«Крыса на козлах»

Крыса на козлах (fb2) - Крыса на козлах 510K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дэвид Генри Уилсон

Дэвид Генри Уилсон Крыса на козлах

1

Я всегда догадывался, что я не похож на других. Да, внешне я был таким же, как мои братья и сестры, даже наметанный глаз не отличил бы меня от них по повадкам, но про себя-то я знал, что я — это я, и в мире нет других таких, как я.

У меня было шесть братьев и сестер — было… теперь они, несомненно, уже мертвы. Мы жили в сточной трубе под Рыночной улицей. Из своего детства я помню только постоянное рысканье в поисках еды. Наши родители учили нас копаться в мусорных ведрах, прогрызать пол, замирать при первом же шорохе, нападать, если тебя загнали в угол, драться, кусаться и есть, всегда есть, постоянно набивать брюхо. Бояться кошек, бояться собак, но прежде всего бояться людей. Люди — вот воистину чума, учили нас родители.

— Нет зверя страшнее человека, — говорил наш отец. — Они безжалостно убивают друг друга, тем паче не ждите жалости к вам. Человек будет охотиться за вами, будет готовить вам ловушки, будет травить вас ядом. Но если вы хитрее — вы обманете его и собьете с толку. Человек не должен видеть вас. Если он предложит вам пищу, бегите прочь, потому что она убьет вас. Собак и кошек боятся, когда они поблизости, а людей надо бояться все время, далеко они или близко. Река стремительна и опасна, она поглотит вас в один миг, но если придется выбирать между человеком и рекой, то выбирайте реку, дети.

Еще в раннем детстве рассказы об этом чудовище разожгли мое воображение. Каким же он должен быть, если владеет такой мощью? Смогу ли я когда-нибудь обладать такой же? Он и в самом деле может убить меня?

В то время я даже не задумывался над тем, что когда-нибудь умру, смерть казалась мне чем-то далеким. Но наш отец не уставал повторять нам: смерть может настигнуть нас в любую минуту, и скорее всего смерть принесет с собой человек.

Однажды вечером он отправился на поиски еды и не вернулся. Мы хотели искать его, но нас остановила матушка.

— Если он сможет вернуться, — сказала она, — то вернется. А если не сможет — то и нам лучше не искать его.

И днем и ночью я мучился желанием узнать, что случилось с отцом. Стыдно признаться, но я хотел этого не из любви или заботы о нем. Нет, прежде всего меня грызло любопытство. И наконец я задал вопрос, так долго не дававший мне покоя:

— Мама, а моего отца убил… человек?

Матушка внимательно посмотрела на меня, словно пытаясь понять причину вопроса, а затем очень тихо ответила:

— Я не знаю. Это могла быть и собака, и кошка. Но думаю, только у человека хватило бы хитрости поймать его.

Мне полагалось бы испугаться, но я не испытывал страха. Каждый раз, когда мы выходили на поиски пищи, мне хотелось увидеть человека. И если человек появлялся, моя семья силком тащила меня прочь, потому что мне хотелось остаться. Что-то внутри толкало меня остаться.

Я подрастал, и моя матушка была уже не на шутку встревожена моим поведением. Мои братья и сестры смялись надо мной и называли меня мечтателем. Но постоянно искать объедки, грызть, жрать и драться — все это осточертело мне. В мире жили существа, которые могли совершать тысячи других дел, и рядом с ними я и мои собратья казались крошечными и незаметными. Они строили города, без которых мы не могли бы жить, в определенном смысле они дарили нам жизнь, но они же могли ее отобрать… и часто отбирали. Они внушали благоговейный страх, но я хотел принадлежать именно к их миру.

Я исхудал, и никто не знал, что со мной делать. Одни говорили, что я перерасту это, другие говорили, что это из меня надо выбить, а третьи считали, что меня надо оставить с этим один на один. Но я не обращал на них внимания, потому что они не понимали меня. Они были они, а я был я, и я был не похож на других.

Одно время я даже не поднимался из сточных труб наверх. Один вид огромных строений человека наполнял меня раздражением. Я прятался, потому что знал, что никогда не смогу ни сравниться с ним, ни стать таким, как он. Я умер бы от голода, если бы моя матушка не заботилась обо мне, не приносила бы мне поесть. А затем я и сам понял, что так дальше жить не смогу. Должно быть, тяжелые мысли постепенно оставили меня, я взглянул на мир по-новому и увидел перед собой новые возможности.

Я возвратился в лоно семьи. Моя матушка была особенно рада видеть, как я копаюсь в отбросах и рыскаю по подвалам вместе со всеми. Ей казалось, что после долгой болезни ее сын снова выздоровел. Может быть, немного дури осталось, но все же выздоровел. И я действительно поздоровел. Моя шерстка стала гладкой и мягкой, под кожей загулял жирок. Внешне я снова стал похожим на всех остальных — но про себя строил планы и готовился. Я задавал вопросы. Как человек охотится за нами, как он убивает нас? В чем его уловки? Старые, более опытные сородичи отвечали мне — и ответы я запоминал. Мне рассказывали о человеческих ядах, об его ружьях, об его ловушках. Прежде всего о ловушках. О них я задавал вопрос за вопросом. И никто не догадывался, почему, все думали, что я просто боюсь этих ловушек.

Люди ставят разные ловушки и все время выдумывают новые, но у всех этих ловушек — один основной принцип: жертву заманивают едой, а затем или убивают или ловят живьем. Предостережение моего отца о лежащей на полу пище было недвусмысленным: чем легче добыча, тем ближе ловушка. В этом принципе было что-то дьявольское. Но прежде всего мне нужно было узнать разницу между ловушками, которые убивают и ловушками, которые хватают живьем. Пока я не смогу различать их, я не смогу действовать. К счастью, нашлось немало добрых душ, которые с охотой просвещали меня. Мое любопытство стало всем известно и мне показывали множество ловушек. Вид моих собратьев, раздавленных стальной пружиной, кровь и переломанные хребты пугали меня. Таких ловушек я должен избегать любой ценой. А вот ловушки, которые хватали живьем, были совсем другими: они делались в виде клеточки, и стоило жертве схватить приманку, как за спиной опускалась маленькая дверь. Однажды, к ужасу моей семьи и друзей, я остался возле такой ловушки, чтобы посмотреть, что же случится с жертвой. Я спрятался и просидел, не шелохнувшись, до самого утра (ведь все вылазки мы делали ночью), а рано утром пришел человек в белом халате и унес ловушку с собой. Я прокрался вслед за ним по улице и увидел, как он поднял еще две или три. Затем он забрался в повозку и я не смог идти за ним дальше.

В его движениях была какая-то целенаправленность, которой я не доверял. Он, конечно, не стал бы ставить такие ловушки, если бы у него не было на то причины, и этот вывод касался всех людей. Что за причина, вот вопрос? Но мне не хотелось, чтобы именно он поймал меня, в этом я был уверен. Мало было знать, что за ловушка — надо было еще знать, кто ее хозяин.

В своих поисках я уходил все дальше и дальше. Иногда я заходил так далеко, что не успевал вернуться к утру, и приходилось до вечера прятаться в какой-нибудь щели или темном углу.

Что я искал? Я знал только одно: в ту же минуту, как я увижу это, я пойму, что искал.

Мои поиски длились несколько месяцев. Я педантично обшаривал каждый дом на каждой улице, заглядывал во все сточные трубы, прилегавшие к нашей, а потом все трубы, прилегавшие к тем. Я старательно запоминал положение каждой ловушки, а когда находил подходящую, дожидался хозяина и внимательно изучал его лицо и движения. Но внутренний голос все время подсказывал мне, что это не то, что я ищу.

И вот однажды, летним вечером, мои поиски подошли к концу. Я пробрался в кладовую большого, старого дома, который отделяли от улицы железные ворота и ограда. Дом выглядел таким мрачным, и я проник внутрь, не надеясь на успех. Если бы я не поставил перед собой задачу испытать каждую возможность, то несомненно, прошел бы мимо этого безрадостного места. Я осторожно пробирался под стенкой, под панелями. В кладовых обычно ставят ловушку, и я обнаружил ее без труда. Меня очень удивила необычная чистота кладовой, а еще больше — ловушка, которую я увидел у двери в погреб. Это была клетка, из тех, что ловят жертву, не причиняя ей вреда.

Я разглядывал ловушку — она совершенно не вязалась с темной враждебностью дома, когда дверь в кладовую отворилась. И в этот-то момент я и увидел, что же именно я искал.

2

В кладовую вошла заплаканная девушка. Я смотрел, как она садится за стол и прячет лицо в ладонях. Людей обычно очень трудно отличить друг от друга, но я с первого взгляда не только понял, что это существо женского пола, но и почувствовал в ней доброту, которую так редко встретишь и у людей, и у нас, крыс. Она тихо плакала, и я видел, как слезы текут между пальцев и капают на деревянный стол. Мне захотелось утешить ее, но что я мог сделать?

Посидев немного, она перестала всхлипывать, вытерла глаза крошечным кружевным платочком и принялась чистить овощи. У нее оказались голубые глаза, длинные светлые волосы падали до плеч, а в движениях была та грациозность, которой я часто любовался у кошек, и никогда — у людей. Она работала молча, изредка вздыхая.

Неожиданно дверь кладовки распахнулась настежь и вошло еще двое людей. Один из них заговорил с девушкой громким грубым голосом. Она повернулась, и даже мне стал заметен испуг на ее лице. Что эти двое говорили ей, я не знал, ведь я не понимал ни слова на человеческом языке, но тон голоса был несомненно обидным и девушка снова заплакала. Я услышал, когда она отвечала, что ее голос был тихим, но в нем звучала музыка.

Я дождался, пока девушка не уйдет из кладовой, а потом быстро выбрался из этого дома и со всех ног побежал в свое гнездо.

Когда я рассказал моей матушке, что собираюсь сделать (а я должен был рассказать, потому что мог никогда больше ее не увидеть), она очень огорчилась.

— Тебя убьют! — воскликнула она.

— Нет, — ответил я. — Она добрая и нежная. Она не может убивать.

— Но зачем тебе это? — спросила матушка. Ведь это же безумие! Ты не можешь прийти к ним, ты не можешь стать одним из них! Если уж тебе так захотелось поглазеть на них, так спрячься в уголке и смотри!

— Мне мало этого! Я хочу знать их силу. Как мне узнать ее, если я не дам им шанс показать ее!

— Они тебе покажут, они убьют тебя! — заплакала матушка. — Убьют, я знаю. Ножом или топором, или спустят собаку. Я-то думала, что эта чушь вылетела у тебя из головы! Почему ты не можешь жить обычной жизнью, вместе с нами?

— Послушайте, матушка, я сыт по горло обычной жизнью. Еще подростком я увидел все, что может дать обычная жизнь, и мне этого мало!

— Ты не завел семьи! — всхлипывала она. — Ты не создал свой семейный очаг!

— Но я жил в семье. В счастливой семье. Только посмотрите, матушка, что случилось с нашим отцом. Он пропал. Куда? Мы не знаем! И никогда не узнаем. Его судьба — это единственная загадка, которая была у нас в жизни. А может быть, он сейчас в раю. Может, он не вернулся, потому что создал новый мир. Даже если его убили, это как раз та судьба, которая его и ожидала. Всю жизнь бегать, копаться в объедках, завести детей, и рано или поздно умереть.

— А ты чего хочешь? — спросила она.

— Надежды, — ответил я. — Надежды на лучшее.

— Нет, нет ничего лучшего! — взвизгнула матушка.

— Вот и посмотрим.

Я ушел, оставив ее одну. Она смотрела мне вслед, и хотя мне было жаль матушку, но как только она скрылась из глаз, меня охватило возбуждение. Мне казалось, что я на пути к открытию, которое откроет мне тайны бытия. Я намеревался отдаться в руки величайших владык Земли. А если я буду убит… нет, я не собирался умирать.

Я быстро добежал до мрачного дома, проскользнул под воротами и прокрался в кладовую. Никого. Ловушка так и стояла в углу, рядом с дверью в погреб. Внутри, у задней стенки, лежало немного еды. Я поколебался, сожалея, что меня примут за глупое животное, ведь опасность была так очевидна для мало-мальски опытного глаза. Но это была лишь краткая вспышка гордости, и я тут же заглушил ее. Я вошел внутрь ловушки, подошел к приманке и пошевелил ее носом — я был чересчур взволнован, чтобы есть. Тут же сзади раздался громкий щелчок. Я обернулся и увидел, что дверца захлопнулась, и я надежно заперт в клетке. Теперь пути назад уже не было.

И ничего не произошло. Я не знаю, чего я ожидал — то ли зазвонит звонок, то ли вбежит девушка, то ли дом начнет качаться. Но во всяком случае, не такой тишины. Наверное, все внутри меня готово было разорваться, и я ждал, что внешний мир не останется к этому безучастным. Но прошло немного времени, я почувствовал, что могу шевелить лапками и даже откусил кусочек приманки. Затем я ткнулся носом в прутья клетки, попробовал, не расшатаны ли они. Нет, убегать я не собирался, мне просто нужно было хоть чем-то заняться. Прутья сидели прочно, и когда я проверил их все, время снова поползло медленно. Что мне не хотелось, так это думать, а единственный способ не думать — это или спать или действовать. Я не мог ни того, ни другого, и потому сосредоточился на кладовой, разглядывая по очереди шкаф с посудой, стол, стулья, раковину… Глупо было так рано лезть в ловушку. Нужно было осмотреться, пока не придет девушка, а уж потом лезть в ловушку. Потом, а не сейчас. А что, если ее вообще нет дома? Может быть, здесь только двое других людей, и если один из них войдет и увидит меня… безумие, безумие…

Что это? Шум. Да, в доме слышен шум. Крик, один из этих грубых голосов. Они здесь. Теперь громче, но не ближе, и звучит злее. Шаги… но не к кладовой. Вверх по лестнице. Вот и музыкальный голос, очень тихо отвечает на грубость… два грубых голоса, оба вместе. Не нужно было мне лезть в ловушку. Так бы я увидел, что там делается. Еще шаги, еще крики. Почему эти злые голоса командуют добрым? У нас, в сточных трубах, никто не мог командовать другими… Нет, не так. Одни были сильнее других. Кто-то был главным. Но никто не командовал. А эти два чудища правят над доброй девушкой. Кто же тогда правит всем миром? Неужели люди не равны между собой?

Если бы только я был чуть терпеливее, то узнал бы куда больше. Я бы остался в этом доме, незамеченный, и наблюдал бы за человеческим поведением. Моя матушка говорила мне: спрячься в уголке и смотри. Но я хотел ощутить силу. Ошибка ли молодости в том, что она хочет взять только все сразу, а не по частям? Конечно, сейчас я старше, хотя вряд ли умнее и вряд ли осторожнее, но все-таки… думаю, что такая опрометчивость не ошибка молодости и не достоинство ее. Молодость глупа, когда терпит поражение, и мудра, когда побеждает. Те, кто старше и осторожнее, могут не испытать ни радости победы, ни горечи поражения, поэтому и жизнь их пуста.

А тогда я проклял свою поспешность. Мне хотелось знать, что происходит снаружи, но я сам отсек себя от этого поучительного зрелища. Я изо всей силы ударился в прутья, но они не поддавались. Неожиданно издалека послышался цокот, постукивание и храп. Резкие крики вверху, потом быстрый топот ног, сбегающих по лестнице. Этот повторяющийся цокот и храп. Я уже слышал это на улицах, лошади и повозка. В переднюю дверь постучали. Еще голоса. Грубые, грубые. Дверь хлопнула… что происходит? Снова храп и постукивание, на сей раз удаляющиеся — повозка отъезжает. Я весь превратился в слух, но звук утих вдали. Они что, все уехали? Чудища точно уехали, а девушка?

— Пусть она войдет теперь, пока их нет! — взмолился я. — Ну зайди же, зайди!

Дверь закрылась. Значит, кто-то остался. Но никто так и не входил в кладовую. Слушай-ка, слушай, а это не всхлипы? Я не мог сказать точно. Странное дело! Через щелку в двери пробивался свет — но ни лампа, ни свечка такого света дать не могли. Я потер глаза. Свет не погас, теперь он двигался, и я услышал сразу два голоса: добрый голос и еще один, столь же ласковый и мелодичный. Такого голоса я здесь не слышал. Кто же еще был в доме? О, этот новый голос был таким добрым, таким утешающим, заботливым, любящим. Нет, люди не могут быть чудовищами, если они так разговаривают. А может быть, среди них так же, как и среди нас, есть добрые и злые? Мне безумно захотелось взглянуть на человека с таким ласковым голосом. А свет? Что может испускать свет столь яркий, что даже сквозь щель двери он наполнит кладовую сиянием?

Шаги, неожиданные торопливые шаги к двери кладовой. Застыв от волнения, я прижался к прутьям. Дверь открылась, и вошла девушка.

— Я здесь! — закричал я. — Здесь, в углу!

Но она не заметила меня, а открыла дверь в сад и выбежала наружу. Через мгновение она вернулась, держа в руках большой круглый плод. Я видел такие и раньше, но не знал, как они называются. Она прошла через кладовую внутрь дома и я опять услышал ласковый голос. Дверь кладовой осталась открытой, и наружная, наверное, тоже, потому что звуки стали яснее. Девушка то ли всхлипнула, то ли охнула, словно увидев что-то сверхъестественное. Затем опять зазвучал этот ласковый голос и шаги опять торопливо застучали в мою сторону.

— Я здесь, в углу! — надрывался я. — Да глянь же сюда!

Она подошла близко, так близко, что почти коснулась клетки своей босой ножкой, но все равно не заметила меня. Открыв дверь погреба, она скрылась внутри, и вынесла оттуда клетку раза в два больше, чем моя. Внутри пищали от ужаса шесть белых мышей. Девушка тихо уговаривала их, но они то ли перепугались, то ли просто были слишком глупы, чтоб понять, что она разговаривает с ними.

— Выпустите нас! — вопили они. — Спасите! Помогите!

Я бы прикрикнул на них, если бы девушка не выбежала. Я даже не успел сообразить, что следует крикнуть. И снова голоса, и снова вздох изумления. Да, там определенно происходило что-то необыкновенное. Эти проклятые мыши — они стали частью происходящего, пока я сидел здесь в углу, изо всех сил желая быть пойманным.

Ласковый голос сказал что-то еще, торопливые шаги, сейчас? О приди же, приди же, приди! И она пришла. Прямо к моему углу, прямо к моей клетке. Она подняла клетку и в какой-то миг наши глаза встретились. Такую синеву я видел только на утреннем летнем небе. Нежный голос словно успокаивал меня, но я не боялся. Я дрожал от радостного волнения, а не от страха. Она вынесла меня из кладовой, пронесла по темному коридору. А парадная дверь, конечно, была открыта, а за дверью сиял тот свет, который осветил даже кладовую. И что бы не ожидало меня за этой дверью, оно приведет меня в новый мир, который я искал.

3

У меня захватило дух: перед домом стояла карета из чистого золота, запряженная шестью белыми рысаками. А рядом с каретой, купаясь в лучах света, стояла женщина. Я не знаю, была она старой или молодой — но я никогда еще не видел ничего прекраснее. Когда она заговорила, я словно окунулся в ее ласковый, нежно омывающий меня голос. Помню, когда она шагнула ко мне, я подумал — сейчас она убьет меня. И я желал умереть потому что только так я мог бы навсегда остановить это мгновение.

Но мне не суждено было умереть. Она коснулась моей головы и я почувствовал, что поднимаюсь и расту во все стороны. Я словно раскололся пополам и рождался заново — существом бесконечно большим и могущественным.

— Ну вот, — сказала окутанная светом женщина. — Теперь у тебя есть карета, кони и кучер, который отвезет тебя на бал.

Я в изумлении уставился на нее. Она говорила, и я понимал ее! Я понимал их речь!

— Благодарю тебя, милая Мара! — ответила девушка. — Но не могу же я ехать в этих обносках?

— Ну конечно же, нет, — улыбнулась Леди Света. — А теперь?

Она коснулась девушки и обноски превратились в шелковое платье и драгоценности.

— Была замарашкой, стала принцессой. И можешь отправляться на бал!

О да, девушка, несомненно, была принцессой. А я? Кем был я? Человеком! Я глянул на свое тело и увидел великолепный кафтан и блестящие черные сапоги! Я стоял на двух ногах и был даже выше девушки, в руке у меня был кнут — а в моих ушах звучали слова, человеческие слова, и я понимал их и даже мог говорить!

— Но предупреждаю тебя, — нахмурилась Леди Света, — ты должна покинуть бал до полуночи, потому что с последним ударом часов ты снова станешь служанкой в грязном платьице, а все остальное снова станет тем, чем было раньше. Не забудь, Амадея!

— Благодарю тебя, милая Мара! Я не забуду!

— Роберт, — Леди Света обернулась ко мне. — Отвези Амадею на бал.

— Да, мэм, — ответил я. Потом спохватился. — Но я не знаю дороги!

— Кони сами донесут вас.

Я помог Амадее сесть в карету и сам вскарабкался на козлы. Я не раз видел кучеров и знал, что надо делать — взял в руки вожжи и крикнул лошадям: «Н-но! Поехали! На бал!!»

И мы поехали. Мимо железных ворот, по булыжной мостовой, с цокотом копыт, храпом коней и стуком колес. Прохожие оглядывались на нас — и посмотреть было на что! Золотая карета, запряженная шестеркой рысаков, а на козлах сидит нарядный кучер в пурпурном камзоле с расшитым золотом поясом. Я поглядывал по сторонам в надежде увидеть где-нибудь в темном уголке моих родичей, но никого так и не заметил. А может быть, мои человеческие глаза были недостаточно остры, чтобы заметить их. Мы катили вперед и вперед, улица за улицей, а затем въехали на мост. Я никогда не был здесь раньше. Под нами оказалась река, которой так боялся мой отец, и даже в сумерках я заметил блеск быстро текущей воды. А потом кони вынесли нас на широкую аллею, окруженную деревьями, в конце которой высился самый большой дом, который можно было представить, с белыми стенами и башнями, с широкой каменной лестницей, ведущей к золотым дверям. «Да это дворец принца!» — тихо прошептал я.

Перед дворцом стояло множество карет, а изнутри доносились звуки музыки, веселой и ритмичной, от которой ноги сами просились в пляс.

Мы остановились у ступеней, и двое слуг подбежали к дверям кареты, чтобы помочь Амадее выйти. Я глядел, как она сходит, грациозно ступая с подножки на землю, а затем — затем она подошла к козлам и посмотрела на меня. Я снова увидел синеву ее глаз, сиявших от волнения.

— Спасибо вам, Роберт, — сказала она. — Вы дождетесь меня?

— Да, мэм.

Она улыбнулась мне и пританцовывая, взбежала вверх по лестнице, к позолоченным дверям.

— Эй! Поставь карету сюда! — крикнул мне один из слуг, указав мне место за двумя другими каретами.

Я отвел карету, куда мне было указано.

— Ну и карета у тебя, дружок! — услышал я глубокий хриплый голос. Я обернулся, чтобы взглянуть на его хозяина — здоровенного краснолицего парня на облучке кареты, стоявшей справа.

— Меня звать Джек, — продолжал он. — Сроду не видал такой кареты даже у принца такой нет.

— Да, это непростая карета. — кивнул я.

— И тебя я тоже раньше не видал.

— Да, мы не из этого города.

— А как тебя звать?

— Роберт.

— Рад встрече, Роберт.

Он наклонился в мою сторону, и мы пожали друг другу руки.

— Нет, — покачал он головой еще раз, — здесь таких карет не делают. Можно, я посмотрю?

— Конечно.

Джек спустился, я вслед за ним, глядя, как он изучает мою карету. А он разинул рот от удивления.

— Сроду такой не видал, — заключил он. — Эй, Билл, Гарри, идите-ка сюда, поглядите на это чудо!

Вскоре перед моей каретой столпилось около дюжины кучеров.

— Похоже на чистое золото, — заметил один.

— Быть не может, — возразил другой. — Это что, чистое золото?

— Нет, — ответил я. — Конечно, это не чистое золото.

— Здорово, — удивился первый. — А ведь не отличишь.

Не знаю, почему я так ответил. Может быть, я все еще побаивался этих людей, и не хотел, чтобы они обращали на меня так много внимания.

— И вот что я тебе еще скажу, — усмехнулся Джек. — Твоя хозяйка, она — самая что ни на есть раскрасавица изо всех, что я видел этим вечером. Кто она такая?

— Она принцесса.

— Ну, это я вижу. А откуда она?

— Далеко отсюда. Ты не знаешь нашего города.

— Эй, ребята, давайте выпьем! — перебил нас веселый кучер, размахивая бутылкой. Это, кажется, отвлекло внимание от меня и моей кареты, и я вздохнул с облегчением.

— Выпей и ты, — протянул мне бутылку весельчак. Жидкость была теплой и с резким вкусом, и я чувствовал, как приятно она согревает меня внутри. Эта жидкость оказала на меня странное действие — я перестал страшиться. Более того, я почувствовал себя отлично.

В вечернем воздухе музыка разносилась громко и ясно, и меня все сильнее тянуло сплясать.

— Эй, друзья, — воскликнул я, — там у них бал, так давайте и мы устроим здесь танцы не хуже!

— Отличная мысль! — ответил мне хор голосов, и прежде чем до меня дошло, что я делаю, мои ноги пустились в пляс. Сперва другие сидели на месте, просто глядя на меня и хлопая в ладоши в ритм музыке и моим движениям. Я даже не понимал, что я делаю, мои ноги сами несли меня между карет, вокруг карет, перед каретами, вверх по ступеням, вниз по ступеням, в веселом и скачущем ритме. А когда музыка стихла, остановился и я. Все кругом захлопали.

— Давайте-ка еще выпьем! — крикнул весельчак, и мы выпили еще. Затем музыка заиграла снова, и все бросились плясать. Мы плясали порознь и друг с другом. Из дворца прибежало несколько женщин — конечно, не благородные леди с бала, а служанки, закончившие свои дела. Все смеялись, а я, помню, подумал тогда, что женский смех так же прекрасен, как и музыка.

Немного спустя музыка замолчала, и из дворца спустились слуги, они принесли нам подносы с угощением и выпивкой. Мы уселись в кружок, болтая и смеясь. Кучер по имени Джек принялся рассказывать историю о том, как он однажды заблудился и заночевал в стогу сена.

— А когда я проснулся утром, оказалось, что спал я на голой земле. От стога ни травинки не осталось. Зато лошади остались, да какие они стали толстые!

Мы захохотали во все горло. Веселье продолжалось и продолжалось, рассказывались все новые истории, откупоривались все новые бутылки…

— А что ты расскажешь, Роберт? — поинтересовался весельчак.

— Да, мне есть о чем рассказать. Но давайте сначала выпьем.

— Смочим глотку, да? — засмеялся Джек.

Чем больше я пил, тем веселей, казалось, становился, тем больше развязывался язык.

— Я расскажу вам о моем друге, — начал я. — Он был не человек, этот мой друг. Он был крыса.

— Крыса! — закричали вокруг, заходясь от смеха.

— Но только у этой крысы была одна мечта в жизни, она хотела быть кучером. Эта крыса все время искала кого-нибудь, кто смог бы ей помочь. На самом-то деле ему нужна была Леди Света.

— Леди Света! — завыли кругом, умирая от смеха.

— Ну и наконец, — продолжал я, — он нашел эту Леди Света…

— Леди Света! — застонали кругом, падая наземь от смеха.

— …которая сделала все, что нужно, и превратила его в кучера. Еще она превратила тыкву в золотую карету, а шесть белых мышей — в шестерку рысаков. Вон там стоят они, а вот я!

Все вокруг корчились от смеха, а весельчак хлопнул меня по плечу и заорал, что это самая забавная история, которую он слышал в жизни. У меня в голове все смешалось. Я не собирался рассказывать забавную историю, и не понимал, почему она так забавна — но все кругом тем не менее заливались хохотом и твердили мне, что я веселый малый.

— Ведь это и в самом деле правда! — сказал я весельчаку, но тот лишь громче засмеялся.

— Выпьем еще, — ответил он. — Такого трепача, как ты, я давненько не слышал. До дна!

После этого стакана я перестал раздумывать, почему они смеялись, и обнаружил, что сам смеюсь так же громко, как и они. А потом снова заиграла музыка и снова начались танцы. Внутри разливалось чудесное тепло, а люди вокруг казались мне старыми добрыми друзьями. Среди них не было страшилищ, все мы были одной большой семьей, которую соединяла такая радость и наслаждение, о которых я раньше и не мечтал. Даже пить было удовольствием. Разве в сточной трубе мы когда-нибудь пили или ели ради удовольствия? Разве мы плясали, разве мы смеялись? Разве жизнь была для нас чем-то другим, кроме простого существования?

Я плясал со служанкой. Мы обнимали друг друга и смеялись просто так. В ней не было ни милой нежности Амадеи, ни покоя и любви леди света, но она была близка мне… Как объяснить? Словно мы принадлежали одному миру.

Музыка ненадолго умолкла и служанка подняла лицо ко мне. Наши губы встретились, и я прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться на ней. Такая нежность, чудо, самозабвение… Слиться с ней воедино, быть вместе.

И снова заиграла музыка, и мы продолжали плясать.

— Эй, полегче, Роберт! — окликнул меня большой Джек. — Плясать пляши, ласкать ласкай, да сердце знай — не разбивай!

Снова взрыв смеха, и я смеялся вместе с ними, и прижимал девушку к себе еще сильнее. Я нашел мир, который искал.

И в этот миг ударили часы.

4

— Полночь, — вздохнула служанка.

Сначала это слово ничего не говорило мне, но с каждым ударом часов я стал смутно припоминать слова Леди Света. Разве она не наставляла Амадею уехать с бала до полуночи?

— Ты снова станешь простой служанкой! — вскрикнул я к неудовольствию той служанки, с которой плясал.

Я даже не сказал ей «Прощай». Я бросился вверх по каменным ступеням, вверх к золоченой двери, и тут раздался последний удар. Навстречу мне выбежала Амадея, и вдруг… я оказался ниже, чем ступенька. Амадея мелькнула надо мной и бросилась бежать прочь по аллее, подальше от дворца и карет. У подножия лестницы я услыхал визг: «Ой, глядите, мыши!», а там, где стояла моя карета, толпа слуг испуганно заволновалась. Кто-то вскрикнул: «Да это же тыква!». Кучера всполошились, и я увидел, как десятки ног затопали по земле.

— Бей эту гадость! — услышал я знакомый хриплый голос большого Джека.

А что же будет со мной, если поймают меня? Я прижался к ступеньке, но вокруг было полно слуг, а лестница была ярко освещена факелами. Остаться, бежать? Нет, если я побегу, то у меня останется по крайней мере, хоть какая-то надежда.

— Эй, гляди, там на ступеньке! Крыса!

Кто-то снизу увидал меня. Я бросился единственным оставшимся мне путем — вверх, к золоченым дверям — и попал в огромный зал, полный мужчин и женщин, прекрасно одетых, обнимающих друг друга, улыбающихся… Разве это не мой мир?

— Ой, крыса, крыса! — завизжала богато разодетая женщина.

Люди бросились в стороны, а сзади по лестнице взбежали слуги. Пути не было ни вперед, ни назад.

— Убейте ее! — скомандовал грубый голос.

Если тебя загнали в угол, нападай первым, так учил нас отец. Я должен атаковать первым или погибнуть. Вперед, вперед!

Я повернулся и снова кинулся к золоченым дверям. Нога поднялась, чтобы ударить меня, но я был быстрее. Я прыгнул и вцепился в чью-то ногу. Раздался крик боли, и человек повалился, расталкивая товарищей. Этого мгновения замешательства мне хватило, чтобы выскочить наружу и броситься прочь. Я скатился по лестнице и припустил в темноту, вдоль аллеи, через мост, изогнувшийся над быстрой рекой. На бегу я вспомнил об Амадее. Увижу ли я ее еще?

Сзади послышалось несколько возгласов, но я знал, что ушел от погони. Амадеи не было видно, и улицы города были пустынны. Все, кто не попал на бал к принцу, спали. Больше всего мне сейчас хотелось побежать домой и рассказать матушке, как я повидал другой мир и остался цел и невредим. Но я был слишком далеко, чтобы достичь дома в эту ночь, и когда занялось утро, забрался под какую-то завалившуюся стенку и уснул.

Домой я добрался без происшествий. Вскоре после наступления вечера я дошел до знакомых мест, а оттуда было легко найти и нашу сточную трубу. Когда я спустился вниз, мои братья и сестры уже ушли на поиски еды, но матушка была дома. Еще не успев остыть от возбуждения, я принялся рассказывать:

— Матушка, матушка! — воскликнул я. — Со мной случилось невероятное приключение! Меня превратили в кучера! Я отправился в дом, о котором говорил тебе, а там я встретил Амадею и Леди Света, которая превратила меня в человека! И у меня был камзол, и я правил шестеркой…

Я осекся. Взгляд матушки превратил меня в чужака.

— Матушка… Ты слышишь меня? — воскликнул я.

И тут она наконец заговорила. Я видел, что она что-то говорит, она открывала рот, но оттуда вырывалось только тоненькое попискивание.

— Что ты хочешь сказать? — не выдержал я.

Но больше я не добился от нее ни слова — только этот писк. Может быть, она заболела, а может, это было лишь потрясение от того, что она вновь видит меня? Может быть, она думала, что я уже убит? Я решил дождаться возвращения моих братьев. Уж они-то скажут мне, что с ней случилось.

И они вернулись, но прежде чем я успел сказать им хоть слово, матушка опять начала тоненько попискивать. И они отвечали ей — теми же самыми звуками! Только тогда я понял, что произошло. Я больше не понимал их язык! Я потерял обличье человека, но не язык! И тем самым утратил возможность общаться с моими сородичами!

Они прогнали меня из гнезда и из сточной трубы. Мог ли я винить их? Я всегда отличался от них, но хотя бы был одним из них. А теперь я заговорил языком их самого страшного врага. Как же они могли позволить мне оставаться среди них?

Я спрятался в какой-то щелке и попытался справиться с ситуацией. Первым в голову пришло простое решение. Я найду убивающую ловушку и покончу с собой. В один миг все будет кончено — стальная пружина перебьет мне спину, и больше я уже ничего не почувствую. В то время, как жизнь принесет мне только безграничную боль.

Но я хотел жить. Я хотел быть кучером, а если я убью себя, то покончу и со всеми своими мечтами. Я отправился в путь, чтобы найти новый мир, я нашел и потерял его, так мне нужно искать его вновь. Обретенное однажды надежда на обретение в будущем. Причиной для отчаяния может быть лишь то, чего ты не нашел ни разу. А этот мир существовал, и однажды я уже был его частью. Разве я не могу стать его частью снова?

Все ключи были в руках у Леди Света. Она смогла превратить меня, и если я найду ее, то снова смогу стать тем, кем уже был однажды. Но где искать ее? Конечно, в доме Амадеи. Отправившись туда, я ничего не потеряю, а если поиски окажутся бесплодными, то что ж… всегда найдется убивающая ловушка.

И я направился к дому Амадеи. Его было просто найти, и было просто проникнуть внутрь. Еще раз я пробрался в кладовую, но Амадеи там не было. Я услышал удаленные голоса и крался по лестнице, пока не дошел до комнаты, откуда они доносились. Два голоса я узнал сразу — грубые женские голоса, командовавшие Амадеей. Третий был таким же грубым, но старше, может быть, это была их мать. Дверь была немного приоткрыта, и я прислушался к разговору.

— Что значит — вы не узнали ее? — сердито спрашивала мать.

— Да как же ее узнаешь, такую разодетую?

— Если б мы только знали заранее, мы бы подрезали тебе пальцы, и туфелька подошла бы.

— Мама! Я никогда не натянула бы ее, даже если бы мне подрезали пальцы!

— Черт знает что! Как это не обратить внимания на таких красивых девиц, как вы? И все из-за маленьких ножек. Что это за повод для свадьбы? Не знаю, не знаю, куда мы катимся?

— Он просто влюбился в нее, мама, вот и все. У нас тоже была такая возможность, но ведь тут не только туфелька не подошла, но и…

— Да уж, оправдание вы найдете, конечно. А что мне прикажете делать с вами?

— Наверное, то же, что и раньше, матушка.

— А ну-ка, не умничай, доченька. В этом городе не так уж и много таких блестящих партий.

Я понимал слова этого разговора, но их значение совершенно ускользало от меня. Конечно, существовали человеческие обычаи, о которых я ничего не знал, но события, о которых они спорили, явно не имели ничего общего ни с Амадеей, ни со Леди Света. Единственное, на что я надеялся сейчас — что они подскажут мне, где сейчас Амадея. Но тут мать захотела чашечку чаю, и одна из сестер пошла к двери. Я еле успел шмыгнуть в соседнюю комнату, прежде чем она вышла в коридор.

Сестра спустилась вниз по лестнице на кухню, и это яснее всего доказывало, что Амадеи здесь нет. Иначе сестрица непременно рявкнула бы на нее. Задним умом, я, конечно, понимаю, что из этого разговора мог бы почерпнуть куда больше полезных сведений, но тогда это казалось мне бессмысленным и неважным. Я послушал еще немножко, но разговор и дальше шел о туфельках, свадьбе, подходящих и неподходящих партиях — все это ничего для меня не значило. Как только путь стал свободен, я сбежал вниз по лестнице и покинул этот дом. Теперь я собирался спрятаться возле парадной двери и дождаться возвращения Амадеи.

Я ждал весь вечер, всю ночь и весь следующий день. Приходили и уходили люди, но Амадея не показывалась. Я попытался вспомнить события той полночи на ступеньках дворца. Я видел, как она сбежала вниз по ступенькам, но что случилось с ней дальше — неизвестно. Могло ли быть, что люди гнались за ней, схватили ее и… убили? И разве мой отец не говорил, что они безжалостно убивают друг друга? Они были мне такими славными товарищами, что я совсем позабыл про их репутацию, но потом своими глазами увидел, как перебили всех мышей. И разве сестры не относились к Амадее, как к какому-то низшему существу? Когда Амадея бежала вниз по лестнице, на ней были ее кухонные обноски. Может быть, обитатели дворца догадались, что она чужая, так же как и я с мышами? Может быть, это в обычае людей убивать чужаков.

Я должен спросить у кого-нибудь, что случилось. Но если открыть им, кто я такой, меня смогут легко убить. Возможно ли задавать вопросы, не открывая, кто ты такой? Может быть, мне повезет в ночной тьме?

Когда наступили сумерки, я выбрался наружу и побрел по улицам. С наступлением темноты на улицах всегда было мало людей, поэтому и наши вылазки за пропитанием мы предпочитали совершать ночью. Но я помнил, что иногда мы встречали людей и прятались от них. В этом и была моя надежда.

Через несколько часов я дошел до парка. Раньше я никогда не обращал внимания на такие места, потому что люди не работали и не жили здесь, а значит, и ловушек не ставили. Но мне пришла в голову мысль, что люди могут здесь отдыхать, и может быть, даже ночью. Я протиснулся сквозь ограду и побежал по траве. Вскоре я увидел то, на что надеялся — человека, растянувшегося на скамейке. Рядом со скамейкой росло дерево, и я спрятался за ним, чтобы он не понял, где я нахожусь.

— Прошу прощения! — окликнул я его.

Человек пошевелился.

— Извините, что побеспокоил, — продолжал я. — Интересно, не сможете ли вы мне кое о чем рассказать?

Мужчина уселся.

— Рас-сказать. А кто это? Где ты?

— Говорит ли вам о чем-нибудь имя «Амадея»? — спросил я.

— Да где ты? — повторил он, и даже в темноте я увидел, как он крутит головой по сторонам.

— Я здесь. Неважно, где. Я просто хочу знать, что случилось с Амадеей.

— А кто такая Амадея? — спросил он.

— Если вы не слышали об Амадее, то может быть, вы слышали о Леди Света?

— Леди Света? — воскликнул мужчина. — Ты меня разыгрываешь, да? Выходи, где ты? Покажись!

Он встал со скамьи.

— Ну хоть подскажи, где ты!

— Что вы имеете в виду? — поинтересовался я.

Он подошел к дереву.

— Ты на дереве, а? Слезай, чтобы я тебя видел.

Мне стало ясно, что от него я не узнаю ничего. Единственное, чего он хотел — найти меня, и хотя я понимал его чувство нетерпения, когда ищешь и не находишь, все же я не собирался выдавать себя. Я уже собрался бежать, когда он снова заговорил.

— Эти твои Амадея и Леди Света — я, вообще-то, знаю, где они. Но только если и ты хочешь узнать это, тебе придется показаться. Я не собираюсь давать такие сведения тем, кого я не вижу. Так ведь?

Я не побежал.

— Я не могу показать вам себя, — ответил я. — Если я покажусь, то вы не поверите собственным глазам.

— Ну, не покажешься, не скажу. Как хочешь, приятель.

Он вернулся к скамейке и снова улегся. Я вышел из-за дерева, все еще не зная, что мне делать. Я знал, что ему нельзя доверять, но кому я вообще мог сейчас доверять? Если он знал что-то про Амадею, я должен был вытянуть это у него.

— Я здесь, — позвал я. — Здесь, у дерева.

Он повернулся и выглянул из-за спинки скамейки.

— Не вижу. Подойди ближе, приятель.

И я подошел. Я стал сзади скамейки, так чтобы он мог увидеть меня, но не смог бы дотянуться.

— Я здесь, внизу.

— Черт бы меня побрал, — пробормотал он. — Черт бы меня побрал. Крыса!

Он отвернулся и постучал себе рукой по голове. Я впервые увидел его лицо. Морщинистое, с густой бородой. Он был в шляпе, поэтому я не разглядел его глаз. Между досок скамейки я видел, что его одежда истрепана и грязна.

— Это мне выпивка в мозги шибанула! Крысы не разговаривают!

Он снова посмотрел вниз, на меня.

— Сгинь!

— Я могу говорить. Однажды я был кучером. Я ищу Леди Света, чтобы она снова превратила меня в кучера.

— Говорящая крыса! Всякое видал, но чтоб такое…

— Вы сказали мне, что знаете, где они, — настаивал я. — Теперь вы увидели меня, так пожалуйста, скажите мне, где они.

Человек снял с голову шляпу. На голове оказалась копна встрепанных волос, которую он, почесываясь, запустил руку.

— Да, верно, — согласился он. — Амадея и Леди Света. Да я их, собственно, прекрасно знаю. Слушай, если ты сейчас посмотришь вон туда, в сторону дороги, ты увидишь большой дом, а в окнах свет. Видишь?

Я обернулся в направлении, которое он указывал, и неожиданно все вокруг погрузилось в полную тьму. Как будто меня отрезали от всего остального мира. Он накрыл меня своей шляпой.

5

Я не успел ни пошевелиться, ни проскочить под шляпой, а человек уже был надо мной, и схватил меня через шляпу, сжав так, что я еле дышал.

— Вот. А теперь посмотрим, кто это.

Он осторожно загнул поля шляпы так, чтобы освободить мою голову, и чтобы я не смог его укусить.

— Вы мне ребра сломаете! — пискнул я.

— Переживешь. Надо же, говорящая крыса. И большая какая, а? Сильная… Тихо! А то голову оторву. Где ты научился говорить, а?

— Я уже говорил. Я был кучером.

— Кучером, да? Крыса на козлах. Мне сегодня повезло! Тебя послало само небо, да. Вместе с тобой, крыса ты или кучер, мы заработаем целое состояние. Будешь делать то, что я скажу, и я разбогатею. Фред Биггс и его говорящая крыса! У тебя есть имя, кучер?

— Роберт. Пожалуйста, выпустите меня.

— Выпустить тебя — упустить удачу. Э, нет, Роберт, теперь я и ты будем заниматься делами вместе. Бобби, вот как я буду звать тебя. Фред Биггс и Бобби. Мы прославимся на весь мир. Вот только я не могу держать тебя так все время. Пошли.

Он поднялся, все еще больно сжимая меня в кулаке и зашагал через парк на улицу. Я умолял выпустить меня, но он не обращал на это внимания. В его руке я был скован не хуже, чем в ловушке у Амадеи, но на этот раз я попался против собственной воли и был страшно напуган. Я вспоминал предупреждения моего отца и слезы моей матушки. Мир людей — не только кареты, музыка и танцы. Все-таки в большинстве своем люди были чудовищами, и вот я по собственной глупости отдался в руки одному из таких. Сейчас мне было бесполезно успокаивать себя тем, что еще недавно я был готов умереть, если не узнаю человеческого мира. Страх неподвластен разуму.

Он принес меня во двор, где стояли штабеля ящиков с какими-то фруктами. Когда он вошел, я услышал шорох маленьких ножек, и догадался, что это разбегались мои сородичи. Но Фред Биггс не обратил на них внимания. Он присел в проходе между ящиками и опустил меня перед входом в неубивающую ловушку, которую я узнал с первого взгляда.

— Залезай внутрь, — скомандовал он.

Тут он немного ослабил свою хватку, так что у меня не было другого выхода, как оставаться на месте или бежать вперед, в ловушку.

— Ну, давай! — и тут он толкнул меня в спину свободной рукой. Я бросился вперед, попытавшись повернуться и сбежать, но он опередил меня и захлопнул дверцу клетки.

— Попался!

Затем он поднял клетку и снова вынес меня на улицу. Я бросался на дверцу и грыз прутья, но они не поддавались. Я снова стал упрашивать его отпустить меня на волю — тщетно. Он не обращал на меня внимания, пока мы не вернулись в парк, на скамейку. Тогда он заговорил снова.

— А теперь, Бобби, — начал он, — слушай, что мы будем делать. Я буду ухаживать за тобой, как за собственным сыном. Я буду кормить тебя твоими любимыми лакомствами, ты у меня будешь чистенький и здоровенький, я даже постелю тебе бархатную подушку и сделаю игрушечную карету, если захочешь. А в ответ на мою доброту ты будешь говорить, когда я тебе скажу. Понятно? Тебе нужно будет только говорить. Ну как, договорились?

— Почему вы так поступаете? — спросил я. — Почему вы сунули меня сюда и не отпускаете?

— Деньги! Зачем же еще?

— А что такое деньги?

— Ага, — усмехнулся он, — когда ты был кучером, тебя этому не учили? Деньги, друг мой, это ответ на все вопросы. Деньги — это жратва, деньги это одежда, деньги — это крыша над головой, кресло, чтобы сидеть и кровать, чтобы спать. Деньги — это уважение. Чем больше у тебя денег, тем больше людей снимут шляпы перед тобой. Без денег я бродяга, с деньгами мистер Биггс, а если у меня много денег — я «сэр». А может быть даже, «Ваша светлость». Деньги, мой маленький друг, вот разница между жизнью впроголодь, просто жизнью и жизнью в роскоши. Если эта твоя Леди Света когда-нибудь выполнит твое желание, то пожелай денег. Потому что с деньгами все остальные желания исполнятся и без волшебной палочки.

— А деньги могут освободить меня?

— Мой маленький друг. Если бы ты мог дать мне одну тысячу фунтов, то я бы открыл перед тобой эту дверцу сейчас же. Но ты не можешь, поэтому я и не открываю.

— А когда я дам вам столько денег, вы отпустите меня?

— Может быть. А может быть, и нет. Видишь ли, я не знаю, будет ли у меня когда-нибудь достаточно денег. Сумма, которая кажется мне достаточной сегодня, может показаться мизерной завтра. Так что не надейся особенно, Бобби. Без надежд нет и разочарований.

Уже светало. В парке появились первые прохожие, но они торопились мимо мистера Биггса, словно и не видели его. Он обратился к одному: «Эй, мистер! Пенни не найдется?», но мужчина только прибавил ходу.

— Вот видишь, — прошептал мне мистер Биггс. — С бедняками они даже не хотят знаться.

Он вытащил бумажный сверток, в котором было немного хлеба и сыра, отломил кусочек и протолкнул его в клетку ко мне, а за остальное принялся сам.

— А теперь, — сказал он, дожевывая, — на рынок. И когда я прикажу тебе говорить, говори. А не то попробуешь вот этого.

Тут он вытащил из кармана нож и просунул его между прутьев, прямо мне в глаза.

— По-хорошему или по-плохому. Но говорить ты будешь, так?

— И что мне говорить?

— А что хочешь. Лишь бы говорить.

И мы направились на рынок. Я подумал, что может быть, увижу там свою семью, но это оказался совсем другой рынок, куда больше, чем тот, под которым жило наше семейство. Когда мы пришли, там уже было полно людей, и если бы я не сидел в клетке высоко над землей, то меня затоптали бы до смерти. Мистер Биггс взял два деревянных ящика, поставил их один на другой, а клетку со мной водрузил сверху. Затем он вышел вперед и принялся кричать очень громким голосом:

— Собирайтесь, собирайтесь! Подходите, послушайте говорящую крысу! Пенни за раз! Единственная говорящая крыса в мире!

Несколько людей остановились. Наконец один из них протянул мистеру Биггсу пенни и подошел к клетке.

— Говори, Бобби! — приказал мистер Биггс.

Я уже точно знал, что я скажу.

— Пожалуйста, если вы знаете Леди Света, то скажите ей, чтобы она спасла меня.

— Боже ты мой! — удивился человек, уплативший пенни. — Она действительно говорит! А как ты это делаешь?

— Или скажите Амадее…

— Вот здорово! Крыса словно и в самом деле говорит!

— Конечно, говорит! — ответил я.

— Хватит, Бобби, — вмешался мистер Биггс. — Если они хотят услышать еще, пусть заплатят еще.

И они платили. Люди весь день толпились вокруг, желая послушать говорящую крысу, и пенни текли нескончаемым потоком. Большинство думало, что это фокус, а некоторые даже проверяли ящики, на которых стояла клетка. Но мистер Биггс никому не позволял задерживаться у клетки долго, и никто не успел ответить на мои вопросы о Леди Света или Амадее. Только однажды одна женщина что-то вспомнила:

— Амадея? А это случайно не та, на которой наш принц собирается…

Но мистер Биггс уже отгонял ее, чтобы меня мог послушать следующий.

В конце концов на мой вопрос ответил сам мистер Биггс. Уже наступил вечер, и люди стали расходиться. Он сел на ящик рядом со мной, выгреб из шляпы кучу монеток и пересчитал их.

— Один фунт, четыре шиллинга и три пенса! — воскликнул он. — Вот это денек! Да мы с тобой разбогатеем, Бобби!

— Это много денег? — спросил я.

— Ну, для меня — да! А ведь это только первый день! Теперь мы с тобой, мальчик мой, пойдем съедим чего-нибудь. Можешь выбрать, что тебе по вкусу. Кстати, у меня есть кое-какие новости. Эта Амадея, о которой ты говорил. Она действительно существует.

— Я знаю, что она существует. Но вы же говорили мне, что знаете, где она!

— Ну, это, чтобы выманить тебя наружу. Тактика и тому подобное. Но я слышал, как о ней говорили. Ты и не догадаешься, кто она такая!

— Скажите мне, пожалуйста.

— Она — та самая девушка, на которой собирается жениться наш принц, вот кто. Ты, оказывается, обращался в высших сферах, дружище. Ладно, пойдем, поужинаем.

— А где она будет потом?

— Во дворце, конечно. Только не думаю, что я и ты когда-нибудь попадем туда. Во всяком случае, пока не разбогатеем.

— А вы не можете отнести меня туда, чтобы я поговорил с ней?

— Да ты шутишь, приятель! — удивился он. — Таких, как мы, там и на нюх не выносят. И потом, у нас с тобой и так дел по горло, чтобы еще наносить визиты принцессам. Пошли ужинать!

Этим вечером мы поужинали очень хорошо, и в следующие вечера — тоже. День за днем мы отправлялись на рынок, на какую-нибудь людную улицу или на ярмарку, и день за днем я должен был говорить, отвечать на вопросы, «выступать», а мистер Биггс считал деньги.

Однако дважды это плавное и довольно скучное течение жизни было нарушено. В первый раз мы увидели на рыночной площади огромную толпу. В центре площади была собрана высокая куча из хвороста, досок и веток. Вскоре к ней подъехала повозка с несколькими мужчинами и женщиной, одетой в черное. Ее волосы рассыпались по плечам, она отбивалась от мужчин и все время кричала.

— На костер! На костер! — орали все вокруг и мистер Биггс присоединился к этому хору.

Мужчины привязали женщину к высокому столбу, торчавшему из кучи дров, и сошли вниз.

— На костер! На костер! — завывала толпа.

— На костер ведьму! — надрывался мистер Биггс — Поджарить ее!

Мужчины взяли в руки факелы и зажгли костер. Я с ужасом смотрел, как пламя поднимается вверх, потрескивая и стреляя языками огня в женщину, которая кричала, не переставая.

— Почему они делают с ней это? — спросил я у мистера Биггса.

— Почему? Она колдунья, вот почему. Гори, ведьма, гори!

Огонь плясал и плясал вокруг нее, и наконец судорожно дергавшееся тело повисло на веревках. Скоро оно совсем скрылось за стеной огня, а толпа вопила от радости.

Это было самое ужасное зрелище в моей жизни.

Второй выходной у нас был по совершенно другой причине. В это утро мистер Биггс объявил, что сегодня у меня особенный день.

— Сегодня большой день, — сказал он. — Твоего голоса никто не захочет слушать. Но зато ты увидишь свою старую знакомую.

Улицы были заполнены людьми, и я никогда не видел столько блеска и веселья. Отовсюду свисали яркие флаги, а люди нарядились в самые лучшие одежды.

— Что происходит? — удивился я.

— Увидишь.

Мы стояли в толпе, и смотрели, как мимо нас проходят танцующие дети, играющие на дудочках. Мистер Биггс высоко поднял мою клетку, чтобы я видел все происходящее вокруг. Мимо проезжали всадники в сияющем убранстве, проходили танцоры, музыканты, дети. Издалека я услышал громкие радостные крики, звучавшие все ближе и ближе. Лошади, музыка, плясуны… а затем цокание копыт и стук колес.

— Ты только посмотри! — воскликнул мистер Биггс, когда вокруг радостно зашумели, захлопали в ладоши.

И я увидел: шесть коней, три белых и три черных, везли открытую карету из золота и серебра. А в коляске счастливо улыбались и приветливо махали руками красивый юноша и прелестная девушка. И я сразу же понял, что это и есть Амадея.

6

— Видишь, теперь она замужем, — сказал мистер Биггс вечером, когда мы ужинали в парке. — Она позаботилась о себе, эта твоя Амадея. И теперь даже не захочет знаться с такими, как я или ты.

— Но я должен увидеть ее, — настаивал я. — Она единственная, кто может сказать мне, где искать Леди Света.

— Бобби, сынок, — вздохнул он. — Если твоя Леди Света и существует, то очень-очень много людей тоже бы хотели ее найти. Но мне так кажется, что мы с тобой в поисках Леди Света дальше этой скамьи не уйдем. И так оно и будет дальше. Давай-ка лучше выпьем немножко.

Мистеру Биггсу очень нравилось немножко выпивать, и с течением времени он пил все больше и больше. Иногда выпивка делала его радостным, иногда раздраженным, а иногда — он просто засыпал. Бывали дни, когда мы вовсе не работали, бывало, что он забывал кормить меня. Я очень похудел и уже совсем отчаялся выйти на свободу или достичь той цели, которую когда-то поставил перед собой. Но в моей жизни должна была наступить еще одна перемена.

Мистер Биггс потратил все свои деньги и мы с ним еще раз вышли на рынок, как в тот первый день. Он, как обычно, поставил меня на два ящика и принялся зазывать прохожих, когда к нам подъехала коляска. Оттуда выбрался мужчина, и я сразу понял, что он отличается ото всех остальных. Он был седовлас, с круглыми очками на носу и с тростью в руке. Когда мужчина шел к нам, люди расступались.

— Это ты — человек с говорящей крысой? — спросил он у мистера Биггса.

— Верно, сэр, — кивнул мистер Биггс. — Единственная говорящая крыса под небом и вы можете поговорить с ней всего за пенни, сэр.

— Вот тебе шиллинг, — сказал джентльмен. — За это, наверное, можно купить целую беседу.

— О да, сэр, спасибо, сэр, — заулыбался мистер Биггс. — Можете говорить с ним, сколько хотите, сэр.

Джентльмен наклонился над моей клеткой.

— Это правда, ты действительно можешь говорить? — спросил он.

— Да, сэр, — ответил я.

— А где ты научился этому?

— Это я научил его, — вмешался мистер Биггс. — Я научил его всему, что он знает.

— Послушай, приятель, — нахмурился джентльмен. — Я заплатил шиллинг за беседу, но с крысой, а не с тобой. И я хочу, чтобы ты стал так далеко, чтобы не слышать, о чем мы говорим, понятно? Я хочу убедиться, что это не фокусы.

Мистер Биггс понуро отошел в сторону, бормоча, что никаких фокусов тут нет, а джентльмен снова вернулся ко мне.

— Скажи-ка что-нибудь.

— Что вы хотите, чтобы я сказал, сэр? — спросил я и заметил, что он покосился на мистера Биггса.

— Да, голос определенно исходит из клетки, — удивился он. — Или из-под клетки.

Он нагнулся и заглянул под ящики, а затем с трудом распрямился.

— Там ничего нет, — окликнул он мистера Биггса. — Я дам тебе пять фунтов, если ты объяснишь мне, как ты это сделал.

— Я не знаю, сэр. Я и сам хотел бы это узнать.

— Десять фунтов.

— Да Боже мой, сэр, я бы сказал вам, если бы мог.

— Так ты говоришь, что это не фокус?

— Если бы это был фокус, так уж за пять фунтов-то я бы сказал, не говоря уже за десять.

— Это не ты его научил?

— Нет, сэр, он был такой, когда я поймал его.

— Кто научил тебя говорить? — спросил меня джентльмен.

— Сэр, — начал я. — Я был кучером, который отвез принцессу Амадею на бал. Леди Света превратила меня в кучера, но потом я снова возвратился в свое нынешнее обличье.

— Не лги мне.

— Сэр, но я не лгу!

— Замечательно! Твой хозяин научил тебя?

— Нет, сэр. Меня превратила в человека Леди Света.

Джентльмен пристально посмотрел на меня, словно собираясь что-то со мной сделать. Затем он спросил:

— Если я заберу тебя у твоего хозяина, ты сможешь говорить?

— Да, сэр. Он вовсе не мой хозяин. Он поймал меня обманом.

Джентльмен резко отвернулся и зашагал к мистеру Биггсу. Они о чем-то долго говорили, о чем, я не слышал, но мистер Биггс качал головой и размахивал руками. Но наконец они, похоже, пришли к соглашению, джентльмен вынул из кармана своего плаща маленькую сумочку и отсчитал мистеру Биггсу несколько золотых монет. Затем они пожали друг другу руки.

Мистер Биггс вернулся ко мне.

— Я продал тебя, — сказал он. — Теперь я богач. Ты все-таки принес мне счастье. Так что веди себя как следует и говори. Если ты не будешь говорить, он вернется и потребует деньги назад.

Он поднял клетку со мной и передал ее джентльмену, который забрался в коляску.

— Вот он, сэр. — сказал мистер Биггс. — И счастья вам обоим, сэр.

— Поехали, Мортон! — скомандовал джентльмен своему кучеру, и мы тронулись. Я последний раз оглянулся на мистера Биггса, пересчитывавшего монеты. Минута — и он исчез из виду.

— А теперь, — начал джентльмен, — давай познакомимся друг с другом. Меня зовут доктор Рихтер, и я ученый. Ты знаешь, кто такой ученый?

— Нет, сэр.

— Ученый — это человек, который наблюдает, собирает и систематизирует факты, чтобы понять природу мира. Мы создаем и проверяем теории, которые основаны на фактах. И мы надеемся найти истину. Тебе понятно?

— Думаю, да, сэр, — кивнул я. — Мы делали то же самое, когда искали еду.

— Ну, это не совсем одно и то же, — улыбнулся доктор, — но мы не будем углубляться в детали. У тебя есть имя?

— Когда я был кучером, меня звали Роберт, а мистер Биггс называл меня Бобби.

— Ничего, Роберт вполне подойдет. Когда мы доедем домой, я буду задавать тебе много вопросов, и ты должен правдиво отвечать на них. Мне не нужно врать, понятно? Науке ложью не поможешь.

Я пообещал ему, что расскажу все, что он захочет узнать, а затем попросил выпустить меня на свободу, когда я расскажу все.

— Ну, этого я пока обещать не могу. Ты можешь оказаться чересчур ценным, чтобы я отпустил тебя. Посмотрим.

Дом доктора Рихтера был большим и светлым, совсем непохожим на дом Амадеи. Слуга открыл перед нами дверь, а когда мы вошли, нас приветствовала очень толстая краснолицая женщина.

— О Господи, доктор Рихтер, — воскликнула она. — что вы еще там приволокли?

— Как видите, миссис Дамплинг, это крыса.

— О Боже.

— Но это не простая крыса, миссис Дамплинг. Это уникальная крыса, и к ней следует относиться со всем уважением. Ей нужна хорошая клетка, просторная и удобная. И ее нужно кормить три раза в день, всем, чего она ни пожелает.

— Пожелает? — удивленно спросила толстуха.

— Вот именно, миссис Дамплинг. Видите ли, это говорящая крыса.

— Вот еще новости! — воскликнула миссис Дамплинг. — Что вы еще придумаете?!

Меня как следует помыли, накормили и посадил в большую и очень удобную клетку. Но и здесь у меня не было никаких шансов выбраться на свободу. Новая клетка была такой же крепкой, как и старая, и моя надежда на побег, на то, что я скоро увижу Амадею, осталась такой же призрачной, как и раньше.

В первый вечер меня оставили в покое, но уже на следующий день доктор Рихтер начал задавать мне вопросы. Он уселся рядом с клеткой, с карандашом и блокнотом в руке, готовый записывать, но с самого начала возникли трудности.

— Первое, что я хочу узнать, — начал он, — это где именно и как именно ты научился говорить на нашем языке. Эта история о кучере и… это явная чушь. Я хочу узнать правду.

— Это правда, сэр, — ответил я.

— Нет, нет, — покачал он головой. — Не лги мне!

Я еще раз попробовал убедить его в том, что я не лгу, и по его просьбе рассказал всю свою историю с начала и до конца. Он молча слушал, все время записывая, а когда наконец я закончил, он покачал головой.

— Светлых леди не бывает, — сказал он. — Такой вещи, как магия, не существует. То, что люди считают магией, либо хитроумный фокус, либо имеет свое логическое объяснение в физических законах. Наука имеет дело с фактами, Роберт. То, что ты говоришь — это факт, но твое объяснение этого — откровенно говоря — ерунда.

— Но я клянусь вам, это правда! — вскричал я. — Каждое слово правда.

Он нахмурился и несколько минут сидел, задумавшись. Затем он посмотрел прямо мне в глаза.

— Если ты не передумаешь и не расскажешь мне всю правду, — начал он очень сурово, — я прикажу тебя убить. Я не собираюсь тратить свое время на детские сказки.

— Сэр, я солгал бы вам, чтобы спасти свою жизнь, но вы же не хотите, чтобы я говорил неправду. Моя история правдива, и другой я рассказать не смогу.

Он продолжал сердито смотреть на меня, и в какое-то мгновение у меня возникло странное, похожее на надежду чувство, что он и в самом деле убьет меня. Разве это не освободит меня? Нет, конечно, не продолжать свой поиск… но я наконец-то отдохну и навеки освобожусь от надежд. Увы, я знал, что он не убьет меня, и я останусь самим собой, целым и невредимым.

— Прости, что я угрожал тебе, Роберт, — сказал он наконец. — Это было только испытание. Несомненно, ты веришь в правдивость того, о чем рассказал мне. И следовательно, если ты не обманываешь меня, значит, ты сам был обманут. И мы должны искать объяснение в этом. Ты описал мне дом Амадеи и я проверю это описание, а потом мы с тобой еще раз, очень внимательно, пройдем весь этот день. И если все, что ты сказал мне, окажется правдой…

— Но это и есть правда! — снова вскричал я.

— Хорошо, хорошо… ты говорил о свете, не так ли, о свете, который исходил от той женщины, которую ты называешь Леди Света.

— Она была вся окружена светом.

— Может быть, это даст нам ключ. Ты говорил, что она коснулась тебя, и в следующий момент ты уже был кучером.

— Да, сэр.

— Но между ее прикосновением и тем, как ты стал кучером, ты не помнишь ничего.

— Все это произошло так быстро, что…

— Ага! Ага! — сказал доктор Рихтер. — А быстро ли? Вот и пробел в твоей истории. Откуда ты знаешь, что между тем, как она коснулась тебя, и тем, как ты стал кучером — если ты вообще им был — не прошли часы, дни, недели, а то и месяцы?

— Сэр, это случилось мгновенно.

— Тебе кажется, что это случилось мгновенно. Роберт, ты не слышал об управлении разумом?

— Нет, сэр.

— Мои коллеги недавно проводили эксперименты по влиянию человеческого разума на другой разум. То, что раньше простые люди называли колдовством, по нашему мнению, может быть силой воли одного человека, управляющей другим человеком. Может быть, женщина, которую ты видел, пыталась провести такой же эксперимент над разумом животного. В конце концов, если человеком можно управлять, то почему нельзя управлять животными?

— Но я был кучером, сэр. Она превратила меня в кучера.

— Мне нужно будет сверить твой рассказ с теми, кто был там в тот вечер. Но конечно, даже если все это окажется правдой, то ты мог быть там, наблюдать за всем происходящим и все это время считать себя человеком. Над этим нужно подумать, Роберт, а мне еще многое нужно выяснить. Но я думаю, что мы уже на пути к выяснению истины. Терпеливое изучение — вот девиз подлинного ученого.

Он решил отложить дальнейшие расспросы до того момента, пока все не выяснит. Кажется, он собирался проверить все, что я рассказал ему о доме Амадеи и о том, что происходило у дворца принца. Я упрашивал его отправиться к самой Амадее, но он сказал, что это будет затруднительно.

Я не видел доктора Рихтера два дня. Все это время миссис Дамплинг регулярно приходила кормить меня и чистить мою клетку, и делала это достаточно бдительно, чтобы не дать мне никакой возможности убежать. Впрочем, я и сам не воспользовался бы такой возможностью, даже если бы она представилась — мне было слишком любопытно узнать, что же найдет ученый. Из нескольких разговоров с миссис Дамплинг — время от времени прерываемых удивленным «Подумать только! Говорящая крыса!» — я узнал, что доктор Рихтер — знаменитый ученый, который знает все, что только можно, и обо всем. Миссис Дамплинг очень высоко ценила его и даже уверила меня в том, что если уж кто-то и сможет узнать, что со мной случилось, так только доктор Рихтер. Мне не терпелось увидеть его вновь, так что когда на третий день он снова вошел в комнату, я весь затрясся от волнения.

7

Доктору Рихтеру было о чем рассказать. Он побывал в доме Амадеи и говорил с вдовой и двумя дочерьми. И они и дом, оказались точно такими, как я и описал, но он и не сомневался в том, что я там был. Он, однако, весьма дотошно расспросил их о «Леди Света», и они в один голос отрицали существование такой персоны. У них в доме бывают разные люди, но по их словам, ни один из них не соответствовал моему описанию. В тот день, когда был бал, вдова весь вечер просидела дома, но не видела и не слышала ничего необычного.

— Но она, наверное, была наверху, — перебил я доктора. — А мы-то все были внизу, само превращение происходило снаружи, в саду перед домом.

— Или так тебе казалось, — возразил он.

— Ну даже если вы не верите мне, — настаивал я, — то вы же должны согласиться с тем, что Амадея отправилась на бал в золотой карете, одетая в прекрасное платье, и лошади…

— О да, конечно, — согласился доктор Рихтер. — Она была на балу, и я не могу оспаривать это. Я говорил с несколькими кучерами, которые были там. И все они подтвердили, что там была золотая карета и был кучер по имени Роберт.

— Ну вот! — воскликнул я. — Это же все доказывает.

— Ну, ну, не торопись. У тебя в самом деле не очень научный склад ума. Ведь между человеком и крысой есть хоть какое-то различие, а? Так что это доказывает? Подумай сам. Это доказывает, что там была карета и кучер. Но это не доказывает, что кучером был именно ты.

— Но это был я.

— Думай по-научному. Ты считаешь, что ты там был.

— Но я там был.

— Сколько бы ты раз это не повторил, это еще не доказательство. Теперь я расскажу тебе, что думаю по поводу происшедшего я. У Амадеи должен быть очень влиятельный друг — о котором ни ее мать, ни сестры не подозревают. Этот друг предоставил ей карету, платье и так далее. Это очень просто и не требует никакой магии, так? Ты согласен со мной? Теперь тот же самый друг, в тайне вызывая Амадею тем вечером, видит тебя и решает провести над тобой замечательный эксперимент. То, что кажется тебе светом, на самом деле был инструмент, который должен был усыпить твой разум, чтобы он — а скорее она, поскольку ты так уверен в том, что это была женщина смогла повлиять на него. Тебя убедили в том, что ты был кучером, тебя убедили в том, что ты можешь говорить — и ты можешь говорить. Единственное, что удивляет меня — это то, что такой действительно замечательный ученый отпустил тебя, вместо того, чтобы проследить за результатами своего эксперимента. И вот это — единственная загадка во всей истории.

— А как насчет лошадей, которые превратились обратно в мышей? заметил я. — Их тоже так обманули?

— Ага! — воскликнул он. — Эта часть твоего рассказа наиболее интересна. Три кучера, с которыми я говорил, подтвердили, что там было шесть белых мышей и тыква. Но… и это все, в чем твой рассказ отличается от их рассказа… они утверждают, что тыкву принесли с дворцовой кухни. И они считают — все они, заметь — что мышей привлекла туда именно эта тыква.

— Но карета и лошади…

— Терпение, терпение! Я спрашивал их и о карете, и о лошадях. И они утверждают, что карета и лошади исчезли в то же мгновение, что и кучер и… это критический момент… они исчезли в то же мгновение, что и Амадея — я проверил это, поговорив со знакомыми, которые были на этом балу. То есть в полночь. Между лошадьми и мышами, между каретой и тыквой, и, если на то пошло, между кучером Робертом и крысой Робертом нет абсолютно никакой связи. Единственная связь между ними существует у тебя в голове. А в самом деле Амадея уехала в своей карете, в то время как ты смотрел на этих несчастных мышей, которых затоптали слуги. Все очень просто.

— Но случилось совсем не так.

— Это тебе кажется, что случилось не так. Но видишь ли, Роберт, мы, ученые, знаем, что разные глаза видят по-разному, и тот мир, который мы видим, часто оказывается не тем миром, в котором мы живем. Давай-ка я покажу тебе кое-что.

Он поднял мою клетку, вынес меня из комнаты, спустился вниз по лестнице, и вышел через кухню в сад позади дома.

Доктор Рихтер поставил клетку на траву и отошел в сторону. Неожиданно он весь окутался лучами света.

— Ну, что ты видишь, Роберт?

— Вы излучаете свет, сэр.

— Именно! — улыбнулся он. — Совсем, как Леди Света?

— Очень похоже.

— Но ведь в этом нет никакой тайны, Роберт. Я просто стал против солнца. Оттуда, где ты, я буду казаться светящимся, но на самом деле свет идет из-за моей спины.

— Когда я видел Леди Света, был вечер. И солнца никакого не было.

— Солнце, луна, факел, может быть — любой сильный источник света дал бы тот же самый эффект. Я хочу показать тебе, Роберт, — и тут в его голосе зазвучали нотки нетерпения, — что вещи, кажущиеся волшебными, на самом деле имеют весьма простое объяснение. Понимаешь?

— Да, сэр.

Теперь с ним спорить толку не было, потому что он убедил себя в том, что его объяснение правильно. Все, что его сейчас интересовало, это найти того ученого, который — как он говорил — «управлял» моим разумом. В этом смысле у нас была общая цель, потому что этот ученый и Леди Света были одним и тем же лицом. Но единственным ключом к ней было мое описание, которое было весьма неопределенным, и по его мнению, недостоверным. Но все-таки я еще раз попросил его поговорить с Амадеей.

— Не так-то легко увидеться с принцессой, — отвечал мне доктор Рихтер. — И потом, может быть, она не хочет, чтобы кто-то знал об этом деле. Опасно копаться в частной жизни их величеств. Это то же самое, как если бы тебе предложили напиться молока из кошачьей плошки. Мы должны найти другие средства обнаружить эту загадочную леди, если она, конечно, существует.

Другие средства доктора Рихтера оказались безуспешными. День проходил за днем, я видел его все реже и реже, а о том, что происходило, рассказывала мне миссис Дамплинг. Он наводил справки у коллег, помещал в разных газетах и журналах объявления. И потом, он очень-очень занят тем, что пишет книгу под названием «Иллюзия Перцепции». Как это понимать, миссис Дамплинг точно не знала, но думала, что в этой книге доктор Рихтер доказывает, невозможность существования магии.

Однажды она принесла мне какой-то журнал и прочитала в нем объявление доктора Рихтера:

«Известный ученый ищет ассистента по обучению животных устной речи. Приличное жалование гарантируется».

На это объявление откликнулось много желающих. Доктор Рихтер приводил их ко мне, но ни один из них не походил на Леди Света, и в конце концов он перестал спускаться к таким, отправляя вместо себя миссис Дамплинг. Однажды она сообщила мне по секрету, что все они приходят в надежде на приличное жалование, но она сильно сомневается, чтобы кто-то из них знал, как учить животных устной речи.

Я начал впадать в отчаяние. Если все розыски доктора Рихтера провалились и объявления в журнале ни к чему не привели, то какова же надежда на мое спасение? И ответа, казалось, не было. Но однажды утром миссис Дамплинг сказала, что все-таки кое-что скоро случится. Доктор Рихтер пригласил своих самых заслуженных коллег — «таких же умных, как и он» — чтобы взглянуть на меня. И они придут этим вечером.

Немного спустя меня навестил и сам доктор Рихтер.

— Извини, что последнее время я тебя забросил, — начал он, — но я был очень занят своей книгой. Я надеялся вставить тебя туда в качестве примера, но это довольно сложно, не зная, как эта поразительная женщина управляла твоим разумом. Поэтому я тебя не стал упоминать вообще. Теперь о людях, которые придут сегодня вечером. Это все не очень удачно вышло, я-то надеялся сохранить тебя в секрете, но известие о тебе уже разошлось видимо, из-за моих объявлений. Увидеть тебя хочет столько моих коллег, что я решил пригласить их всех вместе и покончить с этим раз и навсегда. Но… они будут задавать тебе вопросы, и очень важно, чтобы ты давал на них правильные ответы. Я не хочу, чтобы ты упоминал эту твою женщину и всю остальную чушь, понятно? Ты будешь говорить с учеными, и если проболтаешься, то выставишь меня на посмешище. Я хотел бы, чтобы ты рассказал им… расскажи им, что ты попал в ловушку, а после этого помнишь только окруживший тебя свет. А после этого не запомнил ничего, пока не очнулся и не заговорил. И об Амадее тоже не говори, потому что у моих коллег есть важные связи, и у нас могут быть неприятности, если мы начнем распространять такие вот слухи.

— Вы хотите, чтобы я солгал? — спросил я.

— Это не ложь! — всплеснул руками доктор Рихтер. — Ложь — это то, что ты рассказывал мне, пусть даже ты и веришь в нее. Правда в том, что мы не знаем, что с тобой произошло. Поэтому лучше всего сказать, что мы не знаем. Ты попал в ловушку, ты увидел свет — который, возможно, исходил от женщины — а дальше ничего не помнишь.

Такое настроение доктора Рихтера обеспокоило меня. Сначала он нравился мне, но потом я начал все чаще и чаще вспоминать уроки моего отца. Человека нужно бояться всегда, так он говорил. Этот человек казался мне таким спокойным, мягким, таким непохожим на чудовище, но сейчас он пытался вынудить меня солгать, отказывая моему рассказу в праве на существование. Мне не следует ждать от него помощи, потому что он всего лишь использует меня, и так как я нахожусь целиком в его власти, то не могу ожидать жалости, если не подчинюсь ему. Но какой у меня остался выбор? Он и так уже потерял ко мне интерес. Может быть, вскорости меня просто бросят в этой клетке умирать от голода. А это собрание может стать моим последним шансом найти хоть какую-нибудь помощь. И я решил нарушить запрет доктора Рихтера, невзирая на последствия.

8

Доктор Рихтер сам принес меня в гостиную. Там собралось человек двадцать, почти все лысые и в очках. Когда мы вошли, послышался шорох, скрип стульев, и я заметил, как все заерзали, пытаясь лучше меня разглядеть. Меня охватило странное ощущение: я знал, что любой из них мог с легкостью убить меня, но сейчас они все, как один, желали услышать мой голос и поговорить со мной, словно я был более могущественным, чем они.

— Это Роберт, — начал доктор Рихтер. — Может быть, кое-кто из вас знает, что я потратил немало времени и денег, пытаясь найти того, кто научил Роберта человеческой речи, кем бы не был этот человек. Но, к несчастью, безуспешно. Для самого Роберта это тайна — в его памяти, кажется, существует пробел, который невозможно восстановить никакими расспросами. Вы можете задавать ему любые вопросы, хотя сначала вам, конечно, необходимо продемонстрировать его возможности. Роберт, может быть, ты скажешь несколько слов?

Я счел несвоевременным говорить сейчас о том, что имело для меня столь жизненное значение. Прежде я должен завоевать их внимание и уважение.

— Джентльмены, — заговорил я, — я искренне надеюсь, что не разочарую ваших надежд. Я приложу все усилия, чтобы ответить на ваши вопросы честно и разумно, но мне, конечно же, не хватит ни знаний, ни ума, если вы захотите вступить со мной в спор. Тем не менее я готов рассказать вам все, о чем вы пожелаете узнать.

Кругом послышались удивленные возгласы, я услышал повторенные несколько раз слова «замечательно» и «экстраординарный». Наконец человек с пушистыми усами задал первый вопрос:

— До каких пределов вы чувствуете себя человеческим существом, и до каких пределов — крысой?

Я почувствовал спиной взгляд доктора Рихтера и понял, что он не хочет, чтобы я вообще упоминал о том, что был человеком. Пока я буду играть по его правилам.

— Сэр, — ответил я, — я чувствую себя человеком во всех отношениях, кроме формы. Если бы кто-то взмахнул волшебной палочкой и дал мне человеческое тело, то я бы чувствовал себя совершенно естественно, хотя мне, конечно же, не хватало бы вашего образования.

— А можете ли вы общаться с другими крысами? — раздался чей-то голос.

— Нет, сэр. Я потерял эту способность, когда был наделен человеческой речью.

— И как же другие крысы реагировали на вас?

— Моя собственная семья выгнала меня из гнезда. Они более не считают меня своим сородичем.

— Что вы чувствовали в связи с этим?

На эти вопросы отвечать было легко, и постепенно я рассказал всю историю моей жизни, вплоть до того момента, когда я вошел в ловушку в доме Амадеи. Теперь встреча приближалась к критической точке, и хотя я еще не упомянул, в каком доме попался в ловушку, доктор Рихтер начал нервничать.

— Я думаю, Роберт уже достаточно продемонстрировал свои возможности, — вмешался он. — Мне не хотелось бы утомлять его…

— Ничего страшного, доктор Рихтер, — ответил я. — Я буду счастлив продолжать и далее, если джентльмены не возражают.

По комнате пронесся одобрительный шумок и доктор Рихтер пожал плечами. И вот, наконец, очень худой мужчина с вытянутым лицом попросил меня припомнить мои последние минуты крысиной жизни.

— Конечно, сэр. Но должен предупредить, что я и доктор Рихтер по-разному объясняем эти события. Более того, он настаивал на том, чтобы я не рассказывал вам мою версию происшедшего…

— Роберт! — воскликнул доктор Рихтер, изумленно глядя на меня.

— Нет, нет, Рихтер, пусть он продолжает! — настаивал худой. Кругом закивали головами и доктору Рихтеру опять пришлось сдаться.

— Благодарю вас, джентльмены. Тогда я расскажу вам все, что я запомнил.

И я рассказал все, что я запомнил. Я не опускал ни одной детали и даже упомянул о тех подтверждениях моего рассказа, которые смог найти в своих поисках доктор Рихтер. Меня слушали в полнейшей тишине. Я довел свой рассказ до сегодняшнего дня и закончил просьбой:

— Джентльмены! В своем нынешнем состоянии я — ни крыса, ни человек. Я живу в клетке. Мне позволено жить словно из снисхождения, и если вдруг доктору Рихтеру придет в голову, то он легко сможет убить меня. У меня осталась лишь одна надежда: что найдется все же Леди Света и что она соизволит вновь превратить меня в того, кем я был в тот ставший для меня решающим вечер, а именно, в такого же, как и вы, человека. Я умоляю вас помочь мне в этом.

Долго никто в комнате не решался нарушить молчание. Наконец, заговорил сам доктор Рихтер.

— Я должен признать, что рассказ, который вы услышали, полностью соответствует тому, что Роберт впервые рассказал мне. Действительно, я просил Роберта ни в коем случае не упоминать имени принцессы Амадеи, ибо это могло оказаться в высшей степени неуместным и для нее, и для нас. Все мы знаем, что существует распространенная вера в ведьм, и хотя, как ученый, я полностью отвергаю такие суеверия, тем не менее мы живем именно в таком несовершенном мире. Конечно, с чисто научной точки зрения рассказ Роберта совершенно невероятен. Несомненно, его разум был подвергнут влиянию, подвергнут неким выдающимся ученым, которого я тщетно пытался разыскать. Я полностью отвергаю обвинения в том, что я пытался исказить рассказ Роберта, мне просто хотелось избежать каких-либо недоразумений. И я прошу всех вас хранить сказанное здесь в тайне. Если появятся хотя бы слухи, что принцесса Амадея замешана в черной магии, это может привести к ужасающим последствиям. Как для нее, так и для тех, кто причастен к распространению этих слухов.

При упоминании доктора Рихтера о колдовстве у меня пробежал мороз по коже. Мое воображение слишком живо изобразило ужасную сцену, которой я был свидетелем на рыночной площади.

— Но я должен сказать, — возразил я, пытаясь обратить на свои слова как можно больше внимания, — что Леди Света показалась мне воплощением добродетели, а не зла, и сделанное ей не принесло вреда никому, кроме меня, да и это случилось лишь по чистой случайности.

— Ты должен понять, Роберт, — с неожиданной мягкостью ответил доктор Рихтер, — мы не верим ни в фей, ни в ведьм. Но за этими стенами живут люди, которые верят в это, и они могут быть опасны.

Остальные, кажется, были согласны с ним, но я не знал, относится ли это и к его толкованию моего рассказа. Если все они похожи на него, то у меня не останется ни одного шанса снова найти Леди Света.

— Тогда я хочу извиниться, — начал я. — Если бы я осознавал опасность, то я не упомянул бы имя принцессы. Но моя просьба о помощи тем не менее остается в силе. Помогите мне найти Леди Света, чтобы я смог вернуться в свое истинное обличье.

Тут заговорил довольно молодой человек, с каштановыми волосами и без очков:

— Я не совсем уверен в том, каково твое истинное обличье. Я хочу сказать, если рассказанное тобой — правда, то ведь ты был в обличье человека в течение всего одного вечера, так? А до этого, всю свою жизнь, ты был крысой. И в культурном отношении ты до сих пор крыса. Ты умеешь читать или писать?

— Нет.

— Множество людей не умеют ни читать, ни писать, — возразил кто-то.

— Что ты знаешь об искусстве, музыке, литературе? О деньгах и коммерции? — продолжал молодой человек. — Что ты знаешь о государственном устройстве, образовании, истории, географии? Человеческий язык — это еще не весь человек.

— Что ты хочешь доказать, Дженкинс? — спросил худой, с вытянутым лицом.

— Я пытаюсь подсказать нашему другу, — ответил Дженкинс, — что если он найдет Леди Света, то будет лучше попросить ее вернуть ему крысиный язык.

— Это интересное замечание, — усмехнулась самая лысая голова, — но толку от него немного… если только… хо-хо… Дженкинс… и в самом деле верит в эту… Леди Света!?

— Не могли бы вы ответить мне на один вопрос? — спросил я, когда смешки утихли. Окружающие, похоже, были удивлены, но молодой человек по имени Дженкинс кивнул головой.

— Почему вы все смеетесь над Леди Света?

— Позвольте, я отвечу, — вмешался доктор Рихтер. — Мы смеемся, мой дорогой Роберт, потому что мы ученые. Мы знаем, что таких вещей не существует.

— Нет, не знаем, — ответил Дженкинс. — Мы думаем, что таких вещей не существует. Но у Роберта было право задать вопрос, и пока мы не найдем точного ответа, у нас нет права смеяться над ним.

— Вы еще так молоды, Дженкинс, — отозвался худой. — Вы должны еще многому научиться.

— Надеюсь, что я не научусь говорить «Я знаю», когда хочу сказать «Я думаю».

— Магии не существует, — резко сказал доктор Рихтер. — Магия ненаучна.

— Это только означает, что наука еще не подготовлена для изучения магии, — возразил Дженкинс. — Глазами ветер не увидишь, но вы же не станете отрицать, что ветер существует.

В комнате послышался неприязненный шепот, я услышал, как один лысый спрашивает у другого: «А что это за Дженкинс? Что он изучает?». Другой отвечал, что Дженкинс — специалист по человеческому поведению и автор знаменитой книги «Человек — царь зверей».

Мне показалось, что обо мне совсем позабыли, а я так и не приблизился к решению моих проблем. Я снова окликнул их, спрашивая, что же теперь будет со мной. Мне пришлось повторить вопрос несколько раз, прежде чем на меня обратили внимание.

— В самом деле, что вы собираетесь с ним делать, Рихтер? — спросил кто-то.

— С моей точки зрения, — ответил Рихтер, — я зашел в тупик. Я пытался научно изучить его, но так как он очень мало рассказал о том, что с ним произошло, и так как я не смог отыскать человека, отвечающего за его теперешнее состояние, то дальше, кажется, я продвинуться не смогу.

— Это очень интересный случай, — заметил худой. — Он мог бы принести гораздо больше пользы.

— Он был бы очень полезным, если бы мы хотели изучать крыс, — добавил лысый. — Но кому нужно изучать крыс, ха-ха!?

— Мне.

Это сказал невысокий человечек, сидевший за Дженкинсом. До этого он не сказал ни слова, и теперь все обернулись к нему. Он носил пенсне и отличался жидкими и редкими волосами, но при ближайшем рассмотрении я понял, что он не старше Дженкинса. У него было узкое, словно собранное в щепотку лицо, а из-под острого длинного носа выбивалось несколько жестких длинных волосинок усов. Этот человек внешне необычайно походил на моих сородичей. Он заговорил высоким и режущим голосом, и я мгновенно почувствовал к нему неприязнь.

— А зачем вам изучать крыс, Девлин? — поинтересовался человек по имени Дженкинс.

— Зачем вообще берутся изучать что-нибудь? — ответил Девлин вопросом на вопрос. — Мне кажется, что от него я смогу узнать что-нибудь поучительное.

— Забавно, — пробормотал Дженкинс. — А я как раз думал просить вас отдать его мне, чтобы научить его.

— Вы что, хотите выучить его, а, Дженкинс? — поинтересовался худой, который говорил раньше.

— Это может стоить приложенных усилий. Хотя бы посмотреть, как далеко он может зайти.

— Ну вот, Рихтер, — повернулся худой. — Два предложения забрать его у вас. Вы хозяин — вам решать.

— Никто не может быть моим хозяином! — выкрикнул я, не дав Рихтеру открыть рта. — Я был пойман, меня держат в клетке, но это не делает меня чьей-то собственностью!

— Хорошо сказано! — усмехнулся Девлин.

— И если мне суждено и дальше оставаться заключенным в клетке, и переходить из рук в руки, как какой-то бесчувственной вещи, то по крайней мере у меня можно спросить, кому отдать меня.

Я ждал, что доктор Рихтер рассердится, но вместо этого он улыбнулся и ласково постучал пальцами по клетке.

— Не обижайся, Роберт. Мы не хотели тебя обидеть. Джентльмены, мне все равно, кто из вас возьмет Роберта, пока вы обещаете мне, как следует, заботиться о нем. Миссис Дамплинг даст вам наставления, чем его кормить и так далее. Но Роберт так же свободен в своем выборе. Роберт, с каким из этих двух джентльменов ты предпочел бы уйти?

— С Дженкинсом, — не колеблясь, ответил я.

— С Дженкинсом, так с Дженкинсом.

Так я еще раз перешел из рук в руки.

9

Дженкинс занимал две комнаты под крышей большого дома в центре города. Он был далеко не так богат, как доктор Рихтер, но зато его комнаты до самого потолка были забиты книгами. Пока он нес меня домой (мы шли пешком), мы не обменялись ни словом, погруженные в собственные мысли, а когда он внес меня в свою комнату, он поставил клетку на стол и уселся рядом. У него было приветливое лицо и я поежился, с облегчением подумав о Девлине и о том, как я еле улизнул от него.

— Мне очень не нравится то, что ты сидишь в клетке, — начал Дженкинс. — Но в то же время я пообещал доктору Рихтеру, что буду присматривать за тобой, да и в любом случае ты настолько уникален, что я не могу позволить тебе сбежать. Я бы очень хотел помочь тебе и подружиться с тобой, и лучшим началом для нашей дружбы было бы выпустить тебя из клетки. Но сначала ты должен честно пообещать мне, что не будешь убегать.

— Благодарю вас, — ответил я. — Я даю вам это обещание.

Он взглянул на меня, помолчал и открыл дверцу клетки. Я вышел на стол и поднял голову, глядя на него.

— Я рад, что меня забрали именно вы. Я боялся человека по имени Девлин.

— Да нет, он совсем не страшный, — улыбнулся Дженкинс. — У него, правда, странноватые идеи, но это всего лишь слова. В остальном он совершенно безвреден.

— А что вы собираетесь делать со мной?

— Ну, как я говорил раньше, тебе особенно не хватает образования. Я хочу попробовать и научить тебя сначала читать и писать, а потом посмотреть, насколько ты сможешь узнать человеческую культуру. Может быть, когда ты узнаешь о нашем обществе больше, ты сможешь сравнить его с вашим. Мы можем даже написать вместе книгу об этом, сравнивая общество человека и общество крыс.

Мысль о том, чтобы учиться человеческой культуре, поразила меня. Сказанное Дженкинсом на собрании о моем общем невежестве, о том, что у Леди Света мне нужно просить не нового тела, а старого языка, попала в самую точку. Я знал, что он был прав.

— Но почему вы предлагаете учить меня, — робко начал я, — когда думаете, что мне лучше вернуться к своей родной культуре?

— Я думаю, что ты не сможешь вернуться к родной культуре.

— То есть я никогда не найду Леди Света?

— Я в этом сильно сомневаюсь.

— Но вы хоть верите в мою историю? — настаивал я.

— Я стараюсь относиться к таким вещам без предубеждений, — ответил он. — Мы знаем еще слишком мало, чтобы высказать свое суждение.

Мои уроки начались в этот же вечер и продолжались много-много недель. Я не стану подробно останавливаться ни на методах обучения, ни на темпах моего продвижения, скажу только, что Дженкинс оказался идеальным учителем, и я перед ним в неоплатном долгу. Я жадно поглощал каждую крупинку знаний, которую он клал передо мной и вскоре начал прочитывать книгу за книгой, независимо от толщины или темы. Даже Дженкинс был потрясен скоростью и жадностью к знаниям, с какими я учился.

— Книги, — сказал я ему однажды, — книги — вот различие между вашим видом и моим. Все, что вы узнавали, все, что вы думали, все, что вы переживали, вы все это сохраняете и передаете. Ни крупицы не теряя. Ничего удивительного, что вы властвуете над миром.

— Да, — согласился Дженкинс, — если человек прочтет все книги, он, конечно, может стать весьма знающим человеком. Хотя у меня не хватает времени прочесть даже те немногие, что стоят здесь.

— Вы хотите сказать, что их гораздо больше? — воскликнул я.

— О, здесь только малое число. Если положить наземь все книги, когда-либо написанные на земле, то из-под них не было бы видно ни травинки.

Иногда Дженкинс играл мне музыку. У него была дудочка, и мягкие нежные ноты из этого инструмента наполняли меня теми же чувствами, что ощущал он. Как бы глубоко я не был поглощен книгами, стоило ему только начать играть, и я тут же бросал книги, словно меня тянул невидимый поводок. Однажды я сказал ему:

— Вашей музыкой вы можете очаровать меня так, что я, сам того не заметив, шагну с обрыва.

— Музыка, — ответил он, — это наичистейшее выражение души. Она соединяет нас с природой, звездами, с другими мирами. Но музыка для отдыха и развлечений, а не для созидания… хотя она часто вдохновляла душу человека. И часто музыка звучит во время войны.

Если бы он весь день играл на дудочке, я бы не смог прочесть ни одной книги. Но Дженкинс хотел, чтобы я читал. Он клал книгу на стол передо мной и оставлял меня. Страницы я мог переворачивать сам, и отрывался, только чтобы перекусить, когда он приносил мне поесть. А иногда читал даже за едой.

Однажды я удивил его, попросив его собственную книгу «Человек, царь зверей». Но он дал мне ее и я прочел ее за день. В этой книге Дженкинс показал, как человек превзошел зверя: своей техникой, которая позволила ему подняться над своей природной слабостью, и своим искусством, которое позволило ему обогатить свою жизнь через творения других. Животные, говорил Дженкинс, живут, чтобы выжить, человек живет, чтобы выжить и наслаждаться. И снова он нашел слова, которые попали в яблочко. Я припомнил те давние дни, когда я хотел чего-то большего, чем простая жизнь моих сородичей, и припомнил тот вечер бала, который приоткрыл передо мной двери в рай.

Особенным источником удивления для меня стало то, что Дженкинс называл литературой. Я глотал роман за романом, пьесу за пьесой, и чувствовал, что это я сам проживаю описанные на страницах жизни. Когда герои терпели бедствия, я терпел их вместе с ними, когда они размышляли, размышлял и я. Вскорости я многократно постиг, что такое любовь, ненависть, подъем и падение, победа и поражение. Я знал, как живут и умирают крестьяне и короли, я мог воплотиться в каждую проходившую передо мной личность.

— Это потрясающе! — поделился я с Дженкинсом. — Человек может прожить тысячу жизней, даже не выходя из своей библиотеки!

Те недели и месяцы, которые я провел в доме Дженкинса, дали мне столько опыта и знаний, что я не приобрел бы и за всю жизнь. Сам Дженкинс всегда был добр ко мне, и часто мы засиживались с ним за беседой допоздна. У него было много теорий, касающихся жизни — ее происхождения, развития, цели, и он, казалось, находил удовольствие в том, что объяснял их мне и отвечал на мои вопросы. Особенно интересной ему казалась идея происхождения всех форм жизни — включая его и меня — от одного общего предка. Мне казалось невозможным поверить в то, что и слон и муравей возникли из одного и того же вида, но он объяснил мне, что за годы своего существования земля сама подвергалась многим сильнейшим изменениям, которые, естественно, привели к не менее сильным изменениям и в строении живых клеток. Я вспомнил эту теорию только потому, что тогда она казалась мне хоть как-то объясняющей мое состояние. Теперь-то я знаю, что никакая катастрофа в природе не смогла бы превратить меня из крысы в кучера, а затем обратно. Даже и за миллионы лет, не говоря уже о нескольких часах. Впрочем, до сих пор столь же невероятной мне кажется мысль о том, что даже тысячи миллионов лет могли превратить амебу в слона, певчую птицу или человека.

Наши дискуссии были оживленными, но полными взаимного уважения. В отличие от споров между Дженкинсом и его другом Девлином. Это были споры не об Искусстве или Природе, а о политике. Девлин впадал в неистовство, когда упоминалось об структуре общества, ему хотелось радикальных перемен. Он исповедовал равное распределение богатств и отмену всех привилегий, он нападал на принца, устраивавшего роскошные балы, в то время, как бедняки в городе должны прикрывать свои тела лохмотьями. В таких случаях Дженкинс соглашался с ним, и даже мне мнение Девлина казалось разумным. Но затем он со страстью начинал говорить о том, чтобы собрать народ и сбросить правительство. Тогда Дженкинс обвинял его в демагогии, и настаивал на том, чтобы люди рассматривались, как личности, а не как простой инструмент политических переворотов.

— Пусть они будут личностями! После того, как кое-кому пустим кровь! — восклицал Девлин. — У нас не будет равенства, пока мы не избавимся от неравенства!

— Но кровопускание — не лучшее средство, чтобы покончить с неравенством, — возражал Дженкинс. — Твое насилие породит только еще большее насилие, и все.

Они могли спорить часами, а я сидел на подлокотнике кресла Дженкинса, прислушиваясь и запоминая.

Так проходили месяцы. Без сомнения, это был самое плодотворное время в моей жизни, и казалось странным, что мне когда-нибудь захочется закончить с этим. Но мое замечание, что можно жить бесконечно, даже не выходя из библиотеки, оказалось палкой о двух концах. Несмотря на все удовольствия, такая жизнь была жизнью с чужого плеча. Мне захотелось жить своей собственной жизнью, стать частью мира, жившего за стенами квартиры, за страницами книг, мира, где существуют реальные вещи и люди, а не слова, описывающие их. Я вспоминал об импровизированном балу кучеров, о губах, целовавших меня, о шести белых рысаках, бивших копытами о мостовую. Несмотря на все мое образование, я не стал ни на пядь ближе к тому, чтобы стать человеком — каким я себя чувствовал. Дженкинс открыл мне культуру, но лишь Леди Света могла вернуть мне формы.

Я обещал Дженкинсу, что не сбегу, да у меня и не было желания терять такого друга. Но я открыто сказал ему о своих сомнениях, и он спросил меня, что же я хочу сделать.

— Я должен увидеть Амадею, — ответил я. — Только она может знать, где мне найти Леди Света.

— На аудиенцию к принцессе попасть нелегко, — заметил Дженкинс.

— Но мне ведь нужно не на аудиенцию, — возразил я. — Я могу просто проскользнуть во дворец, найти ее и поговорить. Я знаю, она добрая и ласковая. Она поймет меня.

— Если кто-то увидит, как ты пробираешься во дворец, тебя могут убить.

— Я позабочусь о том, чтобы меня не видели. Я дождусь вечера, я буду красться в тени. Я ведь не забыл старых привычек.

— Все равно, это слишком опасно, — колебался Дженкинс.

— Но другого пути нет, — настаивал я. — Я хочу сделать это. Это единственное, что я хочу.

Но тут вошел Девлин, и Дженкинс без обиняков спросил его, что тот думает о моей идее. И к моему удивлению, Девлин отнесся к ней с энтузиазмом. Он даже предложил помочь. Он сказал, что знает во дворце одного стражника, он сам отнесет меня во дворец, а стражник покажет мне, где найти Амадею. Так опасности будет гораздо меньше. Он даже может договориться со стражником, чтобы тот вынес меня обратно, а сам Девлин подождет снаружи и отнесет меня обратно домой.

Дженкинсу понравилась эта идея, и мне она тоже должна была бы понравиться… Но мой страх перед Девлином был сильнее обычного, и мне была отвратительно сама мысль о том, чтобы оказаться в его руках даже на минуту. Я заколебался.

— Чего ты боишься? — спросил Дженкинс. — Это великолепный план!

Я не мог найти причины, чтобы отказаться от предложения, и наконец Дженкинс сказал, что я либо отправлюсь с Девлином, либо вообще никуда не пойду.

— А ты пойдешь со мной? — в последней надежде спросил я.

— Ну, не думаю, друг мой, чтобы я смог договориться со стражником, если рядом будет кто-то еще, — возразил Девлин.

— Да, будет лучше, если там будете только вы вдвоем, — кивнул Дженкинс.

Невольно я задрожал. Дженкинс заметил это.

— Тебе вовсе не обязательно идти туда, Роберт, — сказал он. — Если ты так боишься…

— Нет, я пойду. Я просто нервничаю.

Девлин ушел, но напряжение и дрожь не покидали меня весь день, не оставили и вечером, когда Девлин вернулся. Тороплюсь повторить, я боялся не встречи с Амадеей, я боялся идти туда вместе с Девлином. Он же очень аккуратно поднял меня на руки, погладил по голове своими длинными пальцами и спросил, как я предпочту путешествовать: в руке или в кармане? Я выбрал карман. Девлин был одет в длинное пальто и осторожно опустил меня в глубокий карман, так, чтобы я мог высунуть голову наружу.

— Будь очень осторожен, дружок, — напутствовал меня Дженкинс. — И помни, что сейчас Амадея — принцесса. И в ее распоряжении большая власть. Если тебе покажется, что ты в опасности, беги, не раздумывая.

— Ты, кажется, позабыл, — ответил я ему, — что у нас, крыс, это первейший закон выживания.

— Лишь бы ты не забыл этого, — усмехнулся в ответ Дженкинс.

Он потрепал меня по голове, пожал руку Девлину и проводил нас до дверей. Мы собирались в это путешествие пешком — по крайней мере Девлин. Ни Дженкинс, ни Девлин не могли позволить себе нанять коляску. Я поудобнее устроился в кармане и задумался над тем, что я скажу Амадее.

10

Когда мы шли по улицам, я заметил, что многие приветствуют Девлина. Это удивило меня: так много знакомых у человека, который в доме доктора Рихтера казался таким замкнутым. Одни, здороваясь с ним, называли его «мистер Девлин», другие — «сэр». Простые люди, кажется, очень уважали его. Дженкинс как-то сказал мне, что они с Девлином учились вместе, и поэтому я связывал Девлина с книгами, а никак не с людьми.

Темнело, и чем дальше мы шли, тем меньше людей попадалось нам навстречу. На сей раз безлюдные улицы пугали меня. Я не хотел оставаться с Девлином один на один. Но он уверенно шагал вперед, не подавая ни малейших признаков того, что хочет повредить мне. Два или три раза он даже останавливался, чтобы проверить, все ли со мной в порядке.

Наконец мы пересекли мост и дошли до аллеи, окруженной деревьями. Сейчас кровь застучала в висках уже в предвкушении встречи. Будет ли во дворце все спокойно? Смогу ли я увидеть Амадею? Смогу ли я увидеть Леди Света и выполнит ли она мое желание? Что-то внутри меня умоляло остановить Девлина и отправиться назад. Но назад к чему? К жизни среди книг и смерти среди книг?

Теперь я различал широкую лестницу, ведущую к позолоченным дверям. Там не было карет, не было музыки, и сами двери были закрыты. Двое стражников стояли снаружи, и прекрасное здание, когда-то такое гостеприимное и приветливое, сейчас выглядело отталкивающе.

Девлин не стал подниматься по ступенькам. Вместо этого он свернул за угол, туда, где стены сливались с тенью. Его рука неожиданно коснулась моей головы и я чуть не укусил ее.

— Я оставлю тебя здесь на минуточку, — прошептал он. — Мой друг стоит на карауле у задних ворот. Подожди здесь, пока я поговорю с ним.

Он аккуратно вынул меня из кармана и поставил на землю, в тень.

— Я скоро вернусь.

Я смотрел, как он исчезает в тени, а потом крадучись пошел следом. Каким бы он ни был ласковым, я все-таки не доверял ему. К счастью, хоть я и утратил лишь речь моего рода, но сохранил способность оставаться незамеченным. Он не видел и не слышал меня. Я прошел за ним до самых задних ворот дворца, тускло освещенных и охранявшихся одним стражником.

— Добрый вечер, Джон! — шепнул Девлин.

— О, мистер Девлин, сэр! — неожиданно громко воскликнул стражник.

— Тшш! — шикнул Девлин, — Никто не должен знать, что я здесь. Послушай, Джон, у меня есть для тебя задание.

Тут он подошел вплотную к стражнику и заговорил так тихо, что я не смог подслушать их разговор, хоть и подполз к ним на несколько футов.

— Ну ладно, — ответил стражник, подумав. — Только не впускайте никого внутрь.

— Можешь на меня положиться, — кивнул Девлин. — Сейчас я схожу за ним.

Я побежал назад, туда, где он меня оставил.

— Роберт! — позвал он. — Выходи!

— Я тут! — откликнулся я и вышел ему навстречу.

— Со стражником я договорился, — сказал он. — Он отнесет тебя к комнате Амадеи и подождет там. Но постарайся не затягивать встречу. Стражник не должен покидать свой пост, и я буду стоять там вместо него. Мы все подвергаемся смертельному риску.

— Я обернусь быстро, — кивнул я.

Он подхватил меня и понес к стражнику.

— Говорящая крыса, да? — покачал головой стражник. — Вот было бы о чем языком потрепать.

— Только не твоим, Джон. Держи свой язык за зубами, — резко отозвался Девлин.

— О, конечно, сэр, — сказал стражник и взял меня из рук Девлина. Затем он отпер дверь, которую охранял.

— Роберт! — шепнул Девлин. — Еще одно условие. Что бы не случится в эту ночь, ты должен вернуться ко мне, понятно? Твои друзья рассчитывают на тебя.

— Конечно. Конечно, я вернусь.

— Тогда удачи тебе, — махнул он рукой, и стражник внес меня внутрь дворца, прикрывая за собой дверь.

Мы шли вдоль темного сырого коридора, и я сразу же услышал знакомый шорох десятков маленьких лапок. Мои сородичи вышли поживиться. В конце коридор поворачивал направо, и вместо каменных стен там были железные решетки, а за решетками сидели истощенные люди в лохмотьях. Услышав нас, несколько из них подползли к решеткам и выставили руки наружу. «Милосердия!» — стонали они — «Помогите!». Но стражник шагал мимо, не замечая их.

— Кто это? — спросил я.

— Заключенные, — ответил он. — Это темницы.

Мы поднялись по каменным ступеням и вышли в освещенный коридор, где нас встретил большой черный кот. Он сразу же заметил меня, фыркнул и вцепился стражнику в ногу.

— Брысь! — прошипел тот, отбросив кота пинком. Кот взмяукнул, но отскочил подальше. Я обернулся, когда мы прошли мимо кота, и мы с ним смотрели друг на друга, пока не повернули к еще одной лестнице, и кот не скрылся из глаз.

— Здесь хватает кошек, — улыбнулся стражник. — Чтобы крысы не наглели — Ох, прости. Я не хотел тебя обидеть.

— Надеюсь, что Амадея не держит кошек в комнате.

— Ну, тогда держи когти скрещенными.

Впереди неожиданно вышел из-за угла высокий мужчина в черном с золотом камзоле. Джон едва успел спрятать меня за спину.

— Добрый вечер, Джон, — удивился высокий. — А разве ты не в карауле?

— Да, сэр, — ответил Джон. — Но меня сменили. Там у парадных ворот докладывают о каком-то беспокойстве, ничего серьезного, но они хотят, чтобы было еще подкрепление, так, на всякий случай.

— Тогда доброй ночи, Джон.

— Доброй ночи, сэр.

Джон посторонился, чтобы пропустить высокого, стараясь, чтоб тот не заметил меня.

— Это мажордом, — проворчал он. — Нам повезло. Обычно он везде сует свой нос. А сейчас, видно, торопится приложиться. Ох, и любит же он выпить, мажордом-то. За ночь выпьет больше, чем мне платят в неделю.

Мы подошли к двери и Джон остановился.

— Теперь самое сложное, — шепнул он. — Принцесса в комнате или нет? И если да, то одна ли?

Он оглянулся и поставил меня на пол, покрытый красным ковром. Затем очень медленно нажал на ручку и слегка приоткрыл дверь. Я заглянул в открывшуюся щелку.

Амадея сидела там, в роскошном бархатном кресле с позолотой, погрузившись в большой том сказок. Кроме нее, в комнате никого не было. Я поднял глаза на Джона.

— Все в порядке, — ответил я. — Она одна.

Я протиснулся в комнату и Джон тихонько прикрыл дверь за моей спиной.

11

— Прошу прощения, — начал я.

Амадея подпрыгнула в кресле, и ее голубые глаза наполнились испугом. Испуг сменился удивлением, когда она оглянулась в поисках хозяина голоса.

— Я здесь, внизу. У ножки кресла.

Она посмотрела вниз — и увидела меня.

— Ох! Вы меня напугали.

— Простите, — продолжал я. — Но мне нужно с вами поговорить.

— Я никогда в жизни не видела крысу, которая разговаривает. Вы как будто сошли со страниц книги, которую я читала.

— Вы не помните меня, принцесса?

Снова удивленный взгляд.

— Я должна вас помнить?

— Я Роберт, ваш кучер.

От изумления она открыла рот. Потом, наклонившись, протянула руку, чтобы поднять меня. Я был чересчур тяжелым, и ее острые ноготки оцарапали мне брюшко. Она положила меня на колени и я еще раз смог окунуться в эти небесно-голубые глаза. В них была такая свежесть, такая чистота и ясность, что мне захотелось растаять в них.

— С последним ударом часов ты превратился обратно в крысу. Бедный Роберт. Где ты пропадал с тех пор? Что с тобой случилось?

Как мог, коротко, я рассказал обо всем, что со мной случилось: как меня выгнали из норы, как меня поймал мистер Биггс, как он потом продал меня доктору Рихтеру, и как я попал к славному Дженкинсу.

— А сейчас, — закончил я, — я пришел к вам, потому что нуждаюсь в вашей помощи. Я не могу жить так дальше. Я человек во всем… кроме моего тела.

— Но как могу помочь тебе я?

— Скажите мне, где найти Леди Света. Только она может превратить меня обратно.

— Конечно! Ведь это она превратила тебя тогда. Но найти ее… Я никогда не искала ее, видишь ли… Она сама всегда приходила ко мне. Когда со мной случится беда, она придет, но просто так… я не знаю, как вызвать ее.

— Если я не найду ее, я навсегда буду заточен в этом теле. То, что она сделала со мной — это было очень жестоко.

— Это верно, — согласилась Амадея. Ее голубые глаза подернулись дымкой. — Мы даже не подумали о тебе. Прости нас, пожалуйста.

— А вы знаете, что тех белых мышей убили?

— О нет!

— Я сам видел, как их растоптали насмерть.

— Это ужасно! И все это из-за меня! Ведь мне же было сказано — уйти с бала до полуночи… но мне было так хорошо, я и думать забыла о времени. А вы… вы так страдали из-за меня…

Из ее глаз покатились слезы.

— Нет, не плачьте, — попробовал я успокоить ее. — Так или иначе я все равно превратился бы обратно в крысу. Жизни мышей это бы спасло, но мое положение не изменилось бы. Не плачьте. Это не ваша вина.

— Вас всех, вас всех превратили, чтобы помочь мне, — всхлипывала она. — Словно я купила свое счастье ценой ваших жизней. И я даже не задумывалась об этом. Я думала только о себе.

— Но вы же не знали, что может случиться, — вздохнул я. — И не корите себя. Просто помогите мне, попробуйте помочь мне сейчас.

— Если бы я только смогла позвать ее! Если бы я только знала, где она живет!

Она уставилась в пустоту, отчаянно соображая, как связаться с Леди Света. Почти машинально она поглаживала меня по шерстке, и я застыл от удовольствия, чувствуя легкие прикосновения ее пальцев. Она словно согрела, утешила, убаюкала меня и — как уже это случалось однажды — я хотел, чтобы этот миг длился вечность.

— Может быть, — начала она, — может быть, если мы очень попросим ее прийти… вместе попросим… Давай попробуем. Закрой глаза и сосредоточься изо всех сил.

Я так и сделал.

— О, пожалуйста, приди, милая Мара, — искренне умоляла она. — Ты так нужна нам. Приди и помоги несчастному Роберту. Пожалуйста, Мара, приди, умоляю!

Но наши мольбы остались без ответа.

— Я не знаю, почему так, — вздохнула Амадея. — Но она приходит только по своей воле, а не по моему желанию. Ох, что же делать, Роберт?

— Что ж, я останусь таким же, как есть. Никто другой не сможет изменить меня. Но если она придет еще раз… может быть, вы вспомните обо мне и попросите ее помочь.

— Конечно… а ты оставайся здесь, пока она не придет, — загорелась Амадея. — У тебя будет своя комната и я скажу лакеям, чтобы за тобой ухаживали. А когда она придет, ты уже будешь здесь, и она сразу же тебя превратит. И ты будешь моим личным кучером до тех пор, пока захочешь.

— Очень любезно с вашей стороны, — покачал я головой, — но я не могу остаться. Я дал своим друзьям слово вернуться. И потом, во дворце слишком много котов. Я не смогу спать по ночам.

— Но я прикажу, чтобы они держались от тебя подальше. И у тебя будет охрана…

— Нет, принцесса. Я должен идти. Но я скажу вам, где я живу — на случай, если Леди Света вернется.

Я оставил ей адрес Дженкинса и она записала его на последней страничке в книге со сказками. Затем принцесса снова погладила меня. Мне не хотелось уходить, но стражник и Девлин ждали, а ведь из-за меня они рисковали своей жизнью.

— Я должен идти, принцесса, — вздохнул я.

— Я провожу тебя, — встрепенулась она. — Тебе опасно идти одному.

— Меня ждут друзья. И все будет в порядке. Просто приоткройте дверь, чтобы я мог выскочить. Не выходите в коридор, пожалуйста.

Так она и сделала.

— До свиданья, Роберт, — сказала она мне вслед. — Я приду за тобой сразу же, как смогу. Я знаю, она поможет тебе.

— Спасибо вам, милая принцесса. А теперь, пожалуйста, закройте дверь. Мой друг боится, как бы вы его не увидели.

И она закрыла дверь. Мне стало грустно. Безутешно грустно.

12

— Долго же ты, — проворчал Джон. — Пошли, нам пора.

Он подхватил меня с полу и мы зашагали обратно, тем же путем, что и шли сюда.

— Ну как? — спросил он.

— Она обещала помочь мне.

— Вот и славно. Мистер Девлин будет рад слышать это.

Я настороженно оглядывался в поисках котов, но на обратном пути они держались от нас подальше. Быть может, сапоги Джона заслужили себе такую славу. Когда мы шли через темницы, к нам так же вытягивались дрожащие руки, и такие же молящие голоса просили о помощи и о милости. С трудом верилось, что это мрачное подземелье, где гнездится отчаяние и безнадежность, соседствует с великолепием и ярким светом наверху.

— Кто они такие? — спросил я у Джона.

— Преступники, — бросил он. — Воришки, бродяги, должники и обманщики — вот они кто такие. Да ты не обращай на них внимания.

— Сжальтесь! Помогите! — долетало до нас.

Интересно, слышит ли их стоны Леди Света, пронеслось у меня в голове. А затем подземелье осталось у нас за спиной, и мы вышли к задним воротам, в ночную темноту.

— Мистер Девлин, сэр! — тихонько окликнул Джон.

— Я здесь, Джон. Ну как, все в порядке? — он шагнул нам навстречу.

— Как по маслу, сэр, — усмехнулся Джон. — Он с ней поговорил.

— Ну и как?

— Говорит, обещала помочь.

— Неплохо, неплохо. Расскажешь об этом по дороге домой, Роберт. Ты отлично поработал, Джон. Я не забуду этого, можешь быть уверен.

— Так я увижу вас завтра?

— Разумеется. Пойдем, Роберт.

На прощанье они о чем-то пошептались друг с другом, потом Джон передал меня в руки Девлину и мы зашагали вокруг дворцовой стены, мимо парадной лестницы, по широкой аллее.

— Я хочу знать все, что случилось, — сказал Девлин. — Все до последнего словечка. Как ты думаешь, ты удержишься у меня на плече? Сейчас вокруг никого нет, так что это не опасно.

Я согласился, и он посадил меня на плечо, чтобы по пути мы могли разговаривать. И я рассказал ему все, слово в слово повторив весь наш разговор с Амадеей. Его интерес удивил меня, как и довольная реакция, когда я рассказал, как она призывала Леди Света, с какой радостью согласилась мне помочь, как огорчилась, узнав о смерти белых мышей, и как просила меня оставаться во дворце. Слушая это, он лучился такой радостью и удовольствием, что я начал подумывать, а не слишком ли плохого мнения я был о нем.

— И она не отговаривалась ничем другим? — спросил он.

Этот вопрос озадачил меня.

— Конечно, нет.

— Я имею в виду, — пояснил Девлин, — что она подтвердила именно твой рассказ обо всех этих событиях. Теперь объяснения Рихтера, например, полностью развенчаны. Она считает, что тебя превратили волшебством, а не наукой.

— Ну да, я говорил вам правду.

— Это замечательно! — воскликнул он. — И она даже обещала тебе призвать Леди Света, как только она сможет.

— Ну да.

— Ты — пример для нас всех, Роберт. И правда будет вознаграждена. У тебя хорошая память, Роберт?

— Насколько я знаю, очень.

— А ты смог бы, скажем, повторить то, о чем ты рассказал мне только что. Я имею в виду — слово в слово?

— Да, конечно, смог бы.

— Великолепно! Великолепно!

— Но что…

— Дженкинс будет в восторге. Вот как я сейчас. Но я хочу попросить тебя об одном одолжении. Ты ведь не станешь возражать, что я помог тебе сегодня?

— Да, и я очень благодарен вам. Без вас я никогда бы не смог даже увидеть принцессу.

— У нас полагается так, что друг помогает другу. Ты согласен со мной?

— Согласен.

— Вот о чем я хочу тебя попросить. Дом Дженкинса далеко, куда дальше, чем мой дом. Даже если мы найдем карету в столь поздний час, у меня не будет денег, чтобы заплатить за нее. Если мне нести тебя к Дженкинсу пешком, и возвращаться тоже пешком, то пока я дойду домой, взойдет солнце. А завтра у меня еще много работы.

— Я понял вас! — воскликнул я, обрадовавшись, что его просьба оказалась такой мелочью. — Вы хотите, чтобы я переночевал у вас дома.

— Именно. Конечно, Дженкинс будет беспокоиться, но в конце концов, не моя вина, что уже так поздно. Когда мы ему объясним, он не будет сердиться. А завтра будет очень важное собрание, на которое приглашен и он. Там мы увидим его, и я передам ему тебя.

— Конечно, — ответил я. — Я и так не знаю, как благодарить вас за вашу доброту, а если вы оказываете мне такое гостеприимство, я буду у вас в еще большем долгу.

— Значит, договорились, — усмехнулся он. — И выпьем по стаканчику винца, чтобы отметить твой успех во дворце.

Мы шли дальше. Девлин предложил мне пересесть в карман, но я предпочел сидеть у него на плече, чтобы видеть все кругом. Теперь я начал пристальнее приглядываться к улице, по которой мы шли, и, к моему удивлению, она показалась мне странно знакомой. Я что-то пробормотал под нос по этому поводу, и Девлин довольно хмыкнул.

— Еще бы не знакома, — ответил он, — ты ведь столько раз бывал здесь, и в мыслях, и наяву. Терпение, терпение, и я покажу тебе дом, который ты отлично знаешь.

Мы завернули за угол и остановились перед железной оградой с коваными воротами.

— Но ведь это же дом Амадеи! — воскликнул я. — Вы не можете жить здесь!

— О нет, — усмехнулся он. — Я живу в соседнем доме.

— Тогда вы должны хорошо знать Амадею!

— Я хорошо… знал ее. Или думал, что знал. Однажды я даже предложил ей выйти за меня замуж. Но она отказала мне. Может быть, уже тогда она мечтала выйти замуж за принца.

В его голосе прозвучала встревожившая меня нотка. Неожиданно я снова почувствовал, что боюсь его, но Девлин быстро сменил тон, словно уловив мое смятение.

— Две ее сестрички с радостью ответили бы «Да!». Только они не смогли найти никого, кто задал бы им этот вопрос, — он издал сухой, искусственный смешок.

Мы подошли к следующему дому и спустились по маленькой лестнице в подвал, где и жил Девлин. В его квартире было просторно и пусто, всего лишь несколько книг, зато сотни бумаг были разбросаны вокруг, по углам и на стульях.

— Я не самый аккуратный из людей, — сказал он, словно извиняясь, — но где мне недостает аккуратности, я беру старанием. Давай-ка выпьем обещанного вина.

Он принес два стакана, но я попросил поставить мне блюдце.

— Ох, извини. Я не привык к такой компании.

Теперь, в слабом свете, я смог разглядеть его лицо как следует. Оно было все таким же вытянутым, сморщенным и злым, но сейчас к этому добавилось безошибочно угадываемое возбуждение. Он словно не мог усидеть на месте. Сейчас было, наверное, уже довольно поздно, и все-таки в нем не было и следа усталости. Можно было подумать, что это он повидал принцессу и был обласкан блестящим будущим.

— Думаю, сегодня мы узнаем друг друга получше, — неожиданно сказал он. — Я знаю, ты всегда недолюбливал меня, а я ведь не делал тебе ничего дурного.

При этих словах мне стало стыдно и неудобно, но я не мог отрицать эту очевидную правду.

— Может быть, это потому, что я не знал вас, — попробовал оправдаться я. — Но теперь я знаю, что вам можно довериться, и как я уже говорил раньше, я ваш вечный должник.

— Вот и ладно. Лучше быть друзьями, чем враждовать. И я буду помогать тебе, в чем только смогу.

— И может быть, однажды я смогу отплатить вам за вашу доброту.

Вино определенно повлияло на нас, потому что эти слова благодарности и объяснения в вечной дружбе были куда более обильными, чем следовало бы.

— Ты сможешь помочь мне скорее, чем ты думаешь, — начал он. — Теперь, когда я об этом подумал, я понял, что ты можешь оказать мне огромную помощь уже завтра.

— А как? — спросил я.

— Это собрание, о котором я говорил. Это такое собрание, наподобие твоей встречи с Амадеей. Оно может повлиять на всю мою жизнь. Там будет много людей, и очень важно, чтобы я смог убедить их в определенных фактах. И твоя помощь может решить спор в мою пользу.

— Только скажи, как я могу помочь тебе и я помогу!

— Все, что тебе нужно сделать — это повторить все, о чем ты говорил мне сегодня. Повтори им слово в слово все, о чем вы говорили с Амадеей.

— Если это тебе поможет — с удовольствием!

— Но ты должен рассказать им только правду, заметь, — добавил он. Рассказ должен быть твой, а не Рихтера.

— Объяснения Рихтера — это выдумки. Конечно, я расскажу им всю правду.

— Так я могу на тебя положиться?

— Я буду только рад помочь тебе.

— Отлично! Тогда давай-ка еще по стаканчику, перед тем, как мы ляжем спать.

Он налил еще вина и поднял свой стакан.

— За дружбу! И за правду!

— За правду и дружбу! — ответил я. — Прости, что не могу поднять блюдце.

Он нашел для меня подстилку, и я улегся спать, согреваемый теплым чувством удовлетворенности. Я снова увидел Амадею, она дала мне надежду на будущее, и вдобавок ко всему я приобрел нового друга. Я даже не мог представить себе, что следующий день станет самым ужасным днем моей жизни.

13

На следующее утро Девлин разбудил меня очень рано. Солнце только взошло, и в окно подвала пробивался слабый серый свет.

— Сегодня большой день, — торжественно провозгласил Девлин. — Нам пора.

Он спрятал меня в карман, и мы отправились. Улицы были почти пустынны, хотя нам встретилось один или два человека, с уважением приветствовавших Девлина. Один из них пожелал ему удачи и добавил: «Мы все на вашей стороне, сэр». Я еще раз удивился необычайной широте его знакомств.

Постепенно нам стало встречаться все больше и больше людей, которые направлялись в ту же сторону, что и мы. И они тоже знали Девлина, и приветствуя его, желали ему удачи.

Наконец мы дошли до рыночной площади, на которой я часто выступал для мистера Биггса. Выглядывая из кармана Девлина, я видел, что площадь полна народу, но прилавки пусты. Все кругом были странно возбуждены, и это было не похоже на обычную толчею, к которой я привык. Девлин не останавливался, а шел прямо сквозь толпу, к большому дому с широким входом и часами наверху.

— Сюда, мистер Девлин, — кивнул толстяк у входа. — Все ждут вас.

Толстяк провел нас по лестнице вверх, в большой зал, до краев забитый людьми. Только мы вошли, вокруг заинтересованно зашумели, и все головы повернулись в нашу сторону. Мы направились к возвышению в самом конце зала. На этом возвышении стоял стол, за которым сидело пять или шесть людей самого серьезного вида. Я не видел никого из них раньше. Девлин вынул меня из кармана и посадил на стол.

— Так это и есть ваша крыса, Девлин? — поинтересовался тот, что сидел поближе, посмотрев на меня поверх очков.

Такое отношение показалось мне нахальным, но я придержал язык — мне не хотелось говорить ничего такого, что могло бы повредить успеху Девлина. Поэтому я промолчал и огляделся, отыскивая глазами Дженкинса. Его, однако, не было видно, и к моему удивлению, не было здесь также и доктора Рихтера и других ученых, которых я помнил.

Толпа в зале постепенно утихла, и сидевший в центре стола встал, чтобы обратиться к ним. На нем была длинный черный балахон.

— Леди и джентльмены, — начал он, — все мы знаем, зачем мы здесь собрались. Теперь я прошу мистера Девлина предъявить нам те доказательства, о которых он говорил.

Черный человек сел на место, и теперь все взгляды обратились на Девлина. Пока он говорил, я вглядывался в людей. Здесь были всякие люди, молодые и старые, мужчины и женщины, лощеные и немытые. Но не было никого, даже походившего на ученого. Это были самые обычные люди. Я не удивился бы, встретив любого из них, скажем, на рынке — но на ученом собрании?

— Все вы видите, — говорил тем временем Девлин, — что на этом столе сидит крыса. Обычная крыса, внешне ничем не отличающаяся от других. Но — и вскоре вы увидите это — она далеко не такая, как все. Потому что эта крыса может говорить.

По залу пронесся шум и шепот. Женщина в переднем ряду сказала на ухо соседу: «Я видела эту крысу раньше. Она точно говорит. Я видела ее на ярмарке!».

— И сейчас я попрошу эту крысу рассказать вам кое-что, — продолжал Девлин, — но сперва я хочу коротко объяснить, как он получил дар речи. То, что я собираюсь вам рассказать — истинная правда, и сам Роберт поправит меня, если я в чем-то ошибусь — так, Роберт?

— Конечно, — ответил я.

В зале снова зашумели. Судя по всему, слух о мистере Биггсе и обо мне дошел не до всех присутствующих ушей.

— Роберт был пойман в мышеловку в доме Амадеи. Это было еще до того, как она стала принцессой. Тогда она была еще простой замарашкой, одетой в обноски. В тот вечер, когда принц устроил бал, она помогла собраться двум своим сестрам и проводила их на бал. А затем к ней явилось существо, которое Роберт называет Леди Света.

При этих словах кто-то захихикал, но Девлин быстро укоротил их.

— Если это выражение кажется вам смешным, то дождитесь конца рассказа. Роберт увидел, как Амадея отнесла ей тыкву и шесть белых мышей. После этого он сам был отнесен к этой женщине. Роберт, может быть ты сам расскажешь нашим друзьям то, что ты увидел там?

— Да, расскажу. Мыши превратились в белых рысаков, а тыква — в золоченую карету.

И снова шум в зале, в этот раз громче и резче.

— А что случилось с тобой, Роберт?

— Она коснулась меня и я превратился в кучера.

— Вот так Роберт научился говорить, — продолжил за меня Девлин. Есть и свидетели, которые подтвердят, что там действительно была золоченая карета, что там были шесть белых рысаков, и что там был кучер по имени Роберт, с которым они разговаривали. Джек Роули, Том Локстон, вы подтверждаете это?

Двое мужчин в зале замахали руками и закричали в ответ, что каждое слово — правда. Я сразу же узнал их — это были здоровенный краснорожий кучер, который первым заговорил со мной, и весельчак, предложивший мне выпить.

— А теперь, Роберт, скажи: как по-твоему, превращение было иллюзией, это был научный эксперимент, или это было просто волшебство?

— Вне всякого сомнения, это было волшебство, — ответил я.

Реакция толпы. Они-то уже убеждены в этом.

— В полночь, — продолжал Девлин, — действие заклинания кончилось. Амадея убежала из дворца, потому что знала, что волшебство кончилось. Карета превратилась обратно в тыкву, а лошади — в мышей, которых прикончили конюхи. Вы подтверждаете это, Джек, Том?

Они подтверждали.

— А сам Роберт превратился обратно в крысу. Ты подтверждаешь это, Роберт?

— Это правда.

— Прошлой ночью я сам отнес Роберта во дворец. Он разговаривал с Амадеей. Она также подтвердила все, что случилось и признала, что превращение Роберта — это ее ошибка. Так, Роберт?

Я снова согласился — да, так. Я хотел добавить, что сам я ни в чем не виню ее, но Девлин не дал мне продолжить.

— И она с королевской щедростью предложила Роберту остаться во дворце, дать ему комнату с лакеями и даже охрану от кошек.

Он снова повернулся ко мне и я снова подтвердил, что да, это правда.

— Но самое важное здесь, что она пообещала еще раз вызвать Леди Света, чтобы та превратила Роберта обратно в кучера. Я снова обращаюсь к тебе, Роберт, чтобы ты подтвердил правдивость моих слов.

Собственно, он был не совсем правдив. Амадея обещала мне попробовать вызвать Леди Света. Но мне показалось, что исправлять эту ошибку не имеет особого смысла, и я снова подтвердил рассказ Девлина. И только тогда стало ясно, как же хитро я был обманут.

— Ну вот! — торжествующе вскричал Девлин. — Амадея вызывала своих знакомых, чтобы те превращали тыквы в кареты, мышей — в лошадей, а крысу в кучера! В один вечер она так очаровала принца, что тот потом истратил целое состояние, чтобы снова найти ее. И теперь она обещает, что эта говорящая крыса снова превратится в кучера! Можно ли теперь сомневаться, может кто-нибудь из вас сомневаться в том, что женщина, которую мы зовем принцессой Амадеей, на самом деле — ведьма?

Толпа взревела.

— И вот вам живое доказательство ее темных дел! — надрывался Девлин. — Что, кроме колдовства, может породить говорящую крысу?!

И толпа снова взревела.

— Нет, нет! — пытался я перекричать их. — Амадея не ведьма! Как вы не понимаете… — но мой слабый голосок утонул в этой буре воплей.

— И что же это за правители, — взвизгнул Девлин, заставляя их еще раз прислушаться к нему, — что это за правители, которые расходуют целые состояния на празднества и танцульки, пока их народ нищенствует и голодает? Что это за принцесса, которая предлагает кров, еду, слуг крысе, когда на улицах плачут дети? Доколе нами будет править этот принц со своей ведьмой? Сколько можно нам терпеть нищету, пока они утопают в роскоши? Сколько можно? Сколько можно?

Его последние слова заглушил рев толпы. Они визжали и выли, они потрясали в воздухе кулаками, повторяя: «Смерть им! Смерть им!»

— Так идите! — заорал Девлин. — К ответу их!

Толпа подхватила клич «К ответу!» и повалила из дверей зала наружу. За стенами этот крик подхватили люди на площади: «Во дворец! Смерть им! К ответу! На костер ведьму!».

Девлин обернулся к сидевшим за столом людям.

— Теперь их ничто не остановит, — довольно улыбнулся он. — Только кровь утолит их жажду.

Он шагнул к дверям, выходившим на нависший над площадью балкон. Остальные поднялись следом, глядя на толпу, бросившуюся ко дворцу. Обо мне они позабыли, и я съежился на столе, дрожа всем тельцем. Что я наделал? Как это могло случиться? Я окаменел от ужаса.

Я видел, как Девлин повернулся к одному из стоявших рядом и рассмеялся этим своим странным сухим смехом. Странно, но этот звук помог мне снова взять себя в руки. Невольно я помог выпустить на свободу эти силы разрушения и все они были направлены против человека, которого я любил больше всех в мире. Я должен предупредить ее. Я должен добраться до дворца, как угодно добраться, но опередить эту смертоносную армию. Я соскочил со стола, сбежал вниз по лестнице и выскочил на площадь.

14

Если бы я побежал улицей, меня растоптали бы в мгновение ока. Единственной надеждой было пробираться задворками и палисадниками. Я так и сделал, но все равно шансы на то, что меня не заметит человек, за мной не погонится собака или кот, были исчезающе малы. Вскорости я оказался нос к носу с яростно рычащим псом, и увернулся, только проскользнув в дыру в заборе, слишком маленькую для него. Кот, мелькнувший вдали, задержал меня еще на секунды. Мне было ясно, что моя задача совершенно безнадежна, и я понимал это с самого начала. Я не доберусь до дворца быстрее этой бегущей толпы, и даже если бы я мог опередить их — как бы я проник во дворец, как бы я нашел Амадею и куда бы она смогла убежать? Я добился лишь того, что в опасности оказалась моя собственная жизнь.

И все-таки я продолжал бежать ко дворцу. Я пробирался под кустами и изгородями, при малейшей опасности я прятался и замирал. Прежде всего выжить. Наконец я добрался до берега реки. Казалось, что мне никак не пересечь ее. Мост был уже полон людей, а плыть было невозможно — река неслась со скоростью скачущей лошади. Но тут мне повезло. Толпа разразилась приветственными криками, когда к мосту медленно подползла карета. Внутри сидели Девлин и его друзья. Мост был узким, и им пришлось подождать, пока толпа расступится. Я использовал этот шанс. Я бросился через траву и камыши, отделявшие дорогу от реки, и незамеченным вскарабкался на запятки. Так Девлин с друзьями перевезли меня через мост, на широкую аллею. Дальше мне было легко соскочить на землю и я опрометью бросился в сторону, в кусты. Из-под кустов я видел, как толпа несется ко дворцу. Топот ног, человеческие крики и вопли были ужасны. Я читал о таких вещах в книгах у Дженкинса, и писатели всегда сравнивали толпу с диким зверьем — но до сих пор я не знал настолько кровожадных животных, способных на такую ярость.

Толпа окружила дворец. Я перебегал от одного куста к другому, пока не выбрал такое место, откуда было видно и парадную лестницу, и золоченые двери. У подножия лестницы стояли двое стражников, которых просто смыло людской волной. Я слышал крики «Ломайте дверь!», но это оказалось ненужным — двери открылись изнутри. Несомненно, это Джон постарался для своего друга Девлина. Люди хлынули внутрь, а я поймал себя на том, что сам взываю к Леди Света, чтобы она пришла на помощь Амадее. Только чудо теперь могло спасти ее от этих сотен и тысяч озверевших от ненависти людей.

Я увидел Девлина с друзьями. Они держались на расстоянии от беснующейся толпы, Девлин махнул рукой двум своим подручным, которые бросились в разных направлениях. И неожиданно я заметил Дженкинса. Он шел прямо к Девлину. Я подавил в себе желание броситься ему навстречу, это было слишком опасно. Девлин обернулся к нему, когда тот подошел поближе, и хотя я не слышал их разговора, но было очевидно, что оба они очень рассержены. Несколько раз Девлин махнул рукой, приказывая Дженкинсу убираться прочь. Дженкинс не уходил, и в конце концов Девлин бросил что-то через плечо одному из своих людей, который тут же нанес Дженкинсу ужасный удар по голове. Когда тот упал, верзила еще пару раз пнул его. Я почувствовал боль, словно это меня били и пинали.

Пока Дженкинс неподвижно лежал там, возвратились подручные Девлина. За ними шли две цепочки слуг с охапками дров в руках. Замыкали процессию стражники, которые встали на караул у лестницы. Девлин указал рукой на место посередине между кустами, под которыми я прятался, и дворцовой лестницей, и слуги стали складывать там дрова в странную кучу, форма которой была мне до жути знакома.

Дженкинс тем временем пошевелился и неуверенно поднялся на ноги. Девлин и остальные не обратили на это внимания, и он потащился прочь от них. По его лицу текла кровь. Я выбежал из укрытия и бросился ему навстречу.

— Дженкинс! Дженкинс! Сюда!

Он заметил меня и шагнул навстречу.

— Быстрее! — торопил я. — Сюда, в сад!

Я снова кинулся под спасительное укрытие кустов, Дженкинс скорчился рядом. Его окровавленное лицо было белым, как мел.

— С вами все в порядке? — спросил я.

— Да, — кивнул он. — Кровь скоро утихнет. Что случилось с тобой?

Коротко, как мог, я рассказал ему о своей встрече с Амадеей, и о том, как Девлин обманул меня.

— Он безумен! — покачал головой Дженкинс. — И все эти люди тоже безумцы, если пошли за ним. Нет, кто бы мог подумать? Он замышлял это, наверное, не один месяц, а я даже не подозревал об этом.

— А чего он надеется достичь? — спросил я.

— Власти. Девлин рвется к власти!

В этот момент толпа у дворца торжествующе взревела. Стражники и простые граждане с триумфом выволокли из золоченых дверей своих пленников. Я увидел принца, Амадею, мажордома и других незнакомых мне, которых по одному выталкивали на верхние ступеньки, на потеху толпе. Их руки были связаны за спиной, волосы Амадеи были растрепаны, платье порвано.

Теперь по ступенькам поднимался Девлин. Он остановился перед Амадеей и плюнул ей в лицо. Затем обернулся к толпе, воздел руки и вскричал:

— Как мы поступим с тиранами?

— Головы с плеч, головы с плеч, головы с плеч! — стала скандировать толпа.

— А как мы поступим в ведьмой?

— На костер! На костер!

— А как мы поступим с предателями? — неожиданно воскликнул принц.

Его слова прозвучали так веско и так вовремя, что толпа словно осеклась и ответила ему тишиной.

— Я не тиран! — заговорил принц. — И моя жена — не ведьма! Разве я притеснял вас? Разве я мучил вас? Разве я убивал вас? И в чем виновна моя жена? Каким колдовством она занималась? Кто смеет обвинять нас в этом?

— Я смею! — торжествующе ответил Девлин. — Я и народ! Твоя тирания не в притеснениях а в безразличии. Посмотри на этих несчастных, скверно одетых, голодных и бездомных — а вы жили в огромном дворце, украшали себя золотом и набивали себе в рот больше, чем могли прожевать! Ты наслаждался богатствами, пока простые люди гнули на тебя спину! Вот почему ты тиран, принц!

— Принцы жили в этом дворце с незапамятных времен! — гордо отвечал принц. — Государь правит, а простые люди трудятся. Как может быть иначе? Если вы убьете нас, кто же будет править вами?

— Мы сами будем править собой! — закричал Девлин. — И все богатства будут принадлежать народу, а не принцу!

Он снова повернулся к толпе.

— Этот дворец будет ваш! И все богатства тоже будут ваши, и золото, вино и кушанья. Здесь все будет ваше! Вы хотите этого?

Толпа, до сих пор слушавшая тихо, встретила это предложение громким воплем: «Да!».

— Да, мы будем править сами, принц, — продолжал, ухмыляясь, Девлин. Ты нам больше не нужен. И твоя жена-колдунья тоже.

— Она не колдунья! У вас нет оснований называть ее так!

— У нас есть такие основания. Спроси-ка ее, кто сотворил говорящую крысу? Кто превращал мышей в лошадей? Кто превращал тыквы в золоченые кареты? Кто обещал превратить крысу в человека?

Дженкинс наклонился ко мне.

— Роберт, — взволнованно начал он, — ты пойдешь со мной? Их надо спасать!

— Да! — ответил я. — Нам надо поторопиться!

Дженкинс подхватил меня и мы побежали к лестнице.

— Это не колдовство! — оправдывалась тем временем Амадея. Слезы бежали по ее бледным щекам. — Я никому не причинила зла!

— Превратить крысу в человека, а человека в крысу! — зашипел Девлин. — Можно ли сделать это без помощи черной магии?

— Можно! — громко закричал Дженкинс, протиснувшись сквозь толпу к ступеням. Все головы повернулись к нам.

— Она не ведьма! Вот вам говорящая крыса, она сама скажет вам это!

И он поднял меня высоко над головой.

— Принцесса Амадея — сама доброта! — закричал я изо всех сил. — Вы не должны убивать ее! Она не может колдовать, все волшебство — доброе волшебство — творила Леди Света!

— Вот вам! Говорящая крыса! — взвизгнул Девлин. — Вы сами слышали крыса говорит! Вот вам доказательство! Взять их!

И тут же Дженкинса схватила стража. У подножия лестницы перед толпой выстроилась шеренга стражников, а Дженкинса поволокли за шиворот вверх по ступеням, к остальным пленникам. Я был все еще у него в руках. Я заметил, что один из стражников, держащий принца — это Джон.

— Нами правили, — закричал Девлин в толпу, — приспешники сил тьмы! Они процветали, пока мы страдали! Теперь настало время освободиться! Богатство и зло будут наказаны, а все их владения мы раздадим бедным! От имени народа я требую справедливости! Вы народ, вы будете править, вам решать!

— Отрубить ему голову! Отрубить ему голову! — словно заклинание, твердила толпа.

Девлин повернулся к Джону.

— Ну, значит, отруби ему голову.

— Нет! — вскрикнула Амадея.

— Не плачь, — обратился к ней принц. — Мы расстаемся ненадолго.

Пока стражники держали принца, Джон сорвал с его плеч одежды.

— И кто из вас готов пролить королевскую кровь? — спросил принц.

— Королевская кровь ничем не отличается от крови других людей, возразил Девлин.

— Но короли рождены, чтобы править. И моя смерть станет нарушением всех естественных законов этого мира. Кто же из вас готов нарушить эти законы?

Солдаты смущенно переминались, и никто не вышел вперед.

— Я отдам его одежды и корону тому, кто отрубит ему голову, — не выдержал Девлин.

Тогда вперед вышел чернобородый стражник.

— Я сделаю это. Такова воля народа. Таково его решение.

Толпа притихла, когда принца силой поставили на колени, прямо на ступенях, положив голову на самую верхнюю. Чернобородый стражник обнажил свой тяжелый меч и стал рядом. Меч поднялся высоко вверх.

— Я люблю тебя, Амадея, — сказал принц.

И меч опустился.

15

Трудно описать ужас этого момента. Кровь, везде была кровь. Амадея потеряла сознание. И лучше бы она тогда тоже умерла. Все мы застыли, глядя на скорчившееся на ступеньках тело, на полуотрубленную голову. Никто не мог пошевелиться. Чернобородый, которого с ног до головы окатила фонтаном брызнувшая кровь, стоял, как пурпурная статуя, сжимая обеими руками меч, все еще опущенный вниз после удара. Он первым нарушил всеобщее оцепенение, бросив меч, который со звоном покатился по каменным ступеням.

— Тиран мертв! — вскричал Девлин. — Да здравствует народ!

Он махнул своим приспешникам и они тоже закричали: «Тиран мертв!». Толпа быстро подхватила эти слова и вскоре радостно кричала и размахивала руками. Я вспомнил свадебную процессию. Тогда они тоже кричали и размахивали руками.

К Девлину подошел человек в черной рясе, тот самый, который говорил в зале.

— Ведьму надо сжечь. Но сначала мы должны заставить ее исповедаться и покаяться.

— Если она покается, — ответил Девлин, — это только нам на руку. А если нет — так или иначе мы сожжем ее.

Какая-то милосердная женщина привела Амадею в чувство, дала ей воды. Человек в рясе опустился рядом с ней на колени.

— Дитя мое, — начал он, — ты должна исповедаться в своих грехах. Проси и да простится тебе.

Амадея подняла голову и с ужасом поглядела на него.

— Простится что? Что я сделала?

Толпа снова затихла и Девлин снова обратился к ним.

— Тиран мертв! — выкрикнул он. — Но ведьма еще жива! Что делать с ней? Каково ваше решение?

— На костер ее! — завопил кто-то из приятелей Девлина.

— На костер! На костер! — завыла в ответ толпа.

Человек в черном что-то еще говорил Амадее, но я не слышал слов из-за непрекращавшихся воплей. Я только видел, как из ее голубых глаз, расширенных от ужаса, катятся слезы.

Стражники поволокли Амадею вниз по ступеням, сквозь толпу, к костру. В кучу дров уже наскоро поставили столб, к которому они сейчас привязывали Амадею. Человек в черной рясе шел за ними следом и теперь стоял рядом с костром, шевеля губами.

— Как все это могло случиться? — пробормотал Дженкинс. — Как мы допустили, чтобы это случилось?

— На костер ведьму! — бесновалась толпа.

К дровам были поднесены пылающие факелы. Сначала огня не было видно, и на мгновение я с надеждой подумал, что чудо все-таки произойдет и костер не зажжется. Но вот к небу потянулся дымок, затем языки огня. Даже с верхних ступеней я слышал, как дрова начинают потрескивать в огне.

Девлин повернулся к своим приятелям.

— Ну вот. Амадея превратится в золу — и там ей самое место.

Языки огня поднимались все выше и выше, она пыталась убежать от них, и когда пламя коснулось ее тела, Амадея жалобно вскрикнула.

— Спаси же ее! — молил я. — Ну пожалуйста, спаси!

И тут случилось чудо. Языки пламени яростно плясали вокруг столба и вдруг среди них возникла женщина. Она была окружена мягким белым сиянием, и даже издалека я видел, как ошеломительно она красива. Она коснулась головы Амадеи и ее извивающееся тело неожиданно обмякло. А потом… как объяснить это? Словно Амадея шагнула вперед и вышла из своего тела. Леди Света взяла ее за руку и вместе они вышли из огня, словно паря над костром и телом Амадеи.

— Смотрите! — зашептал я Дженкинсу. — Смотрите, там! Леди Света!

— Где?

— Там, за костром!

— Я не вижу никакой Леди Света, — удивился Дженкинс.

Толпа все кричала и улюлюкала. Они тоже ничего не видели.

— Она была в огне, — настаивал я, — и она забрала живую Амадею из мертвой Амадеи. А сейчас они уходят. Смотрите! Как же вы их не видите, вон же они, над толпой, в воздухе! Они идут к аллее! А сейчас и принц с ними! Я вижу и принца!

— Беги к ним! — неожиданно сказал Дженкинс. — Спасай свою жизнь, пока можешь!

До этой минуты я даже не замечал, что меня держат только руки Дженкинса. Он разжал их, я прыгнул наземь и покатился вниз по ступеням. Все глаза были прикованы к пылающему костру, и никто не заметил, как я пробежал сквозь этот лес ног через площадь перед дворцом на аллею.

— Амадея! — закричал я. — Амадея! Амадея!

Да, она была там, рука об руку с Леди Света и с принцем.

— Постойте! Постойте! — кричал я на бегу.

И они остановились. Я подбежал к ним и окунулся в это мягкое неземное сияние. Меня снова наполнило тепло и покой, и так хотелось слиться с ними, остаться в них…

— Это же Роберт! — воскликнула Амадея. — Мой бедный храбрый Роберт!

— Возьмите меня с собой! — взмолился я. — Позвольте мне служить вам!

— Нет, что ты, тебе нельзя! — удивленно ответила Леди Света голосом, ласковее которого не было в мире. — Тебе еще не время уходить.

— Милая Мара, — попросила Амадея, — это Роберт, которого ты превратила в моего кучера. Он так много вынес. Не могла бы ты превратить его обратно в человека — он так хочет им стать!

— Ты хочешь этого, Роберт? — посмотрела на меня Леди Света.

— Да, — пролепетал я, слишком ошеломленный, чтобы говорить.

— Значит, так тому и быть.

Она наклонилась ко мне и коснулась моей головы. Я почувствовал, как я раздуваюсь во все стороны и расту. Моя кожа, казалось, лопнула, и я выскочил из нее, становясь все больше и больше, пока, наконец, не стал человеком.

— Ну, теперь ты кучер, — улыбнулась Леди Света.

Я опустил голову, чтобы полюбоваться своим камзолом с золотыми пуговицами. На ногах у меня были блестящие сапожки, а в руке — кнут. Я был высоким.

— Мара, — шепнула Амадея, — у кучера должна быть карета.

— И у него будет карета, — кивнула Леди Света. — Принеси мне желудь и двух муравьев, Роберт. Твоя карета на этот раз должна быть простой повозкой.

Я бросился в дворцовый сад, где прятался до этого. На траве лежало предостаточно желудей, а кругом бегали муравьи. Я поднял желудь, поймал в ладошку двух муравьев и понес все это Леди Света.

— Положи их на землю, — сказала она.

Она коснулась их своей волшебной палочкой, и они тоже стали расти и раздуваться, пока не превратились в повозку, запряженную парой вороных.

— Теперь ты получил то, чего так хотел, — улыбнулась она. — А мы должны уходить.

— Прощай, мой храбрый Роберт, — сказала Амадея. — Счастья тебе.

Мне так много хотелось сказать им, но ни одно слово не могло сорваться с губ. Я только и мог, что стоять и смотреть, как они скользят прочь от меня, все дальше и дальше, пока они наконец не превратились в пятнышко света, которое становилось все меньше и меньше, стало сначала просто огоньком, потом звездочкой, а потом — ничего.

Не знаю, долго ли я стоял так. Только потом я повернулся к моим вороным, уткнулся лицом в лошадиную гриву и заплакал.

16

А толпа все орала.

— В темницу! В темницу, в темницу!

Издалека я видел, как стража уводит с верхних ступеней прочь мажордома и других верных слуг принца, и Дженкинса, который дал мне мою жизнь. Что эта толпа могла знать о Дженкинсе? Что они все могли знать о Дженкинсе? А они знай кричали и радостно улюлюкали, видя, как исполняются их желания.

Я вскарабкался на повозку, и стегнул лошадей, покатил к толпе. Люди понемногу стали расступаться.

— А теперь, — в последний раз крикнул Девлин, — давайте все вместе войдем во Дворец Народа!

Он и его приятели прошли через золоченые двери, и люди рванулись за ними следом, топоча по лестнице, толкаясь в дверях. Скоро они расползутся по всем залам, коридорам, комнатам и кладовым, хватая все кругом, топча все кругом, ломая все кругом. Я медленно продолжал продвигаться на повозке вперед, пока не доехал до подножия лестницы. Затем я подождал, пока людской поток не утихнет.

На вершине лестницы я увидел Принца. Его тело все еще было там, скорчившись на коленях, но теперь оно было обнаженным. Чернобородый палач взял свою плату. Даже неподвижное и нагое, это тело все еще внушало уважение, и толпа огибала его, словно тело так же нельзя было столкнуть с дороги, как и мою повозку. Но у меня не было времени отдавать принцу почести. Как только я увидел просвет в толпе, я соскочил с повозки и побежал вдоль дворцовой стены, в тени которой когда-то прятался, вокруг дворца, к задним воротам. Они были открыты. Но войти я не мог — из подвала как раз появилась цепочка несчастных созданий. Они были оборванными, заросшими и бледными, как белые стены дворца.

Они мигали и трясли головами, щурясь от яркого дневного света. Один из них заговорил знакомым голосом, от которого я дернулся, как ужаленный.

— Вот уж не думал, что доживу до того дня, когда простой свежий воздух будет вкуснее вина! — прохрипел он. Это был мистер Биггс.

Меня подмывало сказать ему, кто я такой на самом деле, но я пришел сюда не для того, чтобы повидать мистера Биггса. Я только спросил его, за что он был посажен в тюрьму.

— Воровство! — сплюнул он. — А тебе какое до этого дело, кучер?

Я не ответил ему, потому что наружу вышел последний из заключенных и двери освободились.

Я пробежал по темному сырому коридору и завернул за угол. Стражники как раз запирали железные решетки.

— Подождите! — крикнул я. — Срочный приказ от мистера Девлина. Который тут человек по имени Дженкинс?

— Я Дженкинс, — раздался голос из темноты.

— Дженкинса освободить, — сказал я.

— Кто приказал? — спросил один стражник.

— Сам мистер Девлин. Немедленно освободить его.

В моем голосе звучал непререкаемый авторитет. Звякнул ключ, заскрипела решетка.

— Ну, пусть идет, — пожал плечами стражник, — если это — его приказ…

Дженкинс шагнул ко мне.

— Немедленно отправляйтесь домой, — приказал я ему. Он подошел поближе, и даже в подвальном сумраке я прочел вопрос в его глазах.

— Ну, идите же! — и он молча заспешил к выходу.

— Первый раз мне кучер приказывает, — поморщился стражник, наконец-то разглядевший мой камзол.

— И не в последний, — бросил я через плечо. — Займитесь-ка своим делом.

Я быстро зашагал прочь от них и поднялся по каменной лестнице во внутренние покои дворца. Я искал черного кота, но его нигде не было. Зато было множество людей. Беготня, гогот, топот ног, плевки на пол…

В комнате Амадеи уже была толпа, но я был достаточно высоким, чтобы увидеть поверх голов Девлина, стоящего в конце комнаты. Он рылся в отрытом платяном шкафу, выбрасывая оттуда платья в жадно подставленные руки.

— Принцесса, настоящая принцесса! — пыхтел он. — Шелка и батист, а простые люди мерзнут в лохмотьях. Вот, берите это, это, и это берите!

Каждый подарок сопровождался восторженным гоготом и шутками. Платья тянули в разные стороны, и несколько из них просто разорвалось. Девлин издевался над принцессой, пока в шкафу не осталось больше платьев — кроме еще одного — лежавшего в самом углу, аккуратно завернутого в серебряную бумагу.

— А это что у нас? — спросил он, вынимая его. — Еще одно сокровище, с потом выжатое из народа?

Он медленно стал развертывать сверток, пряча его от остальных глаз, чтобы усилить эффект, но когда наконец поднял на вытянутых руках — вокруг повисла удивленная тишина. Он держал в своих руках то самое платье, которое было на Амадее, когда я впервые увидел ее на кухне.

— Ну, ну, — протянул Девлин. — Золотая корона на глиняных ногах. Кому нужны тряпки для хозяйства?

— Мне, — ответил я, и все лица повернулись ко мне.

— А зачем тебе тряпки, кучер? — удивился он.

— Они неплохо будут смотреться на моих клячах.

Раздался взрыв хохота и платье из рук в руки передали мне.

— Благодарю вас, мистер Девлин! — громко крикнул я. — Если вам понадобится кучер, только скажите, сэр!

— Я запомню тебя, — кивнул он. — Ну, пойдем посмотрим, что еще нам может предложить королевская фамилия.

Я не стал смотреть дальше на это осквернение. Меня ждали другие дела и я снова стал проталкиваться через напирающих людей, пока вновь не оказался на каменных ступенях перед входом. Обнаженное тело принца все еще лежало там, с неестественно отброшенной и вывернутой в сторону головой, в огромной луже крови. Несколько человек стояло рядом.

— Помогите мне с телом, — бросил я им. — Перетащите его на повозку.

Им не очень-то и хотелось заниматься такой работой, но я говорил и двигался так, словно у них не было другого выхода.

— И осторожнее с головой. Пусть один придержит ее.

Мы снесли тело по ступенькам и положили его в повозку, на мой плащ, который я расстелил на дне. Я поблагодарил моих помощников, и они побрели прочь, уверенные, что помогли правому делу. Я вскарабкался на козлы и медленно покатил к пепелищу, черному и дымящемуся. От Амадеи осталась лишь черная тень.

Вокруг еще стояло несколько зевак, и подъехав ближе, я удивленно остановился, узнав двух сестриц и их матушку. Посеревшие, они смотрели на обугленные останки. Я спустился с повозки и подошел к ним.

— Она была ведьма? — спросил я.

— Если люди говорят, что она была ведьма, — тихо ответила мать, значит, так оно и есть.

— Но ведь тогда она давным-давно погубила бы нас, — еще тише прошептала одна из сестер.

— Придержи язык, девчонка, — цыкнула мать.

— Ой, а что это у него? — вторая сестра заметила платье, которое все еще свешивалось у меня с руки.

— Где вы взяли это? — спросила мать, и в ее голосе злость смешалась со страхом.

— Мистер Девлин дал это мне. Оно принадлежало принцессе. Отойдите. Я должен забрать останки и похоронить их.

Я аккуратно ступал по еще дымящимся углям, не в силах на черную тень на верху пепелища. Крыса не испытала бы такого ужаса, но крысы не могут ни страдать так, как человек, ни причинять такие страдания, как человек. Я осторожно поднял обугленные остатки и так же осторожно спустился вниз.

— Куда вы везете ее? — снова забеспокоилась мать.

— Туда, где она обретет покой. Подальше от вашего мира.

Я скользнул мимо, к своей повозке. Там я положил ее внутрь, поверх тела ее принца. Когда я разгибался, что-то с металлическим звоном упало в повозку. Кошелек. Обернувшись, я увидел трех медленно удалявшихся прочь женщин — и не стал швырять кошелек им вслед.

Лошади пустились быстрым галопом. Мне хотелось сейчас одного — увезти две эти драгоценных жемчужины прочь, как можно дальше от этой Голгофы. Я не знал куда мы скачем, но лошади — знали, и мы понеслись прочь из города, вверх по холму. Наконец кони остановились, и это место словно было выбрано заранее. Кругом был лес, но отсюда был виден и величественный купол неба, и изгибы холмов и поля, а город, лежавший вдалеке, казался игрушечным. Здесь невозможно было представить толпу людей, похожую на каменную стену, воздух был сладким, а тишину нарушало лишь пение птиц.

На земле лежал острый камень, и этим камнем я вырыл могилу, в которую положил обгоревшие кости Амадеи и бледное скрюченное тело ее мужа. Когда, наконец, работа была сделана, я воткнул в землю простенький крест из двух палочек и опустился рядом на колени.

— Теперь я похоронил вас, и их руки больше не коснутся вас. А тех, кто забрал вас у меня и у этой жизни, ждет наказание. Я клянусь, что не усну спокойно, пока Девлин не умрет, и умирая, он будет знать, за что он наказан. А вы, храбрый принц и милая принцесса, покойтесь с миром… до скончания века.

17

Когда я вернулся в город, была уже ночь. Лошади сами нашли дорогу, я бы потерялся в этих холмах. Когда мы приблизились ко дворцу, ночь раскололи звуки музыки. То были не приятные мелодии того, первого, бала, и не пленительные напевы флейты Дженкинса — нет, эта музыка была резкой и скачущей, с визжащими волынками и хриплыми жестяными тарелками. Вся площадь перед дворцом была освещена тысячью факелов, и люди танцевали, пели песни, угощались. На угольях костра Амадеи приплясывал клоун, подражавший крикам агонии и ужаса, а кругом захлебывались от смеха и рукоплескали этому зрелищу. Почему? Я не видел здесь причин ни для смеха, ни для оваций.

Неожиданно у степеней дворца раздались ликующие крики и толпа скоро подхватила их, зашумев, словно приближающаяся гроза. В воздухе мелькали руки, голоса повторяли, как молитву: «Девлин, Девлин, Девлин!». Он вышел из дверей — и я заметил, что створки дверей уже покосились. На стене черным по белому — кто-то намалевал слова «Дворец Народа». Девлин, Девлин, Девлин. Девлина сопровождала охрана, среди которых я различил Джона, стоявшего рядом с ним. Его сообщники, днем стоявшие рядом с ним, сейчас тоже были там, но и они, и стража скромно стояли сзади, так что все внимание толпы сосредотачивалось на Девлине. Девлин, Девлин, Девлин.

Я слез с повозки и смешался с бурлящей толпой. Девлин поднял руку и шторм утих. Сейчас заговорит великий человек.

— Братья-граждане, — начал он, — братья-победители.

Снова раздались рукоплескания, но он поднял руку, чтобы усмирить шум.

— Сегодня величайший день в истории нашей страны. Вместе мы уничтожили тиранию и колдовство, а на его месте основали подлинное народное правительство. В нашем новом государстве теперь не будет ни бездомных, ни голодных, ни бедняков. Не будет ни богатых принцесс, ни рабовладельцев — помещиков, ни угнетателей слабых и беззащитных. Теперь это страна свободы и новых возможностей. Вы поможете мне сделать ее такой?

— Да! — заорала толпа.

— Вы этого хотите?

— Да!

— Вы берете меня своим лидером?

— Да!

— Или вы хотите, чтобы принц и ведьма вернулись?

— Нет!

— Тогда слушай, мой народ! — воскликнул Девлин. — Мы будем служить тебе каждую минуту и каждый день, и не будет ни одного — ни одного, обещаю это — кто не будет вспоминать этот день с гордостью. И однажды вы расскажете своим внукам, что были там, когда Девлин поверг тирана и установил царство мира и процветания. Расходитесь по домам, друзья мои, мои братья-правители, расходитесь по домам и засыпайте сном победителей. Нам еще много придется сделать, но вместе — вы и я — мы выстоим!

Ах, как они ликовали. Рты были разинуты так широко, словно они собирались проглотить соседей. Наверное, свои мозги они проглотили еще раньше. Что эти глупцы знали о Девлине? И что они знали о той доброте, которую убили? «Нет зверя страшнее человека», говорил мой отец. Но если вы хитрее — вы обманете его и собьете с толку. Еще бы, его можно обмануть, ведь он доверчив и медлителен, он хочет, чтобы его вели и пойдет за теми, кто ведет. Орущие рты, громкие вопли, воздух, тяжелый от перегара. Девлин, кричат они. Девлин, Девлин. А день назад они бы кричали: «Да здравствуют принц и принцесса!».

И я понял, стоя там, в этой безмозглой грубой толпе, я понял, для чего я появился на свет. Убить Девлина, да, убить, как я и поклялся. Но это будет только личной местью — так, маленьким камнем удовлетворения в стене моего долга. Ибо моей задачей будет разрушить всю стену. Каждая из этих триумфально вопящих глоток однажды завизжит от ужаса и боли, такой боли, как испытала о н а. И мой отец, и все мои братья, что умерли от их рук. Что они сделали с нашей землей? Не из-за них ли каждая тварь дрожит от страха? И какую великую милость они принесли на землю взамен? Ничего. Опустошение, одно опустошение. Так пусть и они будут уничтожены, и пусть мир живет себе дальше — без них.

А они все кричали, Девлин, Девлин, Девлин. И он улыбался, махал рукой, что-то говорил в сторону своим друзьям. Теперь я протиснулся достаточно близко, чтобы видеть, как эти его жесткие усики шевелились, когда он улыбался, а стоял он на ящике, чтобы казаться выше и внушительней. Он поднял обе руки вверх, отвечая на приветственные крики, и ему ответили еще более громким ревом. Стоявший рядом человек толкнул меня в бок и сказал: «Большой день сегодня, а?»

— Это начало конца, — ответил я, и он непонимающе кивнул, поворачиваясь обратно к Девлину, чтобы снова присоединиться ко всеобщему поклонению. Но это и на самом деле будет началом конца. В своем невежестве и жестокости они покончили с настоящим порядком, а теперь я покончу с самим их существованием. Я придумаю, как сделать это. Теперь я стал человеком. И в этот же первый день моей человеческой жизни я научился плакать. Я научился лгать и научился ненавидеть. Я уже знал, как замышлять убийство и как убивать. И скоро я буду ангелом-вестником их гибели.

Ударили часы. Невольно я начал отсчитывать удары, и почему-то стоявшие рядом, а затем и все остальные подхватили этот счет: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать. Была полночь. Неожиданно я застыл от страшной мысли. Я попытался увидеть моих лошадей и повозку, но плотная толпа закрыла их от меня. Все снова радостно завопили, а я все ждал… Крыса или человек? Человек или крыса?… Нет, я не изменился. На этот раз Леди Света не стала ставить никаких условий. Я останусь человеком, а они — они все скоро пожалеют об этом.

А Девлин тем временем уже отправил вперед стражников, которые начали разгонять людей по домам. Толпа даже не понимала, что как «братья-правители», они имеют право и остаться. Но стражники просто говорили: «Расходитесь по домам» и толпа расходилась. Но я не сходил с места. Ведь я был человек, и был больше, чем просто равный им.

— Вон он, мистер Девлин! — раздался визгливый голос. — Вон он, там стоит!

— Кучер? — крикнул Девлин.

— Да, тот, что увез трупы. Это он, я уверен!

— Стража! — скомандовал Девлин. — Взять этого человека и привести ко мне!

И, обнажив мечи, ко мне заторопились трое стражников.

18

— Опустите мечи, — кивнул я стражникам и зашагал мимо них вверх по дворцовой лестнице. Настолько уверенными были мои шаги, что никто из них не посмел заступить мне путь.

— Я так или иначе хотел бы увидеть вас, мистер Девлин.

— Ты забрал ее тряпки и ты увез ее тело, — нахмурился Девлин.

— Ее и принца, — кивнул я, — но только, чтобы оказать услугу вам.

— Что ты имеешь в виду?

Сейчас он сошел с ящика и я возвышался над ним. До этого момента мне даже не приходило в голову, насколько он маленький. Но его низкий рост не делал его безвредным — напротив, в моих глазах он стал лишь более опасным. За стеклами очков в маленьких глазках горел огонек, и этот огонек был опасней, чем полная зубов пасть.

— Что ты имеешь в виду — услугу? — снова спросил он.

— Когда я подошел к телу принца, сэр, — пояснил я, — кругом было полно женщин. Они смотрели на тело, и в их глазах было больше жалости, чем ненависти. Я слышал, как некоторые из них вслух сомневались в необходимости того, что было сделано. А когда под сгоревшей принцессой погас огонь, я услышал еще больше сомневающихся. Зрелище смерти могло превратить веру в сомнение. И поэтому я решил, что будет разумно удалить причину сомнений. Я закопал их в таком месте, что никто не найдет. А без тела, сэр, нет и мученика.

Девлин молча слушал, не спуская с меня глаз.

— Мы знакомы, кучер? — наконец спросил он.

— Вы встречали меня, сэр, — ответил я. — Я ваш сторонник.

— В вас есть что-то… такое… — покачал головой он, — …но не в лице…

— Я поступил правильно?

— Да, — кивнул Девлин. — Вы явно инициативный человек. Мне понадобятся такие сторонники, как вы.

— Вам стоит только приказать, сэр.

— Но где же я видел тебя? Как твое имя?

— Люди зовут меня просто Кучер, сэр. Я сочту за честь, если и вы будете звать меня так же.

— Отлично, Кучер. Ты можешь сослужить мне одну службу уже завтра. Утром, возьмешь двух моих людей и они приведут тебя ко мне домой. Я хочу, чтобы ты привез сюда все мои вещи — особенно все мои бумаги.

— Вы будете жить во дворце? — спросил я.

— Конечно.

Конечно. А где же еще он будет жить? Если ты отнял у них жизнь, так почему бы заодно не отобрать у них и дом? Их богатство и их власть, а потом — и их титул?

— Я с радостью сделаю это, сэр, — улыбнулся я. — Но мне не нужна помощь ваших людей.

— Но чтобы помочь нагрузить…

— Я достаточно силен, чтобы копать могилы. Ваше имущество будет доставлено сюда завтра утром.

— Но ты же не знаешь, где я живу?

— Я знаю, сэр, — и я дал ему точный адрес. К своему неудовольствию, он все еще не мог вспомнить меня, и блестящие глаза пытливо изучали мое лицо. Я не дрогнул.

— Кажется, вы сомневаетесь во мне, сэр, — еще раз улыбнулся я.

— Нет, нет, — торопливо ответил он. — Ты просто напоминаешь мне кого-то, вот и все.

— Я буду здесь завтра утром, сэр, вместе с вашими вещами.

— Спасибо, Кучер.

— Но мне понадобится ваш ключ.

— Да, конечно.

Он протянул мне ключ и я склонился в полупоклоне, перед тем, как сбежать по лестнице. Когда я спускался, я услышал, как кто-то спрашивает Девлина: «Ты уверен, что ему можно доверять?» — и его ответ: «Такого человека лучше держать при себе, чем снаружи».

Я подъехал прямиком к подвалу Девлина, притормозив только, чтобы взглянуть на соседний дом. Он был погружен во тьму. Для меня там теперь вечно будет тьма, но теперь это меня уже не заботило. Я спустился по лестнице к его дверям и отпер дверь. Когда мои глаза привыкли к темноте, я начал складывать бумаги вместе и выносить их в карету. Было уже поздно, но я привык к ночной работе, а утром я хотел заняться совсем другим.

Я сделал три ходки туда и обратно, когда в окне первого этажа загорелся свет. Свечку пронесли через спальню, в столовую и наконец открылась парадная дверь. В дверях стояла старая женщина.

— Мистер Девлин? — окликнула она.

— Нет, — отозвался я. — Мистер Девлин во дворце. Он послал меня, чтобы я забрал его вещи.

Она спустилась со ступенек, сморщенное существо в белой ночной рубашке нащупывало ногой путь, держа свечку высоко в воздухе.

— Это правда, что он приказал казнить принца? — спросила она.

— Это правда, — ответил я.

— Теперь он будет принцем?

— Он будет править нами. Конечно, в конце концов он назовет себя принцем.

— Тогда мне придется поторопиться, ведь он задолжал мне за шесть месяцев. Как я тогда у него буду спрашивать. Я ведь сдаю комнаты, видите, на это и живу. У меня всего-то и есть, что этот дом, и то, что платят жильцы — а больше ничего. Он должен мне за шесть месяцев, и он обещал заплатить.

— Я передам ему.

— А что мне делать, если он не заплатит?

Сначала мне было жаль ее, но сейчас ее голос из просящего стал требовательным, она вцепилась мне в рукав своими костяными пальцами, словно собиралась вытрясти эти деньги из меня.

— Ведь у меня больше ничего нет, — заныла старуха. — Как же я получу с него за жилье?

Я сжал ее запястье и силой опустил ее руку вниз.

— Я скажу ему, — повторил я.

— Он не заплатит, — всхлипнула она.

Неожиданно я вспомнил о кошельке, который был брошен в повозку отягощенной совестью.

— Подождите, — бросил я ей, и пошел к повозке, оставив ее ловить руками воздух. Я вытряхнул их кошелька пригоршню монет и протянул ей.

— Этого достаточно?

Ее глазки широко открылись и я понял, что этого более, чем достаточно. Но глазки снова сузились, она подняла голову на меня, потом снова посмотрела на монеты.

— Он должен мне за шесть месяцев, — повторила она. — За целых шесть месяцев.

Я добавил еще несколько монет и она с трудом сдержала жадный смех. Затем, не проронив больше ни слова, поковыляла обратно к крыльцу, сжимая в кулачке монеты и почти падая с ног, так ей хотелось поскорее оказаться за порогом и пересчитать их.

Я носил бумаги до тех пор, пока повозка не наполнилась, а потом уселся на один из стульев Девлина, завернулся в накидку и проспал до рассвета. Можно было лечь в его кровать, но там я чувствовал бы себя чересчур близко к нему.

Солнце разбудило меня, я позавтракал яблоком, которое взял в кухонном шкафу и поторопился к повозке. До того, как ехать во дворец, мне нужно было сделать еще много дел. Я проехал мимо дома Амадеи — никаких следов жизни. Что-то во мне просило зайти внутрь, может быть, мне казалось, что она все еще там… и даже что я сам еще там. Но я проехал мимо.

Моей первой целью был дом Дженкинса. Когда он открыл дверь, на его лице были написаны ужас и изумление.

— Позвольте мне войти, — сказал я, вталкивая его в комнату.

— Это вы, тот самый, что спасли меня? — удивился он.

— Вы не узнаете меня? — ответил я вопросом на вопрос.

Он долго и внимательно глядел на меня. Страха в нем больше не было несомненно, он отчасти боялся, что пришли его арестовывать, но мое поведение убедило его в обратном. Теперь в его глазах я видел только одну мысль, слишком робкую, чтобы высказать ее вслух.

— Вы… Роб?..

Он даже не смог заставить себя произнести мое имя целиком.

— Да, — кивнул я. — Меня превратили обратно.

Он обнял меня и почему-то от этого у меня выступили слезы.

— Роберт, Роберт, — повторял он, — мой славный Роберт, мой храбрый Роберт!

Она тоже назвала меня храбрым. И… в нем было что-то от нее.

— Что же теперь будет с нами всеми? — спросил он наконец. — Если они вот так убивают принца и принцессу, то что же они сотворят потом?

— Они не доживут до этого, — кратко сказал я.

Он неуверенно посмотрел на меня.

— А почему ты говоришь так?

— Потому что у них есть враг.

— Ты? Но что ты сможешь сделать?

— Девлин перевернул этот мир вверх тормашками, — усмехнулся я. И добавил:

— А я сильнее Девлина.

В его глазах снова появился страх. Но я продолжал, не давая ему задать вопрос:

— Мне понадобятся ваши книги. Вы позволите мне остаться, чтобы прочесть их?

— Оставайся, сколько захочешь… Но это небезопасное место, для нас обоих. Когда ты постучал, я подумал, что…

— Я на службе у Девлина. Он переезжает во дворец. Я устрою вас в его квартире — ему и в голову не придет искать вас там. Вам придется отрастить бороду, сменить имя. Так вы будете в безопасности. А что касается книг — я знаю, что мне прочесть, и это не займет много времени. Сейчас мне нужно торопиться — он уже ждет меня.

Дженкинс показал рукой в сторону библиотеки, словно говоря: «Читай, сколько захочешь», и пока я сидел с книгами, он готовил для нас кофе. Когда кофе был готов, он принес его на стол и молча сел рядом, наблюдая за мной. На самом деле я не столько читал, сколько искал. Когда наконец, я наткнулся на место, которое смутно припоминал, я начал внимательно читать и перечитывать его.

— Я не знал, что ты так интересуешься древней историей, — заметил Дженкинс, заглядывая через плечо. Я захлопнул книгу.

— Триумф человеческой культуры, — усмехнулся я. — Всегда учишься на ошибках прошлого. А теперь слушайте меня, Дженкинс. Когда настанет время, я позову вас, и вы всегда должны быть готовы пойти со мной. Я говорю не о вашем переезде — этим мы займемся завтра. То, что я собираюсь сделать, займет много недель, возможно, и месяцев, но вы всегда должны быть готовы к этому.

— Роберт, Роберт, какие ужасные вещи ты замышляешь?

— Вам лучше не знать этого, — ответил я. — Теперь мне пора.

— Остерегайся Девлина, Роберт. Изменникам не так просто изменить.

— По крайней мере, учитель Девлин хороший. За один день он научил меня большему, чем сотня книг. Но я буду осторожен. И я не повторю вашей ошибки.

— Моей ошибки?

— Говорить то, что думаешь. От меня Девлин будет слышать только то, что он захочет услышать.

Он глядел на меня обеспокоенным взглядом и я позволил ему задать один, всего один из вопросов, которые прочел там.

— Где ты научился так ненавидеть, Роберт?

— На ступенях дворца. Когда, сидя у вас на руках, я видел, как принцу рубили голову и как жгли принцессу. Завтра я помогу вам переехать. И я хочу попросить вас об одном одолжении.

— Проси что хочешь. Я обязан тебе жизнью.

— Вы научите меня играть на флейте?

В его глазах отразилось удивленное недоверие, но затем он понял, что я говорю серьезно.

— Конечно, — кивнул он, — конечно, если ты хочешь…

— Это важно для меня. Мы поговорим об этом завтра.

Я вышел, торопясь выполнить оставшиеся дела. Моей второй целью был мастер музыкальных инструментов. Там я купил флейту.

Третьим пунктом была аптека. У аптекаря я купил флакон яда. Для крыс, объяснил я.

19

Когда я подъехал ко дворцу, была уже середина утра. Остатки костра убрали, а у золоченых дверей, которые успели починить, стояло четверо часовых. Корявую надпись «Дворец Народа» на стене сменила затейливо выписанная табличка с теми же словами. Кругом крутилось несколько зевак, но ко дворцу их не подпускали, а моя повозка была, насколько я заметил, единственной. После грохочущего шума вчерашнего дня тишина была сверхъестественной. Может быть, все это было лишь кошмарным сном?

Только когда я остановил повозку у самых ступеней, двое стражников с мечами потребовали сказать, что мне здесь нужно.

— Я привез имущество мистера Девлина, — сказал я, спускаясь на землю. — Вы поможете внести его внутрь.

Они неуверенно посмотрели друг на друга и позвали третьего.

— Я спрошу у капитана, — ответил он и золоченая дверь открылась, чтобы пропустить его.

— Помогите разгрузить, — скомандовал я первым двум стражникам. Они сделали, как им было сказано, и мы стали складывать на ступеньках вещи Девлина.

Стражник вернулся.

— Все верно, — кивнул он, запыхавшись. — Это все нужно отнести в покои мистера Девлина.

— Вы лучше отведите-ка меня к самому мистеру Девлину, а ваши товарищи пусть пока отнесут вещи.

— Мистер Девлин сейчас на совещании, — покачал головой стражник.

— Я действую по его приказанию. Отведите меня к нему.

Стражник провел меня во дворец и вверх по лестнице. Мы вошли в коридор, полный солдат, которые молча стояли у высоких запертых дверей зала. Одним из солдатов был Джон, хотя теперь на нем была более затейливая форма. При моем приближении он шагнул вперед, властным жестом приложив палец к губам, чтобы не раздалось ни звука.

— Он хочет увидеть мистера Девлина, — прошептал мой стражник.

— Подождите, — ответил Джон. — И ни звука.

Внутри зала я слышал тонкий пронзительный голос Девлина:

— …на основе власти. Как мы сможем управлять, не будучи в безопасности.

— Но народ с нами! — ответил чей-то голос.

— Надолго ли? — спросил Девлин. — Люди непостоянны. Они привыкли ждать чудес, а когда чуда не случается, они начинают беспокоиться. Сейчас, именно сейчас нужно твердо взять контроль в свои руки, пока народ с нами.

— О каком контроле вы говорите, Девлин?

— Хорошо обученная армия в тысячу солдат. Если бы у принца было в его распоряжении тысяча солдат, как вы думаете, мы бы свергли его? С такой силой мы сможем легко справиться с любой оппозицией. Уже сейчас звучат голоса против нас. Из достоверных источников мне известно, что зеваки, стоявшие у трупа принца, сомневались в том, нужна ли была его смерть.

— Но откуда возьмутся деньги, чтобы платить за эту армию?

— Нам придется поднять налоги.

— Нет, нет, прежде всего должны быть проведены реформы.

— Прежде всего безопасность! — рявкнул Девлин. — Основа власти — это сила. И кроме того, с армией в тысячу человек наши интересы не должны замыкаться на одном этом городе. Я не собираюсь сидеть здесь всю жизнь.

Сразу несколько голосов возразили ему. Джон поднял руку, солдаты замерли в готовности.

— Революция делалась не для этого! — вскричал кто-то.

— Люди не станут платить! — подхватили другие.

— Реформы! Реформы!

Но над всеми этими выкриками повис пронзительный визг самого Девлина:

— Стража! Арестовать их!

Джон и его солдаты вломились в зал и я видел сквозь открытую дверь, как они хватали всех, кто сидел и стоял за длинным столом. А Девлин преспокойно сидел во главе стола, невозмутимо наблюдая за краткой и неравной борьбой.

— Что с ними делать, сэр? — спросил, переводя дух, Джон.

— Отведите их в подземелье, капитан. — посоветовал Девлин. — Там у них в головах прояснится.

Среди пленников был и человек в черной рясе.

— Ты поднял руку насилия на церковь! — громко крикнул он. — Тебя ожидает кара, в небесах, если не на земле!

— Согласен, — оскалил зубы Девлин, — тем более что и то и другое сейчас на моей стороне.

Заключенный увели, а Джон остался в зале. Девлин вскочил и пожал ему руку.

— Отлично сделано, капитан Джон! — воскликнул он, с трудом сдерживая волнение. — Теперь у нас с тобой в руках полный контроль над правительством народа. Побеждает сильнейший.

Неожиданно он заметил, что я стою в коридоре.

— Что там, Кучер?

Я вошел в зал.

— Простите, сэр, я не хотел бы беспокоить вас, но есть вопросы, которые требуют вашего решения.

— Да?

— Я привез большую часть ваших вещей, сэр, а остальное привезу вторым рейсом. Ваша домовладелица приставала ко мне, требуя плату за шесть месяцев, и я уплатил ей от вашего имени. Это верно?

Он рассмеялся своим сухим несмешным смешком.

— Ты мог бы и не беспокоиться, — заметил он, — но я прослежу, чтобы тебе возместили убытки.

— Я не требую уплаты, сэр, — возразил я, — я всего лишь хотел убедиться, что вас не ограбили.

Моя заботливость озадачила его и маленькие глазки немного раскрылись, но мое лицо было непроницаемым.

— Чтобы избежать неприятностей, я устроил к ней на квартиру другого постояльца. Но когда я прибыл с вашими вещами во дворец этим утром, мне угрожали обнаженным оружием. Я был бы благодарен вам, если бы в мой следующий приезд мне была гарантирована безопасность.

— Конечно, — кивнул он. — Капитан, пожалуйста, побеспокойтесь о том, чтобы нашего кучера пропускали впредь беспрепятственно.

— Да, сэр, — вытянулся Джон.

— И я хотел бы попросить вас еще об одном одолжении, — добавил я. Моим лошадям потребуется пропитание, и если мы будем служить вам, то им и мне понадобится жилье. Можно ли нам остановиться в дворцовой конюшне?

— С удовольствием, — улыбнулся он, — но тебе нет нужды самому жить в конюшне. Скажи управляющему от моего имени, что тебе выделена комната здесь, во дворце.

— Благодарю вас, сэр, вы очень щедры.

— Что-нибудь еще?

— Нет, сэр. Теперь я должен идти и проследить за разгрузкой ваших вещей.

Я склонил голову, повернулся и вышел.

Девлин выбрал для себя апартаменты самого принца — большие, красиво обставленные комнаты, которые казались словно обесчещенными этими грязными ящиками и бумагами, натолканными внутрь.

— Складывайте вещи аккуратно, не разбрасывайте, — цыкнул я на солдат.

Они враждебно покосились на меня, но ни один не осмелился перечить и бумаги были сложены в относительном порядке.

Так я получил постоянный доступ во дворец, завоевал определенный авторитет среди охраны и приобрел доверие самого Девлина.

Я старательно привез остатки имущества Девлина, а на другой день помогал Дженкинсу переезжать на его новую квартиру. Старуха была очень обрадована, узнав, что у нее так скоро появился новый постоялец. Я сказал ей, что его фамилия Джонс, и убедился, что плата за жилье будет значительно меньше той, что она заломила в начале.

В следующие несколько недель я верно служил Девлину. Я всегда оказывался под рукой, когда ему нужен был транспорт, и кроме того, взял на себя заботу следить за работой кухни и прочими мелочами. Я следил, чтобы покои мистера Девлина содержались в безукоризненной чистоте, чтобы его любимые блюда готовились именно так, как он хотел, и подавались тогда, когда он хотел, чтобы его одежда всегда была вычищена, а простыни вовремя сменены, чтобы никто не тревожил его, когда он не хочет, чтобы его тревожили — словом, я был расторопным, я был аккуратным, я был надежным, я был незаменимым.

На моем пути к незаменимости был лишь один тревожный момент — в самом начале: служанка, с которой я целовался на балу, все еще работала на кухне и она узнала меня. По крайней мере, она думала, что узнала меня. Естественно, я отрицал всякое знакомство с ней, откровенно и прямо ответил ей, что в тот вечер меня не было и близко во дворце, и прикрикнул на нее, за то, что позволила себе фамильярничать. Она тут же извинилась за ошибку и с тех пор знала свое место.

Я покидал дворец, только убедившись, что Девлин не будет нуждаться в моих услугах. В таких случаях я уезжал в город, брать у Дженкинса уроки игры на флейте. Он был озадачен моей жаждой к учению — практически мгновенно я выучил основные приемы игры и уже мог играть мелодии, которые он показывал мне. Остальное было делом чувств и координации, а это приходило медленнее.

А в самом городе появлялось все больше солдат. Девлин начал вербовать юношей и организовал для них учебный лагерь недалеко от дворца. Им, однако, не разрешалось входить во дворец — это была привилегия для маленькой группы старых стражников под командованием капитана Джона. Им даже сшили другую форму, и назывались они теперь Дворцовая Гвардия, в отличие от армии, которой назывались остальные солдаты. Иногда я встречал в городе сборщиков налогов. Раньше они занимались своим делом тихо и спокойно, а сейчас их сопровождали по меньшей мере двое солдат, вооруженных тяжелыми мечами.

Конечно, Девлин был прав в своей оценке людей. Их первоначальный энтузиазм быстро угас и когда налоги повысили, чтобы было чем платить армии, многие почувствовали себя неуютно. Напрасно Девлин рассылал по городу своих людей, объяснявших налогоплательщикам, что он заботится исключительно об их безопасности. «Как бы не так, скорее о наших деньгах!» — таким был обычно ответ горожан. Девлин, однако, был достаточно умен, и обучил своих солдат до того, как поднял налоги. Кроме того, он нанял людей, которым вменялось смешиваться с толпой и выяснять, где таятся наиболее опасные противники. Таких устраняли (обычно поздней ночью) сначала их бросали в дворцовые темницы, а когда они переполнились, Девлин занял дом с толстыми стенами прямо в городе, и держал их запертыми там. Аресты проводились с безжалостной эффективностью и полнейшим пренебрежением к обычному крючкотворству правосудия. До суда дело не дошло ни разу.

А спустя три месяца после того, как Девлин захватил власть, во дворец стали поступать первые вести о таинственно умирающих в городе животных. Единственными подверженными болезни оказались кошки и собаки, но иногда их находили издохшими прямо на улицах — обычно утром, порой даже днем или вечерами. Их тела всегда были окоченевшими, а зубы — судорожно сжатыми, словно они умирали в ужасной муке. Когда эта болезнь достигла и дворца, там забеспокоились. Кошки и собаки умирали с вызывающей тревогу скоростью, и эпидемия распространилась так быстро, что вскорости дворец полностью очистился от этих животных.

Поскольку для меня во дворце не было недоступных мест, отравить кошачьи кормушки было делом минуты. А во время моих частых отлучек в город ничего не стоило подкинуть отравленный кусочек какому-нибудь бродячему коту или собаке, а затем, когда яд сделает свое дело, подобрать приманку обратно. Я избавлялся от этих улик, когда проезжал по мосту. А потом преспокойно присоединялся к слугам и охране, сообщал свежие городские новости об очередной вспышке и рассуждал о возможных причинах этих странных смертей.

Однажды я судачил об этой тайне с чернобородым стражником, тем самым, который отрубил принцу голову за королевские одежды и корону.

— Странно — умирают только кошки и собаки, — удивленно заметил он.

— Молись богу, чтобы жертвой этой болезни не стали люди, — добавил я.

Но и люди стали жертвами.

20

Обычно я завтракал вместе со гвардейцами, у которых была собственная столовая, рядом с кухней. Одним прекрасным утром мы сидели там все вместе, когда чернобородый гвардеец — тот самый, с которым я говорил совсем недавно — вскочил, схватился за горло и застонал, словно от ужасной боли. Потом он упал на пол, и пока мы беспомощно стояли вокруг, он извивался, хрипел и наконец, умер прямо у нас на глазах. И сразу же после этого второй гвардеец, сидевший рядом тоже вскрикнул и схватился за горло чтобы умереть такой же смертью.

Вооруженный этими последними пренеприятнейшими новостями, я немедленно отправился в покои Девлина.

С трудом переводя дух, я рассказал ему о смерти двух моих товарищей, а затем объяснил, какая ужасная правда лежит за этими жуткими событиями.

— Я уже видел это раньше, сэр, Несколько лет назад, в моем родном городе. Все начиналось точно так же: издохшие и издыхающие кошки и собаки. А затем, неожиданно, непредсказуемо, эта болезнь ударила и по людям. Если мы не примем срочных мер, то все скоро будем мертвы.

— Но какие меры мы можем принять? — спросил он.

— В моем городе умерло много людей, — продолжал я, — но большинство было спасено… это жестокая мера, сэр.

— Да какая же, говори, какая же?

— Мы перебили всех собак и кошек. Они переносчики. Без них болезнь исчезнет сама собой.

— Это правда, Кучер?

— Мой отец, сэр, был жертвой этой болезни. У меня есть все основания не скрывать от вас правды.

Девлин задумался и пожал плечами.

— Кошки и собаки — невелика потеря. И у нас есть люди, которым поручить эту бойню. Ты сослужил нам добрую службу, Кучер. Если твой метод сработает, мы все будем у тебя в долгу.

— Но приказ нужно отдать быстро, сэр. Каждая минута промедления ставит нас во все большую опасность.

Он отдал приказ. В тот же день в город вышли солдаты с мечами наголо. Я лично присматривал за этим. Улицы города покраснели от крови кошек и собак. Кто-то плакал, кто-то возмущался этой бойней, кто-то про себя ворчал о скверных последствиях, но бойня продолжалась. На следующий день мы вышли снова, чтобы в живых не остался ни один пес, ни одна кошка. Солдаты выкопали две канавы, а я, крыса-кучер, смотрел за этим погребением с моей повозки, и даже вздохом не выдал своего торжества.

Умерли еще два гвардейца, а в городе были найдены трупы двух бродяг, окоченевшие, со стиснутыми зубами. Но после этого смертей больше не было. Прошел день, неделя, две недели.

Девлин отправил за мной.

— Теперь мы в безопасности? — спросил он.

— Когда была последняя смерть?

— Две недели назад.

— Тогда мы в безопасности, сэр. Но прикажите, чтобы в течение года в город не разрешалось привозить ни собак, ни кошек — чтобы окончательно убить болезнь.

Спасение города стало причиной для празднества, и когда Девлин сообщил горожанам об успехе принятых им мер, ему отдали должное. Даже те, что ворчал, когда поднимали налоги, даже те, кто оплакивал потерю своей собаки или кошки — все они были вынуждены признать, что он справился с этим кризисом достойно. Люди были благодарны Девлину, а Девлин был благодарен мне. Я не только подсказал ему способ спасения, я еще и помалкивал о моей роли советника, оставляя ему всю славу.

Все это время я усердно продолжал учиться на флейте, и уже играл не хуже Дженкинса. Порой он говорил, что я превзошел его мастерство, потому что он слышит в моих мелодиях привлекательность, в которой даже он не может со мной сравниться. Теперь я играл свои мелодии, и кое-какие из них, казалось, заставляли его почти что плакать, столь ясной была мелодия, и столь нежными — ее звуки.

— Ты настоящий мастер, — сказал он мне однажды вечером. — Теперь ты будешь приходить, чтобы учить меня, потому что, по правде говоря, я не смогу тебя научить больше.

Он был прав. Я делал с флейтой все, что хотел — она была уже не отдельным инструментом, а продолжением меня. Для меня настало время испытать свое мастерство — и я, не долго думая, тем же вечером, по пути во дворец, приложил флейту к губам и заиграл. Улицы были пустынны — как обычно в это время — и ноты странным эхом откликались от стен домов. Сначала это был единственный посторонний звук, но вскоре я стал различать и шорох и движение в тени. Играя, я оглядывался назад, и снова замечал движение — трудно различимое, но заметное. Я перестал играть и это движение остановилось, тени застыли. Я был удовлетворен испытанием.

Перед тем, как уйти в этот вечер от Дженкинса, я предупредил его, что скоро настанет время, когда я позову его, и напомнил, чтобы он всегда был готов покинуть дом. Он настаивал, чтобы я рассказал ему подробнее, но я не мог. Теперь, когда моя флейта лежала рядом со мной, на козлах, я понимал, с все возрастающим волнением, что скоро, уже очень скоро я обрушу свою месть и на Девлина, и на весь этот город. Когда я доехал до дворца, я чуть было не бросился прямиком в его покои. Но все-таки сдержал себя. Ближайший город был в дне езды отсюда, и если я хочу, чтобы мой план сработал, мне нужно прибыть туда лишь вечером. Я знал, что у Девлина нет никаких планов на следующий день, и с нетерпением ждал утра.

В день казни Девлин разбудил меня на рассвете, солнце только поднималось. И этот новый, наступающий день будет для него столь же памятным. Еще не рассвело, когда я проскользнул в его покои.

21

Девлин все еще спал. Я осторожно потормошил его. Он вскинулся, перепуганный.

— Что? Что такое? Кучер? Мои очки!

Я протянул их ему.

— В чем дело, Кучер? Который час…

— Сэр, — начал я встревоженным шепотом, — простите мне это вторжение, но ваша жизнь — в опасности!

— Моя жизнь? — повторил он, садясь в постели, белый, как простыня.

— Против вас заговор. Гвардейцы. Они собираются сбросить вас. Нам нельзя терять ни минуты.

— Какой заговор? Почему?

— Пожалуйста, мистер Девлин, сэр! Я умоляю, одевайтесь скорее! Я рискую собственной жизнью, спасая вас.

Я помог ему натянуть одежду. Он был тощим, как скелет. Как такое маленькое и ничтожное тельце могло нанести такой урон? Даже собака могла бы сбить его с ног и разорвать. А ведь он отдавал приказы, покорял, убивал.

— О каком заговоре ты говоришь? Кто заговорщики?

— Прошлой ночью я подслушал разговор капитана Джона с гвардейцами. Они собираются убить вас, и самим стать правительством. Но я знаю способ расстроить их планы. Слушайте внимательно. Мой родной город в дне езды отсюда. Там у меня множество друзей и я смогу собрать отряд, который легко справится с дворцовой гвардией. Но вы должны делать, что я скажу.

— Но как ты сможешь собрать отряд…

— Слушайте, сэр, пожалуйста! Насколько я знаю, в заговоре участвует только гвардия. Армия, скорее всего пойдет за победителями. А это будем мы. Сейчас мы бежим, бежим в моей карете. Если по дороге нам встретятся гвардейцы, вы скажете им, что едете со мной в город, а вернетесь позже, днем. Так они ничего не заподозрят и не предпримут.

— Но Джон не обернется против меня.

— Вы плохо его знаете. Он честолюбив. И завистлив. И он убедил их последовать за ним. Вы готовы, сэр?

Позови он в этот момент гвардейцев или капитана Джона, и я погиб. Но как он мог позвать их? Я был его доверенным слугой, и я не оставил ему времени на раздумья. Выживание для человека не менее важно, чем для крысы. А он боялся.

Я вывел его в коридор, вниз по лестнице, ведущей в темницы.

— Почему сюда? — шепнул он.

— Черный ход безопаснее. Моя карета в конюшне.

Почти все узники спали, но один сидел, прижавшись к решетке, и он услышал наше приближение. В темноте я не видел, кто это был, но он крикнул нам, что он тяжко болен, сжальтесь! Его руки ухватились за край моей накидки, когда мы проходили мимо.

— Узник, — бросил я ему, — к тебе смерть будет не более жестока, чем к принцу. Потерпи немного.

За дверью стоял стражник. Увидев, кто мы такие, он вытянулся смирно.

— Мистер Девлин едет со мной в город. Мы скоро вернемся.

Я шел на три шага впереди Девлина, которому теперь приходилось бежать, чтобы поспевать за мной.

— Подожди, Кучер! — вдруг остановился он. — Я ведь могу взять взвод солдат, повести их во дворец и схватить Джона…

— Он будет все отрицать. И потом, я не знаю, сколько солдат — его люди. Мистер Девлин… — я остановился и посмотрел ему прямо в лицо. — Я верно служу вам с того самого дня, когда вы освободили наш город от тирании, но я никогда не оказывал вам услуги большей, чем сегодня. Я умоляю вас поехать со мной, но если вы хотите остаться, то я прошу вас отпустить меня с моего поста, потому что я не хочу умирать, и не хочу видеть, как умрете вы.

— Ладно, Кучер, — закусил он губу. — Поехали.

Мы вбежали в конюшню. Он хотел ехать вместе со мной, на козлах, но я заставил его залезть в карету.

— Это будет естественно, сэр. Помните, стража думает, что мы ненадолго едем в город.

Мы выехали из Дворца и покатили по широкой аллее. Но через мост переезжать не стали. Вместо этого мы свернули на дорогу вдоль реки, которая и приведет нас в соседний город. Когда дворец скрылся из глаз, Девлин высунулся из окна и приказал мне остановиться, чтобы он мог выйти и ехать со мной рядом. Но я притворился, что не слышу его, предоставив думать по этому поводу что угодно.

В конце концов мне все же пришлось остановиться, чтобы дать лошадям отдохнуть. Девлин вылез наружу.

— Я же просил тебя остановиться, — начал он сердито. — Ты что, не слышал меня?

— Простите, сэр, но за стуком копыт очень трудно услыхать что-то другое. Если бы я услышал, то конечно, остановился бы.

И снова, как и много раз до этого, он сверкнул своими глазками, пытаясь вытянуть из меня мою тайну, но я ответил ему абсолютно честным взглядом.

— Я принес поесть, сэр, — улыбнулся я, — если вы, конечно, не против разделить со мной стол.

Мы уселись на траве.

— Ты странный парень, — заметил он. — Почему ты служишь мне так преданно?

— Одни рождены, чтобы вести, другие — чтобы следовать, — усмехнулся я. — Но последователь должен как следует выбрать, за кем идти.

— А почему ты пошел за мной?

— Потому что в вас была сила и решимость привести нас в новый мир. Вы не останавливались перед препятствиями. Эмоции, чувства никогда не мешали принимать вам решения. Вы знаете, чего хотите, и на пути вас ничто не остановит. Такому человеку я готов служить преданно.

— А что ты надеешься получить взамен?

— Просто играть свою роль. Быть нужным великому человеку.

Он помолчал минутку. Я видел, что ему понравился ответ. Но затем его лицо снова помрачнело.

— Когда ты узнал о заговоре?

— Ночью, сэр. Я отвел лошадей в конюшню, и шел в свою комнату, когда я услышал голоса, доносившиеся из зала. Они собирались ворваться к вам в покои, убить вас и взять власть самим, провозгласив Джона лидером.

— Но я доверял Джону.

— Лидер не может позволить себе доверять. Лидер не должен полагаться ни на кого, кроме себя.

— Когда мы вернемся, я повешу его за ноги. И остальных вместе с ним. Теперь объясни мне свой план. Что это за люди, которых ты собираешься привести с собой?

— В том городе, куда мы едем, у меня много братьев и друзей. Все они хорошие воины. Если они будут на нашей стороне, вы легко овладеете любым городом.

— А почему ты так уверен, что они пойдут с нами?

— Они подчинятся мне. Больше я не могу вам сказать, но вы увидите это сами, когда мы прибудем.

— Мы прибудем только вечером.

— Это важно для моего плана. Сэр, нам пора ехать дальше, но могу ли я быть настолько бестактным, чтобы задать вам вопрос?

— Задавай. Может быть, я обязан тебе и большим.

— Вы любите ваших сородичей, сэр, или ненавидите их?

Этот вопрос, казалось, удивил и озадачил его. Он немного задумался, а потом покачал головой:

— Я ничего не чувствую к своим сородичам, ни любви, ни ненависти. Идеи — вот что самое главное.

22

Мы достигли нашей цели, пригородов соседнего города, еще до заката, но это меня устраивало, нужно было дать лошадям отдохнуть. Как только мы въедем в город, мы не сможем остановиться, пока не вернемся домой — а это значило, что мы будем ехать всю ночь. Сейчас Девлин забеспокоился. У него было предостаточно времени подумать, и он все больше и больше начинал сомневаться в реальности заговора, который я раскрыл, и армии, которую я обещал собрать. Он непрерывно расспрашивал меня о Джоне и о гвардейцах, о необходимости ждать до рассвета, о транспорте для новой армии. Я с терпением и спокойствием отвечал на его многочисленные вопросы, ни на минуту не позволяя ему догадаться об истинной правде.

— Ты сказал, что мы не сможем остановиться, как только въедем в город, — хмурился он. — Я не понимаю этого. Жители города — твои враги?

— Нет, сэр. Но армия, которую я соберу — не простая армия.

— Ну и?

— Мы не сможем будем останавливаться.

— Это я уже слышал. Я хочу знать, почему?

— Я не хочу пугать вас, сэр, но если мы остановимся, то наши жизни будут в опасности. Солнце уже село, сэр, нам пора трогаться.

— Я поеду с тобой на козлах, Кучер. Я хочу увидеть эту тайну своими собственными глазами.

— Как угодно, сэр.

Это вполне совпадало с моими планами, то, что он усядется вместе со мной на козлы. Тогда я смогу удержать его, если он попробует спрыгнуть с кареты или позвать на помощь. Я помог ему вскарабкаться на козлы и мы медленно стали спускаться к городу. Он очень сильно нервничал и даже предложил повернуть обратно.

— Сэр, — напомнил я, — нашим головам больше идет у нас на плечах, чем на ступенях дворца.

Его передернуло и он затих.

Когда мы въехали в город, уже была полная тьма, и, как я и ожидал, улицы были пустынны. Света, кое-где горевшего в окнах, нам еле хватало, чтобы не сбиться с дороги, и я правил прямо, чтобы мы смогли найти дорогу обратно.

Город был похож на наш, с такими же узенькими улочками и большими площадьми. Я удивился, неужели все города похожи друг на друга? Может быть, и люди в них живут тоже одинаковые? Интересно, живет ли здесь свой Девлин? А Дженкинс, а принц, а Амадея? Если бы я родился в этом городе, стала бы моя жизнь другой? И существует ли вообще предназначение, судьба, или это просто игра случая?

— Где же они, эти твои солдаты? — прошипел Девлин.

— Повсюду, — кивнул я. — Мы должны начать с другого конца города и призвать их на обратном пути.

— А как ты собираешься призвать их? И как они поедут с нами?

— У них есть на чем отправиться с нами. Они соберутся по моему сигналу.

Наконец мы пересекли город. Я развернул карету и остановился.

— И что теперь? — нахмурился Девлин.

Я вытащил из-под плаща флейту.

— Вот мой сигнал. С этого момента я не смогу отвечать тебе. Мы будем ехать, не останавливаясь, а если ты рискнешь прыгнуть с козел — я тебе не позавидую.

— Но зачем мне прыгать с козел?

Я не стал отвечать ему. Подняв флейту к губам, я заиграл, и, с инструментом в руках и вожжами, зажатыми меду колен (особенно можно было не править), мы пустились в обратное путешествие.

Сначала, казалось, ничего не изменилось. Улицы были все такими же вымершими, моя музыка отражалась от домов, как от стен в тоннеле. Но постепенно я стал различать сзади нас шорох, а тени вокруг ожили и зашевелились. Шорох стал громче, пока даже Девлин не услыхал его сквозь стук копыт и скрипенье колес. Он оглянулся по сторонам, и снова уставился вперед, в темноту.

— Что это за шум?

А мы все катили и катили вперед, я все играл, и шум становился громче, громче, громче, пока наконец не превратился в шум грозы и ветра, цоканье коготков и торопливый топот маленьких ножек, писк и шипение…

— Что это? — взвизгнул Девлин. — Кучер?!

Из проплывавших мимо домов высовывались головы, и наверное, весь город пробудился от топота моей армии.

— Это колдовство! — завизжал Девлин.

А она росла и росла, и мои мелодии все пронизывали этот шторм и разносились вокруг, привлекая на улицы все больше воинов, спешащих за каретой и кучером. Девлин трясся от ужаса. Шум был все громче и громче, и умножался эхом от городских стен, которые уже тряслись, как от землетрясения… Девлин закрыл уши руками… Напрасно. Мы были подобны урагану, обрушившемуся на город, а я был богом ветров и дождя, повелителем всех стихий, и играл мелодии, от которых целый мир рассыпался бы в пыль.

И когда наконец Девлин различил, из кого состоят эти движущиеся тени, его отчаянный вопль был всего лишь еле слышным шепотом. Но я услышал его, потому что ждал этого момента.

— Крысы! — закричал Девлин. — Теперь я знаю, кто ты! О Господи Боже мой, теперь я знаю, кто ты такой!

23

Когда мы выехали из города, гул поутих, рассыпался по полям. Мы тоже замедлили ход — кони не выдерживали этого бешеного галопа. Теперь крысы были вокруг нас, одни даже забегали вперед, но основная масса огромной черной тенью тянулась сзади. Сообразив, в чем дело, Девлин затих. В любом случае от меня ответов он не дождался бы. Временами писк и повизгивание моих солдат звучали почти в унисон моим мелодиям и я знал, что целиком могу управлять ими.

Жуткое наслаждение было в этой скачке. Мой враг сидел рядом со мной, неспособный сбежать, и мы мчались вперед, по освещенной светом луны равнине, мчались к исполнению всех моих разрушительных планов. Я превратился в чудовище, обманувшее другое чудовище, и в выборе моего оружия была сладчайшая для меня ирония. Но врага нельзя недооценивать. Девлин хитер, он не будет сидеть и дожидаться смерти. Он понимает, что просто спрыгнуть с кареты для него было бы смертью. Я спокойно позволю своей армии расправиться с ним. Ему требовалось время, чтобы найти единственный возможный ход, который позволит спасти свою жизнь. И я ждал, когда он сделает этот ход.

Момент наступил, когда мы мчались вниз с холма — здесь каретой труднее всего управлять. Он неожиданно привстал и бросился на меня, обеими руками цепляясь за флейту. Если бы он вырвал его у меня и отбросил в сторону, я потерял бы контроль над крысами. Но я не допустил этого. Как только он бросился на меня, я встал, и толкнув его обратно на козлы, изо всех сил — а в этом он был мне не ровня — ударил правой рукой в лицо, левой не опуская флейту от губ. Удар получился таким сильным, что он разрыдался.

— Мои очки! Мои очки разбились!

— Если ты еще пошевелишься, — ответил я, — я брошу тебя крысам.

Он согнулся и, всхлипывая, принялся шарить под ногами в поисках очков. Я поднял флейту к губам и заиграл снова.

После этого он долго сидел молча, ощупывая свое лицо, и больше заговорить не решался. Я не знал, что будет дальше. Теперь он играл незнакомую роль, его молчание было переполнено мыслями, продиктованными отчаянием. И я должен был предугадывать их. Как бы я поступил на месте Девлина? Он знает, что мы направляемся обратно в город, и он знал, что крысы сделают с городом. Но его главная забота сейчас — это спасение своей жизни, а не города. Спасение. Сейчас он должен заговорить. Он должен заговорить.

— Если ты хочешь убить меня, то почему ты не убьешь меня сейчас?

Я наслаждался своим молчанием.

— Ведь я все равно не убегу от тебя. Ты мог бы и удовлетворить мое любопытство.

Я продолжал играть.

— Ну хорошо, ты собираешься убить меня на месте моего преступления. Романтичное правосудие. Но ведь эти твои братья не остановятся на мне. Они уничтожат весь город. Ты ведь не в обиде на город, а? Там полно невинных людей, мужчины, женщины, дети… подумай о детях… Ты что, хочешь, чтобы их съели заживо? Зачем тебе тащить меня в город? Почему не остановиться здесь и не убить меня?

Вот, теперь он заботится и о детях.

— Но ты же умный, — продолжал Девлин, — ты ведь знаешь, что делаешь. Ты знаешь, что разрушишь весь город, весь! Конечно же, ведь ты же крыса, а не человек. Я совсем забыл. Ты крыса. А у крыс нет чувств. Крысы — это тело без души. Крысы живут, только чтобы жрать. У тебя человеческий облик, но Дженкинс был прав, у тебя нет ни культуры, ни образования, ни высоких чувств. Ты просто тело, вот.

Теперь мне уже хотелось ответить. Теперь я хотел поговорить с ним о душе. Теперь я хотел рассказать ему о нем же. Я с трудом удерживался от того, чтобы опустить флейту, и моя музыка стала наполовину бессвязной.

— А люди всегда будут выше крыс, — захихикал он. — Даже таких крысолюдов, как ты. Ты хитер, а не умен, ты предусмотрителен, а не проницателен. Да ты даже служил этой ведьме Амадее, из-за ее голубеньких глазок и беленьких ручек.

Я опустил флейту и снова ударил его. Костяшки пальцев рассекли мягкую плоть и с дребезгом ударили в кость. Он чуть не вылетел наружу, но уцепился за что-то и снова выпрямился.

— Она была шлюха, она была ведьма, твоя Амадея. Но крысе не хватило интеллекта, чтобы разглядеть это. Крысу можно приманить даже кусочком сыра.

Я заиграл снова, но на этот раз играл скверно. Пищание моих воинов стало злее, и лошади рванули вперед, как будто их укусили.

— Да тебе придется убить меня, чтобы заставить замолчать, а, Кучер? захохотал он. — А до тех пор я буду говорить тебе правду, которую ты так ненавидишь!

Я остановил карету, я прекратил играть, я встал и выпрямился над ним.

— Тогда я убью тебя сейчас.

Он не моргнул глазом.

— Ну, давай. По крайней мере я получу удовольствие от того, что испортил твой такой совершенный план. Месть получится мелкой, если ты бросишь мой труп здесь, а не там, где бродит призрак твоей дорогой Амадеи. Это будет так, полуместь получеловека — полукрысы.

Он был прав. Я хотел полного отмщения.

И я все стоял над ним, задумавшись, в нерешительности взвешивая возможности. Девлин принял решение за меня. В неожиданном выпаде он схватил не флейту, нет, схватил вожжи, и завизжав своим тоненьким голосом, пустил лошадей галопом. Я потерял равновесие, а когда зашатался, Девлин еще и толкнул меня изо всех своих сил. Я кубарем полетел с кареты, на мягкие тела моих солдат внизу. А карета помчала дальше и дальше в ночь, пока тьма и расстояние не поглотили ее. Все-таки Девлин бежал.

24

Крысы не причинили мне вреда. Девлина они бы съели заживо, но я был из их племени, и еще не успев упасть, я уже знал, что мне не грозит опасность быть обглоданным.

Ковер из тел смягчил мое падение, и за исключением нескольких ссадин, я был невредим. Как и моя флейта, которую я бессознательно сжимал в кулаке. Я поднялся на ноги, глядя, как вокруг, словно нетерпеливо ожидая приказ, толпятся мои воины. Я успокоил их несколькими плавными нотами, которые приглушили и мою собственную злобу и растерянность. Теперь мне нужно было полностью отбросить эти чувства. Девлин еще раз перехитрил меня, но впадать в отчаяние было бы глупо. Значит, должна быть спланирована новая атака, а все остальное не имело значения.

Я заиграл мелодию поживей, и снова повел мою армию вперед. Каждый шаг приближал меня к Девлин, к мщению. Мы будем шагать, пока не выбьемся из сил, отдохнем, а потом снова пустимся в путь, и так до тех пор, пока не ворвемся в город и во дворец и не опустошим их. Волнение мелодия передала моим солдатам, и они стали забегать вперед, пока не растеклись передо мной неумолимым черным потопом. Они ненавидели людей, и моя месть будет и их местью.

Мы маршировали всю ночь, и когда стало светать, я в первый раз смог оценить истинную силу моей армии. Ей не было конца. Эти маленькие солдатики копошились кругом, насколько хватало глаза. Они были на дороге, они были на окрестных полях. Когда мы пройдем, эти поля останутся объеденными догола — мои солдаты вечно голодны. Когда совсем рассвело, я даже увидел, как черные пятнышки спускаются с соседних холмов — сельские братья тоже присоединялись к нам! Когда мы достигнем наконец города, наша сила удвоится — и кто тогда сможет противостоять такой армии? Я был уже почти рад, что Девлин ускользнул — тем дольше я буду наслаждаться предвкушением приятного мига победы.

Но мое человеческое тело уже чувствовало усталость от постоянного напряжения. Я должен был отдохнуть. Я снова созвал своих солдат с дороги и убаюкал их, погрузил в тишину и покой. Казалось, мне стоит только подумать о чем-то, как мысль тут же передавалась им, прямо через музыку. Дженкинс однажды назвал музыку наичистейшим выражением души. Но он говорил еще, что она для развлечения, а не для дела. Теперь я знал лучше. Это наичистейшее выражение может быть оружием, которым можно завоевать весь мир.

Я крепко уснул, и проспал бы, должно быть, весь день, если бы меня не разбудило покусывание за руки и за ноги. Крысы что-то говорили мне. Я открыл глаза и увидел ослепительный блеск зелени, голубизну неба, мягкий коричневый цвет шкурок. Впрочем, крысы разбудили меня не для того, чтобы я полюбовался красотой природы. Вдали, на дороге, которая извивалась между придорожных холмов, как река, виднелись шесть силуэтов. Скоро стало ясно видно, что это всадники, а блеск металла под солнцем выдал в них солдат. Они уже поравнялись с авангардом моей армии, но основная масса моих солдат все еще неподвижно замерла между деревьев на обочине дороги. Я сыграл тихий сигнал, приказав им оставаться на месте, и солдаты врага беспрепятственно приближались.

Конечно, их послал Девлин. Он должен был добраться до дворца на рассвете, и еще не знает, выжил я или нет. Этих солдат могли отправить разыскивать мое тело, а может и наоборот, мою армию. Что еще они могли сделать против нас? Ничего. Они в лучшем случае донесут Девлину, а он соответственно приготовится к встрече.

А враги все приближались. Как они могли не замечать, что поля вокруг из зеленых стали коричневыми? Ведь они же должны были смотреть и по сторонам, а не только вперед? Ладно, если так, пусть приближаются. Они не вернутся к Девлину, и ему останется лишь теряться в догадках.

Они спокойно подъехали поближе. А потом, к моему удивлению, свернули с дороги и ринулись прямиком ко мне. В мгновение ока я понял эту тактику. Их целью была не разведка, они должны были уничтожить меня. И если бы они скакали цепью, они бы добились своего. Но они поскакали гуськом, и в этом была их ошибка. Я двинул свои войска в бой. Передняя лошадь с ржанием встала на дыбы и сбросила своего ездока, когда сотни зубов впились ей в ноги. Остальным коням путь был закрыт, и не успел я моргнуть, как все шесть лошадей вместе со всадниками уже лежали на земле, покрытые пищащей коричневой массой. Я бросился к ним, пытаясь спасти хотя бы одну из лошадей, но было уже поздно. И животные и люди были убиты практически мгновенно и моя армия уже пожрала их. Я смог спасти только одно. Второй солдат успел соскочить с лошади и отвоевал себе несколько лишних секунд жизни. Теперь я отряхнул его тело от крыс и стащил с него изодранную форму. Несмотря на дыры и кровь, ее еще было можно надеть. Я сделал из своей накидки мешок, свернул форму и положил ее внутрь.

Скорость, с какой люди и лошади были обглоданы до костей, была потрясающей. Словно в этих костях никогда не было даже искорки жизни. Возможно, такое пиршество может показаться кому-нибудь отталкивающим, но я видел, как плоть пожирал огонь, и причиной тому была ненависть, а то, что я наблюдал сейчас, было не более отталкивающим, чем семья, собравшаяся за столом на ужин. И ужин удался.

Теперь мы прошли уже полпути и безостановочный марш отсюда привел бы нас к городу как раз перед рассветом. Идеальное время для атаки. И мы снова двинулись в путь, и моя музыка ритмичной энергией текла в лапки моих старательных солдат. Это была самая простая команда, и я легко мог наигрывать ее почти автоматически, пока мой мозг был занят совсем другим. Я обдумывал атаку.

Главной задачей было угадать мысли Девлина. Я дважды недооценил его, и третий провал может обойтись слишком дорого. Я должен приникнуть в его мозг, как проникал в других людей, читая книги. Я сам должен стать Девлином.

Он был убежден в том, что я жив, и то, что вперед были отправлены солдаты, подтверждает это. Он будет надеяться на их возвращение, а когда они не вернутся, он будет действовать, предполагая наихудшее. Он будет искать возможность спасти свою жизнь. А как спасти свою жизнь от миллионной армии? Один способ он мне уже показал — убить их лидера. Он сосредоточит все свои силы и возможности на том, чтобы устранить меня. Но как? Может быть, его солдаты сейчас прячутся в засаде, поджидая меня, так же, как мои солдаты поджидали их? Он думает, что я направлюсь прямиком ко дворцу. И где-то на этом пути ко дворцу он мог посадить в засаду сотню, две сотни, пять сотен человек, с единственной целью — убить меня. «Ждите, пока крысы пройдут, — скажет он им, — и убейте Кучера».

А что с городом? Его собственная безопасность может быть превыше всего, но ему придется защитить и город. Правитель без подчиненных — все равно, что голова без тела. В его собственных интересах город должен уцелеть. Значит, атака будет вдали от города, за много миль вперед, чтобы крысы не знали, в какую сторону бросаться. Дорога: вот ключ. Он ожидает, что мы будем идти по дороге. А если мы пересечем реку и подойдем к городу с тыла? А как? Во время нашей вчерашней поездки на карете мы все время не теряли реку из виду, но не видели ни одного моста. Мосты бывают только в городах, а между нами и городом других городов больше нет.

Но в этом, может быть, и наше преимущество? Он даже не ожидает, что мы атакуем с другой стороны. Если мы переправимся через реку, мы обойдем его людей и обрушимся на город, прежде чем кто-то успеет догадаться о нашем присутствии. Конечно, на мосту будет охрана, но они ведь будут стоять там для обороны, а не для атаки, и мои воины играючи справятся с ними. Нам нужно только пересечь реку.

С этой минуты мы шли уже не вдоль дороги, а к реке, вдоль нее. Я боялся, что ночь опустится прежде, чем мы найдем подходящее место для переправы. Переправляться ночью при таком быстром течении было бы опасным. Однако когда я нашел то, что искал, солнце было еще высоко. В этом месте река сужалась и на берегах стояли деревья, уходившие далеко в небо. Меж деревьев прозвучали приказы и мое войско принялось за работу, обнажив свои устрашающие зубы, грызя, жуя, перекусывая… С предсмертным скрипом и оглушительным плеском в воду упал первый из гигантов. Последние волокна коры еще связывали его с корнями и течение вынесло его обратно на берег. Но следующее дерево было достаточно высоким, и его ветки увязли в густых кустах на той стороне. Вот еще одно дерево соединило берега, затем еще и еще, пока все намеченные пять или шесть бревен не образовали наш мост. Так мы переправились на другой берег, царапая и скребя лапками по ненадежной опоре над ревущей жадной рекой… вот переправившихся все больше и больше, все больше, пока, наконец, огромная армия не двинулась по полям уже на другой стороне реки. Я не знаю, скольких мы потеряли в реке, но поля вокруг снова были коричневыми — от тех, что переправился успешно. И мы снова двинулись вперед. Опускался вечер, наступили сумерки, а потом ночь, а мы все шли к ничего не подозревающему городу.

25

От реки мы свернули направо, и вошли в город с противоположной от дворца стороны. Кругом не было ни одного солдата. Когда мы вошли в город, было всееще темно и вскоре между стен домов заметалось эхо от грохота моей армии, от голосов и топота моих солдат.

Девлин все же не бросил город на произвол судьбы. Я видел, что все ставни на окнах, все двери наглухо закрыты, и кругом так призрачно пустынно не только из-за раннего часа. Кругом были расставлены ловушки, и хотя каждая из них была камешком по сравнению с морем, но я знал, что Девлин начеку.

Перед тем, как отправиться за Девлином, мне нужно было заглянуть в два места. Сначала я отправился на Рыночную улицу. Я отправил свои войска буйстовать прочь, мне хотелось побыть одному. Я нашел это место и заиграл мелодию, которой никогда не играл прежде. Это была мелодия детства, возвращения, почти молитва. И они вышли. Это они? Они стояли у моих ног, а я не мог отличить их друг от друга. А они выходили, все больше и больше. Но только те несколько, что вышли первыми, продолжали стоять рядом, а одна все время даже терлась мордочкой о мой сапог. Я не умел передавать музыкой фактов — лишь чувства, не то я простоял бы там до следующей ночи.

Но мне нужно было идти дальше. Я опустил флейту и заспешил к второй цели. Крысы растеклись по улицам, как наводнение, и стоял сильный шум. Скоро они заполонят весь город, и Девлин узнает, что война началась. Он будет ждать меня, только в этот раз не убежит.

Как и все остальные, Дженкинс накрепко закрыл свои ставни. Я снова отослал солдат прочь и забарабанил в дверь.

— Дженкинс! Откройте! Это я, Роберт! Откройте дверь!

Заскрипел засов и дверь приоткрылась.

— Роберт? Что происходит?

Я вошел внутрь и он закрыл ее за моей спиной. Дженкинс держал в руке зажженную свечку и ее огонек только усиливал выражение страха на его лице.

— Я собрал армию, — ответил я. — Город обречен, Девлин — тоже. Вы должны пойти со мной, чтобы я смог защитить вас.

— Нет, Роберт! — вскричал Дженкинс. — Только не город! Девлин — да, но не целый же город!

— Они не заслуживают остаться в живых, — покачал я головой. — Я отдам этот город своему народу.

— Роберт, но там же женщины, дети… ты не сделаешь этого!

— Ваш народ плакал по моему?

— Что ты имеешь в виду?

— Когда моего отца убили, эти ваши люди пролили хоть слезинку? Они не плачут даже по своим. Вы слышали, как они ликовали, когда зашумел костер.

— Но ты же теперь человек, Роберт! Это и твои люди.

— Нет, они не мои. Я человек и крыса.

— Ты обрекаешь этот город из-за того, что они убили Амадею. Но то, что делаешь ты, еще хуже! Они убили из незнания, а ты убиваешь из ненависти! Ты станешь уже не наполовину крыса, Роберт. Ты станешь наполовину человек, наполовину — дьявол. Даже крысы не убивают из ненависти.

— Дженкинс, я пришел, чтобы спасти вас. Но если вы хотите остаться оставайтесь.

Пока мы разговаривали, я снял свою накидку кучера и принялся натягивать рваную, запятнанную кровью форму, которую принес с собой. Подняв глаза, я ответил на немой вопрос:

— Предосторожность. На случай, если Девлин выкинет что-то неожиданное.

— Роберт, я умоляю тебя, сжалься над нашим городом. Поверь мне не все люди такие уж злые. Девлин не образец. Здесь есть и добрые люди, и невинные души.

— Дженкинс, этим миром правят люди. Что им нравится, они оставляют, что нет — разрушают. Люди правят благодаря своему разуму — вот что делает их царями зверей, помнишь, ты сам говорил так? А если бы у псов были мозги человека, а у людей — ум собаки, тогда миром бы правили псы, и псы убивали бы то, что ненавидят они. И то, что хорошо для них, стало бы хорошо для всего остального мира, а что плохо для них — было бы плохо для всех остальных. Вы зовете крыс паразитами и поэтому убиваете их. Ну что ж, теперь я называю паразитами людей. И если за мной сила, то я прав. Это урок, которому научили меня люди, и я не забуду его. Не может быть исключительного и абсолютного закона или суждения. Кто правит, тот судит, а кодекс меняется вместе с правителем. В этом городе крысы — это добро, а люди — зло.

Я собрался уходить, но Дженкинс загородил дверь.

— Нет, Роберт! Я не позволю тебе. Если ты хочешь идти с этим, то тебе придется сначала убить меня.

— Когда я уйду, я отправлюсь за Девлином. Но мое присутствие ничего не изменит в судьбе этого города — ибо он уже обречен. Здесь крысы, Дженкинс. И они не уйдут. Теперь меня беспокоит только Девлин.

— А что же будет потом?

— Я еще не думал над «потом». Возможно, я поселюсь во дворце.

— А ты сможешь увести отсюда крыс?

— Они подчинятся мне, если ты это имеешь в виду. А теперь пропустите меня, Дженкинс. Если не хотите идти со мной, то не выходите на улицу. Помните, я все еще люблю вас, как брата.

Он отступил в сторону, давая мне пройти.

— Роберт, Девлин очень опасен. И если он убьет тебя, то тогда уже никто не сможет спасти нас. Будь осторожен.

Он открыл дверь. Выходя за порог, я на мгновение удивился, а не стукнет ли он меня чем нибудь по голове, чтобы хоть так попытаться остановить. Но он не пошевелился.

За дверью уже толпились крысы, но я отогнал их прочь мелодией войны и они оставили дверь Дженкинса в покое. Я заглянул в конюшню в соседнем доме, но лошади были уже мертвы. Снова пришлось идти пешком, и потерянное время стало вызывать у меня раздражение. Кажется, уже не осталось ничего, что мог бы предпринять Девлин, но чем меньше я даю ему времени, тем вернее будет мой успех. А если он просто убежит — как я буду искать его? Но куда ему бежать? Вряд ли он отправится в город, и по той дороге, что мы ехали вместе, он тоже не побежит — из страха, что моя армия может оказаться там. Есть, однако, и другие пути. И чем больше времени я потрачу, чтобы добраться до него, тем больше шансов у него будет на побег. Хотя я все равно найду его. И он знает, что я буду охотиться за ним, пока не найду. Нет, он не сбежит. Он не должен, не может сбежать. Он останется и в этот раз будет сражаться со мной до конца.

Сомнения заставили меня прибавить шагу, а постоянный визг и шуршание начинали действовать на нервы. Я уже начинал жалеть, что не пошел прямиком во дворец. Было ошибкой искать тени прошлого, когда будущее все еще так неопределенно. Я должен был действовать безотлагательно. Дженкинс тоже меня обеспокоил. Я-то так рассчитывал на его поддержку, а вместо этого он повел себя, как какой-то незнакомец.

В небе повисла красноватая заря. Солнце еще не встало, но рассвет уже наступал. Все, все было неправильным. Это был бы день моего триумфа, но Дженкинс испортил его, я сомневался, станет ли Девлин сражаться со мной, а в довершение всего мир перевернулся и солнце встает на западе! Если бы только у меня была лошадь, я не нервничал бы так. Вместо того, чтобы пытаться спасать Дженкинса, мне нужно было бы спасти хотя бы одну лошадь.

Заря над рекой была вовсе не рассветом. Это был мост. Люди Девлина подожгли его.

26

Мои крысы не могли идти дальше: огонь был слишком сильным, а река слишком быстрой. На другом берегу я видел сотни людей, на берегу, на дороге, с горящими факелами. С какой стороны бы мы не зашли — они встречали нас огнем. Этого я даже не учитывал, хотя прекрасно знал, что огонь — это оружие, против которого моя армия не устоит.

Не успел я утешить себя тем, что мы хотя бы захватили город, как увидел множество факелов уже на нашем берегу реки, движущиеся в нашу сторону. Шеренги солдат надвигались на мою жалобно пищащую армию, которой не оставалось другого выхода, как поворачивать обратно в город. Там, в узких улочках они сталкивались с сотнями других крыс, которые рвались к реке. Солдаты надвигались, низко держа факела. Судя по шуму и ужасной вони от горелой шерсти и мяса, бойня была ужасной. Я бросился в сторону, вниз по берегу реки, и наблюдал за всем этим, прячась в камышах, по пояс в воде.

Я никак не мог спасти свои войска, да и знал, что сколько бы их не было сожжено, подавляющее большинство уцелеет и будет по-прежнему держать город в страхе. Даже сейчас я видел, как солдатам приказывают прекратить преследование. Огонь в этих узких улочках мог быть столь же опасным для жителей, как и для захватчиков.

Теперь мне нужно было перебраться через реку. Держась берега, я уходил все дальше и дальше от моста и от зарева пожара. Я надеялся, что найду лодку, но их все, конечно же, увели на ту сторону. Моим единственным шансом оставалось плыть. Рискнуть, несмотря на быстрое течение? Или оставить Девлина в покое. Какие еще уловки он мог держать в запасе? Я должен остановить его, а было ли для этого лучшее время, чем сейчас? Он весь день скакал со мной, а затем всю ночь, а вчерашний день он провел, срочно организуя оборону… Даже этот вечер ему, наверное, пришлось провести, собирая людей и дожидаясь атаки. Я выспался, а вот спал ли он? Несмотря на всю силу мозгов, телом он был слаб. Я должен добраться до него раньше, чем он сможет восстановить свои силы. Если он надеется на передышку, он будет разочарован. Меня загнали в угол, поэтому я должен атаковать.

И я бросился в реку. Течение унесло меня еще дальше вниз, но злоба, отчаяние и мысль о победоносно ухмыляющемся Девлине перенесли меня на другой берег. Там я отдохнул с минутку, а затем взял свой меч и нанес себе несколько легких ран. Мое лицо было покрыто кровью и грязью, моя солдатская форма была изорвана в клочья и прилипла к кровоточащему телу в таком виде я вышел на дорогу и заковылял к горящему мосту. Единственное, что могло выдать меня — моя флейта, которую я засунул сзади за пояс, прикрыв ее курткой. Ничем другим я не напоминал Крысу На Козлах.

— Стой, кто идет? — раздался крик.

— Помогите! Помогите! — застонал я.

Ко мне подбежало несколько солдат.

— Он ранен, — сказал один.

— Откуда ты взялся? — спросил другой.

— Нас послал Девлин! — простонал я, — Разведчики… все остальные убиты!

— Разведчики! Мы думали, что вас всех перебили!

— Мне удалось уйти. Где мистер Девлин?

— Он во дворце. Они идут этой дорогой?

— Крысы?

— Крысы и Кучер.

— Я не могу сказать вам. Сначала я должен видеть мистера Девлина.

— Тебе лучше повидаться с врачом. Поехали, мы отвезем тебя.

— Нет, нет, вы понадобитесь здесь. Лошадь, просто дайте мне лошадь, и я сам доеду до дворца.

— Ну, если ты думаешь, что справишься…

Они помогли мне вскарабкаться на лошадь и я поскакал ко Дворцу. Теперь свет от пожара стал сильней, но я не боялся, что кто-то узнает мою маскировку. Я подскакал к лестнице, разыграв израненного бойца, стонущего от ран, спешился с лошади. Возле золоченых дверей стояло всего двое часовых и один из них спустился по ступеням ко мне.

— Амадеус, из разведки, — прохрипел я. — Мне нужно срочно видеть мистера Девлина.

— Мы думали, что вы все погибли, — удивился он.

— Другие — да, — кивнул я, — но я ушел. Лучше отведите меня к мистеру Девлину.

— Но он отдал приказ не беспокоить его ни с чем, кроме неотлагательных дел.

— Это именно не… отложное дело! Как ты думаешь, я прискакал бы сюда по другим делам с такими ранами?

Часовой присмотрелся, и кивнув, проводил меня вверх по лестнице.

— Он из тех, что были посланы в разведку, — сказал он напарнику. Хочет видеть мистера Девлина.

Они постучали, и золоченая дверь отворилась.

— Уцелевший из группы разведчиков, — доложил часовой. — Говорит, что пришел к мистеру Девлину.

Внутри был только один стражник. Он закрыл за мной дверь.

— Говорите, что там у вас? — буркнул он. — Мистер Девлин сейчас отдыхает.

— Мистер Девлин приказал доложить ему лично.

— Мистер Девлин думает, что вы погибли.

— Если вы не отведете меня к нему, то погиб. Вы что, не видите, что это срочно?

Мой настойчивый голос и свежая кровь на форме наконец убедили его. Он повел было меня вверх по лестнице, но я отказался от провожатого:

— Я знаю, где его комнаты. Оставайтесь на своем посту. Дверь нельзя бросать просто так.

У дверей покоев Девлина стоял еще один гвардеец. Мне пришлось еще раз повторять мой рассказ и демонстрировать свои раны, но он оставался непоколебимым: будить Девлина нельзя. У него приказ, и мне придется подождать.

— Ну хорошо, — согласился я. — Ты просто загляни, если он спит, то я подожду.

Гвардеец увидел в этом здравый смысл и повернулся, чтобы открыть дверь. Когда он обернулся ко мне спиной, я выхватил меч и заколол его. Затем втолкнул тело в комнату, закрыл за собой дверь и пошел прямо в спальню Девлина.

Снова все было как за два дня до этого: занимался рассвет, Девлин крепко спал, а я стоял у его кровати и был хозяином положения. Казалось абсурдным снова повторять сцену, случившуюся два дня назад, но абсурдность — этого Девлин не понимал. Я разбудил его, закрыв рукой нос и рот, чтобы он не мог дышать.

Его глаза расширились от ужаса, а затем стали выходить из орбит. Лицо побагровело, но я убрал руку. Широко открытым ртом он судорожно хватал воздух.

— В этот раз ты не убежишь, — улыбнулся я.

— Стража! — завопил он и попытался выпрыгнуть из кровати. Я удержал его.

— Часовой мертв. А те, что стоят снаружи, не слышат тебя.

Он затих, глядя на меня переполненными страхом глазами. Наконец выдавил:

— Ну давай, прикончи меня.

— Еще успею. Мне кое-что от тебя нужно. Бумага. Я хочу взять командование над твоей армией.

Его глаза блеснули и их выражение подсказало мне, что мозги наконец-то пересилили душу.

— Как ты прошел? — спросил он. — Я повсюду расставил войска.

— Вставай.

Не спуская с меня глаз, он спустил ноги с кровати.

— Ты, наверное, одурачил их с формой. Я недооценил тебя.

— Иди к столу.

— Послушай, — начал он. — Не вижу повода все время драться друг с другом. Мы могли бы править этим городом вместе…

— Садись.

Он сел.

— Наши характеры во многом дополняют друг друга, — снова завел он. Мы можем прийти к по…

— Возьми бумагу, перо и пиши, что я тебе продиктую.

Он неожиданно поднял глаза, посмотрел на меня и улыбнулся.

— Не напишу твое письмо. Если тебе нужно это — то это мой путь к спасению. Ты не убьешь меня, пока не получишь его. Поэтому я не напишу его.

Я взмахнул мечом и разрезал ему левое плечо. Он взвизгнул и схватился за рану. Кровь потекла по ночной рубашке.

— Возьми бумагу и перо, и пиши, что я скажу, — повторил я.

Его лицо стало пепельно-серым, он умирал от страха и боли, но голос был все таким же вызывающим:

— Тебе придется убить меня.

Я снова взмахнул мечом. На этот раз я ткнул его в мякоть левой ноги. Он снова заорал, но не двинулся с места.

— Все-таки жизнь для тебя что-то значит? — удивился я. — Ладно, Девлин, я оставлю тебе твою жизнь. Напиши приказ и я оставлю тебя здесь. Как только он окажется у меня, жив ты или мертв, не будет иметь значения. Ты все равно уже не сможешь остановить меня.

Он прекратил стонать и с трудом поднял голову.

— Я не верю тебе.

— А у тебя нет выбора, — покачал я головой. — Если ты не напишешь этот приказ, я убью тебя. А если напишешь, то просто оставлю здесь. Ты можешь истечь кровью до смерти, конечно, но у тебя по крайней мере будет шанс. Но я сохраню тебе жизнь только при еще одном условии.

Невзирая на боль, его глаза снова сверкнули.

— Каком условии?

— Что ты не выйдешь из дворца. Не пробуй покинуть его. Я не хочу, чтобы ты приковылял к реке и объявил приказ поддельным.

Я чуть не рассмеялся, снова увидев в этих глазах надежду и хитрость.

— Я даю тебе свое слово, — пробормотал он.

— Если ты нарушишь его, то я убью тебя, — напомнил я.

— Клянусь тебе, что я не покину этого дворца, — проскрипел он.

— Вот и отлично. Теперь бери бумагу и перо.

Он взял.

— В твое отсутствие командует, наверное, капитан Джон?

Кивок головы.

— Тогда пиши: «Дорогой Джон! Выполняй все приказания рядового Амадеуса».

— Амадеуса? — Девлин остановился.

— Почему бы и нет? Пиши дальше. «Ему удалось уйти от Кучера, и он знает все его планы. Я вскоре присоединюсь к вам. Подписано: Девлин».

Он дописал и протянул бумагу мне.

— На нем кровь, — проворчал он.

— Я скажу, что это моя.

Он написал приказ слово в слово, как я и диктовал.

— Ты понимаешь, что это — смертный приговор для тысяч людей?

— Ты не оставил мне выбора, — поморщился он. — Или их жизнь, или моя.

— Что ж, держи свое слово, — напомнил я и вышел из спальни. Перешагнув через труп часового, я закрыл дверь покоев Девлина снаружи и стал ждать в коридоре.

Я слышал, как он стонет и спотыкаясь, ковыляет по комнате. Раны были жестокими, но он не умер бы от них. Мы оба знали это. И мы оба знали, что будет дальше.

Дверь открылась. Он ухитрился сам одеться, и шатаясь, вышел в коридор. Чтобы увидеть там меня с обнаженным мечом в руке.

— Слова — это только слова, — напомнил я ему.

И зарубил его.

27

Я не чувствовал удовлетворения в смерти Девлина. Но и жалости к нему — тоже. Он был тощим мертвецом, лежащим у моих ног в луже крови — и больше ничего.

Я вложил меч в ножны и спустился вниз.

— Ну как, все в порядке? — спросил часовой у дверей.

— Вы пойдете со мной, — махнул я рукой. — Вы и остальные.

Я показал ему письмо Девлина.

— А что происходит? — забеспокоился он. — Где мистер Девлин?

— Он еще отдыхает после выпавших ему испытаний. Его часовой присмотрит за ним. А мне понадобятся все люди, что только есть. Кучер собирается устроить большую атаку на город, но я знаю, как мы можем победить его. А где карета, на которой мистер Девлин приехал сюда?

— В конюшне.

— Тогда идем. Нельзя терять ни минуты.

Он открыл дверь. Я приказал двум другим гвардейцам запрячь лошадей и тоже ехать со мной, все они залезли внутрь и я бешено погнал карету к реке. Возвращение моей кареты доставило мне куда больше удовольствия, чем убийство Девлина.

— Где капитан Джон? — крикнул я кучке солдат у моста.

Они показали, куда ехать. Я приказал гвардейцам, сидевшим в карете, вылезать и присоединяться к другим — так они и сделали — а сам поехал к палатке, растянутой прямо на берегу реки, вверх по течению от моста. Уже наступил день, и я сомневался, обманет ли моя маскировка капитана Джона. Он часто видел меня во дворце и если узнает теперь, это будет для меня смерти подобно. Я натянул фуражку пониже на глаза и спрыгнул с кареты.

— Где капитан Джон? — спросил я часового крайне настойчивым тоном.

— В палатке, — пожал тот плечами. — А в чем дело?

— Мне нужно срочно говорить с ним. Вот, покажи ему это.

Солдат унес внутрь приказ Девлина и через минуту наружу вышел сам Джон.

— Это ты Амадеус?

— Да, сэр! — вытянулся я.

— Это тот самый, что был в группе разведчиков, — подсказал солдат, который, без сомнения, уже слышал о моем прибытии.

— Но среди разведчиков не было Амадеуса, — нахмурился Джон. — Был Амброзий…

— Амброзий заболел и не мог ехать, сэр. Я заменил его. Нам нельзя терять времени, сэр.

— А где же мистер Девлин?

— Он очень устал, сэр. Он скоро придет, как только отдохнет, но вы же знаете, что ему пришлось не спать два дня и две ночи. Но, сэр, если мы будем тратить время на разговоры, может быть слишком поздно.

Да, Джон не был рожден генералом. Девлин поставил его во главе армии, потому что знал — он может легко управлять им и поэтому — доверять ему. Это было мне только на руку.

— А что происходит? — удивился он.

— Кучер планирует устроить вторую волну атак на город, в этот раз с востока. Первая волна, которую отбили ваши солдаты — это всего лишь авангард. Сам Кучер возглавляет основные силы и нам понадобится переправить всех людей на ту сторону, если мы хотим, чтобы у нас был шанс.

— Ты хочешь сказать, что он не пошел по дороге?

— Он переправил всю армию через реку за многие мили вниз. У вас есть лодки?

— Да, у нас есть лодки.

— Тогда, Бога ради, переправляйте скорее солдат через реку. И переправьте эту карету и лошадей тоже.

— Карету и лошадей?

— А как же еще я смогу передвигаться быстро? Подумайте, капитан. Кучер приближается к городу и ведет за собой миллион крыс с хвостиком. Он будет атаковать нас со всех сторон. Мне понадобится быстро передвигаться, чтобы координировать нашу оборону. Капитан, отдайте приказ о переправе, а я тем временем объясню вам мой план.

Он прокричал приказ, и скоро через реку заскользили лодки, набитые солдатами. Правда, карета и лошади оказались неразрешимой загадкой, которую мне пришлось решать самому. Я приказал связать две лодки вместе для кареты, а лошадей распрягли, чтобы они смогли переправиться отдельно. Тем временем я уже отдавал приказ, чтобы все факелы были погашены и оставлены на этом берегу.

Когда мы плыли через реку, я изложил капитану Джону свой план.

— Самое главное — мы должны быть на местах до того, как они атакуют. Вот почему нам нужно спешить. Я хочу расположить наших людей отрядами по пятьдесят — сто человек в основных точках города. Эти основные точки узкие улочки, которые наши солдаты смогут закрыть собой. Крысам придется пройти по этим улочкам, и стоит им пойти вперед, как отступить они уже не смогут, потому что сзади будут напирать другие крысы, так? А у наших солдат есть два вида оружия, которые крысам не по зубам — мечи и сапоги. Когда крысы станут приближаться, наши солдаты начнут маршировать. Они убьют не всех, но если организация будет точной, они убьют очень много. Мы выкосим противника.

— Придумано неплохо, — восхитился Джон. — А как быть с Кучером? Мистер Девлин приказал схватить его или убить на месте.

— Мы схватим его, — успокоил я Джона. — Вы и я лично займемся этим.

Мы достигли другого берега. Моих лошадей снова запрягли в карету и я попросил Джона собрать всех солдат вместе. Тем, кто был на этой стороне с ночи, пришлось погасить факелы и выбросить их.

Моя стратегия была простой. Я разобью эту армию на маленькие группки, запру их в ловушках тесных улочек и буду отправлять мои орды расправляться с ними поодиночке. Главной задачей было расположить их достаточно далеко друг от друга, чтобы они не смогли соединиться вновь. Я прикинул, что здесь собралось около тысячи солдат. А это значит — пятнадцать — двадцать групп в разных частях города.

Мы поделили их, и теперь я стоял на своей карете вместе с капитаном Джоном.

— Вы обратитесь к ним, сэр, или лучше мне сказать? — спросил я.

— Давайте лучше вы, — кивнул он.

— Слушайте, ребята! — крикнул я. — Сейчас мы вступим в город. Через каждые несколько кварталов мы будем оставлять по одному подразделению, пока не займем все главные места в городе. Как только вы займете позицию, вы должны ждать в полной тишине. Когда крысы вступят в ваш сектор, вашим главным преимуществом будет внезапность. А вторым — ваш приличный вес. Вы будете маршировать им навстречу, причем отступить они не смогут. Это будет что-то вроде мягкого ковра, по которому вам нужно будет пройти. Но и ваши мечи не должны остаться без дела. Капитан Джон и я будем ездить по городу, координируя нашу оборону. Пока крысы не возникнут, будьте начеку. Вы услышите, как они идут. А когда они придут, шагом марш вперед и давите их хорошенько! Я надеюсь, никто не падает в обморок при виде крысиной крови?

Солдаты заржали.

— Теперь мы готовы, сэр! — повернулся я к капитану Джону.

— Я перед вами в долгу, — смутился он. — Я, знаете, ведь и не слышал о таких штуках. Командуйте, пожалуй, и дальше.

Он и я двинулись во главе войска, и как только мы проезжали мимо подходящего переулка, мы оставляли там одно из наших подразделений. Днем из домов высыпало множество обычных граждан, и капитан Джон спросил меня, не стоит ли приказать им снова попрятаться.

— В этом нет необходимости, — усмехнулся я. — Они услышат, когда появятся крысы, и сами поспешат в убежища.

— Ну, одно-то я пожалуй, заметил, — добавил Джон. — На улицах ни видать ни одной крысы.

— Я ведь говорил, что основные силы еще только движутся к городу. Ваши люди, должно быть, перебили весь авангард.

Он довольно улыбался. Откуда дворцовой гвардии знать, что крысы охотятся по ночам? Догадается ли даже настоящий капитан, что последним местом, куда крыса сунется днем, будет улица, по которой шагает тысяча солдат? Я-то знал, где сейчас моя армия. Они прячутся в водостоках, садах, задних дворах, подвалах, на складах, в тени и щелях. Они копят силы после долгого похода и ночной атаки.

К полудню все солдаты были расставлены по местам. Джон и я катались по кругу, якобы проверяя и «координируя», а на самом деле я просто запоминал точное положение каждого отряда.

День медленно угасал. С каждой новой проверкой солдаты становились все более и более беспокойными. Когда же они придут, спрашивали они. К вечеру вопрос изменился: «Они идут, наконец?» Несколько солдат заметили, что крысы — ночные твари. Я кивал, соглашался, и добавлял, что они могут атаковать и по ночам, но уверенным быть нельзя и нужно принять все меры предосторожности.

— Скорее бы пришел мистер Девлин, — все чаще вздыхал Джон.

Но вот и солнце стало садиться, а Девлина было не видать. Как и армии крыс во главе с их вожаком.

— Пока солнце не село, — сказал я Джону, — давайте-ка поднимемся на восточный холм, посмотрим, не приближаются ли они. Думаю, что теперь они уже показались.

Он с готовностью согласился, и мы выехали из города, поднимаясь на холм. Быстро наступили сумерки. Мы стояли на вершине и внимательно смотрели на горизонт.

— Глядите! Вон там! — вдруг воскликнул я. — Эта тень на полях!

Он прищурился, пытаясь разглядеть что-нибудь в сумраке.

— Ничего не вижу, — пожал он плечами.

— Вон там, в полях! — настаивал я. — Движущаяся черная тень!

Он был так захвачен поиском этой движущейся черной тени, что, наверное, даже не почувствовал боли, когда мой меч скользнул меж ребер и вонзился в его сердце. Это была милосердная смерть. По сравнению с той, что ожидала его солдат.

28

Я вернулся обратно в город. Жители уже заперли двери, захлопнули ставни. Определенно они уже узнали о приближающейся битве. И я поднял свое войско. Издалека, это, должны быть, звучало жутковато: звук флейты, разносящийся в ночи.

Крысы вышли на улицы. Пока я держался подальше от набитых солдатами переулков, но по мере того, как я медленно ехал вперед и призывно играл, моя армия росла и росла, шорох и свистящее дыхание становились все громче и все более беспокойными. Мне пришлось еще сбавить ход, чтобы не давить их копытами и колесами. За мной, за мной, пела флейта, и ночь вторила ей голосами тех, кто шел следом.

Мы приблизились к первому отряду. Я сменил мелодию с призывной на боевую, и поднял своих солдат в атаку с обоих концов переулка.

— Шагооом марш! — раздался отчаянный крик, но куда им было маршировать? Когда один останавливался, приходилось останавливаться всем остальным — а зубки рвали их со всех сторон. Если они замахивались мечом, они попадали друг в друга, а не в крыс. В темноте они пытались сражаться с невидимым врагом — и у них не было ни единого шанса. Топот ног и визжащие голоса моей армии один за другим прорезали предсмертные вопли солдат Девлина, и один за другим они падали под этим нескончаемым натиском. Волны крыс накатывались одна за другой, и в конце концов их всех разорвали на кусочки.

Я не стану подробно описывать эту битву. Мои солдаты систематически убивали солдат Девлина. Я поместил каждый отряд далеко друг от друга и они не могли знать результатов схватки в других местах. Мы просто переходили из квартала в квартал, собирая по пути все новые подкрепления и ночь еще не успела сгуститься до конца, когда было покончено с последним отрядом. За короткие несколько часов мы истребили тысячу людей.

Почему они не понимали безнадежность своего положения? Почему они не бежали из ловушек, в которые я заманил их? Потом, когда моя армия снова рассыпалась, чтобы обрушиться на принадлежащий им город, а я спокойно уселся наконец на козлах — я глядел в темный переулок, место последнего побоища и задавал себе один и тот же вопрос. Казалось, солдаты с покорностью принимали свою собственную смерть. Точно так же, как толпа приняла смерть принца и Амадеи. Нет, они сражались против крыс — но почему они даже не попытались задуматься, а нужна ли такая битва? В этом чудовище, заправлявшем всем миром, была удивительная слабость — слабость, которая заставляла его спокойно принимать даже свою собственную смерть. И постепенно природа этой слабости стала ясна мне: это была вера в своих товарищей.

Но рано или поздно человек начинает верить либо глупцам, либо злодеям, либо фанатикам. И если когда нибудь наступит время, когда целые континенты будут надеяться на одного правителя или одно правительство, то человек встанет на дорогу истребления самого себя.

От этой мысли мне не стало ни весело, ни грустно. Но это была мысль, которую мне хотелось разделить и подумать об этом. Повинуясь импульсу, я поехал к дому Дженкинса. Хотя была все еще ночь, но он не ложился спать.

— Как я мог уснуть, зная, что происходит? Как все окончилось? Солдаты мертвы? Или ты уже скрываешься?

— Солдаты мертвы, — кивнул я. — Девлин тоже. Теперь город наш.

Он упал в кресло.

— Роберт! — простонал он, и тут я увидел, что он плачет. — Роберт, ты не в своем уме!

— Только потому, что вы смотрите на жизнь, как человек? — возразил я. — Так вы забыли, что я — крыса.

— С каких это пор ты крыса? У тебя тело человека, сердце человека, культура человека и язык человека! В свое время ты отвернулся от крыс, ты жаждал стать человеком. Тебе дали человеческое тело, а я помог обрести тебе душу. С каких это пор ты — крыса?

— С тех пор, как Девлин сжег Амадею, — опустил я голову. — И с тех пор, как я узнал правду о людях.

— Какую правду? Какую это, интересно, правду ты узнал о людях?

Я рассказал ему, что пришло мне в голову: о зависимости человека от других, о неизбежности правления глупцов или убийц, о безумных вожаках, о дороге к полному разрушению.

— Нет такой вещи — человек, — сверкнул он глазами исподлобья. — Есть только мужчины, женщины и дети. И все они разные. И если кто-то следует за вожаком, то кто-то бунтует, а кто-то ждет, а кто-то и выносит решение. И изменяется только соотношение одних и других.

— Рано или поздно баланс всегда сместится в сторону зла, — не сдавался я.

— А вот в это я никогда не поверю, — устало улыбнулся Дженкинс. — Да и история уже доказала, что ты неправ. А ты сам, кстати, кто во всей этой истории? Ты, ведущий за собой армию крыс, которая повинуется твоим приказам так же, как солдаты Девлина повиновались ему? Ты превратил их в послушную толпу, а теперь ведешь их к их собственной смерти, да, да! В чем же различие между тобой и Девлином, тобой и этим безумным вожаком?

— Я не собираюсь править. Когда мы завоюем этот город, я оставлю моих крыс править самих, как это и было всегда.

— Ты ошибаешься в двух вещах, — прищурился он. — Ошибаешься насчет себя и насчет того, что ты делаешь для них. Ты думаешь, что ты завоевал город для их блага. Но я ведь тебе уже говорил, убийство — это не из любви к ним. Это из ненависти. Ты был влюблен в Амадею, а теперь ты жаждешь мщения. И все остальное — самообман.

Его слова больно ужалили меня. Дженкинс всегда находил слова, которые проникали очень глубоко. Но я не принял их.

— Я дарю этот город крысам, — возразил я, — потому что люди недостойны его. У крыс лучшая система правления, у них больше шансов остаться в живых, и они не убивают друг друга иначе, чем чтобы остаться в живых.

— Нет, ты все-таки безумный вожак, Роберт. Убивать из мести, выдумывать ложные мотивы, и наконец… да ты знаешь, Роберт, куда ты наконец, приведешь свою армию? Прямиком к смерти! Долго ли проживут твои крысы после того, как прикончат последнего человека в этом городе? Месяц, два, три? Кто кормит твоих крыс? Человек. А когда пища закончится, они повернутся друг против друга. У них не будет другого выхода. Может быть, кто-нибудь из них и спасется, убежав в поля, но остальные… их безумный вожак ведет их к голоду и к крысоедству, если позволено будет так сказать.

Не знаю, сколько времени я сидел вот так, уставившись на него.

Мир снова перевернулся вверх тормашками. Наконец я смог выдавить:

— Почему же вы не подсказали мне это раньше?

— А я и не думал об этом раньше. Я не вожак, Роберт. Почему ты не думал об этом?

В самом деле, почему? Ведь я знал это, знал всю мою жизнь. Но в своем желании отомстить, в этой гонке сломя голову… я совсем забыл об этом.

— Дженкинс, станьте и вы правителем. Мы будем управлять этим городом вместе. Мы сможем примирить крыс и человека, мы сможем установить равновесие!

— Равновесие уже было. Мы выживали, вы выживали. Но ты не был удовлетворен этим. Ты хотел быть превосходства.

— Нет, — опустил я голову. — Нет, вы были правы. Я делал это не для них… ради мести. Если бы Девлин не убил Амадею… О Дженкинс, я ведь видел рай на земле, а он растоптал его!

Мы долго сидели молча. Я не мог разобраться в путанице своих мыслей. И больше, чем чего-нибудь другого, я хотел, чтобы Дженкинс вел меня, а я бы изредка лишь спрашивал у него, что мне надо делать…

— Уведи их отсюда, — попросил он тихо.

— Куда? Если пойдет один, то пойдут и все остальные. Куда я поведу эту тучу?

— Уведи их в другой город. По крайней мере там есть кошки и собаки, которые защитят людей.

— И опять будет война, — покачал я головой. — Если моя армия победит, то снова встанет та же проблема, что и здесь. А сели проиграет… как я смогу вести их на смерть?

— Тогда оставайтесь. Мы, люди, хитры на выдумки. И мы тоже очень хотим выжить. Если для них будет достаточно пищи, они ведь не станут нападать на нас, верно? Может быть, мы даже научимся делиться с ними, жить с ними в мире, радоваться им.

— Они умножатся. В моей бескрайней мудрости я видел, как они множатся и завоевывают весь мир. И я совсем забыл, что им надо что-то есть.

— Я уже говорил, крысы могут уйти в поля.

— Городским крысам все равно нужен человек. И потом, кто будет засевать поля? Они будут размножаться до тех пор, пока не вынудят вас начать войну с ними. Я привел сюда слишком многих.

— Значит, будет война. Их жизнь зависит от нашей, так дай нам возможность самим найти стратегию выживания. И не вмешивайся тогда, если нам придется бить их.

Значит, мне нужно будет просто уйти. Без меня горожане найдут способ восстановить равновесие, которое я нарушил. Люди будут продолжать царствовать, а крысы, как и прежде, будут подбирать объедки. Но многим из них придется умереть.

— Я не хочу, чтобы они умирали. Я вел их сюда не затем, чтобы они умирали. Как я после этого смогу спокойно жить?

— А ты закрой глаза, — посоветовал Дженкинс. — Закрой глаза и представь, что ничего не произошло. Это обычная людская уловка. Когда мы растревожены, мы отворачиваемся и смотрим куда-нибудь в сторону. Это тоже стратегия выживания. Иначе как бы ты смог не думать о собственной смерти?

— Я не могу закрыть глаз, — прошептал я.

— Тогда найди такое место, где ты сможешь не видеть. Уходи из этого города.

Но я никогда бы не сделал и этого. Как я мог жить дальше, не зная, что происходит здесь? Я понимал, что мне нужно держаться в стороне, но я тоже хотел выжить, и пока я буду жить, мне придется мириться и с собственной компанией, и с собственными раздумьями.

Решение нашел тот же Дженкинс. Он предложил мне жить во дворце. Теперь, когда мост сгорел, крысы не смогут перебираться через реку, а вот он сможет навещать меня и рассказывать обо всех городских новостях. Конечно, мне тоже придется проявить силу воли, чтобы подавить желание переправиться самому, потому что — как он сказал, не стоит и говорить, какой эффект вызовет мое появление на улицах города. И на крыс и на людей.

Собственно, у нас была срочная причина немедленно идти во дворец. Среди узников в темницах дворца оказался и доктор Рихтер, и Дженкинс хотел освободить его. Он считал, что доктор Рихтер и несколько других выдающихся заключенных очень помогут координировать работы в городе.

— Я знаю о твоих смешанных чувствах к доктору Рихтеру, — заметил он, словно извиняясь, — но он прекрасный человек и хороший организатор.

Я не сомневался в его суждении. Мы уже собирались уходить, когда он положил руку мне на плечо.

— Роберт… то, что ты натворил, настолько ужасно, что не скажешь словами. Я не могу оправдать твое насилие, точно так же, как не могу оправдать Девлина. Но есть и другое, о чем не сказать нельзя. Ты спас этот город от настоящего тирана. А эта тысяча солдат, которых ты истребил — это была та железная пята, которой Девлин растоптал бы нас. И я сделаю все, чтобы об этом узнали. И еще я хочу сказать, что ты… что я благодарен тебе за твою дружбу.

Он обнял меня, и я почувствовал, как у меня отлегло от сердца. Может быть, только что я сделал еще один шаг в моем очеловечивании. Я больше не был одинок, и больше не нес этот тяжкий груз ответственности. Теперь я мог довериться Дженкинсу.

29

И я стал жить во дворце. Я мог выбрать себе любую комнату, но комнаты Амадеи наполняли меня печалью, комнаты, где обитал Девлин, отталкивали; я вернулся в ту маленькую комнатушку, где жил до этого. Кроме меня, в замке не осталось никого — только слуги. Всех заключенных выпустили, а все солдаты и гвардейцы были убиты. Теперь я был принцем, но у меня не было ни принцессы, ни королевских обязанностей, ни подданных.

Дженкинс каждый день навещал меня. И его посещения были единственным, чего я ждал с нетерпением. Он рассказывал мне, как после страшных потрясений жизнь в городе медленно возвращается в нормальное русло. Сначала было немало случаев, когда крысы нападали на людей, и особенно страдали от этого самые молодые и самые старые. Дженкинс рассуждал по этому поводу, что после яростных битв с солдатами Девлина у крыс мог возникнуть вкус к человеческому мясу. Крысы охотились даже днем, приободренные отсутствием кошек и собак, а может быть, подстегиваемые нехваткой еды. И немудрено, ведь их было так много… Однако таких случаев становилось все меньше, особенно когда начали раскладывать отравленные приманки. Дженкинс не хотел говорить о них, но я настоял, чтобы он рассказал обо всех принятых мерах.

Выяснилось еще, что очень многие, оказывается, укрывали своих кошек и собак, и как только стало ясно, что Рихтер и его коллеги хотят, чтобы их живность бегала по улицам, у крыс вновь появился старый враг. Некоторые предприимчивые торговцы даже ездили в соседние города и привозили оттуда котят и щенят, которых продавали с солидной прибылью и с видом благодетелей общества.

Я придерживался обещаний, данных Дженкинсу, и ни разу не вышел за пределы дворцовых земель. Слуги исправно служили мне, но не желали разделить со мной компанию. Та девушка, с которой я когда-то целовался, вышла замуж и оставила службу, а остальные были все больше пожилые и неразговорчивые. Они, конечно, в рамках приличия отвечали мне, если я заговаривал с ними, но не скрывали желания заняться своими делами, подальше от меня. Может быть, друг с другом они были более общительными, но в моем присутствии все как один были молчальниками.

Так проходили мои дни — завтрак, прогулка, книги, размышления, обед и все начиналось сначала, в полном одиночестве. Дженкинс был моей единственной связью с внешним миром. Однажды я взмолился взять меня с собой в город.

— Скоро, — пообещал он. — Видишь ли, на улицах все еще умирают крысы. Тебе лучше не видеть этого.

— Но я думал, что вы перестали раскладывать приманки.

— Мы тоже так думали. Но кажется, кое-кто взял закон в свои руки. В последнее время таких случаев было довольно много. И кто бы не был за это в ответе, твой урок он выучил хорошо — никаких следов ни виновника, ни яда. Конечно, мы покончим с этим, но это будет нелегко. Поверь мне, Роберт — я заберу тебя отсюда, когда это будет безопасно и для тебя и для города. А пока — наберись терпения.

Он не приходил несколько дней, и напряжение стало нестерпимым. Я послал одного из слуг в город, чтобы узнать, что происходит. Он вернулся с новостью — умирают теперь не только крысы, но и люди, и кругом царит страх и подозрения.

— А есть и такие, сэр, — добавил он, глядя на меня без малейшего страха или враждебности, — которые говорят, что это дело рук Кучера.

— Но как это могу быть я? — взорвался я. — Я же не выхожу из дворца?

— Кое-кто говорит о колдовстве, — пожал он плечами. — Вам ведь не нужно выходить из дворца, чтобы колдовать. Извините, сэр, но ведь так говорят. Я просто говорю вам, что там говорят.

— Ты видел мистера Дженкинса?

— Нет, сэр. Его не было дома.

— А с кем же ты говорил?

— Люди, сэр. Простые люди. Можно мне идти работать, сэр?

Неужели все начинается заново? Неужели очередной Девлин снова приведет толпу ко дворцу и втащит меня на костер из хвороста? Естественно, это не Дженкинс. Хотя, собственно, почему не Дженкинс? Разве Дженкинс — не такой же представитель этого чудовищного вида, как и Девлин? Можно ли верить хоть одному из них? Кто-то убивает крыс и людей. Если Дженкинс и Рихтер найдут, кого в этом винить, то подданные последуют правителям. А если не найдут? Тогда на сцену может выйти новый властелин. А кто может стать лучшей жертвой, чем крыса-кучер, знаменитый убийца животных и людей?

Но если они убьют меня, то отравления все равно будут продолжаться. Они должны понимать это. Нет, они не понимают этого. Они будут уверены в том, что я виновен, и будут уверены в этом, даже когда им докажут, что они ошибались. И Дженкинс — от которого я целиком завишу — поверил в это, как и все остальные. Почему же еще он не приходит ко мне?

С этой минуты я перестал есть еду, которую мне приносили. Я готовил сам, я перестал выходить на улицу без меча на поясе. Я стал запирать свою дверь, и спал теперь чутко, прислушиваясь к каждому шороху в темноте. Три дня и три ночи я ждал ложного правосудия. Но никто не приходил за мной. Чего они ждут? Если найден настоящий убийца, почему Дженкинс не приходит? И еще один вопрос мучил меня, хотя он и не имел отношения к моей жизни: Кому понадобилось отравлять и людей и крыс? Кто и почему таил такую ненависть к обоим этим видам?

Через несколько дней я получил нежданный ответ на эти вопросы. В мою дверь постучали. Я взял в руки меч и спросил, кто там.

— Дженкинс! — был ответ. — Со мной доктор Рихтер.

— Больше никого?

— Никого! Впусти нас, Роберт!

Все еще сжимая меч в руке, я отпер дверь. С первого взгляда мне стало ясно, что их бояться мне нечего — на их лицах лежали глубокие тревожные морщины. Эти двое пришли сюда не ради ненависти, их привела нужда.

— Что случилось? — спросил я.

— Мы можем сесть? — вопросом на вопрос ответил доктор Рихтер.

Теперь он выглядел еще старее, чем когда я видел его впервые. Седые волосы были встрепаны и непричесаны, а рука, сжимавшая палку, слегка дрожала. Когда он садился, казалось, что он не может управлять собственным телом — он скорее падал, чем садился.

Дженкинс тоже выглядел больным. Под глазами у него появились темные круги, и я удивился, заметив, что и его тоже бьет мелкая дрожь. Он принес явно недобрую весть — и вот теперь думал, как же сообщить мне ее.

— Что-то не так, — нахмурился я. — Вы пришли сказать мне об этом, так говорите же.

— Роберт, — начал Дженкинс. — Когда я встречался с тобой несколько дней назад, я говорил, что кто-то тайком отравляет крыс.

— И с тех пор я слышал еще кое-что, — кивнул я. — Я слышал, что кто-то отравляет еще и людей.

— Да. Люди и крысы умирают десятками. Доктор Рихтер и я работали день и ночь, Роберт, чтобы найти причину этих смертей и мы нашли ее. Это не яд и не убийца.

— А что же?

— Роберт, они умирают от чумы.

Это слово словно костлявой рукой сжало мне сердце. Чума. Я читал в книгах, как целые города вымирали от нее. От чумы не было лекарства. Переносчики? Мои крысы. Жертвы? И крысы, и люди, все равно. Теперь все они погибнут в последней страшной судороге смерти и разрушения, с которой не смог бы совладать ни я, ни Рихтер, ни любой правитель в мире.

— А вы не можете ошибаться?

— Нет, — покачал головой доктор Рихтер. — Теперь никаких сомнений не осталось.

— Значит, мы все таки обречены, — хмыкнул я. — И крысы, и люди, все мы умрем вместе.

— Не все, — снова покачал головой Рихтер. — Еще можно спасти множество человеческих жизней.

— Каким образом?

Они посмотрели друг на друга. Доктор Рихтер кивнул, и теперь заговорил Дженкинс.

— Ты можешь спасти их, Роберт. Болезнь переносят блохи, которые водятся у крыс. Если мы уничтожим крыс, мы уничтожим блох. Мы пришли просить тебя, чтобы ты помог нам.

— Вы хотите, чтобы я убивал крыс?

— Либо умрут и крысы и люди, либо умрут крысы. Крыс нам все равно не спасти. Но мы еще можем спасти людей.

— Даже если я соглашусь, вы все равно не сможете убить всех моих крыс. Для этого потребуется вот такой вот дворец, доверху наполненный ядом.

— Нам не нужен яд, — ответил Дженкинс. — Мы хотим, чтобы ты проехал через город на своей карете, играя на своей флейте, и увел их за собой. А потом увел бы их в реку и утопил.

30

Я знал, чего они хотят от меня. Я читал об этом в книжках. Но сейчас я просто хотел закрыть глаза. Закрыть. И даже с закрытыми глазами — не знать.

— Вы просите меня совершить массовое убийство! — простонал я.

— Ты уже сделал это, — тихо сказал доктор Рихтер. — Ты привел их сюда.

Дженкинс положил руку мне на плечо.

— Роберт, — начал он, — если бы принц и Амадея были бы сейчас живы, и если бы они просили тебя о том же, ты бы отказал им?

Я не мог ответить ему. Я попросил их оставить меня на несколько минут. Они вышли, не проронив ни слова.

Я упал на колени. Мой меч лежал рядом, и в эту секунду я хотел было схватить его и положить конец моим несчастьям. Но я знал, что это не будет концом. Моим несчастьем была чума, а она собирала бы свой урожай независимо от моей смерти.

— Помоги же мне! — всхлипнул я и со всей силой духа пожелал снова увидеть Леди Света. Она одна была властна положить конец этой агонии. Она коснется города и он очистится. Она коснется меня — и даст мне долгожданный покой.

Но она не пришла. Это должно быть мое решение. Опять один, опять отягощенный ответственностью. Этой проклятой ответственностью, на которую я не согласился бы до конца моей жизни. Но Дженкинс был прав. Дженкинс всегда оказывался прав. Если бы Амадея попросила меня об этом, я был бы уверен, что другого выхода нет. Правду говоря, а разве у меня был другой выход? Остаться и смотреть, как Дженкинс, доктор Рихтер, и остальные, а потом и я сам — почернеем, распухнем и умрем? А крысы умрут так или иначе.

С флейтой в руке я вышел из дверей и шагнул навстречу Дженкинсу и Рихтеру. Мы вышли из дворца, дошли до реки и сели в поджидавшую нас лодку.

— Мне кажется, в этой жизни никогда не будет покоя, — пожаловался я. — Каждая дорога ведет к новому кошмару.

— Кошмар кончается, когда мы просыпаемся, — ответил мне доктор Рихтер.

— Так мы спим? — посмотрел на него Дженкинс. Рихтер промолчал.

По пути мы договорились, что я уведу приплясывающих крыс в реку только вечером. Тем временем людей предупредят, и вечером они будут сидеть по домам. Хотя они и так обычно сидели по домам. Я поеду на моей карете, которую специально для меня держали в собственной конюшне доктора Рихтера, а когда бойня окончится, я вернусь туда же. Там останется и Дженкинс.

На том берегу нас ожидала карета доктора Рихтера. Когда мы ехали через город, я повсюду замечал знаки чумы. На дороге валялись мертвые крысы, во многих домах окна были завешены траурным крепом. Но по-прежнему по улицам ходили люди, по-прежнему торговали в своих лавках купцы, по-прежнему заходили в лавки покупатели. Кучка детей, распевая песенки, играла в переулке.

— И они не боятся? — спросил я Дженкинса.

— Только когда прекращают игру, — улыбнулся он в ответ.

Мы въехали на рыночную площадь и остановились у большого здания с часами. В первый раз я пришел сюда с Девлином, в тот день предательства. Доктор Рихтер повел нас внутрь, но в этот раз не в тот большой зал, а в комнату на первом этаже. Там сидело несколько человек с серьезными лицами. Один или два показались мне знакомыми — может быть, из окружения Девлина, может быть, друзья доктора Рихтера.

— Джентльмены, — начал Рихтер, — должен ли я представлять вам кучера Роберта? Мы объяснили ему положение дел и он согласился на наш план.

Неожиданно и непроизвольно все они захлопали мне. Кто-то толпился вокруг со словами благодарности.

— Подождите, я еще ничего не сделал. И то, что я собираюсь сделать не причина для благодарности или для празднеств. И независимо от результата — завтра мы все будем еще плакать.

Торопливо был составлен план извещения людей о том, что предстояло сделать. Затем они стали обсуждать вопросы, касавшиеся погребения мертвых и лечения больных. Дженкинс и я сидели рядом с доктором Рихтером, но не принимали участия в разговоре. Я был удивлен и впечатлен порядком, царившим на заседании, и тем, как его вел доктор Рихтер: справедливо, но твердо. Дженкинс снова оказался прав — как всегда — в выборе вожака.

— Ну что ж, если это все, — объявил наконец доктор Рихтер, — тогда я закрываю наше заседание.

— Подождите, — поднялся я. Все присутствующие немедленно посмотрели в мою сторону.

— Я сделаю то, что и обещал, но с одним условием.

— Все, что угодно, — ответил доктор Рихтер. — Мы и так у вас в неоплатном долгу.

— Все равно, получится у меня или нет — я хочу, чтобы вы поставили памятник. За городом стоит высокий холм. В этом холме лежат тела принца и Амадеи. Я хочу, чтобы вы поставили на этом холме памятник. Из золота.

— Это будет сделано, — кивнул доктор Рихтер.

После заседания он отвез нас с Дженкинсом к себе домой и там мы дождались вечера.

Как мне описать то, что случилось в ту ночь? Где мне найти слова, которые вновь оживили бы ужас того, что я сделал? Для вас, читающих мою историю, это было не более чем уничтожением паразитов. Вы не питаете высоких чувств ни к какой форме жизни, кроме самих себя. А для меня это были братья. Мои сородичи. Я родился среди них, жил среди них, сражался среди них. И в тот вечер они доверились мне — и в десять раз более вероломно, чем Девлин, я повел их к гибели.

Позвольте же мне излагать только факты. На своей карете я проехал через весь город, созывая крыс из каждого квартала. Несмотря на множество смертей, это все еще была великая армия и вся земля, казалось, затряслась, словно сама Венера снова спустилась вниз, чтобы перевернуть ее. Я увел их к реке. На небе светила полная луна, под светом которой вспыхивала и сверкала быстро текущая река. Я заставил лошадей войти в воду по самую шею. Они были достаточно сильны, мои лошади, а вместе с каретой достаточно тяжелы, чтобы течение не опрокинуло нас. А потом я забрался на крышу и заиграл мелодию, обещавшую вечное блаженство тем, кто последует за мной. И они потекли в воду, непрерывным потоком, словно расплавленная лава — лишь затем, чтобы быть унесенными прочь безжалостными струями. Короткие взвизги ужаса, словно стрелы, неслись в меня, но я играл дальше, и они все шли. Несколько ухитрились доплыть до кареты и забраться ко мне на крышу. Они не нападали на меня. Они жались к моим ногам, словно уже попасть на эту крышу было щедрой наградой. А остальных тащило прочь, но они все плыли и все боролись, пока глубокие воды реки не заглатывали их.

А я все играл, играл сквозь слезы, играл, пока наконец не понял, что играю в полной тишине. Единственным откликом моей мелодии было журчание воды. Я остановился. В мире больше не наступит ночь, столь наполненная смертью.

Я опустился на колени и сыграл одну последнюю ноту. Это была нота печали, рвущихся сердечных струн, вечного прощания. Она пела о утерянном мире и о том, чего никогда уже больше не будет. Мне хотелось, чтобы это была моя собственная предсмертная песня… но я не умирал. Моя душа хотела улететь прочь, но тело удерживало ее. Только ноты вырывались наружу и улетали в отягощенную ночь.

Когда песня окончилась, я бросил флейту в реку и смотрел, как она плывет прочь, словно радуясь свободе. Крысы на крыше были мертвы, а когда я посмотрел вперед, на лошадей, то увидел только их гривы. Они тоже захлебнулись, и их тела удерживала лишь упряжь. В тот момент я был единственным существом во Вселенной. Я был Атласом, колени которого подгибались под тяжестью ноши. Я был Ангелом Смерти. Я был начало и я был конец.

— Сжальтесь! — возопил я — Сжальтесь! Превратите меня обратно!

31

Но давайте окончим мою историю. Пешком я вернулся к дому доктора Рихтера. Здесь я попросил — и мне дали — карету и упряжку лошадей. Доктор Рихтер и Дженкинс умоляли меня остаться с ними. Но я не в силах был вынести ни их компании, ни компании горожан, собиравшихся на улицах, чтобы поблагодарить меня. Поблагодарить за что? Я не спас никого. Все они умрут, рано или поздно.

Я выехал из города и поспешил прочь. Я гнал и гнал, останавливаясь, только чтобы дать отдохнуть лошадям. Ни на минуту в моих ушах не стихали звуки флейты, ни на минуту я не мог забыть ужаса моих гибнущих братьев. Карета неслась по горам и равнинам, через деревни и города, пока — в один прекрасный день меня забила лихорадка. Добрые селяне отнесли меня в дом доктора Дж. Эразмуса. Скоро у меня под мышками, в паху, на шее стали набухать бубоны и странные темные пятна обезобразили кожу. У меня чума, и скоро я умру. И я рад этому. Если бы не боль, я был бы только благодарил болезнь — и даже боль я встречаю с радостью, ибо это наказание заслужено.

Я упросил доктора Эразмуса записать мою историю, потому что сам я уже не в силах держать перо. Он попенял мне за мое отчаяние, но я не отчаялся. Я просто не хочу жить, потому что жизнь для меня будет лишь тяжкой бесполезной ношей. А в смерти я надеюсь соединиться с Леди Света и с Амадеей, которую я буду вечно любить.

Доктор Эразмус попросил меня окончить мою историю вселяющим надежду наставлением живущим. Но здесь нет ни надежды, ни безнадежности. Просто то, что случилось, случилось и есть — хорошо это или плохо. И мне нечего сказать живущим. Доктор попросил меня по крайней мере добавить, что я люблю моих братьев — людей. А я могу только вспоминать о том, как убивал своих братьев — крыс. Возможно, добрый доктор так и не понял, что я не похож на других…

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg