«Долги Красной Ведьмы»

Наталья Ипатова

ДОЛГИ КРАСНОЙ ВЕДЬМЫ

Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу.

Дьяволу служить или пророку

каждый выбирает для себя.

Ю. Левитанский

1. ВЕРНИТЕ ВРЕМЯ ВСПЯТЬ

Холод. Чувство полного бессилия, переходящее во всепоглощающее отчаяние, словно очищенное от любых иных примесей, порожденных отношениями души и бога. Ощущение человека, прикованного и оставленного в темноте. В жизни так не бывает, а если случается - можно сойти с ума.

Впрочем, едва ли здесь уместна статистика. Людям, вообще говоря, свойственно отказывать ближнему в праве на сильное чувство, если причина его иррациональна. Никогда больше Аранта не отзовется пренебрежительно: дескать, это был всего лишь сон.

Сильнейшие судороги выгибали ее тело так, что она касалась земли только затылком и пятками, но даже они не могли вывести ее из черного сна. Она хотела позвать на помощь Кеннета, но из парализованного горла вырывалось лишь, нечленораздельное хриплое карканье. А там, во сне, к ней как будто подбиралась смерть.

Она очнулась оттого, что на лоб ей лилась холодная вода. Во рту стоял вкус земли, в кулаках, когда она их разжала, обнаружилась трава, вырванная с корнем. Черные полосы под ногтями также свидетельствовали против нее.

Голова ее, как оказалось, покоилась на коленях встревоженного Кеннета.

- Что это с ней? - послышался из отдаления опасливый голосок Анельки. - А у нее, часом, не падучая?

- Не было до сих пор. - Голос "секретаря и стража" звучал озабоченно. - Придет в себя - сама спросишь.

- Тогда по щекам надо отхлестать. Мигом очухается.

- Я не возьмусь. А ты, если хочешь очутиться, скажем, белкой, можешь попробовать.

Аранта почти увидела, как Грандиоза поджимает губки в гримасе хронического "не везет!". Единственный мужчина в компании, теоретически способный позаботиться о ее безопасности и комфорте, оказался искалечен, а стало быть, от него не стоило ожидать подвигов на ниве битв. А если даже битва и случится, она по определению не кончится для Кеннета победой. Да и простейших услуг, мелочей, на какие имеет право благородная девица в затруднительном положении, от него не дождешься. Хотя бы Аранта выглядела до сих пор могущественной волшебницей, способной в какой-то мере держать под контролем все происходящее. Шутка сказать - почти королева! Да не просто королева, а такая, что титулом побрезговала. Во всяком случае, Аранте почему-то казалось, что во всех бедах и неудачах, которые их обязательно постигнут - без этого не бывает! - Аннелиза ван дер Хевен непременно обвинит ее. Словно она могла бы их не допустить или каким-то непостижимым образом обернуть к общей пользе. Обычная претензия, предъявляемая к сильным. Представив себе выражение лица девицы Грандиозы, Аранта очнулась.

- Мы возвращаемся в Констанцу. - Это было первое, что сорвалось с ее языка. К ее собственному удивлению.

- Чего ради?! - пискнула Анелька. Кеннет глянул на нее со смесью брезгливости и укоризны. Не будучи с Арантой более или менее наедине, он чтил субординацию. Или по крайней мере соблюдал.

- Что-то произошло.

- Ну и... допустим. Нас-то каким боком это касается?

- Что-то очень страшное, - нехотя пояснила Красная Ведьма.

Анелька всплеснула руками - обеими сразу. Слава Заступнице, Кеннет не стал повторять этот жест. Впрочем, с его единственной рукой он выглядел бы скорее комично.

- Ну да! Перечислить? Король, которому ты поклонялась как богу, убил свою королеву, чтобы жениться на ком-то здесь. Ну, довел до самоубийства вдаваться в подробности не станем. Главное - виновен! Толпа, науськанная мракобесами, под шумок уничтожила мой пансион и всех, кто там был, сопровождая бесчинства насилием и грабежом. Под корень вырублена сама идея светлого будущего. Сидеть вам и дальше, господа, в вашем вонючем средневековье. Еще сотню лет, а может, и две. Ну-ка, ну-ка, что еще страшненького могло произойти, чтобы ты внезапно переменила все свои и, - она подчеркнула, - наши планы? Сон дурной увидела?

- Что может быть страшнее того, что уже произошло? Война или чума? - спросил Кеннет. - В обоих случаях Констанца станет смертельной ловушкой.

- Анелька, - устало произнесла Аранта, - я вам не принадлежу.

Это в конце концов им следовало уяснить. Она не их волшебница. Она была волшебницей Рэндалла Баккара, но она, черт возьми, не обязана предоставлять себя в распоряжение всякого, кто пожелает воспользоваться ею, как силой.

- Аранта, - сказал Кеннет глухо, - в Констанцу возвращаться неразумно. Я уверен, тебя ищут повсюду. Все королевские службы и черт-те сколько платных осведомителей.

- Вот-вот, - поддакнула паршивка Грандиоза. - А как же наша Счастливая Страна? Кто-то же намеревался подлечить там душевные раны?

- Счастливая Страна подождет, покуда я выйду на пенсию, - отрезала Аранта. Не будет она карманной волшебницей, баста! - Я должна знать, что происходит.

- Ты каждый день собираешься менять планы или как? Не пойду я туда! Ты можешь дразнить гусей сколько тебе вздумается, а я спаслась чудом.

- Погоди! - неожиданно вмешался Кеннет. - А если я?

- Что - ты? - Обе спорящие дамы разом повернулись к нему.

- Женщинам возвращаться в столицу опасно, - объяснил Кеннет свою мысль. - Ну так посидите и подождите, покуда я принесу вам новости. Пива, кстати, выпью. А решать будете потом, когда будете точно знать, зачем вам туда и какова степень риска.

- Нечего на поводу... - начала Грандиоза, демонстрируя безапелляционный норов будущей жены.

- Кеннет, а если опознают тебя?

- Спишем на неизбежность, - невозмутимо ответил бывший лучник. Пойду попозже, чтобы войти в город вечером, а утром вернусь, как только откроют ворота. Я хожу быстро. В любом случае держаться в Констанце тесной группой значит привлекать к себе излишнее внимание. Не всегда тебе удастся так ловко отводить глаза, как это вышло в последний раз. Я так понял, тебе сильно надо?

- Я чувствую себя так, словно меня прокляли, - призналась Аранта, снова опускаясь наземь виском.

- А тебе привыкать? - В этом был весь Кеннет. Она улыбнулась через силу.

- Ладно. Сходи.

Аранта обвела замутненным от сна взглядом поляну, на которой они остановились сегодня на рассвете, чтобы дать себе наконец отдых. Был уже день, сумрачный и по-июльски влажный. Мокрые кусты, казалось, подступили ближе за то время, пока она спала, и ветви нависали низко, обремененные обильной листвой. Темный цвет густой зелени напомнил ей о том, что стоит середина лета. Некоторое время Аранта склонялась к тому, чтобы обвинить в своем сне тяжелый дух испарений, поднимавшийся стеной от волглой почвы. Одежда набрякла росой и липла к телу.

Та часть ее натуры, которая прежде негодовала, восхищалась, трепетала и билась в тесных рамках человеческого существа, все, что она привыкла называть сущностью Красной Ведьмы, теперь пустовала, словно выжженная раскаленным или, скорее, замороженным железом, и ей оставалось только лениво недоумевать по этому поводу. Все правильно. Если у этого молчания, поселившегося внутри нее, есть внешняя причина, Кеннет выяснит ее. Нет - тоже хорошо. Отослав Кеннета на разведку в город, она выгадывала себе время покоя. Хоть некоторое малое время никто не приставал бы к ней с требованиями воплощать чужие сокровенные мечты. Словно своих у нее нет.

Нет. Может, именно в этом причина молчания? Кеннет, к ее удивлению, разговаривал с Анелькой, надувшейся оттого, что никто не принимает ее всерьез.

- Я скоро, - сказал он, хотя та изо всех сил делала вид, будто ее не интересует их с Арантой общая придурь. - Заодно добуду поесть.

- А если ты не вернешься? - поставила она ему в лоб. У Кеннета дернулся уголок рта. Этот младенец резал им правду в глаза и тем самым ставил в неловкое положение. Хочешь не хочешь, ее приходилось учитывать.

- Плевать на жратву. - Грандиоза, похоже, тоже охрипла за ночь. Защищаться как, ежели что?

Кеннет вздохнул и отцепил от пояса арбалет.

- Я не умею! - шумно запротестовала девушка.

- Я тоже! - огорошил ее Кеннет. - Я лучник, а это так, дамская игрушка. Научу.

Хитрое личико, способное, как убедилась Аранта, изобразить саму невинность, отразило недоумение. Наблюдая за обоими, она заинтересовалась почти против воли.

В качестве учебной цели молодая пара избрала покореженный пень, остов бука, вывернутого из земли, спиленного и увезенного крестьянами на дрова. Совсем немного напрягая слух, она вместе с Анелькой ознакомилась с устройством "механизма", выяснила, что называется ложем, и где у арбалета ворот, а где приклад, и как действует спусковой крючок. Презрение Кеннета, как она поняла, вызывала низкая скорострельность оружия. Слишком долго снаряжать. А учиться нечему! Из такого и женщина попадет: ведь силы тянуть тетиву до уха, левой рукой ощущая звенящее сопротивление древесины, не надо.

- Смотри вдоль стрелы, - объяснял Кеннет, - не в спину ей, и не на острие. Стрела должна лежать к мишени прямо. Вот так... примерно. - Он нагнулся над плечом Грандиозы, прищурившись. - Да руку тверже держи! У тебя наконечник так и пляшет!

Судя по наклону ее корпуса и повороту розовой раковины уха, стрела была последним на свете из того, что занимало Анельку в данный момент. Почему-то наблюдение со стороны причинило Аранте боль. Несильную, но все же... Кеннету нужно быть с девицей ван дер Хевен поосторожнее и поумнее. Хотя разве она отказывала ему когда-нибудь в уме? Ван дер Хевены достаточно богаты, чтобы устроить Кеннету безбедное и беспечное существование до конца дней. Идея неплоха. Юная дева, норовящая в запале пнуть по больному месту - сиречь по недостающей руке, - именно то, что ему нужно. Куда лучше юной девы с глазами, полными жалости, от которой неизвестно кто устанет раньше. Не позволит расслабиться и вновь начать лелеять потерю. Но Кеннета нужно подвести к ней потоньше. Не сейчас, когда ложе - трава. Он славный мальчик, но, пожалуй, может не удержать себя в руках, если сообразит, какой подарок нежданно ему свалился. Аранта была полностью в курсе его личной жизни, такой же никакой, как у нее самой. Самое глупое, что они могли получить на свою голову - это беременную деву относительно знатного происхождения.

Дззинь! Стрела сорвалась с тетивы, и проклятие Кеннета догнало ее в полете. Ни в какой пень она, разумеется, не попала, а значит, ему волей-неволей придется лезть в бурелом, отыскивать ее среди валежника, к радости огромных, век не кормленных комаров.

Ничего удивительного, впрочем, когда трепещущей ноздри восхищенной девственницы касается запах привлекательного мужчины. Как вспомнить, на каких каракулях выплясывало ее собственное перо, когда Уриен Брогау вот так же, через плечо, оценивал результат ее ученичества! Почему она вспомнила об Уриене?

Впрочем, за положительный результат можно было зачесть одно то, что Грандиоза примолкла, занятая делом. Чертовски трудно нянчиться с детьми. С чужими детьми. С чужими детьми, у которых есть характер, вредность и собственное мнение. Искусанная комарами мордочка Грандиозы выглядела угрюмой и несчастной, и Аранте все время приходилось напоминать себе, что птенчик из королевского гнезда - штучка та еще. Способна изобразить все, что угодно, и все, что выгодно. Во всяком случае, Аранта имела возможность воочию убедиться, насколько нещадно эта, говоря словами Веноны Сарианы, "до отвращения одаренная маленькая мартышка" эксплуатирует имидж невинной жертвы обстоятельств. Однако Кеннет ее, кажется, раскусил.

- Дятел, - сказала она вполголоса. - Слышите? Сотню лет не слыхала дятла.

Пара, метавшая стрелы в пень, лишь недоуменно на нее оглянулась.

- А если их будет много?

- Тогда учись не стрелять, а бегать, - усмехнулся Кеннет в устремленные на него голубые блюдечки. - Существует понятие критической массы противника, когда любое самое мощное оружие становится бесполезно. И, между нами, для арбалета эта критическая масса весьма невелика.

Анелька неожиданно, демонстрируя в глазах Аранты неустойчивость нрава, плюхнулась тощим задиком на корень, выставленный из земли. Коленки, обтянутые грязным шелком штанишек, воткнулись в небо, арбалет тренькнул сорвавшейся тетивой, стрела ушла в землю, как будто девушка потеряла интерес к бессмысленному занятию. Взамен подняла прутик с земли и принялась рубить им головы цветам - раз-два, направо и налево, сколько могла дотянуться - лютикам, ромашкам и мелким полевым гвоздикам, поникшим под тяжестью росы.

- Вы поймите, - сказала она жалобно, - они все умерли. Поименно. И вместе с ними умер мир. Шелковый, кружевной, блестящий. Пропало все, чего стоило хотеть и ради чего стоило напрягаться. Волшебство, суета, суматоха, я никогда не ступлю на подиум, никогда не увижу тысяч восхищенных глаз, устремленных на меня из партера. Снизу вверх! Ты пробовала когда-нибудь? Это... это поднимало над землей!

Грандиоза всхлипнула и рукавом размазала под носом грязь.

- У меня была сестра, - вымолвила она ни к селу ни к городу и не глядя на Аранту. Справедливости ради следует отметить, что и Аранта на нее не глядела. - То есть она и сейчас, конечно, есть. Так вот, она говорила, что у меня некрасивые пальцы ног. Слышишь? Слишком длинные! Видала бы ты ее пальцы! Короткие, верно, толстые, поросшие черным ворсом, и такие, знаешь... ну, если она стоит прямо, босиком, то пальцы торчат вверх, не касаясь земли. Красавица, вот поди ж ты! Не приведи бог моды на такую красоту... Что ты понимаешь, вояка! Ты хоть знаешь, что на свете существует... ну, скажем, музыка?! Ночи не проходило, чтобы я не плыла там, среди фонарей. А теперь - никогда! Это как мир пропал. Или как ребенок не родился.

Да. Не поставить ли в вину Рэндаллу Баккара ее нерожденного ребенка? Какой, однако, у девочки раздражающе пронзительный голос. Только с возрастом приходит умение убавлять звук.

- А мне, - сказал Кеннет, - снится, как я натягиваю лук. И все, не более того, но Грандиозу словно выключили. Аранта снова закрыла глаза, перебирая в уме свои "никогда".

Рэндалл, равных которому нет. Превосходивший всех во всем: таковы были правила игры. Да, конечно, он пользовался ею дольше, чем ей бы этого хотелось. Но опять же, как иначе он научил бы ее ценить себя? Ведь прежде она и слово боялась вымолвить вслух. Кто, как не он, взрастил ее так, что она смогла сбросить с себя путы чар, в которых сам Рэндалл оставлен биться и по сей день? Не потому ли он так торопился со свадьбой, что иначе получал в ее лице волшебницу, способную ему угрожать? Существование такой волшебницы нарушало Условие его заклятия на победу, а Рэндалл Баккара мучительно не хотел становиться простым смертным.

А она? Не ее ли проклятое заклятие девственности спасает себя, пользуясь любым предлогом?

В любом случае она достаточно выросла, чтобы не быть послушной. Когда она решилась уйти, она знала, что будет жалеть. Она жалела бы в любом случае, каков бы ни был ее выбор. Но, как справедливо заметил Кеннет, ничто не помешает ей вернуться, если она захочет сама. Вопрос: почему она не хочет сейчас, когда, в сущности, самое ее великое желание - быть любимой? Неужто не все равно - кем? Ведь Рэндаллу равных нет. Мы приняли это за аксиому.

Как, оказывается, давно она не лежала просто на земле, приникнув к ней и телом, и слухом, закрыв глаза и отдавшись сознанием на волю щебета птиц.

- Эй! Ну хоть ты можешь мне объяснить, почему ты потакаешь перепадам ее настроения? Почему она может вот так взять и перерешить с ходу, словно палку бросить в другую сторону? И ты с восторженным тявканьем кинешься ее приносить?

- Девочка, - это был, по-видимому, самый резкий тон Кеннета, тебе лучше запомнить, что командует здесь миледи Аранта, кем бы она ни притворялась. Если она делает то или это, у нее, как правило, есть весомые причины. Едва ли у тебя получится настроить меня против нее. Хотя бы потому, что она тебя намного... больше. Последний раз предлагаю тебе выучить это наизусть, иначе...

- Иначе - что? - вызывающе прищурилась малютка Аннелиза ван дер Хевен.

- Ничего, - кротко ответил Кеннет. - А что я могу тебе сделать?

- Ух ты! - немедленно восхитилась та. - Обожаю рыцарей! Кен, окликнула она его уже в спину, - но все равно - не уходи! Ты же видишь, я что с арбалетом, что без него - какая разница?

- Ты думаешь, в случае необходимости я сильно смогу помочь? удивился Кеннет. - Да ты взведешь его куда быстрее, чем я с одной рукой. Честно говоря, и я - что с арбалетом, что без него - все едино. Эта механическая штука между нами, годится на раз - снять одинокую цель, и то если ты успеешь раньше. На ноги рассчитывай. На ноги!

С этими словами он и ушел, мягко, бесшумно, как скользящий луч, ступая среди цветущего иван-чая. Грандиоза осталась, округлив рот в беззвучном "о!" и держа в руках чужую игрушку, которой ее, оказывается, утешили.

Утешил, называется!

2. ИМЯ БАККАРА

Размышляя, Аранта пролежала весь скудный остаток дня! и ночь, почти не открывая глаз и в то же время опасаясь вернуться в сон, измучивший ее необъяснимыми страхами. В сущности, она имела довольно слабое представление об истинных возможностях Рэндалла. Если сама она могла отклонять стрелы, кто знает, может, он способен был и дурной сон наслать.

Анелька слонялась по поляне, выдавая свои перемещения шорохом высокой травы, метала стрелы куда ни попадя, а потом ползала на четвереньках, собирая их среди валежника. Или, ругаясь сквозь зубы, выдирала их из древесной коры, если выстрел оказывался удачным. С Арантой она не разговаривала. Дулась за то, что та отменила Счастливую Страну.

- Эй! - окликнула ее Аранта. Больше для порядка, с далеко идущей целью наладить отношения, потому что было у нее ощущение дальней дороги впереди. - Чему такому учила вас королева, что церковь так на нее взъелась?

Анелька, не оборачиваясь, всадила стрелу в самый толстый ствол. Несомненная удача, видимо, смягчила ее. Вообще-то это простейший трюк: чтобы расположить к себе человека, надо поговорить с ним о нем. Причем чем фигура незначительнее, тем лучше это работает.

- Было три особенных курса, - смилостивилась она, - на которые по малолетству не пускали принцессу Ренату. Первый - "Физиология и анатомия женщины". Функционирование организма, - Анелька с видимым удовольствием выговаривала ученые слова, - закономерности и особенности, гигиена и наиболее эффективные методы контрацепции.

Это называется: "Вот тебе! Съела? Хоть что-нибудь вообще поняла?"

- Ясно. То, что согласно догме в руце божьей... А второй?

Пожалуй, Анелька не ожидала, что Аранта проявит дальнейший интерес. Способность той поддерживать "интеллектуальную" беседу слегка ее обескуражила.

- Второй - для продвинутых, - неуверенно сообщила она. - "Анатомия мужчины".

- О! - произнесла Аранта, поскольку от нее это, видимо, ожидалось. - И что, были у вас - как это? - учебные пособия?

- Картинки, - ответила Грандиоза с некоторым напряжением, но и с долей превосходства в голосе. Какая еще дева способна похвастать такой полнотой и разносторонностью воспитания! Сколько мужей в этой стране запертых ставен видели свою жену обнаженной, когда церковь строго-настрого предписывала ей быть в темноте и в сорочке?

- Картинки...

Сама Аранта в совершенстве превзошла этот предмет, стоя на подхвате у операционного стола. И пособия у нее были окровавленные, обожженные, с криком рвущиеся из рук. Обрушившись в воспоминания, она и забыла спросить о третьем курсе, но едва ли это остановило бы Грандиозу, которой выпала возможность похвастать.

- А на третьем курсе мы проходили, как все это совместить к обоюдному удовольствию.

- Да вы сами инквизиции в лапы шли, - констатировала Аранта. - Кто преподавал последнюю науку? Мадам из дома терпимости?

- Очень, между прочим, полезная наука, - обиделась Анелька. - Ты предлагаешь тыкаться вслепую, ошибаться и терять мужчину своей мечты? Между прочим, я теперь единственная молодая дама в стране, способная похвалиться образованием этого рода.

- Не считая нескольких тысяч профессиональных шлюх.

- На шлюхах не женятся!

Представив себе Анельку ван дер Хевен, царящую среди столичного бомонда, Аранта мысленно сделала знак, отгоняющий злые силы. Неизвестно, насколько ей самой пригодились бы вышеописанные курсы, но иную науку Аранта превзошла в совершенстве: взгляд Анельки, которым та непроизвольно отыскала в траве едва заметный след Кеннета, более чем наглядно свидетельствовал, кто в данный момент является мужчиной ее мечты.

Впрочем, когда в волосяной силок попался заяц, Аранте волей-неволей пришлось встать. Грандиоза при виде повисших ушей и бархатных щечек мертвого зверька наполнила слезами свои голубые блюдечки, а ждать Кеннета, чтобы тот освежевал тушку, было по меньшей мере бессмысленно: ему одной рукой не управиться. Пришлось делать это самой: да, в общем, не впервые. Тем более есть хотелось отчаянно. За последние благополучные годы Красная Ведьма отвыкла голодать. И, к слову сказать, привыкать не собиралась.

Так что пришлось встряхнуться, испачкать руки, насадить тушку на твердый прут, организовать костерок: все это - лицезрея стриженный затылок Аннелизы ван дер Хевен, демонстративно боровшейся с тошнотой. И лишь когда подвешенная над угольями жертва испустила соблазнительный запах, Грандиоза приблизилась, чтобы получить ножку. Может, Кеннет догадается раздобыть соли? Аранта испытывала тихое удовлетворение, сознавая, что на него можно положиться. Так осточертело заботиться обо всем самой! Хозяйка из нес была никудышная.

Кеннет возник из тишины, бесшумно, как солнечный зайчик, выскользнув из-под ветки, свесившейся над тропой. Позже, чем они стали его ждать, и намного раньше, чем начали беспокоиться. Ступая след в след и низко опустив головы, за Кеннетом, как привязанные, шли три невзрачные коренастые лошадки. Все под седлами: значит, состоялась законная сделка.

Кеннет привез хлеб, а в обмен не отказался от половины , кролика, и пока он обгладывал его, радуя глаз здоровым молодым аппетитом, Грандиоза опасливо приглядывалась к флегматичным мохнатым мордам. Аранта вполголоса поинтересовалась: откуда кони? Почему он отважился приобрести их в Констанце? Не говоря уж о том, чтобы разменять золотую раду. Королевскую раду Баккара! Это было все равно что кричать о себе на площадях. Но больше всего ее взволновало то, что Кеннет не спешил начать разговор.

- Мне помогли, - лаконично ответил он.

- Я и не знала, что у тебя есть друзья.

- Да Децибелл мне, в общем, не друг. Всего лишь сослуживец и старый знакомый. Эй, как ее?.. Анеля! Не сахар, соль возьми. К новой лошади подходи с пригоршней соли, тогда ты на ней, а не она на тебе ездить будет.

- Ты спятил? - Уязвленная Аранта буквально отскочила от него, однако у нее хватило самообладания воскликнуть это шепотом. Анелька даже ухом не повела.

- Не спятил. Децибелл с нами в одной лодке. И более того. Должен тебя огорчить: мы с тобой... и с ней, если уж на то пошло, никому сейчас в Констанце особенно не интересны.

- Хочешь сказать - нас не ищут? - не поверила ему Аранта.

Это не укладывалось у нее в голове. Даже если бы Рэндалл был доподлинно уверен, что она сбежала с Кеннетом накануне свадьбы, чтобы предаться с ним греху, и даже если бы этого соображения ему было достаточно, чтобы махнуть на нее рукой, как на бесполезную отныне игрушку, маг Баккара должен был приложить все усилия, чтобы отыскать и уничтожить того, кто стал магом от крови Красной Ведьмы. А Кеннет опять же был первым, кто напрашивался на эту роль. На самом деле он рисковал ради нее больше, чем предлагал с самого начала. Хотя истинная причина оставалась для него неизвестна. Ей не стоило отпускать его вместо себя в город. Проклятие на ее медлительные мозги!

- Рэндалл Баккара мертв.

В наступившей тишине Грандиоза звонко шлепнула на щеке комара.

- Повтори, - прохрипела Аранта. Кеннет покачал головой:

- В этом нет нужды. Ты расслышала.

В глазах у нее потемнело.

- Сейчас опять припадок будет, - с плохо скрываемым отвращением высказалась Грандиоза вне поля зрения. Аранта стиснула зубы, силясь отогнать прочь злорадную холодную ночь, вздымавшуюся к голове от сердца.

Вот она, мертвая тишина в ее сознании. В панике она вновь и вновь тянулась к этому морю молчания, как вновь и вновь мы прикасаемся языком к больному зубу. Она готова была обрадоваться даже вспышке боли. Тщетно. Рэндалл Баккара, проросший в каждой ее жилке, не отзывался, и ничто даже не вздрагивало в ответ.

Так вот что это значило! Вот как это, оказывается, бывает, когда кто-то говорит: "Не переживу!"

- На троне - Клемент Брогау...

- Заговор, - выговорила она непослушными губами.

- Чертовски похоже, - согласился Кеннет, глядя на нее с состраданием. Пришлось, смежить веки, чтобы его не видеть.

- Цареубийца, - произнесла она классическую формулу, - не может сесть на престол, совершил ли он означенное деяние собственноручно, отдал ли приказ или всего лишь помыслил вслух и был услышан.

- А папенька его сел, - возразил Кеннет. - Времена меняются, а общественное мнение уступает силе. Тем более формально крови на Клементе нет.

- Вот как? Как же ему тогда повезло?

- У нынешнего короля, - с расстановкой сказал Keннет, - есть весьма незаурядный братик.

Если лицо можно изогнуть знаком вопроса, то Аранте это удалось.

- У него два брата, - выговорила она, надеясь непонятно на что.

- Но незауряден только один.

Кеннет кивнул, прочитав имя по ее шевельнувшимся губам.

- Мне очень жаль, - добавил он.

- А вот мне - ни чуточки! - свирепо вмешалась в разговор Грандиоза. - Не знаю, кого вы там между собой имеете в виду, но я искренне благодарна тому, кто избавил мир от этого памятника самому себе. У вашего Рэндалла Баккара в голове гнездились летучие мыши!

В другое время Аранта непременно оценила бы этот пассаж, но сейчас она только поджала губы.

- Тело короля видели?

- О да. В отношении тела соблюдены все формальности. Дабы никто не мог усомниться в смерти государя, тело выставлено на всеобщее обозрение в церкви Грэхема. В городе полно солдат. На ведьм еще охотятся, обвиняя в их разгуле попустительство предыдущего царствования, но, похоже, интерес к ним иссякает. - Он мельком глянул в сторону Грандиозы. - Еще бы, грядут такие перемены! Ожидается, что все, что было хорошо при предыдущем государе, при нынешнем окажется плохим. А потому горожане кинулись по домам, доказывать, какие они добропорядочные ремесленники и как они необходимы любой власти.

Он помолчал.

- Скажи мне честно: когда я уходил, ты уже знала?

Сглотнув слюну, Аранта медленно кивнула. Да. Наверное, она знала. Рэндалл мертв, как мертво у нее внутри. И она виновна. Виновна, как никто. Если бы она не ушла, Уриен Брогау никогда бы и близко...

- Подробности, - спросила она, - известны?

- Город полон разнообразных слухов. Тело короля обнаружили прикованным в подземелье, с вскрытой веной. Кровь его вытекла в землю.

Аранта громко втянула воздух сквозь зубы. Значит, это даже не был поединок, как она смела надеяться в глубине души. Значит, это было подлое, расчетливое предательство. Самое грязное поповское предательство! Инквизиторское! С их молчаливого благословения. Когда-то она думала, что из них двоих, заклятых, она - более уязвимая жертва.

- Одного не понимаю, - пробормотала она. - Да, интересы церкви, безопасность семьи, преданность брату... Но как он мог?! Как конкретно именно он мог сделать конкретно именно это?! Ему же нельзя лгать, спать с бабой, иметь собственность, защищать жизнь...

- Ну так никто и не обвиняет молодца в мелких грешках, - хмыкнул Кеннет. - Цареубийство ему по плечу, не меньше.

- А целый двор стоял и смотрел, как этот ваш героический священнослужитель волок государя в подземелье - не ближний, должно быть, свет, и мышкой проскользнуть у него едва ли получилось! - чтобы приковать там и хладнокровно, беспомощному, перерезать вены? Ну и порядочки у вас там, в старом дворце!

- Уриен Брогау как лицо духовное подсуден только церковному трибуналу, - сказала Аранта. - Срок разбирательства назначен?

- Уже было. Заседал ареопаг.

Она непроизвольно вздрогнула. Уриен Брогау стоял на месте ответчика. На месте, памятном ей по выступлению Веноны Сарианы, откуда так мощно разносится звук. Дорого бы она дала, чтобы посмотреть и послушать...

- ...но ареопагу было мало работы. Глядя в глаза высокому собранию, мэтр Уриен признал, что сделал это.

- И что же?

- Сама понимаешь, ворон ворону глаз не выклюет. Тем более если вороны - из одного гнезда. Клемент Брогау воспользовался Королевским Словом. Брат-де его действовал сообразно обстоятельствам на благо государства и церкви, а потому свободен от кары светского суда, и Его свежепомазанное Величество желал бы, чтобы власть церковная прислушалась к его словам. Ведь церковь не проливает крови.

- Ну да. Она нас просто-напросто заживо жжет. И что же, прислушался ареопаг к королевской воле?

- А как же! Они всегда поперву друг перед другом заигрывают. Однако слушай! Он может, если ему угодно, соблюдать обеты, данные им в твердой памяти и совершенно добровольно. Строгость и воздержание ему зачтутся: не здесь, так там. Но он теряет право служить мессу, исповедовать, поскольку нечист перед Создателем, и быть исповедуемым самому, дабы жил со своими грехами, и нес их тяжесть, не перекладывая ее на чужие плечи. Также не смеет он входить в храм Господень и ступать на освященную землю, покуда церковь не удостоверится в полноте его раскаяния и не дарует ему прощения. Ежели же таковое прощение последует после его смерти, до той поры надлежит ему покоиться вне пределов церковной ограды. Сняли с него перстень с галькой. Повезло приятелю Уриену, что он тощий; заплыл бы пальчик жиром, так отрубили бы с пальчиком. И то было сказано, что церковь милостива. "Он не камень, - сказано ему, - он - трещина в камне".

- Интердикт! - выдохнула Аранта. - Каково?! Король простил, а церковь - не прощает. Одним братниным словом держится. Одному - коврижки, а другому - шишки. Поневоле начинаешь уважать Клемента Брогау. Ну что ж, пускай побудет господин инквизитор и в нашей шкуре.

- К вопросу о наших шкурах, - продолжил Кеннет с набитым ртом. Разумеется, настали черные дни для верных дому Баккара. Однако пока суд да дело, цареубийства и кары на цареубийц, наши с тобой имена и приметы никто по площадям не выкликает. Канули, как в воду - ой, прости! - и ладно.

- А я не поняла, - вновь раздался из-за его спины вредный голосок Грандиозы, - за которого из них вы больше переживаете?

Медленно-медленно, словно преодолевая сопротивление среды, Аранта повернула голову. Фраза выползла, словно змея изо рта:

- Я любила Рэндалла Баккара.

В этот миг перед ее внутренним взором действительно вставали зеленые поля и белые дороги, и Рэндалл: прекрасный, молодой, двадцативосьмилетний. Не тот, из королевской ложи, белое лицо вполоборота, неподвижная рука на подлокотнике кресла.

- Мы знали их обоих, - укоризненно сказал Кеннет. - И вот что... Анеля, принеси-ка Аранте воды.

Анелька, уже разобравшаяся насчет урожденного дворянства, дернула острым плечиком и напомнила, что она тут не горничная.

- Пожалуйста, - прорычал Кеннет. Волшебное слово оказало волшебное действие. Грандиоза поднялась и удалилась, немузыкально заведя: "Топором выруба-а-ала полынь..."

- Будь он проклят, - сказала Аранта, все еще пребывая мыслями там, в прежних годах, где трава по пояс, по грудь в росе. - Пусть будет проклят на одиночество, презрение, смерть и забвение после смерти. Небеса не слышат меня, потому что я ведьма, но пусть услышит земля, по которой я хожу, частица которой я есть и в которую лягу, когда выйдет мой срок. Король простил, церковь наказала, а я - найду и убью. Вы оба свободны. Я возвращаюсь в Констанцу.

"Топором вырубала полы-ы-ынь..." - мстительно выводила с берега Грандиоза.

- Да нет его в Констанце, - нехотя выговорил Кеннет. - Клемент дал ему эскорт, чертовски похожий на конвой, и наш злодей в единые сутки покинул столицу. Дабы не смущать подданных присутствием цареубийцы у подножия трона. И никуда ты одна не пойдешь. Во всяком случае теперь, пока у тебя в глазах один пепел. Я предпочитаю следовать за тобой, когда ты рассуждаешь, а не бесишься. Месть - слово пустое. Оно выдохнется прежде, чем ты пройдешь половину пути.

- А с королевскими детьми что? - спросила Аранта, переждав немного. - Живы они?

- Королевские дети, похоже, один из пунктиков нового правления. Они ведь не говорят: "Рэндалл Баккара". Они говорят: "Человек, называвший себя Рэндаллом Баккара". Таким образом, они оставляют сомнительным статус детей.

У Аранты было ощущение, что она развалится на куски, если перестанет поддерживать себя за локти.

- Они убьют Райса, - глухо сказала она. - Не сразу, но это ясно, как день. Он сын царствовавшего короля. И Ренату заодно. Иначе она может выйти замуж и тоже претендовать на сбою часть пирога. Или на весь пирог.

Она вспомнила черную головенку на тонкой шее, ребенка, заснувшего посреди театрального хлама. Мальчика, которого ей даже не позволили подержать на руках. Раиса Баккара, по возрасту годящегося в ее собственные сыновья. По времени ее знакомства с его отцом - тоже. Проклятие, он должен был быть ее сыном! У нее нет слов, чтобы втолковать это Кеннету, а Грандиоза слишком молода, ей не понять.

Впрочем, будь Райс ее сыном, будь она не более чем матерью наследника, ей бы его не спасти. Ей пришлось бы , только сидеть рядом и смотреть, как люди, свершившие переворот, входят к ее сыну, чтобы убить его. И она ничего не смогла бы сделать.

- ...но с Ренатой, конечно, проще. Ее могут насильно постричь в монастырь. Детей разделили?

- Нет.

- Я - служанка Баккара, - горько сказала Аранта. - Вот тебе и повод вернуться. Мне следовало пожертвовать собой, когда надо было спасать его, а не теперь, когда я могу только мстить. Сбежала, как крыса с корабля. Но даже теперь, когда он мертв... - Она зажмурилась. Она знала, что сейчас произойдет. Неотвратимо. Сейчас она наложит на себя заклятие подобно тому, как когда-то Рэндалл Баккара заколдовал самого себя на любовь к ней. - Моя верность переходит по наследству. Теперь я принадлежу Райсу. Клянусь тебе, Кеннет, во мне живет магия. Я способна воспитать Райса, дать ему Могущество и вернуть ему трон.

- Для одного мальчика это уже сделали. Ты его этим осчастливишь?

- Я хотя бы спасу ему жизнь. Брогау не смогут твердо сидеть на престоле, зная, что наследники Баккара живы, даже если их прилюдно объявили ублюдками. У подданных не должно быть альтернативы. Иначе всегда найдется кто-то, способный вытащить их из рукава и разыграть как сильную карту. Клемент уберет их не сразу, но так, чтобы не дать вырасти смуте. Итак, где дети?

- Ты спрашиваешь меня так, словно я знаю, - хмыкнул Кеннет.

- Ты выяснил так много. Я имею основания полагать, что и такая мелочь попалась в твои сети, - резонно заметила Аранта. - Они в Башне?

- В Башне? - Кеннет невесело ухмыльнулся. -Ты, вероятно, не в курсе, что тот памятный налет и разгром тоже возглавлял Уриен?

Подошедшая Грандиоза, не сдержавшись, фыркнула:

- Может, он и казну разграбил по дороге? Впечатление такое, будто на него специально повесят все дерьмо и замочат в финале. Что он такое, этот ваш Уриен Брогау? - Анелька нагнулась, чтобы сунуть в рот еще кусок жаренного на прутике хлеба. - Он что, ест маленьких детей?

Аранта дернула уголком рта.

- Я никогда не видела, чтобы он ел, - сказала она, сдерживая раздражение. Если так пойдет и дальше, она скоро начнет заикаться. Она уже жалела о собственной благотворительности. Анелька вырастала в помеху. Кеннету, к примеру, хотя бы ничего не требовалось объяснять. - Равно как и чтобы он спал. Он слишком хорошо воспитан, чтобы выставлять такие вещи напоказ. Тебе будет достаточно знать, что это самый умный подлец королевства. И что он выглядит, как твоя эротическая фантазия.

- Ну, в общем,- поддержал ее Кеннет, - если ты выбираешь себе врага, лучше, если он тебя не умнее.

- 0-о-у! - только и промычала Анелька, проталкивая в горло непрожеванный кусок. - А давайте ему сдадимся!

- Дети отправлены в Хендрикье, - сказал наконец Кеннет, - "дабы удалить их от трона во избежание давления, склоки и смут, вызванных их происхождением, и взрастить их в соответствии с высоким родством матери, урожденной принцессы Амнези". О Баккара, как ты понимаешь, ни слова.

- И кого они облекли столь высоким доверием?

- Меня Грандиоза засмеет, - протянул Кеннет почти, жалобно. - Это смешнее, чем то, что написано у нее на...

- Вот черт, - беспомощно сказала Аранта. - Куда ни кинь... Как они это провернули?

- Патриарх согласился, что мэтр Уриен - бывший преподобный Уриен, так его теперь надлежит называть - обладает достаточным интеллектуальным багажом, чтобы доверить ему образование наследников самого высокого ранга. Даже учитывая все прискорбные обстоятельства недавнего прошлого, было бы непростительным расточительством пустить прахом эту сумму опыта и знаний...

- Однако своих детей король Брогау брату не вручил. Хотя мог бы, если бы желал явить публичный знак доверия. Немудрено. Он наверняка не хочет, чтобы цареубийца обладал средством давления на власть. И это значит, что Клемент обладает средством давления на самого Уриена. Королевское Слово! Если бы не Королевское Слово, не миновать бы Уриену еще одного расследования, приватного. Церкви наверняка интересно, не коснулся ли он проклятой крови, выпуская ее в землю. И к моменту, когда бы они закончили это свое расследование, вне зависимости от его результата, от уважаемого мэтра Уриена летели бы только клочки по закоулочкам. Кстати... никто не убедит меня в том, что он ее не коснулся. Ведь он знал, с чем имеет дело. Понятно, почему брат прикрыл его Королевским Словом. Он нужен ему для грязной работы. Где одно цареубийство, там и два. Смотри-ка, в правящих кругах стало модным иметь карманное чудовище, которое одно во всем виновато. Это я положила начало славной традиции. Лишенный права исповедовать и исповедоваться... Стало быть, никто никогда не узнает правды. Что ж, план их как на ладони. Уриену, как бы так выразиться, не привыкать, да и терять ему, по существу, нечего. И верность брату он доказал: Едва ли это будет его инициатива, и, пожалуй, он сделает это без удовольствия. Тем не менее сделает. А Клемент опять выйдет без единого пятнышка. Теперь ты понимаешь, почему это - мое дело? Руки Уриена в крови мага, и я единственная, кого можно ему противопоставить. При самом невыгодном раскладе я как минимум равна ему по силе крови.

- Ладно, ладно! Найдем и убьем, и даже разговаривать с ним не станем, - неискренне, как ей показалось, согласился Кеннет. - Но давай завтра, а? Я устал, сказать по правде, а в Хендрикье путь неблизкий. Я, когда все это выяснил, решил, что теперь нам туда дорога, и лучше нам эту дорогу делать верхом. Кто-нибудь возражает?

3. РУКА И СЕРДЦЕ ПРИЛАГАЮТСЯ

На этот раз Аранту разбудил шепоток ручья. Не то чтобы он молчал всю ночь, а теперь его словно разморозило: просто ее подсознание достигло той степени внутренней готовности, когда созрело действие. Вот она и услыхала шелестящие переливы воды, и они показались ей горном, зовущим в путь. Оставалось несколько минут до рассвета, и в этот момент Аранта твердо решила уйти одна.

Понятно, почему ей хотелось отвязаться от Анельки: в предстоящем ей предприятии Аранте потребовались бы все ее моральные ресурсы. Вся магия, живущая в ней. Она не могла тратить себя на обессиливающее бесплодное раздражение. В последнее время ей стало казаться, что в Аннелизу ван дер Хевен уходят все ее душевные силы.

Оставить Кеннета она решилась по другой причине. Дело было не в его страсти обсуждать приказы: в споре с ним, как правило, рождалась истина, и потом, довольно часто они спорили не о том, надо ли вообще что-либо делать, а о том, каким образом это сделать лучше. Во-вторых, он прекрасно чувствовал момент, когда стоит заткнуться и исполнять. Кеннет - лучшее из того, что следует иметь в драке у себя за спиной. Нет. Ее тревожила его расположенность жертвовать собой, а именно его ей меньше всего хотелось принести в жертву. Даже ради детей Рэндалла, которые пока представляли собой некую абстракцию, цель жизни и идеал служения, а не нечто живое и теплое настолько же, насколько живым и теплым был Кеннет. Избавившись от Кеннета, Аранта избавилась бы от необходимости делать выбор. К тому же, оставив на его попечение Анельку, она не испытывала бы и угрызений совести.

Аранта поднялась и осторожно огляделась. Лошади тяжело переступали во сне где-то за стеной сплошного тумана. Анелька спала возле умершего костра, с головой завернувшись в плащ: ее нещадно кусал кровососущий гнус. Кеннет тоже вроде бы не шевелился: лежал на боку, подперев голову плечом и выбросив вперед правую руку. На саму Аранту ни комарика не село: трудилась магия, властная над миром скотским и миром вещным. Бесшумно распустив тесемки, Аранта вытянула из мешка краюху и, вспомнив вчерашние наставления Кеннета, отсыпала из кисета горсть соли. Магия - магией, а лошадь - лошадью. Они друг дружку в первый раз видят. Даже тому, на ком ты ездишь, следует время от времени доставлять удовольствие.

Она не видела ничего плохого в том, чтобы позаимствовать лошадь. В конце концов, та была куплена на ее деньги.

Прикормив и распутав скотину, она сообразила, что дала маху. Лошади паслись расседланными: она сама их вчера расседлала, потому что Кеннету одному это было несподручно, а Грандиоза, как всегда, восседала знатной барыней. Возвращаться к костру за упряжью показалось ей плохой идеей: одно дело уйти налегке, чуть шелестя по мокрой траве босыми ногами, и совсем другое волоча, на себе полпуда ремней, бляшек, пряжек, войлочный потник и глыбищу самого седла. Не может быть ничего унизительнее, если ее застанут. Скрепя сердце решилась обойтись так, тем более что лошадь, тычась мохнатыми ноздрями в горсть, полную соли, проявляла все признаки дружелюбия. Взявшись за гриву, Аранта озиралась в поисках, куда бы залезть, чтобы сесть верхом... или хотя бы боком.

- Следует понимать, что я утратил твое доверие?

Кеннет возник, должно быть, из тумана, и крепко держал лошадь за гриву с другой стороны. Невыспавшийся, хмурый, с нелепым вихром, топорщившимся надо лбом. Злой. Ну, это можно понять. Она бы тоже разозлилась.

- Не надо этого затравленного взгляда. Вот седло и сбруя. - Он бросил ношу к ее ногам. - Седлай, я помогу. Потфею под хвост... Давай просто поговорим.

Ему легко. Его голова - повыше лошадиной спины.

- Кеннет, - сказала она, держась за гриву со своей стороны, - это только мое дело. Это мое глубоко личное чувство. Это касается только Рэндалла и меня. Вам с Анелькой тут делать нечего.

- Хорошо, - усилием воли Кеннет сделал голос ровным, - значит, поговорим о Рэндалле и о тебе. Я прожил несколько лет, не вылезая из твоих сеней. За эти несколько сотен ночей не было ни одной, чтобы король прошел мимо меня, и ты заперла бы дверь перед моим носом. Что бы там ни было между вами в войну, с победой это кончилось. Обманывать можешь кого угодно, включая себя. Но я знаю правду. Так - не любят.

Аранта внутренне вздрогнула, пораженная тем, что он почти слово в слово повторил слова другого человека. Врага. Ложь, которую они с Рэндаллом вместе - сами! - сделали правдой. Есть ли под этим небом что-то, зависящее не от нас?

- Все сложнее, - сказала она, глядя мимо Кеннета. - Каким-то образом Рэндалл, плох он или хорош, жил во мне. С его физической смертью то, что во мне, умерло тоже. Я не буду говорить тебе про любовь. Но во мне есть магия, и она питается... всякой дрянью. Обидой, ненавистью, злобой. Я никогда не умела выезжать на высоких чувствах, как Рэндалл, который играл ими шутя. Я знаю, что я способна спасти детей. Я только не знаю - какой ценой. Учитывая достоинства того, кто мне противостоит, скорее всего - ценой жизни. Кеннет, я не хочу, чтобы это была твоя жизнь.

- Однажды я это уже слышал, - буркнул Кеннет, указав на обрубок. Ты так ценишь мою жизнь, что забываешь о моем мнении.

- Как ты меня услышал?

Кеннет хмуро усмехнулся.

- Никто не похвалится, будто увел коня у меня из-под носа. Когда лошадь распутывают, она ступает по-другому. Изменяется ритм. А я ж на земле сплю. Отдается в самое ухо... Я тяну, застегивай пряжку. Нет, на следующую дырку. Господи, да на что же ты рассчитываешь без меня?

- А Анелька? - Ничтоже сумняшеся, Аранта двинула в бой тяжелую артиллерию. Чтобы отвязаться от него, годится и Грандиозиной тайной пожертвовать. - Ее я в любом случае с собой не возьму. Мне не нужны жертвы среди детей. На кого, кроме тебя, я смогу ее оставить? И, между прочим, если ты будешь к ней немного снисходительнее, она может составить счастье всей твоей жизни. Она, как мне кажется, не против.

Уши Кеннета вспыхнули, словно она сказала ему в лицо бог весть какую непристойность. И она могла поклясться, что его трясет. На минуту она даже забыла о себе и своей сверхзадаче.

- Аранта, я повторюсь. Прежде чем объяснять мне, кого мне хотеть, ты могла бы поинтересоваться моим мнением. С чего ты взяла, будто я положу глаз на вертлявую писюху, у которой равно что в голове, что на языке медный грош и горсть блестящих пуговиц? Я люблю тебя.

Ненависть, обида, злоба сделали рты изумленным "о!" и уселись рядком на травку, оставив ее с Кеннетом один на один.

- Извини. Вырвалось. Больше не повторится. Я знаю, - угол рта у него дернулся, безуспешно изображая улыбку, - ты сбегаешь немедленно, стоит тебе это услышать. Тебе нечего меня бояться. Считай, я ничего не говорил.

Держась, чтобы не потерять равновесие, сперва за поводья, потом за кованые кольца удил, Аранта осторожно, один крохотный шажок за другим, перешла на его сторону лошади. Кеннет как будто даже слегка попятился. Словно это ему было что терять.

- Кеннет, - спросила она, - ты с ума сошел? Давно?

- С ума я сошел намного раньше, чем ты могла заподозрить. Представь себе ораву молодых оболтусов, на которую приходится весьма ограниченное количество женщин. И единственная из них, кого можно любить, а не просто... ну, понимаешь... женщина короля. О тебе много говорили в солдатских палатках... да и выше, я думаю... и наверняка не всегда так, как бы тебе это нравилось.

- О! Выше делали ставки, как долго я продержусь, - мрачно заметила Аранта. - И кому достанусь после.

- Я хотел бы сказать, что твой взгляд пронзил мне сердце... но, в общем, я был такой же жеребец, как три сотни других, наскоро поставленных старейшинами под знамена Камбри.

- И... и девушка у тебя была? В смысле - до войны?

- Я должен был жениться, - сказал Кеннет. - Но тут подоспела весть о войне. И поскольку я старший сын, то мне выпала большая честь, а моему брату - меньшая. Моя невеста.

- Ты скучаешь по ней?

Кеннет опустил глаза. Румянец все так и не сходил с его смуглых скул.

- Даже не помню, как она выглядела. Кто-то из родственниц. Когда стало ясно, кто уходит, а кто остается, контакты между нами прекратились. Я ведь мог не вернуться... я и не вернулся. Аранта, убери руки. Больше, чем жалость, я ненавижу только, когда меня жалеешь ты. Ты, конечно же, и не вспоминала обо мне, когда забывала затворить дверь, ведущую в твою спальню. Тысячу раз я гадал: читаешь ты еще или уже заснула, не погасив свечей. И что будет, если я войду?

- И... не вошел?

- Да ведь ты пришибла бы меня своей магией... или позвала бы на помощь. То-то было бы... стыда. Так, стоял в дверях... пару раз.

Аранта молча помотала головой. Все ее одинокие ночи вспомнились ей так отчетливо, словно все они были сегодняшними. Дерево за спиной росло весьма кстати, чтобы к нему привалиться. Все эти проклятые ночи, одна за одной убеждавшие ее в том, что сама по себе она не может быть желанна. И если бы Кеннет вошел... о, с каким чудовищным наслаждением она оставила бы Рэндалла в дураках с его интригами и планами, с его заклятиями и проклятиями, с его развесистыми рогами!

- Господи... Кеннет! - беспомощно пробормотала она. Да, она была беспомощна перед ним. Перед юным лучником, веселым, как дельфин, и беспечным, как щенок, и перед всем тем, чем он стал с тех пор. Ведь если бы тогда, сразу после битвы при Констанце, речь шла только о жалости, она нашла бы на его сегодняшнее место сотни кандидатов. Столько, сколько прошло по госпиталям через ее руки. Она встречалась глазами с тысячами глаз. Кеннет, увидев которого впервые, она сказала себе, что влюбилась бы, если бы не Рэндалл. Если бы рядом не стоял Рэндалл, определивший ей ее место и условия существования. Условия, включавшие в себя одинокую спальню. Внезапно она взглянула на Рэндалла так, словно он был от нее по другую сторону зеркала. Пусть там и остается. Бессильный, способный наблюдать... и клясть. По сравнению с ним Кеннет был до умопомрачения живой.

- Кеннет!

Как откровенно ненавидел его Рэндалл, справедливо считая Кеннета щитом, за которым Аранта укрывалась и который в случае необходимости могла выставить вместо себя. Против него. Как противника, наделив его соответственно могуществом и поделившись опытом. Ведь Рэндалл всегда был прозорливее ее.

Все произошло... быстро. Когда-то посреди череды своих разочарований Аранта утешала себя тем, что, возможно, то, о чем слагают сказки для взрослого уха, окажется не столь уж хорошо.

Но это оказалось лучше. И дело даже не в том моменте исступленного наслаждения, ради которого затевают игру искушенные в деле. Она этот момент, можно сказать, пропустила и даже не встревожилась, справедливо полагая, что все придет со временем и с мастерством. Ох, если бы только у нее достало времени, чтобы развить мастерство.

Нет, ощущение полного и абсолютного счастья подарили ей встречный трепет юного тела, нетерпение, едва ли не превосходящее ее собственное, горячая гладкая кожа плеч, с которых она сама сорвала рубашку, и то, как они, зажмурившись от нестерпимого блаженства, целовали друг друга до одури... до головокружения, до потери... ой, равновесия!.. контроля... и, кажется, инициативы...

Разумеется, она боялась, как всякая, кто слишком много думает о первом разе, и боль показалась ей сильной, почти невыносимой, но, слава Заступнице - моментальной. Недоуменное выражение на лице Кеннета, сообразившего, в чем дело, но, как это водится у мужчин - поздновато, и то держалось дольше. И после, смущенный собственным напором и, главное, быстротой, с которой все случилось, он посмотрел на нее виновато.

- Аранта, клянусь богом... я не знал...

Лежа навзничь, обнаженная, на зеленой траве, она ощущала себя как нечто среднее между именинным пирогом от которого пока откушено слишком мало, и повелительницей вселенной, сию минуту приказавшей миру горст синим пламенем. Должно быть, сказывалось ее длительное существование в образе ведьмы - вне поведенческих норм и запретов. Во всяком случае, никакой неловкости, никакого стыда...

- Лесная Дева, - сказал Кеннет.

- Как ты себя чувствуешь? - спросила Аранта, перекатываясь на бок и приподнимаясь на локте.

- Так, словно во мне сидит нечто несоизмеримо большее, - ответил он. - И либо оно разорвет меня, либо...

Аранта едва удержалась, чтобы не напомнить: пять минут назад ей привелось испытать то же самое... примерно. Удержала себя лишь тем, что его бы это, по-видимому, смутило:

- ...либо ты взлетишь.

- Вроде того. Но ты скажи мне, - продолжил Кеннет, смеясь от счастья, - как я осмелился? Ведь ты шутя поразила бы меня молнией?

- Молнии теперь по твоей части, - сказала она полусерьезно. - Я теперь никто. В Грандиозе больше волшебства. И слава богу. Как это ей, оказывается, надоело!

Вот так. Сколь истово берегла, столь беспечно и отказалась. И то ей казалось, что выше цены она за себя получить не могла. Подумать только - ее любили.

- Это... - Кеннет вырос далеко отсюда, в степях, на принципиально иной мифологии, - что? То, о чем ты говорила? Прикосновение крови мага? И что мне с этим делать? Сносить горы и поворачивать реки вспять?

- Теоретически ты всемогущ. В пределах своего представления о всемогуществе.

- А...ты?

- А я теперь всецело завишу от твоего расположения. Красной Ведьме конец.

- Господи... неудобно как-то получилось, - шепотом воскликнул Кеннет, впрочем, улыбаясь. - Зачем? Я хотел только тебя.

- Бери и пользуйся, пока ты хочешь жить.

Эта отточенная формулировка Условия была и еще долго оставалась предметом ее особенной гордости. Наверное, потому, что некоторое время она боролась с искушением сказать: "Пока ты любишь меня". Но по отношению к Кеннету это было бы нечестно. Она совершенно искренне желала вручить ему все чудеса земли и неба. И даже теперь, на волне восторга любви, в общем, первой как для нее, так и для другого, она не хотела становиться кандалами на его руках.

Была ведь принципиальная разница в том, как Кеннет получил ее кровь. Все известные ей маги - двое, - во-первых, взяли Могущество через смерть. В момент, отягощенный горечью и злом. Отец передал Рэндаллу магию с единственной целью - отомстить тем, кого устраивала его кончина. Тем, кто посмеет с облегчением вздохнуть, когда тело его канет в прорубь. Ее обремененная заклятием крови мать, измученная болезненными родами, оставшись одна в компании перепуганной деревенской бабы, закляла ее на девственность. "Не верь! - вопила ее ритуальная формула. - Твоя любовь стоит дорого!" Кеннет же получил Могущество, будучи взрослым. Тем меньше опасений, что оно его сломает. Скорее уж он взрастит свою магию, чем та сформирует его по своему образу и подобию. Теоретически достаточно было бы крови из пальца, но... ей так хотелось любить его.

- Это значит, - резюмировал он, наморщив лоб под льняной челкой, если я опять начну ныть и кукситься, штука не сработает?

- Точно. - Аранта потянулась, заставив его на мгновение замолчать и, кажется, потерять мысль. - Но ты учти, помимо прочего, штука обладает подстегивающим характером. Так что черта с два ты теперь у меня скиснешь.

- О, это хорошо. А то я, сказать по правде, сам себе бывал противен. Но все-таки, - голова его удобно устроилась у нее на животе, - как-то некрасиво с тобой... Хочешь, я стану твоим карманным чудовищем?

- Ты, - она помедлила, прежде чем спросить, - поможешь мне отнять детей у Уриена Брогау?

- Почему ты спрашиваешь? Разве ты во мне не уверена?

- Он был твоим другом. И его скорее всего придется убить. Мне бы на твоем месте было... нелегко.

- Когда он возился со мной, я знал, что он делает это ради чего-то другого, - сказал Кеннет. - Но я, правда, думал, что - ради тебя. Некоторые уроки его, - он машинально напряг руки и плечи, как будто держал тяжелый меч, бесценны. Но если речь будет идти о твоей жизни... или моей... или ребятишек, что мне останется? Убить Уриена Брогау, ха! Если у меня получится. - Он свел брови. - Я же теперь все могу, да?

- Прими совет профессионала, - сказала Аранта. - Береги кровь. Рэндалл за каплю своей убивал, я - свидетель.

- А ты?

- Я в жизни не потеряла ни капли крови. Только через месячные, да еще когда менялись зубы. Ну, за этим можно уследить.

- Такого же быть не может! - Кеннет немедленно пустился в волнующее исследование. - Господи, правда, ни шрамика, ни оспинки. Повернись-ка!

- Меня даже комары не кусают, - самодовольно сообщила Аранта. Ой!

Хлоп! Ну что ж, сейчас кровососущие твари отучат ее зазнаваться. И едва ли теперь будет благоразумным брать в руки ядовитых змей.

- С ума сойти, - констатировал Кеннет. - Может, заколдовать тебя и оставить здесь, совершенную, как мраморная статуя? На века. И приходить к тебе...

- И каждый раз обнаруживать, что меня затянуло травой и подлеском, выщербило водой и ветрами, растрескало жарой и морозом. И птицы...

- Не подумал, - согласился Кеннет. - Нужен дворец. И потом, как же с тобой, мраморной, мы станем заниматься любовью?

- О, вот это существенно.

Некоторое время она еще упивалась его восхищенным исследованием ее груди: такой небольшой на вид и в то же время такой увесистой, так значительно ложащейся в ладонь. Было так странно и совершенно волшебно поверхностью кожи ловить излучение тепла его ладони, скользящей в полудюйме от тела. Особенно теперь, спустя всего несколько минут после того, как меж ними, кажется, и лезвия ножа было не просунуть.

Тем временем солнце выползло на небосвод, как будто его звали, поверхность воды забликовала, теплый парной дух земли потянулся ввысь, где руки невидимых мастеров лепили из него облака. Аранта села и потянулась, забросив руки за голову.

- Пошли в воду, - предложила она.

Гладь запруженного буреломом ручья разбилась под ними, словно была затянута корочкой льда, брызги взвились к небесам и обрушились оттуда цветным бриллиантовым дождем. Они резвились по пояс в воде, шумные, как дети или непуганые звери. И, разумеется, от холодной воды вновь вспыхнул пожар в крови, и они снова принялись друг за друга, прямо в воде, уже без слов. На этот раз дольше, сосредоточеннее, нежнее, отыскивая друг в друге тропу к обоюдному наслаждению. И, сказать по правде, был уже день, когда они, сконфуженные собственным счастьем, держась за руки, вернулись к костру, где их встретил смертельно оскорбленный Анелькин взгляд:

- Ты сделала это нарочно!

4. ВОТ ОНО, НАСТОЯЩЕЕ!

Очередное пробуждение настигло Аранту оттого, что что-то изменилось. Гремел утренний хор цикад, составляя неотъемлемую часть лесной тишины, перекликались наверху птицы. Грандиоза спала младенческим сном поодаль, демонстративно повернувшись спиной. Они с Кеннетом "на людях" старались вести себя прилично, но разве можно было удержаться и не покраснеть, лишний раз, словно невзначай - а иной раз ведь и вправду невзначай! - коснувшись рук? Минут уединения, когда они второпях пытались отдать друг другу накопленную годами и рвущуюся наружу нежность, и тому, и другой было безбожно мало, и оба чувствовали свою вину. То у нее, то у него временами вырывалось: мол, погоди, вот настанет время, чтобы крыша над головой, запертая дверь, кровать и целая ночь... Подумать, сколько времени они могли, наслаждаться друг другом в самых изысканных и дорогих интерьерах, какие она могла позволить себе сообразно своему положению. Впрочем, едва ли Рэндалл позволил бы, а уж он-то так или иначе узнал бы первым. "В ваши-то годы!" - презрительно кривилась Анелька. Было совершенно невозможно объяснить ей, что Аранта, оказывается, всю жизнь любила Кеннета, особенно теперь, когда она так долго и во всеуслышание заявляла, что всю жизнь любила Рэндалла Баккара. С точки зрения теоретически подкованной Грандиозы, Аранта подчинила себе единственную имевшуюся в досягаемости особь мужского пола с единственной целью: укрепить свой авторитет старшей самки. Не привыкни Красная Ведьма сызмальства ходить среди трусливого презрения, этот остракизм мог бы подпортить ей кровь. Спасение было одно - не обращать внимания. Мнение Грандиозы ничего не решало.

Ах вот оно что! Не было под головой руки Кеннета. Той самой "хоть на это годной" руки. Руки лучника, перевитой мощной тугой лентой мускула и обтянутой загорелой кожей, такой ровной и шелковой на вид, что ладонь тянулась сама - погладить. Аранта несколько раз перевернулась с боку на бок. Недовольство ее росло. В самом деле, сколько нужно времени, чтобы завернуть за ближайший куст?

Уж не случилось ли чего? Вчера Кеннет был рассеян, даже, она сказала бы, чуточку раздражен. Пришлось сменить роль на несвойственную и выступить заботливой и мягкой подругой, чтобы он признался наконец, что у него ноет отнятая рука. Противно, нудно и уже долго. Мучительно, как ноют больные зубы. В самом деле, шрамы швов покраснели и выглядели набухшими.

Что ж, списали на перемену погоды: фронтовые раны чуят ее за два-три дня. Однако Аранта встревожилась - не ранний ли это ревматизм, вызванный их ночевками на сырой земле. Не ровен чае прицепится какая костоглода!

Теперь, когда их искал уже не Рэндалл, а так, только отряды Брогау, шарившие в поисках недобитков Баккара, можно было вздохнуть более или менее свободно. Новая опасность казалась меньше. Значит, можно покончить с романтикой ночевок у костра и питанием "со стола господа бога", то есть тем, что пробежало или пролетело мимо или выросло под ногами. К услугам располагавших небольшими деньгами вдоль дороги едва ли не на каждой версте стояли трактиры. И хотя Аранта доподлинно знала, что трактирщики состоят в уголовном приказе на жалованье, у них всегда был шанс прикинуться не теми. Тем более так далеко на северо-запад от Констанцы.

Аранта поднялась на ноги, чуть покряхтывая от напряжения в мышцах живота. Слишком невеликая плата за удовольствие видеть, как Кеннет стремится быть с нею ласковым. Так неумело и так грубовато трогательно, что ей хотелось спрятать его целиком в своем сердце. Надо его искать. Как медик, имевший обширный опыт на полевом материале, она знала, что мужчин не следует оставлять наедине с болью. Непредсказуемость их действий была поистине беспредельна. Она помнила случай, когда измученный воспалением уха солдат проткнул себе перепонку острием кинжала. В лучшем случае он бы оглох, но рука идиота дрогнула, и он вонзил лезвие себе прямехонько в мозг. А ведь воспаление уха - вещь не такая сложная!

Кеннет сидел на берегу, у самой воды, на песчаной полосе пляжа, обнаженной засушливым летом. На коряге, которую приволокло весеннее половодье. Пальцами правой руки, помогая себе зубами, он что-то делал с обрубком левой, и Аранта подобралась близко как раз настолько, чтобы услышать, как он помянул чью-то мать.

- Давай, - сказала она, - помогу. Что у тебя там?

В самом деле, не все ему ее ловить!

Это выражение бешенства в его глазах было, наверное, ее самым любимым. Оно говорило о способности прыгать выше головы и о готовности делать это снова и снова. Несомненное свойство мага. Только сейчас бешенство выглядело беспомощным.

- Ты говорила - беречь кровь, - отозвался он, нехотя демонстрируя ей свою неумелую перевязку. - У меня рана вскрылась. Что за черт? Так... не вовремя. Или я должен управиться сам? Тебе сейчас нельзя прикасаться к моей крови?

Да чтоб она знала!

Аранта вздохнула, садясь рядом. Избавившись от заклятия, она испытала несказанное облегчение. Мучительно не хотелось ввязываться в это снова. В самом деле, своим действием возвести на престол короля и своим бездействием низложить его вполне достаточно для мага любого калибра. Со своей стороны, она бы не возражала, когда бы миссия ее жизненного пути свелась только к поиску кандидата и передаче Могущества ему, как если бы ей оно было доверено только на сохранение. Кеннет был лучше всех прочих. Он не охотился за ее кровью специально, и ему, как она полагала, было больше всех надо.

- Давай будем считать, будто я уже переболела, - сказала она, пытаясь хотя бы в голосе сохранить бодрость. - Иначе какой смысл во всех этих Условиях? Заведи себе учеников и ходи по кругу. Ты - их, они - тебя заклинают. Ну неужели я тебя брошу? Показывай.

Никогда прежде она не слышала, чтобы вскрылась рана, зажившая несколько лет назад. Бывало, человек не переносил ампутации, но это случалось сразу, если не выдерживало сердце, либо через несколько дней, если врач отнесся к делу небрежно и недостаточно тщательно прижег обрубок. То, что осталось от левой руки лучника Кеннета аф Крейга, растоптанной обезумевшей лошадью, выглядело чудовищно, но в одном Аранта была убеждена: военный хирург Грасс сделал все, как полагается. Она верила в него больше, чем в Каменщика. Во всяком случае, он являл ей больше чудес.

Кеннет чуть отстранился, словно демонстрируя ей нарочно, что он не желает иметь ничего общего со своей искалеченной рукой. Аранта развязала шнурок у него на горле и спустила рубашку с плеча. Замечательная ключица, изящной формы, чуть выступающая, обтянутая загорелой кожей с крошечной коричневой родинкой во впадинке. Аранте так нравилось целовать ее - благо, ключица Кеннета приходилась в самый раз против ее губ. Но сейчас, мельком глянув в его покрасневшие от напряжения глаза, она не стала этого делать: очевидно, Кеннет не мог думать ни о чем, кроме боли, да о том еще, каким досадным образом все осложнилось.

Идеальной формы мускулистое плечо - все-таки степной загар помалу начинал сходить, и они с Кеннетом были как день и ночь, хоть он и не упускал случая пожариться на солнце без рубашки, - выше локтя заканчивалось исковерканным шрамами обрубком, комком мертвой плоти, скрученной от прикосновения раскаленного металла. Так производили прижигание, потому что рана не была чистой. То есть до сих пор Аранта полагала, что эта плоть - мертва. То, что она видела сейчас, не укладывалось ни в какие ее представления о физиологии и не было подкреплено никаким жизненным опытом. Шрамы от старых швов набухли и покраснели, местами растрескались, и видно было, как там, внутри, шевелится что-то красное. Обрубок сочился в основном пока сукровицей, но и она приобретала подозрительно розовый цвет. Судя по тому, как заострились скулы Кеннета, он, должно быть, готов от боли на стенку лезть.

- Надо заново зашивать, - сказала Аранта, стараясь скрыть свое беспокойство. - Но у меня нет ни иглы, ни ниток. Все, что я могу, - это наложить жгут, если кровотечение усилится, а похоже, к тому идет.

Поднатужившись, она оторвала рукав от рубашки Кеннета и принялась сооружать ему правильную повязку, а он вздрагивал и морщился, если она нечаянно причиняла боль. Вот еще проблема: его рубашки, между прочим, надолго не хватит, Грандиоза в шелке, им не перевязывают, а если она оторвет кусок от своего платья, то вскорости придется ходить голой.

- Ну, - тихо произнес он, - пока ты этого хочешь...

- Что? - Она подняла недоуменный взгляд от обрабатываемой раны. О чем это ты?

-Да так, - замялся Кеннет, - на всякий случай. Вдруг это окажется важно, я же пока не знаю всех этих дел. Ты же трогаешь мою кровь,

Аранта чуть не разрыдалась от умиления, нежности... и от того, как ее достала вся эта кровавая мистическая атрибутика.

- Первое, что нам сейчас нужно, - решила она, - это крыша над головой.

И вздохнула. Предстояло объяснить Грандиозе, что они уже не идут в Хендрикье.

Кабатчики не приучены удивляться. Им это невыгодно. Удивление есть кратковременный паралич мозгов, отнимающий время и мешающий улавливать выгоду, суть коей в том, чтобы успешно проскальзывать между двумя жерновами: законом, желающим, дабы все было благочинно, и налоги с продаж уплачены, и оппонентами к закону, которые, возможно, предполагают использовать дом у дороги как базу, крышу, а то и как склад, и могущими перетереть тебя в муку, ежели с твоей стороны заподозрят неладное. Жизнь кабатчика нелегка, и только деньги скрашивают ее. А потому кабатчику некогда удивляться: ему ведь надо просыпаться на каждый стук, бежать к воротам, разжигать огонь, стелить постели и подавать на стол, все время ожидая либо оскорблений, а не то и побоев от заезжей солдатни или свиты путешествующего вельможи, либо ущерба утвари и дому от своих же, подгулявших в твоем зальчике соседей.

Поэтому прежде, чем отворить ночью двери, папаша Биддл всякий раз крепко размышлял, насколько ему было нужно связываться с этим ремеслом. Что, впрочем, ничего уже не меняло, раз он решился жениться на женщине, унаследовавшей дом у дороги.

- Иду! - крикнул он, натягивая штаны. - Фефа, поднимайся. Зажги огонь. Иду!

Поразмыслив секунду, надел еще и рубаху. Он уважаемый человек, негоже трясти перед гостями голым волосатым пузом, кто бы они сами ни были.

Моросил дождь, папаша Биддл сунул ноги в бурки и прошлепал по лужам к воротам. Снял брус, навалился всем телом, сдвигая в сторону тяжелую створку ровно настолько, чтобы бросить оценивающий взгляд на компанию, сгрудившуюся с той стороны.

С первого взгляда стало ясно, что эти безобразничать не станут. С какой стати бузить двум бабам, одна из которых, замурзанная, совсем почти ребенок, а другая - бессловесная служанка на вид, хоть и хороша собой. Да, хороша... пожалуй. Обе мокрые, обе несчастные, а "служанка" к тому же еще и озабочена. За ними в темноте... три лошади. Три?! Не попрошайки. Биддл уперся спиной в ворота, а руками - в проклятую створку, торопясь развести их пошире и поскорее. Он был кабатчиком еще слишком недолго и твердо усвоил одно: чем более доволен посетитель, тем больше он заплатит, а чем быстрее посетитель попадет с дождя под крышу, тем больше он будет доволен.

Однако первым на его двор ступил молодой человек, чем-то неуловимо напомнивший Биддлу о войне. До того он, видимо, стоял, прислонившись к забору, и поэтому не попал в поле зрения кабатчика. Даже в теплом факельном свете заметно было, что он бледен и губы у него синие.

- Милорд, - заикнулся Биддл, заступая ему путь, но невольно пятясь назад с каждым его нетвердым шагом. Вот за что он не любил офицеров! Его, может, и убить хочешь, а все равно уважаешь. - Ваша болезнь не заразна?

- Это рубленая рана, - сказал тот. - Приютишь? Заплатим.

Девчоночка проскользнула на двор следом, а служанка заводила коней. Фефа, выйдя из дому, помогла ей их привязать под навесом, и та подошла к говорившим. Взгляд ее скользнул по неопрятной дощатой надстройке, которую Биддл недавно соорудил над бревенчатой глыбой основного строения. Приметлива. Стерва.

- Нужно две комнаты, вымолвила она.

- Для моей сестры, - добавил мужчина, с видимым облегчением опираясь на подставленное ею плечо. - И для нас с женой.

Убийственный взгляд, брошенный девушкой на них обоих, отметили и Биддл, и его Фефа. Ясное дело, чернавочка-то поймала судьбу за хвост. Понятно, что девочка не одобряет братниной связи: грех и для чистой семьи позор.

- Доктор нужен, - неуверенно сообщил им Биддл. - Я, может, сбегаю, пока жена вас тут устроит? Офицер и женщина в платке переглянулись.

- Я справлюсь, - сказала она. Молодой человек кивнул.

- Дело ваше, - пожал плечами Биддл. - Идите посидите у огня, пока Фефа вам постелит наверху. Эля выпьете?

Топая и отряхивая с одежды дождевые капли, гости ввалились в дом, в большую, приспособленную под зал комнату под низко нависшими балками. Девушка, закутавшись с плечами, руками, чуть ли не с носом в бесформенную дерюжку, сразу забилась в угол подальше от входа. Выражение ее личика сменилось с измученного на недовольное. Светловолосый парень, оглядевшись, снял свою руку с шеи поддерживающей его подруги. То, что он стоит, держась зубами за воздух, было видно за версту. Однако видно было и то, что он приказывает своему телу, а не наоборот.

- Это военный шрам? - сказал гость, в свою очередь оглядев могучие волосатые руки Биддла в закатанных к локтю рукавах. - Где глаз потерял, кабатчик?

- Военный, - сознался он. - Биддл меня зовут. Вольная йоменская дружина. Лучник.

- А-а. Брат. Камбрийская конная дивизия.

И только тут Биддл разглядел, что второй руки под темным плащом у офицера нет.

Расторопная Фефа сбежала с лестницы из горбыля, которую Биддл соорудил, пока не дойдут руки смастерить что-нибудь поровнее, и сообщила, что комната для господина готова, и ежели что надо... Чернявая служанка вновь оказалась рядом, подставляя себя господину вместо опоры. Биддл, размышляя, задумчиво проводил ее взглядом, на время превратившись не более чем в канделябр. Он бы за такой ухаживать не стал: было в ней что-то отстраняющее, как... в знатной. Холодность, хотя и без надменности. Поведение, которое поставит на место само, не требуя слов. Вроде того, что она не для всех, и сама это знает. Ну что ж, повезло ей.

- Впрямь, что ли, жена? - спросил он почти про себя.

И даже вздрогнул, когда услышал:

- Вот еще! В грехе живут. Неужто, думаете, он лучшего не достоин? Околдовала она его, но жениться... Она - никто! Только через мой труп.

- Думаешь, мужчина спрашивается в таких делах?

Пигалица поджала губы и посмотрела на него сверху вниз. Стриженая, отметил Биддл. Модница, стало быть. Он слыхал, как вычистили в столице гнездо ведьм, и знал, что для таких девчоночек настали тяжелые времена. Понятно, что брат ее защищал и пострадал на этом. Виновата, дуреха. Эвон как... рубленая рана! Но, в общем, его это никак не затрагивало.

- Это ничего, - сказал он примирительно. - Вон она как о нем печется. Другая бы, может, не стала. Другая, может, об себе бы больше думала.

Он осекся, потому что "служанка" в этот момент спустилась с лестницы. Одна. Видимо, устроила.

- Поесть нам соберете? - спросила она. Под ее взглядом девочка встала и направилась по лестнице вверх, всем своим видом выражая страдания золушки от произвола новой женщины господина.

- Платить как будете? - поинтересовался Биддл. - И кто будет платить? В том смысле, что с них взять, коли офицер умрет.

Она поняла.

- Если он выживет, - сказала она тихо и огляделась, - дам золотую раду. Нужны суровые нитки, полотно, горяч вода. И еще... маковая соломка есть у вас?

Улегшись снова спать, Биддл не обнаружил у себя сна ни в одном глазу. Фефа долго делала вид, но потом беспокойно заворочалась.

- Донести надо, - сказала она. - Странные они. Доктора не хотят, хотя деньги вроде есть. Может, скрываются? Беды б не накликать.

Биддл беззвучно пожевал губами. Он был солдат, а перед ним был офицер. Тоже лучник. Брат. И это было то, что отчасти заменяет даже бога.

- Нехорошо, - отозвался он наконец. - Если придут и спросят, ответим правду. А самим в приказ бежать... Приказу больше надо.

- Нехорошо-нехорошо, - передразнила его жена. - Ты думай, чтоб нам было хорошо.

- А я и думаю. Баба золотую раду грозилась дать, если он выкарабкается. А ежели приказ их заберет, думаешь, нам больше отстегнут? Именем короля, и всех дел... Да и нет там никаких особенных дел. Поверь на слово, малая во всем виновата. Поди, привязались к девчонке, что стриженная, да одета не так, а он на то и брат, чтобы отбивать. Вот, доотбивался.

- Думаешь, ведьма? Принесла нелегкая...

- Какая она ведьма, если сноху отвадить не может. Пустое. Спи.

Фефа полежала еще, потом завозилась снова.

- Раду, говоришь? Ежели даст раду, значит, у нее и две есть, а?

- Может, и есть. Всяко даст. Ежели он помрет, так она ни при чем останется. Хозяйкой у нее золовка станет, а уж та отыграет ей братнины ласки. Видала, как девки "любят" друг дружку? Нет, эта, чернявая, свое место в замке зубами выгрызет. Жизнь за своего положит.

Фефа многозначительно вздохнула. Две бабы и калека. Три гладких лошади в стойле. И две рады как минимум. Грех подумать, почему не пошла она за парня, который встал бы сейчас, взял бы топор и... никто б никогда и не узнал, что гости ночные у них были.

Наконец они остались в комнате одни. Свалив полубесчувственного Кеннета на дощатую кровать-полуторку, снабженную соломенным тюфяком, Аранта перевела дух.

Все это время Грандиоза следовала за ними, завернувшись в молчание, словно в плащ с чужого плеча, и только время от времени выдавала в их адрес убийственные реплики. "Невинное дитя" и не подозревало, насколько близка была Аранта к тому, чтобы ее придушить. Девушка, видимо, все еще пребывала в мире, где люди прилагали усилия, чтобы досадить кому-то, обидеть, причинить расстройство. Ей казалось, что так поступают и с ней. Соответственно и к неожиданной проблеме Кеннета Анелька отнеслась как к "этим вашим выкрутасам" и "уж вы решите однажды, что вы собираетесь делать". До чего же странные чувства уживаются вместе с любовью.

Непрекращающаяся боль отчетливо выделила на его лице кости, особенно челюстные, а обведенные темными кругами глаза взблескивали, как свечки, и как будто выцвели, побелели от боли. К тому же он не брился два дня: не было сил. "Что не помешало ему, - с внезапной ясностью осознала Аранта, взять Биддла в оборот в лучшем стиле Рэндалла Баккара". Не будучи уже ведьмой сама, она не смогла бы определить в точности, применено ли здесь нечто большее, чем подкупающая искренность. Впрочем, ее дело теперь - сторона.

Подняв свечу повыше, она оглядела сегодняшний ночной приют, отметив запертые и даже, кажется, заколоченные ставни надстройки, где их разместили, и щели в стенах чуть не в палец. Желание Биддла строить наглядно превосходило его умение. Кабатчик явно был прост. А вот его жена, черноволосая Фефа с утомленным лицом женщины, ни на минуту не оставляемой наедине с собой, внушала куда меньше доверия. У Кеннета нет ни опыта, ни возможности найти к ней подход, подговорить же Анельку... Нет, наломает дров, даже если станет стараться. Придется самой. Кеннет сделал Биддла, поставив его наравне с собой. Назвав его братом. Фефу надобно уверить в ее превосходстве и удержать в этой святой вере. Помилуй бог, в этом даже нет волшебства!

- Погоди, - остановил ее Кеннет, когда она собралась вниз, за ужином и всем тем, что потребуется для перевязки и зашивания ран. - Не может быть, чтобы ты не подумала о том же. Уж очень это случилось... одновременно.

Аранта поняла, что он имеет в виду, и присела к нему на краешек постели.

- Я не слыхал, чтобы сама собою вскрылась рана, зарубцевавшаяся несколько лет назад. Может быть, кровь не желает признавать меня носителем? допытывался Кеннет. - Может, она выбирает сама? Я калека, или еще почему-то...

- Не может! - яростно оборвала его Аранта. - Достаточно, что тебя признаю я!

Была б она еще в этом уверена!

Кеннет замолчал и перевернулся на спину, уставившись потолок.

- Я тебе верю, - сказал он. - Кому мне и верить-то, если не тебе. Я постараюсь не донимать тебя жалобами. Но... милая, сделай что-нибудь, чтобы я этого не чувствовал!

Как могла, Аранта оттягивала момент, когда придется отдирать присохшие к обрубку, заскорузлые от крови тряпки. Смочила повязку теплой водой, разложила вокруг чистое полотно, вдела суровую нитку в игольное ушко. Кеннет, знакомый со всеми этими процедурами не понаслышке, следил за нею затравленным взглядом. И неизвестно, кому из них было страшнее.

Рывок, треск и прерывистый выдох сквозь зубы и зажатую в них тряпку - чтобы не искрошить стискиваемых зубов. Открылась рана: месиво сухожилий и мышц, плохо различимое из-за корок запекшейся крови и потеков свежей. Выглядела она, будто была нанесена только что... ну или несколько часов назад. Давненько минул последний раз, когда Аранте приходилось лицезреть картинки вроде этой. Она ощутила позыв к тошноте. Но кто сделает это, кроме не? Смочив тряпицу, она провела ею по ране.

- Кеннет, - свистящий шепот, вырвавшийся из уст, напугал ее саму, - тебе ведь отняли руку выше локтя?

- Да, - выдохнул он, выплевывая тряпку. - В самый раз над суставом. Кому и знать, как не...

- Тогда это - ЧТО?

Нет, она, конечно, знала, что кость есть материя живая. Об этом свидетельствует хотя бы ее способность срастаться. Она хорошо - даже слишком помнила, как выглядел спил этой кости. Ничего похожего на этот круглый, перламутровый локтевой хрящ, который МЫ ОТРЕЗАЛИ вместе с прочим, измолотым в острые щепки и кровавый фарш.

- Кеннет, - сказала она, опуская руки. - Ты сам виноват.

- То есть?

- Ты локоть отрастил. И если ты хочешь, чтобы боль прекратилась, тебе, как я понимаю, достаточно сказать: "Ну ее, к лешему, эту руку совсем, этакой-то ценой". Не мне сказать - себе. Я не могу накладывать на ЭТО швы. Заступница, страшно подумать...

Действительно, страшно подумать, что было бы, если бы она, не разобравшись, наложила шов. Чуть раньше, скажем. Если столько боли и крови оттого, что старые швы расходились по месту своего соединения, каково было бы Кеннету, когда толстая вощеная нить врезалась бы в набухшую плоть, разрывая ее?

- Мне отсюда не видно, - сказал Кеннет. - Ты не врешь?

Аранта отрицательно покачала головой. Такова сила его желания, помноженная на силу переданного ею волшебства. И если в своем волшебстве она время от времени сомневалась, справедливо полагая, что все, совершаемое ею или приписываемое ей, можно списать на те или иные обстоятельства, то отрицать этот наглый хрящ ни у кого не хватило бы духу.

Неужели она носила в себе ТАКОЕ? Или же в левой руке Кеннета больше магии, чем в них с Рэндаллом Баккара, вместе взятых? Какова должна быть заключенная в нем жизненная сила, чтобы, фигурально выражаясь, зацвел этот обрубленный и обожженный побег? И, кстати, насчет жизненной силы...

Побледнев и шепча про себя, Аранта принялась загибать пальцы. Неделя, еще три дня... волноваться пока рано... нет, все-таки до следующих месячных она обречена считать часы! Не хватало ей понести, ко всему прочему. Кого тогда выбирать, жалеть, спасать: своего ребенка или столь же невинных детей Баккара, брошенных на произвол злодея?

- Ну теперь уже нет! - донесся с кровати слабый ехидный смешок. Я что, боли не видал? Эту цену я заплачу, если такова цена. Ты же не откажешь мне в праве обнять тебя двумя руками.

По-видимому, у Кеннета начинался жар. Все подсушивающие, сворачивающие кровь снадобья никуда не годились. А ведь именно их она готовилась применять с самого начала. Они бы только замедлили процесс, и организму пришлось бы бороться с их действием. А раз процесс регенерации пошел, значит, теперь диктовать условия будет он. Все, что она может, - это смягчать его последствия. Укрепляющие снадобья, обезболивание, смягчение кожи. Придется смириться с тем, что Кеннет потеряет большое количество крови, и пойти на этот риск. В этот раз она не сможет противопоставить свою волю к жизни его воле к смерти... его дури, как это вышло между ними в тот раз, когда над Кеннетом шел спор, и Аранта взяла в нем верх.

- А если ты себя убьешь?

- Ты забываешь. - Он улыбнулся ей пересохшими губами. - Я совершенно бессмертен. Ну, где теперь найти тот кинжал, в котором живет моя смерть?

Против воли она ответила слабой улыбкой. Тот кинжал, который Рэндалл снял со своего пояса, даря храброму, но совершенно прискорбным образом изувеченному лучнику благородную мгновенную смерть вместо бессмысленной изнурительной жизни калеки! Романтичная мальчишеская благоглупость! Тот самый кинжал, который она сунула к себе в корсаж, волей-неволей заставив Кеннета думать о том, что там соседствует с обоюдоострой железякой. Теперь, зная о том, что Рэндалл Баккара был заклят на победу, она понимала причину его бешенства: обыграв его в споре, она, сама не подозревая, на некоторое время превратила его в пустышку.

Воспоминание о Рэндалле, против обычного, не принесло ей боли. То, что она сидела сейчас, с переменным успехом перебарывая дремоту, у изголовья Кеннета, одурманенного маковым отваром, казалось куда правильнее и важнее, чем та же вахта, которую она несла возле постели раненого Рэндалла, с арбалетом на взводе и приказом всадить болт в любого, кто переступит порог. Хотя, помнится, глаза ее слипались так же сильно.

Невзирая на оптимизм Кеннета, она очень боялась, что в результате ей придется похоронить его вместе с его отросшей рукой. Он, в отличие от нее, не был медиком и едва ли трезво оценивал возможности своего организма. Аранта боялась ему навредить. Оказавшись замешана в игру, где не существовало правил, она могла погубить его равно как делая что-то, так и пустив все на самотек.

Что будет, если он умрет?

Аранта ощутила болезненный укол совести за то, что она, как ей сейчас казалось, малодушно переложила на него свою ношу. Легко сказать, она не представляла себе, как она справится с Уриеном Брогау: человеком, с которым у нее в свое время проскочила некая искорка. Найдется ли у нес душевная сила противостоять ему? Почему она решила, что у Кеннета это выйдет лучше? Ну, справедливости ради следует заметить, что тогда она не думала об Уриене Брогау. Все это время Кеннет служил ей щитом, а теперь, когда понадобилось, она сделала его мечом. Но как она могла забыть, что ее кровь - проклятие? Как могла пожелать этой участи человеку, которого любила? Ведь это Кеннет, единственный, кто сказал ей вслух: "Я тебя ненавижу". Единственный, кто в самом деле не испытывал этого чувства. Ей следовало припомнить, как заклятие крови выжигало изнутри Рэндалла Баккара и таки выжгло его дотла. Она могла бы выставить и свой собственный счет за годы женского одиночества, в течение которых была для мужчины лишь дорогостоящим оружием с вполне определенным условием содержания. Аранта так гордилась формулировкой Условия, которое подобрала для Кеннета, что не подумала о том, что оно подставит ей ножку. Кеннет, еще не успев вкусить благ, уже пьет нескончаемую чашу боли. Нескончаемую, потому что ничто так не растягивает время, как боль. Насколько хватит его жизнелюбия?

Одной кости мало. Нужны мышцы, связки, нервы, кровеносные сосуды. Кожа, наконец! На что это будет похоже и сколько будет продолжаться?

А если он все-таки умрет? Чем это чревато лично для нее?

Нет, конечно, она продолжит свой путь, потому что она принадлежит этим детям. Она выступит против Цареубийцы, даже не имея шансов на успех. Она не может иначе. Кроме нее, по-видимому, некому. Но ей придется заново осваивать науку одиночества, ту, которой, как ей казалось, она владела в совершенстве и от которой отвыкла так быстро. Не встречать отклика на поворот головы. Знать, что никто не обнимет тебя, когда тебя рвет напополам жажда этого знака нежности и защиты. Отдергивать от прикосновения руку, потому что иначе это будет дурно истолковано. Быть сильной без возможности сделать себе поблажку. Перед всем светом отстаивать свои права, даже не помышляя о поддержке. Стать главной снова, теперь, когда уже привыкла взглядом испрашивать позволения! Стать одной, когда уже испытала, что значит - быть вдвоем.

Далась ему эта рука! Будто бы с ней Аранта любила его больше! И ведь не упросишь его отложить, погодить. Язык не повернется. А даже если б повернулся, даже если бы удалось уговорить Кеннета, он не справится с этим своим желанием, как сама она тогда не думала ни о чем, кроме желания быть любимой. Это все равно что запретить себе помнить о белой обезьяне.

Досада охватила ее. Человек, который как будто готов был разделить с нею ее ношу, дорогой ей, опять повис на ее руках: беспомощный, зависящий от нес вплоть до интимных мелочей, в бреду придерживающий ее за подол, стоило ей сделать всего шаг в сторону. Ей тоже надо есть, и спать, и исполнять дело, которое не терпит отлагательств: пока она сидит тут, минутки тикают, отмеряя где-то жизнь детям Баккара. Кто знает, какой несчастный случай сподобится подстроить им умница Цареубийца.

Несправедливо по отношению к Кеннету. А где в этом мире справедливость по отношению к ней?

Это такая она, любовь?

Утром Аранта обнаружила себя спящей, повалившись лбом на постель. Утренние лучи, вонзившиеся в щели стен, улучшили ее взгляд на мир. Кеннет выглядел бледным и, честно говоря, особых признаков жизни не подавал. Дышал слабо, но ровно. Она даже испугалась: не переборщила ли с маковым отваром. Надо будет разбудить его и накормить. Покуситься на хозяйскую курицу, чтобы сварить бульон, и добыть красного вина. Едва ли удастся заставить молодого мужчину .жевать шпинат, будь это хоть трижды полезно. И... да! Пока не забыла: вызнать у хозяйки, где можно купить платье. Синенькое, поскромнее. Не таскать же за собой девицу ван дер Хевен, обряженную в грязные шелковые штаны.

Выполнив все, что намеревалась с утра, Аранта повязала голову платком и отправилась на задний двор, где в пыли среди кур возилось хозяйское дитё того возраста, когда родители считают возможным экономить на штанах. Этот возраст... Аранта не оставалась к нему равнодушной. Дети войны, зачатые почти мимоходом. Кеннет недаром опознал в Биддле солдата. А солдаты в те памятные дни продолжали свой род неистово и не спрашивая разрешений. Так, отдав дань сантиментам и смахнув слезу с глаз, Аранта подсела к хозяйке, лущившей горох.

Дело нехитрое, ежели уметь. Вгоняешь ноготь большого пальца в рубец стручка, одно отработанное движение - и тот раскрывается, опрокидывая тебе в ладонь десяток ровных, как хорошие зубы, глянцевых горошин. Аранта находила это занятие успокаивавшим мысли и нормализующим пульс, а навык у нее сохранился со времен деревенского детства. Некоторое время она ощущала пристальное внимание Фефы к своим рукам, как будто та проверяла ее легенду.

- Обвенчаться вам надо, - неожиданно сказала хозяйка. Аранта аж стручок уронила.

- Верно говорю. Бери его тепленьким, пока людям в глаза женой зовет. Хоть сегодня за священником сбегаю. Вдруг помрет, при ком останешься? Сестренка-то тебе жизни даст, вспомнишь мои слова. А так - будешь ей ровня. Еще и унаследуешь что. Он, случаем, не старший в роду?

- Вроде того. - Она вовремя вспомнила о своем намерении изображать служанку недалекого ума. - Наследник.

Это, пожалуй, было умно. Расположение Биддла держалось на уважении и фронтовом братстве, однако его жену следовало заинтересовать перспективой. Рада - большие ; деньги, обещание заплатить их предполагает, что ты располагаешь большим. Что может удержать бабу от того, чтобы шепнуть в приоткрытый ставень, в ночную тьму, кому следует, что в каморке у нее две бабы и больной калека при деньгах? Значит, Кеннет у нас будет богатый жених,

- Вот и я говорю, поступишь умно - станешь еще хозяйкой замка. Ему скажи - пускай любовь докажет. Обеспечит.

- Он из Камбри. У них не замки. У них лошади.

- Лошади тож денег стоют. Так что, звать священника? Решайся, не то вдовой тебе не быть.

- Если он умрет, я тоже жить не буду.

- Любо-о-овь! - причмокнула Фефа,- Но тогда хоть гроб у тебя будет богатый!

Вот незадача. Приспичило бабе добро сделать, чтоб обязать себе вечной благодарностью хозяйку высокого замка. Шатлену. Как отбрехаться-то?

Остановившийся взгляд хозяйки, направленный поверх ее плеча в окно зала, выходящее на двор и по летнему времени распахнутое, она восприняла как спасение и одновременно - как сигнал тревоги. Биддл, стоя на лестнице, разводил руками, не то показывая дорогу, не то заслоняя собою путь двоим гостям невзрачно-чиновничьего вида.

Кто успел донести? Она с хозяев глаз не спускала, а за Биддла вообще бы руку на отсечение дала! Еще могла бы уйти незаметно со двора, сторонкой, огородами. Но там же Кеннет! Спит, без сознания, в бреду... Спокойно! Кто сказал, будто это за нами? Может, у них обычная проверка на предмет, скажем, краденого.

Эти несколько минут стоили ей седых волос равного количества и еще стольких же, когда, спустившись вниз в компании сдержанно-услужливого Биддла, эти двое подманили к себе Грандиозу, уже переодевшуюся и без дела сидевшую в уголке,, и о чем-то говорили с ней. Потом ушли, Биддл проводил их до ворот, а после подскочил к Анельке и с жаром принялся объясняться с ней, даже как будто оправдываться. Там, за оградой простучали копыта конного отряда. Аранте стоило немалых усилий напомнить себе, что дела законников выше скромного разумения служанки, спящей с господином.

- Пойду, - сказала она Фефе, нарочито неторопливо поднимаясь с места, - спрошу, чегой-то им надо было.

Биддл, разумеется, хотел как лучше. Подавая пиво похмельным возчикам, раздухарившимся с утра, он и сказал-то им всего лишь не шуметь, потому что наверху, "в номерах", как он выразился, отдыхает раненый офицер с сестрой-девицей дворянского роду. Для него это был всего лишь повод к самодовольству и еще возможность напомнить публике, что у него есть "номера".

- Чего придумали! - возмущался он. - Лист вести на постояльцев, с указанием имен и причины путешествий. Я разве почтовая станция? Где я писарей наберусь? Мое дело - за стойкой стоять, пиво разливать. А бегать в приказ - им надо, пусть сами ноги бьют. Ищут они кого-то, а прямо сказать - мнутся, будто государева тайна.

Государева тайна и есть, холодно подумала Аранта. Да, наших имен не выкликают по площадям. Тем не менее Клемент Брогау, несомненно, заинтересован отыскать ускользнувшую силу, по определению верную Рэндаллу Баккара.

Поэтому о поиске осведомлены лишь те, кому это положено по чину.

- А кого ищут-то? Беглецов али преступников?

- Ничего не сказали. Поднялись посмотреть сеньора вашего, он в беспамятстве лежит. Посмотрели, не признали вроде. Говорит один: "Может, он, да рана-то, гляди, свежая. А тот уж сколько лет без руки. И волос как будто темнее". Без руки, бабоньки, слышите? Вора какого ловят, поди.

Выходит, они не признали Кеннета. Немудрено. Волосы его могли показаться темнее от пота. И даже если кто-то из чиновников когда-то видел его в лицо, ошибиться теперь было проще простого. Выразительность страдания отодвинула красоту на задний план, от лица осталась едва половина.

- ...а второй говорит, мол, надо посмотреть женщину, которая с ним. Потому что без нее никому он не нужен. Слуга. Подвел я их к госпоже, они спросили ее о чем-то...

- Имя спросили, - фыркнула Анелька. - Будто я наврать не могла в случае нужды!

- ...и говорят между собой, нет, даже не похожа. Только боюсь, госпожа, они не поверили, будто вы в близком родстве состоите.

- Плевать, если это не служба нравственности, - отмахнулась Грандиоза, догадавшаяся, судя по всему, что ей сейчас по гроб жизни все обязаны. Из-за нее на Аранту никто не обратил внимания: сидит чернавка, лущит горох. - А службе нравственности предъявим документ.

Биддл поглядел на нее с безмолвным почтением. Похоже, здесь для них было теперь самое безопасное место.

- Тебе лучше остаться здесь, - сказала Аранта, ожидая в ответ возмущенного вопля, и не ошиблась. "Я не хочу!" - таков был весь смысл возражений Анельки. Теперь, когда Аранта перестала быть ведьмой, весь ее авторитет в глазах Грандиозы растаял без следа. Теперь она была никто, не ровня ни по происхождению, ни по образованию, и, выражаясь фигурально, должна была обедать во вторую очередь. Ее право принимать решения за троих оспаривалось при каждом удобном случае, и осадить Анельку можно было только прямой грубостью. Пожалуй, с нею мог бы справиться Кеннет, но не в его теперешнем состоянии. То он был холодный, то - горячий, и несколько раз Аранта уже доходила с ним до грани отчаяния. Чертова рука отрастала на глазах и уже почти не кровоточила, однако возобновлять потерю, судя по всему, придется долго. Сначала казалось выживет, и то уже хорошо. Однако когда на этот счет Аранта успокоилась, захотелось, чтобы рука функционировала, и не абы как. Пока же... пока это было уродство. Но, едва оказавшись в силах выговорить членораздельное слово, Кеннет заявил, чтобы Аранта и не думала пускаться в путь без него. Она только будет смотреть снизу вверх на каменные стены, молясь, чтобы они рухнули в одночасье. А ведь ей предстояло еще перехитрить Уриена Брогау.

- Без меня, - сказал он, - у тебя шансов нет.

И тут Анелька выдала совершенно убийственное соображение, против которого Аранта не нашлась возразить.

- А как ты собираешься с ними разговаривать? В смысле - с этими маленькими ублюдками? Почему ты думаешь, что принцесса Рената пойдет за тобой по одному твоему слову? Она тебя знать не знает, а если и вспомнит, то плохое. Почему она должна верить тебе больше, чем Брогау? Нет уж. Идете - берете меня, а не берете - я буду только хихикать, когда на их визг сбежится вся стража.

5. ВЕСПАСИАН И ЕГО НАЕЗДНИКИ

Долина Уэллен. Извилистая полоса нераспаханной земли, справа и слева ограниченная зелеными холмами, подпирающими небо, и только изредка купы низкорослых деревьев подступают к самой дороге. Которая и не дорога собственно, а так, нечто вроде петляющей утоптанной тропы, временами вовсе пропадающей в траве. Мало кто ездит теперь долиной Уэллен, ведь есть королевская дорога, ведущая от Констанцы, дорога, которая не смотрит на холмы - их срыли ради нее; не ищет бродов через реки - для нее возвели мосты. Только птицы летали прямее. Все трактиры теперь - только вдоль королевской дороги, все деревни, все распаханные земли... Люди забросили долину Уэллен с ее почти всегда влажной травой. А на той ее стороне - Марка Хендрикье. Цель их пути.

Аранта не могла определить, полегчало ли ей, когда они наконец оставили кабак Биддла и тронулись в путь, исполняя ее предназначение. Внутреннее напряжение, какое возникает, когда человеку не позволено делать то, к чему всемерно стремятся и душа его, и тело, ослабело, это верно. Они двигались так скоро, как могли себе это позволить. И все же было нечто... неуловимое, иначе не скажешь.

Кеннет ехал рядом, бок о бок, еще слабый после потери крови и многонедельной муки, покачивался в седле в такт лошадиному шагу и временами соприкасался с Арантой коленом. Хорошо, что уже миновали жаркие дни, и стоял сырой сумрачный август, куда более благоприятный для восстановления сил и заживления ран. И Кеннет был не здесь. Она ловила его, когда, неожиданно просыпаясь, видела, как он неотрывно следит взглядом за веткой, качающейся возле лица, за скоплениями тумана в низинах, за рябью ручья на мелких камешках. Словно все это имело какой-то тайный Смысл, который Кеннет обнаружил лишь недавно и теперь украдкой от всех пытался постигнуть. И дело зашло уже так далеко, что Аранта не отваживалась ему советовать и могла только следить, как он уходит от нее по избранной не им самим тропе.

Рука... покрытая гладкой розовой кожей, как у ребенка, и все еще немного меньше правой, нормальной. Без единого шрамика, без заусениц, без пятнышек на ногтях, словом, без всех тех отметин, какие в течение даже двадцати с небольшим лет оставляет жизнь на шкуре человека. Она пока только чуть подергивалась, не вполне справляясь с "заданиями", которыми нагружал ее Кеннет, сгибалась не до конца, и пальцы роняли предмет, который им ведено было держать. Во всяком случае, чтобы не привлекать к ней внимания в тех редких местах, где путники останавливались на ночлег, приходилось носить перчатки.

Трескотливый Грандиозин нрав, кажется, возобладал над ее смертельной обидой. Тащась в хвосте их маленького каравана, она теперь рассуждала вслух о сладостях: тянучках из жженого сахара, орехах в меду, вафлях, политых маслом, и сливах в вине. Или делилась с покорными слушателями мыслью о том, в каких направлениях предстоит развиваться моде теперь, когда, как казалось, искоренена самая мысль о вольности в одежде. Почему-то Анелька придумала черное шелковое платье с узорчатой синей каймой по подолу необъятной юбки, и с низким декольте, оттеняющим бледность груди. "Раз уж им так приспичили большие груди". Платье полагалось носить с кружевной мантильей и лучиться под нею серебристо-жемчужным светом. Видимо, решила, что траурная скудость цвета сделает его хитом сезона. Ее вполне натуральное оживление заставляло предположить, что Анелька и впредь будет падать на четыре лапки.

Для самой же Аранты наступило время осознать: что же все-таки она потеряла, и каким это образом магия, до сих пор жившая в ней, была замкнута на девственность и улетучилась как дым, стоило ей где-то там что-то порвать? Чувство, что она может все, пропало, словно организм внезапно перестал вырабатывать адреналин, и она ощущала только безмерную усталость и безразличие. Только бы двигаться. И еще - сожаление. Словно прежде все на свете зависело от нее одной, а теперь она должна оглядываться на того, кто, оказывается, имел право составить о ней собственное мнение, и это мнение не всегда совпадало с ее собственным. Ее судили и осуждали и прежде, но теперь, уступив это право добровольно, она утратила буйство юности, способность вздымать волну, сметающую на своем пути любое противостояние. Будто в общую очередь встала. И экспедицию теперь она возглавляла чисто номинально, будучи не движущей силой, а скорее молчаливым упреком.

И все же все трое одновременно придержали коней, когда долина Уэллен буквально вылилась в широкую, до самого горизонта, изумрудно-зеленую низменность, над которой ветер с моря разносил запах водорослей и соли. Перед ними лежала Марка Хендрикье. В представлении Аранты - земля, порождавшая самых опасных хищников. По крайней мере двое из них не остановились ни перед чем.

Край удивлял ее своей непривычностью, сочетанием скалистых выступов и низин, отвоеванных человеком у болот. Как будто земля здесь лежала складками, и каждая складка при малейшей возможности немедленно заполнялась водой. Природной пахотной земли было очень мало, угодья сплошь да рядом находились под угрозой засоления. Поэтому и деревень, окруженных полями, им на пути почти не попалось, а те, что были, встречали их лежбищами тучных пятнистых коров, лениво объедавших траву в пределах досягаемости шеи. Впервые в жизни Аранта видела скот, пасшийся лежа; как деревенскую жительницу это весьма ее заинтересовало.

В остальном же это была страна городов, страна ремесленников, сгрудившихся за каменными стенами крепостей, четко прорисованных черным на зеленом полотне. Лето здесь было еще короче, чем в метрополии, и упор сельского хозяйства на скотоводство был этим вполне объясним. В отличие от Камбри Хендрикье никогда не порывалось отделиться: Марка не смогла бы себя прокормить, а метрополия обладала достаточными ресурсами, чтобы перекрыть ей морскую торговлю. И все же каждый из городов Хендрикье выглядел чистеньким, маленьким, компактным, правильным, как пузырек в янтаре.

Даже Эстензе - могучий, каменный, тесный, куда они пришли через несколько дней, когда запах соли, смолы, водорослей уже стал для них привычным. Эстензе, памятный для Аранты несколькими днями, яркими мимолетными пятнами, мелькнувшими, когда Рэндалл Баккара взял этот город поединком с королем Брогау.

Экспедиция остановилась в гостинице, где кроме них была масса народу. Прикрывались той же легендой, ничего уже почти не опасаясь. Теперь уже никто не опознал бы Кеннета, чьей главной "особой приметой" была раньше отсутствующая рука; Аранта утратила способность "светиться", а Аннелизу ван дер Хевен вовсе никто не искал.

Гостиница была двухэтажная, под черепичной крышей, каменная, с темными балками, скелетом проступающими на фоне беленых стен. В нижнем этаже разместился огромный зал, верхний значительно выступал вперед, почти встречаясь над улицей с таким же вторым этажом дома напротив. Соседские цветы заглядывали в окна их комнаты, солнечные зайчики догоняли друг друга на потолке, и Кеннет простоял у окна до самого вечера, просто глядя на улицу вниз.

И если Хендрикье была Маркой искусников, то столица ее, Эстензе, по праву могла зваться городом мастеров. Из окон комнаты виднелся настоящий лес причудливых флюгеров, выросший на высоких крышах, и ни один из них не повторял другой. И то ли застроен город был теснее, отчего местные жители, проходящие внизу, выглядели массивнее, чем суетливые, вечно торопящиеся обитатели столицы, то ли, наоборот, улицы только казались уже благодаря средним габаритам неспешных бюргеров, у которых полнота являлась синонимом достоинства. Худоба здесь прощалась, похоже, только трубочистам. Для прочих же она являлась синонимом неустойчивости нрава и бизнеса, то есть признаком человека, которому не стоит доверять.

Кеннет оказался прав. Если бы дело было только в мести убийце Рэндалла Баккара, здесь, на этом месте Аранта бы уже выдохлась. Погонщик в черном больше не имел над нею власти. Убить еще одного человека, чтобы отомстить за уже мертвого... Какой, в сущности, смысл, если бы убийца больше ничем не угрожал? К несчастью, это было не так.

От Грандиозы отделались легко: дали ей немножко денег и пустили погулять на рынок, справедливо полагая, что увидят ее нескоро. Кеннет отправился добывать новости старым испытанным путем: пить пиво в нижнем зале. Аранта, предоставленная самой себе, осталась лежать в комнате, блаженно закинув руки за голову. Это было справедливо: во-первых, Кеннет задолжал ей несколько бессонных ночей, а во-вторых, она все равно не умела завязывать с незнакомыми людьми непринужденную беседу. Так и провалялась, подремывая, на грани сна и яви, до самых синих сумеречных теней.

Кеннет явился первым, взбешенный в той степени, что всегда забавляла Аранту.

- Мор-рды, - рычал он, сдерживаясь, впрочем, дабы не быть услышанным этими самыми "мордами". - Они способны говорить только о деньгах! Зато уж если заговорят о деньгах - пиши пропало. Только о них они и будут говорить, и никто их с пути не свернет. Першероны!

Оказалось, чтобы завязать знакомство, Кеннет сказал, что отец его разводит в Камбри племенных лошадей - чистая правда! Что он, как старший сын и наследник, прислан сюда с целью выяснения конъюнктуры рынка и возможностей сбыта. На что бюргеры явили живой интерес: как же - бизнес! И в головы их немедленно запала совершенно справедливая мысль о том, что этот парень должен бы в лошадях разбираться.

И все!

Остаток дня Кеннет провел на лошадиной ярмарке в качестве бесплатного консультанта, разоблачая цыганские проделки, чем, без сомнения, восстановил против себя всех лошадиных барышников в округе. И, как оказалось, совершенно задаром. Он позволил таскать себя от кобылы к мерину, смотрел им в зубы и пересчитывал ребра единственно, чтобы иметь возможность непринужденно поговорить обо всем на свете. И что же? Они не интересовались политикой! Единственное, что заботило их из высших сфер, так это размер чинша, который полагалось уплачивать с суммы дохода. Сплетни из жизни высшего руководства не занимали "першеронов" нисколько: они и не знали, кто ими сейчас управляет. Тем более что со времен секвестра Баккара Марка управлялась коллегией выборных чиновников, "достойнейших", кои вели себя так, словно личной жизни у них не было вовсе. Немудрено было и перепутать их между собой.

- И боже мой, сколько в них входит пива!

Кеннет пиво любил, но на почве его потребления никакими особенными подвигами не отличался. А расплачивались с ним исключительно пивом, которое "не выливать же наземь, в самом деле".

- Если я и впрямь вздумаю продавать тут лошадей, - заметил Кеннет пессимистично, - меня прирежут в первую же неделю. Чтобы бизнес не губил.

И следующие полчаса он рассказывал Аранте, как лошадям чистят зубы мелом, чтобы казались моложе, надувают их кузнечными мехами, чтобы казались упитаннее, и поят пивом, чтобы глядели веселее. Аранта смеялась от души, особенно когда возлюбленный присовокупил, что Грандиоза, поди, всеми этими уловками омоложения уже овладела.

Легка на помине, девушка явилась в гостиницу принаряженная. Стриженую головку прикрыл полотняный чепчик с полоской кружева по краю, синее платье оттенила белоснежная шемизетка (в подворотне, что ли, переодевалась?) с пряжкой-заколкой на груди, на кисти руки болталась новенькая, вышитая бисером сумочка. Все дешевенькое, потому что Анелька, вероятно, поставлена была перед выбором: купить одну вещичку подороже, или несколько, но из разряда "девкина радость". От нее пахло молоком, конфетами и душистой кельнской водой. Видимо, доставила себе все возможные удовольствия. И там, в сумочке, наверняка притаилась баночка с помадой. В любом случае настроение у нее явно улучшилось, и глазки так и блестели. Аранта даже ощутила нечто вроде укола совести: ведь у Грандиозы, единственной из них, не было до сих пор ничего своего. Давно следовало поощрить ее какой-нибудь собственностью.

Заблестели глаза и у прочих членов экспедиции, когда выяснилось, насколько Анелька была для них небесполезна. Пока Кеннет топтался посередь лошадиного рынка, она прошлась по белошвейкам и галантерейным лавкам - "слава Заступнице, наконец большой город!", приобретя товара на бону, информации принесла на пригоршню королевских рад.

Здесь, оказывается, помнили и короля Гайберна Брогау, и всех его сыновей, а одна мистрис даже утверждала, что шила сорочки к свадьбе его дочери. В чем Анелька не слишком и усомнилась: местное полотно ценилось выше того, что ткали в средней полосе. В том и была разница меж почтенными горожанами и их женами, что первые предпочитали вести беседу в пределах своего коммерческого интереса, а вторые готовы были поделиться сведениями решительно обо всем. Тем более сейчас, когда птенцы их скалистого гнезда так резко вздорожали в цене.

- А что, - кокетливо расспрашивала Анелька куафершу, вымывшую ей голову и теперь завивавшую отросшие кудельки в колечки, - у нового короля молодые братья все неженаты?

- Да младший-то после Башни, говорят, в уме повернулся, - отвечала та. - Шепотом говорят, да правильно: чем тише - тем верней. Ежели король задумает его женить, так на деньги да на честь кто-нибудь да клюнет. Хоть и грех это - давать женщине такого мужа. Еще и подберут какую безответную. Ну да, помнится, он тихий был. Не блажной. Ну а у среднего брата - дела церковные...

Мистрис поджала губы, словно осуждая кого-то.

- Не мое, ясно, дело, а только негоже было так с ним обходиться. Или похвали, или покарай. А так: то ли одно, то ли другое, а в результате посадили его в пограничный замок Фирензе, не то узником, не то - сеньором, и детишки Баккара тут же глаза колют вечным упреком. Тут уж у Клемента, видно, старая ревность взыграла.

- Им разве было что делить?

- А то! Мой-то троюродный брат в оружейных рядах стоит, так, поди, понарассказывал в свое время, как Гайберн, граф тогда еще, мальчишек по рынку водил. Уриену подбирали меч и под рост, и под силу руки, и получил бы он все, что попросил. Младшему кинжальчик на пояс, добро бы не порезался, а старшего отец одергивал - ты, мол, и так мой меч унаследуешь. Да и те, кто в замке служил, говорили, да проговаривались, что среднего граф вроде как. больше любил. Лучший сын, какого мог пожелать мужчина. Граф, верно, жалел, что не он у него первый, а таких вещей от домашних не утаишь. Правда, и доставалось ему от отца против других вдвое. Видно, любовь меж ними была из тех, что родитель то кнутом вбивает, то пряником покупает.

Чувствовалось, что собеседница в глубине души скучает по владычеству Семьи. Про них по крайней мере можно было выдумывать красочные сплетни.

- Что, он был такой неблагодарный?

- Да его поймешь разве? Я его мальчишкой помню. Плохого от него никто не видел. Хорошего - тоже. Ну да благотворительностью в их семье испокон веку женщины занимались. Жил себе, от оружия на книжки косился, да, видать, еще отцу перечить не боялся. Сам высоконький, тощенький. Помню, сказал кто-то, не ровен час забьет его граф совсем в гневе, а после вовсе лишится и покоя и утешения. Клемент, тот попроще: гулял в городе, деньгами сорил - хвалили, обижал кого - ругали. Тогда уже под чепчики заглядывал. А этот - книжник. Монашество, верно, в самый раз по нем было, да теперь вот и эта дорожка ему закрыта. Погубил себя парень. А ты чего стриженая? Мода такая теперь или болела?

- Болела, - легко соврала Грандиоза. - Только не я, а барыня моя, у которой я приживалкой. Вот всех в доме и остригли, чтоб ей одной не обидно было. Ах, не летать мне, видно, высоко! Не соблазнить богатого барина.

- Плюнь, - от души посоветовала ей дородная, счастливая в браке куаферша, - разотри и найди честного парня. Потому что нужны тебе эти хлопоты?

- Значит, - вымолвила Аранта, чувствуя холодные мурашки по всему телу и подбираясь для рывка, - замок Фирензе?

Опомнившись, они обнаружили, что опять невольно выделились посреди всех. Давно наступило время гасить огни, а этот Указ, впрочем, как и все остальные государственные предписания, здешние бюргеры исполняли с такой непререкаемой неукоснительностью, словно видели в нем смысл.

- Заповедник, - буркнул напоследок Кеннет, задувая свечу.

Каменистая закраина моря выглядела так, словно оттуда, из глубин, в незапамятные времена выползало на берег морское чудовище, цепляясь когтями и бороздя ими долины, оставляя на них бугристые шрамы вывороченных камней. Глядя на морскую гладь, тянувшуюся нескончаемо по левую руку до самого горизонта, порождающую пронзительные влажные ветра и чудесные опалесцирующие дымки, невозможно было не думать о чудовищах, скрываемых свинцовой поверхностью, переливчатой, как шелк, и тяжелой, как свинец. Чудовища сновали там, внизу, в своем загадочном сумрачном мире, движимые побуждениями, чуждыми богобоязненному человеку. А может, все они уже мертвы, и быстрые мелкие рыбки стаями проносятся сквозь ребра их гигантских Остовов.

Другой дороги здесь не было, только эта, тянущаяся вдоль берега, потому что и сама Марка представляла собой узкую полосу прибрежья, и море здесь доставало своим духом любой уголок. В воздухе ощущалась совершенно осенняя промозглость. Росли здесь в основном невысокие узловатые сосны, искривленные ветрами, избитые штормами, с невиданно длинными и цепкими корнями, сплошь да рядом торчащими из песка. И Аранта поймала себя на том, что не слишком спешит. Возможно, просто потому, что не знает, что делать дальше, когда они достигнут подножия замка Фирензе. Постучаться, представиться и ожидать, что Уриен откроет? Кто бы он ни был, он не дурак. Он не может не понимать, чем грозит ему появление ведьмы, преданной человеку, которого он убил.

Поэтому она не возражала, когда позволяли отлив и погода, спускаться к самой воде. Кеннет немедленно разувался, закидывал сапоги в седельную сумку и шел по песку, по границе, куда прибой монотонно нахлестывал пену и водоросли. Чтобы он сам, добровольно слез с седла?! Значит, ему это было зачем-то нужно. Поэтому дамы присоединялись к нему, подтыкали юбки, причем у Грандиозы это получалось несравненно пикантнее, и тоже шлепали вдоль пляжа по воде, держа лошадей в поводу. Здесь, практически при полном безлюдье Кеннет заворачивал рукав, подставляя новообретенную руку блеклым солнечным лучам, смягченным тяжелыми низкими облаками. Осторожно и ненадолго, чтобы не заработать ожог на нежнейшей розовой коже. Кристаллики соли оседали на ней буквально из воздуха, своей алхимией оставляя чуть заметные оспинки. Процесс регенерации еще не завершился: только совсем недавно на предплечье пророс легкий, чуть заметный золотистый пух, без которого мужская рука - не рука.

Дни, похожие один на другой. В представлении Аранты в этом было что-то от счастья, хотя, как ей казалось, ее спутники еще не созрели, чтобы это осознать. Возможно, при передаче Могущества, а может, позже, когда она сидела возле изголовья Кеннета и только что не умирала вместе с ним, или дело было в постоянном присутствии Анельки, но где-то на этом пути она перестала чувствовать себя молодой.

Но их всех взяла оторопь, когда они увидели Фирензе, возвышающийся на выдвинутой в море скале, на фоне закатного неба. Во всяком случае ирония, которая звучала в голосах местных при произнесении фразы: "...и пожаловал ему Фирензе", теперь выглядела оправданной. Ни черта это была не честь!

Ближайшая деревня, оказавшаяся беднейшим рыбацким поселением, приютилась на песке в нескольких милях от замка. Добраться туда по извивающейся среди камней подъездной дороги, смахивавшей на горную тропу, зачлось бы за подвиг. Замок был обращен к морю, туда, где в миле от берега маячил крохотный скалистый островок с башней маяка, предупреждающей о рифах. Даже сейчас, при относительном покое, видны были белые бурунчики возле его берегов. Монументальность творения свидетельствовала, что Фирензе знал и лучшие времена, когда был единственным оплотом морских пиратов из рода Брогау. Наверное, именно сюда основатель рода альтеррских Брогау привел королевскую дочь, законный брак с которой давал ему право навечно закрепиться на землях, где прежде он держался лишь силой своего меча.

Замок господствовал над своей собственной уютной бухтой, а тылом прижимался к черной скале, из которой частично был вырублен. Наверное, ему исполнилась уже тысяча лет, потому что выглядел он, честно говоря, обветшавшим, и его незастекленные окна показались Аранте слепыми. Ни огонечка! В зимнюю стужу на них, наверное, навешивают несколько слоев тяжелых занавесей, чтобы хоть немного укрыться от сквозняка. Вспомнить только, какие тут ветра! Неподходящее место для ребятишек.

Уровень прилива здесь был высоким. Кеннет, в глазах которого восходящая луна зажгла волчьи огоньки, молча указал ей на скальную полку, где лежали прикованные лодки. Их влажные борта говорили о том, что отойти от стены Фирензе можно только в прилив. Но - можно. Вода в это время года туда достигала. Отлив обнажал узкую полоску песка под нагромождением камней. На полку выходила полукруглая дверь, утопленная в скалу и вся в заклепках. Ночная тьма скрыла бы ее совсем. И все же это был явный вход, а стало быть, его охраняли не хуже, чем главные ворота, оборудованные всеми причиндалами, включая поднятый мост и опущенную решетку: все усаженное здоровенными шипами. Мост имел такой вид, будто его и днем не поднимали. Больше всего Фирензе походил на стервятника, взгромоздившегося на скалу и взирающего, склонив голову набок, не найдется ли там, внизу, поживы.

- Нам нужно войти, - сказала Аранта, - и выйти. Потому что если мы не выйдем, то не стоило и входить. Нам не нужно погибнуть героически, нам надо вытащить детей.

- Хорошо, - согласился Кеннет. - Давайте условимся на берегу: женщины и дети должны покинуть замок в первую очередь, невзирая на то, чем будут заниматься прочие члены экспедиции. Потому что, похоже, без вас обеих ребятишкам не справиться. Под руку мне прошу не соваться, и боже упаси мне помогать.

Грандиоза отошла и демонстративно уселась на камень. Она была как переводчик: к сожалению, совершенно необходима.

- У тебя есть по этому поводу хоть одна мысль? - спросила Аранта, кивая головой в сторону замка.

- Скорее чувство, - неохотно признался Кеннет. - Посмотри, как он стоит. Держать его в осаде ничего не стоит. Зачем же его вообще сюда взгромоздили? Неужели лучше места не нашлось? И бухта, я уверен, вся в опасных камнях. Допустим, - он бросил беглый взгляд на левую руку, еще не до конца восстановившую былую силу и цепкость пальцев, - я мог бы взлепиться по кладке до первого окна. Но вы-то за мною не влезете. А я не уверен, что мне удастся убрать стражу бесшумно и отворить вам хотя бы одну из дверей. Тем более... - он поглядел на Аранту, - у них уже сейчас есть на руках заложники, которые в состоянии обеспечить им наше хорошее поведение. Едва ли Уриену Брогау представится лучший случай умертвить детишек: вроде бы как несчастная случайность при попытке похищениями вот они мы, виноватые.

- Силой мы их все равно не отвоюем. Значит, надо хитростью.

- Или... - он помедлил, - волшебством.

- Как ты себе это представляешь? - озадачилась она.

- Не знаю. Надо подумать.

Они благоразумно отошли подальше, чтобы не быть видимыми от замка. Кеннет предоставил женщинам заниматься лошадьми, заметил только, чтоб не спутывали. Мало ли, может, придется торопиться, бежать с детьми на руках как можно быстрее; или наоборот, если им не суждено выйти из замка, чтобы лошади могли сами добрести до обжитых мест, не став легкой добычей голодных хищников. Сам же, не взяв и куска хлеба, отошел к берегу, облюбовал там валун и сел. Сказать, что у Аранты возникло при этом странное ощущение, - это ничего не сказать. Нелепым и странным здесь было все! Но вот родилось у нее чувство, что фосфоресцирующее море, черные груды камней, похожие в темноте на выползших на берег сивучей, и силуэт Кеннета, обрисованный на одном из них по контуру голубоватым светом, рокот плоских волн, монотонно набегающих на берег, похожий на гул в ушах, громада замка над головой, уже невидимая, но давящая, как ладонь, - все это не принадлежит миру, в котором осталась она и в котором не может быть никаких чудес. Ей даже не было страшно. Скорее она испытывала странную ревность к волшебным существам, прикидывающимся клочками тумана и собирающимся на берегу, где в молчаливом уединении размышлял ее возлюбленный.

- Готова спорить, - подала чуть слышный голосок Грандиоза, - эта каменная горбушка источена ходами, как червями.

- А вот об этом я и думаю, - отозвался Кеннет.

- Мы никогда не найдем их в этом каменном месиве! - Это Аранта.

- Но это же я нашел, - сказал ее возлюбленный с изрядной долей самодовольства в голосе, указывая на прибрежные камыши. - Мне кажется, это было не легче. Проще найти то, что заведомо есть, чем заставить появиться то, чего не было прежде. Не так?

Аранта не поленилась встать и подойти к воде. Там, покачиваясь на зыби, ворочалась, как живая, длинная весельная лодка. Весла были вдеты в уключины и чуть постукивали о борта. Тут же, под банкой лежал большой камень, обвязанный цепью: самодельный якорь. Борта просмолены недавно - запах был резкий. Веревка, которой нос привязывали к причальному кольцу или столбу, перетерта. Все говорило вроде бы за то, что отливом ее унесло, а вот прилив выбросил ее обратно. "Я не знаю, как я это делала, но однажды я подставила кружку воды своему королю. И тогда это не казалось мне хитрым фокусом. Наутро я выиграла ему битву".

- Ты используешь магию как инструмент? - удивилась она.

- А что, мне молиться на нее, что ли? - по-детски искренне удивился Кеннет. - А лодочка даже лучше, чем мне хотелось. Понимаешь, без нее никак. Мне упорно кажется, что все чаяния этих людей, - он указал подбородком на замок, и Аранта догадалась, что он имеет в виду его древних строителей и владельцев, - были связаны с морем. Значит, придется поплавать.

- А если облажаешься? - ласково спросила его Анелька.

- Значит, попробуем придумать что-нибудь другое. Покамест серьезно облажаться мы можем только в двух случаях: если позволим себя поймать и если позволим себя засечь.

Аранта с Анелькой, прошлепав босыми ногами по воде, неуклюже забрались в это шаткое раскачивающееся корыто. Кеннет чуть оттолкнул лодку от берега и вскочил сам.

- Ты умеешь грести? - поинтересовалась Аранта для порядка, и не была слишком удивлена, услыхав в ответ:

- Сейчас научусь.

- Учись, - обронила ехидная Грандиоза. - Потому что я плавать не умею.

Но, в общем, учиться не пришлось. Течение мягко влекло лодку по гладкому посеребренному полотну. Кеннет только чуть-чуть подправлял ее, пошевеливая веслом, чтобы неукоснительно следовать изгибу береговой линии. Однако оставалось загадкой, что он собирается отсюда увидеть. Берег, почти отвесный, казался нависающей стеной, луна, выбираясь из-за нее на своем пути с востока на запад, заливала его серебром, стекающим в море, и все было одинаково. Камни и их тени, словно чеканка по металлическому блюду. И тени эти были непроглядны. К тому же клочья тумана над самой поверхностью воды как будто задались целью непременно сопровождать их в поисках. Интересно, сколько людей в замке у Брогау, и смотрят ли они по ночам вниз, в сторону бухты? Ну, если сегодня и смотрят, то видят только обманчивую рябь... и туман! Если Кеннет предусмотрел это, он молодец. Им куда безопаснее искать в темноте, чем на свету, где скорее обнаружат их самих, чем они сами найдут хоть щербинку в этой мрачной скале. Вот только что они найдут?

Рокот массы воды у подножия скальной стеньг, трепет теней, скрывшаяся полоска песка подсказали, что начался прилив. Кеннет заметно напрягся, а туман, словно в насмешку, отцепился от их лодчонки и прилип к стене, расползаясь и повисая на ней длинными языками.

- Что ты надеешься здесь разглядеть? - шепотом, зная, насколько туман усиливает звук, спросила она. - Туман же сплошной.

- Не сплошной, - поправил ее Кеннет. - В том-то и дело. Я хочу увидеть то, что мне нужно. Для этого все, что не нужно, следует скрыть. Логично?

Аранта поперхнулась, отыскивая очевидную прореху в этом безупречном по форме построении. Которое, кстати говоря, могло и сработать, потому что кому, как не ей, было знать, что их дар не подчиняется никаким логическим законам. Закрыто было почти все, зато безмерно усилились даже почти неразличимые звуки.

- Ты это специально? - запоздало изумилась Грандиоза.

- Да. Помолчи.

Звук изменил свой характер. Теперь уже не ровный шорох и плеск воды, набегающей на камень, доносился оттуда, куда был направлен нос лодки, а характерное журчание бегущего потока. Завеса тумана раздернулась, и лунного света оказалось достаточно, чтобы разглядеть зев, уходящий под скалу.

- Страшно, - по-взрослому спокойным голосом сказала Анелька, когда каменный свод накатился на них. Аранта молчала. В конце концов, это нужно было именно ей. Хотя не факт, что будь она одна, она сюда бы сунулась. Очень уж страшно было скользить в темноту, словно проваливаясь в глотку неведомого зверя. Кеннет, казалось, уловил ее чувства, потому что негромко произнес:

- Ну вот, теперь можно и при свете...

Нашарив в темноте неровную поверхность, женщины удерживали лодку руками, пока он возился с кремнем и огнивом. Лодка оказалась полна смоляных факелов. Наверное, на ней ходили на ночной лов, а может... Аранта обнаружила, что не может сказать, когда они тут появились и были ли здесь, когда она увидела суденышко в первый раз. Оставалось только верить, что ее стрелок знает, что делает, и следовать за ним. По возможности - молча, даже если придется стиснуть зубы.

Вспыхнувший огонь показался им желаннее солнца и осветил грубый каменный туннель явно естественного происхождения, проточенный водой в недра скалы. Узкий, как труба. И звук воды, теперь, когда они были уже сравнительно глубоко в жерле этой трубы, усилился и напоминал скорее рев. И едва ли они теперь могли противиться движению вперед, даже если бы всеми силами налегли на весла.

- Кеннет, - позвала она, с усилием разомкнув губы. - Если этот туннель вымыт водой, не значит ли это, что она заполняет его весь? Мне кажется, та полка с лодками была выше, чем...

Он понял, но хуже было то, что поняла Грандиоза, от ужаса почему-то онемевшая, что как-то не вписалось в сложившееся о ней представление.

- Ты полагаешь, это ловушка?

Аранта промолчала. Это и так было ясно. Течение стремительно несло лодку в неизвестность, и с каждым вдохом выглаженный водой свод казался все ближе. Что, если там, впереди, обрыв? Впрочем, достаточно и простого тупика, куда их зажмет надвигающейся холодной массой, и будет поднимать. все выше, пока не прижмет к самому своду так, что придется лечь на дно. А потом их зальет.

- Там, впереди, должно быть возвышение, - пробормотал Кеннет, утирая лоб, вспотевший, несмотря на то что здесь было, мягко говоря, прохладно. - Иначе как они пользовались этим ходом?

- Да кто тебе сказал, что они им пользовались?! - воскликнула, негодуя, Анелька.

Кеннет одарил ее быстрым взглядом.

- А вот это - вопрос веры в магию, - огрызнулся он. Аранта не стала напоминать, что и маги, вообще говоря, лажаются. Ее дело было - ждать.

И они дождались. Их бег приостановился, и суденышко даже слегка завертело, как будто лодчонку с размаха выплеснули на середину стоячего пруда. Кеннет поднялся на ноги, пытаясь осветить себе для обозрения как можно больше места. Свод над головой поднялся и ушел во тьму, туннель, откуда они прибыли, уже почти скрылся под черной, внезапно ставшей совершенно беззвучной водой. Наверное, это играло с ними внезапно расширившееся пространство. Вода прибывала, но немедленное утопление им сейчас, кажется, не грозило, и отражение факела в зеркале бездны буквально завораживало. Что-то это напомнило Аранте. То же самое, но скованное льдом.

- Как вы думаете, - спросила Анелька дрожащим голоском, - тут не живет какое-нибудь голодное чудовище?

- А как же! - откликнулся Кеннет сквозь зубы. - И сверху ему бросают маленьких детей и попользованных аппетитных служанок. Вы костлявые, оно таких не ест.

Он передал факел Аранте, чтобы она светила, а сам взялся за весла, помаленьку объезжая каверну. К вопросу о вере в: магию; зрелище, представшее их глазам, было поистине волшебным.

Более всего пещера напоминала опрокинутую чашу в форме полусферы, причем в момент, когда чашу опрокинули, в ней явно находилось что-то вязкое и липкое. Множество каменных столбиков, зауженных книзу, подпирали свод, словно стекая с него, дробя пространство на части, а потому всю пещеру нельзя было обозреть одним взглядом, даже если бы нашлось достаточно света. Проскальзывая то под одной аркой, то под другой, они словно перемещались из одной комнаты в другую, подчиняясь не столько движению весел, сколько чуть заметному круговороту черной прибывающей воды.

- Что-то она не останавливается, - пробормотала Анелька. - При всем моем почтении к магии...

Аранта подняла факел повыше, и лодка оказалась словно в шатре теплого света, выхватывающего на своде фрагменты фантасмагорического смешения рытвин, шипов, бородавок... чем-то напоминающего плохо промешанное и окаменевшее тесто для блинов.

- Вот оно! - Взгляд лучника, ищущего цель, не подвел.

Свет факела, до того отражавшийся сводом, неожиданно ухнул в глубину шахты, уходящей вертикально вверх. Буквально в человеческом росте над их головами виднелся скальный выступ, в точности такой же, как снаружи, и, надо думать, на этой же высоте. На нем гнили останки лодок. Видимо, именно эта черта отмечала высшую точку прилива. Однако спасительная шахта была хоть и достаточно широка, чтобы вместить их вместе с лодкой, но заперта решеткой с замком, едва различимым под наплывами окаменевшей соли, и прибывавшая вода подняла их настолько, что Кеннет, встав в лодке во весь рост, мог дотянуться до решетки. Что он и сделал, и даже остервенело ее потряс. Чем, естественно, мало помог делу.

- Что, - подала голосок. Грандиоза, - запас чудес на сегодня исчерпан?

- Мысли о том, что я дурак, мало помогут делу. Думаешь, - он указал подбородком на Аранту, - больше всего на свете я хотел бы ее утопить?

- Но, может быть, ты мог бы остановить эту проклятую воду?

- Приливами распоряжается луна, - вздохнул Кеннет. - Разве я властен над луной?

Аранта молча кивнула. Один момент сомнения вырубал возможность под самый корень. Признаваясь в беспомощности, он тем самым возводил ее в непреложный закон.

- Шпилька есть? - спросил молодой маг.

- Это еще что за новые фокусы?

- Это не фокусы, - возразил Кеннет, принимая от Аранты шпильку и погружая ее в замок. - У меня, знаете ли, довольно гибкие пальцы.

- Как у лучника? - глупо поинтересовалась Грандиоза. Ей, похоже, было все равно о чем говорить, лишь бы не видеть, как поднимается вода.

- Как у однорукого калеки.

Аранта снова кивнула. Кеннет мог завязать узел одной рукой, и она однажды видела, как он вдел нитку в иголку.

- А-а, без толку. Все, к чертям, заржавело... Заржа... Аранта, милая, подай-ка мне тот камушек с кормы!

На их несомненное счастье с ними был не только начинающий маг, но молодой мужчина с мышцами, напряженными, как натянутый лук. Увесистый камень ударил в решетку, отозвавшуюся надтреснутым звоном, еще и еще раз, осколки соляных натеков брызнули в стороны.

- Эй! Девушки, чуть помогите!

Решетка чуть стронулась, но только чуть-чуть, как зуб, начинающий шевелиться в десне. В принципе ее готовность расшататься была очевидна, и дело стояло лишь за временем, которого у них не было. Ах, если бы она откидывалась вниз!

К сожалению, это был аварийный выход, а не вход для шпионов и диверсантов. Решетка поднималась вверх с помощью ворота, две заржавленные цепи тянулись к нему вверх, и с них свисали какие-то древние лохмотья. .

- А по петлям? - вполголоса, воодушевленная последним подвигом Кеннета, предложила Анелька.

Против ожидания, он отнесся к этому предложению серьезно.

- Не получится, - констатировал он с угрюмым огорчением спустя несколько секунд. - Петли утоплены в скалу с той стороны. Сверху. А даже если бы я их и сбил, все равно эта тяжеленная штука лежит на каменном косяке. Хорошо строили предки нынешних Брогау. Все они в аду, надеюсь.

- Что, и там Брогау? - неожиданно для себя пошутила Аранта. - Не хочу туда.

- Не сегодня, - хищно и незнакомо усмехнулся ей Кеннет. - Я придумал... кажется. Весло сюда!

Лодка заплясала и черпнула бортом воды. Анелька взвизгнула и свернулась калачиком на дне, подтянув колени к подбородку.

- Вы только вместе не вставайте, ладно?

Никто не обратил на нее внимания. Кеннет, упершись ногами в дно, отжимал проклятую решетку вверх, а Аранта просовывала в щель весло наподобие рычага, лопастью под край, а рукояткой - вверх, наискосок через шахту, так, чтобы Кеннет мог повиснуть на нем всем телом. Щель дрогнула и чуточку расширилась. Тут же второе весло последовало за первым, теперь уже вставленное наоборот, потому что был слишком большой риск сломать лопасть. "Лишь бы выдержало", - бормотнул Кеннет. Теперь у них уже не было сомнений в том, что решетка в принципе способна подняться. Вот только щель все еще выглядела чересчур узкой.

- Всем лечь на дно, - скомандовал их предводитель, и женщины послушались, потому что иначе делать было все равно нечего. Вода подняла и притиснула лодку уже вплотную к железным прутьям. Стараясь не обращать на нее внимания, Кеннет все дальше проталкивал весло вверх, так, что его короткий конец уже не упирался в верхний край каменного косяка, а скользил по стене, отжимая решетку вверх. Лодку наклонило. Корма ее, поднимаемая водой, попала в просвет, а нос оставался под прутьями.

- Пролезайте!

Повторять не пришлось. Первой, как рыбка, в щель проскользнула Грандиоза, встала, сперва придерживаясь за решетку, а затем удерживая ее спиной и руками. Вид, правда, был такой, будто железная дура сейчас оборвется и расплющит ее, как мышь. Аранта поторопилась переправиться ей на помощь. Кеннет, прихватив весла, выскочил из лодки последним.

- А это на кой... - Анелька не успела договорить, потому что Кеннет перехватил весло и, упершись им, как протазаном, в поднятый край решетки, а спиной - в стену, откинул решетку совсем. Лодка, почти не поврежденная, подпрыгнула и услужливо закачалась прямо у них под ногами, немного вращаясь под напором поступающей снизу воды...

- Можете возвращаться на свои места, - переводя дух, сказал юноша.

- Мне здесь нравится больше, - пискнула Анелька. Вообще говоря, держалась она не хуже прочих, пришлось признать за ней эту заслугу.

- Вода-то поднимается, - уже довольно спокойно возразил Кеннет. Нам нужно подняться вон туда.

Скальный выступ был уже довольно близко над их головами. Похоже, воспользоваться этим черным ходом мог только тот, кто хорошо изучил все здешние подземелья совокупно с режимом приливов и отливов.

Режим отливов. Отлив бывает дважды в сутки. И те, кто пойдет на штурм, едва ли согласуют его так, чтобы беглецам 1 удобно было сесть в приготовленные лодки и мягко спуститься вниз по трубе.

- Впереди скорее всего еще несколько запертых дверей, - сказала Аранта. - Чтобы беглецы могли продержаться до отлива.

- Ерунда, - отмахнулся Кеннет, вылезая на полку и . подавая им руку, будто пять минут назад они не скакали тут козами без оглядки на всякую куртуазность. - Нам повезло.

- О да, я заметила. - Это Анелька.

- Я в том смысле, что были минуты, когда я не надеялся сохранить лодку. А лодка нам очень нужна, чтобы уйти тем же манером. Прорываться с боем к охраняемому выходу, имея. на руках двоих ребятишек, немного рискованно, разве что удастся захватить в качестве заложника самого Уриена Брогау. Но я предпочел бы не иметь с ним дела, даже держа нож у него на горле.

Несколько дверей, снабженных засовами как с той, так и с другой стороны, в самом деле оказались ерундой. За многие годы пребывания в сырости дерево, даже окованное железом, превратилось в гнилую труху с перекрещивающимися полосами ржавчины. Кеннет в два удара пробивал кинжалом дыру, достаточную, чтобы просунуть руку и отодвинуть засов. Здесь не было никакой охраны, вообще ни души. Вывалились в коридор из какой-то кладовки в стене, подхватывая падающие протазаны и какие-то не то шлемы, не то тазики, чтобы не дай бог не перебудить ночную стражу.

- Интересно, а сегодняшние Брогау знают об этом секретном ходе?

- Не похоже, судя по его состоянию. Будь это мой дом, я бы позаботился держать черный ход в порядке. По крайней мере одну справную лодку там припрятать на всякий случай определенно имело бы смысл. Вы, кстати, обратили внимание, что в один отлив оттуда может уйти только одна лодка? Погони не будет... но нам следует поторопиться, чтобы уйти с этим отливом.

- Как ты детей отыщешь? - фыркнула неугомонная Грандиоза, которая, покинув лодку, вновь обрела ершистость нрава и способность падать на лапы, да еще и выгнув при этом спину: - Будешь стучать во все комнаты? Достучишься. Ах, извини, я все как-то забываю...

Фирензе встречал их пустыми коридорами, частью непроглядно темными, а частью - залитыми через окна галерей прекрасным лунным светом. Они, судя по конфигурации коридоров, вышли в толщу стены донжона, возвышавшегося над опоясывающей наружной стеной одной четырехгранной призмой, где-то на уровне второго этажа. Ровный шум волн, доносившийся снаружи, стал уже обязательным звуковым фоном, и удивило бы, наверное, его отсутствие.

Все же, видимо, Фирензе перестраивался в соответствии с тем, как с течением времени менялись взгляды его владельцев на комфорт. Теперь это уже не была просто трехэтажная махина с деревянной лестницей в центре, где каждый этаж представлял собой один большой зал: для приемов и пиров, для охраны, для семьи. Теперь коридор крестообразно рассекал пространство этажа, и на него выходили скругленные сверху дверки четырех комнат, а зал и кухни скорее всего оставили внизу. Оттуда доносились ленивые звуки, одни только и свидетельствовавшие о том, что замок не пуст и готовится к наступающему дню. Бесшумно поднявшись по ступеням лестницы, утопленной в стене, Аранта выглянула в бойницу, обозрев темные квадраты надворных построек, которые лепились к стене, а не к донжону, стоявшему одиноко, как перст, указующий в небо, и накрывающему двор своей тенью.

Лунный свет, вторгающийся в коридоры жилых этажей, серебрил их весьма причудливо. Лохмотья облаков, проносящиеся по небу, сплошь да рядом перекрывали единственный источник света, повергая непрошеных гостей в непроглядную и довольно-таки сырую темноту.. У Аранты слегка зарябило в напряженных глазах. А что, если он держит детей в подвале? Или хуже того... уже?

- А нам в какие? - спросила догадливая Анелька. - В темные или в освещенные?

- В освещенные, - кивнул Кеннет. Уловив вопросительный и встревоженный взгляд Аранты, добавил: - Если он сделал им плохое, пойдем убивая. Но пока - тихо.

У него при себе был короткий меч и полный пояс метательных ножей. К тому же он наверняка унаследовал от нее все эти нехитрые колдовские уловки вроде "подвернется нога" и "помешайте сами себе". Если бы им противостояла какая-нибудь неперсонифицированная масса "людей Брогау", Аранта об руку с возлюбленным пошла бы навстречу ей с бесшабашной уверенностью, что все каким-то образом обойдется. Но там был этот человек, представлявшийся ей с лицом, разделенным на свет и мрак, примерно так, как она увидела его впервые. И она не знала, что и думать и чего от него ожидать.

- Впервые в жизни иду по зигзагу молнии, - беспечно молвила Анелька, за которой по полу волочилась огромная черная тень.

В самом деле, именно на росчерк молнии была похожа эта изгибистая дорожка из выборочно затененных коридоров. Они все затаили дыхание, когда чуть скрипнувшая дверка выпустила из-за себя лучик света от прикрученной ночной лампы.

- Они здесь, - сказал Кеннет, пропуская женщин вперед и входя в детскую за ними следом. - Будите их, объясняйте им, что нужно, и идем.

- Не подходите, я закричу!

Огромные, широко распахнутые глаза принцессы Ренаты, в которых плескался ночной ужас и еще что-то, такое знакомое, будто кто-то уже почти забытый за недосугом глянул на Аранту с той стороны зеркала. Эти глаза заслонили собой обстановку комнаты, слишком просторной, чтобы в ней было уютно двум маленьким детям, но тем не менее тщательно зашторенной и натопленной. Уголком глаза, как и уголком подсознания, она отметила, что полуразбуженный Райс улыбается ей со сна, как непуганый, что памятные ей ямочки на щеках никуда не делись, что его розовые ручки, которыми он тер глаза в полном восхищении от того, что ему позволили ночью не спать, чисто отмыты и не утратили умилительных детских перевязочек, что ни на ком из детей нет видимого отпечатка дурного обращения, хотя едва ли Цареубийца ждал инспекции со дня на день. Это будет важно... спустя некоторое время. Сейчас же важными были лишь быстрота и тишина. И возможность объясниться с Ренатой, способной поднять шум.

- Вставай, - сказала она, бессознательно подражая властным интонациям Веноны Сарианы. - И одевайся. Мы должны немедленно покинуть это место.

И наклонилась к постели малыша.

- Чего ради? С тобой и твоим головорезом я не сделаю и шагу. Не трогай брата, он законный король!

Вот так. Акценты расставлены, и сразу ясно, кто тут рожден повелевать. Чувствуя себя в полной беспомощности, Аранта повернулась к Грандиозе.

- Ну а меня-то ты помнишь? - спросила та.

Рената кивнула, однако не слишком приветливо.

- Рада, что ты жива, но сожалею о твоей компании.

- А о себе ты не сожалеешь? - ехидно сказала ей Аннелиза ван дер Хевен. - Твоей жизнью, урожденная Баккара, играет Цареубийца из рода Брогау, а ты визжишь, когда тебя спасают. Ты, надеюсь, уже осознала себя смертной? Уже думаешь об этом перед сном?

Последнее, что Аранта сказала бы ребенку. Рената смолкла так же эффективно, как если бы ей перерезали горло. Однако неугомонная Грандиоза продолжала, словно нарочно сочиняла речь для этого случая:

- Так вот, если ты будешь продолжать без ума распоряжаться, эта тьма придет к тебе не когда-то. Она наступит завтра. Или послезавтра. Ты не будешь знать - когда, но что скоро - точно. Тебе - и ему, - кивок в сторону малыша, - сделают больно, и Брогау не станет слушать, как ты ему приказываешь. Так что вставай и одевайся, а фрейлиной я тебе буду завтра, если доживем.

- Ерунда какая-то, - пробормотала принцесса, сидя в постели, как каменная, и отнюдь не собираясь ни повиноваться, ни хотя бы признать справедливость обращенных к ней слов. Ее высокомерный взгляд устремился к выходу. - Может, вы объясните мне, милорд, почему моя спальня напоминает проходной двор?

Спасители, сгрудившиеся у постелей детей, стремительно обернулись вослед этому взгляду и этому вопросу, на чуть слышный цокающий звук когтей по каменному полу.

Огромный белый дог с черными пятнами, той масти, что называют мраморной, обманчиво неспешно и словно вразвалочку двигался к ним. За ним, в сгущавшемся к дверям полумраке, упершись одной рукой в косяк, а в другой держа длинный боевой меч, возвышался Уриен Брогау.

- Никому не двигаться, - приказал он почему-то шепотом. - Руки прочь от детей, и чтобы я их видел.

И это был полный и окончательный крах всей экспедиции. Они вляпались так, как ни разу с начала всей этой эскапады, включая момент, когда Аранта совсем было уверилась, что ей предстоит умереть, притиснутой водой к прутьям заржавленной решетки, и плавать в том сказочном арочном подземелье до тех пор, пока трупные газы в состоянии поддерживать тело, а затем опуститься на дно скелетом, обглоданным рыбами. Даже если Кеннет развернет навстречу прыгающему псу веер свистящей в воздухе стали, ему будет противостоять все-таки не человек, который, будучи ранен или убит, сочтет это за достаточную причину, чтобы уклониться от исполнения приказа. Это собака, услышавшая от Хозяина приказ "фас", даже пронзенная в дюжине мест вполне способна занять Кеннета на время, которого Уриену хватит на обеих женщин. Мэтр - или теперь все-таки милорд? - Уриен, как обычно, перехитрил их, даже не вставая с места. Даже, возможно, о них не думая. Они ожидали какой угодно стражи, а он просто завел собаку, на которую они могли только стоять и смотреть, чувствуя себя полностью одураченными.

Райс, однако, выбрался из-под одеяла, перевернулся на живот и сполз на пол, продемонстрировав при этом похожие на абрикос половинки розовой попки. Пес на полдороге рухнул брюхом на пол и положил обманчиво флегматичную морду на вытянутые лапы, подмел висячими ушами пол. Хвост его несколько раз стукнул оземь, и это был единственный нетерпеливый жест с его стороны.

- Веспасиан! - выговорил малыш, доковыляв босиком до громадного стража и взгромоздившись тому на шею. Пес не возражал, и по всему было видно, что он к этому обращению привык.

И это действительно была какая-то ерунда. Особенно то, что, разглядев лица непрошеных гостей, кто вначале представлялся ему черными силуэтами на фоне огня, встретившись глазами с Арантой, сидящей на пятках прямо на полу, и. вздрогнув при этом, как от пощечины, Уриен Брогау опустил меч острием в пол.

- Вы не представляете, как я рад вас видеть.

6. УСТА МЛАДЕНЦЕВ

Я начну строку посреди дождя,

Я забуду гнев посреди стиха, станет ниже травы мой норов...

Свадебный обряд

Фраза, как стрела, свистнула мимо их сознания, так были напряжены все трое. Нанести удар сейчас? Ведь едва ли пес прыгнет, имея на шее трехлетнего ребенка, вцепившегося ему в оба уха. Аранта перебросила вопросительный взгляд Кеннету, который стоял, чуть наклонившись вперед, положив на пояс обе руки и, кажется, светился яростью по контуру.

- Тебя и не узнать, - это Уриен сказал Кеннету. Всего лишь. Довольно сдержанно, учитывая, что прежде знал его калекой. - Вижу, твои мечты осуществились.

- В большей степени, чем я смел надеяться.

Уриен вновь перевел взгляд на Аранту, сидевшую на полу в мокрой юбке и чувствовавшую себя воплощением идиотизма.

- Нам надо поговорить... миледи.

- Мне нужно знать только одно, - выдавила она из себя. - Это правда?

Он, разумеется, понял, что она имеет в виду. В этом смысле с ним всегда было легко.

- Как водится - не вся.

- Дети знают?

- Конечно, - резко произнесла Рената из-за спин. - И ты, естественно, полагала, что это дает тебе основания нас спасать. Мой папочка убил мою мамочку. При этом он был или хороший, или плохой. Если он остался хорошим, то не вижу никакой разницы между ним и милордом Уриеном. Если же он от этого стал плохим, то так ему и надо!

Бедные королевские дети с их выморочной логикой, включающей в себя насильственную смерть близких как самое обыденное явление! Легко, впрочем, понять, чем Уриен купил расположение принцессы: он разговаривал с нею так, как, по ее мнению, это полагалось ей по статусу, тогда как прочие взрослые обсуждали при ней ее судьбу, словно она и рядом-то не стояла. Сейчас, в эпоху падения величия Баккара, соблюдение этих мелочей наверняка казалось девочке чрезвычайно важным. И конечно, подчеркнутая деликатность Цареубийцы принесла ему плоды. Даже не стой Веспасиан на недреманной собачьей вахте, Рената сама позвала бы его на помощь.

- Удав и кролики, - прокомментировала Грандиоза картину, развернутую перед ее глазами.

Уриен чуть повернул голову на звук, зорко прищурившись в тень, как будто собирался стрелять.

- Не имею чести быть знакомым, - уронил он, очевидно, исключительно из вежливости, но Анелька предпочла этого не понять.

- Это Гранди...

- Аннелиза! - свирепо перебила девушка ухмыльнувшегося Кеннета, одновременно приседая в совершенно безупречном реверансе, - ван дер Хевен, урожденная леди. Я много слышала о вас, милорд. Эти двое, - царственный кивок, - придерживаются на ваш счет весьма высокого мнения. Так вы и есть самый умный подлец королевства?

Об этом не следовало забывать ни в коем случае. Однако сейчас недвусмысленное Грандиозино заявление показалось Аранте чуточку неуместным. Храня в памяти только впечатление, она и забыла, каков этот человек на самом деле. Сейчас в число составляющих его натуры она включила бы способность долго молча носить в себе злое слово.

- В этом вопросе я предлагаю вам всецело положиться на мнение миледи Аранты, - вымолвил Уриен.

- Миледи... - фыркнула Грандиоза так, чтобы наверняка быть услышанной всеми, но была разочарована. Ее уже выпустили из поля зрения, назначив ей цену, и, к ее огорчению, цена эта оказалась невысока.

Аранта как зачарованная сделала движение встать, бессознательно опираясь на руку Кеннета, подставленную так, чтобы ей удалось сделать это как можно изящнее. Уриен обернулся к Ренате.

- Прошу извинить меня, принцесса, за то, что ваш сон был прерван. Надеюсь, это ни в коем случае не повторится.

Рената кивнула ему с благосклонным видом. Нагнувшись, Уриен одной рукой снял наследника Баккара со спины Веспасиана и водворил его обратно в постель, сопроводив легким благожелательным шлепком, от которого Райе кувыркнулся головой вперед, в подушку, и залился счастливым смехом ребенка, свято убежденного во всеобщей любви. Как на него похоже: обозвать пса труднопроизносимым именем древнего императора, вошедшего в историю благодаря одиозной статье налогового кодекса. Повинуясь повелительному наклону головы хозяина Фирензе, вся компания беспрекословно покинула детскую. Уже на выходе Грандиоза всадила Аранте в бок острый локоть:

- Эй! Открой глаза! Его любят дети и собаки.

"И женщины! - захотелось напомнить Аранте. - О, ты едва ли способна себе представить, до какой степени его любят женщины".

Однако едва ли следовало вкладывать в цепкие лапки соперницы такое опасное оружие.

Ничто не нарушило тишины, под покровом которой они проникли в замок. Ни одного стражника не было в коридоре, и только снизу неслись звуки кухонных приготовлений к наступающему дню. Видимо, для одного раза слишком много; пресыщенная происшествиями Аранта погрузилась в бесчувствие, отгородившее ее сознание от незначительных событий. Она не помнила, куда идет, и кто говорит, и что все это значит. Каким-то краешком она отразила появление служанки, огромной неуклюжей бабы с руками-лопатами, видимо, взятой в замок из местных рыбачек. Кто его знает, может, Уриен Веспасиана за нею посылал, с него станется. Какой-то диалог на периферии сознания: "три комнаты", "никак невозможно до утра", "мести и скрести надо", "так и быть, для госпожи и служанки, а господин до утра перемучается в кордегардии", Анелькино "помыться бы с дороги", непостижимым образом сочетающее в себе царственную и жалобную интонации королевы в изгнании. Наконец-то нашлась душа, на которую подействовали ее ужимки. Прислужница без слов признала в Грандиозе истинную барышню с ее священным правом на придурь, и можно было быть уверенной в том, что она разбудит кого надо только лишь для того, чтобы нагреть и натаскать воду в гостевые апартаменты.

Следующая вспышка осознания окружающего настигла ее, когда вспыхнула свеча на столе, и оказалось, что они с Уриеном сидят друг напротив друга в комнате, служившей ему ночным пристанищем и библиотекой одновременно. Аранта не могла не усмехнуться, настолько он оказался верен себе: в этот тесный каменный закут с незастланной узкой постелью - тревога застигла его среди ночи - принц-библиотекарь стащил помалу все книги, оказавшиеся в зоне его досягаемости. На столе книгам было тесно, их стопки громоздились на полу, в особенности у изголовья: только руку протянуть. Холостяцкий комфорт, подразумевающий, что когда того не требуют соображения благопристойности или официоза, читать удобнее лежа. Одними книгами закладывали другие. Тут же стояла тарелка с забытым и уже неопознаваемым огрызком какого-то печева. Смесь монашеской кельи с кордегардией. Таки настоял злодей на своем и затащил ее к себе, причем без охраны. Аранта истово пожалела, что Кеннет отвязался по дороге. Доверять Цареубийце не следовало ни на грош.

- В Европе придумали печатный станок, - вдруг сказал Уриен.

- И что?

- Ну как же! Представляете, можно будет достать любую книгу, даже ту, которая до сих пор существовала в единственном экземпляре и хранилась, прикованная цепью, в тайниках мавританских язычников!

- Даже вы столько не прочитаете.

- Увы, - легко согласился Уриен, и Аранта тут же заподозрила, что этот разговор затеян исключительно ради того, чтобы она расслабилась. - Книга, а стало быть, и грамота, подешевеют. Монастырские сокровищницы обесценятся, но этот процесс не остановить никакими анафемами.

- Тогда следует ожидать, что подешевеют и высказанные в них мысли. Раз каждый глупец горазд будет сохранить свою глупость для потомков.

- Время произведет отбор. Человечество вновь поднимет себе планку. И это перевернет мир. Я бы за свои деньги поставил тому человеку памятник.

Почему-то на этих словах ей вспомнилась Венона Сариана.

И все же, когда они сели за стол друг напротив друга, до смешного одинаковым жестом положив ладони на стол, произошло чудо. Слушая человека, который во что бы то ни стало желал сообщить ей свое видение происшедшего, Аранта перестала чувствовать себя грудой тряпья. Темные круги под его глазами оставили бессонница вкупе с угрызаемой совестью, и она отметила, как он раз или два безотчетно потрогал средний палец с вдавленным следом отобранного монашеского кольца. Такие гордые и в глубине души тщеславные натуры, отмеченные явным превосходством, слишком болезненно переживают падение. Даже если это всего лишь падение сдерживающих их и уже отмерших норм, потому что для осознания этого требуются моральные силы. И время. Ни того, ни другого ему не дали.

- Самозащита? - вполголоса предположила она. Уриен покачал головой. Волосы его и на дюйм не отросли, как она его помнила.

- С моей стороны - чистейший несчастный случай. Не поймите меня неправильно. Я живу в этой стране и ношу эту фамилию. Разумеется, я хотел его смерти. И разумеется, я надеялся, что это сделает кто-нибудь другой. Самозащитой это стало потом, когда я уже смог выбирать: отпустить его или оставить все, как есть. Я выбрал свою жизнь. Можете меня осуждать.

Аранта вспомнила, что, помимо всего, условия интердикта включали в себя отлучение от таинства исповеди. Человек, сидящий перед ней, при всей своей кажущейся возвышенности над толпой, привык чувствовать себя частичкой самой могучей части социума - церкви. Камнем в кладке стены. Лишая его права открыть душу наставнику, судьи обрекли его на мятущееся духовное одиночество. Почище того, ,в котором отродясь пребывала Красная Ведьма, потому что у нее всегда рядом был запасный выход в лице Кеннета. Глядя теперь на него, она давала настоящую цену тем издавна презираемым мирянами мелким наказаниям, предусматриваемым церковью для своих.

- Я сделал это не потому, что я плох либо, наоборот, хорош. Это произошло потому, что так получилось. Я жалею, что мне пришлось сделать это. Но я не жалею, что он не убил меня. Тем не менее вы и дети - три единственных человека, перед кем я обязан извиниться.

- Принцесса Рената, как показалось мне, вполне вас извиняет.

- Принцесса Рената, - отозвался Уриен немного резко, - никогда не видела смертей, и потому слишком уверенно рассуждает о гибели, в сущности, чужого ей человека. Берусь утверждать, что за последние месяцы я общался с ней больше, чем ее отец за всю ее жизнь.

- Понятно, - ответила она так тихо, словно только подумала в ответ. - Моя мать... ну, женщина, которую я всю жизнь так называла, воспитала меня из страха и еще потому, что ждала награды от неведомых сил. Любовь меж нами выросла потом, но изначальное побуждение едва ли можно назвать благим. Какая разница... Просто подробности о смерти короля, передаваемые из уст в уста, выглядели чудовищно и отдавали варварским ритуалом.

- Мы говорили с Клементом... после. Нужно было согласовать версию, которую мы предложили церкви.

Оба помолчали. Он просто так, а Аранта подумав, что не желала говорить с ним наедине именно потому, что знала свою реакцию и боялась се. Оказывается, она с самого начала хотела услышать, что это была именно самозащита, и никак иначе. И тогда, и теперь этот человек мог убедить ее в чем ему угодно и заставить что угодно сделать. Уже не отглаженный и выхоленный, как тогда, и вроде бы похудевший, все такой же самоуверенный, но, кажется, уже не настолько убежденный в благополучном для себя исходе дела.

- Но ведь неспроста ваше имя, имя Цареубийцы, в глазах толпы объединили с именами королевских детей Баккара! Вы не можете не понимать, чего от вас ждут. Так или иначе, никому они не досаждают больше, чем вашему брату, скоропалительно взошедшему на престол. И то, что их заслали сюда, в глушь, где никто не помешает устранить их и никто не дознается правды...

- Я полагаю, вы абсолютно правы. Никто никогда не докажет, что я не убил их из преданности брату, интересам семьи или врожденной маниакальной страсти к кровопролитию.

- Почему возле их спальни нет караула?

Уриен пожал плечами.

- Все, кто приехал со мной сюда, - люди моего брата. Это не те люди, с какими... кого он давал мне прежде. Он никогда не дает мне одних и тех же дважды. - Это прозвучало почти жалобно. - Я не знаю, кто из них имеет второй приказ, тайный, отличный от того, чтобы только повиноваться мне. Уверенным я могу быть только в самом себе и еще - в Веспасиане. Теперь еще и в вас, хвала Заступнице или во что вы еще там верите.

- Вы не слишком высокого мнения о морали Клемента?

- У него никогда не было морали.

Обнаружилось, что оба избегают смотреть друг другу в глаза.

- Я, - сказала она наконец, с трудом выговаривая слова, - могу помочь слишком малым. Если надо умереть, чтобы не дать чему-то случиться, это да, но... будет ли этого достаточно?

- Если надо всего лишь умереть... - Уриен невесело усмехнулся. Можете поверить, мне знакомо это чувство.

Холодок прошелестел вдоль ее позвонков.

- Уриен, - сказала она, впервые без обиняков называя его по имени, - вы дали церкви версию для оглашения с амвонов. Теперь, в глаза мне, подтвердите или опровергните то, о чем шепчутся по углам. Вы касались заклятой крови, пока она была горяча? Что сказал вам Рэндалл при этом? Почему вы расписываетесь в беспомощности?

- Разумеется, я ее касался.

Аранта невольно выпрямила спину, ощутив себя стеклянным бокалом, обернутым в черную вату дурных предчувствий.

- Рэндалл Баккара был пуст. Кто-то, в том числе, вероятно, и вы сами, нарушил его Условие. Да, он сам сказал об этом, смеясь мне в лицо. Ему срочно требовалась победа, любая, и он вознамерился одержать ее надо мной. Этого удовольствия он не получил, хотя, признаться, не без помощи судьбы и солдат моего брата. Но, на тот случай, если бы произошло чудо, и кровь его еще сохраняла в себе заразу, он подстраховался. Он дал мне силу на Условии, что я не буду проклят. Никем. А разве так бывает? Полагая вас живой, разве мог я сохранить эту способность хотя бы минуту после того, как вы узнали обстоятельства его смерти? Уверен, вы прокляли меня от души и не выбирая выражений.

- Хватит о метафизике, - сказал он спустя минуту, глядя в ее лицо, которое бог весть что ему сообщало. - Тем более и мне, и вам жить теперь без этого.

- Да, - отозвалась Аранта, выдерживая его взгляд не без труда. - В сущности, вам следовало обговаривать эти вещи не со мной. Я теперь никто.

- Думаете, я не понял, что ваше Условие нарушено, в первый же момент, как увидел вашего спутника? Едва ли, простите, человек, даже сколь угодно впечатлительный маг, способен настолько вдохновиться чужим желанием, чтобы отрастить другому его утраченную конечность. Настолько эмпатии не хватает. Не хочу этими словами обидеть ни вас, ни его.

Она думала, даже маг не может. Даже себе. И уж тем более она бы не смогла, глядя, как Кеннет грызет от боли бревенчатую стену, но тем не менее ни в какую не расстается с этим проклятым желанием никогда больше не слышать в свой след: "Калека!" Это ведь совсем не то, чтобы найти в кустах, скажем, лодку, которой почему бы и не быть здесь... Это настоящее, невозможное чудо, желание и вера в которое'. должны быть абсолютны. То есть только свои собственные.

- Надеюсь только, - Уриен чуть понизил голос, - вы сделали это не с отчаяния.

- Мы, кажется, договорились не оглядываться на причины. И, бога ради... милорд... оставьте этот исповеднический тон. С кем я сплю - это не собачье дело церкви!

- Ну и, кроме того, раньше вы на Кеннета аф Крейга не оглядывались, - подытожил Уриен, переводя разговор в легкий тон. - Он просто следовал за вами.

- Теперь наоборот, - отрезала Аранта. - Мне так лучше.

Уриен слегка развел руками и поклонился. Непроницаемая для чистой логики улыбка вновь исчезла с его лица.

- А поскольку я не верю в магию, невзирая ни на какие изгнания мышей и отрастающие конечности, не представляю, что я бы стал с этим делать и как это может помочь мне в моей сегодняшней беде, то я все-таки обращусь к вам, к вашему жизненному опыту, и более того, к вашему желанию что-то сделать для этих малышей. Потому что, как мне кажется, ваше появление здесь как раз и говорит о том, что их жизни вам небезразличны. Что до меня, то у меня свежие идеи кончились.

- Мои тоже начнутся не раньше завтра, - призналась Аранта. - Это время у меня есть?

Уриен кивнул, поднимаясь, чтобы посветить ей в коридоре, и остановился на пороге:

- Мне следовало отпустить вас на отдых раньше. Но, поймите меня правильно, мне не хотелось, чтобы вы перерезали мне горло раньше, чем я скажу вам то, что, по моему мнению, вам следует знать. Какая, кстати, у вас легенда? Я должен знать ее, чтобы поддержать перед всеми, кто есть тут кроме меня.

- Кеннет и Анелька -брат и сестра, дворянские дети, - сказала она скучно. - Он - наследник. Я - их служанка.

Уриен хмыкнул:

- В смысле - ее тоже? Ну ладно, сами придумали, сами и отдувайтесь. Аранта... постойте. Почему вы ушли? Я имею в виду - тогда. Из библиотеки.

- Почему вы спрашиваете?

- Мне хотелось бы знать, что вы собой представляете.

"Ему до черта интересно, как ты устроена!" Так сказал Кеннет, и это была чистая правда, потому что никому не следует недооценивать Кеннета.

- Я, - сказала она, - не была уверена, что вы не обернете мою откровенность против меня.

- То есть Рэндалл Баккара тут ни при чем?

- Ну... когда это Рэндалл был ни при чем?!

Уриен молча отступил с ее дороги, позволив ей наконец отправиться на покой, в комнату, где ее ждала лохань с чуть теплой мыльной водой, и вторая, после Грандиозы, очередь купаться.

Просыпались и завтракали в Фирензе рано, сохраняя тем самым хотя бы видимость цивилизованности и порядка. Внизу, в просторном зале, устланном уже подсохшим камышом, накрыли, за неимением меньшего, длинный трапезный стол. Было еще тепло, а потому свет поступал сюда через открытые настежь ворота-двери и в люк со второго этажа. Окна на нижнем этаже не предусматривались конструкцией донжона, да и наверху это были всего лишь щели в два человеческих роста, и такой ширины, что протиснуться в них не смогла бы даже Грандиоза. Даже боком. Только стрелу пустить, да и то не в любом направлении.

Утром никто не побеспокоил Аранту, и она, спохватившись, спустилась по лестнице к завтраку, когда все остальные уже сидели за столом: Уриен, как и ожидалось, в качестве хозяина - во главе, рядом с ним по правую его руку принцесса Рената и Райс. Слева от милорда склоняла свою свежевымытую головку урожденная леди Аннелиза ван дер Хевен. По другую сторону от нее устроился Кеннет, немного замкнутый на вид, но явно без каких-либо претензий или иллюзий на свой счет. Хмурость его, как предположила Аранта, была обусловлена их раздельными спальнями, а также продолжительностью ее ночного разговора с Уриеном Брогау. Кеннету не чуждо было ничто человеческое, в том числе и ревность. В отличие от него Грандиоза собиралась снять все сливки с наличия приятного молодого человека у каждого из своих локтей. За их спинами со стены свисал донельзя вылинявший стяг с родовой эмблемой Брогау. Вторгнувшись посреди этой идиллии, Аранта почувствовала себя как нельзя более дурно. Вчерашняя рыбачка прислуживала за столом и обернулась на нее с недоумением. Что за служанка, которая дрыхнет дольше господ? К сожалению, невозможно убраться незамеченной, появившись из люка в потолке.

- Ступай, - сказала бабища Аранте, - на кухне поешь.

И кивком указала на дощатую дверь.

- Ты сама ступай, Молли, - подал со своего места голос милорд Уриен, и голос этот был из разряда тех, с какими не спорят. Мимоходом отметила, что вот так он, оказывается, приказывает. - Эта девушка нам прислужит.

С видимым облегчением, словно у нее "и кроме вас полно работы", Молли покинула зал, обойдя стороной буквально вросшую в пол Аранту.

- Вас послало само небо, - сказал Уриен, не обращая более никакого внимания на свою гостью. - Давно размышлял в этом направлении, но ничего лучшего все равно не смог бы выдумать. Дело в том, что обучение принца Райса я мог бы взять на себя, и более того, вполне бы с ним справился. Однако принцесса Рената - девочка.

В последнем слове Аранте почудился почти что суеверный испуг.

- Едва ли я могу взять на себя ответственность за воспитание леди королевской крови. Ей необходимо женское внимание и участие.

Восьмилетняя Рената высокомерно кивнула в ответ на его слова, так, словно они двое были парой, решавшей тут все и между собой давно пришедшей к согласию.

- Именно поэтому я так рад вашему присутствию, леди Аннелиза. Волею судьбы вы теперь - единственная в стране молодая дама, получившая образование, достойное современной девицы. Вы ведь не откажетесь принять участие в воспитании принцессы? Что я скажу принцессе, если завтра ей захочется превратиться в блондинку, или она спросит, какие чулки лучше?

- Нет ничего проще, - улыбнулась ему Анелька. - Большая честь для меня, и замечательный случай доказать свои достоинства. Если принцесса не возражает...

- Не возражает, - успокоила ее Рената. - Принцесса согласна на все, что угодно, если только это не Молли.

- Я только надеюсь на ваш такт, леди Анеля, - продолжил Уриен, чуть кривя краешек рта в улыбке, заставившей Аранту немедленно заподозрить в игре подвох. - Вы, без сомнения, знаете, какому возрасту какая наука пристала, и принцесса усвоит от вас женские секреты и тайны не все скопом, в том объеме, каким, несомненно, располагаете вы сами, а постепенно, по мере взросления.

Предусмотрительно. По крайней мере потом он может сказать: кто не спрятался, я не виноват.

- Но, разумеется, я должен предупредить вас об опасностях, сопряженных с вашим новым положением.

Анелька, в ответ на внимание хозяина расцветшая, как бутон, нежной красотой, удивленно приподняла бровь:

- О чем это вы, милорд?

- Милорд имеет в виду, - пояснил Кеннет, - что те, кто придет к этим детям, непременно споткнутся о тебя.

- Меня это не пугает, - высокомерно обронила Грандиоза, дернув острым плечиком, - тем более если ты ляжешь поперек порога, чтобы охранять нас в очередь с Веспасианом.

- Веспасиан будет рад. Да и я, признаться, тоже. Нам обоим требуется хотя бы минимальный отдых. Кроме того, у меня, как у хозяина лена, есть определенные обязанности, которые не грех бы и выполнять.

- О да, я вполне понимаю ваши затруднения, милорд. Имея на руках двоих детей...

- Четверых, - вздохнул Уриен. - С сегодняшнего утра.

Кеннет поперхнулся, однако поостерегся сверкать на Уриена глазами. Их хозяин видал и таких заклятых, и сяких, одного даже собственноручно убил, явно не испытывая никакого пиетета к заклятой крови, и продолжал как ни в чем не бывало:

- Надеюсь, вы не откажете приглядеть за обоими детьми в то время, когда я не буду преподавать им языки, математику и государственное устройство?

Маска польщенной львицы на рожице Грандиозы окаменела, потому что она только сейчас обнаружила, что мышеловка захлопнулась. Пока она смаковала назначение в компаньонки к принцессе, ее, оказывается, определили вытирать сопливые носы и рты, измазанные кашей.

- Прошу вас, займите место рядом с детьми.

Рената поставила локти на стол и утвердила подбородок в ладонях, самым тщательным образом просмаковав сцену перемещения Грандиозы с лучшего места. Настроение, как заметила Аранта, у милорда Уриена было превосходное, и лаяться с ним, очевидно, значило бы только людей смешить. Райс переполз на соседний стул, так чтобы новая гувернантка смогла разместиться между ними двумя, и повернул к ней улыбающуюся рожицу, во всю ширь перепачканную кашей. Не растаяло бы только каменное сердце.

Уриен встал, отодвинув тяжелый стул, длинный, обманчиво угловатый, чуть приподняв одно плечо:

- Миледи, прошу вас, окажите мне честь... - И указал на освободившееся место рядом с собой. И Аранте ничего не оставалось, кроме как занять его. В то время как Грандиозе пришлось утешаться тем, что эти носы и рты - королевские. Повинуясь ее замечанию, Рената сняла локти со стола.

- Вознесем молитву, - сказал Уриен, - за то, что мы дожили до этого дня, и за то, чтобы увидеть завтрашний.

С этими словами он сел. Взрослая часть присутствующих за столом поняла, что он имел в виду, мысленно с ним согласилась и обратила свое внимание к овсяной каше - непременному утреннему блюду детей, лошадей, монахов и девиц, истово верующих, что если они будут это есть, то впоследствии им зачтется и воздается. В дальнейшем трапеза протекала весьма демократично.

- Сорвешься! - в сотый раз крикнула Аранта снизу, к собственному неудовольствию обнаруживая в своем голосе нотки обреченности. - И расшибешься вдребезги. Я к тебе туда не полезу!

- И не надо! - отозвался сверху Кеннет. - Не бойся. Меня ветер держит.

Ветер с моря и впрямь налетал не дай боже: свирепый и страшный, сырой и полный соли. Все прибрежные валуны стояли по пояс в белой пене, и приходилось кричать, чтобы слышать друг друга из-за самовлюбленного рокота северного моря. Отсюда, из беспорядочного нагромождения камней господствовавший над местностью Фирензе практически не .был виден: можно было даже не догадаться, что они находятся на расстоянии окрика от его главных ворот, от его обычной суеты деревенского замка, где по двору бродили толстые рыжие куры и тощие пятнистые свиньи, от озабоченной Молли, туда-сюда проскакивающей по двору. Уриен или Грандиоза запросто могли позвать их сверху. Людей у Уриена и впрямь было мало: только-только чтобы поднять мост, запрячь лошадь да пройти среди ночи по стене, в тени неряшливых зубцов, бросая взгляды в сторону прибрежной дороги.

Словом, местность выглядела вполне способной удовлетворить тягу Кеннета к острым ощущениям. Он взбирался высоко на скальные стены, на ощупь или взглядом отыскивая неразличимые снизу зацепки и приводя в смятение береговых птиц: все скалы были испятнаны белым пометом. На головокружительной высоте, обнаружив подходящую площадку, он разворачивался к морю лицом и застывал, вжимаясь лопатками в неровности камня и что-то там разглядывая вдали или же просто вбирая в себя свежесть и соль. Пропасть, отделявшая его сейчас от юного лучника, прямого, как солнечный луч, и такого же светлого, была несоизмеримо больше той, что обрывалась вниз прямо от его ног. Сведя над переносицей светлые брови, он глядел в море так, как одна самодостаточная стихия смотрит на другую. Не без вызова. Аранта задирала к нему голову снизу, как неприметная пестрая клуша, из тех, что вьют гнезда среди камней, защищая их крыльями от непогоды.

- Я не стану собирать между камней твои кости! - пригрозила она. Пусть Уриен присылает команду, чтобы отковырять твой разбитый труп. Смотри, бакланы волнуются!

- Пусть привыкают, - донеслось сверху, со скалы. - Вот Райс вырастет, он им покажет, что такое страх. Гнезда уже пустые, птенцы давно вылупились и встали на крыло.

- Кеннет, я не уверена в твоей руке.

- Ладно, - смилостивился он. - Слезаю. Говорят, климат Хендрикье воспитывает величие души. Но это также то величие, что само по себе тяготеет к одиночеству. Надо вытаскивать отсюда детей. Дети должны бегать босиком по траве, вдыхать запахи цветов и опавших яблок. Только тогда у них будет правильный взгляд на жизнь.

- Говоришь, ты не уверена в ней? Смотри, - сказал Кеннет, подходя и протягивая руку к свету. - Видишь?

Сперва Аранта не могла сообразить, что он имеет в виду. Разве что рукав был закатан к самому локтю. Видя непонимание на ее лице, Кеннет несколько раз с усилием согнул и разогнул руку в локте.

- Жилы, - смекнула она. - Набухли за ночь! Синеватые извилистые тропки, оплетавшие предплечье, в два раза шире и более выпуклые, чем на женской руке.

Один из признаков зрелости у мальчишки.

- Ага. В пору отмечать совершеннолетие. Теперь это вполне взрослая мужская рука. Не будем говорить - самостоятельная, потому что это не смешно, увы.

Аранта тихонько погладила невозможную руку, в ответ немедленно обвившую ее талию. Оставалось только прикрыть глаза и опустить голову Кеннету на плечо. Чувство было волшебным, из тех, которым противиться нельзя. И не стоит. И не хочется.

Приоткрыв глаза, она обнаружила, что Кеннет, касаясь губами завитков ее волос, смотрит поверх ее головы в шевелящееся море, в сторону маяка и чаек над ним. Картина, способная растревожить душу каждого мужчины, в особенности тех, кто считает нужным держаться за это название. Волосы у него были легкие, любой ветерок приводил их в озорной беспорядок, в отличие от волос Уриена, которые лежали на голове, как шлем, волос к волосу. На губах выступила корочка соли. Местный воздух был ею просто-таки перенасыщен. Аранта знала про эти губы все: и какие они нетерпеливые, и какие нежные, и какие бывают сонные. Но иногда, как сейчас, они казались ей губами незнакомого человека. "Стихия воздух", - напомнила она себе. Она чувствовала себя очень одиноко, когда он смотрел поверх ее головы.

- О чем ты думаешь? - спросила Аранта с ревностью женщины, которую на минуту выпустили из виду.

- О том, что самая занятая из нас, оказывается, Грандиоза.

- Ну и прекрасно. Можем подумать о себе. В конце концов, за эту эскападу следует сказать Уриену спасибо.

- Всякий раз, как я собирался за что-либо сказать Уриену спасибо, оказывалось, что он делал это не даром. Что никоим образом не принижало ценности его услуг. Ты рассказала ему о нашей маленькой тайне? Я имею в виду как мы вошли в замок?

Аранта отрицательно покачала головой.

- Почему, интересно спросить?

- Пусть у нас будут свои секреты. Мы же должны как-то его контролировать.

- И по ночам ты намерена делать это лично?

- Кеннет, - изумилась Аранта, - ты ревнуешь?

Кеннет сделал неопределенное выражение лица.

- В те времена, когда мы знали его прежде, когда он подходил к тебе, у тебя делалось такое испуганное выражение лица... При том, что наш друг Уриен собою вовсе не страшен. Чем это ты его так осчастливила?

- Почему ты решил, что он счастлив?

- Есть много признаков, - усмехнулся Кеннет, - но если парень напевает во время бритья, ошибиться невозможно.

- И что же он пел?

- На мой взгляд, отнюдь не псалом. Веселенькое. А что? Его разжаловали, ему теперь можно.

- Ф-фу! - с сердцем произнесла Аранта и поглядела на Кеннета лукаво. - У него такая узкая кровать! Нам было бы просто физически неудобно!

- Мы с Веспасианом караулили деток всю ночь, пока вы с ним беседовали за закрытыми дверями. И если он вздумает волочиться за тобой, я его пришибу.

- А сможешь?

- Я все могу, - сказал Кеннет, и Аранта, конечно, поверила. Это чувство она знала по себе.

- Брось. Он выспался, наверное, первый раз за несколько недель, и, сказать по чести, мне знакомо это чувство. А теперь ты караулишь детей по ночам, Грандиоза занимается ими днем, и сам Уриен со спокойной совестью и чувством исполненного долга запрется в своей каморке и будет читать свои книжки. Еще бы он не был счастлив!

- Читать! - Кеннет сморщился, словно одно это слово выдавало в Уриене бездны чудовищных извращений. - Ты смотри, чтобы он не смылся однажды налегке, оставив нас тут хозяйствовать, со всеми его проблемами. Потому что, сдается мне, Фирензе - отнюдь не то имущество, которым стоит дорожить.

- Один не смоется.

- Да? - Кеннет заломил бровь. - И кого же он с собой прихватит?

- Книги, дурень, милый. Ни в жизнь он не уйдет от непрочитанной книжки.

Обнявшись, они потихоньку брели по тропе в сторону замка.

- Ладно, уговорила, брошу. Но лучше от этого не будет. Пока я честно отсиживаю свои полночи в карауле, а Уриен отсыпается за все прошедшие вахты, проблема не решается в корне. Мы в любом случае делаем то, на что нас вынуждают. Это неправильно.

- Если ты предложишь Уриену угробить еще одного короля, мне кажется, он будет против.

- Но ты не можешь отрицать, что король Райс устраивает его больше, нежели король Клемент.

Не без сожаления они отстранились друг от друга при виде приближающейся Ренаты.

- Надо поговорить, - заявила принцесса, игнорируя Кеннета. Не потому, что имела что-то против него, а просто у них не было ничего общего. Наедине, если позволите. У меня к миледи Аранте личное...

Кеннет кивнул и откланялся. Аранта непроизвольно напряглась. Все предыдущие ее беседы с принцессой не несли в себе ничего, кроме оскорблений, на которые она не могла ответить достойно, хотя и не была перед девочкой ни в чем виновата. Довольно трудно переубедить детей, если у них сложилось о вас дурное впечатление.

- О вашей роли возле моего покойного отца я говорить не буду, сказала Рената, пряча руки за спиной, а глаза уставив в землю. - Дело прошлое. Однако, как я вижу, по какой-то причине милорд Уриен вас уважает. Почему, честно говоря, для меня загадка. Но тем не менее. Возможно, когда я вырасту и что-то пойму, я тоже стану питать к вам уважение. Пока же его слово устанавливает между нами мир. Со своей стороны я обязуюсь вас не обижать и на добро отвечать добром.

- Это милорд Уриен предложил вам переговорить со мной?

- Ни в коем случае. Но у меня есть собственные глаза и уши. Если милорд посчитал возможным устроить для вас этот цирк за завтраком, то едва ли он преследовал при этом одну или даже две цели. Наверное, хотел всем указать их места.

- Принцесса, - решилась Аранта, - вам нравится милорд Уриен?

Этот дерзкий взгляд, этот изгиб брови, очертание челюсти обжигали ее своей узнаваемостью. Этого сходства на самом деле было достаточно, чтобы Аранта беспрекословно ей повиновалась. Райе не был так похож на отца, наверное, в силу нежного возраста и еще потому, что часто смеялся. Рената, поняла Аранта, приняла на себя все за них обоих. Но если она и дальше станет развиваться в этом направлении, она не будет счастлива. Она вырастет сильной женщиной, из тех, кто безотчетно привлекает к себе слабых мужчин. Слабые же мужчины не привлекают сильных женщин. Детей нужно вытаскивать из Хендрикье.

- Я старшая из королевских детей, - ответила ей Рената. - Я отвечаю и за брата, и за себя. Я должна правильно выбирать людей, которые будут вытаскивать нас из... - Судя по секундной заминке, королевским детям не полагалось знать ни слово "дерьмо", ни слово "задница". - Мэтр Уриен называет меня принцессой. В сложившихся обстоятельствах это важно. Вы хотите знать... да, я верю милорду Уриену... и мне нравится его чувство юмора. Если он, в свою очередь, верит вам, то будь что будет, я тоже готова вам поверить. Ни мечи, ни головы лишними не бывают. Милорд же Уриен... ну, представьте, бывают люди, которые говорят; "Я этого не сделаю". Хоть их режь. Это называется благородство.

Вечера в Фирензе были долгими, бирюзовыми и наползали медленно, словно позволяя рассмотреть себя в подробностях, налюбоваться и опечалиться, потому что навевали мысли об одиночестве, заранее обрекая на поражение попытки бороться с ним.

Аранта стояла в своей каморке в несколько квадратных футов, к тому же расщепленной надвое вертикальной бойницей, и наблюдала, как море и небо переливаются друг в дружку, обмениваясь сполохами оранжевого по бирюзе. Сегодняшнее свое одиночество она лелеяла как драгоценный и слишком кратковременный дар, как возможность без помех поразмыслить о своей собственной жизни вне ее ипостаси служения. Ревнивый бред Кеннета ее насмешил. Где, интересно, та девственница с испуганными глазами?

Однако, как выяснилось, не все из ее спутников и друзей полагали, будто она заслужила этот дар, хотя бы и на один вечер. Кто-то вошел за ее спиной без стука, и, оборачиваясь, Аранта подавила вспышку раздражения, достойную фаворитки короля, но отнюдь не сегодняшней скромной горничной.

Да Грандиоза, кто ж еще! Наглаженная, в чепчике, сама благопристойность. Девица ван дер Хевен, очевидно, не могла существовать, не играя роли, и сейчас ей, без сомнения, выпала самая значительная. Аранта усмехнулась про себя: Анелька, по всей видимости, была полна решимости доказать, что нянька королевских детей в этом доме должна занимать самое привилегированное положение.

Не мытьем, так катаньем!

- Тебе двоих не много?

- О чем это ты? - изумилась Аранта.

- Сама поймешь, если будешь с собой честной, - огрызнулась благовоспитанная леди. - Когда вы сошлись в одной комнате, такой поднялся звон, что уши заложило. Я понимаю, тебе в высшей степени наплевать на то, что подумаю я, но разве Кеннет глух и слеп?

Только методом исключения Аранта догадалась, кого та имела в виду, и руки у нее опустились.

- Анеля, - сказала она беспомощно, а потому кротко, - я хотела убить Уриена.

- Будь он другим, - ответствовала беспощадная Грандиоза, - ты вряд ли хотела бы столь сильно! Кого ты хочешь обмануть своим упорством? Меня?! Я вообще не понимаю, зачем покойный король держал тебя возле себя, если ты настолько не разбираешься в людях? Парень потрясающий, из тех, что под само небо плечо подставят, чтоб не рухнуло, не дай бог. А нет, так и без бога обойдутся. Мы все рядом с ним словно из детской книжки. Наши мужчины, - о, как это прозвучало! - склонны глядеть на нас несколько романтически. Однако женщину ты не проведешь. Ты же вся мокрая сделалась, стоило вам встретиться глазами. Ты понимаешь, о чем я. Милорд чертовски смахивает на эротическую фантазию. Только вот - чью?

Грандиоза напрашивалась на пощечину. Наверное, с педагогической точки зрения было бы правильно дать ей хорошую оплеуху. К сожалению, Аранта в жизни не могла достойно ответить ни на оскорбление, ни на ядовитый шепот, ни даже на плевки и камни, летящие ей вслед. Она просто была сама по себе, а все те люди - сами по себе.

- Ты хочешь Уриена Брогау.

- Анелька, - с безмерным терпением повторила Аранта, - ты заинтересованная сторона. Попробуй повторить все это в лицо Кеннету.

- О да! Он не стал бы меня слушать из чистой вредности. Однако разве я тебя обвиняю? Нисколько. Я всего лишь прошу тебя определиться, пока... ну, пока Кеннет еще сам ни о чем не догадался. Знаешь, я думаю, ему будет довольно больно. У милорда Уриена такие большие кисти рук: твоя ступня поместится в его ладонях целиком.

Только непроизвольно вздрогнув всем телом, Аранта догадалась, что это и было Грандиозиной сверхзадачей.

- А представь, - как ни в чем не бывало продолжала эта паршивка, если бы он поцеловал тебя сюда...

Синяя складчатая юбка чуть приподнялась, и Анелька ткнула пальцем в свою икру, отметив точку на наружной стороне икры, на ширину ладони ниже колена.

- Осталось только убедить милорда Уриена, человека твердых принципов и четкой нравственной ориентации, - ответила Аранта как могла более ядовито.

- Ну, никто не говорил, будто будет легко. Я хочу сказать только, что дело того стоит.

- Если он так хорош, почему ты мне его сватаешь? Он, насколько я понимаю, свободен. Простор твоей инициативе открыт. Мы все за тебя поболеем.

Анелька ответила красноречивым взглядом.

- Милорд Уриен - слишком рыцарь. Ему нужна Дама. Я могу, конечно, сыграть и эту роль, и даже увлечься ею. Но... играть ее всю жизнь! Нет, мне бы наскучило. Маски нужно менять, иначе - прирастают. Все то же самое я себе представляю, - она обманчиво потупила глазки, - с другим мужчиной.

Ах этот возраст, когда девы не в силах противиться голубоглазым!

- По-моему, - сказала Аранта, - даже если я оставлю Кеннета ради чьих угодно прекрасных глаз, лично ты ничего не выиграешь. Я плохо представляю себе Кеннета, ищущего утешений у тебя на груди.

- Но тогда я смогу бороться..

- Зачем мне журавль в небе? - спросила Аранта, возвращая ее к реальности. - Ты забываешь, я уже имею все, что нужно женщине.

- О да! - пылко воскликнула Анелька. - Все, чего можно пожелать: солнце в ночи и вольный ветер, морскую гладь и дальнюю дорогу, и бесконечный горизонт впереди, как будто тебе надо так много! Ты и впрямь намерена дожидаться, пока Кеннет догадается о характере чувств, которые ты питаешь к нему, и оскорбится ими?

- То есть как - "оскорбится"? - Аранта изумилась настолько, что перестала даже мечтать выставить за дверь эту назойливую особу. Ей даже захотелось продолжения разговора. Кто знает, что еще вкладывает Грандиоза в свой эротический бред?!

- Ты старше! - безапелляционно заявила та, словно указанное обстоятельство говорило само за себя.

Аранта помотала головой, давясь от смеха.

- На самом деле - нет, - пояснила она. - А если и так, то ненамного. Просто я занимала более высокое положение при Рэндалле Баккара, ну и Кеннет светлый, такого типа, что долго будет выглядеть молодым...

- Всю жизнь, глядя на тебя, он будет подспудно осознавать, что ты была раньше и что ты была большим, чем он. Насколько бы он выше головы ни прыгнул, он всегда будет сравнивать свое достижение с твоим. С прошлым. Достаточно ли он крут? И ты всегда будешь поглядывать на него оценивающе. Или одобряюще, но в любом случае - свысока. По-матерински, но разве он это стерпит? Тогда как к Уриену ты испытываешь уважение и смирение: те чувства, что церковь предписывает иметь доброй жене в отношении мужа. Кеннету нужна подруга, которая станет развиваться и расти вместе с ним и расцветет цветком в его руках. Положа руку на сердце, это - о тебе? Как можно объединить твое прошлое и его будущее в рамках одной судьбы? Приключения погонятся за ним по пятам, а разве ты разделишь их? Ты нагородила этой магии между вами... Почему он должен за нее платить тебе верностью всю жизнь? Особенно теперь, когда ты подарила ему весь мир: идти, куда хочешь, и никого не бояться, ни у кого не спрашивать! Что, разве необходимо гирей висеть у него на ноге, когда он может десятками любить самых красивых принцесс и менять их, как тетиву у лука?! Ты связала свою жизнь с этими детьми Баккара. Ты будешь их кормить и защищать, покуда они сами не смогут кормиться и защищаться. Это Кеннет будет сидеть вместе с тобой в загородке, которую ты возведешь вокруг них? И это после того, как ты сама дала ему свободу, какая бывает только в снах с полетами? Ты этого хочешь для любимого мужчины?

- Знаешь что? - неожиданно успокоившись, ответила ей Аранта. - Иди вон.

- Ты подумай! - сказала та, уже исчезая за дверью. - Этот мужчина заставит тебя кричать.

Если бы Аранта хоть сколько-нибудь верила в то, что и у Грандиозы может быть своя магия, она бы решила, что та ее заколдовала. Та точка на икре, куда Грандиоза ткнула пальцем на своей ноге, горела, словно к ней уголь из печки приложили.

"А почему, собственно, я сама должна решать такие вещи!" Аранта продолжала сидеть в темноте, хотя для того, чтобы запалить свечу, достаточно было лишь протянуть руку к огниву.

"Может ли Кеннет зажечь огонь, просто пожелав этого?" Благо, приводя эту каморку в порядок, Молли не поленилась смазать петли. Иначе, подозревала Аранта, перемещения по замку не были бы тайной ни для кого в самой дальней кордегардии. Даже внутренние двери здесь делались так, словно им предстояло выдерживать штурм, а на эти чудовищные петли можно было повесить и дворцовые ворота.

"Этой ночью, кажется, вахта Уриена. Сидит в кресле, в комнате, выходящей дверями на двери в спальню детей, с книгой и обнаженным мечом на коленях, с Веспасианом у ног".

Выскользнув из приоткрытой створки, Аранта пустилась в путешествие по залитым луной коридорам, пока, считая повороты, не добралась до нужных дверей. На ее счастье, они уступили ей, не скрипнув. Войдя, она притворила дверь ладонью.

- Не запираешься? - вполголоса спросила она. - А Грандиозы не боишься?

Кеннета самого не было видно, она услышала только тихий удовлетворенный смех от окна.

- Пытаюсь колдовать, - пояснил он. - Зачаровываю дверь, чтобы она впускала только тебя. Сперва хотел сделать так, чтобы ее видела только ты, а остальные проходили мимо, но это значило бы идти по проторенной тропке. Это я уже делал. К тому же я мог подвести Уриена, если бы вдруг что-то случилось. Если бы ему пришлось искать меня в его собственном доме, это было бы мало что дурной благодарностью за гостеприимство, но и могло плохо кончиться. А вдруг нападение?

Каким-то чудом избегая острых углов - должно быть, каморка, выделенная Кеннету, была почти пустой, - Аранта пробралась к узкому ложу, поставленному сразу под окном, а потому находившемуся в самой густой тени. Возлюбленный валялся там навзничь, закинув руки за голову. Наступая носками на пятки, Аранта сняла ботинки, распустила нужные шнурки и заставила его подвинуться, чему Кеннет, кстати, не слишком-то и противился. И им просто пришлось обняться, чтобы ни один из них не оказался неожиданно на холодном полу.

Это время, когда не происходило, казалось бы, ровным счетом ничего, куда-то пропадало, истекая серебром, молчанием и ночью. Как будто бы весь смысл его был в том, чтобы только находиться рядом, соприкасаясь обнаженными телами. Может ли Кеннет остановить мгновение?

- Я очень тебя люблю, - сказала она. Повернув голову, он коснулся губами ее виска. Когда он научился делать это так, что нежность пронзала ей душу?

- Спасибо, милая. Я знаю. Пауза.

- Уриен Брогау - самый умный и самый смелый человек на свете, вдруг произнес Кеннет, глядя в темноту.

- Куда ж ему деваться, коли ты взялся так о нем думать, - в плечо ему усмехнулась Аранта. - Одна из тех вещей, которые приходится усвоить. Получая это, мы, в сущности, не получаем ничего. Ни таланта, которым не обладали прежде, ни ума... Чистая голая сила, которую еще надо к чему-то и как-то приложить, чтобы не наделать бед, сопоставимых только с нашим же могуществом. Те месяцы, что я простояла у локтя Грасе, дали мне больше, чем годы, проведенные на ступенях трона.

- Значит, немногое и утратим? Ни ум, ни талант, ни житейский опыт, так?

Аранта не ответила. Она и о сказанном-то пожалела. Учить вздумала. Мамаша.

В душе ее осталось странное разочарование, как след в песке, смываемый прибоем. Как будто она надеялась, что Кеннет убедит ее в Анелькиной неправоте.

...Их тяжкая работа важней иных работ, из них ослабни кто-то - и небо упадет...

А. Городницкий

- ...самый беззубый текст отлучения, какой я когда-либо видел, охотно отвечал Грандиозе Уриен. Он, к изумлению Аранты, избегавшей задавать ему личные вопросы, даже не подумал поджать губы в ответ на Анелькину попытку придать разговору светский характер. С присущим ей отсутствием такта девушка поинтересовалась, как ему живется под интердиктом. Рената, пользуясь тем, что внимание гувернантки отвлечено, поставила локти на стол.

- На самом деле всегда составляется два документа, - как ни в чем не бывало продолжал Уриен. - Один - для оглашения на площадях, другой - для внутреннего пользования, с ограниченным доступом и с формулировкой истинных причин, по каким деятельность отлучаемого вредна церкви. Какой из них важнее?

- Второй, конечно, ведь там написана правда, - предположила Анелька, незаметно для самой себя подпирая кулачками румяные яблочки щек. За несколько дней пребывания в Фирензе она заметно похорошела. Впрочем, Уриен Брогау, исполняющий роль души компании, тоже весьма интриговал Аранту.

- Второго в моем случае не было вовсе, - сказал Уриен. - Из чего я заключаю, что Ареопаг негласно одобрил содеянное мной, хотя и предпочел бы, чтобы это было сделано иначе. Тоньше. И, кстати, я всегда уверен был в том, что важнее первый, поскольку интердикт воздействует прежде всего через общественное мнение. Текст, способный управлять настроением умов, составляется, как правило, в крепких выражениях, примеры которых я... м-м-м... в обществе дам и детей приводить не стану... с выдержанным чувством ритма, с легко запоминающимися яркими ярлыками: в конце концов, никого в особенности не волнует, в чем конкретно виновно это исчадие ада.

Он лучезарно улыбнулся и хрустнул пальцами, невольно напомнив Аранте о неминуемо грозящем ему в будущем артрите. Пустое. Разве это ей мучиться с его старческими болячками, когда придет время? Как ни силилась она вообразить себе Клемента Брогау в королевском нагруднике черной кожи, расшитом самоцветами, всякий раз вместо незнакомого лица с едва уловимыми чертами фамильного сходства воображение подставляло Уриена, и приходилось признать, что зрелище выходило блистательное.

- ...а литератора-специалиста такого класса у них теперь нет.

- Возможно, - сказал Кеннет,- они считают, что клейма "Цареубийца" достаточно?

Сказанные негромко, эти слова повисли над столом, и даже Веспасиан оторвал от пола тяжелую голову и вопросительно пошевелил ушами. Один лишь Райе, болтая ногами, остался в счастливом неведении.

- Если ты можешь, не кривя душой, сказать, что в жизни. не сделал ничего такого, о чем пришлось бы сожалеть и чего стоило бы стыдиться, медленно ответил ему Уриен, - ты счастливец. В любом случае все, что я мог и хотел сказать по этому поводу - сказано. Не тебе.

Еще одна грань. Резкий Уриен.

- Так ты надеешься, что тебя возьмут обратно? - уточнил неугомонный Кеннет. - Я имею в виду все это... ты пьешь воду, носишь балахон и держишь такую мину, словно тебе чуждо все человеческое.

Уриен непроизвольно заглянул в маленькую глиняную чашечку, вокруг которой свободно смыкались его пальцы, как будто вода в ней и впрямь могла независимо от его желания превратиться во что-нибудь запретное. Подмечено было верно: воду за этим столом пил он один.

- Вопрос, почему я делаю или не делаю что-то, тебе придется оставить на моей совести. Равно как и вопрос самого существования моей совести. Принцип обета ведь не в том, что что-то запрещено, а в том, чтобы добровольно отказаться от одного в пользу другого. Обет - это мера твоей принципиальности. Лично мне всегда была любопытна собственная способность к самоограничению. Да, надо мной произнесена определенная формула. Но неужели ты думаешь, будто я давал обет человеку, который отличается от самого меня лишь тем, что у него было немного больше свободного времени, чтобы поразмыслить на отвлеченные темы? У меня есть душа, следовательно, я сам разговариваю с Богом. Значит, только он и может разрешить меня. Когда я почувствую внутреннюю готовность и потребность сделать что-то, я это сделаю, точно так же, как я взял в руки оружие. Ты что же, полагал, будучи отлучен, я немедленно пущусь во все тяжкие?

- Я не это имел в виду. - Кеннет неопределенно пожал плечами. - Но раз уж мы в одной лодке, следует знать, чего именно ты хочешь для себя. Потому что некоторые из нас склонны доверять тебе безоглядно.

- Безоглядно, - стремительно парировал Уриен, - я не стал бы доверять даже тебе.

В эту фразу он ухитрился спрятать иголку, которую немедленно почувствовала Аранта.

- Послушайте! - вмешалась Грандиоза, переполненная благородным стремлением всех помирить. - Может, зря мы ожидаем тут всевозможных ужасов? Мы вполне благополучны уже несколько дней, и ничто не предвещает беды. Кто сказал, что король замышляет худое?

- Я, - заявил Уриен, сделавшийся угрюмым. - Беды не предвещает ничто, кроме элементарной логики. Если бы детей хотели во что бы то ни стало сохранить живыми, Клементу следовало объединить их со своими и воспитывать вместе, так, чтобы посторонний человек и вовсе не разобрался, где - чьи. И доверить их мне всех, раз уж он взялся меня использовать. Или же отправить детей Баккара к их деду по матери Амнези, причем в сопровождении не своих копейщиков, а приглашенных подданных короля Счастливой Страны, дабы исключить любую "несчастную случайность" в дороге и ничем не запятнать честь царствующего дома. Поскольку все было сделано иначе, я имею основания предполагать, что какая-то случайность все же запланирована. Причем она должна быть реализована скоро. Вы, пришлые, возможно, не знаете, но с наступлением зимы Фирензе будет отрезан. Перевалы засыплет. Даже малейшее похолодание, которое заставит обледенеть тропы, сделает передвижение по ним смертельно опасным. Клемент - сын этих же земель. Он вычислит. С угрозой ночного убийцы-одиночки мы, смею утверждать, покончили. Благодаря в том числе и вам, мне удалось поместить детей под круглосуточную защиту: тот, кто придет к ним, нипочем не застанет их одних и нарвется на мой меч или на твой, - кивок Кеннету, - и непременно - на Веспасиановы зубы. Но если об этом знаем мы, то скорее всего об этом догадаются и в Констанце. Можно ожидать, что они изменят тактику: пришлют уполномоченного мерзавца, и с ним столько мечей, сколько хватит, чтобы исполнить дело и представить его в нужном свете, независимо от моей реальной позиции и даже от моих действий. Грубо и эффективно. Мерзавца тоже потом уберут. Как это сделали Тюдоры в истории с детьми Эдуарда.

- Уриен, - решилась вмешаться Аранта, - почему вы Обсуждаете эти вещи при детях? Вы хотите, чтобы они боялись темноты?

Уриен обменялся взглядом с Ренатой.

- У нас с принцессой уговор, - пояснил он. - Я ничего от нее не скрываю, и в качестве ответной любезности она принимает во внимание мои умозаключения. Поверьте мне, дети ведут себя гораздо правильнее, если их не хватают посреди ночи поперек живота, не тащат куда-то темными коридорами, не зажимают им рты ладонью, чтобы заставить их молчать, и при этом не утруждают себя объяснениями, которые все равно сведутся к "не твоего ума дело". Кто-нибудь хочет задать мне еще вопросы?

- Почему вы оставили инквизиторскую службу? - неожиданно даже для самой себя спросила Аранта. - Вы могли достичь высот при вашем происхождении и аналитических способностях. Неужели вы сами предпочли сиднем сидеть в дворцовой библиотеке?

- Не я оставил инквизицию, - усмехнулся Уриен. - Это она меня оставила. Должен заметить, господа, что свирепость этой службы сильно преувеличена сказками, передаваемыми шепотом из уст в уста. Королевский уголовный сыск, можете мне поверить, ничуть не более гуманен. Церковь в настоящее время все чаще отказывается от доказательств, исторгнутых пыткой. Во-первых, из-за стремления обвиняемого к самооговору и оговору невинных, а во-вторых, из-за потери церковью имиджа милосердной организации. Мне было предложено - в исключительно мягкой форме, смею заметить! - покинуть ряды борцов с извратителями веры исключительно из-за предосудительной мягкости. На том поприще следовало быть более непримиримым, не уступая противнику ни пяди земли, так сказать.

- А вы, стало быть, уступали?

- Уступал, грешен. Я склонен был проявлять снисходительность, если интеллектуальные упражнения ересиархов забавляли меня, или же в них обнаруживался занимательный парадокс... или рациональное зерно. Мне нравилась та работа. Она требовала образованности и умения спорить, что подразумевает внимание к аргументам противной стороны. Надо было одерживать победы, в то время как я искал истину.

- Нашли? - спросила бесхитростная Грандиоза и, не дождавшись ответа, продолжила: - А почему бы вам было не взять детей и не сбежать с ними в Счастливую Страну, где и они, и вы были бы в гарантированной безопасности?

- Первое, что приходит в голову, правда? За исключением того, что и мой словесный портрет, и портреты детей будут на всех почтовых станциях и таможнях раньше, чем мы преодолеем первую милю пути. Даже если бы мне удалось обвести вокруг пальца королевские службы, против церковных я - пас. Едва ли вы представляете, насколько глубоко их проникновение во все сферы. Разумеется, они учтут, что со мною дети, а у детей есть потребности, которыми я не смогу пренебречь. Им нужно, к примеру, молоко. Если вы думаете, что невозможно учесть продажу на сторону от каждой коровы, вы невинны в той степени, что вызывает неуважение.

Вспомнив, как их едва не обнаружили в доме Биддла, Аранта не стала возражать.

- Но теперь вы могли бы отвлечь внимание погони на себя, двинувшись в одну сторону, более или менее открыто, в то время как мы увезли бы детей в каком-нибудь другом направлении.

- Кому я нужен без детей? Использовать же других малышей для отвода глаз, - Уриен поджал губы, - исключено. Поймите, дело же не в моей преданности дому Баккара. - Он усмехнулся с оттенком горечи. - Просто... некоторые вещи не должны происходить никогда и ни с какими детьми.

- Исключено, - повторила за ним и Рената, без колебаний вмешиваясь во взрослый разговор. - Милорд Уриен останется при мне. Еще не доказано, что любому из вас я могу доверять хотя бы близко так же. Речь идет о жизни законного короля этой страны и о моей собственной. Значит, меня следует как минимум спросить.

На губах законного короля вздулся слюнный пузырь, и Грандиоза отвлеклась, чтобы услужить ему с салфеткой.

- Учтите еще вот что, - добавил хозяин Фирензе. - Если они не найдут детей, они станут их искать. И найдут в конце концов.

- Если нельзя преодолеть, надо обмануть.

- Я уже сказал, на подмену я не пойду. Никакие дети не должны погибнуть.

- А убийцы удовлетворятся, если дети погибнут у них на глазах? неожиданно спросила Грандиоза. - Раз это все равно то, чего они хотели.

- Они захотят осмотреть тела.

- Предположим, этого сделать нельзя. Ну, пожар, землетрясение, наводнение...

- Буря, - со своего места подал голос Кеннет, до того сидевший, хмуро уткнувшись в свою тарелку каши. - Только я не хочу слышать слово "невозможно". В принципе буря вас устроит? Поехали кататься, налетел шторм, лодку разбило о скалы, все погибли, помощь... не успела или не захотела успеть? Заинтересованные лица могли бы наблюдать картину из окон.

- Подгадать бурю под визит королевского комиссара и извлечь детей из воды невредимыми, - фыркнул Уриен. - Всего-то.

- Буря - мой ручной пес, - ответил на это Кеннет, не вынимая носа из тарелки. - Придет, когда позову, и сделает то, что нужно. Вопрос лишь в том, верят ли мне здесь хотя бы вполовину, как тебе.

Уриен наклонил голову набок и посмотрел на Аранту.

- Это возможно? - с сильнейшим сомнением в голосе спросил он.

На мгновение она ощутила настоящий страх, не физиологический, свойственный любому живому существу, а чисто человеческий ужас перед принятием ответственного решения, и первым, что едва не сорвалось с ее уст, было: "Не знаю!" Рэндалл Баккара достиг совершенства, повелевая эмоциями людей, сама она властвовала над миром скотским и миром вещным. Никто из них не осмеливался оседлать стихию. Да полно, был ли Кеннет когда одноруким? Сама она, сказать по правде, ни разу не терпела поражений, за что бы ни бралась. Но она ведь и не бралась за то, что превосходило ее разумение, а в памяти еще свежа была та ночь, когда Кеннет едва не утопил их в подводных подземельях Фирензе. Повинуясь безотчетному животному желанию сделаться незаметной, она тоже погрузилась в свою тарелку, словно была виновата не только в собственной заклятости, но и в том, что посмела передать ее дальше.

- Я не могу поставить все на то, в чем не понимаю, чем не управляю и во что не верю, - сказал Уриен. Неожиданно это решило дело.

- Он может, - произнесла Аранта с внезапной решимостью, а потому немного слишком громко. - Я верю в него.

- Все, что мне нужно, - сообщил Кеннет, поднимаясь, - это место, где можно разбить лодку, и место, где можно пересидеть, пока эти ваши визитеры не уберутся прочь с чувством выполненного долга. За одно могу ручаться: этот план едва ли просчитали в Констанце.

- Как это будет происходить? Встанешь в лодке и начнешь делать пассы руками, будто доишь гигантскую невидимую корову?

- А что тебя не устраивает?

- Никогда не вставай в лодке.

- И волки сыты, и овцы целы! - всплеснула руками Анелька. Еще б зааплодировала. Вера ее в возможности Кеннета была, кажется, безгранична и не омрачалась никакими сомнениями. Сказано ведь - волшебник!

Пружина распрямилась. Уриен рывком поднялся из-за стола.

- Этого мало, - решительно сказал он. Речь его разительно менялась, стоило ему заняться делом. Наверное, именно таким его обожал отец-полководец. - Нужны одеяла, дрова, пробковые пластины, запас еды... дня на три. Неизвестно, когда я смогу выпроводить своих гостей и приплыть снимать вас с голых необитаемых скал. Собирайтесь, поехали.

- Есть здесь место, откуда можно было бы отплыть в лодке, не дожидаясь приливов-отливов?

- Разумеется, - фыркнул Уриен. - В Фирензе все-таки люди жили, за тысячу лет у них нашлось время приспособить эту груду камней к своим нуждам.

Аранта переглянулась с Кеннетом.

- Из всех путей, ведущих в Фирензе, ты выбрал самый романтичный.

- Тебе нужно было попасть внутрь, - буркнул возлюбленный.

Компания собралась на берегу, возле навьюченной припасами лодки: все восторженно-возбужденные, даже те, кто по той или иной причине считал необходимым это скрывать. Поскольку они все делали сами, оставалась надежда, что немногочисленный персонал замка был совершенно не в курсе, что затевает Уриен. Райс, проложенный меж двумя пробковыми пластинами, резвился вовсю, воображая себя черепахой. Рената вежливо терпела. Грандиоза от спасательных средств отказалась наотрез, чтобы, как заподозрила Аранта, в случае аварии ее спасали в первую очередь. Преследуя свои прозрачные цели, эта интриганка без колебаний рискнула бы жизнью. Качество, совершенно чуждое Аранте.

День был, видимо, один из последних погожих перед осенними бурями. Море выглядело гладким, как бирюзовый шелк, и обманчиво ласковым, и не рокотало, а скорее ворковало, нашептывая слова соблазнения. Камни нагрелись на солнце, но ветер налетал свежий и сильный, а в тени было даже холодно. Наступая носками на пятки, Аранта скинула туфли и попробовала воду босой ногой.

- Ого! - встревожилась она. - Прохладная!

- Так север же, - откликнулся Уриен. - Я потому и вспомнил об одеялах и дровах. Вы не должны быть в воде долее двух минут. Запомнил?

- Детишек можно связать в пачку, - предложила Грандиоза, не обращая внимания на брезгливую гримаску принцессы. - И даже нужно, чтобы их не разбросало. Вылавливай их потом по одному!

- Логично, - согласился Уриен, и Анелька немедленно сделала в его сторону модные кранаховские глаза. Бесполезно, впрочем, потому что вознаграждена была только равнодушным:

- Я настоятельно рекомендовал бы вам, леди, опоясаться пробкой. Скорее всего вам придется заботиться о себе самой.

Райс, Рената и Грандиоза разместились поверх припасов, словно среди горбов морского чудовища, мужчины, от натуги зарываясь сапогами в песок, спихнули лодку на прибрежное мелководье. Аранта прошлепала по воде и только там перебралась через борт, справедливо рассудив, что коли баба с возу, так и кобыле легче. Следом с неуклюжей грацией запрыгнул Веспасиан. Уриен с Кеннетом, будучи оба в высоких сапогах, протолкнули суденышко еще немного вперед и загрузились один на нос, к веслам, другой на корму - на руль. Подоткнутая сутана обнаружила на милорде Фирензе вполне светские черные бриджи.

- Грести умеешь? - спросил Уриен через головы пассажиров, не подозревая, что вопрос этот уже Кеннету задавался.

- Мне лодку разбить надо или вокруг света путешествовать?

- Поменяемся, - распорядился Уриен. - Тренироваться будешь на обратном пути. Иди на мое место. Стой!

Кеннет послушно замер в позе крестьянки, сажающей свеклу. Лодка качалась под ним, волны ласково пошлепывали ее по смоленому днищу.

- Не разгибайся и ноги не выпрямляй. Так, двигайся потихоньку. Хорошо. Ты меня успокоил. Если и не разобьешь лодку, то перевернешь ее в лучшем виде.

Одетый в длинный бесформенный балахон Уриен проделал обратный путь намного изящнее и легче. Когда он созреет, чтобы переодеться в светское, будет росчерк молнии, а не человек. И лодка в умелых руках уже не плясала, как ей вздумается, а мощно летела вперед. Аранта перевела взгляд вдаль.

- Да! - нехотя признал Кеннет. - Этому обучают всех дворянских детей?

- Я родился в Фирензе, - ответил Уриен, бросая взгляд через плечо, по направлению движения, к островку с маяком. Греб он так ровно, что казалось, будто они стоят на месте, а голый скальный массив надвигается на них сам собою. - Не сложнее, чем лошадей объезжать, верно?

- Наверно. Лодки ведь они лодки и есть, а лошади все разные.

Миля пролетела буквально в несколько минут, по прошествии которых Уриен воткнул нос лодки среди мокрых валунов, ошвартовался и помог всем пассажирам по очереди выбраться на камни.

- Смотри сюда, -подозвал он Кеннета. - Здесь длинный риф. Здесь ты будешь биться. Запоминай.

Аранта подошла к ним. Внизу, под самым берегом, тянулась неровная, обросшая неопрятной зеленью и обрамленная пеной гряда. Полку, где они стояли, накрывала густая зябкая тень.

- Когда вы выберетесь из воды, ваш путь - сюда. Запоминай, потому что огня зажигать нельзя. И некогда. И несподручно.

Худой, но плечистый Уриен с трудом протиснулся в сырую щель между двумя камнями. Шедший за ним Веспасиан, встав на задние лапы, обнюхал место, где хозяин зацепился за стену. После того как он дал добро, все прочие проследовали тем же путем. Тропинка под ногами понемногу поднималась и, извиваясь в теле скалы, расширилась наконец в небольшую пещеру, где Уриен разрешил запалить факел. Тут же сложили продукты и одеяла, свернутые в узлы и запакованные в кожу, чтобы не отсырели. Пока мужчины работали, Аранта оглядывалась, воздев факел под самый свод.

- С наступлением темноты вы можете перебраться в башню маяка. Он не действует, и смотритель там не живет. Там хламно, лестница рассыпается буквально под ногами, но по крайней мере там сухо. Однако день лучше пережидать здесь. Потому что, возможно, вас все же будут искать. Я, конечно, со своей стороны постараюсь запутать поиски или вообще убедить комиссара в их нецелесообразности, но если вы попадетесь тем, кому не следует, я мало чем смогу помочь, даже будучи сам в поисковой группе.

Оставив прочих осматриваться и устраиваться, складывать дрова так, чтобы те вспыхнули от первой искры, Уриен вышел обратно к воде. Аранта, помедлив, последовала за ним.

Резкий свист и порывы ветра внушали ей сильное беспокойство. Чайки чертили небо, как белые бумеранги, и крики их раздражали.

- Глядите. - Движением руки Уриен обрисовал горизонт, море перед собой и угловатые кромки скал. - Что вы видите?

Аранта старательно перечислила все, что развернулось перед ее глазами, и посмотрела на него вопросительно. Зачем это?

- Предметы, - сказал он, - и явления, посредством которых они взаимодействуют между собой. Видите этот скалистый мыс, выдающийся в море? В бухте за ним как раз и стоит Фирензе. Скалистая гряда, служащая ему естественным продолжением, тянется и под водой. С юга идет теплое течение, благодаря которому бухта Фирензе замерзает только в суровые зимы. Зимы здесь, он помолчал, потом признался честно, - мерзкие. Ударяясь в подводную гряду, течение разбивается и отражается, и один из его рукавов идет к Маячному острову. Можете доверять моим словам, я проверял. Ветры здесь тоже преобладают удачные. Сама природа, кажется, на нашей стороне.

- Вода, - сказала Аранта, - такая холодная! Пещера сыровата... Во всем, что касается вещей сверхъестественных, я полностью доверяю Кеннету. Но вот... у нас же дети.

- Я просидел на этом самом месте, в этой пещере и в башне маяка три дня, в полном одиночестве, без еды и огня, - неожиданно сказал Уриен, примащиваясь на валун лицом к морю. - Я бы не согласился на этот план, сказать по правде, даже ради того, чтобы пощадить самолюбие вашего друга, если бы у меня не было личного опыта.

- А! - только и смогла выговорить Аранта, кляня себя за идиотизм. - Э?.. - но Уриен понял правильно.

- Мне было девять лет, и лодку я взял без спроса, полагая, что прощение получить проще, чем разрешение. Маяк интересовал меня чрезвычайно. Я был довольно неудобным ребенком, знаете ли. Правда, в нашей семье мальчик этого возраста считался уже подростком. Отец и относился к нам соответственно.

Взгляд его на мгновение застыл. Аранта прислонилась спиной к скальной стене. Теперь, глядя на него, сидевшего вполоборота, она испытывала нестерпимый стыд за тот дурашливый энтузиазм, с каким они в минувшие дни вопили на площадях: "Смерть всем Брогау!" Слова не сошли бы с ее уст, когда бы она знала с детства высокого упрямого мальчика с низкими бровями, придающими такую глубину взгляду. Из всех троих сыновей и дочек, обретающихся замужем неведомо где, более всех об убитом отце скорбит именно этот, которому больше всего от того доставалось. Ей захотелось задавать ему вопросы, не имеющие ни малейшего отношения к сегодняшнему дню. Каким было его детство, где истоки его вражды к старшему брату и что чувствовал Гай Брогау, осознав, что какой-то поп, не державший ребенка на руках спустя полчаса после рождения, не подбиравший ему под руку меч, не следивший через окно украдкой за успехами того на фехтовальном дворе, не скакавший с ним стремя в стремя, не перехвативший взгляда, которым тот вдруг впервые провожает молоденькую служанку, станет ничтоже сумняшеся называть его мальчика "сын мой"?

Ее взгляд отметил мурашки, выступившие на полоске шеи, видимой между волосами и воротником. Уриен одет был легче любого из них, и Аранта буквально силой удержала себя на месте. Был какой-то момент, когда ей захотелось подойти сзади, обнять его и прижаться щекой. Ему это, кажется, было нужно, но момент миновал прежде, чем она успела потерпеть поражение в борьбе с собой.

- И вас нашли только на третий день?

Он покачал головой.

- Мне удалось запалить маяк. Он уже давно стоит мертвый, потому что в гавань Фирензе не заходят корабли. Меня искали всюду, кроме как здесь, но когда уж луч бил в окна Фирензе, сенешаль понял, куда я делся. Теперь я ему сочувствую: он же головой отвечал перед моим отцом.

- Попало от отца?

- Не в тот раз. Он был то ли в Эстензе, то ли даже в Констанце. Приехал, как только узнал, и был со мною добр. Клемент сказал, я выживаю, как свинья. И знаете что? После той прискорбной истории в застенке у Рэндалла Баккара я заподозрил в его словах зерно истины. И это не та истина, которую я взялся бы опровергать.

- Аранте я повесила бы панно из обожженной глины, - сказала Рената. - Нарочито грубое, или, как сейчас говорят, рустикальное. Может, даже аляповатое. Сейчас скажу, что на нем будет. - Она прижала палец к виску. Домики. Тесная городская улочка с кривыми крышами на конус. Как будто ребенок нарисовал. То есть налепил. Техника - барельеф. Все терракотового цвета, и только крыши - красные.

Она довольно проста, и рычаги, которыми ею надо управлять, традиционные.

- Что ты о ней думаешь? - опросила Анелька

- Что ей приспичило заменить мне мамочку.

- Тебе это не по душе?

- А почему нет? - ответила Рената, подперев голову рукой. Урок она проходила, лежа на кровати, головой к изножью. - Ей от того никаких выгод. Даже наоборот по нынешним временам. Все равно никто больше такого желания не выказал. Пусть ее. Если она будет хорошо делать то, за что взялась, мне разницы нет.

- А меня тебе мало?

- А что ты? Ты со мной только играешь.

- Милорд Уриен...

- Я не обсуждаю милорда Уриена. Оценив звон, возникший в голосе принцессы, Анелька сочла за благоразумное отступиться и была вознаграждена:

- Могу охарактеризовать Кеннета, если хочешь.

- Ну... давай.

- Стеклянная пластина неправильной формы. На ней, ближе к правому краю, вытравлен силуэт сосны, абрис озера, а слева две рыбы, расположенные вертикально. Валетом. Меньшая - ближе к краю. Как знак, что прозрачность его лишь кажущаяся, и рыба - символ тайны и удачи...

- Довольно тонко схвачено, - признала Анелька.

- Тебе, - продолжила Рената, словно подхваченная потоком, - я сделала бы танцующую мускулистую негритянку. Голую. В огромной страшной маске с развевающимися синими лентами. В натуральную величину. Нет, в три вторых.

- Bay! - воскликнула Грандиоза. - Наконец-то меня оценили по достоинству!

Барабанный стук в двери раздосадовал се.

- Мы заняты, - крикнула она. - У нас урок на ассоциативное мышление!

Никто не обратил внимания на ее слова. На пороге возникла Аранта со сжатыми кулаками.

- Быстро, - сказала она почти сквозь зубы. - Уриен и Кеннет уже спускают лодку. Эти... приехали. Скачут по дороге к замку. Издалека видно. Пожалуйста, поспешите.

Ссылка на Уриена всегда оказывала на принцессу волшебное действие, словно дудочка Ганса-Крысолова. Она послушно встала и даже позволила взять себя за руку. Анелька с натугой подняла в охапке Раиса, и все торопливо ссыпались по лестницам, а потом и по тропке вниз, где на песке возле лодки их ждали вспотевший, раскрасневшийся Кеннет и бледный, взволнованный Уриен. Анелька, взглянув в его лицо, безропотно опоясалась пробкой.

- Если, - сказал он Кеннету, - ты встанешь передо мной, попросишь прощения и скажешь, что у тебя не получилось, то лучше тебе сразу утонуть.

- Милорд, - неожиданно пискнула Рената, - что вы собираетесь делать?

- Нагло лгать, - ответил ей Уриен. - Успех нашей операции будет зависеть в основном от моей убедительности.

- Это грех?

- Не больший, чем бездействие.

- Пообещайте... что все хорошо кончится!

- Вы можете доверять Кеннету аф Крейгу не меньше, чем мне, принцесса.

- Я доверяю. Но я же не о себе...

Она беспомощно протянула к нему обе руки, безотчетно желая, чтобы последние минуты перед расставанием принадлежали только ей. Аранта поглядела озадаченно. Девочки в восемь лет уже влюбляются? Однако, бросив взгляд в сторону Грандиозы, ответила на свой вопрос утвердительно.

- Все будет хорошо, - сказал Уриен.

- Это вы уже начали лгать?

- Веспасиан, - распорядился он вместо ответа, - в лодку!

Длинный, обманчиво неуклюжий пес аккуратно переступил через борт и закрутился там, умащивая на дне свои кости. Анелька последовала за ним. Кеннет толкнул лодку на воду, и когда та закачалась на легкой, ею же самой поднятой зыби, Уриен словно очнулся.

- Аранта, - сказал он, - в лодку.

Это было так естественно, в принципе и она удивилась сама, когда отступила на шаг, словно ее заталкивали в лодку насильно, и отчаянно замотала головой. Кеннет, стоя по колено в воде, изумленно вытаращился на нее,

- Я останусь. Потому что... - Она помедлила. - Ну, кто-то же должен приглядеть, чтобы вы играли по обусловленным правилам. Потому что, извините, но если вы ничего не придерживаете про запас в рукаве сутаны, то я не разбираюсь в людях. Кеннету в лодке хватит забот и без меня, а тут, в замке, я ничем не рискую.

Все поглядели на нее странно, однако Аранте и в голову не пришло в этот момент, что вздумай Уриен предать, она ничем ему не помешает. Уриен пожал плечами и отступился, и только Анелька фыркнула вдогонку что-то в смысле того, что его приказы, оказывается, обязательны не для всех.

Было солнечно, но в щелях меж камнями таился холод, а обманчивое безветрие несло в себе смутно ощутимую угрозу. Не останавливаясь и не оборачиваясь, чтобы проводить лодку взглядом, Уриен размашистым шагом направился обратно в замок, чьи ворота уже сотрясались от ударов бронированным кулаком. Чтобы догнать его, Аранте пришлось пуститься рысцой.

Пока привратник препирался с приезжими, у хозяев было время окинуть их оценивающим взглядом из окна в стене.

- Сколько их?

- Пятнадцать, - ответила шепотом Аранта, сочтя наконечники копий. Уриен хмыкнул.

- Нас уважают. Аранта... что бы я ни сказал и что бы я ни сделал, не вмешивайтесь и не опровергайте моих слов. На все, что я скажу, у меня будет причина.

- У меня тоже есть условие. Не отсылайте меня прочь. Пусть я буду... ну, скажем, служанка.

- Хорошо.

Он закрыл глаза и поднес ладони к вискам, как будто поправил волосы. Губы его шевельнулись. "Аз есмь камень?" Открыл глаза, в которых плеснулось то ли отчаяние, то ли веселье.

- Играем?

И по коридору к воротам, чеканя шаг по камню, пошел, выпрямив спину и подняв подбородок, совсем другой человек. Милорд Фирензе. Брат короля.

Человек, стоявший на пороге распахнутых для него врат донжона, был очень плохим. Само зло. Из тех, кто, приходя в дом, лузгает семечки на пол. Чтобы вынести это суждение, Аранте достаточно было услышать, как смеются его люди. Люди, смеющиеся так, делают ужасные вещи и всегда остаются безнаказанными. Инстинктивно, даже будучи вознесена на самые верхи, Аранта всегда избегала людей такого рода. К тому же лицо его напомнило ей какую-то тень из ее прошлого, хотя имя, которым он представился - комиссар Донахыо, - не сказало ей ровным счетом ничего. Огромный, как глыба, и такой же толстый, одетый в синее в соответствии со своим статусом. Напротив Уриена, сына и брата короля, этот был милордом неравного ранга. Мелкий шатлен, едва ли имеющий право на собственное знамя. Однако исполняемое им поручение как будто уравнивало их. Во всяком случае, от внимания Аранты не ускользнуло, каким насмешливым взглядом тот окинул обветшавшее от стирок и заштопанное на локтях одеяние Уриена.

- Вы не слишком вежливы с посланцами короля, - сказал он и только после паузы добавил обязательное: - Милорд. Чем таким вы занимались, что помешало вам отдать приказ опустить мост еще полчаса назад?

Донахью, очевидно, нравилось быть плохим. Это был его стиль: держать себя так, чтобы чистых от него тошнило.

Вместо ответа Уриен только шевельнул бровью в сторону буйной, гомонящей и переминающейся с ноги на ногу орды за спиной у Донахью, тем самым выстроив ее по стойке "смирно". Словно убедился в действенности своей харизмы и только после этого удостоил комиссара ответом:

- Согласно уложению от 978 года шатлен, состоящий в кровном родстве с королем, имеет право не отворять врата замка в течение часа, какие бы знамена ни стояли под стенами. Закон не отменен.

Слово "милорд" в ответ не прозвучало, и, наверное, даже Донахью заметил, как отточено, унизительно интеллигентен сделался вдруг Уриен.

- Ну-ну, - буркнул комиссар. - Значит, надо бы напомнить вашему царственному брату отменить его. Ребята уж отчаялись вытянуть ноги и смыть усталость пивом. Вы, надеюсь, позволите нам разместиться в этом зале? У меня для вас родственное, но сугубо конфиденциальное послание.

- При условии, что вы сдадите оружие на все время пребывания в стенах Фирензе.

- Это невозможно! - воскликнул Донахью наигранным густым басом, с интонацией пьяницы. Добродушие его настораживало Аранту еще больше. - Эти люди - мой эскорт. От кого они смогут меня защитить, если останутся с голыми руками? От баб? Сколько у вас людей?

- У меня двенадцать человек, из них три женщины.

Донахью кивнул.

- Во всяком случае, - сказал Уриен, - им самим будет неудобно таскаться по Фирензе с пиками и арбалетами. Все - вон в тот чулан.

- Ладно. При условии, что ножи и мечи останутся при них.

- Чего вы боитесь?

Донахью дернул густым, подернутым сединой усом.

- Как я уже сказал, это - моя охрана. Где я могу вручить вам письмо короля?

- Следуйте за мной. Пиво вашим людям сейчас принесут, и я надеюсь, что они обучены вести себя в приличном доме как подобает.

Идя первым, Уриен поднялся по лестнице на второй ярус. Донахью шел за ним, ступеньки под ним стонали и прогибались. Аранта следовала третьей, как привязанная. Чувствовала она себя несколько неловко, но в конце концов, это дело Уриена - объяснять ее присутствие, если что-то потребуется объяснять. Пока же ей в спину неслись предположения, сумеет ли она одна обслужить всю вновь прибывшую толпу.

Комната, которую Уриен выбрал для приема, была обставлена лаконично: два кресла и разожженный камин, к которому сам он сел спиной. Аранта встала у спинки его кресла, где была наконец замечена.

- Кто эта баба и зачем она тут?

- Эри? - Аранта попыталась не выдать своего невольного изумления при звуке этого нового для нее нежно-голубого имени, которое Уриен с легкостью употребил вместо ее обычного, ярко-красного. - Она всего лишь исполняет мой приказ: не отходить ни на шаг. Она немая, - добавил Уриен.

- А-а, - протянул Донахью. - И грамоте не обучена?

- Ну, вот это навряд ли, - усмехнулся Уриен. Ах, лукавец.

- Люблю девок с увечьями, - неожиданно откровенно признался комиссар, складывая ногу на ногу. - Представляете, что можно вытворять с немой! Подари. Али самому дорога?

- К тому же я - добрый хозяин. Мы ведь еще ни о чем не договорились? Напомните ближе к концу разговора.

Комиссар Донахью кивнул, пошарил за пазухой и вынул пергаментный сверток. Собственные руки показались Аранте тяжелыми и холодными, как лед. Она его узнала. Когда-то, еще до Рэндалла Баккара, в самую голодную пору ее жизни этот или чертовски похожий тип приценивался к ней в городе под названием Бык.

- Вот, - сказал он. - Читайте, а после не забудьте сжечь.

Лишь увидев, как профиль Уриена обвело контуром света от каминного огня, Аранта сообразила, что в комнате потемнело. Порыв ветра ворвался в узкую щель окна-бойницы, не закрытую никакой драпировкой. Ударило и по трубам, потому что огонь пригнулся, дрогнул, приник к самому дну камина, прогоревшие дрова обрушились, выбросив в темноту сноп искр. Уриен опустил пергамент вниз, зажав его между пальцами и уставившись в пространство невидящими глазами. Огонь робко тронул выделанную кожу, испещренную чернильными значками и помеченную отпечатком перстня.

- Ренату, - спросил он, - тоже?

- Естественно, - отозвался Донахью. - Зачем давать шанс ее возможному мужу? Или... вы сами глядите в эту сторону... милорд?

- Не там ищете измену, - презрительно бросил ему Уриен. - В случае с принцессой право на притязания дает только законный брак. Я отлучен, а значит, не могу быть причастен ни одному церковному таинству. Если же церковь простит меня и примет обратно в свое лоно, то это будет означать возврат мне духовного сана, подразумевающего целибат.

Понять, что происходит между ними, было трудно. Совершенно очевидно, что Уриен и Донахью оба составляли на редкость удачно подобранную пару, из тех, что полностью отрицают право другого на существование. Удивляло то, что Донахью не скрывал своего истинного отношения, и то, что Уриен, отчетливо видя это, все же осмеливался его дразнить, излучая презрение каждой порой своей кожи. Хотя должен бы понимать, что такие шавки не тявкают без достаточных на то оснований.

- Может, вам будет проще, если мы станем говорить о них, как об ублюдках?

- Я предпочитаю говорить о них, как о детях.

- Меня насчет вас предупреждали, - сказал Донахью. - Что у вас могут быть принципы. Эти штуковины, которые годятся только чтобы показать, будто одна задница чище другой. Мои пятнадцать ребят здесь для того, чтобы разрешить ваши сомнения. Чтобы... помочь вам, если это потребуется. Где они?

- На лодочной прогулке.

Уриен встал и прошел к окну, откуда открывался вид на Маячный остров.

- Вон они. Я могу подать, знак, чтобы они вернулись.

- Не стоит. Кто с ними в лодке?

- Слуга и нянька.

Вид у Уриена был такой, словно он отвечал, не вникая в суть. Весь он был там, у потемневшей линии горизонта.

- Какого черта... - пробормотал он. - Эй, на дворе! Поднимите флаг штормового предупреждения! Пусть возвращаются!

- Часто у вас так внезапно портится погода?

- Я вижу такое в первый раз. Если я велю спустить лодки, ваши люди выйдут со спасательной экспедицией в море? Моих слишком мало.

- Нет, - сказал Донахью. - Оставьте, как есть. У вас замечательный шанс не замарать белых ручек. Нянька, - спросил он спустя минуту, покусывая ус, - молодая?

- Да.

- Успел?

Уриен покачал головой, не отрывая глаз от лодки, раскачиваемой волнами на самом пределе человеческого зрения.

- Да вас там что, кастрируют?

- Нет, - язвительно отозвался Уриен. - Оставляют на всякий случай. Вдруг отлучат.

Ударила разветвленная молния. Вода внизу, под скалами, казалась отсюда совершенно черной, испятнанной клочьями белой пены. Веспасиан, сообразила Аранта, с его мраморной окраской в этой воде был бы совершенно невидим. Уриен, опиравшийся о подоконник с таким видом, будто охотно выскочил бы наружу, казался совершенно потрясенным. Сильнейший ветер хватал с верхушек волн пригоршни воды и пены и швырял ему в лицо, но он того словно не замечал, как пикирующий ястреб. Там, где Донахью, без сомнения, забавляясь, видел лишь бессилие человека перед лицом стихии и обстоятельств, на самом деле пылала вынужденно сдерживаемая страсть оказаться сейчас в другом месте, там, где усилием воли творилось невозможное. Пусть - не поверить, но увидеть собственными глазами, а не мараться в то же время о человеческую грязь! И от окна он оторвался со вздохом, значившим для Аранты только одно: об успехе затеянной Кеннетом игры они узнают не раньше завтра. А сегодня у них другая роль. Своя. Может быть, даже более трудная. Которая точно так же должна быть разыграна по нотам без фальши. Иначе все пропадет пропадом.

- Мог кто-нибудь выжить в этом?.. - Донахью покрутил в воздухе кистью, обозначая взбесившийся ад морской. По тому, как он глядел в окно, Аранта дала бы руку на отсечение, что бурю такой чудовищной силы он видел впервые.

- Очень сомневаюсь.

- Ну что ж. Видите, как вам повезло. А правда, что чайки доделают за нас то, что упустила буря?

Уриен молча кивнул.

- Нальете нам, - поинтересовался комиссар, - за упокой? Мы, разумеется, останемся на ночь. Очень уж дурна погода за окном. А утром, или когда там развиднеется, тронемся обратно, с печальной вестью к королю. Пойдем выпьем! Есть повод.

Он хлопнул Уриена по плечу. Аранта думала, тот убьет его на месте, но обошлось. Видимо, записал на счет.

Внизу, в общем зале донжона гости уже распоряжались вовсю: отыскали в кладовых козлы, убранные туда за ненадобностью и малонаселенностью замка, разложили на них доски, расселись кругом, уже ощутимо хмельные. Чтобы разместиться всем, господский стол отодвинули к дальней стене, почти под самую лестницу. У Уриена при виде этого самоуправства вздулись на нижней челюсти желваки. Ворота донжона, которые утром открыли, чтобы впустить официальных лиц согласно установленному церемониалу, сейчас закрыли от бури, связав петли цепью с замком, и те, кому это было нужно, сновали взад и вперед через узкую калитку. Моста, однако, поднимать не стали. Аранта усмотрела в этом ненавязчивый знак: "Вы ведь не задержитесь?" В громадном камине, чей огонь был, строго говоря, кстати по сегодняшней жуткой ночи, испускали аппетитный запах истекающие жиром тушки, еще сегодня живьем бродившие по двору. Над Фирензе сгустилась грозовая атмосфера нашествия, знакомая Аранте по тем временам, когда она в составе королевской свиты прибывала в гости к кому-либо из дворян. Те тоже обязаны были держать перед лицом государя хорошую мину. Король ко двору - разорение. Но комиссар Донахью, честно говоря, был ничуть не лучше. Краем глаза она уловила поданный им своим людям знак: не то движение брови, не то - мановение руки, столь мимолетный, что уже через секунду затруднилась бы подтвердить, что он был на самом деле. Однако несколько человек, повинуясь этому знаку, а может - кто его знает, - всего лишь естественной надобности, поднялись и вышли на двор. А возвращались уже по одному, как будто давая глазами знак: мол, порядок, дело знаем. Некоторые, не стесняясь посторонних глаз, преспокойно вытирали и прятали ножи. Донахью принимал эти сигналы. Из постоянного персонала замка в зале, помимо самого Уриена, оставалась она одна. Над ее головой и над головой Уриена велась какая-то игра.

- Почему вы не пьете? - спросил комиссар. Глаз у него был зоркий, в этом не откажешь.

- Я не пью вина вообще, - последовал незамедлительный ответ.

- А мне сдается, вы не хотите пить с нами!

- Что бы вы об этом ни думали, едва ли это имеет хоть какое-то значение.

Донахью пожевал губами.

- Вы плохо стараетесь убедить меня в вашей преданности брату. Ведь от меня зависит, как подать ваше участие во всем этом деле. Я говорил уже, что имел насчет вас продолжительную беседу с королем?

- И что же он сказал? - Голос Уриена мог, кажется, море заморозить, но Донахью было наплевать. Или же, что вернее, он преследовал какую-то цель, и упорно гнул свое.

- Он сказал, - Донахью потупил глаза, - дословно следующее. У меня есть брат, сказал он. Он ничего собою не представляет. За одним исключением: его никто не может убить.

- И что же вы ему ответили?

- Что попытаюсь!

Нож, которым комиссар резал мясо, развернулся в его руке, так, словно его держал и направлял опытный убийца, и в мгновение ока ударил Уриена в самый центр груди. Аранта, подававшая на стол, выронила вертел и зажала рукой рвущийся крик. Она увидела лишь, как Уриен подался вперед, словно навстречу лезвию, и чуть вбок, словно ловя его грудью и закручивая. Скрежет металла о металл слился в ее сознании с возгласом разочарования, треском материи и грохотом опрокинутого стола. Уриен, которого она видела уже практически убитым, вскочил на ноги, прижимаясь спиной к стене и держа в руке невесть откуда взявшийся меч. Должно быть, ножны он укрепил под столешницей, возле своего места. Передвинув стол, гости лишили его возможности легко извлечь его: не хватало пространства для размаха, и ему пришлось оттолкнуть стол ногой, опрокинув его на нескольких солдат, которые поспешили на помощь к слегка обескураженному Донахью, и тем самым придавив несколько ног и размозжив несколько костей. Комиссар, проворно отскочив на более или менее безопасное расстояние, потирал кисть руки, откуда Уриен грудью выбил нож. Удар был поставлен на плоть, и кольчуга мелкого плетения, такая тонкая, что ни единым звуком не выдала себя за весь сегодняшний день, надетая, видимо, под сутану на голое тело, преподнесла комиссару сюрприз.

То-то ее не оставляло ощущение, что они о чем-то забыли! Увлеченные планами спасения детей, они совершенно выпустили из виду опасность, грозящую Уриену. В самом деле, после устранения детей Баккара он становился брату не только не нужен, но даже опасен. Он много знал и о многом мог рассказать. И более того, он мог быть чертовски убедителен. Никто не станет терпеть рядом с троном такую харизму. Мертвый он был полезнее. На него можно было свалить все злодейства и править, осиянному благодатью. Да! Они упустили это, но теперь, вспомнив в момент все оговорки и внезапные паузы в разговорах, она понимала, что сам Уриен знал это с самого начала. Это просчитывалось. Сегодня он готовился умирать.

Но - не покорной жертвой! Он никогда ею не был, и это было именно то, что исторгало его из лона церкви. Церковь не терпела самодостаточных гордецов. Из одного камня стены не сложишь. Солдат, дотянувшийся, чтобы схватить его за край сутаны, ошеломленно взирал на лохмотья в своей руке. Уриен рывком освободился из сковывавшей его долгополой тряпки и, чудесно преобразившись, стоял среди зала, как сверкающая башня, закованная в металл, ловящий на себя кровавые отблески огня. Кольчуга закрывала его от шеи, где набухла жила бешенства, до середины бедра, Аранта отступила за угол камина и присела там, прикрывшись руками и кося испуганным, но и любопытным взглядом. Потому что, сказать по правде, в жизни она не видела ничего более красивого.

Что бы Кеннету быть здесь вместо нее! Чем она может ему помочь? Даже не ведьма. Ничтожество. Немая служанка Эри. Стоя спиной к спине, выставив правую ногу вперед - ведь отмахались бы мальчики! Заступница, когда-то, еще месяца три назад, она могла бы обрушить на них потолок.

Пятнадцать мечей, направляемых командами Донахью, стоящего чуть поодаль.

Ну что ж, Уриен, демонстрируя блестящее владение тактикой, отступал, сдерживая натиск, в единственном возможном направлении, а именно - к лестнице, и потом по ней, наверх. Аранта, к своему восторгу, смешанному с болью и страхом, отмечала, что мечей против него становится меньше. Что теснясь, они мешают друг другу. Что больше, чем одному, на лестнице против него не встать. Она бы молилась, если бы боги слышали таких, как она. Удары сердца звучали так, словно в груди оно билось, как в гулкой пустоте.

- Кончайте бордель, - услышала она за своей спиной и поняла, что Донахью, который поболее ее знал толк в подобных переделках, тоже не выпускает происходящее из виду. - Принесите арбалеты из чулана и снимите его болтом. Милорд, мне искренне жаль. Какой начальник дворцовой стражи пропал в вашем лице!

Пятеро проскользнули мимо нее в чулан. Метнувшись к его дубовым створам - все деревянные части в Фирензе были сделаны на совесть и пропитаны смолой для предотвращения гниения, - Аранта, навалившись всем телом, закрыла их и вставила в петли кочергу. Двери затряслись от ударов и проклятий изнутри. Волна воодушевления словно приподняла ее над землей, напомнив дни и подвиги иные, прежние, но вновь обернувшись к театру военных действий, она поняла, что этой ценой напомнила о себе.

- Убейте бабу! - приказал Донахью. Как это, оказывается, может звучать беззлобно. Смысл его приказа дошел до нее мгновением позже, когда она поняла, что ее жизнь или смерть, собственно, ничего для Донахью не значат. Он перерезал бы ей глотку в любом случае, как перерезали их всем прочим людям Уриена, виновным лишь в том, что Клемент подозревал, будто в защиту его брата поднимет меч каждый, с кем тот перебросится словом или взглядом. Но именно сейчас, именно здесь убить ее - значило заставить дрогнуть другую руку. Заставить Уриена прыгнуть на мечи. И по тому, как в чаду драки, в лязге стали о сталь его рука оперлась о шаткие перильца, ограждавшие лесенку, она поняла - он таки прыгнет. Свой крохотный шанс уйти наверх, нырнуть в какую-то кладовку, из тех, что на поверку оказываются потаенным ходом, и после справедливо оправдывать бегство тем, что оно гарантировало жизнь трясущимся где-то малолетним детям Баккара, которые обожают его больше, чем родного отца, и которые без него обречены если не на гибель, то на прозябание, он обменяет на ее жизнь. Даже не на жизнь, потому что если он прыгнет, они погибнут оба. Обменяет... да ни на что он ее не обменяет, потому что ничего не получит взамен, кроме самого решения и последующего за ним прыжка. Кроме выражения ее глаз, когда она увидит этот прыжок. Кроме жизни, которую придется прожить, помня выражение ее глаз, если он не прыгнет.

Много раз она слышала и говорила сама, что приведись случай, и Кеннет умрет за нее. Самого Кеннета она пыталась отучить от этой мысли, но, в общем, воспринимала ее как саму собой разумеющуюся. Но вот случай привелся. И даже в самой невероятной фантазии ей бы не примерещилось, что умирать за нее выпадет Уриену Брогау.

"Он получит меня на костре!" Вот на что она, оказывается, с отчаяния заколдовала их обоих.

Вскинув над головой горшок, полный углей, которым обносили на ночь комнаты, разжигая камины, она крикнула:

- Уриен! Даже и думать не смей! Уходи наверх!

- Проклятие! - взревел Донахью. - Немая Эри! То-то, гляжу, знакомое лицо! То ж Красная Ведьма!

Зрение ее расплылось и раздвоилось. Серые тени, колеблемые дрожащим светом, приближались к ней с острым железом в руках, и она швырнула в них глиняным горшком, который валился наземь бесконечно долго и бесконечно долго рассыпался черепками и углями. Можно было умереть и воскреснуть, пока занимался трескучим огнем иссохший тростник, покрывавший пол. И огонь вставал стеной, отделяя ее от этих призрачных, ничего собой не представлявших убийц, принадлежавших теперь уже иному миру. Какой смысл убивать ту, что стоит посреди огня? На нее можно только глядеть, раззявившись, потому что не каждый день увидишь, как ведьма сама поджигает свой костер.

Грохот издали и удар, от которого дрогнула под ногами земля, запах горячего металла, перебивший едкую вонь дыма, порыв силы, сомкнувшейся вокруг нее, оторвавшей ее от земли и влекущей в никуда, ускользнули от нее, как ускользает рыба из рук или последний утренний сон из памяти. Потом холод и чувство безудержного падения в темноту.

8. ВЕЧЕРИНКА УДАЛАСЬ

Сознание вернулось вместе с болью во всех членах и чувством неудобства от неестественной позы. Клочки дыма в небе, куда невольно упирался ее воспаленный взгляд, и вкус пепла во рту. Хотелось сплюнуть, но для этого требовалось как минимум сесть или хотя бы перевернуться набок, да и слюна вся пересохла. В тело впивались острые края камней.

Кряхтя и постанывая, Аранта предприняла попытку сесть, которая удалась лишь благодаря ее настойчивости и стоила ей обломанных ногтей. Зрелище перед глазами встало поистине фантасмагорическое.

Фирензе больше не существовал. Теперь ему название было одно руина. Крыша донжона провалилась вовнутрь, сгорев, разумеется, вместе со всеми деревянными частями перекрытий, высушенными и просмоленными для защиты от влаги морского климата. Жар и тяга были сравнимы лишь с жаром и тягой плавильной печи, и замок превратился в ад. Огромные камни, сплошь усеивавшие двор, откололись от стен, не выдержав температур. Зев башенных врат был открыт, но не потому, что в панике о них не позаботились. Напротив. Память ее, похожая на эти неровные рваные клочки дыма, сохранила какие-то неопределенные обрывки, где они с Уриеном наваливались на створку калитки всем телом, словно торопясь преодолеть сопротивление пробивавшихся сквозь щели дымных струй, и чурбак, которым они словно в ночном бреду подперли дверь снаружи. Там, за вратами, все было черно, и даже угли уже не рдели. Да и сами врата выгорели изнутри, и даже теперь, на студеном рассвете, оттуда курился терпко пахнущий дымок, похожий на выползающего из логова змея. Из тех, кто оставался внутри, не выжил никто. Логично. Иначе она бы не очнулась.

Холод скорее всего и привел ее в сознание. Скрипнув зубами, Аранта с трудом поднялась. Щебень двора больно колол босые ноги, и казалось, что во всем белом свете она осталась одна-одинешенька. Серым был свет, серым! Как обгоревший подол ее платья. Глянув вниз, она убедилась, что от подола осталось немного. Грязные почерневшие ленты прикрывали ноги едва до колен. Ноги, впрочем, тоже никто не назвал бы чистыми. И руки. На основании этих статистических данных Аранта сделала закономерные выводы о состоянии лица.

Боль, однако, была исключительно мышечной. Ни ожога, ни перелома, ни даже ушиба: она была медик и не могла ошибиться. Как будто ее сохранил в этом аду добрый дух.

Имя духа всплыло, когда она услышала сдавленный стон и краем глаза уловила движение среди завалов. Осторожно перебираясь через камни, которыми двор был усыпан сплошь, Аранта двинулась на звук, смутно осознавая, что там, впереди, се с равной вероятностью поджидает как жизнь, так и смерть. На самом деле следовало принять хоть какие-то меры предосторожности, хотя бы взять в руки что-то, чем можно колоть, рубить или ударить, на тот случай, если там шевелится кто-то из недобитых солдат Донахью, но в этот момент всей душой она была медиком, а не солдатом.

Видимо, когда полетели камни, Уриен отбросил ее в сторону подальше, а сам упал в другую, где она его, собственно, теперь и обнаружила.

Наверное, так на самом деле выглядели мавры, описанные в книге "О богоугодных деяниях и крестовых походах". Уриен валялся навзничь среди камней, как брошенная марионетка из театрика-райка, и такой же обманчиво нескладный. Сперва Аранта увидела подошвы сапог. Потом руку, судорожно стиснутую на рукояти меча, лезвие которого непостижимым образом одно из всего оставалось чистым. Когда же она разглядела лицо, то невольно улыбнулась:

- Я тоже так выгляжу?

Взгляд, показавшийся ей сперва бессмысленным, сфокусировался на се лице, потом скользнул ниже. Какие яркие блеснули зубы, и белки глаз, хотя они и налились кровью от дыма.

- Нет. У тебя ноги красивее.

Безотчетно Аранта попыталась спрятать одну испачканную босую ногу за другую, потом бросила это безнадежное дело и рассмеялась.

- Кажется, я должен тебе платье...

Аранта посмотрела поверх его головы, поверх камней, служивших ему изголовьем и закрывавших обзор, и вздохнула.

- Квиты... кажется.

Он сел, шипя сквозь зубы от боли, и обернулся. Выражение лица его при этом не поддавалось описанию.

- Я сожгла твой родной дом.

Уриен молча кивнул, потом откинулся на камень, приспособив его вместо спинки кресла.

- ...и книги. Извини.

- Ладно. Гуттенберг другие напечатает. Много.

Слова эти дались ему, видно, непросто. Только теперь, сквозь слой копоти, покрывавший его лицо, Аранта разглядела, что оно кривится и подрагивает от боли, и догадалась, что отделалась дешевле.

- Ты ранен?

- Нет. - Он закашлялся и вытер слезящиеся глаза тыльной стороной руки, что не пошло им на пользу, потому что там кожа была ничуть не менее грязной. - Ожоги. На мне железо прямо на голую кожу. Сказать по правде, боялся, что не успею.

Аранта беспомощно переступила с ноги на ногу.

- Божедомку заварить надо, - вымолвила она неуверенно. - Она охлаждает, ее всегда при ожогах...

- Пить хочется, - сказал Уриен. В мгновение ока его коротенькое желание затмило для нее мир.

- Сейчас! - вскинулась Аранта и, метнувшись через изгаженный двор, скрылась в приотворенных дверях каменного сарая, прилепившегося к крепостной стене. Опаленные лохмотья взвихрились, едва поспев за нею. На входе пришлось переступить через труп под ногами. Это ничего, увы. Смерть практически незнакомого ей человека была всего лишь еще одной из множества смертей незнакомых людей, случавшихся вокруг нее едва ли не ежечасно. Скорбь от того, что ему не повезло, и он, к сожалению, умер, вполне искупалась головокружительной радостью от того, что не умер другой, более дорогой ей человек, у которого, надо сказать, шансов уцелеть было намного меньше. Ей повезло: сарай вполне мог оказаться столяркой или курятником. Там, в душной, пропахшей гарью полутьме, сунув нос поочередно во все горшки, черепки и крынки, определила нужную и бегом вернулась обратно, до невозможности гордая собой.

- Вот! - И села рядом на пятки, проводив взглядом жест, каким Уриен поднес флягу ко рту, и движение, которым он сглотнул.

- Женщина! - громко возмутился он. - Что ты притащила?! Мои обеты!..

Аранта фыркнула, не сдержавшись.

- Обеты? Это кто тут говорит про обеты? Пятнадцать человек превратить в пятнадцать трупов у вашего священства рука не дрогнула?

- Те, кто выполняет приказы вроде этого, - не люди, - серьезно ответил ей Уриен.

- Вино лучше воды смывает гарь, усталость и боль, - сказала Аранта. - Поверь мне, как старому солдату. Но если ты настаиваешь, то ладно. Сейчас пойду, наберу тебе воды из колодца.

Уриен отдернул фляжку от ее протянутой руки.

- Э, нет уж. Грех на тебе, отодвинувшей мое царствие небесное.

- Не слишком-то ты туда стремился, как я поглядела сегодня ночью.

Уриен только моргнул в ее сторону, потому что опять присосался к фляге, не выражая ни малейшего желания делиться с кем бы то ни было. Аранта стряхнула наваждение, с которым наблюдала, как он бесконечно тянет, зажмурившись. Оба посмотрели друг на друга и вдруг безудержно расхохотались. Косые солнечные лучи, вырвавшись из-за скал, подсекли восходящий утренний туман вместе с рваными клочками черного дыма над самой морской гладью, безбрежной, словно надежды юности. И чувство продолжающегося бытия было пронзительным и ясным, как чувство меча в руке. Вокруг не было и тени воспоминания о вчерашнем шторме.

- Я вижу, вы тут знатно погуляли!

Уриен и Аранта разом повернули головы на голос. Кеннет наблюдал за обоими из створа воротной калитки, висевшей почему-то на одной петле. Зубы, только что сверкавшие на солнце, попрятались под натянутые закопченные лица. Аранта безотчетно напряглась. Они были сейчас именно в том составе, который позволял без помех выяснять отношения.

Кеннет аккуратно перешагнул порог, следом втянулся бесконечно длинный и почему-то мокрый Веспасиан.

- Каким образом ты здесь? - требовательно спросил Уриен. - Ты не разбил лодку?

- Разбил в лучшем виде, успокойся. Дети в порядке, сухие и сытые. Всю ночь мы любовались вашим фейерверком, все иззавидовались, потому что, судя по столбу огня, у вас тут было весело.

- Не понял, так как ты?..

- Доплыл, - коротко пояснил Кеннет. - И Веспасиан за мною увязался. Как бы ты ему объяснил, что следует тихонько ждать, носу не высовывая, покуда ты приплывешь за ним на лодке? Да и... жив ли ты?

Еще одно, что они не учли в своей поспешности. Чувство, с каким те, кто любит их, переживут эту отчаянную ночь. Каково было им из сырой ветреной ночи смотреть на этот факел на берегу, на зарево в полнеба?

- Ты рисковал моей собакой!

- Мне стоит напомнить, кем рисковал ты?

Кеннет мог торжествовать: первый раз за всю историю пикировок с Уриеном ему удалось оставить за собой последнее слово. Но, похоже, никого это не обрадовало. Все трое смотрели друг на друга настороженно. Воскресни сейчас недоброй памяти комиссар Донахью, мог бы брать их голыми руками.

- Кеннет, - через силу вмешалась Аранта, - это был мой собственный выбор...

- Что? А, да. Успокойся, я понял. И опять у нее осталось ощущение, будто оба они продолжают не этот, а другой, прежний разговор.

- А дальше что? - спросил Кеннет, глядя на Уриена. Судя по тому, как выглядел этот последний, ни о каких "дальше" покамест речь не шла.

- Мы хотели, чтобы комиссар Донахью отвез в Констанцу весть о гибели детей, - озадаченно сказала Аранта. - Но так получилось... - Она беспомощно развела руками, словно предлагая Кеннету самому полюбоваться плодами их вечеринки, которая удалась дальше некуда.

- Боюсь, мой брат останется неудовлетворен, - подтвердил и Уриен. - А пока он неудовлетворен...

- О нет! Мы что, опять на том же месте?

Мужчины не обратили на этот вопль души ни малейшего внимания. Кеннет что-то напряженно обдумывал и казался в этот миг отделенным от всего здешнего человечества. Веспасиан шумно чесался. Не блохи ли, встревожилась Аранта. Райс на псе буквально висит, его бы воля - и спал бы с ним в обнимку.

- Может, сделать вид, будто мы все тут умерли?

- Я бы не поверил, - поморщился Уриен. - Пока бы собственного трупа не увидел.

- А если попросить его, чтоб отвязался?

Лица "простых смертных" изобразили недоумение.

- То есть как - попросить?

- Хорошо попросить. Убедительно. Трупа Донахью у вас под рукой случайно не сохранилось?

- М-м-м, - переглянулись Уриен с Арантой, - едва ли. Они все там оставались.

- Жаль. Лучшим герольдом в нашем случае была бы его голова...

Не закончив мысли, Кеннет с легкостью, вызвавшей завистливые вздохи остальных, изломанных мышечной болью, вскочил на большой камень и огляделся.

- Обдумай пока, - бросил он Уриену, - что у тебя есть сказать брату. Письменно, в короткой и убедительной форме. Там что? - Он ткнул пальцем в сторону конюшен, курятников и сараев.

- Конюшни, курятники и сараи, - резонно ответил ему Уриен.

- Ага! - Кеннет спрыгнул и направился в ближайшую отворенную дверь. Уриен с Арантой вновь обменялись недоуменными взглядами.

- Спрошу еще раз - он знает, что делает?

Аранта посмотрела на радужное пятно, расплывавшееся на том месте, где Кеннет канул в дверной проем, и ощутила иголочку в сердце.

- Анелька утверждает, будто бы у Кеннета достаточно ума, чтобы заставить окружающих делать то, что нужно ему.

- И это предваряет следующее сакраментальное утверждение о том, что не стоит недооценивать Кеннета, - заключил Уриен. - Флаг ему в руки... и барабан - на шею. Действия его, видит бог, результативны... - он помассировал собственную шею, - хотя чрезвычайно дорого обходятся тем, кто имеет неосторожность на него поставить.

- А вы знаете, - спросил Кеннет, появляясь в дверном проеме, - что у вас тут до черта перепуганных лошадей?

- А... ну да. Лошади никуда не девались.

- Я их возьму? - "Глубину" этого последнего высказывания Кеннет великодушно оставил на совести Уриена. - Как свидетелей?

- Сколько угодно.

- Всех. Уверен, там их внимательно сочтут. И нужно письмо от тебя.

- На чем писать?

- Вот. Извини, но пергаментов под рукой не оказалось. Вместо пергамента на колени Уриену упал стяг комиссара с эмблемой королевского посланца - черным волком на серебряном поле.

- Благо, угля здесь навалом. Но лично на меня это не произвело бы особенного впечатления.

Кеннет помедлил.

- Никакого угля. У тебя будут лучшие чернила во всей Альтерре. Только ты должен пообещать мне, что не испачкаешь в них пальцев. Ну да ты же мастер. Одолжи меч.

Долгий задумчивый взгляд снизу вверх был ему ответом. Настолько долгий, что у Аранты, наблюдавшей сцену, напряглось все, что она еще могла напрячь. Кеннет, опираясь локтем о колено, стоял, склонившись, над Уриеном. Всемогущий, но безоружный. В то время как у того, обессилевшего, был все же меч в руке. И хотя неизвестно, что думал по этому поводу Уриен Брогау, точка зрения Кеннета была ей слишком хорошо известна.

Соперники.

Вот незадача-то!

- На! - Меч, перехваченный за лезвие, протянулся Кеннету рукоятью вперед. Знак доверия слишком недвусмысленный, чтобы не прочесть его. И чтобы им пренебречь. И хотя она видела, как на долю секунды сузились яростно-голубые Кеннетовы очи, она знала уже, что с этой минуты они состязаются еще и в благородстве. Увы. Для женщин это никогда добром не кончалось.

Кеннет подобрал с земли черепок, небрежным, истинно мужским жестом отер его о штаны и - Аранта зажмурилась - надрезал себе ладонь, держа ее ковшиком. Потом сцедил то, что набежало, в импровизированную чернильницу. Рану зализал.

- Вот, - сказал он. - Магические чернила. А магические слова найди сам.

Уриен подобрал с земли острую щепку, аккуратно обмакнул ее в кровь. Выражение его лица было, наверное, скептическое. Сказать точнее, мешала грязь. Подумал. Пожал плечами, как будто в очередной раз позволяя творить над собою несусветную глупость. Аранта невольно заглянула через его плечо, рассматривая надпись, возникавшую наискосок поверх герба.

- "Оставь меня в покое, - прочитала она, почему-то по складам. И короткая, емкая по смыслу подпись: - Делатель... королей"?

- Он поймет.

- Он получит коней и письмо, - пояснил Кеннет. - Я позабочусь.

Уриен отбросил щепку в сторону и поднялся, покряхтывая.

- Нужны мне ваши сверхъестественные способности! - сказал он. Наложите Условие в силу своего представления о благе, а хуже того - чувства юмора! Отдувайся всю жизнь.

- А тебе не поможет, - бросил Кеннет. - У тебя нет представления о всемогуществе. Ты слишком точно знаешь, чего не может быть.

- Пойду, - не позволяя втянуть себя в спор, сказал Уриен, умоюсь.

И удалился той характерной походкой, какую можно наблюдать у людей, когда они кровь из носу стараются не хромать. Аранта осталась с Кеннетом наедине.

Так страшно ей не было даже сегодняшней ночью. Ночью ей некогда было бояться. Сейчас же она настолько боялась того, что он может сказать ей, что готова была не споря согласиться на любое его решение. Справедливости ради следует сказать, что она боялась не его, а боли, которую невольно причинила ему и которая, несомненно, прорвалась бы в любом его слове, произнесенном вслух и обращенном к ней.

- Я схожу, - сказал он, - прогуляюсь. Позабочусь о нашем общем друге короле и вернусь. Вам здесь, пожалуй, с детьми безопаснее.

"Почему он не говорит об... этом?"

- Нельзя ведь иметь слишком много, правда? - спросил он виновато. - Так ведь можно и испортиться. Решить, что не может быть иначе. Это, - он коснулся локтя, - и так больше, чем я мог надеяться. Как я могу?..

- Я... могла бы быть очень счастлива с тобой, - попыталась возразить Аранта.

- Но ты не узнаешь, если не попробуешь, верно? Она кивнула, опустив голову и твердо зная, что ни одно из этих слов не будет иметь значения, если они сейчас поцелуются. Понял это, видимо, и Кеннет, потому что, поспешно коснувшись губами ее виска, быстро вышел прочь за ворота. Аранта осталась стоять на разрушенном дворе одна.

Ну что ж, вымыться - не такая плохая идея, даже если она использована как предлог, чтобы удрать с места принятия решений. Ванна тут буквально за оградой замка. Целое море. Уриен ушел налево. Девочкам, стало быть, - направо.

Направо море плескалось среди нагромождения валунов шершавых и мокрых. Аранта сползла в воду, выбрав подходящую щель между ними, защищавшими ее как от толчков и порывов ветра, так и от возможных посторонних взглядов. Ледяные волны ритмично подталкивали ее на камни, и она до покраснения терла кожу, набирая горстями песок вместо мочалки. Потом, хотя зуб на зуб не попадал, выстирала обгорелые лохмотья и тряслась нагишом, прижав колени к груди, пока сильный ветер не просушил тряпки, разложенные на валунах и прижатые для верности камнями помельче. Тогда она оделась и, осторожно выбирая места, куда ставить ногу, пошла налево.

Ну да, конечно. Пока она корячилась по камням, Уриен, по его собственным словам, родившийся в Фирензе, преспокойно наслаждался комфортом песчаного пляжа. Он тут каждую расщелину знал. Приближаясь под прикрытием прибрежных скал, она увидела его издалека.

Море плескалось у его ног, не рушась с памятным вчерашним ревом, а шурша и подлизываясь, и только один из нескольких гребешков - как подсчитала Аранта, девятый - издавал негромкий характерный шлепок. Сапоги и кольчуга, сброшенные с видимым облегчением, валялись рядом. Босыми ступнями Уриен зарылся в песок, локтями оперся на колени и неподвижным взглядом смотрел в море. На светлых плечах, чуть тронутых загаром, виднелись розовые отметины ожогов, не такие страшные, как она опасалась увидеть, и россыпи зябких мурашек от холода, которого он, похоже, не замечал. На нем были только черные шерстяные бриджи, закатанные до колен и обычно невидимые под длинным балахоном.

Оставаться с Рэндаллом Баккара ей было выгоднее. Уйти с Кеннетом, преследуемым приключениями по пятам, - интереснее. Но сейчас - это была судьба. Если бы между ними сейчас возвели каменную стену, Аранта прошла бы сквозь нее. Если бы Уриен воспротивился, это прокатилось бы сверху, вдавив его в песок. Будучи несома на этих крыльях, Аранта искренне не понимала, как могла сдерживать это чувство такое долгое время.

"Помилуй бог, - сказал ей внутренний голос, - вспомни, кто он! Ты даже не знаешь, что он думает по этому поводу".

"Чтоб это был последний раз, когда я тебя слышала", - прикрикнула на него Аранта.

- А Кеннет где? - спросил Уриен, увидев ее.

- Ушел.

Тогда он встал. Аранта замедлила шаг. Он был намного выше ее. Во всех отношениях. И это, наконец, было правильно. Так что она продолжала идти, упрямо наклонив голову, словно преодолевая сильный встречный ветер, пока его руки не опустились ей на плечи и не сжали их, немного слишком крепко, чем если бы он был опытным соблазнителем, и пока ее ладони не уперлись ему в грудь.

- Это, - услышала она, - правда?

Кожа на его груди вздрогнула там, где ее коснулось дыхание Аранты.

- Да, - сказала она. - И вот что я тебе скажу... Мы здесь одни. Давай сделаем это. Тихонько, так, что даже твой бог не узнает. Потом, если тебе не понравится, можешь послать меня на кухню. Тебе ведь понадобится кухарка, мой господин. Правда, стряпаю я еще хуже...

Решившись, она приподнялась на цыпочки и сцепила пальцы за его затылком, потянувшись к нему всем телом и чувствуя, как его ладони перемещаются с ее плеч на лопатки, на талию, что означало хотя и беззвучное, но тем не менее несомненное...

- Да не хочу я тихонько!

И спустя час и даже два они оставались на том же месте. И это было прекрасно. В конце концов, Счастливую Страну каждый представляет по-своему.