«Возрождение надежды»

Часть первая НА РУИНАХ НАРДАРА

Глава первая ХМЕЛЬНАЯ ГОРА

Многие называют Нардар угрюмой страной.

Путник, едущий по тракту от столицы в Кергово, увидит бескрайние торфяные болота, поросшие мелким сосняком, проедет под зелеными сводами хвойных лесов, мимо сопок и скал, пересечет множество мелких речек, обогнет дюжину озер… При дороге встретятся ему редкие деревушки или обособленные хутора, населенные неприветливыми и суровыми людьми. Ни в одном из двух городов этой угрюмой провинции не найдет он ни приличного постоялого двора, ни хорошего трактира — отдаленное владение кониса Юстина редко посещали не то что чужеземцы, но и свои, нардарские гости, а потому местные жители не видели смысла в содержании рассчитанных на взыскательный вкус странноприимных домов. Кабаки, разумеется, имелись, однако предназначались они для своих — керговцев, привыкших к тяжелым столам, массивным глиняным кружкам и низким, прокопченным потолкам. Обитателей Кергово в глаза и за глаза называли медведями и лесовиками, не знающими ничего, кроме охоты, ремесла углежогов и дровосеков, а также тяжкого, но прибыльного труда в серебряных рудниках, расположившихся на отлогих склонах западной части Замковых гор.

Саккаремцы, нарлаки и халисунцы, коих заносило в Кергово, сначала ужасались, потом начинали плеваться — вот ведь дыра, даже вина достать невозможно, одно пиво! — а затем вдруг проникались и очаровывались простотой здешних нравов, величественной природой, тишиной и безмятежностью. Кергово не меняло свой облик веками — подновлялись замки, новые дома строились точь-а-точь как старые: деревянные избы из толстых бревен под тесовыми крышами, наречие обитателей сохранилось неизменным едва ли не со времен Столетия Черного Неба, а керговские комары издавна почитались в Нардаре самыми крупными и злыми.

По традиции, установившейся в семействе Лауров править Кергово доставалось либо провинившемуся, либо самому младшему. В Кергово ссылали буянов, заговорщиков и пьяниц, чьи останки погребались на небольшом кладбище, выросшем неподалеку от замка, именовавшегося Хмельной Горой или же Пьяным Холмом.

Имелись в Кергово и свои достопримечательности. Вот хоть герб Хмельной Горы, в который входили два стоящих на задних лапах волка, поддерживавших пивной жбан. В самом замке хранился скелет двуглавого теленка, а трон прэта, в подражание Золотому трону саккаремских шадов, целиком отлили из серебра. Копи Кергово приносили постоянный и весьма солидный доход в виде серебряных слитков, большая часть коих, впрочем, тут же изымалась конисом на благо всего Нардара.

Помимо комаров славилось Кергово и иными кровососами. Легенды о здешних упырях рассказывали по всему Нардару, а кое-кто уверял даже, будто в самой глухомани, на границе с Нарлаком, стоит замок Рудна, в котором обитает целое семейство каттаканов — оборотней, питающихся горячей кровью.

Отдаленная провинция вообще, если верить слухам, изобиловала нечистой силой — тут тебе и упыри из Рудны, и приведения с Ронинских трясин, и заброшенные города тальбов в потаенных горных долинах… Керговцы гордились и откровенно хвастались перед другими нардарцами необычностью и таинственностью своих земель, уверяя, будто захолустная их провинция — настоящий кладезь древних чудес и секретов.

Может быть, так оно и было. Кергово не знало находников с тех пор, как места эти были заселены выходцами из Нарлака, до сих пор, в отличие от большинства нардарцев, поклонявшихся Священному Огню. Добраться до Хмельной Горы было непросто, торговать здесь считалось делом бесприбыльным, да и встречали тут редких гостей не слишком приветливо. Оно и понятно, ибо забредали сюда в основном люди лихие — из добрых-то кто ж в этакую глухомань по своей воле полезет?

Так и жили, пока Нардар не прекратил свое существование менее чем за одну седмицу. В течение шести дней огромное войско ная Цурсога по прозвищу Разрушитель заняло все главные города и столицу. Мергейты сожгли замок конисов в Сеггеде, во время штурма коего погиб сам Юстин Лаур и все его сыновья и дочери, и двинулись дальше на север, к рубежам Нарлака.

Из-за стремительности степняков о пришествии их в Нардар обитатели Кергово узнали с превеликим опозданием и ополчение на помощь конису послать не успели. Выступить в поход оно оказалось готово лишь к тому времени, когда две тысячи мергейтов, посланных Цурсо-гом захватить Хмельную Гору, уже скакали по Сеггедскому тракту. Здесь-то их керговцы и встретили, и приветили, да так жарко, что ни один незваный гостюшка назад не воротился. А население малолюдной дотоле провинции увеличилось почти вдвое за счет беженцев из других частей Нардара.

* * *

— Господин управитель!

— Изыди! — рявкнул невысокий широкоплечий толстяк с остриженными "под горшок" седыми волосами. Восседая за безбрежным столом, покрытым измызган- ной скатертью, он грустно рассматривал гору сваленных перед ним пергаментов. В левой руке он держал серебряный кубок, доверху наполненный пенистым пивом, а в правой — чисто обглоданную куриную косточку. — Войко, дашь ты мне пожрать или нет? Сказал же — если не степняки, меня не дергать!

Войко, безусый стражник Хмельной Горы, коему насчитывалось восемнадцать лет от роду, замер у дверей, изобразив на веснушчатой физиономии глубокое раздумье. Управитель провинции был человеком суровым и запросто мог приказать высечь надоедалу. Однако, с другой ртороны…

— Господин управитель, там приехали… Ругаются. Пусть требуют пред твои ясные очи…

— Яйца отрежу и в окно выкину! — негодующе взревел толстяк. В бедолагу Войко полетела кость от куриного едрышка, но тот резво увернулся. К вспыльчивому нраву трашара Клабуца обитатели Кергово привыкли давным-давно. Он управлял северной провинцией без малого четыре десятилетия, перевидал не менее пяти ссыльных и трех наследных прэтов, вступавших в законное владение Кергово и тотчас же, как водится, взваливавших на него все дела, и потому чувствовал себя полновластным хозяином этих мест. Радости это ему приносило неизмеримо меньше, чем тревог, чему лучшим подтверждением было нынешнее вторжение Бойко. Ну не дадут занятому человеку даже под вечер отдохнуть от дел и заморить червячка!

— Господин Страшар, так госпожа гостья тоже обещала яйца отрезать… Вы уж решите между собой, кому первенство отдать, — упорствовал Войко. — А только господа чужаки шибко нетерпеливые.

— Что за господа? — процедил управитель. Если опять беглецы с юга, особенно высокородные, селить их негде. Пускай едут по деревням, там устраиваются. Хмельная Гора не постоялый двор! — Войко, дурень! Язык проглотил? Отвечай!

— Так вроде бы госпожа здешняя приехала… Асверия. С двумя оруженосцами, один из которых представляется Драйбеном из Кешта, а второй вообще молчит. И ноги у него голые.

— Вельх, что ли?

— Не! Вроде этот… аррант.

Тут Страшар окончательно уразумел, что поесть ему не дадут, — надобно пойти вниз и разобраться самому. Потому как если на самом деле пожаловала высокородная госпожа Асверия Лаур — быть этого не может, опять Войко что-то напутал! — то это такое диво, ради коего не жаль и трапезу отложить.

Почтенному управителю недавно исполнилось шестьдесят лет — возраст изрядный, но из-за стола он поднялся с юношеской пружинистостью, дохлебал пиво, утвердил на поясе короткую дубинку и скомандовал:

— Веди! — переваливаясь, проследовал за Войко к лестнице замковой башни, предвкушая, как всласть наорет на самозванцев и выставит вон. — Так, говоришь, госпожа из Лауров?

— Два Лаура, — послушно ответил юный стражник.

Третий голоногий. Я ж объяснял!

— Ой, дубина… — вздохнул управитель. — Тебя мамка небось часто из колыбели роняла?

— Во-во, все так твердят — и десятник, и командир стражи. Обидные это слова, господин управитель. Если б я знал, что война будет, так хоть немного грамоте поучился бы. А так — забрали из деревни… Я ж бортник да пастух, да охотник еще.

— Потому что охотник — и забрали, — буркнул Страшар. — Из лука бить умеешь? Умеешь! Теперь такие люди нужны. Приучайся жить при господском доме.

— Я бы с радостью, да как приучаться, ежели только и слышишь: яйца отрежем, руки отрубим. Лесовик, деревенщина, лешак глупый…

— Не нуди, — поморщился управитель. — Показывай, где тут твои гости.

— За воротами, — горько вздохнул Войко. — Десятник меня доложить послал. А сам их не пускает.

Замок Хмельная Гора оседлал высокий скальный выход, вздыбившийся среди покрытых столетними елями холмов, будто палец великана. Наверх вела широкая и удобная дорога, но если бы по ней собрался взойти враг — тут ему и конец! Путь от подножия к воротам древнего кубообразного сооружения с башнями по углам отлично простреливался из бойниц, проезд всегда можно завалить камнями или бревнами. Сейчас, пока в керговские дебри враг не совался, стража допускала к воротам Хмельной Горы любого, но была наготове превратить крепость в орех, недоступный чьим-либо зубам.

Страшар вместе с вооруженным тяжелым копьем Войко вышел во двор, небрежно-величественно кивнул начальствующему нынешним вечером десятнику и направился к воротам. Створки, конечно, заперты. Только зарешеченное окошко, размером в ладонь, на калитке открыто.

— Кого принесло на ночь глядя?! — взревел управитель, рассчитывая до смерти напугать торчащих по ту сторону ворот дармоедов. И ведь не стесняются, заразы! Вместо того чтобы оборонять страну от навалившегося недруга, бегут в глухомань, надеясь тут отсидеться! Да только не выйдет! Недаром он собрал ополчение из деревень, командирами приставил высокородных, дабы оборонять Кергово от чужеземных находников. Всякому работа найдется — что селянину, что охотнику или испугавшемуся неисчислимых степных орд беглому прэту.

— Господин Клабуц? — послышался высокий голос из-за решетчатого окошка. — Как же, узнаю! Трудно тебя не признать! На любого рычишь, будто раненый медведь!

— Да ты кто таков, чтоб так со мной говорить? — От натужного рева управителя лошади, стоящие во дворе замка, насторожили уши и попятились. Страшар грозно глянул на десятника, затем на Войко, напыжился, покраснел по самые кончики ушей и гаркнул: — А ну открывай! Посмотрим на смельчака!

— Давно бы так. — (Управитель едва различил тихий хриплый голос.) Асверия, у тебя в Кергово все подданные считают нужным орать на господ?

Подчиняясь приказу управителя, заскрипели деревянные зубчатые колеса, окованные металлом створки ворот поползли в стороны, а сам Страшар, торжественно возложив ладонь на рукоять дубинки и горделиво задрав голову, шагнул к трем всадникам, только силуэты коих и можно было различить на фоне закатного неба.

— Узнаешь? — подал голос один из незнакомцев, оглядывая управителя с высоты седла. — Помнишь ли, как в первый мой приезд пугал меня, напялив медвежью шкуру? А как водил упырей ловить? Всю ночь просидели, ни единой потусторонней чуды не встретив…

— Угли Священного Огня!.. — Управитель схватился за сердце, хоть и был человеком на редкость здоровым.

Асверия, дитятко! Ты, что ли?

— Нет, призрак, — ответила собеседница, спрыгивая наземь и сбрасывая с головы капюшон, открывший светлые волнистые волосы и худощавое, посеревшее от усталости лицо. — Я это, я и никто другой. Так впустят нас или как?

Страшар, привыкший за долгие годы не доверять никому, всмотрелся в сумрак, разгоняемый огнями факелов, рыгнул от переизбытка чувств, но все-таки заставил себя оглядеть спутников истинной владетельницы Кергово.

Первый ничего особого из себя не представлял. Харя кругом высокородная, нос с горбинкой, волосы длинные, соломенного цвета. Темный кафтан, штаны, сапоги, плащ — обычное облачение путника.

Второй оказался поприметнее. Осень, холодно, а он на себя напялил что-то вроде короткого женского платья что туникой называется. Высокий, сразу видно — силач. На боку меч, а штанов не носит — ноги обуты в сандалии, с ремешками до колен. Смотрит, однако, благожелательно, хотя и настороженно.

— Госпожа… — вымолвил наконец Страшар. — Вот не ждали… Что ж ты стоишь, будто чужая? Войко, бездельник! Беги к стряпухам, пускай курей жарят! Радость какая — госпожа приехала!

* * *

Нежданные гости въехали во двор Хмельной Горы как раз в момент, когда солнце исчезло за лесистыми холмами, а ближе к полуночи весь замок был перевернут с ног на голову.

Госпожа Асверия вместе с друзьями желала немногого — поесть горячего, выспаться под крышей, а не в сыром лесу, отложив знакомство с беспокойным керговским хозяйством до утра. Еще очень хотелось помыться с дороги, о чем и было заявлено Страшару. Пока гости утоляли голод пирожками с ягодами и грибами, оставшимися от вечерней трапезы, запивая их темным недавно сваренным пивом, для них затопили баню, и Асверия распорядилась, чтобы Страшар подыскал чистую одежду для всех троих.

— Дак, достославная госпожа! Ты ж, верно, из старых платьев выросла, да и обтрепались они по времени…

— Для меня — приличную мужскую одежду, — уточнила Асверия. — Иди, Страшар, займись делом.

Управитель, проклиная собственную непредусмотрительность и неизящно сквернословя, отправился прочь. Пока господа изволят смывать дорожную пыль, придется расстараться и показать владетельной хозяйке Кергово, что замок ее управляется радетельным, знающим свое Дело мужем.

— Войко! — огласил Страшар двор низким, бычьим ревом. — Ты где, ленивец этакий? Опять к девкам в портомойню удрал? Войко! Высеку!

— Что угодно? — Войко, оказывается, не отставал от Управителя ни на шаг.

— Беги в сторожевую башню к десятникам! Делай что хочешь, грози от моего имени ссылкой в Рудну, но от пива их оторви! Пускай поднимут стражу и построят на дворе! Да брось ты копье-то свое, что как в девку в него вцепился!

— Не могу, — ответствовал юноша. — Твоим же указом надлежит каждому, кто в страже, носить копье. А ежели кто без оружия окажется, сам же ты грозил палок всыпать да на то копье насадить.

— Дай сюда! — рявкнул управитель. — Сегодня ты не в страже. Будешь моим порученцем.

— Так ты б, господин, к примеру, не меня, а Илжи взял… Он год у жрецов учился, буквы разумеет. А я-то, всем ведомо, дурень дурнем.

— Илжи твой хоть и учился, да от пива не просыхает! Гнать бы его, засранца, в шею… Что сказал — беги в башню! Уши надеру!

В Хмельной Горе было два внутренних двора. В одном, большем, расположенном возле ворот, находились деревянные конюшни, колодец, кузня и куча покосившихся пристроек: склады, хлева, птичники. Второй, не такой просторный, зато чистенький, примыкал к дальней стене квадратного укрепления и главной башне. Там и было указано собрать всех, кто свободен от службы на стенах. Разбушевавшийся Страшар своими руками выгреб из кладовых лучшие припасы, попенял стряпухам, что никудышно работают, хотя те старались вовсю, отдал распоряжение конюхам почистить, накормить и обустроить господских лошадей…

— Где ж я им возьму три спальни сразу-то? — громыхал Страшар, носясь по замку и улаживая десятки мелких дел, связанных с приездом Асверии. Простыней-то чистых нету! Эх, знал бы, где упасть, — соломки бы постелил… Придется госпоже на шкурах спать, да оно и мягче. Мужиков уложим при караульной, потерпят. Батюшки! Я ж про одежду для господ забыл распорядиться! Бойко, беги в кладовую! Самое лучшее заберешь! Да не стой же ты ровно пень! Одна нога здесь, другая там!

В главной зале, где тускло поблескивал в свете факелов трон из серебра — потемневшее от времени, отлитое местными умельцами жесткое кресло, накрывали длинный стол, выметали подгнившую солому, стлали вместо нее свежую, выгоняли незнамо как забредших в увешанное старинными знаменами помещение гусей и кур.

У белошвеек нашлась чистая, ни разу не пользованная скатерть, на которую, впрочем, немедленно опрокинули блюдо с жареными утками, плававшими в густом соусе из чеснока и белых грибов. С кухни тащили все, что успели приготовить: помянутых уток, непременные грибы — соленые, вываренные, моченые, жареные; куриц, копченые окорока, по-всякому приготовленные ягоды, на которые были щедры керговские сады, леса и болота, сушеную рыбу, пышные блинчики, залитые медом и вареньем… Особое нардарское кушанье — измельченное мясо, завернутое в кусочки раскатанного теста и сваренное в бульоне, — поставили на стол в необъятном глиняном горшке. В губоких мисках подали тушеные репу и морковь, колбаски из поросятины и оленины, бычий язык… Страшар сознавал, что несколько перестарался и всем этим добром можно накормить человек двадцать, а то и тридцать, ну да пусть. Зато никто не посмеет упрекнуть управителя в том, что керговцы негостеприимны и не умеют достойно встретить дочь кониса Юстина, да обогреет его Священный Огонь за гранью мира…

"Погоди-ка, погоди! — ахнул вдруг про себя Страшар. — Что же это получается? Если все семейство господина нашего кониса перебили мергейты, когда штурмовали Сеггед… А младшего сына Юстина, высокородного Кенрика, загубили саккаремцы во время битвы при Мельсине, значит… Асверия-то наша единственная наследница! Законы Нардара признают право женщины наследовать престол конисов, если в живых не осталось родственников-мужчин. Выходит, Асверия — светлейшая конисса всего Нардара? Беда на мою седую голову!"

— Бойко! Войко-о!

— Одежду я нашел и в баню отослал, — доложил запыхавшийся юноша. — Еще какие поручения, господин управитель?

— Ступай в казармы, переоденься в чистое, а то смердишь потом, будто весь день за плугом ходил. Как там господа?

— Покупались, одеваются.

— Переоденешься когда, веди их мигом на малый Двор. Я сам сейчас спущусь. Эх, ужин-то остынет! Разве можно кушать холодное?

— Можно, — уверенно ответил Войко. — Смотри, сколько наготовлено! Пусти меня за такой стол, я бы из-за него седмицу не вылезал! А стражу вот только капустой и кормишь да жирной свининой, от коих животы в расстройство приходят…

— Не твоего ума дело! Позор для воителя брюхо отращивать! Чего стоишь? Бегом!

Страшар заторопился на озаренный факельным светом малый двор, обозрел бравое воинство — десятникам удалось собрать полсотни человек, половину из которых покачивало от пивных паров, — после чего принял надлежащую позу и проорал:

— Олькуш! Рахув! Снява! Вы, вы, дармоеды! А ну ко мне со всех ног!

— Чего изволишь, господин? — вопросил самый смелый и молодой из десятников.

— Ты, Снява, заткнул бы пасть и слушал! — надсаживал голос Страшар. Отчего оружие не чищено?

— Так никто не приказывал… Сам же ты говорил: если придет супостат, будем не мечом работать, а луком да арбалетом. И никакой степняк к Хмельной Горе за перестрел не подойдет.

— Строй подровнять! Знамя-то, знамя где? Куда, собаки, знамя подевали?

— Так оно… — проворчал вислоусый Рахув, — в главной зале висит, вместе с остальными прочими. Сугубо для красоты и услаждения взоров.

— Ой, лопухи! И как вас только прэт на службе держит! — простонал Страшар, забывая, что настоящего прэта здесь не видели давным-давно, а заезжавшую года три назад на пару седмиц госпожу Асверию как владетельницу Кергово никто всерьез не воспринимал. Разве захочет дочка Юстина жить в медвежьем углу? Асверия тогда поохотилась, погуляла по окрестностям, забрала с собой слитки серебра, которые обязана была отвезти отцу в Сеггед, и более ее здесь не видели.

— Так тащить знамя? — вопросил Снява. — А то всамделе нехорошо получается. Замковая стража — и без знамени.

— Рахув! — воззвал Страшар. — Возьмешь на большом дворе лестницу, снимешь керговский флаг с потолка! Не тот, синий с полосками, а зеленый! Это где два волка к жбану приникли! Понял?

Явилось знамя, несколько пропыленное, но торжественное, прибежал Войко в сравнительно чистой рубахе, Страшар сменил дубинку на фамильный меч, а пятьдесят защитников Хмельной Горы сумели построиться в относительно прямую линию.

Господа не приходили.

— Что ж делается? — расстраивался управитель. — Войко!

— Тут я!

— Ты где госпожу оставил?

— На кухне. Может, она в главную залу пошла? После мытья-то пить завсегда хочется.

— Да сказал ли ты ей, что мы ее тут ожидаем?

— Когда же сказать, коли от меня потом разит? Я ж переодеваться побег! А потом вот знамя помогал сымать…

— Дурак, ой дурак! Погибель ты моя! — дурным голосом взвыл Страшар и со всех ног кинулся в трапезную.

Богатый стол был едва тронут. Похоже, госпожа и двое ее спутников откушали пирога, судя по нечистым ложкам, похлебали лукового супу с кабаньим мясом и опустошили жбан с пивом.

Владетельница Кергово и, судя по всему, конисса Нар-дара устроилась между двумя мужчинами прямо на полу, возле очага. Они постелили на солому плащ, плащами же укрылись и заснули, так и не узнав, что для всех троих приготовлены комнаты, где имелись постели, пушистые медвежьи и волчьи шкуры, тазики с водой для освежения лица и пучки сушеной полыни, притащенные исполнительным Войко.

— Видать, господа устали, — подал голос последовавший за управителем юноша. — Не тревожить бы их, а?

— Помолчи, — ошарашенно проговорил Страшар. — Надо же, и не потрапезничали толком! И воинство здешнее не посмотрели! Кушанья же остыли, завтра с утра разогревать — невкусно будет. Войко? — Слушаю.

— Значит, так… — Судя по хмурому лицу Страшара, он принимал тяжелое, но необходимое решение. — Зови сюда десятников с подмогой. Пускай стол очистят. То есть всю готовую еду заберут в казармы. Стражников нам тоже побаловать нужно. И чтоб тихо у меня! Госпожу не разбудите! Понял?

— Угу, — кивнул Войко. — А мне можно чего забрать?

Уж больно куры соблазнительные…

— Забирай, — огорченно вздохнул управитель.

— А девкам в портомойню можно отнести?

— Да делайте что хотите! — со слезами в голосе воскликнул Страшар, развернулся и отправился наверх, в комнату, которую он по-ученому именовал «кабинетом». От душевного расстройства ему остро захотелось хлебнуть пива и завалиться спать.

Если бы Асверия, Драйбен и не известный никому аррант проснулись, то увидели бы весьма странное зрелище. Трое десятников, взявшие в помощники особо доверенных стражников, собирали с богатого господского стола снедь в мешки и в закопченные котелки, а один из воителей, балансируя на неустойчивой лестнице, вешал на вбитый в стену штырь зеленое знамя с двумя серебристыми волками.

Нахал Войко с деревенской запасливостью уволок целое блюдо с поджаристыми курями, набил мешок пирогами, прихватил под мышку бочонок пива и исчез в полутьме.

Рассвет он встретил на сеновале сытым и довольным жизнью. Серебряное блюдо — которое надобно вернуть в трапезную, пока Страшар не заметил пропажи, было завалено плохо обглоданными косточками, а справа и слева от доблестного стража Хмельной Горы почивали две ублаготворенные и улыбающиеся во сне девы с толстыми длинными косами.

* * *

— О Богиня, где это мы?

Драйбен проснулся первым, приподнялся на локте и осмотрел помещение. Он сам, Асверия и Рей лежали на толстом слое сухой травы, устилавшей просторную залу. Аррант, как обычно, дрых на спине, откинув правую руку и положив под голову левую. Асверия свернулась калачиком, натянув на себя оба служивших им одеялами плаща.

Сквозь узкие, напоминавшие бойницы окна лился мягкий свет осеннего солнца. Драйбен подставил ладони под луч, сосредоточился и замер, попробовав увидеть, что делается вокруг, с высоты птичьего полета. Точнее, увидеть мир глазами какой-нибудь птицы. Это получалось далеко не всегда, но сейчас он был полон сил и…

…Он взмыл в пронизанное солнцем поднебесье и увидел внизу коричнево-бурую коробку замка. Здание громоздилось на скале, неподалеку от которой тянулись ввысь лесистые отроги Замковых гор, меж которыми светились осенней листвой берез и густой зеленью сосен глубокие долины. Тут и там вокруг замка среди редколесья виднелись квадраты полей и крыши деревенских домов. На западе же стеной стояли беспросветные леса, тянущиеся до халисунской границы. На севере чащобы казались еще непролазней, но и там можно было разглядеть проплешины полей, а далеко-далеко на скале высился полуразрушенный замок овальной формы. Он-то, верно, и назывался Рудной…

Попытка взглянуть на юг привела к тому, что Драйбен вновь очутился в своем теле…

— Драйбен?

— Все в порядке. Рей. Прости, что побеспокоил. Ага, похоже, эта одежда предназначена нам. Выбирай, не стесняйся.

— Ужас какой! — с чувством провозгласил аррант, разглядывая ворох кафтанов, штанов, сапог, ремней и рубах. — И это мне предстоит носить?

— Не переживай, — утешил Драйбен приунывшего товарища. — Твои вещи, наверное, взяли стирать. Позже получишь их в целости и сохранности. Асверия, проснись, сколько можно дрыхнуть!

— Проснулась уже… — Девушка протерла кулаками глаза, сладко потянулась и зевнула. — Хвала Богине, наконец-то мы дома!

…Рев трубы заставил вздрогнуть не только Асверию, но и хладнокровного арранта. Громыхало под окнами, в большом дворе. Неблагозвучый рев труб был поддержан боевыми рогами, барабанами и пронзительными дуделками. С широких каменных подоконников поднялись на крыло перепуганные вороны.

— Сражение, что ли, начинается? — нахмурилась Асверия. — Неужто мергейты пожаловали?

— Никак нет, — послышался от дверей густой бас Страшара. — Сие лишь торжественное приветствие гарнизона замка высокороднейшей кониссе… Соизволь, госпожа, почтить доблестное воинство самолично, окажи милость…

На Асверию, озабоченно улыбаясь, глядел вчерашний седоволосый брюхан, разодетый в лиловый, малость потертый бархатный кафтан. Драйбен вспомнил, что этот малорослый толстяк является управителем Хмельной Горы и всего Кергово.

— Господин Клабуц! Страшар! — "Высокороднейшая конисса" поднялась на ноги, отряхнула штаны от соломы и слегка поклонилась. Худощавая девчонка в измятой мужской одежде, с заспанными глазами и взъерошенными светлыми волосами никак не тянула на столь высокий титул. — А без церемоний не обойтись?

— Как можно! — задохнулся от праведного негодования управитель. — Ежели порядку не требовать и обычаев не блюсти, так нас не то что степняки — блохи зажрут! Уж ты не рушь традиций, выйди к гарнизону, прими присягу! — Слово «гарнизон» Страшар выговаривал словно молитву и извлек его, надобно думать, из глубин памяти исключительно ради высокородной госпожи.

— Присягу? — повторила Асверия с недоумением.

Хорошо, раз надо — приму. Хотя мне и одеться-то не во что…

Госпожа вздохнула, влезла в кафтан, обернула босые ноги портянками и начала натягивать сапоги.

Страшар, мелко семеня, приблизился и развернул принесенный с собой сверток.

— Надень-ка, госпожа, вот это… Тогда всяк поймет, кто нынче владетель Кергово!

Управитель извлек из холстины серебряную корону с пятью зубьями в виде листьев клевера. Четыре зубца были украшены сердоликами, а пятый — центральный — крупным сапфиром.

— Ах, беда какая, — схватился за голову Страшар, узрев, что корона велика и, как ни надень, сползает на уши Асверии. Надо немедля приказать кузнецу обруч стянуть. А пока тряпицу подложим, все ж прочнее сидеть будет!

Рей наблюдал за суматошными действиями Страшара с безмерным удивлением, а Драйбен только посмеивался втихомолку. Все знакомо до боли! Корона велика, замок прокопчен до конька крыши, пиво кислое, гарнизон вечно выпивши, а ночи холодные… Все как в детстве, в полузабытом Кеште. Интересно, успели мергейты сжечь родовое его гнездо или старая крепостишка еще стоит?..

Наконец обруч худо-бедно утвердили на голове Асверии. Предусмотрительный Страшар обрядил хозяйку в бирюзовый плащ, бормоча: "Так-то оно приличнее будет! Все-таки конисса, а не девка какая заезжая…" — и потащил к выходу. Асверия бросила на Драйбена с Реем умоляющий взгляд, и те двинулись следом.

Видать, управитель поднял стражников задолго до восхода солнца. Двор подмели, свиней загнали в хлева, и впечатление портили только куры, квохчущие на открытых насестах, и маленькая черно-белая собачка, с лаем шнырявшая под ногами воителей.

— Н-да-а-а… Давненько я на родине не был… — протянул Драйбен, оглядывая с высокого деревянного крыльца невеликое войско Хмельной Горы. — Рей, как тебе тут нравится?

— Нравится… кое-что, — уклончиво ответил аррант. — Так это и есть доблестные защитники замка? Нардарец кивнул:

— Выглядят неказисто, спору нет. Но учти, наша страна никогда не бывала побеждена. Вторгались в нее недруги нередко, однако же назад возвращались не солоно хлебавши. Если возвращались. Так что вояки эти дорогого стоят.

Между тем Страшар вывел на верхнюю ступеньку крыльца Асверию в съехавшей-таки в последней момент на ухо короне, раскрыл рот и… позабыл все приготовленные по такому случаю слова.

— Так… — прочистив горло, выдавил он после длительного напряженного молчания.. — Госпожа, значит, изволила прибыть домой. Все поняли?

Стражники одобряюще загудели. Вот и хорошо, без длинных речей, коротко и ясно.

— Значит… Эй, Снява, куда знамя в пыль наклонил?! Подыми тотчас, чтоб на ветру колыхалось! Вот ведь олухи… Но, клянусь Священным Огнем, госпожа вам задаст! Уж она-то тут порядок наведет!

— Наведу, — без улыбки согласилась Асверия. — Что надобно дальше делать? Целование знамени, присяга?

— Потом — пир, — брякнул окончательно растерявшийся Страшар. — И… если пожелаете — охота на медведя.

— Лучше уж на мергейтов, — проронила Асверия, поняв, что дело надо брать в свои руки. — Гарнизон! Слушать меня!..

Глава вторая ЛИЦА БЕЗ МАСОК

— "…Седьмому, Девятому и Двенадцатому панцирным лагиторам надлежит войти в столицу. Второму и Четвертому колониальным лагиторам войти в Лавалангу и Аланиол, перекрыв дороги, ведущие с побережья в глубь страны. Порт Каври и город, носящий данное имя, передаются в управление гилену флота Постуму Сестерону, коему следует силами военного флота держать Каврийскую провинцию в повиновении.

Гериором войск Аррантиады назначается физол Арра Лурий Витир — до появления надлежащего указа за подписью и печатью Царя-Солнца.

В случаях неповиновения военным властям, стихийных бунтов и возмущений арвагеты имеют право употреблять силу без дозволения вышестоящих. Любой схваченный мятежник, бунтовщик и подстрекатель подлежит немедленной казни, выбор коей оставляется на усмотрение командиров лагиторов и квилларий…" Кэрис прервал чтение и выразительно покрутил головой. — Круто Божественный берет! — Пробежал глазами по строчкам пергамента и продолжил чтение: "…Нанятые у купцов и торговцев суда переходят на содержание государства вплоть до надлежащего распоряжения. Владельцы и команды судов имеют право не покидать свои корабли и в этом случае считаются временно перешедшими на службу Высочайшему Кворуму, Совету Эпитиаров и Царю-Солнцу.

Физолам портовых городов предписывается обеспечить запасы продовольствия и пресной воды для всех нанятых судов. Закупка продовольствия будет производиться за счет казны Аррантиады, следить за расходами поручается…" Ну это не важно… Ага!"…Дополнительные распоряжения, связанные с Праздником Морского Хозяина, содержатся в свитках, вскрыть которые надлежит после полуночи в канун указанного дня…" Н-да, забавный рескрипт… И где же тебе удалось его добыть?

— Это копия. Подлинник хранится в шкатулке мужа. Пока Тиргил спал, я вскрыла ее и переписала текст указа.

— Вскрыла?

— Именно. Мои приятельницы из Нижнего города научили меня справляться заколкой для волос с самыми замысловатыми замками.

— Божественная, талантам твоим и впрямь несть числа! — восхитился Кэрис. — Однако я не понимаю, зачем ты дала мне прочитать этот документ? Он подтверждает, что твой супруг задумал избавить Аррантиаду от дармоедов, чрезвычайно расплодившихся, насколько я понимаю, из-за несовершенства здешних законов. А мне-то до всего этого какое дело? Да и тебе тоже? Тебя-то ведь Тиргил не собирается посылать пахать землю на Восточном материке?

— Не собирается. Но мне жаль этих людей. — Валерида вздохнула и, заметив, что Кэрис недоверчиво вскинул бровь, торопливо пояснила: — Нет, я понимаю, что иного выхода нет — Аррантиада и колонии не могут вечно кормить армию бездельников, которая растет из года в год. Задуманное Тиргилом должно быть исполнено. Но это не изменит положения коренным образом, а лишь продлит агонию моей страны.

— Та-ак… — протянул Кэрис. Он давно уже догадался, что прикидывавшаяся простушкой жена Тиргила мечтает о венце аррантского Царя-Солнца. Несколько лет она изображала из себя взбалмошную дурочку, которую интересовали только развлечения и мужчины. Заподозри Тиргил, что Лоллия стремится к власти, и медноволосая голова дочери провинциального физола покатилась бы по доскам эшафота, а затем украсила его собрание черепов. Имелась у Божественного такая слабость — запаивать в стеклянные сосуды с оливковым маслом головы поверженных врагов.

Итак, Лоллия успешно делала вид, будто ее подташнивает при одном упоминании о дворцовых интригах, отдаленных войнах, завоеваниях новых земель или ценах на хлеб. Зато не скрывала, что хорошо разбирается в ценах на алмазы, в стоимости отрезов чудесных мономатанских тканей, любит искусно сделанные украшения и любовные утехи. Будучи прекрасной лицедейкой, она ввела в заблуждение многих, но не Кэриса, носившего человеческий облик уже две с лишним тысячи лет.

Стремление Валериды к власти не вызывало у него ни удивления, ни осуждения. Это было забавно и очень по-человечески, но сейчас, впервые за три седмицы, прошедшие со дня их знакомства, у него возникло ощущение, что власть ей нужна не ради власти, а для чего-то иного…

— Аррантиада катится в пропасть, — безучастно, как о чем-то само собой разумеющемся, сказал Кэрис. — Но тебе-то чего волноваться? На твой век хватит.

— Вот разве что на мой, если Тиргил и Совет Эпитиаров, держащий Высочайший Кворум за горло, не изменят существующие законы, при которых богатые становятся еще богаче, а бедные нищают.

— Бесценная моя крошка! — Кэрис улыбнулся самой бесшабашной и похотливой из своего громаднейшего арсенала улыбок. — Зачем ты говоришь с варваром о столь серьезных вещах? Тебе ли не знать, что все мои помыслы сводятся к тому, чтобы запустить лапищи под твою тунику?

— Ха! Кого ты хочешь обмануть, птенчик?! — нарочито грубо расхохоталась Валерида. — Если бы ты был просто похотливым кобелем, коим прикидываешься столь же неискусно, как и панцирником, так не проводил бы столько времени в дворцовой библиотеке. Верно?

— Я ведь тебе говорил, что через четыре седмицы у меня с друзьями назначена встреча в столице Нарлака. И я обещал кое-что разузнать для них, промямлил Кэрис, начиная догадываться, к чему должен привести разговор, принимавший поворот, к коему он был решительно не готов.

— По-моему, ты не понял ничего из сказанного мною! — взволнованно проговорила Лоллия, и огромные изумрудные глазищи ее потемнели от досады. Праздник Морского Хозяина наступит через четыре дня! Его будет справлять вся Аррантиада, и потому-то Тиргил приурочил к нему исполнение своего замысла. Четыре дня — и страна превратится в приют умалишенных, а ты толкуешь мне о том, что произойдет через четыре седмицы! — Вскочив на ноги, она пробежалась по комнате, а затем, остановившись перед Кэрисом, уперла кулачки в бедра и решительно закончила: — Помоги мне, и я из-под земли добуду манускрипты, которые вы с Фарром до сих пор не можете отыскать! Я дам вам самый быстроходный корабль, чтобы ты оказался у нарлаков в срок. Но до этого…

— Ты желаешь, чтобы я помог тебе занять трон Тиргила?

— Да! Кто-то же должен разгребать навоз, веками копившийся в блистательной Аррантиаде и превративший ее в огромную, полную до краев выгребную яму!

— А если я откажусь? — все еще улыбаясь, поинтересовался Кэрис.

— Я велю бросить тебя в садок с муренами, — взмахнула пушистыми ресницами Лоллия. — Время игр и развлечений миновало. Мне нужен помощник, и я выбрала на эту роль тебя.

— Ну что ж, наверное, мне следует поблагодарить тебя и сказать, что я польщен, тронут и постараюсь оправдать оказанное доверие, — удрученным голосом промолвил Кэрис, а затем, неожиданно широко ухмыльнувшись, легкомысленно взмахнул рукой: — Если уж я взялся спасать мир, почему бы мне походя не согнать с аррантского престола этого застранца Тиргила и не посадить на него мою любимую?

— Вот это другой разговор! Таким ты мне нравишься не в пример больше! расцвела Валерида и резво скакнула на колени новоявленного спасителя мира.

Близилась к концу четвертая седмица пребывания Фарра атт-Кадира и Кэриса из Каланмара в Аррантиаде. Нельзя было бы сказать, что они потратили проведенное здесь время впустую, хотя и не достигли пока цели, ради которой прибыли сюда из-за моря. Поначалу у них возникли серьезные трудности из-за Агрика — командира личной охраны Царя-Солнца. Фарра от его цепких рук спасло заступничество Лоллии, Кэрису же в этом отношении повезло меньше. Двое суток армеды охранного лагитора искали его на территории Хрустального мыса, пока он не придумал способ, позволивший ему бежать и усыпить подозрения дотошного арвагета и дворцовых осведомителей.

Ночью возле спуска к воде, рядом с пристанью, где стояли прогулочные лодки и быстроходная галера Тир-гила, поднялся невероятный шум. И без того задерганная стража ринулась вниз, послали за Агриком, но к тому времени, как тот прибежал к месту событий, все успокоилось. Агрик расспросил караульщиков, и все они поведали одно и то же. Неизвестный человек в фиолетовом плаще Третьего колониального лагитора появился возле пристани, будто из-под земли, ранил двух охранников, захватил лодку и скрылся в ночном море. Лодку обстреляли из луков и снарядили погоню.

Преследователи, вернувшись, рассказали Агрику удивительную историю, а утром Лоллия искренне хохотала над проделкой хитроумного вельха.

Едва Кэрис прыгнул в лодку и перерубил причальный конец, как морская лошадка, с которой они свели знакомство на пляже Герберума, подхватила и увлекла лодку в открытое море. Дождавшись, когда крики преследователей зазвучали в двух десятках локтей, дайне и его отдаленный родич устроили маленькое, но жуткое представление. Рядом с Кэрисом поднялась громадная волна, принявшая вид ужасного чудища, которое и проглотило беглеца вместе с лодкой. Обломки лодки всплыли через некоторое время, беглец же, понятное дело, был сожран целиком и полностью, и никому не пришло в голову искать его останки.

Морская лошадка, создав для Кэриса воздушный пузырь, благополучно доставила его под водой к Герберуму, сказав напоследок, что никогда в жизни так не веселилась. Вельх отправился прямиком к старой приятельнице Лоллии — госпоже Элиде Гальбе, переоделся, одолжил несколько десятков золотых, коня с хорошей упряжью и…

На рассвете к воротам Хрустального мыса подъехал всадник на породистой кобыле гнедой масти. Сразу видно — эпитиар из столицы. Молод, силен, золотистые волосы схвачены на лбу изумрудным шнуром, туника белая, плащ темно-зеленый, меч с богатыми украшениями на рукояти и ножнах, за один только браслет тончайшей аланиольской работы, красовавшийся на правом запястье, можно купить не меньше дюжины рабов.

— К кому, куда? — хмуро вопросили с вершины надвратной башни.

— Кней Стабонийский. — Кэрис снова решил использовать прежнее имя, так как оно было распространено в Аррантиаде не меньше, чем «Фарр» в Саккареме. Все равно его никто не узнает. Дайне имеют замечательное свойство изменять свой облик по желанию. — К Валериде Лоллии по ее приглашению!

Доложили одновременно и Лоллии, и Агрику, так что оба прибыли к воротам одновременно.

— Значит, Кней, — высокомерно бросил арвагет Лоллии. — У тебя, госпожа, много знакомцев с одинаковыми именами.

— Какое счастье, — сквозь зубы процедила царица, — что я знаю только одного Агрика.

И не поймешь, оскорбление это или комплимент. Агрик подозревал очередной подвох, но, рассмотрев новоприбывшего, только плечами пожал. Аррант как ар-рант, хорош собой, на такого Лоллия может клюнуть.

— Кней! — взвизгнула Валерида, подпрыгнув, повисла на шее склонившегося с седла Кэриса, отчего тот едва не свалился с лошади. — Мы так давно не виделись! Идем же, идем со мной! Отдай меч почтенному Агрику — гости не имеют права носить оружие на Хрустальном мысу.

Кэрис вручил клинок старому вояке — меч пришлось позаимствовать из собрания оружия престарелого мужа Элиды Гальбы, — после чего Валерида и ее гость отправились в покои царицы, сопровождаемые хмуро-растерянными взглядами Агрика. Арвагет решил учинить слежку за приятелем Лоллии, но соглядатаи его не выяснили ничего интересного.

Валерида развлекалась со своим приятелем из Стабонии и постоянно таскала с собой юношу-раба, они гуляли, захаживали в библиотеку, один раз поприсутствовали на звериных боях… Тиргил, поглощенный то поэзией, то важными государственными делами, обращал внимание на нового воздыхателя своей супруги не больше, чем на муху. Одним больше, одним меньше… Зато Лоллия такая милая и веселая!

Единственной странностью, замеченной людьми Аг-Рика, было то, что царица и ее приятель проводили слишком много времени в библиотеке. Однако ходить в хранилище рукописей никому не возбранялось, а рыться в арых пергаментах отнюдь не преступление.

Таким образом, благодаря Лоллии друзья получили доступ к вожделенному собранию старых манускриптов, вот только отыскать среди них нужные сведения им пока что не удалось. А между тем Тиргил встречался теперь с физолом Лурием Витиром едва не ежедневно. По его приказу усилили охрану Хрустального мыса. На рейде покачивались несколько боевых галер, а неподалеку от Герберума встал лагерем Шестой панцирный лагитор. Аррантиада готовилась к Празднику Морского Хозяина.

— Ты, наверное, бог, — без обиняков заявила супруга Тиргила. — Только не наш, не аррантский. Наших богов мы знаем, они частенько приходят к людям под разными обличьями.

— Я — бог?! — поразился Кэрис. — Дорогая, по-моему, ты перегибаешь палку.

Они разговаривали в висячем саду, располагавшемся сразу за комнатами Лоллии. Из трех террас, удерживаемых мощными колоннами зеленого мрамора, выбрали самую верхнюю: во-первых, никто не подслушает, а во-вторых, это самая удаленная часть дворца, висящая над отвесным обрывом, ведущим к морю. Десятки изысканных растений, пышные, резко пахнущие цветы, пестрые птички, капающие фонтаны — и все это залито мягким светом закатного солнца да еще и сдобрено солоновато-влажным ветром, налетавшим со стороны моря. Идиллия, да и только!

Кэрис, впрочем, пребывал вовсе не в идиллическом настроении. Прежде всего ему ужасно не нравилось его новое обличье. Эдакий слащавый самодовольный красавчик аррант, волосы золотистые, глазки голубенькие с длиннющими ресницами… За многие столетия жизни среди людей он привык носить облик Кэриса-вельха, здоровяка с косичками и татуировкой в виде бычьей головы на правом плече. Внешность вельха куда более соответствовала его сути, к тому же варварам многое позволено и многое прощается. И охота ему было аррантом прикидываться! Хорошо теперь Лоллии хихикать и постанывать, томно гладя себя по низу живота: "Какой милый мальчик!"

Кроме того, он подозревал, что Лоллия вот-вот примется выпытывать его подноготную, и так оно и произошло. Девочка она умненькая и раскусила еще несколько седмиц назад, при первой же встрече, что Кэрис никакой не аррант и не панцирник. До поры до времени она воздерживалась от вопросов, хотя Кэрис, сам того не заметив, совершил несколько ошибок, способных указать знающему человеку на его сущность. Остроглазая царица, надобно полагать, этих промашек не проглядела и сделала соответствующие выводы…

— Почему бы тебе не сказать правду? — настаивала Валерида. — Ни один человек, будь он самым великим магом, не может менять свою внешность.

— Немножко грима, краска для волос — вот и весь фокус, — пожал плечами Кэрис.

— А почему ты вырос на пол-локтя? С помощью каких травок сменил цвет глаз с серого на голубой? Исчез шрам на животе справа, я прошлой ночью заметила. И… как бы тебе это сказать… кхм… вельх доставлял мне больше удовольствия, чем аррант.

— В каком смысле? — невинно поинтересовался Кэрис, но тут же фыркнул: Хорошо, я скажу тебе правду, если ты обещаешь не пугаться.

— Обещаю.

— Я воплотившийся дух. Дайне. Говорит это тебе что-нибудь?

Лоллия кивнула:

— Да, я подозревала нечто подобное… Но тогда почему ты живешь среди людей?

— Нравится. Я не люблю одиночество. Мне нужна компания, причем желательно шумная и веселая.

— А твой друг, Фарр? — Царица от любопытства приподнялась с ложа. — Он что, тоже?..

— Нет, он обычный человек. Просто хороший парень, с которым меня свела судьба.

— Так же как и со мной, — промолвила Валерида после недолгого молчания. — Скажи, у меня могут быть от тебя дети?

— Могут, — чуть более угрюмо, чем следовало, ответил Кэрис.

— Тогда почему бы тебе не побыть некоторое время моим мужем? Когда мы завершим то маленькое дельце, которое затеял Тиргил. Внеся в него, разумеется, кое-какие поправки.

Кэрис промычал что-то неопределенное, дивясь людям, считавшим Валериду безвредной дурочкой. Царица умело играла выбранную роль, но в те редкие мгновения, когда она снимала личину простушки, взор ее ласковых зеленых глаз превращался во взгляд рыси, завидевшей добычу. Тщательно отполированные ноготки на тонких пальчиках начинали походить на когти, и даже Кэриса охватывала робость перед умной, расчетливой и крайне опасной женщиной, лишь изредка вспоминавшей о том, что слово «совесть» все-таки существует.

— Что же ты молчишь, Кэрис-дайне? Когда я предлагала тебе разделить со мной ложе, ты был более решительным и расторопным!

— Ложе и трон, осмелюсь заметить, две разные, совсем не схожие между собой вещи, — буркнул Кэрис, ощущая себя рыбкой, слишком близко подплывшей к зазывно извивающемуся червяку, в теле которого скрывался отточенный крючок.

— Вот так рассуждают все знакомые мне мужчины, — ухмыльнулась Валерида, — как развлечься, так пожалуйста, а как семью завести, так их и нету. Кстати, наши дети будут людьми или… дайне?

— Людьми, — сухо сказал Кэрис. — Но ты, похоже, плохо представляешь, что представляет собой воплощенный дух.

— Конечно, — смиренно и заинтересованно призналась царица. — И я хотела бы знать о тебе больше. У тебя ведь есть и какой-то иной облик? Покажи, как ты развоплощаешься, каков ты на самом деле?

"Ну что, устроим девочке маленькое представление? — спросил сам себя Кэрис. — Если она выдержит это испытание, то почему бы и мне не попробовать себя в роли Царя-Солнца?"

— Я могу явить одно из присущих мне воплощений, — внушительно произнес Кэрис, поднимаясь с каменного ложа и отходя на несколько шагов в сторону по широкой аллее висячего сада. — Однако, если ты своим визгом поднимешь на уши всю охрану Хрустального мыса, мне придется пожалеть о своей покладистости.

— В гавани Арра я наверняка видела вещи и пострашнее, — легкомысленно отозвалась Лоллия. — Не тяни время.

Кэрис расстегнул пояс и бросил его на мраморные плиты, затем к его стопам лег шелковый плащ и туника, вышитая золотой нитью. Лоллия фыркнула:

— Если ты этим собирался меня напугать, то… О, Боги Небесной Горы!

Вокруг тела Кэриса полыхнул вихрь теплых зеленых огоньков, силуэт начал темнеть, изменяться, человек уступил место офомному комку мягкой, словно бы пушистой, тьмы, в которой билась неведомая жизнь. Защелкали белые и изумрудные молнии толщиной с шерстяную нить; разноцветные попугаи, разгуливавшие по веткам деревьев сада, насторожились. Свечение погасло.

Животное. Волкоподобный пес. Размерами с крупного коня, то есть холка достает человеку до подбородка. Мерцающие зеленые глаза, острые уши, длиннющий розовый язык, вываленный из пасти… Да, из пасти. Пасти, украшенной зубами, каких нет ни у льва, ни у леопарда. Клыки длиной почти с палец. Жесткая черная шкура с редкими седыми волосками по хребту. От затылка по загривку и спине пробегают едва заметные зеленые искорки, теряясь в длинном вспушенном хвосте.

— С-собачка, — протянула Лоллия, разглядывая своего приятеля. — И впрямь кобель. Невероятно! Ты оборотень?

Кэрис качнул массивной головой, желая, вероятно, сказать: "Оборотень? В какой-то степени…"

— Умопомрачительно! — Увидев, что гигантский пес уселся на плиты дорожки, Валерида осмелела и выбралась из-за мраморного ложа. — Кэрис, если ты можешь понимать речь… Я тут вспомнила одну старую легенду. Жила-была женщина, возлюбленного которой злой волшебник превратил в чудовище… — (Пес издал презрительное фырканье.) — Женщина эта отыскала любимого, поцеловала, и чары рассеялись. Попробуем, может, и У нас получится?

Лоллии нельзя было отказать в смелости. Рядом с ней находился огромный и очень опасный по виду зверь, но она, переборов мимолетную дрожь, шагнула к нему и решительно чмокнула его в большой влажный нос.

Диковинного пса окружили зеленые молнии, и он начал расплываться, превращаясь в мохнатый сгусток черноты. Валерида отступила на два шага…

— Молодец, не испугалась, — похвалил царицу Карие, обретая свой прежний облик.

— Тунику надень, — посоветовала Лоллия. — И скажи мне, ради Богов Небесной Горы, почему пес?

— А почему бы и нет? — вопросом на вопрос ответил Кэрис и, желая переменить тему разговора, могущего завести их очень и очень далеко, с невинным видом сообщил: — Легенда, о которой ты упомянула, умалчивает об одном крайне важном обстоятельстве. Поцелуй, безусловно, способствовал снятию чар, но, чтобы превращение стало необратимым, необходимо было…

— Да-да, я догадываюсь, что ты имеешь в виду, — проворковала царица и нарочито медленно развязала серебряную ленточку пояса.

Глава третья ГДЕ ЖИВЕТ УПЫРЬ?

Новый день выдался у Страшара донельзя беспокойным. Он был прав, посулив стражникам, что прибывшая госпожа наведет в замке порядок, хотя, разумеется, не мог предугадать, какие последствия повлечет за собой ее возвращение в Кергово.

Пир и охоту на медведя отменили. Асверия потребовала от управителя подробнейшего отчета обо всем происшедшем за последние седмицы как в Кергово, так и в Нардаре. Спокойно выслушала неутешительные вести о гибели своей семьи, разорении столицы и других крупнейших городов, после чего начала отдавать распоряжения. Асверия не удосужилась объяснить Страшару, где и как провела последние два с половиной года, но приказывать — ясно как день! — научилась здорово.

— Прими мои соболезнования. — Драйбен склонил голову и помолчал, отдавая дань уважения погибшим при защите родной земли людям.

— Не с чем поздравлять, — ответила Асверия, продолжая рассматривать обнаруженный в библиотеке Хмельной Горы подробнейший план Нардара. Пергаменту было лет семьдесят, однако основные дороги, поселки и тропы, обозначенные на карте, сохранились до нынешних времен. — Как удобно жить в стране, где ничего не меняется! Что же до титула повелительницы Нардара… Представь, что произойдет, если кто-то из моих родственников остался жив?

— Нет-нет, госпожа, сведения верные! — подал голос управитель. — Все беженцы в один голос говорят: никто не уцелел!

— Пока степняки хозяйничают в стране — это не важно! — нетерпеливо отмахнулась Асверия. — Но слова твои навели меня вот на какую мысль. Будучи наместницей кониса в Кергово, тебя, Страшар, я оставляю управителем Хмельной Горы и командиром ополчения, собранного по деревням. А тебя, — обернулась она к Драйбену, — назначаю предводителем высокородного воинства. В Кергово ныне сбежалось множество высокородных, так надобно из них конный отряд сформировать. У многих из них свои лошади есть, а остальные коней у мергейтов добудут. Сможешь с нашими своевольниками совладать?

— С ними, пожалуй, совладаешь! Кто я им? Бывший прэт, бывший владетель Кешта…

— Ага! Это ты верно подметил. Кто у нас ныне владетелем Рудны числится, скажика, господин управитель?

— Так чем же там владеть, госпожа? — изумился Страшар. — Замок-то давным-давно разрушен! А с деревень и хуторов ты подати получаешь.

— Нет, значит, там хозяина? Вот ты им, Драйбен, и будешь. И я тебе своей волей и властью жалую титул прэта. Ну, благодари, кланяйся земно и руку целуй! приказала Асверия.

— Вот еще беда на мою голову, — пробормотал новоявленный прэт и владетель Рудны, преувеличенно чинно кланяясь и с нарочитым благоговением касаясь губами протянутой ему руки.

— На твоей совести продовольствие, обеспечение войска и сбор всех мужчин, способных держать оружие в руках, — заключила Асверия и позвала арранта: — Рей! Тебя я попрошу занять должность помощника господина Страшара. Подучи-ка ты воинской премудрости здешнее ополчение да заодно и гарнизон замка. Ты степняков в деле видел, выучка у тебя добрая, негоже добру под спудом гнить.

— Неужто ты воевать собралась? — встревожился Страшар. — Выходить в чисто поле да биться?

— Не совсем, — терпеливо ответила Асверия. — В чистом-то поле степняки перебьют нас за милую душу вдвое меньшим числом.

— И я о том же! — горячо заговорил управитель. — Полагаю, как делать надо… Из леса выскочили, мергейтов порезали, лошадей угнали и обратно в трясины схоронились. Будем их хитростью давить. Всех, конечно, не передавим, но урон нанесем. Засады там всякие, колодцы можно потравить в деревнях, где мергейты стоят. Я ж говорил, пару седмиц назад двадцать сотен узкоглазых сунулись в Кергово по Сеггедскому тракту. Ну мы сначала их чуток из луков постреляли, в зарослях прячась, потом они нас преследовать начали… Мы, конечно, в бега. И драпали аж до Ронинских трясин. В коих сейчас степняки и почили навеки. Селяне их в кольцо взяли, с тылу воители наши ударили. Загнали мы мергейтов в самую топь, дабы другим неповадно было, ни одного не упустили. Больше не сунутся.

— Сунутся еще, — утешил Страшара Драйбен. — Сожрут степняки все, что захватили в южном Нардаре, и заявятся в Кергово.

— Встретим! — шарахнул увесистым кулаком по столу господин управитель. — Только чуток подготовиться надо. Если постараться, тысяч семь-восемь мужиков наберем. Еще высокородных сколько-то.

— Неплохо! — одобрила Асверия. — Наше преимущество в том, что местные жители знают леса, тайные тропы в горах и болотах, могут ударить внезапно и отойти без потерь. Ищи тогда ветра в поле. Что ж, господа соратники, за работу?

— Я могу сегодня же отправиться в Рудну, — сказал Драйбен. — Гляну на хозяйство. Ежели добудем корм для людей и коней, тогда и о конном отряде придет время говорить. Напиши, госпожа, тамошним людям послание. А ты, Страшар, выделишь мне полтора десятка стражников?

— Забирай. — прогудел управитель. — Однако намаешься с ними. Только и умеют, что пиво хлестать да за юбками бегать.

— Ничего, Рей их быстро к порядку призовет.

— Как скажешь, — безмятежно ответил аррант.

— Вот и отлично, — закончила разговор Асверия, поднимаясь из-за застеленного картой стола. — Страшар, разошли людей по деревням, чтобы переписали беженцев. Драйбен, буду ждать тебя послезавтра к вечеру.

Впервые за много седмиц Драйбен чувствовал себя на дороге в безопасности. Главный тракт, ведущий от столицы Нардара к Хмельной Горе, обрывался у подножия замка, от коего звездочкой расходились в разные стороны полтора десятка дорог, дорожек и тропинок. Извилистый путь от Хмельной Горы до Рудны лошадь, если ее особо не гнать, покрывала за день. Плохо наезженная дорога разрезала хмурый и дикий лес — огромные ели со стволом в три обхвата, редкие поляны, поросшие молодыми елочками и березками. Изредка попадались заболоченные овраги, покрытые багровым клюквенным ковром. Пахло палым листом, грибами и хвоей — осенью. Непуганое зверье пересекало дорогу прямо перед всадниками — спешащие по своим делам олени и кабаны, чудовищных размеров лось с рогами, напоминавшими остистую чашу, где-то в глубине чащи взревывал медведь, отъедавшийся к зиме пойманной на речном перекате рыбой. Красота воды вдоволь и ни мергейтов, ни песчаных клещей, ни стражей древних гробниц…

Путь от печально знаменитого Аласора через Альбаканскую пустыню и Халисун занял тридцать два дня и попортил Драйбену немало крови. К Акко, например, путники подошли за день до появления степняков в виду крепостных стен, и хвала Богине, надоумившей Рея настоять на продолжении путешествия, не останавливаясь в гостеприимном портовом городе. В Акко они в итоге задержались лишь затем, чтобы продать верблюдов, сменить лошадей и запастись припасами, после чего не мешкая отправились дальше.

Вести, как известно, летят быстрее ветра. Особенно дурные. Через несколько дней Асверия, Рей и Драйбен узнали, что основное войско Гурцата следует за ними по пятам: Оранчи решил не штурмовать прибрежные города, но, пересеча Халисун, вторгнуться в южную провинцию Нарлака. Случалось, путники утром выезжали из захолустного халисунского поселка, а вечером того же дня его уже занимали передовые отряды степняков.

Шли на север, постепенно забирая на восток. Пройдя Халисун, обескровленный и разобщенный междоусобицами, они уже у самой границы Нардара наткнулись на разъезд мергейтов, состоящий из двух десятков верховых. По счастью, встреча произошла днем, ибо Драйбен не умел пока черпать силу ночных светил. Неустанно практиковавшийся как в обычной, так и в боевой магии чародей не рискнул использовать против степняков что-то заковыристое и ограничился созданием огромного иллюзорного чудища. Мергейты, устрашенные зрелищем невиданной твари, размерами превосходящей мономатанского слона и состоящей из туловища ящерицы, головы кабана и лошадиных ног, позорно бежали, не приняв боя.

Это была первая встреча путников с войском Цурсога Разрушителя, шедшего на соединение с тангунами Хозяина Вечной Степи. Далее пробирались лесами, опасаясь попадаться на глаза разъездам мергейтов и пугая встречавшихся все же иногда степняков иллюзорными творениями Драйбена.

Путники обошли стороной разоренный Сеггед и захваченные города, возле которых все еще кишели орды мергейтов. По отрывистым и неполным сведениям, получаемым от прячущихся в лесах подданных кониса Юстина, они поняли — Нардар был разгромлен в считанные дни. Маленькое государство, несмотря на героическое сопротивление, перестало существовать.

На тридцать второй день пути, ближе к вечеру, Асве-рия, указав на темнеющие впереди, над острыми верхушками елей, замковые башни, устало сообщила, что они наконец добрались до дома. Вот она, Хмельная Гора.

…Владетельница Кергово не особо переживала из-за того, что ее тайна стала известна друзьям. В Нардаре женщины всегда пользовались уважением и могли, в отличие от Саккарема, занимать любые государственные должности. Потому-то конис Юстин и отправил свою младшую дочь и ее брата-близнеца с посольством в Мельсину под видом двух молодых людей, дабы набирались опыта, изучали чужеземные обычаи и нравы….

Драйбен плохо знал Кергово, ибо забредал сюда в поисках знаний лишь один раз, заинтересовавшись чудными слухами об упырях Рудны, однако уехал тогда несолоно хлебавши — древняя земля тщательно хранила свои тайны, не желая открывать их чужаку, хотя бы и нардарцу. Теперь же судьба распорядилась так, что Драйбен стал полноправным владетелем отдаленной Керговской области.

— Эй, Войко! — Он натянул поводья, чтобы лошадь шла помедленнее, голова к голове с серым мерином, на котором восседал вошедший в его отряд деревенский парень, не столь давно превратившийся в "стража замка". Малый, впрочем, был у Страшара на примете, поскольку отправил его управитель с прэтом неохотно и потому только, что Войко родился близ Рудны, а иных проводников под рукой не оказалось. — Скажи, почему Рудну называют прибежищем упырей?

— Кто б знал, господин прэт… Вот ты, верно, человек умный, книжки всякие читал. Говорят, в книжках все написано. А у нас в деревне какие объяснения, — это я про упырей в смысле. Ну живут. И пускай их живут. Людей не кусают, скотину не портят.

— Значит, все-таки живут?

— Конечно! — подтвердил Войко. — Признаться, так старосты деревень, что ни полнолуние, собирают дань да отправляют к замку.

— Дань? Какую же дань? Серебряные слитки?

— Да откуда ж они у нас? — укоризненно глянул на Драйбена Войко. — Все, что в руднике добыто, на Хмельную Гору отправляем. И рудник-то — тьфу! — одно название. А дань — корзины с едой. Окорока, птица битая, хлеб. Если с каждой деревни понемножку взять, ни от кого не убудет, а нам защита.

— Какая защита? — удивился Драйбен. — От кого?

— Ну как же! Вот прошлой зимой, — увлеченно повествовал Войко, — в предгорьях землетрясение нескольких медведей из берлог выгнало. Лесной хозяин голодный, отощавший… И начали медведи на людей охотиться. Старосты на совет собрались, порешили отправить посланника в Рудну. О помощи просить. Ты не думай, в деревнях люди многое помнят и многое знают, да не всем говорят.

— Отчего тогда мне говоришь?

— Так ты ж теперь владетель Рудны. Прэт и слуга хозяйки Кергово. Значит, свой, керговец. Так вот, про медведей. И седмицы не прошло, как о шатунах даже говорить перестали. Повывелись. А две туши медвежьих кто-то приволок в нашу деревню, да причем ночью, и положил у крыльца дома старосты. Кто — неведомо. Следов на снегу не нашли.

— Значит, — рассудительно сказал Драйбен, — если ваши старосты носят в Рудну дань, просят неизвестно у кого о помощи в трудном положении и эту помощь получают, в Рудне кто-то живет. Видел кто-нибудь хозяев?

— Не, не видел. Они вроде бы того… Незримые. Староста приходит к воротам, говорит, что нужно, и уходит. Там же телегу с припасами оставляет. Потом мы телегу забираем, и глядь — пустая она.

— Ты сам в Рудне-то был?

— Не. Боязно. Рядом ходил, но только днем. Старенькая такая крепость. Две башни совсем обвалились, северную стену оползень разрушил. Ветер завывает в камнях. Если уж люди говорят, что там упыри, значит, так оно и есть.

— Устами народа изъявляют Боги свою волю, — ввернул Рей, внимательно слушавший Войко, и с подозрением уставился на Драйбена, — Надеюсь, мы туда не полезем? Или ты поведешь себя так же, как в руинах Аласора? Асверия мне рассказывала о вашем захватывающем путешествии.

— Асверия меня туда и затащила. Я вовсе не собирался спускаться в тамошнее подземелье и нарушать покой мертвецов.

— Если госпожу интересуют кладбища, могу отвести в замечательную долину. Там сплошь тальбы похоронены. Гробницы такие красивые, только разрушенные…

— Чего-о?! — ахнул Драйбен. — Где?

— В горах. Я, когда с отцом на кабана ходил, видел. Звездочки восьмиконечные, розочки из мрамора, деревья со звездами, буквы всякие…

Драйбен радостно расхохотался. Вот она, глухомань, дебри и чащи, где древние секреты хранятся куда лучше, чем в столичных библиотеках! Надо же, Войко походя назвал основные символы сгинувшего народа тальбов — дерево, звезда и роза. И ведь не врет про кладбище-то, слишком прост, чтобы такое выдумать.

— Прэт, а прэт! — позвал Войко. — Сейчас на холм заедем, от него, если смотреть налево, как раз Рудна видна будет. Только незнающему человеку до нее дойти тяжело, а то и вовсе никак. Есть только две тропы. По одной мы телеги с провизией туда отправляем, через гать она проходит. Лисью скалу и буковую рощу. Вторая — для охотников. Мимо Рудны, дальше к горам ведет.

Рей, заметив, как у Драйбена загорелись глаза, только головой покачал:

— Не рассказывал бы ты, парень, господину прэту про здешние чудеса. Он ведь и сам к упырям отправится и нас с собой потащит.

— А чего ж ему не пойти? — недоуменно вскинул брови Войко. — Раз господин Драйбен теперь владетель Рудны, надобно ему к нашим упырям, сиречь каттаканам, наведаться.

— Почему ты решил, будто в замке живут именно каттаканы? — спросил Драйбен. Ему самому были известны полтора десятка описанных в манускриптах разновидностей существ, коим приписывались повадки пить человеческую или звериную кровь. Каттакан — удивительная тварь, обликом сходная с человеком, был, по мнению ученых мужей, совершеннейшей выдумкой. Однако, если Войко утверждает, что в Рудне кто-то живет, недурно было бы и в самом деле туда наведаться…

Дело шло к вечеру, когда отряд Драйбена приблизился к самому большому поселению Рудны. Деревня была обнесена могучим частоколом, в котором имелись лишь одни ворота с деревянной сторожевой башней. Ввиду позднего времени ворота были на запоре, но с башни за приезжими из Хмельной Горы пристально наблюдали.

— Кто пожаловал, назовись! — В бойницу выглянула бородатая рожа. — К кому, зачем?

— Прагаб, ты, что ли? — не дожидаясь приказаний Драйбена, заорал Войко. — Не узнаешь родного племянника? Отпирай, новый владетель Рудны приехал! От самой хозяйки Хмельной Горы! Война теперь!

— Знаю, что война, — сердито ответили сверху. — Какой такой владетель?

— Драйбен Лаур-Хельк из Кешта, по приказу Асверии Лаур! Зови старосту, я пергамент от госпожи привез.

Драйбен сделал знак десятнику замковой стражи, и тот поднял повыше наскоро сшитое в Хмельной Горе зеленое знамя с припавшими к жбану волками и двумя черными башнями Рудны.

Ждали недолго. Ворота без скрипа распахнулись, и глазам прибывших открылось целое посольство. Бородатый Прагаб, высокий мужчина средних лет и трое старцев.

— Тот, кто повыше, и есть наш староста, — шепнул Войко Драйбену. Запомни, прэт деревня наша называется Величка, а старосту зовут господином Яскотом.

Яскот не пожелал кланяться. Подойдя поближе, безошибочно распознал в Драйбене главного и вопросительно уставился на него. Новоиспеченный прэт тоже не торопился начинать разговор, разглядывая людей, которых его приезд едва ли мог порадовать. До сих пор Рудна прекрасно обходилась без владетеля и, надобно думать, прожила бы без него и впредь, но ведь не станешь же вот так сразу объяснять этим мужикам, что прэт по закону обязан иметь какой-либо кусок земли, то есть быть владетелем чего-то. И что титул прэта ему пожалован Асверией, дабы сколотить из высокородных беженцев боеспособный конный отряд, потребный для защиты Кергово от степняков. А нардарская знать, хотя бы и самая завалящая, титулы чтит и не имеющего титула человека слушать не будет, какие бы дельные вещи тот ни говорил.

— Это вот, дядя Яскот, и есть новый владетель Рудны, прэт Драйбен, родич Асверии, госпожи нашей, — нарушил наконец затянувшееся молчание Войко. Она его к нам и послала, а господин управитель, Страшар значит, дюжину людей ему в провожатые дал. Чтобы вы, значит, не сомневались.

— А-а, Войко… — узнал староста. — Как оно теперь живется? Погляжу, настоящую кольчугу носишь? Здравствуй, прэт. Если приехали из Хмельной Горы от самого господина Страшара — милости прошу.

— Правильнее будет сказать, что от Асверии Лаур, — уточнил Драйбен. Впрочем, прочитайте-ка вы писанный ею пергамент, а потом и поговорим.

— И то верно, — согласился Яскот, обмениваясь с односельчанами взглядами, свидетельствующими о том, что он впервые слышит о возвращении Асверии в Хмельную Гору. — Пойдем в дом. Откушаем, переговорим и пергамент, писанный дочкой кониса нашего, почитаем.

Драйбен облегченно вздохнул, соскочил с седла и, махнув рукой страже, последовал за старостой.

* * *

Проснулся Драйбен еще до восхода солнца оттого, что Рей толкал его кулаком в бок.

— Просыпайся, арвагет, не то вода согреется, а оленина остынет.

Аррант, как видно, поднялся затемно, успел умыться и даже подогрел в открытом очаге на угольях вчерашнюю оленину, которой потчевал гостей староста Яскот.

— Х-холодно, — стукнул зубами Драйбен, коснувшись голыми пятками утоптанного земляного пола. — Ну какой я тебе арвагет, Рей? Арвагет должен скакать на белом коне под штандартом своего лагитора. За ним пылит тяжелая конница или же печатают шаг бравые панцирники, ревут трубы… А здесь? Бородатые мужики с луками да мальчишки с охотничьими ножами… Что ты там про остывающую оленину говорил?

— Я говорил, что оставил тебе у колодца ведро с ледяной водой для умывания. Если не поторопишься, она нагреется.

— Богиня Милосердная! — Драйбен содрогнулся при одной только мысли о ледяной воде, но прежде, чем он успел сказать еще что-нибудь, неумолимый аррант напомнил.

— Ты сам желал, чтобы я научил здешних воителей "аррантским штучкам". Это одна из них. Очень поднимает воинский дух.

Драйбен скрипнул зубами, но промолчал. Рей не издевался над ним, он и впрямь уделял много внимания заботе о телесном здоровье. Пожалуй, даже чересчур много, ибо во время путешествия на глазах нардарца купался в предгорных озерах, где вода только что в лед не превращалась, и не упускал случая ополоснуться даже в виду занятой мергейтами деревни. Каждое утро бывший «кречет» словно сумасшедший скакал с оружием в руках, а затем просил Драйбена встать против него в потешной схватке. Тот соглашался, но бои постоянно проигрывал.

Рей почти перестал тосковать о своем друге из "Сизого кречета" или тщательно скрывал свои чувства. Асверия по-прежнему подшучивала над ним при каждом удобном случае, но аррант лишь снисходительно улыбался, мол, что с женщины взять? С Драйбеном же у них сложились ровные, товарищеские отношения, хотя каждый, как водится, считал, что приятелю его далеко до совершенства.

— Кошмар-р! — прорычал Драйбен, когда Рей окатил его колодезной водой. — И чего ради я это терплю? А ну еще разок!

— Ты вроде вошел во вкус, — улыбнулся аррант. — Погоди, зима настанет, среди льдов будешь плавать и похваливать!

— Я до зимы не доживу. Меня эти керговцы умными рассуждениями замучат, пожаловался Драйбен.

— Мне показалось, вы вчера быстро со старостой поладили. Яскот и мужиков по деревням обещал кликнуть, и припасами ратных людей снабдить, осторожно заметил Рей.

— Поладить-то поладили, но от всех этих «тодысь», "окромя", «сталбыть» и «вестимо» я к концу разговора почувствовал, что мхом порастаю и, ежели мы станем дожидаться тут, когда ополченцы соберутся, заговорю по-ихнему. А потому предлагаю прокатиться пока в Рудну, развеяться.

— Ну вестимо. Сталбыть, упырей решил навестить. Что ж от тебя иного, окромя этого, ожидать можно, — сокрушенно вздохнул Рей.

— Тодысь пошли перекусим, и в путь, — ухмыльнулся Драйбен и пошел в дом одеваться.

Вечерняя беседа с Я скотом, старцами и прочим деревенским людом принесла свои плоды. В отдаленной Рудне знали про нашествие степняков и меньше всего хотели видеть их на своих землях. Значит, госпожа Асверия вернулась и желает собрать ополчение? Что ж, поможем.

Кликнем бессемейных детин, парней, кто постарше, и вообще всех желающих. Глядишь, за оружие возьмутся девять или десять сотен. Керговцы тяжелы на подъем, но землю свою оборонить сумеют. С припасами, вестимо, туговато будет. Своих-то ополченцев, понятное дело, прокормим, а вот насчет высокородной конницы… Ну ежели прэт Драйбен позволит годовую добычу серебра с местного рудника себе оставить, ради возмещения убытков, значит, тогда, конечно, о чем разговор. И для людей, и для коней припас найдется, да еще и останется. И кузнецы потрудятся: оружие там и брони всякие не хуже дедовских сробят…

Драйбен поблагодарил господина Яскота и его односельчан и советчиков от имени Асверии и как бы невзначай поинтересовался: нельзя ли заполучить в союзники обитателей Рудны? Замка здешнего то есть. Яскот от такого предложения только глаза вытаращил.

— Ну ты, прэт, и удумал!.. Оно, конечно, всяк знает, что в старой крепости кто-то живет, но лучше бы без особой нужды не соваться к тварям бессмертным…

— Если я правильно понимаю, — промолвил Драйбен, тщательно подбирая слова, — хозяева Рудны заключили с вами своеобразное соглашение: вы их кормите, а они изредка помогают вам в беде. Но сейчас беда, причем немаленькая, подошла к самым воротам вашего дома. И нужда в их помощи очень даже есть. Если ты, господин Яскот, остерегаешься обратиться к обитателям замка, то я сделаю это сам. За спрос, как говорится, не бьют, а вдруг что получится?

— Дело господское, — насупившись, согласился Яскот. — Поведай им то же, что нам сказал, глядишь, что и получится…

— "Им"? — быстро переспросил Драйбен. — Да кто же они такие? Так я толком и не понял.

— Нелюди, — коротко ответил староста. — Упыри. Большего не знает никто. Находят, понимаешь, охотники иногда в лесах звериные туши. Словно бы начисто высушенные. Ясно, что кровь выпита. Один костяк со шкурой остался. Лоси, олени…

— Но вас они не трогают?

— Уже лет триста, почитай. Говорят, будто в прежние времена хозяева Рудны и на людей охотились, но потом прекратили. Вот моего прапрапрадеда со стороны матушки, к примеру, упырь выпил. В нашей глуши помнят все, что происходило в Величке с самого ее основания. Старухи предания из уст в уста передают. Такие дела.

— Пришла, значит, пора прибавить к вашим преданиям еще одно, — чуть слышно проворчал Драйбен, твердо решив утром обязательно отправиться в Рудну.

Замок показался внезапно — лошади, вышедшие с устилавшей трясину гати на сопку, миновали вершину, повернули по заросшей чертополохом дороге направо, и глазам всадников предстала обычная для Кергово скала с рукотворным венцом на макушке.

— Потрясающе! — ахнул нардарец, впервые увидевший Рудну вблизи. — Рей, глянь только! До чего же на крепость тальбов похожа! Немного их сохранилось со времен падения Камня-с-Небес.

— Груда камней, — равнодушно заявил аррант, — старая, грязная и замшелая. Восстанавливать этот «замок» во всяком случае себе дороже. Проще новый построить.

— Ты ничего не понимаешь! — Взгляд Драйбена восторженно блуждал по выветрившимся и полуразрушенным стенам, образовывавшим три вложенных одно в другое кольца. Первый круг укреплений был выстроен на половине высоты скального выхода, второй чуть выше, и третий, увенчанный легкой и стройной башней, оседлал верхушку утеса. Гигантские, скрепленные желтым раствором валуны впечатляли даже на расстоянии. — Честное слово, будто на старинный рисунок смотришь: сторожевая крепость тальбов.

— Тальбы тут и жили, — встрял в разговор Войко, которого взяли проводником. — Про ихний жальник я уж говорил. Есть еще заброшенный храм на Седой скале, к северу отсюда. Удивительное дело, скажу я вам: если постоять и посмотреть, во храме изредка огни зажигаются, будто бы сами собой. У нас в деревне кто посмелее, туда ходил. Любопытства ради. Парни рассказывали, будто в земле отвесные шахты проложены, в точности как на серебряных копях. Всего их четыре, по углам храма, и в нужный момент оттуда с шипением газ выходит, нежданно загорается и образует громаднейшие факелы. Настоящее тальбово чудо.

— Сам видел? — поинтересовался Драйбен.

— Не, от друзей слышал. За что купил — за то и продаю.

"Что же у нас получается? — подумал Драйбен. — Без всякого сомнения, Кергово располагается в землях, где раньше было одно из крупнейших королевств тальбов. Доказательств множество. Кладбище, о котором упоминал Войко, храм этот странный… Постойте, если верить сохранившимся летописям, где-то неподалеку произошла знаменитая битва при Тательтуне, когда люди разгромили войско тальбов во время немирья, вызванного переселением народов, связанного с падением Камня-с-Небес. Но Тательтун стоял южнее, рядом с нынешней нардар-ской столицей. А вдруг в Рудне сохранились последние живые тальбы, не пожелавшие покинуть этот мир? Но зачем бы им прикидываться упырями? Восхитительная загадка!"

Даже сейчас развалины Рудны производили сильное впечатление, недаром керговцы опасались близко подходить к заброшенной крепости. Замок нависал над незваным гостем, будто каменный великан, занесший кулак, готовый обрушиться с безмерной высоты. Хмельная Гора по сравнению с обглоданной временем Рудной была хлевом, возведенным под окнами дворца мельсинских шадов.

— Здесь старосты обычно оставляют телеги, груженные податью, — шепотом сказал Войко, потрясенный величием древнего укрепления. — Не доходя до первых ворот. И отсюда же забирают пустые повозки. Прэт, ты всерьез хочешь подняться?

— Боишься — оставайся внизу. Мы с Реем скоро вернемся.

— Лучше я с вами, — выдавил Войко. — Втроем оно веселее. А то вдруг из болот упырь вылезет?

— Упыри не охотятся днем, — с видом знаменитого охотника на упырей ответил Драйбен, хотя ни разу в жизни не видел иных кровососов, кроме комаров, клещей и блох.

Три всадника миновали арку ворот, ведущих за первый круг стен. Прэт не переставал удивляться — над сводом можно было различить полустертую бесчисленными дождями, ветром и морозами восьмиконечную звезду тальбов. Значит, догадки верны. Это не человеческое подражание зодчим тальбов, а самое настоящее сторожевое укрепление исчезнувшего народа. Надо же, простояло не менее полутора тысяч лет! Сильнее всего разрушена была восточная часть замка, именно в той стороне рухнул на землю Камень-с-Небес. Несколько башен было снесено, а в стенах зияли огромные бреши. Интересно, остался кто-нибудь в живых после катастрофы?

— Э-ге-гей! Слышит меня кто? — крикнул Драйбен, заставив Войко вздрогнуть, а арранта поморщиться. — Я — Драйбен Лаур-Хельк, новый владетель Рудны! Я послан говорить с обитателями замка хозяйкой Кергово!

— Не орал бы ты так! — жалобно попросил Войко, настороженно прислушиваясь к многоголосому эху. — А то всамделе проснутся, из укрывищ повылезут да закусают до смерти…

— Тихо, — отмахнулся бесстрашный прэт. — Никто ничего не слышит?

Скептически настроенный аррант, привыкший подмечать любой шорох в лесу, отрицательно помотал головой. Гробовая тишина.

Драйбен попробовал использовать свои магические способности и зрением "третьего глаза" обшарить крепость снизу доверху.

Очень любопытно! Заклинание, безусловно, действовало. Внутренний взор Драйбена скользнул по уцелевшим башням, заваленным осыпавшимся камнем переходам, остаткам строений, однако ничего примечательного не обнаружил. В то же время "третий глаз" не мог проникнуть в глубины замка: ниже уровня земли клубился едкий коричневатый туман, разглядеть в котором что-либо было совершенно невозможно. Вероятно, чарам Драйбена противодействовало куда более сильное заклятие, либо сохранившееся издревле, либо наложенное совсем недавно.

— Погуляем? — предложил прэт, выбираясь из седла. Лошади не беспокоились, а это был добрый знак. — Бойко, отправляйся с господином Реем, а я пройдусь в одиночестве.

Войко покраснел и едва слышно выдавил:

— Боязно.

— Ничего, Рей защитит тебя от любой напасти. Лошадей оставляем здесь. Вы ступайте направо, я налево. Встречаемся у ворот.

Рей набросил поводья на каменный выступ в форме не то клыка, не то рога, окликнул Войко, и они отправились вдоль стены осматривать северную сторону Рудны. Драйбен, влекомый любопытством, полез наверх, к главной башне.

…Никто не потерялся, не упал в заброшенный колодец, не попался в ловушку и не был укушен упырем. Замок пустовал. Драйбен и Войко с Реем то и дело перекликались, ибо звук голоса разносился здесь очень далеко. Прэт тщательно обследовал основные переходы крепости, но ничего, кроме черепков с характерными для тальбов узорами, не нашел. Его спутники просто бродили по замку, любуясь открывавшимся с высоты видом керговских лесов или копаясь в каменном хламе — вдруг что интересное отыщется?

Уезжать собрались только к вечеру, с таким расчетом, чтобы успеть в Величку до темноты.

— Отыскали что-нибудь забавное? — вяло поинтересовался Драйбен, встретив Войко и Рея в нижнем дворе Рудны. — Я видел только паутину, спящих летучих мышей и осколки посуды, вымытые дождями из глины.

— А у меня вот что есть, — похвастался Войко, протягивая на раскрытой ладони тускло посверкивавший на вечернем солнце наконечник стрелы. Драйбен взял, осмотрел, подивился тому, что не изъеден металл ржавчиной, и вернул добычу проводнику. Бесспорно, тальбы знали тайну изготовления сплавов, не разрушающихся с течением времени, но чего ради делать из них наконечники для стрел? Хотя иного объяснения тому, что выглядит он как новенький, нет…

Итак, поиски не дали никаких результатов. Пора было уезжать. Рудна либо необитаема, либо хозяева не желают иметь дел с незваными гостями и хорошо спрятались. Например, в подземельях, которые нельзя обозреть даже с помощью магического зрения.

Лошади осторожно спустились с крутизны, вышли к болоту, окружавшему скалу, и ступили на гать. Подгнившая древесина слегка потрескивала под копытами, хлюпали лопавшиеся на поверхности застойной воды пузыри, нежно квакали лягушки, наслаждавшиеся последними теплыми днями осени. Войко облегченно вздохнул, когда мощенная стволами деревьев гать закончилась и дорога нырнула в сухой еловый лес.

* * *

— Ты уверен, что мы не сбились с дороги?

— Обижаешь, прэт. Я в тутошних лесах каждую тропинку наизусть знаю. Видишь кривую сосну? У нее еще ветка на голову оленя похожа? Значит, до Велички осталось всего ничего. Ты не беспокойся, я с закрытыми глазами вас к дому выведу.

— Талант, — вздохнул Драйбен, заметно заскучавший на обратном пути. В Рудну он ехал, искренне надеясь приобщиться к здешним тайнам, а нашел лишь развалины древнего укрепления тальбов. Ну так они и в других местах Замковых гор встречались, эка невидаль! Слушать трепотню Войко о медвежьих повадках, глухариных токах по весне или заячьих норах прискучило, а что еще мог поведать ему сын, внук и правнук керговского охотника?

Рей молчал, предпочитая обозревать непривычные для арранта северные леса, оживляясь, когда дорогу важно переходил барсук или мелькала в кустах черники рыжая лисья шкура. Аррант по-детски восхищался окружавшим его невиданным и суровым миром, поначалу казавшимся ему хмурым и негостеприимным.

Солнце, бросив прощальные лучи на верхушки елей, скрылось, наступили короткие осенние сумерки. Лес затих, умолкли птицы, и только в отдалении временами слышался протяжный волчий вой. Драйбен поймал себя на мысли о том, что ему становится неуютно: темные еловые лапы будто скрывали вышедших на ночную охоту тварей, мелькали в полутьме зеленые глаза невидимых зверей, а хруст веток был слишком уж громким и зловещим.

— Бабы наши по ночам в лес ходить боятся, — продолжал как ни в чем не бывало чесать языком Войко. — Чуть что увидят или услышат — и в крик. Но на самом-то деле у нас в Кергово леса чистые. Вот в ельнике олень затаился, глазами поблескивает. А они бы уж невесть что понаплели…

— Скажи-ка, охотничек, — неожиданно подал голос Рей, — а не плели ли ваши бабы что-нибудь о людях, глаза коих в темноте золотом светятся?

— Плели, — захихикал парень. — От них чего только не услышишь. Но сам я отродясь такого не видывал.

— Ну так посмотри вперед, — посоветовал аррант, — и увидишь.

Драйбен и Войко одновременно натянули поводья лошадей, прэт машинально положил ладонь на рукоять меча, а юный страж Хмельной Горы испуганно ахнул.

Посреди узкой дороги стоял человек, едва различимый в серо-лиловых сумерках. В длинном темном плаще с капюшоном, надвинутым на лицо. Две желто-золотые точки глаз пылали, словно огоньки свеч.

— По-моему, он один и нападать не собирается. — промолвил Рей.

Побелевший от страха, Войко тихонько взвыл, и Драйбен, протянув руку, встряхнул его за шиворот. Сжал конские бока коленями и выехал вперед. Похоже, они все-таки не зря ездили в Рудну.

— С кем имею честь? — негромко спросил он, остановившись в дюжине шагов от желтоглазого. — Желаешь с нами поговорить или лишь взглянуть на тех, кто взывал к обитателям Рудны?

Существо в темном плаще вскинуло голову и подняло правую руку в приветствии. Драйбен моргнул — что за диво! — незнакомец оказался вдруг в трех шагах от морды его лошади. Переместился за мгновение!

— Желаю здравствовать высокочтимому прэту и его спутникам.

Очень вежливый молодой голос. И глаза почему-то светиться перестали.

— Кто ты?

— Вряд ли настоящее мое имя что-нибудь скажет господину Драйбену, посланцу хозяйки Кергово.

— Выходит, не напрасно я глотку в замке драл! — пробормотал Драйбен.

— Не напрасно, — подтвердил незнакомец. — А величают меня обитающие в окрестностях люди Рильгоном. Я страшный, древний, кровожадный упырь из старой крепости. И до сего дня считал себя ее хозяином.

— Та-ак… — протянул Драйбен, судорожно подыскивая нужные слова. Надеюсь, я не обидел тебя, назвавшись владетелем Рудны?

— Нет. Я догадываюсь, что ты не намерен заявлять свои права на древние развалины. Может быть, ты позволишь своим друзьям продолжить путь домой? А мы отправимся в Рудну и потолкуем… в спокойной обстановке.

— В спокойной оно было бы, конечно, лучше, — признал Драйбен, косясь на трясущегося от страха Бойко. — Хорошо. Быть по сему. Рей, Бойко! Поезжайте в деревню. Я принимаю приглашение… господина упыря.

— Ну нет! Я тоже не прочь принять участие в вашей беседе, — невозмутимо заявил аррант. — Парень не заблудится, он родом из этих мест.

— Н-ну в-вот еще! — лязгая зубами, возмутился Бойко. — Что ж-ж это, й-я т-трус какой? Я прэта одного не пущу!

— Полно, господа, полно. Вы меня неверно поняли, — неожиданно рассмеялся Рильгон. — Я вовсе не собираюсь ужинать вашим товарищем. Высокочтимому прэту ничто не грозит. Но пока я могу пригласить в Рудну только его одного.

— Давайте не будем пререкаться. Рей, Войко, прошу вас! — взмолился Драйбен, приходя в ужас от мысли, что из-за упрямства его друзей столь необходимый им разговор с обитателями Рудны может не состояться.

— Поезжай один, коль уж он обещал, что не будет тебя есть, ухмыльнулся Рей.

Войко пискнул нечто невразумительное.

— Пусть они отведут твою лошадь в деревню. Для того чтобы попасть в замок, она тебе не понадобится, — распорядился упырь, и Драйбен не колеблясь спрыгнул наземь. Аррант подхватил поводья и, сделав Бойко знак следовать за собой, направил коня вперед.

Когда всадники исчезли в стремительно сгущающейся темноте, Драйбен снова услышал голос неизвестного:

— Протяни руки. — Рильгон выпростал из-под плаща ладони. Почти человеческие, вот только ногти длинноваты. Стиснул руки нардарца. — Готов? Отправляемся!

У Драйбена на мгновение закружилась голова, лес превратился в смазанную черно-зеленую полосу, затем растворился в буром тумане…

Зал. Огромный, залитый тусклым холодным светом. Драйбен стоял на твердом каменном полу, дышал полной грудью, а от головокружения не осталось и следа.

— Добро пожаловать в Рудну. — Рядом стоял Рильгон. — Перед рассветом я доставлю тебя обратно. Если пожелаешь, прямо в деревню. А теперь позволь представить тебе моих близких…

Глава четвертая БРАТ И СЕСТРА

— Божественный, для очищения столицы мы подготовили все необходимое. После того как будет отдан приказ, из Арра не выскочит даже мышь. Панцирники получат самые четкие распоряжения…

Тиргил, облаченный в темно-синюю с оранжевой каймой тогу, протянул руку к блюду и, не глядя на Лурия Витира, отправил в рот маринованную оливку. Эпитиар предпочел более ничего не говорить, ожидая реакции Царя-Солнца.

— Мне бы не хотелось, — прогудел наконец властитель Аррантиады, сплевывая косточку, — узнать, что наши доблестные воины перестарались. Мы выселяем на Восточный материк только чернь. Людей, не занимающихся никакими ремеслами или торговлей. Ты распорядился предупредить эпитиаров, чтобы они по меньшей мере за день до Праздника покинули крупные поселения и перебрались в загородные особняки?

— Да, повелитель.

— Что слышно в народе? Вряд ли перепись населения, высадка в портах Аррантиады колониальных лагиторов и перемещения войск по стране остались незамеченными.

— Я поощряю слухи о том, что Аррантиада готовится к войне с варварами. В столице только и разговоров о том, что после разгрома войска Даманхура Гурцат повел свои орды на север, а Нардар и Халисун пали вслед за Саккаремом. Узнав, что первые отряды степняков уже перешли границу Нарлака, горожане заключают пари о том, сколь долго он сможет им противостоять.

— Как люди относятся к предстоящей отправке наших лагиторов на Восточный материк?

— С восторгом! Чернь любит звон оружия. Особенно если применено оно будет вне Аррантиады, — с ухмылкой ответил физол Арра. — Представляю, как изменятся лица этих бездельников, когда они услышат, что Гурцат нанял сегванские суда для переброски своего войска в Аррантиаду и эскадра приближается к берегам столицы!

— Это будет забавное зрелище, — согласился Тир-гил. — Но не следует распускать слухи об этом прежде времени. Мне доносили, что остатки армии шада засели на Дангарском полуострове. А сам Даманхур так и необъявился?

— Увы, скорее всего, он погиб во время бегства с поля боя. Дангарой правит наследник — Ани-Бахр атт-Даманхур, а помогает ему в этом сарджен Энарек.

— Увы, увы. Не ждал, что войско наемников будет разбито столь скоро. Оно, впрочем, и к лучшему. Главное, чтобы Акко и другие портовые города Халисуна продержались до подхода наших лагиторов.

— Продержатся, — заверил Царя-Солнце Лурий Ви-тир. — Гурцат, как мы и предполагали, не стал их штурмовать. Ему значительно важнее нанести неожиданный удар по Нарлаку, и единственное, что может грозить отсиживающимся за крепкими стенами горожанам, — это голод. Но наши лагиторы поспеют раньше, чем они примутся есть кошек и собак.

— А что пишет Гелмед? Оправился он от полученных на поле брани ран?

— Судя по тому как быстро он добрался от Аласора до дворца нарлакского кониса, раны его были скорее духовного свойства, нежели телесного… несколько витиевато начал Лурий Витир. Поймал предостерегающий взгляд Тиргила и, смешавшись, почел за лучшее скользкую тему не развивать. — Он сообщает, что нарлаки готовятся дать степнякам отпор, да только вряд ли им это удастся. Конница у них отменная, спору нет…

— Но наш дружок из Замковых гор сильнее любой конницы, — продолжил Тиргил. — И все же я рад буду услышать доклад наших посланцев о том, что они вновь погрузили его в спячку. Через седмицу после Праздника Морского Хозяина они войдут в Логово… Рановато, конечно…

— Если ты велишь, я отправлю гонца к Кердину, и он пошлет им магическое сообщение о переносе назначенного тобой срока.

— Нет. Не надо тревожить отшельника. Я думаю, мы обойдемся без этого чудака-чародея. Пусть все идет как идет. Нутром чую: Чужака надобно приструнить, пока не поздно. Кроме того, нам же пойдет на пользу, если нарлаки сумеют перед кончиной пощипать Гурцату перышки. Так или иначе он разгромит Нарлак, даже оставшись без помощи Повелителя Самоцветного кряжа, и тогда на Восточном материке не останется ни одного сильного государства, способного противостоять расширению наших колоний. Вы с Илиолом уже расписали, какие корабли повезут переселенцев на западное побережье, а какие — на восточное? Вот и славно. Я бы хотел еще раз поговорить с арвагетами лагиторов, которым предстоит загнать Гурцата в его поганые степи. Пусть соберутся завтра после полудня на Хрустальном мысу. И непременно приведи ко мне Илиола до их прихода. Старый вояка напрасно стесняется своих манер. Мы тут, слава Богам Небесной Горы, не жрицы Ясноокой, и неотесанность его я уж перед долгой разлукой как-нибудь перетерплю.

— Будет исполнено. — Лурий отступил на три шага, коротко поклонился и исчез за колоннами. Тиргил удовлетворенно улыбнулся и позвал:

— Кавиана! Телочка моя златорогая! Иди скорее к своему ненаглядному быку!

После того как Валерида торжественно — в храме Отца Созидателя! освободила прикидывавшегося ее рабом Фарра и во всеуслышание заявила, что назначает его личным писцом, он целыми днями пропадал во дворцовой библиотеке. Зачем царице понадобился личный писец, коих на Хрустальном мысу было и так предостаточно, никто не знал, да это никого и не интересовало, ибо было воспринято как очередной каприз сумасбродной супруги Божественного.

Таким образом, Фарр стал приближенным Валериды, получил охранную брошь и мог разгуливать по Хрустальному мысу с одним-единственным условием: не соваться в запретные места и не носить с собой оружия.

Атт-Кадир сразу приступил к делу. Его и Кэриса интересовали аррантские летописи VI–VIII веков, считая от падения Камня-с-Небес, и прежде всего сочинение Далессиния Коменида из Лаваланги. Сей многоученый муж либо сам участвовал в походе аррантов к Замковым горам семьсот с лишним лет назад, либо записал рассказы тех, кто побывал в Логове Подгорного Властелина и сумел вернуться на родину.

Поиски Фарра не привели к ощутимым результатам.

Достославный Далессиний действительно был хорошим летописцем и даже поэтом, и рукописи его юноше удалось найти без особого труда. Однако из хроник, относящихся к 550–600 годам, оказались удалены некоторые листы, а сочинение, упомянутое в кадастре библиотеки под названием "Величайшее чудо Восточного материка, или Пристанище Чужака, истинными Богами гонимого", вовсе отсутствовало. Смотритель библиотеки на вопрос об этом манускрипте только плечами пожал, мол, мало ли чего предшественники в кадастре-то понаписать могли. Когда же Фарр пригрозил ему, что пожалуется на царящий в его хранилище книг беспорядок, перепуганный смотритель сообщил, что "сия рукопись изъята приказом физола Лурия Витира, равно как и манускрипты, привезенные прошлым летом из библиотеки Лаваланги".

Фарр не сдавался. Он искал упоминания о книге Далессиния у других авторов, просматривал копии чужеземных летописей и узнал множество любопытнейших фактов истории семисотлетней давности, однако с первых же слов юноши Кэрис понял, что ничего нового по существу занимавшего их вопроса нынешним утром от него не услышит. Попросив атт-Кадира рассказать им с Валеридой о результатах своих изысканий, лжевельх, а теперь уже и лжеаррант догадывался, что так оно и произойдет. Если бы парень откопал хотя бы намек на то, каким образом можно обуздать Подгорного Властелина, то наверняка бы не удержался и сообщил ему.

Тем не менее Кэрис терпеливо слушал хорошо известную ему историю о вспыхнувшей более семисот лет назад войне, вдохновителем которой был пробудившийся от многовекового сна Чужак. О том, как была она остановлена группой прибывших на Восточный материк аррантов, прознавших каким-то образом об ее истинной причине и сумевших не только отыскать Логово Подгорного Повелителя, но и заставить его вновь впасть в спячку.

Красочные и правдоподобные детали, коими Фарр расцветил свое повествование, свидетельствовали о тщательности его изысканий, и все же они не увлекли Кэриса. Сказать по совести, он не столько слушал жреца Богини Милосердной, сколько наблюдал за царицей, силясь понять, как отнесется она к услышанному. Ибо по всему выходило, что получить от Лурия Витира изъятые им из библиотеки манускрипты проще всего будет с ее помощью. Вот только захочет ли она помочь, ежели не увидит в этом собственной выгоды?

До вчерашнего дня вопрос этот не пришел бы Кэрису в голову — почему бы взбалмошной, капризной царице не помочь своему чудному любовнику заглянуть в какие-то рукописи многовековой давности? Однако после разговора, происшедшего давеча тут же, в висячем саду, где слугам и рабам было строжайше запрещено нарушать покой Валериды и ее гостей, отношения между ними ощутимо изменились. Лоллии, по собственному ее признанию, необходима была помощь дайне, а когда она узнала о его необыкновенных способностях, аппетит у нее разгорелся не на шутку. Увидев, как Кэрис превратился в существо, напоминавшее крупного пса, она уверовала, что ему все нипочем и море по колено. И после недолгих размышлений предложила — ни больше, ни меньше! — принять облик Тиргила.

Безусловно, это был самый легкий, быстрый и почти бескровный способ захватить власть, и он, понятное дело, так приглянулся царице, что та попросту не поверила словам Кэриса о невозможности воплотить его в жизнь. Тщетно вельх объяснял ей, что его возможности отнюдь не безграничны и он не может по своему желанию принимать облик того или иного человека. Кэрис пытался растолковать ей это на самом простом примере. Он, не будучи художником или же скульптором, сильно постаравшись, сумеет нарисовать человека. Даже, пожалуй, вылепить из глины. Но творение его, сколько бы он ни тужился и ни пыжился, будет иметь очень малое сходство с конкретным мужчиной или женщиной. То есть нарисовать или вылепить человека вообще и сделать портрет знакомца — это совершенно разные вещи. А ведь работать с живой плотью значительно труднее, чем с глиной. До недавнего времени Кэрис был доволен своим умением превращаться, а это, к слову сказать, было не слишком-то просто и приятно и требовало большой затраты сил. Но ведь до сих пор, сознавая пределы своих возможностей, он и не стремился изобразить из себя чьего-либо двойника — не было у него ни желания подобного, ни необходимости в этом.

Использовав магические формулы, он мог, разумеется, сотворить иллюзорную копию Тиргила, то есть заставить, например, Фарра выглядеть как повелитель Арран-тиады, но… Этих самых «но» было так много, что в конечном счете овчинка не стоила выделки. Иллюзорный облик был неточен, нестоек и годился разве что для разового использования. Снабдив Драйбена в Раддаи иллюзорной личиной сотника халиттов, он рассчитывал на то, что в темноте и суматохе, вызванной Звериной Напастью, знавшие Джасура люди не заметят подмены. Не обратят внимания как на неполное соответствие внешности, так и на полное несоответствие внутреннее: жестов, голоса и поведения двойника — настоящему Джасу-ру. Но то, что худо-бедно могло сойти на одну ночь в Раддаи, никак не годилось для Хрустального мыса на сколько-нибудь длительное время. Однако попробуй-ка втолкуй все это царице, которая успела уже перекроить свои планы с учетом "дивных способностей дайне", даром что знала о них всего ничего.

Словом, Кэрис был очень заинтересован в том, чтобы Фарр увлек Валериду своим рассказом, и, судя по тому что царица забыла о стоящих перед ней фруктах, вине и устрицах, слушая повествование о давней войне и кознях Подгорного Властелина, юноше это удалось. А он между тем, закончив вещать о событиях многовековой давности, перешел к делам нынешним:

— К несчастью, я не нашел в старинных манускриптах указание на то, как проникший в Логово отряд аррантов сумел усыпить Подгорного Властелина, лишить его силы или же закрыть ему доступ в наш мир. Но то, что нужные нам рукописи еще год назад были доставлены из Лаваланги в дворцовую библиотеку, а затем вместе с другими имевшими отношение к походу Далессиния и его товарищей в Замковые горы оказались изъяты Лурием Витиром, навело меня на следующую мысль. Не было ли пробуждение Подгорного Властелина подстроено Тиргилом? Взгляните, как удачно все складывается: на Восточном материке начинается война, арранты не вмешиваются, хотя подозревают, кто стоит за спиной Гурцата. Мергейты завоевывают одно за другим все государства, способные противостоять Аррантиаде, затем посланцы Царя-Солнца каким-то образом усыпляют Подгорного Властелина ведь когда-то они это уже проделывали! Аррантские лагиторы высаживаются, ну хоть в бывшем Нарлаке, где их принимают как избавителей, и, поддерживаемые населением покоренных Гурцатом стран, начинают теснить степняков. А одновременно с лагиторами или сразу вслед за ними на побережья Восточного материка выгружают толпы насильно перевозимых бездельников-аррантов, которым волей-неволей придется научиться сеять и пахать или разводить сады и огороды на обезлюдевших из-за мергейтов землях саккаремцев, халисунцев и нарлаков.

— Не слишком ли хитро закручено? — с сомнением покачала головой явно заинтригованная Валерида, пока Фарр наливал себе вина, дабы промочить пересохшее от долгой речи горло. — Хотя хитроумия Тиргилу не занимать, да и Лурий Витир горазд на всевозможные выдумки…

— Умница! — похвалил Кэрис Фарра, глядя на него с гордостью и любовью. — А я-то думал, что один такой умный, — сообразил что к чему. Звучит все это, конечно, не очень правдоподобно, но в слишком уж удобный момент для осуществления планов Тиргила пробудился от многовекового сна Подгорный Властелин. Такие "счастливые случайности" требуют, как подсказывает мне опыт, весьма и весьма тщательной подготовки. Кстати, Лоллия, ты хорошо знаешь Лурия Витира?

— Он был моим любовником полтора года назад, но мы быстро расстались, невинно распахнула глаза Валерида. — Сейчас у нас с ним неплохие отношения.

— Нам нужна книга Далессиния, — настойчиво произнес Кэрис, полагая, что настало время перейти к тому, ради чего, собственно, и был затеян весь этот разговор. — Ты сможешь ее достать?

— Смогу, — согласилась Лоллия, встряхнув роскошной гривой медных волос, так, что собеседникам показалось, будто ее голова объята темным пламенем. После Праздника Морского Хозяина я смогу сделать для вас все, что пожелаете. Но объясните мне ради Богов Небесной Горы, чего ради вам беспокоиться? Ежели Тиргил разбудил Подгорного Властелина, то он уже, верно, послал ученых мужей и чародеев, дабы те его усыпили.

Фарр поднял брови и уставился на Кэриса в полнейшем недоумении:

— А ведь и правда! Если войска и суда с бездельниками покинут Аррантиаду через три, самое позднее — через четыре дня, то усмирители Подгорного Властелина должны быть уже на подходе к Логову!

— Верно. Но сумеют ли они справиться с Чужаком — вот в чем вопрос! проворчал Кэрис. — Я бы хотел взглянуть на записи Далессиния, на случай если… этих самых усмирителей постигнет неудача. Ибо то, что сработало семьсот с лишним лет назад, может не подействовать ныне. Подгорный Повелитель — разумное существо и, стало быть, способен учиться на собственных ошибках.

— Ну что ж, наверное, ты прав, — согласилась Лоллия. — И все же пока я ничего более сделать не могу. Подождем и посмотрим, чем кончится Праздник Морского Хозяина.

— В таком случае завтра нам, всем троим, надобно ехать в Арр, промолвил Кэрис после некоторых размышлений. — Я помогу тебе, как обещал уже вчера, заполучить венец повелителя Аррантиады. Но поверь, царствование твое не продлится долго, если Подгорный Властелин не будет тем или иным образом… обезврежен.

Лоллия торжествующе улыбнулась, и у Кэриса вдруг возникло ощущение, что все рассказанное Фарром не явилось для нее новостью и, сам того не заметив, он давно уже пляшет под дудку царицы, не менее хитроумной и изощренной в плетении интриг, чем ее венценосный супруг. Однако, странное дело, он не испытывал ни досады, ни разочарования и готов был признать, что ежели Валерида займет трон Тиргила, то ей и впрямь удастся изменить существующие законы и вернуть со временем Аррантиаде былое величие.

* * *

В кварталах Нижнего города по-прежнему бурила жизнь, но Холм Эпитиаров заметно обезлюдел. Знатные семейства одно за другим покидали Арр, хотя обычно как раз на зиму-то и съезжались в столицу из пригородных особняков. Эпитиары и торговцы выезжали из города беспрепятственно, людей же праздноживущих и не владеющих ремеслом стража задерживала у ворот и, не утруждая себя какими-либо объяснениями, приказывала вернуться в Арр. Спорить с ними было бесполезно, поскольку в столице стало вдруг очень много военных, а пешие и конные патрули, наводнившие площади и улицы, не слишком церемонились со скандалистами и горлопанами.

Слухи о войне и посылке аррантского войска на Восточный континент крепли день ото дня. Подтверждая их, управитель гавани приказал капитанам вывести купеческие суда на рейд, освобождая причалы для вместительных транспортных кораблей, предназначенных, по-видимому, для лагиторов, коим предстояло отправиться на Восточный материк воевать с варварами. Разумеется, кое-кому из горожан приходило в голову, что кораблей в гавани собралось слишком уж много, но люди наблюдательные и осмотрительные предпочитали о своих подозрениях помалкивать, а болтуны как-то незаметно исчезали. У Лурия Витира хватало осведомителей, целью которых было распространять одни слухи и пресекать на корню другие.

Произошли кое-какие изменения и на Хрустальном мысу. По заливу днем и ночью курсировали галеры, вооруженные жидким пламенем, а на подходах к стене, перегораживающей полуостров, были насторожены хитроумные ловушки. Пешие патрули делали регулярные обходы как с собаками, так и с прирученными и натасканными на охрану гепардами…

…Вскоре после полуночи Валерида осторожно, дабы не разбудить Кэриса, покинула широкое ложе, завернулась в тунику, набросила поверх нее темно-зеленый плащ и выскользнула из спальни. Спустилась по лестнице, пробежала по скользким от росы мраморным ступеням крыльца и оказалась на площади, в дальнем конце которой высился храм Отца Созидателя.

— Как ночка, мальчики? — Лоллия миновала караул Первой квилларии, стоявший у входа в ее покои, но ар-меды не ответили даже движением ресниц нельзя. — Да, прохладно… Пойду подышу свежим воздухом.

Воины проводили царицу понимающим взглядом. Малышка либо собралась навестить казармы, либо торопится на встречу с новым воздыхателем. Хвала богам — Тиргил не ревнив и позволяет жене иметь неограниченное количество любовников.

Валерида прошла к храму, одаривая улыбками встречавшиеся по дороге патрули. Последние молча приветствовали ее жестами, — если супруга Божественного решила прогуляться посреди ночи, то это касается только ее и никого больше.

Двери храма, как всегда, стояли открытыми, и Лоллия вошла в обитель Отца Созидателя — прародителя Богов, восседавших где-то в вышине, на незримой смертным Небесной Горе.

Храм этот всегда вызывал у царицы чувство сладостного трепета перед чужой, не познаваемой людьми Силой. Архитекторы постарались придать как можно больше значимости святилищу Отца Созидателя и преуспели в этом. Изнутри храм был облицован строгим серым гранитом, своды его поддерживали массивные, лишенные каких-либо украшений колонны. Бронзовые светильники и чаши для благовоний отличались благородной простотой форм, так же как и изваянная из белого мрамора статуя Всеблагого. Могучий старец, черты коего были едва намечены искусным резцом ваятеля, сидел устремив взор в дальние дали, а в лежащих на коленях ладонях его покоился шар, на повернутой к прихожанам стороне которого угадывались очертания Центрального материка. В лившихся сквозь отверстия в потолке лучах лунного света Отец Созидатель казался живым, глубоко задумавшимся воплощением силы, мудрости и величия…

Валерида положила на алые уголья одной из курильниц пару кусочков застывшей благовонной смолы и мысленно обратилась ко Всеблагому Отцу Созидателю за советом и помощью.

— Прости, что опоздал.

Царица вздрогнула, услышав низкий мужской голос. Обернулась. Своды храма отражали голос человека и усиливали его.

— Я не хочу, чтобы Отец Созидатель слышал наш разговор, — прошептала Божественная, сделав несколько шагов навстречу Агрику — злейшему, как ведомо было всем обитателям Хрустального мыса и столицы, врагу царицы.

— Пройдемся по колоннаде, — предложил он. — Там тихо, и мы не побеспокоим Богов.

— Время настало, — проговорила после продолжительного молчания Валерида. — Скажи своим людям, чтобы были наготове к Празднику Морского Хозяина. Лучшего случая осуществить задуманное нам не представится еще очень и очень долго.

— Ты заручилась поддержкой Лурия?

— Да. Я наобещала ему золотые горы, венец Царя-Солнца и себя самое в придачу. Он заглотил наживку, ибо полагает, что у меня нет союзников. Лагиторы пойдут за ним, и эпитиары тоже поначалу его поддержат, мой муженек сделал все возможное, чтобы настроить их против себя.

— Безусловно. Он вырыл себе могилу собственными руками, и вопрос лишь в том, кто столкнет его туда. Мои люди будут готовы, но как ты намерена избавиться от Лурия? Посадить его на трон Тиргила не составит труда, а вот вышвырнуть оттуда…

— У меня заготовлена на него узда. Мой новый приятель…

— Кней Страбонийский? — улыбнулся Агрик, и Валерида подумала, что лучше бы он этого не делал. Даже в полумраке колоннады улыбка его была похожа на оскал хищника. — Как этому пройдохе удалось изменить свою внешность? Он чародей?

— Ммм… Некоторым образом, — неохотно ответила Лоллия. — Он будет моим мужем и отцом моих детей.

— Ого! Похоже, ты серьезно увлечена им!

— Увлечена, — подтвердила Валерида. — Но еще важнее то, что он нам нужен. Он сумеет заставить зажравшуюся знать принять новые законы. Он принудит их отдать землю тем, кто будет на ней работать, кто превратит Аррантиаду в цветущий и обильно плодоносящий сад. Для осуществления наших планов нам нужна не только поддержка лагиторов. Нам нужен острый ум и хорошо подвешенный язык.

— Если бы ты предупредила меня, что нашла еще одного единомышленника, я бы не рыл землю носом со всеми этими дурацкими обысками. И не получил бы по твоей милости два десятка ударов палками, — укоризненно заметил Агрик.

— Зато не смог бы сыграть свою роль столь убедительно, — утешила его Валерида. — А теперь послушай-ка, братец, что надобно тебе сделать в оставшиеся до праздника дни…

Для Тиргила, как, впрочем, и для наиболее осведомленных придворных, не было секретом, что Агрик и Валерида были сводными братом и сестрой. Затеянная ими пять лет назад тяжба из-за родительского наследства разбиралась на Совете Эпитиаров, и учиненный там Лоллией скандал привлек к ней внимание Тиргила. Будучи много лет арвагетом охранного лагитора Божественного, Агрик хорошо изучил характер своего повелителя и так удачно клеветал ему на свою сводную сестрицу, что та была приглашена во дворец, и далее события разворачивались по заранее разработанному до мелочей плану. Валерида сделалась супругой Тиргила, а брату ее оставалось потерпеть совсем немного, чтобы получить высший после Царя-Солнца титул гериора — командующего всеми сухопутными и морскими войсками Аррантиады.

Небольшой кортеж, составлявшийся из колесницы и шестерых всадников, с рассветом покинул Хрустальный мыс. Копыта лошадей прогрохотали по мощеным улицам еще не проснувшегося Герберума, и верховые скрылись в туманной дымке, висящей над дорогой к столице. Верхом ехали Кэрис и пятеро телохранителей царицы, сама Лоллия правила колесницей, запряженной парой выносливых соловых коней. Рядом с ней, судорожно вцепившись в поручень, стоял Фарр атт-Кадир. Лоллия была бы счастлива избавиться от навязанных ей Агриком охранников, но Кэрис поддержал требования арвагета.

Кэрис, не жмурясь, смотрел на утреннее солнце, бьющее ему прямо в глаза. В его кожаной сумке, притороченной к поясу доспеха, лежал пергамент, гласящий, что Кней из Сикиноса действительно служит в Первой квилларии Первого лагитора под командой арвагета Агрика. На нем была чистейшая белая туника, высокий шлем с гребнем из белых перьев, бронзовый нагрудник с эмблемой самого блистательного лагитора Аррантиады. Лоллия позаботилась. И это при всем том, что Кэрис, уставший от льняных кудряшек и наивно-беспутных голубых глазок своего «аррантского» воплощения, демонстративно вернул себе прежний облик вельха еще до разговора с арвагетом. Агрик, узрев дичь, на которую старательно охотился несколько дней, и глазом не моргнул.

Дорога в Арр оказалась на диво пустынной. Отсутствовали повозки с товарами, ослики крестьян, везущие в город фрукты, а редкие путники выглядели встревоженными как упорными слухами о близкой войне, так и обилием на дороге застав с деревянными рогатками и толстыми, перекрывающими проезд цепями. Благодаря выправленной Агриком подорожной царицу и ее спутников пропускали беспрепятственно, неизменно, впрочем, предупреждая, что в столице ныне беспокойно и лучше бы Божественной вернуться на Хрустальный мыс.

Чем ближе подъезжали они к городу, тем больше белело на холмах воинских шатров, а парочка панцирных квилларий разбила лагерь прямо у стен Арра, неподалеку от Оливковых ворот.

Намерение царицы въехать в город вызвало среди стражников переполох. О нет, они не собирались останавливать Божественную, но прежде, чем двигаться дальше, ей непременно надо переговорить с командиром, поскольку в столице очень, очень неспокойно.

Появившийся командир почтительно склонился перед супругой Тиргила и, едва взглянув на протянутую ему Кэрисом подорожную, не терпящим возражений голосом промолвил:

— Без охраны ехать нельзя. Слышите, что творится?

— Слышим, — ответил за Лоллию нахмурившийся Кэрис. Из-за стен Арра доносилось смутное, отдаленное гудение, будто от растревоженного улья, в который попали камнем из пращи. Со стороны Нижнего города тянуло дымом. Достаточно ли в столице войск?

— Помимо городской стражи в Арр введены Седьмой и Девятый лагиторы. Завтра утром к ним присоединится Двенадцатый, и они начнут очистку северных кварталов, сгоняя чернь в гавань и Нижний город. Представляю, как это будет выглядеть… Я выделю вам дюжину всадников. Они проводят Божественную куда ей угодно. Гериор Лу-рий Витир расположился в здании Совета Эпитиаров.

— Благодарю, — кивнула Лоллия и жестом подозвала Кэриса: — До вечера в Совет соваться не будем. Поедем к Ректине Нуцерии, она не могла бросить свой дом и девочек.

— Как пожелаешь. — Кэрис оглядел всадников, окруживших колесницу, и первым въехал в распахнувшиеся перед отрядом ворота. Конники Седьмого лагитора предусмотрительно обнажили мечи и, последовав за ним, оказались в бушующем людском море.

— Вперед! — завопил Кэрис, наклоняясь к гриве лошади, — над его головой просвистел булыжник. Множество людей, собравшихся у Оливковых ворот, пытались выйти из Арра, но натыкались на непреодолимую стену заграждений, за которыми стояли хмурые панцирники и лучники. Рогатки растащили лишь на несколько мгновений, пропуская всадников и колесницу. — За мной!

В стычки не вступать!

Двое парней, перепрыгнув через рогатки, бросились к закрывающимся воротам. Они рассчитывали, что в суматохе стражники ослабят бдительность, но ошиблись. Первого убил лучник, всадивший стрелу в глазницу, второго отогнала мечами разозленная и нервничающая стража. Далеко не все в войске понимали, что происходит и с чего вдруг Божественному понадобилось вводить в столице осадное положение.

Кэрису и его отряду сопутствовала удача. Толпы возбужденных горожан бросались на каждого, кто хоть немного походил на воина, ибо толпа единодушно обвинила армию в чинимых ей утеснениях. Почему нельзя выходить из Арра? Большинство жителей столицы никогда не покидали город и не испытывали в том нужды, но сейчас они вдруг почувствовали, что их свободу ущемили диким распоряжением Тиргила. Свободный гражданин Аррантиады имеет право идти туда, куда ему вздумается, и запретить ему это — значит нанести тягчайшую обиду, за которую кто-то должен поплатиться.

Кэрис провел отряд самой короткой дорогой, от ворот к подножию Холма Эпитиаров. Фарр, у которого недавнее посещение Арра не вызывало добрых воспоминаний, только морщился при воплях толпы и крепче сжимал рукоять ножа. Больше всего он боялся, что толпа бросится на них и разорвет на куски. Однако он зря беспокоился: народный гнев еще не достиг своего пика, когда озверевшая толпа начинает избивать кого ни попадя.

На Холме Эпитиаров было куда спокойнее. Кварталы знати охраняли разъезды тяжеловооруженных кавалеристов. Они не останавливали и не окликали редких прохожих, но, заметив непорядок, немедленно пускали в ход копья. Приказ Тиргила гласил, что любой мародер или бунтовщик должен быть убит на месте.

— Кэрис, следующий поворот направо! — крикнула Лоллия. — Как выглядит дом, ты помнишь.

Кэрис помнил. Он спешился у мраморного портала, ведущего в глубины огромного здания, принадлежащего госпоже Ректине, заглянул внутрь и, вернувшись, приказал телохранителям царицы:

— Лошадей и колесницу — во двор. Лоллия, Фарр, быстро в дом. — Вельх сорвал с седла свой чудесный мешок, сунул туда руку и, вытащив тяжелый кошель, вручил его десятнику сопровождавших их от ворот конников: — Возьми для своих людей. Возвращайтесь и будьте поосторожнее.

Десятник отсалютовал Кэрису, и отряд резво зарысил прочь.

— Ректина, дорогая! — радостно воскликнула Лоллия, едва хозяйка появилась во дворе. — Я так за тебя беспокоилась! Умоляю, накорми нас и распорядись, чтобы подогрели воду для купания. От меня смердит, как от навозной кучи!

Глава пятая ОБИТАТЕЛИ РУДНЫ

— Значит, они настоящие упыри?

— Нет, хозяева Рудны не имеют никакого отношения к упырям из сказок! Это название не применимо к Рильгону и его семье. Они — каттаканы, — терпеливо объяснил Драйбен.

— Но кровь-то эти каттаканы пьют? — настаивал Рей.

— Они не пьют ее. Она им нужна совсем для иного…

— Если кровь нужна, стало быть, упыри! А уж для чего она им похмеляться или изжогу лечить, — не важно.

— Поверь, — мягко сказал Драйбен, прихлебывая душистый пенистый квас и расслабленно наблюдая за тем, как лучики солнца проникают в избу сквозь затянутые бычьим пузырем окна, — господин Рильгон — очень приличный человек. То есть не совсем человек, но все-таки…

— До какой степени не совсем? — поинтересовался Рей, проснувшийся, едва вернувшийся из Рудны Драйбен переступил порог дома. — Следует ли к светящимся в темноте глазам добавить клыки с палец длиной, синюю кожу и сложенные под плащом крылья летучей мыши?

— Если ты ожидаешь от меня рассказа о томящихся в подвалах крепости узниках, заготовленных к пиршественному столу, и подземных коридорах, заваленных чисто обглоданными косточками невинных жертв, то должен тебя разочаровать. Ничего подобного я не видел. И золотые чаши наполнены были, к счастью, вином, а не дымящейся кровью, — сообщил Драйбен, кидая в рот ржаной сухарик. — Рильгон и его семья не люди, но это обстоятельство не делает их чудовищами!

— Ладно, ладно, я же шучу. И все же, согласись, дыма без огня не бывает, и какая-то крупица истины в рассказах о здешних упырях… извини, каттаканах, должна присутствовать.

— Крупица присутствует, — согласился Драйбен. — Где Войко и остальные? Пора нам на Хмельную Гору возвращаться. Асверия ждет.

— Стражники разъехались по деревням еще вчера утром — оповещать народ. Войко ушел домой, к родителям.

— Хорошо, подождем его, а потом надобно будет с Яскотом переговорить и в путь. У меня есть потрясающие новости для Асверии.

Прэт не преувеличил. Он действительно мог сообщить хозяйке Кергово удивительное и, главное, приятное известие. У них появились союзники, обладавшие необыкновенными и весьма полезными способностями, верилось в которые с трудом даже ему самому, несмотря на все увиденное им этой ночью.

Драйбену, впрочем, поверить в поразительные способности каттаканов, равно как и в рассказанную Риль-Тоном историю появления их в Рудне, было легче, чем кому бы то ни было. Проведя много времени в книго-хранилищах и библиотеках, он получил некоторое представление о событиях, последовавших за падением Кам-ня-с-Небес. Об открывшихся Порталах, соединивших множество различных миров, в которые ушли некоторые обитавшие здесь прежде племена и народы. Существа же из иных Реальностей в свой черед проникали в этот мир до тех пор, пока Порталы не исчезли столь же внезапно, сколь и появились. Из-за этого часть оказавшихся здесь пришельцев не сумела вернуться к себе на родину, и каттаканы были в числе бедолаг, жестоко поплатившихся за чрезмерную любознательность…

Как это ни странно, Рильгон довольно сильно походил на человека. Две руки, две ноги, голова. Глаза желтые, хорошо приспособленные к тому, чтобы видеть в темноте. Кожа белая, с сероватым оттенком. Пальцы несколько длиннее, нежели у людей, брови отсутствуют, тяжелые веки в складках. Ушные раковины сглаженные, очень плотно прилегают к черепу, оконечья слегка заострены. Нос с горбинкой, удивительно узкий, однако ноздри широкие и вывернутые, губ нету, вместо рта щель. И совершенно одинаковые, без клыков, зубы — острые и конусообразные, будто у ящерицы…

— Тебя не пугает мой вид? — участливо поинтересовался Рильгон. — Люди с опаской относятся ко всему необычному, полагая, что чужак обязательно враждебен.

Разговор происходил в подземной части Рудны, куда Рильгон чудесным образом перенес Драйбена в мгновение ока. Стены просторного, освещенного холодным, голубоватым светом помещения были облицованы мрамором. Посреди зала стоял круглый деревянный стол, окруженный изящными стульями, на которых восседало восемь сородичей Рильгона. В темных хламидах с надвинутыми на лица капюшонами они были неотличимы один от другого.

— Выпей вина, — любезно продолжал хозяин Рудны. — Это поможет тебе восстановить ясность мысли и собраться с духом. В конце концов, для такого путешественника, как ты, встреча со мной и моими родичами не должна оказаться слишком сильным потрясением.

— Откуда ты знаешь, что я чувствую? — Драйбен опустился на подставленное ему сиденье и принял из рук ближайшего каттакана золотую чашу. И про путешествия… Ты можешь читать мысли?

— Мы обладаем способностью чувствовать… запах мысли. Твои, к примеру, пахнут дорогами, кострами, книжной пылью. Итак, я собирался представить тебе моих родичей… — Рильгон обошел стол, называя имена и касаясь при этом каждого из сидящих. — Это мой брат Сигон, двое моих сыновей: Рингволд и Сингон… Мой дядя Ритагон… И трое племянников-близнецов…

— А… — протянул Драйбен. — Могу ли я познакомиться с твоей уважаемой супругой?

Если у хозяина Рудны есть сыновья, значит, должна быть и жена. Однако Рильгон только рассмеялся:

— Мы не люди. И размножаемся по-иному. У каттаканов нет самок.

— Извини, — растерянно пробормотал Драйбен. — Я не хотел тебя обидеть.

— Какая же тут обида? У кролика нет крыльев и плавников, и это его ничуть не обижает. Рыбы мечут икру, птицы несут яйца, вы рождаете младенцев, а мы… Мы производим на свет потомство иным способом. Да это и неудивительно, ведь мы чужие этому миру. Мы здесь гости. Задержавшиеся гости.

Судя по всему, на этом странном собрании право говорить принадлежало лишь главе семьи. Остальные желтоглазые не вымолвили пока что ни слова.

— Гости? Откуда же вы пришли?

Тогда-то хозяин Рудны скинул капюшон, голова под которым оказалась совершенно лысой, и поведал Драйбену о том, что тринадцать столетий назад он вместе со своим братом и дядей прошел через открывшийся Портал из своего мира в этот, да тут и застрял. Излагая историю своих злоключений, Рильгон неустанно бродил вокруг стола, а нардарец крутил головой, потягивал темное, крепкое вино, подобного коему ему отродясь пробовать не доводилось, и дивился тому. С какой легкостью рассказчик повествует о событиях, происшедших более тысячи лет назад. Порталы, переход из мира в мир — это хоть и с трудом, но укладывалось в голове прэта, но тринадцать веков! Это сколько же поколений людей успело за это время смениться?..

— Так что же, вы бессмертные? — спросил он, когда рассказ Рильгона подошел к концу. Спросил, ничуть не усомнившись в правдивости каттакана, поскольку встречал уже бессмертных или почти что бессмертных существ: Кэриса, Подгорного Властелина, Стража гробниц…

— Правильнее, наверное, назвать нас долгоживущими. По вашим меркам мне уже около четырех тысяч лет. Половина жизни пройдена.

— А это твои потомки? — Драйбен окинул взглядом сидящих за столом, мысленно сравнивая услышанное от Рильгона с тем, что говорили Войко и Яскот, с тем, что доводилось ему читать в различных манускриптах. Ну что ж, все вроде бы сходилось. Пришлецы из иного мира заняли пустующий замок тальбов, жили-поживали и плодились в нем, а встречавшие их изредка селяне складывали между тем легенды о диковинных хозяевах Рудны. Настораживало только, что легенды эти, при всей их несхожести, дружно приписывали каттаканам любовь к свежей кровушке…

— Потомки не только мои, но и моего дяди и брата, — уточнил Рильгон. Однако тебя явно что-то тревожит.

— Местные жители называют вас упырями и утверждают, что вы… э-э-э… питаетесь кровью.

— Мы не питаемся кровью, — промолвил после недолгого молчания Рильгон. — И все же в том, что о нас рассказывают, есть частица правды. Кровь животных или же — чего скрывать! — человека необходима нам для продолжения рода. Однако мы никогда… почти никогда не использовали кровь людей. Ребенок у меня может появиться, только если я подселю в теплокровный организм зародыш… Через укус. Потом укушенный будет вынашивать ребенка, использующего жизненную силу носителя. Тебе это кажется ужасным? Возможно, так оно и есть погубить ни в чем не повинное животное или человека ради того, чтобы дать жизнь существу, пришедшему из иного мира… Поверь, если бы у нас была возможность покинуть ваш мир и вернуться к себе, мы бы так и сделали. Но, увы, я и мои родственники вынуждены отсиживаться в подвалах заброшенной крепости, невероятно скучать и…

— Удивительно! — не смог удержаться от восклицания Драйбен. — Уму непостижимо! Так вот откуда берутся обескровленные трупы животных, на которые время от времени натыкаются охотники. А во всех этих байках о смертоносности для вас серебра и солнечного света тоже есть какой-то смысл? Вы и впрямь можете превращаться в волков и летучих мышей?

— Так тебе все и скажи! — ухмыльнулся безгубым ртом Рильгон. — А впрочем, почему бы и нет? Смотри, я ношу на груди серебряное украшение. Рильгон вынул из-под хламиды висевший на цепочке медальон с изображением не то дракона, не то невероятно отощавшей чешуйчатой белки. — Нас, по сравнению с людьми, довольно трудно убить, и в то же время солнечные лучи оставляют на нашей коже ожоги. Поэтому мы ведем ночной образ жизни. При желании мы способны менять форму тела, на непродолжительное время разумеется.

— Как некоторые ящерицы изменяют цвет кожи, чтобы стать неприметными?

— Именно. Теперь тебе более-менее ясно, кто мы такие?

— Да. Заблудившиеся существа, принужденные жить… в тюрьме, которой обернулся для вас наш мир?

— Точнее не выразишься, — кивнул Рильгон. — Мы научились есть вашу пищу и пить ваши напитки. Мы следим за событиями, происходящими вокруг, и попытались сделать так, чтобы люди, живущие близ Рудны, не страдали от нашего присутствия.

— Тогда почему ты, почтенный Рильгон, открылся мне и пригласил меня сюда?

— Ты ищешь союзника, дабы остановить того, кто вольно или невольно губит этот мир, ставший для нас второй родиной.

— Вы знаете и об этом? — Привстав, Драйбен едва не опрокинул позабытую чашу с диковинным вином. — Знаете о Подгорном Властелине и о том, что я, мы…

— Знаем. Минувшим днем ты просил о помощи, и не в наших правилах отказывать людям, которые нас кормят. Чего ты хочешь? Я вместе со своей семьей сделаю все, что будет в наших силах.

— И ничего за это не попросишь? — недоверчиво прищурился Драйбен.

— Ничего. Все, что нам нужно, у нас есть. Нет главного — дороги домой. Портал, находившийся когда-то в подвалах Рудны, закрыт. Ваш мир с годами стал и нашим, так что мы кровно заинтересованы в его благополучии. Давай подумаем вместе, чем мы в состоянии помочь людям. Прошу поверить, каттаканы могут многое, и мы возьмемся за любое выполнимое дело, ежели только оно не противоречит нашим убеждениям…

Прошло всего два с половиной дня, и все же Драйбен не узнал местность вокруг Хмельной Горы. На полянах у кромки леса, по лугам, расчищенным от деревьев трудолюбивыми селянами, испокон веку обживавшими окрестности замка, даже на голых камнях у скалы теперь, будто разноцветные грибы, выросли шатры и палатки. Прэт насчитал около полусотни шатров, после чего бросил это бесполезное занятие. Кругом перекликаются незнакомые люди, с опушки леса доносится ржание лошадей, где-то пронзительно верещит свинья. Над некоторыми шатрами реяли стяги нардарской знати, среди коих Драйбен узнал знамена прэтов Ругского и Добрага, владетелей Рогавы, Ирмачей и Гредпора. Асверия явно не теряла времени даром и успела собрать под стенами замка всех укрывшихся в Кергово высокородных.

Драйбена и его спутников пропустили на Хмельную Гору беспрепятственно, хотя меры к ее охране были приняты самые строгие. Рей заметил, что караулы усилены вдвое, на башнях несут дозор лучники, а призванные из деревень кузнецы обивают массивные ворота металлическими полосами.

— Мне это не нравится, — проворчал аррант и, увидев недоуменный взгляд Драйбена, добавил: — Если появится враг, палаточный лагерь у стен снесут при первой же атаке. Коли уж Асверия решила укрепить Хмельную Гору, ей следовало устроить военный лагерь в стороне от крепости, в лесах. Не далеко, но и не близко. Когда начнется осада, ваши конники смогут атаковать степняков с тыла, а затем снова исчезать в чаще.

— Видимо, пока опасности прямого нападения не существует. По Сеггедскому тракту расставлены дозоры, которые загодя оповестят о приближении мергейтов. Наверное, хозяйка Кергово таким образом поднимает боевой Дух, предположил Драйбен. — После того как степняки захватили большую часть страны и погиб конис, людям надобно чувствовать локоть товарища и видеть, что хоть где-то поддерживается привычный порядок и есть освященная законом и временем власть.

— Тут понимать надо, — вставил Войко, — разве можно жить без господина? Управитель — он управитель и есть. А хозяйка — она хозяйка. Я вот только что это понял и воспрял! Или воспрянул…

— Разумно, — признал Рей без тени улыбки на лице. Поднявшись по крутой дороге к воротам, они въехали в нижний двор и остановились, в растерянности озирая толпу, заполнившую пространство между стенами и центральной башней замка. На крыльце господского дома надсаживался, брызжа слюной, господин Страшар:

— Тише же, люди! Прошу вас! У меня уж от вашего ора ухи болят! Вот ты, господин Стубиц, отчего ревешь, будто причинное место в дверях защемил? Госпожа никого пока не примет! Недосуг ей! Если чего надо — у меня спрашивайте! И по очереди! Чего желаешь, прэт Рашкар?

Прэт, едва сравнявшийся возрастом с Войко, безусый, темноволосый и горячий, проорал.

— Пусть госпожа место для постоя определит! У меня девять всадников, все, что уцелели! С боями сюда прорывались, ни палаток, ни шатров у нас нет. Избы переполнены, а на земле сколько ж можно спать?

— Укажу место для ночлега! — пообещал управитель. И далее в том же духе. Страшар охрип, взмок и готов был удавить любого, кто потребует у него продовольствия, сена или, к примеру, новую телегу. Запасы в Кер-гово небольшие, хорошо хоть год урожайный выдался. А впереди зима, в предгорьях весьма суровая. Как прокормить эдакую ораву пришлых?

Новоприбывшие протолкались к конюшням, оставили лошадей, и всезнающий Войко предложил проводить Драйбена и Рея в господские покои по тайной лестнице, чтобы не встречаться с управителем и не распихивать локтями требовательную толпу, осаждающую главный вход.

— По тайной? — нахмурился Драйбен. — Если лестница тайная, ты-то откуда о ней знаешь?

— Так всякий знает, — без тени смущения ответил Войко. — По ней из кухни трапезу наверх носят, так оно короче. Если угодно, скажу, что внизу лестница в под земный ход уводит, а из него можно попасть в лесную пещеру. На случай внезапного отступления.

— Понятно, — со вздохом ответил прэт. Удивляться тут было нечему — в Кергово, похоже, все тайны являлись общим достоянием, и ему следовало иметь это в виду на будущее.

Асверию обнаружили в «кабинете» Страшара, который она превратила в спальню и рабочую комнату одновременно. Сделано это было как по настоянию управителя, так и потому, что бывшие покои переселившегося на первый этаж, поближе к кухне, Страшара содержали библиотеку из тридцати двух томов и нескольких десятков свитков, а также целый ворох рисованных на пергаменте карт Нард ара, преимущественно северной его части. Госпожа, восседая в глубоком кресле, разбирала донесения.

— А, Драйбен? Привет, — рассеянно кивнула она вошедшим с таким видом, будто рассталась с ними не далее как час назад. — Здравствуй, Рей. Как съездили?

— Благополучно, — ответил прэт. — Деревенские старосты обещали подкрепление, продовольствие и посильную помощь. Оружие приказал немедля в Хмельную Гору везти, все какое ни есть.

— Местным-то, кроме топоров и луков, ничего и не надо, а вот беженцам…

— Я велел отковать для начала пять десятков копейных наконечников. Ну и для стрел, сколько успеют. А список с тем, в чем надобность возникнет, обещал позже прислать. Какие у вас новости?

— Плохие, как всегда. Рей, не стой на пороге. Устраивайся где хочешь, наливай пива. Если голодны — вот пироги с зайчатиной. Совсем свежие. Последние новости таковы: Нардар разгромили передовые части войска Цурсога. Основные силы еще только на подходе. Идущие же впереди тангуны застряли у пограничных Нарлакских замков. Хотя сведения не первой свежести и сейчас они уже, верно, оставили их далеко позади. Но… Если Нардар был уничтожен тремя или четырьмя тангунами, и это лишь небольшая часть степного войска, то дни Нарлака сочтены.

— Разумеется, — подтвердил прэт, у которого судьба Нарлака не вызывала ни малейших сомнений.

— В Кергово мы не отсидимся, сколько бы мужиков под наше знамя ни встало, тихо сказала Асверия.

Ежели мергейты решат всерьез за нас взяться… Да и не прокормить нам всех стекающихся сюда с разоренных земель беженцев. Сделанных запасов хватит в лучшем случае на первую половину зимы.

— Отвоевать часть южного Нардара, где еще сохранились запасы продовольствия? — вслух подумал Драй-бен и сам же себе возразил: — Степняки подтянут силы, разгромят нас и будут преследовать до тех пор, пока Кергово не перестанет существовать.

— Может быть, следует не отвоевывать потерянное, а вывозить хлеб под прикрытием небольших отрядов? — вступил в разговор аррант. — Тогда, глядишь, и удастся перезимовать. Первая волна степняков прокатилась через Нардар, а вторая еще только на подходе. В ваших городах и селениях наверняка остались маленькие отряды, которым приказано, запугав уцелевших жителей, собрать фураж для лошадей и продовольствие для воинов…

— Ну что ж, если нам предстоит пополнять запасы, то момент и впрямь подходящий. Заодно и проверим, чего стоит здешнее воинство, — проговорил Драйбен, опускаясь в кресло и с наслаждением вытягивая ноги.

— Совершать налеты для пополнения припасов нам всяко придется, без этого мы не выживем, — как о чем-то само собой разумеющемся сказала Асверия. У меня есть мыслишка поинтереснее, не знаю только, как к делу подступиться…

— Ну-ка, ну-ка поведай! — лениво подбодрил ее Драйбен.

— Как вы думаете, что произойдет, если я вдруг умру?

— Чего? — вопросил прэт, выкатывая глаза и злобно щурясь. — Эт-то еще что за разговоры?!

— Да ты не волнуйся, это я к примеру, — поспешила успокоить его девушка.

— Не надо таких примеров! — сурово заявил прэт, а Рей совершенно серьезно добавил:

— Лучше не рисковать. Во-первых, нашего чародея может в этот момент не оказаться поблизости, а во-вторых, новое оживление может пройти не столь успешно.

— О, Богиня Милосердная! Ну вы и зануды! — возмутилась Асверия. — Я ведь только хотела услышать, какое впечатление это произведет на моих соотечественников!

— Скверное. А точнее, самое удручающее, — промолвил Драйбен, уяснив наконец, чего желает услышать от них хозяйка Кергово. — Нардар не погиб, пока есть какая-никакая законная наследница. А у нее имеется какое-никакое войско. Доходили до меня слухи, что уцелевшие прэты уже начали резать друг друга, вместо того чтобы сражаться с мергейтами. Каждый на земли соседа зарится, думает под шумок лишнюю деревушку или рудник прихватить. После твоего возвращения остепенятся, надобно думать, а случись с тобой что, начнутся усобицы похлеще халисунских. Даром что победителей степняки походя перебьют.

— Ага! Славненько! — Асверия заулыбалась, словно объевшаяся сметаны кошка. — А что произойдет, ежели мы, скажем, ухитримся перерезать глотку Цурсогу?

— Или луну с неба достанем, в печку заместо дров засунем, — поддержал ее Драйбен. — То-то жизнь будет — никаких тебе дров не надобно!

— Слу-у-шай!.. Я же серьезно! — обиженно протянула владетельница Кергово.

— Думаю, Гурцат назначит на место Цурсога нового командира, а твою родину велит превратить в пустыню, — обстоятельно начал излагать свое мнение невозмутимый аррант. — Но этого вряд ли следует опасаться, поскольку Цурсога, скорее всего, охраняют отборнейшие воины да еще и этот ваш… Подгорный Властелин. Нет, это тебя не слишком разумная мысль посетила. Ты для Нардара являешься символом, а Цурсог у степняков — всего лишь военачальник.

— Погодите-ка! А что ежели Цурсога не убивать, а похитить?..пробормотал Драйбен, чувствуя, что на него накатывает вдохновение.

— У тебя губа не дура. Ты луну не в печку засунуть надумал, а над деревней повесить. Чтобы стало всем круглый год светло и тепло и можно было по три урожая вместо одного снимать, — передразнила Драйбена разочарованная Асверия.

— Может, я и глупость измыслил, но если Подгорный Властелин ухитряется на расстоянии Гурцатом или тем же Цурсогом управлять, то почему бы и нам не попытаться воздействовать на него через того же Цурсога? Лучше бы, конечно, Оранчи заполучить…

— Н-да… Поторопилась я тебе титул прэта пожаловать. Придворный чародей и сказочник — это бы тебе больше подошло! — Теперь уже Асверия начала сердиться, заподозрив Драйбена в затянувшемся розыгрыше. — Кто-то, помнится, уже мечтал о том, как бы Стража гробниц на Подгорного Повелителя натравить. Тоже идейка была не хилая! Вот бы еще человека найти, который бы ее в жизнь воплотить умудрился.

— Почему обязательно человека? — поинтересовался Рей. — Я вот подумал…

— Умница! И я о том же подумал! — вскочил с кресла Драйбен. Каттаканы-то нам и помогут Цурсога заполучить! Ну а ежели не удастся через него с Подгорным Властелином связаться и сократить его, так хоть череп мерзавца над воротами Хмельной Горы прибьем!

— О чем это вы? Что вы тут за чушь городите! Какие каттаканы? — Не на шутку разъярившаяся Асверия выпрыгнула из-за стола и с самым угрожающим видом двинулась на прэта. — Мухоморами, что ли, вас в Величке обкормили? Опомнитесь, други, от нас тысячи жизней людских зависят, а вы тут дурью маетесь!

— Постой, Асси! Он и верно познакомился с упырями, хозяевами Рудны! умиротворяюще протянул к девушке раскрытые ладони аррант. — С этими, каттаканами…

— Это правда. Хозяин тамошний — Рильгон — обещал нам свою помощь в борьбе с Подгорным Властелином, — промолвил Драйбен, прижимая для вящей убедительности руку к груди.

— Драйбен, опомнись! Рей, и ты туда же? Не существует никаких каттаканов! Где вы только этих сказок про упырей тутошних наслушались?

— Клянусь Богиней, это уж слишком! — вспылил прэт. — Рей, скажи ей! Асси, послушай его! Он не чародей, не сказочник и не мечтатель! И врать ему тебе назачем.

— Ну хорошо. Говори, Рей. Только покороче и без зауми.

Рассказ арранта занял немного времени, но его оказалось достаточно, чтобы Асверия успокоилась, а Драйбен утишил праведный гнев пирожком с зайчатиной и несколькими глотками пива. Подкрепился он очень кстати, потому что после Рея владетельница Кергово соизволила выслушать доклад прэта Рудны о посещении принадлежащего ему замка и встрече с его настоящими хозяевами.

— Та-ак… — задумчиво протянула она после того, как Драйбен завершил свое повествование. — Здорово! Вот уж никогда бы не подумала, что поездка ваша окажется столь удачной. И когда же я смогу встретиться с… господином Рильгоном?

— Хоть сегодня ночью, — самоуверенно заявил прэт. — Он и его родичи владеют магией. Я тоже до известной степени владею и могу позвать Рильгона при помощи мысленного усилия. Каттаканы способны мгновенно перемещаться с места на место, но только после заката. Ты желаешь с ним поговорить?

— Желаю, — твердо ответствовала Асверия. — Идите отдыхайте с дороги. А после захода солнца я надеюсь увидеть вас вместе с вашими новыми друзьями.

* * *

Владетельница Кергово нетерпеливо побарабанила пальцами по столу. Вот-вот на башне должны были звонить полночь, давно стемнело, а обещанных Драйбеном гостей все не было и не было. В ответ на испытующие взгляды Асверии сидящий в ее комнате прэт лишь пожимал плечами, всем своим видом говоря: "Я сделал все, что мог".

Драйбен подозревал, что каттаканы из Рудны изрядные шутники и по случаю знакомства с хозяйкой замка способны учинить что-нибудь неожиданное и впечатляющее, дабы и себя поразвлечь, и зрителей потешить. Например, свалиться на головы стражи в виде гигантских летучих мышей или прибежать в облике стаи волков, перепугав обитателей Хмельной Горы до полусмерти. Рильгон признавался Драйбену, что его необычное семейство, однажды пристрастившись к подобным милым шуточкам — откуда и пошли жутчайшие легенды о рудненских упырях, — доселе не избыло желания пошалить и подурачиться. Вот только момент для шуток был нынче не слишком удачный…

Прэт Рудны сделал все от него зависящее. Связался с Рильгоном и получил от него заверение, что тот непременно явится в замок после захода солнца. Драйбен понял так, что сразу после захода, но, может быть, он ошибся? В конце концов, точно они не договаривались, а середина ночи наиболее подходящее время для появления упырей. Полночь — особый час, не принадлежащий ни наступающим суткам, ни уходящим, когда из-за грани миров как раз и выползает всякое разное…

О предстоящем визите никого из посторонних, разумеется, не известили. Страже было ведено с наступлением темноты в покои Асверии не входить, а ежели придет весть о приближении врага, сначала постучать в дверь и спросить, можно ли войти, а отнюдь не ломиться, открывая притвор, по керговскому обычаю, пинком сапога.

Охрана замка подивилась новым порядкам, но приняла к сведению речи госпожи.

— Драйбен, я работала целый день, — не выдержала наконец Асверия. Страшар, по-моему, вообще отучился разговаривать и ревет, точно лось во время гона. Может быть, в Кергово и принято всю ночь ждать упырей, но нынче это выше моих сил. Рассказывала я, кстати, как Страшар несколько лет назад таскал меня, чтобы развлечь, на местное кладбище, утверждая, будто ночью туда приходят упыри и их можно подстрелить серебряной стрелой?

— И ты поверила? — хмыкнул Драйбен.

— Если вся эта история — розыгрыш, — пригрозила Асверия, — я тебя на куски разорву! У меня глаза закрываются, и я действительно устала как собака. Слышишь, полночь звонят?

— Госпожа! — Дверь, конечно, раскрыли пинком.

Драйбен обернулся, машинально хватаясь за кинжал, — не узнал голос. На пороге, сжимая в руках копье, стоял Войко: глаза вытаращены, лицо бледное, рот открыт. Колокол наверху раскатисто гудел. — Госпожа, там… Там…

Там такое!..

— Что? — привстала Асверия. — Нападение? Степняки?

— Хуже! — выдавил Войко. — Упыри едут!

— Едут? — ахнул Драйбен. — Повтори! На чем едут?

— Ну не на телеге же! — возмущенный дуростью прэ-та, брякнул юный страж. — Бегите на стену, сами гляньте! Жуть такая, что и в бреду не привидится!

— Пошли, — решительно сказала Асверия, хватая с кресла плащ. — Драйбен, твои приятели совсем ополоумели? Из-за них мы лишимся половины войска! Люди и без того перепуганы мергейтами, а тут новая напасть!

— Рильгон очень умен, — вяло оправдывался Драйбен, выходя вслед за Войко в коридор. — Если он счел нужным появиться с таким шумом, значит, в этом есть смысл.

Взобрались на стену рядом с надвратной башней, и Драйбен еще раз подумал о том, что каттаканы избрали наилучшее время для визита — ровно в полночь.

— Вон они, вон! Жуть-то какая! — твердил Войко. Стражники стояли за спиной хозяйки и Драйбена молча. Тоже боялись, но виду старались не показывать.

Конечно, испугаешься тут. Дорога на Рудну выходила из леса, изгибалась меж полей, а затем вливалась в прямой Сеггедский тракт, заканчивавшийся у подножия оседланной замком скалы. По ней-то и двигалась к Хмельной Горе цепочка голубоватых светляков — диковинных факелов, горящих мертвенным, противоестественным светом. И держали эти факелы в руках всадники, восседавшие на гигантских лошадях, стука копыт которых не было слышно, зато из ноздрей вырывались языки пламени.

— Что такое? Что за беда стряслась?

Асверия, несказанно пораженная открывшимся зрелищем, не обратила никакого внимания на вопли примчавшегося Страшара. Заспанный управитель со встрепанными седыми волосами насилу успел напялить штаны, когда его подняли с постели, и вглядывался туда же, куда и все. Со стороны разбитого у подножия замка палаточного лагеря начали доноситься первые панические крики караульщики заметили необычную процессию.

— Ворота закрыть, лучников на стену! — взревел управитель, но Асверия взмахом руки остановила бросившихся исполнять приказ стражников.

— Уймись, господин Страшар. Кажется, к нам гости.

— Упыри! — загробным голосом сообщил Войко. — С Рудны скачут!

— Заткнись, — шикнул Драйбен на взбалмошного парня. — Тебя отец не учил помалкивать, когда старшие о серьезных делах говорят?

— Так упыри же…

— Страшар, — ласково попросила Асверия управителя. — отошли кого-нибудь за моей короной. Кстати, не забыл ты отправить ее к кузнецу, чтобы стянул обруч? Ах до сих пор в кузне?

— Войко! — (Парень, как водится, оказался в ответе за все.) Страшар сгреб его за воротник, тряхнул и грозно повелел: — А ну со всех ног в кузню! Корона чтоб была сей момент! Потеряешь — отбивную сделаю!

— Понял! — внезапно осенило Драйбена. — Слушай-ка, Асверия…

Нагнувшись к хозяйке Кергово, он что-то горячо зашептал ей на ухо. Асверия передернула плечиком, насмешливо сморщила нос, но все-таки кивнула и распорядилась:

— Стража! До моего возвращения ворота не открывать! Запалить все факелы, какие найдете! Если кто начнет стрельбу — вздерну!

Асверия цепко схватила Драйбена за рукав и потащила к главной башне. Крики, доносившиеся из лагеря беженцев, становились все громче и громче.

Глава шестая СЕМЕНА СМУТЫ

— Запомни хорошенько, — тихо втолковывала Лоллия Кэрису, — сегодня тебе предстоит изображать тупого исполнительного вояку. Смотри на меня преданными глазами, почаще повторяй: "Слушаюсь, госпожа" и "Хвала Божественной". Понял?

— Слушаюсь, госпожа! — с самым суровым видом ответил вельх.

Царица и ее спутник поднимались на широкой лестнице, ведущей на площадь перед зданием Совета Эпитиаров. Двести девяносто ступеней от подножия Холма Эпитиаров до венчающего его вершину сооружения, за гигантскими бронзовыми дверями которого скрывались залы, где уже несколько столетий вершились судьбы Ар-рантиады и ее колоний.

Благодаря искусству зодчих, поставивших здание Совета так, что его видно было с любого конца столицы, у любовавшихся им создавалось впечатление, будто оно является естественным продолжением и завершением высящегося над городом холма. Колонны, стены и массивный треугольник фронтона с бесчисленными барельефами были выполнены из золотистого мрамора, и казалось, Арр венчает слиток золота причудливой формы. Когда солнечные лучи касались стен, здание начинало сиять всеми оттенками яичной желтизны, шафрана и янтаря, и в зависимости от расположения светила место заседаний Совета напоминало то кусок янтаря, то пронизанный светом кубок с желтым вином или же с золотистым медом.

— Красиво, — проворчал Кэрис, преодолев половину длинного подъема. Трудно поверить в то, что триста лет назад твои соотечественники возвели это величественное здание, а ныне знать угодливо рукоплещет, взирая на "Терзания Кавианы". Неужто Тиргил не мог измыслить ничего, кроме простодушной пастушки и отважного пастуха, вызволяющего свою возлюбленную из лап кровожадных и похотливых разбойников?

— Ты судишь предвзято, — возразила Лоллия. — Сама по себе пьеса не плоха — супруга моего можно обвинить в чем угодно, только не в бездарности. О нет, он безусловно талантлив: в плетении интриг, придумывании всевозможных увеселений и в стихосложении. Беда его в том, что, во-первых, он не видит своих недостатков и успел извести всех, кто мог бы ему на них указать. А во-вторых, зрители его пьес ни на мгновение не забывают о том, кто их автор. И разумеется, противоречие между тем, что проповедует в них Тиргил и как сам он себя ведет, не может не вызвать хохота или раздражения и ненависти. Лицемерными творениями своими он, сдается мне, навредил себе больше, чем изощренной жестокостью и подчеркнутым пренебрежением к своим подданным.

— Ты что же, защищаешь этого мерзавца? — удивился Кэрис.

— Надо быть дурой, чтобы, прожив с человеком четыре года, не попытаться его понять, не разобраться в том, что он собой представляет на самом деле. Так вот, в Тиргиле, как в любом из нас, хорошее как-то уживается с дурным. И порой мне кажется, что пьесы Божественного, на первый взгляд, чудовищно фальшивые, снискавшие ему славу отвратительного лицемера, являются всего лишь отражением того доброго и светлого, что еще сохранилось где-то в самой глубине его души. Безраздельная, бесконтрольная власть способна испортить самого хорошего человека — вот к чему я веду речь и вот почему нынешние законы должны быть изменены. Зло именно в них, а вовсе не в Тиргиле. Многие мои знакомые повели бы себя на его месте еще омерзительнее.

— Пожалуй, то, что ты говоришь, не лишено смысла.

— Вот спасибочки! — церемонно поклонилась Лол-лия Кэрису. — Ну, слава Отцу Созидателю, наконец-то пришли!

Площадь перед зданием Совета Эпитиаров, прилегающие улицы и проезды все было заполнено военными. Едва кварталы Верхнего города опустели, как в него вошли панцирники Девятого лагитора, превратив центр прекраснейшей из столиц мира в военный лагерь. Пробиваться к зданию Совета пришлось через полтора десятка постов, заграждений и застав, доказывая на каждом шагу недоверчивым командирам, что перед ними прибывшая в Арр царица. Впрочем, пергамент, выданный Кэрису Агриком, и знакомые многим аррантам медно-золотые волосы Лол-лии помогли им в конце концов преодолеть все препятствия и добраться до вожделенных бронзовых ворот.

— Физол Арра и гериор Аррантиады рад будет видеть тебя, Божественная! льстиво заверил Лоллию один из встретившихся им подле входа в здание чиновников и, забегая перед ней, приглашающе взмахнул рукой: — Прошу следовать за мной, несравненная Валерида!

Литые двери высотой в три человеческих роста обычно стояли распахнутыми, дабы любой подданный Царя-Солнца мог зайти в святилище законов и с расположенных над залами галерей понаблюдать за трудами эпитиаров и избранных народом Аррантиады членов Высочайшего Кворума. Когда-то обитатели столицы рвались сюда, дабы послушать словесные битвы, разгоравшиеся между их именитыми согражданами в процессе обсуждения тех или иных вопросов, но времена эти давно миновали. Все сколько-нибудь важные для страны решения давно уже принимались на Хрустальном мысе, а Высочайший Кворум так и вовсе собирался исключительно для того, чтобы раболепно приветствовать восхождение на трон нового Царя-Солнца. Аррантиада и впрямь переживала далеко не лучшие времена, и Кэриса удивляла и восхищала уверенность Валериды в том, что ей удастся вернуть своей родине былое величие…

Сегодня открытой оставили только одну створку ворот. "Грандиозно! Поистине нет равных людскому роду, когда занят он созиданием, но нет ему равных и в жестокости, ежели вступает он на путь кровопролития", — думал Кэрис, щелкая подошвами сандалий по мозаичному полу.

Здание Совета Эпитиаров производило неизгладимое впечатление не только снаружи, но и изнутри. Интерьеры его были выдержаны в золотисто-белых тонах, только громадные мозаичные картины на стенах, изображавшие сцены из жизни Богов Небесной Горы и истории Аррантиады, блистали всеми цветами радуги. В отделке были использованы желтый и белый мрамор, яшма, сердолик, агат и множество других драгоценных и полудрагоценных камней. Чего стоили одни только светильники, вырезанные из цельных глыб нефрита… Кэрису вспомнилось Логово Подгорного Властелина, и он презрительно хмыкнул: привести бы его сюда, дабы поучился, как надобно обращаться с камнями и какие чудеса можно творить с их помощью.

Лоллия, судя по ее решительному виду, чихала на всю эту красоту — она и прежде бывала тут и привыкла к изысканной обстановке. Тем паче ныне ее ждали важные дела. Царица целеустремленно шагала за добровольным проводником, не глядя на почтительно расступавшиеся караулы, и Кэрис, завороженно рассматривавший каменное воплощение полета человеческой мысли, едва поспевал за ней. Наконец скульптуры, мозаики, чаши, фрески остались позади и перед ними распахнулись двери Зала Справедливости.

— Клянусь Трехрогим!.. — просипел за плечом Лоллии вельх и тотчас получил удар локтем в бок. Его, кажется, предупреждали о необходимости помалкивать.

Даже суматоха, царившая в святая святых Аррантиады, не могла затмить ощущения волшебной сказки, которую мог воочию созерцать любой посетивший Зал Справедливости.

Зодчий, возводивший здание Совета Эпитиаров, явно был любимцем Отца Созидателя. Огромный зал не нуждался в окнах и светильниках благодаря хитрейшей стеме расположенных в подкупольных нишах зеркал, Улавливавших днем свет солнца, а ночью — луны. Если верить восторженным описаниям очевидцев, только в редкие ненастные ночи в башне над куполом зажигали громадный масляный фонарь, отраженный свет коего наполнял Зал Справедливости теплым золотисто-оранжевым сиянием. Откуда сейчас лился свет, не понял и искушенный во всяческих хитростях Кэрис — лучи закатного солнца проникали в закрытое со всех сторон помещение будто по велению одного из Богов Небесной Горы.

Проникали и ложились на янтарь. Сиденья амфитеатра, небольшие, с локоть высотой, бюсты выдающихся аррантов, мозаика на стенах — все было изготовлено из "слез Дочери Морского Хозяина", чудесного материала, добываемого на побережьях Сегванских островов и северной Аррантиады. Зал Справедливости будто светился изнутри, настраивая находящихся в нем на возвышенный и торжественный лад.

Кэрис встряхнул головой, пытаясь отделаться от наваждения, навеянного чарами искусства, после чего огляделся заново, куда более осмысленно.

Они с Лоллией находились в проходе, между двумя половинами семиярусного амфитеатра, спускавшегося к полукруглой площадке, где на подиуме, стояло кресло главы Совета и столики писцов. Позади них виднелись входы в два узких коридора, уводивших во внутренние комнаты здания. Стена за креслом главы Совета Эпитиаров была украшена мраморным барельефом, изображавшим Всеблагого Отца Созидателя, перед чьей мудростью, силой, мощью и добротой преклонялись не только ар-ранты, но и все без исключения Боги Небесной Горы, нелегко, как заметил Кэрис, приходившие к единому мнению по какому-либо вопросу.

Подиум и первые ряды амфитеатра занимали люди, коим здесь, в святилище закона, делать было решительно нечего. Военные в красных и темно-синих плащах, снующие туда-сюда гонцы, несколько телохранителей герио-ра… Лишь маленькая группа присутствующих была облачена в алые туники и белые тоги с черной оторочкой, причем настоящие хозяева Совета Эпитиаров выглядели несколько ошарашенными и напуганными.

Лоллия потянула Кэриса за плащ и начала спускаться к креслу главы Совета, в котором восседал ныне физол Арра и гериор Аррантиады Лурий Витир. Пустое обычно пространство перед креслом — место оратора, — с коего произносили свои вдохновенные речи лучшие люди страны, загромоздили притащенные невесть откуда деревянные столы, за которыми, так же как и за столиками писцов, корпели над пергаментами отцы города — помощники физола.

— Гляди-ка, всех Лурий собрал! — бормотала царица достаточно громко, чтобы Кэрис мог ее услышать. — Арвагет Двенадцатого лагитора, командир городской стражи, его помощник — сберегатель Нижнего города…

Внимание вельха, однако, больше всего занимал сам Лурий Витир — высокий худощавый мужчина лет сорока пяти, с начинающими седеть короткими волосами и усталым лицом. Глаза гериора были красными от недосыпа, тонкие пальцы правой руки нервно сжимали медный цилиндр с пришедшим только что сообщением, а правой он опирался на расстеленный на столе план Арра.

— Слухи о том, что к столице приближаются нанятые мергейтами суда сегванов, сильно упростили нашу задачу. Чернь рвется покинуть город и сама ломится на корабли, — докладывал Лурию командир городской стражи. — Число недовольных, однако, тоже растет. Они недоумевают, почему Царь-Солнце, приказав прислать корабли, дабы вывезти всех желающих из Арра, распорядился в то же время закрыть городские ворота?

— Мы же договаривались! Пусть твои люди рассказывают байки о высадившихся южнее столицы дикарях! — недовольно промолвил Лурий Витир.

— Они стараются вовсю, но слишком уж неправдоподобно это звучит, поддержал своего начальника сберегатель Нижнего города. — Надобно придумать что-то более убедительное, иначе нам не хватит складов, в которые стража загоняет смутьянов.

— Ты желаешь, чтобы я сочинял правдоподобные байки для твоих людей? А сами-то они на что-нибудь годятся? — недобро прищурился гериор.

— Если дело только за тем, чтобы освободить еще Десяток другой складов… — вступил в разговор какой-то усатый вояка, тут же и умолкший под устремленными на него уничижительными взглядами.

— Мы рассчитывали, что чернь будет ломиться в ополчение и нам удастся сформировать из них несколько десятков квилларий, а то и вспомогательный лагитор для войны с варварами, — промолвил кто-то из отцов города. — Вербовка добровольцев идет успешно, но люди требуют, чтобы им выдали оружие перед посадкой на корабли…

— Из них ни в коем случае не следует формировать отдельных отрядов. Лучше распределить их среди ветеранов, которые сумеют призвать новобранцев к порядку, — решительно заявил арвагет Двенадцатого лагитора. — Тем самым мы ухудшим боеспособность испытанных лагиторов, зато избежим опасности мятежа…

Окружавшие Лурия Витира склонились над картой города и окрестностей, в который уже раз внося необходимые изменения в тщательно разработанный план переселения едва ли трети жителей столицы на Восточный материк. Не замечая подошедшей царицы и Кэриса, они продолжали обсуждать, каким образом можно удержать от бегства из города ремесленников и мелких торговцев, как убедить чернь в высадке мергейтов близ Арра и образумить стекавшиеся к городским воротам толпы недовольных…

— Надобно распорядиться открыть Оливковые и Звездные ворота. Пусть желающие уходят из столицы, — звонким голосом проговорила Лоллия, раздвинув плечом мужчин, окружавших Лурия Витира. От неожиданности военные даже позабыли поприветствовать царицу. — Следует позволить уйти самым решительным, но сделать так, чтобы на них смотрели, как на обреченных. Тогда желающих следовать их примеру резко поубавится.

— Но, Божественная, это противоречит указаниям, полученным нами от твоего супруга, — нерешительно возразил командир городской стражи.

— Ничуть не противоречит, если проявить некоторую изобретательность, надменно ответствовала Валерида. — Поставьте неподалеку от города несколько квилларий, и беглецы не уйдут далеко.

Собравшиеся начали изумленно пререглядываться, пораженные не столько появлением и предложением царицы, сколько тем, что легкомысленная девица проявила вдруг несвойственный ей прежде интерес к серьезным делам.

— Р-разумно, — произнес наконец Лурий. — Божественная прибыла в Арр, чтобы передать распоряжения Тиргила?

— Именно, — без обиняков заявила Лоллия. — Мне необходимо переговорить с тобой… Наедине.

* * *

— Ты принесла ужасные вести! Тиргил опередил нас! Мы пропали! — Гериор Аррантиады смахнул трясущейся ладонью пот со лба. Рассказ Лоллии поразил его в самое сердце или, лучше сказать, напугал до полусмерти, хотя Лурий Витир и был не из трусливых. — Что же теперь делать?

— Для начала перестань дрожать, как новорожденный ягненок. Ничего непоправимого пока что не произошло. Нам просто придется несколько изменить свои планы и скинуть Тиргила с трона до того, как наши войска и переселенцы покинут Арр, а не после…

— Ты так легко об этом говоришь! «Просто»! Но я не готов! — выкрикнул гериор, перед внутренним взором которого уже предстали заплечных дел мастера и камера пыток, где у подозреваемых в государственной измене выколачивают признания, необходимые для показательного суда и последующей казни.

— Придется подготовиться! — отрезала Валерида и принялась втолковывать Лурию Витиру разработанный ею совместно с Кэрисом план действий.

Между тем сам Кэрис, слушая заговорщиков с безучастным выражением лица, стоял подле двери, дабы не позволить кому бы то ни было помешать их судьбоносному разговору. Безучастность его была маской, ибо на самом-то деле он восхищался актерскими способностями своей приятельницы и с трудом сдерживался, чтобы не наградить ее заслуженными аплодисментами. Едва они уединились в роскошно обставленной комнате, предназначенной для работы главы Совета Эпитиаров, как Лоллия устроила гериору такой спектакль, что перед ее искусством лицедейства меркла не то что Кавиана с ее терзаниями, но и первейшая знаменитость Арра, великолепная певица и актриса Дассия Карината.

В целом надрывная речь Лоллии сводилась к следующему. Тиргил распорядился схватить Лурия Витира сразупосле того, как корабли с лагиторами и переселенцами покинут Арр. Проведал ли он о том, что физол столицы намеревается свергнуть его с престола, или же собирается безо всякого повода свалить на него вину за эту не слишком-то красивую затею с переселением черни на Восточный материк — одним Богам Небесной Горы ведомо, но приказ взять Лурия под стражу уже написан. В подтверждение этих слов ошеломленному гериору была предъявлена копия с составленного будто бы Царем-Солнцем указа, но необходимости в этом, как показалось Кэрису, не было. Тут они с Лоллией явно перестарались. Судя по всему, гериор ожидал от Божественного чего-то подобного, и, как знать, может быть, тот и впрямь сочинял ныне, сидя на Хрустальном мысе, не очередную пьесу, а обвинительную речь, которую намеревался произнести во время суда над своим ближайшим сподвижником.

Как бы то ни было, Лурий ни на мгновение не усомнился в правдивости Валериды. Да и с чего бы ему ей не верить? Ежели он хотел спихнуть Тиргила с трона, используя как предлог для этого обвинение в злоумышлении и злокозненных деяниях против народа Аррантиады, то почему бы Божественному не выставить ответчиком за переселение черни его самого? Царь-Солнце — большой умелец загребать жар чужими руками и прекрасно понимает, что потомки-то, может, и назовут это самое переселение жестоким, но необходимым и, следовательно мудрым поступком, однако современники едва ли будут в его оценке столь однозначны и единодушны. Мысль отдать им на растерзание Лурия Витира, без сомнения, приходила в голову Царю-Солнце, и уж во всяком случае не совесть помешала бы ему выставить нынешнего гериора ответчиком за происходящее.

Лурий, словом, не усомнился в том, что арвагету Третьего лагитора предписано взять его под стражу сразу по окончании погрузки выселяемых из Арра людей на корабли и передать сберегателю столицы Кресценту Лепиду для последующего препровождения на Хрустальный мыс.

— Для начала избавимся от глаз и ушей Тиргила, — перешла царица к заключительной части своей речи и, повернувшись к вельху, приказала: — Кней! Передай сберегателю Арра Кресценту, что гериор желает видеть его.

Когда посланец Валериды исчез за дверью, она взяла со стойки три хрустальных кубка, откупорила кувшин с вином, наполнила сосуды терпко пахнущей красной жидкостью и пробурчала:

— Хочешь что-то сделать — делай это сама! После чего щелкнула крохотным замочком на одном из своих колец. Украшавший его аметист откинулся в сторону, и под ним обнаружились похожие на пепел серые крупицы, немедленно полетевшие в один из бокалов.

— Лурий, запомни — кубок сберегателя со щербинкой на краю.

На всякий случай Лоллия втиснула в безжизненную ладонь гериора холодную ножку одного из оставшихся бокалов и с ослепительной улыбкой повернулась на едва слышный скрип дверных петель. Кэрис сопровождал невысокого мужчину средних лет — троюродного брата Тиргила. От него следовало избавиться прежде всего.

— Дражайший Кресцент! — проворковала царица, распахивая объятия и награждая низенького толстяка целомудренным поцелуем в щеку. — Божественный восхищен действиями сберегателя столицы!

— Я рад… — Оторопевший от напора Лоллии, Кресцент несколько раз моргнул, не понимая, зачем его вызвали к гериору. А Лоллия продолжала заливаться:

— Я приехала в столицу лично понаблюдать за исполнением приказов Царя-Солнца и передать тебе его волю. Так как Лурий назначен гериором, тебе надлежит вступить в должность физола Арра.

Что она несет?" — в ужасе подумал Лурий Витир. Медноволосая интриганка всучила тем временем сберегателю кубок со щербиной и рассыпалась в поздравлениях новоявленному физолу, после чего предложила выпить за его здоровье.

Совершенно обалдевший Кресцент Лепид пригубил вино, а спустя несколько мгновений пал к позолоченным сандалиям Лоллии.

— Я слышала, внезапное счастье, равно как и горе, может поражать не хуже молнии, — сочувственно произнесла царица.

Кэрис нахмурился, а Лурий мрачно промолвил:

— Валерида… Твой супруг, после того как занял трон, устранив с дороги немало родичей, изрек фразу, вошедшую во все летописи: "Шагать по трупам не столько удобно, сколько мягко"… Неужто ты решила пойти по его стопам?

— Я постараюсь избегать этого, насколько хватит сил. Кресцент всего лишь спит и проснется через сутки прекрасно отдохнувшим.

— Вот как? Это приятная неожиданность. Он неплохой человек, толковый сберегатель и пригодится нам… когда я займу трон Тиргила, — заявил Лурий, на щеках которого вновь заалел присущий ему румянец.

"Удивительная наивность!" — подумал Кэрис, поражаясь слепоте гериора, объяснить которую можно было лишь женскими чарами и жаждой власти, затемнявшими рассудок и более проницательным мужам.

Одобрив замысел Лоллии и Кэриса, гериор немедленно приступил к воплощению его в жизнь. Выйдя к отцам города и арвагетам, собравшимся в Зале Справедливости, он, ссылаясь на новый приказ Божественного, полученный якобы через Лоллию, отдал необходимые распоряжения, в результате чего в здание Совета Эпитиаров вошла Медвежья квиллария Двенадцатого лагитора, набранная из всецело преданных Лурию младших и ненаследных сыновей вельмож. Арвагета Двенадцатого лагитора и двух или трех отцов города, безусловно поддерживавших Тиргила, схватили и бросили в узилище. Командира «медведей» — Атея Децирата — приказом гериора назначили арвагетом Двенадцатого лагитора, после чего был произведен еще ряд перемещений, принесших Кэрису — по требованию царицы — высокий пост сберегателя Нижнего города.

Приняв назначение, вельх тотчас принялся за дело. Находившаяся в его распоряжении стража и восемь приданных ей в помощь квилларий Двенадцатого лагитора оцепили Нижний город, а глашатаи, поддерживаемые воем боевых труб, объявляли не желавшим ложиться спать горожанам, что царица и гериор намерены обратиться к жителям столицы с речью. Желающие услышать их пусть идут к амфитеатру Жентала.

После того Как храмовые гонги на Холме Эпитиаров гулким звоном отметили наступление новых суток, вокруг самого крупного амфитеатра столицы, носившего имя его основателя, начал собираться народ. Обеспечить охрану ораторов следовало силами армии, а не городской стражи, с которой у жителей столицы имелись старые счеты. Надобно было также подвезти из городских складов бочки с вином, которые в данных обстоятельствах должны были, по мнению Лоллии, оказаться значительно эффективнее, чем привычная раздача серебряных и медных монет. Кэрис, которому царица поручила организовать все то, что призвано было способствовать превращению заговора в "народное восстание", начал уставать, ибо даже дайне не двужильны. Его спасали лишь впитавшиеся в плоть и кровь аррантских воинов исполнительность и точность.

Стекавшийся к арене Жентала народ вел себя до поры до времени тихо, заинтригованный необычностью происходящего. Ночные игры, потешные бои и выступления на аренах были жителям столицы не в диковинку, однако отцы города и эпитиары предпочитали обращаться к ним с речами при свете дня. Готовилось нечто из ряда вон выходящее, и никто, разумеется, не желал пропустить небывалое зрелище, до коих обитатели Арра, как и большинство аррантов, были большими охотниками.

Очень скоро огромный амфитеатр был заполнен до отказа, а те, кому не удалось попасть внутрь, образовали живое колышущееся кольцо вокруг громадного здания.

Обстановка Кэрису нравилась: трибуны, то умолкающие, то снова поднимающие голос так, что казалось — на каменистый берег накатывают волны прибоя, овальная арена, предназначенная для скачек и звериных боев, окружена цепью панцирников, посредине разведено четыре гигантских костра, дабы освещать наспех сколоченный помост, на котором был установлен штандарт гериора и белый стяг с вышитой золотом крылатой лошадью в венке пальмовых и оливковых ветвей. Тут и там слышались крики: "Знамя царицы!", "Добрая госпожа Лоллия здесь!.." Посеянные некогда царицей среди жителей Арра золотые начали давать всходы в урочный час, и вельх был этому искренне рад, поскольку нанятых крикунов и осведомителей оказалось прискорбно мадо и они бесследно растворились в людском море.

Факелы, факелы, бесконечные факелы… Тысячи огней, от коих было светло как днем.

Амфитеатр затих. Народ увидел, как командир в белом плаще поднял руку, панцирники, заметив сигнал, три раза ударили обнаженными мечами о щиты, громыхнув полутора тысячами глоток: "Слава гериору! Слава царице!"

Со стороны ворот, откуда выходили на арену участники скачек, появился строй панцирников, составлявших квадрат, внутри которого двигались бок о бок две колесницы: одна запряжена четверкой белых коней, другая — вороных. Он медленно совершил круг вдоль трибун, затем панцирники расступились, давая колесницам дорогу к подиуму возле костров, и, наконец, Валерида с гериором взошли на помост. На Лурии красовался военный наряд, Лоллия же, зная, что арранты неравнодушны ко всему прекрасному и едва ли не больше всего ценят женскую красоту, облачилась в изысканное, подчеркивающее фигуру зеленое платье, украсила высокую прическу изумрудными лентами и нацепила огромное количество украшений с зелеными камнями. Ожерелья, диадема, браслеты, перстни, серьги… Кэрис, остававшийся у подножия помоста, только диву давался: как женщина может носить на себе такую тяжесть?

Снова три удара мечей по щитам. Народ умерил свой пыл, крики начали стихать, а когда Лурий выступил вперед, люди замерли в ожидании. Ни звука, ни шороха.

— Возлюбленные соотечественники! — В амфитеатре Жентала звук разносился изумительно благодаря особенностям постройки, но последние ряды все равно не смогли расслышать тихих поначалу слов Лурия. Сидящие впереди шепотом передавали речь гериора от одного ряда к другому. — В этот трудный и горестный час я призвал вас, дабы поведать об измене! О нет, не железных лагиторов и доблестных арвагетов! Не Совета Эпитиаров, стоящего на страже закона!..

Лурий Витир был превосходным оратором, и, когда он делал паузы, можно было расслышать, как в десятом или двенадцатом ряду кто-то чихнул. Мастерски завладев вниманием слушателей, он, умело перемежая правду, полуправду и. откровенную ложь, сплел историю о грозящем нашествии варваров, коих, конечно же, доблестным аррантским лагиторам ничего не стоило разгромить еще на Восточном материке. О том, как тщетно взывал о помощи к гражданам Аррантиады шад Даманхур, правители Халисуна, конисы Нардара и Нарлака. Как обещанная им помощь не была оказана и ростки цивилизации затоптали копыта лошадей варварского войска. Как были уничтожены цветущие города, жители коих беспощадно перебиты, чудесные здания разрушены, а храмы осквернены…

— Мы и сейчас могли бы разгромить этих дикарей, встретив у берегов нашей прекрасной родины! — багровея лицом, ревел гериор. — Но вместо этого трусливо спрятались за стенами Арра! Мы жалобно блеем, словно ведомый на заклание скот, вместо того чтобы дать бой кровожадным выродкам!..

Сделав очередную паузу, оратор позволил слушателям вдоволь накричаться, а потом обрушил на них слова, которых от него ждали, ибо рассыпанные в речи гериора намеки были достаточно прозрачны, чтобы их мог понять даже самый тупой из присутствующих.

— Нам изменил Царь-Солнце! — выкрикнул лурий, едва не сорвав голос. Сумасшедший Тиргил предал нас! Боги Небесной Горы помутили его разум, и, сходя в могилу, он готов увлечь за собой всех нас!..

Лурий Витир был блестящим, непревзойденным оратором, и этот-то талант, вероятно, послужил причиной того, что он был назначен Божественным физолом Арра, а затем и гериором и избран Валеридой для свержения своего супруга с трона.

В начале его речи в толпе обозначились некоторое недоумение и послышался изумленный гул. Тиргила, конечно, не любили, как не любят большинство правителей, но от имени Божественного бездельникам раздавались хлеб, оливковое масло и вино, по праздникам он дарил народу серебро, устраивал игры и представления в театрах… Он придерживался возникших столетия назад традиций и, если рассуждать трезво, был ничуть не лучше и не хуже своих предшественников. Быть может, излишне жесток, чрезмерно самолюбив и заносчив, но иного и нельзя ожидать от единовластного правителя Центрального материка…

Чем дольше, однако, говорил Лурий Витир, тем ясней становилось слушателям, что Божественный ведет себя более чем странно, ибо то, что происходило за пределами Аррантиады, противоречило традиционной политике Царей-Солнц. Божественный мог сколько ему вздумается чудить на Хрустальном мысе, в Герберуме и даже пошаливать в Арре, но позволить орде варваров с Восточного материка набрать силу? Не выполнить взятых на себя перед правителями заморских стран обязательств? Допустить, наконец, чтобы степняки объединились с сегванскими мореходами и задумали высадиться в портовых городах Аррантиады? Это уже было ни на что не похоже! Ни с чем не сообразно! Слова гериора о сумасшествии Тиргила объясняли многое, если не все. Царь-Солнце не мог предать свой народ, свою страну, обычаи и веру. Но что взять с сумасшедшего, чью болезнь долго и тщательно скрывали от граждан Аррантиады физол Арра, царица и другие придворные? Они денно и нощно молились о его выздоровлении, но, коль скоро Боги Небесной Горы не пожелали даровать ему исцеления, а болезнь Божественного грозит подданным величайшими бедами, недужный правитель должен быть отстранен от власти и заменен достойнейшим…

— Острову грозит нашествие варваров! Невиданное, страшное и разрушительное! — продолжал Лурий. — Дикари опустошили Восточный материк и со дня на день ступят на землю Аррантиады! Поэтому моим приказом сюда были призваны колониальные лагиторы. Они защитят нас от степняков и заставят сегванов повернуть свои суда прочь, если только…

Лурий выдержал театральную паузу, во время которой Кэрис успел переглянуться с Валеридой. Пока все шло просто великолепно, и, если бы гериор не делал ударения на словах "моим приказом", "я распорядился" и прочих, подчеркивавших, кто именно является спасителем и благодетелем его драгоценных соотечественников, ничего лучшего и желать было бы невозможно.

— Если только Тиргил будет отстранен от власти! — бросил в жаждущее его слов людское море Лурий Витир. — Мучимый страхами, боящийся собственной тени, Тиргил не может управлять страной! Зная, что главный удар варваров будет направлен на Арр, он оставил всех вас на произвол судьбы! Он приказал, чтобы все войска были стянуты к Хрустальному мысу и защищали лишь его одного! Вы отданы им на растерзание бесчисленным ордам дикарей!

И тут в действие вступили крикуны, осведомители и несколько десятков переодетых горожанами солдат из Двенадцатого лагитора. Вельх приказал им расположиться на трибунах на равномерном расстоянии друг от друга и в момент, когда остававшийся на арене командир даст сигнал, сняв шлем и взяв его в правую руку, выкрикнуть нужные слова:

— Сме-ерть! Смерть Тиргилу! Долой безумца! Лурий, спасай Арр!..

Плотину прорвало.

Лурий Витир не ответил, да и не мог бы ответить, не рискуя головой, на самые простые вопросы, которые непременно должны были возникнуть у слушавших его речь горожан. Почему, например, о болезни Тиргила не был своевременно извещен Совет Эпитиаров и сами они услышали о ней из уст гериора только этой ночью? Почему Лурий Витир, сумевший вызвать из-за моря колониальные лагиторы, не распорядился своей властью отпереть городские ворота? Как ему удалось вместо наказания за самоуправство получить из рук сумасшедшего правителя должность гериора? Однако вопросы эти, если даже и возникли, вслух заданы не были. Как известно, толпа есть чудовище неразумное и безрассудное, по высоте сознания стократ уступающее любому самому тупому ее представителю, — она руководствуется не мыслью, а чувством. Лурий же разрушил дамбу, которая сдерживала извечное желание толпы к бунту, жажду обрести обожаемого вождя. Ныне этими вождями становились он сам и царица. Если они допустят любую самую малую оплошность, толпа разорвет их в клочья, но до тех пор, пока этого не произойдет, она будет крушить все и вся по первому слову своих предводителей, первому их жесту…

Трибуны выли, ревели, слышался свист и грохот — это ломали ограждения. Любому, кто сейчас попытался бы выступить в защиту Тиргила, мигом оторвали бы голову.

Снова прозвучали три звонких удара мечей о щиты — панцирники призывали беснующийся народ к вниманию, однако прошло немало времени, прежде чем стихли последние возгласы.

— Я распорядился принять все меры к защите столицы от грядущего нашествия. — Лурий порядочно охрип, но пока держался. — Любой, кто хочет покинуть город, может пройти в гавань и сесть на корабль, отправляющийся на север, в Каври. Там каждый будет в безопасности. Я прошу три тысячи самых молодых и сильных мужчин прийти на площадь перед храмом Морского Хозяина. Они вместе с верными Аррантиаде воителями высадятся возле Хрустального мыса и захватят Тиргила…

"Ого! — ахнул про себя Кэрис. — Воображаю, что из этого получится! Какой невероятный случай пограбить и обогатиться! Клянусь Трехрогим, к храму Морского Хозяина прибегут не три тысячи, а все тридцать! Но пока еще он не сказал главного…"

— И последнее! — провозгласил гериор, едва перекрывая крепнущий гул. С этой ночи Аррантиадой правит…

"Назови самого себя, — подумал Лурий. — Народ сейчас примет все. Ну же, рискни!"

Он покосился на царицу и понял, что с этим все же лучше погодить. Наживать себе врага в лице Лоллии ему вовсе ни к чему. Разумеется, рано или поздно придется брать власть в свои руки. Но не сейчас. Не сейчас…

— Аррантиадой правит великолепнейшая Валерида Лоллия! Слава царице! Слава Божественной! Слава нашей госпоже и повелительнице! Да пребудет с ней милость Богов Небесной Горы!

Часть вторая ЕДИНОМЫШЛЕННИКИ

Глава седьмая ЧУДНЫЕ ГОСТИ

Асверия в кои-то веки сбросила мужской костюм и явилась на нижний двор замка в платье. Обнаружил его Страшар в одном из сундуков, принадлежавших некогда супруге Варта Лаура, даже в глуши, куда сослали ее беспутного мужа, предпочитавшей одеваться красиво. За четверть века ткань немного слежалась и выцвела, но золотая вышивка попрежнему блистала первозданной красотой. Асверия с помощью Драйбена натянула длинное зеленое платье, щелкнула пряжкой изукрашенного коваными листочками пояса; прикинув, какие драгоценности могут подойти к такому наряду, выбрала из ларца браслеты с растительным узором и ожерелье с изумрудами.

— Если ты ошибся, — процедила она, сражаясь с застежками украшений, — и переодевание это окажется ни к чему, я заставлю тебя все это надеть.

Драйбен только улыбался своим мыслям. Он не зря посоветовал Асверии надеть зеленое с золотом и сделать так, чтобы в украшениях прослеживалась единая линия — веточки, листики, цветочки…

Народу в нижнем дворе заметно прибавилось — сюда, кажется, собралось все население замка. Факелов было зажжено немерено — Страшар расстарался, выполняя распоряжение госпожи; и даже Войко с принесенной из кузни короной ничего не напутал, вот только глаза уж больно жутко закатывал, вешая про упырей, вызванных новоиспеченным прэтом из Рудны пред светлые очи владетельницы Кергово.

— Веселье в самом разгаре, — ухмыльнулся Драйбен. — Вот чего мне не хватало все десять лет скитаний по свету! Рей, соверши чудо — утихомирь стражу и попробуй их построить. Страшар! Господин Страшар, ты меня слышишь?

— Ну наконец-то! — с облегчением приветствовал их появление управитель. — Упыри в ворота ломятся! Вы как приказали не стрелять, так мы и не стреляем. Стража надвратной башни с перепугу сбежала. Лошади, понимаете, огнедышащие… Будто не лошади, драконы какие-то! И под скалой народишко шумит…

Словно в подтверждение этих слов, ворота, окованные минувшим днем железными листами, вздрогнули, будто в них били тараном.

Призвать к порядку изрядно перепуганных стражников не сразу удалось даже Рею. Здоровенный и быстрый аррант утихомирил кого пинками, кого криками, но умудрился-таки собрать воителей в кучу, отдаленно напоминавшую строй. Войко передал Асверии корону, но теперь она оказалась ей маловата — кузнец в своем рвении перестарался.

— Отпирай, — приказала Асверия, поднявшись на крыльцо, испокон веку исполнявшее в Хмельной Горе почетную роль видимого отовсюду торжественного возвышения. — Драйбен, не стой столбом! Помоги им! Видишь, люди от страха едва в обморок не падают!

Створки ворот беззвучно расползлись. Асверия прикрыла лицо ладонью ударил порыв холодного ветра, потушивший две трети освещавших двор смоляных факелов, не гаснувших даже под весенними ливнями. Стражники попятились, не обращая внимания на яростные крики Рея, которому было все равно — упыри или сам Царь-Солнце в замок пожаловал.

— Нда-а-а… впечатляет, — пробормотал Драйбен, взобравшийся на крыльцо и вставший рядом с Асверией. — Зрелище, прямо скажем, то еще. — Какое «то»?

— Запоминающееся. Оно, пожалуй, в памяти твоих подданных подольше нашествия степняков останется. И ведь красиво, а?

В глубокой, не нарушаемой даже дыханием людей тишине на нижний двор замка въехала дюжина странных всадников. Лиц рассмотреть было невозможно, тела скрывали обширные темные плащи, по которым плясали синие искорки, правая рука каждого всадника сжимала рукоять факела, горящего бело-голубым огнем. Но самое сногсшибательное зрелище представляли собой лошади.

Высоченные, вороные, шелково лоснящиеся, с красными, отчетливо светящимися в полутьме глазами. Конь переднего всадника громко и яростно фыркнул, ударил копытом по земле, подняв облачко пыли, и выпустил, из ноздрей две струйки темно-багрового пламени.

— Драйбен, — прошептала Асверия, — если это твои друзья, то я начинаю в тебе сомневаться. Скажи мне, кто твой друг…

— Тес! Молчи и смотри.

Бело-голубые факелы, горящие неживым огнем, словно болотные гнилушки, внезапно начали менять цвет. Вначале пламя огненных шаров стало совершенно белым, затем потеплело, обращаясь в привычный желто-оранжевый цвет огня. Еще спустя мгновение факелы погасли. Всадники, будто по команде, опустили руки и спрятали черенки факелов под одеждой. И тем не менее во дворе было светло как днем. Драйбен озирался, пытаясь отыскать источник света, но не нашел. Видимо, действовало неизвестное волшебство.

Первый всадник, самый высокий и кажущийся наиболее внушительным из-за ореола синих искр, танцующих на длинном плаще, покинул седло, за ним последовали остальные. Каттаканы, если это действительно были они, явно давая себя рассмотреть, двигались преувеличенно медленно.

Из-за стен замка послышались близкие крики. По скальной дороге к Хмельной Горе взобрались самые смелые из обосновавшихся вокруг замка высокородных беженцев. Почуяв неладное, прэты и владетели подняли челядь и помчались на помощь госпоже Асверии, осажденной явившейся в ночи нечистью. Разномастная толпа остановилась за чертой ворот, будто наткнувшись на невидимую преграду. Среди вооруженных людей Драйбен увидел жрецов Богини и Священного Огня, не слишком-то ладивших между собой в мирной жизни, но тут решивших объединить усилия и словом и делом поддержать свою паству.

Огнедышащие лошади между тем двинулись за вожаком, направившимся к хозяйственным постройкам. Казалось, еще мгновение — и они врежутся в них, но тут вожак прыгнул и взвился в воздух, едва коснувшись копытами крыши оружейного склада. Следующим прыжком достиг стены, воспарил над Хмельной Горой и превратился в смазанную полосу голубоватого тумана, рассеянного налетевшим порывом ветра. То же самое произошло и с прочими черными скакунами, на глазах ошеломленных зрителей обратившимися в ничто.

— Потрясающе, — беззвучно прошептал Драйбен. — Вот это настоящее волшебство!

Свет разгорелся еще ярче. Предводитель каттаканов шагнул вперед, остановился у первой ступени всхода, ожидая приглашения. Древняя традиция: если хозяин не позвал к себе, взойти на крыльцо его дома нельзя.

Драйбен незаметно толкнул локтем Асверию. Та бросила на него испепеляющий взгляд — без тебя, мол, знаю — и громко произнесла:

— В Хмельной Горе всегда рады гостям, пришедшим с миром. Поднимитесь сюда, почтенные.

Предводитель черных вместо ответа нарочито медленно вскинул руку к фибуле плаща, щелкнул ею так громко, что некоторые из присутствовавших вздрогнули, стянул капюшон и величественным жестом отбросил верхнее одеяние в сторону.

— Ого! — только и сказал Драйбен. Чего-то подобного он ожидал, но ожидать и увидеть — вовсе не одно и то же.

По толпе прошел невнятный гул, сливающийся в одноединственное слово: "Тальбы!"

Черная искрящаяся накидка скрывала под собой удивительно красивого, высокого, золотоволосого человека в ярко-зеленых с золотом одеждах. Исчез мрачный призрак, примчавшийся в Хмельную Гору на чудовищном коне. Вместо него изумленным и восхищенным взорам людей предстал красавец тальб, словно сошедший со страниц древних манускриптов.

Драйбен предполагал, что, явившись открыто, Рильгон и его родичи могут принять образ тальбов, в покинутом жилище коих провели тысячу с лишним лет. Обитатели замка легче смирятся с посещением легендарных существ, обладавших почти человеческой внешностью, нежели с лысыми, желтоглазыми и безгубыми упырями, и все же что-то тут было не так. Во-первых, у Рильгона было всего восемь родичей, а пришлецов — двенадцать, а во-вторых… Откуда они знают особенности магии тальбов, ежели не изучали ее специально? Он отлично помнил сохранившиеся описания тальбов, их удивительных лошадей, синих, мертвенных факелов…

Во дворе замка стало гораздо теплее, мягкий золотистый свет лился от любого предмета, будь то острие копья, камень стен или доска притулившегося возле хлева нужника. Рильгон, величественно поднимавшийся к Асве-рии, сиял ярко-голубыми глазами, его хламида, перехваченная широким, отделанным золотом и драгоценными камнями поясом, переливалась всеми оттенками зеленого…

— Я счастлива приветствовать вождя древнего народа у порога своего дома, — непринужденно сказала Асверия, когда высоченный тальб оказался рядом с ней. Тот, не раздумывая, преклонил колено, взял госпожу за руку и поцеловал ее перстень, украшенный опалом.

— Счастлив узреть владетельницу древней земли, перешедшей по наследству от нашего народа вашему, — достаточно громко для того, чтобы его услышали все собравшиеся во дворе, ответил тальб. — Нам известно о бедствии, поразившем ваш мир, и мы рады будем помочь вам избавиться от него.

— Рильгон, ты великолепен! Признаться, я в восторге, — промолвил Драйбен, не испытывая однако ни малейшей уверенности в том, что перед ним в самом деле находится хозяин Рудны.

Тальб поднялся, положил правую руку на пряжку пояса, а левую — на рукоять длинного меча в сияющих гранеными камнями ножнах и с достоинством произнес:

— Мне лестно, что ты принял меня за Рильгона, но я вовсе не он.

— То есть? — Драйбен, будучи не в состоянии про-шупать сущность странных гостей через непроницаемую магическую завесу, все же начал кое о чем догадываться. — Ты не из Рудны?

— Нет, — улыбнулся тальб. — Я из Тательтуна.

— Откуда? — выпучил глаза Драйбен.

— Тиир из Тательтуна. Но может быть, мы не будем разговаривать на глазах ваших подданных? — несколько нетерпеливо поинтересовался Тиир. — Я приехал ради того, чтобы помочь вам, и хотел бы обговорить условия нашего… соглашения наедине.

На Драйбена напал столбняк, и разговор пришлось поддержать менее впечатлительной Асверии.

— Я приглашаю тебя, господин Тиир, войти в мой дом и пользоваться всеми благами, которые сможет предоставить тебе и твоим спутникам Кергово, провозгласила госпожа Хмельной Горы, и ее чуть хрипловатый голос разнесся по всему двору. Страшар согласно закивал. Надо же, настоящие тальбы! По Кергово ходили слухи, что кое-где их еще можно увидеть, но чтобы вот так, запросто? Да, времена настали удивительные!

Строй стражников как-то незаметно распался, когда стало ясно, что опасаться чудных гостей нечего. Оробевшая челядь замка, движимая любопытством, подступила к тальбам, взяв их в плотное кольцо. Во двор хлынули высокородные вместе со слугами и оруженосцами, а Войко, чтобы лучше видеть происходящее, забрался на крышу хлева.

— Следуйте за мной, — пригласила Асверия Тиира. — Кажется, нынешней ночью произошла какая-то ошибка, но, надеюсь, все обернется к лучшему. Если вы до сих пор не знаете, я — Асверия Лаур, младшая дочь Юстина Лаура и, судя по всему, единственная его наследница.

— Мы знаем, — мягко ответил тальб. — Никакой ошибки не случилось. Все разъяснится в самое ближайшее время. Спасибо за приглашение.

— А где Рильгон? — растерянно вопросил Драйбен.

— Должен быть тут. — Тиир кивнул своим товарищам, успевшим избавиться от черных плащей, и последовал за Асверией в господский дом. Драйбен шепнул что-то на ухо Рею и бросился догонять хозяйку Кергово.

Страшар, обретя с уходом гостей утраченный было дар речи, принялся распоряжаться:

— Разойдись! Дозорные — на стены! Остальным спать! Эка невидаль тальбы! Высокородные господа, прекратите орать! Поутру госпожа вас пригласит и обо всем расскажет. Угостить бы гостей, да поздно уж вроде для ужина… Войко! Бегом на кухню! Куда парень улизнул? Только что тут болтался…

Войко не отозвался, потому как юркнул в господский дом, дабы, воспользовавшись тайным ходом, послушать, о чем будет беседовать владетельница Кергово с чудными гостями.

Драйбен догнал Асверию и тальбов возле кабинета. Просочился по стеночке мимо и распахнул притвор. Конечно, в небольшой комнате места немного, но, как говорится, в тесноте, да не в обиде.

— А я вас давно жду. — С кресла поднялось очень знакомое Драйбену существо. Лысый череп, белая кожа и желтые глаза без зрачков. Рильгон. — Гостей небось встречали?

Вслед за Асверией и тальбами в кабинет вошел невозмутимый аррант. Указал слугам, куда поставить принесенные ими кресла и лавки, и притворил за ними дверь.

* * *

Чинной, достойной быть запечатленной в летописях беседы, на которую была настроена Асверия, не получилось. С первых же мгновений все пошло наперекосяк, и "военный совет", как мысленно назвал Драйбен собрание в кабинете владетельницы Кергово, поначалу больше всего напоминал встречу родичей, съехавшихся под отчий кров после, долгой разлуки из разных концов света.

Перемежая свою речь шутками и прибаутками, Рильгон рассадил тальбов в соответствии с какими-то своими представлениями об их значимости, причем каждого называл по имени и обращался с ними как престарелый дядюшка с беспутными племянниками и племянницами, известными всему миру своим шалопайством. С Асверией он при этом, напротив, был чрезвычайно учтив и предупредителен, что выразилось прежде всего в том, что хозяин Рудны с поклоном усадил ее в облюбованное им самим кресло и в самых изысканных выражениях испросил у нее позволения совершить налет на местную поварню.

— Пожалуйста, господин Рильгон. Но, быть может, лучше я распоряжусь, чтобы в трапезной накрыли стол… — начала очарованная обходительностью упыря девушка, однако тот, в притворном ужасе замахав руками, заверил ее, что и сам он, и тальбы, которые были приглашены им сюда — да простится ему его дерзость! — от имени хозяйки замка, собрались здесь вовсе не для того, чтобы пировать. Тем не менее ежели этих самых тальбов, вырядившихся, словно вельможи, и затеявших омерзительное представление с огнедышащими конями и прочими несообразностями, не занять чем-нибудь, то они не дадут всем остальным рта раскрыть и непременно превратят серьезное собрание в отвратительный балаган, ибо только на это, в общем-то, и способны.

— Зачем же ты их тогда пригласил сюда? — улыбаясь помимо своей воли и не пытаясь скрыть недоумение, вопросил Драйбен, почуявший, что Рильгон, да и тальбы, вероятно, тоже, валяют дурака не от простоты душевной, а имея на то веские причины. Главная из них лежала на поверхности — смех и шутки облегчают взаимопонимание, способствуют возникновению доверия, создают дружескую и непринужденную обстановку, в которой незнакомым людям легче столковаться между собой. Но если уж даже люди не слишком хорошо понимают друг друга и ладят между собой, то представителям трех различных цивилизаций надобно очень расстараться, чтобы найти общий язык и выработать совместный план действий.

Дабы преуспеть в этом, по мнению Рильгона и Тиира, надобно было слегка подурачиться, рассмешить обитателей замка и, быть может, даже позволить им посмеяться над чудачествами гостей. И разумеется, серьезный разговор следовало предвосхитить игрой в вопросы и ответы. Как раз для того чтобы играющие чувствовали себя раскрепощеннее, Рильгон и послал одного из тальбов за пивом и какими-нибудь подходящими заедками. Красавец Лайле высокомерно пожал плечами, но возражать не стал, а рудненский упырь, кивнув ему вслед, пояснил Драйбену, что ради этого вот и пригласил непутевую молодежь в замок. Да еще для того, чтобы речи дельные послушали и не мнили себя умнее всех прочих.

— А мнят? — полюбопытствовала Асверия. С этого-то и началась игра в вопросы и ответы, в ходе которой выяснилось много интересного. Во-первых, каким образом Рильгону удалось залучить в Хмельную Гору тальбов, ушедших, по мнению ученых мужей, из этого мира в какой-то иной через один из Порталов, открывшихся после падения Камня-с-Небес. Уйти-то, оказывается, они ушли, да не все. Малая их часть предпочла остаться в родном мире и жила-поживала в Заповедной долине, вход в которую был прегражден людям тальбовыми чарами. В поселении этом, названном в память о погибшем в результате падения Камня-с-Небес городе Тательтуне, проживало ныне более тысячи тальбов, продолжительность жизни коих, к слову сказать, исчислялась тысячелетиями, но зато и рождались они не часто…

Слушая Рильгона, Драйбен с Асверией не заметили, как вернулся Лайле с двумя служанками, принесшими пиво, копченую рыбу, сыр, истекающие жиром колбаски, которые в Кергово принято было разогревать над жаровней, нарезанный крупными ломтями душистый хлеб…

— Сильно же они ненавидели и боялись людей, если столько лет носа из своей горной долины не высовывали, — заметила Асверия, искоса поглядывая на тальбов, не испытывавших, кажется, никакой неловкости в незнакомой обстановке. Гости вели себя с непосредственностью балованных детей: изучали разложенные на столе карты Нардара, перебирали стоящие на стеллажах книги, заглядывали в свитки, а две тальбийки, обнаружив шкатулку с украшениями, восторженно щебетали на незнакомом языке, прикладывая к ушам серьги и беззастенчиво вертясь перед большим бронзовым зеркалом.

— О нет, мои родичи не испытывали перед вами страха! — вступил в разговор Тиир. — А чувство ненависти нам вообще неведомо. Наши пути не пересекались потому, что люди нас не интересовали…

— Мотыльки-однодневки, плодящиеся как кролики, недостойны внимания возвышенных тальбов, — в тон ему подсказал с нескрываемым сарказмом Рильгон. Не верь этому юноше, госпожа. Они, разумеется, боялись и ненавидели людей, и на то у них были веские основания. После падения Камня-с-Небес мирному сосуществованию тальбов с людьми пришел конец. Деды и даже прадеды твои уже забыли истории о кровопролитных сражениях за оставшиеся на Восточном материке плодородные земли, но среди обитателей Тательтуна многие еще помнят эти бои, поскольку сами принимали в них участие. И конечно же, они всегда живо интересовались людьми и прекрасно осведомлены о том, что происходит в Сак-кареме, Нарлаке и Аррантиаде.

— Ну ты скажешь! — возмутился Лайле.

— Я еще и не такое скажу, — с угрозой в голосе пообещал Рильгон и в самом деле поведал такое, о чем слушать присутствующим в кабинете тальбам было, безусловно, не слишком приятно.

В Тательтуне все чаще возникали споры по поводу того, как следует относиться к людям. Старшие тальбы, в основном успевшие родиться до падения Камня-с-Небес, не желали иметь никаких дел с "грязными, кровожадными выродками". Молодые же, коим тесно было в Заповедной долине, полагали, что, хочешь не хочешь, с людьми придется вступить в какие-то отношения. Хотя бы ради того, чтобы избежать браков между родственниками. Камнем преткновения в длящемся уже не одно столетие споре являлось то обстоятельство, что от смешанных браков между людьми и тальбами неизменно рождались люди.

— Да, об этом упоминалось еще в старых летописях, — припомнил Драйбен. — Но какое дело до всего этого каттаканам? Прости, если мой вопрос показался тебе бестактным, и все же…

— Нет, отчего же, вопрос совершенно естественный, — невозмутимо ответствовал Рильгон, — и я рад, что ты его задал. Мы с тальбами, будучи соседями, познакомились уже довольно давно, лет этак восемьсот назад. И нам, понятное дело, было небезразлично, начнут они вымирать или же сумеют приспособиться к происходящим в мире переменам.

По словам Рильгона, выходило, что сейчас Тииру, Лайле и прочим заявившимся в Хмельную Гору тальбам было, по человеческим меркам, лет по семнадцать-восемнадцать. То есть с Рильгоном и его родичами они познакомились, когда были еще совсем детьми. И детям этим — любителям всего нового и необычного — пришлись по душе обитавшие в Рудне существа, превратившиеся в керговских легендах в жутких упырей, которыми пугали не только малышей, но и подростков. Эти то упыри, знакомство с коими произвело на юных тальбов неизгладимое впечатление, и убедили Тиира и его компанию в том, что затворничество, избранное их народом, ведет в тупик.

— Старшие это тоже понимают, но, по ним, лучше пусть род тальбов угаснет вовсе, нежели они выродятся в людей, — вставил один из гостей.

Рильгон закатил глаза и тяжело вздохнул:

— Миол, друг мой, отведай этого превосходного на вид балыка и позволь мне продолжать. Поверь, я сумею рассказать нашим новым знакомцам то же, что и ты, но в более… приемлемой форме.

Тальб обиженно надул губы и принялся старательно нарезать оказавшийся у него под рукой балык на тончайшие розовые с желтизной лепестки, а Рильгон продолжал просвещать Асверию, Драйбена и Рея. Это было весьма любезно с его стороны, весьма разумно и весьма справедливо, ибо если тальбы внимательно следили за людьми на протяжении многих столетий и ни в каких разъяснениях не нуждались, то керговцы-то ничего не знали о происходящем в Заповедной долине. И не узнали бы, возможно, еще долгое время, кабы пробуждение Подгорного Властелина не подвигло Тиира и его единомышленников, всяко понуждаемых к тому каттаканами, предложить свою помощь тем, кто намерен был с ним бороться.

— До поры до времени мы выжидали, надеясь, что нужда в этом не возникнет, так как в Логово Чужака, коего вы называете Подгорным Властелином или Повелителем Самоцветного крыжа, была послана Царем-Солнцем группа аррантов с целью погрузить его в спячку. К сожалению, им это не удалось, — сообщил Тиир. — У людей, надобно заметить, здорово получаются всякие мерзости. А вот когда дело доходит до чего-либо иного…

— Если так, то зачем ты и твои товарищи пожаловали в Кергово? — сухо спросила Асверия. — Если вы в состоянии управиться с Подгорным Властелином без нас, то кто мешает вам этим заняться?

— Мергейты уничтожают людей, а не тальбов, — снисходительно пояснил Тиир. — Подгорный Властелин губит прежде всего ваш мир, а доберется ли он до Заповедной долины и как скоро, это произойдет… Да и произойдет ли вообще, кто ведает?

— Ба, знакомые речи! Один мой приятель-дайне говорил почти то же самое: "Ваше дело, ваш мир"! — Драйбен устремил на Тиира тяжелый взгляд, под которым прекрасный тальб смешался и поумерил спеси. — Но ни у него, ни у вас нет какого-либо иного мира в запасе. И Кэрис, и присутствующий здесь Рильгон, хотя и надувают сверх меры щеки, прекрасно сознают: ежели вы не поможете нам избыть нашу общую беду, то чуть позже она станет вашей погибелью. Так что не надо изображать из себя благодетелей рода людского, к коему у вас, как я понял, нет причин испытывать приязнь!

— Так его! — одобрил не на шутку озлобившегося прэта хозяин Рудны. — И почему это юноше свойственно почитать всех дурее себя? А скажи, где нынче этот дайне? Хотел бы я с ним потолковать, и, сдается мне, его присутствие было бы здесь не лишним.

— В Аррантиаду он отправился…

Драйбен рассказал, куда и зачем отбыли Кэрис с Фарром, когда и где они договорились встретиться. Рильгон внимательно выслушал его, и когда Миол легкомысленно заметил, что от дайне-то уж во всяком случае толку не дождешься и связываться с ним — себе дороже, немедленно отправил самоуверенного юнца за пивом, с коим таль-бы управлялись с прямо-таки умопомрачительной быстротой.

— Трудно с этой молодежью, — обратился каттакан за сочувствием к Асверии. — Я уже рассказывал твоему другу о том, почему мои родичи прослыли в Кергово упырями, и он, полагаю, просветил тебя на этот счет. Так вот, в моем родном мире существуют животные, способные выносить моего ребенка без ущерба для себя. Более того, с несомненной пользой, ибо после рождения моего чада носитель… как бы это сказать… получает дополнительные силы, позволяющие ему не только избавиться от прежних недугов, но и чувствовать себя совершенно здоровым на протяжении ряда лет.. — Рильгон кивнул в сторону тальбов. — Я многократно приводил этот пример сотрудничества как образец того, как можно сосуществовать в мире и согласии, извлекая из этого обоюдную пользу. Но таль-бам свойственно высокомерие. Для них и люди, и дайне, и виллы — все нехороши.

— Нет, отчего же! Каттаканов мы искренне уважаем и любим.

— К тому же, — продолжал Рильгон, пропустив слова Тиира мимо ушей, они утверждают, что как местные животные не способны выжить, выносив нашего зародыша, так и здешние расы в принципе не могут ладить между собой…

— Не могут или не хотят? — уточнил Драйбен, но получить ответ ему не удалось.

В коридоре громыхнуло, послышалась яростная ругань на незнакомом языке. Дверь по керговской традиции открыли пинком, и в комнату ввалился Миол, одной рукой прижимавший к себе жбан с пивом, а другой тащивший за ворот вопящего и отбивающегося Бойко.

— Подслушивал! — Тальб толчком отослал парня на середину комнаты, тот не устоял и свалился под ноги Рильгону.

— А, юный храбрец! — Рильгон нагнулся и рывком поставил Войко на ноги. Скажи-ка, не говорил ли тебе твой батюшка, что подслушивать нехорошо?

Войко, перед лицом которого возникла бледная физиономия каттакана, взвизгнул, шарахнулся в сторону, и если бы не Рей, непременно врезался бы головой в стену.

— Упырь!

— Вот и имей с ними после этого дело! — нарочито громко провозгласил Лайле.

— Войко, перестань! — одернул парня Драйбен. — Это господин Рильгон, у которого я целую ночь гостил в Рудне и, как видишь, не усох и не лишился ни единой капли крови.

— Упырь, — повторил Войко, но уже гораздо тише.

— Да еще и преужаснейший! — поддержал его мелодичный голосок. Одна из тальбиек, которой прискучило разглядывать немногочисленные украшения Асверии и слушать разглагольствования Рильгона, скользнула через комнату к Войко. — Спаси меня от него. Проведи по замку. Наверное, с крепостных стен открывается превосходный вид?

Выражение ужаса на лице юноши сменила плутовская улыбка. Несколько мгновений он с восхищением разглядывал светловолосую красотку.

"Ох, не обошлось тут без чар, не могут все они быть такими красавцами от рождения!" — подумал Драйбен.

Затем Войко, решительно тряхнув головой, склонился в учтивом поклоне, да еще и ножкой шаркнул, и руку, мерзавец, к сердцу прижал:

— Изволь!

"И откуда что берется? То пень пнем, а тут прямо-таки вельможные ужимки демонстрирует, словно всю жизнь при дворе кониса провел!" — . изумился прэт.

— Эйя! — предупреждающе повысил голос Рильгон, но тальбийка лишь плечиком дерзко повела, пушистыми ресницами взмахнула, сладчайшим голосом промолвив:

— Надеюсь, вы здесь без меня не соскучитесь?

— Не соскучимся. Погуляйте… — разрешил со смешком Тиир.

Эйя подхватила Войко под локоть, и они выскользнули из комнаты.

— Н-да-а-а… — удрученно пробормотал Рильгон. — Вот в этом они все. Самые неотразимые доводы для них пшик, а подул ветерок — и закружились, запорхали, словно осенние листья…

Последние слова почтенного каттакана были заглушены дружным хохотом тальбов, под который Миол с приятелем и еще одной тальбийкой выскочили за дверь.

— Однако твои друзья даром времени не тратят, — растерянно промолвила Асверия, на щеках которой неожиданно заалели пятна румянца. — Правильно ли я поняла?..

— Да-да, — ласково улыбаясь, подтвердил Тиир. — Прогулки под звездами кончаются одинаково как у людей, так и у тальбов.

— Ну стало быть, первые шаги в налаживании отношений сделаны, отбросив притворную скорбь, заявил Рильгон, совсем человеческим жестом потирая длиннопа-лые ладони. — Первое любопытство удовлетворено, необходимые разъяснения получены, часть гостей предпочла познакомиться с обитателями замка в непринужденной обстановке… Не пора ли нам тогда перейти к делу?

— Пора, — согласилась Асверия и, заметив, что трое-четверо тальбов с тоской поглядывают на дверь, предложила: — Может, кто-нибудь еще хочет э-э-э… ну, скажем, сходить за пивом?

— Отлично! — с довольной ухмылкой проворчал Рильгон, после того как еще четверо тальбов покинули кабинет владетельницы Кергово. — Я вижу, ты быстро разобралась, что к чему, а взаимопонимание — это, наверное главное условие, необходимое для того, чтобы наши совместные действия увенчались успехом.

* * *

Господина управителя Хмельной Горы трясло. Он и сам не мог понять, каковы его чувства: то ли возмущение, то ли безмерное удивление, то ли страх перед возродившейся древностью? Страх?! Ничего подобного! Страшар никогда не был трусом! Даже ссыльного прэта Лувера Лаура, отличавшегося безумным пьянством и столь же безумными забавами в аррантском вкусе, невысокий управитель, случалось, призывал к порядку собственным кулаком, а когда тот решил навсегда избавиться от Страшара — поднял бунт, закончившийся тем, что керговцы насадили сумасбродного наместника кониса на вилы.

В молодые и зрелые годы Страшар хаживал на медведя с копьем, самолично возглавлял отряды, очищавшие керговские леса от пришлого разбойного люда, и благополучно разбирал споры между деревнями, когда буйные головы с той и другой стороны призывали односельчан браться за топоры. Господин управитель знал в Кергово все и обо всех, умел заговорить зубы самому отъявленному буяну и, если нужно, не колеблясь пускал в ход кулаки или дубинку. Потому-то, наверное, и пользовался он в здешних местах всеобщим уважением.

Вести о нашествии степняков не заставили его оробеть. Разослав гонцов по деревням, он стал ждать приказов из Сеггедского замка от кониса Юстина. Кто, в конце концов, такой Страшар Клабуц? Не прэт и даже не владетель. Всего лишь управитель большой, но отдаленной области, поставленный присматривать за порядком и блюсти законы от имени госпожи Асверии и ее венценосного родителя. Только когда стало известно, что Сеггед взят, конисово семейство перебито, а степняки движутся на Нарлак, Страшар зашевелился, решив действовать по своему разумению.

Рассуждал он просто: рано или поздно война кончится, прэты решат, кого выбрать новым конисом, и снова появится освященная законом и традициями власть. Пока же надо держать Кергово в повиновении и постараться не допустить сюда мергейтов. Страшар забрал в ополчение младших неженатых сыновей, поручил десятникам обучать молодежь, организовал дозоры на дорогах и вскоре одержал блистательную победу над большим отрядом степняков, сунувшихся в Кергово.

Все было ясно и понятно. Война, завоеватели, здесь ты, там враг. Напали, отступили, снова напали, и никаких боев в чистом поле, дабы не гробить народ даром. Все шло как по писаному до появления Асверии. Тут-то и началось не разбери что. Страшар не роптал — госпожа есть госпожа, но чересчур уж бойкая девочка подросла в семействе Лауров. Она не желала обороняться, а хотела нападать. Мало того! Хозяйка, по мнению управителя, перешла все границы приличий, даже по невысоким керговским меркам. Носит мужскую одежду, что недостойно высокородной девицы, ночует в одной комнате с двумя мужчинами и никаких поучений и советов слушать не намерена. Даровала Рудну беспутному Драйбену Лауру — знаем мы таких «Лауров», их, почитай, четверть Нардара, нашему забору троюродных плетней! — произвела его в прэты и задумала какой-то набег на степняков, не считаясь с возможными жертвами. Страшар же полагал, что можно отсидеться в Кергово — оборонить лесные владения очень просто. Коли вдобавок выгнать чужаков, из-за которых ни еды, ни сена до конца зимы точно не хватит…

Все это можно было бы перетерпеть, и он терпел, но нынешнее нашествие нечисти окончательно выбило из колеи господина управителя.

Он решительно отбросил шерстяное одеяло и сел на постели, неприязненно глядя в потолок. Со второго этажа господского дома доносились громкие голоса, смех, ругань… По скрипучей деревянной лестнице то и дело кто-то пробегал вверх-вниз, оглушительно громыхая кухонной дверью. Отдохнуть в такой обстановке невозможно! Страшар тяжко вздохнул, оделся, натянул сапоги и отправился на крыльцо. Уж коли разбудили, стоит проверить караулы. Хозяйке, как видно, не до того. Сейчас, на исходе ночи, особо хорошо спится тем, кто может это себе позволить, озлобленно подумал управитель, предвкушая, как выдаст зуботычин нерадивым лучникам, заснувшим на стенах. Но и тут его постигло разочарование все караулы бодрствовали.

— Снява! — зевнул Страшар, взобравшись на площадку надвратной башни. Десятник подскочил мигом. — Чего скажешь хорошего, Снява? Все спокойно?

— Где ж тут спокойному быть, — проворчал страж. — Высокородные под стенами никак не уймутся, желают всамдельных тальбов узреть… Да и тальбы эти самые по двору шастают. С девками нашими. И откель они токмо на наши головы взялись?

— Не твоего ума дело, — привычно ответил Страшар. — Коли взялись, значит, нужно. Воевать на нашей стороне будут. Может, помощь какую окажут супротив зловредного колдовства Хозяина Степи. Ладно, пойду. Смотри тут у меня!

Управитель заковылял обратно и уже завершал обход двора, когда внимание его привлекло девичье хихиканье. Ну точно, очередная влюбленная парочка. Страж небось с караула сбежал. За что сейчас сполна и поплатится.

— Стой! — гаркнул Страшар. — Стой, кому сказал? Подойди, назовись!

Две тени, выскользнувшие из двери амбара, замерли, пошептались, затем медленно направились к управителю.

— Кто таков?

— Да Войко ж я! Не признал разве?

— Ты?! Сколько ж раз я тебе говорил!.. — Страшар даже задохнулся от возмущения. — Отправь девку спать, а сам ко мне ступай, лично розог всыплю!

— То не девка, господин управитель, — робко заметил Войко, отступая от разгневанного Страшара.

— Возражать мне вздумал? Ежели это не девка, то кто, парень, что ли? Нет, десятком розог не отделаешься!

А ты, вертихвостка, брысь отсюда, чтоб глаза мои тебя не видывали!

— Ну разве ж так можно, господин управитель? — укоризненно произнес ласковый девичий голосок. — Так-то ты привечаешь гостью, надумавшую с позволения госпожи Асверии осмотреть замок?

Вспыхнул свет. Мягкий, золотистый, будто от свечи. Исходил он от очередной подружки Войко — от одежды, кожи, глаз. Волосы, так те вообще заблестели расплавленным золотом. Страшар отшатнулся, тщетно шевеля губами. Тальбийка, как есть тальбийка!..

— Прошу… э-э-э… простить, — выдавил наконец из себя господин управитель. — Если б я знал… А ты бы, красавица, с Войко поосторожнее. Он как в Хмельной Горе появился, блудит направо и налево. Ему что девка, что коза все едино. Молодой еще.

Тальбийка хихикнула. Страшар смешался, сообразив, что снова ляпнул какую-то несообразность, а злодей Войко уже утаскивал свою чудную подружку за кузню, подальше от столь не вовремя встретившегося им господина управителя.

Глава восьмая ПАДЕНИЕ КУМИРА

Лурий Витир явно прибеднялся, сетуя на то, что не готов возглавить дворцовый переворот, который приспешники Тиргила называли "подлым мятежом", а Ва-лерида Лоллия — "народным восстанием". Физол Арра имел колоссальное влияние в столице, а став гериором, получил власть, едва ли не превосходящую ту, которой обладал сам Царь-Солнце. И разумеется, поспешил использовать ее в своих интересах, причем сделал это столь толково, что, когда пришло время провозгласить правительницей Аррантиады Лоллию, никто этому не воспротивился. Переворот произошел почти бескровно, ибо полторы дюжины горожан, затоптанных толпой, восторженно приветствовавшей речь Лурия в амфитеатре Жентала, можно было в расчет не принимать. Сам гериор, во всяком случае, не принимал и очень гордился тем, что возведение Валериды на трон произошло без жертв.

Легкость, с которой три стоящих в столице лагитора и городская стража приняли сторону царицы, а точнее, Лурия Витира, объяснялась просто — в Арр были введены именно те лагиторы, поддержкой командиров которых ему удалось заручиться загодя благодаря родственным связям, посулам и подкупу. Склонить на свою сторону горожан было труднее, и тут, пожалуй, решающую роль сыграло решение гериора отказаться от претензий на трон Божественного в пользу Валериды, в коей обитатели Арра души не чаяли.

Будучи женатым на старшей дочери Тиргила, Лурий имел все основания потребовать себе венец повелителя Аррантиады, и так они с Лоллией поначалу и намеревались поступить. То есть хитроумная царица предложила Лурию поступить так, рассчитывая, что по зрелом размышлении он откажется от этого варианта. Так оно и произошло. Ведь не мог же в самом деле Лурий, призывая свергнуть Тиргила на основании того, что тот сумасшедший, требовать, чтобы народ приветствовал восхождение на трон его еще более безумной сестрицы! Само собой, врожденное слабоумие Аликриды считалось государственной тайной, однако вряд ли нашелся бы на свете аррант, коему бы она не была известна. Собственно говоря, как раз на том, что это не было секретом по крайней мере для жителей столицы, Лурий и строил свои планы, объявляя Тиргила сумасшедшим.

Из двух возможных способов заполучить венец Царей-Солнц он, как и надеялась Лоллия, избрал наиболее, на его взгляд, верный и беспроигрышный. Ежели в любом случае он собирался избавиться от своей слабоумной супруги и взять в жены прекрасную Валериду, то зачем было давать пищу злоязыким недоброжелателям и сразу же объявлять себя восприемником Тиргила? Значительно тоньше было оставить на троне Лоллию, а уж потом…

О том, что это «потом» никогда не наступит, знали только сама Лоллия, Кэрис и Агрик. Лурий, впрочем, подозревал, что царица способна поднести ему какой нибудь сюрприз, и, поручив управление Арром своему двоюродному брату Кварду Липпу Витиру, последовал за ней на одном из судов, направлявшихся к Хрустальному мысу. Помимо намерения не упускать царицу из виду, гериор счел необходимым проследить за осадой дворца и собственными глазами убедиться в смерти Тиргила, с коим у него имелись личные счеты.

Глядя на проплывающие вдоль левого борта зеленые холмы и высящиеся над ними, затянутые дымкой вершины далеких гор, Лурий Витир испытывал смутную тревогу, хотя оснований для этого вроде бы не имелось. До сих пор все происходило в точности так, как было задумано. События в Арре развивались успешно, и три тысячи вооруженных добровольцев, придирчиво отобранных из толпы, явившейся по его зову на площадь Морского Хозяина, должны были, при поддержке Медвежьей квилларии и восьми сотен панцирников из Девятого лагитора, захватить Хрустальный мыс без особого труда. Воины и командиры Первого — охранного лагитора, невзирая на все привилегии, боялись и ненавидели Тиргила едва ли не больше всех остальных жителей Аррантиады, а сопротивление кучки возглавляемых Агриком преданных Божественному армедов разве что позабавит и распалит мятежников. С этой стороны никаких неожиданностей не предвиделось.

Квард Липп, назначенный сберегателем Арра вместо Кресцента Лепида, был надежным и толковым человеком, на которого вполне можно было положиться. Хотя отправка войск и препровождение на корабли черни — задача не из простых, он с ней, безусловно, справится. Особенно если ему будет помогать Илиол командующий отправляемыми на Восточный материк войсками. Старый вояка слишком отягощен дурацкими принципами и в погрузке бездельников на суда участие принимать откажется, но зато проследит за тем, чтобы лагиторы, которым предстоит биться со степняками, были снабжены всем необходимым и покинули столицу в назначенный срок.

Нет, за Арр и Хрустальный мыс можно не беспокоиться. В других портовых городах Аррантиады проблем тоже не предвидется — там дармоедов меньше, чем в Арре, и, значит, управиться с ними будет легче, а вести о перевороте придут туда, когда переселенцы и лагиторы будут уже в пути. Любуясь зеркальной гладью Опалового залива, отделявшего Хрустальный мыс от столицы, Лурий Витир вынужден был в конце концов признаться себе, что больше всего тревожат его ученые и чародеи, отправленные им на усмирение Повелителя Самоцветного кряжа. Это было самое уязвимое место разработанного им с Тиргилом плана, а между тем от того, насколько удачно пойдут дела на Восточном материке, зависело очень и очень многое. Известия об успехах колониальных лагиторов заставят вернувшихся в столицу эпитиаров рукоплескать гериору и царице вместе с остальными жителями Арра. В случае же неудачи злопыхатели поспешат обвинить Лурия Витира во всех смертных грехах, и вот тогдато может начаться кровавая усобица, да избавят нас от нее Боги Небесной Горы!..

Сходные мысли занимали и Кэриса, стоящего подле царицы на носу первого из дюжины судов, держащих курс на Хрустальный мыс. Он не сомневался, что при поддержке Агрика им удастся справиться не только с Тирги-Яом, но и с Лурием Витиром. В отличие от Валериды он полагал, что поначалу все пойдет гладко и на Восточном материке. Переселенцы, которых доставят на его восточное побережье и высадят близ Мельсины, Эль-Дади и Дризы, будут в безопасности под охраной Восьмого и Тринадцатого лагиторов. Уцелевшие местные жители радостно примут покровительство аррантских панцирников, а малочисленные гарнизоны степняков либо сбегут при их появлении, либо будут перебиты.

В прибрежных городах Халисуна и северной части Нарлака аррантов тоже ожидает теплый прием. Первое время Гурцату всяко будет не до них, и если Илиол проявит достаточно гибкости и мудрости — а, по словам Лоллии, он далеко не глуп и умеет ладить с людьми, — никто не станет чинить обид переселенцам. Нужда заставит бездельников поневоле изыскать способы прокормить себя и своих близких, превратив их по истечении времени в искусных земледельцев, ремесленников, рыбаков, охотников и скотоводов. При том, конечно, условии, что Подгорный Властелин будет усмирен посланцами Лурия Витира. Если им удастся справиться с этой задачей, победоносному шествию войска Хозяина Степи по Восточному материку придет конец. Невидимый сверхъестественный бич, гонящий мергейтов все вперед и вперед, не позволяет им задумываться над целью похода, а ведь со стороны даже слепому видно уже сейчас они не в состоянии удержать в повиновении захваченные земли, ежели не возьмутся за поголовное истребление населяющих их народов. Война ради войны, завоевания ради завоеваний? Быть может, для ослепленного жаждой власти и славы Гурцата в этом и есть смысл, но для большинства его наев, не говоря уже о хартах, война всего лишь способ обрести землю, на которой будут пастись их табуны лошадей, стада коров и овец… И если бы не гонящая их вперед воля Подгорного Властелина, эти самые наи и хар-ты давно бы перегрызли глотку Оранчи, алчность коего мешает им воспользоваться плодами одержанных побед. А затем принялись бы сводить счеты между собой, делить земли, короны и титулы, изничтожая сами себя, как это случалось и прежде на памяти Кэриса…

— Стало быть, ты думаешь, что степняки перережут Друг друга, едва Подгорный Повелитель утратит над ними свою власть? — поинтересовалась Лоллия, прекрасно сознававшая, как и Лурий Витир, что судьба Аррантиады зависит от развития событий на Восточном материке.

— Думаю, что да, хотя процесс этот будет достаточно длительным. Однако я сильно сомневаюсь в успешном завершении похода посланцев Лурия Витира. Помимо способности Подгорного Властелина учиться, сила его растет день ото дня, подпитываемая людским страхом, страданием и болью. Ах, если бы он мог черпать ее в человеческой радости, в смехе ребенка, в ласковом ворковании влюбленных! мечтательно пробормотал вельх. — Но дело не только в нем. Если бы мы не уговорили Фарра остаться у Ректины Нуцерии, он бы рассказал тебе, как при помощи осколка Небесного Самоцвета отбил у нескольких степняков попавшего им в лапы мальчишку.

— Фарр разогнал кочевников? Ты шутишь! — не поверила Лоллия.

— Ничуть. Безоружный, он скольких-то из них убил, а остальных обратил в бегство при помощи осколка Небесного Самоцвета. Этот невзрачный с виду камешек был чем-то вроде кладезя магической силы, но, окажись он в твоих или даже в моих руках, пользы от него было бы не больше, чем от любого подобранного на берегу моря гладыша. Видишь ли, магия, используемая людьми, напрямую связана с их верой или же, скажем, с убежденностью в правоте дела… — Кэрис пошевелил растопыренными пальцами, как будто пытаясь выудить из воздуха нужное слово. Бывают, разумеется, исключения, существуют разные виды магии, и все же… Человек, твердо убежденный в необходимости того, что он намерен совершить, готовый отдать ради этого все свои силы и самоё жизнь, неизменно использует магию с большим успехом, нежели тот, кто пользуется ею как инструментом для достижения тех или иных повседневных целей.

— Но ведь Фарр не чародей! Он не обучен магическим искусствам…

— Ты забыла, что он священнослужитель.

— Ох, ну ладно! — капризно передернула плечами Лоллия. — Ты, кажется, сам толком не знаешь, какая связь существует между верой, нравственностью и магией.

— Человеческой магией, — уточнил вельх. — Не знаю, какая связь, но знаю, что существует. А веду я это к тому, что ежели семьсот с лишним лет назад обуздывать Подгорного Властелина отправились люди бескорыстные, готовые жизнями своими заплатить — и заплатившие! — за спасение мира, то теперь… Сдается мне, Лурий послал в Логово Подгорного Повелителя тех, кто каким-то образом способствовал пробуждению его ото сна, и, значит, пользы их усилия принесут не много. Согласись, самая горячая, самая блестящая и вдохновенная проповедь, написанная самым праведным из ваших жрецов, показалась бы лживой и не произвела бы на слушателей ожидаемого впечатления, прочитай ее твой венценосный супруг?

— Пожалуй, ты прав, — нехотя согласилась Валери-да. — Если все обстоит так, как ты говоришь, то дела наши плохи. Но, клянусь Богами Небесной Горы, как только мы покончим с Тиргилом, я вытрясу из Лурия — с твоей помощью, естественно — все, что он знает о Подгорном Властелине. И не быть мне царицей, коли в самое ближайшее время ты не получишь находящиеся у него манускрипты Далессиния!

Лицо Валериды омрачилось, когда она представила, какая участь постигнет переселенцев и посылаемые на западное побережье соседнего материка лагиторы, если, разгромив Нарлак, Хозяин Степи повернет свое войско на юг, дабы очистить завоеванные им земли от заморских пришлецов. Долго, впрочем, предаваться невеселым размышлениям ей не пришлось. С палубы нагонявшего их судна множество глоток недружно, но с чувством рявкнуло:

— Слава Божественной! Многие лета Лоллии! Да здравствует царица!..

Валерида подняла руку и солнечно улыбнулась, приветствуя горожан, плывших свергать с трона ее супруга, а Кэрис что есть мочи заорал:

— Слава гражданам Арра!

— Слава!..ава!..ва! — пронесся над водами Опалового залива рев тысячи глоток, заставивший чаек прекратить ловлю рыбы и взмыть в поднебесье.

— Эк их разбирает! — улыбаясь еще шире, пробормотала Лоллия, решив, что уж теперь-то на Хрустальном мысе точно не осталось ни единого человека, который бы не знал о приближении мятежников к загородному дворцу Тиргила.

Благодаря заботам Агрика Божественному до самого полудня было неизвестно о событиях, происшедших в Арре минувшей ночью. Соглядатаев его, равно как и тайных гонцов, посланных к Царю-Солнцу оставшимися ему верными отцами города и чиновниками, перехватывали армеды, специально выставленные для этой цели вдоль невысокой стены, перегораживающей сильно выдающийся в море мыс. Хватали и тащили в оружейный склад, превращенный в узилище, всех без разбору: привезших зелень и фрукты селян, торговцев тканями и украшениями, конюхов и воинов, возвращавшихся от девок из расположенной неподалеку деревни, любовников, ушедших с Хрустального мыса поздней ночью и надумавших вернуться поутру, а также приехавших в Герберум эпитиаров, загодя получивших от Тиргила дозволение посетить его загородный дворец и столь несвоевременно решивших воспользоваться им. Агрик полагал, что весть о мятеже мог сообщить Божественному кто угодно, и не желал рисковать.

Хотя, ежели разобраться, никакого риска не было и в помине. Узнав от посланца Лоллии о произнесенной Лу-рием Витиром в амфитеатре Жентала речи, арвагет Первого — охранного — лагитора понял, что может безбоязненно проткнуть Тиргила мечом, утопить в нужнике или скормить обитателям зверинца. План, который они с Ва-леридой скрупулезно приводили в исполнение несколько лет кряду, совпал — не мог не совпасть! — с замыслами физола Арра и принес долгожданный результат. Царь-Солнце был обложен со всех сторон, пусть даже сам он об этом пока не догадывался, и теперь любой мог безбоязненно прикончить его. Однако вместо того, чтобы нанести ему смертельный удар, Агрик позорнейшим образом медлил и терзался сомнениями. Несколько раз он пробирался к покоям Божественного, представляя, как входит в них и вспарывает ненавистному извращенцу его дряблое брюхо, и всякий раз, останавливаясь перед дверями, не мог заставить себя переступить порог. Он знал, что должен сделать это по тысяче причин, но вот, поди ж ты, не мог. То есть мог, но всячески оттягивал этот миг, ожидая неизвестно чего и вновь и вновь обращаясь к Отцу Созидателю, дабы тот надоумил его, как поступить.

Прикончить Тиргила надобно было прежде всего из государственных соображений, ибо именно из-за него Аррантиада с каждым годом все больше напоминала смердящую помойку. Но разве не оправдывал сам Тиргил свои гнусности и жестокости государственной необходимостью? О, как удобно было, ссылаясь на благо народа, приказать Лурию Витиру — да не допустят этого Боги Небесной Горы! — загнать всех немощных, больных и увечных переселенцев на скупленные по дешевке, разваливающиеся суда, которые можно без сожаления затопить, дабы не везти весь этот человеческий сор за море, где он, так же как и в Аррантиаде, нужен не больше, чем лысому гребень. Удобно, спору нет… Ссылкой на государственную необходимость можно оправдать все, что угодно, и велеречиво разглагольствовать о необходимости быть "добрым, а не добреньким", как любил это делать Тиргил. Но Агрик не был Царем-Солнцем и не желал всаживать меч в брюхо беззащитного, ни о чем не подозревающего человека из соображений "государственной необходимости", несмотря на то что это было предусмотрено их с Лоллией планом.

Хорошо рассуждать о том, что законы Аррантиады надобно менять, плохо, когда для этого ты должен прежде всего убить человека, который тебе доверял и которого ты поклялся защищать даже ценой собственной жизни…

Прикончить Тиргила следовало также за его жестокосердие и бесчеловечность. За подлость и лживость, за глумление над такими понятиями, как милосердие и сострадание, издавна почитавшимися в Аррантиаде священными. Но как назвать того, кто обманул доверие, кто предал… пусть даже и предателя? Кто нарушил клятву верности господину и готовил ему погибель со лживой улыбкой на устах?..

Лоллия тысячу раз повторяла, что Тиргил заслужил тысячу смертей по тысяче причин. Но при всем том хитрая Лоллия не пожелала убить его сама, и теперь Агрик понимал почему. Убивать человека, который тебе доверяет и по-своему любит тебя, сколь бы он ни был отвратительным, тяжело. Это противоестественно. Убить его в порыве ярости ничего не стоит, но хладнокровно и обдуманно нанести предательский удар, от которого нет спасения тому, с кем делил пищу и питие… Да, Лоллия и впрямь была умницей, ежели предусмотрительно ухитрилась взвалить эту грязную работу на него…

К утру Агрик почернел, осунулся и решил, ничего не предпринимая, подождать развития событий. Тиргил же, ничего не подозревая, проснулся поздним утром в своих покоях и некоторое время с брезгливой гримасой разглядывал мерно похрапывавшую на его ложе Кавиану. Выглядела она при дневном свете несравнимо хуже, чем ввечеру, поскольку выпила вчера чересчур много. "Надо будет от нее избавиться и подыскать кого-нибудь посвежее", — подумал Божественный и, кликнув слугу, велел узнать, встала ли уже царица, и если да, то не желает ли она присоединиться к нему, чтобы полюбоваться весьма забавным и поучительным зрелищем.

К тому времени как Тиргил закончил утреннее омовение и был надлежащим образом обряжен слугами, вернувшийся посыльный доложил, что Валерида не ночевала в своих покоях и потому принять приглашение Царя-Солнца не может.

Это было обидно. Ну почему, именно когда он желает ее видеть, Лоллии нет под рукой? Гадкая, гадкая девчонка! А он-то рассчитывал, что они вместе посмеются… Ну что ж, придется ему, видно, одному идти проверять, удалась ли вчерашняя шутка.

Распорядившись позвать Агрика, Божественный с недовольным выражением лица отправился в трапезную, дабы проверить, как почивали его уважаемые гости. Прошедшим вечером он до полусмерти напоил нескольких эпитиаров, приехавших к нему из провинций с какими-то жалобами, а когда гости уснули, приказал слугам привести из зверинца полтора десятка самых крупных, но безобидных, хорошо накормленных хищников и запереть львов, тигров и пантер в трапезной.

Затея Божественного удалась на славу, и он был бы совершенно счастлив, если бы Лоллия могла вместе с ним полюбоваться редкостным зрелищем. Фальв Авл спал в обнимку со львицей и, разлепив веки, не вдруг понял, отчего теплая и мягкая подушка шевельнулась и зевнула, показав редкой длины клыки. Тиргил покатывался со смеху, наблюдая в специальный глазок за разбуженными истошными воплями Фальва эпитиарами и огромными кошками, не обращавшими на мечущихся двуногих никакого внимания. Перетрусившую знать несколько успокоило только явление самого Царя-Солнца, снизошедшего до того, чтобы почесать за ухом самого большого и зубастого тигра.

— Как спалось, мои добрые друзья? — с улыбкой вопросил Тиргил, наслаждаясь изумлением и ужасом эпитиаров. — Вы уснули слишком рано, и я заскучал. Кушаний оставалось достаточно, и мне пришло в голову пригласить к столу моих пушистых приятелей. Полагаю, вы не в обиде, а они не перепутали угощение с угощавшимися?

Никто в обиде не был, однако эпитиары начали тревожно переглядываться. К счастью, хищники ничего не перепутали, и это дало повод Тиргилу предложить выпить за здоровье и сметливость его "пушистых приятелей". Истерически похохотав, гости выпили, закусили и начали откланиваться под самыми благовидными предлогами. Хищников увели вызванные слугами служители зверинца.

Становилось скучно, и Царь-Солнце, которого ныне стихосложение не занимало, решил было испробовать новый водяной орган, доставленный из Ормерии от знаменитого изобретателя Гельвида Прика, но тут невзрачный человечек, назаметно прошмыгнувший в трапезную, склонившись перед Божественным в низком поклоне, поведал ему торопливым шепотом вести, от коих лицо повелителя Аррантиады побледнело, а затем пошло бурыми пятнами.

— Мятеж? — прохрипел Царь-Солнце, едва сдерживаясь, чтобы не схватить соглядатая за горло. — Не может быть! Ты что-то напутал, негодяй! Повтори еще раз!

— К пристани Хрустального мыса подошли три корабля. Еще четыре или пять высадили воинов и вооруженных горожан Арра на побережье, перед укреплением. Их там несколько тысяч…

— Агрик! Данцет! Овилар! — взревел Божественный, окидывая взором опустевшую трапезную. — Где Агрик?! Почему мне не доложили об этом прежде?! Где мои армеды, они что, все ослепли и оглохли?!

— Хуже, мой повелитель. Они предали тебя, — тихо ответил невзрачный человечек, пристально вглядываясь в лицо Божественного.

— Не верю! Этого не может быть! Кто стоит во главе мятежников? Чего они хотят? Где Агрик? Где Овилар? Ведь не мог же меня предать Первый лагитор!

— Высадившихся на пристани Хрустального мыса возглавляет Лурий Витир. Тех, кто подступил к вратам на мыс, ведет твоя жена — Валерида Лоллия. И вряд ли Агрик явится на твой зов. Он вместе с твоими армедами встречает свою сестрицу…

— Врешь! Они ненавидят друг друга! Уж мне ли этого не знать! — взвыл Тиргил.

— По приказу Агрика гонцы, спешившие известить тебя о том, что в Арре вспыхнул мятеж, схвачены и заперты в оружейной.

— Нет! Ты лжешь! — пробормотал дрогнувшим голосом Царь-Солнце, с видом человека, обнаружившего, что земля перед ним расступилась и он стоит с занесенной над бездной ногой. — Признайся, ты лжешь?

— Зачем мне лгать, Божественный? Прислушайся, неужели ты не слышишь криков? Быстро же они добрались до дворца!

Двери трапезной с грохотом распахнулись, и на пороге появился высокий, статный мужчина в белом плаще, за спиной которого виднелась еще дюжина воинов.

— Повелитель, тебе предали! Хрустальный мыс в руках мятежников! Поспеши с нами, быть может, еще не поздно…

— Кто ты? — Тиргил сделал несколько шагов навстречу вбежавшим в трапезную.

— Командир Восемнадцатой квилларии Первого лагитора — Гервад Апирон! Доверься мне, Божественный! Боги помутили разум твоих подданных, но мы спасем тебя! Мы выведем тебя из дворца и переправим на лодке в Эфрет. Эти кровожадные псы останутся с носом! Поспеши же!

— Агрик, Данцет… Моя маленькая Лоллия… Лурий Витир — преданнейший из преданных… — пробормотал Царь-Солнце, словно не услышав обращенных к нему слов. — Как же так?.. Почему?.. Нет, я не верю… Это заговор! Вы хотите похитить меня и клевещете на них! Агрик, ко мне! Стража! Данцет, спаси меня!..

— Он не в себе от потрясения! Хватайте его, у нас нет времени на уговоры! — скомандовал Гервад Апирон.

— Назад! — яростно и отчаянно, будто смертельно раненное животное, вскрикнул Тиргил, хватая со стола серебряный нож и отступая от кинувшихся к нему по приказу Гервада воинов.

— О Боги, он и впрямь сошел с ума! Повелитель, мй пришли спасти тебя!.. — Армеды на мгновение замешкались, и этого оказалось достаточным, чтобы неприметный человечек, выхватив из складок одежды кинжал, всадил его в спину Божественному.

— Что ты наделал?! Предатель! Убить его! — взревел Гервад Апирон, и несколько мечей разом обрушились на неприметного человечка, умершего почти в тот же миг, что и Тиргил.

Примечательно, что оба эти человека распростились с жизнью с улыбкой на устах. Божественный улыбался, радуясь собственной прозорливости, проклятые заговорщики напрасно надеялись, что он им поверит. Ни Лурий Витир, ни Лоллия, ни тем паче Агрик не могли ему изменить! Они по-прежнему любят и чтут его и страшно отомстят за чудовищное злодеяние! Потомки же будут восхвалять его мудрость и мужество…

Неприметный человечек тоже принял смерть с улыбкой, хотя армеды сочли ее за гримасу боли. Он наконец-то отомстил за смерть дочери, над которой надругался один из многочисленных любовников Тиргила, не понесший за это, разумеется, никакого наказания. Выслушай ее жалобы, Божественный приказал "привередливой девчонке" ублажать его любимого пса, раз уж она не умеет ценить "мужские ласки", после чего несчастная вскрыла себе вены. Безутешный отец поклялся отомстить злодею и, сдержав данное слово, готов был предстать перед троном Всеблагого Отца Созидателя…

В этот и в последующие дни Отцу Созидателю и другим Богам Небесной Горы пришлось принимать и судить в своих Небесных Чертогах многих аррантов, каждый из коих мнил себя человеком достойным, честно и до конца исполнившим то, что предначертано было ему исполнить в мире живых…

* * *

Преданных Тиргилу армедов оставалось на Хрустальном мысе не так уж и мало, но, лишенные руководства Агрика, они не оказали мятежникам серьезного сопротивления. Главное сражение произошло на пристани, куда Валерида уступила честь высадиться Лурию Витиру. Царицу значительно больше интересовала сохранность храмов, сокровищницы и библиотеки, нежели поимка или убийство Тиргила. Потому-то ведомые ею горожане, часть Медвежьей квилларии и воины Девятого лагитора, войдя в распахнутые Агриком и его сподвижниками ворота, почти не встретив сопротивления, заняли едва ли не весь Хрустальный мыс прежде, чем Лурий Витир ворвался во дворец.

Лучники, обстреливавшие узкую, извилистую и крутую дорогу, ведущую от пристани к высящемуся на вершине скалы дворцу, изрядно проредили ряды ведомых гериором мятежников, и Лоллии с Кэрисом пришлось здорово поорать, дабы хоть как-то обуздать их желание крушить всех и вся, отмщая за погибших товарищей. Толпа, ринувшаяся на штурм дворца, была разочарована известием о гибели Тиргила, отсутствием его защитников и невозможностью дать выход своей ярости. Ибо не только оставшиеся преданными Тиргилу армеды, но и слуги успели сообразить, что к чему, и укрыться в храмах, во все времена служивших надежным прибежищем даже для самых закоренелых преступников.

— Скверно! — обеспокоенно проговорила Валерида, окидывая взглядом жаждущую крови толпу. — Надобно немедленно найти что-то способное удовлетворить ее стремление ломать и калечить. Кэрис, придумай, чем их отвлечь, иначе пострадает множество невинных людей, да и нам, пожалуй, несдобровать. И учти, я не желаю становиться хозяйкой руин!

— Статуя? — предложил вельх и, дождавшись утвердительного кивка царицы, крикнул: — Долой памятник предавшему нас безумцу! Вали статую Тиргила! За дело, ребята!..

Сколько труда было вложено талантливейшим ваятелем Артосом из Стабонии в изображение Божественного! Долгие месяцы острейший резец "счищал лишнее" с каменной глыбы, дабы бесформенный камень превратился в величественное изваяние Царя-Солнца! Тиргил, во всеуслышание заявлявший все годы своего царствования, что однажды оставит трон ради искусства, был так восхищен своим каменным двойником, что не только одарил Артоса золотом, но и присвоил ему титул эпитиара.

По мнению Божественного, в мраморном воплощении он выглядел даже лучше, чем в жизни. Не согласиться с этим было мудрено: стараниями ваятеля двойник Тиргила, сохраняя известное сходство с оригиналом, счастливо избавился от бочкообразного брюха и нескольких подбородков, нарастил мускулы и прибавил в росте.

…Белый шестиугольный постамент, украшенный барельефами с изображением самых запоминающихся сцен жизни правящего Царя-Солнца, венчала величественная фигура, указующая длань которой сжимала жезл правителя, на голове красовался легендарный венец, в левой руке был зажат свиток… Казалось, дунь ветерок с моря — и складки каменной тоги заколышутся. Ну кто бы еще вчера мог помыслить, что шею этого колосса граждане Аррантиады обмотают веревками, вместо того чтобы набросать гору цветов к его стопам?

— И-и — раз! — вопил Кэрис, не забывая, однако, отдавать короткие приказы панцирникам занять боковой выход, главную лестницу дворца, поставить стражу под окнами. — Еще взяли! Куда тянешь, она же на тебя свалится! Ну, дружно — и!.. Еще разок!

Мраморное изваяние колебалось все сильнее, канаты гудели, как гигантские струны, и наконец камень противно завизжал о камень, статуя на мгновение замерла в воздухе, будто раздумывала, падать ей или нет, и устремилась с высоты постамента к шестиугольным плитам площади перед дворцом. Граждане Арра с паническим воем рванули кто куда, точно мыши из кладовой. Лоллия ожидала увидеть облако пыли, но статуя, тяжело грянув оземь, раскололась на несколько частей, а отломившаяся голова под свист и рев толпы покатилась по сбегавшей к зверинцу улице. Горожане начали расхватывать мелкие осколки поверженного кумира — на память.

Глава девятая МАГИЯ ТАЛЬБОВ

— Драйбен, ты спишь?

— Спал… Не толкайся. Посмотри, солнце едва всходит. Дай отдохнуть.

— "Едва всходит"? Глаза продери! Полдень недавно миновал.

— Да? Прости, не заметил.

Свежая и деловая Асверия стояла рядом с лежбищем владетеля Рудны и легонько пихала его носком сапога в бок. Драйбен пытался отбиваться, но не преуспевал.

— Поднимайся! У нас куча дел! Ты не забыл, что отправляешься в нарлакскую столицу?

— Но ведь не прямо сейчас? — проворчал Драйбен из-под одеяла. — Я должен там появиться через две с лишним седмицы. Дай поспать.

— Между прочим, — ядовито сказала Асверия, — Рей давным-давно гоняет стражников на нижнем дворе. Я назначила его сотником, и он принял назначение!

— Рад за тебя, — буркнул Драйбен, по-прежнему не снимая одеяла с головы. Не сыскав широкой лавки, прэт устроился в углу, постелив на пол бурую медвежью шкуру. — Асси, можно мне сегодня не просыпаться и не думать о благе государства?

— Нельзя. — Жестокосердная Асверия шагнула к столу, схватила кувшин с водой и, вернувшись, рывком отбросила прикрывавшее Драйбена одеяло.

— Ты ненормальная! — Исходящий из глубин страдающей души крик заполнил комнату, вырвался наружу через окно и щель под дверью, напугав щенка дворовой собаки, решившегося обследовать второй этаж господского дома. На голову Драйбена низвергся водопад холодной колодезной воды. — Да будь я проклят!

— Будешь, — кивнула Асверия. — Если немедленно не поднимешься на ноги и не займешься делом. Действительно, Хмельная Гора оправдывает свое название. Одного не могу понять: как это после трех-четырех кружек пива человек может похмельем мучиться? Хорошо хоть тальбы тебя не видят!

Мокрый Драйбен уселся скрестив ноги и приложил пальцы к вискам.

— При чем тут похмелье?! Не могу я здешнее пиво пить! У меня от одного его запаха голова болеть начинает. О, Богиня, ну почему здесь нет виноградников или хотя бы виноградных вин? То ли дело в Аррантиаде или Саккареме… мечтательно протянул он. — Ведь даже на юге Нардара приготовляют дивные вина, а тут… Неужто нельзя было хоть один бочонок где-нибудь раздобыть?

— Может, тебе еще и женщину привести да в постель уложить? — вкрадчиво спросила Асверия, озираясь в поисках еще одного кувшина с водой.

— Женщину — оно бы неплохо. Но прежде надо бы постелью обзавестись. Драйбен потер лицо ладонями и с укоризной поднял глаза на Асверию: — Я в Кеште, в былые дни, о гостях получше некоторых заботился.

— Так и время было другое, — смягчилась девушка. — Война, сам знаешь. Тут не о бочке вина, а о лишней подводе сена думать надобно.

— Ну ясно. Я тут бездельничаю, бока на перинах отлеживаю, пивом опиваюсь, пока другие за отчизну кровь проливают, — промолвил Драйбен уже с откровенной обидой в голосе.

— Извини. — Асверия нахмурилась, чувствуя, что и правда перегнула палку. — Лечись поскорее хоть магией, хоть рассолом, но днем надо тебе собрать совет прэтов и прочих высокородных беженцев. Пора обустраивать конное войско, а то ежели мергейты нагрянут… — Владетельница Кергово неловко улыбнулась, поправила на поясе меч и скрылась за дверью.

Драйбен приложил руки к вискам и некоторое время сидел неподвижно, изгоняя из черепной коробки тупую боль, накатившую после затянувшейся едва ли не до рассвета беседы с тальбами и Рильгоном. Думал, после сна пройдет — так нет же, будто бы еще хуже стало.

Мысленно повторяя простенькие заклинания, Драйбен заставил боль собраться в одном месте, уплотнил ее в грязно-серый ком и, скрипнув зубами, вышвырнул из головы. Посидел не шевелясь, заставляя себя дышать ровно и глубоко, чувствуя, как в серый, обесцвеченный болью мир начинают возвращаться радостные краски бытия и воспоминания о "военном совете".

Честно говоря, Драйбен не был уверен, что на этой встрече они придумают способ извести или укротить Подгорного Властелина. То есть уверен он был как раз в обратном, полагая, что, если они сумеют заручиться поддержкой каттаканов и тальбов, это уже будет неплохим началом. Владеющие магией тальбы и способные мгновенно перемещаться из одного места в другое родичи Рильгона окажутся неоценимыми союзниками, и с их помощью рано или поздно управу на Подгорного Повелителя удастся отыскать. Лучше бы, конечно, рано, поскольку сила его день ото дня растет, а люди продолжают гибнуть под клинками мергейтов…

Как это ни удивительно, именно после упоминания о чудесном клинке Асверии ночная беседа и приобрела характер военного совета, результаты коего превзошли все ожидания владетеля Рудны. Просветив хозяйку Кергово и Драйбена относительно тальбов, Рильгон пожелал, чтобы они поведали гостям о своих похождениях в надежде узнать побольше о Повелителе Самоцветного кряжа. Многое им уже было известно, потому что они внимательнейшим образом следили за событиями, происходящими на Восточном материке, но рассказ о Страже Аласорских гробниц вызвал у них большой интерес, а когда Драйбен упомянул о чудесном мече Асверии, гости потребовали предъявить это замечательное изделие. Еще больше они оживились, услышав от владетельницы Кергово, что в Оружейном зале шадского дворца находилось четыре дивных клинка. Один из них сослужил добрую службу Даманхуру, второй оказался в руках Асверии, а что стало с двумя оставшимися, ей не ведомо, но они, скорее всего, достались мергейтам.

— Худо, — пробормотал Рильгон. — Однако это, быть может, тот самый конец клубка, за который надобно потянуть, дабы его распутать.

Тиир, забывший, как и остальные тальбы, о пиве и закусках, одобрительно закивал, заявив, что Оружие Изгнания очень может пригодиться в битве с Подгорным Властелином.

— О, Богиня Милосердная! Как же это мне в голову не пришло! воскликнул Драйбен, негодуя на собственную слепоту. — А я-то думал, истории о Волшебных Клинках всего лишь поэтический вымысел!

— Хорош вымысел! — возмутился Лайле. — Спроси любого тальба, и он подтвердит, что, если бы не Оружие Изгнания, история этого мира выглядела бы совсем иначе.

— Довольно восклицаний! Объясните мне толком, что особенного в этом мече, вмешалась Асверия, и Рильгон, у которого язык был определенно без костей, рассказал ей историю, не раз читанную прэтом в старинных манускриптах и совершенно напрасно представлявшуюся ему выдумкой. Суть ее сводилась к тому, что во времена Черного Неба было создано удивительное оружие, не только разрушающее или подавляющее чары нелюдей, но и наносящее страшный ущерб врагу, не принадлежащему к человеческой расе.

Оружие это предопределило исход войны между людьми и тальбами, вся магия коих, соприкасаясь с ним, рассеивалась как дым, тогда как сила людей-чародеев возрастала. Оно же помогло очистить землю от чудовищ, проникших сюда через открывшиеся после падения Камня-с-Небес Порталы. Некоторым тварям, подобным Серому Ужасу, обычные стрелы, мечи и копья не причиняли ни малейшего вреда, тогда как Оружие Изгнания даже в руках обычных воинов способно было творить чудеса. Изготовление такого оружия было, однако, делом очень и очень непростым, и, когда жгучая нужда в нем отпала, прекратилось и его производство. Что и немудрено, ибо многие искусства и умения Золотого века были утрачены…

— За тысячу с лишним лет сменилось немало поколений людей, и, вполне естественно, Оружие Изгнания превратилось для вас в легенду, — закончил свой рассказ Рильгон. Но кое-какие творения старых мастеров дошли, оказывается, и до наших дней и пригодятся их потомкам.

— Ежели только их удастся разыскать. Ибо от одного меча, как бы ни был он хорош, толку будет мало, — добавил Тиир. — Впрочем, будь их даже сотня или две, против Подгорного Властелина они бесполезны.

— Погодите-ка, по-моему, польза будет! Если не до него самого, то до его приспешников мы добраться сумеем… — Драйбен изложил пришедшую им с Асверией мысль о налете на мергейтов с целью похитить Цурсога, и она, как это ни странно, не встретила возражений в отличие от идеи попытаться стравить Подгорного Властелина со Стражем гробниц.

Степнякам незачем больше соваться к Аласору, а сам Страж гробниц разумом, по мнению Рильгона, не блистал и не мог удаляться от усыпальниц своих хозяев. Замысел пленить Цурсога, находящегося с некоторых пор, если верить слухам, под таким же покровительством Подгорного Властелина, как и Гурцат, был одобрительно принят и тальбами, и главой каттаканов. Удастся ли через направлявшегося в Нарлак ная воздействовать на Чужака, предсказать было трудно, но какие-то сведения о нем из Цурсога, вероятно, вытрясти удастся, а это уже немало.

Таким образом, возник план действий на ближайшее время. Рильгон взялся присмотреть за перемещениями мергейтов и обдумать, где и когда удобнее всего будет напасть на ставку Цурсога. Асверии и Драйбену предстояло создать достаточно крупный и боеспособный отряд, который смог бы защитить Кергово и совершать вылазки на захваченные степняками территории, а тальбы обещали помочь в бою и, ежели появится в том крайняя нужда, доставить в замок продовольствие и корм для лошадей.

— До боя с мергейтами, правда, еще далеко, — проворчал Драйбен, поднимаясь с медвежьей шкуры и с хрустом потягиваясь, — а вот с высокородными мне предстоит схватиться уже сегодня. И подозреваю я, на совете прэтов без драки не обойдется. А не обратиться ли мне для предотвращения ее за подмогой к тальбам?

Мысль эта показалась ему настолько удачной, что он широко улыбнулся и даже принялся что-то тихонько напевать себе под нос, предвкушая, какое незабываемое представление могут устроить тальбы для его спесивых соотечественников.

Высокородное Собрание Нардара, отдаленно напоминавшее аррантский Совет Эпитиаров, происходило несколько раз в году. На нем решались государственные дела, заключались договоры о помолвках и свадьбах, улаживались споры и тяжбы, и, конечно же, высокородные господа пили, ссорились и мирились или же, напротив, сражались на поединках.

Созвать Собрание, подобное тому что присходили обычно в Сеггеде, надобно было непременно, однако Драйбен весьма туманно представлял, каким образом ему удастся убедить прэтов и владетелей выслушать его и принять необходимые решения. Высокородные господа признавали власть кониса, но ни Асверию, ни тем паче его самого они над собой без отчаянной борьбы не поставят.

Что им младшая дочь Юстина Лаура, невесть откуда взявшаяся после двухлетней отлучки, или новоявленный владетель древних развалин, лишившийся из-за своих сумасбродств прав на родовое владение и титул прэта?

Для начала господ, прибывших со всего Нардара под стены Хмельной Горы, оскорбило негостеприимство владетельницы Кергово. Если уж созывать Высокородное Собрание, то как положено — в тронном зале крепости, с выпивкой и закускою, шутами и девками, а не на поляне, у опушки леса. Где кресла с коврами? Почему их заменяют бревна, сидя на которых можно застудить задницы? Подумаешь, война! Ты, господин Драйбен, должен понимать — здесь тебе не сиволапые селяне собрались!

Собралось-то, признаться, не много людей, от силы полсотни. Участвовать в Собрании могли лишь старшие в роду и предводители дружин. Драйбену вполне хватило и такого количества: досточтимые господа, не стремясь проникнуться серьезностью положения, предъявляли все больше претензий, желали видеть лично Асверию и выдвигали совершенно безумные требования. На стороне Драйбена остались лишь те, кто помоложе, наподобие прэта Рашкара, да те, с кого мергейты посбили спесь во время сражений.

— Не бабье это дело — войско водить! — громыхал прэт Алаш Ругский здоровенный мужичина с буйной рыжей бородищей. Сам-то небось не желает вспоминать, как сбежал из Руга, оставив родовое имение степнякам. — Корону пускай носит, это закон дозволяет! Хозяйством занимается, как девице положено! Чтоб войску фураж давать, кормить, зимовку обеспечить. А командование надо человеку знающему поручить!

— Уж не тебе ли, Алаш? — краснея, орал Рашкар, стоящий рядом с Драйбеном. — Так ты ж войском до Галирада драпать будешь!

— Молчи, молокосос! Коли не понимаешь ничего своим воробьиным разумением, так и не чирикай!

— Ведь что удумала, — поддержал прэта Алаша высокий худощавый старик с гербом Добрачей, — какая вылазка? К чему? Только людей положим ни за что ни про что! Укрепиться следует в Кергово и носа не высовывать!

— А жрать что будете? Комаров? Или своего жеребца заколешь, когда кишки слипнутся?!.

Собравшиеся увлеченно внимали. Драйбен морщился. Свара разгоралась.

— Нигде в уложениях не сказано, что девица, пускай даже конисова дочь, может мужчинами командовать! Не доросла еще!

— Верно, господа! Пускай с куклами сидит!

— Так и противоположного в законах не указано! Вспоминаете кониссу Рагимунду? И в походы ходила, и победы одерживала…

— Точно, точно. Заодно, помнится, как-то Собрание Высокородных разогнала, когда ей возражать принялись!

— То когда было! А коли Асверия возжелает против нас слово сказать, без защиты останется!

— Как же ты ее защищать станешь, если, едва мерегейта завидев, в бега бросаешься?

— Господа! — тщетно воззвал Драйбен. — Господа, здесь вам Собрание Высокородных или что?

Внимание разбушевавшихся владетелей и прэтов миром перенеслось на его скромную персону.

— А ты лучше бы молчал, господин Лаур-Хельк! — Владетель Руга от возбуждения вскочил с бревна, на которое для удобства положил кожаную подушку. — Ты на Собрании вообще голоса не имеешь! Титула лишился, так помалкивай!

— Я прэт и владетель Рудны, — процедил Драйбен.

— Да какой из тебя прэт! Вот не шлялся бы по чужбинам, не читал вздорных книжек, так и был бы прэтом, а нынче…

— …И за какие такие заслуги Асверия тебя при себе держит? Не изволишь просветить? Прэтством за постельные доблести не жалуют!

Рашкар с приятелями схватились за мечи, но Драйбен жестом остановил их. Прэтством за постельные дела жаловали, причем не раз, а затевать драку было ни к месту и ни ко времени. Привести это может лишь к тому, что под рукой Асверии останется отряд из трех-четырех сотен всадников, а остальные разбредутся кто куда, и либо сами ни за что головы сложат, либо по дурости все дело загубят…

— Да неужто ты снесешь это, Драйбен?! Владетель Рудны с нетерпением поглядывал на лесок, тянущийся к востоку от Хмельной Горы, делая вид, будто не слышит ни оскорблений, ни обращенных к нему вопросов. Было у него искушение совершить этакое ма-аленькое чародейство, дабы заткнули блудословы свои пасти и прикусили длинные языки, но он приказал себе потерпеть и приберечь свои умения до стычки с мергейтами. Ибо ежели заподозрят его высокородные господа еще и во владении магией, то точно глотки себе сорвут. Нет, у него для них иной сюрприз приготовлен…

Колокол на замковой башне отбил два удара. Бесцельные споры продолжались, причем толпа увеличилась — подходили родственники участников Собрания, образовавшие вокруг бревен плотное кольцо. Это только добавляло шума и неразберихи. После того как перемыли косточки Драйбену, твердо решив, что этакому оторве доверять руководство войском не следует, приступили к обсуждению иных претендентов на этот пост, но вновь перессорились.

— Страшно смотреть, — тихо сказал Драйбену прэт Рашкар, убирая со лба темные волосы. — Будто никакой войны нет… Знаешь, как я получил титул прэта? Очень просто — вся родня погибла. Едва успел вывести часть дружины в Рашкарские леса, потом по тайным тропам отступить в Кергово.

— Сочувствую, — кивнул Драйбен. — Тебе повезло, господин Рашкар.

— Называй меня по имени, господин прэт, — Босан.

— Спасибо.

— Ужасно, знаешь ли, хочется порубить всю эту горластую шайку в мелкое крошево. Разве ж так можно? Достойный человек прежде всего должен отомстить врагу за утерянное, а они… Боюсь, ничего у Асверии не выйдет, даже если ее поддержат колдовские силы.

— Какие силы? — переспросил Драйбен.

— Ну все же видели, как вчера тальбы в замок приехали. Только что такое десяток тальбов против наших горлопанов?.. Ты глянь! Все-таки подрались!

И точно — кто-то из мелкопоместных вцепился-таки в бороду господину Алашу. Их начали растаскивать, действо сопровождалось негодующе-восторженными криками и разудалым свистом. Драйбен, заинтересованно наблюдавший за дракой, не сразу расслышал теребящего его за рукав Босана.

— Да плюнь ты на этих задир! Глянь-ка лучше, опять чудеса начались!

К поляне, на которой происходило Собрание Высокородных, несся вынырнувший из чащобы конный отряд. Всадников двести, не меньше.

— Господа! Господа, остановитесь! — Драйбен сбросил ладонь Босана с плеча и заорал так, что ветви на деревьях задрожали. — Себя не уважаете, так госпожу Асверию уважьте!

Его, конечно, не услышали. Потасовка была в самом разгаре.

— Ну сейчас что-то будет. — Драйбен попятился, потянув за собой Босана. Приближающиеся всадники натягивали луки. — Немало Тиир приятелей с собой прихватил…

— Это ж тальбы! Их это синее знамя с окруженной звездами розой!..изумленно пробормотал прэт Рашкар.

Туча стрел распалась дождем, вонзаясь в стволы деревьев, бревна и землю. Затрепетали белооперенные древки, драчуны замерли, но ни одна стрела никого не ранила. Смертоносные острия проходили на палец от человеческих тел, пронзали почву у самых подошв, расщепляли дерево рядом с сидящими на бревнах, не причиняя никому вреда.

— Здорово! — восхитился Босан, поднимая одну из стрел. — Тальбово колдовство! Вот не думал, что ушедшие вернутся и я когда-нибудь их увижу… Ах, зараза!

Тонкое древко стрелы, зажатое в пальцах прэта, неожиданно превратилось в чешуйчатое змеиное тело. Босан с испуганным вскриком отбросил оказавшуюся в его руках гадюку. Повсюду тальбовы стрелы принимали облик темных змей с зигзагообразным рисунком на туловище и острой головой. Твари ползали под ногами перепугавшихся господ, несколько десятков ядовитых гадов обустроилось вокруг самых отъявленных буянов, не исключая прэта Алаша. Поднявшийся гвалт смолк, и на поляне стало вдруг очень-очень тихо. Только копыта лошадей били о землю да беззаботно стрекотали сороки в кустах.

Всадники взяли Собрание Высокородных в кольцо.

Два предводителя выехали вперед.

Асверия в своем обычном костюме — белая рубашка, распахнутый кафтан, светлые волосы стянуты ремешком на затылке, чудесный меч на левом боку. Рядом с ней синеглазый Тиир, а чуть подальше Драйбен разглядел остроносую физиономию Лайле.

— У… Уберите змеюк! — крикнул прэт Ругский.

— Позже, — ответила с ослепительной улыбкой Асверия. — Драйбен, ты живой? Тиир просил меня…

— Все в порядке. Спасибо, что приехали, — ухмыльнулся владетель Рудны, радуясь тому, что сообразил заручиться поддержкой тальбов. — Высокородные господа желали тебя видеть во что бы то ни стало и ждут твоего слова.

— Господа, я рада приветствовать Высокородное Собрание, — проникновенно провозгласила Асверия, окидывая собравшихся лукавым взглядом. — А теперь позвольте вам кое-что объяснить. И не дергайтесь, пожалуйста. Змеи — твари кусачие и шума не любят. Итак, первое. Кто не хочет воевать под моим началом против мергейтов, должен немедленно отбыть отсюда и более не возвращаться. Второе. Кто останется, будет выполнять все, что прикажу я и назначенные мною военачальники. И наконец, третье. Кергово может прокормить лишь тех, кто признает мою власть и подчиняется моим распоряжениям. Списки моих верных подданных Драйбен Лаур-Хельк должен принести мне еще до заката. За сим позвольте откланяться.

Асверия развернула коня и вместе с Тииром отправилась в сторону Хмельной Горы. Змеи еще немножко пошипели, поизвивались, а потом, будто повинуясь неслышному приказу, исчезли.

— Кхм… — прочистил горло Драйбен, ободряюще подмигнув Босану. Собрание продолжается, господа. Приступим к составлению списков, ежели никто не возражает?..

Драйбен вернулся в замок еще до заката, как и приказала Асверия, приведя с собой два десятка высокородных воителей из дружины Юстина Лаура, едва ли не полностью перебитой при штурме Сеггеда. Дружинники кониса не считали свою службу оконченной после гибели повелителя Нардара, ибо, принося клятву верности, обязались служить не только Юстину, но и его наследникам.

Велев Страшару позаботиться о пришедших с ним дружинниках, Драйбен передал Асверии составленные на Высокородном Собрании списки, согласно которым в ее распоряжении оказался конный отряд из полутора тысяч владетелей и прэтов со своими слугами, оруженосцами и телохранителями, и доложил, что Алаш Ругский с кучкой товарищей собирается податься в Нарлак.

— Они совершают ошибку, — заметил Рей, помогавший Асверии размещать по амбарам и подвалам привезенное из ближайших селений зерно и прочую снедь, подводы с коей в течение всего дня прибывали на нижний двор замка. — Едва ли этим сумасбродам удастся прорваться в Нарлак.

— Вольному воля, — равнодушно промолвила Асве-рия, в свой черед сообщив Драйбену, что в окрестности Хмельной Горы прискакали два отряда тальбов по двести всадников каждый. Один-то из них и сопровождал ее на Собрание Высокородных. И еще, Рильгон предложил переправить Драйбена в Фойрег — столицу Нарлака, где должна была через двадцать дней состояться их встреча с Кэрисом и Фарром. Узнав от владетельницы Кергово, что Драйбен уже бывал там прежде, он заявил, что, воспользовавшись его воспоминаниями, сумеет добраться до места в мгновение ока, избавив тем самым высокочтимого прэта от долгой и небезопасной поездки по занятым мергейтами местам.

— Это очень любезно с его стороны. — Драйбен устало улыбнулся. — Нет, правда, это просто замечательно! Не прошло и дня, а наш союз с тальбами и каттаканами уже приносит первые плоды. Клянусь Богиней, во мне начинает возрождаться надежда на то, что мы обезвредим-таки Подгорного Повелителя. Интересно, удалось ли раскопать чего-нибудь новенькое о нем Кэрису с Фарром?

— Очень на это рассчитываю, — ответила девушка. — Я, между прочим, спрашивала Рильгона, не может ли он перенестись в Аррантиаду, и ты представляешь, он сказал, что может.

— И что это нам дает?

— В том-то и дело, что в настоящий момент вроде бы ничего. Каттаканы могут перемещаться со скоростью мысли туда, где уже когда-то бывали. Или же туда, где были люди, в чьи воспоминания они могут заглянуть. То есть при помощи Рея он мог бы перенестись, например, в Арр, в нем разыскать кого-то, кто бывал в Лаваланге, но там ли сейчас Кэрис? К тому же перемещение требует от них немалых усилий и…

— Да-да, мы говорили об этом вчера ночью, когда я спросил, не сможет ли Рильгон самостоятельно похитить Цурсога из его ставки. Он еще, помнится, жаловался на то, что "возможности его весьма ограничены"! Ну есть ли на свете существо, которое довольствовалось бы тем, что имеет, и не желало большего? Драйбен рассмеялся и, оставив Асверию с Реем заканчивать размещение прибывших в Хмельную Гору припасов, отправился посмотреть, как Страшар устроил на ночлег дружинников Юстина Лаура.

Глава десятая ЛУРИЙ ВИТИР

— Кней! — Лоллия, возлежавшая на обширной, застеленной шелками кровати, протянула руку к застывшему у окна вельху, на голове коего сверкал золотой венец повелителей Аррантиады. — Кней, ты меня слышишь? Верни корону ее законной владелице! Я тоже хочу поносить. И вообще, о чем ты думаешь?

— О Лурии Витире, — ответил Кэрис. — И том, что нам предстоит сделать в будущем.

— Любопытно было бы знать, что именно? Лоллия вздрогнула и обернулась на голос мужчины, вошедшего без спросу в ее опочивальню. Так и есть — Лурий Витир, легок на помине. Как же это его пропустили армеды и служанки? И почему он не постучал? Или же нарочно не соизволил постучать?

Столь внезапное появление гериора в ее покоях могло означать только одно — охранявшие их армеды обезоружены, служанки связаны и лежат с кляпами во рту, иначе бы не преминули известить госпожу о появлении гостя. Ай-ай-ай! Недооценили они гериора. Но, может, оно и к лучшему, в ближайшее время с ним все равно пришлось бы выяснять отношения. Пусть почувствует себя на высоте положения и выскажется, а уж Кэрис найдет способ указать ему его место.

Лурий Витир, надобно заметить, действительно чувствовал себя на высоте и прямо лучился от сознания собственного величия. Пурпурный плащ и легкий золоченый доспех очень ему шли. А ежели принять во внимание благородную седину на висках, надменный взор и то, что он был едва ли не на голову выше вельха…

"Боги Небесной Горы! — неожиданно подумала Валерида. — А ведь пока Тиргил был жив, я не замечала, какой Лурий высокий! За день он словно бы вырос. Вот уж поистине власть делает человека крылатым и уподобляет Богам!"

Лурий насмешливо оглядел царицу, чьи прелести были едва прикрыты полупрозрачным покрывалом, и, не получив ответа на предыдущий вопрос, задал новый:

— Госпожа нашла себе игрушку?

Он задержал взгляд на Кэрисе, потом перевел его на украшавшую пол мозаику и без разрешения уселся на край постели.

— Должен признать, что у твоего нового увлечения губа не дура, ежели он, едва вступив в должность сберегателя Нижнего города, уже примеривает венец Царя-Солнца.

— Мне разве не идет? — ехидно поинтересовался Кэрис, сдвигая золотой венец на затылок.

Гериор смерил вельха задумчивым взглядом, но ответа не удостоил, а вместо этого обратился к царице:

— Лоллия, дорогая, я попросил бы тебя одеться…

— Утро сегодня жаркое, — процедила в ответ Лоллия. — Кому не нравится мой скромный наряд, может отвернуться. Ты пришел доложить мне об отплытии кораблей из Арра? Чернь уже погрузили? Или опять произошла какая-то заминка, подобная той, что помешала тебе вчера своевременно захватить дворец?

— Я пришел попросить тебя одеться в свои лучшие наряды, ибо в полдень состоится наше бракосочетание в храме Отца Созидателя, — все так же мягко промолвил Лурий Витир.

— Наше бракосочетание? — Валериде казалось, что она готова ко всему, и все же стремительность, с которой начали развиваться события, смутила ее. — Но как же Алкрида? Если не ошибаюсь, законы Арранти, запрещают многоженство?

— Моя бедная супруга скоропостижно скончалась. Известие о гибели ее венценосного брата, которого она, как всем известно, горячо любила, слишком глубоко потрясло несчастную женщину.

— О Боги, ты убил ее!

— А ты ожидала чего-то иного? — удивленно вскинул брови Лурий. — Да, я убил дурочку, навязанную мне покойным Тиргилом и явившуюся причиной того, что у меня до сих пор нету законных детей. Но это упущение мы скоро исправим совместными усилиями.

— Ты слишком торопишься, а поспешность не всегда уместна, — сумрачно заявила Валерида, почувствовав, что виновата в смерти несчастной Алкриды не меньше Лурия Витира. Разумеется, она знала, что он постарается избавиться от нее, но…

— Лоллия, мне некогда вести с тобой долгие беседы. Мы заварили кашу, расхлебывать которую предстоит еще очень и очень долго. А потому я еще раз прошу тебя одеваться, дабы не заставлять жрецов ждать. — Лурий обернулся к вельху: — Кней, будь добр, передай мне царский венец и поспеши в Арр. Тебе пора приступить к исполнению своих обязанностей сберегателя Нижнего города.

— А что произойдет, если я откажусь выйти за тебя замуж? — с неподдельным интересом спросила царица.

— Ох уж эти женщины! — возвел очи горе Лурий Витир. — Вечно они все усложняют! Не зря говорят, что все беды исходят от них!

— Золотые слова! — подхватил Кэрис. — Веришь ли, вот эта, например, женщина целую ночь меня уговаривала: "Задуши Лурия, задуши Лурия!"

— Неправда! — возмутилась Лоллия. — Я предлагала его отравить.

— Ты неотразима! — хохотнул гериор. — Но, боюсь, в случае отказа тебе не удастся дожить до заката. Я не хочу угрожать, но выбор у тебя невелик. Либо остаться Царицей, любимицей нового Царя-Солнца, либо… У меня с собой великолепный быстродействующий яд, а за спиной — все лагиторы Аррантиады. Есть даже человек, которого можно будет казнить, обвинив его в убийстве Божественной. Это, разумеется, Кней из Сикиноса.

— За что? — возопил вельх. — Я то здесь при чем?

— Да ни при чем, — отмахнулся гериор. — Но раз уж под рукой оказался, грех не использовать.

— М-да… — Валерида сдвинула брови и капризно надула губы. — Я передумала. Я больше не хочу замуж. Кней, уговори гериора отказаться от его дурацкой затеи.

Лурий Витир пружинисто поднялся с ложа, положил ладонь на рукоять меча и открыл рот, чтобы позвать верных панцирников, да так и замер, пораженный переменами, происшедшими с вельхом, стоящим между ним и дверью, ведущей из опочивальни царицы.

Валерида, видевшая уже, как Кэрис превращается в громадного пса, и ожидавшая чего-то подобною, использовала замешательство гериора наилучшим образом — то есть со всех ног кинулась в дальний угол комнаты, дабы не мешаться под ногами у дайне. В следующий миг Кэрис прыгнул. Крик замер в горле Лурия Витира, выхваченный меч отлетел в сторону и со звоном покатился по мозаичному полу, а следом за ним тяжело рухнул и сам гериор, сбитый с ног ощерившим клыкастую пасть зверем. Лурий захрипел и закатил глаза, присущий ему здоровый румянец сменила болезненная бледность.

— Эге, да он никак чувств лишился? — Валерида, подняв с полу меч, осторожно приблизилась к поверженному гериору и стоящему над ним псу. Зверь тихонько рыкнул и двинулся прочь из опочивальни. Из-за двери донеслись вопли ужаса и короткий, на редкость грозный и впечатляющий рев.

Лурий Витир открыл глаза, и Валерида тотчас приставила меч к его горлу.

— Только шевельнись! — сипло предупредила она. — Клянусь, одним Витиром на свете станет меньше. Агрик желает получить звание гериора, и я не вижу причин, мешающих мне пойти ему навстречу.

— Не делай этого! — прошептал Лурий Витир чуть слышно.

— Не делать чего? Не убивать тебя или не делать его гериором? переспросила Лоллия. — Но ведь одно с другим, может быть, и не связано, верно? Конечно, я назначу его гериором. Кстати, почему его тут до сих пор нету? Ежели ты причинил Агрику вред, то лучше бы тебе на свет не родиться!

— Здесь твой дорогой братец, гериоровых сообщников вяжет, — сообщил Кэрис, входя в опочивальню царицы. — По-моему, он недурно устроился — всю грязную работу за него делают другие.

Вельх с сожалением посмотрел на клочки безнадежно испорченной во время превращения в пса туники, подобрал царский венец и небрежно кинул на ложе.

— Кэрис, постереги моего несостоявшегося мужа, а я пойду на Агрика поору, — попросила Валерида, не спуская глаз с Лурия Витира. — Узнаю заодно, не пострадали ли мои девочки из-за вторжения этого вонючего козла, коего мы все равно скоро казним за убийство жены.

* * *

Допрос, учиненный Валеридой и Кэрисом Лурию Витиру, подтвердил все их предположения. Бывший гериор, почуяв, что от плахи его отделяет один шаг, не запирался. Да, они с Тиргилом разбудили Подгорного Властелина, когда сочли момент для этого наиболее подходящим. Да, в их планы входило очистить клинками мергейтов земли на Восточном материке, дабы заселить их вывезенными из Аррантиады бездельниками. И наконец, последнее «да» — в Логово Чужака послана группа ученых мужей и магов, которым поручено его утихомирить. К сожалению, рукописи Далессиния и все прочие летописи, в коих упоминался Повелитель Самоцветного кряжа, были изъяты из библиотек и переданы тем, кто должен был отправиться в Логово. У самого Лурия имеются списки с некоторых манускриптов, и они, конечно же, будут вручены царице.

Казалось, ничего нового Лурий Витир им уже не скажет, но тут Кэрису, чувствовавшему, что они с Вале-ридой упускают что-то важное, пришла в голову мысль спросить, кто же пробудил Подгорного Властелина от его многовекового сна. Ответ изумил вельха до глубины души.

— Нардарец, — устало сообщил бывший гериор. — Один чрезвычайно любознательный молодой человек, обладавший к тому же кое-какими магическими способностями. Вряд ли кто-нибудь из вас о нем слышал, но если вам нужно его имя — извольте. Его звали Драйбеном Лауром-Хельком из Кешта. Он приехал в Аррантиаду за знаниями, и мы дали ему их. Выбор оказался правильным, высокородный глупец, жаждавший возвращения Золотого Века, оправдал наши надежды.

Кэрис скрипнул зубами, в который уже раз дивясь умению мерзавцев вовлекать в свои подлые замыслы самых достойных людей, превращая их в орудия злой воли.

После допроса Лурий Витир был препровожден под надежной охраной в одно из своих загородных поместий, — кровь его Лоллия проливать не решилась, дабы не усложнять своего и без того не простого положения.

Покончив с гериором, царица настояла на том, чтобы вместо задуманной им свадьбы в храме Отца Созидателя состоялась ее с Кзрисом помолвка, по окончании коей они поспешили в Арр. Здесь, в здании Совета Эпитиаров, она, переговорив с отцами города и командирами трех лагиторов, приняла ряд эдиктов, направленных преимущественно против бесчисленных дядюшек, племянников, двоюродных и троюродных братьев, а также незаконнорожденных детей Тиргила.

Изымались в казну земли и поместья, кое-кого согнали с высоких должностей, некоторых отправили в провинцию и даже в колонии, а наиболее отличившихся решено было предать суду.

— Земля! Мне нужна земля, на которую я посажу оставшихся в Аррантиаде бездельников! — бормотала Ва-лерида, скрепляя печатью Царя-Солнца указы, составленные по ее распоряжению перепуганными чиновниками. — Для начала неплохо, но по-настоящему я развернусь, когда будут проведены выборы в новый Высочайший Кворум, где мы всерьез прижмем эпитиаров. Пустующие земли заменят нам колонии! Слышишь, Кэрис, именно они — истинное богатство Аррантиады, и поверь мне, через десять, самое позднее — пятнадцать лет ты не узнаешь мою родину!

Кэрис не сомневался, что так оно и будет, ибо уже сейчас столица Аррантиады успела претерпеть значительные изменения. Еще вчера, сразу же после того как первые корабли, предназначенные якобы для того, чтобь вывезти из города напуганный угрозой варварского вторжения люд, взяли курс на восток, новый сберегатель Арра Квард Липп — приказал войскам отсечь Верхний город от Нижнего и оцепить районы проживания черни. На рассвете, в день Праздника Морского Хозяина, панцирники начали сужать круг, вытесняя народ из Нижнего города в гавань. Воины трех лагиторов выгоняли людей из лачуг и где уговорами, где угрозами, а где силой оружия направляли к трем главным, ведущим в сторону моря улицам.

Дома, окружавшие эти улицы, были загодя заняты стрелками, так что, когда по ним со стороны Верхнего города двинулись под пронзительные звуки труб и грохот барабанов три неуклюжие на вид черепахи, бездельному люду не оставалось ничего иного, как устремиться в порт. А потом в Нижнем городе вспыхнул пожар и уже не панцирники, стрелки и копейщики стали загонять на корабли перепуганных, озлобленных, ничего не понимающих горожан, а огонь, распространившийся среди лепившихся друг к другу хибар с умопомрачительной быстротой.

К вечеру были загружены и вышли из столичного порта более тридцати вместительных кораблей, которые сопровождали галеры и суда, предназначенные для перевозки через море Седьмого, Девятого и Двенадцатого лагиторов.

Никакого организованного сопротивления обитатели Нижнего города не оказали — слишком продуманно и решительно действовали введенные в Арр войска и городская стража. Вспыхивавшие тут и там драки между горожанами и панцирниками длились недолго, ибо недовольных тотчас расстреливали сопровождавшие панцирников лучники из колониальных лагиторов, имевшие большой опыт усмирения мятежей. И все же "чистка Арра", как назвал происходящее Квард Липп, заняла два дня, но даже через сутки после того, как последний корабль с переселенцами вышел из гавани, столица Аррантиады была затянута черным дымом. Нижний город со всеми своими притонами и лачугами еще только догорал, а вызванные в здание Совета Эпитиаров зодчие и художники уже получили от царицы распоряжение продумать и начать чертить и рисовать новые дома и кварталы, которые будут возведены на месте пожарища. Новая Аррангиада должна была, по мысли Лоллии, начаться с перестройки ее столицы.

Трое суток Валерида, Кэрис, Агрик и их сподвижники не выходили из здания Совета Эпитиаров, а к концу четвертых осунувшаяся и осипшая царица заявила, что желает навестить свою подругу — Ректину Нуцерию. Ей необходим был хотя бы короткий отдых, тем паче что порядок в столице был восстановлен. Согласно донесениям, поступавшим из Лаваланги, Аланиола, Каври и других портовых городов, «чистка» в них закончилась успешно. Сторонники Тиргила, ежели таковые у него и остались, выступить открыто против провозглашенной правительницей Аррантиады Лоллии не осмелились. Приказы ее исполнялись беспрекословно, а к чему это приведет в будущем — можно будет сказать только па прошествии времени.

* * *

В заведении Ректины Нуцерии вот уже который день было безлюдно и невесело. Да и какого веселья можно ожидать, ежели большинство эпитиаров уехало из столицы в загородные особняки, половина города в огне, а в дом, того и гляди, вломятся воины колониальных лагиторов, ведущие себя, если верить слухам, так, словно Арр отдан им на разграбление.

Хуже всего, впрочем, был страх, овладевшей самой Ректиной и, словно тяжкий недуг, передавшийся ее «девочкам». Госпожа Нуцерия, под крылышком которой Валерида развлекалась неподобающим жене Божественного и царице Аррантиады образом, сильно опасалась того, что, избавившись от постылого супруга и сделавшись полновластной повелительницей страны, Лоллия пожелает избавиться и от бывшей приятельницы, знавшей о ней слишком многое. Владыки Аррантиады недолюбливали, как правило, своих старых друзей, и только Богам Небесной Горы ведомо, что произойдет, когда у царицы найдется время вспомнить о "милой Ректине". Дело могло кончиться ссылкой, а могло и чем-то неизмеримо более скверным, но об этом почтенной хозяйке веселого заведения даже думать не хотелось.

Несколько утешали ее те обстоятельства, что Лоллия, уезжая на Хрустальный мыс, во-первых, предупредила подругу о грядущих в столице беспорядках, а во-вторых, поручила присмотреть за своим юным другом — некоем Фарре атт-Кадире. Это вселяло в сердце Нуцерии надежду, что она еще пользуется доверием царицы, все еще нужна ей, и потому Фарр был окружен исключительными заботами, которые очень скоро стали его тяготить.

Уроженец маленького городка, расположенного на границе Саккарема и Вечной Степи, мог только мечтать о том, чтобы очутиться в столице Аррантиады, в доме богатой госпожи, в окружении ласковых девиц, готовых услужить ему всеми возможными способами, как потому что он является приятелем царицы, так и из любопытства: люди, подобные атт-Кадиру, нечасто забредали в заведение Нуцерии. Однако юноша не обращал на окружавших его красавиц внимания, к коему они были приучены и ожидали от всех без исключения мужчин.

Надобно признать, у Фарра имелись основания тяготиться опекой Ректины, поскольку в доме ее он был не столько гостем, сколько узником. При одной мысли, что чудной приятель Лоллии может пропасть где-нибудь на улицах мятежной столицы, госпожу Нуцерию бросало в дрожь. Уж она-то знала характер царицы и накрепко запомнила полученное от нее распоряжение: "Глаз с саккаремца не спускай и угождай ему, как ежели бы он был моим младшим братом!" И она, конечно же, не спускала с него глаз, отчего Фарр, на второй день гостевания в ее доме, начал отчаянно злиться. Мало того что Кэрис и Валерида бросили его, отправившись вершить великие дела, так ему и город толком осмотреть не позволяют! Какой смысл пересечь море и сидеть в четырех стенах, пусть даже и богато украшенных, набивая брюхо копчеными каплунами и фруктами, запивая их вином, в коем госпожа Ректина, кажется, решила его утопить! Внимание очаровательных девиц тоже изрядно смущало и раздражало юного священнослужителя, ибо очень уж откровенно они ухаживали за ним, словно задались целью лишить его невинности. Так оно, надобно заметить, и было — девочки Ректины, наслушавшись глупых побасенок, вообразили, что жрецы саккаремской Богини дают обет целомудрия. И разумеется, восприняв это как вызов, сочли совращение Фарра вопросом чести и превосходным развлечением ввиду отсутствия других посетителей.

Видя, что юноша откровенно тяготится оказываемыми ему знаками внимания и рвется на улицы столицы отчасти из любопытства, отчасти из чувства противоречия, Ректина велела принести в его комнаты имевшиеся у нее трактаты с замечательными картинками. Сочинения эти, предназначенные как для новичков в искусстве любви, так и для пресыщенных эпитиаров, привлекли внимание Фарра не надолго. В другое время он, безусловно, отдал бы им должное, но чем больше его желали удержать в доме, тем сильнее упрямец стремился выбраться из него.

Госпожа Нуцерия, слышавшая от Валериды, будто саккаремец охоч до серьезных манускриптов, отправила к престарелому знакомцу, слывшему ученым мужем, слугу, принесшего преизряднейших размеров том, озаглавленный "Описание великих битв и свод трудов полководцев прошлого, повествующих о благородной науке войны". Прочитав это самое название, атт-Кадир изменился в лице и пробурчал что-то неодобрительное на своем родном языке. А когда Ректина попросила перевести, объяснил, смешно выговаривая аррантские слова, что читать подобную писанину не желает. Кто же, пребывая в здравом уме, будет называть человекоубийство "благородной наукой"?

Словом, взаимное недовольство друг другом Фарра и госпожи Нуцерии росло, и трудно сказать, к чему бы оно привело, если бы не Лисси — конопатая девчонка, которой поручено было прибирать гостевые комнаты. Красавицей она могла стать разве что с помощью Богов Небесной Горы, и, вероятно сознавая это, она даже не пыталась заигрывать с Фарром, чем ему и приглянулась.

Молчаливая белобрысая девчонка — так, во всяком случае, воспринимал ее юноша из-за неоформившейся фигуры, хотя на самом-то деле она была моложе его от силы на год, — прибиралась в его комнате и приносила ему еду в тех случаях, когда Фарр не хотел появляться в трапезной. Несколько раз он обменивался с Лисси ничего не значащими фразами и наконец в один из дней решился и спросил, не поможет ли она ему выбраться в город. Ненадолго. Совсем на чуть-чуть. Ведь обидно же. в самом деле, приехать в столицу Арра и провести все оставшееся до отъезда время в золотой клетке.

— А зачем тебе уезжать? — поинтересовалась девчонка, не прекращая поливать чудесные цветущие кусты мелких астр, росшие в высоких, покрытых черно-белым орнаментом горшках.

Фарр рассказал, что у них с Кэрисом назначена в столице Нарлака встреча с друзьями и, по его расчетам, самое позднее через седмицу им надобно во что бы то ни стало покинуть Аррантиаду. Лисси внимательно слушала, кивала и, продолжая подметать пол и вытирать пыль, задавала вопросы. А не боится он, что Нарлак уже захвачен мергейтами? А видел он степняков? А какие они из себя и правда ли, что эти варвары едят пленных?..

— А ты так и не ответила на мой вопрос, — передразнил ее бесконечное «аканье» Фарр. — Поможешь ли ты, мне хоть ненадолго вырваться из золотой клетки?

— Помогу, — обещала после некоторого раздумья конопатая. — Только вечером. А знаешь что? Я тоже хочу взглянуть, что творится в городе. Так что мы можем уйти вместе. Но ненадолго. Ты ведь не знаешь Арра и можешь без меня заблудиться.

Юноша с радостью согласился: бродить по ночному городу вдвоем значительно веселее, чем в одиночку. Прожив в Аррантиаде почти полтора месяца, он уже не страшился ночной прогулки по столице, но, ведь гуляя по ней со знающим ее человеком, он увидит значительно больше. Да и Лисси, если он откажется, может не согласиться вывести его из дома госпожи Нуцерии…

С помощью белокурой девчонки выбраться на волю оказалось совсем нетрудно. Пожилой слуга, карауливший хозяйственные ворота, через которые в заведение Ректины завозили дрова, пищу и питье, ничем не напоминал здоровенных дотошных сторожей, денно и нощно дежуривших у парадного входа. Заговорщически перемигнувшись с Лисси, он без слов отворил калитку в одной из створок ворот, и беглецы оказались за высокой стеной, на пустынной улице.

Фарр так никогда и не узнал, сговорилась ли девчонка обо всем заранее с Ректиной Нуцерией или же в самом деле действовала на свой страх и риск. Бродя по ночному Арру, он был уверен, что она многим из-за него рискует, и испытывал к ней за это глубокую признательность, к которой примешивалось чувство вины, так как ему нечем было отблагодарить ее. Много позже, вспоминая залитый лунным светом Холм Эпитиаров, величественное здание Совета, дивные храмы, особняки зажиточных кварталов и догоравшие руины Нижнего города, он начинал склоняться к мысли, что побег их был подстроен нарочно. Ректина специально подослала к нему этакую замухрышку, с коей он чувствовал бы себя более свободно, и позволила выйти из дома, когда опасность миновала: последнее судно с переселенцами покинуло столицу, а улицы и площади ее все еще бдительно охраняла не только городская стража, но и панцирники Первого лагитора, последовавшего в Арр вслед за Валеридой. В конце концов, госпоже Нуцерии необходимо было не только уберечь Фарра от неприятностей, но и заручиться его благосклонностью — авось да замолвит за нее перед царицей словечко или хотя бы жаловаться на чинимые ему притеснения не будет. Особенно же убеждало его в этом подозрении завершение их вылазки в город, предугадать которое, впрочем, было не трудно всем, кроме самого юноши.

Пробираясь под утро по пустынным и гулким коридорам огромного дома Ректины, в который они были впущены все тем же хитролицым и уже изрядно подвыпившим стражем хозяйственного двора, Фарр и Лисси держались за руки, как люди, хорошо знавшие друг друга и вполне друг другу доверявшие. И ничего странного не было в том, что Фарр, остановившись у дверей своей комнаты, в знак признательности и благодарности поцеловал свою провожатую по улицам и площадям города, спавшего чутким, тревожным после недавних событий сном. Так было принято в Аррантиаде, во всяком случае в доме Ректины. Лисси поцеловала его в ответ — в губы. Причем сделала это так умело, что они целовались до тех пор, пока в коридоре не послышались чьи-то шаги. Само собой разумеется, им пришлось юркнуть в комнату атт-Кадира и притворить дверь. Тут они снова принялись целоваться, пережидая, пока коридор опустеет, и руки Фарра как-то сами собой оказались под платьем Лисси, а ее руки…

Проснувшись в середине дня, Фарр вновь ощутил сладостное прикосновение ее губ и рук, ослепительная белизна которых, на фоне его смуглой кожи, показалась ему восхитительной. Он вспомнил ее стоны и всхлипывания и вновь захотел услышать их, погрузиться в аромат девичьего тела, тянущегося к нему, словно цветок к солнцу, и раскрывающего навстречу его животворным лучам сомкнутые лепестки. А потом перед его глазами встало виденное ночью дымное пожарище, и он с ужасом представил, что же должны были чувствовать люди, которых вытаскивали из их лачуг и гнали, как неразумный скот, на корабли… Но жадные губы оттеснили это видение, а склонившееся над ним веснушчатое лицо почему-то напомнило ему лик Богини Милосердной, Богини, Дарующей Жизнь…

Больше Фарр не делал попыток сбежать в город. Лисси безвылазно провела в его комнате два дня, чем госпожа Ректина, надобно думать, осталась довольна. Беспокойный гость ее тоже был донельзя доволен, целуя покрытую веснушками грудь жалобно попискивавшей девушки, сжимая в ладонях ее маленькие ягодицы, заставляя раскидывать колени и обвивать мелочно-белыми ногами его бедра… Довольна была и Лисси, и лишь одно не давало ей покоя: не рассердится ли саккаремская Богиня на своего служителя, разделившего ложе с аррантской девчонкой.

— Ничуть, — улыбаясь, отвечал Фарр, перекатываясь на спину и усаживая на себя конопатое чудо, оказавшееся весьма страстным и значительно более умелым, чем он сам. — Разве может Богиню, которую мы зовем Матерью Всего Сущего, обидеть то, что происходит между мужчинами и женщинами испокон веку, без чего род человеческий давно бы прервался? Среди наших священнослужителей находятся те, кто желает посвятить себя Богине целиком и полностью, без остатка, но это лишь один из многих путей служения Ей, который не хуже, но и не лучше других: целителя, проповедника, воспитателя, летописца. Я слышал, в Аррантиаде тоже есть жрецы, дающие обет безбрачия, хотя и не понимаю, почему этому придается столько значения. Боги, как говорил мой наставник, с радостью и любовью приемлют все, что люди готовы даровать им с радостью и любовью. Если не можешь отдать что-то с радостью, то кому нужен твой дар?

— О, достойный проповедник! Ты и в постели славишь свою веру и свою Богиню! — залилась смехом Лисси и наклонилась, чтобы коснуться лица Фарра своими розовыми сосками. — Так, значит, слухи о ваших священнослужителях лживы?

— Те, которые утверждают, будто мы призываем людей жертвовать чем-либо Богине в ущерб себе, — да. Ну посуди сама, зачем Всевидящей и Всемогущей кусок лепешки, вырванный матерью или отцом изо рта голодного чада? Принеси Богине дар от достатка, вспомни о ней в миг счастья, и она не оставит тебя в беде. Отдавать же последнее, отрывая от сердца, — поступок недостойных, пытающихся тем самым подкупить Богиню, вместо того чтобы понять и возлюбить. Мать Всего Сущего, как — любая мать, радуется, если радуются ее дети, и скорбит их скорбями. Но можно ли возлюбить того, кого задумал подкупить, в чаянии получить сторицей за корыстный дар свой?..

Губы Лисси замкнули юноше уста, и он подумал, что охотно задержался бы в Аррантиаде подольше и не выходил из дома госпожи Ректины седмицу, а то и две или три. Или же еще больше, до тех пор пока они с Лисси не освоили все те премудрости науки любви, которые были изложены в трактатах, снабженных изящными рисунками.

Между тем Кэрис с Валеридой уже подъезжали к воротам особняка госпожи Нуцерии, и вопрос об отъезде вельха и атт-Кадира из столицы был окончательно решен. Галера, доставящая их в Нарлак, должна была выйти в море через два дня.

Глава одиннадцатая ПЕРВАЯ ПОБЕДА

Выспаться Драйбену не удалось и в эту ночь. Задолго до рассвета он был разбужен посланным Страшаром слугой, сообщившим, что отряд в пятнадцать сотен мергейтов замечен неподалеку от замка. Они остановились на ночь в деревне Кобылки, а оттуда до Хмельной Горы рукой подать. К утру, самое позднее к полудню, пожалуют, ежели ничего их не задержит.

Задержать полторы тысячи степняков было, по расчетам владетеля Рудны, некому и нечему, и, проклиная злую судьбу и раззяв дозорных, специально высланных на Сеггедский тракт и проворонивших-таки вторжение, он поспешил в кабинет Асверии. Здесь, как и следовало ожидать, уже были Рей, Страшар и несколько замковых стражников, причем присутствующие, как водится, успели затеять спор, надобно ли готовиться к осаде, или же дать мергейтам бой под стенами Хмельной Горы. Страшар и стражники стояли за то, чтобы отсидеться за крепкими стенами, Рей и Асверия полагали, что золотого яичка они в замке не высидят, а ежели мергейты начнут зорить окрестные села, то обитатели Хмельной Горы лишатся последней поддержки.

Спорщики с надеждой воззрились на Драйбена, и тот вынужден был, преодолевая накатившее раздражение из-за бесконечных дебатов, разразиться речью, суть которой сводилась к тому, что ежели тактически отсидеться в замке, безусловно, правильнее, то из стратегических соображений до осады дело доводить никак нельзя. Им нужна убедительная победа. Ни один мергейт не должен уйти с поля боя и сообщить Цурсогу о разгроме. Ну и, само собой разумеется, нельзя позволить находникам грабить окрестные села, иначе керговцы сами запалят Хмельную Гору.

Слова Драйбена положили конец спору. Асверия, топнув ногой, заявила, что несогласных велит бросить в подвал, и начала распоряжаться так, словно всю жизнь водила войска в бой. Встретить мергейтов решено было перед замком. Перед замком, где давеча проходило Высокородное Собрание, поставить конницу; тальбов и лучников спрятать за скалой, в перелеске, а стражников оставить до времени в замке, дабы ударить по врагу сразу с нескольких сторон.

Страшар, не рискуя противоречить госпоже, о том, чтобы отсидеться в замке, больше не заговаривал, зато предложил завести степняков в болото, но и этот его замысел был отвергнут.

— Нам нужны лошади! — шипела Асверия, разъяренная несговорчивостью и упрямством явно не желавшего видеть ничего дальше своего носа управителя. Будут лошади — всадники сыщутся! Либо принудим мергейтов сдаться, либо перебьем. Наше превосходство очевидно — замок на скале неприступен, тракт можно перекрыть поваленными деревьями, а если степняки решатся отступить через лес, им конец. Тальбы перебьют их всех до единого…

Страшар обреченно махнул рукой, давая тем самым понять, что исполнит любой приказ, но заранее снимает с себя всякую ответственность за исход битвы, после чего все присутствующие отправились готовиться к встрече с мергейтами.

На рассвете лазутчики донесли, что степняки подожгли Кобылки — из озорства, надобно думать, и для устрашения — и седлают коней, а к полудню защитники Кергово были полностью готовы к сражению. Палаточный лагерь свернули, небоеспособных отправили наверх, в крепость. На опушке леса полукругом выстроилась нардарская конница, поблескивавшая на солнце начищенными доспехами, радовавшая глаз пестрыми плюмажами на шлемах и флажками на поднятых копьях. Засадный отряд под командой Босана скрылся в перелеске.

Драйбен понимал, что ставит конницу под удар степных стрел, но иного выхода не было. Ополчение, набранное Страшаром из окрестных деревень, годилось на то, чтобы перекрыть тракт завалом и отрезать мергейтам путь к отступлению, однако напора их вчерашним селянам было не выдержать. Не было, впрочем, у Драйбена уверенности и в том, что кое-как сколоченная из беженцев конница не разбежится от одного только вида степняков.

Ежели посмотреть со стороны, сила под Хмельной Горой собралась немалая. Этакий трезубец, образованный тяжеловооруженными всадниками на могучих конях, в панцирях и кольчугах. Куда, казалось бы, против них щуплым степнякам на лошадях-недомерках, но коли вспомнить, сколько раз мергейты таких вот красавцев гоняли, как щука карасей, и в душу начинают закрадываться сомнения по поводу исхода грядущего боя…

Солнце миновало зенит, когда из лесочка справа вынырнули идущие на рысях нардарские всадники, числом до пятидесяти. Под золотистым с черной свернувшейся саламандрой штандартом прэта Ругского. Надо же, Алаш появился! А только вчера вопил, что уедет в Нарлак!

— Куда велишь встать, господин прэт? — прогремело из-под шлема Алаша, направившегося прямиком к Драйбену;

— На левое крыло людей своих ставь, — указал Драйбен. — И чтобы без самоуправства! Иначе не миновать тебе плахи, господин Алаш.

— Так мне ее, родимую, так или иначе не миновать. Из-за горячности крови и прирожденной резвости характера… Тихо!

Алаш сдернул с головы шлем, сверкнул ярко-рыжей бородой и поднял руку. В отдалении послышался ровный топот многих копыт. От Сеггедского тракта на распаханные поля под Хмельной Горой выезжали первые сотни степняков.

Драйбен неплохо представлял себе обычную тактику мергейтов. Внезапный удар малыми силами, отступление, затем, когда противник начинает преследовать легких конников, в бой вводятся свежие тысячи, дожидавшиеся в отдалении. Учитывая величину войска Хозяина Степи, такой способ ведения боя давал превосходные результаты — тяжелая кавалерия саккаремцев, нардарцев или нарлаков не в состоянии преследовать быстрых, вооруженных только саблей и луком степняков.

Сегодня, однако, степняки были лишены возможности совершить привычный маневр. Во-первых, мергейтов было слишком мало, во-вторых, перемещение их ограничивалось небольшим полем перед замком, и, в-третьих, они явно не ожидали встретить в Кергово войско, способное оказать им хоть какое-то сопротивление.

Выехавшие на открытое пространство степняки придержали коней и начали перестраиваться полумесяцем, нимало, вероятно, пораженные видом нарлакской конницы. Однако напуганы они не были и отступать не собирались. Тысячник их верно сообразил, что завалить лесную дорогу не составит местным жителям особого труда и, повернув свой отряд вспять, он обречет его на верную гибель.

Черно-коричневая лава мергейтов, закончив перестраиваться, двинулась вперед, и Драйбен два раза взмахнул рукой, приказывая поднять вымпелы, которые должны послужить сигналом для засевших в перелеске лучников. Ни самих стрелков, ни пущенных ими стрел он не увидел, но по тому, как взвыли мергейты, начали вставать на дыбы раненые кони и вываливаться из седел всадники, стало ясно лучники успешно выполнили приказ. Стрелы не остановили наползавшую рать степняков и даже не замедлили ее движения. Исход сражения должны были решить не они, а столкновение всадников, и все же первый, пусть даже маленький успех окрылил Драйбена.

— Слуушай! — повеселевшим голосом взревел он. — Правое крыло, левое крыло — вперед! Центр — по приказу! С нами Богиня, Милостивая и Милосердная!

Лесок поднятых по сторонам от отряда Драйбена копий опустился. Ощутимо дрогнула земля под тяжкой поступью боевых коней, два фланговых отряда сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее пошли в бой. Крайние острия трезубца едва заметно расходились в стороны от центра, дабы сжать мергейтов с боков. Настало время всадников, которыми командовал сам Драйбен.

— Двинулись! — рявкнул владетель Рудны. — Держать строй!

Рука уверенно охватила древко опущенного на упор копья, конь пронзительно заржал и рванулся вперед.

Нардарцы стиснули степняков с флангов, в центр врубился тяжелый отряд Драйбена, могущий похвастать не только кольчужными, но и громоздкими металлическим доспехами, почти неуязвимыми для сабель мергейтов. Однако натиск их был столь силен, что в считанные мгновения прогнувшийся центр выпрямился, клин драйбеновского отряда сплющило, и вот уже масса закованных сталь всадников оказалась разъединена на мелкие группы Копье стало бесполезным после того, как Драйбен насадил на него одного из мергейтов. Бросив его, прэт выхватил меч и, прикрываясь щитом, ринулся в самую гущу сечи. И так же, как в битве при Аласоре, колол и рубил не помня себя, совершенно забыв советы Асверии больше использовать магию, нежели меч. Совет был хорош, во- только воспользоваться им, находясь в центре сражения не было ни малейшей возможности. Попробуй-ка сплести самое простенькое заклинание, если, того и гляди, с плеч голову снесут! И в сторону не отъедешь, коли сам люде на битву повел. Мало того что потом трусом ославят, так на командира глядючи, еще и выбираться с поля боя начнут, — мол, если уж он шкуру спасать кинулся, так и мне не зазорно.

Словом, позабыв о своих магических умениях, владетель Рудны колол и рубил, наносил и принимал на щит удары, которые не мог отразить мечом, и походил, как и многие другие нардарские воители, на орех, о который немудрено не только зубы, но и саблю сломать. И тяжкая эта, кровавая и неблагодарная работа — наносить и отражать удары — в конце концов здорово утомила его. Особенно если учесть, что силы противников оказались равны, точно так же как и упорство, и желание вырвать у врага победу любой ценой.

Руки Драйбена налились свинцом, в голове гудело, и, когда небо на полем боя качнулось от страшного грохота, он подумал, что пропустил смертоносный удар и вот-вот отправится в небесные кущи Матери Всего Сущего. И, лишь увидев, как по металлу кольчуг и стеганым халатам зазмеились синие искры, понял, что это вовсе не конец и он — хвала Богине — даже не ранен, просто тальбы пустили в ход свою несравненную магию.

Драйбен и его соратники внезапно ощутили небывалый прилив сил. Их словно омыло целительной водой жизни, смывающей накипь усталости и тревог, гнетущую патину лет. Даже кони их начали ржать веселее, будто превратились в беззаботных жеребят, в то время как ужас, усталость и чувство обреченности навалились на мергейтов, стирая со смуглых лиц самоуверенные улыбки победителей. Тогда-то над полем боя и прокатился зычный рев владетеля Рудны, которому вторили на правом крыле Рей, на левом — Алаш, а из-за спин степняков Босан Рашкар, призывавшие нардарцев сделать последнее усилие и прикончить захватчиков. Хрипло пропел боевой рог, степняки дрогнули, воины в изрубленных доспехах, поддержанные лучниками и тальбами, высыпавшими из замка стражниками и подошедшими со стороны Сеггедского тракта ополченцами, рванулись вперед, рассекая вражеский отряд на две неравные части. Драйбен уже видел скакавшего ему навстречу прэта Рашкара, уже чувствовал пьянящую радость победы, когда конь под ним оступился, прянул в сторону и страшный удар боевого топора вдребезги разбил прикрывавший его голову шлем. В глазах потемнело, среди мрака запорхали разноцветные искры и начали распускаться невиданные соцветия, превращавшиеся в круги, кольца, извивающиеся ленты…

В следующее мгновение его ударили в грудь. С треском и скрежетом лопнули звенья кольчуги, сабля прорвала подкольчужник, и прэт, обливаясь кровью, покатился наземь. Конь, словно чувствуя вину за допущенную оплошность, встал над поверженным хозяином, дабы уберечь его от врагов и копыт обезумевших сородичей, но оценить этот поступок объятый тишиной и темнотой Драйбен уже не мог.

Обнаженной руки Драйбена коснулось что-то холодное. Послышалось громкое стрекотание, похожее на треск сверчка, и он ощутил весьма болезненный укол.

— Тебе лучше? — донесся до него участливый, очень знакомый голос. Открой глаза, посмотри на меня.

Драйбен с трудом разлепил веки и уставился в огромные желтые очи Рильгона. Потом лицо каттакана пропало, и над ним склонилась Асверия.

— Ну наконец-то! — с облегчением прошептала девушка. Губы ее дрожали, глаза были полны слез.

— Это что? — Драйбен уставился на свое правое предплечье, оседланное полупрозрачной штуковиной, внутри которой шевелилась неясная тень, изредка помаргивающая зелеными вспышками.

— Не трогай, — приказал Рильгон. — Иногда здоровье человека можно поправить не только настоями и отварами, но и кое-какими хитрыми инструментами. Оказавшись в вашем мире, мы сберегли некоторые… э-э… особые приспособления, взятые с собой из дома. Это одно из них. Если угодно, я когда-нибудь объясню принцип его действия.

Сознание прояснялось с удивительной быстротой, хотя рука, в которую вцепилось непонятное приспособление Рильгона, начинала неметь.

— Объяснишь, — согласился Драйбен. — Я в замке? Мы победили?

— Да. — Асверия успела проморгаться, и голос ее звучал ровно, почти весело. — Мы взяли две сотни пленных.

Ни один мергейт не ушел из-под стен Хмельной Горы. Как ты себя чувствуешь?

— Я… э-э-э… местами чувствую себя, — правдиво ответил прэт. — А местами нет. И давно я изображаю из себя умирающего?

— Не столько давно, сколько правдоподобно. Если бы не Рильгон… Асверия неожиданно всхлипнула.

Рильгон что-то сказал, но смысл его слов до сознания Драйбена не дошел. Речь каттакана слилась в какое-то невразумительное бурчание, перед глазами поплыли клочья серого тумана, заслонившие от него Асверию, Рильгона и комнату, в которую его перенесли с поля боя.

— Могу я чем-то отблагодарить тебя за спасение его жизни? — спросила Асверия у Рильгона, после того как убедилась, что Драйбен и в самом деле пошел на поправку.

— Можешь, — ответил каттакан после недолгих колебаний. — Я сознаю, что требовать благодарности за подобную услугу некрасиво, ведь в конечном счете Драйбен всем нам нужен живым и здоровым. А если учесть дружеские чувства, которые я к нему испытываю, то даже и говорить об этом глупо…

— Не ломайся! — перебила его девушка. — Если я могу сделать что-либо для тебя и твоих родичей, то сделаю это с радостью.

— Ну, радости ты от моей просьбы определенно не получишь, но и убытка исполнение ее тебе не принесет. Однако начать я вынужден издалека. С того, что два раза в год, обязательно во время полной луны, каттаканы начинают испытывать некоторое беспокойство. В моем мире этот период называется Временем Полных Лун — их у нас две. Так вот, в момент высочайшего и к тому же одновременного подъема лун к зениту у моего народа наступает пора размножения.

Устроившаяся в ногах Драйбенового ложа владетельница Кергово кашлянула, а сидящий напротив нее в кресле каттакан продолжал как ни в чем не бывало:

— В эту пору нам для первоначального развития зародыша нужно выпить глоток крови. Вы, конечно, не знаете, что в крови теплокровных существ содержится железо. Так вот, оно необходимо нам для создания потомства. Спустя некоторое время я должен буду подселить свое дитя в организм носителя…

Рилыон говорил просто и откровенно и все же вогнал в краску Асверию, заставив ее вспомнить бытовавшие в Кергово легенды о кровавом полнолунии.

— Вы живете у нас тринадцать столетий. — Девушка нахмурилась. — Драйбен говорил, что видел в Рудне восемь твоих сородичей. Прости, если я тебя обижу, но мне кажется, вас должно быть гораздо больше. Тринадцать столетий удвоить, выйдет две тысячи шестьсот. Именно столько детей у одного только тебя должно было родиться за это время.

— Воздержание, — грустно ответствовал каттакан и, заметив недоверчивую усмешку собеседницы, пояснил: — Вообще-то наша раса приучилась ограничивать рождаемость. Представь, что произошло бы в нашем мире, производи каждый из нас по два ребенка в год на протяжении всей жизни?.

— Значит, за тысячу триста лет у трех каттаканов появилось всего шесть продолжателей рода. По одному ребенку за шестьсот пятьдесят лет? — с сомнением покачала головой Асверия. — Ну допустим. Продолжай, я все еще не поняла, к чему ты ведешь.

— Хорошо, тогда я раскрою еще одну страшную тайну. Нас действительно больше. Я не хотел об этом говорить, поскольку к некоторым темам люди относятся иначе, чем мы… Милый Войко, не мог бы ты выйти? Сейчас будет разговор для взрослых.

— А я что, дитятко малое? — Выглянувший из-за тяжелых занавесок Войко ничуть не был смущен тем, что его застали за подслушиванием. — Мне уже почти восемнадцать зим миновало, господин упырь. Посвящение охотника получил. Жениться могу, свой двор заводить.

— Богиня Милосердная! — темнея лицом, воскликнула Асверия. — И тут от доглядчиков спасения нет! А ну брысь отсюда!

— Ухожу, ухожу. — Войко бочком двинулся к двери. — Скажи только, господин упырь: ты нынешней ночью кусаться не будешь?

Рильгон растянул безгубый рот в жутчайшем оскале, блики свечей превратили его пасть в зрелище совершенно непотребное, и Войко, сдавленно пискнув, вылетел из комнаты, будто камень из пращи.

— Так вот и приходится воспитывать молодежь, охочую до чужих секретов, — хихикнул каттакан. — Что ж, удовлетворю твое любопытство. По моим подсчетам, наша семья, состоящая якобы из девятерых представителей рода, в действительности насчитывает ныне около шестидесяти особей… Драйбен, вероятно, рассказывал, что мы прививали зародышей в тела диких животных?

— Да, — подтвердила владетельница Кергово и, неожиданно поняв, что именно хотел сказать Рильгон, изумленно воскликнула: — Неужели вы потеряли некоторых отпрысков? Не нашли часть своих детей?

— Уследить за зверями довольно трудно, — огорченно заметил каттакан. Поэтому мы предпочитали иметь в качестве носителя людей. За человеком наблюдать гораздо проще. Я использую его кровь, заражаю… частицей самого себя, спустя две-три седмицы человек заболевает, а к моменту полного развития зародыша умирает. Через сутки после смерти носителя мой потомок покидает мертвеца, я могу его забрать и начать воспитывать. Кстати, не в последнюю очередь из-за человеческой нетерпимости мы перестали заражать людей. Зачастую труп сжигали до того, как рождался каттакан. Естественно, он погибал вместе с телом носителя. Когда же мы отдавались силе инстинкта и заражали животных, они в большинстве случаев терялись, уходили умирать в берлоги и пещеры. Где и рождались наши потомки, выраставшие неразумными тварями. Подбросьте младенца волкам, и через несколько лет он превратится в бегающее на четвереньках существо, в котором куда более от волка, нежели от человека.

— Так вот откуда все эти легенды об упырях! — задумчиво протянула девушка. — Я-то удивлялась, слушая Драйбена, — все вроде бы сходится, но какой-то детали не хватает. А кем, если не секрет, выношены твои сыновья?

— Один тальбом, другой — человеком, — признался Рильгон. — Трое детей моего брата выношены оленями, которых мы ловили и держали в Рудне.

— Ага! Так чем же плохи олени, коровы или овцы? — спросила Асверия, начавшая уже догадываться, с какой просьбой намерен обратиться к ней каттакан.

Рильгон испытующе поглядел на нее, поерзал в кресле, демонстрируя несвойственную ему неуверенность, и наконец промолвил:

— Видишь ли… выношенные людьми каттаканы оказывались значительно более способными, нежели те, которые были рождены животными. И потому ты очень бы нас обязала, подарив полтора-два десятка захваченных в битве мергейтов.

— Забирайте столько, сколько вам нужно, — разрешила после недолгого раздумья Асверия. — В моих глазах каттаканы неизмеримо больше люди, чем те, кто вторгается на чужие земли, дабы жечь, грабить и убивать. Позаботься только, чтобы это не породило новых слухов и легенд. Да, кстати, по поводу одичавших каттаканов. Если они обладают такими же способностями, как и ты, то представляют, вероятно, серьезную угрозу керговцам?

— О, на этот счет можешь не беспокоиться, — заверил владетельницу Кергово Рильгон. — Как человек, воспитанный волками, не может пользоваться копьем, луком или же читать манускрипты, так и наши… неудачные потомки немногим отличаются от зверей. Во всяком случае, до сих пор люди справлялись с ними вполне успешно. — Рильгон улыбнулся жутковатой, безгубой улыбкой, и Асверия поняла, что он собирается откланяться, дабы немедленно вступить во владение дарованными ему и его родичам носителями.

* * *

Выгнанный из комнаты Драйбена Войко посчитал, что настала пора воспользоваться приглашением Эйи и заглянуть в лагерь тальбов, расположившихся под стенами замка. Спустившись на двор и перекинувшись парой слов с дозорными, он отправился к конюшне и оседлал широкогрудого солового жеребца, на котором ездил обычно господин управитель. Дежурившие у ворот стражники пропустили его беспрепятственно, несмотря на ночное время, — знали, что парень состоит при господине Страшаре.

Благодаря полной луне тропинка, ведущая со скалы к лагерю тальбов, возле которого разместили пленных мергейтов, была отлично видна. На небе не было ни тучки, и Войко мог не бояться сломать себе шею на крутизне.

Боялся он, надобно признать, совсем иного. Господина Страшара, который, ежели обнаружит пропажу жеребца, учинит страшный скандал, обвинит его в небрежении господским имуществом и уж наверняка собственноручно попотчует кнутом. Боялся он также и упырей, которые, если верить легендам, подтвержденным господином Рильгоном, выбирают для кровососания как раз такие вот ночи…

— Кто здесь? Зачем пожаловал? Войко, услышав голос, натянул поводья, останавливая лошадь.

— Посыльный господина управителя, — напыжившись, крикнул он в ответ невидимому дозорному.

За кустами уже видны были сине-белые огни, заменявшие тальбам разведенные человеческой рукой костры.

— А-а! — донеслось из ветвей склонившегося над тропинкой дерева. — К Эйе в гости едешь? Она тебя ждет не дождется! Проезжай! Только осторожнее на поляне, там мергейты спят!

Конь вывез смущенного Войко — надо же, совсем незнакомым тальбам известно про него и Эйю! — на обширную прогалину, освещенную волшебными огнями со всех сторон. Одну ее половину занимали шатры тальбов, на другой под открытым небом спали вповалку мергейты.

Жеребец неожиданно фыркнул и остановился.

— Ну! Пшел! Шагай вперед! — Войко ткнул жеребца пятками, но тот упрямо не желал трогаться с места. — Ах, зар-раза!

С небес на спящих мергейтов ринулись огромные, с человека размером, крылатые тени. Упыри.

Войко с жалобным воплем вылетел из седла и непременно расшибся бы, не подхвати его чьи-то сильные руки.

— Эй, приятель? — Насмешливый высокий голос мог принадлежать только тальбу. Оказавшийся по счастливой случайности рядом, здоровяк осторожно поставил Войко на землю. — А-а, узнаю приятеля Эйи! Ты отчего по ночам шляешься? После заката людям спать положено.

— Что это? — Войко протянул дрожащую руку. Удивительные крылатые существа подхватывали спящих мергейтов и уносили в поднебесье, причем действовали так быстро и ловко, что никто из пленных не успевал даже вскрикнуть.

— Тебя это не касается, — твердо сказал тальб. — Эйю ищешь? Ступай тогда по дорожке прямо, возле рябины повернешь. Коня в поводу веди. А впрочем, давай-ка лучше я тебя провожу.

Войко, подталкиваемый тальбом в спину, покорно зашагал в указанном направлении. Жеребец успокоился и послушно двинулся следом, не обращая внимания ни на сине-белые волшебные огни тальбов, ни на истаивающие среди звезд крылатые фигуры.

Глава двенадцатая ГОРОД ПОД ДОЖДЕМ

Поздней дождливой ветреной осенью сурового 1320 года тревожно и неуютно было в нарлакской столице. Обитатели Фойрега, равно как и укрывшиеся за его стенами беженцы, жили слухами, не ведая, чего ожидать им от дня грядущего. Одни уверяли, что не сегодня-завтра в город ворвутся мергейты, другие — что конис Аргольд остановил Гурцата у крепости Туг и теперь погонит степняков к границе Халисуна, где их уже поджидают панцирные лагиторы аррантов. Находились люди, уверявшие, будто Аргольд, напротив, разбит наголову и бежал с остатками войска чуть ли не в Галирад, но унывать не следует, поскольку корабли с непобедимыми аррантскими лагиторами вот-вот бросят якорь в Фойрегской гавани. Погодите, вот кончится дождь, разойдется туман, и с городских стен можно будет разглядеть белоснежные паруса сотен аррантских судов, спешащих в нарлак-скую столицу согласно тайному договору между конисом и Царем-Солнцем.

День, однако, шел за днем, а долгожданных перемен не наступало. Хмурое, неспокойное море с грохотом катило грязно-бурые валы на гранитные волноломы, пронзительные крики чаек пророчили беду, серая морось по-прежнему укрывала город удушающим одеялом, и новые толпы беженцев, тщетно поорав и повыв под городскими воротами, уходили на север и северо-восток. Поначалу Фарр осуждал решение Фойрегского совета запереть все ворота, но после того, как Кэрис провел его на базар и указал на царящее там запустение, вынужден был признать, что городские старейшины поступили разумно. Если уже сейчас в лавках пропала соль, мука вздорожала вдесятеро, а хлеб пекут с отрубями и горохом, то нашествие беженцев может заставить горожан голодать еще до подхода Гурцатова войска.

В том, что мергейты в скором времени появятся под стенами нарлакской столицы, ни Фарр, ни Кэрис не сомневались ни мгновения. Лурий Витир, имевший веские причины опасаться за свою жизнь, не только передал им все хранившиеся у него манускрипты и списки, в коих упоминался Подгорный Властелин, но и посоветовал обратиться к некоему Кердину — отшельнику-чародею, способному, по словам бывшего гериора, связаться мысленно с группой отправившихся в Логово аррантов. Не слишком-то доверявший Лурию вельх советом, тем не менее, воспользовался и, разыскав жившего неподалеку от Арра чародея, переговорил с ним. О подробностях этой беседы он не распространялся, но, по его словам, отшельник был уверен, что посланные в Логово сгинули и Кэрису не стоит уповать на содержащиеся в старых манускриптах сведения, касающиеся Подгорного Повелителя.

Вельх воспринял это как нечто само собой разумеющееся, не преминув заметить, что ничего иного и не ожидал услышать, но на Фарра принесенное им известие произвело удручающее впечатление. Скверное расположение духа, в котором пребывал юноша, не смогло исправить ни морское путешествие, ни посещение Акко, ни тем паче вид залитых дождем улиц Фойрега.

— Не иначе как Богиня сильно невзлюбила этот город! — с чувством вещал он, кутаясь в теплый плащ перед очагом, где, исходя дымом, тлели сырые дрова. Вода здесь только что из каменных стен не сочится, а мокрые голуби похожи на крылатых крыс. В жизни своей не видел ничего гаже! Мы здесь уже четыре дня, а дождь и не собирается униматься…

— Ты случайно не заметил, что сейчас осень? А осенью, смею заметить, всегда идут дожди, — проворчал взъерошенный и недовольный Кэрис, которого тоже донельзя раздражал Фойрег, столь не похожий на солнечную Аррантиаду. — Если Драйбен с Асвером не появятся сегодня, подождем еще день-два — и в путь.

— Куда и зачем? — сварливо вопросил Фарр, протирая слезящиеся от дыма глаза. — Кому мы нужны и что нам делать? Ну кто бы мог подумать, что наша поездка в Аррантиаду окажется столь бесполезной!

— Вот те на! — встрепенулся вельх. — Очень даже полезной! Если Драйбен с Асвером не появятся, туда-то мы и вернемся. Я, честно говоря, после разговора с Кердином и ехать сюда не хотел, — чародей этот, ежели за него как следует взяться, премного пользы нам в борьбе с Подгорным Властелином принести может.

— Ни в какую Аррантиаду я с тобой не поеду, — тихо, но как о чем-то давно решенном сказал Фарр. — Мое дело служить Богине. И место мое, теперь я это точно знаю, в Раддаи. Буду туда пробираться, авось Аллаан измыслит, как людей из-под власти Подгорного Повелителя вызволить.

— Ну что он измыслить может, Фарр? Одумайся! Ты же сам его, помнится, предателем называл! — возмутился Кэрис.

— А ты меня в обратном убеждал. И убедил, — упрямо насупился юноша. — В Аррантиаде хорошо, но потому-то мне и надобно на родину возвращаться.

— Э, братец, чего-то ты совсем скис и несешь невесть что, — с досадой промолвил вельх, приоткрывая ставень и озирая мощеную улицу, по которой текли ручейки воды, смешанной с нечистотами. — Чем тут киснуть, пойдем-ка лучше прогуляемся. Послушаем, о чем умные люди говорят.

— Где ты умных-то найдешь? А болтовней я и так по горло сыт.

— Как знаешь. А я пройдусь. Не может того быть, чтобы не удалось мне нынче нанюхать чего-нибудь интересного, — пробормотал Кэрис. — Где мой мешочек, где мой дружочек? Кто тут у нас прихворнул?

Кэрисова замечательная торба и впрямь расхворалась на второй день пребывания в Фойреге. Из незаметных пор на коричневой загрубевшей коже сочилась соленая влага, мешок ворочался на полу, словно его и впрямь мучили кошмары, и временами издавал хлюпающие, простуженные звуки. Вельх несколько раз присаживался перед ним на корточки и пел вполголоса какие-то заклинания. Мешку становилось лучше, он затихал, но потом вновь принимался тихонечко ныть, подобно больному ребенку.

— Что, дружочек, худо тебе? — Кэрис погладил мешок по подрагивающему боку, потом распустил узел кожаных завязок, порылся в его чреве, вытащил на свет какие-то малопривлекательные тряпки и с брезгливой гримасой бросил к очагу. — Н-да-а-а… Скверно. Не любит мой дружочек дождь.

Покопавшись еще немного в мешке, вельх наконец извлек из него хорошо памятный Фарру аррантский наряд: кожаный доспех-нагрудник со свисающими на плечи и бедра широкими ремнями, сандалии, пояс и плащ с золотой отделкой.

— К аррантам здесь вроде бы неплохо относятся, хотя я бы предпочел какое-нибудь местное одеяние, — проворчал не вполне довольный своими поисками Кэрис. — Но пока придется обойтись этим. И что же вы у меня такие хлюпики?

Облачившись в роскошный наряд аррантского военачальника, Кэрис снова приоткрыл ставень, убедился, что дождь все еще моросит, и нарочито веселым голосом осведомился:

— Фарр, ты точно не желаешь составить мне компанию?

— Позволь уж мне тут Драйбена с Асвером дожидаться, — скучным голосом ответствовал юноша. — А ты не загуливайся, не ровен час, нагрянут мергейты, где тебя тогда искать?

— Не бойся, не потеряюсь, — пообещал Кэрис и скрылся за дверью.

Опустившись в старое, скрипучее кресло, атт-Кадир уставился неподвижным взглядом на устилавшие пол истертые ковры. Хозяин "Белого кота" предоставил им с Кэрисом лучшую комнату, но даже в ней налицо были все признаки запустения. С потолочных балок свисала паутинная бахрома, штукатурка со стен местами осыпалась, а дымоход, надобно думать, не чистили уже много лет, и тяги не было никакой.

Справедливости ради следовало заметить, что Акко, в который друзей доставила самая быстроходная из оставшихся в Арре галер, понравился в этот раз юноше ничуть не больше Фойрега. То же плачущее небо и грязь под ногами, вот разве что настроение у жителей было не в пример веселее. Высадившиеся лагиторы аррантов разбили отряд расположившихся под городскими стенами степняков, вселив в души обитателей Акко уверенность, что хоть и голодно, но зиму эту они переживут, а ведь совсем недавно многие были убеждены в обратном. Разумеется, местных жителей не обрадовало появление толпы аррантских бездельников, высадившихся следом за неустрашимыми панцирниками, однако элам Акко, после недолгих переговоров с Илиолом, принялся деятельно изыскивать способы обеспечить переселенцев землей или хотя бы работой и, насколько мог судить Фарр, преуспел в этом. Что было, в общем-то, и неудивительно: ссориться со спасителями — себе дороже, а прошедшая по западному побережью рать мергейтов повырезала столько народу, что определить безземельных аррантов к делу оказалось не столь уж трудно.

Краем уха атт-Кадир слышал, что зажиточным хали-сунским купцам пришлось пожертвовать кое-чем, дабы помочь переселенцам на первых порах обзавестись самым необходимым. Илиол же распорядился жестоко наказывать тех из соотечественников, которые не желали добывать себе пропитание честным трудом, и когда они с Кэрисом уплывали из Акко на крохотном рыбачьем суденышке, дела у переселенцев шли вроде бы на лад. Вот только вряд ли проделанная старейшинами города, эламом и командирами лагиторов работа принесет ощутимые плоды, если Гурцат, покончив с Нарлаком, повернет свое войско на юг, дабы навести порядок на захваченных землях. И так он, безусловно, и сделает, коли не лишится в ближайшее время поддержки Подгорного Властелина.

Мысли юноши потекли по знакомому руслу, и он не заметил, как задремал, а проснувшись, обнаружил, что огонь в очаге окончательно погас. Из-за щелястого ставня в комнату заглядывала бледная, хворая луна, в желудке противно посасывало, и Фарр решил, что пришла пора спуститься в трапезную и подкрепиться. Когда-то еще Кэрис вернется, и чего ради дожидаться его с пустым брюхом?

Хозяин постоялого двора — господин Тимо, — в отличие от большинства трактирщиков невероятно костлявый, с обтянутой желтой кожей черепом, кормил постояльцев не особо роскошно, но "для друзей", особенно если у них имелось чем заплатить, у него всегда находилась свежая телятина и доброе вино, заменявшие обычную конину с кислой, ни с чем не сообразной бурдой. Фарр вспомнил медовые лепешки госпожи Нуцерии, душистые, истекающие соком фрукты, веснушчатую Лиссу, с которой он делил чудесные трапезы в залитых осенним солнцем покоях, и, глубоко вздохнув, отправился вниз.

Из комнаты, располагавшейся через две двери по коридору, сквозь тонкий притвор доносились томные женские стоны и хриплое рычание мужчины. Атт-Кадир поморщился и поспешно сбежал по скрипучим ступеням расшатанной деревянной лестницы.

Обеденная зала, наполненная дурными запахами столь же дурной кухни, чадящих факелов и масляных ламп, была почти безлюдна. Фарр остановился возле лестницы, выбирая стол, где можно присесть.

— Юный господин! — Скелетоподобный Тимо устремился к атт-Кадиру, на ходу вытирая руки о фартук, пестревший множеством разнообразных пятен, липких даже на вид и сильно напоминавших блевотину. — Чего желаешь покушать?

— Что-нибудь съедобное, — угрюмо бросил Фарр. — Только сначала протри стол. Два раза. А блюдо и кружку помой в кипятке.

— Конечно, конечно. — Тимо сделал знак изрядно потасканной служанке, и та принялась бестолково суетиться вокруг выбранного Фарром стола, не забывая при этом призывно выпячивать тощую задницу. Затем, видя, что юноша не обращает на нее внимания, разочарованная девица удалилась и через некоторое время принесла поднос с едой.

Атт-Кадир быстро расправился с жилистым мясом и взялся за щедро сдобренные специями овощи, к которым была подана свежая — то есть вчерашней давности — булка из настоящей пшеницы: роскошь, какую могли себе позволить сейчас в Фойреге только богатые люди.

— Господин Фарр? — грубовато и одновременно смущенно ткнул атт-Кадира в плечо трактирный вышибала.

Там один тебя спрашивает… Я уж не пускаю, а он все равно лезет.

— Кто лезет? — едва не подавился от неожиданности юноша.

— Дак прощелыга какой-то, — буркнул вышибала. — Белый весь, хворый, видать. А господин Тимо к тебе никого пущать не велел.

— Как же "не пущать", раз он меня спрашивает? — изумился Фарр. — Чудит что-то господин Тимо. А мы с Кэрисом как раз друзей ожидаем. Зови немедля!

Громила исчез, и вскоре к столу подошел человек в темно-коричневом плаще. Откинул с лица капюшон…

— Драйбен! — ахнул Фарр. — Ты? Ну так я и знал!

— Приветствую, юноша. А где Кэрис? — поинтересовался Драйбен, выглядевший и впрямь куда как неважно. Бледный и даже голос какой-то надреснутый, незнакомый.

— Не знаю… По городу побродить отправился.

— Понятно. — Драйбен уселся напротив. Без зова появился Тимо, предусмотрительно захвативший кувшин с вином и две кружки. — Благодарю, любезнейший. Если возможно — две отбивные. С кровью.

У друзей нашлось что порассказать друг другу. У Фарра — про Аррантиаду, свержение Тиргила, любовные шашни Кэриса с царицей, намеревавшейся взять вельха в мужья, об обретении старинных манускриптов, среди коих были списки с рукописей Далессиния, и о гибели отправленной Лурием Витиром и Царем-Солнцем группы «усмирителей» Подгорного Властелина. Нардарец же поведал о том, что Асвер, оказавшийся Асверией, организовал, точнее, организовала защиту Кергово от степняков, успела заручиться поддержкой обитавших неподалеку от ее владений тальбов и одержала первую, пусть и небольшую прбеду, после которой под ее руку начали стекаться как простые воины и селяне, так и высокородные владетели и прэты, не желавшие жить под захватчиками.

Слушая Драйбена, Фарр все больше поражался происшедшими с ним переменами: бледность, странное выражение лица, несвойственные ему обороты речи — все, решительно все удивляло юношу, и в конце концов он, не удержавшись, спросил: уж не болеет ли тот?

— Выглядишь ты, во всяком случае, ужасно! — с сочувствием промолвил атт-Кадир. — В драке со степняками тебе досталось или погода в этом вашем Кергово сродни здешней?

— Спасибо на добром слове, — кривя бескровные губы в улыбке, просипел нардарец. — Труды, понимаешь ли, тяжкие замучили. Но ты не бойся, на тебя моя хворь не перекинется. Да где же Кэрис? Сколько его ждать можно?

Не успел он произнести эти слова, как в трактир ввалился вельх, волоча за собой закутанного в темный плащ незнакомца.

— Всем привет! — (Вместе с вошедшими в трактир ворвался порыв холодного ветра.) — А, Драйбен! Рад видеть тебя целым и невредимым! Я знал, что ты сегодня приедешь, предчувствовал! А чего ты синий, как покойник?

— Бывает, — неопределенно ответствовал нардарец, разглядывая промокшего, но донельзя довольного собой вельха. — Кого это ты с собой притащил?

— Тимо! Вина, хлеба, мяса! — заорал Кэрис, окидывая взглядом опустевший из-за позднего времени зал. — Куда этот старый негодяй запропастился?

— Он отправился спать, но я принесу вам чего-нибудь пожевать и промочить глотку, — вызвался трактирный вышибала, запирая наружную дверь на многочисленные запоры.

— Тащи, да побольше! А сейчас я представлю вам… — Кэрис замолк на полуслове, уперся взглядом в нардарца и недоумевающе протянул: — Так-так-так… Кажется, я обознался. Ты ведь вовсе не Драйбен?

— Да ты что?! — возмутился Фарр. — Не видишь, болен человек? Путь долгий проделал и вместо того, чтобы спать идти, тебя с заката дожидается!

— Никакой это не Драйбен, да и не человек, если уж на то пошло, медленно проговорил Кэрис. — Верно я угадал?

— Верно, — подтвердил лже-Драйбен, подождав, пока вышибала поставит перед пришедшими поднос с едой и питьем и удалится на кухню. — Ваш приятель только что оправился от полученных в сражении с мергейтами ран, и Асверия просила меня заменить его.

— Ax еще и Асверия вместо Асвера! Значит, обман ее наконец раскрылся. Ну теперь Драйбену конец. — Вельх ухмыльнулся каким-то своим мыслям и непререкаемым тоном велел: — Ладно, снимай личину. Тут все свои, стесняться некого.

— А орать твой знакомец не будет? — лже-Драйбен кивнул в сторону пришедшего с Кэрисом мужчины, так и не снявшего капюшон, оставлявший его лицо в глубокой тени. — Фарр-то, я вижу, парень тертый.

— Не будет он орать, — заверил лже-Драйбена вельх. — Нам тут шум совсем даже ни к чему.

— Тогда изволь.

Давешний собеседник атт-Кадира тряхнул головой, потер ладонями лицо, черты которого мгновенно изменились, и присутствующим открылась донельзя странная, жуткая и противная, явно не человеческая рожа с огромными, горящими желтым огнем глазищами. Фарр и пришедший с Кэрисом незнакомец отпрянули от стола, не издав при этом, однако, ни звука.

— Вот так диво! — ахнул вельх. — Клянусь Трехро-гим, давненько я ничего подобного не видал! Каттакан? В здравом уме и доброй памяти? А я, признаться, до сих пор только твоих диких сородичей встречал.

— Рильгон из Рудны, — церемонно поклонился кат-такан. — Прости, Фарр, что ввел тебя в заблуждение.

— Д-да нет, так оно, н-наверное, и лучше, — проговорил, запинаясь, юноша. — А кто такие каттаканы? И как там Драйбен, серьезно ранен?

— Ходит уже, но с собой я его решил не брать. И правильно сделал, ежели мне придется всех троих в Хмельную Гору тащить, — отозвался Рильгон, с любопытством вглядываясь в пришедшего с Кэрисом незнакомца.

— Что значит "тащить"? — поинтересовался Фарр.

— Придется-придется! — Кэрис одним глотком опорожнил кружку и, жестом велев Фарру наполнить ее, вопросил: — Не можем же мы оставить в этом промокшем насквозь городе, к коему во весь опор мчится Гурцатово войско, шада Даманхура?

— Кого? — в один голос вопросили Фарр и Рильгон.

— Солнцеподобного повелителя Саккарема, шада Даманхура! — повторил вельх, упиваясь произведенным эффектом. — Уж ты-то, Фарр, должен бы, кажется, его узнать. Помнишь, как славно мы провели вечер в Раддаи? Незнакомец откинул капюшон плаща, и юноша издал негромкое восклицание. Да, это был в самом деле Даманхур, но в каком виде!

— Не удивляйся, юноша. Если бы тебе пришлось пережить столько же, сколько и мне, то и тебя было бы нелегко признать, — сипло выдавил из себя страшно постаревший и осунувшийся шад. — Не бойся, если я в кого и превращусь, то только в покойника.

Горькая улыбка и мертвенное выражение его глаз напугало атт-Кадира больше, чем происшедшее с лже-Драйбеном превращение, и он поспешил придвинуть шаду кружку с вином и миску с остывшим мясом.

— Верь, Богиня не покинет страждущего. Подкрепи силы и не теряй надежду, о… — Фарр хотел по привычке сказать «солнцеликий», но прикусил язык, почувствовав, что в данном случае такое обращение будет уж очень смахивать на насмешку. Пергаментного цвета, иссеченное глубокими морщинами лицо шада уподобить солнцу мог лишь отъявленный лжец.

— Друзья мои, — Рильгон постучал длинным ногтем по пустой кружке, дабы привлечь к себе внимание, — госпожа Асверия и Драйбен просили вас прибыть в Хмельную Гору как можно скорее. И если у вас нет в Фойреге незаконченных дел, я предлагаю отправиться в путь немедленно.

— Среди ночи? — вопросил Фарр. — Что за спешка?

— Вот именно среди ночи. Я могу немедленно доставить вас в Кергово, но только пока не взошло солнце.

— Стало быть, легенды не врут? Каттаканы и впрямь не выносят дневного света, зато по ночам могут мгновенно перемещаться с места на место? — Кэрис поднялся с табурета. — Тогда мне, пожалуй, самое время сходить за мешком. Да и у тебя, Фарр, в комнате кое-какие пожитки остались.

— Неужели ты в самом деле сможешь перенести нас, всех троих, в Нардар? — усомнился юноша. — И не будет никаких мергейтов, лесных тропинок, мокрых ночевок в полях и забытых Богиней деревушках? Не может того быть!

— Может, — усмехнулся горячности Фарра господин Рильгон. — И ты сам в этом скоро убедишься. Если уж дайне сумел разыскать в Фойреге саккаремского шада, почему бы каттакану не перенести вас в замок Асверии?

— Вы еще не знаете, где я отыскал Даманхура! Услышите — не поверите! не преминул похвастаться Кэ-рис, направляясь к ведущей на второй этаж лестнице.

Атт-Кадир последовал за ним, чувствуя, что голова у него идет кругом. Казалось бы, он уже должен привыкнуть ко всяким чудесам и диковинам, так ведь нет же! Ну мог ли он еще год или хотя бы полгода назад помыслить, что так все закрутится? Нашествие мергейтов, дайне, Алла-ан, Валерида Лоллия, Даманхур, каттакан… Саккарем пал, Нардар в руинах, Халисун и Нарлак при последнем издыхании… Сколько же бед успел натворить за такое короткое время Гурцат с помощью Подгорного Властелина, на которого нет, похоже, управы ни у людей, ни у Богов…

И не на что вроде бы уже надеяться, а ощущение такое, будто и Рильгон неспроста невесть откуда взялся и Даманхура Кэрис не случайно здесь встретил. Словно ручьи в реку сбираются или наливается соками зерно, чтобы в урочный час выстрелить зеленым побегом из земли навстречу животворным солнечным лучам. Не может быть, чтобы все их усилия были напрасны, подумал Фарр и, мысленно обругав себя за то, что не спросил Даманхура о судьбе Фейран, обратился к Богине с короткой молитвой. Да убережет она гонимых, облегчит страдания страждущих и вдохнет надежду в сердца отчаявшихся.

Часть третья ЧЕТЫРЕ МЕЧА

Глава тринадцатая ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА НАРДАРА

За то время, что Драйбен вынужден был провести в постели из-за ран, полученных во время сражения под Хмельной Горой, в Кергово успело произойти множество событий. Маленькие отряды селян и охотников устраивали засады на дорогах — несколько точных выстрелов из лука по разъездам степняков, мгновенное отступление в чащу, новый набег… Когда требовалось захватить обозы с продовольствием, в дело вступала конница высокородных, командование над которой Асверия временно передала Алашу Ругскому. Во время ночного налета отряду под началом Рашкара удалось даже отбить деревянную крепостицу, оберегавшую Сеггедский тракт. Удержать ее, впрочем, и не пытались и, нагрузив телеги добычей, поспешно отошли, едва прослышав, что к укреплению движется не менее трех тысяч крайне разозленных выходками керговцев степняков.

Едва ли не во всех набегах на мергейтов принимали участие тальбы: насидевшаяся в Заповедной долине молодежь вела себя, как расшалившаяся ребятня, унять которую удавалось только Рильгону, язвительности коего побаивались даже Лайле с Тииром. Сам Рильгон вместе со своими родичами раза два-три появлялся в захваченных городах и селах, нагоняя на степняков ужас, однако выходило это, по уверению каттаканов, случайно, во время выполнения главной задачи — разузнать все о передвижении войск противника и, в частности, Цурсога.

Асверия с Драйбеном ожидали, что он скорым маршем проследует через Нардар, дабы прийти на помощь громящим Нарлак тангунам Гурцата, однако что-то, по-видимому, изменилось в планах мергейтского военачальника.

Пленные передавали слухи о том, что Хозяин Степи направил к нему двух своих самых доверенных то ли наев, то ли телохранителей, которым будто бы было поручено проводить Цурсога в то самое святилище, которое некогда посетил сам Оранчи.

Потребовал ли этого сам Подгорный Властелин или же Гурцат рассчитывал справиться с Нарлаком собственными силами, оставалось только догадываться. Драйбен, лучше других представлявший взаимоотношения между Оранчи и Цурсогом, предполагал, что последний, лишь отчасти попав под влияние Повелителя Самоцветного кряжа, задумал учинить мятеж и был призван в Логово, дабы получить Подарок, который будет держать его в крепкой узде. С владетелем Рудны не спорили — ему виднее, а сам он, снедаемый тревогой, не знал, радоваться ему или печалиться по поводу полученных известий. С одной стороны, ему хотелось самому принять участие в налете на ставку Разрушителя, и он сознавал, что после посещения Логова связь Подгорного Властелина с Цурсогом станет такой же прочной, как и с Гурцатом, а значит, добраться через него до Чужака будет легче. С другой же стороны, Подарок придаст ему сил и справиться с ним станет труднее.

— Брось ты об этом думать, раз уж изменить мы тут все равно ничего не можем, — убеждала Драйбена Асве-рия. — Вот ужо появится Цурсог в наших краях, тогда и будем головы ломать, как его заполучить и самим под мергейтские клинки не угодить. Пока даровала нам Богиня передышку, надобно постараться ею с наибольшей пользой распорядиться.

Владетельница Кергово и впрямь не теряла времени даром. В ее владения свозилось продовольствие со всего Нардара, запасался корм для скота, в кузнях ковали оружие и доспехи. Рей гонял ополченцев и стражу замка до седьмого пота, обучая аррантским приемам боя. В свободное от мергейтов Кергово стекался народ, не желавший жить под захватчиками, и все чаще и громче раздавались голоса, требовавшие короновать Асверию и объявить кониссой, после чего она должна была принять клятву верности от своих подданных. Смысла коронации Драйбен не понимал, пока из бесед с навещавшими его прэтами не уяснил, что кое-кто не спешит вступать в войско Асверии, опасаясь, что она будет защищать лишь свое Кергово, а до остальной части страны ей будто бы и дела нет. Опять же сражаться под знаменем повелительницы Нардара — честь для любого высокородного, а под знаменем владетельницы Кергово — это еще как сказать.

В конце концов на Собрании Высокородных, происходившем на этот раз в Большом зале замка, было решено, что Асверия должна быть коронована, и был даже назначен день этого знаменательного события, а тальбы обещали изготовить к тому времени новую корону конисов взамен утраченной во время штурма Сеггеда. Считая коронацию свою делом первостепенной важности, Асверия не собиралась на этом останавливаться, и когда Драйбен покинул скорбное ложе, уверяя, что чувствует себя вполне прилично, посвятила его в свой план, от коего волосы владетеля Рудны встали дыбом.

По мнению Асверии, Нардару был необходим не только конис или, на худой конец, конисса, но и законный наследник, на случай ежели — не приведи Богиня! с последней представительницей рода Лауров случится беда.

— О чем ты говоришь? Что с тобой может произойти, если ты будешь тихо-мирно сидеть в замке, а не кидаться сломя голову в каждую драку? ворчливо осведомился Драйбен, предчувствуя, что Асверия затевает разговор, к которому долго готовилась и коему, стало быть, придает большое значение.

— Произойти с любым из нас в наше неспокойное время может все, что угодно, убежденно ответила владетельница Кергово. — Прежде всего я, разумеется, опасаюсь степняков. Ведь не думаешь же ты, что они и в самом деле оставят нас в покое? Да ни за что на свете! Даже если мы прекратим налеты на обозы с продовольствием и на захваченные селения, без коих нам не пережить зиму, то и тогда они не забудут и не простят уничтожение двух посланных сюда отрядов. Так что, буду я отсиживаться в замке или нет, риск все равно останется.

Драйбен нехотя кивнул. Мергейты могли сровнять Кергово с землей в любой момент, послав сюда достаточно крупный отряд, и не делали этого по совершенно очевидной причине. Торопиться им было некуда, и они выжидали, когда облетит листва, грянут морозы, болота замерзнут, а по оставленным на снегу следам легко будет разыскивать дерзких лесовиков, упорно не желавших сложить оружие. Ситуация, возможно, изменится, если им удастся пленить Цурсога, но рассчитывать надобно на худшее.

— Мы когда-то уже говорили о том, что, ежели со мной что-то случится, Нардар постигнет печальная участь Халисуна, — продолжала Асверия. — До сей поры кониссам не приходилось беспокоиться о наследниках, напротив, их было чересчур много. Ныне же моя прямая обязанность — подыскать себе достойного мужа и родить сына или дочь, то есть обзавестись законным наследником или наследницей.

— Мудрое решение, — признал владетель Рудны. — Так далеко в грядущее я не заглядываю, но тебе, как будущей кониссе, надлежит это делать.

— Рада, что ты со мной согласен. — Асверия прошлась по своему кабинету-спальне и, отвернувшись от Драйбена, устремила взор в окно, забранное свинцовой решеткой, в которую были вставлены прозрачные кусочки слюды. — Итак, чтобы обзавестись наследником, мне надобно прежде всего подыскать достойного мужа. Поразмыслив и взвесив все «за» и «против», я остановила свой выбор на тебе.

— Вот счастье-то привалило! — чуть слышно буркнул Драйбен, пожалев, что раны его так скоро затянулись и он позволил нахальной девчонке затащить его в свой кабинет и затеять этот разговор. О, конечно же, он глубоко уважал и ценил Асверию, но становиться ее мужем? Да ни за что! Коготки у владетельницы Кергово, как у тигрицы, и хватка железная, а он всегда предпочитал женщин мягких, ласковых и послушных. Чего ради ему вообще думать о женитьбе? До сих пор он прекрасно обходился без жены, проживет без нее и впредь…

— Почему ты молчишь? Тебе не кажется, что я сделала правильный выбор? нарушила затянувшееся молчание Асверия.

— Нет, не кажется. Я старше тебя на двенадцать лет. И не собираюсь жениться. Возьми в мужья прэта Рашка-ра. Он молод, силен, красив, смел и прямо-таки пожирает тебя глазами. Или, например, Алаша Ругского…

— Сохрани меня Богиня от этого крикуна и задиры! — с гневом отозвалась девушка. — Мне нужен человек, на которого я могу положиться во всем. Которого примут тальбы, каттаканы и за которым, самое главное, пойдут люди. Ты отвечаешь всем этим требованиям. Хорошо образован, знаком с воинской наукой, владеешь магией и к тому же принадлежишь к одной из ветвей Лауров. Твоей родословной может позавидовать шад, шулхад и конис, тогда как Рашкар или Алаш…

— При чем тут моя родословная? Ты ведь не лошадь покупаешь и, сделавшись кониссой, можешь брать в мужья любого высокородного нардарца, — сухо напомнил Драйбен, и тут, на его счастье, в кабинет ввалился господин Страшар, чудом не испепеленный яростным взглядом хозяйки замка.

Асверия, однако, не собиралась отказываться от своего намерения заполучить Драйбена в мужья и еще дважды возвращалась к этой теме, несмотря на то что владетель Рудны старался не попадаться ей на глаза и тем избежать уготованной ему участи.

В очередной раз разъяренной его уловками Асверии удалось подловить прэта в конюшне.

— Давеча ты обещал подумать над моим предложением. А сам, вместо того чтобы дать ответ, бегаешь и прячешься от меня, точно нашкодивший мальчишка обличающим тоном произнесла Асверия, приближаясь к Драйбену.

— Какого еще ответа ты ждешь? — проворчал тот, скармливая Молодцу последнюю морковину и вытирая обслюнявленную ладонь о штаны. — Если мужчина говорит, что подумает, а потом начинает бегать от тебя, по-моему, это и есть лучший ответ.

— Ты не понял! Просто ответ мне не нужен. Меня устроит только один ответ. Радостное: "Да, я твой на веки вечные!" Ну-ка повтори.

— Асси, одумайся! Зачем тебе такой замшелый пень? Мы же решили, что тебе нужен молодой красавец вроде Босана или прэта из Гредпора, забыл, как его…

— И ты бы меня им без сожаления отдал? Не верю! — Асверия надвигалась на владетеля Рудны, не обращая внимания на лошадей, встревоженно фыркающих по обеим сторонам узкого прохода между денниками. — Скажи-ка, прэт, когда ты последний раз возлежал с женщиной? Откуда такая сдержанность? Или привередливость? Не слишком ли ты разборчив, друг мой?

— Асверия… Э-э-э… Погоди… Это ты очень хорошо сказала: "друг мой". Вот и давай останемся друзьями.

— Так когда ты с девкой спал, что весь из себя такой пресыщенный? наступала владетельница Кергово на Драйбена. — Ну, отвечай!

— Да что ты ко мне, как репей к песьему хвосту, пристала? — вяло отругивался тот, пятясь к дальней стене конюшни. — Где это видано, чтобы высокородная девица сама себя в жены предлагала?

— Не ждать же мне, пока ты на столь отчаянный шаг решишься! — Асверия подняла руку, вытащила из волос заколку и тряхнула головой. Начавшие отрастать волосы разлетелись, закрыв на мгновение ее лицо светло-золотой паутиной. Скажи честно, чем я тебе не хороша? Тем, что бедра не как бочки или что грудь на коровье вымя не смахивает? Говори, чародеюшка!

Загнанный в угол, Драйбен прижался спиной к дощатой стене, мучительно ища слова, которые способны были образумить сумасшедшую девицу. Асверия, безусловно, нравилась ему, или, лучше сказать, он привык к ней. Однако не настолько, чтобы брать в жены. Зачем ему осложнять свою и без того непростую жизнь? Она же его своими придирками, поучениями и распоряжениями со свету сживет. Взять хоть, к примеру, ее всегдашнее желание настоять на своем. Ведь если бы не она, ему бы и в голову не пришло лезть в Аласорские гробницы. Да и в Кергово бы он не поехал, а подался прямо в Нарлак…

Драйбен уже открыл рот, дабы заявить, что не намерен расставаться со свободой из-за каприза сумасбродной девицы, будь она хоть владетельницей Кергово, хоть ко-ниссой, хоть аррантской царицей. И тут до него вдруг дошло, что он, по сути, давно уже пляшет, образно говоря, под дудку Асверии и предлагаемый ею брак всего лишь узаконит сложившиеся между ними отношения, добавив в них ту самую изюминку, которой, очень может статься, им до сих пор не хватало…

Воспользовавшись охватившим Драйбена замешательством, Асверия приблизилась к нему вплотную, привстала на цыпочки и, дерзко улыбнувшись, обняла руками за шею. Накрыла его губы своими и замерла, словно не зная, что делать дальше. "А может, и в самом деле не знает?" — растерянно подумал Драйбен, сознавая, что, сколько бы владетельница Кергово ни хорохорилась и какую бы ответственность ни взвалила судьба на ее хрупкие плечи, — да-да, что там ни говори, не его плечам чета! — она все равно оставалась восемнадцатилетней девчонкой, о многом еще имевшей весьма смутное представление.

Почти бессознательно Драйбен обнял девушку за талию, притиснул к себе, ощутив жар ее гибкого, стройного тела. Девчонка рванулась из его рук, испуганно пискнула, но он уже завладел ее губами. Она вцепилась в его волосы, силясь оторвать от себя, потом пальцы ее разжались, и он почувствовал, что Асверию бьет крупная дрожь. Похоже, она действительно не знала, чего хочет: радовалась и боялась, хотела оттолкнуть и в то же время желала, чтобы он не выпускал ее из объятий.

Сначала он целовал ее мягко и нежно, но постепенно губы его становились все более требовательными, а руки — смелыми. Незнакомое томление охватило Асверию, и, испугавшись собственной покладистости и того, что неизбежно должно было последовать за этими поцелуями и прикосновениями, она вновь рванулась из кольца его рук. Драйбен отпустил ее, она несколько раз глубоко вдохнула, как будто ей не хватало воздуха, пытаясь совладать с бившей ее дрожью и нахлынувшим чувством одиночества, и, не преуспев в этом, потянулась к нему, чуть слышно потребовав:

— Еще!

И тотчас же из дальнего конца конюшни кто-то возмущенно взревел:

— Эт-то еще что такое?!

— Страшар! — с ужасом пробормотала бесстрашная владетельница Кергово, чувствуя себя преступником, пойманным с поличным.

— Что угодно господину управителю? — высокомерно и раздраженно, словом, именно так, как надобно, вопросил Драйбен.

— Я… А-ва… Господин прэт… Госпожа… — Сразившее Страшара косноязычие было столь восхитительным, что Асверия не удержалась и прыснула, уткнувшись лицом в грудь владетеля Рудны.

Хихиканье ее, казалесь, вернуло управителю замка дар речи, и он укоризненно изрек…

— Ну разве ж так можно? В конюшне-то? Али нельзя чинно в кабинет удалиться и там этими делами заниматься?

Жеребец управляющего тихонько заржал, желая, по-видимому, поддержать хозяина, и Драйбен, поправив на Асверии плащ, задумчиво проворчал:

— Пожалуй, в кабинете и правда сподручнее будет. Идем?

Госпожа Асверия вспыхнула, ощутив, как рука Драй-бена, словно бы случайно, коснулась напрягшегося соска, и радостно и обреченно выдохнула:

— Идем!

* * *

Утро зарождалось вязко и грустно. Над лесами и заболоченными пустошами Кергово висели грязные низкие тучи, в предрассветной полутьме казавшиеся черными. Однако из-за Замковых гор уже выбивались первые проблески светила, готового вновь явить свой лик хмурому миру смертных.

В Хмельной Горе еще было темно, хоть глаз выколи. Факелы, прогоревшие за ночь, едва теплились, фитили масляных ламп угасали, и по пустынным коридорам юркали только мыши, избравшие человеческое жилище местом постоянного обитания тут тебе и зерно, и вдоволь места для гнезд, да и почтенные хозяева нерачительно оставляют вкусные хлебные крошки… Кабы не приученные охотиться на мышей хорьки, было бы им тут и вообще раздолье.

Рей, потягиваясь, выбрался из своей комнатушки, шепотом обругал шмыгнувшую из-под ног мышку и отправился на двор. Выкупался в громадной бочке, специально для него поставленной и ежевечерне наполняемой свежей водой из колодца. Ощутив прилив бодрости, обтер горящее тело грубой холстиной и отправился проверять караулы.

Удостоившись звания сотника, Рей отнесся к порученному ему делу со всей серьезностью. Расхристанный вид замковой стражи и ополченцев огорчал его до глубины души, а их нечищенное, неухоженное оружие и прохудившиеся доспехи он воспринимал как личное оскорбление. Переговорив с Драйбеном, он долго втолковывал местным кузнецам, какие надобны его воинам шлемы, наручи, поножи и щиты, после чего взялся приводить в порядок то вооружение, которое уже имелось у стражников. То есть взялся, разумеется, не за вооружение, а за саму замковую стражу, и не прошло и двух дней, как кольчуги, панцири их, клинки и копья заблистали так, что смотреть любо-дорого. Стражники, проклиная пришлеца из Аррантиады, как-то вдруг разом подтянулись, протрезвели, похорошели и обрели устрашающе-достойный облик, перестав, кстати, не только дрыхнуть на посту, но и тискать «случайно» оказавшихся поблизости стряпух, за что те наградили Рея прозвищем «Злыдень».

Первым делом въедливый аррант проверил внешние караулы на стенах замка, у ворот и во дворах. Придраться было не к чему — сна у керговских воителей ни в одном глазу, на клинках ни пятнышка ржавчины, и, словно нарочно, орут, едва услышав его шаги: "Тишина в округе, господин сотник". Научились, юбкодралы, по походке распознавать!

Затем стража внутренняя — в башне и господском доме. Здесь можно бы и не проверять караулы, да и вовсе их не ставить, однако как иначе приручить местных пивохлебов к порядку, с коим они даже понаслышке не были знакомы? И сколько он о дисциплине ни твердит, обязательно кто-нибудь из этих прохвостов и бездельников на поварню либо к девкам сбежит. А то соберутся кучкой с ближайших постов и чешут языками или же кости мечут.

— Ага! — пробурчал Рей, делая охотничью стойку, заслышав характерный звук катящихся по дереву костяных кубиков. — И кто же это у нас здесь развлекается? — грозно вопросил аррант, прикидывая, сколько раз присудить нарушителям обежать Хмельную Гору в доспехах и с набитыми каменьями мешками за спиной.

— Я это, Войко! — негромко ответствовал один из игроков, сидящих за низким столиком, установленным в небольшой зале, напротив кабинета Асверии. Нынче я не караульный, вот с господином Рильгоном и коротаем время.

— А караульщик где? — раздосадованно буркнул Рей. — И зачем это вы возле господских покоев отираетесь? Места другого не нашли?

— Доброй ночи. Рей. — Державший стаканчик с костями каттакан изобразил на лице улыбку. — Присоединяйся к нам, коли не спится. Может, вдвоем мы этого хитреца и выведем на чистую воду. Так, понимаешь, ловко кости кидает, что все время выигрывает. А придраться не к чему, никак за руку не схватишь!

— Это, господин упырь, везение и никакого жульничества! Чес-слово! соврал не моргнув глазом Войко.

— Так, — оторопел аррант. — Ну Войко, ладно, известный колоброд. Но ты-то, господин Рильгон, что тут на исходе ночи забыл? И где стража?

— Стражу я отослал спать до рассвета, — ответил каттакан. — Раз уж все равно здесь сижу. А сижу я здесь потому, что есть у меня для госпожи Асверии известия о Цурсоге.

— Вот это славно! — оживился Рей. — Так почему бы тебе госпожу Асверию не разбудить, коли вести того стоят?

— Стоить-то стоят, однако я предпочитаю не лишать ее заслуженного отдыха и обождать до поры, пока утренний свет не станет для меня невыносимым. Время есть — осенью светает поздно, вдобавок тучи способны защитить меня от солнечных ожогов…

— Куда спешить, раз уж ночь все равно на излете? — поддакнул Войко, только что высчитавший, что упырь проиграл ему шесть медных монет и один серебряный лаур.

— Не нравится мне все это! — прямо заявил подозрительный аррант. Вчера Асверию полдня не видать было, Драйбен тоже куда-то запропастился, а ведь нынче коронация. Уж не стряслось ли чего?

Не заметив, как Войко и Рильгон обменялись многозначительными улыбками, аррант двинулся к двери кабинета и дважды стукнул по ней кулаком.

Из-за двери донеслось недовольное ворчание.

— Клянусь Богами Небесной Горы! — рявкнул не на шутку встревожившийся Рей. — Что-то тут не так!

Памятуя, что внутренние двери в Кергово запирать не принято, по здешнему обычаю саданул в притвор ногой, вошел в кабинет и тотчас вылетел из него словно ошпаренный.

— Ну знаете!..

— Я предупреждал, — скорбно вздохнул Рильгон.

— Кому там неймется?! — донесся из кабинета яростный вопль Драйбена. Ну почему в этом проклятом замке ни днем ни ночью нету покоя?!

Вслед за тем на пороге появился и сам владетель Руд-ны, облаченный в длинную набедренную повязку из льняной простыни. Выражение лица у него было весьма загадочным — гневным, несколько растерянным, крайне самодовольным и недоверчивым одновременно. Будто он давеча совершил рискованный поступок, которого от себя никоим образом не ожидал, и теперь, осознав его последствия, гадает: достанет ли ему нахальства отважиться на повторение?

— Извини, что помешал, — пробормотал Рей, старательно глядя в сторону. Вас… Тебя… Словом, Асверию дожидаются.

— Доброе утро, — мило ухмыльнулся Рильгон, оскалив свои замечательные зубы. Войко содрогнулся, но привычного страха не испытал. Сейчас его занимало другое собирается упырь расплачиваться или нет?

— Дожидаются?.. — повторил не совсем еще проснувшийся Драйбен и, приведя наконец свои мысли в порядок, промолвил: — Что ж, заходите, раз такое дело. Мы тут с Асверией посовещались и решили, что настала пора объявить о нашей помолвке.

— Когда? — спросил аррант, проходя вслед за Драй-беном в кабинет, где на заваленном мехами ложе уютно расположилась владетельница Кергово. Закутавшаяся в огромное пушистое покрывало, девчонка пребывала в состоянии блаженства и не пыталась этого скрыть. — Когда состоится помолвка?

— Завтра. То есть уже сегодня, — весело прощебетала Асверия.

— Поздравляю! — пролепетал Войко, не пытавшийся улизнуть исключительно потому, что все еще надеялся получить у Рильгона свой выигрыш.

— Очень правильное решение — совместить помолвку с коронацией, одобрил Рильгон. — Тем более что дня через четыре Цурсог с головным отрядом из трех тысяч мергейтов выедет на Рагборский тракт и другого подходящего случая объявить о своем намерении сочетаться браком вам в ближайшее время не представится. Жаль, что и возведение тебя на престол, и ваша помолвка произойдут среди бела дня и каттаканы не смогут присутствовать на празднестве. — Рильгон обернулся к Бойко: — Не пригласишь ли ты сюда, ежели, конечно, госпожа Асверия не возражает, господина Страшара? Только ни о чем его не предупреждай, очень мне хочется поглядеть на лицо уважаемого управителя, когда тот услышит о помолвке. Уж в этом-то маленьком невинном развлечении вы мне не откажете? — обратился он к владетельнице Кергово и Драйбену.

— Нет-нет, не откажем! — хором ответствовали те, радостно перемигиваясь.

— Да защитит их Отец Созидатель! Резвятся, как дети, а до Цурсога им и дела нет! — проворчал Рей.

Войко отправился звать господина Страшара, но на пороге комнаты был остановлен каттаканом, сунувшим ему в ладонь два серебряных лаура.

— Ну надо же, не зажилил! — изумился парень. — И чего, спрашивается, о них всякие страсти рассказывают? Ведь половина моих знакомцев не в пример больше господина Рильгона звания упырей заслуживает. Вот хоть Рей или господин Страшар…

Тальбы сдержали обещание и к назначенному дню изготовили для Асверии чудесную корону — золотой обруч с четырьмя высокими, похожими на языки пламени зубцами, осыпанными, будто снежинками, маленькими бриллиантами. Резной обод украшали рубины и гранаты, а в центр каждого зубца были вставлены синие сапфиры ромбовидной формы.

Корона эта была торжественно водружена на голову Асверии в замковом храме при колоссальном скоплении народа, причем на этот раз жрецы Богини и Священного Огня, забыв споры, по очереди совершили все положенные обряды к вящему удовольствию присутствующих. Собравшиеся в Кергово вообще проявили при возведении младшей дочери Юстина Лаура на нардар-ский престол удивительное единодушие. Высокородные и те воздержались в этот торжественный день от склок и взаимных упреков, хотя поводов и причин для них было более чем достаточно. Ну вот, к примеру, в какой очередности надо приносить клятву верности новоявленной повелительнице Нардара. Напрасно Рей расставлял замковых стражников так, чтобы они могли быстро утихомирить буянов. Напрасно Драйбен шептался с тальбами, дабы те подготовили на всякий случай парочку магических трюков для вразумления крикунов. То есть крика было хоть отбавляй, но выкрикивали преимущественно добрые пожелания и приветствия, ибо даже до самых тупых и упрямых в конце концов дошло, что если Асверии не удастся возродить Нардар, то и никому не удастся.

В немалой степени способствовало единодушию собравшихся известие, что завтра войско двинется к Рагбор-скому тракту, дабы дать мергейтам первый серьезный бой. Перед лицом грозной опасности и возможной гибели в бою старые распри были забыты, так что даже помолвка Асверии с Драйбеном прошла без сучка без задоринки. Намерение Асверии взять в мужья владетеля Рудны не вызвало, понятное дело, восторга у многих высокородных, с вожделением поглядывавших на юную кониссу, но не то было настроение, чтобы охаивать прилюдно ее избранника и припоминать ему прошлые прегрешения. Керговцы же и простонародье от души радовались грядущей свадьбе, полагая, что Драйбен очень даже Асверии подходит. Наряды, во всяком случае, они подобрали дополняющие друг друга. Асверия красовалась в длинном золотистом платье и горностаевом плаще, а владетель Рудны — в черном с золотой оторочкой кафтане. Богаче всех, впрочем, оказались разодетыми тальбийки, нацепившие на себя бесценные старинные украшения в таком количестве, что стали сиять не хуже, чем ювелирные прилавки в базарный день. К результатам это привело самым неожиданным.

Войко при виде разнаряженной Эйи приуныл и, решив, что ухватил кус не по зубам, потащил на сеновал одну из прежних подружек. Ревнивая тальбийка, заподозрив измену, отправилась выяснять отношения, но все, к счастью, обошлось без смертоубийства. Изменщик, заработав синяк под глаз, остался с Эйей на сеновале — заглаживать вину, а подружка его поспешила к приятельницам хвастаться замечательным серебряным браслетом и дивными переливчатыми камешками, каждый из которых стоил, по ее словам, "трех мужиков, да еще и с избами".

Воинственные, увешанные драгоценностями тальбийки привлекли к себе внимание высокородных владетелей и прэтов. Тальбы, дабы потешить народ, принялись творить всевозможные чудеса, и начавшийся в стенах замка праздник выплеснулся за его пределы, поскольку Страшар категорически запретил показывать "огненные фокусы" в Хмельной Горе.

— Спалят замок, что тогда делать будем? — задал он Асверии вполне уместный вопрос, после чего бочки с пивом и корзины со снедью стали вытаскивать за стены, благо небо во второй половине дня окончательно очистилось от туч и солнце начало припекать по-летнему.

Веселье затянулось допоздна — припасов решили не жалеть, справедливо рассудив, что ежели получится Цурсога захватить, так уж продовольствием при нужде и подавно разживутся, а нет — стало быть, и не понадобятся они, припасы-то, немногие с поля боя вернутся. Драйбен с Асверией, впрочем, чуть только стемнело, уединились в кабинете, куда вот-вот должен был пожаловать Рильгон. На следующий день в Фойреге, в "Белом коте", была назначена встреча с Кэрисом и Фарром, и они до сих пор спорили, надобно ли им отправляться туда самим, или каттакан сможет их заменить.

Спор этот решился сам собой, когда Рильгон заявил, что четырех человек ему никак не утащить. Трех он с известным трудом мог бы взять, но стоит ли переносить Драйбена в такую даль для того только, чтобы тот представил каттакана своим друзьям и лично пригласил их в Кергово?

— Поверьте, у меня это выйдет ничуть не хуже. Ориентиры я помню, кого искать — знаю. Юноша меня, вероятнее всего, от Драйбена не отличит, если перевоплощение пройдет успешно, а уж с дайне я как-нибудь договорюсь. Немало об этих шалопаях наслышан, — заверил собеседников каттакан и, встав перед большим бронзовым зеркалом, начал оглаживать свое лицо длинными, чуткими пальцами.

Драйбен ожидал вспышек, зубовного скрежета, колдовского тумана, но превращение Рильгона прошло буднично и незаметно. Черты лица начали неуловимо меняться, словно в отражении, потревоженном ленивой волной, и вот уже в кабинете вместо одного стоят два прэта. Загорелый и смертельно бледный, с неподвижным, будто маска, лицом.

— И всего делов-то, — пробормотал лже-Драйбен, с отвращением глядя на себя в зеркало. — По-моему, похож, а? Ежели ты меня еще проводишь в свою комнату и снабдишь подходящей одеждой, то утром ваши друзья будут в Хмельной Горе. А может, и раньше.

Исполнительный каттакан вернулся в замок задолго до рассвета, причем перенес из Фойрега не только Кэ-риса с Фарром, но и невесть как очутившегося в столице Нарлака саккаремского шада. Появление Даманхура, коего они считали погибшим, поразило Асверию с Драйбеном до такой степени, что они немедленно пожелали узнать, каким образом он уцелел после Аласорского сражения и каким ветром его занесло в Нарлак.

— Недобрым, — ответствовал шад, осушив пару кубков вина, извлеченного запасливым Страшаром из каких-то тайников по случаю коронации Асверии.

За это время Кэрис успел поведать друзьям, что, гуляя по Фойрегу, забрел в порт и узнал Даманхура в одном из невольников, которых загоняли на судно, отправлявшееся в Галирад, а оттуда на Сегванские острова. Деньги у вельха при себе были, и он быстро сговорился с хозяином о покупке сумасшедшего раба, воображавшего себя повелителем Саккарема. По дороге к "Белому коту" Кэрис пытался расспросить Даманхура, но тот был слишком потрясен происшедшей в его судьбе переменой, чтобы рассказывать о своих мытарствах.

Поглаживая по давней привычке поседевшую за полгода бороду, он и сейчас говорил не слишком связно и в подробности не вдавался. По его словам, выходило, что, когда появился Страж гробниц и началась паника, засадный полк, которым командовал Нараган, неожиданно снялся с места и двинулся на юг, к Дангарским горам. Тогда шаду показалось, что именно это и решило исход битвы, но впоследствии он пришел к выводу, что результат сражения был предопределен появлением Стража гробниц и Нараган поступил мудро, сумев сберечь хоть сколько-то воинов.

— А что было с тобой, солнцеподобный? — допытывался Фарр.

— Видя, что мергейты отступили, а Чернота продолжает пожирать наше войско, мы с Энареком бежали. — Заметив неодобрительную гримасу на лице Асверии, Да-манхур сгорбился сильнее прежнего и пояснил: — В Саккареме говорят: "Лучше однажды побывать живым трусом, чем мертвым героем, ибо живым героем ты всегда успеешь стать".

— Не часто мне доводилось видеть, чтобы трусы превращались в героев, с сомнением проворчал Кэрис. — Однако случается. Так что же было дальше?

— Нас набралось с полсотни. Я, Фейран, Энарек, лекарь и телохранители. Мы бежали на запад. Два раза отбивались от разъездов мергейтов, теряя людей. Нарвались на племя кочевых джайдов — проклятые кочевники перебили почти всех оставшихся, ибо вступили в союз с Гурцатом. Фейран и Энарек успели уйти в пустыню, когда меня вышибли из седла. Потом — плен у джайдов. Они хотели получить за меня выкуп у Ани-Бахра, сумевшего увести своих конников в Дангару, но ничего не получилось. Я сбежал, был пойман, затем меня привезли на побережье и продали сегванам. Островитяне думали, что я сумасшедший — шад Саккарема не может носить обтрепанный халат и грязную повязку вместо тюрбана. Хозяин перевез нас сначала в Акко, затем в Фойрег, но никто не желал покупать рабов, и если бы не Кэрис…

— Значит, Фейран исчезла в пустыне? — спросил Фарр. — Может быть, она еще жива?

— Я не устаю молить Богиню Милосердную помочь ей.

— Если эта пророчица жива, мы попробуем ее разыскать, — пообещал Рильгон. — А меч? Что стало с удивительным мечом, о котором нам рассказывала Асверия?

— С каким мечом? — не понял шад, а после того, как Асверия напомнила ему о дивной, словно из стекла выкованной, альфанге, которой он рубился с мергейтами в Оружейной собственного дворца, безучастно пожал плечами: — Ну да, было такое. Когда мы бежали от Аласо-ра, Энарек сказал, что будет защищать меня моим же мечом. Своего-то у него не было. И он действительно защищал меня до последнего, мой мудрый и отчаянный сарджен, — полученная в Раддаи рана лишила меня возможности драться. Но зачем вам этот клинок, что в нем особенного?..

Беседа, как и следовало ожидать, продолжалась чуть не до зари. Друзьям о многом надо было переговорить и многое обдумать, ибо одни надежды, как это часто бывает в жизни, обратились в дым, но на смену им пришли другие. Перекраивались и уточнялись старые планы, возникали новые, и, как всегда, времени для претворения их в жизнь оказывалось прискорбно мало…

Глава четырнадцатая ЦУРСОГ

Ворочаясь с боку на бок, Фарр решительно не мог уснуть, несмотря на то что переход через керговские буреломы оказался исключительно выматывающим. К концу дня он валился с ног от усталости и думал, что заснет, едва смежив веки. Однако стоило ему закрыть глаза, и перед его внутренним взором вставали болота, узенькие тропинки в густом, непролазном лесу, полусгнившие гати среди черных торфяных озерец.

К тому же от начавшего моросить с утра дождика одежда пропиталась влагой, и не было никакой надежды высушить ее у костра, собравшись вокруг которого наевшиеся каши ополченцы вели ленивый, неспешный разговор. Когда юноша подбирался к огню слишком близко, от тяжелого плаща и кафтана валил пар и было нестерпимо жарко, — долго не выдержишь, да и дым от сырых дров нещадно ел глаза. А сделаешь несколько шагов в сторону — и снова зубы стучат: прохладный, пахнущий трясиной ветерок так до костей и пробирает. В конце концов Фарр отыскал удобное местечко между корнями ели неподалеку от костра, хлебнул обжигающей желудок сливовицы, коей снабдил его заботливый господин Страшар, уверявший, что от простуды это самое верное средство, завернулся в плащ и прочитал положенную молитву, полагая, что тотчас же заснет, но не тут-то было.

Причем самое поганое заключалось в том, что никто его в этот поход не звал, а Кэрис с Драйбеном даже настоятельно советовали не принимать в нем участия. И вероятно, не взяли бы с собой — пользы юный священнослужитель в битве с Цурсогом мог принести не много, — если бы Фарр не придумал себе дела по плечу. "А кто будет с Рильгоном беседовать, если у вас планы изменятся?" спросил он Драйбена, когда стало ясно, что лошадь ему точно не выклянчить и единственный для него шанс поучаствовать в пленении Разрушителя — это отправиться к Рагборскому тракту с пешей ратью. Кратчайшим путем, прелести коего он тогда еще плохо представлял.

О том, как поддерживать связь между ополченцами и полуторатысячным конным отрядом, который двинется по Сеггедскому тракту, Драйбен уже размышлял и пришел к выводу, что осуществлять ее проще всего будет с помощью каттаканов. Вот только относились к ним керговцы по-прежнему недоверчиво, да что там лукавить — шарахались от родичей Рильгона и только что дара речи не теряли, в то время как Фарр, навидавшийся всякого, очень быстро нашел с упырями общий язык. Более того, юноша явно пришелся Рильгону по сердцу, и иметь его среди ополченцев было бы весьма полезно.

Владетелю Рудны, едва не сорвавшему голос при подготовке похода и в спорах с Асверией, считавшей своим правом и долгом принять участие в битве и настоявшей таки на своем, не было ни сил, ни желания препираться еще и с атт-Кадиром. Ищешь на свою голову приключений — получи. И Фарр в самом деле получил их сбитые ноги, текущий нос, ломоту во всем теле, а теперь вот еще и бессонницу.

Зябко кутаясь в плащ, он начал наконец засыпать, и ему привиделось, будто он вновь очутился в "Белом коте", в Фойреге. Рильгон просит их взяться за руки, и он ощущает его прохладные сухие пальцы и мягкую, вялую ладонь Даманхура. А потом накатывает ощущение стремительного падения, и кажется, будто несешься в черном бесконечном колодце. Желудок подкатывает к горлу, в голове грохочут тяжкие молоты, от ударов которых череп вот-вот разлетится на куски.

— О, Богиня Милосердная! — Юноша со стоном открыл глаза и сел, обхватив голову руками. — Этого только не хватало!

Проклятый полет преследовал его чуть не каждую ночь, хотя Кэрис и Даманхур говорили, что никаких неприятных ощущений не испытали. Нечто вроде обморока, и ничего более. Впрочем, с дайне-то чего взять? А шад на следующий день по прибытии в Хмельную Гору слег и, если бы не хитрые лекарские приспособления каттаканов, мог бы и вовсе к праотцам отправиться. Но путешествие ли с Рильгоном было тому причиной, или то, что и без того он на ногах едва стоял, сказать было трудно. То есть сам-то Рильгон уверял, что у юноши просто воображение разыгралось и в следующий раз он перемещения даже не заметит, вот только верилось в это с трудом и проверять не было никакого желания…

Некторое время атт-Кадир смотрел на окружавшие его огни множества костров, вокруг которых расположилось около двух тысяч нардарцев, пытаясь представить, где же сейчас конница Драйбена, а затем снова улегся, и мысли его вернулись к каттаканам. Прошлой ночью, когда Рильгон разыскал его, чтобы узнать, все ли в порядке у пешего воинства, между ними произошел весьма любопытный разговор. Начало ему положило изумление Фарра прямо-таки неограниченными способностями упырей. Мгновенно перемещаются в пространстве, меняют облик, являются к тому же отменными врачевателями, да еще и живут чуть не четыре тысячи лет. Не слишком ли щедро наградили их Боги? И за какие, хотелось бы знать, заслуги?

Возможно, в голосе юноши помимо его воли прозвучали нотки зависти и обиды, уловив которые Рильгон счел необходимым объясниться.

— Видишь ли, — мягко начал он, — дело тут не во врожденных способностях и не в даре Богов. То, чем Кэрис, например, владеет от рождения, тальбы приобретают с годами, благодаря выучке и бесчисленным тренировкам, я и мои родичи получили, можно сказать, по наследству. Многие наши умения объясняются вот этим. — Он распахнул свой неизменный плащ с капюшоном, и глазам удивленного юноши открылся странного вида нагрудник из вороненого металла и массивный, широченный пояс. — Если лишить нас этой «сбруи», то окажется, что творить чудеса мы способны ничуть не больше, чем любой керговец, и уж во всяком случае меньше тальбов или Драйбена.

Сначала атт-Кадир подумал, что Рильгон издевается над ним — юноша уже заметил, что упыри были изрядными шутниками, — но, поразмыслив, решил, что в услышанном им действительно нет ничего невероятного. Цивилизация каттаканов была неизмеримо старше человеческой, и, естественно, знали и умели они неизмеримо больше, чем люди. Эти-то знания и умения и позволили им изготовлять удивительные механизмы, при помощи которых, кстати сказать, был возвращен к жизни Драйбен и излечен Даманхур.

Среди множества полезнейших приспособлений, изобретенных далекими предками Рильгона, был и сложнейший "доспех жизни", способствовавший постоянному обновлению организма каттаканов, в результате чего они, по людским меркам, не знали старости. Собственно говоря, благодаря этим самым «доспехам» и еще кое-каким приспособлениям они могли жить вечно, если бы рано или поздно не наступало пресыщение и душевная усталость. Одним из важнейших элементов «доспеха» являлся "преобразователь мысли" — Рильгон, похоже, не часто говорил с людьми на эту тему и порой не сразу мог подобрать нужные слова для объяснения того или иного понятия, названия которому не существовало ни в нарлакском, ни в саккаремском, ни даже в аррантском языках. Суть его речи юноша тем не менее уловил. "Преобразователь мысли" не то усиливал, не то концентрировал, не то просто высвобождал внутренние силы каттаканов, то есть делал примерно то же, что магия тальбов или Драйбена.

По словам Рильгона, любое мыслящее существо обладало колоссальным запасом сил и возможностями постоянно пополнять их, и люди в этом отношении почти не отличались от каттаканов. Когда-нибудь и они, без сомнения, научатся пробуждать эти спящие до поры способности, чтобы использовать во благо себе и другим.

— А кое-кто, как я слышал, уже делал это, дабы выручить из беды некоего мальчишку, попавшего в руки регейтов в далеком Шехдаде, — многозначительно проговорил Рильгон, заставив Фарра вспомнить осколок Небесного Самоцвета и спасенного им с его помощью Алад-жара. Не был ли этот осколок чем-то сродни "преобразователю мысли" каттаканов? Несмотря на усталость, Фарр готов был слушать Рильгона всю ночь. Юноше хотелось задать ему тысячу вопросов, однако не удалось задать и дюжины, ибо каттакан собирался еще попасть в Данга-ру, чтобы узнать, не появились ли там Фейран и Энарек с чудесным мечом Даманхура.

Очень может статься, что и в эту ночь Фарр не мог заснуть, ожидая появления Рильгона, но того все не было и не было. А в голову лезли странные, непривычные мысли, порожденные, надобно думать, вчерашним разговором с удивительным упырем, чем-то напоминавшим ему Кэриса и в то же время совсем на него не похожим.

Рильгону пришлось потратить целую ночь, дабы понять, что происходит в Дангаре. Временами он жалел о том, что не взял с собой Драйбена, Даманхура или хотя бы Фарра, однако положение в последней из незахваченных провинций Саккарема было столь неопределенным и тревожным, что по зрелом размышлении он и во вторую ночь отправился во дворец наместника Туринхура один.

Дангара всегда привлекала Рильгона тем, что в ней причудливым образом переплетались аррантские и саккаремские обычаи, о чем свидетельствовал облик как самого города, так и дворца, с беломраморных террас которого открывался чудесный вид на Дангарский пролив. Обращенная к городу восточная часть дворца была построена аррантскими зодчими. Изобиловавшее колоннадами здание ступенями спускалось в парк, засаженный кипарисами, лавровыми и розовыми кустами, украшенный бассейнами, беседками и статуями, как это принято было в Арре и Лаваланге. Западную же, обращенную к горам часть дворца, имевшую форму подковы с квадратным внутренним двором, строили мастера, привезенные из Мельсины, и напоминала она богато изукрашенную, но все же крепость, в которой можно было отсидеться как во время вражеского нашествия, так и во время междоусобиц, коими столь богата была история Саккарема.

Нечто подобное, как понял Рильгон, назревало и сейчас. Дабы получить необходимые сведения о Фейран и Энареке, ему приходилось несколько раз перевоплощаться, принимая различные личины, из коих наиболее впечатляющим был, конечно же, образ Даманхура. Призрак погибшего якобы в сражении с мергейтами шада, явившийся разузнать, что делается в его катастрофически уменьшившейся державе, производил на стражников и вырванных из объятий сна чиновников неизгладимое впечатление, и это не только приносило ощутимую пользу в настоящий момент, но и могло сослужить добрую службу в дальнейшем.

Рильгону за тысячу триста лет нередко приходилось сталкиваться с людьми, и Даманхур показался ему человеком весьма достойным. Он и раньше не отличался жестокостью и заслуженно прослыл разумным властителем, а перенесенные им невзгоды позволяли надеяться, что, возвратив себе трон, станет лучшим из шадов, правивших Саккаремом в течение трех последних столетий. Худо было лишь то, что возвращение его в Дангару кое-кому пришлось бы очень не по душе и грозило привести к очередной усобице. Намеревавшийся занять саккарем-ский престол Туринхур, обвинивший Ани-Бахра в трусости и измене, едва ли уступил бы своему отцу Золотой Трон без боя.

Открыто возражать против заточения Ани-Бахра в дворцовое узилище не осмелились даже его друзья и соратники, когда выяснилось, что Даманхур перед Аласорской битвой составил новое завещание, в котором назначил наследником своего второго сына — Туринхура. Завещание, заверенное нужным числом свидетелей и Большой печатью, доставил в Дангару Нараган, предательски уведший с поля боя засадный полк. Как уж ему удалось завладеть бесценным пергаментом, оставалось только гадать, да это, впрочем, было уже и неважно. Воины Нарагана, вместе с нарлаками Боржива, бывшего в сговоре с предателем, схватили ничего не подозревавшего Ани-Бахра, а за ним и тех немногих уцелевших после Аласорского сражения командиров, коим было известно, что новое завещание составлялось Даманхуром исключительно на тот случай, если и сам он, и Ани-Бахр падут на поле брани. Среди схваченных по распоряжению Туринхура оказались, как удалось выяснить Рильгону, и Энарек с Фейран.

В настоящее время ситуация в Дангаре выглядела следующим образом. Боржив со своим отрядом, получив вознаграждение за предательство, отправился на родину не столько, надобно думать, спасать ее от мергейтов, сколько в надежде дограбить то, до чего не дойдут руки у захватчиков. Туринхур готовился взойти на Золотой Трон, благополучно вывезенный из гибнущей Мельсины заботами Энарека. Судьба Ани-Бахра была все еще не решена, ибо чем больше проходило времени после Аласорского сражения, тем менее убедительным выглядело обвинение его в измене. Тысячи вернувшихся с поля боя воинов собственными глазами видели, как доблестно он сражался во главе левого крыла войска, и заткнуть им рты было не так-то просто. Получалось, что казнить Ани-Бахра было вроде бы не за что, а, напротив, следовало наградить за храбрость и хладнокровие, с коими он сражался со степняками и уберег большую часть своих конников от Черной Погибели. И тут кто-то из советников Туринхура вспомнил про Фейран.

Об обладавшей пророческим даром девице, предсказавшей, что в Раддаи на шада будет совершено покушение, болтали все кому ни лень, и мысль свалить все беды на нее показалась наместнику Дангары весьма заманчивой. В новой версии события, происшедшие в Альбакан-ской пустыне, получили объяснения, способные удовлетворить и Туринхура, и Нарагана, и всех тех, кто ломал себе головы над появлением во время битвы Черной Погибели. Фейран, оказывается, была могущественной колдуньей, служившей Гурцату и сдавшей ему Шехдад — свой родной, прекрасно укрепленный город, способный выдержать многодневную осаду. Она нарочно втерлась в доверие к шаду и совратила Ани-Бахра, не устоявшего перед чарами злодейки. Именно по ее наущению он уговорил Даманхура избрать для решающего сражения Аласор — место, считавшееся, как известно, проклятым испокон веку. Выбрала его Фейран не случайно, ибо в нужный момент рассчитывала призвать себе и Гурцату на подмогу обитающие там силы зла, что ей — увы и ax! — и удалось сделать. В час просветления Даманхуру открылись злодейские замыслы колдуньи. Он понял, что Ани-Бахр зачарован ею, составил известное всем завещание и велел Нарагану спасать людей, ежели ему с Энареком не удастся предотвратить задуманное Фейран злодеяние.

История вышла, что уж тут говорить, не слишком убедительная, но кто хотел — тот поверил. У людей здравомыслящих сразу же, правда, возник вопрос: чего ради Фейран, напустив на саккаремское войско Черную Погибель, бежала в Дангару, вместо того чтобы присоединиться к Гурцату? Ани-Бахр, ладно, сбросил чары — и вот он тут. Но ей-то какая корысть спешить туда, где ее в лучшем случае на кол посадят? Объяснялось появление ее на Дангарском полуострове доблестью Энарека, пленившего будто бы злодейку и доставившего ее Туринхуру, дабы тот утишил свою скорбь, достойно покарав виновницу гибели своего отца, совращения брата и всех прочих обрушившихся на саккаремцев в последнее время бед.

Задумано было неплохо, поскольку Энарек слыл человеком совестливым и мудрым, и, подтверди он эту ложь, сторонников у Туринхура стало бы больше. Для наместника Дангары, однако, значительно важнее было склонить на свою сторону самого Энарека. В это трудное время хороший сарджен — а как раз таковым, по всеобщему убеждению, и являлся Энарек — был Саккарему или, вернее, той части, которая от него осталась, совершенно необходим. Но сподвижник Даманхура не торопился поддержать Туринхура. Выпущенный из узилища и обласканный сверх меры, он колебался и не мог сделать выбор между велением совести и пользой страны, а посему роскошные покои его были набиты «телохранителями», приставленными к "драгоценному сарджену" заботливым наместником Дангары.

Узнать у Энарека, где находится Фейран, представлялось Рильгону проще, чем наугад обшаривать дворцовые темницы. К тому же сарджен, вероятно, мог сообщить ему о судьбе чудесного меча, шансах Даманхура вернуть себе Золотой Трон и о том, надобно ли шаду вообще возвращаться в Дангару в ближайшее время. Словом, от Энарека каттакан ожидал многого и потому, собрав в первую проведенную в Дангаре ночь, все необходимые ему сведения, на следующую появился уже прямо в спальне сарджена. Несмотря на поздний час, кровать Энарека была не разобрана, на столе горела свеча, а сам он сидел спиной к ней в кресле, с кубком в руках, обратив взор в сторону мерцавшего в лунном свете Дангарского залива.

Каттакан полагал, что, приняв для начала облик Даманхура, сократит время, необходимое для знакомства с сардженом, и потому предстал перед ним именно в этой личине. Прошелся по изящно убранной комнате, пытаясь по обстановке определить характер ее хозяина, но тотчас сообразил, что Энарек живет здесь, как на постоялом дворе и своих вещей у него тут почти нет, если не считать висящего на стене меча в дорогих ножнах. Судя по описанию Асверии, того самого, подумал Рильгон, поздравив себя с удачным началом.

— Даманхур? — Обернувшийся на шорох Рильгоно-вых шагов Энарек, казалось, ничуть не удивился появлению в его спальне покойного шада. — Ты пришел подбодрить меня в час выбора или упрекнуть в медлительности?

Вглядываясь в усталое, морщинистое лицо сподвижника Даманхура, каттакан решил, что тот сильно сдал за последнее время. Интересно, как это он мог защищать шада, ежели ему даже кубок едва удается в руке удерживать?

Не дождавшись ответа, Энарек поднял массивный кубок, словно намеревался осушить его во славу Даманхура.

— Я долго решался и наконец сделал выбор. Я следую за тобой, мой повелитель.

Он поднес кубак к губам, и лишь тогда, догадавшись, что сарджен намеревается принять яд, Рильгон крикнул:

— Остановись!

— Зачем? Я устал и не вижу иного выхода. Богиня простит меня. Это не трусость и не слабость, я все обдумал. Смерть моя может принести Ани-Бахру хоть какую-то пользу, заставив Туринхура призадуматься. Тогда как жизнь…

— Поставь кубок и выслушай меня. Уйти из жизни никогда не поздно. Поверь мне, если бы ты знал, что готовит тебе завтрашний день, то не стал бы спешить и выплеснул свое мерзкое зелье в окно.

— Вылить не трудно, — устало промолвил Энарек, с любовью и страхом вглядываясь в черты лже-Даман-хура, — но, боюсь, нового мне достать не удастся. А перерезать себе глотку кинжалом я вряд ли решусь.

— Сколько раз нужно повторять?! Оно тебе не понадобится! — рассвирепел Рильгон. — Делай, что я тебе говорю, и ты не пожалеешь.

— Хорошо. — Энарек судорожно дернул куцей, неухоженной бородой, поднялся с кресла и, нетвердой походкой подойдя к окну, выплеснул содержимое кубка в ночь. Рильгон перевел дух и решил, что после разговора с сардженом надобно немедленно отыскать Фейран. Дела в Дангаре шли из рук вон плохо, и кому-то надобно было навести здесь хотя бы видимость порядка.

Сказочно красивым показался Драйбену ныне Сеггед-ский тракт. Вызолоченные осенью березовые рощи и желто-красные осины смотрелись на фоне темно-зеленых елей удивительно празднично, а гроздья сочной, спелой рябины сияли ярче рубинов, когда их касались лучи выглянувшего наконец из-за туч солнца. Промокшие и продрогшие за предыдущие дни и ночи хмурые всадники заулыбались, выпрямились в седлах, послышались шутки Кэриса и смех тальбиек, увязавшихся, помимо его воли, с полуторатысячным отрядом высокородных и четырьмя сотнями ведомых Тииром тальбов. От головы колонны послышались зычные вопли Алаша Ругского. Асверия, откинув капюшон, одарила Драйбена ласковой, теплой улыбкой, не свойственной ей прежде, и при виде ее владетелю Рудны захотелось то ли запеть, то ли заорать что-нибудь во все горло. Не важно что, просто так, как в детстве, от избытка чувств. Оттого что в очередной раз прозрел и произошло это, к счастью, не слишком поздно.

Во время странствий Драйбену приходилось порой встречать людей, жаловавшихся на то, что все им прискучило, все надоело и не ждут они от жизни ничего нового. Беседуя с ними, ему неизменно хотелось спросить, а ждут ли они чего-то нового от себя? Ведь каждый видит мир по-своему, по-разному, и, значит, если человеку удастся изменить в себе что-либо, то и мир неузнаваемо преобразится. Откроются его неведомые дотоле грани и качества, о коих до того этот самый человек мог разве что догадываться. Или даже догадываться не мог. А происходит это оттого, что смотреть и видеть — совсем не одно и то же, в чем Драйбен многократно убеждался на собственном опыте. Вот хоть, к примеру: и Кэ-рис, и Рей быстро догадались, что Асвер — девица, а не юноша, в то время как ему это в голову не пришло. Точно так же как все вокруг знали, похоже, что они с Асверией по уши друг в друга влюблены, он, дурень, еще и выкобенивался, когда она пожелала взять его в мужья. Ну это ли не слепота? Но зато как здорово прозреть!..

— Ты чего разулыбался сам себе, словно каверзу какую-то задумал? — в прежней своей задиристой манере вопросила Асверия, заставляя коня идти бок о бок с Молодцом.

— Прямо уж каверзу! Радуюсь жизни. Солнышко выглянуло, старые косточки согрело, мне и хорошо, — промолвил Драйбен, от души забавляясь подозрительностью Асверии. — Нам, старикам, много ли от жизни надо?

— Кому это «нам», прэт? Мне, ежели помнишь, еще девятнадцати нет. А что до тебя, так не ты ли мне третью ночь выспаться не даешь? И при этом еще имеешь наглость лопотать что-то про старость — не радость, которой ничего-то в жизни не надобно.

— Надобно, надобно! — весело отозвался владетель Рудны, не желая сердить Асверию. — Во-первых, Цурсога пленить, во-вторых. Подгорного Властелина приструнить. В-третьих, Гурцата в Вечную Степь загнать. В-четвертых, Нардар из руин поднять. В-пятых…

— По-моему, ты не сказал самого главного, — нахмурилась конисса, настроение которой менялось с прямо-таки непостижимой быстротой. — Жениться на мне и завести пятерых детишек. Учти, если ты задумал обмануть доверчивую девушку и, вместо того чтобы вить гнездо, умчаться невесть куда, совершать всяческие подвиги…

— Нет, конечно же нет! — Драйбен в притворном ужасе всплеснул руками. Я не говорил об этом только потому, что это и так само собой разумеется! Со свадьбой и детьми мы шутя управимся между делами, клянусь тебе!

— Ой, не смейся! И не клянись, — поспешно остановила его девушка. Страшно мне что-то. Пока нечего было терять — ничего не боялась, а теперь…

Асверия не сказала, что боится потерять его, но Драйбен прекрасно ее понял. И вновь ему захотелось то ли запеть, то ли закричать от счастья, которое, очень может быть, продлится совсем недолго.

Понятно, почему Кэрис веселится и валяет дурака, у него в запасе не столетия даже — тысячелетия. Чтобы его прикончить, это ж надо так расстараться, что и толпе Простых смертных не по силам. Иное дело тальбы и люди — маленький кусочек дерева с крохотным металлическим наконечником запросто может их убить, положив конец самым грандиозным замыслам, самым радужным мечтам и надеждам. Причем тальбам приходится в некотором смысле еще и хуже, чем людям. Человек, погибнув в бою, теряет тридцать, ну сорок лет жизни. А тальб? Тысячу, две, три… Это ж вообразить невозможно! Потому-то, наверное, в свое время и ушли они в какой-то иной, безопасный мир, а оставшиеся затворились в Заповедной долине, где им ничто не угрожает. Выдумка, однако, оказалась так себе, коль скоро Тиир со своими весельчаками сбежали оттуда и готовы рискнуть своими драгоценными жизнями, сражаясь с Подгорным Властелином. Могли бы ведь в долине своей продолжать отсиживаться, уповая на то, что люди с ним справятся, так нет, невтерпеж им, размяться хочется, удаль свою показать.

Мысли Драйбена обратились к каттаканам, удивительные способности коих занимали его, пожалуй, больше, чем магия Кэриса и тальбов. Постигнув основы магического искусства, он видел, что дайне и тальбы обладали многими умениями, добытыми опытным путем, но не в состоянии были объяснить то, что они делали, да и не стремились к этому. Каттаканы же постигли саму суть магических процессов, и Рильгон честно пытался растолковать ему, что к чему, вот только его, Драйбена, знаний было явно недостаточно, чтобы понять самые, казалось бы, простые вещи.

Всем, например, известно, как разжечь костер. Но почему дрова горят, а железо плавится? Все знают, что деревянная миска плавает, а топор тонет. Но почему? То, что дерево легче — не объяснение, поскольку тут же возникает вопрос: а почему оно легче? Рильгон знал и это, и многое-многое другое, но Драйбену из его объяснений удавалось понять совсем немного, а это было так интересно. Значительно интереснее, чем скакать по не просохшим после дождя дорогам, рубиться с мергейтами или плутать по Аласорским гробницам. Ибо знания были дверью в будущее, на которое владетелю Рудны страстно хотелось взглянуть хотя бы одним глазком…

— Разведка вернулась. Слышишь, какой галдеж подняли? Наверное, заметили разъезд мергейтов. — Асверия послала коня вперед и влево, чтобы по обочине объехать колонну всадников, и очнувшийся от размышлений Драйбен последовал за ней.

Он уже пробовал отыскать степняков внутренним зрением и знал, о чем донесут разведчики. Используя обретенные в Альбаканской пустыне навыки, он научился, отрешась от окружающей его действительности, не видя могучих елей и трепетавших под ветром осин, не слыша стрекота сороки и цоканья белки, посылать свою мысль вперед, взирать на происходящее в отдалении глазами птиц, лягушек или оленей. И доподлинно знал, что загодя высланный Цурсогом отряд мергейтов уже прибыл на пересечение Сеггедского и Рагборского трактов, дабы осмотреться и выбрать подходящее для ночлега место. Вот если бы ему точно так же удалось следить за самим Цурсогом! Но на это не были способны ни тальбы, ни Кэрис, ни каттаканы. Цурсога окружал такой же вязкий розовый туман, как и Гурцата, Подгорный Властелин надежно защищал своих слуг от чужой магии. Разумеется, это делало невозможным наблюдение за ними, однако же вселяло уверенность в то, что Драйбен и его соратники на верном пути и им удастся использовать существующую между Разрушителем и Подгорным Повелителем связь, для того чтобы добраться до последнего, не отправляясь ради этого в Логово, как это сделали посланцы Тиргила.

Даманхур отыскал Фейран на вершине замковой башни. Весь вчерашний день она старательно избегала оставаться с ним наедине, и Страшар, словно угадывая ее желания, всячески потворствовал ей в этом. Все эти "госпоже надобно сходить в баню", "госпожа отдыхает", "госпоже необходимо подобрать подходящее одеяние" донельзя огорчали и раздражали солнцеподобного, хотя он прекрасно понимал, что управитель замка и в мыслях не держал досадить ему или же уберечь от него девушку, притащенную Рильгоном на исходе прошлой ночи из Дангары.

Напротив, Страшар, прослышавший, видимо, от кого-то, что Даманхур питает нежные чувства к юной прорицательнице, или же сам о них догадавшийся пожилой востроглазый толстяк только прикидывался простофилей, а в действительности-то был очень даже себе на уме, — делал все от него зависящее, чтобы Фейран имела возможность прийти в себя перед разговором с шадом и произвести на него наилучшее впечатление. Господин управитель считал своим долгом рычать и ругаться, но, будучи при этом добрейшей души человеком, искренне желал счастья всем нашедшим приют под сводами Хмельной Горы. И конечно же, не мог не испытывать отцовских чувств к пригожей девице, у которой угольно-черные волосы удивительным образом сочетались с огромными светло-синими глазами. Особенно ежели учесть, что вытащил ее господин упырь из дворцовой темницы, где бедняжке, похоже, пришлось хлебнуть лиха. Помогавшие ей мыться служанки говорили, что девчонка вся в синяках и ссадинах и ничего-то на ней, страдалице, из одежки не было, окромя Рильгонового плаща, — порядки, видать, в дангарском узилище те еще, коли там даже с высокородной госпожой столь неподобающим образом обращались.

Догадываясь, как обращались там с узницей, от которой, судя по всему, желали добиться каких-то признаний, Страшар только что землю носом не рыл, стараясь угодить ей и чем-либо ее порадовать. И сшитые для Асверии платья ей притащил, и медовухой отпаивал, велев благовонными лечебными мазями страдалицу натереть и сонное питье приготовить, дабы отдохнула она как следует, набралась сил. Стряпухи, впрочем, и без того старались вовсю, хотя порядка ради приставленная к Асверии девка и грозилась обо всех Страшаровых самоуправствах доложить госпоже кониссе. Ну где это видано, чтобы лучшие одеяния, ни разу еще не надеванные, какой-то пришлой замарашке, из темницы сбежавшей, отдавать? И зачем, спрашивается, мази редкостные, заморские, господином Кэрисом кониссе подаренные, на нее тратить? И гребни ей, и сапожки, жемчугом шитые, ей, а что на все это госпожа Асверия скажет?

— Ничего не скажет, не заметит даже! Не до бабьих цацек ей, — уверенно отвечал Страшар. — Цыть, глупая девка! Делай, что ведено! Тебе, дуре, невдомек, как оно, после узилища-то, где каждый выродок как хочет над тобой галиться может. А мне ведомо. Согнуть человека, изломать, в грязи вывалять немудрено, а дабы ожил он, дабы мир опостылевший ему вновь полюбился, много надобно стараний приложить.

Умствований сердобольного Страшара Даманхур не слышал, но о причинах, побуждавших его суетиться вокруг Фейран, догадывался. Он понимал, что пришлось ей в темнице не сладко и проявленная управителем и служанками забота не будут лишней, а потому не вмешивался: захочет Фейран его видеть — отыщет. Нет, стало быть, надобно ей побыть одной — он подождет, терпения у него хватит. Ему довольно знать, что она цела и невредима и никакая опасность ей в стенах Хмельной Горы не грозит.

Терпения солнцеподобному хватило ровно на один день. Ночью же он почти не спал, а чуть свет бросился разыскивать Фейран. Ему казалось, что он должен сказать ей очень многое. Что любит, что жить без нее не может, жаль только понял это слишком поздно. Но теперь-то уж они не расстанутся и, если суждено, вместе сядут на Золотой Трон, а ежели нет — вместе сгинут, сражаясь с мергейтами. Из сказанного Рильгоном шад понял — возвращение его в Дангару не только уместно, но и необходимо, поскольку предотвратит готовую вспыхнуть междоусобицу. Надобно лишь выбрать подходящий момент, а уж за этим дело не станет.

Солнцеподобному, успевшему многое передумать после поражения под Аласором, было что сказать Фейран, однако, отыскав ее наконец на открытой площадке башни, он внезапно почувствовал, что все заготовленные ночью речи никуда не годятся. Что на самом-то деле ему не чего сказать и нечего предложить красавице, более юной, чем его старшие дочери, погибшие при штурме Мельсины. Высокая, стройная как тростинка, Фейран казалась ему воплощением молодости и чистоты, и, когда она, почувствовав его присутствие, оторвалась от созерцания кергов-ских лесов, дивно подсвеченных лучами восходящего солнца, и обернулась, он попятился. Ибо ощутил себя не солнцеподобным шадом, а сорокалетним изгоем, без крова и средств к существованию, имевшим глупость влюбиться в божественно прекрасную девушку, обладавшую к тому же даром провидеть грядущее.

Фейран сделала движение, словно собиралась кинуться навстречу шаду, и замерла. Губы ее искривились и из глаз хлынули слезы — первые с тех пор, как она очутилась в Хмельной Горе. И тогда Даманхур не выдержал, бросился к ней, прижал к груди, бормоча глупые, ласковые слова и неловко гладя по волосам, как насмерть разобиженного или перепуганного ребенка.

Все набеги на занятые мергейтами селения происходили, по распоряжению Асверии, на юго-востоке Нарда-ра, чтобы у захватчиков создалось впечатление, будто в северо-западной, пограничной с Нарлаком, части страны никто и не помышляет о сопротивлении. Нехитрая эта уловка привела к тому, что разбитый на громадной поляне, близ перекрестка Сеггедского и Рагборского трактов, лагерь Цурсога охранялся кое-как и первые вонзившиеся в крайние шатры степняков зажигательные стрелы явились для них полной неожиданностью. Свет от вспыхнувших шатров разогнал ночной сумрак, превратив спешно седлавших лошадей мергейтов в превосходные мишени. И тотчас же на лагерь понеслась со стороны Кергово, разливаясь от Сеггедского тракта во всю ширь поляны, конница, по флангам которой ревели не хуже боевых труб Алаша Ругский и Босан Рашкар. Земля дрожала от конского скока, а в небесах вспыхивали и гасли десятки синих молний.

— Проклятье! Он обезвредил магию тальбов! — в сердцах хлопнул себя ладонью по латному набедреннику Драйбен, глядя, как синие молнии истаивают, не долетев до лагеря мергейтов. Мгновением позже владетель Рудны выругался и закрежетал зубами от ярости — рванувшиеся к центральному, принадлежавшему Цурсогу шатру из поднебесья крылатые фигуры завертело, закрутило над горящим лагерем и разметало в стороны. Добытые каттаканами в Аррантиаде горшки с жидким пламенем, которые должны были они обрушить на головы степняков, не причинив им вреда, подожгли землю в самых неподходящих местах. Над поляной поднялось зарево, замеченное уже, надобно думать, тангунами, следовавшими за передовым отрядом Цурсога. Будучи опытным наем, Разрушитель предпочитал ехать во главе своего многотысячного войска, после прохождения которого оставались одни руины и пепелища — зрелище, не способное усладить взор даже самого отъявленного злодея. Расстояние между передовым отрядом и основными силами было, однако, невелико, и через полчаса, самое большее через час, на выручку своему предводителю прискачет по меньшей мере десять тысяч мергейтов.

Вновь засверкали над пожарищем ярко-синие молнии — соратники Тиира не желали признать поражения, — снова истаяли, словно поглощенные невидимым куполом, прикрывшим лагерь мергейтов.

— Нам повезло. Подгорный Властелин наделил Цурсога не меньшим могуществом, чем Хозяина Степи, и вряд ли сумеет разорвать с ним связь, сумрачно промолвил Драйбен в ответ на отчаянный взгляд Асверии.

— Не пора ли нам… — начала она, но прэт лишь отрицательно мотнул головой, сосредоточив магическое зрение на происходящем в лагере противника.

Конная лава нардарцев была остановлена преодолевшими замешательство степняками в полутора десятках шагов от крайнего шатра. Харты Цурсога оказались, как и следовало ожидать, отменными воинами и сумели сделать невозможное: замедлить, а потом и вовсе остановить тяжелую конницу высокородных. С мужеством отчаяния они гибли сотнями под ударами копей, а затем мечей закованных в сталь владетелей и прэтов. Они даже сделали попытку обойти нардарцев с флангов, но воодушевляемый Кэрисом центр давил столь сильно, что степнякам пришлось отказаться от излюбленного маневра.

Две группы мергейтов, устремившихся к окружавшим поляну с запада кустам, из которых выпущены были по их лагерю первые стрелы, так и не сумели расправиться с наглецами, напавшими по недосмотру не на обоз с продовольствием, а на ставку самого Разрушителя. Свою собственную ошибку степняки поняли, лишь когда вслед за стрелами навстречу им высыпала неисчислимая пешая рать, с поразительной быстротой облепившая их, подобно тому как муравьи облепляют угодившего в муравейник жука. Обтекая отчаянно отбивавшихся мергейтов, ополченцы двинулись в глубь лагеря, мимо горящих шатров и повозок, и уже на подходе к единственному не тронутому пламенем бело-золотому шатру, принадлежащему самому Цурсогу, были встречены личными телохранителями ная…

— Чего мы ждем? — нетерпеливо окликнула Драйбе-на Асверия, жадно вглядываясь в мечущиеся среди пламени фигуры. — Этак мы точно угодим под сабли первого из спешащих на подмогу Разрушителю тангунов!

Драйбен уловил мысленный призыв Кэриса поторопиться и возмущение рвущихся в бой тальбов, коим надоело уже метать стрелы с противоположной стороны поляны, услышал отчетливо прозвучавший в его мозгу бесстрастный голос Рильгона, советующий поспешить, пока Цурсог не измыслил какой-нибудь пакости.

— Пора! — подняв руку, в которой льдисто блестела Даманхурова альфанга, притащенная Рильгоном из Дангары, владетель Рудны издал боевой клич нардарцев и послал Молодца вперед.

Справа от него скакала Асверия со своим чудесным мечом, слева и чуть сзади молчаливый и сосредоточенный Рей и полсотни керговских владетелей и прэтов с лучшими из своих людей.

В последний раз перед стычкой Драйбен обозрел поле боя "третьим глазом". Увидел незримый другим розовый барьер, остановивший на подступах к Цурсогову шатру конных и пеших нардарцев. Барьер, вычерпывающий, высасывающий силы его людей, рвущихся к нему с противоположной стороны лагеря тальбов, и успел подумать, что наступил решающий миг сражения.

Пролетев мимо ряда пылающих шатров и повозок, маленький отряд Драйбена стоптал оказавшихся на пути мергейтов, миновал разомкнувшееся при его приближении кольцо ополченцев. Перед глазами полыхнуло розово-алое сияние, лязгнули скрещивающиеся мечи. Заслон из Цурсоговых телохранителей раскололся следовавшие за Драйбеном и Асверией нардарцы отбросили отыскавшие свои жертвы копья, устоять против коих не мог ни один доспех, и взялись за мечи…

Владетель Рудны внезапно оглох. Левая рука отнялась, щит был расколот вдребезги, ремень шлема лопнул, а затем кто-то сбил с его головы и шлем. Зато заветный шатер, казавшийся еще недавно далеким и недосягаемым из-за укрывавшего его розового облака, приблизился вдруг, наплыл, навис над ним. Молодец отчаянно заржал, и Драйбен, сознавая, что конь ему больше не помощник, сполз с седла. Увидел спешившегося рядом Рея и Асверию, кричащую что-то, оборотившись в седле, следовавшим за ней нардарцам.

— В шатер, Асси! — прохрипел он и, не услышав собственного призыва, нырнул в облачно-розовое чрево Цур-согова шатра, мельком отметив, что оно напоминает внутренность раковины.

Драйбен ожидал, что шатер будет набит телохранителями, сквозь которых им придется долго и нудно прорубаться к Цурсогу, но увидел перед собой всего лишь трех человек. Полного пожилого степняка, восседавшего на фуде кожаных подушек и находившегося как будто внутри прозрачного сосуда, наполненного розовым дымом. Справа и слева от него стояли старые знакомцы владетеля Рудны Мадьок и Берикей. "Так вот кому Хозяин Степи поручил проводить Цурсога в Логово!" — пронеслось у него в мозгу, и тут же он обругал себя за недогадливость — именно эти двое сопровождали Гурцата к Подгорному Властелину, и естественно было предположить, что Оранчи не захотел расширять круг посвященных.

— У них те самые мечи, Драйбен! — крикнула из-за его спины Асверия, и тотчас, словно слова ее послужили сигналом, Берикей кинулся на вошедших в шатер, выписывая сверкающие петли длинным мечом, пожалованным ему, наверное, самим Гурцатом.

— Драйбен, назад! — рявкнул Рей, когда мечи нардарца и Берикея скрестились.

Безоговорочно верящий арранту, Драйбен отшатнулся, и Рей, проскользнув мимо него, вонзил свой клинок в грудь Берикея. Удар был столь точен и силен, что звенья кольчуги лопнули и меч вошел в тело околдованного Подгорным Властелином безумца. Изо рта хлынула кровь, он рухнул на кошму под ноги Драйбена, и Рей с молниеносной быстротой завладел чудесным клинком.

— Уходит! — дико взвизгнула Асверия, бросаясь мимо Драйбена и арранта к Цурсогу.

Путь ей попытался заступить Мадьок, но двигался он вяло, словно через силу, и девушка успела, миновав его, пронзить мечом окружавший ная невидимый сосуд. Клинок вспыхнул нестерпимо ярким сине-зеленым светом, и начавший было истаивать в искристом розовом мареве Цурсог с гневным криком вскочил на ноги, на глазах обретая плоть и вес.

Драйбен прыгнул на Мадьока, готового вонзить меч в спину Асверии, а Рей метнул новообретенный клинок в Цурсога, силящегося волнообразными движениями толстых рук восстановить целостность своей магической оболочки. Новая вспышка ослепила Драйбена. Услышав пронзительный крик ворвавшегося в шатер с противоположной стороны Тиира "Не убивать!", он стиснул непослушной левой рукой запястье Мадьока, а правой, все еще сжимавшей рукоять альфанги, ударил выворачивавшегося из-под него степняка по голове.

Глава пятнадцатая ВСЕ СИЛЫ МИРА

Фарр редко впадал в задумчивость, особенно в глубокую, но именно это с ним и случилось, когда Фейран попросила его рассказать о сражении, в котором был пленен Цурсог. Причины для задумчивости у него имелись, и весьма серьезные. Слушая Ясура, частенько рассказывавшего про битвы, в которых он участвовал, юноша тайно завидовал бурной молодости однорукого храмового сторожа. После захвата степняками Шехдада и обрушившейся на Раддаи Звериной Напасти он поумнел, не рвался в бой и теперь сам дивился тому, как это его угораздило напроситься идти с пешими ратниками добывать Цурсога. Мало того что прогулка по здешним лесам и болотам вспоминалась ему как сплошной кошмар, так и о самой битве он толком ничего поведать не мог. Бежал с тяжеленным копьем в руках к горящему лагерю мергейтов. Раза два упал, и когда окружили они дюжину степняков, вместе со всеми спешивал их, не слишком удачно тыча копьем в увертливых всадников. А потом появился Кэрис с запасной лошадью и принялся орать, чтобы все уходили в лес и рубили деревья, дабы перегородить Сеггедский тракт.

Кэрис подхватил его под мышки, усадил в седло мергейтской лошадки и, поручив попечению тальбов, умчался проследить, чтобы Цурсога доставили в Хмельную Гору целым и невредимым. Тальбы же поручили присматривать за юношей Омии, и вот об этом атт-Кадир вспоминал с удовольствием, но, во-первых, это уже не имело отношения к битве, а, во-вторых, рассказывать о таких вещах не принято.

Нет, он определенно предпочитает слушать чужие рассказы о недавнем сражении, и Фейран надобно обратиться со своей просьбой к Тииру, Кэрису, Рею, Асверии, Драйбену или Рильгону. Вот они-то…

— Да я уже у них спрашивала, — прервала юношу Фейран. — Но Асверия вечно занята, из Драйбена с Реем слова не вытянешь, а Рильгона я вообще не видела с тех пор, как он меня из дангарской тюрьмы спас. Остальные же такие небылицы плетут, будто соревнуются, кто ловчее соврет.

— Н-да-а-а… — глубокомысленно протянул Фарр, — бывает.

С тех пор как он видел Фейран последний раз, она удивительно похорошела, и странно было бы, ежели б Тиир или Кэрис не пытались наплести ей с три короба о своих подвигах. Даже когда Кэрис рассказывал о битве ему, создавалось впечатление, что вся нардарская рать путалась у вельха под ногами, в то время как он громил мергейтов и вязал Цурсога. Тиир, разумеется, утверждал прямо противоположное, хотя со слов остальных участников сражения Фарру было известно: не прорви вооруженные дивными мечами Драйбен и Асверия магическую защиту Цурсога, тальбы ни за что не добрались бы до его шатра. Магический барьер, созданный Цурсогом при помощи чар Подгорного Властелина и волшебных мечей Берикея и Мадьока, погасил молнии тальбов, раскидал каттаканов, как ветер разбрасывает сухую листву, и остановил пеших и конных нардарцев на подходах к его шатру. Набиравшийся день ото дня сил Подгорный Повелитель сумел передать часть своего могущества Разрушителю, которого он намеревался поставить во главе войска степняков вместо начавшего уставать от бессмысленной бойни Гурцата.

Проломленный Драйбеном с Асверией чародейский барьер не мог долго противостоять объединенным усилиям тальбов и ополченцев, но в одном Тиир был, безусловно, прав — не подоспей они вовремя, телохранители Цурсога запросто могли бы перебить ворвавшихся в его шатер смельчаков. Что же касается Кэриса, то он проявил в битве чудеса доблести и отваги, и именно ему принадлежала мысль о том, что только магия древних мечей не позволит Подгорному Повелителю разорвать магическую связь с не оправдавшим его надежд Цурсогом, что лишило бы пленение мергейтского ная всякого смысла. Однако бросившиеся в погоню за нардарцами степняки из головного тангуна обратили бы победу в поражение, если бы ополченцы не завалили Сеггедский тракт стволами поваленных деревьев и не устроили близ него несколько засек, которые обороняли с мужеством, достойным быть увековеченным не только в песнях, но и в звонкой бронзе. Словом, по мнению атт-Кадира, единственный, кому нечем было похваляться, был он сам, да еще, может быть, Рильгон и его родичи, хотя каттаканы столь славно потрудились перед началом сражения, что уже одним этим могли бы гордиться до конца своих дней.

Излагая все это Фейран, Фарр сознавал, что делает совсем не то, чего она от него ожидает. О перипетиях битвы у пересечения Сеггедского и Рагборского трактов девушка, уж верно, были наслышана, но личные впечатления и воспоминания его не заслуживали того, чтобы заострять на них внимание. К тому же ему самому не терпелось задать Фейран несколько вопросов, на которые не пожелали или не смогли ответить остальные обитатели Хмельной Горы.

— Скажи-ка, а куда делся Даманхур и Рильгон? — спросил атт-Кадир, полагая разговор о происшедшем несколько дней назад сражении завершенным. Драйбена я тоже со вчерашнего вечера не видел, а Страшар, Рей и Асверия отмалчиваются с таким загадочным видом, что аж зло берет!

— Шад отправился с двумя каттаканами в Дангару. Драйбен с Кэрисом и Рильгоном — в Раддаи. Разве Кэрис тебе ничего не говорил? — удивилась девушка. — А ты и правда был в отряде тальбов, которые помогли ополченцам не допустить степняков к Хмельной Горе?

— Был, — без воодушевления ответил Фарр. — Они многих мергейтов своими молниями прикончили. Зрелище было жуткое. Люди, представь себе, словно гигантские факелы горели. Не попусти Богиня еще раз такое увидеть! — Юноша передернул плечами и уставился в просвет между полуприкрытыми ставнями на легкие белые облачка, медленно плывущие по бледно-голубому небу. — Если бы не магия тальбов, ополченцы бы степняков не сдержали. А после того как у засек чуть не треть первого тангуна сгорела, мергейты к Рагборскому тракту откатились и совещаться принялись. И часть, я так понял, назад в Сеггед отправилась, а часть дальше к границе Нарлака двинулась, на соединение с Гурцатом. Ты про это Лайле спроси, его Тиир вместо себя командиром оставил. Я-то что могу рассказать? Мергейты спешились, чтобы через завалы из деревьев перебраться, тут их тальбы и принялись жечь. А до этого лошадей им, видишь ли, жалко было… Ну затем вошли во вкус и с лошадьми вместе пошли степняков поджаривать, чтобы страху нагнать. Так зачем Даманхур в Дангару отправился? Трон возвращать?

— Да. Туринхура со дня на день шадом должны провозгласить. Вот Даманхур и собрался почву подготовить, чтобы при скоплении народу объявиться, — нехотя промолвила Фейран.

— А как видения твои? Получится это у него? — осторожно спросил Фарр, видя, что девушка не слишком-то хочет говорить на эту тему.

— Не знаю. Не было мне видений про Дангару, — кусая губы, ответила Фейран, и тонкие пальцы ее начали беспокойно теребить пояс желтого, оттенявшего черноту волос и бровей платья. — Мне теперь чаще всего Раддаи снится. Священный Дом и Небесные Самоцветы. Из-за этих-то снов Кэрис с Драйбеном в Белый город и отправились.

— Та-ак… — пробормотал Фарр, начиная догадываться о том, что измыслили его друзья, пока он с тальбами добирался до Хмельной Горы. — Что же, они надумали Цурсога в Раддаи переправить и там через него до Подгорного Властелина добираться?

— Не знаю. Ничего-то я не знаю! — Фейран вскочила со стула и пробежалась по комнате. Распахнула ставни, безо всякой нужды поправила скатерть на столике, передвинула стоящую на нем вазу с огромными фиолетовыми колокольчиками. Упоминание о Даманхуре сильно встревожило ее, и, вспомнив о перешептываниях служанок, Фарр, дабы утешить и успокоить девушку, бодро заявил:

— Тебе совершенно нечего беспокоиться о солнцеподобном. Раз уж его сопровождают двое Рильгоновых родичей, все будет в порядке. Никуда от него Золотой Трон не денется.

— Да что трон! Лишь бы сам живой из этого проклятого города вырвался! совершенно по-бабьи всхлипнула Фейран, по расчетам которой Даманхур должен был вернуться в Хмельную Гору еще нынешним утром.

* * *

Осень постепенно сдавала свои права зиме. Ночами на стенах Хмельной Горы появлялся иней, и в лунном свете замок становился серебристо-голубым, словно был выкован из серебра.

Этим вечером с пасмурных небес летел редкий колючий снежок, почти сразу таявший на земле. Заходящее солнце скрыли тучи, но в стороне заката облака приобрели желто-алую окраску, казавшуюся почему-то Войко зловещей. После сражения с мергейтами ему, впрочем, многое начало представляться в мрачном свете. "Влюбился, что ли, в кого?" — озабоченно спрашивала Эйя; "Никак дурную болезнь подцепил?" — ворчливо осведомлялся Страшар, но парень на все вопросы только отнекивался и отфыркивался, ибо сам не понимал, что же с ним происходит.

На самом же деле ничего удивительного или скверного с ним не случилось. Просто он как-то разом повзрослел. Битва со степняками произвела на него поистине неизгладимое впечатление. Две, а то и три тысячи убитых, тяжелораненых и искалеченных, среди которых были его хорошие приятели и даже тальбы, которым бы еще жить и жить, заставили его ужаснуться и призадуматься. То, что представлялось ему прежде забавной игрой, развлечением для настоящих мужчин, обернулось кровью, грязью и страданием.

Забавный и жутковатый упырь превратился на его глазах в искуснейшего, сострадательного врачевателя, не видящего разницы между своими и чужими ранеными. Злыдень-аррант оказался заботливым и мудрым командиром, чьи придирки и занудство сберегли жизни множеству ополченцев. Ученый прэт, сумасбродный жених Асверии, да и сама конисса, над коими склонен он был в душе посмеиваться, проявили чудеса отваги, в то время как очаровавшие его поначалу тальбы повели себя, как злые, склонные к жестоким шуткам дети. Не все — разумеется, к Тииру или, скажем, к Эйе это не относилось, — но многие другие жгли мергейтов своими волшебными молниями с удовольствием и азартом, неприятно поразившими юношу.

Однако больше всего изумили его пленные мергейты, которых кое-кто из молодых ополченцев, и он в том числе, предлагали прикончить на месте. Сейчас ему стыдно было об этом вспоминать, но как тут забудешь, ежели за одним из них — Мадьоком — он и был послан вернувшимся из Раддаи Рильгоном.

Каттаканы, жестоко израненные в самом начале сражения, оправились и ожили с невероятной быстротой. Своими волшебными инструментами они спасли многих, но и нагляделись на чужие раны и увечья больше, чем кто-либо, и должны были бы вроде возненавидеть мергейтов, но этого почему-то не произошло. Теперь Войко и сам вынужден был признать, что степняки эти — люди как люди, а тогда Мадьока этого, охранявшего Цурсога Разрушителя, ему больше всех прочих порешить хотелось…

Шествуя через двор и изредка смахивая с ресниц сухие снежинки, Войко приметил спешащего к конюшне тальба и устремился ему наперерез. Если Аньял отправляется к своим, то с ним его ни один дозор не остановит и объяснять ничего не придется.

— А, господин Войко! — полушутя-полусерьезно сказал тальб, заметив юношу. Только он да еще Рильгон обращались к нему уважительно, словно ко взрослому, семейному человеку. — Со мной собираешься ехать?

— Нынче не по своей воле — послали, — ответил Войко.

— За какой нуждой на ночь глядя? Хотя что спрашивать, коли с каттаканами поведешься, все равно становится, день или ночь.

— Это верно, — поддакнул Войко. — А послал меня Рильгон за Мадьоком. Велел его срочно в замок препроводить.

— За наем Гурцатовым? Который при Цурсоге состоял? Зачем это он Рильгону понадобился, не знаешь?

— Не знаю, — не моргнув глазом соврал Войко. Он уже давно привык, что никто ему никогда ничего не говорит и толком не объясняет, и научился искусно подслушивать и подглядывать, причем чутье редко подводило его, позволяя неизменно оказываться в нужный час как раз в том месте, где затевалось нечто интересное. Поэтому едва ли можно сказать, что он случайно услышал разговор Асверии с Рильгоном о том, что завтра поутру они возьмутся за Цурсога всерьез и сделают это не где-нибудь, а в Раддаи, в Священном Доме. В Белый-то город за ночь и надобно доставить Даманхура, Фарра, Мадьока и еще целую кучу народа. И оказавшийся поблизости — как кстати! — Войко был отправлен за Мадьоком. Ну кто бы поверил, узнав, что мергейтский десятитысячник нужен Асверии и Рильгону для того, чтобы помочь им избавить мир от Подгорного Властелина?! Что от одного из самых преданных слуг Гурцата, охранявшего Цурсога и помогавшего ему плести колдовство вместе с покушавшимся на Даманхура Берикеем, зависит, сумеют ли они одолеть Чужака, натравившего степняков на Сак-карем, Халисун, Нардар и Нарлак?..

— Редко ты что-то стал к нам заглядывать, — укорил Аньял парня, открывая высокую дверь конюшни. — Собираешься позаимствовать господского коня? Не влетит?

— Не влетит, коль для дела возьму, — проворчал Бойко, выводя из денника любимого жеребца Страшара. — Да он и не узнает. Чего ради ему среди ночи на конюшню заглядывать?

Два всадника беспрепятственно выехали за ворота Хмельной Горы и начали спускаться по тропе, ведущей к лагерю тальбов. Аньял несколько раз пытался завести разговор, но у Войко не было охоты попусту молоть языком. Еще седмицу назад он, верно, уболтал бы тальба до полусмерти и принялся бы измышлять, как уговорить одного из каттаканов взять его в Раддаи, однако нынче мысли его текли совсем в ином направлении. Он размышлял о том, как тихо и уютно станет в Хмельной Горе, когда Асверия, Драйбен, каттаканы и тальбы ускачут, одолев Подгорного Властелина, освобождать Сеггед. О том, что ему надобно будет во что бы то ни стало исхитриться остаться тут, ибо колдовством и смертоубийством он уже сыт по уши, а Глафа или, скажем, Вербета ничуть не хуже Эйи, которая уж больно любит показать свою самость. По первости оно, конечно, забавно, но скоро начинает надоедать…

Беспрепятственно миновав караулы тальбов, всадники объехали несколько шатров и очутились на хорошо знакомой Войко поляне, окруженной цепью синих огней. Здесь Аньял, распрощавшись с парнем, отправился по своим делам, а Войко свернул к обычным кострам, возле которых грелись пленные мергейты. И у одного из них, к великому своему изумлению, увидел сидящих подле Мадьока и других степняков Эйю, Тиира и еще трех или четырех тальбов.

— А, Войко! Ну наконец-то вспомнил! — приветствовала его очаровательная тальбийка, поднимаясь с толстой, плетенной из трав циновки. — Вовремя пожаловал, тут нам из Тательтуна прислали несколько бочонков медовой настойки…

Войко спешился и, пожатием руки заставив Эйю умолкнуть, сообщил:

— По делу я. Асверия велела передать господину Мадьоку, что ждет его. И Тиира. По поводу того, о чем беседовала с ними намедни.

Веселые восклицания, которыми встречено было столь своевременное появление Войко, смолкли, улыбки погасли. Похоже, здесь уже знали о предстоящей схватке с Подгорным Властелином.

— Я готов. — Высокий смуглокожий степняк подошел к Войко, следом за ним от костра поднялись Тиир и еще четверо тальбов. — Пришло время искупить нашу вину, братья. Молитесь за меня, и да пошлют нам удачу Боги Покровители.

— Пусть пребудет с тобой их сила и мудрость! — хором отозвались полторы дюжины мергейтов, окружая Мадьока. — Сделай, что должен! Помоги освободить наших братьев от чар Чужого Бога!..

Тиир пронзительно-свиснул, и из мрака появился тальб на чудесном белом коне, за которым следовало еще пять или шесть оседланных лошадей.

— Больше тебе ничего передать не ведено? — обратилась Эйя к Войко. Тогда садись к костру и отведай настойки, о которой я говорила. А ты, Мадьок, бери Страшарова жеребца. Иначе господин управитель чуть свет сюда заявится и воплями своими весь лагерь перебудит.

Ни тальбы, ни мергейты, несмотря на поздний час, не собирались укладываться спать, из чего Войко заключил, что они осведомлены о планах Асверии и Рильго-на не в пример лучше, чем обитатели Хмельной Горы. Он уже намеревался вслух возмутиться этим, но тут его посетила мысль о том, что, быть может, это вовсе не несправедливость, а проявление заботы Асверии о своих людях. Ведь для большинства тальбов война с мергейта-ми и таинственным Подгорным Властелином все еще оставалась детской забавой, тогда как даже самые тупые из керговцев уже поняли — от исхода ее зависит не только их благополучие, но и сама жизнь.

Войко промолчал и, принимая из рук Эйи кубок с медовой настойкой, улыбнулся тальбийке мудрой стариковской улыбкой. Даром что шустрая девица родилась во времена, когда его прапрабабка была еще девчушкой-хохотушкой и не помышляла о женихах.

Даманхур не питал иллюзий относительно того, почему каттаканы проявляют о нем такую заботу. Рильгон и его родичи, не любившие вмешиваться в людские дела, сознавали, что даже если им удастся совместными усилиями уничтожить Подгорного Властелина, войско степняков еще долго будет разорять народы Восточного материка, ежели уже теперь не принять необходимых мер. Возьмутся ли мергейты за создание единого государства на завоеванных землях или же погрязнут в междоусобицах, не имело особого значения. И в том и в другом случае крови прольется немало. Для предотвращения этого войско Гурцата надобно разбить, и сделать это можно лишь объединенными силами высадившихся на западное побережье аррантов, запершихся на Дангарском полуострове саккаремцев и отступившими к северной границе своей страны нарлаков. Причем тянуть с объединением сил ни в коем случае не следовало, поскольку, получив известия о вторжении аррантских лагиторов на захваченные им земли и последующем пленении нардарцами Цурсога, Хозяин Вечной Степи изменил свои планы и, вмес то того чтобы добивать войско нарлакского кониса, повернул свои тангуны на юг.

Очень может статься, Рильгон и не принял бы участия в судьбе Даманхура, ежели бы Туринхур рвался сразиться со степняками. Однако второй сын шада отнюдь не стремился помериться силами с Гурцатом. Сознавая, что окруженный горами Дангарский полуостров недосягаем для мергейтов, пока те не решатся пересечь отделявший его от Мельсины залив на кораблях, он не собирался воевать с ними. Не веря в возможность освободить Саккарем от захватчиков, Туринхур желал сохранить за собой хотя бы Дангарскую провинцию. Разумеется, Рильгону ничего не стоило освободить брошенного в темницу Ани-Бахра, но возвести его на Золотой Трон оказалось бы значительно труднее, чем вернуть этот саккаремский престол Даман-хуру. Войска и жители Дангары помнили принесенную ему клятву верности, Туринхуру не в чем было каяться перед отцом, так что возвращение его к власти могло обойтись без кровопролития. Тем паче если ему удастся заручиться поддержкой кое-кого из высокородных, состоящих в свите его второго сына.

В то время как Сингон разведывал обстановку, Рин-гволд с Даманхуром посетили Энарека, потом Ани-Бахра и десяток саккаремских военачальников. Надобно признать, что для одного из них встреча с шадом кончилась трагически. Даманхур готов был простить Нарагану и его с Борживом измену и кражу второго завещания, но, когда тот, вместо того чтобы пасть на колени и повиниться, кликнул телохранителей, снисходительности солнцеподобного пришел конец, и он собственноручно вонзил кинжал в брюхо предателя. После чего с помощью Рингволда покинул покои Нарагана столь быстро, что телохранители вынуждены были доложить Туринхуру о внезапном самоубийстве своего господина.

Случай этот, впрочем, был единственным, ибо после недолгой беседы с глазу на глаз даже самые преданные Туринхуру придворные соглашались, что возвращение Даманхура на престол отвечает интересам страны и чаяниям всех без исключения саккаремцев. Солнцеподобный не только обладал даром убеждения, но и хорошо знал, как склонить на свою сторону вельмож и военачальников. Настолько хорошо, что Сингон и Рингволд позволили ему остаться в Дангаре одному, дабы он мог продолжить свою столь успешно начатую среди ночи деятельность при свете дня. И шад, получив от Бузара Хумла четырех телохранителей, продолжил ее так успешно, что к вечеру едва нашел в себе силы добраться до постоялого двора, где у него была назначена встреча с Сингоном.

Проспав несколько часов, солнцеподобный потребовал принести ему пергамент и принадлежности для письма — ни на вино, ни на еду он после посещения многочисленных особняков придворных уже не мог смотреть — и принялся за работу. К тому времени, когда над Данга-рой взошла луна и в комнате Даманхура появился Сингон, труды шада подходили к концу. Результатом их явился длиннющий список всевозможных обещаний, которые ему надлежало выполнить, воссев на Золотой Трон. Заглянув через плечо шада, Сингон тихонько ахнул:

— Что же тебе останется, если ты отдашь этим вымогателям хотя бы половину обещанного? "Шадское поместье в нижнем течении Сиронга, дворец в Кайване, должность сборщика налогов со всего центрального Саккаре-ма…" А это еще что? Ты обещаешь взять в жены дочь Бузара Хумла Ардиль? А Фейран? Она же за эти сутки совсем с лица спала! Да ты хоть видел эту Ардиль?

— Видел, — коротко ответствовал Даманхур, завершая "памятный список".

— Или ты не собираешься выполнять обещанное? Но тогда зачем записываешь? — не унимался юный кат-такан.

— Собираюсь, друг мой, собираюсь. — Шад отложил кисточку для письма и полюбовался делом рук своих. — Но кто тебе сказал, что повелитель Саккарема не может иметь двух, трех или дюжину жен? Многоженство не поощряется некоторыми служителями Богини, это верно. Я сам, обладая в этом вопросе известным опытом, должен признать, что значительно удобнее иметь одну жену и множество наложниц, однако, если этого требует благо государства…

— А как отнесется к этому Фейран?

— Думаю, она поймет, что шад не может и не должен идти на поводу у своих желаний, — задумчиво промолвил солнцеподобный. — Ардиль, впрочем, вовсе не дурна, и по сравнению с кое-какими иными обещаниями женитьба на ней не представляется мне тяжким бременем.

— Ну да, если эта девушка недурна собой, хотя я в этом плохо разбираюсь… — смущенно промямлил Сингон. — Но все остальное…

— А, пустяки, — снисходительно ответствовал шад, к которому за время пребывания в Дангаре вернулась часть прежнего величия. — Почему бы мне не поделить между моими верными подданными то, что я в обозримом будущем все равно не сумею получить? Ежели я не ошибаюсь, Рингволд говорил, что арранты высадились не только на западном побережье материка, но и на восточном? В Белой бухте, на берегах Акульего залива, неподалеку от Кух-Бенана и в бухте Лакра? Так почему бы мне не пожаловать все эти земли тем, кто во что бы то ни стало желает владеть ими?

— Однако они могут потребовать равноценной замены, ежели будут не в силах получить обещанное? — предположил каттакан, весьма изумленный перемене, происшедшей в шаде за один-единственный день.

— Потребовать у повелителя Саккарема? — изумленно вскинул брови Даманхур. — О нет! Они могут униженно молить, но требовать?.. Нет-нет, это исключено. Ведь я же не требую у солнца, чтобы оно всходило из-за Дангарских гор.

— Это действительно очень великодушно с твоей стороны.

— Это благоразумно. А мои подданные, смею тебя заверить, ничуть не уступают в благоразумии своему владыке.

Каттакан пожал плечами и, явно не понимая, как у одного человека хватает совести одарить другого тем, чем он не владеет, а у того в свою очередь — взимать мзду за соблюдение данной им же самим клятвы, сообщил шаду, что Асверия, Драйбен, Рилыон и Кэрис просят его на время отложить все начатые в Дангаре дела и срочно прибыть в Раддаи.

— Ну что ж, большая часть дел, которые я намерен был сделать тут, мною завершена. А что из этого выйдет, увидим через два дня, когда Туринхур попытается занять Золотой Трон, — проворчал солнцеподобный и, спрятав за пазуху "памятный список", протянул Сингону обе руки, благо опыт путешествия с каттаканами у него уже был и переносил он мгновенные перемещения значительно легче Фарра.

* * *

— Аллаан эт-Агайат пригласил меня и моих родичей провести этот день в подвале Золотого храма. Мы согласились и будем поблизости. Но, сам понимаешь, даже связавшись с тобой через тальбов, существенной помощи оказать не сможем. Рильгон совсем по-человечески развел руками, и Драйбен внезапно понял, что предводитель каттаканов здорово вымотался за последние ночи, а очередная попытка проникнуть в Логово отняла у него остатки сил.

— Вы сделали все, что могли. Теперь наш черед. И… спасибо вам за Кердина, с ним мы будем чувствовать себя увереннее.

— Кэриса благодари, — буркнул Рингволд. — Он растолковал про пещеру, в которой отшельник аррантский хоронится.

— Может, все же перенесем эту… затею на следующую ночь? — без особой надежды предложил Сингон. — К тому времени мы сил поднаберемся, да и вообще…

— Нет. Это они верно надумали при свете дня за Цурсога взяться. Пусть помогут вам ваши Боги, сколько их ни есть. И поможет вера в их всемогущество. Нынче ничья помощь не будет лишней. — Рильгон отвесил общий поклон и двинулся в глубину храма. За ним потянулись каттаканы, а из-за алтарного возвышения, повинуясь знаку Кэриса, шестеро воинов Священной Стражи вытащили клетку, в которой содержался Цурсог.

Над устройством клетки потрудились каттаканы, и выглядела она весьма необычно. К четырем вертикальным ребрам ее были прикреплены четыре меча, хранившиеся некогда в Оружейном зале шадского дворца в Мельсине, а стороны между ними были затянуты неким подобием серебряной паутины. Что и говорить странная была клетка, но и заключенный в нее Цурсог мало походил на человека. На кожаных подушках громоздилась массивная туша с размытыми очертаниями. Нечто желеобразное, постоянно сотрясаемое внутренними спазмами, пронизанное то гаснущими, то разгорающимися искрами, — заключенная в переродившемся теле мергейтского ная частица Подгорного Властелина ни на миг не оставляла стараний вырваться из магической западни. Попытки добраться до Подгорного Повелителя через это преображенное существо до сих пор не увенчались успехом, однако поданная Фейран мысль прибегнуть к помощи Небесных Самоцветов пришлась по душе не только Драйбену и Кэрису, но и тальбам и каттаканам, ибо они улавливали внутреннюю связь между Чужаком и наконечниками Небесных Стрел, которые должны были когда-то давным-давно уничтожить его.

Странную процессию, вышедшую ранним утром из ворот Золотого храма и направившуюся к Священному Дому, в коем заключены были Небесные Самоцветы, возглавлял сам Аллаан эт-Агайат. Мудрейший Наставник распорядился, чтобы на площади перед Священным Домом не было ни одного паломника, и потому ни у кого, кроме преданных ему халиттов, не возникло вопроса, как попали в Золотой храм люди, со всех сторон окружившие затянутую серебряной паутиной клетку, люди, не въезжавшие в Раддаи, ибо не приметить их среди прочих паломников было бы мудрено. Халитты же, если и были изумлены, ни словом, ни жестом, ни взглядом не позволили себе выразить удивление, а Драйбену, Асверии, Мадьоку, Даманхуру, Кэрису, Фарру, Кердину, Рею и полудюжине тальбов, возглавляемых Тииром, было решительно не до того, чтобы думать о переживаниях Священной стражи. Если затея их удастся, то Аллаан найдет что сказать халиттам, ежели нет, то совершенно все равно, какие слухи поползут по Белому городу о чудном паломничестве.

Приблизившись к высокому четырехугольному строению, сложенному из серо-желтого песчаника, Аллаан опустился на колени, испрашивая у Богини Милосердной позволения войти в Священный Дом. Самый почитаемый в Раддаи храм не имел ни окон, ни дверей, и легенды гласили, что ни один иноверец не может войти в него, тогда как истинно верующий и чистый духом без труда проходит сквозь стены, сработанные из самого обыкновенного камня. Сейчас же проникнуть в святилище предстояло не только тальбам и дайне — проходившему, впрочем, уже однажды этим путем, — к подножию постаментов, на которых высились Небесные Самоцветы, надобно было пронести еще и клетку с существом, являвшимся врагом всего живущего в этом мире, и эт-Агайат совсем не был уверен, что даже самая искренняя его молитва сделает стены Священного Дома проницаемыми для него.

И все же, если верить Драйбену, Асверии и Кэрису, это был единственный шанс покончить с покровителем мергейтов. Потому что если уж Небесные Самоцветы окажутся бессильны, то останется предположить, что либо Чужак, прилетевший сюда в Камне-с-Небес, сильнее Богини, либо отступилась Она от своих чад…

Закончив молитву, эт-Агайат, не оглядываясь, шагнул к стене Священного Дома, и она беспрепятственно пропустила его. За ним последовала Асверия и Фарр, с некоторой опаской приблизился к каменной кладке Драйбен: он еще помнил, как в первый раз едва не застрял в ней, хотя, следуя за Вожаком Звериной Напасти, прошел сквозь стену, даже не заметив этого. Стена и теперь пропустила его, а затем Аллаан и Фарр одновременно вскрикнули, видя, как из желто-серых блоков песчаника выплывает передняя сторона клетки с Цурсогом. Вслед за клеткой появились Кердин и Рей, даром что были аррантами и поклонялись Богам Небесной Горы. Тальбы, как и предсказывал Кэрис, вошли в Священный Дом безо всяких приключений, но помогла ли тут молитва Мудрейшего Наставника или же стены святилища действительно охраняли Небесные Самоцветы только от людей, оставалось лишь гадать.

— Фарр, тебе уже доводилось иметь дело с осколком Небесного Самоцвета. Не подскажешь ли, куда нам поместить клетку? — обратился вельх к юноше.

— Пока Небесные Самоцветы не разбужены, толку от них будет мало, пробормотал Драйбен, с надеждой поглядывая на тальбов, с любопытством рассматривавших установленные на невысоком мраморном подиуме серебряные ладони, в каждой из коих покоилось по удлиненному камню, похожему на гигантский наконечник копья.

— Вряд ли кто-нибудь из нас сможет оживить скрытую в них Силу, задумчиво покачал головой Тиир, и тонкие черты изменчивого лица предводителя тальбов затвердели, как будто слух его уловил пение зовущей в атаку трубы. — Я чувствую присутствие могущественной магии, но она так же чужда мне, как сила Подгорного Властелина.

Поймав взгляд Аллаана, Фарр сделал шаг к серебряным ладоням, каждая из которых имела около шести локтей в длину. Произнес краткую молитву и потянулся к ближайшему Небесному Самоцвету. Коснулся его основания кончиками пальцев и тотчас отдернул руку. Свет и боль пронзили его, ослепив, обездвижив и явив на мгновение уже виденную им однажды красочную картину, отображавшую пестрый, причудливый и величественный ковер Мироздания. Да-да, нечто подобное уже было в храме Шехдада, когда он коснулся осколка Небесного Самоцвета…

Эт-Агайат почти не удивился, заметив, как робкий, старавшийся не привлекать к себе внимания окружавших его высокопоставленных особ юноша вздрогнул, прикоснувшись к основанию одного из Небесных Самоцветов, и, отстранив оказавшегося у него на пути тальба, легко вспрыгнул на серебряную ладонь. Старец не увидел, но почувствовал, как что-то изменилось в атт-Кадире, услышавшем Голос Матери Всего Сущего. Ему уже не раз доводилось наблюдать, как менялись люди, ощутив Божественное дыхание, и жестом остановил халиттов, рванувшихся остановить святотатца.

А Фарр между тем, скользнув по серебряной ладони, оказался между Небесными Самоцветами и, вытянув руки в стороны, прижал ладони к их оплавленным бокам. И в тот же миг камни, похожие на невиданных размеров мутные желто-белые топазы, в глубине которых змеились темно-зеленые прожилки и искрились крохотные кристаллики, вспыхнули ярким и ясным холодным, как зимнее солнце, огнем.

Атт-Кадир испытал странное, ни с чем не сравнимое чувство. Мозг его как будто разом соприкоснулся с разумами всех присутствующих в Священном Доме. Их мысли и тревоги открылись ему, но что было, безусловно, более важным — им открылась воля Богини. Точнее, они услышали ответ на заданный Ей вопрос и повели себя соответствующим образом. Тальбы подхватили клетку с Цурсогом и, водрузив на одну из серебряных ладоней, продвинули по ней на то место, где только что стоял Фарр, так что она очутилась между Небесными Самоцветами.

Кэрис, вспрыгнув на постамент, принялся; помогать атт-Кадиру отвязывать от ребер клетки чудесные мечи, один из которых получил Даманхур, второй Асверия, третий — Мадьок, а четвертый — Рей. И мечи эти, направленные ими в сторону клетки с Цурсогом, образовали крест — одну из древнейших магических фигур, знакомых всем племенам и народам. И указывали они на четыре стороны света, символизируя в то же время четыре стихии, четыре времени года и четыре народа, выносившие приговор Подземному Властелину. А за каждым из меченосцев стояло по магу: Драйбен, Кэрис, Тиир и Кер-дин — высокий мускулистый мужчина средних лет, с чисто выбритым коричневым от загара лицом, больше походивший на воина или капитана боевой галеры, чем на чародея-отшельника.

Фарр и эт-Агайат заняли места с противоположных сторон постамента — у запястий обращенных друг к другу серебряных ладоней. Тальбы и халитты образовали круг, и, когда безмолвное построение некой сложной магической фигуры было наконец завершено, все присутствующие услышали хрустальный, переливчатый звон. Свечение Небесных Самоцветов стало ярче, и стоящий за спиной Мадьока Драйбен понял, что пришла пора исполнить задуманное. Рильгон и его родичи, неоднократно пытавшиеся проникнуть в Логово Подгорного Властелина, Кэрис, тальбы и он сам, испытав на Цурсоге силу своих чар, пришли к мысли, что Чужак окружил себя непроницаемым коконом, проломить который можно лишь изнутри. Для этого следовало накормить Подгорного Повелителя такими столь любезными ему чувствами, как боль, страх и отчаяние, досыта, до отвала. Насытить так, чтобы лопнула проклятая тварь, ибо бывают половодья, сносящие самые высокие мосты, и разливы, рушащие самые прочные запруды, а огонь, обогревающий жилища, превращается порой во всепожирающего зверя. И начать кормить ненасытную тварь, лакомящуюся людскими страданиями, надлежало мергейту, тому, чей народ первым претерпел от козней Подгорного Властелина.

Подумав так, Драйбен положил руку на плечо стоящего перед ним Мадьока, и на месте Небесных Самоцветов возникли десять горящих в ночи костров. Десять вместо одиннадцати, означавших, что десять нангов — вождей племен предательски убиты в юрте Гурцата, а одиннадцатого — Худука — надобно сыскать и убить. И все собравшиеся в Священном Доме увидели, как он был убит в юрте Илдиджинь, и ощутили боль, ярость и страх преданного родичем, затравленного человека, словно Боги Покровители сберегли эти чувства специально для такого вот случая…

А потом все увидели резню в неизвестном пограничном селении, в Шехдаде, Эль-Дади и Астутеране. В воспоминания Мадьока вплетались картины избиения и казней, виденные Фарром, Драйбеном, Кэрисом и Даман-хуром…

Они видели, чувствовали и пережили все, что пришлось пережить перед смертью павшему в отчаянной рубке Джендеку, подстреленному на крепостной стене Биринджику, корчащемуся на колу вейгилу Халаибу, тщетно сражавшемуся с призраком из прошлого Ясуру, превращавшейся в камень Илдиджинь. Растерзанные черным волком перед ведущей в Логово Тропой мергейты, погибшие в бою и убитые потехи ради саккаремцы, нардарцы, халисунцы, нарлаки и арранты проходили перед ними бесконечной чередой. Жители безымянных сел и деревень, обитатели разрушенного Кух-Бенана, Астутера-на, Лурхаба Кайвана, Мельсины, Сахра и многих других цветущих городов… Их были сотни, тысячи, десятки тысяч, но даже мелькнувший на миг в алом мареве человек возопил об отмщении, привнося свою лепту боли, ужаса и отчаяния в общий котел страданий, переварить которые не в силах был даже ненасытный Подгорный Властелин.

Страх, боль, страдание, неизбывная мука и отчаяние клокотали и переполняли Священный Дом, ибо мечи не только пробуждали и направляли воспоминания, но и усиливали испытываемые присутствующими чувства. То же самое при помощи доступной каждому из них магии делали Тиир и прочие тальбы, Кэрис, Драйбен и Кердин. И то же, но усиленное в бесчисленное количество раз делали Небесные Самоцветы, направляя всю силу страданий в одно русло — в Цурсога, из которого оно могучим потоком вливалось в Подгорного Властелина. Ручей, питавший Чужака, превратился в реку, а затем в ревущий поток, который несся, сметая все преграды, все барьеры. Ибо чувства человеческие имеют свою цену, свою силу, свой вес, и только неумение концентрировать их и направлять в нужную сторону спасало человеческий род до поры до времени от великой беды. Но спасет ли в будущем, когда с Подгорным Властелином будет покончено, а люди научатся превращать свою злобу и ненависть в калечущую, убивающую, вполне материальную силу?..

— Довольно! Остановитесь! Хватит!.. — донесся до сознания Драйбена чей-то истошный, задыхающийся крик. — Прекратите! Он уже мертв! Вы разнесете весь Раддаи! Немедленно уходите из Священного Дома!

Драйбен тряхнул головой, стараясь избавиться от застилавшего глаза кровавого тумана. Мысленный крик Рильгона, кажется, был услышан всеми. Маги и меченосцы очумело оглядывались по сторонам. Небесные Самоцветы, заслоненные страшными картинами убийства и насилия, стояли на прежнем месте, но клетки с Цурсогом между ними не было. Да и сами Небесные Самоцветы дивным образом изменились. Темно-бордовые, словно пропитанные человечьей кровью, они, почти слившись, пульсировали, как огромное, готовое вот-вот разорваться сердце, отбрасывая на лица собравшихся и стены святилища зловещие алые блики.

— Бегите! Спасайтесь! Прочь из Священного Дома! — вновь возопил Рильгон, и Драйбен не раздумывая рванул Мадьока от серебряных, казавшихся ныне залитыми кровью ладоней.

Тальбы и халитты кинулись сквозь стены храма, Рей с Кердином, подхватив бесчувственное тело Аллаана, пронеслись через каменные блоки, даже не заметив преграды. Асверия, Кэрис, Фарр…

— Не медли! Скорее! — рявкнул каттакан, и Драйбен, вылетев из Священного Дома, со всех ног понесся прочь от него, чувствуя, что вот сейчас…

За спиной грохнуло так, словно разом ударила сотня молний. Жаркая рука приподняла Драйбена и швырнула через площадь едва не к подножию Золотого храма. "Вот теперь уже точно конец!" — подумал он и все же извернулся переломанным, изувеченным телом, чтобы увидеть что же там происходит?

На месте Священного Дома высился неподвижный столб бездымного огня, не то бившего из земли в сумрачное вечернее небо, не то ударившего с небес, чтобы уничтожить боль и страдание, коим некуда было больше изливаться, дабы не затопили они весь Белый город.

Глава шестнадцатая ПОДВОДЯ ИТОГИ

— Не вздумай умирать! — сказала Асверия Драйбену, когда тот разлепил веки и нашел в себе силы удивиться тому, что все еще жив. — Я ношу твоего ребенка и не желаю, чтобы он рос без отца.

— Час от часу не легче, — просипел владетель Рудны и снова впал в беспамятство.

— Ты видел? Вот это и называется "быть настоящим мужчиной"! обличающим тоном произнесла Асверия, заботливо поправляя и без того лежащую как надо подушку.

— Что ты имеешь в виду? — уточнил Рильгон, колдуя над своими хитроумными приспособлениями, коими была облеплена грудь Драйбена.

— Мама частенько говаривала, что главная отличительная черта мужчины это стремление бежать от ответственности.

— Я рад, что к тебе вернулось хорошее расположение духа. Через день-два твой жених будет как новенький. Глядика, уже светает, а ведь я хотел еще заглянуть в Дангару, узнать, как там дела у Даманхура. — Рильгон на мгновение прикрыл свои огромные желтые глазищи.

— Может, не полетишь сегодня в Рудну? — предложила Асверия. — Рингволду наш подвал понравился, почему бы тебе в нем день не отдохнуть?

— А за Даманхура не беспокойся. С ним и Сингон, и Кердин, и Фейран, и Кэрис глаз с него обещал не спускать, — поспешил успокоить каттакана Фарр. Никуда от него теперь Золотой Трон не денется.

— Ты, я вижу, совсем ожил? Чего это тебе не спится? — ворчливо спросил Рильгон, делая вид, что только сейчас заметил вошедшего в комнату Драйбена юношу.

А ну брысь в постель! Думаешь, у меня других дел нету, как болячки ваши врачевать?

— Проснулся вот, а снова заснуть не могу, — виновато понурился атт-Кадир. — Опять мне Аллаан снился. Все чудится, будто это я его не уберег.

— Ты только слезу горючую не пусти, сделай одолжение, — нахмурился каттакан, отчего безбровое лицо его приняло странно-детское выражение. — И не смотри на меня так. Мертвых я воскрешать не умею!

— А Рея ведь воскресил! И Асверия говорит, что Драй-бен ее тоже в пустыне со смертного одра поднял.

— У Рея организм молодой, здоровый. Чуть подлатать было, и всего делов-то. Драйбен же, когда Асверию песчаный клещ укусил, в таком состоянии пребывал, что мог половину материка в пустыню превратить. Но это, знаешь ли, исключительный случай, по заказу такое ни на человека, ни на тальба, ни на каттакана, к счастью, не находит. А старикан этот уж очень износился. И потом… Как бы это тебе сказать… Он ведь хотел жизнью своей Богиню подтолкнуть. Он не зря умер, мне-то со стороны видно было.

— Как это? Неужто Богине жертва была нужна? Да ты что! — взвился Фарр и, почувствовав укол боли в только что вылеченной пояснице, замер в смешной и нелепой позе. — Не может этого быть!

— Откуда мне знать, может или не может! — огрызнулся Рильгон. — Говорю о том, что собственными чувствами ощутил! Был, понимаешь, жиденький такой ручеек силы, ну не ручеек, но… А как Аллаан воззвал к Богине, дескать, возьми мою жизнь, так и рвануло. Родичи мои, уж на что крепкий народ, и то без чувств повалились. И не жертва это вовсе. Жертва — это когда кем-то другим жертвуешь, а когда сам…

— Самопожертвование? — подсказала Асверия.

— Слушай, конисса, шла бы ты спать, а? — с тоской промолвил Рильгон. Ну что вы за люди такие? Все у вас с надрывом, все с болью, все с кровью! Не знаю я, что это было. Сам Аллаан ни о жертве, ни о самопожертвовании не думал. Он, верно, назвал бы это своим вкладом в общее дело.

— Но он-то догадался, сумел свой вклад внести, а я… — Фарр всхлипнул и закрыл лицо ладонями, со стыдом вспоминая о том, что толковал Лиссе в далекой Аррантиаде.

— Ну тогда я сам спать пойду, — поднялся со стула каттакан. Воспользуюсь твоим любезным предложением и улягусь на Рингволдово ложе. А ежели он пожалует, пусть как хочет устраивается.

Рильгон еще раз взглянул на приспособления, облепившие грудь Драйбена, удовлетворенно хмыкнул и усталой, шаркающей походкой направился к двери. Однако же хотелось ему еще что-то сказать напоследок, и, остановившись, он назидательно произнес:

— Сдержаннее вам надо быть, други мои. Слишком уж вы все всерьез воспринимаете. То в смех, то в слезы, так вас и заносит. Я вот прямо-таки чую, как от вашей разболтанности чувств старею. А ведь запросто могли бы до ста лет жить. Или до ста пятидесяти. Уж не с нас, так хоть с Кэриса бы пример брали. Ему-то все хиханьки и хаханьки.

— Так он же дайне, по-другому не может. И сдается мне, из кожи вон лезет, чтобы на человека походить, — тихо промолвил Фарр.

Асверия же, печально улыбнувшись, спросила:

— Скажи, а если бы Аллаан свой вклад — свою живую боль — к нашим воспоминаниям не добавил, удалось бы нам Подгорного Властелина со свету сжить?

— Не знаю. И знать не хочу! — яростно прошипел Рильгон, но дверь за собой притворил тихо и аккуратно, дабы не потревожить раненого.

Золотой Трон был установлен на специально изготовленном помосте, застеленном парчой цвета молодой зелени. Помост этот, по распоряжению Туринхура, плотники соорудили на центральной площади Дангары, перед храмом Богини — Усмирительницы Бурь. Сначала все сходились на том, что Туринхур должен быть провозглашен шадом во дворце, в зале Приемов, куда допущены будут лишь избранные высокородные, однако Энарек, открыто принявший наконец сторону нынешнего наместника Дангары, сумел убедить его, что негоже лишать народ столь редкого зрелища. К тому же не надобно отнимать у саккаремцев иллюзию того, что именно они посадили Туринхура на престол. Для казны-то в конечном счете все едино, бочки с вином, так или иначе, по случаю коронации выкатить на площадь надобно. Но одно дело, ежели будут пить и славословить нового владыку Саккарема, воссевшего на Золотой Трон на их глазах, и совсем иное, если, выпивая на дармовщину, станут шушукаться, будто тот, чувствуя за собой вину, получив корону из рук придворных, не посмел выйти к народу. Сарджена поддержал Бузар Хумл, Шерзад и прочие вельможи и военачальники, и Туринхуру пришлось признать, что, коль желает он снискать любовь и уважение своих подданных, глупо прятаться от них за стенами Дангар-ского дворца.

Справедливости ради следует заметить, что до сих пор ни любви, ни уважения второй сын Даманхура у обитателей Дангары не заслужил. И вовсе не потому, что успел каким-то образом досадить им. Просто до того, как саккаремское войско выступило с полуострова, дабы изгнать мергейтов из страны, наместником Дангарской провинции был Ани-Бахр. Любить его, может, особенно и не любили, но привыкли почитать своим законным господином и наследником ныне здравствующего шада. Потому-то мысль о том, что их надобно приучать к новому повелителю, была признана разумной всеми без исключения придворными.

Во избежание досадных недоразумений и памятуя об устроенном в Раддаи покушении на его отца, Туринхур распорядился, чтобы дорога, по которой он проследует к помосту с Золотым Троном и к храму, была загодя оцеплена копейщиками, а кавалерия выстроена в торце площади. Наместник Дангары не желал тратиться на подкуп горожан, которые будут выкликать ему славу, полагая, что воины, получив соответствующий приказ, справятся с этим не в пример лучше. И так оно и произошло. Едва он в окружении пышной свиты выехал на площадь, как стоящие в оцеплении копейщики громко рявкнули:

— Слава Туринхуру!

— Слава! Слава! Многие лета! — недружно подхватили запрудившие площадь горожане.

— Скверно кричат, — равнодушно заметил двадцатилетний Туринхур, полагавший, что правитель не должен прилюдно выказывать какие-либо чувства.

— С чего бы им радоваться и глотки драть? Четыре пятых Саккарема захвачено степняками. Налоги высоки как никогда, зима на носу, и будущее не сулит особых приятностей, — заметил Энарек, нарядившийся, вопреки обыкновению, в великолепный желтый халат, покрытый затейливыми темно-зелеными узорами. Желто-зеленый тюрбан его украшало серебряное перо и крупный изумруд.

— Заботы и тревоги есть неизменные спутники жизни любого человека. Причины хмуриться и морщить лоб нетрудно отыскать — было бы желание, глубокомысленно изрек Туринхур, отличавшийся от Ани-Бахра изрядной начитанностью и рассудительностью. — Однако вид полного сил правителя, готовящегося воссесть на Золотой Трон, должен радовать сердца его подданных.

— Они и радуются, мой господин, — заверил юношу Бузар Хумл. — Я не видел столь разнаряженной толпы с тех пор, как дангарцы провожали войско твоего отца на бой с мергейтами.

Туринхур поджал губы и ободряюще хлопнул коня по шее — ему не терпелось пересечь площадь, дабы поскорее взойти на украшенный Золотым Троном помост. Слова Бузара заставили юношу вспомнить слухи о том, что Даманхур будто бы не погиб в битве при Аласоре и его несколько раз видели в Дангаре. Поверить в то, что отец мог уцелеть в этом злополучном сражении и до сих пор не объявиться, наместник Дангары не мог, и все же сведения, принесенные соглядатаями, беспокоили его. Намерение Туринхура занять шадский престол в обход Ани-Бахра вызвало всевозможные кривотолки, невзирая на завещание, написанное собственной рукой Даманхура. Из-за них-то он и тянул так долго с коронацией, и появление самозванца вновь повлекло бы за собой волнения в успокоившемся было народе…

— Слава Туринхуру! — вновь рявкнули стоящие в оцеплении копейщики, повинуясь знаку своего командира, и тут же с дальнего конца площади, от храма Усми-рительницы Бурь, донесся дружный и радостный вопль.

— Ава-ава-ава!.. Уру-уру-уру!.. — долетело до наместника.

— Чего это они там разорались? — Туринхур, прикрывая глаза от солнца приставленной ко лбу ладонью, вгляделся в поджидавшую его на помосте группу вельмож и священнослужителей. Словно не замечая приближения будущего повелителя Саккарема, они взирали в сторону храма, оживленно что-то обсуждали, размахивали руками…

Все более раздражаясь, Туринхур вновь поторопил коня, мысленно проклиная толпящихся на помосте придворных. Ну разве так надобно приветствовать своего повелителя? Неужто появление какого-нибудь сумасшедшего прорицателя, коих развелось ныне великое множество, могло настолько их заинтересовать? С такими-то помощничками и советничками мудрено было отцу страну не потерять, удивления достойно, как это варвары-степняки Дангару не заняли!

Между тем доносившиеся от храма крики становились все фомче, и если бы Туринхур догадался взглянуть в лица своих свитских, то понял бы, что для них происходящее в дальнем торце площади площади не является неожиданностью. Но Энарек, Бузар и прочие придворные нарочно отстали, дабы не попасть под горячую руку наместника Дангары, а неотступно следовавших за ним телохранителей он просто не замечал.

Осадив коня перед самым помостом, Туринхур спрыгнул на покрытый зеленой парчой дощатый настил и грозно вопросил:

— Что там происходит?

Лица обернувшихся на его окрик людей выражали самые противоречивые чувства: радость, страх, облегчение, изумление, отчаяние и торжество. Ни один из них, однако, не пожелал ответить на заданный вопрос, а через несколько мгновений всякая нужда в объяснениях пропала, ибо стоящая неподалеку конная сотня неожиданно грохнула так, что гул прокатился по всей площади.

— Слава Даманхуру! Слава солнцеподобному! Слава Богине!

— Даманхуру? — повторил юноша заплетающимся языком. — Не верю! Это самозванец!

Понимая, что полсотни людей, стоящих на помосте, близко знали его отца и не могут обознаться, он, все еще на что-то надеясь, рванулся в сторону храма. Придворные и священнослужители расступились, и Туринхур, сделав несколько шагов к краю помоста, увидел отца, медленно едущего сквозь вопящую от восторга толпу дангарцев. В первый момент он ощутил ужас и едва не завопил страже, чтобы та немедленно убила дерзкого самозванца. Все его планы рушились, отец жив и не простит ему злоумышлении против старшего брата!.. А затем он вдруг ощутил странное, словно пришедшее извне облегчение. Отец жив! Он спасся! Значит, все будет хорошо, бояться нечего!

— Отец!.. — прошептал он, чувствуя, как слезы закипают у него на глазах. — О, Богиня Милостивая и Милосердная, благодарю Тебя!..

Он рухнул на колени, и толпа придворных и жрецов последовала его примеру, дабы возблагодарить Мать Всего Сущего за возвращение на Золотой Трон законного владыки Саккарема. Те из присутствовавших, кто до последнего момента требовал прилюдной казни или тайного умерщвления Ани-Бахра в темнице, не надеясь на пощаду, уже попрыгали с помоста в толпу горожан, оставшиеся же были вполне искренни, восхваляя Богиню. В тайных беседах с ними Даманхур не поскупился на посулы, а чары сопровождавших шада Кэриса и Кердина помогли им хотя бы на время избавиться от тревоги, вечно снедавшей души тех, кто с малых лет жил под сенью Золотого Трона.

— Чем хуже становится погода, тем больше я понимаю, почему вы не спешите вести свое войско отбивать столицу Нардара. — Кэрис принял из рук служанки кубок с подогретым вином, им же самим, к слову сказать, и доставленным в Хмельную Гору из Дангары. — Воевать в такую погоду — пренеприятнейшее занятие. А где Фарр? Велено мне ему от Даманхура с Фейран поклоны и бла-гопожелания передать. А вместе с ними и приглашение пожаловать во дворец, на должность какого-то там священнослужителя. Уж не знаю, обрадуется ли он, но, по мне, так тамошний климат получше тутошнего.

— Фарра тебе придется в Раддаи искать. Рингволд парня туда по его желанию переправил, — сказал Драй-бен, видя, что Асверия пребывает в задумчивости и не торопится отвечать на вопросы вельха. — Хотел он перед тем, как в Белый город отправиться, с тобой повидаться, да не дождался. Слишком уж вы долго там Даманхура на Золотой Трон усаживали.

— Ну, с этим-то как раз никаких трудностей не было, — проговорил вельх, заметно расстроенный отсутствием атт-Кадира в Хмельной Горе. — Но мне ж еще пришлось в Акко сгонять — с Илиолом о совместных действиях против Гурцата договориться. А потом еще и к нарлакскому конису в Фойрег наведаться. И везде надобно было болтать: убеждать, уговаривать, доказывать. Так чего же вы все-таки на Сеггед не двинетесь?

— Ждем, когда мергейты из него сами уйдут. Мадьок с сородичами туда отправился, обещав, что через пару седмиц даже духу мергейтского там не останется.

— Даже так? — изумленно поднял бровь Кэрис. — Не слишком ли много он о себе возомнил? Десятитысячник без тангуна — он ведь только на словах най. Или этот мыслитель решил, что раз мы Подгорного Властелина порешили, так соплеменники его в тихих овечек превратятся?

— В овечек, пожалуй, не превратятся, но кое-кто, может, и задумается. Гурцат-то далеко. А ежели сумеет Мадьок убедить степняков, что дни Оранчи сочтены и до них он в любом случае скоро не доберется, так не удивлюсь, если они и впрямь на родину подадутся, — ответил Драй-бен, лениво ковыряя двузубой вилкой рыбное заливное.

— Не верю. Ой не верю! — замотал головой Кэрис то ли в знак полного несогласия со словами владетеля Руд-ны, то ли оттого, что соус к жаркому ожег ему глотку. — Это Фарр все уверял меня, будто не сумеет Чужак заставить убивать тех, кто на убийство в принципе не способен. Кому одна только мысль об убийстве претит. Якобы может он только подталкивать к злодеяниям тех, кто к ним склонность имеет. Стало быть, все степняки — прирожденные убийцы?

— Что-то я не улавливаю, к чему ты клонишь? — улыбнулся горячности вельха Драйбен.

— К тому, что дурные примеры, как всем известно, заразительны. И если поначалу Подгорному Властелину надобно было чарами своими мергейтов подталкивать да подпихивать, дабы резню затеять, то после того, как они во вкус вошли, их ему в самую пору останавливать было. Как грязь и злоба из глубин душ поднялась, тут самое страшное и началось. И не верю я, что эти самые грязь и злобу без боя назад загнать удастся. Мадьоку-то и прочим пленным тальбы прозреть помогли, а он небось этого и не заметил. Решил, что сам из паутины кровавой выпутаться сумел!

— Он-то как раз сумел, — спокойно промолвил Драйбен, переглянувшись с Асверией. — Он ведь в Цурсоговом шатре чарам Разрушителя изо всех сил противился. И кабы не это, как знать, чем дело бы кончилось.

— Ну что ж, честь ему и хвала тогда. Я-то ведь только рад буду, если все у него сладится. Хотя и не слыхал, чтобы тигров-людоедов кому-то перевоспитать удалось. — Кэрис заметил протестующее движение Асверии и шутливо замахал на нее руками: — Знаю-знаю, что ты скажешь! Мол, люди не тигры. Согласен. Но коли проснется в человеке зверь, укротить его потруднее бывает, чем иного хищника. Иначе как бы Подгорный Властелин силу такую забрать сумел?

Вельх выжидательно взглянул на Драйбена, потом на Асверию, готовый продолжать спор до бесконечности, и разочарованно вздохнул. Только во вкус вошел, только вскарабкался на любимого конька, коим было обличение рода людского, а противники уж хвосты поджали. Ну куда это, спрашивается, годится?

— Я ведь к вам всего на часок заглянул, — спохватился после непродолжительного молчания Кэрис. — Уговорил Сингона в Арр меня перенести. Тут я пока без надобности, Даманхур тоже моими советами по горло сыт, а я по Лоллии соскучился. Прихвачу Рея — и айда на Холм Эпитиаров или прямо на Хрустальный мыс.

— Вот тебе и раз! Так Рей-то уже дня три как в Аррантиаде. Вместе с Кердином туда отправился. — Драйбен прислушался к завыванию ветра за темным, похожим на черное зеркало окном, окинул пустой, освещенный лишь светом очага зал грустным взором и со вздохом добавил: — Обещал весной вернуться, да слабо мне что-то в это верится. Отыщет своих «кречетов» и не вспомнит о нас.

— Так, может, и вам со мной в Аррантиаду махнуть? — оживился вельх. Там-то зима не здешней чета. И Лол-лия рада будет. Ух повеселимся!

— А знаешь ты, что каттаканы тоже в путь собираются? — вступила в разговор Асверия.

— Говорил Рильгон, что на Перекресток Миров наведаться намерен, нехотя отозвался Кэрис, видя, что предложение его всерьез не восприняли.

— Так они, что же, в самом деле могут через него в свой родной мир вернуться? Вот ведь не было печали! И зачем ты с Кердином им об этом сказал? Ну что им в Рудне не живется? — В голосе Асверии послышались несвойственные ей плаксивые нотки.

— Да нет, все правильно. Соскучились старики по родине. И молодым про нее все уши прожужжали. Хотя жаль, конечно. Но это ведь у них не сразу получится, уйти-то. На то, чтобы свой мир отыскать, у них, верно, десятки лет уйдут. Мы к тому времени, может, не только состаримся, но и умереть успеем, неуклюже утешил Асверию Драйбен.

— Что-то ты, по-моему, привираешь.

— Они на Перекрестке Миров будут по очереди дежурить. А жить до поры в Рудне останутся.

— Так Перекресток-то этот где-то на западной оконечности Мономатаны! Чего ради им туда-сюда мотаться?

— Это нам мотаться, а им фьють — и там!.. Прислушиваясь к разговору друзей, Кэрис прикрыл глаза, размышляя о том, что бы подарить им на свадьбу. По совести говоря, ему следовало предупредить их, что вслед за каттаканами начнут готовиться в дорогу и тальбы. Старики ни за что не допустят вырождения рода, к чему неизбежно приведут их смешанные браки с людьми, а Перекресток — это все же шанс отыскать мир, куда их сородичи ушли тысячу триста лет назад. Он уже было открыл рот и тут же его захлопнул. До расставания еще далеко, а о своих намерениях Тиир может кониссе и сам рассказать. Когда сочтет нужным. А сделает он это не раньше, чем будет покончено с Гурцатом, — Тиир парень упрямый и всегда доводит начатое дело до конца…

Кэрис зевнул и поднялся из-за стола, с улыбкой думая о том, что ежели он отправится сейчас в Арр, то и этой ночью ему не удастся сомкнуть глаз. Лоллия — она такая, с ней не очень-то выспишься…

Утро выдалось хмурое. Холодный ветер нес с севера мелкий, колючий снег. Маленькое тусклое солнце едва просвечивало сквозь толстую пелену серых облаков. Хмурыми, мертвыми и бесприютными были и земли, по которым ехал, горбясь в седле, Хозяин Вечной Степи.

Он совершил ошибку, решив возвращаться на юг тем же путем, каким гнался за неуловимым нарлакским войском. Сожженные деревни, неубранные поля, на которых гнили потоптанные его тангунами рожь и ячмень, черные скелеты деревьев, тянущих ветви к беспощадному небу, нагоняли на него тоску, давно уже ставшую постоянной спутницей Оранчи. Исчезновение Подарка не принесло облегчения, напротив, только усилило его одиночество.

С исчезновением страшного дара Подгорного Властелина из души его исчез страх, и нечем было заполнить образовавшуюся пустоту, а зарастать она не собиралась. Напрасно старались развеселить Гурцата большой сотник Ховэр, техьел по прозвищу Плешивый, наи и нанги. На пирах он чувствовал себя еще более одиноким, чем в чистом поле, от вина, пива, арчи и хмельного кумыса тоска лишь усиливалась, а голова наутро болела так, что хотелось отрезать ее и бросить под ноги коню. Гибкие девчонки и пышнотелые белокожие женщины, приводимые в его юрту Ховэром, не доставляли ему радости и не могли отвлечь от мрачных раздумий. Всем им было далеко до Илдиджинь, погубленной им, дабы обрести власть на миром, оказавшуюся пустым звуком, ради которого не стоило давить даже муравья.

Кутаясь в волчью шкуру, накинутую ему на плечи Ховэром поверх старого панчаха, Оранчи с отвращением взирал на припорошенную снегом равнину, ограниченную справа морем, черные волны которого с мерным гулом накатывали на каменистый берег, а слева — полосой черного безмолвного леса. Зачем понадобилось ему вести свое войско в этот унылый край? Зачем было вторгаться в Нардар, Халисун и Нарлак, не идущие ни в какое сравнение с солнечным, изобильным Саккаремом? Теперь он уже не мог вспомнить, для чего вообще затеял этот грандиозный поход. Зачем было мергейтам, оставив жен и детей на берегах Бэругура и Урзани, разорять города и села, убивать их защитников? Он жаждал власти и славы, но стал ли счастливее, обретя их, заслужив ненависть не только покоренных народов, но и своего собственного, прозвавшего его Безумным Оранчи?

Впервые он услышал это произнесенное шепотом, с оглядкой, прозвище через седмицу или две после исчезновения Подарка. А потом, когда пришли вести о гибели Цурсога, восстании оставшихся в Нардаре тангунов, решивших самовольно вернуться в Вечную Степь, о том, что высадившиеся на западном побережье арранты и отсиживавшиеся на Дангарском полуострове войска Да-манхура заключили против него союз, он стал слышать это прозвище все чаще и чаще и вынужден был признать — оно действительно не лишено смысла. Их поход был и в самом деле безумным, и самое ужасное заключалось в том, что, даже осознав это, он уже не мог ничего изменить.

И глупо было бы винить во всем происшедшем Подгорного Властелина, уговаривая самого себя, что тот не оставил ему выбора. Выбор есть всегда. Был он и у него, и у Драйбена, и у тех нангов, которые не желали идти с ним на Саккарем. И каждый из них избрал свой путь.

Конец собственного пути Гурцат видел совершенно отчетливо, ведь Хозяином Вечной Степи его сделал не Подгорный Властелин, а предсказать, как будут развиваться события, без особого труда мог и менее прозорливый человек. Без поддержки повернувших в родные края тангунов Цурсога его войско, вероятнее всего, будет разгромлено в самом ближайшем будущем, и в покоренных им землях начнется охота за мергейтами. В лучшем случае ему, избежав битвы с аррантами и выступившим из Дангары войском Даманхура, удастся прорваться в центральный Саккарем, и тут, надобно думать, наи и нанги взбунтуются. Сообразительные захотят откупиться от шада, поднеся ему голову ненавистного Оранчи на золотом блюде, обвинив его во всех смертных грехах и свалив на него собственные злодеяния. Жадные пожелают сохранить за собой хотя бы часть захваченных земель. Усталые и напуганные, сбежав из войска, будут пробираться в Вечную Степь на свой страх и риск маленькими группами. А оставшиеся верными… Сможет ли их верность что-нибудь изменить?..

Гурцат криво улыбнулся при мысли о том, что ни хитрые, ни жадные, ни трусливые, ни верные никогда больше не увидят родных кюриетов, не обнимут жен и детей. Следующее за ним войско, за которым неотступно крался алчущий мести нарлакский конис, было войском мертвецов. Вот только верные харты его пока еще об этом не знали. А те, кто догадывался, уже ничего не могли изменить, ибо пришла пора пожинать плоды сделанного ими некогда выбора. Или выбора тех, кому они позволили сделать его за себя.

Над головой Хозяина Вечной Степи с тоскливым криком пронеслась одинокая чайка, и он, проводив ее долгим взглядом, пожалел, что сам не родился бессловесной тварью, которой не ведомы тщеславие и жажда власти и всеобщего поклонения. Нет, даже сейчас, на краю гибели, он не боялся смерти. Это было бы глупо. Если ты вспыхнул — сгоришь, если родился — умрешь. Но бесконечно жаль умирать, сознавая, что всю жизнь гонялся за чем-то призрачным и лживым, как болотные огни, в ослеплении жертвуя ради недостойной цели друзьями и близкими, калеча и убивая всех, кого угораздило очутиться на пути…

Войско степняков двигалось на юг, навстречу гибели. Бесславный поход Безумного Оранчи близился к концу, но это не надрывало сердце Хозяина Вечной Степи. Точно так же как не грело ему душу сознание того, что в чревах мергейтских, саккаремских, нарлакских, хали-сунских, нардарских и даже аррантских женщин уже зреют младенцы, которые со временем назовут Гурцата Великим и будут нарекать его именем своих сыновей.

Оглавление

.

Часть первая . НА РУИНАХ НАРДАРА

  Глава первая . ХМЕЛЬНАЯ ГОРА

  Глава вторая . ЛИЦА БЕЗ МАСОК

  Глава третья . ГДЕ ЖИВЕТ УПЫРЬ?

  Глава четвертая . БРАТ И СЕСТРА

  Глава пятая . ОБИТАТЕЛИ РУДНЫ

  Глава шестая . СЕМЕНА СМУТЫ

Часть вторая . ЕДИНОМЫШЛЕННИКИ

  Глава седьмая . ЧУДНЫЕ ГОСТИ

  Глава восьмая . ПАДЕНИЕ КУМИРА

  Глава девятая . МАГИЯ ТАЛЬБОВ

  Глава десятая . ЛУРИЙ ВИТИР

  Глава одиннадцатая . ПЕРВАЯ ПОБЕДА

  Глава двенадцатая . ГОРОД ПОД ДОЖДЕМ

Часть третья . ЧЕТЫРЕ МЕЧА

  Глава тринадцатая . ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА НАРДАРА

  Глава четырнадцатая . ЦУРСОГ

  Глава пятнадцатая . ВСЕ СИЛЫ МИРА

  Глава шестнадцатая . ПОДВОДЯ ИТОГИ