В голове стоял туман, и чем дальше, тем бредовее мне казалось само предположение о том, что придворный лекарь в чем-то виноват. В конце концов, мешать снотворное с алкоголем действительно не следует. Я рассмеялся. Бедолагу скрутят по рукам и ногам просто из-за того, что у меня, на почве отравления, обострилась природная паранойя. Тяжко вздохнув, я оторвал мощи от скамейки и пополз домой зализывать раны.

Дома меня ждал голодный Тишка. Пообещав любимцу, что накормлю его, как только приведу себя в порядок, я прихватил в чулане ведро и пошел за водой. До появления в моей берлоге молодой супруги было еще не меньше пяти часов, так что раздевался я на ходу, не особо заботясь о порядке. Дел было много.

Несчастный фикус, приткнувшийся под лестницей на второй этаж, поливался редко, но обильно. Замаскировать дверь — полдела. Спрятать замок — вот задача. Не к месту торчащий из стены подсвечник непременно вызовет интерес ушлого вора. Гномьи замки на дверях в гардероб и лабораторию я скрыл за ладонями-ловушками, но проникновение в эти комнаты чревато неприятностями только для самого вора. А вот подвал скрывал вещи, о которых посторонним не полагалось даже догадываться. Чтобы попасть в подвал, требовалось вылить в бочку со злосчастным растением не меньше ведра воды. Представив вора, крадущегося по темным комнатам с ведром воды, я глупо хихикнул — снадобье еще бродило в крови.

Каменные ступени уходили далеко вниз. Освещение на лестнице в подвал отсутствовало, так что спускаться приходилось осторожно, считая ступени: под некоторыми из них скрывались ловушки. Магические огоньки освещали только основной зал. Вопреки расхожему мнению, есть вещи куда страшнее некромантии. Все же некромант оперирует только телесной оболочкой. Многие из этой братии, узрев кристалл, размером с человеческую голову, стоявший на подставке в центре комнаты, растерли бы меня в порошок. Камень-генератор, обеспечивавший флигель светом, теплом и многими другими приятными мелочами, был запрещен гильдией под страхом смерти. Обычные энергетические кристаллы были повсеместно в ходу как универсальная форма оплаты. Их запитывали энергией из самых разных источников, а вот в камень-генератор заключалась живая душа. Сейчас, прикладывая ладони к гладким граням источника силы, я ощущал себя настоящим чудовищем. Человеческая душа, заключенная в камень, давно уже перестала биться о грани кристалла, замерев в шоковом оцепенении.

Были и другие способы очистить кровь, но сейчас мне требовалась свежая голова. Кроме того, раз уж я собрался уезжать, то можно было не экономить энергию. Камень загудел, и я ощутил, как остатки снотворного буквально вымываются из тела потоком силы. Один из прозрачных фиалов, вставленных в ячейки у основания подставки, начал медленно наполняться мутной жидкостью. Ощущение наполняющей ауру мощи было сродни наркотическому опьянению. Многие чародеи, лишь раз прикоснувшись к камню-генератору, уже не смогли отказаться от этого чувства. Чем сильнее был маг, тем труднее ему было удержаться от рокового шага. Моя бездарность стала для меня самым прочным щитом, но и мне приходилось иногда бороться с искушением.

С трудом оторвавшись от кристалла, я вынул из ячейки наполненный ядом фиал, и слегка встряхнул его, рассматривая содержимое на свет. Фиал из кристалла душ обладал способностью разбирать алхимические препараты на составляющие, не разрушая структуры зелья. Так что теперь я видел, чем именно напоил меня Альб. И это было совсем непростое зелье. Снотворное составляло лишь малую его часть. Нет, по замыслу его создателя я вовсе не должен был ни на кого нападать. Меня ожидало медленное и неотвратимое воспаление мозга. Я, как загипнотизированный, любовался переливами компонентов, скрепленными простыми, но действенными узорами заклинаний. Передо мной разворачивалась гнетущая панорама моей возможной кончины: воспаление мозга было настоящим бичом магов, а умелый алхимик сделал все возможное, чтобы моя смерть выглядела максимально типичной. Две-три недели мучений, и меня с почетом похоронили бы на том самом кладбище, куда я так часто заглядывал в последние дни. Убить хотели не Горилику, а меня. Совсем абсурдно. Впрочем… я еще раз взглянул на фиал. Конкурент? Нет, слабый маг не стал бы со мной связываться, а сильный не стал бы связываться с Шатораном. Тогда зачем? И планируется ли покушение на Горилику? Так или иначе, нужно было готовиться к скорому отъезду. Здесь, в сутолоке придворных интриг, я не мог быть полностью уверенным ни в чем.

Первым делом я приготовил несколько сюрпризов для незваных гостей. Среди ящиков, занимавших половину подвала, я раскопал самый маленький — не больше коробки из-под сигар — и отправился наверх, вершить темные дела. Пока на плите варились предназначенные Тишке утиные яйца, я распутал тонкую паутинку, лежавшую в ящичке, и прикрепил ее к потолочной балке в гостиной, справа от двери.

Флигель достался мне от предшественника в полуразрушенном состоянии. С одной стороны, это потребовало от меня огромных финансовых затрат и физических усилий, но с другой — я получил возможность сделать все так, как я сам того хочу. Я немало повозился, тягая по ночам потолочные балки, но в итоге каждая из них превратилась в проводник силы, генерируемой камнем из подвала. Подвешенная к балке паутина засветилась ровным светом, создавая достоверный фантом человеческой ауры. Раньше я не мог использовать муляж привидения, поскольку он требовал слишком много силы, но теперь, когда дом оставался пустовать, энергии камня-генератора хватало с избытком. Тишка свесился с балки, чтобы полюбоваться на нового обитателя дома. Светящийся шар в области груди и множество тонких линий, сплетающихся в полупрозрачную фигуру человека — совсем как настоящее привидение.

— Присматривай за хозяйством, — я погладил любимца. — Ловушки будут взведены, так что на пол не спускайся. Если кто нагрянет, можешь им перекусить: я договорюсь на кухне, чтобы тебе приносили еду, но калории лишними не бывают. Что еще? Поливай фикус, только не слишком обильно.

Тишка ткнулся мне в шею и печально вздохнул.

— Не переживай, я не прямо сейчас уезжаю. Да и расстаемся мы ненадолго. Как только устроюсь на новом месте, сразу за тобой пришлю.

Оглядев царивший в гостиной разгром, я отправил вестника на кухню с заказом, и решил все же навести некоторый порядок в доме. За хозяйственными делами меня и застали гости. Нулайис — Верховная жрица Неройды — влетела ко мне в гостиную, и потрясенно замерла. Что поразило ее больше: колышущееся рядом с камином привидение, или придворный чародей со шваброй в руках — не знаю.

— А стучаться тебя не учили? — я облокотился на швабру и принял самый независимый вид. — Может, я тут великое чародейство творю.

— Пока ты сотворил только великое богохульство, — буркнула Нулайис. — Я несла перед алтарем богини такую чушь, лишь бы Неройда не связала узами Визариуса и Горилику, что теперь просто не знаю, какие молитвы читать.

— Попостись, — обронил я.

Жрица обиженно засопела: высокий пост требовал от нее идеальной внешности, и фигура была ее самым больным местом. На мой вкус она выглядела просто безупречно, но всякая женщина находит в себе изъян.

— Ладно, — сжалился я, — Я пошутил. Ты прекрасно выглядишь. Идем в столовую, там уже принесли… ужин, видимо.

— Я не голодна.

— Да ладно тебе, — я довольно бесцеремонно облапил женщину за талию, и потащил в столовую. — На тебя же смотреть жалко. Сейчас поешь, выпьешь бокал вина — у меня, кстати, есть бутылочка Теморанского — и жизнь снова обретет краски.

Нулайис чуть отстранилась, и посмотрела на меня уже с интересом. С тех пор, как Теморан прекратил поставлять свое вино в другие страны, этот темный напиток стал цениться едва ли не дороже золота. Я стащил драгоценную бутылку у Аламарина, и счел появление в своем доме жрицы Неройды достаточно веским поводом, чтобы ее распечатать.

— Умеешь ты заинтересовать женщину.

Красавицу, похоже, нисколько не волновала моя рука, удобно разместившаяся у нее на бедре. Я заглянул в ее огромные глаза, коснулся кончиками пальцев сочных губ, опустил взгляд в обширное декольте, и не удержался от очередной шпильки:

— Красивый кулон.

Нулайис спешно отстранилась, накидывая на плечи газовый платок и прикрывая сверкающий в вырезе платья сапфир — символ непорочности.

— Вот взял и все испортил…

Я рассмеялся и повел гостью к столу. Неройда покровительствовала браку, семейному очагу и рождению детей, и потому, хоть ее жрицам и надлежало соблюдать целомудрие, но это было больше пожелание, нежели строгое правило. Неройда относилась к шалостям своих дочерей с пониманием.

— Визариус рассказал мне о погроме, который ты устроил утром. Что на тебя нашло?

Видимо, прислуга, доставлявшая ужин через заднюю дверь, видела мою гостью, потому что на столе уже стояли два прибора. Я усадил жрицу за стол, не торопясь с ответом. Нулайис полностью воплощала в себе кошачью натуру своей богини: коварную и независимую. Нельзя было точно сказать, что у нее на уме.

Смерть Горилики была ей определенно невыгодна. Я лично, буквально за руку, привел принцессу в храм Неройды и познакомил ее с Верховной жрицей. Если я эти пять лет выполнял функции отца, то Нулайис заменила девушке мать. Восхождение Горилики на трон сулило культу Неройды процветание. Я же предпочитал не вмешиваться в дела богов, и поддерживать с жрицей дружеские отношения. Едва ли угроза исходила от Неройды. Я решил поверить этой женщине.

Жестом попросив подождать меня, я отправился в оружейную. Здесь, под неподъемной на вид стойкой с двуручными мечами, был сейф. Возможно, кого-то удивит обилие в моем доме тайников и ловушек, но прошу учесть, что не реже, чем раз в три месяца, дворцовая стража забирала с моего крыльца промасленный мешок с останками очередного незадачливого вора. Эти представители древнейшей в мире профессии вламывались ко мне в дом с поразительным постоянством.

Прихватив из сейфа бутылку вина, фиал с ядом и небольшую коробку, я вернулся в столовую.

— Вот, — я протянул фиал жрице. — Этим меня напоил Его Величество. Поскольку его познания в алхимии ограничиваются процессами брожения и возгонки, я делаю вывод, что этот препарат изготовил придворный лекарь.

— Потрясающе, — Нулайис восхищенно прицокнула языком. — Просто не знаю, что совершеннее — сосуд или его содержимое. Ты действительно великий чародей.

Эта женщина прекрасно знала, как я падок на лесть. Но и ее слабости были мне известны. Я придвинул к ней коробку.

— Это тебе. Скромный подарок.

Жрица подцепила ногтем крючок, запиравший коробку, и кончиком пальца приподняла крышку. На бархатной подкладке лежали пять пустых фиалов. Женщина заулыбалась и бросила на меня хитрый взгляд. Мы поняли друг друга: счет был равный.

— А как ты извлек яд из крови? — Нулайис внимательно всмотрелась в наполненный фиал. — Я вижу здесь некоторые компоненты, которые распадаются бесследно.

— Это одно из свойств сосуда. Но для этого требуется особый метод извлечения, который, уж извини, я тебе не открою.

— Понимаю, — жрица кивнула. — У всех есть свои секреты.

— Именно, — я разлил вино по бокалам. — А теперь моя очередь задавать вопросы. Я понимаю, почему Альб напоил меня чаем со снотворным. Мне, конечно, обидно, но все же понимаю. Но зачем было прятать меня в каземат?

— Ну, так уж и в каземат! — Нулайис махнула рукой. — Вполне уютная комнатка. Между прочим, мои девочки неотлучно дежурили у твоей постели. Раздевать тебя мы побоялись, и бедняжкам приходилось тебя переворачивать, чтобы ты ничего себе не отлежал. А ты, между прочим, не очень легкий. Так что не жалуйся. А причина прятать тебя была довольно веской. Пока ты спал, на Горилику было совершено покушение.

— С ней все в порядке?

— Да, она не пострадала. Это был ее бывший возлюбленный, которого ты так ловко с шеста снял. Он предпринял еще одну попытку проникнуть во дворец и в этот раз продвинулся значительно дальше, хотя до Горилики снова не дошел. Наткнулся на парней Визариуса, а те вмиг его скрутили. С собой нес серьги, якобы прощальный подарок. Серьги были пропитаны ядом. Откуда серьги — не говорит, но, видимо, это дело рук лекаря. Хотя в тот момент на него никто не подумал: тот случай, когда он проставлялся и потравил гостей своим зельем, у всех на устах.

— Да, — протянул я. — А мальчишку он, скорее всего, подставил.

— Думаешь? — Нулайис покачала головой. — Ты так уверен в этом юнце?

— Он бы до такого не додумался. Да и история с серьгами за уши притянута. Каковы реальные шансы у дилетанта проникнуть во внутренние покои? Проще использовать кого-то из слуг. Сказать, что серьги возлюбленный передал, она бы и сомневаться не стала. Вообще ерунда получается. Кто-то травит кого ни попадя, а чего ради? Вот хотя бы Аламарин. Кто еще отравился?

— В разной степени, все, но серьезно — только он.

— Вот и выходит — ели все одно и то же, пили из одной бутылки, а серьезно отравился только Сорно. Потом я, теперь Горилика. И никаких вразумительных причин. Я и Горилика — фигуры политически значимые, а Сорно? Мальчишку надо раскрутить: какой-то смысл в его ночном визите точно есть.

— Пожалуй, ты прав.

— А что говорит лекарь?

— А лекарь успел сбежать. — Жрица развела руками.

— Ловкая бестия. Значит, меня просто охраняли?

— Да, — кивнула женщина. — Альб сразу понял, что через тебя можно нанести вред Горилике и спрятал тебя до свадьбы.

— Странно все же, что лекаря никто не проверил: он человек новый, а значит — вдвойне подозрительный. Кто-то его покрывает…

— Это несомненно. Если бы он не просчитался с этим ядом, — Нулайис указала на по-прежнему лежавший на столе фиал, — ему бы все удалось. Кстати, как ты справился с действием эликсира?

— Видимо, алкоголь изменил свойства яда, и я просто впал в буйство, а там меня спасла привычка все анализировать. Запор в уборной был с внутренней стороны, кроме того, при мне оказалось оружие. Не говоря уже о том, что в тюремной камере не вешают стеклянные зеркала.

— В тюремной камере вообще не вешают зеркала. Ты поразительно мало знаешь о тюрьмах.

— Скорее — слишком много, — поморщился я. — В Теморане тюремная камера представляет собой каменное помещение размером метр на полтора, высотой в три человеческих роста. Одно узкое окошко, с видом на эшафот. В Ироме заключенного оставляют на площади в колодках, независимо от погодных условий. Впрочем, к востоку, в степи, арестанта запечатывают в огромном сосуде, вкопанном в землю. В Маройе камеры довольно комфортные: в них есть соломенный тюфяк и простейшая канализация. А вот в Корне…

— Ладно-ладно, — Нулайис замахала руками. — Я поняла, что ты разбираешься в тюремных порядках.

— Я просто хотел сказать, что условия содержания заключенных везде разные, и в некоторых странах преступники живут лучше, чем в том же Ироме — большинство простых граждан.

— Ясно. И каковы твои ближайшие планы?

— Увезти отсюда Горилику и уехать самому. Нужно найти подходящий амулет-компенсатор, а лучше, придумать, как расторгнуть этот никому не нужный брак.

Нулайис приподняла бровь:

— Так уж и никому? Альб, например, выглядит вполне довольным. Да и тебе грех жаловаться. Или мы плохо воспитали нашу девочку?

— Именно, что девочку. Ну какая она мне жена? Планы Альба мне, в общих чертах, ясны, но у меня есть свои, и ранний брак в них не вписывается.

— Так уж и ранний! — Фыркнула жрица.

— Лекарь все еще на свободе, и наверняка крутится где-то поблизости. И я сильно сомневаюсь, что он один. Здесь вокруг нас толпится слишком много людей, доверять которым я не могу. И не стоит забывать, что покровитель лекаря тоже еще здесь. Кроме того, мы до сих пор не знаем, какие цели преследует эта шайка. По сути, мы даже не знаем, есть ли вообще какая-то шайка.

— Ты не думал, что это может быть работа Тем-о-реи? Это похоже на них — наносить удары бессистемно, наводить панику. Яды, заговоры — их почерк.

— Для Тем-о-реи слишком мало трупов, но я бы не стал сбрасывать их со счетов. В любом случае, на открытом пространстве будет больше обзор. Кстати, что мы все "лекарь", да "лекарь". У него вообще имя есть?

— Наверное, — Нулайис пожала плечами. — Но я его не знаю. И куда вы отправитесь?

— Я пока еще сам не решил, — мне не хотелось так сразу раскрывать свой замысел. — Но мне понадобится твоя помощь.

Мы обговорили детали грядущего мероприятия, и Нулайис ушла. Перед уходом она пообещала мне ввести в курс дела всех участников, так что у меня образовался свободный вечер. Я отправил вестника к Горилике с пожеланием увидеть ее в своем флигеле по окончании свадебного пира, попросил Тишку наладить с девушкой дружеские отношения и решил прогуляться по городу, сделать некоторые покупки, а заодно обдумать один важный вопрос.

Мне предстояло сопровождать Горилику возможно через несколько стран. Ее легенда была в общих чертах ясна: дочь знатного человека отправляется на учебу. Дело довольно обычное. А вот со мной было не так просто. С женщины спрос не велик: вуаль на лицо, ручки сложила и молчок, но мужчина — лицо ответственное. То есть, в любой момент к мужчине может подойти другой мужчина, а то и несколько, и вежливо так спросить: а какого это беся ты тут шастаешь? И ответ требовался максимально правдоподобный.

Прежде всего, следовало выбрать божество. Нужно, чтобы принадлежность к нему объясняла мой внешний вид и, в то же время, не требовала соблюдения слишком строгих правил. Еще божество должно благосклонно (или хотя бы равнодушно) относиться к новым адептам. При этом его адепты не должны вызывать слишком пристального внимания местной власти.

Итак, начнем с внешности. Угрюмый вооруженный тип. Разом отсеваем всех богов праздности, исцеления и большинства ремесел. Кто из воинственных и непоседливых богов примет меня в свой храм, не размазав меня по стене и не обрушив на мою голову лавину проблем? Боги войны отпадают: я не похож на бравого вояку, привыкшего маршировать в строю. Диверсант? Им не рады на любой земле. Так же как и вору, лазутчику, наемному убийце и прочей околокриминальной братии. Можно, конечно, обратиться к богу наемников и авантюристов — Крошайну, но он еще молод, амбициозен, а значит, влезает в дела человеческие при каждой удобной возможности. А еще он крайне нетерпелив: запросто может начать узор судьбы, да не доплести, и тогда — держись.

Вообще стоило обратиться к старым богам. От них помощи бесь дождешься, но и в дела людские они без нужды не лезут. Вот, к примеру, Сорим — бог торговцев — от разбойничьего клинка не спасет, но равно осеняет своей благодатью всех предприимчивых людей. "На Сорима надейся, а охрану нанимай". Да, именно он и был мне нужен. Он отдельно покровительствовал расширению торговли, а люди, способные рвануть через пустыню за мифической прибылью — это те же наемники. Существовало и несколько школ (назвать монастырями эти заведения не поворачивался язык), в которых готовили таких бравых ребят.

Я остановился на перекрестке, размышляя, стоит ли мне идти в храм нового покровителя прямо сейчас, или немного подождать. Гильдейский балахон позволял мне быть неузнанным лучше всякого амулета. В столице Шаторана было полно магов первой ступени, и в этом море голубых одежд опознать меня мог только маг рангом не меньше магистра. Но за мной могли следить, хоть открытой слежки я не заметил.

Повозки проносились по улице со скоростью, пугавшей диких голубей. Я выжидал момент, чтобы безопасно перебраться на другую сторону улицы, когда моего локтя осторожно коснулись.

— Ой, сынок, не поможешь ли старой женщине перейти дорогу? — согбенная старушка умильного вида смотрела на меня снизу вверх жалобными глазками.

— Стража тебе поможет, перечница старая! — буркнул я, откидывая с головы капюшон и отдергивая ногу.

Через миг в место, где только что находился носок моего ботинка, ударил острый наконечник трости. Металлическое острие выбило из гранитной мостовой искры.

— Ишь ты! — безобидная старушка мигом превратилась в злобную каргу. — А я надеялась, ты уже в колодец нырнул!

— Перебьешься, ведьма. — Парировал я, подставляя собеседнице локоть.

Старушка оперлась на подставленную руку, и мы чинно пересекли улицу. Сородичи считали Ираз выжившей из ума старухой и старались держаться от нее подальше, но в определенных кругах она была известна, как женщина большого ума и колоссальной предприимчивости. Ей ничего не стоило организовать мне тур по самым злачным местам города.

— Айнэ Ираз, — со стороны я сейчас выглядел добропорядочным горожанином, выгуливающим престарелую родственницу. — Мне крайне нужна Ваша помощь. Волею судеб я покидаю сей благословенный град, но происки многочисленных врагов могут оборвать мое путешествие раньше срока. Не могли бы Вы помочь мне в этом вопросе?

Ираз хмыкнула весьма неопределенно, но уже на следующем перекрестке увлекла меня в темный проулок. Череда узких улочек привела нас к двухэтажному зданию. Мне казалось, я хорошо знал город, но этого дома припомнить не смог.

— Услуга за услугу, — предупредила женщина. — Я сведу тебя с моими девочками, а ты устроишь мне встречу с Аламарином Сорно.

— Хорошо, — согласился я. — Что именно ты хочешь от него получить?

— Я слышала, у него в саду растут какие-то чудесные сосны. Меня вот уже несколько недель мучает кашель. Быть может, если я немного поживу в его доме, болезнь отступит.

— Я поговорю с ним.

— Э-эх… — вздохнула Ираз. — Все-то тебе неймется! Тебе бы жену хорошую, да ребятишек побольше…

— Жена у меня уже есть, — поморщился я. — А дети… Они, конечно цветы жизни, но это женщина с букетом смотрится хорошо, а мужчина в окружении цветов выглядит естественно только в гробу.

— Тьфу на тебя! — фыркнула старуха, и мы вошли в дом.

До родного флигеля я добрался только поздно ночью, едва волоча ноги. Увесистый мешок, купленный у "девочек" Ираз, оттягивал плечо, а выпитое у Аламарина медовое пиво шумело в голове. Дома меня ждали.

Огромное кресло, стоявшее в гостиной было занято домочадцами. В центре композиции, завернувшись в теплый плед и положив на колени книгу, сидела Горилика. Тишка вольготно раскинулся вокруг нее, заняв колени девушки, подлокотники и правый край спинки кресла. Левый край облюбовал небольшой пушистый зверек, похожий одновременно на белку-летягу и на суслика. Казалось, даже фальшивое привидение заглядывает принцессе через плечо.

— И тогда, — с выражением читала девушка, — дракон сказал принцессе: "Принеси мне восьмой кристалл, и тогда я отпущу твоих друзей!". И принцесса пошла по узенькому мостику через бездонную пропасть туда, где светился голубой огонек. Когда большая часть пути уже была пройдена, мостик вдруг подломился…

Горилика сделала эффектную паузу. Зверек жалобно пискнул и вцепился лапками в спинку кресла. Тишка напряженно приподнял голову. Привидение заинтригованно колыхнулось в сторону кресла.

— …Но дракон подставил свое крыло, и девушка, будто с ледяной горы, скатилась по нему на другой край пропасти, — вся компания облегченно вздохнула. — "Ты очень храбрая, — сказал дракон, — ты не испугалась ни огня, ни глубокой пропасти. Много сотен лет я стерег это сокровище, не в силах выйти из пещеры. Тысячи людей приходили сюда с оружием, надеясь заполучить его, но лишь ты достойна получить самое ценное, что хранится в этой пещере. Там, среди множества голубых кристаллов лежит один зеленый. Возьми его, загадай любое желание и оно тотчас же сбудется". Принцесса сжала в руках кристалл и пожелала, чтобы дракон был свободен.

Тут Горилика грустно вздохнула и захлопнула книгу.

— Все, дальше ничего не написано. Только чистые листы.

Тишка и зверек огорченно переглянулись, привидение разочарованно качнулось из стороны в сторону.

— Сказание возникло очень давно, — пояснил я. — С тех пор его концовка несколько раз менялась, в зависимости от отношения к драконам.

Вся компания дружно обернулась ко мне.

— Как это? — Горилика озвучила общий вопрос.

— Во времена войны с драконами сказание заканчивалось тем, что дракон, вырвавшись на свободу, сжигал королевство, где жила принцесса и убивал ее друзей. Потом наступал мир, и сказание менялось: дракон обретал свободу, освобождал друзей принцессы из плена и улетал, оставив ей все свои сокровища. Потом снова начиналась война и сказание опять менялось. Так было несколько раз, а когда его решили записать, то в книге оставили чистыми несколько последних страниц. Каждый волен дописать так, как считает нужным.

— А какую концовку написал бы ты?

— Не знаю, — ответил я. — Драконы бывают такими же разными, как и люди. Но всегда хочется верить в лучшее. У нас гость? — я кивнул в сторону "суслика".

— Гостья, — Горилика погладила зверька. — Она принесла тебе подарок, только нам не показывает, какой.

Зверек с места прыгнул на каминную полку, оттуда на потолочную балку и скрылся на чердаке. Тишка проследил за гостьей взглядом, но догонять не стал, тем более что она быстро вернулась, неся за спиной маленький рюкзачок, который передала мне.

В рюкзачке оказался мешочек с двумя небольшими медальонами. Вернув зверьку его заплечное имущество, я внимательно рассмотрел оба медальона и передал один из них Горилике.

— Вот, оденьте его и ни в коем случае не снимайте. А тебе, — я обратился к зверьку, — стоит переночевать здесь. Все равно твой хозяин завтра уезжает с нами. Тебя как зовут?

— Вис, — пискнул зверек.

— Куда мы едем? — Горилика всем своим видом выражала готовность ехать прямо сейчас куда угодно.

— Пока и сам не знаю, — я пожал плечами. — В любом случае, всем нам стоит как следует выспаться. Тишка, можешь разместить Вис у себя?

Питон кивнул и галантно подставил зверьку шею. Вис обхватила лапами загривок питона и они удалились на чердак. Горилика вопросительно посмотрела на меня.

— Переночуешь в моей комнате, а я лягу в библиотеке.

Принцесса отложила книгу и заерзала на месте.

— Самти Фаулор, — официальное обращение сулило нелегкий разговор. — Могу ли я у Вас спросить?

— Валяй, — ноги меня уже не держали, и я опустился прямо на ковер перед камином. — Только без лишних предисловий. Мы давно знакомы, и на обходные маневры у меня сейчас нет сил.

— Хорошо, — девушка кивнула и смело посмотрела мне в глаза. — Тогда я спрошу прямо. Почему ты не делишь со мной постель? — на этом ее бесстрашие, видимо, иссякло, и последнюю фразу она произнесла почти шепотом: — Ведь мы теперь связаны узами брака…

— Горилика, — вздохнул я, — наш брак — дело случая. Если судьбе будет угодно — что ж, я с радостью стану твоим мужем, но пока еще есть шанс разорвать связывающие нас узы, пусть все остается по-прежнему. И потом, мне казалось, что ты любишь Успела. Или я не прав?

— Я уже не знаю, — Горилика сползла с кресла и устроилась рядом со мной, положив голову мне на плечо. — Он хороший, но какой-то… глупый. Вот зачем он опять полез во дворец? Я и в первый раз его отговаривала, ведь мы могли встречаться в саду, недалеко от маминого склепа. Там в заборе есть небольшая щель. Через нее видно заброшенный дворик, в котором он тренировался. Мы часами могли разговаривать, и никто бы его не поймал: если мы слышали, что кто-то идет, он просто перебирался через ограду парка. Если бы он хотел причинить мне вред, он мог бы сделать это уже тогда. Но зачем он пытался попасть во дворец?

Этот же вопрос беспокоил и меня. Разумеется, я ни секунды не верил, что Горилика интересовала парня не только как собеседник, но лезть во дворец было действительно верхом глупости. Если только кто-то не обещал ему помочь. Например, лекарь, или тот человек, который ему покровительствовал.

— Кто-то ему это посоветовал, — я обнял принцессу за плечи. — Завтра рано утром мы пойдем к Успелу в темницу. Если мы убедим его рассказать, где он взял серьги, Визариус наверняка его освободит.

— Правда? Спасибо тебе! Я всегда знала, что ты самый лучший!

В голосе девушки звучало столько доверия, что мне стало неловко. Я намеревался использовать ее, чтобы получить информацию от Успела, а потом использовать уже его в качестве вьючного животного. Нам предстоял долгий путь, а здоровенный парень вполне мог пригодиться в дороге. И бросить, если что, не жалко.

— Давай спать, — я помог юной супруге подняться и чмокнул ее в макушку. — Завтра будет тяжелый день, а потом очень долгая бессонная ночь.

Глава 3

После долгих споров, маги пришли к единой схеме деления стихий. Две старшие — жизнь и Смерть, и четыре младшие — огонь, вода, земля и воздух. Каждое существо, обладающее душой, взаимодействует со всеми этими стихиями, но тяготеет лишь к одной. По статистике, наибольшее число разумных и полуразумных существ тяготеет к стихии земли. Наименьшее — к стихии жизни. Адепты — разумные существа, имеющие прочную двустороннюю связь с доминирующей стихией.

Белая книга. Том 1.

На допрос Горилику я брать все же не стал, решив придержать ее как главный козырь. Если одноглазый Шоли и Визариус не сумеют его разговорить, тогда приведу принцессу. Пока же мы вчетвером разместились в небольшой пыточной, и занимались каждый своим делом. Шоли раскалял на жаровне клещи, и вид у него был такой сосредоточенный, будто он боялся, что инструмент подгорит. Визариус крутил в руках острый штырь и оценивающе рассматривал Успела. Парень был крепко прикручен к железному стулу, вмурованному в пол, и только дергал головой, когда штырь пролетал в сантиметре от его носа. Я же сидел на письменном столе и просматривал документы, любезно предоставленные мне Начальником Дворцовой стражи. В первой папке было дело Успела. Я быстро пролистал его и отложил. Ничего интересного в нем не было. Вторая папка была значительно толще — это было дело придворного лекаря. Дело было сшито "под кирпич", то есть бумаг в нем было много, а информации удручающе мало. Имя лекаря мне решительно ничего не говорило, но, рассматривая его портрет, я все больше убеждался, что где-то его видел. Эта большая голова с маленькой хитрой мордочкой определенно была мне знакома. Я ногой пододвинул к себе одну из жаровен, и начал методично просматривать документы, содержащиеся в папке. Лишние бросал на красные угли. Эскамор оглянулся, видимо, почувствовав запах дыма, и вопросительно посмотрел на меня.

— Найди того, кто курировал этого мошенника, и отдай Шоли. Либо он участвует в заговоре, либо просто даром ест твой хлеб. — Я вчитался в очередное донесение и протянул его Визариусу. — Это справка по изменению цен на овощи.

Начальник Дворцовой стражи недовольно крякнул и отправил справку в огонь.

— Ладно, — я отложил папку в сторону, — вернемся к нашим баранам.

Я, Шоли и Визариус разом повернулись к Успелу, и тот дернулся, пытаясь освободиться из плена. Шоли довольно хохотнул: узлы он вязал на совесть.

— Кстати, Шоли! — Я достал из-за пазухи сверток. — У тебя же сегодня день рождения, так я тебе подарок приготовил.

Палач довольно осклабился и принял сверток из моих рук. Визариус незаметно мне подмигнул: Шоли и сам весьма смутно представлял, когда у него день рождения, а я поздравлял его всякий раз, когда мне нужно было от него что-то особое. Палачей вообще-то не очень любят и привечают, тем больше Шоли ценил мою дружбу. Я не питал на его счет особых иллюзий, но он был мастером своего дела, и я надеялся, что если однажды стану его клиентом… Впрочем, не будем о грустном. Шоли развернул подарок, и на его морде отразилось искреннее восхищение: это были рукавицы из кожи дракона. Я заказал себе для опытов с кислотами пять пар, но за три года в негодность пришла только одна, так что я без сожаления отдал одну пару палачу. Эскамор завистливо вздохнул: он бы тоже был не прочь получить такие рукавицы.

Шоли радостно примерил обнову и тут же ухватил с жаровни раскаленные щипцы.

— Ух ты! — Палач легко перебросил жуткое орудие из руки в руку, и в тесном помещении сразу стало жарко и неуютно. — Совсем не горячо! Здо-о-орово! — Проревел он, подходя к Успелу.

Парень побледнел и вжался в спинку стула, что в данной ситуации можно было расценить как проявление истинного мужества. Я бы уже орал как резанный. Щипцы лязгнули у самого его лица.

— Да чего вы от меня хотите?!

— А вещи мне забрать можно? — Успел стоял у дверей тюрьмы, чуть покачиваясь от слабости и щурясь на яркое осеннее солнце.

— Какие вещи? — Я был на взводе в ожидании отъезда из города, мне предстояло еще очень многое сделать, а парень болтался рядом, будто чугунное ядро, прикованное к ноге.

— Ну… — он замялся. — Там, дома у меня вещи кое-какие…

Из его дела я знал, что Успел снимает чулан с каким-то старым, не слишком удачливым, бойцом. Едва ли там хранилось нечто материально ценное. Значит, это что-то личное. Я задумчиво оглядел двор.

Тюрьма располагалась в донжоне старого замка. Собственно, кроме донжона и хозяйственных построек от него ничего и не осталось. Вообще постройка в Шаторане замка была глупостью. Его просто некому было штурмовать. Смерть приходила к хозяевам замка не с мечом и катапультой, а с ядом и кинжалом. К такому же мнению пришел и один из королей Шаторана. Он снес окружающую замок стену и построил в отдалении от донжона небольшой дворец. Дворец простоял довольно долго, но и его сравняли с землей. Судя по отрывочным упоминаниям в мемуарах дворян того времени, одного из королей допекли призраки умерщвленных предков. Их накопилось в стенах дворца столько, что на светских вечерах живые играли с мертвыми в карты. Покойники при этом были более платежеспособны и удачливы. В конечном счете, проиграв скипетр собственному прадеду, король решил избавиться от всех проблем разом. Новый дворец построили вокруг донжона, будто замковую стену, так что стоявшая перед нами казарма располагалась прямо под окнами королевских покоев. Что и говорить: вид из окна спален был не самый лучший, зато охрана всегда была под рукой. В одном из окон колыхнулась занавеска и сверкнул на солнце перстень.

— Сумеешь обернуться за час и не влипнуть в историю?

— Сумею. — Решительно кивнул Успел, но тут же сник. — Постараюсь…

— Вот постарайся. Встретимся в моем флигеле. Спросишь у любого, тебе покажут, где он.

Боец рванул с места, будто призовая кобыла, а я поплелся на аудиенцию к Его Величеству.

— Ну, что удалось узнать от этого головореза? — Альб протянул мне бокал с вином, но я покачал головой.

— Крайне мало. — Я без приглашения опустился в кресло и блаженно вытянул ноги. — Мальчишка купил серьги у хозяина трактира "Усатая бочка". Серьги дешевые — стекло и медь. Ребята Визариуса сейчас трясут трактирщика, но, думаю, к нему серьги тоже попали случайно. К полудню уже будет что-то конкретное. Парня мы как следует попугали, но отпустили. Под мою ответственность. Возьму его с собой.

— Ты уверен, что он не имеет к заговорщикам никакого отношения?

— Уверен. — Я пожал плечами. — Дело курировал лично Эскамор. Его люди раскопали биографию кемета вплоть до самого младенчества, а с тех пор, как он стал встречаться с Гориликой, за ним постоянно следили.

— Он кемет? — Альб нахмурился. — Надеюсь, люди Визариуса вели расследование осторожно. Мне бы не хотелось выяснять отношения с кеметскими вождями. Ты же знаешь, они все — родня, и все, как один, сплошь благородные потомки богов. — Он скривил лицо в презрительной гримасе. — Какого пастуха не копни, так прямо принц крови.

Успел был выходцем с севера Шаторана. Там, в предгорьях, в незапамятные времена поселились кеметы — суровые люди, подчинявшиеся власти короля лишь номинально. Скудные налоги, которые они могли бы вносить в казну, не окупали потраченных на их отлов сил: кеметам нечего было терять, и при малейшей опасности они бросали дома и уходили в горы. Охраняя от троллей не столько границу Шаторана, сколько собственные дома, они жили закрытой общиной. Опираясь лишь на шаманство, они с подозрением относились к магии и власти, которую эта магия поддерживала. Они поклонялись богу Мороку — довольно суровому представителю стихии воды, позволяли своим женщинам обращаться к Неройде, но жрецов Ормина встречали довольно враждебно. Кеметы были важны для Шаторана, поскольку успешно справлялись с функциями пограничного гарнизона, но не требовали содержания.

— Именно поэтому я и забираю его с собой. Без веских доказательств вины его нельзя казнить, оставлять здесь тоже нельзя. Отвезу его к южной границе, а там или к делу пристрою, или прибью где-нибудь в тихом месте.

Альб согласно кивнул.

— Присматривай за ним. Это, прежде всего, в твоих же интересах. К отъезду все готово?

— Да. К вечеру в город привезут двойника Горилики.

— Двойника? — По вытянувшемуся лицу короля я понял, что он о нашей заготовке ничего не знал.

— Эту девушку мы с Нулайис держали в одном из храмов Неройды. Она внешне очень похожа на Горилику и умеет перестраивать ауру в нужном диапазоне. Она отправится в Марой вместе с людьми Визариуса, а мы с Гориликой поедем в другую сторону. Для всех она — наша с Нулайис дочь.

Альб задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

— Допустим, заговорщики поверят, что это так…

— Допустим, — поправил я, — они не исключат возможности, что это так. Они оттянут часть сил на преследование подставной принцессы, и это несколько повысит наши шансы на выживание.

— Быть может, не стоит все же увозить ее? Ты мог бы поехать за амулетом один.

— Амулет у меня уже есть. — Я все же отхлебнул из бокала и скривился: в вине Альб решительно не разбирался. — Я увожу ее не ради амулета. Прежде всего, мне нужно расторгнуть брак. Вы, Ваше Величество, можете думать, что хотите, но я решительно не намерен быть Вашим зятем. У Вас дурная привычка поить родственников всякой дрянью. — Король поморщился, но перебивать меня не стал. — Кроме того, ее отъезд развяжет Вам руки. Вычистите заговорщиков в столице, Визариус обрубит хвост, который потянется за двойником Горилики, а я постараюсь подпалить им шкуру со своей стороны.

Альб наклонил голову и, весело прищурившись, спросил:

— Тебе меня совсем не жалко?

— Как человека — нет. — Я понял, о чем он говорил. — Если заговорщики Вас убьют, я возведу Горилику на трон. Это будет несколько преждевременно, и я буду искренне горевать по Вам, как по надежному прикрытию, но как человек, Вы мне глубоко безразличны.

Альб удовлетворенно кивнул. Мой ответ вполне его устраивал.

— Хорошо. Я не буду выпытывать у тебя подробности, но постарайся сохранить ей жизнь.

— Постараюсь. К слову о подробностях. Я получил из Маройя тревожные вести. Ваше Величество, что Вы знаете о Тем-о-реи?

Альб задумчиво потер подбородок.

— Я слышал, они фанатики хуже почитателей Единого. Поклоняются какой-то безумной богине… Харане, кажется.

— Да, — я тяжело вздохнул, — Харане. Три дня назад в Маройе четырех учеников гильдии магов распяли на воротах школы. Я вот о чем подумал… Вся эта история с отравлениями, покушениями сильно напоминает их работу. У меня уже мозг кипит от попыток понять, кому может быть выгодна моя смерть или смерть Горилики, а ведь мотива может и не быть. Тем-о-реи не нужна власть и не нужны деньги. Они хотят только одного — торжества хаоса. Если это так, если это они… — я помедлил, но все же сказал это вслух: — Альб, если это они, тебе придется утопить этот город в крови.

Успел таки обернулся за час. Он топтался у дверей флигеля, задумчиво покачивая сумкой. У меня сложилось впечатление, что в сумке лежало что-то небольшое, размером с кошку, но тяжелое.

— Алтарь? — Я кивнул в сторону сумки.

— Не совсем. — Успел поставил сумку на землю и отогнул край.

В сумке лежала небольшая грубо высеченная статуэтка.

— Морок?

— Да.

— Я иду в Храм Всех Богов. Там есть статуя Морока. Пойдешь со мной?

Кемет часто закивал.

— Тогда оставь здесь сумку, и пойдем.

Повозка высадила нас за несколько кварталов от Храмовой площади. Успел покорно тащил корзину с дарами и помалкивал. Я едва доставал парню до плеча, и меня это, честно говоря, несколько напрягало. Не то, чтобы я комплексовал, но широкие плечи спутника сужали мне обзор, и, сколько я не пытался соблюсти дистанцию, он все равно старательно прижимался ко мне, пока я не выразил свое недовольство вслух. Успел смутился, и сделал пару шагов в строну.

— Чем ты планируешь заниматься дальше?

Кемет пожал плечами:

— Я еду с Вами, а что будет потом — рано загадывать.

Парня мое общество определенно не радовало, но выбора у него и не было, а предложение сопровождать нас в пути к границе Шаторана несколько примирило его с моей персоной. Я намеренно живописал перед ним тысячи опасностей, ожидаемых в дороге, так что он радостно согласился сопровождать нас в путешествии, движимый желанием отличиться перед возлюбленной. Кажется, я даже немного перестарался: воодушевление бойца достигло такого градуса, что он готов был бежать впереди повозки, расшвыривая разбойников и чудовищ голыми руками.

— Ты доедешь с нами до границы, а там я пристрою тебя в гарнизон форта Спокойного.

Успел промолчал, но по его недовольному лицу я понял, что рано завел этот разговор.

— Ладно. Ты что-нибудь в храм принесешь?

Парень молча достал из кармана серебряную монетку и показал мне. Монетка была мелкая и, к тому же, довольно потертая, но при заработках уличного бойца жертва была более, чем щедрая.

— А в храме действительно есть статуя Морока?

— Да, — я остановился, пропуская нескольких всадников, — есть. Ты был там когда-нибудь?

— Нет, — кемет покачал головой, — у меня ведь есть его статуэтка с собой. В храме нужно заплатить серебряный только за то, чтобы найти нужный алтарь, а я только-только на жертву скопил.

— Статую Морока искать не придется, она стоит в восточном луче, на виду. Что именно ты хочешь принести в жертву?

— Я думал — барана… — Успел был, похоже, ошеломлен популярностью Морока в городе.

Морок пришел в дома кеметов не больше двадцати лет назад. До этого его имени никто и не слышал, горцы поклонялись кому-то из коллег Ормина, или ему самому. Но Морок заменил терпение стойкостью, а смирение выдержкой и пришелся кеметам по сердцу. Он не баловал своих последователей чудесами, но с того дня, как они воздвигли на холме его статую, непокорная бурная Хотда — приток Драконьей Реки — стала их лучшим союзником, люди стали меньше болеть, а дети чувствовали себя в горах в полной безопасности. За пределами предгорий Морок не появлялся, и его алтарь на почетном месте не имел никакого отношения к его последователям в Столице. Этот алтарь поставил я. На покупку места в центральном луче храма ушла треть моих сбережений, но я об этом не жалел. С Мороком у меня были особые отношения, поэтому я постарался переубедить Успела:

— Не стоит приносить в жертву животных. Ты ведь встречался с ним?

— Да, — парень не стал отрицать, — встречался. Морок спас меня, когда я провалился под лед на реке.

— Вспомни его. Он похож на того, кто недоедает?

Кемет задумался. Мы почти подошли к Храмовой площади, когда он хмыкнул, и покачал головой:

— Нет, не похож. Так что же мне принести ему?

— Близится зима. В горах будет холодно. — Я указал на шерстяную лавку. — Купи ему добрый плащ.

Храмовая площадь была вымощена каменным стеклом, так что в солнечные дни, такие, как сейчас, свет играл на гранях булыжника. Стоящему у края этого великолепия казалось, что перед ним раскинулось огромное озеро, из которого утесом поднимался Храм Всех Богов. По "водной глади" неспешно бродили паломники. Храм Всех Богов был в каждом городе и даже в каждой деревушке, но разница между ними была разительной. В деревнях это были, как правило, скромные рубленные или каменные домики, с полочками или нишами в стенах, куда ставились маленькие алтарики или статуэтки вроде той, что была у Успела. В городах храмы были повнушительнее, и архитектурой стремились уподобиться великим храмам вроде того, что был в Шаторане. Столичный Храм Всех Богов был построен на этом месте, возможно, задолго до появления здесь города. В летописях, во всяком случае, упоминалось только о его ремонте. Мостовая из каменного стекла была оплачена из казны около ста лет назад, я даже видел смету в архиве. Тогда же была обнаружена трещина в основании фундамента. Как именно решили эту проблему, осталось для меня тайной, но здание стоит до сих пор.

Мы подошли к храму с южной стороны. Этот вход считался сейчас центральным, поскольку именно у южных ворот стояли статуи Ормина и Неройды. Боги сидели друг напротив друга. По легенде, они любили друг друга, но, будучи чистыми воплощениями мужчины и женщины, они не способны понять друг друга, и оттого любуются друг другом издали. Что-то в этом действительно было, вот только у Неройды было крайне недовольное лицо, а у Ормина глаза были осоловелые, будто с недосыпа или похмелья. Впрочем, это придавало композиции особый шарм. Эдакая инсталляция на тему: "Где ты всю ночь шлялся, негодяй?!"

Статуя Сорима стояла довольно далеко от входа, и паломников возле нее видно не было. У бога торговли был в Столице собственный храм, и рядом со статуей топтался только дежурный жрец.

— Дозволено ли мне приблизиться к алтарю, дабы вознести свою молитву и принести достойную жертву? — Ритуальная фраза, от частого повторения в этих стенах уже превратилась в некое подобие заклинания, и я старательно выговаривал каждый слог.

— Дозволено. — Жрец благосклонно кивнул и с любопытством посмотрел на корзину в руках Успела.

Пост возле статуи Сорима в Храме Всех Богов был для жреца весьма скудным источником личного обогащения. Не иначе, бедолага чем-то провинился. Конечно, по-настоящему ценные вещи никто из жрецов прикарманивать не решался, но еда и мелкие безделушки растаскивались в мгновение ока. Я опустился перед статуей на одно колено.

— Сорим, — зашептал я, — в долгом пути мне потребуется заступничество. Не делом твоим, но именем. Позволь мне называться твоим последователем.

Я сделал знак Успелу, и тот поставил на алтарь блюдо с пирожками, а рядом пристроил огромный тубус. В футляре была роскошная карта Теморана. Это была почти точная копия с карты, составленной шпионами Визариуса. Для торговцев Шаторана это было весьма существенное подспорье в работе. Можно было, конечно, принести и что-нибудь поскромнее, но я руководствовался старой пословицей: "Сэкономил на жертве — раскошелился на похороны". Жрец с любопытством посмотрел на тубус и с вожделением — на пирожки. Каких-либо знаков благосклонности Сорим не выказал, но и каменным посохом по макушке не стукнул, что было расценено мной как знак согласия.

Дальше наш путь лежал к статуе Морока. Успел вопросительно посмотрел на меня, затем в сторону выхода. Я прикинул в уме. Мы могли выйти на улицу, обойти храм и войти в восточные ворота, а могли пройти до конца южный коридор и, минуя Зал Оракула, пройти прямо в восточный. Расстояние выходило примерно одинаковое. Я нерешительно потоптался на месте, и двинулся вглубь храма. Успел поплелся следом.

Южное крыло храма традиционно принадлежало богам стихии земли. Эта стихия не слишком щедро одаривала, но и спрашивала не строго. Всего за два-три столетия средней руки адепт мог заделаться небольшим божком. Толку от такого покровителя было чуть, но все-таки, хоть и мелкий, а бог. От того в южном крыле богам было тесно. На весь коридор набралось от силы с десяток серьезных богов, вроде Сорима или Неройды, остальные покровительствовали мелким ремесленным общинам. Почти возле каждого алтаря крутился жрец. Кемет с восхищением смотрел на пышно одетых жрецов и пестро раскрашенные статуи и алтари, а меня от всего этого изобилия пробирала дрожь. Кто-то из них проявит упорство и, возможно, примет покровительство над ремеслом или чувством, или государством, но большинство исчезнет без следа. Сначала, вон по той лестнице, что в конце крыла, его статую стащат вниз, на подземные уровни, где она будет опускаться все ниже и ниже, пока не окажется в самом низу, где ее благополучно и позабудут. Для молодых богов это верная смерть.

Обойдя лестницу, мы прошли вдоль стены Зала Оракула и вышли в восточное крыло. Здесь алтарей было заметно меньше, и жрецов видно не было. Вода жестока к своим адептам. Даже простые последователи сильно рискуют. Вода читает мысли, следует логике и не приемлет обмана. Только такие прямые и открытые люди, как кеметы могут без страха поклоняться ей.

Успел долго стоял перед статуей Морока в полном остолбенении. Кеметы привыкли видеть своего покровителя солидным мужчиной в годах, а Морок из Храма Всех Богов в Шаторане был молод и гибок. Он восседал прямо на собственном алтаре, свесив босые ноги и склонив голову на бок, будто прислушиваясь к чему-то. И все же, это несомненно был он. Успел пристроил сложенный шерстяной плащ в центре алтаря, опустился на оно колено и забормотал какую-то молитву, я же положил поверх плаща кулек с леденцами и встал в стороне.

Он сидел на камне, опустив ноги в ручей, и прислушивался к журчанию воды. Стихия уже тогда говорила с ним. Ирена водила углем по бумаге, и я, заглядывая ей через плечо, видел, с какой тщательностью она прорисовывает его тонкие пальцы. Меня мучила ревность. Раньше беременные женщины казались мне безобразными, а теперь я чувствовал, как неровно стучит у меня в груди сердце. Морок вздрогнул, будто очнувшись, и легко вскочил на ноги.

— Идемте, скоро начнется дождь. — И ушел вглубь парка, не обернувшись.

Я помог Ирене подняться. Она отдала мне планшет с рисунками и огляделась.

— Через ручей я больше не пойду, — она тяжело вздохнула и поморщилась. — Как же толкается… Что я буду делать, когда начнутся роды? Я сойду с ума от всего этого. Никаких больше детей. Нет. Определенно, никаких детей. Я для этого не предназначена…

Я уже привык к этому бесконечному бормотанию. Должен же хоть кто-то ее слушать.

Успел встал на ноги и я очнулся от воспоминаний.

— Куда теперь? — Похоже, молитва ему и впрямь помогла.

— Собираем вещи и в путь. — Проходя мимо алтаря, я заметил, что кулька там уже нет.

Аламарин, выжитый из собственного дома сварливой Ираз, явился ко мне с уже собранным мешком. Привыкнув к частым и скорым переездам, Сорно прихватил из дома только действительно нужные вещи. Мы обсудили общую легенду нашей поездки, и пришли к выводу, что для человека, отправившегося в путешествие искать новые торговые связи для гильдии, я чересчур оброс попутчиками. Можно, конечно, сделать вид, что Аламарин с Успелом едут отдельно, но такая легенда рухнула бы на первом же постоялом дворе: у трактирщиков глаз наметанный — такие уловки они распознают сразу. После долгих споров мы пришли к следующему итогу. Я — торговец, выжитый со старого места конкурентами, продал лавку в Маройе, а теперь ищу, где осесть. Горилика — моя дочь. Успел и Аламарин — наемная охрана. Сорно я отдал свой старый балахон подмастерья, так что историк теперь щеголял зеленым одеянием чародея. Маг-недоучка — самый типаж наемника. А при поддержке Монора он мог даже колдануть небольшое заклинание.

Наш обоз отправлялся поздно ночью. Успел, громко сопя, взгромоздил наш общий багаж в телегу, и в ожидании отправления обоза мы расположились рядом с крытой восьмиместной повозкой, в которой нам предстояло провести всю следующую неделю. Я, завернувшись в серый плащ торговой гильдии, устроился на подножке, Аламарин сидел рядом, откинув капюшон, и тем самым игнорируя одно из основных правил ношения гильдейского одеяния чародеев. Впрочем, подмастерья частенько позволяли себе подобные вольности, так что я не стал делать другу замечание. Горилика, немного послонявшись вокруг повозки, под охраной Успела отправилась осматривать обоз.

— Гляди! — Аламарин ткнул меня локтем в бок. — Какое солнце без луны? Какой обоз без маркитанток?

Я проследил за его взглядом и узрел пеструю кибитку, рядом с которой крутились ярко и откровенно разодетые девицы.

— Ты уверен, что правильно применил слово "маркитантки"?

— Торговля — всегда торговля, каков бы ни был товар.

Внимание моего друга привлекла одна из них. Малый рост компенсировался огромной грудью — это все, что я мог сказать о ней доподлинно: одежда, щедро украшенная блестками из кварца, и множеством дешевых украшений даже при луне блестела так, что было больно глазам.

— Твой идеал? — поддел я историка. — Что ж, этот светоч будет ярко сиять в высшем обществе.

— Что ты вообще знаешь о женской красоте?! — Аламарин взвился с подножки, будто ужаленный, и ринулся к объекту своей страсти.

— Куда это он? — Горилика, появившаяся откуда-то из-за повозки, удивленно посмотрела вслед Сорно.

— Его позвала любовь, — пояснил я. — Окрыленный этим возвышенным чувством, он, полагаю, догонит нас на первой же станции.

Горилика, судя по всему, меня не поняла, а Успел разглядел обитательниц пестрой повозки и густо покраснел. Принцессу мы общими усилиями завернули в глухой балахон. Этот обычай степных кочевников Ирома переняли многие отцы из других стран, так что мне оставалось только хмурить брови, изображая строгого родителя. И хотя под капюшоном не было видно ни то, что бровей, даже моего подбородка, я ловил себя на том, что закрываю Горилику плечом от проходящих мимо мужчин.

С нами из Столицы выехала еще одна пассажирка, но она, к немалому нашему облегчению, сошла уже через четыре часа. Шат меня дернул при посадке помочь с сумками этой маленькой сгорбленной старушке в белой шляпке. Меня сгубил серый гильдейский плащ вольного торговца. Видимо, приняв меня за жреца Ормина, старушка решила мне не то исповедоваться, не то просто со мной поговорить. Все четыре часа нашего "диалога" я откровенно дремал, но на ухабах голова моя, видимо моталась, что создавало эффект кивка. Я кивал, а она рассказывала мне про покойных мужей, про трех своих сыновей, про сноху:

— Отрастила ногти, я ей и говорю: "Мужа-то ты ночью как жалеешь? Наверное, хватишь раз, он без бою и сдается". А она мне: "Какие-то Вы, мама, страсти говорите". А я ей: "Это ты на руках страсти отрастила!".

Слово "жалко" попутчица вставляла везде, где ни попадя, особенно часто, вспоминая интимные подробности своей богатой на события семейной жизни. Пунцовые щеки Горилики в эти минуты, казалось, просвечивали сквозь вуаль. А старушка продолжала рассказ про свою тяжкую долю:

— Внуков мне жалко. Я детей всегда жалела. У меня-то трое мальчишек, а у матери нас шесть девок было: четверых схоронила, да мы две. А я ей говорила: "Ты плохая мать! Ты холодная! А я своих любить буду!"

Напоследок, уже выходя, старуха одарила Горилику житейской мудростью:

— Молодость быстро пролетит, зрелости сколь-то и будет, а зато старость все по капле отмерит.

Девушка еще долго находилась под впечатлением от этой фразы, а я незаметно наблюдал за Успелом. Вопреки его ожиданиям, Горилика не спешила бросаться ему на шею. В дороге она играла с Вис, болтала с Аламарином или дремала у меня на плече. Парень обиженно сопел на заднем сидении, но голос подавал крайне редко. Я мог бы, конечно, помочь ему наладить с девушкой отношения, но желания как-то не возникало. Сорно, как я и полагал, присоединился к нам в первом же трактире, но ночевал исключительно в пестрой повозке. Он, впрочем, оплатил еще один билет в повозку, и Егдайна — приглянувшаяся ему девица — ехала с нами. Горилика тесно с ней сошлась. Девица легкого поведения и веселого нрава шепталась с моей "дочерью", что выводило Успела из себя.

Постепенно, присматриваясь к парню, я пришел к выводу, что он и не намеревался предпринимать по отношению к Горилике каких бы то ни было околобрачных поползновений. Для него она была не столько красивой девушкой, сколько сказочной принцессой. Порывы его были исключительно возвышенны и потому бесплодны. Этому юнцу в самую пору пришлись бы рыцарские шпоры. Он охранял предмет своего обожания от всякой скверны, к коей причислял Егдайну, Аламарина и меня.

Предпоследний день нашего путешествия к границе Шаторана не принес с собой ничего качественно нового. Чудовищ, к огромному разочарованию Успела, мы так и не встретили. Дорога на юг была довольно оживленной и хорошо охранялась. Город мертвых обеспечивал Шаторан множеством редких ингредиентов, кроме того, несмотря на опасность, через Лисьи Курганы непрерывно шныряли кладоискатели и контрабандисты. Последних, впрочем, следовало причислять более к последователям Сорима, чем Крошайна: они исправно платили пошлину по эту сторону границы, а возможно, и по ту. Они были единственными, кто обеспечивал обмен товарами между Империей Теморан и Шатораном, и пограничники берегли их караваны пуще глаза. Так что полуденному сну мешали только истошные вопли одного из стражников конвоя:

   — Хо-орошо живется    В логове у бесей!    Не приходится нам жить,    Носы повесив!    Что не ночь,    Таскаем в логово топазы!    Блеск камней и злата    Так приятен глазу!

— Еще один куплет, и я выпрыгну из экипажа на полном ходу, — раздалось с заднего сиденья. — Я выпрыгну, и задушу горлопана собственными руками!

   — Берегитесь, рыцари    В сияющих доспехах!    Сталь блестящая    Не принесет успеха!    Панцирь ваш    Украсит наши… Ай!

Похоже, гарцующий рядом с крытой повозкой стражник достал не только Аламарина. Наступила блаженная тишина, нарушаемая лишь стуком колес и топотом копыт. Вис, все это время дрыхнувшая у меня на руках, широко зевнула, показав розовый язычок, и перевернулась на спину, растопырив лапы.

— Какая-то она у тебя сонная, — я почесал зверьку животик. — И, по-моему, у нее что-то с пищеварением.

— Это все твой питон, — буркнул Сорно. — Он притащил ей двух здоровенных крыс. Бесь знает, где он взял этих мутантов. Не удивительно, что ей стало плохо.

— А мне кажется, ей хорошо, — Горилика последовала моему примеру, и Вис от удовольствия задергала лапами. — Хотя животик действительно округлился. Но с момента, когда мы уехали из дома, прошло уже пять дней, так что это точно не несварение.

— Крысы были крупные, — с сомнением произнес я. — Когда мы уезжали, она напоминала шар.

— А она правда крыс ест? — Егдайна через мое плечо разглядывала зверька.

— Она ест все, — авторитетно заявил Аламарин. — Это же химероид.

— Химероид? — женщина округлила глаза.

— Химероиды, — пояснил я, — это живые существа, созданные магами искусственно.

— То есть, она не настоящая? — разочарованно протянула Егдайна.

— Еще какая настоящая! — Рассмеялся Сорно. — Просто она обладает достоинствами разных животных. А еще она очень умная и не боится магии, как обычные животные. Вис для меня сам эс'Яр Бат сделал!

— Сам придворный чародей?! — Егдайна прикрыла рот ладошкой и восхищенно посмотрела на Сорно.

Горилика тихо хихикнула. Разумеется, Егдайна не поверила ни единому слову Сорно. Откуда простому наемнику, пусть и магу-подмастерью, лично знать придворного чародея? Видимо, что-то такое мелькнуло в глазах "маркитантки", потому что Аламарин приосанился и пошел врать напропалую, приумножая мою славу в народе:

— Меня тогда только в подмастерья принимали, а самти Фаулор у нас последний экзамен принимал. Я молодой тогда совсем был, и так мне перед ним было страшно даже стоять… — Аламарин закатил глаза. — Он у нас в школе уже не преподавал — он был учителем моего наставника.

Успел смотрел на рассказчика выпученными глазами: Сорно было на вид лет сорок-сорок пять, и с его слов выходило, что мне было в пору не жениться на семнадцатилетней девочке, а готовиться спокойно отойти в мир иной. А историк продолжал заливаться соловьем:

— И вот я стою перед ним — ни жив, ни мертв. И все вроде помню, что сказать должен, а язык во рту не ворочается. Чувствую — не сдам экзамен. А значит, вылечу из гильдии, и прощай мечты! — Глядя на Сорно даже я испытал некоторое сочувствие к бедному ученику. — И тут эс'Яр Бат снял капюшон, а под ним…

— Что?! — хором выдохнули Успел и Егдайна.

Из-под вуали, скрывавшей лицо принцессы, раздался звук, подозрительно напоминавший хрюканье, а я навострил уши: мне было действительно интересно, что находилось у меня под капюшоном.

— …А под ним — мальчишка! Вот слово даю — мой ровесник! И я как-то сразу успокоился и сдал экзамен на "отлично". И все четыре дня, что он гостил в школе, мы гуляли вместе, и разговаривали обо всем на свете. А когда ему пришло время уезжать, он подарил мне Вис — на память и сказал: "Не рвись за рангом. Лучше ходить в балахоне подмастерья и многое уметь, чем в балахоне архимага не уметь и костер запалить". — Лицо Аламарина приняло такое возвышенно-просветленное выражение, что принцесса не сдержалась, и согнулась пополам в беззвучном хохоте.

— Что с Вами, госпожа? — Егдайна испуганно тронула девушку за плечо.

— Укачало. — Простонала Горилика.

Дело близилось к вечеру, песнями нас, к счастью, больше не развлекали, а извозчик сообщил, что мы прибыли на постоялый двор. Это была последняя остановка перед фортом Спокойным. Разумеется, в самом форте нам делать было нечего, мы планировали остановиться в одноименном городке. Сегодня же к нашим услугам было приземистое двухэтажное строение, огороженное плетеным заборчиком. Хозяин обоза метался вдоль повозок, наблюдая за сменой лошадей. Земля вокруг Спокойного была пропитана аурой Смерти и обычные лошади начинали сходить с ума уже в часе езды от ворот города некромантов. Вместо гнедых тяжеловозов в повозки впрягали пятнистых приземистых лошадок, выведенных в окрестностях Лисьих Курганов. Лошадки выглядели милыми и послушными, но обладали отменной выносливостью и исключительной всеядностью: я едва успел дернуть за пояс свою "дочурку", решившую покормить "прелестную коняшку", и острые зубы щелкнули напрасно, отхватив лишь край рукава.

Кухня на первом этаже постоялого двора обещала, судя по запахам, неплохой ужин, а комнаты наверху производили довольно приятное впечатление. В трактире мы разделились. Успел и Горилика сели у стены, а мы с Аламарином пристроились за другим столиком, так, чтобы в случае нападения закрыть путь к принцессе. К огромной моей радости, мода на новый столичный напиток сюда еще не дошла, и жена трактирщика смешала мне прекрасный отвар с шиповником. В двух предыдущих трактирах уже подавали кофе, а из отваров был только брусничник. Кофе мне не нравился: на мой вкус, он напоминал взвар из горелых хлебных корок, а пить перед долгой дорогой брусничник было неразумно. Теперь я потягивал из чашки кисловатый напиток и посматривал на молодежь. Парень, в кой-то веке оказавшийся с возлюбленной наедине, рассыпался мелкой крупой, пытаясь привлечь ее внимание. Ее же, очевидно, куда больше занимала Вис. История с неудачным кормлением лошади была уже забыта. Зверушка пристроилась рядом с тарелкой принцессы и таскала из нее еду, грозя оставить девушку без ужина.

— Фаулор, — Аламарин толкнул меня в бок, — в чем дело?

— Что ты имеешь ввиду? — я оторвался от наблюдения за Гориликой и повернулся к соседу.

— Я имею ввиду, что с тех пор, как мы выехали из столицы, ты молчишь и смотришь на всех волком. Вот сейчас: ты так уставился на этого здоровяка, будто дырку в нем хочешь протереть. Будто ты и впрямь ее отец.

— Много ты знаешь, куда и как я смотрю!

— Брось, — Сорно махнул рукой. — У тебя скоро капюшон задымится.

Я отставил недопитый отвар и вздохнул.

— Понимаешь, я предпочел бы сейчас сидеть дома, у камина, с книгой и бокалом вина. Но если уж меня занесло сюда, то хотя бы не с этими детьми. — Я кивнул в сторону пары за соседним столиком.

— Я тебя понимаю, — Сорно кивнул. — Меня и самого это изрядно напрягает. Что ты планируешь делать с парнем? Здесь он еще так-сяк, а в Теморане от него будут только неприятности.

— Оставлю в гарнизоне форта. Там с его навыками самое место.

— Думаешь, он согласится?

— Я что-нибудь придумаю.

— И вот еще, — историк замялся. — Я ни на что не намекаю, но все же хочу знать: у нас есть какой-то конкретный план?

— Пока идем в Спокойный. Там у меня есть должник. Он проведет нас на ту сторону холмов. Потом нужно будет как-то пробираться через Теморан в Корн. Там можно осесть на некоторое время. В Строзо отличный университет: можно будет пристроить туда Горилику.

— Мне в Строзо делать нечего, — Сорно покачал головой. — Не думаю, что там уже забыли нашествие белок.

— Ты можешь доехать с нами до Спокойного и возвращаться домой. Думаю, Ираз к тому времени уже освободит твой особняк.

— Наверное, ты прав. Хотя я до сих пор не понимаю, чем ей так приглянулись мои елки и сосны.

— Она эльв, — просто пояснил я. — Ее тянет в лес, а деревья в твоем саду носят отпечаток силы божества.

— Эльв?! — вопль моего собеседника было слышно, думаю, даже на улице. — Она эльв?!

— Ну да. Орать перестань, людей пугаешь.

— Нет, — теперь Аламарин говорил громким шепотом. — Она не может быть эльвом! Эльвы, они такие… ну…

— Прекрасные вечно молодые? Эльвы стареют, так же, как и люди. Только много медленнее. Они до старости, как правило, не доживают. Ираз — то самое исключение, которое подтверждает правило.

— Так, — он заерзал на стуле. — Когда идет обратный экипаж? Мне срочно надо домой! У меня дома живет эльв, а я тут сижу!

— Обратный экипаж идет завтра. Из Спокойного. И солнышко свое болтливое не забудь. — Я кивнул на девицу, подметавшую обширным бюстом стойку перед хозяином постоялого двора, обалдевшим от такого изобилия.

Форт Спокойный стоял не на самой границе, а в дне пути до ближайшего из Лисьих Курганов. Ставить его ближе было опасно: сами курганы представляли собой две довольно четких цепи, между которыми и находился город мертвых, но вся земля не только под ними, но и на несколько километров вокруг была пронизана подземными ходами. Все они в разное время использовались для захоронения, так что стоило поставить форт над одним из них, и веселые ночные гости были гарантированы. Из трехсот душ гарнизона форта постоянно в нем находилась только сотня. Остальные были либо на маневрах, либо разыскивали очередной сгинувший в окрестностях курганов обоз. Огромное количество захоронений позволяло некромантам производить заготовки полезных материалов в почти промышленных масштабах, так что обозы шныряли между курганами и городом с частотой и скоростью рыжих тараканов.

На перекрестках самых оживленных дорог постепенно появились деревеньки, в каждой из которых путники могли получить стол, кров и, часто необходимую, медицинскую помощь. Вылезавшие по весне зомби ничуть не смущали местных жителей: некоторые даже приспосабливали визитеров для хозяйственных нужд. Различные области некромантии кормили эти места несколько поколений к ряду, так что в иные года мертвецов на всех даже не хватало. Каждый ребенок в этих краях знал, чем мертвец отличается от покойника, зомби от ходячего мертвеца, а привидение от духа.

Город Спокойный был невелик: даже Неройда и Ормин не имели здесь собственных храмов, довольствуясь нишами в Храме Всех Богов. Зато на каждом перекрестке стояли жертвенники. Разношерстное население Спокойного поклонялось разным пантеонам, но все каменные алтари так или иначе были посвящены Смерти. Трехглазый Ару иромских кочевников или Белая Дева корнцев, белоглазая Сайао теморанцев или Всадник маройцев — все они охраняли двери в загробный мир. Кровь на массивных жертвенниках не высыхала. Тем, кто никогда не бывал в Спокойном, этот город представлялся жутким и темным обиталищем ужаса, где по улицам бродят люди в темных одеяниях, а могильную тишину нарушают лишь стоны и плач. Но это было совсем не так. Никто не умел так радоваться жизни и так спокойно относиться к смерти, как местные жители. Трижды в год в честь одной из ипостасей Смерти в Спокойном устраивался праздник. Смерть-дева, Смерть-Старуха и Смерть-Гость бродили в эти дни среди праздных горожан до самого заката. Пропитанная ядом земля убивала слабых, но приумножала силы выживших. От города и до самых Лисьих Курганов тянулись роскошные фруктовые сады, плодоносившие круглый год. Жрецы Ормина не раз призывали вырубить "проклятые деревья", но их мало кто слушал: вопреки опасениям, фрукты из садов Спокойного не несли в себе той поистине убийственной энергии, которую буквально источала здешняя земля.

На постоялом дворе у городских ворот мы попрощались с Аламарином и его спутницей и пересели в открытый экипаж. Я предупредил Успела и Горилику, чтобы они держались как можно крепче, и мы поехали к гостинице. Передвигаться не спеша считалось в Спокойном дурным тоном — всякий страх перед смертью почитался едва ли не богохульством. Если в Столице переходить дорогу было опасно, то в Спокойном это было просто самоубийственно, но перед самыми мордами лошадей то и дело проскакивали невозмутимые пешеходы. Лошади, в свою очередь, полностью игнорировали пешеходов, даже не сбавляя бега. Наша повозка неслась по улице, будто за возницей гнались беси. Ухабистая брусчатка и отсутствие каких бы то ни было правил уличного движения сделали поездку до гостиницы поистине незабываемой. Глядя, как на перекрестке нас обгоняет груженая бочками телега, возница которой спал, намотав поводья на руку, я подумал, что возможно, принцессе было бы безопаснее дома.

Оставив вещи в гостинице, мы отправились на поиски моего местного знакомого. Горилика теперь шла со мной под руку, одетая в легкое летнее платье. Сорно, воспользовавшись одним из купленных мной у девочек Ираз пузырьков, перекрасил девушку в огненно-рыжий цвет, и теперь рядом со мной вприпрыжку двигалась не степенная наследница трона, а неугомонная белка. Глядя на нее я, признаться, ловил себя на мыслях, естественных для мужа, но преступных для отца.

Каким бы окружным путем мы не шли, но в одном месте нам все же предстояло пересечь весьма оживленную улицу, и я с ужасом думал о том, как мы будем это делать. Самым лучшим казался план, по которому я выталкиваю на проезжую часть Успела, и пока его давят, мы с Гориликой переходим улицу. Но этому блестящему плану не суждено было исполниться: как ни дико это звучит, на наше счастье на перекрестке кто-то расшибся. Улицу перекрыли, и четверо стражников пытались поставить на колеса перевернувшуюся телегу. Им мешала крыша жертвенника, упавшая, видимо, когда телега влетела в массивный алтарный камень.

— У старика Роля нынче будет славная торговля, — ушлого вида парень приложил к виску два пальца и хитро посмотрел на Горилику.

— Его алтарь? — я с интересом посмотрел на собеседника.

— Его, — парень кивнул.

— Возница был пьян?

— Ага. Прям башкой об камень.

— Да, повезло Ролю, — согласился я.

— Почему повезло? — Горилику, казалось, ничуть не смущал вид вытянутого за ноги из-под телеги практически обезглавленного трупа.

— Сам напился, сам поехал, сам головой в жертвенник влетел, — пояснил я. — Считай, добровольная жертва. Боги такое ценят.

Парень открыл было рот, что бы что-то спросить или, быть может, сказать на прощание, но встретился взглядом с Успелом и только помахал нам вслед.

Городской рынок встретил нас шумом и гвалтом. В птичьем ряду торговали птицей и всякой мелкой живностью. Хорьки с вожделением смотрели на сидевших в соседних клетках кур, даже не догадываясь, что их ждет та же участь, что и обезумевших от ужаса птиц. В центре ряда, прямо на низком широком алтаре, огороженном сеткой, проводились петушиные бои. Птичий ряд был главным поставщиком животных, приносимых в жертву разным богам по всему городу.

В соседнем ряду продавались разнообразные ритуальные приспособления, преимущественно из меди, серебра и кости: ножи, чаши, амулеты, обереги, ступки, ковчежцы и прочая мелочь, необходимая в любом, даже самом маленьком храме. Особенно мне понравился подсвечник, свитый из трех лучевых костей. К сожалению, кости были не человеческие, что существенно снижало его стоимость, но работа с костью была выполнена мастерски.

Далее следовал ряд, где продавалась еда, и тут я остановился у первой же лавки. Здесь была не просто еда. Здесь торговали деликатесами. Мое внимание привлекло широкое блюдо, доверху заполненное печеными пауками. Местные обычаи разрешали попробовать товар, чем я и не преминул воспользоваться. Горилика, чуть отстранившись, с восхищением следила, как я отрываю от некрупного паука лапку и отправляю в рот.

— Хочешь? — я протянул девушке вторую лапку.

Горилика кивнула. Она осторожно приняла из моих рук деликатес, положила в рот и зажмурилась.

— Успел? — но парень посмотрел на предложенную лапку с отвращением. — Ну как? — я повернулся к Горилике.

— Вкусно! — девушка выхватила у меня отвергнутую Успелом лапку. — Я еще хочу!

— Два кулька, пожалуйста, — обратился я к торговцу.

Торговец кивнул и осклабился, показав два ряда коронок из синеватого освященного сплава. Вурдалак с таким не свяжется — велика возможность подавиться.

Признаться, я не так уж и сильно любил печеных пауков. Меня на мгновение охватила ностальгия, не более того. Но Горилике этот деликатес действительно пришелся по душе. Мы договорились, что принцесса не будет есть на ходу, но девушка все же время от времени выуживала из кулька лапку-другую.

Район, где жили некроманты, занимал почти четверть города и был стилизован под некрополь. Довольно изысканная архитектура, но мне было не по себе, когда я стучался в ворота склепа. Как и ожидалось, никто не отзывался. Будучи адептом Смерти, Паук свысока поплевывал на правила приличия. Он не держал на побегушках зомби, не прикармливал летучих мышей, и даже к своим "родственникам" — паукам — относился с холодным безразличием. Не дождавшись ответа, я толкнул створку ворот, и она открылась легко, без единого скрипа. Вместо ожидаемого темного коридора нашему взору открылась хорошо освещенная гостиная, отделанная крашенной в бежевый цвет осиной. Пушистый ковер под ногами, хрустальная люстра над головой и множество подушек, разбросанных по комнате, окончательно разрушали представления моих спутников о логове некроманта.

— Он действительно некромант? — Горилика подняла с пола подушку и задумчиво разглядывала вышитого на ней пушистого котенка.

— Он адепт Смерти, — пояснил я. — Некромант по праву рождения, его выбрала сама Смерть. Она метит своих избранников телесным увечьем, но взамен щедро одаривает. Адепты не подчиняются гильдии, не носят ее форму и не соблюдают ее правила. И еще они отрекаются от своего имени, оставляя только прозвище. Идемте наверх, Паук наверняка в своем кабинете.

Я был прав. Паук действительно восседал за рабочим столом. Розовый махровый халат был распахнут на груди, пустой левый рукав был обмотан вокруг шеи на манер шарфа, а правая рука листала толстый фолиант, занимавший почти половину массивного дубового стола. Паук сверялся с записями в фолианте, хватал со стола карандаш, записывал что-то на листе бумаги, отбрасывал карандаш, хватал увеличительное стекло и начинал рассматривать потрепанный кусок пергамента, заботливо уложенный меж двух стекол. Затем он отбрасывал лупу, возвращался к фолианту, и все начиналось сначала. Рыжие всклокоченные волосы и треугольное, щедро осыпанное веснушками лицо выдавали в нем дальнего потомка орков и эльвов. Эта гремучая смесь, будучи изрядно разбавленной человеческой кровью, превращала некроманта в объект вожделения для эльвиек и орков-самцов. Живая иллюстрация относительности представлений о прекрасном.

— Та-ак… — бормотал адепт. — Женская руна идет перед руной среднего рода. А здесь у нас мужская руна рядом с детской. Странно… "Звезда"… Нет. "Две звезды". Или "Три"? Странный символ. Что еще за звезда?

Я обошел стол и заглянул через плечо друга.

— Это комбинированная пентаграмма. Состоит из шести треугольников.

— Ага, — Паук почесал всклокоченную шевелюру. — А эти руны что означают?

Я взял лупу и вчитался в полустертый текст.

— Это заглавие. Перед тобой рецепт какого-то магического соуса.

— Соуса?

— Да. И по рецепту для его приготовления требуется принести в жертву не менее пяти человек.

— Я, конечно, люблю поесть, — адепт покачал головой, — но как-то слишком много возни. Если для приготовления только соуса требуются такие жертвы, то как же готовится само блюдо?

— А эти жертвы и есть — блюдо, — пояснил я. — Это драконья рукопись.

— И что мне теперь с ней делать? — Паук печально осматривал царящий на столе разгром. — Два дня мучений — и все напрасно?

— Полагаю, драконы заплатили бы тебе за эту рукопись приличную сумму. Они весьма дорожат подобными рецептами. С другой стороны, нет гарантии, что ты не станешь одним из ингредиентов.

— Ладно, — он махнул рукой и только теперь обратил внимание на моих спутников. — Я вижу, ты не один?

Успел замер посреди комнаты суровым изваянием, стараясь дышать через раз, а Горилика, забыв про паучьи лапки, рассматривала огромный гобелен, почти полностью закрывавший одну из стен кабинета. На гобелене был изображен пожилой мужчина, сидящий за столом. Перед ним стояло широкое золоченое блюдо, на котором восседала кошка. Мужчина гладил животное, смотрел на него добрым, исполненным любви взором и обнажал в ласковой улыбке белоснежные клыки.

— Вам нравится? — Паук одним плавным движением оказался рядом с принцессой. — Картина называется "Поздний ужин".

— Мило. — Горилика выудила из кулька очередную лапку. — Хотите?

Паук с ужасом посмотрел на предложенное угощение и покачал головой. Успел одобрительно кивнул.

— Паук, — я подхватил адепта под руку. — Знакомься: моя дочь — Ирена.

— До-очь? — заинтересованно протянул Паук. — Оч-чень приятно. — Он расплылся в улыбке и изобразил галантный поклон.

— Да, дочь, — я с трудом оттащил распушившего хвост некроманта от девушки. — И если ты будешь вокруг нее увиваться, я тебе вторую руку оторву.

— Да ладно тебе, — адепт продолжал восхищенно рассматривать принцессу. — Она, похоже, внешностью пошла в мать. А вот кстати, — он пихнул меня в бок. — Кто мать?

— Не твоего ума дело.

— Что-то я не понимаю: ты только, можно сказать из-под венца, а уже куда-то дочку тащишь. А у нее, кстати, твои глаза!

Над городом некромантов поднялся неестественно огромный и яркий диск луны. Свечи давно догорели, и только солнце мертвых освещало кабинет адепта Смерти. Паук уже переоделся в домашний костюм, и теперь, довольно щурясь, курил трубку. Спровадив молодежь спать, мы могли, наконец, поговорить о деле.

— Итак, мой дорогой друг, — Паук подпер подбородок рукой, — рассказывай. Письмо я твое получил, но из него мало что понял. Только то, что должен провести в Теморан тебя и некую девушку. Я, признаться, думал, что речь идет о принцессе Горилике — до меня доходили слухи о покушении. Но Горилику во плоти и духе видели в Маройе, а эта девица — точная твоя копия. И теперь я жажду знать: во-первых, откуда дочь, во-вторых, куда это ты ее тащишь, и вообще, что там в Столице за каша заварилась?

— Каша заварилась невкусная, — я откинулся на спинку стула и принялся излагать свою версию. — Кто и зачем покушался на Горилику — точно пока не знаю, но это на себя взял Визариус Эскамор. Он же будет заботиться о ее охране. Полагаю, в Маройе она задержится ненадолго. У меня же есть кое-какие дела в Теморане, но основная задача — увезти Ирену как можно дальше от Столицы. Ты ведь знаешь этот путанный закон о престолонаследии, утвержденный еще прадедом Альба. По нему Ирена имеет на трон не меньше прав, чем наши с Гориликой, пока еще чисто гипотетические, дети. Знает ли Альб о существовании Ирены, и если знает, каковы его намерения, я не знаю, и узнавать не хочу. Да и неизвестные злоумышленники, если прознают про нее, вполне могут попытаться использовать ее в своих интригах. Ее мать — Нулайис, Верховная жрица Неройды в Шаторане. До сих пор она заботилась о дочери, но теперь пришло время перевезти ее в более надежное место. По крайней мере, до тех пор, пока Его Величество не сыграет в ящик. Да и Горилику не стоит сбрасывать со счетов. Она тоже точная копия своего папочки.

— Да-а… — адепт потер левое плечо в том месте, где должна была бы начинаться рука. — Умеешь же ты впутываться в истории. Я проведу вас через холмы, но есть два момента. Первое: с нами пойдут еще двое, второе: куда ты денешь того здоровенного бугая, который ходит за твоей дочерью, будто котенок за бантиком?

— Я оставлю его в гарнизоне форта. А что за двое?

— Девица-акши и кадавр при ней. Мутная пара. Если бы ты с нами не шел, я бы на такое не подписался. Ты же знаешь этих водников: заплехнет жидкость в голову, костей не соберешь. А так вдвоем мы с ней управимся.

— А что за кадавр? — я изобразил на лице академический интерес.

— Человек, — Паук закатил глаза к потолку, видимо, припоминая, как выглядело имущество акши. — Крепкий. Возраст точно не назову. На глазах повязка. Еще при нем был, видимо, меч, но точно сказать не могу: видел только что-то продолговатое, завернутое в плащ.

У Паука были причины опасаться будущих попутчиков. Акши — адепты воды — были и впрямь опасными противниками. Кроме того, они не всегда дружили с головой, особенно в молодости. При прочих равных я бы отказался от такой компании, но именно эту акши я знал достаточно хорошо, так что кивнул собеседнику, принимая условия. Дескать, если что, то мы эту парочку вдвоем повяжем. Действительность же была такова, что в случае прямого столкновения, акши повязала бы меня. Бантиком. Вокруг ближайшего дерева.

— Когда выходим?

— Завтра утром, — Паук встал из-за стола, подводя итог нашим посиделкам. — Сначала заглянем в форт, оставим там вашего молодчика, а потом пойдем к курганам. Там, по дороге, в одной деревеньке ходячий мертвец объявился. Местные не справляются. Там же встретимся с акши и ее куклой.

— А почему они не в городе?

— Не знаю. Думаю, она не хочет пошлину за кадавра платить. Да и перед местными некромантами ей светиться не с руки. Кадавр — вещь ценная. Довольно высокого класса игрушка. Это не мои зомби…

Я согласно кивнул. Кадавры — люди, лишившиеся души, но по каким-то причинам не умершие телесно — ценились чрезвычайно высоко, поскольку получить такую игрушку искусственным путем не удавалось еще никому. Да не многие и пытались. Существо, внешне неотличимое от человека, практически неубиваемое, не знающее страха, усталости, боли, способное к обучению и осмысленным поступкам — это ли не идеальный солдат для любой армии? Казалось бы, каждое мало-мальски приличное государство должно было ложиться костьми на создании такого существа. Но у кадавров имелся один существенный недостаток, сводящий на нет все прочие достоинства: кадавром нельзя управлять. Не чувствует боли — нельзя применить силу, нет души — не накинешь силовой аркан. Единственное, что имело значение для кадавра, это само существование, но не у всякого мага достанет сил испепелить такого монстра в достаточно короткие сроки, а если угроза и покажется кадавру реальной, он упорно будет искать лазейку, а упорства неодушевленным предметам не занимать.

— Ты его все равно не удержишь, — я похлопал Паука по плечу и встал. — Пустые мечты никуда не ведут.

— Ну почему пустые? Акши ведь как-то его удерживает…

— У них наверняка устный договор. Он ей служит, а она не дает его в обиду мародерам, вроде тебя. Нелегко оставаться на свободе, если у тебя аура, как у табурета.

— Можно использовать амулет, маскирующий ауру.

— Нет. Такой амулет просто искажает ауру живого существа, а если надеть его на кадавра, он будет светиться ровным светом, как электрическая лампочка. Проще найти себе покровителя.

— Э-лек-три-чес-ка-я… Ты тоже слышал про эти лампы? — Паук рассмеялся и тоже встал. — Всегда на острие магии, а?

— Стараюсь.

— А так хочется домой живую тварь, устойчивую к эманациям Смерти. — Адепт прищелкнул пальцами. — Слушай, когда устроишься, сделай мне химероида, как у тебя. Можно ведь сделать, чтобы он от меня не шарахался?

— Можно, но я не делаю химероидов. Могу схемы подготовить, рецептуру, а само изготовление пусть будет на твоей совести. Только требования мне предъяви.

— Требования?

— Ну… — я неопределенно взмахнул рукой в воздухе. — Внешность, способности, склонности…

— Я собаку хочу… — с какой-то детской грустью сказал некромант.

— Понятно, — я подавил зевок. — Будет тебе собака. Пошли уже спать. Надо еще завтра за вещами в гостиницу зайти.

— Вещи утром сюда привезут. Я договорился.

Я хмыкнул:

— И что, ты вот так просто можешь забрать из любой гостиницы чужие вещи?

— Я могу все-е-о! — трагическим голосом взвыл Паук и тут же зевнул. — Могу все, а хочу только спать…

Глава 4

Душа, являясь проявлением божественного начала, неприкосновенна. Любые манипуляции, проводимые с душой, как то: изгнание, пленение, трансформация — являются преступлением и караются клеймением сосуда.

Устав Гильдии магов.

Я лежал на кровати, размышляя о том, куда же все-таки пристроить Горилику. Обитаемый мир был чрезвычайно тесен: два с половиной десятка государств с горем пополам занимали десятую часть материка. Иромская Империя отправила шеститысячное войско на север в поисках пригодных для жизни земель да так оно и сгинуло где-то в песках Великой пустыни. Было это шестьсот лет назад, и с тех пор подобных походов не предпринималось. Иромские степняки, правда, верили, что огромная армия вовсе не погибла, а нашла некую прекрасную землю, где и осталась, но идти по следам предков не спешили.

Что говорить о далеких землях, если посреди большинства современных карт красовалось белое пятно с подписью "Гиблые Земли". Никто не рвался открывать новые страны. Возможно, это добрый знак: людям достаточно хорошо живется и здесь. Мы научились уживаться друг с другом. Взять, хотя бы Паука. Всего четыреста лет назад некроманты были вне закона, а ребенок, родившийся с увечьем, был обречен на гибель. Но Пауку посчастливилось родиться в более милосердное время. В четырнадцать лет он собственноручно отсек недоразвитую левую руку и принес клятву верности Смерти не из желания кому-то отомстить и не от отчаяния, как обычно бывало с его предшественниками, а исходя из понимания собственного предназначения.

Увечье ничуть его не смущало: он научился завязывать шнурки одной рукой и в сражении у Тихих гор неподъемным, на мой взгляд, эспадроном сносил орочьи головы, будто маковки одуванчиков.

Этот маленький мир был перенаселен богами и их слугами. Совсем молодые и неопытные божества стремились доказать свою состоятельность, вмешиваясь в дела смертных. Старшие боги, помнившие отгремевшие войны, тщились сохранить равновесие, плетя сложные узоры судеб, исходя не из сиюминутных прихотей, а пытаясь приблизиться к древним богам. Древние же, лишившись храмов и жрецов, зависли в небытии, откликаясь лишь избранным. Иногда, подобно Монору, они возвращались к смертным, но чаще наглеца, посмевшего нарушить тысячелетний сон, ждала гибель: древние боги желали лишь покоя. Стихии же, будучи основой мироздания, покровительствовали всем существам без разбора, лишь иногда призывая адептов. Только Смерть оставляла адепту выбор: он волен был принести клятву или отказаться от дара, оставшись обычным калекой. Прочие стихии не интересовались мнением несчастных, на которых пал их выбор.

Смерть, высшая стихия, называемая так же стихией тела, позволяла своим адептам обращаться к резервам телесной оболочки, не касаясь сил души. Им были доступны заклинания, поднимающие мертвых, но живым они прямого вреда причинить почти не могли. Только если душа была ослаблена, некромант мог навести на человека порчу: подсадить в его тело заклинание-паразит. Именно поэтому адепты Смерти старались держаться как можно ближе к кладбищам. Среди нелюдей Смерть особо покровительствовала вампирам и кадаврам всех рас.

Смерти противостояла вторая высшая стихия — жизнь, или душа. Ее адепты — рори — становились, как правило, экзорцистами или медиумами. Они жили на границе жизни и смерти, не различая прошлого и будущего, живых и мертвых. Они были переполнены силой, но сила эта была весьма специфична и едва ли компенсировала поздно пробуждавшимся адептам потерю связи с тем, что принято называть реальностью. Эйнем — дети жизни, скользящие по грани света и тьмы — считали адептов жизни почти своими.

Четыре низшие стихии так же не щадили своих адептов.

Акши — адепты воды — расплачивались особенно жестоко. Даже под надзором старших лишь единицы доживали до семи лет. Адепты других стихий предпочитали не связываться с ними. Расшатанная психика делала их совершенно невменяемыми в бою, так что под горячую руку иногда попадали и союзники, а брать пленных акши не умели. Им было доступно влиять на чужой разум, но они с трудом справлялись с собственным. Еще акши умели исцелять раны и некоторые телесные недуги. Доскональное знание анатомии делало их так же и отличными убийцами или палачами. В узком кругу себе подобных акши сформировали собственную мораль, граничившую с религией. Идея Круга Закона, путанная для понимания постороннего, была для них кристально ясна и служила основным руководством к действию.

Адепты огня были полным воплощением своей стихии: вспыльчивые, энергичные, безбашеные. Мне мало что было о них известно, поскольку они были по натуре еще большими одиночками, чем адепты прочих стихий. Большими индивидуалистами, чем они были только драконы, которые, впрочем, тоже принадлежали огню.

Так же мало я знал и об адептах воздуха. Я видел однажды, как один из них движением руки превратил в груду камней замковую стену, и мог только предполагать, что это как-то связано со звуком.

Самыми успешными среди всех можно было считать адептов земли. Собственная стихия была к ним практически равнодушна, ловушек на пути не расставляла, и ее служители довольно быстро заняли главенствующую роль среди магов. Изучение стихии земли шло аж по трем направлениям: ботаника, камневедение и целительство. Ботаники целыми днями торчали в садах и огородах, выращивая причудливые растения для самых разных нужд. По этому пути дальше всех продвинулись эльвы. Камневеды изучали свойства минералов, и тут впереди оказались гномы. Лекарское же искусство, сообщаясь с двумя вышеуказанными направлениями, равно развивалось у всех рас, включая даже гоблинов.

И каждый адепт — потенциальное божество.

Но я отошел в своих размышлениях от основного вопроса — где спрятать Горилику? В компании адепта Смерти миновать Лисьи Курганы — плевое дело. Потом, вдоль все тех же холмов нужно будет добраться до побережья, а там с попутным судном в Корн. Но стоит ли там задерживаться? В Строзо есть неплохая академия, куда можно пристроить Горилику, да и мне найдется, чем заняться, но меня беспокоила местная тайная стража. Империя Теморан старательно прижимала Корн к морю, используя для этого жрецов культа Истинного Бога, и корнцы вылавливали всех мало-мальски подозрительных гостей столицы. Мы были крайне подозрительны, тем более, что в Корн прибывали практически с вражеской территории.

Перебрав в уме все возможные варианты, я решил не портить себе нервную систему, путаясь в туманных перспективах, а принять решение на месте. На крайний случай можно было прихватить с собой акши — какие бы вопросы не возникли к нам у тайной стражи, они поостерегутся хватать адепта воды или ее спутников без достаточно веских причин.

Разумеется, утром мы никуда не поехали. В понимании Паука, утро — это не раньше полудня. Издержки профессии. Я и сам не прочь был бы выспаться, но мне нужно было поговорить с Успелом. К счастью, мне не пришлось его будить: парень встал раньше всех, и когда я, превозмогая зевоту, сполз в столовую, он уже в задумчивости выводил что-то пальцем на пустой столешнице.

— А с завтраком у нас как? — я огляделся в поисках хоть чего-нибудь съестного.

Успел, надо признать, не избалованный в дороге моим вниманием, удивленно посмотрел на меня, как бы спрашивая, действительно ли я обращаюсь к нему. Проигнорировав этот немой вопрос, я прихватил из вазы яблоко, с сомнением его оглядел и положил обратно.

— Понятно. Пока хозяин не проснется, кормить нас не будут. А проснется он еще не скоро. — Я походя хлопнул бойца по плечу. — Пойдем на кухню, чего-нибудь раздобудем.

За время поездки я убедился, что вызываю у парня брезгливое отвращение. Виной тому была, во многом, роль злобного мага, которую я терпеливо оттачивал в течение многих лет. В стенах дворца далеко не все считали меня таким уж злобным, но молва искажает правду до неузнаваемости, и за пределами столицы обо мне ходили такие истории, что в пору было плакать. Невесть что говорили о придворном чародее в селениях кеметов.

Кроме того, какие бы платонические чувства он не питал к Горилике, его мучила ревность. Я был более удачливым соперником, и меня нельзя было даже стукнуть как следует. Эдакий дракон, похитивший принцессу. А он, стало быть, рыцарь. Без коня, меча и доспеха, но — рыцарь. И теперь дракону предстояло уговорить этого защитника принцесс уйти восвояси.

Как бы ни была сильна нелюбовь Успела ко мне, но есть он хотел. Прикасаться к чему-то в доме некроманта он не рисковал, а я брал на себя всю ответственность вторжения на хозяйскую кухню, и теперь парень держался строго за моей спиной, несомненно, надеясь, что меня убьет какая-нибудь местная тварь. Но ничего живого, или даже подвижного, в доме Паука не водилось. Эманации Смерти, насквозь пропитавшие город, закручивались вокруг адепта в смертельные жгуты. Животные, особенно остро чувствовавшие исходящую от него угрозу, бежали из этого дома без оглядки. На кухне царило запустение, даже паутины видно не было. Судя по толстому слою пыли, хозяин не утруждал себя приготовлением пищи.

— Да, — я провел пальцем по плите. — И впрямь, хоть бы собаку завел… Ты темноты боишься?

— Нет, — гордо, но с опасливо косясь в мою сторону, ответил Успел.

— Эт-то хорошо, — я размотал шнур, перехватывающий балахон, и сбросил тяжелое одеяние на лавку, не особо заботясь о ее чистоте. — Потому что припасы наверняка хранятся в подвале, а если он пользуется им так же часто, как кухней, то тьма там непроглядная.

Успел смотрел на меня с суеверным ужасом. На мне был балахон торговца, но сути дела это не меняло — маг снимал балахон при посторонних только в самом крайнем случае. Например, перед казнью. Я не снимал капюшона даже за ужином, но теперь предстал перед кеметом во всей своей разбойничьей красе. Особенное внимание бойца привлек боевой пояс, пряжку которого украшала оскаленная морда горной кошки.

— Это у Вас откуда? — в глазах парня отражались изумруды, горевшие в кошачьих глазах.

— Такие пояса король Маройя подарил семидесяти бойцам, отличившимся у Тихих гор. — Я небрежно махнул рукой и его взгляд зацепился за прикрепленный к предплечью кинжал. Из дракона я на глазах превращался в ходячую сокровищницу. — У Паука тоже где-то такой валяется.

— Валяется? — боец явно не представлял, как бесценный боевой пояс может где-то просто валяться.

— А зачем он ему? Мозоль на животе набивать? У него цельный черный доспех в спальне стоит вместо манекена, он его с того сражения только тряпочкой иногда протирает. А такого добра у него целый подвал. Кстати, напомни мне, я у него хотел алхимический пояс увести. Как раз мимо пойдем.

— А чем отличаются эти пояса?

— Тот, что на мне — изначально боевой пояс. По сути, это часть доспеха, прикрывающая живот и поясницу. В изумруды встроен контур небольшого исцеляющего заклинания. Мне все это, в общем-то, ни к чему, поэтому я добавил карманы, пазы и крюки, как на алхимическом поясе. А тот, что я хочу взять у Паука — изначально алхимический. Он легче, в нем больше карманов, кроме того, он сам по себе является пространственным артефактом: при желании в него можно запихнуть даже бутыль с вином.

Пространственный артефакт Успела заинтересовал мало, а вот к глазам на пряжке он проявил повышенный интерес.

— И что нужно делать, чтобы заклинание сработало?

— Ничего. Оно активируется само по себе, и только в том случае, когда других вариантов не будет. Лучше бы эти пояса раздали до боя…

— Это да… — протянул парень таким тоном, будто сам там был, и тут же осекся. — Извините… Мой дядя был проводником лазутчиков войска Его Величества. Их отправили разведывать пути отступления, так что они вернулись, когда сражение уже закончилось. Дядя говорил, что земли было не видно под трупами…

Я пожал плечами. Где-то среди этих трупов осталась вся моя шайка. Восемь лет я мотался с этими головорезами по дорогам, грабил караваны. Если погибшим на поле боя действительно прощаются все грехи, то эти темные личности, не верящие ни в жизнь, ни в смерть, заключили удачную сделку. А я в этой сделке был активным посредником. Очень активным. Я не любил вспоминать тот день, но мне было необходимо во что бы то ни стало завоевать доверие Успела. Мне ничего не стоило просто притащить упрямого юнца прямиком к коменданту форта и сдать с рук на руки, но из этого непоседливого щенка еще можно было вырастить послушного волкодава. Да и кто мог поручиться, что юное дарование не сбежит из форта и не возникнет на пути в самый неподходящий момент? Так что я скроил мину умудренного опытом вояки:

— Пиратам некуда было отступать, их корабли были сожжены, а в плен они сдаваться не умели, так что дрались насмерть. Мы с моими ребятами были наемниками в отряде смертников Маройя, том, который пираты в самом начале прижали к горам. Маройская конница, которая должна была ударить в тыл пиратам, налетела на стальные ежи, и если бы не шаторанские ребята Паука, меня бы здесь не было.

— Ежи? — Глаза Успела светились восторгом. Похоже, дядюшка не баловал его рассказами о том походе.

— Да. Это специальные шипы, которые разбрасывают на поле боя. Стоит лошади наступить на такой, и все — считай, нет копыта. А когда тяжелая конница идет плотным строем, да в галоп… Когда-то маройская конница и впрямь была непобедима, но те времена давно прошли. Больше никто не воюет по правилам. — Я ностальгически вздохнул. — Идем, а то так и помрем здесь с голоду.

Повторное приглашение не потребовалось — ведомый любопытством, Успел топал за мной, будто привязанный. Обширный подвал состоял из замкнутого в квадрат коридора, по одной стороне которого шли совершенно одинаковые двери. Внутренняя часть квадрата, как я полагал, была занята под лабораторию, и вход в нее наверняка был тщательно замаскирован, а в многочисленных комнатах, открытых нашему любопытному взгляду, хранилась всякая рухлядь. Успел жадно рассматривал из-за моего плеча груды ржавых доспехов и оружия, пару раз даже пытался что-то стянуть, но я не позволил:

— Зачем тебе этот хлам? В эти доспехи только пугало обрядить: вороны умрут со смеху.

Парень обиженно засопел:

— Тогда зачем он это все хранит?

Я развел руками.

— Он живет в этом городе почти всю жизнь. Когда маг только начинает практиковать, у него, как правило, ни гроша за душой: все сбережения уходят на покупку ингредиентов, оборудования, книг — да много чего. Любой объект рассматривается с точки зрения финансовой ценности. Со временем это перерастает в привычку. Бродячему магу много на себе не утащить, так что если посчастливится свалить, скажем, виверну, то берет только самое ценное — когти, кровь, да кожу с брюха. А оседлые, вроде Паука, норовят затащить к себе все, что ни попадя. Благосостояние постепенно растет, про старые склады забывают, вот и гниет все кучами по углам. К тому моменту, когда он заглянет сюда в следующий раз, все рассыплется в прах, останется только в совок смести.

Меня интересовала оружейная комната, а точнее, ее имитация. Как и я, Паук тщательно прятал самые ценные вещи от чужих глаз; как и я, ставил ловушки. Настоящая оружейная комната была надежно скрыта, а место, куда мы наконец пришли, было приманкой для воров. Настоящий музей — мой арсенал по оформлению и рядом не стоял. Все блестело и сверкало, уложенное на бархатные подкладки и накрытое стеклом. Из-за моей спины раздался стон восхищения.

— Так, — я осторожно прошел вдоль полок, и остановился у неказистого ящика, спрятавшегося за витриной с роскошной рапирой. — Стой, где стоишь, и ничего не трогай, если не хочешь, чтобы нас похоронили в одном гробу.

— Почему — в одном? — Успел живо спрятал за спину уже протянутую к витрине руку.

— Потому что больше и не понадобится.

Ящик был даже не заперт, так что я просто откинул крышку и вынул из него совершенно новый алхимический пояс. Пауку, как я знал, его дали, можно сказать, на сдачу от какой-то сделки. Пояс был дорогущий, сам бы я в жизни не разорился на такую покупку, но от Паука принял в качестве задатка за собаку. Разумеется, хозяин дома прекрасно знал о моем "тайном" походе в его оружейную. Мне нужно было произвести на Успела впечатление, так что некромант приволок в этот "музей" ящик с поясом и пристроил его среди муляжей.

Я снял старый пояс и протянул его Успелу.

— Держи, это тебе.

— Мне? — парень держал потертый пояс на вытянутых руках, будто величайшую на земле драгоценность.

— Да, одевай, и пошли отсюда.

Уже в коридоре я застегнул новый пояс, и проверил, удобно ли расположены карманы и крючки. Все было на месте, особенно меня радовала пряжка. Пряжка на старом поясе была мне великовата, и все время норовила впиться под ребра, но здоровенному Успелу она пришлась в самый раз.

Следующая дверь вела в кладовую. В могильном холоде здешней земли продукты могли храниться почти неограниченное время, так что запасливый хозяин натаскал сюда столько еды, будто готовился к многолетней осаде. Я шел вдоль полок и ящиков, бесстыдно нагружая кемета припасами. Исходя из габаритов моего спутника, особый упор делал на мясо и рыбу. Теперь оставался последний штрих.

— Друг мой, ты любишь копченую скумбрию?

Я наклонился к лотку с вышеозначенным деликатесом. Успел, заинтригованный неизвестным словом, сделал то же самое, практически ткнувшись лицом мне в грудь, и в этот момент у меня из-под рубашки (совершенно случайно!) выскользнул кулон. Крохотный дракончик из белого золота обвивал черный агат прямо перед носом Успела.

— Ты этого не видел, — я поспешно запихнул дракончика обратно и сунул кемету в руки огромную рыбину.

Успел задумчиво посмотрел на рыбу, на меня, на корзину, снова на рыбу. Разумеется, он видел такого же дракончика, только из червонного золота и с белым агатом, на шее у Горилики. И она наверняка рассказывала, что второй из пары кулонов был похоронен вместе с ее матерью. Выходило, что я либо стащил кулон из могилы, либо… Что "либо", парень наверняка и сам не знал. Нет более прочной связи, чем общая тайна, и мне сейчас мне предстояло привязать кемета к себе толстенным канатом.

Мне внезапно пришла в голову мысль, что если я пристрою труп этого мальчика хотя бы и за тем же лотком со скумбрией, его найдут, в лучшем случае, лет через сто. Горилике скажу, что парень отправился в форт, а через год-два она о нем и не вспомнит. И не нужно ничего изобретать. Но во внутренней борьбе верх одержал… нет, не альтруизм, а трезвый расчет: когда еще встретится такой наивный парень? Я со вздохом положил руку на плечо Успела:

— Бери корзину, и пойдем уже наверх. Поговорим после того, как позавтракаем. На пустой желудок такие вещи не обсуждаются. Ты как знаешь, а я голоден, как тот старичок с кошкой из кабинета Паука.

Завтрак прошел в задумчивом молчании. Я держал театральную паузу, нагнетая за столом атмосферу таинственности, и молясь, чтобы Паук не явился в самый неподходящий момент. К десерту мой собеседник окончательно созрел, и я приступил к вербовке. Я посмотрел Успелу прямо в глаза, но тут же отвел взгляд. В его зрачках плескался океан наивности. Так, наверное, смотрит теленок на мясника. Под этим взглядом было стыдно говорить даже правду.

— Этот кулон подарила мне Ойрона при нашей последней встрече. — Я сосредоточился на лежавшем передо мной куске пирога. — Она попросила меня позаботиться о Горилике. Кулон служит мне напоминанием о данном слове и, кроме того, если потребуется, станет подтверждением моего отцовства.

Я снова посмотрел на кемета. Тот гипнотизировал свой кусок пирога, пытаясь осмыслить мои слова. Теперь ему на собственной шкуре предстояло убедиться в правильности пословицы "меньше знаешь — крепче спишь".

— Сейчас мне предстоит доказать, что данное мной слово — не пустой звук. Какая-то тварь пытается убить Горилику, а я хочу ее уберечь. Знаю, что ты хочешь того же, но для тебя же будет лучше, если ты останешься в форте.

— Я ее не брошу. — Пробормотал кемет.

— Это не навсегда. На год-два, не больше.

— Я ее не брошу. — Повторил Успел уже громче. Похоже, в свои права вступало легендарное кеметское упрямство.

— Так, — я воткнул ложку в пирог, будто хотел пригвоздить его к столу. — Чего ты боишься? Что я не смогу защитить ее? Не сумею сделать это лучше тебя? Ты не владеешь магией, никогда не держал в руке меча. Поверь, даже если дело дойдет до рукопашной схватки, ты будешь только мешать. Ты способный парень, но ты толком еще ничего не знаешь и не умеешь. Я потащил тебя за собой вовсе не для того, чтобы прибить в суматохе боя, а с намерением пристроить тебя на военную службу. Форт Спокойный готовит лучших воинов Шаторана. Через год-два Горилика вернется в Столицу. К тому времени мне так или иначе удастся расторгнуть этот нелепый брак, и вокруг нее опять начнут виться женихи и их родня. Я хочу, чтобы в этой суматохе рядом с ней неотлучно был надежный человек. Кто-то вроде тебя.

Успел, насупившись, ковырялся в пироге, но возразить не мог. Как отец, я принимал решения, исходя из пользы для своей дочери — так он полагал. Наивный, он еще не знал, как часто дети становились разменной монетой в играх великих родителей.

— И что теперь делать?

— Теперь мы с тобой едем в форт, где я передаю тебя лично в руки коменданта. Скажу, что ты мой сын.

— Сын?! — горское хладнокровие, не менее знаменитое, чем упрямство, дало трещину.

— Подумаешь, — я пожал плечами, — Ребенком больше… давай завтракать и собираться. Паук и Горилика встретят меня в деревне. Не переживай, с Гориликой все будет хорошо. Ребята Визариуса выловят всех заговорщиков, дай только время, а ей полезно будет посмотреть мир.

— Зачем кому-то понадобилось ее убивать? — Успел покачал головой. — Она ведь даже не наследница. Трон получит ее муж.

— Нет. Ее муж получит корону, но управлять страной будет Горилика. Альб готовил ее именно к этому.

— А Вы?

— А моя забота — ее благополучие. Альб не позволит ей выбрать мужа на свое усмотрение, что бы она не думала на этот счет. И если в голову ее супруга придет какая-нибудь дурная мысль, мы будем рядом в нужный момент. Смерть Горилики может быть выгодна очень многим. В Шаторане нет устойчивой системы престолонаследия, зато есть множество прецедентов смены правящей династии. Стоит Альбу лишиться дочери, и тут же появится целый легион "законных" престолонаследников. Таковы правила игры.

Когда Паук, едва продрав со сна глаза, появился на кухне, Успел покладисто домывал посуду.

— Ух ты! — радушный хозяин открыл первый попавшийся из стоявших на плите горшков, и схватив ложку, начал выуживать из рагу куски мяса. — Хорошо тебе, Яр. Захотел есть — пошел и приготовил. И еда при любых условиях, и силы бережешь. Знаешь притчу: встречаются как-то шесть богатейших в мире купцов, и начинают хвастать, кто что полезного купил. Ну, все по списку: женщины, книги, земли… а шестой и говорит: "Я купил вот эту трость". Все: "Да что полезного в трости?" А он и говорит: "Она красивая, так что приятно на нее смотреть, дорогая, и потому производит нужное впечатление, тяжелая — ею можно погонять слуг, но главное — на конце ее прикреплен магнит, которым очень удобно подбирать монетки с мостовой". Ты напоминаешь мне этого купца: ты не тратишь силы попусту, и потому в любой момент готов сотворить великое заклинание.

Я кивнул, благосклонно принимая незаслуженный комплимент.

— Вот только медь к магниту не пристает.

— Вот вечно ты придираешься! — Обиделся некромант. — А то ты не знаешь, из чего медь чеканят!

— Да уж, — рассмеялся я, — нет более наглого фальшивомонетчика, чем государство! Где можно лошадей раздобыть? Нам с Успелом нужно в форт. Вы с Иреной езжайте напрямик в деревню, там и встретимся.

— Лошади в стойле за домом, уже готовы. — Паук сдвинул прикрывавшую поднос крышку и невольно облизнулся. — М-м-м… Скумбрия! Откуда?

— Из твоего погреба, — я махнул рукой Успелу, — как и все остальное.

— У меня в погребе есть скумбрия?! — адепт пораженно оглядел царящее на столе изобилие.

— У тебя в погребе нет разве что маринованного беся. Хотя мы до конца погреба не добрались, так что кто знает…

— О! — Паук прислушался. — У нас гости.

Адепт спешно покинул кухню, прихватив, впрочем, со стола блюдо с колбасками.

— Как он узнал? — Успел крутил в руках ложку, раздумывая, видимо, стоит ли ее мыть, или хозяин вернется доедать рагу.

— Это его дом, — я пожал плечами. — Кроме того, вестник по прибытии подает адресату сигнал. Ты разве не знал?

Кемет покачал головой.

— У нас по старинке пользуются воронами, голубями и пчелами. Я впервые увидел вестника только в Столице. — Он со вздохом сунул ложку в таз с водой.

— Здешние вестники сильно отличаются от столичных… — намечающуюся лекцию о местной фауне и флоре прервал голос Паука, звавший нас в гостиную.

Мы нашли адепта сидящим в мягком кресле и со свитком в руке. Лицо у Паука было мрачное, и свиток, постоянно норовивший свернуться в трубочку, настроения моего друга совершенно не улучшал. Капсула от свитка лежала тут же, на журнальном столике. Я даже различил следы зубов на пробке. Вестник, похожий на нетопыря, уже расположился на каминной полке, сложил крылышки и начал покрываться корочкой, которая в скором времени должна была превратиться в твердую скорлупу.

— Фаулор, — Паук поднял на меня встревоженный взгляд. — Боюсь, ваша поездка в форт отменяется. Я получил письмо от коменданта. Его сотня вчера вечером прибыла в ту самую деревушку, где мы должны были встретиться с акши. Местные жаловались, что какая-то нечисть нападает на скот и людей. Комендант, как и я, считал, что там орудует ходячий мертвец или, в худшем случае, зомби, но мы ошибались. Ночью эта тварь нагло явилась в деревню. Что это было, никто понять не успел, но оно убило несколько человек, в том числе одного из некромантов. Там нужна моя помощь. Ты можешь не ехать — я разберусь на месте и пришлю тебе вестника, когда станет безопасно.

Я задумался. Сотня коменданта состояла из новобранцев, так что столь значительные потери ни о чем не говорили, но если напавшее на деревню существо не смогли даже рассмотреть, оно было слишком шустрым для умертвия. Отправлять Паука в деревню одного было опасно: неизвестная тварь могла и не относиться к детям Смерти — он мог погибнуть или пострадать, а без проводника Лисьи Курганы нам не пересечь. Оставалось решить, что делать с молодежью: оставить их здесь, или взять с собой. С одной стороны, взяв их в деревню, я подставлял их под когти, вполне вероятно, крайне опасного зверя. С другой — оставлять их без присмотра было страшно. Если бы Горилике приспичило погулять по городу, Успел не сумел бы ее остановить, а найти в Спокойном неприятностей на свою голову — минутное дело. Кроме того, я не сильно верил в успех затеи с поддельной принцессой. Как бы не была жрица Неройды похожа на принцессу, даже несмотря на амулет, копирующий ауру, ее в любой момент могли разоблачить, и тогда весть о том, что Горилика вовсе не в Маройе, облетит Шаторан быстрее вестника. Стараниями Ираз, каждая собака в Столице знала, что я спешно вывозил из страны не то дочь, не то любовницу. Это была совершенно естественная и весьма уважительная причина моего скорого отъезда из Шаторана — все понимали: наследница трона не потерпит соперницу ни в сердце, ни в постели. Но с разоблачением поддельной принцессы обман становился очевиден, и тогда по нашему следу ринется один известный лекарь. В подобных условиях оставлять девушку одну было опасно. Я решительно кивнул:

— Мы едем с тобой.

Когда Паук сказал, что лошади уже готовы, я как-то упустил одно из значений этого слова. Они были мертвы. И судя по потертостям на шкуре, довольно давно. Впрочем, чего ожидать от адепта Смерти? Живые лошади не подошли бы к его дому и на бросок копья — оставалось довольствоваться тем, что было.

— А они поедут? — Горилика с сомнением ткнула пальцем в бок ближайшей неподвижной туши.

— Непременно! — Паук взлетел в седло, стараясь поразить девушку своей ловкостью.

Горилика фыркнула и через миг оказалась в седле — ей даже не потребовалось стремя. Успел этот круг проиграл. Кеметы не разводили верховых животных, так что он вскарабкался на лошадь с трудом. Пожалуй, ему стоило порадоваться, что перед ним не живое существо — на неподвижное чучело усесться куда как легче. Меня, признаться, эта статичность несколько напрягала, но все же в седле я держался достаточно уверенно. Паук щелкнул пальцами, и лошади вынесли нас из конюшни. Теперь пешеходы шарахались уже от нас.

Дорогу до пункта назначения подробно описывать не стоит. Лошади галопом неслись через фруктовые сады, ветер свистел в ушах. Разговаривать было невозможно, любоваться красотами пейзажа тоже: они слились в единую буро-зеленую с вкраплениями желтого, красного и лилового полосу. Единственное, что меня всерьез занимало, так это состояние Успела. Ему досталось рыцарское седло, подпиравшее спину и закрывавшее живот. С одной стороны, только эти две пластины удерживали парня в седле, но с другой — каким бы здоровяком он ни был, седло предназначалось для рыцаря в полном доспехе, так что кемета болтало между задней и передней пластиной, будто язык в колоколе. Лицо Успела приобрело отчетливый зеленый оттенок с полосами от хлеставших по лицу веток, глаза выпучились и покраснели, но руки вцепились в переднюю пластину мертвой хваткой. Что с ним будет по приезде, страшно было и подумать.

Горилика и Паук, напротив, получали от бешеной скачки удовольствие. Глядя на девушку, снова замотанную в покрывало, я в который раз убеждался в том, что принцессу воспитывали совершенно не по правилам.

Широкие ворота, обитые полосами из святого сплава, появились перед нами совершенно неожиданно. Паук щелкнул пальцами, и Успел в последний раз приложился животом о седло.

— Как она хоть называется? — спросил я, оглядывая высокую изгородь, утыканную шипами из того же сплава.

— Черепушка, — Паук кивнул на ворота и в самом деле украшенные черепом вурдалака. — Он у местных вроде талисмана.

— Как бы не этот самый талисман к ним в гости шастал…

Тем временем нас заметили с надвратной вышки, и ворота начали медленно открываться. Паук снова щелкнул пальцами, и мы неспешно въехали в деревню. Черепушка стояла в стороне от основных путей, ведущих к холмам. Надеяться здесь было не на кого, так что деревня, хоть и не велика размером, была готова к нападению любой нечисти. Местные жители привыкли собственными силами отбиваться от таких гостей, что у столичного жителя вызвали бы остановку сердца одним своим видом, но сейчас я видел на их лицах страх: вчера ночью в их деревню пришло нечто доселе им неизвестное. Среди местных жителей попадались и ребята, одетые в военный доспех. Совсем молодые парни, едва научившиеся держать в руках меч. Недалеко от ворот паслись коренастые жеребцы, принадлежащие, несомненно, форту. Над Часовней Всех Богов вился дымок — жрец приносил жертвы, надеясь выпросить помощи свыше.

Постоялый двор, служивший в обычное время приютом исключительно для контрабандистов, расположился напротив часовни. Нас никто не встречал, что было и не удивительно — каждый, в силу своего разумения готовился к ночи: женщины и дети пересыпали улицы перцем, раскладывали зверобой, мужчины тесали колья, готовили стрелы, точили ножи.

   — Король в поход собрался, лантре, лантри, лантра,    И с вечера занялся заточкой топора.    Под скрежетанье круга, лантре, лантри, лантра,    Не дремлет вся округа до самого утра! —

Разносилось по всей улице. —

   Король в поход собрался, лантре, лантри, лантря,    Подкова отлетела у верного коня.    Звенит кузнечный молот, лантре, лантри, лантря,    И видел целый город, как занялась заря!

Мы спешились у самого крыльца постоялого двора. Вернее, я, Горилика и Паук спешились, а Успел попросту выпал из седла. Ноги его не слушались, и он замер на четвереньках, уткнувшись лбом в край поилки. Плачевное состояние воздыхателя вызвало у Горилики всплеск сочувствия. Она волчком крутилась вокруг несчастного, не столько помогая, сколько вызывая у него тошноту мельтешением пестрого покрывала перед глазами.

— Самти Паук! — на крыльцо постоялого двора вышел Игрен лот Хорен, комендант форта Спокойного, собственной персоной.

Меня он, разумеется, тоже узнал, но счел за лучшее не озвучивать посреди площади мое имя. Бывший рыцарь Золотой Сотни Империи Теморан был обязан мне не только местом коменданта форта, но и самой жизнью. Лот Хорен был едва ли не десятым сыном теморанского дворянина, богатого только собственной доблестью на поле боя и в постели, так что в наследство Игрену досталось отцовское благословение, да пара штанов, за что Игрен был несказанно благодарен судьбе: старшему брату достались ветхий замок и долги. Не имея даже меча, о рыцарском звании не стоило и мечтать, но молодой дворянин повыше подтянул единственное наследство и отправился в чужие края, искать военного счастья. Но военное счастье к нему навстречу не торопилось, а голодная смерть замаячила на горизонте уже очень скоро, так что, когда на дорогу перед ним вывалилась троица подвыпивших мужиков, выразивших на его счет определенные намерения преступного свойства, Игрен вторично вознес благодарность судьбе. Разжившись у незадачливых грабителей несколькими медными монетами, приличными сапогами, краюхой хлеба и ржавым мечом, больше похожим на кочергу, юный лот Хорен почесал мощную шею и решил продолжить поиски счастья в том же направлении. Уже через год он стал грозой разбойников по всему Теморану, а еще через два судьба свела нас на узкой тропке. Мои интересы в Теморане к тому моменту были уже исчерпаны, так что я, недолго торгуясь, сдал лот Хорену всех своих конкурентов и, заполучив в качестве оплаты часть их имущества, увел свою шайку в более безопасные края. Можно сказать, мы расстались друзьями. Впервые за много лет теморанские леса были очищены от разбойников, и Игрен получил достойную награду: он был зачислен в рыцарскую Золотую Сотню. Попади он в ряды храмовников сразу с порога отчего дома, и не нашлось бы в Теморане более ревностного слуги Истинного бога, но годы общения с разбойниками превратили мечтателя в ловкого пройдоху. Лот Хорен принес присягу Истинному с той же искренностью, с какой присягнул бы и Шату.

Четыре года назад храмовники Истинного бога в очередной раз попытались закрепиться на противоположном берегу Драконьей реки. До этого они почти год строили через реку мост и посыпали его освященной их божеством землей. Таким образом храмовники надеялись "перетащить" через водную преграду покровительство Истинного. Иромские шаманы наблюдали за теморанцами с плохо скрываемой насмешкой, и тому была веская причина, о которой храмовники не подумали, а Золотая Сотня узнала слишком поздно. Как гласит "Научная Теология", боги довольно терпимо относятся к вторжению на их территорию чужих сил. Видимо, автору сего монументального труда попадались исключительно покладистые боги. Не ожидая от грядущего похода ничего хорошего, лот Хорен, в довесок к знаку Истинного, обзавелся несколькими оберегами других богов, и оказался совершенно прав. Храмовники так тщательно готовились к бою на чужом берегу, что как-то не вспомнили, что у Драконьей реки тоже есть своя покровительница — богиня драконов с невоспроизводимым человеческими силами именем. Ей чрезвычайно не понравилось, что через ее реку воздвигли мост, да еще напитанный силой чужого божества, не спросив на то ее дозволения. Она, с поистине драконьим коварством, терпеливо дождалась, когда храмовники с Золотой сотней впереди дойдут до середины едва достроенного моста, и единственной волной смыла весь цвет теморанского войска вместе с освященным сооружением. На родной берег все же выползли четыре рыцаря, и лот Хорен среди них, но прием их ждал совсем не теплый: спешно проведенное расследование показало, что все выжившие запаслись перед походом защитными амулетами или оберегами, что приравнивалось к измене. Бедолаг клеймили, заковали в цепи, посадили в клетку и в таком виде возили по всему Теморану.

В то же время в Шаторане объявились несколько последователей Истинного, и я отправился в Теморан с ответным, так сказать, визитом. Храмовники отлавливали врагов истинной веры по всей стране с азартом, достойным лучшего применения, но меня, сколько не проверяли, уличить в занятиях магией не смогли. Я виновато разводил перед храмовниками руками, извинялся, сгребал со стола в который раз перерытый мешок с пожитками и отправлялся в город, вылавливать несчастных "коллег по цеху". За три месяца я вывез из Теморана почти весь выживший цвет местного магического искусства. Я уже собрался сворачивать дела, когда на одной из площадей маленького прибрежного города увидел клетку. В клетке, в довольно стесненных условиях расположились четыре тела. За медную монету можно было приобрести у зазывалы увесистый булыжник, которым полагалось кидаться в обитателей клетки. Троим из них, впрочем, было уже все равно — они активно разлагались под палящим солнцем. В четвертом я с ужасом узнал своего давнего знакомого.

Тогда мне удалось не только споить зазывалу до такого состояния, что тот согласился "одолжить" мне ключи от клетки, но и через все кордоны дотащить едва живого рыцаря до побережья.

И теперь, глядя на нового коменданта форта, сумевшего привести гарнизон в состояние образцового порядка, я испытывал законное чувство гордости. Лот Хорен, тем временем, заметил Горилику. Он тщательно высморкался, вытер пальцы о штанину, а нос рукавом и галантно поклонился принцессе:

— Айвэ. — Едва удостоил Успела взглядом и обернулся ко мне. — Самти?

— Самти Токрем, торговец, — отрекомендовался я. — А это моя дочь, Ирена.

— Как обстоят дела? — Паук обвел взглядом двор, по которому сновала прислуга. — Я вижу, вы готовитесь к обороне. Но вот против кого?

— Сам бы хотел знать, — махнул рукой Игрен. — если кто его и успел рассмотреть, так это кадавр акши Ал, но она никого к нему не подпускает.

— Кадавр? — адепт Смерти навострил уши.

— Да. Если бы не эта сумасшедшая кукла, неизвестно, чем бы кончилось дело. Эта тварь появилась от западной стены. Вырезала караул, прошлась по нескольким домам и только потом наткнулась на несчастного Проха.

— Некроманта?

— Да. Он успел поднять тревогу прежде, чем она оторвала ему голову. Поднялся переполох, тварь заметалась по крышам, достала еще несколько человек, а потом наткнулась на кадавра. Она здорово его цапнула, но, похоже, мертвечина пришлась ей не по вкусу, потому что она заверещала и рванула через стену, едва не сметя вышку.

— И где он сейчас? Кадавр, я имею в виду.

— В доме старосты, — Игрен махнул рукой вдоль улицы. — Там сейчас лазарет.

— Ну пойдем, посмотрим, что он нам расскажет.

В лазарете мы обнаружили только троих выживших, не считая кадавра. Это был тревожный признак. Для себя акши выбила отдельную комнату: она выволокла из кладовки кадки и мешки, оставив лишь бочку и два сундука, на которые постелила лучшие тюфяки, какие только нашла в доме старосты. Об этом произволе мы узнали от самого хозяина дома, который надеялся найти управу на незваных гостей хотя бы в лице Паука. Но адепт Смерти был глух к мольбам простого смертного. Ему представился законный повод дотянуться своей единственной, но загребущей ручкой до вожделенного кадавра, так что старосту не пустили даже на порог родного дома.

В кладовке мы застали почти идиллическую картину: кадавр, глаза которого скрывала черная повязка, сидел на бочке, голый до пояса, а вокруг него суетилась маленькая акши. Адепты рано взрослели, и девушка выглядела ровесницей Горилики, хотя я точно знал, что ей не больше четырнадцати лет. Впрочем, внешне она больше напоминала ушлого сорванца, какие во множестве шныряют по улицам больших городов.

Кадавр на ее фоне смотрелся особенно внушительно. Мужчина, лет сорока, хорошо развитый физически, выглядел еще монументальнее оттого, что сохранял полную неподвижность, несмотря на производимые над ним манипуляции. Судя по следам от зубов, тварь, хватанувшая его за плечо, вполне могла перекусить толстую оглоблю. Но, похоже, ей и впрямь пришлась не по вкусу кровь спутника акши, потому что, вместо того, чтобы оторвать ему руку а, возможно, и голову, она просто разжала челюсти. Теперь акши пыталась зарастить глубокие раны от зубов и когтей. Кровь уже не шла, но края ран сходились неохотно — лоб девушки уже покрылся испариной, а дело едва сдвинулось с мертвой точки. Я распахнул балахон и выудил из пояса флакон.

— Вот, — я протянул снадобье акши. — Смажь края раны. Это ускорит заживление.

Акши благодарно кивнула и последовала моему совету. Раны стали затягиваться на глазах — девушке оставалось только направлять процесс в нужное русло.

— Нам нужно допросить Вашего кадавра, — с плохо скрываемой радостью в голосе объявил Паук.

— И не надейтесь. — Акши уперла кулаки в бока, загораживая свое имущество. — Он все равно ничего не видит.

— В его памяти могло отложиться что-то полезное, о чем он просто не помнит, — продолжал настаивать Паук, пытаясь обойти хрупкую девушку с фланга. — Если запустить поиск в его памяти…

— Вы можете его повредить, — акши вновь заступила путь настырному адепту.

— Акши Ал, — лот Хорен нахмурился, — Ваши предрассудки могут стоить жизни моим людям.

— Стойте, — я заметил, как Ал потянула из-за пояса нож, и поспешил вмешаться. — Я могу поговорить с кадавром под присмотром айвэ Ал. Возможно, мне удастся узнать что-нибудь полезное в обычной беседе. Это не должно повредить кадавру, но если я и переступлю порог приличий, она меня остановит.

Акши с подозрением посмотрела на моих спутников и нехотя кивнула:

— Только пусть они выйдут.

— Хорошо, — Игрен едва ли не силком выволок Паука из комнаты. — Мы не будем вам мешать.

Я сел на сундук напротив кадавра и взял его за руку.

— Ро, ты меня помнишь?

Тот отрицательно покачал головой.

— Ро, — девушка накинула на плечи кадавра плащ и положила ладонь ему на плечо. — Не бойся, Ро, он не причинит нам вреда. Он свой.

Ро никак не отреагировал.

Передо мной был не кадавр, а рори — адепт жизни. Отличить их от кадавров было крайне тяжело из-за специфической ауры. Аура, как таковая, является преломлением света Искры в слоях оболочки души. У рори такой оболочки не было. Только ровный тусклый свет Искры, так напоминающий ауру неодушевленного предмета. Сколько среди кадавров было рори — не знал никто. За пределами ордена Хараны существование рори считалось не более чем гипотетически возможным — только единицы выживали после пробуждения в них стихии, при этом восприятие искажалось, так что не было ничего удивительного в том, что Ро меня не помнил. Возможно, для него наше знакомство еще не состоялось или было так далеко в прошлом, что он попросту меня забыл.

— Расскажи, что произошло.

— Это был перерожденный. — Ро потер едва зажившее плечо. — Я поначалу принял его за вурдалака и попытался выбить из него душу, но я ошибся. Я его только испугал.

— Ты уверен, что это был именно перерожденный?

— Да, — Ро уверенно кивнул. — Я хорошо рассмотрел его душу, а потом спросил у некроманта, которого он убил. Парень был сильно напуган, но описал его довольно точно.

— Почему вы сразу не рассказали об этом лот Хорену?

Акши чуть помялась:

— Как бы мы смогли это сделать, не раскрывая сущности Ро? Кадавры не говорят с покойниками. Я надеялась, что встречу перерожденного сама…

— И что бы ты с ним сделала? — Я укоризненно посмотрел на девушку. — Дождиком полила? Перерожденный — это не вурдалак. Его осиновым колом не убьешь и чистой водой не напугаешь. И Ро в свои авантюры втягиваешь. Ладно, — я махнул рукой. — Есть у меня план… Идем.

Вопреки моим ожиданиям, под дверью нас никто не ждал. Выйдя на крыльцо, мы обнаружили, что все население деревушки, включая сотню лот Хорена с ним во главе, столпилось на площади. Оттуда доносилась музыка, но даже с высоты крыльца я не смог рассмотреть источник всеобщего интереса.

— Что здесь происходит? — Я с трудом протолкнулся сквозь зевак и дернул Паука за рукав.

— А ты сам посмотри! — Паук хитро прищурился и отодвинулся, давая мне обзор.

В центре площади кружилась в танце Горилика. Пестрое покрывало обвивало ее тело, подчеркивая тонкую фигуру. Принцесса танцевала, забыв, казалось, обо всем на свете. Зрелище и впрямь завораживало.

— Нулайис-с… — Прошипел я сквозь стиснутые в бешенстве зубы. Когда я просил жрицу научить принцессу некоторым женским премудростям, я имел в виду совсем не это.

— Да, ты прав, — кивнул адепт Смерти. — Она действительно похожа на мать.

Горилика сейчас и в самом деле походила на мать, но, разумеется, не на Нулайис, а на Ойрону. Я помнил, как королева в таком же точно покрывале танцевала на приеме, где мы познакомились. Покрывало оставляло открытыми только глаза, но даже сквозь эту узкую бойницу она вела прицельный обстрел мужских сердец.

Мотнув головой, я разогнал туман в мыслях и заметил стоящего рядом Успела. Последствия конной поездки уже отступили, и теперь он восхищенно таращился на Горилику. Моя злость нашла точку применения.

— Успел! — рявкнул я кемету в самое ухо, так что он даже подпрыгнул.

— А? — парень ошалело посмотрел на меня, вспоминая, судя по выражению лица, где же мы могли видеться.

— Что ты стоишь, как истукан?!

— А? А что я должен делать? — парень растерянно огляделся.

— Ты должен немедленно это прекратить! — Я ткнул пальцем в танцующую принцессу.

— Как? — казалось, удивление Успела достигло крайней точки.

— Быстро! — припечатал я, развернулся и, сграбастав за воротники лот Хорена и Паука, поволок их в сторону постоялого двора.

Глава 5

Токри дружелюбны, любопытны и никогда не нападают первыми. Оборотни почитают Токри старшими братьями и чтут некоторых из них, как богов. Главным богом в пантеоне оборотней является Дагамар (с лют. "красный камень, который знает свое место" или "рубин"). Он является покровителем воинов и изображается с мечом в руке. Вторым по значимости в пантеоне является Дораен (с лют. "серый камень из красного огня" или "гранит"). Дораен покровительствует детям, как в этой жизни, так и в загробной. Его символом является кнут, которым он отгоняет от детей злых духов. Так же в сказаниях оборотней часто упоминаются братья Дамас (с лют. "красный камень, который умеет ждать" или "янтарь") и Ремиль (с лют. "зеленое пламя на черной воде"). Их роль в мифологии оборотней неизвестна.

Нокром гор Тимель. "Те, кого никогда не было".

Солнце давно уже село за горизонт, а перерожденный все не появлялся. Я скрючился за грудой ящиков, чувствуя, как начинают коченеть пальцы на руках. Про ноги я уже и не вспоминал. Здешние ночи были настолько же холодными, насколько жаркими были дни, и я начал подумывать о том, что если эта тварь не явится в ближайший час, я загнусь и без ее помощи. Дрожащими пальцами я скрутил крышку с фляги и сделал хороший глоток настойки. Пить в холод спирт — последнее дело, но принести мне горячего отвара было некому, а от меня этой ночью зависело многое. Прежде всего, моя собственная жизнь. Вспоминая все, что я знал о перерожденных, я все больше убеждался, что план мой был дырявый, слепленный на коленке. Убить перерожденного ночью было невозможно в принципе. Нашей задачей было отстоять деревню, а утром отправиться на поиски места, где прошлой осенью был заживо похоронен человек. Часовню Всех Богов окружили защитным кольцом, которое поддерживали некроманты. В кольцо согнали всех, кто только был в деревне, за исключением меня, акши, Ро и Паука. До самого заката мы расчерчивали площадь, заливали линии маслом и разбрызгивали по деревне человеческую кровь, любезно предоставленную нам местными жителями. Все дорожки из брызг вели в центр площади, где расположился адепт жизни.

Напряжение с каждой минутой росло, и я даже начал напевать себе под нос какой-то мотивчик, когда от часовни раздались крики. Ярко вспыхнуло пламя защитного круга и в его свете стало видно, как скрюченная фигура, раз за разом, пытается преодолеть хлипкую защиту. Похоже, запах множества тел перебил запах крови. Я наблюдал за перерожденным из-за ящиков, не в силах ему помешать. Под его ударами круг прогибался и трещал, и было очевидно — еще немного, и круг лопнет, оставив людей без защиты. По плану, перерожденный должен был соблазниться кровью и прийти к Ро, где вокруг него тут же воздвиглась бы стена силы, а остальное было делом техники. Но стоявший на открытом месте в десяти метрах от часовни человек совершенно не интересовал перерожденного. Его куда больше интересовало содержимое круга.

Нужно было что-то срочно предпринимать. Недолго думая (задумайся я хоть на секунду, и ни за что бы не сотворил подобную глупость), я развязал веревку, стягивавшую балахон и запустил ею в перерожденного. Свинцовые "бубенцы" на концах веревки сделали свое дело: мало того, что один из них вошел перерожденному в бок, так еще веревка обвилась вокруг ног, и нежить рухнула на землю, словно подбитый из рогатки голубь. Этого, впрочем, хватило не надолго. Перерожденный без труда выпутался из силка и ринулся за мной. Душа моя ушла в пятки, придавая им дополнительное ускорение. Кажется, я что-то кричал, улепетывая от монстра в сторону постоялого двора, но едва ли это было что-то конструктивное. Перерожденный пронесся следом, даже не удостоив Ро взглядом. Тот, кто видел, как кошка взлетает на дерево, убегая от собаки, признал бы меня самым шустрым представителем в семействе кошачьих — через полторы секунды я уже украшал собой крышу постоялого двора. Почти догнавший меня перерожденный получил сапогом по морде и свалился вниз, прямо под ноги Ро.

— Давай! — скомандовал я, бросая в монстра свой балахон и прыгая следом.

Обшитый грузиками из святого сплава балахон обвил нежить не хуже сети, под подошвами моих сапог громко хрустнуло, и меня отшвырнуло в сторону. Паук метнул в сверток фиал, и ткань разлетелась в клочья, открывая нам визжащего и дымящегося перерожденного. В попытке избавиться от жуткой боли, он рванулся к адепту жизни, закрывавшему путь к отступлению. Ро выставил перед собой ладони, сделал движение, будто отталкивая перерожденного в мою сторону, и тут же отскочил вправо. Тело нежити по инерции продолжило движение вперед, но душа, отброшенная мощным ударом, устремилась ко мне. Прежде, чем я успел представить, что со мной станет, если она налетит на меня, я выхватил кинжалы и крест на крест полоснул летящий мне в лицо сгусток энергии. Один из ножей видимого эффекта не произвел, а вот второй почти разрубил душу напополам. Тело перерожденного дернулось назад, принимая в себя покалеченную душу, взвыло еще громче и ринулось мимо часовни, ища спасения в ночи.

— Вот и как это понимать? — акши проводила визжащую нежить обиженным взглядом. — Для чего мы весь вечер защитные линии чертили? Чтобы самти Фаулор здесь бешеную мартышку изображал?

Я виновато развел руками. По плану акши должна была удерживать каркас из защитных линий, пока мы спокойно расчленяли бы перерожденного. Удар, выбивший из монстра душу, все отнесли на ее счет, но в действительности девушка так и просидела всю схватку за телегой. Разумеется, воинственную акши такой оборот дела не устраивал.

— Ну, если хочешь, можешь контур прямо сейчас поджечь. — Паук устало опустился на ступени крыльца. — И местных еще позови, хоровод водить.

Ро хмыкнул, а я расхохотался в голос, чувствуя, как слабеют ноги, и садясь на крыльцо рядом с адептом Смерти. Паук недоумевающее посмотрел на меня, на обрывки, бывшие недавно моим балахоном и тоже рассмеялся:

— Айвэ права. Ты взобрался на крышу быстрее обезьяны. Видел бы ты морду перерожденного! Он был просто в шоке: никогда еще добыча не улепетывала от него с такой скоростью!

Акши прыснула и уткнулась в плечо Ро, пытаясь сдержать смех. Ее спутник выглядел все таким же невозмутимым, но я готов был поклясться, что он прикусил язык, чтобы не последовать примеру хозяйки.

Защитный контур вокруг часовни почти догорел, и местные жители начали потихоньку подтягиваться на площадь. Молодых некромантов вели под руки — ночь у них выдалась не из легких.

— Он больше не вернется? — лот Хорен всматривался в темноту, продолжая сжимать в руке меч.

— Сегодня уже нет, — Паук покачал головой. — А если днем мы проявим достаточную расторопность, то уже и никогда.

Постоялый двор гудел, будто улей. Все уже отмечали победу над перерожденным, и под крышей звучали веселые песни:

   — Ох, и тяжко стало жить вампирам!    Кровососам нынче не до жиру:    Дворянин духами пахнет, худ и бледен,    А крестьянин весь давно уже подъеден.    И как будто этого им мало —    Среди пищи слишком много пьяниц стало!    Хоть и славное смешалось в жилах зелье,    Но наутро мучит жуткое похмелье!